Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Становление

Два события в отечественной военной истории связаны с именами великих российских полководцев.

Первое — 14 октября 1812 г. русские войска после ожесточенного сражения с французами вступили в г. Малоярославец.

Второе — 2 января 1942 г. части 43-й армии Западного фронта после ожесточенного боя с немецкими войсками освободили Малоярославец.

Эти события разделяют 130 лет, но между ними есть нечто общее. В обоих случаях Малоярославец был оставлен под натиском превосходящих сил противника и освобожден в результате контрнаступления. В первом случае под командованием генерал-фельдмаршала М. И. Кутузова, во втором — генерала армии Г. К. Жукова.

Знаменательно и то, что Георгий Константинович был уроженцем этих мест. Ведь деревня Стрелковщина (современное название Стрелковка), где он родился, находится неподалеку от села Угодский Завод (ныне г. Жуков). В метрической книге Никольской церкви села Угодский Завод в качестве родителей рожденного 19 ноября и крещенного 20 ноября 1896 г. младенца Георгия были указаны «деревни Стрелковки крестьянин Константин Артемьев Жуков и его законная жена Иустина Артемьева, оба православного вероисповедания».

Семья Жуковых не отличалась достатком. Отец, Константин Артемьевич, работал в Москве в сапожной мастерской немца Вейса, получая ничтожный заработок. Мать, Устинья Артемьевна, вынуждена была весной, летом и ранней осенью трудиться на полевых работах, а поздней осенью отправлялась в Малоярославец за бакалейными товарами и возила их торговцам в Угодский Завод. Она отличалась необыкновенной физической силой и выносливостью, наделив и Георгия крепким здоровьем. Он также отличался сообразительностью, смелостью, прямотой суждений, а также изрядной долей упрямства. Отец часто наказывал сына шпандырем (сапожный ремень) за какую-нибудь провинность, требуя просить прощения. Но тут коса находила на камень — Георгий терпел побои, а прощения не просил, убегая иногда из дома.

Сообразительность, прямота, упрямство, смелость, недюжинная физическая сила были очень кстати в тяжелой деревенской жизни тех лет. Несмотря на то, что возможности родителей были скромны, они все-таки сумели дать сыну образование в объеме церковно-приходской школы, которая находилась в полутора километрах, в деревне Величково. В 12-летнем возрасте Георгий вступил в самостоятельную жизнь — родители определили его в ученики в скорняжную мастерскую, которой заведовал брат матери — Михаил Артемьевич Пилихин. К учебе мальчик относился старательно, что не осталось без внимания со стороны дяди, который взял его в магазин после двух лет работы в мастерской. Здесь Георгий подружился с двоюродным братом Александром, который приобщил его к чтению. Сначала это были роман «Медицинская сестра», увлекательные истории о Нате Пинкертоне, «Записки о Шерлоке Холмсе» и другая приключенческая литература, издаваемая в серии дешевой библиотечки. Жуков вспоминал, что это было интересно, но не очень-то поучительно. Поэтому вместе с Александром они взялись за дальнейшее изучение русского языка, математики, географии и чтение научно-популярных книг. После года самостоятельной учебы Георгий поступил на 5-месячные вечерние общеобразовательные курсы, которые давали образование в объеме городского училища. Позднее, в 1938 г., в своей автобиографии он отмечал: «За 4-й класс городского училища сдал (экзамены. — Авт.) экстерном при 1-х Рязанских кавкурсах ст. Старожилово Р.У.Ж.Д. в 1920 г.». Однако в 1948 г., заполняя личный листок по учету кадров в связи с назначением командующим Уральским военным округом, в графе «образование» Георгий Константинович указал, что в 4-й класс городской школы поступил в 1907 г., окончив его в 1908-м (а не в 1911-м, как написал в мемуарах)^{1}.

В 1912 г. в карьере Георгия Жукова на скорняжном поприще произошло изменение — он стал подмастерьем. Остался всего один шаг до мастера, но помешала Первая мировая война. Осенью 1914 г. добровольцем ушел на фронт Александр Пилихин. Звал с собой и Георгия, но тот отказался. В своих мемуарах он мотивирует свой отказ тем, что такое решение было принято под влиянием мастера Ф. И. Колесова, считавшего, что неимущим воевать не за что. Однако мемуары были написаны в 60-е годы прошлого века, когда все, что было связано с Первой мировой войной, оценивалось с сугубо классовых позиций. Видно, Георгий Константинович чего-то недоговаривает. Можно предположить, что тогда его больше всего прельщала работа в скорняжной мастерской, где он занял неплохое положение. Мысли о маршальском жезле в то время не посещали Жукова. Ведь, вспоминая июль 1915 г., когда был объявлен досрочный призыв молодежи рождения 1896 г., он писал: «Особого энтузиазма я не испытывал, так как на каждом шагу в Москве встречал несчастных калек, вернувшихся с фронта, и тут же видел, как рядом по-прежнему широко и беспечно жили сынки богачей. Они разъезжали по Москве на „лихачах“, в шикарных выездах, играли на скачках и бегах, устраивали пьяные оргии в ресторане „Яр“. Однако считал, что, если возьмут в армию, буду честно драться за Россию»^{2}.

Военную карьеру Жуков начал в кавалерии, с которой оказалась связанной почти четверть века его службы в армии. Но первоначальные премудрости воинской службы постигал в 189-м запасном пехотном батальоне. В сентябре 1915 г. молодых бойцов отправили в 5-й запасный кавалерийский полк, где Георгий был определен в драгунский эскадрон.

Драгуны (лат. draco — дракон, изображение которого было первоначально на знаменах драгун; по другим данным, от франц. dragon — короткий мушкет) появились в русской армии в 1631 г. В справочной книжке Императорской главной квартиры отмечалось: «Со словом „драгун“ соединяются два понятия: первоначальное — пехота, посаженная на коней, и современное — кавалерия, способная действовать и в пешем строю»^{3}. Драгуны выполняли разнообразные задачи: вели глубокую разведку в тылу противника; преследовали его в наступлении, не позволяя оторваться и закрепиться на новых позициях; при отходе пехотных частей упорно оборонялись, выигрывая время для того, чтобы в последний момент ускользнуть от врага в конном строю. Можно сказать, что драгуны были универсальными бойцами. Служба в драгунских частях была под силу только тем, кто обладал выносливостью, храбростью, сметливостью и инициативностью. Эти качества были вполне свойственны Г. К. Жукову, как, впрочем, и другому драгуну — Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому. И не случайно они оба стали выдающимися полководцами Великой Отечественной войны, которым была предоставлена честь — Рокоссовскому командовать в июне 1945 г. Парадом Победы, а Жукову — принимать этот парад.

Весной 1916 г. Жуков, показавший себя способным кавалеристом, был направлен в учебную команду, которую окончил в августе в звании вице-унтер-офицера и получил назначение в 10-й драгунский Новгородский полк. В составе 10-й кавалерийской дивизии Юго-Западного фронта полк принимал участие в наступательных боях, главным образом в пешем строю, так как условия местности не позволяли производить конные атаки. Нередко драгуны осуществляли разведывательные поиски. В ходе одного из них Георгий Константинович, находившийся в головном дозоре, напоролся на мину и подорвался. Вследствие тяжелой контузии его эвакуировали в Харьков. Выйдя из госпиталя, долго еще чувствовал недомогание и, самое главное, плохо слышал. Медицинская комиссия направила Жукова в маршевый эскадрон. К тому времени он уже был унтер-офицером, награжденным двумя Георгиевскими крестами за захват в плен немецкого офицера и контузию.

После Февральской революции 1917 г. Жуков избирается председателем солдатского эскадронного комитета. Летом эскадрон был переброшен на станцию Савинцы под Харьковом, где Жукова и застала Октябрьская революция. В автобиографии 1938 г. он отмечал: «Участие в октябрьском перевороте выражал в том, что эскадрон под руководством комитета встал на платформу большевиков и отказался „украинизироваться“ (то есть превращаться в украинскую национальную воинскую часть, подчиненную Центральной Раде в Киеве. — Авт.)»^{4}.

Вскоре по решению солдатского комитета эскадрон был распущен по домам. 30 ноября 1917 г. Жуков прибыл в Москву, а затем поехал в Стрелковщину, где его свалил сначала сыпной тиф, потом — возвратный. Тяжелая болезнь вывела из строя почти на полгода. В конце сентября следующего года Георгий Константинович направился в Малоярославец, чтобы вступить в Красную Армию, но по причине перенесенного тифа на службу его не приняли. Поэтому поехал в Москву, где 1 октября 1918 г. добровольно вступил в Красную Армию. Службу начал в 4-м Московском кавалерийском полку, входившем в состав Московской кавалерийской дивизии. Там же 1 марта 1919 г. Жукова, как он пишет в своих мемуарах, приняли в члены РКП(б). В действительности это событие произошло только в мае следующего года, когда кандидат в члены РКП(б) Жуков стал полноправным членом партии большевиков^{5}.

Части Московской кавалерийской дивизии в мае 1919 г. были переброшены из Москвы в район Самары, где в составе Южной группы армий Восточного фронта, которой командовал М. В. Фрунзе-Михайлов, участвовали в боях против уральских казаков. В последующем дивизия в составе Царицынской ударной группы пыталась овладеть Царицыном (Волгоград). В конце октября в бою на р. Ахтуба Жуков в рукопашной схватке с казаками был ранен осколками ручной гранаты, которые глубоко врезались в левую ногу и левый бок. С поля боя его вынес на бурке политрук эскадрона, старый большевик А. М. Янин, тоже раненый. На телеге он отвез Жукова в лазарет в Саратов, где работала хорошая знакомая Антона Митрофановича — Полина Николаевна Волохова. Она выхаживала Янина, а ее младшая сестра — юная гимназистка Мария — стала заботиться о Жукове, который ей явно приглянулся. В госпитале Георгию Константиновичу не повезло: вновь заболел тифом. Целый месяц не отходила от него Мария. И как часто бывает в таких случаях, между ними возникла любовь. Георгий Константинович ухаживал за Марией с большой нежностью. Внук Марии Николаевны Георгий, названный в честь деда, вспоминал: «Дедушка рассказывал мне, что он уже тогда полюбил бабушку. За ее милосердие и чудесные голубые глаза… Благодаря им… появилось ее ласковое прозвище — „Незабудка“».

После выздоровления Жуков получил месячный отпуск и отправился в родную деревню. А сестры Волоховы вернулись в Полтаву, откуда они были родом. Роман Георгия и Марии, переросший в серьезные отношения, возобновился лишь три года спустя, уже в Минске.

В марте 1920 г. в жизни Г. К. Жукова произошло серьезное изменение. Он был направлен на 1-е Рязанские кавалерийские командные курсы РККА. К учебе относился серьезно, увлеченно изучая как специальные, так и общеобразовательные предметы. Активное участие принимал в работе партийной ячейки, был старшиной 1-го эскадрона. В августе в составе Сводного курсантского кавалерийского полка 2-й Московской бригады курсантов 9-й Кубанской армии участвовал в боевых действиях по разгрому десанта генерала С. Г. Улагая на Кубани. Здесь же наиболее подготовленные курсанты досрочно сдали экзамены в полевом штабе армии в Армавире. Большинство из них, в том числе и Жуков, получили направление в кавалерийскую бригаду 14-й стрелковой имени А. К. Степина дивизии. 19 октября Георгий Константинович был назначен на должность командира взвода 1-го кавалерийского полка. С этого момента начался отсчет его командирской деятельности в Красной Армии.

Части 14-й стрелковой дивизии вели боевые действия против повстанцев в Причерноморье. Жуков быстро зарекомендовал себя инициативным, смелым и творчески мыслящим командиром. Это не осталось без внимания — Георгия Константиновича назначают командиром 2-го эскадрона 1-го кавалерийского полка. В новом качестве он участвует в подавлении крестьянского восстания в Тамбовской губернии.

В это время в личной жизни Г. К. Жукова произошло важное событие — он встретил Александру Диевну Зуйкову. Она родилась в 1900 г. в многодетной семье агента по продаже зингеровских швейных машин Д. А. Зуйкова. Окончив учительские курсы, работала в деревенской школе в Воронежской губернии, где и встретилась с Жуковым.

При разгроме повстанцев на Тамбовщине Жуков умело командовал своим эскадроном, что было отмечено в приказе Реввоенсовета Республики № 183 от 31 августа 1922 г.: «Награжден орденом Красного Знамени командир 2-го эскадрона 1-го кавалерийского полка отдельной кавалерийской бригады за то, что в бою под селом Вязовая Почта Тамбовской губернии 5 марта 1921 г., несмотря на атаки противника силой 1500–2000 сабель, он с эскадроном в течение 7 часов сдерживал натиск врага и, перейдя затем в контратаку, после 6 рукопашных схваток разбил банду».

В ходе боевых действий Жуков трижды оказывался на волосок от смерти. В двух случаях под ним были убиты лошади, а в третьем — один из повстанцев сильным ударом шашки выбил Георгия Константиновича из седла. И всегда на помощь командиру приходил политрук Ночевка.

После ликвидации восстания в Тамбовской губернии Жуков назначается командиром 2-го эскадрона 38-го Ставропольского кавалерийского полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии. А. Л. Кроник, бывший в то время старшиной эскадрона, оставил нам следующий портрет своего командира: «Был он невысок, но коренаст. Взгляд у него спокойный, неназойливый, но цепкий, оценивающий. Скованности в позе комэска не угадывалось, но и той естественной расслабленности, которую может себе позволить человек, ведущий непринужденную застольную беседу, я тоже в нем не чувствовал. Движения его были сдержанны. Он, вероятно, был очень крепок физически, а в сдержанности каждого его жеста я чувствовал выработанную привычку постоянно контролировать себя, что свойственно людям волевым, внутренне дисциплинированным. Я сразу почувствовал, что мой комэск — настоящая военная косточка…»^{6}

Пути Жукова и Кроника снова пересекутся в годы Великой Отечественной войны. Кроник родился в 1903 г. в Вильно, участвовал в Гражданской войне, командовал пограничным полком в советско-финляндскую войну 1939–1940 гг., заочно закончил Военную академию им. М. В. Фрунзе. Во время Великой Отечественной войны Александр Львович был начальником штаба и командиром стрелковой дивизии. В мае 1947 г. генерал-майор Кроник уволился в запас. Он преподавал в Черновицком государственном университете и Киевском художественном институте, работал старшим научным сотрудником в Институте истории АН Украины, а затем в Министерстве высшего и среднего специального образования и ушел из жизни 20 декабря 1976 г.

По воспоминаниям Кроника, командир эскадрона не терпел издевательств над подчиненными. При Георгии Константиновиче в эскадроне сложились прекрасные товарищеские отношения между бойцами и командирами, что способствовало укреплению разумной дисциплины и исполнительности. Это не означало, что Жуков допускал панибратство, которое гибельно для воинского коллектива. Тот же Кроник отмечает и строгость, и крутость Жукова, которые, однако, не подрывали его высокий командирский авторитет. Это достигалось прежде всего личным примером комэска. Он не любил переносить или пересматривать намеченные планы, отменять собственные приказы. Жуков мастерски владел саблей и штыком, учил подчиненных совершать стремительные марши, вести наступательные и оборонительные бои в любое время года и суток. Еще одна отличительная черта Георгия Константиновича — стремление быть первым во всем, что касается воинской службы и боевой учебы. В феврале 1923 г. его эскадрон отличился на полковом смотре, а в марте, во время инспекторской проверки, по всем показателям занял первое место в дивизии, за что получил благодарность от командующего войсками Западного фронта М. Н. Тухачевского. А вскоре, 24 апреля, Жукова назначают помощником командира 40-го Бугурусланского кавалерийского полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии, а 8 июля он вступает во временное командование 39-м Бузулукским кавалерийским полком той же дивизии.

Г. К. Жуков, прибыв в полк, нашел его в плачевном состоянии, о чем доложил 1 октября 1923 г. командиру дивизии Г. Д. Гаю (Гайк Бжишкян). В докладе отмечались: неумение подразделений развертываться в лаву; слабое знание личным составом стрелкового дела; незнакомство его с новейшей военной техникой и войсками других родов, неудовлетворительная подготовка младшего комсостава^{7}. Основными причинами этого являлись неказарменное расквартирование полка, плохое материально-техническое снабжение. Со свойственной ему энергичностью Жуков принялся за наведение порядка в полку и повышение качества обучения личного состава. С этой целью были проведены двусторонние учения (полк против полка) по отработке встречного боя, наступления как днем, так и ночью. Особое внимание командир полка уделял организации и ведению разведки, подготовке инициативного и исполнительного красноармейца и командира, укреплению воинской дисциплины. Иногда требовательность Жукова перерастала в необоснованную строгость, что вызывало недовольство у некоторых его подчиненных. В вышестоящие штабы шли жалобы, и с ними приходилось разбираться. Но попытки воздействовать на Жукова не приносили ощутимых результатов. Пройдут годы, и он признает: «Оглядываясь назад, думаю, что иногда я действительно был излишне требователен и не всегда был сдержан и терпим к поступкам подчиненных. Меня выводила из равновесия та или иная недобросовестность в работе, в поведении военнослужащего. Некоторые этого не понимали, а я, в свою очередь, видимо, недостаточно был снисходителен к человеческим слабостям. Конечно, сейчас эти ошибки стали виднее, жизненный опыт многому учит. Однако и теперь считаю, что никому не дано права наслаждаться жизнью за счет труда другого…»^{8}

Меры, принятые Жуковым, позволили быстро поднять уровень боевой подготовки полка, который умело действовал на смотре, проведенном в конце августа под руководством Гая. В сентябре 1923 г. полк под командованием Жукова снова отличился, теперь уже в ходе больших осенних маневров. Тогда 39-й Бузулукский кавалерийский полк, находясь в авангарде, за тридцать часов совершил 100-километровый марш-бросок и внезапно атаковал «противника», создав условия для успешного наступления главных сил дивизии.

Вместе с подчиненными учился и Жуков. «…В практических делах я тогда чувствовал себя сильнее, чем в вопросах теории, так как получил неплохую подготовку еще во время Первой мировой войны, — вспоминал он. — Хорошо знал методику боевой подготовки и увлекался ею. В области же теории понимал, что отстаю от тех требований, которые сама жизнь предъявляет мне, как командиру полка. Размышляя, пришел к выводу: не теряя времени, надо упорно учиться. Ну, а как же полк, которому надо уделять двенадцать часов в сутки, чтобы везде и всюду успеть? Выход был один: прибавить к общему рабочему распорядку дня еще три-четыре часа на самостоятельную учебу, а что касается сна, отдыха — ничего, отдохнем тогда, когда наберемся знаний»^{9}.

В Минске, где с осени 1923 г. был расквартирован 39-й Бузулукский кавалерийский полк, получили развитие непростые романы Георгия Константиновича с Александрой Зуйковой и Марией Волоховой. Старшая дочь Александры Диевны Эра вспоминала: «Мама стала за отцом всюду ездить. Часами тряслась в разваленных бричках, тачанках, жила в нетопленых избах. Перешивала себе гимнастерки на юбки, красноармейские бязевые сорочки — на белье, плела из веревок „босоножки“… Из-за этих кочевок она и потеряла первого своего ребенка, как говорили — мальчика. Больше ей рожать не советовали — хрупкое здоровье». Младшая дочь Зуйковой Элла утверждает, что в первый раз ее мать с Жуковым «расписались в 22-м году. Но, видимо, за годы бесконечных переездов документы потерялись, и вторично отец с мамой зарегистрировались уже в 53-м году в московском загсе».

Внук Жукова Георгий — сын дочери Волоховой Маргариты — со слов дедушки и бабушки относит возобновление знакомства Георгия Константиновича и Марии Николаевны как раз к 1922 г.: «Тогда в Полтаве умерли родители Марии, и она переехала в Минск к старшей сестре Полине, которая к тому времени уже стала женой Антона Митрофановича Янина. Дома Жукова и Янина стояли рядом, и два друга, командир и комиссар полка, были практически неразлучны. А в 26-м году у Полины и Антона Митрофановича рождается сын Владимир. И Георгий Константинович с Марией становятся крестными. Дедушка был в восторге от малыша и все время говорил о том, что самая большая его мечта — иметь сына… Дедушка всегда утверждал, что Александра Диевна не в состоянии иметь детей. Это… тоже послужило причиной его к ней охлаждения… Дедушка-холостяк практически жил у Яниных, состоял в гражданском браке с Марией и неоднократно просил ее выйти за него замуж. Но Мария Николаевна была активная комсомолка и регистрировать брак считала пережитком прошлого. Да и по закону до 44-го года регистрация браков в загсах не требовалась».

Дочь Жукова и Марии Волоховой Маргарита Георгиевна же вообще отрицает, что в первой половине 20-х гг. в Белоруссии Жуков поддерживал постоянную связь с Зуйковой. «В Минске Георгий Константинович жил без Александры Диевны, — отмечала Маргарита Георгиевна. — У них никогда ничего совместного не было. И все ее приезды к отцу были для отца неожиданными. Он не хотел с ней жить, неоднократно повторял, что не любит. Александра Диевна, видимо, страдала — пыталась вселиться в дом Жукова, и когда ей это удавалось, отцу ничего не оставалось, как уходить к Яниным и там скрываться. Чтобы избавиться от Александры Диевны, которая все терпела, отец много раз покупал ей билет на поезд домой в Воронежскую губернию, ботики и другие подарки, лично сажал ее на поезд и просил больше не возвращаться. Она покорно уезжала, но затем писала, что жить без него не может, что уже сообщила всем родственникам, что у нее есть муж, и вновь возвращалась в Минск».

1 октября 1924 г. в военной карьере Жукова произошел новый поворот: он простился с полком и отправился в Ленинград (ныне Санкт-Петербург), где размещалась Высшая кавалерийская школа (вскоре она была переименована в Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава — ККУКС). Вместе с Г. К. Жуковым на курсах обучались будущие Маршалы Советского Союза А. И. Еременко, И. Х. Баграмян, К. К. Рокоссовский. «Георгий Константинович Жуков среди слушателей нашей группы считался одним из наиболее способных, — вспоминал Баграмян. — Он уже тогда отличался не только ярко выраженными волевыми качествами, но и особой оригинальностью мышления. На занятиях по тактике конницы Жуков не раз удивлял нас какой-нибудь неожиданностью. Его решения всегда вызывали наибольшие споры, и он обычно с большой логичностью умел отстаивать свои взгляды»^{10}. К. К. Рокоссовский отмечал, что «Жуков, как никто, отдавался изучению военной науки. Заглянем в его комнату — все ползает по карте, разложенной на полу. Уже тогда дело, долг для него были превыше всего»^{11}.

В августе 1925 г., завершив учебу, Жуков вернулся в родной полк. Используя полученные знания, он проводит много показательных и инструктивно-методических занятий по обучению бойцов и командиров разведке, организации боя, взаимодействию с техническими средствами борьбы. В аттестации за 1928 г., подписанной командиром и комиссаром 7-й Самарской кавалерийской дивизии Д. Сердичем, отмечалось: «Энергичный и решительный командир. Благодаря работе тов. Жукова, направленной на воспитание и учебно-боевую выучку, полк встал на должную высоту во всех отношениях… Как командир полка и единоначальник подготовлен отлично. Подлежит выдвижению на должность комбрига (командира бригады. — Авт.) во внеочередном порядке»^{12}.

В том же году, когда была составлена эта аттестация, у Георгия Константиновича и Александры Диевны родилась дочь Эра. А через шесть месяцев, в июне 1929 г. Мария Николаевна Волохова родила Жукову дочь Маргариту. В результате Жуков оказался в сложном положении: нужно было сделать выбор между двумя женщинами. С Зуйковой он не хотел официально оформлять свои отношения. Тогда она написала заявление в парторганизацию, требуя образумить Жукова и заставить с ней расписаться. Партийная организация объявила ему выговор за пьянство и неразборчивость в связях с женщинами. М. Н. Волохова, стремясь спасти репутацию любимого человека, посоветовала ему вернуться к Александре Диевне. К тому времени у А. М. Янина умерла жена Полина. Он, оставшись с трехлетним сыном на руках, предложил увезти Марию Николаевну с грудной дочерью в Минводы, где жили его отец и братья. В 1941 г. полковник Янин, имея бронь от призыва в армию, добровольцем ушел на фронт. Через год он погиб под Сталинградом. Его сын, Владимир, также пошел воевать. Через несколько месяцев после Керченского десанта он умер от ран в госпитале.

Взыскание, полученное Жуковым по партийной линии, не сказалось на его служебном положении. В ноябре 1929 г. он был направлен в Москву на Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава Красной Армии, которые работали при Военной академии им. М. В. Фрунзе. В характеристике, составленной руководителем группы, в которой учился Георгий Константинович, отмечалось: «Общевойсковую тактику знает вполне удовлетворительно даже для общевойскового пехотного командира. Совершенно не отставал от успехов других слушателей группы. Показал удовлетворительное знание ПУ-29 (Полевой устав Красной Армии 1929 г. — Авт.), а равно и боевого устава артиллерии. В оперативно-тактических решениях обнаружил достаточную отчетливость и большую (подчеркнуто в документе. — Авт.) твердость. Штабную работу знает почти удовлетворительно. Его познания как командира-конника определять не берусь. Отличался большой точностью (даже графической) в работе. Метод военных игр и групповых упражнений постиг вполне удовлетворительно. С успехом может руководить общетактической подготовкой полка и дивизии. По наклонностям и характеру командир явно строевой (к штабной работе мало годен)»^{13}.

После окончания курсов в конце марта 1930 г. Г. К. Жуков вернулся в родной кавалерийский полк, но вскоре приказом Реввоенсовета СССР от 20 апреля был назначен командиром 2-й бригады 7-й Самарской кавалерийской дивизии, которой командовал его однокашник по курсам в Ленинграде К. К. Рокоссовский. Он 8 ноября 1930 г. подписал следующую аттестацию на Жукова: «Сильной воли и решительности. Обладает богатой инициативой и умело применяет ее на деле. Дисциплинирован. Требователен и в своих требованиях настойчив. По характеру немного суховат и недостаточно чуток. Обладает значительной долей упрямства. Болезненно самолюбив. В военном отношении подготовлен хорошо. Имеет большой практический командный опыт. Военное дело любит и постоянно совершенствуется. Заметно наличие способностей к дальнейшему росту. Авторитетен. В течение летнего периода умелым руководством боевой подготовкой бригады добился крупных достижений в области строевого и тактическо-стрелкового дела, а также роста бригады в целом в тактическом и строевом отношении. Мобилизационной работой интересуется и ее знает. Уделял должное внимание вопросам сбережения оружия и конского состава, добившись положительных результатов. В политическом отношении подготовлен хорошо. Занимаемой должности вполне соответствует. Может быть использован с пользой для дела по должности помкомдива или командира мехсоединения при условии пропуска через соответствующие курсы. На штабную и преподавательскую работу назначен быть не может — органически ее ненавидит»^{14}.

В этой аттестации, пожалуй, наиболее точно подмечены основные черты характера как положительного, так и отрицательного свойства. При этом суховатость и недостаточная чуткость, упрямство, обостренное самолюбие позднее не раз проявятся в деятельности Жукова.

В должности командира бригады Георгий Константинович задержался недолго: несмотря на то что он «органически» ненавидел штабную работу, его назначают помощником инспектора кавалерии Красной Армии. На этой должности Жуков, верный своему принципу быть всегда впереди, проявил себя с лучшей стороны. Об этом свидетельствует характеристика, подписанная 31 октября 1931 г. инспектором кавалерии С. М. Буденным. Вот что в ней сказано:

«1) Тов. ЖУКОВ Г. К. приступил к исполнению настоящей должности с мая месяца 1931 года. По предыдущей работе в должности командира кавалерийского полка и командира неотдельной кавалерийской бригады имеет отличные аттестации как строевой, тактически и оперативно грамотный, волевой, авторитетный командир (см. приказ III к. к. от 15 мая 1931 г. № 15).

2) По ныне занимаемой должности тов. Жуков выполнял следующие основные работы и задания:

1. Принимал деятельное участие в разработке указаний по подготовке конницы на летний период (см. темы и организационные указания в приказе РВС СССР № 031), им же составлен примерный план боевой подготовки кавалерийского полка, рекомендованный штабом боевой подготовки для всех частей РККА как образцовый.

2. Разрабатывал и организовывал проведение учения № 3 и № 5 на сборах высшего начальствующего состава конницы РККА, участвовал в остальных учениях.

3. На Всесоюзных конно-спортивных состязаниях руководил состязаниями кавалерийских взводов по пятиборью (проведены весьма успешно).

4. Проделал очень большую работу по составлению руководства по подготовке бойцов и мелких подразделений конницы РККА. К данному моменту заканчивает разработку руководства по подготовке полковых школ и младшего начальствующего состава конницы.

5. Для разработки указанных руководств провел большую работу (подготовительную — опытную) с начальствующим составом строевых подразделений в 1-й кавалерийской дивизии (Меджибожский лагерь).

6. Участвовал в маневрах УВО (Украинский военный округ. — Авт.) в качестве полкового посредника.

Все перечисленные работы выполнены тов. ЖУКОВЫМ Г. К. в ударном порядке, успешно и в назначенные сроки.

3) В результате выполненных работ и целого ряда других отдельных поручений и заданий вполне подтверждается та положительная оценка тов. ЖУКОВА Г. К., которая давалась ему по предыдущей работе на строевых должностях, а именно, что тов. ЖУКОВ Г. К. является:

1. Командиром с сильными волевыми качествами, весьма требовательным к себе и подчиненным, в последнем случае наблюдается излишняя жесткость и грубоватость.

Чувство ответственности за порученную работу развито в высокой степени (пример: разработка указанных выше руководств по боевой подготовке не только формально, но с постоянным исканием, уточнением новых, лучших форм и методов, большой инициативы и т. д.).

2. Тактически и оперативно грамотным общевойсковым командиром, овладевшим задачами, которые были поставлены приказом № 080 (разработка указаний к приказу № 031, участие в кавалерийских сборах, маневрах, составил правильную оценку подготовки взвода и эскадрона во всех отношениях к Пленуму РВС СССР этого года и написал ряд статей в Кавалерийском сборнике). Может хорошо и поучительно организовывать и проводить занятия с командным составом, штабом и войсками [отзывы по прежней работе, занятия на кавалерийских сборах и работа в 1 к. д. (кавалерийская дивизия. — Авт.); разработка руководств по боевой подготовке]. Политически развит вполне удовлетворительно, твердый и выдержанный член партии. Задачи партийно-политической работы в РККА усвоены. Не имея академического образования, много работает над своим личным военным и политическим развитием.

3. С техническими средствами и новым оружием, имеющимся и вводимым на вооружение конницы РККА и других родов войск, знаком (техническое учение на кавалерийских сборах и остальные учения) с техникой.

4) Личная стрелковая подготовка не проверялась, систематически в Инспекции не проводилась.

5) Состояние здоровья вполне удовлетворительное.

6) ОБЩИЙ ВЫВОД.

„Тов. Жуков Г. К. — подготовленный общевойсковой командир-единоначальник; вполне соответствует занимаемой должности и должности командира кавалерийской дивизии и начальника нормальной кавалерийской школы“^{15}.

Мы не случайно полностью цитируем данную аттестацию. Ее содержание показывает, что составлена она не формально, а охватывает все стороны деятельности Жукова. Главное в аттестации — это то, что Георгий Константинович, не имевший академического образования, характеризуется как командир, подготовленный в оперативном отношении, то есть разбирающийся не только в вопросах тактики, но и оперативном искусстве. Нельзя забывать, что в это время в Красной Армии разрабатывалась и проверялась на практике теория глубокой операции и боя. В приказе № 031 Реввоенсовета СССР, о котором упоминается в аттестации, основной задачей на 1932 учебный год было решительное овладение „искусством управления боем соединенных родов войск“ и применение „техники и глубокой тактики, особенно на фронте ударных армий“^{16}.

Буденный выделяет и такие качества Жукова, как сильная воля, ответственность за порученное дело, инициативность, умение организовывать и методически грамотно проводить занятия с командирами, штабами и войсками, высокая требовательность к себе и подчиненным, излишняя жесткость и грубоватость. И еще один момент, Георгий Константинович не только хороший практик, но и делает первые шаги на теоретическом поприще. В последующем его жизнь сложилась так, что времени на теоретические изыскания практически не оставалось. Поэтому причислить Георгия Константиновича к военным теоретикам мы не можем, как это делает А. Исаев в книге „Георгий Жуков. Последний довод короля“, утверждая, что Жуков занимался разработкой теории и практики ведения наступательных операций и техники прорыва фронта^{17}. В отношении „практики“ все верно, но относительно „теории“ — большая натяжка.

В Инспекции кавалерии Г. К. Жуков работал почти два года, а затем на восемь лет расстался со штабной службой. 25 марта 1933 г. он назначается командиром 4-й кавалерийской Ленинградской Краснознаменной дивизии им. К. Е. Ворошилова, которая располагалась в Слуцке. Здесь история снова повторилась: в 1923 г. Жуков принял крайне запущенный 39-й Бузулукский кавалерийский полк, теперь в таком же состоянии находилась 4-я кавалерийская дивизия. Она сначала дислоцировалась в Ленинградском военном округе, затем ее перебросили в Белоруссию, где личному составу пришлось вместо боевой подготовки в основном заниматься строительством казарм и учебных городков. Но для Жукова не существовало преград. Он быстро вник во все дела и засучив рукава принялся за работу. Главные усилия направлялись на поднятие уровня подготовки среднего и старшего командного состава на тактических занятиях и учениях. С этой целью дивизия большую часть времени находилась на полевых занятиях, что позволяло командирам на практике овладевать навыками ведения различных видов боя. Об этом поведал в своих воспоминаниях генерал Л. Ф. Минюк, возглавлявший в то время штаб дивизии^{18}. Он отмечал: „…Сам он как командир дивизии работал очень много. Ни одного мероприятия не проводил с кондачка, всегда все продумывал. Будучи человеком энергичным, организованным и в высшей степени дисциплинированным, Жуков терпеть не мог ленивых, неповоротливых, бездумных и пустозвонов. Совершенно по-другому он относился к тем, кто трудился в полную силу, творчески и с огоньком. Я внимательно присматривался к стилю работы и характеру командира дивизии, да это и вполне понятно, иначе штаб как орган управления не смог бы выполнять свою роль. Сразу было видно, в дивизии установлен строгий порядок. Утвержденные командованием планы работы штаба дивизии, боевой подготовки частей, партийно-политической работы, а также спортивно-массовых мероприятий выполнялись точно и в срок. Сам командир работал строго по плану. Занятия с командным составом, штабные и войсковые учения в поле тщательно готовились, проводились на интересном и остром оперативно-тактическом фоне и всегда были целеустремленными“.

Результаты самоотверженного и напряженного труда сказались быстро. В августе — сентябре 1934 г. 4-я кавалерийская дивизия принимала участие в общевойсковых учениях на тему „Пограничное боевое столкновение в начальный период войны“, которыми руководил командующий войсками Белорусского военного округа И. П. Уборевич. Дивизия действовала на стороне „синих“, и ее тактическая подготовка, как и других частей и соединений, была признана хорошей. Еще более весомые результаты были достигнуты в следующем году, когда дивизия получила высокую оценку по результатам инспекторской проверки, в том числе и по самому трудному виду боевой подготовки конницы — огневой. Дивизия была награждена орденом Ленина. Этой же награды был удостоен и Жуков. Отличилась дивизия и в сентябре 1936 г. на окружных маневрах, которые проводились в целях практической проверки новых взглядов на подготовку и ведение операции (боя), качества оружия и военной техники, степени обученности войск. На маневрах отрабатывались встречное сражение на фоне армейской операции, атака и прорыв оборонительной полосы с последующим вводом эшелона развития успеха, воздушная операция по уничтожению авиации „противника“ на аэродромах, высадка воздушного десанта, контрудар армейской ударной группы по прорвавшемуся „противнику“ в целях его окружения и уничтожения.

Эти маневры стали последними учениями столь крупного масштаба в предвоенные годы. С лета 1937 г. на армию и флот обрушилась волна репрессий, направленная против мнимых участников „военного заговора в Красной Армии“. Г. К. Жуков не попал под нож репрессий. Спасло его то, что он неожиданно вместе со своим начальником штаба заболел бруцеллезом, выпив свежего молока. Болезнь дала осложнения, и лечение, по свидетельству М. М. Пилихина, двоюродного брата Жукова, и его дочери Эры Георгиевны, затянулось надолго. Они, правда, не уточняют, сколько времени он провел в госпитале, а затем на курорте. Возможно, это заняло не один месяц. За это время были арестованы многие, с кем приходилось общаться по службе Г. К. Жукову: командующий Белорусским военным округом И. П. Уборевич, бывший командир 7-й Самарской кавалерийской дивизии К. К. Рокоссовский, комкоры Д. Сердич, Л. Я. Вайнер, Е. И. Ковтюх, И. С. Кутяков, И. Д. Косогов и др. Все это было весомым поводом для ареста Жукова, но судьба была к нему благосклонна: приказом наркома обороны он 22 июля был назначен командиром 3-го конного корпуса.

Снова Георгию Константиновичу пришлось начинать все сначала. В связи с арестами резко упала подготовка командно-политических кадров, у командиров понизилась требовательность к себе и подчиненным, и, как следствие, ослабла дисциплина и служба всего личного состава. В войсках процветали доносы и очернительство. Несмотря на все это, Жуков сумел в кратчайший срок восстановить боеспособность корпуса. Осенью 1937 г. на окружных маневрах он показал хорошие результаты.

25 февраля 1938 г. Жуков, недавно получивший „досрочно и вне очереди“ воинское звание комдива, был назначен командиром 6-го кавалерийского корпуса. Здесь Георгий Константинович застал ту же картину, что и в 3-м конном корпусе. Надо было опять браться за самое слабое звено — боевую подготовку. И это удалось Жукову. Учитывая, что будущее в значительной степени принадлежит танкам и механизированным соединениям, он требовал от командиров и штабов детальной отработки вопросов взаимодействия с танковыми войсками и организации противотанковой обороны. Командир корпуса, стремясь улучшить боевую подготовку подчиненных частей, предъявлял повышенные требования к командирам и политработникам. Нередко его требовательность проявлялась в жесткой и грубоватой форме, что отмечали ранее Рокоссовский и Буденный. Это стало одной из причин разбора 28 января 1938 г. персонального дела Г. К. Жукова на активе коммунистов 4-й дивизии, 3-го и 6-го корпусов. Ему также припомнили связи с „врагами народа“ Уборевичем, Сердичем, Вайнером и другими, а также то, что он не любит политработников. В своем выступлении Жуков признал, что у него были срывы, что как коммунист он „обязан был быть выдержаннее в обращении с подчиненными, больше помогать добрым словом и меньше проявлять нервозность“. Не отрицал Георгий Константинович и своей нелюбви к политработникам, но категорически отмел свои связи с „врагами народа“, которых таковыми не считал. В итоге Жукову был объявлен выговор „за грубость, за зажим самокритики, недооценку политработы, за недостаточную борьбу с очковтирательством“^{19}.

Партийное взыскание не повлияло на военную карьеру Жукова. В июне 1938 г. его назначают заместителем командующего войсками Белорусского военного округа по кавалерии. Не прошло и года, как в жизни Георгия Константиновича произошел новый поворот — его, комбрига С. П. Денисова и полкового комиссара И. Т. Чернышева направили в командировку в Монголию.

Чем же была вызвана столь внезапная командировка? Для ответа на этот вопрос сделаем небольшой экскурс в историю.

В январе 1935 г. японские войска, оккупировавшие Маньчжурию, вторглись в Монгольскую Народную Республику (МНР) и захватили часть восточного выступа территории этой страны. 5 июня на станции Маньчжурия начались переговоры между маньчжурской и монгольской делегациями с целью мирного урегулирования спорных пограничных вопросов. Однако достигнуть соглашения не удалось. Не увенчалась успехом и работа созданной в августе постоянно действующей смешанной комиссии. Поэтому в январе 1936 г., когда обстановка была напряжена до предела, правительство МНР обратилось к советскому руководству с просьбой об оказании военной помощи. В феврале того же года СССР заявил о своей готовности оказать помощь МНР ввиду японской агрессии. 12 марта в Улан-Баторе был подписан Протокол о взаимопомощи между СССР и МНР сроком на 10 лет.

К моменту подписания советско-монгольского протокола военные столкновения между японо-маньчжурскими и монгольскими войсками продолжались. В июле 1937 г., спровоцировав инцидент у моста Лугоуцяо близ Пекина, Япония начала крупномасштабную агрессию против Китая. В июле — августе 1938 г. в районе озера Хасан произошло столкновение между японскими и советскими войсками, закончившееся поражением японских частей. Осенью того же года Генеральный штаб японской армии приступил к разработке плана войны против СССР, получившего кодовое название „План операции № 8“. Этот план имел два варианта: „А“ („Ко“ — первый) — нанесение главного удара на восточном направлении против войск СССР в Приморье, и „Б“ („Оцу“ — второй) — нападение на СССР там, где он не ожидает, — на западном направлении, через Монголию. Для этого на территории Маньчжурии и Внутренней Монголии спешно строились железные и шоссейные дороги, аэродромы. 25 апреля 1939 г. Генеральный штаб японской армии, оценив военно-политическое положение в Европе, где Германия готовилась к началу Второй мировой войны, направил в войска так называемые „Принципы разрешения приграничных конфликтов между Маньчжоу-Го и СССР“. В четвертом параграфе этого документа было записано: „В случае если граница не ясна, военному командованию необходимо определять границу по своему усмотрению и избегать ненужных конфликтов“^{20}.

15 мая 1939 г. правительство Маньчжоу-Го направило ноту правительству МНР, в которой обвинило монгольские войска в нарушении границы в районе Номон-Хан (речь идет о районе реки Халхин-Гол. — Авт.), потребовав отозвать свои войска и установить нормальные условия границы. Однако правительство Монгольской Народной Республики, в свою очередь, считало виновными в нарушении границы японские и маньчжурские войска. При этом оно ссылалось на карту от 5 июля 1887 г., составленную в результате разрешения пограничных споров между баргутами и халхасцами (монголы). Правительство МНР считало, что столкновения между монгольскими и маньчжурскими войсками происходят на территории Монгольской Народной Республики^{21}.

К этому времени командование Квантунской армии сосредоточило в спорном районе 23-ю пехотную дивизию и несколько полков баргутской конницы, а в районе Хайлара — 2-ю сборную авиационную группу. Общее командование этими войсками было возложено на генерал-лейтенанта М. Камацубару, общепризнанного специалиста по Советскому Союзу. Он хорошо говорил по-русски, с 1919 по 1921 г. служил заместителем военного атташе в Москве, а в 1927–1930 гг. — военным атташе. Начальником штаба 23-й дивизии был другой эксперт по Советскому Союзу, кадровый разведчик Ц. Оути. В 1933–1935 гг. он был военным атташе в Латвии, затем на протяжении двух лет возглавлял штаб кавалерийской бригады в Маньчжурии. Личный состав дивизии не имел боевого опыта и воинской выучки, но командование японской армии считало, что ее руководство, которое хорошо знало военную доктрину СССР, в кратчайшее время сможет организовать необходимое обучение и тренировки и успешно справится с поставленными задачами. В район Халхин-Гола был направлен сводный отряд во главе с командиром 64-го пехотного полка полковником Ямагатой для выполнения задачи по уничтожению войск МНР. Первое боевое столкновение произошло 14 мая. Войска Монгольской народно-революционной армии (МНРА), обессиленные массовыми репрессиями, развязанными маршалом Х. Чойбалсаном, оказались не в состоянии дать надлежащий отпор противнику.

Правительство МНР в этих условиях могло только рассчитывать на помощь советского 57-го особого стрелкового корпуса, который был дислоцирован на территории Монгольской Народной Республики в соответствии с протоколом о взаимопомощи между СССР и МНР от 12 марта 1936 г. Корпус к началу июня 1939 г. насчитывал около 5,6 тыс. человек^{22}, им командовал комдив Н. В. Фекленко. Однако нарком обороны СССР К. Е. Ворошилов не разрешил 17 мая командиру корпуса предпринимать какие-либо активные действия против „японо-баргут“, подготавливая одновременно силы для их разгрома. Это свое требование Ворошилов повторил и вечером 21 мая в разговоре с Фекленко. Для усиления корпуса в Монголию были направлены полк бомбардировщиков СБ и истребительный авиационный полк. Туда же направлялся заместитель начальника авиации Красной Армии Герой Советского Союза комкор Я. В. Смушкевич вместе с 35 опытными летчиками-истребителями.

Нарком обороны, не разрешая Фекленко предпринимать активные действия, в то же время упрекал его в пассивности. Это и послужило причиной командировки в Монголию Г. К. Жукова, С. П. Денисова и И. Т. Чернышева. В удостоверении, подписанном 24 мая 1939 г. Ворошиловым, отмечалось, что на них возлагается:

„1. Тщательное изучение и установление причин неудовлетворительной работы командования и штаба 57-го отдельного корпуса во время конфликта с японо-баргутами с 11 по 23 мая 1939 г. и оказание на месте непосредственной помощи командиру и комиссару 57-го отдельного корпуса.

2. Проверка состояния и боевой готовности частей 57-го отдельного корпуса во всех отношениях…“

Непосредственно Жукову поручалось: „Изучить работу командования и штаба 57-го отдельного корпуса по руководству боевой подготовкой сухопутных частей корпуса, установить, какие мероприятия приняты и принимались командованием корпуса по поддержанию подчиненных им частей в постоянной боевой готовности, проверить укомплектованность личным составом, обеспеченность вооружением, боевой техникой и предметами материального снабжения и их состояние“^{23}.

Таким образом, цель командировки была чисто инспекционная. Жуков, прибыв в штаб 57-го отдельного стрелкового корпуса, располагавшийся в Улан-Баторе, представил 30 мая наркому обороны первое донесение, в котором излагалась обстановка в районе вооруженного конфликта. В донесении отмечались неудачные действия частей корпуса в боях 27–29 мая против сводного отряда полковника Ямагаты. Основными причинами этого являлись: „тактически неграмотное решение и легкомысленное отношение командования и штаба 57-го стрелкового корпуса к организации боя, отсутствие учета маневренной возможности и тактики противника“; отсутствие взаимодействия самолетов И-15 и И-16, которые выпускались в бой „малыми группами и с интервалом, в результате чего японская авиация уничтожала нашу авиацию“ (с 21 по 28 мая противник сбил в воздушных боях 17 советских самолетов. — Авт.); „…партийно-политическая работа не конкретна, руководство недостаточно, незнание настроений и нужд личного состава…“^{24}.

В очередном донесении Ворошилову от 3 июня инспекторская группа во главе с Жуковым возложила всю ответственность за неудачи на командование корпуса. В этом документе особо подчеркивалось: „Фекленко, как большевик и человек, хороший и, безусловно, предан делу партии, много старается, но в основном мало организован и недостаточно целеустремлен. К проведению этой операции он заранее подготовлен не был, не был готов и его штаб. Более полную оценку Фекленко можем дать только после тщательного его изучения“^{25}.

Серьезные провалы в боевых действиях вынудили наркома обороны Ворошилова принять 5 июня решение о переходе к обороне по восточному берегу р. Халхин-Гол. Вскоре, 12 июня, Фекленко был отстранен от командования корпусом, а на его место назначен Жуков. Видать, судьба уготовила ему быть командиром по чрезвычайным ситуациям. В своих действиях он не был полностью свободен, так как должен был согласовывать каждый шаг с Москвой (наркомом обороны и Генеральным штабом). Кроме того, в оперативные дела часто вмешивался находившийся в Монголии заместитель наркома обороны Г. И. Кулик.

Г. К. Жуков, вступив в командование корпусом, первым делом взялся за организацию разведки, стремясь увязать в единую систему все виды и средства разведки. Это был правильный шаг, так как позволял своевременно разгадать замысел врага и принять меры по его срыву. Следующим шагом стала организация учебы личного состава, чтобы научить его „хорошему владению гранатой, штыком, умению скрытно переползать и при малейшей остановке зарываться в землю“^{26}. Одновременно принимаются суровые меры с целью укрепления воинской дисциплины. Так, 27 июня военный трибунал приговорил к расстрелу командира отряда капитана М. П. Агафонова, командира взвода лейтенанта С. Н. Дронова и красноармейца Д. Я. Лагуткина, которые, сбившись ночью с пути, наткнулись на японскую заставу. Все трое после обстрела противником „в панике бежали в тыл“.

Времени для того, чтобы полностью устранить все недочеты, у Жукова не было. На рассвете 3 июля японские войска перешли в наступление с целью „уничтожить армию Внешней Монголии, перешедшую границу“. Главные силы 23-й пехотной дивизии наносили удар по левому флангу советско-монгольских войск, стремясь переправиться через Халхин-Гол, отрезать пути отхода на запад и ликвидировать попавшие в окружение части. В район Хайлара были дополнительно переброшены пехотный полк и отряд полевой зенитной артиллерии. В районе Халун-Аршан сосредоточивалась 1-я танковая группа (танковый полк, танковый полевой отряд, отдельный полк боевой артиллерии, подразделения обеспечения и обслуживания) под командованием Ясуоки, который возглавил сводный отряд. Всего противник сосредоточил для удара более 10 тыс. штыков, около 100 орудий и до 60 противотанковых орудий^{27}.

Первоначально все шло так, как и планировал командующий Квантунской армией генерал Уэда. Японские войска, сумевшие ночью скрытно переправиться через Халхин-Гол, атаковали подразделения 6-й кавалерийской дивизии МНР (чуть более тысячи штыков и около 50 орудий), захватили гору Баин-Цаган и прилегающие к ней участки местности. В результате у противника появилась возможность для удара во фланг и тыл основной группировки советско-монгольских войск. Однако командование противника не знало, что у Жукова имеется в распоряжении достаточно сильный резерв: 11-я танковая и 7-я мотоброневая бригады (всего до 150 танков и свыше 150 бронемашин), а также бронедивизион 8-й монгольской кавалерийской дивизии, оснащенный сорокапятимиллиметровыми пушками.

Г. К. Жуков, быстро оценив обстановку, приказал 11-й танковой бригаде (комбриг М. П. Яковлев) во взаимодействии с 24-м мотострелковым полком (полковник И. И. Федюнинский), усиленным артиллерийским дивизионом, с ходу атаковать противника и уничтожить его. На 7-ю мотоброневую бригаду (полковник А. Л. Лесовой) возлагалась задача нанести удар по противнику с юга. Впоследствии генерал армии И. И. Федюнинский писал: „Оценивая сейчас смелое по замыслу решение Г. К. Жукова, нельзя не заметить, сколь точно и правильно определил Георгий Константинович, что главным нашим козырем были бронетанковые соединения и что, только активно используя их, можно разгромить переправившиеся японские войска, не дав им зарыться в землю и организовать противотанковую оборону“^{28}.

Поставив задачи резервам, Жуков с оперативной группой немедленно выехал на командно-наблюдательный пункт, находившийся в районе горы Баин-Цаган. Здесь он приказал тяжелому артиллерийскому дивизиону 185-го артиллерийского полка выбросить разведку к горе Баин-Цаган и открыть огонь по противнику. Мощный удар по горе нанесла артиллерия, расположенная за р. Халхин-Гол. Одновременно по тревоге была поднята в воздух вся авиация корпуса.

В 7 часов утра 3 июля первые группы бомбардировочной и истребительной авиации нанесли удары с воздуха по наземным частям противника и переправе через Халхин-Гол. Артиллерия также держала вражескую переправу под непрерывным обстрелом. Около 9 часов начали подходить передовые подразделения авангардного батальона 11-й танковой бригады. В 10 часов 45 минут главные силы бригады развернулись и с ходу атаковали противника. Завязалось так называемое „Баин-Цаганское побоище“. Обе стороны дрались с большим ожесточением. И только к 3 часам утра 5 июля сопротивление противника было сломлено, и он начал поспешно отступать к переправе. Но она была взорвана японскими саперами, опасавшимися прорыва танков 57-го отдельного стрелкового корпуса. Солдаты и офицеры противника бросались в полном снаряжении в воду и тут же тонули. Противник потерял все танки, значительную часть артиллерии, 45 самолетов и около 10 тыс. человек. Велики были и потери 11-й танковой бригады: убита и ранена почти половина личного состава.

Противник явно не хотел смириться с поражением. 7–8 июля он предпринял попытку взять реванш, но, потеряв более 5 тыс. человек, отказался от своей затеи. Отход японских войск вдохновил Жукова на более решительные действия. Он сформировал ударную оперативную группу в составе двух танковых, трех мотоброневых бригад и стрелковой дивизии, которой поставил задачу нанести „короткий удар по противнику с целью разгрома“, „занять главными силами свои прежние оборонительные позиции и выйти передовыми частями на государственную границу“. Одному из полков 82-й стрелковой дивизии предстояло „нанести решительный удар в направлении: северный берег реки Хайластын-Гол и далее на северо-запад и выйти на прежние оборонительные позиции, выставив на государственной границе передовой отряд“. Левее в том же направлении должен был наступать 149-й стрелковый полк. Остальным частям корпуса предписывалось активными действиями сковать противника и тем самым обеспечить наступление ударной группы. Частям 11-й танковой бригады предстояло занять исходное положение на песчаных буграх в 6 км восточнее р. Халхин-Гол и разгромить противника, его артиллерию и ближайшие резервы. Наступлению должна была предшествовать артиллерийская и авиационная подготовка.

Однако наступление 57-го особого стрелкового корпуса, предпринятое 9 июля, как и последующие его действия, успеха не имело. Жуков после „Баин-Цаганского побоища“ явно переоценил состояние и настроение своих частей. Японцы вновь овладели инициативой, нанося чувствительные удары по советским войскам, которые с 8 по 12 июля потеряли около 3 тыс. человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Так, 12 июля при организации разгрома прорвавшейся группы противника 36-я мотострелковая дивизия понесла значительные потери. Тогда же погиб командир 11-й танковой бригады комбриг М. П. Яковлев.

Тяжелые потери отрицательно сказались на моральном духе красноармейцев. Дело порой доходило и до прямого неповиновения командирам. Так, в ночь с 11 на 12 июля два батальона 603-го полка 82-й стрелковой дивизии без приказа дважды уходили с позиций. Полк пытался даже бунтовать. Не лучше обстояли дела и в других частях дивизии. Поэтому Жуков был вынужден заменить в этой дивизии командиров полков, батальонов, рот и даже взводов, призванных недавно из запаса, на командиров из состава хорошо зарекомендовавшей себя в предыдущих боях 36-й мотострелковой дивизии.

Командир корпуса не ограничился только заменой командиров, но и предпринял более жесткие меры по наведению порядка в войсках. 11 июля он подписал приказ, в котором „за проявленную бездеятельность при организации переправы, за бездеятельность при организации управления для боя — командиру полка т. Степанову, военному комиссару т. Мусину, начальнику штаба т. Нерот“ объявил выговор и предупредил, что если „полк не будет организован, если командование и штаб будут бездействовать, буду ставить вопрос перед народным комиссаром обороны о предании суду военного трибунала“. Некоторые бойцы были преданы суду военного трибунала, в том числе красноармейцы Никитин и Мальцев, которые 9 июля „в силу трусости, умышленно, с целью уклониться от военных обязанностей военной службы в боевой обстановке, выстрелом из винтовки легко ранили себя в левую руку“. 13 июля оба красноармейца были приговорены военным трибуналом к высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией всего принадлежащего им личного имущества^{29}. Наряду с этим Жуков потребовал „прекратить вести бесцельный и неорганизованный огонь, расстреливая маловажные и мелкие цели ружейно-пулеметным огнем и малокалиберной артиллерией, подпуская противника на ближние дистанции, на верный выстрел. В случае появления перед фронтом крупных частей противника организовать сосредоточенный огонь всех видов оружия, чтобы противник был наверняка уничтожен системой огня“^{30}.

Заместитель наркома обороны Кулик докладывал Ворошилову: „…12 июля являлось критическим днем и могло кончиться для нас потерей техники, артиллерии, а также значительной части людского состава, если бы противник повторил контратаку, потому что мы занимали кольцеобразный фронт, уцепившись за западные скаты бугров, и наступление противника на переправу грозило полным пленением и разгромом наших сил, так как никаких резервов для парирования удара не было“^{31}.

К. Е. Ворошилов, недовольный действиями корпуса, послал 12 июля Г. К. Жукову телеграмму, содержащую нелицеприятные оценки его действий. Нарком обороны отмечал, что противник действует организованнее и тактически грамотнее, чем командир корпуса. Умело применяя снайперов и снайперские орудия, непрерывные мелкие наскоки днем и ночью, японцы наносят большой вред частям корпуса, держат инициативу в своих руках. Ворошилов, оценивая действия корпуса за последние дни как неправильные, указывал Жукову, что он не заботится об отдыхе людей, вводит подходящие подкрепления в бой с марша без тщательной подготовки, бросает танки ротами и батальонами на закрепившегося противника, что приводит к большим потерям, слабо использует противотанковую артиллерию, не умеет сочетать оборону с короткими ударами по слабым местам противника, неэффективно использует артиллерию, мало внимания уделяет организации взаимодействия между родами войск. В заключение нарком отмечал: „Поменьше нервничайте, не торопитесь „одним ударом“ уничтожить врага, и мы разобьем противника с меньшей затратой своей крови“^{32}.

Главный военный совет РККА, пытаясь улучшить управление войсками дальневосточного региона, принял 9 июля решение об образовании в Чите нового руководящего военного органа — фронтовой группы. Возглавил ее командарм 2-го ранга Г. М. Штерн, на которого возлагалась задача по объединению и направлению „действий 1-й и 2-й краснознаменных армий, Забайкальского военного округа и 57-го особого корпуса“^{33}.

Г. М. Штерн, вступив в командование фронтовой группой, немедленно выехал в район боевых действий, чтобы на месте ознакомиться со сложившейся обстановкой. Обнаружив сосредоточение крупной группировки противника, он 13 июля предложил Г. И. Кулику: „Пока подойдут новые части и подтянутся слабые, уменьшить число наших частей на восточном берегу, но прочно занять два небольших плацдарма, обеспечивающие переправы, которые использовать в последующем для перехода в наступление“. Г. И. Кулик сразу же приказал Г. К. Жукову вывести главные силы, технику, артиллерию на западный берег р. Халхин-Гол для приведения в порядок, оставив на противоположной стороне по одному усиленному батальону для обороны переправ. В создавшейся обстановке такое решение представлялось наиболее правильным, и Жуков отдал соответствующий приказ по корпусу. Однако на следующий день командира корпуса вызвал к прямому проводу начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников, который в жесткой форме потребовал восстановить положение частей. Вслед за этим Ворошилов отменил приказ Жукова, требуя удерживать восточный берег реки при всех обстоятельствах^{34}. Кулику было указано впредь не вмешиваться в оперативные дела корпуса, предоставив заниматься этим командованию корпуса и фронтовой группы.

19 июля Главный военный совет РККА решил „в целях укрепления руководства войсками, расположенными на территории МНР, переформировать управление 57-го особого корпуса в управление армейской группы с подчинением командующему фронтовой группы“. Это новое формирование получило наименование „1-я армейская группа“, командующим которой стал Г. К. Жуков^{35}.

Таким образом, Жуков поднялся на новую ступень в пирамиде военной иерархии. Армейская группа являлась временным общевойсковым объединением, состоящим из соединений (частей) одного или нескольких родов войск, создаваемым для выполнения отдельных (частных) оперативных задач самостоятельно или в составе фронта (группы армий). Ранее уже отмечалось, что Георгий Константинович считался оперативно грамотным командиром, то есть ему по плечу было решение вопросов, связанных с подготовкой и ведением не только боя, но и операции.

Г. К. Жуков, получив серьезные упреки со стороны наркома обороны и начальника Генерального штаба, сделал для себя соответствующие выводы из опыта июльских боев. По указанию Георгия Константиновича приводились в порядок войска, улучшалось их материально-техническое и тыловое обеспечение, укреплялась воинская дисциплина, налаживалась учеба командиров и красноармейцев. В своих приказах Жуков требовал: разжаловать в рядовые тех младших командиров, которые проявили трусость в бою, неумело командовали своими бойцами; начать систематические занятия с частями, выведенными в резерв; проводить тактические занятия с учетом боевого опыта; провести тщательный разбор боевых действий со средним и старшим комсоставом.

Все вопросы приходилось решать в непростых условиях, так как противник не прекращал своих попыток восстановить утраченное положение. Так, утром 23 июля части 23-й пехотной дивизии и три кавалерийских полка при поддержке огня артиллерии и ударов авиации нанесли удар по левому флангу 1-й армейской группы. Противнику удалось вклиниться в расположение 149-го мотострелкового полка и стрелково-пулеметного батальона 11-й танковой бригады. Однако Жуков ввел в бой резервы 36-й мотострелковой и 82-й стрелковой дивизий и ликвидировал прорыв.

Японское командование, убедившись в бесплодности своих наступательных усилий, приняло в конце июля решение перейти к обороне на занимаемых рубежах, привести в порядок личный состав и материальную часть, чтобы подготовиться к намеченному на конец августа „генеральному наступлению“. К 10 августа из числа прибывших на усиление частей и соединений была сформирована 6-я армия, насчитывавшая 55 тыс. человек, 500 орудий, 182 танка, около 1300 пулеметов и свыше 300 самолетов^{36}.

К решительной схватке готовилась и 1-я армейская группа. По указанию Г. М. Штерна командующий и штаб группы должны были к 31 июля подготовить конкретные соображения по разгрому японской группировки в районе р. Халхин-Гол. На подготовку к операции отводилось 20 дней. Командующий фронтовой группой непосредственно занимался всеми вопросами, относящимися к подготовке операции по разгрому противника, не подменяя Жукова.

К началу решающей схватки сложилось следующее соотношение сил и средств сторон. По данным штаба 1-й армейской группы, японские и маньчжурские войска насчитывали 49,6 тыс. человек (по сведениям противника — 58 тыс. только японских солдат и офицеров), 186 орудий и 20 мортир, 110 противотанковых орудий, 130 танков, 30 бронеавтомобилей и 448 самолетов^{37}. Эти силы занимали господствующие бугры по линии 15 км юго-восточнее Номон-Хан-Бурд — Обо, Нурен-Обо, песчаные бугры до горы Баин-Цаган. Всего протяженность фронта обороны, которая была хорошо подготовлена в инженерном отношении, особенно в центре боевого построения, составляла 40 км. Здесь были оборудованы блиндажи, ходы сообщения, лисьи норы, убежища для машин и щели для лошадей, проволочные заграждения. Перед линией обороны находились части прикрытия, а в глубине — сильный резерв (танковая бригада). На флангах располагалось до 5 полков баргутской конницы. Кроме того, в ходе боевых действий японское командование перебросило к Халхин-Голу караульный батальон из Хайлара, охранный отряд из Чанчуня и пехотный отряд.

По данным штаба 1-й армейской группы, в ее состав входили: 36-я мотострелковая (два полка), 82-я и 57-я стрелковые дивизии, 11-я и 6-я танковые бригады, 7, 8 и 9-я мотобронебригады, 212-я авиадесантная бригада, 4 дивизиона артиллерии РГК. Части 1-й армейской группы совместно с монгольскими войсками насчитывали 59 тыс. человек, 373 артиллерийских орудия, 194 противотанковых орудия, 396 танков, 300 бронеавтомобилей, 594 самолета (из них 100 с мелкими поломками)^{38}. Они превосходили противника по танкам в 3 раза, по самолетам — в 1,3, по артиллерийским орудиям — в 2 раза.

10 августа Штерн доложил наркому обороны конкретный замысел разгрома противника. Он предусматривал нанести главный удар правым флангом 1-й армейской группы и вспомогательный — ее левым флангом. Особенностью замысла на операцию являлось то, что ударные группировки нацеливались на наиболее уязвимые места в обороне противника — на фланги, где находились наименее стойкие части баргутской конницы и маньчжуры. Это предложение было поддержано Ворошиловым, который ограничил глубину удара, приказав не переходить границу, а закрепиться на командных высотах, не доходя до нее 4–5 км. Перед началом операции предписывалось провести предварительное уничтожение артиллерийским огнем и авиацией огневых точек и живой силы противника, во избежание лишних потерь при атаке. Штерну было запрещено подтягивать к границе войска 1-й и 2-й армий и проводить групповые налеты авиацией этих армий в районе границы^{39}.

Для проведения операции были созданы три группы войск: Южная (командующий — полковник М. И. Потапов), Северная (командующий — полковник И. В. Шевников) и Центральная (командующий — полковник Д. Е. Петров). В резерве командующего 1-й армейской группой находились 212-я авиадесантная и 9-й мотоброневая бригады, танковый батальон 6-й танковой бригады и бронебригада МНРА.

В соответствии с замыслом командующего фронтовой группой Г. К. Жуков предусматривал нанести силами Южной и Северной групп войск два охватывающих удара с флангов с целью окружения и уничтожения японских войск и предотвращения их отхода в Маньчжурию. Центральной группе предстояло сковать противника с фронта и содействовать своим главным силам в его разгроме. Исходя из этого, каждая группа войск получила конкретные задачи.

Южная группа должна была нанести удар своим правым флангом в направлении на Номон-Хан-Бурд-Обо, окружить и разгромить южную группировку противника и в дальнейшем овладеть высотами на южном берегу р. Хайластын-Гол. Центральной группе предписывалось оказать содействие Южной группе и выйти на южный берег р. Хайластын-Гол. Северной группе предстояло нанести удар своим левым флангом в направлении Номон-Хан-Бурд-Обо и совместно с Южной группой окружить и уничтожить северную группировку противника. На две не полные по численности, но удовлетворительные по боеспособности монгольские кавалерийские дивизии возлагалась задача активно прикрывать фланги 1-й армейской группы. Резерв группы располагался в 8 км юго-западнее горы Хамар-Даба и готовился развить успех Южной или Северной групп войск.

Операция, в отличие от предшествующих боев, готовилась весьма тщательно. Штаб армейской группы во главе с М. А. Богдановым разработал ряд важных документов, в том числе „План подготовительных мероприятий“. Он включал детальное изложение порядка сосредоточения войск, их переправы через Халхин-Гол, действий в исходном положении, последовательность проведения артиллерийской подготовки и атаки, мероприятия по противовоздушной обороне, маскировке операции и введению противника в заблуждение, порядок тылового, материально-технического и санитарного обеспечения войск, организации и поддержания устойчивого управления. По указанию штаба группы в частях и соединениях готовились таблицы сосредоточения войск и тыловых учреждений, плановые таблицы переправы, планы взаимодействия войск в бою, разведки, дезинформации и дезориентирования противника, боевые приказы и распоряжения, указания по связи и скрытому управлению войсками, памятки бойцам в обороне и наступлении. Кроме того, штаб ВВС 1-й армейской группы разработал „План боевых действий ВВС в подготовительный период“ и „Плановую таблицу боевых действий частей ВВС 1-й армгруппы на 20 августа 1939 г.“, а политический отдел 1-й армейской группы — „План по политическому обеспечению наступления“. В целях обеспечения устойчивого управления войсками связь командного пункта 1-й армейской группы с командирами соединений осуществлялась двойной системой проводов.

Особое внимание было уделено проведению широкомасштабной дезинформации противника. С вечера 12 августа началось строительство окопов и позиций на участках частей и соединений первого эшелона, а на участках 36-й мотострелковой и 82-й стрелковой дивизий возводились ложные мосты. Всем бойцам 13 августа были розданы памятки об обороне, а из района 36-й мотострелковой дивизии была дана ложная телеграмма, содержавшая сведения о подготовке оборонительных работ. Одновременно с 2 часов ночи до 2 часов 45 минут с 14 по 17 августа передавались ложные сводки о проделанной работе по инженерному оборудованию местности. До 15 августа запрещалось проводить какие-либо сосредоточения на флангах. Выдвижение войск осуществлялось только в ночное время под шум моторов. С целью приучить противника „к шуму моторов и гусеничному шуму“ южнее горы Хамар-Даба, в районе центральной переправы, осуществлялись демонстративные передвижения танков и тракторов до 16 августа включительно.

Начало операции было назначено на воскресенье, 20 августа. Командующий 6-й японской армией, введенный в заблуждение системой мер по дезинформации, не ожидал в ближайшие дни наступления советских и монгольских войск, а потому разрешил генералам и старшим офицерам воскресные отпуска.

Успех предстоящей операции во многом зависел от пополнения войск, их тылового и материально-технического обеспечения. Потери 1-й армейской группы (до этого — 57-го особого стрелкового корпуса) за период с 16 мая по 25 июля составили 5010 человек. За это время были почти израсходованы все боеприпасы, запасы продовольствия, горючего. Трудность состояла в том, что подвоз подкреплений и всего необходимого осуществлялся в условиях бездорожья и большой удаленности района боевых действий от железной дороги. Несмотря на это, в течение месяца на расстояние около 750 км на автомобилях было доставлено около 50 тыс. тонн различных грузов и до 18 тыс. человек^{40}. Для усиления 1-й армейской группы были переброшены 6-я танковая бригада, части 57 и 65-й стрелковых дивизий, зенитный полк, авиадесантная бригада, другие соединения, части и подразделения различного назначения. К началу операции в районе боевых действий были созданы необходимые запасы: для наземных войск — до 6 боекомплектов и до 6 заправок горючего; для авиации — не менее 5 заправок для бомбардировщиков и 12–15 заправок — для истребителей. В Тамцак-Булаке для приема раненых развертывались дополнительные места на 1000 коек, а также еще один эвакуационный госпиталь.

20 августа в 5 часов 45 минут по позициям японских войск и их союзников был нанесен массированный бомбовый удар, в котором участвовало свыше 200 бомбардировщиков под прикрытием более 300 истребителей. Затем в течение 2 часов 45 минут более чем 200 орудий провели мощную артиллерийскую подготовку. За 15 минут до перехода в атаку пехоты и танков 45 бомбардировщиков нанесли повторный удар по противнику, а артиллерия сосредоточила огонь по его переднему краю обороны. В результате удалось подавить значительную часть артиллерийских и зенитных средств и уничтожить часть боеприпасов противника. В 9 часов советские войска совместно с монгольскими частями перешли в наступление, которое, как отмечалось в отчете штаба 1-й армейской группы, оказалось совершенно неожиданным для японского командования. С этим трудно согласиться, так как противник сумел быстро прийти в себя и оказал упорное сопротивление. Южная группа войск смогла к исходу дня овладеть большими песчаными буграми в 10 км юго-восточнее Номон-Хан-Бурд-Обо. Части 82-й стрелковой и 36-й мотострелковой дивизий продвинулись на отдельных участках только на 0,5–1 км. Северная группа войск на правом фланге захватила пески в 4 км восточнее горы Баин-Цаган, а левым флангом вышла к государственной границе. Продвижение в центре, где противник создал сильно укрепленную оборону, было незначительным. И только 23 августа Центральная группа войск сумела прорвать оборонительные позиции врага. Видимо, незначительное продвижение частей 1-й армейской группы создало у командира 23-й пехотной дивизии генерала Камацубары иллюзию того, что она ведет „назойливое наступление в направлении обоих флангов“. Не видя в этом большой опасности, генерал Камацубара потребовал 22 августа от своих подчиненных, „громя на передних позициях противника“, вести подготовку к последующему наступлению.

Ошибка генерала Камацубары стоила ему поражения. К исходу 23 августа войска 1-й армейской группы, пользуясь растерянностью противника, окружили 4 вражеских полка. К концу следующего дня противник оказался в полном оперативном окружении, имея лишь выход на северо-восток шириной 6–7 км, простреливаемый огнем артиллерии, танков и бронемашин. В ночь на 25 августа Жуков ввел в сражение из своего резерва 9-ю мотобронебригаду. Она нанесла удар в направлении Номон-Хан-Бурд-Обо и овладела северным берегом р. Хайластын-Гол, превратив тем самым оперативное окружение в тактическое. В 14 часов 30 минут того же дня войска 1-й армейской группы перешли в общее наступление и, встречая лишь незначительное сопротивление противника, в течение двух дней завершили его разгром. В последующем, до 31 августа, продолжалось уничтожение уцелевших мелких подразделений.

Халхин-гольский „котел“ до основания потряс Квантунскую армию: ее командование в полном составе было вынуждено подать в отставку. Как известно, попав в безвыходное положение, японское правительство запросило перемирия. В результате переговоров, проходивших в Москве между наркомом иностранных дел В. М. Молотовым и японским послом С. Того, обе стороны пришли к соглашению о том, что японо-маньчжурские и советско-монгольские войска 16 сентября в 14 часов по московскому времени прекращают всякие военные действия, оставаясь на занимаемых ими рубежах. Урок, преподанный японским войскам на берегах р. Халхин-Гол, отрезвляюще подействовал на японское правительство, которое не рискнуло напасть на СССР ни в 1941 г., ни позже.

Операция завершилась, и пора подводить итоги. В капитальном труде, подготовленном сотрудниками Генерального штаба и Военно-мемориального центра Вооруженных Сил Российской Федерации на основе архивных документов, отмечается, что японцы потеряли около 61 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными, в том числе только убитыми около 25 тыс. человек. Потери советских войск составили: безвозвратные — 6472 человека убитыми и умершими от ран на этапах санитарной эвакуации, 1160 умершими от ран в госпиталях и от болезней, 2028 пропавшими без вести и 43 погибшими в катастрофах и в результате происшествий; всего 9703 человека, или 14 % от общей численности войск; санитарные потери — 15 251 раненый, контуженный и обожженный и 701 заболевший; всего 15 952 человека, или 23,1 % от общей численности^{41}.

Что же нового дала операция советских войск в районе р. Халхин-Гол для развития военного искусства?

Об этом можно судить из выступления Г. К. Жукова в декабре 1940 г. на совещании высшего командного состава РККА. Он, оценивая итоги Халхин-гольской операции, отмечал, что первый период операции характеризовался полной неподготовленностью театра военных действий к войне, слабой подготовленностью 57-го особого стрелкового корпуса и абсолютно слабой готовностью к войне частей монгольской армии. Далее Георгий Константинович, говоря о „генеральной наступательной операции“, проведенной 20–29 августа, сказал: „Эта операция является небольшой операцией, но она является современной операцией, достаточно поучительной как с точки зрения ее организации, материального обеспечения, так и ее проведения. К этой операции командование готовилось достаточно серьезно, она была продумана всесторонне как с точки зрения оперативной, так и с точки зрения материального обеспечения, с точки зрения оперативно-тактической внезапности“.

К особенностям операции Георгий Константинович отнес: завоевание советской авиацией господства в воздухе; проведение мероприятий с целью достижения внезапности, тщательную маскировку и дезинформацию противника; организацию тесного взаимодействия танков, артиллерии, пехоты и авиации; применение большого количества бронетанковых частей. „В результате принятых мер удалось добиться того, — подчеркивал Жуков, — что оперативное окружение переросло в тактическое окружение и противник был действительно уничтожен в намеченном районе. Попытка противника нанести контрудар во фланг встретила организованное сопротивление, контрудар организованной обороны и танковой бригады“. Эта операция учит тому, подчеркивал Жуков, что „техническое преимущество дало возможность нашей пехоте получить громаднейший эффект в современном сражении“.

В то же время боевые действия на Халхин-Голе выявили и ряд недостатков: невысокая плотность артиллерии на 1 км фронта (3–5 орудий), что оказалось недостаточным для прорыва заблаговременно подготовленной обороны; слабая одиночная выучка бойцов; отсутствие твердых навыков в ведении ближнего боя; недостаточная подготовка к ведению ночных действий; слабая обученность стрелковых подразделений атаке укрепившегося противника и переходу в атаку с хода и др.

Боевой опыт, полученный в Халхин-гольской операции, нашел отражение в докладах командующего фронтовой группой Г. М. Штерна и военного совета 1-й армейской группы, представленных наркому обороны СССР в сентябре 1939 г. Кроме того, в 1940 г. был издан ряд книг, посвященных опыту боевых действий у р. Халхин-Гол^{42}. На основе полученного опыта были выработаны рекомендации, которые легли в основу обучения войск. Выделим наиболее принципиальные из них: командиры всех степеней должны наблюдать за ходом боевых действий на направлении главного удара; авиационные командиры должны находиться на командных пунктах общевойсковых командиров; все усилия родов войск и авиации следует сосредоточивать для обеспечения действий пехоты; для непосредственного сопровождения танков необходимо выделять орудия, пулеметы и саперные подразделения; передовые наблюдательные артиллерийские пункты целесообразно располагать на командных пунктах командиров стрелковых батальонов; в составе стрелковых полков необходимо иметь минометные батареи.

В военной биографии Г. К. Жукова операция на р. Халхин-Гол сыграла поистине переломную роль. Он успешно справился с поставленной задачей, реализовав на практике идеи, заложенные видными военными теоретиками того времени. Однако это не означает, что ему одному принадлежит заслуга в подготовке и проведении Халхин-гольской операции. Эта версия берет свое начало с 5 июня 1940 г., когда в газете „Красная Звезда“ была опубликована передовая статья под названием „Велики их заслуги перед Родиной“. В статье говорилось следующее: „Звания генерала армии удостоены три славных командира: Герой Советского Союза Г. К. Жуков, Герой Советского Союза К. А. Мерецков и И. В. Тюленев. Генерал армии Г. К. Жуков — участник Гражданской войны, кадровый командир, последовательно прошедший ряд старших и высших должностей, обладающий широким оперативным кругозором. Когда 23-я японская дивизия генерала Камацубары переправилась через реку к горе Баин-Цаган, пытаясь углубиться на территорию дружественной нам Монгольской Народной Республики, она была разгромлена советскими танковыми частями. Здесь, по замыслу тов. Жукова, впервые самостоятельно действовали на поле боя крупные танковые массы. „Баин-Цаганское побоище“ — под этим именем вошел в историю разгром японской дивизии. Генерал армии Жуков разработал и блестяще провел операцию полного окружения и окончательного уничтожения 6-й японской армии, вторгнувшейся в пределы МНР“.

Вслед за „Красной Звездой“ данное утверждение перекочевало в работы ряда исследователей и писателей. В частности, В. В. Карпов в своей книге „Маршал Жуков. Его соратники и противники в дни войны и мира“ пишет: „Для самого Жукова это была первая крупная армейская операция, которую он задумал и осуществил сам“^{43}. Ему вторит А. Исаев: „Жукову удалось вывести советские войска в Монголии из глубокого кризиса, отразить наступление японцев, накопить силы и разгромить противостоящие ему японские войска в решительном сражении на окружение“^{44}.

Как мы видим, ни слова не сказано о Г. М. Штерне, которому, как и Г. К. Жукову, за блестяще проведенную операцию было присвоено звание Героя Советского Союза. А ведь та же „Красная Звезда“ в своей передовице „Мужество и героизм“, опубликованной 30 августа 1939 г., отмечала: „В списке Героев Советского Союза заслуженно красуется имя командарма 2-го ранга Г. М. Штерна. Выдающийся военачальник, талантливый ученик тов. Ворошилова, руководитель боев у озера Хасан, Григорий Михайлович Штерн блестяще выполнил боевое задание. Один из замечательных военных деятелей нашей партии, член ее Центрального Комитета — он являет собой образец мужественного большевика, боевого руководителя войск“. Прошло время, и о Штерне забыли, тем более что его арестовали по ложному обвинению и без суда и следствия расстреляли в октябре 1941 г.

Не найдем мы и ни одного доброго слова о заместителе наркома обороны Г. И. Кулике, который со знанием дела анализировал боевую деятельность частей и соединений 1-й армейской группы, выдвигал конкретные и аргументированные предложения по улучшению их боевой подготовки и применения в бою. Однако Кулика постигла та же участь, что и Штерна. Его арестовали 11 января 1947 г., обвинили в организации заговорщической группы для борьбы с советской властью и расстреляли 24 августа 1950 г. Забыли и начальника штаба 1-й армейской группы комбрига М. А. Богданова. Ему также не повезло. В начале Великой Отечественной войны он был снят с должности командира дивизии и направлен командовать полком.

Так и продолжает в новых книгах жить старая версия о единоличном авторе Халхин-гольской операции — Г. К. Жукове. Но такой подход только вредит ему, а не идет на пользу. Наша цель избежать этого пути, а потому мы в своем повествовании стараемся строго следовать архивным документам.

31 августа 1939 г., как уже отмечалось, войска 1-й армейской группы завершали ликвидацию отдельных подразделений японской 6-й армии, а на следующий день на Западе, вдали от монгольских степей, разразилась Вторая мировая война. За ее событиями Жуков мог наблюдать только из Улан-Батора, куда он переехал вместе с прибывшей в Монголию семьей.

Германская армия, совершив 1 сентября внезапное нападение на Польшу, быстро разгромила ее войска. К тому времени руководство Советского Союза провело в жизнь мероприятия, направленные на повышение боеготовности своих Вооруженных Сил. 19 августа Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о развертывании новых войск, а 22 августа нарком обороны Ворошилов обратился в ЦК ВКП(б) и СНК СССР с просьбой разрешить произвести обеспечение войск вооружением и боевой техникой „из неприкосновенных запасов“. 2 сентября Совнарком СССР утвердил план реорганизации Красной Армии на 1939–1940 гг., предусматривавший иметь в составе Красной Армии 173 стрелковые дивизии, а общую численность армии мирного времени довести до 2265 тыс. человек^{45}.

17 сентября части Красной Армии перешли восточную границу Польши и в соответствии с советско-германским секретным протоколом от 23 августа вышли на рубеж рек Нарев, Западный Буг, Сан. Западные области Белоруссии и Украины, входившие в состав Польши, были присоединены к СССР. 28 сентября между Германией и СССР был подписан „Договор о дружбе и границе“, после чего советское руководство фактически свернуло антифашистскую пропаганду в стране и во внешнем мире, что, естественно, играло на руку агрессору. В тот же день правительство СССР заключило договор о взаимной помощи с Эстонией, а позднее подобные договоры были подписаны с Латвией и Литвой. Советский Союз получал право размещать в республиках Прибалтики свои войска и создавать на их территории военно-морские и военно-воздушные базы, что было оговорено в специальных военных конвенциях.

В конце ноября 1939 г. началась советско-финляндская война. Войска Ленинградского округа ввязались в тяжелые бои, принявшие затяжной характер. 11 февраля 1940 г. красноармейские части предприняли очередное наступление на Карельском перешейке и прорвали „линию Маннергейма“, вынудив Финляндию подписать в марте мирный договор. В ходе этой войны выявились крупные недостатки в организации, подготовке и управлении частями и соединениями Красной Армии. Поэтому К. Е. Ворошилов в мае был смещен с должности наркома обороны, а на его место назначен командующий Киевским Особым военным округом С. К. Тимошенко, сразу ставший Маршалом Советского Союза.

В это время немецкие войска успешно осуществляли свой „блицкриг“ на Западноевропейском театре военных действий. 9 апреля 1940 г. они совершили нападение на Данию и Норвегию, 10 мая нанесли удар по Франции через Люксембург, Бельгию и Нидерланды. 10 июня в войну против Франции и Англии вступила Италия, а 22 июня в лесу под Компьеном был подписан акт о капитуляции Франции.

Таковы кратко события, происходившие на мировой арене. А что же наш герой? В мае 1940 г. он получил новое назначение — командующим Киевским Особым военным округом. В результате Г. К. Жуков стал военачальником оперативно-стратегического масштаба. Это назначение не свидетельствует о том, что Георгий Константинович перешагнул какие-либо ступени служебной лестницы. Ведь он в свое время был заместителем командующего войсками Белорусского военного округа и успешно командовал армейской группой.

В Киевском Особом военном округе на командных и штабных должностях находились в большинстве своем опытные кадры, избежавшие репрессий. Начальником штаба был генерал-лейтенант М. А. Пуркаев, всесторонне знавший свое дело, человек высокой культуры. С ним Жуков работал вместе в Белорусском военном округе. Артиллерией округа командовал генерал Н. Д. Яковлев, крупный специалист в области техники и боевого ее применения. С двумя командующими армиями — генералами И. Н. Музыченко и Ф. Я. Костенко — Жукову довелось длительное время служить в 4-й Донской казачьей дивизии. Начальником оперативного отдела штаба округа был полковник П. Н. Рубцов, которого Жуков знал по центральному аппарату Наркомата обороны. Его, правда, в скором времени заменил однокашник Жукова по Высшей кавалерийской школе полковник И. Х. Баграмян, оперативно грамотный, вдумчивый, спокойный, трудолюбивый. Ну, а начальником снабжения округа оказался бывший сослуживец Жукова, которого Георгий Константинович в разгар репрессий отстоял от наветов, — В. Е. Белокосков.

На новом месте Г. К. Жукову пришлось снова заниматься уже привычным делом — наводить порядок в войсках, ибо за годы репрессий дисциплина и исполнительность в Красной Армии резко упали, во многих частях и соединениях царил полный развал порядка.

Прежде чем продолжить наше повествование, сделаем небольшое отступление. Говоря о том, что Георгию Константиновичу при каждом новом назначении приходилось сталкиваться с массой недостатков в боевой подготовке войск и в состоянии воинской дисциплины, мы не склонны обвинять в этом его предшественников. В том состоянии, в котором оказывались те или иные части, соединения и объединения, которыми приходилось командовать Жукову, находились и другие войска Красной Армии. Для этого достаточно проанализировать приказы наркома обороны и командующих войсками военных округов по итогам прошедшего года и задачам на новый год. Например, в директиве командующего войсками Киевского Особого военного округа от 23 мая 1940 г. отмечалось, что командиры и штабы недостаточно усвоили методику оценки обстановки, не умеют планировать операцию и бой, не полностью отрабатывают вопросы организации взаимодействия родов войск на поле боя, особенно наземных войск с авиацией, не умеют правильно формулировать свое решение и отдавать четкие приказы, не овладели искусством управления войсками в сложных условиях боя^{46}. Акцентируя внимание на этих недостатках, мы преследуем только одну цель — показать, что Жуков не приходил на все готовое, а вынужден был, как и другие командиры, бороться со многими негативными явлениями, которые были свойственны Красной Армии в то время.

Твердую руку в округе ощутили сразу же. Жуков взялся за решительное искоренение случаев неисполнения приказаний, массовых самовольных отлучек бойцов из частей, коллективных пьянок красноармейцев и командиров. Командиров и комиссаров, не принимавших мер по искоренению всех этих позорящих армию фактов, командующий округом снимает с должности и ходатайствует перед наркомом обороны о предании их суду военного трибунала.

Жуков не сидит на месте, а осуществляет постоянный контроль на местах, как идет боевая учеба. Он организует с работниками штаба округа крупные командно-штабные учения, а затем — командно-штабную полевую поездку со средствами связи в район Тернополя, Львова, Владимир-Волынского, Дубно. Именно туда, где в 1941 г. войска вермахта по плану „Барбаросса“ нанесли на Украине свой главный удар.

И вновь приходится руководить войсками в боевых условиях. В июне 1940 г. на территорию Литвы, Латвии и Эстонии в соответствии с договорами о взаимной помощи были введены части Красной Армии. Под контролем чрезвычайных уполномоченных правительства СССР А. А. Жданова, А. Я. Вышинского и В. Г. Деканозова в Литве, Латвии и Эстонии произошла немедленная смена правительств, а затем состоялись выборы в сеймы, провозгласившие установление советской власти и вхождение прибалтийских республик в состав СССР.

Вслед за Прибалтикой пришел черед Бессарабии и Северной Буковины. 26 июня советское правительство передало румынскому представителю ноту, в которой предлагалось „приступить совместно с Румынией к немедленному решению вопроса о возвращении Бессарабии Советскому Союзу“^{47}. Однако правительство Румынии заняло уклончивую позицию, вызвав тем самым более жесткое требование: вывести все войска с „территории Бессарабии и Северной Буковины в течение четырех дней, начиная с 14 часов по московскому времени 28 июня“.

Задача по освобождению „Северной Буковины и Бессарабии из-под оккупации Румынии“ была возложена на войска Южного фронта, созданного из трех армий: 12-й — под командованием генерал-майора Ф. А. Парусинова, 5-й — под командованием генерал-лейтенанта В. Ф. Герасименко (Киевский Особый военный округ) и сформированной из войск Одесского военного округа 9-й армии под командованием генерал-лейтенанта И. В. Болдина. Командование Южным фронтом возлагалось на Г. К. Жукова. После долгих переговоров румынское правительство все же согласилось вывести свои войска из Северной Буковины и Бессарабии.

По воспоминаниям Г. К. Жукова, чтобы избежать нежелательных инцидентов при отводе румынских войск, стороны договорились о следующем: Румыния будет отводить свои войска на 20 км в сутки, а Красная Армия соответственно такими же темпами будет продвигаться вперед на освобождаемую территорию. При этом румынская сторона обязывалась оставить в неприкосновенности железнодорожный транспорт, оборудование заводов, материальные запасы.

Однако вскоре командованию Южного фронта стало известно, что румыны, не выполнив обязательств, начали спешно вывозить с освобождаемой территории все, что только можно. „Чтобы пресечь эти нарушения договорных условий, мы решили выбросить две воздушно-десантные бригады на реку Прут и захватить все мосты через реку, — вспоминал Георгий Константинович. — Двум танковым бригадам была поставлена задача: обогнать отходящие колонны румынских войск и выйти к реке Прут. Совершив стремительный марш-бросок (около 200 километров), наши танковые части появились в районах высадки десантов одновременно с их приземлением. Среди румынских частей, местных властей, всех тех, кто стремился скорее удрать в Румынию, поднялась паника. Офицеры, оставив свои части и штабное имущество, также удирали через реку. Короче говоря, королевские войска предстали перед советскими войсками в крайне плачевном состоянии и продемонстрировали полное отсутствие боеспособности“^{48}.

На другой день после этого Г. К. Жукова по ВЧ вызвал И. В. Сталин, который сообщил о поступившей от посла Румынии жалобе на то, что советское командование, нарушив заключенный договор, выбросило воздушный десант на реку Прут, отрезав все пути отхода. Посол утверждал, что советское командование высадило „с самолетов танковые части и разогнало румынские войска“. Жуков доложил Сталину о принятых им мерах и сказал, что танки по воздуху не перебрасывал, так как для этого нет специальных самолетов. По-видимому, добавил он, „отходящим войскам с перепугу показалось, что танки появились с воздуха“. Сталин рассмеялся и сказал: „Соберите брошенное оружие и приведите его в порядок. Что касается заводского оборудования и железнодорожного транспорта — берегите его. Я сейчас дам указание Наркомату иностранных дел о заявлении протеста румынскому правительству“.

В начале августа 1940 г. на VIII сессии Верховного Совета СССР были приняты законы, юридически оформившие включение в состав Советского Союза трех республик Прибалтики и образование Молдавской ССР.

Поход войск Южного фронта в Бессарабию и Северную Буковину выявил значительные недостатки в их подготовке и обучении. В своей директиве от 17 июля Жуков выделил: плохую организацию штабами марша и службы регулирования; отсутствие в наземных войсках средств связи с авиацией; неумение осуществлять маскировку при расположении на отдых и вести наблюдение за воздухом; невысокую степень подготовки красноармейцев и конного состава к совершению длительных и особенно ночных маршей; слабую организацию артиллерийской разведки; недостаточную отработку взаимодействия танков с пехотой и артиллерией; неудовлетворительную подготовку понтонных и саперных батальонов к организации переправ и наведению мостов; отсутствие должной воинской дисциплины, что привело к большому количеству нарушений порядка и чрезвычайных происшествий^{49}.

Под руководством Жукова был разработан комплекс мероприятий, направленный на совершенствование боевой подготовки войск округа. В целях выработки скорости и оперативности в выполнении боевых задач проводились систематические тренировки подъемов по тревоге. Отныне только по тревоге поднимаются войска на полевые учения. В тактической подготовке начсостава и войск упор делается на отработку наступательного боя с преодолением полосы заграждения и крупных водных преград, оборонительного боя с устройством полосы заграждения, разведки. Марши и боевые действия механизированных соединений и частей отрабатываются в трудных условиях местности: лесисто-гористой, болотистой и песчаной. Особое внимание уделяется организации противотанковой и противовоздушной обороны. В подготовке штабов и совершенствовании управления войсками за основу берется управление по радио и с помощью самолетов.

В сентябре 1940 г. в округе проводится командно-штабное учение с привлечением штабов 6-го стрелкового, 4-го механизированного корпусов и 15-й смешанной авиационной дивизии по отработке вопросов организации прорыва обороны противника, обеспечения ввода в прорыв механизированного корпуса, взаимодействия родов войск в ходе боя. В октябре состоялось опытное учение 4-го механизированного корпуса, на котором решались задачи по преодолению противотанковых районов, водных преград, нанесению последовательных контрударов для разгрома противника по частям и др. Темп боевой учебы постоянно возрастал. М. Т. Калашников, наш выдающийся конструктор-оружейник, в конце 30-х годов проходивший службу в должности механика-водителя, вспоминал: „…За два года перед этим мы не „наездили“ столько, сколько летом и осенью предвоенного сорокового. Днем и ночью мы утюжили гусеницами полигон, совершали марши на большие расстояния. Наши танки находились под непрерывным боевым напряжением, и содержать их постоянно в рабочем состоянии было для нас, механиков-водителей, нелегко“^{50}.

Напряженная повседневная работа Г. К. Жукова вскоре принесла свои плоды. Нарком обороны С. К. Тимошенко, проверявший в сентябре войска Киевского Особого военного округа, остался доволен действиями на учениях 41 и 99-й стрелковых дивизий, а штаб 37-го стрелкового корпуса за отличную выучку был награжден переходящим Красным Знаменем Генерального штаба Красной Армии.

Одним из серьезных испытаний для Жукова стало его выступление с докладом на тему „Характер современной наступательной операции“ в декабре 1940 г. на совещании высшего командного состава Красной Армии. До этого Георгию Константиновичу не приходилось заниматься разработкой крупных теоретических вопросов, тем более касающихся подготовки и проведения наступательных операций армейского и фронтового масштаба. Да, практический опыт у него был, но военные действия у р. Халхин-Гол по своему размаху не выходили за рамки оперативно-тактического масштаба. Это было обусловлено тем, что район конфликта имел по фронту около 80 км и в глубину от 10 до 20 км.

Г. К. Жуков, получив задание от Генерального штаба подготовить доклад, стал перед серьезной дилеммой. Задание было весьма ответственным, а времени у командующего войсками округа для теоретического анализа и обоснования своих идей, убеждений и военного опыта было явно недостаточно. Помог полковник И. Х. Баграмян, преподававший ранее в Военной академии Генштаба. Он вспоминал, что, попросив его помочь подготовить доклад, Георгий Константинович с увлечением стал излагать свою точку зрения: „Все должно строиться на учете реальных возможностей. Успехи немцев на Западе, основанные на массированном применении танковых и моторизованных войск и авиации, заставляют о многом задуматься. У нас, к сожалению, пока нет таких крупных оперативных механизированных соединений. Наши механизированные корпуса находятся еще только в стадии формирования. А война может вспыхнуть в любую минуту. Мы не можем строить свои оперативные планы, исходя из того, что будем иметь через полтора-два года. Надо рассчитывать на те силы, которыми наши приграничные округа располагают сегодня“^{51}.

В своих мемуарах Жуков высоко оценил помощь Баграмяна. Кроме него, к разработке доклада был привлечен прибывший в округ на стажировку выпускник Академии Генштаба подполковник Г. В. Иванов. Из текста доклада видно, что при его подготовке использовались серьезные теоретические труды, в том числе работа известного военного теоретика В. К. Триандафиллова „Характер операций современных армий“^{52}.

На совещании высшего командного состава РККА были собраны руководящие сотрудники Наркомата обороны и Генерального штаба, начальники Центральных управлений, командующие, члены военных советов и начальники штабов военных округов, армий, начальники военных академий, генерал-инспекторы родов войск, командиры некоторых корпусов, дивизий — всего более 270 человек^{53}. Участники совещания заслушали доклады начальника Генерального штаба РККА генерала армии К. А. Мерецкова на тему „Итоги и задачи боевой подготовки сухопутных войск, ВВС и оперативной подготовки высшего комсостава“, начальника Главного управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенанта авиации П. В. Рычагова „Военно-Воздушные Силы в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе“, командующего войсками Московского военного округа генерала армии И. В. Тюленева „Характер современной оборонительной операции“, командующего войсками Западного Особого военного округа генерала армии Д. Г. Павлова „Использование механизированных соединений в современной наступательной операции и ввод механизированного корпуса в прорыв“, генерал-инспектора пехоты генерал-лейтенанта А. К. Смирнова „Бой стрелковой дивизии в наступлении и обороне“.

Мы не будем касаться всех этих выступлений, так как нас интересует прежде всего доклад Жукова. Он кратко охарактеризовал общие условия ведения современной наступательной операции, опыт современных войн и развитие вооруженных сил. В докладе подчеркивалось, что развитие передовых армий осуществляется по линии создания наступательных средств ведения войны: крупных военно-воздушных сил, бронетанковых соединений, механизированной артиллерии. В результате широкого внедрения в армии современных технических средств оперативное искусство, по мнению Жукова, получило такие могучие факторы, как скорость и сила удара. На основе этих технических средств, на основе этих факторов „значительно увеличились оперативная и тактическая внезапность, маневренность и дальнобойность операций“. Операции и бои стали проводиться высокими темпами, с большой динамичностью и завершаться более решительными результатами. Быстрота развития операций, как показали последние опыты сражений, достигается главным образом благодаря внезапному, смелому и массовому применению авиации, авиадесантов, танковых и моторизованных соединений. Все это позволяет не только окружать противника в условиях маневренной войны, но и уничтожать, прорывая сильно укрепленные и развитые на большую глубину полосы обороны. Успешное развитие прорыва, перерастание его из оперативного успеха в успех стратегический стало возможным также благодаря возможностям современной техники, применяемой в массовом масштабе. Одновременно значительно усложнилось управление войсками, но количественное и качественное развитие беспроволочных средств связи в свою очередь дает полную возможность командованию всех степеней иметь в своих руках постоянное, твердое управление войсками.

Анализируя опыт последних войн, Георгий Константинович выделил наиболее характерные черты для современного оперативного искусства. Так, опыт войны в Испании показал, что республиканская армия широко применяла оборонительные действия на всех фронтах. В то же время наступательные операции имели исключительно ограниченные цели, ограниченные задачи и чаще всего организовывались с целью оттягивания генерального удара противника. Те наступления, которые проводили республиканцы, были очень плохо материально и технически обеспечены по вполне понятным причинам и не могли дать большего успеха, чем дали. В отличие от республиканцев, армия генерала Ф. Франко имела значительное превосходство в авиации и артиллерии, а также большое количество (до 100 тыс. человек) итальянских и немецких войск. Все это позволило Франко организовывать и проводить ряд последовательных наступательных операций с решительной целью.

В войне с Китаем японская армия обладала явным техническим и материальным превосходством. Несмотря на это, японское командование не сумело провести ни одной поучительной современной операции. Причинами этого, по мнению Жукова, явились рост национального самосознания китайского народа и жгучей его ненависти к японцам, огромная территория и трудности местности, изнуряющие действия китайских партизан в тылу японских войск. Кроме того, китайской армии помог конфликт и разгром японцев на р. Халхин-Гол, заставивший японцев держать на советской границе всю Квантунскую армию и привлекать на операции на р. Халхин-Гол лучшие части воздушных сил и громадные средства материального обеспечения, а в последующем японское командование вынуждено было снимать с китайского фронта артиллерийские и пехотные части.

Об опыте боевых действий на р. Халхин-Гол говорилось ранее, а потому посмотрим, как Жуков оценивал опыт советско-финляндской войны. Он отмечал, что советское командование на Карельском перешейке впервые в современной военной истории показало искусство прорыва мощных укрепленных полос, применив для прорыва „могущественную современную технику, какую дает нам страна, дает нам социалистическая промышленность“. Однако в первый период наступательные действия частей Красной Армии были характерны совершенно неудовлетворительной подготовкой наступательной операции, и, как следствие, операции в первый период были сорваны. При этом сказались и условия местности, которые характеризовались бездорожьем, глубоким снегом, а также сильные морозы. Опыт советско-финляндской войны, по мнению Георгия Константиновича, учит тому, что необходимо заблаговременно „подготовиться к сокрушительным, уничтожающим и организованным действиям нашей армии, несмотря на то, в какие условия (маневренного, позиционного или иного характера) наша армия будет поставлена“.

Из опыта военных действий вермахта на Западе Георгий Константинович выделил следующие поучительные моменты: смелое и решительное применение танковых дивизий и механизированных корпусов в тесном взаимодействии с военно-воздушными силами на всю глубину оперативной обороны противника; решительные удары механизированных корпусов во встречном сражении и их самостоятельные действия в оперативном тылу противника; массовое применение парашютных десантных частей и воздушных дивизий для захвата важнейших объектов в ближайшем и глубоком тылу противника; тесное взаимодействие пехоты, артиллерии, танков и авиации при прорыве укрепленных районов; высокие темпы наступления по 16–20 км в сутки; применение шпионской агентуры и диверсионных групп для нарушения управления, коммуникаций противника.

Резюмируя все сказанное, Жуков отметил, что современные условия характеризуются наличием мощных технических средств борьбы, позволяющих наступающему:

„1. В тесном взаимодействии авиации, танковых частей, артиллерии и стрелковых войск уничтожить не только полевую оборону, но и, как это показано на деле, прорвать современную укрепленную полосу.

2. Прорвав тактическую оборону, введя мощную подвижную группу, нанести решительное поражение оперативным резервам и развить успех оперативный в успех стратегический.

3. Мощным и внезапным ударом разгромить авиацию противника на всю глубину оперативно-стратегического удара и завоевать господство в воздухе“.

Здесь прервем выступление Жукова и отметим, что он в целом верно оценил опыт военных действий на Западе. Все то новое, что применяла германская армия, она впоследствии с успехом использует при нападении на Советский Союз. К сожалению, следует отметить, что те поучительные моменты, о которых говорил Георгий Константинович, были не полностью учтены при подготовке Красной Армии к возможной войне, что отрицательно сказалось на исходе приграничных сражений летом 1941 г.

В своем докладе Жуков кратко остановился и на вопросах организации современной обороны. Он выделил следующие ее характерные черты: строительство в мирное время на всех важнейших участках государственной границы укрепленных районов и глубоких позиций полевой обороны с противотанковыми, противопехотными и иными препятствиями; развитие современной обороны на всю оперативно-стратегическую глубину с целью не только отразить удары ВВС противника на всю глубину своего расположения, не только измотать наступающего на подступах к обороне, но и, расколов, измотав и ослабив наступающего, нанести ему поражение.

После этого Жуков перешел к изложению характера современной наступательной операции. Он считал, что при современной протяженности фронтов и их оперативно-стратегической глубине невозможно отдельными, изолированными друг от друга по времени и месту ударами сокрушать эти фронты. „Современная наступательная операция может рассчитывать на успех лишь в том случае, — подчеркивал Георгий Константинович, — если удар будет нанесен в нескольких решающих направлениях, на всю глубину оперативного построения, с выброской крупных подвижных сил на фланг и тыл основной группировки противника. Одновременно с действиями на решающих направлениях наступательным и вспомогательными ударами противник должен быть деморализован на возможно широком фронте. Только такая наступательная операция может в относительно короткие сроки привести к окружению и разгрому основной массы сил противника на всем фронте предпринимаемого наступления“.

При этом Жуков отметил, что не всегда можно достигнуть победы одной операцией, как это иногда при благоприятных условиях достигалось в операциях на Западе. „Потребуется ряд крупных наступательных операций, проводимых последовательно одна за другой по принципу — бить противника по частям, — говорил Георгий Константинович. — Для обеспечения успеха подготовка и выполнение каждой решительной операции должны сопровождаться организацией вспомогательных наступательных операций на соседних участках стратегического фронта. В условиях нашего Западного театра военных действий крупная наступательная операция со стратегической целью, мне кажется, должна проводиться на широком фронте, во всяком случае, масштаба 400–450 км. Мощность первого удара должна обеспечить разгром не менее одной трети — одной второй всех сил противника и вывести наши силы в такую оперативную глубину, откуда создавалась бы реальная угроза окружения остальных сил противника, а для этого, если на таком фронте организуется наступательная операция, общая ширина участков главного удара в предпринимаемой операции должна быть не менее 100–150 км“. Для проведения такой операции, по мнению Жукова, потребуется сосредоточение мощных сил и средств: 85–100 стрелковых дивизий, 4–5 механизированных корпусов, 2–3 кавалерийских корпуса и 30–35 авиационных дивизий.

Большое значение для окружения и разгрома основных сил противника, по мнению Жукова, имели глубина операции и возможные темпы ее проведения. „Глубина непрерывно следуемых друг за другом ударов и темпы оперативного продвижения наступающего, особенно его подвижных войск, должны обеспечить необходимое пространство и свободу маневров для изоляции и окружения главных сил противника прежде, чем последние успеют уйти из-под занесенных ударов, — считал Георгий Константинович. — Удары авиации должны развернуться на таком пространстве, чтобы подавить в районах аэродромного базирования основную массу авиации противника, нанести ей поражение, нарушить подвоз по железным и грунтовым дорогам, парализовать всю систему быстрого продвижения в оперативную глубину, должны сковать оперативные действия сил противника в тылу и исключить возможность их оперативного маневрирования“. Общая глубина операций, по мнению Жукова, будет различная в зависимости от многих факторов, в том числе от условий обстановки и поставленной задачи. В среднем глубина фронтовой операции, возможно, составит 200–300 км, а в отдельных случаях и более. „Ближайший удар фронта, мне кажется, должен исходить из задачи разгрома основной группировки противостоящего противника, — говорил он. — И если мы посмотрим на оперативную и стратегическую группировку противника, на его оборону, то эта самая основная группировка будет как раз находиться в полосе, в зоне порядка 150–200 км. И вот мне кажется, что глубина первого и ближайшего удара фронта, первое усилие фронта для уничтожения группировки противостоящего противника должны быть нацелены на уничтожение этой группировки. Конечно, последующие удары и вместе с этим связанное дальнейшее развитие операций будут значительно глубже, и, как показал опыт, операция эта может иметь даже размах стратегический, если противник первым ударом будет не только смят, разгромлен; если он не будет способен организовывать на тыловых оперативных рубежах сопротивление, не будет способен зацепиться за рубежи, оказать сопротивление, его, конечно, надо гнать до полного уничтожения, надо добиваться одним ударом полного стратегического успеха“.

Темпы развития наступательных операций, по мнению Георгия Константиновича, будут зависеть от обстановки, сопротивления противника, состояния войск, соотношения сил и условий материального обеспечения. Исходя из опыта последних войн, он предполагал, что скорость продвижения общевойсковых соединений при прорыве сильно укрепленной обороны составит от 3 до 15 км в сутки, а на отдельных этапах операции — 25–30 км в сутки. В среднем же темп наступления на всю глубину операции не будет превышать 10–15 км. Исходя из среднего темпа развития операции, общая длительность операции на глубину 200 км составит, таким образом, 12–20 дней, в особо благоприятных условиях она может быть закончена и раньше.

В докладе отмечалось, что ведение большой наступательной операции под силу только мощным группам армии, фронтовым объединениям. „Фронтовая операция, как правило, развертывается на нескольких операционных направлениях и стремится к достижению крупной стратегической цели, влияющей на ход всей войны, — говорил Жуков. — Достижение стратегической цели потребует разрешения ряда промежуточных оперативных задач, о чем я докладывал. Каждая из этих промежуточных задач обычно составит содержание отдельных этапов фронтовой операции. Промежуточные задачи фронтовой операции разрешают проведением ряда последовательных армейских операций. Фронтовое командование объединяет, организует действия нескольких армий и мощных групп подвижных войск и фронтовой авиации. Следовательно, фронтовое командование является главным организатором операции, на него ложатся все трудности, связанные с подготовкой и проведением современных крупных наступательных операций. Армейская наступательная операция обычно развертывается на одном операционном направлении, является производной от замысла и плана фронтовой операции“.

Далее в докладе излагались основные оперативные формы удара (маневра) в наступательной операции. Жуков считал, что первоначальные исходные операции чаще всего начнутся с фронтальных ударов. Проблема наступления будет состоять в том, чтобы сначала прорвать фронт противника, образовать фланги и затем уже во второй фазе перейти к широким маневренным действиям. Условия для оперативного обхода, охвата и ударов по флангам будут создаваться в ходе самой наступательной операции. Во фронтальном наступлении прорыв может быть осуществлен: центром, на нескольких несмежных участках фронта, одним из крыльев или обоими крыльями. Каждая из этих форм имеет свои особенности.

„Прорыв центром предусматривает сосредоточенный удар нескольких армий на одном решающем направлении с задачей пробить в расположении противника широкую брешь с тем, — отмечал Жуков, — чтобы в дальнейшем, развивая удары, провести охватывающий маневр подвижными войсками по окружению одной из разорванных на две части групп противника. Подобный удар в силу своей мощности обеспечивает пропуск в прорыв подвижной группы фронтового масштаба. Но вместе с тем эта форма удара для наступающего имеет ряд недочетов: она требует широко развитой и сосредоточенной железнодорожной сети, дает противнику возможность сосредоточить свои силы и средства для контрудара с других направлений, что при наличии у противника крупных ВВС и мотомехсоединений может уравновесить соотношение сил участка прорыва и быстро его ликвидировать“.

В то же время, по мнению Георгия Константиновича, прорыв на нескольких несмежных участках фронта имел ряд существенных преимуществ. Одновременный прорыв фронта на нескольких важнейших операционных направлениях „приводит к потрясению противника на широком фронте и создает благоприятные условия для окружения и разгрома противника или уничтожения по частям“. Прорыв обороны противника одним из крыльев фронта выгоден, если в результате разгрома одного из флангов создаются выгодные исходные условия для последующего удара во фланг и в тыл основной группировки противника. Однако наилучшие условия концентрического наступления двух ударных группировок по сходящимся направлениям будут достигнуты прорывом вражеской обороны обоими крыльями фронта. Необходимой предпосылкой такого маневра является наличие слабых флангов противника, позволяющих после их разгрома ударными фланговыми кулаками взять расположение противника в сильные „клещи“ и разгромить его путем окружения на поле сражения. По мнению Жукова, необходимо стремиться к тому, чтобы осуществить обход флангов противника крупными силами и настолько глубоко с целью обеспечить окружение и разгром войск всего оперативного построения противника. При этом „глубина замаха обхода“ должна в среднем быть не менее 20–30 км.

Для развития тактического прорыва в оперативный Жуков предлагал придавать ударным армиям группы подвижных войск. По опыту действий немецкой армии в Польше подвижная группа включала от танковой дивизии до мотомеханизированного корпуса, а в Бельгии и Франции использовалась подвижная армия, которая выполняла задачи фронтового назначения. В тех случаях, когда армия не будет иметь подвижной группы, развитие прорыва в глубине может осуществляться ударными корпусами (пехотой и танками) и резервными соединениями.

По расчетам Жукова, в качестве эшелона развития прорыва на каждую ударную армию потребуется до одного механизированного или усиленного кавалерийского корпуса. В интересах фронтовой задачи необходимо вводить на глубину до 150 км мощную группу подвижных войск — конно-механизированную или мотомеханизированную армию. Такая подвижная армия должна разгромить в оперативной глубине обороны не только ближайшие оперативные, но и более глубокие фронтовые резервы противника, а главное, сохранив свободу действий, исключить у противника всякую возможность оперативного маневра и организации нового сопротивления. Эта подвижная группа (армия) должна включать два механизированных, один-два кавалерийских корпуса и соответствующее количество авиации. Кроме того, командующий фронтом должен для взаимодействия с подвижной армией использовать авиадесантные соединения и своевременно усилить ее 2–3 стрелковыми дивизиями. Наряду с фронтовыми резервами необходимо иметь резервную армию, на которую возлагается задача по парированию контрударов, предпринимаемых крупными силами противника в процессе ведения операций, обеспечению флангов и наращиванию сил в ходе операции. Основой успеха операции Жуков считал достижение господства в воздухе смелым и внезапным мощным ударом всех ВВС по авиации противника в районах ее базирования.

По мнению Георгия Константиновича, ударная армия должна быть способной прорвать фронт противника шириной в 20–30 км и обеспечить немедленное безостановочное развитие тактического прорыва в оперативный. Оперативный прорыв считался завершенным в том случае, если будут разгромлены главная группировка противника, его оперативные резервы, а также будет исключена возможность использования противником оборонительной полосы для восстановления фронта. Армейская операция заканчивается разгромом противника и выходом на рубеж, удаленный от исходного положения на 100–150 км. Для успешного решения этой задачи необходимо было иметь следующие плотности: одна стрелковая дивизия на 2,5–3 км; 60 орудий и до 40 танков на 1 км.

Жуков, развивая идеи Триандафиллова, считал, что на решающих направлениях фронта должны действовать ударные армии или главные группировки фронта. „Каждая ударная армия должна располагать такими силами и средствами подавления, — говорил Георгий Константинович, — которые обеспечивали бы ей осуществление оперативного прорыва фронта противника и вместе с тем — надежное преодоление всей оперативной глубины обороны“. С этой целью в состав ударной армии должны входить до 5 стрелковых корпусов (15–16 стрелковых дивизий), 3 — танковых бригад, 6–7 гаубичных, 2–3 пушечных артиллерийских полка, 6 минометных батарей, 7–8 зенитно-артиллерийских дивизионов, 2–3 истребительных, 4–5 бомбардировочных и 2–3 штурмовых авиационных полка. В качестве подвижной группы ударной армии предлагалось иметь один усиленный кавалерийский или механизированный корпус, а в резерве — 2–3 стрелковые дивизии. Полоса наступления такой армии составляет 50–70 км. Армии, действующие на вспомогательном направлении, имеют более слабый состав (2–3 стрелковых корпуса) и наступают в полосе 60–100 км. Всего для организации наступления в полосе шириной 400–450 км потребуется 3–4 ударных и 1–2 вспомогательные армии.

Наступательную операцию Жуков предлагал разделить на четыре этапа. Первый, или подготовительный, этап (2–3 дня) — подготовка операции, в том числе подход и развертывание армии. Второй этап (2–3 дня) — прорыв оборонительной полосы и разгром противостоящего противника. Третий этап (2–3 дня) — развитие успеха с выходом войск в оперативную глубину, обеспечивающую окружение противника. Четвертый этап (один день) — завершение операции по уничтожению противника. В целом операция займет 7–10 дней.

Решающим актом наступательной операции Георгий Константинович считал успешный прорыв обороны противника. Для достижения этой цели требовалось подавить на направлении главного удара полосу главного сопротивления противника, его противотанковую оборону и основную массу артиллерии. Вся остальная система тактической обороны, ближние оперативные резервы и узлы управления должны быть скованы и расстроены. Военно-воздушные силы противника также следовало подавить и завоевать господство в воздухе. Жуков, излагая ход операции, акцентировал внимание на том, чтобы перед началом артиллерийской и авиационной подготовки специально оборудованными штурмовиками „порвать на поле боя и в оперативной глубине“ всю войсковую, армейскую, железнодорожную и государственную связь, а затем „рвать ее теми же самолетами“ 2–3 раза в день, чтобы лишить противника возможности нормально управлять своими войсками. Перед броском пехоты и танков в атаку в целях обеспечения от огня противника в последние 15–20 минут предлагалось нанести мощный огневой и авиационный удар по переднему краю, по пулеметным батареям противника за обратными скатами и по артиллерийским позициям. В период атаки большое значение приобретали непрерывные штурмовые и бомбардировочные действия авиации по артиллерии противника.

Жуков, учитывая опыт применения на Западе современных танков с тяжелой броней, считал необходимым внести некоторые коррективы в методику атаки пехоты с танками. После мощного огневого налета артиллерии и удара авиации на передний край обороны противника должен ворваться первый эшелон тяжелых танков с задачей уничтожения противотанковой обороны, резервов, артиллерии, командных пунктов и линий связи. Движение этого эшелона следовало поддерживать огневым валом и действиями авиации. Под прикрытием эшелона тяжелых танков через передний край проходит эшелон легких танков с задачей уничтожать систему пулеметного огня за обратными скатами. За этим эшелоном на передний край врывается эшелон огнеметных танков и своими действиями помогает пехоте производить „уничтожающие штыковые удары“. При наступлении на танконедоступной местности танки должны вводиться в бой только тогда, когда пехота захватит передний край и выйдет на танкодоступную местность. При наступлении на укрепленный район танки целесообразно применять только в составе штурмовых групп и до тех пор, пока полоса долговременных огневых точек не будет преодолена пехотой.

Отметим, что предложения Жукова по созданию и использованию эшелонов тяжелых и легких танков были созвучны теории глубокой операции и боя, разработанной в 30-е годы М. Н. Тухачевским, В. К. Триандафилловым, К. Б. Калиновским и др. В соответствии с нею предполагалось создавать три группы танков: дальнего действия (ДД), дальней поддержки пехоты (ДПП) и непосредственной поддержки пехоты (НПП). Однако на практике такой способ применения танков себя не оправдал, за исключением танков НПП.

Жуков считал, что процесс прорыва фронта противника в зависимости от его тактической плотности, степени развития в глубину, характера укреплений, наличия резервов противника и других условий может принять самый различный характер. При отсутствии у противника второй оборонительной полосы прорыв может быть завершен в первый день наступления. Наличие второй оборонительной полосы при близко расположенных к ней сильных резервах может затянуть весь процесс прорыва до 2–3 дней. Успех прорыва во многом будет зависеть от того, насколько удастся действиями авиации помешать резервам противника занять вторую оборонительную полосу. Для обеспечения успеха важно также не допустить планомерного отхода частей противника с первой оборонительной полосы на вторую. При смелых и удачных действиях наступающего не исключена возможность овладения второй оборонительной полосой к исходу первого дня наступления. Для этого стрелковые корпуса должны были на плечах отходящих частей противника атаковать с ходу вторую оборонительную полосу и овладеть ею прежде, чем противник успеет отойти и закрепиться на ней или подвести свои свежие резервы. Если же противнику удалось прочно осесть на второй оборонительной полосе, то ее атака может начаться после проведения короткой, но мощной артподготовки. Как в том, так и в другом случаях в бой могут быть введены вторые эшелоны ударных корпусов. Армейские резервы должны быть сохранены для развития тактического прорыва в оперативный. Уничтожение очагов сопротивления противника, оставшихся на флангах и в тылу, следовало возлагать на вторые и третьи эшелоны, чтобы первый эшелон имел возможность безостановочно продвигаться вперед. Заметим, что в годы Великой Отечественной войны Георгий Константинович неоднократно требовал от командиров действовать именно таким образом.

Развитие прорыва Жуков предлагал осуществлять „как захождением ударных корпусов армии в сторону одного из образовавшихся флангов противника, так и вводом в прорыв группы подвижных войск“. Для непосредственного обхода флангов противника и расширения прорыва предлагалось использовать специально предназначенные для этой цели вторые эшелоны корпусов и частично армейские резервы. Группа подвижных войск при развитии прорыва, по мнению Жукова, являлась основным средством оперативного маневра. Ее основной и важнейшей задачей было окружение и уничтожение во взаимодействии с ударными корпусами армии, авиацией и авиадесантом главных сил обороны. При наличии у противника второй оборонительной полосы, в особенности если последняя занята сильными войсковыми и близко расположенными оперативными резервами, группа подвижных войск в целях сохранения своих сил должна вводиться в прорыв только после овладения этой полосой ударными корпусами армии. Вслед за подвижной группой следовало выдвигать в оперативную глубину возможно больше пехоты, как на автотранспорте, так и своим ходом. Задача этих соединений — расширять фланги прорыва, обеспечивать тыл и по возможности фланги группы подвижных войск и в случае необходимости поддерживать ее действия в оперативной глубине противника.

Армейская и фронтовая авиация должна в этот период центр тяжести своей боевой работы сосредоточить для непосредственной поддержки и прикрытия войск ударных корпусов и особенно подвижной группы. Кроме того, фронтовая авиация, продолжая борьбу за господство в воздухе, должна была изолировать район прорыва от притока глубоких резервов противника в радиусе до 150–200 км. С армейской подвижной группой должны тесно взаимодействовать авиадесанты.

Подводя итог, Жуков отмечал: „Таким образом, в процессе развития прорыва действия всех сил и средств ударной армии объединяются в одном стремлении — завершить операцию полным окружением и разгромом главных сил обороны. При современных средствах развития прорыва правильно спланированная и энергично проводимая операция в большинстве случаев может быть доведена до своего логического конца. Если операция завершается окружением и разгромом главных сил противника, то для армии она может считаться законченной. Вслед за этой операцией без оперативной паузы должна проводиться новая операция“. В тех случаях, когда противнику удастся избежать окружения, то операция должна быть завершена „этапом уничтожающего оперативного преследования“ с широким использованием подвижных соединений. Особое значение Жуков придавал внезапности современной операции, считая ее одним из решающих факторов победы. Далее Георгий Константинович подчеркивал, что Красная Армия должна быть готовой к борьбе с искусным и технически оснащенным противником. „Для того чтобы успешно вести современные наступательные операции, необходимо иметь отлично подготовленные войска, командиров и штабы, — говорил Жуков. — Современные операции, развивающиеся быстрыми темпами, требуют исключительной слаженности, маневренности и гибкости. Войска, не обладающие этими способностями, не могут рассчитывать на успех. Особенно высокие требования должны быть предъявлены командирам и штабам высших соединений. Высший комсостав и штабы высших соединений в ближайшее время должны в совершенстве отработать знания и навыки по организации и проведению современной наступательной операции. Надо помочь комсоставу овладеть искусством организации и проведения наступательной операции“.

Доклад Г. К. Жукова был встречен с большим интересом и вызвал оживленную дискуссию. С заключительной речью на совещании выступил нарком обороны С. К. Тимошенко. Вполне понятно, что некоторые его суждения, особенно с вершины наших современных военно-исторических знаний, выглядят далеко не безупречными. Однако вывод о том, что „в смысле стратегического творчества опыт войны в Европе, пожалуй, не дает ничего нового“, вызывает недоумение. Ведь к тому времени уже для многих было ясно, что эта война с ее военно-политическими замыслами, методами развязывания, масштабностью, глубиной и скоротечностью операций, комплексным использованием видов вооруженных сил и родов войск для достижения политических и стратегических целей знаменовала качественно новый этап развития военного искусства.

Несомненно, что на совещании были сделаны в основном правильные выводы о характере и особенностях возможной войны, определены принципиальные взгляды на наступательную операцию, массированное использование новейших средств вооруженной борьбы. В то же время к началу 1941 г. Красная Армия по своей структуре, техническому оснащению, уровню оперативной подготовки командного состава и штабов, многим другим параметрам была еще не готова вести войну.

Сразу же после совещания были проведены две двусторонние оперативно-стратегические игры на картах^{54}. Они, как и само совещание, проходили в то время, когда руководство нацистской Германии начало подготовку к войне с Советским Союзом. В Генеральном штабе Сухопутных войск Германии с 29 ноября по 7 декабря 1940 г. была проведена военная игра под руководством первого обер-квартирмейстера генерал-майора Ф. Паулюса. На этой игре проверялись конкретные наработки к плану войны с Советским Союзом. На первом этапе разыгрывалось вторжение немецких войск в приграничную полосу СССР, проводилось „обсуждение оперативных возможностей после достижения первой оперативной цели“^{55}. На втором этапе отрабатывались действия германских войск при их наступлении до рубежа Минск, Киев, а на третьем — за этим рубежом^{56}. Результаты игры были обсуждены 13 декабря с высшим командным составом и учтены в окончательном варианте плана нападения на СССР.

18 декабря А. Гитлер подписал директиву № 21 под условным наименованием вариант „Барбаросса“ („Barbarossa Fall“)^{57}. В ней Вооруженным силам Германии ставилась задача „разгромить Советскую Россию в ходе одной кратковременной кампании“. Замысел состоял в том, чтобы быстрыми и глубокими ударами мощных подвижных группировок севернее и южнее Припятских болот расколоть фронт главных сил Красной Армии, сосредоточенных в западной части России, и, используя этот прорыв, уничтожить разобщенные группировки советских войск. При этом основные силы Красной Армии намечалось уничтожить западнее линии Западная Двина, Днепр, не допустив их отхода в глубь страны. В дальнейшем планировалось овладеть главными стратегическими объектами — Москвой, Ленинградом, Центральным промышленным районом, Донбассом и выйти на линию Архангельск, Волга, Астрахань. Конечная цель кампании состояла в создании „заградительного барьера против азиатской России по линии Волга, Астрахань“.

К сожалению, в конце 1940 г. и начале 1941 г. Генеральный штаб Красной Армии не располагал данными о планах вероятного противника. Поэтому основой заданий оперативно-стратегических игр, проведенных под руководством наркома обороны С. К. Тимошенко, стали устаревшие к тому времени сведения о возможных планах нацистской Германии.

В ходе первой игры, проведенной 2–6 января 1941 г., „восточными“ (Северо-Западный фронт) командовал генерал армии Д. Г. Павлов (в то время — командующий войсками Западного Особого военного округа), а „западными“ (Северо-Восточный фронт вероятного противника в войне) — генерал армии Г. К. Жуков. По условиям игры „западные“ в союзе с „северо-западными“, „северными“ и „юго-западными“ выступили против „восточных“. Они упредили „восточных“ в развертывании и 15 июля 1941 г. начали наступление. Почему наступление условного противника началось именно 15 июля? Этот срок советское руководство считало наиболее вероятным началом нападения Германии на СССР.

Главный удар „западные“, имея значительное преимущество в силах и средствах, нанесли южнее Бреста в направлении Владимир-Волынский, Тернополь. К северу от Демблина до Балтийского моря „западные“, объединенные в Восточный и Северо-Восточный фронты, в интересах главного удара перешли в наступление с задачей разгромить белостокско-волковысскую и каунасскую группировки „восточных“ и к исходу условной даты, 15 августа, выйти на линию Барановичи, Двинск, Рига.

Войска Северо-Восточного фронта „западных“, перейдя государственную границу, углубились на 70–120 км, но под контрударами „восточных“ начали отход на заранее подготовленный к обороне рубеж, имея задачей до подхода резервов сдержать наступление „восточных“. В свою очередь Северо-Западный фронт „восточных“, отразив наступление „западных“, вышел к линии государственной границы и получил задачу: разгромить „западных“ в Восточной Пруссии. Справа от него Северный фронт должен был перейти в наступление с целью разгрома войск, безуспешно наступавших на Ленинград. Слева Западный фронт, обеспечивая операцию Северо-Западного фронта наступлением на Варшаву, должен был выйти на р. Висла.

Г. К. Жуков, оценив обстановку, решил, прочно опираясь на укрепленные районы и рубежи Восточной Пруссии и не допуская вторжения противника на территорию „западных“, продолжать сосредоточение подходящих резервов и одновременно наносить короткие удары с целью истощения противника, а затем перейти в общее наступление и выйти на линию Минск, Двинск, Рига. Д. Г. Павлов, учитывая, что фронт „восточных“ приобрел общее превосходство над „западными“, принял решение разгромить их до подхода резервов противника.

Поначалу удары атакующих „восточных“ возымели успех, но затем ситуация изменилась. Подтянув резервы, Жуков сформировал крупную группировку войск и мощным ударом прорвал фронт „восточных“. Одновременно контрударом были разгромлены силы „восточных“, переправившиеся через Западный Буг, а затем была окружена и уничтожена еще одна крупная группировка противника. Еще около 20 стрелковых дивизий и до четырех танковых бригад „восточных“ к моменту окончания первой игры оказались под угрозой полного окружения и разгрома.

В ходе второй игры роль Г. К. Жукова изменилась — теперь он командовал Юго-Западным фронтом „восточных“. По условиям второй игры на стороне „западных“ действовали теперь два фронта — Южный и Юго-Восточный. Войска Южного фронта возглавлял генерал-полковник Ф. И. Кузнецов (командующий войсками Прибалтийского Особого военного округа), Юго-Восточного — Д. Г. Павлов. По легенде игры, „западные“ в союзе с „юго-западными“ и „южными“ начали войну против „восточных“, перейдя в наступление двумя упомянутыми фронтами.

И вновь Жуков продемонстрировал недюжинный оперативный талант, стремясь, прежде всего, бить противника по частям, не допуская соединения его ударных группировок. Умело концентрируя собственные силы, нанося удары в стыки противостоящих соединений, используя ложные маневры, он в конце концов разъединил армии „западных“ на отдельные оперативные группы и подготовил внушительный удар стратегического значения.

Игры принесли несомненную пользу его участникам. Военный историк П. Н. Бобылев, детально исследовавший ход этих учений на картах, отмечал, что „высший командный состав РККА получил хорошую практику в оценке обстановки и принятии решений в сложных условиях, в планировании и материально-техническом обеспечении фронтовых и армейских операций, в вождении крупных подвижных соединений во взаимодействии с авиацией“^{58}.

Но начало Великой Отечественной войны показало, что в январе 1941 г. оперативно-стратегическое звено командного состава РККА разыгрывало на картах такой вариант военных действий, который реальными „западными“, то есть Германией, не намечался. Большинство участников игр руководили в них соединениями безотносительно к тому, какие должности они фактически занимали в начале 1941 г.

Разбор игр проводил И. В. Сталин, который был явно недоволен действиями „восточных“, а также итоговым докладом начальника Генерального штаба генерала армии К. А. Мерецкова. В результате Мерецков был освобожден от должности, а начальником Генштаба назначен генерал армии Г. К. Жуков. К исполнению новых обязанностей он приступил 1 февраля 1941 г. До нападения вермахта на Советский Союз оставалось меньше пяти месяцев. Один из наиболее яростных критиков Г. К. Жукова, бывший сотрудник Главного разведывательного управления В. Б. Резун (псевдоним — Виктор Суворов) пишет: „Итак, Жуков понимал, что сейчас грянет война, но своими вредительскими распоряжениями запрещал армии готовиться к отпору врага. Жуков до самого последнего момента под угрозой смерти возбранял командующим приграничными округами и армиями делать хоть что-нибудь для подготовки к отражению гитлеровского нашествия“^{59}.

Не будем вдаваться в полемику с человеком, присвоившим себе фамилию нашего знаменитого соотечественника — генералиссимуса А. В. Суворова. Наша цель — на документах показать, что мог сделать и что не сделал Жуков на посту начальника Генштаба. Но прежде поясним, что круг обязанностей руководителя „мозга армии“ был весьма велик. В соответствии с проектом Положения о службе Генерального штаба, разработанного к февралю 1937 г., но так и не утвержденного, на Генштаб возлагались: разработка оперативно-стратегических планов войны, вопросов организационного строительства вооруженных сил; составление мобилизационных планов; изучение и подготовка театров военных действий; разработка перспектив развития военной техники; совершенствование боевых возможностей видов вооруженных сил; организация оперативной подготовки командного и начальствующего состава; разработка вопросов материально-технического обеспечения вооруженных сил во время войны и др.^{60}.

Структура Генштаба в период с апреля 1936 г. по июль 1940 г. уточнялась шесть раз. В соответствии с приказом наркома обороны № 0038 от 26 июля 1940 г. Генштаб включал восемь управлений (оперативное, разведывательное, организационное, мобилизационное, военных сообщений, устройства тыла и снабжения, по укомплектованию войск, военно-топографическое) и четыре отдела (укрепленных районов, военно-исторический, общий и кадров)^{61}. В этой структуре Генштаб с небольшими изменениями и встретил войну.

Изменения коснулись не только структуры Генштаба, но и функций его начальника. В соответствии с постановлением правительства СССР от 8 марта 1941 г. общее руководство Красной Армией народный комиссар обороны осуществлял через Генеральный штаб, своих заместителей и систему главных и центральных управлений. Начальник Генштаба становился всего лишь одним из заместителей наркома. Его роль в управлении Вооруженными Силами понизилась. Теперь он мог влиять на работу только управлений связи, снабжения горючим, Главного управления ПВО, военных академий Генерального штаба и им. М. В. Фрунзе. В результате Генштаб утратил часть своих функций и стал на один уровень с другими органами высшего военного управления.

Недооценка роли Генштаба, частые изменения в его организации не могли не отразиться на подготовке страны и ее Вооруженных Сил к отражению агрессии. Негативное влияние на решение этого вопроса в немалой степени оказывала и частая смена начальников Генштаба. В отличие от практики Генеральных штабов зарубежных государств, где пребывание на таком ответственном посту до десяти лет считалось вполне нормальным, целесообразным и даже необходимым явлением, военно-политическое руководство Советского Союза не считало этот вопрос проблемным. С мая 1937 г. по август 1940 г. (более трех лет) Генштаб возглавлял Б. М. Шапошников. Его на этом посту сменил К. А. Мерецков, но уже через пять месяцев на пост начальника Генштаба был назначен Г. К. Жуков. Смена начальников Генштаба, как правило, сопровождалась малообоснованными перемещениями начальников управлений, отделов и их заместителей. Например, с осени 1940 г. и до начала Великой Отечественной войны сменилось четыре начальника ведущего — Оперативного управления Генерального штаба.

Г. К. Жуков в своих мемуарах отмечал: „Ни мои предшественники, ни я не имели случая с исчерпывающей полнотой доложить И. В. Сталину о состоянии обороны страны, о наших военных возможностях и о возможностях нашего потенциального врага. И. В. Сталин лишь изредка и кратко выслушивал наркома или начальника Генерального штаба. Не скрою, нам тогда казалось, что в делах войны, обороны И. В. Сталин знает не меньше, а больше нас, разбирается глубже и видит дальше. Когда же пришлось столкнуться с трудностями войны, мы поняли, что наше мнение по поводу чрезвычайной осведомленности и полководческих качеств И. В. Сталина было ошибочным“^{62}. И далее Георгий Константинович добавляет: „Как начальник Генерального штаба, принявший этот пост 1 февраля 1941 г., я ни разу не был информирован И. В. Сталиным о той разведывательной информации, которую он получал лично“^{63}.

Советская разведка располагала определенной, но не всей, информацией о подготовке к нападению на СССР. Противник умело скрывал свои приготовления. По указанию Гитлера начальник Генерального штаба Верховного Главнокомандования генерал-фельдмаршал В. Кейтель подписал 15 февраля специальную „Директиву по дезинформации противника“. Чтобы скрыть подготовку к операции по плану „Барбаросса“, отделом разведки и контрразведки штаба были разработаны и осуществлены многочисленные акции по распространению ложных слухов и сведений. Перемещение войск на восток подавалось „в свете величайшего в истории дезинформационного маневра с целью отвлечения внимания от последних приготовлений к вторжению в Англию“. Были напечатаны в массовом количестве топографические материалы по Англии. К войскам прикомандировывались переводчики английского языка. Подготавливалось „оцепление“ некоторых районов на побережье проливов Ла-Манш, Па-де-Кале и в Норвегии. Распространялись сведения о мнимом авиадесантном корпусе. На побережье устанавливались ложные ракетные батареи. В войсках распространялись сведения в двух вариантах: в первом — что они идут на отдых перед вторжением в Англию, во втором — что немецкие соединения будут пропущены через советскую территорию для выступления против Индии. Чтобы подкрепить версию о высадке десанта в Англию, были разработаны специальные операции под кодовыми названиями „Акула“ и „Гарпун“. Пропаганда целиком обрушилась на Англию и прекратила свои обычные выпады против Советского Союза. Как всегда, в работу включились дипломаты. В связи с решением Гитлера расширить масштабы операции „Марита“ (нападение на Грецию) в план операции „Барбаросса“ 7 апреля были внесены изменения, предусматривавшие перенесение ее начала на более поздний срок и завершение всех подготовительных мероприятий приблизительно к 22 июня 1941 г.^{64}.

В марте 1941 г. советский военный атташе в Белграде сообщал, что Германия отказалась от атаки английских островов и ближайшей задачей поставлен „захват Украины и Баку, которая должна осуществиться в апреле — мае текущего года“^{65}. Начальник Главного разведывательного управления генерал Ф. И. Голиков 20 марта представил И. В. Сталину доклад, в котором излагались варианты возможных направлений ударов войск вермахта при нападении на Советский Союз. Как потом выяснилось, они отражали наметки действий по плану „Барбаросса“, а в одном из вариантов отражена была суть этого плана. Однако выводы, сделанные Голиковым из приведенных в докладе сведений, по существу, обесценивали все их значение и вводили Сталина в заблуждение:

„1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира.

2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки“^{66}.

10 апреля Сталину были доложены агентурные данные о предполагаемом начале военных действий Германии против СССР в конце июня. Жуков в 1956 г., готовясь к выступлению на Пленуме ЦК КПСС, отмечал, что Сталин и председатель Совнаркома Молотов знали о концентрации немецких войск у советских границ. В качестве примера Георгий Константинович сослался на свое донесение, направленное Молотову. В нем приводились примеры массовых нарушений государственной границы СССР германскими самолетами за период с 1 по 10 апреля 1941 г. Полеты производились на глубину 90–200 км от границы с целью сбора разведывательных сведений и фотографирования местности. Начальник Генштаба просил председателя СНК „доложить этот вопрос тов. Сталину и принять возможные мероприятия“^{67}.

Несмотря на данные разведки о возможном нападении противника 15, 22 или 25 июня, Сталин полагал, что в обстановке, близкой к победоносному завершению войны с Англией, Гитлер не пойдет на гибельную для Германии войну на два фронта. Кроме того, Сталин считал, что английское правительство крайне заинтересовано в том, чтобы спровоцировать войну Германии против СССР. Поэтому он оценил как провокационные меморандум правительства Великобритании от 18 апреля (в нем говорилось, что в случае затягивания войны Великобритания может прийти к мысли об ее окончании на германских условиях) и доставленное ему 19 апреля письмо У. Черчилля, содержавшее предупреждение об интенсивной подготовке Германии к нападению на СССР.

Чем же занимался Генеральный штаб в преддверии нападения нацистской Германии на Советский Союз?

В феврале 1941 г. Генштаб завершил разработку последнего варианта мобилизационного плана, получившего наименование МП-41. По нему намечалось развернуть Вооруженные Силы СССР в количестве 344 расчетных дивизий, из них стрелковых, горнострелковых и мотострелковых — 198, моторизованных — 31, танковых — 61, кавалерийских — 13^{68}. Реализация мобилизационного плана требовала призвать из запаса около 5 млн. человек, в том числе до 600 тыс. офицеров и 885 тыс. человек младшего начальствующего состава^{69}. Кроме того, предусматривалась передача Вооруженным Силам из народного хозяйства 248 тыс. автомобилей и около 36 тыс. тракторов, 730 тыс. лошадей^{70}. Обеспечение войск вооружением и боевой техникой планировалось осуществить за счет войсковых запасов, хранящихся на складах округов и центра, а также за счет поступления из промышленности в 1941–1942 гг. В мобилизационном плане при подъеме по варианту „Запад“ численность западных военных округов определялась в 6,5 млн. человек при общей численности войск (без формирований гражданских наркоматов) 7,85 млн. человек (в действительности к началу войны численность западных округов составляла всего 2902 тыс. человек)^{71}.

После утверждения плана Жуков направил в марте в округа директивы с разъяснением порядка разработки и обеспечения плана мобилизации. Срок отработки планов на местах он установил до 1 мая, а затем перенес на 20 июля. К сожалению, округа и войска до начала войны так и не сумели детально отработать весь комплекс стоявших перед ними задач.

В конце февраля Тимошенко и Жуков провели совещание сотрудников Генштаба по вопросу состояния железных, шоссейных и грунтовых дорог. Выводы в основном сводились к следующему: сеть шоссейных дорог в западных областях Белоруссии и Украины находится в плохом состоянии. Многие мосты не выдерживают веса средних танков и артиллерии, а проселочные дороги требуют капитального ремонта. Нарком обороны отмечал, что в 1940 г. по заданию ЦК ВКП(б) Наркомат путей сообщения разработал 7-летний план технической реконструкции западных железных дорог. Однако пока ничего серьезного не сделано, кроме перешивки колеи и элементарных работ по приспособлению железнодорожных сооружений под погрузку и выгрузку войск и вооружения.

К 11 марта был подготовлен уточненный план стратегического развертывания Вооруженных Сил на Западе и Востоке^{72}. По оценке Генштаба, Германия имела развернутыми 225 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных дивизий, 20 тыс. полевых орудий, 10 тыс. танков и до 15 тыс. самолетов. Из этого числа у границ СССР были сосредоточены 76 дивизий, в том числе 6 танковых и 7 моторизованных, а в Румынии и Болгарии — около 35 дивизий. При условии окончания войны с Англией предполагалось, что Германия направит против СССР до 200 дивизий, из них до 165 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных. Всего с учетом войск Финляндии, Румынии и Венгрии могло быть развернуто на западных границах 268 дивизий, 20 050 орудий, 10 810 танков и 11 600 самолетов. На Востоке Япония вместе с Маньчжоу-Го может выставить до 60 пехотных дивизий, 1 кавалерийскую дивизию, 27 смешанных и 6 кавалерийских бригад, 1200 танков и танкеток, 850 тяжелых орудий, 3000 самолетов.

Но опять-таки, как и ранее в плане стратегического развертывания от 18 сентября 1940 г.^{73}, отмечалось, что Генштаб не имеет документальных данных об оперативных планах вероятных противников. Поэтому были высказаны во многом уже устоявшиеся предположения: „Германия, вероятнее всего, развернет свои главные силы на юго-востоке от Седлец до Венгрии с тем, чтобы ударом на Бердичев, Киев захватить Украину. Этот удар, по-видимому, будет сопровождаться вспомогательным ударом на севере из Восточной Пруссии на Двинск и Ригу или концентрическими ударами со стороны Сувалки и Бреста на Волковыск — Барановичи“. Не исключалась возможность выступления Финляндии на северо-западе, румынской армии — на юге. Ожидалось, что Германия развернет: к северу от нижнего течения реки Западный Буг до Балтийского моря — 30–40 пехотных, 3–5 танковых, 2–4 моторизованные дивизии, до 3570 орудий и до 2000 танков; к югу от р. Западный Буг до границы с Венгрией — до 110 пехотных, 14 танковых, 10 моторизованных дивизий, до 11,5 тыс. орудий, 7,5 тыс. танков и большую часть своей авиации. Одновременно допускалась вероятность сосредоточения главных сил германской армии в Восточной Пруссии и на варшавском направлении, чтобы через Литву нанести и развернуть главный удар в направлении на Ригу или на Ковно, Двинск. Кроме того, предусматривались вспомогательные концентрические удары со стороны Ломжи и Бреста с последующим их развитием в направлении Барановичи, Минск.

Стратегическое развертывание Вооруженных Сил предлагалось проводить с учетом вероятности ведения военных действий на два фронта. Основные силы предусматривалось развернуть на Западе и финском фронте: 171 стрелковую, 27 мотострелковых, 54 танковых и 7 кавалерийских дивизий, 2 отдельные стрелковые бригады, 253 авиационных полка. Отмечалось, что „развертывание главных сил Красной Армии на Западе с группировкой главных сил против Восточной Пруссии и на варшавском направлении вызывает серьезные опасения в том, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям“.

В марте Генеральный штаб закончил разработку мобилизационного плана для промышленности по производству военной продукции на случай войны. Г. К. Жуков вместе со своим заместителем В. Д. Соколовским представил его председателю Комитета обороны при СНК СССР К. Е. Ворошилову. Время шло, а решения не принимались, и тогда Жуков был вынужден доложить лично Сталину об отсутствии промышленного мобилизационного плана. Проект плана было поручено рассмотреть Н. А. Вознесенскому, группе руководителей наркоматов и Госплана, но время все равно оказалось упущенным.

С 12 по 20 марта Генеральный штаб провел полевую поездку штабов Ленинградского, Уральского и Орловского военных округов с целью проверки подготовки фронтового и армейского управлений в организации и проведении современной операции зимой. На полевой поездке отрабатывалась наступательная операция зимой на труднодоступной местности и ведение борьбы с противником, перешедшим в контрнаступление. Тема была неслучайной — отголоски войны с Финляндией продолжали сказываться. Что же показала полевая поездка? В подготовке высшего комсостава имелись существенные недочеты: недостаточно глубокая оценка обстановки и, как следствие, принятие необоснованного и неверного решения; неумение правильно формулировать замысел операции и определить в ней место и роль своей армии (корпуса); неумение учитывать влияние местности на ход операции; фронтовая операция на первом этапе рассматривалась как частная операция одной армии; направление главного удара не имело четко выраженной группировки войск, и решительное превосходство на этом направлении не создавалось; механизированные соединения использовались не на главном направлении для решения оперативных задач, а в тесной связи с пехотой; задачи авиации ставились без учета ее возможностей; авиадесантная бригада применялась изолированно, без взаимодействия с механизированными соединениями и др.^{74}. Если говорить кратко, то полевая поездка, как отмечал командующий Киевским Особым военным округом генерал-полковник И. П. Кирпонос в своей директиве № А/0061 от 18 апреля, вскрыла „низкую оперативную и штабную подготовку фронтового и армейских управлений“.

В течение весны Жуков организовал работу по увеличению неприкосновенных запасов всех западных приграничных округов за счет государственных резервов по горючему, продовольствию и вещевому снабжению. Нарком обороны и Генеральный штаб считали необходимым в условиях надвигающейся войны подтянуть материально-технические средства ближе к войскам. Решение правильное. Но никто не ожидал, чем обернется начальный период войны. После быстрого прорыва фронта врагу удалось в короткий срок захватить значительные материально-технические запасы.

Одновременно велись работы по строительству полевых аэродромов и бетонных взлетно-посадочных полос на постоянных аэродромах. Однако из-за нехватки сил и средств завершить намеченное к началу войны не удалось. В результате авиация в отдельных районах базировалась недалеко от границы.

Масса проблем возникала со строительством укрепленных районов на новой, отодвинутой к западу границе, с использованием старых УРов. 8 апреля Генеральный штаб направил командующим Западным и Киевским Особыми военными округами распоряжение, в котором обязывал провести ряд мероприятий по созданию новых и использованию старых укрепрайонов, в том числе сформировать кадры управлений укрепрайонами. А через несколько дней в приграничные округа была направлена еще одна директива, предписывающая „все имеющееся в округе вооружение для укрепленных районов срочно смонтировать в боевые сооружения и последние привести в боевую готовность“, а при отсутствии специального вооружения „установить временно (с простой заделкой) в амбразурные проемы и короба пулеметы на полевых станках и, где возможно, орудия“^{75}.

По указанию Г. К. Жукова, в соответствии с уточненным планом стратегического развертывания, начальник Оперативного управления генерал А. М. Василевский подготовил 10 апреля директиву по оперативному развертыванию войск приграничных военных округов. В частности, для Западного Особого военного округа указывалось: „Основные задачи: с переходом в наступление ЮЗФ (Юго-Западный фронт. — Авт.) — ударом левого крыла Западного фронта в общем направлении на Седлец — Радом наступать с ЮЗФ, разбить люблинско-радомскую группировку противника. Ближайшая задача овладеть Седлец, Луков и захватить переправы через р. Висла. Разработать план первой операции 13 и 4-й армий и план обороны 3-й и 10-й армий“^{76}. Таким образом, по-прежнему исходили из устоявшейся стратегической аксиомы: а) главная угроза — на юго-западном направлении; б) наносим противнику встречный удар, немедленно переходим в контрнаступление и громим вражеские группировки.

Во второй половине апреля в целях усиления состава западных приграничных военных округов началось формирование 10 артиллерийских противотанковых бригад РГК и 4 воздушно-десантных корпусов. 26 апреля военные советы Забайкальского и Дальневосточного военных округов получили указание подготовить к отправке на запад один механизированный, два стрелковых корпуса, две воздушно-десантные дивизии. Одновременно директивой Генштаба № Орг/3/522698 ставится задача перевести к 1 июля 1941 г. авиационный тыл ВВС на новую систему и организовать новые районы авиационного базирования^{77}.

5 мая в Большом Кремлевском дворце состоялось торжественное собрание, посвященное выпуску командиров, окончивших военные академии и военные факультеты гражданских вузов. Перед его участниками выступил Сталин. Поздравив выпускников с окончанием учебы, он отметил, что за последние три-четыре года была создана новая армия, вооруженная современной военной техникой. На банкете, устроенном после приема выпускников, Сталин, в ответ на тост одного из присутствовавших за мирную сталинскую внешнюю политику, сделал поправку: „Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь надо перейти от обороны к наступлению. Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия — армия наступательная“^{78}.

В тот день, когда Сталин выступал на приеме в честь выпускников военных академий, начальник Главного разведывательного управления генерал Голиков подписал новое разведывательное сообщение. В нем были сделаны следующие выводы:

„1. За два месяца количество немецких дивизий в приграничной зоне против СССР увеличилось на 37 дивизий (с 70 до 107). Из них число танковых дивизий возросло с 6 до 12 дивизий. С румынской и венгерской армиями это составит около 130 дивизий.

2. Необходимо считаться с дальнейшим усилением немецкого сосредоточения против СССР за счет освободившихся войск в Югославии с их группировкой в районе Протектората и на территории Румынии.

3. Вероятно дальнейшее усиление немецких войск на территории Норвегии, северонорвежская группировка которых в перспективе может быть использована против СССР через Финляндию и морем.

4. Наличные силы немецких войск для действий на Ближнем Востоке к данному времени выражаются в 40 дивизиях, из которых 25 в Греции и 15 в Болгарии. В этих же целях сосредоточено до двух парашютных дивизий с вероятным их использованием в Ираке“^{79}.

6 мая нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов доложил И. В. Сталину, что военно-морской атташе в Берлине капитан 1-го ранга Воронцов доносит:

„Советско-подданный Бозер (еврей, бывший литовский подданный) сообщил помощнику нашего моратташе, что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах.

Попытка выяснить первоисточник сведений и расширить эту информацию пока результатов не дала, т. к. Бозер от этого уклонился. Работа с ним и проверка сведений продолжаются.

Полагаю, что сведения являются ложными и специально направлены по этому руслу с тем, чтобы дошли до нашего Правительства и проверить, как на это будет реагировать СССР“^{80}.

8 мая ТАСС опроверг слухи о сосредоточении советских войск на западных границах. На следующий день СССР разорвал дипломатические отношения с эмигрантскими правительствами Бельгии, Норвегии и Югославии, а 12 мая признал прогерманский режим в Ираке.

13 мая Генеральный штаб направил директиву округам о начале выдвижения войск на запад из внутренних округов. С Урала шла в район Великих Лук 22-я армия; из Приволжского военного округа в район Гомеля — 21-я армия; из Северо-Кавказского военного округа в район Белой Церкви — 19-я армия; из Харьковского военного округа на рубеж Западной Двины — 25-й стрелковый корпус; из Забайкалья на Украину в район Шепетовки — 16-я армия. Всего в мае перебрасывалось из внутренних военных округов ближе к западным границам 28 стрелковых дивизий и четыре армейских управления. Однако дивизии насчитывали в своем составе по 8–9 тыс. человек и не располагали полностью предусмотренной по штату боевой техникой.

14 мая нарком обороны распорядился осуществить досрочный выпуск курсантов военных училищ и немедленно отправить их в войска. Командующим войсками приграничных военных округов были направлены директивы, в которых требовалось „с целью прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск“ разработать детальные планы обороны государственной границы, противодесантной и противовоздушной обороны^{81}. Западный Особый военный округ должен был разработать эти планы к 20 мая, Ленинградский и Киевский Особый — к 25 мая, Прибалтийский Особый — к 30 мая. В качестве задач обороны ставилось: не допустить вторжения наземного и воздушного противника, высадки его воздушных и морских десантов; прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание своих войск. Никаких задач наступательного порядка войскам западных приграничных военных округов не предписывалось. Вместо них предусматривалась оборона на всю оперативную глубину, в стратегическом масштабе — вплоть до дальних подступов к Москве. В директивах содержались указания по эвакуации, минированию и подрыву некоторых важных объектов.

В то же время Жуков считал необходимым иметь план, в котором предусматривалось нанесение упреждающего удара по возможному противнику. Василевскому было поручено разработать проект „Соображений по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками“. Такой документ был подготовлен к 15 мая^{82}. Он был написан от руки, адресован председателю СНК и не подписан ни Тимошенко, ни Жуковым. В документе говорилось:

„Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск.

Первой стратегической целью действий Красной Армии поставить — разгром главных сил немецкой армии, развертываемых южнее Брест — Демблин, и выход к 30-му дню севернее рубежа Остроленка, р. Нарев, Ловичь, Лодзь, Крейцбург, Опельн, Оломоуц.

Последующей стратегической целью — наступать из района Катовице в северном или северо-западном направлении, разгромить крупные силы врага центра и северного крыла германского фронта и овладеть территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии.

Ближайшей задачей — разбить германскую армию восточнее р. Висла и на краковском направлении выйти на рубеж р. Нарев, Висла и овладеть районом Катовице, для чего:

а) главный удар силами Юго-Западного фронта нанести в направлении Краков, Катовице, отрезать Германию от ее южных союзников;

б) вспомогательный удар левым крылом Западного фронта нанести в направлении на Варшаву, Демблин с целью оковывания варшавской группировки и овладеть Варшавой, а также содействовать Юго-Западному фронту в разгроме люблинской группировки;

в) вести активную оборону против Финляндии, Восточной Пруссии, Венгрии, Румынии и быть готовыми к нанесению ударов против Румынии при благоприятной обстановке.

Таким образом, Красная Армия начинает наступательные действия с фронта Чишев, Людовлено силами 152 дивизий против 100 германских, на других участках государственной границы предусматривается активная оборона…

Северный фронт (ЛВО).

Задача — оборона г. Ленинграда, порта Мурманск, Кировской ж. д. и совместно с БВМФ (Балтийский флот. — Авт.) обеспечить за нами полное господство в водах Финского залива.

Северо-Западный фронт — задача на схеме.

Западный фронт.

Задачи: оборона там (так в документе. — Авт.). Далее с переходом ЮЗФ (Юго-Западный фронт. — Авт.) в наступление ударом левого крыла фронта в направлении Варшавы и Седлец, Радом разбить варшавскую группировку и овладеть Варшавой во взаимодействии с ЮЗФ, разбить люблинско-радомскую группировку противника, выйти на р. Висла и подвижными частями овладеть Радомом.

ЮЗФ — с ближайшими задачами:

а) концентрическим ударом армий правого крыла фронта окружить и уничтожить основную группировку восточнее р. Висла в районе Люблина;

б) одновременно ударом с фронта Сенова, Перемышль, Любавнеха разбить силы противника на краковском и сандомирско-келецком направлении и овладеть районом Краков, Катовице, Кельце, имея в виду в дальнейшем наступать из этого района в северном или северо-западном направлении для разгрома крупных сил северного крыла фронта противника и овладеть территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии;

в) прочно оборонять государственную границу с Венгрией и Румынией и быть готовым к нанесению мощных ударов против Румынии из района Черновиц и Кишинева с ближайшей целью — разгром северного крыла румынской армии и выйти на рубеж р. Молдова, Яссы…“^{83}

Сталин не только отклонил предложение об упреждающем ударе, но и ответил категорическим отказом на просьбы Тимошенко и Жукова разрешить привести в боевую готовность войска приграничных округов, обвинив их в стремлении спровоцировать Германию на нападение, дать Гитлеру повод для агрессии. 16 мая Иосиф Виссарионович приказал своему секретарю А. Н. Поскребышеву вызвать Жукова. „Сталин был сильно разгневан моей докладной и поручил передать мне, — вспоминал Георгий Константинович, — чтобы я впредь такие записки „для прокурора“ больше не писал: что председатель Совнаркома более осведомлен о перспективах наших взаимоотношений с Германией, чем начальник Генштаба, что Советский Союз имеет еще достаточно времени, чтобы подготовиться к решающей схватке с фашизмом. А реализация моих предложений была бы только на руку врагам Советской власти“^{84}.

Проект „Соображений по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза“ некоторые исследователи склонны оценивать как „агрессивный“. О какой агрессии могла идти речь? Ведь Советский Союз не имел общей границы с Германией, войска которой находились как на территории, оккупированной ими в результате разгрома Польши, так и на территории союзников Германии. Начальник Генштаба в данном случае исходил из положений уставов, требовавших атаковать противника, где бы он ни находился.

В конце мая состоялось расширенное заседание Политбюро ЦК ВКП(б), на котором было обсуждено состояние подготовки страны к обороне. Доклад по этому вопросу было поручено сделать Жукову. Его выступление позволяет представить полную картину состояния дел в Вооруженных Силах за три с небольшим недели до начала войны^{85}. Прежде всего он подчеркнул неотложность проведения в стране всеобщей мобилизации, обосновав это тревожными цифрами: из 170 дивизий и 2 бригад в приграничных округах 19 дивизий имеют численность 5–6 тыс. человек (штат военного времени — 14,5 тыс.), 7 кавалерийских дивизий — в среднем по 6 тыс., 144 дивизии насчитывают по 8–9 тыс. человек. Во внутренних округах большинство дивизий содержится по сокращенным штатам, многие же стрелковые дивизии только начали формироваться.

Крайне медленными темпами идет вооружение войск танками КВ и Т-34 — они стали поступать только со второй половины 1940 г. в основном в бронетанковые училища и войска приграничных округов. При этом некоторыми танковыми заводами не выполняются планы.

Прекрасно понимая, какие силы в современной войне выполняют главную ударную роль, Жуков заострил внимание на проблеме механизированных соединений: из 20 намеченных к формированию корпусов пока создано всего 9. Для полного укомплектования новых механизированных корпусов требуется 16,6 тыс. танков только новых типов, а всего — около 32 тыс. танков. Однако пришлось констатировать: такого количества машин в течение одного года просто неоткуда взять. Существенно отстает и подготовка кадров для механизированных соединений.

Укомплектована, в основном до штатных норм, войсковая артиллерия приграничных округов, одновременно ведется формирование 27 артиллерийских полков и 10 артиллерийских противотанковых бригад резерва Главного командования. В то же время Главное артиллерийское управление недооценивает такое мощное реактивное оружие, как БМ-13 („катюши“). В существенном ускорении нуждается производство 82-мм и 120-мм минометов. В докладе подчеркивалось, что наиболее остро стоит вопрос об обеспечении воинских частей артиллерийскими снарядами и минами, в первую очередь для новейших артиллерийских систем.

В войсках наблюдалась огромная нехватка современных средств связи, фактически отсутствовали мобилизационные и неприкосновенные запасы имущества связи. К примеру, войска Западного Особого военного округа были обеспечены радиостанциями только на 27 %, Киевского Особого — на 30 %, Прибалтийского Особого — на 52 %.

Важнейшая проблема — строительство укрепленных рубежей вдоль государственной границы, состояние шоссейных и грунтовых дорог, железнодорожных линий. К концу мая 1941 г. на западной границе построено 2500 железобетонных сооружений, из коих 1000 вооружены уровской артиллерией, а остальные 1500 — только пулеметами. Однако строительство укрепленных районов не завершено, что ставит границу в весьма уязвимое положение.

Особую озабоченность вызывала боеготовность Военно-воздушных сил. С 1 января 1939 г. по конец мая 1941 г. авиационная промышленность выпустила 17 745 боевых самолетов, из них 3719 — новых типов. Однако примерно 75–80 % общего числа машин по своим летно-техническим данным уступают однотипным немецким самолетам. Новыми самолетами оснащено всего около 21 % авиационных частей. Одновременно начато формирование 25 новых авиационных дивизий, а также 5 воздушно-десантных корпусов, для которых не хватает боевой техники. Жуков отмечал, что Военно-воздушные силы находятся в стадии реорганизации, перехода на новую материальную часть и переучивания летно-технического состава. И только через год-полтора они могут предстать в совершенно обновленном, мощном, боевом виде.

Отметив недостаточную оснащенность войск противовоздушной обороны, Жуков охарактеризовал состояние Военно-Морского флота. В его составе к концу мая 1941 г. имелось более 600 боевых кораблей, в том числе 3 линкора, 7 крейсеров, 49 эсминцев, 218 подводных лодок, а также 2529 самолетов. Личный состав подготовлен хорошо, командующие флотами, флотилиями и их штабы готовы к боевым операциям. Среди недостатков главным является отсутствие должного внимания к береговой и противовоздушной обороне, минно-торпедному вооружению.

Жуков привел еще несколько данных, характеризующих боеготовность Вооруженных Сил. На 1 января 1941 г. в сухопутных войсках, военной авиации, на флоте, в войсках ПВО насчитывалось более 4,2 млн. человек. Для подготовки квалифицированных командных и политических кадров действовало 19 академий, 10 факультетов при гражданских вузах, 7 высших военно-морских училищ, 203 военных училища. Однако вопрос о командных кадрах продолжал оставаться острым, так как массовое выдвижение на высшие командные должности молодых командиров привело к снижению на какое-то время боеспособности армии. В войсках ощущается недостаток квалифицированного командного состава, специалистов-танкистов, артиллеристов и летно-технического состава. В качестве позитивного момента было отмечено, что „созданы стратегические запасы горюче-смазочных материалов, продовольствия, обмундирования, которых, в случае войны, хватит на несколько лет“.

В завершение начальник Генштаба подчеркнул, что „современный период в развитии наших Вооруженных Сил — это период коренных военных реформ, поиск новых способов наиболее эффективного использования боевой техники, улучшения всей системы боевой подготовки войск, выработки советской военной доктрины“. Учащимся военных академий прививается мысль, что войны в нынешнюю эпоху не объявляются, что агрессор стремится иметь на своей стороне все преимущества внезапного нападения, поэтому каждая воинская часть должна быть готова в любую минуту к отражению нападения. „Военная стратегия строится главным образом на правильном утверждении, что только наступательными действиями можно разгромить агрессора, — говорил Жуков. — К сожалению, другие варианты борьбы — встречные сражения, вынужденные отступательные действия, бои в условиях окружения (если брать, конечно, не отдельные работы, а направление в преподавании военных дисциплин) — рассматриваются недостаточно основательно“.

После того как Жуков закончил свое выступление, нарком иностранных дел Молотов спросил:

— Непонятно, почему Генеральный штаб долго мирился с такими большими недостатками в подготовке к обороне страны, о которых нам сегодня доложил Жуков?

Сталин реагировал на это быстро и справедливо:

— Жуков — начальник Генерального штаба всего несколько месяцев. Он не может отвечать за оставленное ему наследство. Этот вопрос, пожалуй, следует, прежде всего, задать нам с тобой.

Сталин, подводя итог заседанию, практически поддержал все принципиальные выводы начальника Генштаба^{86}:

— Товарищ Жуков прав: часть наших беззаветно преданных Родине командных кадров — люди молодые, недавно выдвинутые на командные должности, не имеющие достаточного военного опыта. Товарищ Жуков прав: нельзя полностью разоружать укрепленные районы на старой границе. Думаю, что там целесообразно сохранить на разоружаемых участках не только пулеметы, но и часть артиллерийского вооружения. Отвечающим за авиацию всемерно ускорить поступление в авиационные части новой техники. Докладывать мне об этом еженедельно. Я понимаю объективные трудности в этом деле. Но положение, когда мы успели перевооружить новыми самолетами не более 21 процента авиационных частей, далее терпимо быть не может.

Что касается войск противовоздушной обороны, то здесь первоочередная задача — организовать надежное прикрытие наших промышленных центров, не дать противнику, в случае войны, уничтожить наш экономический потенциал. О том, как ведется работа в этом направлении, наркому обороны с начальником Генерального штаба докладывать мне еженедельно. Товарищ Кузнецов (нарком ВМФ. — Авт.), скорейшее усиление береговой и противовоздушной обороны, устранение недостатков в минно-торпедном вооружении — под Вашу личную ответственность.

Товарищ Малышев (нарком среднего машиностроения. — Авт.), следует обратить особое внимание на создание условий для более быстрого развития промышленности на Урале и на Востоке. Надо скорее завершать там строительство машиностроительных, нефтеперерабатывающих и химических заводов-дублеров и наладить бесперебойную работу металлургических заводов в Забайкалье и на Амуре, предприятий цветной металлургии в Средней Азии. Не забывайте, что здесь сооружается три четверти всех новых доменных печей, а между Волгой и Уралом — наша вторая нефтяная база. Особое внимание обратите в созданных новых промышленных районах на работу гидростанций, автосборочных заводов, трубопрокатных предприятий и алюминиевых комбинатов.

Надо продумать и подработать первоочередные конкретные предложения по устранению недостатков в подготовке страны к обороне и внести их в правительство для решения. Письменные предложения по этим вопросам представить мне через три дня. Только прошу исходить из наших реальных возможностей и не фантазировать насчет того, что мы пока материально обеспечить не можем.

Товарищи, командующие транспортом, руководители наркоматов авиационной, химической промышленности, боеприпасов, электропромышленности и других отраслей народного хозяйства, имеющих оборонное значение, должны извлечь уроки из сегодняшней критики и коренным образом улучшить свою работу. В противном случае они будут сняты с занимаемых постов.

После заседания Политбюро ЦК ВКП(б) были предприняты дальнейшие шаги по подготовке к отражению возможной агрессии. В конце мая Генеральный штаб дал указание командующим войсками военных округов срочно приступить к подготовке командных пунктов. В конце мая — начале июня в соответствии с планом МП-41 был проведен призыв 793,5 тыс. военнообязанных запаса для укомплектования 21 дивизии приграничных округов, частей артиллерии, ПВО и укрепленных районов^{87}.

4 июня Политбюро ЦК ВКП(б) постановило увеличить численность Красной Армии по мирному времени на 120 695 человек и по военному времени на 239 566 человек.

Однако не все инициативы высшего военного руководства находили поддержку у И. В. Сталина. Так, в начале июня военный совет Киевского Особого военного округа по предложению генерал-полковника М. П. Кирпоноса принял верное решение о выводе части сил постоянных гарнизонов укрепленных районов в предполье с целью приведения в боевую готовность построенных там деревоземляных огневых точек. Об этом приказе начальник пограничных войск НКВД Украины Строкач донес наркому внутренних дел Л. П. Берии, который немедленно передал полученную информацию И. В. Сталину. В результате Жукову и Тимошенко был учинен настоящий разнос и запрещено производить какие-либо выдвижения войск на передовые рубежи без личного указания Сталина. Начальник Генштаба вынужден телеграфировать Кирпоносу: „Донесите для доклада народному комиссару обороны, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такие действия могут немедленно спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чреваты всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и донесите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение“^{88}. На следующий день Жуков предписал всем командующим западными приграничными военными округами „полосу предполья без особого на то приказания полевыми и УР-овскими частями не занимать, а охрану сооружений предполья организовать службой часовых и патрулированием“^{89}. Командующие войсками приграничных округов М. П. Кирпонос, Д. Г. Павлов и Ф. И. Кузнецов по требованию Сталина были вызваны в Москву, где получили от Тимошенко и Жукова строжайшие указания о бдительности и недопущении поводов для провокации немцев на вооруженное столкновение с советскими войсками.

Отнюдь не на все донесения разведки Сталин реагировал скептически. Так, полученные 12 июня сведения из Берлина настолько встревожили его, что Жуков получил возможность направить в тот же день директиву командующим войсками приграничных военных округов с указанием с 12 по 15 июня вывести дивизии, расположенные в глубине, ближе к государственной границе. Командующий Киевским Особым военным округом генерал Кирпонос приказал стрелковым дивизиям, расположенным в глубине, начать выдвижение в 20 часов 18 июня в полном составе, но без мобилизационных запасов. В Западном Особом военном округе командиры стрелковых корпусов и дивизий получили устные распоряжения на выдвижение из глубины ближе к границе. 13 июня Жуков и Тимошенко попросили разрешения у Сталина привести войска приграничных округов в полную боевую готовность и развернуть первые эшелоны по плану прикрытия. Сталин обещал подумать.

Почему же Сталин не верил в возможность нападения Германии? Во-первых, внешняя и военная разведки, если судить из опубликованных сведений, сообщали несколько различных сроков нападения, которые (кроме 22 июня) не сбылись. Во-вторых, германское руководство в первой половине 1941 г. провело умелую кампанию по дезинформации. В Германии распространялись слухи: Сталин приедет в Берлин, шьют уже красные флаги для встречи, предстоит скорое вторжение в Англию. 13 июня в газете „Фелькишер беобахтер“ была напечатана статья имперского министра пропаганды Й. Геббельса под названием „Крит как пример“, которая должна была создать впечатление о том, что высадка немецких парашютистов на Крит является репетицией атаки на Великобританию. Газета была сразу же конфискована. Геббельс 14 июня отмечал в своем дневнике: „Английское радио уже заявило, что наши выступления против России — пустой блеф, за которым скрывается наша подготовка к вторжению (на Британские острова. — Авт.). Такова и была главная цель. В мировых новостях царит полнейшая неразбериха“^{90}.

14 июня в „Правде“ публикуется сообщение ТАСС, в котором объявлялось, что все слухи о намерении Германии порвать пакт о ненападении и совершить нападение на Советский Союз лишены основания. К великому сожалению, оно только дезориентировало командиров Красной Армии и притупляло их бдительность. Все эти просчеты в оценке международной обстановки и заигрывание с нацистской Германией роковым образом обернулись против Советского Союза.

И все-таки определенные меры по подготовке к отражению возможной агрессии предпринимались, но весьма робко. Так, с середины июня в некоторых соединениях были выданы боеприпасы, отменены отпуска личному составу, началось строительство командных пунктов. В войсках велась отработка „Плана-инструкции по подъему войск по боевой тревоге“. Командующий Прибалтийским Особым военным округом генерал-полковник Ф. И. Кузнецов 15 июня потребовал максимально повысить боеготовность частей и рассредоточить авиацию. Согласно этому приказу командиры стрелковых дивизий должны были разработать планы обороны своей полосы, а заготовку противотанковых мин и проволочных заграждений перед передним краем производить с таким расчетом, чтобы минное поле по особому приказу в случае необходимости могло быть установлено в течение 3 часов. Одновременно приказывалось тщательно проработать план противовоздушной обороны, замаскировать самолеты, танки и артиллерию. Все эти мероприятия предписывалось выполнить к 25 июня.

17 июня нарком государственной безопасности СССР В. Н. Меркулов направил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР сообщение, в котором, ссылаясь на источник, работающий в штабе германской авиации, отмечал:

„1. Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время.

2. В кругах штаба авиации сообщение ТАСС… воспринято весьма иронически. Подчеркивают, что это заявление никакого значения иметь не может“.

В сообщении говорилось, что объектами налетов германской авиации в первую очередь явятся электростанция „Свирь-3“, московские заводы, производящие отдельные части к самолетам (электрооборудование, шарикоподшипники, покрышки), а также авторемонтные мастерские. В военных действиях на стороне Германии может принять активное участие Венгрия.

На препроводительной записке к сообщению Сталин нанес резолюцию: „Т-щу Меркулову. Можете послать ваш „источник“ из штаба Герм. авиации к е… матери. Это не „источник“, а дезинформатор. И. Ст.“

В приграничных военных округах командующие, не дожидаясь указаний из Москвы, на свой страх и риск продолжали проводить мероприятия по стратегическому развертыванию. Так, командующий Прибалтийским Особым военным округом приказал 18 июня привести в боевую готовность театр военных действий и определить на участке каждой армии пункты организации полевых складов, противотанковых мин, взрывчатых веществ и противопехотных заграждений. Приказом предписывалось заготовить подручные материалы для устройства переправ через реки Вилия, Невяжа, Дубисса, подготовить понтонные полки для наводки мостов через Неман, а также провести рекогносцировку наиболее важных мостов с целью их последующего разрушения. Кроме того, требовалось привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону, все средства связи, подготовить к работе в боевой обстановке железнодорожное сообщение^{91}. Одновременно военные советы армий и командиры механизированных корпусов получили приказ начать выдвижение войск в предназначенные им по плану прикрытия полосы и районы, взяв с собой „только необходимое для жизни и боя“.

19 июня советский резидент в Риме Г. И. Рогатнев получил от ценнейшего агента сообщение: „Германия нападет на СССР в интервале между 20 и 25 июня“. Одновременно агент „Брайтенбах“ на внеочередной встрече с сотрудником берлинской резидентуры Б. Н. Журавлевым сказал: „Германия нападет на СССР 22 июня после 3 часов утра“^{92}.

В тот же день, 19 июня, Жуков направил командующим войсками приграничных военных округов телеграммы с указанием наркома обороны о выводе фронтовых и армейских управлений на полевые пункты. Командующему Киевским Особым военным округом предписывалось к 22 июня вывести управление фронта (Юго-Западного. — Авт.) в Тернополь с соблюдением строжайшей тайны^{93}. Фронтовое управление Северо-Западного фронта во главе с командующим Прибалтийским Особым военным округом должно было прибыть 22–23 июня в Паневежис, а Западного — в Обуз-Лесна.

Одновременно приграничные военные округа получили указание в двухнедельный срок отработать вопросы взаимодействия с флотом в соответствии с планом прикрытия. В целях маскировки аэродромов нарком обороны требовал к 1 июля „засеять все аэродромы травами под цвет окружающей местности, взлетные полосы покрасить и имитировать всю аэродромную обстановку соответственно окружающему фону“. Категорически запрещалось линейное, скученное расположение самолетов, приказывалось обеспечить их рассредоточение, провести к 1 июля маскировку складов, мастерских и парков, организовать к 5 июля в каждом районе авиационного базирования по 8–10 ложных аэродромов с макетами самолетов. К 15 июля предписывалось завершить все работы по маскировке артиллерийских и мотомеханизированных частей^{94}. Флоты и флотилии получили предписание о переходе в оперативную готовность № 2.

После того как Сталин узнал о мероприятиях в Прибалтийском Особом военном округе, он вновь устроил очередной разнос Тимошенко и Жукову. В результате начальник Генштаба 20 июня направил Кузнецову телеграмму с требованием отменить приказ о приведении в боевую готовность системы противовоздушной обороны, так как оно вызывает различные толки и нервирует общественность.

Тем временем у западных границ СССР заканчивали развертывание германские группы армий „Север“, „Центр“, „Юг“, отдельная немецкая армия „Норвегия“, финская и две румынские армии, венгерская корпусная группа. Всего к 22 июня в первом стратегическом эшелоне врага находились 153 дивизии и 19 бригад (из них немецких — 125 дивизий и 2 бригады), свыше 4 тыс. танков и штурмовых орудий, около 4,4 тыс. боевых самолетов, почти 39 тыс. орудий и минометов. Общая численность группировки вместе с германскими ВВС и ВМС (192 корабля основных классов) составляла почти 4,4 млн. человек. В стратегическом резерве немецкого Главного командования имелось 28 дивизий и бригад, около 500 тыс. человек, 8 тыс. орудий и минометов, 350 танков.

Западные приграничные военные округа Красной Армии насчитывали к этому времени 170 дивизий, 2 отдельные стрелковые и 12 воздушно-десантных бригад. Эти силы были относительно равномерно распределены вдоль всей границы и рассредоточены на большую глубину (третий эшелон прикрытия располагался на расстоянии 100–400 км от границы). Всего группировка советских войск на Западном ТВД насчитывала 3 млн. человек, около 39,4 тыс. орудий и минометов, 11 тыс. танков и более 9,1 тыс. боевых самолетов^{95}.

Противник имел превосходство в живой силе в 1,3 раза, равное соотношение по орудиям и минометам, но уступал советским войскам в 2,1 раза по количеству боевых самолетов и в 2,7 раза — по танкам. Однако по качеству боевой техники безусловное преимущество было на стороне Германии. Кроме того, ее войска были полностью укомплектованы и развернуты, оснащены современным транспортом и находились в полной боевой готовности. Советские войска, выдвинутые к западной границе, по оценке большинства исследователей, не были подготовлены ни к обороне, ни тем более к наступлению.

Генерал Г. Гудериан, находившийся 21 июня 1941 г. в передовых частях 2-й танковой группы, вспоминал: „Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Береговые укрепления вдоль Западного Буга не были заняты русскими войсками. Работы по укреплению берега едва ли хоть сколько-нибудь продвинулись вперед за последние недели. Перспективы сохранения момента внезапности были настолько велики, что возник вопрос, стоит ли при таких обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это предусматривалось приказом. Только из осторожности, чтобы избежать излишних потерь в результате неожиданных действий русских в момент форсирования реки, я приказал провести артиллерийскую подготовку в течение установленного времени“^{96}.

На исходе того же дня, когда Гудериан проверял готовность к наступлению своих частей, Жукову позвонил начальник штаба Киевского Особого военного округа генерал Пуркаев, который сообщил о перебежчике, заявившем, что немецкие „войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня“. Жуков немедленно доложил об этом Тимошенко и Сталину, который вызвал обоих к себе. В Кремль они приехали, имея на руках проект директивы о приведении войск в полную боевую готовность. По указанию Сталина она была тут же доработана и подписана наркомом обороны Тимошенко, начальником Генштаба Жуковым и членом Главного военного совета Маленковым. В директиве, адресованной военным советам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского, Одесского округов и в копии — наркому Военно-Морского Флота, говорилось:

„1. В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.

Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

3. Приказываю:

а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить“^{97}.

Передача директивы в зашифрованном виде из Генштаба в округа закончилась только в 00 часов 30 минут 22 июня. На ее расшифровку требовалось определенное время. А ведь была возможность передать в округа ранее установленный сигнал: „Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 г.“, что заняло бы всего несколько минут.

В штаб Западного Особого военного округа директива поступила в ноль часов 45 минут. Через 15 минут командующий округом генерал армии Павлов доложил наркому обороны о том, что в течение последних полутора суток в Сувалкский выступ беспрерывно идут немецкие мотомеханизированные колонны. Тимошенко посоветовал командующему округом не паниковать, на всякий случай утром собрать штаб, а если будут отдельные провокации — позвонить. Сразу же после разговора с наркомом Павлов приказал командующим и начальникам штабов армий привести войска в боевое состояние и занять все сооружения боевого типа и даже недостроенные железобетонные укрепления. Командующие 3, 10 и 4-й армиями и командующий ВВС округа доложили Павлову, что войска и авиация готовы к бою. В 2 часа 25 минут и 2 часа 35 минут директива, полученная из Москвы, была направлена в штабы армий. По сигналу „Гроза“ вводился в действие „Красный пакет“, в котором находился план прикрытия государственной границы.

В штаб Киевского Особого военного округа директива поступила в 1 час 45 минут, а штабы армий получили ее в 2 часа 35 минут. Однако приказы и распоряжения о приведении войск в боевую готовность в большинстве случаев были получены слишком поздно — до начала артиллерийской подготовки противника оставалось немногим более получаса. Командир 75-й стрелковой дивизии генерал-майор С. И. Недвигин докладывал через несколько дней командующему 4-й армией: „Красный пакет“ опоздал, а отсюда и вся трагедия»^{98}.

Более благополучно обстояло дело в Военно-Морском флоте, так как Тимошенко напрямую предупредил наркома ВМФ Кузнецова о необходимости приведения флота в боевую готовность № 1. Кузнецов сразу же установленным паролем быстро отдал соответствующие распоряжения. В результате флот был приведен в боевую готовность за 3–4 часа до начала войны.

В 3 часа 7 минут командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский доложил наркому обороны о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов и просил указаний. Командующему флотом была дана команда встретить самолеты огнем зенитных средств.

В 3 часа 10 минут разведывательный отдел штаба Западного Особого военного округа сообщал начальнику Главного разведывательного управления генералу Голикову:

«1. По имеющимся данным, которые проверяются, основная часть немецкой армии в полосе ЗапОВО заняла исходное положение.

2. На всех направлениях отмечается подтягивание частей и средств усиления к границе»^{99}.

Нашествие

В 3 часа утра 22 июня 1941 г. немецкая авиация вторглась в воздушное пространство Советского Союза и нанесла массированный бомбовый удар по всей западной приграничной полосе на глубину свыше 400 км. Через 15 минут началась артиллерийская подготовка противника. В 3 часа 30 минут начальник Генштаба Красной Армии генерал армии Г. К. Жуков получил доклад о налете вражеской авиации на города Белоруссии от начальника штаба Западного Особого военного округа генерал-лейтенанта В. Е. Климовских. А минуты через три начальник штаба Киевского Особого военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев сообщил, что бомбардировке подверглись города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским Особым военным округом генерал-полковник Ф. И. Кузнецов, который сообщил о воздушных налетах на Каунас и другие города. Многомесячные, практически безнаказанные полеты немецких самолетов-разведчиков, агентурные данные позволили германскому командованию с высокой точностью выявить пункты управления, линии связи, аэродромы, склады, места расположения войск. В результате они первыми подверглись удару и разрушениям.

В 4 часа утра командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский доложил наркому обороны о том, что налет вражеской авиации отражен.

В 4 часа 5 минут войска группы армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала В. фон Лееба перешли в наступление, захватив все пограничные мосты неповрежденными. В журнале боевых действий группы армий «Север» записано: «Сопротивление на границе было очень незначительным. Противник был застигнут врасплох»^{100}. Через 10 минут началось наступление войск групп армий «Центр» (генерал-фельдмаршал Ф. фон Бок) и «Юг» (генерал-фельдмаршал Г. фон Рундштедт). В отчете штаба 1-й танковой группы отмечалось: «Противник ошеломлен внезапностью. Вначале он не оказывал никакого сопротивления»^{101}. В журнале группы армий «Центр» отмечалась та же картина: «Противник на всех участках застигнут врасплох… Мосты через Западный Буг взяты нашими войсками… Сопротивление в Бресте оказывается, главным образом, в крепости… Общая оценка обстановки: наше наступление явилось полной неожиданностью для противника»^{102}.

Г. К. Жуков, вспоминая те роковые дни, пишет, что около 4 часов утра он по указанию наркома обороны позвонил И. В. Сталину, доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. Сталин, выслушав начальника Генштаба, сказал, чтобы он вместе с Тимошенко прибыл в Кремль.

В половине пятого утра в кабинете И. В. Сталина собрались С. К. Тимошенко, Г. К. Жуков, В. М. Молотов, Л. П. Берия и Л. 3. Мехлис. По свидетельству Георгия Константиновича, Сталин после сообщения Тимошенко о том, что немцы бомбят города на Украине, в Белоруссии и в Прибалтике, все еще допускал вероятность провокационного характера их действий. Молотов позвонил в германское посольство. Там ответили, что посол Германии в Москве граф фон Ф. Шуленбург просит принять его для срочного сообщения. Вскоре, приняв посла, вернулся Молотов и сообщил, что германское правительство объявило войну Советскому Союзу.

В «Декларации Гитлера», опубликованной в Германии, отмечалось:

«…Москва предательски нарушила условия, которые составляли предмет нашего пакта о дружбе. Делая все это, правители Кремля притворялись до последней минуты, симулируя позицию мира и дружбы, так же, как это было в отношении Финляндии и Румынии. Они сочинили опровержение, производившее впечатление невинности. В то время как до сих пор обстоятельства заставляли меня хранить молчание, теперь наступил момент, когда выжидательная политика является не только грехом, но и преступлением, нарушающим интересы германского народа, а следовательно, и всей Европы. Сейчас приблизительно 160 русских дивизий находятся на нашей границе. В течение ряда недель происходили непрерывные нарушения этой границы, причем не только на нашей территории, но и на крайнем севере Европы и в Румынии. Советские летчики развлекались тем, что не признавали границ, очевидно, чтобы нам доказать таким образом, что они считают себя уже хозяевами этих территорий. Ночью 18 июня русские патрули снова проникли на германскую территорию и были оттеснены лишь после продолжительной перестрелки. Теперь наступил час, когда нам необходимо выступить против этих иудейско-англосаксонских поджигателей войны и их помощников, а также евреев из московского большевистского центра.

Осуществляется концентрация войск, которая по своим масштабам и по своему территориальному охвату является величайшей, какая когда-либо имела место в мире. Сотрудничая со своими финскими товарищами, соратники победителей Нарвика держат берега Ледовитого океана. Германские дивизии под командованием победителя Норвегии охраняют финляндскую землю вместе с героями финляндских битв за освобождение, действующими под руководством своего маршала. От Восточной Пруссии до Карпат располагаются формирования германского восточного фронта. На берегах Прута, на нижнем течении Дуная до берегов Черного моря находятся германские и румынские солдаты под командованием генерала Антонеску, главы румынского государства: в задачу этого фронта входит уже не защита отдельных стран, а обеспечение безопасности Европы и, следовательно, защита всех стран Европейского континента. Таким образом, я решил сегодня передать судьбу государства и нашего народа в руки наших солдат. Да поможет нам Бог в этой важнейшей борьбе!»^{103}

В то время как в Кремле решали, что предпринять для отражения агрессии Германии, заместитель командующего войсками Западного фронта генерал И. В. Болдин в шестом часу утра доложил по телефону наркому обороны о налетах вражеской авиации на войска и мирное населении и о переходе противника через государственную границу. Нарком, по свидетельству Болдина, сказал: «Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не начинать»^{104}.

В 5 часов 25 минут командующий Западным фронтом приказал командующим 3,10 и 4-й армиями: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий» поднять «войска и действовать по-боевому»^{105}.

В 6 часов 10 минут командующий Северо-Западным фронтом доложил наркому обороны: «Отдал приказ контратаками выбросить противника и пленить. Наши Военно-воздушные силы в воздухе. До получения вашего приказа границу не перелетать… принял меры, чтобы бомбить противника, не перелетая границы»^{106}.

В Кремле наконец-то сумели прийти к единому мнению. В 7 часов 15 минут члены Главного военного совета Тимошенко, Жуков и Маленков подписали директиву № 2:

«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО

Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.

22 июня 1941 г. в 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке.

Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.

В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз приказываю:

1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу.

Впредь, до особого распоряжения, наземными войсками границу не переходить.

2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.

Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск.

Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 км.

Разбомбить Кенигсберг и Мемель.

На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать»^{107}.

Жуков, вернувшись в Генштаб, немедленно вызвал к себе своих заместителей и начальников управлений. Им была поставлена задача во исполнение указаний наркома обороны подготовить директивы: о призыве личного состава и транспорта укрепленных районов, о проведении отмобилизования частей в военных округах, о введении в действие планов мобилизационных перевозок, о порядке использования неприкосновенного запаса и мобилизационных резервов боевой техники и материальных средств, о переводе первого эшелона управления Харьковского военного округа в новый пункт (на базе управления Харьковского военного округа и войск Киевского Особого военного округа формировалась 18-я армия) и управления 20-й армии в Смоленск^{108}.

Наиболее сложной была задача получить точные разведывательные данные о противнике и о характере его действий. Ответа на эти вопросы не было, так как противник нарушил, а на Западном фронте почти полностью парализовал управление войсками и связь. В части и соединения поступали противоречивые указания вышестоящих штабов и командиров. В этих условиях нереально выглядела задача «обрушиться на вражеские силы и уничтожить их», поставленная в директиве № 2. Большая часть стрелковых дивизий первого стратегического эшелона в первые же часы после нападения была расчленена, некоторые оказались в окружении. Механизированные корпуса, способные нанести ощутимые встречные удары, только начинали выдвижение к границе и находились в большой удаленности от участков прорыва.

Несмотря на отсутствие точных данных об обстановке, военным советам Северо-Западного, Западного, Юго-Западного и Южного фронтов в 21 час 15 минут была направлена директива № 3, подписанная Тимошенко, Жуковым и Маленковым:

«1. Противник, нанося главные удары из Сувалковского выступа на Олита и из района Замостье на фронте Владимир-Волынский, Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит, Шяуляй и Седлец, Волковыск, в течение 22.6, понеся большие потери, достиг небольших успехов на указанных направлениях.

На остальных участках госграницы с Германией и на всей границе с Румынией атаки противника отбиты с большими для него потерями.

2. Ближайшей задачей войск на 23–24.6 ставлю:

а) концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки;

б) мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиации Юго-Западного фронта и других войск 5 и 6-й А (армий. — Авт.) окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24.6 овладеть районом Люблин.

3. Приказываю:

а) Армиям Северного фронта продолжать прочное прикрытие госграницы…

б) Армиям Северо-Западного фронта, прочно удерживая побережье Балтийского моря, нанести мощный контрудар из района Каунас во фланг и тыл сувалкской группировки противника, уничтожить ее во взаимодействии с Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки…

в) Армиям Западного фронта, сдерживая противника на варшавском направлении, нанести мощный контрудар силами не менее двух мехкорпусов и авиации фронта во фланг и тыл сувалкской группировки противника, уничтожить ее совместно с Северо-Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки…

г) Армиям Юго-Западного фронта, прочно удерживая границу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5 и 6-й А, не менее пяти мехкорпусов и всей авиации фронта, окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 24.6 овладеть районом Люблин. Прочно обеспечить себя с краковского направления.

д) Армиям Южного фронта не допустить вторжения противника на нашу территорию. При попытке противника нанести удар в черновицком направлении или форсировать р. Прут и Дунай мощными фланговыми ударами наземных войск во взаимодействии с авиацией уничтожить его; двумя мехкорпусами в ночь на 23.6 сосредоточиться в районе Кишинев и лесов северо-западнее Кишинева.

4. На фронте от Балтийского моря до госграницы с Венгрией разрешаю переход госграницы и действия, не считаясь с границей.

5. Авиации Главного Командования:

а) поддержать Северо-Западный фронт одним вылетом 1-го авиационного корпуса ДД (дальнего действия. — Авт.) и Западный фронт одним вылетом 3-го ав. корп. ДД на период выполнения ими задачи по разгрому сувалкской группировки противника;

б) включить в состав Юго-Западного фронта 18-ю авиадивизию ДД и поддержать Юго-Западный фронт одним вылетом 2-го ав. корпуса ДД на период выполнения им задачи по разгрому люблинской группировки противника;

в) 4-й ав. корпус ДД оставить в моем распоряжении в готовности содействовать главной группировке Юго-Западного фронта и частью сил Черноморскому флоту»^{109}.

Заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин, готовивший эту директиву, не знал истинной обстановки, сложившейся к исходу 22 июня. Поэтому, определяя стратегический рубеж ответных действий Красной Армии, он руководствовался планом стратегического развертывания от 15 мая 1941 г. Впоследствии Маршал Советского Союза И. Х. Баграмян (в то время — начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта), оценивая эту директиву, писал: «Когда я зачитал генералу Пуркаеву телеграмму, он с явным недоверием взглянул на меня, выхватил бланк и перечитал текст несколько раз. Быстро обмениваемся мнениями. Они у нас сходятся: к наступлению мы не готовы»^{110}.

В тот же день, 22 июня, председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин подписал Указы об объявлении в отдельных местностях военного положения, о военном положении, «Об утверждении Положения о военных трибуналах в местностях, объявленных на военном положении, и в районах военных действий» и «Положения о военных трибуналах», которые были объявлены для руководства в приказах наркома обороны от 23 июня.

По указанию И. В. Сталина на Западный фронт были направлены Маршалы Советского Союза Б. М. Шапошников и Г. И. Кулик, а на Юго-Западный фронт — генерал армии Г. К. Жуков.

В Тернополь, где находился штаб Юго-Западного фронта, Жуков прибыл поздно вечером 22 июня. Командующий фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос доложил, что войска группы армий «Юг» перешли государственную границу на фронте Владава, Перемышль, Липканы на луцком направлении силами 4–5 пехотных и танковых дивизий, на рава-русском — 3–4 пехотных дивизий с танками, на перемышль-львовском направлении — 2–3 пехотных дивизий. Кирпонос считал, что 23 июня противник предпримет более активные действия и осуществит ввод более крупных сил. Командующий фронтом планировал привлечь для уничтожения группировки противника, продвигающейся к Луцку и Дубно, 31, 36 и 37-й стрелковые и 9, 19 и 15-й механизированные корпуса из своего резерва, а также 22-й механизированный корпус из 5-й армии, 4-й — из 6-й армии и 8-й — из 26-й армии.

На вопрос Жукова о том, где сейчас находятся механизированные корпуса, командующий фронтом ответил, что 8-й механизированный корпус на марше в район Броды, а 9 и 19-й механизированные корпуса получили приказание выдвинуться в район Луцка и Ровно с целью нанести контрудар по прорвавшемуся противнику с севера. В данное время 15-й механизированный корпус находится в районе Топорова, а остальные выйдут на исходное положение к утру 24 июня. Следовательно, приказ наркома обороны о занятии указанных в нем рубежей к исходу 24 июня был явно невыполним. Поэтому генерал Пуркаев предложил создать на рубеже укрепленных районов вдоль старой государственной границы прочную оборону из резервных стрелковых корпусов, а механизированные корпуса отвести за этот рубеж, то есть сначала остановить врага, а уж затем, подготовив контрнаступление, попытаться разгромить его. Генерал Кирпонос согласился с доводами начальника штаба, но сказал, что «приказ есть приказ, и его надо выполнять, во что бы то ни стало».

Кирпоноса поддержал Жуков, который считал, что в сложившейся обстановке единственно правильным будет контрудар механизированных корпусов против танковых дивизий противника. Но корпуса не успевают вовремя сосредоточиться в единый кулак, а медлить нельзя: немцы, введя в сражение подвижные соединения, продолжали развивать наступление на Луцк, Дубно, Броды. Поэтому Жуков решил, не ожидая подхода стрелковых и механизированных корпусов из резерва фронта, нанести контрудар теми корпусами, которые были под рукой. Различное удаление корпусов от района их ввода в сражение (от 200 до 400 км) означало и разные сроки подхода и вступления в бой, что не обеспечивало необходимой силы удара по противнику. Но обстановка вынуждала к этому.

Контрудары механизированных корпусов являлись составной частью оборонительных действий войск Юго-Западного фронта, которые впоследствии были названы историками «Львовско-Черновицкой стратегической оборонительной операцией (22 июня — 6 июля 1941 г.)».

23 июня 15-й механизированный корпус генерал-майора И. И. Карпезо нанес удар из района Топорова в северном направлении на Радзехов, по правому флангу группировки противника, но сильно заболоченная местность и массированные налеты немецкой авиации затрудняли маневр боевых машин. Несмотря на это, генерал Кирпонос вечером 23 июня принял решение «не ожидая сосредоточения всех мехкорпусов, нанести завтра, 24 июня, контрудар по прорвавшимся танковым и моторизованным дивизиям противника лишь теми силами, которые уже подошли к району сражения»^{111}. Войскам 5-й армии предстояло нанести контрудар в общем направлении на Владимир-Волынский, разгромить части противника, вклинившиеся на луцком направлении, и соединиться с окруженными полками 87-й стрелковой дивизии. 15-й механизированный корпус, выделив часть сил на оборону у Радзехува и на подступах к Бродам, должен был наступать в направлении на Берестечко, чтобы разгромить танковые и моторизованные войска противника, прорвавшиеся из района Сокаля, а затем соединиться с окруженными частями 124-й стрелковой дивизии. На 6-ю армию возлагалась задача удерживать во что бы то ни стало занимаемый фронт, немедленно вывести 4-й механизированный корпус генерал-майора танковых войск М. И. Потапова из боя и повернуть его на Радзехув, на поддержку 15-го механизированного корпуса. Частям 8-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта Д. И. Рябышева предстояло к утру 24 июня выйти в район Броды и быть готовыми поддержать 15-й механизированный корпус ударом на Берестечко. Для остальных армий задача оставалась прежней — прочной обороной удерживать занимаемые рубежи.

Эти планы Кирпонос обсудил с Жуковым, когда тот только что вернулся из 8-го механизированного корпуса, где знакомился с состоянием частей корпуса и тем, как осуществляется выдвижение их из района Львова на Броды. Георгий Константинович оставался верен принципу: понять обстановку можно только на месте. «Начальник Генерального штаба был хмур, — вспоминал И. Х. Баграмян. — Он молча кивнул в ответ на мое приветствие. Из разговора я понял, что Жуков считает действия командования фронта недостаточно энергичными и целеустремленными. По его словам, много внимания уделяется решению второстепенных задач и слишком медленно идет сосредоточение корпусов. А нужно определить главную опасность и против нее сосредоточить основные усилия. Такой главной угрозой являются танковые и моторизованные группировки противника, глубоко вклинившиеся в глубь нашей обороны. Поэтому основные силы фронта при поддержке всей авиации должны быть брошены именно на эти направления. Только так можно добиться перелома в ходе пограничного сражения. Жуков считал ошибкой, что Кирпонос позволил командующему 6-й армией оттянуть 4-й механизированный корпус с правого фланга армии, где враг наносит главный удар, на левый и ввести его в бой на этом второстепенном направлении»^{112}.

24 июня 22-й механизированный корпус генерал-майора С. М. Кондрусева совместно со 135-й стрелковой дивизией нанес контрудар по левому флангу вклинившейся группировки противника, стремясь оказать помощь 87 и 124-й стрелковым дивизиям, окруженным восточнее Владимир-Волынского. Однако несогласованность в действиях соединений, большие потери в боях и превосходство противника в танках вынудили части корпуса отступить 25 июня за р. Стырь севернее Луцка. Командир корпуса генерал Кондрусев погиб, а в командование вступил начальник штаба генерал-майор В. С. Тамручи.

По согласованию с Жуковым решили перенести контрудар на утро 26 июня, так как 8, 9 и 19-й механизированные, 31, 36, 37-й стрелковые корпуса еще не вышли в назначенные им районы. Однако Жукову не довелось увидеть своими глазами результаты этого контрудара. Утром 26 июня на командный пункт Юго-Западного фронта позвонил Сталин и предложил Жукову немедленно вылететь в Москву.

26 июня части 8-го механизированного корпуса перешли в наступление и в течение дня продвинулись на 10–12 км. Однако другие корпуса не смогли поддержать его успех. 15-й механизированный корпус понес большие потери от ударов вражеской авиации. 9-й (генерал-майор К. К. Рокоссовский) и 19-й (генерал-майор танковых войск Н. В. Фекленко) механизированные корпуса вступили в сражение только во второй половине дня. К исходу 26 июня корпус Фекленко вышел к Дубно, а корпус Рокоссовского не смог преодолеть сопротивление 14-й танковой дивизии противника.

К. К. Рокоссовский, вспоминая события того времени, писал: «26 июня по приказу командарма Потапова корпус нанес контрудар в направлении Дубно. В этом же направлении начали наступать левее нас 19-й, а правее 22-й механизированные корпуса. Никому не было поручено объединить действия трех корпусов. Они вводились в бой разрозненно и с ходу, без учета состояния войск, уже двое суток дравшихся с сильным врагом, без учета их удаленности от района вероятной встречи с противником. Время было горячее, трудности исключительные, неожиданности возникали везде. Но посмотрим распоряжение фронта, относящееся к тому периоду: „…Нанести мощный контрудар во фланг прорвавшейся группе противника, уничтожить ее и восстановить положение“. Согласовывалось ли оно с обстановкой на участке, о котором идет речь, не говоря уже о положении, сложившемся к 26 июня на житомирском, владимир-волынском и ровненском направлениях, где немецкие войска наносили свой главный удар? Нет, не согласовывалось. У меня создалось впечатление, что командующий фронтом и его штаб в данном случае просто повторили директиву Генштаба, который конкретной обстановки мог и не знать. Мне думается, в этом случае правильнее было бы взять на себя ответственность и поставить войскам задачу, исходя из положения, сложившегося к моменту получения директивы Генерального штаба»^{113}.

Во встречном танковом сражении под Берестечко, Луцком, Дубно с обеих сторон участвовало около 2 тыс. танков. Контрудар Юго-Западного фронта на какое-то время задержал продвижение группы армий «Юг». Однако генерал Кирпонос считал, что приграничное сражение проиграно. Жуков писал: «…В результате именно этих действий наших войск на Украине был сорван в самом начале вражеский план стремительного прорыва к Киеву. Противник понес тяжелые потери и убедился в стойкости советских воинов, готовых драться до последней капли крови»^{114}. При этом Георгий Константинович критически оценивает действия на других фронтах, возлагая основную вину за неудачи на Ставку Главного Командования. Она была создана по решению Политбюро ЦК ВКП(б) и оформлена постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 23 июня. В состав Ставки включались нарком обороны С. К. Тимошенко (председатель), начальник Генштаба Г. К. Жуков, И. В. Сталин, В. М. Молотов, маршалы К. Е. Ворошилов, С. М. Буденный и нарком Военно-Морского флота Н. Г. Кузнецов^{115}. Нарком обороны был председателем Ставки только юридически, так как фактически все решал Сталин. Это порой усложняло управление войсками и приводило к запоздалым решениям в стремительно меняющейся обстановке на фронте. Положение было исправлено 10 июля, когда постановлением Государственного комитета обороны № 83 Ставка Главного Командования была преобразована в Ставку Верховного Командования в составе: председателя ГКО И. В. Сталина, заместителя председателя ГКО В. М. Молотова, маршалов С. К. Тимошенко, С. М. Буденного, К. Е. Ворошилова, Б. М. Шапошникова, начальника Генштаба генерала армии Г. К. Жукова. 8 августа Ставка Главного Командования была переименована в Ставку Верховного Главнокомандования под председательством Сталина.

Поздно вечером 26 июня прямо с аэродрома Георгий Константинович направился в Кремль. В кабинете Сталина находились члены Политбюро. Для того чтобы оценить обстановку, Жуков попросил сорок минут на совещание с Тимошенко и Ватутиным. Последние данные Генштаба сводились к следующему. 23–25 июня Северо-Западный и Западный фронты предприняли попытки контрнаступления, но Западному фронту удалось лишь на некоторое время задержать наступление противника на гродненском направлении, а контрудар Северо-Западного фронта по флангу 4-й танковой группы противника из района северо-западнее Каунаса закончился полной неудачей. В результате соединения противника, наступавшие на Даугавпилс и Минск, к исходу 25 июня продвинулись соответственно на 125 и 250 км. На брестско-барановичском направлении войска 4-й армии оказывали беспорядочное сопротивление 2-й танковой группе и 4-й полевой армии противника, которым удалось продвинуться в глубь страны на 200 км. Создалась реальная угроза выхода врага к р. Западная Двина и Минску. В тяжелом положении оказались 3 и 10-я армии Западного фронта, фланги которых были глубоко охвачены противником. Для их выхода на Минск остался лишь узкий коридор шириной до 60 км между городами Скидаль и Волковыск. 25 июня генералу армии Д. Г. Павлову было приказано отвести эти армии на рубеж Лида, Слоним, Пинск. В тот же день по предложению Генштаба Ставка приняла решение о создании в Брянске Группы армий резерва Главного Командования в составе 19, 20, 21 и 22-й армий под командованием Маршала Советского Союза С. М. Буденного. На эту группу возлагалась задача по подготовке оборонительного рубежа главной полосы по линии Сущево, Невель, Витебск, Могилев, Жлобин, Гомель, Чернигов, р. Десна, р. Днепр до Кременчуга, а также быть готовой по особому указанию Главного Командования к переходу в контрнаступление^{116}.

После оценки обстановки Тимошенко, Жуков и Ватутин предложили провести ряд мероприятий по восстановлению стратегического фронта обороны. Сталин одобрил эти предложения.

Во-первых, были уточнены состав и задачи Группы армий резерва Главного Командования, что нашло отражение в директиве № 0038 Ставки Главного командования, подписанной 27 июня Тимошенко и Жуковым. В соответствии с ней в состав группы включались 20, 21 и 22-я армии с задачей:

«К исходу 28.06.1941 г. занять и прочно оборонять рубеж Креславль, Десна, Полоцкий УР, Витебск, Орша, р. Днепр до Лоева. Не допустить прорыва противника в направлении на Москву, уничтожая его мощными контрударами наземных войск и авиацией…

Перед фронтом армий создать предполье, а внутри оборонительных районов создать полосу заграждений с противотанковыми препятствиями.

До начала действий использовать время на отработку всех вопросов управления.

Тыловой оборонительный рубеж группы иметь: верховье р. Волга, верховье р. Днепр, Ельня, р. Десна»^{117}.

Кроме того, в районе Смоленск, Ярцево, Духовщина сосредоточивалась 16-я армия РГК в составе 6 дивизий.

Во-вторых, началось создание в глубине оборонительных рубежей, чтобы закрыть врагу дорогу на Москву. С этой целью Жуков подписал 27 июня директиву Ставки Главного Командования о формировании в Сибирском военном округе 24-й армии, которой надлежало подготовить и занять оборону, имея главную полосу сопротивления станция Нелидово, Белый, выс. 262, Дорогобуж, Гжатск, Ржев^{118}. Аналогичная директива была направлена командующему войсками Архангельского военного округа о формировании 28-й армии с задачей подготовить и занять оборону, имея главную полосу обороны — Ельня, р. Десна до Ржанина, Выгоничи^{119}.

В-третьих, для спасения войск Северо-Западного фронта от полного разгрома начальник Генштаба приказал 27 июня отвести к утру 30 июня его войска за р. Западная Двина и занять оборону по ее правому берегу на фронте Рига, (искл.) Краслава. В состав фронта передавались 21-й механизированный и 41-й стрелковый корпуса^{120}. На следующий день Жуков приказал генерал-полковнику Кузнецову организовать оборону на рубеже Западной Двины и не допустить продвижение танков противника от Поневежа на север и северо-запад^{121}.

В-четвертых, командующему 19-й армией директивой № 0060, отданной 28 июня в 17 часов 5 минут, приказывалось к утру 2 июля сосредоточиться в районе (иск.) Горностайполь, Макаров, Фастов, Белая Церковь, Триполье с целью подготовки обороны Киева^{122}. Командующему войсками Киевского Особого военного округа была поставлена задача в ночь на 29 июня «выбросить на парашютах несколькими эшелонами 204-ю воздушно-десантную бригаду в район Озаричи, Любань, Волосовичи (40–50 км севернее Калинковичей) для действий в направлениях Шацилок, Паричей, Глуска с целью разгрома подвижной группы противника (до танковой дивизии), которая, форсировав у Бобруйска р. Березина, выдвигалась в направлении на Рогачев»^{123}. Командующий 28-й армией получил задачу к исходу 5 июля занять и прочно оборонять рубеж Ельня, р. Десна до Жуковка, Старшевичи, Лопушь, Синезерки, обратив особое внимание на организацию обороны направления Рогачев, Медынь. Войскам 24-й армии предстояло к этому времени занять и прочно оборонять рубеж Высокое, Нелидово, Белый, Болышево, р. Днепр до Усвятье, Озерище, сосредоточив основные усилия на направлении Смоленск, Вязьма^{124}.

В-пятых, принимались меры по восстановлению положения на Западном фронте. В директиве № 0068 Ставки Главного Командования, направленной в 20 часов 25 минут 28 июня генералу армии Д. Г. Павлову, говорилось:

«1. С целью разгрома подвижной группы противника в районе Радошковиче, опираясь на Минский укрепленный район, силами 21 и 44 ск 28 и 29.06 нанести удар со стороны Молодечно на Красне, Радошковиче и со стороны Минска на Ракув, Грудск, Молодечно и, не допустив отхода ее на запад, уничтожить. Наступательные действия не прекращать и ночью.

2. Для изоляции и уничтожения подвижных частей противника, прорвавшихся от Слуцка на Бобруйск, путем диверсионных нападений на отдельные машины, части и тылы, 214-ю авиадесантную бригаду форсированным маршем на автотранспорте выбросить сегодня же ночью для действия в направлениях на Глушу, Глуск и Старые дороги.

Иметь в виду, что одновременно с этой же целью в район Озоричи (35–60 км сев. Калинковичей) будет выброшена 204-я авиадесбригада Юго-Зап. фронта для действий в направлениях Шацилки, Паричи, Глуск. После выброски бригада подчиняется Вам. Прикрытие Осиповичей возложить на авиадесбригаду. Высылаемые отряды предупредить, что у противника затруднения с горючим.

По выполнении задач бригадам искать соединения со своими войсками по обстановке.

3. Группой Петрова в составе 47 ск и мехкорпусов фронта нанести удар по тылам прорвавшейся группы противника в общем направлении Слуцк, Погост, Глуск, Паричи.

Частями 47 ск прочно занять и оборонять Слуцкий УР, закрыв дорогу для подвоза со стороны Кобрина и обеспечивая действия наших частей на Бобруйск со стороны Барановичи, Кобрин»^{125}.

В день своего возвращения в Москву Жукову пришлось принять еще одно важное решение. Командующий Юго-Западным фронтом доложил ему о своем решении резервными стрелковыми корпусами перейти к обороне на рубеже Луцк, Кременец, Гологуры. Механизированным корпусам было приказано прекратить контрудары, выйти из боя и отойти за этот рубеж. Жуков считал такое решение ошибочным. Части 1-й танковой группы генерала Э. Клейста были разбросаны по дорогам, и ее фланги были открытыми. Механизированные корпуса Юго-Западного фронта занимали выгодное положение на флангах и в тылу вражеских дивизий. Поэтому необходимо было наносить контрудар со всей решительностью, не проявляя колебаний, не выводя сражавшиеся дивизии из боя в момент, когда у них обозначился успех. Развивая его, механизированные корпуса вынудили бы противника временно перейти к обороне. А это в конечном счете дало бы возможность фронту перегруппировать силы, подтянуть новые соединения из тыла и занять выгодные оборонительные рубежи. Жуков, считая, что генерал Кирпонос явно поторопился переходить к обороне, потребовал в жесткой форме от него с утра 27 июня перейти в наступление и разгромить противника, прорвавшегося к Луцку и Дубно. Однако к утру 27 июня, когда удалось обобщить сведения, поступившие с других фронтов, Жуков понял ошибочность своего решения о продолжении контрударов на Юго-Западном фронте. Обсудив еще раз ситуацию с генералами Ватутиным и Василевским, начальник Генштаба приказал подготовить директиву об отводе войск Юго-Западного фронта на рубеж укрепрайонов старой государственной границы.

Сталина более всего тревожило положение на Западном фронте. С целью подробнее разобраться с обстановкой в Белоруссии он вместе с членами Политбюро прибыл 29 июня в Наркомат обороны. В наркомате их встретили Тимошенко, Жуков и Ватутин. Они доложили, что связь с войсками Западного фронта потеряна, меры по ее восстановлению приняты, но на это потребуется много времени. Такой ответ не устроил Сталина, заявившего, что раз нет связи, то Генштаб бессилен руководить. Жуков, оскорбленный грубым окриком, выбежал в другую комнату. За ним пошел Молотов. Все были в удрученном состоянии. Через несколько минут Жуков, внешне спокойный, вернулся. Договорились (по предложению Сталина), что на связь с Западным фронтом пойдет Кулик. Одновременно члены Ставки Главного Командования Сталин, Тимошенко и Жуков подписали директиву № 0096, которая требовала от войск Северо-Западного фронта продолжать оборону на рубеже Рига, Якобштадт, озеро Лукнас, имея главной задачей не допустить прорыва противника со стороны Двинска и от Якобштадта в северном и северо-восточном направлениях^{126}.

На южном и юго-западном направлениях было решено отойти и организовать оборону на новых рубежах. В директиве Ставки Главного Командования от 30 июня говорилось:

«…3. Войскам Юго-Западного и Южного фронтов отойти к 9 июля на рубеж укрепленных районов: Коростенского, Новоград-Волынского, Шепетовского, Старо-Константиновского, Проскуровского и Каменец-Подольского, где, опираясь на УРы, организовать упорную оборону полевыми войсками с выделением в первую очередь артиллерийских противотанковых средств. Основные силы сосредоточить в резервах.

4. Армиям Юго-Западного фронта отойти на основной рубеж Сарны, р. Случь, Острог, Скаладзь (Скалат), Чортков, Коломыя, Берхомет (Берегомет), удерживая его до 6 июля. В дальнейшем отойти на основной рубеж.

Главную группировку фронта создать в районе Каганович (Кагановичи 1-е), Чаповичи, Радомышль, Чернобыль…

5. Армиям Южного фронта прикрывать отход войск Юго-Западного фронта со стороны Румынии до выхода их на промежуточный рубеж. С началом отхода армий Юго-Западного фронта на основной рубеж отвести правое крыло 18-й армии на фронт Смотричи, Липканы, где организовать упорную оборону, опираясь на УР. Основную группировку сил фронта иметь ближе к правому крылу фронта»^{127}.

Для проведения в жизнь чрезвычайных мер постановлением ЦК ВКП(б), Президиума Верховного Совета СССР и СНК СССР от 30 июня создается Государственный комитет обороны (ГКО), который возглавил Сталин. В руках ГКО концентрировалась вся полнота власти в стране.

Решение Ставки Главного Командования о переходе к стратегической обороне явилось первым шагом на пути из плена беспочвенных иллюзий. Но провал военно-стратегических идей Сталина оказался слишком глубоким — огромные жертвы и катастрофические неудачи начального периода войны требовали объяснений. 30 июня Сталин позвонил Жукову и приказал вызвать в Москву командующего Западным фронтом генерала армии Павлова.

Когда Жуков увидел 1 июля Павлова, то едва узнал его — так изменился Дмитрий Григорьевич за несколько дней войны. В тот же день Павлов был отстранен от командования фронтом и вскоре предан суду. Военная коллегия Верховного Суда СССР под председательством армвоенюриста В. В. Ульриха на закрытом судебном заседании «за позорящую командира трусость, бездействие власти, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций» приговорила 22 июля к расстрелу Д. Г. Павлова, начальника штаба фронта генерала В. Е. Климовских, начальника связи генерала А. Т. Григорьева, командующего 4-й армией генерала А. А. Коробкова^{128}.

Постановлением Военной коллегии Верховного Суда СССР от 31 июля 1957 г. Д. Г. Павлов, В. Е. Климовских, А. Т. Григорьев и А. А. Коробков были реабилитированы.

По решению Ставки Главного Командования командующим Западным фронтом был назначен нарком обороны С. К. Тимошенко^{129}. В состав фронта со 2 июля передавались 19, 20, 21, 22-я армии, а в тылу, в районе Смоленска, сосредоточивалась 16-я армия.

Расстрел командующего Западным фронтом не оказал какого-либо влияния на изменение обстановки в лучшую для Красной Армии сторону. Надо было не казнить генералов, а оказывать им помощь. Но в той сложной обстановке, когда никто толком не знал в полной мере, что творится на фронтах, от командующих пока лишь требовали сделать все возможное и невозможное для стабилизации положения. Когда командующий Северо-Западным фронтом генерал-полковник Ф. И. Кузнецов, вопреки директиве № 0096, поставил войскам задачу отойти и организовать оборону на рубеже укрепленных районов, Жуков направил ему 30 июня директиву следующего содержания:

«Вами приказ Ставки 0096 не понят. Сложившаяся обстановка требует в течение ближайших трех-четырех дней задержать противника на рубеже Западной Двины. Ставка требует выполнения приказа 0096. Примите все меры, чтобы не допустить распространения противника на северном берегу Западной Двины. Используйте всю авиацию для систематической бомбежки днем и ночью переправ и переправляющихся частей противника. Об исполнении донести. В районе Риги оставить подвижные части для обороны рубежа на широком фронте, основную группу 8-й армии оттянуть как можно дальше. Острова Эзель и Даго удерживать»^{130}.

С отъездом наркома Тимошенко на фронт вся тяжесть ответственности за боевые действия войск легла на Генеральный штаб и его начальника. А с постоянным ухудшением обстановки на фронтах все более неровным и крайне нервозным становилось поведение Сталина. Объем работы Генштаба необычайно возрос, в сферу его деятельности входили и такие важнейшие вопросы, как проведение мобилизации, работа тыла, железных дорог. Георгий Константинович и его сотрудники буквально задыхались. По настоянию Жукова Генеральный штаб в начале июля был перестроен и нацелен исключительно на решение задач по руководству вооруженной борьбой. Из его состава были выведены Организационное и Мобилизационное управления.

О том, какой объем работы приходилось выполнять начальнику Генштаба и какие ответственные решения принимать, можно судить по следующим документам, которые Жуков по поручению Ставки и от себя лично направлял в войска. Для этого воспользуемся сборником «Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). — М.: ТЕРРА, 1996».

2 июля:

Командующему Закавказским военным округом направляется директива № 00140 с требованием отменить распоряжения о занятии границы, что могло спровоцировать Турцию и Иран на войну с Советским Союзом.

Командующему 22-й армией ставится задача о занятии обороны в районе Витебска.

В ночь на 3 июля:

Жуков в разговоре по прямому проводу с начальником штаба Юго-Западного фронта генералом Пуркаевым ставит задачу: «…Учитывая стремление противника отрезать части 6, 26 и 12-й (армий), вам необходимо проявить исключительную активность, изобретательность и смелость в руководстве выводом частей. Если этого не сделаете, армии будут отрезаны, и для них это пахнет катастрофой…»

3 июля:

Командующим войсками фронтов и ВВС Красной Армии направляется директива о недостатках в использовании дальнебомбардировочной авиации, которую требуется применять впредь «преимущественно на больших высотах и ночью. В дневное время на средних высотах использовать с прикрытием истребителями и подавлением ЗА (зенитная артиллерия. — Авт.) противника». Одновременно им ставится задача в целях истребления авиации противника нанести 3 июля внезапный массовый удар по авиации противника на его аэродромах.

4 июля:

Военному совету Северного фронта приказывается: «В связи с явной угрозой прорыва противника в районе Остров, Псков немедленно занять рубеж обороны на фронте Нарва, Луга, Старая Русса, Боровичи. На этом рубеже и в предполье глубиною 10–15 км создать сплошные заграждения и минные поля, оставив лишь пути для войск Северо-Западного фронта. Собрать больше противотанковых пушек и поставить их в качестве орудий ПТО. Разрешается снять часть дивизионов с противовоздушной обороны округа, включительно до снятия ее с Выборга и других объектов»^{131}.

Командующему Южным фронтом, 21-й армией и маршалу С. М. Буденному предписывается сосредоточить 16-й механизированный корпус к 9 июля в районе Мозырь, Калинковичи.

5 июля:

Военный совет Ленинградского военного округа получает задачу: «Для прикрытия города Ленинграда и важнейших направлений с юго-запада и юга: Гдов — Кингисепп — Ленинград, Луга — Ленинград, Новгород — Ленинград, Вышний Волочек — Ленинград построить оборонительный рубеж на фронте (иск.) Кингисепп, Толмачево, Огорели, Бабино, Кириши и далее по зап. берегу р. Волхов. Отсечную позицию — на рубеже Луга, Шимск. Наиболее прочно прикрыть направления Гдов — Ленинград, Луга — Ленинград, Шимск — Ленинград».

Командующему Киевским военным округом: «При производстве работ по усилению укрепрайонов особое внимание уделить созданию противотанковых и противопехотных препятствий между Коростенским и Новоград-Волынским УРами на участке Осова, Катериновка, Симоны, Баскаки и на фронте Лажава, Миссиоровка Остропольского укрепленного района».

Командующему Западным фронтом: «По имеющимся данным, перед фронтом 2, 44-го ск, 20-го мехкорпуса, вдк (4-й воздушно-десантный корпус. — Авт.) противника нет, наблюдает только разведка. Т. Сталин считает, что 2, 44-й ск должны ударить на Борисов, смять противника и выйти в район Лепель, Докшицы для окружения 57-го мехкорпуса (57-й моторизованный корпус. — Авт.) противника. Без этого удара 5, 7-й мк успеха иметь не будут. Вдк оставить для прикрытия переправ на р. Березина. Переправу противника у Рогачева ликвидировать, иначе он сорвет нам наш план».

Командующим войсками фронтов: «В боях за социалистическое Отечество против войск немецкого фашизма ряд лиц командного, начальствующего, младшего начальствующего и рядового состава — танкистов, артиллеристов, летчиков и других проявили исключительное мужество и отвагу. Срочно сделайте представление к награждению правительственной наградой в Ставку Главного Командования на лиц, проявивших особые подвиги».

В ночь на 6 июля:

Жуков требует от командующего Юго-Западным фронтом: «…Примите меры, чтобы противник не оказался у вас в Бердичеве и не отрезал бы 26 и 12-ю армии. Спешите с отводом за УР…»

Однако было уже поздно. В 16 часов 7 июля немецкие войска ворвались в Бердичев. «Ни в штабе 6-й армии, ни в штабе фронта об этом пока не знали», — отмечал впоследствии И. X. Баграмян^{132}. Узнали примерно через 10–12 часов после захвата города врагом. Хотя ему не удалось окружить эти армии, он прошел через укрепленный район. Г. К. Жукову оставалось только в переговорах со штабом фронта задать риторический вопрос: «Не понимаю, как вы могли пропустить противника через Шепетовский укрепленный район?»

В тот же день, 7 июля, Жуков направляет командующему Юго-Западным фронтом директиву № 00223, в которой требовалось одним стрелковым корпусом удерживать рубеж по восточному берегу р. Случь, обеспечивая стык с Западным фронтом. Главные силы 5-й армии надлежало отвести в район Овруч, Коростень и прочно занять Коростенский УР. Остальные армии фронта необходимо было к утру 9 июля отвести и прочно занять для обороны рубеж по линии Новоград-Волынского, Остропольского и Летичевского укрепленных районов. Одновременно следовало подготовить тыловые рубежи: первый — по линии Чернигов, р. Десна, Киевский укрепленный район, Фастов, р. Торч, Жашков и второй — по восточному берегу р. Днепр. Южному фронту предписывалось собрать резервы из районов Белград, Черновицы, Бельцы, Кишинев и контрударом отбросить противника за р. Прут, после чего принять меры к укреплению обороны на этой реке^{133}.

С целью уничтожения мотомеханизированных войск и пехоты противника Ставка Главного Командования потребовала 9 июля от командующих фронтами «немедленно организовать удар по главным и самым опасным группировкам противника с воздуха группами самолетов, снаряженных гранулированным фосфором, термитными шарами, бутылками КС в РАПах и ведрах Онисько, а также ампулами с веществом КС»^{134}.

10 июля К. Е. Ворошилов назначается главнокомандующим войсками Северо-Западного направления с подчинением ему Северного и Северо-Западного фронтов, С. К. Тимошенко — главнокомандующим войсками Западного направления с подчинением ему войск Западного фронта, С. М. Буденный — главнокомандующим войсками Юго-Западного направления с подчинением ему Юго-Западного и Южного фронтов. Однако в силу запоздалого создания этих промежуточных органов стратегического руководства, слабой слаженности как органов управления, ограниченных возможностей по выделению в их распоряжение минимально необходимых сил и средств, а также резервов, эффективность деятельности главных командований оказалась низкой. Они зачастую становились параллельно действующими органами управления, промежуточно-передаточными инстанциями. В 1941–1942 гг. они были упразднены.

Основные силы германских войск тем временем выходили на дальние подступы к Москве. Ожесточенные сражения одновременно развернулись на великолукском, смоленском и рославльском направлениях. 2-я танковая группа противника форсировала Днепр, а 3-я танковая группа прорвала оборону Западного фронта в районе Витебска. 12 июля Жуков направляет главнокомандующему войсками Западного направления директиву № 00290:

«Первое. Для ликвидации прорыва противника у Витебска немедленно организовать мощный и согласованный контрудар имеющимися свободными силами из районов Смоленска, Рудни, Орши, Полоцка и Невеля. Фронта Орша, Могилев не ослаблять.

Второе. Контрудар поддержать всеми ВВС фронта и дальнебомбардировочным корпусом.

Третье. Перейти к активным действиям на направлении Гомель, Бобруйск для воздействия на тылы могилевской группировки противника»^{135}.

13 июля в направлении на Бобруйск нанесла удар 21-я армия. Она форсировала Днепр, освободила Рогачев и Жлобин и с боями двинулась в северо-западном направлении. Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Ф. фон Бок вынужден был перебросить сюда крупные силы 2-й полевой армии. Но по ее тылам прорвалась и вышла в район Бобруйска кавалерийская группа генерала О. И. Городовикова. Для борьбы с ней немецкое командование было вынуждено привлечь из своего резерва еще три пехотные дивизии. Упорная оборона 13-й армии в районе Могилева, действия 21-й армии под Бобруйском затормозили продвижение противника на рославльском направлении.

Но в центре Западного фронта немецкие войска продолжали отступать. Во второй половине июля они вышли в район Ярцево, Ельня, Смоленск, Кричев, Пропойск и глубоко вклинились в нашу оборону. Но в это время оба фланга группы армий «Центр» оказались под угрозой контрударов советских войск — создались благоприятные условия для окружения и уничтожения смоленской группировки противника.

14 июля по поручению Ставки Жуков отдает приказ № 00334 о создании Фронта резервных армий в составе 29, 30, 24, 28, 31 и 32-й армий. Они должны были к исходу дня занять рубеж Старая Русса, Осташков, Белый, Истомино, Ельня, Брянск и подготовиться к упорной обороне. Войскам фронта указывалось особо тщательно подготовить противотанковую и противовоздушную оборону. Тыловой оборонительный рубеж требовалось подготовить по линии Кувшиново, Ржев, Сычевка, Реброво, Теренино, Феликсово, Сельцо и отсечную позицию — Лопушня, Карачев^{136}.

Это было своевременное решение, ибо в это время развернулось ожесточенное сражение за Смоленск, шли бои уже и восточнее города, Жуков отчетливо видел зияющий разрыв между ударными силами групп армий «Центр» и «Юг» и понимал, что противник тоже хорошо осознает угрозу, нависшую над флангами его центральной группировки. Нельзя дальше развивать наступление на Москву, необходимо сначала ликвидировать разрыв. При этом просматривалось два варианта: или повернуть часть войск группы армий «Центр» на юг, или ускорить разгром Юго-Западного фронта группой армий «Юг». Так как сил у немцев для решения второй задачи сейчас явно недостаточно, то наиболее вероятен первый вариант. Противник должен повернуть часть сил с московского направления! Так оно и произошло. 19 июля немецкое Верховное командование уже отдало приказ о повороте значительной части сил группы армий «Центр» для действий в южном направлении с целью ликвидации угрозы своему правому флангу и содействия группе армий «Юг» в разгроме войск Юго-Западного фронта под Киевом. Однако выполнению этого решения помешали наступательные действия советских войск на смоленском направлении.

До того времени, когда противник принял данное решение, оставалось еще четыре дня. А пока Ставка Верховного Командования, в которой главную роль играли Сталин и Жуков, продолжает укреплять оборону. 15 июля командующим Фронтом резервных армий и 28-й армией ставится задача об усилении обороны направления Смоленск, Вязьма^{137}. 18 июля Жуков по поручению Ставки подписывает приказ № 00409 о создании Фронта Можайской линии обороны в составе 32, 33, 34-й армий с задачей к исходу 21 июля занять рубеж Кушелево, Ярополец, станция Колочь, Ильинское, Детчино и подготовить его к упорной обороне. Тыловой оборонительный рубеж требовалось подготовить по линии Нудоль, озеро Тростенское, Дорохово, Боровск, Высокиничи^{138}.

19 июля командующему Фронтом резервных армий ставится задача подготовить операцию по окружению противника в районе Смоленска^{139}. На следующий день Жуков связался по прямому проводу с главнокомандующим войсками Западного направления Тимошенко и обсудил с ним детали готовящейся операции^{140}.

ЖУКОВ: Проведение удара, указанного товарищем Сталиным, возлагается лично на Вас. Состав частей этой ударной группы — три дивизии 30-й армии под командованием товарища Хоменко, мотодивизия и танковая дивизия под командованием товарища Рокоссовского, три дивизии под командованием Качалова, в том числе одна танковая. Кроме этих групп, в Ваше распоряжение дается из состава сибиряков три дивизии. Итого, ударная группа составляет двенадцать дивизий. Из района Торопца в состав группы товарища Хоменко прибудут дополнительно две кавалерийские дивизии для действия на его фланге. Удар группы Хоменко изменить по кратчайшему направлению, то есть через Белый на Ярцево; основной задачей этой ударной группы является разгром противника в районе Смоленска и выход на рубеж реки Днепр для восстановления положения и изгнания противника из района Орши. Иметь в виду район Торопца. Южнее выйдет группа Масленникова, которая остановится в том районе и будет действовать в обороне до особого распоряжения. Действия Вашей ударной группы максимально обеспечить авиацией. Прикрывать авиацией с воздуха, а бомбардировочной и штурмовой — бить противника на поле боя.

ТИМОШЕНКО: В общем смысл задачи уяснили. Неясным является расчет во времени и состояние готовности намечаемых групп. Не совсем понятно, за счет чего мыслится обеспечение авиацией связи, броневиками и так далее. У нас всего этого крайне недостаточно, если не сказать больше. Подумаем и представим соображения.

ЖУКОВ: Средства связи должны быть выделены Вами за счет выделения танков и броневиков из частей, самолеты связи выделить также за счет боевых самолетов ВВС, два-три полка будут даны. Положение частей и время прохождения будут даны Генеральным штабом. Все прочие вопросы будут увязаны со штабом. Прикажите своему штабу подготовить все соображения и через час лично доложить начальнику Генерального штаба. Все. Качаловская группа может начать действия с рассвета двадцать второго, чем и оттянет на себя противника. Группа Хоменко может начать 23–24-го. Группа Рокоссовского ведет бой. Группа сибиряков начнет движение с раннего утра завтра и будет в районе действия через два-три дня в качестве резерва Вашей группы. Остальное все будет дано особо.

В тот же день Жуков подписал директиву Ставки Верховного Командования о создании оперативных групп войск и их развертывании для разгрома Смоленской группировки противника. Группа войск генерала И. И. Масленникова включала 252, 256 и 243-ю стрелковые дивизии, БЕПО № 53 и 82, группа генерала В. А. Хоменко — 242, 251 и 250-ю стрелковые дивизии, группа генерала С. А. Калинина — 53-й стрелковый корпус (89, 91, 166-я стрелковые дивизии), группа генерала В. Я. Качалова — 149, 145 и 104-ю танковые дивизии^{141}. Общее руководство операцией возлагалось на командующего Западным фронтом, которым с 19 июля стал генерал А. И. Еременко. Замысел операции состоял в том, чтобы нанести одновременные удары с северо-востока, востока и юга в общем направлении на Смоленск, а после разгрома прорвавшегося врага соединиться с основными силами 16 и 20-й армий.

21 июля Жуков направил командующим войсками Фронта резервных армий, 30, 24, 28-й армиями директиву № 00455 об усилении танками дивизий, предназначенных для участия в операции. В группы войск генералов Хоменко и Калинина выделялось по одному танковому батальону в составе 21 танка, в группу генерала Качалова — 104-я танковая дивизия в полном составе. При этом требовалось «танковую дивизию и танковые батальоны использовать в бою в тесном взаимодействии с пехотой, артиллерией и авиацией, не допуская отрыва танков от пехоты, и ни в коем случае не бросать танки на организованную оборону противника»^{142}.

Первой перешла в наступление 23 июля из района Рославля группа генерала Качалова. На следующий день из района Белого нанесла удар группа Хоменко, а в районе Ярцева атаковала группа генерала Калинина. Группа генерала Рокоссовского, отражавшая яростные атаки врага на ельнинском и вяземском направлениях, смогла принять участие в контрударе только 28 июля. Группа генерала Масленникова выступила позже других групп. Для того чтобы парировать удары оперативных групп, противник вынужден был использовать все соединения 3-й танковой группы, в том числе и учебную танковую бригаду^{143}. Группа генерала Качалова своими действиями сковала значительные силы 2-й танковой группы. Кавалерийская группа генерала О. И. Городовикова 24 июля прорвалась в район юго-западнее Бобруйска, вышла в глубокий тыл 3-й танковой группы и 2-й армии противника и перерезала его коммуникации. 26 июля генерал-фельдмаршал фон Бок отметил в своем дневнике: «Выяснилось, что в моем секторе фронта русские завершили развертывание подошедших из глубокого тыла свежих войск и даже пытаются атаковать, пробуя на прочность мои позиции. Удивительное достижение для нашего неоднократно битого оппонента!»^{144}

Действия войск центра и левого крыла Западного фронта к этому времени разделились на два самостоятельных очага: один — в районе Смоленска, другой — Гомеля. Поэтому Ставка для удобства управления разделила с 24 часов 24 июля Западный фронт на два фронта: Центральный (командующий генерал-полковник Ф. И. Кузнецов), включив в него 13 и 21-ю армии, а чуть позже и вновь сформированную 3-ю армию, и Западный (22, 16, 20 и 19-я армии). Главным операционным направлением Центрального фронта стало направление Гомель, Бобруйск, Волковыск.

Одновременно с нанесением контрударов по противнику принимались меры по укреплению стойкости своих войск. Одной из таких мер было создание и использование заградительных отрядов на фронте. Однако в организации заградительной службы имели место значительные недочеты, на устранение которых была нацелена телеграмма № 00533 генерала армии Жукова, направленная 26 июля главнокомандующим войсками направлений и командующим войсками фронтов:

«Через линию заградительных отрядов тыла просачивается в глубокий тыл очень большое количество командиров и красноармейцев. Проникая в глубокий тыл, они своим появлением и преувеличенными сообщениями дезорганизуют население и распространяют панику. Расследованием установлено:

1. Заградслужба в тылах армий и фронтов организована очень низко, и стоит она только на дорогах.

2. При задержании, вместо немедленного направления во фронтовые части, задержанных направляют глубже в тыл.

Ставка приказал а немедленно лично разобраться, как организована заградслужба, и дать начальникам охраны тыла исчерпывающие указания. Всех задержанных вливать во фронтовые части и в тыл не направлять»^{145}.

Для устранения выявленных недостатков начальник Управления особых отделов НКВД СССР, заместитель наркома внутренних дел комиссар госбезопасности 3-го ранга B. C. Абакумов издал 28 июля директиву № 39212 об усилении работы заградительных отрядов по выявлению и разоблачению агентуры противника, перебрасываемой через линию фронта^{146}.

Упорные сражения развернулись у Могилева. Советские войска, находившиеся в окружении, вплоть до 26 июля выполняли приказ маршала Тимошенко оборонять во что бы то ни стало город. В ночь на 27 июля противник сумел ворваться в Могилев.

Жуков, внимательно следя за развитием событий на фронтах, пришел к выводу, что немецкое командование, видимо, не решится оставить без внимания опасный для группы армий «Центр» участок — правое крыло фронта — и будет стремиться в ближайшее время разгромить войска Центрального фронта. Если это произойдет, то противник получит возможность выйти во фланг и в тыл Юго-Западному фронту, нанесет ему поражение и, захватив Киев, получит свободу действий на Левобережной Украине. Поэтому только после того, как будет ликвидирована угроза флангу центральной группировки со стороны юго-западного направления, противник сможет начать наступление на Москву. Что касается северо-западного направления, то Георгий Константинович полагал, что противник попытается усилить войска группы армий «Север» с тем, чтобы в кратчайшее время овладеть Ленинградом, соединиться с финской армией, а затем также повернуть свои силы на Москву, обходя ее с северо-востока. Этой операцией немецкое командование будет стремиться снять угрозу левому флангу своей ударной группировки на московском направлении. О своих предположениях Жуков доложил 29 июля Сталину.

Мы имеем возможность сравнить предположения Жукова с намерениями немецкого командования, которые были изложены в директиве № 34 Генерального штаба, подписанной 30 июля Гитлером. Она требовала от войск группы армий «Север» продолжать наступление на Ленинград, окружить его и установить связь с финской армией. Группе армий «Центр» предстояло перейти к обороне, на правом фланге провести наступление с ограниченной целью — занять более выгодные исходные позиции. На группу армий «Юг» возлагалась задача продолжать операции против советских войск западнее Днепра, захватить плацдармы в районе Киева и южнее, уничтожить 5-ю армию Юго-Западного фронта^{147}. Впервые с начала Второй мировой войны немецкие войска вынуждены были перейти к обороне на главном стратегическом направлении. Гитлер считал, что в условиях, когда сопротивление советских войск значительно возросло, а потери немецких войск увеличились, особенно в танковых группах, невозможно одновременное наступление на Ленинград, Москву и в сторону Донбасса. Наступление на Москву было остановлено.

Таким образом, Жуков в целом правильно предугадал замысел противника. Он считал необходимым немедленно организовать на западном направлении мощный контрудар, пока противник там ослаблен, и ликвидировать ельнинский выступ. Но его предложение отвести Юго-Западный фронт за Днепр, а Киев сдать, чтобы спасти войска фронта, вызывало у Сталина ярость. Как можно додуматься сдать Киев!

И вновь Жукова, как уже не раз случалось, подвело самообладание: вспылив, он попросил освободить его от обязанностей начальника Генштаба и послать на фронт. Маршал Советского Союза А. М. Василевский по этому поводу отмечал, что И. В. Сталин предпочел использовать командный опыт Г. К. Жукова непосредственно в войсках^{148}.

30 июля был издан приказ Ставки № 00583, в котором говорилось, что для объединения действий резервных армий на ржевско-вяземской линии формируется штаб Резервного фронта. Командующим фронтом назначался заместитель наркома обороны генерал армии Жуков. В состав фронта включались 34, 31, 24, 43, 32 и 33-я армии. Позже, 6 августа, состав Резервного фронта был уточнен: в него включались 31, 35, 24, 43, 32 и 33-я армии, 2-отдельный стрелковый корпус^{149}.

31 июля Жуков, сдав дела назначенному вместо него Шапошникову, выехал в Гжатск, в штаб Резервного фронта. В тот же день он доложил Шапошникову о критическом положении, в которое попала группа войск генерала Качалова: после взятия немцами Рославля ей грозило окружение. Шапошников согласился с предложением Жукова немедленно оттянуть на восток левый фланг и центр группы. Однако слабая выучка личного состава, недостаточно тесное взаимодействие между родами войск, нехватка авиации для их поддержки с воздуха не позволили полностью выполнить поставленную задачу. Против группы Качалова были брошены девять вражеских дивизий, которым удалось 3 августа окружить советские войска в районе Рославля. На следующий день Владимир Яковлевич погиб в бою. Группа войск генерала Рокоссовского и соединения 16 и 20-й армий одновременным наступлением навстречу друг другу прорвали к 1 августа кольцо окружения.

Войска, действовавшие в районе Смоленска, несмотря на все усилия, так и не смогли разгромить противника. Основными причинами этого являлись: крайне ограниченное время для подготовки наступления; недостаток артиллерии и танков; слабое прикрытие наземных войск авиацией; разрозненные действия оперативных групп. Вечером 5 августа генерал-фельдмаршал фон Бок издал приказ следующего содержания: «С уничтожением русских дивизий, попавших в окружение у Смоленска, трехнедельное сражение за Днепр, Двину и Смоленск завершилось блестящей победой германского оружия и германского духа. Взято в плен 309 110 солдат и офицеров, захвачено и уничтожено 3205 танков, 3000 артиллерийских орудий и 341 самолет. И эти данные еще далеко не полны. Это великое достижение уже вошло в анналы истории! Солдаты! Я взираю на вас с благодарностью и гордостью, так как только благодаря вам стал возможен этот грандиозный успех»^{150}.

Перед угрозой всеобщего развала фронта Сталин идет на применение крайних мер с целью укрепления дисциплины и стойкости войск. Особо показателен в этом отношении (да он и был показательным!) приказ Ставки ВГК № 270 от 16 августа «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий». В нем приводились примеры успешных действий войск под руководством заместителя командующего войсками Западного фронта генерал-лейтенанта И. В. Болдина, комиссара 8-го механизированного корпуса бригадного комиссара Н. К. Попеля, командира 406-го стрелкового полка полковника Т. Я. Новикова, командующего 3-й армией генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова и члена военного совета армейского комиссара 2-го ранга Бирюкова.

Далее в приказе огульно были обвинены в предательстве командующие 28-й армией генерал-лейтенант В. Я. Качалов, 12-й армией — генерал-лейтенант П. Г. Понеделин, командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Н. К. Кириллов. В приказе отмечалось:

«Следует отметить, что при всех указанных выше фактах сдачи в плен врагу члены военных советов армий, командиры, политработники, особоотдельщики, находившиеся в окружении, проявили недопустимую растерянность, позорную трусость и не попытались даже помешать перетрусившим Качаловым, Кирилловым и другим сдаться в плен врагу.

Эти позорные факты сдачи в плен нашему заклятому врагу свидетельствуют о том, что в рядах Красной Армии, стойко и самоотверженно защищающей от подлых захватчиков свою Советскую Родину, имеются неустойчивые, малодушные, трусливые элементы. И эти элементы имеются не только среди красноармейцев, но и среди начальствующего состава. Как известно, некоторые командиры и политработники своим поведением на фронте не только не показывают красноармейцам образец смелости, стойкости и любви к Родине, а, наоборот, прячутся в щелях, возятся в канцеляриях, не видят и не наблюдают поля боя, а при первых серьезных трудностях в бою пасуют перед врагом, срывают с себя знаки различия, дезертируют с поля боя…

Приказываю:

1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.

Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам.

Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и, если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен, — уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи.

3. Обязать командиров и комиссаров дивизий немедля смещать с постов командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения, снижать их по должности, как самозванцев, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из младшего начсостава или из рядов отличившихся красноармейцев»^{151}.

Приказ подписали Сталин, Молотов, Буденный, Ворошилов, Тимошенко, Шапошников, Жуков.

Приказ от 16 августа неукоснительно проводился в жизнь. Упомянутый в нем генерал Качалов был приговорен к расстрелу уже после смерти. Свою лепту в обвинение Качалова и Понеделина в измене внес и Жуков, который 19 августа сообщал Сталину: «Я считаю, что противник очень хорошо знает всю систему нашей обороны, всю оперативно-стратегическую группировку наших сил и знает ближайшие наши возможности. Видимо, у нас среди очень крупных работников, близко соприкасающихся с общей обстановкой, противник имеет своих людей. Видимо, преступную роль в этом деле играют Качалов и Понеделин. По рассказу участников боев группы Качалова, Качалов, как только появились мелкие группы противника, сел в танк Т-34 и уехал в неизвестном направлении. Все говорит за то, что Качалов умышленно перешел на сторону немцев. В танк Т-34, в котором Качалов уехал, он запретил садиться даже своему личному адъютанту»^{152}.

В декабре 1953 г. Главная военная прокуратура пришла к выводу, что генерал-лейтенант В. Я. Качалов «за измену Родине осужден необоснованно» и «должен быть полностью реабилитирован». Генерал Понеделин, заочно приговоренный к расстрелу, после возвращения из плена был арестован, а спустя пять лет расстрелян. Подобная же участь постигла и генерала Кириллова.

«Ельнинский выступ», о котором Жуков докладывал Сталину, образовался после захвата противником 19 июля г. Ельня. Он глубоко вдавался в оборону советских войск, представлял собой выгодную исходную позицию для удара в целях дальнейшего продвижения на Москву. Чтобы ликвидировать эту угрозу и окончательно разгромить ельнинскую группировку противника, Ставка Верховного Командования 6 августа приказала Жукову под его личную ответственность, усилив части, действующие под Ельней, 107-й стрелковой дивизией и двумя полками с артиллерией 100-й стрелковой дивизии, продолжать энергичное и решительное наступление под Ельней. Для проведения операции под Ельней в распоряжение командующего Резервным фронтом перебрасывались из резерва Верховного Командования два легкобомбардировочных и два истребительных авиационных полка^{153}.

Однако наступление, предпринятое под Ельней силами 24-й армии, успеха не имело.

Обстановка на фронтах тем временем продолжала ухудшаться. Особенно тяжелое положение складывалось на киевском направлении. Войска 2-й армии и 2-й танковой группы противника, повернув на юг, вышли 18 августа к Стародубу, а на следующий день к Гомелю и продолжили стремительное наступление, создавая реальную угрозу правому флангу и тылу Юго-Западного фронта. Контрдействия Брянского фронта, на который так надеялся Сталин, успеха не принесли. События развивались так, как и предполагал Жуков.

19 августа он направил Сталину доклад № 2402, в котором говорилось:

«1. Противник, убедившись в сосредоточении крупных сил наших войск на путях к Москве, имея на своих флангах Центральный фронт и великолукскую группировку наших войск, временно отказался от удара на Москву и, перейдя к активной обороне против Западного и Резервного фронтов, все свои ударные подвижные и танковые части бросил против Центрального, Юго-Западного и Южного фронтов.

Возможный замысел противника: разгромить Центральный фронт и, выйдя в район Чернигов, Конотоп, Прилуки, ударом с тыла разгромить армии Юго-Западного фронта, после чего нанести главный удар на Москву в обход Брянских лесов и удар на Донбасс…

2. Для противодействия противнику и недопущения разгрома Центрального фронта и выхода противника на тылы Юго-Западного фронта считаю своим долгом доложить свои соображения о необходимости как можно скорее собрать крепкую группировку в районе Глухов, Чернигов, Конотоп. Эшелон прикрытия сосредоточения сейчас же выбросить на р. Десна.

В эту группировку необходимо включить:

До 1000 танков, которые собрать за счет мк ЗакВО, танков РГК и в дальнейшем танков 300 взять с ДВФ (Дальневосточный фронт. — Авт.). До 10 стрелковых дивизий, 3–4 кд, 400–500 самолетов, собранных за счет ЗакВО, ВВС Морского флота и ВВС Московской зоны ПВО.

Если ставить себе более активный способ противодействия этому очень опасному действию противника, всю предлагаемую группировку нужно срочно собирать в районе Брянска, откуда и нанести противнику удар во фланг. Сейчас, не ожидая окончания сосредоточения брянской группировки, целесообразно усилить правое крыло Западного фронта еще 4–5 стр. дивизиями, 8–10 тяжелыми полками РГК и перейти немедленно в наступление с целью выхода на фронт Полоцк, Витебск, Смоленск. Удар правым крылом Западного фронта с целью выхода на фронт Полоцк, Витебск, Смоленск будет очень полезен и при действии наших войск на р. Десна»^{154}.

В тот же день из Ставки пришла ответная телеграмма:

«Ваши соображения насчет вероятного продвижения немцев в сторону Чернигова, Конотопа, Прилук считаю правильными. Продвижение немцев в эту сторону будет означать обход нашей киевской группы с восточного берега Днепра и окружение нашей 3-й (правильно 13-й. — Авт.) и 21-й армий. Как известно, одна колонна противника уже пересекла Унечу и вышла на Стародуб. В предвидении такого нежелательного казуса и для его предупреждения создан Брянский фронт (16 августа. — Авт.) во главе с Еременко. Принимаются другие меры, о которых сообщу особо. Надеемся пресечь продвижение немцев»^{155}.

И вновь выводы Жукова позволили предвосхитить действия противника. 21 августа Гитлер подписал директиву, которая, по мнению генерала Гальдера, имела «решающее значение для всей Восточной кампании». В директиве отмечалось:

«…Важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на реке Донец и блокирование путей подвоза русскими нефти с Кавказа. На севере такой задачей является окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками.

…На редкость благоприятная оперативная обстановка, сложившаяся в результате выхода наших войск на линию Гомель, Почеп, должна быть незамедлительно использована для проведения операции смежными флангами групп армий „Юг“ и „Центр“ по сходящимся направлениям. Целью этой операции должно являться не только вытеснение за Днепр 5-й русской армии частным наступлением 6-й армии, но и полное уничтожение противника, прежде чем его войска сумеют отойти на рубеж Десна, Конотоп, Сула. Тем самым войскам группы армий „Юг“ будет обеспечена возможность выйти в район восточнее среднего течения Днепра и своим левым флангом совместно с войсками, действующими в центре, продолжать наступление в направлении Ростов, Харьков.

…От группы армий „Центр“ требуется, чтобы она, не считаясь с планами последующих операций, бросила на проведение вышеупомянутой операции такое количество сил, которое обеспечило бы выполнение задачи по уничтожению 5-й русской армии и в то же время позволяло группе армий отражать атаки противника на центральном направлении на таком рубеже, оборона которого потребовала бы минимального расхода сил…»^{156}

Жуков тем временем продолжал подготовку к проведению Ельнинской операции. Верный своей привычке оценивать обстановку не только по картам, но прежде всего на местах, он на местности лично разбирался с условиями ведения боя и с тем, как ведут себя части. 21 августа он доложил Сталину, что войскам 24-й армии в районе Ельни не удалось полностью окружить и уничтожить противника. «Бойцы и командиры держат себя в большинстве хорошо, — отмечал Жуков. — Потерь не боятся и уже научились технике и тактике уничтожения противника, но все части очень малочисленны и переутомлены от наступательных действий и от огня противника, который за последнее время не прекращается и в ночное время. При существующей малочисленности наших частей окончательно окружить и уничтожить 4–5 немецких пд (пехотные дивизии. — Авт.) невозможно. Дальнейшее ведение боя в существующем составе приведет к окончательной потере боеспособности действующих частей. Сейчас необходимо пополнить части хотя бы до 60 % состава, подтянуть побольше снарядов, дать немного передохнуть бойцам, тщательнее выявить у противника слабые места, после чего стремительно атаковать»^{157}. Исходя из этого, Жуков просил разрешения прервать до 24 августа общее наступление, чтобы пополнить части 14 прибывающими маршевыми батальонами, ознакомить пополнение с характером ведения боя и подготовить его к действию. Новое наступление намечалось на утро 25 августа. Если не усложнится обстановка на других направлениях, то привлечь к нему из резерва фронта 303-ю стрелковую дивизию.

Все предложения Жукова были утверждены Сталиным, который 25 августа направил командующему войсками Резервного фронта директиву № 001253:

«Противник, обороняясь на направлениях Белый, Вязьма, Спас-Деменск, сосредоточивает свои подвижные силы против войск Брянского фронта, по-видимому, с целью нанести в ближайшие дни удар на направлении Брянск, Жиздра.

Войскам Резервного фронта, продолжая укреплять главными силами оборонительную полосу на рубеже Осташков, Селижарово, Оленино, р. Днепр (западнее Вязьмы), Спас-Деменск, Киров, 30 августа левофланговыми 24 и 43-й армиями перейти в наступление с задачами: покончить с ельнинской группировкой противника, овладеть Ельней и, нанося в дальнейшем удары в направлениях Починка и Рославля, к 8 сентября 1941 г. выйти на фронт Долгие Нивы, Хиславичи, Петровичи…»^{158}

В директиве были подробно изложены состав и задачи войск фронта. Это была одна из характерных особенностей руководства Ставкой ВГК, прежде всего Сталиным, фронтами и армиями. Такая детализация сковывала инициативу командующих, ставила их перед необходимостью испрашивать у Ставки разрешения для внесения изменений в ранее принятые планы в соответствии со сложившейся обстановкой. В этом в полной мере сказалось то, что к началу войны так и не было принято решение о создании своевременно такого руководящего органа, как Ставка Верховного Главнокомандования, и о разработке положения о нем.

Итак, Ставка ВГК определяла, что 24-я армия в составе 8 стрелковых, одной танковой и одной механизированной дивизий должна концентрическими ударами уничтожить ельнинскую группировку противника и к 1 сентября выйти на рубеж станция Большая Негода, Петрово, Стройна. В дальнейшем, развивая наступление, нанести удар в направлении на Починок и, овладев последним, к 8 сентября выйти на рубеж Долгие Нивы, Хиславичи. На 43-ю армию возлагалась задача, оставив 222 и 53-ю стрелковые дивизии на занимаемых позициях и главные силы для обороны спас-деменских и кировских позиций, перейти 30 августа в наступление двумя стрелковыми и двумя танковыми дивизиями в общем направлении на Рославль и, овладев Рославлем, к 8 сентября выйти на рубеж (иск.) Хиславичи, (иск.) Петровичи. Войскам 31, 49, 32 и 33-й армий предстояло, оставаясь на местах, продолжать работы по развитию занимаемой оборонительной полосы. Для усиления обороны направлений на Сухиничи и Жиздру и для обеспечения стыка с Брянским фронтом в районах Кирова и Людиново в резерве фронта предписывалось иметь по одной стрелковой дивизии за счет резервных дивизий народного ополчения, а 298-ю стрелковую дивизию передать к 1 сентября в распоряжение командующего Брянским фронтом. В директиве обращалось внимание на необходимость ведения хорошо организованной и систематической разведки, закрепления захваченных рубежей и пунктов, тесной увязки действий пехоты, артиллерии, авиации и танков, соблюдения строжайшей тайны при подготовке операции.

Для Жукова Ельнинская операция была первой самостоятельной операцией в Великой Отечественной войне, если не считать того, что Ставка жестко регламентировала его действия. При подготовке к операции Георгий Константинович на своем вездеходе «ГАЗ-61» ездил из одной части в другую. Шофер командующего А. Н. Бучин вспоминал: «Намотались в то время до упаду, все в дороге, часто под огнем. Покрытый пылью, Г. К. Жуков выглядел как негр, мы того хуже… Наверное, никогда больше за всю войну Георгий Константинович не бывал чуть ли не все время на передовой и вблизи нее, как под Ельней. Оно и понятно — мы только начинали учиться воевать…»

Особенно запомнился Бучину прохладный день в конце лета, когда они вместе с Жуковым стали свидетелями трагичного воздушного боя: два «мессершмитта» расстреливали наши истребители И-15 и И-16, израсходовавшие на задании боезапас. Из одного сбитого самолета успел выпрыгнуть летчик. «Георгий Константинович и мы, свидетели происходившего, с облегчением вздохнули: хоть этот спасется, — пишет Бучин. — Но в ту же секунду мелькнул „мессер“, влепил в упор очередь в беспомощно качавшегося на стропах парня и ушел. Парашют как-то бережно опустил тело летчика на землю недалеко от нас. Подошли. Он был совсем мальчиком, в синем комбинезоне, кожаном шлеме, весь залитый кровью. Жуков отрывисто приказал — предать земле с почестями, повернулся и пошел прочь. Редко когда я видел такой гнев на лице генерала, глаза сузились и буквально побелели».

К началу Ельнинской операции противник, по данным штаба Резервного фронта, имел в районе Ельни австрийскую 137-ю, немецкие 178, 292, 268-ю пехотные дивизии, один полк 7-й пехотной дивизии и один полк 293-й пехотной дивизии, два мотоциклетных батальона, 200–240 орудий. Эти части прибыли с разных направлений в период 20–30 августа, сменив понесшие большие потери дивизию СС, 15-ю пехотную, 17-ю моторизованную и 10-ю танковую дивизии. Всего части немецкого 20-го армейского корпуса 4-й армии насчитывали около 70 тыс. человек, 500 орудий и минометов, до 40 танков. Для укрытия от огня артиллерии и ударов авиации противник оборудовал на передовых позициях и в тылу убежища от 152-мм снарядов и 100-килограммовых бомб. Убежища, как правило, были устроены за обратными скатами высот, глубоко врыты под насыпи железной дороги и под строения домов. Вдоль дорог для укрытия проходящих транспортов имелись отрытые щели.

Численность войск 24-й армии составляла 60 тыс. человек, до 800 орудий и минометов, 35 танков. Имея почти равное соотношение по живой силе и танкам, они превосходили противника в 1,6 раза по артиллерии. В основу замысла операции Жуков положил двусторонний охват с целью окружения и разгрома врага по частям. Для этого были созданы две ударные группы войск: Северная (102-я танковая, 107 и 100-я стрелковые дивизии) и Южная (106-я механизированная и 303-я стрелковая дивизии), наносившие встречные удары на Леонов. Центральная группа (19 и 309-я стрелковые дивизии) наносила удар на Ельню с востока, а 103-я механизированная и 120-я стрелковая дивизии должны были активными действиями сковать противника. Плотность артиллерии на участке прорыва составляла 60 орудий и минометов на 1 км фронта.

30 августа войска 24-й армии под командованием генерала К. И. Ракутина перешли в наступление, и за четыре дня ожесточенных боев ее ударные группировки вклинились во вражескую оборону на 2 км. Отразив сильные контратаки, к 3 сентября они охватили фланги противника, оборонявшегося в ельнинском выступе, сузив его горловину до 6–8 км.

Около четырех часов 4 сентября Жукова вызвал по прямому проводу Сталин. Между ними состоялся следующий диалог^{159}:

СТАЛИН: Здравствуйте. Вы, оказывается, проектируете по ликвидации Ельни направить силы в сторону Смоленска, оставив Рославль в нынешнем неприятном положении. Я думаю, что эту операцию, которую Вы думаете проделать в районе Смоленска, следует осуществить лишь после ликвидации Рославля. А еще лучше было бы подождать пока со Смоленском, ликвидировать вместе с Еременко Рославль и потом сесть на хвост Гудериану, двигая некоторое количество дивизий на юг. Главное — разбить Гудериана, а Смоленск от нас не уйдет.

ЖУКОВ: Здравия желаю, товарищ Сталин. Товарищ Сталин, об операции в направлении на Смоленск я не замышляю и считаю, этим делом должен заниматься Тимошенко. Удар 109, 149 и 104 (149-я стрелковая, 104 и 109-я танковые дивизии 43-й армии. — Авт.) я хотел бы нанести сейчас в интересах быстрейшего разгрома ельнинской группы противника, с ликвидацией которой я получу дополнительно 7–8 дивизий для выхода в район Починок, и, заслонившись в районе Починок со стороны Смоленска, я мощной группой мог бы нанести удар в направлении Рославля и западнее, то есть в тыл Гудериану. Как показывает опыт, наносить глубокий удар в 3–4 дивизии приводит к неприятностям, ибо противник такие небольшие группы быстро охватывает своими подвижными частями. Вот почему я просил Вашего согласия на такой маневр. Если прикажете бить на рославльском направлении, это дело я могу организовать. Но больше было бы пользы, если бы я вначале ликвидировал Ельню. Сегодня к исходу дня правым флангом нашей ельнинской группировки занята Софиевка. У противника горловина осталась всего 6 километров. Я думаю, в завтрашний день будет закончено полностью тактическое окружение.

СТАЛИН: Я опасаюсь, что местность в направлении на Починок лесисто-болотистая и танки у Вас могут там застрять.

ЖУКОВ: Докладываю. Удар намечается через Погуляевку, южнее р. Хмара по хорошей местности с выходом в район Сторино, Васьково, 30 километров северо-западнее Рославля, 6 километров южнее Починок. Кроме того, наносить удар по старому направлению не следует. На нашу сторону сегодня перешел немецкий солдат, который показал, что сегодня в ночь разбитая 23-я пехотная дивизия сменена 267-й пехотной дивизией; и тут же он наблюдал части СС. Удар севернее выгоден еще и потому, что он придется по стыку двух дивизий.

СТАЛИН: Вы в военнопленных не очень верьте, опросите его с пристрастием, а потом расстреляйте. Мы не возражаем против предлагаемого Вами маневра на 10 километров южнее Починок. Можете действовать. Особенно сосредоточьте авиационный удар, используйте также PC. Когда Вы думаете начать?

ЖУКОВ: Перегруппировку произведу к седьмому. Седьмого подготовка, восьмого на рассвете удар. Очень прошу подкрепить меня снарядами PC, 76-мм, да и 152-мм 09/30 года, минами 120-мм. Кроме того, если можно, — один полк «илов» и один полк Пе-2 и танков — штук 10 KB и штук 15 Т-34. Вот все мои просьбы.

СТАЛИН: К сожалению, у нас нет пока резервов PC. Когда будут — дадим. РСы получите. Жалко только, что Еременко придется действовать одному против Рославля. Не можете ли организовать нажим на Рославль с северо-востока?

ЖУКОВ: Нечем, нечем, товарищ Сталин. Могу только отдельными отрядами, подкрепив их артиллерией, но это будет только сковывающий удар, а главный удар нанесу на рассвете восьмого; постараюсь, может быть, выйдет, на рассвете седьмого. Еременко еще далеко от Рославля, и я думаю, товарищ Сталин, что удар седьмого или восьмого — это будет не поздний удар.

СТАЛИН: А прославленная 211-я дивизия долго будет спать?

ЖУКОВ: Слушаю. Организую седьмого. 211-я сейчас формируется, будет готова не раньше 10-го. Я ее потяну в качестве резерва, спать ей не дам. Прошу Вас разрешить немедленно арестовать и судить всех паникеров, о которых докладывал.

СТАЛИН : Седьмого будет лучше, чем восьмого. Мы приветствуем и разрешаем судить их по всей строгости.

Сталин, разрешая Жукову судить паникеров «по всей строгости», учитывал опыт командующего войсками Брянского фронта генерал-лейтенанта А. И. Ерёменко. В начале сентября фронт по указанию Ставки ВГК нанес фланговый удар с целью разгрома немецкой 2-й танковой группы, наступавшей на юг. Однако, сковав весьма незначительные силы противника, фронт не смог предотвратить выход вражеской группировки в тыл войскам Юго-Западного фронта. В этой связи генерал Ерёменко обратился в Ставку ВГК с просьбой разрешить создать заградительные отряды. «Ставка ознакомилась с Вашей докладной запиской и разрешает Вам создать заградительные отряды в тех дивизиях, которые зарекомендовали себя как неустойчивые, — говорилось в директиве № 00165 °Ставки ВГК от 5 сентября. — Цель заградительных отрядов — не допускать самовольного отхода частей, а в случае бегства — остановить, применяя при необходимости оружие»^{160}.

Но вернемся к Ельне. К 4 сентября войска 24-й армии завершили оперативное окружение противника, простреливая оставшуюся горловину артиллерийским огнем. Недостаток сил и в первую очередь танков на правом и левом флангах не позволил замкнуть кольцо окружения и взять в плен всю ельнинскую группировку противника. Он в ночь на 5 сентября вывел через горловину основную массу артиллерии в тылы. С утра стали отходить главные силы, а в 12–13 часов — первые эшелоны врага. Отход прикрывался заградительным артиллерийским и минометным огнем, ударами авиации и контратаками на отдельных участках. К утру 6 сентября войска 24-й армии освободили Ельню.

8 сентября Жуков представил Сталину доклад об итогах Ельнинской операции. В нем отмечалось:

«Всего за период боев в районе ЕЛЬНИ противник потерял убитыми и ранеными 45–47 тысяч человек и очень большое количество разбитыми нашей артиллерией и авиацией станковых пулеметов, минометов и артиллерии. По показаниям пленных, в некоторых частях 137, 15, 178-й пд минометов и артиллерии не осталось совершенно. По докладу большинства командиров частей и по оставленным трупам на поле боя, за последние 3–5 дней противник потерял убитыми не менее 5 тысяч. Чтобы скрыть от наших войск свои большие потери, перед отходом противник все братские могилы разровнял и замаскировал под окружающую местность…

Из состава наших войск очень хорошо действовали: 107-я сд (стрелковая дивизия. — Авт.), 19-я сд. Неплохо действовали: 100-я сд и 102-я тд (танковая дивизия. — Авт.). Слабо и безынициативно действовали: 303 и 309-я сд. Все части действовали в большом некомплекте.

Очень хорошо действовала вся артиллерия даже молодых дивизий. РС своими действиями производят сплошное опустошение. Я осмотрел районы, по которым велся обстрел РС, и лично видел полное уничтожение и разрушение целых оборонительных районов. УШАКОВО — главный узел обороны противника — в результате залпов РС полностью разрушен, а убежища завалены и разбиты.

Преследуя противника, 7.9 наши части вышли на р. СТРЯНА, захватили ее и с утра 8.9 имеют задачу развивать наступление, взаимодействуя с группой СОБЕННИКОВА (командующий группой войск Западного фронта. — Авт.).

Наши потери: с 30.8 по 6.9 убито — около 3000, ранено — 13 030, пропало без вести — 1116 человек. Всего потери за последний этап операции — около 17 000…

В результате этой операции во всех войсках поднялось настроение и уверенность в победе. Сейчас части увереннее встречают контратаки противника, бьют его огнем и дружно в свою очередь переходят в контратаки.

С утра 8.9 части 24 и 43-й армий перешли в наступление в целях уничтожения противника в районе БОЛТУТИНО, р. ХМАРА и дальнейшего удара на Рославльском направлении»^{161}.

Войска 24-й армии, развивая наступление, к исходу 8 сентября вышли к заблаговременно подготовленному противником оборонительному рубежу по рекам Устрой и Стряна, где встретили организованное сопротивление и перешли к обороне.

Ельнинская операция стала одной из первых успешных наступательных операций советских войск в Великой Отечественной войне. За стойкость в обороне и решительность в наступлении, высокую дисциплину и массовый героизм, проявленные личным составом, 100, 127, 107 и 120-я стрелковые дивизии 24-й армии в числе первых получили почетное наименование гвардейских и соответственно новые названия: 1, 2, 5 и 6-я гвардейские стрелковые дивизии.

Жуков, подводя итоги своей деятельности, детально проанализировал опыт проведенной операции. В начале сентября он вносит обстоятельные заметки в свою записную книжку:

«Организация и успешное проведение наступательной операции по ликвидации ельнинского выступа, всесторонне сложная работа в должности начальника Генерального штаба в первые пять недель войны дали мне много полезного для командной деятельности оперативно-стратегического масштаба и понимания различных способов проведения операций.

Теперь я гораздо лучше осмыслил все то, чем должен владеть командующий для успешного выполнения возлагаемых на него задач. Глубоко убедился в том, что в борьбе побеждает тот, кто лучше подготовил вверенные ему войска в политико-моральном отношении, кто сумел более четко довести до сознания войск цель войны и предстоящей операции и поднять боевой дух войск, кто стремится к боевой доблести, кто не боится драться в неблагоприятных условиях, кто верит в своих подчиненных.

Пожалуй, одно из самых важных условий успеха проведения боя или операции — своевременное выявление слабых сторон войск и командования противника. Из опроса пленных стало очевидным, что немецкое командование и войска действуют сугубо по шаблону, без творческой инициативы, лишь слепо выполняя приказ. Поэтому, как только менялась обстановка, немцы терялись, проявляли себя крайне пассивно, ожидая приказа высшего начальника, который в создавшейся боевой обстановке не всегда мог быть своевременно получен.

Лично наблюдая за ходом боя и действиями войск, убедился, что там, где наши войска не просто оборонялись, а при первой возможности днем и ночью контратаковали противника, они почти всегда имели успех, особенно ночью. В ночных условиях немцы действовали крайне неуверенно и, я бы сказал, плохо.

Из практики проведения первых операций сделал вывод, что чаще всего неудачи постигали тех командующих, которые лично не бывали на местности, где предстояло действовать войскам, а ограничивались изучением ее по карте и отдачей письменных приказов. Командиры, которым предстоит выполнение боевых задач, должны непременно хорошо знать местность и боевые порядки противника, с тем чтобы использовать слабые стороны в его дислокации и направлять туда главный удар.

Особенно отрицательно сказывается на ходе операции или боя поспешность принятия военачальниками решений без детальной перепроверки полученных сведений и учета личных качеств тех, кто докладывает обстановку, — военных знаний; опыта, выдержки и хладнокровия.

Большое значение для одержания победы в любом масштабе имеют хорошо отработанные на местности (или, в крайнем случае, на ящике с песком) взаимодействия всех видов и родов войск, как в оперативных объединениях, так и в тактических соединениях…»^{162}

Еще до завершения Ельнинской операции Жукову пришлось заняться проблемами, связанными с обороной Ленинграда. К этому времени противник, сосредоточив в районе Чудова девять дивизий 4-й танковой группы, возобновил наступление на Ленинград. 25 августа немецкие войска захватили Любань, 28 августа — Тосно. До города на Неве оставалось менее 50 км.

26 августа в Ленинград была направлена группа уполномоченных ГКО: В. М. Молотов, Г. М. Маленков, Н. Г. Кузнецов, А. И. Косыгин, П. Ф. Жигарев, Н. Н. Воронов, — но ее работа ощутимых результатов не приносила. И. В. Сталин был крайне недоволен действиями командования Ленинградского фронта. 28 августа он указывал командующему фронтом генерал-лейтенанту М. М. Попову: «Ваши сегодняшние предложения напоминают шантаж. Вас запугивают командующие армиями. Вы в свою очередь решили, видимо, запугивать Ставку всякими ужасами насчет прорыва, обострения положения и прочее. Конечно, если Вы ничего не будете делать для того, чтобы требовать от своих подчиненных, а быть только статистом, передающим жалобы армий, нам придется тогда через несколько дней сдать Ленинград. Но Ставка существует не для того, чтобы потакать шантажистским требованиям и предложениям»^{163}.

На следующий день И. В. Сталин послал секретарю Ленинградского горкома ВКП(б) А. А. Кузнецову телеграмму для В. М. Молотова и Г. М. Маленкова: «Только что сообщили, что Тосно взято противником. Если так будет продолжаться, боюсь, что Ленинград будет сдан идиотски глупо, а все ленинградские дивизии рискуют попасть в плен. Что делают Попов и Ворошилов? Они даже не сообщают о мерах, какие они думают предпринять против такой опасности. Они заняты исканием новых рубежей отступления, в этом они видят свою задачу. Откуда у них такая бездна пассивности и чисто деревенской покорности судьбе? Не кажется ли тебе, что кто-то нарочно открывает немцам дорогу на этом решающем участке? (курсив наш. — Авт.)»^{164}.

А противник, продолжая упорно рваться к Ленинграду, подошел 30 августа к Неве.

1 сентября Г. К. Жукова вызвал к прямому проводу А. Н. Поскребышев, секретарь И. В. Сталина^{165}:

ПОСКРЕБЫШЕВ: Здравствуйте. Передаю просьбу товарища Сталина. Можете ли немедля выехать в Москву? Очень прошу Вас, если есть какая-либо возможность, выехать в Москву, передав дело на время Вашего отсутствия Ракутину или Богданову.

ЖУКОВ: Здравствуйте, товарищ Поскребышев. Только что сейчас получил неприятные сведения о 211-й дивизии, действовавшей на Рославль. Она, эта дивизия, поддавшись ночной панике, отскочила назад километров на 3–6 и создала этим отскоком невыгодное положение для другой стрелковой дивизии — для 149-й. Ввиду сложности обстановки я хотел бы ночью выехать на участок 211-й дивизии и там навести порядок и прибрать кого следует к рукам, поэтому я просил бы, если только можно, отложить мой приезд, если нельзя его отложить, я могу через 15 минут выехать. Под Ельней дела развиваются неплохо. Противник полностью будет зажат в кольцо максимум через двое суток. Сейчас вышли на железную дорогу Ельня — Смоленск. Если будет приказано ехать, оставлю за себя заместителем Богданова, руководство группой на рославльском направлении прикажу Богданову передать Собенникову. Жду указания тов. Сталина, выезжать ли в Москву или на передовые позиции.

ПОСКРЕБЫШЕВ: Ответ товарища Сталина: «В таком случае можете отложить свою поездку в Москву и выехать на позиции. И. Сталин».

ЖУКОВ: У меня к Вам один вопрос. Нужно ли быть готовым к выезду в Москву в ближайшие пару дней или я могут работать в ближайшие дни по своему плану?

ПОСКРЕБЫШЕВ: Можете работать по своему плану.

ЖУКОВ: Все ясно. Будьте здоровы. Привет товарищу Сталину.

Вызов к прямому проводу был напрямую связан с обострением обстановки под Ленинградом. Жуков, несмотря на занятость, нашел время для изучения сложившегося положения. 4 сентября между ним и генералом Поповым состоялся следующий разговор^{166}:

ЖУКОВ: Здравствуйте. Доложите, что у Вас происходит на участке Ребола и перед группой Антонюка?

ПОПОВ: На реболовском направлении действует наш 337-й стрелковый полк 54-й дивизии с 1 и 3-м дивизионами 491-го гаубичного артиллерийского полка. В его тылы вышел противник, перерезал коммуникации и обозначил окружение. Запасы полка на исходе. Завтра ему поможем боеприпасами и продовольствием. Кроме того, на станцию Кочкома высылаем маршевый батальон для присоединения к полку. Все, что могу доложить о реболовском направлении.

ЖУКОВ: Вы не то докладываете. Я Вас спрашиваю, что происходит в районе Ребола, то есть перед группой Цветаева. Повторяю: я Вас спрашиваю об олонецком направлении. Докладывайте снова, что происходит перед группой Цветаева.

ПОПОВ: На олонецком направлении действует группа Цветаева, которая сегодня весь день оборонялась на реке Тулокса и отражала атаки противника. Сегодня ей отгружены на помощь 3-я дивизия народного ополчения и один минометный батальон. Группа Антонюка, действующая в направлении Ведло-Озеро, имела незначительный успех и медленно продвигалась на запад. Вы понимаете мое положение. Сегодня эти группы усилить ничем не могу, хотя считаю, что, если на этих направлениях действует до двух-трех пехотных дивизий противника, нам надлежит соответственно эти направления усилить.

ЖУКОВ: Вы доложили очень неясно. Доложите, какой противник перед Цветаевым и какой Ваш план действий по уничтожению противника. Прошу доложить коротко, но ясно.

ПОПОВ: Докладываю. Пока перед Антонюком усиленный мотострелковый полк с артиллерией и минометами. Перед Цветаевым — 165-я пехотная бригада и один мотополк неустановленной нумерации. План действий установлен следующий: группа Антонюка, активно действуя перед своим фронтом, должна уничтожить противостоящего противника, продвинуться на запад и оказать содействие группе Цветаева. Цветаев, усиленный дивизией народного ополчения и обеспеченный высаженным десантом на острове Лункулан-Сари, должен, уничтожая противника, продвигаться вперед на Сальми, взаимодействуя с 23-й армией, которая в это время развернет наступление в направлении реки Янгис-Йоки. Все ли Вам понятно?

ЖУКОВ: Повторите после слов «высажены десанты», с этого слова. Имейте в виду снова захват Питкяранта. Выдвижение противника в район Ребола является следствием отсутствия надлежащего руководства частями, дерущимися на этом направлении, как со стороны командарма, так и Вас. Цветаев должен, уничтожая противника, продвигаться вперед на Сальми, взаимодействуя с 23-й армией, которая в это время развернет наступление в направлении реки Янгис-Йоки, и десантом, находящимся под Лункулан-Сари. Видимо, Вы не учитываете этого, недостаточно руководите этим направлением и слабо организуете уничтожение противника. Ставка от Вас требует: под Вашу личную ответственность, в кратчайший срок ликвидировать противника и, уничтожив его в этом районе нашими частями 7-й армии, отбросить противника за озеро Янис-Ярви.

ПОПОВ: Отвечаю. Десант высажен при помощи Ладожской флотилии в составе двух батальонов морской пехоты. Авиацию 7-й армии сегодня усиливаем больше чем на 60 самолетов. Относительно группы Антонюка. Ей приказано не топтаться на месте, форсировать наступление. Я очень прошу Вас иметь в виду и помнить об одном, что части этого направления, готовившиеся в мирное время, дерутся, распоряжением Генштаба, под Новгородом. Делаю все, что могу. Все понятно. Буду отвечать головой. Доложите: военный совет Северного фронта сделает все, что от него зависит, чтобы выполнить приказание Ставки. Скажу откровенно и очень прошу доложить Ставке, что на петрозаводском и олонецком направлениях действуют 3–4 пехотные дивизии финнов и немцев. Мы им противопоставили импровизированные отряды Антонюка и Цветаева. Я считаю: туда нужно дать пару дивизий для того, чтобы надежно эти направления прикрыть и разгромить противника. Цветаеву мы отгрузили дивизию народного ополчения. Этого мало. Антонюку также надо дать дивизию. Тогда у нас будет перевес в силах и уверенность в разгроме. Это я прошу доложить Ставке. Все остальное импровизация и паллиатив.

ЖУКОВ: С Вашим планом я согласен, доложу его Ставке. Но со своей стороны считаю, что группу Цветаева надо усилить штурмовиками и пикировщиками. Десант морской пехоты подкрепить одним-двумя хорошими стрелковыми батальонами кадрового состава, взяв их за счет резерва на Карельском перешейке, где противник себя держит пассивно. Ставка приказала предупредить Вас: Вы лично головой отвечаете за то, чтобы не пропустить противника на олонецком и петрозаводском направлениях и за успешную операцию по уничтожению противника в направлении Питкяранта и Ведло-Озеро. Вы все ли докладываете? Мне кажется, Вы что-то недоговариваете, нет ли у Вас сомнений в выполнении приказа?

ПОПОВ : Отвечаю. Группа Цветаева обороняется, отражая атаки противника. Группа Антонюка продвигается один километр в день. Или это неспособность начальников, или недостаток сил, или то и другое. Я считаю, что направление Антонюка необходимо усилить и после этого потребовать от него решительных действий, хотя этого я требую от него и при наличных силах. Прошу понять, что когда, по всем данным, на Петрозаводск и Олонецк действуют две-три дивизии противника с перспективой прироста усилий, уничтожать их импровизированными отрядами Антонюка и Цветаева вряд ли возможно. Цветаева очень усилим завтра. К нему идет много эшелонов войск. Полагал бы целесообразным и нужным усилить Антонюка одним из тех соединений, которые собираются под Красногвардейском. Правда, они здесь нужны очень, но петрозаводское направление не менее важно, чем Красногвардейск. Судите сами, доложите Ставке и дайте ваше решение. Учтите, две дивизии собираются под Красногвардейском, одна завтра начнет выдвижение в этот район из Тихвина. Я бы лично ее направил в Петрозаводск для усиления Антонюка.

ЖУКОВ: Значит, Вы считаете, что при наличии тех сил, которые Вы бросили для уничтожения противника на олонецком направлении, Ваш план выполнен не будет Антонюком и Цветаевым. Видимо, наши части переоценивают противника и, как следствие, под действием небольших частей, о которых Вы упомянули, Ваши части все время откатывались назад. Я доложу Вашу просьбу Ставке, но Вы обязаны и можете вполне уничтожить противника, если организуете настоящий бой, особенно действием авиации и действием десанта, который рекомендую усилить парой хороших батальонов.

ПОПОВ: Я доложил Вам откровенно свои настроения, сложившиеся у меня в результате трех дней действий групп Антонюка и Цветаева. Но я прошу помнить, разведданные говорят о непрекращающемся подвозе и усилении противника на этом направлении. Вот почему я поставил перед Вами вопрос о необходимости решительного увеличения группировки Антонюка. Это прошу доложить Ставке.

ЖУКОВ: Продолжаю. Вы сильно преувеличиваете. При всех условиях приказ Ставки должен быть выполнен. Как дела под Лугой, Сабском и Нарвой? Коротко.

ПОПОВ: Отвечаю: без перемен. Мы прочно держим оборону. Противник закапывает в землю танки и обороняется, продолжая продвигать войска. Товарищ Жуков, все совершенно ясно. Принимаем все меры. Прекрасно понимаю, что означает для нас это направление. На лужском направлении деремся с разведкой, перед передним краем обороны пока бьем здорово. Берем пленных, но это все преддверие, мы должны готовиться и готовимся к серьезным боям.

5 сентября генерал Попов был отстранен от должности, а командующим Ленинградским фронтом назначен маршал Ворошилов. Ему также не удалось остановить противника, который 8 сентября занял Шлиссельбург, выйдя к Ладожскому озеру и блокировав Ленинград с суши. Отныне сообщение с городом поддерживалось только по Ладожскому озеру и по воздуху. Ворошилов отдал приказ о подготовке к уничтожению важнейших объектов города. В сложившейся обстановке Сталин мог опереться только на Жукова. 9 сентября он принял его в Кремле, похвалив: неплохо получилось под Ельней. Признался, что прав был Жуков в конце июля — плохо идут сейчас дела под Киевом. Поинтересовался, кем бы можно заменить там Буденного, который не справляется. После этих слов Жуков почти не сомневался, что его планируют назначить командующим Юго-Западным направлением. Оказалось, нет. Его ждал Ленинград.

Оценивая по просьбе Сталина общую ситуацию на фронтах, Жуков вновь высказал убеждение, что самым опасным участком по-прежнему является Юго-Западный фронт. Войска группы армий «Центр», прорвавшиеся в район Чернигова, могут смять 21-ю армию и выйти в тыл войскам генерала Кирпоноса. Жуков был уверен, что Клейст с кременчугского плацдарма будет оперативно взаимодействовать с Гудерианом. Выход один: немедленно отвести киевскую группировку на восточный берег Днепра, сдать Киев и укрепить фланги фронта.

На этот раз Сталин отреагировал спокойно, но ничего конкретного не сказал. Наверное, любой бы на месте Георгия Константиновича посчитал безумием с такой настойчивостью предлагать оставить без боя Киев и довольно большую территорию — за такие советы можно и поплатиться. Любой бы, но не Жуков. Но время показало, как он был прав. Впоследствии твердость и смелость Жукова в отстаивании своей позиции перед политическим руководством страны сделали свое дело: Сталин стал с большим вниманием прислушиваться к его обоснованным выводам и предложениям при выработке планов кампаний и стратегических решений.

Медлительность Сталина стала одной из причин поражения войск Юго-Западного фронта. 12 сентября из района Кременчуга перешла в наступление, нанося удары в северном направлении, 1-я танковая группа генерала Э. Клейста, а навстречу ей двигались дивизии 24-го моторизованного корпуса 2-й танковой группы генерала Г. Гудериана. Через три дня ловушка захлопнулась в районе небольшого украинского села Лохвица. В киевском котле оказалось управление Юго-Западного фронта и свыше 452,7 тыс. человек, 2642 орудия, 1225 минометов, 64 танка^{167}. По данным германских историков, силами группы армий «Юг» и «Центр» было взято в плен 665 тыс. человек^{168}. В это число вошли бойцы и командиры Брянского фронта, плененные в августе — сентябре. 20 сентября погиб командующий фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос.

Сталин считал одной из причин неудач то, что многие бойцы и командиры не проявляли необходимой стойкости. Требовались неординарные, более жесткие меры для наведения порядка на фронте. 12 сентября Ставка разослала военным советам фронтов директиву № 001919, написанную начальником Генштаба Шапошниковым под диктовку Сталина. В директиве отмечалось:

«Опыт борьбы с немецким фашизмом показал, что в наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при первом же нажиме со стороны противника бросают оружие, начинают кричать: „нас окружили“ — и увлекают за собой остальных бойцов. В результате подобных действий этих элементов дивизия обращается в бегство, бросает материальную часть и потом одиночками начинает выходить из леса. Подобные явления имеют место на всех фронтах. Если бы командиры и комиссары таких дивизий были на высоте своей задачи, паникерские и враждебные элементы не могли бы взять верх в дивизии. Но беда в том, что твердых и устойчивых командиров и комиссаров у нас не так много.

В целях предупреждения указанных выше нежелательных явлений на фронте Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. В каждой стрелковой дивизии иметь заградительный отряд из надежных бойцов, численностью не более батальона (в расчете по 1 роте на стрелковый полк), подчиненный командиру дивизии и имеющий в своем распоряжении, кроме обычного вооружения, средства передвижения в виде грузовиков и несколько танков или бронемашин.

2. Задачами заградительного отряда считать прямую помощь комсоставу в поддержании и установлении твердой дисциплины в дивизии, приостановку бегства одержимых паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия, ликвидацию инициаторов паники и бегства, поддержку честных и боевых элементов дивизии, не подверженных панике, но увлекаемых общим бегством.

3. Обязать работников особых отделов и политсоставов дивизий оказывать всяческую помощь командирам дивизий и заградительным отрядам в деле укрепления порядка и дисциплины дивизии.

4. Создание заградительных отрядов закончить в пятидневный срок со дня получения настоящего приказа»^{169}.

Комиссия Государственного комитета обороны, находившаяся в Ленинграде, пришла к однозначному выводу: оставлять Ворошилова в качестве руководителя обороны Ленинграда нельзя. В город на Неве был направлен Жуков, который вез с собой записку Сталина, адресованную Ворошилову: «Передайте командование фронтом Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву».

Военно-транспортный «Дуглас», на борту которого находился Жуков, вылетел утром 10 сентября с аэродрома Кайвакса в сопровождении трех звеньев 160-го истребительного авиационного полка. Поначалу полет проходил спокойно. Однако при выходе на побережье Ладожского озера в районе Шуряги, между устьями Волхова и Свири, неожиданно впереди появились «мессершмитты». Советские истребители вступили в бой с противником. «Дуглас» резко ушел на малую высоту и увеличил скорость, продолжая лететь своим курсом. Немецкие истребители предпринимали одну попытку за другой, чтобы прорваться к «Дугласу», но группа прикрытия, умело маневрируя в непосредственной близости от него, отразила все вражеские атаки. Противник оставил в покое советские самолеты только вблизи Ленинграда. Так, благодаря мужеству и самоотверженности летчиков 160-го истребительного авиационного полка, успешно закончился перелет Жукова в город на Неве.

Приехав в Смольный, Жуков прошел в кабинет Ворошилова. Здесь за покрытым красным сукном столом сидело человек десять — проходил расширенный военный совет Ленинградского фронта, решавший вопрос об уничтожении важнейших объектов города и кораблей Балтийского флота. Характер разговора буквально взбесил Жукова. Здесь думают не о сопротивлении, а о сдаче города. Он подал записку Сталина Ворошилову. Тот молча прочитал ее и грузно опустился на стул.

Г. К. Жуков объявил присутствующим, что он назначен командующим фронтом, а начальником штаба будет генерал-лейтенант М. С. Хозин. Приказ Ставки о назначении Жукова командующим войсками Ленинградского фронта был подписан 11 сентября.

Обстановка в городе была критическая. До войны никто и не думал, что Ленинград придется оборонять с юга. А теперь город был блокирован со всех сторон. На улицах, в жилых кварталах рвались бомбы и снаряды. Немецкое командование беспрерывными обстрелами и бомбежками пыталось сломить у войск и населения волю к борьбе. В этой тяжелой ситуации требовалось не только переломить упаднические настроения командования и руководства города, но и в короткие сроки организовать имеющимися в наличии силами прочную оборону. Помощи в ближайшее время ждать не приходилось. Г. К. Жуков приказал генералу И. И. Федюнинскому, прибывшему с ним из Москвы, отправиться в 42-ю армию, где сложилась наиболее напряженная обстановка, на месте во всем разобраться и принять необходимые меры по предотвращению прорыва противника к Ленинграду через Пулковские высоты. «Штаб 42-й армии размещался в железобетонных дотах Пулковского укрепленного района, — вспоминал И. И. Федюнинский. — Отсюда до переднего края обороны было так близко, что когда я шел по траншеям к блиндажу командарма, то слышал над головой знакомое злое посвистывание пуль. Командующий армией генерал-лейтенант Иванов сидел в блиндаже, подперев голову обеими руками. Перед войной я учился вместе с Ивановым на курсах при Академии Генерального штаба. Мы были тогда в одной учебной группе. Позднее он стал заместителем командующего Киевским Особым военным округом. Я знал генерала Иванова как человека, отличавшегося завидной жизнерадостностью, очень энергичного, распорядительного, волевого. Но сейчас он сидел передо мной усталый, с небритым, осунувшимся лицом, угнетенный и подавленный. Иванов не выразил никакого удивления, увидев меня, точно мы не встречались всего несколько дней»^{170}.

Генерал-лейтенант Ф. С. Иванов спросил, впрочем, без особого интереса, просто из вежливости:

— Как это вы сюда попали? Кажется, ведь командовали корпусом на Юго-Западном?

— Я приехал как заместитель командующего фронтом, чтобы ознакомиться с обстановкой. Прошу вас показать на карте, где находятся войска армии.

— Не знаю, — раздраженно сказал Иванов, — ничего не знаю…

— А связь с соединениями у вас есть?

— И связи нет. Бои сегодня были тяжелые. Кое-где пришлось отойти. Связь нарушилась.

Федюнинский вызвал начальника штаба генерал-майора Ларионова и начальника оперативного отдела, чтобы в общих чертах уяснить обстановку. После их доклада стало ясно, что оборона в полосе 42-й армии держится буквально чудом.

И нет ничего удивительного в том, что Сталин не верил в возможность удержания Ленинграда. По словам Жукова, он считал, что «видимо, пройдет еще несколько дней, и Ленинград придется считать потерянным». Не случайно 13 сентября военному совету Ленинградского фронта была направлена директива № 001931 Ставки ВГК об утверждении плана «мероприятий по уничтожению флота на случай вынужденного отвода из Ленинграда». Причем ответственность за подачу сигнала к выполнению плана была возложена на командующего Ленинградским фронтом^{171}. План был разработан в наркомате ВМФ, директива подписана начальником Генштаба и наркомом ВМФ, а топить корабли должен был Жуков! Но до этого не дошло.

14 сентября Жуков по прямому проводу докладывал обстановку Шапошникову:

ЖУКОВ: Обстановка в Южном секторе фронта значительно сложнее, чем казалось Генеральному штабу. К исходу сегодняшнего дня противник, развивая прорыв тремя-четырьмя пехотными дивизиями и до двух танковых дивизий, вышел на фронт Новые Сузи, что южнее Пулково 2 километра, Финское Койрово, северная окраина Константиновка, Кауппилово, Горелово, Аннино, Капорская Ропша, Глядино и развивает наступление в северном направлении. Район Красногвардейск и дороги, идущие с Красногвардейска в Пулково, также занимаются противником. Таким образом, на этом участке фронта положение очень сложное. Это положение усугубилось тем, что у командования в районе Ленинграда не было никаких оперативных и тактических резервов. Сейчас приходится приостанавливать наступление и развитие прорыва случайными отрядами, отдельными полками и вновь формируемыми рабочими дивизиями. К исходу сегодняшнего дня мною организована на путях движения противника система артиллерийского огня, включительно до привлечения морской, зенитной и прочей артиллерии. Собираю минометы и, думаю, к утру смогу на основных направлениях подготовить плотный заградительный огонь. Для взаимодействия с пехотой, которую к исходу дня расположили на вышеуказанном рубеже, привлекаю всю авиацию фронта и Балтийского флота и, кроме того, собираю до сотни танков непосредственно на южной окраине Ленинграда. На линии Мясокомбинат, Рыбацкое, Морской порт развертываю дивизию НКВД, которую усиливаю пока 100 орудиями. Имею в виду в дальнейшем собрать еще не менее 100 орудий. Вот все по обстановке непосредственно под Ленинградом.

На фронте 8-й армии организую удар с целью выхода на Кингисеппское шоссе с тем, чтобы ударом во фланг и тыл оттянуть часть группировки его, во взаимодействии с 55 и 42-й армиями в дальнейшем ликвидировать красносельскую группу противника. Переход в наступление 55 и 42-й армий рассчитываю провести не раньше 17-го числа. Раньше не могу, так как сейчас нет сил. Думаю собрать их за счет вывода из группы Астанина 70 и 90-й дивизий. Думаю собрать дивизий пять, если удастся в течение двух ближайших дней вывести Астанина. Если не удастся вывести Астанина к этому времени, буду собирать хотя бы три дивизии. Удар на соединение с Куликом буду готовить, но провести его могу только после ликвидации красносельской группировки противника. На остальных участках фронта ничего существенного не произошло. Мною принято в Ленинградском фронте всего 268 самолетов, из них исправных только 163. Очень плохо с бомбардировщиками и штурмовиками: имеется Пе-2 — 6 самолетов, Ил-2 — 2 самолета, АР-2 — 2 самолета, СБ — 11 самолетов. Такое количество не обеспечит выполнения задачи. Очень прошу товарища Сталина дать хотя бы один полк Пе-2, один полк Ил-2.

ШАПОШНИКОВ: Генеральный штаб докладывал Вам с утра 12 сентября, когда прорыв только наметился. Затем на сегодняшний день, к сожалению, произошли события, повлекшие за собой перенос поля действий к Пулковским высотам. Для меня не ясно, что же делала пулеметная и артиллерийская оборона самого Красногвардейского УРа. Получается так, что как будто этого УРа и не было. Конечно, сейчас надо считаться с той обстановкой, которая сложилась на вечер 13 сентября. Считаю, что принятое Вами решение прежде всего организовать артиллерийскую завесу является единственно правильным. Ленинградский район имеет столько артиллерии, что вполне возможно создать непроходимую завесу. Что касается контратаки 8-й армии, то дивизии ее наступают разрозненно, контратаки ведутся на широком фронте, и Вы сами понимаете, что для того, чтобы остановить прорывающиеся четыре дивизии противника с танками, конечно, тоже ослаблены. Нужен все же массированный пехотный и артиллерийский удар, и я думаю, что за счет обороны на правом фланге 8-й армии и в центре сгруппировать силы для удара на ее левом фланге — на Кингиссепском шоссе, как Вы это и задумали. Не знаю, как удержится Красногвардейск, но держаться ему надо во что бы то ни стало, чтобы лишить противника путей подвоза. Сейчас, конечно, центр всего внимания должен быть направлен на ликвидацию красносельского прорыва, а затем на взаимодействие с Куликом. Астанин, по-моему, обойдя Вырицу с востока, может уже выходить под прикрытием 90-й дивизии на свободное поле, а не вести изнуряющий бой за захват Вырицы. Накапливать резервы под Ленинградом необходимо, и я думаю, что в тылах фронта и разных узлах можно еще найти и людей, и оружие. Ставка просит Вас ориентировать ее чаще по проводу и по радио о событиях на фронте. Вашу просьбу об усилении бомбардировочной авиацией незамедлительно доложу товарищу Сталину.

ЖУКОВ: Все ясно, прошу только иметь в виду, как я уже Вам доложил, что район Красногвардейска до реки Ижора и все пути, идущие через Красногвардейск на север, сданы противнику еще вчера, о чем, как мне известно, командованию доносилось. На Красногвардейском УРе уровские части и гвардейские части серьезно не дрались, так как противник, прорвавшись перелесками, обошел части с фланга и с тыла, и под воздействием обхода противника 3-я дивизия полностью разбежалась. 2-я дивизия разбежалась частично. И вот в эту зияющую дыру устремился противник. Сейчас приходится принимать пожарные меры и наводить должный порядок в частях. Части 42-й армии дерутся исключительно плохо, и, видимо, настоящей борьбы и расправы с трусами и паникерами в этой армии не было. Думаю, в ближайшие дни наведем порядок и заставим драться, как полагается. Если придется, не остановимся ни перед какими мерами. Прошу Вас подкрепить товарища Кулика двумя-тремя дивизиями, чтоб он мог нанести мощный удар. Это будет самая лучшая помощь фронту в создавшейся обстановке.

Организуя в эти дни оборону Ленинграда, особую надежду Георгий Константинович возлагал на 54-ю отдельную армию, которой командовал Маршал Советского Союза Г. И. Кулик. Она по приказу Ставки ВГК должна была деблокировать город с востока. В ночь на 15 сентября Жуков связывается с Куликом и настойчиво просит его немедля развернуть наступление. Но у командующего 54-й отдельной армией свои проблемы: противник сосредоточил напротив его правого фланга крупную группировку и перешел в наступление. Поэтому ему понадобится время, чтобы отбить его и сконцентрировать свои силы. После этого разговор приобрел нелицеприятный характер.

— Ясно, что вы прежде всего заботитесь о благополучии 54-й армии и, видимо, вас недостаточно беспокоит создавшаяся обстановка под Ленинградом, — сказал Жуков. — Вы должны понять, что мне приходится прямо с заводов бросать людей навстречу атакующему противнику, не ожидая отработки взаимодействия на местности. Понял, что рассчитывать на активный маневр с вашей стороны не могу. Буду решать задачу сам. Должен заметить, что меня поражает отсутствие взаимодействия между вашей группировкой и фронтом. По-моему, на вашем месте Суворов поступил бы иначе. Извините за прямоту, но мне не до дипломатии. Желаю всего лучшего!

Впоследствии Георгий Константинович отмечал, что Кулик ошибался: действия противника были не более чем попыткой боем разведать оборону советских войск. Он явно не представлял себе или не хотел понять крайнего напряжения обстановки под Ленинградом.

16 сентября на Кулика попытался воздействовать Сталин:

— Мы считаем, что Вам необходимо оставить заслон со стороны Шлиссельбурга, главными своими силами ударить в направлении станции Мга, прикрывшись одновременно на своем левом фланге со стороны Шапки, Сологубовка, и затем не задерживать подготовку к наступлению, а вести его решительно, дабы открыть сообщение с Жуковым. В своем разговоре с Вами 15 сентября Жуков обрисовал Вам его положение, и поэтому Вашу операцию затягивать нельзя.

Несмотря на указания Сталина, войска 54-й отдельной армии перешли в наступление только через несколько дней.

А пока велись эти переговоры, обстановка вокруг Ленинграда вновь резко обострилась. Противник прорвался к Финскому заливу, отрезав войска 8-й армии от основных сил Ленинградского фронта. Западнее города образовался ораниенбаумский плацдарм. На следующий день немецкие войска захватили Павловск и ворвались в г. Пушкин. Жуков вынужден был пойти на крайние меры и издать 17 сентября приказ военным советам 42 и 55-й армий: «Учитывая особо важное значение в обороне южной части Ленинграда рубежа: Лигово, Кискино, Верх. Койрово, Пулковских высот, района Московская Славянка, Шушары, Колпино, военный совет Ленинградского фронта приказывает объявить всему командному, политическому и рядовому составу, обороняющему указанный рубеж, что за оставление без письменного приказа военного совета фронта и армии указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу»^{172}.

Одновременно Жуков и Жданов докладывают Сталину:

«В течение 17.9.41 шли упорные бои на всем фронте, южнее Ленинграда. Особенно ожесточенные бои шли в районе Разбегай, Стрельна, Урицк. Здесь противник в дополнение к пяти ранее наступавшим дивизиям ввел в бой еще одну пехотную дивизию (58 пд). В результате левый фланг 8 А был оттеснен противником к Стрельне. Правофланговые части 42 А оставили было Урицк, но потом контратакой вновь овладели этим пунктом. Продолжается очистка от мелких групп противника района Иваново, Сосновая Поляна.

Противник также вел настойчивые атаки в направлении Пушкин, где дополнительно к ранее наступавшим четырем пехотным и одной танковой дивизиям ввел в бой еще одну танковую дивизию.

В результате ожесточенных боев части 55-й армии были потеснены и к концу дня вели бои в северо-восточной части Пушкина и вдоль шоссе на Путролово.

Авиация противника действовала главным образом на поле боя, особенно активно на фронте 55-й армии, где участвовало до 200 самолетов. Произведены также три авианалета на правый берег р. Нева в районе Пороги. Наша авиация штурмовала и бомбила скопления войск противника и подходящие его колонны.

Войскам фронта на 18.9.1 поставлены задачи: 8-й армии — силами не менее пяти дивизий нанести удар с рубежа Хавони, Павкуля на Красное Село; 42-й армии — упорно оборонять занимаемый рубеж; 55-й армии — восстановить утраченное положение»^{173}.

Военный совет Ленинградского фронта, реализуя директиву Ставки ВГК № 001919, принял 18 сентября постановление № 00274 «Об усилении борьбы с дезертирством и проникновением вражеских элементов на территорию г. Ленинграда». В этом документе, подписанном командующим войсками Ленинградского фронта генералом армии Г. К. Жуковым, членами военного совета фронта 1-м секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А. А. Ждановым и 2-м секретарем А. А. Кузнецовым, в частности, предписывалось: «…5. Начальнику ОВТ (Охрана войскового тыла. — Авт.) Ленинградского фронта генерал-лейтенанту тов. Степанову организовать для сосредоточения и проверки всех военнослужащих, задержанных без документов, четыре заградительных отряда. Начальнику тыла Ленинградского фронта генерал-лейтенанту тов. Мордвинову организовать при этих заградительных отрядах питательные пункты»^{174}.

О том, как выполнялось это указание, можно судить из справки, представленной начальником штаба Охраны войскового тыла Ленинградского фронта полковником Дреевым 21 декабря военному совету фронта:

«С начала военных действий по 19.XII 1941 г. частями и органами ОВТ ЛФ, городской, областной милицией, ж. д. милицией ДТО Октябрьской и Ленинградской железных дорог в тылу Ленинградского и ранее Северного фронта:

Задержано дезертиров и подозреваемых в дезертирстве — 78 196 чел.

В том числе:

Уклонившихся от призыва и мобилизации — 4733 чел.

1. Военнослужащих, задержанных в тылу фронта без документов, с неоформленными документами, самовольно отлучившихся из части и пр. — 49 717 чел.

2. Арестовано непосредственно после фильтрации — 3327 чел.

3. Направлено в военкоматы и воинские части — 61 583 чел.

4. Выявлено во время предварительного расследования шпионов — 246 чел. ПРИМЕЧАНИЕ: Основная масса задержанных падает на август, сентябрь и начало октября с. г., т. е. в период отхода наших частей»^{175}.

С выходом противника к поселку Володарского и Урицку левый фланг его ударной группировки оказался растянутым. Учитывая это, Жуков решил силами 8-й армии нанести контрудар во вражеский фланг. Однако, осуществив перегруппировку, противник 20 сентября силами до четырех дивизий начал ответное наступление. Ему удалось не только остановить продвижение войск 8-й армии, но и оттеснить ее.

Жуков реагировал быстро и жестко. 22 сентября он телеграфирует военному совету 8-й армии:

«Если 8-я армия допустит захват немцами Петергофа, немцы нам разгромят Кронштадт. 8-я армия своими действиями не только подводит Ленинградский фронт, но играет предательскую роль. В то время как 23, 42, 55 А блестяще отражают все атаки немцев, нанося им громаднейшие потери, 8-я армия, имея против себя 3–4 тысячи немцев с 10–20 танками, позорно разбегается при первом выстреле. Военный совет бездействует, настроен больше на эвакуацию, а не на упорный бой. Такой военный совет вполне заслужил суровой кары, вплоть до расстрела.

Я требую: Щербакову, Чухнову, Королеву выехать в 2 дно (дивизия народного ополчения. — Авт.), 11 сд, 10 сд и лично вести их в бой. Шевалдину и Королеву предупредить командиров всех степеней, что они за самовольное оставление Петергофа будут расстреляны, как трусы и изменники. Всем объявить — НИ ОДНОГО ШАГУ НАЗАД»^{176}.

Сталин поддержал все предложения Жукова по укреплению командного состава: командующий 8-й армией В. И. Щербаков и член военного совета И. Ф. Чухнов были отстранены от должности, а на их место назначены Т. И. Шевалдин и А. Д. Окороков; генерал-лейтенант Ф. С. Иванов, как неспособный руководить 42-й армией, был заменен генерал-майором И. И. Федюнинским; 10-ю стрелковую дивизию возглавил генерал-майор М. П. Духанов. Его предшественник генерал-майор Фадеев за пьянство и разложение дивизии был от должности отстранен, арестован и предан суду военного трибунала. Начальник тыла фронта генерал-лейтенант Мордвинов, как не соответствующий занимаемой должности и неспособный обеспечить работу управления тыла фронта, был от должности освобожден и зачислен в распоряжение военного совета фронта.

Война порождает явления, которые часто стоят вне сферы человеческого осмысления. Жестокость — одно из них.

21 сентября военному совету Ленинградского фронта было направлено указание Сталина за № 002204:

«Говорят, что немецкие мерзавцы, идя на Ленинград, посылают вперед своих войск делегатов от занятых ими районов — стариков, старух, женщин и детей — с просьбой к большевикам сдать Ленинград и установить мир. Говорят, что среди ленинградских большевиков нашлись люди, которые не считают возможным применить оружие к такого рода делегатам. Я считаю, что если такие люди имеются среди большевиков, то их надо уничтожить в первую очередь, ибо они опаснее немецких фашистов.

Мой совет: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников, вольных или невольных, по зубам. Война неумолима, и она приносит поражение в первую очередь тем, кто проявил слабость и допустил колебания. Если кто-либо в наших рядах допустит колебания, тот будет основным виновником падения Ленинграда. Бейте вовсю по немцам и по их делегатам, кто бы они ни были, косите врагов, все равно являются ли они вольными или невольными врагами. Никакой пощады ни немецким мерзавцам, ни их делегатам, кто бы они ни были»^{177}.

Сталин был также недоволен действиями маршала Кулика. 24 сентября Жуков получил директиву Ставки ВГК за № 002285: «Тов. Кулик, как видно, не справляется с выполнением поставленной перед ним задачи и не выполняет приказов о решительном наступлении. Имея в виду общую задачу 54-й армии с Ленинградским фронтом по обороне Ленинграда, представляется выгодным 54-ю армию подчинить Вам. Кого можете выставить кандидатом на 54-ю армию? Не подойдет ли на эту должность Хозин? Рассматривается возможность выделения левофланговой группы дивизий 54-й армии в особую опергруппу с подчинением Ставке. Ответ ожидается срочно»^{178}.

26 сентября директивой Ставки ВГК № 002357 войска 54-й армии были включены в состав Ленинградского фронта, Кулик отозван в распоряжение Ставки, а командующим армией назначен начальник штаба фронта генерал-лейтенант М. С. Хозин.

Твердость и целеустремленность Жукова, использование самых решительных, а порой и жестоких, мер воздействия на укрепление порядка, организованности, дисциплины возымели свое действие. В войсках стала появляться уверенность в успехе, и они со все возрастающим упорством сражались на занимаемых позициях, переходя в контратаки при любом удобном случае, как того требовал Жуков. В конце концов противник выдохся, фронт стабилизировался. Командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал В. фон Лееб доложил главнокомандующему Сухопутными войсками вермахта генерал-фельдмаршалу В. Браухичу, что оставшимися силами продолжать наступление на Ленинград он не может. Войска противника от стратегического наступления перешли к длительной позиционной осаде, пытаясь задушить Ленинград в тисках полной блокады. Отрезанным от Большой земли войскам и населению города предстояла долгая борьба за выживание.

5 октября Сталин вызвал Жукова к прямому проводу и задал ему вопрос:

— Не можете ли сесть на самолет и прибыть в Москву? Ввиду осложнения на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова Ставка хотела бы с Вами посоветоваться о необходимых мерах. За себя оставьте кого-либо, может быть, Хозина оставите?..

— Прошу разрешения вылететь завтра утром на рассвете.

— Хорошо, завтра днем ждем Вас в Москве.

— Слушаю. Буду.

«Чудо под Москвой»

Вторые сутки командующий разъезжал в районе боевых действий и искал свои войска — такого случая не было, может быть, во всей истории войн. Командующий фронтом, заместитель наркома обороны, член Ставки ВГК генерал армии Жуков искал командующего фронтом, заместителя наркома обороны, члена Ставки ВГК, своего бывшего начальника, маршала Буденного. А он в это время находился в Малоярославце, в здании райисполкома. Семен Михайлович не знал, где находится его штаб, не имел уже более двух суток связи с командующим Западным фронтом, Коневым, считал, что фронта обороны не существует. Маршал понимал, что время лихих кавалерийских атак периода Гражданской войны кануло в Лету. Все изменилось: характер войны, вооружение, боевая техника, способы ведения военных действий. Для умелого руководства войсками в новых условиях нужны командиры «тактически и оперативно грамотные», волевые, инициативные, решительные, жесткие, авторитетные. Буденный хорошо знал Георгия Константиновича: сам же подписывал ему аттестацию в 1931 г. С тех пор минуло десять лет, но Жуков почти не изменился.

Утром 8 октября 1941 г. Жуков с большим трудом разыскал, наконец, штаб Резервного фронта. Ознакомившись с обстановкой, он приказал начальнику штаба генералу А. Ф. Анисимову наладить связь, добыть сведения о противнике, перекрыть артиллерией все дороги, ведущие к Москве, западнее Вереи, Боровска, Медыни, Калуги. После этого Георгий Константинович направился в Малоярославец, где в здании райисполкома нашел Буденного. По словам Семена Михайловича, 24 и 32-я армии разбиты, а фронта обороны не существует. Неизвестно, в чьих руках Юхнов. Жуков пришел к выводу — развал полный. Он не стал церемониться.

— Поезжай в штаб фронта, — сказал Жуков, — разберись в обстановке и сообщи в Ставку о положении дел, а я поеду дальше. Доложи Верховному о нашей встрече и скажи, что я поехал в район Юхнова, а затем в Калугу. Надо выяснить, что там происходит.

На обратном пути Жуков вместе с водителем Бучиным проехал знакомые с детства, милые сердцу места. Протва, разъезд Обнинское. Отсюда и до Стрелковки рукой подать, какой-то десяток километров, а там ведь мать и сестра с детьми. Но на счету каждая минута — враг рвется к Москве. Через две недели он будет топтать сапогами и родной край Жукова. К счастью, Георгий Константинович вовремя успеет вывезти своих близких.

Что же произошло за то время, что Жуков находился в Ленинграде?

Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Ф. фон Бок лелеял мечту «атаковать главные силы русских». Этому, казалось бы, соответствовала и директива № 35, подписанная Гитлером 6 сентября:

«Начальные успехи в действиях против сил противника, находящихся между смежными флангами групп армий „Юг“ и „Центр“, в сочетании с дальнейшими успехами по окружению вражеских войск в районе Ленинграда создают предпосылки для проведения решающей операции против группы армий Тимошенко, которая безуспешно ведет наступательные действия перед фронтом группы армий „Центр“. Она должна быть решительно разгромлена до наступления зимы в течение ограниченного времени, имеющегося еще в распоряжении. С этой целью необходимо сосредоточить все силы сухопутных войск и авиации, предназначенные для операции, в том числе те, которые могут быть высвобождены на флангах и своевременно переброшены».

Директивой предусматривалось:

«…2. В полосе группы армий „Центр“ подготовить операцию против группы армий Тимошенко таким образом, чтобы по возможности быстрее (конец сентября) перейти в наступление и уничтожить противника, находящегося в районе восточнее Смоленска, посредством двойного окружения в общем направлении на Вязьму при наличии мощных танковых сил, сосредоточенных на флангах.

С этой целью главные усилия подвижных войск сосредоточить:

На южном фланге предположительно в районе юго-восточнее Рославля, с направлением ударов на северо-восток…

В полосе 9-й армии с направлением удара предположительно через Белый…

После того как основная масса войск группы Тимошенко будет разгромлена в этой решающей операции на окружение и уничтожение, группа армий „Центр“ должна начать преследование противника, отходящего на московском направлении, примыкая правым флангом к р. Ока, а левым — к верхнему течению Волги…

4. При дальнейшем проведении операций предусмотреть, чтобы наступление группы армий „Центр“ на московском направлении было прикрыто с юга посредством выдвижения из полосы группы армий „Юг“ в общем направлении на северо-восток группировки прикрытия фланга, созданной из высвобождающихся подвижных соединений, и чтобы силы группы армий „Север“ были нацелены на прикрытие северного фланга группы армий „Центр“…»^{179}

Фон Бок, вдохновленный этой директивой, при помощи начальника штаба отразил свою мечту на «высокохудожественной карте со схемой новой операции», направленной 14 сентября Главному командованию Сухопутных войск. «Получил устный ответ от Гальдера на предложенный мною Верховному командованию Сухопутных сил план операции, вычерченный на карте, — отмечал фон Бок 15 сентября в своем дневнике. — Суть ответа сводится к следующему: будущее сражение должно быть „более ограниченным“ по масштабам! Воистину, узость мышления становится искусством. При таких условиях после завершения сражения русские по-прежнему будут противостоять нам на фронте»^{180}.

Начальник Генерального штаба Сухопутных войск генерал-полковник Гальдер в свою очередь зафиксировал в дневнике: «Планы действий группы армий „Центр“ на осень. В отношении использования сил эти планы совпадают с нашими намерениями; что же касается поставленной цели, то командование группы предусматривает слишком глубокое продвижение на восток»^{181}.

Командующий группой армий «Центр» был вынужден смириться с навязанной ему операцией «ограниченного» масштаба. При планировании операции он опирался на разведывательные данные, которые, по оперативной сводке Главного командования Сухопутных войск от 15 сентября, свидетельствовали о следующем: «На центральном участке войска западного направления под командованием Тимошенко с 13.9 не предпринимают сильных атак. Действия авиации и артиллерии заметно ослабели. Пленные офицеры говорят о переходе к обороне. Дальнейшие планы русского командования пока не ясны. Оно может по совету своих союзников, которые считают положение Красной Армии более угрожаемым, чем сами русские, наконец, дать передышку своим войскам. Побудить русских прекратить атаки могли и такие причины, как истощение войск, большие потери и нехватка боеприпасов. Следует учитывать возможность, что в ближайшие дни русские произведут перегруппировку к обороне и, возможно, снимут часть сил с фронта перед ГА „Центр“…»^{182}

16 сентября фон Бок подписал директиву № 1300/41 о подготовке операции «Тайфун», которая предусматривала переход в наступление не позже начала октября^{183}. К этому времени планировалось усилить 4 и 9-ю армии с подчиненными им 4 и 3-й танковыми группами с таким расчетом, чтобы «каждая из армий при помощи сильной атакующей группы, состоящей из моторизованных, танковых и пехотных соединений, смогла бы осуществить прорыв обороны противника по обе стороны дороги Рославль, Москва и севернее автодороги; уничтожить зажатые между внутренними флангами войска противника». Для этой цели они должны были, прикрывшись с востока в зависимости от обстановки, «совершить поворот либо против общей линии Вязьма, Дорогобуж, или с обеих сторон к Вязьме».

24 сентября в штаб группы армий «Центр», находившийся в районе Смоленска, прибыл генерал-полковник Гальдер. Он вместе с фон Боком обсудил замысел операции «Тайфун». Фон Бок сообщил, что планирует 30 сентября начать наступление в полосе 2-й танковой группы, а на остальных участках — 2 октября. «Эта разница во времени начала наступления была установлена по моей просьбе, — вспоминал генерал Гудериан, — ибо 2-я танковая группа не имела в районе своего предстоящего наступления ни одной дороги с твердым покрытием. Мне хотелось воспользоваться оставшимся коротким периодом хорошей погоды для того, чтобы до наступления дождливого времени, по крайней мере, достигнуть хорошей дороги у Орла и закрепить за собой дорогу Орел — Брянск, обеспечив тем самым себе надежный путь для снабжения»^{184}.

26 сентября фон Бок подписал приказ № 1620/41 о наступлении^{185}. Войскам 4-й армии с подчиненной ей 4-й танковой группой предстояло наступать в общем направлении по обе стороны дороги Рославль — Москва. После осуществления прорыва армия, прикрываясь с востока, должна была повернуть крупными силами в направлении шоссе Смоленск — Москва с обеих сторон Вязьмы. На 9-ю армию с подчиненной ей 3-й танковой группой возлагалась задача по прорыву обороны советских войск между шоссе и районом Белый и выходу к железной дороге Вязьма — Ржев. Главный удар силами моторизованных частей при поддержке пехотных соединений предусматривалось нанести в общем направлении на Красный Холм. Кроме того, намечался поворот части сил восточнее верхнего течения р. Днепр в направлении автодороги западнее Вязьмы при одновременном прикрытии с востока. На внутренних флангах 4 и 9-й армий между районом Ельня и шоссе предписывалось, впредь до получения возможности наступления на этом участке, вводить советские войска в заблуждение, создав видимость наступления и путем отдельных сосредоточенных ударов с ограниченными целями максимально сковывать противника.

Войскам 2-й армии приказывалось прикрыть правый фланг 4-й армии. С этой целью она должна была прорвать оборону на р. Десна с нанесением главного удара по его северному флангу в направлении Сухиничи, Мещовск. При возможности 2-й армии предстояло внезапным ударом занять городской и индустриальный район Брянск, Орджоникидзеград. 2-я танковая группа имела задачу перейти в наступление примерно за два дня до начала наступлений главных сил группы армий «Центр», нанести главный удар в направлении Орел, Брянск. Левый фланг 2-й танковой группы, продвигаясь с юга в направлении позиций противника на р. Десна, должен был во взаимодействии со 2-й армией вытеснить советские войска из района дуги рек Судость, Десна.

В директиве отмечалось, что группа армий «Юг» своим левым флангом (6-я армия) наступает в восточном направлении севернее Харькова, а группа армий «Север» силами 16-й армии прикрывает линию севернее озера Жеданье, озеро Ильмень. Задача 2-го усиленного воздушного флота состояла в том, чтобы уничтожить «русские авиационные силы перед фронтом группы армий» и поддерживать «наступление армий и танковых групп всеми имеющимися в его распоряжении средствами».

За счет резервов Главного командования Сухопутных войск и войск, снятых с других участков Восточного фронта, германское командование сумело к концу сентября довести состав группы армий «Центр» до 1800 тыс. человек, 14 тыс. орудий и минометов, 1,7 тыс. танков, на поддержку которых было выделено 1390 самолетов^{186}. Им противостояли войска Брянского, Резервного и Западного фронтов, насчитывавшие около 1250 тыс. человек, 7,6 тыс. орудий и минометов, 990 танков и 667 самолетов^{187}. Противник почти в 1,5 раза превосходил советские войска по живой силе, в 1,8 — по орудиям и минометам, в 1,7 — по танкам и в 2 раза — по самолетам.

Генеральный штаб Красной Армии в двадцатых числах сентября получил разведданные о подготовке противником крупного наступления. Обстановка требовала принятия незамедлительных мер по его срыву, но сил для этого было недостаточно. Поэтому Ставка ВГК 27 сентября потребовала от командующего Западным фронтом: «На всех участках фронта перейти к жесткой упорной обороне, при этом ведя активную разведку сил противника и, лишь в случае необходимости, предпринимая частные наступательные операции для улучшения своих оборонительных позиций»^{188}. Для возведения оборонительных сооружений предписывалось мобилизовать все саперные части и соединения, создавая окопы полного профиля в несколько линий с ходами сообщения, проволочными заграждениями и противотанковыми препятствиями. Особенно хорошо должны быть прикрыты в инженерном и огневом отношении направления на Ржев, Вязьму и стыки с соседними фронтами. Одновременно ставилась задача организовать систематическую воздушную и наземную разведку противника, накапливать силы во фронтовом и армейских резервах, выводя в ближайший тыл несколько дивизий для пополнения и усиления.

Из этой директивы видно, что Ставка ВГК сумела правильно предугадать основные направления наступления противника и пыталась принять превентивные меры. Однако у советского командования не имелся документально оформленный план ведения оборонительной операции на московском направлении. Времени на его подготовку не было, как и на организацию устойчивой обороны катастрофически не хватало.

30 сентября противник перешел в наступление на орловском, а 2 октября — на вяземском направлениях. 3 октября он прорвал оборону войск Западного фронта на глубину 50 км, на Резервном фронте — на 80. В полосе Брянского фронта противник преодолел 200 км и захватил Орел. Брянский фронт, будучи рассеченным ударами на нескольких направлениях, потерял свою боеспособность и, неся потери, разрозненными группами отходил на восток. Над его войсками нависла угроза окружения. Сгущались тучи над Западным и Резервным фронтами, оборона которых была также разбита. Обстановка с каждым часом накалялась, а приказа на отход все не было. Лишь в 18 часов 35 минут 5 октября Ставка ВГК разрешила командующему Брянским фронтом отвести 50-ю армию на вторую полосу обороны к западу от Брянска, 3-ю армию — на рубеж р. Десна и 13-ю армию — на фронт Кокаревка, Крупец, Дмитриев-Льговский^{189}. Командующему Западным фронтом предписывалось в ночь с 5 на 6 октября отойти на линию Осташков, Селижарово, Бекетово, Ераево, Хмелевка, станция Оленино, Большие Воробьи, Болышево и далее вдоль восточного берега р. Днепр до г. Дорогобуж, Ведерники. В подчинение командующему фронтом передавались из Резервного фронта 31 и 32-я армии. Этому фронту в составе 24, 43 и 33-й армий приказывалось в ночь с 5 на 6 октября отойти на линию Ведерники, Хлысты, Митишкино, Шилово, Лазинки, Городечня, Ключи, Глагольня, Мосальск, Серпейск, Хлуднева, станция Шахта, Жиздра^{190}.

О том, как развивались события на подступах к Москве, можно судить из доклада от 6 октября старшего майора госбезопасности Леонтьева и майора госбезопасности Клепова наркому внутренних дел Л. П. Берии:

«По Вашему заданию 5 октября в 17 часов мы выехали с двумя опергруппами по маршруту Москва — Подольск — Малый Ярославец — Ильинское.

В результате ознакомления с положением на месте, опроса отходящих военнослужащих и разведки установлено следующее:

2 октября на стыке 43 и 33-й армий противник просочился в сторону Кирова, занял Киров и Спасск-Деменск (Спас-Деменск. — Авт.).

5 октября в 6 км южнее Юхнова противником был выброшен парашютный десант, состоящий ориентировочно из 40 человек и 12 танкеток. К 18 часам 5 октября противник силой до одного батальона при 12 танкетках с минометами, заняв Юхнов, вышел на рубеж реки Угра и оседлал Варшавское шоссе, где вступил в бой с находившимся в этом районе авиадесантным батальоном нашей 53-й авиабригады.

После того как противник просочился в стыке 33 и 43-й армий, тыловые части этих армий начали панически бежать и 5 октября с раннего утра растянулись по шоссе до самой Москвы.

Во второй половине дня 5 октября частично силами районных органов НКВД, а затем при нашей помощи были организованы небольшие заслоны в Ильинском, Малом Ярославце, Боровском, Каменке и в направлении Медынь — Калуга, которые задерживают отступающие части и отдельные группы военнослужащих… Для уничтожения противника на реку Угра из Ильинского выброшена одна рота курсантов Подольских курсов и 2 противотанковых батарей с задачей соединиться с нашим десантным батальоном, находящимся на Угре.

В Ильинском из числа задержанных красноармейцев и начсостава по состоянию на 22–23 часа 5Х организован отряд для обороны в составе 300 человек, который расположился на линии укрепрайона № 37. У отряда две пушки 75-мм, 3 ППД, 3 станковых пулемета, один ручной пулемет, 206 винтовок. Командует этим отрядом начальник Мало-Ярославецкого гарнизона полковник СМИРНОВ…»^{191}

Положение, с которым столкнулись представители госбезопасности Леонтьев и Клепов, было характерным и для других фронтов. Для восстановления порядка принимались различные меры, в том числе и весьма сурового характера. Так, заместитель начальника Управления Особых отделов НКВД СССР комиссар госбезопасности 3-го ранга С. Р. Мильштейн докладывал 10 октября Л. П. Берии о том, что с началом войны и по 10 октября в соответствии с постановлениями Особых отделов и приговорами военных трибуналов расстреляно 10 201 человек, в том числе перед строем — 3321 человек. По фронтам эти данные распределялись следующим образом: Ленинградский: арестовано — 1044, расстреляно — 854, расстреляно перед строем — 43; Карельский — соответственно 468, 263 и 132; Северный — 1683, 933 и 280; Северо-Западный — 3440, 1600 и 730; Западный — 4013, 2136 и 556; Юго-Западный — 3249, 868 и 280; Южный — 3599, 919 и 191, Брянский — 799, 389 и 107, Резервные армии — 2516, 894 и 157 человек^{192}.

Эти данные показывают, что наибольшее количество арестованных приходится на Северо-Западный, Западный (в командование этим фронтом Жуков вступил только 11 октября), Юго-Западный и Южный фронты — 14 301 человек, или 55,2 % от общего числа арестованных. Из них расстреляно 5523 человека, или 54,1 % от общего количества расстрелянных. Приведя эти цифры, мы преследуем цель показать, что обвинения Жукова в особой жестокости, нередко звучащие в исторической литературе, лишены основания. «Особой жестокости» не было. Жуков, как и многие командующие фронтами и армиями, действовал жестко, переходя иногда и пределы жесткости. Но обстановка того времени не позволяла поступать по-иному: на карте стояла судьба страны.

Ухудшение обстановки на центральном направлении и стало причиной вызова Жукова из Ленинграда в Москву. Сталин был болен и принял Георгия Константиновича в своей кремлевской квартире. Он поручил ему незамедлительно выехать в расположение войск Западного и Резервного фронтов, чтобы разобраться, что же там происходит. Затем Сталин поинтересовался мнением Жукова относительно намерений противника под Ленинградом. Георгий Константинович ответил, что в ближайшее время нового наступления там не ожидается, так как враг понес большие потери и перебросил танковые и моторизованные дивизии из-под Ленинграда куда-то на центральное направление. Эти соединения, вероятно, будут применены для наступления на Москву.

6 октября в полвосьмого вечера маршал Шапошников по поручению Ставки ВГК подписал директиву № 002684 о командировании в район действий войск Резервного фронта генерала армии Жукова в качестве представителя Ставки. В директиве подчеркивалось: «Ставка предлагает ознакомить тов. Жукова с обстановкой. Все решения тов. Жукова в дальнейшем, связанные с использованием войск фронта и по вопросам управления, обязательны для выполнения»^{193}.

Жуков, получив необходимые документы, немедленно выехал в штаб Западного фронта. До Красновидова, где располагался штаб, он добрался поздней ночью. Застал на месте командующего фронтом генерала И. С. Конева, начальника штаба генерала В. Д. Соколовского, члена военного совета Н. А. Булганина. Они пытались облегчить участь войск, окруженных западнее и северо-западнее Вязьмы. Вечером 5 октября генерал Конев приказал генералу Рокоссовскому передать участок с войсками генералу Ф. А. Ершакову, а самому со штабом 16-й армии прибыть 6 октября в Вязьму и организовать контрудар в направлении Юхнова. Сообщалось, что в районе Вязьмы Рокоссовский получит пять стрелковых дивизий со средствами усиления. «Все это было совершенно непонятно, — вспоминал Константин Константинович. — Севернее нас, в частности у генерала Лукина, обстановка складывалась тяжелая, каковы события на левом крыле фронта и южнее, неизвестно… Тут были товарищи Лобачев, Казаков, Малинин, Орел. У них, как и у меня, телеграмма эта вызвала подозрения. Помню возглас начальника штаба:

— Уходить в такое время от войск? Уму непостижимо!

Я потребовал повторить приказ документом за личной подписью командующего фронтом. Ночью летчик доставил распоряжение за подписями И. С. Конева и члена Военного совета Н. А. Булганина»^{194}.

Генерал Рокоссовский, прибыв в Вязьму, никаких частей там не встретил. Зато на город наступали танки противника. И только чудом Рокоссовский со штабом армии сумел вырваться из Вязьмы.

У штаба Западного фронта отсутствовала связь с командующими 19 и 20-й армиями — генералами М. Ф. Лукиным и Ф. А. Ершаковым, с соседними фронтами. Армиям правого крыла фронта — 22, 29 и 30-й, которые меньше пострадали, послан приказ отходить на линию Волги, Ржев, Сычевка. Для прикрытия центрального направления на Москву у фронта сил не осталось.

Утром 7 октября немецкая 10-я танковая дивизия вышла к Вязьме с востока. В описании хода боевых действий 4-й танковой группы (командующий генерал-полковник Э. Гёпнер) за период с 15 октября по 5 декабря 1941 г. отмечалось, что после соединения ее войск 7 октября в Вязьме с частями 3-й танковой группы генерал-полковника Г. Гота «вокруг армий Тимошенко сомкнулось грандиозное кольцо, которое войдет в историю под именем „Вяземского котла“»^{195}. К этому району подошла и 2-я танковая группа, замкнув кольцо окружения вокруг значительной части войск 19, 20, 24 и 32-й армий Западного и Резервного фронтов. Через два дня в окружении оказались 3 и 13-я армии в районе Брянска, который был захвачен накануне.

Итог был таков: в окружение попали 7 из 15 управлений армий, 64 дивизии из 95, 11 танковых бригад из 13, 50 артиллерийских полков РГК из 62. Только в районе Вязьмы из этого числа были окружены 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк РГК и полевые управления 19, 20, 24 и 32-й армий. Вне общих котлов было окружено 5 дивизий и 4 артиллерийских полка РГК. Советские войска потеряли около 6 тыс. орудий и минометов, более 830 танков^{196}. Точные данные о потерях в живой силе отсутствуют. В некоторых трудах приводятся расчетные данные, составленные авторами. Например, военный историк Б. И. Невзоров в книге «Московская битва: феномен Второй мировой» считает, что за 2–3 недели боев под Москвой Красная Армия потеряла до 1 млн. человек, из которых (по немецким источникам) было взято в плен 688 тыс. человек^{197}.

Противник сумел пробить 500-километровую брешь в обороне советских войск. Ситуация складывалась драматическая. 2-я танковая группа нацелилась на Тулу, чтобы овладеть дорогами для дальнейшего наступления на Коломну, Каширу и Серпухов. Войска 3 и 9-й армий намеревались уничтожить советские войска, окруженные в районе Дорогобуж, Вязьма. 4-я армия должна была наступать с рубежа Калуга — Медынь в северо-восточном направлении, овладеть переправами через р. Протва у Малоярославца и Боровска. На 3-ю танковую группу возлагался захват линии Гжатск — южнее Сычевки. 2-й армии было приказано во взаимодействии со 2-й танковой группой подавить сопротивление в районе Трубчевск, Жиздра и овладеть дорогой Рославль — Брянск.

Надо было предотвратить хаос, который мог возникнуть при массовом отступлении войск и который уже назревал, немедленно прикрыть наиболее опасные бреши, чтобы не дать противнику развивать успех. Иначе подвижные войска противника могут в любой день и час объявиться под Москвой. Следовало выделить главный и самый опасный участок. Собрав все сведения, имевшиеся в штабе Западного фронта, Жуков пришел к выводу: это можайская линия. Об этом он и доложил 8 октября Сталину, попросив быстрее стягивать войска, откуда только можно, на можайскую линию обороны.

Но каким образом собрать и сконцентрировать силы на смертельно опасном для Москвы участке? Об этом предстояло думать Жукову. 8 октября директивой № 002743 Ставки ВГК он был освобожден от обязанностей командующего Ленинградским фронтом и назначен командующим Резервным фронтом вместо С. М. Буденного.

Г. К. Жукову везло на Маршалов Советского Союза. В Ленинграде он поддержал Сталина при решении вопроса об освобождении от должности командующего 54-й армией маршала Кулика. Там же Георгий Константинович сменил на посту командующего Ленинградским фронтом маршала Ворошилова. Теперь настала очередь еще одного маршала — Буденного.

В принятии такого решения вины Георгия Константиновича нет, но такое не забывается!

Главное командование Сухопутных войск, владея стратегической инициативой, в полной мере представляло возможности противостоящей стороны. 8 октября генерал Гальдер записывает в своем дневнике: «Противник попытается подтянуть к Москве еще кое-какие силы, в первую очередь — с севера. Однако этих наспех собранных войск вряд ли будет достаточно для предотвращения сильной угрозы Москве, созданной нашими войсками, так что при более или менее правильном руководстве и сравнительно благоприятной погоде окружение Москвы должно удаться»^{198}. Но, видно, Гальдер что-то не учел.

Однако пока Гитлер и Главное командование Сухопутных войск были уверены в том, что в ближайшие дни удастся окружить Москву. В директиве № 1571/41 Генерального штаба Сухопутных войск от 12 октября командующему группой армий «Центр» отмечалось:

«Фюрер опять решил, что на капитуляцию Москвы не следует рассчитывать, если она даже и будет предложена противником. Моральное право на это мероприятие ясно всему миру. Так же, как в Киеве взрывы со взрывателями замедленного действия повлекли тяжелые последствия для войск, в Москве и Ленинграде следует ожидать этого в еще большей степени. О минировании Ленинграда и об обороне его до последнего человека объявило само советское радио. Следует ожидать серьезную опасность чумы. Поэтому ни один немецкий солдат не должен заходить в эти города. Кто попытается уйти из города к нашим линиям — должен быть расстрелян. Поэтому непрегражденные участки, которые дают возможность проникновению населения в глубь советской страны, должны поощряться. Ко всем остальным городам также относится то, что перед захватом они должны быть уничтожены артиллерийским огнем и бомбардировочной авиацией, а населению их следует предоставить возможность уйти.

За мобилизацию немецких солдат на спасение русских городов от опасности пожара и кормление населения этих городов за счет германского государства ответственность снимается. Хаос в России будет тем больше, а наша администрация и использование занятых районов тем легче, чем больше русское население будет уходить в глубь страны»^{199}.

Сталин, как и в случае с Ленинградом, не был уверен, что удастся удержать Москву. Еще 8 октября он подписал постановление ГКО о проведении специальных мероприятий по уничтожению предприятий и других объектов в Москве и Московской области в случае захвата столицы немецкими войсками. Эта задача возлагалась на «пятерку» под руководством заместителя наркома внутренних дел И. А. Серова.

Для разбора причин катастрофы армий Западного, Резервного и Брянского фронтов в районах Вязьмы и Брянска была создана комиссия из представителей ГКО и Ставки ВГК. В нее в числе других входили В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, А. М. Василевский. Члены комиссии, собравшись в Красновидове на командном пункте Западного фронта, вместе с командующим фронтом генерал-полковником И. С. Коневым и членом военного совета Н. А. Булганиным пришли к выводу, что без объединения сил Западного и Резервного фронтов под единым командованием положение спасти не удастся и что объединение фронтов нужно провести немедленно. Об этом они доложили около четырех часов дня 10 октября Сталину, предложив назначить командующим Западным фронтом Жукова, его первым заместителем — Конева, членами военного совета — Булганина, Хохлова и Круглова^{200}. Эта просьба была незамедлительно оформлена директивой № 002844 Ставки ВГК.

Жуков вступил в командование Западным фронтом 11 октября. Он, как всегда, остался верен себе и в этой сумасшедшей круговерти событий нашел время, чтобы проанализировать причины провалов, свидетелем которых стал:

— командование всех трех фронтов, будучи предупреждено Ставкой и заранее зная о сосредоточении крупных группировок немецких войск на их стратегическом направлении, не сумело проследить своей разведкой, в какие исходные районы и на какие направления выдвигаются главные группировки немецких войск, вследствие чего командование не сумело определить силу и направление подготовляемых противником ударов;

— точно не определив силу и направление подготовляемых ударов, командование фронтами своевременно не сосредоточило на угрожаемых направлениях необходимые силы и средства для построения там более глубокой обороны, особенно ее костяка — противотанковой обороны;

— командование фронтами не организовало мощной авиационной и артиллерийско-минометной подготовки с тем, чтобы нанести максимальное поражение войскам противника перед наступлением и ослабить силу его удара;

— сила удара немецких войск, сгруппированная на главнейших направлениях, значительно превосходила силу обороны войск фронтов, особенно в танках, авиации и механизированных войсках;

— когда произошел прорыв обороны фронтов, командование не сумело своевременно отвести из-под угрозы окружения 16, 19, 20, 24, 32-ю армии. В результате чего большая часть сил Западного фронта и часть сил Резервного фронта оказались в окружении и не имели возможности прорваться из окружения.

Жуков вступил в командование Западным фронтом в самый критический момент: 10 октября противник предпринял наступление на малоярославецком направлении, 11-го — на калужском, 13-го — на можайском, 16 октября — на волоколамском. Несмотря на то что велась постоянная переброска на Западный фронт из резерва Ставки ВГК и с других фронтов стрелковых дивизий, танковых бригад, артиллерийских полков, для создания сплошной линии обороны сил явно не хватало.

13 октября противник силами трех пехотных дивизий нанес поражение 5-й гвардейской стрелковой дивизии и сводному отряду и сводному полку 194-й стрелковой дивизии. Они не смогли сдержать натиск врага и оставили Калугу. 14 октября авангард 4-й танковой группы, дивизия СС «Райх» подошла к линии Московской обороны, которая протянулась почти на 300 км от Калинина до Калуги. Полки «Дойчланд» и «Фюрер» дивизии СС «Райх» с ходу атаковали сильно укрепленные позиции советских войск и при поддержке 10-й танковой дивизии прорвали оборонительную позицию в самом ее центре. «Дивизии СС и танковая дивизия наступают с таким подъемом, что, кажется, у них позади не четыре месяца тяжелых боев, а длительный отдых, — отмечал штаб 4-й танковой группы. — Они преодолевают полосу врытых в землю огнеметов с электрическим зажиганием, противотанковые препятствия всех видов, заболоченные ручьи, минные поля, проволочные заграждения, систему дотов, эскарпы и непросматриваемые позиции в лесах, преодолевают все это, несмотря на сильный огонь артиллерии, зенитных и противотанковых орудий, минометов, пулеметов и ракетных установок. Храбрейшие бросаются вперед, прямо в огонь. При поддержке танков противник ожесточенной контратакой пытается отбросить немецкие войска назад. Специально для этой цели подготовленные танки были хорошо замаскированы в лесах или в особых подземных ангарах, откуда они неожиданно появляются в виде подвижных дотов, делают несколько выстрелов и исчезают вновь. Всюду, где появляются советские танки, они уничтожаются в ожесточенных схватках один на один немецкими танками или солдатами СС. Своими новыми ракетными установками, которые одним залпом рассеивают на небольшом пространстве 16 снарядов, большевики пытались запугать наступающих. Но им это не удается. Тучи самолетов, спешно переброшенные с других участков, на бреющем полете бомбят и расстреливают перекрестки дорог и деревни. Но даже красные звезды на небе не в силах отвратить судьбу. Самолеты 8-го авиационного корпуса поддерживают наземные немецкие войска. Разгораются ожесточенные воздушные бои, и наши штурмовики платят за каждую сброшенную бомбу в десятикратном размере»^{201}.

Командующий группой армий «Центр», считая, что «противник перед фронтом группы армий разбит», а его «остатки отступают, переходя местами в контратаки», отдал 14 октября приказ № 1960/41 на продолжение наступления на московском направлении^{202}.

Войска 4-й танковой группы и 4-й армии должны были без промедления нанести удар в направлении Москвы, разгромить советские войска и плотно окружить город. На 2-ю танковую армию (до 5 октября 2-я танковая группа. — Авт.) возлагалась задача по выходу в район юго-восточнее Москвы с таким расчетом, чтобы охватить город с юго-востока, а затем и с востока. Имевшие важное значение для снабжения Москвы промышленные районы Сталиногорска, Тулы и Каширы требовалось захватить как можно быстрее. 4-й армии с подчиненной ей 4-й танковой группой предписывалось, эшелонировав на своем правом фланге моторизованные части, окружить или охватить Москву с юга, запада и севера, прикрываясь от возможных ударов советских войск с севера и с северо-востока. При этом быть готовым к наступлению моторизованными частями в направлении на Ярославль и Рыбинск.

Войска 2-й армии получили задачу наступать главными силами южнее 2-й танковой армии с целью выйти в район между Елецком и Богородицком, а передовыми частями — к Дону, чтобы лишить советские войска возможности оперативного использования этого пространства и нанесения удара по правому флангу 2-й танковой армии. Войскам 9-й армии и 3-й танковой группы приказывалось «не допустить отвод живой силы противника, стоящей перед северным флангом 9-й армии и южным флангом 16-й армии, взаимодействуя с этой целью с 16-й армией, а в дальнейшем — уничтожить противника». С этой целью 3-я танковая группа должна была, удерживая Калинин, как можно быстрее достигнуть района Торжок и наступать затем на Вышний Волочек, чтобы «предотвратить переправу основных сил противника через реку Тверца и верхнее течение реки Мста на восток». Одновременно требовалось удерживать линию Калинин — Старица и южнее до подхода частей 9-й армии. Кроме того, 9-й армии во взаимодействии с правым флангом 3-й танковой группы предписывалось уничтожить советские войска в районе Старица, Ржев, Зубцов, а затем повернуть левый фланг через Луковниково на север и продвигаться на Вышний Волочек. Правый фланг 9-й армии должен был возможно скорее занять Калинин и высвободить находящиеся там части 3-й танковой группы.

Фон Бок особо подчеркивал: «Кольцо окружения города в конечном итоге должно быть сужено до окружной железной дороги. Эту линию, по приказу фюрера, не должен перешагнуть ни один немецкий солдат. Всякая капитуляция должна отклоняться. В остальном поведение по отношению к Москве будет объявлено особым приказом». Конечной целью войск группы армий «Центр» являлся выход «на линию прикрытия с востока» — Рязань, Ока до Коломны, Егорьевск, Орехово-Зуево, течение рек Киржач и Молокча, Загорск, течение р. Дубна, Волжское водохранилище. В то же время следовало «стремиться к расширению рубежа прикрытия на линии Рязань, болотистая и озерная местность к северо-востоку, оттуда течение рек Поль (правильнее р. Поля. — Авт.), Бужа и Колокша, Юрьев-Польский, Переславль-Залесский, течение реки Нерль и р. Перль до Волги».

Не будем гадать, верил ли Жуков в эти дни, что Москву удастся отстоять. Ясно одно: для него дороги назад не было. В это тяжелое, критическое для страны время Георгий Константинович, как и в период пребывания на Ленинградском фронте, идет на ряд крайних мер, чтобы решительным образом развернуть все соединения и части лицом к врагу. 13 октября военный совет Западного фронта отдает приказ № 0346 о переходе в подчинение военного совета согласно директиве Ставки № 002910 всех войсковых частей и учреждений Московского Резервного фронта. В приказе войскам 16, 5, 43 и 49-й армий ставилась задача перейти к активной обороне на подготовленном Московским Резервным фронтом рубеже с задачей не допустить прорыва противника через линию укреплений в восточном направлении. «Учитывая особо важное значение укрепрубежа, — отмечал Жуков, — объявить всему командному составу до отделения включительно о категорическом запрещении отходить с рубежа. Все отошедшие без письменного приказа ВС (военный совет. — Авт.) фронта и армии подлежат расстрелу»^{203}.

Пока же противник продолжал развивать наступление на Москву. 15 октября на наро-фоминском направлении он овладел Боровском и создал реальную угрозу прорыва к Москве по Киевскому шоссе. В тот же день Георгий Константинович представил Сталину донесение о плане уничтожения танковых группировок противника^{204}. Жуков считал, что противник, видимо, с утра 16 октября начнет концентрическое наступление своими танковыми группами на московском и подольском направлениях. Предполагалось, что 3-я танковая группа генерала Гота (6, 20, 10, 7-я танковые, 36, 14-я моторизованные дивизии) перейдет в наступление на Москву в направлениях: Тургиново, Клин; Лотошино, Новопетровское; Руза, Кубинка. Наступление 4-й танковой группы генерала Гёпнера (5 и 2-я танковые, 17 и 3-я моторизованные дивизии) ожидалось через Боровск и Малоярославец на Подольск. Для противодействия танковым группам противника Жуков приказал: 21-й танковой бригаде наступать в направлении Тургиново, Пушкино, Калинин; 22 и 20-й танковым бригадам, усиленным артиллерийским полком противотанковой обороны и дивизионом гвардейских минометов PC каждая, расстрелять вражеские танки из засад соответственно в районах Теряево, Суворово и Васюково; 9-й танковой бригаде, усиленной артиллерийским полком противотанковой обороны, дивизионом гвардейских минометов PC и танковым батальоном, расстрелять немецкие танки из засад в районах Митенино, Митяево и Ермолино, а затем контратакой добить противника. Докладывая об этом, Георгий Константинович просил немедленно выдвинуть в Клин, Новопетровское, Кубинку, Красную Пахру и Подольск из резерва Верховного Главнокомандования артиллерию противотанковой обороны и танковые части.

Возможность перехода противника в решительное наступление с утра 16 октября магически подействовала на Сталина. 15 октября Государственный комитет обороны принимает постановление «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы». Оно предусматривало эвакуацию иностранных миссий, Президиума Верховного Совета, правительства во главе с заместителем председателя СНК В. М. Молотовым, органов наркоматов обороны и ВМФ в Куйбышев, а основной группы Генштаба — в Арзамас. В случае появления войск противника у ворот Москвы Наркомату внутренних дел поручалось «произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также всего электрооборудования метро (исключая водопровод и канализацию)»^{205}. В постановлении отмечалось, что Сталин «эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке».

Это была не первая мысль об оставлении советским руководством Москвы. В 1918 г. в связи с наступлением германских войск военный руководитель Московского района обороны бывший генерал К. К. Баиов представил 20 марта Высшему военному совету доклад, в котором предлагалось решить оборону Москвы рядом последовательных задач: сдерживание противника на вероятных направлениях его наступления; оборона отдельных узлов на подступах к Москве; оборона Московского железнодорожного узла; «возможное оставление Москвы и сдерживание германских войск восточнее города до подхода стратегических резервов»^{206}.

Тогда дело до оставления Москвы не дошло. Теперь же слухи об эвакуации из столицы породили панику среди населения. На вокзалах спешно грузились эшелоны заводов и учреждений. Многие чиновники на персональных и частных машинах удирали из города, немало людей уходило пешком на восток. В городе начались грабежи и беспорядки. На большинстве дорог возникли пробки, что создавало реальную угрозу срыва перегруппировок и снабжения войск.

Вместе с центральным аппаратом НКВД в ночь на 16 октября из Москвы в поселок Барбыш под Куйбышевом (Самара) были эвакуированы «особо важные» подследственные, в том числе бывшие начальники ВВС генералы А. Д. Локтионов, Я. В. Смушкевич, бывший начальник Управления ПВО РККА Г. М. Штерн. С одобрения И. В. Сталина нарком внутренних дел Л. П. Берия направил своим подчиненным письмо с требованием следствие прекратить, суду не предавать и немедленно расстрелять 25 человек. 28 октября двадцать человек на основании этого предписания здесь при свете фар и под рев моторов были расстреляны.

Наряду с мерами по эвакуации Москвы принимается решение об улучшении управления войсками на ее подступах. Это было обусловлено тем, что линия обороны Западного фронта оказалась чрезмерно растянутой, что сильно затрудняло управление частями и соединениями. Поэтому 17 октября по решению Ставки ВГК из состава Западного фронта были выведены три правофланговые армии — 22, 29 и 30-я, а также войска, действовавшие на осташковском, ржевском направлениях и в районе Калинина. Они вошли в состав созданного Калининского фронта под командованием генерал-полковника Конева. После этого Жукову можно было сосредоточить все внимание на решении проблем, связанных непосредственно с обороной Москвы.

Тем временем обстановка на фронте продолжала обостряться. 18 октября противник захватил Малоярославец, который обороняли войска 43-й армии генерала К. Д. Голубева. В тот же день Жуков принимает меры по улучшению управления войсками, действующими на верейском и боровском направлениях. Под руководством командующего 33-й армией объединялись действия 151-й мотострелковой и 9-й танковой бригад, 222, 110, 113-й стрелковых дивизий и частей Наро-Фоминского гарнизона. На армию возлагалась задача отбросить противника из района Верея и Боровск и организовать упорную оборону на рубеже Архангельское, Федорино, Ищеино. На тыловых рубежах 5, 16, 33, 43 и 49-й армий, на дорогах, ведущих в Москву, были выставлены противотанковые отряды. Приказом Георгия Константиновича от 19 октября в их составе предписывалось иметь 1–2 противотанковых орудия, взвод истребителей с гранатами и бутылками «КС»^{207} взвод саперов с минами, стрелковую роту.

Одновременно командующий Западным фронтом представил в Ставку ВГК план отхода армий Западного фронта с Можайского оборонительного рубежа. В этом документе отмечалось:

«1. В случае невозможности сдержать наступление противника на Можайском оборонительном рубеже армии фронта, оказывая арьергардами сопротивление наступающему противнику, отходят главными силами, в первую очередь основной массой артиллерии, на подготавливаемый рубеж обороны по линии Новозавидовский, Клин, Истринское водохранилище, Истра, Жаворонки, Красная Пахра, Серпухов, Алексин. Отход прикрывается всей авиацией.

2. До устройства частей армии на основном оборонительном рубеже организовать и вести бой сильными арьергардами, насыщенными средствами ПТО, с наличием в каждой армии подвижных частей для нанесения контрударов накоротке, задержать противника возможно продолжительное время на промежуточном рубеже Козлово, Гологузово, Елгозино, Новопетровское, Колюбакино, Наро-Фоминск, Тарутино, Черная Грязь, р. Протва…

4. Войска 5-й армии в случае неуспешного боя на основном рубеже Истра, Павловская Слобода, Жаворонки должны отходить не на укрепленный обвод вокруг Москвы, а на северо-восток, сев. Химки, и левым флангом — на части 33-й армии южн. Переделкино, Люберцы, с выводом этих частей в армейский резерв, в обход Московского УРа с юго-востока и востока в районе Пушкино…»^{208}

Сталин этот план утвердил, согласившись, что Жуков трезво оценивает обстановку, но отвод войск допускал только с особого разрешения Ставки ВГК.

С целью стабилизировать обстановку в Москве Государственный комитет обороны принял постановление, опубликованное 20 октября в газете «Правда»:

«…Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100–200 километров западнее Москвы, поручена Командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову, а на начальника гарнизона г. Москвы генерал-лейтенанта т. Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах.

В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный комитет обороны постановил:

1. Ввести с 20 октября 1941 г. в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.

2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов, с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением транспортов и лиц, имеющих специальные пропуска от коменданта г. Москвы, причем в случае объявления воздушной тревоги передвижение населения и транспортов должно происходить согласно правилам, утвержденным московской противовоздушной обороной и опубликованным в печати.

3. Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на коменданта города Москвы генерал-майора т. Синилова, для чего в распоряжение коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды.

4. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.

Государственный комитет обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие».

О том, как выполнялось это постановление, свидетельствуют данные, приведенные в кратком обзоре деятельности военной комендатуры Москвы. С 20 октября по 13 декабря в городе было задержано 121 955 человек, из которых заключено под стражу — 6678, привлечено к административной ответственности — 27 445, отобрана подписка о выезде из Москвы — 2959, направлено в маршевые роты — 32 959, осуждено к тюремному заключению — 4741, освобождено по выяснению дела — 23 927, расстреляно по приговорам военных трибуналов — 357, расстреляно на месте — 15. Из общего числа задержанных: дезертиры — 4885, уклонившиеся от несения воинской службы — 11 971, отставшие от своих частей — 21 825, нарушившие воинские уставы — 8893^{209}.

Командующий Западным фронтом, стремясь стабилизировать обстановку, предпринимает решительные шаги. 21 октября он направляет суровое предупреждение военному совету 43-й армии:

«…В связи с неоднократным бегством с поля боя 17 и 53-й сд (стрелковых дивизий. — Авт.) приказываю:

1. В целях борьбы с дезертирством выделить к утру 22.10 отряд заграждения, отобрав в него надежных бойцов за счет вдк (воздушно-десантный корпус. — Авт.).

2. Заставить 17 и 53-ю сд упорно драться, и в случае бегства выделенному отряду заграждения расстреливать на месте всех, бросающих поле боя»^{210}.

Наряду с этим военный совет Западного фронта принимает решение о формировании истребительных противотанковых отрядов с целью уничтожать танки, мотоциклистов и автомашины противника и своими дерзкими действиями влиять морально на пехоту противника.

22 октября командующий 43-й армией генерал-майор К. Д. Голубев получает следующий приказ:

«1) Отходить с занимаемого рубежа до 23.10 еще раз категорически запрещаю.

2) На 17-ю дивизию немедленно послать Селезнева, командира 17-й сд немедленно арестовать и перед строем расстрелять. 17-ю дивизию, 53-ю дивизию заставить вернуть утром 22.10.41 Тарутино во что бы то ни стало, включительно до самопожертвования.

3) Вы докладываете о малом количестве бойцов в соединениях и больших потерях, ищите немедленно в тылах, найдете и бойцов, и вооружение.

4) В обороне в полной мере применить РСы, не жалея снарядов. Самому находиться (КП) в р-не боевых действий. Для обороны района Горки, Каменка подчиняю Вам еще одну воздушно-десантную бригаду и танковую бригаду, которую из Кресты можете пододвинуть ближе к Горкам, но учтите, если Вы так же не будете жалеть танки, как не жалели их сегодня, бросая в лоб на ПТО, и от этой бригады ничего не останется, как не осталось от хорошей 9-й бригады»^{211}.

Противник продолжал наращивать свои усилия. 22 октября части 20-го армейского корпуса ворвались в Наро-Фоминск и, просачиваясь через лесные массивы, перерезали подходы к нему. Противнику наиболее упорное сопротивление оказала 1-я гвардейская Московская мотострелковая дивизия полковника А. И. Лизюкова, которая за четыре дня непрерывных боев измотала врага, отбросила за реку Нара и вынудила перейти к обороне. На Можайском направлении, кратчайшем и удобнейшем пути к Москве, главные силы 4-й армии противника захватили практически без боя Рузу, несмотря на приказ командования 5-й армии упорно оборонять занимаемые рубежи. В приказе № 054 войскам Западного фронта, подписанном 3 ноября Жуковым и Булганиным, говорилось:

«Бывший и. д. (исполняющий должность. — Авт.) командира дивизии подполковник Герасимов А. Г. и бывший комиссар дивизии бригадный комиссар Шабалов Г. Ф. предательски нарушили боевой приказ и вместо упорной обороны района Рузы отдали приказ об отходе дивизии.

Предательский приказ командования дивизии дал возможность противнику без всякого сопротивления занять город Руза и подступы к Ново-Петровскому.

За невыполнение приказа фронта по обороне Рузы и за сдачу г. Руза без боя Герасимов и Шабалов расстреляны перед строем.

Объявляя об этом для сведения командиров и политработников, Военный совет фронта требует от всех командиров частей и соединений непримиримой борьбы со всеми проявлениями трусости, особенно со стороны командного состава, и предупреждает о неуклонном выполнении приказа Военного совета фронта, воспрещающего самовольный отход без письменного приказа командования армии и фронта»^{212}.

В дальнейшем противник стал встречать все более упорное сопротивление. Несмотря на все попытки, противник сумел к 26 октября лишь вытеснить советские войска с Можайского укрепрайона, но потерпел провал при попытке развить успех в сторону Москвы вдоль Минского шоссе.

На волоколамском направлении наступали две пехотные и три танковые дивизии, а через два дня к ним присоединилась еще одна танковая дивизия. Войска 16-й армии генерала Рокоссовского оказывали им упорное сопротивление. После семидневных ожесточенных боев противник все-таки овладел Волоколамском и Скирмановом. Но на рубеже 4 км восточнее Волоколамска, Рождественно (7 км южнее Волоколамского шоссе у Новопетровского) фронт к концу октября был стабилизирован. К этому же времени удалось, благодаря мерам, принятым командующим Западным фронтом, остановить противника на р. Нара, на линии 14 км западнее Серпухова, восточнее Тарусы (25 км юго-западнее Серпухова), западная окраина Алексина, на рубеже Колюбакино (19 км юго-западнее Звенигорода), Тучково (30 км северо-восточнее Можайска), восточная окраина Дорохова, Нарвские пруды.

В начале ноября войска Брянского фронта остановили противника на подступах к Туле. В результате они обеспечили устойчивость левого крыла Западного фронта, сорвав планы командующего 2-й танковой армией генерала Гудериана обойти Москву с востока.

В итоге в 70–100 км к западу от Москвы наступило временное затишье. Командующему группой армий «Центр» не удалось выполнить приказ своего фюрера по окружению Москвы. Операция «Тайфун» захлебнулась. Без преувеличения можно сказать, что первый бой с генерал-фельдмаршалом фон Боком генерал армии Жуков выиграл. Противник нашел причину этому явлению. Фон Бок 25 октября записал в своем дневнике: «Разделение группы армий и ужасные погодные условия в значительной степени являются причиной того, что продвижение наших войск резко замедлилось. В результате этого русские получили дополнительное время для укрепления обороны и пополнения своих поредевших дивизий. Тем более большая часть разветвленной железнодорожной сети вокруг Москвы все еще находится в их руках. И это очень плохо!»^{213}

Штаб 4-й танковой группы, в свою очередь, отмечал: «18 октября моторизованные части 40-го корпуса овладевают Можайском, и тут на помощь противнику приходит союзник, которому удается то, что не в состоянии были сделать русские, несмотря на миллионные жертвы, на оборонительные позиции. Уже во время боев у Ельни и Бородино выпал первый снег, и вот начинаются русские осенние дожди и вырывают из рук немецких солдат уже почти завоеванную победу. День и ночь льет дождь, идет снег. Земля как губка впитывает влагу, и в жидкой по колено грязи задерживается немецкое наступление. В Москве облегченно вздыхают. Нависшая угроза остановилась в 80 км от Кремля»^{214}.

Более взвешивал происшедшее генерал Г. Блюментрит: «Когда мы вплотную подошли к Москве, настроение наших командиров и войск вдруг резко изменилось… Командование русскими войсками, прикрывавшими Москву, теперь принял маршал Жуков (тогда еще генерал армии. — Авт.). За несколько недель его войска создали глубоко эшелонированную оборону, которая проходила через лес, примыкавший к реке Нара, от Серпухова на юге до Наро-Фоминска и далее на север. Тщательно замаскированные опорные пункты, проволочные заграждения и большие минные поля теперь заполняли огромный лесной массив, прикрывавший западные подступы к столице»^{215}.

Не будем рассуждать о роли личности в истории. Обратим только внимание на то, что в самом начале операции противника по захвату Москвы командование трех оборонявшихся советских фронтов имело сил и средств в пять (!) раз больше, чем оказалось в распоряжении Жукова ко второй половине октября. И потерпело полный крах. О том, какое «наследство» он принял, Георгий Константинович упоминает в письме от 2 ноября члену военного совета Ленинградского фронта А. А. Жданову: «…Как тебе известно, сейчас действуем на западе — на подступах к Москве. Основное — это то, что Конев и Буденный проспали все свои вооруженные силы, принял от них одно воспоминание. От Буденного штаб и 90 человек, от Конева штаб и 2 зап. (запасных. — Авт.) полка. К настоящему времени сколотил приличную организацию и в основном остановил наступление пр-ка, а в дальнейшем мой метод тебе известен: буду истощать, а затем бить»^{216}.

В эти тяжелые дни Жуков сумел сделать главное — он выиграл время, получил передышку для усиления обороны Москвы. Фактор времени приобретал особую роль с приближением зимы. Германское командование, рассчитывавшее завершить войну в быстротечной кампании, не готовило свои войска к боевым действиям в условиях снегов и морозов. Но ради объективности приведем здесь слова американского журналиста Генри Кэссиди, наблюдавшего за битвой под Москвой: «Генерал Зима не был генералом Красной Армии. Если бы он им был, его следовало бы расстрелять за измену, ибо он сражался против русских точно так же, как и против немцев».

Время тогда было нужно и для всей нашей страны, которая перестраивала промышленность на военный лад и начинала ковать победу в тылу. Время — это новые танки, самолеты, артиллерийские орудия и реактивные снаряды, без которых нельзя было рассчитывать на успех в дальнейших сражениях с грозным врагом.

В чем же заключаются причины того, что противник не смог осуществить свои планы? Их много, но, пожалуй, главными являются четыре.

Во-первых, германскому командованию пришлось для ликвидации двух огромных котлов задействовать почти 64 % всех дивизий группы армий «Центр» и затратить на это от одной до двух недель. В результате был потерян фактор времени.

Во-вторых, противник всерьез не воспринимал возможности и силы советских войск. Поэтому после окружения советских войск под Брянском и Вязьмой враг считал, что битва за Москву выиграна, а это дает возможность решать новые стратегические задачи. В результате левое крыло группы армий «Центр» было повернуто на север, а правое — на юго-восток. Это привело к ослаблению группировки, нацеленной непосредственно на Москву. По справедливому замечанию германского историка К. Рейнгардта, получилось так, что именно выведенных сил «не хватило в решающий момент под Москвой… когда новые русские оборонительные рубежи не были еще укреплены, а резервы русских большей частью находились еще на подходе»^{217}.

В-третьих, осенняя распутица лишила врага превосходства над советскими войсками в подвижности. Однако она в не меньшей степени вредила и Красной Армии.

В-четвертых, назначение Жукова командующим Западным фронтом означало коренной поворот в вопросах организации и ведения военных действий. Оборона стала более жесткой, устойчивой, а в сочетании с контратаками и частными контрнаступлениями начала приобретать черты непреодолимости. Это, пожалуй, самое главное в обороне Москвы.

Под руководством Жукова на подступах к Москве закипела работа по созданию глубоко эшелонированной противотанковой обороны. Войска Западного фронта пополнялись личным составом, вооружением, боеприпасами. Идя навстречу настойчивым требованиям Георгия Константиновича, Ставка ВГК передала фронту из своих резервов дополнительные стрелковые и танковые соединения. Значительную часть этих сил Жуков сосредоточивал на волоколамском и истринском направлениях, а также в районе Серпухова. Он полагал, что именно здесь фон Бок нанесет главные удары и попытается продолжить движение в обход Москвы.

Насколько тщательно готовились оборонительные рубежи, свидетельствует приказ военного совета Западного фронта, отданный 30 октября. Согласно ему, предполагалось провести следующие мероприятия:

«а) по созданию заграждений — разрушить все шоссе, прилегающее к нашему переднему краю обороны, и шоссе, которым противник пользуется для своего маневра, на глубину до 100 км. Разрушение поддерживать непрерывно. Обязательно уничтожить все мосты. Все танкоопасные направления заминировать противотанковыми минами и бутылками КС.

На возможных направлениях пехотных атак немедленно поставить проволочные заграждения, завалы, баррикады, противопехотные минные поля и подготовить огневые заграждения. Баррикады строить во всех населенных пунктах, используя все подручные средства, до жилых домов включительно. Для создания огневых заграждений подвезти нефть, керосин, мазут, бензин и подготовить их к быстрому зажиганию. На всех направлениях построить ловушки, установить возможно большее количество ежей, подготовить больше неожиданных сюрпризов и при наличии возможности произвести затопление.

Особое внимание обратить на создание противотанковых районов… В противотанковых районах иметь все средства ПТО, противоартиллерийскую, противовоздушную и противопехотную оборону, используя ружья ПТО, гранаты ПТО, артиллерию всех систем до трофейной включительно;

б) для сбережения личного состава от артиллерийского и минометного огня немедленно всю оборону зарыть глубже в землю, отрыв больше убежищ, различных нор, щелей и ходов сообщения. Боевые порядки эшелонировать в глубину, создать обязательно от командира полка и выше резервы, оттянуть подальше все тылы и рассредоточить их…»^{218}

Одним из пунктов предписывалось тщательнее отработать вопросы взаимодействия с авиацией, танками и артиллерией, а представителей от этих войск иметь на КП командиров частей. Здесь явно просматривается боевой опыт, приобретенный Жуковым еще на Халхин-Голе.

Но основные уроки Жуков вынес из бездарных просчетов своих предшественников, допустивших развал Западного, Резервного и Брянского фронтов. И одной из главных причин этого развала он считал потерю управления войсками в результате преступного состояния связи. Поэтому накануне решающих сражений под Москвой организации связи Георгий Константинович уделял, пожалуй, не меньше внимания, чем подготовке противотанковых рубежей. В начале ноября он приказал командующим армиями и командирам дивизий лично проверить всю систему связи с подчиненными частями, иметь на случай боя дублирующие средства связи и с завязкой боя приводить в действие все ее виды. Командиры соединений обязывались «проверить весь личный состав подразделений и частей связи и негодных немедленно удалить».

Главным препятствием на пути врага Жуков всегда считал солдата. Он постоянно подчеркивал важность политической работы в армии, огромное значение, которое имеет моральное состояние войск. И это не было пустыми словами, «дежурными» фразами. Да, война есть война. На ней приходится не только учить, но иногда и заставлять воевать. Необходимы и методы принуждения, жесткого воздействия, иногда самые крайние и жестокие меры, которые следует применять против трусов, изменников и предателей. Они всегда были и будут на войне. Но нужно уметь поднять в войсках моральный и боевой дух, достучаться до души и сердца солдата, сражающегося за правое дело.

1 ноября военный совет Западного фронта издает приказ по действующей армии, который по существу стал боевым манифестом Жукова перед предстоящей битвой.

«Прошел месяц, как немецко-фашистские захватчики ведут наступление. Гитлеровские орды напрягают все усилия и бешено рвутся к Москве. Войска Западного фронта, на долю которых выпала историческая задача — защищать МОСКВУ, оказывают вражескому натиску героическое сопротивление.

В тяжелых кровавых боях, защищая каждую пядь своей родной земли, свои семьи, своих детей, отцов и матерей, защищая свою свободу и независимость, наши войска отбивают этот натиск врага. Каждый шаг продвижения вперед достается немцам ценой огромнейших потерь.

…Несмотря на потери, гитлеровская банда фашистских мерзавцев, подгоняемых страхом перед холодной русской зимой, продолжает наступать и стремится завершить свою кампанию на Востоке до морозов и снегов.

Людоед Гитлер, этот кровавый черносотенец, заливший народной кровью свои временные успехи, 2 октября с. г. заявил своим солдатам и германскому народу, что наступление на МОСКВУ есть одновременно завершение войны. Этой приманкой мира и окончания войны он нагло и хвастливо обманул свою фашистскую банду злодеев. Обманул германский народ. Получилось иное. Наступление и молниеносное взятие МОСКВЫ оказалось делом не из легких. И теперь Гитлеру, этому людоеду-правителю, приходится все ставить на карту, чтобы добиться хвастливого обещанного „решающего успеха“.

Фашистские мерзавцы идут в бой в расчете на зимний отдых, в расчете на „решающий успех“.

Ценой любых усилий мы должны сорвать эти планы гитлеровцев.

Дорогие товарищи красноармейцы, командиры и политработники!

Земля и леса, где вы сейчас грудью защищаете нашу родную Москву, обагрены священной кровью наших предков, борьба которых вошла в историю разгрома наполеоновских полчищ.

Наша святая обязанность — не дать фашистским собакам топтать эту священную землю.

Силы врага подорваны и истощаются, но все же враг еще силен и продолжает наступать.

Фашисты, понесшие от Вашего огня и штыка большие потери, в последние дни вновь подвезли людские резервы. Подвозят боеприпасы, горючее и готовятся перейти в наступление на Москву.

Будем же готовыми встретить по-большевистски врага, разбить его силы и раз и навсегда отучить от посягательства на нашу родную столицу.

Сорвав планы врага и отразив очередное его наступление, мы не только не допустим его к Москве, но и предрешим этим над Гитлером победу. Мы скуем его танки и авиацию, мы заставим его живую силу дрожать и гибнуть в сугробах суровой русской зимы. Уничтожим ее так, как наши предки уничтожили армию Наполеона.

Боевые друзья красноармейцы, командиры и политработники!

В эти суровые дни Родина, наш народ и наш Великий Сталин нам с Вами вручили защиту родной и любимой Москвы. Родина-мать доверила нам ответственную и почетную задачу: стать нерушимой стеной и преградить путь немецким ордам к нашей столице…

Ни шагу назад — таков боевой приказ Родины нам, защитникам Москвы.

…Товарищи, друзья, братья!

…Отомстим немецко-фашистским мерзавцам за разграбление и разорение наших городов и сел, за насилие над женщинами и детьми!

Кровь за кровь! Смерть за смерть! Полностью уничтожим врага!

За нашу честь и свободу, за нашу Родину, за нашу святыню Москву!..»^{219}

1 ноября Жуков по вызову прибыл к Сталину. Услышанное ошеломляло. В Москве помимо торжественного заседания по случаю 24-й годовщины Великого Октября будет проведен и парад войск. Верховный Главнокомандующий поинтересовался у Жукова, позволит ли осуществить это обстановка на фронте?

Георгий Константинович считал, что в ближайшие дни противник не начнет большого наступления, так как понес в предыдущих боях серьезные потери и вынужден сейчас пополнять и перегруппировывать войска. Против авиации, которая наверняка будет действовать, необходимо усилить противовоздушную оборону, подтянуть к Москве истребительную авиацию с соседних фронтов. Сталин остался доволен, настроение у него заметно приподнялось.

Подготовка войск к параду осуществлялась в условиях строжайшей секретности. Только поздно вечером, около 23 часов 6 ноября после торжественного собрания на станции метро «Маяковская» командующий парадом сообщил командирам частей об их участии в торжественном марше по Красной площади. Парад принимал заместитель наркома обороны СССР Маршал Советского Союза С. М. Буденный, командовал парадом командующий войсками Московского военного округа генерал-лейтенант П. А. Артемьев. Это событие показало всему миру, что Россия жива, сыграло огромную роль в укреплении морального духа армии, всего народа.

Пока в Москве готовились к параду, в штабе группы армий «Центр» к 30 октября был разработан приказ № 2250/41 о продолжении операции по окружению Москвы^{220}. На 2-ю армию возлагалась задача по овладению общей линией Курск — Малоархангельск и к северу от нее продвинуть без замедления свои моторизованные части в направлении Воронеж. 2-й танковой армии предстояло нанести удар через р. Ока в направлении между Рязанью и районом Каширы. Для внезапного захвата переправ через Оку и перехвата коммуникаций, ведущих с юга на Москву, предписывалось выбросить вперед особо подвижные, хорошо снабженные достаточным количеством горючего подразделения. Особое внимание обращается на захват промышленного района Сталиногорска и Каширы. 4-я армия должна была вести подготовку к тому, чтобы возобновить без дальнейшей потери времени наступление по важнейшим направлениям южнее и севернее Минского шоссе. Одновременно левый фланг армии должен был форсировать наступление в общем направлении на Клин. В дальнейшем намечалось продвижение 4 и 3-й танковых групп, усиленных пехотой, в направлении на Ярославль, Рыбинск, как только это станет возможно в связи с условиями погоды и положением со снабжением. 9-я армия получила задачу очистить от противника район Калинина и в глубине восточного фланга севернее Яропольца. Армия должна была отбросить противника на участке р. Лама и захватить переправы на западном берегу Волжского водохранилища, а на левом фланге подготовить оборону на линии Калинин, южнее Торжок, Большая Коша.

О подготовке противника к новому наступлению свидетельствовали разведывательные данные, поступавшие в штаб Западного фронта. Изучая их, Жуков прекрасно понимал: враг заканчивает сосредоточение своих ударных группировок и, видимо, в скором времени перейдет в наступление. Не стоило особого труда предположить, что главный удар ожидается из района Волоколамска, а 2-я танковая армия генерала Гудериана, очевидно, ударит в обход Тулы на Каширу. О своих предположениях доложил Сталину.

Выслушав по телефону доклад, Сталин сказал, что вместе с Шапошниковым считает необходимым нанести упреждающие контрудары с целью сорвать готовящееся наступление противника. При этом один контрудар надо нанести в районе Волоколамска, другой — из района Серпухова во фланг 4-й немецкой армии.

Жукова охватило недоумение. Ведь командование фронта не планировало проведение упреждающих контрударов — в сложившихся условиях было бы безумием осуществлять их против более сильного и маневренного противника. Где сейчас взять время и силы, чтобы создать эти контрударные группировки, увязать их действия с авиацией, артиллерией? Жуков понимал, что Сталин, памятуя о горьких уроках начала войны, боится, что опять оборона советских войск будет прорвана и вражеские танки ворвутся в Москву. Но нетрудно предугадать, чем могут закончиться попытки разгромить мощные ударные группировки врага в открытом лобовом сражении.

Георгий Константинович ответил, что для нанесения контрударов Западный фронт свободных сил не имеет, а есть силы только для обороны. Если же использовать сейчас последние резервы фронта, то нечем будет подкрепить оборону, когда противник перейдет в наступление своими ударными группировками. Кроме того, линия обороны Западного фронта сильно растянулась, и с изгибами ее протяженность превышает 600 км. При этом мало резервов в глубине, особенно в центре фронта.

Сталин, считавший Жукова сторонником активных действий и мастером контрударов, не ожидал, что тот не поддержит его идею. Но обсуждать, тем более отменять свое решение не собирался. Напомнив, что Западный фронт имеет шесть армий, распорядился контрудары провести, используя в районе Волоколамска правофланговые соединения 16-й армии генерала Рокоссовского, танковую дивизию и кавалерийский корпус генерала Доватора, а в районе Серпухова — кавалерийский корпус генерала Белова, танковую дивизию Гетмана и часть сил 49-й армии.

«Тяжелое впечатление осталось у меня от этого разговора с Верховным, — вспоминал Жуков. — Конечно, не потому, что он не посчитался с моим мнением, а потому, что Москва, которую бойцы поклялись защищать до последней капли крови, находилась в смертельной опасности, а нам безоговорочно приказывалось бросить на контрудары последние резервы. Израсходовав их, мы не смогли бы в дальнейшем укреплять слабые участки нашей обороны»^{221}.

Параллельно Сталин по телефону устроил головомойку и Булганину, заявив, что в штабе Западного фронта все зазнались, но он найдет на всех управу.

По решению Ставки ВГК Западному фронту с 18 часов 9 ноября передавались из резерва Верховного Главнокомандования 2-й кавалерийский корпус, 112-я танковая и 415-я стрелковая дивизии, с 12 часов 12 ноября — 20, 19 и 44-я горнокавалерийские, 17 и 24-я кавалерийские дивизии. С 18 часов 10 ноября Жукову подчинялась 50-я армия Брянского фронта, с 23 часов 17 ноября из Калининского фронта — 30-я армия.

Приказ Верховного надо было выполнять.

Командир кавалерийского корпуса генерал П. А. Белов описал, как 10 ноября Жуков привел его в Ставку к Сталину утверждать план проведения контрударов (Белову надлежало действовать в районе Серпухова). «В глазах его (Сталина) не было прежней твердости, — отмечал Белов, — в голосе не чувствовалось уверенности. Но еще больше удивило меня поведение Жукова. Он говорил резко, в повелительном тоне. Впечатление было такое, будто старший начальник здесь Жуков. И Сталин воспринимал это как должное».

Жуков отдал распоряжения генералам Рокоссовскому и Захаркину (командующим 16 и 49-й армиями) нанести контрудары силами кавалерийских корпусов. Для обеспечения наступления сосредоточили значительное количество артиллерии и авиации. Кроме того, Жуков настоял на привлечении 81-й авиадивизии дальних бомбардировщиков и авиасоединения Московской зоны обороны. Они должны были наносить удары по аэродромам и поддерживать контратакующие части.

Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, оценивая решение о нанесении контрударов, писал: «Неожиданно был получен приказ командующего Западным фронтом — нанести удар из района севернее Волоколамска по волоколамской группировке противника. Срок подготовки определялся одной ночью. Признаться, мне было непонятно, чем руководствовался командующий, отдавая такой приказ. Сил мы могли выделить немного, времени на подготовку не отводилось, враг сам готов был двинуться на нас. Моя просьба хотя бы продлить срок подготовки не была принята во внимание»^{222}.

А что мог сделать Георгий Константинович? Отменить приказ Сталина?

Войска 49-й армии, перейдя в наступление, в течение шести дней вели ожесточенные бои с небольшим территориальным успехом и огромными потерями. В то же время им удалось сковать левофланговые соединения 4-й армии противника, которые не смогли принять участие в планируемом наступлении на Москву.

Войска 16-й армии наносили контрудар в тот момент, когда противник завершил подготовку к переходу в наступление. При этом он имел превосходство в личном составе и артиллерии в 2,4–3 раза, а в танках — в 10 раз. Кроме того, большая часть войск 16-й армии, переданная из фронтового резерва, была еще не обстреляна и не сколочена. В результате 58-я танковая дивизия потеряла 139 танков (70,2 % общего количества), а 17-я кавалерийская дивизия — 75 % личного состава, продвинувшись всего на 3–4 км. О том, как нещадно уничтожались 17 ноября в районе Мусино советские кавалеристы, свидетельствует запись в документах немецкой 4-й танковой группы:

«В 9.00 утренний туман рассеивается и, наконец, можно видеть вокруг холодный зимний ландшафт. Мы находимся на вершине холмистой гряды, несколько восточнее Мусино, у наблюдательного пункта одной батареи. В 3 километрах от нас начинается лес, исчезающий за горизонтом. Между нами и лесом простираются неширокие поля с небольшим кустарником. Сквозь тонкий снежный покров проглядывают борозды и жнивье. Солнце поднимается все выше. Один из наших полков имеет задачу наступать в северном направлении. Он занимает исходный рубеж в деревне за нами. 10.00 утра.

Внезапно в направлении намеченного наступления полка показывается 60–70 конных, которые после нескольких выстрелов нашей артиллерии скрываются в глубине леса. Но наше командование рассчитывает на наличие у противника кавалерии, поэтому появлению конных не придается особого значения… Неожиданно в 3000 метрах от нас на опушке леса появляются конные. Сначала их немного, потом 50, 100, 300, и, наконец, справа и слева из гущи леса на запад несутся все новые массы конницы. Нам все еще не верится, что противник намерен атаковать нас на этом широком поле, предназначенном, как кажется, только для парадов. Правда, при случае говорили об этой возможности, говорили также о небольших конных атаках в оборонительных боях под Смоленском, но атака силами более чем одного эскадрона против нашего совершенного оружия и на местности, над которой полностью господствуем мы, кажется безрассудным предприятием.

И тем не менее противник пускает в ход этот свой последний козырь. Появляющиеся в беспорядке из леса массы конницы незаметно и быстро принимают боевой порядок. Теперь это уже три шеренги, эшелонирующиеся друг за другом, которые скачут в южном направлении, удаляясь от леса.

Это непередаваемо прекрасное зрелище, когда в ясном солнечном зимнем ландшафте, седло к седлу, низко нагнувшись к шеям лошадей, с блестящими саблями наголо кавалерийский полк несется в атаку. Кажется, что вернулись времена монгольского нашествия, и неудержимый поток маленьких черных косматых лошадей с вросшими в них азиатами стремительно врывается в страны Запада…

Огонь наших артиллеристов образует сплошную стену. Лошадиные трупы взлетают на воздух. Невозможно разобрать, где люди, где кони. Эскадрон потерял управление и цель своего наступления. То, что совсем недавно было картиной, напоминающей парад, теперь превратилось в беспомощную массу. Небольшие группы лошадей без седоков, все в пене, скачут в разные стороны. Вся масса эскадрона топчется бесцельно на месте. То вправо, то влево уносятся одичавшие в этом аду кони, давя все, что осталось живого на своем пути. Немногие еще усидевшие на конях кавалеристы тонут в этой сплошной массе, и наша артиллерия добивает последние остатки атаки.

И вот из леса несется в атаку второй конный полк. Невозможно представить себе, что после такой гибели всех эскадронов первого полка кошмарное представление повторится вновь. Направление атаки и расстояние теперь известны, и гибель второго полка происходит еще быстрее, чем первого. Только 30 кавалеристов во главе с офицером на прекрасном коне подскакивают почти к самой деревне, и здесь они гибнут в огне наших пулеметов.

Глубокая тишина воцаряется над полем боя. Все смотрят туда, где только что, как во сне, неслись многочисленные кони. Одна из первых больших конных атак Второй мировой войны произошла под Москвой. Надо надеяться, что она была первой и последней в этой войне, а может быть, и во всей военной истории. Но вот звучат резкие приказы. Полк переходит в наступление»^{223}.

Как и следовало ожидать, неудачная попытка наступления Западного фронта не повлияла на планы противника. 13 ноября в Орше под руководством начальника Генерального штаба Сухопутных войск генерала Ф. Гальдера состоялось совещание, рассмотревшее обстановку, сложившуюся на советско-германском фронте, и планы предстоящих операций. Несмотря на то что некоторые генералы высказывали опасения по поводу происходившего на фронте, Гальдер считал необходимым выполнить директиву Гитлера: до наступления зимы расправиться с СССР.

15 ноября войска группы армий «Центр» возобновили наступление на Москву, нанося главные удары севернее и южнее столицы. Для наступления севернее Москвы (операция «Волжское водохранилище») на фронте Калинин, Волоколамск, Руза противник сосредоточил 14 танковых, моторизованных и пехотных дивизий 3 и 4-й танковых групп. Перед ними оборонялись (с севера на юг) 30-я армия Калининского фронта (17 ноября передана в состав Западного фронта) и 16-я армия Западного фронта. Противник имел здесь значительное превосходство в артиллерии и танках. 15 ноября 3-я танковая группа нанесла удар по 30-й армии, а на следующий день в наступление против 16-й армии перешла 4-я танковая группа. Враг, не считаясь с потерями, лез напролом. В ноябре морозы сковали землю. Танковые и моторизованные части противника теперь рвались к Москве не только по шоссейным дорогам. Советские войска предпринимали все усилия, чтобы остановить врага. Иной раз дело доходило до безрассудства.

Обстановка на правом крыле Западного фронта резко обострилась. Нервозность Ставки передалась командованию фронта. Жуков, сам страдавший всегда от вмешательства Сталина в его дела, теперь иногда вел себя точно так же по отношению к своим подчиненным. Возникший в результате этого конфликт с Рокоссовским имел принципиальные последствия. О том, что произошло, Константин Константинович поведал в своих мемуарах «Солдатский долг».

В ходе трехдневных боев германское командование, видимо, убедилось, что на волоколамском направлении ему не прорвать оборону. Поэтому, продолжая здесь наносить удар за ударом и медленно, по два-три километра за сутки, тесня части 16-й армии, оно начало готовить прорыв южнее Волжского водохранилища. Это решение обусловливалось еще и тем, что противник, наступавший вдоль северного берега водохранилища на участке Калининского фронта, сумел захватить железнодорожный мост и выйти на автостраду Москва — Ленинград.

На клинском направлении стали быстро сосредоточиваться вражеские войска. Нажим на левый фланг 16-й армии, где в сражение были введены все резервы, не прекращался. Бои уже шли в центре и на левом фланге в 10–12 км западнее Истринского водохранилища. Само водохранилище, река Истра и прилегающая местность представляли прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно, можно было, по мнению Рокоссовского, организовать прочную оборону, притом небольшими силами. Всесторонне все продумав и тщательно обсудив со своими помощниками, Константин Константинович связался с Жуковым и попросил его разрешить отвести войска на истринский рубеж, не ожидая, пока противник силою отбросит туда обороняющихся и на их плечах форсирует реку и водохранилище. Однако Георгий Константинович не принял во внимание просьбу командующего 16-й армией и приказал стоять насмерть, не отходя ни на шаг.

«Я считал вопрос об отходе на истринский рубеж чрезвычайно важным, — вспоминал Рокоссовский. — Мой долг командира и коммуниста не позволил безропотно согласиться с решением командующего фронтом, и я обратился к начальнику Генерального штаба маршалу Б. М. Шапошникову. В телеграмме ему мы обстоятельно мотивировали свое предложение. Спустя несколько часов получили ответ. В нем было сказано, что предложение наше правильное и что он, как начальник Генштаба, его санкционирует.

…Мы немедленно подготовили распоряжение войскам об отводе ночью главных сил на рубеж Истринского водохранилища. На прежних позициях оставлялись усиленные отряды, которые должны были отходить только под давлением противника… Не успели еще все наши войска получить распоряжение об отходе, как последовала короткая, но грозная телеграмма от Жукова. Приведу ее дословно:

„Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю. Приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков“.

Что поделаешь — приказ есть приказ, и мы, как солдаты, ему подчинились. В результате же произошли неприятности. Как мы предвидели, противник, продолжая теснить наши части на левом крыле, отбросил их на восток, форсировал с ходу Истру и захватил на ее восточном берегу плацдарм. Южнее же Волжского водохранилища он прорвал оборону на участке 30-й армии и стал быстро продвигаться танковыми и моторизованными соединениями, расширяя прорыв… Одновременно был нанесен удар из района Теряевой Слободы, и танки с пехотой двинулись к Солнечногорску, обходя Истринское водохранилище с севера…»^{224}

В беседе со слушателями Военной академии им. М. В. Фрунзе в 1962 г. Рокоссовский также отмечал: «Жуков был не прав (когда запретил 16-й армии отходить за Истринское водохранилище. — Авт.). Допущенная им в этот день при разговоре по телефону ВЧ грубость переходила всякие границы. Я заявил, что если он не изменит тона, то прерву разговор».

Не только командующий Западным фронтом думал о том, как сковать инициативу наступающего противника. Сталин также принимал соответствующие меры, в первую очередь стремясь лишить врага возможности использовать для отдыха захваченные ими населенные пункты. С этой целью 17 ноября был издан приказ Ставки ВГК № 0428^{225}. В нем требовалось: «Лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом». С этой целью необходимо «разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог». Для решения этой задачи предусматривалось использовать авиацию, артиллерию и минометы, команды разведчиков, лыжников и партизанские диверсионные группы. В каждом полку предписывалось создавать команды охотников по 20–30 человек для взрыва и сжигания населенных пунктов, в которых располагаются войска противника.

Приказ Ставки ВГК выполнялся командованием Западного фронта неукоснительно. 29 ноября Жуков и Булганин сообщили Сталину и Шапошникову, что в дивизиях и полках началось формирование команд охотников, на территорию, занятую противником, разведорганами особого отдела направлены диверсионные группы, общим числом до 500 человек, армиям выделены по эскадрилье самолетов Р-5 и У-2; всего 45 самолетов. К концу ноября сожжено и разрушено 398 населенных пунктов, из них: в 30-й армии — 105, 16-й — 113, 5-й — 55, 33-й — 17, 43-й — 24, 29-й — 52, 50-й армии — 32 пункта^{226}.

Но даже эти меры не останавливали противника, который, пытаясь выйти на ближние подступы к Москве, усиливал нажим на войска Западного фронта. 20 ноября в штаб группы армий «Центр» поступила директива Верховного главнокомандования вермахта:

«Целью операции на северном фланге ГА (группа армий. — Авт.) „Центр“ должно быть уничтожение противника в районе г. Клин путем двойного охвата. Для этого северный фланг действующих здесь моторизованных войск по достижении дороги Клин — изгиб р. Волга восточнее ст. Редкино должен быть повернут на восток, в то время как силы, наступающие южнее, продвигаясь сначала к востоку, через район Истра в направлении район Солнечногорский, содействовали успеху наступления северной группы. Обеспечение этой операции с востока должны взять на себя другие моторизованные соединения (например, смененные под г. Калинин).

По завершении этой операции планируется путем взаимодействия сил, участвующих в наступлении на обоих флангах, прорвать фронт пояса обороны Москвы по обеим сторонам автострады. Наступление в направлении Ярославля предусматривается в том случае, если после завершения этой наступательной операции по прорыву пояса обороны Москвы в распоряжении будет иметься достаточное количество сил»^{227}.

Противнику удалось оттеснить войска 30-й армии к Волге, а южнее Волжского водохранилища — на рубеж восточнее Завидова, Ямуга. Это позволило врагу развить успех на клинском направлении. 23 ноября части 56-го армейского корпуса 3-й танковой группы захватили г. Клин, вынудив отойти войска 16-й армии. В результате между 30 и 16-й армиями образовался разрыв и создалась реальная угроза прорыва обороны Западного фронта и обхода противником его правого крыла. В руки немецкого командования попала оперативная карта штаба Западного фронта, что позволило ему сделать вывод, что советское командование «планирует оставить район к западу от канала им. Москвы и вновь занять оборону на линии Яхрома — Солнечногорск — Истринское водохранилище. Сильные минные заграждения и преграды различного рода, встречаемые войсками 3-й танковой группы, подтверждают данные этой карты»^{228}.

Жуков, в условиях отсутствия резервов и возможности перебросить сюда какие-либо части с других участков фронта, где тоже велись напряженные бои, решил для устранения разрыва создать из левофланговых соединений 30-й армии и правофланговых соединений 16-й армии временную оперативную группу под командованием генерала Ф. Д. Захарова. Ей была поставлена задача во что бы то ни стало задержать противника, не допустить его прорыва на Дмитров и Яхрому.

Не лучше складывалась обстановка и на левом крыле Западного фронта. 21 ноября части 2-й танковой армии генерала Г. Гудериана прорвались к Сталиногорску (Новомосковск), обойдя Тулу с востока. В результате возникла угроза прорыва врага на Каширу. Однако к этому времени он действовал уже на пределе возможного. Генерал Ф. Гальдер в этот же день отмечал: «Войска совершенно измотаны и не способны к наступлению… Фон Бок сравнивает сложившуюся обстановку с обстановкой в сражении на Марне (сражение между французскими и немецкими войсками на реке Марна в июле — августе 1918 г. в ходе Первой мировой войны. — Авт.), указывая, что создалось такое положение, когда последний брошенный в бой батальон может решить исход сражения»^{229}.

В этих условиях Жуков усилил 50-ю армию 239-й стрелковой дивизией, переданной из резерва Ставки ВГК, и 112-й танковой дивизией.

21 ноября Жуков и Булганин подписывают приказ военным советам армий:

«Борьба за подступы к Москве за последние шесть дней приняла решающий характер.

Противник шесть дней напрягает последние усилия, собрав резервы, ведет наступление на фронте 30, 16, 5 и 50-й армий. Опыт борьбы шести дней показывает, что войска понимают решающее значение происходящих ожесточенных сражений. Об этом говорит героическое сопротивление, переходящее в ожесточенные контратаки доблестно дерущихся 50, 53 кавалерийских дивизий, 8-й гвардейской, 413 стрелковых дивизий и первой гвардейской, 27, 28-й танковых бригад и других частей и соединений. Однако имели место факты нарушения отдельными командирами известного приказа о категорическом, под страхом немедленного расстрела, запрещении самовольного отхода с занимаемых позиций. Такой позорный факт допустили командиры и комиссары 17 и 24-й кавалерийских дивизий.

Теперь, когда борьба за Москву вступила в решающую стадию, самовольное оставление позиций равносильно измене Родине.

Приказываю:

1. Командиров и комиссаров 17, 24-й кавалерийских дивизий арестовать и предать суду. Командарму 30 провести это в жизнь.

2. Предупредить всех командиров частей, соединений и всех подразделений о том, что в настоящих решающих сражениях они несут особо строгую ответственность за выполнение всех боевых приказов и боевых задач.

3. Всякое нарушение приказа о запрещении самовольного отхода и оставлении позиций будет беспощадно караться. Этого требует от нас обстановка и важность исхода происходящих сражений…»^{230}

Пожалуй, это были самые тяжелые для Жукова дни за все военное время. Сплошные бессонные ночи. Быстро меняющаяся обстановка требовала не менее быстрых решений. Сотрудники штаба Западного фронта буквально валились с ног, но четкая, хорошо налаженная работа позволяла в короткие сроки собирать информацию о положении войск, о противнике и почти мгновенно реагировать на любые изменения. Штаб фронта, который возглавлял генерал-лейтенант В. Д. Соколовский, и лично командующий твердо держали нити управления огромным механизмом в своих руках и не допускали сбоев в его работе.

Приведем лишь один пример из деятельности в то время генерала Соколовского. На волоколамском направлении создалась критическая обстановка в районе Холунихи, где оборонялись части 78-й стрелковой дивизии полковника А. П. Белобородова. Начальник штаба фронта, узнав об этом, немедленно позвонил по ВЧ командиру дивизии и потребовал доложить обстановку. Белобородов подробно рассказал о прорыве противника и о принимаемых мерах. Вскоре Соколовский снова позвонил комдиву и передал приказ Жукова о вводе в бой на участке дивизии 146-й танковой бригады с задачей срезать клин, вбитый противником между флангами 78 и 18-й стрелковых дивизий. Белобородову было приказано выделить стрелковый батальон в распоряжение командира танковой бригады. В результате удалось стабилизировать положение на правом фланге и в центре 78-й стрелковой дивизии.

Фон Бок, подгоняемый приказами Гитлера и боязнью наступавших холодов, предпринял 27 ноября еще одну отчаянную попытку прорваться к Москве, на этот раз по Дмитровскому шоссе. Под напором превосходящих сил противника левофланговые соединения 30-й армии отошли на восточный берег канала Москва — Волга. В ночь на 28 ноября передовой отряд 7-й немецкой танковой дивизии захватил Яхрому и мост через канал. В то же время 4-я танковая группа усилила давление на 16-ю армию и потеснила ее. 30 ноября немцы заняли Красную Поляну, подойдя к Москве на пушечный выстрел.

1 декабря командующий группой армий «Центр» направил Верховному главнокомандованию телеграмму, в которой писал: «Сражения последних 14 дней показали, что „полное уничтожение“ противостоящей нам русской армии является не более чем фантазией. Остановиться у ворот Москвы, где сеть шоссейных и железных дорог является наиболее густой во всей восточной России, означает завязать тяжелые позиционные бои против значительно превосходящего нас по численности противника. Между тем войска группы армий совершенно к этому не готовы. Но даже если невозможное станет возможным и нам в ходе наступления удастся поначалу захватить новые территории вокруг Москвы, у меня все равно не хватит войск, чтобы окружить город и плотно запечатать его с юго-востока, востока и северо-востока. Таким образом, проводящееся сейчас наступление является атакой без смысла и цели, особенно учитывая тот факт, что время приближается к роковой черте, когда силы наступающих войск будут исчерпаны полностью»^{231}. Фон Бок считал, что если группе войск придется вести зимой оборонительные бои, то это возможно лишь при условии усиления ее крупными резервами, не менее чем 12 дивизиями. Кроме того, необходимо было навести порядок на железных дорогах для обеспечения регулярного снабжения войск и создания необходимых запасов. Если оба эти условия не будут соблюдены, то следует найти в тылу группы армий удобные для обороны «спрямленные позиции», которые войска смогут занять, как только соответствующий приказ будет издан.

Ухудшение обстановки на Западном фронте вызвало беспокойство у Сталина. Он позвонил Жукову и спросил: «Удержим ли мы Москву?» Такой вопрос можно задать, только дойдя до предела собственных сил.

Жуков ответил, что Москва, безусловно, будет удержана, но для этого нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков. Сталин был явно успокоен и распорядился, чтобы Жуков связался с Генштабом и договорился о месте сосредоточения двух резервных армий, которые он просит. Танки постараются дать позже.

По решению Ставки ВГК в тылу Западного фронта в районе Рязань, Канино, Шилово в конце ноября началось сосредоточение 10-й резервной армии, в районе Ногинск, Воскресенск, Коломна, Орехово-Зуево — 26-й резервной армии, в районе Ряжск, Раненбург, Мичуринск, Старо-Юрьево — 61-й резервной армии. С 20 часов 29 ноября Жукову подчинялись 1-я ударная и 20-я армии. Кроме того, на усиление истринского направления передавались 354-я стрелковая дивизия, 36, 37, 440, 49 и 58-я стрелковые бригады, на усиление звенигородского направления — 336-я стрелковая дивизия. В состав 30-й армии дополнительно включались 279 и 271-я стрелковые дивизии.

Жуков вместе с начальником штаба фронта Соколовским прикинул, какими резервами располагает командующий группой армий «Центр». По данным разведки, у противника имеются в тылу еще несколько дивизий. Однако и войска Западного фронта находятся на пределе возможностей, резервов нет, тем более что для отражения удара в полосе 33-й армии в районе Кубинки пришлось снять части с других направлений. Соколовский предложил расположить две резервные армии за войсками Рокоссовского и Болдина в районах Яхромы и Рязани, а при обострении обстановки использовать их для укрепления обороны.

Жуков надеялся сдержать противника собственными силами, а когда они полностью выдохнутся, нанести внезапные мощные контрудары этими свежими армиями. Важно только, чтобы их сосредоточение провести в глубокой тайне — пусть фон Бок считает, что у нас нет больше резервов. Основания для таких рассуждений у Жукова были: фронт наступления группы армий «Центр» растянулся, ее силы все больше рассасываются, танковые части отрываются от пехотных, их коммуникации растягиваются, снабжение затруднено, фланги ударных группировок обнажены. К тому же Конев своими войсками нависает с севера.

В те дни, когда на подступах к Москве шли ожесточенные сражения, когда с крыш домов подмосковных деревень немецкие солдаты пытались разглядеть в бинокли жизнь на улицах города, командование Западного фронта ни на минуту не прекращало работу, целью которой было перехватить стратегическую инициативу и ликвидировать угрозу, нависшую над столицей. По характеру действий и силе ударов противника Жуков чувствовал, что тот подошел к кризисному состоянию, когда решающее слово должен сказать «последний брошенный в бой батальон». Разработку секретного плана контрударов Георгий Константинович поручил Соколовскому.

29 ноября Жуков доложил обстановку Сталину и обратился к нему с просьбой отдать приказ о начале контрнаступления. На этот раз Иосиф Виссарионович был застигнут врасплох предложением командующего Западным фронтом перейти к активным действиям. Внимательно выслушав все его доводы, он обещал посоветоваться с Генштабом.

Решение не заставило себя ждать. Поздно вечером 29 ноября Ставка ВГК согласилась с предложением Жукова о начале контрнаступления, довела до командующих Западным и Юго-Западным фронтами общие задачи и потребовала от них конкретных предложений по их реализации.

Весь следующий день Жуков и сотрудники штаба фронта работали над планом-картой контрнаступления, который был направлен 30 ноября в Ставку ВГК с коротенькой запиской Василевскому:

«Прошу срочно доложить Народному Комиссару Обороны т. Сталину план контрнаступления Зап. фронта и дать директиву, чтобы можно было приступить к операции, иначе можно запоздать с подготовкой»^{232}.

Сам план состоял из пяти лаконичных пунктов в виде пояснений к приложенной карте:

«1. Начало наступления, исходя из сроков выгрузки и сосредоточения войск и их довооружения: 1-й ударной, 20 и 16-й армий и армии Голикова с утра 3–4 декабря, 30-й армии 5–6 декабря.

2. Состав армий согласно директивам Ставки и отдельные части и соединения, ведущие бой на фронте в полосах наступления армий, как указано на карте.

3. Ближайшая задача: ударом на Клин, Солнечногорск и в истринском направлении разбить основную группировку противника на правом крыле и ударом на Узловая и Богородицк во фланг и тыл группе Гудериана разбить противника на левом крыле фронта армий Западного фронта.

4. Дабы сковать силы противника на остальном фронте и лишить его возможности переброски войск, 5, 33, 43, 49 и 50-я армии фронта 4–5 декабря переходят в наступление с ограниченными задачами.

5. Главная группировка авиации (3/4) будет направлена на взаимодействие с правой ударной группировкой и остальная часть с левой — армией генерал-лейтенанта Голикова»^{233}.

Объяснительная записка к плану-карте была написана лично Жуковым от руки. Под документом — подписи Жукова, Булганина, Соколовского.

На документе резолюция синим карандашом: «Согласен. И. Сталин».

Было решено привлечь к планируемой операции, кроме Западного и Юго-Западного фронтов, еще и Калининский фронт. Для поддержки контрнаступления с воздуха, кроме ВВС фронтов, предусматривалось использовать авиацию Московской зоны обороны, Московского военного округа, ПВО Москвы, дальнебомбардировочную и две резервные авиагруппы.

Главная роль в предстоящем контрнаступлении отводилась войскам Западного фронта. Замысел Московской стратегической наступательной операции состоял в том, чтобы ударами правого и левого крыльев Западного фронта, отстоявших друг от друга на 200 км, во взаимодействии с Калининским и Юго-Западным фронтами разгромить ударные группировки противника, стремившиеся охватить Москву с севера и юга. Активными действиями в центре Западного фронта предстояло сковать силы противника, чтобы лишить его возможности перебрасывать войска для усиления важнейших направлений.

Войска Калининского фронта генерала Конева должны были нанести удар силами своего левого крыла, выйти в тыл клинской группировки врага, а затем во взаимодействии с войсками правого крыла Западного фронта уничтожить ее. Войскам Юго-Западного фронта маршала Тимошенко предстояло окружить и уничтожить елецко-ливенскую группировку противника, поставив под угрозу тылы 2-й танковой армии врага, что содействовало бы ее разгрому войсками левого крыла Западного фронта.

План предусматривал проведение операции силами только одного, Западного фронта. Он не содержал вопросы согласования ударов армий по цели, месту и времени с действиями Юго-Западного и Калининского фронтов. В принципе этого и не требовалось, так как в стратегической наступательной операции координацию усилий фронтов осуществляла Ставка ВГК. Однако у нее не было документально оформленного замысла и плана ведения контрнаступления.

Нанесенные на плане-карте красным карандашом стрелы направлений ударов показывают, что их глубина ограничивалась расстоянием в 60 км к северу от столицы и около 100 км — к югу от нее. «Для постановки войскам фронта более далеких и решительных целей, — вспоминал Жуков, — у нас тогда еще не было сил. Мы стремились только отбросить врага как можно дальше от Москвы и нанести ему возможно большие потери»^{234}.

Подготовка к контрнаступлению проводилась в условиях продолжавшегося наступления войск противника. Напряжение колоссальное. Приходилось одновременно сдерживать то там, то здесь смертельно опасные выпады германского командования («штопать тришкин кафтан», как шутил Жуков) и под носом у него вести перегруппировку войск для концентрации сил на решающих направлениях готовящегося контрудара.

В самый напряженный момент неожиданно позвонил Сталин и устроил Жукову очередной разнос. Верховному доложили, что немцы взяли Дедовск, а командующий фронтом об этом ни сном ни духом. Распалившись, Сталин приказал Жукову немедленно выехать на место, лично организовать контратаку и Дедовск вернуть.

Связавшись с Рокоссовским, Георгий Константинович выяснил, что произошла ошибка, Дедовск в наших руках, а захвачена деревенька Дедово. Перезвонил Сталину и доложил об этом. Но тот своих приказов не отменял: поезжай и освобождай Дедово. На следующий день пришлось докладывать об исполнении приказа: силами стрелковой роты при поддержке двух танков выбили взвод противника из деревни Дедово.

Пока Жуков выполнял свою «освободительную миссию» у затерянной деревушки, противник перешел в наступление на участке 33-й армии, где до этого было относительное затишье. Следом неожиданно был прорван фронт в центре, в районе Наро-Фоминска, и немецкие части устремились на север, на Кубинку, и на восток, в направлении Апрелевки. Командующий Западным фронтом ввел в бой танковые и стрелковые части, ряд других подразделений из резерва, сам выехал в войска для руководства боем. К Кубинке враг не смог пробиться, а в районе Апрелевки по нему был нанесен внушительный контрудар. Вскоре положение восстановили и в районе Наро-Фоминска, прорыв на этом участке фронта был ликвидирован.

К 5 декабря войскам Западного фронта удалось остановить немецкие войска на правом и левом крыльях. Недосягаемой для него оказалась не только Москва, но и Тула. За двадцать дней противник продвинулся на 80–110 км, но для дальнейшего наступления сил у него не было. Войскам Западного фронта под руководством Жукова удалось окончательно остановить мощнейшую группировку врага, что означало провал его последней попытки захватить столицу.

«Наступление на Москву провалилось, — писал Гудериан. — Все жертвы и усилия наших доблестных войск оказались напрасными. Мы потерпели серьезное поражение, которое из-за упрямства Верховного командования привело в ближайшие недели к роковым последствиям. Главное командование сухопутных войск, находясь в далекой от фронта Восточной Пруссии, не имело никакого представления о действительном положении своих войск в условиях зимы, хотя и получало об этом многочисленные доклады. Это незнание обстановки все время вело к новым невыполнимым требованиям»^{235}.

Штаб 4-й танковой группы оценивал происшедшее следующим образом: «5 декабря 1941 г. 4-я танковая группа генерал-полковника Гёпнера расположилась под Москвой полукругом на фронте шириной в 65 км от Звенигорода до канала Москва — Волга, в 35 км от Кремля. Они прорвали второй большой пояс Московской обороны и в условиях жестоких холодов, преодолевая сопротивление значительно превосходящих сил противника, миновали полосу густых девственных лесов. Совместно с войсками 3-й танковой группы они перерезали железнодорожную магистраль и автостраду Москва — Ленинград и тем самым расчленили Северный фронт русских на две части. И теперь они стоят перед воротами советской столицы, куда уже ясно доносился шум боя»^{236}.

Подчиненные генерала Гёпнера были большими оптимистами! А вот их начальник, генерал-фельдмаршал фон Бок придерживался иного мнения. 3 декабря он отмечал в своем дневнике: «После достижения ограниченного успеха 4-й танковая группа также доложила, что ее наступательные возможности в „значительной степени исчерпаны“»^{237}.

К началу контрнаступления войска Западного, Калининского и Юго-Западного фонтов насчитывали около 1,1 млн. человек, 7652 орудия и миномета, 774 танка и 1000 самолетов. Группа армий «Центр» имела 1,7 млн. человек, около 13 500 орудий и минометов, 1170 танков, 615 самолетов^{238}.

Противник превосходил советские войска в личном составе в 1,5 раза, в артиллерии — в 1,8, в танках — в 1,5 и уступал им только в авиации — в 1,6 раза. Это соотношение сил и средств показывает, что Жуков шел, причем прекрасно сознавая это, на большой риск, тем более что качество подготовки поступивших во фронт войск было весьма невысоким вследствие их недостаточной обученности, сколоченности и оснащения. Большинство резервных соединений получали оружие непосредственно перед вводом их в бой, так как войска Западного фронта были обеспечены винтовками только на 60 % к штатной потребности.

Но это был продуманный риск. Жуков учитывал отсутствие у противника оперативных резервов, усталость немецких солдат, проблемы материального обеспечения германских войск в условиях суровой зимы, а также то обстоятельство, что ударные силы противника находились на рубежах, не подготовленных для отражения встречных ударов. Учитывалась и благоприятная конфигурация линии фронта, позволявшая нанести удары по флангам немецких группировок. В связи с тем, что фронтам предстояло наступать в широких полосах, они имели одноэшелонное построение и низкие плотности: одну дивизию в среднем на 8,5 км, 10–11 орудий и минометов и 0,8 танка на 1 км фронта. В то же время за счет неравномерного расположения войск плотности на направлениях главных ударов были больше.

Памятуя опыт боев на Халхин-Голе, все передвижения войск перед наступлением Жуков осуществлял, как правило, ночью, а если днем, то только в сложных погодных условиях — снегопады и разыгравшиеся вьюги благоприятствовали этому. Кроме скрытности, нужно было использовать элемент внезапности и быстроты — промедление пошло бы на пользу лишь противнику. Поэтому пауза для перехода от обороны к контрнаступлению абсолютно исключалась. Замыслы удались, фон Бок оставался в неведении.

2–4 декабря каждой армии были определены конкретные задачи.

1-й ударной армии генерала Кузнецова предстояло перейти в наступление 3 декабря, освободить сначала из окружения группу войск генерала Захарова в районе Федоровка, Каменка, а затем наступать в направлении Клина и во взаимодействии с 30-й армией справа и 20-й армией слева разбить клинско-солнечногорскую группу противника.

Командующему 30-й армией генералу Лелюшенко было приказано с утра 6 декабря перейти в решительное наступление всеми силами. Главный удар нанести в направлении Ручьи, Борщевка, Клин, охватывая Клин с севера, вспомогательный удар — в направлении Искрина, Ново-Завидовский и в направлении Рогачево. Ближайшая задача — разбить противостоящего противника и к исходу 7 декабря овладеть Ново-Завидовским, Клином.

20-я армия генерала Власова должна была с 7 часов 3 декабря перейти в решительное наступление всеми силами армии в общем направлении Химки, Солнечногорск, разгромить в течение 3–6 декабря противника и овладеть Солнечногорском обходом с юго-запада и севера.

16-й армии генерала Рокоссовского предстояло с утра 7 декабря своей правой группировкой взаимодействовать с 20-й армией, нанося удар на Вересково, Жилино. По достижении Жилино закрепиться и оказать помощь 20-й армии в выходе на линию Рождествено — Жилино. В центре — вернуть полностью Крюково. С утра 8 декабря начать наступление своим левым флангом с ближайшей задачей выйти на линию Крюково — Бакеево — Ефремово — Истра. Дальнейшая задача — выход на Истринское водохранилище, реку Истра.

На 5-ю армию генерала Говорова возлагалась задача продолжать начатое контрнаступление с ближайшей задачей уничтожить противника и выйти на линию Котерево — Лукино — Ивашково — Рыбушкино.

На левом крыле фронта 10-й резервной армии генерала Голикова предписывалось с утра 6 декабря нанести главный удар в направлении Михайлов, Сталиногорск, вспомогательный удар — стрелковой дивизией из Зарайска, Коломны через Серебряные Пруды — в направлении Венев, Жураково. Ближайшая задача — разбить группу генерала Гудериана и овладеть районом Сталиногорск, Узловая к исходу 10 декабря.

В директиве № 0047/оп от 4 декабря командующий Западным фронтом отмечал:

«1. По всем данным, противник, действующий против правой группировки Западного фронта, выдохся и без дополнительной подготовки продолжать общее наступление сейчас не может. Действия противника за последние 2–3 дня носят характер активной обороны на всем фронте, и лишь только против 1-й ударной армии противник ведет частную операцию по противодействию наступлению частей армии, переправившихся через канал.

Пехота противника сильно измотана и дерется неустойчиво. Опыт нашего контрудара по прорвавшейся группе на фронт 33-й армии показывает, что при малейшем охвате и дружной атаке нашей пехоты с танками противник, бросая все, бежит в страшной панике. В этой маленькой операции противник бросил около 50 орудий, более 50 станковых пулеметов, 47 танков и много другого вооружения. Особенно боится противник обходов и танковых атак с флангов и тыла.

Резервов у противника, по всем данным, нет, он израсходовал их полностью в 18-дневных боях. В танковых дивизиях осталось до 30 % личного состава и в среднем по 40–50 танков всех марок. Снарядов и горючего у противника очень мало.

2. В целях срыва подготовки противником последующего наступления на Москву и разгрома истощенного противника приказываю:

а) от обороны перейти к решительному наступлению;

б) в основу наступления положить ряд хорошо подготовленных последовательных операций, направленных на уничтожение противника и закрепление захваченных рубежей.

Все операции должны быть тщательно продуманы и всесторонне обеспечены силами, средствами, разведкой и управлением…»^{239}

В тот же день, 4 декабря, у Жукова произошла очередная серьезная стычка со Сталиным^{240}. Верховный позвонил в штаб Западного фронта, когда там проходило совещание командующих армиями. «Жуков находился в напряжении, — вспоминал Н. Казьмин, офицер для поручений при Жукове. — Во время разговора со Сталиным у Жукова лицо стало покрываться пятнами и заходили на щеках желваки. Это уже было не к добру и предвещало ссору».

Выслушав Сталина, Жуков отпарировал:

— Передо мной 4 армии противника и свой фронт. Мне лучше знать, как поступить. Вы там, в Кремле, можете расставлять оловянных солдатиков и устраивать сражения, а мне некогда этим заниматься.

Сталин, видимо, что-то возразил Жукову, который потерял самообладание и выпустил обойму площадной брани, а затем бросил трубку на рычаг. Сталин после этого не звонил сутки. Позвонил 5 декабря в 24 часа и спросил:

— Товарищ Жуков, как с Москвой?

— Москву я не сдам.

— Тогда я пойду отдохну пару часов.

Жуков тоже упоминает о телефонном разговоре со Сталиным поздним вечером 4 декабря, но о ссоре речи не ведет. Однако, судя и по другим свидетельствам, конфликт все же был, хотя вряд ли в такой грубой и недопустимой форме.

Жуков в эти дни даже предположить не мог, насколько прав он оказался в своих прогнозах! Противник выдохся настолько, что сам уже собирался предпринять отход. 5 декабря штаб группы армий «Центр» направил приказание № 2870 командующим 4-й армией, 4 и 3-й танковым группам:

«На случай, если последует приказ на частичный отрыв от противника и на занятие обороны, группа армий устанавливает следующий общий рубеж: Нарские пруды, течение р. Москва до Карийское, Истринское водохранилище, Сенежское озеро, район восточнее Клина, левый фланг 36-й моторизованной дивизии в районе Волжского водохранилища…

Начало отхода, для которого, по расчетам группы армий, потребуется две ночи, возможно, будет намечено на вечер 6.12, о чем будет сообщено в особом приказе.

4-й армии и 3-й танковой группе надлежит наметить и доложить в штаб группы армий промежуточный рубеж, который они смогут достигнуть в первую ночь отступления. Это необходимо для достижения полной согласованности между обоими соединениями при отходе.

Пока речь идет только о подготовке к предполагаемой операции, поскольку решение фюрера по этому вопросу еще неизвестно»^{241}.

На следующий день это решение было подтверждено приказом № 2900:

«1. Правый фланг 3-й танковой группы отходит:

В ночь с 6 на 7.12 на линию Удино, Каменка, Ольгово, в ночь с 7 на 8.12 на линию Кочергино, Рогачево, и затем, в случае необходимости, в ночь с 8 на 9.12 на линию северная оконечность Сенежского озера, Аладьино, Доршево.

2. 4-я танковая группа в тесном взаимодействии с 3-й танковой группой отводит свой северный фланг, соответственно с отходом южного фланга 3-й танковой группы, до района Сенежского озера.

3. Вопрос об отходе всех остальных соединений 4-й танковой группы на рубеж, указанный в приказе группы армий „Центр“ № 2870/41 сов. секр. от 5.12.41, вправе разрешить командующий 4-й армией. О решении этого вопроса доложить в штаб группы армий…»^{242}

Впоследствии Жуков свое мнение по поводу решения немецкого командования высказал писателю Константину Симонову:

— Сейчас в истории Великой Отечественной войны давно стал общеизвестным тот факт, что к началу нашего контрудара под Москвой немецкие войска уже получили приказ на отступление. Говорить об этом было не принято. Хотя, казалось бы, то обстоятельство, что немцы еще до наших контрударов были поставлены упорством нашей обороны в критическое положение, вынуждавшее их к отходу, ничуть не приуменьшало заслуг нашей армии, скорей наоборот. Но, видимо, такое изложение подлинных исторических событий казалось тогда менее героическим, и было принято говорить, что мы нанесли свой контрудар по немцам, еще продолжавшим рваться к Москве… Как выяснилось потом из документов, в ту ночь, когда мы начали свое наступление, Браухич уже отдал приказ об отступлении на реку Нара, то есть он уже понимал, что им придется отступить, что у них нет другого выхода.

На рассвете 5 декабря войска левого крыла Калининского фронта, а в 14 часов — и правого фланга 5-й армии Западного фронта нанесли удары по противнику. На следующий день на врага обрушились 30-я, 1-я ударная, 20-я армии правого крыла и 10 и 13-я армии левого крыла Западного фронта.

В документах штаба 4-й танковой группы по этому поводу отмечалось: «День 5 декабря 1941 года, без сомнения, еще долго будет притягивать к себе внимание военных историков. Возможно, что пропаганда противника, отрицая энергию немецкого командования, героизм немецких солдат и непоколебимую веру в них немецкого народа, будет с торжеством говорить о „чуде под Москвой“, тем более что в эти первые дни декабря наступил кризис и в ходе наступления 2-й танковой группы, двигавшейся с юга… В эти тяжелые дни, когда мы вступаем в новый этап боевых действий, наши мысли возвращаются к тем героям, которые здесь, в снегах России пожертвовали своей жизнью и своим здоровьем, защищая далекую родину от монгольского нашествия XX века. Будущие поколения не забудут их подвигов и их жертв, прославивших немецкое оружие»^{243}.

Переход советских войск в контрнаступление породил у германского руководства противоречивые чувства. Гитлер не доверял сообщениям командования Сухопутных войск и считал их преувеличенными. На совещании с руководителями вермахта, состоявшемся 6 декабря, он высказал сомнение в успехе русских: «Даже если вооруженные силы потеряли 25 % своего боевого состава, все равно русские, несмотря на свое трехкратное преимущество в новых формированиях, понесли значительно большие потери в боевом составе. И если наши дивизии удерживают участки в 30 км по фронту, это свидетельствует о недостаточной силе противника». Опытный генштабист генерал Ф. Гальдер был более реалистичен в своих оценках состояния группы армий «Центр». Он 7 декабря записал в своем дневнике: «Самым ужасным является то, что ОКВ (от нем. Oberkommando der Wehrmacht — Верховное главнокомандование вермахта. — Авт.) не понимает состояния наших войск и занимается латанием дыр, вместо того чтобы принимать принципиальные стратегические решения. Одним из решений такого рода должен быть приказ на отход войск группы армий „Центр“ на рубеж Руза, Осташков»^{244}.

Обрушенный на врага атакующий вал нарастал, в контрнаступление вовлекались все новые силы. 7–8 декабря к активным действиям перешли 16-я армия, оперативные группы генералов Ф. Я. Костенко и П. А. Белова, 3 и 50-я армии. На калининском, клинском, солнечногорском, истринском, тульском и елецком направлениях бои развернулись не на жизнь, а на смерть. 8 декабря враг был выбит из Крюкова.

Продвижение советских войск северо-западнее Москвы вызывало сильное беспокойство и разногласия среди немецкого командования. Гитлер по-прежнему не верил, что началось что-то серьезное, представляющее реальную большую угрозу. 8 декабря он отдает директиву, в которой оценивает успехи советских войск как временные, достигнутые благодаря большей их приспособленности к суровым климатическим условиям^{245}. Вместе с тем в словах фюрера зазвучали и иные нотки: «Бои такого рода русские ведут частями и подразделениями, которые нельзя назвать первоклассными, напротив, это, как правило, самые худшие и неподготовленные силы, которые, как показал опыт, нередко уступают нашим войскам по численности вопреки предварительным данным первых донесений о ходе боя. Отсюда следует, что бои такого рода выигрываются в первую очередь крепостью нервов, и это касается главным образом командования. Русские в данном случае доказали крепость нервов». Что ж, серьезное признание, и отнести его следует, прежде всего, на счет Жукова.

В заключительной части приказа немецким войскам предписывалось «не допускать превосходства противника». Единственный способ надежно покончить с ним — это ожесточенное сопротивление, «которое будет стоить атакующему больших потерь в живой силе». Немецким войскам разрешалось отходить лишь в том случае, если «на прежних позициях они не смогут из-за отсутствия боеприпасов или продовольствия причинить ущерб противнику». Командованию группы армий «Центр» надлежало принимать решительные меры и против гражданского населения. При отступлении населенные пункты должны были сжигаться, чтобы советские войска лишались нормального размещения на отдых. Иначе, как варварским, не назовешь требование забирать зимнюю одежду у военнопленных и гражданских лиц для удовлетворения нужд немецких войск.

В ходе контрнаступления штаб Западного фронта выявил существенные недостатки в действиях своих войск. Им не хватало опыта, командирам — умения грамотно организовать атакующие действия. Не хватало решительности, чтобы в полной мере использовать тяжелое положение, в котором оказался противник. Сказался синдром первых недель и месяцев войны — страх попасть в окружение. Поэтому многочисленные бреши, образовывавшиеся в линии обороны отступавшего противника, использовались вяло, части и соединения в прорывы вводились неохотно. Вновь отдадим должное Жукову: он очень быстро и точно прочувствовал эти недостатки. Уже 9 декабря Жуков издает приказ, который вносит серьезные коррективы в тактику наступательных действий^{246}. В приказе говорилось:

«…Практика наступления и преследования противника показывает, что некоторые наши части совершенно неправильно ведут бой и вместо стремительного продвижения вперед путем обходов арьергардов противника ведут фронтальный затяжной бой с ним. Вместо обходов и окружения противника выталкивают с фронта лобовым наступлением, вместо просачивания между укреплениями противника топчутся на месте перед этими укреплениями, жалуясь на трудности ведения боя и большие потери. Все эти отрицательные способы ведения боя играют на руку врагу, давая ему возможность с малыми потерями планомерно отходить на новые рубежи, приводить себя в порядок и вновь организовывать сопротивление нашим войскам».

Командующий Западным фронтом категорически запретил вести фронтальные бои с прикрывающими частями противника, а также фронтальные бои против укрепленных позиций. Против арьергардов и укрепленных позиций требовалось оставлять небольшие заслоны и стремительно их обходить, выходя как можно глубже на пути отхода противника. В каждой армии предписывалось сформировать несколько ударных групп, включив в их состав танки, автоматчиков и конницу, для действий во вражеском тылу с целью уничтожения горючего и артиллерийской тяги. Требование Жукова было однозначным: гнать противника днем и ночью, а в случае переутомления частей выделять отряды преследования. Одновременно предписывалось обеспечить действия войск противотанковой обороной, разведкой и постоянным охранением, имея в виду, что «противник при отходе будет искать случая контратаковать наши части».

11 декабря советские войска заняли Истру, 12-го — Солнечногорск, а на левом крыле Западного фронта вынудили к отходу от Тулы соединения 2-й танковой армии генерала Гудериана. Для наступления в обход Истринского водохранилища с севера, а реки с юга командующий 16-й армией генерал Рокоссовский сформировал две подвижные группы под командованием генералов Ф. Т. Ремизова и М. Е. Катукова. Командующий Западным фронтом передал на усиление 5-й армии 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Л. М. Доватора, два отдельных танковых батальона и другие части, которые потребовал использовать в качестве подвижной группы. Все три подвижные группы были введены в сражение 13 декабря.

Сталин торопил Жукова развить и закрепить успех. Чтобы не допустить отхода 3 и 4-й танковых групп противника на рубеж Волоколамск, Руза, директивой № 005657 от 13 декабря командующим 30 и 1-й ударной армиями генералам Лелюшенко и Кузнецову предписывалось:

«1. Частью сил армий пленить противника в районе г. Клин, предложив немцам сдачу и обещав им сохранить жизнь, в противном случае истребить их до единого.

2. Остальными силами указанных армий продолжать непрерывное выдвижение на запад для выполнения поставленных целей»^{247}.

В тот же день Жуков направил приказ командующим 33, 43, 49, 50, 10-й армиями и оперативной группой генералу Белову, в которых определил новые рубежи наступления. В приказе подчеркивалось: «За своевременный выход на указанные рубежи персональную ответственность несут командующие армиями. Командармы в своих приказах дивизиям ставят задачи на каждый день с указанием, каких рубежей должны достигнуть дивизии, строжайше требуя от командиров дивизий исполнения. Наступление армий будет поддерживаться ВВС фронта. Преследование вести стремительно, не допуская отрыва противника. Широко применять сильные передовые отряды для захвата узлов дорог, теснин, дезорганизации походных и боевых порядков противника. Категорически запрещаю лобовые атаки укрепленных узлов сопротивления противника. Головным эшелонам, не задерживаясь, обходить их, возлагая уничтожение этих узлов на последующие эшелоны. Требую четкой организации взаимодействия на стыках с соседями и оказания помощи друг другу. В этих случаях стремиться окружить и уничтожить противника, не отговариваясь формально начертанием разгранлиний»^{248}.

Противник, стремясь остановить продвижение войск Западного фронта, взорвал плотину на Истринском водохранилище. «Хлынувшая вода образовала мощный поток, который создал огромные трудности для наших войск, — вспоминал К. К. Рокоссовский, командовавший в то время 16-й армией. — Вот тут и сыграли большую роль подвижные группы. Своими ударами с севера и с юга Ремизов и Катуков облегчили выполнение задачи стрелковым дивизиям, вынудив противника к отступлению. Исход сражения был решен в нашу пользу. На моих глазах сибиряки А. П. Белобородова в сильный мороз под огнем врага форсировали бушующий ледяной поток. В ход были пущены все подручные средства — бревна, заборы, ворота, плоты из соломы, резиновые лодки, — словом, все, что могло держаться на воде. И вот на этих подручных средствах сибиряки преодолели такое серьезное препятствие и обратили противника в бегство. Штурм хорошо обеспечивали артиллеристы и минометчики, прикрывавшие нашу пехоту во время переправы»^{249}.

Генерал-фельдмаршал фон Бок, трезво оценивая создавшуюся обстановку, 13 декабря сообщил генерал-фельдмаршалу Браухичу: «У меня нет новых предложений. Вопрос, который нам необходимо обсудить, скорее политического, нежели военного свойства. Фюрер должен наконец решить, как быть группе армий: или сражаться, оставаясь на тех позициях, которые она сейчас занимает, рискуя потерпеть полное поражение, или отойти, что сопряжено с таким же примерно риском. Если фюрер прикажет отходить, он должен понимать, что новых сокращенных позиций в тылу, которые, кстати сказать, совершенно не подготовлены к обороне, смогут достичь далеко не все наши войска, поэтому неизвестно, смогут ли ослабленные части группы армий эти позиции удержать. Подкрепления, которые были мне обещаны, тащатся с такой черепашьей скоростью, что оказать решающее воздействие на принятие соответствующего решения не смогут»^{250}. Одновременно фон Бок просил подыскать ему замену из-за ухудшения физического состояния. Вечером следующего дня Гитлер позвонил командующему группой армий «Центр» и сказал, что она должна удерживать прежние позиции, не отдавая врагу ни метра земли, пока не будут закончены самые необходимые приготовления для приема войск на тыловых позициях. Ночью 15 декабря фюрер вызвал к себе командующего армией резерва генерала Ф. Франка с докладом о готовности соединений к отправке в районы боевых действий. Генерал Р. Герке и рейхсмаршал авиации Г. Геринг получили приказ о подготовке всего транспорта вермахта для немедленной переброски резервных дивизий и частей по воздуху на Восточный фронт. Отправляя пополнение под Москву, Гитлер не скрывал раздражения: «Я не могу всех отправить на зимнюю стужу только потому, что на фронте группы армий имеется несколько прорывов».

В соответствии с указанием фюрера фон Бок 15 декабря приказал войскам группы армий «Центр» принять меры по ускорению подготовки тыловых оборонительных рубежей. На следующий день войска получили приказ № 3147, в котором отмечалось, что любой отход может быть произведен только с разрешения командующего армией, а отступление соединений от дивизии и выше — только личного разрешения командующего группой армий «Центр». Фон Бок подчеркивал: «Мнение, что оборонительный бой является делом пехотных дивизий и что моторизованные соединения должны быть выведены из боя, в настоящий момент неправильно. Никто не может быть снят с передовой. Подкрепление в ближайшее время не ожидается. Действительности нужно смотреть в глаза. Никто лучше меня не знает, какие усилия были приложены войсками и какие жертвы от них потребовались. Но, несмотря на это, я требую еще большего напряжения, так как судьба всего Восточного фронта зависит от этого. Каждый офицер должен проявить твердость к тому, чтобы заставить даже самые уставшие части оказывать сопротивление и не давать места настроениям, которые подрывают волю к сопротивлению»^{251}.

Из-за больших потерь в боевой технике фон Бок объединил 3 и 4-ю танковые группы под командованием генерала Гёпнера, сосредоточивая силы для удержания Клина, через который осуществлялся отход значительного количества войск. Использовались все возможности для сдерживания натиска 20-й и особенно 16-й армий, так как прорыв обороны их соединениями грозил основным частям группы окружением в районе Клина, Солнечногорска и Истринского водохранилища. Главным рубежом, на котором предполагалось остановить наступление войск Западного и Калининского фронтов, должны были стать реки Лама, Руза и Нара. Удобные для обороны естественные рубежи дополнялись здесь многочисленными инженерными сооружениями, строительство которых развернулось еще в начале декабря. При отходе взрывались мосты, сжигались населенные пункты, минировались дороги.

Особое внимание немецкое командование уделяло обороне Клина, важного узла дорог, позволяющего осуществлять войскам маневр по фронту и в глубину. Для этой цели были сосредоточены части 14-й моторизованной, 1 и 7-й танковых дивизий общей численностью до 18 тыс. человек, 50 танков и до 7 дивизионов артиллерии^{252}. Противнику удалось отразить атаки частей 30-й армии, вышедших на подступы к городу еще 9 декабря. Сил одной армии для освобождения Клина оказалось недостаточно. Нужны были совместные усилия войск 30 и 1-й ударной армий. Жуков 13 декабря приказал командующему 1-й ударной армией оказать частью сил содействие 30-й армии в окружении Клина с юга, а главными силами продолжать наступление в западном направлении и к исходу 16 декабря выйти на рубеж Теряева Слобода (17 км северо-восточнее Волоколамска), Никита.

Выполняя указания командующего фронтом, генерал Кузнецов решил для содействия войскам 30-й армии в освобождении Клина привлечь половину сил армии — четыре усиленные бригады (29, 50, 84, 47-ю). Первым двум ставилась задача сковать противника ударами с востока и юго-востока, 84-й бригаде с 1, 5 и 7-м отдельными лыжными батальонами и 47-й бригаде с 3, 4 и 8-м лыжными батальонами обойти город с юго-запада.

С выходом войск 1-й ударной армии на восточные и юго-западные подступы к Клину создалась реальная угроза окружения и уничтожения соединений 56-го танкового корпуса противника, оборонявшего город. Чтобы избежать ненужных потерь при атаке города, военный совет фронта во исполнение указаний Верховного главнокомандующего и начальника Генерального штаба уполномочил генерала Кузнецова «посредством самолетов, парламентеров, громкоговорителей немцам, находящимся в Клину, предложить сдачу, обещая сохранение им жизни»^{253}.

Военный совет армии подготовил текст ультиматума. Ультиматум подписал командир 29-й стрелковой бригады полковник М. Е. Ерохин, который и направил во второй половине дня 13 декабря в Клин парламентера с предложением о капитуляции. Парламентер — заместитель командира роты 310-го пулеметного батальона лейтенант В. Д. Бергер в сопровождении сержанта Д. С. Лялика и красноармейца Е. Н. Разветовского был принят начальником штаба 56-го танкового корпуса и вручил ему ультиматум. Ультиматум был отклонен в письме на имя командира 29-й стрелковой бригады.

После отклонения ультиматума части 1-й ударной армии возобновили наступление. Всю вторую половину ночи на 14 декабря и весь следующий день на подступах к Клину шли ожесточенные бои. Части 84-й стрелковой бригады пробились к южной окраине города, а 47-я стрелковая бригада, осуществив его охват, вышла в район 5 км юго-западнее Клина. Над вражеским гарнизоном нависла реальная опасность полного окружения и разгрома. В сложившейся обстановке командование 3-й танковой группы стремилось не столько удержать Клин, сколько вывести из него свои зажатые с трех сторон войска. И это ему удалось. 1-я ударная и 30-я армии не смогли завершить окружение города. С наступлением темноты 14 декабря части прикрытия клинской группировки противника начали отход по шоссе Клин — Высоковыск. При этом им пришлось продвигаться как бы по огненному коридору, северную сторону которого составляли 371-я стрелковая дивизия и 21-я танковая бригада 30-й армии, а южную — 47 и 84-я стрелковые бригады 1-й ударной. В 23 часа 30 минут 14 декабря командир 29-й стрелковой бригады сообщил генералу Кузнецову, что 1-й отдельный лыжный батальон и 3-й стрелковый батальон бригады приступили к очистке города от автоматчиков. 15 декабря в Клин вошли советские войска: в 2 часа с севера — части 371-й стрелковой дивизии, в 2 часа 30 минут с востока — части 348-й стрелковой дивизии 30-й армии и с юго-востока — части 29-й стрелковой бригады 1-й ударной армии. К исходу дня город был полностью очищен от вражеских войск.

Впервые войска вермахта терпели столь внушительное поражение и вынуждены были отступать, неся значительные потери. За 11 дней наступления соединения и части правого крыла Западного фронта смогли преодолеть от 30 до 65 км.

Успешно развивалось наступление и на левом крыле фронта, в полосе 50 и 10-й армий. Здесь 11 декабря после упорных боев оперативная группа войск генерала П. А. Белова освободила Сталиногорск (Новомосковск). Жуков тут же принимает решение совместными усилиями войск этой группы и 50-й армии окружить и уничтожить немецкую группировку, действовавшую на северных и восточных подступах к Туле. Но генерал Гудериан оказался проворнее и сумел вывести войска из мешка восточнее Тулы. Делается попытка окружить противника более глубоким охватом южнее Тулы. Но и здесь Гудериану удалось вывернуться. И все же наступление левого крыла Западного фронта, хотя и медленно, но продолжало развиваться.

18 декабря командующий 4-й танковой группой генерал Гёпнер сообщил в штаб группы армий «Центр»:

«20.12.41 г., частично в результате давления противника и раньше, войска отводятся на линию Руза, Волоколамск, р. Лама. Отдан приказ удержать эту линию. В связи с этим я докладываю:

Линия обороны между Благовещенское и Волоколамск не имеет никаких естественных препятствий. Она проходит по непросматриваемой местности, что потребует использования крупных сил.

В настоящее время ее удержание — на северном фланге 9-го армейского корпуса ослабленной постоянными боями 252-й пехотной дивизией и на северном фланге 46-го армейского корпуса потерпевшей сегодня неудачу 11-й танковой дивизией — не гарантируется.

Командиры 46 и 5-го корпусов доложили, что при существующей ширине их участков фронта (на корпус около 24 км) они не смогут удержать фронт своими силами. В ходе последних боев оба эти командира особенно хорошо зарекомендовали себя спокойными и надежными командирами.

Численный состав частей продолжает сокращаться. За последние дни — большие потери оружия и транспортных средств, которые иногда приходилось уничтожать из-за отсутствия горючего. Оснащенность оружием составляет в настоящее время 25–30 %.

Нет резервов для отражения прорвавшегося противника.

Поэтому можно лишь отдать приказ: „Держаться до последнего“. После этого часть выбывает из строя, а в линии фронта образуется брешь. Все это следует принять в расчет»^{254}.

Просьбы генерала Гёпнера о помощи повисли в воздухе. 18 декабря Генеральный штаб Сухопутных войск направил командующему группой армий «Центр» директиву № 1736:

«1. Фюрер приказал:

Отступление крупного масштаба недопустимо. Оно может привести к полной потере тяжелого оружия и техники. Личным примером командующие, командиры и офицеры должны побуждать войска к фанатическому сопротивлению на своих позициях, даже если противник прорвался с флангов и с тыла. Только таким ведением боя можно выиграть время, которое необходимо для переброски подкрепления из Германии и с Запада. Только после того, как резервы прибудут на тыловые отсечные позиции, можно будет на эти позиции отступить»^{255}.

Главное командование Сухопутных войск обещало группе армий доставлять необходимое подкрепление, в том числе пять пехотных дивизий, используя все виды транспорта. Вечером того же дня генерал-фельдмаршал Браухич сообщил фон Боку, что фюрер дал положительный ответ на просьбу о предоставлении отпуска и приписал: «До полного восстановления здоровья». Фон Бок еще вернется на фронт, но ненадолго — с 19 января по 15 июля 1942 г. он командовал группами армий «Юг» и «Б». На этом его военная карьера завершилась.

Одновременно Гитлер пришел к убеждению, что Браухич, как и фон Бок, не способен руководить войсками в кризисной ситуации. Руководство спасением Восточного фронта фюрер взял на себя, решив лично стать во главе Сухопутных войск. Командующим группой армий «Центр» был назначен генерал-фельдмаршал Х. Г. Клюге, который до этого возглавлял войска 4-й армии.

Непреодолимое желание как можно скорее разгромить дрогнувшего врага сыграло с Жуковым злую шутку. В его действиях стал заметен малообоснованный оптимизм, переоценка возможностей своих войск. В то же время боеспособность и организованность противника явно недооценивались. Например, Ставка ВГК установила армиям правого крыла Западного фронта темп наступления в пределах 10–15 км в сутки, а Жуков увеличил его до 20–25 км, то есть почти вдвое. Достичь этого практически было невозможно: на правом крыле войска преодолевали до шести километров в сутки, на левом — до десяти.

Излишняя горячность порождала просчеты.

Войска 3 и 4-й танковых групп противника после поражения на истринском рубеже поспешно отходили на новые позиции на реках Лама и Руза. Жуков полагал, что имеет дело только с арьергардами противника. Поэтому 20 декабря он потребовал от войск фронта, «продолжая безостановочное наступление, к исходу 27.12 выйти на фронт Зубцов, Васютино, Златоустово, Гжатск, Киселево, Михайловское, Медовники, Малоярославец, Зайцево, Полотняный Завод, Булгаково, Липицы, Лихвин, Белев»^{256}. Однако планового безостановочного наступления не получилось — советские войска неожиданно наткнулись на прочные оборонительные рубежи и мощные огневые заслоны.

К чести Жукова, выводы из ошибок в наступательных действиях он делал своевременно. Командующий фронтом настойчиво требовал выводить войска на фланги и в тылы отступавшего противника, ставить подразделения на лыжи, проникать в глубокие тылы врага и дерзкими налетами вносить панику в его войска. Он постоянно предупреждал командармов и командиров соединений о недопустимости фронтальных атак и попыток действовать напролом, что, кроме неоправданных потерь, не приносило никаких результатов. В специальной директиве военным советам армий Западного фронта от 22 декабря Жуков требует: «Разъяснить всему начсоставу, что всякое промедление в наступлении наших частей, всякая нерешительность может гибельно отразиться на нашем наступлении и спасет врага от разгрома. В случае сопротивления врага на всем фронте и невозможности обойти его оборону собрать на узком фронте массу артиллерии, PC, минометов и дать такой уничтожающий огонь, от которого наверняка будет подавлена оборона противника. После такой мощной подготовки смело бросать на узком фронте пехоту со всей массой танков, сопровождая их все время артогнем и боевыми действиями авиации. Командиров, проявляющих нерешительность в разгроме врага, снимать как неспособных вести части вперед и преодолевать трудности»^{257}.

23 декабря Георгий Константинович подписывает приказ, который вскрывает серьезные недостатки в действиях войск 20-й армии:

«Вопреки указаниям Военсовета фронта прорывать оборону противника на узком фронте 20-я армия ведет наступление на всем фронте армии и, как следствие, не имеет никакого успеха… Разъяснить и потребовать от командиров частей осуществить прорыв во что бы то ни стало, иначе противник в ближайшее время может усилиться. Прорывом руководить непосредственно Военсовету»^{258}.

Тем временем Гитлер все еще не верил в возможность поражения своих войск. 20 декабря он, выступая перед высшим комсоставом, сказал:

— Фанатическая воля к защите той территории, на которой стоят войска, должна прививаться каждому солдату всеми, даже самыми жестокими средствами. Если любая часть в равной мере проникнется такой волей, то все атаки противника, даже если они на отдельных участках привели к вклинениям или прорывам в линии фронта, в конечном итоге будут обречены на неудачу. Каждый офицер и каждый солдат должны осознать, что при отступлении войска будут в большем объеме подвергнуты опасностям русской зимы, чем на позициях, пусть и не оборудованных в должной мере, не говоря уже о значительных и неизбежных при любом отступлении материальных потерях. Русские будут немедленно наступать вслед за отходящей частью и будут постоянно атаковать ее, не давая возможности остановиться, так как тыловые позиции не подготовлены.

Фюрер в своей речи обратился к печальному опыту Наполеона:

— История отступления Наполеона грозит повториться вновь. Поэтому отход возможен лишь с тех участков, где подготовлены тыловые позиции. Только если солдат видит, что, оторвавшись от противника, он займет пусть даже наспех оборудованную позицию, он поймет этот отход. Только тогда доверие между войсками и командованием не будет подорвано. Если же войска будут отходить с позиции, на которой они уже обжились, и на новом месте не получат соответствующей замены, то в результате такого отступления может развиться кризис доверия к руководству.

Гитлер потребовал всеми средствами не допустить падения боевой численности дивизий, используя как можно больше людей на передовой. Войскам приказывалось упорно оборонять каждый населенный пункт, а при отходе сжигать и разрушать все деревни, чтобы лишить советские войска использовать их для расквартирования. Гитлер внушал своим солдатам и командирам, что противник бросает в бой последние силы, а потому «важно укрепить уверенность в своих силах и волю сражаться с противником и преодолеть трудности, связанные с погодными условиями, пока подойдет достаточное пополнение и фронт будет окончательно укреплен».

Штаб группы армий «Центр», направив командующим армиями и танковыми группами телеграмму с изложением выступления Гитлера, подчеркивал: «Просьба довести до сведения подчиненных командных инстанций вышеизложенный ход мыслей. Войска оправдают доверие фюрера»^{259}.

Призыв Гитлера возымел воздействие. Войска группы армий «Центр» стали оказывать все более ожесточенное сопротивление. Соединения правого крыла Западного фронта, несмотря на настойчивые требования Жукова, так и не смогли прорвать вражескую оборону на рубежах рек Лама и Руза. Лишь 20-й армии после 18-дневных ожесточенных боев удалось захватить небольшой плацдарм на западном берегу Ламы. Противник в период с 20 декабря 1941 г. по 7 января 1942 г. прочно удерживал оборону, ликвидируя все попытки войск 1-й ударной, 16 и 5-й армий вклиниться в нее.

На левом крыле Западного фронта 30 декабря удалось выбить противника из Калуги. В начале января 1942 г. советские войска вышли в район железной дороги Калуга — Малоярославец (49-я армия) и продвинулись на 15–25 км в сторону Юхнова (50-я армия), а 10-я армия подошла к железной дороге Вязьма — Брянск западнее и юго-западнее Калуги. На этом наступление войск левого крыла остановилось.

В центре Западного фронта контрнаступление началось позднее, 18 декабря. Перед этим армиям центрального участка ставилась задача только сковать 4-ю полевую армию противника, чтобы лишить его возможности перебрасывать войска на другие участки фронта. Однако немецкое командование, воспользовавшись нерасторопностью советских войск, сумело перебросить часть сил на ржевское и тульское направления. В результате сопротивление фланговых группировок противника севернее и южнее Москвы снова возросло. Это вынудило Жукова поздно ночью 16 декабря потребовать от армий центра продолжать «безостановочное преследование противника» и 19 декабря овладеть рубежом западнее р. Нара. Но из этого ничего не получилось, и затяжные бои продолжали идти на прежних позициях. Лишь после занятия советскими войсками Калуги и возникшей угрозы их выхода в тыл 4-й немецкой полевой армии противник 24 декабря начал отвод своих войск на новую линию обороны.

В ходе контрнаступления Жуков руководил боевыми действиями с командного пункта в Перхушкове. События развивались стремительно и непрерывно, поэтому в войска он выезжал только в случаях крайней необходимости. Успел побывать в этот период в армиях Рокоссовского, Говорова, Голубева, Захарова, главным образом для того, чтобы помочь командующим согласовать свои действия с соседями.

На участке Наро-Фоминск, Каменка войска 43-й армии генерала Голубева долго не могли опрокинуть противника с занимаемых позиций. Жуков дважды, 21 и 24 декабря, выезжал на передовую, на месте знакомился с обстановкой, беседовал с командирами полков. Вместе с командующим армией выходил на передний край, в окопы. И только после того, как были подтянуты резервы и осуществлена перегруппировка войск, 43-я армия сумела прорвать вражескую оборону и освободить 26 декабря Наро-Фоминск.

В тот же день 33 и 43-я армии получили приказ начать преследование противника на можайском и малоярославецком направлениях. В результате советские войска к концу декабря вышли к рекам Протва и Лужа, 2 января 1942 г. освободили Малоярославец, а 4 января — Боровск. Но дальнейшее их продвижение противник остановил.

В январе 1942 г. на Западный фронт приехала монгольская делегация с подарками для советских воинов во главе с X. Чойбалсаном. Жуков тепло встретил своих друзей по Халхин-Голу. Несколько дней делегация провела на Западном фронте, а вернувшись в Москву, Чойбалсан пригласил к себе Жукова и вручил ему монгольский орден Красного Знамени.

Контрнаступление советских войск на Западном стратегическом направлении имело огромное значение не только в военном отношении, но получило и большой политический резонанс. Впервые во Второй мировой войне удалось сначала остановить считавшую себя непобедимой германскую армию, а затем нанести ей чувствительное поражение. Красная Армия отбросила врага на 100–250 км от Москвы и ликвидировала угрозу советской столице. Немецкие войска утратили стратегическую инициативу, замысел молниеносного разгрома СССР оказался чересчур самонадеянным. Впереди замаячила перспектива затяжной войны.

Но все же положение немецких войск в декабре 1941 г. было отнюдь не таким плачевным, как об этом было принято у нас говорить, особенно в советское время. Например, в труде «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой» отмечалось: «Гитлеровцы потеряли огромное количество солдат и офицеров убитыми, ранеными и пленными. По их собственным данным, боевой состав каждой дивизии 4-й танковой армии на 4 января 1942 г. равнялся одному усиленному батальону… Вражеские войска потеряли тысячи орудий, пулеметов, автоматов, сотни танков и самолетов. Все поля и дороги Подмосковья были загромождены брошенным противником вооружением, техникой, автотранспортом и другой военной техникой»^{260}.

В действительности потери врага не были столь катастрофическими. По уточненным данным, группа армий «Центр» с 6 декабря 1941 г. по 7 января 1942 г. потеряла около 116 тыс. человек, или 14,5 % состава дивизий, бригад, отдельных полков и батальонов^{261}. В декабре она получила 40,8 тыс. человек маршевого пополнения, что позволило на одну треть восполнить понесенные потери.

Военная германская машина дала сбой, но мощь свою не потеряла.

В конце концов наступательные возможности армий Западного фронта иссякли, фактор внезапности себя исчерпал, и противник успел организовать на новых рубежах довольно сильную оборону. Не будем забывать, что советские войска перешли в контрнаступление, не имея общего превосходства над врагом.

В ходе Московской стратегической наступательной операции войска Западного, Калининского, Брянского (с 24 декабря 1941 г. по 7 января 1942 г.) фронтов и правого крыла Юго-Западного фронта (с 6 по 31 декабря 1942 г.) потеряли безвозвратно 139 700 человек, а санитарные потери составили 231 369 человек^{262}. При этом Западный фронт потерял безвозвратно 101 192 человека (72,4 % от всех безвозвратных потерь), а санитарные потери достигли 160 038 человек (69 % от всех санитарных потерь). Если же взять отношение безвозвратных потерь к общей численности, то получим следующие данные: на Западном фронте, насчитывавшем к началу операции 748 700 человек, оно составит 1:7,3. Калининский фронт имел к началу операции 192 200 человек, потерял безвозвратно 27 343, соотношение 1:7. Правое крыло Юго-Западного фронта (3, 13-я армии, оперативная группа генерала Костенко) насчитывало 80 800, потеряло безвозвратно 9709, соотношение 1:8,3. Следовательно, безвозвратные потери по отношению к общей численности фронтов были практически одинаковыми.

Ржевско-Вяземский узел

5 января 1942 г. в Кремле состоялось расширенное заседание Ставки ВГК с участием И. В. Сталина, Г. К. Жукова, Б. М. Шапошникова, К. Е. Ворошилова, Г. М. Маленкова, Н. А. Вознесенского. На заседании обсуждался план предстоящих военных действий. Сталин, переоценив успехи, достигнутые в контрнаступлении под Москвой, считал необходимым осуществить крупные наступательные операции одновременно на всех стратегических направлениях (общее наступление) с постановкой глубоких и решительных задач, с тем чтобы создать условия для полного разгрома вермахта уже в 1942 г. Такое решение не соответствовало возможностям Вооруженных Сил Советского Союза, приводило к распылению их усилий и к ослаблению группировки войск на главном, Западном направлении, где обозначился успех.

А. Исаев в своей книге «Наступление маршала Шапошникова. История ВОВ, которую мы не знали» утверждает: «Автором проекта зимнего наступления был, если судить по подписям в директивах Ставки ВГК, начальник Генерального штаба Красной Армии маршал Б. М. Шапошников»^{263}. Однако, если внимательно прочесть документы, опубликованные в сборниках «Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 г. Т. 16 (5–1)» и «Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК: Документы и материалы: 1942 г. Т. 16(5–2)», то мы увидим, что директивы, в которых ставились задачи фронтам, подписывал не только Шапошников, но и Сталин. Кроме того, следует учесть, что с 30 декабря 1941 г. свою подпись под директивами Ставки — наряду со Сталиным, ставил и заместитель начальника Генштаба генерал Василевский. Поэтому Шапошников не мог быть единоличным автором «проекта» зимнего наступления.

При определении авторства того или иного плана необходимо учитывать, что в годы войны порядок планирования военных кампаний и стратегических наступательных операций был следующим. Генеральный штаб, исходя из военно-политической цели и задач вооруженной борьбы, которые на каждом отрезке времени определялись политикой (политическим руководством), и в соответствии со складывавшейся стратегической обстановкой на всем советско-германском фронте за 2–3 месяца до начала кампании, разрабатывал предложения и производил предварительные расчеты для Ставки ВГК относительно ее общего стратегического замысла (определение способа действий Вооруженных Сил, направления сосредоточения основных усилий, распределения сил и средств по стратегическим направлениям, состава и порядка создания на них стратегических группировок войск, их возможных задач, очередности и времени применения, основ взаимодействия и пр.), а также материально-технического обеспечения войск, подготовки необходимого количества стратегических резервов и их использования и по многим другим вопросам. Подготовленные предложения с необходимыми обоснованиями и расчетами обычно докладывались начальником Генерального штаба на совещаниях в Ставке с участием членов Политбюро ЦК ВКП(б) и ГКО^{264}.

После обсуждения и принятия Ставкой ВГК решения в Генеральном штабе с привлечением представителей главных и центральных управлений Наркомата обороны, наркоматов промышленности и других центральных органов осуществлялось окончательное планирование. При этом детально разрабатывались только планы начальных (исходных) операций. Последующие же операции намечались в общих чертах, но они, как правило, заранее обеспечивались людскими и материальными ресурсами, часть которых поступала еще при подготовке кампании, а большая часть — в ходе ее. Планировались эти операции уже в процессе военных действий в зависимости от результатов исходных операций.

Во внимание следует принять и следующее, а именно, некоторые фронты еще до заседания Ставки ВГК получили задание о подготовке к новым операциям. Так, 17 декабря 1941 г. Волховскому фронту была поставлена задача перейти «в общее наступление в северо-западном направлении, имея целью разбить противника, обороняющегося на р. Волхов, в дальнейшем окружить и во взаимодействии с войсками Ленинградского фронта пленить или истребить его». Войскам Ленинградского фронта было предписано «активными действиями 42, 55, 8, 54-й армий и Приморской оперативной группы содействовать Волховскому фронту в разгроме противника, обороняющегося под Ленинградом, и в освобождении Ленинграда от блокады»^{265}.

На следующий день Северо-Западному фронту приказывается: «Не позднее 26 декабря 1941 г. нанести удар силами не менее шести усиленных стр. дивизий из района Осташкова в общем направлении на Торопец, Велиж, Рудня, имея задачу во взаимодействии с войсками Калининского фронта отрезать пути отхода противнику и не дать ему возможности задержаться для обороны на заранее подготовленном рубеже оз. Отолово, Андреаполь, зап. берег р. Западная Двина, Ярцево. В дальнейшем ударом на Рудню отрезать Смоленск с запада»^{266}.

Главнокомандующий Юго-Западным направлением маршал С. К. Тимошенко представил 21 декабря в Ставку ВГК свои предложения по разгрому противника на Южном фронте с целью «очистить весь Донбасс с захватом города Сталино и на юге — Мариуполя»^{267}.

В свою очередь, командующий Западным фронтом генерал армии Г. К. Жуков считал, что следующий этап наступления на Западном стратегическом направлении «должен был состоять в том, чтобы, получив усиление соответствующими силами и средствами, продолжить его вплоть до полного завершения». Он полагал необходимым восстановить то положение, которое Калининский, Западный и Брянский фронты занимали до начала наступательной операции войск противника. По его мнению, если бы Ставка ВГК дала «хотя бы четыре армии на усиление (по одной для Калининского и Брянского фронтов и две для Западного фронта), мы получили бы реальную возможность нанести врагу более сильный удар и еще дальше отбросить его от Москвы, а возможно, даже выйти на линию Витебск — Смоленск — Брянск»^{268}. Без дополнительных крупных резервов дальнейшее продвижение на запад невозможно.

Относительно наступления под Ленинградом и на Юго-Западном направлении Жуков полагал, что там придется иметь дело с серьезной обороной противника. Без наличия мощных артиллерийских средств ее не удастся прорвать, войска понесут большие, ничем не оправданные потери.

С мнением Жукова не торопиться с наступлением под Ленинградом и на юге не согласились Ворошилов и Маленков. Однако Георгия Константиновича поддержал заместитель председателя СНК СССР Вознесенский, заявивший, что в настоящее время мы еще не располагаем материальными возможностями, достаточными для того, чтобы обеспечить одновременное наступление всех фронтов.

Сталин был явно недоволен таким поворотом дел. Но спорил Жуков напрасно — вопрос был уже предрешен. Генеральный штаб в лице своего начальника Шапошникова, имея альтернативные варианты продолжения активных военных действий в зимней кампании, во многом сходные с мнением Жукова, не проявил достаточной настойчивости и смелости в их отстаивании. Поэтому Генштаб вынужден был планировать операции, исходя из принятого решения о развертывании общего стратегического наступления на всем практически советско-германском фронте^{269}.

Главный удар намечалось нанести на Западном направлении, по наиболее сильной группировке врага — группе армий «Центр». Эта задача возлагалась на левое крыло Северо-Западного фронта, Калининский, Западный и Брянский фронты, которым путем двустороннего охвата главных сил неприятеля предстояло окружить и уничтожить их в районе Ржева, Вязьмы и Смоленска. Перед войсками Ленинградского, Волховского фронтов, правого крыла Северо-Западного фронта и Балтийским флотом ставилась задача разгромить группу армий «Север» и ликвидировать блокаду Ленинграда. Войска Юго-Западного и Южного фронтов должны были нанести поражение группе армий «Юг» и освободить Донбасс, а Кавказский фронт и Черноморский флот — Крым. Переход в общее наступление предполагалось осуществить в крайне сжатые сроки.

Пожалуй, то, что планы эти не были обеспечены ни силами, ни средствами, понимали не только Жуков с Вознесенским, но вся Ставка во главе с Верховным. Надеялись, что фронтам удастся сокрушить оборону противника, если их командование будет строго руководствоваться принципом массированного сосредоточения сил и сможет умело использовать артиллерию. Но ведь опыта для этого еще не было — вспомним, даже противник под Москвой недоумевал, почему русские перед наступлением так слабо применяют артиллерию. К тому же войска не были обеспечены должным количеством боеприпасов.

Сталин полагал, что недостаток сил и средств можно компенсировать умелыми действиями войск и применением вместо артиллерийской подготовки «артиллерийского наступления». Принципы его организации и ведения излагались в директивном письме Ставки ВГК № 03 от 10 января 1942 г.^{270}. В этом документе отмечалось, что войска должны научиться взламывать оборонительную линию противника, организовывать прорыв его обороны на всю ее глубину и тем открыть дорогу для продвижения пехоты, танков, кавалерии. Для обеспечения прорыва оборонительной линии противника на всю ее глубину требовалось по крайней мере два условия: во-первых, «заменить в практике наших армий и фронтов действия отдельными дивизиями, расположенными цепочкой, действиями ударных групп, сосредоточенных в одном направлении», и, во-вторых, «заменить так называемую артиллерийскую подготовку артиллерийским наступлением».

В каждой армии, ставящей себе задачу прорыва обороны противника, требовалось создавать ударную группу в виде трех или четырех дивизий, сосредоточенных для удара на определенном участке фронта. Ударная группа фронта должна была включать несколько армий.

Далее в письме говорилось:

«Чтобы артиллерийскую поддержку сделать действенной, а наступление пехоты эффективным, нужно от практики артиллерийской подготовки перейти к практике артиллерийского наступления.

Что это означает?

Это означает, во-первых, что артиллерия не может ограничиваться разовыми действиями в течение часа или двух часов перед наступлением, а должна наступать вместе с пехотой, должна вести огонь при небольших перерывах за все время наступления, пока не будет взломана оборонительная линия противника на всю ее глубину.

Это означает, во-вторых, что пехота должна наступать не после прекращения артиллерийского огня, как это имеет место при так называемой артиллерийской подготовке, а вместе с наступлением артиллерией, под гром артиллерийского огня, под звуки артиллерийской „музыки“.

Это означает, в-третьих, что артиллерия должна действовать не вразброс, а сосредоточенно, и она должна быть сосредоточена не в любом месте фронта, а в районе действия ударной группы армии, фронта, и только в этом районе, ибо без этого условия немыслимо артиллерийское наступление.

Любая наша армия, как бы она ни была бедна артиллерией, могла бы сосредоточить в районе действия своей ударной группы 60–80 орудий, обратив на это дело армейский артиллерийский полк и взяв у своих дивизий, скажем, по две батареи дивизионной артиллерии и десятка два-три 120-мм минометов.

Любой наш фронт, как бы он ни был беден артиллерией, точно так же мог бы сосредоточить в районе действия ударной группы фронта 150–200 орудий, обратив на это дело свой фронтовой артиллерийский резерв и взяв у ряда своих армий их армейские артиллерийские полки и хотя бы одну треть их дивизионной артиллерии. Сформированная таким образом группа артиллерии была бы вполне достаточной для того, чтобы взломать оборону противника в районе наступления ударной группы фронта. Если этого не делают наши фронты, то это происходит потому, что они недооценивают великое значение массированного артиллерийского огня для наступления пехоты».

Директиву № 151141 Ставки ВГК об окружении силами Западного и Калининского фронтов можайско-гжатско-вяземской группировки противника Г. К. Жуков получил поздно вечером 7 января 1942 г.^{271}. С этой целью Ставка приказала:

Командующему Калининским фронтом: выделить часть сил для разгрома ржевской группировки противника и для занятия г. Ржев ударной группировкой силою двух армий (14–15 стрелковых дивизий, один кавалерийский корпус, большая часть танков) нанести удар в общем направлении на Сычевка, Вязьма с задачей, перехватив железную и шоссейную дороги Гжатск — Смоленск западнее Вязьмы, лишить противника основных его коммуникаций. В дальнейшем совместно с войсками Западного фронта окружить, а затем пленить или уничтожить всю можайско-гжатско-вяземскую группировку противника. Не ожидая подхода кавкорпуса и окончательного сосредоточения всех сил ударной группировки в районе г. Ржев, наличными силами 39-й армии, как основной силы главной группировки, немедленно развить наступление в направлении Сычевка, Вязьма, а остальные силы ввести вторым эшелоном за главной группировкой, с таким расчетом, чтобы выйти в район Сычевки и занять ее не позднее 12 января 1942 г.

Командующему Западным фронтом: разгромить не позднее 11 января юхновско-мосальскую группировку противника, нанести главный удар силами ударной группы генерала Белова и 50-й армии на Вязьму и тем завершить окружение можайско-гжатско-вяземской группировки противника во взаимодействии с войсками ударной группировки Калининского фронта. Одновременно силами 20-й армии прорвать фронт противника и нанести удар в направлении на Шаховская, Гжатск, часть сил армии от Шаховской направить в тыл лотошинской группировки противника и совместно с 30-й армией Калининского фронта окружить и уничтожить ее.

Задачи, определенные директивой № 151141, во многом совпадали с замыслами Жукова. Ведь он еще 6 января приказал командующему 20-й армией утром 9 января перейти в наступление, прорвать оборону противника, овладеть Шаховской и в дальнейшем продвигаться на Гжатск. После получения директивы Ставки ВГК Георгий Константинович ставит 8 января перед войсками 43, 49 и 50-й армий задачу не позднее 11 января окружить и разгромить кондровско-юхновско-медынскую группировку противника и развить наступление в северо-западном направлении с целью окружения и полного разгрома можайско-гжатско-вяземской группировки противника. 33-я армия должна была нанести главный удар в направлении Никольское, Ваулино, Ельня, в обход Можайска с запада, а группа войск генерала Белова во взаимодействии с правофланговыми частями 10-й армии — уничтожить 9–10 января мосальскую группировку противника, имея последующей задачей удар на Вязьму^{272}.

Замысел Ржевско-Вяземской стратегической наступательной операции состоял в том, чтобы охватывающими ударами войск Калининского фронта (22, 39, 29, 31 и 30-я армии, 11-й кавалерийский корпус, ВВС фронта) из района северо-западнее Ржева на Сычевку, Вязьму и войск левого крыла Западного фронта (1-я ударная, 20, 16, 5, 33, 43, 49, 50, 10-я армии, 1 и 2-й гвардейские кавалерийские корпуса, ВВС фронта) из района Калуги в направлении Юхнов, Вязьма с одновременным наступлением остальных сил Западного фронта на Сычевку и Гжатск окружить, расчленить и уничтожить основные силы группы армий «Центр» (9 и 4-я полевые, 3 и 4-я танковые армии; командующий генерал-фельдмаршал Г. фон Клюге). Для содействия войскам Калининского и Западного фронтов Северо-Западный фронт должен был армиями левого крыла наступать из района Осташкова в направлении Торопец, Велиж, Рудня. Брянский фронт получил задачу сковать активными действиями на брянском и орловском направлениях находившиеся здесь войска противника и тем самым обеспечить с юга наступление войск Западного фронта. Для завершения окружения противника предусматривалась высадка 4-го воздушно-десантного корпуса в район юго-западнее Вязьмы с задачей перерезать железную и шоссейную дороги Вязьма — Смоленск.

Ржевско-Вяземская операция готовилась и развертывалась без оперативной паузы в ходе выполнения войсками фронтов задач контрнаступления под Москвой. По данным «Военной энциклопедии», советские войска насчитывали 688 тыс. человек, 10 900 орудий и минометов, 474 танка, а противник — около 625 тыс. человек, до 11 тыс. орудий и минометов и 354 танка. Эти данные свидетельствуют о том, что советские имели незначительное превосходство в живой силе, в 1,3 раза больше танков и равное с противником количество орудий и минометов.

В рамках операции были проведены Сычевско-Вяземская (Калининский фронт), Можайско-Вяземская (Западный фронт), Вяземская воздушно-десантная (4-й воздушно-десантный корпус, 201-я воздушно-десантная бригада 5-го воздушно-десантного корпуса и 250-й отдельный стрелковый полк) и Ржевская (Калининский фронт) фронтовые наступательные операции.

Первыми в наступление 8 января перешли войска Калининского фронта, левого крыла и центра Западного фронта, а 10 января — армии правого крыла Западного фронта. В результате ожесточенных боев с 8 по 15 января 39-я армия (генерал-лейтенант И. И. Масленников) Калининского фронта вышла в районы западнее и юго-западнее Ржева, а левофланговые армии Западного фронта (43, 49 и 50-я армии) — в район Юхнова. Здесь они были вынуждены перейти к обороне на рубежах, удаленных на 70–75 км к северу и юго-востоку от Вязьмы. Использовать создавшиеся благоприятные условия для окружения ржевско-вяземской группировки противника им не удалось. Пополнения не дождались, и мощь ударных группировок оказалась утраченной.

На правом крыле Западного фронта Жуков смог в полной мере использовать выгодное оперативное положение 20-й армии, которая имела плацдарм на западном берегу р. Лама и должна была наступать вдоль Волоколамского шоссе, что позволяло успешно решать в ходе наступления вопросы маневра и подвоза материальных средств — ведь зима стояла снежная. Здесь командующий фронтом создал ударную группу, усилив ее кавалерийскими, стрелковыми и лыжными соединениями, частями и подразделениями, артиллерией и танками из состава 1-й ударной и 16-й армий. Пожалуй, впервые за всю войну на участке прорыва обороны противника удалось создать высокую плотность войск и в несколько раз превзойти неприятеля в силах и средствах. И все это было сделано без резервов, собственными силами, за счет привлечения сил с других направлений Западного фронта.

Несмотря на сильную метель, после полуторачасовой артиллерийской подготовки войска ударной группы Западного фронта 10 января перешли в наступление. Плохие метеоусловия не позволили применить авиацию, но не было и авиации противника. Передний край обороны был прорван сравнительно быстро, но далее из каждого населенного пункта приходилось выбивать противника только неоднократными атаками. К исходу дня войска 20-й армии продвинулись на главном направлении всего на 2–3 км. На направлении наступления 1-й ударной и 16-й армий успех был еще более скромным. 56-я стрелковая бригада 1-й ударной армии овладела лишь первой траншеей, атаки 2-й гвардейской стрелковой бригады были отражены сильным огнем противника.

11 января части 20-й армии продолжали отражать многочисленные контратаки врага и имели незначительное продвижение. На следующий день с вводом в сражение вторых эшелонов 20-я армия завершила прорыв главной полосы обороны противника и продвинулась за день до 5 км. В полосе наступления 1-й ударной армии 56-я, 2-я гвардейская и 44-я стрелковые бригады после упорных атак выбили противника из Гусево и из сильно укрепленного опорного пункта Спас-Помазкино.

Жуков в целях развития прорыва ввел с утра 13 января в сражение в полосе наступления 20-й армии 2-й гвардейский кавалерийский корпус с 22-й отдельной танковой бригадой и пятью лыжными батальонами. В свою очередь командование 3-й немецкой танковой армии предприняло частями 23-й пехотной дивизии и 900-й бригады СС ряд сильных контратак по левому флангу 1-й ударной армии, стремясь выйти на фланг и в тыл ударной группировки 20-й армии и восстановить утраченное положение. Однако решить эту задачу противнику не удалось.

Командующий группой армий «Центр» фон Клюге в своем докладе начальнику Генерального штаба Сухопутных войск от 14 января отмечал:

«Задачей группы армий является непременное удержание теперешней линии фронта и ликвидация глубоких прорывов, прежде всего, западнее Сухиничи и западнее Ржев.

В связи с развитием обстановки на фронте и особенно в связи с катастрофическим положением в области снабжения я не в состоянии выполнить эту задачу.

Чрезвычайная растянутость фронта, несмотря на все попытки, не позволяет высвободить достаточное количество сил в целях наступления. Все мероприятия на самом фронте, а также ввод в бой резервов нигде не имели решительного успеха. Лишь немедленный и планомерный отход на более короткую линию (как уже неоднократно требовалось) даст возможность сэкономить силы, столь необходимые для успешного наступления в районе Ржев. Прохождение этой сокращенной линии представляется мне в общих чертах следующим образом: 2-я армия и 2-я танковая армия по-прежнему южнее и западнее Сухиничи в зависимости от дальнейшего развития обстановки — Юхнов, восточнее Гжатск, Погорелое Городище, севернее Ржев, оз. Желанье»^{273}.

Фон Клюге рассчитывал высвободить необходимые ему резервы, а также закрыть брешь в районе Медыни и дать войскам лучшие условия снабжения, прежде всего более короткие пути подвоза. Он выразил надежду, что войска, если они немедленно получат соответствующий приказ, при существующих погодных условиях в состоянии осуществить отход по указаниям штаба группы армий с минимальными материальными потерями. «Взвесив все вспомогательные меры и посоветовавшись с командующими армий, я могу сказать, — отмечал фон Клюге, — что мне ничего не остается, как вновь ходатайствовать о предоставлении группе армий свободы действий. Положение на фронте группы армий в последнее время, особенно в результате кризиса в снабжении, стало настолько серьезным, что я не могу дать никакой гарантии, что отступательное движение возможно будет осуществить в предложенной мною форме и тем более что оно приведет к длительной стабилизации фронта группы армий, даже если мое предложение будет принято. Несмотря на это, отвод войск является единственно возможной мерой, способной спасти положение».

Итак, фон Клюге не видел иного выхода, кроме немедленного и планомерного отхода. 15 января он сообщил командующим 2, 4-й танковых, 4 и 9-й армями, что Гитлер уполномочил его «отвести фронт 4 А, 4 ТА и 3 ТА на линию: восточнее Юхнов, восточнее Гжатск, восточнее Зубцов, севернее Ржев», где требовалось остановить наступление советских войск^{274}. С этой целью требовалось закрыть брешь в линии фронта, образовавшуюся западнее Ржева, чтобы отрезать прорвавшиеся советские войска от тыловых коммуникаций и уничтожить их. Для решения этой задачи намечалось сосредоточить в районе Ржева все возможные силы, сознательно идя на временный риск в районе юго-западнее и южнее Ржева. 23-му армейскому корпусу предстояло своим правым флангом удержать теперешнюю линию сопротивления, даже если центр и левый фланг будут вынуждены отойти. Фон Клюге подчеркивал: «Только если наступление из Ржева будет иметь полный успех, можно будет окончательно удержать новую линию обороны. Части, которые будут участвовать в наступлении, должны знать о значении стоящей перед ними задачи». Он требовал удержать при любых обстоятельствах южную поворотную точку при отводе войск, которая находилась в районе южнее и восточнее Юхнова. Для этого предписывалось отвести назад части 4-й армии с выступа фронта в направлении Калуги, чтобы высвободить силы как для укрепления фронта южнее Юхнова, так и для закрытия бреши севернее Медыни, перебросив минимум одну дивизию из состава 4-й армии в общем направлении на Шанский Завод и часть сил из состава 4-й танковой армии в общем направлении на Передель. Войскам 4-й армии ставилась задача освободить и удержать шоссе от Рославля к Юхнову. 2-я танковая армия должна была наступать в направлении Козельск, Сухиничи с целью «сузить вражеское вклинение, потеснив его южный фланг, и создать предпосылки для последующего окаймления вклинения восточнее дороги Сухиничи — Юхнов». Командующий группой армий «Центр» приказывал «отступать маленькими шагами», не оставлять противнику раненых, неповрежденные боевую технику и вооружение, все населенные пункты поджигать, печи взрывать.

15 января было решающим днем боев на «зимней позиции». После кратковременной паузы войска 20 и 1-й ударной армий атаковали противника всеми силами. Он, упорно сопротивляясь, остановил продвижение ударной группировки 1-й ударной армии. Зато южнее главные силы 20-й армии, сломив сопротивление врага, к исходу дня вышли к третьей полосе его обороны южнее Шаховской. Генерал Гальдер, оценивая сложившееся положение, констатировал: «В районе мешка под Сухиничами противник усиливается, главный удар он наносит в северном направлении. К северу от Медыни брешь еще не закрыта. Противник наступает против южного фланга 4-й танковой армии. Продолжается наступление на Волоколамск. Противник вводит дополнительные силы через брешь у Ржева в южном направлении. 23-й армейский корпус испытывает сильный натиск противника, главным образом на своем западном фланге. Прорыв противника на южном фланге 16-й армии. Незначительное продвижение в районе Старой Руссы. На Волховском фронте также отмечаются вклинения противника»^{275}.

Наступление Красной Армии серьезно сказалось на состоянии и «здоровье» ряда военачальников вермахта. Командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал фон Лееб «просит освободить его от должности» и был 17 января заменен генерал-полковником Кюхлером. Командующий 9-й армией генерал-полковник Штраус передает свою должность генералу пехоты Моделю. У командующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала Рейхенау «приступ паралича». 17 января он умирает, и на его место назначается генерал-фельдмаршал фон Бок.

Пока наверху проводились перестановки, фон Клюге пытается спасти свои армии. Его замысел прост: путем ведения эластичной обороны измотать советские войска и выиграть время для перехода в контрнаступление. Все свои действия фон Клюге продумывает основательно и действует без спешки. 16 января он приказывает командующему 4-й армией начать немедленно отход с калужского выступа. После беседы с Гитлером командующий группой армий «Центр» уточняет 18 января войскам задачи: отвести левый фланг 4-й армии на зимние позиции не ранее 23 января, главные силы 4 и 3-й танковых армий — 24 января, а части прикрытия — 25 января.

В ночь на 16 января части танковых армий, прикрываясь арьергардами, начали общий отход с «зимней позиции». В 10 часов утра соединения первого эшелона 1-й ударной армии перешли к преследованию противника по всему фронту. Сбивая его арьергарды, они в течение дня продвинулись на 12–15 км. 17–18 января преследование противника осуществляли специальные отряды. К утру 19 января войска 1-й ударной армии вышли на рубеж Дулепово, Якутино, Тарасово (до 30 км западнее р. Лама).

Прорыв обороны противника на р. Лама создал условия для развития успеха в направлении Гжатска и выхода во фланг 4-й танковой армии противника. Но планы Жукова спутала Ставка ВГК, которая приказала к исходу 19 января вывести из сражения в свой резерв — 1-ю ударную армию. Жуков пытался объяснить Сталину, что такое решение недопустимо до завершения наступления.

Но Сталин, как мы знаем, своих приказов не отменял.

А тут еще, как назло, противник нанес сильный контрудар по войскам левого крыла Западного фронта в районе Сухиничей, и Жуков был вынужден направить туда 16-ю армию. В результате части 20-й армии рассредоточились на широком фронте, и ударная сила ее войск значительно ослабла. Для перегруппировки войск требовалось время, а его-то у командования Западного фронта как раз и не было.

Южнее быстро продвигались на запад правофланговые дивизии 43-й армии. В результате на стыке флангов 33 и 43-й армий образовался слабо обороняемый противником коридор шириной около 35–40 км. Жуков решил немедленно воспользоваться этим обстоятельством и выдвинуть вперед через образовавшуюся брешь войска 33-й армии. Он приказывает командующему 33-й армией: «Одновременно с ликвидацией противника в Верея главные силы армии с утра 17.1.42 форсированным маршем выводить в район Дубна, Замыцкое, имея дальнейшей задачей, в зависимости от обстановки, удар на Вязьму или обход ее с юго-запада. Передовыми частями в район Дубна, Замыцкое выйти не позднее 19.1.42, главными силами — 20.1.42»^{276}.

С целью оказать помощь 1-му гвардейскому кавалерийскому корпусу генерала Белова командующий Западным фронтом принимает решение выбросить парашютный десант и высадить воздушный десант в районе Знаменка, Желанье, Луги. Одновременно десант должен был содействовать успешному наступлению в западном направлении 33-й армии, а 43 и 49-й армиям — в окружении и уничтожении юхновской группировки противника.

Район выброски десанта находился в удалении от линии фронта на 35–44 км. С запада он ограничен железной дорогой Вязьма — станция Милятинский Завод, с востока проходил большак Юхнов — Вязьма, поддерживаемый противником в течение зимы в состоянии, годном для эксплуатации. Этот большак являлся коммуникацией для питания юхновской группировки врага. С юга к этому району примыкал лесисто-болотистый, малонаселенный массив, который доходил до Варшавского шоссе и являлся зимой труднопроходимым для всех родов войск (кроме пехоты на лыжах). В целом выбор района, с точки зрения использования его для действий десанта, оказался удачным, так как позволял развивать успех в любом направлении. По данным штаба Военно-воздушных сил Западного фронта, в этом районе находились штабы, тыловые части, пехотные и артиллерийские подразделения противника общей численностью более 3 тыс. человек. Непосредственно же в самом районе выброски «войск противника не было, но он со всех сторон окаймлялся противником, особенно с северо-востока (Знаменка) и с запада (район ст. Угра), причем, кроме пехоты (силою до батальона), ст. Угра прикрывалась еще огнем зенитной артиллерии».

Для участия в десантной операции были привлечены 250-й воздушно-десантный полк, 1 и 2-й батальоны 201-й воздушно-десантной бригады, которые насчитывали 2904 человека при двух 45-мм орудиях, 13 противотанковых ружьях, 29 минометах^{277}. Формирование 250-го воздушно-десантного полка осуществлялось путем выделения личного состава из стрелковых войск Западного фронта, а 201-й воздушно-десантной бригады за счет парашютистов, отобранных представителем штаба ВВС фронта из состава 5-го воздушно-десантного корпуса. Однако полностью укомплектовать бригаду личным составом, имеющим практическую парашютную тренировку, не удалось. Для транспортировки десанта в тыл противника была назначена авиагруппа особого назначения Гражданского Воздушного Флота, насчитывавшая 21 самолет ПС-84 (Дуглас). Для транспортировки 45-мм орудий были выделены три самолета ТБ-3 из состава 23-й авиационной дивизии. Летный состав авиагруппы и 23-й авиадивизии, выделенный для участия в операции, имел достаточную практику в полетах ночью, в сложных метеоусловиях и показал отличную подготовку в умении производить посадку на слабо освещенную площадь, при снежном покрове, доходящем до 40 см. Для проведения операции штабом ВВС фронта был разработан план, по которому части, привлекаемые к этой операции, разделялись на две группы: парашютно-десантную (452 человека) и посадочную (1200 человек).

В соответствии с планом 18 января с 5 до 9 часов утра в районе Знаменка, Желанье были выброшены 2-й батальон капитана Калашникова и части 1-го батальона капитана Суржика. Остальная часть десанта вылетела в 14 часов 20 минут 19 января, но из-за неблагоприятных метеоусловий 7 самолетов вернулось с десантом на аэродром Внуково, один, потеряв ориентировку, произвел вынужденную посадку в районе Рязани и только два самолета нашли район цели и сбросили десант. Всего в районе Знаменка, Желанье, Луги был выброшен десант численностью 642 человека^{278}.

18 января в половине шестого вечера на площадку у южной окраины Знаменки была произведена посадка четырех кораблей ПС-84 с личным составом команды обеспечения приема посадочного десанта в количестве 65 человек. Посадка была произведена на площадку, находившуюся в 1,5–2 км от населенного пункта, где располагался вражеский гарнизон численностью до 300 человек. Противник обнаружил высадку команды и обстрелял ее. Поэтому утром она совместно с группой прикрытия отошла на соединение с парашютным десантом, который на северной окраине Плеснева (8 км юго-западнее Знаменки) готовил площадку для приема посадочного десанта (250-й воздушно-десантный полк). На этой площадке в течение 20, 21 и 22 января было выброшено на парашютах и высажено 1653 человека.

19 января в 17.00 генерал армии Жуков по радио поставил десанту задачу немедленно занять Богатыри, Знаменку, Загорье с целью отрезать пути отхода юхновской группировки противника. Одновременно требовалось выдвинуть охранение на Реутово, чем не допустить подхода противника из района Темкина^{279}.

Выполняя эту задачу, парашютный десант одновременно до 22 января обеспечивал прием посадочного десанта 250-го воздушно-десантного полка. Командиру полка 20 января в 16 часов по радио был передан приказ командующего Западным фронтом: «К утру 21.1 частью сил захватить пункт, что в квадрате 7550 (Ключи), и ударом в тыл противника в направлении пункта, что в квадрате 8154 (Людиново), содействовать группе Белова и войти с ней в связь».

Командир полка этот приказ понял как задачу для всех сил десанта. Однако обстановка требовала ударом в направлении Темкино оказать содействие 33-й армии генерала М. Г. Ефремова и удерживать район, занятый десантом. Поэтому Жуков направил командиру 250-го воздушно-десантного полка телеграмму следующего содержания: «Первое — из района 4736 (Знаменка), 5342 (Желанье), 5338 (Луги) не уходить и во что бы то ни стало удержать район, заняв 4746 (Знаменка); второе — наши части 22.1 выходят в район 2774 (Темкино), им поставлена задача связаться с Вами; третье — Белову оказать помощь частью сил, примерно двумя батальонами; четвертое — во что бы то ни стало прекратить движение войск противника по большаку 6588 (Юхнов), 1526 (Вязьма)»^{280}.

Командующему 33-й армией генералу Ефремову было приказано: «Не ввязываясь в бой, стремительно выходить в назначенный район; с выходом в назначенный район связаться с десантом в районе Знаменка, Желанье и быть готовым, не останавливаясь, к выходу в район западнее Вязьма. Для обеспечения действий сейчас подтягивайте армейские тылы, запасы, все материальное обеспечение и управление. Штабу армии от главной группировки не отрываться… Нажимайте. Можете отличиться на этом как никогда»^{281}.

Командир полка, выполняя задачу, поставленную командующим фронтом, объединил 1 и 2-й батальоны 201-й воздушно-десантной бригады под командованием капитана Суржика и выдвинул их в район Ключей с задачей нанесения противнику удара с тыла, чтобы оказать содействие группе генерала Белова. К 11 часам 22 января отряд капитана Суржика вышел к Петрищеву, а 28 января соединился в районе Тановки с 1-м гвардейским кавалерийским корпусом генерала Белова. 250-й воздушно-десантный полк 4 февраля соединился с 329-й стрелковой дивизией, поступив в подчинение командира этой дивизии.

Наступление главных сил Западного фронта развивалось следующим образом. Войска 33-й армии овладели 19 января Вереей. На следующий день в центре фронта войска 5-й армии освободили Можайск и вышли на западную границу Московской области. Жуков, стремясь развить успех и завершить разгром гжатско-можайской группировки противника, ставит 20 января войскам правого крыла Западного фронта (20, 16, 5-я армии) задачу «стремительным преследованием расчленить на отдельные части отходящую гжатско-можайскую группировку противника, изолировать их друг от друга и полностью разгромить, не дав организованно занять новый оборонительный рубеж». От войск требовалось: «…Преследование противника вести стремительно, создав на главных направлениях сильные ударные группировки и продвигая их параллельно отходящим главным силам противника. Преследование широким фронтом с равномерным распределением сил, как приводящее только к выталкиванию противника, категорически запрещаю. Ударные группировки должны с ходу прорвать линию обороны арьергарда противника и, выбросив вперед подвижные лыжные отряды, рассекать на отдельные изолированные группы главные силы противника, окружать их и пленить»^{282}.

Оперативную группу генерала И. П. Белова командующий фронтом решает ввести в прорыв на вяземском направлении. «Строжайше запрещаю переходить где-либо к обороне, — говорится в приказе Жукова от 20 января. — Если есть щель, гоните все в эту щель и развертывайте эту щель ударом к флангам. Десанту поставлена задача к исходу 21.1 занять Ключи. Итак, в щель ввести 2 сд, 5 кд и 5 лыж. батов. Будет блестящий успех. Юхнов будет взят 21.1 войсками 43, 49-й армии. Болдин оскандалился. Можайск взят Говоровым. Противник бежит по всему фронту. Давайте скорее к Вязьме. Горин в 25 км от Вязьмы»^{283}.

В это время осложнилась обстановка на левом крыле Калининского фронта, где противник, оказывая упорное сопротивление, пытался главными силами прорваться на запад, в районы Ржева и Сычевки. В целях окружения и уничтожения ржевско-сычевской группировки противника Жуков потребовал 23 января от командующего 20-й армией стремительно наступать главными силами в общем направлении на Карманово, Сычевку, овладеть к исходу 24 января районом Карманово и к исходу 28 января — районом Сычевки^{284}. Частям 2-го гвардейского кавалерийского корпуса предписывалось наступать на левом фланге армии с задачей захвата района Копориха, Замошье, Филиппово, Новодугино. Одновременно следовало нанести вспомогательный удар во взаимодействии с армиями Калининского фронта в общем направлении на Погорелое Городище, Зубцов, выделив для этого три стрелковые бригады, армейский артиллерийский полк, дивизион гвардейских минометов PC и 10 танков. К исходу 24 января необходимо было овладеть Погорелым Городищем, а к исходу 27 января — Зубцовом.

Утром 26 января в район западнее Вязьмы прорвались части 11-го кавалерийского корпуса Калининского фронта, которым удалось перерезать Минское шоссе и железную дорогу на Смоленск. Сталин, узнав об этом, потребовал от войск Западного фронта быстрейшего выдвижения в район Вязьмы. Жуков, выполняя это указание, поставил войскам следующие задачи^{285}:

33-й армии — форсированным маршем выйти 28 января в район Красный Холм, Гредякино, Подрезково, где войти в связь с авиадесантом и 11-м кавалерийским корпусом.

1-му гвардейскому кавалерийскому корпусу — прорваться через Варшавское шоссе и к исходу 29 января выйти в район Семлево.

43 и 50-й армиям — быстрее овладеть г. Юхнов, оставить часть сил для окончательной ликвидации противника, а главными силами быстрее выходить в назначенные районы юго-западнее г. Вязьма.

Для усиления группы генерала Белова и взаимодействия с 11-м кавалерийским корпусом принимается решение провести новую десантную операцию силами 4-го воздушно-десантного корпуса. В приказе командира корпуса генерал-майора А. Ф. Левашева от 26 января были определены следующие задачи десанта: упорная круговая оборона рубежей выс. 213.8, Гридино, южная окраина Березники и Горяново, Орехово; воспрещение отхода противника по шоссе и железной дороге; недопущение подхода резервов врага с направления Рянево, Дорогобуж. С этой целью 8-я воздушно-десантная бригада под прикрытием усиленного парашютно-десантного отряда выбрасывалась в указанный район для обеспечения площадки выброски остальных сил корпуса и обороны рубежа Реброво, Гридино, южная окраина Березники. После высадки десанта бригаде предстояло прочно оборонять рубеж Горяново, Иванники, Попово и не допустить подхода резервов противника с запада. 214-я воздушно-десантная бригада, отдельный танковый батальон и артиллерийский дивизион корпуса должны были после выброски и высадки расположиться в районе Высоцкое, Плешково, Уварово и быть в готовности поддержать контратаками части 8 и 9-й воздушно-десантных бригад^{286}.

С 27 января по 2 февраля в район юго-западнее Вязьмы был выброшен воздушный десант численностью более 2 тыс. человек. 30 января кавалеристы генерала Белова соединились с десантниками и двинулись на Вязьму. Казалось, что вот-вот город будет взят. В тот же день Жуков потребовал от командующего 33-й армией быстрее выдвигаться вперед на запад.

Спешка порождала ошибку: фланги ударной группировки войск армии оказались необеспеченными. Соседи справа и слева получили задачу наступать по расходящимся направлениям: 5-я армия — на Гжатск, 43-я армия — на Юхнов. Фактически дивизии ударной группы 33-й армии были брошены в глубокий тыл противника на произвол судьбы, без прикрытия с воздуха, без организации снабжения продовольствием, боеприпасами, горючим. Командующий 33-й армией генерал Ефремов неоднократно обращается в военный совет фронта с просьбой выделить пополнение для армии. В телеграмме от 30 января он отмечает, что армия находится в бою непрерывно с 18 декабря 1941 г., не получая пополнения^{287}.

Однако Жуков не имел возможности оказать помощь 33-й армии, так как войска Западного фронта в декабре 1941 г. — первой половине января 1942 г. потеряли убитыми 55 166 человек, ранеными и больными 221 040 человек. Взамен фронт получил всего около 100 тыс. человек пополнения, в том числе в январе — 19180 человек вместо 112 тыс. В большинстве дивизий насчитывалось по 200–300 штыков, в стрелковых бригадах и полках — по 50–100 штыков. 29 января Жуков обращается к Сталину с просьбой «приказать немедленно подать Западному фронту пополнение, занаряженное по январскому плану, а в феврале прошу подать не менее 75 тысяч человек»^{288}.

Жуков, не имея возможности помочь Ефремову, в то же время требует, чтобы он сосредоточил главное внимание на вяземском направлении. Попытка командующего 33-й армией выехать в Износки, чтобы организовать прикрытие флангов ударной группы, решительно пресекается. 30 января Георгий Константинович указывает Ефремову: «Ваша задача под Вязьмой, а не в районе Износки. Оставьте Кондратьева (начальник штаба 33-й армии. — Авт.) в Износках. Самому выехать сейчас же вперед»^{289}.

Командующий фронтом передал Ефремову из фронтового резерва 9-ю гвардейскую стрелковую дивизию, которая начала свое движение к Вязьме по пробитому ударной группой 33-й армии коридору. Численность дивизии составляла около 10 тыс. человек, больше всей ударной группы 33-й армии. Вскоре ее командиру генералу А. П. Белобородову «стало ясно, что фашистские войска перешли к решительным действиям с целью „подрубить“ основание прорыва ударной группы 33-й армии и окружить ее»^{290}. Дивизия генерала Белобородова могла оказать реальную помощь войскам генерала Ефремова. Но вскоре ее переподчинили командующему 43-й армией генералу Голубеву. При этом сам командующий 43-й армией сообщал Жукову о нависшей угрозе тылу 33-й армии, о том, что противник находится на подступах к Износкам с севера и северо-запада. Но Жуков приказал ему двигаться дальше, не оглядываясь на Ефремова.

Тем временем командующий группой армий «Центр» принимает меры для закрытия бреши между 4-й армией и 4-й танковой армией^{291}. С этой целью он 27 января приказывает 4-й танковой армии нанести 29 января удар на юг всеми имеющимися в распоряжении войсками в направлении Желанье, Мелентьево. 20-й танковой дивизии предписывается установить связь с частями 4-й армии вдоль шоссе Егорье — Кулеши — Юхнов, а район Мелентьево удерживать до подхода северного крыла 4-й армии. Командующему 4-й армией ставилась задача осуществить отход на зимние позиции, удерживая при этом район восточнее Сегова. В районе северо-восточнее и севернее Юхнова требовалось сосредоточить, по возможности, сильную группировку и атаковать ею противника севернее Юхнова с целью его уничтожения. Одновременно предписывалось восстановить связь с южным флангом 4-й танковой армии в направлении на Егорье, Кулеши. Конечной задачей 4-й армии являлось, повернув на восток, «занять окончательные позиции в прежней бреши между обеими армиями».

1 февраля на Жукова была возложена ответственность за организацию и ведение военных действий не только в масштабе Западного фронта, но и всего Западного стратегического направления. Ставка ВГК, учитывая общность задач Западного и Калининского фронтов и необходимость самого тесного взаимодействия между ними, восстановила в тот день должность главнокомандующего Западным направлением и назначила Жукова на этот пост с оставлением в должности командующего Западным фронтом. Заместителем Жукова по Западному фронту стал командующий 10-й армией генерал-лейтенант Голиков с освобождением его от командования армией. Ближайшая задача войск Западного направления наряду с занятием г. Вязьма заключалась в окружении и пленении ржевско-сычевской группировки противника, а в случае его отказа сдаться — «истребление этой группы».

Не прошло и двух дней с момента вступления Георгия Константиновича в новую должность, как он 3 февраля представил в Ставку план разгрома ржевско-сычевской группировки противника^{292}. Этому предшествовал выезд Жукова в штабы Калининского фронта и 30-й армии генерала Лелюшенко, а также в район Сычевка, Ржев. Это позволило Георгию Константиновичу констатировать, что перед 30-й армией противник (более одной дивизии, усиленной двумя-тремя батареями тяжелой артиллерии и до 15–20 танками) успел перейти к обороне и встретить войска генерала Лелюшенко организованной системой огня. Командарм до 2 февраля не сумел организовать наступление, вводил свои части и соединения в бой на широком фронте, «с ходу пачками бросал войска без надлежащей артиллерийской поддержки». В результате, истощив и до этого слабые дивизии, успеха не имел. Командующий Калининским фронтом генерал Конев принял меры по исправлению положения, что позволило войскам 30-й армии к исходу 3 февраля разгромить до батальона полка СС и вклиниться в оборону противника на 2 км, заняв Клепенино и опушку леса, что юго-восточнее Клепенино.

Генерал Швецов, вместо удара с целью соединения с частями генерала Лелюшенко, под воздействием наступления до дивизии противника перешел к обороне на своем левом фланге. Это неверное решение Конев отменил и приказал Швецову наступать. Генерал Юшкевич под влиянием двухсот автоматчиков, пробравшихся к нему в тыл, и контратаки двух батальонов противника отошел в исходное положение и перешел к обороне. Перед фронтом армии генерала Масленникова противник силами до шести дивизий стремился прорвать оборону, наступая от Сычевки в северо-западном и западном направлении. К исходу дня 3 февраля противнику удалось прорваться на стыке 252 и 262-й стрелковых дивизий, вынудив их оставить населенные пункты Полозы, Крюково, Поповка, Орехово, Коробейки, Куряты, Александровка. Генералу Масленникову было приказано контрударом восстановить положение. Войска 20-й армии генерала Власова имели незначительное продвижение, и их удар пока на положении в районе Ржев, Сычевка не сказался.

С целью ликвидации ржевско-сычевской группировки противника Жуков решил сосредоточить усилия 22, 30, 31, 29, 39-й армий Калининского фронта и 20-й армии Западного фронта. Войска 29 и 30-й армий должны были встречными ударами прорвать оборону противника и соединиться. После этого 30-й армии во взаимодействии с 29-й армией предстояло нанести главными силами удар в направлении на Ржев, передав часть сил 22-й армии для ликвидации противника, отошедшего к западу и действовавшего против 22-й армии. 29-я армия получила задачу наступать в направлении на Ржев для уничтожения ржевской группы, а частью сил оказать содействие 39-й армии генерала Масленникова. Ему была поставлена задача восстановить положение и упорно обороняться, а после подхода войск 20-й армии к району Сычевки перейти в решительное наступление. 31-й армии предписывалось нанести вспомогательный удар на Зубцов, 20-й армии — ускорить наступление, нанося главный удар в направлении Сычевки, вспомогательный — на Зубцов. Одновременно Жуков потребовал от генерала Говорова ускорить продвижение войск 5-й армии с целью захвата Гжатска, а от генералов Ефремова и Белова — по захвату Вязьмы и развитию удара частью сил в направлении на Сычевку. 11-й кавалерийский корпус полковника Н. В. Горина должен был тесно взаимодействовать с частями генерала Белова, нанося удар северо-западнее Вязьмы.

Отсутствие сплошного фронта давало Жукову основание считать, что у противника нет на этом направлении достаточных сил, чтобы надежно оборонять Вязьму. Поэтому Георгий Константинович стремился, пока противник не подтянул сюда резервы, с ходу захватить город.

4 февраля заместитель начальника Генерального штаба генерал Василевский сообщил генералу армии Жукову, что Сталин утвердил его план, требуя проводить его в жизнь настойчиво, аккуратно и быстро.

Понимая стратегическое значение Вязьмы для всей группы армий «Центр», противник оборонялся с ожесточением. Сначала он отбросил на север 11-й кавалерийский корпус Калининского фронта. Ударная группа 33-й армии и группа войск генерала Белова, начавшие атаку Вязьмы, были встречены хорошо организованным огнем всех видов и частыми контратаками пехоты, поддержанными танками и авиацией. Занять Вязьму с ходу не удалось. Более того, ударив с севера и с юга под основание прорыва, противник отсек часть войск 33-й армии и группу генерала Белова от основных сил фронта и восстановил свою оборону по р. Угра. В итоге войска Западного фронта, пытавшиеся окружить вяземскую группировку противника, сами оказались отрезанными.

В 1943 г. авторским коллективом под руководством профессора генерал-лейтенанта Е. А. Шиловского под грифом «секретно» был издан труд, посвященный битве за Москву. В нем при анализе действий войск 33-й армии были выявлены следующие недостатки: командующий Западным фронтом недооценил силы противника при постановке задач армии и не сумел усилить ее частями из своего резерва; командующий армией не увязал между собой действия своих войск и недостаточно твердо руководил их действиями^{293}. В целом же действия войск 33-й армии оценивались положительно, тем более что бойцы и командиры проявили мужество и самоотверженность при выполнении поставленной задачи.

Однако все попытки оказать какую-либо помощь 33-й армии успеха не имели. Так, генерал Белов 5 февраля доложил командующему Западным фронтом о трудностях, с которыми он встретился при попытке организовать взаимодействие с 33-й армией. Части 1-го гвардейского кавалерийского корпуса несли большие потери от огня артиллерии, минометов и танков противника из совхоза Кайдаково. Генерал Белов приказывает командиру 250-го воздушно-десантного полка разгромить противника в Кайдакове. Но командир полка сначала донес о невозможности выполнения задачи, а затем сообщил, что приказом Жукова подчинен командиру 329-й стрелковой дивизии. Эта дивизия, выйдя на тылы кавалеристов в район Пусто-Трошино, Покров, Харьково, неожиданно вернулась на восток под предлогом неполучения задачи от командующего 33-й армией. Командир дивизии, несмотря на требования генерала Белова, отказался наступать совместно с частями корпуса на Кайдаково, так как генерал Ефремов поставил ему задачу действовать в направлении на Красные Татарки, то есть по расходящемуся с 1-м гвардейским кавалерийским корпусом направлению. Десантники же получили задачу сосредоточиться в районе Блохино для прикрытия тыла 329-й стрелковой дивизии.

Генерал Белов просил Жукова: «…Обязать 33 А наступать левым флангом на свх. Кайдаково, Батищево, Алексеевское, Вязьма. Командира 250 вдп (воздушно-десантный полк. — Авт.) Солдатова наказать за недисциплинированность и отказ наступать на свх. Кайдаково. Последнее обстоятельство задержало мое продвижение вперед и привело к излишним потерям от флангового огня противника. В частности, ранен командир 96 кп майор Данилин». Далее командир корпуса пишет: «Я не имею возможности проверить, действительно ли Солдатов выведен Вами из моего подчинения, как он это доносит. Капитан Суржик донес сегодня утром, что он находится в Желанье. Дальше двигаться не может ввиду отсутствия лошадей, утомления людей и отсутствия продовольствия. И все же от него требую сосредоточиться в районе Андреаны, а затем Мишинка для наступления на моем правом фланге. Командир 329 сд сообщил, что пока не подойдет его артиллерия, он наступать на противника не будет»^{294}.

К этим трудностям прибавилось и почти полное отсутствие продовольствия. 6 февраля генерал Белов сообщает заместителю командующего — начальнику тыла Западного фронта: «Прошу выслать хотя бы один корабль с продовольствием для командования и управления штаба 1 гв. кк. Уже кушаем конину. Место выброски Бели»^{295}.

Не ожидавший такого поворота событий, Жуков весьма резко отреагировал на изменения в обстановке. От командующего 43-й армией генерала Голубева он потребовал срочно восстановить положение. Батальон, который оборонял фланги и был смят противником, Жуков приказал «вернуть обратно, виновных в сдаче этого особо важного пункта (деревня Захарово. — Авт.) арестовать, судить и расстрелять на месте независимо от количества». Генералам Ефремову и Белову приказывалось «ускорить взятие Вязьмы, используя время, пока противник еще слаб».

Очевидно, происходящее под Вязьмой Жуков еще не воспринял всерьез, посчитав за досадное недоразумение, временную неудачу. Успокаивая Ефремова тем, что против него якобы действуют лишь тыловые подразделения врага, Жуков одновременно упрекал его, что «части ведут себя преступно плохо, поддаваясь панике и беспорядку», и потребовал от генерала «всех трусов, паникеров, провокаторов судить и расстреливать перед строем». Заботиться о материальных ресурсах Ефремову предстояло самому: «продовольствие искать на месте, подавать его не будем, нет самолетов, искать снаряды также на месте».

Генерал Ефремов, получив 21 января указание Жукова «нажимать», старался выполнить его во что бы то ни стало. Однако противник, воспользовавшись тем, что 33-я армия и группа войск генерала Белова продвигались без оглядки на свои фланги и тылы, быстро захлопнул ловушку. В сложившейся обстановке окруженным войскам Западного фронта пришлось волей-неволей перейти на полное самообеспечение и установить тесное взаимодействие с местными партизанами, обратив свои главные помыслы на склады противника. Положение было крайне тяжелым, войска несли большие боевые и санитарные потери. Например, к 7 февраля только численность группы войск генерала Белова сократилась с 28 тыс. человек до 6 тыс., из которых полторы тысячи составляли раненые.

Жуков быстро понял свою ошибку и организовал удар извне для прорыва обороны противника в районе Юхнова и установления непосредственной связи с окруженной вяземской группой войск. 14 февраля он настойчиво просит командарма 43-й армии генерала Голубева «быстрее пробиться к Ефремову …очистить его тыловые пути, подать ему боеприпасы и вывести оттуда 1000 человек раненых». Голубев обещает немедленно сформировать и выслать на помощь Ефремову отряд во главе с лучшим командиром и военкомом: «До этого, имея Ваши указания, мы сформировали и выслали по трем разным маршрутам для определения и разведки пути, глубины обороны противника и связи с т. Ефремовым три отряда на лыжах, силою до роты каждый…»

В ответ от Жукова командарм услышал: «Обещание вещь хорошая. Но я предпочитаю исполнение, а с исполнением мы очень много тянем. Поймите, что за это расплачиваются люди жизнью, которые, умирая, не могут сказать вам спасибо. Ваше предложение мы обдумаем. Сейчас примите все меры к тому, чтобы… части вошли бы в связь с Ефремовым»^{296}.

Наряду с контрударами под Вязьмой противник внезапно атаковал главную группировку войск Калининского фронта и отрезал 29 и 39-ю армии (всего — четыре дивизии из семи) вместе с 11-м кавалерийским корпусом от основных сил фронта. В последующем, развивая успех, противник 5 февраля замкнул кольцо окружения вокруг 29-й армии. Более двух недель ей пришлось сражаться в окружении, из которого вышло лишь около 3,5 тыс. человек — все, что осталось от армии.

Немецкое командование, умело маневрируя силами и средствами, постепенно сводило на нет январские успехи войск Западного фронта. Ликвидировав бреши под Юхновом и Ржевом, противник смог восстановить сплошную линию фронта. Все свидетельствовало о том, что наступательный потенциал войск Западного направления исчерпан. Однако Жуков и Сталин думали иначе.

Жуков в директиве от 8 февраля требует от командующего 16-й армией (генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский) Западного фронта разгромить сухиничско-жиздринскую группировку и овладеть Брянском. Командующему 61-й армией (генерал-лейтенант М. М. Попов) Брянского фронта ставится задача разгромить болховскую группировку и нанести удар на Брянск^{297}. Для пополнения дивизий 16-й армии направлялось пополнение в количестве 9 тыс. человек, а в 61-ю армию — 7 тыс. «Впредь до перехода в общее решительное наступление занимаемые позиции удержать любой ценой, — отмечалось в директиве, — частыми наступательными операциями перемалывать противника и занять такое исходное положение, которое бы обеспечило быстрый разгром врага. При этом ни в коем случае не упускать инициативу из своих рук, для чего иметь хотя бы небольшой армейский резерв. Срок перехода в общее наступление не позже 15.2.42»^{298}.

Жукова беспокоила и обстановка на витебском направлении. По данным разведки, противник принимал меры к тому, чтобы «деблокировать велижскую группировку и одновременно выходом на тыловые пути демидовской группировки своими сурож-витебской и духовщинской группами будет стремиться отсечь нашу демидовскую группировку». Для срыва этого замысла Георгий Константинович приказывает 14 февраля командующему Калининским фронтом: «Чтобы не допустить изолированного поражения наших войск в районе Демидов, примите меры к быстрейшему разгрому сурож-витебской группировки противника, очищению от противника дорог Демидов — Велиж и Демидов — Селезни. В сторону Духовщины выставить сильные заслоны на рубеже Шитово, Слобода, Исаково и вести разведку»^{299}.

Итак, Жуков подгоняет командующих фронтами и армиями. Одновременно Сталин торопит Жукова с разгромом ржевско-вяземско-юхновской и болховско-жиздринско-брянской группировок противника^{300}. В директиве № 01542 Ставки ВГК от 16 февраля говорилось:

«1. Войскам Западного фронта, при содействии 39, 29, 22, 30 и 31-й армий, 11-го кавалерийского корпуса Калининского фронта, разгромить и уничтожить ржевско-вяземско-юхновскую группировку противника и к 5 марта выйти и закрепиться на нашем старом оборонительном рубеже с готовыми противотанковыми рвами Оленино, Олецкое, Булашево и далее по р. Днепр через Благовещенское до г. Дорогобуж, (иск.) Усвятье, Ельня и далее по р. Десна до Снопоти.

2. К тому же 5 марта 1942 г. войскам Западного фронта разгромить болховско-жиздро-брянскую группировку противника и, уничтожив ее, занять Брянск и закрепиться на нашем старом оборонительном рубеже с готовыми противотанковыми рвами по р. Десна от Снопоти до Ядрово и далее по линии на Высокое, Красное, Сосновка».

Сталин распорядился с 16 по 25 февраля направить на Западный фронт дополнительно 60 тыс. человек обученного пополнения, 40 танков KB, 80 танков Т-34 и 80 танков Т-60. Командующему ВВС Красной Армии предписывалось в двухдневный срок передать Западному фронту 20 самолетов Ил-2 и 20 самолетов Як-1 без экипажей. Экипажи для всех указанных самолетов следовало выслать распоряжением главкома Западного направления. В распоряжение Жукова для проведения десантной операции передавались 9 и 214-я авиадесантные бригады, а для разгрома болховско-жиздро-брянской группировки противника — 5-й гвардейский стрелковый корпус, 97, 116 и 149-я стрелковые дивизии.

Во исполнение указаний Сталина генерал армии Жуков вместе со своим штабом разработал план наступления, предусматривавший выполнение поставленных задач в два этапа^{301}.

На первом этапе планировалось с 22 по 26 февраля силами 22, 30 и 39-й армий Калининского фронта при поддержке авиации нанести поражение противнику в районе Оленино. Одновременно войскам 43, 49 и 50-й армий Западного фронта при поддержке двух авиадесантных бригад и авиации предстояло разгромить юхновскую группировку врага.

Второй этап включал наступление войск Калининского и Западного фронтов в период с 25 февраля по 3 марта. При этом для окружения и разгрома ржевско-вяземской группировки противника намечалось привлечь: от Калининского фронта — 22, 30, 39 и 31-ю армии и 11-й кавалерийский корпус; от Западного фронта — 20, 5, 33, 43, 50-ю армии и группу войск генерала Белова Западного фронта. Для их поддержки привлекалась вся авиация обоих фронтов. В результате наступления войска должны были выйти и закрепиться на рубеже Оленино, Олецкое, Булашево — частью сил 22 и 39-й армий и на рубеже Булашево, р. Днепр, Дорогобуж, Ельня, р. Десна до Ядрово — силами 50 (часть сил), 49 и 10-й армий. Соединения 31, 20, 5-й армий должны были начать наступление 18 февраля. С целью более успешного проведения операции Жуков требовал расчленить ржевско-вяземскую группировку противника на две части: ржевско-сычевскую с уничтожением ее силами 22, 30, 39, 31, 20 и 5-й армий и вяземскую с уничтожением ее силами 33, 43, 50-й армий и группами войск Белова и Соколова.

Разгром жиздринско-брянской группировки и овладение Брянском возлагались на 16-ю армию, усиленную 2-м гвардейским стрелковым корпусом, 97 и 116-й стрелковыми дивизиями. Войска армии имели задачу выйти на рубеж Ядрово, Высокое, Красное, Сосновка, где перейти к обороне. Войска 61-й армии, усиленные 149-й стрелковой дивизией, должны были во взаимодействии с 3-й армией Брянского фронта разгромить Болховскую группировку противника.

В целях недопущения подхода резервов противника по автомагистралям от Смоленска и Рославля и подачи питания ржевско-вяземско-юхновской группировке Жуков предусматривал привлечь авиацию Главного Командования, а для прикрытия войск Западного и Калининского фронтов — истребительную авиацию ПВО Москвы и Московской зоны. До начала наступления предписывалось доукомплектовать и довооружить соединения и части, провести перегруппировки войск с соблюдением скрытности, разработать мероприятия по дезинформации противника, разведке и всестороннему обеспечению войск.

План, разработанный под руководством Жукова, был в последующем дополнен рядом директив, направленных командующим Калининским и Брянским фронтами и армиями. 17 февраля Жуков требует от командующего Калининским фронтом произвести перегруппировку в полосе 30-й армии генерала Лелюшенко с целью выхода к окруженным частям 29-й армии генерала Швецова. В директиве Жукова высказывалось недовольство действиями командующего 30-й армией, которая за несколько дней «не продвинулась ни на один шаг, понеся значительные потери»^{302}. В директиве № 1812 от 18 февраля командующим Калининским фронтом, 20 и 5-й армиями ставятся конкретные задачи по подготовке наступательной операции с целью разгрома оленинской и ржевско-сычевской группировок противника^{303}. Войска 22 и 30-й армий должны были нанести главный удар с рубежа Макарово, станция Чертолино в направлении Ржева, охватывая город с юга. На 39-ю армию возлагалась задача, закрепившись частью сил на рубеже Шентропаловка, Олецкое, Булашево, нанести удары своими флангами в направлении Сычевки с северо-запада и юго-запада. 11-й кавалерийский корпус полковника С. В. Соколова, прочно удерживая шоссе и железную дорогу западнее Вязьмы, должен был частью сил перехватить пути Вязьма, Сычевка. От 31-й армии требовалось сжимать кольцо окружения ржевской группы с севера и северо-востока. Войскам 20-й армии предстояло нанести удар в направлении Ржева, обходя Зубцов с юго-запада, а 5-й армии — нанести главный удар в направлении Сычевки, в обход Гжатска с юга.

21 февраля Жуков ставит командующим 10, 16 и 61-й армиями задачи по подготовке наступательной операции с целью разгрома брянской группировки противника^{304}. Войска 10-й армии должны были уничтожить противостоящего противника и, развивая наступление в общем направлении на Рославль, выйти и закрепиться на р. Десна. 16-й армии приказывалось нанести главный удар на своем правом фланге, разгромить жиздринскую группировку противника и выйти на рубеж Усохи, Сукремль, Жиздра, Зикеево, Мойлова. В дальнейшем развивать наступление в направлении Дятьково, Сельцо, охватывая Брянск с северо-запада. Для захвата рубежа на р. Десна требовалось выбросить вперед сильные передовые отряды. Войскам 61-й армии предстояло нанести главный удар на своем правом фланге, разгромить во взаимодействии с ударной группой Брянского фронта болховскую группировку противника и в дальнейшем наступать в направлении на Брянск.

Каковы же были планы противника? В то время как Ставка ВГК и Жуков готовились расправиться с его группировками в районах Ржева, Вязьмы, Юхнова и Брянска, Главное командование Сухопутных войск противника уже думало о том, какие действия следует предпринять на Востоке после завершения зимы. При этом оно было твердо уверено в том, что советское командование не сможет реализовать свои замыслы. В директиве Главного командования Сухопутных войск от 12 февраля отмечалось:

«I. Предварительное замечание:

зимние оборонительные бои на Востоке уже перешли, по-видимому, свою высшую точку. Благодаря непревзойденным усилиям и твердой воле войск вражеский штурм остановлен. Цель русского командования — смять наш фронт в ходе зимнего наступления и уничтожить наши боевые средства — не будет достигнута. Действия наших войск в ходе зимней битвы на Востоке войдут в историю войн как великий солдатский подвиг.

В ближайшие недели до начала таяния снегов речь пойдет о том, чтобы окончательно укрепить фронт, а на отдельных участках и улучшить его, уничтожить прорвавшиеся через фронт вражеские части, численность и боеспособность которых в результате ухудшающегося материального и технического обеспечения должна постепенно падать. Командование должно использовать любую возможность, чтобы навязать противнику свою тактику.

Одновременно следует принять все меры к тому, чтобы переждать распутицу, которая наступит после русской зимы…

IV. План ОКХ:

заключается в том, чтобы, ликвидировав вражеские вклинения, улучшив линию фронта (см. раздел V) и уничтожив просочившиеся в тыловые районы части противника, удержать фронт группы армий „Центр“, проведя лишь локальную перегруппировку сил, и обеспечить необходимые положения и перегруппировку соединений.

После завершения распутицы вновь должен быть восстановлен сплоченный фронт обороны.

V. Задачи группы армий на период распутицы:

…Задача ГА „Центр“ заключается в том, чтобы создать между районом Болхов и районом Юхнов постоянную позицию, а в остальном удержать существующий фронт.

Осуществляя наступление группировки из района действий 23 ак с целью овладения г. Осташков, необходимо во взаимодействии с ГА „Север“ перерезать тыловые коммуникации 3 и 4-й русских ударных армий и создать предпосылки к тому, чтобы эти группировки остались в районе Осташкова на время распутицы…»^{305}

Штаб группы армий «Центр», оценивая планы советского командования, пришел 20 февраля к следующему выводу: «Перед фронтом центральной группы армий (так в тексте перевода. — Авт.) положение противника не изменилось, но следует указать на увеличивающуюся активность противника позади фронта, высадку авиадесантных войск, а также деятельность партизан. По данным разведки и показаниям пленных, противник предполагает в день Красной Армии (23.2) провести особые операции как позади фронта, так и на всех участках при поддержке своих воздушных сил. Армия генерала танковых войск Моделя в течение 4-недельных жестоких боев в непривычных условиях погоды атаковала превосходящие силы противника и нанесла тяжелые удары по 39-й армии и уничтожила 29-ю армию. Всего было уничтожено 6 стрелковых дивизий, разбиты 4 стрелковые дивизии противника, 9 стрелковым дивизиям были нанесены удары, 9 танковым бригадам противника было нанесено поражение»^{306}.

Командующий группой армий «Центр» фон Клюге в своем приказе от 21 февраля требовал от войск не позднее 20 марта занять позиции и опорные пункты, благоприятные в отношении обороны, размещения и снабжения. Для этого следовало немедленно приступить к подготовке позиций и опорных пунктов на весну и лето всеми имеющимися в распоряжении средствами^{307}.

На 2-ю танковую армию возлагалась задача по удержанию позиций на своем правом фланге и юго-западнее Сухиничей, по выходу левым флангом в северо-восточном направлении, чтобы занять благоприятную на период распутицы позицию, а также по овладению во взаимодействии с южным флангом 4-й армии узловым железнодорожным пунктом Киров. Кроме того, требовалось построить отсечную позицию на выступе севернее Болхова, чтобы с 1 марта можно было по приказу штаба группы армий произвести отвод выступа.

Командующему 4-й армией предписывалось удерживать занимаемый рубеж, подготовить позицию на реках Угра и Воря таким образом, чтобы незадолго до начала распутицы сюда можно было отвести левый фланг армии. Заранее необходимо было подготовить создание «зоны пустыни» перед новой позицией (основательное разрушение Юхнова, аэродрома и всех мостов). На правом фланге армии предстояло сосредоточить группировку, которая должна была 10 марта перейти в наступление в юго-восточном направлении во взаимодействии с западным флангом 2-й танковой армии. Цель наступления: занять позицию, благоприятную на период распутицы, перед железной дорогой Киров — Вязьма и южнее шоссе, которая должна проходить по линии — Волая — Кобылье — Поскон. Войска 4-й танковой армии должны были удерживать свои позиции на восточном фланге и одновременно готовиться к отводу южного фланга за р. Воря. Для уничтожения советских частей в тылу 4-й танковой армии приказывалось снять с фронта 23-ю пехотную дивизию, а к операции в районе Дорогобужа привлечь 10-ю пехотную дивизию.

В задачу 9-й армии входила подготовка операции в направлении на Осташков, чтобы в начале марта по возможности крупными силами нанести удар на Селижарово с целью перерезать коммуникации советских войск между Ржевом и Осташковом, а по возможности выйти к Волге. 3-я танковая армия на период распутицы должна была занимать позицию северо-восточнее линии Холм — Демидов — Велиж — Усвяты — Великие Луки. Кроме того, от командующего армией требовалось подготовить дальнейшее продвижение подвижных частей на случай, если «вражеские ударные армии будут отходить на северо-восток».

Тем временем войска Западного стратегического направления продолжали боевые действия, стремясь выполнить ранее поставленные задачи. В районе западнее Юхнова были выброшены и высажены части 4-го воздушно-десантного корпуса общей численностью более 7 тыс. человек^{308}. Во время атаки немецкого истребителя погиб командир корпуса генерал А. Ф. Левашов, а в командование вступил начальник штаба полковник А. Ф. Казанкин. Ближайшая задача корпуса заключалась в уничтожении гарнизонов в деревнях Жердовка, Иванцевка, Костишки, Подсосонки, Новая, Леоново и выходе на рубеж Ключи, Леоново. В дальнейшем предусматривалось наступать в направлении на Дертовая, Захарино.

К исходу 24 февраля 9-я воздушно-десантная бригада, уничтожив гарнизоны на станции Вертерково и Пречистое, вышла на рубеж Екатериновка, Мохнатка. Здесь она попала под организованный ружейно-пулеметный и минометный огонь противника и вынуждена была остановиться. 214-я воздушно-десантная бригада в ночь на 24 февраля вела бой с противником в районе Жердовка, Костишки, Иванцевка, Татьянино, но также была встречена организованным огнем и успеха не имела. После чего отошла на исходное положение, где приводила себя в порядок для нового наступления^{309}.

Противник, подтянув пехоту и огневые средства, оказал упорное сопротивление войскам 20-й (генерал Власов) и 5-й (генерал Говоров) армий. Это вынудило Жукова принять решение создать вместо двух слабых одну мощную группировку и нанести ею удар в новом районе, северо-восточнее Гжатска на участке Мотаево, Кострово с дальнейшим развитием наступления после выхода на рокаду Ржев — Гжатск в направлении на Сычевку или Гжатск, Вязьма. В своем докладе Сталину от 25 февраля он отмечал: «На перегруппировку и подготовку требуется пять суток. Группа прорыва будет состоять из шести стрелковых дивизий, четырех стрелковых бригад, двух танковых бригад, семи артполков АРГК и четырех минометных дивизионов. На прежних участках прорыва будут наноситься вспомогательные удары. Организация и выполнение прорыва поручаются Говорову. Если Вы будете согласны, то прорыв в новом районе намечается на 2 марта»^{310}.

Сталин одобрил эти предложения. Вечером 25 февраля Жуков отдал соответствующие приказания командующим 5 и 20-й армиями, возложив организацию прорыва на генерала Говорова. От него требовалось к исходу 5 марта захватить Гжатск.

Противник также внес коррективы в свои планы, которые нашли отражение в директиве фон Клюге от 2 марта^{311}. По сравнению с директивой от 21 февраля они заключались в следующем: войскам 4-й армии разрешалось начать 3 марта отход на р. Угра; 4-й танковой армии следовало ускорить уничтожение советских войск юго-западнее Вязьмы и 3 марта приступить к отходу своим южным флангом на Угру.

К исходу 5 марта в полосе Западного фронта сложилась следующая обстановка. Войска 20-й армии, удерживая занимаемый рубеж, частью сил на отдельных направлениях продолжали вести сковывающие бои. Ударная группа 5-й армии, встречая сильное огневое противодействие противника, стремилась расширить прорыв в сторону флангов. В полосе 33-й армии особых изменений не произошло. На левом фланге 43-й армии удалось захватить несколько населенных пунктов. Войска 49-й армии после упорного боя на подступах к Юхнову заняли город. Левофланговые соединения 50-й армии овладели опорным пунктом Макарово и перехватили Варшавское шоссе в районе Кавказа, отбивая в этом районе сильные контратаки пехоты и танков противника. 10 и 16-я армии сумели продвинуться на несколько километров, а 61-я армия, встретив упорное сопротивление противника, успеха не имела.

Вместо продвижения на глубину 120–140 км до 5 марта, как того желал Сталин, войска, по существу, топтались на месте. Все их попытки разгромить врага или хотя бы соединиться с окруженными под Вязьмой 33-й армией, группой войск генерала Белова и десантниками потерпели неудачу.

Не помогли и все последующие приказы, распоряжения, увещевания, угрозы. Сложившуюся нервозную атмосферу в командных кругах войск хорошо отражают записи переговоров Г. К. Жукова с командующим 49-й армией генералом И. Г. Захаркиным. Все переговоры цитируются по сборнику документов «Жуков в битве под Москвой», изданному в 1994 г.

6 марта.

ЖУКОВ: Вы мне на вопрос не ответили, я у Вас спросил, не считаете ли Вы для себя оскорбительным топтаться на месте перед арьергардами двух очень слабеньких дивизий; видимо, Вы считаете для себя нормальным, если пытаетесь меня убедить.

ЗАХАРКИН: Я принимаю меры к тому, чтобы как можно лучше выполнить Вашу задачу, мне также хотелось бы ускорить наступление с тем, чтобы скорее прорвать противника, выйти в указанный Вами район.

ЖУКОВ: Хотеть мало, надо требовать и действовать решительно; против любителей топтаться на месте использовать предоставленную Вам власть, наказывая виновных и поощряя на поле боя всех отличившихся. А этого Вы не делаете, хотя Вы на обещания вообще не скупитесь. Передайте Захарову, что если он с дивизией быстро опрокинет противника и погонит его за реку Угра, то его дивизию сделаем гвардейской; сможете ли Вы сейчас выехать вперед со всем своим активом для того, чтобы двинуть дивизию вперед, не забыв прокуратуру и особый отдел?

ЗАХАРКИН: Весь штаб вместе со мной, работники особого отдела, прокуратуры находятся на командном пункте, в одном километре юго-западнее Денисово; начальники отделов, как правило, при дивизиях главного направления и при полках первого эшелона. Лично сам и начальник штаба поочередно выезжаем в дивизии ударной группы. Мой актив управления армии в дивизиях и полках; приму меры к усилению большим составом, в том числе из прокуратуры и особого отдела для того, чтобы принять все меры и прорваться 133-й дивизией через реку Ресса по вяземскому большаку. Все?

ЖУКОВ: Вы говорите, что вместе с Вами на командном пункте находятся работники особого отдела и прокуратуры, а я требую спуститься в полки, а это разница, которая должна быть Вами понята сейчас же. Требую выезда вперед и в течение первой половины завтрашнего дня захватить обязательно Марьино, Поляки, Нижне-Андреевское и выйти на большак в район Климов Завод; исполнение донести мне, копию товарищу Сталину. Это личное требование товарища Сталина. Представьте список отличившихся в боях; награждение дадим по телеграфу; сможете ли выполнить указания товарища Сталина?

ЗАХАРКИН: Я не имею права не выполнить и приму все меры, чтобы это указание было выполнено.

7 марта.

ЖУКОВ: Здравствуйте, доложите, как Вы выполняете приказ Военного совета?

ЗАХАРКИН: Здравствуйте. Докладываю.

В течение вчерашней ночи и дня сегодня на всем фронте армии велся напряженный бой. Противник, упорно обороняясь на реках Угра и Ресса, на отдельных участках переходил в контратаки. Особенно упорно обороняется противником и применяются контратаки на реке Ресса; на Вяземском большаке в течение дня против 133 и 238-й дивизий предпринимал четыре контратаки. К данному времени части армии занимают следующее положение.

ЖУКОВ: Где у Вас танки? Почему медленно продвигаетесь с армией, не выполняете приказ, кто за это наказан?

ЗАХАРКИН: Танки еще не прибыли.

ЖУКОВ: Где шесть танков, которые я Вам послал? А у Вас что, нет огня? Вам дано включительно до тяжелой артиллерии.

ЗАХАРКИН: Артиллерия применяется очень широко, включительно до тяжелой, и противнику наносятся большие потери, но все же у противника силы огневые большие, что задерживает и замедляет наше наступление. Кроме того, дивизии имеют весьма малочисленный состав. Вчера прибыло пополнение, которое сегодня вводится уже в строй.

ЖУКОВ: Напрасно Вы думаете, что успехи достигаются человеческим мясом, успехи достигаются искусством ведения боя, воюют умением, а не жизнями людей. Вы даете противнику все время возможности останавливаться и готовиться к бою, а затем, когда противник организуется, Вы начинаете наступать, а отсюда все качества Ваших действий. Приказ Военного совета о немедленном выдвижении за реку Угра и занятии в течение 7 марта Климова Завода Вы не выполнили. Я вынужден Вас строжайше предупредить о том, что мы не можем терпеть таких дел, которые творятся, тем более не выполняются приказы. У меня создается впечатление, что до Вас не дошло мое требование, если Вы не уяснили до сих пор того, что нужно разбить противника во что бы то ни стало; неплохо было бы в этом случае Вам лично доложить Военному совету. К сожалению, мы не можем оторваться, может быть, Вы сможете приехать поговорить подробно или обойдемся без разговоров, как Ваше мнение?

ЗАХАРКИН: Я просил бы сроку еще два дня. Я полагаю и надеюсь, что удар двумя правофланговыми дивизиями даст мне возможность разбить сопротивлявшуюся группу противника в районе Марьино. Кроме того, и на правом фланге есть надежда овладеть Русиново и Павлово, что позволит мне выйти на Вяземский большак. Докладываю, что дивизии ведут весьма напряженный бой и действуют весьма энергично, но противник еще крепко держится, главным образом, применяя большое минирование и огонь минометных батарей, и на этом рубеже дивизиям приходится наступать целиной, по глубокому снегу, лесистой местности и тащить на руках артиллерию. Большие потери несем от минированных полей. На дорогах и вне дорог разбросаны сотни мин. Так, например, от Пречистого до Емельяновки, то есть на расстоянии двух километров, на этой дороге изъято 360 мин. Вот это замедляет темп нашего наступления. Хотелось бы тоже прибыть к Вам и доложить лично, но сейчас прошу отсрочки, чтобы провести намеченные мной мероприятия на левом фланге, а также на правофланговой группе. Вопросов у меня много, чтобы доложить Вам и получить Ваши указания.

ЖУКОВ: Нажимайте быстрее вперед, завтра во что бы то ни стало выйти на дорогу Юхнов — Вязьма.

А из-под Вязьмы генерал Ефремов буквально умоляет о помощи. 10 марта он телеграфирует:

«Находясь под Вязьмой по Вашему приказу, я тыл никак не мог прикрыть, что Вы прекрасно понимаете; состав дивизий Вам был до выхода под Вязьму известен, известна и растяжка коммуникаций 33-й армии. Поймите, мы каждые сутки ведем бой вот уже полтора месяца почти без боеприпасов и уничтожили несколько тысяч немцев. Сами имеем три тысячи раненых. Воюем… Спешите дать боеприпасы, нет у нас боеприпасов»^{312}.

Помощи Жуков, не имевший свободных сил и средств, дать не мог. Зато войска получили совет, как вести борьбу за овладение опорными пунктами противника. Об этом говорится в директиве Жукова от 13 марта:

«Последние бои за опорные пункты пр-ка, особенно расположенные в населенных пунктах, показывают, что захват их недопустимо затягивается и сопровождается большими потерями. Происходит это потому, что наступление на опорные пункты организуется как простое, обычное массовое наступление на обороняющегося противника без учета особенностей борьбы за опорный пункт. При этом без тщательной разведки системы обороны опорного пункта, без предварительной подготовки и даже без специально организованного взаимодействия частей, а иногда даже при отсутствии нужных технических средств борьбы.

Атака опорных пунктов обычно поручается обычным командирам и обычным частям, тогда как здравый смысл явно подсказывает и обязывает для такой сложной атаки, как атака опорного пункта, отбирать особых командиров и особых бойцов и снабжать их в зависимости от сложности задачи соответствующим оружием и техникой.

Новые приемы захвата и уничтожения опорных пунктов почти не применяются, тогда как при хорошей изобретательности командармов и командиров дивизий, хорошо отобранными и сколоченными ударными отрядами, при надлежащей организации и подготовке захват опорных пунктов будет происходить значительно быстрее и с меньшими потерями»^{313}.

В директиве содержались подробные указания о порядке организации боевых действий против вражеских опорных пунктов:

1. При организации захвата опорных пунктов каждый пункт рассматривать особо и по каждому опорному пункту принимать особое решение.

2. Захват каждого опорного пункта поручать особому специально отобранному, организованному и сколоченному ударному отряду.

3. Ударные отряды по захвату опорных пунктов формировать лично командармам, отбирая для них особо храбрых и талантливых командиров и бойцов.

4. Перед началом боевых действий произвести на местности тщательную разведку системы опорного пункта, разработать план атаки, отработать все вопросы взаимодействия с артиллерией, танками и авиацией.

5. Ударные отряды вооружить автоматическим оружием, минометами, отдельными орудиями, включив в их состав саперов, огнеметчиков и танки.

6. Для предварительного уничтожения системы огня опорного пункта создавать мощный артиллерийский кулак и в нужных случаях привлекать авиацию.

7. Захваченные опорные пункты немедленно закреплять наступающими частями с обязательной организацией противотанкового, противопехотного артиллерийского огня и ПВО. Танкоопасные направления немедленно минировать.

Пока Жуков и штаб Западного направления решали, каким образом вести дальнейшее наступление, противник принял принципиальное решение об отходе войск группы армий «Центр». Оно нашло отражение в директиве № 1900/42, подписанной 14 марта генерал-фельдмаршалом фон Клюге:

«Отход с выступа севернее Болхов на заранее подготовленную отсечную позицию 2 ТА разрешен. Однако он может осуществляться лишь в том случае, если ведущиеся в настоящее время атаки противника на Восточном фронте армии будут отбиты и положение здесь стабилизируется. Перед началом отхода армия должна сообщить о сроках продолжительности движения, а также о намеченной промежуточной позиции.

Отход с выступа фронта юго-западнее Сухиничи на линию Жиздра — Дроготан зависит от согласия штаба группы армий. К строительству новой позиции приступить немедленно; в штаб группы армий направить свои предложения о сроках отвода и его осуществлении.

Задачей 2-й танковой армии остается предстоящее в ближайшее время наступление на Киров с целью восстановления надежной связи с южным флангом 4-й армии, и, после высвобождения достаточного количества сил в результате отхода с выступа юго-западнее Сухиничи, планируется выдвижение вперед северо-западного фланга армии в общем направлении на Новоселки»^{314}.

Итак, противник был готов к отходу, но не спешил, выжидая, что же предпримет советское командование? А оно проявляло нетерпение. 20 марта Сталин, несмотря на безуспешные действия войск Калининского и Западного фронтов, снова потребовал от Жукова разгромить ржевско-вяземско-гжатскую группировку противника и соединиться с окруженными войсками 33-й армии и группой генерала Белова. При этом Иосиф Виссарионович подчеркивал, что «ликвидация ржевско-гжатско-вяземской группировки противника недопустимо затянулась», а 1-й гвардейский кавалерийский, 4-й воздушно-десантный корпуса и 33-я армия продолжают оставаться изолированными от своих тылов и от других армий фронта. Сталин требовал не позднее 27 марта общими усилиями войск 43, 49 и 50-й армий «очистить от противника пути подвоза 33-й армии и группы Белова, соединиться с ними и в дальнейшем уничтожить группу противника в районе Рыляки, Милятино, Вязьма». Одновременно войска 5-й армии должны были не позднее 1 апреля овладеть Гжатском, после чего ударом на Вязьму содействовать 43, 49 и 50-й армиям в уничтожении противника в районе Вязьмы. 16 и 61-й армиям предписывалось продолжать уничтожение жиздринско-болховской группировки противника, а в дальнейшем овладеть г. Брянск^{315}.

И вновь Жукову в прямом смысле слова приходится гнать войска на операцию. В соответствии с директивой Ставки ВГК издается 22 марта очередной приказ командармам:

«…а) командарму 43 — не позднее 27.3 прорвать оборону противника в полосе Валухово, Стар. Лука, Слободка, Красная Горка, очистить тыловые пути 33-й армии и соединиться с группой Ефремова. После соединения с группой Ефремова выделить часть сил под командованием своего заместителя для удара совместно с Ефремовым в северном направлении; главными же силами развивать стремительное наступление на Знаменка и совместно с 49-й армией и 4 вдк уничтожить противника в районе Климов Завод, Подсосенки, Знаменка. После разгрома юхновской группировки противника иметь в виду наступление во взаимодействии с 33-й армией на Вязьму. Действия армии до 24.3 будут поддержаны ударной авиагруппой № 4;

б) командарму 49 — завершить прорыв обороны противника на реках Угра и Рессета и не позднее 27.3 разгромить во взаимодействии с 43 и 50-й армиями и 4 вдк юхновскую группировку противника в районе Русиново, Климов Завод, Рыляки, Леоново. В дальнейшем иметь в виду стремительно развивать наступление в общем направлении на Вязьму;

в) командарму 50–24.3 внезапным ударом прорвать оборону противника на фронте Фомино 1-е, Каменка, овладеть Варшавским шоссе на участке Фомино 2-е, Куземки и, прочно обеспечивая фланги ударной группы, не позднее 27.3 ударом через Милятино соединиться с группой Белова и 4 вдк. Затем, обеспечив тыловые пути группы Белова, нанести главными силами удар в сев. — вост. направлении вдоль Варшавского шоссе в тыл юхновской группировке противника. После ее разгрома иметь в виду развивать стремительное наступление на фронт Дорогобуж, Ельня. Наступление армии с 24.3 будет поддержано ударной авиагруппой № 4. Для развития операции армия по ходу действий будет усилена четырьмя-пятью стр. дивизиями и двумя танкбригадами из резерва Ставки…»^{316}

Между тем положение окруженных войск все ухудшалось. Вечером 23 марта генерал-лейтенант Белов сообщил командующему Западным фронтом об итогах боевых действий в районе Угры. Они были не слишком радостными. Из частей и соединений удовлетворительно действовала только 8-я воздушно-десантная бригада, которая овладела ночной атакой Денисково. «Все подступы к противнику исключительно богато (так в документе. — Авт.) минированы, — отмечал Белов, — с рядом сюрпризов и ловушек. Зафиксированы случаи, когда немецкие разведгруппы взрывались на собственных минах… Два партизанских отряда, наступавшие на Угру с востока (рота Жабо) и с запада („Северный Медведь“), показали полную неспособность к регулярным действиям. Никакого успеха не имели и понесли потери. Например, 25 человек партизан, наступая ночью по лесу, обнаружили провод. Решили его разорвать и, потянув провод руками, взорвали участок минного поля противника, причем все 25 получили ранения. Плохо одетые партизаны имеют большой процент обмороженных. 4 гв. кп 2 гв. кд, пополненный за счет партизан, вначале наступал на Русаново с двух сторон и имел успех, но, не выдержав контратаки 100 лыжников противника и понеся потери, отброшен на исходные позиции…»^{317}

Противник тем временем спокойно реагировал на все усилия, предпринимаемые командованием Западного направления для того, чтобы выполнить указания Сталина. Генерал Гальдер в своем дневнике отмечал, что до конца марта существенных изменений в обстановке на всем Восточном фронте не произошло. Фон Клюге, особенно не опасаясь продвижения советских войск, продолжал реализовывать свой план по отводу войск, который 22 марта был представлен Главному командованию Сухопутных войск^{318}.

23 марта с Болховского выступа намечалось отвести технику и тыловые части, 26 марта — части с передовых позиций. Для сдерживания советских войск предусматривалось упорно оборонять в течение трех дней промежуточную позицию 1,5 км севернее Игнатьево, Слобода, выс. 235, 6 северо-западнее Любич, Спасские Выселки. Всего эвакуация должна занять примерно 10 дней. Одновременно планировалась на 25–26 марта частное наступление с целью вновь овладеть излучиной р. Ока восточнее Кривцово. В период с 28 марта по 2 апреля предусматривалось отвести войска с выступа юго-западнее Сухиничей. Одновременно планировалось 2 апреля перейти в наступление с целью захвата Кирова силами трех танковых батальонов 17-й танковой дивизии, группы войск Лютвица и 339-й пехотной дивизии 2-й танковой армии, двумя батальонами 331-й пехотной дивизии и группы войск Шлемма 4-й армии^{319}.

Пока фон Клюге пытался обхитрить Жукова, тот принимал меры по вызволению своих окруженных войск. 23 марта он отдает указание генералам Ефремову и Белову:

«…2. По приказу Ставки фронтом принимаются решительные меры к очищению от противника тыловых путей группы Ефремова, Корнева, Белова и 4 вдк. Действия начнутся 25.3.

3. До соединения 43-й армии с группой Ефремова и 50-й армии с Беловым Ефремову необходимо организовать оборонительные действия так, чтобы ни в коем случае не допустить сдачи занимаемой территории и не допустить сужения района действий группы. Для ускорения очистки тылов (от противника) т. Ефремову выделить часть сил группы в помощь 160 сд, которой поставить задачу захватить Абрамово и наступать в направлении Долженки, навстречу 43-й армии. Наступление начать с утра 25.3.

4. Тов. Белову за счет отряда Жабо и выделения одного кавполка, усиленного артиллерией и минометами, сформировать отряд под командованием заместителя командира 2 гв. кд для оказания помощи Ефремову. К исходу 24.3 отряд сосредоточить в районе западнее Знаменки, откуда в зависимости от обстановки нанести удар в общем направлении на Сизово, где соединиться с Ефремовым…»^{320}

По ответному донесению генерала Ефремова от 25 марта военному совету Западного фронта видно, насколько истощены силы у его людей, насколько драматично положение самого генерала:

«1. Если бы Вами был дан нашей группе в ближайшие дни десант вооруженного пополнения, мы, безусловно, не только очистим коммуникации, но могли бы в первых числах апреля уже наступать на Вязьму.

2. Вся обстановка: наша, 43-й армии, Белова, Жабо, ВДК изменится. Будем бить врага, здорово бить!

3. В настоящее время группа обессилена, увеличивается смертность и заболеваемость от истощения людей.

4. Нам нужно усилить себя, пока еще не поздно.

5. Появление у врага танков, без наличия их у нас, дезорганизует нашу оборону, несмотря на храбрость наших людей. Танки противника прорывают нашу оборону с пехотой при большом количестве у них огневых средств.

6. Прошу пополнение группы десантом как можно скорее.

7. У войск уже промокают валенки. Нужна кожаная обувь»^{321}.

Но что может ответить командующий Западным фронтом генералу Ефремову? В связи с возобновлением наступления 25–26 марта войсками левого крыла Западного фронта Жуков требует от окруженных под Вязьмой войск активизировать действия на тыловых коммуникациях противника. Однако очередное наступление вновь оказалось безуспешным.

27 марта Жуков направил Сталину доклад с изложением причин невыполнения приказа Ставки ВГК по воссоединению войск Западного и Калининского фронтов с группами войск в тылу противника:

«Ваш приказ о соединении с группой Ефремова 43, 49 и 50-й армиями Западного фронта и 30-й армии с 39-й армией Калининского фронта не выполнен армиями по причинам:

Армии встретили упорное сопротивление организованной обороны противника, сильно насыщенной огневыми средствами, особенно минометами.

К началу операции войска армий не были достаточно обеспечены снарядами в связи с опозданием подачи транспортов по жел. дороге. Наиболее необходимые для наступления гаубичные снаряды и 82-мм мины прибыли в очень ограниченном количестве от 0,3 до 1 боекомплекта. Дальнейшее поступление указанных снарядов и мин идет очень медленно.

Для армии Болдина (50-я армия. — Авт.) не прибыли назначенные на усиление танковые бригады и пять стрелковых дивизий. Прибыли с опозданием на 2 дня две танковые бригады, и совсем не прибыли шесть стрелковых бригад на усиление армии т. Лелюшенко (30-я армия. — Авт.).

Пополнение для укомплектования дивизий, назначенное по мартовскому плану, начало прибывать в армии только в двадцатых числах марта, к тому же слабо обученное, и дивизии не сумели его освоить до начала операции и вынуждены вводить его в строй в ходе боя.

Прошу продлить срок выполнения Вашего приказа до 3 апреля»^{322}.

31 марта Жуков принимает решение сосредоточить усилия 49 и 43-й армий на деблокаду окруженной группы войск генералов Ефремова и Белова:

«Ввиду полной безрезультативности атак в центре армии атаку прекратить. 2, 217, 238-ю стрелковые дивизии и 34-ю стрелковую бригаду перегруппировать на участок Павлово, Русиново и силами трех стрелковых дивизий, одной стрелковой бригады уничтожить противника в районе Русиново, Павлово, Стененки, после чего этой ударной группой развивать наступление в направлении Слободка, Добрая, взаимодействуя с 43-й армией, которая своей левофланговой ударной группировкой наносит удар в направлении Шумихина»^{323}.

Однако и эти попытки также не обеспечили выход из окружения соединений 33-й армии и группы генерала Белова с десантниками.

О положении группы войск генералов Ефремова и Белова командующий Западным фронтом так информировал Сталина 11 апреля:

«…2. 33-я армия. Части группы Ефремова, организовав оборону в районе Кузнецовка, Высокое (по вост. берегу р. Угра), лес вост. Жолобово, Федотково, вели тяжелый бой с наступающей пехотой и танками противника. В ночь на 12.4 частям группы сбрасываются боеприпасы и продовольствие. Положение частей восточной группировки без изменений…

7. Положение частей группы генерала Белова, 20 и 10-й армий без изменений. Противник на этих участках фронта активности не проявлял»^{324}.

Одновременно Жуков отдает последнюю директиву по обеспечению выхода из окружения группы войск Ефремова:

«…В целях недопущения разгрома группы Ефремова приказываю:

а) командарму 43 т. Голубеву в течение 12 и в ночь на 13.4 выйти главными силами на рубеж Мал. Виселово, Жары и, закрепившись на этом рубеже, в течение 14.4 захватить Бол. Виселово, Нов. Михайловку;

б) командарму 49 т. Захаркину в течение 12 и в ночь на 13.4 захватить высоту 180,5, Стененки и, закрепившись на этом рубеже, 14.4 захватить Мосеенки, Дегтянка, Тибейкина;

в) командарму 33 т. Ефремову в ночь с 12 на 13.4 скрыто прорваться через завесу противника, нанести удар в направлении Родня, Мал. Бославка, Нов. Михайловка, Мосеенки, где и соединиться с частями 43 и 49-й армий. В авангард и боковые отряды выделить лучшие части, усилив их артиллерией, орудиями ПТО и саперными частями. При встрече с противником в затяжные бои не вступать и немедленно обходить противника по закрытой местности. Движение совершать главным образом ночами. Арьергардными частями при отходе местность приводить в непроезжее состояние, минировать и устраивать завалы. Все дороги и подступы к основному маршруту движения главных сил также минировать, для чего заранее выбросить отборные команды. При отходе местный конский состав, обоз и мужчин от 16 до 55 лет забирать с собой…

д) командующему 43-й армией с наступлением темноты в ночь на 13.4 огнем дальнобойной артиллерии дать отсечный огонь по району Пескова, Козлы, Нов. Лука. В течение 13–14.4 дать отсечный огонь по заявке Ефремова. Командарму 49 в то же время дать отсечный огонь по району Слободка, Якимцево. Днем 13 и 14 вести огонь по тем же районам…»^{325}

На обеспечение действий группы генерала Ефремова требовалось привлечь почти всю авиацию.

Однако это распоряжение, как и все прочие, было явно нереальным, и никто из командующих армиями его не выполнил. С вечера 13 апреля связь с генералом Ефремовым прекратилась. А чуть раньше, 9 апреля, с территории, занятой окруженными частями и дивизиями 33-й армии, улетел на Большую землю последний самолет. По свидетельству начальника штаба 33-й армии полковника С. И. Киносяна, генерал армии Жуков потребовал от генерала Ефремова на этом самолете перелететь линию фронта: «Командарм М. Г. Ефремов при всех вскрыл пакет и вслух прочитал доставленную летчиком записку. Посмотрев на осунувшиеся лица бойцов, он громко сказал: „Я с солдатами пришел и с ними вернусь назад!“» Вместо себя Ефремов отправил этим самолетом Киносяна.

Не выполнила свою задачу и левофланговая 50-я армия Западного фронта, которая должна была не позднее 27 марта соединиться с группой войск генерала Белова и 4-м воздушно-десантным корпусом. 15 апреля Жуков вызвал к прямому проводу командующего 50-й армией генерала И. В. Болдина и потребовал доложить, «почему получилась заминка». Болдин пытался объяснить, что противник ведет сильный артиллерийский и минометный огонь, непрерывно контратакует танками, подтягивает резервы, а войска армии испытывают недостаток в боеприпасах, горючем, продовольствии. Это было правдой, но командующего фронтом такие объяснения не устраивали:

«Из 15 соединений, которые Вы имеете, у вас на сегодняшний день и вчерашний день активно дрались только три дивизии, а 10 действовали пассивно, оборонялись. Из 13 стрелковых дерутся только пять, остальные стоят на месте. Танковые бригады сегодня бездействовали, что же это за тактика, не понимаю.

Противник Вас гонит с 7 танками, Вы имеете 100 танков, то есть в 14 раз больше, что же это за тактика такая. Вы, видимо, читали доклад командира 10-й мотодивизии, как он одним полком все время отбивал наступление Ваших семи дивизий, такое поведение только дискредитирует Красную Армию. Как же Вы можете мириться с подобными фактами, дискредитирующими Красную Армию? Вы все время жаловались на отсутствие танков, сейчас у Вас в десятки раз их больше, чем у противника, но результаты все те же. Дискредитация Красной Армии непонятна, почему Вы узнаете об отходах тогда, когда это уже совершилось? Значит, Вы не руководите боем, не организовано у Вас управление, нет у Вас своих глаз на передовых позициях, а это значит, армия действует без руля и ветрил… Противник имеет четыре дивизии и ими маневрирует против Ваших 15 соединений так, как ему хочется. Он играет с Вами как кошка с мышкой. Почему вы не учитесь и не учите командиров искусству тактики у врага? Имейте в виду, что это не зазорно, наши предки всегда учились у врагов, а затем били их, своих учителей… Короче говоря, Вы должны строго помнить наш последний уговор, я о нем докладывал, считаю, что я мягковато поступил, но я уверил, что если еще случится, то будет выдано в квадрате. Сейчас же передайте мои требования всем, кому следует, и организовывайте исполнение указаний…»^{326}

Какие же задачи ставил перед собой противник? Гитлер, учитывая предложения штаба группы армий «Центр», принял 15 апреля следующее решение:

«Передача сил на отдых и пополнение и для переброски на Запад должна осуществляться в указанные ОКХ сроки, так как только в этом случае можно будет гарантировать выполнение задач кампании 1942 г. Этот факт должен стать основополагающим для всех последующих решений. Поэтому крупная операция, планировавшаяся штабом группы армий, пока откладывается. Задачами армий является: как можно скорее очистить свои тылы от партизан, укрепить фронт, привести в порядок соединения и путем расширения участков фронта отвести отдельные дивизии в тыл в качестве резерва»^{327}.

Во исполнение этого решения армиям ставились следующие задачи. Войска 2-й танковой армии должны были удерживать занимаемый рубеж путем строительства укреплений, в первую очередь противотанковых заграждений, укрепляя одновременно линию фронта в районе Кирова с юга и запада. В тыловом районе армии требовалось восстановить положение севернее и северо-восточнее Брянска, а позднее во взаимодействии с выделенной штабом 2-й армии венгерской 102-й легкой пехотной дивизией — и южнее Брянска. В результате планировалось вывести из строя участок железной дороги Орша — Жлобин. 4-й армии предстояло «укрепить фронт окружения Кирова с запада и севера, главным образом для отражения танкового удара». После этого намечалось укрепить линию фронта у автострады и путем локальных атак улучшить ее таким образом, чтобы прекратить непосредственное воздействие противника на автостраду. На своем левом фланге армии следовало оттеснить прорвавшиеся советские части через р. Угра и очистить тыловой район, по крайней мере, до железной дороги Вязьма — Киров. На 4-ю танковую армию (с 27 апреля — 3-я танковая армия. — Авт.) возлагалась задача удерживать занимаемые позиции и завершить уничтожение 33-й армии. Командующему 9-й армией предписывалось как можно скорее осуществить операцию по очистке района южнее железной дороги до рубежа р. Осуга и наступлению на Нелидово.

В приказе командующего группой армий «Центр», отданном 15 апреля во исполнение указаний Гитлера, отмечалось: «Наступление на противника южнее р. Волга перед 46 ак предпринять лишь в том случае, если он будет вынужден отойти за Волгу. Цель такого наступления ограничится обеспечением линии фронта южнее Волги таким образом, чтобы обеспечить дорогу с твердым покрытием, ведущую от Ржева на запад. В остальном все силы, которые можно снять с фронта, следует бросить на сужение кольца окружения вокруг 29 и 39-й русских армий и их последующее уничтожение. Есть намерение передать 9-й армии часть 4-й армии (3 батальона), действующую северо-западнее Вязьмы, а также два батальона „Лендесшютцен“, вновь прибывающие в район северо-восточнее Ярцево. После их прибытия и перенесения разгранлинии непосредственно севернее автострады в задачу 9-й армии войдет также наступление на окруженного противника с юга». 3-я танковая армия (с 25 апреля — 59-й армейский корпус) должна была выполнить прежнюю задачу по обеспечению северо-западного фланга группы армий «Центр» и немедленно овладеть линией заграждения по обеим сторонам Невеля.

Противник, стремясь «очистить» район Вязьмы, приступил к ликвидации опасной «занозы» — окруженных здесь частей 33-й армии и группы войск генерала Белова. На предложение сдаться враг получил отказ, а в ночь на 14 апреля генерал Ефремов начал прорыв на соединение с войсками Западного фронта. Прорыв осуществлялся в условиях полного превосходства противника в танках, артиллерии и авиации. Ефремов лично возглавил двигавшуюся колонну, на которую противник с рассвета обрушил мощный огонь из всех видов оружия. Избиение советских воинов продолжалось несколько дней, что вынудило их рассредоточиться на отдельные группы, которые пробивались самостоятельно. Сам Ефремов был тяжело ранен и, не желая попасть в плен, 19 апреля застрелился. Мало кому удалось вырваться из смертельного кольца.

Противник же утверждал иное: «В операциях по блокировке и уничтожению 33-й советской армии особенно отличилась одна баварская дивизия… Войска баварской дивизии захватили в плен 135 советских командиров, большинство из которых командиры полков. В плен взят командующий 33-й советской армией генерал Ефремов». Это выдержка из перехвата радиовещания за 25 апреля, который был направлен Жукову.

Командующий Западным фронтом, еще не ведая о том, что произошло с 33-й армией, докладывал 18 апреля Сталину:

«…33-я армия. Положение частей восточной группировки без изменений. В полосе 43-й армии вышли две группы численностью 77 человек бойцов и командиров из состава 113 и 160 сд. По докладу нач. артснабжения 160 сд майора Третьякова, отряд в составе 2000 человек, возглавляемый генералом Ефремовым, 16.4 двигался с боями из района Пескова в направлении Мал. Виселово. По докладу командиров, вышедших на участке фронта 43-й армии, и данным авиаразведки, главные силы группы Ефремова в ночь на 18.4 предположительно находились в лесах северо-восточнее и восточнее Мал. Бославка. Данные проверяются воздушной разведкой.

…43-я армия. На фронте Городец, Красный Октябрь продолжается упорный бой. Противник продолжает оказывать сильное сопротивление. С целью завершения прорыва обороны противника и соединения с частями группы Ефремова, двигающимися в направлении Мал. Виселово, войска армии в 21.00 18.4 перешли в наступление…

…В положении частей группы генерала Белова за 18.4 существенных изменений не произошло.

Части 4 вдк к утру 18.4 овладели Будой (6 км северо-восточнее Милятино). В ночь на 19.4 части корпуса атакуют Аскерово…»^{328}

Спустя много лет Жуков оценивал события, происходившие в районе Вязьмы, следующим образом: «В начале апреля обстановка в районе Вязьмы серьезно осложнилась… По просьбе генералов П. А. Белова и М. Г. Ефремова командование фронта разрешило им выводить войска на соединение с нашими главными силами. При этом было строго указано выходить из района Вязьмы через партизанские районы, лесами, в общем направлении на Киров, где 10-й армией будет подготовлен прорыв обороны противника, так как там она была слабее.

Кавалерийский корпус генерала П. А. Белова и воздушно-десантные части в точности выполнили приказ и, совершив большой подковообразный путь, вышли на участок 10-й армии 18 июля 1942 г… Генерал-лейтенант М. Г. Ефремов, считая, что путь на Киров слишком длинен для его утомленной группы, обратился по радио непосредственно в Генштаб с просьбой разрешить ему прорваться по кратчайшему пути — через реку Угру. Мне тут же позвонил И. В. Сталин и спросил, согласен ли я с предложением Ефремова. Я ответил категорическим отказом. Но Верховный сказал, что Ефремов опытный командарм и что надо согласиться с ним. И. В. Сталин приказал организовать встречный удар силами фронта. Такой удар был подготовлен и осуществлен 43-й армией, однако действий со стороны группы генерала М. Г. Ефремова не последовало. Как выяснилось позже, немцы обнаружили отряд при движении к реке Угре и разбили его… Критически оценивая сейчас эти события 1942 г., считаю, что нами в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы. Мы переоценили возможности своих войск и недооценили противника. „Орешек“ там оказался более крепким, чем мы предполагали…»^{329}

В 1988 г. в журнале «Коммунист» (№ 14) была опубликована состоявшаяся ранее беседа Жукова с членами редколлегии «Военно-исторического журнала» и некоторыми военными историками о Московской битве. На реплику с места «Расскажите о затухающих операциях Ефремова и Белова» Жуков якобы ответил так: «Войска Ефремова и Белова фактически никакой специальной операции не проводили. Они прорвались через имевшиеся промежутки в обороне противника и затем действовали вместе с партизанами в его тылу. Попытки их наступать на Вязьму успеха не имели, потому что у них не было тяжелых артиллерийских средств и ощущался острый недостаток боеприпасов. Поэтому войска фронта, действовавшие в районе Вязьмы, перешли на положение партизанских отрядов… Так что о „затухании“ операции здесь не может быть и речи, они просто не имели возможности вести такую операцию.

Полоса действий войск фронта зимой 1942 г. простиралась на 600 километров, и, конечно, очень трудно было уследить за действиями тактического порядка… Ефремов с частью сил армии прошел в свободную „дырку“. Сзади у него остались главные силы армии. Я не мог уследить, что он для обеспечения флангов на Угре оставил, а он, к вашему сведению, оставил отряд в составе 90 человек — без танков, без пушек, с легкими средствами. Разделяю ли я ответственность за Ефремова? Ну, конечно, я за все войска отвечаю, но не за такие действия, которые я не организую. Что должен был сделать Ефремов? Он должен был за счет главных сил армии, которые задержались у Шанского Завода, пару дивизий поставить, как распорки, для того чтобы у него тыл был бы обеспечен. Он этого не сделал. Ну шапки были набекрень у всех тогда, — и я недооценил состояние вяземской группировки противника…»

К. К. Рокоссовский в 1962 г. в беседе с преподавателями и слушателями Военной академии им. М. В. Фрунзе оценивал итоги наступления советских войск весьма критически: «20 декабря после освобождения Волоколамска стало ясно, что противник оправился, организовал оборону и что наличными силами продолжать наступление нельзя. Надо было серьезно готовиться к летней кампании. Но, к великому сожалению, Ставкой было приказано продолжать наступление и изматывать противника. Это была грубейшая ошибка. Мы изматывали себя. Неоднократные доклады о потерях Жуков не принимал во внимание. При наличных силах добиться решительных результатов было нельзя. Мы просто выталкивали противника. Не хватало орудий, танков, особенно боеприпасов. Пехота наступала по снегу под сильным огнем при слабой артиллерийской поддержке. Наступало пять фронтов, и, естественно, сил не хватало. Противник перешел к стратегической обороне, и нам надо было сделать то же самое. А мы наступали. В этом была грубейшая ошибка Сталина. Жуков и Конев не смогли его переубедить».

Чувствуется противоречие в оценках Константина Константиновича. С одной стороны, пеняет на Жукова, что тот не считался с потерями. А ведь в то же время прекрасно знал прославленный маршал, чьей ошибкой было развернутое широким фронтом и неподготовленное наступление. Напомним, что при этом Жуков оказался единственным среди военачальников, кто в начале января 1941 г. пытался возразить Сталину, считая невозможным вести войска на запад без создания необходимых резервов. Возражал в тот момент, когда, как оказалось, все было уже решено. И предрешена была судьба тех, кто обильно поливал своей кровью каждую отвоеванную пядь земли, кто не смог вырваться из смертельных тисков под Вязьмой. Прекрасно понимал Рокоссовский и то, что Жуков, отдавая приказы подчиненным, вынужден был выполнять директивы Ставки так же, как Рокоссовский должен был выполнять его, Жукова, приказы. Выполнять даже в тех случаях, когда они приводили к непоправимым последствиям.

Не будем гадать, понимал ли эту простую логику полковник Генштаба К. В. Васильченко, когда по горячим следам в мае 1942 г. составлял описание операции 33 и 43-й армий на вяземском направлении. Но то, что полковник стремился тщательно вычистить мундиры Ставки ВГК и Генштаба, старательно выводя все пятна, сомнению не подлежит. Он писал:

«Оперативный замысел операции по внезапному овладению г. Вязьмой, выходом на тылы гжатско-вяземской группировки противника, разъединение вяземской группировки от юхновской и одновременный их разгром по частям не соответствовал наличию сил и средств, выделенных для этой цели Западным фронтом.

Неправильная оценка противника о его боеспособности после нанесенных ему серьезных поражений в предшествующих боях. Неверный расчет времени и игнорирование условий, в которых действовали наши войска, привели к неправильному принятию решения, вследствие чего задуманная операция не была выполнена. Если бы Западный фронт вначале всем своим левым крылом (33, 43, 49, 50-я и гр. Белова) обрушился на юхновскую группировку, окружил бы ее и уничтожил, что по условиям обстановки предоставлялась полная возможность, а затем совместно с правым крылом при взаимодействии с Калининским фронтом мог бы ликвидировать сычевско-гжатско-вяземскую группировку противника.

Но вместо этого Западный фронт погнался преждевременно за большими целями, хотел одновременно разгромить гжатско-вяземскую, юхновскую, спас-деменскую, мятлевскую группировки противника, не имея для этого достаточных сил и средств. Действия Западного фронта уподобились действию растопыренными пальцами…

Армии, привыкшие действовать самостоятельно, без увязки своих действий с соседями, продолжали оставаться верными своим старым принципам. Получилось так: когда ударная группировка одной армии наступает, то другой — стояла на месте, потом они менялись ролями. А командование Западным фронтом продолжало наблюдать, как рядом ударные группировки двух армий дерутся вразнобой, и не вмешивалось в их дела до тех пор, пока окончательно операция на этом направлении не была сорвана.

Западный фронт не создал кулака в виде крупной мощной группировки из всех родов войск на решающем направлении, при помощи которого решал бы задачу крупного оперативного размаха.

Силы и средства были почти равномерно распределены по всему огромному фронту. Громкие приказы, которые отдавал командующий Западным фронтом, были невыполнимы. Ни один приказ за всю операцию вовремя не был выполнен войсками. Они оставались голой ненужной бумагой, которая не отражала действительного положения войск и не представляла собой ценного оперативного документа. А та торопливость, которую проявляло командование Западным фронтом, передавалась в войска и приносила большой вред делу…

Западная группировка 33-й армии честно и доблестно дралась до конца своего существования. При недостатке в боеприпасах и продовольствии она 2,5 месяца дралась в полном отрыве от своих войск, нанося большой урон в живой силе противника и сковывая его большие силы своими действиями.

Когда противник расколол западную группировку 33-й армии на части и вышел на восточный берег р. Угры, с одной стороны, безрезультатность боев 43 и 49-й армий по прорыву обороны — с другой, то была ясна судьба западной группировки… Благодаря крупным недочетам, в первую очередь, оперативного характера… в действиях 43 и 49-й армий противник избежал разгрома по частям. Получился успех вместо оперативного масштаба — чисто тактический — вытеснение мятлевской группировки противника, взятие Юхнова и выход на рубеж рек Воря и Угра»^{330}.

Внешне вполне благопристойный и грамотный оперативный разбор событий вовсе умалчивает, а кто же погнал Западный фронт в наступление с «растопыренными пальцами», намереваясь в том же, 1942-м г. разгромить Германию окончательно. Трудно спорить с утверждением, что операции, проводимые командованием фронта против гжатско-вяземской и юхновской группировок противника, не соответствовали «наличию сил и средств». Так же, как не соответствовали возможностям Западного фронта и другие задачи этого периода, исходящие от Сталина: окружение и пленение ржевско-сычевской группировки, разгром болховско-жиздринско-брянской группировки, освобождение Брянска…

И отнюдь не просчетами Жукова, а подобными же причинами было вызвано слабое взаимодействие армий и удары в расходящихся направлениях. Вспомним, какое внимание уделял Жуков взаимодействию соседей при обороне Москвы и контрударах в декабре 41-го. Не выдерживают критики и попытки поучений, как следует проводить наступательные операции. Ведь даже не имея резервов, Жуков смог создать мощный кулак из 1-й ударной и 16-й армий и нанести сокрушительный удар по оборонительным рубежам противника на Ламе. Но ведь забрали у него 1-ю ударную армию, не дали развить сулящий большие стратегические выгоды успех, не дали времени даже для элементарной перегруппировки сил.

С одним утверждением записки Генштаба мы согласны безоговорочно: западная группировка 33-й армии честно и доблестно дралась до конца своего существования.

Да, в оценке обстановки в районе Вязьмы была допущена ошибка, и Жуков говорит об этом прямо. Можно добавить: ошибка трагическая. Но других ошибок на войне и не бывает. Очевидцы говорят, что Георгий Константинович любил повторять: «На войне расчет с просчетом по соседним тропинкам ходят». Наверное, хорошо понимал он, что эти тропинки неизбежно будут пересекаться в его судьбе. Жаль, что не понимали это те, кто позднее покрывал образ полководца сусалью, ревниво оберегая свою отделку от царапин и трещин. Настоящий Жуков на такие пустяки внимания не обращал.

Сталин, убедившись в том, что дальнейшее наступление не приведет к ожидаемому результату, был вынужден принять предложение командования войск Западного направления о переходе к обороне. 20 апреля Жуков направил в армии соответствующий приказ, потребовав «период весенней распутицы максимально использовать для приведения в полное оборонительное состояние занимаемых рубежей, укомплектования вооружением частей и соединений, их обучения и боевого сколачивания, выделения и приведения в полный порядок фронтовых и армейских резервов, устройства фронтовых и армейских тылов, ремонта вооружения и боевой техники и отдыха войск»^{331}.

Итак, подошла к концу Ржевско-Вяземская стратегическая наступательная операция, а вместе с ней и битва под Москвой. В пятом томе «Военной энциклопедии» в статье «Московская битва 1941–42» отмечается, что в результате контрнаступления под Москвой и последующего общего наступления советских войск Германия потерпела первое крупное поражение во Второй мировой войне. Враг был отброшен на запад на 150–400 км, освобождены Московская и Тульская области, многие районы Калининской и Смоленской областей, был развеян миф о непобедимости немецко-фашистской армии. Битва под Москвой имела крупное международное значение. Она способствовала укреплению антигитлеровской коалиции, заставила руководство Японии и Турции воздержаться от вступления в войну на стороне Германии.

Г. К. Жуков, оценивая итоги самого тяжелого периода войны, в своих «Воспоминаниях и размышлениях» отмечал: «В битве под Москвой было положено начало крутому повороту в войне… Поражение немецких войск под Москвой возвестило всему миру о крахе планов Гитлера в отношении „молниеносной войны“ с Советским Союзом, о начале разгрома немецко-фашистских войск, о непреоборимости Советского государства»^{332}.

В целом вполне понятна противоречивость в оценках итогов Московской битвы, которая повлекла такие страшные потери и закончилась трагедией под Вязьмой. Однако нельзя понять тех, кто забывает, в каком положении находились советские войска, когда в октябре 41-го Жуков возглавил оборону западных рубежей столицы. И если еще совсем недавно противник рассматривал Москву в бинокли, то теперь он вынужден был зарываться глубоко в землю на рубежах, отстоящих от нее на расстоянии, которое преодолеть ему будет уже не суждено.

В итоге Ржевско-Вяземской стратегической наступательной операции, являвшейся составной частью Московской битвы, советские войска продвинулись на витебском направлении на 250 км, на гжатском и юхновском — на 80–100 км, освободили Московскую, Тульскую и ряд районов Калининской и Смоленской областей. Однако в целом она оказалась незавершенной: решить свою главную задачу — окружить, пленить или уничтожить ржевско-вяземскую группировку противника — Красной Армии не удалось, хотя, казалось бы, привлекалось для этого сил больше, чем в контрнаступлении.

Так, если для контрнаступления под Москвой Ставка ВГК из своего резерва выделила 47 расчетных дивизий, то для Ржевско-Вяземской операции — 63 дивизии. Но уже в конце января и в феврале 1942 г. Ставка ВГК уменьшила их количество, передав на усиление Северо-Западного фронта 13 дивизий. Кроме того, следует иметь в виду, что и продолжительность операций была различной: контрнаступление — 34 дня, а Ржевско-Вяземская — 103. Да и среднесуточное поступление дивизий в ходе контрнаступления оказалось в три раза больше, чем в последней операции. Правда, эту скудость Ставка ВГК попыталась компенсировать неподготовленным маршевым пополнением, направив с января по апрель во фронты Западного направления людей в 5,6 раза больше, чем в декабре (937 767 человек против 167 200).

Основными причинами незавершенности Ржевско-Вяземской стратегической наступательной операции являются: недостаток сил; большая растянутость во времени поступлений резервов и маршевого пополнения в войска; постоянный и острый недостаток вооружения, особенно боеприпасов. Промышленность, производившая их, была еще неспособной удовлетворить запросы действующей армии в полном объеме. Это и заставило перевести войска на голодные нормы. Из-за отсутствия боеприпасов минометы в отдельных армиях Западного фронта почти не использовались, а в 49-й армии они даже снимались с огневых позиций. Кроме того, было утрачено оперативное господство в воздухе, у командного состава отсутствовал должный опыт в организации и проведении крупных наступательных операций. Наконец, самое непосредственное влияние на незавершенность операции оказали сопротивление противника на заранее подготовленных оборонительных рубежах, переброска резервов и сокращение линии фронта в 1,4 раза.

Потери противника в битве под Москвой, по данным «Военной энциклопедии», составили убитыми, ранеными и пропавшими без вести более 500 тыс. человек, 1300 танков, 2500 орудий. Безвозвратные потери советских войск достигли 936 644 человек, санитарные — 898 689 человек. Из этого количества потери войск Калининского и Западного фронтов в Ржевско-Вяземской операции составили: безвозвратные — 272 320 человек (в том числе на Западном фронте — 148 940); санитарные — 504 569 человек (в том числе на Западном фронте — 286 722); в боевой технике — 957 танков и САУ, 7296 орудий и минометов, 550 самолетов^{333}. Следовательно, на эту операцию падают 29 % всех безвозвратных и 56 % санитарных потерь.

Зимнее наступление 1942 г. стало для Красной Армии хорошей школой для подготовки и проведения крупномасштабных операций в последующем. Ставка ВГК, сосредоточив основные усилия на западном направлении непосредственно против главной стратегической группировки противника — группы армий «Центр», сумела отвести непосредственную угрозу от Москвы, обеспечить благоприятные условия для работы Московского промышленного района и важнейшего в экономическом и стратегическом отношении железнодорожного узла страны.

С 20 апреля 1942 г. на Западном стратегическом направлении установилось относительное затишье.

Орден Суворова

Еще не завершилась зимняя кампания, а Ставка ВГК уже приступила к планированию очередной военной кампании 1942 г. Предполагалось, что она в целом будет наступательной. Однако считалось, что еще до этого противник в состоянии предпринять одновременное наступление на двух стратегических направлениях — вероятнее всего, на московском и на юге. Больше всего Верховный главнокомандующий Сталин опасался за московское направление, где немецкое командование сохраняло главную группировку своих войск. Это мнение разделялось Генеральным штабом и большинством командующих войсками фронтов.

С учетом этих соображений к середине марта были завершены расчеты по плану операций на весну и начало лета 1942 г. На первом этапе планировалось организовать активную стратегическую оборону, накопить резервы, а затем перейти в решительное контрнаступление. Основные усилия войск предусматривалось сосредоточить на орловско-тульском и курско-воронежском направлениях, на которые выдвигалась и большая часть формировавшихся резервов. Сталин в основном согласился с этим замыслом, но, вопреки мнению начальника Генерального штаба маршала Шапошникова, считал необходимым не ограничиваться только обороной, а еще весной предпринять ряд наступательных операций в Крыму, в районе Харькова, на льговско-курском и смоленском направлениях, а также в районах Ленинграда и Демянска.

Генерал армии Жуков со своей стороны предлагал наряду с обороной ограничиться проведением только одной наступательной операции по разгрому ржевско-вяземской группировки врага. Ввиду сложности вопроса и возникших разногласий Сталин приказал еще раз взвесить различные варианты действий и обсудить их на совместном совещании ГКО и Ставки ВГК.

К этому времени Ставка ВГК и Генштаб получили следующие разведывательные данные. Начальник Главного разведывательного управления Красной Армии в своем докладе от 18 марта отмечал, что «центр тяжести весеннего наступления будет перенесен на южный сектор фронта с вспомогательным ударом на севере при одновременной демонстрации на центральном фронте против Москвы… Для весеннего наступления Германия вместе с союзниками выставит до 65 новых дивизий… Наиболее вероятный срок наступления — середина апреля или начало мая»^{334}.

Этот же вывод подтверждала информация, поступившая в Государственный комитет обороны через пять дней от органов госбезопасности: «Главный удар будет нанесен на южном участке с задачей прорваться через Ростов к Сталинграду и на Северный Кавказ, а оттуда по направлению к Каспийскому морю. Этим немцы надеются достигнуть источников кавказской нефти. В случае удачи операции с выходом на Волгу у Сталинграда немцы наметили повести наступление на север вдоль Волги …и предпримут основные операции против Москвы и Ленинграда, так как захват их является для немецкого командования делом престижа»^{335}.

Естественно, что полученная разведывательная информация оказала определенное влияние на принятие окончательного решения Ставкой ВГК. В конце марта, как и планировалось, состоялось совместное совещание ГКО и Ставки ВГК. На нем присутствовали И. В. Сталин, К. Е. Ворошилов, С. К. Тимошенко, Б. М. Шапошников, Г. К. Жуков, А. М. Василевский, Н. С. Хрущев и И. Х. Баграмян.

На совещании с докладом, соответствующим в основном установкам Сталина, выступил маршал Шапошников. В то же время Борис Михайлович предложил вновь ограничиться стратегической обороной. Особенно категорически он высказался против намечавшейся наступательной операции на юго-западном стратегическом направлении.

Однако Сталин, оборвав его на полуслове, резко возразил:

— Не сидеть же нам в обороне сложа руки и ждать, пока немцы нанесут удар первыми! Надо самим нанести ряд упреждающих ударов на широком фронте и прощупать готовность противника. Жуков предлагает развернуть наступление на западном направлении, а на остальных фронтах обороняться. Я думаю, что это полумера.

Маршал Тимошенко уверенно заявил, что войска Юго-Западного направления сейчас в состоянии и, безусловно, должны нанести упреждающий удар с целью расстроить наступательные планы противника против Южного и Юго-Западного фронтов. Такого же мнения придерживался и маршал Ворошилов, считавший, что войск на юге достаточно, чтобы смять врага.

Сталин приказал предложенную Тимошенко стратегическую операцию перепланировать в частную. Однако содержание доклада главкома Юго-Западного направления заставляет усомниться в ее частном характере^{336}. Тимошенко отмечал: «Основная задача Юго-Западного фронта в весенне-летней кампании, по мнению военного совета, должна состоять в овладении на левом крыле районами Харьков и Красноград, а на правом крыле и в центре — Курском и Белгородом. В дальнейшем, наступая в общем направлении на Киев, предусматривалась задача выйти на Днепр». На Южный фронт предлагалось возложить задачу «до наступления весенней распутицы и до вступления в операцию крупных резервов — занять Краматорск, Славянск, овладеть таганрогским плацдармом, а в ходе весенне-летней кампании — окружить и уничтожить Донбасскую и Таганрогскую группировки противника, выйти на Днепр».

Генерал армии Жуков отстаивал свой вариант действия. В итоге мнения вновь разделились. Решение так и не было принято. Лишь через несколько дней Сталин дал окончательные указания. Стратегический замысел теперь сводился к тому, чтобы в мае провести крупную наступательную операцию на юго-западном направлении силами Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов. На остальных направлениях перейти к стратегической обороне и одновременно осуществить ряд частных наступательных операций с ограниченными целями. В дальнейшем развернуть общее наступление по всему фронту от Балтики до Черного моря.

Наиболее детально стратегический план был разработан на первый этап — апрель — июнь 1942 г. Вторая часть плана, связанная с переходом в общее наступление, намечалась лишь в общих чертах. Ее предусматривалось уточнить по конкретным результатам военных действий весной. Тем не менее сохранилась карта Генерального штаба с наметками наступательных операций до конца года. В соответствии с ней намечалось нанести главные удары сначала на юго-западном, а затем на западном направлении и далее выйти на государственную границу СССР^{337}.

Следовательно, в силе оставалась прежняя идея Сталина: 1942 г. должен стать годом полного разгрома врага и окончательного освобождения советской земли от немецкой оккупации. Эта идея затем была провозглашена и в первомайском поздравительном приказе Сталина.

В Ставке противника практически в это же время шла разработка плана весенне-летней кампании. И здесь не обошлось без борьбы мнений: Гитлер и Кейтель настаивали на проведении наступательной операции на юге; Гальдер добивался нанесения удара на Москву. Но в конечном итоге начальник Генерального штаба Сухопутных войск вынужден был уступить.

5 апреля Гитлер подписал директиву № 41, в которой говорилось:

«Весенняя кампания в России приближается… Как только условия погоды и местность будут благоприятствовать, немецкое командование и войска, используя свое превосходство, вновь должны захватить инициативу в свои руки и навязать противнику свою волю. Цель заключается в том, чтобы уничтожить оставшиеся еще в распоряжении Советов силы и лишить их по мере возможности важнейших военно-экономических центров». И далее: «Общие направления плана кампании на Востоке остаются в силе; главная задача состоит в том, чтобы, сохраняя положение на центральном участке, на севере взять Ленинград и установить связь на суше с финнами, а на южном фланге осуществить прорыв на Кавказ. Задача может быть выполнена только путем расчленения ее на несколько этапов… Поэтому в первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы должны быть сосредоточены для проведения главной операции на южном участке с целью уничтожения противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет»^{338}.

11 апреля на совещании с командованием Сухопутных войск вермахта Гитлер дал указание подготовить документы, необходимые для осуществления плана летнего наступления на южном участке Восточного фронта. Операция получила кодовое наименование «Блау» («Синий») и планировалась в три этапа. На первом этапе («Блау-I») предусматривалось осуществить прорыв на Воронеж. На втором этапе («Блау-II») намечалось развернуть наступление по сходящимся направлениям вдоль правого берега Дона и из района Таганрога в общем направлении на Сталинград. На третьем этапе («Блау-III») планировалось всеми силами вторгнуться на Кавказ. Для участия в операции предполагалось привлечь все силы группы армий «Юг» в составе четырех-пяти полевых и двух танковых армий, а также выдвигавшиеся на фронт итальянские и румынские войска.

Для того чтобы скрыть направление главного удара в летней кампании, штаб группы армий «Центр» по указанию руководства вермахта разработал дезинформационную операцию под кодовым наименованием «Кремль». С этой целью был подготовлен, а 29 мая подписан приказ о наступлении на Москву: «Разгромить вражеские войска, находящиеся в районе западнее и южнее столицы противника, прочно овладеть территорией вокруг Москвы, окружив город, и тем самым лишить противника возможности оперативного использования этого района»^{339}. Приказ, являвшийся как бы совершенно секретным, был составлен в 22 экземплярах, в то время как другие приказы составлялись в 10–16 экземплярах. Естественно, что его содержание стало известно советскому командованию — об этом позаботились. Для большей убедительности по плану операции «Кремль» осуществлялись мероприятия, имитирующие подготовку наступления в группе армий «Центр». Проводилась аэрофотосъемка московских оборонительных позиций, осуществлялась радиодезинформация, размножались планы столицы и крупных городов, проводились перегруппировки войск. Все это должно было способствовать тому, чтобы Генеральный штаб Красной Армии уверовал: основные события летом 1942 г. развернутся на московском направлении.

Анализ планов двух Ставок показывает, что они ставили перед собой решительные цели, но для их осуществления были избраны различные способы. Немецкий план строился на нанесении упреждающего удара с последовательным разгромом противостоящих советских войск и сосредоточением всех усилий на одном решающем стратегическом направлении.

План Ставки ВГК основывался на принципе: одновременно и обороняться и наступать. А как известно, за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Такое решение усугублялось и рядом других просчетов. В первую очередь, неверно оценивался возможный план действий противника, прежде всего направление его главного удара. Считалось, что германские войска будут вновь наступать на Москву. Соответственно определялась расстановка сил, в том числе группировка стратегических резервов. Во вторую очередь, игнорировались дезинформационные действия противника. В результате его ложный план «Кремль», призванный прикрыть главную операцию, достиг своей цели. В третью очередь, ошибочно оценивалось состояние своих войск и реально складывавшееся соотношение сил, так как считалось, что уже достигнуто существенное превосходство над врагом. Действительно, к 1 мая 1942 г. общая численность Советских Вооруженных Сил по сравнению с декабрем 1941 г. увеличилась на 2 млн. человек и составляла уже 11 млн. На их вооружении имелось 83 тыс. орудий и минометов, более 10 тыс. танков и 11,3 тыс. боевых самолетов. Было сформировано 11 танковых корпусов. Стали создаваться две танковые армии, увеличилось количество артиллерийских частей. Но в составе действующих фронтов к весне находилось только 5,6 млн. человек, около 5 тыс. танков, 41 тыс. орудий и минометов, 4,2 тыс. боевых самолетов^{340}.

У противника к этому времени имелось 9 млн. солдат и офицеров, 82 тыс. орудий и минометов, около 7 тыс. танков, 10 тыс. боевых самолетов. Из них на Восточном фронте находилось 5,5 млн., а с учетом союзников — 6,5 млн. человек, 57 тыс. орудий и минометов, более 3 тыс. танков, 3,4 тыс. боевых самолетов^{341}.Следовательно, противник имел превосходство в 1,1 раза в живой силе и 1,4 в орудиях и минометах, а советские войска — в 1,6 раза в танках и в 1,2 раза в самолетах. Такое соотношение предопределило высокую напряженность предстоящей борьбы.

Г. К. Жуков, оценивая намерения Ставки ВГК и Генерального штаба, позднее писал: «В основном я был согласен с оперативно-стратегическими прогнозами Верховного, но не мог согласиться с ним в отношении количества намечаемых частных наступательных операций наших войск, считая, что они поглотят без особой пользы наши резервы и этим осложнится подготовка к генеральному наступлению…»^{342}

Настаивая на нанесении мощных ударов на Западном стратегическом направлении с целью разгрома ржевско-вяземской группировки противника силами Западного, Калининского и ближайших фронтов, Георгий Константинович рассчитывал, что «разгром противника на западном направлении должен был серьезно ослабить немецкие силы и принудить их отказаться от крупных наступательных операций, по крайней мере, на ближайшее время». И далее он признает: «Конечно, теперь, при ретроспективной оценке событий, этот вывод мне уже не кажется столь бесспорным, но в то время при отсутствии полных данных о противнике я был уверен в своей правоте»^{343}.

В мае, практически в одно и то же время, развернулись ожесточенные сражения под Ленинградом и Демянском, в Крыму и под Харьковом. Войска Северо-Западного фронта, проводившие Демянскую операцию, не сумели добиться успеха, и в результате противник удерживал свои оборонительные позиции на этом направлении вплоть до весны 1943 г. На юге потерпел сокрушительное поражение Крымский фронт, в результате чего Крымский полуостров в начале июля был сдан противнику.

17 мая немецкие войска, пытаясь сорвать наступление на Харьков, нанесли мощные контрудары по правому крылу Южного фронта и вынудили его начать отход на север и северо-восток. За двое суток противник продвинулся на 50 км и вышел во фланг Юго-Западному фронту, угрожая его тылам. Генеральный штаб высказался за то, чтобы прекратить наступление на харьковском направлении и использовать главные силы фронта для ликвидации угрозы окружения. Несмотря на это, Сталин по-прежнему требовал от командования фронта выполнять первоначальную задачу. В результате в окружение попали войска 6 и 57-й армий. Это была очередная катастрофа в Красной Армии: Южный и Юго-Западный фронты потеряли свыше 270 тыс. человек, 775 танков, более 5 тыс. орудий и минометов^{344}.

Весь замысел Верховного Главнокомандования по развитию успеха зимней кампании провалился в короткие сроки. Войска потеряли ряд важных районов и плацдармов, а значительная часть резервов Ставки ВГК, предназначавшаяся для летнего наступления, была бездарно израсходована. Виноватыми, как всегда, оказались в основном те, кто выполнял приказы Ставки. За поражение Крымского фронта были смещены и понижены в должности и в звании командующий фронтом генерал Д. Т. Козлов, член военного совета дивизионный комиссар Ф. А. Шаманин, командующие 44 и 47-й армиями генералы С. И. Черняков и К. С. Колганов, командующий авиацией фронта генерал Б. М. Николаенко. Был снят с должности и направлен в распоряжение Генерального штаба начальник штаба фронта генерал П. П. Вечный. На этот раз не избежал гнева своего главного покровителя и Л. З. Мехлис, который был смещен с поста заместителя наркома обороны и начальника Главного политического управления Красной Армии и понижен в звании до корпусного комиссара. Будучи представителем Ставки ВГК в Крыму, он стремился решать многие вопросы единолично, подменяя собой командование Крымского фронта.

Поражение под Харьковом настолько ошеломило Сталина, что 26 июня он направляет довольно эмоциональное, не лишенное эпистолярных достоинств послание военному совету Юго-Западного фронта: «В течение каких-либо трех недель Юго-Западный фронт, благодаря своему легкомыслию, не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел еще отдать противнику 18–20 дивизий… Эта катастрофа, которая по своим пагубным результатам равносильна катастрофе с Ренненкампфом и Самсоновым в Восточной Пруссии (командующие 1 и 2-й русскими армиями, потерпевшими поражение во время Восточно-Прусской операции Северо-Западного фронта в августе — сентябре 1914 г. — Авт.)…»^{345}

Сталин обвинил в ошибках всех членов военного совета Юго-Западного направления, и, прежде всего, командующего маршала С. К. Тимошенко и секретаря ЦК КП(б) Украины Н. С. Хрущева. «Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе, которую пережил фронт и продолжает еще переживать, то я боюсь, что с вами поступили бы очень круто…»

Можно представить, с каким трудом, используя все оставшиеся резервы, Ставке пришлось восстанавливать стратегический фронт на юге, развертывать в июле Воронежский и Сталинградский фронты.

Внушительные успехи германских войск в Крыму и под Харьковом создали смертельную угрозу для всей Красной Армии, для всей страны.

28 июля Сталин, в качестве народного комиссара обороны, подписал приказ № 227.

«Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге и у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Части войск Южного фронта, идя за паникерами, оставили Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором.

Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию. А многие проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама бежит на восток.

…Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет теперь уже преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину…

Из этого следует, что пора кончить отступление.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв…

Не хватает порядка, дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять Родину.

…Паникеры и трусы должны истребляться на месте.

Отныне железным законом для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования.

Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо, как с предателями Родины…

Верховное Главнокомандование Красной Армии приказывает:

1. Военным советам фронтов и, прежде всего, командующим фронтами:

а) безусловно ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда;

б) безусловно снимать с поста и направлять в Ставку для привлечения к военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций, без приказа командования фронта;

в) сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить свои преступления против Родины.

2. Военным советам армий и, прежде всего, командующим армиями:

а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования армии, и направлять их в военный совет фронта для предания военному суду;

б) сформировать в пределах армии 3–5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной;

в) сформировать в пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной.

3. Командирам и комиссарам корпусов и дивизий:

а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров полков и батальонов, допустивших самовольный отход частей без приказа командира корпуса или дивизии, отбирать у них ордена и медали и направлять их в военные советы фронта для предания военному суду;

б) оказывать всяческую помощь и поддержку заградительным отрядам армии в деле укрепления порядка и дисциплины в частях.

Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах»^{346}.

В приказе № 227 ни слова не сказано о том, кто же действительно виноват в поражениях Красной Армии летом 1942 г. Всю вину за это Сталин возложил на «паникеров». Да, в определенной степени «паникеры» оказывали отрицательное влияние на ход боевых действий. Но истинным виновником неудач советских войск была Ставка ВГК и, в первую очередь, Сталин, который при определении характера действий Красной Армии поступил необдуманно. Виноваты и члены Ставки ВГК, которые не сумели, а часть и не собиралась этого делать, отстоять свое мнение перед Верховным главнокомандующим.

Г. К. Жуков, готовясь к выступлению на Пленуме ЦК КПСС в 1956 г., который не состоялся, отмечал: «Был издан ряд приказов, в которых личный состав наших войск, особенно командиры и политработники, огульно обвинялся в малодушии и трусости. Уже после того как наши войска показали себя способными не только обороняться, но и наносить серьезные удары по врагу, Сталин нашел нужным в одном из своих приказов написать: „Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток“. Таким приказом Сталин незаслуженно опорочил боевые и моральные качества наших солдат, офицеров и генералов». По мнению Жукова, «это сделано с целью отвести от себя вину и гнев народа за неподготовленность и допущенные ошибки в руководстве войсками от Ставки до дивизии включительно»^{347}.

Позднее, в своих «Воспоминаниях и размышлениях», Жуков поменял оценку: «Кое-где в войсках вновь появились панические настроения и нарушения воинской дисциплины. Стремясь пресечь падение морального духа войск, И. В. Сталин издал 28 июля 1942 г. приказ № 227. Этим приказом вводились жесткие меры борьбы с паникерами и нарушителями дисциплины, решительно осуждались „отступательные“ настроения. В нем говорилось, что железным законом для действующих войск должно быть требование „Ни шагу назад!“. Приказ был подкреплен усиленной партийно-политической работой в войсках»^{348}.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский в книге «Дело всей жизни» придерживается почти той же оценки: «Приказ этот сразу же привлек внимание всего личного состава Вооруженных Сил. Я был очевидцем, как заслушивали его воины в частях и подразделениях, изучали офицеры и генералы. Приказ № 227 — один из самых сильных документов военных лет по глубине патриотического содержания, по степени эмоциональной напряженности… Я, как и многие другие генералы, видел некоторую резкость и категоричность оценок приказа, но их оправдывало очень суровое и тревожное время. В приказе нас прежде всего привлекло его социальное и нравственное содержание. Он обращал на себя внимание суровостью правды, нелицеприятностью разговора наркома и Верховного главнокомандующего И. В. Сталина с советскими воинами, начиная от рядового бойца и кончая командармом. Читая его, каждый из нас задумывался над тем, все ли силы мы отдаем борьбе. Мы сознавали, что жестокость и категоричность требований приказа шли от имени Родины, народа, и важно было не то, какие будут введены меры наказания, хотя и это имело значение, а то, что он повышал сознание ответственности у воинов за судьбы своего социалистического Отечества. А те дисциплинарные меры, которые вводились приказом, уже перестали быть непременной, настоятельной необходимостью еще до перехода советских войск в контрнаступление под Сталинградом и окружения немецко-фашистской группировки на берегу Волги»^{349}.

Во время войны отношение к приказу № 227 было неоднозначным, о чем свидетельствуют документы того времени. В спецсообщении начальника Особого отдела НКВД Сталинградского фронта старшего майора госбезопасности Н. Н. Селивановского, направленном 8 августа 1942 г. заместителю народного комиссара внутренних дел СССР комиссару государственной безопасности 3-го ранга В. С. Абакумову, отмечалось:

«Среди командного состава приказ правильно понят и оценен.

Однако, среди общего подъема и правильной оценки приказа, фиксируется ряд отрицательных, антисоветских пораженческих настроений, проявляющихся среди отдельных неустойчивых командиров. Так, например, среди работников фронтового радиовещания имеют место факты осуждения политики партии в вопросах воспитания масс. В частности, ответственный секретарь фронтового радиовещания Заславский, после прочтения приказа, заявил: „…Народ мы воспитывали неправильно. Все это следы и результаты излишнего демократизма. Каждый смел критиковать руководителя учреждения или предприятия. Это положение сложилось сейчас в армии — это результат всей системы воспитания и общественной организации, когда руководитель должен был бояться каждого, если хотел жить. 1937–1938 гг. тоже наложили неизгладимый след на это. Молодежь мы неправильно воспитывали. Мы должны были создать у себя фанатичную молодежь. Теперь не время перевоспитывать командира“.

Директор фронтового радиовещания майор Борецкий и интендант 2-го ранга поэт Первомайский высказывают мысль о необходимости введения мер физического воздействия для укрепления дисциплины и отрицают значение партийно-воспитательной работы. Отдельные лица из командного состава УРа — майор Крайнев, капитан Вакуленко и другие — заявляют: „…Приказ хороший, но опоздал, нужно, чтобы он вышел в свет еще в мае, перед нашим наступлением…“ Нач. Военкниги ст. батальонный комиссар Разумовский С. В. также заявляет: „…Этому приказу надо было выйти два месяца назад“…»^{350}

Заместитель Селивановского старший майор госбезопасности В. М. Косолапов, в свою очередь, докладывал Абакумову:

«Приказ Народного Комиссара Обороны тов. Сталина № 227 командно-начальствующим составом и бойцами частей фронта был встречен одобрительно и с большим воодушевлением. Комначсостав и бойцы восприняли содержание приказа как своевременное, справедливое и необходимое мероприятие, могущее остановить продвижение врага.

Повсеместное, многочисленное высказывание бойцов и командиров в отношении издания приказа и его требований выражено следующими заявлениями.

Командир пулеметного эскадрона 20 ГвКП 5 ГвКД ст. лейтенант Компаниец на митинге, посвященном изданию приказа, сказал: „…Приказ тов. Сталина справедливый и своевременный. Я сам теперь буду, невзирая на лицо, призывать трусов и паникеров к порядку. Погибнет родина, погибнем и мы. Если в бою мы погибнем, то враг от нашего сопротивления будет нести большие потери. Только упорным сопротивлением можно отстоять родину, и родина останется наша…“

Военврач ПАП 15 ГвСД Хандомиров, в беседе с командным составом, высказал: „…Приказ очень хороший, и если бы он вышел раньше, то, наверное бы, не было таких безобразий, которые пришлось нам пережить…“

Наряду с положительными высказываниями отмечен ряд фактов и отрицательных проявлений, исходящих, главным образом, от враждебного и малоустойчивого элемента.

Например, начальник ОВС 226 СД интендант 3-го ранга Филипченко после прочтения приказа подошел к географической карте и, рассматривая ее, сказал: „…Всегда после приказов все вдвое скорее делается. Так будет и теперь. После этого приказа Красная Армия удирает от Ростова до Сальска вдвое быстрее…“

Пом. командира батареи 20 ГвКП, 5 ГВКД лейтенант Боровкин в беседе с командным составом батареи сказал: „…Сейчас этот приказ малодействительный, потому что поздно издан. Многие наши части уже разбиты, так что драться нечем и некому…“»^{351}

Насколько был прав Василевский относительно того, что те дисциплинарные меры, которые вводились приказом, «уже перестали быть непременной, настоятельной необходимостью», мы увидим в ходе дальнейшего повествования. Однако необходимо учесть, что в то время, когда Жуков и Василевский готовили к изданию свои мемуары, в условиях жесточайшей цензуры не принято было негативно оценивать действия высшего военного руководства. Об этом могу судить по личному опыту. В Институте военной истории существовал отдел мемуарной литературы, в работе которого принимали участие и сотрудники других отделов. Задача была проста: все цифры в мемуарах подгонялись под 12-томную «Историю Второй мировой войны 1939–1945» и 8-томную «Советскую военную энциклопедию». На мой вопрос — как можно таким образом поступать с воспоминаниями маршалов и генералов? — ответ был один — это указание сверху. До сих пор вспоминаю со стыдом, как чуть не «зарубил» мемуары одного из командиров дивизий. Он оказался порядочным человеком, пригласил меня к себе и долго рассказывал о войне и о том, что он пытался писать правду. Особенно запомнились его слова: «Вы человек молодой и не можете вот так сплеча судить о том, что происходило на войне!»

В исторической печати, особенно с конца восьмидесятых годов прошлого века, когда приказ № 227 был впервые опубликован полностью, в отношении этого документа высказывалось много точек зрения, нередко прямо противоположных друг другу. Наиболее распространенной стала точка зрения, близкая к оценке, данной Жуковым в проекте своего выступления. Если хотите, более удобной. Потому что очень удобно стало рассматривать войну через призму сплошных ошибок сталинского руководства и считать, что победа была одержана лишь вопреки действиям Верховного главнокомандующего, только благодаря брошенным на гибель огромным людским ресурсам. Такой подход не требует ни кропотливого изучения источников, ни мучительного анализа событий и явлений того исторического периода.

Кстати, на оздоровление политработы в Красной Армии повлияло смещение Л. З. Мехлиса и назначение на должность начальника Главного политического управления РККА А. С. Щербакова. Кроме того, летом 42-го г. были проведены специальные мобилизации коммунистов и комсомольцев. Независимо от нашего отношения к этому, коммунисты играли в военное время важную цементирующую роль среди красноармейцев. Ведь приказ «Коммунисты, вперед!» — не художественная выдумка литераторов, а реальность, то, что действительно часто звучало на поле боя.

Через два дня после того, как Сталин подписал приказ № 227, Жуков приступил к проведению Ржевско-Сычевской наступательной операции. Очевидно, заслоненная масштабом событий, происходивших в то время на южных фронтах, эта операция как-то выпала из поля серьезного внимания военных историков. Возможно, и потому, что не принято считать ее поучительной. А напрасно. И не зря Жуков уделяет ей большое место в своих мемуарах.

К этому времени полномочия Жукова были сокращены. 3 мая Сталин принял решение ликвидировать Западное направление, передать с 12 часов 5 мая 31-ю армию Калининского фронта в полное подчинение командующего войсками Западного фронта, а Калининский фронт — подчинить непосредственно Ставке ВГК. В итоге Георгий Константинович стал снова командовать только одним фронтом — Западным.

Идея нанести мощные удары и силами Западного, Калининского и ближайших фронтов разгромить ржевско-вяземскую группировку противника возникла у Георгия Константиновича еще весной, при обсуждении у Сталина стратегических задач летней кампании. Эта идея и легла в основу плана Ржевско-Сычевской наступательной операции, проведенной 30 июля — 23 августа 1942 г. Мы придерживаемся традиционной датировки данной операции, так как та, которую дает С. А. Герасимова в книге «Ржев 42. Позиционная бойня» — 1-я Ржевско-Сычевская (Гжатская) наступательная операция 30 июля — 30 сентября 1942 г., вызывает пока сомнения.

В директиве № 170514 Ставки ВГК от 16 июля говорилось: «…В период с 28 июля по 5 августа 1942 г. общими усилиями левого крыла Калининского фронта и правого крыла Западного фронта провести операцию с задачей очистить от противника территорию к северу от р. Волга в районе Ржев, Зубцов и территорию к востоку от р. Вазуза в районе Зубцов, Карамзино, Погорелое Городище, овладеть городами Ржев и Зубцов, выйти и прочно закрепиться на реках Волга и Вазуза, обеспечив за собой тет-де-поны в районе Ржева и Зубцова»^{352}.

Исходя из этой цели, Западному фронту предписывалось: «…Приняв от Калининского фронта в оперативное подчинение 31-ю армию в составе трех стр. дивизий, двух арт. полков РГК и двух танковых бригад со всеми армейскими учреждениями, частями и транспортом, силами 31 и 20-й армий в общем составе не менее четырнадцати стр. дивизий, четырех стр. бригад, десяти танковых бригад и двадцати арт. полков РГК, нанести удар с фронта Алешево, Василевское в общем направлении на Зубцов. Ближайшая задача фронта прорвать оборону противника и, обеспечивая себя с юга, выйти на р. Вазуза и прочно закрепиться. Готовность к операции — 31 июля».

Калининскому фронту предстояло нанести удар с фронта Ново-Семеновское, Плотниково в общем направлении на Полунино, Ржев с задачей «прорвать фронт обороны и, обеспечивая себя справа наступлением трех стр. дивизий и слева не менее двух стр. дивизий, главными силами овладеть городом Ржев, переправами через р. Волга и железнодорожным узлом». В дальнейшем предписывалось нанести удар в восточном направлении с целью совместно с 29-й армией окончательно очистить от противника северный берег р. Волга. Вспомогательный удар следовало нанести левым флангом 29-й армии вдоль северного берега р. Волга в общем направлении на Зубцов.

На усиление Калининского фронта перебрасывались 5 стрелковых дивизий, 6 танковых бригад, 6 артиллерийских полков и 10 дивизионов реактивных минометов М-30, а Западного фронта — одна стрелковая дивизия, 6 танковых бригад, 16 дивизионов М-30 и 2-й гвардейский кавалерийский корпус. Командующему ВВС Красной Армии предписывалось привлечь для участия в операции не менее 1100 самолетов, в том числе 600 истребителей.

Войска Западного (20, 31, 1-я воздушная армии) и Калининского (29, 30, 3-я воздушная армии) фронтов насчитывали к началу операции 345,1 тыс. человек^{353}. Им предстояло ликвидировать ржевско-вяземский выступ, который образовался в результате Ржевско-Вяземской стратегической наступательной операции. В германской историографии этот выступ именуется как «ржевский выступ», «ржевская дуга», «ржевско-вяземский плацдарм». Размеры выступа составляли до 160 км в глубину и до 200 км по фронту (у основания). Линия фронта в районе выступа проходила западнее Белого, севернее и восточнее Ржева, западнее Юхнова, восточнее Спас-Деменска. Противник придавал особое значение удержанию выступа, рассматривая его как плацдарм для наступления на Москву. Здесь было сосредоточено около 2/3 войск группы армии «Центр» в составе 9-й и основных сил 3-й танковой и 4-й армии. Для удержания ржевско-вяземского плацдарма противник с конца декабря 1941 г. стал создавать мощную, глубоко эшелонированную оборону. Советские войска, занимавшие охватывающее положение по отношению к ржевско-вяземской группировке противника, создавали постоянную угрозу удара по ее флангам и последующего окружения.

Генеральный штаб Сухопутных войск Германии, как отмечал генерал Гальдер в своем дневнике 23 июля, предполагал, что советские войска готовят новые удары против группы армий «Центр». Однако до 30 июля он фиксировал, что на фронте группы армий никаких существенных событий не происходит.

30 июля после мощной артиллерийской подготовки в наступление перешли 30-я (генерал-майор Д. Д. Лелюшенко) и 29-я (генерал-майор В. И. Швецов) армии Калининского фронта. К исходу дня части 30-й армии прорвали вражескую оборону на стыке 87 и 256 пехотных дивизий на участке 9 км и на глубину 6–7 км. Наступление велось в сложных условиях: шли проливные дожди, дороги развезло, множество маленьких речушек превратились в широкие и бурные реки. Командир 6-го армейского корпуса направил все, что имел под рукой, для закрытия образовавшейся бреши. Командующий 9-й армией генерал-полковник Модель перебросил туда войска с других участков, в том числе 6-ю пехотную дивизию генерала Гроссмана^{354}. Войска 30-й армии втянулись в ожесточенные бои в районе деревни Полунино севернее Ржева, и наступление было приостановлено. Соединения 29-й армии не сумели прорвать оборону противника, так как «ввиду сильно размокшего грунта после проливных дождей танки застряли, а пехота залегла»^{355}.

Наступление войск Западного фронта началось 4 августа после полуторачасовой артиллерийской подготовки. Они форсировали р. Держа, прорвались через сильно укрепленные рубежи немецких войск и к исходу следующего дня расширили прорыв до 30 км по фронту и продвинулись до 25 км в глубину. Успех советских войск вызвал тревогу у генерала Гальдера. 4 августа он отмечал в своем военном дневнике: «Противнику удалось добиться глубокого прорыва на фронте 9-й армии (кажется, наступают семь дивизий и одна танковая бригада при усиленной поддержке артиллерии) в направлении Зубцова. Против них брошены соединения 39-го корпуса в составе 5, 2, 1-й танковых и 102-й дивизий. На фронте 9-й армии у Ржева отбито несколько крупных атак»^{356}.

Успех, достигнутый войсками Западного фронта, надо было развить. Для этого требовались согласованные действия войск двух фронтов — Западного и Калининского. Однако Жуков, после ликвидации должности главкома Западного направления, лишен был возможности влиять на своего соседа. Сталин, стремясь исправить свою ошибку, принял решение возложить на Жукова руководство всеми операциями в районе Ржева. В директиве Ставки ВГК от 5 августа командующему Калининским фронтом генерал-полковнику Коневу предписывалось «немедленно прибыть к тов. Жукову за получением личных указаний и распоряжений от генерала армии тов. Жукова по дальнейшему ведению операций»^{357}.

Жуков, обсудив вместе с Коневым обстановку, представил 6 августа Сталину план операции по разгрому противника в районе Ржева^{358}. Предлагалось прекратить наступательные действия в полосе 29-й армии в районе Карлово, Батюково. Из этой группировки перебросить три артиллерийских полка и две стрелковые дивизии на направление главного удара. В связи с большим количеством соединений, действующих в составе 30-й армии, передать ее участок от Кулаково до Ильино 39-й армии. На 30-ю армию планировалось возложить только организацию и проведение операции по захвату Ржева. Ее предлагалось провести следующим образом:

«30-я армия главный удар наносит на своем левом фланге, охватывая Ржев с северо-востока, южнее жел. дороги. Для обеспечения себя с востока армия разворачивает часть сил на восток и юго-восток с ближайшей задачей овладеть районом Находов, Гляденово и далее вдоль желдороги. Вспомогательный удар 30-я армия наносит на Добрую и далее на Ржев.

31-я армия Западного фронта после овладения районом Зубцова силами не менее 2–3 сд, трех тбр с артполками усиления наносит удар в северо-западном направлении вдоль шоссе Зубцов — Ржев. Остальные силы 31-й армии наступают южнее, с выходом на желдорогу Ржев — Сычевка, после захвата которой частью сил наносят удар с юго-запада, с выходом в район Ржев, Хорошево, Абрамково».

Для обеспечения действий наземных войск намечалось привлечь авиацию обоих фронтов и авиацию дальнего действия. В целях достижения одновременности удара 30 и 31-й армий переход в наступление предусматривалось осуществить 8 августа.

Группировку противника, действующую севернее Зубцова и против 29-й армии, планировалось уничтожить только после захвата Ржева. С целью обеспечения удара со стороны Зубцова войскам 31-й армии предстояло захватить и удержать плацдарм севернее Волги в районе Зубцова. На проведение операции 30-й армии Жуков просил отпустить из ресурсов Ставки дополнительно 2 боекомплекта снарядов.

Сталин утвердил предложения Жукова, подчеркнув необходимость захвата Ржева «силами 30-й армии с севера и 31-й армии с юга 9 августа».

Жуков, реализуя свой план, ввел в сражение 6 августа на сычевском направлении фронтовую подвижную группу в составе 6-го и 8-го танковых и 2-го гвардейского кавалерийского корпусов. Это был своевременный шаг, так как командование группы армий «Центр» укрепило 9-ю армию тремя танковыми и двумя пехотными дивизиями и предприняло контрудар в общем направлении на Погорелое Городище. Генерал К. Типпельскирх отмечал: «Прорыв удалось предотвратить только тем, что три танковые и несколько пехотных дивизий, которые уже готовились к переброске на южный фронт, были задержаны и введены сначала для локализации прорыва, а затем и для контрудара»^{359}.

Жуков, стремясь сорвать намерения противника, нанес по его резервам удар авиацией и нацелил на них основные силы подвижной группы. В результате 7 августа на подступах к рекам Вазуза и Гжать произошло крупное танковое сражение, в котором с обеих сторон участвовало до 1500 танков и самоходных орудий. 8 августа в сражение была введена 5-я армия Западного фронта с задачей прорвать оборону противника на всю тактическую глубину и соединиться с левофланговыми частями 20-й армии.

С 10 августа сражение разгорелось с новой силой. Главная группировка советских войск нанесла удар в стык между 3-й танковой и 9-й армиями. Вскоре сражение охватило всю полосу от Гжатска до района западнее Ржева. Генерал Модель, беспокоясь за свой правый фланг, перебросил туда все имевшиеся резервы и наспех сформированные из обозников и отпускников боевые группы. Войска 3-й танковой и 9-й армий оказывали упорное сопротивление, удерживая занимаемые позиции. Все попытки советских войск выйти к железной дороге Ржев — Вязьма решительно пресекались противником. Добиться значительных территориальных успехов советским войскам не удалось. Однако они сорвали контрудар противника, нанесли ему поражение и вынудили перейти к обороне на рубеже рек Вазуза и Гжать, село Карманово.

В дальнейшем войска правого крыла Западного фронта вели бои за расширение захваченных на левых берегах Вазузы и Гжати плацдармов и на подступах к Карманово и Быково. Используя успех Западного фронта, войска 30 и 29-й армий Калининского фронта во второй половине августа вышли на подступы к Ржеву, но овладеть им не смогли. 23 августа 31-я армия при помощи войск 29-й армии освободила Зубцов, а войска 20-й армии — Карманово. На этом наступательные возможности наших войск были исчерпаны, и они перешли к обороне.

С этой трактовкой событий не согласна С. А. Герасимова, отмечающая, что наступление продолжалось и после 23 августа. Все это верно. Но нельзя забывать о том, что согласно директиве № 170514 Ставки ВГК от 16 июля войска Калининского и Западного фронтов должны были «овладеть городами Ржев и Зубцов, выйти и прочно закрепиться на реках Волга и Вазуза, обеспечив за собой тет-де-поны в районе Ржева и Зубцова». Полностью эту задачу войска не выполнили. Левое крыло Калининского фронта не сумело овладеть Ржевом, но вышло к Волге. Правое крыло Западного фронта сумело овладеть Зубцовом и захватить плацдарм на левом берегу Вазузы. Основным итогом Ржевско-Сычевской наступательной операции явилось то, что советские войска продвинулись на 30–45 км, ликвидировали плацдарм противника на левом берегу Волги в районе Ржева, сковали крупные силы группы армий «Центр» и вынудили противника перебросить в район операции 12 дивизий с других участков советско-германского фронта.

При этом Жуков был уверен: «Если бы в нашем распоряжении были одна-две армии, можно было бы во взаимодействии с Калининским фронтом не только разгромить ржевскую группировку, но и всю ржевско-вяземскую группу немецких войск и значительно улучшить оперативное положение на всем западном стратегическом направлении. К сожалению, эта реальная возможность Верховным Главнокомандованием была упущена»^{360}. С этим мнением можно согласиться, так как сил для выполнения задач, поставленных войскам Западного и Калининского фронтов, действительно не хватало. Да еще в ходе операции Ставка ВГК изымала из Западного фронта части и соединения. Так, 11 августа командующему войсками Западного фронта было приказано направить в пункты нового назначения четыре (298, 173, 116 и 342-ю) стрелковые дивизии. Следует также учесть, что советским войскам пришлось прорывать заблаговременно созданную глубоко эшелонированную и сильно укрепленную оборону. Поэтому и потери войск были значительны. Из 345,1 тыс. человек, привлеченных к операции, в ходе боевых действий было потеряно 193,7 тыс., в том числе почти 51,5 тыс. (14,9 %) — безвозвратно^{361}. В ходе ожесточенных боев 16 вражеских дивизий, по оценкам авторов энциклопедии «Великая Отечественная война 1941–1945», потеряли 50–80 % личного состава, а в каждой из танковых дивизий из 150–160 боевых машин осталось не более 20–30. Противник сравнивал сражение за ржевско-вяземский выступ с сражением на Сомме периода Первой мировой войны: «Чтобы расширить прорыв, большевики направили туда крупные массы людей, танков, самолетов. Бомбы и снаряды сыпались дождем. Их орудия непрерывно сеяли смерть и разрушения на наших линиях. Мы, молодежь, считали, а старики подтверждали, что ужасное сражение на Сомме снова стало реальностью в борьбе на этих перепаханных сталью и политых кровью квадратных метрах»^{362}.

После завершения Ржевско-Сычевской операции Жуков выехал в район населенного пункта Погорелое Городище для проведения новой наступательной операции. Однако тут Георгия Константиновича ожидал новый сюрприз. 26 августа Ставка ВГК своей директивой известила всех, что «постановлением Совета Народных Комиссаров Союза ССР генерал армии Жуков Г. К. назначен заместителем Верховного главнокомандующего РККА и Военно-Морского флота с освобождением его от должности командующего войсками Западного фронта»^{363}. На следующий день еще назначение — первым заместителем народного комиссара обороны. От обязанностей первого заместителя наркома освобождался маршал С. М. Буденный.

Поздно вечером в Кремле Сталин сообщил, что Государственный комитет обороны решил направить Жукова в район Сталинграда.

Что же произошло в районе Сталинграда?

23 июля противник предпринял попытку охватывающими ударами по флангам советских войск в большой излучине Дона окружить их, выйти в район Калача и с запада прорваться к Сталинграду. Однако войска 62 и 64-й армий и 1 и 4-й танковых армий сорвали этот замысел врага. К 10 августа советские войска отошли на левый берег Дона, заняли оборону на внешнем обводе Сталинграда и остановили продвижение противника. Еще 31 июля противник вынужден был повернуть с кавказского на сталинградское направление 4-ю танковую армию, передовые части которой 2 августа вышли к Котельниковскому, создав угрозу прорыва к Сталинграду с юго-запада. Для обороны этого направления 7 августа из состава Сталинградского фронта был выделен новый Юго-Восточный фронт (64, 57, 51, 1-я гвардейская, с 30 августа — 62-я армии, 8-я воздушная армия) под командованием генерал-полковника А. И. Ерёменко. Его войска 9–10 августа нанесли контрудар и вынудили 4-ю танковую армию противника перейти к обороне. К 17 августа его войска и здесь были остановлены на внешнем оборонительном обводе. 19 августа противник возобновил наступление, стремясь овладеть Сталинградом одновременными ударами с запада и юго-запада. 23 августа 14-му танковому корпусу 6-й армии удалось прорваться к Волге севернее Сталинграда. Противник попытался захватить город ударом с севера вдоль Волги. В отражении этого удара важную роль сыграли части Сталинградского корпусного района ПВО. В тот же день вражеская авиация подвергла Сталинград варварской бомбардировке, совершив около 2000 самолетовылетов.

Сталин слишком поздно осознал свою ошибку, когда ратовал за наступление на всех фронтах. Надо было спасать город, носивший его имя. Если посмотреть директивы, которые опубликованы в сборнике «Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК: Документы и материалы: 1942 год. Т. 16 (5–2)», то видно, что летом 1942 г. основное внимание Ставки ВГК и Генштаба было сосредоточено на юге и юго-западе страны. Западное направление интересовало их менее всего: там был Жуков.

Главная задача — не допустить, чтобы противник захватил Сталинград. Для этого Ставка ВГК срочно перебрасывала под Сталинград 1-ю гвардейскую армию генерала К. С. Москаленко. Она должна прибыть в район Лозное и с утра 2 сентября нанести контрудар по прорвавшейся к Волге группировке противника, а затем соединиться с 62-й армией. Туда же направлялись 66-я армия генерала Р. Я. Малиновского и 24-я армия генерала Д. Т. Козлова. Но всего это было мало. Необходимо было на месте разобраться в обстановке и решить, что делать. Сталин, как известно, не был любителем разъезжать по фронтам. Нужен был человек, на которого можно полностью положиться. Вся надежда была теперь на Жукова. Поэтому его повысили в должности и дали самые широкие полномочия. Он должен был принять необходимые меры, чтобы обеспечить удар 1-й гвардейской армии и под его прикрытием вывести в исходные районы 24 и 66-ю армии. Ввести эти армии в сражение следовало незамедлительно, иначе Сталинград будет потерян.

Г. К. Жуков в своих воспоминаниях отмечает, что он 29 августа вылетел из Москвы и через четыре часа уже был на полевом аэродроме в районе Камышина. Если же верить «Хронике деятельности Маршала Советского Союза Г. К. Жукова в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.», то он 29–31 августа работал в Генеральном штабе и Ставке ВГК, а руководил операциями Сталинградского (с 1 октября — Донской) фронта с 31 августа по 3 октября^{364}.

Прибыв из Камышина в штаб Сталинградского фронта, который размещался в Малой Ивановке, Жуков пришел к мнению, что встретившие его начальник штаба генерал Д. Н. Никишев и начальник оперативного отдела полковник И. Н. Рухле не совсем уверены в том, что в районе Сталинграда противника можно остановить. Несколько позднее, обсудив обстановку с командующим фронтом генералом В. Н. Гордовым и командующим 1-й гвардейской армией К. С. Москаленко, Георгий Константинович пришел к весьма огорчительному выводу — войска не в состоянии перейти в наступление.

К. С. Москаленко следующим образом объяснял неготовность своих войск к переходу в наступление: «Стрелковые дивизии и танковые корпуса, до этого действовавшие в составе группы генерала Коваленко, в результате сильного контрудара противника были отброшены к северу. Понеся большие потери, в особенности от ударов вражеской авиации, они 31 августа отошли на рубеж севернее разъезда 564-й километр, населенного пункта Кузьмичи, высоты 139,7, русла Сухой Мечетки. Там и началось расформирование группы генерала Коваленко и передача ее войск прибывшему к тому времени штабу 1-й гвардейской армии. Войска эти за несколько дней непрерывных тяжелых боев оказались серьезно ослабленными. Так, 4 и 16-й танковые корпуса к моменту передачи в состав 1-й гвардейской армии имели так мало боевых машин, что их пришлось сосредоточить в двух сводных танковых бригадах. Большие потери понесли и стрелковые дивизии, входившие в группу Коваленко.

Кроме того, в соединениях было очень мало артиллерии. Например, в 39-й гвардейской стрелковой дивизии насчитывалось всего лишь 19 орудий, в 24-й стрелковой — 42, в 315-й — 54, причем в первых двух 45-мм орудия составляли треть всего их артиллерийского парка, а в последней — больше половины. Частей усиления, приданных армии, было, как говорится, раз-два и обчелся, а именно: 671-й артиллерийский полк, имевший 18 орудий, и дивизион 1158-го артиллерийского полка (шесть орудий). В то же время 38 и 41-я гвардейские стрелковые дивизии еще совершали марш из северной части малой излучины Дона. Остальные войска, включенные в состав нашей армии, прибыли не полностью. Например, 7-й танковый корпус, начавший 30 августа 200-километровый марш своим ходом со ст. Серебряково, мог лишь к исходу 2 сентября прибыть в район сосредоточения»^{365}.

Командующий 1-й гвардейской армией телеграфировал 1 сентября военному совету фронта: «Части, входящие в состав 1-й гвардейской армии, из-за отсутствия горючего и растяжки в исходное положение к утру 2.9 не вышли. 7-й танковый корпус и гвардейские минометные части М-30 также стоят без горючего. Отдел снабжения горючим фронта и армии бездействует. Намеченную атаку в 10.30 провести не могу. Принимаю все меры к быстрой подаче горючего для вывода частей в исходное положение, с тем чтобы во второй половине дня перейти в наступление, но не уверен в готовности частей. Если позволит обстановка, прошу перенести атаку на утро 3.9.42 г.»^{366}.

Москаленко отмечал, что Жуков ясно осознавал, что переход в наступление в данных условиях был преждевременен. Однако он, при всех своих высоких полномочиях, не мог отменить намеченный Ставкой ВГК контрудар с севера по прорвавшемуся к Волге противнику. В этом только могло быть спасение Сталинграда. Поэтому Георгий Константинович думал не об отмене контрудара, а о некоторой отсрочке его начала. В своем донесении Сталину он писал: «1-я гвардейская армия 2 сентября перейти в наступление не смогла, так как ее части не сумели выйти в исходное положение, подвезти боеприпасы, горючее и организовать бой. Чтобы не допустить неорганизованного ввода войск в бой и не понести от этого напрасных потерь, после личной проверки на месте перенес наступление на 5 часов 3 сентября. Наступление 24 и 66-й армий назначаю на 5–6 сентября. Сейчас идет детальная отработка задач всем командным составом, а также принимаем меры материального обеспечения операции…»^{367}

Утром 3 сентября после получасовой артиллерийской подготовки войска 1-й гвардейской армии перешли в наступление. Артподготовка была слабой и не дала необходимого эффекта. В результате сразу же завязались упорные кровопролитные бои. Преодолевая ожесточенное сопротивление, войска армии сбили боевое охранение противника, затем уничтожили его передовые части и группы автоматчиков, окопавшихся под танками, подбитыми в предыдущих боях. Только после этого началось продвижение к главной полосе вражеской обороны.

Противник, широко используя авиацию, сумел обнаружить выдвижение войск 1-й гвардейской армии и определил направление подготовляемого главного удара. Это позволило ему подготовиться к его отражению. Ударами с воздуха он стремился помешать организованному и быстрому сосредоточению войск армии. На направлениях ее действий были заблаговременно созданы опорные пункты. Туда же были нацелены действия авиации и подтянуты резервы. Перед началом атаки войск 1-й гвардейской армии противник провел по всему фронту артиллерийскую и минометную контрподготовку, а с переходом ее частей в наступление бросил против них авиацию. К атакованным участкам начали выдвигаться вражеские танки и мотопехота.

В результате упорного сопротивления врага 24-я стрелковая дивизия полковника Ф. А. Прохорова и сводная бригада 16-го танкового корпуса (командир корпуса генерал-майор танковых войск М. И. Павелкин) сумели к исходу 3 сентября достичь лишь северо-западной и северо-восточной окраин Кузьмичей. На направлении наступления 116-й стрелковой дивизии полковника И. М. Макарова и 7-го танкового корпуса генерал-майора танковых войск П. А. Ротмистрова итоги также были неутешительными. Они атаковали выс. 139, 7, на гребне которой противник также оборудовал мощный опорный пункт, и смогли продвинуться только на ее северные и северо-восточные скаты.

Войска 1-й гвардейской армии, преодолевая ожесточенное сопротивление противника и медленно продвигаясь в южном направлении, постепенно сужали коридор, занятый противником и отделявший их от частей 62-й армии. До начала наступления ширина этого коридора составляла не менее 8 км, а к исходу 3 сентября от 3 до 5,5 км. Однако в тот день соединиться с 62-й армией не удалось.

Вечером 3 сентября Жуков получил телеграмму за подписью Сталина: «Положение под Сталинградом ухудшилось. Противник находится в трех верстах от Сталинграда. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленную помощь. Потребуйте от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь к сталинградцам. Не допустимо никакое промедление. Промедление теперь равносильно преступлению. Всю авиацию бросьте на помощь Сталинграду. В самом Сталинграде авиации осталось очень мало»^{368}.

Георгий Константинович уже осознал всю сложность положения Сталинграда. Севернее города соединения немецкой 6-й армии прорвались к Волге, разъединив войска Юго-Восточного и Сталинградского фронтов. С юга к Волге рвется немецкая 4-я танковая армия, повернутая с Кавказа еще в начале августа. Войска 62-й армии практически изолированы в самом Сталинграде, и дивизии генерала Паулюса вот-вот войдут в город. Но 62-я армия, постоянно усиливаемая подходящими частями и соединениями, сутки продержаться еще сможет. А вот бросить 4 сентября в наступление три армии практически без боеприпасов (их должны были подвезти на артиллерийские позиции только к вечеру 4 сентября) не получится.

Немедленно отдав приказ бомбить противника всеми силами, Жуков все-таки настаивал на том, чтобы начать общее наступление 5 сентября. Согласие Сталина было получено.

На рассвете 5 сентября по всему фронту трех армий — 24, 66 и 1-й гвардейской — началась артиллерийская и авиационная подготовка. Но из-за недостатка снарядов плотность артиллерийского огня была небольшой, полностью подавить оборону противника не удалось, и поэтому продвижение частей было незначительным. Не имея времени, войска не успели хорошо подготовить наступление, провести артиллерийскую разведку и выявить систему огня противника, поэтому, естественно, подавить ее не смогли. Кроме того, вражеская авиация весь день господствовала в воздухе и бомбила советские части.

Сталин требовал продолжать атаки, имея главной задачей — оттянуть от Сталинграда возможно больше сил противника. 6 сентября он сообщил Жукову о выделении дополнительно двух истребительных авиационных полков и о расширении его полномочий: «…Ваши права не ограничены насчет переброски авиационных и всяких других сил со Сталинградского, Юго-Восточного фронтов на север, и наоборот. Вы имеете все права маневрировать по части сосредоточения сил»^{369}.

Безрезультатно закончились и атаки советских войск 6–7 сентября. «Для разгрома противника под Сталинградом, — докладывал Жуков в Ставку 7 сентября, — тех сил, которые имеются здесь, явно не хватит. Необходимо сосредоточить дополнительную группу войск с тем, чтобы в кратчайший срок нанести более сильный удар противнику…»^{370}

Однако решения о дополнительной переброске войск не последовало.

После неоднократных безуспешных попыток прорвать оборону противника 10 сентября Жуков вновь доложил Сталину, что теми силами, которыми располагает Сталинградский фронт, прорвать коридор и соединиться с войсками Юго-Восточного фронта в городе не удастся. Противник значительно укрепил свою оборону за счет вновь подошедших частей из-под Сталинграда. Поэтому дальнейшие атаки теми же силами будут бесцельны и неизбежно приведут к новым потерям. Нужны дополнительные подкрепления и время на перегруппировку для более концентрированного удара Сталинградского фронта.

Днем 12 сентября по приказу Сталина Жуков вылетел в Москву. Интересно, что в этот же день генерал Паулюс отправился из-под Сталинграда в Винницу. Туда же прилетел Гитлер, от которого Паулюс получил строжайший приказ взять Сталинград решительным штурмом.

Жуков на совещании у Сталина прежде всего отметил, что 24, 66 и 1-я гвардейская армии, участвовавшие в наступлении 5–11 сентября, показали себя с лучшей стороны. Но в их распоряжении мало гаубичной артиллерии и танков, необходимых для непосредственной поддержки стрелковых частей. Местность же на участке Сталинградского фронта крайне невыгодная для наступления: открытая, изрезанная глубокими оврагами, в которых противник хорошо укрывается от огня, а заняв ряд командных высот, имеет дальнее артиллерийское наблюдение и может во всех направлениях маневрировать огнем.

Ближайшие потребности Сталинградского фронта для того, чтобы создать прорыв и соединиться с Юго-Восточным фронтом, — это как минимум еще одна полнокровная общевойсковая армия, танковый корпус, три танковые бригады, одна воздушная армия, не менее 400 гаубиц. Тем более что, по информации начальника Генштаба генерала Василевского, к Сталинграду подходят новые части противника из района Котельникова.

Впрочем, и Жуков, и присутствовавший на совещании Василевский сошлись во мнении, что это всего лишь полумера. У них начинало вызревать более кардинальное решение. Было видно, что наиболее боеспособные 6 и 4-я танковая армии противника все больше втягивались в изнурительные, затяжные бои за Сталинград, а в оперативном резерве у немецкого командования, в районе Волги и Дона, находилось не более шести дивизий, разбросанных по широкому фронту. Положение противника усугублялось еще и тем, что Гитлер не имел возможности высвободить и бросить на юг какие-либо силы с других фронтов, а его ударные группировки на сталинградском направлении и на Кавказе вот-вот исчерпают свои резервы, выдохнутся и перейдут к обороне. Кроме того, конфигурация фронта позволяла подготовить и нанести охватывающие удары по флангам войск генерала Паулюса, которые прикрывали менее боеспособные румынские войска. В дальнейшем можно было развивать наступление на Ростов и отсечь всю кавказскую группировку врага.

Докладывая Сталину наметки плана будущей крупномасштабной операции, его авторы также предложили с целью нанесения мощного удара по оперативному тылу группировки противника, действующей в районе Сталинграда, создать новый фронт в районе Серафимовича. Предполагалось, что для подготовки такой большой операции понадобится примерно полтора месяца.

Всю операцию Жуков и Василевский предлагали разделить на два этапа: сначала — прорыв обороны противника, окружение его сталинградской группировки и создание прочного внешнего фронта, затем — уничтожение окруженного противника и пресечение попыток немцев извне деблокировать кольцо окружения.

Сталин обещал над планом подумать и подсчитать имеющиеся ресурсы.

Изложенные Жуковым в «Воспоминаниях и размышлениях» обстоятельства зарождения плана окружения войск противника под Сталинградом практически полностью подтверждает Василевский: «Ставке Верховного Главнокомандования было хорошо известно, что, благодаря стойкости и упорству героев волжской твердыни, 6 и 4-я танковая немецкие армии оказались сосредоточенными на узком участке фронта, непосредственно в районе города, а их фланги прикрывались румынскими войсками. Было также известно, что огромные потери, которые продолжал нести враг в надежде все же овладеть городом, и особенно то, что он не имел здесь сколько-нибудь внушительных резервов, еще более ограничили его оборонительные возможности. Тут напрашивалось решение: организовать и провести контрнаступление, причем такое, которое не только бы радикально изменило обстановку в этом районе, но и привело бы к крушению все еще активно действующего южного крыла вражеского фронта. Такое решение было принято в середине сентября после обмена мнениями между И. В. Сталиным, Г. К. Жуковым и мною. Суть стратегического замысла сводилась к тому, чтобы из района Серафимовича (то есть северо-западнее Сталинграда) и из дефиле озер Цаца и Барманцак (то есть южнее Сталинграда) в общем направлении на Калач, лежащий западнее Сталинграда, нанести мощные концентрические удары по флангам втянувшейся в затяжные бои за город вражеской группировки, а затем окружить и уничтожить ее основные силы — 6 и 4-ю танковую немецкие армии»^{371}.

Кстати, командующий Юго-Восточным (позднее Сталинградским) фронтом А. И. Ерёменко и член военного совета фронта Н. С. Хрущев утверждали, что они также представляли в Ставку план будущего контрнаступления. «Как возникла мысль об окружении там противника? — вспоминал Хрущев. — Не говорю, что она возникла только у нас, то есть у меня и Ерёменко, нет, она, возможно, возникала и у других. Но, в целом, этот вопрос назрел. Чем это было вызвано? А вот чем. Бои на Сталинградском фронте затянулись. Противник сосредоточил усилия на довольно узком направлении. Это говорило о его слабости: на широком фронте он наступательных операций вести не мог и бросал живую силу в город, как в мясорубку… Как правило, разведка работала добросовестно и докладывала правильно. Она сообщала, что за Доном войск противника нет… В целом, наши войска прочно держали линию обороны, она была уже подоборудована. Это вновь нас подбодрило. Мы видели, что имеем возможность нанести удар на флангах противника и изменить положение дел под Сталинградом. Тогда мы с Ерёменко написали Сталину докладную, где высказали свое мнение. Это мнение сводилось примерно к следующему: по нашим данным, включая данные той разведки, которую мы забрасывали в тыл противника, и разведки боем, которой мы прощупывали устойчивость обороны противника, — у немцев за Доном пусто; сил, на которые они могли бы опереться, там нет. Мы не знаем, чем располагает Ставка, но если найти войска, которые можно было бы сосредоточить восточнее Дона, и ударить отсюда к Калачу, а нам с юга ударить по южному крылу противника, то можно было бы окружить врага, который ворвался в город и ведет бои в самом Сталинграде. Чем располагала Ставка и были ли у нее такие возможности к тому времени, мы просто не знали. Знали только, что нам очень тяжело и что нам дают подкреплений очень мало. А если нам дают мало, значит, давать нечего. Так мы думали. И у нас возникла мысль — не ломимся ли мы в открытую дверь, потому что не знаем реального положения, которое сейчас сложилось в стране?..»^{372}

Нет, в открытую дверь Никита Сергеевич не ломился — с планом его ознакомились. Но замысел Хрущева не вдохновил Ставку. Не поняли там, почему контрнаступление нужно начинать именно в то время, когда установится «полнолуние и ночь становится светлой». Но насторожила всех скромность запросов для ударной группировки: «танков КВ — 10, Т-34–48, Т-70–40». Впрочем, для поддержки кавалерийского корпуса, который должен был в операции «сыграть решающую роль», и этого было бы достаточно.

О своем общении с Хрущевым и Ерёменко по поводу плана окружения немецких войск под Сталинградом Жуков вспоминает следующее: «В момент затишья по приказу Верховного на командный пункт 1-й гвардейской армии приехали А. И. Ерёменко и Н. С. Хрущев… Поскольку Верховный предупредил меня о сохранении в строжайшей тайне проектируемого плана большого контрнаступления, разговор велся главным образом об усилении войск Юго-Восточного (с 27 сентября — Сталинградский. — Авт.) и Сталинградского фронтов. На вопрос А. И. Ерёменко о плане более мощного контрудара я, не уклоняясь от ответа, сказал, что Ставка в будущем проведет контрудары значительно большей силы, но пока что для такого плана нет ни сил, ни средств»^{373}.

Жуков, находясь в Москве и занимаясь вопросами, связанными с разработкой плана будущего контрнаступления, вынужден был решать и массу других задач в качестве первого заместителя наркома обороны. 26 сентября он утверждает Положения «О штрафных батальонах действующей армии» и «О штрафных ротах действующей армии»^{374}. Они были введены в действие 28 сентября приказом № 298 заместителя наркома обороны СССР армейского комиссара 1-го ранга Е. А. Щаденко.

Штрафные батальоны (роты) создавались с «целью дать возможность лицам среднего и старшего командного, политического и начальствующего состава всех родов войск (рядовым бойцам и младшим командирам всех родов войск), провинившимся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, кровью искупить свои преступления перед Родиной отважной борьбой с врагом на более трудном участке боевых действий». Положения предусматривали, что штрафные батальоны находятся в ведении военных советов фронтов, а роты — военных советов армий. В пределах каждого фронта в соответствии со сложившейся обстановкой следовало создавать от одного до трех штрафных батальонов, которые могли придаваться стрелковой дивизии или отдельной стрелковой бригаде. В пределах каждой армии предусматривалось создание от пяти до десяти штрафных рот, которые придавались стрелковому полку, дивизии и бригаде.

В штрафные батальоны направлялись в качестве переменного состава на срок от одного до трех месяцев лица среднего и старшего командного, политического и начальствующего состава приказом по дивизии или бригаде (по корпусу — в отношении личного состава корпусных частей или по армии и фронту — в отношении частей армейского и фронтового подчинения соответственно). На эти же сроки могли направляться по приговору военных трибуналов (действующей армии и тыловых) лица среднего и старшего командного, политического и начальствующего состава, осужденные с применением отсрочки исполнения приговора (примечание 2 к ст. 28 Уголовного кодекса РСФСР). Причем командиры и военные комиссары батальонов и полков направлялись в штрафной батальон не иначе как по приговору военного трибунала фронта. Все, кто попадал в штрафной батальон, подлежали разжалованию в рядовые. Однако разрешалось назначать штрафников на должности младшего командного состава с присвоением званий ефрейтора, младшего сержанта и сержанта. Переменный состав штрафных рот комплектовался из числа рядовых бойцов и младших командиров, которые направлялись в эти подразделения сроком от одного до трех месяцев. При этом младшие командиры подлежали разжалованию в рядовые.

В годы Великой Отечественной войны было сформировано 65 отдельных штрафных батальонов и 1028 штрафных рот; всего 1093 штрафных подразделения и части. Во фронтах было создано 35 отдельных штрафных батальонов, в группах войск — 1, в армиях — 16. Кроме того, существовало 11 отдельных штрафных батальонов. Отдельные штрафные роты формировались во фронтах — 2, в группах войск — 5, в армиях — 1020, и одна рота была создана в стрелковом корпусе.

Пока Ставка Верховного Главнокомандования и Генеральный штаб вынашивали замысел по окружению и разгрому врага под Сталинградом, советские войска, оборонявшие город, продолжали упорно сражаться. Бойцы и командиры 62-й армии генерала В. И. Чуйкова отстаивали каждую улицу, каждый дом. Части 13-й гвардейской стрелковой дивизии генерала А. И. Родимцева, переправившись через Волгу, тут же контратаковали противника, заняли вокзал и прилегавшую к нему площадь, овладели Мамаевым курганом. Несмотря на стойкость войск Юго-Восточного фронта, противнику все же удалось пробиться к Волге в районе Купоросное. Армия Чуйкова оказалась изолированной.

Для наведения порядка в войсках принимались различные меры политико-воспитательного и репрессивного характера. Заместитель начальника Особого отдела НКВД Сталинградского фронта майор госбезопасности В. М. Казакевич в справке, представленной в середине октября 1942 г. в Управление особых отделов НКВД, писал, что заградительными отрядами с 1 августа по 15 октября задержано 140 755 военнослужащих, сбежавших с передовой линии фронта. От общей численности двух фронтов это составляет 25,7 %, то есть каждый четвертый военнослужащий оставил поле боя. В справке отмечалось, что из числа задержанных: арестовано 3980 человек, расстреляно 1189, направлено в штрафные роты 2776, в штрафные батальоны 185, возвращено в свои части и на пересыльные пункты 131 094 человека^{375}. Наибольшее число задержаний и арестов произведено заградительными отрядами Донского и Сталинградского фронтов.

Необходимость подготовки мощного контрнаступления становилась все более очевидной. В конце сентября в ходе более детального обсуждения плана операции с участием Жукова и Василевского было решено создать новый Юго-Западный фронт под командованием генерала Н. Ф. Ватутина. Сталинградский фронт переименовывался в Донской фронт под командованием генерала К. К. Рокоссовского, а Юго-Восточный фронт — в Сталинградский под командованием генерала А. И. Ерёменко. На эти три фронта и возлагалось осуществление операции «Уран» по окружению и разгрому группировки противника под Сталинградом.

Сталин поручил Жукову вылететь обратно на фронт и принять все меры, чтобы в преддверии операции еще больше измотать и обессилить противника. Кроме того, ему и Василевскому предстояло еще раз на местах вникнуть в обстановку и осмотреть намеченные планом районы действий.

Все прекрасно понимали, что успех операции «Уран» в огромной степени зависит от сохранения ее в глубокой тайне. Поэтому даже командующие фронтами длительное время не были знакомы с планом операции в целом.

Весь октябрь Жукову с сотрудниками Генерального штаба пришлось тщательно продумывать и решать сотни больших и малых вопросов. Учитывая данные разведки, предполагалось окружить вражескую группировку численностью 90–100 тыс. человек. Для ее быстрого уничтожения было решено на внутренний фронт окружения направить в основном подвижные соединения. Кроме того, при разработке плана операции исходили из того, что ликвидация войск противника в районе Сталинграда подсечет под корень всю вражескую группировку на Северном Кавказе и вынудит ее или поспешно отступать через узкую горловину в районе Ростова, или сражаться в условиях окружения.

При подготовке операции Жуков учел все недостатки контрнаступления под Москвой. На направлении главных ударов предусматривалось сосредоточить большое количество артиллерии — для надежного поражения танковых дивизий противника, для быстрого прорыва в глубину его обороны и завершения окружения.

Необходимо было в глубокой тайне провести перегруппировку больших масс войск и доставить для всех фронтов, в первую очередь для вновь создаваемого Юго-Западного, огромное количество материально-технических средств. На перевозку войск и грузов было привлечено около 30 тыс. автомобилей, 1300 вагонов железнодорожного транспорта. В результате к середине ноября удалось полностью завершить сосредоточение войск. Немецкая разведка проморгала эту подготовку. Командование вермахта считало, что «сами русские в ходе последних боев были серьезно ослаблены и не смогут зимой 1942/43 года располагать такими же силами, какие имелись у них в прошлую зиму».

Весь конец октября и начало ноября Жуков, как и многие другие представители Ставки, провел в войсках. Надо было помочь командованию и штабам полностью освоить детали предстоящего контрнаступления, своей роли в нем, способы выполнения тех или иных задач. Так, в штабе Юго-Западного фронта с участием Георгия Константиновича во всех деталях были увязаны действия 21-й общевойсковой и 5-й танковой армий. Приходилось много времени проводить на передовой и изучать характер обороны противника, его систему огня, места расположения противотанковых средств. Здесь же Жуков определял способ и план артиллерийской подготовки наступления, необходимую степень подавления обороны противника, составлял планы взаимодействия авиации и артиллерии, распределял цели между ними. Тут же он давал практические указания: что нужно дополнительно узнать о противнике, что нужно еще спланировать, какую работу провести непосредственно на местности и с войсками. Внимание командного состава нацеливалось на главную задачу — стремительно прорвать тактическую оборону вражеских войск, ошеломить их мощными ударами и быстро ввести в дело вторые эшелоны для развития тактического прорыва в оперативный.

Жуков принимал все меры к тому, чтобы не только как можно успешней и быстрей прорвать оборону противника, но и максимально сберечь людей при этом. После тщательной рекогносцировки были еще раз рассмотрены вопросы взаимодействия Юго-Западного и Сталинградского фронтов, оговорены встреча передовых частей в районе Калача, а также их действия после завершения окружения.

Вечером 11 ноября Жуков докладывал Сталину:

«В течение двух дней работал у Ерёменко. Лично осмотрел позиции противника перед 51 и 57-й армиями. Подробно проработал с командирами дивизий, корпусов и командармами предстоящие задачи по „Урану“. Проверка показала: лучше идет подготовка к „Урану“ у Толбухина (командующий 57-й армией. — Авт.)… Мною приказано провести боевую разведку и на основе добытых сведений уточнить план боя и решение командарма… Две стрелковые дивизии, данные Ставкой (87 и 315-я) в адрес Ерёменко, еще не грузились, так как до сих пор не получили транспорта и конского состава. Из мехбригад пока прибыла только одна. Плохо идет дело со снабжением и с подвозом боеприпасов. В войсках снарядов для „Урана“ очень мало.

К установленному сроку операция подготовлена не будет. Приказал готовить на 15.11.1942 г.

Необходимо немедленно подбросить Ерёменко 100 тонн антифриза, без чего невозможно будет бросить мехчасти вперед; быстрее отправить 87 и 315-ю стрелковые дивизии; срочно доставить 51 и 57-й армиям теплое обмундирование и боеприпасы с прибытием в войска не позже 14.11.1942 г. Константинов (псевдоним Г. К. Жукова. — Авт.)»^{376}.

Сталин немедленно принял меры для удовлетворения всех запросов. 12 ноября он обращал внимание Жукова на подготовку авиации:

«Если авиаподготовка операции неудовлетворительна у Ерёменко и Ватутина, то операция кончится провалом. Опыт войны с немцами показывает, что операцию против немцев можно выиграть лишь в том случае, если имеем превосходство в воздухе. В этом случае наша авиация должна выполнить три задачи:

Первое — сосредоточить действия нашей авиации в районе наступления наших ударных частей, подавить авиацию немцев и прочно прикрыть наши войска.

Второе — пробить дорогу нашим наступающим частям путем систематической бомбежки стоящих против них немецких войск.

Третье — преследовать отступающие войска противника путем систематической бомбежки и штурмовых действий, чтобы окончательно расстроить их и не дать им закрепиться на ближайших рубежах обороны.

Если Новиков думает, что наша авиация сейчас не в состоянии выполнить эти задачи, то лучше отложить операцию на некоторое время и накопить побольше авиации.

Поговорите с Новиковым и Ворожейкиным, растолкуйте им это дело и сообщите мне Ваше общее мнение»^{377}.

Завершив отработку планов, Жуков и Василевский позвонили Сталину и попросили разрешения лично доложить о наиболее важных проблемах предстоящей операции. Встреча у Сталина состоялась утром 13 ноября. Василевский вспоминает следующее: «Коротко наши выводы состояли в следующем. Группировка немецких войск в основном остается прежней: главные силы 6 и 4-й танковой армий по-прежнему вовлечены в затяжные бои в районе города. На флангах этих сил (то есть на направлениях наших главных ударов) остаются румынские части. Подхода на сталинградское направление более или менее значительных резервов из глубины за последнее время не наблюдалось. Не отмечалось и каких-либо существенных перегруппировок в войсках противника, действовавших на этом направлении. В целом силы сторон на сталинградском направлении, по имеющимся данным, к началу наступления равны. На направлениях же предстоящих ударов наших фронтов в результате поступления из Ставки резервов и ослабления второстепенных направлений удалось создать мощные ударные группировки с таким превосходством в силах над врагом, которое позволяет, безусловно, рассчитывать на успех… Основная роль в начале операции, как и предусматривалось, отводилась Юго-Западному фронту. Для этого он имел все необходимое. К исходу третьего или на четвертый день операции намечалась встреча танковых и механизированных корпусов Юго-Западного и Сталинградского фронтов в районе Калача. Она должна замкнуть кольцо окружения главной группировки врага в районе Сталинграда. Начать наступление на Юго-Западном и Донском фронтах можно было 19–20, а на Сталинградском — 20 ноября»^{378}.

Вернувшись на фронт, Жуков 14 ноября докладывает Сталину, что за последние дни на участках Сталинградского и Юго-Западного фронтов подхода новых резервов противника не установлено, обнаружены лишь внутренние перегруппировки и подтягивание ближе к переднему краю армейских резервов, в частности, румынской танковой дивизии на участке 5-й танковой армии генерала Романенко. В 5–6 км от переднего края обороны установлены мелкие группы танков противника, предназначенные для усиления обороны переднего края. Противником на переднем крае устанавливается проволока, создаются минные поля. Георгия Константиновича огорчало то, что не хватает теплого обмундирования, нет зимних масел, не подвезен антифриз, а потому все машины заправляются водкой. Радовало то обстоятельство, что противник не сумел вскрыть группировку советских войск и не разгадал намерения командования, что подтверждалось показаниями пленных, захваченных на различных участках Юго-Западного фронта. В заключение Жуков, исходя из оценки состояния войск обоих фронтов и их готовности к наступлению, пришел к выводу, что операцию следует начать не позднее 18 или 19 ноября.

В тот же день Георгий Константинович выехал в 21-ю армию генерала Чистякова для проверки ее готовности к предстоящей операции. В штабе армии Жуков 15 ноября получил от Сталина следующую телеграмму: «День переселения (наступления. — Авт.) Федорова (псевдоним командующего Юго-Западным фронтом генерала Н. Ф. Ватутина. — Авт.) и Иванова (псевдоним командующего Сталинградским фронтом генерала А. И. Ерёменко. — Авт.) можете назначить по Вашему усмотрению, а потом доложите мне об этом по приезде в Москву. Если у вас возникнет мысль о том, чтобы кто-нибудь из них начал переселение раньше или позже на один или два дня, то уполномочиваю Вас решить и этот вопрос по Вашему усмотрению»^{379}.

Жуков воспользовался этим правом и назначил начало наступления для Юго-Западного фронта и 65-й армии Донского фронта на 19 ноября, а для Сталинградского фронта — на 20 ноября. Сталин это решение утвердил.

Георгий Константинович полагал, что переход в наступление с разницей в один день введет противника в заблуждение относительно конечной цели операции советских войск. Кроме того, войска Юго-Западного фронта Ватутина находились на большем удалении от района Калача (места соединения фронтов), чем войска Сталинградского фронта.

Войска начали выдвигаться в исходные районы. По данным разведки, противник, внимательно следивший за любым перемещением, не заметил нависшей над ним опасности. Соединения 6-й армии и основные силы 4-й танковой армии врага продолжали бои в Сталинграде. На направлении начавшихся главных ударов по-прежнему оборонялись румынские войска.

Все было готово к началу контрнаступления. Но Жуков испытывал чувство досады: 17 ноября его вызвали в Ставку для разработки и проведения отвлекающей операции на московском направлении силами Калининского и Западного фронтов. Сколько душевных и физических сил вложено в подготовку такого важного наступления под Сталинградом — и на тебе, все главное развернется без тебя.

Не довелось наблюдать Жукову, как на рассвете 19 ноября артиллерия Юго-Западного фронта нанесла мощный огневой удар по позициям 3-й румынской армии. Оборона противника была подавлена на двух участках. Войска 5-й танковой армии генерала П. Л. Романенко с плацдарма юго-западнее Серафимовича и 21-й армии генерала И. М. Чистякова с плацдарма у Клетской перешли в наступление, прорвали оборону румынских частей и вырвались на оперативный простор.

Командующий немецкой 6-й армией генерал Паулюс сразу почувствовал надвигающуюся угрозу, но своевременных контрмер не принял. Только в 22 часа последовал приказ командующего группой армий «Б» генерала М. фон Вейхса: «Обстановка, складывающаяся на фронте 3-й румынской армии, вынуждает принять радикальные меры для прикрытия фланга 6-й армии и обеспечения безопасности ее снабжения по железной дороге Лихая — Чир. В связи с этим приказываю немедленно выделить из 6-й армии два моторизованных соединения, одну пехотную дивизию, подчинив их штабу 14-го танкового корпуса с целью нанесения удара в северо-западном или западном направлении»^{380}. Генерал Вейхс, видимо, не до конца осознавал опасность, поскольку для парирования удара советских войск выделял весьма незначительное количество сил.

20 ноября нанес удар Сталинградский фронт. К середине дня его войска прорвали оборону противника, и только теперь генерал Паулюс понял, что происходит. Войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов еще не сомкнули кольца окружения, а Паулюс 22 ноября в 18 часов уже радировал: «Армия окружена… запасы горючего скоро кончатся, танки и тяжелое оружие в этом случае будут неподвижны. Прошу дать мне свободу в решении оставить Сталинград». В отличие от него, в Берлине еще продолжали предаваться иллюзиям об отсутствии у советского командования значительных резервов. Гитлер потребовал от 6-й армии занять круговую оборону и выжидать деблокирующего наступления извне.

23 ноября войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов соединились в районе Калач-на-Дону, хутор Советский. После этого 64, 57, 21, 65, 24-я и 66-я армии получили возможность развивать наступление на Сталинград, сжимая внутреннее кольцо окружения противника. В окружении оказались 22 дивизии и более 160 отдельных частей общей численностью 330 тыс. человек. Это было значительно больше, чем предполагалось, поэтому возникла проблема с ликвидацией окруженной группировки, так как выделенных сил явно не хватало. Кроме того, нельзя было допустить прорыва войск 6-й полевой и 4-й танковой армий из котла, а для этого следовало провести сложные перегруппировки, усилить внешний и внутренний фронты окружения…

Все это время Жуков получал подробную информацию о ходе контрнаступления под Сталинградом от Василевского, который был в районе боевых действий и координировал действия фронтов. Поздно вечером 28 ноября в штаб Калининского фронта, где находился Жуков, позвонил Сталин и попросил доложить соображения по ликвидации немецких войск, окруженных под Сталинградом.

Уже утром следующего дня на стол Сталину легла телеграмма следующего содержания:

«Окруженные немецкие войска сейчас, при создавшейся обстановке, без вспомогательного удара противника из района Нижне-Чирская — Котельниково на прорыв и выход из окружения не рискнут.

Немецкое командование, видимо, будет стараться удержать в своих руках позиции в районе Сталинград — Вертячий — Мариновка — Карповка — совхоз Горная Поляна и в кратчайший срок собрать в районе Нижне-Чирская — Котельниково ударную группу для прорыва фронта наших войск в общем направлении на Карповку, с тем чтобы, разорвав фронт наших частей, образовать коридор для питания войск окруженной группы, а в последующем и вывода ее по этому коридору.

При благоприятных для противника условиях этот коридор может быть образован на участке Мариновка — Ляпичев — Верхне-Чирская фронтом на север.

Вторая сторона этого коридора, фронтом на юго-восток, — по линии Цыбенко — Зеты — Гниловская — Шебалин.

Чтобы не допустить соединения нижнечирской и котельниковской группировок противника со сталинградской и образования коридора, необходимо:

— как можно быстрее отбросить нижнечирскую и котельниковскую группировки и создать плотный боевой порядок на линии Обливская — Тормосин — Котельниково. В районе Нижне-Чирская — Котельниково держать две группы танков, не меньше 100 танков в каждой в качестве резерва;

— окруженную группу противника под Сталинградом разорвать на две части. Для чего… нанести рассекающий удар в направлении Бол. Россошка. Навстречу ему нанести удар в направлении Дубининский, высота 135. На всех остальных участках перейти к обороне и действовать лишь отдельными отрядами в целях истощения и изматывания противника.

После раскола окруженной группы противника на две части нужно… в первую очередь уничтожить более слабую группу, а затем всеми силами ударить по группе в районе Сталинграда»^{381}.

Одновременно Жуков переговорил по телефону с Василевским, который согласился с его соображениями.

По плану командующего группой армий «Дон» Э. фон Манштейна с целью деблокады 6-й армии предусматривалось провести операцию «Зимняя гроза». В соответствии с ним 4-я танковая армия должна была действовать точно так, как предвидел Жуков: «Начать наступление основными силами из района Котельниково восточнее реки Дон». Почему здесь? «…Противник меньше всего будет ожидать такое наступление на восточном берегу Дона, — считал Манштейн, — так как при существовавшей на фронте обстановке сосредоточение в этом районе крупных сил было бы связано для немцев с большим риском. Поэтому противник вначале выдвинул только относительно слабые силы в направлении на Котельниково для прикрытия внутреннего фронта окружения»^{382}.

Если же, полагал Манштейн, количество войск противника перед Котельниково значительно возрастет, тогда «приказом был предусмотрен следующий запасный вариант: танковые дивизии 4-й танковой армии должны были быть срочно и скрытно для противника переброшены по западному берегу Дона на север, на донско-чирский плацдарм у Нижне-Чирской и наносить главный удар отсюда»^{383}.

Жуков, вернувшись на московское направление, снова занялся проблемами, связанными с ликвидацией ржевско-вяземского выступа. Немецкое командование, опасаясь нового наступления войск Калининского фронта, в конце октября стало снимать свои войска с наиболее спокойных участков фронта и перегруппировывать их в район городов Белый и Великие Луки, чтобы прикрыть уязвимые направления. Так, во второй половине октября в район Новосокольники с Волховского фронта прибыла 3-я горнопехотная дивизия; в начале ноября — 1, 2, 3 и 5-й егерские и 591-й охранный батальоны, а также 1-й химический минометный полк. Северо-восточнее Невеля сосредоточивались 291-я пехотная и 20-я моторизованная дивизии. Кроме того, в район Насвы с холмского направления спешно перебрасывалась 8-я танковая дивизия. Прибывший из Витебска в Новосокольники штаб 59-го армейского корпуса должен был объединить действия немецких войск на великолукском направлении^{384}.

Операция, которую должны были провести войска Калининского и Западного фронтов, получила кодовое название «Марс». Она включала Ржевско-Сычевскую и Великолукскую наступательные операции. Для проведения первой операции привлекались три армии (20, 30 и 31-я) Западного фронта при поддержке 1-й воздушной армии и три армии (22, 39 и 41-я) Калининского фронта при поддержке 3-й воздушной армии. Великолукскую операцию проводила 3-я ударная армия Калининского фронта. Всего советские войска к началу операции насчитывали около 631,8 тыс. человек (по другим данным — 545 тыс.) и 1200 танков^{385}.

Непосредственно на ржевско-вяземском выступе, перед 20 и 31-й армиями Западного фронта, оборонялся 39-й танковый корпус (5-я танковая, 78 и 102-я пехотные дивизии). В резерве находились 9– я танковая и 95-я пехотная дивизии. На западном фасе выступа, перед 22-й и 41-й армиями Калининского фронта, располагался 41-й танковый корпус и резерв 9-й армии — 1-я танковая дивизия и моторизованная дивизия СС «Великая Германия». Севернее в обороне находился 23-й армейский корпус (110 и 206-я пехотные, 14-я моторизованная дивизии).

Под руководством командующего 9-й армией генерал-полковника В. Моделя оборона на ржевско-вяземском выступе была значительно укреплена. На всех вероятных направлениях наступления советских войск были выставлены минные поля, созданы мощные опорные пункты, система дзотов. Для постройки дзотов и других укреплений противник разбирал деревенские дома, все каменные и деревянные строения, вплоть до печей. То, что не использовалось, — сжигалось дотла.

Армии Западного фронта должны были нанести удары на Ржев и Сычевку, а Калининского фронта — в южном направлении, на Белый и Оленино, и далее развивать наступление на Смоленск. По решению Ставки ВГК от 13 октября для проведения операции «Марс» Калининскому фронту передавались 5-й гвардейский стрелковый и 8-й Эстонский корпуса. Переход в наступление намечался на 23 октября, но затем срок начала операции был перенесен на 25 ноября.

Еще при подготовке операции стало известно о появлении резервов противника в районах Смоленска и Витебска, что вынудило внести коррективы в первоначальный план операции «Марс». Было решено со стороны Калининского фронта нанести упреждающий удар на великолукском направлении силами 3-й ударной армии, дополнительно придав ей 5-й гвардейский стрелковый корпус, 21-ю гвардейскую стрелковую дивизию, 1-й механизированный корпус, другие танковые и артиллерийские части. Эти соображения легли в основу плана Великолукской наступательной операции. К операции привлекались войска 3-й ударной (генерал-майор К. Н. Галицкий), 3-й воздушной (генерал-майор авиации М. М. Громов) армий, части фронтового подчинения и часть сил авиации Дальнего действия.

Командующий 3-й ударной армией генерал К. Н. Галицкий и его штаб располагали необходимыми данными о противнике и характере его обороны. В частности, было известно следующее: перед армией действуют соединения 59-го немецкого армейского корпуса. Сплошного фронта у противника нет, и он сосредоточивает свои основные усилия на защите наиболее важных участков. Району Великих Лук придается большое значение, поскольку он прикрывает важный железнодорожный узел Новосокольники, через который открывается путь в Прибалтику. Город и прилегающий к нему район обороняли части 83-й пехотной дивизии. Великие Луки были подготовлены к круговой обороне и к ведению упорных уличных боев. Крупные каменные дома, церкви и два монастыря в городе, железнодорожную станцию противник превратил в сильные опорные пункты и узлы сопротивления. Передний край обороны проходил в 4–5 км от окраины Великих Лук. Непосредственно по окраинам города проходил внутренний оборонительный рубеж, по обоим берегам р. Ловать была создана разветвленная сеть траншей.

Перед передним краем и на различных участках в глубине обороны имелись проволочные и противотанковые заграждения. В обороне были и слабые места — южнее и северо-западнее Великих Лук, а также в западной части города. Его гарнизон включал полк 83-й пехотной дивизии, три артиллерийских полка, два охранных и один запасный батальон, саперные и другие специальные подразделения; всего около 9 тыс. человек^{386}. По данным немецких источников, около 7,5 тыс. человек. В районе Новосокольников находился резерв: 3-я горнопехотная дивизия и полк шестиствольных минометов, северо-восточнее Невеля располагалась 20-я моторизованная дивизия.

После анализа возможных вариантов действий генерал К. Н. Галицкий решил окружить великолукскую группировку противника двойным охватом с последующим уничтожением по частям. Главный удар планировалось нанести южнее Великих Лук на Петрушино, а второй — севернее города. Вскоре выяснилось, что это решение не согласуется с намерениями Ставки ВГК.

Отклонил его Жуков, прибывший 19 ноября в штаб армии в сопровождении командующего Калининским фронтом генерала М. А. Пуркаева. Георгий Константинович отметил, что боевые действия армии органически связаны с операциями войск фронта и в целом всех вооруженных сил. Один план, даже глубоко продуманный, не в состоянии внезапно, коренным образом изменить обстановку. Поэтому главное в операции армии — ее роль и значение в оперативном и стратегическом масштабах. Все удары должны обеспечивать начавшееся 19 ноября контрнаступление под Сталинградом, сковывать резервы врага. Отсюда вытекает и задача 3-й ударной армии в предстоящих действиях на великолукском направлении — притянуть на себя силы противника. Задача будет считаться выполненной, независимо от того, будут заняты или нет Новосокольники, если противник не сможет снять с участка армии силы для переброски на юг.

Затем Жуков внес в план некоторые поправки. «По нашему замыслу 5-й гвардейский корпус имел задачу: выйдя на рубеж Меленка, Остриань, озеро Дергановское, частью сил прикрыться со стороны города Новосокольники, обеспечив тем самым наступление 1-го механизированного корпуса, — вспоминал генерал Г. Г. Семенов. — Основными силами гвардейский корпус вместе с 257-й дивизией должен был овладеть городом Великие Луки. Однако генерал Жуков предложил нацелить на Великие Луки только правофланговую дивизию корпуса, а остальные — 9 и 46-ю — после выхода на рубеж ближайшей задачи подготовить для наступления на Новосокольники. Кроме того, Жуков посоветовал поставить 21-ю гвардейскую дивизию в первый эшелон армии, чтобы она наступала южнее 5-го гвардейского стрелкового корпуса. По прежнему плану эта дивизия, будучи в резерве, занимала оборону за левым флангом армии и подготавливала контратаки в нескольких направлениях. Ввод 21-й дивизии в первый эшелон расширял участок прорыва и увеличивал начальную силу удара. Уточнена была и задача 28-й стрелковой дивизии. Теперь она наступала не в центре своей полосы, как намечалось ранее, а на своем правом фланге, в тесном взаимодействии с 21-й дивизией. План операции был переписан мною заново, с учетом замечаний генерала армии Г. К. Жукова. Соответствующие изменения были внесены в боевой приказ и в другие документы»^{387}.

В окончательном виде решение на операцию выглядело так. 5-й гвардейский стрелковый корпус генерала А. П. Белобородова наносил главный удар из района южнее Великих Лук в северо-западном направлении с ближайшей задачей овладеть рубежом озеро Кислое, Остриань, Демя, озеро Дергановское. В дальнейшем основные силы корпуса должны были развивать успех на Новосокольники, а части 357-й стрелковой дивизии обойти Великие Луки с юго-запада и уничтожить противника в городе. 381-я стрелковая дивизия полковника Б. С. Маслова, наносившая удар навстречу 5-му гвардейскому стрелковому корпусу с северо-востока, должна была овладеть рубежом Китово, Ржевино, Земляничина, а затем наступать на Великие Луки с северо-запада. 257-я стрелковая дивизия полковника А. А. Дьяконова продолжала обороняться на южных, восточных и северных подступах к городу. Одновременно ей предстояло фланговыми частями обойти Великие Луки с северо-востока и юго-востока. 21-я гвардейская стрелковая дивизия генерала Д. В. Михайлова, наступавшая левее 5-го гвардейского стрелкового корпуса на более широком фронте, чем другие дивизии, имела задачу овладеть рубежом Фенино, Полибино. 28-я стрелковая дивизия генерала С. А. Князькова частью сил должна была (во взаимодействии с 21-й стрелковой дивизией) окружить и уничтожить противника в районе Ступино, Мартьяново и выйти на рубеж Балаболкино, Зимник.

Обеспечение правого фланга ударной группировки армии возлагалось на 31-ю стрелковую бригаду. Находясь в 25 км к северо-востоку от Великих Лук, она готовилась нанести контратаки по противнику. Левый фланг армии обеспечивался 184-й танковой бригадой, готовившей контратаки совместно с одним полком 28-й стрелковой дивизии, находившимся в резерве командарма. 1-й механизированный корпус генерала М. Д. Соломатина к 24 ноября сосредоточился в 15 км юго-восточнее Великих Лук. Бригадам корпуса, совершившим 400-километровый марш по разбитым осенним дорогам и израсходовавшим значительную часть моторесурсов, требовалось некоторое время, чтобы восстановить материальную часть. Механизированный корпус составлял резерв 3-й ударной армии и предназначался для парирования возможных ударов противника из района Великих Лук. А в случае необходимости — для развития успеха в направлении города Новосокольники.

Как видно из замысла операции, перед войсками армии ставилась сравнительно ограниченная цель — разгромить великолукскую группировку противника. Территория, на которой планировалось развернуть активные действия, по фронту составляла менее 50 км, а в глубину (с выходом в район Новосокольники) не превышала 35 км. Для нанесения ударов по врагу были избраны наиболее слабые участки его обороны. Кстати сказать, эти участки были меньше других изучены нашей разведкой. В составе ударной группировки армии насчитывалось: 95 608 человек, 519 орудий, 1346 различных минометов, 224 противотанковых орудия, 46 установок PC, 390 танков, в том числе до 40 % легких (Т-60 и Т-70)^{388}.

Фактически силы армии были выстроены в один эшелон. Механизированный корпус составлял резерв и не мог быть использован как второй эшелон армии. Это обстоятельство в известной степени отразилось в дальнейшем на ходе боевых действий.

Наступлению должна была предшествовать полуторачасовая артиллерийская подготовка, причем один час отводился на разрушение и 30 минут на подавление огневых средств и живой силы противника. 60 процентов орудий привлекалось для стрельбы прямой наводкой. Наступление пехоты и танков планировалось поддержать методом последовательного сосредоточения огня.

Наступление войск 3-й ударной армии началось утром 24 ноября разведкой боем передовых отрядов 357-й стрелковой, 9, 46 и 21-й гвардейских стрелковых дивизий, находившихся на главном направлении. Не имея достоверных данных об обороне противника, передовые отряды действовали недостаточно решительно и за день боя не смогли полностью вскрыть передний край его обороны. Это обстоятельство не позволило нашей артиллерии до начала наступления эффективно подавить вражескую систему огня.

Утром 25 ноября перешли в общее наступление основные силы 3-й ударной армии. Части 5-го гвардейского стрелкового корпуса, наносившие главный удар, сразу же встретили сильное огневое сопротивление противника. 357-я стрелковая дивизия, ведя ожесточенные бои, только 26 ноября смогла овладеть населенными пунктами Баталиха, Горушка. В ночь на 28 ноября, проведя перегруппировку сил к правому флангу, дивизии удалось освободить Мордовище и перерезать железную дорогу на участке Великие Луки — Новосокольники. К этому же времени 953-й стрелковый полк 257-й стрелковой дивизии, наступавший на юго-западную окраину Великих Лук, медленно пробивался к своей цели. 9-й гвардейской стрелковой дивизии за три дня удалось выбить неприятеля из трех опорных пунктов, совместно с 1188-м полком 357-й стрелковой дивизии окружить врага в районе Ширипина и частью сил выйти на железную дорогу в районе Остриань. 46-я гвардейская стрелковая дивизия, наступавшая в направлении станции Чернозем, несмотря на сильное огневое сопротивление и частые контратаки противника, в течение трех дней заняла пять населенных пунктов, в том числе станцию Чернозем.

Однако из-за медленного продвижения частей, действовавших южнее Великих Лук, одновременного удара по городу с нескольких направлений не получилось, и овладеть им с ходу, как планировалось, не удалось. Это значительно усложнило дальнейшую борьбу за Великие Луки, затянувшуюся на довольно продолжительный срок. 21-я гвардейская стрелковая дивизия, действовавшая на более широком фронте, за четыре дня непрерывных боев продвинулась всего лишь на 4–5 км.

Ценой огромных усилий и потерь части 3-й ударной армии сумели все-таки к утру 29 ноября завершить окружение Великих Лук. Противник стал выдвигать к району боев пехотную, танковую и моторизованную дивизии, чтобы охватывающими ударами с северо-запада и юго-запада разгромить прорвавшиеся войска Калининского фронта, деблокировать Великие Луки и восстановить положение.

В этот критический момент в 3-ю ударную армию вновь прибыл Г. К. Жуков, чтобы на месте разобраться в сложившейся обстановке и наметить район ввода в бой 1-го механизированного корпуса. Не задерживаясь в штабе армии, он сразу направился на передовую, в расположение 5-го гвардейского стрелкового корпуса.

Генерал армии А. П. Белобородов в своих мемуарах «Всегда в бою» подробно рассказал об этом визите, а потому воспользуемся его воспоминаниями^{389}.

Вместе с Г. К. Жуковым на наблюдательный пункт 5-го гвардейского стрелкового корпуса приехал командующий артиллерией фронта генерал Н. М. Хлебников. Генерал А. П. Белобородов коротко доложил обстановку.

Генерал Жуков задал несколько вопросов, касавшихся в основном ширипинской группировки.

— Пора с ней кончать, — заключил он. — Потому и приехал к вам с командующим артиллерией.

Хлебников объяснил Белобородову, что уже создана артиллерийская группа в составе пяти артиллерийских полков. Ее задача — поддержать огнем наступление 9-й гвардейской дивизии.

Жуков молча и очень сосредоточенно рассматривал карту, потом спросил:

— Что на высоте Воробецкой?

— Наблюдательный пункт командира триста пятьдесят седьмой дивизии полковника Кроника.

— Были у него?

— Был.

— Обзор местности хороший?

— Очень. И на северо-запад, к озеру Кислое, и на запад, к Новосокольникам.

— Машину! Пару автоматчиков! — приказал Георгий Константинович. — Еду к Кронику.

— Товарищ генерал армии! — начал Белобородов. — Кроник ведет бой на два фронта. Его наблюдательный пункт рядом с передовой…

— Ближе, чем ваш?

— Ближе.

— Это мне и нужно, — сказал Жуков.

— Это опасно, — возразил командир корпуса. — Противник бьет по НП с обеих сторон — из Великих Лук и Ширипино.

— Не то говорите, — перебил Жуков.

— Я за вас отвечаю. Командующий фронтом приказал…

Жуков поднял на Белобородова строгие глаза:

— Вы отвечаете за корпус. Все прочее к делу не относится. Пошли!

С высоты Воробецкая генерал Жуков вернулся часа три спустя, покрытый пылью с головы до ног, — попал там под артиллерийский обстрел. Теперь он хотел помыться. Мороз стоял крепкий, но Георгий Константинович разделся до пояса, вышел из блиндажа в траншею и попросил облить его из ведра.

Рекогносцировка, проведенная Жуковым, показала, что направление ввода в сражение 1-го механизированного корпуса на участке 357-й стрелковой дивизии для этого непригодно. Поэтому он тут же распорядился использовать корпус южнее, в центре полосы наступления 5-го гвардейского стрелкового корпуса.

Г. К. Жуков, несмотря на занятость, нашел время для встречи с командиром 357-й стрелковой дивизии генералом А. Л. Кроником, бывшим старшиной эскадрона, с которым Георгий Константинович вместе служил в Белоруссии. В те дни в дивизии гостили писатели, среди которых был и Александр Фадеев. За товарищеским ужином в блиндаже Жуков и Кроник вспомнили совместную службу в 7-й Самарской кавалерийской дивизии, далекие двадцатые годы.

Ставка ВГК настойчиво требовала от командующего Калининским фронтом генерала М. А. Пуркаева возможно быстрее овладеть Великими Луками и Новосокольниками. В директиве № 170701 от 8 декабря предписывалось нанести поражение противнику на фронте Тулубьево, Боброво, Глазыри, Новосокольники, станция Чернозем, Мартьяново, овладеть не позже 14 декабря Великими Луками, 16-го — Новосокольниками, а к 25 декабря прочно закрепиться на линии Тулубьево — Фефелово — совхоз Минкино — станция Малые Сокольники — озеро Асцо — поселок Азоча — Шутово — Комша. В целях быстрого окончания операции предписывалось ввести в действие 8-й Эстонский корпус. После выполнения задач в районе Новосокольники, Великие Луки операция считалась законченной, а войска следовало перевести на зимние квартиры.

Командующий группой армий «Центр» поручил командиру 59-го армейского корпуса генералу пехоты фон дер Шевалери сформировать две боевые группы для деблокады окруженного в Великих Луках гарнизона. Северная группа (генерал-майор Яшке) была создана из 20, 29-й пехотных дивизий, остатков 83-й пехотной дивизии, Южная группа (генерал-лейтенант Вёлер) — из 331-й пехотной дивизии, подразделений 76-го мотопехотного, 10-го танкового полков и 327-го дивизиона штурмовых орудий. Наступление началось 9 декабря 1942 г., но преодолеть сопротивление соединений 3-й ударной армии Северная и Южная группы войск не смогли. Новое наступление с целью деблокады великолукского гарнизона было предпринято 9 января 1943 г. с участием моторизованных групп 5-го танкового полка, 8 и 28-го мотопехотных полков, 118-го танкового полка и 5-го егерского батальона. Передовые танки противника сумели к исходу дня выйти к центральной части Великих Лук, но были отброшены назад контратакой советских частей. 17 января они завершили освобождение города. Это позволило сосредоточить все усилия ударной группировки армии (12 стрелковых дивизий, 8 стрелковых и лыжных бригад, 5 механизированных и 5 танковых бригад и ряд артиллерийских частей) на разгроме контрударной группировки противника. В упорных боях 16–20 января она была отброшена от города на рубеж Демя, Борщанка. Однако г. Новосокольники советским войскам освободить не удалось.

Цель Великолукской операции в основном была достигнута. Войска 3-й ударной армии нанесли значительный урон 9 дивизиям противника, который потерял более 59 тыс. убитыми и ранеными, 4,5 тыс. пленными. Однако из-за недостаточных разведданных о системе обороны противника, слабого взаимодействия пехоты, танков и артиллерии операция носила затяжной характер, имела низкие темпы наступления.

Одновременно с Великолукской операцией три армии (20, 30 и 31-я) Западного фронта при поддержке 1-й воздушной армии и три армии (22, 39 и 41-я) Калининского фронта при поддержке 3-й воздушной армии приступили 25 ноября 1942 г. к проведению новой Ржевско-Сычевской наступательной операции, которую большинство исследователей называют 2-й Ржевско-Сычевской операцией.

После артиллерийской подготовки советские войска утром 25 ноября перешли в наступление на восточной, северной и западной окраинах ржевского выступа. Им приходилось действовать в сложных условиях: снег, переходящий в метель, не позволял вести прицельный огонь из артиллерийских орудий и танков, мешал действиям авиации. Соединения 20-й армии генерал-майора Н. И. Кирюхина, наносившие главный удар, имели незначительное продвижение на участке шириной 3–4 км на глубину 10 км.

Второй эшелон (8-й гвардейский стрелковый корпус) и подвижная группа (2-й гвардейский кавалерийский и 6-й танковый корпуса) армии были сосредоточены на открытой небольшой по размеру местности. Этим воспользовался противник, который непрерывно обстреливал их из артиллерийских орудий и минометов и бомбил с воздуха. В связи с тем, что соединения первого эшелона 20-й армии не сумели завершить прорыв вражеской обороны, это предстояло сделать подвижной группе. При этом 6-й танковый корпус под командованием полковника П. М. Армана потерял только за один день, 26 ноября, 50–60 % материальной части и личного состава. На следующий день он совместно с частями 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майора В. В. Крюкова прошел через оборону противника. Подвижная группа пересекла железную дорогу Ржев — Сычевка и оказалась в окружении. Из 6-го танкового корпуса здесь оказалось только 20 танков, 29 ноября к ним прорвалось еще несколько^{390}. Войска 31-й армии (генерал-майор В. С. Поленов) Западного фронта, обеспечивавшие правый фланг 20-й армии, в течение трехдневных боев при больших потерях так и не смогли прорвать немецкую оборону.

28 ноября наступление с восточной части ржевского выступа было приостановлено. В ночь на 30 ноября остатки 6-го танкового корпуса при поддержке соединений 20-й армии, наносивших удар с фронта, перешли в наступление в восточном направлении и вырвались из окружения, потеряв при этом почти все оставшиеся танки и большую часть личного состава.

Части 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, которым удалось взорвать участок железной дороги Вязьма — Ржев, железнодорожный мост, прорваться назад не смогли. Остатки кавалеристов были вынуждены уйти в леса на запад.

1 декабря 20-я армия, которой были переданы две левофланговые дивизии перешедшей к обороне 31-й армии, сумела прорвать вражескую оборону на участке шириной 8 и в глубину до 6 км, но расширить прорыв ей не удалось. 3 декабря в наступление перешла 30-я армия (генерал-майор В. Я. Колпакчи) Западного фронта, части которой наступали северо-западнее Ржева в направлении на Чертолино. В ходе ожесточенных 4-дневных боев они овладели небольшим плацдармом на южном берегу Волги, который вклинивался в передний край обороны противника.

Несколько успешнее развивалось наступление войск Калининского фронта с западной стороны ржевского выступа. Здесь южнее г. Белый наступал 6-й Сталинский добровольческий стрелковый корпус генерал-майора С. И. Поветкина. До выхода на исходный рубеж корпус в течение 30 суток совершил 170-километровый марш от места выгрузки. На довольствие его «забыли» поставить, а потому бойцам выдавали в день от 400 до 750 граммов хлеба. В результате появились больные от истощения, были случаи смерти от «паралича сердечной недостаточности». Не все бойцы имели оружие.

25 ноября 6-й Сталинский добровольческий стрелковый корпус, вошедший в состав 41-й армии (генерал-майор Г. Ф. Тарасов), при поддержке танковых подразделений 1-го механизированного корпуса пошел на прорыв вражеской обороны. Участок для прорыва был выбран неудачно: узкая долина шириной с километр, господствующие высоты над которой занимали части противника. Потери при прорыве были такими большими, что пришлось ввести в сражение раньше намеченного срока 1-й механизированный корпус. Он продвинулся от 20 до 25 км и перерезал шоссе Белый — Владимирское, по которому шло снабжение немецких войск в Белом. Сопротивление подходивших резервов противника заставило к началу декабря остановить продвижение. Войска 41-й армии вступили в бой южнее и севернее Белого, но попытки окружить город были неудачными.

Соединения и части 22-й армии (генерал-майор В. А. Юшкевич), действовавшие в долине р. Лучеса севернее 41-й армии, при участии 3-го механизированного корпуса (генерал-майор М. Е. Катуков) медленно, но упорно продвигались к шоссе Оленино — Белый. Маршал бронетанковых войск М. Е. Катуков вспоминал: «В тяжелейшей обстановке пришлось наступать танковым и механизированным бригадам, а также стрелковым частям. Правда, морозы сковали болота, но снежные заносы тоже были для нас немалой помехой. По сугробам, волнистым снежным наметам большой лихости не покажешь. К тому же гитлеровцы прикрыли свою оборону бессчетными минными полями. А это опять серьезное препятствие на пути движения боевых машин. Ведь пока мало-мальски разминируешь проходы, потеряешь уйму времени»^{391}.

Ценой больших потерь войска 22-й армии смогли вклиниться в оборону только на 18 км. С севера им помогали соединения и части 39-й армии (генерал-майор А. И. Зыгин), наступавшие на Оленино. Они не сумели прорвать оборону противника, но, неся большие потери, к 30 ноября все-таки немного потеснили врага. Бои на всех участках были крайне ожесточенные и кровопролитные.

К началу декабря наступление на Калининском фронте замедлилось на всех направлениях, а резервы отсутствовали, так как фронт одновременно осуществлял Великолукскую операцию.

Командующий 9–й армией генерал Модель, проведя быстро перегруппировку войск, подготовил и осуществил ряд контрударов против успешно действовавших на западном участке наступления частей Калининского фронта. В результате контрудара северо-восточнее Белого была уничтожена 47-я механизированная бригада 41-й армии, а 7 декабря юго-восточнее Белого были окружены части 1-го механизированного корпуса и остатки 6-го Сибирского добровольческого стрелкового корпуса.

8 декабря командующие войсками Калининского и Западного фронтов получили директиву № 170700, в которой Ставка ВГК требовала: «Совместными усилиями Калининского и Западного фронтов к 1 января 1943 г. разгромить ржевско-сычевско-оленино-белыйскую группировку противника и прочно закрепиться на фронте Ярыгино, Сычевка, Андреевское, Ленино, Новое Ажево, Дентялево, Свиты»^{392}. В дальнейшем, после перегруппировки войск Калининского и Западного фронтов, предстояло разгромить к концу января гжатско-вяземско-холм-жирковскую группировку противника и выйти на старый оборонительный рубеж. После занятия Вязьмы и выхода на прошлогодний оборонительный рубеж западнее линии Ржев — Вязьма операция считались законченной, а войска следовало перевести на зимние квартиры.

Г. К. Жуков, недовольный действиями войск, ходатайствовал перед Сталиным о замене некоторых командующих армиями и командиров соединений. Заменить их, как об этом пишет С. А. Герасимова, он не имел полномочий. 4 декабря Иосиф Виссарионович сообщает Жукову: «Ваше предложение по улучшению операции 20А утверждается Ставкой. Кирюхин освобождается от должности командарма 20. Руководство операциями 20-й армии временно поручается генерал-лейтенанту Хозину. Операцию по Гжатску можно отложить. Поручается Вам взять из группы войск по гжатской операции потребное количество стрелковых дивизий, 5 тк и передать 20А для ее усиления. 150 танков будет направлено в распоряжение Степанова»^{393}.

11 декабря войска 20, 31 и 29-й армий возобновили наступление. В сражение были введены 5-й танковый и спешно переформированный с 30 ноября по 11 декабря 6-й танковый корпуса. Атаки советских войск продолжались здесь до 18 декабря.

Тем временем 1-й механизированный корпус, введенный в прорыв на участке, выбранном Жуковым, углубился с боями до 75 км в оборону противника и с частью сил 6-го Сибирского добровольческого стрелкового корпуса оказался в окружении. Командующий Калининским фронтом генерал М. А. Пуркаев приказал 1-му механизированному корпусу удерживать занимаемый район, рассчитывая на соединение войск фронта с группой под командованием М. Д. Соломатина. В течение 15 дней в ожесточенных боях с крупной танковой группировкой и при сильном воздействии авиации противника подчиненные генерала Соломатина успешно выполняли поставленную задачу.

Войска 41-й армии с 8 по 14 декабря неоднократно пытались прорвать коридор шириной 3–5 км, отделяющий их от окруженных частей. К 14 декабря боеприпасы у окруженных были на исходе: на танк, орудие и миномет осталось по 5–6 снарядов и мин, на пулемет и автомат — 10–15 патронов, на винтовку — 5 патронов. Некоторое количество боеприпасов сбрасывалось с самолетов, но этого было недостаточно, к тому же весь занимаемый корпусом район простреливался артиллерией противника. В условиях, когда 20-я армия, которая по плану должна была прорваться навстречу войскам 41-й армии с востока, так и не преодолела вражеской обороны, продолжать действия корпуса в тылу врага было нецелесообразно.

Г. К. Жуков, по воспоминаниям Н. М. Хлебникова, все время, пока корпус генерала Соломатина был в окружении, почти безотлучно находился в штабе 41-й армии. В журнале боевых действий 1-го механизированного корпуса есть запись: «Генерал армии т. Жуков приказал: в ночь с 15 на 16.12.42 г. уничтожить технику, с личным составом пробиться к своим частям…»^{394}

Операция прорыва началась в 23 часа 15 декабря. За 20 минут до начала атаки была проведена артиллерийская подготовка. В ночь на 16 декабря корпус М. Д. Соломатина осуществил прорыв и вывел оставшиеся части из окружения. За эти боевые действия генерал М. Д. Соломатин был награжден орденом Кутузова 2-й ст.

В 1999 г. в США вышла в свет книга известного американского историка Д. Гланца под названием «Крупнейшее поражение Жукова. Катастрофа Красной Армии в операции „Марс“, 1942». Автор утверждает, что в сентябре 1942 г. Ставка ВГК разработала две стратегические наступательные операции: одну на Западном направлении — «Марс», другую на Южном — «Уран». Главной, считает Гланц, должна была стать операция «Марс». Координировать действия Западного и Калининского фронтов предстояло Жукову. Задачей операции «Марс» было разгромить 9-ю немецкую армию, составлявшую основу группы армий «Центр», в районе Ржев, Сычевка, Оленино, Белый. Советским войскам противостояли хорошо подготовленные немецкие дивизии, а на участке прорыва — танковая дивизия. В резерве у немецкого командования были четыре дивизии, а еще три танковые дивизии находились в готовности к действию. Кроме того, немецкая разведка располагала достоверными сведениями о планах, сроках наступления, силах и средствах Западного и Калининского фронтов. Всё это и предопределило провал операции «Марс».

Таким образом, по Гланцу, два известных советских полководца, возглавляя войска на двух разных стратегических направлениях, добились различных результатов. Войска, возглавляемые Жуковым, задачу выполнить не смогли, а подчиненные ему фронты понесли большие потери.

Военный историк А. С. Орлов, анализируя книгу Гланца в журнале «Мир истории» (2000, № 4), считает, что концепция американского историка не соответствует реальности.

На деле главное заключалось в том, что операция «Марс» имела целью обеспечить успех операции «Уран». Ее сроки переносились в зависимости от состояния дел и развития событий на сталинградском направлении, но группировка войск, предназначенная для наступления, была создана заблаговременно и являлась объектом интенсивной разведки противника. Ему многое было известно о полосе наступления, привлекаемых силах, их оперативном построении и примерных целях наступления. Более того, как пишет один из бывших руководителей разведки органов госбезопасности П. А. Судоплатов, советское командование для того, чтобы с большей надежностью исключить переброску немецких резервов с Западного направления на Южное, через агента-двойника Александра Демьянова («Гейне», известен немецкой разведке как «Макс») подбросило 4 ноября 1942 г. «информацию» руководству вермахта о том, что «Красная Армия нанесет немцам удар 15 ноября не под Сталинградом, а на Северном Кавказе и под Ржевом»^{395}.

Таким образом, Ставка ВГК сознательно жертвовала оперативным успехом на Западе ради стратегического — на Юге. В результате столь масштабное стратегическое наступление советских войск под Сталинградом оказалось для вермахта совершенно неожиданным: эффект внезапности был достигнут. «Мы абсолютно не имели представления о силе русских войск в этом районе, — писал генерал Йодль. — Раньше здесь ничего не было, и внезапно был нанесен удар большой силы, имеющий решающее значение»^{396}.

В то же время немецкое командование, ожидая удара советских войск под Ржевом, без большого труда отразило его. Для Жукова, возможно, и не подозревавшего об утечке информации, это стало неожиданностью, за которую советские войска заплатили слишком большую цену.

Операция «Марс» началась 25 ноября, то есть через два дня после того, как Юго-Западный и Сталинградский фронты замкнули кольцо окружения вокруг войск генерала Ф. Паулюса. Погода не благоприятствовала: был густой снегопад, авиация не могла действовать, артиллерия и танки не видели целей. Но она началась в таких условиях потому, что любой ценой надо было сковать основные силы группы армий «Центр», не позволить противнику перебросить резервы с Западного на Южное направление. Несмотря на трудное начало и большие потери, наши войска делали все, чтобы лишить командующего группой армий «Дон» фон Манштейна, двинувшегося на выручку немецкой 6-й армии, возможности получить резервы.

В то же время А. С. Орлов признает, что оперативную задачу войска Западного и Калининского фронтов выполнили далеко не полностью. Войска Западного фронта вклинились в оборону противника на 8-километровом участке на глубину до 10 км, 39-я армия Калининского фронта ликвидировала Урдомский оборонительный район Ржевского выступа, а 22-я армия этого фронта продвинулась на 16 км в глубь вражеской обороны в районе Карская. Войска обоих фронтов не смогли прорвать глубокоэшелонированную оборону противника, выйти на указанные Ставкой рубежи, окружить группировку противника, понесли значительные потери. Войска Калининского фронта (3-я ударная и 3-я воздушная армии), участвовавшие в Великолукской операции, потеряли безвозвратно 31 674 человека, а санитарные потери составили 72 348 человек. Потери Калининского фронта (22, 39 и 41-я армии, 3-я воздушная армия) и Западного фронта (20, 30, 31-я армии, 1-я воздушная армия), проводивших с 25 ноября по 20 декабря 1942 г. Ржевско-Сычевскую операцию, составили: безвозвратные — 70 373 и санитарные — 145 301 человек^{397}.

Операция «Марс» завершилась неудачей, но это не было поражением. Убедившись, что стратегическая задача — сковать до 30 немецких дивизий на ржевском направлении и заставить немецкое командование усилить ржевско-сычевский плацдарм резервами группы армий «Центр» и Главного командования Сухопутных войск — решена, Жуков приказал прекратить ставшую уже ненужной операцию «Марс».

По мнению Д. Гланца, вина за неудачу операции и, в первую очередь, за страшные людские потери лежит на командовании фронтов и лично на Г. К. Жукове. С таким выводом солидарна С. А. Герасимова, автор книги «Ржев 42. Позиционная бойня».

Жуков, анализируя причины неудачи операции, писал, что «основной из них явилась недооценка трудностей рельефа местности, которая была выбрана командованием фронта для нанесения главного удара… Не было учтено влияние местности, на которой была расположена немецкая оборона, хорошо укрытая за обратными скатами пересеченной местности»^{398}. С. А. Герасимова, приведя эту цитату из книги Георгия Константиновича «Воспоминания и размышления», пишет: «Фраза, на взгляд человека, занимающегося полевой деятельностью: поисковой, экспедиционной, — удивительная. Представитель Ставки, непосредственно участвующий в подготовке операции, вероятно, должен был знакомиться с предложениями фронтов перед операцией, что, кстати, подтверждает М. А. Гареев. Причем Г. К. Жуков для Западного фронта был не просто сторонний человек — представитель Ставки. Два месяца назад армии его фронта вели наступление практически в этих же местах. Почти всю первую половину 1942 г. перед глазами Г. К. Жукова как командующего фронтом была, как мы полагаем, карта территориально очень небольшого ржевско-вяземского выступа, где действовали его войска. Талантливый человек за несколько месяцев мог выучить эту карту наизусть. Но получается, что бывший командующий фронтом или не знал особенностей местности, или не вникал в детали готовящейся операции, или не указал на неперспективный выбор места прорыва»^{399}.

Все это, на первый взгляд, верно. Но нельзя забывать, что первоначальное решение принимали командующие Калининским и Западным фронтами. Они ставили задачи командующим армиями, а те, в свою очередь, на основе этого также оценивали обстановку, составной частью которой является изучение местности. Поэтому, на наш взгляд, некорректно возлагать всю вину на одного Жукова, тем более что он при поездке в войска изучал эту местность и вносил коррективы в решения, принятые командующими фронтами и армиями.

Другой причиной неудачи операции, по мнению Жукова, «был недостаток танковых, артиллерийских, минометных и авиационных средств для обеспечения прорыва обороны противника», с чем Герасимова не соглашается. Здесь Жуков не совсем верно определил эту, другую причину. Речь должна идти не о недостатке, а о неправильном использовании артиллерии, авиации, танковых и механизированных частей и соединений. Последние использовались для прорыва обороны, а не для развития тактического успеха в оперативный. Кроме того, слабо была изучена оборона противника, отсутствовало тесное взаимодействие родов войск и авиации.

Интересно узнать мнение самого Моделя. После того как 3-я ударная армия заняла Великие Луки, от которых до Ржева было 240 км, положение 9-й армии значительно ухудшилось. В. Модель вместе с командующим группой армий «Центр» фон Клюге и начальником Генерального штаба генералом Цейтцлером пытались убедить Гитлера в необходимости отвести войска из ржевско-вяземского «мешка» и сократить линию фронта. 6 февраля 1943 г. Гитлер разрешил отвести 9-ю армию и половину сил 4-й армии на линию Спас-Деменск — Дорогобуж — Духовщина. В тот же день командующие Калининским и Западным фронтами получили задачу от Ставки ВГК на подготовку новой Ржевско-Вяземской операции. Но рассказ о ней лежит за пределами нашего повествования о Жукове, который в то время находился на других фронтах — Ленинградском, Волховском, Северо-Западном и Воронежском.

Однако вернемся назад, в декабрь 1942 г.

14 декабря, в разгар тяжелых боев на Калининском и Западном фронтах, Жукову позвонил Василевский: противник рвется к Сталинграду.

12 декабря под Сталинградом разразилась «Зимняя гроза». Армейская группа «Гот» нанесла удар вдоль железной дороги Котельниково — Сталинград на участке 51-й армии. В оперативной сводке Генерального штаба Красной Армии отмечалось: «Войска Сталинградского фронта в течение 12 декабря на левом крыле частью сил сдерживали наступление пехотных и танковых частей противника северо-восточнее Котельниково и под его давлением оставили несколько населенных пунктов»^{400}. По словам Василевского, под удар попали наши три «довольно слабые стрелковые дивизии, две кавалерийские дивизии и танковая бригада». На них навалилось свыше 500 фашистских танков, в том числе «тигры». Против этой махины удалось направить всего 77 танков. Оказалось, что предостережения Жукова не были должным образом учтены. Потребовались героические усилия, срочная переброска резервов, чтобы задержать продвижение войск генерала Манштейна на помощь 6-й армии.

Георгий Константинович хорошо понимал состояние Василевского. Сейчас следовало принимать радикальные меры, а значит — отказаться от удара на Ростов и повернуть ударную группировку правого крыла Юго-Западного фронта на юго-восток, в тыл тормосинской группе противника. А ведь они вместе задумали операцию «Большой Сатурн», предусматривавшую удар на Ростов и отсечение сталинградской и кавказской группировок немецких войск. Сейчас же Василевский вполне обоснованно опасался прорыва немецких танков (в наступлении группы «Гот» впервые на советско-германском фронте участвовал батальон танков «тигр») к армии Паулюса и провала так хорошо начавшейся операции.

К этому времени положение 51-й армии стало крайне тяжелым. Все резервы фронта и армии оказались израсходованными, а противник продолжал наращивать силу удара и неумолимо продвигаться вперед. Но 16 декабря войска правого крыла Юго-Западного фронта начали наступление в районе Среднего Дона, пытаясь выйти в тыл тормосинской группировки войск группы армий «Дон» (операция «Малый Сатурн»). Танковые корпуса фронта при поддержке артиллерии и авиации мощными таранными ударами прорвали оборону 8-й итальянской армии и за восемь дней продвинулись на 100–200 км, а 24 декабря овладели станцией Тацинская. Командующему группой армий «Дон» генералу фон Манштейну пришлось отказаться от дальнейших попыток деблокировать окруженные под Сталинградом войска и, чтобы самому не оказаться в окружении, бросить все, что оказалось под рукой, для парирования ударов Юго-Западного фронта.

Вместе с этим, 51, 2-я гвардейская и 5-я ударная армии Сталинградского фронта остановили котельниковскую группировку противника и сами перешли в контрнаступление. Они опрокинули армейскую группу «Гот» и 29 декабря освободили Котельниково. Противник в беспорядке отступал по всему фронту. Расстояние, отделявшее сталинградскую группировку противника от внешнего фронта окружения, увеличилось до 200–250 км. Никаких надежд на спасение у генерала Паулюса, его солдат и офицеров уже не осталось. Наступала неотвратимая катастрофа.

Ставка ВГК принимала все меры к тому, чтобы скорее покончить с окруженной группировкой противника и высвободить войска Донского и Сталинградского фронтов, необходимые для скорейшего разгрома немецких войск на юге страны. Но, памятуя о неудачной попытке ликвидировать «котел» окружения в начале декабря силами двух фронтов, на этот раз решили все войска в районе Сталинграда объединить под единым командованием.

В конце декабря в Государственном комитете обороны состоялось обсуждение плана дальнейших действий, и Сталин предложил руководство по разгрому окруженного противника передать в руки одного человека.

Жуков считал, что надо сосредоточить командование в руках Ерёменко: он выстрадал эту операцию и отстоял Сталинград, ему и добивать Паулюса. Однако возобладало мнение передать войска в подчинение Рокоссовского — командующего Донским фронтом. К тому же на долю Георгия Константиновича выпала неприятная миссия объявить Ерёменко о принятом решении — ведь он искренне уважал заслуги Андрея Ивановича и был уверен, что тот будет обижен. Так и произошло.

Сильно обиделся Еременко, а виновником несправедливого решения посчитал Жукова. Спустя несколько дней он сделал запись в своем дневнике, в которой поносил Георгия Константиновича на чем свет стоит. Незаслуженно.

30 декабря Ставка ВГК издала приказ:

«1. В целях быстрейшего разгрома противника на ростовском направлении и лучшего управления армиями, действующими на этом направлении, образовать с 1 января 1943 г. Южный фронт в составе 2-й гвардейской, 51 и 28-й армий. В дальнейшем иметь в виду усиление фронта еще 2–3 армиями.

2. Назначить командующим войсками Южного фронта генерал-полковника Еременко А. И., членами Военного совета Хрущева Н. С. и Чуянова А. С., начальником штаба фронта генерал-майора Варенникова И. С.

3. Штаб и фронтовые управления Сталинградского фронта преобразовать в штаб и управления Южного фронта…

4. С 1 января 1943 г. 57, 64, 62-ю армии передать в состав Донского фронта, Сталинградский фронт с 1 января 1943 года ликвидировать. Средства, отпущенные Сталинградскому фронту для проведения операции „Кольцо“, 57, 64 и 62-ю армии передать Донскому фронту…»^{401}

На Донской фронт Ставка ВГК назначила своим представителем начальника артиллерии Красной Армии генерала Н. Н. Воронова, который вместе с военным советом фронта разработал и 27 декабря 1942 г. представил план разгрома сталинградской группировки противника (операция «Кольцо»). Однако Жукова этот план не удовлетворил, так как он не предусматривал решительных действий по рассечению и быстрому уничтожению войск генерала Паулюса. Об этом он доложил Сталину, который согласился с его доводами. Вот что говорилось в директиве Ставки ВГК от 28 декабря, подписанной Сталиным и Жуковым:

«Главный недостаток представленного Вами плана по „Кольцу“ заключается в том, что главный и вспомогательный удары идут в разные стороны и нигде не смыкаются, что делает сомнительным успех операции.

По мнению Ставки Верховного Главнокомандования, главная ваша задача на первом этапе операции должна состоять в отсечении и уничтожении западной группировки окруженных войск противника в районе Кравцов, Бабуркин, Мариновка, Карповка, с тем чтобы главный удар наших войск из района Дмитриевка, совхоз № 1, Бабуркин повернуть на юг в район станции Карповская, а вспомогательный удар 57-й армии из района Кравцов, Скляров направить навстречу главному удару и сомкнуть оба удара в районе станция Карповская.

Наряду с этим следовало бы организовать удар 66-й армии через Орловку в направлении поселка Красный Октябрь, а навстречу этому удару — удар 62-й армии, с тем чтобы оба удара сомкнуть и отсечь таким образом заводской район от основной группировки противника.

Ставка приказывает на основе изложенного переделать план. Предложенный Вами срок начала операции по первому плану Ставка утверждает. Операцию по первому этапу закончить в течение 5–6 дней после ее начала.

План операции по второму этапу представите через Генштаб к 9 января, учтя при этом первые результаты по первому этапу»^{402}.

Не было Жукова под Сталинградом в начале контрнаступления, не суждено ему было увидеть и завершение разгрома немецких войск у берегов великой русской реки.

Прежде чем продолжить наш рассказ, остановимся на том, какая обстановка сложилась на советско-германском фронте к началу 1943 г.

Контрнаступление советских войск под Сталинградом решительным образом изменило стратегическую обстановку на советско-германском фронте в пользу Красной Армии. В этих условиях Ставка ВГК решила, максимально используя успех сталинградского контрнаступления, развернуть общее наступление от Ленинграда до Кавказа.

Не распыляя сил, как это имело место зимой 1941/42 г., Верховное Главнокомандование сосредоточило основные усилия на юго-западном направлении, то есть там, где противнику было нанесено особенно ощутимое поражение и где ожидалось менее упорное его сопротивление. Здесь планировалось силами Брянского, Воронежского, Юго-Западного, Южного (создан 30 декабря 1942 г.) и Закавказского фронтов разгромить соединения групп армий «Б», «Дон» и «А», освободить Харьковский промышленный район, Донецкий бассейн и Северный Кавказ. Одновременно войскам Донского фронта было приказано ликвидировать окруженную под Сталинградом вражескую группировку.

Активные действия намечались и на других участках фронта. В январе 1943 г. планировалась наступательная операция по прорыву блокады Ленинграда. На северо-западном и западном направлениях очередную попытку разгрома демянской и ржевско-вяземской группировок противника должны были предпринять армии Северо-Западного, Калининского и Западного фронтов.

На начало января 1943 г. действующие фронты Красной Армии в своем составе насчитывали около 370 стрелковых дивизий и около 160 бригад, 19 танковых и механизированных корпусов. В резерве Ставки находилось всего 14 стрелковых и воздушно-десантных дивизий, 3 танковых и 4 авиационных корпуса. Противник имел на советско-германском фронте немногим более 260 дивизий, в том числе 208 немецких, остальные — финские, венгерские, румынские, итальянские, словацкие и одна испанская^{403}. Германское командование намеревалось задержать наступление Красной Армии на юго-западном направлении. Угроза выхода армий Южного фронта в тыл кавказской группировке заставила врага оставить часть захваченной территории в расчете на удержание Донбасса и части Северного Кавказа. Основные силы противоборствовавших сторон действовали на южном участке фронта — от Долгорукова до Новороссийска.

Наиболее важные события зимой 1943 г. произошли на сталинградском и харьковском направлениях. В это время активные наступательные действия развертывались на южном крыле стратегического фронта с целью окружения и уничтожения группы армий «А», части сил группы армий «Дон» и освобождения Северного Кавказа. Эту задачу решали армии Южного и Закавказского фронтов и Черноморский флот. Войска Воронежского и Брянского фронтов с середины января до начала марта 1943 г. провели ряд последовательных операций. Важное место в зимней кампании 1942/43 гг. занимает операция по прорыву блокады Ленинграда войсками Ленинградского и Волховского фронтов.

Ко многим этим событиям заместитель Верховного главнокомандующего генерал армии Г. К. Жуков имел непосредственное отношение.

С 13 января по 3 марта 1943 г. силами войск Воронежского, левого крыла (13-я армия) Брянского и правого крыла (6-я армия) Юго-Западного фронтов была проведена Воронежско-Харьковская стратегическая наступательная операция с целью разгромить основные силы группы армий «Б», расширить фронт стратегического наступления и освободить Харьковский промышленный район. Включала Острогожско-Россошанскую, Воронежско-Касторненскую и Харьковскую наступательные операции.

К середине января 1943 г. на Верхнем Дону оборонялись главные силы группы армий «Б» под командованием генерал-полковника М. Вейхса. Она включала итальянскую 8-ю, венгерскую 2-ю армии и корпусную группу «Крамер» — всего около 270 тыс. человек, 2,6 тыс. орудий и минометов, более 300 танков и штурмовых орудий. С воздуха ее поддерживали авиация командования ВВС «Дон», а также часть сил 4-го воздушного флота и командования ВВС «Восток» — всего до 300 самолетов. Оборона противника носила очаговый характер и была развита в инженерном отношении лишь в тактической зоне. В оперативной глубине заблаговременно подготовленные рубежи отсутствовали.

К проведению Острогожско-Россошанской операции привлекались главные силы (40, 3-я танковая, 2-я воздушная армии, 18-й отдельный стрелковый и 7-й кавалерийский корпуса) Воронежского фронта (генерал-лейтенант, с 19 января 1943 г. генерал-полковник Ф. И. Голиков) и 6-я армия Юго-Западного фронта, которым командовал генерал-полковник Н. Ф. Ватутин. Они занимали оборону по левому берегу р. Дон от Костенков до Новой Калитвы, далее на юг восточнее Михайловки, восточнее Тишково, удерживая на правом берегу, в районах 1-е Сторожевое и Щучье, два небольших плацдарма. Всего войска, участвовавшие в операции, насчитывали около 200 тыс. человек, до 3 тыс. орудий и минометов, 909 танков и 208 самолетов. Противник имел превосходство в живой силе в 1,3 раза и в авиации в 1,5 раза, почти равное количество орудий и минометов, но в три раза меньше танков.

По замыслу Острогожско-Россошанской операции предусматривалось нанесение трех ударов по сходящимся направлениям. Главный удар по центру группы армий «Б» (венгерская 2-я армия) со сторожевского плацдарма наносила 40-я армия (генерал-лейтенант К. С. Москаленко), второй удар из района южнее Новой Калитвы по центру итальянской 8-й армии — 3-я танковая армия (генерал-майор, с 19 января 1943 г. генерал-лейтенант П. С. Рыбалко). В целях быстрейшей ликвидации окруженной группировки противника с щучьинского плацдарма в общем направлении на Карпенково наносил рассекающий удар 18-й отдельный стрелковый корпус генерал-майора П. М. Зыкова. Действия войск Воронежского фронта с юга обеспечивала 6-я армия (генерал-лейтенант Ф. М. Харитонов), наступавшая из района юго-западнее Кантемировки в общем направлении на Покровское (125 км западнее Кантемировки). Одновременно с окружением противника часть сил 40-й армии и 7-й кавалерийский корпус, усиленный 201-й отдельной танковой бригадой, должны были выдвинуться к р. Оскол и образовать внешний фронт окружения.

Оперативное построение войск Воронежского фронта и 6-й армии было в один эшелон с выделением резервов. При подготовке операции проводились крупные внутрифронтовые перегруппировки войск на расстояние 100–175 км. В них задействовали до 40 % частей и соединений, включенных в состав ударных группировок. Широко применялись маскировка и дезинформация противника, что позволило достичь оперативной внезапности при переходе в наступление. В результате решительного массирования сил и средств на направлениях главных ударов удалось создать превосходство над противником по пехоте в 2,3–3,7 раза, танкам — в 1,3–3 и артиллерии — в 4,5–8 раз.

Маршал Советского Союза К. С. Москаленко, командовавший в то время 40-й армией, вспоминал, что наметки плана Острогожско-Россошанской операции он доложил 23 ноября 1942 г. по прямому проводу Верховному главнокомандующему, который одобрил эту инициативу. «А несколько дней спустя по его поручению на командный пункт 40-й армии прибыл генерал армии Г. К. Жуков, — отмечал Москаленко. — Для меня это было подтверждением того, что Ставка не только заинтересовалась возможностями проведения наступательной операции на нашем участке фронта, но и придавала ей важное значение. К моему удивлению, Георгий Константинович был настроен несколько скептически. Не возражая против самой идеи проектируемого наступления, он, однако, считал, что при его осуществлении встретятся чрезвычайно большие трудности.

— Далась тебе эта наступательная операция, — говорил он, хмуро глядя на карту, разложенную перед ним. — Не знаешь разве, что перед тобой крупные силы противника, глубоко эшелонированная оборона с развитой системой инженерных сооружений и заграждений?

— Трудности, конечно, встретятся немалые, — отвечал я, — но все же вражескую оборону прорвем, противника разобьем»^{404}.

Жуков в своих мемуарах почему-то не упомянул ни об этой встрече, ни об этом разговоре. Возможно, их и не было, так как Георгий Константинович с 19 ноября по 6 декабря занимался организацией операции Калининского и Западного фронтов по ликвидации ржевско-сычевской группировки противника. В штабе и войсках Воронежского фронта он работал 2–9 января 1943 г.

При подготовке операции Жуков вместе с командованием Воронежского фронта провел работу по уточнению плана операции, большое внимание уделил созданию ударных группировок, которым предстояло взломать оборону противника и развить успех наступления. Тщательно были отработаны вопросы использования артиллерии при прорыве вражеской обороны, взаимодействия пехоты, танков и авиации.

О том, какой объем работы приходилось выполнять, свидетельствует телеграмма, направленная представителями Ставки ВГК Жуковым и Василевским 6 января 1943 г. в Москву:

«1. Все вопросы оперативно-тактических решений по армии Москаленко отработаны лично с командующим армией, командирами дивизий и бригад. Сейчас находимся у Рыбалко. 6.1.43 г. провели совещание и инструктаж с командирами соединений. По армии Рыбалко и кавгруппе плохо обстоит дело с подходом по железной дороге транспортов с боеприпасами, горючим, а также и подходом войск. После выгрузки войскам нужно пройти походом от 4 до 6 суток. Боимся, что железная дорога может подвести. Лично о Рыбалко можно сказать следующее: человек он подготовленный и в обстановке разбирается неплохо.

2. Сейчас прорабатываем взаимодействие фронтов и армий на стыках лично с товарищами Харитоновым, Рыбалко, Федоровым (псевдоним Ватутина. — Авт.) и Филипповым (псевдоним Голикова. — Авт.). Федоров находится у нас, через два часа выедет в штаб фронта. Сегодня с Филипповым выезжаем в центральную группу»^{405}.

7 января Жуков и Василевский докладывают в Ставку ВГК:

«1. Сегодня закончили по всем направлениям отработку с командармами, командирами корпусов, дивизий и бригад всех оперативно-тактических решений и плана действий. Лучше других и наиболее грамотно оказались отработанными решения и план действий у товарища Москаленко. В худшую сторону выделяется щучьенское направление — корпус Зыкова. По действиям армии Рыбалко — пришлось направление главного удара сместить западнее жд Кантемировка — Россошь, чтобы не преодолевать танками полотна жд и избежать здесь подготовленных отсечных позиций противника, подготовленных вдоль жд.

Действия Рыбалко увязаны с действиями Харитонова и корпуса Зыкова. По увязке действий с Харитоновым договорились с тов. Ватутиным, что Харитонов начнет одновременно с Рыбалко действия, нанося главный удар правым флангом армии с ближайшей задачей выйти на р. Айдар; в дальнейшем тов. Харитонов обязан действовать левее 7 кк, выдвинуться и обеспечить за собой жд Уразово — Старобельск. 7 кк с лыжными бригадами поставлена задача захватить Валуйки и Уразово и обеспечить за собой эти жд узлы.

Главные силы 3 ТА обязаны захватить Алексеевку, отрезать пути отхода противнику и обеспечить себя с запада, соединившись в районе Алексеевка, Острогожск с подвижными войсками 40 А, и тем завершить окружение войск противника в известном Вам районе…»^{406}

В докладе также отмечалось, что сосредоточение войск идет исключительно плохо: от 4-й минометной дивизии до сих пор не прибыло ни одного эшелона; от 3-й танковой армии в пути все еще находится 15 эшелонов; от 7-го кавалерийского корпуса еще не прибыло 10 эшелонов; из трех стрелковых дивизий, данных фронту на усиление, прибыло всего лишь 5 эшелонов. Еще хуже осуществляется подача боеприпасов и горючего. Поэтому представители Ставки считали необходимым перенести начало наступления на два дня.

Одновременно была разработана и проведена в жизнь система мер по маскировке и сохранению в тайне всех перегруппировок войск, по дезинформации противника, организации управления войсками. По распоряжению штаба Воронежского фронта 40-я армия должна была с целью дезинформации противника в период с 7 по 20 декабря 1942 г. демонстрировать сосредоточение войск и подготовку к переходу в наступление со Сторожевского плацдарма в направлении Коротояка и из района железнодорожной станции Свобода. Для этого требовалось создать видимость проделывания проходов в проволочных заграждениях, разминирования полосы ложного прорыва, накапливания крупных сил для наступления, выполнения рекогносцировочных работ командным составом, усиленной подготовки дорог и т. п. Последующие события показали, что противник действительно был введен в заблуждение. Когда войска 40-й армии инсценировали подготовку к наступлению, он бурно реагировал на это, часто открывая огонь артиллерии и минометов.

12 января была проведена разведка боем силами передовых отрядов. По воспоминаниям К. С. Москаленко, в результате действий передовых батальонов неприятельская оборона была основательно дезорганизована. Правда, обеспокоенный противник срочно перебросил сюда из Острогожска свою 700-ю танковую бригаду. Несмотря на это, войска 40-й армии, вклинившиеся на 6 км по фронту и более чем на 3 км в глубину, прочно закрепились на достигнутых рубежах. Более того, атака пехоты с танками в сочетании с предшествовавшим им огневым ударом артиллерии и минометов привела к такому развитию событий, которого не ожидал командующий армией: неприятельская пехотная дивизия, к которой на выручку поспешила 700-я танковая бригада, не выдержала натиска и уже к исходу дня 12 января начала отходить на запад.

На рассвете 13 января в полосе 40-й армии была проведена еще более мощная, чем накануне, артиллерийская подготовка. Результаты артподготовки, выявленные после прорыва обороны противника, подтвердили ее высокую эффективность. На переднем крае и в глубине было разрушено множество дзотов, блиндажей, наблюдательных пунктов, узлов связи, стыков траншей и ходов сообщения, огневых позиций минометов и артиллерии. После завершения артиллерийской подготовки войска первого эшелона армии перешли в наступление с рубежей, достигнутых передовыми батальонами. Это позволило идти в атаку по ровному месту, а не из низины, где раньше находились исходные районы для наступления. Кроме того, вступив в сражение с нового рубежа, части избежали необходимости с боем преодолевать глубокий овраг севернее Урыво-Покровского.

Войска 3-й танковой армии прорвали оборону врага в первый же день и к исходу 14 января продвинулись на глубину до 25 км. К исходу следующего дня войска 40-й армии и 18-й отдельный стрелковый корпус завершили прорыв вражеской обороны и развернули наступление в ее оперативной глубине. 17 января левофланговые соединения 40-й армии, наступавшие с севера, вышли к Острогожску. Одновременно туда с востока прорвались правофланговые части 18-го отдельного стрелкового корпуса. Отступившие в район Острогожска войска противника оказались в окружении и к 20 января были уничтожены. К исходу 18 января 15-й танковый корпус 3-й танковой армии и 305-я стрелковая дивизия 40-й армии вышли в район Алексеевки, замкнув кольцо окружения всей острогожско-россошанской группировки врага. В окружении оказались 13 дивизий противника. Одновременно 12-й танковый корпус 3-й танковой армии и 18-й отдельный стрелковый корпус встречными ударами с юга и севера в общем направлении на Карпенково рассекли окруженную группировку противника на две части. Одна из них (5 дивизий) была блокирована в районе Острогожск, Алексеевка, Карпенково, другая (8 дивизий) — в районе севернее Россоши. 18–19 января был создан и внешний фронт окружения. На северном фланге его образовали соединения 40-й армии, на южном — 7-й кавалерийский корпус (с 19 января преобразован в 6-й гвардейский кавалерийский корпус), который 19 января вышел к р. Оскол, овладев Валуйками и Уразовом.

Войска 6-й армии, сломив сопротивление итальянского 2-го армейского корпуса, вышли на р. Айдар. На завершающем этапе операции войска Воронежского фронта уничтожали окруженные группировки противника и продолжали развивать наступление на старооскольском направлении (в полосе 40-й армии). К 24 января главные силы 40-й армии вышли на рубеж Семидесятское, Городище. В этот день началась Воронежско-Касторненская операция, к участию в которой привлекалась и армия Москаленко, получившая от командующего фронтом новую задачу. 24 января была ликвидирована острогожская группировка, а 27 января — россошанская. Однако полностью уничтожить противника не удалось. Из-за недостатка сил 3-я танковая армия и 18-й отдельный стрелковый корпус не смогли создать прочный внутренний фронт окружения. Имевший над ними значительное численное превосходство противник, хотя и с большими потерями, сумел частью сил прорваться в западном направлении.

В результате Острогожско-Россошанской операции было нанесено крупное поражение группе армий «Б»: 15 дивизий были разгромлены (из них 3 уничтожены), и 6 понесли тяжелые потери. Противник потерял свыше 140 тыс. солдат и офицеров, в том числе 86 тыс. пленными. Взломав оборону противника на 250-километровом фронте, советские войска за 15 дней наступления продвинулись на глубину 60–130 км. Воронежско-касторненская группировка врага была глубоко охвачена с юго-востока, в результате чего создались благоприятные условия для ее уничтожения и окончательного разгрома группы армий «Б». Поражение противника на Верхнем Дону привело к образованию в его обороне между Воронежем и Кантемировкой огромной (до 250 км) бреши, что облегчило советским войскам наступление на харьковском направлении.

В то время как войска Воронежского фронта развивали успешное наступление, Жуков уже находился на другом направлении — с 10 по 24 января он координирует действия войск Волховского и Ленинградского фронтов по прорыву блокады под Ленинградом.

Эта операция получила кодовое наименование «Искра». В Ленинграде в начале января 1943 г. находился представитель Ставки ВГК маршал К. Е. Ворошилов. Он посылал Сталину одно донесение за другим о том, что успешный исход операции не вызывает сомнений. 6 января Ворошилов сообщал: «Об „Искре“ по всем признакам пока противник не смекает. Фронты ведут работу как следует, скрытно»^{407}. Такое благодушное настроение насторожило Сталина, и он счел необходимым, чтобы Жуков на месте проверил, как готовится «Искра».

По пути Георгий Константинович заехал в Москву, чтобы еще раз переговорить со Сталиным. Домой заехать не довелось, оставил для жены короткое письмо:

«8 января 1943 года

Милый мой Шурик!

Какая неудача! Хотел я к тебе заскочить на 30–40 минут, но, увы, ты оказалась в театре. Ты, конечно, скажешь, что виноват я — не предупредил тебя о своем намерении. Так получилось, что задержался с передачей поезда с одной дороги на другую. Но что делать? Разделим вину пополам.

Как твое самочувствие? Я пока ничего. Здоров. Кроме проклятого сустава. Он все-таки меня угнетает. По возможности стараюсь лечить соляными ваннами и тепловыми лучами.

Ну, вот пока и все…

Твой Жорж».

10 января Жуков прибыл в штаб Волховского фронта, затем он ознакомился с положением дел во 2-й ударной (генерал Романовский) и 8-й (генерал Стариков) армиях. В тот же день Георгий Константинович докладывает в Ставку ВГК:

«Сегодня был на командном пункте Романовского и Старикова, с которыми подробно разобрал обстановку и принятые решения. Разобрал также обстановку с командиром 128 сд и его решение на бой.

Основными недочетами в решениях и обеспечении операции являются:

1. Дивизии, наступающие в общем направлении на Рабочий поселок № 8 в обход синявинского узла сопротивления, не имели танков и по опорному пункту Рабочий поселок № 8 было недостаточно сосредоточено огневых средств. Отсутствие танков и недостаточное количество огневых средств не гарантировали прорыв.

2. Взаимодействие на стыках армии, соединений и частей отработано слабо.

3. Расположение дивизионных резервов в боевых порядках было слишком близкое, и по существу резервы превращались во вторые эшелоны, отмененные Вашим приказом. Удаленность их от 1-го эшелона на 1–1,5 км могла привести к большим потерям.

4. Кроме того, обнаружен ряд мелких тактических и технических недостатков.

5. По всем обнаруженным недостаткам даны исчерпывающие указания Афанасьеву (псевдоним К. А. Мерецкова. — Авт.) и командирам»^{408}.

Представитель Ставки просил срочно подать для фронта воздухоплавательный аэростатный отряд, одно-два звена самолетов-корректировщиков, дополнительно отпустить следующее количество боеприпасов: 122-мм гаубичных — 20 тыс.; 152-мм пушечно-гаубичных — 15 тыс.; 120-мм мин — 60 тыс.; снарядов М-30–1,5 тыс., М-20–3 тыс., М-13–3,5 тыс.

Замечания и пожелания Жукова, как уже не раз случалось, не были полностью учтены. В результате некоторые дивизии так и не смогли прорвать оборону противника. Сказалось то, что части не имели необходимого опыта ведения наступательных боев в условиях лесисто-болотистой местности, недостаточно эффективным оказался огонь артиллерии, было нарушено взаимодействие пехоты и танков.

«Основной недостаток в организации прорыва 2-й ударной армии, — доносил Жуков Сталину, — неправильно спланированная методика артиллерийской подготовки. Больше времени отводилось на всякого рода огневые налеты и меньше времени на методическую прицельную стрельбу по огневым точкам»^{409}.

По приказу Сталина командование фронтов немедленно приступило к устранению выявленных Жуковым недостатков, еще раз детально проработало план предстоящей операции.

Утро 12 января выдалось морозным. Низкие облака нависали над землей. Временами шел густой снег. Войска ждали сигнала. Жукову не давала покоя мысль: не упредит ли противник, не накроет ли боевые порядки огнем своей артиллерии? «Не скрою, в то утро мы волновались, — признавался потом Георгий Константинович. — Но вот началась операция. И словно гора свалилась с плеч! Нам стало ясно, что враг не знает, какими силами мы располагаем, и что время нанесения нашего мощного удара оказалось для него неожиданным».

В ходе операции Жуков отправил одного проштрафившегося командира дивизии командовать полком. Во время прорыва обороны противника этот полк сыграл главную роль на участке наступления, бывший командир дивизии лично повел один из батальонов в атаку. Вечером Жуков вызвал этого офицера, поблагодарил за службу, приказал вернуться к исполнению прежних обязанностей командира дивизии и представил за проявленную храбрость к боевой награде.

18 января войска Волховского и Ленинградского фронтов соединились. Ленинград получил наконец-то сухопутную связь с Большой землей. «Я увидел, — вспоминает Жуков, — с какой радостью бросились навстречу друг другу бойцы фронтов, прорвавших блокаду. Не обращая внимания на артиллерийский обстрел противника со стороны Синявинских высот, солдаты по-братски крепко обнимали друг друга. Это была воистину выстраданная радость!»^{410}

В этот же день Указом Президиума Верховного Совета СССР Г. К. Жукову было присвоено воинское звание Маршал Советского Союза.

В ходе операции Жуков постоянно держит руку на пульсе событий. 20 января он докладывает Сталину:

«1. Сегодня вернулся из Ленинграда, где совместно с Леонидовым (псевдоним Л. А. Говорова. — Авт.), Ефремовым, Петровым и Афанасьевым отработал план операции по очищению от противника р. Нева и Кировской железной дороги. По предварительным расчетам, операция начнется 26 января. К этому времени предполагаем закончить с противником в районе Синявино и выйти на р. Мга. Подробный план действий мною будет Вам доложен по прибытии в Москву.

2. Части Леонидова и Афанасьева после прорыва закрепились на занятых рубежах, производят перегруппировку в южном направлении и с 12 часов 20 января начали наступление на юг.

3. Для проведения операции Леонидову и Афанасьеву нужныбоеприпасы. Прошу обязать Яковлева срочно подать фронтам мины и снаряды в количествах по моему указанию»^{411}.

Однако дальнейшее наступление войск 67 и 2-й ударной армий на юг, в сторону Мги, развития не получило. Противник непрерывно перебрасывал свежие силы в район Синявино и сумел удержать Синявинские высоты. С 19 по 30 января сюда было подтянуто 5 дивизий и большое количество артиллерии. Чтобы исключить возможные попытки врага восстановить блокаду, войска 67 и 2-й ударной армий перешли к жесткой обороне на рубеже севернее и восточнее 2-го Городка им. Кирова, южнее Рабочего поселка № 6 и севернее Синявино, западнее Гонтовой Липки и восточнее Гайтолово. Войска 67-й армии продолжали удерживать небольшой плацдарм на левом берегу Невы в районе Московской Дубровки.

В то время как происходили эти события, Георгий Константинович снова находился в пути. Его ждал Северо-Западный фронт, где он работал с 6 февраля по 16 марта.

Одновременно с прорывом блокады Ленинграда происходили важные события в районе Сталинграда. 8 января 1943 г. генералы Н. Н. Воронов и К. К. Рокоссовский направили командующему окруженной под городом 6-й армией генерал-полковнику Паулюсу и его заместителю текст ультиматума. Но, несмотря на очевидную неизбежность поражения, ультиматум был отвергнут. Через день после мощной артиллерийской подготовки войска Донского фронта перешли в наступление. Сначала враг сопротивлялся, но затем дрогнул и стал отходить. 31 января была окончательно разгромлена южная группа немецких войск. Ее остатки во главе с Ф. Паулюсом, которому Гитлер незадолго до этого присвоил воинское звание генерал-фельдмаршал, сдались в плен. 2 февраля сдались и остатки северной группы.

За умелое и мужественное руководство боевыми операциями и успехи в боях с противником Г. К. Жуков был награжден Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 января 1943 г. орденом Суворова первой степени № 1. Этот орден, его описание и статут учреждены Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 июля 1942 г. Он имел три степени. Орденом Суворова 1-й степени награждались командующие фронтами и армиями, их заместители, начальники штабов, начальники оперативных отделов и начальники родов войск (артиллерии, воздушных сил, бронетанковых и минометных) фронтов и армий. Такой награды они удостаивались: «За отлично организованную и проведенную фронтовую или армейскую операцию, в которой с меньшими силами был разгромлен численно превосходящий противник; за искусно проведенный маневр по окружению численно превосходящих сил противника, полное уничтожение его живой силы и захват вооружения и техники; за проявление инициативы и решительности по выбору места главного удара, за нанесение этого удара, в результате чего противник был разгромлен, а наши войска сохранили боеспособность к его преследованию; за искусную скрытно проведенную операцию, в результате которой противник, лишенный возможности произвести перегруппировку и вывести резервы, был разгромлен»^{412}.

Таким же орденом были награждены А. М. Василевский, Н. Н. Воронов, Н. Ф. Ватутин, А. И. Еременко, К. К. Рокоссовский. Это была оценка их вклада, как и Жукова, в разгром войск противника под Сталинградом.

Американский исследователь Г. Солсбери в своей книге «Великие битвы маршала Жукова» отмечал: «В час смертельной опасности Сталин снова обратился к Жукову. Сталинград висел на волоске. Его судьба и, возможно, России были вверены в руки Жукова. Битва под Москвой сделала Жукова национальным героем. …После Сталинграда никто не оспаривал первенства Жукова. И после Сталинграда никто больше не сомневался — Россия, имея во главе своих армий Жукова, в конечном итоге разгромит Германию».

К этим словам добавить нечего.

На Огненной дуге

Не зря любил повторять Георгий Константинович, что на войне расчет с просчетом по соседним тропинкам ходят.

Видно, Ставка Верховного Главнокомандования чрезмерно вдохновилась успехами под Сталинградом и опять недооценила противника. Неверно посчитав, что сил для активных наступательных действий у неприятеля не осталось и он намерен уйти за Днепр, она нацелила войска Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов на его преследование с тем, чтобы до начала весенней распутицы выйти к Днепру по всей полосе от Чернигова до Херсона.

Однако немецкое командование, стремясь предотвратить ухудшение обстановки на южном крыле своего фронта, собрало дополнительные силы и сумело концентрированным ударом прорвать оборону правого крыла Юго-Западного фронта. В начале марта 1943 г. части фронта отступили за Северский Донец, на его восточный берег. После этого противник, перегруппировав свои основные силы, перенес боевые действия в полосу Воронежского фронта. 16 марта немецкие войска вновь овладели Харьковом и начали развивать удар на белгородском направлении.

Г. К. Жуков после завершения работы на Ленинградском и Волховском фронтах вернулся в Москву, где решал большой круг вопросов, связанных с развитием и обеспечением операций на различных фронтах. Под директивами Ставки ВГК подпись Жукова часто стоит за подписью Сталина. Так, 26 января издается директива № 30030 командующим войсками Брянского и Воронежского фронтов и представителю Ставки А. М. Василевскому об уточнении задач в Воронежско-Касторненской операции. Одновременно директивой № 30031 командующему Южным фронтом ставится задача об улучшении управления войсками и ускорении темпов наступления 28 и 51-й армий. В директиве отмечается, что сопротивление противника в результате успешных действий на Воронежском, правом крыле Юго-Западного, Донском и Северо-Кавказском фронтах сломлено. В результате наступила благоприятная обстановка для окружения и уничтожения по частям донбасской, кавказской и черноморской группировок противника. «В этих условиях топтание на месте центра и левого крыла Южного фронта на батайском направлении, — подчеркивают Сталин и Жуков, — самовольное оставление группой Ротмистрова важнейших подступов к Батайску, сдача противнику без особого сопротивления плацдарма на южном берегу р. Дон и выявившаяся таким образом нерешительность командующего 2-й гв. армией Малиновского дают возможность противнику выводить свои войска через батайские ворота. Управление войсками построено плохо. Штаб фронта, как правило, не знает обстановки, а Малиновский и его штаб самоустранились от управления боем на важнейшем, батайском направлении. Наступление частей 51 и 28-й армий идет очень медленно и разбросанно, вне связи со 2-й гв. армией»^{413}. Они требуют решительно улучшить управление войсками фронта, ускорить темп наступления 51 и 28-й армий и 28 января выйти на рубеж Ольгинская, Батайск.

29 января Жуков в качестве заместителя Верховного главнокомандующего приказывает командующим войсками Донского и Северо-Западного фронтов вывести управления, армейские части и учреждения 57-й армии в резерв Главного Командования в район Осташкова. Одновременно по указанию Жукова из состава Донского фронта в этот же район перебрасываются 1 и 11-я артиллерийские дивизии, три пушечных артиллерийских и четыре истребительных противотанковых артиллерийских полка. Перечень этот можно продолжать. Все эти и другие мероприятия были связаны с подготовкой Демянской наступательной операции на Северо-Западном фронте с целью разгрома демянской группировки противника (кодовое наименование «Полярная звезда»).

Войска Северо-Западного фронта под командованием маршала С. К. Тимошенко в течение долгих месяцев, с прошлогодней весны, никак не могли ликвидировать демянский выступ, оборонявшийся соединениями немецкой 16-й армии. Ставка ВГК пришла к выводу, что надо действовать с привлечением значительных сил и наносить более глубокие охватывающие удары. Замысел Ставки ВГК был изложен в директиве № 30042 от 6 февраля, подписанной Сталиным и Жуковым^{414}. В соответствии с ней 1-я ударная армия должна была 19 февраля прорвать оборону противника на участке Шотово, Овчинниково и, наступая в северном и северо-восточном направлениях, выйти в район Онуфриево, Соколово. Войскам 27-й армии предстояло в тот же день прорвать вражескую оборону на участке Пенно, Борисово и, наступая в южном и юго-западном направлениях, выйти в район Онуфриево, Соколово, где и замкнуть кольцо окружения демянской группировки противника. После этого 1-й ударной армии предписывалось с подчиненными ей двумя стрелковыми дивизиями 27-й армии наступать в восточном направлении с задачей уничтожить противника, расположенного в рамушевском коридоре. На 27-ю армию возлагалась задача после прорыва обороны противника, наступая частью сил в южном и юго-восточном направлениях, основные силы повернуть на запад в обход Старой Руссы с задачей окружения и уничтожения старорусской группировки противника. По выполнении этой задачи она переходила в подчинение командующего Особой группой войск генерал-полковника М. С. Хозина (1-я танковая, 68-я армии, части артиллерии и гвардейских минометов). В директиве определялось, что после уничтожения противника в рамушевском коридоре командующему Северо-Западным фронтом следовало, быстро перегруппировав силы и средства фронта, уничтожить окруженную демянскую группировку.

В соответствии с замыслом Ставки ВГК командующий Северо-Западным фронтом принял решение создать севернее и южнее рамушевского коридора две ударные группировки в составе усиленной общевойсковой армии каждая. Они должны были одновременно нанести встречные удары и образовать внутреннее кольцо окружения по западному берегу р. Ловать. После этого северная группировка (27-я армия) должна развивать наступление в северо-западном направлении в обход Старой Руссы с юга, а южная (1-я ударная армия) — в восточном в целях уничтожения врага в рамушевском коридоре и обеспечения ввода в сражение группы войск генерала Хозина. Таким образом, как указывалось в отчете о наступательной операции армии, «в выполнении поставленной задачи фронтом роль войск 1-й ударной армии была огромна и первостепенна…»^{415}.

К этому времени в Ставке Гитлера пришли к выводу, что долго удержать демянский плацдарм не удастся. Поэтому было принято решение о выводе с плацдарма соединений 16-й армии. 1 февраля Главное командование Сухопутных войск отдало приказ: «Все избыточное снаряжение вывести в район обозов западнее Старой Руссы и произвести отход из района боевых действий в течение 70 суток»^{416}.

Советское командование, узнав от агентуры и из радиоперехватов о готовящемся отходе, приняло меры, чтобы не допустить этого. 8 февраля представители Ставки Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов и маршал авиации А. А. Новиков прибыли на командный пункт 1-й ударной армии в Хмели, где их встретил только что назначенный командующим армией гвардии генерал-майор Г. П. Коротков.

10 февраля под руководством маршала Жукова состоялось совещание, на котором помимо командующего фронтом маршала Тимошенко присутствовали командующие 1-й ударной и 53-й армиями, командиры их дивизий. Было решено с 24 часов 10 февраля правофланговую группировку 1-й ударной армии (53-ю гвардейскую, 129, 166, 235, 245 и 380-ю стрелковые дивизии, 45, 86-ю стрелковые бригады), а также 13 и 27-ю артиллерийские дивизии, 57 и 226-й танковые полки переподчинить 53-й армии. Ей передавался также участок фронта до Залучья. Основные усилия 1-й ударной армии переносились на левое крыло фронта. Войска фронта должны были начать операцию 15 февраля, 27 и 1-й ударной — 18 февраля^{417}.

11 февраля под прикрытием 121 и 44-й стрелковых бригад войска 1-й ударной армии начали перегруппировку и сосредоточение на новом направлении. Вместо переданных в состав 53-й армии соединений для создания новой ударной группировки по указанию маршала Жукова 1-й ударной армии передавались 2, 3 и 4-я гвардейские воздушно-десантные, 250-я стрелковая дивизии, 27, 36, 37 и 184-й отдельные танковые полки. Для обеспечения артиллерийского наступления армия усиливалась 16 и 27-й артиллерийскими, 1 и 6-й гвардейскими минометными дивизиями. Авиационная поддержка наступления войск армии осуществлялась частями 1-го штурмового авиационного корпуса генерал-майора В. Г. Рязанова с ресурсом 186 самолетовылетов в день, боевое прикрытие — частями 1-го истребительного авиационного корпуса генерал-майора Е. М. Белецкого с ресурсом 184 самолетовылета. Для противовоздушной обороны войск армии создавалась зенитно-артиллерийская группа, объединяемая штабом 42-й зенитно-артиллерийской дивизии, в составе 709 и 714-го зенитных артиллерийских полков, 242-го отдельного зенитного артиллерийского дивизиона РГК и четырех отдельных зенитных батарей^{418}.

14 февраля 1-я ударная армия получила директиву фронта на наступление, а на следующий день командующий фронтом утвердил решение генерала Короткова на прорыв обороны противника, перехват рамушевского коридора совместно с частями 27-й армии генерал-лейтенанта С. Г. Трофименко и замыкание кольца окружения демянской группировки. По замыслу главный удар на участке шириной 8 км от Вязки до Кривавицы в северном и северо-восточном направлениях наносили 2, 3 и 4-я гвардейские воздушно-десантные дивизии, 27, 36 и 37-й танковые полки, вспомогательный на участке Шотово, Вязки (ширина 5 км) — 391 и 7-я гвардейские стрелковые дивизии, взаимодействовавшие с левофланговыми соединениями 53-й армии. Глубина операции составляла 20 км, продолжительность — двое суток. Главной группировке ставилась задача в первый день операции выйти на глубину 11 км, на второй день — еще на глубину 9 км и, соединившись с войсками 27-й армии, замкнуть кольцо окружения демянской группировки, в дальнейшем — повернуть на восток и выйти на западный берег Ловати на участке Шотово, Рамушево, обеспечивая ввод в сражение частей Особой группы войск генерала Хозина. Части 14-го гвардейского стрелкового корпуса получили задачу выйти на шоссе Старая Русса — Холм и обеспечить с юга и юго-запада действия главной группировки армии и Особой группы войск генерала Хозина^{419}.

Погода в первой половине февраля резко ухудшилась. Жгучие морозы сменились продолжительной оттепелью. По два-три дня кряду дул сильный северо-западный ветер, шел дождь со снегом. В результате вышли из строя оба зимника, ведущие из района Осташкова к линии фронта. Колонны частей воздушно-десантных дивизий и Особой группы войск генерала Хозина, выгрузившиеся в районе Осташкова и Соблаго, растянулись на многие десятки километров, большая часть артиллерии и автомобилей с боеприпасами, продовольствием и горючим застряла в глубокой грязи раскисших дорог.

По указанию маршала Жукова для восстановления дорог с Калининского фронта сюда была спешно переброшена 54-я инженерно-саперная, из Особой группы войск генерала Хозина — 59-я инженерно-саперная, из 1-й танковой армии — 10-я инженерно-минная бригады.

В крайне тяжелых условиях оказался личный состав выдвигающихся дивизий. Предполагалось, что 150 км от станций выгрузки до района сосредоточения бойцы пойдут на лыжах, но из-за оттепели это оказалось невозможным. Им пришлось с лыжами на плечах, в валенках идти по лужам и грязи. В итоге в район сосредоточения части дивизий прибывали измотанными до предела.

Медленно шла подготовка исходного района для наступления, характерного сплошной заболоченностью. Мягкая зима с продолжительными оттепелями в декабре, январе и феврале при снежном покрове 50–70 см способствовала незначительному (6–9 см) промерзанию болот. «В районе предстоящих действий множество болот, а там, где их нет, проступали грунтовые воды, — вспоминал главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов. — Проложить здесь дороги стоило огромного труда. Особенно доставалось артиллеристам. Для большинства огневых позиций следовало строить прочные деревянные настилы, чтобы орудия при стрельбе не утонули в трясине. На это требовалось длительное время»^{420}.

Неблагоприятно обстояло дело и с накоплением материальных средств. Несмотря на увеличение перевозок по узкоколейной железной дороге и автотранспортом, использование для перевозок 674-го армейского авиационного полка, удавалось покрывать лишь текущий расход. Отдельные автоколонны преодолевали расстояние от Осташкова до Марево (103 км) за двое-трое суток.

В результате задержки с выходом войск в районы сосредоточения, с подготовкой исходного района для наступления и подвозом материальных средств срывались запланированные сроки начала операции.

Наступление удалось начать 15 февраля силами только двух (11 и 53-й) армий, так как 27 и 1-я ударная оказались неготовыми. Это позволило противнику устоять. 17 февраля немецкие части получили условный сигнал «Цитен». Это означало: отход. В ночь на 18 февраля 32 и 329-я пехотные дивизии снялись со своих позиций на озерах Валдая, оставив до утра арьергарды, которые ружейно-пулеметным огнем вводили советские войска в заблуждение. В тот же день стали отходить 122, 12 и 30-я пехотные дивизии. 19 февраля 32-я и 329-я пехотные дивизии через Ловать отошли на запад и вышли из района боевых действий. Части 122, 12 и 30-й пехотных дивизий при отходе подожгли несколько домов в Демянске. Сильный ветер так раздул пожар, что город вспыхнул как факел.

Вывод войск 16-й армии с демянского плацдарма и одновременное усиление им обороны рамушевского плацдарма весьма тревожили Сталина. 20 февраля Жуков получил от него телеграмму, в которой указывалось: «В районе Демянска противник начал поспешно отводить свои части на запад. Есть опасность, что ему удастся отвести свои дивизии за реку Ловать, и намеченная нами операция „Полярная звезда“ может быть поставлена под угрозу срыва. Считаю абсолютно необходимым начать операцию Трофименко, Короткова и Хозина раньше установленного срока на три-четыре дня. Жду Вашего срочного сообщения»^{421}.

Итак, противник оказался хитрее. Он снова применил свою излюбленную тактику: отвести войска и тем самым сохранить их. Войска 27-й армии смогли перейти в наступление только 23 февраля, а 1-я ударная армия — 26 февраля. К этому времени части демянской группировки, преследуемые 34-й и 53-й армиями, отошли с демянского плацдарма и заняли позиции севернее и южнее западного выхода из рамушевского коридора. Таким образом, в полосе предстоящего наступления армии, где до этого действовали слабые части 21-й авиаполевой дивизии, заняли оборону 32, 329 и 30-я пехотные дивизии, объединенные в корпусную группу «Хёне».

25 февраля была проведена разведка боем передовыми батальонами дивизий. Она установила, что противник не только прочно занимает оборону, но и значительно усилил ее в огневом отношении. Утром 26 февраля после 3-часовой, но слабой из-за недостатка боеприпасов артиллерийской подготовки, существенно не нарушившей систему огня противника, части первого эшелона по глубокому снегу двинулись в атаку. Артиллерия, выпустив отпущенные ей на артиллерийскую подготовку снаряды, резко снизила интенсивность огня. Удары небольших групп самолетов мало помогали в подавлении обороны противника. Танки, большей частью американские: громоздкие, имевшие слабую броню, узкие гусеницы и бензиновые двигатели, — еще на подходе к переднему краю обороны противника стали застревать, попадая на участки незамерзающих болот, останавливаться, искать обходы. В этих условиях десантникам с большим трудом удалось продвинуться лишь на 1–3 км. Выйдя на ряде участков на восточный берег Полисти, они были вынуждены здесь закрепиться.

Наступление, возобновленное 27 февраля, не получило развития, хотя воины сражались самоотверженно. Жукову пришлось объясняться. Он докладывал Сталину, что южная группировка войск за два дня наступления не смогла прорвать оборону противника из-за недостаточного количества артиллерии и ограниченного лимита боеприпасов и что он решил приостановить операцию на три дня и заново подготовить прорыв обороны, подтянув несколько артиллерийских полков с соседних участков и доведя плотность артиллерии до 130–140 орудий на 1 км фронта.

28 февраля Георгий Константинович шлет Сталину доклад за № 43:

«1. Наш план прорыва обороны противника был рассчитан на то, чтобы прорвать слабую оборону и, введя в дело группу Хозина, быстро выйти в тыл его ленинградско-волховской группировки. При этом имели в виду, что демянская группировка будет окружена 1-й ударной, 27, 53 и 34-й армиями. Сейчас обстановка резко изменилась. Противник, заметив сосредоточение 1, 27-й армий и группы Хозина, отходит за р. Ловать, видимо, с расчетом осесть для обороны на р. Полисть с предпольем до р. Редья, а возможно, и по р. Ловать.

2. За последние 15 дней в связи с дождями и оттепелью дороги приходят в непроезжее состояние. Болота, где сейчас войскам приходится действовать, начинают вскрываться, проваливаться и покрываться сплошной водой. Прогноз показывает с 15.3.1943 г. теплую погоду.

3. Учитывая резко изменившуюся обстановку и погоду, я очень боюсь, что мы сядем со своей группировкой в здешних болотах и труднопроходимой местности, не достигнув своей цели по „Полярной звезде“.

Я считаю:

1. Сейчас нам нужно ограничиться выходом СЗФ на р. Полисть, отказаться от ввода в дело группы Хозина, захватить Старую Руссу и подготовить исходный район для весеннего наступления.

2. Группу Хозина готовить к весне, усилив ее 34 и 53 А СЗФ.

3. Эти две армии можно вывести 15.3 примерно в составе 10–12 дивизий, отобрать от Короткова три вдд (воздушно-десантные дивизии. — Авт.).

4. Группу Хозяина можно иметь в составе 34, 53, 68 и 1-й танковой армий, всего стрелковых дивизий до 20, стрелковых бригад до 18 плюс танковая армия.

5. Я считаю, что весной такая группировка может сыграть очень крупную роль.

6. Свое мнение докладываю на Ваше решение»^{422}.

1 марта командующий 16-й армией генерал-полковник Буш подписал следующий приказ: «Отступление окончено. Здесь был сдан плацдарм, на который враг в течение почти 14 месяцев вел непрекращающиеся атаки. Потребовались величайшие лишения и крайнее упорство. В этот период был уничтожен 1261 танк и 416 орудий, сбито 125 самолетов. Враг потерял 30 000 человек пленными. Валдайская возвышенность, озеро Селигер и долина реки Полы с Демянском для многих уже стали второй родиной. Там в земле покоятся многие товарищи. С этими могилами, за которыми мы ухаживали с товарищеской верностью, пришлось проститься. Но боевой дух этих павших товарищей продолжает жить западнее Ловати в дивизиях II корпуса»^{423}.

Так закончила свое существование демянская группировка противника и был ликвидирован рамушевский коридор. Войскам Северо-Западного фронта не удалось уничтожить эту группировку. Однако в течение полутора лет здесь была скована группировка противника численностью около 100 тыс. человек. Противник потерял в боях только убитыми около 90 тыс. человек, и это дало основание бывшему начальнику штаба 16-й армии назвать бои в рамушевском коридоре «уменьшенным „Верденом“ Первой мировой войны».

Командующий Северо-Западным фронтом маршал Тимошенко вынужден был 1 марта отдать приказ о приостановке наступления до 4 марта и подготовке нового прорыва, сместив главный удар на северо-запад в направлении Белоусова Бора (20 км юго-западнее Старой Руссы). На усиление 1-й ударной армии передавались 380-я стрелковая дивизия полковника М. Н. Смирнова, 20 и 21-я стрелковые бригады, 13-я артиллерийская дивизия полковника А. В. Андреева, 151-й пушечный, 987 и 996-й полки ПВО, 184-й танковый полк и 55-я инженерно-саперная бригада^{424}.

Однако и на этот раз при подготовке к наступлению многого сделать не удалось, особенно в части подвоза боеприпасов для артиллерии. Утром 5 марта после артиллерийской подготовки части первого эшелона армии атаковали противника, но смогли овладеть только несколькими опорными пунктами на первой позиции. Лишь на правом фланге свежая 137-я стрелковая бригада полковника М. Ф. Федорова во взаимодействии с 37-м танковым полком отбросила противника на расстояние до 3 км. Сильным артиллерийским, минометным и пулеметным огнем и контратаками силой батальон — полк с 15–20 танками противник остановил дальнейшее продвижение войск.

В связи с обострением обстановки в районе Харькова, начавшейся распутицей и неудачным развитием операции «Полярная звезда» Ставка ВГК признала нецелесообразным ее продолжение. Чтобы скрыть оперативный маневр — убытие 1-й танковой армии, — Ставка ограничила задачу наступления, которая теперь сводилась к освобождению Старой Руссы и выходу на р. Полисть.

8 марта Жуков представил Сталину план разгрома противника в районе Старой Руссы:

«1. Ввиду того что мы наносили главные удары армией Короткова (1-я ударная армия. — Авт.) с юга в районе Веревкино и Ляхново и с севера армиями Лопатина (34-я армия. — Авт.) и Трофименко (27-я армия. — Авт.) в районе Старой Руссы, противник главные свои группировки втянул в бой и держит их против Короткова и Старой Руссы. В центре, то есть на участке левого фланга 11-й и правого фланга 53-й армий, в районе Рамушево, Черенчицы, Онуфриево противник держит значительно слабее группировку, видимо, этот район является стыковым районом между северной и южной группировками.

2. Учитывая наличие грунтовых дорог, близость железных дорог и затруднительность действий из-за характера местности на других направлениях, р е ш а ю:

Быстро поднять армию Толбухина (68-я армия. — Авт.) на север в район Васильевщина, Годилово, Колома и нанести ею клиновый удар противнику на участке Рамушево, Черенчицы в общем направлении через Онуфриево, Соколово на Речные Котцы для отрезания Старой Руссы с запада.

На перегруппировку и подготовку наступления требуется четверо суток, следовательно, атаковать можем с утра 13.3.1943 г.

3. Армию Курочкина (11-я армия. — Авт.) за это время перегруппируем полностью западнее р. Ловать в район Малые Горбы, Борисово, откуда она нанесет удар на запад в общем направлении на Ожедово и далее на Ивановское, Великое Село.

27А все свои силы и средства сосредоточить в районе Пенно для удара в обход Старой Руссы с юга и юго-запада в полном взаимодействии с 34-й армией.

34-ю армию прикажу командующему фронтом усилить двумя дивизиями.

Коротков и Журавлев (командующий 53-й армией. — Авт.) будут действовать в прежних направлениях с прежними задачами.

Обеспечение направления на Холм и Поддорье будет возложено на 14-й гв. ск.

4. Если не будет с Вашей стороны возражений, то сейчас же приступаю к подготовке наступления. Толбухин начнет выдвижение в новый район сегодня ночью. Предварительно команду я ему подал»^{425}.

Сталин одобрил этот план.

В соответствии с новой задачей и указаниями маршала Тимошенко командующий 1-й ударной армией решил усилить ударную группировку передаваемыми в состав армии 6 и 9-й гвардейскими воздушно-десантными дивизиями генерал-майора А. И. Кирзимова и полковника К. Н. Виндушева, 33 и 137-й стрелковыми бригадами. Он сменяли в первом эшелоне понесшие потери в прошедших боях 391-ю стрелковую и 3-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизии.

В ночь на 12 марта части первого эшелона 1-й ударной армии заняли исходное положение для наступления. С утра 14 марта наступление возобновилось, но без особого успеха. К 17 марта положение сторон окончательно стабилизировалось. 20 марта маршал Тимошенко приказал 1-й ударной армии закончить наступательные действия и прочно закрепиться на занимаемом рубеже.

Самая крупная по количеству привлеченных сил и средств и самая кровопролитная операция 1-й ударной армии завершилась. В итоге противник был потеснен на правом фланге армии на 2–10 км. И хотя поставленные цели не были достигнуты, операция положительно повлияла на общую обстановку на советско-германском фронте. 16-я армия противника была полностью скована, и Верховное командование вермахта лишено возможности усиливать за ее счет свои группировки на южном крыле Восточного фронта. А это облегчало советским войскам ведение наступательных операций на Верхнем Дону, под Харьковом и в Донбассе.

Харьков весной 1943 г. стал главной головной болью Ставки ВГК. Жуков нужен был там.

В Москву, куда Георгий Константинович прибыл 16 марта, пришлось ехать на вездеходе по разбитым дорогам через Валдай, Бологое, Вышний Волочек, Торжок, Калинин. Отдохнуть не удалось, сразу вызвали в Кремль. Обстановку на Юго-Западном и Воронежском фронтах обсуждали за традиционным ночным обедом у Сталина.

После того как бронетанковые и моторизованные части противника, наступавшие со стороны Краматорска, оттеснили части Юго-Западного фронта за р. Северский Донец, перешли в наступление немецкие части из района Полтавы и Краснограда. Командующий Юго-Западным фронтом генерал Н. Ф. Ватутин оттянул назад вырвавшиеся вперед части 3-й танковой и 69-й армий и организовал более плотные боевые порядки западнее и юго-западнее Харькова. Но Воронежский фронт, которым в то время командовал генерал Ф. И. Голиков, отвод войск не осуществил. Именно туда должен был утром отправиться Жуков, чтобы разобраться с обстановкой на месте. Судьба Голикова, как командующего фронтом, была уже предрешена.

Во второй половине дня 18 марта Жуков прибыл в Курск специальным поездом, в котором был бронированный штабной вагон и две платформы, оборудованные зенитными установками. Поезд этот передали в его распоряжение, видно, не случайно. Сталин, безусловно, знал, что в бесконечных воздушных перелетах жизнь заместителя Верховного главнокомандующего несколько раз оказывалась буквально на волоске: то вражеская авиация налетит, то технические неполадки заставят сделать вынужденную посадку. Да, наверное, и сам Георгий Константинович испытывал не очень приятные чувства, наблюдая как-то через бортовой иллюминатор воздушный бой истребителей своего сопровождения с почуявшими добычу «мессершмиттами».

В штабе Воронежского фронта, который располагался в деревне Стрелецкая Слобода под городом Обоянь, обстановку докладывал Голиков. Из сообщения Жукова Сталину следовало, что «она была хуже той, которую утром докладывал направленец Генштаба. После захвата Харькова части противника без особого сопротивления продвигались на белгородском направлении и заняли Казачью Лопань»^{426}.

Л. Ф. Минюк, генерал по особым поручениям при Г. К. Жукове, вспоминал:

«Командующий Голиков и член военного совета Хрущев не могли что-либо конкретно доложить.

„Эх, вы, магнаты!“ — только и бросил в сердцах Жуков свое привычное выражение и отвернулся.

За окном суетились, бегали, что-то грузили на машину штабисты. Прискакал на коне со вспененными боками связной, сунул кому-то пакет с донесением и умчался обратно. Творилась неразбериха — будто в предчувствии скорого нападения танков.

Жуков решительно вышел из помещения, узнал, где фронтовой узел связи, и оттуда позвонил по ВЧ Сталину, доложил обстановку и затребовал срочно двинуть из резерва Ставки все, что находится поблизости, чтобы предотвратить удар противника на курском направлении. Верховный не заставил себя ждать. Немного позже Жукову передали из Генштаба, что к району Белгорода, уже захваченному противником, стягивались войска 21-й армии, 1-й танковой армии и 64-й армии…»^{427}

Однако время было упущено, и днем 18 марта в Белгород ворвались части танкового корпуса СС.

Генерал-фельдмаршал Э. Манштейн, оценивая итоги контрнаступления под Харьковом в феврале — марте, писал: «Взятием Харькова и Белгорода закончился второй контрудар нашей группы; усиливающаяся распутица исключала дальнейшее ведение операций. Собственно, у группы (речь идет о группе армий „Юг“. — Авт.) была еще одна цель — в качестве заключительной фазы операции совместно с группой „Центр“ очистить от противника дугу в районе Курска, врезающуюся глубоко на запад в немецкий фронт, и создать здесь более короткий фронт. Но мы должны были отказаться от этого намерения, потому что группа „Центр“ заявила, что она не может участвовать в этой операции. Так эта дуга и осталась неприятным выступом на нашем фронте, который открывал противнику определенные оперативные возможности и в то же время ограничивал наши возможности»^{428}.

19 марта Жуков выехал в район Белгорода, чтобы организовать оборону севернее города и прикрыть тем самым направление на Курск. Здесь занимала оборону 21-я армия, а в районе южнее Обояни сосредоточивались войска 1-й танковой армии. В войсках он провел несколько дней: тщательно осмотрел позиции, дал рекомендации, где расположить боевое охранение, где создавать передний край обороны. Несколько раз выезжал на передний край, где вместе с командованием решал вопросы огневого взаимодействия на стыке армий, подготовки контрударов на тот случай, если противник попытается прорваться на Обоянь.

Неоднократные попытки противника прорвать оборону советских войск в районе Белгорода и на Северском Донце, где заняла позиции 64-я армия, не дали результатов. С этого времени положение на Воронежском фронте стабилизировалось до конца июля. Обе стороны готовились к решающей схватке.

Сталин возложил всю ответственность за сдачу Харькова и Белгорода на командующего войсками Воронежского фронта генерала Голикова, который 22 марта был освобожден от должности, а на его место назначен генерал армии Ватутин. Жуков очень ценил Николая Федоровича, человека очень умного, расторопного и скромного. Невысокого роста и очень подвижный, внешне тот представлял полную противоположность Георгию Константиновичу. Кстати, в декабре 42-го г. Жуков в обстановке строжайшей секретности совершил поездку к Ватутину на Юго-Западный фронт. Ее результаты ознаменовались разгромом 8-й итальянской армии и беспрецедентным маршем 24-го танкового корпуса в глубокий вражеский тыл, после чего Манштейн был вынужден отказаться от попытки деблокировать войска Паулюса.

Инициатором снятия Голикова с должности в официальной истории Великой Отечественной войны считается Сталин. Некоторый интерес могут представлять воспоминания по этому поводу Н. X. Бедова, бывшего начальника охраны Г. К. Жукова. «В эти дни (19–20 марта. — Авт.) в разговоре по телефону со Ставкой, — пишет Бедов, — Г. К. Жуков потребовал заменить командующего фронтом. Он сказал, что генерал Голиков не способен справиться в создавшейся обстановке. Помню, как маршал, по-видимому, на возражение, твердо заявил по телефону, что Голиков повторяет старые ошибки. Под Сухиничами он плохо показал себя, командуя 10-й армией (имеется в виду декабрьское 1941 г. контрнаступление войск Западного фронта, в котором 10-я армия принимала участие на левом крыле фронта. — Авт.). А теперь допустил более серьезный просчет. Не можем мы губить войска. Ставка по настоянию Г. К. Жукова освободила генерала Ф. И. Голикова от командования фронтом».

На всякий случай заметим, что у автора этого свидетельства с Жуковым отношения были сухие и натянутые, недолюбливали его и в ближайшем окружении Георгия Константиновича — уж слишком подчеркивал он исключительность своего положения как офицера НКВД.

Жуков вместе с новым командующим Воронежским фронтом Ватутиным 22 марта вновь побывал на передовых позициях 21-й армии, изучил обстановку, дважды лично допрашивал пленных. В штабе армии провел разбор с командным составом обстановки и действий войск по выполнению главной задачи — не допустить продвижения противника к Курску. На следующий день те же вопросы он решал в 40-й армии.

Утром 24 марта Георгий Константинович с группой офицеров на двух вездеходах выехал на Центральный фронт, которым командовал К. К. Рокоссовский. В течение двух дней Жуков работал в штабе фронта, выезжал в войска. Он терпеливо выслушивал командиров, их мнения и предложения, даже если они расходились с его собственными. Зато уж если маршал принимал какое-нибудь решение, то требовал его беспрекословного выполнения. Часто общавшиеся с ним сослуживцы отмечали, что Жуков стал более сдержан и уравновешен, уже не срывался на окрики и резкие слова. Крайнее волнение можно было угадать только по ходившим желвакам. Видно, тяжелый военный опыт не проходил даром. Да и, несмотря на всю сложность, обстановка была не столь критической, как в период боев под Москвой или Сталинградом, когда приходилось испытывать нечеловеческое напряжение, действовать на пределе физических и душевных сил.

Наряду с подготовкой к контрнаступлению Жукову приходилось решать и другие вопросы, в том числе и по укреплению воинской дисциплины и борьбе с дезертирством. Для этой цели проводилась целенаправленная партийно-политическая работа, но не забывались и иные способы. Среди них — использование заградительных отрядов. Они часто применялись не по назначению. Об этом свидетельствует содержание распоряжения Жукова от 29 марта командующим 66 и 21-й армиями:

«Командующий 21-й армией (генерал-майор В. Н. Гордов. — Авт.) мне доложил, что армейские заградотряды 21-й армии распоряжением Жадова (генерал-лейтенант А. С. Жадов, командующий 66-й армией. — Авт.) забраны на укомплектование 13 и 66 гв. сд. Кроме того, личный состав 176-го армейского запасного полка, расположенного в Голубинском, распоряжением Жадова забирается на укомплектование частей 66-й армии. Запрещаю самовольное растаскивание частей, принадлежащих 21-й армии. Запасный полк и заградотряды 21-й армии перевести в новый район дислокации армии, а Жадову дать объяснение мне по этому вопросу»^{429}.

Жуков занимался и упорядочением формирования штрафных батальонов и рот, которое осуществлялось иногда не столь успешно, как того требовало руководство Наркомата обороны и Генерального штаба. В этой связи Жуков, как заместитель наркома обороны, направил в марте командующим фронтами директиву № ГУФ/1902, в которой отмечалось:

«Проверками штрафных частей, произведенными военной прокуратурой, установлено, что на формирование и укомплектование штрафных батальонов и рот уходило по нескольку месяцев, в течение которых штрафники отсиживались в тылу, в боях не участвовали. Так, штрафной батальон Волховского фронта находился в глубоком тылу больше трех месяцев, имея в своем составе всего 64 штрафника при 100 человек постоянного состава. Значительная часть штрафников 63 и 65-й рот Сталинградского фронта находилась в тылу также около трех месяцев. Штрафные роты 10-й армии, насчитывая всего по 30–40 человек в роте, выполняли хозяйственные работы при вторых эшелонах.

В целях использования штрафных частей в строгом соответствии с приказом Народного Комиссара Обороны № 227 и положениями о штрафных частях, ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Сократить число штрафных рот в армиях. Собрать штрафников в сводные роты и, таким образом, содержать их в комплекте, не допуская бесцельного нахождения в тылу и используя их на наиболее трудных участках боевых действий.

2. В случае значительного некомплекта в штрафных батальонах вводить их в бой поротно, не ожидая прибытия новых штрафников из лиц начсостава с целью прикрытия некомплекта всего батальона.

3. О принятых мерах доложить»^{430}.

Во исполнение этой директивы начальник штаба Воронежского фронта генерал-майор А. П. Пилипенко подписал 24 марта распоряжение командующим армиями следующего содержания: «О выполнении пункта первого приказания заместителя НКО тов. Жукова с указанием, какие роты расформированы и какие оставлены, указав их номера и численность штрафников в каждой роте на 1 марта 1943 г., донести к 10 марта 1943 г. Обеспечьте своевременное представление донесений о штрафниках на 1-е число к 3-му, на 15-е к 18-му по форме директивы ОУ/436»^{431}.

В штабе Центрального фронта Жуков с Рокоссовским не засиживался, вместе с командующим фронтом основное время проводил на позициях, проехал практически по всей полосе обороны, посетил зоны действий 13, 70, 65, 48-й армий. В Курск он вернулся, собрав солидную информацию о положении войск и намерениях немецкого командования. 8 апреля Сталину был представлен доклад Жукова «о возможных действиях противника весной и летом и соображения о наших оборонительных боях на ближайший период»:

«…Противник, понеся большие потери в зимней кампании 1942/43 г., видимо, не сумеет создать к весне большие резервы для того, чтобы вновь предпринять наступление для захвата Кавказа и выхода на Волгу с целью глубокого обхода Москвы.

Ввиду ограниченности крупных резервов противник вынужден будет весной и в первой половине лета 1943 г. развернуть свои наступательные действия на более узком фронте и решать свою задачу строго по этапам, имея основной целью кампании захват Москвы.

Исходя из наличия в данный момент группировок против нашего Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов, я считаю, что главные наступательные операции противник развернет против этих трех фронтов, с тем чтобы, разгромив наши войска на этом направлении, получить свободу маневра для обхода Москвы по кратчайшему направлению.

…Видимо, в первом этапе противник, собрав максимум своих сил, в том числе до 13–15 танковых дивизий, при поддержке большого количества авиации нанесет удар своей орловско-кромской группировкой в обход Курска с северо-востока и белгородско-харьковской группировкой в обход Курска с юго-востока.

Вспомогательный удар с целью разрезания нашего фронта надо ожидать с запада из района Ворожбы, что между реками Сейм и Псел, на Курск с юго-запада. Этим наступлением противник будет стремиться разгромить и окружить наши 13, 70, 65, 38, 40-ю и 21-ю армии…

…Надо ожидать, что противник в этом году основную ставку при наступательных действиях будет делать на свои танковые дивизии и авиацию, так как его пехота сейчас значительно слабее подготовлена к наступательным действиям, чем в прошлом году.

В настоящее время перед Центральным и Воронежским фронтами противник имеет до 12 танковых дивизий и, подтянув с других участков 3–4 танковые дивизии, может бросить против нашей курской группировки до 15–16 танковых дивизий общей численностью до 2500 танков.

…Для того чтобы противник разбился о нашу оборону, кроме мер по усилению ПТО (противотанковая оборона. — Авт.) Центрального и Воронежского фронтов, нам необходимо как можно быстрее собрать с пассивных участков и перебросить в резерв Ставки на угрожаемые направления 30 полков ИПТАП (истребительно-противотанковые артиллерийские полки. — Авт.); все полки самоходной артиллерии сосредоточить на участке Ливны — Касторное — Старый Оскол. Часть полков желательно сейчас же дать на усиление Рокоссовскому и Ватутину и сосредоточить как можно больше авиации в резерве Ставки, чтобы массированными ударами авиации во взаимодействии с танками и стрелковыми соединениями разбить ударные группировки и сорвать план наступления противника…

Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника…»^{432}

Сопоставление доклада Жукова с планами германского командования показывает, что в очередной раз Георгий Константинович проявил незаурядный дар стратегического предвидения. Но предвидение это, как в этом, так и во всех других случаях, было результатом не только полководческого таланта, но и огромного объема тяжелой и кропотливой работы, которую он постоянно проводил в войсках.

13 марта Главное командование Сухопутных войск отдало за подписью Гитлера оперативный приказ № 5, в котором излагались директивные указания по ведению военных действий на Восточном фронте в ближайшие месяцы. В нем ставилась задача после весенней распутицы упредить советские войска в наступлении на отдельных участках фронта и навязать тем самым Красной Армии свою волю. В соответствии с приказом № 5 командующему группой армий «Юг» фон Манштейну предстояло к середине апреля сосредоточить сильную танковую группировку севернее Харькова, а группе армий «Центр», которой командовал генерал-полковник фон Клюге, — создать ударную группировку южнее Орла. Обе группировки должны были встречным ударом сторон в общем направлении на Курск окружить и уничтожить советские войска внутри Курского выступа.

Задачи войск и мероприятия по их обеспечению в новой наступательной операции, получившей условное наименование «Цитадель», были изложены в оперативном приказе фюрера № 6:

«…Я решил: как только позволят погодные условия, провести в качестве наступательного удара этого года операцию „Цитадель“.

Посему данному наступлению придается особое значение. Необходимо осуществить его быстро и с большой пробивной силой. Оно должно передать инициативу на эту весну и лето в наши руки.

В связи с этим все приготовления осуществлять с величайшей осмотрительностью и энергичностью. На всех главных направлениях использовать лучшие соединения, лучшее оружие, лучших командиров, большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой обязан проникнуться пониманием решающего значения этого наступления. Победа под Курском должна послужить факелом для всего мира.

…Цель наступления посредством массированного, беспощадно и быстро проведенного каждой из атакующих армий наступательного удара из района Белгорода и южнее Орла — окружить находящиеся в районе Курска силы противника и концентрированным наступлением уничтожить их. В ходе этого наступления следует выйти на укороченную и сберегающую наши силы линию фронта…»^{433}

Сталин, получив доклад Жукова, дал указание Василевскому запросить мнение фронтов. Ватутину и Рокоссовскому Верховный позвонил сам и потребовал представить соображения по оценке фронтовой обстановки и по плану предстоящих действий. В своих донесениях, по свидетельству Василевского, «командующие сообщали, что в отношении сил противника и его намерений их мнение совпадает с мнением Г. К. Жукова и Генерального штаба». И далее Василевский пишет: «Что касается плана действий войск, командование и штаб Центрального фронта высказывались за то, чтобы объединенными усилиями войск Западного, Брянского и Центрального фронтов уничтожить орловскую группировку врага, пока она еще не подготовилась к наступлению, и тем самым лишить противника возможности использовать ее для нанесения удара через Ливны на Касторное одновременно с ударом от Белгорода. Руководство Воронежского фронта высказалось только по поводу намерений врага»^{434}.

Сталин находился в тяжелом раздумье. Жуков предлагал обороняться, а командующие Центральным и, как выяснилось, Воронежским фронтами — наступать.

После детального обсуждения Иосиф Виссарионович решил, укрепляя оборону на всех важнейших направлениях, сосредоточить основные усилия севернее и южнее Курска, где, как ожидалось, должны развернуться главные события. Здесь предполагалось создать сильную группировку войск, которая, отразив удары противника, должна была перейти в наступление, нанося главный удар на Харьков, Полтаву и Киев с целью освобождения Донбасса и всей Левобережной Украины. На Жукова возлагалось общее руководство Центральным и Воронежским фронтами и контроль за выполнением указаний Ставки ВГК.

«… Уже в середине апреля, — свидетельствует Жуков, — Ставкой было принято предварительное решение о преднамеренной обороне (здесь и далее выделено Жуковым. — Авт.). Правда, к этому вопросу мы возвращались неоднократно, а окончательное решение о преднамеренной обороне было принято Ставкой в начале июня 1943 г.

Главными действующими фронтами на первом этапе летней кампании Ставка ВГК считала Воронежский, Центральный, Юго-Западный и Брянский. Здесь, по нашим расчетам, должны были разыграться главные события. Мы хотели встретить ожидаемое наступление немецких войск мощными средствами обороны, нанести им поражение и в первую очередь разбить танковые группировки противника, а затем, перейдя в контрнаступление, окончательно его разгромить. Одновременно с планом преднамеренной обороны и контрнаступления решено было разработать также и план наступательных действий, не ожидая наступления противника, если оно будет затягиваться на длительный срок.

Таким образом, оборона наших войск была, безусловно, не вынужденной, а сугубо преднамеренной, и выбор момента для перехода в наступление Ставка поставила в зависимость от обстановки. Имелось в виду не торопиться с ним, но и не затягивать его»^{435}.

О том, что советские войска готовились встретить противника на Курской дуге упорной обороной, знал и противник. Например, в сообщении Наркомата государственной безопасности, направленном 7 мая Сталину, говорилось о полученных резидентом НКГБ в Лондоне агентурных данных относительно плана операции «Цитадель» и оценки германским командованием боевой готовности советских войск на курско-белгородском направлении. Резидент передал в НКГБ добытый агентурным путем текст телеграммы командующего группой армий «Б» генерал-фельмаршала М. фон Вейхса, отправленной 25 апреля в адрес оперативного отдела Верховного главнокомандования вермахта:

«Исчерпывающая оценка готовности противника противодействовать проведению плана „Цитадель“ остается такой же…

Основная концентрация сил противника, которые, очевидно, были еще некоторое время тому назад на северном фланге армейской группы юга, может быть теперь ясно определена в основном районе будущих операций: Курск — Суджа — Волчанск — Острогожск…

Однако сейчас неизвестно, преследует ли эта концентрация сил наступательные или оборонительные цели. В настоящее время бронетанковые и механизированные соединения равномерно распределены по группам за линией фронта как стратегические резервы в предвидении немецкого наступления. Пока нет никаких указаний на слияние этих групп в более крупные соединения или на появление их на линии фронта…

Для противодействия осуществлению плана „Цитадель“ противник располагает сейчас приблизительно 90 соединениями, находящимися к югу от линии Белгород — Курск — Малоархангельск. Наступление частей армейской группы юга встретит упорное сопротивление противника в глубоко эшелонированной и хорошо подготовленной главной оборонительной зоне с многочисленными зарытыми в земле танками, с сильными артиллерийскими и местными резервами. Основные усилия обороны будут сосредоточены в главном секторе Белгород — Томаровка…

В настоящее время трудно предугадать, попытается или нет противник избежать угрозы окружения с помощью отхода на восток, которая последует за прорывом основных участков на линии фронта Курск — Белгород — Малоархангельск…

В заключение необходимо отметить, что события указывают скорее на оборонительные, чем наступательные намерения противника. Это является совершенно безошибочным в отношении сектора фронта, занимаемого 6-й армией и 1-й бронетанковой (1-я танковая армия. — Авт.) армией. Можно предполагать, что в случае переброски подкреплений в район севернее фронта армейской группировки юга и с началом продвижения стратегических резервов к линии фронта или их слияния в более крупные соединения наступательные действия противника станут более реальными, однако и при этом условии противнику не удастся даже предупредить выполнение нами плана „Цитадель“…»^{436}

Наш резидент также указывал, что название «Цитадель» относится к готовящейся операции по прорыву обороны советских войск в районе Курск — Белгород, а не к городу Великие Луки, как это предполагалось ранее.

Сталин поручил Василевскому и Антонову разработать всю документацию по принятому плану, чтобы в начале мая еще раз обсудить его. А Жукову предстояло 18 апреля вылететь на Северо-Кавказский фронт, войска которого вели ожесточенные бои по ликвидации таманской группировки противника, его 17-й полевой армии.

И снова новый театр военных действий, новая местность, новый противник, да и свои войска имели определенные особенности. Все это приходилось учитывать при оценке обстановки и принятии решения. Времени же, как всегда, не хватало. Одно дело, когда командующий фронтом и армией имел возможность месяцами знакомиться с положением, состоянием своих войск и войск противника. Жукову же приходилось быстро вникать в обстановку и принимать верное решение. В этом помогали присущие ему интуиция, умение предвидеть развитие событий. Конечно, от ошибок он не был застрахован, как и любой человек. Но цена этих ошибок была слишком высокой. А потому Георгий Константинович не просто фиксировал факты, а советовался с командующими фронтом и армиями, их начальниками штабов, выезжал в войска, чтобы на месте разобраться с состоянием дел на фронте.

Жуков, прибыв на Северо-Кавказский фронт, сразу же отправился в армии, входившие в состав фронта. К 20 апреля правое крыло фронта (58, 9 и 37-я армии) вышло на рубеж, проходивший по восточному берегу р. Курка, р. Кубань до Прикубанского и далее по южному берегу р. Кубань на Ремеховский, по северному берегу реки Адагум от Ольховского, включая линию железной дороги Славянская — Крымская. На этом рубеже, протяжением в 54 км, войска трех армий, действовавшие наспех организованными отрядами, встретили сильное сопротивление противника и дальше продвинуться не смогли. Наступление затруднялось характером местности. Сплошные плавни, простиравшиеся на глубину 4–6 км, позволяли продвижение только по отдельным тропам, прочно прикрытым противником. Кроме того, наступление войск 56-й армии велось при господстве авиации противника в воздухе и недостатке боеприпасов. В результате она понесла значительные потери и осталась на прежнем рубеже. Командующий фронтом, заменив две обескровленные дивизии первого эшелона армии свежими соединениями, решил с утра 20 апреля возобновить наступление и прорвать оборону противника на участке в 4–5 км. Десантная группа 18-й армии (около 12 тыс. человек) в течение четырех дней вела тяжелые оборонительные бои с противником, перешедшим в наступление силами трех дивизий. Одновременно противник, применив торпедные катера и подводные лодки, стремился блокировать Геленджикскую бухту, перерезать коммуникации и изолировать тем самым десантную группу.

20 апреля Жуков встретился с командующими 9 и 37-й армиями генералами К. А. Коротеевым и П. М. Козловым, которым поставил задачу в течение двух дней отобрать добровольцев и сформировать из них отряды для действия через плавни с целью захвата плацдармов на противоположном берегу рек Курка и Кубань, чтобы обеспечить себе возможность перехода в наступление в южном направлении.

Жуков, оценив обстановку, пришел к выводу, что дальнейшее наступление 56-й армии без соответствующей подготовки и обеспечения успеха иметь не будет. Он отменил решение командующего фронтом и перенес начало наступления на 25–26 апреля. При этом он учел, что к этому времени ожидается прибытие боеприпасов, горючего, самоходной артиллерии, установок реактивной артиллерии М-30 и, самое главное, будет возможность использовать всю авиацию, создать тем самым господство в воздухе. Наступление предусматривалось вести на том же направлении, но не на участке шириной 4–5 км, а на фронте 10–12 км с тем, чтобы обеспечить наступающие войска от косоприцельного огня противника с флангов. В 56-ю армию по указанию Георгия Константиновича дополнительно перебрасывалась артиллерия, гвардейские минометные части с пассивных участков фронта, и проводилась работа по организации на местности взаимодействия всех родов войск.

Жуков, докладывая свое решение 20 апреля Сталину, своей основной задачей на ближайшие дни считал, помимо подготовки наступления 56-й армии, восстановление прорванной линии обороны войск десантной группы, обеспечение устойчивости ее обороны в дальнейшем и налаживание бесперебойного питания ее пополнением и всеми видами довольствия. Для выполнения этой задачи по приказанию Жукова были проведены следующие мероприятия. Во-первых, 20 апреля авиация двумя группами (по 200 самолетов в каждой) нанесла два массированных удара по боевым порядкам пехоты и артиллерии противника перед фронтом десантной группы. В результате наступление противника было приостановлено, и он стал зарываться в землю. Во-вторых, объединенными усилиями авиации дальнего действия Северо-Кавказского фронта и Черноморского флота в ночь на 21 апреля намечалось осуществить массированные удары по Новороссийску, Анапе и боевым порядкам противника. В-третьих, для увеличения тоннажа судов, выполняющих перевозки, надежного обеспечения коммуникаций Геленджик — Мысхако перебрасывались дополнительные силы и средства флота. В-четвертых, с целью создания дополнительных резервов десантной группы намечалось перебросить 1500 человек. В-пятых, были приняты меры по усилению артиллерии поддержки с восточного берега Цемесской бухты за счет снятия орудий с второстепенных участков, а также пересмотрена система планирования огня всей артиллерии с таким расчетом, чтобы большую часть огня всей артиллерии можно было бы сосредоточить на любом участке фронта десантной группы. Для осуществления контроля на месте всех проводимых мероприятий и определения дополнительных потребностей войск десантной группы Жуков наметил с утра 21 апреля поездку в 18-ю армию. В-шестых, предусматривалось вывести управление 58-й армии с правого крыла фронта, передав занимаемый ею участок с 417, 351 и 41-й стрелковыми дивизиями 9-й армии. Одновременно ввести управление 11-го гвардейского стрелкового корпуса в состав войск 56-й армии и использовать его для объединения трех гвардейских стрелковых дивизий (2, 32, 55-я). В-седьмых, включить в состав 58-й армии 89 и 414-ю стрелковые дивизии, поставив ей задачу оборонять Азовское побережье до Кагальника и обеспечить стык с Южным фронтом.

Все эти мероприятия были 21 апреля утверждены Сталиным.

Жуков, направив доклад Сталину, выехал снова в войска. В течение двух дней, 21–22 апреля, он работал в 18-й и 56-й армиях. Здесь ознакомился с обстановкой и уточнил на месте отданные ранее указания. Эффективность мер, принятых по указанию представителя Ставки, не замедлила сказаться. Противник в результате массированных ударов авиации по боевым порядкам и аэродромам с 21 апреля прекратил всякое наступление на участке десантной группы 18-й армии и резко снизил активность своей авиации. Из опроса пленных удалось выяснить, что авиация разгромила штаб группы войск противника, в задачу которых входило уничтожение нашей десантной группы. В результате удачного налета было сорвано наступление противника, а его пехота, сосредоточившаяся на исходном положении, понесла большие потери.

23 апреля по указанию Жукова авиация нанесла повторный удар группой бомбардировщиков в 50–70 самолетов под прикрытием такого же количества истребителей. Противнику снова было нанесено поражение, что позволило частям десантной группы прочно удержать занимаемые позиции. Для ее усиления были направлены 290-й полк НКВД и два батальона 111-й стрелковой бригады. Артиллерия, поддерживающая десантную группу с противоположного берега Цемесской бухты, получила на усиление дополнительно один тяжелый артиллерийский полк. Одновременно удалось обеспечить артиллерию 152-мм снарядами. Десантной группе была поставлена задача перейти 24 апреля в наступление, восстановить прежнее положение и в дальнейшем прочно удерживать свои позиции.

Командующему 56-й армией генералу А. А. Гречко предписывалось нанести удар по противнику двумя группами: правой (11-й гвардейский стрелковый корпус) — из района совхоза «Пятилетка» и южнее, в обход Крымской с севера; левой (10-й гвардейский стрелковый корпус, 216 и 317-я стрелковые дивизии) — из района западнее Шептальского, совхоз «Табачный» на Красный, в обход Крымской с юга. В центре между этими группами предстояло наступать 242-й стрелковой дивизии с целью сковать противника. После овладения правой группой рубежом р. Адагум, намечалось ввести в сражение танковую группу (100 танков и полк самоходной артиллерии). Ей же в качестве артиллерии сопровождения пехоты первого эшелона придавался 2-й полк самоходной артиллерии. В качестве танков поддержки пехоты правой группе выделялись 151-я танковая бригада и 257-й танковый полк, левой группе — 92-я танковая бригада. Плотность артиллерии в правой группе составляла 51 орудие и 35 средних и тяжелых минометов на 1 км фронта, в левой группе — 59 орудий и 47 тяжелых и средних минометов.

Вспомогательный удар наносил 3-й стрелковый корпус в направлении Пролетарского с задачей перерезать дороги от Крымской на Нижне-Баканскую и Неберджаевскую. Для выполнения этой задачи корпус передавался в состав 56-й армии. В дальнейшем главные силы армии должны были действовать на Молдавское, Киевское и частью сил на Нижне-Баканскую. Во втором эшелоне армии за правой ударной группой располагалась дивизия НКВД, а за левой группой — 61-я стрелковая дивизия. Третий эшелон (резерв фронта) составляли 328-я стрелковая и 20-я гвардейская стрелковая дивизии.

23 апреля Жуков заслушал начальников штабов 9 и 37-й армий и командиров, проверявших ход формирования отрядов для действий через плавни. В обеих армиях было отобрано 2300 добровольцев, которые были сведены в батальоны, примерно по 300 человек каждый. Они были вооружены автоматами, ручными пулеметами и гранатами. Каждому батальону приданы по одному-два станковых пулемета, одному 82-мм миномету и полковому орудию. Для переправы батальонов намечалось к 26 апреля изготовить и собрать 500 лодок, а также плоты для тяжелого оружия. Одновременно из местных партизан и рыбаков подбирались проводники.

Отряды Жуков планировал использовать следующим образом. В полосе 9-й армии им предстояло действовать в обход р. Курка с севера в направлении Курчанской с задачей перерезать дорогу, идущую через плавни от Курчанской на северо-восток, овладеть Курчанской и высотами южнее ее и прочно удерживать захваченный плацдарм до подхода главных сил. В последующем, прикрывшись со стороны Темрюка, нанести удар на Красный Октябрь, очистить р. Курка от противника и вывести войска 9-й армии на Темрюкско-Курчанское плато для дальнейших действий в зависимости от обстановки. В 37-й армии отрядам предстояло действовать через плавни на Батарейный с задачей очистить от противника дамбу, идущую от Прикубанского на Батарейный, захватить плацдарм на южном берегу р. Адагум в районе Батарейного. В дальнейшем, прочно удерживая занятый плацдарм, намечалось наступать в направлении Кеслерово, Киевское с целью, ударив по тылам противника, оказать содействие правому крылу 56-й армии, наступающему в обход Крымской с севера^{437}.

Действия Жукова по планированию операции войск Северо-Кавказского фронта получили полную поддержку со стороны Сталина, о чем ему было сообщено в шестом часу вечера 24 апреля.

29 апреля войска Северо-Кавказского фронта возобновили наступление. К 9 мая войска 56-й армии прорвали крымско-неберджаевский оборонительный рубеж противника. Он, понеся значительные потери в живой силе и технике, отошел на ранее подготовленный рубеж, находившийся в глубине на расстоянии 13–15 км. Этот рубеж представлял собой сильную укрепленную позицию, развитую на 2–4 км в глубину и имевшую почти на всем протяжении траншеи с ходами сообщения, проволочные заграждения и большое количество минных полей. На основных направлениях были созданы опорные пункты, связанные между собой в узлы сопротивления.

Перед левым флангом 37-й армии и фронтом 56-й армии противник имел шесть полнокровных дивизий (немецкие 13-я танковая, 101, 97, 9-я пехотные, румынские 3 и 19-я пехотные), полки трех немецких дивизий (73, 125-й пехотных, 4-й горнопехотной) и 5–6 отдельных батальонов. На всех остальных направлениях находилось около четырех дивизий и 4–5 отдельных батальонов. Противник не имел оперативных резервов, а использовал только тактические резервы, выдергивая из дивизий отдельные полки и батальоны. Количество артиллерии и танков позволяло ему вести только оборонительные бои. «Мы считаем, что противник наличными силами сейчас не сможет предпринять наступательных действий, — докладывал Жуков 9 мая Сталину. — Противник может вести лишь оборонительные действия, ставя себе целью удержать занимаемый им плацдарм и сковать тем самым как можно больше наших сил. Попытки 56-й армии прорвать с ходу хорошо подготовленную вторую оборонительную полосу противника успеха не имели. Введенные в бой наличные резервы и ослабленная танковая группа также прорвать оборону противника не смогли. Результаты боев последних двух дней показали, что нужно подготовить и организовать новый прорыв»^{438}.

С этой целью Георгий Константинович предлагал привести в порядок и пополнить стрелковые дивизии и бригады, потерявшие в прошедших боях около 15 тыс. человек убитыми и ранеными. Одновременно пополнить авиацию и дать ей передышку, так как начиная с 20 апреля она непрерывно участвовала в боях, совершая по 5–6 самолетовылетов в день. Намечалось также привести в порядок и пополнить танковые части, подвезти необходимое количество боеприпасов и создать запас для проведения прорыва, осуществить перегруппировку, изучить с командным составом систему обороны противника, улучшить в некоторых местах свое исходное положение и отработать задачи войск на местности. На все эти мероприятия требовалось 7–8 дней.

С учетом всего вышеизложенного Жуков предлагал начать новую операцию 17–18 мая. Главный удар силами не менее 10 дивизий нанести из района Киевское, Горищный в общем направлении на Гостагаевскую с целью рассечения фронта обороны противника и выхода на тылы его молдаванской и новороссийской группировок. Вспомогательный удар нанести силами трех дивизий из района выс. 141, 7, северная часть Неберджаевской на Первомайский, в обход Нижне-Баканской с юга с задачей выхода в тыл группировке противника, обороняющейся южнее Молдаванского. На молдаванском направлении нанести сковывающий удар силами двух дивизий. К югу от Неберджаевской прочной обороной не допустить контратак противника по левому флангу армии. В дальнейшем войска должны были действовать в зависимости от обстановки. 10 мая Георгий Константинович намечал провести разбор с командармами и командирами корпусов прошедшей операции и дать указания по плану дальнейших действий. На следующий день предусматривалось разобрать действия войск с командирами дивизий и дать им указания по порядку дальнейших действий. Всю дальнейшую работу по подготовке операции предлагалось возложить на командующего войсками Северо-Кавказского фронта генерал-полковника И. И. Масленникова. Сам Жуков намечал 12 мая вылететь в Москву.

Сталин 10 мая утвердил решение Жукова и его вылет в Москву 12 мая.

Однако, несмотря на принятые меры, наступление войск Северо-Кавказского фронта не получило развития, и в начале июля активные боевые действия в его полосе прекратились.

Жуков, вернувшись в Москву, снова включился в подготовку плана летней кампании. Все виды разведки подтверждали его предположения о намерениях немецкого командования в ближайшее время перейти в наступление в районе Курска. Сроки назывались самые скорые. 8 мая штабы Центрального, Брянского, Воронежского и Юго-Западного фронтов были предупреждены Ставкой ВГК о том, что удары на орловско-курском или белгородско-обоянском направлении следует ожидать 10–12 мая. Затем, 20 мая, в войска пошла директива с новыми сведениями, полученными от агентурной разведки: противник намечает начать наступление на нашем фронте в период 19–26 мая^{439}.

При этом некоторые командующие фронтами продолжали сомневаться в целесообразности преднамеренной обороны. Особую активность проявлял командующий Воронежским фронтом генерал Ватутин, который, не отрицая оборонительных мероприятий, настойчиво пытался убедить Сталина и Василевского в необходимости нанесения упреждающего удара по белгородско-харьковской группировке противника. В этом его поддерживал член военного совета фронта Хрущев. Сталин приказал тщательно проработать и такой вариант. Но Жуков, твердо уверенный в своей правоте, отстаивал ранее разработанный план. Его точку зрения разделяли Василевский, Антонов и другие сотрудники Генерального штаба.

«После многократных обсуждений, — свидетельствует Жуков, — Верховный решил встретить наступление немцев огнем всех видов глубоко эшелонированной обороны, мощными ударами авиации и контрударами оперативных и стратегических резервов. Затем, измотав и обескровив врага, добить его мощным контрнаступлением на белгородско-харьковском и орловском направлениях, после чего провести глубокие наступательные операции на всех важнейших направлениях»^{440}.

М. Кайден в книге «Тигры горят» отмечал: «При изучении подготовки русских к битве под Курском ясно одно — немцы давно имели репутацию готовившихся к сражению методически, эффективно, не упуская ничего. Теперь русские превзошли врага в детальной и основательной подготовке… Под твердым руководством Жукова русские трудились круглосуточно, наполняя людскими и материальными ресурсами Курский выступ. Основной замысел, предложенный Жуковым в предстоящей операции, был развитием мер, которые он применял в яростных боях под Москвой и планировал в битве под Сталинградом. Сначала оборона. Затем, в классическом стиле жуковских операций, по мере того как немецкий натиск утрачивал свою силу, а вражеские войска уничтожались превосходящей русской огневой мощью, ход сражения изменится. Жуков, тщательно следящий за всеми перипетиями боя, определяет момент — немецкое наступление выдохлось. Именно в этот момент Жуков и бросит свои армии на орды вермахта».

С 14 по 26 мая Жуков работал в войсках и штабах Воронежского и Центрального фронтов. После детального изучения обстановки на Центральном фронте он направил 22 мая следующее донесение Сталину:

«1. На 21.5. всеми видами разведки установлено: в первой линии обороны противник перед Центральным фронтом имеет 15 пехотных дивизий; во второй линии и резерве — 13 дивизий, из них три танковые.

Кроме того, есть сведения о сосредоточении южнее Орла 2-й танковой дивизии и 36-й мотодивизии. Сведения об этих двух дивизиях требуют проверки.

4-я танковая дивизия противника, ранее находившаяся западнее Севска, куда-то переброшена. Кроме того, в районе Брянска и Карачева находятся три дивизии, из которых две танковые.

Следовательно, на 21.5. противник против Центрального фронта может действовать тридцатью тремя дивизиями, из них шестью — танковыми.

2. Инструментальной и визуальной разведкой фронта выявлено 800 орудий, главным образом 105– и 150-миллиметровых. Главную массу артиллерии противник имеет против 13-й армии, левого фланга 48-й армии и правого фланга 70-й армии, то есть на участке Тросно — Первое Поздеево. За этой главной артиллерийской группировкой на линии Змиевка — Красная роща расположено до 600–700 танков. Причем главная масса сосредоточена восточнее реки Оки.

В районе Орла, Брянска, Смоленска противник сосредоточил 600–650 самолетов. Главную группировку авиации противник имеет в районе Орла.

В последние дни как на земле, так и в воздухе противник держит себя пассивно, ограничиваясь небольшой воздушной разведкой и редкими огневыми налетами…

3. Я лично был на переднем крае 13-й армии, просматривал с разных точек оборону противника, наблюдал за его действиями, разговаривал с командирами дивизий 70 и 13-й армий, с командующими Галаниным (командующий 70-й армией. — Авт.), Пуховым (командующий 13-й армией. — Авт.) и Романенко (командующий 48-й армией. — Авт.) и пришел к выводу, что непосредственной готовности к наступлению на переднем крае у противника нет.

Может быть, я ошибаюсь, противник очень искусно маскирует свои приготовления, но, анализируя расположение его танковых частей, недостаточную плотность пехотных соединений, отсутствие группировок тяжелой артиллерии, а также разбросанность резервов, считаю, что противник до конца мая перейти в наступление не может…»^{441}

В воспоминаниях бывшего командующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала Э. фон Манштейна упоминается, что 4 мая в Мюнхене под руководством А. Гитлера состоялось совещание с участием командующих группами армий «Юг» и «Центр» (генерал-фельдмаршал Х. Г. фон Клюге), главного инспектора танковых войск генерал-полковника Г. Гудериана, начальника Генерального штаба Сухопутных войск генерал-полковника К. Цейтцлера, командующего 9-й армией генерал-полковника В. Моделя и других высших чинов. В своем докладе Модель отмечал чрезвычайное усиление противотанковой обороны советских войск, а также трудности, связанные с необходимостью прорыва сильно укрепленной обороны. Доклад Моделя, который пользовался особым доверием Гитлера, произвел на фюрера сильное впечатление. Он стал опасаться, что наступление немецких войск не будет проведено быстро и успешно или, по крайней мере, так быстро, чтобы осуществить окружение крупных сил советских войск. Опасение Гитлера не разделяли ни фон Клюге, ни фон Манштейн, ни Цейтцлер. «В случае отсрочки группе („Юг“. — Авт.), — сказал Манштейн, — потребуется наряду с увеличением танков и увеличение количества пехотных дивизий для преодоления системы обороны противника»^{442}. Гитлер, подводя итоги совещания, заявил о необходимости еще раз обдумать вопрос о проведении операции «Цитадель» в срок или об его переносе. 11 мая группа армий «Юг» получила приказ о переносе начала операции на середину июня.

Итак, прогнозы Жукова опять оказались верными. При этом, как видно из его доклада Сталину, многие сведения он черпал, находясь в гуще войск, на переднем крае обороны.

Жуков, завершив работу на Воронежском и Центральном фронтах, прибыл 26 мая в штаб Западного фронта, откуда направился 5 июня на Юго-Западный фронт. Здесь он работал по 15 июня, а затем вернулся в Москву. 30 июня Георгий Константинович снова выехал в войска, теперь на Брянский фронт, затем на Центральный и Западный фронты.

Понятно, что не всем нравилось присутствие на местах представителей Ставки, тем более — заместителя Верховного главнокомандующего. Так, К. К. Рокоссовский в своей служебной записке на имя Верховного Главнокомандующего, затрагивая многие вопросы, связанные с организацией деятельности высших органов военного управления, отмечал:

«Обращалось внимание и на несколько непонятное положение в управлении войсками, когда начальник Генерального штаба вместо того, чтобы управлять из центра, где сосредоточены все возможности для этого, убывает на длительное время на один из участков фронта, тем самым выключаясь из управления. Заместитель Верховного Главнокомандующего тоже выбывает на какой-то участок, и часто получалосъ так, что в самые напряженные моменты на фронте в Москве оставался один Верховный главнокомандующий. В данном случае получалось „распределенческое“ управление фронтами, а не централизованное.

Я считал, что управление фронтами должно осуществляться из центра — Ставкой Верховного Главнокомандования и Генеральным штабом. Они же координируют действия фронтов, для чего и существует Генеральный штаб. Уже первые месяцы войны показали нежизненность созданных импровизированных оперативных командных органов „направлений“, объединявших управление несколькими фронтами. Эти „направления“ вполне справедливо были ликвидированы. Зачем же Ставка опять начала применять то же, но под другим названием — представитель Ставки по координированию действий двух фронтов? Такой представитель, находясь при командующем одним из фронтов, чаще всего, вмешиваясь в действия комфронтом, подменял его. Вместе с тем за положение дел он не нес никакой ответственности, полностью возлагавшейся на командующего фронтом, часто получал разноречивые распоряжения по одному и тому же вопросу: из Ставки — одно, а от ее представителя — другое. Последний же, находясь в качестве координатора при одном из фронтов, проявлял, естественно, большую заинтересованность в том, чтобы как можно больше сил и средств стянуть туда, где находился сам. Это чаще всего делалось в ущерб другим фронтам, на долю которых выпадало проведение не менее сложных операций.

Помимо этого, уже одно присутствие представителя Ставки, тем более заместителя Верховного Главнокомандующего при командующем фронтом, ограничивало инициативу, связывало комфронтом, как говорится, по рукам и ногам. Вместе с тем появлялся повод думать о некотором недоверии командующему фронтом со стороны Ставки ВГК»^{443}.

С точкой зрения Константина Константиновича трудно согласиться. Похоже, что нахождение рядом старшего по должности просто задевало его самолюбие. Ведь трудно даже представить, что могло произойти, если бы не были объединены под руководством Жукова все силы на подступах к Москве, если бы не координировал он действия фронтов на других направлениях, в том числе под Сталинградом. Но Рокоссовский почему-то забывает, что в решающий час Сталинградского сражения Ставка ВГК централизовала управление всеми войсками в его, Рокоссовского, руках.

Кстати, на страницах многих послевоенных мемуаров и воспоминаний между нашими полководцами развернулись, к огромному сожалению, настоящие «сражения». По-человечески можно понять: кого-то незаслуженно обидели, кого-то слава обошла. Но вот в «Воспоминаниях и размышлениях» Жукова трудно найти упреки или незаслуженные обвинения в чей-либо адрес. Наверно, потому, что сам он за славой никогда не гонялся и с огромным уважением относился к ратному труду своих сослуживцев. Свои заслуги и подвиги он никогда не выпячивал — о них говорят другие.

Гитлер, принимая 11 мая решение на отсрочку начала операции «Цитадель», в последующем еще несколько раз откладывал ее. Окончательное решение созрело у Гитлера только к концу июня. В Ставку фюрера в Восточной Пруссии 1 июля были вызваны все командующие объединениями и командиры корпусов сухопутных войск и воздушного флота, которым предстояло принять участие в предстоящей операции. На этом совещании Гитлер сообщил о начале 5 июля операции «Цитадель». «Свое решение начать операцию „Цитадель“ он обосновывал правильно тем, что мы не можем больше ждать, — вспоминал Э. Манштейн, — пока противник начнет свое наступление, возможно, лишь зимой или после открытия второго фронта. Быстрый и полный успех наступления желателен также в связи с тем влиянием, какое он окажет на наших союзников и на нашу родину»^{444}.

О готовности противника к переходу в наступление было известно и органам советской разведки. 2 июля Ставка ВГК сообщила командующим войсками Западного, Брянского, Центрального, Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов, что, по имеющимся сведениям, немцы могут перейти в наступление на нашем фронте в период 3–6 июля.

В ночь на 5 июля в штаб Центрального фронта позвонил командующий 13-й армией генерал Н. П. Пухов. Он доложил, что захваченный пленный сообщил о начале немецкими войсками наступления около 3 часов утра. Рокоссовский впоследствии вспоминал: «До этого срока оставалось чуть более часа. Верить или не верить показаниям пленных? Если они говорят правду, надо уже начинать запланированную нами артиллерийскую контрподготовку, на которую выделялось до половины боевого комплекта снарядов и мин. Времени на запрос Ставки не было, обстановка складывалась так, что промедление могло привести к тяжелым последствиям. Присутствовавший при этом представитель Ставки Г. К. Жуков, который прибыл к нам накануне вечером, доверил решение этого вопроса мне. Я считаю, что он сделал правильно. Это позволило мне немедленно дать распоряжение командующему артиллерией фронта об открытии огня»^{445}.

С этим свидетельством полностью совпадают и воспоминания Жукова:

«К. К. Рокоссовский спросил меня:

— Что будем делать? Докладывать в Ставку или дадим приказ на проведение контрподготовки?

— Время терять не будем, Константин Константинович. Отдавай приказ, как предусмотрено планом фронта и Ставки, а я сейчас позвоню Сталину и доложу о принятом решении.

Меня тут же соединили с Верховным. Он был в Ставке и только что кончил говорить с А. М. Василевским. Я доложил о полученных данных и принятом решении провести контрподготовку. И. В. Сталин одобрил решение и приказал чаще его информировать»^{446}.

В 2 часа 20 минут 5 июля был отдан приказ о начале 30-минутной артиллерийской контрподготовки, в которой участвовало 2460 орудий и минометов. Это задержало переход противника в наступление на 2,5–3 часа. В течение всего дня 5 июля он пытался прорвать оборону войск Центрального фронта, но не смог добиться существенных результатов.

Эффективность действий нашей артиллерии на рассвете 5 июля оценивается по-разному. Жуков считал, что «артиллерийская контрподготовка нанесла врагу большие потери и дезорганизовала управление наступлением войск, но мы все же ждали от нее больших результатов. Наблюдая ход сражения и опрашивая пленных, я пришел к выводу, что как Центральный, так и Воронежский фронты начали ее слишком рано: немецкие солдаты еще спали в окопах, блиндажах, оврагах, а танковые части были укрыты в выжидательных районах. Лучше было бы контрподготовку начать примерно на 30–40 минут позже»^{447}.

Столь же реально оценивает результаты артиллерийской контрподготовки и Маршал Советского Союза И. С. Конев. «Следует заметить, что на обоих фронтах первый мощный огневой удар был нанесен по главным средствам атаки. Однако сорвать наступление противника не удалось, хотя взаимодействие между основными силами и средствами первого эшелона врага было нарушено, а сила первоначального его удара значительно ослаблена… Конечно, эффект контрподготовки мог бы быть выше, если бы более точно были определены места сосредоточения пехоты и танков врага в исходном положении в ночь на 5 июля и если бы она была начата в тот момент, когда противник вышел из укрытий после ночного отдыха перед боем. К сожалению, удары нашей авиации по аэродромам противника были малоэффективными, так как противник с рассветом 5 июля поднял свою авиацию в воздух»^{448}.

Есть и более положительные оценки. Например, А. М. Василевский, находившийся в начале Курской битвы на Воронежском фронте, отмечал: «…С 16 часов 4 июля противник предпринял на широком участке Воронежского фронта боевую разведку примерно четырьмя батальонами, поддержанными 20 танками, артиллерией и авиацией… Захваченный в бою пленный, немец из 168-й пехотной дивизии, показал, что войскам розданы на руки сухой паек, порции водки и что 5 июля они должны перейти в наступление. Из телефонного разговора с Жуковым я узнал, что то же самое подтверждают немецкие перебежчики, перешедшие к нам 4 июля на Центральном фронте. Посоветовавшись с Ватутиным, мы решили в ночь на 5 июля провести предусмотренную планом артиллерийско-авиационную контрподготовку, которая, как выяснилось позднее, дала исключительный эффект. Противник, находившийся в исходном для наступления положении, понес большие потери в живой силе и технике. Дезорганизована была подготовленная им система артиллерийского огня, нарушено управление войсками. Понесла потери и вражеская авиация на аэродромах, а связь с нею у общевойскового командования тоже нарушилась… Гитлеровцы с трудом смогли начать наступление вместо 3 часов утра 5 июля тремя часами позже»^{449}.

Маршал артиллерии К. П. Казаков, автор очерка «Всегда с пехотой, всегда с танками», утверждал, что «артиллерийская контрподготовка если и не сорвала наступления противника, то нанесла ему большие потери, нарушила управление и значительно ослабила и дезорганизовала первые удары вражеских войск, которые все же были очень сильны».

Немецкие военачальники Э. Манштейн в своей книге «Утерянные победы» и Г. Гудериан в «Воспоминаниях солдата» артиллерийскую контрподготовку, проведенную 5 июля советскими войсками, почему-то даже не упомянули.

В то время как на Центральном и Воронежском фронтах развернулись ожесточенные сражения, Жуков 9 июля выехал в штаб Брянского фронта. В этой связи непонятно, почему позднее, в 1967 г., Рокоссовский исказил факты, связанные с пребыванием Георгия Константиновича на Центральном фронте, утверждая, что тот покинул командный пункт 5 июля, через несколько часов после того, как завязалось сражение. Ведь то, что Жуков пробыл у Рокоссовского до 9 июля, подтверждают многие источники, в том числе «Хроника деятельности Маршала Советского Союза Г. К. Жукова в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.». В ней четко зафиксировано: 5–9 июля Жуков находился на Центральном фронте, а затем по приказанию Сталина вылетел в штаб Брянского фронта^{450}. Именно утром 9 июля Сталин звонил на командный пункт Центрального фронта и отдал Георгию Константиновичу распоряжение срочно вводить в сражение Брянский фронт и левое крыло Западного фронта, как это предусмотрено планом.

Сроки нахождения Жукова на Центральном фронте подтверждает и его водитель А. Н. Бучин:

«День за днем, неделя за неделей Жуков объезжал Курский выступ. Он вникал в мельчайшие детали строительства укреплений, установки заграждений. На моих глазах Георгий Константинович здорово озадачил саперов, предложив минировать местность шагах в пятидесяти от окопов и между ними. Я не специалист в этих делах, но так и непонятно, почему саперы сначала упирались. Потом, когда немцев отбили, Жуков снова объезжал некоторые из тех же районов, сильно изменившихся, обгоревшая земля, везде памятники прозорливости маршала: выгоревшие коробки немецких танков, прорвавших было наш передний край и нашедших гибель на минных полях в глубине обороны.

Когда заревели тысячи орудий и началось Курское побоище, Жуков как бы отошел от дел. Маршала было не узнать — он выглядел сторонним наблюдателем происходившего на Центральном фронте, где 5 июля его застигло начало немецкого наступления. Наверное, впечатление было обманчивым, Жуков, несомненно, вмешался бы, если его как представителя Ставки не устроило что-либо в действиях фронта Рокоссовского. Сражение, однако, развивалось, как задумано, что было более чем достаточной компенсацией маршалу за многотрудные месяцы подготовки».

А. Н. Бучин вспоминал, что Жуков, прибыв на Брянский фронт, в течение двух дней объезжал войска, изготовившиеся к наступлению, а 11 июля лазил по-пластунски с биноклем по передовой, проверяя правильность выбора местности для наступления танкового корпуса. Поездки Жукова в войска всегда были связаны с большим риском для жизни. Кстати, именно в этот день он и попал под минометный обстрел. Вот что пишет Бедов, начальник охраны маршала:

«Как сейчас помню день 11 июля 1943 г. на Курской дуге. Прежде чем отдать приказ Ставки о наступлении Брянскому фронту, Жуков приехал к месту намеченного удара. Машину оставили в леске, примерно в километре от передовой. Далее он пошел пешком с командующим фронтом М. М. Поповым. Уже у самой передовой сказал:

— Теперь вы останьтесь, а я один…

Надо было ему убедиться, что местность для рывка танков выбрана без ошибки. Пополз. Я — за ним. У нейтральной полосы Жуков внимательно осмотрел местность. Вдруг начали рваться мины — видно, немцы заметили нас. Одна — впереди, другая — сзади.

— Третья будет наша! — крикнул Жуков.

Я рванулся и накрыл маршала своим телом. Мина разорвалась в четырех метрах, к счастью, на взгорке — осколки верхом пошли. Но взрывом нас сильно тряхнуло — мы оба были контужены. Георгий Константинович потерял слух на одно ухо. Осмотревший его в Москве профессор сказал, что надо лечь в госпиталь.

— Какой госпиталь! Будем лечиться на месте, — ответил Жуков».

Войска Брянского фронта, в день прибытия Жукова, завершали подготовку к операции «Кутузов» по разгрому орловской группировки противника и ликвидации орловского выступа. В Орловской наступательной операции предстояло участвовать войскам Брянского, Центрального и левого крыла Западного фронтов, общей численностью около 1,3 млн. человек, имевшим свыше 21 тыс. орудий и минометов, 2,4 тыс. танков и САУ, более 3 тыс. самолетов. Противостояли им войска 2-й танковой и 9-й армий группы «Центр», насчитывавшие около 600 тыс. человек, свыше 7 тыс. орудий и минометов, около 1200 танков и штурмовых орудий, более 1100 самолетов^{451}. Советские войска превосходили противника по всем показателям, что во многом и предопределило успешный исход операции.

11 июля Жуков доложил Сталину: «Подготовка по „Кутузову“ полностью закончена. Сегодня проводили силовую разведку с целью уточнения переднего края обороны противника. По докладам командармов и командиров соединений на всех этих направлениях считают, что наши части находятся перед передним краем. На самом деле сегодняшние действия усиленных батальонов показали, что первые траншеи противником занимались небольшими подразделениями. Все действовавшие батальоны сегодня первую траншею захватили. В соответствии с уточненным передним краем противника сейчас вносятся поправки для артиллерии и авиации на период артподготовки».

Наступление Брянского фронта, поддержанное войсками левого крыла Западного фронта, началось 12 июля. Как и ожидалось, противник заметался на орловском плацдарме и стал перебрасывать сюда войска, действовавшие против Центрального фронта. Рокоссовский немедленно воспользовался этим и 15 июля тоже перешел в наступление.

Однако на Воронежском фронте противник еще продолжал наносить ощутимые удары. Особенно критическое положение сложилось 11–12 июля в районе Прохоровки, где во встречном танковом сражении схлестнулись более полутора тысяч боевых машин. Сталин приказал Жукову немедленно вылететь туда и принять на себя координацию действий Воронежского и Степного (создан 9 июля) фронтов.

13 июля Жуков прибыл в штаб Воронежского фронта. «На всех участках фронта шли ожесточенные, кровавые бои, — писал он впоследствии, — горели сотни танков и самоходных орудий. Над полем боя стояли тучи пыли и дыма. Это был переломный момент в сражении на белгородском направлении»^{452}.

А в этот же день в Ставке Гитлера состоялось совещание с участием командующих группами армий Манштейна и Клюге. В докладе фон Клюге отмечалось, что в связи с большими потерями наступление 9-й армии не может продолжаться и не может быть потом возобновлено. «Так как фельдмаршал фон Клюге считал исключенным возобновление наступления 9-й армии, — вспоминал Манштейн, — и более того, считал необходимым вернуть ее на исходные позиции, Гитлер решил, одновременно учитывая необходимость снятия сил для переброски их в район Средиземного моря, остановить осуществление операции „Цитадель“»^{453}.

Тем временем Жуков, обсудив в штабе Воронежского фронта, где находился и командующий Степным фронтом генерал Конев, сложившуюся обстановку, пришел к выводу о необходимости энергичнее продолжать начатый контрудар, чтобы на плечах отходящего противника захватить оборонительные рубежи в районе Белгорода. И лишь после этого, произведя перегруппировку, войска Воронежского и Степного фронтов должны были перейти в решительное контрнаступление.

Но контрудар Воронежского фронта не достиг своей цели, и группировку врага, вклинившуюся в расположение наших войск на 30–35 км, разбить не удалось. В пылу сражения удар был нанесен в лоб, а выгодная конфигурация фронта, позволявшая подрезать основание немецкой группировки и окружить ее, не использовалась. 15–16 июля всем армиям фронта было приказано прекратить наступление и упорной обороной истощать силы наступавшего противника.

Существенное влияние на ход событий на белгородско-харьковском направлении оказало начавшееся 17 июля наступление войск Юго-Западного и Южного фронтов. Командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал фон Манштейн по требованию Генерального штаба Сухопутных войск был вынужден отдать приказ о выводе из боя на участке Воронежского фронта 2 и 3-го танковых корпусов и переброске их на юг, на усиление 6-й полевой армии, действовавшей против Южного фронта. А в ночь на 19 июля начался общий отход немецких войск, действовавших против Воронежского фронта.

Замысел операции «Цитадель» был окончательно похоронен. Это еще в апреле предвидел маршал Жуков, не только разгадав планы врага, но и достаточно точно определив место и время нанесения его ударов. Не поддавшись искушению перейти в наступление раньше противника, он убедил Ставку ВГК и Сталина придерживаться в районе Курска плана военных действий, суть которого заключалась в преднамеренной обороне с одновременной подготовкой контрнаступления. Такова примерно точка зрения большинства отечественных историков.

По вполне понятным причинам выводы, сделанные противоположной стороной, часто с ней расходятся. Вот что писал по этому поводу Манштейн: «Операция „Цитадель“ была прекращена немецким Главным командованием еще до исхода сражения по следующим причинам: во-первых, в связи со стратегическим влиянием других театров военных действий (Средиземное море) или других фронтов (2-я танковая армия на Орловской дуге) и, лишь во-вторых, в связи с тактической неудачей, а именно, остановкой наступления 9-й армии, которая поставила под вопрос по меньшей мере быстрое достижение исхода сражения»^{454}.

Тем временем войска Воронежского и Степного фронтов 23 июля вышли к переднему краю обороны противника. Но для перехода в контрнаступление требовалось произвести перегруппировку войск, тщательную разведку противника, вновь организовать взаимодействие всех родов войск, особенно пехоты и танков. На все это могло уйти около восьми суток, о чем Жуков и доложил Сталину. «Скрепя сердце, после многократных переговоров, — свидетельствует Георгий Константинович, — Верховный утвердил наше решение, так как иного выхода тогда не было»^{455}.

В процессе подготовки к операции войск Воронежского и Степного фронтов (кодовое название «Полководец Румянцев») по разгрому белгородско-харьковской группировки противника Жуков по заданию Сталина с 28 июля находился на Брянском фронте, в 4-й танковой и 11-й армиях. После этого Георгий Константинович прорабатывал взаимодействие войск Воронежского и Степного фронтов, побывав в 5-й гвардейской, 53, 5-й гвардейской танковой и 1-й танковой армиях. Именно им предстояло нанести главный удар.

Замысел советского командования состоял в том, чтобы мощным фронтальным ударом смежных крыльев Воронежского и Степного фронтов прорвать оборону противника на 22-километровом участке северо-западнее Белгорода, затем рассечь вражескую группировку с последующим охватом и разгромом ее в районе Харькова. Одновременно предусматривалось нанести вспомогательный удар из района Готни на Ахтырку, чтобы обеспечить действия главных сил Воронежского фронта с запада, а наступлением правого крыла (57-я армия) Юго-Западного фронта из района Мартовой на Мерефу содействовать Степному фронту в освобождении Харькова.

Привлеченные к операции войска Воронежского и Степного фронтов насчитывали 980,5 тыс. человек, более 12 тыс. орудий и минометов, 2400 танков и САУ, 1300 боевых самолетов^{456}. Для поддержки войск фронтов были выделены 200 самолетов авиации дальнего действия, часть сил 17-й воздушной армии Юго-Западного фронта и авиации Войск ПВО страны. Советским войскам противостояли немецкие 4-я танковая армия, оперативная группа «Кемпф» (с 16 августа — 8-я армия) группы армий «Юг» (генерал-фельдмаршал. Э. фон Манштейн) и авиация 4-го воздушного флота, насчитывавшие в общей сложности около 300 тыс. человек, до 600 танковых и штурмовых орудий, 3 тыс. орудий и минометов, более 1 тыс. боевых самолетов^{457}. Как мы видим, и в этой операции советские войска имели абсолютное превосходство над противником.

Перед началом операции «Полководец Румянцев» были проведены мероприятия по дезинформации, что позволило привлечь внимание противника к сумскому направлению и обеспечить внезапность ударов советских войск в районе Белгорода. 3 августа после мощной артиллерийской и авиационной подготовки ударные группировки фронтов перешли в наступление. Одновременно партизаны приступили к проведению в тылу врага операции «Рельсовая война». В тот же день Георгий Константинович докладывал Сталину:

«Сегодня, 3.8.43 войска Чистякова (6-я гвардейская армия. — Авт.), Жадова (5-я гвардейская армия. — Авт.), Манагарова (53-я армия. — Авт.), Крюченкина (69-я армия. — Авт.) в 5.00 начали контрнаступление, которое проводилось с полным учетом опыта Западного и Брянского фронтов и было построено так: 5 минут огневой налет артиллерии, минометов, „катюш“ и огня пехоты по переднему краю и всей глубине обороны противника. 35 минут контроль прицела и пристрелки орудий тяжелого калибра. 1 час 20 минут методическое подавление, разрушение целей и залпы „катюш“. 20 минут нарастающий до предельного режима артиллерийский и минометный огонь. 45 минут заранее спланированный артогонь по узлам сопротивления в глубине обороны противника. Пехота с танками прорыва и орудиями самоходной артиллерии в атаку была поднята в 7.55, то есть в момент открытия артиллерией нарастающего до предельного режима огня, и, прижимаясь к огневому валу, пехота с танками и орудиями самоходной артиллерии через 20 минут прорвалась на передний край обороны противника. Авиация в течение дня действовала по следующему плану. Первый бомбовый удар был произведен по штабам, узлам и линиям связи для нарушения управления. Второй, третий и четвертый бомбардировочные удары последовательно производились по артиллерийским позициям в глубине обороны, по скоплениям противника и резервам противника. Первый удар штурмовиков произведен в 7.55, то есть в момент подъема пехоты в атаку, и продолжался беспрерывно в течение двух с половиной часов с огневой задачей подавления артиллерии, минометов противника и огневых точек на обратных скатах.

Танковые армии Катукова (1-я танковая армия. — Авт.) и Ротмистрова (5-я гвардейская танковая армия. — Авт.), построенные в боевые порядки на выжидательных позициях, продвигали свои авангардные бригады непосредственно за пехотой, что обеспечило быстрый ввод главных сил танковых армий в прорыв после взлома тактической глубины обороны противника».

5 августа советские войска освободили Белгород. В этот же день в ознаменование двух побед — освобождения Орла и Белгорода — в Москве прогремел первый за войну артиллерийский салют — 12 залпов из 124 орудий.

Одновременно, 5 августа, перешли в наступление 40-я (генерал-лейтенант К. С. Москаленко) и 27-я (генерал-лейтенант С. Г. Трофименко) армии Воронежского фронта. В последующем для разгрома подходящих резервов врага были нанесены удары силами авиации Воронежского, Степного, Юго-Западного и Южного фронтов, авиации дальнего действия. Одновременно Ставка переподчинила Степному фронту 57-ю (генерал-лейтенант Н. А. Гаген) армию Юго-Западного фронта и 5-ю гвардейскую танковую армию Воронежского фронта.

6 августа Жуков, командующий Степным фронтом Конев и начальник штаба фронта Захаров направили Сталину свои предложения по дальнейшему развитию операции «Полководец Румянцев»^{458}. Разгром противника на белгородско-харьковском направлении предлагалось осуществить по двум этапам.

На первом этапе войска 53-й армии с 1-м механизированным корпусом генерала М. Д. Соломатина должны были наступать вдоль Белгородско-Харьковского шоссе, нанося главный удар в направлении Дергачей с выходом на линию Ольшаны — Дергачи, где сменить части 5-й гвардейской армии. На 69-ю армию возлагалась задача наступать в направлении Черемошного, овладеть этим населенным пунктом и затем перейти в резерв Степного фронта. Соединениям 7-й гвардейской армии предстояло наступать из района Пушкарного на Бродок и Бочковку, овладеть рубежом Черкасское, Лозовое, Циркуны, Ключкин. Частью сил наступать на Муром, Терновую, чтобы помочь 57-й армии Юго-Западного фронта форсировать р. Северский Донец в районе Рубежное, Старый Салтов. Этой армии предстояло нанести удар в направлении на Непокрытую, совхоз им. Фрунзе. При этом предлагалось передать армию в состав Степного фронта.

Для проведения второго этапа Харьковской операции предлагалось передать в состав Степного фронта 5-ю гвардейскую танковую армию, которая должна была выйти в район Ольшаны, Старый Мерчик, Огульцы. Харьковскую операцию Жуков намечал провести по следующему плану: 53-я армия во взаимодействии с 5-й гвардейской танковой армией должна была охватить Харьков с запада и юго-запада; 7-я гвардейская армия — наступать с севера на юг с линии Циркуны, Дергачи; 57-я армия — наступать с востока с линии совхоз им. Фрунзе, Рогань, охватывая Харьков с юга; 69-я армия (если она будет к этому времени пополнена) должна была развернуться в стыке между 5-й гвардейской и 53-й армиями в районе Ольшан и наступать на юг для обеспечения Харьковской операции с юга; 69-й армии предстояло выйти на линию Снежков Кут — Минковка — Просяное — Новоселовка. Левый фланг Воронежского фронта предусматривалось вывести на линию Отрада — Коломак — Снежков Кут. Эту задачу должны были выполнить 5-я гвардейская армия и левый фланг 27-й армии. 1-ю танковую армию намечалось иметь в районе Ковяги, Алексеевка, Мурафа.

Одновременно считалось необходимым, чтобы Юго-Западный фронт нанес удар из района Замостья в общем направлении на Мерефу, наступая по обоим берегам р. Мжа. Кроме того, фронту предстояло частью сил наступать через Чугуев на Основу, а частью сил очистить от противника лес южнее Замостья и выйти на рубеж Новоселовка, Охочае, Верхний Бишкин, Геевка.

Для проведения второго этапа, то есть Харьковской операции, необходимо было, кроме 20 тыс. человек пополнения, дать 15 тыс. для пополнения дивизий 53 и 7-й гвардейской армий, для доукомплектования танковых частей фронта — 200 танков Т-34, 100 танков Т-70 и 35 танков KB. Кроме того, нужны были четыре полка самоходной артиллерии и две инженерные бригады, а для укомплектования авиации 90 истребителей, 40 самолетов Пе-2 и 60 Ил-2.

В полночь 6 августа пришла ответная директива:

«Представленный тов. Юрьевым (псевдоним Г. К. Жукова. — Авт.) план операции „Румянцев“

Ставка Верховного Главнокомандования утверждает и одновременно у к а з ы в а е т:

1. 57-ю армию Гагена с 24.00 8 августа передать из состава Юго-Западного фронта в состав войск Степного фронта с задачей ударом в обход Харькова с юга содействовать главной группировке Степного фронта в овладении Харьковом…

2. Основная задача Юго-Западного фронта нанести главный удар на юг в общем направлении Голая Долина, Красноармейское и во взаимодействии с Южным фронтом разгромить Донбасскую группировку противника и овладеть районом Горловка, Сталино.

3. Основная задача Южного фронта нанести главный удар в общем направлении Куйбышево, Сталино, где сомкнуться с ударной группой Юго-Западного фронта.

Готовность к наступлению Юго-Западного и Южного фронтов 13–14.8.1943 г. Тов. Александрову (псевдоним А. М. Василевского. — Авт.) план действий ЮЗФ и ЮФ представить 10.8 на утверждение Ставки.

4. Координацию действий возложить: между Воронежским и Степным фронтами на тов. Юрьева, между Юго-Западным и Южным фронтами на тов. Александрова»^{459}.

Быстрые ответы и распоряжения Сталина показывают, что он всегда владел обстановкой в мельчайших деталях и соответствующим образом реагировал на недостатки в оперативных действиях войск. Об этом свидетельствует и директива Генштаба от 7 августа, направленная Ватутину и Жукову:

«Из положения войск 5-й гв. армии Жадова видно, что ударная группировка армии распылилась и дивизии армии действуют в расходящихся направлениях. Товарищ Иванов (псевдоним И. В. Сталина. — Авт.) приказал вести ударную группировку армии Жадова компактно, не распыляя ее усилий в нескольких направлениях. В равной степени это относится и к 1-й танковой армии Катукова. О принятых мерах прошу сообщить»^{460}.

10 августа Жукову были даны указания об использовании танковых армий для изоляции харьковской группировки противника «путем скорейшего перехвата основных железнодорожных и шоссейных путей сообщения в направлениях на Полтаву, Красноград, Лозовую и тем самым ускорить освобождение Харькова». Для этой цели 1-я танковая армия генерала Катукова должна была перерезать основные пути в районе Ковяги, Валки, а 5-я гвардейская танковая армия генерала Ротмистрова, обойдя Харьков с юго-запада, перерезать пути в районе Мерефы.

11 августа войска Воронежского фронта перерезали железную дорогу Харьков — Полтава. Армии Степного фронта с севера вплотную подошли к Харьковскому оборонительному обводу, а 57-я армия угрожала охватом Харькова с юго-востока.

Генерал-фельдмаршал Э. фон Манштейн, стремясь ликвидировать прорыв советских войск, подтянул к Харькову 3-й танковый корпус, который намеревался использовать совместно с оперативной группой «Кемпф» для удара по восточному флангу вклинившихся советских войск. «Одновременно, — пишет Манштейн, — по западному флангу должна была нанести удар 4-я танковая армия силами двух танковых дивизий, возвращенных группой „Центр“, и одной мотодивизии. Но было ясно, что этими силами и вообще силами группы нельзя было далее удерживать линию фронта»^{461}.

В тот же день, 11 августа, противник нанес контрудар по наступающим частям советских войск. «Ослабленные части 1-й танковой армии и 6-й гвардейской армии, не выдержав удара, начали отход на более выгодные рубежи, — вспоминал Жуков. — Тогда на помощь им была брошена 5-я гвардейская танковая армия. Завязалось ожесточенное сражение, длившееся несколько дней. Общими усилиями враг к исходу 16 августа был остановлен. 18 августа противник нанес контрудар из района Ахтырки. Для его ликвидации в сражение была дополнительно введена 4-я гвардейская армия, прибывшая из резерва Ставки»^{462}.

Одновременно войска Степного фронта прорвали Харьковский оборонительный обвод и с 17 августа завязали бои на северной окраине Харькова. В полосе Воронежского фронта противнику удалось остановить наступление советских войск и даже в отдельных местах потеснить их. Заминки вызвали раздражение у Сталина. В 3 часа ночи 22 августа он направляет директиву командующему Воронежским фронтом Ватутину, копию — Жукову:

«События последних дней показали, что Вы не учли опыта прошлого и продолжаете повторять старые ошибки как при планировании, так и при проведении операций. Стремление к наступлению всюду и к овладению возможно большей территорией, без закрепления успеха и прочного обеспечения флангов ударных группировок, является наступлением огульного характера. Такое наступление приводит к распылению сил и средств и дает возможность противнику наносить удары во фланг и тыл нашим далеко продвинувшимся вперед и не обеспеченным с флангов группировкам и бить их по частям.

При таких обстоятельствах противнику удалось выйти на тылы 1-й танковой армии, находившейся в районе Алексеевка, Ковяги, затем он ударил по открытому флангу соединений 6-й гв. армии, вышедших на рубеж Отрада, Вязовая, Панасовка, и, наконец, противник 20 августа нанес удар из района Ахтырки на юго-восток, по тылам 27-й армии, 4 и 5-го гв. танковых корпусов. В результате этих действий противника наши войска понесли значительные, ничем не оправданные потери. Было также утрачено выгодное положение для разгрома харьковской группировки противника.

Я еще раз вынужден указать Вам на недопустимые ошибки, неоднократно повторяемые Вами при проведении операций, и требую, чтобы задача ликвидации ахтырской группировки противника, как наиболее важная задача, была выполнена в ближайшие дни.

Это Вы можете сделать, так как у Вас есть достаточно средств. Прошу не разбрасываться, не увлекаться задачей охвата харьковского плацдарма со стороны Полтавы, а сосредоточить все внимание на реальной и конкретной задаче — ликвидации ахтырской группировки противника, ибо без этого серьезные успехи Воронежского фронта невозможны»^{463}.

Вечером того же дня Жукову (в копии — представителю Ставки Василевскому, командующим Воронежским фронтом Ватутину и Степным фронтом Коневу) была направлена новая директива:

«План наступления Воронежского фронта с целью к 20.8 овладеть Ахтыркой явным образом не удался. Операция по разгрому харьковской группировки противника также затянулась. Ставке Верховного Главнокомандования неизвестно, по какому плану действуют сейчас Воронежский и Степной фронты.

Ставка требует, чтобы Вы представили план операции по ликвидации ахтырской группировки противника и овладению плацдармом Ахтырка, Котельва, Колонтаев, Пархомовка. Для этого недостаточно вовлечь в дело отдельные армии и танковые корпуса. Для этого необходимо организовать прорыв фронта противника с привлечением основных сил артиллерии и авиации наподобие тому, как это было организовано севернее Белгорода.

Эта операция по времени должна быть согласована с прорывом обороны противника на стыке Степного и Юго-Западного фронтов.

Руководство организацией прорыва на правом крыле Юго-Западного фронта и взаимодействия его со Степным фронтом возложено на тов. Александрова (псевдоним А. М. Василевского. — Авт.), который должен поддерживать с тов. Юрьевым (псевдоним Г. К. Жукова. — Авт.) прочную связь.

Правое крыло Юго-Западного фронта может начать наступление 26–27.8.

План операции представьте к исходу 22.8, с тем, чтобы начать переселение Воронежского и Степного фронтов не позже 27.8»^{464}.

Жуков и Ватутин, выполняя требования Сталина, приняли меры к локализации прорыва ахтырской группировки противника: ввели в сражение 4-ю гвардейскую армию с 3-м гвардейским танковым корпусом и 47-ю армию с 3-м гвардейским механизированным корпусом.

23 августа соединения Степного фронта вошли в Харьков, завершив тем самым операцию «Полководец Румянцев», а с ней и Курскую битву. Были созданы предпосылки для перехода в общее наступление, для освобождения Левобережной Украины и выхода к Днепру.

И все же цена за переход стратегической инициативы в руки советских войск опять оказалась слишком высокой. Потери составили: безвозвратные — 254,5 тыс. человек, санитарные — 608,8 тыс. человек^{465}. Противник же потерял в Курской битве более 500 тыс. человек, 3 тыс. орудий и минометов, свыше 1,5 тыс. танков и штурмовых орудий, более 3,7 тыс. самолетов^{466}. Следовательно, потери советских войск были примерно в полтора раза больше, чем потери противника.

В отчете командования немецких 2-й танковой и 9-й армий о боях на Курской дуге отмечалось, что якобы их наступление «нанесло тяжелые потери и ослабило вражеские армии, предназначенные для удара из района Курска на север, в такой степени, что они не имели больше сил успешно выполнить свою задачу прорыва с юга в направлении Хотынец — Карачев, данную им в общем масштабе концентрического наступления на Орел. Неоспоримо также то, что проводимое обеими армиями планомерное отступление на позицию „Хаген“ истощило большую часть русских наступающих частей и вследствие сокращения фронта освободило большое число наших дивизий и войсковых частей, дав возможность использовать их на других фронтах»^{467}.

Генерал-полковник Г. Гудериан более объективен в своих оценках: «В результате провала наступления „Цитадель“ мы потерпели решительное поражение… Инициатива полностью перешла к противнику»^{468}.

Приведем еще одно мнение, генерала Ф. В. фон Меллентина: «Русское Верховное Главнокомандование руководило боевыми действиями в ходе Курской битвы с большим искусством, умело отводя свои войска и сводя на нет силу удара наших армий при помощи сложной системы минных полей и противотанковых заграждений. Не довольствуясь контрударами внутри Курского выступа, русские нанесли мощные удары на участке между Орлом и Брянском и добились значительного вклинения… Операция „Цитадель“ закончилась полным провалом. Правда, потери русских были больше, чем немцев; надо также отметить, что с тактической точки зрения ни одной из сторон не удалось достигнуть решающего успеха… После провала этого наступления, потребовавшего от немецких войск высшего напряжения, стратегическая инициатива перешла к русским»^{469}.

Оценки бывших противников говорят о признании достигнутого за два года войны превосходства командования Красной Армии в стратегическом и оперативном искусстве, которое олицетворял в себе маршал Жуков. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 июля 1943 г. за умелое и мужественное руководство операциями, за достигнутые в результате этих операций успехи в боях с противником он был награжден вторым орденом Суворова 1-й степени. Не зря Жуков, еще командуя эскадроном в двадцатые годы, учился сам и других учил воевать по-суворовски.

Схватка за Днепр

Война прошла уже полуденную отметку и стала клониться к западу. К концу лета 43-го года Жуков выглядел утомленным. С весны — бесконечные поездки по разбитым фронтовым дорогам, ночные бдения над штабными картами, совещания и вылазки на передовые. Сон урывками. Предельное напряжение нервов во время операций. Гнетущее воздействие случавшихся неудач, больших и малых потерь, страшных картин после боев на Курской дуге, жуткий вид оставленных врагом населенных пунктов. Мрачное впечатление произвел освобожденный Харьков, вернее, руины, которые от него остались. Вместе с Хрущевым проехали среди развалин, выступили на импровизированном митинге оставшихся в живых людей, голодных и измученных.

Устали и измучились войска, потерявшие в летних сражениях слишком много крови. Чувствовал Жуков и понимал, что немецкая тактика обескровить противника в бою постепенно стала перерастать в стратегическую задачу германских войск: любой ценой нанести Красной Армии невосполнимые потери. В течение лета Георгий Константинович не раз делился этими наблюдениями в Ставке.

25 августа 1943 г., буквально через день после освобождения Харькова, в кабинете Сталина состоялось обсуждение обстановки и дальнейших задач общего наступления всех фронтов. Жуков придерживался мнения, что противник располагает еще достаточными силами для продолжения войны, тем более что Англия и США не спешили с началом широких наступательных действий в Европе. Вместе с тем он считал, что на востоке Германия уже не в состоянии вести большое наступление, а, видимо, ограничится активными оборонительными действиями. Жуков был солидарен с Генеральным штабом и Сталиным в их стремлении как можно скорее развернуть наступление на всех фронтах западного и юго-западного направлений, чтобы выйти в восточные районы Белоруссии и на Днепр. Однако он был против нанесения фронтальных, лобовых ударов в полосе от Великих Лук до Черного моря, так как предпочитал операции на отсечение и окружение противника с целью его полного уничтожения, что облегчало бы дальнейшее ведение войны. Именно такую операцию Жуков считал необходимым провести в Донбассе. Его поддержал заместитель начальника Генерального штаба генерал Антонов. Но Сталин не разделял точку зрения Жукова и Антонова, а нетерпеливо требовал скорее отбросить противника с территории страны фронтальными ударами. Он считал, что для реализации идеи Жукова понадобится слишком много времени, и противник успеет организовать оборону на подступах к Днепру.

В соответствии с замыслом Ставки ВГК на летне-осеннюю кампанию главный удар должен был наноситься на юго-западном направлении с целью освобождения Донбасса и богатых районов Украины. Для достижения этой цели планировалось привлечь войска Центрального (генерал армии К. К. Рокоссовский), Воронежского (генерал армии Н. Ф. Ватутин), Степного (генерал армии И. С. Конев), Юго-Западного (генерал армии Р. Я. Малиновский) и Южного (генерал-полковник, с 21 сентября генерал армии Ф. И. Толбухин) фронтов, а с 20 октября соответственно — Белорусского, 1, 2, 3 и 4-го Украинского фронтов. На юге сухопутным войскам должна была содействовать Азовская военная флотилия. Одновременно войска Западного (генерал армии В. Д. Соколовский) и левого крыла Калининского (генерал армии А. И. Ерёменко), а также Брянского (генерал-полковник М. М. Попов) фронтов получили задачу наступать на смоленском и брянско-гомельском направлениях и тем самым лишить противника возможности перебрасывать силы на Украину. На юге предполагалось очистить от врага Таманский полуостров и овладеть плацдармами на Керченском полуострове.

На советско-германском фронте к этому времени действовали 400 стрелковых дивизий, 28 танковых и механизированных корпусов Красной Армии. В резерве Ставки ВГК находились около 20 стрелковых дивизий, 8 танковых и механизированных корпусов. Им противостояли около 230 дивизий противника, в том числе 20 танковых и 6 моторизованных^{470}.

Войска Центрального, Воронежского, Степного, Юго-Западного и Южного фронтов по замыслу Ставки должны были принять участие в битве за Днепр. По плану Ставки ВГК предусматривалось нанести глубокие рассекающие удары в целях быстрейшего выхода войск к Днепру, форсирования его с ходу крупными силами на широком фронте и, упреждая противника в организации и восстановлении обороны на правобережье, захватить несколько плацдармов. К началу битвы за Днепр в составе 5 фронтов насчитывалось 2633 тыс. человек, свыше 51 200 орудий и минометов, более 2400 танков и САУ, 2850 боевых самолетов. Советским войскам противостояли 2-я армия группы армий «Центр» (генерал-фельдмаршал Г. Клюге), 4 и 1-я танковые, 8 и 6-я армии группы армий «Юг» (генерал-фельдмаршал Э. Манштейн); всего 1240 тыс. человек, 12 600 орудий и минометов, 2100 танков и штурмовых орудий и 100 боевых самолетов^{471}.

Верховное Главнокомандование вермахта после провала операции «Цитадель» решило перейти к стратегической обороне на всем Восточном фронте в надежде остановить наступление советских войск и сохранить за собой важнейшие районы Левобережной Украины и Донбасс. С этой целью в глубоком тылу велось строительство стратегического оборонительного рубежа («Восточный вал») на линии река Нарва — Псков — Витебск — Орша — реки Сож, Днепр, Молочная. Основой «Восточного вала» были мощный водный рубеж — река Днепр и укрепления по реке. К моменту выхода советских войск к Днепру противнику не удалось выполнить весь объем намеченных инженерных мероприятий.

Решение о создании «Восточного вала» было принято весной 1943 г., приказ об ускорении его оборудования отдан Гитлером 11 августа. В середине сентября введено новое кодовое название. Южная оконечность «Восточного вала» в полосе обороны групп армий «Юг» и «А» по р. Молочная стала именоваться позицией «Вотан». Передний край обороны противника проходил по ряду командных высот, прикрытых р. Молочная с обрывистым западным берегом. На севере, в районе Васильевки, позиции упирались в днепровские плавни. На юге они примыкали к озеру Молочное, вытянувшемуся почти на 30 км до Азовского моря. Рубеж включал 2–3 полосы обороны с развитой системой траншей, опорных пунктов, противотанковых и противопехотных заграждений. Северная оконечность «Восточного вала» в полосе обороны групп армий «Север» и «Центр» получила кодовое наименование «Пантера». Противник, используя лесисто-болотистую местность, создал на витебско-лепельском и оршанском направлениях укрепленный оборонительный рубеж глубиной 20–45 км, тянувшийся вдоль восточного берега рек Нарва и Великая.

Битва за Днепр, продолжавшаяся с 13 августа по 23 декабря 1943 г., включала Черниговско-Полтавскую, Донбасскую, Нижнеднепровскую и Киевскую стратегические наступательные операции, фронтовые Гомельско-Речицкую наступательную и Киевскую оборонительную операции.

Черниговско-Полтавскую операцию проводили войска Центрального, Воронежского и Степного фронтов, Донбасскую — Юго-Западный и Южный фронты, Нижнеднепровскую — Степной (2-й Украинский), Юго-Западный (3-й Украинский) и Южный (4-й Украинский) фронты, Киевскую наступательную — 1-й Украинский фронт, Гомельско-Речицкую — Белорусский фронт, Киевскую оборонительную операцию — 1-й Украинский фронт.

Подготовка к Черниговско-Полтавской стратегической наступательной операции началась еще в ходе Орловской операции. В ее рамках были проведены Черниговско-Припятская, Сумско-Прилукская и Полтавско-Кременчугская фронтовые наступательные операции.

13 августа войска Юго-Западного и Южного фронтов приступили к проведению Донбасской наступательной операции. Через две недели в наступление перешли Центральный, Воронежский и Степной фронты — началась Черниговско-Полтавская стратегическая наступательная операция, в ходе которой предусматривалось выйти к Днепру.

Жуков как представитель Ставки ВГК внес весомый вклад в подготовку Черниговско-Полтавской операции. Практически с 1 августа по 24 сентября он работал в войсках и штабах Воронежского и Степного фронтов.

24 августа в 4 часа утра Жуков и командующий Степным фронтом получили директиву № 30178 Ставки ВГК:

«В связи с занятием нашими войсками Харькова правое крыло Юго-Западного фронта будет наступать в общем направлении Тарановка, Лозовая, Чаплино.

В соответствии с этим Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Степному фронту продолжать наступление всеми силами в общем направлении на Валки с целью совместно с левым крылом Воронежского фронта разбить валковскую группировку противника. В дальнейшем развивать наступление в общем направлении на Красноград.

69-ю армию в резерв фронта не выводить…»^{472}

Войска Центрального, Воронежского и Степного фронтов, сломив ожесточенное сопротивление противника, успешно продвигались на черниговском, киевском и полтавско-кременчугском направлениях. Это вызвало чувство тревоги у командующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала Э. фон Манштейна. На совещании, состоявшемся в последние дни августа в Ставке Гитлера в Виннице, фон Манштейн, ссылаясь на большие потери, а также на то, что советское командование постоянно вводит в сражение новые боеспособные дивизии, доложил о том, что войска группы не в состоянии удержать Донбасс имеющимися у нее силами. Еще большая опасность для всего южного фланга Восточного фронта создалась на северном фланге группы, где 8 и 4-я танковая армии не смогут долго сдерживать натиск советских войск в направлении Днепра. «Я поставил перед Гитлером ясную альтернативу, — отмечал впоследствии Манштейн, — или быстро выделить нам новые силы, не менее 12 дивизий, а также заменить наши ослабленные части частями с других спокойных участков фронта, — или отдать Донбасс, чтобы высвободить силы на фронте группы. Гитлер, который вел это совещание в очень деловом тоне, хотя и пытался углубиться, как всегда, в технические подробности, все же согласился с тем, что группа „Юг“ требует серьезной поддержки. Он обещал, что даст нам с фронтов групп „Север“ и „Центр“ все соединения, какие можно только оттуда взять. Он обещал также выяснить в ближайшие дни возможность смены ослабленных в боях дивизий дивизиями с более спокойных участков фронта. Уже в ближайшие дни нам стало ясно, что дальше этих обещаний дело не пойдет»^{473}.

Э. фон Манштейн, сомневаясь в том, что получит обещанные подкрепления, направил 7 сентября в Генеральный штаб Сухопутных войск телеграмму с изложением обстановки, создавшейся в полосе группы армий «Юг». «Я указал на то, — вспоминал он, — что противник ввел в бой против нашей группы уже 55 дивизий и 2 танковых корпуса, взятые им не из резервов, а в значительной части с других участков Восточного фронта, кроме того, новые части были еще на подходе. Я еще раз потребовал срочных кардинальных мер от ОКХ (Генеральный штаб Сухопутных войск. — Авт.) для того, чтобы мы смогли удержать фронт на участке нашей группы»^{474}.

Беспокойство Манштейна наконец-то было воспринято Гитлером. 8 сентября он прибыл в штаб группы армий «Юг» в Запорожье, куда были вызваны командующий группой «А» генерал-фельдмаршал фон Клейст и генерал-полковник Руофф, 17-я армия которого все еще находилась на Кубани. На этом совещании Манштейн еще раз указал на серьезность положения:

«Хотим мы или не хотим, но мы будем вынуждены отойти за Днепр, особенно принимая во внимание возможные последствия чрезвычайно напряженной обстановки на северном фланге нашей группы. Чтобы получить необходимые силы для подкрепления этого фланга, я предложил немедленно отвести группу „Центр“ на рубеж Днепра. В результате этого ее фронт сократился бы на одну треть, и мы сэкономили бы силы, которые позволили бы нам сосредоточить, наконец, достаточно крупные соединения войск на решающем участке Восточного фронта. Теперь Гитлер в принципе соглашался с необходимостью отхода северного фланга группы на рубеж Мелитополь — Днепр, хотя он все еще надеялся избежать этого путем подтягивания сюда новых дивизионов штурмовых орудий (САУ). Как всегда, он думал, что использование технических средств будет достаточным для стабилизации обстановки, которая могла быть достигнута на самом деле только введением в бой большого числа новых дивизий. Относительно высвобождения сил из района группы „Центр“ путем отхода на верхний Днепр он заявил, однако, что быстрый отход на такое большое расстояние неосуществим. Такое большое передвижение частей затянется якобы вплоть до наступления распутицы. Кроме того, он считал, что будет потеряно много техники (как это произошло при отходе с Орловской дуги). Вообще отход на промежуточный рубеж дальше на восток (так в оригинале. По смыслу должно быть: на запад. — Авт.) был, по его мнению, возможен, но не дал бы нам необходимой компенсации в виде экономии сил»^{475}.

В то же время Гитлер, не решаясь на такое большое мероприятие, каким было предложенное Манштейном сокращение линии фронта, занимаемого группой армий «Центр», все-таки признавал необходимость сильного укрепления группы армий «Юг». Поэтому он решил, что группа армий «Центр» немедленно выделит один корпус в составе двух танковых и двух пехотных дивизий на стык между нею и 4-й танковой армией. Этим намечалось предотвратить опасность охвата северного фланга группы армий «Юг». Кроме того, Гитлер согласился с требованием Манштейна подтянуть еще 4 дивизии для обеспечения переправ через Днепр, а также решил в целях высвобождения сил оставить кубанский плацдарм, потерявший уже давно всякую оперативную ценность.

Такова была позиция командования германских войск, противостоящих устремившимся к Днепру фронтам Красной Армии. Точка зрения Жукова была ясна и в то же время несколько противоречива: «Для тщательной подготовки наступления к Днепру у нас не было возможностей. В войсках обоих фронтов (Воронежского и Степного. — Авт.) чувствовалась большая усталость от непрерывных сражений. Ощущались перебои в материально-техническом обеспечении. Но все мы, от солдата до маршала, горели желанием скорее выбросить врага с нашей земли, освободить многострадальный украинский народ из-под тяжкого гнета оккупантов, которые свои неудачи вымещали на беззащитном населении»^{476}.

Ставка ВГК, стремясь активизировать наступательный порыв солдат и офицеров, издала 9 сентября директиву № 30187:

«В ходе боевых операций войскам Красной Армии приходится и придется преодолевать много водных преград. Быстрое и решительное форсирование рек, особенно крупных, подобных рекам Десна и Днепр, будет иметь большое значение для дальнейших успехов наших войск.

В связи с этим Ставка Верховного Главнокомандования считает необходимым довести до сведения командующих армиями, командиров корпусов, дивизий, бригад, полков, понтонных и инженерных батальонов, что за успешное форсирование крупных речных преград и закрепление за собой плацдарма для дальнейшего развития наступления командиры названных соединений и частей должны представляться к высшим правительственным наградам.

За форсирование такой реки, как река Десна в районе Богданово (Смоленской области) и ниже, и равных Десне рек по трудности форсирования представлять к наградам:

1. Командующих армиями — к ордену Суворова 1-й степени.

2. Командиров корпусов, дивизий, бригад — к ордену Суворова 2-й степени.

3. Командиров полков, командиров инженерных, саперных и понтонных батальонов — к ордену Суворова 3-й степени.

За форсирование такой реки, как река Днепр в районе Смоленска и ниже, и равных Днепру рек по трудности форсирования названных выше командиров соединений и частей представлять к присвоению звания Героя Советского Союза…»^{477}

К сожалению, высокий моральный дух войск не всегда может компенсировать просчеты в планировании боевых действий. Изначально заявка Жукова на пополнение наступавших фронтов людскими ресурсами и боевой техникой была сокращена Сталиным на 30–40 %. Чрезмерно широкая полоса наступления, которое развернули одновременно пять фронтов, сжатые сроки выполнения поставленных задач с неизбежностью вынуждали использовать удары и натиски «в лоб». В этих условиях энтузиазм нередко разбивался о вал неприступной обороны противника, и тогда наступала суровая проза военной жизни. Директивы Ставки, торопившие двигаться на запад, должны были исполняться неукоснительно. И Жуков был вынужден обеспечивать продвижение подчиненных ему фронтов и соединений, отдавать приказы, заставлявшие двигаться вперед через «не могу» и напоминавшие своей необоснованной категоричностью и резкостью его распоряжения в период трагических боев под Вязьмой зимой и весной 42-го г. «Начавшееся наступление подопечных мне фронтов, — признавал Георгий Константинович, — развивалось крайне медленно».

6 сентября Ставка ВГК уточнила задачи фронтам: Воронежскому фронту наступать на Ромны, Прилуки, Киев, а Степному — на полтавско-кременчугском направлении. Сталин, уступая требованиям Жукова, принял решение об усилении фронтов. Из резерва Ставки ВГК в состав Степного фронта была передана 37-я армия генерал-лейтенанта М. Н. Шарохина, из Воронежского фронта — 5-я гвардейская армия генерал-лейтенанта А. С. Жадова, из Юго-Западного фронта — 46-я армия генерал-майора В. В. Глаголева. Воронежский фронт получил из резерва Ставки ВГК 3-ю гвардейскую танковую армию генерал-лейтенанта танковых войск П. С. Рыбалко, а Центральный фронт — 61-ю армию генерал-лейтенанта П. А. Белова.

Тем временем войска левого крыла Центрального фронта успешно продвигались на Нежин. Соединения 38-й армии Воронежского фронта значительно отстали, сковывая действия левого крыла Центрального фронта, заставляя его поворачиваться на юг и растягивать свой фронт вместо того, чтобы развивать успешное наступление на запад. Это вызвало беспокойство у Сталина, который в шесть часов вечера 12 сентября потребовал от Жукова решительного продвижения вперед правого крыла Воронежского фронта, особенно 38-й армии.

Главное командование Сухопутных войск вермахта, в свою очередь, приняло меры к усилению группы армий «Юг». Командующему группой армий «Центр» было приказано передать максимально быстрыми темпами 4 дивизии группе армий «Юг». Кроме того, ей были обещаны с Западного фронта пехотные подразделения и пополнение для доукомплектования дивизий, всего 32 батальона. Вечером 15 сентября по группе армий «Юг» был отдан приказ об отводе всех армий на линию Мелитополь — Днепр (до района выше Киева) — Десна.

В ходе наступления советские войска достигли наибольшего успеха на киевском направлении. Левофланговые соединения Центрального фронта 15 сентября освободили Нежин и разорвали фронт противника. Войска Воронежского фронта также рассекли немецкие войска на отдельные изолированные группы, которые частью отходили к киевским переправам, а частью — к переправам у Канева (южнее Киева). В результате были созданы условия для окружения этих групп по частям восточнее Киева. Особенно удобное для этого положение занимала левофланговая 60-я армия Центрального фронта. Она не соприкасалась с противником и опережала правофланговые армии Воронежского фронта на 100–120 км, что давало ей возможность нанести удар на юг во фланг и в тыл группировке противника, сдерживавшей наступление правофланговой 38-й армии Воронежского фронта.

Но эту возможность реализовать не удалось. Во второй половине сентября Ставка ВГК отодвинула разграничительную линию между Центральным и Воронежским фронтами к северу. В результате Киев, на который была нацелена 60-я армия Центрального фронта, отошел в полосу Воронежского фронта. «Я счел своим долгом позвонить Сталину, — вспоминал командующий Центральным фронтом Рокоссовский. — Сказал, что не понимаю причины такого изменения разграничительной линии. Ответил он коротко: это сделано по настоянию товарищей Жукова и Хрущева, они находятся там, им виднее. Такой ответ никакой ясности не внес. Но уточнять не было ни времени, ни особой необходимости»^{478}.

Не будем и мы строить догадки, кто был действительным автором этого решения и какими соображениями (будем надеяться, что оперативными) оно было продиктовано. В «Воспоминаниях и размышлениях» Георгий Константинович этой темы не касается.

В ходе наступления Жуков принял меры по заблаговременной подготовке к форсированию Днепра. Об этом он 20 сентября доложил Сталину: «Сегодня с Николаевым (псевдоним Н. Ф. Ватутина. — Авт.) отработали мероприятия по быстрейшему захвату переправ на реке Днепр. Для этой цели сегодня от каждой армии сформированы передовые отряды в составе танковых частей, пехоты, посаженной на машины, артиллерии и минометов. Эти подвижные передовые отряды имеют задачу, не ввязываясь в бой с прикрывающими частями противника, обходя арьергарды, стремительно прорваться к переправам и стараться захватить мосты и переправы… Считаю, что эти передовые части подойдут к реке Днепр 22–23 сентября».

21 сентября войска Центрального фронта освободили Чернигов, а соединения 3-й гвардейской танковой армии Воронежского фронта вышли к Днепру южнее Киева. На следующий день к Днепру вышли и войска 13-й армии Центрального фронта. Они при поддержке авиации и артиллерии с ходу форсировали реку и овладели плацдармами в междуречье Днепра и Припяти. Одновременно передовой отряд 6-го танкового корпуса 3-й гвардейской танковой армии Воронежского фронта захватил плацдарм в районе Великого Букрина.

На содействие войскам Воронежского фронта в форсировании Днепра была направлена Днепровская воздушно-десантная операция. Планом операции предусматривалось в течение двух ночей выбросить воздушный десант в Букринской излучине Днепра для захвата и удержания плацдарма на рубеже Липовый Рог, Македоны, Шандра, Степанцы, Костянец, Канев до выхода в этот район войск фронта. В состав десанта привлекались 1, 3 и 5-я гвардейские воздушно-десантные бригады (10 тыс. человек, 24 орудия, 180 минометов), объединенные в воздушно-десантный корпус под командованием генерал-майора И. И. Затевахина. Для десантирования выделялось 180 самолетов Ли-2, 10 самолетов буксировщиков По-2 и 35 планеров.

Спешка к добру не приводит. К моменту начала операции разведывательные данные о противнике не перепроверили, а они оказались устаревшими. Выброска первого эшелона 3 и 5-й воздушно-десантных бригад осуществлялась в ночь на 25 сентября. Противник к этому времени сумел скрытно перебросить в район Букринской излучины Днепра две пехотные дивизии. Поэтому десантирование проводилось зачастую над боевыми порядками врага, под сильным зенитным огнем его ПВО. Многие экипажи самолетов потеряли ориентировку, произвели выброску с больших высот и в обширном районе площадью 30 на 90 км. В результате часть десантных подразделений оказалась в расположении вражеских войск и понесла большие потери. Связь штаба фронта с бригадами была потеряна, и дальнейшее десантирование пришлось прекратить.

Десантники, после неудачного десантирования, в течение нескольких суток вели бои отдельными группами. Сталин, узнав о неудачном применении десанта, подписал 3 октября директиву: «Констатирую, что первый воздушный десант, проведенный Воронежским фронтом 24 сентября, провалился, вызвав массовые ненужные жертвы. Произошло это не только по вине тов. Скрипко (заместитель командующего авиацией дальнего действия. — Авт.), но и по вине тов. Юрьева (псевдоним Жукова. — Авт.) и тов. Ватутина, которые должны были контролировать подготовку и организацию выброски десанта. Выброска массового десанта в ночное время свидетельствует о неграмотности организаторов этого дела, ибо, как показывает опыт, выброска массового ночного десанта даже на своей территории сопряжена с большими опасностями»^{479}.

Правда, никаких оргвыводов Сталин не сделал. Он только приказал изъять из состава Воронежского фронта оставшиеся полторы воздушно-десантные бригады и направить их в резерв Ставки ВГК.

Несмотря на то что советские войска стремились не допустить отхода противника за Днепр, ему все-таки удалось это сделать. Манштейн вспоминал: «Противнику не удалось сорвать сосредоточения войск у немногих переправ через реку или отрезать их от этих переправ. Несмотря на его численное превосходство, он не сумел использовать благоприятной обстановки, которую создавало для него стягивание наших войск к переправам, для того, чтобы форсировать Днепр крупными силами в стороне от этих переправ и тем самым не допустить создания намеченной оборонительной линии по ту сторону реки. То, что он захватил на нескольких участках плацдармы на противоположном берегу реки, при нехватке сил с нашей стороны нельзя было предотвратить»^{480}.

К концу сентября положение войск группы армий «Юг» в центре и на левом крыле было следующим. 8-я армия по всей полосе от Кременчуга до Киева ушла за Днепр. 4-я танковая армия еще располагалась по обе стороны от столицы Украины, но потеряла всякую связь с 2-й армией группы армий «Центр».

Генерал-фельдмаршал фон Манштейн счел своим долгом поблагодарить войска, которые отошли за Днепр. В приказе от 29 сентября он отмечал:

«СОЛДАТЫ ГРУППЫ АРМИЙ „ЮГ“!

После многонедельных тяжелых наступательных и оборонительных боев армии группы армий отведены за Днепр, чтобы здесь на выгодной позиции снова остановить противника.

Противник, которого вы постоянно громили на голову в обороне и контрударах, не смог воспрепятствовать этому движению. Он смог лишь выиграть территорию ценой потерь, во много раз превышающих наши.

В том, что этот отход удался, через немногие переправы были вывезены огромные припасы, а все необходимые для противника военные объекты разрушены, заслуга всех войск, которые, даже в критической обстановке храбро исполняя приказы своих командиров, отражали благодаря боевому умению численно намного превосходящего противника.

Проведение этой особо сложной операции является блестящим свидетельством военного искусства командиров и особенно работы штабов.

Выношу благодарность командованию и войскам за выдающиеся подвиги во время гигантского оборонительного сражения, проведенного этим летом.

То, что врагу, несмотря на его силы, не удалось нам помешать сделать то, что мы хотели, исходя из общей обстановки, является для нас залогом того, что мы выполним и новые задачи»^{481}.

После захвата плацдармов на правом берегу Днепра (23 плацдарма) появилась реальная возможность для быстрейшего овладения Киевом. В первом часу ночи 28 сентября Жукову и командующему Воронежским фронтом генералу Ватутину была направлена директива Ставки ВГК, которая требовала: «…Прочно закрепив за собой плацдармы на правом берегу р. Днепр, нанести удар в общем направлении на Кагарлык, Фастов, Брусилов и во взаимодействии с левым крылом Центрального фронта разгромить киевскую группировку противника и овладеть городом Киев. Не позднее 7 октября выйти на фронт Ставище, Брусилов, Фастов, Белая Церковь. К 10 октября, не прекращая дальнейшего хода операции, принять от Центрального фронта 13 и 60-ю армии и установить с ними к этому времени надежную связь»^{482}.

Командующему Центральным фронтом была поставлена задача: «…Силами левого крыла фронта нанести удар в общем направлении на Чернобыль, Иванков, Радомышль и во взаимодействии с войсками Воронежского фронта разгромить киевскую группировку противника, овладеть городом Киев и не позднее 7 октября выйти на фронт Каганович, Малин, Радомышль. По выходе на указанный рубеж, не прекращая дальнейшего хода операции, к 10 октября передать 13 и 60-ю армии в состав войск Воронежского фронта»^{483}. Одновременно Сталин потребовал от представителей Ставки ВГК Жукова и Василевского, командующих войсками Центрального, Воронежского, Степного и Юго-Западного фронтов, ликвидировать в ближайшее время все плацдармы, находившиеся еще в руках противника на левом берегу р. Днепр.

Для успешного решения всех этих задач необходимы были дополнительные силы. Однако неожиданно Г. К. Жуков получил от заместителя начальника Генштаба генерал-полковника А. И. Антонова уведомление, что 69-я армия генерал-лейтенанта В. Д. Крюченкина отправляется в резерв Ставки ВГК, а 8-я гвардейская армия генерал-лейтенанта В. И. Чуйкова остается в составе Юго-Западного фронта генерала армии Р. Я. Малиновского. Кроме того, стало известно, что 5-я гвардейская танковая армия выйдет в район Днепра не ранее 15 октября. Это вызвало беспокойство у Георгия Константиновича, так как командующий Степным фронтом генерал армии И. С. Конев был лишен возможности создать на своем правом крыле сильную ударную группировку для обхода Киева. Жуков в этой связи сообщил Сталину:

«…1. Если мы не создадим на правом крыле Конева крупную группировку с включением в эту группировку 69 А, одной армии от Малиновского, не передадим Коневу двух танковых корпусов Юго-Западного фронта, одобренный Вами план осуществить будет невозможно. Прошу 69 А передать Коневу и произвести перегруппировку сил от Юго-Западного фронта к Коневу для флангового удара согласно плану.

2. Чистякова (командующий 6-й гвардейской армией. — Авт.) прошу оставить у Ватутина, т. к. на его левом фланге очень жидкая группировка и большего удара она провести не сможет.

Армии Пухова (командующий 13-й армией. — Авт.) и Черняховского (командующий 60-й армией. — Авт.) прошу передать не позднее 1.10.1943 г. с тем, чтобы захват Киева и киевского плацдарма осуществлял один командующий, а не два. Привлекать для разгрома киевской группировки Белова (командующий 61-й армией. — Авт.) нецелесообразно, т. к. это только ослабит удар против центральной группировки противника, а против киевской группировки противника с севера хватит армий Пухова, Черняховского и Чибисова. Кроме того, если Белов будет сейчас с центрального направления уведен под Киев, то вытягивание его вновь на бобруйское направление потребует много времени и затянет выполнение намеченного плана»^{484}.

Но Сталин думал иначе. Около полуночи 28 сентября он сообщил Жукову:

«Чистяков и Крюченкин останутся в резерве Ставки, причем Чистяков будет направлен в район Торопца, а Крюченкин должен остаться в районе Харькова. Я считаю, что Воронежский и Степной фронты могут обойтись без них, а Ставка не может обойтись без минимума резервов.

До ликвидации запорожского плацдарма с Юго-Западного фронта нецелесообразно брать силы для усиления Степного фронта. Если к 3–5.10 запорожский плацдарм будет ликвидирован, Степной фронт может рассчитывать на получение от Юго-Западного фронта одного или двух танковых корпусов и кое-каких стрелковых соединений, о чем будет специально сообщено. Передача Черняховского и Пухова в состав Воронежского фронта будет произведена не позднее 10 октября. Что же касается увязки действий левого крыла Центрального фронта и правого крыла Воронежского фронта по овладению Киевом, это дело Ставка поручает Вам»^{485}.

29 сентября Жуков и командующий Воронежским фронтом получили директиву Ставки ВГК № 30203 на развитие наступления в направлении Винницы. В соответствии с директивой фронт должен был к 24 часам 2 октября передать в состав войск Степного фронта 4-ю гвардейскую и 52-ю армии, приняв к 10 октября от Центрального фронта 13 и 60-ю армии. «Задача войск Воронежского фронта: после выхода на фронт Ставище, Фастов, Белая Церковь продолжать наступление главными силами в общем направлении Бердичев, Жмеринка, Могилев-Подольский, — говорилось в директиве, — прочно обеспечивая себя со стороны Ровно, а часть сил использовать для ликвидации киевской группировки противника во взаимодействии с левым крылом Центрального фронта. На сарненское направление выделить отдельную группу войск. Ближайшая задача войск фронта овладеть рубежом Овруч, Коростень, Житомир, Бердичев, Казатин и в дальнейшем выйти на фронт р. Случь, Славута, Проскуров, Могилев-Подольский»^{486}.

Войскам Центрального фронта предстояло наступать в общем направлении Жлобин, Минск и частью сил на Калинковичи, Житковичи. Командующему Степным фронтом было приказано передать к 24 часам 2 октября в состав Юго-Западного фронта 46-ю армию и принять от Воронежского фронта 4-ю гвардейскую и 52-ю армии. Фронту предстояло, нанося главный удар в общем направлении Черкассы, Ново-Украинка, Вознесенск, разгромить кировоградскую группировку противника и отрезать ей пути отхода на запад. Одновременно левым крылом фронта наступать в направлении Пятихатка, Кривой Рог и выйти на тылы днепропетровской группировки противника. Ближайшая задача Степного фронта состояла в овладении рубежом Христиновка, Ново-Украинка, Долинская, Кривой Рог, а дальнейшая — в выходе на рубеж р. Днестр, Рыбница, Ананьев.

Противник всеми силами и средствами стремился не допустить захвата Киева советскими войсками. Десант, выброшенный для оказания содействия войскам Воронежского фронта, также не мог оказать им действенной помощи. Лишь 5 октября командиру 5-й гвардейской воздушно-десантной бригады подполковнику П. М. Сидорчуку удалось объединить в Каневском лесу несколько отрядов и групп, а затем установить связь со штабом Воронежского фронта.

Напряженность и сложность сложившейся ситуации на Днепре чувствуются в строках писем Жукова жене. 5 октября он пишет:

«Здравствуй, Шурик.

Шлю тебе привет и крепко тебя целую. Обними и крепко поцелуй Эрочку и Эллочку… Посылаю семечек. Делать вам все равно нечего, хоть будете их грызть. Посылаю обратно теплую кофточку, она очень кусачая, и ее носить совершенно невозможно, она колет, как колючая проволока. Пусть лучше получат мягкий свитер. Дела у нас по-прежнему неплохие. Сидим на Днепре. Немцы хотят во что бы то ни стало удержаться на Днепре. Но, видимо, это им не удастся. Я по-прежнему езжу по армиям, в вагоне не могу — характер, видимо, такой, больше тянет в поле, к войскам, там я как рыба в воде. Здоровье неплохое. Плохо слышу. Надо бы опять полечить ухо, да вот пока не могу организовать. Иногда немного побаливает голова и нога. Ну вот пока все, что хотел тебе написать. Желаю тебе и ребятам здоровья. Крепко, крепко всех вас целую».

Войска Воронежского фронта с 12 по 15 октября предпринимали отчаянные попытки прорвать вражескую оборону. При этом главные удары наносились с южного, букринского плацдарма, а вспомогательные — с северного, лютежского (район севернее Киева). Однако противник сумел сосредоточить против букринского плацдарма крупные силы и создать здесь прочную оборону.

Жуков прилагал все усилия для того, чтобы в кратчайший срок овладеть Киевом. Об этом говорится в его письме, отправленном 23 октября Александре Диевне:

«Здравствуй, мой милый Шурик!

Шлю тебе свой привет и крепко целую. Шлю привет Эрочке и Эллочке, поцелуй их за меня. Письмо твое я получил, за которое шлю тебе дополнительно пару горячих поцелуев. Получил посылку с бельем. До упаду я смеялся на ночную рубаху. В этой рубахе я похож на Матрену или Акулину. Дела у нас на фронте сейчас идут хорошо. Правда, на некоторых участках происходит заминка, но это, пожалуй, неизбежно после такого продвижения. Хотелось скорее покончить с Киевом и тогда бы приехать в Москву, но вот пока досадная задержка. Здоровье по-прежнему то хорошее, то хуже. Сейчас что-то опять ноет нога. Хочу приехать в Москву подлечиться. Слышимость уха по-прежнему — шумы пока еще не прошли, — видимо, к старости все лезет наружу. Если дела пойдут, думаю, дней через 8 быть в Москве, если разрешит Хозяин (Сталин. — Авт.). Ну вот, кажется, все. А ты говоришь, я не пишу. Видишь, сколько нацарапал. Еще раз крепко тебя и ребяток целую. Желаю всем вам всего хорошего».

Войска 1-го Украинского фронта (бывший Воронежский фронт) 21 октября снова попытались прорвать вражескую оборону. Однако после трехдневных ожесточенных боев отказались от затеи. 24 октября Жуков и командующий фронтом Ватутин докладывали Сталину причины неудач на букринском плацдарме:

«1. По плацдарму южнее Переяслав-Хмельницкого. Итоги боев на этом плацдарме показали следующее:

а) местность здесь весьма пересеченная, облегчает организацию и ведение оборонительного боя и затрудняет ведение наступательного боя, особенно применение танков в наступлении, так как им приходится двигаться только по дорогам, которые легко закрываются ПТО (противотанковая оборона. — Авт.) и минами противника.

Резко пересеченный характер местности продолжается до рубежа Ржищев, Пик, Мижиричь. После этого рубежа начинается более удобная местность, позволяющая беспрепятственное движение и маневр крупных танковых соединений. До этого рубежа осталось пробиться еще 6–8 км;

б) противник, учитывая исключительную важность этого направления, создал группировку с плотностью 5 км на одну дивизию и подготовил глубокую, хорошо развитую оборону, состоящую из нескольких подготовленных рубежей.

На этих рубежах, как правило, сплошные траншеи, окопы полного профиля и блиндажи.

Противник стремится не допустить нашего прорыва и в глубине обороны для контрударов имеет до трехсот танков;

в) для прорыва такой обороны противника необходимо, прежде всего, требуемое количество боеприпасов. Прорыв обороны противника нашими войсками проводился дважды, и оба раза первая линия обороны противника была прорвана с продвижением каждый раз на 6–8 км вперед. Однако оба раза развить прорыв не удалось из-за недостатка боеприпасов, которые полностью расходовались на прорыв первой линии обороны.

Между тем в глубине обороны оба раза наши войска встречали вторую линию обороны и контратаки танков противника, для разгрома которых не оставалось боеприпасов. Особенно острый недостаток имеется по 120-мм минам, 122-мм гаубичным снарядам и 152-мм — 37 г., которые необходимы в условиях пересеченной местности и без которых прорвать оборону невозможно;

г) сейчас возникает вопрос: продолжать ли прорыв на плацдарме южнее Переяслав-Хмельницкого или же прекратить здесь наступление и перегруппировать войска на другой, более выгодный плацдарм?

Для перегруппировки войск на другой плацдарм потребуется большое количество времени. На это можно было бы пойти, если бы на других плацдармах прорыв был уже произведен, чего пока достичь не удалось.

Учитывая, что на глубине 5–6 км обороны противника мы выйдем на более доступную равнинную местность и получим возможность развития успеха и маневра, считаем целесообразным сейчас не отказываться от производства прорыва на этом направлении, а, наоборот, подготовить этот прорыв более тщательно, накопить требуемое количество боеприпасов, перегруппировать силы и заново произвести прорыв…

2. По плацдармам севернее г. Киев: имеется полная возможность получить здесь успех, но сил для этого мало, для этой цели необходимо фронту дать одну общевойсковую армию и одну танковую армию…»^{487}

Объяснения Сталина не удовлетворили:

«Ставка Верховного Главнокомандования указывает, что неудача наступления на букринском плацдарме произошла потому, что не были своевременно учтены условия местности, затрудняющие здесь наступательные действия войск, особенно танковой армии.

Ссылка на недостаток боеприпасов не основательна, так как Степин (псевдоним И. С. Конева. — Авт.), имея не больше боеприпасов, чем Николаев (псевдоним Н. Ф. Ватутина. — Авт.), но правильно используя свои войска и действуя на несколько более благоприятной местности, успешно выполняет свою задачу»^{488}.

Сталин распорядился произвести перегруппировку войск 1-го Украинского фронта и усилить правое крыло фронта, прежде всего, в районе лютежского плацдарма. Для этого на участок севернее Киева необходимо было перебросить 3-ю гвардейскую танковую армию генерала Рыбалко, артиллерийский корпус, 3–4 стрелковые дивизии и другие соединения. Переброску войск следовало провести скрытно, чтобы оставить противника в неведении относительно изменений в направлении главного удара.

Одновременно правое крыло 1-го Украинского фронта усиливалось двумя дивизиями из 30-й армии резерва Ставки ВГК и двумя дивизиями, передаваемыми из 61-й армии Белорусского фронта (бывший Центральный. — Авт.).

25 октября под личным контролем Жукова началась переброска войск с букринского плацдарма на лютежский. Вдоль участка фронта длиною более 200 км саперы построили временную дорогу, по рытвинам и ухабам которой в течение недели, не смыкая глаз, мотался Георгий Константинович. Были приняты строжайшие меры маскировки и секретности. Все делалось для того, чтобы создать у противника впечатление: главный удар будет наноситься с букринского плацдарма. На лютежском плацдарме тем временем были сосредоточены 38-я армия под командованием генерала К. С. Москаленко, 3-я гвардейская танковая армия генерала П. С. Рыбалко, 5-й гвардейский танковый корпус генерала А. Г. Кравченко, 7-й артиллерийский корпус прорыва. Сконцентрированные здесь артиллерийские части в общей сложности имели около 2 тыс. орудий и минометов, 500 реактивных установок «катюша».

Пока шла подготовка к операции по овладению Киевом, 5-я гвардейская воздушно-десантная бригада (около 1,2 тыс. человек) сумела 26 октября прорваться на юго-восток, в Черкасский лес, установив связь со штабом 52-й армии, действовавшей на этом направлении.

30 октября Жуков сообщил Сталину: «Еще раз проверил план операции армий Николаева (псевдоним Н. Ф. Ватутина. — Авт.) и после внесенных мною поправок считаю его вполне законченным. Был у Москаленко, где на инструктивном совещании дал командирам дивизий и корпусов практические указания по подготовке и проведению предстоящей операции. Наступление с букринского плацдарма готовим на 1.11.43». В упомянутый день отсюда началось отвлекающее наступление 40 и 27-й армий. Немецкое командование посчитало, что здесь наносится главный удар, и начало перебрасывать сюда дополнительные силы, в том числе танковую дивизию СС. Всего советским войскам удалось сковать на этом участке фронта до десяти дивизий противника.

Замысел Киевской стратегической наступательной операции, проведенной с 3 по 12 ноября, состоял в том, чтобы ударом 38-й (генерал-полковник К. С. Москаленко) и 3-й гвардейской танковой (генерал-лейтенант танковых войск П. С. Рыбалко) армиями в обход Киева с запада разгромить киевскую группировку противника и освободить столицу Украины. В дальнейшем предполагалось выйти в глубокий тыл группы армий «Юг» и создать условия для освобождения всей Правобережной Украины. Севернее лютежского плацдарма удар на юго-запад наносила 60-я армия (генерал-лейтенант И. Д. Черняховский). Правофланговая 13-я армия (генерал-лейтенант Н. П. Пухов) должна была первоначально прочно удерживать занимаемый рубеж, а в последующем, используя успех главных сил, перейти в наступление своим левым флангом на Овруч, обеспечивая правый фланг 60-й армии. С букринского плацдарма, нанося вспомогательный удар, должны были наступать войска 40-й (генерал-лейтенант Ф. Ф. Жмаченко) и 27-й (генерал-лейтенант С. Г. Трофименко) армий. Поддержку наземных войск осуществляла авиация 2-й воздушной армии (генерал-лейтенант авиации С. А. Красовский). Украинские партизаны должны были нарушить оперативные перевозки врага на киевском направлении, усилить удары по железнодорожным узлам Коростень, Шепетовка, Сарны, Ровно, Казатин и др. После овладения Киевом войскам 1-го Украинского фронта предстояло развивать наступление на Житомир, Новоград-Волынский, Ровно и в юго-западном направлении на Казатин, Жмеринку.

К началу операции войска 1-го Украинского фронта насчитывали 660 тыс. человек, около 7 тыс. орудий и минометов, 680 танков и САУ, 700 боевых самолетов. Им противостояла 4-я танковая армия и часть сил 8-й армии группы армий «Юг» (генерал-фельдмаршал Э. Манштейн), 2-я армия группы армий «Центр» (генерал-фельдмаршал Э. Буш), поддерживаемые частью сил 4-го воздушного флота, — всего до 500 тыс. человек, около 6 тыс. орудий и минометов, 400 танков и штурмовых орудий, 665 самолетов^{489}. Оборона противника состояла из трех оборонительных рубежей, оборонительного обвода Киева с использованием уцелевших сооружений Киевского укрепленного района.

Соотношение сил и средств к началу операции выглядело следующим образом. Войска 1-го Украинского фронта превосходили противника по живой силе в 1,3 раза, по орудиям и минометам — почти в 1,2 раза, по танкам и САУ — в 1,7 раза. По самолетам соотношение было примерно равным. Эти цифры показывают, что превосходство над врагом было в целом незначительное, и все зависело от умелого сосредоточения основных усилий на главном направлении, от искусства командующих фронтом и армиями, от решительности и активности действий солдат и офицеров фронта.

В целях отвлечения внимания противника от направления главного удара фронта первыми 1 ноября перешли в наступление с букринского плацдарма 40 и 27-я армии. Несмотря на то что им не удалось прорвать оборону противника, они сковали до 10 дивизий и не позволили своевременно перебросить их на север, где решался исход сражения за Киев. Манштейн в своих мемуарах вынужден был признаться: «В начале ноября противник крупными силами снова перешел в наступление на северный фланг группы армий — участок фронта 4-й танковой армии на Днепре. Было неясно, имеет ли это наступление далеко идущие цели или противник пока пытается занять западнее Днепра необходимый ему плацдарм»^{490}.

Утром 3 ноября после мощной артиллерийской подготовки с лютежского плацдарма нанесла удар главная группировка 1-го Украинского фронта. В полосе 38-й армии наступление началось после 40-минутной артиллерийской и авиационной подготовки. Для того чтобы противник не уловил момента ее окончания и начала поддержки атаки пехоты и танков, был разработан специальный график артиллерийского наступления, имевший одну особенность. Она состояла в том, что огневой налет по переднему краю и ближайшей глубине обороны противника был коротким, всего лишь трехминутным. Вместо же заключительного огневого налета в последние пять минут артиллерийской подготовки по тем же целям был произведен залп всех частей полевой и реактивной артиллерии и орудий, стрелявших прямой наводкой. Маршал Советского Союза К. С. Москаленко, командовавший тогда 38-й армией, вспоминал: «Тут-то и дала себя знать созданная нами высокая плотность артиллерии. Оборона противника была буквально сметена. Как мы потом увидели, все траншеи, ходы сообщений, огневые позиции и дзоты были разрушены. В результате вскоре же после начала атаки стали поступать донесения о том, что наши войска беспрепятственно продвинулись до 2 км в глубину вражеской обороны. Немногие уцелевшие там солдаты и офицеры противника разбежались. На огневых позициях и в траншеях было обнаружено много убитых гитлеровцев, большое количество брошенных орудий и боеприпасов»^{491}.

К исходу 3 ноября войска 38-й армии, наступавшие совместно с 5-м гвардейским танковым корпусом, и соединения 60-й армии продвинулись на 5–12 км.

Противник нанес контрудар по передовым соединениям 60-й армии силами 8-й танковой дивизии полковника Фрёлиха, пытаясь создать угрозу основной группировке фронта, наступающей на киевском направлении. Развернулись ожесточенные бои. Однако войска 60-й армии отбросили части 8-й танковой дивизии за р. Здвиж, совершили обходный маневр в направлении на запад и юго-запад. Этим они прикрыли от фланговых ударов противника главную группировку фронта — соединения 3-й гвардейской танковой и 38-й армий, наступающие на Киев.

Сталин требовал овладеть Киевом не позднее 5–6 ноября, ведь впереди была 26-я годовщина Великого Октября. В директиве Ставки ВГК от 3 ноября говорилось:

«Операцию, начатую на правом крыле фронта, не затягивать, т. к. каждый лишний день дает только преимущество противнику, позволяя ему сосредоточивать сюда свои силы, пользуясь хорошими дорогами. Тогда как у нас разрушенные противником дороги затрудняют и ограничивают маневр.

Исходя из этого Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Не позже 5.11 перерезать железную дорогу Киев — Коростень восточнее или западнее р. Ирпень в зависимости от обстановки и не позже 5–6.11 овладеть городом Киев.

2. Не позже 9–10.11 перерезать железную дорогу Киев — Фастов.

3. Решая эту задачу, пойти на жертвы, имея в виду, что эти жертвы будут во много раз меньше тех, которые придется затратить, если эта операция затянется. Учесть, что киевский плацдарм является важнейшим и наивыгоднейшим плацдармом на правом берегу р. Днепр, имеющим исторически важное значение для изгнания немцев из Правобережной Украины»^{492}.

Во исполнение указаний Сталина, в сражение 4–5 ноября были введены 3-я гвардейская танковая армия, перерезавшая шоссе Киев — Житомир, 1-й гвардейский кавалерийский корпус, вторые эшелоны 38 и 60-й армий. Противник, опасаясь окружения своих войск в Киеве, начал их отвод. К утру 6 ноября Киев был освобожден. «После тяжелых боев, — сетовал Манштейн, — был оставлен Киев, так как действовавший здесь 7 ак (армейский корпус. — Авт.) находился под угрозой окружения в городе. Корпус был отброшен из Киева на юг, и ему удалось задержать продвижение противника лишь в 50 километрах ниже города»^{493}.

Жуков и Ватутин телеграфировали Сталину: «С величайшей радостью докладываем Вам о том, что задача, поставленная Вами по овладению нашим прекрасным городом Киев — столицей Украины, — войсками 1-го Украинского фронта выполнена. Киев полностью очищен от немецких оккупантов»^{494}. Москва в тот же день салютовала войскам 1-го Украинского фронта. Позже Жуков вспоминал: «В 9 часов утра вместе с Военным советом фронта мы прибыли в Киев, куда уже стекались толпы измученных жителей города, попрятавшихся в окрестностях от зверской расправы фашистов. Наши машины обступили со всех сторон… Многие плакали от радости, каждый хотел что-то рассказать о давно наболевшем, выстраданном… Проезжая по хорошо знакомому мне Крещатику, когда-то красивейшему проспекту города, я ничего не мог узнать: кругом были сплошные развалины. Так выглядел наш древний Киев после ухода гитлеровцев»^{495}.

Советские войска, развивая наступление, овладели 7 ноября городом Фастов, а 12 ноября — Житомиром. Тем временем десантники захватили 13 ноября несколько укрепленных опорных пунктов обороны противника, чем содействовали форсированию Днепра войсками 52-й армии 2-го Украинского фронта. В ходе операции десант потерял более 40 % личного состава, не достигнув поставленной перед ним цели. Оставшиеся части воздушно-десантного корпуса были изъяты из подчинения командующего 1-м Украинским фронтом и переданы в резерв Ставки ВГК.

В ходе Киевской стратегической наступательной операции войска 1-го Украинского фронта разгромили 12 дивизий противника, освободили столицу Украины, создали плацдарм стратегического значения 230 км по фронту (по линии Днепра) и до 145 км в глубину, сыгравший значительную роль в освобождении Правобережной Украины. Характерной особенностью операции явилось успешное проведение перегруппировки в течение 10 дней значительных сил фронта с одного плацдарма на другой с умелым осуществлением мероприятий оперативной маскировки. Потери войск 1-го Украинского фронта в операции составили: безвозвратные — 6491 человек, санитарные — 24 078 человек^{496}.

В ходе операции не удалось уничтожить главные силы противника. Немецкое командование решило воспользоваться этим, чтобы снова овладеть инициативой и восстановить оборону по Днепру. Для достижения данной цели противник отказался от ранее планировавшегося удара в нижнем течении Днепра. В районах юго-западнее Фастова и южнее Житомира была сосредоточена группировка в составе 48-го танкового, 13-го армейского корпусов и оперативной группы «Маттенклот». Этой группировке предстояло разгромить главные силы 1-го Украинского фронта, овладеть Киевом и ликвидировать плацдарм советских войск на правом берегу Днепра. Войска группы армий «Юг» поддерживались авиацией 4-го воздушного флота.

Ставка ВГК, обнаружив сосредоточение южнее Фастова крупных сил противника, приказала 12 ноября войскам центра и левого крыла 1-го Украинского фронта, которые к этому времени вышли на рубеж Волчково, Черняхов, Житомир, Германовка, временно перейти к обороне. Для усиления левого фланга 38-й армии на участке Фастов, Триполье требовалось перебросить дивизии, снимаемые со щучинского и букринского плацдармов, а также направить пять-шесть стрелковых дивизий за счет 60-й армии и правого фланга 38-й армии. «По окончании этой перегруппировки и с подходом 1-й гв. армии и 25-го тк первоочередная и основная задача фронта, — отмечалось в директиве Ставки № 30245, — разбить белоцерковскую группировку противника и левым крылом фронта овладеть районом Попельня, Белая Церковь, Кагарлык, после чего вновь форсировать наступление на казатинском направлении»^{497}.

С 13 ноября войска 1-го Украинского фронта силами 38-й (генерал-полковник К. С. Москаленко) и 3-й гвардейской танковой (генерал-лейтенант танковых войск П. С. Рыбалко) армий перешли к обороне. Началась Киевская оборонительная операция, продолжавшаяся до 22 декабря. На усиление 38-й армии командующий фронтом передал 7-й артиллерийский корпус прорыва, 17-й стрелковый корпус и 7-ю гвардейскую истребительно-противотанковую артиллерийскую бригаду из состава 60-й армии.

Правое крыло фронта — 13-я (генерал-лейтенант Н. П. Пухов) и 60-я (генерал-лейтенант И. Д. Черняховский) армии — продолжало наступление. 15 ноября ударная группировка противника перешла в контрнаступление, нанося главный удар из района юго-западнее Фастова в направлении на Брусилов, другой — из района южнее Черняхова на Радомышль. Войска 38-й армии, оборонявшейся на участке Житомир, Фастов, под ударами превосходивших сил противника вынуждены были отходить на север.

17 ноября войска 60-й армии овладели городом Коростень — большим железнодорожным узлом, имевшим важное значение в системе обороны врага. В этот же день противник вышел в районе Коростышева на житомирско-киевское шоссе и развернул вдоль него наступление на Киев. 18 ноября ему удалось ударами с севера, юга и востока окружить в районе Житомира часть сил 60-й армии. После двухдневных ожесточенных боев большая их часть прорвалась из окружения, оставив город.

Противник, сосредоточив на брусиловском направлении 6 танковых и одну моторизованную дивизию, сумел после упорных боев захватить 23 ноября город Брусилов. В район севернее и восточнее города была перегруппирована 3-я гвардейская танковая армия и выдвинут 94-й стрелковый корпус 1-й гвардейской армии (генерал-полковник В. И. Кузнецов). С букринского плацдарма на участок Фастов, Триполье вслед за 40-й армией (генерал-лейтенант Ф. Ф. Жмаченко) 14–20 ноября была переброшена часть сил 27-й армии (генерал-лейтенант С. Г. Трофименко). Против наступавших танков и пехоты противника действовали основные силы 2-й воздушной армии (генерал-лейтенант авиации С. А. Красовский).

26 ноября войска 1-го Украинского фронта нанесли контрудар тремя стрелковыми корпусами по северному флангу брусиловской группировки противника и к 30 ноября сумели стабилизировать оборону на рубеже восточнее Черняхова, Радомышля, Ставише, Юровки. Однако для нанесения более серьезного удара по противнику у 1-го Украинского фронта сил не имелось. Это признала и Ставка ВГК. Поэтому она 28 ноября приказала Жукову и Ватутину:

«…Необходимо поэтому немедля перейти Николаеву (псевдоним Н. Ф. Ватутина. — Авт.) на жесткую оборону с задачей измотать силы противника силами нашей артиллерии и авиации при попытках его наступления или отдельных атак. Оборона должна иметь не менее трех оборудованных рубежей с максимальным использованием противотанковых и других мин.

2. С подходом Леселидзе (командующий 18-й армией. — Авт.), Катукова (командующий 1-й танковой армией. — Авт.) и других сил обязательно нужно заняться организацией нашего контрнаступления с задачей разгрома сил противника и выхода на Южный Буг. Это контрнаступление нужно организовать так же основательно и тщательно, как это было сделано под Белгородом»^{498}.

Эту директиву командование 1-го Украинского фронта выполняло уже в отсутствие Жукова. 4 декабря он по вызову Сталина вернулся в Москву. Здесь принимал участие в расширенном совещании ГКО. На нем обсуждались вопросы международного характера и возможности открытия второго фронта в Европе, проблемы экономики и военной промышленности, итоги и опыт боевых действий на фронтах, перспективы войны. В зимнюю кампанию 1944 г. было решено развернуть наступление от Ленинграда до Крыма. При этом главные операции планировалось провести на Юго-Западном театре военных действий. Одновременно Георгий Константинович участвует в решении многих вопросов, касавшихся развития операций на различных фронтах. Например, 8 декабря Жуков вместе со Сталиным подписывает директивы командующему 2-м Украинским фронтом на развитие операции по освобождению Кривого Рога, командующим войсками Западного и 2-го Прибалтийского фронтов о переподчинении 10-й гвардейской армии и ее переброске в район Великие Луки. Подпись Жукова стоит и под директивой Ставки ВГК № 30259 о снятии с должности «за бездеятельность и несерьезное отношение к делу» заместителя командующего Западным фронтом генерал-полковника М. С. Хозина.

В то время, когда Георгий Константинович находился в Москве, на 1-м Украинском фронте обстановка серьезно ухудшилась. Противник, не сумев прорваться к Киеву с юга, искал слабые участки в обороне войск 1-го Украинского фронта на других направлениях. С этой целью он искусно применял маскировку и дезинформацию, пытаясь скрыть свои намерения. В штаб фронта от партизан поступили сведения о переходе противника к обороне на киевском направлении. Эти сведения были проверены, и оказалось, что противник действительно укрепляет свои позиции, не проводит каких-либо мероприятий, предшествующих переходу в наступление. Это показалось подозрительным командующему 60-й армией генералу Черняховскому. Он, оценив обстановку, пришел к выводу, что противник в ближайшее время может перейти в контрнаступление в полосе армии. Черняховский потребовал от командиров корпусов жесткой обороной не допустить прорыва противника.

Прогноз Черняховского вскоре полностью подтвердился. Однако утром 6 декабря обстановка в полосе 60-й армии резко изменилась. Командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал Э. Манштейн поставил задачу командиру 48-го танкового корпуса генералу Бальку во взаимодействии с 24-м танковым (генерал Неринг) и 13-м армейским (генерал Хауффе) корпусами перейти в наступление из района Житомира в направлении на Радомышль, разгромить войска 60-й армии, нависшие с фланга над его ударной группировкой, захватить Киев и восстановить оборону по Днепру. Трудность воплощения этого замысла в жизнь состояла в том, что противник не располагал точными сведениями о том, какие силы ему противостоят в районе севернее и западнее Житомира.

Ровно в 6 часов 6 декабря передовые подразделения 1, 7-й танковых дивизий и танковой дивизии СС «Адольф Гитлер» пересекли дорогу Житомир — Коростень. По частям 30-го стрелкового корпуса нанесли удар три полка мотопехоты при поддержке 60 танков. Они вышли к его тылам и одновременно начали наступать на фланг 148-й стрелковой дивизии 15-го стрелкового корпуса. Противник, заняв село Корчивка, ввел в бой свой резерв и стал развивать наступление на северо-восток. В результате создалась угроза глубокого охвата правого фланга и тыла 15-го стрелкового корпуса.

«В эти дни мы действительно получили большую пользу от подслушивания радиопереговоров противника, — вспоминал бывший начальник штаба 48-го танкового корпуса генерал Ф. Меллентин. — Донесения русских быстро расшифровывались, вовремя поступали в штаб корпуса для принятия соответствующих решений. Мы располагали постоянной информацией о реакции русских на действия наших войск и тех мерах, которые они предполагали предпринять. Поэтому мы имели возможность своевременно изменять наши планы. Вначале русские недооценивали значение немецкого удара, затем в бой были введены несколько противотанковых орудий; постепенно командование русских начало проявлять беспокойство. Переговоры по радио приняли бурный характер. „Немедленно доложите, откуда наступает противник. Ваше донесение неправдоподобно“. Ответ: „Спросите чертову бабушку. Почем я знаю, откуда он наступает?“ (Как только в переговорах русские начинают упоминать черта и его ближайших родственников, это означает, что дела у них идут плохо.) К середине дня 60-я армия русских была отброшена, и вскоре наши танки вышли в район расположения штаба армии»^{499}.

Командующий 1-м Украинским фронтом генерал армии Ватутин потребовал от войск 60-й армии стоять насмерть. Генерал Черняховский, оценив обстановку, решил огнем артиллерии, танков и авиации остановить ударную группировку противника на тех позициях, которые занимают войска армии, и одновременно готовиться к нанесению контрудара. Ватутин утвердил это решение.

Упорная оборона войск 60-й армии вынудила противника прекратить дальнейшее наступление. «Войска 60-й армии были полностью дезорганизованы, — отмечал генерал Меллентин, — а огромные запасы боеприпасов и созданная русскими разветвленная дорожная сеть позволяли сделать вывод о том, что мы предотвратили крупнейшее наступление. На командном пункте 48-го танкового корпуса все пришли к выводу, что большего добиться в настоящее время невозможно, и мы предложили командованию 4-й танковой армии отвести все танковые части для перегруппировки и подготовки к следующему удару»^{500}.

В Ставке ВГК была внимательно изучена обстановка, сложившаяся на житомирском направлении. Сталин и Жуков, обменявшись мнениями, направили 9 декабря командующему 1-м Украинским фронтом директиву № 30263. Она требовала силами 60-й армии, 4 и 7-го гвардейских танковых корпусов, 25-го танкового и 11-го стрелкового корпусов 18-й армии не допустить прорыва противника к северу от р. Ирша и на восточный берег р. Тетерев. Не позднее утра 12 декабря предписывалось нанести контрудар главными силами 3-й гвардейской танковой армии (не менее двух танковых корпусов) с одним стрелковым корпусом из района Великой Рачи (5 км северо-восточнее Радомышля) в направлении Малина. Удар 3-й гвардейской танковой армии следовало обеспечить сильной артиллерийской поддержкой, используя для этого по возможности 17-ю артиллерийскую дивизию. С началом контрудара 3-й гвардейской танковой армии приказывалось перейти также в наступление левым флангом 60-й армии и танковыми корпусами, действующими в районе Малин, станция Тетерев. Всю штурмовую и бомбардировочную авиацию фронта необходимо было с утра 10 декабря использовать с полным напряжением для массированных ударов по танковой группировке противника, прорывающейся на Малин. Для этой же цели использовать ночную авиацию фронта. 1-ю танковую армию предстояло по мере прибытия сосредоточить в районе Колонщина, Башев, Шнитки.

12 декабря Жуков снова прибыл на 1-й Украинский фронт. В это время противник продолжал наращивать свои усилия. Части 1-й танковой дивизии и танковой дивизии СС «Адольф Гитлер» нанесли удар по соединениям 1-й гвардейской армии генерал-полковника В. И. Кузнецова, которые потеряли радомышльский плацдарм на западном берегу р. Тетерев.

Сталин, недовольный действиями войск фронта, потребовал от генерала Ватутина разъяснить причины потери войсками фронта радомышльского плацдарма на западном берегу р. Тетерев. Командующий 1-м Украинским фронтом объяснял их слабостью связи с 1-й гвардейской армией и управления в самой армии. Доклад Николая Федоровича Верховного главнокомандующего не удовлетворил. В директиве от 14 декабря Сталин отмечал: «Командование 1-го Украинского фронта, несмотря на наличие превосходящих сил в составе фронта, обрекло фронт на пассивность вследствие кабинетного метода руководства войсками фронта. Такое нетерпимое положение привело к тому, что противник получил возможность свободно маневрировать по всему фронту одной имеющейся у него группой танков. Ставка предупреждает, что если еще будут допущены подобные ошибки в управлении войсками фронта, будут приняты против командования фронта строгие меры»^{501}.

По решению Сталина командующий 1-й гвардейской армией генерал-полковник В. И. Кузнецов был снят с должности, а вместо него назначен заместитель командующего фронтом генерал-полковник А. А. Гречко. Директива не содержала каких-либо упреков в адрес представителя Ставки Жукова, но просматривались они со всей очевидностью.

Тем временем командир 48-го танкового корпуса генерал Бальк приказал 7-й танковой дивизии переправиться через р. Ирша севернее Малина и захватить большой плацдарм. После этого ей совместно с танковой дивизией СС «Адольф Гитлер» предстояло сосредоточиться южнее Коростени, откуда затем нанести внезапный удар севернее Мелени. Одновременно должна была перейти в наступление с плацдарма у Малина и 7-я танковая дивизия.

Утром 16 декабря после сильной артиллерийской подготовки противник перешел в наступление. Вначале оно развивалось успешно, но вскоре войска 60-й армии стали оказывать все более упорное сопротивление. «…Двадцать первого декабря они предприняли неожиданные для нас по своей силе контратаки, — отмечал генерал Меллентин. — Ведя ожесточенные бои на внутреннем и внешнем фронтах намечавшегося окружения, наши героические части с честью выходили из всех опасных положений, но русские оказались значительно сильнее, чем мы предполагали»^{502}.

Однако успех действий войск 60-й армии был предопределен не превосходством сил, так как противник имел преимущество в танках. Большую роль в отражении атак вражеских танков сыграли артиллерийские части и соединения.

В результате почти полуторамесячных боев противник продвинулся на киевском направлении на 35–40 км, но его ударная группировка была измотана и обескровлена.

Оценивая итоги Киевской оборонительной операции, Жуков писал: «Во второй половине ноября противник, как я уже говорил, захватил Житомир и неоднократно пытался опрокинуть соединения 1-го Украинского фронта и прорваться к Киеву. Но эти настойчивые попытки не увенчались успехом. Больше того, в результате своих безрассудных действий немецкие войска несли колоссальные потери, которые в отдельных дивизиях доходили до 60–70 процентов личного состава и материальной части. В результате истощения сил и средств гитлеровское командование прекратило наступление, перейдя к обороне, но все еще не отказалось от намерения вновь захватить Киев и выйти на Днепр»^{503}.

Генерал-фельдмаршал Э. фон Манштейн докладывал Главному командованию Сухопутных войск: «Момент для того, чтобы спасти положение на северном фланге группы армий путем частных мер, как, например, переброска отдельных дивизий, упущен»^{504}.

Верховное Главнокомандование вермахта, не сумев остановить Красную Армию на Днепре, планировало в конце 1943 г., опираясь на каневский выступ и никопольский плацдарм, отбросить советские войска за Днепр и восстановить сухопутные коммуникации с отрезанными в Крыму немецкими войсками. Гитлер пытался любой ценой сохранить Правобережную Украину и Крым. На Украине оборонялись группы армий «Юг» (с 5 апреля 1944 г. «Северная Украина»; 6, 8, 4-я танковая, 1-я танковая армии; генерал-фельдмаршал Э. фон Манштейн, с 31 марта 1944-го генерал-фельдмаршал В. Модель) и «А» (с 5 апреля «Южная Украина»; немецкая 17-я и румынская 3-я армии; генерал-фельдмаршал Э. Клейст, с 31 марта генерал-полковник Ф. Шёрнер). Они насчитывали (без учета 17-й армии, блокированной в Крыму) около 1,8 млн. человек, 16 800 орудий и минометов, 2200 танков и штурмовых орудий. Их поддерживала авиация немецкого 4-го воздушного флота и румынских ВВС (всего 1460 самолетов)^{505}.

Войска четырех Украинских фронтов имели в своем составе более 2,2 млн. человек, 28 654 орудия и миномета, 2015 танков и САУ, 2600 самолетов^{506}.

Ставка ВГК, стремясь выйти на западные границы СССР, сосредоточила главные усилия на Украине. Замысел Ставки ВГК состоял в том, чтобы мощными ударами на ряде направлений расчленить силы противника на южном крыле стратегического фронта, разгромить их по частям, освободить Правобережную Украину и создать благоприятные условия для последующего наступления. Этот замысел лег в основу Днепровско-Карпатской стратегической наступательной операции, проведенной с 24 декабря 1943 г. по 6 мая 1944 г.

Составной частью Днепровско-Карпатской операции явилась Житомирско-Бердичевская наступательная операция войск 1-го Украинского фронта. Его войска к началу операции насчитывали 831 тыс. человек, около 11 400 орудий и минометов, 1125 танков и САУ, 529 самолетов. Они занимали рубеж восточнее Мозыря, восточнее Коростеня, западнее Фастова, Ржищев. Им противостояла 4-я танковая армия группы армий «Юг», которая имела 574 тыс. человек, 6960 орудий и минометов, 1200 танков и штурмовых орудий. Их поддерживали 500 самолетов 4-го воздушного флота. Анализ этих цифр показывает, что войска 1-го Украинского фронта превосходили противника по живой силе в 1,4 раза, по орудиям и минометам — в 1,6 раза, незначительно уступали ему в танках и САУ и имели почти равное количество самолетов.

Действия 1 и 2-го Украинских фронтов координировали представители Ставки ВГК — Маршал Советского Союза Г. К. Жуков и маршал авиации А. А. Новиков.

24 декабря 1943 г. после артиллерийской подготовки войска ударной группировки 1-го Украинского фронта — 1-я гвардейская (генерал-полковник А. А. Гречко), 18-я (генерал-полковник К. Н. Леселидзе), 38-я (генерал-полковник К. С. Москаленко) армии при поддержке 2-й воздушной армии (генерал-лейтенант авиации С. А. Красовский) перешли в наступление и в тот же день прорвали тактическую зону обороны противника. Введенные в прорыв 3-я гвардейская (генерал-лейтенант, с 30 декабря 1943 г. — генерал-полковник танковых войск П. С. Рыбалко) и 1-я танковая (генерал-лейтенант танковых войск М. Е. Катуков) армии стали развивать успех общевойсковых соединений. 25–28 декабря перешли в наступление 13-я (генерал-лейтенант Н. П. Пухов), 60-я (генерал-лейтенант И. Д. Черняховский), 40-я (генерал-лейтенант Ф. Ф. Жмаченко) и 27-я (генерал-лейтенант С. Г. Трофименко) армии.

27 декабря в Ставке Гитлера состоялось совещание, на котором обсуждалось предложение фон Манштейна о частичном отводе войск из большой излучины Днепра и об эвакуации Никополя. Принятие указанного предложения обеспечило бы сокращение фронта почти на 200 км, однако Гитлер не пожелал считаться с выдвинутыми аргументами. Он обосновал свой отказ тем, что любое значительное отступление в излучине Днепра даст возможность русским сосредоточить силы для наступления на Крым, а потеря Крыма «катастрофически» скажется на отношениях с Румынией и Турцией. Не дало никакого результата и заявление генерала Цейтцлера о том, что Крым все равно будет в скором времени потерян. «Гитлер был прав, говоря, что русские „должны же когда-нибудь выдохнуться“, — отмечал Ф. Меллентин, — но он не понимал, что лучший путь к истощению их сил — это принять гибкую стратегию и ни в коем случае не давать русским возможности уничтожать наши войска в опасных выступах. Спорить с этим человеком было бесполезно. Прижатый к стене аргументами Цейтцлера, Гитлер пустился в туманные рассуждения и заявил буквально следующее: „Запаситесь терпением. У нас уже были подобные случаи, когда все утверждали, что положение безвыходное. А впоследствии всегда оказывалось, что главное — не теряться“. Вот каково было руководство германской армией, и это в тот момент, когда обстановка требовала абсолютно трезвого анализа и подлинного стратегического мастерства»^{507}.

К 30 декабря войска 1-го Украинского фронта расширили прорыв до 300 км и продвинулись в глубину до 100 км. На следующий день 15-й стрелковый корпус 60-й армии совместно с войсками 1-й гвардейской, 18, 3-й гвардейской армий, 45-м гвардейским и 5-м гвардейским танковыми корпусами при поддержке 2-й воздушной армии освободил Житомир. 3 января 1944 г. войска 13-й армии заняли Новоград-Волынский. На следующий день соединения 40-й армии освободили Белую Церковь, а 5 января войска 18, 38 и 1-й танковой армий вступили в Бердичев.

Пытаясь ликвидировать прорыв, противник перебросил в полосу 1-го Украинского фронта 16 дивизий и крупные силы авиации. 11–12 января немецкие войска нанесли контрудары в районах Жмеринки и Христиновки, а затем и на других направлениях. 15 января по указанию Ставки ВГК войска 1-го Украинского фронта перешли к обороне.

В результате Житомирско-Бердичевской операции советские войска разгромили 6 дивизий противника, продвинулись в полосе шириной 700 км на глубину 80–200 км к западу от Днепра, нависая с севера над всей немецко-фашистской группировкой, действовавшей на Правобережной Украине. Почти полностью были освобождены Киевская и Житомирская области и ряд районов Винницкой и Ровенской областей.

Тем временем 2-й Украинский фронт генерала армии Конева завершал подготовку к Кировоградской операции, окончательной целью которой являлся выход на Южный Буг. В ходе операции предполагалось обойти Кировоград с северо-запада и юго-запада, окружить и уничтожить кировоградскую группировку противника. Одновременно наносился вспомогательный удар на правом крыле фронта.

5 января 1944 г. войска 2-го Украинского фронта при поддержке 5-й воздушной армии перешли в наступление. Наибольшего успеха в первый день они достигли севернее Кировограда, продвинувшись на отдельных участках до 24 км. К утру 7 января подвижные соединения фронта обошли Кировоград с северо-запада, перерезав основные пути отхода противника. На следующий день войска фронта освободили город и затем, преследуя разгромленные части противника, продвинулись на запад и юго-запад еще на 15–20 км. На направлении вспомогательного удара войска 52 и 4-й гвардейской армий к 10 января продвинулись до 40 км, но затем были остановлены сильными контратаками противника, перебросившего на это направление три танковые дивизии.

В результате проведенной операции войска 2-го Украинского фронта, разгромив кировоградскую группировку 8-й армии группы армий «Юг», продвинулись на запад до 40–50 км. Появились условия для того, чтобы вместе с 1-м Украинским фронтом окружить и разгромить корсунь-шевченковскую группировку противника, которая представляла собой часть сил 1-й танковой армии и 8-ю армию группы армий «Юг».

Удержавшись и закрепившись в среднем течении Днепра в районе Канева, в так называемом Корсунь-Шевченковском выступе, немецкие войска давно уже нависали над смежными флангами 1 и 2-го Украинских фронтов, сковывая свободу их маневра. Германское командование рассчитывало использовать этот район в качестве плацдарма для масштабного наступления с целью восстановить линию фронта по западному берегу Днепра. Генерал-фельдмаршал Э. фон Манштейн писал: «Мы приняли решение сосредоточить вначале все имевшиеся в нашем распоряжении силы для нанесения удара по противнику, продвигавшемуся через брешь между 1 и 4-й танковой армиями на юг. Эта брешь была особенно опасна потому, что прорыв противника в направлении на Умань вынудил 1-ю танковую армию загнуть свой западный фланг в районе юго-западнее Киева на юг. Он соприкасался теперь своими тыловыми позициями с тыловыми позициями расположенной в Днепровской дуге 8-й армии. Так как внутренние фланги обеих армий удерживали еще Днепр по обе стороны от Канева, немецкие позиции образовали, так сказать, мешок, который был перевязан на севере у Днепра, в то время как его продольные стороны представляли собой обращенные на восток и на запад фронты обеих армий. Если бы противник добился успеха, используя брешь севернее Умани, ему было бы легко „затянуть“ этот мешок на юге! Разумнее всего было бы, конечно, уйти из него, так как на его оборону пришлось бы бессмысленно тратить много сил. Но и здесь Гитлер не хотел добровольно уступать побережье Днепра. Он все еще надеялся нанести удар из этого выступа фронта для того, чтобы когда-нибудь снова овладеть восточной частью дуги. Поэтому этот выступ остался. Через непродолжительное время этот „мешок“ превратился в черкасский котел»^{508}.

С целью претворения своего замысла в жизнь Манштейн планировал нанести удар по советским войскам, продвигавшимся в глубь бреши между 4 и 1-й танковыми армиями, с трех сторон — с востока, запада и юга.

После завершения Житомирско-Бердичевской операции Жуков вместе с командующими 1 и 2-м Украинскими фронтами приступил к планированию дальнейших действий на Правобережной Украине. 9 января Жуков и командующий 1-м Украинским фронтом генерал Ватутин представили Сталину следующий доклад^{509}:

«1. Ближайшая задача фронта остается прежняя, т. е. на правом крыле выйти на р. Горынь и р. Случь, овладеть Домбровицей и Сарнами, в центре и на левом фланге фронта разгромить жмеринскую и уманскую группировки противника, овладеть Винницей, Жмеринкой, Уманью, Луками Барскими и выйти на линию Любар, Хмельники, Луки Барские, Мурафа, Тульчин, Умань».

Операцию предусматривалось провести по следующему плану. Главный удар силами 1-й гвардейской, 18, 38-й армий, 31-го танкового и 5-го механизированного корпусов, 13 и 17-й артиллерийских дивизий и 3-й гвардейской минометной дивизии нанести в направлении Луки Барские, Каменец-Подольский. Войска 1-й гвардейской армии должны были овладеть районом Старо-Константинов, Проскуров, Волочиск и выйти главными силами в район Волочиска. 18-й армии предстояло выйти главными силами в район Гусятина, а 38-й армии — на рубеж (иск.) Скала, Каменец-Подольский, Хотин, Калюс и овладеть городами Каменец-Подольский, Хотин.

На правом крыле фронта силами 13 и 60-й армий, усиленных 1 и 6-м гвардейским кавалерийскими, 4-м гвардейским и 25-м танковыми корпусами, планировалось разгромить ровно-шепетовскую группировку противника. При этом 13-я армия должна была нанести главный удар в направлении Ровно, Луцк и выйти главными силами в район Ковель, Луцк, Дубно, Ровно. 60-й армии предписывалось овладеть районами Шепетовки, Изяславля и выйти главными силами в район Дубно, Кременец.

Войска 40 и 27-й армий, действовавшие на левом крыле фронта, получили задачу обеспечить стык со 2-м Украинским фронтом и все левое крыло 1-го Украинского фронта. При этом 40-я армия, наступая в направлении Гайсин, Тульчин, Вапнярка, Могилев-Подольский, должна была выйти на р. Днестр на участке (иск.) Калюс, Могилев-Подольский, Сороки и овладеть городом Могилев-Подольский. На 27-ю армию возлагалась задача выдвинуться на рубеж (иск.) Сороки, Вербка, Гайворон, Умань с задачей обеспечения левого фланга фронта до подхода правого крыла 2-го Украинского фронта. 3-ю гвардейскую танковую армию планировалось после приведения в порядок направить на Каменец-Подольский, а 1-ю танковую армию — на Могилев-Подольский.

В докладе отмечалось, что задачи центра и левого крыла фронта будут выполнены в течение 10–12 дней. С целью не дать противнику закрепиться на рубеже р. Горынь и Збруч намечалось ориентировочно с 20 января продолжать операцию с задачей к 5–10 февраля главными силами фронта выйти на рубеж Ожеховский канал, Ковель, Луцк, Дубно, Кременец, Волочиск, Гусятин, Каменец-Подольский и р. Днестр на участке Хотин, Могилев-Подольский, Сороки.

Сталин утвердил предложения Жукова и Ватутина. Но вскоре, 12 января, Иосиф Виссарионович уточнил задачи войскам 1-го Украинского фронта:

«Группировка противника, продолжающая оставаться в районе Звенигородка, Мироновка, Смела, связывает действия смежных флангов 1 и 2-го Украинских фронтов и задерживает выдвижение их к р. Южный Буг.

Наступление главных группировок обоих фронтов развивается по параллельным направлениям, решительных мер для ликвидации остающегося выступа противника не принимается.

Учитывая это обстоятельство, Ставка Верховного главнокомандования ставит перед 1 и 2-м Украинскими фронтами ближайшую задачу: окружить и уничтожить группировку противника в звенигородско-мироновском выступе путем смыкания левофланговых частей 1-го Украинского фронта и правофланговых частей 2-го Украинского фронта где-нибудь в районе Шполы, ибо только такое соединение войск 1 и 2-го Украинских фронтов даст им возможность развить удар для выхода на р. Южный Буг»^{510}.

В этой связи было приказано 1-му Украинскому фронту направить главные усилия 27-й армии, 5-го гвардейского танкового корпуса и части сил 40-й армии на овладение рубежом Тальное, Звенигородка с последующим выдвижением подвижных частей на Шполу. В случае необходимости разрешалось привлечь к этой операции 104-й стрелковый корпус. 2-му Украинскому фронту предписывалось главные усилия 52, 4-й гвардейской, части сил 53-й армий и не менее двух механизированных корпусов направить на овладение рубежом Шпола, Новомиргород и соединение в районе Шполы с войсками 1-го Украинского фронта.

20 января Ставка ВГК принимает решение о формировании к 30 января в составе 1-го Украинского фронта 6-й танковой армии под командованием генерал-лейтенанта танковых войск А. Г. Кравченко, освободив его от должности командира 5-го гвардейского танкового корпуса. В состав армии включались 5-й гвардейский танковый, 5-й механизированный корпуса, гвардейский минометный полк, части и подразделения других родов войск.

Таким образом, Жукову предстояло одновременно координировать действия войск в двух операциях — Корсунь-Шевченковской и Ровно-Луцкой.

К началу Корсунь-Шевченковской операции было создано превосходство над противником по пехоте в 1,7 раза, артиллерии — в 2,4, танкам и САУ — в 2,7 раза. По авиации силы сторон были примерно равными. На направлениях главных ударов в результате проведенных перегруппировок было достигнуто более значительное превосходство над противником: в 1-м Украинском фронте — почти двукратное по пехоте и трехкратное по танкам и артиллерии; во 2-м Украинском фронте — более чем трехкратное по пехоте, шестикратное по артиллерии и десятикратное по танкам.

Операция готовилась в сложной обстановке. Особенно трудно приходилось 1-му Украинскому фронту, войска которого в это время отражали ожесточенные удары противника в районе севернее Умани и восточнее Винницы. Рано начавшиеся оттепель и распутица затрудняли маневры войск, подвоз материальных средств и использование авиацией грунтовых аэродромов. 1-й Украинский фронт должен был начать наступление 26 января, 2-й Украинский — на день раньше. Это обусловливалось разницей расстояний, которые должны преодолеть ударные группировки фронтов до Звенигородки — пункта, где они должны были соединиться.

Фактически наступление 2-го Украинского фронта началось 24 января действиями передовых батальонов, которые к исходу дня вклинились в оборону противника на глубину до 6 км. 25 января вслед за ними в сражение были введены главные силы 4-й гвардейской и 53-й армий, а во второй половине дня — и 5-й гвардейской танковой армии. Они расширили прорыв до 25 км по фронту и до 16 км в глубину.

26 января в наступление перешла ударная группировка 1-го Украинского фронта, но продвигалась она медленно. Противник, стремясь ликвидировать прорыв, нанес несколько контрударов по флангам ударной группировки 2-го Украинского фронта (тремя танковыми дивизиями с юга, одной танковой и тремя пехотными дивизиями с севера) в общем направлении на Капитановку, однако они были отражены. 28 января войска обоих фронтов соединились в районе Звенигородки, завершив окружение корсунь-шевченковской группировки противника (до 50 тыс. человек). Немецкое командование было вынуждено прекратить контрудары против войск 1-го Украинского фронта восточнее Винницы и севернее Умани, а все танковые дивизии перебросить на спасение окруженных войск.

Жуков отлично понимал, что противник попытается организовать удар извне, поэтому он использовал для создания внешнего фронта окружения танковые армии обоих фронтов, усиленные стрелковыми соединениями, противотанковой артиллерией и инженерно-саперными частями. Одновременно общевойсковые армии (27, 4-я гвардейская) и 5-й гвардейский кавалерийский корпус образовали сплошной внутренний фронт окружения. Большую помощь наступавшим войскам оказала авиация, совершив с 29 января по 3 февраля 2800 боевых вылетов. После окружения противника 2-я воздушная армия (генерал-лейтенант авиации, с 4 февраля — генерал-полковник авиации С. А. Красовский) вместе с 10-м истребительным авиационным корпусом ПВО страны осуществляли воздушную блокаду группировки, а 5-я воздушная армия (генерал-лейтенант авиации С. К. Горюнов) поддерживала войска, действовавшие на внешнем фронте окружения. Предпринятые противником многократные контрудары с целью прорваться к окруженной группировке были отражены. Этому во многом способствовали принятые советским командованием меры по усилению внешнего фронта окружения стрелковыми дивизиями, крупными силами артиллерии и 2-й танковой армии (генерал-лейтенант танковых войск С. И. Богданов), переброшенной из-под Винницы. Отражая контрудары противника на внешнем фронте, войска 1 о и 2-го Украинских фронтов продолжали одновременно бои по ликвидации окруженной группировки.

9 февраля Жуков докладывал Сталину:

«…По показанию пленных, за период боев в окружении войска противника понесли большие потери. В настоящее время среди солдат и офицеров чувствуется растерянность, доходящая в некоторых случаях до паники.

По Корсунь-Шевченковской. Видимо, противник готовился к последней попытке прорваться навстречу танковой группе, наступавшей на М. Боярку. Для обеспечения этого направления к утру 9 февраля в район Лисянки выводим одну танковую бригаду от Ротмистрова (командующий 5-й гвардейской танковой армией. — Авт.) и в район Красногородка — Мотаевка 340-ю стрелковую дивизию…

8 февраля в 15.50 наши парламентеры через командующего стеблевским боевым участком полковника Фукке вручили ультиматум окруженному противнику…»^{511}

Ультиматум подписали заместитель Верховного главнокомандующего маршал Жуков, командующие фронтами генералы армии Ватутин и Конев. Противник ультиматум отклонил. Тотчас же на внутреннем фронте окружения и со стороны внешнего фронта немецкие войска начали ожесточенные атаки. Но все было тщетно.

В эти напряженные дни Георгий Константинович нашел несколько минут для того, чтобы написать письмо домой:

«Действующая армия.

10.2.44

Дорогая моя!

Шлю тебе свой привет. Крепко-крепко целую тебя одну и особенно вместе с ребятами. Спасибо за письмо, за капустку, бруснику и за все остальное. Дела наши идут, в общем, хорошо. Все намеченные дела армией выполняются хорошо. В общем, дела Гитлера идут явно к полному провалу, а наша страна идет к безусловной победе, к торжеству русского оружия. В общем, фронт справляется со своими задачами, дела сейчас за тылом, тыл должен очень много работать, чтобы обеспечить потребности фронта, тыл должен хорошо учиться, морально быть крепким, тогда победа наверняка будет за русскими.

Крепко, крепко тебя целую.

Твой Г. Жуков».

Но пока еще рано было говорить о том, что все намеченные дела армией выполняются успешно. 11 февраля командование группы армий «Юг» силами до восьми танковых дивизий предприняло крупное наступление на внешнем фронте окружения, нанося удар на Лисянку из районов западнее Ризино и Ерки. Навстречу им рвались части окруженной группировки.

В ночь на 12 февраля Жуков послал донесение в Ставку ВГК:

«У Кравченко (6-я танковая армия. — Авт.):

— противник силой до 160 танков с мотопехотой с фронта Ризино — Чемериское — Тарасовка ведет наступление в общем направлении на Лисянку и, прорвав первую линию 47-го стрелкового корпуса, вклинился в оборону до 10 км.

Дальнейшее продвижение противника было остановлено на реке Гнилой Ткич частями 340-й стрелковой дивизии и 5-го механизированного корпуса, составляющими вторую линию обороны, и резервными полками СУ-85.

За отсутствием связи с командиром 47-го стрелкового корпуса положение на левом фланге армии в направлении Жабинка — Ризино — Дубровка уточняется.

Сил и средств у Кравченко было достаточно для отражения атак противника, но Кравченко при прорыве первой линии нашей обороны потерял управление частями армии.

Приказал Николаеву (псевдоним Н. Ф. Ватутина. — Авт.) срочно развернуть в Джурженцы управление 27-й армией и подчинить в оперативном отношении Кравченко Трофименко (27-я армия. — Авт.).

Армию Богданова (2-я танковая армия. — Авт.) к утру 12 февраля главными силами сосредоточить в районе Лисянка — Дашуковка — Чесновка. 202-ю стрелковую дивизию развернуть на рубеже Хижинцы — Джурженцы, туда же подтянуть полностью укомплектованную бригаду Катукова (1-я гвардейская танковая армия. — Авт.).

Степину (псевдоним И. С. Конева. — Авт.) приказал в Лисянке к утру иметь от Ротмистрова две бригады и по реке Гнилой Ткич на участке Лисянка — Мурзинцы занять оборону, и в первую очередь противотанковую.

У Степина:

— армия Ротмистрова сегодня отразила атаки до 60 танков противника от Ерков в направлении Звенигородки. Разведкой установлено движение до 40 танков из Капустина на Ерки. Возможно, противник подтягивает на звенигородское направление танки с лебединского направления.

Степин к утру 12 февраля 18-й танковый корпус передвигает в Михайловку (восточнее Звенигородки) и 29-й танковый корпус в район Княжье — Лозоватка.

Армия Смирнова (4-я гвардейская армия. — Авт.) вела бой за Мирополье, Кошак, Глушки.

Для удобства управления с 12.00 12 февраля 180-я стрелковая дивизия Трофименко передается в состав 2-го Украинского фронта.

Приказал Степину 12.2.44 главными силами армий Коротеева (52-я армия. — Авт.) и Смирнова удар нанести с востока на Стеблев и в тыл главной группировки окруженного противника, готовящейся для выхода навстречу наступающей танковой группе.

Вся ночная авиация фронтов действует в районе Стеблева»^{512}.

12 февраля ударами с внутренней стороны кольца противнику удалось потеснить советские войска и выйти в район Шендеровки. Возникла реальная угроза деблокады окруженных немецких войск.

В тот день Жуков заболел гриппом и с большой температурой слег в постель. Через некоторое время (Жуков пишет, что не знает, сколько проспал) позвонил Сталин. Он сказал, что звонил Конев и доложил: у Ватутина ночью прорвался противник из района Шендеровки в Килию и Новую Буду. Жуков ответил, что ничего не знает об этом. Сталин потребовал проверить.

Жуков немедленно связался с командующим 1-м Украинским фронтом. Действительно, противник пытался, пользуясь пургой, вырваться из окружения и даже успел продвинуться на два-три километра, но был остановлен. Жуков вновь позвонил Верховному главнокомандующему и доложил ему информацию, полученную от Ватутина. Но у Сталина уже созрели другие соображения. Он сказал, что Конев просит передать ему руководство войсками внутреннего фронта по ликвидации корсунь-шевченковской группы противника, а руководство войсками на внешнем фронте сосредоточить в руках Ватутина. Жуков посчитал это нецелесообразным.

И. С. Конев, вспоминая об этом эпизоде, отмечал, что Георгий Константинович в «Воспоминаниях и размышлениях» осветил этот вопрос не совсем точно. «Я настойчиво уклонялся от подчинения мне 27-й армии еще и потому, — пишет Конев, — что, когда план взаимодействия между фронтами нарушен, переподчинение войск серьезно усложняется. Я искренне беспокоился за исход сражения. Ведь передача армии мне не увеличивала ее силы… Каждый поймет, что в такой сложной обстановке напрашиваться самому на переподчинение войск, не зная досконально обстановки на участке соседа, вряд ли целесообразно. В действительности Сталин 12 февраля 1944 г. по ВЧ, возлагая на меня ответственность за ликвидацию окруженной группировки, сам настаивал на подчинении мне 27-й армии 1-го Украинского фронта. Я же, изложив свои мотивы, настойчиво отказывался от этого»^{513}.

После разговора с Коневым Верховный главнокомандующий, недовольный прорывом противника, направил 12 февраля в 16 часов 45 минут Жукову весьма неприятную по содержанию директиву за № 220021:

«Прорыв корсуньской группировки противника из района Стеблева в направлении Шендеровки произошел потому, что:

во-первых, несмотря на мои личные указания, у Вас не было продуманного общего плана уничтожения корсуньской группировки немцев совместными усилиями 1 и 2-го Украинских фронтов;

во-вторых, слабая по своему составу 27-я армия не была своевременно усилена;

в-третьих, не было принято решительных мер к выполнению моих указаний об уничтожении в первую очередь стеблевского выступа противника, откуда вероятнее всего можно было ожидать попыток его прорыва.

Должен указать Вам, что я возложил на Вас задачу координировать действия 1 и 2-го Украинских фронтов, а между тем из сегодняшнего Вашего доклада видно, что, несмотря на всю остроту положения, Вы недостаточно осведомлены об обстановке: Вам неизвестно о занятии противником Хилек и Ново-Буды; вы не знаете решения Конева об использовании 5 гв. кк (кавалерийский корпус. — Авт.) и танкового корпуса Ротмистрова с целью уничтожения противника, прорывающегося на Шендеровку.

Сил и средств на левом крыле 1-го Украинского фронта и на правом крыле 2-го Украинского фронта достаточно, чтобы ликвидировать прорыв противника и уничтожить его корсуньскую группировку.

Т р е б у ю от Вас, чтобы Вы уделили выполнению этой задачи главное внимание»^{514}.

Не прошло и трех часов, как последовала новая директива Ставки за № 220022:

«Ввиду того, что для ликвидации корсуньской группировки противника необходимо объединить усилия всех войск, действующих с этой задачей, и поскольку большая часть этих войск принадлежит 2-му Украинскому фронту, Ставка Верховного Главнокомандования п р и к а з ы в а е т:

1. Возложить руководство всеми войсками, действующими против корсуньской группировки противника, на командующего 2-м Украинским фронтом (Конев. — Авт.) с задачей в кратчайший срок уничтожить корсуньскую группировку немцев…

2. Тов. Юрьева освободить от наблюдения за ликвидацией корсуньской группировки немцев и возложить на него координацию действий войск 1 и 2-го Украинских фронтов с задачей не допустить прорыва противника со стороны Лисянки и Звенигородки на соединение с корсуньской группировкой противника…»^{515}

Получив директиву № 220022, Ватутин позвонил Жукову, полагая, что Георгий Константинович является инициатором этого решения. Но ведь Жукову известно о том, что он, Ватутин, не смыкая глаз несколько суток подряд, напрягал все силы для осуществления Корсунь-Шевченковской операции. И ему непонятно, почему же сейчас его отстраняют и не дают довести эту операцию до конца? «Я не мог сказать Н. Ф. Ватутину, — пишет Жуков, — чье было это предложение, чтобы не сталкивать его с И. С. Коневым. Однако я считал, что в данном случае Н. Ф. Ватутин прав как командующий, заботясь о боевой, вполне заслуженной славе вверенных ему войск»^{516}. Поэтому Жуков ответил Ватутину, что это приказ Верховного, который следует безоговорочно выполнять. Ватутин обиженно отчеканил, что приказ будет выполнен.

Разрешая вопрос с Ватутиным, Жуков и сам себя чувствовал, наверное, не лучше Николая Федоровича. Ведь в последних двух директивах Сталина, как и в нескольких других предшествующих его приказах, просматривались не только недовольство (его и раньше Верховный не скрывал при всякой неудаче) действиями Георгия Константиновича, но и явное раздражение, граничившее с недоверием. Что было причиной этому? Возможно, действительно имели место какие-то интриги, проникавшие в Ставку ВГК извне. Возможно, отдельные и неизбежные на войне неудачи на подопечных Жукову фронтах таким образом повлияли на Верховного главнокомандующего. А быть может, Иосиф Виссарионович начал готовиться к перераспределению ролей в преддверии победного завершения войны… Не будем гадать, потому что любой ответ может оказаться лишь версией, слишком далекой от истины. Во всяком случае, Жуков в подобных ситуациях до выяснения отношений никогда не опускался, воспринимал все достойно и внешне спокойно, как и подобает солдату.

14 февраля войска 52-й армии 2-го Украинского фронта заняли Корсунь-Шевченковский. В ночь на 17 февраля противник предпринял отчаянную попытку прорыва из окружения в направлении Лисянки. Генерал-фельдмаршал фон Манштейн рассказывает об этом следующим образом: «По приказу командования группы армий оба окруженных корпуса (42 и 11-й армейские корпуса. — Авт.) должны были использовать для обеспечения выхода из окружения всю артиллерию и имеющиеся боеприпасы. Так как во время выхода из окружения войскам пришлось бы передвигаться по бездорожью и глубокой грязи, было приказано бросить орудия после того, как будут расстреляны все боеприпасы. Арьергарды с несколькими орудиями прикрывали выходящие из окружения войска от атак противника с севера, востока и юга… В 1 ч. 25 мин. в ночь с 16 на 17 февраля пришло радостное известие о том, что первая связь между выходящими из окружения корпусами и передовыми частями 3 тк (танковый корпус. — Авт.) установлена. Противник, находившийся между ними, был буквально смят. 28 февраля мы узнали, что из котла вышло 30 000–32 000 человек. Так как в нем находилось 6 дивизий и одна бригада, при учете низкой численности войск это составляло большую часть активных штыков»^{517}.

Свидетельства Жукова с этой информацией расходятся: «Все утро 17 февраля шло ожесточенное сражение по уничтожению прорвавшихся колонн немецких войск, которые в основном были уничтожены и пленены. Лишь нескольким танкам и бронетранспортерам с генералами, офицерами и эсэсовцами удалось вырваться из окружения. Как мы и предполагали, 17 февраля с окруженной группировкой все было покончено. По данным 2-го Украинского фронта, в плен было взято 18 тысяч человек и боевая техника этой группировки»^{518}.

Конев утверждал: «В течение всей этой схватки я несколько раз разговаривал с командирами 69, 7 и 41-й дивизий, которые занимали позиции по берегу реки Горный Тикич на внешнем фронте окружения. Они докладывали, что ни один немецкий солдат не прошел через их позиции. Говорил и с командармами Смирновым, Трофименко, Ротмистровым, Галаниным, внимательно следил за их действиями, донесениями и докладами, и ни в одном докладе и донесении не было сказано, что немцы прошли через какой-либо пункт или рубеж наших войск, занимающих оборону как на внешнем, так и на внутреннем фронтах»^{519}.

К. Типпельскирх в своей книге «История Второй мировой войны» об этих событиях писал следующее: «Когда к 15 февраля наступательная сила деблокирующих войск истощилась, окруженные корпуса получили приказ пробиваться в южном направлении, откуда навстречу им должен был наступать танковый корпус 1-й танковой армии. Блестяще подготовленный прорыв в ночь с 16 на 17 февраля не привел, однако, к соединению с наступавшим навстречу корпусом, так как продвижение последнего и без того медленное из-за плохого состояния грунта было остановлено противником… В конечном итоге эти бои вновь принесли тяжелые потери в живой силе и технике, что еще больше осложнило обстановку на слишком растянутых немецких фронтах»^{520}.

Очевидно, когда несколько мнений расходятся, истину нужно искать где-то посередине. В четвертом томе «Военной энциклопедии» (статья «Корсунь-Шевченковская операция») говорится, что около 20 тыс. человек, бросивших тяжелое вооружение и транспорт, просочились мелкими группами под покровом сильного снегопада. Задача надежной изоляции окруженной группировки и ее последующего уничтожения была решена лишь частично. Потери ее (вместе с потерями войск, действовавших на внешнем фронте окружения) достигли 70 тыс. человек.

В любом случае значение Корсунь-Шевченковской операции по окружению и уничтожению крупной группировки противника очень трудно переоценить. Она приковала к себе до половины всех танковых и более двух третей воздушных сил противника, действовавших на Правобережной Украине. Войска двух Украинских фронтов, разгромив значительные силы немецких войск, во многом облегчили своим соседям, действовавшим на левом фланге советско-германского фронта, проведение Никопольско-Криворожской операции.

18 февраля Москва салютовала войскам 2-го Украинского фронта. О 1-м Украинском фронте не было сказано ни слова. Жуков считал, что это была непростительная ошибка Сталина. Ведь известно, что окружение и уничтожение противника проводились войсками обоих фронтов.

На правом крыле 1-го Украинского фронта события развивались следующим образом. Войска, привлекавшиеся для проведения Ровно-Луцкой наступательной операции, должны были действовать в условиях труднодоступной лесисто-болотистой местности и начавшейся оттепели. Цель операции заключалась в том, чтобы силами 13 и 60-й армий разгромить левый фланг 4-й танковой армии (до 10 дивизий), овладеть районом Луцк, Ровно, Шепетовка и занять выгодное исходное положение для последующего удара во фланг и тыл группы армии «Юг» с севера.

Войска 13 и 60-й армий в 1,5 раза превосходили противника в людях, в 3 раза в артиллерии, но почти в 2 раза уступали ему в танках. Противник, не ожидая здесь наступления, не создал сплошной обороны, перехватив отдельными опорными пунктами только основные дороги. Все эти особенности обстановки и использовал командующий 1-м Украинским фронтом, рассчитывая на внезапность и возложив главную роль в операции на кавалерию (1 и 6-й гвардейские кавалерийские корпуса), которая была наиболее приспособлена к маневренным действиям в подобных условиях.

По замыслу генерала армии Ватутина главный удар из района Сарны в направлении на Ровно и Луцк наносила 13-я армия. В ее полосе вводились в сражение оба кавалерийских корпуса для совершения обходного маневра на Луцк и Ровно. С целью достижения внезапности они переходили в наступление из районов, удаленных на 20 км от линии передовых отрядов. Левофланговые соединения 13-й армии должны были вести фронтальное наступление, обходя Ровно с юга и юго-запада. Войскам 60-й армии предписывалось нанести ряд фронтальных ударов, имея главной целью овладеть Шепетовкой. С войсками активно взаимодействовали партизаны.

Ровно-Луцкая операция началась 27 января. Войска 13-й армии и правого фланга 60-й армии прорвали оборону противника, а 1 и 6-й гвардейские кавалерийские корпуса проникли в его тыл на глубину до 40–50 км. Достигнув р. Стырь, они повернули на юго-запад. 2 февраля оба кавалерийских корпуса внезапным ударом овладели Луцком и совместно с войсками, наступавшими с фронта, освободили Ровно. 11 февраля части 18-го гвардейского (генерал-майор И. М. Афонин), 23-го (генерал-майор Н. Е. Чуваков) стрелковых и 4-го гвардейского танкового (генерал-майор танковых войск П. П. Полубояров) корпусов 60-й армии при содействии авиации 2-й воздушной армии заняли Шепетовку. Задача, поставленная командующим 1-м Украинским фронтом, была выполнена.

Войска 1-го Украинского фронта, завершив Ровно-Луцкую наступательную операцию и совместно с 2-м Украинским фронтом Корсунь-Шевченковскую операцию, стали готовиться к проведению Проскуровско-Черновицкой наступательной операции.

Верховное Главнокомандование вермахта к началу марта перегруппировало войска на Правобережной Украине, чтобы укрепить северное крыло группы армий «Юг» и создать там сильный резерв из двух танковых корпусов и трех пехотных дивизий, прибывших из резерва ОКХ. Генерал-фельдмаршал фон Манштейн считал такие силы недостаточными и просил Гитлера сосредоточить за левым крылом группы армий «Юг» до двух армий в составе 15–20 дивизий. Однако возможности ОКХ для этого были исчерпаны, а эвакуацию 17-й армии из Крыма Гитлер безоговорочно отвергал.

Э. фон Маштейн, оценивая впоследствии планы Верховного Главнокомандования, писал: «…Не дать русским выйти глубоко во фланг групп армий „Юг“ и „А“ или к Лембергу (Львов) — в этом состояла оперативная цель, которую ставила перед собой группа армий на период до наступления полной распутицы. При этом необходимо было примириться с возможностью дальнейшего отхода нашего правого фланга, а тем самым и группы армий „А“ на запад… Хотя состояние погоды не давало нашей воздушной разведке возможность установить, предпринял ли противник перегруппировку своих сил и где он их сосредоточивает, командование группы армий оценивало обстановку следующим образом. Появившийся впервые перед нашим фронтом Первый Белорусский фронт, очевидно, будет сосредоточивать свои силы для обхода западного фланга группы армий в районе Ровно. Первый Украинский фронт будет наносить удар по обращенному фронтом на север участку по обе стороны от Проскурова, отошедшему теперь к 1-й танковой армии. Второй Украинский фронт, как мы предполагали, возобновит удары по правому флангу 1-й танковой армии и в полосе 8-й армии и, если ему удастся форсировать Буг, продолжит наступление на Черновицы. Третий и Четвертый Украинские фронты будут продолжать попытки добиться успеха на правом фланге 8-й армии и на участке 6-й армии»^{521}.

18 февраля Ставка ВГК направила командующему войсками 1-го Украинского фронта директиву № 220029, в которой были определены задачи на проведение Проскуровско-Черновицкой наступательной операции:

«1. 1-му Украинскому фронту в составе, указанном в директиве Ставки № 220028 (этой директивой из состава фронта в состав 2-го Украинского фронта передавались 40-я армия, 2 и 6-я танковые армии. — Авт.), подготовить наступательную операцию с включением в состав ударной группы фронта войск 13, 60, 1-й гв. армий, 3 гв. ТА и 4 ТА. Удар нанести с фронта Дубно, Шепетовка, Любар в южном направлении с задачей разбить группировку немцев в районе Кременец, Староконстантинов, Тарнополь и овладеть рубежом Берестечко, Броды, Тарнополь, Проскуров, Хмельники. В дальнейшем иметь в виду, прочно обеспечивая себя со стороны Львова, наступать в общем направлении на Чертков с целью отрезать южной группе войск немцев пути отхода на запад в полосе севернее р. Днестр»^{522}.

Наступление должно было начаться 4–6 марта. Левофланговым дивизиям 38-й армии предстояло 8–10 марта перейти в наступление из района Плискова в направлении Ильинцы, Райгород с целью оказать содействие правому крылу 2-го Украинского фронта в овладении районом Гайсина. План операции необходимо было представить в Генштаб не позднее 25 февраля.

Перед 1-м Украинским фронтом оборонялись 4 и 1-я танковые армии противника, поддерживаемые 4-м воздушным флотом. Советские войска превосходили противника в живой силе в 1,6 раза, в орудиях и минометах — в 2,1, в танках — в 1,3 раза; силы сторон в авиации были равными.

Все вопросы, связанные с проведением Проскуровско-Черновицкой операции, Жуков в течение 18–20 февраля сначала проработал в Ставке ВГК и в Генштабе, а затем выехал на 1-й Украинский фронт. Вместе с Ватутиным уточнили детали плана на месте и уже 23 февраля соответствующий доклад направили Сталину.

«Цель операции — разгромить группировку немцев в районе Кременец, Старо-Константинов, Тарнополь, — отмечалось в докладе, — и овладеть рубежом Киселин, Горохув, Радзехув, Красне, Золочев, Тарнополь, Проскуров, Хмельник. В дальнейшем наносить удар в общем направлении на Чертков с целью отрезать южной группе немцев пути отхода на запад в полосе сев. р. Днестр»^{523}.

Главный удар планировалось нанести, как того и требовала Ставка ВГК, с фронта Дубно, Шепетовка, Любар силами 13, 61, 1-й гвардейской армий, 3-й гвардейской и 4-й танковых армий, усиленных всей артиллерией фронта и при поддержке авиации фронта, в южном направлении на Проскуров с ближайшей задачей к исходу третьего дня операции выйти и овладеть рубежом Берестечко, Кременец, Вязовец, Антонины, Старо-Константинов, Мотовиловка. В дальнейшем, развивая наступление в южном направлении, намечалось к исходу двенадцатого дня операции овладеть важнейшими узлами дорог противника Броды, Тарнополь, Скалат, Проскуров, Трибуховцы, Хмельники и выйти на рубеж Берестечко, Броды, Тарнополь, Проскуров, Хмельники. На правом крыле фронта с рубежа Луцк, Броды предусматривалось продолжать наступление и главными силами овладеть рубежом Киселин, Радзехув, Красне, Зборов, где и закрепиться с задачей жесткой обороной обеспечить правое крыло фронта от атак противника с запада. По выходе на рубеж Тарнополь, Проскуров, Хмельники войска ударной группы фронта должны быть готовы к продолжению наступления в общем направлении на Чертков.

На направлениях главных ударов армий предусматривались следующие плотности артиллерии (с учетом 82-мм минометов) на 1 км фронта: в 13-й армии — 80 орудий, в 60-й — до 150 орудий (с учетом артиллерии 4-й танковой армии), в 1-й гвардейской — до 180–200 орудий (с учетом артиллерии 3-й гвардейской танковой армии). Продолжительность артиллерийской подготовки — 1,5 часа. В связи с необходимостью осуществления перегруппировки значительных сил с левого крыла на правое крыло фронта намечалось начать наступление на главном направлении не ранее 3 марта.

Сталин утвердил 25 февраля план операции 1-го Украинского фронта со следующими поправками:

«1. Обе танковые армии — 3-ю гвардейскую Рыбалко и 4-ю Баданова — использовать с фронта главной группировки 60 А с задачей овладения районом Проскурова.

2. 1-ю гв. армию усилить танками и самоходными орудиями за счет имеющихся во фронте танковых бригад и самоходных полков.

3. Наступление начать 3–5 марта»^{524}.

Одновременно с этим Георгий Константинович занимался подготовкой Уманско-Ботошанской операции войск 2-го Украинского фронта. Доклад о плане этой операции Жуков и Конев представили в Ставку 26 февраля^{525}.

Это весьма объемистый документ, а потому будем его цитировать лишь частично. Войскам 2-го Украинского фронта предстояло разбить уманскую группировку противника и овладеть рубежом Ладыжин, Гайворон, Ново-Украинка. Исходя из этого, Жуков и Конев наметили нанести главный удар силами 27, 52, 4-й гвардейской армий, 5-й гвардейской, 2 и 6-й танковых армий с фронта Яблоновка, Ольховец в общем направлении на Умань. Вспомогательный удар предусматривалось нанести внутренними флангами 5 и 7-й гвардейских армий на третий день операции в общем направлении на Ново-Украинку с целью разгромить ново-украинскую группировку противника и тем самым обеспечить проведение операции на главном направлении.

Операцию планировалось провести в два этапа. Первый этап включал подготовку и перегруппировку войск с 23 февраля по 5 марта, а также действия авангардов с 3 по 5 марта с задачей вскрыть оборону противника и улучшить исходное положение. Второй этап (с 6 по 18–20 марта) — прорыв обороны противника и овладение рубежом Ладыжин, Гайворон, Ново-Украинка.

В состав главной группировки включались 27, 52, 4-я гвардейская армии, 2-я, 5-я гвардейская и 6-я танковые армии, 788 танков и самоходных орудий, 3132 орудия и миномета. Общая ширина участка прорыва на направлении главного удара — 28–30 км.

В докладе подробно излагались задачи армий фронта к исходу первого дня операции, на второй и седьмой дни наступления. 2-ю танковую армию намечалось в первый день операции ввести в прорыв на участке 27-й армии с задачей: «К исходу первого дня форсировать р. Горный Тикич и выйти в район Поповка, Монастырек, Черная Каменка. Передовые отряды иметь в районе Христиновка, Войтовка. Разведгруппу для связи с 5-й гв. танковой армией иметь в районе Машурова. На второй день операции главными силами армии овладеть районом Христиновка, Ягубец, Голяковка и выбросить передовые отряды на р. Южный Буг в районы Бершади и Осиевки».

5-я гвардейская танковая армия вводилась в первый день операции в прорыв на участке 4-й гвардейской армии. Она имела задачу: «К исходу первого дня форсировать р. Горный Тикич и выйти в район Машуров, Майданецкое, Тальное. Передовые отряды иметь на р. Ревуха, Доброводы, Бабанка. Разведотряды выбросить на Торговицы и Кальни-Болото. На второй день операции главными силами армии овладеть районом Умань, Кочержинцы, Громы, Степковка и выбросить передовые отряды на р. Южный Буг в район Юзефполь, Голосково».

6-я танковая армия составляла второй эшелон главной группировки. Ее планировалось использовать для развития успеха в направлениях Ново-Архангельск, Ново-Украинка на соединение с 5-й гвардейской армией или, в зависимости от обстановки, на Умань. В резерв фронта выделялся 5-й гвардейский кавалерийский корпус. Артиллерийская подготовка предусматривалась продолжительностью 1 час 36 минут.

В связи с тем, что фронт имел недостаточное количество авиации (всего 362 самолета), Жуков и Конев просили Сталина выделить дополнительно 50 самолетов Пе-2, 150–200 штурмовиков, 200 истребителей, 100 самолетов У-2.

Сталин план утвердил, но внес в него поправку: 6-ю танковую армию на Ново-Украинку не направлять, а использовать ее для развития удара на правом фланге главной группировки противника в общем направлении на Харитоновку.

После этого Жуков снова выехал в штаб 1-го Украинского фронта. Командующий фронтом Ватутин доложил ему, что решил съездить в 60-ю и 13-ю армии, чтобы проверить, как решаются вопросы взаимодействия с авиацией и будет ли готово материально-техническое обеспечение к началу Проскуровско-Черновицкой операции. Георгий Константинович посоветовал ему послать своих заместителей, но Николай Федорович настоял на своем. А 29 февраля Жукову позвонили с полевого аэродрома и доложили, что привезли тяжело раненного командующего фронтом.

В тот злополучный день Н. Ф. Ватутин вместе с членом военного совета фронта генерал-майором К. В. Крайнюковым выехал в Ровно, где находился штаб 13-й армии, а оттуда направился в 60-ю армию, штаб которой располагался в Славуте. О происшедшем Крайнюков докладывал так: «В 18.50 при въезде в северную окраину д. Милятин, что 18 км южнее Гоща, подверглись нападению бандитов. При перестрелке тов. Ватутин был ранен. Все меры по вывозу раненого тов. Ватутина из района нападения приняты. Характер ранения: сквозное пулевое правого бедра с переломом кости. По предварительному заключению хирурга 13-й армии, ранение относится к категории тяжелых, требующих лечения минимум два месяца». Однако врачам не удалось спасти Ватутина. В ночь на 15 апреля он скончался.

Жуков, получив известие о ранении Ватутина, командование фронтом принял на себя. 1 марта Ставка назначила Жукова командующим 1-м Украинским фронтом, взяв на себя управление 2-м Украинским фронтом.

4 марта войска 1-го Украинского фронта приступили к проведению Проскуровско-Черновицкой наступательной операции. Вначале наступление развивалось успешно, однако распутица серьезно осложнила продвижение транспортных средств: отставала артиллерия, в грязи увязали танки. Бойцов и командиров выручал гужевой транспорт, на помощь приходили и местные жители, которые на своих плечах несли мины, снаряды, коробки с патронами.

Войска 60-й армии прорвали оборону противника на широком фронте. За день боя они продвинулись на 18 км и освободили семьдесят населенных пунктов. В полосе прорыва армии генерала Черняховского с целью развития оперативного успеха в первый же день наступления были введены в сражение 3-я гвардейская и 4-я танковые армии.

7 марта передовые части 60-й армии вышли к Тарнополю, где находились остатки четырех пехотных дивизий и отдельных частей противника общей численностью до 16 тыс. человек. Они превратили каменные здания в узлы сопротивления и создали в городе сеть оборонительных сооружений. Противник стремился удержать Тарнополь, рассчитывая на подход резервов. Данные армейской и воздушной разведок подтверждали, что на выручку осажденным в Тарнополе войскам подтягиваются крупные резервы противника из глубины его обороны. Генерал Черняховский принимал решительные меры к созданию второго внешнего фронта окружения. Но соотношение сил становилось все более невыгодным для 60-й армии. Обстановка требовала усиления ее новыми дивизиями.

К 9 марта к Тарнополю подошли соединения 3-й гвардейской и 4-й танковых армий. К этому времени танки израсходовали горючее и были вынуждены остановиться. Войска 1-й гвардейской армии сумели продвинуться всего на 24 км.

Выход к Тарнополю создал серьезную угрозу железной дороге Львов — Одесса — главной коммуникации всего южного стратегического крыла противника. Между его 4 и 1-й танковыми армиями был вбит глубокий клин. Командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал Э. фон Манштейн, стремясь не допустить захвата советскими войсками дороги, выдвинул на рубеж Тарнополь, Проскуров 9 танковых и 5 пехотных дивизий.

Штаб 1-го Украинского фронта сумел заблаговременно вскрыть сосредоточение контрударной группировки противника. 7 марта она нанесла удар. В развернувшемся сражении с обеих сторон участвовало до 1300 танков, САУ и штурмовых орудий. По оценке Жукова, «здесь завязалось ожесточеннейшее сражение, такое, которое мы не видели со времен Курской дуги»^{526}.

В это время войска 2-го Украинского фронта, перейдя 5 марта в наступление, сумели к исходу дня завершить прорыв обороны противника. Командующий фронтом генерал армии Конев сразу же ввел в сражение 2 и 5-ю гвардейскую танковые армии. На пятый день Уманско-Ботошанской операции войска фронта овладели Уманью, передовыми отрядами вышли к р. Южный Буг и с ходу форсировали ее на 100-километровом участке. Здесь же приступила к боевым действиям и 6-я танковая армия.

Жуков, отражая контрудар противника в районе Тернополя и Проскурова, внес коррективы в план дальнейших действий войск 1-го Украинского фронта. 10 марта начальник штаба фронта генерал-лейтенант А. Н. Боголюбов направил Сталину доклад Жукова о плане наступательной операции на черновицком и львовском направлениях:

«1. По выполнению ближайшей задачи фронта, т. е. по овладении Тернополем, Проскуровом, считаю возможным после пяти-шестидневного перерыва продолжать наступление с целью выхода на р. Днестр и тем самым отрезать южной группе войск немцев пути отхода на запад в полосе севернее р. Днестр.

2. Главный удар силами 1 и 4-й танковых армий, 1-й гв. и 60-й армий (23 сд), усиленных артиллерией и при поддержке всей авиации фронта, нанести из района Тернополь, Волочиск, Проскуров в общем направлении на Чертков, Каменец-Подольский.

Вспомогательный удар силами 18 и 38 А (19 сд) нанести с рубежа Проскуров, р. Южный Буг до Райгорода в общем направлении на Новую Ушицу, Могилев-Подольский»^{527}.

Переход в наступление намечался на 20 марта, а всю операцию предполагалось провести в тесном взаимодействии со 2-м Украинским фронтом, «главный удар которого желательно направить на Сороки, и часть сил — на Могилев-Подольский».

Сталин, рассмотрев план Жукова, внес в него изменения и добавления, которые были оформлены директивой Ставки ВГК:

«1. Изменить направление наступления 18 и 38-й армий, подняв их к северо-западу и нацелив на Каменец-Подольский…

2. Не ограничиваться выходом левого крыла фронта на Днестр, а форсировать его с ходу, развивая удар на Черновцы с целью занятия этого пункта и выхода на нашу государственную границу.

3. После овладения рубежом Берестечко, Броды, Городище, Бучач продолжать наступление с целью овладеть районом Львов, Перемышль и выйти правым крылом фронта на р. Западный Буг, т. е. на нашу государственную границу, для чего перегруппировку произвести таким образом, чтобы усилить правое крыло фронта…»^{528}

Одновременно Сталин приказал командующему 2-м Украинским фронтом Коневу форсировать Днестр, выйти на реку Прут — границу с Румынией. Причем главную группировку фронта, как и просил Жуков, требовалось вывести в район Могилев-Подольский, Ямполь.

Тяжелые бои в районе Тернополя и Проскурова истощили главные силы 1-го Украинского фронта, которые 12 марта были вынуждены перейти к обороне. Необходимо было подтянуть отставшие резервы и тылы и подготовить новый удар по противнику. Тем временем войска 2-го Украинского фронта, захватив плацдармы на правом берегу Днестра южнее Могилев-Подольского, начали освобождение Молдавии. Ударная группировка фронта рассекла войска группы армий «Юг», отрезав ее левофланговую 8-ю армию от 1-й танковой армии.

Утром 21 марта войска 1-го Украинского фронта возобновили наступление. Его 60 и 1-я гвардейская армии, 1, 4 и 3-я гвардейская танковые армии нанесли главный удар на юг, а 18 и 38-я армии — на юго-запад и запад. Это положило начало одному из крупнейших в истории Великой Отечественной войны маневру на окружение, блестяще организованному Жуковым. Войска 1-й танковой армии генерала Катукова прорвались на глубину 150 км. «После нашего первого совместного удара в обороне гитлеровцев образовалась брешь шириной до 10 километров по фронту. В нее-то и вошли танкисты, пехотинцы и стали преследовать отходившие разрозненные фашистские части. На правом фланге армии наступал 8-й гвардейский механизированный корпус, а на левом — 11-й гвардейский танковый корпус. Затем мы расширили брешь до 60 километров. Фронт 4-й немецкой танковой армии был разорван надвое. Преодолевая сопротивление противника, танкисты в непогоду за трое суток продвинулись на 120 километров и захватили важный узел магистральных дорог — город Чертков. К исходу 25 марта головные части армии вышли к Днестру»^{529}.

Разведывательные подразделения передовых бригад нашли на побережье полузатопленные рыбацкие лодки, сколотили из бревен и жердей плоты, приспособили другие подручные средства, переправились через Днестр и захватили на противоположном берегу небольшие плацдармы. Через пять дней войска 1-й танковой армии, преодолев Прут, овладели городом Черновцы.

Соединения 4-й танковой армии генерала Лелюшенко заняли 26 марта Каменец-Подольский. 3-я гвардейская танковая армия генерала Рыбалко, действуя совместно с 1-й гвардейской армией, вышла к городу с севера. В результате до 18 дивизий противника оказались в котле.

26 марта газета «Красная Звезда» напечатала передовицу «Славные победы войск 1-го Украинского фронта». В ней говорилось:

«За последние дни войска 1-го Украинского фронта под командованием маршала Жукова одержали ряд новых выдающихся побед над врагом. Они прорвали оборону немцев на участке Тернополь — Проскуров и вышли к Днестру… Не рискуя впасть в преувеличение, можно смело заявить, что по старым, шаблонным меркам наступающие взялись здесь за решение непосильной задачи. Все — от сил, которыми располагал противник, до условий местности и погоды, — все затрудняло наступление и благоприятствовало обороне…

Искусство советских командиров, стойкость советских бойцов еще раз опрокинули планы немцев. Измотав в ожесточенных боях контратакующие танковые и пехотные дивизии врага, наши войска внезапно для немцев сами перешли в наступление и богатырскими ударами разорвали в клочья вражеский фронт. Но движение наших войск при всей его стремительности не было огульным движением только вперед, по прямой. Одна из значительных особенностей этих наступательных операций 1-го Украинского фронта состоит в том, что, овладевая территорией, разрубая фронт врага, они вместе с тем последовательно, методично уничтожали его живую силу и технику…

Победы войск 1-го Украинского фронта — это победы нашей доблести и мастерства… Грозные раскаты битв, развернувшихся на просторах юга… звучат над всем миром, ввергая в трепет немецко-фашистских захватчиков и их вассалов. В Лондоне считают, передает лондонское радио, что события на Украине являются катастрофой для нацистской Германии».

Однако почивать на лаврах было еще рано: фронт окружения, и это Жуков прекрасно сознавал, был непрочным. Его войска к этому времени понесли большие потери. Например, в 3-й гвардейской танковой армии оставалось всего 30 % первоначального количества боевых машин. Кроме того, между 1-й гвардейской и действовавшей правее 4-й танковой армиями образовался разрыв шириной около 30 км, для прикрытия которого фронт не имел сил.

Командующий немецкой 1-й танковой армией генерал-полковник Хубе, сосредоточив к концу марта главные силы севернее Каменец-Подольского, предпринял дерзкий прорыв на северо-западном направлении. Сначала Хубе предлагал командующему группой армий «Юг» осуществить прорыв 1-й танковой армией на юг, за Днестр. Однако Манштейн настоял на западном направлении, считая, что «прорыв на запад увенчается успехом, так как обе вражеские танковые армии, видимо, распылят свои силы в направлении переправ через Днестр»^{530}. Для этого в районе Львова предусматривалось сосредоточить 1 и 4-ю танковые армии, чтобы встречным ударом нанести поражение советским войскам и предотвратить их прорыв в Галицию и Южную Польшу. Гитлер первоначально отрицательно отнесся к плану Манштейна и только после ожесточенного спора утвердил его, выделив для деблокирующего удара 2-й танковый корпус СС и две пехотные дивизии.

Однако Гитлер, видно, не простил Манштейну его неуступчивость. «Вечером у фюрера, — записал 30 марта в своем дневнике Манштейн, — после вручения мечей (дополнительная награда к ордену „Рыцарский крест“. — Авт.) он заявил мне, что он решил передать командование группой армий другому генералу (Моделю). На востоке прошло время операций крупного масштаба, для которых я особенно подходил. Здесь важно теперь просто упорно удерживать позиции. Начало этого нового метода управления войсками должно быть связано с новым именем и новым девизом. Отсюда — смена командования группой армий, наименование которой он также намеревается изменить»^{531}. Одновременно с должности был снят и уволен в запас командующий группой армий «А» генерал-фельдмаршал Клейст, которого сменил генерал Ф. Шернер.

Нанесение противником деблокирующего удара прогнозировалось Жуковым. «Мы имели тогда основательные данные, — отмечал Георгий Константинович после войны, — полученные из различных источников, о решении окруженного противника прорываться на юг через Днестр в районе Залещиков. Такое решение казалось вполне возможным и логичным»^{532}. Однако разведка фронта не сумела своевременно вскрыть детали подготовки операции немецкого командования.

4 апреля противник, сосредоточив усилия пяти дивизий на двух участках, где в 40-километровой полосе оборонялись только две ослабленные в предыдущих боях советские дивизии, перешел в наступление. В течение двух дней деблокирующая группа продвинулась на 40 с лишним километров, отбросив советские дивизии за Днестр. Окруженные войска нанесли встречный удар и 7 апреля соединились с деблокирующей группой в районе населенного пункта Бучач. На пути войск, пробивавшихся из окружения, оказалась 4-я танковая армия генерала Лелюшенко. Несколько раз противник врывался в местечко, где находился штаб армии. Дело доходило до рукопашной, в которой схватывались с противником офицеры штаба. Самому Лелюшенко пришлось даже прерывать доклад по радио Жукову, чтобы отбиваться от наседавших немцев. Георгий Константинович успел передать боевому генералу напутствие:

— Иди, руководи отражением атаки, надеюсь, что в плен не попадешь, а потом доложишь.

Э. фон Манштейн в своих мемуарах отмечал, что к 9 апреля 1-я танковая армия была освобождена, не указав при этом, какой ценой обошелся прорыв на запад. По оценке Жукова, окруженная группировка понесла огромные потери, от некоторых соединений остались только штабы. «Сколько гитлеровцев прорвалось из окружения, — отмечал он, — ни я, ни штаб фронта точно установить так и не смогли. Назывались разные цифры. Как потом оказалось, вышли из окружения не десятки танков с десантом, как тогда доносили войска, а значительно больше»^{533}.

Немецкому командованию в результате прорыва 1-й танковой армии из окружения удалось уплотнить свои войска на львовском направлении. Это не позволило войскам 1-го Украинского фронта прорваться к Львову, как то планировал Жуков и требовал Сталин, так как ни фронт, ни Ставка ВГК не имели в своем распоряжении необходимых резервов. К тому же часть резервных сил фронта (танковый корпус, кавалерийская дивизия и ряд других соединений) была задействована в борьбе с отрядами украинских националистов. 17 апреля войска Жукова в соответствии с директивой Ставки ВГК перешли к жесткой обороне.

Соединения и части 2-го Украинского фронта, проводившего Уманско-Ботошанскую операцию, 21 марта в полосе шириной 200 км вышли к Днестру, с ходу форсировали реку и овладели плацдармом юго-восточнее Могилев-Подольского. Эти действия создали реальную угрозу как для 1-й танковой армии противника, так и для группы армий «А», остановившей войска 3-го Украинского фронта генерала Малиновского на реке Южный Буг.

Сталин, ошибочно полагая, что для окружения 1-й танковой армии вполне хватит сил 1-го Украинского фронта, приказал 2-му Украинскому фронту оказать содействие войскам генерала Малиновского. В соответствии с директивой Ставки ВГК от 22 марта армиям маршала Конева предстояло наступать вдоль обоих берегов Днестра к Черному морю, не допустить отхода группы армий «А» за Днестр и вместе с 3-м Украинским фронтом окружить и разгромить противника. Войска правого крыла 2-го Украинского фронта должны были овладеть Кишиневом и выйти на реку Прут^{534}.

Изменив направление наступления, войска 2-го Украинского фронта 25 марта вышли на р. Прут, а на следующий день передовые отряды 27 и 52-й армий уже занимали 85-километровый участок вдоль советско-румынской границы. В ночь на 28 марта войска правого крыла фронта форсировали Прут и заняли ближние подступы к Яссам и Кишиневу, где встретили ожесточенное сопротивление противника. Главным итогом Уманско-Ботошанской операции, завершившейся 7 апреля, явилось освобождение значительной части территории Правобережной Украины и Молдавии, вступление советских войск на территорию Румынии.

Несмотря на то что войскам 1-го Украинского фронта не удалось полностью выполнить поставленные задачи, разработанная и осуществленная Жуковым Проскуровско-Черновицкая операция ознаменовалась существенными результатами: была освобождена значительная часть территории Правобережной Украины, нанесено поражение 1 и 4-й танковым армиям противника. Советские войска вышли к предгорьям Карпат, разрезав стратегический фронт южной группировки противника на две части. Английский военный теоретик Б. Лиддел Гарт, оценивая действия Г. К. Жукова, отмечал: «…Левое крыло войск Жукова нанесло новый удар в южном направлении на Тарнополь (с 1944 г. — Тернополь. — Авт.). Этот удар, хорошо рассчитанный по времени, был нанесен сразу же после отражения контратак немцев у Тарнополя. Организовав оборону, русские отбили контратаку и двинулись следом за отходившим противником. Удар имел целью соединиться с наступающими войсками Конева. После быстрого продвижения к Днестру войска Конева повернули на юг вдоль восточного берега реки, охватывая фланг противника и прижимая его к правому крылу войск Конева. Этот комбинированный удар не только обеспечивал безопасность флангов наступающих войск, но и открывал хорошие перспективы для развития успеха»^{535}.

Заслуги Жукова в боях за Днепр и Украину получили высокую оценку. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 апреля 1944 г. он был награжден орденом Победы № 1 — за умелое выполнение заданий Верховного Главнокомандования по руководству боевыми операциями большого масштаба, в результате которых достигнуты выдающиеся успехи в деле разгрома немецких войск.

На главном направлении

22 апреля 1944 г. Жуков прибыл в Москву, где в течение шести дней работал в Ставке ВГК и Генеральном штабе над планами летне-осенней кампании и Белорусской стратегической наступательной операции. Несмотря на успехи, достигнутые Красной Армией в зимне-весенней кампании, Георгий Константинович считал, что немецкое командование еще имеет все необходимое для упорной обороны на советско-германском фронте. Что же касается «стратегического искусства их Верховного командования и командования группами армий», то «оно после катастрофы в районе Сталинграда, и особенно после битвы под Курском, резко понизилось». «В отличие от первого периода войны, — отмечал Жуков, — немецкое командование стало каким-то тяжелодумным, лишенным изобретательности, особенно в сложной обстановке. В решениях чувствовалось отсутствие правильных оценок возможностей своих войск и противника. С отводом своих группировок из-под угрозы фланговых ударов и окружения немецкое командование очень часто опаздывало, ставя этим свои войска в безвыходное положение»^{536}.

Проект плана кампании на летне-осенний период Сталин поручил разработать маршалу Жукову и заместителю начальника Генштаба генералу армии Антонову. При этом Сталин полагал целесообразным начать летние операции силами 1-го Украинского фронта, чтобы еще глубже охватить белорусскую группировку и оттянуть туда резервы противника с центрального направления. Антонов, в свою очередь, считал, что наступление надо начать с севера, а затем провести операцию против группы армий «Центр». Такого же мнения придерживался и Жуков.

После обсуждения плана на предстоящий период основные задачи Красной Армии были сформулированы в первомайском приказе Верховного главнокомандующего. Их суть состояла в том, чтобы завершить изгнание оккупантов с советской территории, восстановить государственную границу СССР на всем протяжении, вывести из войны на стороне Германии европейских союзников и освободить из немецкой неволи поляков, чехов, словаков и другие народы Западной Европы^{537}.

В ходе летне-осенней кампании предстояло подготовить и последовательно провести серию стратегических наступательных операций на огромном пространстве от Заполярья до Черного моря. На первом этапе кампании (июнь — август) планировалось нанести мощные удары и поочередно разгромить крупные группировки противника: вначале на Карельском перешейке и в Южной Карелии, затем на центральном участке фронта, в Белоруссии, и после этого — в западных областях Украины на львовско-сандомирском направлении. На втором этапе наступательных действий (сентябрь — ноябрь) предусматривалось проведение операций на Балканах, в Прибалтике и на Крайнем Севере.

Это были так называемые «десять сталинских ударов», в которых предстояло участвовать войскам всех 12 существовавших в то время фронтов, Северному, Балтийскому и Черноморскому флотам, а также ряду речных и озерных военных флотилий.

15 мая Сталин принял решение об изменениях в руководстве фронтами. Директивой Ставки предписывалось «с целью дать возможность маршалу Жукову руководить в будущем действиями нескольких фронтов освободить его от временного командования 1-м Украинским фронтом». Командующим этим фронтом по предложению Жукова был назначен маршал И. С. Конев. Войска 2-го Украинского фронта возглавил генерал армии Р. Я. Малиновский, а 3-го Украинского — генерал армии Ф. И. Толбухин.

Естественно, к летне-осенней кампании 1944 г. готовилось и немецкое командование. Но оно при оценке возможных действий советских войск допустило серьезный просчет, полагая, что основные события развернутся не на центральном, а на юго-западном направлении. Этим промахом умело воспользовалось советское руководство.

В планах Ставки ВГК приоритет в будущей кампании отдавался центральному участку советско-германского фронта. Освобождение Белоруссии возможно было только при условии уничтожения такой крупной группировки противника, как группа армий «Центр» (генерал-фельдмаршал Э. Буш, с 28 июня — генерал-фельдмаршал В. Модель), которая вместе с правофланговыми соединениями 16-й армии группы армий «Север» и левофланговыми частями 4-й танковой армии группы армий «Северная Украина» насчитывала 1,2 млн. человек, 9,5 тыс. орудий и минометов, 900 танков и штурмовых орудий. Их поддерживали около 1350 самолетов 6-го и части сил 1 и 4-го воздушных флотов^{538}. Главные силы были сосредоточены в районах Полоцка, Витебска, Орши, Могилева, Бобруйска и Ковеля, на наиболее доступных для наступления направлениях. Заранее подготовленная эшелонированная оборона глубиной до 250–270 км должна была способствовать выполнению основной задачи — прочно удерживать белорусский выступ, или, как его называл противник, «балкон», по которому проходили кратчайшие пути к границам Германии. Однако немецкое командование, введенное в заблуждение и не ожидавшее главного удара советских войск в Белоруссии, не имело здесь достаточных резервов, к тому же часть их была скована действиями партизан.

20 мая заместитель начальника Генерального штаба генерал армии Антонов представил Сталину план, предусматривавший одновременный прорыв обороны противника на шести участках, расчленение и разгром его войск по частям. Особое значение придавалось ликвидации наиболее мощных фланговых группировок в районах Витебска и Бобруйска, стремительному продвижению на Минск, окружению и уничтожению основных сил врага восточнее Минска на глубине 200–300 км. Советским войскам предстояло, наращивая удары и расширяя фронт наступления, неотступно преследовать противника, не позволяя ему закрепиться на промежуточных рубежах. В результате успешного выполнения плана операции, получившей название «Багратион», предполагалось освободить всю Белоруссию, выйти на побережье Балтийского моря и к границам Восточной Пруссии, рассечь фронт противника, создать выгодные условия для ударов по нему в Прибалтике.

К операции привлекались войска 1-го Прибалтийского (генерал армии И. Х. Баграмян), 3-го Белорусского (генерал-полковник, с 26 июня генерал армии И. Д. Черняховский), 2-го Белорусского (генерал-полковник, с 28 июля генерал армии Г. Ф. Захаров), 1-го Белорусского (генерал армии, с 29 июня Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский) фронтов и Днепровская военная флотилия (капитан 1-го ранга В. В. Григорьев). Общая численность войск составляла более 2,4 млн. человек, на их вооружении было 36 тыс. орудий и минометов, 5200 танков и САУ. Операцию «Багратион» поддерживали 5300 самолетов 1-й (генерал-полковник авиации Т. Т. Хрюкин), 3-й (генерал-полковник авиации Н. Ф. Папивин), 4-й (генерал-полковник авиации К. А. Вершинин), 6-й (генерал-полковник авиации Ф. П. Полынин) и 16-й (генерал-полковник авиации С. И. Руденко) воздушных армий. К ее проведению привлекалась также авиация дальнего действия (маршал, с 19 августа — главный маршал авиации А. Е. Голованов) — 1007 самолетов и авиация войск ПВО страны — 500 истребителей^{539}. С войсками тесно взаимодействовали партизанские отряды и соединения.

30 мая Сталин окончательно утвердил план операции «Багратион», которую решено было начать 19–20 июня. На маршала Жукова была возложена координация действий войск 1-го и 2-го Белорусских фронтов, на маршала Василевского — 1 Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов. Таким образом, была создана единая стратегическая группировка, при этом полномочия Жукова и Василевского были расширены: они получили право непосредственно руководить боевыми действиями фронтов.

В ночь на 31 мая Сталин, Жуков, Василевский и Антонов отработали в Ставке ВГК частные директивы и указания фронтам белорусского направления, конкретные задачи на первый этап ее проведения. Маршал Советского Союза А. М. Василевский, оценивая план операции «Багратион», писал: «Он был прост и в то же время смел и грандиозен. Простота его заключалась в том, что в его основу было положено решение использовать выгодную для нас конфигурацию советско-германского фронта на белорусском театре военных действий, причем мы заведомо знали, что эти фланговые направления являются наиболее опасными для врага, следовательно, и наиболее защищенными. Смелость замысла вытекала из стремления, не боясь контрпланов противника, нанести решающий для всей летней кампании удар в одном стратегическом направлении. О грандиозности замысла свидетельствует его исключительно важное военно-политическое значение для дальнейшего хода Второй мировой войны, невиданный размах, а также количество одновременно или последовательно предусмотренных планом и, казалось бы, самостоятельных, но вместе с тем тесно связанных между собой фронтовых операций, направленных к достижению общих военно-стратегических задач и политических целей»^{540}.

Войскам 2-го Белорусского фронта предстояло разгромить во взаимодействии с левым крылом 3-го Белорусского фронта и с правым крылом 1-го Белорусского фронта могилевскую группировку противника и выйти на р. Березина. С этой целью фронт должен был силами не менее 11–12 стрелковых дивизий со средствами усиления прорвать оборону противника, нанося один общий удар из района Дрибин, Дедня, Рясна в общем направлении на Могилев, Белыничи. Ближайшая задача — выйти на р. Днепр и захватить плацдарм на его западном берегу. В дальнейшем форсировать р. Днепр главными силами, овладеть Могилевом и развивать наступление в общем направлении на Березино, Смиловичи.

На 1-й Белорусский фронт возлагалась задача разгромить бобруйскую группировку противника и выйти главными силами в район Осиповичи, Пуховичи, Слуцк. Для решения этой задачи войскам фронта предписывалось прорвать оборону противника, нанося два удара: один силами 3 и 48-й армий из района Рогачева в общем направлении на Бобруйск, Осиповичи и другой — силами 65 и 28-й армий из района нижнего течения р. Березина, Озаричи в общем направлении на станцию Пороги, Слуцк. Ближайшая задача — разгромить бобруйскую группировку противника и овладеть районом Бобруйск, Глуша, Глуск, причем частью сил на своем правом крыле содействовать войскам 2-го Белорусского фронта в разгроме могилевской группировки противника. В дальнейшем развивать наступление с целью выхода в район Пуховичи, Слуцк, Осиповичи.

Сроки готовности и начала наступления должен был определить маршал Жуков.

Белорусская стратегическая наступательная операция (23 июня — 29 августа) являлась одной из крупнейших операций Второй мировой войны. По характеру боевых действий и содержанию выполненных задач ее можно разделить на два этапа. На первом этапе (23 июня — 4 июля) были проведены Витебско-Оршанская, Могилевская, Бобруйская, Полоцкая и Минская фронтовые наступательные операции. Второй этап (5 июля — 29 августа) включал Вильнюсскую, Шяуляйскую, Белостокскую, Люблин-Брестскую, Каунасскую и Осовецкую фронтовые наступательные операции. При непосредственном участии и под руководством Жукова были проведены пять (Могилевская, Бобруйская, Минская, Белостокская и Люблин-Брестская) операций. Одновременно он с 13 июля по 29 августа занимался и Львовско-Сандомирской стратегической наступательной операцией. Задачи стояли перед Жуковым непростые, и, как мы увидим, он успешно справился с ними, показав высокий уровень стратегического мастерства.

5 июня в 8 часов утра Жуков прибыл на временный командный пункт 1-го Белорусского фронта в деревню Дуревичи и без промедления приступил к обсуждению с командующим фронтом Рокоссовским вопросов, связанных с подготовкой операции. Георгий Константинович до войны служил в Белоруссии, хорошо изучил ее, а потому со знанием дела давал советы. Затем было проведено совещание с участием командующих армиями, авиацией, бронетанковыми и механизированными войсками, артиллерией фронта, в ходе которого была тщательно обсуждена обстановка на правом крыле фронта, где намечалось нанести главный удар, и приняты меры по организации детального планирования предстоящей операции. Особое внимание Жуков обратил на подготовку войск, штабов и тылового обеспечения к началу наступления, на тщательную разведку обороны противника на всю ее тактическую глубину.

Решив все вопросы в штабе фронта, Жуков и Рокоссовский отправились в район Рогачева и Жлобина, в расположение 3 и 48-й армий, а затем в 65-ю армию, где детально изучили местность и оборону противника. Здесь предстояло нанести главный удар в направлении на Бобруйск, Слуцк, Барановичи, а частью сил — через Осиповичи и Пуховичи на Минск. О работе представителя Ставки ВГК в этой армии рассказал в своих мемуарах генерал армии П. И. Батов, командовавший тогда 65-й армией, которыми мы и воспользуемся.

Г. К. Жуков спросил генерала П. И. Батова:

— Когда последний раз был в войсках?

— Ночью.

— Где?

— В корпусе Иванова, на участке шестьдесят девятой дивизии.

— Покажи на карте.

— Вот, видите этот район болот…

— Можно проехать?

— Не рекомендую. Местность открытая, обстреливается артиллерией. Лучше смотреть ночью.

— Едем сейчас!

— Если решено ехать, товарищ маршал, то весьма ограниченному кругу лиц. Интервал между машинами две-три минуты.

От опушки лесного массива Жуков, Рокоссовский и Батов пошли пешком и вскоре укрылись в ходах сообщения. Первая траншея. Жуков и Рокоссовский наблюдают в бинокли, оценивая местность и тактическую глубину обороны противника. На основе изучения местности были внесены изменения в план предстоящей операции. П. И. Батов пишет, что представленный военным советом армии план армейской операции был утвержден командующим фронтом. «Новое состояло на этот раз в том, — отмечает Павел Иванович, — что помимо утвержденного плана был доложен второй, ускоренный вариант, разработанный по указанию Г. К. Жукова, на случай если наступление будет развиваться стремительно и армия выйдет к Бобруйску не на восьмые, а на шестые сутки или даже раньше. Главный удар намечался, как уже было сказано, через болота, где оборона противника слабее. Отсюда вытекала возможность ввести танковый корпус и стрелковые дивизии вторых эшелонов в первый же день боя. В этом и было зерно, суть ускоренного варианта. Как только стрелковые части преодолеют главную полосу немецкой обороны, входит в бой танковый корпус. Танкисты без больших потерь сами прорвут вторую полосу. Противник не имеет за болотами ни крупных резервов, ни мощного огня»^{541}.

8 июня Жуков направился на 2-й Белорусский фронт, чтобы обсудить действия 49-й армии, призванной наносить вспомогательный удар на могилевско-минском направлении. 33 и 50-й армиям надлежало вести сковывающие противника действия и перейти в наступление позже. Ответственным за подготовку операции 2-м Белорусским фронтом был назначен представитель Генерального штаба генерал С. М. Штеменко.

Большое внимание при подготовке операции «Багратион» Ставка уделяла достижению внезапности. Для дезинформации противника фронтам было приказано создать не менее трех оборонительных рубежей на глубине до 40 км. Населенные пункты приспосабливались к круговой обороне. Фронтовые, армейские и дивизионные газеты публиковали материалы по оборонительной тематике. В результате внимание противника в значительной степени было отвлечено от готовившегося наступления. В войсках строго соблюдался режим радиомолчания, а к разработке плана операции привлекался узкий круг лиц. В полном объеме ее план знали только шесть человек: Верховный главнокомандующий, его заместитель, начальник Генштаба и его первый заместитель, начальник Оперативного управления и один из его заместителей. Перегруппировка войск проводилась с соблюдением всех мер маскировки. Все передвижения осуществлялись только в ночное время и небольшими группами.

Для формирования у немецкого командования впечатления, что главный удар будет нанесен летом на юге, по указанию Ставки ВГК на правом крыле 3-го Украинского фронта, севернее Кишинева, была создана ложная группировка в составе 9 стрелковых дивизий, усиленных танками и артиллерией. В этом районе устанавливались макеты танков и орудий зенитной артиллерии, а в воздухе патрулировали истребители.

В итоге немецкому командованию не удалось вскрыть ни замысел советского Верховного Главнокомандования, ни масштаб предстоящего наступления, ни направление главного удара. Поэтому Гитлер из 34 танковых и механизированных дивизий 24 дивизии держал южнее Полесья^{542}.

14 и 15 июня командующий 1-м Белорусским фронтом провел занятия по разыгрыванию предстоящей операции в 65 и 28-й армиях, на которых присутствовали Жуков и группа генералов от Ставки ВГК. К розыгрышу были привлечены командиры корпусов, командиры дивизий, командующие артиллерией и начальники родов войск армий. В ходе занятий были детально отработаны задачи стрелковых и танковых соединений, планы артиллерийского наступления и взаимодействия с авиацией. Основное внимание, по воспоминаниям Жукова, сосредоточивалось на тщательном изучении особенностей характера местности в полосе предстоящих действий войск, организации обороны противника и способов быстрейшего выхода на дорогу Слуцк — Бобруйск. Отсюда, с выходом к Бобруйску и захватом его, имелась возможность закрыть пути отхода жлобин-бобруйской группировке неприятеля. В последующие трое суток такие же занятия были проведены в других армиях.

В ночь на 20 июня партизанские отряды, действовавшие в Белоруссии, приступили к операции по массовому подрыву рельсов, уничтожив за три дня 40 865 рельсов^{543}. В результате партизаны вывели из строя ряд важнейших железнодорожных коммуникаций и частично парализовали перевозки противника на многих участках железных дорог Белоруссии. Партизанские отряды Могилевской области нанесли массированный удар по рокадной дороге Орша — Могилев. Они с боем овладели железнодорожным путем и разрушили 40 км железнодорожного полотна, взорвали более 500 рельсов и два железнодорожных моста. Противник, до прихода сюда войск 3-го Белорусского фронта, так и не смог восстановить эту дорогу. На перегоне разрушенной дороги осталось 10 вражеских эшелонов, захваченных частями фронта в качестве трофеев. Бывший начальник транспортного управления группы армий «Центр» Г. Теске отмечал: «Молниеносно проведенная в эту ночь крупная операция партизанских отрядов вызвала в отдельных местах полную остановку железнодорожного движения на всех важнейших коммуникациях, ведущих к районам прорыва»^{544}.

22 июня оба фронта, 1 и 2-й Белорусские, провели разведку боем. В результате удалось уточнить расположение огневой системы противника непосредственно на его переднем крае и расположение некоторых батарей, которые раньше не были известны.

Операция «Багратион» началась 23 июня. После более чем двухчасовой артиллерийской подготовки, которую довершили налет штурмовиков и залпы «катюш», в атаку пошла пехота. Впервые в Великой Отечественной войне она шла за двойным огневым валом глубиной в 1,5–2 км. Противник, несмотря на ураганный огонь советской артиллерии, быстро пришел в себя, так как не все огневые точки были подавлены. Войска 6-й гвардейской и 43-й армий 1-го Прибалтийского фронта, преодолевая упорное сопротивление врага, в ночь на 24 июня вышли к Западной Двине, с ходу форсировали реку и захватили несколько плацдармов на ее левом берегу. Успех сопутствовал также 30 и 5-й армиям 3-го Белорусского фронта, которые на рассвете 25 июня заняли Богушевск — важный узел сопротивления немецких войск. На оршанском направлении, где наступали 11-я гвардейская и 31-я армии, прорвать вражескую оборону не удалось.

Соединения 2-го Белорусского фронта сумели в первый день взломать оборону противника, форсировать р. Проня, а в последующем, преодолев р. Веста, продвинуться на 30 км. На рогачевско-бобруйском направлении, где наступала 3-я армия 1-го Белорусского фронта, противник оказал яростное сопротивление. В результате войска армии сумели овладеть только первой и второй траншеями вражеской обороны. «В этой обстановке, — вспоминал маршал артиллерии Н. Д. Яковлев, — командарм А. В. Горбатов, человек, прошедший уже немалый армейский путь и хорошо понимавший всю сложность ратного труда, вел себя сдержанно, пожалуй, даже спокойно. И в этом спокойствии чувствовалась его твердая уверенность в том, что командиры корпусов, дивизий и полков его армии, несмотря ни на что, достойно выполнят свой воинский долг. Поэтому старался не особенно-то тревожить их телефонными звонками, а терпеливо ждал дальнейшего развития событий. Г. К. Жуков тоже ничем не выдал своего волнения. Он даже не беспокоил командарма, а, прогуливаясь по рощице, в которой располагался НП армии, лишь изредка интересовался сообщениями о боевой обстановке в целом на фронте и у соседа — в войсках 2-го Белорусского фронта. Так же выдержанно вел себя весь день, вечер и ночь, а потом даже и следующий день. Такому хладнокровию можно было только позавидовать».

А южнее, в том заболоченном лесистом районе, где наступала 65-я армия генерала П. И. Батова, обозначился успех. На фоне происходившего в полосе армии Горбатова донесение командующего 65-й армией представлялось Жукову неправдоподобным. Во второй половине дня, когда наблюдательный пункт 65-й армии уже свертывался, чтобы перейти вперед, Батова срочно вызвал к телеграфному аппарату Жуков.

— Лично доложите действительную обстановку перед фронтом армии.

— Корпус Иванова прорвал оборону противника на фронте восемь километров. К 12 часам войска углубились на двенадцать километров. Корпус Панова введен. Ускоренный вариант первого дня наступления выполнен раньше намеченного срока.

— Этого не может быть. У Романенко и Горбатова пройдено всего два километра. Доложите точное расположение войск.

— Стрелковые дивизии корпуса Иванова вышли на рубеж Городец — Протасы. Танковый корпус ведет бой впереди в районе Брожа. Переношу свой командный пункт в Гомзу.

После продолжительного молчания Жуков ответил:

— Приеду смотреть сам.

В 15 часов на наблюдательный пункт в Гомзу приехали Жуков, Рокоссовский, Новиков. Только проскочили их машины, как артиллерия противника из Паричей накрыла участок дороги. Несмотря на это, Георгий Константинович потребовал от командующего армией доклада. Жуков убедился, что войска Батова шли с юго-востока в обход Бобруйска, а вот Горбатов пока так и не мог выйти туда же с северо-востока. Следовательно, план окружения противника у Бобруйска все еще не выполнялся.

Незначительный успех имели и войска 48-й армии. «При подготовке операции была слабо разведана оборона противника на рогачевско-бобруйском направлении, вследствие чего была допущена недооценка силы его сопротивления, — признавал впоследствии Жуков. — В результате этой ошибки 3 и 48-й армиям был дан завышенный участок прорыва. К тому же армии не имели достаточных средств прорыва. Будучи представителем Ставки, я вовремя не поправил командование фронта»^{545}.

Жуков помнил, что командующий 3-й армией генерал Горбатов предлагал нанести удар 9-м танковым корпусом Бахарова несколько севернее — из лесисто-болотистого района, где, по его данным, у противника была очень слабая оборона. При разработке плана действий предложение Горбатова не было принято во внимание, и теперь пришлось исправлять ошибку. Жуков разрешил нанести удар в том месте, которое раньше присмотрел командующий 3-й армией. Это позволило опрокинуть противника и стремительно продвинуться к Бобруйску, отрезая противнику единственный путь отхода через р. Березина.

Для развития успеха операции в сражение были введены подвижные группы: 1-й танковый корпус генерала В. В. Буткова на 1-м Прибалтийском фронте, конно-механизированная группа генерала Н. С. Осликовского, а затем и 5-я гвардейская танковая армия маршала бронетанковых войск П. А. Ротмистрова — на 3-м Белорусском, конно-механизированная группа генерала И. А. Плиева — на 1-м Белорусском фронте. Утром 25 июня войска 43-й армии генерала А. П. Белобородова (1-й Прибалтийский фронт) и 39-й армии генерала И. И. Людникова (3-й Белорусский фронт) соединились в районе Гнездиловичей. В результате под Витебском в окружении оказались пять пехотных дивизий немецкой 3-й танковой армии общей численностью 35 тыс. человек^{546}. Советские войска отразили все попытки противника осуществить прорыв из кольца окружения и 27 июня завершили его разгром. 26 июня штурмом был взят Витебск, на следующий день — Орша.

Не менее успешно развивалось наступление и на 1-м Белорусском фронте. Его войска 27 июня окружили юго-восточнее Бобруйска около шести дивизий 35-го армейского и 41-го танкового корпусов 9-й армии. К 17 часам воздушная разведка доложила, что враг готовится к прорыву из окружения. Представители Ставки ВГК Жуков и Новиков решили привлечь для уничтожения окруженных войск 16-ю воздушную армию генерала С. И. Руденко. В течение полутора часов 400 бомбардировщиков под прикрытием 126 истребителей наносили массированный удар по врагу. Окруженная группировка была полностью деморализована, до 6 тыс. солдат и офицеров во главе с командиром 35-го армейского корпуса генералом К. Лютцовом сдались в плен^{547}.

29 июня Бобруйск был освобожден. А тремя днями раньше войска 2-го Белорусского фронта при активной поддержке соединений 4-й воздушной армии генерала К. А. Вершинина освободили Могилев.

В результате первых шести дней наступления советских войск группа армий «Центр» оказалась на грани катастрофы. Ее оборона была прорвана на всех направлениях 520-километрового фронта. К исходу 28 июня соединения 1 и 3-го Белорусских фронтов обошли оба фланга группы армий, создав условия для нанесения концентрических ударов в направлении Минска с целью окружения немецкой 4-й армии.

Жуков, анализируя данные обстановки, ждал, что же предпримет немецкое командование. «Мы, откровенно говоря, удивлялись их явно ошибочным маневрам, которые обрекали войска на катастрофический исход, — отмечал он позднее. — Вместо быстрого отхода на тыловые рубежи и выброски сильных группировок к своим флангам, которым угрожали советские ударные группировки, немецкие войска втягивались в затяжные фронтальные сражения восточнее и северо-восточнее Минска»^{548}.

Получив сведения об успешном наступлении советских войск в Белоруссии, Гитлер снял с должности командующего группой армий «Центр» генерал-фельмаршала Буша. Войска группы армий «Центр» возглавил по совместительству командующий группой армий «Северная Украина» генерал-фельдмаршал Модель. Он незамедлительно начал организовывать оборону восточнее Минска. Сюда из групп армий «Север» и «Северная Украина» перебрасывались охранные и специальные части. Это был просчет Моделя, не подозревавшего, что командование Красной Армии одновременно с такой крупной операцией в Белоруссии готовит и другую — Львовско-Сандомирскую операцию силами войск 1-го Украинского фронта маршала Конева.

Замысел Минской наступательной операции заключался в том, чтобы в ходе развернувшегося преследования врага стремительными ударами войск левого крыла 3-го Белорусского фронта и части сил правого крыла 1-го Белорусского фронта по сходящимся направлениям на Минск во взаимодействии со 2-м Белорусским фронтом завершить окружение минской группировки противника. Одновременно войска 1-го Прибалтийского, правого крыла 3-го Белорусского и часть сил 1-го Белорусского фронтов должны были продолжить стремительное наступление на запад, уничтожить подходившие резервы противника и создать условия для развития наступления на шяуляйском, каунасском и варшавском направлениях.

После обсуждения с Жуковым и Василевским сложившейся обстановки Сталин направил 28–29 июня частные директивы фронтам с уточнением задач по развитию наступления. Войскам 2-го Белорусского фронта приказывалось не позже 30 июня — 1 июля с ходу форсировать Березину и, обходя встречающиеся опорные пункты противника, развивать стремительное наступление в общем направлении на Минск. Сталин особо отметил, что действовать надо именно так, как ранее указывал маршал Жуков. В дальнейшем 2-му Белорусскому фронту предписывалось не позже 7–8 июля во взаимодействии с левым крылом 3-го Белорусского фронта и правым крылом 1-го Белорусского фронта овладеть городом Минск и выйти на западный берег р. Свислочь.

Командующий 3-м Белорусским фронтом получил задачу также с ходу форсировать Березину и, обходя встречающиеся опорные пункты противника, развивать стремительное наступление на Минск и правым крылом занять Молодечно. В директиве отмечалось: «Ставка недовольна медленными и нерешительными действиями 5 гв. ТА и относит это к плохому руководству ею со стороны тов. Ротмистрова. Ставка требует от 5 гв. ТА стремительных и решительных действий, отвечающих сложившейся на фронте обстановке»^{549}.

Войска 1-го Прибалтийского фронта должны были преследовать врага в северо-западном и западном направлениях, овладеть Полоцком и обеспечить действия войск, осуществлявших под Минском окружение 4-й армии противника.

Сроки овладения Минском, указанные в директивах, как показал ход событий, оказались завышенными, и если бы их формально придерживались фронты, то, возможно, противник не был бы окружен.

Сил на то, чтобы сдержать продвижение советских войск, у генерал-фельдмаршала Моделя явно не хватало. Советские танковые части и соединения, обходя узлы сопротивления, проходили до 50 км в день, а среднесуточный темп продвижения общевойсковых соединений составлял 20 км. Большую помощь наступавшим войскам оказывали белорусские партизаны, разрушавшие коммуникации врага, наносившие ему удары с тыла.

29 июня войска 3-го Белорусского фронта приступили к выполнению поставленных задач. На правом крыле фронта конно-механизированная группа, форсировав Березину, продолжала наступать на Плещеницы. На следующий день главные силы фронта вышли к Березине. Соединения 5-й гвардейской танковой армии и передовые отряды 11-й гвардейской и 31-й армий генералов Галицкого и Глаголева подошли к Борисову. Войска фронта успешно форсировали Березину и, не ввязываясь в затяжные бои, обходя узлы сопротивления на промежуточных рубежах, продвигались вперед. Главные силы 1-го Белорусского фронта продолжали развивать наступление в направлении на Барановичи.

Особую роль в достижении высоких темпов наступления сыграли подвижные войска. Командующий 5-й гвардейской танковой армией маршал бронетанковых войск Ротмистров, выполняя указание Сталина, принял меры по активизации действий своих подчиненных. Войска армии в результате стремительного продвижения вышли на северную окраину Минска. На помощь танкистам подошли стрелковые части 11-й гвардейской и 31-й армий, которые начали отбивать у противника квартал за кварталом. Войска 1-го Белорусского фронта тем временем неотступно преследовали противника на минском и барановичском направлениях. В ночь на 3 июля 1-й гвардейский танковый корпус генерал-майора танковых войск М. Ф. Панова обошел Минск с юга и вышел на юго-восточную окраину города, где соединился с частями 3-го Белорусского фронта. Тем самым было завершено окружение основных сил 4-й армии и отдельных соединений 9-й армии общей численностью в 105 тыс. человек.

В направлении Минска одновременно наступали и войска 2-го Белорусского фронта. Они сковывали, дробили и уничтожали соединения противника, не давали им возможности оторваться и быстро отойти на запад. Авиация, прочно удерживая господство в воздухе, наносила мощные удары по противнику, дезорганизовывала планомерное отступление его войск, препятствовала подходу резервов. К исходу 3 июля Минск был полностью освобожден. Вечером Москва салютовала воинам-победителям 24 залпами из 324 орудий. 52 соединения и части Красной Армии получили наименование «Минских».

4 июля войска 3 и 1-го Белорусских фронтов достигли линии озеро Нарочь — Сморгонь — Красное — Столбцы — Клецк. Войска 1-го Прибалтийского фронта, обеспечивавшие проведение Минской операции с севера, к этому времени вышли западнее Дретунь, Козямы, озеро Мядель. Большую помощь войскам оказали партизаны, которые устраивали засады на путях отхода противника, громили его штабы и отдельные части, захватывали переправы.

Ликвидация окруженной группировки противника была осуществлена в период с 5 по 12 июля войсками 33-й (генерал-лейтенант В. Д. Крюченкин), частью сил 50-й (генерал-лейтенант И. В. Болдин) и 49-й (генерал-лейтенант И. Т. Гришин) армий 2-го Белорусского фронта. Исполняющий обязанности командующего 4-й армией, окруженной под Минском, генерал-лейтенант Мюллер признал дальнейшее сопротивление бесполезным и сдался в плен. 17 июля все 57 600 пленных, захваченных в операции «Багратион», под конвоем советских солдат шли по улицам Москвы. Во главе колонны шествовали 19 генералов, мечтавших пройти по Москве победным маршем, но вынужденных теперь идти по ней с поникшими головами побежденных.

У. Черчилль 5 июля писал И. В. Сталину: «С большой радостью я узнал о Вашей славной победе — взятии Минска — и о колоссальном продвижении, осуществленном непобедимыми русскими армиями на столь широком фронте»^{550}. Это признание премьер-министра Великобритании относится и к Г. К. Жукову, который вместе с генералами И. Д. Черняховским, И. Х. Баграмяном, Г. Ф. Захаровым и маршалом К. К. Рокоссовским добился впечатляющей победы.

Генерал К. Типпельскирх, вступивший 25 июня в командование 4-й армией, впоследствии отмечал: «…Результат длившегося теперь уже 10 дней сражения был потрясающим. Около 25 дивизий были уничтожены или окружены. Лишь немногие соединения, оборонявшиеся на южном фланге 2-й армии, оставались еще полноценными, избежавшие же уничтожения остатки практически полностью утратили свою боеспособность»^{551}.

Минская наступательная операция представляет значительный интерес с точки зрения развития военного искусства. Во-первых, окружение восточнее Минска крупной группировки противника было запланировано еще при подготовке операции «Багратион» и осуществлено в ходе преследования противника на глубину 200–250 км от переднего края его обороны. Во-вторых, решение такой задачи стало возможным благодаря четкому взаимодействию фронтов, которые преследовали отходившего противника как по параллельным маршрутам (3 и 1-й Белорусские фронты), так и с фронта (2-й Белорусский фронт). В-третьих, войска на внешнем фронте окружения не переходили к обороне на определенном рубеже, а продолжали развивать наступление в глубину, чем лишали противника возможности организовать непосредственное взаимодействие его окруженной группировки с основными силами на внешнем фронте окружения из-за его непрерывной подвижности. В-четвертых, большую роль в решении задач по окружению и уничтожению противника играл маневр соединений и объединений подвижных войск. В-пятых, в ходе преследования широко использовались передовые отряды, основу которых составляли стрелковые батальоны, посаженные на автомашины и усиленные танками, САУ и артиллерией. Это позволило советским войскам развить высокий темп наступления с опережением на трое — четверо суток против запланированного Ставкой ВГК срока.

Немецкое командование, стремясь стабилизировать свой фронт на востоке, произвело крупные перегруппировки войск и перебросило в Белоруссию 46 дивизий и 4 бригады из Германии, Польши, Венгрии, Норвегии, Италии и Нидерландов, а также с других участков фронта^{552}.

Едва завершилась Минская операция, как войска 2-го Белорусского фронта (3, 49, 50, 4-я воздушная армии) приступили к проведению Белостокской операции, являвшейся составным элементом второго этапа операции «Багратион». В директиве № 220131 Ставки ВГК от 4 июля представителю Ставки маршалу Г. К. Жукову и командующему 2-м Белорусским фронтом генерал-полковнику Г. Ф. Захарову была поставлена задача: нанести главный удар в направлении Новогрудок, Волковыск, Белосток. Ближайшая задача — не позже 12–15 июля овладеть районом Новогрудка, выйти на р. Неман и р. Молчадь. В дальнейшем овладеть Волковыском и наступать в направлении Белостока^{553}.

Операция началась без оперативной паузы силами 3-й армии (более 80 тыс. человек, 1589 орудий и минометов, 148 танков и САУ; генерал-полковник А. В. Горбатов). В 4-й воздушной армии (генерал-полковник авиации К. А. Вершинин) насчитывалось 577 самолетов. В полосе 3-й армии действовали остатки 4 дивизий и несколько частей противника. 5–9 июля войска фронта, уничтожая арьергарды соединений 9-й армии группы армий «Центр» (генерал-фельдмаршал В. Модель) и подходящие резервы противника, форсировали несколько водных преград и продвинулись на 120–125 км. В ходе наступления войска 3-й армии преодолели промежуточный рубеж обороны по рекам Неман и Сервечь, куда 7 июля вышел передовой отряд 50-й армии (генерал-лейтенант, с 15 июля генерал-полковник И. В. Болдин), прикрывавший правый фланг 3-й армии. Войска 49-й (генерал-лейтенант И. Т. Гришин) и 50-й армий в это время отражали атаки врага, пытавшегося прорваться из окружения под Минском. Перейдя в наступление 10 июля, 50-я армия вышла на рубеж рек Неман (среднее течение) и Свислочь (устье реки), форсировала их и во взаимодействии с 31-й армией (генерал-лейтенант, с 15 июля генерал-полковник В. В. Глаголев) 3-го Белорусского фронта и 3-м гвардейским кавалерийским корпусом, переданным из этого фронта, 16 июля освободила г. Гродно.

Войска 3-й армии к этому времени форсировали три водные преграды, освободили г. Волковыск и вышли к реке Свислочь. 17–27 июля войска 2-го Белорусского фронта преодолели сопротивление противника и вышли на подступы к границе Восточной Пруссии. На этом этапе операции была введена в сражение из второго эшелона 49-я армия. 27 июля войска 3-й армии, применив удачный маневр, освободили Белосток. Генерал А. В. Горбатов вспоминал: «Действительно, брать Белосток в лоб значило бы затевать очень трудное и кровавое дело. Оборона перед городом состояла из трех траншей, одной из которых он был обведен вокруг. За двое суток по нашим частям было выпущено пятнадцать тысяч снарядов и мин. Что сделал полк Беляева? На узкой полосе он прорвал все три траншеи, проник на юго-восточную окраину Белостока, удержал ее и привлек к себе все внимание противника. Пользуясь этим, дивизии Никитина и Маслова обходным движением проникли в тыл, захватили двадцать восемь орудий, сразу лишив противника артиллерийской поддержки. Успеху этой операции, редкой по быстроте темпов, очень помогла авиация, руководимая генералом К. А. Вершининым»^{554}.

В ходе Белостокской операции советские войска продвинулись на глубину 300 км, уничтожили 4 дивизии противника, нанесли большой урон 6 дивизиям и двум бригадам, сорвали план противника нанести удар по правому крылу войск 1-го Белорусского фронта.

Войска 1-го Украинского фронта в конце июня — первой половине июля готовились к проведению Львовско-Сандомирской стратегической наступательной операции. Цель ее состояла в том, чтобы окружить и уничтожить львовско-бродскую группировку противника, взять Львов, рассечь группу армий «Северная Украина», одну ее часть отбросить в район Полесья, другую — к Карпатам, и главными силами 1-го Украинского фронта выйти на рубеж р. Висла.

Исходя из оценки обстановки, учитывая сильный состав противостоящей фронту группировки противника, а также местность, позволявшую немецкому командованию организовать эшелонированную траншейную оборону, маршал Конев решил прорвать ее на двух участках, удаленных друг от друга на 70 км, сосредоточивая основные усилия на львовском направлении. Тем самым достигалось не только рассечение группировки противника, но и окружение части его сил в районах Бродов и Львова. Успех прорыва, по мнению Ивана Степановича, обеспечивался сосредоточением до 90 % танков и самоходно-артиллерийских установок, свыше 77 % артиллерии и 100 % авиации на участках, составлявших всего 6 % полосы, занимаемой фронтом. Развитие тактического прорыва в оперативный предполагалось осуществить вводом в сражение сразу трех танковых армий и конно-механизированной группы, то есть максимальным использованием огневых, ударных и маневренных возможностей бронетанковых и механизированных войск^{555}. Чтобы скрыть замысел операции и перегруппировку соединений фронта, штаб по указанию командующего разработал план оперативной маскировки. Им предусматривалось имитировать сосредоточение двух танковых армий и танкового корпуса на левом крыле.

В середине июня в Ставке ВГК состоялось обсуждение плана операции. Конев вспоминал: «Как нам представлялось, был это обстоятельно подготовленный и продуманный план. Однако он вызвал возражения со стороны Верховного главнокомандующего, считавшего нанесение фронтом двух ударов нецелесообразным… Я же отстаивал нашу точку зрения, мотивируя тем, что один удар на львовском направлении даст противнику возможность широко маневрировать танковыми и моторизованными дивизиями, другими резервами, а также привлечь для действий по нашей ударной группировке всю свою авиацию. Кроме того, наступление одной ударной группировкой фронта на львовском направлении вынудит войска преодолевать целый ряд сильных оборонительных рубежей, проходящих по высотам, и штурмовать мощные опорные пункты. Это приведет не к прорыву, а прогрызанию обороны… к выталкиванию противника от рубежа к рубежу и не даст больших оперативных выгод… Мои доводы и проявленная настойчивость заставили Сталина в конце концов согласиться с нашим планом. Помню, как он сказал: „Уж очень вы упрямы. Хорошо, проводите свой план и выполняйте его на вашу ответственность“… Скажу откровенно, в данном случае не упрямство владело мною, а убежденность в своей правоте. Мне был вверен фронт, насчитывающий более миллиона человеческих жизней, и я отвечал не только за выполнение плана предстоящей операции, но и за жизнь людей, которых пошлю в бой. Я ставил вопрос открыто и прямо и не мог, не имел права утаивать свои мысли, приспосабливаться к мнению Верховного… Кстати, Сталин понимал людей, которые твердо и открыто отстаивали свое мнение в принципиальных вопросах»^{556}.

Задачи войскам 1-го Украинского фронта были определены в директиве № 220122 от 24 июня^{557}. Она требовала подготовить и провести операцию с целью разгромить львовскую и рава-русскую группировки противника и выйти на фронт Грубешув, Томашув, Яворув, Миколаюв, Галич. С этой целью следовало прорвать оборону противника, нанося два удара. Первый удар наносился силами 3-й гвардейской и 13-й армий из района юго-западнее Луцка в общем направлении на Сокаль, Рава-Русская с задачей разгромить рава-русскую группировку противника и овладеть Томашувом, Рава-Русской. С выходом на западный берег р. Западный Буг приказывалось частью сил наступать на Грубешув, Замостье, содействуя продвижению левого крыла 1-го Белорусского фронта. Второй удар предстояло нанести силами 60, 38 и 5-й армий из района Тарнополя в общем направлении на Львов с задачей разгромить львовскую группировку противника и овладеть Львовом. Одновременно необходимо было обеспечить удар на Львов со стороны Стрыя и Станислава выдвижением войск 1-й гвардейской армии на р. Днестр.

В состав 1-го Украинского фронта к началу операции входили 3-я гвардейская, 13, 60, 38, 1-я гвардейская, 18, 5-я гвардейская, 1 и 3-я гвардейские танковые, 4-я танковая армии, две конно-механизированные группы, 1-й Чехословацкий армейский корпус, 2 и 8-я (с 16 июля) воздушные армии. Всего фронт насчитывал 1,1 млн. человек, 16100 орудий и минометов, 2050 танков и САУ, 3250 самолетов. Перед войсками фронта оборонялась группа армий «Северная Украина» (генерал-полковник Й. Гарпе) в составе немецких 4 и 1-й танковых армий, венгерской 1-й армии, поддерживаемых авиацией 4-го воздушного флота. Противник насчитывал 900 тыс. человек, 6300 орудий и минометов, свыше 900 танков и штурмовых орудий, 700 самолетов^{558}. Войска 1-го Украинского фронта на направлениях главных ударов превосходили противника в живой силе почти в 5 раз, артиллерии — в 6–7, танках и САУ — в 3–4, самолетах — в 4,6 раза.

Противник, стремясь задержать продвижение советских войск, создал развитую систему обороны, состоявшую из трех полос. Несмотря на постоянное изучение группировки противника, командованию фронта к началу наступления не удалось в полной мере вскрыть систему огня и дислокацию его резервов, в том числе танковых дивизий на львовском направлении.

7 июля командующий маршал Конев поставил войскам задачи на разгром львовской и рава-русской группировок противника и выхода на рубеж Грубешув, Томашув, Яворов, Николаев, Галич. 10 июля Сталин утвердил решение Конева. При этом он потребовал использовать танковые армии и конно-механизированные группы не для прорыва, а для развития успеха после прорыва. Танковые армии в случае успешного прорыва надлежало ввести через день, а конно-механизированные группы — через два дня после начала операции, вслед за танковыми армиями. На первый день операции предписывалось поставить пехоте посильные задачи, так как задачи, поставленные Коневым, были явно завышены^{559}.

Эти указания касались и представителя Ставки ВГК маршала Жукова, координировавшего действия фронта. Он по требованию Сталина прибыл 7 июля в Москву. На даче Сталина, куда Жуков приехал вместе с Антоновым, были также Молотов и другие члены ГКО. Обсуждался вопрос о возможностях Германии вести войну на два фронта — против СССР и экспедиционных сил союзников, высадившихся 6 июня на северо-западе Франции. Сталин спросил Жукова, могут ли советские войска начать освобождение Польши и безостановочно дойти до Вислы и на каком участке можно будет ввести в дело 1-ю польскую армию. Жуков считал, что советские войска не только могут дойти до Вислы, но и должны захватить плацдармы за ней, чтобы обеспечить дальнейшее наступление на берлинском направлении. Что касается польской армии, то ее надо нацелить на Варшаву. Жукова поддержал Антонов. Георгию Константиновичу было поручено взять на себя координацию действий и 1-го Украинского фронта, обратив внимание на его взаимодействие с 1-м Белорусским фронтом.

Перед группой фронтов маршала Василевского была поставлена задача отсечь группу армий «Север» и захватить Восточную Пруссию. Жуков, считая, что в Восточной Пруссии враг окажет особенно ожесточенное сопротивление, предложил сначала освободить Львовскую область и восточную часть Польши.

11 июля Жуков снова прибыл на 1-й Украинский фронт. Свой командный пункт он развернул в районе Луцка, чтобы быть ближе к ковельской группировке 1-го Белорусского и к войскам 1-го Украинского фронтов.

Вечером 12 июля на рава-русском направлении проводилась разведка боем. Она установила, что противник начал отвод своих войск, оставив на переднем крае боевое охранение. В связи с этим Конев принял решение немедленно перейти в наступление передовыми батальонами дивизий, находившихся на направлении главного удара 3-й гвардейской и 13-й армий. Вскоре они преодолели главную полосу обороны, продвинувшись на 8–12 км. На львовском направлении прорыв проходил в более напряженной обстановке. 14 июля после полуторачасовой артиллерийской подготовки и массированных ударов авиации перешли в наступление главные силы 60 и 38-й армий. Но к исходу дня они продвинулись лишь на 3–8 км, непрерывно отражая удары введенных противником в сражение оперативных резервов в составе двух танковых дивизий. Противнику удалось организовать сильное огневое сопротивление на заранее подготовленной и оборудованной второй полосе обороны.

Ночь на 15 июля ушла на уточнение задач, подтягивание артиллерии и планирование ее огня. Усиленные батальоны стрелковых дивизий первого эшелона провели разведку боем с задачей вскрыть систему обороны, состав и группировку вражеских войск. Артиллерия провела пристрелку целей. Соединения 2-й воздушной армии генерала Красовского утром следующего дня нанесли удар по противнику. В результате его танковые дивизии понесли значительные потери, управление войсками было дезорганизовано. Контрудар противника, таким образом, был отбит. За три дня упорных боев соединения 60-й армии при поддержке передовых бригад 3-й гвардейской танковой армии прорвали оборону противника на глубину до 18 км, образовав так называемый колтовский коридор шириной 4–6 км. В него маршал Конев направил 3-ю гвардейскую танковую армию. Однако опасность повторного вражеского контрудара оставалась. Поэтому из фронтового резерва решением командующего на усиление 38 и 60-й армий направлялось по одной истребительно-противотанковой бригаде.

16 июля в сражение вступила 3-я гвардейская танковая армия генерала Рыбалко. Вечером он доложил Коневу, что ее корпуса двинулись на соединение с конно-механизированной группой генерала Баранова. Противник, почувствовав угрозу окружения бродской группировки, с утра 17 июля начал контратаковать, рассчитывая ликвидировать образовавшийся прорыв и перехватить коммуникации 3-й гвардейской танковой армии. В этой напряженной обстановке командующий войсками фронта принял необычное и весьма рискованное решение — ввести в сражение через узкую горловину прорыва еще одну, 4-ю танковую армию. Ее командующему генералу Лелюшенко было приказано, не ввязываясь во фронтальные бои за Львов, обойти его с юга и отрезать пути выхода противника на юго-запад и запад. Ввод армии обеспечивался действиями двух штурмовых, двух бомбардировочных и двух истребительных авиационных корпусов. Расширение прорыва возлагалось на 106-й стрелковый и 4-й гвардейский танковый корпуса. Здесь же развертывался 31-й танковый корпус. Привлекаемые силы и средства стали непреодолимой преградой на пути контратакующего противника.

Своевременные меры, предпринятые по удержанию колтовского коридора, сыграли в последующем решающую роль в отражении попыток противника деблокировать свои войска, окруженные под Бродами.

К исходу 18 июля соединения 3-й гвардейской танковой армии совместно с конно-механизированной группой генерала В. К. Баранова завершили окружение до 8 дивизий бродской группировки противника, а главные силы 4-й танковой армии генерала Д. Д. Лелюшенко вышли в район Ольшанцы и устремились к Львову. Генерал Д. Д. Лелюшенко в своих мемуарах «Москва — Сталинград — Берлин — Прага. Записки командарма» писал: «Выход 4-й танковой армии в глубокий тыл врага в районе южнее Львова и захват Перемышля заставили противника спешно начать отход с ранее занимаемого фронта западнее Тернополя. Наш сосед справа — 3-я гвардейская танковая армия — проник в глубь неприятельской обороны северо-восточнее и севернее Львова, и часть его сил пошла на Перемышль, обойдя Львов с севера. Почувствовав надвигающуюся опасность в районе Львова, неприятель начал срочно перебрасывать сюда войска с других направлений. В свою очередь наше командование стремилось опередить противника, не допустить подхода его резервов ко Львову с запада и юго-запада и разгромить их еще на подступах к городу».

19 июля Жуков направил в Ставку ВГК офицера с внеочередным донесением Сталину:

«В связи с близким подходом наших войск к госгранице, докладываю свои соображения по построению операции Белорусских фронтов на ближайший период:

1. Главной стратегической целью 1, 2, 3-го Белорусских фронтов на ближайший этап должно являться: выход на Вислу до Данцигской бухты включительно и захват Восточной Пруссии или, в крайнем случае, одновременно с выходом на Вислу отсечение Восточной Пруссии от Центральной Германии.

2. Восточная Пруссия по наличию укрепленных полос, инженерного оборудования и природным условиям является очень серьезным препятствием. Подступы к Кенигсбергу с юго-востока и юга прикрыты пятью укрепленными полосами, а с востока, кроме того, западнее Инстербурга подготовлен район затопления.

Наиболее выгодные направления для наступления в Восточную Пруссию:

1-е направление — из района Тильзит вдоль побережья в общем направлении на Кенигсберг через Либоц.

2-е направление — из района Каунас — Алитус через Гумбинен на Кенигсберг, обходя обязательно с юга район затопления и Летценский укрепленный район.

3-е направление — из района Млава через Хохенштайн — Алленштайн на Браунсберг.

Кроме того, сильную группировку необходимо бросить восточнее Вислы в общем направлении на Мариенбург для отсечения Восточной Пруссии от Данцигского района…»^{560}

Однако Сталин не принял план Жукова и не согласился, как того просил Георгий Константинович, усилить фронты на восточно-прусском направлении. Жуков считал, что «это была серьезная ошибка Верховного, в последующем повлекшая за собой необходимость проведения чрезвычайно сложной и кровопролитной Восточно-Прусской операции». Одновременно Сталин в целях лучшего взаимодействия фронтов возложил 19 июля на маршала Жукова координацию действий 2, 1-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов.

Войска 1-го Украинского фронта продолжали наступление. 22 июля бродская группировка противника прекратила свое существование. В плен попали 17 тыс. солдат и офицеров во главе с командиром 13-го армейского корпуса генералом пехоты А. Гауффе. Эту замечательную победу войск фронта на первом этапе Львовско-Сандомирской операции трудно переоценить. Восемь вражеских дивизий были исключены из списка группы армий «Северная Украина». Создались условия для более быстрого развертывания наступления на Львов.

1-я гвардейская танковая армия во взаимодействии с конно-механизированной группой генерала Баранова форсировала 22 июля с ходу р. Сан в районе Ярослава и захватила плацдарм на ее западном берегу.

В это время в стане противника происходили следующие события. 20 июля во время совещания в Ставке Гитлера была предпринята попытка покушения на фюрера. Однако Гитлер уцелел и жестоко расправился не только с заговорщиками, но и со всеми заподозренными в нелояльности режиму. Начальником Генерального штаба Главного командования Сухопутных войск был назначен генерал Г. Гудериан. Приняв дела, он пришел к выводу, что «положение группы армий „Центр“ после 22 июля 1944 г. было просто катастрофическим; худшего ничего и не придумаешь… Русские, казалось, неудержимым потоком хлынули к р. Висла от Сандомира до Варшавы… Единственные имевшиеся в нашем распоряжении силы находились в Румынии, в тылу группы армий „Южная Украина“. Уже одного взгляда на карту железных дорог было достаточно, чтобы понять, что переброска этих резервов займет много времени»^{561}.

Генерал Гудериан принял энергичные меры для восстановления фронта обороны по западному берегу Вислы. Сюда спешно выдвигались резервы из глубины и с других участков фронта. В действиях войск противника стало проявляться еще больше упорства. Жуков отмечал, что «командование группы армий „Центр“ в этой крайне сложной обстановке нашло правильный способ действия. В связи с тем, что сплошного фронта обороны у немцев не было и создать его при отсутствии необходимых сил было невозможно, немецкое командование решило задержать наступление наших войск главным образом короткими контрударами. Под прикрытием этих ударов на тыловых рубежах развертывались в обороне перебрасываемые войска из Германии и с других участков советско-германского фронта»^{562}.

Однако и Гудериану оказалось не под силу остановить продвижение советских войск.

Сталин, внимательно наблюдая за развитием событий на 1-м Украинском фронте, считал необходимым в первую очередь разгромить львовскую группировку противника и не допустить ее отхода за р. Сан или на Самбор. Поэтому Иосиф Виссарионович нашел нужным вмешаться в действия командующего фронтом и представителя Ставки Жукова по вопросу использования танковых армий и кавалерийских корпусов. Он 24 июля потребовал использовать 1-ю танковую армию генерала Катукова и 1-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Баранова для овладения районом Ярослав, Перемышль с целью отрезать основные пути львовской группировке противника на запад. Соединения 3-й гвардейской танковой армии генерала Рыбалко и 4-й танковой армии генерала Лелюшенко следовало использовать для разгрома львовской группировки противника и овладения городом Львов во взаимодействии с 60-й армией генерала Курочкина. «Имейте в виду, что, не овладев Львовом, — отмечал Сталин, — как важным железнодорожным узлом, мы не можем развить серьезное наступление дальше на запад, в сторону Кракова»^{563}. Он приказал поставить задачу 6-му гвардейскому кавалерийскому корпусу генерала Соколова по нанесению удара по тылам красноставской группировки противника в общем направлении на Томашув, Красник и для разгрома ее во взаимодействии с 3-й гвардейской армией генерала Гордова и левым крылом 1-го Белорусского фронта. Наступление на запад на ближайшие дни предписывалось ограничить выходом на р. Сан с захватом переправ и плацдармов на западном берегу этой реки.

Войска 4-й танковой армии начали штурм Львова еще в ночь на 22 июля. Используя внезапность, передовой отряд 10-го гвардейского танкового корпуса — 63-я гвардейская танковая бригада под командованием М. Г. Фомичева — первым ворвался в город. Командир корпуса, предвидя серьезное сопротивление врага, усилил передовой отряд Фомичева 72-м гвардейским тяжелым танковым полком подполковника А. Д. Табелева, 1689-м истребительно-противотанковым артиллерийским полком подполковника Н. С. Шульженко и мотопехотой 29-й гвардейской мотострелковой бригады для создания штурмовых групп.

23 июля уже весь 10-й гвардейский танковый корпус вел бой в городе. Уставы требовали, чтобы бои по овладению городом велись пехотой, поддерживаемой артиллерией, инженерными частями и танками. Однако в данном случае получилось так, что Львов пришлось освобождать танкистам 4-й танковой армии совместно с 3-й гвардейской танковой, 60-й и 38-й общевойсковыми армиями. Командир 10-го гвардейского танкового корпуса Е. Е. Белов организовал штурмовые группы, включив в них своих мотострелков, танкистов, артиллеристов и саперов, в частности из 29-й гвардейской мотострелковой бригады и батальонов автоматчиков танковых бригад. В это время к юго-западной окраине Львова подошел 6-й гвардейский механизированный корпус, который перехватил Стрыйское шоссе и отрезал путь отхода противника на юг и юго-запад.

27 июля в результате концентрических ударов 3-й гвардейской танковой армии с запада, 60-й армии с востока и 4-й танковой армии с юга Львов был освобожден. 1-я гвардейская армия генерала Гречко заняла 24 июля Галич, а 27 июля — Станислав. 18-я армия генерала Журавлева к этому времени вышла в район южнее Калуша.

К концу июля группа армий «Северная Украина» была рассечена на две части: остатки ее 4-й танковой армии откатывались к Висле, а войска немецкой 1-й танковой армии и венгерской 1-й армии — на юго-запад, к Карпатам. Разрыв между ними достигал до 100 км. В него по решению маршала Конева устремились конно-механизированная группа генерала С. В. Соколова, соединения 13-й армии.

Оценив сложившуюся обстановку, Ставка ВГК приказала 28 июля Жукову и Коневу сосредоточить основные усилия 1-го Украинского фронта на сандомирском направлении. Войскам 13-й армии и 1-й гвардейской танковой армии предписывалось не позже 1–2 августа форсировать Вислу и захватить плацдарм на ее западном берегу, на участке Сандомир, устье р. Вислока. Захваченный плацдарм использовать для удара на север с целью помочь 3-й гвардейской армии форсировать р. Висла и выйти на ее западный берег. В центре фронта к тому же времени предстояло выйти на р. Вислока и овладеть районом Санок, Дрогобыч, Долина. Соединения 1-й гвардейской и 18-й армий должны были захватить и прочно удерживать перевалы через Карпатский хребет на направлениях Гуменнэ, Ужгород, Мукачево с целью последующего выхода в Венгерскую долину. В дальнейшем предусматривалось наступать в общем направлении на Ченстохову и на Краков.

На следующий день Ставка ВГК издала специальную директиву № 220166, которая касалась 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов. В ней подчеркивалось: «Приказ Ставки о форсировании р. Висла и захвате плацдармов названными в приказе армиями нельзя понимать так, что другие армии должны сидеть сложа руки и не пытаться форсировать Вислу. Командование фронта обязано максимально обеспечить переправочными средствами те армии, в полосе которых Висла должна быть форсирована согласно приказу Ставки. Однако и другие армии при наличии возможности также должны форсировать р. Висла. Придавая большое значение делу форсирования Вислы, Ставка обязывает вас довести до сведения всех командармов вашего фронта, что бойцы и командиры, отличившиеся при форсировании Вислы, получат специальные награды орденами вплоть до присвоения звания Героя Советского Союза»^{564}.

Одновременно, 29 июля Сталин возложил на маршала Жукова не только координацию, но и руководство операциями, проводимыми войсками 1-го Украинского, 1 и 2-го Белорусских фронтов.

29–31 июля войска 1-го Украинского фронта форсировали Вислу и захватили на ее западном берегу южнее и севернее Сандомира несколько плацдармов. Учитывая развитие наступления войск по двум расходящимся направлениям — сандомирскому и карпатскому, Сталин приказал образовать из войск его левого крыла (1-я гвардейская, 18-я и 8-я воздушная армии) 4-й Украинский фронт под командованием генерал-полковника И. Е. Петрова.

Противник, перебросив в начале августа в район Сандомира 16 дивизий, 6 бригад штурмовых орудий, несколько отдельных батальонов тяжелых танков (типа «королевский тигр»), нанес ряд сильных контрударов. Но войска 1-го Украинского фронта надежно закрепились на плацдарме.

29 августа Львовско-Сандомирская операция завершилась. Войска 1-го Украинского фронта освободили западные области Украины и юго-восточные районы Польши. Были возвращены имеющие большое экономическое значение Львовский и Дрогобычский промышленные районы с крупными административными центрами Львов, Дрогобыч и Борислав.

Маршал Конев, подводя итоги Львовско-Сандомирской операции на конференции руководящего состава 1-го Украинского фронта в сентябре 1944 г., отмечал, что советские войска нанесли поражение главным силам группы армий «Северная Украина», в составе которой принимали участие свыше 56 дивизий, в том числе десять танковых и моторизованных и шесть пехотных бригад. Восемь ее дивизий были уничтожены, а тридцать две потеряли от 50 до 70 % личного состава. Важнейшим оперативно-стратегическим итогом операции стало сокрушение вражеской обороны на Висле, форсирование этой водной преграды на фронте 75 км и захват крупного плацдарма в районе Сандомира, с образованием которого были созданы предпосылки для нанесения ударов на силезском направлении.

В то время как 1-й Украинский фронт проводил Львовско-Сандомирскую операцию, войска 1-го Белорусского фронта приступили 18 июля к осуществлению Люблин-Брестской наступательной операции.

Задачи войскам правого крыла 1-го Белорусского фронта были определены в директиве № 220127 Ставки ВГК от 4 июля^{565}. Замыслом операции предусматривалось ударами в обход Брестского укрепрайона с севера и юга разгромить противостоящие группировки противника и, развивая наступление на варшавском направлении, выйти к Висле. Основные усилия фронт сосредоточивал на левом крыле, в которое входили 70-я (генерал-полковник В. С. Попов), 47-я (генерал-лейтенант Н. И. Гусев), 8-я гвардейская (генерал-полковник В. И. Чуйков), 69-я (генерал-лейтенант В. Я. Колпакчи), 2-я танковая (генерал-полковник танковых войск С. И. Богданов, с 23 июля генерал-майор А. И. Радзиевский), польская 1-я (генерал-лейтенант З. М. Берлинг) армии, два кавалерийских и один танковый корпус. Их поддерживала авиация 6-й воздушной армии (генерал-лейтенант авиации Ф. П. Полынин). В этой группировке всего насчитывалось 7600 орудий и минометов, 1743 танка и САУ, около 1500 самолетов. Она должна была разгромить противостоящего противника и, форсировав на 3–4-й день операции р. Западный Буг, развивать наступление в северо-западном и западном направлениях, чтобы к концу июля главными силами выйти на рубеж Лукув, Люблин.

Главный удар наносили 47, 8-я гвардейская и 69-я армии с задачей прорвать оборону противника западнее Ковеля, обеспечить ввод в сражение подвижных войск и во взаимодействии с ними развивать наступление на Седльце и Люблин. После форсирования Западного Буга силами 8-й гвардейской и 2-й танковой армий предстояло развивать наступление на Лукув, Седльце, а 69-й и польской 1-й армиями наступать в направлении Люблин, Михув. Войска 47-й армии должны были наступать на Бяла-Подляска и не допустить отхода к Варшаве войск противника, действовавших к востоку от рубежа Седльце, Лукув, а 70-й армии — нанести удар на Брест с юга. Правое крыло фронта (48, 65, 28, 61-я армии, конно-механизированные группы генералов П. А. Белова и И. А. Плиева, поддерживаемые с воздуха 16-й воздушной армией генерал-полковника авиации С. И. Руденко) имело задачу нанести удар на варшавском направлении, обходя брестскую группировку с севера. 28-й армии предписывалось нанести удар на Брест с севера, 61-й армии — с востока и во взаимодействии с 70-й армией разгромить брестскую группировку врага.

Перед войсками левого крыла фронта на участке от Ратно до Верба оборонялись 9 пехотных дивизий и 3 бригады штурмовых орудий, немецкая 4-я танковая армия (1550 орудий и минометов, 211 танков и штурмовых орудий), основные силы которых находились в тактической зоне обороны (глубина до 15 км). Для успешного прорыва сильной обороны противника главная ударная группировка фронта имела глубокое оперативное построение: первый эшелон составляли 70, 47, 8-я гвардейская, 69-я армии; второй эшелон — польская 1-я армия; для развития успеха предназначались 2-я танковая армия, два кавалерийских и один танковый корпус. На участках прорыва создавались высокие плотности сил и средств: 1 стрелковая дивизия, до 247 орудий и минометов и около 15 танков непосредственной поддержки пехоты на 1 км фронта. На период прорыва обороны противника в оперативное подчинение командующих 47 и 69-й армиями было передано по одной дивизии, а 8-й гвардейской армиями — корпус штурмовой авиации.

Наступление войск левого крыла 1-го Белорусского фронта началось утром 18 июля атакой передовых батальонов, успех которых был развит дивизиями первого эшелона армий. К исходу дня вражеская оборона была прорвана на фронте 30 км и на глубину до 13 км, а к исходу 21 июля прорыв расширен до 130 км по фронту и в глубину более 70 км. Войска фронта на широком фронте вышли к р. Западный Буг, с ходу на трех участках форсировали ее и вступили на территорию Польши. К этому времени армии правого крыла фронта с боями выходили к этой реке северо-западнее Бреста. К исходу 21 июля они заняли рубеж восточнее Нарева, Боцьки, Семятичи, южнее Черемхи, западнее Кобрина.

В тот же день Сталин потребовал от Жукова и Рокоссовского не позже 26–27 июля овладеть городом Люблин, для чего в первую очередь использовать 2-ю танковую армию и 7-й гвардейский кавалерийский корпус. Иосиф Виссарионович подчеркивал, что этого настоятельно требуют политическая обстановка и интересы независимой демократической Польши.

О каких интересах в данном случае идет речь?

Как известно, в Лондоне существовало польское эмигрантское правительство во главе с С. Миколайчиком, которое ориентировалось на западных союзников. Этому правительству подчинялась Армия Крайова (АК) генерала Т. Бур-Комаровского. В противовес правительству Миколайчика в городе Хелм силы, ориентировавшиеся на СССР, создали 21 июля Польский комитет национального освобождения (ПКНО), которым руководил Э. Осубка-Моравский. В тот же день из частей Армии Людовой (АЛ), находившейся на освобожденной территории Польши, и Польской армии в СССР было создано Войско Польское под командованием генерала М. Роля-Жимерского. С целью оказать помощь ПКНО и Войску Польскому и требовалось быстро овладеть Люблином.

Кроме того, еще 14 июля Жуков, наряду с представителем Ставки Василевским, командующими войсками 1-го Украинского, 3, 2 и 1-го Белорусских фронтов, получил директиву Ставки ВГК № 220145 о разоружении польских отрядов, возглавляемых эмигрантским правительством Польши^{566}. В директиве отмечалось, что эти отряды ведут себя подозрительно и действуют сплошь и рядом против интересов Красной Армии. Учитывая эти обстоятельства, Ставка ВГК приказала: «Ни в какие отношения и соглашения с этими польскими отрядами не вступать. По обнаружении личный состав этих отрядов немедленно разоружать и направлять на специально организованные пункты сбора для проверки. В случаях сопротивления со стороны польских отрядов применять в отношении их вооруженную силу».

Соединения 65 и 28-й армий, отразив контрудар противника 23 июля в районе Черемхи, к исходу 26 июля вышли к Западному Бугу, охватив брестскую группировку врага с севера и северо-запада. В это время 70-я армия форсировала реку южнее Бреста и обошла город с юго-запада. С востока к нему подходили войска 61-й армии. В течение 28 июля войска 28, 70-й армий и 9-й гвардейский стрелковый корпус 61-й армии заняли Брест и на следующий день в лесах западнее его завершили разгром до 4 дивизий противника. После этого 61 и 70-я армии были выведены в резерв.

На левом крыле фронта 21 и 22 июля 47, 8-я гвардейская и 69-я армии, форсировав Западный Буг, захватили плацдарм на левом берегу реки (80 км по фронту и 50 км в глубину). Этому успеху способствовало начавшееся 13 июля наступление войск 1-го Украинского фронта, проводившего Львовско-Сандомирскую операцию. Созданная 22 июля конно-механизированная группа (2-й гвардейский кавалерийский, 11-й танковый корпуса; генерал-лейтенант В. В. Крюков), развивая наступление на северо-запад, 23 июля овладела городами Парчев и Радзынь, а в ночь на 25 июля завязала бой за г. Седльце. 2-я танковая армия, введенная в прорыв 22 июля, при содействии части сил 8-й гвардейской армии освободила 24 июля Люблин и 25 июля достигла Вислы в районе гг. Демблин, Пулавы.

27 июля 47-я армия вышла на рубеж Мендзыжец, Лукув, 8-я гвардейская армия — западнее Лукува, Демблина, а передовые части 69-й армии подходили к Висле. Введенная в сражение 28 июля на стыке 8-й гвардейской и 69-й армий польская 1-я армия также подходила к Висле в районе Демблина и приняла от 2-й танковой армии ее участок. Соединения 2-й танковой армии, повернув на северо-запад, продолжали наступление вдоль правого берега Вислы к Варшаве.

К исходу 28 июля основные силы 1-го Белорусского фронта, встретив упорное сопротивление усиленной резервами немецкой 2-й армии на рубеже южнее Лосице, Седльце, Гарволин, вынуждены были развернуться фронтом на север. 2-я танковая армия 31 июля прорвалась к Праге (предместье Варшавы), но была встречена контрударом сильной группировки противника (5 танковых и 2 пехотные дивизии). На подступах к Праге советские войска перешли к обороне. 8-я гвардейская армия и 69-я армии 29 июля — 2 августа форсировали Вислу южнее Варшавы и захватили на ее западном берегу магнушевский плацдарм и пулавский плацдарм. К исходу 2 августа войска фронта вышли на рубеж западнее Суража, Цехановец, севернее Калушина, Радзымин, восточнее Праги, далее на юг по Висле и продолжали бои по расширению плацдармов на ее западном берегу и за Прагу.

В результате Люблин-Брестской операции было завершено освобождение юго-западных областей Белоруссии и освобождены восточные районы Польши. В ходе операции войска 1-го Белорусского фронта продвинулись на 260 км, форсировали с ходу Вислу, захватили плацдармы на ее западном берегу, создали благоприятные условия для последующего наступления на варшавско-берлинском направлении. Характерными особенностями операции являются: ведение наступления группировками войск фронта на удаленных друг от друга направлениях, одна из них переходила в наступление из заблаговременно подготовленного исходного района, а другая — с ходу, после завершения предыдущей операции; непрерывное оперативное взаимодействие между войсками правого и левого крыльев фронта; решительное массирование сил и средств на направлении главного удара фронта и армий; широкое маневрирование подвижными войсками; применение различных способов разгрома вражеских группировок — брестской путем окружения и последующего уничтожения, а люблинской — нанесением глубоких рассекающих ударов; форсирование с ходу крупных водных преград с захватом и расширением плацдармов.

Вклад Г. К. Жукова в изгнание врага с Украины и его умелое руководство войсками в Белорусской стратегической наступательной операции получили высокую оценку. 29 июля Указом Президиума Верховного Совета СССР он был награжден второй медалью Золотая звезда Героя Советского Союза.

Известие о награждении застало Георгия Константиновича на фронте. Сослуживцы маршала быстро накрыли стол, а фельдшеру Лидии Захаровой, сопровождавшей Жукова, было поручено вручить ему огромный букет. «Лида в форменном платье, пунцовая от радости и сияющая счастьем, вручила цветы. Жуков по-отечески чмокнул ее в щеку, что-то шепнул ей, от чего лицо Лиды залилось ярким румянцем, взял букет. Все, кто был в комнате, заметили, как потеплел обычно строгий и жесткий взгляд маршала»^{567}.

Слухи о взаимоотношениях маршала и лейтенанта медицинской службы дошли до Л. З. Мехлиса, который не упустил возможность сообщить такую весть И. В. Сталину. На вопрос Верховного главнокомандующего, мешает ли «эта женщина» Жукову в работе, Мехлис ответил: «Мешать не мешает, но авторитет его подрывает». На это Сталин сказал: «Не надо, товарищ Мехлис, лезть в отношения Жукова с военфельдшером. Эта женщина помогает Жукову, лечит его. Она помогает ему быть здоровым, а значит, и оставаться в строю. Жуков нам очень нужен здоровым».

В начале августа резко обострилась обстановка на варшавском направлении. В столице Польши 1 августа силами Армии Крайовой согласно заранее разработанному плану под условным названием «Буря» было поднято восстание против немецких войск. Цель восстания заключалась в том, чтобы овладеть Варшавой до ее освобождения Красной Армией и использовать это в качестве аргумента в политической борьбе с Польским комитетом национального освобождения и Крайовой Радой Народовой, а также в переговорах с союзниками, прежде всего с СССР, о послевоенном государственном устройстве Польши. Однако немецкий гарнизон, усиленный частями СС и полиции, сумел нанести поражение повстанцам и овладеть рядом районов Варшавы.

«Это известие сильно нас встревожило, — вспоминал Рокоссовский. — Штаб фронта немедленно занялся сбором сведений и уточнением масштаба восстания и его характера. Все произошло настолько неожиданно, что мы терялись в догадках и вначале думали: не немцы ли распространяют эти слухи, а если так, то с какой целью? Ведь, откровенно говоря, самым неудачным временем для начала восстания было именно то, в какое оно началось. Как будто руководители восстания нарочно выбрали время, чтобы потерпеть поражение… Вот такие мысли невольно лезли в голову. В это время 48 и 65-я армии вели бои в ста с лишним километрах восточнее и северо-восточнее Варшавы (наше правое крыло было ослаблено уходом в резерв Ставки двух армий, а предстояло еще, разгромив сильного противника, выйти к Нареву и овладеть плацдармами на его западном берегу). 70-я армия только что овладела Брестом и очищала район от остатков окруженных там немецких войск. 47-я армия вела бои в районе Седлеца фронтом на север. 2-я танковая армия, ввязавшись в бой на подступах к Праге (предместье Варшавы на восточном берегу Вислы), отражала контратаки танковых соединений противника. 1-я польская армия, 8-я гвардейская и 69-я форсировали Вислу южнее Варшавы у Магнушева и Пулавы, захватили и стали расширять плацдармы на ее западном берегу — в этом состояла основная задача войск левого крыла, они могли и обязаны были ее выполнить. Вот таким было положение войск нашего фронта в момент, когда в столице Польши вспыхнуло восстание»^{568}.

План операции «Буря» был одобрен премьер-министром польского эмигрантского правительства С. Миколайчиком. Согласно этому плану в момент вступления Красной Армии на территорию Польши — а под ней понималась Польша в границах на 1 сентября 1939 г., то есть включая Западные Украину и Белоруссию, включенные в 1939–1940 гг. в состав СССР, — отряды АК должны были выступить против арьергардов немецких войск и содействовать переходу политической власти на освобожденной территории в руки вышедших из подполья сторонников эмигрантского правительства.

Еще накануне вступления Красной Армии на территорию Польши военный совет 1-й Польской армии в Советском Союзе под командованием генерал-лейтенанта З. Берлинга обратился к соотечественникам с призывом помогать «советским войскам уничтожать немецкие вооруженные силы, подниматься на борьбу с оружием в руках и готовиться к восстанию». Аналогичные призывы исходили и от командования Армии Людовой. Ясно было, что схватка за власть в освобожденной Польше между прозападными и просоветски ориентированными силами неминуема. 21 июля, в день создания ПКНО, генерал Т. Бур-Комаровский доложил по радио эмигрантскому правительству: «Я отдал приказ о состоянии готовности к восстанию с часу ночи 25 июля»^{569}.

25 июля правительство Миколайчика сообщило своему политическому представителю в Варшаве и командованию АК, что они самостоятельно могут принять решение о начале восстания. В это время Миколайчик находился в Москве, где состоялась его беседа с Молотовым. Польский премьер, подчеркнув, что сам он представляет силы, желающие сотрудничать с СССР и «иметь за собой почти все население Польши», заявил, что все польские вооруженные силы получили приказ вести борьбу совместно с советскими вооруженными силами. При этом Молотов заметил, что у него есть сведения «не совсем такого характера». Миколайчик сообщил, что «польское правительство обдумывало план генерального восстания в Варшаве и хотело бы просить советское правительство о бомбардировках аэродромов около Варшавы», что план действия поляков «предложен английскому правительству с просьбой передать его Советскому правительству»^{570}.

Однако до начала восстания Москва не получала от английского правительства сведений о его подготовке, хотя, как призналось Министерство иностранных дел Великобритании 16 августа, оно располагало такой информацией. Только 2 августа в Генеральный штаб Красной Армии поступило сообщение о том, что в Варшаве 1 августа в 17 часов начались бои, поляки просят прислать им необходимые боеприпасы и противотанковое оружие, а также помощи русских «немедленной атакой извне»^{571}.

3 августа эта информация была направлена Молотову. Сталин принял представителей польского эмигрантского правительства во главе с Миколайчиком. В протоколе этой встречи, опубликованном в Польше, отмечалость, что польский премьер говорил об освобождении Варшавы «со дня на день», об успехах подпольной армии в борьбе с немецкими войсками и о необходимости помощи извне в форме поставок оружия. Сталин выразил сомнение относительно действий АК, заявив, что в современной войне армия без артиллерии, танков и авиации, даже без достаточного количества легкого стрелкового оружия, не имеет никакого значения и он не представляет, как Армия Крайова может изгнать противника из Варшавы. Сталин добавил также, что не допустит акций АК за линией фронта, в тылу Красной Армии, а также заявлений о новой оккупации Польши^{572}.

8 августа Жуков и Рокоссовский представили Сталину предложения по плану Варшавской операции, которую предполагалось начать 25 августа всеми силами фронта с целью занятия Варшавы. Эти предложения базировались на точном расчете времени, в течение которого необходим был ряд подготовительных мероприятий — проведение с 10 по 20 августа операций армиями правого и левого крыльев 1-го Белорусского фронта, перегруппировка войск, подвоз горюче-смазочных материалов и боеприпасов, пополнение личного состава частей^{573}.

9 августа Сталин снова принял Миколайчика, который просил немедленно помочь восставшей Варшаве оружием, прежде всего гранатами, стрелковым оружием и боеприпасами. На это Сталин ответил:

— Все эти действия в Варшаве кажутся нереальными. Могло бы быть иначе, если бы наши войска подходили к Варшаве, но, к сожалению, этого не произошло. Я рассчитывал, что мы войдем в Варшаву 6 августа, но нам это не удалось.

Указав на сильное сопротивление противника, которое встретили советские войска в боях за предместье Варшавы — Прагу, Сталин сказал:

— У меня нет сомнений, что мы преодолеем и эти трудности, но для этих целей мы должны перегруппировать наши силы и ввести артиллерию. Все это требует времени.

Сталин выразил сомнение относительно эффективности помощи повстанцам с воздуха, поскольку таким образом можно доставлять лишь определенное количество винтовок и пулеметов, но не артиллерию, и сделать это в городе с опасной концентрацией немецких сил — чрезвычайно трудная задача. Однако, добавил он, «мы должны попытаться, мы сделаем все, что от нас зависит, чтобы помочь Варшаве».

Таким образом, Миколайчик не обращался с просьбой помочь восставшей Варшаве наступлением советских армий. Сталин, в свою очередь, выразил желание оказать помощь повстанцам доставкой оружия, несмотря на антисоветские настроения польского эмигрантского правительства и командования Армии Крайовой. Суть же их позиции, отраженная в указаниях главнокомандующего Вооруженными силами Польши относительно военного сотрудничества с СССР еще в мае 1944 г., состояла в следующем: «Разница в наших отношениях к немцам и Советам заключается в том, что, не имея достаточно сил для борьбы на два фронта, должны мы соединиться с одним врагом для победы над вторым… При определенных условиях мы готовы к сотрудничеству с Россией в военных действиях, но отмежевываемся от нее политически»^{574}.

Командование Армии Крайовой, начав восстание, плохо подготовило его в военно-техническом отношении. Против гарнизона немецких войск численностью 16 тыс. человек, вооруженных артиллерией, танками и авиацией, выступило 25–35 тыс. повстанцев, из которых лишь 10 % были оснащены легким стрелковым оружием, боеприпасов же имелось не более чем на два-три дня. Обстановка в Варшаве складывалась не в пользу повстанцев. Многие подпольные организации не были оповещены о сроках начала восстания и потому вступили в борьбу разрозненно. В первый день сражалось не более 40 % боевых сил. Они не смогли захватить ключевые объекты столицы: вокзалы, мосты, почтовые отделения, командные пункты.

Однако, когда восстание началось, в нем приняло участие и население Варшавы. На улицах города возводились баррикады. Руководство Польской рабочей партии и командование Армии Людовой 3 августа приняли решение примкнуть к восстанию, хотя признавали его цели реакционными. В первые дни удалось освободить ряд районов города. Но затем положение с каждым днем ухудшалось. Не хватало боеприпасов, медикаментов, продовольствия, даже воды. Повстанцы несли большие потери. Противник же, быстро наращивая силы, стал теснить патриотов. Им пришлось оставить большую часть освобожденных районов города. Теперь они удерживали лишь центр Варшавы. 12 августа Бур-Комаровский уже не в первый раз обратился к эмигрантскому правительству в Лондоне с просьбой срочно прислать оружие, боеприпасы, высадить десант в Варшаве. Но помощь поступала мизерная.

Англичане отказались послать в Варшаву парашютный десант, но согласились организовать помощь с воздуха. Английские ВВС, действуя с аэродромов Италии, в ночь на 4, 8 и 12 августа доставили повстанцам 86 т грузов, в основном оружие и продовольствие. 14 августа союзники поставили перед советским руководством вопрос о челночных полетах американских бомбардировщиков из Бари (Италия) на советские базы, чтобы оказывать более эффективную помощь повстанцам путем сбрасывания необходимых им грузов. Ответ советских руководителей, упрекавших союзников в том, что они своевременно не поставили их в известность о готовившемся восстании, был отрицательным. А. Вышинский, сообщив его 15 августа британскому послу в Москве А. К. Керру, характеризовал восстание как авантюру, с которой советское правительство «не хочет связывать себя ни прямо, ни косвенно»^{575}.

16 августа Сталин сообщил премьер-министру Великобритании Черчиллю: «После беседы с Миколайчиком я распорядился, чтобы командование Красной Армии интенсивно сбрасывало вооружение в район Варшавы… В дальнейшем, ознакомившись ближе с варшавским делом, я убедился, что варшавская акция представляет безрассудную, ужасную авантюру, стоящую населению больших жертв». Поэтому, писал Сталин, советское командование пришло к выводу о необходимости отмежевания от нее^{576}.

20 августа президент США Ф. Рузвельт и У. Черчилль обратились с посланием к И. В. Сталину. Нужно сделать все, полагали они, чтобы спасти как можно больше патриотов, находящихся в Варшаве. В своем ответе от 22 августа Сталин заявил, что «рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет всем известна» и что восстание, привлекающее усиленное внимание немцев к Варшаве, с военной точки зрения не выгодно ни Красной Армии, ни полякам. Сталин сообщал, что советские войска делают все возможное, чтобы сломить контратаки противника и предпринять «новое широкое наступление под Варшавой»^{577}.

29 августа по решению Сталина наступление 1-го Белорусского фронта, за исключением войск правого крыла, было прекращено. Но вскоре войскам фронта, в том числе и 1-й армии Войска Польского, была поставлена задача выйти к Праге — предместью Варшавы, форсировать Вислу и соединиться с повстанцами.

5 сентября правительство Великобритании снова обратилось к советскому руководству с просьбой разрешить американским самолетам приземлиться на советских аэродромах. В своем ответном послании 9 сентября советское правительство, не отказываясь от своего мнения относительно характера восстания и малой эффективности помощи повстанцам с воздуха, все же дало согласие на совместную с англичанами и американцами организацию такой помощи по заранее намеченному плану. Американским самолетам было разрешено приземлиться в Полтаве.

В целях оказания помощи восставшим войска 2-го Белорусского фронта 6 сентября штурмом овладели г. Остроленко, который прикрывал подступы к Варшаве. 10 сентября перешла в наступление 47-я армия 1-го Белорусского фронта.

В то время как шли бои за Варшаву, Жуков находился на другом театре военных действий.

В своих мемуарах Георгий Константинович пишет, что по указанию Сталина вечером 23 августа он прибыл в Москву на совещание. Архивные материалы позволяют утверждать, что Георгий Константинович немного ошибся: в Ставке ВГК и Генштабе он работал с 26 августа по 2 сентября — готовился к выполнению особого задания Государственного комитета обороны.

К этому времени завершилась операция «Багратион», продолжавшаяся 68 суток. Ее отличительная особенность — огромный пространственный размах и впечатляющие оперативно-стратегические результаты. Войска Красной Армии, начав наступление 23 июня на фронте 700 км, к концу августа продвинулись на 550–600 км к западу, расширив фронт военных действий до 1100 км. В результате было освобождено 80 % территории Белоруссии и четвертая часть Польши. Советские войска вышли на Вислу и к границе с Восточной Пруссией.

В ходе операции потерпела сокрушительное поражение мощная группировка противника. Из 179 дивизий и 5 бригад вермахта, действовавших тогда на советско-германском фронте, 17 дивизий и 3 бригады были полностью уничтожены в Белоруссии, а 50 дивизий лишились более 50 % своего боевого состава. Потери противника составили 409,4 тыс. солдат и офицеров, в том числе 255,4 тыс. безвозвратные. В ходе операции войска четырех советских фронтов взяли в плен более 200 тыс. немецких солдат и офицеров^{578}.

Победа в Белорусской стратегической наступательной операции досталась дорогой ценой. Потери советских войск составили: безвозвратные 178 507 человек, санитарные — 587 308 человек, в боевой технике и оружии — 2957 танков и САУ, 2447 орудий и минометов, 822 боевых самолета и 183,5 тыс. единиц стрелкового оружия^{579}. Это было вызвано упорным сопротивлением противника, мощью его обороны, трудностями форсирования водных преград, не всегда эффективной артиллерийской и авиационной подготовкой, недостаточно тесным взаимодействием наземных войск с авиацией, слабой подготовкой вновь призванного пополнения.

В то же время в ходе операции «Багратион» советское командование приобрело значительный опыт окружения и уничтожения крупных группировок противника в короткие сроки и в самых различных условиях обстановки. В целом успешно были решены проблемы прорыва мощной вражеской обороны, быстрого развития успеха в оперативной глубине за счет умелого использования танковых объединений и соединений, нанесения мощных одновременных ударов на шести далеко стоящих друг от друга участках, что позволило дробить оборону врага на фронте в несколько сотен километров.

В чем же заключалось особое задание Государственного комитета обороны, порученное маршалу Жукову? «Мне надлежало вылететь в штаб 3-го Украинского фронта, — вспоминал Георгий Константинович, — с тем, чтобы подготовить фронт к войне с Болгарией, царское правительство которой все еще продолжало сотрудничество с фашистской Германией»^{580}.

Болгарское правительство, стремясь не допустить вступления Красной Армии на территорию своей страны, всячески подчеркивало нейтралитет по отношению к СССР и одновременно вело переговоры в Каире с представителями Великобритании и США о путях выхода Болгарии из войны. В то же время болгарское правительство поставило перед Германией вопрос о выводе из страны ее войск и военной миссии. Пока шли все эти переговоры, из Южной Добруджи, где располагалась большая часть немецких войск, на территорию Румынии было направлено 16 тыс. человек, которые приняли участие в боевых действиях против Красной Армии. В этот же период германские боевые корабли и транспортные суда перебазировались из Румынии в болгарские порты.

Советское правительство вручило 30 августа правительству Болгарии ноту с предложением прекратить пропуск немецких войск через свою территорию, рассматривая его «как прямую помощь немцам в войне против Советского Союза»^{581}. 4 сентября Болгария выступила с декларацией, в которой сообщалось о денонсировании «антикоминтерновского» и «берлинского 1940 г.» пактов, об эвакуации болгарского экспедиционного корпуса из Югославии и Греции, о соблюдении страной строгого нейтралитета и мерах по стабилизации внутриполитического положения в стране. Несмотря на это, советское правительство 5 сентября заявило, что отныне СССР «будет находиться в состоянии войны с Болгарией», которая «фактически ведет войну против Советского Союза уже с 1941 г.»^{582}. Это было вызвано тем, что советские войска уже закончили сосредоточение у румыно-болгарской границы, а Политбюро Болгарской рабочей партии приняло план восстания в Болгарии, которое было намечено на 9 сентября. Сталин утвердил план болгарской операции войск 3-го Украинского фронта, но претворению его в жизнь мешала неопределенность отношений между СССР и Болгарией. Поэтому Советский Союз и объявил ей войну.

3 сентября Жуков вылетел в штаб 3-го Украинского фронта в Черноводы (Румыния) для подготовки его войск к наступлению. Особый смысл предстоящей операции состоял в том, чтобы согласованными действиями советских войск и сил народного восстания вывести Болгарию из войны на стороне Германии. С этой целью намечалось нанести главный удар на город Шумен, выйти на рубеж Руссе (Рущук), Бургас и здесь остановиться. Дальнейшие действия ставились в зависимость от хода вооруженного восстания.

6 сентября правительство Болгарии объявило о разрыве отношений с Германией и запросило условия перемирия с СССР. Затем болгарское правительство заявило, что Болгария с 18 часов 7 сентября находится в состоянии войны с Германией. Но все это не оказало никакого влияния на позицию руководства Советского Союза, которое рассчитывало привести к власти в Болгарии правительство во главе с инициатором создания Отечественного фронта Болгарии Г. Димитровым.

8 сентября на рассвете в порту Варна высадился морской десант, а в 11 часов войска 3-го Украинского фронта перешли румыно-болгарскую границу. Продвижение советских войск осуществлялось без единого выстрела. 9 сентября в 19 часов Ставка ВГК направила Жукову, наркому ВМФ адмиралу Кузнецову и командующему 3-м Украинским фронтом генералу армии Толбухину директиву: «Ввиду того, что болгарское правительство порвало отношения с немцами, объявило войну Германии и просит советское правительство начать переговоры о перемирии, Ставка Верховного Главнокомандования, согласно указаниям Государственного комитета обороны, приказывает к 21.00 9 сентября закончить операции по занятию намеченных по плану населенных пунктов и с 22.00 9 сентября с. г. прекратить военные действия в Болгарии, прочно закрепившись в той полосе Болгарии, которая занята нашими войсками»^{583}.

12 сентября Жуков вернулся в Москву, но уже 15-го получил распоряжение Сталина вылететь на 1-й Белорусский фронт. Его войска, пытаясь оказать помощь восставшим в Варшаве, после пятидневных упорных боев прорвали сильно укрепленную оборону противника и 14 сентября овладели городом и крепостью Прага, мощным узлом обороны немцев на р. Висла. В ночь на 16 сентября 1-я польская дивизия им. Костюшко 1-й Польской армии при поддержке советской артиллерии, авиации и инженерных войск в пределах Варшавы форсировала Вислу и захватила плацдарм на ее левом берегу. Но соединиться с повстанцами десант не смог: противник оттеснил его от берега. Захваченный плацдарм на левом берегу Вислы удержать не удалось: под давлением крупных сил противника воины 1-й польской дивизии вынуждены были с большими потерями отойти на правый берег. Не была полностью решена и проблема доставки повстанцам оружия и боеприпасов по воздуху.

18 сентября 104 американские «летающие крепости» в сопровождении истребителей вышли в район Варшавы и с большой высоты сбросили на парашютах 1284 контейнера с грузами в расположение восставших. Но к повстанцам попало лишь несколько десятков, остальные упали в расположение либо противника, либо советских войск на правом берегу Вислы. В общей сложности, по подсчетам штаба Варшавского округа Армии Крайовой, английские и американские ВВС доставили в Варшаву 430 карабинов и пистолетов-пулеметов, 150 пулеметов, 230 противотанковых ружей, 13 минометов, 13 тыс. мин и гранат, 2,7 млн. патронов, 22 т продовольствия^{584}.

После этого подобных операций американские ВВС уже не производили. Летчики 1-й Польской смешанной авиадивизии и 16-й воздушной армии с 13 сентября по 1 октября сбросили восставшим 156 минометов, 505 противотанковых ружей, более 3 тыс. автоматов и винтовок, 41 730 гранат, 3 млн. патронов, 515 кг медикаментов, 113 т продовольствия, совершив при этом 5 тыс. самолетовылетов^{585}.

Жуков, ознакомившись с обстановкой и переговорив с Рокоссовским, позвонил Сталину и попросил разрешения прекратить наступление на участке 1-го Белорусского фронта — оно было явно бесперспективным из-за большой усталости войск и значительных потерь. Георгий Константинович просил также отдать приказ о переходе войск правого крыла 1-го Белорусского и левого крыла 2-го Белорусского фронтов к обороне, чтобы предоставить им отдых и произвести пополнение. Сталина такой поворот событий не устраивал, и он приказал Жукову вместе с Рокоссовским прибыть в Ставку ВГК.

При изложении дальнейших событий воспользуемся мемуарами Жукова.

В кабинете И. В. Сталина находились А. И. Антонов, В. М. Молотов, Л. П. Берия и Г. М. Маленков.

Поздоровавшись, Сталин сказал:

— Ну, докладывайте!

Жуков развернул карту и начал докладывать. Сталин стал заметно нервничать: то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально всматриваясь своим колючим взглядом то в Жукова, то в карту, то в Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что бывало всегда, когда он начинал терять хладнокровие и контроль над собой.

— Товарищ Жуков, — перебил Георгия Константиновича Молотов, — вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение?

— Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, — возразил Жуков. — Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несем ничем не оправданные потери.

— Жуков считает, что все мы здесь витаем в облаках и не знаем, что делается на фронтах, — иронически усмехнувшись, вставил Берия.

— Вы поддерживаете мнение Жукова? — спросил Сталин, обращаясь к Рокоссовскому.

— Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок.

— Думаю, что передышку противник не хуже вас использует, — сказал Иосиф Виссарионович. — Ну, а если поддержать 47-ю армию авиацией и усилить ее танками и артиллерией, сумеет ли она выйти на Вислу между Модлином и Варшавой?

— Трудно сказать, товарищ Сталин, — ответил Рокоссовский. — Противник также может усилить это направление.

— А вы как думаете? — обращаясь к Жукову, спросил Верховный.

— Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв, — снова повторил Георгий Константинович. — А с оперативной точки зрения нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Город надо брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь — Познань. Сил для этого сейчас у фронта нет, но их следует сосредоточить. Одновременно нужно основательно подготовить к совместным действиям и соседние фронты на берлинском направлении.

— Идите и еще раз подумайте, а мы здесь посоветуемся, — неожиданно прервал Жукова Сталин.

Жуков и Рокоссовский вышли в библиотечную комнату и опять разложили карту. Георгий Константинович спросил Рокоссовского, почему он не отверг предложение Сталина в более категорической форме. Ведь ему-то было ясно, что наступление 47-й армии ни при каких обстоятельствах не могло дать положительных результатов.

— А ты разве не заметил, как зло принимались твои соображения, — ответил Константин Константинович. — Ты что, не чувствовал, как Берия подогревает Сталина? Это, брат, может плохо кончиться. Уж я-то знаю, на что способен Берия, побывал в его застенках.

Через 15–20 минут в библиотечную комнату вошли Берия, Молотов и Маленков.

— Ну как, что надумали? — спросил Маленков.

— Мы ничего нового не придумали. Будем отстаивать свое мнение, — ответил Жуков.

— Правильно, — сказал Маленков. — Мы вас поддержим.

Вскоре всех снова вызвали в кабинет Сталина, который сказал:

— Мы тут посоветовались и решили согласиться на переход к обороне наших войск. Что касается дальнейших планов, мы их обсудим позже. Можете идти.

Все это было сказано далеко не дружелюбным тоном. Сталин почти не смотрел на Жукова и Рокоссовского, что было нехорошим признаком.

К. К. Рокоссовский в своей книге «Солдатский долг» излагает все это несколько проще. В конце сентября им было принято решение прекратить наступление из-за отсутствия достаточных сил и средств для его дальнейшего ведения. «Вернувшись на фронтовой КП, — пишет Константин Константинович, — связался с Москвой. Доложил о моем решении прекратить наступление. Сталин ответил не сразу, попросил немного подождать. Вскоре он снова вызвал меня к ВЧ. Сказал, что с предложением согласен. Приказал наступление прекратить, а войскам фронта перейти к прочной обороне и приступить к подготовке новой наступательной операции»^{586}.

Немецкое командование объявило Варшаву крепостью. Все попытки войск Красной Армии и Войска Польского пробиться к городу успеха не имели. К концу сентября в Варшаве оставалось около 2,5 тыс. вооруженных людей, ведущих борьбу с немецкими частями в четырех отрезанных друг от друга районах. Население Варшавы голодало. Было ясно, что Армия Крайова овладеть городом не сможет и что рано или поздно Варшава будет освобождена Красной Армией. Генерал Бур-Комаровский решил прекратить борьбу и 2 октября подписал акт о капитуляции. В ходе боевых действий погибли 22 тыс. повстанцев, 5600 воинов Войска Польского и 180 тыс. жителей. В плен было захвачено 1,5 тыс. бойцов. Столица Польши была полностью разрушена. Советские войска, пробившиеся к Варшаве в августе — сентябре, потеряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести 235 тыс. человек, Войско Польское — 11 тыс. человек. Немецкие потери при подавлении восстания составили 10 тыс. убитыми, 9 тыс. ранеными и 7 тыс. пропавшими без вести^{587}.

Совещание, которое проводилось в кабинете Сталина, как мы знаем, завершилось тем, что Верховный главнокомандующий согласился с предложениями маршалов Жукова и Рокоссовского о переходе к обороне. Однако, если верить Георгию Константиновичу, с того времени наступила некоторая прохлада в отношении к нему Сталина. Жуков вспоминает, что на другой день после совещания Сталин позвонил ему в Наркомат обороны и спросил, как он смотрит на то, чтобы руководство всеми фронтами в дальнейшем передать в руки Ставки. «Я понял, что он имеет в виду упразднить представителей Ставки для координирования фронтов, и чувствовал, что эта идея возникла не только в результате вчерашнего нашего спора. Война подходила к концу, осталось провести несколько завершающих операций, и И. В. Сталин наверняка хотел, чтобы во главе этих операций стоял только он один»^{588}.

Жуков ответил утвердительно. 26 октября решением Сталина Георгий Константинович был освобожден от руководства операциями 1-го Украинского фронта, но сохранил за собой руководство операциями 1 и 2-го Белорусских фронтов. 12 ноября Георгий Константинович назначается командующим 1-м Белорусским фронтом — фронтом, находившимся на берлинском направлении. Маршал Рокоссовский возглавил 2-й Белорусский фронт. Одновременно Жуков, как представитель Ставки, освобождался от руководства операциями 1 и 2-го Белорусских фронтов.

О своем решении Сталин объявил в присутствии двух маршалов. Рокоссовский спросил, за что такая немилость. И попросил оставить его на 1-м Белорусском фронте.

— На главное берлинское направление мы решили поставить Жукова, — сказал Сталин, — а вам придется принять 2-й Белорусский фронт.

— Слушаюсь, товарищ Сталин, — ответил Рокоссовский.

«Мне кажется, что после этого разговора между Константином Константиновичем и мною не стало тех теплых товарищеских отношений, — вспоминал Жуков, — которые были между нами долгие годы. Видимо, он считал, что я в какой-то степени сам напросился встать во главе войск 1-го Белорусского фронта. Если так, то это его глубокое заблуждение»^{589}.

А вот мнение Рокоссовского. Когда Сталин спросил его, как он смотрит на кандидатуру Жукова, то Константин Константинович ответил: «…Кандидатура вполне достойная, что, по-моему, Верховный главнокомандующий выбирает себе заместителя из числа наиболее способных и достойных генералов, каким и является Жуков. Сталин сказал, что доволен таким ответом, и затем в теплом тоне сообщил, что на 2-й Белорусский фронт возлагается очень ответственная задача, фронт будет усилен дополнительными соединениями и средствами… Этот разговор по ВЧ происходил примерно 12 ноября, а на другой день я выехал к месту нового назначения. Маршал Жуков тогда еще не прибыл. Спустя некоторое время я решил встретиться с ним и попрощаться с товарищами. Был как раз праздник артиллерии, и мы провели вечер в тесной командирской семье. Высказано было много пожеланий. Тепло распрощавшись с Георгием Константиновичем и со своими сослуживцами, в бодром настроении я вернулся во 2-й Белорусский фронт…»^{590}

До Берлина оставалось около 600 километров.

Взять Берлин первыми!

Сталин, освободив Жукова от руководства операциями трех фронтов (1-го Украинского, 1 и 2-го Белорусских), все-таки дал ему возможность проявить свой полководческий талант. 1-й Белорусский фронт, в командование которым Георгий Константинович вступил 15 ноября 1944 г., представлял собой мощный боевой организм, способный преодолеть любые преграды. В его состав к концу декабря входили 11 армий, в том числе две ударные, одна гвардейская, две танковые и одна воздушная, два гвардейских кавалерийских корпуса. О таком инструменте для проведения наступательных операций Жуков мог только мечтать в декабре 1940 г., когда на совещании высшего комсостава Красной Армии развивал свои идеи об ударных армиях и фронтовой операции.

Сталин, щадя самолюбие Жукова, вручил ему фронт, которому предстояло действовать на главном, берлинском направлении. Естественно, что это вызывало определенную зависть у других, не менее талантливых маршалов, привело к некоторому охлаждению после войны отношений между Георгием Константиновичем и его бывшими сослуживцами и подчиненными. Да и между ними не раз возникали острые споры по различным операциям прошедшей войны.

В 1965 г. на совещании в Главном политическом управлении Советской Армии и Военно-Морского Флота Маршал Советского Союза К. С. Москаленко с горечью отмечал: «Вся беда в том, что у нас исторические документы и мемуары пишут под углом зрения сегодняшнего дня. А надо писать так, как было на самом деле, причем не принижая других, не выпячивая себя. В немецких мемуарах ни один генерал не поносит других (кроме Гитлера). У нас стараются принижать роль соседних соединений и объединений». Причиной этого совещания и развернувшейся на нем дискуссии стали опубликованные на страницах журнала «Октябрь» воспоминания Маршала Советского Союза В. И. Чуйкова, командовавшего во время битвы за Берлин 8-й гвардейской армией. «Участь Берлина, а вместе с ним и всей фашистской Германии могла быть решена еще в феврале, — утверждал он, — взятие Берлина в феврале 1945 г. означало бы конец войне». Далее следовал вывод: «И жертвы могли быть значительно меньше по сравнению с теми, что мы понесли в апреле».

Что же произошло в 45-м на деле?

К концу октября 1944 г. Красная Армия завершила изгнание германских войск с территории Советского Союза, почти полностью восстановила государственную границу СССР и частично перенесла боевые действия на территорию Германии и восточноевропейских стран. Линия советско-германского фронта сократилась примерно вдвое, но при этом и плотность группировки противника на берлинском направлении увеличилась в несколько раз. А это позволяло немецкому командованию вести серьезные оборонительные сражения, оказывать активное сопротивление.

Ставка ВГК готовилась к решающим наступательным операциям на всех участках советско-германского фронта. Главным являлось берлинское стратегическое направление, на котором предстояло действовать войскам 1-го Белорусского (маршал Г. К. Жуков), 2-го Белорусского (маршал К. К. Рокоссовский) и 1-го Украинского (маршал И. С. Конев) фронтов. В соответствии с замыслом Ставки ВГК войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов при содействии войск левого крыла 2-го Белорусского и правого крыла 4-го Украинского фронтов должны были в начале 1945 г. провести Висло-Одерскую стратегическую наступательную операцию. Ее основная цель: завершить освобождение Польши и создать условия для решающего наступления на Берлин. Составной частью намеченного стратегического плана являлись Варшавско-Познанская и Сандомирско-Силезская наступательные операции.

Почти всю первую половину ноября 1944 г. Жуков провел в Генеральном штабе, где занимался разработкой плана завершающей кампании войны и, прежде всего, операции на берлинском направлении. Предполагалось, что именно здесь противник окажет наибольшее сопротивление. Поэтому было решено начать наступление в направлении Вены, чтобы отвлечь часть сил вермахта на юг. При разработке наступательных мероприятий столкнулись с серьезной проблемой в Восточной Пруссии, где враг создал мощные рубежи с большим количеством долговременных оборонительных сооружений и сконцентрировал крупную группировку войск. Увы, приходилось пожинать плоды промахов, допущенных Сталиным летом 44-го г., когда он посчитал, что оборона в Восточной Пруссии будет прорвана в ходе успешно развивавшейся Белорусской операции, а потому не согласился с предложением Жукова усилить фронты на этом направлении резервами Ставки ВГК. Теперь надо было готовить новую сложную операцию, и снова Сталин не соглашался с Жуковым, предлагавшим усилить 2-й Белорусский фронт, которому предстояло действовать против восточнопрусской группировки противника, хотя бы одной армией.

В середине ноября Г. К. Жуков прибыл в Седлец, где располагался штаб 1-го Белорусского фронта, который возглавлял 45-летний генерал-полковник М. С. Малинин. Он имел солидную теоретическую подготовку, окончив 2-ю Московскую пехотную школу, курсы среднего комсостава, Военную академию им. М. В. Фрунзе, курсы при Академии моторизации и механизации РККА. Михаил Сергеевич прошел все ступени от командира взвода до начальника штаба стрелкового полка, совершенствовал свое профессиональное мастерство на различного рода штабных должностях в тактическом и оперативно-стратегическом звене. С началом Великой Отечественной войны руководил штабом оперативной группы генерала Рокоссовского, затем возглавлял штабы армий и фронтов. Все свои знания и умение Михаил Сергеевич с душой вкладывал в тщательную подготовку и проведение многих важнейших операций по разгрому немецко-фашистских войск, в том числе под Москвой, в Сталинградской и Курской битвах, в Белорусской операции. Маршал Жуков, вспоминая о работе, проделанной Малининым на посту начальника штаба Центрального фронта при подготовке Курской битвы, отмечал: «Это был всесторонне подготовленный командир, штабной работник высокого класса. Он отлично выполнял возложенные на штаб обязанности».

До конца ноября маршал Жуков и начальник штаба 1-го Белорусского фронта генерал Малинин дорабатывали план наступления, готовили заявки на пополнение войск и материально-технические средства. О том, как воспринимали на фронте Георгия Константиновича, вспоминает член военного совета 1-го Белорусского фронта генерал К. Ф. Телегин: «С первых шагов своей работы на посту командующего войсками 1-го Белорусского фронта Г. К. Жуков всемерно поддерживал высокий дух творчества и сплоченности всего руководящего коллектива, умело направлял его усилия на решение задач. Операции готовились им со скрупулезной тщательностью. Он вникал во все их стороны, детально отрабатывал, рассчитывал, проверял с командующими родов войск, начальниками управлений и служб, с командованием армий, проигрывал на картах, рельефных планах. В ходе операции командующий внимательно следил за ее развитием, строго контролировал и жестко требовал выполнения плана, приказов, взыскивал за всякую неорганизованность, нераспорядительность. И это справедливо, хотя и не всем военачальникам нравилось. Ведь нельзя забывать, что успех операции теснейшим образом зависит от многих факторов и заминки на одном участке сразу же сказываются на других… В общем и целом наш фронтовой коллектив отдавал должное энергии, настойчивости и решительности Г. К. Жукова, его большим организаторским способностям, полководческому таланту, так полно развернувшимся в заключительных сражениях Великой Отечественной войны»^{591}.

Разрабатывая план предстоящего наступления, Жуков всесторонне учитывал состояние обороны и войск противника. Выступая на военно-научной конференции Группы советских оккупационных войск в Германии, организованной еще по горячим следам событий в конце 1945 г., он вспоминал: «Войска 1-го Белорусского фронта не взяли с хода Познань — крупный оперативно-тактический узел с крепостью. Часть сил фронта вела затяжные бои в районе Шнайдемюль — это тоже крепость, усиленная полевыми сооружениями. Фронт имел перед собой Померанский вал и Одерский четырехугольник. В Померании начали появляться части из Прибалтики и появились серьезные признаки того, что противник здесь создает крупную группировку. Все это и явилось неблагоприятными условиями, характеризующими создавшуюся обстановку»^{592}.

Георгий Константинович принял решение, «учитывая слабые стороны противника, а именно, что он не имеет организованной обороны на Одерском четырехугольнике и на Померанском валу и что ему потребуется не менее десяти дней, чтобы подвезти войска… пойти на окружение шнайдемюльской и познанской группировок, высвободить остальные силы и стремительным ударом преодолеть не готовые к обороне укрепленные районы, выйти на р. Одер, захватить нужные плацдармы в интересах последующей операции», то есть «для быстрого и стремительного удара по последней главной стратегической цели — по Берлину, так как с падением Берлина… ожидался конец войны».

Сам Жуков излагал свой план следующим образом:

«а) Прорвать фронт противника на нескольких участках с задачей разгромить противостоящие силы и средства и не дать противнику возможности оказать нам организованное сопротивление в глубине — такова была ближайшая цель Варшавско-Радомского этапа операции.

б) Главный удар наносился с магнушевского плацдарма, так называемого северного плацдарма…

Главный удар с этого плацдарма давал нам возможность быстрейшего маневра в тыл варшавской группировки, с ликвидацией которой мы получали кратчайшие коммуникации и свободу маневра всего правого фланга, мы получали возможность развивать удар, прикрываясь р. Висла. Взаимодействуя с войсками 2 БФ (Белорусский фронт. — Авт.), мы по кратчайшему направлению выходили на линию Бромберг — Познань, откуда мог потребоваться маневр фронта с поворотом в северном направлении. Наконец, местность на этом направлении была наиболее благоприятна для действий крупных механизированных соединений.

в) Одновременно с ударом с северного плацдарма наносился удар, по характеру и силе подобный первому, с южного плацдарма, который занимался 69-й армией. …Нам нужно было нанести удар такой силы, чтобы противник в первый и во второй день операции, т. е. до ввода нашего эшелона развития прорыва — танковых армий, не смог определить, где наносился главный удар и где надо ожидать развития успеха танковыми войсками. Это нам удалось благодаря наличию хорошо отработанного и хорошо осуществленного плана обмана противника, плана маскировки. Наконец, нам нужно было иметь здесь сильную группировку для того, чтобы с выходом в район Радом осуществить тактическое взаимодействие с 1 УФ (1-й Украинский фронт. — Авт.) по захлестыванию шидловецкой группировки противника и ее ликвидации…

г) Удар севернее Варшавы наносился 47-й армией и частью сил 1 ПА (1-я польская армия. — Авт.). Главная группировка 1 ПА взаимодействовала с 61-й армией. Удар севернее Варшавы был осуществлен в интересах двух фронтов. Во-первых, 47-я армия и 1 ПА имели задачу очистить и ликвидировать плацдарм противника на восточном берегу р. Висла. Во-вторых, они сковывали варшавскую группировку, так как этот удар приходился в непосредственной близости к Варшаве. В результате создания угрозы с этой стороны и сковывания сил противника последний был лишен возможности маневрировать своими силами навстречу войск нашего главного удара, противник не имел возможности бросить на р. Пилица хотя бы часть своих сил. В-третьих, этот удар помогал 2 БФ, сковывая силы противника, не давал ему фланкировать своим огнем против частей 70-й армии, которые по плану 2 БФ должны были скользить вдоль р. Висла»^{593}.

К этому добавим, что главный удар с магнушевского плацдарма в направлении Кутно, Познань наносился силами 61-й (генерал П. А. Белов), 5-й ударной (генерал Н. Э. Берзарин), 8-й гвардейской (генерал В. И. Чуйков), 1-й гвардейской танковой (генерал М. Е. Катуков), 2-й гвардейской танковой (генерал С. И. Богданов) армий и 2-го гвардейского кавалерийского корпуса. С пулавского плацдарма удар в направлении Радом, Лодзь наносили 69-я (генерал В. Я. Колпакчи) и 33-я (генерал В. Д. Цветаев) армии. Кроме того, предусматривалось ударом частью сил на Шидловец во взаимодействии с войсками правого крыла 1-го Украинского фронта окружить и уничтожить группировку противника в районе Радом, Островец. Вспомогательный удар наносила 47-я армия (генерал Ф. И. Перхорович) севернее Варшавы. 1-я армия Войска Польского (генерал С. Г. Поплавский) имела задачу на 4-й день операции перейти в наступление и во взаимодействии с 47, 61 и 2-й гвардейской танковой армиями овладеть Варшавой. 3-я ударная армия (генерал Н. П. Симоняк) — второй эшелон фронта — получила задачу развивать успех на Познань, а 7-й гвардейский кавалерийский корпус — резерв фронта — предусматривалось использовать на лодзинском направлении.

29 декабря Сталин утвердил план Варшавско-Познанской операции с ориентировочным сроком начала ее 15–20 января 1945 г.

Войска 1-го Белорусского фронта насчитывали около 800 тыс. человек, свыше 14 тыс. орудий и минометов, 3220 танков и САУ, 2190 самолетов. Им противостояла 9-я армия группы армий «А» (с 26 января — «Центр». — Авт.), в составе которой было около 143 тыс. человек, свыше 2 тыс. орудий и минометов, более 700 танков и штурмовых орудий. Противник заблаговременно создал глубокую, сильно укрепленную в инженерном отношении оборону, которая включала одерско-нейсенский рубеж глубиной 20–40 км, имевший три полосы, и Берлинский оборонительный район, состоявший из трех кольцевых обводов — внешнего, внутреннего и городского.

Жуков, стремясь обеспечить успешный прорыв вражеской обороны, сосредоточил на участках прорыва, составляющих в общей сложности всего 13 % от общей ширины полосы наступления, 54 % стрелковых дивизий, 53 % артиллерии и минометов, свыше 90 % танков и самоходных орудий, почти всю авиацию. Из 3220 танков и самоходно-артиллерийских установок в качестве танков непосредственной поддержки пехоты (НПП) выделялось 1488 бронеединиц (46 %). Средняя плотность танков НПП в армиях ударной группировки фронта была 25 бронеединиц на 1 км участка прорыва (в 8-й гвардейской, 5-й ударной и 33-й армиях около 30)^{594}.

Создав подавляющее преимущество на направлении главного удара, необходимо было обеспечить оперативную и тактическую внезапность. В целях дезинформации противника был проведен, как выразился Жуков, «план обмана». На левом крыле 1-го Белорусского фронта имитировалась подготовка прорыва. Для этого были выставлены макеты сотен танков, орудий и автомашин, сооружены ложные аэродромы, создавалась видимость усиленного железнодорожного движения. И противник поверил. Из-под Варшавы и Радома он перебросил сюда танковую и моторизованную дивизии, ослабив свою группировку на главном направлении.

Позднее начальник Генерального штаба Сухопутных войск генерал Г. Гудериан писал, что перед этим наступлением «превосходство русских выражалось соотношением: по пехоте 11:1, по танкам 7:1, по артиллерийским орудиям 20:1. Если оценить противника в целом, то можно было говорить без всякого преувеличения о его 15-кратном превосходстве на суше и по меньшей мере о 20-кратном превосходстве в воздухе»^{595}. Гудериан сильно преувеличил — видно, страх перед Жуковым у немецких фельдмаршалов и генералов не проходил и после войны. Но ошибка противника в определении направления главного удара советских войск привела к тому, что на варшавско-берлинском направлении плотность сил и средств немецких войск оказалась в полтора-два раза меньше, чем на других участках советско-германского фронта.

Перед рассветом 14 января 1945 г. Жуков прибыл в расположение 5-й ударной армии, чтобы руководить операцией с наблюдательного пункта генерала Берзарина. В семь тридцать началась артиллерийская подготовка, а через двадцать пять минут двинулись вперед штурмовые батальоны и штрафные роты. Так, 123-я отдельная штрафная рота 5-й ударной армии под командованием З. М. Буниятова «одной из первых в армии форсировала р. Пилица (на территории Польши. — Авт.), захватила мост и удерживала его до подхода подкрепления в районе населенного пункта Пальчев (9 км юго-западнее г. Варка)»^{596}. 27 февраля 1945 г. З. М. Буниятову было присвоено звание Героя Советского Союза.

К исходу 14 января дивизии первого эшелона 5-й ударной армии сумели захватить небольшой плацдарм на р. Пилица в районе Пальчев. Войска 69 и 33-й армий, наступавшие с пулавского плацдарма, преодолели главную полосу обороны противника уже к 13 часам. После ввода в сражение 11-го танкового корпуса была прорвана и вторая полоса обороны.

На следующий день в полосе 33-й армии Жуков ввел в прорыв 9-й танковый корпус, а в полосе 8-й гвардейской армии — 1-ю гвардейскую танковую армию, передовые отряды которой сразу же продвинулись на глубину 40–50 км и захватили переправу через р. Пилица в районе Сокул (в 8–9 км восточнее Нове Място). В этот же день войска 69-й и 33-й армий заняли город Радом.

Соединения 47-й армии генерала Ф. И. Перхоровича, перейдя в наступление 16 января, с ходу форсировали Вислу севернее Варшавы. В полосе 5-й ударной армии были введены в прорыв 2-я гвардейская танковая армия генерала С. И. Богданова и 2-й гвардейский кавалерийский корпус. Имея впереди разведывательные органы, сильные передовые отряды, 2-я гвардейская танковая армия продвигалась за стрелковыми соединениями первого эшелона общевойсковых армий и после преодоления ими всей тактической зоны обгоняла пехоту, устремляясь в глубину вражеской обороны. Соединения 2-й гвардейской танковой армии в первый же день сделали бросок на 70–90 км и вышли главными силами в район Жирардув, Сохачев.

Оборона противника трещала по швам.

17 января войска 47, 61 и 2-й гвардейской танковой армий совместно с 1-й армией Войска Польского освободили Варшаву. Войска 1-го Украинского фронта к этому времени нанесли поражение группировке противника в районе Кельце, форсировали реки Пилица и Варта, а 18 января, овладев городом Скаржинско-Каменна, соединились с войсками 1-го Белорусского фронта.

Основные силы группы армий «А» были разгромлены.

В этой катастрофе Гитлер обвинил командующего группой генерала Й. Гарпе, который был заменен личным другом фюрера генералом Ф. Шернером. С должности был снят и командующий 9-й армией генерал С. Люттвиц.

Сталин, получив от Жукова донесение о взятии Варшавы, приказал 1-му Белорусскому фронту «продолжать наступление в общем направлении на Познань и не позднее 2–4 февраля овладеть рубежом Быдгощ (Бромберг), Познань»^{597}. Войскам 1-го Украинского фронта была поставлена задача главными силами выйти на Одер и захватить плацдармы на его западном берегу, а левым крылом — овладеть Краковом и также продвинуться к Одеру в обход Домбровского угольного бассейна.

Немецкое командование было вынуждено в спешном порядке перебросить на восток пять пехотных дивизий, в том числе две — из числа действовавших против англо-американских войск.

Но, несмотря на упорное сопротивление врага, главные силы 1-го Украинского фронта все же вышли к Одеру, а соединения 59 и 60-й армий овладели Краковом.

Войска 1-го Белорусского фронта 19 января заняли Лодзь, а 22 января танковые соединения фронта прорвались к познанскому оборонительному рубежу и глубоко в него вклинились. В результате успешного развития Варшавско-Познанской операции становится досягаемым Берлин. Главное, не медлить. От командующих 1 и 2-й гвардейскими танковыми армиями генералов Катукова и Богданова маршал Жуков требует любой ценой опередить противника и не дать ему закрепиться на мощных оборонительных рубежах — железобетонных сооружениях, возведенных вдоль границы Германии по северному берегу р. Нейсе и западному берегу Одера: «Упреждение противника в занятии этих позиций обеспечит успешное и быстрое проведение Берлинской операции. Если резервы противника успеют занять указанные мною позиции, Берлинская операция может затянуться»^{598}. Однако 22 января из-за отсутствия горючего основные силы 2-й гвардейской танковой армии остановились в районе Шубина. У Познани с пустыми баками два дня простояла 1-я гвардейская танковая армия.

25 января Жуков сообщал Сталину, что противник деморализован и неспособен оказать серьезное сопротивление, поэтому следует продолжать наступление к Одеру. Основное направление — Кюстрин (Костшин). Сталин высказал опасение: с выходом на Одер войска 1-го Белорусского фронта оторвутся от левого крыла 2-го Белорусского фронта больше чем на 150 км. То, что Жуков этот вариант предусмотрел и разворачивает свое правое крыло в северном и северо-западном направлениях против восточно-померанской группировки, Иосифа Виссарионовича не убедило. Во-первых, командующий 2-м Белорусским фронтом маршал Рокоссовский должен закончить операцию в Восточной Пруссии и перегруппировать основные силы за Вислу, во-вторых, войска 1-го Украинского фронта еще не ликвидировали немецкую группировку в районе Оппельн — Катовице, а поэтому не смогут прикрыть левый фланг 1-го Белорусского.

Не дожидаясь, пока Сталин примет окончательное решение, Жуков продолжал развивать стремительное наступление. «Видя нашу слабость, маршал Жуков начал действовать еще решительнее, — отмечал генерал Гудериан. — Удар по одерским оборонительным рубежам был нанесен 1 и 2-й гвардейскими танковыми армиями, 8-й гвардейской, 5-й ударной и 61-й армиями. Кроме того, у противника оставались еще достаточные силы для наступления из района Накель (Накло), Бромберг (Быдгощ) в северном направлении, в тыл нашим частям, оборонявшимся на рубеже Вислы»^{599}.

26 января Жуков представил Сталину доклад плана развития наступления и форсирования Одера. В докладе отмечалось:

«Задачей войскам фронта до 30.01.1945 г. ставлю выйти на рубеж Вальдау, Прейсс Фридланд, Ратцебур, Циппнов, Фройденфир, Шенланке, Рунау, Гульч, Шарфенорт, Опаленица, Грец, Велихово, Ключево.

Танковыми армиями к этому же времени овладеть районами: 2 гв. ТА — Берлинхен, Ландсберг, Фридеберг; 1 гв. ТА — Мезеритц, Швибус, Тирштигель.

На этом рубеже подтянуть войска (особенно артиллерию), тылы, пополнить запасы, привести в порядок материальную часть боевых машин. Развернув 3-ю ударную и 1-ю Польскую армии, с утра 1–2.02.1945 г. продолжать наступление всеми силами фронта с ближайшей задачей с ходу форсировать р. Одер, а в дальнейшем развивать стремительный удар на Берлин, направляя главные усилия в обход Берлина с северо-востока, с севера и северо-запада»^{600}.

В докладе Жукова подробно излагались задачи армий. Так, 2-я гвардейская танковая армия должна была с ходу форсировать р. Одер и охватить Берлин с северо-запада и запада, а 1-я гвардейская танковая армия — охватить столицу Германии с севера и северо-востока. В случае упорной обороны противника на подступах к р. Одер южнее Кюстрина и при успешных действиях армий севернее Кюстрина Георгий Константинович предполагал повернуть 1-ю гвардейскую танковую армию для форсирования реки севернее Кюстрина, параллельно 2-й гвардейской танковой армии, с прежней задачей.

Сталин 27 января утвердил решение Жукова, указав иметь за правым крылом фронта в резерве одну армию, усиленную не менее чем одним танковым корпусом, для надежного обеспечения правого крыла от возможных ударов противника с севера или северо-востока.

Указания Сталина о надежном обеспечении правого крыла 1-го Белорусского фронта были весьма своевременными. Немецкое командование создало 26 января в Померании из соединений, прибывших из центральных районов Германии, резерва группы армий «Юг» и остатков войск, разгромленных под Варшавой, группу армий «Висла» во главе с рейхсфюрером СС Г. Гиммлером. Ее основные силы были сосредоточены как раз против войск правого крыла 1-го Белорусского фронта для нанесения контрудара.

Тем временем наступление войск 1-го Белорусского фронта развивалось успешно. 28 января 2-я гвардейская танковая армия с ходу преодолела укрепления Померанского вала и передовыми частями 1-го механизированного корпуса генерала С. М. Кривошеина подошла 31 января к Одеру. До Берлина оставалось 60–80 км. У Кривошеина, в случае продолжения наступления на берлинском направлении с такими же темпами, могла появиться реальная возможность снова встретиться с генералом Гудерианом, чтобы вспоминать о параде в сентябре 1939 г., проведенном ими в Брест-Литовске. Тогда части 19-го моторизованного корпуса вермахта под командованием генерала Гудериана заняли город и крепость Брест. По советско-германским договоренностям он должен был отойти к СССР. Из рук Гудериана Брест принимал командир 29-й танковой бригады Кривошеин.

Из общевойсковых объединений к Одеру первой подошла 5-я ударная армия. Ее 248, 89-я гвардейская и 94-я гвардейская стрелковые дивизии форсировали реку с ходу, без инженерных средств, под огнем противника, по ненадежному льду, разбитому вражеской артиллерией и авиацией. Во взаимодействии с соединениями 2-й танковой армии она захватила на западном берегу в районе Кюстрина плацдарм, который впоследствии сыграл огромную роль при развертывании наступления на Берлин.

Жуков, получив донесение об успешных действиях войск 5-й ударной армии, направил командарму Берзарину письмо-обращение:

«…На 5-ю ударную армию возложена особо ответственная задача — удержать занимаемый плацдарм на западном берегу реки Одер и расширить его хотя бы до 20 километров по фронту и до 10–12 километров в глубину.

Я Вас прошу понять историческую ответственность за выполнение порученной Вам задачи и, рассказав своим людям об этом, потребовать от них исключительной стойкости и доблести. Желаю Вам и руководимым Вами войскам исторически важного успеха»^{601}.

Войска 1-й гвардейской танковой, 8-й гвардейской, 69 и 33-й армий, прорвав 29 января Мезерицкий укрепрайон, вступили на территорию Германии, вышли на Одер, форсировали его и захватили плацдармы севернее и южнее Кюстрина. Маршал Жуков докладывал Сталину: «Ваш приказ — мощным ударом разгромить противостоящую войскам группировку противника и стремительно выйти к линии польско-германской границы — выполнен. За 17 дней наступательных боев войсками фронта пройдено до 400 км. Вся западная часть Польши в полосе 1-го Белорусского фронта очищена от противника, а польское население, пять с половиной лет угнетавшееся фашистами, — освобождено. Стремительное продвижение войск воспрепятствовало гитлеровцам разрушить города и промышленные предприятия, железные и шоссейные дороги, не дало им возможности уничтожать и истребить польское население…»

До Берлина оставалось 60–80 км. Один танковый бросок. Все с нетерпением ждали приказа: «На Берлин!» Военный совет 1-го Белорусского фронта спустил ориентировку командующим армиями: «Задача войск фронта — в ближайшие 6 дней активными действиями закрепить достигнутый успех, подтянуть все отставшее, пополнить запасы до 2 заправок горючего, до 2 боекомплектов и стремительным броском 15–16 февраля взять Берлин»^{602}.

Однако ударная группировка сформированной в Восточной Померании новой группы армий «Висла» под командованием рейхсфюрера СС Гиммлера уже готовилась устремиться в широкий коридор между 1 и 2-м Белорусскими фронтами. Предотвратить контрудар с севера — в тыл вышедшим к Одеру войскам Жукова — помогли своевременно полученные разведданные. Георгий Константинович успел создать на опасном направлении мощный заслон, но сил для развития наступления на Берлин не оставалось.

31 января Жуков направил Сталину донесение:

«1. В связи с резким отставанием левого фланга 2-го Белорусского фронта от правого фланга 1-го Белорусского фронта ширина фронта к исходу 31 января достигла 500 км.

Если левый фланг К. К. Рокоссовского будет продолжать стоять на месте, противник, безусловно, предпримет активные действия против растянувшегося правого фланга 1-го Белорусского фронта.

Прошу указать К. К. Рокоссовскому немедленно наступать 70-й армией в западном направлении, хотя бы на уступе за правым флангом 1-го Белорусского фронта.

2. И. С. Конева (командующий 1-м Украинским фронтом. — Авт.) прошу обязать быстрее выйти на р. Одер»^{603}.

Ответа Жуков не получил. Войскам 1-го Белорусского фронта до конца февраля пришлось воевать за расширение и закрепление плацдармов на Одере.

В это же время войска 2-го Белорусского фронта при участии правого крыла 1-го Белорусского вели тяжелые наступательные бои в Восточной Померании. 16 февраля группа армий «Висла» предприняла обреченную попытку контрнаступления. М. Борман в письме своей жене от 20 февраля отмечал: «Наступление дяди Генриха (Гиммлер. — Авт.) не увенчалось успехом, или, точнее, оно развивалось не так, как следовало. Теперь дивизии, которые он держал в резерве, придется использовать на других участках. Это значит, что вместо продуманного плана придется импровизировать на ходу»^{604}. В конечном счете армии Рокоссовского освободили восточное Поморье и надежно прикрыли правое крыло советских войск, действовавших под руководством Жукова на берлинском направлении.

Несмотря на то что наступление на Берлин было приостановлено, успехи советских войск вызвали широкий отклик за рубежом. 12 февраля в американском журнале «Лайф» была напечатана статья «Жуков», в которой отмечалось: «Обходя узлы сопротивления и предоставляя их ликвидацию тыловым частям, Жуков промчал свои танковые авангарды и моторизованную пехоту за первые 18 дней кампании по болотистой и лесистой местности более чем за 300 миль — рекордная быстрота наступления, значительно превосходящая темпы наступления немцев в 1941 г.». Военная мощь Советского Союза, равно как и обреченность нацистской Германии не вызывали сомнений. Генерал Меллентин после войны писал: «Невозможно описать всего, что произошло между Вислой и Одером в первые месяцы 1945 г. Европа еще не знала ничего подобного с времен гибели Римской империи»^{605}.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 марта 1945 г. за выполнение заданий Верховного Главнокомандования по руководству боевыми операциями большого масштаба Г. К. Жуков был награжден вторым орденом Победы.

Указ этот вышел в дни, когда готовилась Берлинская стратегическая операция. К сожалению, на одном дыхании взять Берлин в феврале не удалось. Близость столицы Германии для многих оказалась обманчивой, что и дало повод для незаслуженных упреков в адрес Жукова. Сам Георгий Константинович взвешенно и аргументированно оценил сложившуюся тогда ситуацию на упомянутой военно-научной конференции в конце 45-го г., когда еще были свежи события в памяти участников Висло-Одерской операции:

«Конечно, Берлин не имел в этот период сильного прикрытия. На западном берегу р. Одер у противника были только отдельные роты, батальоны, отдельные танки, следовательно, настоящей обороны по Одеру еще не было. Это было известно. Можно было пустить танковые армии Богданова и Катукова напрямик в Берлин, они могли бы выйти к Берлину. Вопрос, конечно, смогли бы они его взять, это трудно сказать. Но надо было суметь устоять против соблазна — это дело нелегкое. Командир не должен терять голову, даже при успехе. Вы думаете, тов. Чуйков не хотел бы выскочить на Берлин или Жуков не хотел взять Берлин? Можно было пойти на Берлин, можно было бросить подвижные войска и подойти к Берлину. Но… назад вернуться было бы нельзя, так как противник легко мог закрыть пути отхода. Противник легко ударом с севера прорвал бы нашу пехоту, вышел на переправы р. Одер и поставил бы войска фронта в тяжелое положение. Еще раз подчеркиваю, нужно уметь держать себя в руках и не идти на соблазн, ни в коем случае не идти на авантюру. Командир в своих решениях никогда не должен терять здравого смысла»^{606}.

В полемике с В. И. Чуйковым в 1965 г. И. С. Конев описал события следующим образом:

«Мы сами отказались в феврале 1945 г. от наступления на Берлин, без указания сверху. После успешной Висло-Одерской операции в 1-м Украинском мы думали быстро дойти до Берлина. Когда форсировали Одер, планировали развитие операции на Берлин. Ставка нас поддержала и сообщила, что 1-й Белорусский фронт планирует то же. Это нас еще более обязывало к наступательным действиям. Но жизнь внесла коррективы. Мы сразу же почувствовали сильное сопротивление врага. Перед нами оказались немецкие дивизии, переброшенные с запада, с флангов, из резерва. А фашистские войска, разгромленные в районе Висла — Одер, были вновь перереформированы. Возник новый фронт обороны с организованной системой огня, с соответствующими резервами. Попытки некоторых наших армий прорвать оборону противника не имели успеха. Левый фланг 1-го Украинского фронта вообще не сумел продвинуться. Пришлось раньше времени вводить в бой танковую армию Рыбалко. Получаю данные, что 1-й Белорусский фронт, выйдя на Одер, приостановил наступление в связи с действиями Померанской группировки противника. 2-й Украинский фронт задержался в Карпатах.

Наши войска физически устали, были значительные потери в людях, танках. Стрелковые дивизии состояли из 3–4 тысяч человек. Мы имели всего лишь 50–60 процентов боеготовых танков. Тыл растянут на 500 км. Подвоз ограничен. Боеприпасы остались на Сандомирском плацдарме. Бензина на наступление не было. Голодный паек во всем. А города перед нами укреплены, что крепости. Для взятия их нужно было много боеприпасов, особенно тяжелых снарядов. Но их не хватало. Я докладывал в Ставку (есть документ) и просил ограничить операцию выходом на рубеж Нейсе. Ставка дала „добро“. При всей нашей активности, и моей в том числе, нам нельзя было наступать. 1-й Белорусский фронт тоже отказался от наступления. Если бы мы наступали, неизвестно, что было бы.

Да, могло бы создаться очень тяжелое положение. И его наверняка использовали бы немцы в своих интересах. Например, пропустили бы союзников в Берлин…»

Заслуживает уважения откровенность, а потому вызывает доверие точка зрения, высказанная на том же совещании К. К. Рокоссовским:

«У меня был крупный разговор со Сталиным, когда меня переводили с 1-го Белорусского фронта на 2-й Белорусский фронт, а командующим 1-м Белорусским фронтом назначали Жукова. Я выразил свое неудовольствие в связи с новым моим назначением. Сталин спросил: „А что, Жуков менее вас грамотен?“ — „Нет, — говорю, — он ваш заместитель“. — „Ну, то-то!“ — сказал Сталин.

Сталин далее пояснил: „Создается три фронта, на которые возложена задача закончить войну. Эта тройка должна действовать вместе. Если Жуков задержится, вы ему поможете с севера. Ваше направление тоже очень важное. 3-й Белорусский фронт нацелил свой удар вдоль моря, он связался с Восточно-Прусской группировкой и не может помочь наступлению на Берлин“. Но и я не помог Жукову. Ведя тяжелые бои, наш фронт слишком растянулся. Разрыв между 1 и 2-м Белорусскими фронтами достиг 70 км. Немцы имели возможность ударить в этот разрыв. Я сам поставил вопрос перед Ставкой о том, чтобы рассечь Померанскую группировку с помощью Жукова. Ставка согласилась усилить нас. Во взаимодействии с правым крылом 1-го Белорусского фронта мы рассекли и уничтожили Померанскую группировку противника. В той обстановке иного решения не могло быть.

Товарищ Чуйков в своем выступлении пытался доказать, что у немцев в феврале 1945 г. не было достаточно войск. А почему же 1-й Белорусский фронт долго топтался на Берлинском направлении, если сил у противника не было? Нет, у немцев было много сил, потому-то они и оказали серьезное сопротивление. Если бы в феврале 1945 г. повели наступление на Берлин, оно могло бы сорваться, и неизвестно еще, какие отношения сложились бы у нас с союзниками. Мы напрасно сейчас „деремся“.

Мнение маршала В. Д. Соколовского выглядит также взвешенно и беспристрастно:

„Идея о продолжении наступления на Берлин исходила от командования 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов. Мы сами решили наступать, пока противник не подтянул резервы. 8 февраля мы начали эту операцию основными силами. Операция развивалась сравнительно успешно. За 3–4 дня продвинулись на 60 км и подошли к р. Нейсе. Расширили прорыв до 200 км. Но на Нейсе мы выдохлись, не смогли захватить с ходу ни одного плацдарма. Операция была плохо обеспечена боеприпасами. Их у нас было 50–60 процентов. Особенно плохо обстояло дело у 3-й ТА, которая к тому же перемещалась с юга на север. Не хватало продуктов, горючего. Люди устали. Мы прошли до Нейсе без передышки 700 км. Левый фланг фронта не продвинулся, его отвлекла Силезия. В этих условиях 1-й Украинский фронт идти на Нейсе не мог, а без них не мог наступать и 1-й Белорусский фронт. Таким образом, в феврале не было условий для развития наступления на Берлин. Я поддерживаю Ивана Степановича Конева, что спор о возможности взятия Берлина в феврале 1945 г. беспредметный“.

29 марта Жуков по вызову Ставки ВГК самолетом вылетел в Москву. В связи с плохой погодой самолет сделал вынужденную посадку в Минске, и оставшийся путь Георгий Константинович проделал на поезде. С 31 марта по 3 апреля он работал в Ставке и Генштабе над планом Берлинской операции.

Принимая Жукова, Сталин отметил, что немецкий фронт на западе окончательно рухнул, и, видимо, противник не хочет принимать мер, чтобы остановить продвижение союзных войск. Между тем на всех важнейших направлениях против советских войск он усиливает свои группировки.

К этому времени Сталин располагал личным посланием Верховного главнокомандующего союзными войсками в Европе генерала Д. Эйзенхауэра. Тот сообщал, что в его планы входит окружение и разгром немецких войск, оборонявших Рур, а также изоляция данного района от основной части Германии. „Я рассчитываю, — отмечал Эйзенхауэр, — что эта фаза (операции) завершится в конце апреля, а может быть, и раньше, и моя следующая задача будет состоять в рассечении войск противника посредством соединения с Вашими армиями“. Взятие Берлина Эйзенхауэр не планировал, но, как показали в последующем события, старался не мешать своим подчиненным. В письме начальнику штаба армии США генералу Д. Маршаллу он отмечал: „В любое время, когда мы сможем взять Берлин без больших потерь, мы, конечно, это сделаем. Но я полагаю, что неразумно, с военной точки зрения, в данных условиях делать Берлин главной целью… Если учесть тот факт, что война ведется в политических целях, и если Объединенный комитет начальников штабов решит, что взятие Берлина войсками западных союзников имеет значение большее, чем чисто военные соображения на этом театре, то я с готовностью внесу необходимые изменения в свои планы…“

Сталин, как известно, никогда никому не доверял, в том числе и союзникам. К нему поступила информация, которая свидетельствовала о том, что они были не прочь войти в Берлин первыми. Так, агентство „Рейтер“ 27 марта сообщало: „Не встречая на своем пути никакого сопротивления, они (англо-американские войска. — Авт.) устремляются к сердцу Германии“. Поэтому Сталин не хотел откладывать операцию на более позднее время. В то же время Иосиф Виссарионович всячески старался показать, что верит союзникам. В письме Эйзенхауэру от 1 апреля он отмечает:

„Вашу телеграмму от 28 марта 1945 г. получил.

1. Ваш план рассечения немецких сил путем соединения советских войск с Вашими войсками вполне совпадает с планом Советского Главнокомандования.

2. Согласен с Вами также и в том, что местом соединения Ваших и советских войск должен быть район Эрфурт, Лейпциг, Дрезден. Советское Главнокомандование думает, что главный удар советских войск должен быть нанесен в этом направлении.

3. Берлин потерял свое прежнее стратегическое значение. Поэтому Советское Главнокомандование думает выделить в сторону Берлина второстепенные силы.

4. План образования второго дополнительного кольца путем соединения советских и Ваших войск где-либо в районе Вена, Линц, Регенсбург также одобряется Советским Главнокомандованием.

5. Начало главного удара советских войск приблизительно вторая половина мая. Что касается дополнительного удара в район Вена, Линц, то он уже осуществляется советскими войсками. Впрочем, этот план может подвергнуться изменениям в зависимости от изменения обстановки, например, в случае поспешного отхода немецких войск сроки могут быть сокращены. Многое зависит также от погоды.

6. Вопрос об усовершенствовании связи между нашими войсками изучается Генеральным штабом, и соответствующее решение будет сообщено дополнительно.

7. Что касается неприятельских войск на Восточном фронте, то установлено, что их количество постепенно увеличивается. Кроме 6-й танковой армии СС, на Восточный фронт переброшено: три дивизии из Северной Италии и две дивизии из Норвегии“^{607}.

Ответ не содержал точных сведений о направлении главного удара и времени начала наступления советских войск — Сталин прекрасно сознавал, какое политическое значение будет иметь взятие Берлина, и не стремился подстегивать к этому союзников.

Ответ Сталина сыграл свою роль: Эйзенхауэр отклонил настойчивую просьбу Монтгомери о выделении ему десяти дивизий для наступления на Берлин, более того, передал из состава 21-й группы армий, которой командовал Монтгомери, 9-ю американскую армию в состав 12-й группы армий генерала Брэдли. Тот разделял точку зрения Эйзенхауэра, считал, что взятие Берлина будет стоить около 100 тыс. солдатских жизней, а это „слишком большая цена престижного объекта, особенно учитывая, что мы его должны будем передать другим“. Комитет начальников штабов, а затем и президент Рузвельт решение Эйзенхауэра поддержали.

Иначе думал премьер-министр Великобритании Черчилль. 1 апреля он направил президенту США телеграмму следующего содержания:

„Ничто не окажет такого психологического воздействия и не вызовет такого отчаяния среди всех германских сил сопротивления, как нападение на Берлин. Для германского народа это будет самым убедительным признаком поражения. С другой стороны, если предоставить лежащему в руинах Берлину выдержать осаду русских, то следует учесть, что до тех пор, пока там будет развеваться германский флаг, Берлин будет вдохновлять сопротивление всех находящихся под ружьем немцев.

Кроме того, существует еще одна сторона дела, которую вам и мне следовало бы рассмотреть. Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток и что в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять. Это кажется разумным и с военной точки зрения“^{608}.

Но эта телеграмма Черчилля стала по существу последней попыткой добиться пересмотра решения Эйзенхауэра о наступлении войск западных союзников в направлении Лейпцига и Дрездена.

В это же время в Москве, в Ставке ВГК, обсуждались детали плана Берлинской операции. После докладов генерала Антонова, маршалов Жукова и Конева было решено наступление на Берлин начать 16 апреля, не дожидаясь поддержки 2-го Белорусского фронта, чьи основные силы решали задачу ликвидации группировок противника в районе Данцига и Гдыни. Жукову предстояло наступать в первые дни с открытым правым флангом, но ждать было нельзя — к Сталину поступила информация, что германское руководство активизировалось в поисках сепаратных соглашений с английским и американским правительствами. Представлялось весьма вероятным, что немцы прекратят всякое сопротивление на западе и откроют англо-американским войскам дорогу на Берлин, лишь бы не сдать его русским.

Во время совещания у Сталина Конев заявил, что его войска тоже хотят участвовать в штурме Берлина, а разграничительная линия между ними и фронтом Жукова не позволяет сделать этого. Верховный, подойдя к карте, зачеркнул часть разграничительной линии, проходящей юго-западнее Берлина: пусть город штурмует тот, кто первым в него ворвется. У Жукова возникло опасение, что это потребует дополнительной увязки взаимодействия, иначе войска фронтов перемешаются и нарушится управление, как это уже было под Харьковом в 1943 г. Конев воспринял жест Сталина по-своему:

„Ведя эту линию карандашом, Сталин вдруг оборвал ее на городе Люббен… Оборвал и дальше не повел. Он ничего не сказал при этом, но я думаю, и маршал Жуков тоже увидел в этом определенный смысл. Разграничительная линия была оборвана примерно там, куда мы должны были выйти к третьему дню операции. Далее (очевидно, смотря по обстановке) молчаливо предполагалась возможность проявления инициативы со стороны командования фронтов. Для меня, во всяком случае, остановка разграничительной линии на Люббене означала, что стремительность прорыва, быстрота и маневренность действий на правом крыле фронта могут впоследствии создать обстановку, при которой окажется выгодным наш удар с юга на Берлин. Был ли в этом обрыве разграничительной линии на Люббене негласный призыв к соревнованию фронтов? Допускаю такую возможность…“^{609}

3 апреля Сталин и Антонов подписали директиву № 11059 для 1-го Белорусского фронта, которая требовала „подготовить и провести наступательную операцию с целью овладеть столицей Германии городом Берлин и не позднее двенадцатого-пятнадцатого дня операции выйти на р. Эльба“^{610}. Главный удар предписывалось нанести с плацдарма на р. Одер западнее Кюстрина силами четырех общевойсковых и двух танковых армий. На участок прорыва следовало привлечь 5–6 артиллерийских дивизий прорыва, создав плотность не менее 250 орудий от 76-мм и выше на 1 км участка прорыва. Для обеспечения главной группировки фронта приказывалось нанести с севера и с юга два вспомогательных удара силами двух армий каждый. Первый — из района северо-западнее Бервальде в общем направлении на Эберсвальде, Фербеллин; второй — с плацдармов на р. Одер севернее и южнее Франкфурта-на-Одере в общем направлении на Фюрстенвальде, Потсдам, Бранденбург, в обход Берлина с юга. В директиве указывалось, что танковые армии необходимо ввести в сражение на направлении главного удара после прорыва обороны для развития успеха в обход Берлина с севера и северо-востока, а армию второго эшелона использовать для развития успеха на главном направлении.

Командующему 1-м Украинским фронтом директивой Ставки № 11060 ставилась задача: „Подготовить и провести наступательную операцию с целью разгромить группировку противника в районе Котбус и южнее Берлина. Не позднее 10–12-го дня операции овладеть рубежом Беелитц, Виттенберг и далее по р. Эльба до Дрездена. В дальнейшем, после овладения Берлином, иметь в виду наступать на Лейпциг“. Главный удар фронт должен был нанести силами пяти общевойсковых армий и двух танковых армий из района Трибеля в общем направлении на Шпремберг, Бельциг. На участок прорыва необходимо было привлечь 6 артиллерийских дивизий прорыва, создав плотность не менее 250 орудий от 76-мм и выше на 1 км участка прорыва. Для обеспечения главной группировки фронта с юга силами 2-й Польской армии и частью сил 52-й армии следовало нанести вспомогательный удар из района Кольфурта в общем направлении Бауцен, Дрезден. Танковые армии, в том числе и 5-ю гвардейскую, а также общевойсковые армии второго эшелона предписывалось ввести в сражение после прорыва обороны противника для развития успеха на направлении главного удара. На левом крыле фронта перейти к жесткой обороне, обратив особое внимание на бреславльское направление. С 15 апреля устанавливалась следующая разграничительная линия с 1-м Белорусским фронтом: до Унруштадта прежняя и далее озеро Энсдорфер-Зее, Гросс-Гастрозе, Люббен (все пункты, кроме Люббена, для 1-го Белорусского фронта включительно)^{611}.

В то время, когда советские войска готовились к штурму Берлина, генерал Эйзенхауэр посетил штабы передовых американских армий. Командир дивизии, выходившей к Эльбе, браво доложил: „Мы идем вперед и войдем в Берлин. Ничто нас не остановит“. Эйзенхауэр не возражал: „Давай! Желаю всяческих успехов, и пусть никто не остановит тебя“. 12 апреля дивизия вышла к Эльбе, где была остановлена курсантами немецких военных училищ.

Питая в сердце надежду на заключение сепаратного мира с западными державами, Гитлер всячески подавлял пораженческие настроения в среде германского командования. Узнав, что в январе Гудериан высказал Риббентропу недвусмысленное сомнение в благополучном исходе войны, он жестко заявил: „Я самым категорическим образом запрещаю обобщения и выводы в отношении ситуации в целом. Это остается моей прерогативой. В будущем любой, кто скажет кому-нибудь еще, что война проиграна, будет считаться предателем, со всеми вытекающими последствиями для него и его семьи — невзирая на его ранг и положение“^{612}.

Теперь Гитлеру было нужно любой ценой остановить наступление Красной Армии. Все основные силы он бросил на оборону рубежей вдоль Одера и Нейсе, создав наиболее мощные и глубокие оборонительные эшелоны против войск 1-го Белорусского фронта. Напомним, что за одерско-нейсенским рубежом был заблаговременно оборудован Берлинский оборонительный район, включавший три кольцевых обвода вокруг столицы Германии.

На берлинском направлении оборонялись 3-я танковая и 9-я армии группы армий „Висла“ (генерал-полковник Г. Хейнрици, с апреля 1945 г. — генерал пехоты К. Типпельскирх), а также 4-я танковая и 17-я армии группы армий „Центр“ (генерал-фельдмаршал Ф. Шёрнер). Они насчитывали около 1 млн. человек, 10 400 орудий и минометов, 1500 танков и штурмовых орудий. Действия наземных сил поддерживали с воздуха 3300 боевых самолетов 6-го воздушного флота и воздушного флота „Рейх“^{613}. В резерве Главного командования Сухопутных войск находилось 8 дивизий, а в самом Берлине было сформировано около 200 батальонов фольксштурма.

15 апреля Гитлер направил обращение к солдатам вермахта на Восточном фронте:

„В последний раз смертельный враг в лице большевиков и евреев переходит в наступление. Он пытается разгромить Германию и уничтожить наш народ. Вы, солдаты на Восточном фронте, знаете большей частью уже сами, какая судьба уготована прежде всего немецким женщинам, девушкам и детям. В то время как старики и дети будут убиты, женщины и девушки будут низведены до казарменных проституток. Остальные попадут в Сибирь.

Мы предвидели это наступление и уже с января этого года делали все, чтобы построить прочный фронт. Врага встретит мощная артиллерия. Потери нашей пехоты компенсированы многочисленными новыми подразделениями. Штурмовые подразделения, новые формирования и отряды фольксштурма усиливают наш фронт. Большевиков в этот раз постигнет судьба азиатов, то есть им будет нанесено кровавое поражение у стен Берлина.

Кто в этот момент не выполнит своего долга, действует, как предатель своего народа. Полк или дивизия, покинувшие свои позиции, поведут себя так подло, что им придется стыдиться женщин и детей, выстоявших перед воздушным террором врага. Прежде всего следите за немногими офицерами и солдатами — предателями, которые, чтобы сохранить себе сносную жизнь в русском рабстве, возможно, будут воевать против нас в немецкой форме. Тот, кто дает вам приказ на отступление, а вы его точно не знаете, должен быть тотчас схвачен и, если необходимо, тотчас расстрелян, безразлично, в каком он чине. Если в эти грядущие дни и недели каждый солдат на Восточном фронте выполнит свой долг, последний натиск азиатов разобьется о нашу оборону, равно как и вторжение наших врагов на Западе в конце концов потерпит провал.

Берлин останется немецким, Вена снова будет немецкой, а Европа никогда не будет русской.

Образуйте монолитную общность для защиты не пустого понятия „Отечество“, а для защиты вашей родины, ваших жен, ваших детей, а с ними и вашего будущего. В эти часы весь немецкий народ смотрит на вас, мои восточные бойцы, и надеется только на то, что ваша стойкость, ваш фанатизм и ваше оружие потопят большевистский натиск в море крови. В момент, когда судьба убрала с лица земли самого большого военного преступника всех времен, решается исход этой войны“^{614}.

К Берлинской операции привлекались войска 1 и 2-го Белорусских, 1-го Украинского фронтов, часть сил Балтийского флота, 18-я воздушная армия, три корпуса войск ПВО страны, Днепровская военная флотилия. Общая численность советских войск составляла 2,5 млн. человек. На их вооружении находилось 41,6 тыс. орудий и минометов, 6250 танков и САУ, 7500 боевых самолетов^{615}. Соотношение сил и средств к началу операции было следующим: советские войска имели превосходство над противником по живой силе в 2,5 раза, по орудиям и минометам — в 4, танкам и САУ — в 4,2, боевым самолетам — в 2,3 раза. До начала операции на кюстринском плацдарме (44 км по фронту и около 10 км глубиной), откуда наносился главный удар, Жуков за короткий срок сосредоточил 47, 3 и 5-ю ударные, 8-ю гвардейскую армии и 9-й танковый корпус.

Ожидая решительного наступления советских войск на Берлин, германское командование не только сосредоточило крупные силы и средства на Одере и Нейсе, но и создало мощную систему оборонительных рубежей на подступах к столице Германии. Для оборонительных работ были привлечены войска, местное население, военнопленные и иностранные рабочие, что позволило создать сплошную систему оборонительных сооружений от Одера до Берлина общей глубиной до 90 км, включая оборонительные обводы вокруг столицы. Три оборонительные полосы вдоль Одера и обводы Берлина были плотно насыщены огневыми средствами, минными заграждениями, бетонированными сооружениями для огневых средств, противотанковыми и противопехотными препятствиями, мощными опорными пунктами, приспособленными к круговой обороне. Местность между Одером и Берлином была выгодна для обороны. Зееловские высоты, реки Одер, Нейсе, Даме, Шпрее, густая сеть каналов, железных и шоссейных дорог, большое количество городов с каменными зданиями — все это крайне усложняло действия наступавших войск. Используя шлюзы на Одере и каналах, противник готовил к затоплению значительные районы. Рассчитывая оказать упорное сопротивление на Одере, он одновременно тщательно готовился к обороне столицы. Берлинский оборонительный район имел три обвода, а сам город делился на девять оборонительных секторов. Здания в центре подготавливались к упорной обороне, на улицах сооружались баррикады. Берлин готовился к длительным уличным боям.

Таким образом, советским войскам на заключительном этапе войны предстояла трудная борьба с крупной вражеской группировкой, занимавшей хорошо подготовленные оборонительные рубежи.

14 и 15 апреля в полосе 1-го Белорусского и в ночь на 16 апреля на 1-м Украинском фронте была проведена разведка боем. В полосе 8-й гвардейской армии для этого привлекались и штрафные роты. В отчете о боевых действиях армии от 10 мая отмечалось:

„За два дня до начала Берлинской операции с целью уточнения системы огня, характера обороны и истинного начертания переднего края главной полосы обороны противника была проведена разведка боем силами двух стрелковых батальонов и двух штрафных рот на различных участках прорыва.

Каждый стрелковый батальон был усилен батареей СУ-76, батареей СУ-152, ротой саперов и поддерживался одним минометным полком, арт. полком дивизии, от которого действовали (без гаубичных батарей), всеми минометами дивизии, 76 и 45-мм орудиями, стоявшими на прямой наводке на рубеже атаки батальонов, и одним дивизионным залпом PC.

Штрафные роты, действовавшие на флангах, были усилены (каждая) батареей СУ-76, взводом саперов и поддерживались одним минометным полком, арт. полком дивизии, на участке которого действовали (без гаубичных батарей), всеми минометами дивизии, 45 и 76-мм орудиями, стоявшими на прямой наводке, и дивизионным залпом PC…

Атаке предшествовал 10-минутный огневой налет, причем в начале огневого налета было произведено по одному дивизионному залпу PC, М-13 (на батальон, штрафную роту), а сопровождение атаки — одинарным огневым валом 82-мм минометов, в период атаки арм. арт. подгруппы вели борьбу с активно действующими батареями противника.

Общее руководство действиями батальонов осуществляли командиры корпусов, а командиры всех степеней со своих НП наблюдали за ходом боя и действиями противника, уточняя систему его обороны.

В результате хорошо спланированной, подготовленной и проведенной разведки задача была выполнена, что способствовало выявлению системы обороны противника, а захватом первой линии траншей и опорных пунктов на переднем крае были улучшены исходные позиции для предстоящего прорыва“^{616}.

В ходе двухдневных боев подразделения и части 1-го Белорусского фронта местами вклинились в оборону врага на глубину до 5 км. Однако полученные в результате разведки боем данные о мероприятиях, проводимых противником, в полной мере учесть и проанализировать не удалось.

Противник во время разведки боем часть войск отвел на вторую полосу — на Зееловские высоты, где сосредоточил основные силы. Жуков переоценил результаты боев 14–15 апреля и, не заметив этого отвода войск противника, сократил продолжительность артподготовки с 30 до 20–25 минут.

В 5 часов утра 16 апреля в полной темноте, в полосе всех армий 1-го Белорусского мощным залпом 9000 орудий и минометов и более 1500 установок РС М-13 и М-31 началась артиллерийская подготовка, длившаяся 25 минут. Все присутствовавшие на наблюдательных пунктах, как зачарованные, наблюдали величественную картину — зарницы многих тысяч выстрелов и огня разрывов в расположении врага. Даже бывалые артиллерийские офицеры отмечали особенную мощь огня артподготовки, которая в обстановке ночи являла еще более грозное зрелище, чем днем.

В 5 часов 25 минут темноту ночи прорезали несколько мощных вертикальных лучей прожекторов — сигнал для начала работы прожекторов на всем фронте. По этому сигналу все прожектора включили полный свет и направили свои лучи на расположение противника. Одновременно с этим пехота поднялась в атаку. Артиллерия все в той же темноте, пронизываемой только лучами прожекторов, начала сопровождение пехоты огневым валом, впервые в ночных условиях.

В докладе штаба артиллерии 1-го Белорусского фронта отмечалось, что эффективность огня артиллерии была велика, несмотря на то что оттесненный во время разведки боем противник не был достаточно полно разведан. Пехота, используя результаты артиллерийской подготовки, продвинулась до наступления рассвета на 1,5–2 км, не встречая серьезного сопротивления со стороны подавленного противника.

Командир 653-го пехотного полка 309-й пехотной дивизии подполковник В. Панков, захваченный в плен 18 апреля, на допросе сказал: „…Мы, я говорю о немецких офицерах всех степеней, включая и командиров крупных соединений, никак не предполагали, что ураганная артиллерийская подготовка будет проводиться фактически ночью, а она началась в 4 часа. Говоря о ночной артиллерийской подготовке русских, мне хочется сказать следующее: русская тактика такова, что никогда не знаешь, в какие часы русские войска начнут наступление; артиллерийскую подготовку русских можно было ожидать и на рассвете, и в первой половине дня, и во второй половине дня, и вечером, уже это причиняло нам много хлопот и беспокойства. Но артиллерийской подготовки ночью мы никогда не ожидали. Когда же она последовала, ее моральное воздействие, а также воздействие в отношении потерь было огромным и уничтожающим. В течение двух-трех минут все телефонные линии были выведены из строя, и если штаб полка еще мог поддерживать с батальонами и дивизией связь по радио, то связь с ротами и взводами совершенно отсутствовала“^{617}.

Одновременно 745 бомбардировщиков 18-й воздушной армии нанесли удар по Зееловским высотам. С утра начала действовать 16-я воздушная армия, нанося удары небольшими группами самолетов, так как погода затрудняла массированное использование авиации. С рассветом сопротивление противника стало возрастать. Для повышения темпов наступления были введены вторые эшелоны стрелковых дивизий, а в 10 часов — подвижная группа 3-й ударной армии — 9-й гвардейский танковый корпус.

Однако чем ближе подходили войска 1-го Белорусского фронта к Зееловским высотам, тем сильнее нарастало сопротивление врага. Этот естественный рубеж господствовал над окружающей местностью, имел крутые скаты и являлся во всех отношениях серьезным препятствием на пути к Берлину. Сплошной стеной стоял он перед главной ударной группировкой 1-го Белорусского фронта, закрыв собой плато, на котором должно было развернуться сражение на ближних подступах к Берлину. Именно у подножия Зееловских высот и на них противник сосредоточил наибольшее количество сил и средств.

Жуков вспоминал: „К 13 часам я отчетливо понял, что огневая система обороны противника здесь в основном уцелела и в том боевом построении, в котором мы начали атаку и ведем наступление, нам Зееловских высот не взять. Для того чтобы усилить удар атакующих войск и наверняка прорвать оборону, мы решили, посоветовавшись с командармами, ввести в дело дополнительно обе танковые армии генералов М. Е. Катукова и С. И. Богданова“^{618}.

В три часа дня 16 апреля Жуков доложил Сталину о своем решении. Последовало распоряжение поддержать удар танковых армий бомбардировочной авиацией, а вечером доложить, как сложатся дела.

Передовые отряды танковых армий, нарастив усилия общевойсковых армий, завершили прорыв первой полосы обороны. Однако, подойдя к Зееловским высотам, общевойсковые и танковые армии встретили неподавленную оборону противника.

За первый день наступления войска фронта продвинулись всего на 3–8 км и прорвать оборону на Зееловских высотах не смогли. Наличие сильной обороны противника потребовало перегруппировки артиллерии и проведения новой артиллерийской и авиационной подготовки, а это планом предусмотрено не было. Не был отработан и вариант допрорыва танковыми армиями тактической обороны немцев. Преждевременный ввод танковых объединений создал хаос в оперативном построении общевойсковых армий, вызвал нарушение их тыловых коммуникаций, неразбериху в управлении войсками. Весьма противоречивыми оказались оценки эффективности примененного войсками тактического приема — использования прожекторов для ослепления противника.

Вечером, когда Жуков вновь связался со Ставкой, Сталин был крайне резок. Георгий Константинович пообещал прорвать оборону на зееловском рубеже к исходу следующего дня. Он приказал армиям продолжать наступление ночью и к утру прорвать вторую полосу обороны, для чего сосредоточить на участках прорыва 250–270 орудий и минометов на 1 км фронта и провести 30–40-минутную артиллерийскую подготовку. При этом Жуков потребовал от командармов не втягиваться в затяжные бои за сильные опорные пункты противника, а обходить их, передавая задачу уничтожения гарнизонов последнего частям второго и третьего эшелонов армий. Танковым армиям было приказано с утра 17 апреля организовать эффективное взаимодействие с пехотой.

Возвращаясь позже к анализу Берлинской операции, Жуков отмечал: „Ошибок не было. Однако следует признать, что нами была допущена оплошность, которая затянула сражение при прорыве тактической зоны на один-два дня. При подготовке операции мы несколько недооценили сложность характера местности в районе Зееловских высот, где противник имел возможность организовать труднопреодолимую оборону. Находясь в 10–12 километрах от наших исходных рубежей, глубоко врывшись в землю, особенно за обратными скатами высот, противник смог уберечь свои силы и технику от огня нашей артиллерии и бомбардировок авиации. Правда, на подготовку Берлинской операции мы имели крайне ограниченное время, но и это не может служить оправданием. Вину за недоработку вопроса прежде всего я должен взять на себя“^{619}.

Сталин, требуя овладеть Берлином как можно быстрее, шлет около шести часов вечера 17 апреля Жукову новую директиву за № 11069: „Получил Вашу шифровку с изложением показания немецкого пленного насчет того, чтобы не уступать русским и биться до последнего человека, если даже американские войска подойдут к ним в тыл. Не обращайте внимания на показания пленного немца. Гитлер плетет паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между русскими и союзниками. Эту паутину нужно разрубить путем взятия Берлина советскими войсками. Мы это можем сделать, и мы это должны сделать. Рубите немцев без пощады и скоро будете в Берлине“^{620}.

Жуков, получив эту директиву, начал подстегивать командармов. В половине девятого вечера он подписал следующий приказ:

„1. Хуже всего проводят наступательную Берлинскую операцию 69-я армия под командованием генерал-полковника Колпакчи, 1 ТА (танковая армия. — Авт.) под командованием генерал-полковника Катукова и 2 ТА под командованием генерал-полковника Богданова.

Эти армии, имея колоссальнейшие силы и средства, второй день действуют неумело и нерешительно, топчась перед слабым противником.

Командарм Катуков и его командиры корпусов Ющук, Дремов, Бабаджанян за полем и за действиями своих войск не наблюдают, отсиживаясь далеко в тылах (10–12 км). Обстановки эти генералы не знают и плетутся в хвосте событий.

2. Если допустить медлительность в развитии Берлинской операции, то войска истощатся, израсходуют все материальные запасы, не взяв Берлин“.

Командующий 1-м Белорусским фронтом приказывает „не медля развить стремительность наступления. 1 и 2-й танковым армиям и 9 тк (танковый корпус. — Авт.) прорваться при поддержке 3, 5 и 8-й гв. армий в тыл обороны противника и стремительно продвинуться в район Берлина“. Все крупные населенные пункты и узлы дорог предписывалось обходить, имея в виду, что в этих местах противник будет иметь сильную противотанковую оборону. Танковые армии должны были действовать кулаком. Всю артиллерию, в том числе большой мощности, Жуков приказал подтянуть к первому эшелону и держать ее не далее 2–3 км за эшелоном, ведущим бой. Действия артиллерии необходимо было концентрировать на тех участках, где решается задача на прорыв. Всем командармам следовало находиться на наблюдательных пунктах командиров корпусов, ведущих бой на главном направлении, а командирам корпусов — в бригадах и дивизиях первого эшелона на главном направлении. Нахождение в тылу войск категорически запрещено. Георгий Константинович подчеркивал:

„…3. Иметь в виду, что до самого Берлина противник будет сопротивляться и цепляться за каждый дом и куст, а потому танкистам, самоходчикам и пехоте не ждать, пока артиллерия перебьет всех немцев и предоставит удовольствие двигаться по чистому пространству.

4. Бейте беспощадно немцев и двигайтесь вперед днем и ночью на Берлин, тогда Берлин будет очень скоро наш“^{621}.

В целях создания паники в войсках противника и дезорганизации работы его тыла Жуков приказал выбросить во вражеский тыл отряды с задачами: занимать переправы, узлы дорог, дефиле и расстреливать огнем проходящие войсковые и тыловые колонны и этим создавать панику в тылу противника; разрушать узлы и линии связи и этим нарушать управление войсками противника. В отряды требовалось назначить проверенных и смелых офицеров и бойцов, вооруженных автоматами, а для подрывных работ в состав отряда включать саперов-подрывников с взрывчаткой.

К этому времени маршал Конев доложил Сталину, что его танковые армии, форсировавшие накануне Нейсе, начали отрываться от общевойсковых армий и выдвигаться глубоко вперед в северо-западном направлении. Сталин предложил через образовавшийся прорыв на участке 1-го Украинского фронта пустить и подвижные войска маршала Жукова. Но Конев посчитал, что это займет много времени и создаст большое замешательство, а поэтому будет лучше повернуть две танковые армии 1-го Украинского фронта на Берлин в направлении на Цоссен (в 25 км южнее Берлина). Сталин с этим предложением согласился. „Танковые армии могли понадобиться — и впоследствии понадобились — самому 1-му Белорусскому фронту после взлома вражеской обороны на другом направлении, — писал Конев. — Танковые же армии нашего фронта, войдя в прорыв, по существу, уже были готовы к удару на Берлин. Их оставалось только повернуть, или, как я уже говорил, „довернуть“, в нужном направлении. Теперь, когда они фактически уже выходили на оперативный простор, такой „доворот“ не составлял большого труда, тем более что командование танковых армий было готово к выполнению именно такой задачи“^{622}.

После разговора со Сталиным командующий 1-м Украинским фронтом сразу же приказал 3 и 4-й гвардейским танковым армиям повернуть на Берлин.

Маршал Конев, мягко говоря, лукавил, когда докладывал Сталину, что ввод подвижных войск 1-го Белорусского фронта через образовавшийся прорыв на участке 1-го Украинского фронта займет много времени и создаст большое замешательство. Ведь в седьмом часу вечера 17 апреля Иван Степанович приказал командующим 3 и 4-й гвардейскими танковыми, 3 и 5-й гвардейскими и 13-й армиями стремительно развивать наступление на плечах противника, ночью 17 апреля форсировать р. Шпрее, не дав противнику закрепиться на рубеже р. Шпрее. При этом он подчеркивал: „Наши войска должны быть в Берлине первыми, они это могут сделать и с честью выполнить приказ Великого Сталина“^{623}.

В свою очередь, Жуков, недовольный темпами развития наступления, направил командующим армиями в десять часов вечера 18 апреля следующий приказ:

„1. Наступление на Берлин у вас развивается недопустимо медленно. Если так будет операция и дальше проходить, то наступление может захлебнуться.

2. Основная причина плохого наступления кроется в неорганизованности, отсутствии взаимодействия войск и отсутствии требовательности к лицам, не выполняющим боевых задач“^{624}.

Жуков потребовал от командармов, командиров корпусов, дивизий и бригад выехать в передовые части и лично разобраться с обстановкой. До 12 часов 19 апреля привести части в порядок, уточнить задачи, организовать взаимодействие всех частей, пополнить боеприпасы и в 12 часов по всему фронту начать артиллерийскую и авиационную подготовку и, в зависимости от характера артподготовки, атаковать противника и стремительно развить наступление согласно плану. Все транспортные машины механизированных бригад, механизированных корпусов и тылов бригад и корпусов следовало немедленно убрать с дорог и отвести в укрытия. В дальнейшем мотопехота должна была действовать в пешем порядке. Для поддержания взаимодействия между стрелковыми дивизиями и танковыми бригадами танковых армий военным советам 5-й ударной и 8-й армий приказывалось иметь своих ответственных командиров со средствами связи в каждой танковой бригаде 1 и 2-й танковых армий, а военным советам этих армий — соответственно своих представителей в стрелковых дивизиях. Всех командиров, проявивших неумение выполнять задачи и нерешительность, следовало заменить умелыми и отважными командирами.

Немного позднее Г. К. Жуков объявил выговор командиру 9-го гвардейского танкового корпуса Н. Д. Веденееву „за плохие действия“ и к исходу дня 19 апреля приказал любой ценой выйти в район Фройденберга. Еще более жестко оценил Георгий Константинович действия командира 11-го гвардейского танкового корпуса А. Х. Бабаджаняна, которого строго предупредил о неполном служебном соответствии за плохую и нерешительную работу.

Главный маршал бронетанковых войск А. Х. Бабаджанян, вспоминая об этом неприятном в своей военной биографии моменте, писал, что его вызвали к члену военного совета 1-го Белорусского фронта генералу К. Ф. Телегину. „Неверный свет коптилки освещал лица собравшихся, — отмечает Амазасп Хачатурович. — В середине за столом узнал К. Ф. Телегина, лицо его было строгим, но чувствовалось, что он очень расстроен. По последним фразам присутствующих мы с Н. И. Герко поняли, что идет „разбор“ задержки наступления у Зееловских высот. Я знал Константина Федоровича еще с осени сорок второго. Бывали трудные времена, но Телегин всегда оставался для меня образцом партийной принципиальности, подчеркнутой корректности, чем-то напоминал мне всегда комиссара Чапаевской дивизии. И вдруг… Не иначе — и Константину Федоровичу крепко досталось за задержку у Зееловских высот… Про себя отметил, что среди командиров, стоявших перед членом Военного совета, большинство — танкисты. Вроде как танкисты виноваты в том, что им не обеспечили простора для действий. Только после полуночи мы получили наконец возможность разъехаться к своим частям, ведущим бои с ожесточенным противником“^{625}.

Чем ближе к Берлину, тем острее становилось соревнование между двумя маршалами. В шестом часу вечера 20 апреля Конев дает нагоняй командующему 3-й гвардейской танковой армией: „Опять двигаетесь кишкой. Одна бригада дерется, вся армия стоит. Приказываю: рубеж Барут, Лукенвальде через болото переходить по нескольким маршрутам развернутым боевым порядком. Смелее маневр по преодолению рубежа Барут“^{626}.

Через два часа командующий 1-м Украинским фронтом требует от командующих 3 и 4-й гвардейскими танковыми армиями: „Войска маршала Жукова в 10 км от восточной окраины Берлина. Приказываю обязательно сегодня ночью ворваться в Берлин первыми“^{627}.

Чуть позднее Жуков подписывает приказ № 10624, направленный командующему 2-й гвардейской танковой армией: „2-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить знамя Победы. Мною Вам поручено организовать исполнение. Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу: не позднее 4 часов утра 21 апреля любой ценой прорваться на окраину Берлина и, не медля, донести для доклада т. Сталину и объявление в прессе“^{628}.

Аналогичный приказ был отдан командующему 1-й танковой армией.

Соперничество между командующими фронтами стало выходить за пределы мудрости и взвешенности в принятии решений. Танковые соединения обоих фронтов с огромным трудом преодолевали массированную оборону на подступах к Берлину.

Свое суждение относительно использования танковых армий при штурме Берлина высказал после войны Маршал Советского Союза А. М. Василевский. „В тесном взаимодействии с общевойсковыми эти армии прорывали 3 оборонительные полосы одерско-нейссенского рубежа, — писал он, — действовали самостоятельно при осуществлении маневра на окружение берлинской группировки с севера и юга; участвовали в штурме Берлина, сохраняя собственные полосы действий. Опыт этой операции еще раз убедительно показал нецелесообразность применения крупных танковых соединений в сражении за большой населенный пункт; они теряют здесь свои главные преимущества — ударную силу и маневренность“^{629}.

Война, пришедшая в Германию, неизбежно оказала сильное морально-политическое воздействие на население страны. Массовые разрушения от действий артиллерии и авиации, хаос, жестокие репрессии в тылу, голод и общая безысходность усиливали панику и страх немецких граждан, их обеспокоенность за судьбу родных и близких. В информационных сводках органов спецпропаганды советских войск приводились факты фанатичного поведения немецкого населения, запуганного грядущими „зверствами большевиков“: отмечались факты индивидуальных и групповых самоубийств, террористических акций против одиночных военнослужащих Красной Армии. Нацистская пропаганда активно использовала в своих целях ложь, одурманивание и без того отчаявшихся людей.

Положение в ряде случаев усугублялось и неправильным поведением советских военнослужащих на оккупированной территории. Отмечались случаи пьянок, мародерства, насилия над женщинами, незаконных самозаготовок продовольствия и т. д. Такое положение потребовало от командования и политических органов в корне изменить направленность всей политико-воспитательной работы.

Учитывая это, Ставка ВГК 20 апреля потребовала от командующих войсками и членов военных советов фронтов изменить отношение к немецким военнопленным и гражданскому населению. В директиве № 11072 Ставки ВГК от 20 апреля отмечалось:

„1. Потребуйте изменить отношение к немцам как к военнопленным, так и к гражданским. Обращаться с немцами лучше. Жесткое обращение с немцами вызывает у них боязнь и заставляет их упорно сопротивляться, не сдаваясь в плен. Гражданское население, опасаясь мести, организуется в банды. Такое положение нам невыгодно. Более гуманное отношение к немцам облегчит нам ведение боевых действий на их территории и, несомненно, снизит упорство немцев в обороне.

2. В районах Германии к западу от линии устье реки Одер — Фюрстенберг, далее река Нейсе (западнее) создавать немецкие администрации, а в городах ставить бургомистров — немцев. Рядовых членов национал-социалистической партии, если они лояльно относятся к Красной Армии, не трогать, а задерживать только лидеров, если они не успели удрать.

3. Улучшение отношения к немцам не должно приводить к снижению бдительности и панибратству с немцами“^{630}.

Военный совет 1-го Белорусского фронта принял соответствующие меры для выполнения распоряжения Сталина. 22 апреля Жуков и член Военного совета фронта генерал-лейтенант Телегин подписали директиву № ВС/00384:

„Для устранения произвола и самовольства в отношении к немцам Военный совет фронта в соответствии с директивой Ставки Верховного Главнокомандования требует от вас проводить строго в жизнь следующие мероприятия:

1. Прекратить самовольное изъятие у оставшихся немцев их личного имущества, скота, продовольствия, за исключением неотложных нужд боевых частей, если в каком-либо имуществе будет ощущаться необходимость для обеспечения боя.

2. Все имущество, товары, продовольственные запасы в складах и магазинах, предназначенные для потребительских нужд оставшегося населения, немедленно брать под войсковую охрану и передавать военным комендантам для организованного использования на нужды войск и обеспечения продовольствием городского населения.

3. Решительно бороться с незаконными самозаготовками продовольствия и мяса. Всех лиц, самовольно изымающих скот и продовольствие у оставшихся немцев, задерживать и наказывать, особенно строго наказывать лиц, поощряющих это и дающих право подчиненным на незаконные заготовки…“^{631}

Результаты принятых мер не замедлили сказаться. В докладе военного прокурора 1-го Белорусского фронта Военному совету фронта от 2 мая отмечалось: „В отношении к немецкому населению со стороны наших военнослужащих, безусловно, достигнут значительный перелом. Факты бесцельных и необоснованных расстрелов немцев, мародерства и изнасилований немецких женщин значительно сократились, тем не менее даже и после издания директив Ставки Верховного Главнокомандования и Военного совета фронта ряд таких случаев еще зафиксирован. Если расстрелы немцев в настоящее время почти совсем не наблюдаются, а случаи грабежа носят единичный характер, то насилия над женщинами все еще имеют место; не прекратилось еще и барахольство, заключающееся в хождении наших военнослужащих по бросовым квартирам, собирании всяких вещей и предметов и т. д.“^{632}.

В докладе военного прокурора подчеркивалось, что военнослужащие, допустившие беззаконие и насилие над населением, арестовывались и предавались суду военного трибунала.

В Берлине и его окрестностях еще шли бои, а советское командование приступило к организации нормальных условий жизни для населения Германии. С этой целью создавалась сеть военных комендатур, учреждались из числа местных жителей органы исполнительной власти. 28 апреля был опубликован приказ № 1 военного коменданта Берлина генерал-полковника Н. Э. Берзарина о переходе всей полноты власти в Берлине в руки советской военной комендатуры. Населению города объявлялось, что национал-социалистическая партия Германии и ее организации распускаются и деятельность их запрещается. Приказ устанавливал порядок поведения населения и определял основные положения, необходимые для нормализации жизни в городе.

Одновременно директивой Ставки ВГК № 11073 от 20 апреля командующим этими фронтами были даны указания об установлении знаков и сигналов для взаимного опознавания советских и англо-американских войск. Советские войска должны были обозначать себя серией красных ракет, а танки также — одной белой полосой вокруг башни по ее середине и белым крестом на крыше башни. Англо-американские войска обозначали себя серией зеленых ракет, а танки и бронемашины — желтыми или вишнево-красными флюоресцирующими (ночью) щитами и белой пятиконечной звездой, окруженной белым кругом, на горизонтальной поверхности танка. Кроме того, советские и англо-американские самолеты, помимо установленных для них сигналов ракетами, обозначались своими национальными опознавательными знаками.

Тем временем сражение за Берлин продолжалось. 21 апреля части 3-й ударной (генерал В. И. Кузнецов), 2-й гвардейской танковой (генерал С. И. Богданов) и 47-й (генерал Ф. И. Перхорович) армий 1-го Белорусского фронта, преодолевая ожесточенное сопротивление противника, прорвались на окраины Берлина и завязали сражение в городе. К исходу того же дня 8-я гвардейская (генерал В. И. Чуйков) и 1-я гвардейская танковая (генерал М. Е. Катуков) армии также вклинились в городской оборонительный обвод.

3 и 4-я гвардейские танковые армии 1-го Украинского фронта за 19 и 20 апреля продвинулись на 95 км и вышли на подступы к Берлину с юга. 21 апреля 3-я гвардейская танковая армия ворвалась на южную окраину Берлина, а 4-я гвардейская танковая армия вышла на южные подступы к Потсдаму. Используя их успех, общевойсковые армии ударной группировки фронта быстро продвигались на запад.

Первая весть о прорыве советских войск на окраины германской столицы была отправлена из штаба 1-го Украинского фронта. В 22 часа 22 апреля маршал Конев лично доложил Сталину:

„1. 3 гв. ТА Рыбалко передовыми бригадами ворвалась в южную часть Берлина и к 17.30 ведет бой за Тельтов и в центре Ланквиц.

2. 4 гв. ТА Лелюшенко — 10 тк ведет бой в районе Зармут (10 км юго-вост. Потсдам)“.

Успешные действия 1-го Украинского фронта вынудили германское командование повернуть против войск маршала Конева 12-ю армию, предназначавшуюся для сдерживания американских войск. Она должна была в районе Йютербога соединиться с пробивавшимися на запад немецкими войсками 9-й армии и частью сил 4-й танковой армии. Для нанесения удара по советским соединениям, обходившим Берлин с севера, намечалось использовать армейскую группу обергруппенфюрера СС Ф. Штейнера.

С 20 по 26 апреля части 2-й армии Войска Польского и 52-й армии (генерал К. А. Коротеев), наступавшие на дрезденском направлении, отразили сильный контрудар трех пехотных, двух танковых и одной моторизованной дивизий из района Герлица, чем обеспечили дальнейшее наступление главной группировки 1-го Украинского фронта.

В первом часу ночи 23 апреля маршалы Конев и Жуков получили директиву Ставки ВГК за № 11074 на завершение окружения франкфуртско-губенской группировки противника. Ее требовалось уничтожить не позднее 24 апреля и ни в коем случае не допустить прорыва в Берлин или в западном и юго-западном направлениях^{633}.

К установленному Ставкой ВГК сроку эту задачу не удалось решить из-за сильного сопротивления противника. Франкфуртско-губенская группировка (200 тыс. человек) была окружена и разгромлена соединениями 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов только в течение 26–30 апреля.

Гарнизон, оборонявший Берлин, продолжал оказывать не менее упорное сопротивление. 23 апреля берлинское радио передало заявление Геббельса о том, что руководство обороной города взял на себя сам фюрер, и это придает битве за столицу европейское значение. По словам Геббельса, на защиту Берлина выступило все население, а члены партии, вооруженные панцерфаустами, автоматами и карабинами, заняли посты на перекрестках улиц. В тот же день командование 1-го Белорусского фронта предложило гарнизону Берлина сдаться, но ответа не последовало. Одновременно Жуков приказывает командующему 1-й гвардейской танковой армией: „Я имею данные, что Гитлер, Геббельс и Гиммлер находятся в Берлине. На случай бегства для них стоят самолеты в аэропорту. Отберите отряд смельчаков, 15–25 танков с десантом и прикажите прорваться перед рассветом к аэропорту. Проскок отряда поддержите артиллерийским огнем“^{634}.

Пока войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов соревновались в том, кто первым ворвется в Берлин, в полосе 2-го Белорусского фронта происходили следующие события. Его армии начали наступление 20 апреля. Форсировав Одер, они к исходу 25 апреля прорвали главную полосу обороны и, продвинувшись на 20–22 км, сковали 3-ю танковую армию противника, лишив ее возможности нанести контрудар с севера по советским армиям, окружившим Берлин. В связи с выходом войск 1-го Белорусского фронта к северо-западу от Берлина Сталин отменил свою директиву 2-му Белорусскому фронту от 18 апреля и приказал развивать наступление в соответствии с первоначальным планом, то есть в западном и северо-западном направлениях.

Жуков, внимательно следя за ходом боевых действий на улицах Берлина, своевременно уточняет задачи по использованию родов войск и специальных войск. Так, получив данные разведки о том, что оборона Берлина организована противником очень слабо, он 22 апреля направляет в войска распоряжение об активизации боевых действий. Командующий фронтом требовал немедленно организовать штурмовые подразделения в соответствии с ранее утвержденной инструкцией по ведению боя в городах и поставить им конкретные задачи по объектам. С целью добиться непрерывности ведения боя следовало „организовать круглосуточный бой, для чего в дивизиях иметь дневные и ночные штурмовые подразделения“, в состав которых включить танки и танковые подразделения, а „ночью для подсвета применить прожектора“. По указанию Жукова 3-й ударной армии в качестве танков непосредственной поддержки пехоты придавался 9-й гвардейский танковый корпус, 5-й ударной армии — 11-й гвардейский танковый корпус, 8-й гвардейской армии — танковая бригада, тяжелый танковый и тяжелый самоходный артиллерийский полки из состава 1-й танковой армии^{635}.

24 апреля Георгий Константинович подписывает директиву об организации артиллерийского обеспечения уличных боев в Берлине^{636}. В каждой армии требовалось иметь только одну армейскую группу артиллерии дальнего действия (ДД), а все артиллерийские средства передать в стрелковые корпуса и дивизии. В стрелковых корпусах предписывалось создавать мощные группы разрушения, в которые включить бригады большой мощности (БМ), тяжелые гаубичные артиллерийские, тяжелые минометные, гвардейские минометные бригады и дивизионы особой мощности (ОМ). В стрелковых дивизиях создавать дивизионные артиллерийские группы (ДАГ) из средств гаубичных артиллерийских и минометных бригад артиллерийских дивизий и дивизионов гвардейских минометов М-13. В состав штурмовых отрядов (рот, батальонов) приказывалось включать батареи гаубичных артиллерийских, истребительных противотанковых артиллерийских бригад и армейских полков. Действиям штурмовых отрядов должна была предшествовать короткая мощная артиллерийская подготовка средствами армейской, корпусной и дивизионных групп на глубину в 1 км на участке главного удара армии.

Тем временем возник новый объект соперничества между Жуковым и Коневым — Бранденбург, в районе которого должны были соединиться войска 47-й армии 1-го Белорусского фронта и 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта. К Бранденбургу подходил с юго-востока 6-й механизированный корпус 1-го Украинского фронта. Жуков, стремясь первым овладеть Бранденбургом, потребовал 25 апреля в 1 час ночи от командира 7-го гвардейского кавалерийского корпуса: „Одну кавалерийскую дивизию с одной танковой бригадой немедля повернуть для стремительного удара на юг с задачей занять г. Бранденбург до подхода 6 мк к утру 25.4.45 г. Командующему 2 гв. ТА дано распоряжение о выдвижении одной тбр из г. Науен в г. Шванебек в Ваше распоряжение. Главным силам корпуса продолжать наступление на г. Ратенов и выполнять ранее поставленную задачу“^{637}.

Несмотря на требование Жукова, первой — 24 апреля вечером — достигла Бранденбурга 4-я гвардейская танковая армия 1-го Украинского фронта. На следующий день ее передовые части соединились в районе Кетцина, северо-восточнее Бранденбурга, с передовыми частями 47-й армии 1-го Белорусского фронта и замкнули кольцо окружения вокруг Берлина. Конев сразу направил донесение Сталину:

„4 гв. танковая армия Лелюшенко, развивая наступление 6 мк, овладела гор. Кетцин и в 23.30 24.4.45 г. в районе Бухов — Карпцов (6 км сев. вост. гор. Кетцин) соединилась с частями 1-го Белорусского фронта, завершив тем самым окружение гор. Берлин с запада. 6 мк 4 гв ТА в 23.00 24.4 полностью овладел гор. Бранденбург“.

25 апреля войска 1-го Украинского фронта встретились на Эльбе с войсками 1-й американской армии. В это время войска 2-го Белорусского фронта форсировали Вест-Одер и прорвали оборону на его западном берегу, сковав 3-ю танковую армию противника и лишив ее возможности нанести контрудар с севера по советским войскам, окружавшим Берлин.

Отказ берлинского гарнизона сложить оружие дорого обошелся жителям столицы Германии. Днем 25-го и в ночь на 26 апреля более 2 тыс. бомбардировщиков 16 и 18-й воздушных армий нанесли по Берлину три массированных удара.

Командующий 5-й ударной армией генерал Н. Э. Берзарин, стремясь оказать психологическое воздействие на берлинский гарнизон, приказал 27 апреля „срочно организовать засылку военнопленных и местных жителей в войска, оказывающие сопротивление в Берлине, с целью разъяснения положения об обращении с пленными и местными жителями и с целью агитации за прекращение бессмысленного сопротивления“^{638}.

Между тем соперничество Конева и Жукова продолжалось. 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко форсировала с ходу р. Шпрее и с ожесточенными боями продвигалась к центру Берлина. Так как разграничительная линия между войсками фронтов была изменена и проходила примерно по центру города, части Рыбалко оказались в тылу боевых порядков 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий 1-го Белорусского фронта.

Началась неразбериха, о возможности которой Жуков предупреждал Сталина во время обсуждения плана Берлинской операции. Прошло около двух суток, прежде чем Конев около девяти часов вечера 28 апреля обратился к Жукову с просьбой принять меры по исправлению создавшегося положения:

„Войска армии т. Рыбалко и т. Лучинского сегодня, 28 апреля 1945 г. с боями правым флангом к Ангальтскому вокзалу (правая разграничительная линия фронта), уступом и левым флангом ведут бой за Вильмерсдорф, Халензее. По донесению т. Рыбалко, армии т. Чуйкова и т. Катукова 1-го Белорусского фронта получили задачу наступать на северо-запад по южному берегу Ландвер-канала. Таким образом, они режут боевые порядки войск 1-го Украинского фронта, наступающих на север. Прошу распоряжения изменить направление наступления армий т. Чуйкова и т. Катукова. О Вашем решении прошу сообщить“^{639}.

Выход войск 1-го Украинского фронта в тыл 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий весьма озаботил Жукова. Он, оставив без внимания обращение Конева, направил Сталину телеграмму, в которой изложил свое решение: встречным ударом 2-й гвардейской танковой армии и правого фланга 3-й ударной армии в юго-восточном направлении, всеми силами 5-й ударной, 1-й гвардейской танковой и 8-й гвардейской армий в северо-западном направлении „расколоть окруженную группировку в Берлине на две части, после чего оставшиеся очаги обороны уничтожить по частям“^{640}. Эти группы войск разделяло всего 1,5 км.

Далее Жуков сообщал, что две стрелковые дивизии 28-й армии и одна мотострелковая бригада 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта, имея задачу наступать из района станция Палештрассе (1,5 км западнее аэропорта Темпельхоф) на север вдоль железной дороги, вышли 28 апреля в тыл боевых порядков 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий. В результате наступления частей 1-го Украинского фронта по тылам этих армий возникли путаница и перемешивание частей, что крайне осложнило управление боем. Дальнейшее их продвижение в этом направлении может привести к еще большему перемешиванию и к затруднению в управлении. Поэтому Георгий Константинович просил Сталина установить разграничительную линию между войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов или разрешить Жукову сменить части 1-го Украинского фронта в г. Берлине»^{641}.

Кто прав, кто виноват? Конев жалуется, что соединения Жукова «режут боевые порядки» войск 1-го Украинского фронта. Жуков в возникшей путанице обвиняет Конева. Добился своего Сталин, зачеркнув разграничительную линию юго-западнее Берлина. Организовав никому не нужное соревнование фронтов, он умудрился «столкнуть лбами» двух полководцев в момент, когда исход войны был полностью предрешен.

При этом он не забывал 41-й, когда хотел отдать Конева под трибунал за развал Западного фронта. Жуков тогда защитил. И Конева, и Москву.

Сталин смотрел в будущее, а там, в ореоле Победителя он видел только себя. Чтобы властвовать, нужно уметь разделять.

Отдадим должное Иосифу Виссарионовичу: психологию он понимал тонко и хорошо представлял, что слава для полководцев, вышедших из народной глубинки, тоже не мало значит…

Лишь осознав, что путаница в управлении фронтами может привести к тяжелым последствиям, Сталин в 21 час 20 минут 28 апреля определил разграничительную линию:

«1. С 24.00 28.04.1945 г. установить следующую разграничительную линию в Берлине между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами: до Мариендорфа прежняя, затем ст. Темпельхоф, Виктор-Луизе плац, ст. Савиньи, далее по железной дороге на ст. Шарлоттенбург, ст. Весткройц, ст. Рулебен (все пункты для 1-го Украинского фронта включительно)»^{642}

К этому времени части 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта достигли Тиргартена. Теперь их место должны были занять войска 1-го Белорусского фронта. В своих мемуарах Конев пишет: «Телефонный разговор, который имел по этому поводу с Павлом Семеновичем (Рыбалко. — Авт.), был довольно неприятным. Он заявил, что ему непонятно, почему корпуса, уже нацеленные на центр города, по моему приказу отворачиваются западнее, меняют направление наступления. Я хорошо понимал переживания командарма, но мне оставалось только ответить, что наступление войск 1-го Белорусского фронта на Берлин проходит успешно, а центр Берлина по установленной разграничительной линии входит в полосу действий 1-го Белорусского фронта»^{643}.

После войны Конев отмечал: «Известно, что Жуков не хотел и слышать, чтобы кто-либо, кроме войск 1-го Белорусского фронта, участвовал во взятии Берлина… Жуков был крайне раздражен, что воины 1-го Украинского фронта 22 апреля появились в Берлине. Он приказал генералу Чуйкову следить, куда продвигаются наши войска. По ВЧ Жуков связался с командармом 3-й танковой армии Рыбалко и ругал его за появление со своими войсками в Берлине, рассматривая это как незаконную форму действий, проявленную со стороны 1-го Украинского фронта»^{644}.

Соперничество двух командующих фронтами дошло до того, что было произведено расследование факта нахождения частей 1-го Украинского фронта в полосе наступления 1-го Белорусского фронта. Военный совет 8-й гвардейской армии 30 апреля доложил Военному совету 1-го Белорусского фронта результаты расследования специально созданной комиссией. В докладе отмечалось: «Движение частей 1-го Украинского фронта в полосе 8-й гвардейской армии объясняется стремлением первыми захватить район центральных учреждений Германии и овладеть Рейхстагом. Это подтверждается показанием помощника начальника оперативного отдела 128 ск 28А о том, что такое распоряжение командиром 128 ск было отдано командиру 61 сд»^{645}.

30 апреля 79-й стрелковый корпус 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта начал бои за Рейхстаг. В тот же день в 22 часа 30 минут по московскому времени артиллеристы-разведчики 136-й армейской пушечной артиллерийской бригады старшие сержанты Г. К. Загитов, А. Ф. Лисименко, А. П. Бобров и сержант М. П. Минин из состава штурмовой группы 79-го стрелкового корпуса, возглавляемой капитаном В. Н. Маковым, водрузили знамя на крыше Рейхстага (на скульптурной фигуре «Богиня победы»). Группа действовала совместно с батальоном капитана С. А. Неустроева. Через 2–3 часа также на крыше Рейхстага (на скульптуре конного рыцаря — кайзера Вильгельма) по приказу командира 756-го стрелкового полка 150-й стрелковой дивизии полковника Ф. М. Зинченко установили Красное знамя разведчики сержант М. А. Егоров и младший сержант М. В. Кантария, которых сопровождали лейтенант А. П. Берест и автоматчики из роты старшего сержанта И. Я. Съянова. 2 мая этот стяг был перенесен на купол Рейхстага в качестве Знамени Победы.

В пятом часу дня 30 апреля Жуков сообщает Сталину:

«Противник оказывает упорное сопротивление нашим войскам, наступающим в Берлине. Каждая улица, квартал, отдельный дом, квартира, комната, подвал упорно обороняются противником и превращены в опорные пункты и очаги обороны. Особенно упорное сопротивление противник оказывал в районе Рейхстага. На лестницах и в помещениях главного здания Рейхстага борьба переходила в неоднократные рукопашные схватки.

Район Рейхстага обороняли отборные части СС. Для усиления обороны этого района противник в ночь на 28 апреля 1945 г. выбросил на парашютах батальон морской пехоты. Продолжая наступление и ломая сопротивление противника, части 3-й ударной армии заняли главное здание Рейхстага и в 14.25 30 апреля 1945 г. подняли на нем советский флаг.

В боях за район Рейхстага и его главное здание отличились войска 3-й ударной армии генерал-полковника Кузнецова, командира 79 ск генерал-майора Переверткина, командира 171 сд полковника Негоды и командира 150 сд генерал-майора Шатилова. Наступление в Берлине продолжается, войска фронта продолжают выполнять поставленную Вами задачу»^{646}.

Несмотря на явную бессмысленность сопротивления, Гитлер упорно не хотел признавать своего поражения. 28 апреля он приказал открыть шлюзы на Шпрее, чтобы затопить метро, где укрывались тысячи жителей Берлина. Тогда же фюрер отклонил предложение коменданта Берлина генерала Вейдлинга о прорыве на запад, к англо-американским войскам. Он все еще надеялся на помощь извне, то и дело запрашивал, когда же войска деблокируют столицу. 30 апреля генерал-фельдмаршал Кейтель радировал, что 9-я армия не сумела вырваться из окружения, а 12-я армия наступать на столицу не может. «Освобождение Берлина и возобновление доступа к нему с запада невозможно, — сообщал Кейтель. — Предлагаю прорыв через Потсдам к Венку, или, в качестве альтернативы, фюрер должен вылететь на юг. Ожидаю решения»^{647}.

Ответ от Гитлера так и не последовал. В этот же день он покончил с собой.

1 мая в 4 часа на участок 8-й гвардейской армии явился начальник Генерального штаба Сухопутных войск генерал инфантерии Кребс, который передал командующему армией генералу Чуйкову для передачи советскому Верховному Главнокомандованию письменного заявления за подписью Геббельса и Бормана следующего содержания:

«Берлин, 30 апреля 1945 г. Имперская канцелярия.

Сообщение.

Мы уполномочиваем начальника Генерального штаба Сухопутной армии генерала пехоты Ганса Кребса для передачи следующего сообщения:

„Я как первый из немцев сообщаю вождю советских народов, что сегодня, 30 апреля 1945 г., в 15.50 вождь немецкого народа Адольф Гитлер покончил жизнь самоубийством.

В соответствии с законно отданными им распоряжениями (завещанием), он передал свою власть и ответственность гросс-адмиралу Дёницу как президенту империи и министру доктору Геббельсу как имперскому канцлеру, а также назначил исполнителем своего завещания своего секретаря рейхсляйтера Мартина Бормана.

Я уполномочен новым имперским канцлером и секретарем Адольфа Гитлера Мартином Борманом установить непосредственный контакт с вождем советских народов. Этот контакт имеет целью выяснить — в какой мере существует возможность установить основы для мира между немецким народом и Советским Союзом, которые будут служить для блага и будущего обоих народов, понесших наибольшие потери в войне.

Доктор Геббельс, Борман“»^{648}.

О получении этого сообщения Жуков в 10 часов 35 минут доложил Сталину. «Из разговоров с Кребсом я сделал вывод, — отмечал Георгий Константинович, — что главной целью Геббельса является прощупать возможность признания со стороны Советского правительства проектируемого правительства Германии (составленного по указанию Гитлера) и прощупать возможность начала переговоров о перемирии. Сдавать Берлин на условиях безоговорочной капитуляции до получения гарантии о перемирии Геббельс и Борман не считают возможным. Посылку немецкого офицера в Мекленбург к Дёницу через линию нашего фронта я не разрешил»^{649}.

По поводу миссии Кребса личный референт Геббельса по вопросам науки и культуры В. Хейрихсдорф на допросе 4 мая показал, что к 30 апреля даже для высшего государственного руководства стала совершенно очевидна совершеннейшая безнадежность дальнейшей обороны Берлина и продолжения войны. «Оборонять же Берлин против трех прекрасно оснащенных современных армий маршала Жукова было совершенно бессмысленно и преступно, — говорил Хейрихсдорф. — Каков мог быть выход? Незадолго перед этим Гиммлер попытался капитулировать перед англичанами и американцами. Эта попытка не удалась. 30 апреля Гитлер решил капитулировать перед русскими. Для этой цели он избрал генерала Кребса — быв. военного атташе в СССР, который, как у нас полагали, пользовался в глазах правительства СССР известным авторитетом. В тот же день Кребс был назначен начальником Гл. штаба вооруженных сил вместо Кейтеля, который неизвестно где находился. О самоубийстве Кейтеля мне ничего не известно. Кребс был направлен к маршалу Жукову. Возможно, что формально данное ему поручение звучало иначе, но, насколько я был в курсе дел, вопрос был именно об односторонней капитуляции перед Россией. После своего возвращения Кребс доложил, что он лично разговаривал с маршалом Жуковым, а по телефону также с маршалом Сталиным, но что его старания успехом не увенчались»^{650}.

2 мая министериальный директор и первый заместитель Геббельса Ганс Фриче направил через 8-ю гвардейскую армию обращение на имя Жукова:

«Главнокомандующему Русскими армиями в Берлине, господину Маршалу Жукову.

Господин Маршал!

Как Вы из переговоров с начальником германского Генерального штаба, генералом Кребсом, осведомлены, Адольф Гитлер не находится в живых.

Назначенный Адольфом Гитлером рейхспрезидент Дёниц из Берлина недостижим. Известно, что назначенный Адольфом Гитлером рейхсканцлер д-р Геббельс не находится в живых. Другие ответственные члены германского правительства и ответственные военные представители недостижимы. Они частью, вероятно, не находятся в живых или не находятся в центре Берлина, находящегося еще в руках германских войск.

Я, как один из немногих находящихся в Германии в живых высоких чиновников правительства, прошу Вас взять в свои руки Берлин под защиту советских войск. Имевшие до сих пор правительственную власть чиновники германской империи, которые, как уже упомянуто, не находятся больше в живых, меня на этот шаг не уполномочили. Но я хотел бы указать на то, что мое имя в германской империи и по эту сторону германских границ небезызвестно и что мое слово, транслированное через еще имеющиеся имперские радиостанции, авторитетно; особенно тогда, когда я германскому народу и германским войскам мог бы дать сообщение о событиях, происшедших после смерти Адольфа Гитлера. Я уверяю, что с моим словом последнее, еще имеющееся сопротивление будет иметь свой конец.

Другие имеющиеся предложения отдельным союзным великим державам находятся вне этого шага, который я предпринимаю в тяжелую минуту для германского народа. Для технического проведения передачи германской столицы под защиту советских войск прошу о немедленном прекращении военных действий и предоставлении возможности через радиовещательную станцию Берлина дать германскому народу соответственную трансляцию. Парламентер уполномочен все подробности, согласно Вашему желанию, установить.

Я предлагаю, господин Маршал, эту передачу в надежде дать возможность оставшимся в живых после этой большой катастрофы, постигшей мою родину, мужчинам, женщинам и детям, работать на благо человечества.

В этом смысле я высказываю уважение не от своего имени, но в признании Вашей победы прошу милости от имени моих сограждан»^{651}.

В тот же день, 2 мая к 15 часам остатки берлинского гарнизона общим количеством более 134 тыс. человек сдались в плен. В этой связи Сталин подписал приказ № 359 по войскам Красной Армии и Военно-Морскому флоту:

«Войска 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова при содействии войск 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Конева после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группы немецких войск и сегодня, 2 мая полностью овладели столицей Германии городом Берлин — центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии.

Берлинский гарнизон, оборонявший город во главе с начальником обороны Берлина генералом от артиллерии Вейдлингом и его штабом сегодня, в 15 часов, прекратил сопротивление, сложил оружие и сдался в плен.

2 мая к 21 часу нашими войсками взято в плен в городе Берлине более 70 000 немецких солдат и офицеров…

…В ознаменование одержанной победы соединения и части, наиболее отличившиеся в боях за овладение Берлином, представить к присвоению наименования „Берлинских“ и к награждению орденами.

Сегодня, 2 мая, в 23 часа 30 минут в честь исторического события — взятия Берлина советскими войсками — столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует своим доблестным войскам 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из трехсот двадцати четырех орудий.

За отличные боевые действия объявляю благодарность войскам 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, участвовавших в боях за овладение Берлином.

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!»^{652}

Однако бои на других направлениях продолжались.

С 3 по 8 мая войска 1-го Белорусского фронта, уничтожая отдельные группы противника, пробивавшиеся на запад, вышли к Эльбе. 1-й Украинский фронт приступил к освобождению Чехословакии. Соединения 2-го Белорусского фронта к исходу 2 мая достигли Балтийского моря и на следующий день на рубеже Висмар, р. Эльба установили связь с английской армией. На завершающем этапе операции войска этого фронта взаимодействовали с Краснознаменным Балтийским флотом, особенно тесно — при овладении военно-морской базой Свинемюнде. Успешно решал задачи и высаженный на датский остров Борнхольм десант, который пленил 12-тысячный гарнизон врага.

В ходе Берлинской операции советские войска разгромили 70 пехотных, 23 танковые и моторизованные дивизии, уничтожили большую часть авиации вермахта. По данным штаба 1-го Белорусского фронта, с 16 апреля по 9 мая в ходе Берлинской операции было уничтожено 218 691 солдат и офицер противника, 1030 танков и самоходных орудий, 3218 орудий разных калибров, 1702 миномета, 42 бронемашины, 266 бронетранспортеров, 1253 самолета, 6700 автомашин. В качестве трофеев захвачено 5362 орудия, 1398 минометов, 151 бронетранспортер, 20 бронемашин, 2173 самолета, 35 703 автомобиля и много другой техники^{653}. Даже если допустить, что эти данные могли быть несколько завышенными, потери противника, несомненно, были очень значительными. В справке оперативного управления Верховного командования вермахта общие потери своих войск за период с 1 января по 1 мая 1945 г. оценивались в 250 тыс. человек погибших и 1 млн. пленных^{654}.

Потери войск 1, 2-го Белорусского, 1-го Украинского фронтов, Балтийского флота, Днепровской военной флотилии составили: безвозвратные — 78 291 человек (4,1 процента от общей численности), санитарные — 274 184 человека^{655}. Фронт, которым командовал Жуков, потерял безвозвратно 37 610 человек (48 % от общих безвозвратных потерь), а санитарные потери составили — 141 880 человек (51,7 % от общих санитарных потерь). Эти потери были больше, чем в двух других фронтах. Однако надо учитывать, что 1-й Белорусский фронт по численности (908 500 человек) к началу операции почти в 1,7 раза превосходил 1-й Украинский фронт и в 2 раза — 2-й Белорусский фронт. Кроме того, войска Жукова наступали на главном направлении и штурмовали сильно укрепленные Зееловские высоты.

Людские потери советских войск были меньше потерь противника. Но если задаться целью любыми средствами доказать жуковскую «бездарность», можно обойтись и без цифр. Как это делает, например, Б. В. Соколов, который совершенно безосновательно пишет: «Потери же Красной Армии в Берлинской операции, вопреки утверждению Жукова, были, как всегда, не меньше, а больше немецких»^{656}.

В ходе Берлинской операции советские войска потеряли 1997 танков и САУ, 2108 орудий и минометов, 917 самолетов^{657}. Высокие потери в танках и САУ были обусловлены тем, что танки использовались не в качестве высокомобильных ударных клиньев для обхода столицы рейха с севера и северо-запада, а были направлены вначале для допрорыва мощной обороны противника, а затем — на улицы Берлина. Характерно, что советское командование понимало неизбежность тяжелых потерь в танках и соответственно в людях, однако сознательно пошло на этот шаг. Все списывалось на необходимость скорейшего взятия германской столицы и окончания войны, хотя не последнюю роль при этом играли и некоторые другие факторы, такие как, например, стремление опередить западных союзников, личные амбиции советских военачальников и др.

Танки — не для лобовых ударов по железобетонным укреплениям и уличных боев. Вполне вероятно, что и это можно было предусмотреть, если бы не вынужденная спешка: Берлин в те дни стал целью не столько стратегической, сколько политической.

Цель эта была достигнута — немецкий фашизм прекратил свое существование.

Третья Золотая звезда Героя Советского Союза — заслуженная оценка вклада Жукова в образцовое выполнение боевых заданий Верховного Главнокомандования по руководству операциями фронтов и достигнутые в результате этих операций разгром войск противника в районе Берлина и победное завершение войны.

7 мая в Реймсе, в 150 км от Парижа, немцы подписали акт о безоговорочной капитуляции перед Верховным командованием всей антигитлеровской коалиции. С советской стороны стояла подпись генерала И. А. Суслопарова, который представлял советское Верховное Главнокомандование в ставке Эйзенхауэра. Союзники предполагали объявить о победе одновременно в СССР, США и Великобритании, придавая такому официальному объявлению большое политическое значение. Однако по просьбе Сталина в связи с непрекращающимся сопротивлением вермахта союзники согласились считать документ, подписанный в Реймсе, предварительным протоколом о капитуляции.

7 мая Георгий Константинович получил телеграмму за подписями И. В. Сталина и А. И. Антонова: «Ставка Верховного Главнокомандования уполномочивает Вас ратифицировать протокол о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил»^{658}. На помощь ему был направлен А. Я. Вышинский, который затем должен был остаться помощником Г. К. Жукова по политической части.

Союзники снизили уровень своих представителей в этой церемонии и направили в Берлин маршала авиации Великобритании Артура В. Теддера, командующего стратегическими воздушными силами США генерала Карола Спаатса и главнокомандующего французской армией генерала Жана Делатра де Тассиньи.

Подписание акта о капитуляции происходило в ночь с 8 на 9 мая в здании бывшего военно-инженерного училища в юго-восточном районе Берлина Карлсхорст. С немецкой стороны К. Дёниц, занявший по завещанию Гитлера пост рейхсканцлера, уполномочил на это начальника штаба Верховного командования вермахта генерал-фельдмаршала В. Кейтеля, главнокомандующего ВМС адмирала флота Х. Фридебурга и генерал-полковника авиации Г. Штумпфа.

Этот исторический документ состоял из 6 пунктов и содержал положения о безоговорочной капитуляции всех германских вооруженных сил на суше, на море и в воздухе, а также всех других сил, находившихся в то время под немецким командованием. Германское Верховное командование обязывалось немедленно издать приказы всем своим войскам о прекращении военных действий с 23 часов 00 минут (по центральноевропейскому времени) 8 мая 1945 г., полном разоружении и передаче всего оружия и военного имущества местным союзным командующим или выделенным ими офицерам. Германской стороне запрещалось разрушать или повреждать любые суда, самолеты, их двигатели, корпуса и оборудование, а также машины, вооружение, аппараты и все военно-технические средства ведения войны.

Акт о капитуляции Германии был подписан 9 мая в 0 часов 43 минуты по московскому времени.

Война завершилась, и можно подвести некоторые итоги боевого пути нашего героя.

В начале Великой Отечественной войны И. В. Сталин, направляя Г. К. Жукова на Юго-Западный фронт, сказал: «Мы тут как-нибудь обойдемся». Сталин ошибся: он ни тогда, ни в последующем не мог «обойтись» без Жукова. Не умаляя роли других представителей Ставки ВГК, отметим, что Георгий Константинович часто выступал в роли заместителя Верховного главнокомандующего по чрезвычайным ситуациям и всегда успешно справлялся с поставленной задачей. Это, конечно, не означает, что Жуков не допускал ошибок и просчетов, о них говорилось в соответствующих главах. Да и в личной жизни, и в деятельности на различных постах у Георгия Константиновича не все было гладко. Это также отмечалось в нашем повествовании. Но все-таки главным в жизни Жукова было военное дело, в котором он наиболее проявил себя в годы Великой Отечественной войны. Поэтому позволим себе кратко остановиться на наиболее характерных чертах его военного искусства.

Эта задача облегчается тем, что особенности военного искусства Г. К. Жукова достаточно полно и профессионально освещены в книге генерала армии М. А. Гареева «Маршал Жуков. Величие и уникальность полководческого искусства»^{659}. Немало интересного можно найти в работах В. А. Афанасьева, М. И. Белова, некоторые сведения в книге М. Тласа^{660}.

В том, что Георгий Константинович был великим полководцем, у нас сомнений нет, как и в том, что его наследие необходимо изучать современным командирам и военачальникам.

Известный немецкий военный теоретик генерал-фельдмаршал А. фон Шлиффен в своем труде «Полководец» писал, что нахождение у руководства войсками даже в масштабе государства той или иной высокопоставленной личности еще не делает его полководцем, ибо полководцем нельзя быть назначенным, для этого надо обладать соответствующим природным дарованием, знаниями, опытом, авторитетом, соответствующими личными качествами^{661}.

Это определение, на наш взгляд, в полной мере соответствует качествам Жукова как полководца. Он был рожден для того, чтобы побеждать. При оценке его полководческого искусства необходимо учитывать, что Георгий Константинович был не только маршалом, командующим фронтом. Он стоял на второй ступени в военной иерархии после Сталина, являясь заместителем Верховного главнокомандующего. Жуков имел право при необходимости принимать решения, которые в ряде случаев были выше компетенций командующего фронтом. Потому и спрос с Георгия Константиновича был высок, и критике он подвергался со стороны некоторых исследователей чаще, чем другие командующие фронтами.

Анализ работ, посвященных Жукову, опыта проведенных им операций в годы войны позволяет выделить следующие характерные черты его полководческого искусства. Оговоримся сразу, что многие из этих черт были свойственны и другим командующим фронтами, но в данном случае мы ведем речь о Жукове. Причем в его полководческом искусстве можно найти и особенности, присущие только Георгию Константиновичу.

Жукова отличала сильно развитая оперативно-стратегическая интуиция, которая позволяла ему по едва заметным признакам предугадывать изменение обстановки. Он всегда тщательно и всесторонне оценивал сложившуюся обстановку. Это позволяло определять сильные и слабые стороны противника и с учетом возможностей своих войск, условий местности и погоды и принимать целесообразные решения. Причем в огромном потоке самой разнообразной и часто противоречивой оперативной информации об обстановке он умел выделить главное, наиболее достоверное.

Следующей характерной чертой Жукова было тщательное планирование предстоящих операций. При этом Георгий Константинович проявлял необходимую гибкость, когда обстановка изменялась, и своевременно уточнял свои решения и действия.

Для Жукова было характерно умение правильно выбрать способы ведения военных действий. Маневр на окружение противника он считал наиболее эффективной формой стратегической наступательной операции и стремился применять его, если имелись на то необходимые условия. По его настоянию эта форма маневра была успешно осуществлена в Сталинградской, Корсунь-Шевченковской, Белорусской и других операциях.

Жуков в совершенстве владел искусством выбора направлений главного удара, стремился наносить его по слабому месту в оперативном построении противника, на направлении, обеспечивающем эффективное применение всех родов войск, выводящем ударные группировки во фланг и тыл его основным силам кратчайшим путем и в сжатые сроки. Так было, например, в Сталинградской наступательной операции. Но когда требовала обстановка, Георгий Константинович смело наносил главный удар и по сильным участкам обороны противника, как это было, например, в Варшавско-Познанской и Берлинской операциях.

Для полководческого искусства Жукова была характерна смелая и решительная концентрация сил и средств на направлении главного удара, что позволяло создавать высокие плотности сил и средств. Скрытное массирование сил и средств обеспечивало мощь первого удара и быстрое развитие успеха в глубину и в стороны флангов.

В ходе войны Жуков придавал исключительное значение достижению оперативной и тактической внезапности. Он стремился к сохранению в тайне от противника всех намеченных и реально проводимых мероприятий по подготовке к наступлению, особенно замысла операции, направления главного удара, участков прорыва, состава группировок сил и средств, начала атаки и др. Это обычно достигалось путем установления строгого режима проведения подготовительных мероприятий, осуществления ложных, демонстративных и других обманных действий. Важным элементом внезапности он считал стремительность проведения прорыва и операции в целом.

Жуков одинаково успешно проявлял высокое искусство как в наступательных, так и в оборонительных операциях. Стиль его руководства войсками при организации и ведении обороны отличался стремлением, прежде всего, создать на угрожаемых направлениях прочную и глубокую противотанковую оборону, осуществлять смелый маневр силами и средствами с неатакованных направлений и участков, обеспечивать высокую активность обороны нанесением артиллерийских и авиационных ударов, контратак и контрударов по наступающему противнику. Именно благодаря Жукову был достигнут успех в Ленинградской и Московской оборонительных операциях.

Маршал Жуков постоянно изучал боевой опыт своих войск и войск противника. Это позволяло ему быстро реагировать на все изменения условий и практики ведения боя и операции, своевременно улавливать новые тенденции в применении сил и средств противником, а также вскрывать недостатки в действиях своих войск.

Для Жукова были характерны хладнокровие и мужество. Он редко терялся в сложной обстановке, умел в минуты смертельной опасности и исключительной ответственности быстро собраться, оценить сложившуюся ситуацию и найти во многих случаях оригинальные решения.

Георгий Константинович обладал высокими волевыми и организаторскими способностями, настойчиво проводил в жизнь принятые решения. Он добивался выполнения боевых задач, несмотря ни на какие препятствия и трудности, активно боролся за инициативу, упреждая противника и навязывая ему свою волю.

Одной из характерных черт Жукова было и умение лаконично, емко и четко излагать обстановку и свои решения, чего он требовал и от подчиненных. Это позволяло экономить время, сосредоточивать все усилия на главных, решающих вопросах.

Жуков отличался большой организованностью в работе и пунктуальностью. Он был строгим, в ряде случаев жестким, требовательным человеком, крайне нетерпимым к любым случаям неисполнительности и недисциплинированности. Но одновременно он проявлял и справедливость, и внимательность по отношению к подчиненным.

Высокая оценка Жукова, его полководческого искусства содержится в выступлениях и трудах отечественных военачальников и полководцев, зарубежных историков, государственных и военных деятелей.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский говорил: «Жуков, без сомнения, стоит в ряду полководцев, которых человечество не забывает. Это военачальник не просто большого таланта, он был наделен огромным мужеством, самообладанием, могучей волей. Жуков не боялся ответственности. А ответственность, выпавшая на долю всех, от солдата до маршала, измерялась самой высокой мерой — судьбой Родины… В самые трудные, критические моменты войны я не видел Жукова растерянным и подавленным. Напротив, в такие моменты он был особенно деятелен, сосредоточен, целеустремлен. Для него не было непреодолимых преград, воля его ломала все, что стояло на пути. Этот человек был рожден побеждать»^{662}.

Маршал Советского Союза В. Д. Соколовский отмечал: «Г. К. Жуков мог как-то интуитивно, провидчески заглянуть в перспективу хода военных действий в самой сложной ситуации. Его талант в этом отношении был настолько ярким, что одного взгляда на карту ему иногда достаточно, чтобы оценить обстановку. Ставя себя в положение немецкого командования, он почти безошибочно предугадывал возможные решения и замыслы противника. Это позволяло нам своевременно принимать необходимые контрмеры и осуществлять маневр резервами для того, чтобы парировать возможные удары врага, что в условиях недостатка у нас сил имело решающее значение»^{663}.

Английский фельдмаршал лорд Брамолл на церемонии по поводу передачи бюста Г. К. Жукова Британскому имперскому военному музею сказал: «Для нас большая честь установить в нашем музее бюст полководца Жукова. Если учесть крупные и решающие сражения, выполненные Жуковым… то речь бесспорно идет об одном из самых великих и талантливых полководцев за всю историю человечества. Маршал Жуков — один из главных архитекторов победы над нацизмом»^{664}.

Американский публицист Г. Е. Солсбери в книге «Великие битвы маршала Жукова» пишет: «Когда история завершит свой мучительный процесс оценки, когда отсеются зерна истинных достижений от плевел известности, тогда над всеми остальными военачальниками засияет имя этого сурового, решительного человека, полководца полководцев в ведении войны массовыми армиями. Он поворачивал течение битв против нацистов, против Гитлера не раз, а много раз».

Американский военный историк М. Кайден в книге «Тигры горят» подчеркивал: «У нас, на Западе, были крупные военные. На память приходит генерал Джордж Паттон. Были фельдмаршал Бернард Л. Монтгомери и генерал Дуглас Макартур. Были и другие военные гиганты. Адмирал Честер У. Нимиц, генерал Дуайт Д. Эйзенхауэр. Но много ли исследователей теперь ушедшей в прошлое Второй мировой войны сразу назовут имя Георгия Жукова? Сколько из них знают, кто он был и что сделал? Многие ли понимают, что Жуков действительно был, по самой точной характеристике Гаррисона Е. Солсбери, „полководцем полководцев в ведении войны массовыми армиями двадцатого столетия“? Он нанес немцам больше потерь, чем любой другой военачальник или группа их во Второй мировой войне. В каждой битве он командовал более чем миллионом людей. Он вводил в дело фантастическое количество танков. Немцы были более чем знакомы с именем и сокрушающим мастерством Жукова, ибо перед ними был военный гений». Он был, по мнению Кайдена, «чудо-маршалом».

Генерал Д. Эйзенхауэр, вспоминая о Жукове, говорил: «В силу его особого положения в Красной Армии он как ответственный руководитель в крупных сражениях за несколько лет войны получил больший опыт, чем любой другой военный нашего времени. Его обычно направляли на тот участок фронта, который в данный момент представлялся решающим. По его оценке состава войск, местности, на которой они сражались, и причин, побуждающих его принимать то или иное стратегическое решение, было ясно, что это опытный солдат»^{665}.

В изданном в Италии труде «Генералы Второй мировой» содержится статья Т. Челона «Г. К. Жуков остановил нацистов под Москвой». Автор статьи пишет: «Роль Жукова в войне с Германией, пожалуй, больше, чем роль других генералов Второй мировой войны — русских и зарубежных. В период между летом 1941-го и весной 1945-го Жукова видели повсюду. Как только где-то осложняется обстановка, Жуков уже там, берет командование в свои руки. Ни один из крупных стратегических планов советского командования не был разработан без участия Жукова, наиболее крупные операции осуществлялись под его прямым руководством. Рассказать о вкладе этого военного руководителя в победу над Германией значило бы рассказать о всем ходе войны Советского Союза против Германии… Капитуляцию Вооруженных сил фашистской Германии принял от имени Советского Верховного Командования именно маршал Георгий Константинович Жуков, солдат, ставший выдающимся военачальником, талант которого признали не только в России, но и на Западе»^{666}.

Пережить это было нелегко…

Акт о капитуляции Германии, подписанный в 0 часов 43 минуты по московскому времени 9 мая 1945 г., поставил точку в Великой Отечественной войне. 29 мая завершилась деятельность Г. К. Жукова на посту командующего 1-м Белорусским фронтом. В этот день директивой Ставки ВГК № 11095 фронт с 24 часов 10 июня был переименован в Группу советских оккупационных войск в Германии, а Жуков стал именоваться Главнокомандующим Группой советских оккупационных войск в Германии. Для осуществления контроля за выполнением Германией условий безоговорочной капитуляции и управления советской зоной оккупации в Германии СНК СССР принял 6 июня постановление о создании Советской военной администрации. Г. К. Жуков был назначен Главнокомандующим (Главноначальствующим) Советской военной администрацией, его первым заместителем — генерал армии В. Д. Соколовский, заместителем по делам гражданской администрации — комиссар госбезопасности 2-го ранга И. А. Серов, начальником штаба — генерал-полковник В. В. Курасов.

В соответствии с «Положением о Советской военной администрации по управлению советской зоной оккупации в Германии» ее задачей являлось «осуществление контроля за выполнением Германией условий безоговорочной капитуляции, управления советской зоной оккупации в Германии и проведение в жизнь согласованных решений Контрольного совета по главным военным, политическим, экономическим и другим вопросам, общим для всей Германии»^{667}. В руках Главноначальствующего сосредоточивалась высшая власть по управлению советской зоной оккупации в Германии.

Первое официальное заседание Контрольного совета было намечено на 5 июня. Видно, не все было гладко и спокойно, так как накануне Жуков потребовал от командующих армиями «отработать планы подъема подразделений, частей, соединений и армий по боевой тревоге… Оборонительные сооружения строить и развивать только в ночное время и, в крайнем случае, в процессе плановых занятий по обороне небольшими подразделениями. Все построенные и находящиеся в постройке окопы, ходы сообщения, НП, ОП (наблюдательные пункты и огневые позиции. — Авт.) и прочие инженерные сооружения к рассвету должны быть тщательно замаскированы от местного населения и наблюдения Союзников. Минирования местности до особого распоряжения не производить».

Перед началом заседания Контрольного совета генерал армии Д. Эйзенхауэр вручил Г. К. Жукову высшую воинскую награду — медаль «Легион почета», которой его удостоило американское правительство. Эйзенхауэр очень высоко ценил Георгия Константиновича и считал, что тот «имел самый большой опыт руководителя величайшими сражениями, чем кто-либо другой в наше время… Совершенно очевидно, что он был величайшим полководцем». В узком кругу Эйзенхауэр заверял У. Гарримана, что «мой друг Жуков будет преемником Сталина, и это откроет эру добрых отношений» между СССР и США. Вспоминая о встрече в штаб-квартире Жукова, он отметил, что тот произвел «впечатление приветливого человека с отличной военной выправкой».

О некоторых важных деталях той встречи Георгий Константинович рассказал в своих «Воспоминаниях и размышлениях», которыми мы воспользуемся.

Вначале беседа шла вокруг минувших событий. Д. Эйзенхауэр рассказал о больших трудностях при проведении десантной операции через Ла-Манш в Нормандию, сложностях по устройству коммуникаций, в управлении войсками и особенно при неожиданном контрнаступлении немецких войск в Арденнах.

Переходя к делу, Эйзенхауэр сказал:

— Нам придется договориться по целому ряду вопросов, связанных с организацией Контрольного совета и обеспечением наземных коммуникаций через советскую зону в Берлин для персонала США, Англии и Франции.

— Видимо, нужно будет договориться не только о наземных коммуникациях, — ответил Жуков, — придется решить вопросы о порядке полетов в Берлин американской и английской авиации через советскую зону.

На это генерал Спаатс (командующий американской стратегической авиацией. — Авт.), откинувшись на спинку стула, небрежно бросил:

— Американская авиация всюду летала и летает без всяких ограничений.

— Через советскую зону ваша авиация летать без ограничений не будет, — ответил на это Жуков. — Будете летать только в установленных воздушных коридорах.

Тут быстро вмешался Эйзенхауэр, который сказал Спаатсу:

— Я не поручал вам так ставить вопрос о полетах авиации.

А затем, обратившись к Жукову, заметил:

— Сейчас я приехал к вам, господин маршал, с тем, чтобы лично познакомиться, а деловые вопросы решим тогда, когда организуем Контрольный совет.

— Думаю, что мы с вами, как старые солдаты, найдем общий язык и будем дружно работать, — ответил Жуков. — А сейчас я хотел бы просить вас только об одном: быстрее вывести американские войска из Тюрингии, которая, согласно договоренности на Крымской конференции между главами правительств союзников, должна оккупироваться только советскими войсками.

— Я согласен с вами и буду на этом настаивать, — сказал Эйзенхауэр.

Жуков, вспоминая об этом заседании, отмечал: «Внешне Д. Эйзенхауэр произвел на меня хорошее впечатление. Мне понравились его простота, непринужденность и чувство юмора»^{668}.

Дружеский характер отношений между Жуковым и Эйзенхауэром едва не сломала серьезная заминка с открытием заседания Контрольного совета. Георгий Константинович ждал важного указания из Москвы, и ожидание это стало выходить за рамки приличий. Генерал Эйзенхауэр, не намеренный терять время, заявил, что покинет Берлин, если заседание не начнется в ближайшие полчаса.

Через десять минут заседание открылось. Его участники подписали Декларацию о поражении Германии и принятии верховной власти в стране правительствами СССР, США, Англии и Франции. В соответствии с этой Декларацией, а также решениями Крымской (Ялтинской) конференции глав правительств СССР, США и Англии (февраль 1945 г.) было официально оформлено учреждение Контрольного совета для осуществления верховной власти в Германии в период ее оккупации и выполнения основных требований безоговорочной капитуляции. В совет вошли представители всех четырех стран — главнокомандующие оккупационными войсками в зонах оккупации этих стран.

После подписания Декларации Жуков пригласил присутствовавших на банкет. «Я сказал Жукову, что мне придется этим же вечером возвращаться во Франкфурт, и довольно рано, чтобы произвести там посадку до наступления темноты, — вспоминал Эйзенхауэр. — Он попросил меня согласиться на компромисс и зайти в банкетный зал на пару тостов и прослушать две песни в исполнении ансамбля Красной Армии. Он обещал мне быстрый проезд через город к аэродрому, сказав, что сам поедет со мной на аэродром и проследит, чтобы не было никаких задержек.

Столь гостеприимный жест Маршала в отношении своих союзников вызвал у меня сожаление, что я не могу оставаться здесь дольше. Ансамбль Красной Армии замечательно исполнял песни, а банкетный стол был заставлен русскими деликатесами. Перед моим уходом Маршал Жуков объявил, что только что получил из Москвы указание, одобренное генералиссимусом Сталиным, вручить фельдмаршалу Монтгомери и мне русский орден „Победа“ — награду, которую до этого еще не получил ни один иностранец. Маршал спросил, когда я хотел бы провести церемонию вручения этого ордена, и я пригласил его посетить мой штаб во Франкфурте. Он принял приглашение и был доволен, когда Монтгомери тактично заметил, что поскольку в течение всей кампании в Европе он находился под моим командованием, то он тоже хотел бы получить эту награду в моем штабе»^{669}.

Церемония вручения орденов Эйзенхауэру и Монтгомери состоялась 10 июня. Английское правительство также не осталось в долгу. В конце июня фельдмаршал Монтгомери вручил Георгию Константиновичу орден «Бани» I ст. и Большой крест.

Г. К. Жукову, находившемуся в зените славы, была поручена еще одна ответственная задача. 19 мая 1945 г. на совещании членов ГКО и Генерального штаба И. В. Сталин предложил провести в ознаменование победы над нацистской Германией Парад Победы в Москве. Это предложение было сразу же горячо поддержано, и тогда никто не сомневался, что Парад должен принимать Верховный главнокомандующий.

Действительно, Иосиф Виссарионович пытался примерить мундир принимающего Парад Победы, но во время очередной тренировки упал с лошади, ушиб себе плечо и голову, а когда встал — плюнул и сказал:

— Пусть принимает парад Жуков, он старый кавалерист.

Об этом случае Жукову поведал сын вождя Василий Сталин.

Так, волей случая Георгию Константиновичу было доверено принимать исторический парад. Он состоялся ненастным днем 24 июня. Выехав от Спасских ворот на белом коне, Маршал Советского Союза Г. К. Жуков принял рапорт командующего парадом Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского. После рапорта командующего принимающему парад и объезда ими войск прозвучал сигнал «Слушайте все», и сводный военный оркестр в составе 1400 музыкантов под управлением генерал-майора С. А. Чернецкого и полковника В. И. Агапкина исполнил гимн «Славься, русский народ». Затем Жуков с трибуны Мавзолея по поручению ЦК ВКП(б) и правительства СССР произнес приветственную речь.

После этого был исполнен Государственный гимн СССР, и одновременно прозвучали 50 залпов артиллерийского салюта. Затем начался торжественный марш. В порядке положения и действий фронтов на театрах военных действий к концу войны (с севера на юг) проходили сводные полки фронтов во главе с командующими войсками (полки 1 и 2-го Белорусского фронтов — с первыми заместителями командующих): Карельского (Маршал Советского Союза К. А. Мерецков), Ленинградского (Маршал Советского Союза Л. А. Говоров), 1-го Прибалтийского (генерал армии И. Х. Баграмян), 3-го Белорусского (Маршал Советского Союза А. М. Василевский), 2-го Белорусского (генерал-полковник К. П. Трубников), 1-го Белорусского (генерал армии В. Д. Соколовский), 1-го Украинского (Маршал Советского Союза И. С. Конев), 4-го Украинского (генерал армии А. И. Ерёменко), 2-го Украинского (Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский), 3-го Украинского (Маршал Советского Союза Ф. И. Толбухин). Сводный полк ВМФ возглавлял вице-адмирал В. Г. Фадеев.

В первых шеренгах сводных полков фронтов шли командующие армиями, а подразделения возглавляли командиры корпусов, дивизий и бригад. В составе сводного полка 1-го Белорусского фронта особой колонной прошли представители Войска Польского (во главе с начальником Генштаба Войска Польского генералом В. В. Корчицем). Вслед за сводными полками фронтов и ВМФ на Красную площадь вступила сводная колонна воинов, которые несли опущенные до земли 200 знамен немецких войск, разгромленных на полях сражений. Эти знамена под дробь 80 барабанов были брошены к подножию Мавзолея, первым — штандарт Адольфа Гитлера. Затем торжественным маршем прошли войска Московского гарнизона во главе с командующим войсками Московского военного округа генерал-полковником П. А. Артемьевым: сводный полк Наркомата обороны СССР, колонны Военной академии им. М. В. Фрунзе, Артиллерийской академии им. Ф. Э. Дзержинского, Военной академии механизации и моторизации им. И. В. Сталина, Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского и др. За ними проследовали колонны Горьковского, Калининского, Орловского, Тульского суворовских военных и Ленинградского нахимовского военно-морского училищ. После этого на площадь вступила сводная кавалерийская бригада во главе с генерал-лейтенантом Н. Я. Кириченко, а за ней — военная техника различных видов, подразделения мотоциклистов и др. Парад, продолжавшийся 2 часа, завершился маршем сводного оркестра.

В последующий период Жуков был всецело занят подготовкой Потсдамской конференции руководителей СССР, США и Великобритании, которая проходила с 17 июля по 2 августа 1945 г.

Сталин, возглавлявший советскую делегацию, прибыл в Потсдам в хорошем настроении и, не скрывая удовлетворения, заявил: «Чувствуется, наши войска со вкусом поработали над Берлином. Проездом я видел всего лишь десяток уцелевших домов. Так будет и впредь со всеми любителями военных авантюр».

Американскую делегацию возглавлял президент США Г. Трумэн, английскую — премьер-министр Великобритании У. Черчилль, а с 28 июля — сменивший его на этом посту К. Эттли. В работе конференции участвовали министры иностранных дел, военные советники и эксперты.

Центральное место в работе конференции заняли вопросы, связанные с демилитаризацией, денацификацией и демократизацией Германии, а также многие другие важнейшие аспекты германской проблемы. Участники конференции достигли соглашения по вопросу об основных направлениях общей политики в отношении Германии, рассматривавшейся как единое экономическое и политическое целое. В соответствии с решениями Крымской конференции потсдамские соглашения предусматривали полное разоружение Германии, роспуск ее вооруженных сил, уничтожение монополий и ликвидацию в Германии всей промышленности, которая могла бы быть использована для военного производства, уничтожение национал-социалистской партии, подконтрольных ей организаций и учреждений, предотвращение всякой нацистской и милитаристской деятельности или пропаганды в стране. Участники конференции подписали специальное соглашение о репарациях, подтверждавшее право народов, пострадавших от германской агрессии, на компенсацию и определявшее источники получения репарационных платежей. Была достигнута договоренность об учреждении центральных германских административных департаментов (финансов, транспорта, коммуникаций и др.).

На конференции была окончательно согласована система четырехсторонней оккупации Германии, которая должна была служить ее демилитаризации и демократизации. Предусматривалось, что на время оккупации верховная власть в Германии будет осуществляться главнокомандующими Вооруженными Силами СССР, США, Великобритании и Франции, каждым в своей зоне оккупации. По вопросам, затрагивавшим Германию в целом, они должны были действовать совместно в качестве членов Контрольного совета. Потсдамским соглашением была определена новая польско-германская граница по линии Одер — Западная Нейсе, установление которой было подкреплено решением конференции о выселении немецкого населения, оставшегося в Польше, а также в Чехословакии и Венгрии.

Участники конференции подтвердили передачу Советскому Союзу Кенигсберга (с 1946 г. — Калининград) и прилегающего к нему района, учредили Совет министров иностранных дел (СМИД), возложив на него подготовку мирного урегулирования с Германией и ее бывшими союзниками. По предложению советской делегации на конференции был обсужден вопрос о судьбе германского флота и принято решение разделить весь германский надводный, военно-морской и торговый флот поровну между СССР, США и Великобританией. По предложению Великобритании было решено потопить большую часть германского подводного флота, а остаток поделить также поровну. Советское правительство предложило распространить компетенцию австрийского временного правительства на всю страну, то есть также и на те области Австрии, которые были заняты войсками западных держав. В результате переговоров было решено изучить этот вопрос после вступления войск США и Великобритании в Вену. Три правительства подтвердили свое намерение предать главных военных преступников суду Международного военного трибунала. Участники конференции высказали свои мнения и по некоторым др. вопросам международной жизни: положение в странах Восточной Европы, Черноморские проливы, отношение Организации Объединенных Наций к режиму Франко в Испании и др.

На приеме, который устроил перед своим отъездом из Потсдама проигравший парламентские выборы Черчилль, произошел любопытный инцидент. Отставной британский премьер неожиданно провозгласил тост за здоровье Жукова. «Мне ничего не оставалось, как предложить свой ответный тост, — вспоминал Георгий Константинович. — Благодаря У. Черчилля за проявленную ко мне любезность, я машинально назвал его „товарищем“. Тут же заметил недоуменные взгляды И. В. Сталина и В. М. Молотова и несколько смутился. Однако быстро оправился и, импровизируя, предложил тост за „товарищей по оружию“, наших союзников в этой войне — солдат, офицеров и генералов армий антифашистской коалиции, которые так блестяще закончили разгром фашистской Германии… На другой день, когда я был у И. В. Сталина, он и все присутствовавшие смеялись над тем, как быстро я приобрел „товарища“ в лице У. Черчилля»^{670}.

После завершения Потсдамской конференции Жукову пришлось заниматься подготовкой визита генерала Эйзенхауэра в Советский Союз. Инициатором этого визита был Сталин.

Жуков сопровождал Эйзенхауэра во время поездки в Москву и Ленинград. Эйзенхауэр запечатлел в своих мемуарах «Мандат для перемен» примечательный эпизод: «Сталин, босс, железной рукой правивший Советским Союзом, был начисто лишен чувства юмора… Вечером в кинозале мы смотрели советскую картину о взятии Берлина, где был показан и мой старый друг маршал Жуков с множеством орденов и медалей на парадном мундире. Во время демонстрации фильма Сталин сидел между мной и Жуковым. В какой-то момент я повернулся и сказал нашему переводчику, сидевшему позади Сталина: „Скажите маршалу Жукову, что, если он когда-либо потеряет свою работу в Советском Союзе, он сможет, как доказывает эта картина, наверняка найти работу в Голливуде“. Сталин молча выслушал переводчика. „Маршал Жуков, — сообщил он мне ровным тоном, — никогда не останется без работы в Советском Союзе“». Впрочем, у кого в этом случае юмор оказался тоньше, сказать трудно.

Постепенно выяснялось, что у русских и американцев было разным отношение не только к юмору. 14 августа, накануне отъезда Эйзенхауэра из Москвы, американский посол устроил прием в его честь. Глава военной миссии США в Москве генерал Д. Р. Дин вспоминал, что, выпив и закусив, Жуков и Эйзенхауэр пустились в дружеский спор о свободе прессы: «В результате выявилось фундаментальное различие их мышления. Эйзенхауэр очень хорошо изложил нашу позицию, но это не произвело на Жукова никакого впечатления. Он был продуктом поколения, которое никогда не знало никакого подобия индивидуальной свободы, и никакой аргумент не мог оправдать в его глазах безусловную свободу выражения своих чувств и мыслей устно или письменно, даже если они могут не противоречить интересам государства».

Разным было отношение у союзников и к проведению совместного военного парада в Берлине, который должен был продемонстрировать их единство. 7 сентября в районе Бранденбургских ворот выстроились войска СССР, США, Англии и Франции. Атмосферу происходившего довольно точно уловил водитель Георгия Константиновича А. Н. Бучин:

«Маршал Жуков в парадном мундире объехал выстроившиеся войска, стоя в открытом „паккарде“, который довелось вести мне, — вспоминал Бучин. — Волнующее зрелище. Увы, западные правительства не захотели прислать своих высших командующих в оккупированной Германии. Что делать, Георгий Константинович занял место на трибуне, произнес приличествующую случаю речь, и перед ним прошли войска четырех держав. Технику западные державы не вывели, протопали части, несшие оккупационную службу в своих секторах в Берлине. Довольно комично выглядели шотландцы, здоровые ножищи с голыми коленками из-под клетчатых юбок.

Наши войска были великолепны, продемонстрировали безупречную строевую выучку. Трудно было поверить — перед трибуной, чеканя шаг, прошли ветераны Великой Отечественной, которые привыкли воевать, а не маршировать в парадном строю. Земля задрожала, когда пошла техника — тяжелые танки и самоходные орудия».

Это свидетельство советского солдата. А вот что писал американский исследователь У. Спар в своей книге о Г. К. Жукове:

«День парада приближался, и тут Жукову сообщили, что главнокомандующие трех остальных держав не смогут присутствовать и пришлют своих заместителей. Когда Жуков доложил об этом Сталину, диктатор отнес это на счет стремления союзников преуменьшить значение парада войск антигитлеровской коалиции. Он приказал Жукову самому принять парад. С точки зрения Жукова, парад оказался успешным и достиг своей цели.

Парадом достигли и другого. Советы смогли показать высокопоставленным союзным военачальникам новейшие образцы танков и самоходных орудий».

Эйзенхауэр, с согласия правительства США, пригласил Жукова посетить Америку. «Согласие было сразу же получено, и мы думали, что Маршал в самое ближайшее время поедет в Соединенные Штаты, — пишет Эйзенхауэр в своей книге „Крестовый поход в Европу“. — Он просил, чтобы генерал Клей или я поехал вместе с ним, чтобы у него был рядом друг во время визита в мою страну, точно так, как он меня сопровождал во время моей поездки в Россию. Я ответил ему, что в силу особых обстоятельств и проблем в данный момент я не могу поехать с ним, но договорился, что с ним поедет генерал Клей. Маршал Жуков спросил, не сможет ли мой сын Джон сопровождать его в качестве адъютанта. Я ему сказал, что для Джона это будет большой честью, более того, я буду рад отправить их на своем самолете С-54, которым сам постоянно пользуюсь. Это обрадовало Маршала. Он уже летал на этом самолете через Россию и верил в его надежность и мастерство экипажа. К сожалению, вскоре Маршал заболел. Поговаривали, что это якобы дипломатическая болезнь, но, когда я увидел его на следующем заседании Контрольного совета в Берлине, у него был вид человека, перенесшего тяжелую болезнь»^{671}.

Маршал Жуков также ссылается на свою болезнь: «К сожалению, перед полетом я заболел. Пришлось еще раз звонить И. В. Сталину: „В таком состоянии лететь нельзя. Соединитесь с американским послом Смитом и скажите ему, что полет по состоянию здоровья не состоится“»^{672}.

И все же отмена визита в США имела, скорее всего, дипломатическую подоплеку. Например, в эти дни Эйзенхауэр получил послание от своего политического советника Р. Мэрфи, который сообщал, что сотрудники американского посольства в Москве видели Жукова в театре явно в хорошем самочувствии.

То, что «болезнь» Жукова была дипломатической, подтверждает и его дочь Элла: «Отец был глубоко огорчен, когда не смог по приглашению Эйзенхауэра посетить с ответным визитом США. Сталин сначала поддерживал идею визита, но потом по причинам, о которых можно только догадываться, изменил свое решение. „К сожалению, перед полетом я заболел“, — пишет отец в своих мемуарах… Но мы-то знали, что болезнь носила дипломатический характер. Мы поняли, что его, по сути дела, вынудили отказаться от желанной поездки. Не исключено, что таким образом ему указали на место».

Популярность маршала все больше и больше тревожила Сталина.

Наверняка знал он и о том, что для того, чтобы написать портрет Жукова, в Германию ездил известный художник П. Д. Корин. И ведь удалась работа: на ней Георгий Константинович, как и в жизни, выглядит волевым, по-военному подтянутым, ордена на груди — как сталь доспехов, металлом отливает синий маршальский мундир. И в лице, и в крепкой коренастой фигуре видится что-то железное, несгибаемое. По всему чувствуется: перед вами человек, который привык принимать ответственные решения, управлять огромными массами людей. Весь он — воплощение власти и военного приказа, которому подчинены миллионы жизней, миллионы судеб.

В то же время, когда Корин писал портрет Жукова, Е. В. Вучетич подарил Георгию Константиновичу его собственный бронзовый бюст в натуральную величину. На монументе были выгравированы слова:

«Тебе не смог в венец победный

лавровой ветви я вплести,

Но постараюсь до столетий

Твой светлый образ донести.

Славному русскому полководцу XX века, Маршалу Г. К. Жукову

в память о наших коротких встречах.

Скульптор Вучетич. Ноябрь 1945 г. Берлин».

Последняя встреча Жукова и Эйзенхауэра состоялась на приеме, который советская сторона давала в Берлине 7 ноября 1945 г. Эйзенхауэр, получивший приказ о возвращении в США, отмечал: «Когда я прибыл, Маршал Жуков со своей женой и несколькими старшими помощниками стояли в центре зала, принимая гостей. Он приветствовал меня и затем быстро покинул центр зала. Маршал взял свою жену под руку, и мы втроем уединились в уютной комнате, где был накрыт стол с самой изысканной закуской. В разговоре прошло два часа. Общий тон высказываний Маршала сводился к тому, что, по его мнению, мы в Берлине кое-чего добились для разрешения трудной проблемы установления взаимопонимания между двумя странами, столь разными по своим культурным и политическим взглядам, какими являлись Соединенные Штаты и Советский Союз. Маршал считал, что мы могли бы добиться еще большего. Он много говорил об Организации Объединенных Наций и заметил: „Если Соединенные Штаты и Россия будут стоять вместе, несмотря ни на какие трудности, успех ООН будет наверняка обеспечен. Если мы будем партнерами, то не найдется такой страны на земле, которая осмелилась бы затеять войну, когда мы наложим на нее запрет“»^{673}.

Дипломатия и политика были для Жукова не столь интересны, как живая работа с людьми на посту Главноначальствующего СВАГ и Главнокомандующего Группой советских оккупационных войск в Германии. Объем этой работы был велик, требовал напряжения всех сил и высокой организованности. Вот лишь некоторые из тех вопросов, которые приходилось решать Жукову.

31 мая 1945 г. он подписывает постановление военного совета 1-го Белорусского фронта «О снабжении молоком детей гор. Берлина». Оно содержит целый комплекс сложных вопросов, касающихся восстановления сельскохозяйственного производства, ветеринарной службы, организации работы молочных заводов, молочных пунктов, транспорта. В числе ответственных: заместитель командующего Серов, генералы Жижин и Антипенко, полковник Ткачев.

В середине августа в Карлсхорсте руководство Советской военной администрации в Германии провело совещание с начальниками управлений и отделов СВАГ. Как вспоминал бывший начальник управления Советской военной администрации (СВА) земли Тюрингия генерал Колесниченко, «в выступлении заместителя Главноначальствующего СВАГ генерала армии В. Д. Соколовского был перечислен такой большой объем стоящих перед нами задач, что я еле поспевал записывать их, а записывать надо было, так как все они были очень важны и подлежали безусловному выполнению. В заключение Главноначальствующий СВАГ Маршал Советского Союза Г. К. Жуков особо подчеркнул необходимость полной ликвидации нацистской идеологии, фашистских организаций, проявления в любом виде милитаризма, особенно в школах, университетах и спортивных организациях»^{674}.

26 октября Жуков шлет, как особо важное, распоряжение военным советам армий о сохранении сельскохозяйственного инвентаря на подсобных хозяйствах и передаче его местным бургомистрам.

Советской военной администрацией в Веймаре берутся под охрану объекты — архив, домик, дом-музей, связанные с жизнью и деятельностью Гете, организуется безопасность кельи Мартина Лютера в Августинском монастыре города Эрфурт.

Жуков жестко пресекал все явления мародерства, причем его подход не всегда встречал поддержку свыше. Так, 9 сентября военный совет Группы советских оккупационных войск в Германии издал приказ, в котором, отмечая мародерские действия отдельных военнослужащих, считал необходимым наказать весь командный состав путем перевода на казарменное положение, чтобы командиры были расположены вместе с подчиненными.

Сталин, узнав об этом, направил 20 сентября военному совету следующее распоряжение:

«Я считаю этот приказ неправильным и вредным. Он неправилен ввиду его огульного характера и несправедливости, так как из-за мародерских действий отдельных военнослужащих огульно и несправедливо наказывается весь командный состав до командиров рот включительно. Он вреден, так как он не укрепляет дисциплину, а наоборот, ломает ее, дискредитируя командный состав в глазах рядовых. Я уже не говорю о том, что, если этот приказ попадет в руки руководителей иностранных армий, они не преминут объявить Красную Армию армией мародеров.

Прошу Вас немедленно отменить этот приказ. Найдите форму для отмены приказа, которая бы не набрасывала тень на командование группы. Я не пишу Вам формального приказа Ставки об отмене Вашего приказа, чтобы не ставить Вас в неловкое положение, но я требую, чтобы:

1. Приказ был отменен немедленно с донесением об этом в Генеральный штаб;

2. Подобные приказы, имеющие серьезный характер, не издавались впредь без предварительного сообщения в Ставку о Ваших соображениях;

3. Копии всех Ваших приказов посылались в Генеральный штаб. Советую Вам усилить политическую работу в войсках группы и почаще прибегать к суду чести, вместо того чтобы пугать людей приказами и таскать офицеров в суд, как проворовавшихся уголовников.

Я думаю, что это будет лучшее средство для ликвидации мародерских действий»^{675}.

В то время как Жуков занимался делами Советской военной администрации, в Нюрнберге 20 ноября начался судебный процесс над группой главных нацистских военных преступников. Во время процесса защитник Генерального штаба и Верховного командования вермахта адвокат доктор Ганс Латернзер направил ходатайство в Международный военный трибунал «об истребовании письменного показания, данного под присягой» от Жукова. Защита считала, что «маршал Жуков, как эксперт по военным вопросам, должен ответить» на ряд вопросов. Поставленные вопросы носили альтернативный характер и занимали несколько страниц. Суть формулировок выражена в пункте 7: «Может ли высший военачальник в военное время отказаться от выполнения отданного ему приказа, против которого он безуспешно возражал?»

Далее в документе говорилось:

«Если защита в состоянии будет получить доказательство того, что и в Советской Армии военачальники также не имели возможности оказывать влияние на окончательные решения своего правительства и что вопросы внешней политики и другие необходимые в политическом и военном отношении мероприятия были полностью исключены из круга вопросов, подлежащих их личному рассмотрению, то это, по мнению защиты, окажет огромное влияние на правильность решения, вынесенного по поводу аналогичных действий немецкого командования.

Если и в Советской Армии также имеет место тот принцип, что мероприятия, которые рассматриваются высшим руководством как необходимые, должны проводиться военачальниками вопреки их возможным высказываниям и личным возражениям и что безоговорочное воинское повиновение должно иметь место в интересах обеспечения и проведения операций, то это означает для членов организации если не окончательное снятие с них ответственности, то, по крайней мере, смягчение приговора в отношении их действий, которые производились на основании приказов. Почти одинаковое или по меньшей мере совершенно аналогичное толкование долга солдатского повиновения в обеих армиях окажет решающее влияние на истолкование положений устава, относящихся к выполнению приказов.

Что же касается самой организации как таковой, то в силу того, что действия ее членов могут повлечь и повлекут за собой в данном случае смягчение приговора Трибунала, она не может носить „преступный характер“»^{676}.

Надо сказать, что аналогичные вопросы, сформулированные высокопрофессиональным адвокатом, были поставлены генералу Б. Смиту и фельдмаршалу лорду Алленбруку. Ответить отрицательно на них было практически невозможно.

Члены Международного военного трибунала, рассмотрев ходатайства Латернзера, 27 апреля 1946 г. приняли следующее решение:

«…3. Ходатайство о направлении опросных листов генералу Беделу Смиту, фельдмаршалу лорду Алленбруку, маршалу Жукову.

Трибунал отклонил эти ходатайства как не относящиеся к делу»^{677}.

Тем не менее Международный военный трибунал, объявив преступными руководство национал-социалистской партии, гестапо, СД, СС и СА, не признал таковыми правительственный кабинет нацистской Германии, Генеральный штаб и Верховное командование вермахта.

Тем временем над Жуковым уже был занесен дамоклов меч. В августе 1945 г. бывший начальник Главного управления контрразведки «Смерш» Группы советских оккупационных войск в Германии генерал А. А. Вадис сообщал своему руководству: «О Серове (заместитель Жукова по гражданской администрации. — Авт.) идут разговоры, что Героя Советского Союза он получил незаслуженно, это сделано Жуковым для того, чтобы приблизить Серова к себе… Многие считают, что Жуков является первым кандидатом на пост наркома обороны. Жуков груб и высокомерен, выпячивает свои заслуги, на дорогах плакаты „Слава маршалу Жукову“. В одном из разговоров с армейским политработником, когда тот сослался на директиву Булганина о политорганах, Жуков заявил: „Что Вы мне тычете Булганиным, я кто для Вас?“ — желая подчеркнуть, что он не кто-нибудь, а заместитель наркома обороны».

В одну кучу спешно валилось все, что можно. После Парада Победы на своей даче Жуков произнес первый тост не за Сталина, а за «старейшего командарма Чуйкова». Певица Лидия Русланова на одном из приемов в Потсдаме назвала Жукова Георгием Победоносцем.

Тень заговора против Сталина, якобы замышленного Георгием Константиновичем с группой офицеров, — это уже серьезнее. В «дело Жукова» ложились обвинения в том, что он без серьезных оснований снимает с должностей высших начальников, утверждает «порочные» уставы, присваивает себе заслуги во многих победах и преуменьшает в них роль Сталина. В донесениях Сталину сообщалось, что некоторые известные генералы — командующий 8-й гвардейской армией В. И. Чуйков, командующий 1-й гвардейской танковой армией М. Е. Катуков, командующий артиллерией Группы советских оккупационных войск в Германии В. И. Казаков и другие — именуют себя «жуковцами», а не «сталинцами».

В апреле 1946 г. Жуков отзывается в Москву и назначается Главнокомандующим Сухопутными войсками. После должности первого заместителя он становится просто заместителем наркома обороны. В то время когда Георгий Константинович еще только принимал дела на новой должности, начальник Главного управления контрразведки «Смерш» В. С. Абакумов фабриковал документы по так называемому «авиационному делу».

Все началось с письма, которое в августе 1945 г. Василий Сталин отправил своему отцу. В письме содержалась жалоба на то, что «ВВС принимают от промышленности самолет Як-9 с дефектами, из-за которых бьется много летчиков». Тогда постановлением ГКО командующему ВВС главному маршалу авиации А. А. Новикову был объявлен выговор «за невнимательное отношение к поступающим из строевых частей ВВС сигналам о серьезных дефектах самолета Як-9 с мотором 107А и отсутствие настойчивости в требованиях об устранении этих дефектов»^{678}. Новиков считал, что поводом для этого послужил его отказ представить Василия Сталина к присвоению звания генерала. Несмотря на это, под нажимом самого Иосифа Виссарионовича в начале марта 1946 г. его сын все-таки стал генералом, а строптивый Новиков был отстранен от занимаемой должности. В середине марта для проверки Военно-воздушных сил создается государственная комиссия под председательством заместителя министра Вооруженных Сил Булганина. Члены комиссии, в состав которой входили видные военные деятели, в том числе маршалы Жуков и Василевский, нашли много недостатков в деятельности Новикова на посту командующего ВВС. Постановлением СНК СССР от 16 марта он был снят с занимаемой должности, а в апреле, несмотря на то что он являлся депутатом Верховного Совета СССР, его арестовали.

30 апреля Новиков пишет пространное письмо Сталину, в котором заявляет о своей виновности «в еще более важных преступлениях», суть которых составляют… его связь с Жуковым и те «политически вредные» разговоры, которые велись с ним. Описание «пагубных» деяний Георгия Константиновича занимает несколько страниц^{679}.

Главный маршал авиации пишет:

«Касаясь Жукова, я прежде всего хочу сказать, что он человек исключительно властолюбивый и самовлюбленный, очень любит славу, почет и угодничество перед ним и не может терпеть возражений.

Зная Жукова, я понимал, что он не столько в интересах государства, а больше в своих личных целях стремится чаще бывать в войсках, чтобы, таким образом, завоевать себе еще больший авторитет.

…Жуков ведет вредную, обособленную линию, т. е. сколачивает людей вокруг себя, приближает их к себе и делает вид, что для них он является „добрым дядей“. Таким человеком у Жукова был и я, а также Серов …

Жуков очень хитро, тонко и в осторожной форме в беседе со мной, а также и среди других лиц пытался умалить руководящую роль в войне Верховного Главнокомандования, и в то же время Жуков, не стесняясь, выпячивает свою роль в войне как полководца и даже заявляет, что все основные планы военных операций разработаны им.

Так, во многих беседах, имевших место на протяжении последних полутора лет, Жуков заявлял мне, что операции по разгрому немцев под Ленинградом, Сталинградом и на Курской дуге разработаны по его идее и им, Жуковым, подготовлены. То же говорил мне Жуков по разгрому немцев под Москвой…»

Все же следователи Абакумова оказались плохими редакторами — пропустили они один абзац в тексте Новикова, где он говорит о себе: «Повторяю, что несмотря на высокое положение, которое я занимал, и авторитет, созданный мне Верховным главнокомандующим, я все же всегда чувствовал себя пришибленным. Это длится у меня еще с давних времен».

Тем не менее заявление «пришибленного» Новикова (он был сыном полицейского. — Авт.) было зачитано на заседании Высшего Военного Совета, который состоялся 1 июня 1946 г. под председательством Сталина. С точностью реконструировать ход этого заседания не представляется возможным, так как различные источники, прежде всего, воспоминания участников, трактуют его с большой долей субъективности. Даже личные свидетельства, оставленные Георгием Константиновичем, весьма противоречивы. Совершенно точно, что «показания» Новикова были зачитаны полностью и что самую твердую позицию в защите Жукова занял маршал бронетанковых войск П. С. Рыбалко. Отдадим должное принципиальности и порядочности Павла Семеновича — уж у него-то были причины обижаться на Жукова, выслушал он от Георгия Константиновича кое-что незаслуженное в бытность командующего 3-й гвардейской танковой армией, во время штурма Берлина.

И. С. Конев, это подтверждается и другими свидетельствами, упоминает, что много грязи на голову Жукова, включая всякого рода бытовые подробности, вылил начальник Главного управления кадров генерал Ф. И. Голиков. Сам Конев на заседании отметил, что характер у Жукова неуживчивый, трудный, с ним работать очень трудно, не только находясь в его подчинении, но и будучи соседом по фронту. «Привел в качестве примера наши споры по Берлинской операции, — вспоминал Иван Степанович. — Но, однако, заявил, что категорически отвергаю предъявленные Жукову обвинения в политической нечестности, в неуважении к ЦК. Сказал, что считаю Жукова человеком, преданным партии, правительству и лично Сталину, честным коммунистом… Если бы Жуков был человеком непорядочным, он вряд ли стал бы с такой настойчивостью, рискуя жизнью, выполнять приказы Ставки, выезжать на самые опасные участки фронта, ползать на брюхе по передовой, наблюдая за действиями войск, чтобы на месте оценить обстановку и помочь командованию в принятии тех или иных решений. Нечестный человек, тем более нечестный в политическом отношении, не будет себя так держать»^{680}.

Генерал армии В. Д. Соколовский, по свидетельству Конева, «построил свое выступление в более обтекаемой форме, но принципиально подтвердил, что Жуков честный человек, честно выполнял приказы, и показал его роль в защите Москвы. Правда, и Соколовский заметил, что работать с Жуковым из-за неуживчивого характера действительно нелегко».

Опровергли большинство обвинений в адрес Жукова Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, генерал армии А. В. Хрулев.

При этом члены Политбюро Маленков, Молотов, Берия в один голос твердили, что Жуков зазнался, приписывает себе все победы Советских Вооруженных Сил, что он человек политически незрелый, непартийный и что суть характера Жукова не только в том, что он тяжелый и неуживчивый, но скорее опасный, ибо у него есть бонапартистские замашки.

«Обвинения были тяжелые. Жуков сидел, повесив голову, и очень тяжело переживал: то бледнел, то заливался краской, — рассказывает Конев. — Наконец ему предоставили слово. Жуков сказал, что совершенно отвергает заявление А. А. Новикова, что характер у него не ангельский, это правильно, но он категорически не согласен с обвинениями в нечестности и непартийности, он коммунист, который ответственно выполнял все порученное ему партией; что он действительно признает себя виновным только в том, что преувеличил свою роль в организации победы над врагом…»

После обсуждения и выступления Жукова Сталин задал вопрос:

— Что же будем делать с Жуковым?..

Из зала со стороны нескольких членов Высшего Военного Совета последовало предложение снять Жукова с должности Главнокомандующего Сухопутными войсками.

Конев вспоминал: «Невольно у каждого сидящего возникало такое ощущение, что против Жукова готовятся чуть ли не репрессивные меры. Думается, что выступления военных, которые все дружно отметили недостатки Жукова, но в то же время защитили его, показали его деятельность на посту командующего фронтом, на посту координатора, сыграли свою роль. После этого у Сталина, по всей видимости, возникли соображения, что так решать вопрос с Жуковым — просто полностью отстранить, а тем более репрессировать — нельзя, это будет встречено неодобрительно не только руководящими кругами армии, но и в стране, потому что авторитет Г. К. Жукова среди широких слоев народа и армии был, бесспорно, высок. Поэтому кто-то из членов Политбюро и сам Сталин предложили назначить его командующим войсками небольшого военного округа. И тут же назвали — Одесский»^{681}.

Итоги заседания Высшего Военного Совета были подведены в приказе министра вооруженных сил И. В. Сталина № 009 от 9 июня 1946 г. Проект приказа был подготовлен Булганиным и Василевским. В приказе говорилось:

«Совет Министров Союза ССР постановлением от 3 июня с. г. (подчеркнуто Сталиным. — Авт.) утвердил предложение Высшего Военного Совета от 1 июня об освобождении Маршала Советского Союза Жукова от должности Главнокомандующего Сухопутными Войсками и этим же постановлением освободил Маршала Жукова от обязанностей заместителя министра Вооруженных Сил.

Обстоятельства дела сводятся к следующему.

Бывший Командующий Военно-Воздушными Силами Новиков направил недавно в Правительство заявление на Маршала Жукова, в котором сообщил о фактах недостойного и вредного поведения со стороны Маршала Жукова по отношению к Правительству и Верховному Главнокомандованию.

Высший Военный Совет на своем заседании 1 июня с. г. рассмотрел указанное заявление Новикова и установил, что Маршал Жуков, несмотря на созданное ему Правительством и Верховным Главнокомандованием высокое положение, считал себя обиженным, выражал недовольство решениями Правительства и враждебно отзывался о нем среди подчиненных лиц.

Маршал Жуков, утеряв всякую скромность и будучи увлечен чувством личной амбиции, считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывая при этом себе в разговорах с подчиненными разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной войны, включая те операции, к которым он не имел никакого отношения.

Более того, Маршал Жуков, будучи сам озлоблен, пытался группировать вокруг себя недовольных, провалившихся и отстраненных от работы начальников и брал их под свою защиту, противопоставляя себя тем самым Правительству и Верховному Главнокомандованию.

Вопреки изложенным заявлениям Маршала Жукова (вставка Сталина. — Авт.), на заседании Высшего Военного Совета было установлено, что все планы всех без исключения значительных операций Отечественной войны, равно как планы их обеспечения, обсуждались и принимались на совместных заседаниях Государственного Комитета Обороны и членов Ставки в присутствии соответствующих командующих фронтами и главных сотрудников Генштаба, причем нередко привлекались к делу начальники родов войск.

Было установлено, далее, что к плану ликвидации сталинградской группы немецких войск и к проведению этого плана, которые приписывает себе Маршал Жуков, он не имел отношения: как известно, план ликвидации немецких войск был выработан и сама ликвидация была начата зимой 1942 г., когда Маршал Жуков находился на Украинском (зачеркнуто Сталиным. — Авт.) другом (написано Сталиным. — Авт.) фронте, вдали от Сталинграда.

Было установлено дальше, что Маршал Жуков не имел также отношения к ликвидации крымской группы немецких войск, а равно как и проведению этого плана.

Было установлено, далее, что ликвидация Корсунь-Шевченковской группы немецких войск была спланирована и проведена не Маршалом Жуковым, как он заявлял об этом (дополнение Сталина. — Авт.), а Маршалом Коневым, а Киев был освобожден не ударом с юга, с Букринского плацдарма, как предлагал Маршал Жуков, а ударом с севера…

Было, наконец, установлено, что, признавая заслуги Маршала Жукова при взятии Берлина, нельзя исключать (зачеркнуто Сталиным. — Авт.), отрицать, как это делает Маршал Жуков (написано Сталиным. — Авт.), и того (зачеркнуто Сталиным. — Авт.), что без удара с юга войск Маршала Конева и удара с севера войск Маршала Рокоссовского Берлин не был бы окружен и взят в тот срок, в какой он был взят.

Высший Военный Совет, рассмотрев вопрос о поведении Маршала Жукова, единодушно признал это поведение вредным и несовместимым с занимаемым им положением и, исходя из этого, решил просить Совет Министров Союза ССР об освобождении Маршала Жукова от должности Главнокомандующего Сухопутными Войсками.

…Совет Министров Союза ССР на основании этого (зачеркнуто Сталиным. — Авт.) изложенного (дописано Сталиным. — Авт.) принял указанное выше решение об освобождении Маршала Жукова от занимаемых им постов и назначил его Командующим войсками Одесского военного округа»^{682}.

После освобождения от должности Главнокомандующего Сухопутными войсками Жуков не стал задерживаться в Москве. Уже 13 июня он прибыл в Одессу, где располагался штаб военного округа. Спецпоезд маршала был принят не на главном пути, а на задворках станции. Не успел Жуков вступить в новую должность, как последовал вызов в Москву, на пленум ЦК ВКП(б). Об этом Георгий Константинович рассказывал историку Светлишину:

«Когда я увидел, что Сталин снова одет в довоенный френч, понял: быть „грозе“. И опять не ошибся. После рассмотрения общеполитических вопросов и назревших проблем по восстановлению народного хозяйства Пленум приступил к обсуждению персональных дел отдельных членов ЦК.

Семь человек, выведенных из состава ЦК, один за другим покинули зал заседаний. И тут я услышал свою фамилию. Каких-то новых фактов, доказывающих мою вину, не было приведено. Поэтому, когда мне было предложено выступить, я отказался от слова. Оправдываться мне было не в чем. Состоялось голосование, и меня вывели из состава ЦК. Как только руки голосовавших опустились, я поднялся со своего места и строевым шагом вышел из зала…»^{683}

В Одесском военном округе все сразу почувствовали твердую руку маршала. В частях и соединениях резко повысился накал боевой учебы. Вот что пишет об этом офицер для особых поручений маршала С. П. Марков: «В войска и на учения Георгий Константинович выезжал в любое время года и в любую погоду. Вспоминается, как в феврале 1947 г. он поездом направился на штабные учения в Тирасполь. В пути нас настигла сильная пурга, снегом занесло железнодорожные пути. Движение было приостановлено.

Можно было отменить или перенести на день-два проведение учений. Но это было не в характере Жукова. Встал вопрос: как дальше следовать в Тирасполь? И тогда, как и в боевые времена Великой Отечественной войны, по указанию маршала были вызваны маленькие самолеты АН-2. С примитивной маленькой площадки в пургу они поднялись в воздух и вскоре приземлились близ города. Штабные учения начались точно в срок, как и было предусмотрено планом. Жуков исколесил всю территорию округа, чаще всего бывал в Николаеве, Тирасполе, Кишиневе, Бельцах, Бендерах».

Первая проблема, с которой столкнулся Жуков, — офицеры и члены их семей часто страдают от нападений преступников. «Тогда в Одессе офицеров раздевали и грабили даже днем, — вспоминал бывший командир штрафного батальона М. И. Сукнев, — отбирая документы, награды, вплоть до Золотых Звезд Героев Советского Союза, как у моего соседа по резерву. Подойдут, нож приставят и разденут. Это днем, а ночью наши только по пять-шесть человек ходили»^{684}.

Офицеры получили право на круглосуточное ношение личного оружия. На первых порах эффект был обратным. Нападать на офицеров стали чаще — теперь уже с целью завладеть оружием. Тогда Жуков дал им право применять оружие в случаях опасности нападения со стороны преступников. По указанию маршала Одесса была разбита на сектора, в каждом из которых специально выделенная воинская часть проводила специальные мероприятия: тотальные проверки документов, налеты на притоны, засады. Всех задержанных, среди которых, естественно, было и много законопослушных граждан, случайно попавших в облавы, отправляли на ночь в комендатуру, а утром передавали милиции. В результате бандиты стали остерегаться нападать на военных. В фильме «Ликвидация», прошедшем недавно по телевидению, показано, пусть даже не совсем достоверно, как боролись с преступностью в Одессе. Местные власти оценили действия командующего округом как самоуправство, о чем было сообщено в Москву.

Главный же конфликт Жукова с Одесским обкомом ВКП(б) произошел на почве квартирного вопроса. Многие офицеры округа, снимая жилье, были вынуждены тратить на его оплату до половины жалованья. Военные ведомства жилья в ту пору почти не строили, а одесские власти считали, что не обязаны предоставлять военным жилплощадь. Секретарю обкома А. И. Кириченко доложили, что военные в городе начали выявлять пустующие квартиры и вселяться в них, ссылаясь на приказ командующего войсками округа. Жуков подтвердил, что такой приказ отдал, но отменить его отказался, указав, что все делается по постановлению жилищной комиссии, куда включены и депутаты горсовета. Комиссия также стала принуждать горожан, имеющих излишки жилплощади, сдавать комнаты офицерам по твердым ценам, значительно ниже тех, что сложились на рынке. Популярность Жукова в войсках резко возросла, зато от жителей в обком и горком посыпались жалобы. Кириченко молил Москву: «Уберите от нас этого диктатора!»

В Одессе Георгий Константинович находил время и для отдыха, регулярно посещал театры, смотрел все новые фильмы. Страстно увлекался охотой. Охотничьи ружья, по воспоминанию Бучина, они всегда возили с собой. На охоту выезжали на «бьюике» охраны, машину так и прозвали «охотничьей».

Здесь же получил продолжение роман Жукова с Лидией Захаровой, которую он вызвал к себе в округ. Об этом узнала Александра Диевна, но устраивать скандал не стала: вместе с детьми вернулась в Москву. Позднее, после назначения Жукова командующим войсками Уральского военного округа, Захарова поехала вместе с ним в Свердловск. Но здесь сердцем Георгия Константиновича завладела другая женщина — молодая выпускница Казанского медицинского института Галина Семенова…

Летом 1947 г. из Москвы прибыла комиссия с целью проверки Одесского военного округа во главе с недавно назначенным министром Вооруженных Сил и произведенным в Маршалы Советского Союза Н. А. Булганиным. Жуков не явился встречать комиссию на вокзал, считая для себя унизительным быть в подчинении у «политического маршала». Этот инцидент увеличил неприязнь Булганина к Жукову.

Комиссия не сумела выявить каких-либо существенных недостатков в боевой подготовке войск округа, но получила большое количество жалоб офицеров о фактах грубого обращения Жукова с подчиненными. В одном полку, увидев грязные умывальники, он выставил командира за проходную и приказал больше в полк не пускать. Одного из своих заместителей, боевого генерала, выгнал с совещания за двухминутное опоздание.

Независимость Георгия Константиновича принимала демонстративный характер. Трудно сказать, шло ли это от наивной буйности русского характера, из-за неосознанного стремления всегда идти напролом, против течения, или было проявлением своеобразного протеста против унижения, пережитого на заседании Высшего Военного Совета.

А тем временем компетентные органы продолжали расследование, начатое еще в августе 1946 г. Еще тогда Сталин получил докладную записку от Булганина о задержании на Ягодинской таможне (вблизи г. Ковеля) семи вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью. Она, как выяснилось, принадлежала Жукову. В докладной записке отмечалось:

«Установлено, что и. о. Начальника Тыла Группы Советских Оккупационных Войск в Германии для провоза мебели была выдана такая справка: „Выдана Маршалу Советского Союза тов. Жукову Г. К. в том, что нижепоименованная мебель, им лично заказанная на мебельной фабрике в Германии „Альбин Май“, приобретена за личный расчет и Военным Советом Группы СОВ в Германии разрешен вывоз в Советский Союз. Указанная мебель направлена в Одесский Военный Округ с сопровождающим капитаном тов. Ягельским. Транспорт № 152/8431“.

Вагоны с мебелью 19 августа из Ягодино отправлены в Одессу.

Одесской таможне дано указание этой мебели не выдавать до получения специального указания.

Опись мебели, находящейся в осмотренных вагонах, прилагается»^{685}.

Дальше — больше. Абакумов представляет Сталину объемный документ о проведении негласного обыска на квартире Жукова и его подмосковной даче. Обнаружено большое количество незаконно приобретенных и вывезенных из Германии ценностей.

Следуют невнятные объяснения Жукова, что и откуда появилось. Длительное и унизительное выяснение, кто, зачем и для кого брал, где хранил, куда вывозил. Все неубедительно. Объемы выявленных золотых вещей, сервизов, гобеленов, произведений искусства превышали размеры, в пределах которых можно было бы дать хоть какие-то вразумительные оправдания.

Акт о передаче Управлению Делами Совмина присвоенного Жуковым трофейного имущества, составленный 3 февраля 1948 г., не оставляет сомнений: не устоял Георгий Константинович перед возможностью поправить личное материальное благополучие.

«Дело Жукова» пополнялось показаниями арестованных: бывшего адъютанта Георгия Константиновича подполковника А. С. Семочкина, бывшего члена военного совета Группы советских оккупационных войск в Германии генерала К. Ф. Телегина, бывшего начальника оперативного сектора МВД в Берлине генерала А. М. Сиднева…

Сиднев на допросе признал, что он «набросился на легкую добычу и, позабыв об интересах государства, которые… надлежало охранять, стал обогащаться. Как ни стыдно теперь об этом рассказывать, но мне ничего не остается, как признать, что я занимался в Германии воровством и присвоением того, что должно было поступить в собственность государства». Далее арестованный сказал, что над ним стоял генерал И. А. Серов, который был приближен к Жукову.

В свою очередь Серов, чувствуя, что у него горит почва под ногами, направил 8 февраля 1948 г. объяснительную записку Сталину, в которой обвинил Министерство госбезопасности во главе с Абакумовым в том, что оно стремится свести с ним личные счеты^{686}.

«Сейчас для того, чтобы очернить меня, — писал Серов, — Абакумов всеми силами старается приплести меня к Жукову. Я этих стараний не боюсь, т. к., кроме Абакумова, есть ЦК, который может объективно разобраться. Однако Абакумов о себе молчит, как он расхваливал Жукова и выслуживался перед ним как мальчик. Приведу факты, товарищ Сталин.

Когда немцы подошли к Ленинграду и там создалось тяжелое положение, то ведь не кто иной, как всезнающий Абакумов распространял слухи, что „Жданов в Ленинграде растерялся, боится там оставаться, что Ворошилов не сумел организовать оборону, а вот приехал Жуков и все дело повернул, теперь Ленинград не сдадут“».

Очерняя Жукова, Серов явно перестарался в доказательствах относительно тесной дружбы между Абакумовым и Георгием Константиновичем. Ведь именно ведомство Абакумова по указанию Сталина продолжало активно раздувать «дело Жукова». Был арестован Герой Советского Союза генерал-лейтенант В. В. Крюков. Уже значительно позднее, в апреле 1953 г., Крюков описывал, как из него, в прямом смысле слова, выбивали показания о связях с Жуковым:

«Были также составлены протоколы, что я везде и всюду восхвалял Жукова и, наконец, что я укрывал преступления Жукова, но какие преступления, я до сих пор не знаю. Вначале я категорически отказался подписать эти протоколы. Посыпались вновь различные репрессии, и я, надо прямо сказать, смалодушничал. Уж очень тяжелое состояние у меня было.

Избитый, голодный, приниженный, бессонные ночи давали тоже себя знать. Я не выдержал и подписал. До сих пор я себе простить не могу. Но у меня теплится надежда, что придет время и я смогу сказать правду, почему я подписал»^{687}.

Копию своего письма в ЦК КПСС Крюков направил Жукову, и Георгий Константинович переслал ее Хрущеву с запиской: «Крюкова В. В. знаю с 1931 г. как одного из добросовестнейших командиров, храброго в боях против гитлеровских захватчиков. Прошу Вас, Никита Сергеевич, по заявлению Крюкова дать указание»^{688}. Вскоре Крюков был освобожден и вернулся в Москву. Вместе с ним вернулась и его жена — известная певица Лидия Русланова, которая была арестована в сентябре 1948 г. и осуждена по стандартному обвинению в «антисоветской пропаганде».

После разбирательства по делу своего адъютанта Семочкина Жуков перенес сердечный приступ и в течение месяца лечился в Кремлевской больнице. 12 февраля 1948 г. он выехал в Свердловск, чтобы вступить в должность командующего войсками Уральского военного округа. Здесь он находился в течение пяти лет.

Урал встретил сильными морозами — ниже 30 градусов. Георгий Константинович, по свидетельству очевидцев, был в хорошем настроении, шутил. По крайней мере, внешне не было заметно, что он подавлен или чем-то обижен. На деле назначение на этот округ было связано со стремлением окончательно унизить прославленного маршала. В состав округа входило несколько бригад и те половина кадрированные. По статусу округ внутренний, нет здесь близко границы, держать развернутые дивизии нет необходимости. Жуков, верный своему принципу учить войска тому, что необходимо на войне, много внимания уделял боевой подготовке. Так, осенью 1948 г. под его руководством были проведены учения по отработке действий мотомеханизированных частей с преодолением водных преград.

Отношение Сталина к Жукову постепенно смягчалось. В марте 1950 г. Георгию Константиновичу разрешили баллотироваться на выборах в Верховный Совет СССР. Он старался везде демонстрировать, что доволен своим положением. В июле Абакумов докладывал Сталину: в беседе с гастролировавшими в Свердловске артистами Большого театра Жуков говорил, что ему «везде хорошо», и радовался, что за него так здорово голосовали на выборах в Верховный Совет. В Свердловске было немало ссыльных и бывших заключенных, и этот контингент, полагал маршал, голосовал за него особенно активно: «Вот где у меня друзья!» И добавил с опаской: «Как бы меня к ним не приобщили».

Любил Георгий Константинович посещать театры и концерты, общаться с артистами. На одном из выпускных вечеров в Свердловской спецшколе ВВС он обратил внимание на выступление курсанта Штоколова, который прекрасно исполнил «Грустные ивы» М. Блантера и «Эх, дороги» О. Новикова. Жуков поблагодарил выпускника за пение и сказал: «Таких, как ты, в авиации много, а тебе надо петь». Эти слова оказались пророческими. По распределению Штоколов попал в Серпуховское училище ВВС, но вскоре туда пришло распоряжение Жукова: «Курсанта Штоколова Б. Т. направить на дневное отделение консерватории». Так начинался творческий путь будущего народного артиста.

О знакомстве, произошедшем в Свердловске, и отношениях Жукова с Г. А. Семеновой, которая была моложе его на тридцать лет, вспоминает их дочь Мария, родившаяся в июне 1957 г. «Отец писал в своем дневнике, что при первой встрече не обратил на маму никакого внимания (он болел, и мама лечила его на дому). Когда ему стало лучше, он заинтересовался ее жизнью, семьей, увлечениями. Ему понравилась ее скромность, но особенно, как он сам признавался, красивые, теплые, зеленые глаза. В них всегда таилась какая-то неповторимая грусть…

Мама была хороша собой, в ней все было гармонично: богатый внутренний мир, необыкновенная доброта, красивое лицо, стройная фигура, легкая походка, особая манера говорить. Отец тогда выглядел моложаво, лицо свежее, живое, блестящие глаза, статность. Поначалу маму смутило его внимание. Она, как могла, избегала встреч, но отец был настойчив. Галина стала его самой сильной в жизни любовью, хотя и поздней».

Георгий Константинович писал Галине Александровне из Гурзуфа в сентябре 1952 г.: «До сих пор нахожусь под очарованием последней встречи с тобой, моя Галюсенька!.. Родная моя, как жаль, что нет здесь тебя. Мне не хватает тебя, без тебя я скучаю… Пусть тебя хранит моя любовь, моя мечта о тебе…»

В марте 1952 г. следует новое снисхождение Сталина: Георгий Константинович избирается кандидатом в члены ЦК КПСС. В конце февраля 1953 г. Сталин вызвал Жукова в Москву. Ходили слухи, что Иосиф Виссарионович собирался сделать Жукова то ли министром, то ли первым замом министра обороны, да не успел.

Каково было действительное намерение Сталина, мы, наверное, никогда уже не узнаем. С большой долей вероятности можем предположить: Жуков в эти дни был ему нужен. Потому что он был надежен.

Надежность Жукова — это надежность солдата.

Настоящий солдат востребован всегда. Не зря, не из-за отсутствия чувства юмора, говорил Сталин Эйзенхауэру, что Жуков в Советском Союзе без работы никогда не останется.

Сталин уходил. Оказалось, Жуков был нужен и другим.

О том, как 26 июня 1953 г. «брали Берию», осталось немало свидетельств. Как и все мемуары, они содержат те или иные противоречия. И все без исключения посвященные этому событию воспоминания насыщены драматическими подробностями. Не будем вдаваться в споры, кто сыграл в осуществлении намерения Н. С. Хрущева главную роль: арест Берии — не взятие Берлина. После смерти Сталина его положение представляется сродни участи срезанного гриба с почерневшей ножкой. Лаврентий Павлович, наверное, и сам это прекрасно понимал, когда увидел наставленные на него дула пистолетов во время заседания Президиума ЦК КПСС.

Следствие по делу Берии велось в течение полугода, а суд над ним и его сообщниками проходил с 18 по 23 декабря. Дело рассматривало Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР под председательством Маршала Советского Союза И. С. Конева, которое приговорило Л. П. Берию к расстрелу. В день оглашения приговора генерал П. Ф. Батицкий привел его в исполнение.

Военный заговор начал вызревать значительно раньше. Сталин был еще жив, когда 5 марта 1953 г. в восемь часов вечера в Кремле открылось совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР. В заседании, как кандидат в члены ЦК КПСС, принял участие и Жуков. Г. М. Маленков заявил: «Все понимают огромную ответственность за руководство страной, которая ложится теперь на нас. Всем понятно, что страна не может терпеть ни одного часа перебоя в руководстве». «Соратники» Сталина стремились как можно быстрее поделить между собой руководящие посты. Было принято решение о назначении Маленкова Председателем Совета Министров СССР, Ворошилова — Председателем Президиума Верховного Совета СССР, Булганина — военным министром, Василевского и Жукова — его первыми заместителями^{689}.

15 марта Жуков снова занял пост Главнокомандующего Сухопутными войсками. Надежность Георгия Константиновича у нового руководства страны не вызывала сомнений.

Арест Берии, проведенный с участием Жукова, еще больше укрепил доверие к нему Хрущева. Позднее Адмирал Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов писал: «Хотя Жуков формально был заместителем министра обороны, но, опираясь на дружбу с Хрущевым, вел себя довольно независимо. Они оба, Хрущев и Жуков, открыто ругали Сталина и выдумывали всякие небылицы. Но это остается на их совести. В книге Жукова (имеются в виду „Воспоминания и размышления“. — Авт.) я уже прочитал другое. Наши отношения с Г. К. Жуковым стали поистине драматическими, когда он в феврале 1955 г. был назначен министром обороны и получил „карт-бланш“ от Н. С. Хрущева. Вся накопившаяся к Сталину неприязнь, как распрямившаяся пружина, чувствовалась в эти дни во всем поведении Жукова. Он как бы стремился наверстать потерянное время и славу»^{690}.

В свою очередь Н. С. Хрущев вспоминал: «С огромным уважением и по-дружески я относился тогда (в середине 50-х гг. — Авт.) к маршалу Жукову. Нас сблизила война. К тому же у меня с ним не происходило никогда никаких столкновений. Когда Сталин после войны распространил на него опалу, я Жукову сочувствовал. Он на меня производил сильное впечатление умом, военными знаниями и твердым характером».

7 ноября 1953 г. Жуков был приглашен на дипломатический прием по случаю годовщины Октябрьской революции. Во время банкета посол США в Москве Чарльз Болен после очередного тоста за мир предложил выпить не только за мир, но и за справедливость, поскольку без справедливости в международных делах никогда не будет прочного мира. «Ссылка на справедливость вызвала раздражение у советских официальных лиц, — вспоминал Болен, — особенно у Кагановича, который ответил длинной речью. Ее суть сводилась к тому, что в мире существуют различные концепции справедливости, тогда как мир — это то, что все народы понимают одинаково. Тогда поднялся Жуков, занявший место Булганина, успевшего напиться мертвецки пьяным. К моему удивлению, он сказал, что хотел бы поддержать тост за мир, предложенный американским послом… С уверенностью можно сказать лишь то, что Жуков демонстрировал свою независимость от кремлевских политиков».

Болен, наверное, был прав, хотя Жуков и осознавал совершенно обратное: свою безусловную зависимость от интриг властных кругов. Интриг, не выходящих по своей сути за черту кухонных семейных сцен. Но черта между ним, плоть от плоти представлявшим глубинные народные слои — «землю», как говорили раньше, — и власть имущими была очевидна. С ними Жукову было не по пути.

Отходил от них, пытался устроить свои личные дела. Слишком запутанные. Выхлопотал Семеновой и ее матери квартиру на улице Горького, помог Галине устроиться на работу в госпитале Бурденко. И в то же время зарегистрировал, наконец-то, свой брак с Александрой Диевной. Кто-то любил, кто-то терпел унижения и мучился. Постоянные выяснения между женщинами семейных отношений, сопровождавшиеся обращениями в ЦК, надоели даже Хрущеву, который резко осудил совместную поездку Жукова с Семеновой в Болгарию.

В своей записной книжке Георгий Константинович отметил: «По прибытии в Москву мне позвонил Булганин и сказал, что Никита неодобрительно высказался на Президиуме ЦК о том, что я отдыхал в Варне с Галиной. Это меня возмутило, и в горячке я по адресу Никиты высказал ряд резких слов, которые Булганин тут же постарался передать Хрущеву, с которым у меня вскоре состоялся на эту тему примирительный разговор. Никита сказал: „Я не возражаю против Галины, но рекомендую не торопиться“. Тогда я не понял, что он своим „благожелательством“ хочет иметь в моем лице верного друга, который поддержит его в борьбе за власть».

Тем временем на оснащение Вооруженных Сил стало поступать ядерное оружие. Решение проверить на практике, как будут действовать войска в условиях его применения, было принято на правительственном уровне. Инициатором проведения войсковых учений с реальным ядерным взрывом выступило Министерство Вооруженных Сил. Все подготовительные мероприятия согласовывались с министерствами атомной энергии (в то время — Первым главным управлением при Совете Министров СССР), здравоохранения, химической и радиотехнической промышленности. Разработка конкретных предложений по подготовке учений, которой руководил заместитель министра обороны по вооружению маршал артиллерии Н. Д. Яковлев, была возложена на спецотдел Генерального штаба.

29 сентября 1953 г. Советом Министров СССР было издано постановление, положившее начало подготовке Вооруженных Сил и всей страны к действиям «в особых условиях». По представлению начальника спецотдела Генштаба В. А. Болятко военный министр Булганин утвердил к изданию перечень руководящих документов. В этот список, в частности, входили справочник по ядерному оружию и пособия для офицеров: «Боевые свойства ядерного оружия», «Наставление по ведению операций и боевых действий в условиях применения ядерного оружия», «Наставление по противоатомной защите», «Руководство по защите городов», «Руководство по медицинскому обеспечению», «Руководство по радиационной разведке», «Руководство по дезактивации и санитарной обработке», — а также «Памятка солдату, матросу и населению по защите от атомного оружия». Под личным контролем Булганина все эти документы в месячный срок были изданы Воениздатом и доставлены по назначению. Для руководящего состава армии и флота был организован показ специальных фильмов по испытаниям ядерного оружия.

Общевойсковое учение с реальным ядерным взрывом было решено провести на Тоцком полигоне, расположенном между Самарой и Оренбургом. Идентичная атомная бомба мощностью 40 тыс. тонн тротилового эквивалента была уже ранее испытана на Семипалатинском полигоне. Теперь проведение воздушного ядерного взрыва в условиях пересеченной и лесистой местности должно было помочь оценить влияние земного рельефа на ослабление либо усиление его поражающих факторов: ударной волны, светового излучения, проникающей радиации и радиоактивного заражения местности.

Руководителем учения был назначен Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. В его подготовке и проведении участвовали руководители Министерства среднего машиностроения СССР во главе с В. А. Малышевым, а также ведущие ученые, среди которых были создатели ядерного оружия И. В. Курчатов и К. И. Щелкин. Присутствовали командующие всеми родами войск, министры обороны дружественных стран.

Заметим, что Тоцкое общевойсковое учение с реальным ядерным взрывом, осуществленным 14 сентября 1954 г. в 9 часов 33 минуты по московскому времени в полосе действующих на учении войск, было и остается единственным в истории Советских Вооруженных Сил. Для сравнения укажем, что в США в 1951–1956 гг. было проведено восемь аналогичных учений.

Трудно сказать, под воздействием личных ли впечатлений или под влиянием официальной пропаганды, Жуков вспоминал: «Когда я увидел атомный взрыв, осмотрел местность и технику после взрыва, посмотрел несколько раз киноленту, запечатлевшую до мельчайших подробностей все то, что произошло в результате взрыва атомной бомбы, я пришел к убеждению, что войну с применением атомного оружия ни при каких обстоятельствах вести не следует… Но мне было ясно и другое: навязанная нам гонка вооружений требовала от нас принять все меры к тому, чтобы срочно ликвидировать отставание наших Вооруженных Сил в оснащении ядерным оружием. В условиях постоянного атомного шантажа наша страна не могла чувствовать себя в безопасности».

По свидетельству генерала армии М. А. Гареева, атомная бомба мощностью 20 килотонн была сброшена с самолета и взорвана на высоте 350 метров. Войска до начала взрыва располагались в укрытиях не ближе 5–7 км, а руководящий состав Министерства обороны СССР, министры обороны ряда союзных стран, командующие войсками округов располагались для наблюдения открыто, имея лишь защитные очки, в 11 км от эпицентра взрыва. Передовые части наступающих войск выдвинулись к району взрыва через 2,5 часа. Атакующие подразделения в средствах защиты прошли в 500–600 метрах от эпицентра, получив дозу облучения 0,02–0,03 рентгена, а в танках — меньше в несколько раз. «Но впоследствии выявились более тяжелые последствия радиационного облучения и радиоактивного заражения местности, — пишет Гареев, — от чего пострадало местное население».

Гареев отрицает нелепые выдумки о числе погибших и пострадавших. Например, И. Бунич в книге «Операция „Гроза“» приводит такие «сведения»: «Из 40 тыс. военнослужащих, брошенных на полигон, 30 тыс. быстро умерло от ожогов и радиации. 10 тыс. стали инвалидами». В. В. Карпов, который в годы войны добывал сведения от «языков», но отнюдь не из желтой прессы, писал: «Тридцатилетние, недавно могучие мужчины превращались в дряхлые развалины. Наверное, уже все участники этих учений вымерли… Это, наверное, самый черный день в жизни и службе маршала Жукова как руководителя учения…»

Точка зрения Гареева: «Да, это учение имело более тяжелые последствия, чем вначале предполагалось. К сожалению, были и тяжело пострадавшие и умершие, и эту горькую правду надо обязательно говорить, в том числе и о Жукове, но не придумывать того, чего не было. Но в данном случае и правительство, и Министерство обороны полагались на ученых-физиков, которые должны были лучше предвидеть последствия испытания атомного оружия».

На всякий случай еще раз напомним: все высокопоставленные лица во главе с Жуковым находились без средств защиты в 11 км от эпицентра взрыва.

Нескладно выстраивались отношения (правильнее сказать, совсем не выстраивались) Георгия Константиновича с Военно-Морским флотом, с его всенародно признанным командующим — адмиралом Н. Г. Кузнецовым. Наверное, не суждено природному крестьянину понять психологию моряка. Жалко. Тем более только Николай Герасимович вместе со своим командующим Черноморским флотом Ф. С. Октябрьским был одним из немногих, оказавшихся в июне 41-го года в полной готовности дать отпор вероломному агрессору. С именем Кузнецова связаны героическая оборона Одессы, Севастополя, бессмертные подвиги морских десантов, «черных бушлатов»…

После назначения Жукова в феврале 1955 г. на пост министра обороны Кузнецов ощутил свое положение безысходным. Он вспоминал:

«Я перенес инфаркт. Доктора предписали ограниченную продолжительность работы. Обдумав и учтя все равно не клеящиеся (без просвета) отношения с Жуковым, я сам обратился (26 мая 1955 г. — Авт.) с просьбой „освободить меня“ с поста заместителя министра обороны и использовать на меньшей работе. Это было расценено как мое нежелание работать с Жуковым. Какая-то доля правды в этом есть. Руководствуясь не личными мотивами, я считал нежелательным и вредным для дела наше сотрудничество, после того как маршал [Жуков] без обиняков заявил мне, что он не оставит „без последствий“ мои сомнения по поводу его назначения на высокий пост. Но главное заключалось не в этом. Личное положение мое меня к тому времени уже не так интересовало. Излишним честолюбием я никогда не страдал, а, пробыв довольно длительное время на посту наркома и министра ВМФ, готов был удовлетвориться более скромным участком работы. Важнее было то, что мои неприязненные отношения с министром обороны неизбежно сказывались на деле.

Ответа я не получил, а мне было разрешено подобрать такого заместителя, который мог бы полноценно исполнять обязанности министра в мое отсутствие. Я назвал фамилию С. Г. Горшкова, тогдашнего командующего Черноморским флотом. С предложением согласились».

29 октября 1955 г. произошла катастрофа на Черноморском флоте с линкором «Новороссийск». Трагическую гибель корабля, о причинах которой и ныне спорят, поставили в вину главнокомандующему ВМФ. Не прошло и месяца после гибели «Новороссийска», как Жуков представил Хрущеву доклад, в котором, в частности, говорилось: «Руководство ВМФ находится в неудовлетворительном состоянии, Главком ВМФ Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов Н. Г. неудовлетворительно руководил флотом, неправильно оценивал роль флота в будущей войне. Допустил ошибки во взглядах и направлении строительства и развития флота и упустил подготовку руководящих кадров…»

Кузнецову было приказано явиться к министру обороны. «В грубой, присущей ему форме он объявил, — вспоминал Николай Герасимович, — что я снят с должности, понижен в звании до вице-адмирала. На мой вопрос, на основании чего и почему это сделано без моего вызова, он, усмехнувшись, ответил, что это, дескать, совсем необязательно».

«На флоте министра больше побаивались, чем уважали, — писал корреспондент „Красной Звезды“ капитан 1-го ранга С. Быстров. — Последние инспекторские поездки Жукова на Северный флот и Балтику оставили тяжелые воспоминания о беспощадности, даже жестокости его в стремлении навести порядок. Жуков лично разжаловал и уволил в запас 273 офицера»^{691}.

Об антисталинской кампании, в которой Жуков сыграл одну из ведущих ролей, Георгий Константинович в «Воспоминаниях и размышлениях» высказывался сдержанно: «Конечно, ошибки у Сталина, безусловно, были, но их причины нельзя рассматривать изолированно от объективных исторических процессов и явлений».

Но в то время все же не в своей среде находился Георгий Константинович. Представил на утверждение Никите Сергеевичу проект доклада на пленуме ЦК КПСС с осуждением культа личности Сталина, просил Хрущева «просмотреть и дать свои замечания».

Были или нет у Жукова помощники по текстам, но в каждой строке просматривается конъюнктурный характер исторических оценок. Опустим неизбежные в подобных «документах» идейно-политические обоснования взглядов. По существу высказывалось следующее.

«С первых минут возникновения войны в Верховном руководстве страной в лице Сталина проявилась полная растерянность в управлении обороной страны, использовав которую противник прочно захватил инициативу в свои руки и диктовал свою волю на всех стратегических направлениях».

Жуков подверг критике утверждения о том, что Сталин, разгадав планы немецкого командования, решил активной обороной измотать и обескровить врага, выиграть время для сосредоточения резервов, а затем, перейдя в контрнаступление, нанести сокрушительный удар и разгромить противника. В действительности такого решения не было, а «теория активной обороны» понадобилась для скрытия истинных причин наших неудач в начальном периоде войны (как же воспринимать тогда стратегию Жукова — «истощать, а затем бить», высказанную им не без гордости в письме к Жданову в ноябре 41-го г.?).

Отсутствие полноценного Верховного Командования явилось главной причиной неудач и поражений в войне. «Был Сталин, без которого, по существовавшим тогда порядкам, никто не мог принять самостоятельного решения, и надо сказать правдиво, в начале войны Сталин очень плохо разбирался в оперативно-тактических вопросах. Ставка Верховного Главнокомандования была создана с опозданием и не была подготовлена к тому, чтобы практически взять в свои руки и осуществить квалифицированное управление Вооруженными Силами. Генеральный штаб, Наркомат обороны с самого начала были дезорганизованы Сталиным и лишены его доверия…»

Справедливо, конечно, Жуков уделил большое внимание судьбе бывших военнопленных, возвратившихся на Родину из фашистского плена. Он отмечал, что советские воины, попавшие в плен, как правило, сохраняли верность своей Родине, вели себя мужественно, стойко переносили лишения плена, издевательства, нередко проявляли подлинный героизм. Многие советские военнослужащие с риском для жизни бежали из гитлеровских лагерей и продолжали сражаться с врагом в его тылу, в партизанских отрядах или пробивались через линию фронта к своим войскам. «Однако как во время войны, так и в послевоенный период, — отмечал Жуков, — в отношении бывших военнопленных были допущены грубейшие извращения советской законности, противоречащие ленинским принципам и самой природе советского строя. Эти извращения шли по линии создания по отношению к ним обстановки недоверия и подозрительности, а также ни на чем не основанных обвинений в тяжких преступлениях и массового применения репрессий. При решении вопроса о судьбе бывших военнопленных не принимались во внимание ни обстоятельства пленения и поведение в тылу, ни факт бегства из плена, участие в партизанской борьбе и другое. Наши офицеры, попавшие в плен ранеными, мужественно державшиеся в плену, огульно лишались офицерского звания и без суда посылались в штрафные батальоны наравне с лицами, совершившими преступления».

Маршал бронетанковых войск О. А. Лосик в этой связи отмечал: «В должности министра обороны Жуков совершил еще один крупный политический и, справедливо будет сказать, нравственный поступок. Речь идет о возвращении честного имени миллионам советских людей, прошедших через дантов ад плена. Жукову, как и всякому, кто участвовал в войне, особенно в первый ее период, было хорошо известно, что подавляющее большинство из почти 5 миллионов солдат и офицеров оказались в плену совсем не из-за трусости или предательства, а стали жертвами бездарного командования, неразберихи, царившей порой на фронте, отсутствия оружия и боеприпасов либо по другим, не зависящим от них причинам.

Маршал Жуков одним из первых в нашей стране поднял вопрос о коренном изменении отношения к бывшим военнопленным. Он неоднократно обращался в высшие партийные и государственные органы с настойчивыми предложениями об устранении грубых нарушений законности к лицам, оказавшимся в плену, выступал против огульного обвинения их в измене Родине и неоправданных репрессий к ним, требовал снять с бывших военнопленных моральный гнет недоверия, реабилитировать незаконно осужденных, ликвидировать ограничения в гражданских правах бывших военнопленных. Его настойчивость дала свои плоды: в 1957 г. был подписан указ Президиума Верховного Совета, устранявший многие незаслуженные ограничения для бывших военнопленных. Неожиданная отставка помешала маршалу довести до конца эту работу, а бывшие военнопленные были восстановлены во всех правах лишь в 90-х гг.»^{692}.

Все это верно, если забыть о том, что подпись Жукова стояла под приказом Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 г. «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий». Именно этот приказ предопределил отношение к военнопленным и в годы войны, и после ее окончания.

Уместен штрих к портрету Жукова посла США в России Ч. Болена, присутствовавшего на последней встрече Георгия Констаниновича с Эйзенхауэром в июле 1955 г. на советско-американских переговорах в Женеве. «Советы захватили с собой старого солдата Жукова, очевидно, в качестве дружеского жеста по отношению к Эйзенхауэру. Жуков был большевик, неуклонно следующий партийной линии, но, в первую очередь, он был русским патриотом. Он верил в независимость армии, и одной из причин его конечного падения стала попытка упразднить систему политических комиссаров. Свойственная ему чистота помыслов резко контрастировала с неискренностью других большевистских вождей. Он проявлял толерантность и даже уважение по отношению к Соединенным Штатам, и я не сомневался, что его привязанность к генералу Эйзенхауэру искренняя, а не вызванная преходящими обстоятельствами».

Сам Эйзенхауэр не скрывал своего искреннего разочарования:

«Как только мы затронули серьезные вопросы, стало совершенно очевидно, что Жуков не тот, каким был в 45-м г. Во время наших встреч тогда он был независимым, уверенным в себе человеком, который, несомненно, принимал коммунистическую доктрину, но всегда был готов с радостью встретиться, чтобы обсудить любую текущую проблему и вместе искать ее разумное решение. Он делал это по своей собственной инициативе и однажды даже резко поставил на место своего политического советника Андрея Вышинского, приказав ему покинуть комнату, чтобы мы могли конфиденциально побеседовать вдвоем. По многим признакам было очевидно тогда, что Жуков был как раз тем, кем он хотел казаться, — в высшей степени важным человеком в советском правительстве, возможно, вторым после самого Сталина. Во время моего визита в Москву в 45-м такая оценка его положения и влияния многократно подтверждалась. Теперь в Женеве, десять лет спустя, он выглядел встревоженным и явно подчиненным по своему положению. Он монотонно повторял мне аргументы главы советской делегации… Он был безжизненным, не шутил и не улыбался, как раньше. Мой старый друг выполнял приказ начальства. От этого личного разговора у меня не осталось ничего, кроме чувства горечи».

Старый вояка Эйзенхауэр смог сменить военный мундир на смокинг, Жуков в дипломаты не вышел.

Не был он дипломатом и когда переступил через историческую черту в 1956 г., организуя подавление восстания в Венгрии. Перед началом военной операции Георгий Константинович безуспешно пытался создать представление, прежде всего, у американской стороны, что советские войска на Будапешт не пойдут. Приводил в пример Польшу, где народные волнения обошлись без военного вмешательства, хотя и предлагал Рокоссовский двинуть против демонстрантов танковый корпус. Но всем уже было очевидно: в Венгрии, где мятежники взяли власть во многих городах и имели сильное влияние в правительстве Имре Надя, Хрущев решится применить силу. 4 ноября в Закарпатье было сформировано альтернативное венгерское правительство во главе с Яношем Кадаром, и по его «просьбе» советские войска под командованием маршала Конева двинулись на Будапешт. За неделю организованное вооруженное сопротивление восставших было подавлено.

После завершения венгерского похода Жуков был в четвертый раз удостоен звания Героя Советского Союза. В Указе Президиума Верховного Совета СССР официальной причиной награждения было объявлено 60-летие маршала.

Подводя итоги операции на совещании высшего комсостава в декабре 1956 г., Георгий Константинович отмечал: «Менее чем за полтора месяца в соединениях и частях, находившихся в Венгрии, имели место 144 случая чрезвычайных происшествий и грубых нарушений дисциплины, при этом более половины из них относятся к таким тяжелым преступлениям, как убийство, изнасилование, грабежи и избиения местного населения, а также ограбления складов и магазинов. Характерно, что некоторые офицеры, в том числе и старшие, вместо наведения строжайшего порядка, сами принимали участие во всех этих безобразиях. Особенно недостойно вел себя 114-й парашютно-десантный полк во главе с командиром полка. Факты аморального поведения советских военнослужащих в Венгрии были настолько нетерпимы, что ими был вынужден заниматься Центральный Комитет партии, который вынес по этому вопросу специальное решение. Все виновные в мародерстве, грабежах, насилиях и других преступлениях привлечены к судебной ответственности, в том числе и командир 114 парашютно-десантного полка. Мы должны сделать вывод, что с воспитанием личного состава у нас дело обстоит неблагополучно».

Далее Жуков изложил свое видение советской военной доктрины. «Танками мы будем обеспечены на 90 процентов в 1960 г. Я сторонник тяжелых танков. Нужно иметь в виду, что главный театр военных действий — Европа. Здесь будет решена судьба мира. И мы должны выйти в такой организации, чтобы наверняка разгромить противника… Нужно быстрее создавать подвижную ракетную систему С-75. Эта система может сыграть свою роль и при отсутствии в известных условиях истребительной авиации… К 1960 г. вооружить танковую армию подвижной ракетной системой С-75…»

В должности министра обороны Жуков выступил одним из отцов-основателей космического полигона Байконур. Вместе с другими военными руководителями 4 февраля 1955 г. он подписал докладную записку, в соответствии с которой именно этот район был избран в качестве полигона для отработки первой межконтинентальной баллистической ракеты конструкции С. П. Королева Р-7 с дальностью полета 8 тысяч км и крылатых ракет. При участии Жукова началось строительство боевых стартовых станций в районах Воркуты и Архангельска, объекта «Ангара», известного ныне как космодром Плесецк.

Пришлось Георгию Константиновичу иметь дело с новыми испытаниями ядерного оружия, более мощного, чем на Тоцком полигоне…

Земля вздрогнула. Одновременно все присутствовавшие почувствовали всем телом тепло. Затем грохнуло, но вставать никто не торопился, так как до эпицентра взрыва было километров двадцать пять, а повторный грохот напугал многих, кто поднялся рано с земли. Пасмурная погода да и взрыв на высоте 1800 метров за облаками не позволили наблюдать водородный «гриб», но вспышка, а затем и густая черная туча, застилавшая полнеба, были видны хорошо. Автор очерка, тогда восьми лет, с деревенской улицы завороженно смотрел на эту странную тучу. Ударная волна, хотя и не опасной разрушительной силы, дошла до Семипалатинска и других населенных пунктов Казахстана, удаленных на расстояние до трехсот километров. Тогда я не знал, что произошло, это позже стало известно об испытании водородной бомбы в ноябре 1955 г. на Семипалатинском полигоне. Но были люди, которые не только знали об этом, но и принимали непосредственное участие в подготовке и проведении взрыва, в том числе и министр обороны СССР Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Не знаю, задумывался ли он когда-либо, сколько человек заболело и умерло после этих смертельных игр? У нас в деревне Переменовка люди в основном умирали от болезней, ставших последствием этого и других взрывов.

В Советской Армии были разработаны специальные наставления по ведению боевых действий с применением ядерного оружия. Но, по утверждению некоторых специалистов, первые из них были наспех переписаны из американских наставлений и были встречены рядом военачальников и многими офицерами со скрытым, а кое-где и открытым противодействием. Например, командующий войсками Белорусского военного округа Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко вообще приказал эти наставления никому не показывать и отправил их в войска только после настоятельных требований министра обороны. Тимошенко не верил, что ядерное оружие можно применить, выражал уверенность в том, что его постигнет та же участь, что и химическое оружие во Второй мировой войне.

В январе — феврале 1957 г. Жуков совершил визит в Индию, где выступил с большим докладом в штабном колледже Вооруженных Сил республики. Доклад затрагивал многие важные проблемы военной истории и актуальные военно-теоретические вопросы. Относительно наиболее злободневных в то время проблем он отметил следующее: «У меня часто спрашивают о характере войны будущего: будет ли применено ядерное и термоядерное оружие, какую роль в будущих войнах будут играть сухопутные, военно-морские и военно-воздушные силы? Ни я, ни кто другой не может ответить сейчас с исчерпывающей полнотой на эти вопросы, так как всякие войны — большие и малые — возникают, ведутся и заканчиваются в конкретных политических, географических и экономических условиях. На их характер окажет свое влияние уровень и наличие вооружения и технических средств борьбы. Одно дело, когда войны возникают между коалициями великих держав, другое — когда они возникают между отдельными странами. Ясно, однако, что современные войны, если они будут организовываться вопреки воле миролюбивых народов, будут вестись в крайне напряженной обстановке как на суше, так и на море и в воздухе. Современная война охватит не только непосредственно театры военных действий, но и весь глубокий тыл воюющих сторон.

…С чего начнется, как будет развиваться и чем кончится война — это будет зависеть от обстоятельств. Будет ли она вестись определенными фазами, как это утверждает Монтгомери в своей лекции, которую он прочитал в технологическом институте в США? Всякое гадание в этом направлении не имеет под собой серьезной основы».

Георгий Константинович подчеркивал необходимость «прозорливо смотреть в будущее, не быть в плену у опыта минувшей войны, не исходить из данных, которые соответствовали условиям прошлой войны и которые, очень возможно, не будут соответствовать требованиям и обстановке новой войны». Он полагал, что в случае возникновения войны между коалициями великих держав будет применено ядерное и термоядерное оружие. «Но это оружие несет человечеству гибель и разрушение. Народы должны решительно обуздать тех, кто в безумном стремлении к господству пытается строить свои расчеты на использовании этого оружия. Что касается Советского Союза, то вам известно — мы стоим за полное уничтожение и запрещение этого смертоносного оружия, и не потому, что политиканы США пытаются доказать, что у них больше, чем у СССР, атомных средств. Нет, это еще вопрос — у кого больше? Гитлер тоже считал СССР слабым в политическом и экономическом отношениях государством, а получилось совсем по-иному. Германия жестоко расплатилась за авантюризм Гитлера и его правительства».

После визита в Индию Жуков развил свои взгляды по ряду военно-теоретических проблем на военно-научной конференции руководящего состава Вооруженных Сил, состоявшейся в мае 1957 г. Воспользовавшись книгой М. А. Гареева «Маршал Жуков. Величие и уникальность полководческого искусства», остановимся на наиболее характерных.

«Для того чтобы вооруженные силы всегда были на высоте своих задач, — говорил Жуков, — мы, непосредственные руководители армии и флота, наши военно-научные кадры должны смотреть далеко вперед и хорошо учитывать тот динамический процесс в науке и технике, который так характерен для послевоенного периода». Он с обеспокоенностью отмечал, что достижения науки и техники стали заметно опережать военно-теоретическую мысль.

Среди главных проблем, с учетом горького опыта 1941 г., он выделил, в первую очередь, проблему начального периода войны. В своей деятельности вооруженные силы должны быть всегда готовы сорвать готовящийся удар в самом его зародыше, лишив противника всякой возможности организованно развернуть военные действия. В то же время Жуков отверг предложения Баграмяна, Ротмистрова и других о том, что следует декларировать наступательную направленность военной стратегии, предусматривающую систему внезапных упреждающих ударов с целью разгрома возможного или готовящегося удара противника. Жуков подчеркнул, что так ставить вопрос нельзя и что в военно-политическом плане советская военная доктрина остается оборонительной (курсив наш. — Авт.).

В условиях, когда противник может нанести мощный внезапный удар с воздуха авиацией и ракетами с применением атомного оружия, решающее значение приобретают вопросы борьбы за господство в воздухе. В связи с этим особо были выделены задачи создания новой системы противовоздушной и противоракетной обороны.

Под руководством Жукова были произведены коренные преобразования в оперативной подготовке командования и штабов, в боевой подготовке войск и сил флота. Им был поставлен вопрос о ликвидации сезонности в боевой подготовке, когда в начале учебного года проводилась одиночная подготовка, затем — последовательное обучение подразделений, и лишь во второй половине года или к концу года доходило дело до боевого слаживания частей и соединений. В результате они минимум полгода оставались недостаточно боеспособными. Реорганизация учений была направлена на то, чтобы войска в любое время были готовы к выполнению боевых задач.

Георгий Константинович прекрасно понимал, чем может обернуться для Вооруженных Сил отставание от достижений научной мысли. Поэтому особое внимание он уделял обучению и воспитанию военных кадров, перестройке образовательного процесса в военно-учебных заведениях. Исключительно полезным делом он считал привлечение на командно-штабные и войсковые учения профессорско-преподавательского состава военных академий.

В Генштабе было создано Главное военно-научное управление, начальником которого был назначен генерал армии В. В. Курасов. Кроме того, была учреждена должность первого заместителя министра обороны по военной науке, на которую назначен А. М. Василевский. Возможно, Жуков был единственным министром обороны за всю историю наших Вооруженных Сил, который лично ознакомился с десятком диссертаций, посвященных проблемам военного искусства. И был удручен их беспомощностью и оторванностью от жизни и реальных проблем. Со знанием дела отмечал, что труды на соискание ученых степеней содержат одни комментарии к указаниям старших начальников и официальным толкованиям, пересказ чужих мыслей. Решительно высказывался за повышение требовательности в области военно-научных изысканий и возможность дисквалификации подобных «ученых».

Проявляя особую требовательность к сохранению военной тайны, Жуков в то же время считал, что серьезные научные исследования нельзя провести, если специалисты не обладают нужной достоверной информацией. Поэтому он дал указание, чтобы ученые не только допускались к новейшим образцам оружия и военной техники, но и знакомились с перспективными научно-исследовательскими и конструкторскими работами. Нужны были не только новые научные идеи — следовало своевременно довести их до офицерского состава. При нем начались разработка и издание серии книг «Библиотека офицера», была поставлена задача проводить военно-научные конференции Вооруженных Сил ежегодно, а в округах и на флотах — два раза в год.

Еще один штрих к деятельности Жукова на посту министра обороны: он ввел обязательную физическую подготовку для всех категорий генералов и офицеров, сделав ее служебной обязанностью.

Интересные воспоминания о Жукове оставил бывший министр иностранных дел СССР А. А. Громыко.

«С маршалом Жуковым мне довелось встречаться много раз, особенно после моего назначения министром иностранных дел (в феврале 1957 г. — Авт.)… В память врезались две встречи. Одна из них — во время совместной поездки в апреле 1957 г. в Бухарест для подписания советско-румынского соглашения о правовом статусе советских войск, временно находившихся на территории Румынии. Другая — в конце мая 1957 г. во время поездки с аналогичной целью в Венгрию.

Когда мы летели в самолете, то садились рядом, быстро находили общие темы для разговора. Вот и тогда по пути в Румынию состоялась интересная беседа. Жуков говорил о минувшей войне.

…Мне запомнились энергичные высказывания маршала по поводу того, какую важную роль сыграли суровые меры по укреплению дисциплины в войсках, особенно на заключительном этапе войны. Требовалось не допустить расслабления и беспечности. Принятые меры положительно сказались на боеспособности нашей армии. Эти высказывания Жукова, видимо, диктовались тем, что, как известно, он лично имел отношение к весьма строгим акциям, направленным на поддержание высокого уровня дисциплины советского воина.

С нескрываемой радостью говорил Жуков об успешных испытаниях нового ракетного оружия, уже поступившего на вооружение Советской Армии… Когда мы находились в Бухаресте, то после всех официальных встреч вечером как бы продолжили беседу, начатую в самолете. Хорошее настроение не покидало маршала. Я замечал, что он всегда чувствовал себя менее скованно, если находился не в обществе Хрущева. Полководца Жукова знали все…»

На вопрос Громыко, часто ли беспокоила его на фронте проблема личной безопасности, особенно когда происходили горячие сражения, Жуков ответил: «Прежде всего должен отметить, что нет человека, который не опасался бы пули, особенно когда происходит сражение. Но ведь командир, особенно это относится к высшему командному составу, так поглощен ходом боя, что вопроса о личной безопасности для него, как правило, не существует». В этих словах, по мнению Андрея Андреевича, не было ни позы, ни рисовки. Жуков говорил откровенно, чистосердечно, искренне.

Громыко подчеркивал, что, беседуя с ним, Жуков никогда не делал критических заявлений в адрес Сталина и говорил только о том, что признает огромные заслуги Сталина как Верховного главнокомандующего. Вину за неподготовленность армии к отражению немецкой агрессии он возлагал не на военных, а, в первую очередь, на политическое руководство и считал, что решения на высшем уровне отрицательно сказывались на военной стороне дела. «С горечью прославленного воина, — отмечал Громыко, — говорил о том огромном вреде, который накануне войны нанесла стране расправа Сталина с высшим эшелоном военных командиров».

Важен и еще один отрывок из воспоминаний Громыко: «Иногда люди, знакомые с Жуковым, особенно журналисты, отмечая его заслуги перед страной, не упускали возможности подчеркнуть его резкость и жестокость как военного лидера. Притом давали описание его поведения во время бесед с ними. Преподносилось все так, будто он просто отличался несдержанностью. Можно допустить, что на фронте, тем более в ходе сражения, он бывал резок и, как говорят, в карман за словом не лез.

Но в обычной обстановке, даже в ходе острой дискуссии — а я наблюдал такие не раз, — он никогда не терял контроль над собой. Более того, он всегда являл образец корректности, даже когда чувствовалось внутреннее напряжение. Ни разу я не слышал, чтобы он вспылил и наговорил резкостей.

Мне он известен как человек принципиальный. Решительно утверждаю, что ему незаслуженно приписывают стремление всячески превозносить свою роль в войне и в командовании войсками. Как известно, подобные наветы даже приводили к изменению его официального положения…»

В июне 1957 г. Жуков вновь оказал решительную помощь Хрущеву. Что называется, на свою голову. Тогда большинство членов Президиума ЦК КПСС во главе с Молотовым, Кагановичем и Маленковым приняло решение о смещении Никиты Сергеевича с поста первого секретаря. Тот не подчинился, заявив, что такой вопрос правомочен решать только Пленум ЦК. Хрущева поддержали глава КГБ Серов и Жуков. Георгий Константинович высказался решительно: «Я категорически настаиваю на срочном созыве Пленума ЦК. Вопрос стоит гораздо шире, чем предлагает группа. Я хочу на пленуме поставить вопрос о Молотове, Кагановиче, Ворошилове, Маленкове. Я имею на руках материалы об их кровавых злодеяниях вместе со Сталиным в 37–38-м гг., и им не место в Президиуме ЦК и даже в ЦК КПСС. И если сегодня группой будет принято решение о смещении Хрущева с должности первого секретаря, я не подчинюсь этому решению и обращусь немедленно к партии через парторганизации Вооруженных Сил».

Столь необычно резкое заявление Жуков объяснил необходимостью решительной психологической атаки на антипартийную группу, чтобы оттянуть время до прибытия членов ЦК, которые уже перебрасывались в Москву военными самолетами.

Пленум ЦК КПСС начал свою работу 22 июня. Открыл его Жуков, который получил от Хрущева и Серова достаточный материал о преступлениях членов «антипартийной группы». В числе прочего он отметил, что «вина Маленкова больше, чем вина Кагановича и Молотова, потому что ему было поручено наблюдение за НКВД. Он был непосредственным организатором и исполнителем этой черной, нечестной, антинародной работы по истреблению лучших наших кадров. Маленков не только не раскаялся перед ЦК в своей преступной деятельности, но до последнего времени хранил в сейфе документы оперативного наблюдения НКВД… Это документы с материалами наблюдения за рядом Маршалов Советского Союза, за рядом ответственных работников, в том числе за Буденным, за Тимошенко, за Жуковым, за Коневым, за Ворошиловым и другими, с записью подслушанных разговоров в 58 томах».

Жуков призывал принять к «антипартийной группе» самые суровые меры, цитируя при этом расстрельные списки с автографами Молотова, Маленкова, Кагановича, Ворошилова.

Не догадывался он, по своей солдатской наивности, что списки на прослушивание высокопоставленных лиц в ЦК утверждал сам Хрущев. И до и после этого события Хрущева постоянно снабжали сводками КГБ о том, что делает, что говорит и чем дышит Георгий Константинович.

Свой пост Никита Сергеевич удержал. Пленум вывел Кагановича, Маленкова и Молотова из состава членов Президиума ЦК КПСС, а Шепилова — из кандидатов в члены Президиума ЦК.

Уже в ходе Пленума всем присутствовавшим стало ясно: не будет больше дружбы между Жуковым и Серовым. Сабуров в своем выступлении утверждал: «Я говорил Жукову, что Серов за ним шпионит, а он мне ответил: „Пусть попробует, я его в два счета снесу, и Лубянки не останется“. Через несколько месяцев Серов стал одним из активных противников Георгия Константиновича.

Но главное было в другом — высшее политическое руководство, и в первую очередь Никиту Сергеевича, напугала твердость, решительность и полная независимость Георгия Константиновича. При этом у Хрущева было достаточно информации о конфликтах министра обороны с руководителями других ведомств, о его якобы стремлении подчинить некоторые силовые структуры Министерству обороны. Например, министр внутренних дел Н. П. Дудоров в октябре 1956 г. направил в ЦК КПСС письмо, в котором отмечал, что Жуков при рассмотрении вопросов, касающихся работы Министерства внутренних дел, занимает неправильную позицию, а иногда принятые постановления в ЦК и Правительстве по МВД Министерством обороны не выполняются или создаются всякого рода рогатки в их выполнении.

В подтверждение этого Дудоров привел несколько примеров, в частности стремление Георгия Константиновича сократить или изъять пограничные и внутренние войска из Министерства внутренних дел и передать их в систему Министерства обороны. Далее говорилось о том, что Жуков препятствует перевооружению войск МВД новыми образцами оружия, не выделяет для них призывной контингент, противится введению военной формы одежды для милиции. Однажды Жуков, пишет Дудоров, предупредил меня в резкой форме, что если я „протащу“ какое-либо решение по любому вопросу МВД в ЦК КПСС или Совет Министров СССР без его ведома и согласия, то он мне устроит большой тарарам. Такое предупреждение меня крайне удивило…»^{693}

Внешне все еще обстояло благополучно. 3 октября 1957 г. Жуков вылетел в Севастополь, а вечером того же дня на крейсере «Куйбышев» в сопровождении эскадренных миноносцев «Блестящий» и «Бывалый» отбыл в Югославию.

Корреспондент газеты «Красная Звезда» капитан 1-го ранга С. Быстров об этой поездке рассказал подробно^{694}. Перед выходом в море на лучший на Черноморском флоте крейсер «Куйбышев» под командованием капитана 1-го ранга В. В. Михайлина прибыла комиссия Главного штаба ВМФ во главе с первым заместителем главнокомандующего ВМФ адмиралом А. Г. Головко. Он вместе с членами комиссии дотошно осмотрел корабль, а затем собрал в кают-компании весь офицерский состав корабля и подчеркнул: «Вы будете представлять Жукову не только Черноморский флот, а всех нас. И прямо скажу, если что-нибудь у вас обнаружится — вам несдобровать. И защиты вы тогда нигде не найдете».

При подходе к Босфору крейсер «Куйбышев», как полагалось, обменялся позывными с турецким сигнальным постом на мысе Шиле. Г. К. Жуков стоял на мостике в матросском берете, который был ему выдан на корабле, так как фуражку маршала в первый же день едва не сдунуло ветром за борт, но матрос-комендор зенитного автомата сумел ее поймать на лету. Это событие вызвало у Жукова восхищение ловкостью моряка. Сигнальщик крейсера тем временем принял от турецкого поста семафор: «Великому Маршалу Советского Союза, высокочтимому полководцу Второй мировой войны. Приветствуем и поздравляем вас с заходом в турецкие воды…» Георгий Константинович удивился и спросил у Михайлина: «Что, всех так встречают?» Командир корабля ответил, что так встречают только Жукова, чем маршал был приятно польщен. В Босфоре стояли несколько американских военных кораблей: авианосец, крейсер, два фрегата, эсминцы. Экипажи были выстроены по большому сбору на верхних палубах, все в белом, играли «Захождение». Семафор от них в адрес Жукова, приветственный, длинный. Ответ министра был, как положено в таких случаях, коротким: «Благодарю».

В Белграде Жуков нанес визит президенту Югославии Иосипу Броз Тито, госсекретарю по делам народной обороны Ивану Гошняку. Много ездил по стране, посещал воинские части, присутствовал на военных маневрах. Из Югославии самолетом отбыл в Албанию.

В то время как Георгий Константинович совершал свой вояж, Хрущев организовал срочное заседание Президиума ЦК КПСС, на котором с докладом выступил начальник Главного политического управления Советской Армии и ВМФ генерал-полковник А. С. Желтов. Члены Президиума решили провести в военных округах партийные активы с осуждением Жукова за пренебрежение политработой в войсках и создание в армии культа собственной личности. 22–23 октября в Кремле состоялось собрание партактива московского гарнизона и центрального аппарата Министерства обороны. На записку: «Почему нет на активе Жукова?» — Хрущев резко ответил, что не об этом надо спрашивать, а о том, почему такие безобразия им допущены.

Благодаря преданности генерала С. М. Штеменко, который, будучи начальником Главного разведывательного управления, имел свою собственную, не подконтрольную никому связь, Жуков узнал о происходящих событиях. Впоследствии Хрущев долго и упорно искал того, кто проинформировал Жукова, и, выяснив, что сообщение ушло по линии военной разведки, снял Штеменко с работы.

26 октября Жуков вылетел из столицы Албании Тираны в Москву. Прямо с борта самолета он отправил Г. А. Семеновой телеграмму: «Хотелось бы отдохнуть от этой утомительной поездки, но, как видно, предстоит большая работа… Переживаю радостное чувство встречи с тобой и доченькой. Очень соскучился без обеих вас… Наверное, Машенька подросла и стала еще милее. Я хотел бы, чтобы она была больше похожа на меня, но непременно с твоими глазами, которые я очень-очень люблю…»

Самолет с министром обороны приземлился в аэропорту «Внуково». Георгия Константиновича встречали Маршалы Советского Союза и главнокомандующие всеми видами Вооруженных Сил, а также сотрудник Президиума ЦК КПСС Чернуха. Он подошел к Жукову и сказал, что его сейчас же приглашают на заседание Президиума ЦК.

На заседании Президиума ЦК слово было предоставлено М. А. Суслову. Он обвинил министра обороны в том, что тот проводит неправильную политическую линию, игнорируя политических работников и Главное политическое управление Советской Армии и ВМФ. А. И. Микоян добавил: «Мне непонятна и до сих пор волнует одна фраза, сказанная Жуковым на Президиуме ЦК во время работы по поводу антипартийной группы Маленкова, Молотова. Жуков тогда сказал: „Если будет принято решение, предложенное Маленковым (о смещении Хрущева. — Авт.), то он, Жуков, не подчинится решению и обратится к армии. Как это понимать?“»

Жуков уточнил, что он намеревался обратиться через парторганизации армии к партии, а не к армии.

С пространной речью на заседании выступил Хрущев. Он заявил, что все, что Жуков преподносит под видом укрепления единоначалия, — это настоящая диктатура, опасное дело. В вину Георгию Константиновичу вменялось создание не подконтрольной никому школы диверсантов, о которой знали только он и Штеменко, а также формирование специальной дивизии. Объяснения Жукова, что создавались обычные формирования для ведения разведки и уничтожения вражеских ракетных установок, никого не удовлетворили. Последовали обвинения и в бонапартизме. Затем Хрущев предоставил желающим ознакомиться с материалами о заграничных поездках Жукова, в которых якобы проявилось его позерство и огромное самомнение.

Он рассуждает так: я есть министр обороны, и все то, что относится к войскам, должно проходить только через меня и больше ни через кого. И это преподносится под видом укрепления единоначалия? Нет, это настоящая диктатура, это опасное дело.

«Вся эта история, подготовленная против меня как-то по-воровски, была полной неожиданностью, — вспоминал Георгий Константинович. — Обстановка осложнялась тем, что в это время я болел гриппом. Я не мог быстро собраться с мыслями, хотя и не первый раз мне пришлось столкнуться с подобными подвохами. Однако я почувствовал, что Хрущев, Брежнев, Микоян, Суслов и Кириленко решили удалить меня из Президиума ЦК. Видимо, как слишком непокорного и опасного политического конкурента, освободиться от того, у кого Хрущев оставался в долгу в период борьбы с антипартийной группой Маленкова — Молотова. Эта мысль была подтверждена речью Микояна на пленуме, где он сказал: „Откровенно говоря, мы боимся Жукова“».

Пленум ЦК КПСС с одним вопросом на повестке дня: «Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и Флоте» начал свою работу 28 октября 1957 г.^{695}. Доклад делал Суслов.

«…Вскрыты серьезные недостатки и извращения в партийно-политической работе… Эти недостатки и извращения, как теперь установлено, порождены грубым нарушением партийных ленинских принципов руководства Министерством обороны и Советской Армии со стороны товарища Жукова.

…Огульное избиение командных и политических кадров… снять, списать, уволить, выгнать, содрать лампасы, содрать погоны… привыкли за 40 лет болтать, потеряли всякий нюх, как старые коты. Это он (Жуков. — Авт.) говорит о политических работниках!..

О том, что Жуков потерял элементарное чувство скромности, говорит и такой факт. Министр поручил купить, в целях личной рекламы поставить в Музей Советской Армии написанную художником картину, представляющую такой вид: общий фон — горящий Берлин и Бранденбургские ворота, на этом фоне вздыбленный конь топчет знамена побежденных государств, а на коне величественно восседает товарищ Жуков…

Товарищ Жуков игнорирует Центральный Комитет. Недавно Президиум ЦК узнал, что товарищ Жуков без ведома ЦК принял решение организовать школу диверсантов в две с лишним тысячи слушателей… Товарищ Жуков даже не счел нужным информировать ЦК об этой школе. О ее организации должны были знать только три человека: Жуков, Штеменко и генерал Мамсуров, который был назначен начальником этой школы. Но генерал Мамсуров как коммунист счел своим долгом информировать ЦК об этом незаконном действии министра…»

Выступил начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза В. Д. Соколовский:

— Сказать, что товарищ Жуков недопонимал и недопонимает роли партийно-политической работы в армии, это, конечно, несостоятельно и несерьезно, и те крупные ошибки, которые допущены были Жуковым, конечно, не от недопонимания, как он, выступая здесь, говорил, это неверно. Дело заключается именно в линии поведения… Эта особая линия поведения вела к тому, чтобы армию прибрать к рукам в полном смысле этого слова и через армию воздействовать тем или иным путем, я не хочу фантазировать, но воздействовать тем или иным путем, может быть, даже на Президиум ЦК…

Тут Хрущев подал реплику:

— Жуков платил вам тем же. Он мне говорил, что надо заменить начальника Генерального штаба.

Резкие нападки на Жукова содержались в выступлении начальника Главного Политического управления СА и ВМФ генерал-полковника А. С. Желтова:

— Товарищ Жуков непомерно себя возвеличивал, и на этой почве у нас было немало схваток. Началось в 1955 г… Не появился в связи с его назначением портрет в центральных газетах. Главному Политическому управлению был произведен такой разнос, которого никто никогда вообще не видел.

Не нашлось слов в защиту Жукова и у выступивших маршалов Конева, Ерёменко, Бирюзова, Тимошенко, Рокоссовского.

После обсуждения вопроса слово было предоставлено Жукову:

— Выступая перед Пленумом Центрального Комитета, я не ставлю перед собой цель как-либо оправдать те неправильные действия, которые были у меня, те ошибки, которые были мною допущены… Я головой сейчас могу нести ответственность, вы можете назначить любую комиссию для того, чтобы подтвердить документально, пусть скажут здесь маршалы — члены ЦК, командующие, — за последний период времени в армии значительно укрепились дисциплина, организованность, порядок, резко сократились чрезвычайные происшествия… Я не хочу сказать, что это моя заслуга. Работала вся партия, Центральный Комитет, партийные организации, военные советы, политорганы и в своей работе руководствовались не какими-то намеками или указаниями Жукова, а руководствовались всегда только указаниями Центрального Комитета…

Жуков не отверг главного обвинения — недооценку политработников, так как считал, что командиры, являющиеся испытанными коммунистами, хорошо знающими партийно-политическую работу, могут быть и партийными руководителями.

— Я считал, что в нашей армии должны быть не штатные, — говорил Георгий Константинович, — платные политработники, а надо поднять, активизировать партийные организации… Главная, ведущая роль в нашей армии, мне казалось, должна принадлежать партийной организации.

Далее Жуков обратил внимание Пленума на странность выдвинутых против него обвинений, на то, как все это было организовано. Он сказал, что всего три недели тому назад, перед тем как ему было поручено поехать в Югославию и Албанию, он со всеми членами ЦК, или, вернее, с большинством, распрощался как с близкими друзьями. Не было ни одного слова сказано в претензию.

Подводил итоги Пленума Хрущев, как всегда, выступивший с пространной речью. Красной нитью через нее проходило стремление во что бы то ни стало обвинить Жукова в намерении захватить власть в стране.

3 ноября 1957 г. в «Правде» было опубликовано постановление Пленума ЦК КПСС «Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и на Флоте». В нем отмечалось: «При личном участии т. Жукова Г. К. в Советской Армии стал насаждаться культ его личности. При содействии угодников и подхалимов его начали превозносить в лекциях и докладах, в статьях, кинофильмах, брошюрах, непомерно возвеличили его персону и его роль в Великой Отечественной войне… Т. Жуков не оправдал оказанного ему Партией доверия. Он оказался политически несостоятельным деятелем, склонным к авантюризму…» Этим постановлением Георгия Константиновича вывели из состава Президиума и ЦК КПСС. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября Жукова освободили от должности министра обороны, а постановлением Совета Министров СССР № 240 от 27 февраля 1958 г. уволили в отставку.

Маршал Советского Союза Н. В. Огарков, оценивая это решение, отмечал: «Занимая высшие военные посты, он был на виду у всех руководителей партии и государства, других государственных и партийных деятелей и тем более у военачальников. Чего греха таить, многие руководители завидовали его авторитету в армии и народе и нередко боялись его решительности, самостоятельности в принятии решений, поэтому стремились умалить его заслуги перед Отечеством, способствовали дискредитации имени Жукова и отстранению его с руководящих постов Вооруженных Сил».

Хрущев, даже спустя многие годы после расправы с Жуковым, пытался доказать, что маршал готовил заговор: «Когда в 1957 г. обсуждался вопрос о пресечении попытки Жукова организовать военный путч с целью захвата власти в руки военной хунты, то Москаленко активно выступал с обвинениями в адрес Жукова. Уже не на общем заседании Пленума ЦК КПСС, а в более узком кругу лиц, когда Москаленко со страстью обвинял Жукова за поползновение к захвату власти, а Жуков с его солдатской грубостью, с его солдатской прямотой (а я верю Жукову, что он сказал правду) бросил ему: „Что ты меня обвиняешь? Ты же сам не раз мне говорил: чего смотришь? Бери власть в свои руки, бери!“»

Далее Хрущев отмечал: «…Когда Жуков вошел в состав Президиума ЦК, то стал набирать такую силу, что у руководства страны возникла некоторая тревога. Члены Президиума ЦК не раз высказывали мнение, что Жуков движется в направлении военного переворота, захвата им личной власти. Такие сведения мы получали и от ряда военных, которые говорили о бонапартистских устремлениях Жукова. Постепенно накопились факты, которые нельзя было игнорировать без опасения подвергнуть страну перевороту типа тех, которые совершаются в Латинской Америке. Мы вынуждены были пойти на отстранение Жукова от его постов. Мне это решение далось с трудом, но деваться было некуда».

В «Правде» от 3 ноября, наряду с постановлением Пленума ЦК КПСС, была опубликована большая статья за подписью Маршала Советского Союза И. С. Конева «Сила Советской Армии и Флота в руководстве партии, в неразрывной связи с народом», в основу которой легло его выступление на октябрьском пленуме. Иван Степанович утверждал, что Жуков «переоценил себя и свои способности, стремился все вопросы руководства Вооруженными Силами решать единолично, не выслушивая мнений других и полностью эти мнения игнорируя».

Конев подверг критике и роль Жукова в Великой Отечественной войне. Правда, для начала оговорился: «Коммунистическая партия и советский народ не отрицают заслуг т. Жукова перед Родиной». И тут же перешел к разоблачению «маршала Победы»: «Т. Жукову следовало бы помнить, что в его деятельности было немало крупных ошибок и промахов». Иван Степанович возложил на Георгия Константиновича немалую долю ответственности за неготовность Красной Армии к отражению нападения вермахта в 1941 г. В частности, поставил ему в вину «одновременное развертывание большого количества крупных механизированных соединений без учета возможности их своевременного укомплектования боевой техникой и кадрами специалистов, что отрицательно сказалось на ходе вооруженной борьбы в начальный период войны». И разгром немцев под Сталинградом, утверждал Конев, спланировал не Жуков, а Ставка ВГК в целом, причем особую роль сыграли предложения Ерёменко и Хрущева. Иван Степанович знал, как польстить первому секретарю. Припомнил Конев и неудачную попытку Жукова в бытность представителем Ставки на Северо-Западном фронте ликвидировать демянский «котел» зимой 1942/43 г., и то, что Георгий Константинович выпустил из окружения немецкую 1-ю танковую армию весной 1944 г. Заканчивая статью, Конев писал, что «Жуков неоднократно выступал против культа личности Сталина, резко критикуя его за ошибки. Однако эта критика была рассчитана не на то, чтобы помочь партии преодолеть отрицательные последствия культа личности, а на то, чтобы возвеличить самого себя… Он потерял партийную скромность».

Позже Конев оправдывался за эту статью: «…А что я мог тогда сделать: состоялся Пленум ЦК, членом которого был и я. Меня вызвали и предложили (точнее, приказали) написать такую статью, и я подчинился. Так сказать, дали „партийное поручение“. Да и статья, скажу прямо, была подготовлена без моего активного участия. Фактически подписал только».

В 2001 г. Комиссия при Президенте Российской Федерации по реабилитации жертв политических репрессий дала оценку обвинениям, выдвинутым партийно-государственным руководством СССР против Г. К. Жукова. Было отмечено, что на состоявшемся в октябре 1957 г. Пленуме ЦК КПСС с повесткой дня «Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и Флоте» фактически же разбиралось «дело» Жукова. Ему были предъявлены многочисленные серьезные обвинения, в том числе в подготовке захвата власти и попытке установления личной диктатуры. Собравшиеся посчитали доказанным, что Георгий Константинович в целях захвата власти пытался подчинить себе, помимо армии, КГБ и МВД, то есть все силовые и карательные органы государства. По действовавшему тогда законодательству обвинения, выдвинутые ЦК КПСС против маршала, фактически подпадали под статью 58 Уголовного кодекса РСФСР, предусматривавшую за подобные действия высшую меру наказания.

Комиссия при Президенте Российской Федерации по реабилитации жертв политических репрессий констатировала, что для подтверждения столь чудовищных обвинений на партийном пленуме не было приведено каких-либо убедительных фактов. Итоговое постановление пленума с обличающими формулировками принималось в отсутствие Жукова. Наиболее тяжкие обвинения и резолютивная часть постановления не были опубликованы. В советской печати появились лишь те формулировки, где маршал обвинялся в линии на ликвидацию партийного контроля над армией и флотом.

Изучение документов и материалов об обвинениях против маршала Г. К. Жукова, по мнению комиссии, подтверждает необходимость осуждения обществом и государством любых форм политических репрессий как противоречащих основным правам и свободам человека и гражданина, дальнейшего раскрытия правды о трагическом прошлом советского общества.

…Отставка потрясла Жукова, так как военная служба составляла для него весь смысл жизни. Позднее он рассказывал К. М. Симонову: «Есть в жизни вещи, которые невозможно забывать. Человек просто-напросто не в состоянии их забыть, но помнить их можно по-разному. Есть три разных памяти. Можно не забывать зла. Это одно. Можно не забывать опыта. Это другое. Можно не забывать прошлого, думая о будущем. Это третье.

Мне пришлось пережить в своей жизни три тяжелых момента. Если говорить о третьем из них, то тут в чем-то, очевидно, виноват и я — нет дыма без огня. Но пережить это было нелегко…»^{696}

Пережив трагедию осени 57-го г., Жуков сохранил себя для истории.

Могло случиться и забвение.

Оно могло произойти потому, что Жуков больше не нужен был власти, в природе которой со своей прямотой и честностью Георгий Константинович, скорее всего, так до конца и не разобрался. Его делом было просто воевать и служить своей Родине.

Забвение могло случиться и в результате начинавшегося «передела» личных военных заслуг и беззастенчивого искажения истории Великой Отечественной войны.

Оно не произошло. Прежде всего, обладая недюжинными волевыми качествами, Георгий Константинович смог помочь себе сам. В одной из бесед с Константином Симоновым он вспоминал:

«Когда меня в пятьдесят седьмом году вывели из состава Президиума ЦК и из ЦК и я вернулся после этого домой, я твердо решил не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силы воли, как бы ни было тяжело.

Что мне помогло? Я поступил так. Вернувшись, принял снотворное. Проспал несколько часов. Поднялся. Поел. Принял снотворное. Опять заснул. Снова проснулся, снова принял снотворное, снова заснул… Так продолжалось пятнадцать суток, которые я проспал с короткими перерывами. И я как-то пережил все то, что мучило меня, что сидело в памяти. Все то, о чем бы я думал, с чем внутренне спорил бы, что переживал бы в бодрствующем состоянии, все это я пережил, видимо, во сне. Спорил, и доказывал, и огорчался — все во сне. А потом, когда прошли эти пятнадцать суток, поехал на рыбалку. И лишь после этого написал в ЦК, попросил разрешения уехать лечиться на курорт. Так я пережил этот тяжелый момент»^{697}.

В обстановке общественной изоляции и негласного надзора, в которой оказался Жуков, помогли ему выдержать тяжкое давление сфабрикованных политических обвинений наиболее близкие друзья и соратники: маршалы А. М. Василевский, И. Х. Баграмян, С. И. Руденко, генералы Н. А. Антипенко, И. И. Федюнинский, А. П. Белобородов. Они не отвернулись и продолжали по-прежнему общаться с ним, но контакты эти на первых порах были ограничены. Так, зная о слежке, Жуков поддерживал общение с Василевским только по телефону или через его сына, дабы не дать повода «каким-нибудь фантазерам» подумать, что два маршала затевают заговор. Пожалуй, чаще всего в доме Георгия Константиновича бывал Антипенко с женой: помогал в решении хозяйственных вопросов, сопровождал в поездках в санаторий, принимал деятельное участие в проведении семейных торжеств.

«Первое время отец надеялся, что не останется не у дел, — вспоминает Элла Георгиевна. — Ведь ему было чуть за шестьдесят, он сохранил силы и здоровье, стремление использовать свой колоссальный опыт для военного строительства. Однажды, вернувшись домой из института, я увидела отца в столовой. Он сидел в кресле у окна, держа в руках какой-то листок бумаги, и был явно удручен. На мой вопрос: „Пап, что случилось?“ — он ответил, что уже не первый раз пишет на имя Хрущева просьбу предоставить любую работу. Готов командовать округом, готов возглавить военную академию, стать, наконец, рядовым преподавателем. И вот получил очередной отказ: „В настоящее время предоставить вам работу представляется нецелесообразным“, — зачитал он строчку из письма, еще более помрачнев».

Слежка за Жуковым велась постоянно. 7 сентября 1959 г. председатель КГБ А. Н. Шелепин доносит Хрущеву:

«19 августа сего года по случаю смерти генерал-лейтенанта Крюкова жена последнего, известная певица Русланова, устроила поминки, на которых в числе других были Маршалы Советского Союза тт. Буденный С. М. и Жуков Г. К.

В процессе беседы среди присутствующих был поднят вопрос и о принятом постановлении Совета Министров Союза ССР № 876 от 27 июля 1959 г. о пенсиях военнослужащим и их семьям.

Тов. Жуков по этому вопросу заявил, что если он был бы министром обороны, он не допустил бы принятие Правительством нового Постановления о пенсиях военнослужащим и их семьям.

Далее он сказал, что тов. Малиновский (министр обороны. — Авт.) предоставил свободу действий начальнику Главного Политического Управления генералу армии Голикову, а последний разваливает армию.

„В газете „Красная Звезда“, — продолжал Жуков, — изо дня в день помещают статьи с призывами поднимать и укреплять авторитет политработников и критиковать командиров. В результате такой политики армия будут разложена“.

Высказывания Жукова по этому вопросу были поддержаны тов. Буденным…»^{698}

Реакция была бурной. Пришлось давать официальные объяснения в ЦК КПСС Буденному, а сам Жуков вместе с генералом В. А. Ревякиным был вызван в Комитет Партийного Контроля при ЦК КПСС. Председатель КПК Н. М. Шверник в своей записке в ЦК отметил:

«Вопрос о неправильном поведении члена КПСС с 1918 г. т. Ревякина В. А. и члена КПСС с 1919 г. т. Жукова Г. К. обсужден на заседании КПК в их присутствии.

В своем объяснении т. Жуков дал правильную оценку своему поведению, заявил, что вначале он не придал разговору с Ревякиным должного значения и что в настоящее время сделал для себя необходимые выводы. Не отрицал своего неправильного поведения и т. Ревякин.

Учитывая все это, Комитет Партийного Контроля решил ограничиться обсуждением этого вопроса»^{699}.

Несмотря на то что Георгий Константинович «сделал для себя необходимые выводы», слежка за ним продолжалась. В мае 1963 г. председатель КГБ В. Е. Семичастный шлет Хрущеву «некоторые сведения, полученные в последнее время о настроениях бывшего министра обороны Жукова Г. К.»:

«В беседах с бывшими сослуживцами Жуков во всех подробностях рассказывает о том, как готовилось и проводилось заседание Президиума ЦК КПСС, на котором он был отстранен от должности министра обороны, и допускает резкие выпады по адресу отдельных членов Президиума ЦК.

„Все это дело можно было по-другому отрегулировать, — говорил Жуков, — если бы я мог низко склониться, но я не могу кланяться. А потом, почему я должен кланяться? Я ни в чем не чувствую вины, чтобы кланяться. Все это приписано было, конечно, с известной целью…“

В разговоре с одним из своих сослуживцев по армии Жуков следующим образом отозвался о Малиновском Р. Я.: „…Это хитрый человек, он умеет подхалимничать. Он никогда против слова не скажет. „Слушаю“. „Есть“. Он свое мнение прячет далеко и старается угодить. А такие сейчас как раз и нужны…“

В беседе с генерал-майором в запасе Кармановым И. М. Жуков заявил:

„У нас… неразумно купеческий размах в отношении помощи. В космическое пространство вылетают миллиарды. На полет Гагарина израсходовали около 4 миллиардов рублей. Никто ни разу не задал вопроса, во что обходятся все эти приемы, все эти поездки, приезды к нам гостей и прочее… Жене Бидо (французский политический и государственный деятель. — Авт.) сделали соболью шубу, я видел. Жене другого члена делегации был подарен бриллиантовый набор, в котором находилась бриллиантовая брошь в 12 карат… Это все сейчас доходит до широких масс людей… У Сталина было много нехороших черт, но в небережливости государственной копейки его никто не сможет упрекнуть. Приемов он не так много сделал, подарки он никому не давал, кроме автографа на книге…“

В другой беседе по поводу издания „Истории Великой Отечественной войны“ Жуков говорил:

„…Лакированная эта история. Я считаю, что в этом отношении описание истории, хотя тоже извращенное, но все-таки более честное у немецких генералов, они правдивее пишут. А вот „История Великой Отечественной войны“ абсолютно неправдивая.

Вот сейчас говорят, что союзники никогда нам не помогали… Но ведь нельзя отрицать, что американцы нам гнали столько материалов, без которых мы бы не смогли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну… Получили 350 тысяч автомашин, да каких машин! …У нас не было взрывчатки, пороха. Не было чем снаряжать винтовочные патроны. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом, взрывчаткой. А сколько они нам гнали листовой стали. Разве мы могли быстро наладить производство танков, если бы не американская помощь сталью. А сейчас представляют дело так, что у нас все это было свое в изобилии.

Это не история, которая была, а история, которая написана. Она отвечает духу современности. Кого надо прославить, о ком надо умолчать…“

По имеющимся у нас данным, Жуков собирается вместе с семьей осенью выехать на юг в один из санаториев МО. В это время нами будут приняты меры к ознакомлению с написанной им частью воспоминаний»^{700}.

Вновь следует «предупредительный разговор» в ЦК КПСС, который на этот раз проводили с Жуковым Л. И. Брежнев и З. Т. Сердюк. Излишне говорить, что реакция Георгия Константиновича на эту беседу в домашнем кругу была полностью записана через прослушивающие устройства и в виде стенограммы представлена Хрущеву.

Лишь после отстранения от власти Хрущева для опального маршала были сделаны некоторые послабления. В 1965 г. он впервые за последние годы появился на публике в Кремлевском дворце съездов на торжественном заседании, посвященном 20-летию Победы в Великой Отечественной войне. Многотысячная аудитория встретила появление Георгия Константиновича бурной овацией.

Вечер того же дня Георгий Константинович провел в писательском клубе, где его приветствовали стоя, возгласами «Жукову — ура!». Отвели место на торжественном банкете рядом с писателями К. М. Симоновым, С. С. Смирновым, С. В. Михалковым, Б. Н. Полевым.

В том же году Жуков расторг брак с Александрой Диевной и зарегистрировал отношения с Галиной Семеновой. Адъютант маршала И. А. Прядухин вспоминал, что любви между Георгием Константиновичем и его последней женой «можно было только позавидовать… Вот уезжает Галина на работу, обязательно обнимет мужа, поцелует… Жуков же вообще был несловоохотлив. Может, слова какие-то ласковые и говорил, но я не слышал. А внимателен к жене был постоянно. Иногда даже ради нее шел на жертвы. Галина Александровна, например, очень любила ходить по театрам, а Георгий Константинович в тот период нет. Возраст уже, здоровья никакого… Но временами тем не менее поворчит-поворчит на жену, да и соберется на спектакль».

По воспоминаниям дочери Жукова Марии: «Отец любил гостей, хотя они (уже на моей памяти, когда отец был в опале) приезжали в наш дом нечасто. А радовался он их приезду потому, что приезжали в основном люди искренние и верные»^{701}.

Только спустя некоторое время произошло примирение с Галиной Александровной дочерей Жукова Эры и Эллы, и Эра Георгиевна вполне искренне написала в своих воспоминаниях: «Мы с Эллой благодарны Галине Александровне за то, что последние годы жизни папа провел в обстановке любви, внимания».

Внешне новое руководство страны стремилось показать свою лояльность к Жукову. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 декабря 1966 г. он был награжден орденом Ленина в связи с 70-летием со дня рождения и за заслуги перед Вооруженными Силами, а указом от 22 февраля 1968 г. — орденом Октябрьской Революции за заслуги в строительстве и укреплении армии и в связи с ее 50-летием. Но по сути мало что изменилось. Вот что писал Н. А. Светлишин: «По решению редколлегии (Военно-исторического журнала. — Авт.) я позвонил поочередно Маршалам Советского Союза И. С. Коневу, В. Д. Соколовскому, А. М. Василевскому с предложением подготовить очерк „От солдата до маршала“ к 70-летию Г. К. Жукова. Они отказались. И тогда написать очерк было поручено мне. К великой радости, Георгий Константинович согласился с кандидатурой автора»^{702}.

По свидетельству генерала армии М. А. Гареева, маршал А. М. Василевский в 1975 г. в связи с выходом своей книги «Дело всей жизни» выразил искреннее сожаление по поводу того, что ему по разным причинам не всегда удавалось выдержать принципиальную и справедливую позицию в отношении к Жукову, соответствующую его действительному глубокому уважению к своему боевому соратнику.

Жуков продолжал, насколько это было возможно в тех условиях, следить за развитием военного дела. Интересное свидетельство оставил А. И. Бородач:

«… После войны я занимался внедрением в народное хозяйство вертолетов известных конструкторов Н. Камова и М. Миля, а в 1964 г. в Стройиздате вышла моя книга „Проектирование и строительство вертолетных станций“. В этой книге я изложил результаты многолетних летных испытаний всех типов отечественных вертолетов, в которых принимал непосредственное участие.

А осенью 1965 г. мне неожиданно позвонил Георгий Константинович и предложил встретиться. К моему удивлению, разговор он повел о возможности применения вертолетов на поле боя. К тому времени использование вертолетов в армии уже никем не оспаривалось, однако сфера их применения ограничивалась транспортными функциями. Конечно, я не был посвящен во все секреты военной промышленности, но даже в неофициальных беседах с тогдашним руководством ВВС и с авиаконструкторами-вертолетчиками речи об этом не было. А Жуков засыпал меня конкретными вопросами, пытаясь оценить, насколько вертолет применим на поле боя, каким требованиям должна соответствовать подобная машина. Он оставался широко мыслящим военачальником, даже будучи лишен возможности хоть как-то повлиять на развитие дел в армии».

Помогала жить и поддерживала здоровье страсть к охоте. И все-таки последствия опалы стали сказываться. Г. К. Алексеев в очерке «Маршал Георгий Константинович Жуков (записки врача)» пишет:

«Судьба свела меня с выдающимся полководцем нашего времени совершенно случайно. Я тогда работал в Главном военном госпитале имени Н. Н. Бурденко, возглавлял кардиологическое отделение. Здесь же трудилась старший ординатор терапевтического отделения Галина Александровна Семенова, жена маршала. Однажды, дело было в 1965 г., она подошла ко мне: „Может быть, посмотрите Георгия? Что-то с сердцем у него неладно“.

Такая просьба, конечно, меня озадачила. Было известно, что маршал находится на медицинском наблюдении в Кремлевской больнице. Хотя он и в опале, но вмешиваться в лечение такого именитого пациента казалось некорректным по отношению к коллегам Кремлевской больницы. С другой стороны, не хотелось и отказывать всеми уважаемой Галине Александровне. Посоветовавшись с руководством Центрального военно-медицинского управления, я согласился.

На даче маршала я был встречен сдержанно. На вопросы он отвечал кратко, неохотно рассказывал о перенесенных ранее заболеваниях. Из медицинской книжки и архивных историй болезни удалось установить, что боли в области сердца и за грудиной, а также периодические головные боли и легкие головокружения он стал отмечать с 1947–1948 гг. При диспансерном и стационарном обследовании была выявлена ишемическая болезнь сердца и начальный атеросклероз церебральных артерий. Рекомендованный врачами режим ограничения физических нагрузок маршал соблюдал не всегда, продолжал систематически заниматься физкультурой (утренняя зарядка, верховая езда, лыжи, охота, рыбная ловля и др.)».

Осенью 1965 г. Георгий Константинович перенес инфаркт миокарда и лечился в Центральном военном госпитале им. Мандрыки. Заболевание протекало без осложнений, и для закрепления результатов лечения он был переведен в военный санаторий «Архангельское». Самочувствие быстро улучшилось, и Жуков продолжил активный образ жизни: выезжал вместе с двоюродным братом Михаилом Пилихиным на рыбалку, изредка на охоту, много времени проводил в дачном саду, побывал в санатории в Прибалтике, посещал московские театры.

Но самое главное — он продолжал собирать материалы для задуманных им мемуаров. С этой целью часто ездил в Подольск, в Центральный архив Министерства обороны, и в Генеральный штаб. В печати появились его первые публикации, посвященные событиям Великой Отечественной войны. В 1966 г. в книге «Провал гитлеровского наступления на Москву» была помещена статья Жукова «Первое стратегическое поражение вермахта», а в следующем году в «Военно-историческом журнале» — статья «На Курской дуге».

Издательство Агентства печати «Новости» (АПН) предложило Георгию Константиновичу издать его воспоминания о Великой Отечественной войне. Переговоры, которые провела с автором будущий редактор его книги А. Д. Миркина, прошли успешно, и в августе 1965 г. состоялось подписание договора на издание книги «Воспоминания и размышления»^{703}.

Вспоминая свою первую встречу с Жуковым, Миркина писала: «Навстречу широким, твердым шагом идет Жуков, в простом домашнем костюме, голубовато-серой рубашке с открытым воротом, с короткими рукавами, в серых брюках, сильный, кряжистый, весь сбитый, выразительные крупные черты лица, взгляд острый, пронизывающий тебя насквозь, — и я чувствую, как у меня подкашиваются ноги». Страхи оказались напрасными: Георгий Константинович встретил ее приветливо и охотно отвечал на вопросы.

Жуков активно собирал архивный материал, встречался со своими боевыми соратниками — бывшими командующими фронтами, членами военных советов, просматривал выходящие в свет новинки военно-исторической и военно-мемуарной литературы. Писал увлеченно, страстно, азартно, обычно вечерами и далеко за полночь. Не любил диктовать, писал от руки — «так лучше формулируется мысль, уходит все лишнее». Ведь «Воспоминания и размышления» были первым его литературным опытом.

О том, как работал маршал, рассказывает и Г. К. Алексеев: «Мне пришлось на протяжении многих лет быть невольным свидетелем титанического труда Георгия Константиновича. Он категорически отказался от предложенной ему литературной помощи со стороны наших известных писателей Константина Симонова и Сергея Смирнова, заявив: „Книгу я должен написать сам“. Поражала его высочайшая ответственность за свой труд, его неприятие каких-либо отклонений от правды. Работая над книгой, Георгий Константинович не раз говорил о том, какое значение он придает правдивости описания событий».

Г. К. Жуков работал над книгой, невзирая на то что болезнь неотступно преследовала его. В июне 1967 г., несмотря на активную лекарственную терапию, у Георгия Константиновича развивается повторный инфаркт миокарда, который, как и первый, протекает без осложнений. На этом печальные для маршала события не прекращаются. В конце года заболела Галина Александровна, ей потребовалась серьезная онкологическая операция, которую выполнил академик Н. Н. Блохин. Уже в ходе операции выяснилось, что проводится она слишком поздно. Взволнованный происшедшим, с тяжелым настроением Георгий Константинович направляется в санаторий «Архангельское», где с большой тревогой ежедневно ждет нерадостных известий из госпиталя. «В один из этих дней я был в санатории, зашел к маршалу, — вспоминает Г. К. Алексеев. — Он был напряжен, мрачен, сказал мне, что страшно переживает за исход операции. О себе между прочим заметил, что стал чувствовать какую-то неуверенность при ходьбе, назначен на консультацию к невропатологу. А через несколько дней произошла катастрофа — тяжелейший ишемический инсульт. Срочный консилиум с участием профессоров Е. И. Чазова, Е. В. Шмидта и других специалистов высшего класса признал абсолютно необходимой немедленную эвакуацию больного в реанимационное отделение Кремлевской больницы, что и было выполнено с максимальными предосторожностями на специальной реанимационной машине… Главная цель была достигнута, жизнь спасена, умственная деятельность полностью сохранена, однако некоторые последствия инсульта остались».

Подготовка к печати первого издания мемуаров Жукова заняла три года. Для окончательной ее доработки нужен был и военный специалист для редактирования. «Ни в Институте военной истории, ни в Воениздате, ни в „Военно-историческом журнале“, — вспоминала Миркина, — нигде, куда бы мы ни обращались, не нашлось ни одного человека, который бы согласился стать спецредактором книги прославленного маршала — в то время это, по-моему, могло стоить военной карьеры».

Выход в 1969 г. в свет книги подействовал на Георгия Константиновича благотворно. Он словно помолодел, стал гораздо бодрее. Успех книги придал ему новые жизненные силы, окрылял. А успех был потрясающим: ко всем книжным магазинам, где продавались «Воспоминания и размышления», выстраивались огромные очереди.

Но радость, по свидетельству А. Д. Миркиной, была омрачена одним неприятным инцидентом. Книга «уже давно была подготовлена к набору, но окончательного разрешения не было. Что-то его задерживало. Наконец дали понять, что Л. И. Брежнев пожелал, чтобы маршал Жуков упомянул его в своей книге».

Упомянули. Кроме надуманного сюжета о том, что Жуков якобы собирался заехать к начальнику политотдела 18-й армии Л. И. Брежневу и посоветоваться с ним по каким-то стратегическим вопросам, в книгу вынудили вписать также фамилии А. А. Епишева, М. Х. Калашника и других политработников. Гречко и Епишев в записке в ЦК КПСС о рукописи книги Жукова среди множества грехов и недостатков указали и такой: «Г. К. Жуков чрезмерно сгущает краски вокруг недостатков, имеющихся в боеготовности советских войск, расположенных в западных военных округах, в обучении личного состава и подготовке командных кадров. Слишком большое внимание уделяет репрессиям 1937–1938 гг.».

«Забывчивость» Жукова в отношении «подвигов» именитых партийных руководителей припомнилась ему в последующем. В марте 1971 г. открылся XXIV съезд КПСС. Жуков — делегат от Московской области. Сшил новый мундир. Волновался. Собирал силы. Но… жене отказали в гостевом билете. Позвонили Брежневу, а тот выказал недоумение: неужели маршал действительно собирается на съезд? И посоветовал не делать этого. Слишком это тяжелое мероприятие для здоровья человека в его возрасте.

Сразу после этого разговора начались визиты и звонки «благожелателей»: все наперебой уговаривали маршала не ехать на съезд — «поберечь здоровье».

Жуков не возражал. Он все понял.

Состояние здоровья Георгия Константиновича после этого случая резко ухудшилось. Использовали самые современные по тем временам методы лечения, приглашали медицинских светил. 23 мая 1971 г. на даче Жукова проходил консилиум врачей с участием видных французских ученых — нейрохирурга Ж. Гийо и невропатолога П. Рондо. По свидетельству очевидцев, профессор Гийо преклонил перед Жуковым колено и сказал: «Я польщен знакомством с Вами и рад, что имею честь видеть человека, спасшего Европу от фашизма». Консилиум продолжался около пяти часов, и в результате обсуждения возможность хирургического лечения была полностью отклонена. Были предложены некоторые французские препараты в сочетании с психотерапевтическими мероприятиями, что также не внесло существенных изменений в состояние больного. Не оказало должного эффекта на улучшение здоровья Жукова и применение в 1973 г. курса лечения иглотерапии, который проводил японский профессор С. Окабэ.

Перенося страдания, которые приносила ему болезнь, в общении с врачами Георгий Константинович хоть и бывал иногда несдержан, даже суров, но никогда не позволял себе грубости, повышения голоса. «Однажды в больнице, в один из трудных для себя дней, увидев меня в составе консилиума, — вспоминает Г. К. Алексеев, — он подозвал заведующего отделением и спросил, почему я здесь. Тот объяснил и передал это мне. Я понял, что мое присутствие в больнице ему чем-то неприятно, и перестал там бывать. Недели через две, поздно вечером, звонит мне домой дежурный врач Кремлевской больницы и говорит, что маршал просит меня сейчас приехать к нему. Приезжаю, встречает приветливо и, как ни в чем не бывало, просит послушать его сердце, посмотреть живот в связи с появившимися неприятными ощущениями. Я, обследовав его, успокоил, рекомендовал принять что-то из лекарств. Вскоре неприятные ощущения исчезли. В другой раз, вскоре после того, как мне было присвоено очередное воинское звание, я в новой форме появился на даче. Смотрю, Георгий Константинович — ни жеста, ни звука, будто и не замечает, что я в другом обличии, пока Галина Александровна не обратила его внимание: „Георгий, а почему ты не поздравишь Георгия Константиновича?“ Лишь после этого он пожал мне руку. Что это — ревность к нам, живущим нормальной жизнью, или горечь своей оставленности? Так и осталось для меня неясным».

Превозмогая мучительные лицевые боли, Георгий Константинович не прекращал работу по подготовке второго издания книги. В этот период судьба нанесла ему очередной удар — 13 ноября 1973 г. скончалась Галина Александровна. В день ее кончины Георгий Константинович произнес: «Этого мне уже не пережить». С помощью маршала Баграмяна и генерала армии Федюнинского он вместе с дочерью приехал на прощание с супругой в траурный зал, но добраться до кладбища уже не мог. Все последующие дни он пытался восстановить свои силы, пробовал работать над книгой, но горе было слишком велико, побороть его он не мог.

В конце декабря его состояние резко ухудшилось, и Георгий Константинович был срочно доставлен в больницу. Длительная борьба врачей за жизнь оказалась безуспешной. 18 июня 1974 г. сердце великого полководца остановилось.

Похороны Маршала Советского Союза Г. К. Жукова состоялись 21 июня. После прощания, прошедшего в зале ЦДСА, и кремации прах его был захоронен в Кремлевской стене. В сентябре в целях увековечения памяти великого маршала Указом Президиума Верховного Совета РСФСР село Угодский Завод Калужской области переименовано в село Жуково, а Угодско-Заводский район — в Жуковский. Совет Министров СССР принял постановление, в соответствии с которым имя Маршала Жукова присвоено Военной академии противовоздушной обороны. Именем Жукова были названы улицы в Москве и Ленинграде.

Многие ветераны партии и Великой Отечественной войны вполне справедливо считали эти меры недостаточными. Обращались в ЦК КПСС с просьбой соорудить памятник народному герою. Безрезультатно. Желание их осуществилось только спустя два десятилетия.

В середине девяностых годов в качестве государственных наград Российской Федерации были учреждены орден Жукова и медаль Жукова, а в Москве воздвигнут памятник великому полководцу. Можно при этом добавить и приличествующую случаю фразу о том, что справедливость все же восторжествовала. Но монумент — это лишь дань того поколения, которое знало и любило Жукова. Знало свою историю. Труднее задача — сохранить в будущем живой образ человека, судьба которого олицетворила эпохальные исторические события.

Великий французский философ Дени Дидро отмечал: «Гении составляют гордость народов, к которым принадлежат: рано или поздно им воздвигают статуи и в них видят благодетелей человеческого рода»^{704}.

Эти слова по праву можно отнести и к Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову, одному из величайших полководцев прошлого столетия…

Приложения

Основные даты жизни и деятельности Г. К. Жукова

1896 год

19 ноября (1 декабря) — в селе Стрелковка Калужской губернии родился Георгий Жуков.

1911 год

Жуков окончил городское училище

1915 год

Август — Жуков призван в русскую армию и зачислен рядовым в 5-й запасной кавалерийский полк.

1916 год

Июнь — Жуков из учебной команды выпущен вице-унтер-офицером.

Август — октябрь — Жуков на Юго-Западном фронте, разведчик 10-го Новгородского драгунского полка 10-й кавалерийской дивизии.

Октябрь — Жуков во время разведки получил тяжелую контузию.

Награжден двумя Георгиевскими крестами.

1917 год

Март — Жуков избирается председателем солдатского эскадронного комитета.

Конец ноября — Жуков возвратился в Москву.

1918 год

1 октября — Жуков добровольно вступает в Красную Армию; зачислен в 4-й Московский кавалерийский полк 1-й Московской кавалерийской дивизии.

1919 год

Май — октябрь — Жуков участвует в боевых действиях на Восточном и Юго-Восточном фронтах.

Октябрь — Жуков получил тяжелое ранение.

1920 год

17 марта — Жуков зачислен на 1-е приготовительное отделение 1-х Рязанских кавалерийских командных курсов.

Август — сентябрь — Жуков принимает участие в боях на Северном Кавказе.

19 октября — Жуков назначается командиром взвода 1-го кавалерийского полка кавалерийской бригады 14-й стрелковой им. А. К. Степина дивизии.

1921 год

Март — сентябрь — Жуков в должности командира эскадрона участвует в боевых действиях против повстанцев в Тамбовской губернии.

1922 год

31 августа — Жуков приказом Реввоенсовета Республики награжден орденом Красного Знамени.

1923 год

24 апреля — Жуков вступил в должность помощника командира 40-го Бугурусланского кавалерийского полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии.

8 июля — Жуков вступил во временное командование 39-м Бузулукским кавалерийским полком 7-й Самарской кавалерийской дивизии.

Декабрь — Жуков назначается командиром 39-го Бузулукского кавалерийского полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии.

1924 год

1 октября — Жуков освобожден от должности командира 39-го Бузулукского кавалерийского полка в связи с отбытием на учебу в Высшую кавалерийскую школу в Ленинграде.

1925 год

Сентябрь — Жуков снова вступил в должность командира 39-го Бузулукского кавалерийского полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии.

1929 год

Ноябрь — Жуков поступил на учебу на Курсы усовершенствования высшего начсостава Красной Армии при Военной академии им. М. В. Фрунзе.

1930 год

20 апреля — Жуков назначается командиром 2-й бригады 7-й Самарской кавалерийской дивизии.

1931 год

Май — Жуков вступил в должность помощника инспектора кавалерии Красной Армии.

1933 год

25 марта — Жуков назначается командиром 4-й кавалерийской Ленинградской Краснознаменной дивизии им. К. Е. Ворошилова (с 1936 года — 4-я Донская казачья Краснознаменная дивизия имени К. Е. Ворошилова).

1936 год

16 августа — постановлением ЦИК СССР Жуков награжден орденом Ленина.

1937 год

22 июля — Жуков назначается командиром 3-го конного корпуса.

1938 год

23 февраля — Жуков назначается командиром 6-го кавалерийского корпуса.

Июнь — Жуков назначается заместителем командующего войсками Белорусского военного округа по кавалерии.

1939 год

24 мая — Жуков по решению наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова направлен в Монгольскую Народную Республику с целью проверки состояния и боевой готовности частей советского 57-го особого стрелкового корпуса.

12 июня — Жуков вступил в командование 57-м особым стрелковым корпусом.

Июнь — август — Жуков руководит разгромом японских войск на реке Халхин-Гол.

19 июля — Жуков назначен командующим 1-й армейской группой, созданной на базе 57-го особого стрелкового корпуса.

31 июля — Жукову присвоено очередное воинское звание комкор.

29 августа — Жукову присвоено звание Героя Советского Союза.

1940 год

4 июня — Жукову присвоено воинское звание генерала армии.

Июнь — Жуков вступил в должность командующего войсками Киевского Особого военного округа.

23–31 декабря — Жуков принимает участие в совещании высшего командного и начальствующего состава Красной Армии; выступает с докладом «О характере современной наступательной операции».

1941 год

2–11 января — Жуков принимает участие в оперативно-стратегических играх высшего командного состава Красной Армии.

1 февраля — Жуков вступил в должность заместителя наркома обороны СССР — начальника Генерального штаба Красной Армии.

23 июня — Жуков назначается членом Ставки Главного Командования (с 8 июля — Ставка Верховного Главнокомандования).

23–26 июня — Жуков оказывает помощь командованию Юго-Западного фронта в организации оборонительных действий в ходе Львовско-Черновицкой стратегической оборонительной операции (22 июня — 6 июля 1941 г.).

29 июля — Жуков освобожден от обязанностей начальника Генерального штаба Красной Армии.

31 июля — 9 сентября — Жуков — командующий войсками Резервного фронта.

30 августа — 8 сентября — под руководством Жукова проведена Ельнинская наступательная операция войск 24-й армии Резервного фронта в ходе Смоленского сражения (10 июля — 10 сентября 1941 г.): нанесено поражение пяти пехотным дивизиям противника и освобождена значительная территория.

9 сентября — 6 октября — Жуков командующий войсками Ленинградского фронта.

8–30 сентября — Жуков руководит оборонительными действиями войск Ленинградского фронта, являвшимися составной частью Ленинградской стратегической оборонительной операции (10 июля — 30 сентября 1941 г.): противник был остановлен, фронт стабилизирован.

6–8 октября — Жуков в качестве представителя Ставки ВГК находится на московском направлении.

6 октября 1941 г. — 20 апреля 1942 г. — Жуков участвует в битве под Москвой (30 сентября 1941 г. — 20 апреля 1942 г.).

8–12 октября — Жуков — командующий войсками Резервного фронта.

8 октября — 5 декабря — Жуков руководит действиями Резервного, затем Западного фронтов в ходе Московской стратегической оборонительной операции (30 сентября — 5 декабря): противник остановлен под Москвой, разгромлены 9 дивизий и 2 бригады врага, созданы условия для перехода в контрнаступление.

13 октября 1941 г. — 28 августа 1942 г. — Жуков — командующий войсками Западного фронта.

5 декабря 1941 г. — 7 января 1942 г. — Жуков участвует в Московской стратегической наступательной операции.

6–25 декабря — войска Западного фронта под командованием Жукова провели Клинско-Солнечногорскую наступательную операцию.

6–16 декабря — войска Западного фронта под командованием Жукова провели Тульскую наступательную операцию.

17–24 декабря — войска Западного фронта под командованием Жукова принимают участие в Калужской наступательной операции (17 декабря 1941 г. — 5 января 1942 г.).

1942 год

8 января — 20 апреля — Жуков участвует в организации и проведении Ржевско-Вяземской стратегической наступательной операции: противник отброшен на 80–250 км, полностью освобождены Московская и Тульская области, ряд районов Калининской и Смоленской областей, цель операции не достигнута.

1 февраля — 5 мая — Жуков — главнокомандующий войсками Западного направления.

30 июля — 23 августа — войска Западного фронта под руководством Жукова во взаимодействии с Калининским фронтом провели Ржевско-Сычевскую наступательную операцию: несмотря на ограниченный размах, операция сковала крупные силы группы армий «Центр».

26 августа — Жуков назначается заместителем Верховного Главнокомандующего.

31 августа — 3 октября — Жуков руководит операциями на Сталинградском (с 1 октября — Донской фронт) фронте в ходе Сталинградской стратегической оборонительной операции (17 июля — 18 ноября).

6–12 октября — Жуков работает в штабе Юго-Западного фронта.

21–29 октября — Жуков работает в штабе Калининского фронта.

30 октября — 6 ноября — Жуков проверяет готовность советских войск к контрнаступлению под Сталинградом, проводит проигрыш операции в штабе Юго-Западного фронта и в войсках.

6–9 ноября — Жуков работает в войсках правого крыла Донского фронта.

9–16 ноября — Жуков проверяет готовность войск Сталинградского фронта к контрнаступлению.

19 ноября — 6 декабря — Жуков координирует действия Калининского и Западного фронтов при подготовке и проведении Ржевско-Сычевской наступательной операции по плану «Марс» (25 ноября — 20 декабря).

9–29 декабря — Жуков работает в войсках Калининского фронта, участвовавших в Ржевско-Сычевской наступательной операции.

1943 год

2–9 января — Жуков работает в штабе и войсках Воронежского фронта при подготовке Острогожско-Россошанской наступательной операции (13–27 января).

10–24 января — Жуков координирует действия войск Волховского и Ленинградского фронтов по прорыву блокады под Ленинградом (12–30 января).

18 января — Жукову присвоено воинское звание Маршала Советского Союза.

28 января — Жуков награжден орденом Суворова 1-й ст.

6 февраля — 16 марта — Жуков координирует действия войск Ленинградского, Волховского и Северо-Западного фронтов в наступательной операции «Полярная звезда»: цель не достигнута, скованы значительные силы группы армий «Север».

17–24 марта — Жуков работает в войсках и штабе Воронежского фронта.

24–25 марта — Жуков работает в войсках и штабе Центрального фронта.

26 марта — 11 апреля — Жуков работает в войсках и штабе Воронежского фронта.

18 апреля — 10 мая — Жуков работает в войсках и штабе Северо-Кавказского фронта.

14–26 мая — Жуков работает в войсках и штабах Воронежского и Центрального фронтов.

26 мая — 31 июля — Жуков работает в войсках и штабе Западного фронта.

5–15 июня — Жуков работает в войсках и штабе Юго-Западного фронта.

28–30 июня — Жуков работает в войсках и штабе Воронежского фронта.

30 июня — 9 июля — Жуков работает в войсках и штабах Брянского и Центрального фронтов при подготовке и проведении Курской стратегической оборонительной операции (5–23 июля).

9–13 июля — Жуков работает в войсках и штабах Брянского и Западного фронтов при подготовке Орловской стратегической наступательной операции (12 июля — 18 августа).

13–28 июля — Жуков работает в войсках и штабах Воронежского и Степного фронтов.

28 июля — Жуков награжден вторым орденом Суворова 1-й ст.

28 июля — 1 августа — Жуков работает в войсках и штабе Брянского фронта.

1–25 августа — Жуков работает в войсках и штабах Воронежского и Степного фронтов при подготовке и проведении Белгородско-Харьковской стратегической наступательной операции «Румянцев» (3–23 августа): разгромлены 15 дивизий противника, советские войска продвинулись до 140 км, созданы условия для освобождения всей Левобережной Украины.

27 августа — 24 сентября — Жуков работает в войсках и штабах Степного и Воронежского фронтов.

27 сентября — 3 декабря — Жуков осуществляет координацию действий войск Центрального и Воронежского (с 20 октября — Белорусский, 1-й Украинский фронты) и 2-го Украинского фронтов по разгрому киевской группировки противника и овладению городом Киев.

12–31 декабря — Жуков работает в войсках и штабах 1-го и 2-го Украинских фронтов при подготовке и проведении Днепровско-Карпатской стратегической наступательной операции (24 декабря 1943 г. — 17 апреля 1944 г.).

1944 год

1 января — 18 февраля — Жуков координирует действия войск 1-го и 2-го Украинских фронтов в ходе Корсунь-Шевченковской стратегической наступательной операции (24 января — 17 февраля): разгромлена корсунь-шевченковская группировка врага, нанесено поражение еще 15 дивизиям, в том числе 8 танковым, действовавшим против внешнего фронта окружения, что способствовало войскам 3 и 4-го Украинских фронтов в проведении Никопольско-Криворожской операции.

20 февраля — 1 марта — Жуков работает в войсках и штабе 1-го Украинского фронта.

2 марта — 24 мая — Жуков — командующий войсками 1-го Украинского фронта.

4 марта — 17 апреля — под руководством Жукова подготовлена и проведена Проскуровско-Черновицкая наступательная операция: нанесено тяжелое поражение 1 и 4-й танковым армиям противника, советские войска вышли к предгорьям Карпат, рассекли стратегический фронт противника на две части, освободили значительную часть территории Правобережной Украины.

10 апреля — Жуков награжден орденом Победы № 1.

5 июня — 26 июля — Жуков координирует действия войск 1 и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов (с 18 по 29 июля) при подготовке и проведении Белорусской стратегической наступательной операции «Багратион» (23 июня — 29 августа).

13 июля — 29 августа — Жуков координирует действия войск 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов при проведении Львовско-Сандомирской наступательной операции.

29 июля — Жуков награжден второй медалью Золотая Звезда Героя Советского Союза.

30 июля — 26 августа — Жуков координирует и руководит операциями, проводимыми войсками 1 и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов.

3–11 сентября — Жуков руководит подготовкой наступления войск 3-го Украинского фронта в Болгарию.

15–19 сентября — Жуков координирует и руководит операциями, проводимыми войсками 1 и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов.

19–20 сентября — Жуков работает в штабе и войсках 4-го Украинского фронта.

20 сентября — 31 октября — Жуков координирует и руководит операциями, проводимыми войсками 1 и 2-го Белорусских и 1-го Украинского (до 26 октября) фронтов.

12 ноября — Жуков директивой Ставки ВГК № 220263 назначен командующим войсками 1-го Белорусского фронта и освобожден от руководства операциями 1-го и 2-го Белорусских фронтов.

1945 год

12 января — 3 февраля — войска 1-го Белорусского фронта под руководством Жукова участвуют в Висло-Одерской стратегической наступательной операции.

14 января — 3 февраля — под руководством Жукова проведена Варшавско-Познанская наступательная операция: нанесено крупное поражение немецкой 9-й армии, освобождена столица Польши — Варшава и значительная часть ее территории, советские войска вышли на территорию Германии, захватив на левом берегу Одера плацдармы, создав условия для последующего наступления на берлинском направлении.

1–20 марта — Жуков руководит действиями войск 1-го Белорусского фронта в Восточно-Померанской наступательной операции (10 февраля — 4 апреля).

30 марта — Жуков награжден вторым орденом Победы.

16 апреля — 8 мая — Жуков руководит действиями войск 1-го Белорусского фронта в Берлинской стратегической наступательной операции.

9 мая — Жуков принимает от командования вермахта Акт о безоговорочной капитуляции Германии.

31 мая — Жуков назначен представителем Советского Верховного Главнокомандования в Контрольном Совете по оккупации Германии.

1 июня — Жуков награжден третьей медалью Золотая Звезда Героя Советского Союза.

6 июня — постановлением СНК СССР Жуков назначен Главнокомандующим (Главноначальствующим) Советской военной администрацией в Германии.

10 июня — в соответствии с директивой Ставки ВГК № 11095 от 29 мая 1-й Белорусский фронт с 24 часов 10 июня был переименован в Группу советских оккупационных войск в Германии, а Жуков стал именоваться главнокомандующим Группой советских оккупационных войск в Германии.

24 июня — Жуков принимает Парад Победы в Москве на Красной площади.

4 сентября — в связи с ликвидацией Ставки ВГК Жуков освобожден от обязанностей члена Ставки ВГК, а также от обязанностей заместителя Верховного Главнокомандующего.

1946 год

Апрель — Жуков назначен Главнокомандующим Сухопутными войсками и заместителем министра Вооруженных Сил СССР.

9 июня — Жуков освобожден от должности Главнокомандующего Сухопутными войсками и заместителя министра Вооруженных Сил и назначен командующим войсками Одесского военного округа.

1948 год

Февраль — Жуков назначен командующим войсками Уральского военного округа.

1953 год

4 марта — Жуков назначен первым заместителем военного министра СССР.

15 марта — Жуков назначен первым заместителем министра обороны СССР — Главнокомандующим Сухопутными войсками.

1954 год

14 сентября — Жуков руководит общевойсковым учением с реальным применением ядерного оружия на Тоцком полигоне.

1955 год

Февраль — Жуков назначен министром обороны СССР.

1956 год

Ноябрь — Жуков руководит действиями советских войск, осуществивших вооруженную интервенцию в Венгрию с целью подавления вспыхнувшего там антикоммунистического народного восстания.

1 декабря — Жуков, в связи с 60-летием со дня рождения, награжден четвертой медалью Золотая Звезда Героя Советского Союза.

1957 год

Октябрь — визит Жукова в Югославию.

26 октября — указом Президиума Верховного Совета СССР Жуков освобожден от должности министра обороны СССР.

1958 год

27 февраля — постановлением Совета Министров СССР маршал Жуков уволен в отставку.

1958–1968 годы

Жуков пишет книгу «Воспоминания и размышления».

1969 год

Выход в свет в издательстве АПН книги Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления».

14 августа — Жукову вручена медаль Золотая Звезда Героя МНР.

1974 год

18 июня — после продолжительной болезни (инфаркт, инсульт) Г. К. Жуков скончался. Прах замурован в Кремлевской стене.

Список использованной литературы и источников

Андроников Н. Г. Гитлеровский факел был погашен на огненной дуге. / Военно-исторический журнал. 1993. № 8. С. 2–8.

Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. — М.: Издательский центр Анкил — Воин, 1995.

Афанасьев В. А. Становление полководческого искусства Г. К. Жукова / Комитет памяти Маршала Советского Союза Г. К. Жукова. — М.: Святигор, 2006.

Бабаджанян А. Х. Дороги Победы. 3-е изд., испр. и доп. — М.: Воениздат, 1981.

Баграмян И. Х. Так начиналась война. — М.: «Голос», 2000.

Батов П. И. В походах и боях. — М.: Голос, 2000.

Белобородов А. П. Всегда в бою. — М.: Воениздат, 1979.

Белобородов А. П. Всегда в бою. — М.: Экономика, 1984.

Белов М. И. Полководческий феномен Жукова (Жуковская наука побеждать). — М.: Московский Север, 1998.

Бердников Г. И. Первая ударная: Боевой путь 1-й ударной армии в Великой Отечественной войне. — М.: Воениздат, 1985.

Битва под Москвой. Хроника, факты, люди. В 2 кн. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. Кн. 1.

Блюментрит Г. Роковые решения вермахта. — Ростов-Дон: 1999.

Бобылев П. Н. Репетиция катастрофы. (По материалам совещания высшего командного состава Красной Армии в декабре 1940 г. и оперативно-тактических игр на картах в январе 1941 г.). / Военно-исторический журнал. 1993. № 6. С. 10–16; № 7. С. 14–21; № 8. С. 28–35.

Бок Федор фон. Я стоял у ворот Москвы. Военные дневники 1941–1945 / Пер. А. Кашина; науч. ред. А. Исаев, Н. Баринов. — М.: Яуза, Эксмо, 2006.

Буллок А. Гитлер и Сталин: Жизнь великих диктаторов: В 2 т. Т. 2. Гл. 12–20. Пер. с англ. — Смоленск: Русич, 2000.

Бучин А. Н. 170 000 километров с Г. К. Жуковым. Беседы шофера полководца с историком Яковлевым Н. Н. — М.: Молодая гвардия, 1994.

Быстров С. В октябре 1957-го. Последние дни перед отставкой Г. К. Жукова. / «Красная Звезда». 1989. 19, 20 мая.

Василевский А. М. Дело всей жизни. — М., 1989. Т. 1.

Василевский А. М. Дело всей жизни. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир, 2002.

Великая Отечественная война 1941–1945. — М., 1985.

Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. В четырех книгах. — М.: Издательство «Библиотека». «Мосгорархив», 1995. Книга первая «Суровые испытания».

Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга вторая. Перелом. — М.: Наука, 1998.

Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга третья. Освобождение. — М.: Наука, 1999.

Великая Отечественная война. 50 лет. Приложение к календарю дат и событий. Вып. 1. — ТАСС, 1991.

Внешняя политика Советского Союза в период Великой Отечественной войны. — М., 1946. Т. 2.

Военно-исторический журнал. 1961. № 4.

Военно-исторический журнал. 1971. № 9.

Военно-исторический журнал. 1979. № 8.

Военно-исторический журнал. 1990. № 5.

Военно-исторический журнал. 1991. № 10, 11.

Военно-исторический журнал. 1992. № 1. С. 24–29. (Доклад об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы от 18 сентября 1940 года.)

Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 18–22. (Доклад об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза от 11 марта 1941 года.)

Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 17–22. (Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза от 15 мая 1941 года.)

Военно-исторический журнал. 1992. № 3. С. 30–32. (Письмо К. К. Рокоссовского главному редактору «Военно-исторического журнала».)

Военно-исторический журнал. 1992. № 9.

Военно-исторический журнал. 1993. № 8.

Военно-исторический журнал. 1996. № 3.

Воронов Н. Н. На службе военной. — М.: Воениздат, 1963.

Выступление Маршала Советского Союза Г. К. Жукова на военно-научной конференции ГСВГ в ноябре — декабре 1945 года. / Военная мысль. 1985. Специальный выпуск. С. 17–33.

Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. — М.: Мосгорархив, 1994.

Гальдер Ф. Военный дневник. 22.06.1941–24.09.1942. / Пер. с нем. И. Глаголева; Предисл. и коммент. канд. ист. наук Е. Кулькова. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир, 2004.

Гальдер Ф. Военный дневник. — М.: Воениздат, 1962. Т. 2.

Гареев М. А. Маршал Жуков. Величие и уникальность полководческого искусства. М.: 1996.

Гареев М. А. Полководцы Победы и их военное наследие. Очерки о военном искусстве полководцев, завершивших Великую Отечественную войну. — Уфа: Издательство «Инсан», 2003.

Генералы Второй мировой. / За рубежом. 1988. № 19. С. 17.

Генеральный штаб Российской Армии: история и современность. — М.: Академический Проект, 2006.

Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. — М.: Международный фонд «Демократия», 2001.

Герасимова С. А. Ржев 42. Позиционная бойня. — М.: Яуза, Эксмо, 2007.

Горбатов А. В. Годы и войны. — М.: Воениздат, 1989.

Гот Г. Танковые операции. Пер. с нем. — М., 1961.

Гриф секретности снят: Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах: Статистическое исследование. — М.: Воениздат, 1993.

Гудериан Г. Воспоминания солдата. / Пер. с немецкого. — Смоленск: «Русич», 2003.

Дайнес В. О. Жуков. — М.: Молодая гвардия, 2005.

Данилов В. Донос. Секретные документы заговора против Маршала Советского Союза Георгия Жукова. / Совершенно секретно. 1993. № 2.

Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма: Ист. очерки, документы и материалы. В двух томах. — М.: Наука, 1973. Т. 2.

Дерр Г. Поход на Сталинград. — М., 1957.

Дни войны в документах. / Военно-исторический журнал. 1989. № 5. С. 43–51.

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. — М.: Изд-во Агентства печати «Новости», 1990.

Жукова М. Г. Маршал Жуков — мой отец. — М.: Сретенский монастырь, 2005.

Захаров М. В. Генеральный штаб в предвоенные годы. — М.: Воениздат, 1989.

Золотые Звезды Азербайджана. — Баку, 1975.

И. В. Сталин. Сочинения. — М., 1997. Т. 15.

Из истории Великой Отечественной войны. / Известия ЦК КПСС. 1990. № 9. С. 193–214; № 10. С. 207–223; № 12. С. 203–218; 1991. № 1. С. 216–220; № 2. С. 209–224.

Известия. 2001. 22 июня.

Известия ЦК КПСС. 1991. № 2, 4.

Иосиф Сталин в объятиях семьи. Из личного архива. — М.: «Родина», 1993.

Исаев А. Георгий Жуков. Последний довод короля. — М.: Яуза, Эксмо, 2006.

Исаев А. Наступление маршала Шапошникова. История ВОВ, которую мы не знали. — М.: Яуза, Эксмо, 2005.

Исаев С. И. Вехи фронтового пути. Хроника деятельности Маршала Советского Союза Г. К. Жукова в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. / Военно-исторический журнал. 1991. № 10. С. 23–33.

История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945. — М., 1961. Т. 2.

История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945. — М., 1962. Т. 4.

История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945. — М., 1963. Т. 5.

История Второй мировой войны 1939–1945. — М.: Воениздат, 1975. Т. 4.

История Второй мировой войны 1939–1945. — М.: Воениздат, 1975. Т. 5.

История Второй мировой войны 1939–1945. — М.: Воениздат, 1977. Т. 7.

История Второй мировой войны 1939–1945. В 12 т. Т. 8. — М.: Воениздат, 1977.

История Второй мировой войны 1939–1945. — М.: Воениздат, 1978. Т. 9.

Кавалерия (кроме гвардейских и казачьих частей). — Изд. 3-е. — СПб., 1914.

Кавалеры ордена Жукова о великом полководце. — М.: Издательство «Вагриус», 1998.

Калашников М. Т. От чужого порога до Спасских ворот. — М.: Современник, 1999.

Карпов В. В. Маршал Жуков. Его соратники и противники в дни войны и мира. — М.: Вече, 2002.

Карпов В. Тайная расправа над маршалом Жуковым. / «Правда». 1991. 19 августа.

Катуков М. Е. На острие главного удара. — М.: Воениздат, 1974.

Кейтель В. Мемуары фельдмаршала. Победы и поражения вермахта. 1938–1945 гг. / Пер. с англ. П. Ю. Никишова. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2004.

Колесниченко И. С. Битва после войны. — М.: Воениздат, 1987.

Конев И. С. Записки командующего фронтом. — М.: «Голос». 2000.

Конец глобальной лжи. Оперативные планы западных приграничных военных округов 1941 года свидетельствуют: СССР не готовился к нападению на Германию / Военно-исторический журнал. 1996. № 2. С. 2–15; № 3. С. 4–17; № 4. С. 2–17; № 5. С. 2–15; № 6. С. 2–7.

Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000.

Кузнецов А. А. Энциклопедия русских наград. — М.: Голос-пресс, 2002.

Кузнецов Н. Г. «Наши отношения с Жуковым стали поистине драматическими…». / Военно-исторический журнал. 1992 № 1. С. 74–82.

Курская битва. Хроника, факты, люди. В 2 кн. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. Кн. 2.

Лагодский С. Василий Соколовский: полководец, стратег, дипломат. — М.: Изд-во и типография газеты «Красная Звезда», 1995.

Лелюшенко Д. Д. Москва — Сталинград — Берлин — Прага. Записки командарма. Издание 4-е, испр. — М.: Наука 1987.

Ленинград выстоял и победил. — М.: «Триада-фарм», 2004.

Лиддел Гарт Б. Г. Вторая мировая война. — М.: АСТ, СПб., 1999.

Ломагин Н. А. Неизвестная блокада. Документы. Приложения. Кн. 2. (2-е изд.). — СПб.: Издательский дом «Нева», 2004.

Манштейн Э. Утерянные победы. / Пер. с нем. — Смоленск: «Русич», 2003.

Маршал Жуков: Полководец и человек: Сборник: В 2 т. — М.: Изд-во АПН, 1988. Т. 1.

Меллентин Ф. В. Танковые сражения: Боевое применение танков во Второй мировой войне: Пер. с нем. / М.: ООО «Издательство АСТ»; СПб: Издательство «Полигон», 2003.

Миркина А. «Маршал пишет книгу. Воспоминания о Г. К. Жукове». / Огонек. 1988. № 16. С. 11–14; № 17. С. 12–5; № 18. С. 17–20; № 19. С. 18–20.

Москаленко К. С. На Юго-Западном направлении. Воспоминания командарма. Книга I. — М.: Наука, 1969.

Мудрость тысячелетий. Энциклопедия. — М.: ОЛМА — ПРЕСС, 2003.

Мэнвелл Р., Френкель Г. Знаменосец «Черного ордена». Гиммлер. / Пер. с англ. — М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2000.

Назаревич Р. Варшавское восстание: 1944 год / Пер. с польск. — М., 1989.

Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23–31 декабря 1940 г. Русский архив: Великая Отечественная. Т. 12(1). — М.: «ТЕРРА», 1993.

Начальный период Великой Отечественной войны. Выводы и уроки. — М.: Изд. ВАГШ, 1989.

Невзоров Б. И. Московская битва: феномен Второй мировой войны. — М.: «СмДиПресс», 2001.

Независимое военное обозрение. 2001. № 41.

Операции Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне. — М., 1959. Т. 4.

Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 2. Начало. Книга 2. 1 сентября — 31 декабря 1941 года. — М.: А/О «Книга и бизнес», 2000.

Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 2. Начало. Книга 1. 22 июня — 31 августа 1941 года. — М.: А/О «Книга и бизнес», 2000.

Партизанское движение (По опыту Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.) — Жуковский: Кучково поле, 2001.

Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентом США и премьер-министром Великобритании во время Великой Отечественной войны. — М., 1976. Т. 1.

Песков В. М. Война и Люди. 2-е изд. — М.: Молодая гвардия, 1979.

Португальский Р. Маршал Тимошенко. «Поставьте меня на опасный участок…» — М.: Яуза, Эксмо, 2007.

Правда. 1940. 29 июня.

Преступные цели гитлеровской Германии в войне против Советского Союза: Документы и материалы. — М., 1987.

Проблемы военного искусства во Второй мировой войне и в послевоенный период (стратегия и оперативное искусство). — М.: Изд. ВАГШ, 1995.

Пятков В. К. и др. Третья ударная. Боевой путь 3-й ударной армии. — М.: Воениздат, 1976.

Разгром немецко-фашистских войск под Москвой. — М., 1964.

Разгром немецких войск под Москвой. Ч. 2.

Рейнгардт К. Поворот под Москвой. Крах гитлеровской стратегии зимой 1941/42 года. Пер. с нем. — М., 1980.

Ржешевский А. А. Павлов. Тайна расстрелянного генерала: Роман / Александр Ржешевский. — М.: Вече, 2005.

Рокоссовский К. К. Солдатский долг. — М.: Воениздат, 1968.

Рокоссовский К. К. Солдатский долг. 5-е изд. — М.: Воениздат, 1988.

Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001.

Русский архив. 1994. № 14.

Русский архив: Великая Отечественная война. Приказы народного комиссара обороны СССР 22 июня 1941 г. — 1942 г. Т. 13 (2–2). — М.: ТЕРРА, 1997.

Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). — М.: ТЕРРА, 1997.

Русский архив: Великая Отечественная. Битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). — М.: Терра, 1995.

Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). — М.: «ТЕРРА», 1996.

Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). — М.: «ТЕРРА», 1996.

Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). — М.: «ТЕРРА», 1999.

Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). М.: «ТЕРРА», 1999.

Русский архив: Великая Отечественная. Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны. Документы и материалы. 1941 год. Т. 23 (12–1). — М.: ТЕРРА, 1999.

Русский архив: Великая Отечественная. Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны: Документы и материалы. 1943 год. Т. 23 (12–3). — М.: ТЕРРА, 1999.

Сборник документов Верховного Главнокомандования за период Великой Отечественной войны. Т. 3, январь — декабрь 1943 г. — М., Воениздат, 1969.

Сборник материалов по составу, группировке и перегруппировке сухопутных войск фашистской Германии и войск бывших ее сателлитов на советско-германском фронте за период 1941–1945 гг. — М., 1956. Вып. 4.

Светлишин Н. А. Крутые ступени судьбы. Жизнь и ратные подвиги маршала Г. К. Жукова. — Хабаровск: Кн. изд-во, 1992.

Светлишин Н. «Маршал Жуков: Крутые ступени судьбы». / Советский воин. 1988. № 8. С. 13–17.

Светлишин Н. От солдата до маршала. (К 70-летию Г. К. Жукова). // Военно-исторический журнал. 1966. № 11. С. 31–40.

Семенов Г. Г. Наступает ударная. 2-е изд., испр. — М.: Воениздат, 1986.

Симонов К. М. Заметки к биографии Г. К. Жукова / Военно-исторический журнал. 1987. № 6. С. 46–54; № 7. С. 45–56; № 9. С. 48–56; № 10. С. 56–63; № 11. С. 40–46.

Скирдо М. П. «Воля и авторитет маршала Жукова Г. К.». / Московский ветеран. 1996. № 13.

Скоробогатов В. Е. Генерал Берзарин. Первый комендант Берлина. — М.: Яуза, Эксмо, 2007.

«Совершенно секретно! Только для командования». Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы. — М., 1967.

Советское военное искусство в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. В 3 т. — М., 1962. Т. 3.

Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. — Минск: Родиола-плюс, 2000.

Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. — М., 1953.

Сталин И. В. «Современная армия — армия наступательная». Выступления И. В. Сталина на приеме в Кремле перед выпускниками военных академий, май 1941 г. / Публ. подгот. Печенкин А. А. / Исторический архив. 1995. № 2. С. 23–31.

Сталин И. В. Сочинения. — М., 1997. Т. 15.

Сталинградская битва. Хроника, факты, люди. В 2 кн. — М.: ОЛМА — ПРЕСС, 2002. Кн. 2.

Сталинградская эпопея. Впервые публикуемые документы, рассекреченные ФСБ РФ. Воспоминания фельдмаршала Паулюса; Дневники и письма солдат РККА и вермахта; Агентурные донесения; Протоколы допросов; Докладные записки Особых отделов фронтов и армий. — М.: «Звонница-МГ», 2000.

Стратегия в трудах военных классиков. — М., 1924. Т. II.

Суворов В. Беру свои слова обратно. Вторая часть трилогии «Тень Победы» / Виктор Суворов. — Донецк: Сталкер, 2006.

Судоплатов П. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. — М.: ТОО «Гея», 1966.

Сукнев М. И. Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата. 1941–1945. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2007.

Сульянов А. К. Маршал Жуков. Слава, забвение, бессмертие. — Мн.: Харвест, 2002.

Типпельскирх К. История Второй мировой войны. — М.: Иностранная литература, 1956.

Тлас М. Маршал Г. К. Жуков — полководец, стратег. — М.: Совместное советско-сирийское предприятие «Лексика», 1991.

Топтыгин А. В. Неизвестный Берия. — СПб.: Издательский Дом «Нева»; М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2002.

Триандафиллов В. К. Характер операций современных армий. — М. — Л.: Гиз, 1929.

Федюнинский И. И. На Востоке. — М.: Воениздат, 1985.

Федюнинский И. И. Поднятые по тревоге. — М.: Воениздат, 1961.

Черчилль У. Вторая мировая война. Пер. с англ. — М., 1955. Т. 6.

Халхин-Гол. Пятьдесят лет спустя (материалы «круглого стола» историков Советского Союза, Монголии и Японии, август. 1989 г.). — М.: Институт военной истории Министерства обороны СССР, 1990.

Хаупт Вернер. Сражения группы армий «Север». Взгляд офицера вермахта. — М.: Яуза, Эксмо, 2006.

Хаупт Вернер. Сражения группы армий «Центр». Взгляд офицера вермахта. — М.: Яуза, Эксмо, 2006.

Хаупт Вернер. Сражения группы армий «Юг». Взгляд офицера вермахта. — М.: Яуза, Эксмо, 2006.

Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть. (Воспоминания). Книга I. — М.: ИИК «Московские Новости», 1999.

Шапошников Б. М. Битва за Москву. Взгляд из Генштаба. — М.: Яуза, Эксмо, 2005.

Эйзенхауэр Д. Крестовый поход в Европу. / Пер. с английского. — Смоленск: Русич, 2000.

Эндрюс Г. Вальтер Модель. Мастер отступлений / Пер. с англ. Е. Андреевой. — М.: Яуза, Эксмо, 2007.

Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. — Stuttgart, 1983. Bd. 4.

Jeske H. Partisanen gegen die Eisebahn // Wehrwissenschaftliche Rundschau, 1953. Hf. 10.

Paulus. Ich stehe hier auf Befehl! — Frankfurt am Main, 1960.

Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 4. Оп. 1. Д. 1519;

РГВА. Ф. 201. Оп. 12. Д. 37.

РГВА. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 4, 450.

РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 28, 37.

Комментарии

1

См.: Дайнес В. О. Жуков. — М.: Молодая гвардия, 2005.С. 16.

(обратно)

2

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 1. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. — М.: Изд-во Агентства печати «Новости», 1990. С. 63.

(обратно)

3

Цит. по: Кавалерия (кроме гвардейских и казачьих частей). — Изд. 3-е. — СПб., 1914. С. 7.

(обратно)

4

Цит. по: Дайнес В. О. Жуков. С. 27–28.

(обратно)

5

См.: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 18.

(обратно)

6

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 39–40.

(обратно)

7

См.: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 49–53.

(обратно)

8

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 1. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 153.

(обратно)

9

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 1. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 134.

(обратно)

10

Цит. по: Баграмян И. Х. Так начиналась война. — М.: Голос, 2000. С. 14.

(обратно)

11

Рокоссовский К. К. Солдатский долг. — М.: Воениздат, 1968. С. 91–92.

(обратно)

12

Цит. по: Светлишин Н. От солдата до маршала. (К 70-летию Г. К. Жукова). // Военно-исторический журнал. 1966. № 11. С. 32.

(обратно)

13

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 72.

(обратно)

14

Цит. по: Военно-исторический журнал. 1990. № 5. С. 22.

(обратно)

15

Цит. по: Военно-исторический журнал. 1990. № 5. С. 22–23.

(обратно)

16

Российский государственный военный архив (далее — РГВА). Ф. 4. Оп. 1. Д. 1519. Л. 6.

(обратно)

17

См.: Исаев А. Георгий Жуков. Последний довод короля. — М.: Яуза, Эксмо, 2006. С. 20.

(обратно)

18

См.: Маршал Жуков: Полководец и человек: Сборник: В 2 т. — М.: Изд-во АПН, 1988. Т. 1. С. 100–115.

(обратно)

19

Дайнес В. О. Жуков. С. 81.

(обратно)

20

Цит. по: Халхин-Гол: Пятьдесят лет спустя (материалы «круглого стола» историков Советского Союза, Монголии и Японии, август 1989 г.). — М.: Институт военной истории Министерства обороны СССР, 1990. С. 30.

(обратно)

21

РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 37. Л. 55.

(обратно)

22

Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. С. 176.

(обратно)

23

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 98.

(обратно)

24

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 100–101.

(обратно)

25

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 101–102.

(обратно)

26

См.: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 104–105.

(обратно)

27

См.: Дайнес В. О. Жуков. С. 99.

(обратно)

28

Цит. по: Федюнинский И. И. На Востоке. — М.: Воениздат, 1985. С. 84.

(обратно)

29

См.: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 113.

(обратно)

30

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 112.

(обратно)

31

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 111.

(обратно)

32

См.: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 118.

(обратно)

33

РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 28. Л. 17–21.

(обратно)

34

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 119.

(обратно)

35

См.: Военно-исторический журнал. 1979. № 8. С. 49.

(обратно)

36

См.: Дайнес В. О. Жуков. С. 112.

(обратно)

37

См.: Халхин-Гол: Пятьдесят лет спустя (материалы «круглого стола» историков Советского Союза, Монголии и Японии, август 1989 г.). С. 71.

(обратно)

38

См.: Халхин-Гол: Пятьдесят лет спустя (материалы «круглого стола» историков Советского Союза, Монголии и Японии, август 1989 г.). С. 71.

(обратно)

39

РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 28. Л. 25.

(обратно)

40

См.: Дайнес В. О. Жуков. С. 115.

(обратно)

41

См.: Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. С. 177, 179.

(обратно)

42

См.: Другов П. И. Из опыта действий АБТВ на р. Халхин-Гол. Май — сентябрь 1939 г. — Хабаровск, 1940; Боевые действия авиации в Монгольской Народной Республике. — М., 1940; Бои у Халхин-Гола. — М., 1940; Действия 1-й армгруппы в Халхингольской операции (май — сентябрь 1939 г.) — М., 1940.

(обратно)

43

Цит. по: Карпов В. В. Маршал Жуков. Его соратники и противники в дни войны и мира. — М.: Вече, 2002. С. 24.

(обратно)

44

Цит. по: Исаев А. Георгий Жуков. Последний довод короля. — М.: Яуза, Эксмо, 2006. С. 23.

(обратно)

45

См.: Военно-исторический журнал. 1996. № 3 С. 22.

(обратно)

46

РГВА. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 4. Л. 647.

(обратно)

47

Цит. по: Правда. 1940. 29 июня.

(обратно)

48

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 1. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 276.

(обратно)

49

См.: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 150–151.

(обратно)

50

Цит. по: Калашников М. Т. От чужого порога до Спасских ворот. — М.: Современник, 1999. С. 51.

(обратно)

51

Цит. по: Баграмян И. Х. Так начиналась война. С. 16.

(обратно)

52

См.: Триандафиллов В. К. Характер операций современных армий. — М. — Л.: Гиз, 1929.

(обратно)

53

Подробнее см.: Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23–31 декабря 1940 г. — Русский архив: Великая Отечественная. Т. 12 (1). — М.: ТЕРРА, 1993.

(обратно)

54

См.: Бобылев П. Н. Репетиция катастрофы. (По материалам совещания высшего командного состава Красной Армии в декабре 1940 г. и оперативно-тактических игр на картах в январе 1941 г.) / Военно-исторический журнал. 1993. № 6. С. 10–16; № 7. С. 14–21; № 8. С. 28–35.

(обратно)

55

Paulus. Ich stehe hier auf Befehl! — Frankfurt am Main, 1960. S. 199.

(обратно)

56

См.: Гальдер Ф. Военный дневник. — М., 1962. Т. 2. С. 267, 271, 287.

(обратно)

57

См.: Преступные цели гитлеровской Германии в войне против Советского Союза: Документы и материалы. — М., 1987. С. 42–46.

(обратно)

58

Военно-исторический журнал. 1993. № 8. С. 33.

(обратно)

59

Цит. по: Суворов В. Беру свои слова обратно: Вторая часть трилогии «Тень Победы» / Виктор Суворов. — Донецк: Сталкер, 2006. С. 143.

(обратно)

60

См.: Захаров М. В. Генеральный штаб в предвоенные годы. — М.: Воениздат, 1989. С. 118.

(обратно)

61

См.: Генеральный штаб Российской армии: история и современность. — М.: Академический Проект, 2006. С. 182.

(обратно)

62

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 1. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 329.

(обратно)

63

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 1. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 362.

(обратно)

64

См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. В четырех книгах. Книга первая. Суровые испытания. — М.: Издательство «Библиотека», «Мосгорархив», 1995. С. 77.

(обратно)

65

См.: Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 37.

(обратно)

66

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 1. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 364.

(обратно)

67

См.: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 564.

(обратно)

68

См.: Начальный период Великой Отечественной войны. Выводы и уроки. — М.: Изд. ВАГШ, 1989. С. 39–40; Стратегический очерк Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. — М., 1961. С. 111.

(обратно)

69

См.: Начальный период Великой Отечественной войны. Выводы и уроки. С. 39.

(обратно)

70

См.: Генеральный штаб Российской армии: история и современность. С. 194.

(обратно)

71

См.: Генеральный штаб Российской армии: история и современность. С. 194.

(обратно)

72

См.: Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 18–22.

(обратно)

73

См.: Военно-исторический журнал. 1992. № 1. С. 24–29. (Доклад об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы от 18 сентября 1940 года.)

(обратно)

74

РГВА. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 450. Л. 83–85.

(обратно)

75

См.: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 1. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 335–336.

(обратно)

76

Цит. по: Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. — М.: Издательский центр «Анкил-Вои», 1995. С. 64.

(обратно)

77

РГВА. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 450. Л. 26.

(обратно)

78

См.: Сталин И. В. «Современная армия — армия наступательная». Выступления И. В. Сталина на приеме в Кремле перед выпускниками военных академий, май 1941 г. / Публ. подгот. Печенкин А. А. / Исторический архив. 1995. № 2. С. 23–31.

(обратно)

79

Цит. по: Военно-исторический журнал. 1992 № 2. С. 39.

(обратно)

80

Цит. по: Военно-исторический журнал. 1992 № 2. С. 39.

(обратно)

81

См.: Конец глобальной лжи. Оперативные планы западных приграничных военных округов 1941 года свидетельствуют: СССР не готовился к нападению на Германию / Военно-исторический журнал. 1996. № 2. С. 2–15; № 3. С. 4–17; № 4. С. 2–17; № 5. С. 2–15; № 6. С. 2–7.

(обратно)

82

См.: Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 17–22. (Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза от 15 мая 1941 года.)

(обратно)

83

Цит. по: Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 17–19.

(обратно)

84

Цит. по: Светлишин Н. А. Крутые ступени судьбы. — Хабаровск, 1992. С. 57–58.

(обратно)

85

См.: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 542–550.

(обратно)

86

См.: И. В. Сталин. Сочинения. — М.: 1997. Т. 15.

(обратно)

87

См.: 50 лет Вооруженных Сил СССР. — М.: Воениздат, 1968. С. 250.

(обратно)

88

Цит. по: Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. С. 97.

(обратно)

89

Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. С. 97.

(обратно)

90

Цит. по: Независимое военное обозрение. 2001. № 41.

(обратно)

91

См.: Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. С. 102; Дни войны в документах. / Военно-исторический журнал. 1989. № 5. С. 46.

(обратно)

92

Цит. по: Известия. 2001. 22 июня.

(обратно)

93

См.: Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. С. 98.

(обратно)

94

См.: Дни войны в документах. / Военно-исторический журнал. 1989. № 5. С. 43.

(обратно)

95

См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. В четырех книгах. Книга первая. Суровые испытания. — М.: Издательство «Библиотека», «Мосгорархив», 1995. С. 94.

(обратно)

96

Гудериан Г. Воспоминания солдата. / Пер. с немецкого. — Смоленск: «Русич», 2003. С. 208.

(обратно)

97

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 1. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 370–371.

(обратно)

98

Цит. по: Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. С. 128.

(обратно)

99

Цит. по: Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. С. 115.

(обратно)

100

Цит. по: Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. — М.: Издательский центр Анкил-Воин, 1995. С. 118.

(обратно)

101

Цит. по: Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. С. 119.

(обратно)

102

Цит. по: Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. С. 118.

(обратно)

103

Цит. по: Великая Отечественная война. 50 лет: Приложение к календарю дат и событий. Вып. 1. — ТАСС, 1991. С. 32–33.

(обратно)

104

Цит. по: Военно-исторический журнал. 1961. № 4. С. 65.

(обратно)

105

См.: Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. С. 120.

(обратно)

106

Цит. по: Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. С. 111.

(обратно)

107

Цит. по: Анфилов В. А. Грозное лето 41-го года. С. 135.

(обратно)

108

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны: Документы и материалы. 1941 год. Т. 23 (12–1). — М.: ТЕРРА, 1998. С. 23–26.

(обратно)

109

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 189–191.

(обратно)

110

См.: Баграмян И. Х. Так начиналась война. — М.: Голос, 2000. С. 113.

(обратно)

111

Цит. по: Баграмян И. Х. Так начиналась война. С. 125.

(обратно)

112

Цит. по: Баграмян И. Х. Так начиналась война. С. 126.

(обратно)

113

Цит. по: Рокоссовский К. К. Солдатский долг. 5-е изд. — М.: Воениздат, 1988. С. 16–17.

(обратно)

114

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. — М.: Изд-во Агентства печати Новости, 1990. С. 24.

(обратно)

115

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). — М.: ТЕРРА, 1996. С. 20.

(обратно)

116

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 22–23.

(обратно)

117

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 23–24.

(обратно)

118

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 24.

(обратно)

119

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 25.

(обратно)

120

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны: Документы и материалы. 1941 год. Т. 23 (12–1). С. 44.

(обратно)

121

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны: Документы и материалы. 1941 год. Т. 23 (12–1). С. 51.

(обратно)

122

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 27.

(обратно)

123

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 28.

(обратно)

124

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 29–30.

(обратно)

125

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 26.

(обратно)

126

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 30.

(обратно)

127

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 34–35.

(обратно)

128

См.: Ржешевский А. А. Павлов. Тайна расстрелянного генерала: Роман / Александр Ржешевский. — М.: Вече, 2005. С. 313–315.

(обратно)

129

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 41.

(обратно)

130

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 36.

(обратно)

131

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 47.

(обратно)

132

Цит. по: Баграмян И. Х. Так начиналась война. С. 179.

(обратно)

133

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 56, 57.

(обратно)

134

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 59.

(обратно)

135

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 65.

(обратно)

136

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 71.

(обратно)

137

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 75.

(обратно)

138

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 77–78.

(обратно)

139

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). 1996. С. 82.

(обратно)

140

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 84.

(обратно)

141

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 85.

(обратно)

142

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 87.

(обратно)

143

См.: Гот Г. Танковые операции. Пер. с нем. — М., 1961. С. 118.

(обратно)

144

Цит. по: Бок Федор фон. Я стоял у ворот Москвы. Военные дневники 1941–1945 / Пер. А. Кашина; науч. ред. А. Исаев, Н. Баринов. — М.: Яуза, Эксмо, 2006. С. 101.

(обратно)

145

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны: Документы и материалы. 1941 год. Т. 23 (12–1). С. 101.

(обратно)

146

См.: Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 2. Начало. Книга 1. 22 июня — 31 августа 1941 года. — М.: А/О «Книга и бизнес», 2000. С. 412.

(обратно)

147

См.: Гальдер Ф. Военный дневник. 22.06.1941–24.09.1942. / Пер. с нем. И. Глаголева; Предисл. и коммент. канд. ист. наук Е. Кулькова. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир, 2004. С. 197.

(обратно)

148

См.: Василевский А. М. Дело всей жизни. М.: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир, 2002. С. 119.

(обратно)

149

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 98, 106–107.

(обратно)

150

Цит. по: Бок Федор фон. Я стоял у ворот Москвы. Военные дневники 1941–1945. С. 116.

(обратно)

151

Цит. по: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. В четырех книгах. Книга первая. «Суровые испытания». С. 421–422.

(обратно)

152

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 361.

(обратно)

153

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 106.

(обратно)

154

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 361.

(обратно)

155

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 120.

(обратно)

156

Цит. по: Гальдер Ф. Военный дневник. 22.06.1941–24.09.1942. С. 271–272.

(обратно)

157

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 364.

(обратно)

158

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 136–137.

(обратно)

159

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 162–163.

(обратно)

160

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 164.

(обратно)

161

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 210–212.

(обратно)

162

Цит. по: по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 217–218.

(обратно)

163

Цит. по: Ленинград выстоял и победил. — М., 2004. С. 80–81.

(обратно)

164

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 213.

(обратно)

165

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 156.

(обратно)

166

Цит. по: Ленинград выстоял и победил. С. 86–87.

(обратно)

167

См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. В четырех книгах. Книга первая. «Суровые испытания». С. 151.

(обратно)

168

Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. — Stuttgart, 1983. Bd. 4. S. 516.

(обратно)

169

Цит по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 180.

(обратно)

170

Цит. по: Федюнинский И. И. Поднятые по тревоге. — М.: Воениздат, 1961. С. 45–46.

(обратно)

171

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 181.

(обратно)

172

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 222.

(обратно)

173

Цит. по Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 223.

(обратно)

174

Цит. по: Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 2. Начало. Книга 2. 1 сентября — 31 декабря 1941 года. С. 119.

(обратно)

175

Цит. по: Ломагин Н. А. Неизвестная блокада. Документы. Приложения. Кн. 2. (2-е изд.). — СПб.: Издательский дом «Нева», 2004. С. 40.

(обратно)

176

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 224.

(обратно)

177

Цит по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 197.

(обратно)

178

Цит по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 200.

(обратно)

179

Цит. по: Битва под Москвой. Хроника, факты, люди. В 2 кн. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. Кн. 1. С. 165–166.

(обратно)

180

Цит. по: Бок Федор фон. Я стоял у ворот Москвы. Военные дневники 1941–1945 / Пер. А. Кашина; научн. ред. А. Исаев, Н. Баринов. — М.: Яуза, Эксмо, 2006. С. 170.

(обратно)

181

Цит. по: Гальдер Ф. Военный дневник. 22.06.1941–24.09.1942. / Пер. с нем. И. Глаголева; Предисл. и коммент. канд. ист. наук Е. Кулькова. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир, 2004. С. 324.

(обратно)

182

Цит. по: Битва под Москвой. Хроника, факты, люди. В 2 кн. Кн. 1. С. 197.

(обратно)

183

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). — М.: ТЕРРА, 1997. С. 10–12.

(обратно)

184

Цит. по: Гудериан Г. Воспоминания солдата. / Пер. с немецкого. — Смоленск, «Русич», 2003. С. 303.

(обратно)

185

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 17.

(обратно)

186

См.: История Второй мировой войны 1939–1945. — М.: Воениздат, 1975. Т. 4. С. 92.

(обратно)

187

См.: История Второй мировой войны 1939–1945. Т. 4. С. 93.

(обратно)

188

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 73–74.

(обратно)

189

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). — М.: ТЕРРА, 1996. С. 220.

(обратно)

190

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 222.

(обратно)

191

Цит. по: Известия ЦК КПСС. 1991. № 2. С. 210–211.

(обратно)

192

См.: Топтыгин А. В. Неизвестный Берия. — М.: СПб, 2002. С. 439–440.

(обратно)

193

Цит по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 227.

(обратно)

194

Цит. по: Рокоссовский К. К. Солдатский долг. 5-е изд. — М.: Воениздат, 1988. С. 49.

(обратно)

195

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 40.

(обратно)

196

См.: Военно-исторический журнал. 1991. № 11. С. 21–22.

(обратно)

197

См.: Невзоров Б. И. Московская битва: феномен Второй мировой. — М.: «СмДиПресс», 2001. С. 60–61.

(обратно)

198

Цит. по: Гальдер Ф. Военный дневник. 22.06.1941–24.09. 1942. — / Пер. с нем. И. Глаголева; Предисл. и коммент. канд. ист. наук Е. Кулькова. С. 377.

(обратно)

199

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 23.

(обратно)

200

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 237–238.

(обратно)

201

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 40–41.

(обратно)

202

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 24–25.

(обратно)

203

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 103.

(обратно)

204

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 106.

(обратно)

205

См.: Из истории Великой Отечественной войны./ Известия ЦК КПСС. 1990.№ 12. С. 217.

(обратно)

206

РГВА. Ф. 201. Оп. 12. Д. 37. Л. 46–48.

(обратно)

207

Речь идет о зажигательных бутылках с самовоспламеняющейся жидкостью КС, представляющей собой сплав фосфора и серы с очень низкой температурой плавления, и с горючей смесью, изготовленной из автомобильного бензина, загущенного специальным порошком. По внешнему виду эти жидкости отличались друг от друга цветом — чистая КС имела желто-зеленый цвет, а с примесью — темно-бурый. Зажигательные бутылки с самовоспламеняющейся жидкостью КС закупоривали резиновыми пробками, закрепленными на горлышке проволокой и изоляционной лентой. Для предохранения жидкости от соприкосновения с воздухом при закупоривании наливали сверху немного воды и керосина. Безотказность действия зажигательных бутылок в зимних условиях, при низких температурах воздуха, обеспечивалась специально отработанными для этой цели самовоспламеняющимися веществами, которые воспламенялись даже при 40 градусах мороза. Если самовоспламеняющиеся зимние смеси загорались медленно, то к бутылкам прикрепляли воспламенительные ампулы или спички. Самовоспламеняющиеся бутылки КС, падая на твердое покрытие, разбивались, а находившаяся в них жидкость разливалась и загоралась. Будучи липкой, она приставала к броне или залепляла смотровые щели, стекла, приборы наблюдения, ослепляла дымом экипаж, выкуривая его из танка, сжигая все внутри. Горела жидкость ярким пламенем с большим количеством белого дыма в течение 1,5–3 мин., давая температуру в 800–1000 градусов. Попадая на кожу, капля самовоспламеняющейся жидкости вызывала сильные, трудно заживающие ожоги.

(обратно)

208

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 111–112.

(обратно)

209

См.: Известия ЦК КПСС. 1991. № 4. С. 210.

(обратно)

210

Цит. по: Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. — М.: Мосгорархив, 1994. С. 27–28.

(обратно)

211

Цит. по: Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. С. 28.

(обратно)

212

Цит по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 338.

(обратно)

213

Цит. по: Бок Федор фон. Я стоял у ворот Москвы. Военные дневники 1941–1945. С. 209.

(обратно)

214

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). — М.: ТЕРРА, 1997. С. 41.

(обратно)

215

Цит. по: Блюментрит Г. Роковые решения вермахта. — Ростов-Дон, 1999. С. 99.

(обратно)

216

Цит. по: Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. С. 38.

(обратно)

217

Цит. по: Рейнгардт К. Поворот под Москвой: Крах гитлеровской стратегии зимой 1941/42 года: Пер. с нем. — М., 1980. С 51.

(обратно)

218

Цит. по: Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. С. 33.

(обратно)

219

Цит. по: Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. С. 34–36.

(обратно)

220

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 63–64.

(обратно)

221

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. — М.: Изд-во Агентства печати «Новости», 1990. С. 230.

(обратно)

222

Цит. по: Рокоссовский К. К. Солдатский долг. 5-е изд. С. 72.

(обратно)

223

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 51–52.

(обратно)

224

Цит. по: Рокоссовский К. К. Солдатский долг. С. 83–85.

(обратно)

225

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 147–148.

(обратно)

226

См.: Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. С. 59–60.

(обратно)

227

Цит. по: Битва под Москвой. Хроника, факты, люди. В 2 кн. Кн. 1. С. 695.

(обратно)

228

См.: Битва под Москвой. Хроника, факты, люди. В 2 кн. Кн. 1. С. 745–746.

(обратно)

229

Цит. по: Гальдер Ф. Военный дневник. 22.06.1941–24.09. 1942. — / Пер. с нем. И. Глаголева; Предисл. и коммент. канд. ист. наук Е. Кулькова. С. 411.

(обратно)

230

Цит. по: Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. С. 49–50.

(обратно)

231

Цит. по: Бок Федор фон. Я стоял у ворот Москвы. Военные дневники 1941–1945. С. 262.

(обратно)

232

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 160.

(обратно)

233

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 160.

(обратно)

234

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. С. 247.

(обратно)

235

Цит. по: Гудериан Г. Воспоминания солдата. С. 351.

(обратно)

236

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 58.

(обратно)

237

Цит. по: Бок Федор фон. Я стоял у ворот Москвы. Военные дневники 1941–1945. С. 268.

(обратно)

238

См.: История Второй мировой войны 1939–1945. Т. 4. С. 283–284.

(обратно)

239

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 167.

(обратно)

240

См.: Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. — Минск: Родиола-плюс, 2000. С. 325.

(обратно)

241

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 204.

(обратно)

242

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 205.

(обратно)

243

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 59.

(обратно)

244

Цит. по: Гальдер Ф. Военный дневник. 22.06.1941–24.09. 1942. С. 445.

(обратно)

245

См.: «Совершенно секретно! Только для командования». Стратегия фашистской Германии в войне против СССР: Документы и материалы. — М., 1967. С. 342–343.

(обратно)

246

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 177.

(обратно)

247

Цит по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 333–334.

(обратно)

248

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 183–184.

(обратно)

249

Цит. по: Рокоссовский К. К. Солдатский долг. С. 102.

(обратно)

250

См.: Бок Федор фон. Я стоял у ворот Москвы. Военные дневники 1941–1945. С. 286.

(обратно)

251

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 213.

(обратно)

252

См.: Разгром немецких войск под Москвой. Ч. 2. С. 31.

(обратно)

253

См.: Разгром немецких войск под Москвой. Ч. 2. С. 20.

(обратно)

254

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 216.

(обратно)

255

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 215.

(обратно)

256

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 193.

(обратно)

257

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 195.

(обратно)

258

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 195.

(обратно)

259

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 219.

(обратно)

260

Цит. по: Разгром немецко-фашистских войск под Москвой. — М., 1964. С. 304.

(обратно)

261

См.: Невзоров Б. И. Московская битва: феномен Второй мировой. С. 131.

(обратно)

262

См.: Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. С. 276.

(обратно)

263

Цит. по: Исаев А. Наступление маршала Шапошникова. История ВОВ, которую мы не знали. — М.: Яуза, Эксмо, 2005. С. 86.

(обратно)

264

См.: Советское военное искусство в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.: В 3 т. — М., 1962. Т. 3. С. 445; Проблемы военного искусства во Второй мировой войне и в послевоенный период (Стратегия и оперативное искусство). — М.: Изд. ВАГШ, 1995. С. 198.

(обратно)

265

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). — М.: ТЕРРА, 1996. С. 339.

(обратно)

266

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т. 16 (5–1). С. 339.

(обратно)

267

См.: Португальский Р. Маршал Тимошенко. «Поставьте меня на опасный участок…». — М.: Яуза, Эксмо, 2007. С. 232.

(обратно)

268

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. — М.: Изд-во Агентства печати «Новости», 1990. С. 252.

(обратно)

269

См.: Генеральный штаб Российской армии: история и современность. — М.: Академический Проект, 2006. С. 225.

(обратно)

270

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). — М.: ТЕРРА, 1996. С. 33–35.

(обратно)

271

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 32.

(обратно)

272

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). — М.: ТЕРРА, 1997. С. 230.

(обратно)

273

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 357–358.

(обратно)

274

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 359.

(обратно)

275

Цит. по: Гальдер Ф. Военный дневник. 22.06.1941–24.09. 1942. / Пер. с нем. И. Глаголева. Предисл. и коммент. канд. ист. наук Е. Кулькова. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир, 2004. С. 510–511.

(обратно)

276

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 274.

(обратно)

277

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 257.

(обратно)

278

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 259.

(обратно)

279

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 263.

(обратно)

280

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 263.

(обратно)

281

См.: Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. — М., Мосгорархив, 1994. С. 101.

(обратно)

282

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 251.

(обратно)

283

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 251.

(обратно)

284

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 267–268.

(обратно)

285

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 269.

(обратно)

286

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 271.

(обратно)

287

См.: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 305.

(обратно)

288

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 275.

(обратно)

289

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 306.

(обратно)

290

См.: Белобородов А. П. Всегда в бою. — М.: Воениздат, 1979. С. 135.

(обратно)

291

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 368.

(обратно)

292

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 277–278.

(обратно)

293

См.: Шапошников Б. М. Битва за Москву. Взгляд из Генштаба. — М.: Яуза, Эксмо, 2005. С. 557–558.

(обратно)

294

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 280.

(обратно)

295

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 283.

(обратно)

296

Цит. по: Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. 123–124.

(обратно)

297

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 283.

(обратно)

298

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 283.

(обратно)

299

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 292.

(обратно)

300

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК: Документы и материалы: 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 98–99.

(обратно)

301

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 296–97.

(обратно)

302

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 294.

(обратно)

303

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 297–298.

(обратно)

304

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 302–303.

(обратно)

305

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 375–376.

(обратно)

306

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 381.

(обратно)

307

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 382–383.

(обратно)

308

См.: Герасимова С. А. Ржев 42. Позиционная бойня. — М.: Яуза, Эксмо, 2007. — С. 59.

(обратно)

309

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 304.

(обратно)

310

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1).С. 305.

(обратно)

311

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 386–387.

(обратно)

312

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 320.

(обратно)

313

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 319–320.

(обратно)

314

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 392.

(обратно)

315

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 323.

(обратно)

316

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 325.

(обратно)

317

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 326.

(обратно)

318

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 404–405.

(обратно)

319

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 404–405.

(обратно)

320

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 319–320.

(обратно)

321

Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 319–320. С. 320.

(обратно)

322

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 329.

(обратно)

323

Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 319–320, 321–322.

(обратно)

324

Цит. по: Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. С. 149.

(обратно)

325

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 343.

(обратно)

326

Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. С. 152–153.

(обратно)

327

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 15 (4–1). С. 408.

(обратно)

328

См.: Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. С. 154.

(обратно)

329

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 2. С. 263–264.

(обратно)

330

Цит. по: Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. С. 346–349.

(обратно)

331

См.: Невзоров Б. И. Московская битва: феномен Второй мировой. — М.: «СмДиПресс», 2001. С. 168.

(обратно)

332

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 2. С. 268–269.

(обратно)

333

См.: Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. С. 277, 484.

(обратно)

334

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 336.

(обратно)

335

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 336–337.

(обратно)

336

См.: Португальский Р. Маршал Тимошенко. «Поставьте меня на опасный участок…». — М.: Яуза, Эксмо, 2007. С. 254–255.

(обратно)

337

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК: Документы и материалы: 1942 год. Т. 16 (5–2). — М.: ТЕРРА, 1996. С. 13–14.

(обратно)

338

Цит. по: Дерр Г. Поход на Сталинград. — М., 1957. С. 127.

(обратно)

339

Цит. по: Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма: ист. очерки, документы и материалы. В двух томах. — М.: Наука, 1973. Т. 2. С 312.

(обратно)

340

См.: Василевский А. М. Дело всей жизни. — М., 1989. Т. 1. С. 206; История Второй мировой войны 1939–1945. — М.: Воениздат, 1975. Т. 5. С. 121, 143.

(обратно)

341

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 15.

(обратно)

342

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. — 10-е изд., дополненное по рукописи автора. — М.: Изд-во Агентства печати «Новости», 1990. С. 276.

(обратно)

343

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. — 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 277.

(обратно)

344

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 15.

(обратно)

345

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 263.

(обратно)

346

Цит. по: Военно-исторический журнал. 1988. № 8. С. 73–75.

(обратно)

347

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 568, 569.

(обратно)

348

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. — 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 286.

(обратно)

349

Цит. по: Василевский А. М. Дело всей жизни. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. С. 209, 211.

(обратно)

350

Цит. по: Сталинградская эпопея: впервые публикуемые документы, рассекреченные ФСБ РФ: Воспоминания фельдмаршала Паулюса; Дневники и письма солдат РККА и вермахта; Агентурные донесения; Протоколы допросов; Докладные записки Особых отделов фронтов и армий. — М.: «Звонница-МГ», 2000. С. 163–165.

(обратно)

351

Цит. по: Сталинградская эпопея: впервые публикуемые документы, рассекреченные ФСБ РФ: Воспоминания фельдмаршала Паулюса; Дневники и письма солдат РККА и вермахта; Агентурные донесения; Протоколы допросов; Докладные записки Особых отделов фронтов и армий. С. 166, 168.

(обратно)

352

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 311.

(обратно)

353

См.: Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. С. 312.

(обратно)

354

См.: Хаупт Вернер. Сражения группы армий «Центр». Взгляд офицера вермахта. — М.: Яуза, Эксмо, 2006. С. 192.

(обратно)

355

Цит. по: Герасимова С. А. Ржев 42. Позиционная бойня. — М.: Яуза, Эксмо, 2007. С. 117.

(обратно)

356

Цит. по: Гальдер Ф. Военный дневник. 22.06.1941–24.09.1942. / Пер. с нем. И. Глаголева; Предисл. и коммент. канд. ист. наук Е. Кулькова. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир, 2004. С. 617.

(обратно)

357

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 348.

(обратно)

358

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 538–539.

(обратно)

359

Цит. по: Типпельскирх К. История Второй мировой войны. — М.: Иностранная литература, 1956. С. 241.

(обратно)

360

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. — 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 294.

(обратно)

361

См.: Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. С. 312.

(обратно)

362

Цит. по: Хаупт Вернер. Сражения группы армий «Центр». Взгляд офицера вермахта. С. 200.

(обратно)

363

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 374.

(обратно)

364

См.: Военно-исторический журнал. 1991. № 10. С. 24.

(обратно)

365

Цит. по: Москаленко К. С. На Юго-Западном направлении. Воспоминания командарма. Книга I. — М.: Наука, 1969. С. 317.

(обратно)

366

Цит. по: Москаленко К. С. На Юго-Западном направлении. Воспоминания командарма. Книга I. С. 319.

(обратно)

367

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. — 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 297.

(обратно)

368

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 387.

(обратно)

369

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 388.

(обратно)

370

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. — 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 300.

(обратно)

371

Цит. по: Василевский А. М. Дело всей жизни. — С. 219.

(обратно)

372

Цит. по: Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть. (Воспоминания). Книга I. — М.: ИИК «Московские Новости», С. 413–415.

(обратно)

373

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. — 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 307.

(обратно)

374

См.: Русский архив: Великая Отечественная: Приказы народного комиссара обороны СССР 22 июня 1941 г. — 1942 г. Т. 13 (2–2). С. 312–315.

(обратно)

375

См.: Сталинградская эпопея: впервые публикуемые документы, рассекреченные ФСБ РФ: Воспоминания фельдмаршала Паулюса; Дневники и письма солдат РККА и вермахта; Агентурные донесения; Протоколы допросов; Докладные записки Особых отделов фронтов и армий. С. 222–224.

(обратно)

376

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. — 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 331.

(обратно)

377

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 449.

(обратно)

378

Цит. по: Василевский А. М. Дело всей жизни. С. 223–224.

(обратно)

379

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 449–450.

(обратно)

380

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 361.

(обратно)

381

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. — 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 341–342.

(обратно)

382

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. / Пер. с нем. — Смоленск: 2003. С. 380.

(обратно)

383

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 381.

(обратно)

384

См.: Пятков В. К. и др. Третья ударная. Боевой путь 3-й ударной армии. — М.: Воениздат, 1976. С. 31–32.

(обратно)

385

См.: Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. С. 312; Эндрюс Г. Вальтер Модель. Мастер отступлений / Пер. с англ. Е. Андреевой. — М.: Яуза, Эксмо, 2007. С. 97.

(обратно)

386

См.: Пятков В. К. и др. Третья ударная. Боевой путь 3-й ударной армии. С. 34.

(обратно)

387

Цит. по: Семенов Г. Г. Наступает ударная. 2-е изд., испр. — М.: Воениздат, 1986. С. 57–58.

(обратно)

388

См.: Семенов Г. Г. Наступает ударная. 2-е изд., испр. С. 58–59.

(обратно)

389

См.: Белобородов А. П. Всегда в бою. — М.: Экономика, 1984. С. 180–181.

(обратно)

390

См.: Герасимова С. А. Ржев 42. Позиционная бойня. — М.: Яуза, Эксмо, 2007. С. 161.

(обратно)

391

Цит. по: Катуков М. Е. На острие главного удара. — М.: Воениздат, 1974. С. 182.

(обратно)

392

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 462.

(обратно)

393

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 460.

(обратно)

394

Цит. по: Герасимова С. А. Ржев 42. Позиционная бойня. С. 170.

(обратно)

395

См.: Судоплатов П. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. — М., 1966. С. 188.

(обратно)

396

Цит. по: Военно-исторический журнал. 1971. № 9. С. 18.

(обратно)

397

См.: Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. С. 312.

(обратно)

398

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. — 10-е изд., дополненное по рукописи автора. С. 345–346.

(обратно)

399

Цит. по: Герасимова С. А. Ржев 42. Позиционная бойня. С. 177.

(обратно)

400

Цит. по: Сталинградская битва. Хроника, факты, люди: В 2 кн. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. Кн. 2. С. 202.

(обратно)

401

Цит. по: Сталинградская битва. Хроника, факты, люди. В 2 кн. Кн. 2. С. 319–320.

(обратно)

402

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 475.

(обратно)

403

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). — М.: ТЕРРА, 1999. С. 7.

(обратно)

404

Цит. по: Москаленко К. С. На Юго-Западном направлении. Воспоминания командарма. Книга I. — М.: Наука, 1969. С. 359–360.

(обратно)

405

Цит. по: Василевский А. М. Дело всей жизни. — С. 271.

(обратно)

406

Цит. по: Москаленко К. С. На Юго-Западном направлении. Воспоминания командарма. Книга I. С. 385.

(обратно)

407

Цит. по: Ленинград выстоял и победил. — М.: «Триада-фарм», 2004. С. 136.

(обратно)

408

Цит. по: Ленинград выстоял и победил. С. 136.

(обратно)

409

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. С. 375.

(обратно)

410

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. Т. 2. С. 196.

(обратно)

411

Цит. по: Ленинград выстоял и победил. С. 138.

(обратно)

412

Цит. по: Кузнецов А. А. Энциклопедия русских наград. — М.: Голос-пресс, 2002. С. 375.

(обратно)

413

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). — М.: ТЕРРА, 1999. С. 41.

(обратно)

414

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 72–73.

(обратно)

415

См.: Бердников Г. И. Первая ударная: Боевой путь 1-й ударной армии в Великой Отечественной войне. — М.: Воениздат, 1985. С. 124.

(обратно)

416

Цит. по: Хаупт Вернер. Сражения группы армий «Север». Взгляд офицера вермахта. — М.: Яуза, Эксмо, 2006. С. 206.

(обратно)

417

См.: Бердников Г. И. Первая ударная: Боевой путь 1-й ударной армии в Великой Отечественной войне. С. 125.

(обратно)

418

См.: Бердников Г. И. Первая ударная: Боевой путь 1-й ударной армии в Великой Отечественной войне. С. 125.

(обратно)

419

См.: Бердников Г. И. Первая ударная: Боевой путь 1-й ударной армии в Великой Отечественной войне. С. 126.

(обратно)

420

Цит. по: Воронов Н. Н. На службе военной. — М.: Воениздат, 1963. С. 355.

(обратно)

421

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 76–77.

(обратно)

422

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 282–283.

(обратно)

423

Цит. по: Хаупт Вернер. Сражения группы армий «Север». Взгляд офицера вермахта. С. 209.

(обратно)

424

См.: Бердников Г. И. Первая ударная: Боевой путь 1-й ударной армии в Великой Отечественной войне. С. 130.

(обратно)

425

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 283–284.

(обратно)

426

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. — М.: Изд-во Агентства печати «Новости», 1990. Т. 3. С. 10.

(обратно)

427

Цит. по: Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. — Минск: Родиола-плюс, 2000. С. 383–384.

(обратно)

428

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. / Пер. с нем. — Смоленск: 2003. С. 502.

(обратно)

429

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Прелюдия Курской битвы. Т. 15 (4–3). — М.: ТЕРРА, 1997. С. 56–57.

(обратно)

430

Цит. по: Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга вторая. Перелом. — М.: Наука, 1998. С. 437.

(обратно)

431

Цит. по: Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга вторая. Перелом. С. 437.

(обратно)

432

Цит. по: Сборник документов Верховного Главнокомандования за период Великой Отечественной войны. Т. 3, январь — декабрь 1943 г. — М.: Воениздат, 1969. С. 351–353.

(обратно)

433

Цит. по: Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма. Ист. очерки, документы и материалы. В двух томах. — М.: Наука, 1973. Т. 2. С. 410–413.

(обратно)

434

Цит. по: Василевский А. М. Дело всей жизни. — М.: 2002. С. 301.

(обратно)

435

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3 С. 23.

(обратно)

436

Цит. по: Андроников Н. Г. Гитлеровский факел был погашен на огненной дуге. / Военно-исторический журнал. 1993. № 8. С. 6.

(обратно)

437

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 290

(обратно)

438

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования: Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 292.

(обратно)

439

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 153.

(обратно)

440

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3 С. 31.

(обратно)

441

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 392–395.

(обратно)

442

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 528.

(обратно)

443

Цит. по: Рокоссовский К. К. Солдатский долг. 5-е изд. — М.: Воениздат, 1988. С. 252–253.

(обратно)

444

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 533.

(обратно)

445

Цит. по: Рокоссовский К. К. Солдатский долг. С. 217.

(обратно)

446

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 44.

(обратно)

447

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 46.

(обратно)

448

Цит. по: Конев И. С. Записки командующего фронтом. — М.: «Голос», 2000. С. 108–109.

(обратно)

449

Цит. по: Василевский А. М. Дело всей жизни. С. 309 10.

(обратно)

450

См.: Военно-исторический журнал. 1991. № 10. С. 27.

(обратно)

451

См.: История Второй мировой войны 1939–1945. — М.: Воениздат, 1977. Т. 7. С. 158, 159.

(обратно)

452

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 54.

(обратно)

453

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 540.

(обратно)

454

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 542.

(обратно)

455

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 57.

(обратно)

456

См.: История Второй мировой войны 1939–1945. Т. 7. С. 170, 172.

(обратно)

457

См.: История Второй мировой войны 1939–1945. Т. 7. С. 170.

(обратно)

458

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны. Документы и материалы. 1943 год. — М.: ТЕРРА, 1999. Т. 23 (12–3). С. 301–302.

(обратно)

459

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 187.

(обратно)

460

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Генеральный штаб в годы Великой Отечественной войны. Документы и материалы. 1943 год. Т. 23 (12–3). С. 243.

(обратно)

461

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 556.

(обратно)

462

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 68–69.

(обратно)

463

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 194–195.

(обратно)

464

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 194–195. С. 196.

(обратно)

465

См.: Гриф секретности снят: Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование. — М.: Воениздат, 1993. С. 188, 190, 370.

(обратно)

466

См.: История Второй мировой войны 1939–1945. Т. 7. С. 178.

(обратно)

467

Цит. по: Курская битва. Хроника, факты, люди. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. Кн. 2. С. 335.

(обратно)

468

Цит. по: Гудериан Г. Воспоминания солдата. / Пер. с немецкого. — Смоленск: «Русич», 2003.С. 431.

(обратно)

469

Цит. по: Меллентин Ф. В. Танковые сражения: боевое применение танков во Второй мировой войне. Пер. с нем. / М.: ООО «Издательство АСТ»; СПб: Издательство «Полигон», 2003. С. 284–285.

(обратно)

470

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). — М.: ТЕРРА, 1999. С. 16.

(обратно)

471

См.: Дайнес В. О. Жуков. — М.: Молодая гвардия, 2005. С. 369.

(обратно)

472

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 197.

(обратно)

473

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. / Пер. с нем. — Смоленск: 2003. С. 561.

(обратно)

474

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 564.

(обратно)

475

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 564–565.

(обратно)

476

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. — М.: Изд-во Агентства печати «Новости», 1990. Т. 3. С. 80.

(обратно)

477

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования: Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 201.

(обратно)

478

Цит. по: Рокоссовский К. К. Солдатский долг. 5-е изд. — М.: Воениздат, 1988. С. 235.

(обратно)

479

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 217.

(обратно)

480

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 578.

(обратно)

481

Цит. по: Хаупт Вернер. Сражения группы армий «Юг». Взгляд офицера вермахта. — М.: Яуза, Эксмо, 2006. С. 323.

(обратно)

482

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 207.

(обратно)

483

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 208.

(обратно)

484

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 313–314.

(обратно)

485

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 209.

(обратно)

486

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 210.

(обратно)

487

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 321–322.

(обратно)

488

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 227.

(обратно)

489

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования: Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 18.

(обратно)

490

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 492.

(обратно)

491

Цит. по: Москаленко К. С. На Юго-Западном направлении. 1943–1945. Воспоминания командарма. Книга II. Изд. 2-е, исправленное и дополненное. — М.: Наука, 1973. С. 166.

(обратно)

492

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 230.

(обратно)

493

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 596.

(обратно)

494

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 412.

(обратно)

495

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 85–86.

(обратно)

496

См.: Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. С. 291.

(обратно)

497

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 236.

(обратно)

498

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования: Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 241–242.

(обратно)

499

Цит. по: Меллентин Ф. В. Танковые сражения 1939–1945 гг.: Боевое применение танков во Второй мировой войне. Пер. с нем. — М.: ООО «Издательство АСТ»; СПб: Издательство «Полигон», 2003. С. 220–221.

(обратно)

500

Цит. по: Меллентин Ф. В. Танковые сражения 1939–1945 гг.: Боевое применение танков во Второй мировой войне. С. 222.

(обратно)

501

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). С. 247.

(обратно)

502

Цит. по: Меллентин Ф. В. Танковые сражения 1939–1945 гг.: Боевое применение танков во Второй мировой войне. С. 222.

(обратно)

503

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 98.

(обратно)

504

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 608.

(обратно)

505

См.: История Второй мировой войны 1939–1945. В 12 т. Т. 8. — М.: Воениздат, 1977. С. 66.

(обратно)

506

См.: История Второй мировой войны 1939–1945. В 12 т. Т. 8. С. 66.

(обратно)

507

Цит. по: Меллентин Ф. В. Танковые сражения 1939–1945 гг.: Боевое применение танков во Второй мировой войне. С. 228.

(обратно)

508

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 619.

(обратно)

509

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 260–261.

(обратно)

510

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 31.

(обратно)

511

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. С. 414–415.

(обратно)

512

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 110–111.

(обратно)

513

Цит. по: Конев И. С. Записки командующего фронтом. С. 196.

(обратно)

514

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 41–42.

(обратно)

515

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 42.

(обратно)

516

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 113.

(обратно)

517

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 628.

(обратно)

518

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 114.

(обратно)

519

Цит. по: Конев И. С. Записки командующего фронтом. С. 210.

(обратно)

520

Цит. по: Типпельскирх К. История Второй мировой войны. С. 354–355.

(обратно)

521

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 640.

(обратно)

522

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 47.

(обратно)

523

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка Верховного Главнокомандования. Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5–3). 268–269.

(обратно)

524

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 51.

(обратно)

525

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 273–275.

(обратно)

526

См.: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 120.

(обратно)

527

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 278.

(обратно)

528

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 59.

(обратно)

529

Цит. по: Катуков М. Е. На острие главного удара. — М.: Воениздат, 1974. С. 296–297.

(обратно)

530

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 658.

(обратно)

531

Цит. по: Манштейн Э. Утерянные победы. С. 661.

(обратно)

532

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 120.

(обратно)

533

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 120–121.

(обратно)

534

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 60–61.

(обратно)

535

Цит. по: Лиддел Гарт Б. В. Вторая мировая война. — М.: АСТ, СПб., 1999. С. 607–608.

(обратно)

536

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. — М.: Изд-во Агентства печати «Новости», 1990. Т. 3. С. 122.

(обратно)

537

См.: Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. — М., 1953. С. 145–146.

(обратно)

538

См.: История Второй мировой войны 1939–1945. — М., Воениздат, 1978. Т. 9. С. 41. 47.

(обратно)

539

См.: Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга третья. Освобождение. — М., Наука, 1999, С. 58.

(обратно)

540

Цит. по: Василевский А. М. Дело всей жизни. С. 395.

(обратно)

541

Цит. по: Батов П. И. В походах и боях. — М.: Воениздат, 1974. С. 403–404.

(обратно)

542

См.: История Второй мировой войны 1939–1945. Т. 9. С. 47.

(обратно)

543

См.: Партизанское движение (По опыту Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. — Жуковский; Кучково поле, 2001. С. 267).

(обратно)

544

Jeske H. Partisanen gegen die Eisebahn // Wehrwissenschaftliche Rundschau, 1953. Hf. 10. S. 475.

(обратно)

545

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 141.

(обратно)

546

См.: Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга третья. Освобождение. С. 63.

(обратно)

547

См.: Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга третья. Освобождение. С. 64.

(обратно)

548

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 143.

(обратно)

549

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). — М.: ТЕРРА, 1999. С. 100.

(обратно)

550

Цит. по: Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентом США и премьер-министром Великобритании во время Великой Отечественной войны. — М., 1976. Т. 1. С. 237.

(обратно)

551

Цит. по: Типпельскирх К. История Второй мировой войны. С. 447.

(обратно)

552

См.: Сборник материалов по составу, группировке и перегруппировке сухопутных войск фашистской Германии и войск бывших ее сателлитов на советско-германском фронте за период 1941–1945 гг. — М., 1956. Вып. 4. С. 90–92, 106–110, 126–128.

(обратно)

553

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 104.

(обратно)

554

Цит. по: Горбатов А. В. Годы и войны. — М.: Воениздат, 1989. С. 288.

(обратно)

555

См.: Португальский Р. Маршал Конев. Мастер окружений. — М.: Яуза; Эксмо, 2007. С. 127.

(обратно)

556

Цит. по: Конев И. С. Записки командующего фронтом. 1943–1944. С. 233–234.

(обратно)

557

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 99–100.

(обратно)

558

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 15.

(обратно)

559

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 108.

(обратно)

560

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 152–153.

(обратно)

561

Цит. по: Гудериан Г. Воспоминания солдата. С. 483–484.

(обратно)

562

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 154.

(обратно)

563

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 115.

(обратно)

564

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 120–121.

(обратно)

565

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 102.

(обратно)

566

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 111.

(обратно)

567

Цит. по: Сульянов А. К. Маршал Жуков. Слава, забвение, бессмертие. — Мн.: Харвест, 2002. С. С. 246.

(обратно)

568

Цит. по: Рокоссовский К. К. Солдатский долг. 5-е изд. — М.: Воениздат, 1988. С. 274–275.

(обратно)

569

Цит. по: Назаревич Р. Варшавское восстание: 1944 год / Пер. с польск. — М., 1989. С. 72.

(обратно)

570

См.: Русский архив. 1994. № 14. С. 205–206.

(обратно)

571

См.: Русский архив. 1994. № 14. С. 210–211.

(обратно)

572

См.: Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга третья. Освобождение. С. 73.

(обратно)

573

См.: Русский архив. 1994. № 14. С. 218–219.

(обратно)

574

Цит. по: Русский архив. 1994. № 14. С. 167.

(обратно)

575

См.: Русский архив. 1994. № 14. С. 230–232.

(обратно)

576

См.: Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентом США и премьер-министром Великобритании во время Великой Отечественной войны. Т. 1. С. 295–296.

(обратно)

577

См.: Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентом США и премьер-министром Великобритании во время Великой Отечественной войны. Т. 1. С. 296–297.

(обратно)

578

См.: Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга третья. Освобождение. С. 76.

(обратно)

579

См.: Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. С. 296, 486.

(обратно)

580

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 164.

(обратно)

581

См.: Внешняя политика Советского Союза в период Великой Отечественной войны. — М., 1946. Т. 2. С. 198–199.

(обратно)

582

Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга третья. Освобождение. С. 103.

(обратно)

583

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 141.

(обратно)

584

См.: Назаревич Р. Варшавское восстание: 1944 год. С. 193.

(обратно)

585

См.: История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945. — М., 1962. Т. 4. С. 246.

(обратно)

586

Цит. по: Рокоссовский К. К. Солдатский долг. С. 284.

(обратно)

587

См.: Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга третья. Освобождение. С. 76.

(обратно)

588

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 172–73.

(обратно)

589

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 173.

(обратно)

590

Цит. по: Рокоссовский К. К. Солдатский долг. С. 286–287.

(обратно)

591

Цит. по: Светлишин Н. От солдата до маршала. (К 70-летию Г. К. Жукова). // Военно-исторический журнал. 1966. № 11. С. 39.

(обратно)

592

Цит. по: Выступление Маршала Советского Союза Г. К. Жукова на военно-научной конференции ГСВГ в ноябре — декабре 1945 года. / Военная мысль. 1985. Специальный выпуск. С. 18–19.

(обратно)

593

Цит. по: Выступление Маршала Советского Союза Г. К. Жукова на военно-научной конференции ГСВГ в ноябре — декабре 1945 года. / Военная мысль. 1985. Специальный выпуск. С. 20–21.

(обратно)

594

См.: Операции Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне. — М., 1959. Т. 4. С. 111.

(обратно)

595

Цит. по: Гудериан Г. Воспоминания солдата. С. 523.

(обратно)

596

См.: Золотые Звезды Азербайджана. — Баку, 1975. С. 66–67.

(обратно)

597

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы. 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 191.

(обратно)

598

Цит. по: Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга третья. Освобождение. С. 241.

(обратно)

599

Цит. по: Гудериан Г. Воспоминания солдата. С. 561–562.

(обратно)

600

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 326.

(обратно)

601

Цит. по: Скоробогатов В. Е. Генерал Берзарин. Первый комендант Берлина. — М.: Яуза, Эксмо, 2007. С. 208–209.

(обратно)

602

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. — М.: Изд-во Агентства печати «Новости», 1990. Т. 3. С. 200.

(обратно)

603

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 197.

(обратно)

604

Цит. по: Мэнвелл Р., Френкель Г. Знаменосец «Черного ордена». Гиммлер. / Пер. с англ. — М.: ЗАО «Изд-во „Центрполиграф“», 2000. С. 342.

(обратно)

605

Цит. по: Меллентин Ф. Танковые сражения: боевое применение танков во Второй мировой войне: Пер. с нем. — / М.: ООО «Издательство АСТ»; СПб: Издательство «Полигон», 2003. С. 413.

(обратно)

606

Цит. по: Выступление Маршала Советского Союза Г. К. Жукова на военно-научной конференции ГСВГ в ноябре — декабре 1945 года. / Военная мысль. 1985. Специальный выпуск. С. 33.

(обратно)

607

Цит. по: История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945. — М., 1963. Т. 5. С. 257.

(обратно)

608

Цит. по: Черчилль У. Вторая мировая война. Пер. с англ. — М., 1955. Т. 6. С. 443.

(обратно)

609

Цит. по: Конев И. С. Записки командующего фронтом. — М.: «Голос». 2000. С. 303–304.

(обратно)

610

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная война. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 223.

(обратно)

611

См.: Русский архив: Великая Отечественная война. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 223. С. 225.

(обратно)

612

Цит. по: Буллок А. Гитлер и Сталин: жизнь великих диктаторов: В 2 т. Т. 2. Гл. 12–20. Пер. с англ. — Смоленск: Русич, 2000. С. 539.

(обратно)

613

См.: Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга третья. Освобождение. С. 269.

(обратно)

614

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). — М.: Терра, 1995. С. 259–260.

(обратно)

615

См.: Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки. Книга третья. Освобождение. С. 270.

(обратно)

616

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 463–464.

(обратно)

617

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 111–112.

(обратно)

618

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 242.

(обратно)

619

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 244–245.

(обратно)

620

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 228.

(обратно)

621

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 442–443.

(обратно)

622

Цит. по: Конев И. С. Записки командующего фронтом. С. 327.

(обратно)

623

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 158.

(обратно)

624

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 94.

(обратно)

625

Цит. по: Бабаджанян А. Х. Дороги Победы. 3-е изд., испр. и доп. — М.: Воениздат, 1981. С. 283–284.

(обратно)

626

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 148.

(обратно)

627

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 150.

(обратно)

628

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 97.

(обратно)

629

Цит. по: Василевский А. М. Дело всей жизни. С. 465.

(обратно)

630

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 220.

(обратно)

631

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 220–221.

(обратно)

632

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 245.

(обратно)

633

См.: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 231.

(обратно)

634

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 274.

(обратно)

635

См.: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 101.

(обратно)

636

См.: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 103–104.

(обратно)

637

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 105.

(обратно)

638

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 109.

(обратно)

639

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 164.

(обратно)

640

См.: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 115.

(обратно)

641

См.: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 115.

(обратно)

642

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная война. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 232.

(обратно)

643

Цит. по: Конев И. С. Записки командующего фронтом. С. 408.

(обратно)

644

Цит. по: Конев И. С. Записки командующего фронтом. С. 503–504.

(обратно)

645

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 120.

(обратно)

646

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 119.

(обратно)

647

Цит. по: Кейтель В. Мемуары фельдмаршала. Победы и поражения вермахта. 1938–1945 гг. / Пер. с англ. П. Ю. Никишова. — М.: «ЗАО „Центрполиграф“», 2004. С. 274.

(обратно)

648

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 277.

(обратно)

649

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 278.

(обратно)

650

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 309.

(обратно)

651

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5).С. 281.

(обратно)

652

Цит. по: Приказы Верховного Главнокомандующего в период Великой Отечественной войны Советского Союза. С 25 января 1943 г. по 3 сентября 1945 г. — М., 1975. С. 494–497.

(обратно)

653

См.: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 133–134.

(обратно)

654

См.: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 20.

(обратно)

655

См.: Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. С. 307.

(обратно)

656

Цит. по: Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. С. 488.

(обратно)

657

См.: Россия и СССР в войнах XX века: статистическое исследование. С. 487.

(обратно)

658

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК. Документы и материалы 1944–1945. Т. 16 (5–4). С. 235.

(обратно)

659

См.: Гареев М. А. Маршал Жуков. Величие и уникальность полководческого искусства. М.: — Уфа, 1996; Гареев М. А. Полководцы Победы и их военное наследие. Очерки о военном искусстве полководцев, завершивших Великую Отечественную войну. — Уфа: Издательство «Инсан», 2003.

(обратно)

660

См.: Афанасьев В. А. Становление полководческого искусства Г. К. Жукова / Комитет памяти Маршала Советского Союза Г. К. Жукова. — М.: Святигор, 2006; Белов М. И. Полководческий феномен Жукова (Жуковская наука побеждать). — М.: Московский Север, 1998; Тлас М. Маршал Г. К. Жуков — полководец, стратег. — М.: Совместное советско-сирийское предприятие «Лексика», 1991.

(обратно)

661

См.: Стратегия в трудах военных классиков. — М., 1924. Т.II. С. 345.

(обратно)

662

Цит. по: Беседа В. Пескова с Маршалом Советского Союза А. М. Василевским // Песков В. М. Война и Люди. 2-е изд. — М.: Молодая гвардия, 1979. С. 54.

(обратно)

663

Цит. по: Светлишин Н. А. Крутые ступени судьбы. Жизнь и ратные подвиги маршала Г. К. Жукова. — Хабаровск: Кн. изд-во, 1992. С. 275.

(обратно)

664

Цит. по: Скирдо М. П. Воля и авторитет маршала Жукова Г. К. / Московский ветеран. 1996. № 13.

(обратно)

665

Цит. по: Эйзенхауэр Д. Крестовый поход в Европу. / Пер. с английского. — Смоленск: Русич, С. 521.

(обратно)

666

Цит. по: Генералы Второй мировой. / За рубежом. 1988. № 19. С. 17.

(обратно)

667

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). — М.: Терра, 1995. С. 411.

(обратно)

668

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 3 т. 10-е изд., дополненное по рукописи автора. — М.: Изд-во Агентства печати «Новости», 1990. Т. 3. С. 314–315.

(обратно)

669

Цит. по: Эйзенхауэр Д. Крестовый поход в Европу. / Пер. с английского. — Смоленск: Русич, 2000. С. 495.

(обратно)

670

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 336.

(обратно)

671

Цит. по: Эйзенхауэр Д. Крестовый поход в Европу. С. 522.

(обратно)

672

Цит. по: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 3. С. 352.

(обратно)

673

Цит. по: Эйзенхауэр Д. Крестовый поход в Европу. С. 523.

(обратно)

674

Цит. по: Колесниченко И. С. Битва после войны. — М.: Воениздат, 1987. С. 38.

(обратно)

675

Цит. по: Русский архив: Великая Отечественная: битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии): Т. 15 (4–5). С. 447–448.

(обратно)

676

Цит.: по Военно-исторический журнал. 1992. № 9. С. 94.

(обратно)

677

Цит. по: Военно-исторический журнал. 1992. № 9. С. 94.

(обратно)

678

Цит. по: Иосиф Сталин в объятиях семьи. Из личного архива. — М., 1993. С. 149.

(обратно)

679

См.: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 456–462.

(обратно)

680

Цит. по: Конев И. С. Записки командующего фронтом. — М.: «Голос». 2000. С. 499.

(обратно)

681

Цит. по: Конев И. С. Записки командующего фронтом. С. 500–501.

(обратно)

682

Цит. по: Данилов. В. Донос. Секретные документы заговора против Маршала Советского Союза Георгия Жукова. / Совершенно секретно. 1993. № 2.

(обратно)

683

Цит. по: Светлишин Н. Маршал Жуков: Крутые ступени судьбы. / Советский воин. 1988. № 8. С. 17.

(обратно)

684

Цит. по: Сукнев М. И. Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата. 1941–1945. — М.: «ЗАО „Центрполиграф“», 2007. С. 175.

(обратно)

685

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. С. 463.

(обратно)

686

См.: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. С. 491–497.

(обратно)

687

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. С. 502.

(обратно)

688

Цит. по: Сульянов А. К. Маршал Жуков. Слава, забвение, бессмертие. — Мн.: Харвест, 2002.С. 315.

(обратно)

689

См.: Топтыгин А. В. Неизвестный Берия. — СПб.: М., 2002. С. 446–51.

(обратно)

690

Цит. по: Кузнецов Н. Г. Наши отношения с Жуковым стали поистине драматическими… / Военно-исторический журнал. 1992 № 1. С. 79.

(обратно)

691

Быстров С. В октябре 1957-го. Последние дни перед отставкой Г. К. Жукова. / Красная Звезда. 1989. 19 мая..

(обратно)

692

Цит. по: Кавалеры ордена Жукова о великом полководце. — М.: Издательство «Вагриус», 1998. С. 25–26.

(обратно)

693

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. С. 513–514.

(обратно)

694

См.: Быстров С. В октябре 1957-го. Последние дни перед отставкой Г. К. Жукова. / «Красная Звезда». 1989. 19 мая.

(обратно)

695

См.: Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. — М.: Международный фонд «Демократия», 2001.

(обратно)

696

Цит. по: Симонов К. М. Заметки в биографии Г. К. Жукова. / Военно-исторический журнал. 1987. № 11. С. 46.

(обратно)

697

Цит. по: Симонов К. М. Заметки в биографии Г. К. Жукова. / Военно-исторический журнал. 1987. № 11. С. 46.

(обратно)

698

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. С. 525–526.

(обратно)

699

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. С. 527–528.

(обратно)

700

Цит. по: Краснов В. Г. Неизвестный Жуков. С. 528–529.

(обратно)

701

Цит. по: Жукова М. Г. Маршал Жуков — мой отец. — М.: Сретенский монастырь, 2005. С. 151.

(обратно)

702

Цит. по: Светлишин Н. Маршал Жуков: Крутые ступени судьбы. / Советский воин. 1988. № 8. С. 14.

(обратно)

703

См.: Миркина А. «Маршал пишет книгу. Воспоминания о Г. К. Жукове». / Огонек. 1988. № 16. С. 11–14; № 17. С. 12–15; № 18. С. 17–20; № 19. С. 18–20.

(обратно)

704

Цит. по: Мудрость тысячелетий. Энциклопедия. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. С. 441.

(обратно)

Оглавление

Становление

Нашествие

«Чудо под Москвой»

Ржевско-Вяземский узел

Орден Суворова

На Огненной дуге

Схватка за Днепр

На главном направлении

Взять Берлин первыми!

Пережить это было нелегко…

Приложения

  Основные даты жизни и деятельности Г. К. Жукова

  Список использованной литературы и источников

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg