Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла,
Консультации специалистов:
Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика


От редакции

Вниманию читателя представляется очередная книга из серии «Буддология» – сборник статей выдающегося современного востоковеда Наталии Львовны Жуковской.

Н. Л. Жуковская – доктор исторических наук, профессор, заведующая Центром азиатских и тихоокеанских исследований Института этнологии и антропологии РАН. В сфере ее научных интересов – история культуры монголоязычных кочевников Евразии (монголов, бурят, калмыков), особенно религиозная традиция этого региона – буддизм, шаманизм, ранние формы верований, их взаимосвязь и взаимовлияние. Изучению этих проблем посвящено значительное количество работ Н. Л. Жуковской, написанных в разные годы жизни. В последние два десятилетия объектом ее исследований стали процессы возрождения российского буддизма, вписанные в контекст уходящей в прошлое и современной истории России. Всего ею опубликовано более 250 работ – монографий, учебных пособий, хрестоматий, научных и научно-популярных статей, изданных в России и разных странах Европы, Азии и Америки.

Выход этого сборника – событие историческое. В его статьях запечатлены две очень разные эпохи развития российского буддизма – советская и постсоветская. Изучая и практикуя буддизм в Россиии, очень полезно представлять себе, через какие этапы, с их трагедиями и комедиями, это учение проходило в нашей стране, какие формы принимало и каким оно в разные времена видится исследующим его востоковедам. Кроме того, это чтение чрезвычайно увлекательно.

Елена Леонтьева,

кандидат исторических наук

Введение

Российская буддология с первых лет своего возникновения в середине XIX в. включила в сферу своих исследований не только переводы, комментарии и издание текстов раннего классического буддизма, написанных на языках пали, санскрите, тибетском, китайском, но и изучение живой буддийской традиции, представленной в культуре ряда народов Российской империи – бурят, калмыков, тувинцев.

Тот вариант буддизма, который был воспринят этими народами от тибетцев и монголов, назывался ламаизмом – не только в дореволюционной российской, но и в европейской науке. Под таким названием он вошел в российскую науку советского периода и продержался в ней довольно долго, вплоть до начала 90-х гг. XX в., и уходил из научного тезауруса со скрипом, не желая сдавать устоявшихся позиций, а кое-где в регионах сохраняется по старинке и сейчас. По-разному писали названия школ тибетского буддизма: то с заглавной буквы, то со строчной, то с субъектным суффиксом «па», то без него – Гелукпа (гелукпа, гелук, Гелуг, гелуг), Карма Кагью (карма кагью, кагьюдпа, карджудпа), Ньингмапа (ньингма) и т. д. Вместо школ часто использовался термин секта, порою встречающийся и сейчас. Буддизм как название одной из мировых религий использовался в те годы лишь по отношению к странам Южной, Юго-Восточной и Восточной Азии, в то время как Центральная Азия и Южная Сибирь (Тибет, Монголия, Бурятия, Калмыкия, Тува) выделялись в «особый район», внушая тем самым, что здешний буддизм как бы не совсем буддизм и отличается от настоящего настолько сильно, что даже и названия такого не заслуживает.

Схожим образом мотивировали китайцы проводимые ими в 1970–1990 гг. погромы тибетских монастырей, утверждая, что буддизм Тибета – это деградировавшая форма настоящего буддизма, потому она и называется ламаизмом и, стало быть, не заслуживает ни уважения, ни сохранения.

В советские годы вставить слово «буддизм» в заглавие статьи о религии бурят, калмыков, тувинцев и даже монголов (о Тибете в связи с его закрытостью писали вообще очень мало) было непросто, порою даже невозможно, разве что в таких словосочетаниях, как «буддизм-ламаизм» или даже «будда-ламаизм». Сейчас это кажется странным и нелепым, но это правило действовало на протяжении многих десятилетий.

Я начала свою научную деятельность в 60-х гг. прошлого века. Окончив кафедру этнографии Московского университета, я получила специальность историка-этнографа, в которой не разочаровалась до сего дня. Привлекателен в ней не только объект исследования – традиционная культура народов мира, но и то, что изучать степень ее сохранности следовало не по уже написанным о ней книгам (впрочем, пренебрегать ими не стоило), а в экспедициях к изучаемому народу. Слово «экспедиция» для меня и сейчас звучит как музыка, хотя за плечами уже 52 полевых экспедиционных сезона.

Почему меня привлек к себе мир монголоязычных кочевников, его культура, менталитет, религия, мне трудно объяснить – возможно, в прошлом перерождении я была частью этого мира, и какие-то отголоски былого до сих пор напоминают о себе. А еще, прослушав спецкурс «Религии народов мира», который читал нам на истфаке МГУ профессор С. А. Токарев, я поняла, что из всех религий мира мне более всего интересен буддизм. Так сомкнулись в моей жизни монгольский мир и буддийский мир.

Где можно было в те годы в России посмотреть своими глазами, что такое буддизм? – только в Бурятии. Только там имелись после многих десятилетий, прошедших после разгрома буддизма и буддийской культуры в СССР, два действующих дацана – Иволгинский (в Бурятской АССР) и Агинский (в Читинской области). И началось мое погружение в мир этой культуры.

Сразу стало ясно, что изучать отдельно культуру кочевников и отдельно буддизм – невозможно. Это был уже сложившийся за несколько веков симбиоз, в котором кочевой ментальный комплекс с его языческим и шаманским обрамлением в виде культов Неба и Земли, «хозяев» местностей, проживающих в каждой горе, озере, реке, источнике, чем-то примечательном дереве, вросли в буддизм и весьма основательно потеснили в нем его философию, этику, практику, но зато создали яркий обрядовый мир, в котором со временем перемешалось все; и даже шаманы могли стать ламами, а ламы в случае необходимости – слегка пошаманивать, особенно если в них имелся так называемый шаманский ген – длинная линия предков, дававшая знания и право на занятие таким промыслом.

Для меня, этнографа, открылся удивительный мир смешанных традиций, культур, религий, и я погрузилась в него на много лет. Впрочем, имелось очень важное «но»… Вся эта культура была в 1920–1940-е гг. разгромлена, а то, что уцелело, ушло в глубокое подполье, проникать в которое человеку со стороны – а все-таки я была именно таким человеком – представляло большую сложность. Преодолевалась она постепенно, год за годом, с большим трудом, путем завоевания доверия местных хранителей и знатоков конфессионального подполья.


ДЛЯ МЕНЯ, ЭТНОГРАФА, ОТКРЫЛСЯ УДИВИТЕЛЬНЫЙ МИР СМЕШАННЫХ ТРАДИЦИЙ, КУЛЬТУР, РЕЛИГИЙ, И Я ПОГРУЗИЛАСЬ В НЕГО НА МНОГО ЛЕТ

Вторая сложность состояла в следующем: писать о том, что нашел, открыл, изучил ученый, нужно было очень осторожно, стараясь не подвести людей, чьей информацией и помощью я пользовалась. Было несколько непременных правил, которые требовалось соблюдать. Во-первых, и ламаизм (именно он, но никак не буддизм), и шаманизм считались практически исчезнувшими пережитками «проклятого» феодально-капиталистического прошлого, и только как о пережитках полагалось о них говорить и писать. Во-вторых, марксистская методология и идеология требовали от авторов публикаций, посвященных любой религии, «классового подхода» к их изучению, признания, что «религия есть вера в сверхъестественное» и что все, кто еще во что-то верит, невежественные либо обманутые своими пастырями люди. В-третьих, требовалось читать атеистические лекции на разных предприятиях и разным категориям трудящихся (представьте себе лекцию о пережитках ламаизма на заводе «Красный пролетарий» для рабочих утром после ночной смены). Несоблюдение этих правил было чревато разными неприятностями: для членов КПСС – партийными, для прочих – административными выговорами, запретами на поездки за рубеж, а они и так были единичными, отказом в публикации работ и т. д.

Признаюсь честно, правила этой «игры» я соблюдала: писала и про пережитки, и про классовый подход, и про веру в сверхъестественное, и даже атеистические лекции, хоть и с отвращением, но читала. Однажды мне пришлось это делать в московском крематории при Донском монастыре, и это был весьма любопытный опыт.

А потом началась перестройка и все ограничения на то, что писать и как писать, не сразу, но отпали, стало можно писать о чем хочешь и как хочешь. И название буддизм вернулось на полагающееся ему место. И то, что вчера считалось почти исчезнувшими «пережитками», вдруг возникло из небытия. И религиозная жизнь в нынешней России засверкала яркими, хотя и не всегда достойными красками.

Сравнительно недавно мне захотелось взглянуть на свои статьи тех лет глазами сегодняшнего читателя. Поэтому мне показалось, что, несмотря на все перечисленные выше изъяны, а может быть, именно благодаря им, они представляют определенный интерес. За ними стоит целая эпоха в жизни нашей страны, науки в целом и буддологии в частности, о сложностях которой мало что знает молодое поколение, пришедшее в науку в последние 20–30 лет.

Так возникла идея этой книги – сгруппировать два блока статей, одни из которых написаны в 1969–1987 гг. прошлого века, другие – уже в постперестроечное время, в 1992–2011 гг. Расположить их я решила хронологически в обратном порядке, начав с поздних, близких к сегодняшнему дню, и от них перейти к более ранним. Мне кажется, что понять замысел книги так будет проще и читать их в таком порядке будет более интересно. И даже ссылочный аппарат к статьям я сохранила такой, какой использовался в годы их написания.

Часть I
1992–2011

Буддизм как культурно-исторический феномен

(опубликовано: Буддизм. Словарь. М.: Республика, 1992. С. 5–26; в соавторстве с В. И. Корневым)


Буддизм – самая древняя из трех мировых религий. Христианство моложе его на пять, а ислам – на целых 12 столетий. Основное число его последователей живет в странах Южной, Юго-Восточной и Восточной Азии: Шри-Ланке, Индии, Непале, Бутане, Китае (включая китайское население Сингапура и Малайзии), Монголии, Корее (КНДР и Республика Корея), Вьетнаме, Японии, Камбодже, Мьянме (Бирма), Таиланде, Лаосе. В нашей стране буддизм традиционно исповедуют жители Бурятии, Калмыкии, Тувы, а в последние годы буддийские общины возникли в Москве, Ленинграде, городах Прибалтики. С конца XIX – начала XX в. последователи буддизма появились в странах Европы и в США: на сегодняшний день там представлены практически все сколько-нибудь значительные направления и школы, существующие на Востоке. Общую численность буддистов в мире определить трудно: такого рода переписи не проводились нигде, да они и противоречат этическим и правовым нормам многих стран. Однако весьма приблизительно можно сказать, что в мире сегодня насчитывается около 400 млн мирян, исповедующих буддизм, и около 1 млн монахов и монахинь.


В ЗАВИСИМОСТИ ОТ УГЛА ЗРЕНИЯ БУДДИЗМ МОЖНО РАССМАТРИВАТЬ И КАК РЕЛИГИЮ, И КАК ФИЛОСОФИЮ, И КАК ИДЕОЛОГИЮ, И КАК КУЛЬТУРНЫЙ КОМПЛЕКС, И КАК ОБРАЗ ЖИЗНИ

Возникнув более двух с половиной тысяч лет назад в Индии как религиозно-философское учение, буддизм создал уникальную по масштабности и разнообразию каноническую литературу и многочисленные религиозные институты. Широкая интерпретация философских положений буддизма содействовала его симбиозу, ассимиляции и компромиссу с различными местными культурами, религиями, идеологиями, что позволило ему проникнуть во все сферы общественной жизни, начиная от религиозной практики и искусства и кончая политическими и экономическими теориями.

В зависимости от угла зрения буддизм можно рассматривать и как религию, и как философию, и как идеологию, и как культурный комплекс, и как образ жизни.

Изучение буддизма является важным звеном в понимании социально-политических, этических и культурных систем восточных обществ, в которых существовали и имеются в настоящее время буддийские общины. И сейчас в ряде районов, где буддизм имеет влияние, его приверженцы нередко уважают традиции и авторитет монахов, а также деревенских старейшин больше, чем законы и институты центрального правительства. В этом кроется его огромная потенциальная сила.

Попытка понять роль буддизма в истории, культуре в современной жизни привела к созданию буддологии – науки, изучающей буддизм и все проблемы, которые в связи с ним возникают. В рамках этой науки существует огромное количество литературы, написанной на разных языках в разных странах мира: лишь за последние 100 лет буддизму посвящено свыше 100 тыс. исследований, монографий, статей. Немалый вклад внесли в этот поток ученые нашей страны, ныне здравствующие и уже покойные. Многим из того, что знает современная буддология, она обязана именно им.

Личность основателя буддизма

Основатель буддизма – реальная историческая личность. Во всяком случае, так считает большинство ученых, занимающихся историей этой религии, на основании сохранившихся до наших дней письменных источников. И эти тексты, и основанные на них научные исследования, фольклорные жанры и художественные произведения, говоря об основателе буддизма, называют его разными именами: Сиддхартха, Гаутама, Шакьямуни, Будда, Татхагата, Джина, Бхагаван и др. Все они отражают черты и свойства личности основателя либо в его реальной, мирской жизни, либо в последующей – религиозно-мифологической, которая пришла на смену первой. Означают эти имена следующее: Сиддхартха – личное имя, Гаутама – имя рода, Шакьямуни – «Мудрец из племени шаков (или шакья)», Будда1 – «Просветленный», Татхагата – «Так приходящий и так уходящий», Джина – «Победитель», Бхагаван – «Торжествующий». Самое распространенное из них имя – эпитет Будда, от которого пошло название всей религии.

В настоящее время известны пять биографий Будды: «Махавасту», написанная во II в. н. э.; «Лалита-вистара», появившаяся во II–III вв. н. э.; «Буддха-чарита», изложенная одним из буддийских философов, поэтом Ашвагхошей (I–II вв. н. э.); «Нидана-катха» (примерно I в. н. э.); «Абхиниш-крамана-сутра», вышедшая из-под пера буддийского схоласта Дхармагупты. Основные разногласия возникают при определении времени жизни Гаутамы: эта датировка колеблется от IX до III в. до н. э. Согласно официальному буддийскому летосчислению Гаутама родился в 623 г. и умер в 544 г. до н. э., но большинство исследователей считают датой его рождения 564 г., а смерти – 483 г. до н. э., иногда округляя их до 560 и 480.

Во всех этих биографиях реальная и мифологическая жизнь Будды тесно переплетены друг с другом. Реальная – относительно простая. Сиддхартха – наследный принц, сын царя Шуддходаны, правителя народа (или племени?) шаков, жившего в середине I тысячелетия до н. э. в северных районах долины Ганга в Индии. Богатый и знатный царский род сделал все, чтобы юный принц жил в роскоши, не ведая забот. Любимая жена и маленький сын довершали общую картину безоблачного счастья. Но жизнь полна превратностей.

Так случилось, что царевич узнал о существовании на земле болезней, старости, смерти, причиняющих людям страдание, делающих их несчастными, и покинул дом, отправившись на поиски пути избавления человечества от страданий.

Непростыми были эти поиски, но в конечном итоге они увенчались успехом. В местности Гая на него снизошло «просветление» – отныне навсегда и для всех он стал Будда, т. е. Просветленный, а также учитель, указавший человечеству путь к спасению, к избавлению от страданий. Вскоре Будда начал проповедь своего учения, у него появились последователи, которые образовали первую монашескую общину (сангха). Заповеди, которые должен был соблюдать каждый монах, и правила, по которым жила вся община, были также провозглашены Буддой. 40 лет бродил он вместе со своими учениками по многолюдным поселениям и глухим уголкам Индии, проповедуя свое учение.


В МЕСТНОСТИ ГАЯ НА НЕГО СНИЗОШЛО «ПРОСВЕТЛЕНИЕ» – ОТНЫНЕ НАВСЕГДА И ДЛЯ ВСЕХ ОН СТАЛ БУДДА, Т. Е. ПРОСВЕТЛЕННЫЙ, А ТАКЖЕ УЧИТЕЛЬ, УКАЗАВШИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ ПУТЬ К СПАСЕНИЮ, К ИЗБАВЛЕНИЮ ОТ СТРАДАНИЙ

В возрасте 80 лет Будда умер, как утверждает традиция, в местечке Кушинагара. Тело его было сожжено в соответствии с обычаями населения Индии, а прах поделен между восемью его последователями, шесть из которых были посланы монашескими общинами. Все получившие прах захоронили его и воздвигли каждый над своей частью надгробную пирамиду (ступу). Культ ступ в разных архитектурных вариантах и поныне распространен во всех странах буддийского мира. Кроме того, как гласит легенда, один из учеников Будды сумел выхватить из огня погребального костра один из его зубов. Со временем зуб также стал объектом культа: им очень дорожили, во время войн перевозили в целях безопасности из страны в страну. В конце концов он обрел постоянное место пребывания на Шри-Ланке в городе Канди, в его честь построен специальный храм Зуба Будды и ежегодно проводятся храмовые торжества. Описания этих праздников встречаются в литературе начиная с V в. н. э. Можно сказать, что по сути своей они мало изменились за прошедшие с тех пор 15 столетий. Настоящий ли это зуб или подделка – неизвестно, и в ближайшем будущем никакой научной экспертизы на этот счет не ожидается. На сегодняшний день это главная реликвия буддизма.

Таковы немногочисленные факты, имеющие отношение к реальной биографии Будды. Но для каждого буддиста и для всей религии в целом гораздо более важной является мифологическая биография ее основателя. Здесь мы вступаем в область легенд, преданий, сказок, притч, ранних и развитых религиозных представлений, которые можно в совокупности обозначить словом мифология. С точки зрения мифологии биография Будды (в упрощенном, разумеется, варианте) выглядит следующим образом.

В течение многих кальп (1 кальпа – период времени, равный 24 000 «божественных» лет или 8 640 000 000 лет человеческих) Будда перерождался на земле в виде разных живых существ – 83 раза святым, 58 раз царем, 24 раза монахом, 18 раз обезьяной, 13 раз купцом, 12 раз курицей, 8 раз гусем, 6 раз слоном, а также рыбой, крысой, плотником, кузнецом, лягушкой, зайцем и т. д. Всего таких перерождений было 550. Поскольку мир за это время погрузился во мрак неведения, боги сочли, что пора ему родиться в облике человека, достичь при жизни просветления, стать Буддой, начать проповедовать свое учение, указать человечеству путь к спасению. Так и произошло.

Будда сам выбрал, где и от кого ему родиться: Северная Индия, племя шакья, от царя Шуддходаны и царицы Майи (иногда ее называют Махамайя, т. е. великая Майя). Царице приснился вещий сон, будто белый слон входит в ее лоно. Толкователи снов предсказали рождение великого сына с 32 необыкновенными телесными признаками (в их число входят золотистая кожа, ровные зубы, округленные руки и ноги, широкие пятки, длинные пальцы рук, длинные мочки ушей и т. д.), обладатель которых может стать либо Великим Правителем, либо Великим Учителем. Отец готовит сына к первому пути, но не в его власти изменить то, что предначертали боги. И вот четыре встречи, выступившие как четыре знамения, меняют жизнь его сына. Встречи со старостью, болезнью и смертью открывают ему неустойчивость мира сансары, т. е. мира, в котором живет человек. Встреча с монахом подсказывает ему путь, каким он должен пойти. Однако открытие истины пришло после долгих поисков. Сиддхартха пробует стать аскетом, но потом отвергает этот путь. Он садится под дерево – священный фикус и погружается в состояние созерцания, решив не вставать с места, пока не постигнет истину, и, несмотря на искушения демона Мары, на 49-й день достигает просветления. Он становится Буддой сам, открывает «путь Будды» для других, создает монашескую общину, проповедует свое учение и в возрасте 80 лет погружается в нирвану.

В представлении буддистов Гаутама – это архетип многих предыдущих будд, воплотивший в себе черты бесчисленных индивидуальностей и эволюционировавший в течение многих миллионов лет в борьбе с силами зла. Согласно этому учению будды появлялись с незапамятных времен. Одни версии утверждают, что до Гаутамы на земле жили шесть будд. Поэтому в некоторых священных местах буддизма, например в Санчи и Бхархуте (Центральная Индия), были воздвигнуты семь ступ в честь семи будд и посажены семь «священных» деревьев – баньянов. В других версиях сообщается о существовании 24 поколений будд, в третьих – о тысяче поколений будд.


ОН СТАНОВИТСЯ БУДДОЙ САМ, ОТКРЫВАЕТ «ПУТЬ БУДДЫ» ДЛЯ ДРУГИХ, СОЗДАЕТ МОНАШЕСКУЮ ОБЩИНУ, ПРОПОВЕДУЕТ СВОЕ УЧЕНИЕ И В ВОЗРАСТЕ 80 ЛЕТ ПОГРУЖАЕТСЯ В НИРВАНУ

Благодаря непрерывной цепи перерождений тело Будды Гаутамы приобрело необычные свойства, скрытые под внешней оболочкой человеческого существа. Согласно поверьям это «духовное тело» могли видеть только истинно верующие: «великолепное тело» Будды было около пяти с половиной метров высотой, золотистого цвета, от него исходили лучи, освещая огромные пространства. Такое представление о «духовном теле» Будды является отражением древнеиндийских представлений о том, что тела великих людей излучают свет, а при медитации созерцающих интенсивность свечения увеличивается.

Таковы реальная и мифологическая биографии основателя буддизма. Провозглашенное им учение стало основой, на которой со временем было воздвигнуто достаточно внушительное здание мировой религии.

Истоки и основные концепции

Буддизм – это религиозная система практики и доктрина, созданная на основе древних религиозно-философских учений Индии, краеугольным камнем которых является вера в перевоплощение. Основная идея буддизма, заключающаяся в утверждении, что «жизнь есть страдание» и «существует путь к спасению», не противопоставляет буддизм другим религиозным системам. Общеизвестно, что человек – существо социальное. Канонический буддизм рассматривает человека как обособленный мир в себе, себя порождающий и себя же уничтожающий или спасающий. Чтобы убедиться в этом, достаточно познакомиться с сущностью буддизма, которая излагается в так называемых четырех истинах, открытых и сформулированных Буддой в своей первой проповеди.

Первая истина – «существует страдание». Его непременно и обязательно испытывает любое живое существо, поэтому всякая жизнь – страдание. Рождение есть страдание, расстройство здоровья – страдание, болезнь – страдание, смерть – страдание. Соприкосновение с неприятным – страдание. Разлука с приятным – страдание. Необладание желанным также ведет к страданию. Основным законом мироздания является закон зависимого происхождения, по которому ни одно явление не возникает без соответствующей причины. Однако, исходя из этого закона, установить первопричину любого явления или действия невозможно. Поэтому буддизм рассматривает и принимает существующий мир таким, каков он есть. И эта предопределенность социального порядка не может быть изменена усилиями людей.


ОСНОВНЫМ ЗАКОНОМ МИРОЗДАНИЯ ЯВЛЯЕТСЯ ЗАКОН ЗАВИСИМОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ, ПО КОТОРОМУ НИ ОДНО ЯВЛЕНИЕ НЕ ВОЗНИКАЕТ БЕЗ СООТВЕТСТВУЮЩЕЙ ПРИЧИНЫ

В то же время буддизм утверждает, что основу всех вещей и явлений, как материальных, так и духовных, составляют некие элементы (дхармы). По своей природе дхармы пассивны и возбуждаются определенным видом энергии, источником которой являются осознанные волевые действия, мысли и слова человека. Возбужденные дхармы становятся носителями психических, физических, химических, биологических и других качеств и находятся в постоянном движении и изменении. Успокоенная дхарма теряет свои качественные отличия и исчезает, как угасающее пламя свечи. Буддизм учит, что объективная реальность – это лишь бесконечный поток вечно изменяющихся дхарм, а посему мир земной представляет собой случайную игру возбужденных дхарм, и, следовательно, он иллюзорен, неустойчив, изменчив. Природа также находится в постоянном

процессе изменений, как и сам человек. Возбужденные дхармы образуют пять форм существования – скандх, благодаря которым проявляется привязанность к земному: тело, чувства, восприятия и ощущения, импульсы, акты сознания. В общей сложности эти пять форм и создают то, что называется человеком. Характеристика скандх зависит от деяний человека. Хорошая либо плохая деятельность человека в прошлом определяет вид его рождения (его тело), его социальный статус, психологию и сознание. Эта деятельность образует психические и физические совокупности в его новой жизни в соответствии со всей природой. Иначе говоря, положительные или отрицательные деяния человека, его мысли в данной и предшествовавшей жизни определяют лучшее или худшее новое перерождение. Находясь в зависимости от психических и физических совокупностей, человек приобретает шесть чувств познания (зрение, слух, обоняние, осязание, вкус, сознание), благодаря которым он вступает в контакт с объектами чувства. Это порождает у него новые чувства и ощущения, которые вызывают желание, а желание приводит к привязанности. Привязанность проходит через весь жизненный процесс и не прекращается со смертью существа, ожидающего нового возрождения. Таким образом, человек опять начинает новую жизнь: вновь рождается, стареет, умирает, испытав все виды горя, страдания, тревоги отчаяния. Он постоянно движется в кругу рождения и смерти, и это продолжается до тех пор, пока человек находится в оковах невежества.

Все, что человек может осмыслить, понять или оценить, попадает в сферу пяти скандх, из которых складывается его индивидуальность. Винить же за свои страдания некого: виноват ты сам; поэтому смиренно сноси все мучения и старайся избежать их в будущем. Пять скандх, в свою очередь, порождают пять следствий: деятельность, невежество, страсть, желания и карму (букв. «воздаяние»), которые после гибели старого физического тела являются причиной пяти будущих следствий: нового тела, чувств, восприятий и ощущений, импульсов, сознания. Этот бесконечный процесс перевоплощений называется колесом жизни, или сансарой. Вращаясь вечно в этом колесе, человек обречен на физические и душевные страдания, на страдания от сознания непостоянства счастья и благополучия, на страдания, вызванные вспышками и исчезновением дхарм как трансцендентальных, или иллюзорных, фаз существования. Последний момент человеком не осознается, находится вне пределов его сознания, но очень важен для понимания категории страдания. Благодаря своим шести чувствам познания человек вступает в контакты с внешней средой, которая оказывает воздействие на пять его скандх, возбуждая их, и тем самым еще более привязывает человека к колесу жизни, следовательно, увеличивает его страдания. Таким образом, согласно буддизму, момент страдания познается не только на чувственном опыте, но и заложен в самом процессе жизни. Поэтому бытие определяется тремя качествами: непостоянством, страданием, неотделимостью «я» от других форм жизни.

Вторая истина – «имеются причины страдания». Человек, пользуясь материальными вещами и духовными ценностями, рассматривает их как реальные, постоянные, поэтому он желает обладать и наслаждаться ими, отказываясь от других. Подобные желания ведут к продолжению жизненного процесса, создавая непрерывную цепь борьбы за существование. Однако эти желания, согласно буддизму, стимулированы невежеством и приводят к волевому действию, которое образует карму. Этот процесс может протекать в пассивной и активной форме. Активная сторона существования возможна тогда, когда дхармы возбуждаются, приводят к кармическому эффекту. Последний порождается сознанием. Следовательно, там, где нет сознания, нет и кармы, поэтому непроизвольные действия не влияют на карму. Согласно закону зависимого начала процесс кармы также бесконечен: каждое живое существо имеет свою карму, она его собственность, его наследство, его причина, его родственник, его убежище. Именно карма приводит живые существа в низкие или высокие состояния. Так как волевые действия мотивируются желанием, то именно желания в первую очередь определяют качество кармы и тем самым постоянно возобновляют и поддерживают процесс перевоплощений.

Карма – скорее философская, чем физическая категория. Она не ограничена временем и пространством и относится только к этической сфере, являясь результатом потока сознания. Карма может быть космической, национальной, родовой, семейной, индивидуальной. Ее можно назвать законом воздаяния или законом этической причинности, согласно которому каждый пожинает то, что посеял в прошлом. По своей функции карма совпадает с законом зависимого происхождения. Образно говоря, можно сравнить жизненный процесс с рекой, русло которой определено ее кармой. Жизнь реки поддерживается тысячами ручейков (желаний), которые несут как чистые воды (добрые дела), так и нечистоты (плохие поступки). Отбрасывая нечистоты или, наоборот, вбирая их, река может изменить и свою будущую карму (но не настоящую) и в следующем существовании перевоплотиться в прозрачный горный ручей или зловонную реку, русла которых опять же будут предопределены кармой (это аллегория, ибо карма создается только сознательными действиями). Так и человек, воздерживаясь от плохих поступков или совершая их, создает себе хорошую или плохую карму в будущем. Но даже добрые дела и намерения не спасают его от перевоплощений и, следовательно, от страданий, так как добро также является результатом его желаний. Итак, любому живущему уготованы неизбежные страдания, и никто не в силах избежать их. Буддисты утверждают, что после Будды никому не удалось достичь нирваны.

Третья истина – «можно прекратить страдание». Полное искоренение и добрых, и дурных желаний соответствует состоянию нирваны, когда человек выключается из процесса возрождения. Нирвана – конечная цель существования. Разные школы и направления буддизма по-разному понимают это состояние, в зависимости от того, как они толкуют природу дхарм. Так называемая школа старой мудрости, или тхеравада, считает, что успокоенные дхармы находятся вне жизненного процесса, за колесом жизни. Эти дхармы непостижимы, их невозможно описать или рассказать о них. Поэтому при характеристике нирваны тхеравадины прибегают к негативным терминам: нерожденная, не имеющая происхождения, не имеющая структуры, нетленная, неумирающая, свободная от болезней, горя и нечистот. Школа мадхьямака считает дхармы порождением больного сознания непросветленного человека. А раз дхармы – только плод воображения, то единственная реальность – это пустота, и нет никакой разницы между существующим миром и нирваной. Эту истину всякий просветленный осознает внутри себя, и она является для него единственной реальностью, или нирваной, а все остальное – лишь иллюзия. Некоторые северные школы буддизма учат, что видимый мир – только продукт сознания, которое отождествляется с абсолютом, и нирвана, по их представлениям, достигается путем аккумулирования чистого сознания с помощью религиозных практик и медитации – размышления, созерцания. Но насколько бы ни были различны толкования нирваны, все школы буддизма считают, что нирвана – не самоуничтожение, а состояние освобождения от своего «я», полное угасание эмоциональной активности человека.


БУДДА УЖЕ В ЮНОСТИ ПОНЯЛ, ЧТО ТАКИЕ КАТЕГОРИИ, КАК ДОБРО И ЗЛО, ЛЮБОВЬ И НЕНАВИСТЬ, СОВЕСТЬ И НЕПОРЯДОЧНОСТЬ, ТЕРЯЮТ СВОЮ КОНКРЕТНОСТЬ И СТАНОВЯТСЯ ОТНОСИТЕЛЬНЫМИ

Четвертая истина утверждает, что существует путь к прекращению страдания. Это так называемый благородный восьмеричный путь, состоящий из правильного понимания, правильного намерения, правильной речи, правильного поведения, правильной жизни, правильного усилия, правильного отношения, правильного сосредоточения. Вполне корректным было бы употребление в данной ситуации слова «праведный», но мы не делаем это лишь в силу его устойчивой ассоциации с христианской терминологией. Человек, следующий этим путем, становится тем самым на «путь Будды».

Предлагаемый буддизмом путь постижения истины называется срединным путем. Такое определение имеет свое объяснение: этот путь действительно лежит посередине между крайностями ведийской религии с ее культами, обрядами и жертвоприношениями, с одной стороны, и аскетами – отшельниками древней Индии, истязавшими в поисках истины свою плоть, с другой стороны. Будда уже в юности понял, что такие категории, как добро и зло, любовь и ненависть, совесть и непорядочность, теряют свою конкретность и становятся относительными. Путь, избранный Буддой, пролегает между добром и злом, отсюда его название – «срединный».

Человек, пожелавший следовать по этому пути, должен уверовать, осмысленно или слепо, в то, что существует непрерывный процесс перевоплощений, управляемый законом кармы; что для него единственные убежища в этой жизни – это Будда, его учение (дхарма) и буддийская община (сангха); что неукоснительное соблюдение всех предписанных буддизмом правил этического поведения и созерцательных упражнений приведет человека к освобождению от страданий.

Для достижения внутреннего спокойствия и обуздания мысли служит практика медитации: упражнения йогов, созерцание различных религиозных объектов (их насчитывалось до 40), размышления на заданные темы (например, о Будде, о смерти и др.), ритмичное и спокойное дыхание, разные стадии транса и экстаза, культивирование дружелюбия, сострадания, симпатии ко всем живым существам. Практика медитации и соблюдение норм морали, согласно буддийским канонам, позволяют сосредоточить внимание на размышлении о сущности бытия. Из этого состояния идущий по «срединному пути» может перейти на путь начала просветления, постигнуть мудрость (праджня). Однако мудрость достигается не с помощью анализа и наблюдений, а благодаря интуиции и духовному прозрению, внезапному осознанию истины. Случайно услышанное слово, интуитивное чувство растворения, исчезновения своего «я», случайно подмеченное явление – все эти моменты могут оказаться толчком к прозрению. Но внезапное прозрение – это лишь первый шаг к нирване. В буддизме упоминаются четыре стадии просветления: первая – вхождение в поток, ведущий к нирване; вторая – последнее возвращение в этот мир перед достижением нирваны; третья – невозвращение в этот мир; четвертая – достижение нирваны после смерти. Различные стадии просветления, которого добивается человек благодаря самосозерцанию и полной отрешенности от внешнего мира, преследуют конечную цель – угасание всех чувств человека, воображаемый уход из «мира страданий» и являются последним этапом на пути к нирване.


СЛУЧАЙНО УСЛЫШАННОЕ СЛОВО, ИНТУИТИВНОЕ ЧУВСТВО РАСТВОРЕНИЯ, ИСЧЕЗНОВЕНИЯ СВОЕГО «Я», СЛУЧАЙНО ПОДМЕЧЕННОЕ ЯВЛЕНИЕ – ВСЕ ЭТИ МОМЕНТЫ МОГУТ ОКАЗАТЬСЯ ТОЛЧКОМ К ПРОЗРЕНИЮ

Социальная программа раннего буддизма тоже заслуживает внимания, прежде всего учение о зависимости социального статуса человека от его прошлых и настоящих деяний. Превращению буддизма сначала в государственную, а затем и в одну из мировых религий содействовали в основном два положения этого учения. Во-первых, утверждение, что социальный статус и богатства свидетельствуют о количестве достоинств, накопленных в прошлых жизнях, предоставляло возможность правителям государства провозглашать себя идеальными людьми. Это вело к абсолютизированию их власти. В дальнейшем данная идея получила разработку и оформление в буддийской концепции идеального правителя – чакравартина. Во-вторых, в жестких условиях сословно-кастового изоляционизма буддизм оставлял угнетенным массам надежду возродиться в будущей жизни в более хороших условиях путем неукоснительного соблюдения социально-этических норм поведения или вступления в религиозную общину. Это способствовало росту популярности буддизма среди широких слоев населения.

Школы и направления в буддизме

Хотя «благородный», «срединный» путь, указанный Буддой, считался эффективным только для членов сангхи, существование буддийской общины и самих монахов, которые не производили никаких материальных благ, целиком зависело от отношения к ним мирян. И сангха постепенно, в течение многих столетий, сумела установить прочные контакты с населением. Монахи не особенно интересовались, каким богам поклоняется население, какие ритуалы оно выполняет, в каких церемониях участвует. Они объясняли ему, что боги также находятся в колесе жизни, также подвержены страданиям. Поэтому Будда, познавший истину, стоит выше богов. Наилучший же поступок мирянина заключается не в поклонении Будде или богам, а в ежедневном соблюдении пяти моральных правил: не убивать живых существ, не лгать, не воровать, не прелюбодействовать, не употреблять спиртных напитков. Вместо нирваны, учения о дхармах, медитации они предложили мирянам доктрины кармы и перевоплощения, согласно которым человек мог создать себе хорошую карму путем ежедневного накопления духовных заслуг, причем основной духовной ценностью объявлялись те мысли и дела, которые были направлены на благо буддийской общины. Сангха предлагает верующим обширный реестр моральных и материальных деяний, начиная от сооружения религиозных строений и кончая простым повторением формулы «трех сокровищ» («Поклоняюсь Будде, дхарме, сангхе») и ом ма ни пад ме хум, которые помогут им накопить значительные заслуги в этой жизни. Тем, кто мало обращает внимания на духовные ценности, но задумывается над смыслом существования, монахи рассказывают о происхождении жизни, о месте человека в этом мире, о том, как создать лучшую жизнь в будущем. Своим собственным примером монахи стараются доказать, что они счастливы, хотя у них нет материальных ценностей, обладание которыми становится целью жизни других людей.

В течение веков члены буддийской общины создали обширную религиозную литературу для народа, состоящую из рассказов о прошлых жизнях Будды (джа-таки – на языке пали и аваданы – на санскрите). Эта литература может рассматриваться как подобие Евангелия для занятого домохозяина, призванное возбудить его воображение и религиозность и таким образом сделать его лояльным по отношению к буддийской общине. Сангха позаботилась и о зрелищной, парадной стороне буддизма, хотя и считает, что участие монаха в различных культовых и праздничных церемониях является для него пустой тратой сил и времени. И тем не менее в монастырях организуются всевозможные культовые обряды, религиозные церемонии, зрелищные представления, праздничные ярмарки. Постепенно монастыри становились центрами социальной жизни округи, не только удовлетворявшими духовные запросы жителей, но и регулировавшими экономические, правовые, семейные, общинные и другие отношения в местном обществе.


ПОСТЕПЕННО МОНАСТЫРИ СТАНОВИЛИСЬ ЦЕНТРАМИ СОЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ ОКРУГИ, НЕ ТОЛЬКО УДОВЛЕТВОРЯВШИМИ ДУХОВНЫЕ ЗАПРОСЫ ЖИТЕЛЕЙ, НО И РЕГУЛИРОВАВШИМИ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ, ПРАВОВЫЕ, СЕМЕЙНЫЕ, ОБЩИННЫЕ И ДРУГИЕ ОТНОШЕНИЯ В МЕСТНОМ ОБЩЕСТВЕ

Контакты буддийской общины и населения вели к приспособлению буддийского учения к местным традициям и примитивным верованиям народов разных стран; в самой буддийской общине постоянно возникали разногласия по вопросам толкования методов достижения просветления и по дисциплинарному уставу. Велись споры о том, соответствуют ли устные и письменные традиции истинным высказываниям Будды. Эти внешние и внутренние процессы разделили буддийскую общину на многочисленные школы, секты и направления. Согласно палийской традиции, первый раскол буддийской общины произошел на Втором буддийском соборе, который состоялся во второй половине IV в. до н. э. в городе Вайшали (Индия). Буддийские источники по-разному объясняют причины раскола: одни связывают его с пятью пунктами монаха Махадевы о сущности архата; другие – с разногласиями относительно истинности традиций в изложении Ананды; третьи – с различными мнениями о том, на каком языке проповедовал Будда. Эти споры вызвали разделение буддистов на стхавиров и махасангхиков.

Согласно традиции, в III в. до н. э. третий царь династии Маурьев Ашока (268–231 гг. до н. э.) объявил себя покровителем и защитником буддизма. Буддийские монастыри получали богатые подношения от царя и видных сановников. Все большее число кшатриев (воинов) и брахманов (жрецов) становились последователями этого учения. Одновременно с ростом популярности учения увеличивались богатства и политическое влияние сангхи. Настоятели монастырей, борясь за власть и доходы, обвиняли друг друга в ереси. Для прекращения этих разногласий и наведения порядка Ашока приказал собрать Третий собор, который состоялся в городе Паталипутре в 253 г. до н. э. На этом соборе были унифицированы основы учения тхеравады, а те, кто отказался следовать этим доктринам, были изгнаны из сангхи как еретики. На этом же соборе было решено послать миссионеров за пределы Индии для пропаганды буддийского учения. Группы буддийских монахов были отправлены во многие страны Востока. Миссионерская деятельность сангхи при Ашоке положила начало становлению буддизма как мировой религии. Непосредственное вмешательство Ашоки во внутренние дела сангхи на какое-то время сгладило острые разногласия между сторонниками различных толкований буддизма, но эти разногласия неуклонно ширились и углублялись, оформляясь в новые школы и направления.

Наиболее ортодоксальной школой буддизма считается тхеравада («школа старой мудрости»). Ее учение распространено в настоящее время на Шри-Ланке, в Мьянме, Таиланде, Лаосе, Камбодже. Вероятно, на Третьем соборе от школы тхеравады отделилась школа сарвастива-динов. Изгнанные в числе прочих неортодоксальных школ с собора, они переселились в Кашмир и Гандхару (Северо-Западная Индия), где в эпоху кушанов (начало I в. – 30-е гг. III в.) пользовались авторитетом и влиянием. Школа сарвастивадинов сыграла основную роль в распространении буддизма. Последователи этой школы жили во многих районах Индии, Средней Азии, в Непале, Тибете, Китае, Японии и Юго-Восточной Азии. Каноническая литература сарвастивадинов на санскрите, сохранившаяся в настоящее время главным образом в китайских переводах, была первоисточником, по которому народы Восточной Азии знакомились с учением Будды.

При рассмотрении истории буддизма создается впечатление, будто учение тхеравады наиболее близко к раннему буддизму. Однако самые ранние буддийские тексты на пали и санскрите, относящиеся ко II–I вв. до н. э., содержат как этические доктрины, так и мифологические концепции сверхъестественных способностей будд. Неопределенное изложение метафизических основ раннего буддизма породило различные представления о природе дхарм, что привело к разделению адептов этой религии на два основных направления – хинаяна («малая колесница») и махаяна («большая колесница»).

Хинаяна делала упор на изучение природы дхарм и достижение нирваны этическим путем, полагая, что этот путь сложен, доступен лишь малому кругу последователей, в основном монашеству (отсюда название – «малая колесница»). Махаяна разработала теорию божественной субстанции и слепой веры в ее созидательные способности. Согласно махаяне космическое тело Будды способно принимать разнообразные земные формы ради спасения всех живых существ от страданий и разъяснения учения всем, находящимся в цепях сансары, в потоке неведения. Это привело к появлению многочисленного пантеона будд, бодхисаттв и ряда других персонажей, способных принимать бесконечное число форм и обличий. Путь веры в богов проще, доступен не только монахам, но и более широкому кругу последователей, т. е. мирянам (отсюда – «большая колесница»).


ХИНАЯНА ДЕЛАЛА УПОР НА ИЗУЧЕНИЕ ПРИРОДЫ ДХАРМ И ДОСТИЖЕНИЕ НИРВАНЫ ЭТИЧЕСКИМ ПУТЕМ, ПОЛАГАЯ, ЧТО ЭТОТ ПУТЬ СЛОЖЕН, ДОСТУПЕН ЛИШЬ МАЛОМУ КРУГУ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ, В ОСНОВНОМ МОНАШЕСТВУ (ОТСЮДА НАЗВАНИЕ – «МАЛАЯ КОЛЕСНИЦА»)

Согласно традиции, в конце I в. н. э. царь Канишка решил созвать Четвертый буддийский собор, чтобы положить конец разногласиям различных школ и направлений. Хотя участники собора пошли на известный компромисс, который выразился в канонизации доктрин сарвастивадинов, на соборе явно преобладали новые, махаянистские веяния. Саутрантики считали, что истинное учение Будды изложено только в сутрах, а абхидхарма, созданная позднее, играет вспомогательную роль. Они признавали теорию дхарм, но рассматривали дхармы лишь как мгновенные проявления элементов в настоящем, отрицая их существование в прошлом и будущем. Именно трудноуловимые вспышки дхарм, утверждали они, создают иллюзию субстанции, и только в этом смысле можно говорить о реальности проявлений, затухающих в нирване.


НАГАРДЖУНА ОТРИЦАЛ РЕАЛЬНОСТЬ ДАННОГО МИРА, ДХАРМ, ЕГО СОСТАВЛЯЮЩИХ, СЧИТАЯ ИХ ОТНОСИТЕЛЬНЫМИ И УСЛОВНЫМИ

К эпохе кушанов I–III вв. н. э. относится начало расцвета литературы махаяны, который продолжался почти восемь веков и завершился созданием многотомного канона. Создание и разработку центральной доктрины этого канона, наиболее полно раскрытой в сочинениях «Суддхарма-пундарика» («Лотос Благого закона»), «Вималакирти-нирдеша» («Толкования Вималакирти») и «Ваджра-ччхедика» («Алмазная сутра»), приписывают известному мыслителю Древней Индии Нагарджуне (условные даты жизни: 150–250 гг.), одному из основоположников школы мадхьямака. Нагарджуна отрицал реальность данного мира, дхарм, его составляющих, считая их относительными и условными. Любое явление он рассматривал с точки зрения пустоты, т. е. не признавал реальными как внешние объекты мира, так и внутренние – психические явления, не видел разницы между нирваной и сансарой.

Под влиянием доктрины «космического тела Будды» и акцента на слепую веру в махаяне постепенно сложился огромный пантеон божеств, от канонизированных святых – бодхисаттв до персонифицированных частиц «космического Будды» как высших божеств, объектов поклонения верующих: Амитабха (персонификация безграничной любви и света), Авалокитешвара (созидательная космическая сила, сострадание), Ман-джушри (мудрость), богиня Тара (милосердие), имеющая 21 форму, и т. д. Шло закономерное превращение философско-нравственной концепции совершенствования личности с туманной конечной целью в виде нирваны, понятной лишь узкому кругу посвященных, в религиозную систему с развитым пантеоном, культом, обрядностью, доступную большому числу последователей. Такова логика развития больших и малых «изначально чистых» идей, философий, концепций, доктрин и т. д.: либо они со временем идут на компромисс с тем, что отвергали или к чему были равнодушны вначале, либо постепенно исчезают, не оставив следа в истории.

Уже в начале I тысячелетия н. э. от махаяны отделяется ваджраяна («алмазная колесница»), которая вскоре становится третьим основным направлением в буддизме. Другое название этого направления – тантрический буддизм происходит от слова «тантра», имеющего в санскрите много значений, в том числе «тайное знание», «хитросплетение», «поток», «непрерывность». Вероятно, совокупность этих значений может помочь в уяснении того, что такое тайное эзотерическое учение в сочетании с ритуальной практикой, веками хранимое в секрете от непосвященных его последователями. Едва ли можно сомневаться в том, что существует непосредственная связь между тантрическим буддизмом и индийскими обрядами. До появления буддизма в Индии господствовали магические обряды и церемонии, которые составляли существенную часть брахманизма, хотя и подчеркивалось, что тот, кто стремится к истине, должен избавиться от веры в магические силы. Буддизм унаследовал некоторые магические формулы мантры, перешедшие к нему главным образом из брахманизма и других местных верований.


УЖЕ В НАЧАЛЕ I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ Н. Э. ОТ МАХАЯНЫ ОТДЕЛЯЕТСЯ ВАДЖРАЯНА («АЛМАЗНАЯ КОЛЕСНИЦА»), КОТОРАЯ ВСКОРЕ СТАНОВИТСЯ ТРЕТЬИМ ОСНОВНЫМ НАПРАВЛЕНИЕМ В БУДДИЗМЕ

Ценность и значимость мантр зависит не столько от слов, составляющих заклинание, сколько от воли и прозрения декламатора, причем значение придается интонациям, повторениям, ритуальным жестам и знанию магических диаграмм. Согласно тантрической теории, главное ритуальное действие должно затрагивать три стороны живого существа: тело, речь и мысль. Тело действует с помощью жестов, речь – через мантры, мысль – через транс. Тантризм сочетает в себе веру в авторитет духовного наставника, практику медитации, заимствованную у йогачаров, и метафизику мадхья-миков. Тантризм создал огромный пантеон мифологических божеств, сверхъестественных сил, волшебство, колдовство, черную магию. В то же время тантрики не возражают против метафизического утверждения «Праджня-парамиты» – литературы, вобравшей в себя все философские знания раннего буддизма, что единственной реальностью является пустота, а все остальное многообразие – это лишь игра нашего больного воображения.

Начало распространения буддизма

Со времен правления Ашоки миссионерская деятельность буддийских монахов приняла широкие межгосударственные масштабы. Проповедники буддизма начали все чаще появляться в сопредельных с Индией странах, добираясь до отдаленных районов Южной, Восточной и Юго-Восточной Азии. Если население, подстрекаемое жрецами местных религий, враждебно относилось к их проповедям, то буддийские миссионеры не вступали в единоборство и шли дальше. Если же им удавалось заручиться поддержкой местных правителей или найти поселения, в которых местное духовенство более или менее терпимо относилось к деятельности монахов, то они начинали активную пропаганду среди населения. У них появлялись последователи, создавалась буддийская община. Способность буддийской общины к длительному мирному сосуществованию с любыми культами, религиями и социальными системами позволяла ей держаться сотни лет при самых неблагоприятных условиях. Так было в Индии при мусульманских правителях, на Шри-Ланке во времена португальской, голландской и английской колонизации, в конфуцианском Китае, в Японии, Средней Азии первых веков нашей эры, в странах Юго-Восточной Азии. Именно изначально присущая буддизму терпимость давала возможность буддийским монахам дожидаться нужного момента для широкого внедрения учения Будды.

Уже в период своего распространения буддизм имел разработанную систему логики, которая позволяла его проповедникам одерживать победы в диспутах со своими противниками, например в Индии и Китае. Буддийские монахи обслуживали все слои общества – от презираемых каст до аристократов. Вклиниваясь в местные религиозные верования, буддизм ассимилировал их. Вооруженные колоссальной литературой, буддийские общины вели просветительскую работу среди населения на местных языках, адаптируя канонические джатаки, аваданы, сутры и приближая их к народным легендам и обычаям.


СПОСОБНОСТЬ БУДДИЙСКОЙ ОБЩИНЫ К ДЛИТЕЛЬНОМУ МИРНОМУ СОСУЩЕСТВОВАНИЮ С ЛЮБЫМИ КУЛЬТАМИ, РЕЛИГИЯМИ И СОЦИАЛЬНЫМИ СИСТЕМАМИ ПОЗВОЛЯЛА ЕЙ ДЕРЖАТЬСЯ СОТНИ ЛЕТ ПРИ САМЫХ НЕБЛАГОПРИЯТНЫХ УСЛОВИЯХ

Буддийская система этики органически вплеталась в традиционную мораль классового общества. Культовая парадность махаянистского буддизма имела огромный успех в народе. Сангха привлекла к себе тысячи обездоленных крестьян и разочарованных аристократов. Нередко она становилась значительной социальной и политической силой в государстве. Правящие классы были также заинтересованы в распространении буддизма, ибо его доктрины помогали укреплению и сохранению существующих порядков. Введение буддизма нередко сопровождалось внедрением достижений более развитых цивилизаций. Так, тибетцы вместе с буддизмом заимствовали светские науки Индии: грамматику, медицину, астрономию и астрологию; народы Юго-Восточной Азии – литературу, живопись, театральное искусство и архитектуру индийских цивилизаций. Кроме того, буддизм всячески поддерживал идею божественности правителя, увеличивая его славу.

Уже ранний буддизм (до н. э.) позаботился об урегулировании взаимоотношений государства и буддийской общины, разработав три последовательные стадии взаимоотношений дхармы и государства. На первой стадии правитель соглашается выполнять определенные функции ради народа, а ему предоставляются определенные права, включая сбор налогов. Если правитель злоупотреблял своей властью, люди могли уйти в другие места, под защиту иного вождя. Но по мере расширения территории государства такая форма защиты стала нереальной, и буддизм создал доктрину всемогущей дхармы, способной уничтожить недостойного правителя. Весь мир объявлялся разделенным на две сферы – «два колеса», действующие подобно колесам колесницы, осью которой является человеческое общество, его желания, стремления и судьбы. Подобная система объясняется тем, что всемогущая дхарма не может действовать в этом мире сама по себе и нуждается в покорности или поддержке государства и буддийской общины. Кульминационным пунктом этой теории является концепция всемирного правителя (чакравартина), который объявлялся благородным правителем и двойником бодхисаттвы. Как и бодхисаттва, он отмечен 32 знаками великого человека и наделен сверхъестественной властью. Он уникален, так как одновременно не может быть двух чакравартинов. Те места, где родился и короновался чакравартин, где он одержал наиболее значительные победы и умер, объявлялись памятными. Над останками чакравартина полагалось сооружать ступу, посещение которой считается религиозной заслугой. Концепция утверждала, таким образом, полное сходство между статусами будд, бодхисаттв и чакравартина. Поэтому власть последнего не могла рассматриваться как земная или рациональная. Чакравартин приводил в движение оба колеса (дхармы и государства), олицетворяя духовную и светскую власть. Третья стадия – это идеальное государство, в котором дхарма в качестве космической силы регулирует поведение общества, а государство рассматривается как этический институт, извлекающий свой авторитет из дхармы и ведомый сангхой.

Хронология и география распространения буддизма выглядят так. В конце I тысячелетия до н. э. буддизм проникает на Шри-Ланку. В первые века нашей эры он распространяется на обширной территории Кушанской империи, включавшей в себя земли, входившие в состав Средней, Центральной и Передней Азии. В I в. н. э. буддизм проникает в Китай, в IV в. – в Корею, в VI в. – в Японию, в VII в. – в Тибет, с XIII по XVI в. – в Монголию, в XVII–XVIII вв. – в Бурятию и Туву. В странах Индокитайского полуострова (Лаосе, Камбодже, Мьянме, Вьетнаме, Таиланде) и далее – в островной части Юго-Восточной Азии – буддизм стал завоевывать позиции начиная со II в. и к VIII–IX вв. уже очень преуспел в этом. В конце XIX – начале XX в. он проникает в Европу и Америку.

Мифология буддизма начала складываться одновременно с формированием основных концепций религии – т. е. в VI–V вв. до н. э. Будда в своем учении никогда не отвергал богов других религий и не запрещал им молиться. Он просто пояснял, что это может дать какое-то временное облегчение, но никак не приблизит человека к конечной цели – просветлению, нирване, спасению. Именно поэтому значительное число богов добуддийской Индии тут же вошли в пантеон богов буддизма. Это создатель мира Брахма; бог грома и молнии Индра; олицетворение энергии, благоустраивающей мир, Вишну; предводитель низших божеств, имеющий тело человека и голову слона, Ганеша; полубоги-гандхарвы, хранители сторон света – локапалы и др. Параллельно шел процесс мифологизации реальных исторических лиц, сыгравших важную роль в создании и распространении учения. Прежде всего это касается самого Будды Шакьямуни и его ближайших учеников. Вскоре к ним присоединились настоятели наиболее значительных монастырей, учителя веры, отшельники и т. д.


БУДДА В СВОЕМ УЧЕНИИ НИКОГДА НЕ ОТВЕРГАЛ БОГОВ ДРУГИХ РЕЛИГИЙ И НЕ ЗАПРЕЩАЛ ИМ МОЛИТЬСЯ

Позднее процесс включения в буддийский пантеон добуддийских богов получил развитие во всех странах, где буддизм распространялся и утверждался в качестве государственной религии. В Японии, например, в пантеон буддийских богов вошло чрезвычайно популярное божество военных и горнорудных дел Хатиман. Первоначально в VIII в. он рассматривался как покровитель буддизма из среды местных божеств, персонаж, обеспечивающий благополучную постройку буддийских храмов, поиски меди и золота для статуй Будды и т. д.

При буддийских храмах воздвигались его святилища как божества-охранителя, а в 1809 г. официальные хроники впервые называют его великим бодхисаттвой. В Тибете в пантеон оказались включенными Падма-самбхава и Цзонхава – реальные исторические лица, основатели разных школ буддизма, персонаж героического эпоса тибетцев Гесер, в Монголии – обожествленный Чингис-хан, в образе которого слились реальное историческое лицо и шаманское божество, почитаемое монголоязычными народами (монголами, бурятами, калмыками), Цагаан убугун (Белый старец) – покровитель всякого земного плодородия и благополучия и т. д. Такие примеры можно привести по каждой буддийской стране. Кроме того, вовлеченными в процесс создания пантеона оказались многочисленные местные божества и духи земли, гор, перевалов, озер и прочих местностей. В их числе птицеголовые и звероголовые духи Тибета, змеиные божества нага Индии и Юго-Восточной Азии, вполне человекообразные духи Монголии, многие синтоистские божества Японии, ставшие духами-хранителями японских храмов и земли, на которой те построены. Известные монгольские и бурятские шаманы, согласно позднее сочиненным буддийским легендам, были обращены в буддизм либо самим Буддой, либо Далай-ламой, с которыми те где-либо повстречались, и т. д. Но все, что мы здесь перечислили, это так называемые местные пантеоны, которые создавались в каждой конкретной буддийской стране на основе ее собственной религиозной и мифологической традиции.

Однако постепенно, хотя и далеко не сразу, сложился и общебуддийский пантеон, единый для всех стран буддийского мира, хотя в каждой из них эти боги назывались по-своему, а иногда даже меняли пол (мужской на женский). Так, например, Авалокитешвара, придя из Индии в Китай под именем Гуаньинь и в Японию под именем Каннон, превратился из мужского персонажа пантеона в женский.


ВСЯКОЕ ЖИВОЕ СУЩЕСТВО, ДОСТИГШЕЕ ПРОСВЕТЛЕНИЯ И СМЕНИВШЕЕ МИР САНСАРЫ НА МИР НИРВАНЫ, СТАНОВИТСЯ БУДДОЙ

Самый высокий ранг этого пантеона образуют будды. Всякое живое существо, достигшее просветления и сменившее мир сансары на мир нирваны, становится буддой. «Просветленные» (как их можно называть) в полном смысле слова богами не являются – буддисты и буддологи протестуют против употребления этого термина по отношению к буддам, хотя ряд качеств, которыми обладают будды, человечество издавна привыкло приписывать богам: всемогущество, способность совершать чудеса, возможность появляться в разных обликах, влиять на ход событий в нашем и других мирах и т. д. Отказавшись от термина «боги», назовем будд высшим рангом персонажей буддийской мифологии.

Каковы же основные характеристики этого ранга? Прежде всего, будд неисчислимое количество, они способны перерождаться во всех мирах и во всех временных периодах. Они начинают свой путь к просветлению как бодхисаттвы (это второй ранг пантеона). Все будды обладают 32 признаками совершенства (о них мы уже говорили выше), силами и способностями, превосходящими богов. Будды живут в космическом пространстве, но когда они снисходят до воплощения в то или иное земное тело, происходят великие чудеса: с неба падают цветы, дрожит земля, с ясного, безоблачного неба гремит гром. Будды проповедуют Истину, Учение, Закон (т. е. Дхарму) и обращают людей на путь Будды. Наиболее популярные будды, почитаемые во всех странах, – Шакьямуни, будда будущего мирового периода Майтрея, пять дхьяни-будд (дословно «будды созерцания»), или пять татхагат, истечением которых является вселенная и ее части, их имена – Вайрочана (он обитает в центре), Акшобхья (на востоке), Ратнасамбхава (на юге), Амитабха (на западе), Амогасиддхи (на севере).


НА ПУТИ К СОСТОЯНИЮ БУДДЫ БОДХИСАТТВА РУКОВОДСТВУЕТСЯ ШЕСТЬЮ «ДУХОВНЫМИ СОВЕРШЕНСТВАМИ» (ПАРАМИТАМИ) – ЩЕДРОСТЬ, НРАВСТВЕННОСТЬ, ТЕРПЕЛИВОСТЬ, МУЖЕСТВО, СПОСОБНОСТЬ К СОЗЕРЦАНИЮ, МУДРОСТЬ

Второй ранг пантеона – бодхисаттвы. Буквальный перевод этого слова – «существо, стремящееся к просветлению». Им может быть человек или любое другое живое существо, принявшее решение стать буддой. Бодхисаттвой был Шакьямуни до того, как стал Буддой, именно будучи бодхисаттвой, он 550 раз перерождался на земле в облике разных живых существ. Число бодхисаттв также бесконечно. На пути к состоянию будды бодхисаттва руководствуется шестью «духовными совершенствами» (парамитами) – щедрость, нравственность, терпеливость, мужество, способность к созерцанию, мудрость. С их помощью он обретает состояние сострадания ко всем живым существам. Наиболее популярные бодхисаттвы: олицетворение сострадания Авалокитешвара; бодхисаттва мудрости Манджушри; борец с заблуждениями и тупостью Ваджрапани и др. Бодхисаттвы особенно популярны в махаяне, их подвигам и деяниям посвящена значительная литература.

Третий ранг пантеона – архаты и пратьекабудды. Слово «архат» означает «достойный». Так назывались люди, достигшие при жизни наивысшего уровня духовного развития. Особенно популярны 16 архатов в хинаяне и 18 архатов в махаяне – к их числу относятся ученики и ближайшие последователи Шакьямуни. Пратьекабудда – дословно «будда для самого себя». Он достиг нирваны и спас самого себя, но проповедью учения с целью спасения других не занимается. Их, как и будд, может быть неограниченное количество. Архаты и пратьекабудды более популярны в хинаяне, чем в остальных направлениях буддизма.

В пантеоне ваджраяны появился еще один важный ранг – идамы. По отношению к ним уже вполне допустимо употреблять термин «божества». Их основное назначение – охранители, и в принципе им может стать любой персонаж пантеона; верующий выбирает его своим покровителем, начав восхождение по пути Будды. Они делятся на имеющих мирный, гневный и полугневный облик. Самый известный из гневных – Ямантака, победитель бога смерти Ямы. Все его формы – многорукие, многоногие и многоликие.

К числу явлений общебуддийской религиозной практики следует отнести и тренировку по определенной психологической и физиологической программе. Она имела наивысшей конечной целью достижение индивидом просветления, однако побочные эффекты, которые давал психотренинг, немаловажны сами по себе с точки зрения понимания сущности и возможностей этой практики. Уже в индийской религиозной традиции возникло представление о том, что полное овладение теорией, практикой и техникой йоги позволяет достичь такого состояния, при котором возможно видеть и слышать все, что происходит во вселенной, становиться невидимым, ходить по воде, летать по воздуху, принимать любые обличья и т. д. На санскрите эти способности называются риддхи, на пали – иддхи.


ОЧЕВИДНО, ОСОБАЯ ОСТРОТА ЧУВСТВ БЫЛА НЕМАЛОВАЖНЫМ ФАКТОРОМ ПРИ ОТБОРЕ УЧЕНИКОВ И В ШКОЛЫ ЙОГОВ ИНДИИ, И В ШКОЛЫ ВАДЖРАЯНЫ ТИБЕТА

В переводе на язык наших дней речь идет о ясновидении, телепатии, парадиагностике и т. д., т. е. о тех явлениях, которые изучает сейчас парапсихология, отнюдь не объявляя их огульно шарлатанством и по возможности снимая с них мистический ореол. Очевидно, особая острота чувств была немаловажным фактором при отборе учеников и в школы йогов Индии, и в школы ваджраяны Тибета. Школа, разумеется, в данном случае, понятие условное, речь идет только об учителе и ученике, их сознательном и подсознательном контакте, который может осуществляться где угодно: в пещерах, на вершинах гор, в стенах монастырей, при личном общении и на большом расстоянии. Каждая стадия обучения заканчивалась определенными испытаниями духа и тела посвященного. Прошедшие их продолжали совершенствоваться на избранном пути, некоторые отсеивались, а иные в ходе испытаний погибали или сходили с ума, став жертвами непосильного психологического напряжения.

Несколько слов о концепции Калачакры – одной из важнейших в буддизме. Ее суть во взаимосвязи и взаимозависимости вселенной и человека. Как все, что происходит во вселенной, влияет на человека, так и все, что происходит в человеке, его психике и теле, способно, согласно этой концепции, повлиять на вселенную. Именно поэтому так важно осознание каждой личностью своего места в мироздании и чувства ответственности за все, что в нем происходит. Калачакра – это также «колесо времени» в его циклическом восприятии, которое охватывает собою малые 12-летние циклы, объединенные в более крупные временные единицы – 60-летние циклы. Калачакра как календарная система была введена в Тибете в 1027 г. 60-летний цикл как основа летосчисления уже существовал к тому времени в Китае, где его введение в 2697 г. до н. э. приписывалось императору Хуанди, и в Японии, куда он попал вместе с буддизмом и где дата его введения – 604 год. В Монголии он известен с XIII в. Однако календарь – это особая тема, связанная с буддизмом косвенно, через идею бесконечности времени, бесконечной цепи перерождений, замкнутого «колеса бытия» с его шестью мирами.

К числу общебуддийских относится и концепция мандала, без которой немыслима ни одна из национальных разновидностей буддизма и ни один из его уровней. Мандала – явление, не поддающееся однозначному определению. Это и философская концепция буддийской вселенной, и магическая диаграмма, используемая в практике созерцания, и расположенный в виде иерархической пирамиды пантеон богов, и просто блюдо для сбора подношений, используемое в храмовых службах. Все эти значения при их кажущейся несовместимости взаимопереплетаются и восходят к древнейшему смыслу этого слова, которое в индийской традиции обозначало целый куст родственных понятий – круг, орбита, пространство, космос и т. д.


В БУДДИЗМЕ, НАРЯДУ С ХРАМАМИ, ФУНКЦИЮ ВЕРТИКАЛЬНОЙ МОДЕЛИ ВСЕЛЕННОЙ ВЫПОЛНЯЕТ СТУПА

Геометрическая схема, лежащая в основе мандала, – круг, вписанный в квадрат, который в свою очередь тоже вписан в круг, – представляет собой архетипическую форму освоения пространства человеком, построения универсальной модели вселенной. Именно потому так близки друг к другу храмовые комплексы буддизма, христианства, ислама, а также других религий, что в основу храмового зодчества любой из них положена одна и та же общечеловеческая идея: храм – жилище бога и потому он должен выглядеть как уменьшенная модель вселенной, которая есть истечение или творение этого бога. В буддизме, наряду с храмами, функцию вертикальной модели вселенной выполняет ступа. Мандала, чаще всего написанная в виде иконы, считается горизонтальной моделью вселенной, хотя ее можно изобразить и в скульптуре. Человек, совершающий медитацию, мысленно помещает себя в центре мандала и по мере прохождения разных стадий медитации приближает себя к слиянию с божеством, которое выступает как объект медитации, а через него – с космическим абсолютом.

Так для созерцающего сливаются воедино мандала как модель вселенной и мандала как геометрическая схема для медитации, т. е. две наиболее значимые его функции. Эзотеричность концепции мандала ничуть не помешала ее весьма широкому распространению и признанию в самых разных областях жизни на Западе, например в живописи, искусстве танца, медицине (картины в стиле мандала, танцы в ритме мандала, даже рисунки душевнобольных в психиатрических клиниках, выражавшие их подсознательное восприятие мира, тоже могут быть рассмотрены как варианты мандала).

В обширной мифологии ваджраяны есть одна легенда, заслуживающая особого упоминания: о стране всеобщего благоденствия Шамбале. В ней не бывает болезней, неурожаев, стихийных бедствий. Ее жители – сильные, стройные люди, живущие до глубокой старости. Они не просто буддисты, но проникли в самые глубины сокровенного знания. Путь в Шамбалу могут найти только те, кто овладел этими знаниями столь же глубоко и преодолел в себе чувственную привязанность к жизни. Все прочие могут пройти рядом и не заметить ее. Существует немало легенд о людях, побывавших в ней и унесших свет истины в свои страны. Не раз даже в нашем веке отправлялись на поиски этой страны и отдельные энтузиасты, и целые экспедиции. Не избежал этого соблазна в свое время и Н. К. Рерих. Шамбалу искали в Тибете, на Памире, на Алтае, но безрезультатно. Шамбала – это прекрасная сказка-утопия, такая же, как Беловодье у староверов и другие аналогичные им легендарные земли обетованные.

В буддийской мифологии много священных растений и животных, почитаемых буддистами всех стран. Прежде всего это дерево бодхи из рода фикусов (наука называет его Ficus religiosa), под которым на Будду снизошло просветление. Отростки дерева этого вида развезены по всему миру, многие монастыри имеют особые павильоны, где в тепличных условиях выращивается из маленького отростка это священное дерево. Вторым по популярности растением можно назвать лотос. Он считается символом чистоты, духовного просветления, сострадания. Все высшие персонажи пантеона изображаются сидящими на цветке лотоса, так называемом лотосовом троне. Считается, что не только боги, но и некоторые выдающиеся деятели буддийской истории родились из цветка лотоса.


ЦАРЬ ЗМЕЙ НАГАРАДЖА ПРИКРЫЛ БУДДУ СВОИМ КАПЮШОНОМ В МОМЕНТ ЕГО ПРЕБЫВАНИЯ В СОСТОЯНИИ СОЗЕРЦАНИЯ

Из животных особенно почитаемы змеи (нага, наги). Они сыграли особую роль в биографии Будды. Царь змей Нагараджа прикрыл Будду своим капюшоном в момент его пребывания в состоянии созерцания. Наги хранили у себя один из важнейших священных текстов буддизма «Праджня-парамиту» до тех пор, пока люди не созрели до ее понимания, и лишь тогда отдали ее философу Нагарджуне. Изображение змей часто встречается в южных формах буддизма. Вполне вероятно, что это следствие того, что и в Индии, и в странах Индокитая культ змеи существовал с глубокой древности и оказал влияние на буддизм. Другие популярные животные – слон (особенно белый), бык, лев, конь, черепаха, павлин. Они часто выступают как спутники или ездовые животные или даже символы-заменители высших, средних и низших персонажей пантеона.

Любимые мифологические персонажи буддизма – газели. В память о тех двух газелях, которые первыми вышли из леса и стали слушать первую проповедь Будды, над воротами буддийских храмов постоянно изображают такой сюжет: две коленопреклоненные газели, а между ними колесо с восемью спицами (символ восьмеричного колеса учения).


В РАЗНЫХ ЧАСТЯХ ЗЕМНОГО ШАРА И СЕЙЧАС ПРОДОЛЖАЮТ ВОЗНИКАТЬ НОВЫЕ БУДДИЙСКИЕ ОБЩИНЫ, СТРОЯТСЯ ХРАМЫ, В ТОМ ЧИСЛЕ И В НАШЕЙ СТРАНЕ

Буддизм – и как религия, и как мифология – вызвал к жизни замечательное искусство: храмовое зодчество, иконографию в виде живописи и скульптуры. Скульптуры из золота, серебра, бронзы, дерева, камня, изображавшие всех персонажей пантеона от высших до низших, общебуддийские и местные, можно увидеть в разных странах буддийского мира. Среди них есть изделия размером в 2–3 см (те, что носят в ладанках на груди) и, например, статуя Дайнити (будда Вайрочана) в г. Нара в Японии высотой в 16 м, освященная в 752 г. Самая высокая в мире каменная статуя Будды высотой в 54 м воздвигнута в I в. н. э. в местности Бамиан на территории современного Афганистана. Эта местность лежала на пути миссионеров, а потом и паломников из Индии в Восточный Туркестан, здесь был построен монастырь

и создана эта замечательная скульптура. Во время монгольского нашествия в 1222 г. монастырь был разрушен, статуя сильно повреждена, но тем не менее она сохранилась до наших дней и поныне поражает воображение всякого, кто ее видит2.

Буддизм – живая и жизнеспособная религия. В разных частях земного шара и сейчас продолжают возникать новые буддийские общины, строятся храмы, в том числе и в нашей стране. За последние годы в России и странах Прибалтики возникло до 30 буддийских организаций; создан учебный Институт махаяны при Тартуском университете. Буддисты мира объединены в две международные организации – Всемирное братство буддистов (штаб-квартира в Бангкоке, Таиланд) и Азиатскую буддийскую конференцию за мир (штаб-квартира в Улан-Баторе, Монголия).

250 лет официального признания буддизма в России (размышления о прошедшем юбилее некоторое время спустя)

(размышления о прошедшем юбилее некоторое время спустя)


(опубликовано: Этнографическое обозрение. 1992. № 3. С. 118–131)


Любовь к юбилеям не столько в классическом (еврейско-греческо-латинском)3, сколько в повседневно-бытовом смысле этого слова (10, 15, 25, 50, 75, 100 и более летиям чего бы и кого бы то ни было) – неотъемлемая черта нашего общества во все периоды его существования: расцвета и застоя, разгула репрессий и оттепели, перестройки и постперестройки. В наше смутное, нестабильное время юбилеи с их устоявшимся джентльменским набором мероприятий – стадионно-маршевыми геометрическими приветствиями, пионерами с цветами, фольклорными ансамблями, спортивными соревнованиями, собраниями общественности с вручением подарков от… и заключительным банкетом в честь… остались немногими островками традиционной стабильности.

Значимость и торжественность юбилея, конечно, зависят от того, проводят ли его в центре или на периферии, сколько спонсоров (знамение нашего коммерциализованного общества) вложат в это свои деньги, сколь тугие у них кошельки, кое от чего еще, но прежде всего от удачно выбранного события в собственной (или не совсем) истории, отсчитав от которого энное число лет, можно отметить юбилей. Главное – убедить начальство, что такая дата существует. Оно, т. е. начальство, сегодня тоже здорово растерялось от обилия всяких предложений и от того, что само должно принимать решения, а не получать их сверху, и потому, если проявить настойчивость, его можно убедить в чем угодно. Конечно, есть еще и ученые, которые недовольно бурчат по поводу надуманности некоторых дат, но в конце концов и они поймут, что всякий юбилей для их же блага, и придумают, как его получше обосновать. На то они и ученые.

Так родился тот самый юбилей, о котором я хочу написать. В декабре 1990 г. до научной, востоковедческой и буддологической общественности столицы дошел первый слух о том, что Бурятия собирается отметить 250-летие буддизма в России. «Не маловато ли?» – подумали одни. «Почему в России?» – призадумались другие. Третьи, самые неленивые, достали с книжных полок кое-какую спецлитературу и лично убедились, что буддизм (или как мы еще недавно писали – ламаизм школы гелугпа, одна из разновидностей северного буддизма) появился в Бурятии как минимум лет на сто раньше, а то и более, и сказав себе: «это несерьезно!» и «этого не может быть», – отмели все слухи как нелепые.

Тем не менее колесо уже завертелось. В феврале 1991 г. Всебурятский съезд консолидации и духовного возрождения нации, а за ним и ряд общественных организаций, и даже Верховный Совет Суверенной Советской республики Бурятия приняли решение: юбилею быть! и именно 250-летнему! Потому что народ настроился, ученые уже готовят конференцию, деньги на юбилей получены, а главное, уже успели послать приглашение Далай-ламе и получить от него хотя пока и не окончательное, но все же согласие на приезд.


МОНГОЛИЯ И МОНГОЛЫ ПОЗНАКОМИЛИСЬ С БУДДИЗМОМ В НАЧАЛЕ XIII В. ЕЩЕ ПРИ ЧИНГИС-ХАНЕ

За закрытыми дверями бурятского Совмина, в Бурятском научном центре и в республиканской прессе шла полемика: есть такая дата или нет, и если нет, то все-таки как ее понаучнее обосновать, ибо уже ясно, что пути назад нет. Название юбилея менялось поэтапно: «250 лет буддизма в России», «250 лет буддизма в Бурятии» и наконец остановились на таком – «250-летие официального признания буддизма в России».

Отступление первое. Монголия и монголы познакомились с буддизмом в начале XIII в. еще при Чингис-хане. Кидани, уйгуры, китайцы и тангуты – четыре народа из числа многих других, что были завоеваны Чингис-ханом и чьи земли вошли в состав его империи, – были буддистами, и свои первые представления об этой религии монголы получили от них. При его внуке Хубилае, основателе Юаньской (монгольской) династии, правившей Китаем с 1260 по 1368 г., представитель тибетской буддийской школы сакьяпа Пагба-лама начал свою миссионерскую деятельность при императорском дворе в Ханбалыке (Пекине). В 1252 г. Хубилай и Пагба-лама подписали «Жемчужную грамоту» о разделе сфер влияния между светской (императорской) и духовной (буддийской) властью в Монгольской империи4. Эту дату можно считать за отправную точку принятия буддизма в Монголии. Территория, населенная бурятами, в тот период входила в состав Монгольской империи под названием «Ара монгол» (Северная Монголия), и, стало быть, действие «Жемчужной грамоты» распространялось и на нее. Итак, 1252 г. – первая дата утверждения буддизма на территории, заселенной в то время предками нынешних бурят.


ВТОРАЯ ВОЛНА РАСПРОСТРАНЕНИЯ БУДДИЗМА В МОНГОЛИИ НАЧАЛАСЬ В ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕТВЕРТИ XVI В.

Однако сразу следует оговориться, что для бурят эта дата скорее теоретическая, нежели практическая, и не является показателем реального распространения у них буддизма в тот период истории. Кое-где на обширных землях Монгольской империи буддизм в XIII–XV вв. сумел создать свои опорные базы (например, в Харахорине и Долонноре), но отнюдь не в Бурятии.

Вторая волна распространения буддизма в Монголии началась в последней четверти XVI в. Она была связана с именем Алтан-хана, правителя одного из княжеств Северной Монголии. Именно он в 1576 г. созвал возле оз. Кукунор (ныне провинция Цинхай, КНР) съезд князей и нойонов Восточной, Западной и Южной Монголии, на котором буддизм школы гелугпа был объявлен государственной религией всей Монголии5. На этом съезде присутствовал Содном Джамцо (Сонам Гьяцо), иерарх школы гелугпа, существовавшей в Тибете уже более 100 лет и уже занявшей к тому времени ведущее положение среди прочих школ Тибета. Именно здесь, на этой встрече, родился титул «Далай-лама», присвоенный Алтан-ханом Содному Джамцо, который в свою очередь наградил им двух своих предшественников и тем самым сразу стал Далай-ламой III. А через пару лет было принято «Положение о десяти добродетелях», запрещавшее совершение кровавых жертвоприношений, убийство любых живых существ, рекомендовавшее питаться молочной пищей, совершать благие деяния и вообще следовать учению Будды. Так началась вторая волна распространения буддизма в Монголии, имевшая для нее огромное политическое, экономическое, культурное значение. Территория Бурятии продолжала оставаться в подчинении у правителей аймаков Северной Монголии, поэтому к ней и ее населению события 1576 г. также имеют прямое отношение.

Вторая половина XVII в. – время завоевания русскими Сибири. Не останавливаясь на деталях этого довольно продолжительного процесса, отметим, что в 40–70-е годы XVII в. русские служилые люди – казачий десятник Москвитин, боярский сын Бекетов, а также проезжавший в Китай послом Николай Спафарий отмечали наличие у «брацких людей», т. е. бурят, войлочных дуганов, ламских капищ и священнослужителей лам, отправляющих богослужения в честь Будды и других богов пантеона6.

В 1701 г. в Забайкалье уже действовали 11 небольших дуганов, а в 1712 г. сюда прибыли 100 монгольских и 50 тибетских лам, что сразу резко усилило позиции буддизма. В конце 20-х – начале 30-х гг. того же века на территории, где жили выходцы из Монголии цонголы, был построен первый в Бурятии стационарный монастырь (дацан), получивший название Цонгольского (он же Хилгантуевский – по местности, где находился). Кяхтинский договор от 14 июня 1728 г. утвердил размежевание границ между Бурятией как частью России и Монголией, ставшей к тому времени вассалом Китая.


В 1701 Г. В ЗАБАЙКАЛЬЕ УЖЕ ДЕЙСТВОВАЛИ 11 НЕБОЛЬШИХ ДУГАНОВ, А В 1712 Г. СЮДА ПРИБЫЛИ 100 МОНГОЛЬСКИХ И 50 ТИБЕТСКИХ ЛАМ, ЧТО СРАЗУ РЕЗКО УСИЛИЛО ПОЗИЦИИ БУДДИЗМА

Наконец-то, перекрыв границы и добившись относительной «усидчивости» своих подданных, дотоле в случае нужды свободно откочевывавших в Монголию, русское правительство решило присмотреться к местным вероисповедным делам и принять по ним какое-то решение. На подготовку решения ушло еще несколько лет, пока в 1741 г. императрица Елизавета Петровна подписала Указ, согласно которому в Бурятии признавалось существование «ламайской веры», утверждалось 11 дацанов (столько, сколько их было на тот момент) и 150 штатных лам при них7.

В 1853 г. было принято «Положение о ламайском духовенстве в Восточной Сибири», регламентировавшее вплоть до революции 1917 г. административный и экономический статус дацанов и лам8. Можно найти и еще кое-какие даты, но, думаю, достаточно.

Итак, мы ранее упомянули здесь 1252, 1576, 1712, 1741, 1853 гг. Каждая из этих дат для буддизма в Бурятии в той или иной мере судьбоносна, заслуживает того, чтобы о ней вспомнили потомки как об определенной вехе в истории культуры, каковой она на самом деле является. Не все они, конечно, равнозначны, но, думаю, не ошибусь, поставив на первое место по значимости 1576 г., 400-летие по прошествии которого можно было отметить в 1976 г., однако времена были неподходящие, и юбилей не состоялся.


Я ПРОШЛАСЬ ПО ТИХИМ ГОРОДСКИМ УЛИЦАМ, И ЧУТЬ ЛИ НЕ КАЖДАЯ СВОБОДНАЯ СТЕНА ШЕЛЕСТЕЛА ВЕСЬМА ПРИВЛЕКАТЕЛЬНЫМИ ОБЪЯВЛЕНИЯМИ

А сейчас и времена подходящие, и праздник очень нужен народу, да не просто праздник, а большого национально-культурного звучания. Словом, уже все понятно: указу императрицы Елизаветы Петровны и 1741 г. просто крупно повезло – вовремя попался на глаза ищущим повода для празднования. Кто ищет, тот всегда найдет. Впрочем, поводов оказалось даже несколько, и в течение июля город Улан-Удэ и вся Бурятская АССР отметили друг за другом два серьезных юбилея: 325-летие основания г. Верхнеудинска – Улан-Удэ и 250-летие официального признания буддизма Россией.

В воскресенье 7 июля я прилетела в Улан-Удэ. В городе было малолюдно: как оказалось, значительная часть горожан отмечала на ипподроме юбилей № 1. Я прошлась по тихим городским улицам, и чуть ли не каждая свободная стена шелестела весьма привлекательными объявлениями:


Улан-Удэнский городской совет народных депутатов, Республиканский центр народного творчества, Министерство культуры Бурятской АССР, Отдел культуры горисполкома 325-летию Верхнеудинска – Улан-Удэ посвящается народное праздничное действо. Приглашает улица Большая (ныне улица Ленина). Дулэн-хан и вестники праздника – Большой ёхор – выступление фольклорных коллективов – Верхнеудинская ярмарка-91 – Театральные игры. – Книжный базар – Встречи с писателями, композиторами, художниками – Вернисажи – Молодецкие забавы – Комбинированная эстафета – Играй-город – Шутейные ребята9.


Или вот еще такое:

Улан-Удэнский городской совет народных депутатов 325-летию Верхнеудинска посвящается.

«О, город мой, жемчужина Сибири,

В оправе рек, степей и гор».

Театрализованное представление с участием мастеров искусств России и Бурятии.

«Войдите к нам с миром». – «Городу быти?». – «Верхнеудинская ярмарка». «Во дни торжеств и бед народных». – «Зажгите памяти бессмертной свечи». Мы говорим гостям: «Амар сайн». – «Россия тебя поздравляет». – «Ты ветрами овеян, ты птицами воспет». Встреча с участниками XIII республиканского фольклорного праздника. Лотерея.


К сожалению, все это уже состоялось вчера, а сегодня, в воскресенье, на ипподроме гулял Сурхарбан-91. Как гласили все те же афиши, любителей национального праздника ожидали бурятская борьба, стрельба из лука по кеглям, конкурс силачей, волейбол, перетягивание каната, конный спорт (скачки, русская тройка, преодоление препятствий). Бурятский Сурхарбан – родственник монгольского Надома. Изначально он состоял из национальной борьбы, стрельбы из лука по войлочным шарам и скачек. Кегли, волейбол и русская тройка – нововведение последних десятилетий.


ОСОБЕННОГО ЭНТУЗИАЗМА ПРОИСХОДЯЩЕЕ НА СТАДИОНЕ НЕ ВЫЗЫВАЛО. ГОРОД ГОТОВИЛ СЕБЯ К ЮБИЛЕЮ № 2

Конечно, я побывала на стадионе. Ко времени моего прихода все основное было позади, шли заезды русских троек и одновременно сверх программы проводились прыжки с парашютом. Кто-то из парашютистов, отнесенный ветром, приземлился на трибуны прямо на головы зрителей – смех, веселая возня. Основная часть участников праздника к тому времени уже облепила продовольственные ларьки и прилавки: тут и шашлык, и пиво, персики (еще зеленые), арбузы – но, цены! цены! Особенного энтузиазма происходящее на стадионе не вызывало. Город готовил себя к юбилею № 2. Впрочем, были и некоторые сложности.

Отступление второе. «Китай косвенно предупредил советского лидера Михаила Горбачева, что ему не следует встречаться с Далай-ламой, когда этот ссыльный буддийский лидер посетит Москву на будущей неделе.


ДЛЯ КИТАЙСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА НЕПРИЕМЛЕМО, ЧТОБЫ ОФИЦИАЛЬНЫЕ ЛИЦА ЛЮБЫХ ДРУГИХ СТРАН ВСТРЕЧАЛИСЬ С ДАЛАЙ-ЛАМОЙ В ЛЮБОМ КАЧЕСТВЕ», – СКАЗАЛ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МИНИСТЕРСТВА

Представитель Министерства иностранных дел Китая заявил, что для Горбачева не может быть исключения в неоднократно подтвержденной политике, согласно которой официальные лица других стран не должны встречаться с Далай-ламой, которого Пекин считает политическим активистом, чьи действия направлены на раздел Китая. «Для китайского правительства неприемлемо, чтобы официальные лица любых других стран встречались с Далай-ламой в любом качестве», – сказал представитель министерства» (Известия. 1991. 5 июля).

Однако… Насчет ссыльного можно и поспорить. Далай-лама – не ссыльный, а беженец, коль скоро такой термин существует. События 1959 г. в Тибете не такая уж древняя история. Но главное даже не это, а тон, каким позволяют себе некоторые государства разговаривать с нашим президентом. Возникли слухи, что Далай-лама может не приехать вообще, что ему могут отказать в визе, не желая портить отношения с Китаем, что… ну и так далее. Тем не менее город готовился к празднику – и не напрасно. 10 июля Далай-лама, вопреки слухам, прибыл в Москву, 14 июля его ждали в Бурятии. Тем временем газета «Правда Бурятии» опубликовала следующее объявление:


Богослужение – благословение

Далай-ламы,

посвященное 250-летию буддизма в России, состоится 14 июля в 16 часов на стадионе им. 25-летия Бурятской АССР.

Рекомендуем всем иметь при себе хадаки и быть одетыми в свою национальную одежду.

Средства от сбора будут направлены целевым назначением на строительство Улан-Удэнского дацана.

Входная плата 10 руб.

Журналистскому корпусу, кинофотокорреспондентам, съемочным группам необходимо пройти аккредитацию в РЦНК (республиканском центре науки и культуры. – Н.Ж.) по адресу: ул. Красногвардейская, 32.

Аккредитацию представители иностранной прессы оплачивают в свободно конвертируемой валюте.

Билеты продаются в кассах филармонии, стадиона, кинотеатра «Прогресс», у общественных распространителей с 11 июля («Правда Бурятии». 1991. 10 июля).


Интересное объявление. А интересно в нем вот что. Богослужение-благословение Далай-ламы планируется провести на стадионе подобно заурядным стандартным торжествам. 25-летие Бурятской АССР падает на 1948 г. – 10 лет как закончился разгром буддийской культуры и закрыты все дацаны Забайкалья, хотя в 1946 г. скорее по политическим, нежели по каким-либо другим причинам открыт, а точнее, построен ранее не существовавший Иволгинский дацан. А вот адресованный всем призыв «надеть национальную одежду» и «иметь при себе хадак» (шелковый платок, голубой или белый), цвет и орнамент которого имеют благожелательную символику, пожалуй, слегка исторически запоздал. Мало кто из современных жителей Бурятии, за исключением глубоких стариков и старух, имеют, сохранив со времен своей молодости, национальную одежду. Ее и в музее-то лишь в единичных экземплярах можно увидеть, не то что на людях. Тем не менее, забегая вперед, скажу: кто мог, тот внял этому призыву, но их было не так уже много. С хадаками ситуация приблизительно такая же. Где сейчас возьмешь тот нежный на ощупь, пристающий к малейшей шероховатости пальцев китайский шелк? В Бурятию его всегда ввозили из Китая, но уже более 30 лет таких поставок нет. Кое у кого такие хадаки хранятся чуть ли не с начала века. Так что и хадаки кое-кто принес с собой, тем более что их должен был благословить Далай-лама.

И вот 14 июля наступило. С утра в аэропорту Улан-Удэ толпились журналисты, фотокорреспонденты, кинооператоры, верующие и просто любопытные граждане. Далай-лама – редкий гость в наших краях. Начиная с 1979 г. он в нашей стране четвертый раз.

В 16 часов на стадионе начинается богослужение-благословение Далай-ламы. Жаркий июльский забайкальский вечер. Восточные трибуны слепнут от садящегося на западе солнца. Остальным легче, но все равно жарко.

Открывает «мероприятие» высокое лицо республиканского масштаба, приветствует гостя по-русски, его речь переводят на английский язык, Далай-лама отвечает по-тибетски, его речь переводят на английский, бурятский и русский языки; на стадионе буряты, русские и гости – представители буддийских организаций стран Востока и Запада (Японии, Монголии, Южной и Северной Кореи, Бирмы – Мьянмы, Франции, Швейцарии, Голландии, США), были и представители ряда буддийских организаций СССР.


НА ПОЛЕ СТАДИОНА ПРЯМО ПЕРЕД ДАЛАЙ-ЛАМОЙ СИДЕЛИ ВСЕ ЛАМЫ ЗАБАЙКАЛЬСКИХ БУРЯТ И УЧЕНИКИ НЕДАВНО ОТКРЫТОЙ ВЫСШЕЙ БУДДИЙСКОЙ ШКОЛЫ – ВСЕХ ВМЕСТЕ НЕ БОЛЕЕ 55–60 ЧЕЛОВЕК

Богослужение продолжалось час, включая перевод на три языка. На поле стадиона прямо перед Далай-ламой сидели все ламы забайкальских бурят и ученики недавно открытой Высшей буддийской школы – всех вместе не более 55–60 человек. В некотором отдалении от них, образуя полукруг, занял позиции фольклорный ансамбль Бурятии в национальных одеждах и со столь необходимыми в данном случае хадаками в руках. В центре поля возвышался временно сооруженный помост, с которого два актера хорошо поставленными голосами то по-русски, то по-бурятски поздравляли Далай-ламу и всех присутствующих с праздником, вкратце излагали этапы истории Бурятии, полуобнаженные танцовщицы республиканского молодежного танцевального ансамбля «Лотос» ловко вплетали в эти речи восточные танцы, не отставали и певцы с песнями о родине, о ее просторах и красоте. Одним словом, атмосфера праздничного гуляния, плохо совместимая с «богослужением-благословением» (возможно, что мою точку зрения разделяют далеко не все), царила на стадионе.

Цикл стадионных развлечений завершили соревнования по национальной борьбе, в ходе которых один герой-богатырь с мощным торсом и бицепсами уложил с десяток своих тщедушных и явно делающих лишь первые шаги на борцовском поприще соперников и под радостные крики зрителей был увенчан лаврами победителя. Все это, вместе взятое, продолжалось четыре часа. Под конец на поле вынесли охапку красных и зеленых шнурков, благословленных Далай-ламой, которые верующие охотно носят на шее или на запястьях. Вот тут независимо от возраста спортивная сноровка потребовалась всем желающим получить этот предмет в личное пользование. Так проходило первое из общественных мероприятий юбилейного цикла, посвященного 250-летию официального признания буддизма в России.

Разумеется, официальная программа включала и религиозные события. Их, конечно, было намного больше, чем светских. Но и в том, как они проводились, тоже можно усмотреть две основные линии их видения: «оттуда» – со стороны Далай-ламы и его ближайшего окружения и «отсюда» – со стороны жителей и гостей республики.

Не буду брать на себя смелость что-либо говорить от имени первых. Но думаю, что от их взгляда не укрылось преобладание суетливо-светского начала над духовной сущностью события. Да и откуда взяться духовной сущности, если над вытравлением ее из национальной

культуры и из истории в целом немало потрудились несколько поколений «специалистов» высокого класса. Сейчас по случаю столь значительного события местные власти были не прочь блеснуть «по духовной части», но вмиг такое не восстанавливается, нужны годы и годы. Не думаю, что высокие гости не обратили внимания также на обилие милиции, весьма рослой и преимущественно русской по национальности, удачно справлявшейся с задачей даже близко не подпустить толпу верующих к Далай-ламе, чтобы никто из этой толпы никак и ничем не смог к нему прикоснуться, а ведь это было мечтой многих стариков и старух, доживающих на земле последние годы, а может быть, месяцы и дни своей жизни. Прикоснуться к Далай-ламе – это возможность получить хотя бы частицу его святости и благодати. С возложенной на нее задачей милиция справилась блестяще, никто из стариков не сумел прорваться сквозь ее ряды.

Впрочем, через них довольно свободно проходили все зарубежные гости, представители прессы и иных средств массовой информации (и я в их числе), имевшие на шее пропуск с надписью ЦДУБ (Центральное духовное управление буддистов). Средства массовой информации могли беспрепятственно набираться святости, хотя вряд ли были способны адекватно оценить ее сокровенную сущность, и, скорее всего, она им все-таки менее необходима, чем простым верующим. И, наверное, не укрылся от внимательного взора «живого Бога» низкий уровень подготовки наших лам. Во время двух проведенных им крупных религиозных служб в Иволгинском и Агинском дацанах – Майдар и Ван и небольших службах в Тамчинском (Гусиноозерском) и Ацагатском дацанах, эти изъяны давали о себе знать.

«Повторяйте за мной», – говорит Далай-лама, начиная читать известную буддистам всего мира молитву-мантру ом ма ни пад ме хум. Как оратория в исполнении оркестра звучит она в устах Далай-ламы, как монотонное бурчание провинившегося школьника – у наших лам. В подготовительную часть хурала Ван (посвящение)10 входил обряд сотворения мандала – символического изображения Вселенной в буддийском понимании и трактовке11. Концепция мандала и ее роль в философии и практике буддизма очень важны, однако традиция изготовления мандала (лучше сказать – сотворения в живописном или скульптурном вариантах) в монастырях Забайкалья уже полвека как утрачена.


ПРИКОСНУТЬСЯ К ДАЛАЙ-ЛАМЕ – ЭТО ВОЗМОЖНОСТЬ ПОЛУЧИТЬ ХОТЯ БЫ ЧАСТИЦУ ЕГО СВЯТОСТИ И БЛАГОДАТИ

Не вина монастырей в том, но больно и грустно, что в открывшемся в 1946 г. Иволгинском дацане так и не восстановили эту наиважнейшую традицию. В случае надобности пользуются уже готовой танка (иконой) с изображением мандала, но новую, разового назначения для какой-либо конкретной службы сделать не могут. Прибывшие в команде Далай-ламы несколько тибетских лам из г. Дхарамсала (Индия, штат Химачал-Прадеш), где находится нынче резиденция Далай-ламы, в течение двух дней цветным порошком делали мандала, посвященную Авало-китешваре, бодхисаттве милосердия, чьим воплощением («живым Богом») является Далай-лама. Хорошо, что несколько кинооператоров и фотографов сумели отснять этот процесс-обряд во всех подробностях. Ведь если светская и духовная жизнь отныне будут развиваться в гармоническом единстве, – так по крайней мере думают или уверяют, что думают, бурятские власти, то кино– и фотомастера могут соорудить для бурятских лам из отснятого материала пособие по практике создания мандала, – так думаю я.


ГЛАВНОЙ ФИГУРОЙ ВСЕХ СВЯЗАННЫХ С ЮБИЛЕЕМ СОБЫТИЙ БЫЛ, НЕСОМНЕННО, ДАЛАЙ-ЛАМА

15–16 июля в Иволгинском дацане проходил хурал Майдар (Круговращение Майтреи), посвященный ожидаемому приходу в мир будды грядущего мирового периода. Стержневое событие этой службы – объезд вокруг монастыря колесницы, в которую впряжен зеленый конь (не натуральный, а всего лишь его муляж)12. На самой колеснице под балдахином, доступная взору окружающих, установлена статуя Майдара. Вслед за колесницей идет процессия верующих, совершающая многоразовый круговой обход вокруг монастыря. По времени вся церемония занимает менее часа. И тут цепь милиционеров, дружно взявшись за руки, как в языческом хороводе древних славян, не подпустила верующих к колеснице, разделив единую по замыслу процессию на две враждующие партии: «мы» (милиционеры плюс колесница с Майдаром) и «они» (все остальные), так и не поняв, что реализовали в этом искусственно созданном противостоянии древнейшую бинарную оппозицию мы – они (свои – чужие), нарушив сакральное единство процессии и переиначив на свой лад древнейшую культурную парадигму, ибо именно милиционеры были в этой ситуации «чужими».

Я далека от мысли в чем-либо винить нашу милицию. Она выполняла свой долг, а долг в России – что в прежние века, что ныне – понятие многоуровневое, и долг перед начальством почти всегда оказывается выше долга перед народом.

Главной фигурой всех связанных с юбилеем событий был, несомненно, Далай-лама. Его присутствие освящало собой все – от коллективной молитвы возле храма Цог-чин Иволгинского дацана до собрания общественности и верующих в Бурятском театре оперы и балета, посвященного 250-летию признания бурятского буддизма, восхождение на гору Алханай – древнейшую языческую святыню не только бурят, но и их предков и праздничный банкет, устроенный Хамбо-ламой (главой ЦДУБ Бурятии) в честь юбилея и всех прибывших гостей. Как раз в эти дни в Бурятии и Читинской области шли проливные дожди, газеты писали о наводнениях в Баргузинском, Кижингинском, Еравнинском районах. Но во всех духовных центрах, где ожидали посещения Далай-ламы, по щиколотку в воде, часто даже без плащей и зонтов, стояли люди, ждавшие его приезда.

Отступление третье. Некоторые данные из биографии Далай-ламы XIV. Родился в 1935 г. в семье скотовода недалеко от оз. Хухунор на северо-востоке Тибета в деревушке Тагчер. В 1940 г. в пятилетнем возрасте был «найден» в качестве перерожденца умершего в декабре 1933 г. Далай-ламы XIII. До официального посвящения в сан много лет учился, постигая теорию и практику буддизма. В неполные 16 лет был провозглашен Далай-ламой, т. е. высшим духовным и политическим иерархом Тибета.

В период мирных отношений Лхасы с Пекином получил светское образование в стенах Китайского народного университета в Пекине, был избран депутатом Всекитайского собрания народных представителей и заместителем председателя Постоянного комитета ВСНП. Политическое и экономическое давление Китая вызвало в 1958 г. мятеж в Тибете, жестоко подавленный китайскими войсками. Весной 1959 г. Далай-лама вместе с несколькими тысячами сподвижников бежал в Индию, попросив политического убежища, получил его и поселился в г. Дхарамсала, где через некоторое время возникло Тибетское эмигрантское правительство, главой которого он стал. Попытки Китая и Тибета урегулировать взаимоотношения пока ни к чему не привели из-за взаимной неприемлемости требований обеих сторон. В 1989 г. Далай-лама получил Нобелевскую премию мира, резко отрицательно воспринятую руководством КНР, но привлекшую внимание мировой общественности к трагедии тибетского народа, вынужденной эмиграции его главы, проблеме тибетских беженцев в странах Азии, Европы, Америки13.

Говорить о личности Далай-ламы в каком-то одном аспекте, будь то «живой Бог», глава тибетского эмигрантского правительства или политический деятель международного масштаба, вряд ли имеет смысл, ибо он един во многих лицах. Часто упускают из виду еще одну его ипостась: он ко всему прочему рожден земной матерью, а значит – обыкновенный человек. Именно черты обычного человека мне были в нем наиболее интересны. Скорее это даже не черты, а черточки, проявлявшие себя в каких-то мимолетных деталях его поведения, срабатывавшие не только в отдельных бытовых ситуациях, но и в сакральных, например, в момент совершения религиозных хуралов.

Несколько примеров. Идет к концу хурал Ван. Далай-лама читает проповедь о бодхичитте – психической энергии, нацеливающей живые существа на достижение состояния просветления. Проповедь – это не застывшая догма, это живой текст, связанный с сегодняшним днем верующих и мира, в котором они живут. Под сводами Иволгинского храма Цогчин звучат его слова: «Всегда, когда бывает возможность, я рад побуждать людей принять обет бодхичитты. Я рад, что в вашей стране после многих лет помех люди могут принимать этот обет. Принимая его, надо помнить, что добродетель следует накапливать на протяжении трех больших эпох, но даже в краткие промежутки времени можно накопить добрые дела и заслуги, они зачтутся на пути к достижению просветления.


ПОЛИТИЧЕСКОЕ И ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ДАВЛЕНИЕ КИТАЯ ВЫЗВАЛО В 1958 Г. МЯТЕЖ В ТИБЕТЕ, ЖЕСТОКО ПОДАВЛЕННЫЙ КИТАЙСКИМИ ВОЙСКАМИ

А сейчас нам необходимо подготовиться к посвящению…», – тут его речь прерывается и он издает легкий хохоток, – «однако, похоже, что мы с вами изобрели новую традицию: мандала осталась снаружи храма, а мы все внутри». Как только эта фраза прозвучала в одном конце зала в русском переводе, в другом конце – в английском, по залу волнами прошел смех. Все стихло. Служба продолжается. Суть эпизода в том, что посвящение, стержневая часть богослужения, должно совершаться возле того самого мандала, которое прибывшие с ним тибетские монахи нарисовали, а точнее – сотворили специально для этой службы. Мандала находится на галерее перед входом в храм, участникам обряда следует располагаться вокруг него в храмовом дворе. Но шел дождь, и довольно сильный, и Далай-лама пригласил всех верующих войти в храм – так все оказались внутри, а мандала снаружи, объект и субъект обряда оторваны друг от друга, что и привело к «изобретению новой традиции».

Улыбка почти не сходит с его лица. Он любит фотографироваться с теми, кто вокруг, – верующими, корреспондентами, гостями и вовсе непонятными лицами, которых бывает так много во время юбилеев и особенно визитов высоких иностранных особ. Милосердие – свойство, присущее не только богам, в том числе живым, но и людям. Я думаю, не ошибусь, назвав его милосердие человеческим качеством. Да не упрекнут меня в мелочности, хотя заметно это было более всего в мелочах: мы прихлопывали на себе то комаров, то мух в зависимости от того, под дождем или под солнцем стояли, слушая его проповеди, и не замечали движения своих рук, руководимые лишь инстинктом. А он отгонял тех и других, забавно почесывался при укусе, даже если это был сакрально важный момент проповеди или ритуала. И делал это так же непроизвольно, как и мы, ибо одна из основных концепций буддизма – «в каждом живом существе заложена природа будды» – для него частица его сущности, а для нас, и то не для всех – рационально усвоенное знание. Отсюда и разница в том, как срабатывал рефлекс.

Мне рассказали, в поселке Агинский в его честь, да и в честь праздника тоже, устроили спортивные состязания. Борец-победитель получил в награду барана. Сейчас, в дни кризиса с мясом в стране, это ценный подарок, да и для поддержания борцовской формы он необходим. Печальную участь барана прочел Далай-лама в счастливой улыбке борца и предложил ему любые деньги, чтобы баран остался в живых. Надо ли объяснять, что баран жив и поныне и что ему обеспечена долгая безбедная жизнь и почетная старость со священной ленточкой на шее – знаком особой милости Далай-ламы. Впрочем, может быть, это на ходу сочиненная легенда, но уж больно похожа на правду.


ПЕРЕД НАМИ СИДЕЛ ОДИН ИЗ САМЫХ ВЕЛИКИХ ДУХОВНЫХ АВТОРИТЕТОВ МИРА, ЧЕЛОВЕК, КОТОРОМУ ОТКРЫТЫ ВЕРШИНЫ ДУХОВНОГО БЫТИЯ

Уже в Москве группа представителей бурятской культурной ассоциации «Восточные ворота», снимавшей совместно с «Мосфильмом» видеофильм о Далай-ламе, смогла задать ему несколько вопросов не на официальной пресс-конференции, а в достаточно приватной обстановке. Среди заданных ему вопросов был такой:

– Ваше Святейшество, вы стали Далай-ламой в очень юном возрасте. Скажите, что чувствует маленький мальчик, получая в руки такую власть и такую ответственность?

Я несколько раз просматривала пленку с записью этой беседы. Не могу забыть его счастливую и немного лукавую улыбку, когда он начал рассказывать о своем детстве, о том, как его нашли в качестве возможного преемника умершего за семь лет до этого Далай-ламы XIII, как его и других детей вместе с братьями, сестрами и родителями везли из далекой деревни в Лхасу и какое это было счастливое время. Перед нами сидел один из самых великих духовных авторитетов мира, человек, которому открыты вершины духовного бытия. Но мы видели лишь счастливого мальчишку, вспоминавшего детские годы, жизненный путь которого и вся та жизнь, которую он ведет сейчас как глава ряда школ тибетского буддизма и как политический деятель, защищающий интересы своего народа, не оставляют ему времени и сил на эти воспоминания. Благодарность за радость, доставленную нашим вопросом, светилась в глазах Далай-ламы – человека.

Пресс-конференция Далай-ламы. О ней мечтали все журналисты, и не только они, с момента его приезда. Слухи о том, что она вот-вот состоится, хотя ни в каких программах не значилась, будоражили народ. Каждому казалось, что его вопрос самый важный и он обязательно должен успеть его задать. И вот 19 июля 1991 г., 11 ч. утра, маленький зал гостиницы Иволгинского дацана. Присутствуют Далай-лама, его ближайшее окружение и примерно три десятка представителей советской прессы, радио, кино, телевидения (Сибирь-кино, детский журнал «Ласточка», ТАСС, несуществующий пока журнал «Альтруист», газеты «Бурятия», «Правда Бурятии», «Унэн», Информационное агентство «Новости», журналы «Байкал» и «Священный Байкал», Ассоциация буддистов Бурятии и пр.). Объявлено, что пресс-конференция продлится только 40 минут. Открывая ее, Далай-лама отметил изменения в стране за время, прошедшее с его первого посещения в 1979 г., оценил возросший интерес к национальной культуре, сказал, что бурятская и тибетская культуры близки по своим истокам и духу, и потому он от имени своего народа будет всячески оказывать помощь в возрождении бурятской культуры.

Когда наконец перешли к вопросам, обнаружилось явное тяготение журналистов к политике, к оценке Далай-ламой идеи всеобщего равенства и братства, потерпевшей поражение в нашей стране, к его отношению к расколу СССР, к перспективам встречи с М. С. Горбачевым (вопрос бестактный, учитывая публикацию в нашей прессе китайской ноты по данному вопросу – см. выше). Вообще вопрос «Что бы сказал лауреат Нобелевской премии мира Далай-лама XIV лауреату Нобелевской премии мира Михаилу Горбачеву, если бы они вдруг встретились?» в абсолютно идентичной формулировке неоднократно задавался в эти дни, насколько мне известно, разными журналистами на пресс-конференциях с Далай-ламой, прошедших в Союзе (Улан-Удэ, пос. Агинском, Москве, Элисте). Что это? Неспособность журналистов мыслить нестандартными категориями? Уверенность, что ни о чем более интересном у Далай-ламы и спросить нельзя? Гипертрофированная переоценка значимости подобных вопросов и возможных ответов на них по сравнению с другими проблемами, интересующими людей? Для меня это так и осталось загадкой.

Чтобы как-то сориентировать читателя в том, что «хотят» от Далай-ламы наши журналисты, перечислю несколько вопросов:


– Какую помощь советским буддистам вы можете оказать: в частности, священной литературой, предоставлением им возможности учиться за рубежом?

– Какие у вас складываются отношения с СССР и Китаем?

– Есть ли возможность содействовать вам в возвращении на Родину?

– Как вы относитесь к Иисусу Христу? – Чингис-хан много сделал для распространения буддизма у монголов. Нельзя ли в связи с этим приобщить его к лику святых в буддизме?

– Как вы относитесь к расколу в буддийской общине СССР, к тому, что некоторые из возникших недавно общин не желают подчиняться Центральному духовному управлению буддистов?

И опять-таки понравившиеся мне вопросы корреспондентов ассоциации «Восточные ворота»:

– Как объяснить людям сегодня изречение Будды «все люди счастливы от рождения»?

– Во время проповеди в Иволгинском дацане вы сказали, что главное при выборе жизненного пути – это свобода. Что такое для вас свобода?

– Есть две формы культа – дацанские (монастырские) и внедацанские (внемонастырские). Как вы относитесь ко вторым?

– Какую роль играют в вашей жизни искусство, поэзия, живопись?


Извечно действующее правило «каков вопрос, таков ответ» срабатывало и здесь, явив разные ипостаси личности Далай-ламы: в одних ответах на первое место выступал дипломат, в других – религиозный деятель, в третьих – человек.

Он дипломатично уклонялся от вопросов об оценке ситуации в нашей стране, в том числе и раскола в буддийской общине, давая понять, что это наше внутреннее дело, обещал оказывать всемерную помощь возрождающимся буддийским общинам в разных районах России, высоко оценил личность Иисуса Христа и вызванное им к жизни учение как один из возможных путей поиска и достижения духовного совершенства; отклонил попытку «протащить» Чингис-хана в пантеон буддийских богов, не отвергая, впрочем, его чисто исторических заслуг в распространении буддизма у монголов.

Что касается беседы с группой «Восточные ворота», ее даже трудно назвать ответом на вопросы, хотя внешне это выглядело именно так – мне кажется, что эту встречу можно считать взаимно радостным погружением в тот мир, где рождается духовное единение живущих в разных пространственно-временных срезах людей.


И В СРЕДЕ БУДДИСТОВ СУЩЕСТВУЕТ МНОГО ТЕЧЕНИЙ, НАПРАВЛЕНИЙ И ШКОЛ, И ВСЯК СЧИТАЕТ СВОЕ УЧЕНИЕ НАИБОЛЕЕ ПРАВИЛЬНЫМ

Был и у меня вопрос к Далай-ламе, но я не сумела его задать и по недостатку времени, отпущенному на пресс-конференцию, и из-за отсутствия журналистской хватки, позволяющей, перебивая других, выкрикивать свои вопросы громче всех. Вот он:

– Ваше Святейшество, нетерпимость – одна из главных болезней нашего общества. И в среде буддистов существует много течений, направлений и школ, и всяк считает свое учение наиболее правильным. Есть ли лекарство от этой болезни и как долго может продолжаться процесс исцеления?

Мне кажется, я знаю, что он бы мне ответил, но… вопрос не был задан, ответа не прозвучало.


БУДДИЙСКОЕ УЧЕНИЕ – ЭТО НЕ ТОЛЬКО ТО, ЧТО МЫ ДЕЛАЕМ В ХРАМЕ, ОНО ДОЛЖНО БЫТЬ ЧАСТЬЮ НАШЕЙ ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ

Никто из организаторов пресс-конференции не предусмотрел такого варианта, что Далай-лама может начать задавать вопросы сам и сделать это публично, и не на встрече с общественностью, у которой на все заданные и незаданные в мире вопросы всегда есть готовые ответы, а по окончании храмовой службы выйти к верующим и спросить их о том, что ему интересно. Это было в Тамчинском дацане 17 июля, во второй половине дня. По окончании службы и последующей за ней коллективной молитвы во дворе Тамчинского дацана Далай-лама неожиданно обратился к толпившимся во дворце людям с таким вопросом:

– Сколько в этом поселке живет бурятских семей? Вопрос вызвал замешательство, люди мялись, переговаривались, Далай-лама терпеливо ждал. Наконец из толпы прозвучал ответ: «Сорок!» (поселок Гусиное озеро – просьба не путать с городом Гусиноозерском – возник возле монастыря и особенно разросся с появлением одноименной железнодорожной станции на линии Улан-Удэ – Улан-Батор, сейчас в нем более 7 тыс. жителей). Последовал второй вопрос:

– Есть ли возможность у детей изучать в школе бурятский язык? Опять замешательство и ответ: «Нет!», потом через несколько секунд: «Да!» – явная раздвоенность в мыслях. Где-то можно, где-то нельзя.

И еще вопрос: – Есть ли литература на бурятском языке по буддизму?

Ну тут уж все однозначно ответили «нет».

На русском языке есть, на бурятском – нет. Не то чтобы совсем нет, была и до революции, и в первые годы после. Но поди достань ее сейчас. А новую надо написать, перевести с русского, а можно– и с английского, а тексты – с тибетского или старомонгольского. На прощание Далай-лама дарит дацану свои книги на английском языке. Для здешних мест это скорее святыня, чем книга для чтения. Кто здесь сможет ее прочесть по-английски?

Звучит его последнее напутствие тамчинцам: национальная культура должна сохраняться не только в монастырях, ее следует изучать в школе, о ней нужна литература на родном языке. Буддийское учение – это не только то, что мы делаем в храме, оно должно быть частью нашей повседневной жизни. Ничего не скажешь, рекомендация, полезная на все времена. Иногда кажется, что Далай-лама лучше понимает наши проблемы, чем мы сами.

А еще была конференция, одноименная с происходящим юбилеем. Проводил ее Бурятский научный центр СО АН СССР 16 и 17 июля 1991 г. в Доме общественно-политического центра. Программа и сборник тезисов, изданные к конференции14, взаимно дополняли друг друга. Однако действительность переиначила все. Кто-то не смог приехать. Другие с большим энтузиазмом отнеслись к программе пребывания в Бурятии Далай-ламы, чем к программе конференции. Я сама по той же причине уделила ей внимание только в первый день работы. На фоне происходивших в республике событий конференция особой яркостью не выделялась. Первые несколько докладов (Р. Е. Пубаев, Г. Л. Санжиев,К. М. Герасимова, Т. М. Михайлов), в значительной степени повторяя друг друга, со ссылками на одни и те же источники доказывали, что буддизм в Бурятии намного древнее того юбилея, который отмечает сейчас республика. Мнение, высказанное бывшими атеистами, а ныне «китами» местной буддологии, лишний раз доказывало, что им уже задним числом хочется оправдаться перед ученым миром за согласие на утверждение юбилейной даты и убедить, что буддизм в Бурятии куда древнее. Однако были интересные доклады. Скажу лишь о нескольких, на которых присутствовала сама. Все они оказались объединенными определенной преемственностью сюжетов. Три из них – Г.Н. Заятуев («Агван Доржиев – выдающийся буддийский деятель России»), Г. Ш. Доржиева («Деятельность Агвана Доржиева в Калмыкии») и Тхубтен Норбу, старший брат Далай-ламы, представляющий ныне университет Анн-Арбора в США и интересы Далай-ламы в Японии (его доклад, заявленный под названием «Тибетский буддизм в США», был на самом деле посвящен тибетско-бурятским религиозным и культурным связям, а здесь опять-таки не обойтись без Агвана Доржиева) – имели отношение к фигуре выдающегося деятеля и реформатора буддизма, бурята по национальности, религиозная и общественная деятельность которого протекала в Бурятии, Калмыкии, Тибете. А. Доржиев пытался в смутное время конца XIX – первой трети XX в. сделать максимально много: реформировать буддизм на основе обновленческой платформы, построить буддийский храм в Петрограде, наладить дипломатические отношения между Тибетом и Далай-ламой и Россией. Ему не удалось это сделать до революции 1917 г. как, впрочем, не удается это сделать и сейчас – в постперестроечное время15. Деятельность этого человека была столь неординарна, что совершенно ординарным для нашего общества был ее конец – смерть в тюремной больнице в 1938 г. и безымянная могила.

Тхубтен Норбу в своем скорее лирическом, чем научном, докладе напомнил о том, что А. Доржиев был одним из семи учителей Далай-ламы XIII, предшественника нынешнего Далай-ламы XIV, а также вспомнил одного из своих учителей, бурята по национальности, который учил его в молодости азам буддийской премудрости. За последние полвека об А. Доржиеве у нас не печаталось почти ничего, точнее говоря, ничего хорошего. Пришло время заново оценить его роль в истории бурятского и калмыцкого буддизма. В Тибете, судя по словам Далай-ламы, о нем не забывали никогда. Отрадно отметить приуроченный к юбилею и конференции выход первой посвященной ему хотя и тоненькой, но все же книжечки16.


ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА БЫЛА СТОЛЬ НЕОРДИНАРНА, ЧТО СОВЕРШЕННО ОРДИНАРНЫМ ДЛЯ НАШЕГО ОБЩЕСТВА БЫЛ ЕЕ КОНЕЦ – СМЕРТЬ В ТЮРЕМНОЙ БОЛЬНИЦЕ В 1938 Г. И БЕЗЫМЯННАЯ МОГИЛА

И еще один доклад хотелось бы отметить особо: В. Н. Пупышев «О тантрийской традиции в Бурятии». В 1972–1973 гг. в общественной жизни Бурятии случилось событие, которое до сих пор позорным пятном лежит на совести ее тогдашних правителей, да и некоторых кругов интеллигенции. В историю оно вошло под названием «Дело Дандарона»17. В те годы уже вовсю шли процессы над диссидентами – людьми, «страдающими» политическим, культурным, религиозным и всякими прочими видами инакомыслия. Любая предпринимавшаяся ими попытка что-то самостоятельно осмыслить в одиночку или тем более в кругу единомышленников, в какой бы среде ни происходило дело – рабочих, верующих, творческой интеллигенции (она особо отличалась инакомыслием), – немедленно пресекалась. Колесо истории эпохи действовало неумолимо: суд, лагерь, психушка, высылка на Запад.


ВОЗРОЖДЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ, ТЕСНО ВЗАИМОСВЯЗАННОЙ С БУДДИЗМОМ, ПРОЦЕСС НЕОБХОДИМЫЙ, НО ДОЛГИЙ И НЕБЕЗБОЛЕЗНЕННЫЙ

«Учитель» – называли Бидию Дандарона его ученики, прямые и косвенные, те, что прошли с ним путь унижения ложью, неправедного суда и каждого из которых в дальнейшем жизнь била и ломала по-своему. И сегодня, по прошествии 20 лет со времени этого «дела», те из них, кто выжил по эту или по ту сторону «бугра», чем бы они ни занимались (профессии у них разные, но интерес к буддологии общий), продолжают произносить его имя с тем особым выражением, которое могут себе позволить только настоящие ученики по отношению к настоящему Учителю.

Б. Д. Дандарон пытался вместе с небольшой группой последователей возродить в Бурятии практически утраченную тантрийскую традицию буддизма. Он шел по стопам своих учителей – Самдана Цыденова и Джаякса-гэгэна, которые пытались это сделать в начале XX в., но попытка эта и ее авторы сгинули в вихре политических событий в Забайкалье в первые послереволюционные годы. Затем перерыв в полвека и новая попытка, которую мог предпринять только Дандарон и более никто, ибо живых носителей этой традиции в Бурятии к тому времени не осталось. Попутно возникает лозунг «Тантра – на Запад!», ибо ни одна из буддийских традиций не имеет ни политических, ни этнических границ, следовать ей может каждый независимо от пятого пункта в анкете и места прописки в паспорте. Так появились ученики в Москве, Ленинграде, Тарту, вероятно, и в других городах.

Здесь не место описывать, что и как было, да и докладчик не останавливался на внешней истории этой попытки. Он говорил о внутреннем, о сокровенном: когда есть Учитель, появляются ученики, традиция оживает. Учитель погиб (в ИТЛ при невыясненных обстоятельствах), но толчок, данный им, сработал. Вечная ему память! – таковы последние слова докладчика. В Бурятии это первая со времени того памятно гнусного процесса попытка ученика публично воздать должное Учителю.

В докладе не было ни обвинений, ни нравственной оценки поведения тех, кто в свое время приложил руку к этому «делу», а некоторое их число сидело среди слушателей в зале – ничего этого не было. Были Учитель и Ученик и светлая память, соединившая их обоих.

И еще одно – пожалуй, самое важное, беспокоящее и настораживающее. До 1990 г. у бурят Забайкалья действовали два дацана: Иволгинский (в Бурятской АССР, в 30 км к югу от Улан-Удэ) и Агинский (в Читинской области, в 7 км от районного центра, поселок Агинский). За последние два года, особенно в последние месяцы, на бурятской земле зарегистрированы (освящены, начали действовать) еще 10 дацанов: Аннинский, Санагинский, Эгитуйский, Ацагатский, Тамчинский, Кыренский, Мурочинский, Гэгэтуйский (в Бурятской ССР), Цугольский (в Читинской области), Усть-Ордынский (в Иркутской области). Возможно, к тому времени, как будет опубликована эта статья, их число еще больше возрастет. Хорошо это или плохо? И так и эдак. Возрождение национальной культуры, тесно взаимосвязанной с буддизмом, процесс необходимый, но долгий и небезболезненный. Разрушение буддийской культуры в 1930-е гг. было всенародной трагедией, сейчас, по прошествии более полувека, начинать приходится едва ли не на пустом месте. Это не только метафора. Во многих районах республики от 47 действовавших в начале века дацанов не сохранилось ничего, порой даже памяти о том, на каком именно месте они стояли. Сейчас большинство дацанов закладываются заново, за исключением, может быть, Тамчинского. Пожалуй, стоит о нем рассказать несколько подробнее и в связи с ним поговорить о том, что именно беспокоит в тенденции начавшегося бурного дацанского строительства.

Гусиноозерский дацан – так его называли в русских официальных документах, буряты же называли его Тамчинский (по местности Тамча, где он расположен) – основан в 1741 г. Именно ему в эти дни исполнилось 250 лет. Именно на его территории по праву должен был отмечаться официально весь праздник официального признания буддизма в России.

С 1809 по 1937 г. он был главным дацаном Бурятии. Он назывался еще хамбинским, потому что в нем жили Пандидо Хамбо-ламы – высшие духовные лица в иерархии священнослужителей в Забайкалье.

О бедах и невзгодах дацана уже в наши дни нам рассказал активист местной общины В. А. Аюржапов. Когда-то в Тамчинском дацане было 17 дуганов (т. е. храмов), сейчас их только два. Тот, в котором идет служба, называется Чойра. Здесь должны проводиться и когда-то проводились эзотерические тантрийские хуралы. Сейчас для проведения таких хуралов нет в Бурятии по-настоящему образованных лам. Нет у дацана даже нужного числа икон (танка). На весь огромный храм их висит менее двух десятков, а главное божество – охранительница храма Лхамо – представлена не иконой, а маленькой фотографией. Не очень желает делиться с Тамчинским дацаном своими тоже не очень значительными сокровищами Иволгинский дацан. А община в поселке Тамча маленькая, пока не более 50 человек. Правда, в тот вечер, когда Далай-лама посетил его и отслужил в нем хурал, здесь собралось несколько сотен человек, большая их часть приехала издалека.

Второй дуган – это бывший главный храм Цогчин. 30 лет он находится на реставрации. В него уже вложен миллион, но результатов пока не видно. На всех его трех этажах следы многолетнего запустения: птичий помет, груды мусора, свалка строительных материалов. Тамчинский дацан бездействовал с конца 1930-х гг. по 1990 г. В декабре 1990 г. его освятили и он опять стал действующим дацаном. Перед входом в Цогчин установили «золотую коновязь» (алтан сэргэ) – ту самую, к которой, как гласит местная мифология, привязывают своих коней все боги, съезжающиеся на хурал, созываемые звуками длинных и коротких труб, рокотом барабанов, нежным позвякиванием колокольчиков. Эту коновязь описывали все, кто бывал в прежние времена в этом дацане. В конце 1930-х гг., ломая монастырские постройки, выворотили и эту коновязь, в роли которой выступал оленный камень, которому по определению археологов 3,5 тыс. лет. Несколько десятилетий о его судьбе ничего не было известно. Однако несколько лет назад его случайно обнаружили в фундаменте одной из недавних построек. Призвали археологов, искусствоведов, реставраторов, сообща сообразили, что именно перед ними находится, – и вот алтан сэргэ снова стоит на своем месте.


НУЖНЫ НАСТОЯЩИЕ ЛАМЫ, ХОРОШО БЫ ИЗ ТИБЕТА, – ОНИ БУДУТ И ХУРАЛЫ ПРАВИЛЬНО СЛУЖИТЬ, И ПРИХОЖАНАМ ОБЪЯСНЯТ, ЧТО К ЧЕМУ, – НАРОД В ХРАМ ПРИХОДИТ, НО НИ МОЛИТЬСЯ, НИ ПОНИМАТЬ ПРОИСХОДЯЩЕЕ ПОКА НЕ В СОСТОЯНИИ

Своих лам, постоянно живущих при дацане, пока еще нет. Даже настоятель дацана – и тот живет в Иволгинске и только на время проведения хуралов приезжает оттуда. В Бурятии вообще не более 40 лам – они обслуживают два дацана. Высшая буддийская школа при Иволгинском дацане открылась только в этом году, и когда еще будет первый ее выпуск, а выпускников Буддийской духовной академии Улан-Батора пока считанные единицы. А представьте, сколько их надо, если дацанов уже 12? Нужны настоящие ламы, хорошо бы из Тибета, – они будут и хуралы правильно служить, и прихожанам объяснят, что к чему, – народ в храм приходит, но ни молиться, ни понимать происходящее пока не в состоянии. Нужен хороший знающий пастырь.

Вот такие проблемы сейчас у Тамчинского дацана. Наверное, это даже не полный их перечень, а лишь часть – те, что лежат на поверхности и которые, наверное, следует решать в первую очередь.

Приблизительно такие же проблемы у других дацанов: где взять средства, кто будет строить новые здания и реставрировать старые, отсутствие храмового культового инвентаря (неясно, где его доставать: музеи не очень-то склонны расставаться со своим имуществом18, в свое время изъятым из дацанов, а в семьях верующих мало что сохранилось). Ну и, конечно, кадры, которые, как известно, решают все. И в нынешнем движении за возрождение буддийской монастырской культуры, если даже будет все остальное, но не будет образованных лам, ничего не получится, точнее, получится пародия на замышлявшееся возрождение. Может быть, не спешить? Понимаю, что велик соблазн сделать все сразу одним рывком. В ритме рывка развивается вся наша история после 1917 г. – в ритме рывка громили, в ритме рывка строили, еще рывок – и победа! И все же возрождение рывком невозможно. Продуманность, постепенность, а не десяток дежурных освящений едва заложенных храмов, и, главное, ответственность перед народом Бурятии, поверившим, что утраченную многовековую культуру можно возродить не на словах, а на деле – именно это прежде всего требуется от тех, кто встал на этот непростой и некраткий путь. Вот такие мысли возникли у меня в связи с 250-летием официального признания буддизма в России и с юбилейными торжествами по этому случаю.

Буддизм в России: путь длиною в четыре века

(опубликовано Buddhism in Russia. Exhibition Catalog. National Museum of Bhutan. Paro, 2011. C. 19–61, опубликована на англ. яз.)


История буддизма в России насчитывает более 400 лет. До конца XX в. буддистами официально считались только три народа из примерно 150, проживающих в России, – это буряты, калмыки, тувинцы. Первыми из них в составе Российской империи появились калмыки – потомки ойратов, переселившихся из Западной Монголии в степи Нижнего Поволжья в первой трети XVII в. Сейчас это территория Республики Калмыкия. Они официально приняли буддизм в конце XVI в., хотя знакомы с ним были еще за три века до этого, так что в Россию калмыки пришли уже буддистами.

Вторым буддийским народом стали буряты. Их земли постепенно включались в состав Российской империи в 40–60-е гг. XVII в. Сейчас это территория Республики Бурятия. Уже тогда проезжавшие через их владения в Китай российские послы отмечали у них наличие войлочных разборных молельных дуганов, предшественников будущих храмов. Однако активное распространение буддизма у бурят началось лишь в первой трети XVIII в.

Наконец, Тува (сейчас Республика Тыва) вошла в состав России (тогда СССР) лишь в 1944 г. До этого с 1921 по 1943 г. она была независимой республикой, а еще раньше вассалом Китая. Предки тувинцев были знакомы с буддизмом еще в раннем Средневековье, когда их земли были частью Уйгурского каганата (VIII–X вв.), но у самих тувинцев принятие буддизма состоялось лишь во второй половине XVIII в.


БУДДИЗМ КАК НРАВСТВЕННО-ФИЛОСОФСКОЕ И ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОЕ ЯВЛЕНИЕ, РОДИВШИСЬ В ИНДИИ В VI В. ДО Н. Э., НАЧАЛ ПОБЕДНОЕ ШЕСТВИЕ ПО СТРАНАМ И КОНТИНЕНТАМ, ПРОДОЛЖАЮЩЕЕСЯ ДО СЕГО ДНЯ

К началу XX в. у них уже существовали все институализированные формы религии – монастыри, устоявшаяся монашеская иерархия, сложившаяся культовая практика и система подготовки священнослужителей. Тувинцы стали третьим в составе России народом, официально считавшимися буддистами. Все они были последователями школы Гелуг, самой сильной из школ тибетского буддизма.

Буддизм как нравственно-философское и историко-культурное явление, родившись в Индии в VI в. до н. э., начал победное шествие по странам и континентам, продолжающееся до сего дня. Государства Восточной, Юго-Восточной и Центральной Азии в большинстве своем принимали его либо как единственную, либо как одну из государственных религий, пользовавшуюся покровительством правителей этих стран. Характерной чертой буддизма, обеспечившей ему успешное продвижение, по крайней мере по странам Азии, была его толерантность, способность к мирному сосуществованию с любыми культами, религиями и социальными системами, существовавшими до него и при нем в этих странах. В странах с многовековой культурной историей буддизм столкнулся с такими идеологическими системами, как синто в Японии, конфуцианство и даосизм в Китае, и мирно поладил с ними. Но в Центральной Азии (Тибет, Монголия), Южной Сибири (Бурятия, Тува) и Калмыкии ему пришлось иметь дело с кочевой культурой и ее идеологией и практикой в виде тенгрианства, шаманизма и даже отдельных культов природы.

И в этих контактах буддизм проявил свойственную ему изначальную толерантность, терпимое отношение к национальным традициям и уже существующей ритуальной практике. Это привело к формированию определенного симбиоза ранних форм религии и буддизма, включению в его пантеон и обрядовую практику элементов и мифологических образов раннего пласта традиционной культуры этих народов. Этот симбиоз сложился далеко не сразу, не раз за четыре века он испытал проверку на прочность и в конечном счете сохранился до наших дней. Следует подчеркнуть, что для настоящего буддизма ранние верования народов Азии никогда не были ни соперниками, ни врагами, а лишь частью той культурной традиции, которую нельзя разрушить, не навредив самому себе, не оттолкнув новых адептов от становления на «путь Будды».

Судьба буддизма во всех трех регионах – Бурятии, Калмыкии, Туве – складывалась похожим образом, ибо связана она с вехами истории России, частью которой они являются.

Буддизм в Бурятии

В Бурятии к 1701 г. уже было 11 войлочных храмов-дуганов. В 1712 г. сюда для усиления пропаганды буддизма прибыли 150 монгольских и тибетских лам. Но лишь в середине XVIII в. был построен Цонгольский дацан – первый стационарный буддийский монастырь в Забайкалье. В 1741 г. императрица Елизавета Петровна подписала Указ об официальном признании буддизма в качестве религии бурят: 250-летие со времени принятия этого Указа Республика Бурятия отметила в 1991 г.

В 1764 г. главный лама Цонгольского дацана был официально признан Верховным ламой бурят Забайкалья, получив титул Пандито Хамбо-лама («Ученый Первосвященник»), что закрепило независимость буддийской церкви в Бурятии от Тибета и Монголии (хотя духовный авторитет тибетских Далай-лам всегда признавался и признается бурятскими ламами и верующими). Развивавшийся в дальнейшем под контролем местной русской администрации бурятский буддизм постоянно ощущал противостояние православной церкви, которая была официальной религией Российской империи. Она занималась активной христианизацией бурят, создавая на ее территории свои миссии и монастыри, и была главным идеологическим соперником буддизма. По ее инициативе Министерство внутренних дел России утвердило в 1853 г. «Положение о ламайском духовенстве в Восточной Сибири», в котором признавались действующими в Бурятии 34 монастыря (дацана), при них 146 больших и малых храмов (дуганов), и всего 285 священнослужителей всех рангов (лам разных степеней посвящения).

Несмотря на административные ограничения, число дацанов и лам продолжало расти. К началу XX в. в Бурятии уже насчитывалось 47 монастырей и более 10 тыс. лам. Крупнейшими дацанами считались Цонгольский, Гусиноозерский (Тамчинский), Агинский, Аннинский, Ацагатский, Эгитуйский, Цугольский.


В НАЧАЛЕ XX В. БЫЛ ПОСТРОЕН ПОСЛЕДНИЙ В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЕ ВРЕМЯ НА ТЕРРИТОРИИ РОССИИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ДАЦАН ГУНЗЭЧОЙНЭЙ

В начале XX в. был построен последний в дореволюционное время на территории России Санкт-Петербургский дацан Гунзэчойнэй. Его строили по инициативе дипломата и наставника Далай-ламы XIII Агвана Доржиева, деньги собирали, где могли, в том числе у бурят и калмыков. Треть необходимой суммы пожертвовал Далай-лама XIII. Первый молебен в этом храме прошел в феврале 1913 г. и был приурочен к 300-летию династии Романовых на российском престоле. В 1930 г. как храм он был закрыт, но, к счастью, не разрушен, а в 1991 г. начал функционировать заново.

Буддизм оказал огромное влияние на развитие национальной культуры. При дацанах существовали факультеты, где преподавали философию, логику, медицину, тантру и т. д., печатались религиозная, научная и художественная популярная дидактическая литература, существовали мастерские, в которых работали живописцы, резчики по дереву, скульпторы, переписчики и т. д. Таким образом, буддийские монастыри фактически стали главными духовными и культурными центрами традиционного бурятского общества. Широко известна просветительская деятельность бурятских дацанов, 29 из них имели свои типографии (точнее, печатни), где с деревянных клише вручную на тибетском и монгольском языках печатались буддийские сочинения для монахов и мирян; каноны и комментарии, биографии известных деятелей буддизма, сборники обрядов, пропагандистские сочинения по вопросам вероучения, азбуки и пособия по грамматике, дидактическая литература, назидательные притчи, сборники наставлений бурятского просветителя Ринчена Номтоева, исторические очерки по буддизму Агвана Доржиева и др. Всего известно около 1200 печатных названий, выпущенных типографиями монастырей, среди которых наиболее значительной была типография Агинского дацана. Именно благодаря их деятельности наука сейчас располагает фундаментальными источниками по теории и практике популярного буддизма. Преподавательская деятельность монастырских школ способствовала развитию образования и созданию кадров бурятской интеллигенции.

Возникла национальная школа буддийской архитектуры, живописи, скульптуры. Руководствуясь индо-тибетским каноном, бурятские мастера сумели создать выдающиеся произведения в каждом из этих трех видов искусства именно потому, что вложили в них еще дух и стиль национальных традиций. Наиболее яркими образцами бурятской школы в архитектуре можно считать комплекс храмов Гусиноозерского (Тамчинского) дацана, в иконописи – танка (иконы) ламы Осора Будаева, в скульптуре – выполненные из дерева фигуры персонажей буддийского пантеона и портреты выдающихся лам, авторами которых были оронгойские мастера из Янгажинского дацана (школа Санжи-Цыбик Цыбикова).

Во второй половине XIX в. – начале XX в. буддийские идеи стали чрезвычайно популярными в среде российских философов, писателей, поэтов, художников. Увлечение буддизмом шло не прямо с Востока и не от бурят и калмыков, а через страны Западной Европы, где к тому времени существовало много философских, теософских и спиритических обществ, использовавших буддийскую философию и оккультные практики восточных религий в качестве опоры своей деятельности. Буддийская философия оказала влияние на таких выдающихся русских философов, как В. Соловьев, В. Кожевников, Н. Бердяев, Н. Лосский, С. Булгаков, на писателей – Л. Толстого, И. Бунина, поэтов – В. Хлебникова, М. Волошина, Н. Гумилева, К. Бальмонта, на художников – Н. Рериха, Л. Бакста, Н. Кульбина и др. Диалог культур России и Востока начался именно тогда, и шел он в основном через буддийскую культуру.

В середине XIX в. в российском востоковедении возникает особое направление – буддология, наука, охватывающая все аспекты изучения буддизма: философию, логику, историю, систему культа. Первыми буддологами России были китаевед, тибетолог, монголовед, маньчжуровед В. П. Васильев (1818–1900) и индолог, знаток языков санскрита и пали И. П. Минаев (1840–1890). Они и их непосредственные ученики С. Ф. Ольденбург (1863–1934), Ф. И. Щербатской (1866–1942) и следующие за ними поколения – О. О. Розенберг (1888–1919), Е. Е. Обермиллер (1901–1935), А. П. Баранников (1890–1952), А. И. Востриков (1902–1937), а позднее Ю. Н. Рерих (1902–1960) создали российскую востоковедную школу, одну из самых сильных в мире, потому что она с самого начала опиралась на переводы источников и, прежде всего, священных текстов с языков оригинала.


ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX В. – НАЧАЛЕ XX В. БУДДИЙСКИЕ ИДЕИ СТАЛИ ЧРЕЗВЫЧАЙНО ПОПУЛЯРНЫМИ В СРЕДЕ РОССИЙСКИХ ФИЛОСОФОВ, ПИСАТЕЛЕЙ, ПОЭТОВ, ХУДОЖНИКОВ

По инициативе С. Ф. Ольденбурга была основана Bibliotheca Buddhica — серия публикаций оригинальных и переводных буддийских текстов. Она просуществовала до 1937 г., в ней вышло 30 томов, в 1960-е – еще два тома. На смену ей пришла серия «Памятники письменности Востока», которая выходит с 1965 г. по настоящее время.

Царская семья проявляла внимание к своим буддийским подданным – бурятам и калмыкам. Те, в свою очередь, не забывали вручать ей дары по случаю памятных дат российской истории. Самая большая и ценная коллекция таких подарков принадлежала Николаю II и была получена им частично в бытность цесаревичем, когда он совершал поездку по восточным регионам России (1891 г.), и позднее – к 300-летию вхождения калмыков в состав России (1908 г.), а также к 300-летию дома Романовых на российском престоле (1913 г.). Большую их часть Николай II отдал музеям.

На рубеже XIX–XX вв. в буддизме возникает обновленческое движение буддистов-мирян и духовенства, направленное на модернизацию церковной организации, некоторых сторон вероучения и обрядности в соответствии с меняющимися условиями, на заимствования новейших достижений европейской науки и культуры. В бурятском буддизме это движение приняло такой размах, что о нем можно говорить не только как об идейном движении внутри духовенства, пытающегося ценой некоторой модернизации спасти сами устои церкви, но как о социальной и культурной платформе группы передовой для своего времени интеллигенции, пытающейся путем ряда реформ (церковной, общеобразовательной, административной) возродить дух нации.


С НАЧАЛА 1930-Х ГГ. ДАЦАНЫ НАЧАЛИ ЗАКРЫВАТЬ, ИХ СЛУЖИТЕЛЕЙ РАЗОГНАЛИ, МНОГИЕ ИЗ НИХ БЫЛИ АРЕСТОВАНЫ И ОТПРАВЛЕНЫ В ССЫЛКИ И ТЮРЬМЫ

Для обновленчества было характерно стремление восстановить первоначальное философское учение Будды, найти точки соприкосновения буддизма с европейской наукой и тем самым перевести буддизм, отказавшись от термина «ламаизм», из ранга религии в явление национальной культуры. Во главе движения стояли видные представители бурятской науки начала XX в. – Ц. Жамцарано, Б. Барадийн, Г. Цыбиков, М. Богданов, врач С. Цыбиктаров, деятели культуры – Д. Сампилон, Э. Ринчино, глава буддийской церкви Пандито Хамбо-лама Ч. Иролтуев, видный деятель церкви, реформатор и дипломат А. Доржиев. Но несмотря на то, что эти деятели сыграли важную роль в национально-освободительной борьбе бурятского народа против самодержавия, а после революции 1917 г. – в создании Бурят-Монгольской республики, обновленческое движение было обречено на неудачу, так как решить проблему самоопределения бурятского народа только путем религиозных реформ и возрождения национальной культуры было невозможно ни до революции, ни тем более после нее. Попытка реформаторов провозгласить идентичность идей марксизма и раннего буддизма и тем самым включить буддизм в число передовых революционных учений также не принесла успеха.

В советский период обновленческое движение выступало за сотрудничество с органами власти, приспосабливаясь к изменившимся социально-политическим и экономическим условиям. Правовое положение буддизма было определено постановлением ЦИК и СНК Бурят-Монгольской АССР от 17 декабря 1925 г., которое проводило в жизнь декрет Советской власти об отделении церкви от государства и школы от церкви. Дацаны и дацанское имущество были национализированы. С 1926 г. служители культа были лишены избирательных прав и права на землепользование, резко возросло налоговое обложение дацанов и лам. С начала 1930-х гг. дацаны начали закрывать, их служителей разогнали, многие из них были арестованы и отправлены в ссылки и тюрьмы. К концу 30-х гг. все дацаны были закрыты, а их имущество частично уничтожено, частично свезено в музеи – Музей истории религии и атеизма (Казанский собор), Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера), Российский этнографический музей, Музей истории Бурятии им. М. Н. Хангалова и др., где его судьба сложилась по-разному. Кое-что в неразобранном виде пролежало в ящиках более полувека, например, многометровая статуя Майтреи из Агинского дацана. Значительное количество бронзовой буддийской скульптуры пошло на переплавку во время войны для нужд армии, кое-что было продано за границу. С конца 1930-х гг. буддийская культура Бурятии перестала существовать. Это не означает, что она исчезла полностью, скорее ушла «в подполье», но доступ к подпольной культуре всегда ограничен.

С 1941 по 1946 г. на территории Забайкалья и Предбайкалья не существовало ни одного буддийского монастыря. Однако в 1946 г. были открыты сразу два дацана: сначала Иволгинский, затем Агинский. Первый был заново построен в 30 км от столицы республики г. Улан-Удэ. Второй, Агинский, был открыт в одном из малых храмов бывшего крупнейшего в Агинских степях буддийского монастыря. Во время войны в нем, а также в уцелевшем главном храме монастыря размещалась воинская часть, а после войны в течение нескольких десятилетий санаторий для больных туберкулезом. В том же 1946 г. было принято «Положение о буддийском духовенстве в СССР», которое регулировало деятельность буддийской церкви вплоть до начала перестройки.

Верховным органом становится Центральное духовное управление буддистов (ЦДУБ), избираемое, согласно положению, съездом буддистов в составе пяти членов и двух кандидатов во главе с председателем Пандито Хамбо-ламой и его заместителем (дид-хамбо). Председатель ЦДУБ обязан, постоянно находясь при храме, присваивать хуваракам (ученикам) духовные степени, находиться «в курсе всех богослужений и прочих религиозных обрядов», отправляемых ламами, и руководить ими, а также «беспощадно бороться с лицами, обманным путем в злокорыстных целях присваивающих звание ламы». Под последними имелись в виду так называемые бродячие ламы, обслуживавшие бурятское население, передвигаясь из одного населенного пункта в другой, исполнявшие обряды по просьбе верующих.

Гонениям подвергались не только ламы, но и интеллигенция, работники творческого труда, ученые, заподозренные в симпатиях к буддизму. В начале 70-х гг. прошлого века власти Бурятии провели последнюю крупную антибуддийскую акцию, вошедшую в историю российского буддизма под названием «Дело Дандарона». Бидия Дандарон – Учитель, лама-тантрик, духовный наставник, ученый, живший в Улан-Удэ, отсидевший 18 лет в советских лагерях, объединил вокруг себя группу своих последователей, сочетавших изучение буддийских текстов с их практической реализацией.


ГОНЕНИЯМ ПОДВЕРГАЛИСЬ НЕ ТОЛЬКО ЛАМЫ, НО И ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ, РАБОТНИКИ ТВОРЧЕСКОГО ТРУДА, УЧЕНЫЕ, ЗАПОДОЗРЕННЫЕ В СИМПАТИЯХ К БУДДИЗМУ

Группа и ее руководитель стали объектами уголовного преследования. Сам Дандарон был приговорен к пятилетнему заключению в исправительно-трудовом лагере, где и погиб в 1974 г. при невыясненных обстоятельствах. Учеников уволили с работы, кое-кого отправили в психиатрические клиники, все они подверглись преследованиям.

Так продолжалось до начала перестройки, а точнее, до 1988 г., когда Россия отметила 1000-летие Крещения Руси и начался мирный диалог светских и религиозных властей о месте религии в истории России и истории культуры народов тогда еще существовавшего СССР.

Можно считать, что именно этот год и эти события послужили толчком к началу возрождения национальных религий, в том числе буддизма.

Возрождение буддизма в России началось с того, что в 1988 г. в ряде районов были зарегистрированы немногочисленные буддийские общины, подчинявшиеся Центральному духовному управлению буддистов (ЦДУБ). Одновременно стали возникать буддийские общины в Калмыкии, Туве, Москве, Ленинграде (Санкт-Петер-бурге), а затем и других городах России и бывшего СССР (Новосибирске, Новочеркасске, Анапе, Перми, Казани, Туле, Екатеринбурге, Пятигорске, Владивостоке, Горно-Алтай-ске, Якутске, Нерюнгри и т. д.). Возникали они с невероятной быстротой и далеко не все относились к традиционной для России (Бурятии, Калмыкии, Тувы) школе Гелуг (она же Гелугпа, она же желтошапочный ламаизм), многие общины представляют собой дочерние образования различных школ махаяны, хинаяны, тибетского тантризма, китайской, японской, корейской национальных разновидностей буддизма, которые тоже не монолитны и состоят из десятков школ, подшкол, сект, подсект и т. д.

Община Бурятии официально относится к школе Гелуг, возникшей в Тибете в конце XIV – начале XV вв. в результате реформирования учения и практики существовавшей с XI в. школы Кадампа. Вновь возникшие общины относились уже не только к Гелуг, но и к другим школам ваджраяны – Ньингма, Дзогчен, Сакья, Карма-Кагью. Параллельно происходили строительство буддийских храмов (новых, но на местах, где они когда-то существовали), открытие при Иволгинском дацане буддийской академии «Даши Чойнхорлинг», носящей с 2004 г. имя Дамба-Даржа Заяева – первого Пандито Хамбо-ламы бурят, для обучения молодых лам, создание Ассоциации буддистов-мирян, организация буддийского женского центра «Зунгон Даржилинг», публикация большого количества буддийской литературы (этим занимаются издательские центры при буддийских дацанах), расширение международных связей с буддийскими центрами других стран, установление тесных контактов с Далай-ламой XIV – духовным и политическим лидером школы Гелуг и всего тибетского буддизма, а также до марта 2011 г. главой Тибетского правительства в изгнании, приглашение тибетских монахов во вновь созданные бурятские монастыри в качестве учителей, отправка молодых будущих лам на учебу в Индию – в монастыри Гоман и Намгьял, возвращение из забвения имен выдающихся деятелей бурятского буддизма, несомненно относящихся к числу ярких представителей бурятской интеллигенции.

В 1995 г. на буддийском съезде руководителей вновь созданных общин и настоятелей монастырей был избран Пандито Хамбо-ламой бурят Дамба Аюшеев. С его именем связаны реформы, начавшиеся в бурятском буддизме. Он ликвидировал ЦДУБ как подчиненный властям контролирующий орган, заменив его на независимую Буддийскую традиционную сангху России (БТСР), принял новый Устав БТСР, построил здание Буддийской академии на территории Иволгинского дацана, являющегося резиденцией Пандито Хамбо-ламы. В помещении академии ежегодно проходят научные конференции, в которых участвуют и ламы, и ученые-буддологи из разных регионов России. По его инициативе разыскиваются архивы разрушенных когда-то монастырей, публикуются истории монастырей и биографии выдающихся бурятских лам, строятся памятные ступы в местах, где они родились или когда-то жили.


«ФЕНОМЕН ИТИГЭЛОВА» ВЫЗЫВАЕТ БЕСКОНЕЧНЫЕ СПОРЫ УЧЕНЫХ, ПЫТАЮЩИХСЯ НАЙТИ ЕМУ НАУЧНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ

10 сентября 2002 г. стало точкой отсчета нового этапа в истории бурятского буддизма. В этот день в местности Хухэ-Зурхэн в Иволгинском районе была вскрыта могила Двенадцатого Пандито Хамбо-ламы Даши Доржо Итигэлова, умершего в 1927 г., и обнаружено его нетленное тело. Это расценено и как чудо, и как результат высочайшего духовного совершенства, которого достиг Итигэлов при жизни. «Феномен Итигэлова» вызывает бесконечные споры ученых, пытающихся найти ему научное объяснение. Но для буддистов, приезжающих из разных регионов России и мира взглянуть на него, прикоснуться к нему с целью исцеления от недугов, он, как всякое чудо, в объяснении не нуждается. Ныне это нетленное тело хранится в специально построенном для него храме в Иволгинском дацане и восемь раз в году по буддийским праздникам выставляется для обозрения верующих. Сейчас это главная святыня бурятского буддизма.

Буддизм в Калмыкии

Развитие буддизма у калмыков тесно связано с событиями их политической истории в составе России. Вскоре после их прихода в степи Нижнего Поволжья в 60-х гг. XVII в. было образовано Калмыцкое ханство, объединившее все родоплеменные группы под властью единого хана. Многие из крупных этнических подразделений калмыков стали создавать свои храмы, сначала в кочевых кибитках, затем строить стационарные. У калмыков они назывались хурул. В течение века ситуация в Калмыцкой степи для народа в целом и для буддизма была относительно благоприятной. Калмыцкие буддисты напрямую подчинялись Далай-ламе и вообще ориентировались в своей деятельности на Тибет. Они и сейчас сохраняют эту свою специфику. Вновь построенные хурулы освящались представителями Далай-ламы и считались «наследниками» тех ойратских монастырей, которые остались в Джунгарии, т. е. в Западной Монголии. Калмыцкие священнослужители ездили на учебу в монастыри Тибета. И хотя в основном это была та же, что и в Бурятии, школа Гелуг, иерархия священнослужителей была иная. Верховный глава всех монастырей Калмыкии назывался Лама, и только он мог носить этот титул. Настоятели монастырей назывались багш (учитель, наставник), все прочие – хувараками. Да и сам буддизм получил второе название – шара-улан-шад-жин (желто-красная вера), подчеркивая тем самым, что и «красношапочный» буддизм школы Ньингма им не чужд.

Однако в 1771 г. значительная часть калмыков (примерно три четверти их общего состава – 30 тыс. кибиток, что составляет около 150 тыс. человек) решила выйти из российского подданства и вернуться назад на родину в Джунгарию. Причины этого были и политические, и экономические – нет смысла о них здесь говорить, но результаты этого ухода были печальными и для ушедших (80 % погибли в пути), и для оставшихся в пределах России. Императрица Екатерина II, в правление которой это произошло, ликвидировала особым указом Калмыцкое ханство, включив его земли и население в состав Астраханской губернии, подчинив их астраханскому губернатору и его чиновникам. На буддизме это отразилось самым печальным образом. Кочевые храмы (хурла гер) тоже отправились в Джунгарию. Осталось всего 11 – те, что уже были построены из дерева и кирпича и прочно стояли на земле.


ЛИШЬ ЧАСТИЧНО УДАЛОСЬ УЦЕЛЕТЬ ТОЛЬКО ОДНОМУ ХОШЕУТОВСКОМУ ХУРУЛУ, ПОСТРОЕННОМУ НА СОБРАННЫЕ НАРОДОМ СРЕДСТВА В ПАМЯТЬ ОБ УЧАСТИИ КАЛМЫКОВ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1812 Г.

Одно за другим принимались «Положения по управлению калмыцким народом» (1825, 1834, 1847 гг.), старавшиеся всячески ограничить строительство новых монастырей и численность духовенства. Положение 1847 г. официально утвердило 25 больших и 42 малых хурула, в больших разрешалось иметь штат в 36 духовных лиц, в малых – 18. Тем не менее калмыки продолжали их строить и, чтобы лишний раз не раздражать власти, часто называли их молитвенными кибитками, которые учету и запрету не подлежали. К 1917 г. в Калмыцкой степи действовали 28 больших и 64 малых хурула, в которых насчитывалось более 2 тыс. духовных лиц. Крупнейшими и старейшими считались хурулы Харахусовский (Раши-Гомон), Эрдниевский (Сэртэкчэлинг), Багацохуровский (Ламринлинг) и ряд других. Ни один из них судьба не пощадила, все стали жертвами воинствующего атеизма 30-х гг. XX в. Лишь частично удалось уцелеть только одному Хошеутовскому хурулу, построенному на собранные народом средства в память об участии калмыков в Отечественной войне 1812 г. Более 100 лет после его создания он был центром религиозной, культурной жизни астраханских калмыков, в нем отмечались такие важные события, как 300-летие прихода калмыков в Россию (1909 г.), 100-летие со времени победы России над армией Наполеона (1912 г.). В 30-е гг. его превратили в клуб, в 50-е – в склад зерна, в 60-е разобрали его боковые приделы. И хотя его не раз пытались растащить на кирпичи, он устоял, доказав высокое мастерство его создателей. В последние 20 лет не раз поднимался вопрос о его реставрации, но денег на это пока не могут найти ни администрация Астраханской области (хурул находится на ее территории), ни Министерство культуры России.

Многое из добуддийских верований калмыков вошло в национальную калмыцкую форму буддизма: сохранились принесение в жертву животных (прежде всего овец) по случаю календарных и семейных праздников, в основе своей вовсе не буддийских, а народных – считавшийся Новым годом День Хозяина года (или День кочевки Хозяина года), отмечавшийся 25 числа первого зимнего месяца по лунному календарю, Цаган Сар (Белый месяц) – праздник начала весны, Урюс Сар — праздник начала лета. Обряды «отрезания черного языка»(т. е. снятия сглаза или наложенного кем-то проклятия), продления жизни (для мужчин заказывали молебен в храме, а женщинам достаточно было выбросить старые стельки на перекрестке дорог и вложить в обувь новые), разжигание костров в буддийский праздник Нового года Зул, связанное с древним культом огня и солнца, – все это элементы языческих верований, ставших органической частью калмыцкого буддизма.

Еще одна его особенность, отличающаяся от буддизма бурят и тувинцев, – это необыкновенно развитый культ Белого старца (Цаган аав), который изначально во всей Центральной Азии почитался как персонаж шаманского пантеона – «хозяин хозяев» земли, покровитель плодородия всего живого. У калмыков он вырос до масштаба покровителя всего народа, был включен в национальный буддийский пантеон, его образ имеет свою весьма развитую иконографию, ему даже собирались посвятить самый крупный хурул, построенный в XXI в. – «Золотую обитель Будды Шакьямуни», открытый в Элисте в декабре 2005 г. Ныне это самый крупный буддийский храм в Европе, а по сути дела буддийский культурный центр. В нем не только проходят богослужения (хуралы), но также имеется образовательный центр, где читают лекции ученые и зарубежные духовные учителя, показывают фильмы на буддийские сюжеты, есть библиотека, интернет-центр, ведут прием врачи, практикующие тибетскую медицину, один этаж отведен под резиденцию Далай-ламы XIV.

Процесс возрождения буддизма в Калмыкии, начавшийся в конце 80-х годов, был очень непростым. На строительство храмов не было средств, их открывали в селах в пустующих помещениях детских садов и магазинов, но и их поначалу нечем было заполнить, так как после учиненного в советское время разгрома буддийской культуры у калмыков мало что сохранилось и в личном владении граждан, и в музеях. Много сделал для возрождения буддизма первый Президент Калмыкии Кирсан Илюмжинов, оказывая большую финансовую поддержку. Не было подготовленных кадров священнослужителей, их пришлось в спешном порядке готовить в Индии (монастырях Гоман и Намгьял), в Монголии и Бурятии, где уже действовали буддийские академии, а также приглашать тибетских лам, живущих в эмиграции за пределами Тибета. Художники-иконописцы стали возрождать национальную школу буддийской живописи, культовый инвентарь привозили из Индии и Непала. Появились общины разных традиций буддизма, они открывают свои молельные дома и небольшие храмы, строят ступы, издают переводы буддийских текстов на русский и калмыцкий языки.

Буддизм в Туве

В конце 20-х гг. XX в., когда нынешняя Тува еще называлась Тувинская Народная Республика, на ее территории действовали 37 больших и малых монастырей (их тувинское название хурэ) и более 4 тыс. лам. Проводимая по отношению к монастырям и ламам в СССР политика оказала свое влияние на Туву: хоть та и была независимой республикой, она все же находилась под сильным идеологическим прессом со стороны советских репрессивных органов. К концу 30-х гг. все хурэ были разрушены, лам распустили по домам, и лишь несколько десятков из них еще продолжали тайно оказывать ритуальные услуги населению. Столь резкое ослабление буддизма вызвало буквально расцвет шаманизма, который в Туве всегда был очень развитым и достойным противником буддизму по части обслуживания ритуальных нужд населения.

Лишь в постсоветское время была зарегистрирована первая буддийская община «Алтын Богда», в 1990 г. построен первый буддийский храм, в 1991 г. стала выходить газета «Эреге» – печатный орган общины буддистов. В 1992 г. Туву впервые официально посетил Далай-лама и делегация представителей тибетского правительства в изгнании, и это придало новый импульс процессу возрождения буддизма. Стали приезжать тибетские учителя, большую помощь оказал представитель Далай-ламы в России геше Джампа Тинлей, неоднократно с визитами посещавший Туву. К началу 2010 г. в Туве действовали 22 буддийские организации – храмы, молельные дома, общества, представляющие буддизм разных направлений. Помимо общебуддийских праздников в Туве отмечают и свои национальные, ранее запрещавшиеся – Шагаа (Новый год) зимой и Надын (День скотовода) летом, сочетающие в своей обрядности буддийские и шаманские черты. В эти дни у шаманов и лам одинаково много посетителей, желающих получить гарантии ожидаемого ими в будущем благополучия от обеих традиций сразу и не испытывающих от этого какого-либо дискомфорта.

Процесс возрождения буддизма во всех трех изначально буддийских регионах – Бурятии, Калмыкии, Туве – отличают некоторые общие черты. Будучи самостоятельными субъектами Российской Федерации, каждая из них является национальной республикой, имеет своего главу (до недавнего времени называвшегося президентом) и правительство. И сообщество буддистов внутри каждой из этих республик тоже обладает самостоятельностью и имеет своего главу и свое название. В Бурятии это Буддийская традиционная сангха России, ее глава – Пандито Хамбо-лама, с 1995 г. им является

Дамба Аюшеев, 24-й по счету со времени учреждения этой должности. В Калмыкии это Объединение буддистов Калмыкии, ее руководитель называется Шад-жин-лама. Сейчас им является Эрдни Омбадыков, американский калмык, которого Далай-лама XIV признал как перерождение великого индийского махасиддха Тилопы – его духовное звание Тэло Тулку Римпоче. Он занимает этот пост с 1992 г. В Туве с 1997 г. существует Централизованная организация буддистов, ее глава носит титул Камбы-ламы, с 2010 г. этот пост занимает Тензин Цултим (в миру Николай Куулар).


ПОМИМО ОБЩЕБУДДИЙСКИХ ПРАЗДНИКОВ В ТУВЕ ОТМЕЧАЮТ И СВОИ НАЦИОНАЛЬНЫЕ, РАНЕЕ ЗАПРЕЩАВШИЕСЯ – ШАГАА (НОВЫЙ ГОД) ЗИМОЙ И НАДЫН (ДЕНЬ СКОТОВОДА) ЛЕТОМ, СОЧЕТАЮЩИЕ В СВОЕЙ ОБРЯДНОСТИ БУДДИЙСКИЕ И ШАМАНСКИЕ ЧЕРТЫ

Все три организации объединяют последователей школы Гелуг. Они отмечают, как и в прежние века, основные буддийские праздники: Новый год; день рождения Будды Шакьямуни; день его ухода из земной жизни и погружения в нирвану; круговращение Майтреи – праздник ожидания прихода Будды будущего; сошествие Будды Шакьямуни с небес Тушита на землю; начало его первой проповеди; день памяти Цзонхавы, основателя и реформатора школы Гелуг и, наконец, день рождения Далай-ламы XIV. Кроме того, Бурятия отмечает еще и даты основания старых монастырей, устраивая по этому поводу не только религиозные службы, но и соревнования в традиционных видах спорта – борьба, стрельба из лука, конные скачки.

После распада СССР на всем пространстве России, от западных границ до Дальнего Востока, стали создаваться буддийские организации последователей как других раннесредневековых школ тибетского буддизма (Ньингма, Дзогчен, Сакья, Кагью и др.), объединяемых общим понятием «ваджраяна» («алмазный путь»), так и разных национальных форм буддизма, пришедших из стран Восточной и Юго-Восточной Азии (Вьетнама, Японии, Китая, Таиланда, Кореи, Камбоджи).


ДУХОВНЫЙ ВАКУУМ, ОБРАЗОВАВШИЙСЯ НА РАЗВАЛИНАХ СССР, ВЫЗВАЛ К ЖИЗНИ У МНОГИХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ (ХОТЯ И НЕ ТОЛЬКО ЕЕ) ДУХОВНЫЙ ПОИСК, КОТОРЫЙ ПРИВЕЛ ИХ В ЭТИ НОВЫЕ ОБЩИНЫ

Основателями их выступали, как правило, духовные учителя, носители традиции, часто тибетские эмигранты, живущие в Европе уже несколько десятилетий, или их европейские ученики. Духовный вакуум, образовавшийся на развалинах СССР, вызвал к жизни у многих представителей интеллигенции (хотя и не только ее) духовный поиск, который привел их в эти новые общины. Национальный состав их совершенно разнородный. И если раньше на вопрос, кто в России исповедует буддизм, можно было ответить – буряты, калмыки, тувинцы, то сейчас это уже не соответствует истине, поскольку более всего буддистов оказалось среди русских.

Официальное число буддийских организаций России приближается к 300. Многие из них входят в различные ассоциации и объединения. Например, Российская ассоциация буддистов школы Карма Кагью включает общины, находящиеся в 80 городах России – от Калининграда на Западе до Южно-Сахалинска на Востоке. Около 50 общин входят в Объединение общин Дзогчен Намкая Норбу Ринпоче. Свои практики, медитации, посвящения они проводят и в России, и за рубежом, значительно раздвинув границы понятия «российский буддизм».

Буддизм и шаманизм как факторы формирования бурятского менталитета

(опубликовано: Религия в истории и культуре монголоязычных народов России. М.: Восточная литература, 2008. С. 9–36)


В истории и современной жизни Бурятии религии – буддизм, православие, древле-православие (оба являются ответвлениями христианства) и шаманизм – сыграли и продолжают играть роль важных компонентов в формировании конфессионального пространства. Каждая из них более или менее привязана к определенной этнической среде. Православные – это преимущественно русские, хотя, конечно, имеется небольшой процент православных бурят. Древлеправославие (старообрядчество) исповедуют только русские, называемые в Бурятии семейскими. Буддизм и шаманизм – традиционно национальные религии, и именно с ними ассоциируется представление о религии как культурообразующем факторе в пространстве бурятского этноса.

Буддизм и шаманизм19 – две стадиально и формационно разные религиозные системы. Истоки более ранней из них – шаманизма восходят к палеолиту (верхнему или нижнему – по этому вопросу ученые еще не пришли к единому мнению). Начальный этап буддизма, прошедшего путь от сравнительно немногочисленной по числу последователей нравственно-философской школы до мировой религии с более чем половиной миллиарда последователей, датируется временем жизни на земле его первого Учителя и Основателя – Будды Шакьямуни (560–480 гг. до н. э.).


БУДДИЗМ И ШАМАНИЗМ – ДВЕ СТАДИАЛЬНО И ФОРМАЦИОННО РАЗНЫЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ СИСТЕМЫ

Шаманизм на территории этнической Бурятии появился намного раньше, чем буряты сложились в единый этнос (можно считать, что это произошло приблизительно в XVII в.). Буддизм пришел в эти края примерно 400 лет назад, и на протяжении последних четырех веков этим религиям пришлось испытать взаимное влияние друг друга.

Сложившийся в Бурятии симбиоз шаманизма и буддизма – это факт ее культурно-экологического пространства. Он естествен и потому воспринимается большинством бурят как нечто само собой разумеющееся, не вызывая эмоционально-психологического дискомфорта. Для большинства бурят шаманизм олицетворяет их связь с родной землей и миром предков, которые когда-то жили на ней как люди, а сейчас живут в виде духов, охраняют покой своих потомков, предупреждают их об опасностях или неприятностях, но в обмен требуют заботы и памяти о себе, совершения в свою честь определенных обрядов. И что бы ни говорили по этому поводу, шаманизм – часть духовного наследия бурятского народа, его историческая память, его национальная традиция. В свое время ее пытался прервать сначала буддизм, а затем, в советское время, – насильственный атеизм. Последний боролся одновременно с шаманизмом и буддизмом как с равно отрицательными явлениями. Однако буддизм как любая великая религия к тому времени уже сумел выработать в себе толерантное отношение к партнеру, взяв под свое прикрытие значительную часть его обрядовой практики и пантеон наиболее значительных шаманских божеств и духов. Для настоящего буддизма они не были ни соперниками, ни врагами, а лишь частью той культурной традиции, которую нельзя разрушать, не навредив самому себе.

Именно поэтому симбиоз двух религий в относительно стабильном виде сохранился до наших дней, а на волне возвращения религии возродился и снова занял завоеванное им ранее, в XVIII–XIX вв., место в культурной традиции бурятского общества.

Краткий экскурс в историю буддизма в Бурятии

В истории буддизма в Бурятии можно выделить следующие основные этапы:

1) первое знакомство с буддизмом, начавшееся до присоединения бурятских земель к России (XVI – начало XVII в.);

2) распространение и укрепление буддизма, активное строительство монастырей (дацанов), формирование культовой практики, просветительская и издательская деятельность дацанов (середина XVII – конец XIX в.);

3) пик расцвета (конец XIX – начало XX в.);

4) разгром буддийской культуры в советское время (конец 20-х гг. – середина 80-х гг. XX в.);

5) возрождение буддизма (начиная с 90-х гг. XX в. и продолжающееся сейчас).

Твердо установленной даты присоединения Бурятии к России не существует, но общепринято, что Прибайкалье вошло в состав России в 1658–1659 гг., а Забайкалье – чуть позднее, в середине 60-х гг. XVII в.20 Несколько ранее на территории Бурятии стали появляться первые буддийские миссионеры и первые войлочные храмы (дуганы), размещавшиеся в кочевых юртах. В 1701 г. на территории Забайкалья их уже было 11. В 1712 г. сюда для усиления пропаганды буддизма прибыли 150 монгольских и тибетских лам. В конце 20-х гг. XVII в. был построен Цонгольский дацан – первый стационарный буддийский монастырь в Забайкалье21. В 1741 г. императрица Елизавета Петровна подписала Указ об официальном признании буддизма в качестве религии бурят: 250-летие со времени принятия этого указа Республика Бурятия отметила в 1991 г. Впрочем, есть сомнения, что такой указ действительно существовал, поскольку его текст так и не был обнаружен в архивах. С этого времени буддизм в Бурятии (вплоть до недавнего времени и в научной литературе, и в обиходе его называли ламаизмом) стал набирать силу, и к началу 20-х гг. XX в. на территории Забайкалья и Прибайкалья насчитывалось 47 монастырей. При них работали религиозные и общеобразовательные школы, их типографии печатали не только религиозную, но и светскую литературу22. Национальная школа буддийской архитектуры, живописи и скульптуры создала к этому времени свои лучшие произведения, среди которых комплекс храмов Гусиноозерского (Тамчинского) дацана, иконы (танка) известного иконописца ламы Осора Будаева, деревянная скульптура оронгойских мастеров из Янгажинского дацана и многие другие.

Октябрьская революция 1917 г. и начавшаяся вслед за ней ломка российского общества, именовавшаяся строительством первого в мире социалистического государства, привели к тяжелым последствиям, прежде всего для народов, имевших к началу XX в. достаточно развитую культуру. К числу таких народов несомненно относились буряты – один из немногих народов Сибири, имевший письменность (в старомонгольской графике), значительную светскую и религиозную литературу, развитое на основе буддизма искусство – живопись, скульптуру, архитектуру.

С конца 1920-х гг. под предлогом участия лам в антисоветских мятежах, что в какой-то степени соответствовало действительности, по приказу из центра местные власти стали закрывать, а затем и разрушать дацаны, арестовывать лам, отправлять их в тюрьмы и лагеря. Ко времени завершения этой кампании (1939–1940) значительная часть монастырей и храмов Бурятии была разрушена, их имущество частично уничтожено, частично свезено в музеи, где его судьба сложилась по-разному. Кое-что в неразобранном виде пролежало в ящиках более полувека, например многометровая статуя Майтреи из Агинского дацана, ставшая в 1980-е гг. предметом тяжбы между Министерствами культуры СССР и МНР23. Другая часть бывшего монастырского имущества попала в экспозиции музеев, значительное количество бронзовой буддийской скульптуры было переплавлено во время войны для нужд армии, кое-что было продано за границу. С конца 30-х гг. буддийская культура Бурятии перестала существовать. Это не означает, что она исчезла полностью, скорее ушла «в подполье», но доступ к подпольной культуре, сохраняемой лишь ее единичными носителями, всегда ограничен.


ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1917 Г. И НАЧАВШАЯСЯ ВСЛЕД ЗА НЕЙ ЛОМКА РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА, ИМЕНОВАВШАЯСЯ СТРОИТЕЛЬСТВОМ ПЕРВОГО В МИРЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ГОСУДАРСТВА, ПРИВЕЛИ К ТЯЖЕЛЫМ ПОСЛЕДСТВИЯМ, ПРЕЖДЕ ВСЕГО ДЛЯ НАРОДОВ, ИМЕВШИХ К НАЧАЛУ XX В. ДОСТАТОЧНО РАЗВИТУЮ КУЛЬТУРУ

С 1941 по 1946 г. на территории Забайкалья (включая Агинский бурятский автономный округ Читинской области) и Предбайкалья (включая Усть-Ордынский бурятский автономный округ Иркутской области) не существовало ни одного буддийского монастыря. Однако в 1946 г. были открыты сразу два дацана: сначала Иволгинский, затем Агинский. Первый был заново построен недалеко от столицы республики города Улан-Удэ, в 7 км от районного центра – поселка Иволгинский. Второй, Агинский, был открыт в одном из малых храмов бывшего крупнейшего в Агинских степях буддийского монастыря. Во время войны в нем, а также в уцелевшем главном храме монастыря размещалась воинская часть, а после войны в течение нескольких десятилетий находился санаторий для больных туберкулезом.

Причины, по которым правительство СССР решило открыть два буддийских монастыря, после того как несколько лет назад их закрыло, были политическими: идеологические штампы о свободе совести и свободе любого вероисповедания в первой мире стране социализма были, конечно, лживы, но подкрепить их было можно, только открыв ряд храмов, церквей, монастырей разных конфессий. С трудом нашли около двух десятков лам, которым не разрешали проводить службы за пределами дацанов. Главные государственные организации, следившие за тем, чтобы не было отклонений от установленной нормы, – Комитет по делам религий и культов при Совете министров СССР, имевший своих представителей во всех республиках и областях страны, и местные органы КГБ.

Так продолжалось до начала перестройки, а точнее, до 1988 г., когда Россия отметила 1000-летие Крещения Руси и начался мирный диалог светских и религиозных властей о месте религии в истории России и истории культуры народов тогда еще существовавшего СССР. Можно считать, что именно этот год и эти события послужили толчком к началу возрождения национальных религий, которое, начавшись как самостоятельное явление, довольно скоро стало у всех затронутых им народов частью программы национально-культурного возрождения. Бурятия не исключение.

Шаги к возрождению

Началом возрождения буддизма в Бурятии можно считать 1988 год. В этом году в ряде районов республики (тогда называвшейся Бурятская АССР) были зарегистрированы немногочисленные буддийские общины, подчинявшиеся Центральному духовному управлению буддистов (ЦДУБ), размещавшемуся в Иволгинском дацане (рис. 1).



Рис. 1. Праздник Круговращения Майтреи в Иволгинском дацане, Бурятия


Одновременно стали возникать буддийские общины в Калмыкии, Туве, Москве, Ленинграде (Санкт-Петербурге), а затем и других городах России и бывшего СССР (Новосибирске, Новочеркасске, Анапе, Перми, Казани, Туле, Екатеринбурге, Пятигорске, Владивостоке, Горно-Алтайске, Якутске, Нерюнгри и т. д.). К концу 2003 г. на территории Российской Федерации было зарегистрировано более 200 буддийских общин24. Далеко не все из них относятся к традиционной для буддийских регионов России (Бурятии, Калмыкии, Тувы) школе Гелуг (она же Гелугпа, она же желтошапочный ламаизм), многие общины представляют собой дочерние образования различных школ махаяны, хинаяны, тибетского тантризма, китайской, японской, корейской национальных разновидностей буддизма, которые тоже немонолитны и состоят из десятков школ, подшкол, сект, подсект и т. д. Их число постоянно растет, о чем регулярно сообщает издаваемый в Санкт-Петербурге журнал «Буддизм России».


В ПОСЛЕДНИЕ ДВА ДЕСЯТИЛЕТИЯ В БУРЯТИИ ПОЯВИЛИСЬ ОБЩИНЫ КАРМА КАГЬЮ, НЬИНГМА И ДЗОГЧЕН, ВОСХОДЯЩИЕ К ВОЗНИКШИМ В СРЕДНЕВЕКОВЬЕ ШКОЛАМ ТИБЕТСКОГО БУДДИЗМА

Община Бурятии официально относится к школе Гелуг, возникшей в Тибете в конце XIV – начале XV в. в результате реформирования учения и практики существовавшей с XI в. школы Кадампа. Тем не менее утверждать, что иных школ буддизма в Бурятии никогда не было, некорректно. Наиболее известны неудачная попытка создания тантрийской школы в 20-х гг. XX в. и затем столь же неудачное повторение этой попытки в начале 70-х гг. В последние два десятилетия в Бурятии появились общины Карма Кагью, Ньингма и Дзогчен, восходящие к возникшим в Средневековье школам тибетского буддизма. И все же можно считать, что на территории Бурятии буддизм монополизирован школой Гелуг.

В чем же выражается возрождение буддизма в Бурятии? Можно перечислить составляющие этого процесса: строительство буддийских храмов (новых, но на местах, где они когда-то существовали), открытие при Иволгинском дацане буддийской академии «Даши Чойнхорлинг», носящей с 2004 г. имя Дамба-Даржа Заяева – первого Хамбо-ламы бурят, для обучения молодых лам, создание Ассоциации буддистов-мирян, организация буддийского женского центра «Зунгон Даржилинг», публикация большого количества буддийской литературы (этим занимаются издательские центры при буддийских дацанах), расширение международных связей с буддийскими центрами других стран, установление тесных контактов с Далай-ламой XIV – духовным и политическим лидером школы Гелуг и всего тибетского буддизма, главой Тибетского правительства в изгнании, приглашение тибетских монахов во вновь созданные бурятские монастыри в качестве учителей, отправка молодых будущих лам на учебу в Индию – в монастыри Дрейпунг Гоман и Намгьял, возвращение из забвения имен выдающихся деятелей бурятского буддизма, несомненно относящихся к числу ярких представителей бурятской интеллигенции.

Буддийский Учитель в контексте тоталитарного режима

История буддизма в Бурятии насчитывает немало имен лам, известных в среде своих соотечественников как высочайшие духовные авторитеты. Список этих имен может быть весьма длинным, их судьбы, их духовные биографии, перечень деяний, прославивших не только их самих, но и взрастившую их национальную культуру, все чаще становятся предметом исследования или просто описания как учеными, так и буддистами, но, к сожалению, не обо всех ламах светские и религиозные архивы (под последними имеются в виду архивы дацанов) располагают достаточными сведениями, чтобы полноценно осветить их деятельность. Остановлюсь на судьбе лишь нескольких из них, чья жизнь частично или полностью совпала с началом и концом советского тоталитаризма и может служить иллюстрацией к сюжету, как понимали свободу совести в СССР и какую цену приходилось за нее платить.

Наибольшего числа публикаций удостоился Агван Доржиев (1854–1938), один из учителей Далай-ламы XIII, имевший высшую философскую ученую степень – цаннид хамбо лхарамба, дипломат, пытавшийся еще до вторжения Англии в Тибет (1904) наладить отношения между правительством Российской империи и Далай-ламой XIII. С той поры прошло более века, но эту идею так и не удалось реализовать ни в советской, ни в постсоветской России, хотя количество ее сторонников в нашей стране увеличилось в сотни раз. И до революции 1917 г., а особенно после нее Агван Доржиев выступал с активной пропагандой обновленчества в буддизме, возвращения к чистоте первоначальных истин, провозглашенных Учителем и основателем религии – Буддой Шакьямуни. Начавшийся с конца 20-х гг. разгром буддийской культуры он воспринял как личную и общественную, всенародную трагедию, предвидя ее пагубные последствия для судеб своей нации, да и других последователей буддизма в России. Агван Доржиев боролся с надвигавшимся общественным безверием и невежеством, апеллируя и к буддийскому духовенству, и к советским чиновникам высокого ранга. В 1938 г. он был репрессирован и в том же году умер. Есть две версии его смерти:

1) в тюремной больнице;

2) на свободе, по пути домой – он был отпущен из тюрьмы по состоянию здоровья.


АГВАН ДОРЖИЕВ ВЫСТУПАЛ С АКТИВНОЙ ПРОПАГАНДОЙ ОБНОВЛЕНЧЕСТВА В БУДДИЗМЕ, ВОЗВРАЩЕНИЯ К ЧИСТОТЕ ПЕРВОНАЧАЛЬНЫХ ИСТИН, ПРОВОЗГЛАШЕННЫХ УЧИТЕЛЕМ И ОСНОВАТЕЛЕМ РЕЛИГИИ – БУДДОЙ ШАКЬЯМУНИ

Первая версия более вероятна. Во всяком случае, место его захоронения неизвестно. Реабилитация Агвана Доржиева проходила в два этапа: в 1957 г. его дело было аннулировано «за недостаточностью улик» и лишь в 1990 г. – «в связи с отсутствием состава преступления».

Полвека имя Агвана Доржиева вообще не упоминалось в советских изданиях, но за последние 20 лет о нем и в связи с ним вышло немало серьезных работ, основанных на архивных материалах, не говоря уж о большом количестве газетных статей25. В 2004 г. ряд научных организаций совместно с религиозными общинами Москвы, Санкт-Петербурга, Улан-Удэ отметили 150-летие со дня его рождения. Восстановлен Ацагатский дацан (Республика Бурятия, Заиграевский район), настоятелем которого Агван Доржиев был много лет. При нем создан музей его памяти и воздвигнут субурган (ступа) в его честь. Чествование лам такого уровня уже стало традицией. Уже стали традицией «Доржиевские чтения», посвященные проблемам буддийской истории и культуры. Первые прошли в 2004 г., вторые – в 2006 г. Их материалы опубликованы26.



Рис. 2. Цугольский дацан, Забайкальский край


Имя Даши-Доржо Итигэлова/Этигэлова (1852–1927) еще несколько лет назад было известно только узкому кругу верующих и ученых, однако именно с ним связана сенсация мирового уровня, которая привлекла к бурятским буддистам внимание во многих странах и, конечно, в России. 10 сентября 2002 г. в местности Хухэ-Зурхэн (Республика Бурятия, Иволгинский район) было вскрыто погребение Двенадцатого Пандито Хамбо-ламы бурят Д. Д. Итигэлова, состоявшего в этом звании в 1911–1918 гг. Вскрытие, сделанное согласно завещанию Итигэлова (вскрыть саркофаг через 75 лет после его ухода), обнаружило его тело нетленным. Оно было перенесено в Иволгинский дацан, и семь раз в году, в дни больших буддийских хуралов, вынимается из стеклянного саркофага, где находится в остальное время, и выставляется для поклонения верующим.

Начало биографии Д. Д. Итигэлова довольно стандартно. Он рано стал сиротой. Работая пастухом у богатого скотовладельца в родном селе, он тянулся к знаниям, которые можно было получить только в школе при дацане. Учился сначала в Аннинском, потом в Агинском и Цугольском дацанах (рис. 2).

В 1895 г. был зачислен в штат Янгажинского дацана, в 1904 г. избран его настоятелем (шэрэтэ-лама). В 1911 г. по рекомендации Одиннадцатого Пандито Хамбо-ламы Ч. Иролтуева был избран его преемником. В 1913 г. делегация бурятского духовенства во главе с Итигэловым приняла участие в праздновании 300-летия династии Романовых. Итигэлов произнес полагающуюся по случаю речь, вручил подарки, а также две докладные записки: 1) о необходимости введения в Государственную Думу представителя от сибирских инородцев, знакомого с нуждами края, и 2) о назначении ламы в войсковые части, где служат буряты казачьего сословия. В годы Первой мировой войны Итигэлов возглавил сбор средств на нужды армии. В 1917 г. по его собственной просьбе он был освобожден от должности Пандито Хамбо-ламы и вернулся в родной Янгажинский дацан. В советское время его отношения с новой властью складывались непросто: он защищал лам, защищал религиозные ценности, как духовные, так и материальные, протестуя против изъятия имущества дацанов на нужды армии, власти и т. п.27 Итигэлов мог стать жертвой начинавшихся репрессий против духовенства, но, слава Богу, не дожил до них. Он ушел сам, добровольно. Находясь в состоянии медитации, он подготовил себя и ближайшее окружение к своему уходу, и нас, ныне здравствующих потомков, к своему «приходу» в облике нетленного тела.

Об Итигэлове с момента его «явления» написано немало, снят фильм, несколько раз показанный по Центральному телевидению, всевозможные знатоки не раз высказывали свое мнение, но «феномен Итигэлова» так и остался загадкой. Хотя смотря для кого… Для рядовых верующих, которые десятками тысяч приходят ему поклониться и получить благословение в праздничные дни в Иволгинском дацане (а именно так они понимают цель своего визита к Итигэлову), его нетленное тело – это чудо (одно из многих, чем известны все религии мира), случившееся на их родной земле и как любое чудо в объяснениях не нуждающееся.


НАХОДЯСЬ В СОСТОЯНИИ МЕДИТАЦИИ, ОН ПОДГОТОВИЛ СЕБЯ И БЛИЖАЙШЕЕ ОКРУЖЕНИЕ К СВОЕМУ УХОДУ, И НАС, НЫНЕ ЗДРАВСТВУЮЩИХ ПОТОМКОВ, К СВОЕМУ «ПРИХОДУ» В ОБЛИКЕ НЕТЛЕННОГО ТЕЛА

Для «продвинутых» буддистов, лам и мирян, ученых-буддологов существует иной уровень восприятия данного феномена: человек, ушедший во время медитации, покидает свое «грубое» физическое тело, но сохраняет «тонкое», которое тем совершеннее, чем выше стадия его приближения к состоянию самадхи. «Тонкое» тело в состоянии контролировать «грубое» тело через особые «каналы связи» и не давать ему разлагаться. Пока такой контроль сохраняется, физическое тело остается нетленным. И если это тело не будет каким-то образом повреждено (а чтобы этого не произошло, тела таких йогинов охраняют ученики или сам йогин перед последней медитацией удаляется в недоступное место, выставив магическую охрану), оно может сохраняться бесконечно долго28. А на вопрос, является ли такое тело живым или мертвым, однозначного ответа нет. Для буддистов Итигэлов живой, он в любой момент может выйти из самадхи и вернуться в свое тело.

И наконец, есть и третий уровень оценки «феномена Итигэлова». Авторитетные биологи, паталогоанатомы, суд-медэксперты, в их числе такой крупный специалист, как В. Звягин (заведующий Отделом идентификации личности Российского центра судебно-медицинской экспертизы), обобщенно заявили, что они как представители естественных наук, находятся в замешательстве. Для исследования им были предоставлены образцы волос, чешуйки кожи и ногтей, которые продолжают отслаиваться с тела. Оказалось, что по своему химическому составу они соответствуют живому организму. По мнению В. Звягина, было похоже, что это тело человека, умершего 12 часов назад29. Отмечено и едва уловимое тепло рук этого тела. Мой знакомый патологоанатом, присутствовавший при вскрытии саркофага, на вопрос, живое это тело или мертвое, ответил так: «Труп хорошей сохранности, – но при этом добавил, – кожа на руках мягкая, ущипнуть можно».

Летом 2005 г., когда я была в Иволгинском дацане, лама, ухаживающий за нетленным телом, на мой вопрос, в чем состоит этот уход, ответил, что раз в месяц на нем надо менять одежду. «Зачем? – спросила я. – Ведь тело прикрыто стеклянным саркофагом и, стало быть, пыль на него не садится». – «Тело потеет и одежда пачкается», – ответил он.

В Бурятии даже среди лам есть немало противников выставления тела Итигэлова напоказ, поскольку в буддизме не существует культа мертвых тел. Высказываются и такие опасения: от того, что тело то открывают, то закрывают, прикасаются к нему, переносят с этажа на этаж (в дни доступа к телу), меняется температурный режим, и тело может начать разлагаться и вызвать какую-нибудь инфекцию, справиться с которой будет непросто. Все это справедливо, неясно только одно: жив Итигэлов или мертв? И можно ли на этот вопрос ответить так: он живой и мертвый одновременно, по крайней мере до тех пор, пока представители естественнонаучного мира не дадут более ясного ответа.


Б. ДАНДАРОН, БУДДОЛОГ И БУДДИСТ, ВМЕСТЕ С ГРУППОЙ СВОИХ УЧЕНИКОВ, ВКЛЮЧАВШЕЙ ЛЮДЕЙ РАЗНЫХ НАЦИОНАЛЬНОСТЕЙ (БУРЯТ, РУССКИХ, УКРАИНЦЕВ, ЭСТОНЦЕВ, ЕВРЕЕВ), ПЫТАЛСЯ ВОЗРОДИТЬ В БУРЯТИИ ТАНТРИЙСКУЮ ТРАДИЦИЮ БУДДИЗМА

Ближе всех к нам по времени своей жизни и относительно недавнему уходу из нее – Бидия Дандарон (1913–1974). Его помнят очень многие из тех, кто еще трудится в научной или общественной сфере в Бурятии или свободно занимается буддийскими практиками. Я имею в виду не традиционную для буддистов России школу Гелуг, к которой относится подавляющее большинство буддистов Бурятии, а тантрийские практики, к которым приобщил своих учеников в конце жизни Дандарон. Именно тантрийские практики стали причиной

возникновения самой крупной идеологической анти-буддийской акции эпохи застойного социализма (1971–1973 гг.), известной как «Дело Дандарона». Б. Дандарон, буддолог и буддист, вместе с группой своих учеников, включавшей людей разных национальностей (бурят, русских, украинцев, эстонцев, евреев), пытался возродить в Бурятии тантрийскую традицию буддизма. Она возникла в Тибете в VIII–IX вв. и всегда была известна лишь узкому кругу последователей бурят.

Первая попытка возродить тантрийскую традицию была предпринята в начале XX в. бурятским ламой Лубсаном Самданом Цыденовым и тибетцем Джаякса-гэгэном, однако и официальные буддийские институты, и светские власти отнеслись к ней резко отрицательно. В советское время Л. С. Цыденов возглавил теократическое движение, провозгласив себя «царем трех миров». Его дважды арестовывали (первый раз – атаман Семенов, второй раз – советская власть), он сидел в тюрьме, однако умер на свободе в 1922 г. в возрасте 72 лет30.

Духовный сын и ученик Л. С. Цыденова, Б. Дандарон решил повторить попытку своего учителя. Вся его жизнь была восхождением к этому Поступку, к этому Событию: 14 лет пребывания в советских лагерях, верность памяти и идеям учителя, наконец, собственные изыскания в области истории и философии буддизма, которыми он занимался и в лагерях, и на свободе как сотрудник Бурятского комплексного научно-исследовательского института (сейчас – Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН). У Дандарона была группа учеников, но к нему тянулись и те, кто, не входя в эту группу, относился с интересом к попытке воссоздания утраченной, казалось бы, безвозвратно религиозной традиции. И хотя круг учеников и последователей был довольно узок, в их среде оказалось немало прекрасных специалистов в буддологии и иных областях научного знания и творчества. Надо полагать, что эти люди понимали незаконность существования их группы в рамках советского законодательства, запрещавшего любую неофициальную религиозную деятельность, но духовное братство, тяга к выходу за пределы советской идеологии оказалась выше призывавшего к осторожности внутреннего голоса. И произошло именно то, что не могло не произойти. Б. Дандарон после довольно громкого судебного процесса, проходившего в Улан-Удэ, был осужден по статьям 247, 147 (части 1, 3) Уголовного кодекса РСФСР «за организацию буддийской секты» и приговорен к пяти годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии общего режима. В октябре 1974 г. он погиб в лагере в поселке Выдрино при не очень ясных обстоятельствах.


УЧЕНИКИ ДАНДАРОНА СЧИТАЮТ, ЧТО ОН ДОСТИГ ПРИ ЖИЗНИ СОСТОЯНИЯ БОДХИСАТТВЫ И УШЕЛ ИЗ ЖИЗНИ, НАХОДЯСЬ В СОСТОЯНИИ ГЛУБОКОГО ЙОГИЧЕСКОГО ТРАНСА (САМАДХИ), И ЖДУТ ПОЯВЛЕНИЯ НА ЗЕМЛЕ ЕГО НОВОГО ПЕРЕРОЖДЕНИЯ

Судьбе учеников и последователей тоже не позавидуешь. Одни потеряли работу и возможность в течение многих лет заниматься любимым делом. Других судебный процесс подтолкнул к ускоренной и вынужденной эмиграции. Третьих принудительно отправили в психиатрические клиники. Четвертых эта история просто сломала, они надолго вышли из строя и потратили много лет на то, чтобы снова найти свое место в жизни. Среди них были и научные сотрудники Государственного Эрмитажа и Института востоковедения РАН, чьи биографии это «дело» пометило клеймом религиозного и научного диссидентства. В те годы «Дело Дандарона» в России было известно лишь узкому кругу людей. Гораздо больше о нем знали за рубежом благодаря публикациям к тому времени эмигрировавших Е. С. Семеки и А. М. Пятигорского31.

Первые публикации о Б. Дандароне в России появились лишь в перестроечное и особенно постперестроечное время. Сейчас их довольно много, и написаны они в основном его учениками. Научная общественность Бурятии уже признала его заслуги. Опубликованы практически все работы самого Дандарона. Тем не менее его личность до сих пор оценивается неоднозначно. Индифферентно относится к реабилитации Дандарона руководство Буддийской традиционной сангхи России, ибо тот придерживался нетрадиционной для Бурятии тантрийской формы буддизма и, стало быть, был для них «чужаком». И только его ученики и ученики его учеников продолжают чтить память Учителя. Сохраняя традицию его учения, летом 2004 г. они воздвигли и освятили построенную в его честь Ступу Ваджрасаттвы (рис. 3) – в местности Соорхой Кижингинского района Бурятии, где прошло его детство и первое приобщение к буддизму. Посвященная ему ступа есть и в лагере общего режима в пос. Выдрино, где Б. Дандарон завершил свой земной путь. Ученики Дандарона считают, что он достиг при жизни состояния бодхисаттвы и ушел из жизни, находясь в состоянии глубокого йогического транса (самадхи), и ждут появления на земле его нового перерождения. Идею о том, что Дандарон является одним из звеньев в цепи перерожденцев, разделяют и некоторые зарубежные исследователи бурятского буддизма32.



Рис. 3. Ступа Дандарона, Бурятия, Кижингинский район


Из первого поколения учеников Б. Дандарона уже несколько человек ушли в мир иной. Оставшиеся общими усилиями, но главным образом В. М. Монтлевича, недавно в память об Учителе опубликовали книгу, которую в равной степени можно считать книгой о Б. Дандароне и книгой самого Б. Дандарона. Она включает наиболее важные его работы, когда-то публиковавшиеся, но ставшие библиографической редкостью, и материалы к его биографии. В последние включены архивные документы судебных дел 1937, 1949 и 1972 гг., переписку с учениками из Выдринской зоны, воспоминания разных лиц, чьи судьбы когда-то пересеклись с его собственной33.

Ламы современной Бурятии: какие они?

Одна из важнейших проблем возрождающегося буддизма в Бурятии – это, выражаясь бюрократическим языком, проблема кадровая, т. е. подготовка нового, молодого поколения лам, которое должно прийти на смену уже отошедшему в небытие или доживающему последние годы земной жизни. Большая часть нынешнего поколения лам, средний возраст которых от 40 до 50 лет, родились и выросли в советское время, и полностью освободиться от ментальности эпохи развитого социализма им вряд ли в ближайшем будущем удастся. Выражается она в ряде черт: склонности к политизации религии, участию в светской политической и общественной жизни, весьма невысоком конфессиональном образовательном уровне и подмене последнего общими рассуждениями о приоритете духовных истин над материальными, вовсе не столь уж обязательными для самих пастырей. Неудивительно, что, начиная с 1992 г., после смерти последнего Хамбо-ламы старшего поколения Мунко Цыбикова, на этом посту сменили друг друга уже трое из нового поколения лам: Жамьян Шагдаров (1992–1993), Чой-Доржи Будаев (1994–1995), Дамба Аюшеев (был избран на буддийском соборе сугунды в апреле 1995 г.). Двух первых выбирали если и не единогласно, то все-таки с большим перевесом голосов «за», а снимали спустя полтора-два года почти единогласно с формулировкой, которая, будучи переведенной с религиозного языка на светский, звучала бы как «за несоответствие занимаемой должности» – развал работы Центрального духовного управления буддистов (ЦДУБ), а главное – отсутствие личных моральных качеств, не позволявших им, кому община доверила быть своим главой, духовным наставником и руководителем, носить это высокое звание. Любопытно, что вслед за избранием каждого из них на должность Хамбо-ламы происходила смена «команды»: заместителей (дид-хамбо), членов совета ЦДУБ, настоятелей дацанов, точь-в-точь напоминая смену власти в государстве, республике, крае или области, опять-таки подтверждая уже высказанную выше мысль о влиянии политических институтов на религиозные. Кстати, в 1996 г. очередной собор буддистов Бурятии сугунды принял решение о замене названия ЦДУБ на новое – БТСР (Буддийская традиционная сангха России). Было решено, что такое название более отражает суть бурятской общины (а также калмыцкой и тувинской) – последователей традиционной для буддистов России школы Гелуг, в отличие от всех буддийских новообразований, которые с конца 1980-х гг. стали возникать по всей стране. Калмыцкая и тувинская общины отнеслись к перемене названия равнодушно, так как еще за несколько лет до этого объявили о своей самостоятельности, независимости от ЦДУБ и прямом подчинении Далай-ламе XIV. На этом же соборе был принят новый устав сангхи, вновь введено отмененное в советские годы название должности главы буддистов России – Пандито Хамбо-лама.


Я, ЧЕЛОВЕК, ОБЛЕЧЕННЫЙ В САН ЛАМЫ, ВЫНУЖДЕН ИДТИ В ПОЛИТИКУ, ПОТОМУ ЧТО БЛИЗКО К СЕРДЦУ ПРИНИМАЮ СТРАДАНИЯ ЛЮДЕЙ, НЕ ПО СВОЕЙ ВОЛЕ ОКАЗАВШИХСЯ ЗА ГРАНЬЮ НИЩЕТЫ

С конца 1980-х гг. ряд лам стали активно заниматься политикой, но и верующие, и светская общественность Бурятии отнеслись к этому неоднозначно. Первым в ряду лам-политиков следует назвать Эрдэма Цыбикжапова, ставшего в 1989 г. народным депутатом Верхового совета РСФСР – первого демократически избранного парламента времен перестройки. Э. Цыбикжапов избирался, будучи дид-хамбо-ламой буддийской общины Бурятии, и поначалу совмещал светскую и духовную деятельность, но со временем снял с себя сан и полностью посвятил себя политике. Активно занимался политической деятельностью и следующий за Цыбикжаповым дид-хамбо-лама Доржожап Мархаев, член Конституционного собрания Российской Федерации. Проводимая им политическая агитация за партию «Выбор России» вызвала нарекания представителей бурятской интеллигенции, полагающих, что подобное поведение несовместимо с высоким саном. Лама Нимажап Илюхинов, руководитель общины «Дхарма», баллотировался в депутаты Государственной Думы Российской Федерации в декабре 1995 г., избран не был, но в своей предвыборной программе сформулировал связь между буддизмом и политикой так: «Я, человек, облеченный в сан ламы, вынужден идти в политику, потому что близко к сердцу принимаю страдания людей, не по своей воле оказавшихся за гранью нищеты»34.

Одна из самых интересных и противоречивых фигур – это, к сожалению, недавно ушедший из жизни (трагически погиб в автокатастрофе в июле 2005 г.) Федор Самаев (монашеское имя – Данзан Хайбзун). Имевший высшее светское (выпускник Восточного факультета Ленинградского государственного университета) и высшее духовное образование (Буддийская академия в Улан-Баторе), он прошел стажировку в Дхарамсале при Далай-ламе XIV и получил посвящение в сан гелонга. После вторичного открытия буддийского храма в Ленинграде в 1990 г. он был назначен ЦДУБ его настоятелем, открыл при нем школу для подготовки учеников (хуварак), возродив традиционный институт послушничества и воспитания будущих лам, стал активно налаживать контакты с зарубежными буддийскими организациями и отдельными священнослужителями, создал независимый экологический фонд «Ахалар», не стыдясь просить деньги у зарубежных спонсоров и инвесторов на буддийские издания, содержание учеников и т. д. Полагаю, что на первом этапе начавшегося возрождения буддизма (1989–1992) ЦДУБ, бывшее почти полвека послушным орудием в руках партийных и советских органов, оказалось неготовым к индивидуальной позиции и столь яркой активности кого-либо из своих членов и потому осудило деятельность Ф. Самаева, пыталось снять его с должности настоятеля и даже лишить сана. Ф. Самаев выстоял в этой борьбе. Однако в июле 1997 г. в Санкт-Петербургском храме возник конфликт, спровоцированный одной из буддийских общин города, претендующей на этот храм, и Ф. Самаеву пришлось уйти с поста настоятеля. В 1995–1997 гг. он занимал должность дид-хамбо, в обязанности которого входило устанавливать и поддерживать связи с международными буддийскими центрами и общинами разных стран. В 1994–1998 гг. Ф. Самаев был депутатом Народного Хурала Республики Бурятия от Окинского избирательного округа. В 1999 г. он создал Централизованную религиозную буддийскую организацию «Майдар», куда вошли тункинские и окинские дацаны, возглавляемые его учениками, и фонд «Ахалар». В последние годы жизни он вместе со своими учениками построил в Тункинском районе Бурятии Буддийскую академию, в которой с 2004 г. начал преподавать.

Как сложатся дела после гибели Ф. Самаева, пока не ясно, но его ученики – настоятели двух дацанов Тункинского района («Бодхидхарма» в поселке Аршан и «Тушита» в поселке Кырен) и одного в Окинском районе («Пунцогнамдоллинг» в поселке Орлик) – хотят продолжить дело своего Учителя, а заодно открыть в построенном им здании академии его мемориальный музей. Такое решение было принято всеми собравшимися в Национальной библиотеке Республики Бурятия (Улан-Удэ, 23 июля 2005 г.), устроившей вечер памяти гелонга Данзан Хайбзун Самаева. Такое мероприятие, посвященное недавно ушедшему из жизни ламе, в Бурятии проводилось впервые. Его вспоминали не только как Учителя-наставника, но и как человека, много сделавшего для своего народа – сойотов, для Окинского района, в котором он родился и вырос, и просто для многих обращавшихся к нему со своими проблемами людей35.

Будущих лам Бурятии обучают не только в самой Бурятии в Буддийской академии «Даши Чойнхорлинг». Несколько человек постоянно учатся в Монголии (одни заканчивают, другие поступают) в Буддийской академии при монастыре Гандантекчинлинг. Несколько десятков лам обучаются в буддийских монастырях Индии практически всем необходимым предметам: астрологии, медицине, философии, логике, обрядовой практике, тантрической эзотерике и т. д. Через несколько лет, по окончании соответствующих факультетов, их ожидает работа в монастырях у себя на родине, но кому-то из них предстоит стать буддийскими дипломатами, научиться вести диалог как со светскими властями России, так и с руководителями буддийских общин стран Востока и Запада.


НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ ЛАМ ОБУЧАЮТСЯ В БУДДИЙСКИХ МОНАСТЫРЯХ ИНДИИ ПРАКТИЧЕСКИ ВСЕМ НЕОБХОДИМЫМ ПРЕДМЕТАМ: АСТРОЛОГИИ, МЕДИЦИНЕ, ФИЛОСОФИИ, ЛОГИКЕ, ОБРЯДОВОЙ ПРАКТИКЕ, ТАНТРИЧЕСКОЙ ЭЗОТЕРИКЕ И Т. Д.

Буддисты и власть в Бурятии: согласие или противостояние?

Как в бывшем СССР, так и в постперестроечной России религия отделена от государства. Несмотря на многообразие традиционных и новых конфессий, представленных на ее территории, Российская Федерация – государство светское. Тем не менее одна из характерных примет нашего времени – достаточно активное взаимодействие властных структур с религиозными организациями и их лидерами. Эти контакты отнюдь не безоблачны. В регионах конфликты между ними возникают довольно часто и, как правило, связаны с местными ситуациями, когда интересы власти и религии приходят в противоречие друг с другом. Конфликты нередко бывают вызваны поступками или позицией властных структур, которые во многом сохраняют стиль руководства, характерный для советского тоталитаризма.


КОНФЛИКТЫ НЕРЕДКО БЫВАЮТ ВЫЗВАНЫ ПОСТУПКАМИ ИЛИ ПОЗИЦИЕЙ ВЛАСТНЫХ СТРУКТУР, КОТОРЫЕ ВО МНОГОМ СОХРАНЯЮТ СТИЛЬ РУКОВОДСТВА, ХАРАКТЕРНЫЙ ДЛЯ СОВЕТСКОГО ТОТАЛИТАРИЗМА

Республика Бурятия еще несколько лет назад была прокоммунистическим регионом, где на всех видах выборов почти половина населения голосовала за коммунистов и преобладал советский стиль руководства и решения проблем. Это естественно сказывалось на взаимоотношениях с главой Буддийской традиционной сангхи России Пандито Хамбо-ламой Дамбой Аюшеевым. В настоящее время его полномочия не распространяются на буддийские организации Калмыкии, Тувы, Алтая, ограничиваются только территорией этнической Бурятии, включающей также и два бывших бурятских субъекта Федерации – Усть-Ордынский и Агинский автономные округа (ныне районы в составе Иркутской области и Забайкальского края). Но так как зарегистрированных буддийских общин (дацанов, дуганов, молельных домов) на этих землях практически столько же, сколько было к началу репрессий против буддизма, лам и всей буддийской культуры в конце 20-х гг. XX в., то руководителям сангхи забот хватает.

Должность лидера сангхи объединяет в себе несколько функций, отражающих разные стороны жизни буддистов, – наставника (учителя), дипломата, политика, хозяйственника. По каждому из направлений деятельности у него, конечно, есть заместители (дид-хамбо), в том числе отвечающие за региональные отделения, но все же вся ответственность за принятие любого решения в рамках буддийского пространства Бурятии лежит на лидере, и ни одно из них без его ведома не принимается.


ДОЛЖНОСТЬ ЛИДЕРА САНГХИ ОБЪЕДИНЯЕТ В СЕБЕ НЕСКОЛЬКО ФУНКЦИЙ, ОТРАЖАЮЩИХ РАЗНЫЕ СТОРОНЫ ЖИЗНИ БУДДИСТОВ, – НАСТАВНИКА (УЧИТЕЛЯ), ДИПЛОМАТА, ПОЛИТИКА, ХОЗЯЙСТВЕННИКА

Когда власти республики заняты своими делами, а руководство сангхи своими, царит относительное спокойствие, но стоит только их интересам пересечься, как возникают конфликты. Главный из них, повлекший за собой многие последующие, произошел в мае 1998 г. Это был конфликт бывшего Президента Республики Бурятия Л. В. Потапова и Правительства Республики Бурятия с Пандито Хамбо-ламой Д. Аюшеевым из-за вывоза на выставку в США «Атласа тибетской медицины». В конце XIX в. этот атлас был привезен в Бурятию из Тибета, он является копией оригинала, созданного в конце XVII в. (таких копий в мире существует всего три, оригинал, скорее всего, погиб в ходе китайских репрессий в Тибете после 1959 г.). Буддисты Бурятии по праву считали его своим достоянием. До 1936 г. он хранился в Ацагатском дацане, а после его ликвидации оказался в музее, который ныне называется Музей истории Бурятии им. М. Н. Хангалова. Предложение выставить Атлас в ряде музеев в США поддержали Президент, Правительство Республики Бурятия, Министерство культуры РФ, но с сангхой в лице Хамбо-ламы, которая по праву истории продолжала считать себя если не «хозяйкой», то по крайней мере организацией, причастной к судьбе этого сокровища, никто не посчитался. Это привело к самому настоящему побоищу между ламами и отрядом милиции в момент вывоза атласа из музейного хранилища, отснятому на видео и показанному как по Центральному телевидению России, так и в США. С этого момента начинается отсчет разногласий Президента Республики Бурятия и Хамбо-ламы.

До самого конца третьего президентского срока Л. В. Потапова (он окончился в июле 2007 г.) ни президент, ни Пандито Хамбо-лама так и не смогли наладить отношения друг с другом. Более того, властные структуры республики использовали каждый промах в поведении Хамбо-ламы, чтобы вызвать против него очередную общественную кампанию, вмешиваясь в такие дела, которые являются внутренним делом сангхи и должны решаться только ее собственными силами. Взбудораженные властями, общественность и средства массовой информации Бурятии в таких случаях взрывались публикациями, собраниями, круглыми столами, на которых без всяких элементов толерантности шли стеной друг на друга сторонники и противники Хамбо-ламы Д. Аюшеева.

Главные обвинения в его адрес из года в год одни и те же: развалил бывший ЦДУБ, объединявший буддийские общины Бурятии, Калмыкии, Тувы, заменил его организацией БТСР, не отражающей истинное положение дел в конфессии; зарегистрировал неправильный устав, по которому его невозможно переизбрать; не по протоколу приглашает Далай-ламу XIV, поэтому тот более 10 лет не приезжает в Бурятию; не оказал почтения Богдо-гэгэну IX во время его пребывания в республике; плохо относится к тибетским ламам; не может наладить отношения с Президентом Республики Бурятия; допустил склоку в Санкт-Петербургском дацане, ставшую криминальной. Есть и претензии личного характера: нетерпим к критике в свой адрес, груб с оппонентами и подчиненными и т. д. Все эти претензии неоднократно высказывались в прессе и Интернете, в устной форме и даже сообщались в письмах Л. В. Потапову от буддийских общин.


ДАЛАЙ-ЛАМА XIV БОЛЕЕ 10 ЛЕТ НЕ МОЖЕТ ПРИЕХАТЬ В БУРЯТИЮ, ПОТОМУ ЧТО МИД РОССИИ НЕ ДАЕТ ЕМУ ВИЗУ, НЕ ЖЕЛАЯ ПОРТИТЬ ОТНОШЕНИЯ С ВЛАСТЯМИ КИТАЯ, КОТОРЫЕ РЕЗКО ОТРИЦАТЕЛЬНО РЕАГИРУЮТ НА ВИЗИТЫ ДАЛАЙ-ЛАМЫ В РОССИЮ, СЧИТАЯ ЕГО СЕПАРАТИСТОМ, ЖЕЛАЮЩИМ ВЫВЕСТИ ТИБЕТ ИЗ СОСТАВА КНР

Справедливы ли эти претензии и обвинения? Частично – да. Однако за многое из перечисленного Д. Аюшеев не может нести ответственность. ЦДУБ развалился потому, что распался Советский Союз, а он был его непосредственным детищем. Далай-лама XIV более

10 лет не может приехать в Бурятию, потому что МИД России не дает ему визу, не желая портить отношения с властями Китая, которые резко отрицательно реагируют на визиты Далай-ламы в Россию, считая его сепаратистом, желающим вывести Тибет из состава КНР. Тибетских лам Д. Аюшеев не любит за то, что те строят в Бурятии буддийские центры и монастыри, которым правительство республики оказывает финансовую поддержку, в то время как собственно бурятским монастырям оно почти не помогает. Впрочем, справедливости ради следует сказать, что в 1995–1996 гг. Правительство Бурятии выделяло средства на строительство дацанов. В дореформенном исчислении эти суммы выглядели следующим образом: 55 млн руб. – дацану в Верхней Березовке (пригород Улан-Удэ), 5 млн руб. – Санагинскому дацану в Закаменском районе, 12 млн руб. – Цолгинскому дацану в Мухоршибирском районе, 15 млн руб. – Иволгинскому дацану, 11,7 млн руб. – буддийскому женскому центру в Улан-Удэ. Выделялись средства и в более позднее время.

И если даже другие обвинения частично справедливы, попытки властей регулировать внутреннюю жизнь бурятской сангхи и инициировать выступления средств массовой информации и разных слоев населения против Хамбо-ламы вряд ли соответствуют духу и стилю времени.

Шаманизм в постсоветской Бурятии

Бурятский шаманизм в сопоставлении с другими формами шаманизма народов Сибири можно считать эталоном для сравнительных исследований. Дело в том, что в нем сосуществуют как сохранившие свою первозданность ранние пласты этого культурно-исторического явления, к которому еще неприменим термин «религия», так и его поздняя форма, прошедшая определенную эволюцию и испытавшая влияние мировых религий (буддизма и христианства). Именно это дало возможность шаманизму оказаться в числе традиционных религий Бурятии, признаваемых и защищаемых ее законами. Классическому варианту бурятского шаманизма посвящены сотни работ: монографий, статей, докладов, сообщений, публикаций в СМИ, но лишь немногие касаются процессов, происходящих в нем последние 20 лет.

С началом перестройки, а особенно в постперестроечное время в бурятском шаманизме, как и в шаманизме прочих народов Сибири, начались процессы, которые в научной литературе обозначаются разными терминами – возрождение, эволюция, неошаманизм. Все три термина подразумевают весьма схожий круг явлений, которым предшествовало следующее: шаманизм вышел из подполья, где он находился с конца 20-х по конец 80-х гг. XX в. Это проявилось прежде всего в открытом проведении шаманами заказанных населением обрядов, обновлением, а иногда восстановлением полностью разрушенных и заброшенных мест шаманского культа. Однако это было только начало, вслед за которым последовало многое другое.

Относительно недавно появилась молодая генерация шаманов – не по возрасту (многим из них за пятьдесят и больше), а по способности выполнять шаманские ритуалы. Кажется, что и духи получили особый импульс к «призыву» в шаманы нового, современного по стилю мышления поколения. Для людей этого поколения характерны высшее светское образование, работа в светских учреждениях – вузах, школах, библиотеках, административном аппарате, что отлично совмещается с их способностью выполнять шаманские ритуалы. Как оказалось, можно делать светскую карьеру и одновременно быть шаманом, не испытывая идеологического и производственного дискомфорта. В качестве интересного примера такого совмещения может служить личность умершего в 1996 г. Ю. А. Хараева, заслуженного деятеля культуры Республики Бурятия, почти четверть века проработавшего директором Национальной библиотеки. До последних дней жизни он был известным шаманом, за помощью к нему обращались не только его сородичи, но и сотрудники аппарата Правительства Республики Бурятия, высшая техническая и творческая интеллигенция республики. Бывшие клиенты и «коллеги» по шаманской профессии часто вспоминают его с большой теплотой и уважением.


КАК ОКАЗАЛОСЬ, МОЖНО ДЕЛАТЬ СВЕТСКУЮ КАРЬЕРУ И ОДНОВРЕМЕННО БЫТЬ ШАМАНОМ, НЕ ИСПЫТЫВАЯ ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО И ПРОИЗВОДСТВЕННОГО ДИСКОМФОРТА

Еще один пример такого совместительства – Н. А. Степанова, выпускница Библиотечного отделения Института культуры в Улан-Удэ (ныне – Восточно-Сибирская государственная академия культуры и искусства). Будучи преподавателем кафедры этнологии и фольклора академии, она вела спецкурс «Основы шаманской практики». С 1993 по 2004 г. возглавляла Общество шаманов Бурятии, сейчас – президент Общества центральноазиатского шаманизма и член Межрелигиозного комитета ЮНЕСКО. Н. А. Степанова часто выезжает за рубеж (в Италию, Францию, Бразилию, США и др.), знакомя тех, кто интересуется формами эзотерической практики, со своим опытом в этой области. Итальянский кинодокументалист К. Алеоне снял о ней фильм, в Италии о ней опубликована книга36.


В ПРОШЛОМ ШАМАН ВСЕГДА ПРАКТИКОВАЛ В ОДИНОЧЕСТВЕ, ОН ШАМАНИЛ НА РОДНОЙ ЗЕМЛЕ, ГДЕ ЖИВУТ ДУХИ ЕГО ПРЕДКОВ И ПРЕДКОВ ЕГО СОРОДИЧЕЙ И НАХОДЯТСЯ МЕСТА ИХ КУЛЬТА

Е. Х. Цыбикжапова, в прошлом учитель и лектор районо, затем сотрудник Бурятского института повышения квалификации и переподготовки работников образования, практикует как шаманка чуть более десяти лет. Она известна своим особым даром хилерства – исцелять звуком, пением, мелодией со словами на несуществующих, но тем не менее фонетически опознаваемых языках. Как художник кистью, Е. Х. Цыбикжапова «рисует» портрет своего клиента, определяя изъяны, т. е. болезни его организма, и пением их лечит. Не так давно она освоила профессию психолога, стала психотерапевтом, открыла курсы, слушатели которых учатся освобождаться от последствий стресса, постоянно работает над углублением своих шаманских возможностей, и таких примеров немало.

В 1993 г. возникло Общество шаманов Бурятии Хэсэ хэнгэрэг (букв. «Грохочущий бубен»), переименованное впоследствии в Б мургэл (букв. «Шаманская вера»).

В это общество входят представители как старой, так и молодой генерации носителей шаманской профессии. Это принципиально новое явление вызвано к жизни спецификой современной общественной и политической жизни как в России в целом, так и в Бурятии в частности. Общество зарегистрировано в Министерстве юстиции Республики Бурятия и приравнено к более сотни других конфессиональных организаций, существующих в республике, таким как буддийские монастыри, православные церкви, старообрядческие (семейские) общины, новые религиозные центры (Вера бахаи, Общество сознания Кришны, протестантские миссии, возникшие в середине XX в., и др.). На конец 2004 г., по данным Министерства юстиции, в Бурятии зарегистрированы 173 религиозные общины. Среди них три шаманские – «Б Мургэл», «Лусад», «Тэнгэри». Две последние возникли сравнительно недавно и объединяют шаманов – выходцев из Иркутской области и Агинских степей, проживающих в Республике Бурятия.

В прошлом шаман всегда практиковал в одиночестве, он шаманил на родной земле, где живут духи его предков и предков его сородичей и находятся места их культа. Конечно, общение между шаманами существовало: старшие и опытные учили младших, начинающих, они же совершали посвящение в шаманы молодых коллег. Однако есть легенды и предания о соперничестве шаманов, о смертельных схватках между ними для доказательства своего превосходства, часто приводивших к смерти одного из них.

Зачем же шаманам объединяться в общества? Новые времена диктуют новые правила. Для легализации шаманов есть несколько причин. Закон «О религиозной деятельности на территории Республики Бурятия», называя шаманизм в числе четырех традиционных для Бурятии религий, берет под свою защиту священные культовые места, разрешает проведение на их территории определенных обрядов, но, в свою очередь, требует, чтобы шаманы зарегистрировали свои священные места как особо охраняемые территории. Это необходимо для того, чтобы избежать конфликтов с представителями других конфессий, претендующих на то же священное место, или с какой-либо хозяйственной организацией, которая решит начать деятельность в таком месте и нанести ему вред. Шаман-одиночка в такой ситуации вряд ли сумеет добиться справедливости, это под силу только шаманам, организованным в сообщество.

Еще одно назначение общества шаманов – стать заслоном на пути псевдошаманов, которых в последнее время тоже появилось немало. Как сказал шаман Д. Д. Очиров в интервью М. Хоппалу, президенту Международного общества по изучению шаманизма, «наше шаманское общество создано для того, чтобы не допускать к исполнению обрядов шарлатанов; и тот, кто считает себя шаманом, показывает нам свои способности, исполняет ритуалы – это одно из условий приема в члены Общества шаманов»37.

Действует общество и в других направлениях. Можно назвать несколько «мероприятий» (если такое слово вообще применимо к шаманской практике и культурной традиции), которые были либо запланированы им, либо проведены с его ведома и при участии его членов. Это серия тайлаганов в честь «13 северных хозяев-нойонов» – персонажей шаманского пантеона прибайкальских бурят. Эти нойоны считаются предками-прародителями разных этнических подразделений, от которых, по мнению шаманов, зависит благополучие всего бурятского народа. Для нашего времени эта идея более чем актуальна. Она свидетельствует о том, что шаманы проявляют беспокойство о судьбе народа в целом, стараясь традиционными методами оказать на нее благотворное влияние. Запланированные тайлаганы начали проводиться в июле – августе 1993 г.: первый был проведен в честь хозяина острова Ольхон – Ойхони буурал-бабая; второй – в честь хозяина горы Барагхан в Баргузине; третий – в честь прародителя булагатов Буханойона, также являющегося покровителем и защитником всех бурят; четвертый – в честь Бурин-хана, духа горы Мунку-Сардык, самой высокой точки хребта Восточных Саян, и т. д.

В последние годы в разных районах Бурятии совершенно официально с участием не только представителей Общества шаманов, но и представителей власти (иногда даже глав администрации районов) стали проводиться тайлаганы в честь духов – покровителей местных гор, источников и перевалов. Руководители районов таким образом публично проявляют лояльность по отношению к традиционной религиозной культуре населения, что особенно важно в период предвыборных и избирательных кампаний. В 2002 г. по случаю 840-летия со дня рождения Чингис-хана, который воспринимается населением Центральной Азии, особенно Монголии и Бурятии, не так, как российской исторической наукой (завоеватель, поработитель, разрушитель), а совсем наоборот (великий создатель Монгольской империи, божество-покровитель всех монгольских народов, Человек № 1 второго тысячелетия), был проведен тайлаган в его честь. В нем участвовали не только бурятские, но и монгольские шаманы, а также представители разных этнических групп и, разумеется, представители властных структур республиканского уровня.

Несомненно, к числу заслуг Общества шаманов относится идея издания карты основных шаманских культовых объектов Республики Бурятия и календарей проведения традиционных обрядов в разных священных местах38. Это важные и полезные издания для всех – и для шаманов, так как не каждый из них имеет представление о местах проведения шаманских обрядов на всей территории Бурятии, и для жителей республики, знания которых в этой области вообще очень ограничены, и, конечно, для ученых, которым для создания такой карты и подобных календарей потребовались бы годы работы.

Не менее важным для характеристики бурятского неошаманизма является участие шаманов в научных конференциях. Первым совместным мероприятием стал симпозиум «Центральноазиатский шаманизм: философские, исторические, религиозные аспекты», проходивший в конце июня 1996 г. на озере Байкал. На симпозиум приехали 10 шаманов из Бурятии и других регионов Сибири и один из Монголии – знаменитый Цэрээн-заарин, имеющий 13 степеней посвящения. Первый опыт оказался непростым. Несколько раз возникали конфликтные ситуации между научными сотрудниками – организаторами симпозиума и шаманами, которые видели (наверное, не без оснований) цель своего появления на Байкале не в участии в заседаниях, а в проведении серии обрядов, прежде всего тайлагана в честь «хозяина» острова Ольхон на Байкале и прочих духов – хранителей данной местности.

Это событие в силу своей неординарности породило мифы, в основе которых лежат реальные факты, но осмысленные в жанре этнокультурной мифологической традиции. Вот, например, рассказ о наводнении. После проведения обрядов в одном из районов на берегу Байкала началось наводнение. Местные жители предположили, что оно вызвано недавним скоплением шаманов. По их мнению, хотя шаманы и проводили обряды, чтобы умилостивить духов, но поскольку они сами жители других районов, то могли не знать какие-то особенности проведения этих обрядов и неосознанно что-то нарушить. Скопление шаманов растревожило местных духов, и наводнение стало следствием этого. Населению пришлось обратиться за помощью в буддийский монастырь – и не какой-нибудь, а главный в республике – Иволгинский дацан, оттуда приехали ламы, провели службу, и озеро благополучно вернулось в свои берега.


НЕСОМНЕННО, К ЧИСЛУ ЗАСЛУГ ОБЩЕСТВА ШАМАНОВ ОТНОСИТСЯ ИДЕЯ ИЗДАНИЯ КАРТЫ ОСНОВНЫХ ШАМАНСКИХ КУЛЬТОВЫХ ОБЪЕКТОВ РЕСПУБЛИКИ БУРЯТИЯ И КАЛЕНДАРЕЙ ПРОВЕДЕНИЯ ТРАДИЦИОННЫХ ОБРЯДОВ В РАЗНЫХ СВЯЩЕННЫХ МЕСТАХ

Байкальский симпозиум по шаманизму положил начало регулярному участию шаманов в научных конференциях, конгрессах, симпозиумах как в самой Бурятии, так и за ее пределами – в республиках Тува (Тыва), Якутия (Саха), Хакасия, Алтай и др. возникает столь же сильная шаманская активность. Более того, на регулярно проводимые Институтом этнологии и антропологии РАН Международные конгрессы по теме «Шаманизм и иные традиционные верования и практики» постоянно приглашаются шаманы из разных регионов России, в том числе из Бурятии.

Шаманы охотно участвуют в работе научного семинара по теории и практике шаманизма, работающего в Институте этнологии и антропологии РАН, и готовы продемонстрировать свои хилерские способности, если возникает необходимость. Один из весьма незаурядных случаев, когда бурятская шаманка М. Г. Данчинова, родом из Курумканского района Бурятии, очищала от полтергейста квартиру одного из московских ученых, очень интересно описан в статье В. И. Харитоновой39.


ГОРАЗДО ИНТЕРЕСНЕЕ СТРЕМЛЕНИЕ ШАМАНОВ «ВЫСКАЗАТЬСЯ» САМИМ И НЕ ТОЛЬКО НА ТРИБУНЕ НАУЧНЫХ КОНФЕРЕНЦИЙ, НО И В ПЕЧАТИ – НАПИСАТЬ И ОПУБЛИКОВАТЬ СТАТЬИ И ДАЖЕ КНИГИ О ТОМ, ЧТО И КАК ОНИ «ВИДЯТ», КАК ПОНИМАЮТ СВОЕ ШАМАНСКОЕ ПРИЗВАНИЕ И ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ

В мае-июне 2001 г. в Москве проходила II Всемирная театральная олимпиада. Наряду с театральными коллективами разных стран мира, и прежде всего России, в ней приняли участие бурятские, тувинские, хакасские и московские (?!) шаманы. Бурятских шаманов представлял Б. Ц. Ринчинов (а также три его помощника), представитель агинских бурят, считающийся очень сильным шаманом в своем регионе. В рамках шаманского мастер-класса, работавшего на олимпиаде, он провел ночной сеанс камлания, которое, хотя и проходило на сцене нового здания Театра-школы драматического искусства (режиссер А. Васильев), произвело на присутствующих сильное впечатление.

Участие шаманов в научных мероприятиях – одна из интереснейших черт неошаманизма. Этот феномен можно представить как сращивание шаманизма и шаманологии, т. е. культурного явления и науки о нем. В нем есть две стороны, или два встречных потока: первый – это шаманы, идущие в науку, второй – ученые-шамановеды, желающие получить посвящение в шаманы. Последнее относится прежде всего к шамановедам из регионов, где шаманизм – национальная традиция, к ученым, у которых имеются предки-шаманы и которые считают, что их познания дают им право на посвящение в шаманы.

Гораздо интереснее стремление шаманов «высказаться» самим и не только на трибуне научных конференций, но и в печати – написать и опубликовать статьи и даже книги о том, что и как они «видят», как понимают свое шаманское призвание и предназначение. Часто причиной такого желания служит неудовлетворенность шаманов тем, что пишут о них ученые; многие научные работы о шаманизме сами шаманы считают «неправильными» и потому хотят писать сами. Многие из современных шаманов имеют высшее образование, поэтому подобная идея не кажется такой уж невероятной. Книга, описывающая внутренний мир шамана, основы его практики, написанная им самим, может стать новым источником для изучения шаманизма и, что особенно важно, современного шаманизма, источником, который даст возможность сопоставить нынешнюю ситуацию внутри и вокруг шаманизма с той, которая была изучена разными поколениями ученых начиная с середины XIX в.

Некоторый опыт в этой области уже имеется, известны несколько работ, написанных шаманами Бурятии и опубликованных в последние годы. Это книга целительницы Наёхан (Н. В. Ангараевой), дар которой восходит к виртуальному Учителю, голос которого она слышит и который через нее доводит до людей свои нравственные истины40. Это уже упомянутая выше книга Н. А. Степановой, точнее, книга литературно обработанных ее рассказов о себе и своей «жизни в шаманизме», опубликованная на итальянском языке. Еще один интересный опыт – книга Е. Х. Цыбикжаповой, бурятской шаманки и психолога, в которой ее собственный эзотерический опыт соединен с размышлениями автора о природе иррационального знания41. Особо в этом ряду следует отметить книгу Б. Д. Базарова, соединившую в себе огромный материал по практическому шаманизму (шаманский фольклор, описание обрядов, генеалогии шаманских родов, имена и адреса современных шаманов) с попыткой его научного осмысления, использованием довольно большого объема архивных материалов и достижений науки в сфере изучения шаманизма42.


ВООБЩЕ СОВРЕМЕННЫЕ ШАМАНЫ БОЛЬШЕ КОНТАКТИРУЮТ С НАУЧНОЙ СРЕДОЙ И СРЕДСТВАМИ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ЧЕМ ИХ КОЛЛЕГИ XIX–XX ВВ., ЧАСТО ОНИ САМИ ИЩУТ ПОДОБНЫЕ КОНТАКТЫ

Вообще современные шаманы больше контактируют с научной средой и средствами массовой информации, чем их коллеги XIX–XX вв., часто они сами ищут подобные контакты. Причины этого следующие: во-первых, исчез былой страх советских лет, что это может причинить неприятности как им самим, так и их клиентам; во-вторых, они заинтересованы в рекламе своих возможностей и потому охотно разрешают присутствовать на исполняемых ими обрядах ученым, журналистам, фотографам, кино– и телесъемочным группам.

Подводя итог всему сказанному выше, хочется еще раз подчеркнуть то, что характеризует специфику нео-шаманизма в Бурятии.

Во-первых, это возникновение нескольких объединений шаманов Бурятии, занявшихся не только культовой, но также издательской и просветительской деятельностью. Во-вторых, желание шаманов сотрудничать с учеными, участвовать в научных конференциях, дать возможность широкому читателю понять, как сами шаманы видят и ощущают себя, свой дар, свое предназначение в обществе. В-третьих, выход шаманов из своей узкопрофессиональной и узколокальной ниши в общенациональное пространство. Об этом свидетельствует готовность сниматься в кинофильмах и телефильмах, давать интервью журналистам и придирчиво следить, чтобы журналы или газеты не исказили смысл сказанного, поездки ряда шаманов в иные республики, области и даже страны с выступлениями и демонстрацией специфики собственного иррационального опыта.

Шаманы стали принимать участие в разных светских праздничных и деловых встречах. Иногда они наряду с главой Буддийской традиционной сангхи России и Благочинным Забайкальского округа Читинской епархии приветствуют участников этих встреч, конгрессов, праздников и тоже дают им благословение. Бывают и иные ситуации, когда шаманы проявляют несвойственную им ранее активность. В качестве примера можно привести следующий сюжет, ареной действия которого стал Тункинский район Бурятии.

Боги и духи Тункинской долины против ЮКОСа

Начиная с 2001 г. Тункинский район (как, впрочем, и еще ряд территорий Республики Бурятия) лихорадило по поводу предстоящего на правительственном уровне утверждения проекта компании ЮКОС о строительстве нефтепровода по трассе Ангарск – Дацин, который должен был пройти по пяти районам Республики Бурятия, а также Иркутской и Читинской областям. Везде, как всякая масштабная стройка, он нанес бы сокрушительный удар по местной экологической системе, восстановление которой потом или было бы невозможно, либо потребовало бы не одну сотню лет. В Тункинской долине жертвами этого проекта должны были пасть Торская степь и четыре села, находящиеся на ее территории – Торы, Далахай, Зун-Мурино, Шулуты.


В ТУНКИНСКОЙ ДОЛИНЕ ЖЕРТВАМИ ЭТОГО ПРОЕКТА ДОЛЖНЫ БЫЛИ ПАСТЬ ТОРСКАЯ СТЕПЬ И ЧЕТЫРЕ СЕЛА, НАХОДЯЩИЕСЯ НА ЕЕ ТЕРРИТОРИИ – ТОРЫ, ДАЛАХАЙ, ЗУНМУРИНО, ШУЛУТЫ

Основной накал страстей пылал летом 2002 г., когда группа экспертов ЮКОСа должна была любой ценой получить согласие жителей этих сел на ликвидацию их хозяйств, домов, пастбищных угодий, а также священных мест, которые находятся на попадающем под строительство участке земли. Я была свидетелем тех событий. Находясь в составе группы экологов Бурятского регионального отделения по Байкалу, я участвовала во встречах с местной интеллигенцией вышеназванных сел, слышала, что думали люди по поводу того, как с ними собираются поступить, их протестные выступления не только на собраниях в своем селе, но и на встрече с представителями ЮКОСа в Кырене, где на них давили, шантажировали возможным увольнением с работы, если они не скажут «да» трубе. Кто-то не сдался, а кто-то отступил от своих позиций. Маленького человека, во всем зависящего от больших, пусть всего лишь в масштабах района, начальников, запугать нетрудно. Я читала протокол этого собрания и с горечью видела, как почти к каждому выступлению против трубы было приложено письменное заявление от выступавшего, что на самом деле он не против, если будут соблюдены законы и не будет разрушена экология. Это были 18 одинаковых, слово в слово, заявлений, явно продиктованных кем-то из представителей администрации. Можно представить, ценой каких угроз они были получены от людей, совершенно убежденных, что нефтетруба – это гибель их малой родины.

Не сплоховали только ламы, шаманы и хадаши (букв. «почитающие духов гор»). Чиновники ни правительственного, ни районного уровня их запугать не могут, так как у них есть свое «начальство» – боги и духи священных мест Бурятии. Я читала их коллективное обращение, адресованное непонятно кому – то ли президенту В. В. Путину и тогдашнему главе правительства М. В. Касьянову, то ли вообще в виртуальное пространство Космоса. Они писали о том, что священные места нельзя трогать и прокладывать сквозь них какие-либо трубы, но, не очень веря в силу написанного, провели ряд молебнов возле самых важных священных мест.

Дальнейшее более-менее известно всем. Глава компании ЮКОС М. Ходорковский и кое-кто еще из его ближнего окружения были арестованы по обвинению в разных финансовых махинациях, сокрытии доходов и уклонении от налогов, признаны судом виновными и приговорены к восьми годам лишения свободы, да и сама компания к концу 2007 г. была распродана по частям и перестала существовать. Можно, конечно, говорить о «высокой политике» по отношению к олигархам типа Ходорковского и компаниям типа ЮКОС со стороны Президента и Правительства России, о попытках аннулировать итоги приватизации и затеять новый передел собственности, о зависти тех, кто еще не наворовал государственных богатств России, к тем, кто уже преуспел в этом деле, и т. д. Причин политического порядка случившегося можно найти много. Но мне почему-то кажется, что дело не в них, а в том, что боги и духи Тункинской долины защитили свою землю и ее людей от грозившей им беды. И я надеюсь, что они будут это делать и впредь.

В отличие от бурятских лам, которые не раз баллотировались на выборах в высшие органы государственной власти (Собрание народных депутатов СССР; Народный Хурал Республики Бурятия) и даже побеждали в них, шаманы открыто в политику никогда не шли, но случаи, когда кандидаты в депутаты и претенденты на посты руководителей районной администрации обращались к шаманам за помощью (совершить обряд с целью обойти соперника), известны.

Появление неошаманизма отнюдь не мешает существованию традиционного шаманизма. Такие шаманские институты, как обязательное наличие шаманских предков, избранность духами и посвящение как форма легализации обретенного шаманского дара, продолжают существовать и по-прежнему являются обязательными. Несколько упростились шаманские обряды, модернизировался шаманский костюм, проще по орнаментике и оформлению стали бубны. Но это естественный процесс для любого явления культуры. В шаманизме заложены механизмы и адаптации, и трансформации, и модернизации, дававшие ему возможность держать равнение на новые социальные установки. Стабильность и неизменность шаманизма – только видимость. Вряд ли кто-либо всерьез будет утверждать, что шаманизм не изменился со времен неолита – периода истории, когда изображения шаманов и шаманских сюжетов стали частыми на наскальных рисунках. Он менялся всегда, но очень медленно, и потому это было незаметно. Но нынешние перемены в нем происходят в такое время, когда сломалась и перевернулась с ног на голову вся наша складывавшаяся много десятилетий жизнь. Перемены в шаманизме оказались настолько же значительны, как и в самой жизни, и, наверное, это закономерно.


ТАКИЕ ШАМАНСКИЕ ИНСТИТУТЫ, КАК ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ НАЛИЧИЕ ШАМАНСКИХ ПРЕДКОВ, ИЗБРАННОСТЬ ДУХАМИ И ПОСВЯЩЕНИЕ КАК ФОРМА ЛЕГАЛИЗАЦИИ ОБРЕТЕННОГО ШАМАНСКОГО ДАРА, ПРОДОЛЖАЮТ СУЩЕСТВОВАТЬ И ПО-ПРЕЖНЕМУ ЯВЛЯЮТСЯ ОБЯЗАТЕЛЬНЫМИ

Однако культурно-экологическая ниша, которую занимает шаманизм и в рамках которой он живет и действует, и сегодня остается та же. Это малая родина – место, где человек родился, это могилы предков, это сами предки и память человека о них, которая становится все слабее, а значит, рвется нить связи предков и потомков, без которой человек в этом мире беззащитен. Задача шамана и шаманизма – не допустить этого, не дать человеку забыть о его истоках, оберегать и хранить его генетическую память.


ВСЕ СПОРЫ О ТОМ, ЧТО ДЛЯ БУРЯТИИ ВАЖНЕЕ – БУДДИЗМ ИЛИ ШАМАНИЗМ, КОМУ ИЗ НИХ ПРИНАДЛЕЖИТ ВЕДУЩАЯ РОЛЬ В ЕЕ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ, КТО ИЗ НИХ БОЛЕЕ СООТВЕТСТВУЕТ НАЦИОНАЛЬНОМУ ДУХУ, ЛИШЕНЫ СМЫСЛА

Возвращаясь к тому, о чем я говорила вначале, хочу еще раз подчеркнуть следующее. Все споры о том, что для Бурятии важнее – буддизм или шаманизм, кому из них принадлежит ведущая роль в ее истории и культуре, кто из них более соответствует национальному духу, лишены смысла. И тот и другой по отдельности и вместе – в том самом исторически сложившемся симбиозе – наряду с другими явлениями традиционной культуры внесли свою лепту в формирование национального менталитета и выросшей из него столь желанной и столь неуловимо ускользающей от какой-либо материализации бурятской национальной идеи.

Буддизм и бурятская национальная идея

(опубликовано: Жуковская Н. Л. Мир традиционной монгольской культуры. Lewiston, Queenston: The Edwin Mellen press, 2000. C. 239–251)


Национальная интеллигенция, национальная идея, национальная религия… Эти три понятия, взаимосвязанные и как бы взаимоперетекающие друг в друга, в последнее десятилетие постоянно появляются на страницах бурятской научной и периодической печати. Каждое из них в отдельности и все три вместе – это клубок проблем, начиная с историко-культурных и кончая геополитическими, и если попытаться вытянуть из этого клубка отдельные ниточки, то выстроится цепочка вопросов, которые задает себе ныне лучшая, активно мыслящая часть бурят – ее интеллигенция. Кто мы, буряты? Откуда мы? В чем наша национальная особенность, точнее особость, отличающая нас от других народов России, Сибири, Центральной Азии? В чем наше назначение (и даже более возвышенно – предназначение) как народа на арене истории? И если это предназначение есть, то как его реализовать? Почему среди других регионов Российской Федерации рейтинг Бурятии так низок: 51-е место и ниже по всем основным экономическим показателям?43 Как сделать качественный рывок и найти себя в новом мировом геополитическом пространстве?


КАК СДЕЛАТЬ КАЧЕСТВЕННЫЙ РЫВОК И НАЙТИ СЕБЯ В НОВОМ МИРОВОМ ГЕОПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ?

Попытки ответить на эти вопросы, по сути дела, и есть поиск национальной идеи. Еще лет десять назад это понятие было достоянием в основном историков, философов, литераторов, занимавшихся преимущественно русской историей, русской философией, русской литературой. И это естественно, ибо на протяжении всего XIX в., а особенно ближе к его концу эта идея и основанный на ней поиск особого пути России болезненно интересовали русскую интеллигенцию, русских писателей и философов, бывших рупором наиболее прогрессивной части российского общества. Именно в этой среде родилась гениальная по краткости и емкости формула В. С. Соловьева: «… идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности»44.

Однако, хотя в конце XIX в. столь изящно-иррациональная формула была самодостаточна и даже вызвала к жизни философский диспут о вселенском предназначении России, длившийся несколько десятилетий, вскоре в истории наступила новая эпоха, вызванная революцией 1917 г., и всех диспутантов, невзирая на их взгляды, выставили за пределы этой самой России. Спустя век, т. е. в наши дни, поиски национальной идеи переместились из сферы философии и литературы в сферу политики, экономики и тесно связанных с ними межнациональных отношений. Теперь ученые и политики ищут ее составляющие компоненты, но национальная идея продолжает ускользать от точных определений. Из множества высказываний на эту тему приведу для примера два определения, данные одно – ученым, другое – политиком.


ТЕПЕРЬ УЧЕНЫЕ И ПОЛИТИКИ ИЩУТ ЕЕ СОСТАВЛЯЮЩИЕ КОМПОНЕНТЫ, НО НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ ПРОДОЛЖАЕТ УСКОЛЬЗАТЬ ОТ ТОЧНЫХ ОПРЕДЕЛЕНИЙ

Ученый – действительный член Академии наук Республики Азербайджан А. Ф. Дашдамиров – рассуждает так: «… национальная идея мне представляется той путеводной нитью, которая на переломном этапе связывает прошлое и будущее нации, выстраивает внешние и внутренние ориентиры ее самосознания, помогает разобраться в самих себе, объединить сознанием этнического сотворчества все слои и поколения этноса». И далее: «Национальная идея – это тот структурный компонент национального самосознания, который привносит в него основанную на определенном идеале целеустановку, опирающуюся, с одной стороны, на потребности практики, а с другой – выражающую то или иное понимание вытекающих из нее задач»45.

Политик – лидер ЛДПР В. В. Жириновский посвятил русской национальной идее целую книгу, назвав ее «Идеология для России», в которой выделил следующие ее составляющие: патриотизм, либерализм, справедливость, демократизм, правопорядок, духовность46. Сами по себе эти слова и стоящие за ними понятия могут вызывать только положительную реакцию у каждого, кому дорога честь страны и народа, к которым он себя относит, если бы при этом не имело место политическое жонглирование ими во имя достижения чисто популистских целей.

Впрочем, только что упомянутый автор прав в другом: если не брать за точку отсчета так называемых русских патриотов с их экстремистскими планами на будущее России, то «русская идея всегда включала и включает в себя доброе и равное сожительство русских со всеми иными национальностями и этносами, проживавшими и проживающими в Российском государстве. В этом смысле русская идея – синоним российской идеи, то есть идеи всех россиян, не отделяющих свою судьбу от судьбы русского народа»47.

И опять-таки это скорее общие рассуждения на тему, нежели конкретная формулировка. В связи с этим нельзя не признать правоту К. Г. Красухина, считающего, что формулировать надо не саму идею, а принцип подхода к ее созданию, в котором главное то, что национальную идею нельзя привнести извне, она должна соответствовать существующим у данного народа идеологическим и психологическим стереотипам, она должна опираться на уже имеющуюся систему ценностей и, наконец, не должна быть слишком заумной по формулировке. Всякая же попытка начинить национальные идеи конкретным содержанием сразу же доказывает «элементарность и банальность этих идей», ибо в них заложены простые, базовые житейские понятия48. И если раскрыть их содержание, сразу окажется: то, чем жил всегда данный народ и что было заложено в его систему ценностей (труд, гордость за свою историю и культуру, нравственный кодекс общества, почитание предков, стремление жить в разумном равновесии с природой), и есть тот стержень или, если хотите, национальная идея, которая создает предпосылки для того, чтобы не потеряться и не раствориться в сложном современном мире с его попытками все унифицировать и стандартизировать. Иными словами, речь идет об осознании каждым народом своего исторического, культурного, экономического и политического потенциала и стремлении к его максимальной реализации, особенно остро воспринимаемом на сломе (смене) исторических эпох.


ВСЯКАЯ ЖЕ ПОПЫТКА НАЧИНИТЬ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ИДЕИ КОНКРЕТНЫМ СОДЕРЖАНИЕМ СРАЗУ ЖЕ ДОКАЗЫВАЕТ «ЭЛЕМЕНТАРНОСТЬ И БАНАЛЬНОСТЬ ЭТИХ ИДЕЙ», ИБО В НИХ ЗАЛОЖЕНЫ ПРОСТЫЕ, БАЗОВЫЕ ЖИТЕЙСКИЕ ПОНЯТИЯ

Поиски своей национальной идеи буряты начали на рубеже XIX–XX вв. Правда, этот термин им тогда не был известен, его эквивалентом выступало такое понятие, как «национально-культурное развитие». Позднее в отечественной и особенно бурятской научной литературе за этим периодом в истории бурятского народа закрепилось название «национально-освободительное движение», в котором выделяли два этапа: первый – с конца XIX в. до революции 1917 г.; второй – с октября 1917 г. по октябрь 1919 г., когда за решение национального вопроса на местах взялась советская власть, отказавшаяся от всех иных способов решения этого вопроса, кроме тех, которые предлагала она сама49.


С КОНЦА 80-Х ГГ. XX В. БУРЯТИЯ, КАК И ДРУГИЕ БЫВШИЕ АВТОНОМНЫЕ РЕСПУБЛИКИ СССР, ВСТУПИЛА В ПЕРИОД НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ

В конце 30-х гг. она «вспомнила» о лидерах этого движения: те из них, кто не был расстрелян белогвардейцами в годы Гражданской войны и не успел умереть своей смертью, были репрессированы. Это Ц. Жамцарано, Б. Барадийн, Э. Д. Ринчино, М. Н. Ербанов и другие, память о которых после 50-летнего забвения ныне возвращена бурятскому народу.

С конца 80-х гг. XX в. Бурятия, как и другие бывшие автономные республики СССР, вступила в период национально-культурного возрождения. Одновременно резко активизировался интерес к событиям собственной истории конца XIX – начала XX вв., проводились аналогии, изыскивались общие закономерности тех и нынешних событий. Их немало, что позволило лидерам ныне идущего возрождения рассматривать события, разделенные во времени целым веком, как два этапа одного и того же движения.

Конечно, конец XIX в. и конец XX в. – с учетом того, что произошло за этот период в истории России и Бурятии как ее составной части, – это разные эпохи, разные экономические, идеологические, политические ориентиры. И все же есть нечто общее, за что боролась тогда и бьется сейчас бурятская интеллигенция: придание не на словах, а на деле официального статуса родному языку, возрождение и сохранение национальной культуры, опора на национальную религию.


ЧУТЬ ПОЗЖЕ, ЧЕМ БУДДИЗМ, НА ТЕРРИТОРИИ БУРЯТИИ ПОЯВИЛОСЬ ХРИСТИАНСТВО, ПРЕДСТАВЛЕННОЕ ДВУМЯ НАПРАВЛЕНИЯМИ – ПРАВОСЛАВИЕМ И СТАРООБРЯДЧЕСТВОМ

Остановимся на последнем аспекте – не потому, что он самый важный, хотя так считают некоторые лидеры возрождения, в особенности, естественно, религиозные лидеры, а потому, что вопрос о национальной религии для Бурятии очень непростой. В самом деле, на вопрос, что такое национальная религия бурят, заданный самим бурятам, единообразного ответа не будет: одни скажут, что это буддизм, другие – что шаманизм, третьи назовут христианство (и оно действительно сыграло большую роль в истории Бурятии), а в последнее время появились попытки создания (воссоздания, реконструкции) дошаманской языческой традиции бурят – тэн-грианства (от тюрко-монгольского тэнгэр, тэнгэри — небо как верховная субстанция и снизошедшие с него божества)50. Есть и еще один вариант – бо-тэнгризм (от монголо-бурятского б – шаман), пытающийся соединить шаманизм и дошаманские верования бурят. Однако последние новообразования пока не приобрели в бурятской среде каких-либо сторонников, поэтому мы остановимся лишь на первых трех и среди них особо выделим буддизм.

Буддизм на территории Бурятии появился в начале XVII в. За прошедшие с тех пор почти четыре столетия (а не 250 лет, как отметила республика в 1991 г.)51, он оказал громадное влияние на бурятскую культуру, на формирование национального самосознания и в конечном счете внес свой вклад в становление бурятской национальной идеи, который при всей относительности подобного рода аналогий вполне сопоставим с ролью православного христианства в формировании русской национальной идеи. Буддизм в Бурятии с первых же шагов вступил в активное взаимодействие с шаманизмом, который хотя и не представлял единой иерархически организованной структуры, тем не менее выполнял до этого времени функции национальной религии бурят. Чуть позже, чем буддизм, на территории Бурятии появилось христианство, представленное двумя направлениями – православием и старообрядчеством. И если второе осталось конфессией только сосланных сюда раскольников, то православие, будучи официальной религией Российской империи, претендовало на значительное место в вероисповедных делах бурят, и на протяжении XVII–XIX вв. буддизму пришлось вести с ним жесткую конфронтацию в идеологической сфере.

И буддизм, и православие, и, разумеется, шаманизм сыграли в истории Бурятии и продолжают играть сегодня свою особую роль, каждый из них заполняет определенную нишу в культурно-экологическом пространстве. Однако только буддизму удалось стать той идеологией, под знаменем которой прошла консолидация нации, сформировалось ее самосознание, началось движение за ее возрождение.

Впрочем, в среде интеллигенции начала XX в., разрабатывавшей идейную платформу первого этапа национального возрождения, не было единства мнений по вопросу о том, какой из религий Бурятии отдать приоритет в этом вопросе. Лидер народнического крыла бурятской интеллигенции Ц. Жамцарано считал, что это должен быть буддизм, и по отношению к восточным районам Забайкалья это не вызывало сомнений. Иной была позиция «западников» – западного крыла сторонников реформ по возрождению нации. Их лидер М. Богданов был родом из Иркутской губернии, где роль буддизма была незначительна, в народной среде преобладал шаманизм, а бурятская элита приняла православие, строила свой быт по русскому образцу и вообще более была ориентирована на русско-европейскую культуру. Соответственно «западники» полагали, что возрождение бурятской нации должно идти в рамках приобщения к этой культуре, хотя не настаивали при этом на идеологии православия, а более упирали на свободу от всякой религиозности вообще52. В конечном счете процесс возрождения нации пошел под знаменем буддизма, но не потому, что народники одолели западников в этом идеологическом поединке, а просто весь ход истории логически привел бурят именно к такому выбору.

Следует сказать несколько слов и еще об одном направлении поисков бурятской национальной идеи – концепции панмонголизма. И сам этот термин, и его реальное содержание, и даже хронологические рамки, в которых существовало это движение, в разные годы XX в. по-разному оценивались и общественностью, и политиками, и представителями научного мира. Более всего исследователи обращали внимание на периоды 1918–1921 гг. и 1925–1928 гг. Первый был связан с революцией 1917 г. и вызванным ею подъемом национального движения на окраинах Российской империи. Второй период был отзвуком первого, результатом несбывшихся чаяний и ожиданий, за которым последовали действия советской репрессивной машины, усмотревшей (не без основания) в этом движении попытку отторгнуть от СССР часть ее территории, населенной бурятами и тувинцами. Последние, хотя и тюркоязычный народ, но исповедуют буддизм центральноазиатского (тибето-монгольского) направления, тесно связаны с Монголией исторически, поэтому идеологи панмонголизма рассматривали Туву как «свою» территорию.


В КОНЕЧНОМ СЧЕТЕ ПРОЦЕСС ВОЗРОЖДЕНИЯ НАЦИИ ПОШЕЛ ПОД ЗНАМЕНЕМ БУДДИЗМА, НО НЕ ПОТОМУ, ЧТО НАРОДНИКИ ОДОЛЕЛИ ЗАПАДНИКОВ В ЭТОМ ИДЕОЛОГИЧЕСКОМ ПОЕДИНКЕ, А ПРОСТО ВЕСЬ ХОД ИСТОРИИ ЛОГИЧЕСКИ ПРИВЕЛ БУРЯТ ИМЕННО К ТАКОМУ ВЫБОРУ

Мне кажется вполне справедливым утверждение Ю. В. Кузьмина и В. В. Свинина, что идеи панмонголизма «вылезали на поверхность» в периоды политического и экономического ослабления Китая и России – двух государств, в составе которых есть земли с монголоязычным населением. Авторы выделяют в первой половине XX в. три таких периода: 1911–1915 гг., 1917–1921 гг., 1925–1928 гг.53, в каждый из них поднималась идея возможности создания единого монгольского государства. В его рамках, по мысли творцов этой идеи, мог быть реализован национальный потенциал каждого народа, который вошел бы в его состав.


НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ КОНЦА XX В. СНОВА ПОСТАВИЛО ВОПРОС О МЕСТЕ БУДДИЗМА В ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ БУРЯТ

Важно также то, что в каждый исторический период панмонгольское движение имело собственные конкретно-исторические причины и характер и его использовали в своих целях разные политические силы – атаман Семенов, барон Унгерн, известный монгольский авантюрист Джа-лама, японцы, большевики, монгольские революционеры и т. д. В конечном счете это движение было обречено на неудачу: оно не имело массовой поддержки – ни партийная, ни культурная элита Монголии, Бурятии, Тувы реально не были заинтересованы в объединении, поскольку в едином панмонгольском государстве, если допустить мысль, что оно все-таки образовалось бы, началась бы конкуренция за лидерство между не только разными этносами (монголами, бурятами, тувинцами, баргутами), но и родовыми кланами внутри этих этносов54.

Национально-культурное возрождение конца XX в. снова поставило вопрос о месте буддизма в истории и культуре бурят. Началось возрождение буддизма. Восстанавливаются старые и строятся новые храмы, создаются различные объединения светских последователей буддизма, активно развивается издательская и культурно-просветительская деятельность буддийских организаций. В настоящее время на территории республики открыто более 20 дацанов, при руководстве Буддийской традиционной сангхи России (так с 1996 г. называется Центральное духовное управление буддистов) создан Институт буддизма, в котором обучается более 100 учеников, причем в преподавании различных дисциплин принимают участие не только бурятские, но и тибетские ламы. Расширяются международные связи БТСР и других буддийских организаций, благодаря чему все большее количество буддистов – мирян и монахов – может посещать зарубежные культурно-религиозные центры, совершать паломничество к святым местам, обучаться в странах традиционного распространения буддизма. В последнее время заметно активизировалась деятельность последователей буддизма по линии Всебурятской ассоциации развития культуры и других культурно-просветительских общественных организаций – Общества друзей Тибета, Фонда Агвана Доржиева, Объединения буддистов-мирян, Фонда «Ахалар» и др. В межконфессиональных и межэтнических отношениях буддизм проявляет такие изначально присущие ему качества, как веротерпимость, миролюбие и гибкость, уважительное отношение к иным религиозным и этнокультурным традициям. Буддийское духовенство постоянно подчеркивает необходимость тесного взаимодействия и сотрудничества с Русской Православной Церковью по всем важным проблемам общественно-политической и культурной жизни республики, поддержав, в частности, негативную позицию православного духовенства по отношению к новым, нетрадиционным для Бурятии религиозным течениям восточного и западного происхождения, что проявилось при подготовке и принятии в октябре 1997 г. нового закона Республики Бурятия «О религиозной деятельности на территории Республики Бурятия».

Буддисты, как миряне, так и духовенство, принимают активное участие в деятельности общественно-политических организаций и в различных политических кампаниях. Так, в Народный Хурал Республики Бурятия был избран лама Ф. Самаев, Д. М. Рабданов избирался в Верховный Совет Бурятии, на выборах в Государственную Думу Российской Федерации выдвигался лама Н. Илюхинов. В июне 1996 г. буддисты приняли активное участие в создании Конгресса бурятского народа, президентом которого стал председатель Буддийского Фонда E. Егоров, бурятское отделение Христианско-демократической партии России, названное Буддийско-христианским союзом, тоже было создано буддистами при нейтральном или, точнее, безразличном отношении к нему со стороны РПЦ и других христианских конфессий. Буддисты Бурятии занимают более активную позицию и по некоторым международно-политическим проблемам, в частности, по вопросу о статусе Тибета. Так, Общество друзей Тибета ведет широкую пропаганду в поддержку борьбы тибетского народа за независимость от коммунистического Китая, а ЦДУБ (а ныне БТСР) всегда неофициально поддерживал и поддерживает позицию Далай-ламы XIV в этом вопросе.

Особенностью этноконфессиональной ситуации в современной Бурятии является и то, что наряду с традиционным доминированием школы Гелуг стали развиваться другие направления тибетского буддизма – Карма Кагью, Ньингма и т. д. Предпринимаются также попытки внедрения школ и направлений буддизма махаяны не тибетского или монгольского, а китайского, японского и корейского происхождения и даже школ тхеравады из Таиланда, Шри-Ланки и других стран Южной и Юго-Восточной Азии. Появляются также новые синкретические религиозные объединения, содержащие элементы буддизма, индуизма и других учений наподобие сообщества последователей Шри Чинмоя, Рериховского общества и др.


В ОТЛИЧИЕ ОТ ПРАВОСЛАВНЫХ И ПРОТЕСТАНТСКИХ РЕЛИГИОЗНЫХ ОБЪЕДИНЕНИЙ В БУДДИЙСКИХ ОБЩИНАХ НАЦИОНАЛЬНЫЙ СОСТАВ, КАК ПРАВИЛО, СМЕШАННЫЙ

В настоящее время в Бурятии, помимо БТСР, официально зарегистрировано более 30 буддийских общин. В отличие от православных и протестантских религиозных объединений в буддийских общинах национальный состав, как правило, смешанный.

Таким образом, процесс возрождения бурятского буддизма носит конструктивный характер и способствует установлению здоровых межэтнических отношений в республике и регионе, укреплению международных и межрегиональных связей, что в конечном итоге содействует дальнейшему развитию науки, культуры и образования, разработке и реализации стратегии устойчивого развития республики. В настоящее время резко усилилась роль буддизма как национальной религии бурят, оказывающей мощное влияние на процессы возрождения этнокультурных ценностей и традиций и выступающей как важнейший фактор консолидации, сохранения, укрепления и дальнейшего развития этнической общности. В то же время усиливается и несколько противоречивая роль буддизма как мировой надэтнической религии, способствующей приобщению бурят к культурно-историческому наследию других народов мира, диалогу с культурами Востока и Запада, но вместе с тем – стиранию, нивелировке национальных различий. В целом же, оценивая общую этнополитическую роль буддизма в современной Бурятии, можно заключить, что наряду с христианством он является одним из главных гарантов сохранения мира, стабильности и гражданского согласия многонационального народа республики.

Развернувшийся в постперестроечный период процесс духовного и культурного возрождения народов России, в том числе Бурятии, с новой остротой поставил вопросы этногенеза бурят и роли буддизма в их этнической истории. На первом этапе национально-культурного возрождения в начале XX в. эти вопросы также поднимались, что лишний раз подчеркивает их важность для переломных моментов истории народа. Продолжающаяся поныне дискуссия о роли религии в этнической истории народов Бурятии и в современных этнополитических процессах, нередко приобретающая крайне острый характер и резкие формы, выявила самый широкий спектр зачастую прямо противоположных, взаимоисключающих точек зрения на сей счет. Одни представители бурятской национальной интеллигенции явно недооценивают роль буддизма и христианства в социокультурных, в том числе в этнополитических, процессах, переоценивая роль шаманизма и иных языческих верований; других одолевает «перекос» в обратную сторону.

Английский антрополог К. Хэмфри, работавшая в 1960–1970-х гг. в сельских районах Бурятии, отметила, что самоидентификация бурят в эти годы была связана с двумя религиями – буддизмом и шаманизмом; в случае осознанной принадлежности лишь к одной из них (что нетипично для сельской Бурятии) какого-либо неприятия другой религии не отмечалось55. Мои собственные наблюдения подтверждают ее выводы. Однако это относится к народной среде, а вот в среде интеллигенции, воспринимающей многие процессы гораздо более отвлеченно от конкретной жизненной практики, споры на тему, что важнее для развития национальной идеи – буддизм или шаманизм, – не утихают по сей день56.

Самая опасная тенденция в этих этнополитологических и историко-культурологических дискурсах заключается в том, что в них предпринимаются попытки противопоставления друг другу различных, восточных (центральноазиатских) и западных (русско-европейских) этнокультурных, в том числе этноконфессиональных компонентов, оказавших влияние на формирование многонационального, многоконфессионального народа Бурятии. Между тем реформаторы начала XX в., выступая за культурно-национальную автономию бурят, отнюдь не стремились к такому противопоставлению, но, скорее наоборот: утверждали необходимость органичного синтеза генетически разнородных культурных традиций и заимствований даже в рамках религиозной буддийской традиции самых современных достижений западной науки и культуры.

О том, что буддизм, его социальная этика и политическая культура содержат в себе огромные потенции для демократизации общественных структур, форм и методов политической деятельности, свидетельствует как история первого и второго этапов национально-культурного возрождения народа, так и модернистские течения во многих других странах Востока, которые начались значительно позже и тоже базировались на обязательных для всех буддийских школ принципах «ненасилия». В настоящее время необуддисты стран Азии, отстаивающие идеи модернизации буддизма, подчеркивают, что, хотя буддизм демократичен и призывает к борьбе народов за социальное равенство, демократию, свободу и независимость, марксистская теория классовой борьбы, социальной революции и диктатуры пролетариата противоречит буддийскому учению, которое допускает только эволюционный путь решения всех противоречий и считает, что все противоречия, все острые проблемы современности должны решаться не насилием или кровопролитием, а демократическими методами – обсуждением, содружеством и согласием.

Подведем итоги. Буддизм как идеологическая система, существующая в Бурятии почти четыре столетия, благодаря своей толерантности, склонности к адаптации и модернизации, оказался в современных условиях наиболее адекватен стремлению бурят к восстановлению своего национального потенциала. Для Бурятии как республики и бурят как нации сегодня очень важно реализовать себя экономически и геополитически в составе России, Евразии и мира в целом. Именно на это нацелены все ее программы национального развития. Возрождение буддизма дает возможность занять достойное место среди стран буддийского мира, найти в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Центральной Азии деловых партнеров, построить стратегию развития Бурятии на основе духовно-культурного единства с окружающими ее государствами и народами57. Именно в этом заложена одна из возможностей реализации ее национальной идеи.

Атлас тибетской медицины на перекрестке религии и политики

(опубликовано: Жуковская Н. Л. Мир традиционной монгольской культуры. Lewiston, Queenston: The Edwin Mellen press, 2000. C. 222–238)


В первых числах мая 1998 г. по нескольким программам Центрального телевидения были показаны неотчетливые кадры кинохроники, зафиксировавшей события, происходившие в ночь с 4 на 5 мая в столице Республики Бурятия г. Улан-Удэ. Темные, расплывчатые, снятые в ночи без должного освещения видеокадры показывали столкновение между буддийскими священнослужителями ламами и солдатами СОБРа (Специального отряда быстрого реагирования), имевшее место у ворот ограды Одигитриевского собора, с конца 1930-х гг. являющегося хранилищем фондов Музея истории Бурятии им. М. Н. Хангалова.

Причиной столкновения послужило желание Правительства Республики Бурятия отправить на один год на выставку в США хранящийся в фондах Атлас тибетской медицины (далее – АТМ, Атлас) и противоположное желание лам воспрепятствовать вывозу АТМ как предмета, являющегося национальной святыней бурятского народа. В ночном «бою» победили собровцы. Побитых, помятых лам оттащили в сторону, а ящики с упакованными листами АТМ погрузили в КамАЗ, который после этого беспрепятственно отбыл в аэропорт г. Иркутска, откуда Атлас самолетом отправился в США. 7 июня в г. Атланта (США, штат Джорджия) в музее Майкла Карлоса открылась первая из четырех запланированных в Америке выставка АТМ.

Все эти события не обошла вниманием как бурятская, так и центральная российская пресса. Несколько десятков статей появились по горячим следам в первые две недели. Их авторы не всегда пользовались материалами из первых рук, перевирали цифры, заменяя тысячи на миллионы (долларов США) предположительных доходов Бурятии от предстоящей выставки, да и разных прочих порою весьма фантастических измышлений было предостаточно58.

Гораздо более взвешенно подошли к сложившейся с АТМ ситуацией московские журналисты, взглянув на проблему глубже и увидев за ней не только и не столько политические происки претендентов на президентское кресло Бурятии (все описанные выше события происходили за полтора месяца до президентских выборов), сколько определенную политику по отношению к культурным ценностям России, будь то Центр или регионы, смысл которой в том, что на организации выставок культурных раритетов из России в музеях Запада наживают большие капиталы посредники с той и другой стороны, тогда как музеям-хранителям этих сокровищ перепадают финансовые крохи, но зато достаются все неприятности и скандалы, которые возникают в случае каких-либо чрезвычайных происшествий, с этими выставками связанных. История с АТМ, по мнению авторов, типичный случай практики такого рода59.

Сюжет с АТМ – это не просто история того, как со скандалом на всю Россию, а частично – и Америку (кстати, там так и не поняли, из-за чего бушуют страсти) был вывезен за границу раритет, представляющий собой одновременно и культурное, и сакральное достояние народа Бурятии. В этом сюжете разные проблемы – культурно-историческая, религиозная, политическая, юридическая, финансовая, существующие независимо друг от друга, оказались сплетенными в тугой узел, развязать который в принципе, как и любой другой узел, можно, но на сегодняшний день очень трудно. Попробуем рассмотреть некоторые из этих проблем.

АТМ как историко-культурный феномен

Прежде всего несколько слов об истории его создания. В конце XVII в. тибетец Дэсрид Санчжай Чжамцо (в иной транскрипции – Деси Сангье Гьяцо), с 1679 г. регент Далай-ламы V, бывший к тому же известным знатоком тибетской астрологии и медицины, написал комментарий к медицинскому каноническому трактату «Чжуд-ши» и назвал его «Вайдурья-онбо». В переводе на русский язык его чаще всего называют «Голубой берилл». Было это в 1688 г. В том же году по его инициативе были созданы цветные иллюстрации к тексту «Вайдурья-онбо», которые были затем показаны многим знатокам медицины, с целью обнаружения и устранения в них ошибок. Составление полного свода иллюстраций затянулось на несколько лет, сначала было 50 листов, затем 60, 62 и, наконец, в главной и последней работе своей жизни – фундаментальном труде по истории тибетской медицины «Кхогбуг» (1703 г.) Дэсрид Санчжай Чжамцо называет окончательное число – 79 листов иллюстративного свода, получившего название Атласа тибетской медицины60.


СЮЖЕТ С АТМ – ЭТО НЕ ПРОСТО ИСТОРИЯ ТОГО, КАК СО СКАНДАЛОМ НА ВСЮ РОССИЮ, А ЧАСТИЧНО – И АМЕРИКУ (КСТАТИ, ТАМ ТАК И НЕ ПОНЯЛИ, ИЗ-ЗА ЧЕГО БУШУЮТ СТРАСТИ) БЫЛ ВЫВЕЗЕН ЗА ГРАНИЦУ РАРИТЕТ, ПРЕДСТАВЛЯЮЩИЙ СОБОЙ ОДНОВРЕМЕННО И КУЛЬТУРНОЕ И САКРАЛЬНОЕ ДОСТОЯНИЕ НАРОДА БУРЯТИИ

Позднее, уже в XX в., ряд листов АТМ был перерисован заново. Причиной этого послужили как совершенствование медицинских знаний, поэтому кое-что в листах Атласа было уточнено, так и некоторое обновление пришедших в негодность от частого использования листов. В это же время появляется последний по счету 80-й лист, представляющий собой «танку преемственности лам, входящих в число могущественных знатоков, приобретших известность в истории медицины», – так пишет о завершающей стадии работы над АТМ Джампа-Принлэй, врач Центра медицины и астрологии г. Лхаса61.

Однако к тому Атласу, который имеется в Бурятии, эти события уже отношения не имели, ибо бурятский АТМ – это копия с тибетского оригинала, насчитывающая 77 листов (на самом деле их 76, так как один лист утерян), выполненная в конце XIX в. и тогда же привезенная в Бурятию. Эта история до сих пор окутана тайной, в ней больше предположений, чем известных во всех подробностях фактов. Вероятнее всего, что копия АТМ была заказана и оплачена Агваном Доржиевым (1853–1938), одним из семи учителей Далай-ламы XIII. Привез же ее в Бурятию из Тибета Шираб Сунуев, эмчи-лама, изучавший медицину в монастыре Сэртэб-Мамба в Восточном Тибете. Вначале АТМ находился в Цугольском монастыре (дацане), а с 1926 г. – в Ацагатском. В обоих монастырях имелись Мамба-дацаны – медицинские факультеты, где обучались основам тибетской медицины будущие эмчи (лекари) и АТМ использовался как пособие при обучении62.

Трагический период истории бурятского буддизма, начавшийся в конце 1920-х гг., имеет прямое отношение к АТМ. Началось массовое закрытие дацанов и ликвидация их имущества. В 1936 г. дошла очередь и до Ацагатского дацана63.

После его закрытия значительная часть хранившихся в храмах буддийских икон, скульптур, священных текстов погибла, но кое-что было спасено ламами, в том числе АТМ. В том же 1936 г. большой знаток сокровищ и раритетов бурятского буддизма, а по занимаемой должности в тот момент ответственный инструктор Союза воинствующих безбожников Ж. Ж. Жабон уговорил ламу, спасшего АТМ и хранившего его в тайнике, отдать его в музей64.

Так начался музейный период в жизни АТМ, продолжающийся и поныне. Все это время он хранился в фондах одного и того же музея, название которого, однако, за прошедший период несколько раз менялось: с 1937 г. он назывался Антирелигиозным музеем, позднее, в начале 1950-х гг., он был переименован в Краеведческий музей и уже в годы перестройки – в Музей истории Бурятии им. М. Н. Хангалова.

История изучения и публикаций АТМ

Переход АТМ в музейное хранение позволил со временем поставить вопрос о необходимости введения его в научный оборот в качестве источника по изучению тибетской медицины. В 1968 г. в Бурятском филиале СО АН СССР под руководством П. Б. Балдан-жапова была создана группа по изучению наследия индо-тибето-монгольской медицины. В нее вошли врачи, ботаники, востоковеды-тибетологи и монголоведы. С большими трудностями руководитель группы получил разрешение на привлечение к этой работе лам-медиков, вернувшихся к тому времени из тюрем, лагерей и ссылок. Прибывшие из мест заключения ламы не имели права не только жить в столице республики г. Улан-Удэ, но даже в своих родных селах. Их приходилось отыскивать на дальних фермах, привозить в город, где они давали консультации, а потом уезжали назад. Большинство из них делали это бесплатно. Лишь со временем некоторые из лам были оформлены на работу в БФ СО АН СССР в качестве младших научных сотрудников.

В значительной степени эта работа делалась на энтузиазме ее исполнителей. В те годы тибетская медицина и все, кто был причастен к ее изучению, переводу источников, сбору лекарственных трав с трудом доказывали свое право на место под солнцем. Поэтому с таким восторгом была встречена первая в столичных средствах массовой информации одобрительная статья о тибетской медицине, опубликованная в декабре 1970 г., в числе авторов которой были тибетолог Ю. Парфионович и доктор медицинских наук И. Сеппи65. Стало ясно, что намечаются какие-то сдвиги, ибо просто так такие статьи не появлялись. Увы! До положительных перемен было еще очень далеко.


В ТЕ ГОДЫ ТИБЕТСКАЯ МЕДИЦИНА И ВСЕ, КТО БЫЛ ПРИЧАСТЕН К ЕЕ ИЗУЧЕНИЮ, ПЕРЕВОДУ ИСТОЧНИКОВ, СБОРУ ЛЕКАРСТВЕННЫХ ТРАВ С ТРУДОМ ДОКАЗЫВАЛИ СВОЕ ПРАВО НА МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ

К 1971 г. группа П. Б. Балданжапова завершила первую стадию своей работы, представив комментированный перевод АТМ. Однако далее дело не пошло. Слишком сильна была еще инерция идеологического неприятия нетрадиционных для России медицинских систем Востока: мешала глубинная связь тибетской медицины с буддизмом. Легализовать первую, не воздав должное второму, было невозможно.

Кроме того, в 1972–1973 гг. в Бурятии разразилось «Дело Дандарона» – антибуддийская акция, устроители и вдохновители которой, подменив ее идеологическую сущность (религиозное диссидентство) на уголовную, добились осуждения главы группы буддистов тантрийского направления Б. Д. Дандарона по статьям Уголовного кодекса66.

В 1974 г. тяжело заболел и вскоре вышел на пенсию П. Б. Балданжапов. В работе над АТМ наступил вынужденный перерыв.

Однако уже в конце 70-х гг. в Бурятском научном центре создается Отдел тибетской медицины, группа сотрудников которого под руководством Л. Л. Хундановой начинает медицинские исследования АТМ. Работы этой группы, основанные на анализе разных источников по тибетской медицине, прежде всего «Чжуд-ши» – основного руководства по врачеванию в Тибете, издавались в течение двух последующих десятилетий. Их вышло довольно много67. Одновременно стали появляться и переводы с тибетского самих медицинских трактатов, в том числе и краткое изложение «Вайдурья-онбо» – того самого, иллюстрацией к которому является АТМ68. Проблема публикации самого Атласа стала насущной необходимостью.

В 1981 г. Президиум БФ СО РАН принимает решение о подготовке АТМ к изданию. Оно задумано как публикация уже не просто иллюстраций к трактату по медицине, а как выдающегося памятника культуры народов Востока. Создается совершенно новая команда, включающая опять-таки тибетологов, медиков, буддологов. И работа началась заново. К 1984 г. перевод и комментарий были готовы, пересняты на фотопленку листы АТМ, издательство «Советский художник» подтвердило готовность приступить к изданию69.

И опять ничего не получилось. Казалось, какой-то рок тяготеет над Атласом и всем, что имеет к нему какое-либо отношение. Сорвалась попытка издания в 1974 г. под эгидой ЮНЕСКО. Сорвалось планировавшееся в 1989 г. подарочное издание книги Э. Базарона «Тибетская медицина» с иллюстрированным приложением в виде публикации листов АТМ. Эта история вообще закончилась уголовным разбирательством в связи с исчезновением фотографа, снимавшего листы Атласа на цветные слайды, а вместе с ним и всех слайдов70.


КАЗАЛОСЬ, КАКОЙ-ТО РОК ТЯГОТЕЕТ НАД АТЛАСОМ И ВСЕМ, ЧТО ИМЕЕТ К НЕМУ КАКОЕ-ЛИБО ОТНОШЕНИЕ

И лишь в 1992 г. Атлас был опубликован (напоминаю, что речь идет о бурятской копии, сделанной в конце XIX в., хранящейся в фондах Музея истории Бурятии им. М. Н. Хангалова). Издательство, в котором вышел АТМ, – всемирно известное Serindia Publications, специализирующееся на издании памятников искусства и литературы стран Востока. Великолепное издание – два тома, вложенные в футляр, размер 360 х 300 мм, со вступительным словом Далай-ламы XIV, – им могли бы гордиться не только издатель, но и владельцы АТМ. Но, увы! Это издание, выражаясь языком наших дней, пиратское. Республика Бурятия, ее Правительство, Министерство культуры и Музей истории Бурятии на него своего согласия не давали. Вслед за английским вышли немецкое и итальянское издания, но Бурятия от этого ничего не получила: ни денежных отчислений, ни права копирайта, и, по правде говоря, виновата в этом только она сама. Ее руководители не проявили в нужное время дальновидности и понимания сложившейся ситуации, не сумели отстоять права собственности на попавшие не совсем легальным путем за границу фотокопии АТМ.

И только в 1994 г. в Москве в издательстве «Галарт» вышло многострадальное русское издание. Оно сочетает в себе качества альбома, воспроизводящего в цвете все 76 листов бурятского варианта АТМ, и источниковедческого исследования – перевода пояснительных текстов к каждому листу, комментарии к ним, восемь видов указателей (названий растений, животных, минеральных веществ на русском, тибетском и латинском языках), два глоссария (буддийских и медицинских терминов) и, наконец, шесть научных статей, посвященных месту АТМ в истории тибетской культуры. Их авторы – лучшие специалисты страны по феномену тибетской медицины – буддологи, тибетологи, искусствоведы71.


И ТОЛЬКО В 1994 Г. В МОСКВЕ В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «ГАЛАРТ» ВЫШЛО МНОГОСТРАДАЛЬНОЕ РУССКОЕ ИЗДАНИЕ

В краткой аннотации на последней странице издания сказано: «Атлас тибетской медицины публикуется впервые». Пусть эта фраза останется на совести издателей. Вероятно, издание Serindia Publications было проигнорировано сознательно, хотя этого и не стоило делать. Но совершенно непростительно отсутствие упоминания о двух других изданиях Атласа, выполненных в Лхасе с тибетского оригинала: китайско-тибетское 1986 г. и англо-тибетское 1988 г.72

Вообще о том, что существует тибетский оригинал АТМ, созданный в XVII в., в России как-то начисто забыли. Очень немногие знают, что он цел, а не погиб во время китайских погромов в Тибете в 60–70 гг. нашего века. Большинство же и ученых, и лам считают, что «его судьба неизвестна» – именно такую фразу чаще всего слышишь в ответ, когда интересуешься, что известно о тибетском оригинале Атласа в настоящее время. Я знаю лишь одного человека в России, который не только видел, но и держал в руках листы тибетского оригинала АТМ, находясь в 1991 г. в Лхасе в научной командировке по приглашению директора тибетского Центра медицины и астрологии – это Н. Д. Болсохоева, научный сотрудник Института монголоведения, буддологии и тибетологии Бурятского научного центра СО РАН. И хотя она – один из ведущих специалистов по источниковедению тибетской медицины, опубликовала десятки работ на эту тему, часто выезжает в зарубежные центры аналогичного научного профиля, ее, по ее собственному признанию, никто до сих пор не спрашивал, знает ли она что-либо о судьбе тибетского оригинала. Она же, возможно, единственный в России владелец двух тибетских изданий этого оригинала (см. сноску № 72), но об этом мало кому известно.

Тернистый путь Атласа из Бурятии в Америку

Параллельно с подготовкой АТМ к печати часто возникал и другой вопрос: возможность его показа на какой-либо из выставок в качестве единственного экспоната или вкупе с другими произведениями буддийского искусства. Разговор об этом впервые поднял в 1990 г.

Фонд Тиссен-Борнемис (его создатель барон Х. Х. фон Тиссен-Борнемис – один из богатейших людей мира, владелец частного музея в Швейцарии, считающегося по богатству коллекций одним из лучших в мире) в связи с началом подготовки выставки «Буддизм в СССР», в которой он хотел использовать коллекции Государственного Эрмитажа и Музея истории Бурятии. В числе экспонатов последнего планировался АТМ.


ПРОТИВ ВЫВОЗА АТМ НА НЕСКОЛЬКО ЛЕТ ЗА РУБЕЖ ВОССТАЛА ОБЩЕСТВЕННОСТЬ БУРЯТИИ

Ф. Тиссен-Борнемис, дочь и наследница создателя Фонда и музея, организатор выставки, хотела показать Атлас не только в своем семейном музее в Швейцарии, но и в ряде крупнейших музеев Франции, Германии, США. Выставка планировалась на 1994–1995 гг., но уже в 1991–1992 гг. начались переговоры о ее организации. Необходимые документы об условиях экспонирования, страховании, реставрации, гонораре за пользование предметами, командировочных расходах для сопровождающих лиц и др. были подписаны обеими сторонами – все эти расходы брал на себя Фонд Тиссен-Борнемис. И несмотря на то что, казалось бы, стороны пришли к соглашению, выставка так и не состоялась. Против вывоза АТМ на несколько лет за рубеж восстала общественность Бурятии. В средствах массовой информации развернулась страстная полемика, прошла пресс-конференция в Министерстве культуры Республики Бурятия, требовавшая запрета на вывоз АТМ. И Правительство Бурятии дрогнуло: контракт был расторгнут. АТМ остался в том же фонде Музея истории Бурятии по-прежнему в неотреставрированном виде и, как результат, надолго, если не навсегда, испорчены отношения между Министерством культуры РБ (и соответственно – подчиненными ему музеями) и Фондом Тиссен-Борнемис73.


НИКАКИХ ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ ПРОИСШЕСТВИЙ ВО ВРЕМЯ ПРЕБЫВАНИЯ В АМЕРИКЕ С АТМ НЕ ПРОИЗОШЛО, ВЫСТАВКА ПРОШЛА С БОЛЬШИМ УСПЕХОМ, ПОДОГРЕТЫМ ТЕМ СКАНДАЛОМ, КОТОРЫЙ СОПРОВОЖДАЛ ЕЕ ПРИБЫТИЕ В СТРАНУ

В 1996 г. начался новый виток событий, связанных с АТМ. На культурном горизонте Бурятии появилась Анна Сьюза, президент компании Pro-Culture, Inc. (далее – «Про-Культура»), занимающейся организацией международных выставок. Она предложила устроить выставку АТМ в нескольких музеях США общей продолжительностью в один год. Начались переговоры с дирекцией Музея истории Бурятии, Министерством культуры Республики Бурятия, а поскольку АТМ включен в реестр культурных ценностей федерального значения, то и с Министерством культуры Российской Федерации.

Не имеет смысла останавливаться на всех перипетиях того, как продвигались переговоры. Достаточно сказать, что шли они тяжело, что в ходе подготовки контракта бывший несговорчивый директор Музея истории Бурятии был заменен на нового, более уступчивого, что Президент и Правительство Бурятии не раз меняли свое отношение к вывозу АТМ вплоть до его запрета, что контракт

был подписан втайне от общественности республики и, главное, от руководства Буддийской традиционной сангхи, что и привело в конечном счете к тем событиям, которые были описаны в начале. Тем не менее выставка, хотя и со скандалом, но отбыла в США, находилась там в течение одного года, экспонировалась в четырех музеях (Музее Майкла Карлоса а Атланте, Галерее Артура Саклера в Вашингтоне, Музее Ньюарк в Нью-Джерси, Музее искусства Аспен в Колорадо) и в июле 1999 г. благополучно вернулась в Россию. Никаких чрезвычайных происшествий во время пребывания в Америке с АТМ не произошло, выставка прошла с большим успехом, подогретым тем скандалом, который сопровождал ее прибытие в страну. Выпущен каталог74, продаются значки, открытки, майки, кружки с различными изображениями, переснятыми с листов Атласа – все это оговорено заключенным американо-российско-бурятским контрактом, и никаких его нарушений не произошло. Казалось бы, всю эту историю можно списать в архив.

И все же в ситуации, которая сложилась в связи с вывозом АТМ, есть над чем подумать, особенно некоторое время спустя по прошествии события, отделить закономерное от случайного и понять, что надо, а что ни в коем случае не надо делать в дальнейшем при организации подобных выставок.

От Фонда Тиссен-Борнемис к «Про-Культуре»

Что изменилось в 1998 г. по сравнению с 1992 г., когда на предложение выставить АТМ за рубежом Министерство культуры РБ и общественность Бурятии ответили отказом? В 1992 г. инициатором организации выставки выступил Фонд и музей Тиссен-Борнемис, обладающий всемирной известностью как организатор выставок очень высокого уровня. Фонд предложил провести реставрацию листов Атласа, заплатить гонорар Республике за экспонирование за рубежом принадлежащего ей предмета искусства и оплатить расходы по содержанию лиц, которые будут сопровождать Атлас в течение всего времени его пребывания за рубежом.


ЕСЛИ ЕСТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ЗАРАБАТЫВАТЬ НА СОКРОВИЩАХ СВОИХ МУЗЕЕВ, ОКАЗЫВАЯ ТЕМ САМЫМ ФИНАНСОВУЮ ПОДДЕРЖКУ И ЭТИМ МУЗЕЯМ, И РОССИИ В ЦЕЛОМ, ТО ЭТО СЛЕДУЕТ ДЕЛАТЬ

Компания «Про-Культура» (и ее президент Анна Сьюза) мало кому известна даже в Америке, поскольку право на ведение выставочной деятельности официально имеет лишь с мая 1996 г. Она выступает как посредник между музеями, владеющими интересными экспонатами, и музеями, желающими такие у себя выставить. Сама по себе она гарантом чего бы то ни было выступать не может, но таковым является стоящая за ее спиной Американская федерация искусств, реально осуществляющая техническую организацию выставок и охрану экспонатов.

«Про-Культура» также обещала провести реставрацию вывозимых за рубеж листов АТМ (а провела на самом деле консервацию – любой музейный работник понимает разницу между этими понятиями, да и то не всех листов, а только тех 40, что поехали на выставку), оплатить командировочные расходы лиц, которые будут приезжать из Бурятии на открытие и закрытие выставки в каждом из четырех музеев. Но об оплате за экспонирование самого АТМ речи вообще не шло, так как выставка считалась некоммерческой. Сумма в 20 тыс. долл. США (по 5 тыс. с каждого из четырех музеев) и 10 % с прибыли от продажи каталогов, маек, кружек, открыток в силу своей незначительности всерьез рассматриваться как плата не может75.

Итак, если сравнить предложения по организации выставки АТМ 1992 и 1998 гг., видно, что второе – хуже, ибо Бурятия (ее правительство, ее музей), заключив некоммерческий контракт, потеряли весьма приличную сумму дохода, который позволил бы заткнуть кое-какие финансовые прорехи в бюджете республики, а самому Музею истории Бурятии, возможно, помог бы решить проблему создания нового хранилища фондов, освободив наконец от них Одигитриевскй собор г. Улан-Удэ, на который давно (и справедливо!) претендует православная церковь. Делать некоммерческие выставки в наше время – непростительная роскошь. Если есть возможность зарабатывать на сокровищах своих музеев, оказывая тем самым финансовую поддержку и этим музеям, и России в целом, то это следует делать. Таково единодушное мнение дирекции всех музеев федерального значения (Государственного Эрмитажа, Государственного исторического музея, Музея искусства Востока и др.), которые не только так думают, но и так поступают.

В некоторых газетных публикациях о вывозе АТМ прозвучала сумма в 20 млн долл. США, которую якобы получит Бурятия за эту выставку76. Однако это недоразумение: либо автор перепутал миллионы с тысячами, либо добавил лишний ноль к сумме в 2 млн долл. США, которая в контракте обозначена как страховая оценка экспонатов77 и которая, как известно, вступает в силу только в случае каких-либо чрезвычайных происшествий. Так что денег как не было, так и не будет.

Любопытно, что и Франческа Тиссен-Борнемис в 1992 г., и Анна Сьюза в 1998 г. пытались привлечь на свою сторону правительство и общественность Республики Бурятии тем, что обе они находятся в «дружеских отношениях» с Далай-ламой XIV и что он одобрил идею организации выставки АТМ за пределами России.

Анна Сьюза в апреле 1998 г., когда казалось, что организованная ею с таким трудом выставка вот-вот сорвется, предъявила адресованное лично ей письмо Далай-ламы XIV, в котором он благодарит ее за благие намерения и затраченные усилия и считает выставку АТМ в США весьма нужной и полезной. Такое же письмо получил позднее и Президент РБ Л. В. Потапов.

Оставим в стороне вопрос о личной дружбе: высокая степень общительности Далай-ламы XIV и особенно его знаменитая улыбка, которую каждый воспринимает как адресованную ему лично, многим дают возможность говорить о своей дружбе с ним. Скажу о другом: многие значительные выставки буддийского искусства, имевшие место в разных странах мира в последние два десятилетия, часто сопровождались выступлением Далай-ламы в момент их открытия, а в каталогах этих выставок были напечатаны его приветственные послания. Это естественно, потому что все эти выставки попутно пропагандируют буддизм силой его искусства, и лидер такого уровня, как Далай-лама, является пропагандистом и миссионером буддизма в силу своего высокого положения в этой религии. Так что не следует переоценивать личную роль Далай-ламы в давлении на общественность Бурятии с целью добиться вывоза АТМ на выставку в США. Естественно, что он ее одобрил, но при этом ни на кого не давил.

АТМ и общественность Бурятии

Довольно многочисленные круги бурятской общественности выступали против вывоза АТМ в США. Более всего свою позицию обозначили три категории населения: интеллигенция (бурятская и русская), политические деятели, ламы. Причины их обеспокоенности были разными. Первые выдвигали следующие доводы против: АТМ плохо транспортабелен, это уникальный памятник, а потому его нельзя возить по разным странам, подвергая всем случайностям, которые при этом могут произойти, кроме того, вызывает сомнение надежность компании «Про-Культура» и ее руководителя Анны Сьюза, слишком недавно она возникла, чтобы доверить ей памятник такого значения.

Политические деятели включились в историю с АТМ уже после того, как все решения о его вывозе в США были приняты, а свою позицию «обнародовали» после «битвы» у стен Одигитриевского собора в ночь с 4 на 5 мая. Однако участие политиков в этом сюжете носило небескорыстный характер. Дело в том, что события, связанные с подготовкой выставки и вывозом АТМ в Америку, совпали с избирательной кампанией по выборам Президента Республики Бурятия. В июне 1998 г. заканчивался срок полномочий первого Президента РБ Л. В. Потапова, и уже с начала 1998 г., постепенно набирая темпы, развернулась предвыборная кампания. На пост президента претендовали 13 человек, в том числе и бывший президент. Ситуация, сложившаяся вокруг АТМ, оказалась как нельзя более на руку конкурентам Л. В. Потапова, из которых трое – А. С. Коренев,

В. А. Шаповалов и В. Б. Саганов – образовали коалицию, использовавшую любой промах Л. В. Потапова для организации масштабных акций в прессе и на телевидении против него.


ХАМБО-ЛАМА Д. АЮШЕЕВ И ЕГО ОКРУЖЕНИЕ НАСТАИВАЮТ НА ТОМ, ЧТО АТМ ДОЛЖЕН БЫТЬ ВОЗВРАЩЕН БУДДИСТАМ РОССИИ И ЧТО МЕСТОМ ЕГО ХРАНЕНИЯ ДОЛЖЕН СТАТЬ КАКОЙ-ЛИБО ИЗ ДАЦАНОВ БУРЯТИИ, А НЕ МУЗЕЙ

Достаточно привести несколько выражений из этих публикаций, чтобы представить себе накал страстей: «что же будет дальше, если нами так и будет руководить человек без всякого понятия о чести и совести», «он опозорил звание «гаранта конституции» и не имеет морального права выдвигаться на второй срок», «… так потерял свое лицо один из кандидатов на пост Президента Бурятии, отдавший приказ расправиться с ламами»78, и т. д. Все это о Л. В. Потапове. Однако попытки объявить его «политическим трупом» (такой эпитет прозвучал в одной из публикаций – между прочим, в московской прессе) не оправдались. 21 июня 1998 г. Л. В. Потапов был вторично избран Президентом РБ, уже в первом туре за него проголосовало 63,25 % избирателей79.

Почему это произошло? Почему история насильственного вывоза АТМ, сопровождавшаяся избиением лам, случившаяся всего за 1,5 месяца до президентских выборов, не сказалась на их результатах? – это вопрос особый, и мы его здесь касаться не будем. Главное другое: АТМ был разыгран как карта в политической борьбе претендентов на пост Президента РБ, которая впервые в Бурятии носила столь жесткий характер80. Судьба шедевра буддийского искусства на самом деле политиков не интересовала, и избиратели в основной своей массе это поняли.

И, наконец, третья категория населения Бурятии, отрицательно относящаяся в вывозу АТМ, – это Буддийская традиционная сангха России и прежде всего ее глава Хамбо-лама Дамба Аюшеев. Все разговоры о том, что Атлас – предмет музейный, федеральная собственность, и что вопрос о его экспонировании где-либо имеют право решать только светские организации – Музей истории Бурятии, Министерства культуры РБ и РФ, не производят на них никакого впечатления. Они полагают, и в этом есть доля справедливости, что хотя сангха на сегодняшний день не является юридическим владельцем АТМ, но все же он предмет религиозного назначения по своей первоначальной сущности, а значит, без ведома лам его никуда нельзя отдавать. «Демонстрация АТМ как музейного экспоната – святотатство», – с этим тезисом неоднократно выступал Д. Аюшеев81. Следует, однако, отметить, что не все ламы придерживаются такого мнения. Часть из них во главе с руководителем общины «Дхарма» Нимажапом Илюхиновым одобрила вывоз АТМ на выставку.

Хамбо-лама Д. Аюшеев и его окружение настаивают на том, что АТМ должен быть возвращен буддистам России и что местом его хранения должен стать какой-либо из дацанов Бурятии, а не музей. Сдвиг в этом вопросе наметился еще до майских ночных событий.

В постановлении Правительства Республики Бурятия о проведении выставки Атласа тибетской медицины в музеях США, принятом 10 апреля 1998 г., есть следующий пункт: «Учитывая настоятельное требование руководства Буддийской традиционной сангхи о возврате Атласа как собственности буддийской общины, решить, по согласованию с Министерством культуры РФ, вопрос о передаче Атласа тибетской медицины в собственность Буддийской традиционной сангхи РФ в соответствии с распоряжением Президента РФ от 23 апреля 1993 г. № 281-рп и постановлением Правительства РФ от 14 марта 1995 г. № 248»82.


И НРАВСТВЕННЫЕ ИМПЕРАТИВЫ ДОЛЖНЫ ПРИНИМАТЬСЯ В РАСЧЕТ, ЕСЛИ МЫ ПОСТОЯННО ТВЕРДИМ, ЧТО СТРОИМ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО

Однако все это было до вышеописанных событий, а как себя поведет вновь избранный Президент РБ в дальнейшем, пока остается неясным.

Неоднократно от лам и ряда специалистов по тибетской медицине я слышала и еще одно утверждение, немаловажное с точки зрения возникшего конфликта: к Атласу не должны прикасаться светские лица, это религиозный предмет, нуждающийся в определенном культовом обслуживании. Необходимость в нем возрастает еще более, когда АТМ становится объектом каких-то действий со стороны светских лиц и организаций. И хотя авторы газетной статьи «Атласу не поклоняются, его изучают» ярые поборники его вывоза доктор исторических наук Б. В. Базаров и доктор исторических наук К. М. Герасимова пишут, что АТМ всего лишь «комментаторское учебное пособие по медицине»83, тем не менее ламы-медики это мнение опровергают. В связи с этим вставал вопрос о необходимости отправки одного из лам для сопровождения выставки в США, но договоренности светские власти и Хамбо-лама по этому вопросу не достигли, как, впрочем, и по всем остальным вопросам тоже.

Кто же виноват в случившемся конфликте, который вызвал такое потрясение в Бурятии и как эхо откликнулся в Москве? Рискну предложить свой ответ на этот вопрос. Прежде всего Правительство Бурятии, которое втайне от общественности и, в частности, от буддийской сангхи заключило контракт о выставке и вывозе АТМ. Да, юридически это светский музейный экспонат, но исторически – буддийский раритет. И нравственные императивы должны приниматься в расчет, если мы постоянно твердим, что строим демократическое общество. Они (т. е. императивы) требуют, чтобы общественность знала, что выставка готовится, что условия контракта прорабатываются, что гарантийные письма от всех американских музеев-партнеров получены, что в окончательном варианте они прошли экспертизу юристов-международников и были одобрены ими. Ведь отсутствие именно этой информации более всего волновало противников вывоза АТМ. Необходимо было договориться с Хамбо-ламой «мирным путем». Все разговоры о том, что он «крутой», «упрямый», «негибкий» и прочее, – всего лишь отговорки. Возможно, он действительно такой, но уж какой есть, он легитимен, он избран общиной буддистов своим главой, и, хочет или нет Правительство Бурятии, до истечения срока его полномочий ему придется искать с ним общий язык. Зная его нрав, можно было предположить, что он поднимет буддистов в защиту АТМ, а значит, «битву при Одигитрии» можно было просчитать заранее и сделать все, чтобы ее избежать. Избиение лам (даже если они кусались и сопротивлялись в ответ, как жаловались потом «исполнявшие свой долг» милиционеры) – это все-таки избиение священнослужителей, и Президента РБ, санкционировавшего выполнение условий контракта таким способом, оно никак не украшает. Что касается муссировавшихся в прессе слухов о политическом заговоре против то ли Л. В. Потапова, то ли АТМ, то ли бурятского народа в целом, то ничего такого не было. Просто не стоит забывать ставшую расхожей фразу «политика – дело грязное», и для нее все средства «хороши», в том числе такое, как Атлас тибетской медицины.

Вспоминая Дхарамсалу

(опубликовано: Иностранец (еженедельная газета). 2002. 28 мая. С. 30–31)


Со времени этой поездки прошло некоторое время (эта поездка состоялась в марте 2001 г.). Эмоции улеглись, впечатления устоялись и оформились в небольшие сюжеты, нанизанные, как зерна четок, на нить воспоминаний. В памяти всплывает то один, то другой сюжет, то все вместе, и порядок их расположения не так уж важен. Впрочем, начало все же имеет значение.

Поехать в Дхарамсалу с визитом к Далай-ламе XIV мне предложил глава Буддийской традиционной сангхи России Хамбо-лама Дамба Аюшеев. Сказал, что поедем небольшой группой – несколько лам во главе с ним, несколько политиков и пара бизнесменов. Основная цель поездки – вручить от имени буддистов Бурятии приглашение Далай-ламе на приезд в Бурятию в любое удобное ему время.

Были и другие цели: показать, что между сангхой, политиками и бизнесменами Бурятии существует взаимопонимание и сотрудничество. А я как представитель Большой Академической Науки (именно так, с упором на значимость всех трех слов, произнес их Хамбо-лама) должна была подчеркнуть самим своим присутствием, что между буддистами и учеными-буддологами имеются нормальные деловые контакты.


ПОЕХАТЬ В ДХАРАМСАЛУ С ВИЗИТОМ К ДАЛАЙ-ЛАМЕ XIV МНЕ ПРЕДЛОЖИЛ ГЛАВА БУДДИЙСКОЙ ТРАДИЦИОННОЙ САНГХИ РОССИИ ХАМБО-ЛАМА ДАМБА АЮШЕЕВ

Историей центральноазиатской формы буддизма я занимаюсь более трех десятков лет. Знакома со многими ламами Монголии, Бурятии, Калмыкии, бывала в буддийских монастырях разных стран. Далай-ламу я тоже видела не раз – в Бурятии, Калмыкии, Москве и даже в Калифорнии, но именно «видела», стоя в толпе верующих или сидя на пресс-конференции среди журналистов и ученых. Но так, чтобы лично к нему, с визитом… От такого предложения невозможно отказаться.

Правда, меня чуть смущала необычная компания моих спутников – столь разная по составу, мировоззрению, жизненной позиции. К тому же я единственная женщина в этой команде, что могло создать определенные бытовые сложности. Однако Хамбо-лама рассеял все мои сомнения:

– Ни о чем не беспокойтесь, вам нужно только согласиться, остальное – наши проблемы.

Я согласилась и ни разу об этом не пожалела. Шесть часов полета от Москвы до Дели, 11 часов езды на автобусе от Дели до Дхарамсалы, и мы на месте. Нашу группу как официальную делегацию принимает тибетское правительство в изгнании. Нас быстро устраивают в гостиницу «Королева Гималаев», кормят обедом, дают слегка передохнуть и сообщают то самое главное, ради чего мы приехали: Далай-лама примет нас на следующий день.

Уже согласован час приема и состав группы, которую он примет. К нам, приехавшим из Улан-Удэ и Москвы, добавились молодые будущие ламы, которые учатся сейчас в учебных заведениях при буддийских монастырях Дрейпунг Гоман в штате Карнатака и Намгьял в самой Дхарамсале. Вообще-то их более 30, но высокой чести попасть к Далай-ламе вместе с делегацией сангхи Бурятии удостоились лишь шестеро – те, кого выбрал Хамбо-лама.


ДАЛАЙ-ЛАМА БЕСЕДОВАЛ С НАМИ ПОЛЧАСА, И ЭТО БЫЛО ПО ВСЕОБЩЕМУ ПРИЗНАНИЮ ЗНАКОМ ОСОБОГО РАСПОЛОЖЕНИЯ

Далай-лама беседовал с нами полчаса, и это было по всеобщему признанию знаком особого расположения. Вполне мог ограничиться приветствием минут на пять, принять приглашение, поблагодарить и все. А тут – полчаса!



Рис. 4. Российская делегация на приеме у Его Святейшества Далай-ламы XIV


Он проявил живейший интерес к бурятским проблемам, задавал вопросы по существу. Узнав, что в делегации присутствуют спикер бурятского парламента и представитель науки, заметно обрадовался. Видимо, ему было интересно пообщаться с кем-то еще, кроме лам, которых он видел не раз и здесь у себя, и на их родине, в Бурятии (рис. 4).

Каждый из нас вручил ему свои подарки. Я подарила «Историко-культурный атлас Бурятии», который вышел первым изданием под моей редакцией как раз перед нашей поездкой, – раскрыв его на странице с его, Далай-ламы, портретом. Он ему обрадовался как ребенок. Спросил меня, чем я занимаюсь. Узнав, что судьбой буддизма в России, включая его разгром в советские годы и возрождением в наши дни, остался доволен, сказал, что российским буддистам необходимо знать свою историю.

В конце визита он одарил нас ответно. Знаком его внимания являлись, как это принято в буддийском мире, хадаки, полотнища голубой, цвета Вечного Синего Неба, или белой ткани, являющиеся максимой выражения лучших пожеланий тому, кому ты его вручаешь. Ламам вынесли хадаки обычной длины, когда дошла очередь до меня, Далай-лама сначала спросил:

– А вам буддизм не противопоказан? Таким образом, он предположил во мне возможную склонность к иным религиям. Выяснив, что от буддизма мне плохо не будет, он буквально обмотал меня огромным белым хадаком с его личными вензелями. Дома измерила его длину – почти четыре метра.


ВЫЯСНИВ, ЧТО ОТ БУДДИЗМА МНЕ ПЛОХО НЕ БУДЕТ, ОН БУКВАЛЬНО ОБМОТАЛ МЕНЯ ОГРОМНЫМ БЕЛЫМ ХАДАКОМ С ЕГО ЛИЧНЫМИ ВЕНЗЕЛЯМИ

Пользуясь случаем, я спросила, не мог бы он дать благословение следующему изданию «Атласа Бурятии». Он охотно согласился (и через три месяца мы его действительно получили). На прощание все участники встречи сфотографировались. Съемка шла чуть ли не в десяток фотоаппаратов, всем хотелось иметь памятный снимок. Мои спутники ламы постарались встать к Далай-ламе поближе. Слегка отодвинув одного из них, Далай-лама поставил меня рядом с собой, взял за руку, и все четыре-пять минут, пока сверкали вспышки фотоаппаратов, наполнял меня своею благодатью. Спасибо, Ваше Святейшество, по-моему, в моей жизни с того момента что-то явно изменилось к лучшему.

Следующий день принес еще одно необычное впечатление. Никогда не думала, что мне придется выступать в Тибетском парламенте в изгнании. А пришлось!

Председатель парламента Самдонг Римпоче, религиозный деятель и ученый, представил нам по очереди депутатов парламента. Всего их 46, на встречу с нами пришли 14, остальные в отъезде или заняты работой. Рассказав о каждом из присутствующих, он попросил Хамбо-ламу представить нас. Повторилась ситуация, имевшая место на встрече с Далай-ламой: наличие в нашей делегации главы парламента Бурятии и ученого вызвало оживленный интерес. Когда очередь дошла до меня, сказала следующее: раньше в нашей стране были такие времена, что за границу ездили только высокие партийные чины, а лам и ученых никуда не пускали. Пришли новые времена, стали путешествовать и ламы, и ученые, но отдельно друг от друга. И вот наконец мы дожили до того, что ездим вместе, и между религией и наукой установились тесные контакты и взаимопонимание. Получилось похоже на тост.

Дхарамсала – город удивительных встреч. Вот русский юноша, основавший на Алтае буддийскую общину «Эрдэнэ», сюда приезжает, чтобы зарядиться очередной порцией энергии и знаний от своего Учителя-тибетца и купить новые публикации тибетских текстов для своей общины.

Вот несколько семей евреев из Израиля. То ли местная экзотика привлекла их сюда, то ли интерес к буддизму всерьез. Но нет, оказывается, они ортодоксальные иудаисты и менять вероисповедание не намерены. Просто хотят, вернувшись в Израиль, открыть там буддийские религиозные центры.

А вот знакомый по Москве татарин-буддист. Вырос в исламе (вернее, в атеизме), потом – неожиданный рывок в буддизм, учеба на медика при Иволгинском дацане в Бурятии. Теперь он глава небольшой клиники тибетской медицины и сюда приезжает за травами, рецептами и книгами. Именно он предложил мне «сходить в гости» к Богдо-гэгэну IX, которого знает уже несколько лет.

Удивительны бывают порою судьбы идей, людей и концепций. Богдо-гэгэн IX – и то, и другое, и третье. Это титул главы буддийской общины Монголии, в переводе означает «Верховный святитель». За всю историю Монголии, со времени принятия ею буддизма в конце XVI в., их было всего восемь. Они были религиозными лидерами страны в тот непростой период ее истории, когда Монголия, зажатая между тремя «великими державами» Китаем, Россией и Тибетом, утратила свою независимость и стала вассалом Китая. Они были разными, эти религиозные лидеры, среди них были тибетцы и монголы, скульпторы и поэты, женатые и холостяки, бедные и богатые, высокообразованные и не очень, считавшие, что ни в коем случае нельзя портить отношения со светской властью и, напротив, отстаивающие независимость религиозной власти от светской. Но каковы бы они ни были как личности, все они были очень высокими фигурами в центральноазиатском буддизме – перерожденцами Таранатхи – проповедника буддизма в Тибете, жившего на рубеже XVI–XVII вв., автора ряда важных сочинений, в том числе «Истории буддизма в Индии».

Богдо-гэгэн VIII умер в 1924 г. и был похоронен согласно ритуалу погребения для лиц его ранга. Когда ритуал завершился, лидеры Монгольской народно-революционной партии объявили, что на этом линия перерожденцев Таранатхи закончилась и никаких новых персонажей на этой сцене не ожидается. Все поверили в это или были вынуждены поверить. И лишь когда в Монголии началась своя собственная перестройка, монголы да и остальной мир узнали, что Богдо-гэгэн IX существует, что родился он примерно два года спустя после смерти своего предшественника, стало быть, сейчас ему 74–75 лет, что он тибетец и живет, как и Далай-лама, в изгнании в городе Дхарамсала. За последнее десятилетие он уже несколько раз был в Монголии, получил там признание и землю для строительства собственного буддийского центра.

Поход в гости к перерожденцу прошел, можно сказать, в теплой и дружественной обстановке. Богдо-гэгэн любит гостей, особенно если те буддисты или интересуются буддизмом. А иных в этом отдаленном Убежище Закона (так переводится с санскрита название Дхарамсала) просто и не бывает. Говорили о судьбе буддизма в Монголии и в России. Хозяин дома надел мне на шею зангя — амулет в виде красной веревочки с завязанным узелком. Сфотографировались – это ритуал. А потом погас свет. Было семь часов вечера, в это время регулярно его отключают на час, чтобы бросить всю энергетическую мощь этого маленького города на перекачку воды из местного водохранилища в городской водопровод. В гостиницу добирались в полной темноте.

И еще одна встреча предстояла мне в этом городе. Я стремилась к ней сама, но, как это часто бывает, произошла она все же неожиданно.

Лет 15 назад судьба свела меня с калмыцкой художницей – выпускницей Московского высшего художественно-промышленного училища, созданного 175 лет назад графом Строгановым и потому более известного просто как «Строгановка». Тогда ее звали Инга. Молодая художница привлекла меня каким-то генетическим проникновением в глубины прамонгольской культуры, ее числовой и цветовой гармонии, которую она никогда не изучала и о которой в силу многих причин не имела ни малейшего представления. Но зато эту культуру изучала я, и для меня все ее произведения были наполнены глубоким смыслом, о котором, как оказалось, она сама не подозревала. Ее тянуло к буддизму, ей хотелось восстановить утраченное калмыками искусство создания танка (буддийских икон) методом аппликации. Она обратилась к калмыцким ламам, но те не оценили ее порыва. И она стала искать путь в Тибет – точнее, в «Маленький Тибет» Дхарамсалу, ибо в большой Тибет попасть намного сложнее. И нашла его! Семья русских художников, живших в тот момент в Дхарамсале, пригласила ее побыть у них пару месяцев. Это было восемь лет назад. С тех пор она живет там.

Мне очень хотелось ее увидеть, узнать, как ей здесь. Но никто из моих собеседников ее не знал. И вдруг на одной из узких улочек города мне на шею кинулась она сама собственной персоной.

– Инга! Почему же тебя никто не знает? – спросила я. Она ответила: – А я теперь – Тензин Десаль Цэринг. Как Ингу меня никто не знает.

– Но почему? – Я тяжело болела, очень тяжело, лежала в местном госпитале. Его Святейшество периодически делал обходы больных. Когда увидел меня, наложил на меня руку и сказал: «Тебе надо изменить имя», – и дал мне новое. Тензин – это его имя (Далай-ламу XIV зовут

Тензин Гьяцо), Десаль – это «светлая», Цэринг – «долгая жизнь», к тому же это связь с моим прежним именем Инга. Не называйте меня больше Ингой.

Спрашиваю, что она делает, чем занимается. – Беру уроки дармы, то есть учения (она нараспев произносит слово «Дарма» вместо принятого у нас, ученых, – «Дхарма»). И еще хожу на медитацию. Каждый день два занятия.


ОНА ЖИВЕТ В ЕЮ СОЗДАННОМ МИРЕ, ГДЕ РЕАЛЬНОЕ И МИФИЧЕСКОЕ НЕРАСЧЛЕНЕНЫ, ОНА НЕ ХОЧЕТ ЕГО ПОКИДАТЬ И ЧТО-ЛИБО МЕНЯТЬ В СВОЕЙ ЖИЗНИ

– Но это, наверное, стоит денег? – Да, надо платить. – Как же ты их зарабатываешь? – По-разному. Шью из ткани футляры для священных книг. Рисую небольшие картины и продаю, покупают обычно европейские буддисты, приезжающие принимать учение Его Святейшества. Платят не очень много, но мне хватает. А еще я иногда подрабатываю переводчицей, если приезжает какая-нибудь группа из России.

– Ты выучила тибетский? – Нет, перевожу с русского на английский. – Ты же живешь здесь восемь лет, почему не выучила

тибетский?

– Не знаю, не идет, как будто какая-то стена не дает мне это сделать. Я пыталась несколько раз, не получается.

– Но ведь английский получился. Когда ты уезжала из России, ты его не знала.

– А я не учила английский. Просто однажды проснулась, и оказалось, что все понимаю и говорю.

Вот так. Вообще с ней очень интересно разговаривать. Она живет в ею созданном мире, где реальное и мифическое нерасчленены, она не хочет его покидать и что-либо менять в своей жизни. Она не хочет становиться монахиней (сказала, это не для нее), не хочет выходить замуж (сказала, ей это неинтересно). Возвращаться в Россию, в Калмыкию, она тоже пока не хочет, хотя там ее ждут родители, сестры, племянники. Однажды сказала, что хотела бы жить в Монголии. Почему именно там? Там просторные степи и все ходят в национальной одежде. Все так, но в Монголии она никогда не была, это всего лишь какое-то видение, посетившее ее.


ПРИШЛОСЬ ВМЕШАТЬСЯ И НАПОМНИТЬ ХАМБО-ЛАМЕ НЕ СТОЛЬКО БУДДИЙСКУЮ, СКОЛЬКО ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ИСТИНУ: КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК САМ ВЫБИРАЕТ СВОЙ ПУТЬ И САМ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА НЕГО В ЭТОЙ И ПОСЛЕДУЮЩЕЙ ЖИЗНЯХ

Но главная причина, по которой она не хочет покидать Дхарамсалу, это ее ощущение какой-то мистической связи с Далай-ламой. Она приехала в город впервые в день его рождения. Она почти умирала – он изменил ей имя и вылечил ее. Она для него не просто житель Дхарамсалы, каких здесь тысячи, он узнает ее при встрече.

Цэринг (теперь я тоже называю ее так) подарила мне фотографию, где она снята вдвоем с Далай-ламой. Это редкий снимок, не так уж часто он фотографируется с кем-нибудь вдвоем, чаще большими группами.

– Я не могу без Его Святейшества, – говорит она, – он раскрыл мне смысл жизни, и это произошло здесь. Как я могу уехать отсюда?

Резкий в выражениях и поступках Хамбо-лама, когда я представила ему Цэринг и рассказала историю ее появления в Дхарамсале, сразу перешел в наступление:

– Буддизм не женское дело. Ты не должна здесь оставаться. Вернись на родину, в Калмыкию, выйди замуж, роди детей – в этом назначение женщины. А постигать глубины учения будут мужчины.

И, уже обращаясь ко мне, добавил: – Уговорите ее уехать отсюда. Маленькая рядом с крупным, борцовского сложения Хамбо-ламой, Цэринг затихла и не попыталась возразить. Пришлось вмешаться и напомнить Хамбо-ламе не столько буддийскую, сколько общечеловеческую истину: каждый человек сам выбирает свой путь и сам несет ответственность за него в этой и последующей жизнях.

Когда мы уезжали, Цэринг вдруг сказала: – Хотя он, Хамбо-лама, был несправедлив ко мне, я не обиделась. Он ведь перерожденец.

– И ты можешь определить, чей? – спросила я. – Я – нет. Но здесь, в Дхарамсале есть такие специалисты, они могут это установить.

– А по каким признакам ты определяешь, кто перерожденец?

– У него светлая кожа, зеленые глаза и экспрессивное, непредсказуемое поведение.

Разглядеть цвет глаз Хамбо-ламы мне так и не удалось, но прочие признаки действительно имелись.

На обратной дороге в Москву я рассказала ему этот сюжет. Смутить Хамбо-ламу чем-либо нельзя, но, кажется, на сей раз мне это удалось.

Эпилог. Далай-лама XIV так и не приехал в Бурятию, а также в Туву и Калмыкию, куда он тоже был приглашен. МИД России не дал ему визу, мотивируя это невозможностью гарантировать ему безопасность. А кто угрожает Далай-ламе в нашей стране? Настоящие причины отказа российские власти не разглашают, но они ясны каждому: нежелание властей портить отношения с Китаем, для которого Далай-лама – регsona поп grata.

Буддисты Бурятии глазами ссыльного народовольца Моисея Кроля (90-е годы XIX века)

(опубликовано: Буддийская культура: история, источниковедение, языкознание и искусство. Третьи Доржиевские чтения. СПб.: Нестор-История, 2009. С. 283–291)


М. А. Кроль прожил удивительную жизнь, начавшуюся в 1862 г. в маленьком еврейском местечке в пригороде Житомира и закончившуюся в Ницце в последний день 1942 г. Между этими двумя датами и географическими точками пролегли 80 лет, в течение которых М. А. Кроль сыграл несколько исторических ролей: народоволец, политический ссыльный, ученый-этнограф, адвокат по делам пострадавших от еврейских погромов в 1903–1905 гг., сотрудник газеты «Восточное обозрение» в Иркутске, с 1918 г. вынужденный эмигрант сначала в Китай, затем во Францию, где он стал организатором ряда обществ по сохранению русской и еврейской культуры в эмигрантской среде и, наконец, автор мемуаров «Страницы моей жизни». Первые три этапа его жизни имеют прямое отношение к заявленной теме.

По процессу народовольцев 1887–1889 гг. М. А. Кроль был сослан в Забайкалье, где прожил в качестве политического ссыльного с 1890 по 1896 г. Местом его приписки стал город Ново-Селенгинск, откуда он с разрешения губернатора Забайкальской области стал совершать разъезды по разным населенным бурятами частям губернии и изучать быт и нравы местного населения, о чем опубликовал несколько статей, достаточно хорошо известных этнографам-сибиреведам.


ПО ПРОЦЕССУ НАРОДОВОЛЬЦЕВ 1887–1889 ГГ. М. А. КРОЛЬ БЫЛ СОСЛАН В ЗАБАЙКАЛЬЕ, ГДЕ ПРОЖИЛ В КАЧЕСТВЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО ССЫЛЬНОГО С 1890 ПО 1896 Г.

Очень много живых впечатлений от встреч с представителями разных сословий бурятского общества в статьи не вошли. Но зато они вошли в мемуары «Страницы моей жизни», которые М. А. Кроль начал писать в 30-х гг. XX в., уже прожив немало лет во Франции. В общей сложности годам ссылки посвящены 11 глав его мемуаров. Среди них есть описание цама в Гусиноозерском дацане, на котором он присутствовал лично, есть глава, называющаяся «В гостях у Святого Ламы», где описана его встреча и философские беседы с Лубсан-Санданом Цыденовым, достаточно хорошо известным в буддийских кругах Бурятии ламой-тантриком, учителем и наставником Бидии Дандарона.

Мемуары Кроля состоят из двух томов. Первый том был опубликован тиражом 400 экземпляров в 1944 г. в Нью-Йорке84 и давно стал библиографической редкостью. Второй целиком ранее не публиковался. Рукописный оригинал его хранится в архиве Гуверовского института войны, революции и мира (США, Калифорния, Стэнфорд). Отдельные главы этих мемуаров печатались в 1930-е гг. в США в журнале «Цукунфт», выходившем на языке идиш. Две главы, имеющие отношение к Бурятии, были опубликованы мною несколько лет назад – одна в альманахе Altaica85, другая – в спецвыпуске журнала «Восточная коллекция», посвященном Бурятии и ее культурному наследию86. В 2008 г. издательство «Гешарим – Мосты культуры» опубликовало мемуары М. А. Кроля полностью87.

В данном сообщении я хочу привести выдержки из нескольких глав, где М. А. Кроль описывает свои впечатления от контактов с буддизмом и буддистами Бурятии. В тексте сохранена авторская орфография.

Сюжет первый

ЦАМ В ГУСИНООЗЕРСКОМ ДАЦАНЕ

«Летом 1891 года я узнал, что вокруг Гусиноозерского буддийского храма, находящегося в двадцати верстах от Селенгинска, будет представлена мистерия, которая привлекает к себе массу бурят, даже из весьма отдаленных углов Селенгинского округа. Судя по рассказам селенжан, эта мистерия, называемая «цам», почитается бурятами как большой религиозный праздник и представляет собою зрелище в высокой степени своеобразное и интересное.

Моя любознательность была сильно возбуждена, и я решил поехать на этот праздник. Надо было прежде всего заручиться разрешением исправника покинуть Селенгинск на два-три дня. Разрешение это я получил без всякого труда, и в назначенный день я уже был на большой площади возле дацана (буддийского храма), где должна была быть разыграна знаменитая мистерия.

Я раньше встречал отдельных бурят и лам, но картина, которая передо мною открылась на равнине, окружавшей дацан, произвела на меня глубокое впечатление.

Большой храм, построенный в тибетско-китайском стиле, занимал центр обширного луга. Десятки лам, сидевших рядами внутри храма, дули в длиннейшие медные трубы, и оттуда вырывались наружу оглушительные, своеобразно-дикие звуки. А вокруг храма текла медленно и плавно человеческая толпа – сотни и сотни мужчин и женщин, все одетые в праздничные ярко-голубые национальные костюмы. Разговоры велись вполголоса, почти не слышно было смеха, хотя эта толпа в большей своей части состояла из молодежи. Все напряженно ждали начала мистерии, которая должна была изобразить борьбу зла с добром. Добро символизировал седой старик «Цаган Убугун». Это был добрый гений, против которого выступал Дух зла в лице ворона со свитой чудовищ, роль которых играли буряты в свирепых масках хищных зверей.

Представление происходило на лугу перед храмом и длилось добрых два часа. Толпа следила за перипетиями борьбы с напряженным интересом и шумно выражала свою радость, когда победа досталась доброму гению.

И, следя внимательно за ходом своеобразной пьесы, равно как за тем, какое впечатление это представление производило на многочисленных зрителей, я невольно думал о том, каким неисчерпаемым материалом для исследователей является жизнь бурят, по-видимому, совсем еще мало затронутых нашей европейской цивилизацией» (глава 9).

Сюжет второй

ПОПЫТКА БЕСЕД С ЛАМАМИ НА ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ТЕМЫ И ЧТО ИЗ ЭТОГО ПОЛУЧИЛОСЬ

«Лама, у которого мы остановились, встретил меня необычайно приветливо и, когда мой Очир (спутник и переводчик М. Кроля – Н. Ж.) в разговоре объяснил ему, с какой просьбой я намерен к нему обратиться, тот не только выразил готовность дать мне несколько рекомендательных писем к видным и пользующимся среди своих родичей большим влиянием бурятам, но на другой день поднес мне еще несколько рекомендательных писем, полученных им для меня от своего друга, другого весьма почтенного ламы. Кроме того мой гостеприимный хозяин созвал к себе на другой день несколько сведущих лам с тем, чтобы я мог с ними побеседовать по интересовавшим меня вопросам.

По-видимому, ему самому сильно хотелось знать, какие сведения я намерен собирать в бурятских улусах и какой характер будут носить мои научные изыскания.

Должен сознаться, что мой первый опрос четырех лам мне принес немалое разочарование. Оказалось, что они были весьма плохо осведомлены о тех сторонах жизни бурят, которые меня более всего интересовали. Они никак не могли понять, почему меня занимают такие «мелочи» и даже «глупости», как значительно уже отжившие старинные обряды при сватании, невест при помолвке, а также местами забытые старинные свадебные обряды.

Я был им рекомендован раньше доктором Кириловым, а затем моим переводчиком Очиром, как образованный и даже «ученый человек» (номчи хун), и они со мной охотно беседовали о буддизме, о разных религиозных и моральных вопросах, но что я их буду расспрашивать о старинном укладе жизни бурят, об их истории, об их экономическом положении – этого ламы не ожидали. И я видел по их лицам, что мои вопросы вызывают у них удивление, смешанное с недоумением, хотя Очир из кожи лез, чтобы объяснить им, почему именно все эти вещи меня так интересуют.

Почти целый день я провел в беседе с ламами, но свой опрос я прервал, как только заметил, что они мне могут дать весьма мало полезных сведений. Я перевел наш разговор на другие темы. Я стал им рассказывать о нашей жизни в Петербурге, о наших научных достижениях, о правительственной политике по отношению к сибирским коренным народностям и давал ей настоящую оценку. И мои ламы оживились и повеселели, и когда я стал с ними прощаться, они проявили ко мне исключительное внимание и заверили меня, что, когда бы я к ним не приехал, я буду для них желанным гостем.

Таким образом мой первый опыт заглянуть в отдаленное прошлое бурят оказался довольно-таки неудачным, но у меня в кармане хранился ключ к сердцам бурят – это были письма ученых лам, обитателей дацана, считающегося самым известным и самым почитаемым среди забайкальских бурят, так как этот дацан был резиденцией «хамбо-ламы», главы всех лам Восточной Сибири и духовного вождя всех ламаитов этого обширного края.

Эти письма должны были, как по волшебству, рассеять всякие подозрения в сердцах бурят и открыть для меня их души, обычно наглухо замкнутые для всякого постороннего человека» (глава 10).

Сюжет третий

ЗНАКОМСТВО С РИНЧИНОМ НОМТОЕВЫМ

«Улус Ирхерик, где жил Номтоев, находился в семнадцати верстах от Верхнеудинска, и мы сделали это расстояние в каких-нибудь два часа. По-видимому, Номтоев был уже подготовлен к моему приезду, потому что он встретил меня очень приветливо, и так как он действительно хорошо говорил по-русски, то у нас тотчас же завязалась очень оживленная беседа. Это был первый интеллигентный бурят, с которым я мог говорить свободно без помощи переводчика, и я, конечно, постарался извлечь из этой беседы как можно больше.

Старик семидесяти трех лет, Номтоев поражал своей подвижностью, огромной энергией и своим живым интересом к самым разнообразным научным, общественным и просто житейским вопросам. Внешним своим видом он ничем не отличался от своих соулусников. Одевался он так же, как любой простой бурят: на нем были рубаха и штаны из синего коленкора, называемого по местному «абой». Так как день выдался довольно жаркий, то он ходил босой. Но когда он говорил, то тотчас же чувствовалось, что перед вами не только незаурядный, но необыкновенный человек. И его биография, как мне удалось узнать от Маланыча (переводчик М. Кроля – Н. Ж.), тоже была биографией необыкновенного человека.

Сын бедного бурята, Номтоев с ранних лет обнаружил большое влечение к знанию. Работая с отцом в поле (ихерикские буряты занимаются уже земледелием), он с жадностью набрасывался на каждую печатную по-монгольски бумажку и, таким образом, он без всякой чужой помощи научился читать и писать по-монгольски. Местные ламы обратили внимание на выдающиеся способности маленького Ринчина и уговорили его отца послать мальчика учиться в дацан. Так Номтоев стал «хуваркой» (хувараком – Н.Ж.), т. е. чем-то вроде послушника, который мог со временем стать ламой. И, действительно, благодаря своим исключительным способностям, Номтоев с большим успехом прошел все степени, установленные для обыкновенных лам, и был даже избран «ширетуем», т. е. главой и руководителем одного из весьма почитаемых в Забайкалье буддийских храмов (дацанов).


СТАРИК СЕМИДЕСЯТИ ТРЕХ ЛЕТ, НОМТОЕВ ПОРАЖАЛ СВОЕЙ ПОДВИЖНОСТЬЮ, ОГРОМНОЙ ЭНЕРГИЕЙ И СВОИМ ЖИВЫМ ИНТЕРЕСОМ К САМЫМ РАЗНООБРАЗНЫМ НАУЧНЫМ, ОБЩЕСТВЕННЫМ И ПРОСТО ЖИТЕЙСКИМ ВОПРОСАМ

Чтобы быть возведенным в такой высокий сан, Номтоев должен был обладать, помимо выдающихся личных качеств, большими познаниями по части буддийской религии, знать превосходно тибетский язык и историю распространения буддизма в Центральной Азии в его ламаистском варианте. Всю эту мудрость Номтоев отлично усвоил. Более того, он основательно изучил тибетскую медицину и сделался знаменитым врачом – эмчи-лама, к которому съезжались пациенты и пациентки со всех концов Забайкалья. Его имя, как ученого и как доктора, гремело, и даже многие приезжали к нему лечиться.

И вдруг Номтоев позволил себе вещь, которая потрясла всех забайкальских бурят и, в особенности, ламские круги. Он отказался от почетного звания «ширетуя», сложил с себя монашеский сан и женился на молодой пациентке, которую лечил и в которую влюбился. Это было страшным кощунством, так как он нарушил обет безбрачия, который дают ламы. Этот акт ренегатства вызвал целую бурю.

Другой на месте Номтоева был бы предан проклятию и извергнут навсегда из бурятской среды, но авторитет Номтоева был так велик, что ни ламы, ни его сородичи не решились на такой шаг. С течением времени раздражение против него прошло, и его сородичи выбрали его представителем своего рода – родовым головой. И много лет подряд Номтоев очень энергично и умно защищал не только интересы своего клана, но и всех хоринских бурят.

Он продолжал также заниматься медицинской практикой и с большим прилежанием взялся за изучение русского языка, чтобы приобщиться к современной европейской науке. Овладев русским языком, он стал учиться географии, истории, читал научные книги и посвящал много времени составлению монголо-тибетско-русского словаря.

Его жажда к знанию с годами нисколько не уменьшалась, и на каждую интересную книгу он набрасывался с юношеским увлечением. Неудивительно, что слава Номтоева распространилась далеко за пределами Забайкалья. Маланыч мне рассказывал, что многие крупные ученые – и русские, и иностранные, – проезжая через Сибирь с запада на восток, или обратно, специально останавливались в Верхнеудинске, чтобы посетить Номтоева. Таков был этот удивительный бурят, с которым меня свел счастливый случай.

В первый день моего пребывания у Номтоева я не имел никакой возможности приступить к моей исследовательской работе – он меня засыпал вопросами, и я должен был рассказывать о том, что его интересовало. Но, расспрашивая меня о тысяче вещей, Номтоев точно меня испытывал. Не раз я ловил на себе его пристальный взгляд. Он, по-видимому, хотел себе выяснить, действительно ли я предпринял свою поездку по бурятским кочевьям с той целью, о которой ему говорил Маланыч. Мое положение политического ссыльного говорило в пользу того, что я не исполняю никакой административной миссии, все же ему хотелось знать, как я отношусь к целому ряду наболевших вопросов бурятской жизни; к проекту урезать территорию, которой они владели с незапамятных времен; к слухам, что бурят станут привлекать к отбыванию воинской повинности и т. д. И он меня подверг довольно продолжительному экзамену.


ОН ОТКАЗАЛСЯ ОТ ПОЧЕТНОГО ЗВАНИЯ «ШИРЕТУЯ», СЛОЖИЛ С СЕБЯ МОНАШЕСКИЙ САН И ЖЕНИЛСЯ НА МОЛОДОЙ ПАЦИЕНТКЕ, КОТОРУЮ ЛЕЧИЛ И В КОТОРУЮ ВЛЮБИЛСЯ

Надо полагать, что мои ответы вполне удовлетворили Номтоева, так как на другой день утром он сам обратился ко мне со следующими словами:

– Я знаю, что вас интересуют старинные нравы и обычаи бурят и вы, наверное, хотите, чтобы я вам рассказал то, что мне известно о прежней жизни бурят. Спрашивайте, и я вам сообщу то, что знаю.

Само собой разумеется, что я, недолго думая, взялся за работу. И тут я снова имел случай убедиться, что ламы не те люди, которые могли бы обогатить меня особенно ценными сведениями о бурятской старине и даже о современной жизни бурят. Номтоев, исполнявший в течение ряда лет обязанности родового головы, конечно, знал очень хорошо и бурятские старые обычаи, и их современный быт, но он довольно иронически относился ко всякого рода старинным обрядам, большинство которых были пережитками шаманизма, древней религии бурят. И это ироническое отношение накладывало особую печать на его ответы. Бурятская старина не была интимной частью его психики, как у многих сведущих бурят, которые «зажигались», рассказывая, как жили их отдаленные предки – как трудились, как праздновали свои праздники, как развлекались, женились, разводились и т. д. и т. д.


ОН НАРИСОВАЛ ПЕРЕДО МНОЮ ТАКУЮ ЯРКУЮ КАРТИНУ СОВРЕМЕННОЙ ЕМУ ЖИЗНИ ХОРИНСКИХ БУРЯТ, ЧТО ОНА ГЛУБОКО ВРЕЗАЛАСЬ В МОЮ ПАМЯТЬ, И Я БЫЛ ЕМУ ИСКРЕННЕ БЛАГОДАРЕН ЗА ЭТО

Номтоев же объяснил мне, почему ламы относятся довольно индифферентно к бурятской старине. Рассказывая мне много интересных вещей, он несколько раз оговаривался:

– Все это я слышал от наших стариков! Но было ли это так в действительности, – я не знаю: в наших священных книгах ничего обо всем этом не говорится.

Священные книги – это древние писания о буддизме. Само собой разумеется, что в этой религиозной литературе о примитивных обычаях и нравах бурят-шаманистов ничего и не могло быть написано.

Все же я получил от Номтоева много очень ценных сведений, особенно об экономическом положении одиннадцати родов хоринских бурят, стойбища которых были разбросаны по всему обширному верхнеудинскому округу.

Прожил я у Номтоева целых три дня, а когда я собрался уехать, то он меня снабдил несколькими письмами к сведущим бурятам, которые впоследствии оказали мне очень важные услуги и во многом помогли моей работе.

Простился я с Номтоевым так, точно я с ним был уже знаком много лет. Этот замечательный старик, действительно хорошо говоривший по-русски, дал мне очень много. Он нарисовал передо мною такую яркую картину современной ему жизни хоринских бурят, что она глубоко врезалась в мою память, и я был ему искренне благодарен за это.

По-видимому, и я произвел на него благоприятное впечатление, так как, провожая меня, он сказал мне:

– Мы близкие соседи. Приезжайте ко мне в гости, когда у вас будет свободное время. Под моей кровлей вы всегда найдете радушный прием» (глава 12).

Сюжет четвертый

ОСНОВЫ БУДДИЗМА В ИЗЛОЖЕНИИ ЛАМ

«О знакомстве с некоторыми выдающимися представителями действительной ламской элиты мне хочется рассказать подробнее.

Самая характерная черта этой элиты – это совершенно особенное их отношение к буддизму. Учение Шакья-Муни для них это – бесценный и неисчерпаемый источник всякой духовной жизни. Оно для них мировоззрение, обнимающее все возможные жизненные проблемы и все возможные отрасли знания, но прежде всего и больше всего оно для них религия морали, факел, освещающий путь всем тем, которые стремятся к вечной истине.

Настоящий ученый лама следит за тем, чтобы каждый его шаг соответствовал «святому учению», и все его помыслы и суждения базируются только на «единственной истинной вере» буддийской.

Человеку европейской культуры приходится делать над собою огромное усилие, чтобы понять извилистое мышление таких лам и их своеобразный подход к людям и вещам.

Я припоминаю свою беседу со знаменитым Номтоевым о буддизме. Я нарочно затронул эту тему, чтобы узнать, как такой человек, как он, понимает и трактует религию, которую в Азии исповедывают свыше 500 миллионов человек. И я был поражен, с каким энтузиазмом этот старик мне излагал основы этой веры, которая горела в нем святым пламенем.

Несмотря на то, что Номтоев, сложивший с себя сан «ширетуя», уже десятки лет жил простым смертным, – в нем как бы проснулся страстный лама-миссионер, и он с юношеским воодушевлением разъяснял мне, насколько возвышенно учение Будды и какую божественную миссию оно выполняет.

– Русские, сказал он мне, называют наши храмы «кумирнями» – это грубая ошибка! Мы не поклоняемся идолам, мы верим в единого, истинного Бога. «Бурханы», которыми украшены наши храмы, суть только человеческие воплощения Бога; на самом же деле Бог, царящий над всем миром, един. Но он не всемогущ. Он не может уничтожить мир раньше времени, потому что не он его создал. Мир существовал всегда, он возник из себя самого. Если бы Бог сотворил мир, он не допустил бы столько зла. Но все существующее на земле погрузится в Нирвану. Настанет время, и весь мир исчезнет, потому что, когда все существа перейдут в состояние Нирваны, то и сама вселенная исчезнет, как исчезает отражение предмета в зеркале, когда убирают зеркало. Русские ученые неверно истолковывают слово «Нирвана». Это очень далеко от понятия «небытия», как они думают. Нирвана означает освобождение от всех страданий. Это такое состояние, при котором человеческое существо освобождается от закона перевоплощения и погружается в ничто. Это буддийское «блаженство». Понятие «Нирвана» очень близко понятию «боди» (бодхи. – Н.Ж.). Кто еще не достиг состояния «боди», не может стать «Нирваной». Разница между этими двумя состояниями заключается в том, что «боди» – это высшая ступень духовного совершенства, на которую человек может подняться в течение своей жизни, но человек, достигший состояния «боди», погружается в Нирвану лишь после своей смерти. Поэтому «Нирвана» означает также смерть, особенно, когда речь идет о разных Буддах или вообще о святых людях.

Не скажу, чтобы эта туманная буддийская философия тогда произвела на меня особенно сильное впечатление, но тон и манера, с которыми Номтоев излагал мне основы буддизма, экстаз, которым он зажегся, меня глубоко поразил. Я ясно чувствовал, что Номтоев с гордостью и благоговением ввел меня в священный для него лабиринт буддийской религиозной философии» (глава 14).

Сюжет пятый

ЭМЧИ – ЛАМА ИРЕЛТУЕВ

«Другого замечательного ламу я встретил при следующих обстоятельствах.

По совету Номтоева я искал случая познакомиться с ламой Ирелтуевым. Он был ламой-доктором, и его слава гремела по всему Забайкалью, так же, как некогда слава

Номтоева. Маланыч, оказалось, лично знал Ирелтуева и отзывался о нем, как об исключительно хорошем человеке. Этого было достаточно, чтобы я искал знакомства с ним. И мы специально поехали на курорт, где Ирелтуев жил, хотя нам для этого пришлось отклониться от намеченного маршрута на несколько десятков верст.

Прибыли мы на курорт как раз в часы, когда Ирелтуев принимал больных, но как только Маланыч сообщил ему, кто я и с какой целью я разъезжаю по бурятским стойбищам, Ирелтуев тотчас же прервал свой прием, пригласил меня в отдельную комнату, чтобы никто не мешал нам.


ОН СЛАВИЛСЯ, КАК ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОСТ, И ЭТО МЕНЯ НИСКОЛЬКО НЕ УДИВЛЯЛО, ПОТОМУ ЧТО В ЕГО ГЛАЗАХ СВЕТИЛСЯ ГЕНИАЛЬНЫЙ УМ, И ОН ОПРЕДЕЛЯЛ ХАРАКТЕР БОЛЕЗНИ СКОРЕЕ ПО ИНТУИЦИИ, НЕЖЕЛИ ПО ЕЕ СИМПТОМАМ

К сожалению, нам не удалось спокойно вести нашу беседу. Мне бросилась в глаза огромная разница в отношениях к Ирелтуеву со стороны бурят и небурят. Первые говорили с ним в необычайно почтительном тоне и смотрели на него буквально влюбленными глазами; зато пациенты русские и евреи – а их было довольно много на курорте – не давали Ирелтуеву покоя своими криками, жалобами, назойливыми вопросами. Грубость, а порой и наглость этих пациентов произвели на меня удручающее впечатление. Но Ирелтуев отвечал им неизменно с таким благородным спокойствием и с таким большим достоинством, что я им буквально любовался.

Его мягкий голос, его умный, проницательный взгляд, каждый его жест подкупали своей благородной простотой и, я сказал бы, величием; и еще было стыдно, что эти русские и евреи не понимали, с каким необыкновенным человеком они имеют дело.

Моя беседа с Ирелтуевым продолжалась не больше двух часов; мне было совестно, что я оторвал его от профессиональных обязанностей. Кроме того, нас то и дело прерывали. Вести систематическую беседу не было никакой возможности. Я ему задал целый ряд вопросов, он с своей стороны спросил о многих вещах, его интересовавших.

Его ответы и суждения меня убедили, что он в своей жизни много интересовался и о многом передумал. Он не только был несравненным знатоком тибетской медицины, но также был хорошо знаком с основами нашей европейской медицины. Он славился, как замечательный диагност, и это меня нисколько не удивляло, потому что в его глазах светился гениальный ум, и он определял характер болезни скорее по интуиции, нежели по ее симптомам. Вообще я должен сказать, что Ирелтуев на меня произвел впечатление настоящего умственного аристократа, и я чувствовал, что он вокруг себя создает атмосферу какой-то особой моральной чистоты.

Когда мы покинули Ирелтуева, простившись с ним чрезвычайно сердечно, я сказал Маланычу:

– Знаете, Ирелтуев удивительный человек: такого хорошего и благородного человека я редко встречал в своей жизни, хотя знал много прекрасных людей.

– Это общее мнение о нем, – заметил Маланыч. – Кто его ни увидит, чувствует тотчас его чистую душу. Он был бы настоящим святым, если бы его занятие врача не вынуждало его отдавать слишком много времени светским делам. У него нет отбоя от больных. К нему приезжают пациенты со всей Сибири» (глава 14).


Это далеко не единственные описания встреч с буддистами Бурятии, которые можно прочесть на страницах мемуаров М. А. Кроля. Многие его рассуждения о буддизме, особенно о буддийской философии, о цаме, о том, почему ламы не знают истории и обычаев собственного народа, с позиции сегодняшнего дня кажутся наивными и дилетантскими. Однако не следует забывать, что писал их в конце XIX в. не ученый, а политический ссыльный, весьма доброжелательно настроенный к местному населению и нутром сумевший понять, что за всем им увиденным, услышанным и описанным стоит глубокая, весьма интересная, хотя и не всегда понятная ему самобытная культура, которая у него, интеллигентного человека, вызывала глубокое уважение. Именно этим, прежде всего, интересны бурятские зарисовки в мемуарах М. А. Кроля.

К вопросу о награде, полученной Дамба Даржа Заяевым от императрицы Екатерины II

(опубликовано: Мир буддийской культуры. Материалы международного симпозиума. 10–14 сентября 2001 г. Улан-Удэ – Агинское – Чита, 2001. С. 82–87)


В последние годы о Дамба Даржа Заяеве написано и опубликовано достаточно много работ. И это не удивительно. Первый Пандито (Бандидо) Хамбо-лама бурят Д. Д. Заяев – личность выдающаяся не только в истории Бурятии, но и весьма неординарная для России в целом. Казалось бы, о нем известно все, и отыскать какую-либо новую информацию очень сложно. Тем не менее существуют и, наверное, еще долго будут существовать спорные моменты в его биографии, спорные с точки зрения того, что о них пишут в научной литературе. На одном из них я бы хотела остановиться.

Общеизвестно, что Д. Д. Заяев был избран делегатом от селенгинских бурят в состав так называемой Комиссии об Уложении 1767 г. – собрания представителей сословий России с совещательными правами, созданного для выработки нового свода законов. Взошедшая всего пять лет назад на российский престол Екатерина II хотела показать себя «просвещенной монархиней», считающейся с мнением всех своих подданных, даже из самых отдаленных территорий России, чьи наказы должна была выслушать и учесть созданная Комиссия.

Депутаты выбирались на основании Манифеста от 14 декабря 1766 г., где были изложены правила о выборах, первоначально их было избрано 518, но за 1,5 года работы Комиссии их число возросло до 58088, включая замену тех, кто умер, и тех, кто отказался по болезни или занятости важными делами по месту основной государственной службы. Любопытно, что А. С. Пушкин, собирая материалы для своего исследования «История Пугачевского бунта», раскопал в архивах данные на 652 человека, которые в разное время были депутатами этой Комиссии89.

Д. Д. Заяев как депутат имел команду, сопровождавшую его в течение всего периода работы в Комиссии: это были гецул Сонпил, зайсан Ч. Боноев и переводчик Н. Доржинаев90.

Известно также, что в период пребывания Д. Д. Заяева в Москве и Петербурге «по требованию императрицы Екатерины II» им было составлено описание его путешествия в Тибет, совершенного им в молодые годы. Описание этого путешествия, названного учеными-источниковедами «хождением», перевел на русский язык и опубликовал А. Г. Сазыкин91.

Источники, описывающие пребывание Д. Д. Заяева в Москве и Санкт-Петербурге, приводят и такой интересный факт – награждение его Андреевским орденом. В русской художественной литературе и бытовой разговорной речи так называли высший орден Российской империи – Орден Святого Андрея Первозванного. Впервые эта награда упоминается в «Истории селенгинских монгол-бурят» – исторической хронике, составленной убаши Дамби-Жалсаном Ломбоцэрэновым в 1868 г., т. е. 100 лет спустя после состоявшегося награждения, если таковое имело место. Приведем дословно цитату из этого источника.


ВЗОШЕДШАЯ ВСЕГО ПЯТЬ ЛЕТ НАЗАД НА РОССИЙСКИЙ ПРЕСТОЛ ЕКАТЕРИНА II ХОТЕЛА ПОКАЗАТЬ СЕБЯ «ПРОСВЕЩЕННОЙ МОНАРХИНЕЙ», СЧИТАЮЩЕЙСЯ С МНЕНИЕМ ВСЕХ СВОИХ ПОДДАННЫХ, ДАЖЕ ИЗ САМЫХ ОТДАЛЕННЫХ ТЕРРИТОРИЙ РОССИИ, ЧЬИ НАКАЗЫ ДОЛЖНА БЫЛА ВЫСЛУШАТЬ И УЧЕСТЬ СОЗДАННАЯ КОМИССИЯ

«В это время началось правление Екатерины Второй. Для составления нового религиозного уложения для последователей религий империи она в 1767 г. пригласила в г. Москву представителей – депутатов различных религий. Среди приглашенных был Зая-лама. Он рассказал о своем хождении через Монголию и Китай в Тибет. Его деятельность получила одобрение. Зая-лама был назначен главным Бандидо Хамбо-ламой, получил удостоверяющую это грамоту с белой печатью, был награжден Андреевским орденом с правом ношения на шее за распространение религии в соответствии с законами русского государства»92. Эту же цитату приводят в своей совместной работе Ш. Б. Чимитдоржиев и Ц. П. Пурбуева, впрочем, никак не комментируя этот факт93.


ОРДЕН СВЯТОГО АНДРЕЯ ПЕРВОЗВАННОГО, ВЫСШИЙ ВОЕННЫЙ И ГРАЖДАНСКИЙ ОРДЕН РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ, БЫЛ УЧРЕЖДЕН ПЕТРОМ I В 1698 Г.

Остановимся вкратце на том, что собой представлял этот орден. Орден Святого Андрея Первозванного, высший военный и гражданский орден Российской империи, был учрежден Петром I в 1698 г. Это был первый по времени создания орден России, остальные были учреждены позже: Орден Св. Екатерины – в 1714 г., Орден Св. Александра Невского – в 1725 г., Орден Св. Георгия – в 1769 г., Орден Св. Владимира – в 1782 г., Орден Св. Анны – в 1797 г., Ордена Св. Станислава и Белого Орла – в 1831 г.

Орден был учрежден по западному образцу: имел устав (правила, определявшие кого и за что можно им награждать), капитул (коллегию руководящих лиц), гроссмейстера (главу ордена – им был император), сам орденский знак (включая вид одежды, с которым его можно носить, и аксессуары – ленты, цепи, будничные и праздничные)94. Первоначально Петр I полагал, что максимальное число кавалеров ордена может быть 24, но уже при его жизни их число достигло 38. Первым кавалером этого ордена стал адмирал Федор Головин (10 марта 1699 г.), вторым – гетман Украины Иван Мазепа (8 февраля 1700 г.; впоследствии за измену Петру I и переход на сторону Швеции в период Северной войны 1720–1721 гг. был лишен ордена и предан проклятью). И только третьим по счету кавалером стал сам учредитель ордена царь Петр Алексеевич, получив его «за взятие двух неприятельских кораблей» в морском сражении со своими вечными противниками шведами95.

Мог ли получить такой орден Дамба Даржа Заяев? Нет, не мог. Потому не мог, что в его уставе, утвержденном Петром I и действовавшем вплоть до отмены всех императорских орденов революцией 1917 г., говорилось о его возможных кавалерах следующее: «им всем надобно быть христианской веры, обещать в ней жить и умереть»96. Можно назвать еще несколько причин, по которым Д. Д. Заяев не мог получить этот орден, все они сформулированы в том же уставе: принадлежность к высшей аристократии России, владение большим состоянием – орден стоил 200 золотых рублей, оплачивался самим награжденным, и его образ жизни по роскоши и размаху должен был соответствовать награде. В списке кавалеров этого, да и других российских орденов, который приводит в своей книге Д. Н. Бантыш-Каменский, значатся принцы, сенаторы, генерал-губернаторы, генерал-аншефы, адмиралы, министры, тайные советники и тому подобные личности.

Всего этого Д. Д. Заяев, бурятский Бандидо Хамбо-лама, не имел, и уж, конечно, христианином он не был и никогда бы им становиться не обещал. Не мог Д. Д. Заяев быть награжден и другими императорскими орденами, существовавшими в его время: Орден Св. Екатерины давали только женщинам, Орден Св. Александра Невского – за государственную и военную службу, Орден Св. Георгия – только за выдающиеся заслуги на военном поприще. Не мог он быть награжден и медалью. Их в его время было только две: «За усердие» и «За храбрость». Первую давали чиновникам за выслугу лет на государственной службе, вторую – отличившимся в военных кампаниях лицам, не имевшим дворянского происхождения.

Так чем же был награжден Д. Д. Заяев и была ли это награда? Известно, что Екатерина II одновременно с изданием Манифеста о планах и задачах Комиссии по Уложению выпустила и должностной знак, который в день начала работы Комиссии 9 августа 1767 г. был вручен каждому депутату. Должностной знак – официальное название, принятое в фалеристике, – науке о наградах и наградных системах. Профессионалы часто называют его медалью, однако это неверно. Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона определяет его так: «Знаки, присвоенные некоторым должностям (и званиям, которые по характеру своему близко соприкасаются с понятием должности) и носимые при исполнении служебных обязанностей»97.

Понятие «должностной знак» иногда толкуют весьма расширительно, включая в него корону, скипетр, державу, тиару, т. е. знаки царской власти, маршальские жезлы, ключ камергера, цепь мирового судьи т. д. Однако в более узком смысле это подвеска или бляха, которую носит на одежде во время исполнения своих служебных обязанностей ее владелец. Должностной знак дополнял, а иногда заменял собой форменный костюм и, как правило, имел на себе разъяснительную надпись98.

Должностной знак депутата Комиссии был овальным по форме, диаметром в 6 см, отлит из золота; на лицевой стороне имел надпись «Блаженство каждого и всех», изображение пирамиды из кирпичей, увенчанной царской короной; ниже основания пирамиды стояла дата «1766 года декаб: 14». На оборотной стороне знака – личный вензель Екатерины II. Не только сам знак был отлит из золота, но при нем еще имелась золотая цепочка, она продевалась в ушко, припаянное к знаку. Знак носили на груди в петлице (нашивной петле)99 (рис. 5). Человек, не разбирающийся в знаках отличия и наградных системах, вполне мог спутать его с орденом.



Рис. 5. Знак депутата Комиссии по составлению «Нового уложения», 1766 г.


Созданная Екатериной II Комиссия поставленной перед нею цели не достигла, нового свода законов не создала. Комиссия работала 1,5 года, вся подготовительная работа велась в 19 частных комиссиях, одна из них занималась религиозным законодательством, именно в ней трудился Д. Д. Заяев. Комиссия провела 204 заседания в Москве и Санкт-Петербурге, так и не решив ни одного вопроса. В январе 1769 г., воспользовавшись началом очередной русско-турецкой войны, Екатерина II распустила ее якобы до более подходящего времени, на самом деле – навсегда. Депутаты разъехались по домам, но свой депутатский статус сохраняли еще долгое время и очень им гордились. Вероятно, они увезли с собой и врученные им должностные знаки, обладавшие немалой ценностью. Депутатам от дворянства было разрешено «сии знаки в гербы свои поставить, дабы потомки узнать могли, какому великому делу они участниками были», – так гласит § 526 Манифеста о депутатах100.

Увез его с собой и Дамба Даржа Заяев, и, видимо, этот знак и воспринимали современники Д. Д. Заяева как орден. Это подтверждает и сообщение чиновника особых поручений В. Вашкевича, который в своей справке «Ламаиты Восточной Сибири», составленной по поручению Министерства внутренних дел в 1885 г., проанализировав большое количество документов и донесений по исследованной проблеме, написал следующее: «Заяев известен тем, что, получив звание бандиды и вскоре после того депутатскую (по составлению нового Уложения в Москве в 1767 г.) золотую медаль, представил оную инородцам как монаршую награду за проповедование ламайства и стал жестоко преследовать шаманов»101.

В. Вашкевич был не особенно доброжелателен к буддистам, считал вслед за деятелями Русской православной церкви, что правительство слишком либеральничает с ними в ущерб христианству, но в данном вопросе, вероятно, был прав.

Судьба этого знака неизвестна, по крайней мере мне. Неизвестно, дожил ли он до революции 1917 г., а если дожил, то вряд ли пережил разгром дацанов и ликвидацию монастырского имущества в 20–30-х гг. Впрочем, каких только чудес не бывает на свете! Возможно, он где-то хранится до сих пор, и его нынешние владельцы просто не знают, какая историческая реликвия находится у них в руках. На сегодняшний день известен только один золотой оригинал должностного знака депутата Комиссии по Уложению, он хранится в Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге, а его две копии, свинцовая и бронзовая, – в Государственном историческом музее в Москве102.

Ф. И. Щербатской – С. Ф. Ольденбургу (письмо из Агинского дацана)

(опубликовано: Буддийская культура: история, источниковедение, языкознание и искусство. Вторые Доржиевские чтения. СПб.: Петербургское востоковедение, 2008. С. 207–212)


В Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ, Москва) в фонде С. Ф. Ольденбурга (фонд 581) в числе сотен других документов имеется письмо Ф. И. Щербатского, посланное им С. Ф. Ольденбургу 23 августа 1917 г. из Агинского дацана (фонд 581, опись 1, № 42, лл. 1–7). Академик С. Ф. Ольденбург в числе прочих своих должностей (редактор серии Bibliotheca Buddhica, директор Азиатского музея АН и др.) уже 13 лет состоял непременным секретарем Академии наук, а с 25 июля по 31 августа 1917 г. занимал еще и пост министра народного просвещения Временного правительства103. Возможно, именно последнее обстоятельство послужило причиной того, что письмо было послано именно ему, хотя и автор, и адресат, оба к тому времени академики, были коллегами по специальности – индология, буддология – и неоднократно обменивались письмами делового характера, связанными с их научной деятельностью104. Ф. И. Щербатской не раз бывал в Забайкалье и, в частности, в Агинском дацане, в типографии которого было отпечатано немало сочинений видных буддийских философов, изданием свода которых он занимался совместно с С. Ф. Ольденбургом. Поездка летом 1917 г. была предпринята с той же целью и прошла успешно, о чем сообщается в конце публикуемого письма.


РЕЧЬ В ПИСЬМЕ ИДЕТ ОБ АГЕНТУРНЫХ ДАННЫХ, СОБРАННЫХ РОССИЙСКИМИ ИЛИ РАБОТАЮЩИМИ НА РОССИЮ АГЕНТАМИ В СВЯЗИ С ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИЕЙ, СЛОЖИВШЕЙСЯ В ЮЖНОЙ СИБИРИ, МОНГОЛИИ И НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ В ХОДЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Однако письмо в целом посвящено отнюдь не буддийским делам и носит сугубо конфиденциальный характер, о чем свидетельствует слово «доверительно», написанное Ф. И. Щербатским в верхнем левом углу первой страницы.

Речь в письме идет об агентурных данных, собранных российскими или работающими на Россию агентами в связи с политической ситуацией, сложившейся в Южной Сибири, Монголии и на Дальнем Востоке в ходе Первой мировой войны. Уже три года шла война России

с Германией, и ясно было, что Россия ее проигрывает. К тому же в России свершилась Февральская революция и вплотную приблизилась Октябрьская. В тот момент, когда Ф. И. Щербатской писал свое письмо, до нее оставалось всего два месяца. Ощущение, что такой колосс, как Российская империя, в силу обрушившихся на нее испытаний вот-вот распадется на куски, приятно щекотало нервы японской дипломатии. Она тайно и явно просчитывала возможность побольше урвать от российского пирога, заодно замахиваясь на территории Китая и Монголии. Именно об этих планах Японии, добытых агентурным путем, идет речь в письме Ф. И. Щербатского.

Получив это письмо, С. Ф. Ольденбург счел нужным переправить его в Министерство иностранных дел России, где оно было принято к сведению и использовано по назначению. Об этом сообщается в записке, приложенной к письму Ф. И. Щербатского, которая хранится в ГАРФ вместе с его письмом и которую мы здесь тоже приводим.

В тексте письма сохранена авторская орфография, в том числе написание фамилии Щербатский (а не Щербатской, как принято в российской науке).


Доверительно 23.VIII.1917

Агинский дацан


ДОРОГОЙ СЕРГЕЙ ФЕДОРОВИЧ!

Перед отъездом отсюда хочу написать Вам об одном разговоре, который я имел с Жамцарановым105. О своей школьной политике он со мной молчал, ограничиваясь общими фразами о том, что есть кое-какие трения, но можно надеяться, что всё устроится. Также и по земельному вопросу он упоминал лишь об отдельных нарушениях прав бурят, а о тех законопроектах, которые они сейчас разрабатывают на съезде в Чите не сказал ни слова. Зато он довольно охотно говорил о деятельности Японии в Монголии. На неё уже обратило внимание наше М.И.Д. Живёт в Хайларе106 и особый его агент для наблюдения за японскими агентами, но по отзыву Жамцаранова человек не далекий и не развитой. В Ургу приезжал особый агент с конкретными японскими предложениями объединения Северной, Южной Монголии, Манжурии и Сев. [ерного] Китая, создания из этих частей одной большой империи. В цели японской политики будто не входит дальнейшее увеличение своей территории, они хотят сохранить государственную однородность и предварительно совершенно японизировать Корею и Манжурию, дав этим странам высокую культуру, а рядом хотели бы иметь полувассальное большое государство, через которое противодействовать всякому наступательному движению России. Сферой своего влияния они считают всю Монголию и весь Китайский Туркестан. Они носятся с проектом проведения жел. [езной] дороги по северной окраине пустыни. С Германией у Японии будто бы прекрасные в сущности отношения. Но участием России в войне и революцией Японцы очень довольны. Они готовы всеми силами помогать новой России оружием и деньгами в уверенности, что это только окончательно разорит и ослабит ее. Противодействия Америки своим планам Япония будто бы не боится. Между влияющими лицами обеих стран есть уже принципиальное соглашение, по которому будущая монгольская империя предоставляется эксплуатации Японии, а Сибирь, отделится ли она от России или нет, будет предоставлена во влияние Америке. В связи с этим стоит и тон влиятельной американской прессы, которая стала так поносить новую Россию, как она никогда не поносила Россию старого режима. Предложения Японского агента однако не были приняты правительством хутухты107, они просто ещё не доросли до таких планов. Тогда Японцы повели свой поход на Баргу108. В Южной Монголии, всецело находящейся в их руках, они обучили отряд в 4000 прекрасных дисциплинированных солдат, со своими офицерами, артиллерией и пулеметами и разгромили Баргутов109, часть которых перерезали и ограбили, а другая часть со скотом тремя дорогами потянулись в Халху110 и дальше. Вероятно часть их дойдет до Урянхая111 и отрежет и этот благодатный край от России. В Иркутске хотели было послать отряд на помощь Баргутам и было приказано 1000 казакам из Верхнеудинска выступить туда. Но последние обсудивши дело на комитете решили не выступать. На запрос нашего М.И.Д. Японцы отвечали, что офицеры отряда частные лица, на службе Японии не состоящие. Русских поселенцев в Барге не трогали. Был в Иркутске план направить на освободившиеся места в Барге русских поселенцев, но теперь это не выполнимо и вероятно их предупредят поселенцы японские. Школьные объединения бурят с монголами – одни учебники, один язык, те же учителя и тот же направляющий центр – не имеет ли в этом свете свое значение и не совершается ли в добавок на русские деньги?! Из Урги русское население бежит, невозможно жить вследствие падения курса. По Забайкальской дороге ежедневно идут два поезда битком набитые контрабандистами. Англичане с ними не стесняются, раздевают всех при обыске при выезде. С русской же стороны никакого осмотра нет, огромный штат служащих и все подкуплены. На днях служащие Забайк. [альской] дороги потребовали прекращения экспресса, как не-демократического поезда, в действительности же для того, чтобы иметь лишний поезд для провоза контрабанды. Его занимают главным образом служащие, разъезжающие по бесплатным билетам и солдаты, между Харбином и фронтами регулярные сношения посредством таких разъезжающих солдат. Паспортная система такая, какой не было никогда раньше, и также она бесполезна как раньше. Удостоверения можно достать где угодно и сколько угодно и страдают от нее только bona fide (благонадежные – Н.Ж.) пассажиры, которым ежеминутно нужно предъявлять свой паспорт. Закрытие границы на время было умной мерой, курс сразу поднялся, надо ее повторить, тем более, что есть Амурская дорога, которую желательно оживить. Вот куда хотелось бы мне съездить заглянуть – на Амур! Сегодня еду в Цугол112, потом на Онон в тунгузские дацаны113, потом в Баргузин. Здесь нашел сочинение Хайдуба114 о Sambandha-par?ksa Дармакирти115, это pendant (в добавление – Н.Ж.) к изданному мною соч. [инению] Дандара116. О кризисе церкви Цон-хавы117 и успехах красношапочной118 агитации подробно писал в письме к Штернбергу119.

Ваш Ф. Щербатский


Если верить в будущее России и желать бороться с надвигающимися опасностями, то в первую голову надо провести дорогу от Иркутска старыми купеческими трактами на Ургу и устроить там товарные склады посредством коих выкачать из Монголии русские деньги. Война с Японией здесь определённо ожидается через 10 лет, лучшее против неё средство – хорошая подготовка; но способна ли Россия готовиться? Здесь в Сибири многие считают единственным спасением России – союз с Германией. Из последней речи Л [лойд-] Джорджа видно, что наше участие в войне не принесёт никакой пользы союзникам.

* * *

Министр Иностранных Дел с благодарностью возвращает С. Ф. Ольденбургу доверительное письмо Профессора Щербатскаго от 23 Августа 1917 года по монгольскому вопросу, присовокупляя, что материалы этого письма приняты к сведению для предстоящаго обсуждения в Совете Министров записки о нашей монгольской политике, излагающей результаты обмена мнений недавняго совещания.

№ 806/о. IV 1 °Cентября 1917 года.

С. Ф. Ольденбургу

«Феномен Итигэлова»: версии религиозные, научные, антинаучные и другие

(опубликовано: Материалы Международной научной конференции «Единая Калмыкия в единой России: Через века в будущее», посвященной 400-летию добровольного вхождения калмыцкого народа в состав Российского государства, г. Элиста, 13–18 сентября 2009 г. Часть I. Элиста, 2009. С. 338–342)


Возможность сохранения тел умерших с помощью бальзамирования, т. е. искусственной мумификации, известна человечеству с глубокой древности. Благодаря работам археологов последних двух веков мир получил возможность лицезреть мумии египетских фараонов, скифских царей и других выдающихся лиц мировой истории. Тысячелетиями хранились они в своих гробницах, курганах и пирамидах, охраняемые лишь мифологическим страхом за нарушение запрета их осквернения, что, впрочем, не мешало ловким ворам начинать грабить погребенные с ними сокровища чуть ли не на другой день после захоронения и делать это вплоть до наших дней. Грабить грабили, но сами мумии не трогали, помня о сакральной неприкосновенности личности великих покойников. Археологов XIX–XX вв. это уже не смущало: по причине многотысячелетней давности под запрет осквернения многие гробницы и пирамиды не попадали.

В XX в. мумифицированные тела разных выдающихся лиц, напротив, изначально стали выставлять на всеобщее обозрение. За примерами далеко ходить не надо: это В. Ленин, И. Сталин, Г. Димитров, Мао Цзэдун, Хо Ши Мин. Для них были построены мавзолеи, разработаны специальные технологии сохранения их тел, которыми занимались целые институты. Менее известны мумии хирурга Н. Пирогова (Украина) и героя Гражданской войны Г. Котовского (Молдавия). У мумий «свои проблемы», часто весьма непростые. Кое-кто лишился своего места в мавзолее и был перезахоронен как простой смертный в земле, кому-то это, возможно, еще предстоит вследствие изменения политических ориентиров в стране их пребывания, где-то просто не хватает средств на поддержание их в нужном состоянии, да мало ли что с ними случалось и еще может случиться. Но главное, что объединяет египетских фараонов с вождями пролетариата, – все они сохранились до наших дней благодаря искусству бальзамирования, которому были подвергнуты их тела.

Однако в природе известны случае самомумифика-ции, когда это происходит с человеком, находящимся в русле религиозной традиции, одна из главных идей которой – путь в бессмертие духовное, но с сохранением

физического тела как объекта, откуда путь начинается и где, вероятно, он может закончиться. Подобный опыт имеется в христианстве и буддизме. Из литературы известны случаи сохранения нетленными тел монахов в православных монастырях. До большинства из них, если не до всех, в рамках кампании по борьбе с мощами добралась в первые годы после революции 1917 г. власть воинствующих атеистов и уничтожила все, что смогла, как рассадник невежества и мракобесия.

Известны подобные случаи и в буддизме. Они зафиксированы литературой и очевидцами, например, тела двух вьетнамских монахов, которые хранились более трех веков в пагоде Дау (провинция Хашон-бинь Республика Вьетнам). Они были покрыты желто-золотой краской и лаком и в обнаженном виде сидели в позе медитации. В 80-х гг. XX в. пагоду и тела повредило наводнение. Некоторое время спустя произвели их реставрацию, вновь покрыли лаком, и они по-прежнему служат объектом поклонения120.

В Таиланде на острове Самуи в монастыре Кунарам хранится нетленное тело монаха Лун Пордэна (Long Pordaeng), жившего в 1894–1973 гг. Известно, что последние 28 лет своей жизни он усиленно практиковал медитацию. Находясь в этом состоянии, он ушел. Доступ к нему открыт для всех желающих. Монастырь, где находится его тело, входит в число популярных туристических объектов.

Из разных источников известно, что мумий такого рода было достаточно много в Тибете. Добровольный уход из жизни осуществляется в состоянии медитации, которой предшествует постепенное уменьшение, а потом и полное прекращение принятия пищи и последующее за этим прекращение всех поддерживающих жизнь процессов в организме. Наличие таких мумифицированных тел в монастырях Тибета особого удивления ни у жителей, ни тем более у лам не вызывало, их почитали, но какого-либо массового паломничества к ним не было. В годы культурной революции китайцы начали охоту за такими мумиями и, обнаружив, сжигали их. Монахи разных монастырей во избежание осквернения своих святынь стали сжигать их сами, совершая при этом соответствующие обряды. Однако кое-где в Тибете такие мумии еще сохранились, но обнаружить их удается только случайно. Один из таких случаев попал в поле зрения науки.


ИЗ ЛИТЕРАТУРЫ ИЗВЕСТНЫ СЛУЧАИ СОХРАНЕНИЯ НЕТЛЕННЫМИ ТЕЛ МОНАХОВ В ПРАВОСЛАВНЫХ МОНАСТЫРЯХ

В 1975 г. в долине Спити в Гималаях, недалеко от китайско-индийской границы, землетрясение повредило дорогу. В ходе ее ремонта и расширения при добыче скального грунта бала обнаружена пещера, в которой находилась мумия человека, судя по одежде, позе и некоторым аксессуарам – явно монаха одного из буддийских монастырей. Ее удалось обследовать группе ученых из США, проделавших свое исследование с разрешения местных властей и монахов соседнего монастыря.

В составе группы были рентгенолог, медэксперт, антрополог, историк-специалист по Тибету. Данные биопсии позволили установить возраст мумии – более 550 лет. Кожа и плоть усохли, но сохранились, уцелели волосы, зубы. По ним было установлено, что в момент наступления смерти монаху было от 40 до 50 лет. Умерший отошел в мир иной в позе медитации, использовав пояс, который с этой целью применяется в буддийской школе дзогчен. Такой пояс позволяет аккумулировать энергию, необходимую в ходе отделения души от тела. С помощью монахов ближайшего монастыря, где сейчас в одном из храмов хранится мумия, было установлено его имя и вероятный мотив добровольной самомумификации.


УМЕРШИЙ ОТОШЕЛ В МИР ИНОЙ В ПОЗЕ МЕДИТАЦИИ, ИСПОЛЬЗОВАВ ПОЯС, КОТОРЫЙ С ЭТОЙ ЦЕЛЬЮ ПРИМЕНЯЕТСЯ В БУДДИЙСКОЙ ШКОЛЕ ДЗОГЧЕН

Имя Садхана тулку, что означает его принадлежность к категории высших иерархов тибетского буддизма. А мотивом послужил голод в долине, где он жил. Уход в нирвану через медитацию превращал его в защитника населения данной долины и, как сообщает летопись его монастыря, голод действительно прекратился. Этот сюжет послужил основой документального фильма «Тайна тибетской мумии», снятого в США и несколько раз показанного по российскому телевидению. Мумия Садхана тулку в нем показана в разных ракурсах крупным планом121, и она очень похожа на нетленное тело ламы Итигэлова, которое за несколько лет, прошедших с момента его открытия/ обнаружения/ явления/ прихода – все эти термины, как и еще ряд других, вполне адекватны в данном случае – воистину обрело мировую известность.

Имя Даши Доржо Итигэлова/ Этигэлова/ Этигэлэй Хамбо (1852–1927) еще несколько лет назад было известно только узкому кругу верующих и ученых, однако именно с ним связана сенсация мирового уровня, которая привлекла к бурятским буддистам внимание в России и во многих странах. 10 сентября 2002 г. в местности Хухэ-Зурхэн (Республика Бурятия, Иволгинский район) было вскрыто погребение Двенадцатого Пандито Хамбо-ламы бурят Д. Д. Итигэлова (рис. 6), состоявшего в этом звании в 1911–1918 гг.



Рис. 6. Двенадцатый Пандито Хамбо-лама бурят Д. Д. Итигэлов


Согласно завещанию Итигэлова, его саркофаг открывали трижды. Первый раз в 1955 г. это сделал Семнадцатый Пандито Хамбо-лама Лубсан Дармаев с группой лам. Убедившись, что тело нетленно, провели необходимые обряды, сменили на нем одежду, засыпали солью и вновь поместили в деревянный ящик бумхан. В 1973 г. произошло вторичное вскрытие саркофага группой лам во главе с Девятнадцатым Пандито Хамбо-ламой Жамбал Доржо Гомбоевым. Снова убедились в нетленности тела и совершив обряды, опять закрыли тело в бумхане в ожидании третьего, последнего вскрытия. Оно состоялось, как уже сказано выше, в 2002 г. в присутствии Двадцать четвертого Пандито Хамбо-ламы бурят Дамбы Аюшеева и еще нескольких лам, т. е. спустя 75 лет после ухода Д. Д. Итигэлова, и в третий раз его тело обнаружено нетленным122.

Тело было перенесено в Иволгинский дацан, где оно отныне и хранится. Семь раз в году, в дни больших буддийских хуралов, его вынимают из стеклянного саркофага, где оно находится в остальное время, и выставляют для поклонения верующим (рис. 7).




Рис. 7. Саркофаг с телом Д. Д. Итигэлова


Начало биографии Д. Д. Итигэлова довольно стандартно. Родился в 1852 г. в местности Улзы Добо (ныне территория с. Оронгой Иволгинского района). Рано стал сиротой. Работая пастухом у богатого скотовода в родном селе, он тянулся к знаниям, которые можно было получить только в школе при дацане. Учился сначала в Аннинском, потом в Аларском дацанах. В 1895 г. был зачислен в штат Янгажинского дацана, в 1904 г. избран его настоятелем. В 1911 г. по рекомендации Одиннадцатого Пандито Хамбо-ламы Ч. Иролтуева был избран его преемником. В 1913 г. делегация бурятского духовенства во главе с Итигэловым в Санкт-Петербурге приняла участие в праздновании 300-летия династии Романовых. Итигэлов произнес полагающуюся по случаю речь, вручил подарки, а также две докладные записки:

1) о необходимости введения в Государственную Думу представителя от сибирских инородцев, знакомого с нуждами края;

2) о назначении ламы в войсковые части, где служат буряты казачьего сословия.

В годы Первой мировой войны Итигэлов возглавил сбор средств на нужны армии. В 1918 г. по его собственной просьбе он был освобожден от должности Пандито Хамбо-ламы и вернулся в родной Янгажинский дацан. В советское время его отношения с новой властью складывались непросто: он защищал лам, защищал религиозные ценности, как духовные, так и материальные, протестуя против изъятия имущества дацанов на нужды армии, власти и т. п.123 Итигэлов мог стать жертвой начинавшихся репрессий против духовенства, но, слава Богу, не дожил до них. Он ушел сам, добровольно, находясь в состоянии медитации. Он подготовил себя и ближайшее окружение к своему уходу и нас, ныне здравствующих потомков, к своему «приходу» в облике нетленного тела.

Об Итигэлове с момента его «явления» написано немало, сняты несколько фильмов, не раз показанных по Центральному телевидению, всевозможные знатоки не раз высказывали свое мнение. Создан Институт Двенадцатого Пандито Хамбо-ламы Даши Доржо Итигэлова (центр его находится в Республике Бурятия при Иволгинском дацане, директор Я. Д. Васильева; филиал в Москве при Российском государственном гуманитарном университете), занимающийся сбором информации об основных этапах его жизни, духовной и светской деятельности, воспоминаний всех, кто помнит рассказы своих родителей, бабушек и дедушек, просто знакомых о встречах с ним; ищут сведения в библиотеках дацанов, в личных архивах, в государственных и национальных архивах Бурятии, Иркутска и Читы124.


ИТИГЭЛОВ МОГ СТАТЬ ЖЕРТВОЙ НАЧИНАВШИХСЯ РЕПРЕССИЙ ПРОТИВ ДУХОВЕНСТВА, НО, СЛАВА БОГУ, НЕ ДОЖИЛ ДО НИХ

Но «феномен Итигэлова» пока остается загадкой. Хотя смотря для кого… Для рядовых верующих, которые десятками тысяч приходят ему поклониться и получить благословение в праздничные дни в Иволгинском дацане (а именно так они понимают цель своего визита к Итигэлову), его нетленное тело – это чудо (одно из многих, чем известны все религии мира), случившееся на их родной земле и как любое чудо в объяснениях не нуждающееся.

Для продвинутых буддистов, лам и мирян, ученых-буддологов существует иной уровень восприятия данного феномена: человек, ушедший во время медитации, покидает свое «грубое» физическое тело, но сохраняет «тонкое», которое тем совершеннее, чем выше стадия его приближения к состоянию самадхи. «Тонкое» тело в состоянии контролировать «грубое» тело через особые «каналы связи» и не давать ему разлагаться.


ДЛЯ БУДДИСТОВ ИТИГЭЛОВ ЖИВОЙ, ОН В ЛЮБОЙ МОМЕНТ МОЖЕТ ВЫЙТИ ИЗ САМАДХИ И ВЕРНУТЬСЯ В ТЕЛО

Пока такой контроль сохраняется, физическое тело остается нетленным. И если это тело не будет каким-то образом повреждено (а чтобы этого не произошло, тела таких йогинов охраняют ученики или сам йогин перед последней медитацией удаляется в недоступное место, выставив магическую охрану), оно может сохраняться бесконечно долго125. А на вопрос, является ли такое тело живым или мертвым, однозначного ответа нет. Для буддистов Итигэлов живой, он в любой момент может выйти из самадхи и вернуться в тело.

И наконец, есть и третий уровень оценки «феномена Итигэлова». Авторитетные биологи, патологоанатомы, судмедэксперты, в их числе такой крупный специалист, как В. Звягин (зав. Отделом идентификации личности Российского центра судебно-медицинской экспертизы), заявили, что они, как представители естественных наук, находятся в замешательстве. Для исследования им были предоставлены образцы волос, чешуйки кожи и ногтей, которые продолжают отслаиваться от тела. Оказалось, что по своему химическом составу они соответствуют живому организму.

Имеет смысл привести выдержку из «Акта наружного осмотра эксгумированного трупа, проведенного в помещении Иволгинского дацана» 11 сентября 2002 г., под которым стоят подписи трех медицинских экспертов, два из которых в тот момент занимали в Республике Бурятия высокие посты. Привожу текст только второй части акта, так как первая посвящена описанию саркофага или, как его называют эксперты, короба, и его состояния.


«… на данном основании находится труп мужчины в сидячем положении, причем ноги трупа согнуты в коленях, а голени со стопами перекрещены. Предплечья рук лежат на бедрах. Голени в области голеностопных суставов и кисти рук перевязаны шелковыми тесемками. Спина трупа прислонена к спинке основания. Голова трупа, туловище фиксированы к спинке посредством шелковых тесемок. Голова трупа обмотана кусками тонкой шелковой ткани. На теле трупа имеется халат из шелковой ткани оранжевого цвета. Ткань халата, обшивка спинки основания сухие, без признаков гниения. Прочность, окраска тканей сохранена. Какие-либо посторонние ароматические, смолистые или гнилостные запахи от содержимого короба и от трупа не определялись. Между телом трупа и стенками короба находилось сыпучее, мелкокристаллическое вещество серо-белого цвета без запаха, более спрессованное в нижних отделах ящика. Труп был извлечен из короба и помещен на деревянный постамент, одежда снята. Произведен туалет кожных покровов посредством обметания волосяными кистями. При этом установлено следующее: кожные покровы светло-серого цвета, сухие, податливые при нажатии на них пальцами. Мягкие ткани трупа туго-эластичной консистенции, подвижность в суставах сохранена. Волосяной покров на голове, ногтевые пластинки сохранены. Поза трупа при извлечении последнего из короба сохраняется без использования каких-либо поддерживающих и фиксирующих приспособлений. Каких-либо следов, свидетельствующих о ранее произведенном вскрытии полостей тела с целью возможной бальзамации или консервации, а также каких-либо повреждений, следов ранее перенесенных травм, оперативных вмешательств, заболеваний на теле трупа не обнаружено»126.


Несколько коробит в этом акте слово «труп». Но что поделаешь: для медэкспертов все тела делятся на живые и мертвые, а мертвое тело – это труп. Понятие «нетленное тело» в их номенклатуре отсутствует.

Летом 2005 г., когда я была в Иволгинском дацане, лама, ухаживающий за нетленным телом, на мой вопрос, в чем состоит этот уход, ответил, что раз в месяц на нем надо менять одежду. «Зачем? – спросила я. – Ведь тело прикрыто стеклянным саркофагом и, стало быть, пыль на него не садится». – «Тело потеет, и одежда пачкается», – ответил он127.

В Бурятии даже среди лам есть немало противников выставления тела Итигэлова напоказ, поскольку в буддизме не существует культа мертвых тел. Высказываются и такие опасения: от того, что тело то открывают, то закрывают, прикасаются к нему, переносят с этажа на этаж (в дни доступа к телу), меняется температурный режим, и тело может начать разлагаться и вызвать какую-то инфекцию, справиться с которой будет непросто. Все это справедливо, неясно только одно: жив Итигэлов или мертв? И можно ли на этот вопрос ответить так: он живой и мертвый одновременно, по крайней мере до тех пор, пока представители естественнонаучного мира не дадут более ясного ответа.


ВСЕ ЭТО СПРАВЕДЛИВО, НЕЯСНО ТОЛЬКО ОДНО: ЖИВ ИТИГЭЛОВ ИЛИ МЕРТВ?

Впрочем, версии – научные и не очень – продолжают появляться. В 2006 г. нетленное тело было обследовано еще одним способом: с помощью специального маятника, позволяющего проследить прохождение через разные тела частотных потоков. Прибор зафиксировал увеличение амплитуды колебания возле рук, ног и особенно над головой, что характерно для работающего мозга. Любопытно, что проделавший этот эксперимент академик РАЕН Б. Большаков, специалист в области ядерной физики, рассматривает «феномен Итигэлова» как выход на проблему бессмертия, однако данное им объяснение не укладывается в естественнонаучные рамки. Подобные феномены в мире известны (Япония, Тибет, Вьетнам, Таиланд), но сведений о проведенных исследованиях нет. Не имея материала для каких-либо сопоставлений,

Б. Большаков высказал следующую версию. Итигэлов погрузился в иное состояние жизни, в котором происходит сохранение энергетического баланса молитвой как потоком создаваемых молящимися частот, поскольку ламы дважды в день в помещении, где содержится тело Итигэлова, читают молитву, созвучную молитве любви…128 Трудно назвать такое объяснение научным, но оно ламам нравится.

Хочу привести здесь еще одну точку зрения на «феномен Итигэлова», высказанную в частной беседе со мной известным буддологом и буддистом А. Качаровым. Бурятские ламы, как и тибетские, стремились стать йогинами, постоянно тренировали себя, уходя в медитацию на все более длительное время. «Аннутара-йога-тантра» описывает несколько таких практик ухода. Но чтобы ими заниматься, нужно быть совершенно свободным от мирских дел. Уход через медитацию в самадхи требует полной отрешенности и освобождения, к нему готовятся поэтапно, постепенно увеличивая продолжительность медитации, проверяя готовность своего тела к окончательному уходу.


БУРЯТСКИЕ ЛАМЫ, КАК И ТИБЕТСКИЕ, СТРЕМИЛИСЬ СТАТЬ ЙОГИНАМИ, ПОСТОЯННО ТРЕНИРОВАЛИ СЕБЯ, УХОДЯ В МЕДИТАЦИЮ НА ВСЕ БОЛЕЕ ДЛИТЕЛЬНОЕ ВРЕМЯ

Итигэлов свободным в этом плане не был, слишком в тревожное время для буддистов и буддизма в Бурятии он жил. Но сомневался, что может достичь состояния йогина и уйти как йогин. Поэтому, как предположил мой собеседник, Итигэлов поставил над собой эксперимент. Он не был уверен в его положительном исходе и потому попросил, чтобы его тело вскрыли через 25, 50 и 75 лет. Это должны были сделать его ученики. Эксперимент удался, тело осталось нетленным. Но в чем состоит его истинное завещание и с какой целью он над собой это проделал, достоверно сказать нельзя. Пока еще оно от людей скрыто, а то, что за него выдается, слишком невнятно и может трактоваться по-разному. Хотя, добавлю от себя, лично мне «Послание Хамбо Багши Даши-Доржо Этигэлова», оно же – завещание, в переводе нынешнего Пандито Хамбо ламы Д. Аюшеева129 кажется вполне понятным. Однако любой буддийский текст, тем более написанный человеком такого уровня просветленности, предполагает его многослойную зашифрованность, так что его понятность может оказаться кажущейся.

А пока что поток верующих, среди них немало калмыков, ждущих чуда исцеления, и туристов, испытывающих законное любопытство, год от года растет и приносит немалый доход и пользу Иволгинскому дацану. Вот, например, А. Чубайс в бытность свою главой РАО ЕЭС увидел Итигэлова и тут же оплатил подачу электроэнергии дацану на два года вперед130.

Укрепился авторитет Буддийской традиционной сангхи России в глазах остального буддийского мира. И это естественно: не каждая страна имеет такой раритет, да еще так удачно раскрученный. Вот только не ясно, предвидел ли Даши Доржо Итигэлов для себя столь «светлое» будущее.

Часть II
1969–1987

Современный ламаизм (на материалах Бурятской АССР)131

(опубликовано: Вопросы научного атеизма. Вып. 7. М.: Мысль, 1969. С. 221–242)


Ламаизм – особая ветвь северного, махаянистического буддизма. До революции в пределах нашей страны он был распространен у бурят, калмыков и тувинцев. Большое число приверженцев он сохраняет и до сих пор. Изучение его состояния на сегодняшний день интересно с точки зрения проявления общих закономерностей изживания религии на специфической базе одной из религий Востока132.

Ламаизм желтошапочного толка, т. е. та его форма, которая существует в Бурятии, возник в Тибете в XV в. на базе реформированного Цзонхавой красношапочного ламаизма. В XVI–XVII вв. он утвердился в Монголии, а уже с конца XVII в. благодаря активной проповеднической деятельности монгольских и тибетских лам стал быстро распространяться в Бурятии133. «Инструкция пограничным дозорщикам» чрезвычайного и полномочного посла Саввы Рагузинского от 30 июня 1728 г. ограничивала приток лам из-за рубежа из опасения возможности сильного влияния монгольской церкви на бурят. В 1741 г. в Забайкалье появились первые ламаистские храмы, помещавшиеся тогда в войлочных юртах, и была учреждена должность главного ламы бурят, который с 1764 г. и по наши дни именуется Бандидо-хамбо-ламой. С этого времени начался бурный расцвет ламаизма среди бурят, выражавшийся в росте числа храмов и монахов и продолжавшийся вплоть до издания Николаем I «Положения о ламайском духовенстве в Восточной Сибири» (1853 г.) с целью ограничения влияния ламства и усиления позиций православной церкви в этом районе.



РАННИЙ БУДДИЗМ ОТВЕРГАЛ ОБРЯДНОСТЬ, ХРАМЫ И ИЕРАРХИЮ СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЕЙ, ОТРИЦАЛ БОГА-ТВОРЦА


Утвердившийся в Бурятии ламаизм имел мало общего с первоначальным буддизмом. Ранний буддизм отвергал обрядность, храмы и иерархию священнослужителей, отрицал бога-творца. Ламаизм же принял на вооружение все то, что отвергалось ранним буддизмом, ибо иначе само существование его как религии было бы просто невозможно134. Вся история превращения буддизма в мировую религию – это цепь облеченных в догматическую форму актов политического и административного приспособления его к нуждам общества.

Продолжением этой традиции явилось обновленческое движение в бурятском ламаизме, которое оформилось в первом десятилетии XX в. Оно родилось в среде буржуазной интеллигенции и высшего ламства. Почвой для его возникновения были сложившиеся внутри патриархально-феодальной Бурятии капиталистические отношения, сопровождавшиеся сложением бурятской нации и появлением националистической идеологии. Это своего рода реформационное движение в ламаистской церкви было результатом буржуазно-демократической революции в России и на ее национальных окраинах и имело ряд специфических черт, так как происходило в эпоху, когда на арену политической борьбы выступил рабочий класс135.


РАННЯЯ БУДДИЙСКАЯ ОБЩИНА ПРЕВОЗНОСИЛАСЬ ИМИ КАК ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ТЕХ САМЫХ ИДЕЙ «БРАТСТВА, РАВЕНСТВА, СВОБОДЫ», КОТОРЫЕ ПРОВОЗГЛАШАЮТСЯ КОММУНИЗМОМ В КАЧЕСТВЕ ИДЕАЛА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ

Требуя возврата к «первоначальной чистоте» буддийского учения, отказа от тех «варварских» обрядов, которые совершались в соответствии с желаниями рядовых верующих, сводя сущность буддизма к этико-философским нормам, обновленцы (и особенно их наиболее радикальное крыло – нирванисты) пытались сделать подчищенный ламаизм официальной национальной идеологией, способной отвлечь трудящиеся массы Бурятии от общероссийских проблем классовой борьбы. Эта программа была нежизненной и обреченной на провал потому, что для громадного большинства верующих в искореняемых обрядах был смысл их религии. Только благодаря тому, что буддизм оброс в свое время этими обрядами, он смог разрастись от узкой еретической секты в брахманизме до масштабов мировой религии, и искусственный процесс очищения от них был невозможен потому, что они стали его плотью и кровью. Безобрядовый, сведенный лишь к философским доктринам, ламаизм практически перестал бы быть религией народных масс.

Попытка проведения буржуазной реформы ламаистской церкви была прервана Октябрьской революцией, после которой обновленцам пришлось в корне перестроиться в поисках нового пути для сохранения так называемого национального нейтралитета при коммунизме136. На сей раз обновленческое крыло ламства увидело в «первоначальной чистоте буддийского учения» идентичность с идеями коммунизма. Ранняя буддийская община превозносилась ими как осуществление тех самых идей «братства, равенства, свободы», которые провозглашаются коммунизмом в качестве идеала человеческих взаимоотношений.

Называя Ленина «знамением Будды», выполняющим его предначертания, а «великого Готаму» – революционером, а не богом (см., например: Основы буддизма. Улан-Батор, 1926; издано на рус. яз.137), ламаизм тем самым идейно, а отнюдь не только административно приспосабливался к условиям принципиально нового общественного строя. Эти идеи ламаистское духовенство открыто провозгласило на обновленческих съездах138 и на знаменитом диспуте с атеистами, состоявшемся 18 марта 1928 г. в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ), показавшем несостоятельность прежней опорной базы религии и необходимость перехода на какие-то новые рубежи.

На практике обновленчество вылилось в признание Советской власти и лояльность по отношению к ней, а также в неудавшуюся на первых порах попытку реформировать быт духовенства на основе принципов трудового самообслуживания ламства и обобществления его доходов.

Официально провозглашенная лояльность и даже сотрудничество с Советской властью не помешали части ламства принять участие в контрреволюционных мятежах. Это послужило причиной массового отхода населения от религии и снятия сана многими представителями низшего ламства.

Организация ламаистской церкви в наши дни основана на Положении о буддийском духовенстве в СССР 1946 г., в основе которого лежит административный принцип обновленчества – выборность Центрального духовного управления буддистов во главе с Хамбо-ламой. Близок к обновленческому идеалу и быт современных лам: они не имеют личных усадеб, а их доходы, храмовые и личные, перераспределяются через монастырскую казну и выдаются им в полагающемся по штату размере. Но идейная платформа обновленчества потерпела крах.

С происшедшей в нашей стране ломкой капиталистических общественных отношений религия превратилась из общественной потребности в потребность отдельных семей, коллективов, частных лиц, а ее идеология (теоретическая база религии) постепенно теряет свою силу. Ламаистская идеология осталась достоянием немногочисленного круга нынешних (живущих при дацанах) и бывших (еще встречающихся в деревнях) лам. Интерес отдельных представителей бурятской сельской интеллигенции к проблемам ламаистской (вернее, буддийской) идеологии обычно лежит за пределами вероучения.

Интерес народных масс к религиозным проблемам, который искусственно стимулировался в критические для ламаизма периоды (в начале XX в., когда складывалась бурятская нация, или в 30-е гг. – время кризиса религии в связи с успехами социалистического строительства), в настоящее время угас. Споры о сущности Будды, о путях и методах спасения, питавшие собой много веков богословские школы в буддизме, окончательно канули в вечность, и лишь традиционное соблюдение ритуалов стало для большинства ламаистов основным содержанием их религии. Сложившаяся система обрядов оказалась более важной в сохранении пережиточных форм религии, чем система идей. Этот комплекс обрядов, названный нирванистами «23 порока ламаизма», в конечном итоге победил «высокие материи» буддийской философии. Так было прежде и тем более таково положение дел сейчас, когда общественная роль ламаизма переместилась в сферу ритуалов.


К НАСТОЯЩЕМУ ВРЕМЕНИ БУРЯТЫ, НЕСОМНЕННО, СЛОЖИЛИСЬ В СОЦИАЛИСТИЧЕСКУЮ НАЦИЮ СО ВСЕМИ ПРИСУЩИМИ ЕЙ ЧЕРТАМИ – РАЗВИТОЙ ЭКОНОМИКОЙ, СОБСТВЕННОЙ ТЕРРИТОРИЕЙ, ЯЗЫКОМ, ОБЩНОСТЬЮ КУЛЬТУРЫ И ПСИХИЧЕСКОГО СКЛАДА

К настоящему времени буряты, несомненно, сложились в социалистическую нацию со всеми присущими ей чертами – развитой экономикой, собственной территорией, языком, общностью культуры и психического склада. На последний оказывают некоторое влияние пережитки родо-племенных традиций, обычаев, преданий, часто неотделимых от религиозных традиций, культов, легенд. Древние обычаи, навыки, представления, наблюдения, часто не имеющие религиозной основы, превратились со временем в ту потребность, без удовлетворения которой теряется смысл привычного образа жизни. Этот образ жизни закреплен «обыденным» сознанием в качестве чего-то важного, необходимого, того, что чтили еще предки. Таков психологический механизм регулярно совершаемых обрядов, например молений при обо (кучи камней на перевалах, горных вершинах или просто около дорог, которые сооружались в честь духов-хозяев). Нынешний ламаизм в Бурятии, по сути дела, не представляет собой какой-то единой религии. Шесть хуралов (религиозных праздников), которые ежегодно отмечаются в двух действующих дацанах (Иволгинском и Агинском) и на несколько дней собирают при храмах значительное количество верующих, являются всего лишь реликтами прежнего общеламаистского единства.

Ламаизм пришел из Тибета и Монголии в Бурятию уже в готовом виде, синкретизировав многие шаманские и дошаманские верования тибетцев и монголов. Его готовая форма вполне соответствовала потребностям патриархально-феодальной Бурятии и была принята на вооружение правящей кучкой бурятских тайшей без каких-либо изменений. Лишь пантеон немного пополнился за счет местных шаманских божков, в том числе и духов-хозяев. Но бурятские божества, вошедшие в ламаистский пантеон, составили самые низшие его категории, почитались лишь на местах. Внесение некоторых обрядовых новшеств (строительство кумирен, оснащенных предметами ламаистского культа, рядом с прежними обо, иногда замена прежнего имени духа на новое, более звучное и т. д.), по сути дела, ничего не изменило. Исполнение ламами различных треб (в случае свадеб, рождения детей, похорон) восходило, как правило, к шаманской традиции с добавлением полагающегося по случаю чтения на тибетском языке соответствующих разделов буддийского канона. Все это еще позволяло говорить о едином ламаизме.


КУЛЬТ ОБО ВОСХОДИТ К ГЛУБОКОЙ ДРЕВНОСТИ И В РАЗНЫХ ФОРМАХ СУЩЕСТВОВАЛ ПОЧТИ У ВСЕХ НАРОДОВ ЗЕМНОГО ШАРА, О ЧЕМ УЖЕ НЕОДНОКРАТНО ПИСАЛОСЬ

Теперь положение несколько изменилось. Если раньше однотипный характер обрядности обеспечивали многочисленные специально обученные ламы, треть которых жила не при монастырях, а по улусам, то теперь «заполучить» ламу в случае надобности довольно сложно (их мало, и живут они только при дацанах). Поэтому их функции передоверены так называемым знающим порядок старикам. Иногда это снявшие сан ламы или бывшие послушники-хувараки, которые провели свои детские и юношеские годы при монастыре и которых избавила от него Октябрьская революция. Это, конечно, ведет к различным отклонениям от общепринятых ранее норм проведения обряда.

Наибольшую общественную значимость в системе бытового ламаизма имеет цикл обрядов, совершаемых при обо. Культ обо восходит к глубокой древности и в разных формах существовал почти у всех народов земного шара, о чем уже неоднократно писалось139. Раньше каждое обо у бурят было строго персонифицировано и имело вполне определенного «хозяина». На каждом обо молились только своему хозяину, «угощали» только его, с просьбами обращались только к нему. В наши дни в связи с тем, что многие обо практически перестали функционировать, их «хозяев» поминают и «угощают» во время молений на соседних обо.


ВНЕШНЕ ОБРЯД ОЧЕНЬ СКРОМЕН: ЛАМА ЧИТАЕТ СЛУЖЕБНИК, ПО ЕГО СИГНАЛУ УЧАСТНИКИ ОБРЯДА НАЧИНАЮТ ХОДИТЬ ПО ЧАСОВОЙ СТРЕЛКЕ И БРЫЗГАТЬ ВВЕРХ ЧАЕМ, ВОДКОЙ, МОЛОКОМ, ПОСЛЕ ЧЕГО ВСЕ ОСТАТКИ ВЫПИВАЮТ САМИ

Генетически «хозяева» обо делятся на две категории: эзены — лица, реально существовавшие в прошлом (шаманы и преждевременно умершие от болезни или насильственной смертью люди), и ханы-бумалы — божества небесного происхождения. Таковы, например, ханы Шаргай-нойон и Буха-нойон, почитаемые в Тункинском районе. Ханы-бумалы обычно восходят к тотемистическим и другим ранним представлениям бурят, прошедшим определенную трансформацию, и имеют солидную культовую историю. Поэтому среди отмирающих хозяев обо им, пожалуй, суждена наиболее долгая жизнь.

На втором месте по значимости стоят те «хозяева», которые восходят к великим шаманам, особенно если они умерли неестественной смертью. Такие «хозяева» считаются наиболее грозными, рассматриваются как возможные источники всяких несчастий и бед и нуждаются в регулярном замаливании. Возможно, что когда-то «хозяева» обо воспринимались как всесильные и всемогущие боги, от которых, хотя и на сравнительно небольшом участке местности, зависело все – и жизнь людей, и их материальное благополучие, и даже атмосферные явления. Со временем по мере сложения иерархии божеств их функции разделились. «Хозяева» небесного происхождения стали регулировать атмосферные явления и общий миропорядок, «хозяевам» же земного происхождения достались жизнь отдельных лиц и их благополучие. С приходом ламаизма, по сути дела, ничего не изменилось. Предпринятые ламами попытки искоренения шаманских «хозяев» обо закончились в большинстве случаев включением их в ламаистский пантеон в разряд юл-лха в одних случаях под новыми, в других случаях под прежними именами. В ряде случаев были переименованы и сожжены места пребывания шаманских «хозяев». Так, например, на могиле шаманки Булуу-нархан, почитавшейся возле села Тагархай Тункинского района, после ее сожжения было устроено обо Очирвани. Шаманская могила на горе Хара-Болдок возле села Хуурай-Хобок того же Тункинского района была превращена в обо Баян-Мандал140. Однако имена шаманских «хозяев» по-прежнему оставались в народной памяти, и во время традиционно совершаемого обряда при обо не забывали помянуть и их.

Обряды при обо совершаются раз в год в начале лета. Руководством для нынешней службы при обо является ее описание в тибетских служебниках – сольчитах. Внешне обряд очень скромен: лама читает служебник, по его сигналу участники обряда начинают ходить по часовой стрелке и брызгать вверх чаем, водкой, молоком, после чего все остатки выпивают сами. Это восходит к древнему обычаю ритуальной сотрапезы с духами, которая считалась весьма почетной для каждого из ее участников141.

Обряд почитания обо самый живучий и, пожалуй, наиболее древний из тех обрядов, которые еще сохраняются у бурят. Сейчас, когда религии теряют один за другим свои опорные пункты в виде идеологии, морали и красочных ритуалов, этот обряд сохранился почти в том же виде, в каком существовал всегда. Случайно ли это? Обряд почитания обо носит, несомненно, религиозный характер. Просьба о дожде, с которой в числе общих фраз о благополучии обращаются к «хозяину» обо, свидетельствует о вполне насущных нуждах людей в связи с пагубными последствиями возможных засух. Стало быть, есть вполне реальная причина для молений «хозяину», устранение которой по мере роста технических возможностей в борьбе со стихиями природы и соответствующих им процессов секуляризации сознания, несомненно, подорвет роль этой стороны обряда. Но у культа обо есть и другая сторона, стихийно-эстетическая, основанная на контакте человека с природой, хотя бы даже с религиозным подтекстом, сочетающаяся с уважением к традициям и памяти предков. Эта уже не религиозная, но тем не менее немаловажная сторона обряда, может быть, больше, чем религиозная, влияет на его сохранение.

Важное место в бытовом ламаизме занимает почитание локальных божеств, переросших рамки просто «хозяев» обо. Как уже говорилось выше, они представляют собой ламаизированные в свое время персонажи шаманской и даже дошаманской мифологии бурят. Почитающие их сравнительно небольшие группы населения передают из поколения в поколение легенды, связанные с именами этих персонажей, и ритуальные особенности их культа. Эти божества почитаются, как правило, более или менее многочисленными группами родственников, проживающих не только в районе, где расположено святилище, но и за его пределами. В прочих местах объекты этих культов почти неизвестны. Участие представителей иных родственных групп в культовой мистерии данной группы родственников не возбраняется, но, будучи непосвященными, они лишь присутствуют как зрители. Иногда первоначальный смысл ритуала и сложная история какого-либо божества забываются, теряются в устной передаче, но обряд остается почти неизменным. Такова, например, судьба почитаемого тункинскими и закаменскими бурятами Буха-нойона, образ которого прошел сложную эволюцию от тотемного предка группы тункинских бурят, канонизированного впоследствии местной православной миссией под именем св. Парфения и почти одновременно ламами под именем Ринчин-хана и превратившегося тем самым в объект тройного почитания со стороны крещеных бурят, ламаистов, а также тех, кто сохранил открытую приверженность к шаманству.

Таких святилищ местного значения разбросано по Бурятии великое множество. Это Шаргай-нойон у тункинских бурят, Бурин-хан (часто отождествляемый с Цаган-убугуном, явно шаманским персонажем ламаистских мистерий) у джидинских бурят, Кумын-хан в Кяхте, Батор-хан у закаменских бурят, живущих возле села Санага в пограничных с Монголией районах и т. д. Образ последнего очень любопытен. Легенда считает его русским по национальности, кумирня же, построенная в его честь, имеет типичный ламаистский облик. Иконописное изображение Батор-хана на коне очень схоже с традиционным изображением докшитов – грозных защитников буддийской религии и не оставляет ни малейшего сомнения в том, что это местный персонаж ламаистского пантеона. Поражают только при общем монгольском облачении фигуры всадника его европеоидные черты. Есть предположение, что этот ламаизированный в традиционном духе образ есть не кто иной, как русский казак Борис, погибший при установлении пограничной линии между Китаем и Россией в 1727 г. Установление границы было важным также и для Санагинской долины, подвергавшейся ранее набегам со стороны южных соседей. Нет ничего удивительного в том, что народная память воздала ему должное, а ламаистская церковь канонизировала его под именем Батор-хана, выразив тем самым свои верноподданнические чувства русскому царизму и создав новый, весьма доходный объект культа.

До сих пор сохранился в ламаизме семейный культ докшитов — грозных божеств – защитников религии. Он пришел на смену семейно-родовому культу онгонов (персонифицированных шаманских духов природы). Почитание докшитов носило также официальный храмовый характер, но в отличие от семейного официальный культ докшитов был более пышен и масштабен. Обычно докшит – покровитель семьи назначался ламой. Следующим поколениям он уже доставался по наследству, и так как в докшитов ламаистского пантеона превратились прежние шаманские божества, что делало их опасными и грозными вдвойне, обряды их почитания совершались регулярно, сводясь в основном к символическому или натуральному кормлению с целью задабривания. Однако не забывали и прежних онгонов, ибо верили в мстительность забытых духов. Их потихоньку подкармливали, стараясь это делать втайне, чтобы грозный докшит не узнал. У ряда семей оказывались общие докшиты-покровители, что отнюдь не вытекало из их родства между собой, а объяснялось тем, что отряд докшитов, из числа которых ламы выделяли покровителей, был весьма невелик. В то же время общность онгонов, как правило, свидетельствовала о весьма древних родовых связях, которых зачастую устные семейные генеалогии уже не фиксировали.


ЕСТЬ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ, ЧТО ЭТОТ ЛАМАИЗИРОВАННЫЙ В ТРАДИЦИОННОМ ДУХЕ ОБРАЗ ЕСТЬ НЕ КТО ИНОЙ, КАК РУССКИЙ КАЗАК БОРИС, ПОГИБШИЙ ПРИ УСТАНОВЛЕНИИ ПОГРАНИЧНОЙ ЛИНИИ МЕЖДУ КИТАЕМ И РОССИЕЙ В 1727 Г.

Коллективные моления – сангарилы посвящены уже сугубо буддийским богам (Шакьямуни, Арьяболо, Ногон Дара-эхэ, Цаган Дара-эхэ и т. д.). И до сих пор они продолжаются от одной ночи до трех суток. Учитывая характер просьб, с которыми обращались к этим богам (выпрашивание благополучия для детей, долгой и богатой жизни без болезней, хорошего перерождения умершего и скорейшего достижения нирваны), связанных с событиями повседневной жизни народа, следует думать, что такие обряды совершались весьма часто. Непременным условием их исполнения было участие лам, вполне достаточное количество которых проживало не только в монастырях, но и в улусах. Ныне в связи со значительным сокращением числа лам некоторые молебны старики и старухи проводят собственными силами. Это так называемые сангарил-маани — бдения, длящиеся целую ночь под неустанные чтения молитв сменяющимися по очереди стариками. Постепенно духота, темнота, бормотание доводят всех присутствующих до массового гипноза. Но еще более все это проявляется во время трехсуточной маани в честь бога милосердия Арьяболо (Ава-локитешвары). Цель моления Арьяболо – скорейшее достижение нирваны.


НЫНЕ В СВЯЗИ СО ЗНАЧИТЕЛЬНЫМ СОКРАЩЕНИЕМ ЧИСЛА ЛАМ НЕКОТОРЫЕ МОЛЕБНЫ СТАРИКИ И СТАРУХИ ПРОВОДЯТ СОБСТВЕННЫМИ СИЛАМИ

Устраивается оно сразу после похорон умершего, продолжается без перерыва трое суток, происходит в закрытом помещении с обязательным участием ламы. Обязательность присутствия ламы объясняется тем, что Арьяболо – идам (покровитель), лицезреть которого может лишь посвященный, т. е. лама, который и совершает акт общения с идамом и доведения до него цели молебствия. Остальные участники считаются приобщенными к мистерии, когда на третьи сутки непрерывных молитв впадают в экстатическое состояние, в котором им тоже должен явиться образ Арьяболо142. Эта мистерия всего лишь отголосок тех мучительных, но необходимых для каждого ламы процедур, связанных с избранием личного идама, которые весьма строго соблюдались в Тибете143 и значительно менее строго в Монголии и Бурятии. Аналогичный момент включал в себя обряд «посвящения» в шаманы у многих народов Сибири: необходимость провести несколько дней в одиночестве и, сосредоточив все свои силы, вызвать дух шаманского предка, от которого и получить посвящение.

Какова же та среда, в которой еще бытует ламаизм? Это в основном семья, сельские территориальные коллективы (в Бурятии они обычно тоже связаны хотя бы отдаленным родством). Именно здесь локализовалась та религиозная система, которая в свое время содействовала сложению бурятской нации, а позднее стала знаменем национализма. Как уже говорилось, сейчас богатая культовая практика, развитая церковная иерархия, громадный штат монахов, хорошо поставленная сеть обучения «религиозным таинствам» и сложные философско-религиозные идеи религией утрачены, и она выродилась в систему ритуалов, в которых испытывают еще бытовую потребность ряд социальных групп вторичного порядка. Но даже в столь упрощенном виде современный ламаизм имеет, однако, немалое количество последователей, дифференцирующихся на категории в соответствии с той ролью, которую религия играет в их жизни.

Сельская среда Бурятии, как правило, состоит из постоянно проживающих в данном селе групп дальних и ближних родственников и какого-то количества приезжих лиц, которые обычно составляют сельскую интеллигенцию (врачи, учителя, агрономы, зоотехники) и аппарат правления колхоза. Религиозный коллектив включает в себя только постоянных жителей. Основной его костяк и по количеству, и по степени религиозной активности составляют старики – хранители семейных и родовых преданий и традиций, обычно не занятые в общественном производстве. Они организуют и возглавляют выполнение того минимума обрядов, которые и составляют суть проявления пережитков ламаизма в быту. Соблюдение последних часто является для них вопросом смысла жизни, которому подчинены повседневные заботы о воспитании детей и внуков, хлопоты по хозяйству и т. д. Обычно низкий образовательный уровень, а иногда и полное отсутствие образования ставят это поколение в какой-то мере в стороне от естественнонаучных знаний о мире. Их законсервировавшийся мирок глух к развернутой аргументации науки, а собственный опыт вполне укладывается в рамки сохраняемого ими традиционного уклада жизни.

Для среднего поколения, занятого на работе в колхозе или совхозе, совершение ритуальных действий не имеет столь большого значения в жизни. В этих вопросах они следуют за старшим поколением, исполняя более или менее усердно его требования и рекомендации. В этом поколении уже реже можно встретить знатоков местных обычаев, ревностно и последовательно их соблюдающих. Их участие в религиозных таинствах определяется скорее традицией и уважением к памяти предков, нежели подлинно религиозным рвением.

Еще более в стороне от религиозной жизни стоит молодежь. Это поколение во многом теряет национальную обособленность, а вместе с ней и подкреплявшую ее бытовую практику. Молодежи, верующей по-настоящему, всерьез, определяющей наиболее ответственные в своей жизни шаги в соответствии с советами религиозных родителей, мало, почти нет. Как правило, она уже отходит от традиций и обрядов, которые являются не столько национальными, сколько узколокальными, психологически выпадает из коллектива родственников с их передающейся из поколения в поколение духовно-религиозной общностью, несущей в себе такие древние черты, как возведение своего рода к какому-либо мифическому предку, вера в возможность перерождения внутри собственного рода и т. д. Все это на сегодняшний день потеряло для молодого поколения свою силу, уступило место осознанию своего членства в трудовом коллективе, создающем собственными руками реальные ценности, и пониманию того, что успехи и недостатки нашего общества отнюдь не являются следствием периодических молений при обо, обрядов маани и своевременных жертвоприношений Буханойону.


ДЛЯ СРЕДНЕГО ПОКОЛЕНИЯ, ЗАНЯТОГО НА РАБОТЕ В КОЛХОЗЕ ИЛИ СОВХОЗЕ, СОВЕРШЕНИЕ РИТУАЛЬНЫХ ДЕЙСТВИЙ НЕ ИМЕЕТ СТОЛЬ БОЛЬШОГО ЗНАЧЕНИЯ В ЖИЗНИ

Однако и в этой среде можно встретить случаи проявления религиозности у людей, которым, казалось бы, она ни в коей мере не должна быть свойственна.

Юрий У., русский, неверующий, но воспитанный в духе уважения к любой религии человек, окончил среднюю школу и остался работать в родном селе. Однажды он стащил из озорства в одной из ламаистских кумирен статуэтку Будды. Некоторое время спустя его постиг тяжелый нервный недуг, продолжавшийся до тех пор, пока отец юноши, которому сын открыл предполагаемую причину его болезни, не водворил статуэтку на прежнее место. Вызванную какими-то иными причинами болезнь Юрий осознал как кару за святотатство, хотя к ламаизму он, русский, не имел никакого отношения144. Впрочем, случаи обращения русских к ламам и даже шаманствующим бурятским знахарям для оказания помощи тяжелобольным, умирающим и т. п. нередки. Как правило, это бывает в тех ситуациях, когда отчаявшиеся люди готовы испробовать любой способ145.

Обращение за помощью к представителям культа далеко не всегда объясняется религиозными убеждениями. Иногда это делается в трудную минуту, по настоянию окружающих, когда сам человек не верит в то, что найден правильный выход, но совет тем не менее принимает.


ВПРОЧЕМ, СЛУЧАИ ОБРАЩЕНИЯ РУССКИХ К ЛАМАМ И ДАЖЕ ШАМАНСТВУЮЩИМ БУРЯТСКИМ ЗНАХАРЯМ ДЛЯ ОКАЗАНИЯ ПОМОЩИ ТЯЖЕЛОБОЛЬНЫМ, УМИРАЮЩИМ И Т. П. НЕРЕДКИ

У учителя Цакирской средней школы Санже Т. утонула дочь. Продолжавшиеся неделю поиски трупа ни к чему не привели. Убитый горем человек обращался за помощью то в милицию, то к врачам, но те ничем не могли помочь. И тогда кто-то посоветовал обратиться к шаману. Старый шаман – бурят, проживший всю жизнь в этих местах и неплохо знавший русло реки, сообразил, где следует искать труп девочки. Тело действительно было найдено в указанном им участке реки146.

Подобные случаи, несмотря на их сугубо индивидуальный характер, получают огласку и объективно содействуют укреплению веры в сверхъестественные силы.

Более интенсивно отходят от традиций люди, которые по тем или иным причинам оказались оторванными от привычной социальной среды. Как правило, это относится к молодежи, уезжающей на учебу в города (Улан-Удэ, Москву, Ленинград и др.) и попадающей по возвращении на работу не в родную деревню, а в иное место. Традицию поддерживает коллективное сознание. Перераспределение самодеятельного населения ведет к естественному расчленению семейно-родственных коллективов. Оказавшись вне родни и ее традиций, эти люди ведут образ жизни, соответствующий правилам, привычкам и традициям нового коллектива. Необходимость руководствоваться в своих поступках уже не мнением родственников, а собственным здравым смыслом и опытом содействует индивидуализации их сознания.

Изредка молодежь все же принимает участие в совершении религиозных обрядов. Нередко она присутствует и на молениях при обо, и на хуралах в дацанах, и на погребениях, свадьбах, рождениях, если туда приглашен лама, но это отнюдь не свидетельствует о ее религиозности. Обычно участие молодежи в религиозных обрядах и сборищах объясняется естественным тяготением к обстановке праздничности и торжественности, которых ей зачастую недостает в светских мероприятиях.

В ряде случаев молодые люди становятся соучастниками проведения религиозных обрядов по легкомыслию, в силу недостаточно развитого чувства ответственности за свои поступки. Вот один из наиболее типичных примеров этого. Шофер совхоза «Саянский» Тункинского района Николай Д., увлекавшийся рисованием, по просьбе одной из своих пожилых родственниц перерисовал со старого куска бумаги на новый ритуальное изображение восьми буддийских драгоценностей. Не имея представления о том, что он рисует (для него это были обычные колесики, цветочки и т. д.) и для чего все это предназначено, он по окончании работы, довольный своим произведением, поставил в его нижнем углу размашистую подпись. Рисунок понадобился старушкам для обновления атрибутов одной из местных кумирен, где он и был выставлен в рамке под стеклом. По подписи узнали автора. Партийная организация совхоза не оставила этот случай без внимания147.

Конечно, не следует думать, что каждое поколение представляет собой совершенно однородную среду. Возможны различные исключения. Автору этих строк во время экспедиционной работы в село Ангир Заиграевского района пришлось столкнуться с любопытным случаем, когда две соседки, женщины 50 и 70 лет, Цырендулма Ж. и Цыжип Ц., с одинаково сложными и тяжелыми судьбами (первая потеряла родителей, 13 братьев и сестер, двух мужей и трех детей, вторая – родителей, мужа, шестерых родных и четырех приемных детей) совершенно по-разному расценили роль «божественного провидения» в обрушившихся на них несчастьях. Первая, приняв удары судьбы как должное, тихо смирилась и, углубившись в молитвы, регулярно ездит в дацан и посещает все религиозные собрания. Вторая восстала против такой жестокости бога («если он есть»), не соблюдает никаких обрядов, критикует лам и богов при каждом удобном случае. В общественном мнении жителей Ангира она слывет атеисткой148.

В том же старшем поколении можно встретить людей, весьма скептически относящихся к необходимости блюсти тайну относительно всего, что касается религиозных преданий рода. Они охотно делятся своими «знаниями» при расспросах, рассказывают о житье-бытье в старину, относятся без должного почтения к религиозным обрядам, хотя довольно охотно участвуют в их исполнении, часто иронизируют над ламами. В юрте одного из таких стариков автору удалось увидеть любопытный «иконостас»: фотографии сына хозяина, космонавта Ю. Гагарина, последнего Богдогэгэна Монголии и актрисы Л. Орловой, рядом с которыми находилась икона с изображением Будды Шакьямуни149.


ЧАСТО ЭТИЧЕСКИЕ И ЭСТЕТИЧЕСКИЕ МОМЕНТЫ АССОЦИИРУЮТСЯ В СОЗНАНИИ ЛЮДЕЙ С РЕЛИГИОЗНОЙ ВЕРОЙ

В среднем же и младшем поколениях можно встретить людей далеко не столь индифферентных по отношению к своему религиозному «долгу», как это характерно в целом для их возраста. Явления последнего порядка хотя и носят случайный характер, тем не менее показательны с точки зрения наших жизненных ошибок и промахов и необходимости их предотвращения в будущем.

Итак, именно территориально-родственные мирки лучше всего оберегают традиции от забвения. Законсервировавшийся ритуализм страшен не столько срывами производственной дисциплины (а иногда непосредственным причинением вреда здоровью верующих, о которых часто сообщает печать), сколько тем, что механическое выполнение ритуала содействует – даже при идейном банкротстве религии – сохранению ее пережитков в масштабах общества. Часто этические и эстетические моменты ассоциируются в сознании людей с религиозной верой. Почитание Буха-нойона в Тунке и Закамне – это не только религиозный обряд, это дань уважения предкам. Обстановка же, в которой совершается обряд (развешивание икон, чтение молитв, возжигание лампады), утоляет определенные эстетические потребности.

В культовой практике ламаизма искусство играет не последнюю роль. Рев ганлинов, грохот цанов в минуты мистического страха и мелодичные перепевы хура150, чередующиеся с монотонным чтением молитв на праздниках в храмах, спокойные и величественные лики иконописных и скульптурных будд и бодхисаттв, маленькие огни лампад, освещающие в полумраке дацанов громадные фигуры будд, – все это приемы ламаистского искусства, а вернее, искусства, находившегося на службе у ламаизма и потому служившего средством эмоционального воздействия на верующих в целях углубления религиозного восприятия мира. Устрашающие маски ныне исчезнувшего цама151, чувственные образы буддизма ваджраяны152 тоже взывали к духовному и физическому совершенству, но уже методом «от обратного».

Жадно цепляется религия за различные акты в сфере личного быта, которые человек старается обставить по возможности торжественно, – это свадьба, рождение детей, смерть. Раньше все это находилось под монопольным контролем церкви. Установить, подходят ли друг другу жених и невеста, и если да, то выбрать удачный день свадьбы, дать имя ребенку и добиться для него покровительства добрых духов и богов и, наконец, обрядами и молитвами обеспечить умершему перерождение в лучшем мире – вот функции ламы, регламентирующие жизнь мирян. Сейчас более всего влияние религии прослеживается в похоронных обрядах. Это понятно. За порогом смерти начинается та сказка о вечной жизни, которой религия с незапамятных времен подкупала человеческие сердца. В отличие от христианства, по вероучению которого душа человека после его смерти, лишенная телесной оболочки, попадает в рай или ад, где для нее и начинается «вечная» жизнь, в буддизме дело обстоит иначе.

В раннем буддизме конечной целью существования всего живого была нирвана, и всякая душа, пройдя согласно карме отпущенное ей число перерождений и воплощений, стремилась ее достичь. Вечностью были и сами перерождения, которые могли никогда не прекратиться, вечностью была и нирвана – желанный венец перерождений. Одна вечность шла на смену другой. В ламаизме наряду с нирваной существует догматическое понятие о райских обителях (рай Сукхавади будды Амитабхи и др.), которые в отличие от нирваны с ее пустотой дают ощущение вечного блаженства и которых тоже может достичь далеко не всякий, а лишь тот, кто удостоился чести переродиться в мире богов. Рай с его «блаженством» оказался более доступным пониманию народных масс и подменил собой представление о нирване, но и он рассматривается как нечто весьма далекое и неопределенное. И лишь догмат о перерождении и воплощении душ, восходящий к древнейшим тотемистическим и анимистическим представлениям человечества, укрепился в мировоззрении рядовых верующих. Народные представления отразились в поговорке «Человек умер – корова родилась, корова умерла – человек родился». До сих пор в бурятских деревнях бывают случаи, когда у новорожденных ищут бородавки, родимые пятна или какие-нибудь иные признаки, чтобы определить, душа какого умершего сородича воплотилась в данном ребенке.

Все меньше влияния оказывает религия на жизнь людей. Постепенная эмансипация общественной жизни от ламаизма, начало которой в Бурятии положила Октябрьская революция, будет происходить и в дальнейшем. Степень ее активности определяется рядом факторов, взаимосвязь которых с религией на первый взгляд опосредована. Прогресс науки (освоение космоса, открытие новых частиц ядра и т. д.) непосредственно не опровергает тех или иных постулатов ламаизма. Например, если полеты космонавтов в свое время вызвали интерес у ряда последователей христианских культов на том основании, что опровергли версию о наличии небесной тверди (что, впрочем, никак не повлияло на их веру, ибо большинству современных христиан свойственна духовная трактовка бога), то на ламаизме они не отразились никак, потому что никакие мифологические или догматические конструкции его не пострадали от рухнувшей веры в твердость небес.



ПРОГРЕСС НАУКИ (ОСВОЕНИЕ КОСМОСА, ОТКРЫТИЕ НОВЫХ ЧАСТИЦ ЯДРА И Т. Д.) НЕПОСРЕДСТВЕННО НЕ ОПРОВЕРГАЕТ ТЕХ ИЛИ ИНЫХ ПОСТУЛАТОВ ЛАМАИЗМА

Но внедрение новых технических усовершенствований в производство и последующий подъем экономики содействуют процессу освобождения сознания от влияния религии. Так, обо, сохраняющиеся до сих пор благодаря вере в возможность предотвратить засуху при помощи духов, уйдут в прошлое, когда восторжествуют научно разработанные способы борьбы со стихиями природы.

Рост образовательного уровня населения тоже содействует уменьшению религиозного элемента в жизни людей. Далеко не всегда это является прямым следствием полученных знаний (хотя и таковое не исключается). Гораздо чаще причина этого – отрыв от привычной социальной среды, жизнь в новой обстановке, т. е. то, о чем говорилось выше. Не стоит в связи с этим недооценивать и ту роль, которую играет пропагандист на селе. Вряд ли можно говорить об отходе от религии в результате прочтения какой-то серии лекций. Конечно, не лекции по естественнонаучной и атеистической тематике были первопричиной огромных сдвигов в сознании людей, но даже если они просто расширяют их кругозор, то и тогда польза лекций несомненна. В связи с этим хотелось бы вспомнить об одном диспуте, показавшем необходимость высокой подготовки кадров пропагандистов. По инициативе республиканской библиотеки имени Горького в Иволгинском районе Бурятии, где находится один из действующих ламаистских монастырей, была организована теоретическая конференция на тему: «Труд и религия». После выступлений сотрудников библиотеки, рассказавших о реакционной сущности религии, и в частности ламаизма, стихийно возник спор о роли религии в повседневной жизни. Присутствовавшие на собрании верующие доказывали, что вера в бога не мешает им хорошо трудиться. Атеисты, возражая им, приводили примеры срыва колхозных работ во время религиозных праздников, свидетельствующие об отрицательном влиянии религиозных традиций на трудовую деятельность153.

Большая роль в деле обмирщения сознания принадлежит различным формам социальной деятельности. Чем уже рамки того мира, в котором замкнут человек (работа – семья, семья – работа), тем меньше его сознание поддается влияниям извне. Привычный ограниченный круг обязанностей (здесь понятие «ограниченный» отнюдь не отрицает всего разнообразия работ в сельском хозяйстве) сужает и рамки сознания, сводя возможное богатство умственной деятельности человека лишь к минимуму мыслительных операций, необходимых для поддержания установившегося уклада жизни. Общество обладает широкими возможностями для увеличения социальной активности людей, для вовлечения их в самые разнообразные формы общественной деятельности.


АТЕИСТЫ, ВОЗРАЖАЯ ИМ, ПРИВОДИЛИ ПРИМЕРЫ СРЫВА КОЛХОЗНЫХ РАБОТ ВО ВРЕМЯ РЕЛИГИОЗНЫХ ПРАЗДНИКОВ, СВИДЕТЕЛЬСТВУЮЩИЕ ОБ ОТРИЦАТЕЛЬНОМ ВЛИЯНИИ РЕЛИГИОЗНЫХ ТРАДИЦИЙ НА ТРУДОВУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Новые формы социальной деятельности способствуют, с одной стороны, индивидуализации личности и разрушают прежние виды связи по родству и по религии, с другой стороны, их следствием является то, что человек начинает осознавать себя членом нового коллектива, сложившегося на других началах.

Не меньшую роль в деле дальнейшей секуляризации сознания могли бы сыграть различные гражданские мероприятия, целью которых является воспитание национального, интернационального гражданского самосознания, воспитание чувства Родины в широком смысле слова, чтобы человек ощущал себя представителем нации, имеющей свою историю, свои национальные традиции. К таким мероприятиям можно отнести районные и республиканские сурхарбаны, юбилейные торжества по случаю исторических дат типа 300-летия вхождения Бурятии в состав России, отмечавшегося в 1959 г., или 300-летия Улан-Удэ, праздновавшегося в июле 1966 г. Столь же важно воспитание гражданского самосознания, единства со всем советским народом, в дружную семью которого на равных правах входит и бурятская нация. Этому служат различные общесоюзные праздники: первомайские и революционные годовщины, День Победы над фашизмом в Германии, празднование Международного женского дня и т. д. Умело проводимые в эти дни политические кампании содействуют воспитанию интернациональных чувств. Чем отчетливее человек осознает себя гражданином Советского Союза, советским человеком, тем выше его политическая зрелость, тем заметнее выход личности за рамки замкнутого традиционного быта, за который цепляются разные, в том числе религиозные, предрассудки.

Наконец, немаловажным моментом в вытеснении религии с ее нынешних позиций является создание новой, советской обрядности, успех и популярность которой во многом зависит от того, насколько удачно будет использован традиционный опыт народа. Например, не следует отменять веками существующие свадебные обряды: они рационалистичны в своей основе, и лишь поклонение онгонам (в шаманский период) и бурханам (со времени утверждения ламаизма) придавало им религиозную окраску. Сугубо светским в своей основе является Сагаалган (Цагалган) – старый праздник Нового года по восточноазиатскому сельскохозяйственному календарю, включенный ламаизмом в число своих хуралов. Опыт его обмирщения, проделанный в ряде колхозов Бурятии, не получил поддержки и распространения, хотя был довольно удачен154. Попытки создания новых праздников для жителей села типа Дня животновода, механизатора и т. п. пока не совсем удачны, но несомненно, что увеличение числа светских праздников с национальной спецификой – это правильный путь в борьбе с религиозной обрядностью.


ПОПЫТКИ СОЗДАНИЯ НОВЫХ ПРАЗДНИКОВ ДЛЯ ЖИТЕЛЕЙ СЕЛА ТИПА ДНЯ ЖИВОТНОВОДА, МЕХАНИЗАТОРА И Т. П. ПОКА НЕ СОВСЕМ УДАЧНЫ, НО НЕСОМНЕННО, ЧТО УВЕЛИЧЕНИЕ ЧИСЛА СВЕТСКИХ ПРАЗДНИКОВ С НАЦИОНАЛЬНОЙ СПЕЦИФИКОЙ – ЭТО ПРАВИЛЬНЫЙ ПУТЬ В БОРЬБЕ С РЕЛИГИОЗНОЙ ОБРЯДНОСТЬЮ

Приведенные материалы далеко не исчерпывают всех проблем современного ламаизма. Это лишь попытка дать общий очерк главных его сторон, характеризующих те формы, которые принял ламаизм у бурят в наши дни.

Ламаизм сегодня – это отмирающая религия, сохранившая корни в традиционном укладе жизни и выражающаяся, по сути дела, только в обрядовой практике. Ламаизм в свое время впитал в себя шаманскую обрядность, создав ей соответствующее буддизму идеологическое обрамление. Ныне от ламаизма остался лишь упрощенный комплекс этих шаманских обрядов, истинная природа которых, однако, почти никем из верующих не осознается. Почитание локальных божеств, семейно-бытовые обряды, часто приурочиваемые к эпизодическим наездам лам, – вот что представляет собой ламаизм в быту. Поездки самих верующих в дацаны затруднены из-за значительной удаленности многих районов от мест расположения храмов. В последние годы большое количество народа дацанам удавалось собрать лишь в дни приезда представителей зарубежных буддийских организаций, контакты с которыми наладились с середины 50-х гг. Но такого рода искусственные стимулы в целом на бытовой ламаизм не влияют. Он изживает себя, уступая место новым формам общественного сознания.

Формы проявления культа природы в пантеоне и ритуалах ламаизма

(опубликовано: Религия и мифология народов Восточной и Южной Азии. М.: Наука, 1970. С. 99–100)


Период разложения племенных религий и формирования религий классового общества всегда сопровождается некоторой переоценкой образов божеств: меркнут одни, восходят на горизонте другие, новые частично сливаются со старыми, старые соответственно отдельным граням расщепляются на несколько образов, каждый из которых может образовать самостоятельное божество в новой религии. Эти внутрирелигиозные процессы являются отражением (опосредствованным, как и полагается в такой форме сознания, как религия) тех социальных процессов, которые происходят в обществе.

В связи с развитием основных тенденций социальной истории человечества, разложением первобытнообщинного строя с его родоплеменной структурой, имущественной и классовой дифференциацией, сложением ранних государств, постепенной заменой матриархальных и матрилинейных форм устройства общества патриархальными и патрилинейными формами древние культы богини-матери сменялись концепцией бога-отца. Это выражалось в постепенном падении роли богини-матери, расщеплении ее образа на несколько составных женских образов, занявших второстепенное место в пантеоне, и, наконец, концентрации признаков отдельных мужских божеств и слиянии их в единую божественную фигуру бога-отца. В мифотворческом процессе Е. Г. Кагаров определил это явление как дифференциацию и интеграцию155, что вполне применимо и к боготворчеству. Многочисленные женские образы, подменившие собой богиню-мать, во многом дублируют черты и функции друг друга, а образ единого мужского божества очень условен, ибо в буддизме, о котором пойдет речь ниже, никакого единобожия, ни мужского, ни женского, не было и не могло быть с самого начала. Философские концепции буддизма сохранили безликую божественную субстанцию брахманизма, из которой все исходит и в которую все возвращается, вовсе не нуждаясь в ее антропоморфизации, довольствуясь Гаутамой, равноправным в своей святости со многими другими буддами, в качестве учителя. Но постепенно фигура учителя, указавшего путь к спасению, достигшего божественной святости еще при жизни, разрослась настолько, что позволительно стало говорить о нем как о центральной фигуре в данной религиозной системе. Будда стал человеко-богом, а затем и просто богом, но еще не творцом, а по-прежнему богом-учителем наряду с другими богами, пантеон которых все разрастался. И лишь намного позднее в условиях Центральной Азии, народы которой издавна имели смутное представление о центральной божественной фигуре, Будда оброс и чертами бога-творца, впрочем, не единственного. Однако его образ у ламаизированных шаманистов Центральной Азии отнюдь не затмил собой всех бесчисленных божеств и духов, положительных и отрицательных, их влияния на жизнь этих людей. В народном ламаизме монголов и бурят Будда стал хотя и особняком, но в одном ряду с ними.


НО ПОСТЕПЕННО ФИГУРА УЧИТЕЛЯ, УКАЗАВШЕГО ПУТЬ К СПАСЕНИЮ, ДОСТИГШЕГО БОЖЕСТВЕННОЙ СВЯТОСТИ ЕЩЕ ПРИ ЖИЗНИ, РАЗРОСЛАСЬ НАСТОЛЬКО, ЧТО ПОЗВОЛИТЕЛЬНО СТАЛО ГОВОРИТЬ О НЕМ КАК О ЦЕНТРАЛЬНОЙ ФИГУРЕ В ДАННОЙ РЕЛИГИОЗНОЙ СИСТЕМЕ

Черты творца нес на себе не только он, но и другие божества, чаще всего шаманские, перешедшие со всеми своими обязанностями в ламаизм. Возник богатый, необыкновенно пестрый пантеон с многоступенчатой лестницей рангов, отражавшей классовый характер этой религии. Одни из этих образов прямо, а другие косвенно, если проследить их истоки, восходят к древнейшим религиозным представлениям и идеям, свойственным человеческому мышлению на самых ранних этапах его развития. Среди этих представлений не последнее место занимал культ природы в самых разных его проявлениях: олицетворение различных небесных и атмосферных явлений, почитание матери-природы в лице даруемого ею растительного и животного мира, вылившееся в культ богини-матери и имевшее многочисленные формы проявления.

В данной статье автор ставит перед собой задачу – проследить некоторые формы культа природы на материале образов отдельных мифологических персонажей ламаистского пантеона, а также некоторых ритуалов и ритуального инвентаря, несущего в религии большую семантическую нагрузку.

Пантеон народов Центральной Азии, разумеется, не един, и даже у народов, исповедующих одну религию, он существенно различается. Тем не менее на материалах религии тибетцев, монголов, бурят с привлечением сравнительного материала по религии и мифологии Китая и Индии можно проследить некоторые общие черты.

Богиня Лхамо (Lha-mo) – единственный женский персонаж отряда дхармапал в ламаистском пантеоне. З. Хуммель выделяет следующие аспекты этого образа, нашедшие отображение в его современном иконографическом типе: демоническое божество, опасное для детей, хранительница тайн жизни и смерти, прародительница всего живого, богиня-мать, исцеляющая от всех болезней, и хозяйка горы156.

В народном ламаизме в Монголии в качестве одной из ипостасей Лхамо выступает Барджи-Лхамо (народное имя кровавой демоницы официального пантеона Ucchusma), почитаемая в народе как богиня, облегчающая роды. С поклонением ей связан ряд тантрийских ритуалов, описанных в 37 текстах Данджура157.

А. Гордон в книге «Тибетское религиозное искусство» приводит иконографическое изображение Лхамо, выполненное в 1777 г. по приказу императора Цянь Луна, выдержанное в каноническом стиле. На лицевой стороне иконы есть обращение к богине, из которого проясняются некоторые стороны ее личности: она богиня славы, она хозяйка времени (четыре времени года рождаются из короны на ее голове), она одна из пяти сестер долголетия, наконец, она одна из ипостасей Кали158. Как известно, Кали не только имя шакти бога Шивы, но предположительно одно из имен богини-матери в Индии (наряду с Дургой, Умой и т. д.). Н. Бхаттачарья считает Шиву мужской противоположностью богини-матери, т. е. ее спутником-супругом159. Две постоянные иконографические спутницы Лхамо имеют: одна – голову льва, другая – морского чудовища макар?. Такого рода изображения на ранних этапах представляли самих богинь-матерей, а позднее – их спутниц. Тот же Бхаттачарья рассматривает их как тотемистические черты в культе богини-матери160. Стало быть, спутники Лхамо свидетельствуют о тотемистических чертах ее образа. Кровожадным чертам Лхамо, всему ее мрачному облику пожирательницы собственных детей, ее иконографическим атрибутам в виде зажатого в одной из рук сердца, ожерелья из черепов и т. д. вполне соответствуют параллели из практики культа богини Кали. Последняя также изображается с ожерельем из черепов, стоящей на поверженном Шиве. В числе прочих ее черт – особое покровительство войнам и воинам, что требует окропления знамен и оружия священной кровью принесенных в жертву животных. Такую кровавую жертву Кали в виде ритуального убиения черных козлов и черного буйвола описывает Небески-Войковитц, наблюдавший ее в 1951 г. у гуркхов Дарджилинга161. Кровавая жертва Кали совершается и в праздник ее аватары

Дурги, также супруги Шивы. Праздничному яркому почитанию Дурги в Индии, разукрашиванию ее статуй цветами, торжественной церемонии их оживления предшествуют кровавые искупительные жертвы в храмах Кали, очищение кровью жертвенных животных162. Зато в поклонении самой Дурге даже самый невинный намек на какое-либо убийство вызывает резкую враждебность. Дж. Пипер, фотографировавший отдельные сцены праздника Дурги в Калькутте, пишет, что он был изгнан из храма за то, что его фотоаппарат был заключен в кожаный футляр, а это свидетельствовало о когда-то совершенном умерщвлении животного163.


ДЖ. ПИПЕР, ФОТОГРАФИРОВАВШИЙ ОТДЕЛЬНЫЕ СЦЕНЫ ПРАЗДНИКА ДУРГИ В КАЛЬКУТТЕ, ПИШЕТ, ЧТО ОН БЫЛ ИЗГНАН ИЗ ХРАМА ЗА ТО, ЧТО ЕГО ФОТОАППАРАТ БЫЛ ЗАКЛЮЧЕН В КОЖАНЫЙ ФУТЛЯР, А ЭТО СВИДЕТЕЛЬСТВОВАЛО О КОГДА-ТО СОВЕРШЕННОМ УМЕРЩВЛЕНИИ ЖИВОТНОГО

В ламаистском пантеоне много женских божеств, но ни одно из них не является столь рельефным и выразительным, имеющим столь сильное самостоятельное звучание, как Лхамо. Прочие женские божества являются, как правило, ипостасями, спутницами мужских божеств пантеона (будд, бодхисаттв, идамов и т. д.). Женские божества, таким образом, играют второстепенную роль, хотя и считается, что мужские божества обретают свою подлинную силу лишь в соединении со своей женской половиной в том самом изображенном натуралистически, но толкуемом символически инкоитальном положении (jab-jum), когда мудрость (праджня) в виде женского начала соединяется с методом (упайя) в виде мужского начала, создавая тем самым для тех, кто экс-татически созерцает или практически воспроизводит их, возможность пробуждения внутренних сил на пути к просветлению.


БОЛЕЕ ТОГО, МУЖЧИНАМ, ЗАНИМАВШИМСЯ РЕЛИГИОЗНОЙ ПРАКТИКОЙ, РЕКОМЕНДОВАЛОСЬ ВЫЯВИТЬ, РЕАЛИЗОВАТЬ, РАЗВИТЬ В СЕБЕ ЖЕНСКОЕ НАЧАЛО, ИБО ИМЕННО ОНО ЕСТЬ НАЧАЛО НАЧАЛ

Распространенность такого рода изображений Л. Дживака объясняет низведением глубины мысли ваджраяны до уровня сознания тех, чья религия не идет дальше поверхности164. Для посвященных существует символическая трактовка этого союза: метод изображается через ваджру, прикрепляемую золотым кольцом к правой руке, мудрость изображается в виде колокольчика, прикрепляемого кольцом к левой руке165. Той же цели служат определенные мудры166. Это лишь реликты былого могущества женщин в материнско-правовой структуре общества и его отражения в первобытных воззрениях на природу, когда ведущим было женское начало, вездесущая, всемогущая, проявляющая себя во всем богиня-мать, а все мужское было второстепенным, подчиненным, проявлявшимся в лице ее спутника-супруга. В религиозной практике это соответствовало натурализму ранних тантристов, рассматривавших вселенную как результат слияния мужского пуруши и женского пракрити начал с преобладанием женского начала до такой степени, что мужское практически предавалось забвению167. Более того, мужчинам, занимавшимся религиозной практикой, рекомендовалось выявить, реализовать, развить в себе женское начало, ибо именно оно есть начало начал. Для этого даже была разработана целая система психофизических упражнений йога-садхана168. Тантрийская школа сахаджа, отколовшаяся от махаяны в XVI в., рекомендует в своих священных книгах желающим достичь состояния бодхи (просветления) предаваться каме (вожделению), имеющей пять форм (панча кама), а довести накал страстей до предела способна только женская природа169. Возможно, что именно такого рода воззрения, уходящие корнями в глубь веков, легли в основу женоподобного иконографического облика будд.

Тантрийский буддизм Тибета восходит к тантризму аборигенного населения доарийской Индии. Он возрождает в своей практике дуалистическое (сочетание мужского и женского) начало мира, но уже с преобладанием мужского и с подчинением ему женского, с приданием всему комплексу сложной метафизической трактовки.

Встречающиеся в литературе факты не метафизической, а натуралистической сексуальной практики в буддизме имеют параллели в виде широко распространенного у многих народов (тибетцев, японцев, уйгуров, камбоджийцев, филиппинцев и др.170) обычая дефлорации девушек жрецами (отнюдь не только буддийскими, но также даосскими, мусульманскими, христианскими и др.), обычая, который должен был обязательно совершаться в определенном возрасте и предшествовать выходу девушки замуж, иначе она и ее родители навеки покрывались позором. Этот обычай, принявший в поздние времена самые разнообразные формы – от jus primae noctis (права первой ночи) до возникновения оплачиваемой должности профессионалов-дефлораторов, восходит к древнейшему страху перед кровотечениями, ибо через кровь в человека попадает злой дух, и стремлению обезопасить себя от него путем совершения этой церемонии жрецом.

В ходе эволюции образа богини-матери отдельные ее черты и функции были перенесены на самостоятельные божественные образы. Наиболее ответственные функции, такие как создание мира, управление временем, погодой, перешли в руки божеств мужского пола. За женскими божествами были сохранены функции покровительства продолжению человеческого рода, браку, семье, детям. Довольно отчетливо можно проследить этот процесс на примере богини-прародительницы китайцев Нюйва (она же богиня-сваха, покровительница браков, родов, детей). В день весеннего праздника оживления природы и наступления нового сельскохозяйственного года устраивалось празднество в ее честь: заключались браки, к богине обращались с мольбой о потомстве. Нюйва вначале почиталась как всеобщая прародительница, а позднее, в доиньскую эпоху, она осталась таковой только у племени ся в среднем течении Хуанхэ171. К этому времени культ единой матери-прародительницы постепенно сменяется представлениями о матерях-родоначальницах племен. На наиболее ранней стадии культа Нюйва изображалась в виде полуженщины-полузмеи172, что несет на себе двойную символику: почитания змеи как тотема и отражения ее взаимосвязи с культом плодородия, а стало быть, и богини-матери, что свойственно многим народам земного шара173.

В ходе дальнейшей трансформации образа Нюйва превратилась в младшую сестру и одновременно жену первочеловека Фуси, от них и произошло остальное человечество174. Такой статус Нюйва был официально узаконен конфуцианством175.

Одна из функций богини-матери получила самостоятельное звучание в образе богини утренней зари. В «Ригведе» – это Ушас. А. А. Зарубин, проанализировавший гимны «Ригведы» с точки зрения тех черт, которыми в них наделена богиня утренней зари, выявил следующие ее функции: она наделяет мужчин оплодотворяющей силой, творит новую жизнь, ускоряет возмужание детей, наделяет их геройским духом, исцеляет людей от болезней, продлевает их жизнь, она хозяйка времени – она старит людей, лишает их жизни, посещает потусторонний мир; она покровительница скота, приносящая богатство и счастье. Наконец, она же мать солнца (бога Сурьи). Впрочем, иногда она изображалась не как его мать, а как дочь, жена или возлюбленная176. «Ригведа» же называет Ушас дочерью неба, сестрой богов, иногда же матерью богов и владычицей вселенной177. Все перечисленные функции богини утренней зари почти отождествляют ее с образом богини-матери.

Анализ образов ряда мужских божеств ламаистского пантеона также выделяет в их облике пласты, восходящие к культу природы.

Белобородый старец (Пехар – в Тибете, Цаган-Убу-гун – в Монголии), имеющий свое иконографическое воплощение, непременный участник цама. Мифология Тибета рисует его как демона религии бон, укрощенного Падмасамбхавой и превратившегося в предводителя всех земных защитных божеств ламаизма178.

Проживающий в монастыре Нэчунг оракул Пехара еще в сравнительно недавнем прошлом считался государственным оракулом Тибета, к предсказаниям которого прибегали в случаях государственной важности, когда на карту ставились интересы страны. Известны случаи смещения оракулов со столь высокого поста, если реальные события не совпадали с их предсказаниями179.

З. Хуммель прослеживает и ряд более древних черт образа Пехара, на основании которых возводит его в число наиболее архаических божеств Евразии. Изображение его в голубой мантии, в сопровождении собак и волков увязывается с ролью проводника душ, ушедших в загробное царство. Более позднее изображение Пехара с белым львом указывает на его связь с культом гор как местом пребывания богов и происхождения ряда родов, а белый лев ассоциируется со львом снегов, популярным в тибетской мифологии. Позднее Пехар стал изображаться верхом на яке (яки считались формой проявления некоторых горных божеств), а еще позднее – уже верхом на белой лошади. В свиту Пехара входят кроме животных несколько божеств, в числе которых жена Пехара, чье имя указывает на связь со звездным небом, а также злое планетное божество Раху (Rahu). Подытоживая все эти символы и черты, З. Хуммель приходит к выводу, что Пехар восходит к группе божеств погоды и небесного пространства180.

Очевидно, оформление демонической стороны образа Пехара произошло в период становления системы бон, а черты предводителя демонов – защитников религии – появились у него в связи с происходившим на тибетской почве синкретизмом буддизма и бон и включением божеств бон в пантеон ламаизма.

Отражение культа природы еще яснее прослеживается в нижних рангах божеств ламаистского пантеона, так называемых юл-лха. Эта категория включает в себя бывшие персонажи шаманского пантеона, расплывчатые в прошлом функции которых здесь сформулированы более четко. Интересны в этом плане локальные персонажи ламаистского культа в Бурятии. Например, Буха-нойон у бурят Тункинского района – хан-бу-мал, т. е. божество небесного происхождения, в прошлом почитавшийся как бык, – тотемный предок одной из групп тункинских бурят. Одна из его весьма существенных функций в прошлом, сохранившаяся и позднее, когда Буха-нойон под именем Ринчин-хана стал почитаться как ламаистское божество, – это регулирование атмосферных явлений в тех районах, где его почитают.


ИЗВЕСТНЫ СЛУЧАИ СМЕЩЕНИЯ ОРАКУЛОВ СО СТОЛЬ ВЫСОКОГО ПОСТА, ЕСЛИ РЕАЛЬНЫЕ СОБЫТИЯ НЕ СОВПАДАЛИ С ИХ ПРЕДСКАЗАНИЯМИ

Вплоть до последних лет бытовали поверья в то, что нарушение каких-либо культовых запретов, связанных с почитанием Буха-нойона (особенно посещение женщиной его кумирни), имеет своим следствием ухудшение погоды. Тот же Буха-нойон иногда в народных представлениях фигурирует как божество плодородия. Есть его иконографическое изображение с преувеличенными половыми признаками. Призывание его в свадебном обряде имело целью обеспечение солидного потомства новой создающейся семье.

У бурят верховьев р. Баргузин, местность Болон Тэмур, почитались Баргажин-Гоа и Батор Саган-хан, которые считались здесь повелителями дождей и к которым с выпрашиванием их обращались и шаманисты, и ламаисты.


НЕСОМНЕННО, ЧТО САМЫЙ РАННИЙ ПЛАСТ В КУЛЬТЕ ОБО – ЭТО КУЛЬТ «ХОЗЯИНА» МЕСТНОСТИ, В ЧЕСТЬ КОТОРОГО ВОЗДВИГАЛСЯ КАМЕННЫЙ КУРГАН, БУДЬ ТО ВЕРШИНА ГОРЫ, ПЕРЕВАЛ ИЛИ РОВНОЕ МЕСТО У ДОРОГИ

Связано с культом природы и почитание обо. Этот обычай, широко распространенный у многих народов в древности и бытующий до сих пор у монголов, бурят, тувинцев и др., расчленяется на несколько пластов, каждый из которых отражает определенную социальную, а соответственно и религиозную эпоху. Несомненно, что самый ранний пласт в культе обо – это культ «хозяина» местности, в честь которого воздвигался каменный курган, будь то вершина горы, перевал или ровное место у дороги. Возможно, что культ хозяина местности является локальным проявлением культа природы. Наиболее отчетливо это зафиксировано у чахаров, где культ обо был посвящен 13 великим хранителям: божеству, побеждающему врагов, божеству богатства, божеству ветра, божеству дождя, божеству снега, божеству лошадей, божеству быков, божеству овец, божеству коз, божеству верблюдов, божеству земли, божеству, защищающему воинов, божеству битвы. Т. Гото, сгруппировав их по разным категориям и по степени значимости, пришел к выводу, что главная роль в культе обо принадлежала божеству земли, а остальные 12 были лишь его спутниками181. Ввиду того, что имена всех 13 божеств у чахаров тибетские, Т. Гото связывает их появление с распространением ламаизма у монголов. В этом, несомненно, сказывается какой-то тибетский культурный пласт, но тем не менее ламаистский набор поминаемых при обо божеств иной: он включает в себя верховные божества махаяны (пять дхьяни-будд; будд Шакьямуни и Майтрейю, бодхисаттв Авалокитешвару и Маньчжушри, докшитов и т. д.), поэтому есть все основания предполагать, что боги чахаров – это доламаистские местные боги.

Среди ритуальных предметов ламаизма одним из наиболее интересных и сложных по своему происхождению является мандала. Популярный буддийский словарь определяет его как магический круг, используемый в заклинаниях, созерцании и храмовой службе182. Дж. Туччи называет его картой космоса в его буддийском понимании183. Эти определения не противоречат друг другу, ибо мандала – это емкое понятие, включающее в себя:

1) жертвенное блюдо, с которым лама обходит жертвователей в храме и на которое последние опускают монеты, печенье, конфеты, денежные купюры и прочие дары;

2) ритуальные одноразовые (на день или даже на несколько часов) изображения, посвященные какому-либо из божеств или высокопоставленным ламам;

3) наконец, это диаграммы, рисуемые на потолке, на полу или на алтарях в храмовых помещениях, символически обозначающие метафизическую структуру вселенной.

Процесс созерцания у последователей тантрийского буддизма включает в себя как составной элемент воспроизведение в сознании созерцателя всего того, что изображается на мандала, или даже идентификацию себя с ним, ибо мандала отражает суть вселенной в представлении адептов данной религии и последовательное проникновение в нее в сознании созерцателя приближает его к слиянию с божественной сущностью вселенной, т. е. к конечной цели созерцания184.

Одна из наиболее распространенных теорий, объясняющих происхождение мандала в качестве ритуального предмета, приписывает его введение в Тибете Падмасамбхаве в VIII в. в связи с проведением им реформ, положивших начало тантрийскому буддизму. Однако некоторые ученые идут дальше, описывая возможные исторические прототипы мандала. Ш. Камман возводит мандала к китайским бронзовым зеркалам ханьского периода с их диаграммами вселенной185. Параллели, проводимые им между ханьскими зеркалами и ранними тибетскими мандала из Дуньхуана, очень любопытны, но эта теория имеет ряд погрешностей. Во-первых, она начисто отвергает возможность какого-либо утилитарного использования зеркал, а в основе своей они именно таковы186. Во-вторых, хотя ханьские зеркала, несомненно, имели космическое значение, автор видит доказательство этого совсем не в тех орнаментальных узорах, которые на деле таковое значение зеркал отражают. Принятое в науке изображение особенностей орнамента ханьских зеркал в виде букв латинского алфавита TLV, рассматриваемое Ш. Камманом как отражение сторон света, большинством ученых признается всего лишь за часть меандрового узора, весьма популярного геометрического орнамента в древнем Китае187. Более того, орнамент TLV для хань-ских зеркал является вовсе не обязательным, а там, где он все-таки имеется, может отсутствовать одна из букв, чаще всего L188, с которой именно Ш. Камман и связывает культовое изображение вселенной в ее четырех пространственных проявлениях189. Основным же признаком космического значения зеркал является изображение на них животных зодиакального цикла и 28 созвездий и пяти частей света, соответствующих по своей окраске принятой в народе цветовой гамме направлений190.

З. Хуммель выводит мандала из мегалитической культуры древнего Тибета191. Объединяя в одну группу такие явления, как ламаистские мандала, тибетские мегалиты, вавилонские зиккураты по принципу сочетания кругов и квадратов, он возводит их к лунным и солнечным традициям древнейшего евроазиатского культурно-исторического пласта192. Конкретно мегалиты Тибета З. Хум-мель (вслед за Ю. Рерихом, Дж. Туччи и А. Франке, чьи материалы и точки зрения он суммирует в своей работе «Происхождение тибетского мандала») рассматривает как лабиринтовые площадки для каких-то космических мистерий. Ю. Рерих предполагает, что крайний камень в ряду открытых им северо-восточнее Лхасы мегалитов имеет вид стрелы и должен рассматриваться как символ молнии и что в целом вся эта площадка является отражением культа природы и представляет собой сцену для космических ритуалов193.

З. Хуммель и Ш. Камман, разыскивая корни мандала, всего лишь мимоходом останавливаются на их сходстве с янтрами древнеиндийских тантр, хотя поиски корней мандала в этой сфере скорее всего являются наиболее правильными.

Описанный Д. Чаттопадхъяя основной ритуал Дурга-пуджи, т. е. поклонения богине-матери Дурге, состоял в следующем: на квадратную глиняную дощечку с изображением янтры ставился сосуд с водой, горлышко которого закрывалось листьями и плодами, окрашенными киноварью. На боковой стенке сосуда делалось примитивное изображение человечка194. Если рассмотреть теперь этот образ с точки зрения тех истин, которые здесь передаются символически, то мы увидим, что янтра (т. е. вписанное в квадрат изображение восьмилепесткового лотоса) – это символ женских гениталий, сосуд с изображением человечка – символ зачавшего лона богини, а киноварь, окрасившая плоды и листья, – это символ крови как необходимого условия плодоносящей силы195.

Из всех этих символов для нас наиболее интересен первый, т. е. изображение лотоса на квадратной дощечке, ибо лотос в квадрате (или янтра), довольно простая по своим конструктивным принципам диаграмма (ее название «сарватобхадра мандалам»), абсолютно совпадает с основными деталями изображения на мандала196. Мандала в условиях Тибета прошел длительную эволюцию – от простейших диаграмм, найденных в Дуньхуане, до современных сложных картин с изображением целых сцен из жизни богов, а также многочисленных аксессуаров буддийского культа. Но основное ядро и тех и других изображений все-таки составляет лотос в квадрате, и не только само изображение, но даже сходство его трактовок для непосвященных (в Индии боги спускаются с небес, чтобы расположиться на янтрах197, в Тибете мандала – это место обитания божеств198) говорит о родстве этих двух изображений.

Попытку свести воедино космическую и эротическую символику мандала делает тот же З. Хуммель, рассматривая типологию таких явлений, как ламаистская пагода, мандала и практика кундалини-йоги. Во всех трех случаях космическая символика указанных объектов, по мнению автора, вытекает из единения мужского и женского начал, заложенных в человеке, что является проявлением единения этих же начал уже в масштабах космоса199.

Мандала в ламаизме – одна из многочисленных возможных форм подношения (или жертвы)200. Ритуал такого подношения оброс массой метафизических подробностей и на их почве – сугубо религиозных ограничений. Пример: теоретически мандала могут быть поднесены только «трем сокровищам», т. е. Будде, учению, общине, из которых логическим адресатом является Будда. Согласно сутрам, даже ламы-воплощенцы (т. е. ламы в истинном понимании этого слова) не имеют права получать мандала, так как они являются лишь членами общины. В тантрийском буддизме все ламы достойны поднесения им мандала, так как каждый из них заключает в себе полную триаду слова, мысли и речи201. Смысл жертвоприношения мандала выражается во фразе «Дом даруется Будде», что подтверждает вышеупомянутую трактовку мандала как обители божества.

Способов изображения мандала великое множество: живописные и скульптурные, из металлов – простых и цветных, инкрустированные драгоценными камнями, из песка, масла, теста, цветов (последние, по большей части разовые, лично адресованы какому-либо ламе). Существует даже «эрзац-мандала», изображающийся переплетением пальцев двух рук ладонями вверх с двумя конусообразно выставленными пальцами, образующими гору Сумер как центр буддийского мироздания202. Несмотря на некоторый комический элемент, заключающийся в такой комбинации из пальцев, это изображение мандала тоже имеет ритуальное значение и почитается наряду со всякими другими.


ВАДЖРА – СИМВОЛ УДАРА ГРОМА, ИСПОЛЬЗУЕМЫЙ В ИСКУССТВЕ И МАГИИ ТИБЕТА КАК ВЫРАЖЕНИЕ СИЛЫ НЕСОКРУШИМОЙ ИСТИНЫ

Не менее интересен и другой культовый предмет ламаизма – это упоминавшаяся выше ваджра, неотъемлемый атрибут многих персонажей ламаистского пантеона. Любой из них, обладающий какими-либо устрашающими, карающими, угрожающими чертами, обязательно владеет одинарной или сдвоенной ваджрой или имеет таковую в комплексном сочетании с другими атрибутами. Например, Ваджрапани, прошедший длительную и сложную эволюцию от духа-оборотня ведических времен, затем последовательно он гневная форма Индры, один из приближенных Шакьямуни в раннем буддизме, бодхисаттва – в махаяне и, наконец, эманирующая сущность в ваджраяне203, имеет своим обязательным атрибутом ваджру. Колокольчик с ваджрой – оружие Акалы, меч, увенчанный ваджрой, – оружие Падмантаки204 и т. д.

«Ваджра – символ удара грома, используемый в искусстве и магии Тибета как выражение силы несокрушимой истины» – такое толкование этому предмету дает «Буддийский словарь»205. Однако этот предмет в качестве атрибута божества известен намного ранее появления буддизма в Тибете. Б. Л. Огибенин, исследовавший тексты «Ригведы» с точки зрения выявления в них текстов космологического содержания, в которых прослеживается создание упорядоченной вселенной из хаоса, выделяет целый ряд семантических атрибутов, выступающих в качестве заменителей самих божеств. Наличие этих атрибутов является признаком ведического мира, а их отсутствие – признаком доведического мира. Более того, эти атрибуты столь существенны, что на них переносятся качества самих творящих мир божеств. Таким атрибутом Индры, семантически заменяющим его, является его оружие – ваджра. У других богов, творцов ведического мира, есть другое оружие-атрибут, также их семантически заменяющее, но обычно идентифицируемое с ваджрой. Это tapas (жар, тепло) у Сурьи, хлыст у Ашвинов. Все они взаимосвязаны, взаимозаменяемы и всегда сравниваются с громом и молнией206.

Ваджра, трезубец, топор в руках богов служили тем небесным оружием, которым боги Света сражались с демонами Тьмы207. Эти виды оружия олицетворяли собой такие явления природы, как гром, молнию, грозу. Внешние формы его более всего, конечно, походят на стрелы молнии. Боги-громовержцы (Юпитер, Перун) в качестве атрибутов имеют обычно колчан со стрелами. У древних народов Южной Европы в качестве символа молнии выступал топор. На топоре же в свою очередь изображался какой-либо солярный знак208. Соединение знака солнца с топором вполне объяснимо с точки зрения ранних религиозных представлений: и то и другое были символами языческого божества-громовержца. В громе древнему человеку слышались удары, наносимые каменным (а позднее и металлическим) молотом грозного божества209.

Есть и еще один аспект в трактовке молнии и оружия богов, выступающего ее олицетворением: молния как фаллос бога-громовержца, который во время грозы оплодотворяет землю своим семенем – дождем210.

В ламаизме ваджра также выступает как символический заменитель божества. Так, например, в центре мандала (в поздних его вариантах) часто вместо божества изображается ваджра, символика которой в таких ситуациях многогранна: и заменитель Адибудды, пра-основы всего сущего, чьим истечением является мир и чьими аватарами являются все божества; символ соединения мужского и женского начал космоса211 и т. д. А в великой мистической мантре буддистов ом мани падме хум тибетское слово мани идентично санскритской ваджре, и уже забытый смысл этой мантры означал в индийском тантризме соединение ваджры с лотосом (падмой), олицетворявшим (см. выше) женские гениталии212. Этот аспект ваджры получил наибольшую значимость но сравнению с другими аспектами этого слова в ваджраяне (тибетском тантризме). Метафизическая трактовка ваджры, называемой также алмазным топором или просто алмазом, заключается в признании ее в качестве символа пустоты213.

Большой отряд божеств буддийского пантеона несет на себе тотемистические черты. Формы их проявления достаточно многообразны, и по ним можно восстановить картину постепенной антропоморфизации божеств, начиная от сохранения зооморфных черт наряду с антропоморфными как возможной формы проявления данного божества и кончая превращением бывшего тотема в ездовое животное уже полностью очеловечившегося божества. Особенно четко эта связь прослеживается у богов индуизма, пришедших в буддизм со своими спутниками – ездовыми животными (ваханами). Бык Нанди – ипостась и символ Шивы, его статуя есть в каждом шиваистском храме214. Четыре аватары в виде животных имеет Вишну: рыба, черепаха, кабан, человеко-лев (последняя вахана – уже начало антропоморфизации). В каждой такой ипостаси Вишну совершает либо героический поступок, либо акт творения из первичного хаоса215. Яма и в индуизме, и в буддизме имеет ваханой буйвола, Индра – слона, Агни – барана216. Божество богатства Кубера изображается с мангустом, изрыгающим из себя драгоценные камни; Хаягрива – с лошадиной головой, торчащей из копны растрепанных волос.


БОЖЕСТВО БОГАТСТВА КУБЕРА ИЗОБРАЖАЕТСЯ С МАНГУСТОМ, ИЗРЫГАЮЩИМ ИЗ СЕБЯ ДРАГОЦЕННЫЕ КАМНИ; ХАЯГРИВА – С ЛОШАДИНОЙ ГОЛОВОЙ, ТОРЧАЩЕЙ ИЗ КОПНЫ РАСТРЕПАННЫХ ВОЛОС

Брахма, также вошедший в буддийский пантеон и занимающий там подчиненное положение217, имеет в свите гуся, его супруга Сарасвати – лебедя, а иногда павлина. Она была когда-то важнейшей в группе речных богинь, из которых еще и сейчас пользуются большой популярностью богини великих рек Ганга и Джамны. Первая изображается стоящей на крокодиле, вторая – на черепахе. Эти животные действительно водятся в этих реках218.

Божества более низких рангов в ламаистском пантеоне сохранили звероподобные черты в своем непосредственном облике. Войдя в буддизм из стадиально предшествовавших ему религий (брахманизма – в Индии,

бон – в Тибете, шаманства – в Монголии), они сохраняют не только свой внешний облик, но и свои прежние функции, образовав мощный отряд демонологических божеств – дамжанов, укрощенных Падмасамбхавой и поставленных им на службу ламаизму. Таковы многочисленные божества бардо – промежуточного состояния между смертью и очередным перерождением. Они делятся на звероподобных, птицеголовых и др.219 Масса крылатых божеств ламаизма восходит непосредственно к бон, где все демонологические божества изображались крылатыми220.

В связи с этим примечателен персонаж индийской мифологии – Гаруда, занявший прочное место и в позднем буддизме. В индуизме Гаруда – спутник Вишну. X. Гетц предполагает, что первоначально Гаруда был одним из олицетворений солнечного божества221. В поздней ламаистской иконографии есть изображение божества Кришны-Гаруды. Оно имеет птичью голову, в клюве и двух руках держит извивающуюся змею, на груди у него ожерелье еще из одной змеи, нижние две птичьи лапы стоят на лотосовом троне, на голове между рогами корона из цветка лотоса, в котором изображены символы солнца и луны222, в том самом сочетании, в котором они даются, например, в средневековом монгольском символе – соенбе, изображаемой на знамени Монголии, уходящей своей символикой в глубокую древность.

Б. Ринчен толкует этот знак как древнемонгольский тотем, о котором в старинных сказаниях пелось: «Народ монгольский, чей отец – молодой месяц, чья мать – золотое солнце»223.

В буддийской традиции Гаруда имеет уже самостоятельное звучание: это мистическая птица с золотыми крыльями, враг змей, беспощадно их уничтожающий, попирающий девятиголового демона Раху224. Гаруда увенчивает собой многие буддийские культовые изображения. Возле села Далахай Закаменского района Бурятской АССР автор этих строк видел обо из сцементированных камней, увенчанное изображением Гаруды.

В Индии, где возник образ Гаруды, главными врагами змей считались орлы225. Вполне допустимо, что если Гаруда и не орел, то все же какие-то черты древнего тотема орла он на себе несет. Возможно также, что вражда орлов и змей в мифологии – следы борьбы каких-то реальных родов или племен, имевших эти тотемы.


ВОЗМОЖНО, ЧТО В ОСНОВЕ ПОЧИТАНИЯ ЗМЕИ ЛЕЖИТ ЕЕ «ТАИНСТВЕННАЯ» СПОСОБНОСТЬ, СБРОСИВ ШКУРУ, ОМОЛАЖИВАТЬСЯ И ТЕМ САМЫМ ЯКОБЫ ЖИТЬ ВЕЧНО

Образ змеи, врага Гаруды, в буддизме необыкновенно сложен. Культ змеи весьма древен и известен многим народам земного шара226. Возможно, что в основе почитания змеи лежит ее «таинственная» способность, сбросив шкуру, омолаживаться и тем самым якобы жить вечно. Весьма распространен и фаллический момент в культе змеи, в ранних религиозных представлениях многих народов сводившийся к олицетворению змеи в виде фаллоса. Аналогичные воззрения имели место и в религиях классового общества. Например, Манес, распространитель христианства в Персии, утверждал, что Христос в виде змеи скользнул на лоно девы Марии227.

В раннем буддизме змея – весьма почитаемое животное. Она изображается в свите Шакьямуни, у его ног, и олицетворяет собой Нагалока, т. е. ту змею, которой Будда, согласно легенде, доверил сутру «Праджня-парамита», возвращенную змеями через 500 лет Нагарджуне228. Венок из змей носит Вишну, змея Васуки в качестве пояса мудрости обвивает Шиву. Считается, что змеи помогли Гаутаме родиться на свет. А то, что на некоторых изображениях Будды змеи обвивают кольцами его тело, рассматривается как почитание и соблюдение парамит229.


БЫК, САМОЕ МОГУЧЕЕ И СИЛЬНОЕ ЖИВОТНОЕ, ОСНОВНОЙ ПРОИЗВОДИТЕЛЬ СТАДА, НЕ МОГ НЕ СТАТЬ В ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ СКОТОВОДЧЕСКИХ ПЛЕМЕН ОБЪЕКТОМ СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОГО ПОКЛОНЕНИЯ

В желтошапочном ламаизме трактовка образа змеи совсем иная. Изображенная в центре двенадцатичленного круга земных перерождений (сансарын-хурдэ) наряду с петухом и свиньей, змея символизирует собой грех злобы – один из трех главных грехов, которые мешают человеку совершенствоваться на избранном им пути. Остальные два греха олицетворяются в виде петуха (похоть) и свиньи (невежество). Именно эту змею, грех злобы, уничтожает Гаруда. Память о Нагалоке, принявшем от Будды его учение, о царе змей Нагарадже-му-чалинде, обвившемся вокруг Будды, чтобы защитить его от владыки чувственного мира Мары, тем не менее в позднем буддизме продолжает сохраняться. Почти все демонические божества ламаистского пантеона носят на своем теле ожерелье в виде змеи, что, согласно «обратной» символике ламаизма, означает подавление ими в себе греха злобы и зависти и оказание помощи в этом всем, кто к ним с такой просьбой обратится230.

Возможно, что тотемистические черты несет на себе белый слон в буддизме. В индуизме он вахана Индры, но в буддизме его функции намного шире: он является символом буддийского суверенитета и его победы над врагами веры, затем носителем буддийского канона. Он входит в состав так называемых семи буддийских драгоценностей, которые также являются королевскими регалиями индуизма231.

Лошадь, занявшая прочное место в ламаизме, восходит к тотемизму и зоолатрии племен Центральной Азии. Лошадь в ламаизме – это не только вахана большого отряда божеств, но даже возможная ипостась некоторых из них. Например, докшит Хаягрива и ряд производных от него божеств (Рактакришна-Хаягрива и др.) имеют лошадиную голову в короне232. Несомненно, что тотемизм является предтечей персонажей цама. Синяя и красная бычьи маски докшитов Чойчжила и Чжамса-рана и, наоборот, уже антропоморфизированный Буха-нойон, бык-прародитель тункинских бурят, изображаемый в ламаистской иконографии в виде всадника на белом коне, – это этапы антропоморфизации тотема-быка, также весьма почитаемого в Азии животного.

Бык, самое могучее и сильное животное, основной производитель стада, не мог не стать в представлениях скотоводческих племен объектом сверхъестественного поклонения. Именно у них он воспринимается в первую очередь как родоначальник, и самый сильный род, а затем и племя обычно связывают с ним свое происхождение. Гунны, тюрки, монголы, буряты возводили себя к быкам-прародителям (тункинские буряты – к Буха-нойону, тюрки – к Огуз-кагану)233. Поэтому нет ничего удивительного в том, что наиболее могучие из докшитов, карающих богов ламаистского пантеона, несут на себе тотемистические черты именно быка.

Представление о дереве Будды, трехтысячелетнем баньяне, под которым на Будду снизошло просветление, о дереве Цзонхавы в монастыре Гумбум, на листьях которого просвечивают священные письмена, – это следы древнейшего культа деревьев, нашедшего себе применение и в буддизме. Культ деревьев прослежен у многих народов земного шара234. Его аспекты могут рассматриваться как последовательные стадии развития одного и того же явления: одухотворение самого дерева, почитание его как возможного вместилища божества и, наконец, почитание чем-то выдающегося (размерами, возрастом, плодовитостью) дерева в качестве мирового.

Б. А. Латынин на материалах мордовского фольклора, В. А. Городцов – севернорусских вышивок и скифо-сарматских древностей, Б. А. Рыбаков – славянского язычества пришли к выводу, что мировое дерево в религиозных представлениях этих народов является символом богини-матери, одним из ее атрибутов, а часто – вообще ее семантическим заменителем235.

Культ мирового дерева известен и в шаманстве североазиатских народов. Вера в происхождение человеческого рода от дерева, в то, что существуют мать-дерево и отец-дерево, отражена в обряде посвящения бурятского шамана236. Известен культ родовых рощ и деревьев. У бурят весьма почиталась шаманская сосна, где, согласно поверьям, обитала душа шамана. В эту же сосну должны были замуровываться кости шамана после его смерти237. Наконец, дерево рассматривалось как отражение структуры шаманских космологических представлений: корни обозначали подземный мир, ствол – земной, крона – небесный238. Такая трехмерность в представлении о вселенной определяет ее изображение либо в виде трех концентрических кругов239, либо в виде рисунка-карты на шаманских бубнах, или изображения одного или нескольких онгонов, где эта трехмерность передается средствами первобытного реализма; подземный мир – это все, что ниже линии, изображающей землю или воду; надземный, или небесный, – это звезды, солнце, луна и пр. Аналогичная идея в религии бон передавалась с помощью изображения животных: дракон или змея символически означали подземный мир, лев – землю, Гаруда или птица вообще – небо240.

Мировое дерево Индии уходит корнями в доведический мир. Одно из наиболее часто встречающихся изображений на печатях, найденных в памятниках протоиндийской культуры III тысячелетия до н. э. (долина рек Инда, Сарасвати, полуостров Катьявар, Месопотамия), – это дерево ашватта241 (оно же смоковница, фиговое дерево; лат. Ficus religiosa). Примечательно это дерево в том отношении, что ветви у него растут в четырех направлениях – особенность, сыгравшая, очевидно, не последнюю роль в том, что ашватта стала олицетворением четырех основных и четырех промежуточных частей света. (Ветви и крона ее соответствовали зениту и надиру.)

Смоковница в древней Греции также была одним из почитаемых деревьев. Поклонение ей было связано с культом Деметры и Диониса, ее символическое использование носило явно эротический характер: в Спарте Дионис носил эпитет «фиговый» и изображения итифаллического божества делались из фигового дерева; во время таргелий (аграрных праздников) люди бичевали себя фиговыми ветвями, что, возможно, объясняется народными представлениями об оплодотворяющей силе этого растения, тем более что бичующие старались ударить себя по гениталиям242. Существовал культ инжира и у древних евреев (инжир – единственный вид смоковницы, растущий в Палестине). В Библии Адам и Ева, проникшись греховностью своей наготы, прикрывают свои гениталии смоковными (фиговыми) листами243, а Иисус Христос наказывает бесплодием смоковницу за то, что, будучи голодным, не нашел на ней плодов244, и ввиду оплодотворяющего характера ее символики – это самое страшное наказание.


Л. Я. ШТЕРНБЕРГ СЧИТАЕТ, ЧТО СКОРЕЕ ВСЕГО ИМЕННО БАНЬЯН, ОБЛАДАЮЩИЙ ВОЗДУШНЫМИ КОРНЯМИ И ИНОГДА ИМЕЮЩИЙ ВИД ЦЕЛОГО ЗДАНИЯ С КОЛОННАМИ, МОГ ПОРОДИТЬ ОБРАЗ МИРОВОГО ДЕРЕВА В ИНДИЙСКОЙ МИФОЛОГИИ

В памятниках ведического периода ашватта-смоковница – мировое дерево, под которым боги сидят на самом высоком, третьем небе. Она считается также местопребыванием богов индуистской троицы, а также душ умерших245. Ашватта – родственница баньяна, их не только путают, но иногда на него намеренно переносят ее черты. В обряде бракосочетания деревьев ашватта выступает в качестве жены баньяна. Под баньяном в местности Гая, возле города Патны, на Гаутаму снизошло просветление. Это вполне соответствует представлению о том, что мировое дерево дарует не только жизнь, но и мудрость, знание тайн, бессмертие246. Л. Я. Штернберг считает, что скорее всего именно баньян, обладающий воздушными корнями и иногда имеющий вид целого здания с колоннами, мог породить образ мирового дерева в индийской мифологии247.

В «Катха упанишаде» встречается образ смоковницы, растущей корнями вверх. Ее философское осмысление («Это чистое, это Брахман, это зовется бессмертным. В этом утверждены все миры, никто не выходит за его пределы. Поистине это То»248) сближает ее с образом мирового дерева. Е. Г. Кагаров нашел сходный образ дерева, растущего корнями вверх, в шаманских представлениях орочей и удэгейцев249, что скорее всего следует расценивать как типологические явления в культуре этих народов.

Ашватта в Индии до сих пор почитается как священное дерево, к ней обращаются с просьбами о богатстве, мужском потомстве; женщинам следует по нескольку раз в день обходить вокруг нее. Обряд поклонения ашватте совершается каждый четверг месяца шравана (июль-август)250. Л. Я. Штернберг предполагает, что буддийские пагоды являются семантическими воспроизведениями мирового дерева251.

Культ природы в ее пространственном и временном проявлении тоже нашел отражение в буддийской космологии. Существуют целые группы богов пространства, частей света основных и промежуточных направлений. Высшая категория пространственных богов – это дхьяни-будды, каждый из которых представляет одну из частей света: Амитабха – запад, Ратнасамбхава – юг, Акшобхья – восток, Амогасидха – север, наконец, Вайрочана – центр, обязательное пространственное понятие в странах Востока252. Промежуточные направления в этой категории представлены женскими партнершами этих дхьяни-будд.

Кроме того, есть несколько групп стражей пространства (локапал), включающих в себя по восемь или десять божеств. В последнем случае к четырем основным и четырем промежуточным направлениям добавляются зенит и надир253. Одна из групп, описанная в «Нишпана-йога-вали-тантра», состоит из восьми женских божеств с головами животных (лошади, свиньи, собаки, льва, вороны, Гаруды, грифа, совы)254. Многоликие божества пространства имеют головы, ориентированные по странам света.

Среди буддийских космологических ритуалов есть и такие, которые наводят на мысль о существовании каких-то форм культа времени: таковы, например, новогодние танцы мальчиков в Тибете, символически воспроизводящие смену месяцев года с очищением их от зла255. И хотя они введены в Лхасе при дворце Далай-ламы сравнительно поздно, всего лишь в XVII в., и считаются заимствованными из Китая, тем не менее аналогичные мистерии известны народам Тибета с чрезвычайно давних пор256.

И культ пространства, и культ времени имели в буддизме сложное метафизическое осмысление как философские категории, что, однако, уже выходит за пределы данной темы.

Итак, буддизм, имеющий в качестве религии классового общества сложную метафизическую систему взглядов, представлений, ритуалов, уходит корнями в глубокую древность, в те самые первичные проблески человеческого сознания, когда еще не было четкого членения на мир реальный и вымышленный, когда все многообразие существующих ныне форм религии можно было свести к формуле культа природы во всех ее бесчисленных проявлениях. Эволюционируя, этот культ распался со временем на несколько взаимосвязанных, но в общем-то вполне самостоятельных форм: культ богини-матери с последующим его дроблением на составные части (каждая часть – одна из функций богини) и постепенной их персонификацией, зоолатрию и тотемизм, культ растений вообще и мирового дерева в частности и т. д. Все эти культы и в обрядовом, и в идейном плане прошли сложную и длительную эволюцию, влившись через посредство различных стадиально более ранних форм религии (ведические культы, бон, шаманство) в буддизм. Анализ отдельных сторон современной религиозной практики буддизма позволяет выявить в нем эти древние черты.

К вопросу о типологически сходных явлениях в шаманстве и буддизме

(опубликовано: Советская этнография. 1970. № 6. С. 36–46)


Мир религиозных представлений при всем его разнообразии поражает порою сходством отдельных черт у весьма далеких друг от друга народов. Подчас эти народы не находятся в генетическом родстве, а те исторические контакты, которые имели место между ними, далеко не всегда это сходство объясняют. Хорошей иллюстрацией этому служат материалы по шаманству и буддизму азиатских народов.

Шаманство – явление общемировое, характерное для периода разложения родового строя и начальных этапов формирования классового общества, но в данной статье будут привлечены материалы лишь по его сибирскому и тибетскому вариантам, ибо именно южносибирскому (бурятскому, тувинскому) и центральноазиатскому (тибетскому, монгольскому) шаманству пришлось столкнуться с буддизмом и вступить с ним в соперничество за право быть монопольной и авторитарной религиозной системой. Столкновение этих двух религиозных систем не прошло бесследно для них обеих. Каждая из них в результате выработала особую синкретическую форму. Легкость взаимной адаптации буддизма и шаманства отчасти обязана тому, что некоторые самые общие представления, восходящие к древнейшим религиозным слоям, были в равной степени присущи как южносибирскому и центральноазиатскому шаманству, так и той родственной ему древнеиндийской религиозной системе, в рамках которой формировались все индийские религии. В их поздних, зафиксированных в XIX в. формах заимствованное и изначально общее не всегда легко разделить. Тем не менее в данной статье предпринимается попытка проследить именно изначальные общие черты, присущие как шаманству, так и буддизму не только в послеконтактный, но и в доконтактный периоды. Следует оговорить, что мы совершенно не будем касаться вопроса о существенных стадиальных различиях между шаманизмом и буддизмом.

История религий обусловлена социальной историей человечества, однако не следует забывать и относительную самостоятельность развития религиозных представлений, которые проходят свои ступени эволюции от примитивных форм до поздних, часто весьма сложных умопостроений, в которых тем не менее первичное ядро может быть выделено. Проследить все этапы такой эволюции на примере верований одного или даже группы генетически родственных народов почти невозможно. На помощь приходит типологический метод изучения религиозных явлений, позволяющий, исходя из определенных социальных и соответствующих им религиозно-идеологических аналогий, наложить друг на друга сходные модели религиозного осмысления мира и воссоздать недостающие ступени в эволюционной лестнице тех или иных элементов религии. Подобные попытки, основанные на данных лингвистики и искусства, уже имели место257. Крайне интересным представляется использование в подобных целях и этнографического материала. Для проведения такого исследования прежде всего необходимо выделить типологические явления в изучаемых религиозных системах.


ВЕРА В ПЕРЕРОЖДЕНИЕ И ВОПЛОЩЕНИЕ СОЗДАЕТ У ЛЮДЕЙ ИЛЛЮЗИЮ ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ В КАЧЕСТВЕ ОДНОГО ИЗ ЕЕ ВОЗМОЖНЫХ ПРОЯВЛЕНИЙ, А ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ – ЭТО ВОПРОС, ВОЛНОВАВШИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО НА ПРОТЯЖЕНИИ ВСЕХ ЭПОХ ЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ

Типологическими в данной статье автор называет такие явления, для которых характерно сходство не только в их внешнем выражении (осмыслении, изображении), но и в той функциональной роли, которую они играют в рассматриваемых религиозных комплексах.

Хотя эти явления в синхронном срезе представляют разные уровни развития религиозной мысли человечества, привлечение подобного диахронного материала, восполняющего недостающие звенья в синхронной картине сопоставляемых религий, позволит поставить проблему типологического сходства в развитии религиозных представлений.

Разумеется, в рамках небольшой статьи невозможно сопоставить обе системы в широком плане, поэтому для подобного сопоставления этих религий мы выделяем несколько элементов (иначе признаков, представлений, явлений), которые могут быть прослежены как в сфере идеологии, так и в изобразительном искусстве обеих систем. Эти элементы следующие: вера в перерождение и воплощение души, в божественное избранничество, в зачатие сверхъестественным путем. Выбор именно этих элементов не случаен: каждый из них в некотором роде заключает в себе одну из важнейших религиозных «истин», вера в которые дает адепту данной религии осознание своего преимущественного положения перед адептами других религий. От решения этих вопросов зависит степень удовлетворения запросов верующих в плане «постижения» ими смысла бытия. Вера в перерождение и воплощение создает у людей иллюзию вечной жизни в качестве одного из ее возможных проявлений, а вечная жизнь – это вопрос, волновавший человечество на протяжении всех эпох его существования. Вера в божественное избранничество, в возможность для какого-то индивида быть отмеченным божеством, является способом хотя бы частичного «приобщения» его и общества, в котором он живет, к миру богов. Концепция сверхъестественного зачатия, напротив, объясняет путь божества в мир людей через лоно земной женщины, заодно освобождая богочеловека или пророка от налета греховности, довольно рано начинающей ассоциироваться с актом совокупления. Отсюда и такое понятие, как непорочное зачатие, возникающее в период сложения мировых религий.

И в буддизме, и в центральноазиатском шаманстве есть подобные представления. Они не заимствованы ими друг у друга в процессе исторического контакта этих религиозных систем. Их носители не находятся также в генетическом родстве. Они возникли и существовали независимо друг от друга на севере и на юге Азии. Истоки этих представлений схожи и могут быть прослежены по тем сведениям, которые предоставляет нам история религий. И в материалах по сибирскому шаманству, позволяющих реконструировать наиболее архаические его черты, и в раннем буддизме можно найти следы этих представлений. Возможность проследить эти истоки самостоятельно в каждом из рассматриваемых регионов доказывает их независимое друг от друга происхождение и развитие. Мы не будем здесь заниматься выявлением этих древних черт как таковых, но постараемся доказать, что одни и те же указанные элементы религий выполняли каждый в своей системе функционально равновеликую роль.

Вера в перевоплощение душ умерших, в возможность переселения души из одной оболочки в другую – одна из древнейших анимистических идей. В условиях родового общества она довольно часто связывается с тотемизмом. Материалы, собранные по этому вопросу у первобытных народов, например у австралийцев258, свидетельствуют, что при нерасчлененности представлений о живой и неживой природе и о месте человека в природе возникают верования, согласно которым души людей могут перевоплощаться, переходя из тела человека по смерти его либо в неодушевленные предметы, например чуринги, хранящиеся в священном родовом убежище, как у арунта259, либо эти души переходят в разряд блуждающих, называемых май-аурли, и являются своего рода посредниками между тотемными предками племени и его нынешними членами, как у арабана260. И в том и в другом случае души никуда не исчезают, не гибнут, а лишь меняют свою оболочку и дожидаются возможности вселиться в кого-либо из членов своего рода. Таким образом, постоянно перевоплощающаяся душа все время остается в пределах одного и того же рода.

Следующий этап развития этой идеи можно проследить уже непосредственно на материале шаманских представлений народов Сибири. Довольно отчетливо он виден в передаче шаманского дара. По представлениям вилюйских якутов, например, шаман при жизни трижды «рожал» одного за другим птицу, рыбу и зверя (тотемов шаманского рода), в которых воплощались его души, и от них, после смерти шамана, происходили новые шаманы, родившиеся от женщин того же рода, в которых якобы вселялись эти животные261.

У тех же вилюйских якутов Г. В. Ксенофонтов записал легенду о шамане, помнившем свою предыдущую жизнь. Согласно этой легенде, он жил сначала как обыкновенный человек, умер и был погребен, затем последовало якобы извлечение его тела из могилы и трехгодичное пребывание в гнезде шаманского дерева с тем, чтобы он приобрел определенную закалку и полагающиеся шаманские качества. После этого его душа вселилась в земную женщину и родилась в виде мальчика, осознавшего в пятилетнем возрасте свое шаманское призвание и в 12 лет уже ставшего великим шаманом262. Это пример шаманского метемпсихоза. Считалось также, что шаманы могли предсказывать и свои будущие перерождения263.

Аналогичные представления имеются и в буддизме. Получивший всемирную известность сборник «Гирлянда джатак», написанный Арья Шурой не позднее VI в.264 и представляющий собой нравоучения и притчи в духе буддийской морали, дает богатый материал по этому вопросу. Джатаки несут на себе влияние древних фольклорных и мифологических традиций Индии. Согласно буддийской традиции, Шакьямуни перерождался 550 раз, прежде чем достиг состояния бодхи (просветления). В число этих перерождений входит его пребывание в облике слона, рыбы, птенца перепела, буйвола, обезьяны и т. д.265


ДЖАТАКИ НЕСУТ НА СЕБЕ ВЛИЯНИЕ ДРЕВНИХ ФОЛЬКЛОРНЫХ И МИФОЛОГИЧЕСКИХ ТРАДИЦИЙ ИНДИИ

Представление о карме в брахманизме, буддизме, индуизме, по сути дела, основано на той же самой идее перерождения души, лишь получившей этико-философское осмысление в виде закона нравственного воздаяния за земные поступки. Будучи сложным само по себе и претерпев определенные изменения с ведических времен до наших дней266, понятие кармы в буддизме предопределяет направленность переселения душ. То, что в одних случаях люди перерождались в животных, а в других – в людей же, но иного ранга и даже в богов, объяснялось воздаянием за поступки в предыдущих перерождениях267.

В чем же функциональное сходство представлений о перевоплощении душ в шаманстве и буддизме? И в том и в другом случае оно ведет к возникновению идеи, которую условно можно назвать «бессмертие души». Условно потому, что в буддизме отсутствует само понятие индивидуальной души в нашем понимании этого слова, а шаманство, хотя четко увязывает смерть одного обладателя индивидуальной души с рождением другого обладателя той же души268, не поднялось до абстрактной идеи ее бессмертия как таковой. Тем не менее в обоих случаях вера в перерождение души снимала противопоставление жизни и смерти, поскольку вслед за смертью всегда наступала новая жизнь той же души, хотя и в новом облике. И если в шаманстве это было формой стирания грани между естественным и сверхъестественным, столь характерное для первобытной идеологии в целом, то в буддизме – религии классового общества – перевоплощение душ и определяющая их карма стали оправданием и призывом к социальному непротивлению.

Идею божественного избранничества можно проследить на разных этапах развития религии. Двоякое осмысление приобретает она в развитом классовом обществе, где ею, с одной стороны, объясняются такие явления, как юродивые, пророки, а с другой стороны, обосновывается святость первосвященников. Представители высшей ламаистской иерархии (Далай-лама, панчен-лама, а также ургинские хутухты, возглавлявшие ламаистскую церковь в Монголии) считались воплощениями либо высших божеств пантеона (Далай-лама – бодхисаттвы Авалокитешвары, панчен-лама – будды Амитабхи), либо различных буддийских деятелей, прославившихся при жизни своей святостью и деяниями на ниве распространения буддизма (ургинские хутухты считались воплощениями проповедника буддизма Джебцун Даранаты Гунга Нинбо). И в том и в другом случае это не просто люди, отмеченные божеством, но избранники в полном смысле этого слова, ибо их тела «избраны» для пребывания в них самих божеств.

Шаман – тоже избранник шаманского духа своего рода. В каждом поколении шаманского рода есть избранники этого духа, и успех их деятельности во многом зависит от того, в каких отношениях находится избранник со своим духом, четко ли выполняет его указания и т. д.


В КАЖДОМ ПОКОЛЕНИИ ШАМАНСКОГО РОДА ЕСТЬ ИЗБРАННИКИ ЭТОГО ДУХА, И УСПЕХ ИХ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВО МНОГОМ ЗАВИСИТ ОТ ТОГО, В КАКИХ ОТНОШЕНИЯХ НАХОДИТСЯ ИЗБРАННИК СО СВОИМ ДУХОМ, ЧЕТКО ЛИ ВЫПОЛНЯЕТ ЕГО УКАЗАНИЯ И Т. Д.

Идея божественного «избранничества» в шаманстве и буддизме тесно переплетается с представлением о сексуальной связи «избранника» с божеством. Подробно эта теория разработана Л. Я. Штернбергом в статье «Избранничество в религии»269. Согласно его теории, в шаманстве это выглядит следующим образом. У каждого шамана есть дух-покровитель женского пола, который принуждает его к занятию шаманством и к сожительству с собой. Эти женские духи являются небесными женами шаманов. У шаманок духи-покровители мужского пола, это их небесные мужья. Это подтверждается материалами по шаманству многих народов Сибири, Алтая, Средней Азии, Дальнего Востока. Представления о подобных небесных женах и мужьях отмечены у гольдов, юкагиров, якутов, чукчей, бурят, шорцев, телеутов, узбеков Хорезма и др.270 Религиозный травестизм, т. е. изменение внешнего облика с целью придания себе черт противоположного пола, встречавшийся иногда у шаманов (например, у чукчей, эскимосов), как правило, объяснялся тем, что этого требовали небесные жены или мужья шаманов и шаманок, если их пол совпадал с полом их избранника.

В религиях классового общества идея божественного избранничества и сексуальной связи с божеством выступает в следующей форме. Нашедший применение в культовой практике буддизма и индуизма шактизм имеет в основе веру в то, что всякую сверхъестественную силу можно приобрести путем сексуального общения с женской энергией, разлитой в космосе271. Эта энергия и есть шакти, а женские божества – лишь конкретные формы ее проявления. Боги только тогда по-настоящему сильны, когда они имеют своих шакти. У Брахмы это Сарасвати, у Вишну – Лакшми, у Шивы – Парвати, известная также под именами Дурга, Кали, Ума и др. Для верующего становится обязательным такое приобщение к шакти, осуществляемое через земную женщину, в которую в тот момент воплощается эта шакти.


В СТРАНАХ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА (ИНДИИ, ВАВИЛОНЕ) ТАКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ПРИВЕЛИ К ВОЗНИКНОВЕНИЮ ИНСТИТУТА ХРАМОВОЙ ПРОСТИТУЦИИ, НО В БУДДИЗМЕ ЭТО ВЫЛИЛОСЬ В ДРУГУЮ КРАЙНОСТЬ – ВОЗДЕРЖАНИЕ И АСКЕТИЗМ

В странах древнего Востока (Индии, Вавилоне) такие представления привели к возникновению института храмовой проституции, но в буддизме это вылилось в другую крайность – воздержание и аскетизм. Именно так тантрийский буддизм советует ламам избирать своих идамов (покровителей). Каждый посвящаемый предается аскезе, созерцанию и постепенно доходит до состояния крайней психической экзальтации, в котором ему и является образ идама с его шакти. Приобщение посвящаемого является чисто символическим. Оно происходит путем экстатического созерцания идама и его шакти. Это претворение в мистической практике одной из основных идей тантрийского буддизма: достижения высшей духовной силы сиддха путем соединения посвящаемого с женщиной не через акт физической близости, а путем галлюцинаций, порожденных длительным созерцанием и умерщвлением плоти272.

Такую же условную форму представления о сексуальной связи избранника с божеством имеет, например, обычай избрания духовного преемника в «династии» учителей эзотерических культов в Тибете. Разыгрывается интермедия его «духовного» рождения, для чего избранные «духовные» родители, вступив в «духовный» брак, удаляются в пустынь, где предаются созерцанию с целью установления между собой «духовной» общности и рождения «духовного» сына, после чего этот символический брак распадается. В ритуалах одной из буддийских школ к этому добавляется более древняя магическая деталь: учитель изготовляет из своего семени напиток и подносит его своему духовному сыну-преемнику в сосуде в виде человеческого черепа. Выпив этот напиток, ученик приобщается к силе и могуществу мысли, к знаниям своего учителя273.

Столь же символически тибетскими буддистами трактуются традиционные натуралистические изображения, воспроизводящие coitus. В тантрийском буддизме подобные изображения толкуются как слияние мудрости с состраданием274 или познания с методом275, в результате которого достигается просветление. Именно так следует трактовать скульптурные и иконописные тантрийские изображения, отнюдь не рассматривая их как проповедь крайней чувственности и невоздержанности, которой, впрочем, придерживаются различные деградировавшие тантрийские секты276.


В ТАНТРИЙСКОМ БУДДИЗМЕ ПОДОБНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ ТОЛКУЮТСЯ КАК СЛИЯНИЕ МУДРОСТИ С СОСТРАДАНИЕМ ИЛИ ПОЗНАНИЯ С МЕТОДОМ, В РЕЗУЛЬТАТЕ КОТОРОГО ДОСТИГАЕТСЯ ПРОСВЕТЛЕНИЕ

Аналогичные примитивно-натуралистические изображения с антиподальным расположением фигур и нарочито подчеркнутыми половыми признаками известны многим народам земного шара: они найдены в Бельгийском Конго, Океании, у индейцев Северной Америки, у алтайских народов, встречаются на палеолитических рисунках во Франции и т. д. Е. Г. Кагаров полагает, что у первобытных народов эти изображения выступали магическими символами воспроизводства всего живого в природе: скота, растений, детей, что считается показателем изобилия и счастья277.

Таким образом, божественное избранничество и в шаманстве, и в буддизме играет роль определяющего признака для выделения человека в касту жрецов. Но если шаман в подобном «партнерстве» с духом выступает как лицо пассивное, ибо не шаман избирает духа, а дух «избирает» его, то в буддизме, где жречество уже осознало все кастовые льготы своего положения, в подобном избранничестве уже активно заинтересован сам жрец. Иногда это активность не какой-то конкретной личности, а его окружения, что не меняет сути дела. Так, поиски нового Далай-ламы в случае смерти старого теоретически определяются только «истинностью» нового претендента, как правило, еще маленького ребенка, на практике же социальный круг семей, внутри которых может быть найден тот, кто воплотит Авалокитешвару, очень ограничен. Та же картина наблюдалась при отыскании монгольских хутухт. И даже каждый рядовой лама избирает сам своего идама. Функциональное сходство отдельных деталей практики эротических культов в шаманстве и буддизме лишний раз подчеркивает изначальную общность многих идей обеих религий.


ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ВСЕЛЕНИИ ДУХА В ЖЕНЩИНУ И РОЖДЕНИИ ЕЮ РЕБЕНКА ИМЕННО ОТ ДУХА, ПРИНИМАЮЩЕГО РАЗЛИЧНЫЕ ОБОЛОЧКИ, УХОДИТ КОРНЯМИ В ДРЕВНЕЙШИЕ ТОТЕМИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ ПЕРВОБЫТНЫХ НАРОДОВ

Идея сверхъестественного зачатия также прослеживается и в шаманстве, и в буддизме. На ранних этапах осмысления человеком взаимосвязи явлений в природе зачатие могло приписываться небу, ветру, любому животному, а также неодушевленным предметам, считавшимися обиталищами духов. Представление о вселении духа в женщину и рождении ею ребенка именно от духа, принимающего различные оболочки, уходит корнями в древнейшие тотемические воззрения первобытных народов. Мифология многих народов дает по этому вопросу богатый фактический материал. Согласно монгольским сказаниям, душа основателя державы сяньби вошла в его мать через губы в виде градины, а мифический прародитель монголов родился от луча света, оплодотворившего его мать. В преданиях о Чингис-хане, ставшем объектом самостоятельного культа у монголов, его настоящим отцом называется небо278. Легенда о первой женщине-шаманке у бурят рассказывает, как орел встретил спящую женщину и передал ей через ухо шаманский дар. Она начала шаманить, а рожденный ею от этой встречи сын стал первым шаманом-мужчиной.

Г. В. Ксенофонтов приводит рассказ о том, как один якутский шаман перед тем, как «девять злых духов унесли его на небо» (т. е. перед смертью), понюхал свою жену, и от этого у нее родился сын – великий шаман279.

В мировых религиях вера в возможность рождения от духа (или святого духа) была использована для обоснования божественного происхождения основателей этих религий. С непорочного зачатия начинаются биографии Христа и Будды. Но даже в этих религиях, достигших вершин богословской схоластики, «святой» дух выступает в виде привычных, конкретных образов тех же животных. В христианстве это голубь, сделавший деву Марию матерью Христа; в буддизме – это белый слон, согласно легенде вошедший в бок царицы Майи с тем, чтобы родиться от нее уже как Будда.

К числу типологических следует отнести и ряд сходных явлений, наблюдаемых в буддийском и шаманском изобразительном искусстве. В этом плане интересна проведенная В. Н. Топоровым параллель между композицией произведений буддийской иконографии и рисунками на шаманских бубнах, где средствами одной и той же символики передаются соответственно разные буддийская и шаманская концепции мира. Это не локализованное конкретное заимствование буддизма из шаманства, а типологическое явление, восходящее к общим космологическо-религиозным представлениям древнейшего комплекса280. В частности, соблюдение принципа троичности в построении буддийской иконы и шаманского рисунка (т. е. членение на три части, соответствующие представлениям о верхнем, среднем и нижнем мирах) отражает триаду как основной принцип моделирования вселенной во многих религиозных системах: христианстве, ведических религиях, шаманстве, буддизме, индуизме, греко-римском религиозном комплексе и т. д.281

Интересный пример типологических элементов в религиозных представлениях приводит А. М. Пятигорский в заметке «О некоторых индийско-палеоазиатских культурных параллелях», где один и тот же момент – видение своего скелета – прослеживается как в обряде посвящения в шаманы у гренландских эскимосов, так и в эпизоде посвящения в буддизм царя Бхумираджи, описанном в средневековой тамильской поэме «Маниме-халей»282. Типологически сюда же относится изображение костей человеческого скелета в шаманском костюме, встречающееся у многих народов Сибири (тувинцев-тоджинцев, тофаларов, кетов, эвенков, якутов, селькупов, хамниган, нганасан и др.). Трактуется оно по-разному: то как изображение духа предков шамана (С. В. Иванов283, М. Элиаде284), то как скелет самого шамана (К. Доннер285). Шаманы тувинцев-тоджинцев приписывают этим изображениям защитное свойство, так как полагают, что во время камланий злые духи набрасываются на этот нарисованный скелет, а не на самого шамана286.

Вероятно, все эти объяснения являются более поздней интерпретацией того, что в шаманстве гренландских эскимосов, сохранившем архаические черты, является обязательным моментом, предшествующим посвящению в шаманы. Посвящаемый, сосредоточив всю свою волю, последовательно удаляет в своем воображении кожу, мышцы, внутренние органы до тех пор, пока не увидит себя со стороны в качестве скелета. Только при этом условии ему обеспечено получение шаманского дара287.


МОМЕНТ ПОСВЯЩЕНИЯ В ШАМАНЫ ВКЛЮЧАЕТ В СЕБЯ ПОЛНОЕ ФИЗИЧЕСКОЕ И ПСИХИЧЕСКОЕ ПЕРЕРОЖДЕНИЕ ПОСВЯЩАЕМОГО, ПОЛНОЕ ИЗМЕНЕНИЕ ЕГО ПРИРОДЫ

Получение шаманского дара у ряда народов Сибири (шорцев, якутов, тунгусов, телеутов и др.) включает в себя следующий момент: духи, наметившие очередную жертву для превращения ее в шамана, перебирают кости своего избранника, чтобы выяснить, есть ли среди них особая «шаманская» кость. Если такой кости не обнаруживалось, то кто-либо из близких родственников будущего шамана, а иногда и несколько человек должны были умереть и пожертвовать ему каждый свою кость, иначе посвящение в шаманы оказывалось невозможным288. Момент посвящения в шаманы включает в себя полное физическое и психическое перерождение посвящаемого, полное изменение его природы289.

Шаманские инициации в тибетской добуддийской религии бон также включали в себя аналогичный момент: посвящаемый мысленно очищал себя, сбрасывая с себя все вплоть до скелета, а затем облекал себя в новую плоть. Это означало смерть человека в его прежнем качестве и возрождение в новом – уже шаманском – облике290.

Ту же цель преследуют мистерии посвящения в ламаистской школе Кагью. Замурованный в пещеру отшельник умерщвляет в себе «демонов» плоти, одерживает победу над своим «я» и отрекается от него. Возрождение его в новом качестве, так называемом над я, знаменует собой окончание мистерии посвящения. Собственно, это та же шаманская мистерия, но осмысляемая в более высоком, духовном плане291.

А. Я. Сыркин рассматривает символику скелета в буддийской и шаманской догматике как форму снятия противопоставления «живое – неживое», свойственного как религиозному мировоззрению, так и другим сферам культуры, в частности изобразительному и поэтическому искусству292. Действительно, скелет в шаманстве является не столько символом смерти («неживого»), сколько показателем перехода из одного качества в другое внутри «живого» состояния.

Интересные шаманско-буддийские параллели можно провести, анализируя одну из ранних буддийских легенд о владыке чувственного мира Маре и буддийском святом Упагупте, где Упагупта обращает Мару в буддизм293. Этому обращению предшествует навешивание Упагуптой на шею Мары трупа (не вымокающего, не высыхающего, не распадающегося). Попытка Мары избавиться от этого трупа кончается неудачей, он признает себя побежденным Упагуптой, выполняет его желание и вызывает перед Упагуптой образ Будды, после чего сам обращается в буддизм. Контакт с трупом можно рассматривать как аналогию к видению скелета, как символ перехода от одного мировоззрения к другому, что позволяет провести параллели с новым качественным состоянием шамана. Состояние риддхи294, в котором Мара то взлетает на воздух, то вызывает дождь из жемчуга и золота и т. п., сродни экстатическому состоянию шамана во время камлания и тем видениям, которые он силой гипноза внушает присутствующим295.


РИДДХИ – ЭТО СИЛА, СПОСОБНАЯ ПЕРЕНОСИТЬ ВЕЩИ И СОБЫТИЯ ИЗ ОДНОГО ВРЕМЕНИ В ДРУГОЕ

Риддхи Мары и приписываемая шаманам способность в различных обликах вызывать к себе подвластных духов – это явления одного порядка. И то и другое свидетельствует об относительности понятий времени и пространства в религиозных представлениях296. Риддхи – это сила, способная переносить вещи и события из одного времени в другое. Точно так же шаман во время своего транса успевает посетить несколько вселенных, сразиться с духами и вернуться обратно – на земле при этом проходит всего несколько секунд, а там, в потустороннем мире, где действовала душа шамана, совершенно иные измерения времени. И в том и в другом случае это сосуществование реального и вымышленного миров, их вневременное и внепространственное переплетение, неизбежное при любом религиозном восприятии мира.

Приведем еще примеры типологически сходных явлений в религиозной психологии. В шаманстве экстатическое состояние, вызываемое действиями шамана, испытывают в равной мере и сам шаман, и зрители, присутствующие на сеансе камлания. То же самое можно обнаружить в буддийской и индуистской практике. Вот пример циркового фокуса, ритуально осмысляе-мого индуистами: иллюзионист забрасывает в воздух повисающий вертикально канат, после чего сам (или его помощник) взбирается по нему вверх и исчезает из глаз зрителей. Затем сверху падают окровавленные части тела, после чего исполнитель тут же предстает целым и невредимым297. Этот фокус, занимающий свое место в истории иллюзионного искусства298, рассматривается некоторыми учеными всего лишь как аллегорическое толкование некоторых философских положений веданты, т. е. как факт, не могущий иметь места в действительности299. А. М. Пятигорский, давая психологический комментарий этому факту и допуская его видимую реальность, отмечает в состоянии самого иллюзиониста и зрителей этого фокуса четыре гипнотических фазы, близкие к экстазу самого шамана и свидетелей его камлания300.

Так же интересны параллели в мировой мифологии в связи с образом дерева, растущего корнями вверх. У орочей и удэгейцев опрокинутые деревья, на которых вырезано изображение человеческого лица, играют роль антропоморфных духов, охраняющих жилище шамана, а пни от них используются в качестве жертвенного стола для кормления духов301. В «Катха упанишаде» есть образ вечной смоковницы, ветви которой растут вниз, а корни вверх302. Она ассоциируется с брахманом, т. е. высшей субстанцией, из истечения (или уплотнения) которой возникла вселенная. В «Бхагаватгите» перевернутая смоковница рассматривается как символ сансары (мир чувств и желаний)303. В. Н. Топоров считает брахмана (как безликую сущность) и мировое дерево (включая его перевернутый корнями вверх вариант) семантически родственными и взаимозаменяемыми понятиями, используемыми на равных правах в тех ситуациях, где речь идет о сущности вселенной304. Аналогичное понимание дерева, перевернутого корнями вверх, он видит в шаманских ритуалах эвенков, где этот образ используется явно в космологических целях, символизируя собою подземный мир, тогда как обычное дерево означает мир надземный305.

Изложенный материал, не претендуя на полноту освещения поставленных вопросов, представляет интерес как иллюстрация возможных вариантов типологического сходства одних и тех же религиозных идей и представлений в условиях социально и национально разнородных обществ, что, конечно, нисколько не исключает возможности обрядового, идейного и мифологического синкретизма религий классового и разлагающегося первобытного общества.

Рассмотренные здесь религиозные представления являются общими элементами (или признаками) двух, а часто и большего количества религиозных систем. Типологическое их исследование, наряду со сравнительно-историческим, поможет полнее изучить сложное идеологическое явление, именуемое религиозной картиной мира.

Народные верования монголов и буддизм (о специфике монгольского ламаизма)

(опубликовано: Археология и этнография Монголии. Новосибирск: Наука, 1978. С. 24–36)


История буддизма с момента его возникновения и до наших дней – это история того, как философско-этическо-религиозное движение древности, еретическое по замыслу, узкое по числу последователей и весьма простое по первоначальной форме своего выражения, шагнуло за пределы своей национальной колыбели, стало одной из трех мировых религий, сохраняющей поныне свой авторитет и статус государственной религии в значительном количестве стран Азии. Причина этого не в особенностях системы спасения, предложенной еще самим Буддой своим последователям, не в привлекательности состояния нирваны как конечного итога земного существования и бесчисленного ряда перерождений живых существ и ни в каких-либо иных достоинствах философской системы буддизма. Причина этого в том, что буддизм как религия в каждой стране впитывал в себя местные ритуально-мифологические традиции, уже сложившиеся ко времени его утверждения в качестве государственной религии. Поэтому нет единой системы буддизма как мировой религии, а есть лишь его национальные формы, которые сложились самостоятельно в каждой из стран буддийского мира на основе местных религиозных традиций. Именно они определяют ту разницу, которая существует между национальными формами на уровне народного буддизма, в то время как на уровне философии и йоги общебуддийское единство продолжает сохраняться.


ПОЭТОМУ НЕТ ЕДИНОЙ СИСТЕМЫ БУДДИЗМА КАК МИРОВОЙ РЕЛИГИИ, А ЕСТЬ ЛИШЬ ЕГО НАЦИОНАЛЬНЫЕ ФОРМЫ, КОТОРЫЕ СЛОЖИЛИСЬ САМОСТОЯТЕЛЬНО В КАЖДОЙ ИЗ СТРАН БУДДИЙСКОГО МИРА НА ОСНОВЕ МЕСТНЫХ РЕЛИГИОЗНЫХ ТРАДИЦИЙ

Буддизм в Монголии в той форме, которая пережиточно бытует в наши дни, стал распространяться и утверждаться со второй половины XVI в. Эта форма называется ламаизмом желто-шапочного толка, или «школой добродетели» гелукпа, основные принципы которой сформулировал в XV в. Цзонхава. Однако Монголия и монголы имели возможность познакомиться с буддизмом намного раньше.

Есть мнение о двухтысячелетней истории монгольского буддизма. Оно основано либо на причислении хунну к монголам и соответственно отнесении к последним сведений о наличии буддийской культовой утвари у хунну, либо на включении территории Хотанского оазиса, где буддизм был известен с III в. до н. э., в географические границы древней Монголии306. По поводу первой точки зрения можно только сказать, что вопрос о том, кто были хунну – тюрки или монголы, до сих пор остается открытым, хотя подавляющее большинство советских и европейских ученых, основывая свои выводы на данных исторической лингвистики и исторической топографии, склоняются к тому, чтобы считать их тюрками307. Вторая точка зрения, принадлежащая традиционной монгольской историографии, неправомерно расширяет историческое и географическое понятие Монголии в применении к концу I тысячелетия до н. э. Академик Ш. Бира убедительно опроверг антинаучность этого утверждения308.


САМЫЕ ДОСТОВЕРНЫЕ СВЕДЕНИЯ О СУЩЕСТВОВАНИИ ПЕРВОЙ БУДДИЙСКОЙ САНГХИ НА ТЕРРИТОРИИ МОНГОЛИИ ОТНОСЯТСЯ КО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ VI В. – ВРЕМЕНИ СУЩЕСТВОВАНИЯ ПЕРВОГО ТЮРКСКОГО КАГАНАТА

Самые достоверные сведения о существовании первой буддийской сангхи на территории Монголии относятся ко второй половине VI в. – времени существования Первого Тюркского каганата. Эти сведения высечены на так называемой согдийской стеле из Бугута, хранящейся в краеведческом музее города Цэцэрлэга Архангайского аймака Монголии. Перевод этих текстов на стеле и исторический комментарий к ним опубликованы В. А. Лившицем и С. Г. Кляшторным309. Однако эти данные относятся опять-таки к тюркам, а не к монголам.

Знакомство собственно монголов с буддизмом началось в XIII в., в период завоевательных походов Чингис-хана. Четыре государства из числа завоеванных и разоренных Чингис-ханом были не просто знакомы с буддизмом, но исповедывали его в качестве основной или одной из основных религий: это государства уйгуров, киданей, тангутов, китайцев. Видимо, от представителей этих четырех народов, оказавшихся в силу разных обстоятельств при монгольском дворе, монгольская знать впервые ознакомилась с основами буддийского вероучения и культа. Неизвестно, был ли буддистом уйгур Тата-тунга, обучавший грамоте детей и внуков Чингис-хана, но о первом министре монгольского двора периода правления Чингис-хана и Угэдэя – Елюй Чуцае это известно доподлинно. Вероятно, он сыграл не последнюю роль в выработке политического курса на веротерпимость, которого с небольшими отклонениями придерживались монгольские правители в течение XIII – первой половины XIV в.

В первой трети XIII в. монгольские ханы не выделяли буддизм среди прочих религий и не оказывали ему никакого предпочтения, хотя были знакомы с ним уже не только через уйгуров, киданей и китайцев, но и от тибетских лам-миссионеров, среди которых были такие крупные фигуры, как Сакья-пандита и Пагба-лама. В те времена расцвета монгольского государства буддистам пришлось встретить серьезных соперников при дворе монгольских ханов в лице мусульманских, несторианских и католических миссионеров, за спинами которых стояли правители азиатских и европейских государств. Понимая это, монгольские ханы не спешили сменить вероисповедание, да и комплекс народных верований вместе с шаманством в тот период был еще достаточно силен, чтобы противостоять этим новым тенденциям. Гильом Рубрук оставил нам описание религиозного диспута, состоявшегося в ставке Мункэ-хана в 1254 г. Его участниками были буддисты, мусульмане, католики и несториане. Монах ордена миноритов Рубрук представлял на этом диспуте интересы католической церкви и французского короля Людовика IX, пославшего его к монголам, чтобы заключить с ними союз против мусульман310.


ОКРУЖАЯ СЕБЯ БУДДИСТАМИ, ХУБИЛАЙ ПРОЯВЛЯЛ ЛИШЬ ВИДИМОСТЬ ИНТЕРЕСА К МОРАЛЬНО-ЭТИЧЕСКИМ АСПЕКТАМ ИХ РЕЛИГИИ

Как известно, диспут не имел каких-либо конкретных результатов, и в столице монгольского государства Каракоруме, по свидетельству того же Рубрука, продолжали действовать буддийский храм, мусульманская мечеть и отмечали все свои праздники несториане и католики311. При дворе Хубилая в Ханбалыке основными соперниками буддистов были официальные придворные шаманы. Окружая себя буддистами, Хубилай проявлял лишь видимость интереса к морально-этическим аспектам их религии. Куда более привлекательными ему казались соревнования буддистов и шаманов по технике владения магическими приемами312. Практика буддийской тантры в виде культа юм313 получила большое признание при дворе последнего представителя династии Юань – Тогон Темура (1320–1368 гг.), что немало содействовало падению нравов при дворе и престижа династии в целом314.

Вторая волна буддизма в виде учения желтошапочной школы гелукпа пришла в Монголию во второй половине XVI в. Впрочем, как показали исследования X. Серрайса, ламаизм среди монголов в период с конца XIV в. по вторую половину XVI в. никогда окончательно не исчезал и в различных формах давал о себе знать: преимущественно это сведения о различных монгольских посольствах, в состав которых входили ламы, или просьбы о разрешении на постройку храма, адресованные Минскому двору от монголов, проживающих на территории Китая315. Но массовое принятие ламаизма произошло лишь в XVI в. На этот раз «кочевой монгольский феодализм», как его определил Б. Я. Владимирцов, оказался достаточно подготовленным к восприятию новой религии. Феодальная знать Монголии охотно пошла навстречу теократическим устремлениям Тибета, ибо поддержка Тибета немало значила в той борьбе за единую власть в Монголии, которая шла между чингиси-дами. Новая религия быстро получила законодательную поддержку: гражданский кодекс Дзасакту-хана, религиозные указы Алтын-хана 70-х гг. XVI в. носили явно антишаманский характер: запрещалось хранить онгоны и приносить им кровавые жертвы, устраивать шаманские камлания, призывать духов316. Все эти запреты были позднее подтверждены монголо-ойратским сводом законов в 1640 г.317

В общемонгольском кодексе «Халха-Джирум», объединяющем все законодательные акты, изданные с 1709 по 1770 г., много статей посвящено правовому положению ламаистских монастырей и духовенства, но ни слова нет о наказании за обращение к шаманам318. Очевидно, к этому времени позиции ламаизма в Монголии стали достаточно прочными и в мерах уголовного преследования в борьбе с шаманством более не было необходимости. Ламаизм доказал свою силу и жизненность и обеспечил себе официальное признание и покровительство господствующих классов. Так закончился первый этап борьбы ламаизма с наиболее сильным из конкурентов, с которым ему пришлось столкнуться в системе народных верований монголов, – монгольским шаманством. Началась вторая стадия этой борьбы, где ламаизм как одна из ветвей буддизма действовал уже проверенными ранее методами. Это путь приспособления, трансформации, адаптации, усвоения сложившихся ритуальных традиций монгольского общества.

Что же представляли собой эти ритуальные традиции к моменту распространения ламаизма в Монголии? Вряд ли их можно определить аморфным словом «язычество», как это сделал В. В. Бартольд319. Народные верования монголов к тому времени, хотя и не представляли собой единой системы, тем не менее, если следовать морфологической классификации религий, отражали разные стороны общественной, производственной, идеологической жизни древних монголов, а с точки зрения исторической классификации представляли стадиально различные уровни общества и соответственно религиозного сознания. Так, племенные культы доклассового общества были представлены у монголов культами неба, земли, ландшафтных божеств (духов-хозяев гор, озер и других местностей), огня (богини огня, хозяйки домашнего очага), промысловыми культами (охотничьими, скотоводческими и др). Наряду с ними у монголов

существовал уже весьма развитой к тому времени институт шаманства, представлявший собой довольно четкую систему, и специфический для Монголии сложившийся в эпоху развитого феодализма культ Чингис-хана как духа-предка и покровителя рода великих каганов и всего монгольского народа.


ОБЩЕГОСУДАРСТВЕННЫМ, НЕСМОТРЯ НА ОТСУТСТВИЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО ЕДИНСТВА В СРЕДНЕВЕКОВОЙ МОНГОЛИИ, МОЖНО БЫЛО СЧИТАТЬ КУЛЬТ ЧИНГИС-ХАНА

Несмотря на кажущуюся разрозненность и несвязанность между собой этих культов, они охватывали различные стороны общественной жизни Монголии и удовлетворяли нужды разных социальных слоев населения. Так, если культы неба и земли были общенародными, то культ ландшафтных божеств был социально более узким – территориально-родовым. Культ огня, его хозяйки и покровительницы богини Ут (Од) еще более узок – семейно-родовой, что, однако, не мешало его повсеместному распространению. Промысловые культы определялись хозяйственно-культурным типом, к которому относилась данная группа монгольского этноса: у кочевников-скотоводов преобладали скотоводческие культы, у охотников – охотничьи. Общегосударственным, несмотря на отсутствие политического единства в средневековой Монголии, можно было считать культ Чингис-хана. Что касается шаманства, то оно стоит в стороне от этого таксономического ряда культов уже хотя бы потому, что выделяется в самостоятельную

форму религии, не по объекту, на который направлены ритуальные действия, как в предыдущих случаях (небо, земля, Чингис-хан, ландшафтное божество – покровитель местности), а по особому, специфическому только для шаманства способу общения его жрецов с миром духов путем самопогружения в состояние транса. Именно эта черта шаманства служит определяющей при выделении его в самостоятельную форму религии для многих исследователей320. В этой связи представляется спорной точка зрения Г. И. Михайлова, считающего, что у монголов до XIII в. шаманства не существовало, а были лишь магия, фетишизм и анимизм. В доказательство он приводит данные «Сокровенного сказания» и сведения европейских путешественников, якобы ничего не говорящие о шаманстве321. Вряд ли правы также Л. Н. Гумилев и Б. И. Кузнецов, считающие, что монголы начиная с IX в. исповедовали заимствованный у тибетцев бон, который к тому же является не чем иным, как митраизмом, в свою очередь попавшим в Тибет из Ирана322. Неправильность обеих точек зрения основана на недопонимании существа шаманской религии. Уже не говоря о том, что фетишизм, анимизм и магия – это элементы, а не самостоятельные формы религии, следует помнить, что шаманство органически связано с этими элементами, представляя собой на эволюционной лестнице религий более высокую ступень, где связь человека с миром духов осуществляется уже с помощью жреца-посредника, а набор элементов религии остается прежним. По этой же причине шаманство как институт жрецов не может быть заимствовано, ибо шаман должен взрасти на ритуальной почве своего народа, без знания которой вряд ли его посредничество между миром людей и миром духов окажется действенным.

Сведения об этих формах религии и культах дошли до нас разными путями: одни известны нам по данным «Сокровенного сказания», другие – по описаниям европейских путешественников и миссионеров Плано Карпини, Гийома Рубрука, Марко Поло, о третьих мы можем получить представление из сохранившихся культовых текстов, рукописных и ксилографических. Наконец, среди них есть такие, которые этнографически прослеживаются и в наши дни. Изучение их составляло один из основных пунктов программы работы этнографического отряда Советско-монгольской историко-культурной экспедиции.

Из «Сокровенного сказания» мы знаем о «Вечном Синем Небе», которое умножает силу и мощь (§ 199), оказывает помощь (§ 203), «открывает двери и путь», т. е. после принесенного ему обета помогает победить врагов (§ 208)323. Из «Сокровенного сказания» нам известна Земля-Мать – Этуген, которая «на груди пронесла» Тоорил-хана и Джамуху в битве с меркитами и помогла им победить (§ 113), которая вместе с Небом «умножила силы» Чжуредая в походе против кереитов (§ 208)324. Об этих же культах писали Карпини, Рубрук и Марко Поло, выражая, однако, свое представление о монгольской религии в терминологии христианского монотеизма.

О сложности понятия «Вечное Синее Небо» у монголов уже писали Д. Банзаров, Л. Н. Гумилев, В. Хайсиг, отмечавшие сочетание в нем отвлеченного, абстрактного начала с персонифицированным верховным божеством325. Д. Банзаров пишет также о культе Солнца, Луны, планет и созвездий у монголов, считая их следствием почитания неба. Однако приводимые им материалы свидетельствуют, скорее, о наличии этих образов в мифологии, нежели о том, что они являются объектами религиозного почитания326.

Мать-Земля – Этуген почиталась как прародительница-родоначальница, олицетворение добрых и злых сил327, давшая людям тело, в то время как небо вдохнуло в них душу328. Однако если Мать-Земля как второе после неба верховное начало фигурировала преимущественно в заклинаниях и гимнах, то объектами конкретного и весьма стойкого религиозного культа оказались ландшафтные божества-хозяева отдельных местностей: гор, рек, вершин, озер, получившие в народной мифологии название «хозяева земли» (газарын эзен) и «хозяева воды» (усан эзен).


МАТЬ-ЗЕМЛЯ – ЭТУГЕН ПОЧИТАЛАСЬ КАК ПРАРОДИТЕЛЬНИЦА-РОДОНАЧАЛЬНИЦА, ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ ДОБРЫХ И ЗЛЫХ СИЛ, ДАВШАЯ ЛЮДЯМ ТЕЛО, В ТО ВРЕМЯ КАК НЕБО ВДОХНУЛО В НИХ ДУШУ

Почитание хозяев земли и воды тесно связано с культом обо – под этим названием оно чаще всего фигурирует в научной литературе. Кучи камней обо осмыслялись на ранних стадиях своего существования и как жертвоприношения духу, когда каждый прохожий и проезжий присоединял к общей куче свой камень, и как жилище духа, предтеча будущих храмов в честь божеств в религиях классового общества. Культ обо, хорошо изученный на материале тюрков и монголов, прошел длительную эволюцию и претерпел основательную трансформацию. О нем очень много писалось, и, сделав отсылку на эти работы329, мы не будем здесь касаться специфики его проявления, тем более что он в данном контексте интересует нас не сам по себе, а как составная часть народных верований, ставших объектом ламаизации.

Мать-огонь, мать-хан огня, мать очага, мать-богиня огня, огненная мать, младшее женское божество огня – все это разные названия одного и того же божества огня, персонифицированного женского образа, способного выступать в разных ипостасях330. Мать огня – божество многоплановое. Она покровительствует не только домашнему очагу, но и молодоженам, плодородию, смене времен года. С почитанием ее был связан весьма разработанный ритуал жертвоприношения, совершавшегося в последний день года, а также ряд запретов в обращении с домашним очагом, которые можно кое-где в Монголии проследить и сейчас: бросать в огонь волосы, лить воду и молоко, касаться огня металлическим ножом, оставлять вблизи очага топор и т. д.331 Т. А. Бертагаев методом лингвистического анализа данных монгольских языков выделил семантический пучок, восходящий к корню id– (ud-, od-), и очень убедительно показал, что слова udaqan — «шаманка», «волшебница», «жрица огня», et?gen-?tugen-it?gen — «мать-земля», «мать-богиня», odgan alagan — «мать-хозяйка огня» являются родственными по происхождению332. Это лучшее доказательство в пользу древности этого культа, а в пользу его чрезвычайной популярности свидетельствует большое количество сохранившихся рукописей о почитании матери-огня и совершении в ее честь жертвоприношений333.

Промысловые культы, прослеживающиеся у народов Центральной Азии и Сибири, большинство исследователей включают в состав шаманства, не выделяя в качестве самостоятельной таксономической единицы. Однако, по мнению С. А. Токарева, связь промысловых культов с шаманством – явление вторичного порядка334, в то время как изначально в них представлена смесь магических, анимистических, тотемистических представлений, отражающих уровень религиозных потребностей родового общества.


ПРОМЫСЛОВЫЕ КУЛЬТЫ, ПРОСЛЕЖИВАЮЩИЕСЯ У НАРОДОВ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ И СИБИРИ, БОЛЬШИНСТВО ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ ВКЛЮЧАЮТ В СОСТАВ ШАМАНСТВА, НЕ ВЫДЕЛЯЯ В КАЧЕСТВЕ САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ ТАКСОНОМИЧЕСКОЙ ЕДИНИЦЫ

Поглощение этих культов шаманством в более поздний период – явление частое, но не повсеместное. Охотничьи ритуалы монголов существовали как самостоятельно, так и в составе шаманства. В пользу последнего говорит обнаружение текстов охотничьих ритуалов у шаманок. Однако наряду с этим подобные тексты имелись также у частных лиц, не являвшихся шаманами335. Встречавшиеся случаи проведения ритуалов не-шаманами свидетельствуют, по мнению Б. Ринчена, об упадке шаманства336. Однако это может свидетельствовать и о том, что при проведении данного ритуала в шамане-посреднике нет необходимости. В сферу влияния ламаизма в равной мере попали и те и другие.

Специфически монгольским явлением, возникшим на основе синтеза религиозных, мифологических и фольклорных традиций, был культ Чингис-хана. Пожалуй, никакой другой объект культа в истории монгольской религии не привлекал к себе столь большого количества исследователей. О нем писали миссионеры, путешественники, монгольские, китайские, европейские, японские, русские и советские исследователи337. В этом культе слились воедино Чингис-хан как реальное историческое лицо, с чьим именем было связано создание могущественной Монгольской империи, и Чингис-хан как мифический персонаж, с именем которого сначала народная, а потом ламаистская трациция увязала довольно сложный комплекс религиозных, мифологических, фольклорных, бытовых представлений, имевших место в истории монгольского народа. Религиозно-фольклорный Чингис-хан затмил реальное историческое лицо и превратился в мощное общенациональное монгольское божество, стоявшее особняком в доламаистском народном пантеоне и не вписывавшееся в прочую иерархию божеств.


ОХОТНИЧЬИ РИТУАЛЫ МОНГОЛОВ СУЩЕСТВОВАЛИ КАК САМОСТОЯТЕЛЬНО, ТАК И В СОСТАВЕ ШАМАНСТВА

По мнению В. Хайсига, культ Чингис-хана получил такую популярность у монголов потому, что органически вписался в культ предков, который, с одной стороны, был общенародным культом, а с другой – во времена Хубилая и династии Юань испытал сильное влияние китайского института культа предков, что и сказалось прежде всего на Чингнс-хане как предке императорской семьи338. В настоящее время известно немногим более 10 мест, в которых находились, а в некоторых продолжают находиться святилища и предметы, связанные с культом Чингис-хана. Восемь из них («восемь белых шатров») начиная с XV в. известны в Ордосе и ныне сосредоточены в местности Эджен-хоро (автономный район Внутренняя Монголия, КНР) уже не в восьми, а в одной точке – храме, построенном в 1956 г.


В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ ИЗВЕСТНО НЕМНОГИМ БОЛЕЕ 10 МЕСТ, В КОТОРЫХ НАХОДИЛИСЬ, А В НЕКОТОРЫХ ПРОДОЛЖАЮТ НАХОДИТЬСЯ СВЯТИЛИЩА И ПРЕДМЕТЫ, СВЯЗАННЫЕ С КУЛЬТОМ ЧИНГИС-ХАНА

Достоверность хранящихся там вещей (седло, узда, лук, стрелы, боевые трубы и т. д.), якобы принадлежавших Чингис-хану и членам его семьи, вызывает сомнение, так как святилище неоднократно подвергалось разграблению. Отдельно известны святилища в честь Цаган сульдэ (Белого знамени) и Хара сульдэ (Черного знамени) Чингис-хана339. Еще два святилища – просто реликварии с вещами и рукописями были известны в Халхе (в местности Баян-Эркету и у узумчиков Восточного аймака МНР)340. Вероятно, были и другие. Еще в 1930-е гг. четыре раза в год – летом, осенью, зимой и весной – в Ордосе совершались большие жертвоприношения в честь Чингис-хана. Этот культ был также усвоен ламаизмом, приспособлен к его иерархическим рангам божеств и вплетен в его культовую практику, как и другие народные верования.

Особняком в системе этих верований стоит шаманство. Его особое положение определяется прежде всего тем, что этим понятием обозначают обычно гораздо более широкий круг явлений религиозной практики какого-либо народа, в том числе монголов, чем это следует понимать под таким довольно специфическим религиоведческим термином. Выше уже говорилось о шаманском экстазе как основной, определяющей его черте. Второй определяющей чертой, выделившей его среди прочих ранних форм религии, было наличие в нем жрецов-шаманов, попадавших в эту касту по принципу «шаманского дара» или особого божественного избранничества. Именно эта черта позволила шаманству перейти грань от религии доклассового общества к религиям классового общества, а определенная лабильность шаманского жречества помогла ему сохранить свои позиции и влияние даже в условиях весьма развитых феодальных отношений, как это было, например, в Монголии накануне принятия ламаизма. Шаманская лабильность приводила к расширению своих функций, когда это позволяла историческая и политическая ситуация. Именно поэтому промысловые культы, культ богини огня, культ ландшафтных божеств, генетически не связанные с шаманством, часто оказывались в поле его деятельности и при рассмотрении монгольского шаманства обычно включаются в его состав. Так, в изданных Б. Ринченом и В. Хайсигом шаманских текстах монголов мы находим и охотничьи гимны, и гимны в честь матери-огня, и тексты призываний духов отдельных гор341. В иной исторической ситуации – XVII–XVIII вв., время утверждения ламаизма, – лабильность шаманства проявилась в его своевременном отступлении с занимаемых позиций, резком сужении сферы своего влияния.


ШАМАНСТВО, ХОТЯ И НЕ БЕЗ БОРЬБЫ, УСТУПИЛО ЛАМАИЗМУ ТЕ УЧАСТКИ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ, КОТОРЫЕ БОЛЕЕ ВСЕГО ОКАЗАЛИСЬ ВТЯНУТЫМИ В ОРБИТУ ФЕОДАЛЬНЫХ ПРОИЗВОДСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ

Шаманство, хотя и не без борьбы, уступило ламаизму те участки общественной жизни, которые более всего оказались втянутыми в орбиту феодальных производственных отношений. Помимо официального монастырского культа существовали и внемонастырские формы религиозной жизни, куда входило отправление культов, связанных с территориальным объединением людей и с семейной обрядностью. Шаманство в тех районах, где оно сумело выжить – северные и северо-западные горно-таежные районы, – оставило за собой лишь чрезвычайно узкую ритуальную область: родовые культы, еще сохранявшиеся по мере сохранения остатков былого родового единства – духов предков рода, особенно шаманских духов, культ родовых святынь и частично погребальный культ, хотя последний в значительной степени был все же ламаизирован. Шаманство и родовые связи взаимно содействовали сохранению друг друга. Не случайно в восточных районах Монголии, где родовые деления были утрачены намного раньше, победа ламаизма оказалась более быстрой.

Наиболее эффективным объектом ламаизации оказался культ обо или ландшафтных божеств. Выше уже писалось, что куча камней обо – это и вид жертвы духу – хозяину местности, и разновидность храма, построенного в его честь одновременно. Кроме того, каждый из них имел имя, словесный портрет, а иногда даже были его воспроизведения в виде шаманского онгона (предшественника иконографии классических религий) и тексты призываний, из которых явствовало, в чем его могущество и с какими просьбами к нему следует обращаться. Ламаизация шла по всем пунктам одновременно. Во-первых, менялось имя «хозяина», чаще всего оно становилось тибетским, но, как и прежде, было известно лишь узкому кругу исполнителей обряда, в то время как остальные называли его по имени местности, горы, озера и т. д., как продолжают называть и сейчас, хотя эти обо как объекты коллективного культа ныне уже не функционируют: например, Ундур-хан обо (Хэнтэй-ский аймак), Хан-уул обо (Восточный аймак), Цаган-Нур обо (Ара-Хангайский аймак, обо в честь «хозяина» озера Цаган-Нур) и т. д. Во-вторых, изменился архитектурный облик обо. Теперь обо строилось в соответствии с буддийскими космологическими представлениями.


ТЕПЕРЬ ОБО СТРОИЛОСЬ В СООТВЕТСТВИИ С БУДДИЙСКИМИ КОСМОЛОГИЧЕСКИМИ ПРЕДСТАВЛЕНИЯМИ

Вместо одной кучи камней стало тринадцать: самая высокая, центральная, была символом горы Меру – центра буддийской вселенной, остальные 4 средних и 8 малых означали 12 обитаемых миров. Появился весьма разработанный ритуал строительства и освящения обо, принесения жертв и чтения молитв342. Появились и изображения новых «хозяев», выполненные в стиле ламаистской живописи, хотя и без строгого соблюдения канона живописи – на божеств ранга сабдах (тибетским термином sa-bdag стали обозначаться бывшие духи – хозяева обо) канонические пропорции не распространялись. Изображения эти хранились в монастырях, приносились только в день чествования и вывешивались на обо. По окончании службы, в которой обычно принимали участие только мужчины и лишь в редких случаях женщины, у подножия горы, где находилось обо, или, если оно было на ровном месте, несколько поодаль устраивалось народное гулянье надом — традиционное состязание в трех национальных видах спорта (борьба, стрельба из лука, конные скачки). Это светское в основе состязание ламаизм также приспособил к своим нуждам и увязал с культом обо. Общегосударственный надом ежегодно проводился у подножия общемонгольской священной горы Богдо-хан-ула, старого «хозяина» которой ламаизм сменил на мифическую птицу Гаруда (известную в Монголии как Хан-Гаруди), персонаж индуистской и буддийской мифологий.

Справедливости ради следует сказать, что были ламаизированы только основные, наиболее значимые обо. Те же из них, что находились в труднодоступных горах, на перевалах, сохранили свой прежний облик и прежнее значение. До сих пор эти обо, может быть, даже более, чем их собратья, ставшие ламаистскими святынями, почитаются все тем же языческим способом, что и много веков назад. Появились, правда, новые жертвоприношения – деньги, спички и водка промышленного производства.

Особо заслуживает быть отмеченной судьба одного божества из ранга «хозяев земли» – Цаган убугуна (Белого старца). По своему социальному статусу он был выше рядовых ландшафтных божеств, почитался не как хозяин какой-то конкретной местности, а «всей земли» и не только монголами, но калмыками и бурятами. Параллели ему имеются среди культовых персонажей китайцев (Шоу Сип), тибетцев (Пехар), японцев (Фукурокудзю, Дзюродзин). Основные функции Цаган убугуна – покровительство долголетию и плодородию. Этой цели подчинена вся изобразительная символика, связанная с его образом в народных верованиях, эти же моменты звучат в адресованных ему текстах призываний. Образ был ламаизирован не совсем стандартным для «хозяев земли» способом. Легенда о его встрече с Буддой и последовавшем за этой встречей превращении Цаган убугуна в защитное божество ламаизма была составлена, буддийская фразеология в культовые тексты введена, но имя за ним сохранилось прежнее, икона с его изображением, выполненная в стиле народных представлений об этом образе, получила доступ в храм, правда, отнюдь не в основные залы, и, наконец, он стал одним из действующих лиц цама – ламаистской мистерии торжества над врагами веры.


ОСНОВНЫЕ ФУНКЦИИ ЦАГАН УБУГУНА – ПОКРОВИТЕЛЬСТВО ДОЛГОЛЕТИЮ И ПЛОДОРОДИЮ

Добродушный, комический лысый старец в белой одежде, прикосновением своего посоха к человеку снимающий грядущие на него несчастья, – таков он в цаме, таким он был и в народных верованиях, откуда его заимствовал ламаизм. Этнографическому отряду Советско-монгольской экспедиции несколько раз за время его работы попадались в юртах стариков рукописи «Сутры о воскурении белому старцу», не идентичные, но очень близкие уже опубликованным экземплярам343. Сведения, сообщаемые информаторами-стариками об этом божестве, отражают закономерную эволюцию этого образа: одни называют его шарын шашин бурхан (божество желтой веры), другие – эдзен (хозяин), но он достаточно популярен до сих пор в западных и восточных районах страны344.

Следующая сфера религии, где ламаизм механически подменил шаманство, это духи – охранители рода, семьи и отдельных ее членов – бывшие шаманские онгоны, на смену которым пришли ламаистские сахиусы.


НЕБО И ЗЕМЛЯ К ТОМУ ВРЕМЕНИ ДАВНО ПРЕВРАТИЛИСЬ ИЗ РЕЛИГИОЗНЫХ В МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ

Онгоны — вначале духи предков, позднее более широко – духи-покровители почитались родовыми и семейными коллективами, они передавались по наследству, их изображения по мере изнашивания заменялись новыми. Сахиус семьи в отличие от онгона назначался ламой ближайшего монастыря и, как правило, совпадал с сахиусом (гением-хранителем) данного монастыря. Если кто-либо из членов семьи нуждался в индивидуальном сахиусе, то его тоже назначал лама, действуя все по тому же принципу. Онгон семьи хранился либо в небольшом мешочке, подвешиваемом к верхнему отверстию юрты или над входом в нее, либо в деревянном ящике, который прятали от взора посторонних. Семейный сахиус в виде небольшой иконки с изображением ламаистского божества находился обычно на семейном алтаре – ширээ — в северной части юрты. Перед ним, как и на больших монастырских алтарях, стояло несколько лампад, периодически зажигавшихся, лежали небольшие жертвоприношения: конфеты, печенье, сахар. Личные сахиусы в виде бумажки с написанным на ней именем божества или молитвой, адресованной ему, носились на шее в ладанке, игравшей роль амулета.

Что касается прочих из перечисленных выше культов, то судьба их в условиях ламаизма сложилась по-разному. Небо и земля к тому времени давно превратились из религиозных в мифологические образы. Небо преимущественно фигурировало как абстрактный символ в клятвах и обращениях. А обряды заклинания земли и выспрашивания у нее разрешения на закладку монастырей хотя и известны в ламаизме, но это не столько культ земли в целом, сколько дань бывшим «хозяевам земли». Небо и земля иногда продолжали фигурировать в текстах охотничьих заклинаний, но там они выступали наряду с другими божествами, духами и покровителями охоты, например хозяином диких зверей Мунаханом. Адресованные к ним обращения были одинаковы, что свидетельствовало о резком снижении статуса земли и неба345. Характерной чертой текстов охотничьих ритуалов и ритуалов в честь матери огня было появление в них буддийской фразеологии типа «Я приношу чистую жертву матери Одган Галаган (одно из имен матери огня. – Н.Ж.), зажженной благословенным Буддой и воспламененной Хормуста – Тэнгри…»346 или «Пустота случилась: из сферы пустоты…», что является типично буддийской садханой, хотя и стоит в начале охотничьего ритуала347. Появились на страницах шаманских текстов король зверей – лев, птица Гаруда, гора Меру и другие атрибуты буддийского мира. Однако все эти чисто механические вставки и добавления не коснулись существа самих ритуалов, исполнение которых продолжало проводиться по устоявшейся веками традиции.

Несколько более индивидуально ламаизм подошел к культу Чингис-хана. Чингис-хан был объявлен защитным божеством монгольского буддизма, укрощенным согласно легенде, панчен-ламой, который, во-первых, запретил приносить в его честь человеческие жертвы, во-вторых, запер гроб с костями Чингис-хана и ключи увез с собой в монастырь Ташилхумпо, где они якобы и хранятся по сей день348. Был разработан ряд молитв в его честь, которые еще в 30-е гг. XX в. перепечатывались и имели хождение у восточных монголов. Молитвы эти адресованы не только Чингис-хану, но и его сыновьям, женам, женам сыновей, министрам и военачальникам – они также выступали как объекты этого культа. Один из эпитетов, с которым обращались к Чингис-хану в этих молитвах, – «Белый носитель обета». В качестве такового он мог послать жертвоприносителю магическую силу сиддхи и сделать его всевидящим, всезнающим, всемогущим, помочь ему одержать победу над врагами349. Иконография Чингис-хана как защитного божества ламаизма представлена несколькими типами изображений в спокойных и устрашающих формах, характерных для ламаистских божеств этого ранга. Часть из них известна по публикациям Г. Н. Потанина, С. Д. Дылыкова, В. Хайсига350. Народная мифология периода утвердившегося ламаизма называет его то грозным докшитом, от одного взгляда которого умирали люди и животные, то отцом Далай-ламы, то перерождением дхьяни-бодхи-саттвы Ваджрапани351. И даже светские летописи и хроники стали, согласно буддийской традиции, возводить родословное древо реального Чингис-хана к мифическому индийскому царю Маха Самади352.

Однако характер жертвоприношений Чингис-хану, совершаемых ежегодно в Ордосском святилище, еще и в начале XX в. продолжал носить сугубо языческий характер. Ц. Жамцарано, наблюдавший его в 1910 г., сообщает о принесении в жертву кобылиц и баранов, о кроплении молоком, гадании по чашке молока, поставленной на правое бедро лежащего жеребца, о поклонении онгонам и тэнгриям, обряде превращения вещей Чингис-хана в магические амулеты и т. д.353 Тем не менее именно эти языческие церемонии предписывалось проводить в тех случаях, когда, по мнению предсказателей, ожидалось большое несчастье для всего монгольского народа, предотвратить которое могло только всенародное исполнение церемоний, проводимых обычно только Ордосским святилищем. Примером этого служит опубликованный К. Сагастером документ – приказ провести подобные церемонии во всем Цэцэн-хановском аймаке с целью предотвратить грозившую опасность от восставших дунган. Документ датирован 1864 г.354

В памяти нынешнего поколения информаторов, с которым приходится иметь дело этнографам в Монголии, черты мифического, исторического и культового Чингис-хана спрессованы достаточно прочно. Так в рассказах о погребении Чингис-хана элементы мифа перемешаны с какой-то реальной исторической традицией. На севере Хэнтэйского аймака рассказы об обо, построенных в честь Чингис-хана, – явлении в целом позднем и с первоначальными формами культа не связанном, к тому же ныне ушедшем в прошлое – накладываются на реальное восприятие местности Делюн-Болдок как места рождения исторического Чингис-хана. До сего дня с его именем связывают ряд фольклорно-эпических сюжетов, в которых он выступает как своего рода культурный герой. Ему приписываются установление свадебных обрядов, изобретение табака и водки, наименование различных местностей, т. е. действия, не имеющие к нему отношения ни как к реальному лицу, ни как к объекту культа.

До сих пор в народе бытуют полуфольклорные-полуисторические предания о могиле Чингис-хана, которую засекретили его сподвижники и современники. По одним версиям, отвели для этого русло реки и похоронили Чингис-хана на дне ее, а затем пустили реку прежним путем. По другим версиям, по месту захоронения прогнали табун в тысячу кобылиц – и все это для того, чтобы никто не смог осквернить эту могилу, ибо нет более горького унижения для предка и более страшного гнева, чем тот, который в этом случае якобы обрушит его дух на неуберегший его могилу народ.


ДО СИХ ПОР В НАРОДЕ БЫТУЮТ ПОЛУФОЛЬКЛОРНЫЕ-ПОЛУИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДАНИЯ О МОГИЛЕ ЧИНГИС-ХАНА, КОТОРУЮ ЗАСЕКРЕТИЛИ ЕГО СПОДВИЖНИКИ И СОВРЕМЕННИКИ

Эти легенды многих толкали на поиски могилы исторического Чингис-хана, но пока безрезультатно. До сих пор гора Хэнтэй-хан, идентифицируемая с горой Бурхан-халдун, общемон-гольской святыней эпохи «Сокровенного сказания», пользуется почитанием в связи с Чингис-ханом и возможным нахождением его могилы в ее районе, хотя, как верно отмечает В. В. Бартольд, гора эта почиталась еще при жизни Чингис-хана, и скорее всего задолго до него по той же причине, по какой почитались другие выдающиеся горы Монголии355.

Особо следует остановиться на Цаган сульдэ и Хара сульдэ, Белом и Черном знаменах Чингис-хана, олицетворявших его воинскую доблесть и мощь. Культ сульдэ как гения знамени более древен, чем культ Чингис-хана, и восходит к почитанию племенных штандартов у древних монгольских кочевников356. Существовали обряды «завораживания бунчуков», приносились кровавые жертвы Черному знамени, ежегодно устраивались праздники освящения Белого знамени, рассматривавшиеся как залог процветания народа и страны. Ныне Цаган сульдэ и Хара сульдэ как исторические реликвии занимают свое место в Центральном музее г. Улан-Батора, но они не стерлись еще в народной памяти как объекты когда-то существовавшего культа. Известны и другие знамена-сульдэ, почитавшиеся в связи с их принадлежностью какому-либо историческому лицу. Таковы Алаг сульдэ (Пестрое знамя) Лигдан-хана чахарского, последнего великого хана Монголии, боровшегося за ее независимость с маньчжурской династией Цин. Ц. Жамцарано отметил это знамя среди ордосских святынь. Араты Халхи чтили знамя Шидырвана Цэгунджаба, хотогойтского князя, возглавлявшего в 1755–1758 гг. антиманьчжурское восстание. Культ сульдэ и представление о военной доблести их владельцев до сих пор неотделимы в народной памяти.

Изложенный выше материал затрагивает лишь некоторые аспекты взаимоотношений шаманства и буддизма в Монголии, так как охватить этот вопрос более полно не позволяют рамки одной статьи. Кроме того, сбор полевого этнографического материала по религии у современных монголов дает возможность проследить лишь ее остатки, реликты ее былого могущества в идеологии, в быту, в любой сфере материальной и духовной жизни.

Исследователи монгольского шаманизма Б. Ринчен, Ч. Далай, С. Пурэвжав, Ч. Бауден, В. Диосеги, В. Хайсиг не раз отмечали наличие двух территориальных зон во взаимоотношениях шаманизма с ламаизмом: восточной, где ламаизм быстро взял верх над шаманизмом и полностью его вытеснил, и северной и северо-западной, где шаманизму удалось сохранить прочные позиции вплоть до первой четверти XX в. и где влияние ламаизма носило весьма поверхностный характер357. Здесь синтез шаманской и ламаистской практики пошел по линии модернизации шаманства – ритуального инвентаря, шаманской иконографии, костюмов. Таковы, например, онгоны с элементами ламаистских украшений в «домах духов» (онгудын асар) в Прихубсугулье, описанные Б. Ринченом358. Таков костюм дархатской шаманки из коллекции Музея антропологии и этнографии в Ленинграде, описанный К. В. Вяткиной359. Как уже говорилось в начале статьи, процессы взаимодействия ранних и поздних форм религии и выработки нейтральных норм культа, представляющих собой не столько отрицание поздним пластом более раннего, сколько усвоение и переработку первым второго, характерны для эволюции всех религий вообще. История ламаизма в Монголии как нельзя более конкретно иллюстрирует этот процесс. И хотя по совершенно аналогичной схеме развивались отношения ламаизма и шаманизма у бурят, калмыков, тувинцев, особенности народных верований каждого из этих народов привели к созданию у каждого из них своей особой формы ламаизма с присущей только ему национальной спецификой. Наиболее отчетливо она прослеживается при сопоставлении полевого этнографического религиоведческого материала. Тем не менее такая «национальность» форм ламаизма не мешает говорить о нем как о религии в целом, особой форме северного буддизма, имеющей общие черты и закономерности развития у всех народов, ее исповедующих.

О семантике некоторых предметов ламаистского культа

(опубликовано: Сборник Музея антропологии и этнографии, XLI. Корейские и монгольские коллекции в собраниях МАЭ. Л.: Наука, 1987. С. 137–148)


В собрании Музея антропологии и этнографии (далее – МАЭ) насчитывается несколько десятков коллекций предметов ламаистского культа, поступивших в основном в период с 80-х гг. XIX в. до 50-х гг. XX в. Среди них – коллекции, полученные от частных лиц – Н. М. Ядринцева (№ 521, 1887 г.), В. В. Птицына (№ 220, 1893 г.), Николая II (№ 313, 1893 г.), Э. Э. Ухтомского (№ 187, 1889 г.), Г. М. Осокина (№ 509, 1899 г.; № 510, 1900 г., им подарено Музею в общей: сложности 12 коллекций), Б. Б. Барадийна (№ 1057, 1905 г.), В. П. Васильева (№ 1826, 1907 г.), Л. А. Амстердамской (№ 4098, 1929 г.); коллекции, собранные специальными экспедициями МАЭ (№ 4182, 1930 г.; № 4698, 1940 г.);: наконец, коллекции, полученные в дар от других музеев СССР – Музея искусства народов Востока в Москве (№ 5942, 1950 г.), Пушкинского дома в Ленинграде (№ 2962, 1924 г.) и др. Разумеется, число предметов в коллекциях различно: от нескольких единиц (три предмета в коллекции № 1921) до нескольким сотен (985 предметов в коллекции № 4698, 641 предмет в коллекции № 5942), круг собирателей и дарителей очень разнообразен. Это, например, один из крупнейших буддологов России акад. В. П. Васильев, бурятский ученый и крупный деятель обновленческого движения Б. Б. Барадийн, почетный гражданин г. Кяхты Г. М. Осокин, император Николай II и др. В задачу нашей статьи отнюдь не входит описание этих коллекций в целом. Мы остановимся лишь на нескольких предметах и постараемся определить их место в культовой практике буддизма.

В МАЭ хранится комплект из восьми предметов (№ 1396–1–8; рис. 8), обозначаемый в буддологической литературе разными, но близкими друг к другу терминами: «восемь драгоценностей», «восемь эмблем славы», «восемь благоприятных символов», «восемь знаков счастья», «восемь жертв» (санскр. astamangala, тиб. bkra-sis rtags-brgyad, монгол. лзийтэ найман тэмдэг, найман тахил). Приводим перечень этих предметов:

1) зонт (№ 1396–1);

2) две золотые рыбы (№ 1396–2);

3) драгоценный сосуд с напитком бессмертия (№ 1396–3);

4) цветок лотоса (№ 1396–4);

5) раковина, спиралью закрученная вправо (№ 1396–8);

6) бесконечная нить, или узел, не имеющий начала и конца (№ 1396–5);

7) штандарт победы (№ 1396–6);

8) колесо с восемью спицами (№ 1396–7).



1



2



3



4



5



6



7



8

Рис. 8. Восемь эмблем славы


Обычно их перечень дается именно в такой последовательности360, хотя порою кое-какие предметы меняются местами. Тибетский список Л. А. Уоддела выглядит так: рыбы, зонт, раковина, узел, штандарт, ваза, лотос, колесо361. Восемь сокровищ китайского буддизма, по К. Уильямсу, идут друг за другом в следующем порядке: колесо Закона, раковина, зонт, флаг, лотос, сосуд, рыбы, мистический узел362. А монгольский список А. М. Позднеева таков: зонт, золотые рыбы, белая раковина, лотос, драгоценный сосуд, нить счастья, штандарт, тысячерадиусное колесо363.


СОГЛАСНО БУДДИЙСКОЙ ЛЕГЕНДЕ, БОГИ ПРЕПОДНЕСЛИ ЭТИ ВОСЕМЬ ДАРОВ БУДДЕ ШАКЬЯМУНИ ПОСЛЕ ДОСТИЖЕНИЯ ИМ СОСТОЯНИЯ ПРОСВЕТЛЕНИЯ (БОДХИ)

Что же собственно означают эти восемь драгоценностей, символов или эмблем? Согласно буддийской легенде, боги преподнесли эти восемь даров Будде Шакьямуни после достижения им состояния просветления (бодхи). Эти же восемь знаков, вписанные в контур стопы, представляют собой устойчивое мифологическое понятие «печать стопы Будды». Наиболее часто встречаются такие формы изображения восьми эмблем: рисунок, цветной или контурный, на бумаге, на стенах храмов или вырезанные из дерева небольшого размера фигурки. Все они изображаются стоящими на цветке лотоса. Весь комплект полностью приносится в виде жертвы Будде и учителям – наставникам ламам. В каждом действующем ламаистском храме они входят в обязательный алтарный реквизит.

Рассматриваемые нами восемь предметов из коллекции № 1396 представляют собой деревянные клише-трафареты, с которых краской делались отпечатки на бумаге или ткани. Порода дерева мягкая, цвет древесины светлый. Резьбой покрыта только одна сторона дощечек, тыльные стороны гладкие. Комплект получен Музеем в 1908 г. в дар от С. М. Дудина, который приобрел его в столице Монголии Урге (ныне Улан-Батор). Размеры всех восьми предметов следующие: первого – 11,6 5,6 см; второго – 11,3 8; третьего – 10,6 6,7; четвертого – 11 5,7; пятого – 10,6 6,1; шестого – 11,3 6,4; седьмого – 11,3 6,3; восьмого – 11,2 6,7 см. Как видим, некоторая разница в длине и ширине предметов имеется, однако она незначительна и вполне естественна при ручной работе, а что каждый из них вырезался вручную мастером, не вызывает сомнения. В Монголии, откуда привезена эта коллекция, их названия бытуют на двух языках – тибетском и монгольском: (– тиб. дугар (gdugs-dkar), монг. цагаан ш?хэр; рыбы – тибет. серия (gser-na), монг. алтан загас; сосуд (ваза) – тиб. бумба (bum-pa), монг. бумба; лотос – тиб. падма (pad-ma), монг. линхуа; раковина – тиб. дунгар(dung-dkar), монг. цагаан лавай; узел (или какой-либо иной символ) счастья – тибет. пал-бэу (dpal-beou, дословно: счастливый теленок), монг. элзийутас; знамя победы – тибет. жалсан (rgyal– mtshan), моиг. члгуусаны чгшэг; колесо – тиб. хорло (?'or-lo), монг. х?рд.


Комплект «восемь эмблем славы» представляет собой определенную структурную единицу в системе буддийской культовой практики монголов, и в каждом из восьми предметов заложен определенный философский подтекст: зонт защищает от злых помыслов; две рыбы символизируют счастье и единство; ваза, наполненная напитком бессмертия, – сокровищница благих желаний; лотос – символ божественного происхождения и залог спасения; закрученная вправо раковина – символ блаженства; узел – мистический символ бесконечного цикла перерождений; штандарт – победоносное знамя, водруженное на вершине горы Меру, центра буддийской вселенной; колесо с восемью спицами – символ восьмеричного пути к просветлению364. Небезынтересен вопрос, почему этих эмблем именно восемь и какова вообще роль числа 8 в контексте буддийской культуры.


РОЛЬ ЧИСЕЛ И ЧИСЛОВЫХ КОМПОЗИЦИЙ В БУДДИЗМЕ ОГРОМНА. ОНИ СЛУЖАТ СРЕДСТВОМ КЛАССИФИКАЦИИ И УПОРЯДОЧИВАЮЩИМ НАЧАЛОМ В БУДДИЙСКОЙ МИФОЛОГИИ, КОСМОЛОГИИ И ВООБЩЕ ВО ВСЕЙ СИСТЕМЕ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ БУДДИЗМА

Роль чисел и числовых композиций в буддизме огромна. Они служат средством классификации и упорядочивающим началом в буддийской мифологии, космологии и вообще во всей системе теории и практики буддизма. Это очень хорошо подмечено В. И. Корневым: «… последователи Будды в своем стремлении придать учению завершенный и, по их понятиям, идеальный вид и для более строгого его изложения в устной передаче группировали понятные и непонятные им идеи в традиционные числовые ряды и композиции… Совокупность этих чисел – от 3 до 108 – можно представить в виде кода всего учения… Согласно логике основные положения буддизма должны были оказаться ключевыми среди остальных числовых символов. Действительно, анализ кода показал, что ключевыми числовыми композициями, которые можно изобразить как геометрические фигуры, являются: три (треугольник), четыре или пять (четырехугольник с центром и без него), восемь (восьмиугольник), двенадцать (двенадцатиугольник), нуль (пустой круг)»365.

ЗАМЕТИМ ТАКЖЕ, ЧТО РЯД ПРЕДМЕТОВ, ВОШЕДШИХ В ЧИСЛО «ВОСЬМИ ЭМБЛЕМ», БЫЛ ИЗВЕСТЕН В ИНДИЙСКОЙ ТРАДИЦИИ ЗАДОЛГО ДО БУДДИЗМА: ЭТО КОЛЕСО (САНСКР. CAKRA) И ЛОТОС (САНСКР. PADMA)

С числом 8 в буддизме связано представление о восьмеричном пути спасения, предложенном человечеству Буддой Шакьямуни, включающем в себя праведные воззрения, праведные устремления, праведную речь, праведное поведение, праведный образ жизни, праведное усердие, праведную память, праведное самоуглубление. Известен и такой числовой восьмеричный комплекс – «восемь сокровенных органов тела Будды» (сердце, желчный пузырь, селезенка, легкие, печень, желудок, почки, кишки366). Полный цикл жизни Будды включает в себя восемь фаз: спуск с небес, вхождение в тело матери, выход из тела матери, отречение от мира, подчинение зла, достижение просветления, поворот колеса закона, погружение в нирвану367. Наконец, тело Будды после его погружения в нирвану было сожжено, пепел поделен на восемь частей, каждая из которых породила своеобразную форму ступы-реликвария. Все восемь типов ступ представлены в ограде первого монгольского монастыря Эрдэнэ-Цзу (всего их в этой ограде 108), находящегося на территории поселка Харахорин Увур-Хангайского аймака МНР. Таким образом, мы видим, что число 8 обладает некоторой сакральностью в контексте буддийской культуры и «восемь эмблем» вполне вписываются в эту сакральность.

Заметим также, что ряд предметов, вошедших в число «восьми эмблем», был известен в индийской традиции задолго до буддизма: это колесо (санскр. cakra) и лотос (санскр. padma). А в самой Монголии эти предметы известны не только в восьмеричном наборе, но и по отдельности, в качестве деталей буддийской и народной орнаментики. Помимо стандартного алтарного набора «восьми жертв», изготовленных, как правило, из дерева или отлитых из металла, которые обязательны в храмах и до сих пор часто встречаются в монгольских юртах, цветок лотоса, двух рыб, белую раковину, колесо с восемью спицами можно увидеть изображенными на дверях юрт, в виде тканого орнамента на шелке, ксилографического отпечатка на простой белой ткани или бумаге. Особенно повезло эмблеме «нить счастья», которая в Монголии воспринимается как древний национальный орнамент и применяется как счастливый символ практически повсеместно: от рисунка на ткани, заборах и воротах, окружающих юрту и хозяйственную территорию при ней (хашаан), значках, выпускаемых монгольской промышленностью, до вошедших лишь в недавнее время в обиход из общеевропейской культурной модели колец для новобрачных. На кольце невесты изображена «нить счастья», на кольце жениха – ваджра, пучок скрещенных молний, также в основе своей один из буддийских символов, частично оторвавшийся от своего первоначального значения в буддизме и сохранивший лишь значение крепости и прочности.

Следующий объект нашего внимания – монашеский жезл (№ 509–11/а, б; рис. 9). Его тибетское название – харсил (‘khar-gsil), монгольское – дулдуй. Предмет этот наряду с другими 17 предметами ламаистского культа был подарен Музею антропологии и этнографии в 1899 г. Г. М. Осокиным, известным краеведом и собирателем изделий традиционной культуры и народного искусства, автором ряда этнографических работ по бурятам и монголам368, удостоенным за свою деятельность звания почетного гражданина г. Кяхты.


ОСНОВНОЕ НАЗНАЧЕНИЕ ПОСОХА – НЕ СТОЛЬКО ОПИРАТЬСЯ НА НЕГО ПРИ ХОДЬБЕ, СКОЛЬКО ПРЕДУПРЕЖДАТЬ ВСЕ ЖИВОЕ ВОКРУГ О ТОМ, ЧТО ДВИЖЕТСЯ МОНАХ

Монашеский жезл, или посох, известен предположительно со времен самого Будды. Во всяком случае, буддийская традиция упоминает о существовании у Будды Шакьямуни такого посоха (санскр. khakhara), сделанного из сандалового дерева и имевшего оловянное навершие. Посох входил в число обязательных атрибутов странствующих буддийских монахов наряду с чашей для сбора подаяний, четками, монашеской одеждой и другими предметами. Основное назначение посоха – не столько опираться на него при ходьбе, сколько предупреждать все живое вокруг о том, что движется монах. Прежде всего такое предупреждение относилось к различным мелким животным, на которых монах мог невзначай наступить и тем самым, не желая того, их убить, т. е. насильственно пресечь чью-то цепь перерождений, что, как известно, входит в число десяти основных грехов в буддизме.



Рис. 9. Жезл странствующего буддийского монаха

Именно поэтому деревянный в основе своей посох имел металлическое навершие в виде контура листа, отдаленно напоминавшего по форме лист дерева бодхи (лат. Ficus religiosa) – дерево, под которым Будда, согласно буддийской легенде, достиг просветления. На контур листа насаживались металлические кольца, издававшие на ходу легкое позвякивание, – таким образом предупреждались все живые существа и достигалась искомая цель.

Монашеские посохи известны и в странах северного буддизма: Тибете, Монголии, Китае, Японии. Их первоначальная функция сохранилась, однако внешний облик претерпел некоторую эволюцию. Особенно наглядно это видно на примере вышеупомянутого предмета из коллекции МАЭ. Его размеры (длина 67 см) и наличие короткой деревянной рукоятки свидетельствуют, что он превратился из посоха, которым опирались в грунт при ходьбе, в жезл, который носят в руках. Обилие навешенных на жезл предметов (шелковых платков – хадаков, кожаных веревок с нанизанными на них бусами, бубенчиков, металлических колец и др.), по длине своей в ряде случаев превосходящих размеры жезла, свидетельствует о том, что он уже и не может использоваться как посох, а только как ручной предмет. Впрочем, возможно, что кусок стержня просто утерян и предмет в коллекции представлен в поломанном виде (об этом см. ниже).

Основные конструктивные детали раннебуддийских посохов все же сохранились: сочетание металлического и деревянного стержней и навершие в виде каркаса из восьми металлических дуг (его размеры 5 8 см). На металлический стержень насажены шесть свободно двигающихся колец, девять колец и бубенцов имеются на каркасе навершия, наконец, еще восемь колец и бубенцов привязаны к концам шелковых лент (длиной от 45 см и больше), свободно свисающих с каркаса навершия. Таким образом, шумовой эффект на ходу обеспечен достаточно. Шелковые хадаки голубого цвета, свисающие с нижних дуг каркаса имеют благопожелательную символику по отношению ко всем живым существам. Любопытно, что среди лент (хадаков) свисают восемь нитей с нанизанными на них бусами, шарики которых (желтые, коричневые, красные) сделаны из дерева, корня и каких-то искусственных материалов, есть даже несколько бусин из красного коралла. Трудно судить наверняка о назначении этих бус. Нити разной длины с разным количеством бусин – от 7 до 70; к концам некоторых нитей подвешены небольшие бубенчики, которые, возможно, и предназначались для того, чтобы издавать звуки. Скорее всего, это остатки бывших четок, нити которых порвались от долгого употребления, и часть зерен потерялась. Так как четки считались необходимым ритуальным предметом монахов и имели определенный сакральный смысл, то вполне возможно, что остатки вышедших из употребления четок могли находить себе именно такое применение: ритуальная функция жезла от такого дополнения ничего не теряла.

В каркас металлического навершия вмонтирована застекленная ладанка (размер 3,8 см), внутри которой находится миниатюрная фигурка Будды Шакья-муни. Судя по изображениям тибетских, китайских и японских жезлов и посохов, верхушка навершия представляет собой шпиль в виде многоступенчатой ступы.



Рис. 10. Тибетский монашеский посох и навершие к нему


У рассматриваемого нами предмета шпиль утерян, но концы навершия упираются в металлическую пластинку с отверстием, в которое этот шпиль вставлялся. Бывало, что вместо шпиля вставлялось изображение пучка скрещенных молний (санскр. «ваджра»). Оба эти предмета в буддизме наделены глубокой сакральной символикой и иногда могут использоваться как взаимозаменяющие друг друга объекты.

Для сравнения приводим здесь изображения тибетского и японского монашеских посохов. Это именно посохи, а не жезлы, по своим размерам они превышают человеческий рост и служат опорой при ходьбе, выполняя попутно и все прочие функции, присущие посоху. Тибетский посох перерисован из уже упомянутой выше книги Лодена Дагьяба «Тибетское религиозное искусство» (рис. 10)369. Японский вариант посоха держит в руках божество японского буддийского пантеона Дзидзо-босацу (санскр. бодхисаттва Кшитигарбха). В раннем буддизме он входил в число восьми главных бодхисаттв, выполняя их основные функции по указанию всем живым существам пути к спасению. Однако в японском буддизме у него появились дополнительные обязанности: защита путников, детей и военных. Он изображается обычно в монашеской одежде, часто в окружении детей и как покровитель путников с посохом странствующего монаха в правой руке (рис. 11). Снимок сделан автором данной статьи летом 1982 г. в одном из буддийских монастырей г. Киото.

Каждый ритуальный предмет в любой религии помимо чисто внешней функциональной роли, исполняемой им в тех или иных культовых и житейских ситуациях, заключает в себе еще и некую глубокую внутреннюю сакральность, скрытую от непосвященного взгляда и присущую ему всегда, независимо от того, исполняет ли он в этот момент какую-либо функциональную роль или просто лежит на месте. Монашеский жезл не исключение. Приведем здесь описание заложенной в нем сакральной сущности, по А. М. Позднееву370. Жезл (а точнее, посох, так как Позднеев описывает именно посох) состоит из двух полых железных прутьев, которые соединяются вместе при помощи деревянной палочки. Нижняя часть жезла – это острие, удобное для опоры при ходьбе. Выше этой части жезла помещается круглое яблоко, похожее на то, что имеется на жезлах архиереев православной церкви, оно «знаменует собою запор для закрытия дверей, ведущих к трем злополучным перерождениям» (имеются в виду три низших мира из шести миров живых существ: мир животных, мир духов прета и мир ада). Выше этого яблока жезл становится семигранным, и семь его граней олицетворяют «семь отделов святости»: память о былых перерождениях, проникновение в истину, деятельность для ее достижения, удовлетворение от следования по этому пути, очищение духа, погружение духа в созерцание, достижение полного спокойствия. Соединение двух частей жезла посредством вставки в них деревянной палки означает соединение метода и мудрости как двух необходимых основ для достижения состояния Будды.



Рис. 10. Изображение божества буддийского пантеона Японии с монашеским посохом в руке


Верхний стержень жезла делается восьмигранным, что должно напоминать о восьмеричном пути спасения. Навершие жезла состоит из четырех выгнутых соединенных вместе «рогов» (прутьев), говорящих последователям буддизма о четырех благородных истинах. На каждый из прутьев навешано по три кольца, всего их двенадцать, и они соответствуют двенадцати ниданам — 12 причинам, порождающим бесконечную цепь перерождений. Место соединения прутьев символизирует духовную сущность Будды, в знак которой здесь укрепляется ступа (монг. субурган). На самой вершине прикрепляется вторая ступа, означающая земное воплощение вселенской сущности Будды. Таким образом, всякий носящий жезл видит в его составных частях те или иные концепции буддийской философии.


ВЕРХНИЙ СТЕРЖЕНЬ ЖЕЗЛА ДЕЛАЕТСЯ ВОСЬМИГРАННЫМ, ЧТО ДОЛЖНО НАПОМИНАТЬ О ВОСЬМЕРИЧНОМ ПУТИ СПАСЕНИЯ

Это описание, сделанное специалистом по монгольскому ламаизму непосредственно в самой Монголии и со слов лам, мы можем принять за образец и по нему проверить, насколько предмет из коллекции МАЭ соответствует эталону монашеского посоха. Отметим следующие отклонения:

1) отсутствие нижнего металлического стержня, что и превратило посох в жезл; возможно, что он просто утерян (на мысль об этом наводит заточенный конец деревянной рукоятки, который мог вставляться в какое-то более широкое отверстие), вместе с ним, вероятно, утеряно и яблоко – «преграда для перерождений»;

2) верхняя часть жезла имеет не семи-, а всего лишь трехгранную поверхность (таким образом, символика «семи отделов святости» также утрачена);

3) часть металлических колец (а именно шесть) насажена на сам стержень, а не на каркас навершия, в общей сложности в сумме с бубенцами их число превышает двенадцать (тем самым нарушена символика двенадцати нидан); заметим, что число колец на тибетском и японском посохах также не двенадцать: на тибетском их восемь, на японском шесть, что не соответствует стандарту;

4) место нижней ступы занимает изображение Будды; как явствует из символики ступы, такая замена вполне правомерна (ср. изображения тибетского и японского посохов на рис. 10 и 11, где обе ступы на месте);

5) обилие лишних предметов в виде хадаков, нитей бус (четок), бубенцов, колец и пучков волос, привязанных к концам нитей и лент; как мы уже отмечали выше, все они обладают определенной святостью, но в ритуальном контексте данного жезла никакой семантики не несут.

Это позволяет сделать вывод, что данный жезл странствующего монаха, сделанный в Монголии, имеет существенные отклонения от канонической формы, принятой в той же Монголии. Почему он таков, мы можем только гадать. Возможно, его сделал для себя человек, не очень сведущий в тонкостях буддийской догматики и ее символического воспроизведения в тех или иных ритуальных деталях, человек, которого интересовало в этом предмете лишь выполнение им первичной функции – предупреждения всех живых существ о том, что движется странствующий монах.


КОСМОЛОГИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ – МАНДАЛА КАК КАРТА ВСЕЛЕННОЙ ИЛИ, ТОЧНЕЕ, ЕЕ УСЛОВНОЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ

Третий предмет, о котором пойдет речь, один из вариантов ламаистского мандала (№ 719–77; рис. 12). Как известно, мандала в буддизме – предмет многоплановый. В нем можно выделить несколько уровней, каждый из которых выступает на первый план в той или иной сфере идеологии и практики буддизма. Космологический уровень – мандала как карта вселенной или, точнее, ее условное изображение. Второй уровень – мандала как инструкция по медитации, используемая во время практики созерцания, помогающая субъекту обряда слиться с космическим абсолютом. Третий уровень – мандала – жертва, которую преподносят божеству или какому-либо конкретному лицу, например, ламе высокого ранга. Так, в дореволюционной Монголии с конца XVIII в. ежегодно во время Надома семи хошунов главе ламаистской церкви Монголии Богдо-гэгэну подносился набор даров (даншик) от имени семи хошунов Халхи и их правителей. Главное место среди даров занимало скульп турное изображение мандала, сделанное из серебра или позолоченной бронзы, инкрустированное драгоценными камнями, выступавшее как символ вручения всей буддийской вселенной со всеми обитающими на ней живыми существами под покровительство главы церкви.



Рис. 12. Мандала (скульптура, металл)


В Тибете известны мандала-жертвы, изготовлявшиеся из окрашенного в разные цвета масла и песка. Непрочность материала предопределяла и недолговечность жертвы – они хранились не более нескольких дней. Наконец, четвертый уровень – мандала – металлические блюда, использовавшиеся во время храмовых служб для сбора жертвоприношений. Несколько таких блюд хранится в собрании МАЭ и одно из них – металлическое серебряное блюдо с выгравированным на его дне изображением «восьми эмблем славы» уже было описано и опубликовано автором данной статьи в одном из Сборников МАЭ371. Там же достаточно обстоятельно разобраны основные назначения мандала в буддизме и связанные с ними концепции. Мы не будем их здесь повторять, отослав читателя к ряду работ, где они достаточно подробно изложены372.

Мандала из коллекции Музея представляет собой металлический цилиндр, диаметр которого 31 см, высота 7,5 см. На боковой поверхности цилиндра находятся восемь накладных ажурных медальонов, в каждый из которых вписана одна из «восьми эмблем славы». Каждая из эмблем расположена не на лотосовом троне, а на спине льва с открытой пастью (довольно характерная для многих стран Азии традиция изображения львов). Все восемь медальонов соединяются друг с другом с помощью своеобразных застежек, выполненных в виде цветочного стебля, на обоих концах которого находятся по два шестилепестковых цветка. Сердцевина каждого цветка представляет собой вставку из цветного стекла или пасты, кое-где они утрачены.

Цилиндр полый, дно отсутствует, но на верхнем круге разместилась скульптурная композиция. В центре ее возвышается четырехгранная ступа, нижняя половина которой как бы окутана стилизованным изображением горных отрогов. Вокруг этого центра тремя концентрическими кругами расположено несколько категорий священных буддийских символов (рис. 13). Первый круг образуют четыре предмета (I–IV), один из них утрачен, на его месте имеется отверстие, в которое вставлялся стержень с насажденным на него объектом. Остальные три: колесо с тысячью спиц (тысячерадиусное колесо закона), штандарт, зонт. Во второй круг входят 12 предметов (1–12). Перечислим их в том порядке, в каком они расположены, взяв за точку отсчета колесо и идя от него по часовой стрелке:



Рис. 13. План-схема мандала

1) колесо с восемью спицами;

2) слон;

3) чандмань;

4) предмет утрачен;

5) сидящая мужская фигура в венцеобразном головном уборе;

6) конь;

7) корова;

8) стоящая мужская фигура в мундире и шлеме маньчжурского генерала;

9) сидящая женская фигура с вытянутыми вперед руками;

10) дерево;

11) сосуд;

12) вероятно, триратна (символ трех сокровищ в буддизме – Будды, Дхармы, сангхи) – рельеф, изображающий три закрученных спиралью диска, парящих над волнами373.


СЕМЬ ИЗ 12 ПРЕДМЕТОВ ОБРАЗУЮТ ВЕСЬМА ПОПУЛЯРНЫЙ В БУДДИЗМЕ НАБОР СИМВОЛОВ, ИЗВЕСТНЫЙ ПОД НАЗВАНИЕМ «СЕМЬ АТРИБУТОВ ВСЕЛЕНСКОГО МОНАРХА», ОТ КОТОРЫХ, СОГЛАСНО БУДДИЙСКОЙ ЛЕГЕНДЕ, ОТКАЗАЛСЯ ЦАРЕВИЧ СИДДГАРТХА ГАУТАМА, СТАВ БУДДОЙ

Попробуем разобраться в этой символике. Семь из 12 предметов образуют весьма популярный в буддизме набор символов, известный под названием «семь атрибутов вселенского монарха», от которых, согласно буддийской легенде, отказался царевич Сиддгартха Гаутама, став Буддой. Л. Уоддел и Л. Дагьяб перечисляют их в следующем порядке:

1) колесо с тысячью спиц – символ симметрии и совершенства (эквивалентом ему выступает колесо с восемью спицами);

2) драгоценный камень чандмань — символ исполнения всех желаний (предмет, идущий в нашем списке под № 3);

3) добродетельная жена, «обмахивающая веером своего господина и угождающая ему с постоянством рабыни» (сидящая женская фигура);

4) министр, управляющий основами государства (сидящая мужская фигура);

5) белый слон, сотрясающий землю топотом своих ног, – символ государственного суверенитета ряда стран Южной Азии, часто воспринимавшийся как ипостась Айраваты (белого слона бога Индры);

6) небесный конь – символ солнечной колесницы; 7) полководец, способный уничтожить всех врагов (стоящая мужская фигура)374.

Кроме этих семи предметов имеются еще пять, точнее, четыре, так как один утрачен: сосуд, триратна, корова, дерево. О них можно сказать следующее. Сосуд (бумба), уже упоминавшийся выше в составе «восьми эмблем славы», мог использоваться и как дополнительный элемент к «семи атрибутам вселенского монарха» – об этом пишет Л. Уоддел375. Триратна (три сокровища) – один из популярнейших образов буддизма, встречающийся как изобразительный символ повсюду. Корова (часто в описаниях называемая быком; тиб. палбэу) – это один из символов счастья, вероятно, восходящий к народной традиции.

Наконец, третий внешний круг, опоясывающий центральную ступу, включает в себя 12 совершенно одинаковых маленьких четырехугольных ступ (высотой 3 см), каждая из которых стоит на более широком основании (высотой менее 1 см), имеет коническую крышу и навершие в виде небольшого шарика. Одна из ступ утеряна, однако основание ее сохранилось. Из 12 оснований три имеют форму полукруга, три квадрата, три круга, три трапеции. Это не случайно. Именно такие формы имеют в буддийской космологии четыре основных и восемь малых континентов (при каждом основном имеются два дополнительных той же формы). Кроме того, в буддийском тантризме эти геометрические фигуры означают четыре стихии (или элемента) мироздания: полукруг – воздух, квадрат – земля, круг – вода, треугольник или пирамида (в данном случае это трапеция с вогнутыми краями) – огонь376. Каждая из них ассоциируется с одной из четырех стран света (полукруг – север, квадрат – юг, круг – восток, треугольник – запад)377, с одним из дхьяни-будд (разным в разных системах медитации, с определенным цветом пятицветной буддийской палитры и еще рядом показателей. К этим четырем фигурам в практике созерцания добавляется пятая (иногда ее обозначают как каплю, иногда как язык пламени) – она выступает символом центра и в рассматриваемом мандала ассоциируется с находящейся в его центре большой ступой, а также с каждой из 12 малых ступ, которые стоят на 12 постаментах всех четырех вышеперечисленных геометрических форм. В ходе практики медитации адепт, добиваясь слияния с космическим абсолютом в лице своего идама (божества-покровителя), которого он мысленно поставил в центр воспроизводимого им в себе мандала, последовательно вливает себя в различные структурные компоненты вселенной, графическим изображением которых выступают квадрат, круг, треугольник, полукруг и завершает все центральная фигура ступы. Бордюр в виде стилизованного силуэта гор, состоящего из 33 фестонов, опоясывающий поверхность цилиндра, на которой размещена вся эта многофигурная композиция, можно считать четвертым концентрическим кругом. Его семантика, вероятно, связана с числом 33.

Описанный здесь тип мандала встречается не часто. В коллекциях музеев разных стран, на выставках буддийского искусства (и соответственно в их каталогах), в книжных публикациях чаще всего представлены рисованные мандала и мандала-металлические блюда, используемые для сбора пожертвований во время храмовых служб. Гораздо реже можно увидеть изображения скульптурных мандала, хотя они играют столь же важную роль в ритуальной практике буддизма. Скульптурными являются одноразовые мандала из подкрашенного масла или песка, подносимые в виде жертвы ламам высокого ранга в Тибете, и мандала – модели буддийского мироздания – композиции, имеющие многометровые размеры в длину, ширину и высоту. Раньше такие мандала имелись в каждом большом буддийском монастыре Тибета и Монголии, заполняя собою целый храмовый зал. Один из видов такого мандала, изготовленный по старым монастырским образцам, хранится в Музее искусства в Улан-Баторе. Наконец, есть скульптурные мандала, представляющие собой группу божеств буддийского пантеона, объединенную вокруг центральной фигуры какого-либо Будды, включающие в себя так называемое семейство Будды в виде бодхисаттв, локапал (хранителей сторон света), якши (полубожеств во главе с Вайшраваной) и др. Прекрасный образец скульптурного мандала такого типа, посвященного Будде врачевания Бхайшаджьягуру и его семейству (всего 46 бронзовых фигур) из коллекции Государственного Эрмитажа был недавно опубликован Г. А. Леоновым378.

Рассматриваемый нами образец мандала относится к типу модели мироздания, выполненной с помощью символов-заменителей. Большая ступа в центре – символ горы Меру. 12 ступ, расположенных по внешнему кругу поверхности цилиндра, и 12 символов, расположенных по внутреннему кругу, можно ассоциировать с 12 континентами (четырьмя основными и восемью дополнительными) буддийской космологии. Два сакральных набора символов «семь атрибутов монарха» и «восемь эмблем славы», изображенные на верхней и на боковой поверхностях цилиндра, частично перекликающиеся между собой (в обоих присутствуют колесо, штандарт, сосуд), и прочие зооморфные и растительные символы (дважды повторенный лотос, слон, конь, корова и т. д.), волшебный камень чандманъ, триратна – это символы буддийского мира, обретения Истины, Пути, Закона.


РАССМАТРИВАЕМЫЙ НАМИ ОБРАЗЕЦ МАНДАЛА ОТНОСИТСЯ К ТИПУ МОДЕЛИ МИРОЗДАНИЯ, ВЫПОЛНЕННОЙ С ПОМОЩЬЮ СИМВОЛОВ-ЗАМЕНИТЕЛЕЙ

Если мы соединим прямыми линиями последовательно все предметы-символы, находящиеся на каждой из концентрических окружностей, то получим два вписанных друг в друга двенадцатиугольника, в меньший из которых вписан четырехугольник. Центром всей этой композиции служит большая ступа. С точки зрения буддийской космологии четырехугольник отражает пространственные представления буддистов (страны света – север, юг, восток, запад), а если его дополнить пятой точкой – центром, то еще и концепцию царской власти и ее соотношения с социальными структурами на земле. Те же космологические идеи заложены в форме ступ (большой и малых) и в 12 постаментах четырех разных форм под ними. Двенадцатиугольник в «геометрии» буддизма, как полагает В. И. Корнев, выступает символом представлений о циклическом характере времени379.

Автор статьи не настаивает на том, что такая интерпретация этого вида мандала является единственно возможной и отражает все уровни его семантики, но полагает, что она вполне может иметь место. В заключение следует добавить, что мандала № 719–77 поступил в собрание МАЭ в 1837 г. в числе других 156 предметов ламаистского культа из Азиатского музея и что наиболее вероятная его датировка конец XVIII – начало XIX в.

Изучение ламаизма в СССР (1917–1976

(опубликовано: Народы Азии и Африки. 1977. № 2. С. 187–196)


Исследования по ламаизму можно рассматривать как одно из направлений буддологии – науки о буддизме, в формировании которой большую роль сыграли классическое востоковедение, искусствоведение и религиоведение; позднее к ним присоединились история, этнография, социология. Отечественная буддология сделала первые шаги во второй половине XIX в. (В. П. Васильев, И. П. Минаев, А. М. Позднеев), прославила себя крупнейшими работами в первой трети XX в. (Ф. И. Щербатской, Г. Ф. Ольденбург, О. О. Розенберг, Е. Е. Обермиллер), а затем, подготовив базу для исследований и кадры ученых, специалистов в разных отраслях ориенталистики, в последние два десятилетия совершила значительный качественный скачок. Основные тенденции в развитии советской буддологии, характер проводимых ею исследований и ее задачи на современном этапе уже нашли отражение в ряде публикаций380.

Изучение ламаизма в России имеет намного более длительную традицию, чем остальная буддология, ибо ламаизм исповедовали три народа, жившие на окраинах России: буряты, калмыки и тувинцы.


ИЗУЧЕНИЕ ЛАМАИЗМА В РОССИИ ИМЕЕТ НАМНОГО БОЛЕЕ ДЛИТЕЛЬНУЮ ТРАДИЦИЮ, ЧЕМ ОСТАЛЬНАЯ БУДДОЛОГИЯ, ИБО ЛАМАИЗМ ИСПОВЕДОВАЛИ ТРИ НАРОДА, ЖИВШИЕ НА ОКРАИНАХ РОССИИ: БУРЯТЫ, КАЛМЫКИ И ТУВИНЦЫ

Первые сведения о ламаизме появляются уже в XVII в. в донесениях царских «служилых» людей, в записках и сообщениях царских послов Н. Спафария, И. Избранта, Ф. Ланге. В XVIII в. о нем сообщают в своих трудах участники академических экспедиций С. Гмелин, П. Паллас, И. Георги. В XIX в. о ламаизме появляется настолько много публикаций, что их можно сгруппировать по трем основным направлениям, каждое из которых имело свою специфику и особую задачу.

Наибольшей тенденциозностью отличались труды представителей православного духовенства (архиепископов Нила и Вениамина, иеромонахов Гурия и Мефодия, протоиерея А. Виноградова, священников Д. Горохова, П. Шаврина, И. Чистохина и др.), изучавших буддизм лишь для доказательства истинности христианства и ложности любой религии в сравнении с ним.

Второе направление публикаций отражало официальную позицию правительства царской России по вопросу о ламаизме и ламаистском духовенстве и было основано на донесениях и записках чиновников различных министерств, губернаторов и лиц, наделенных особыми полномочиями по оценке религиозной ситуации на местах. Таковы публикации полковника Маслова и барона Бюлера, использовавших материалы губернатора Лавинского, чиновников Шиллинга и Успенского, отчет князя Ухтомского и т. д. Цель этих публикаций состояла в том, чтобы формировать общественное мнение страны и готовить его к восприятию намечаемых на национальных окраинах реформ в желательном для правительства духе.


ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ЛАМАИЗМУ НЕЛЬЗЯ РАССМАТРИВАТЬ В ОТРЫВЕ ОТ ЭТАПОВ ФОРМИРОВАНИЯ НАУЧНОГО АТЕИЗМА И МАРКСИСТСКОГО РЕЛИГИОВЕДЕНИЯ В НАШЕЙ СТРАНЕ, ДЛЯ РАЗВИТИЯ КОТОРЫХ ХАРАКТЕРНЫ ОБЩИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ

Третье направление дореволюционных публикаций по ламаизму представлено трудами ученых и демократически настроенной интеллигенции, в которых содержится либо научное исследование специфики ламаизма как одной из форм буддизма, либо на фоне общей характеристики тяжелого положения народов, населяющих окраины России, вскрывается реакционная роль ламаизма. Это работы Н. А. Бестужева, О. М. Ковалевского, А. М. Позднеева, А. П. Баранникова по бурятскому ламаизму, Ф. Кона – по тувинскому, И. Житецкого и других – по калмыцкому.

Не задерживаясь более на дореволюционном периоде в изучении ламаизма, который по обилию материала и возникающих при его рассмотрении проблем заслуживает того, чтобы стать предметом самостоятельного исследования, перейдем непосредственно к советскому периоду381.

Победа революции и строительство социалистического общества поставили новые задачи перед общественными науками, в том числе перед религиоведением. Исследования по ламаизму нельзя рассматривать в отрыве от этапов формирования научного атеизма и марксистского религиоведения в нашей стране, для развития которых характерны общие закономерности. Исходя из них в изучении ламаизма можно выделить два периода наиболее активной деятельности: первый период – 20-е – начало 30-х гг.; второй – с конца 50-х гг.382

Первый период совпал со временем массовой перестройки сознания людей, живущих в обществе, где победила революция. Это было время активного разоблачения религии и духовенства как сторонников свергнутого режима и политического врага – главная задача атеистической пропаганды тех лет. Одна за другой выходили острые публицистические статьи и брошюры, вскрывавшие пороки в среде духовенства, разоблачавшие реакционную классовую сущность любой религии, и в том числе лама изма. Таковы брошюры и статьи Б. Вампилова. А. Кочетова, А. Долотова, В. Мащенко, А. Оширова, А. Смирнова, Б. Тогмитова, X. Б. Канукова, С. Урсыновича383.

В конце 1920-х гг. одной из форм массовой атеистической работы были антирелигиозные диспуты с верующими и, главным образом, священнослужителями. Несколько таких диспутов на тему «Классовая сущность ламаизма», «О буддизме и коммунизме» провело бурятское отделение Союза воинствующих безбожников. В них участвовало обновленческое крыло ламаистского духовенства, активно защищавшее интересы церкви, проповедовавшее «общность идей буддизма и коммунизма». Бурятские газеты и журналы освещали подготовку и итоги диспутов, разоблачая перед верующими классовую и идейную иллюзорность такой «общности»384.

Однако в те годы атеистические статьи и брошюры были отнюдь не единственным видом работ по ламаизму. В 1919 г. в Петрограде вышла книга Г. Ц. Цыбикова «Буддист-паломник у святынь Тибета», изданная Русским географическим обществом. В силу ряда обстоятельств она вышла на много лет позднее, чем первоначально намечалось385, и по этой причине оказалась первой буддологической работой, изданной в молодой Советской России. Отмеченное в 1973 г. 100-летие со дня рождения Г. Ц. Цыбикова, отечественного ориенталиста и буддолога, породило большой поток литературы о нем и его путешествии в Тибет386. Тем не менее выход этой книги в тяжелые годы гражданской войны, когда, казалось бы, как отмечал С. Ф. Ольденбург в предисловии, было не до описаний паломничеств в далекие страны, был доказательством того, «что истинная Россия жива и работает в полном сознании своей духовной силы»387.

В том же 1919 г. в Петрограде открылась Первая буддийская выставка, на которой были представлены наиболее интересные коллекции из фондов петроградских музеев. Крупнейшие буддологи Советской России Ф. И. Щербатской, С. Ф. Ольденбург, Б. Я. Владимирцов, О. О. Розенберг прочли на ее открытии популярные лекции по истории и философии буддизма, изданные вскоре отдельными выпусками. Лекция-брошюра

Б. Я. Владимирцова388 посвящена распространению буддизма в Тибете, возникновению школ в тибетском буддизме, реформе Цзонхавы и появлению школы гелукпа и дальнейшей судьбе ее у тибетцев, монголов, бурят, калмыков.


В 1919 Г. В ПЕТРОГРАДЕ ВЫШЛА КНИГА Г. Ц. ЦЫБИКОВА «БУДДИСТ-ПАЛОМНИК У СВЯТЫНЬ ТИБЕТА», ИЗДАННАЯ РУССКИМ ГЕОГРАФИЧЕСКИМ ОБЩЕСТВОМ

В те же годы появились и другие, небольшие по объему, но ценные пo содержанию работы – описания ламаистского пантеона и отдельных его персонажей, сведения по истории создания дацанов, их административному и экономическому положению, описания обрядов и праздников ламаизма, основанные преимущественно на материале по ламаизму у бурят и тибетцев389.

Ламаизму у калмыков помимо работы X. Б. Канукова «Будда-ламаизм и его последствия» в довоенные годы были посвящены несколько статей того же автора и У. Д. Душана390. Авторы вскрывали социальные корни ламаизма и характеризовали бытовую подоплеку многих суеверий и пережитков, тормозящих строительство новой жизни в калмыцком улусе. Общие сведения о роли ламаизма в истории калмыков и некоторые статистические данные о численности

монастырей и духовенства приведены в книге Т. Борисова «Калмыкия» и его брошюре «Состояние Калмыцкой области»391.

К концу 1930-х гг. атеизм стал массовой идеологией населения СССР. Война и первые послевоенные годы были временем затишья в религиоведении, но с конца 1950-х гг. наблюдается постепенное возрождение советской буддологии. Начинается второй период в изучении ламаизма. Приоритет в этой области принадлежал Бурятии и Бурят-Монгольскому научно-исследовательскому институту культуры. С 1958 г. он стал называться Бурятским комплексным научно-исследовательским институтом, а в 1966 г. с образованием Бурятского филиала Сибирского отделения АН СССР все гуманитарные дисциплины были объединены в рамках Бурятского института общественных наук БФ СО АН СССР.


ВОЙНА И ПЕРВЫЕ ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ БЫЛИ ВРЕМЕНЕМ ЗАТИШЬЯ В РЕЛИГИОВЕДЕНИИ, НО С КОНЦА 1950-Х ГГ. НАБЛЮДАЕТСЯ ПОСТЕПЕННОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ СОВЕТСКОЙ БУДДОЛОГИИ

Продолжают выходить статьи и брошюры, разоблачающие реакционную сущность ламаизма392. Однако теперь на повестке дня стали капитальные исследования по истории и идеологии ламаизма, экономическому положению монастырей и ламства. Если идеологическая база религии в целом была подорвана, в чем несомненная заслуга атеистической пропаганды предвоенных лет, то не столь просто обстояло дело с ламаистской обрядовой практикой, так называемым бытовым ламаизмом, обладавшим большой живучестью. Как правило, сохранившиеся в быту обряды были тесно связаны с шаманством – доламаистской религией бурят, а во многих из них прослеживались и более древние, дошаманистские пласты. Необходимо было вскрыть наслоения разных эпох в этих обрядах, выявить их связь с общественным бытом бурят в те эпохи, изучить этнографическую природу сохранности этих институтов и объяснить психологическую и социальную обусловленность сохранения именно этих проявлений религиозности в наши дни.

Наибольшая заслуга в решении этих вопросов на материале бурятского ламаизма принадлежит К. М. Герасимовой. Практически нет такой стороны ламаизма, которой она бы не коснулась в своих исследованиях. Среди них работы по истории этой религии, эволюции ее идеологических концепций (обновленчество), обрядовой сущности ламаизма, соотношению религиозных и общественных институтов у бурят, исследования по буддийскому канону и ламаистскому искусству и т. д.393

Интересные документы по истории ламаистской церкви в Бурятии во второй половине XVIII – первой половине XIX в., хранившиеся в архиве засак-ламы Галсана Гомбоева, опубликовал Г. Н. Румянцев394. Несколько работ посвятил истории взаимоотношений идеологов ламаизма с советской властью в первые послереволюционные годы и в наши дни В. С. Овчинников395. Ряд научных и научно-популярных статей, касающихся проблем формирования ламаистского пантеона и ритуалов у бурят и монголов, современного положения ламаизма в Бурятской АССР, опубликовал автор настоящей статьи396. Изобразительное искусство бурят-ламаистов (строительная и иконописная техника, вырезанная из дерева скульптура, изображающая персонажи ламаистского пантеона и их спутников-животных) тоже представлено в публикациях, подготовленных К. М. Герасимовой, Г. А. Ленхобоевым, И. И. Соктоевой, А. В. Тумахани397. Тематически к ним примыкают каталог выставки «Искусство Бурятии XVIII–XIX веков», состоявшейся в Москве осенью 1970 г. и имевшей в своей экспозиции большой раздел по буддийскому искусству и иконографии, и одноименный буклет открыток, выпущенный издательством «Изобразительное искусство» по материалам той же выставки398. Сравнительно недавно Л. Н. Гумилев издал альбом икон и религиозной скульптуры из бывшего Агинского дацана, ныне составляющих часть коллекции Музея антропологии и этнографии в Ленинграде399.


В 1967 Г. В БУРЯТСКОМ ИНСТИТУТЕ ОБЩЕСТВЕННЫХ НАУК БЫЛ СОЗДАН СЕКТОР БУДДОЛОГИИ

Значительное место среди исследований, проводимых в Бурятии, занимают изучение истории буддийской философии, а также источниковедческий разбор трудов отдельных тибетских, монгольских и бурятских философов, внесших вклад в развитие философской мысли в ламаизме400.

В 1967 г. в Бурятском институте общественных наук был создан сектор буддологии. Одним из первых полезных его начинаний была работа по составлению терминологических словарей и справочников по буддизму. Несовершенство и неразработанность терминологического аппарата в буддизме вносят путаницу в исследования по буддологии, поэтому начинание нового сектора заслуживает всяческой поддержки. Уже опубликованы «Источник мудрецов. Тибето-монгольский терминологический словарь буддизма»401 и «Тибетика (материалы тибетологического семинара)»402.


В ОТЛИЧИЕ ОТ ВЕСЬМА РАЗНОПЛАНОВЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ ПО БУРЯТСКОМУ ЛАМАИЗМУ, РАБОТ ПО КАЛМЫЦКОМУ И ТУВИНСКОМУ ЛАМАИЗМУ МАЛО

Для ориентации в тибетской исторической и религиозной литературе были предприняты издания историографических обзоров, аннотированных каталогов рукописей, хранящихся в фондах различных научных учреждений: Института востоковедения АН СССР, Бурятского института общественных наук403. Издания же самих памятников тибето-монгольской буддийской мысли имеют, к сожалению, единичный характер404.

В последние годы появились работы по истории буддизма в Тибете, по взаимоотношениям буддизма и разных его школ (в том числе гелукпа) с местными тибетскими верованиями, а также работы по философии, искусству и иконографии тибетского буддизма405.

В отличие от весьма разноплановых исследований по бурятскому ламаизму, работ по калмыцкому и тувинскому ламаизму мало. Калмыцкому ламаизму посвящены две философские статьи К. А. Наднеевой, лишь в незначительной степени опирающиеся на собственно калмыцкий социологический материал, а в основном исходящие из общеламаистских данных, и историографический обзор дореволюционной литературы Г. Ш. Дорджиевой406. Культовое зодчество калмыков обстоятельно разобрано в книге Д. Б. Пюрвеева407. Тувинский ламаизм рассматривается в нескольких работах, относящихся к разным периодам его истории: археологические работы Л. Р. Кызласова, упоминающие первые буддийские памятники на территории Тувы (часовни, храмы XIII–XIV вв.), статья М. X. Маннай-оола о ламаизме XVIII–XX вв., популярная заметка А. Букина и несколько работ В. П. Дьяконовой, где материал по ламаизму тувинцев привлекается для решения более узкоспециальных этнографических задач408.

Гораздо более изучен монгольский ламаизм. Начало его исследования было положено капитальными работами А. М. Позднеева, посетившего Монголию по заданию Русского географического общества в 80-е гг. XIX в.409 Востоковедная традиция изучения Монголии, монголов и их религии в России практически не прерывалась. В 1921 г. вышла книга И. М. Майского «Современная Монголия», где был дан небольшой, но интересный очерк ламаизма и ламства, монастырской экономики, богослужения и праздников в канун Монгольской народной революции. В 1960 г. эта книга была переиздана410.

В 1920-е гг. текстологическим анализом монгольских буддийских сочинений и надписей занимаются Б. Я. Владимирцов и В. Л. Котвич411. В те же годы злободневные публицистические статьи, разоблачающие паразитическую сущность ламаистского духовенства, пишут С. и Г. Д. Нацовы, И. Новокшенов412. В середине 1930-х гг. появилось несколько разных по жанру работ: небольшая историческая заметка и аннотированный каталог монгольских летописей XVII в. Ц. Ж. Жамцарано, сообщение о контрреволюционном заговоре лам и его разоблачении Л. Б. Кичикова, описания ламаистского праздника Круговращения Майдари и цама Н. П. Шастиной413. В 1940-е – 50-е годы было опубликовано несколько работ А. Т. Якимова414. С середины 1960-х гг. значительно расширяются рамки монголоведных исследований в СССР, охватывающие не только историю, экономику, источниковедение, но и археологию, этнографию, историю буддизма в Монголии. Последняя отрасль монголоведения представлена рядом разноплановых работ: Г. С. Гороховой – по экономике монастырей, Н. Л. Жуковской – по истории формирования пантеона и ритуала в ламаизме, ламаистско-шаман-ско-языческому синкретизму, И. Ломакиной – по искусству Монголии415. Особо следует отметить публикацию исторических летописей и эпиграфических памятников, содержащих сведения по буддизму в Монголии416. История изучения буддизма монголами в собственной стране нашла отражение в статьях П. И. Хадалова и Н. Л. Жуковской417.

Общих очерков по ламаизму немного. Это преимущественно разделы о возникновении и распространении ламаизма в очерках по истории Бурятии, Калмыкии, Тувы, Монголии418, несколько страниц главы «Буддизм» посвящено ламаизму в книге С. А. Токарева419. Есть раздел о ламаизме в обзорной статье В. И. Корнева «Буддизм»420. Наиболее развернутым среди общих очерков является книга А. Н. Кочетова «Ламаизм»421. Ей предшествовали другие публикации того же автора, посвященные критике буддизма и ламаизма, но самый активный период его деятельности в этой области падает на 1960–70-е гг.422

Научные центры, в которых сосредоточено изучение ламаизма, – это Бурятский институт общественных наук (Улан-Удэ), Институт востоковедения АН СССР (Москва, Ленинград), Институт научного атеизма АОН при ЦК КПСС (Москва), Институт этнографии АН СССР (Москва, Ленинград), Калмыцкий научно-исследовательский институт языка, литературы и истории (Элиста), Ленинградский государственный университет, Московский государственный педагогический институт им. В. И. Ленина, Тувинский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории (Кызыл), Государственный Эрмитаж.

Особенно большую работу по изучению ламаизма ведет сектор буддологии Бурятского института общественных наук. Свои исследования он сосредоточил на нескольких основных направлениях:

1) изучение буддийской философии, ламаистской обрядности, истории буддизма в Индии, Тибете, Монголии;

2) структурный и социологический анализ исторических форм религии бурят (шаманизм, ламаизм);

3) современное положение ламаизма в СССР. Базой для работы коллектива буддологов института служат тибетские, монгольские и бурятские рукописи и ксилографы из фондов различных востоковедных учреждений СССР, материалы полевых исследований, собранные в 1962–1966 гг. бурятскими учеными на территории Бурятской АССР и Читинской области, данные социологического обследования состояния религиозности в наши дни, осуществляемого по специально разработанной анкете423.

На регулярно проводимых в последние годы конференциях по истории и культуре Индии, истории и культуре Китая, Рериховских чтениях и других симпозиумах, одно – два заседания посвящаются проблемам буддологии и в том числе ламаизму. Доклады участников этих конференций обычно появляются в печати, иногда в виде сборников докладов и сообщений их участников424.

Постоянные экспозиции по иконографии и культовой утвари ламаизма имеются в Эрмитаже, Музее истории религии и атеизма (Ленинград), Краеведческом музее им. М. Н. Хангалова (Улан-Удэ), в краеведческих музеях Кызыла и Элисты. Богатые коллекции по ламаизму хранятся в фондах Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Ленинград) и Музее искусств народов Востока (Москва).

Материалы этого обзора свидетельствуют о том, что только всесторонний подход к изучению ламаизма помогает, с одной стороны, уяснить специфику ламаизма, выделяющую его среди прочих направлений и течений буддизма, с другой – полнее охватить буддизм как систему в целом на определенном этапе ее эволюции.

Ссылки на издания

Представленные в этой книге статьи были ранее опубликованы автором в следующих изданиях:


250-лет официального признания буддизма в России (размышления о прошедшем юбилее некоторое время спустя) // Этнографическое обозрение, 1992, № 3. С. 118–131.

Атлас тибетской медицины на перекрестке религии и политики // Жуковская Н. Л. Мир традиционной монгольской культуры. Lewiston, Queenston: The Edwin Mellen Press, 2000. C. 222–238.

Буддизм в России: путь длиною в четыре века // BuddhisminRussia. Exhibition Catalog. National Museum of Bhutan. Paro, 2011. C. 19–61 (опубликована на англ. яз.).

Буддизм и бурятская национальная идея // Жуковская Н. Л. Мир традиционной монгольской культуры. Lewiston, Queenston: The Edwin Mellen Press, 2000. C. 239–251.

Буддизм и шаманизм как факторы формирования бурятского менталитета // Религия в истории и культуре монголоязычных народов России. М.: Восточная литература, 2008. С. 9–36.

Буддизм как культурно-исторический феномен // Буддизм. Словарь. М.: Республика, 1992. С. 5–26 (в соавторстве с В. И. Корневым).

Буддисты Бурятии глазами ссыльного народовольца Моисея Кроля (90-е годы XIX века) // Буддийская культура: история, источниковедение, языкознание и искусство. Третьи Доржиевские чтения. – СПб.: Нестор-История, 2009. С. 283–291.

Вспоминая Дхарамсалу // Иностранец (еженедельная газета). 2002. 28 мая. С. 30–31.

Изучение ламаизма в СССР (1917–1976) // Народы Азии и Африки. 1977. № 2. С. 187–196.

К вопросу о награде, полученной Дамба Даржа Заяевым от императрицы Екатерины II // Мир буддийской культуры. Материалы международного симпозиума. 10–14 сентября 2001 г. Улан-Удэ-Агинское-Чита, 2001. С. 82–87.

К вопросу о типологически сходных явлениях в шаманстве и буддизме // Советская этнография. 1970. № 6. С. 36–46.

Народные верования монголов и буддизм (о специфике монгольского ламаизма) // Археология и этнография Монголии. Новосибирск: Наука, 1978. С. 24–36.

О семантике некоторых предметов ламаистского культа // Сборник Музея антропологии и этнографии, XLI. Корейские и монгольские коллекции в собраниях МАЭ. Л.: Наука, 1987. С. 137–148.

Современный ламаизм (на материалах Бурятской АССР) // Вопросы научного атеизма. Вып. 7. М.: Мысль, 1969. С. 221–242.

Ф. И. Щербатской – С. Ф. Ольденбургу. Письмо из Агинского дацана // Буддийская культура: история, источниковедение, языкознание и искусство. Вторые Доржиевские чтения. СПб.: Петербургское востоковедение, 2008. С. 207–212.

«Феномен Итигэлова»: версии религиозные, научные, антинаучные и другие // Материалы Международной научной конференции «Единая Калмыкия в единой России: Через века в будущее», посвященной 400-летию добровольного вхождения калмыцкого народа в состав Российского государства, г. Элиста, 13–18 сентября 2009 г. Ч. I. Элиста, 2009. С. 338–342.

Формы проявления культа природы в пантеоне и ритуалах ламаизма // Религия и мифология народов Восточной и Южной Азии. М.: Наука, 1970. С. 99–100.

Затекстовые библиографические ссылки и примечания

1 Слово «Будда» пишется с прописной буквы только в одном случае: если оно относится к основателю буддизма Гаутаме Шакья-муни; во всех прочих случаях оно пишется со строчной буквы.

2 Несколько лет назад в ходе войны, не прекращающейся в этом регионе уже несколько десятков лет, данная статуя была обстреляна и практически уничтожена. На сегодняшний день самая высокая в мире статуя Будды находится в Японии – Усику Дайбуцу, его высота вместе с лотосовым постаментом – 120 м; установлена в конце XX в.

3 Y?bel у евреев – обычай раз в 50 лет освобождать всех рабов еврейской национальности и возвращать им право собственности на отнятую у них землю; jubilaeus у населения Италии – полная индульгенция, объявляемая папой раз в 25 лет, обычай установлен Папой Павлом II в 1470 г.; юбилей – в более поздних традициях – 25– или 50-летняя годовщина со дня какого-либо события: Webster’s New Collegiate Dictionary, 1960. P. 456.

4 Бира Ш. Монгольская историография (XIII–XVII вв.) М., 1978. С. 85–86.

5 Абаева Л. Л. Сколько лет буддийской вере в Бурятии? // Молодежь Бурятии. 1991. 13 июля. С. 10.

6 Ламаизм в Бурятии XVIII – начала XX в. Новосибирск, 1983. С. 12–13.

7 Там же. С. 17–18.

8 Там же. С. 30–33.

9 Здесь и далее – в тексте, оформленном другим шрифтом, полностью сохранено написание первоисточника. – Прим. ред.

10 Служба Ван была повторена в полном объеме 19–20 июля в Агинском дацане Читинской обл.

11 См. о мандала: Tucci G. The Theory and Practice of the Mandala. L., 1961; Жуковская Н. Л. Мандала как предмет ламаистского культа // Культура народов зарубежной Азии. Сб. МАЭ. Т. 29. Л., 1973; Топоров В. Н. Мандала // Мифы народов мира. Т. 2. М., 1982.

12 Зеленый цвет – один из пяти основных в цветовой палитре буддизма (белый, желтый, красный, зеленый, синий); с зеленым цветом в буддийской картине мира ассоциированы будда непогрешимой истины Амогасиддхи, страна света – север, элемент – воздух, чувство – обоняние, животное-спутник – Гаруда, будда грядущего мирового периода Майтрея (бурят. Майдар).

13 Дашиев Д. Г. Далай-лама. Улан-Удэ, 1991. Goodman T. The Last Dalai-lama a Biography. L., 1986.

14 250-летие официального признания буддизма в России // Тез. докл. науч. конф. 16–17 июля 1991 г. Улан-Удэ, 1991.

15 См. на эту тему: Кулешов Н. Зачем нам Далай-лама? // Моск. новости. 1991. № 30. 28 июля. С. 13.

16 Заятуев Г. Н. Агван Доржиев. Улан-Удэ, 1991.

17 Материалы этого дела пока в основном опубликованы за рубежом: Дело Дандарона / Сост. Семека Е. Firenze, 1974; Piatigorsky A. The Departure of Dandaron // Kontinent. 2. 1977. В нашей стране см.: Монтлевич В. М. Тантра на Запад! // Наука и религия. 1991. № 2; Его же. Б. Д. Дандарон – ученый-буддолог и религиозный деятель // Ступени. Философский журн. Л., 1991. № 1. С. 155.

18 Следует отметить великий почин Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Санкт-Петербург), вернувшего летом 1991 г. Агинскому дацану более 2 тыс. предметов ламаистского культа, поступивших в свое время в коллекцию музея после закрытия этого монастыря.

19 Автор в своих работах использует термины «шаманизм» и «шаманство» в равнозначном, взаимозаменяемом смысле, полагая, что первый термин образован по законам латинского языка, второй – русского, но содержание в них вложено одинаковое.

20 Залкинд Е. М. Присоединение Бурятии к России. Улан-Удэ, 1958. С. 40.

21 Ламаизм в Бурятии XVIII – начала XX в. Структура и социальная роль культовой системы. Новосибирск, 1983. С. 12–15.

22 Буряты. М., 2004. (Серия «Народы и культуры»). С. 446–451.

23 Ломакина И. О судьбе реликвий агинских дацанов в годы сталинизма // Мир буддийской культуры. Мат-лы междунар. симпозиума (10–14 сентября 2001 г. Улан-Удэ – Агинское). Чита, 2001. С. 156.

24 Буддийские общины и организации России // Буддизм России. 2003. № 37. СПб. С. 154–160.

25 Заятуев Г. Н. Цанид-хамбо Агван Доржиев. Улан-Удэ, 1991; Страницы из жизни Агвана Доржиева. Архивные документы. Улан-Удэ, 1993; Предание о кругосветном путешествии, или Повествование о жизни Агвана Доржиева. Улан-Удэ, 1994; Шаумян Т. Англия и Россия в борьбе за господство над Тибетом (Российские исследования по мировой истории и культуре. Т. 14). Lewiston-Queenston-Lampeter, 2001; Россия и Тибет. Сборник русских архивных документов. 1900–1914. М., 2005; Snelling J. Buddhism in Russia. The Story of Agvan Dorzhiev, Lhasa’s Emissary to the Tsar. Shaftesbury: Dorset, 1993.

26 Буддийская традиция: история и современность. Юбилейные чтения, посвященные 150-летию со дня рождения Агвана Доржиева. 25–27 ноября 2004 г. Мат-лы конф. СПб., 2005; Буддийская культура: история, источниковедение, языкознание и искусство. Вторые Доржиевские чтения. 9–11 ноября 2006 г. Мат-лы конф. СПб., 2008.

27 Чимитдоржин Г. Г. Институт Пандито Хамбо лам. 1764–2004 гг. Улан-Удэ: Изд-во Буддийского института «Даши Чойн-хорлин», 2004. С. 101–110.

28 Встреча с Хамбо Этигэловым // Тайны Бурятии. Улан-Удэ, 2003.

29 Никитина Т. Восьмое чудо света // «Московский комсомолец» в Бурятии. 2005. 19–26 января.

30 Тайны Бурятии (спецвыпуск: Бидия Дандарон. Жизненный путь и духовный подвиг). Улан-Удэ, 2004.

31 Семека Е. (сост.). Дело Дандарона. Firenze, 1974; Piatigorsky A. The Departure of Dandaron // Kontinent. 1977. № 2.

32 Белка Л. К вопросу об институте хубилганов в бурятском буддизме // Мир буддийской культуры. Материалы Международного симпозиума. 10–14 сентября 2001 г. Улан-Удэ – Агинское. Чита, 2001. С. 120–126.

33 Дандарон Б. Д. Избранные статьи. Черная тетрадь. Материалы к биографии. «История Кукунора» Сумпы Кенпо. СПб., 2006.

34 Лама Нимажап Илюхинов. Я за нравственные принципы развития // Правда Бурятии (газ.). 1995. 15 дек. Улан-Удэ.

35 Жуковская Н. Л. К истории сойотской проблемы // Этнические процессы и традиционная культура (Сибирь: этносы и культуры. Вып. 9). М. – Улан-Удэ, 2005. С. 11–15; Содномов Б. Д. Через тернии – к ясному свету. Памяти учителя // Бурятия. 2005. 22 июля; Буддизм в Саянах: история и современность. Аршан, 2005.

36 Nadia Stepanova. L’Invocatrice degli Dei: Storie di Vita di una Sciemana Buriatia. Raccontata CD’Arista. Milano, 1998.

37 Жуковская Н. Л. Бурятский шаманизм сегодня: возрождение или эволюция? // Шаманизм и иные традиционные верования и практики. Мат-лы междунар. конгресса (7–12 июня 1999 г. Москва). Т. 5. Ч. 3. М., 2001. С. 164–165.

38 Календарь традиционных обрядов. Некоторые святые места и горы, находящиеся на территории Бурятии, где с давних времен проводятся тайлаганы и молебны. Улан-Удэ, 1998; Под Вечно Синим Небом (традиции, люди, даты). Шаманский религиозный календарь. Улан-Удэ, 2002.

39 Харитонова В. И. Из опыта «полевой работы» на семинарах «Центра по изучению шаманизма и иных традиционных верований и практик» (Фантастичен ли роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»?) // Полевые исследования Института этнологии и антропологии РАН. М., 2002. С. 143–156.

40 Наёхан (Ангараева Н. В.). Красота бескорыстной любви. Улан-Удэ, 2004.

41 Цыбикжапова Е. Х. Космическая эволюция в героическом эпосе «Гэсэр». Улан-Удэ, 2002.

42 Базаров Б. Д. Тайна посвящения в шаманы (Книга 1). Улан-Удэ, 1999; Базаров Б. Д. Таинство и практика шаманизма (Книга

2). Улан-Удэ, 2000.

43 Среди 89 регионов Российской Федерации Республика Бурятия занимала в 1996 г. 51-е место по производству валового регионального продукта, 54-е – по производству промышленной продукции, 56-е – по производству сельскохозяйственной продукции, 53-е – по капиталовложениям в экономику, 63-е – по иностранным инвестициям. См.: Российские регионы после выборов-96. М., 1997. С. 617–618. За последующие три года картина существенно не изменилась.

44 Соловьев В. С. Русская идея. М., 1911. С. 3.

45 Дашдамиров А. Национальная идея и этничность (Азербайджанская идея в этнокультурном интерьере). М., 1996. С. 4.

46 Жириновский В. В. Идеология для России. М., 1997. С. 57–83.

47 Там же. С. 59.

48 Красухин К. Г. Может ли быть сформулирована национальная идея? // Демократическое развитие регионов как условие построение гражданского общества в Российской Федерации. Тезисы докладов. Владикавказ, 1998. С. 9.

49 См.: Национально-освободительное движение бурятского народа. Тезисы и материалы докладов и сообщений. Улан-Удэ, 1989; Национальное движение в Бурятии в 1917–1919 годах. Документы и материалы. Улан-Удэ, 1994.

50 Под аналогичным названием, но совершенно независимо от бурят воссоздается древняя языческая религия тюркских народов России, катализатором которой послужила весьма нашумевшая в свое время книга: Сулейменов О. Аз и Я. Книга благонамеренного читателя. Алма-Ата, 1975. Осужденная в те годы всей академической общественностью АН СССР и Бюро ЦК Компартии Казахстана, она была переиздана в 1990 г. и стала настольной книгой многих поклонников общетюркской языческой идеологии.

51 Об этом юбилее см.: Жуковская Н. Л. 250 лет официального признания буддизма в России // Этнографическое обозрение, 1992, № 3. С. 118–131.

52 Подробно об этом см.: Ширапов Ю. С. Бурятская интеллигенция и общественно-политическая мысль Бурятии в начале XX века. Улан-Удэ, 1993. С. 4–47.

53 Кузьмин Ю. В., Свинин В. В. «Панмонголизм» как национальная идея консолидации народов Центральной Азии в XX веке. Иркутск, 1997. С. 5.

54 Кузьмин Ю. В. «Монгольский и Урянхайский вопросы» в общественно-политической мысли России (конец XIX – 30-е XX вв.). Автореф. дисс. … д-ра ист. наук. Иркутск, 1998. С. 32. О панмонголизме и его роли в истории народов Центральной Азии см. также: Белов Е. А. Россия и Монголия (1911–1919 гг.). М., 1999. С. 168–173; Железняков А. С. К вопросу об отношении Коминтерна к панмонголизму // Гуманитарная наука в России: Соросовские лауреаты. История. Археология. Культурная антропология и этнография. М., 1996. С. 66–69; Юзефович Л. А. Начало панмонгольского движения и атаман Семенов // Там же. С. 179–182.

55 Humphrey C. Marx Went Away – But Karl Stayed Behind. Ann Arbor, 1998. Р. 380–412.

56 Абаева Л., Цыренов С. Республика Бурятия. Модель этнологического мониторинга. М., 1999. С. 85.

57 См.: Курас Л. В., Базаров Б. В. Бурятия может стать воротами России в Азию и буддийский мир // Бурятия. 1994. 24 ноября; Абаев Н., Балданов Б.—М. Республика Бурятия: стратегия развития в контексте геополитической ситуации в Центральной и Северо-Восточной Азии // Вестник Евразии. 1999. № 1–2 (6–7).

С. 127–148.

58 Хайдапова Д. Вокруг «Атласа тибетской медицины»// Бурятия. 1998. 8 мая; Доржиев З. «Атлас тибетской медицины» вырвали с мясом // Правда Бурятии. 1998. 14 мая; Костина Л. Пьеса сыграна… Авторов – на сцену? // Бурятия, 1998, 14 мая; Чародеев Г. «Атлас раздора» доставлен в США // Известия. 1998. 15 мая; Четыре вопроса об «Атласе тибетской медицины» // Бурятия. 1998. 16 мая; Серенко А. «Атласная история» вскрыла в Бурятии заговор // Правда Бурятии. 1998. 19 мая (перепечатка из: Независимая газета. 1998. 13 мая); Степанов А. С дубинками против лам или провал полицейской акции // Гвоздь. 1998. май; Серенко А. Обманутые хувараки стали инструментом в политической борьбе. Новые подробности «Атласной истории» в Бурятии // Бурятия. 1998. 13 мая.

59 Пьяных Г. Охота на лам // Коммерсант-Власть. 1998. 26 мая. № 12. С. 56–61; Толстых Л. Культуррейдеры // Там же. С. 62–63.

60 Болсохоева Н. Д. Деси Сангье Гьяцо и его медицинские сочинения // Атлас тибетской медицины. М., 1994. С. 26–32; Жабон Ю. Ж. Научная деятельность Дэсрид Санчжай Чжамцо (1653–1705) (По материалам статьи Джампа-Принлэя, врача Центра медицины и астрологии г. Лхаса) // Культура Центральной Азии: письменные источники. Вып. 2. Улан-Удэ, 1998. С. 48–51.

61 Цит. по: Жабон Ю. Ж. Научная деятельность… С. 51.

62 Жамбалова С. Г. Атлас тибетской медицины – сокровище Бурятии. Улан-Удэ, 1997. С. 4–7.

63 Ацагатский или, как его еще называли, Ацагат-Шелутаев-ский дацан был закрыт 15 августа 1936 г. решением президиума Улан-Удэнского горсовета: см. Андреев А. И. Уход Агвана Доржиева // Orient. Альманах. Вып. 2–3. С. 95.

64 Жамбалова С. Г. Атлас тибетской медицины… С. 20–21.

65 Парфионович Ю., Сеппи И., Эстрин Ю., Евдокимова Н. Древняя культура: отмирающее и живое // Литературная газета. 1970. 9 дек.

66 См. об этом: Жуковская Н. Л. Возрождение буддизма в Бурятии: проблемы и перспективы (Исследования по прикладной и неотложной этнологии. № 104). М., 1997. С. 7–8; Там же: приводится библиография его работ и работ о нем.

67 Хунданов Л. Л., Хунданова Л. Л., Базарон Э. Г. Слово о тибетской медицине. Улан-Удэ, 1979; Материалы по изучению источников традиционной системы индо-тибетской медицины. Новосибирск, 1982; Асеева Т. А., Найдакова Ц. А. Пищевые растения в тибетской медицине. Улан-Удэ, 1984; Асеева Т. А., Блинова К. Ф., Яковлев Г. П. Лекарственные растения тибетской медицины. Новосибирск, 1985; Пульсовая диагностика тибетской медицины. Новосибирск, 1988; Лекарствоведение в тибетской медицине. Новосибирск, 1989 и др.

68 «Онцар гадон дэр дзод». Тибетский медицинский трактат. Пер. Э. Базарона, Ц. Ламжава, В. Пупышева. Новосибирск, 1989; «Чжуд-ши». Памятник средневековой тибетской культуры. Пер.

Д. Б. Дашиева. Новосибирск, 1988; «Чжуд-ши». Т. III. – «тантра наставлений». Пер. и прим. Д. Б. Дашиева. Улан-Удэ, 1991; Базарон Э. Г., Асеева Т. А. «Вайдурья-онбо» – трактат индо-тибетской медицины. Новосибирск, 1984; Базарон Э. Г., Асеева Т. А. «Вайдурья-онбо» – трактат индо-тибетской медицины (приложение). Новосибирск, 1985.

69 Жамбалова С. Г. Атлас тибетской медицины. С. 26–32.

70 Там же. С. 34–36.

71 Атлас тибетской медицины. Свод иллюстраций к тибетскому медицинскому трактату XVII в. «Голубой берилл». Пер.

Т. А. Асеевой, Н. Д. Болсохоевой, Т. Г. Бухашеевой, Д. Б. Дашиева. М., 1994.

72 Bod lugs gSorig rGyun bzhi’? nad don bris cha ngo mtshar mthong ba don ldan, 1986; Tibetan Medical Thangka of the Four Medical Tantras. Trans. Byams-pa ‘Phrin-las. English trans. and annot. Wang Lee, Cai Jingfeng. Peoples Publishing House of Tibet, 1988.

73 Жамбалова С. Г. Атлас тибетской медицины. С. 36–38.

74 The Buddha’s Art of Healing. Tibetan Paintings Rediscovered. New York, 1998.

75 Контракт между Музеем истории Бурятии им. М. Н. Хангалова и компанией «Про-Культура», инк., об условиях организации и проведения выставки из Фондов Музея истории Бурятии им. М. Н. Хангалова «Буддийское искусство исцеления. Атлас тибетской медицины из Музея истории Бурятии», ст. 10.

76 Виноградов Б. За показ деньги все-таки платят // Известия. 1998. 8 мая.

77 Контракт, ст. 2.

78 См.: Возрождение Бурятии. 1998. 19–26 мая; Гвоздь. 1998. Май.

79 Постановление «О результатах выборов Президента Республики Бурятии 21 июня 1998 года» // Бурятия. 1998. 26 июня.

80 Серенко А. «Атласная история» вскрыла в Бурятии заговор // Бурятия. 1998. 19 мая (перепечатка из «Независимой газеты»).

81 Плиев П. Пять стихий и все живое // Независимая газета. 1998. 17 июня. С. 6; Пьяных Г. Охота на лам // Коммерсант-Власть. 1998. № 19. С. 58.

82 Бурятия. 1998. 15 апр.

83 Правда Бурятии. 1998. 13 мая.

84 Кроль М. А. Страницы моей жизни. Т. I. Нью-Йорк, 1944.

85 Жуковская Н. Л. М. А. Кроль и Бурятия; М. А. Кроль. Буряты и европейская культура // Altaica II. М., 1998. С. 67–87.

86 Жуковская Н. Л. Бурятия и буряты в жизни Моисея Кроля; М. Кроль. Годы ссылки. В гостях у Святого Ламы // Восточная коллекция. 2004. № 4. С. 69–80.

87 Кроль М. А. Страницы моей жизни. М. – Иерусалим: Гешарим – Мосты культуры, 2008. 735 с.

88 Милов Л. В. «Комиссия об Уложении», 1767 // Советская историческая энциклопедия. Т. 7. М., 1965. С. 562–563.

89 Пушкин А. С. История Пугачевского бунта. М., 1937. С. 471.

90 Флоровский А. В. Депутаты Войска Запорожского в Законодательной комиссии 1767 г. Одесса, 1912. Примечание на с. 14.

91 Сазыкин А. Г. Описание Тибета, составленное в XVIII в. бурятским паломником Дамба-Даржи Заяевым // Страны и народы Востока. Вып. XXVI. М., 1989. С. 117–125.

92 Дамби-Жалсан Ломбоцэрэнов. История селенгинских монгол-бурят // Бурятские летописи. Улан-Удэ, 1995. С. 112.

93 Чимитдоржиев Ш. Б., Пурбуева Ц. П. Дамба-Даржи Заяев – первый бандидо-хамбо-лама бурятских дацанов // Национальная интеллигенция, духовенство и проблемы социального, национального возрождения народов Республики Бурятия. Улан-Удэ, 1995. С. 78.

94 Всеволодов И. В. Беседы о фалеристике. Из истории наградных систем. М., 1990. С. 61–66.

95 Там же. С. 64.

96 Проект устава Ордена Св. Апостола Андрея Первозванного, государем Петром I учрежденного // Бантыш-Каменский

Д. Н. Историческое собрание списков кавалерам четырех российских императорских орденов. М., 1814. С. 25.

97 Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. Т. 24. СПб., 1894. С. 614.

98 Мельник Г., Можейко И. «Градские и уездные всех чинов…». Должностные знаки в России // Мир музея. 1993. № 4 (132), июль-август. С. 24.

99 Там же: см. рис. на с. 29.

100 Полное собрание законов Российской империи. Собр. I. Т. 17. № 12801. Ст. 11.

101 Цит. по: Ермакова Т. В. Буддийский мир глазами российских исследователей XIX – первой трети XX века. СПб., 1998. С. 32.

102 Мельник Г., Можейко И. Указ. соч. С. 27.

103 Сергей Федорович Ольденбург. М.: Наука, 1986. С. 120.

104 Бонгард-Левин Г. М. Предисловие в книге: Ф. И. Щербатской. Избранные труды по буддизму. М.: Наука, Гл. ред. вост. лит., 1988. С. 5, 21.

105 Жамцаранов, чьи сведения легли в основу содержания письма, это Ц. Ж. Жамцарано (1881–1942) – ученый и общественный деятель, монголовед-филолог, этнограф, историк. В 1911–1917 гг. жил и работал в столице Монголии Урге (ныне Улан-Батор) преподавателем первой советской школы и одновременно переводчиком и советником в монгольском МИДе, занимался также научными исследованиями, был редактором монгольской газеты «Нийслэл сонин бичиг» («Столичная газета») и журнала «Шинэ толь» («Новое зерцало»), пропагандистом идей национального, культурного и политического возрождения Монголии, которая в 1911 г. освободилась из-под власти китайско-маньчжурской династии Цин и обрела автономию. Летом 1917 г. Жамцарано вернулся в Бурятию, занялся политической деятельностью. Но с 1921 г. он вновь в Монголии, получил монгольское гражданство, в 1921–1931 гг. работал ученым секретарем Монгольского ученого комитета, предтечи современной Академии наук Монголии. С 1932 г. – сотрудник Института востоковедения АН СССР (Ленинград). В 1937 г. арестован «за участие в шпионско-диверсионной организации» и «шпионаж в пользу Японии», в 1940 г. приговорен к пяти годам тюремного заключения, в 1942 г. скончался в Соль-Илецкой тюрьме Оренбургской области. Подробно о нем см: Решетов. А. М. Наука и политика в судьбе Ц. Ж. Жамцарано // Orient. Вып. 2–3. Исследователи Центральной Азии в судьбах России. СПб., 1998. С. 5–55.

106 Хайлар – город в Хулун-Буирском аймаке (Китай, Внутренняя Монголия).

107 Хутухта – (монг. хутагт) – «святой», высший титул в монгольском буддизме; в данном случае имеется в виду Богдо-гэгэн, глава теократического правительства Монголии в период ее автономии.

108 Барга – территория в составе Китая, входит в автономный район Внутренняя Монголия.

109 Баргуты – субэтнос в составе монголов КНР.

110 Халха – название значительной части территории Северной Монголии и проживающего там населения.

111 Урянхай (Урянхайский край) – историческое название территории современной Республики Тува (Тыва).

112 Цугол – местность на р. Онон, где находится Цугольский дацан, один из старейших на территории этнической Бурятии.

113 «Тунгузские дацаны» – дацаны, находящиеся на территории расселения хамниган в долине р. Онон; язык хамниган относится к тунгусской ветви тунгусо-маньчжурской языковой семьи, отсюда то определение, которое дал дацанам Ф. И. Щербатской. Хамниганских дацанов было пять: Гунэйский, Токчинский, Хужиртаевский, Бырцуйский, Ульхунский. Схему их расположения см: Историко-культурный Атлас Бурятии. М.: ДИК, 2001. С. 444.

114 Хайдуб, Агван-Хайдуб (1779–1838) – буддийский философ-реформатор Монголии, выступавший с идеями национальной независимости, отстранения высших лам от государственной деятельности, приобщения к европейской культуре и философским системам Запада.

115 Дармакирти (Дхармакирти) – буддийский философ, жил в Индии в VII в.; написал семь трактатов по логике, которые приобрели большую значимость в тибетском буддизме. Упомянутая в письме «Самбандха-парикша» – трактат в стихах с авторским комментарием самого Дармакирти.

116 Дандар (1835–1915) – монгольский философ, представитель «обновленческого» течения в буддизме; составил фундаментальные комментарии к сочинениям видных буддийских философов Индии.

117 Цонхава, Цзонхава (1357–1419) – тибетский религиозный деятель, ученый, проповедник, реформатор, основатель школы Гелуг в тибетском буддизме, последователями которой является значительная часть тибетцев, монголов, бурят, калмыков, тувинцев, школу Гелуг в просторечии и литературе часто называют желтошапочной по цвету шапок лам, исполняющих в ней наставнические и ритуальные функции.

118 «Красношапочная агитация» – имеется в виду школа Ньингма в тибетском буддизме, конкурирующая со школой Гелуг в течение нескольких сотен лет, ламы которой носят красные головные уборы.

119 Штернберг Л. Я. (1861–1927) – в конце XIX в. народоволец и политический ссыльный, впоследствии ставший видным российским этнографом, автор ряда книг по народам Дальнего Востока и первобытной религии, не утративших своего значения и в наши дни. С 1901 г. вплоть до кончины – сотрудник Музея антропологии и этнографии (ныне МАЭ – Кунсткамера РАН). См. о нем: Гаген-Торн Н. И. Лев Яковлевич Штернберг. М.: Наука, 1975. 237 с.; Сирина А. А., Роон Т. П. Лев Яковлевич Штернберг: у истоков советской этнографии // Выдающиеся отечественные этнологи и антропологи XX века. М.: Наука, 2004. С. 49–94.

120 Nguyen Lan Cuong. Dead Bodies of Buddhist Monks Preserved as Statues at the Dan Pagoda // Buddhists for Peace. Journal of the Asian Buddhist Conference for Peace. Vol. 10. № 4. Ulan-Bator, 1988. C. 18–21.

121 «The Secret of a Mummy from Tibet». Film by Wein Davids.

122 Встреча с Хамбо Этигеловым (спецвыпуск журнала «Тайны Бурятии»). Б.м. Б.г. С. 8.

123 Чимитдоржин Г. Г. Институт Пандито Хамбо лам. 1764–

2004. Улан-Удэ, 2004. С. 101–110.

124 Васильева Я. Д. К истории создания и деятельности Института XII Пандито Хамбо Ламы Даши Доржо Итигэлова // Сибирские чтения в РГГУ. Альманах. Вып. 1. М., 2006. С. 82–95.

125 Встреча с Хамбо Этигеловым. С. 14–16.

126 Там же. С. 24.

127 Жуковская Н. Л. Буддизм и шаманизм как факторы формирования бурятского менталитета // Религия в истории и культуре монголоязычных народов России. М., 2008. С. 17.

128 Кальмина Л. В. Бурятия // Этническая ситуация и конфликты в странах СНГ и Балтии. Ежегодный доклад сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. 2006–2007. М., 2007. С. 291.

129 Встреча с Хамбо Этигеловым. С. 9.

130 Кузнецова А. И. Современные буддисты о себе и о мире // Этнографическое обозрение. 2009. № 1. С. 39.

131 Статья написана на материалах, собранных автором в Тункинском, Баргузинском, Закаменском, Джидинском, Заиграевском, Кяхтинском районах Бурятской АССР в 1959–1967 гг. в составе экспедиции Бурятского комплексного научно-исследовательского института СО АН СССР (ныне Бурятский институт общественных наук Бурятского филиала СО АН СССР. Далее – БИОН) по изучению фольклора местного населения, Бурятского отряда комплексной экспедиции Института этнографии АН СССР, а также в результате самостоятельных поездок автора по республике.

132 Изучением современного состояния ламаизма занимается также группа сотрудников Отдела буддологии Бурятского института общественных наук в составе К. М. Герасимовой, Р. Е. Пубаева, П. Б. Балданжапова и др., готовящая серию публикаций по собранным ею полевым материалам.

133 См.: Вашкевич В. В. Ламаиты в Восточной Сибири. СПб., 1885; Позднеев А. М. К истории развития буддизма в Забайкалье // Записки Восточного отдела Русского археологического общества. Т. 1. 1886. СПб., 1887; Герасимова К. М. Ламаизм и национально-колониальная политика царизма в Забайкалье в XIX и начале XX веков. Улан-Удэ, 1957.

134 См.: Герасимова К. М. Сущность изменения буддизма // Критика идеологии ламаизма и шаманизма. Улан-Удэ, 1965. С. 28–46.

135 Этот вопрос рассмотрен в работе К. М. Герасимовой «Обновленческое движение бурятского ламаистского духовенства (1917–1930 гг.)». Улан-Удэ, 1964.

136 См.: Герасимова К. М. Обновленческое движение бурятского ламаистского духовенства (1917–1930 гг.). С. 10.

137 См.: Оширов А. Реакционная сущность религиозных течений Советского Востока на примере ламаизма. Коммунистическая революция. 1929. № 3. С. 78.

138 См.: Всесоюзный съезд буддистов (обновленцев) // Анти-религиозник». 1927. № 3. С. 48; Климович Л. Социалистическое строительство на Востоке и религия. М. – Л., 1929. С. 61–62.

139 См.: Кагаров Е. Г. Монгольские «обо» и их этнографические параллели // Сборник Музея антропологии и этнографии. Т. VI. Л., 1927. С. 115–124.

140 Материалы экспедиции Отдела буддологии БИОН, 1962.

141 См.: Ксенофонтов Г. Сошествие шамана в преисподнюю // Воинствующий атеизм. 1931. № 12. С. 131.

142 Материалы экспедиции Отдела буддологии БИОН, 1963.

143 David-Neel A. Der Weg zur Erleuchtung. Stuttgart, 1960. S. 28.

144 См.: Полевой дневник автора, 1960. Тетрадь № 1. С. 21.

145 Полевой дневник. Бурятского отряда комплексной экспедиции Института этнографии АН СССР, 1963. Тетрадь № 2. С. 12.

146 Полевой дневник Бурятского отряда комплексной экспедиции Института этнографии АН СССР, 1963. Тетрадь № 1. С. 70.

147 См.: Полевой дневник автора, 1960. Тетрадь № 1. С. 95.

148 Полевой дневник Бурятского отряда комплексной экспедиции Института этнографии АН СССР, 1962. Тетрадь № 1. С. 50, 91.

149 Полевой дневник Бурятского отряда комплексной экспедиции Института этнографии АН СССР, 1963. Тетрадь № 2. С. 17.

150 Ганлин – духовой инструмент, изготовляемый из берцовой кости человека; цан – ударный инструмент типа литавр; хур – смычковый музыкальный инструмент.

151 Цам – ныне исчезнувшая танцевальная мистерия устрашения еретиков, совершавшаяся раз в год в ламаистских монастырях.

152 Ваджраяна (или тантрийский буддизм) – одно из трех основных направлений в буддизме.

153 Полевой дневник Бурятского отряда комплексной экспедиции Института этнографии АН СССР, 1962. Тетрадь № 1. С. 109–111.

154 См.: Цибиков Б Д. Цагалган, проведенный по-новому // Этнографический сборник. Вып. 2. Улан-Удэ, 1961. С. 20–28.

155 Кагаров Е. Г. Мифологические заметки. Сергиев Посад, 1913. С. 9.

156 Hummel S. Probleme der Lha-mo // Central Asiatic Journal. Vol. VIII. 1963. № 2. P. 144–145.

157 Вishоff F. А. Der Zauberritus der Ucchusrn?. Tibetisch und Mongolisch (Tanjur-Text) // Central Asiatic Journal. Vol. VII. 1962. № 3. C. 207.

158 Gоrdоn A. Tibetan Religious Art. New York, 1963. P. 35–39.

159 Bhattacharyya N. The Indian Mother Goddess // Modern Review. Vol. III. Calcutta, 1962. № 4. P. 274.

160 Ibid. P. 274. Аналогичные черты можно проследить в культе богинь-матерей у других народов. См., например: у армян – Мелик-Пашаян К. В. Некоторые вопросы культа Анаит в новейшем толковании, автореф. дисс. … канд. ист. наук. Ереван, 1952; у согдийцев – Дьяконова Н. В., Смирнова О. И. К вопросу о культе Наны (Анахиты) в Согде // Сов. Археология. 1967. № 1; в Передней Азии и Средиземноморье – James Е. O. Prehistoric Religion. London, 1957.

161 Nebesky-Wojkowitz R. von. Where the Gods are Mountains. London, 1956. P. 169–171.

162 Pieper J. Beschreibung eines Indischen Festes // Epimeleia. Die Sorge der Philosophie um den Menschen. M?nchen, 1964. S. 352.

163 Ibid. S. 354.

164 Jivaka L. The Philosophy of Tibetan Buddhism // France-Asia. Tokyo. Vol. 18. 1962. № 172. P. 157.

165 David-Neel A. C. Der Weg zur Erleuchtung. Stuttgart, 1960. S. 27.

166 Ibid. S. 28.

167 Чаттопадхъяя Д. Локаята даршана. История индийского материализма. М., 1961. C. 96.

168 Там же. C. 308.

169 Там же. C. 314.

170 Подробно об этом см.: Hirоsatо J. The Buddhist Priest and the Ceremony of Attaining Womanhood during the Yuan Dynasty // Memoirs of the Research Department of the Toyo Bunko (The Oriental Library). Tokyo, 1935. № 7. P. 105–161.

171 Яншина Э. М. О некоторых изображениях на рельефах хань-ских погребений (II в. до н. э. – II в. н. э.) // Вестник древней истории. 1961. № 3. C. 74.

172 Там же. C. 74.

173 См.: Sarkar A. Snake-kult in World Religions // Modern Review. Vol. III. Calcutta,1962. № 4, 5. См. также: Штернберг Л. Я. Айнская проблема // Сборник МАЭ. Т. VIII. 1929. Р. 345–355, где рассматривается трансформация австронезийских представлений о змеях в более поздних верованиях айнов.

174 Кэ Юань. Мифы древнего Китая. М., 1965. С. 46.

175 Яншина Э. М. О некоторых изображениях… С. 77.

176 Зарубин Л. А. Образ утренней зари в «Ригведе» и в восточнославянском фольклоре // Краткие сообщения Института народов Азии. Вып. 80. М., 1965. С. 34–35. См. также: Елизаренкова Т. Я., Топоров В. Н. О древней Ушас (USAS) и ее балтийском соответствии (USINS) / в сб.: Индия в древности. М., 1964. С. 66–84.

177 Зарубин Л. А. Образ утренней зари… С. 33.

178 Hummel S. Pe-har // East and West. V. 13. Roma, 1962. F. 4. P. 314; Nebesky-Wojkowitz R. von. Where the Gods are Mountains. P. 209.

179 Nebesky-Wojkowitz R. von. Where the Gods are Mountains. P. 208–210.

180 Hummel S. Pe-har. P. 315.

181 Goto Т. The Oboga Worship in the Mongols // Миндзокугаку кэнкю. Vol. 20. 1956. № 1–2. P. 59.

182 Humphrey Сh. A Popular Dictionary of Buddhism. New York, 1963. P. 124.

183 Tucci G. The Theory and Practice of the Mandala. London, 1961. P. 23.

184 Rousselle E. Ein Latnaistisches Vajra-Mandala // Sinina. 1929. Hf. 6. S. 296–272; Hummel S. Die Lamapagode als Psychologisches Diagramm // Psyche. 1952. Hf. 10. S. 632.

185 Сammann Sсh. Suggested Origin of the Tibetan Mandala Paintings // The Art Quarterly. Spring. Vol. XIII. 1950. № 2. Р. 107–117.

186 Стратанович Г. Г. Китайские бронзовые зеркала: их типы, орнаментация и использование // Восточноазиатский этнографический сборник // Труды Института этнографии АН СССР (Новая серия). T. 73. М., 1961. C. 68.

187 Swallow R. W. Ancient Chinese Bronze Mirrors. Peiping, 1937. Р. 45–46. См. также: Oр. cit. P. 18, где Р. Суолоу цитирует Л. Гаяра и С. Умехару; Стратанович Г. Г. Китайские бронзовые зеркала… С. 68.

188 Swаllоw R. W. Ancient… Р. 45.

189 Cammann Sсh. Suggested Origin… P. 108.

190 Swаllоw R. W. Ancient… P. 13.

191 Hummel S. Der Ursprung des Tibetischen Mandalas // Ethnos. Stockholm, 1958. Vol. 23. № 2–4. P. 162; Idem. Die Steinreihen des tibetischen Megalithikums und die Ge-Sar Sage // Anthropos. Bd. 60. 1965. № 1–6. C. 833.

192 Hummel S. Der Ursprung des Tibetischen Mandalas. S. 160.

193 Ibid. S. 170. Сходную трактовку известному мегалитическому сооружению Великобритании – Стоунхенджу – дает английский астроном Дж. Хоукинс. Сопоставив свои наблюдения с рассказами потомков кельтских жрецов и обработав все полученные данные с помощью счетно-электронной машины, он пришел к выводу, что странное на первый взгляд расположение камней Стоунхенджа точно отражает положение восходящего и заходящего солнца в определенные дни года и что с помощью этого сооружения даже можно предсказывать затмения. См.: Глушев С. Самая древняя обсерватория // Неделя. 1967. № 4. C. 6–7.

194 Чаттопадхъяя Д. Локаята даршана… C. 325.

195 Там же. C. 326.

196 В практике индуизма янтры используются в том же значении, что и мандала в тантрийском буддизме, хотя в отличие от сплошь изрисованной мандала янтры представляют собой всего лишь линейную схему. См.: G. Tuссi, The Theory…, стр. 45.

197 Чаттопадхъяя Д. Локаята даршана… C.. 331.

198 См., например: А. К. Gоrdоn, Tibetan Religious Art, стр. 92.

199 Hummel S. Das Paradoxe in der Theorie des Kundalini-yoga // Psyche. 1951. Hf. 6. S. 399–400; Idem. Die Lamapagode als Psychologisches Diagramm // Psyche. 1952. Hf. 10. S. 628–636. Этому же вопросу в значительной степени посвящена уже упомянутая выше книга: Tucci G. The Theory…

200 Разнообразные категории жертв в соответствии со степенями их значимости с точки зрения конечной цели всех религиозных действий подробно разобраны в книге: Ekvall R. Religious Observances in Tibet: Patterns and Function. Chicago, 1964.

201 Ibid. P. 176.

202 Ibid. P. 177.

203 См.: Lamоlle Е. Vajrapani en Inde // Melanges de Sinologie. Bibliotheque de l’lnstitut des Haules Etudes Chinoises. Vol. XX. T. 1. Paris, 1966. P. 113–159.

204 Vira R., Сhandra L. A New Tibeto-Mongol Pantheon. New Delhi, 1961–1962. Cofg. 80, 75.

205 Humphrey Сh. A Popular Dictionary of Buddhism. P. 209.

206 Огибенин Б. Л. Семантика мифологических текстов «Ригведы»: автореф. дисс. … канд. ист. наук. М., 1966. С. 13–15. Его же. Структура мифологических текстов «Ригведы». М., 1968.

С. 53–55, 57, 63.

207 Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. I. М., 1865. С. 244.

208 Миллер А. А. Элементы «неба» на вещественных памятниках // Известия Гос. академии истории материальной культуры. Вып. 100. М. – Л., 1933. С. 148.

209 Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения… Т. I. С. 252.

210 Там же. С. 435.

211 Hummel S. Die Lamapagode als Psychologisches Diagramm.

S. 628–629.

212 Чаттопадхъяя Д. Локаята даршана… С. 309.

213 Rоussеllе Е. Ein Lamaistisches Vajra Mandala. S. 265.

214 Gоеtz Н. Das Tier in der Indischen Kunst // Studium generale. Berlin, 1967. Jg. 20. Hf. 2. S. 117.

215 Ibid. S. 18.

216 Волчок Б. Я. Изображения на объектах с протоиндийскими надписями / в кн.: Предварительное сообщение об исследовании протоиндийских текстов. М., 1965. S. 59–60.

217 Hummel S. Ein Parivara des Gautama Buddha // Asiatische Studien. Bern, 1964. № 1–2. S. 21.

218 Gоеtz Н. Das Tier… S. 122.

219 Ibid.

220 Jisl L. Ein Beitrag zur Ikonographischen Deutung der Tibetischen Ritual dolche // Annals of the Naprstek Museum. I. Prague, 1962. S. 81.

221 Gоеtz Н. Das Tier… S. 118.

222 Vira R., Сhandra L. A New Tibeto-Mongol Pantheon. Tab, табл. 39.

223 Ринчен Б. Соемба — эмблема свободы и независимости монгольского народа / в сб.: Из нашего культурного наследия. Улан-Батор, 1958. C. 15.

224 Gоеtz Н. Das Tier… S. 124.

225 Gоnda J. Mensch und Tier im alten India // Studium generale. Berlin, 1967. Jg. 20. Hf. 2. S. 110.

226 См.: Sarkar A. Snake-cult in World Religious // Modern Review. Vol. III. № 4–5. Calcutta, 1962.

227 Ibid. P. 307.

228 Hummel S. Ein Parivara des Gautama Buddha. S. 21.

229 Sarkar A. Snake-cult… P. 393.

230 См.: Vira R., Chandra L. A New Tibeto-Mongol Pantheon.

231 Hummel S. Ein Parivara des Gautama Buddha. S. 21.

232 Vira R., Chandra L. A New Tibeto-Mongol Pantheon. Tab. 64, 69.

233 Бернштам A. H. Изображение быка в находках из Ноин-у-линских курганов // Проблемы истории докапиталистических обществ. 1935. № 5–6. C. 130. Относительно Огуз-кагана ряд исследователей полагают, что это довольно поздняя персонификация древнетюркского этнонима «огуз», этимологизируемого как «племена», «объединение племен» (см.: Кононов А. Н. Родословная туркмен. М. – Л., 1958. C. 83–84).

234 О культе деревьев см.: Фрэзер Д. Золотая ветвь (гл. «Культ деревьев»). Вып. I. M., 1928; Штернберг Л. Я. Эволюция религиозных верований, в кн.: «Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936; Зеленин Д. К. Тотемы-деревья в сказаниях и обрядах европейских народов. М. – Л., 1937; Кагаров Е. Г. Культ фетишей, растений и животных в Древней Греции. СПб., 1913.

235 Латынин Б. А. Мировое дерево, древо жизни в орнаменте и фольклоре Восточной Европы // Известия Гос. академии истории материальной культуры. Вып. 69. Л., 1933.С. 23–25; Городцов В. А. Дако-сарматские религиозные элементы в русском народном творчестве // Труды Гос. исторического музея. Вып. I. M., 1926. С. 18; Рыбаков Б. А. Древние элементы в русском народном творчестве // Сов. этнография. 1948. № 1. С. 103.

236 Зеленин Д. К. Культ онгонов в Сибири. М. – Л., 1936. С. 392.

237 Михайловский В. М. Шаманство (Сравнительно-этнографические очерки). М., 1892. С. 94.

238 Топоров В. Н. К реконструкции некоторых мифологических представлений (на материале буддийского изобразительного искусства) // Народы Азии и Африки. 1964. № 3. С. 105–106.

239 Богораз В. Г. Эйнштейн и религия. М. – Пг., 1923. С. 30.

240 Иванов С. В. К семантике изображений на старинных бурятских онгонах // Сборник МАЭ. Т. XVII. М. – Л., 1957. См. изображения онгонов на с. 104, 110, 127; Hummel S. Grundziige einer Urgeschichte der tibetischen Kultur // Jahrbuch des Museums fur Volkerkunde zu Leipzig. 1954. Bd. XIII. S. 87.

241 Волчок Б. Я. Изображения на объектах… C. 57.

242 Кагаров Е. Г. Культ фетишей, растений и животных в Древней Греции. C. 143.

243 Бытие, III, 7.

244 Марк, XI, 13–14.

245 Волчок Б. Я. Изображения на объектах… C. 58.

246 Штернберг Л. Я. Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936. C. 450.

247 Эту точку зрения Л. Я. Штернберга приводит Е. Г. Кагаров в работе: Мифологический образ дерева, растущего корнями вверх // Доклады Академии наук. 1928. C. 334.

248 Упанишады / пер. с санскр. С. Я. Сыркина. М., 1967. C. 100.

249 Кагаров Е. Г. Мифологический образ дерева, растущего корнями вверх. C. 331.

250 Волчок Б. Я. Изображения на объектах… C. 59.

251 Штернберг Л. Я. Первобытная религия… C. 452.

252 Anuruddha R P. An Introduction into Lamaism. Hoshiarpur, 1959. P. 65–69.

253 Волчок Б. Я. Изображения на объектах… C. 61.

254 Там же. C. 61.

255 Hummel S. Boy Dances at the New Years Festival in Lhasa // East and West. Vol. 13. № 1. Rome, 1962. S. 25.

256 Ibid. S. 25–26.

257 Иванов В. В., Топоров В. Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы (древний период). М., 1965; Топоров В. Н. К реконструкции некоторых мифологических представлений (на материале буддийского изобразительного искусства) // Народы Азии и Африки. 1964. № 3.

258 Несмотря на явное выпадение Австралии за пределы географических границ рассматриваемых зон, автор счел возможным при реконструкции пути развития отдельных религиозных идей привлекать стадиально близкие аналогии. Допустимость подобного приема автор считает вполне доказательно сформулированной как по отношению к религиозной, так и к другим системам. См. в работах: Зализняк А. А., Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. О возможности структурно-типологического изучения некоторых моделирующих семиотических систем, в сб.: Структурно-типологические исследования. М., 1962. C. 139; Формозов А. А. Очерки по первобытному искусству. М., 1969. C. 19.

259 Spencer В., Gi1len F. The native tribes of Central Australia. London, 1899. P. 145; см. также: Хайтун Д. Е. Тотемизм, его сущность и происхождение. Сталинабад, 1958. C. 40.

260 Хайтун Д. Е. Указ. соч. С. 39.

261 Попов А. А. Получение «шаманского дара» у вилюйских якутов // Труды Ин-та этнографии АН СССР (Нов. серия). Т. II. М. – Л., 1947. С. 292.

262 Ксенофонтов Г. В. Легенды о шаманах. Иркутск, 1928. С. 29–32.

263 Ксенофонтов Г. В. Хрестес. Шаманизм и христианство. Иркутск, 1929. С. 21.

264 Даты жизни Арья Шуры и время создания им «Гирлянды джатак» еще точно не установлены в науке. См. предисловие О. Ф. Волковой в кн.: Арья Шура. Гирлянда джатак, или Сказания о подвигах Бодхисаттвы. М., 1962. С. 7.

265 Арья Шура. Гирлянда джатак… Джатаки о слоне, о рыбе, о птенце и т. д.

266 Об эволюции понятия кармы от пассивного принятия судьбы и отказа от всякой деятельности («Бхагаватгита») до активного действия, изменяющего карму (в современной индуистской и буддийской философии) см.: Sasaki G. Karma and Fata // Indo-Asian culture. Vol. XV. № 4. Oct. 1966; Бонгард-Левин Г.М., Ильин Г. Ф. Древняя Индия. М., 1969. C. 437. Специфические черты кармы в буддизме см.: Пятигорский А. М. О психологическом содержании учения раннего буддизма // Труды по востоковедению. T. I. Тарту, 1968. C. 190, 191.

267 Наличие в современном ламаистском похоронном обряде таких черт, которые стараются обеспечить душе умершего безбедное существование за гробом, отнюдь не означает непризнание закона кармы в качестве основного регулятора перерождений, а свидетельствует лишь о сохранении доламаистских черт в этом обряде. См.: Герасимова К. М. Ламаистский похоронный обряд в Бурятии, в сб.: Вопросы преодоления пережитков прошлого и становления новых обычаев и традиций. Вып. 2. Улан-Удэ, 1969. C. 114.

268 Чернецов В. Н. Представления о душе у обских угров, в сб.: Исследования и материалы по вопросам первобытных религиозных верований // Труды Ин-та этнографии АН СССР (Нов. серия). T. LI. M., 1959. C. 140.

269 Штернберг Л. Я. Избранничество в религии, в сб.: Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936.

270 Штернберг Л. Я. Указ. соч. С. 143–160. По узбекам Хорезма: Снесарев Г. П. Реликты домусульманских верований и обрядов у узбеков Хорезма, М., 1969. С. 44–47.

271 Штернберг Л. Я. Указ. раб. С. 160; см. также: Anuruddha R. P. An introduction into Lamaism. The mistical Buddhism of Tibet. Hoshiarpur, 1959; Jivaka L. The philosophy of Tibetan Buddhism // France-Asia. Tokyo, 1962. Vol. 18. № 172.

272 См.: Anuruddha R. P. Op. cit. P. 118. Идею божественного избранничества можно проследить и в других религиях. Например, в исламе легенда о призвании Мухаммеда называет в числе прочих образов, которые принимал архангел Гавриил, девятилетнюю девочку Аиши. Дух этой девочки являлся Мухаммеду во сне и требовал, чтобы тот на ней женился. Сопротивление Мухаммеда неизменно влекло за собой болезненное состояние, которое прекратилось лишь тогда, когда он все-таки уступил настояниям духа, вступил во сне с ним в сексуальную связь, за что последний и наградил его даром пророчества. Автор подчеркивает, что вера в сексуальную связь духов с людьми была весьма распространена у арабов (см.: Винников И. Н. Легенда о призвании Мухаммеда в свете этнографии // Сборник работ, посвященный 50-летию научной деятельности С. Ф. Ольденбурга. Л., 1934. C. 142–145). На идее сексуальной связи с духами базировалось представление об инкубах и суккубах в средневековых демонологических культах в Европе. Обвинения в колдовстве часто включали в себя как составную часть обвинение в сожительстве с дьяволом, и целью пыток было добиться от обвиняемого признания в этом. Пророчества в современных христианских сектах (например, в пятидесятничестве) основаны на вере в божественное избранничество пророка или пророчицы, на которых во время глоссолалии нисходит божественная благодать. Однако элемент сексуальной связи с божеством здесь уже отсутствует. Встречавшееся (но не обязательно) в хлыстовстве сожительство главы секты, называемого «Христом», с женщинами той же секты, было не чем иным, как возрождением представлений о «благодати», якобы получаемой путем полового общения, если уже не с самим божеством, то хотя бы с его посредником (здесь в лице главы секты).

273 David-Nееl Аl. Der Weg zur Erleuchtung. Stuttgart, 1960. S. 28.

274 Jivakа L. Op. cit. P. 157.

275 David-Nееl Аl. Op. cit. S. 28.

276 Чаттопадхъяя Д. Локаята даршана. История индийского материализма. М., 1961. C. 74.

277 Кагаров Е. Г. О двойных антиподально расположенных изображениях духов в примитивном искусстве // Сборник МАЭ. T. IX. Л., 1930. C. 214.

278 The Mythology of all Races. T. IV: Finno-Ugrik. Siberian. Boston, 1927. P. 398.

279 Ксенофонтов Г. В. Хрестес… C. 21.

280 Топоров В. Н. К реконструкции некоторых мифологических представлений (на материале буддийского изобразительного искусства). C. 101–110; Его же. Заметки о буддийском изобразительном искусстве в связи с вопросом о семиотике космологических представлений в сб.: Труды по знаковым системам. T. II. Тарту, 1965. C. 225, 226.

281 Сыркин А. Я., Топоров В. Н. О триаде и тетраде, в сб.: Семиотика. Тезисы и доклады на третьей летней школе по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1968. C. 111, 112.

282 Пятигорский А. М. О некоторых индийско-палеоазиатских культурных параллелях // Краткие сообщения Ин-та народов Азии. 1963. Вып. LXI. C. 7.

283 Иванов С. В. К вопросу о значении изображений на старинных предметах культа у народов Саяно-Алтайского нагорья // Сборник МАЭ. T. XVI. М. – Л., 1955. C. 251, 252.

284 Eliade М. Schamanism und archaische Ekstasetechnik. Stuttgart, 1957. S. 159–165.

285 Donner K. Beitrage zur Frage nadh dem Ursprung der Jenissei-Ostjaken // Jorunal de la Societe Finno-Ougrienne. T. 38. 1928. № 1.

S. 15.

286 Вайнштейн С. И. Тувинцы-тоджинцы. М., 1961. C. 184.

287 Rasmussen К. Intellectual culture of the Igluclic Eskimos // Report on the 5th Thule Expedition. Vol. VII. Kabenhavn, 1929. № 1. P. 111–114 (цит. по: Пятигорский А. М. О некоторых индийско-палеоазиатских культурных параллелях… C. 7).

288 Дыренкова Н. П. Получение шаманского дара по воззрениям турецких племен // Сборник МАЭ. T. IX. Л., 1930. C. 274; Ксенофонтов Г. В. Легенды о шаманах. C. 15, 57.

289 Дыренкова Н. П. Указ. соч. С. 285.

290 Hummel S. Die Heilige Hohle in Tibet // Anthropos. Vol. 52. Fasc. 3–4. Wien, 1957. S. 630.

291 Ibid. S. 631.

292 Сыркин А. Я. Заметки о снятии противопоставления «живое – неживое», в сб.: Семиотика. Тезисы и доклады на третьей летней школе по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1968. C. 8–10.

293 См. интересный мифологический комментарий, приложенный к изданию этой легенды: Бонгард-Левин Г.М., Волкова О. Ф., Пятигорский А. М. Легенда о Маре и Упагупте, в сб.: Идеологические течения современной Индии. М., 1965. C. 185–195.

294 Словарь X. Хэмфри определяет риддхи как качество, присущее состоянию совершенства и проявляющее себя в ясновидении, телепатии, способности вызывать события из собственной или чужих предшествующих жизней и т. д. (см.: Humphrey Ch. A popular dictionary of Buddhism. New York, 1963. P. 95). A. M. Пятигорский четко указывает место риддхи в системе психологии раннего буддизма. Риддхи – это одна из пяти сверхъестественных способностей, появляющихся вследствие совершенного овладения теорией, практикой и техникой йоги. Остальные четыре способности суть следующие: способность слышать все во вселенной с помощью «всеслышащего уха», способность видеть все во вселенной с помощью «всевидящего глаза», знание о своих прежних рождениях, знание о прежних рождениях других живых существ. Риддхи, в свою очередь, включает в себя следующие три момента: способность из одного становиться многими и из многих одним, становиться невидимым и делать таковым все видимое; проходить беспрепятственно через твердые тела, ходить по воде не погружаясь, передвигаться по воздуху не падая; способность принимать любые обличия, способность создавать физически воспринимаемые объекты из игры своего воображения. См. Пятигорский А. М. О психологическом содержании учения раннего буддизма. C. 208, 209.

295 Авторы мифологического комментария к «Легенде о Маре и Упагупте» к числу шаманско-буддийских параллелей относят также удивившее Упагупту сильное изменение облика Будды и сопоставляют это изменение с ритуальным травестизмом лица, посвящаемого в шаманы. Но так как травестизм – это изменение облика с целью придания себе черт противоположного пола, а в данном случае речь о поле Будды не идет, то эту параллель приводить не следует (см. Бонгард-Левин Г.М., Волкова О. Ф., Пятигорский А. М. Легенда о Маре и Упагупте… С. 195).

296 Богораз В. Г. рассматривает такую относительность ранних религиозных представлений как типологически сходную категориям современной ему эйнштейновской физики. См.: Богораз В. Г. Эйнштейн и религия. М. – Пг., 1923. Современная буддология усматривает определенное сходство между построениями буддийских логиков (Дхармакирти) и идеями современных философов экзистенциалистов (Сартра, Хайдеггера). См.: Иванов Вяч. Вс. Об аналогии между буддийской логикой и новейшей европейской наукой // Материалы по истории и филологии Центральной Азии. Вып. 3; Труды Бурятского института общественных наук. Вып. 1. Серия востоковедения. Улан-Удэ, 1968. С. 143–147.

297 Пятигорский А. М. Некоторые замечания об изучении индийских философских текстов и комментариев (опыт психологического исследования), в сб.: Семиотика и восточные языки. М., 1967. С. 178, 179.

298 Вадимов А. А., Тривас М. А. От магов древности до иллюзионистов наших дней. М., 1966. С. 140–143.

299 Пятигорский А. М. Некоторые замечания об изучении индийских философских текстов… С. 179.

300 Там же. С. 181, 182.

301 Кагаров Е. Г. Мифологический образ дерева, растущего корнями вверх // Доклады Академии наук. Л., 1928. С. 331.

302 Упанишады. М., 1967. С. 100.

303 Махабхарата II, Бхагаватгита. Ашхабад, 1956. С. 220; см. также комментарий: с. 344, 345.

304 Топоров В. Н. К предыстории двух архаических концепций, в сб.: Семиотика. Тезисы и доклады на третьей летней школе по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1968. С. 130.

305 Там же. С. 132, 133.

306 Сухэ-Батор Г. Некоторые вопросы истории хунну (сюнну). Докл. на III Междунар. конгрессе монголоведов (Улан-Батор, 1976); Бира Ш. О «Золотой книге» Ш. Дамдина. Улан-Батор, 1974. C. 30–31.

307 Сводку материалов ио этому вопросу см.: История Сибири. T. 1. Л., 1968; Doerfer Q. Zur Spache der Hunnеn // Centr. Asiatic J. Wiesbaden, 1973. Vol. 17. № 1.

308 Бира Ш. Указ. соч. C. 31.

309 Кляшторный С. Г., Лившиц В. А. Согдийская надпись из Бугута. В кн.: Страны и народы Востока. Вып. 10. М. – Л., 1971.

310 Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Вильгельма Рубрука. М., 1957. C. 168–173.

311 Там же. C. 138, 161, 173.

312 «Книга» Марко Поло. М., 1955. C. 96–97.

313 Юм (тиб.) – женская энергия или женское начало, разлитые во вселенной, без слияния с которым мужское божество не в состоянии реализовать свой творческий потенциал.

314 Heissig W. A Mongolian Source to the Lamaists Suppression of Shamanism in the 17-th Century // Anthropos. Wien, 1953. Vol. 48. Fasc. l–2, 3–4. P. 514.

315 Serruys H. Early Lamaism in Mongolia – In: Oriens Extremus. H. 2. 10 Jh. Wiesbaden, 1963. S. 181–216.

316 Heissig W. A Mongolian Source… P. 514–517.

317 Голстунский К. Ф. Монголо-ойратские законы 1640 г. Спб., 1880, с. 55–56.

318 Халха-Джирум. Памятник монгольского феодального права XVIII в. М., 1965. C. 65–69.

319 Бартолъд В. В. Рецензия на кн. Б. Я. Владимирцова «Чингис-хан» (Пб. – М., 1922). Соч. T. 5. М., 1968. C. 452.

320 Eliade М. Schamanismus und archaische Ekstasentechnik. Stuttgart, 1957; Токарев С. А. Ранние формы религии и их развитие. М., 1964. C. 283.

321 Михайлов Г. И. К вопросу о шаманизме и шаманской поэзии. В кн.: Теоретические проблемы восточных литератур. М., 1969. C. 283–284.

322 Гумилев Л. Д. Древнемонгольская религия. В кн.: Доклады отделений и комиссий Географического общества СССР. Вып. 5. Этнография. Л., 1968. C. 37; Кузнецов Б. И., Гумилев Л. Н. Бон (древняя тибетская религия). Там же. Вып. 15. Этнография. Л., 1970. C. 85–89; Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 1970. C. 300–301.

323 Сокровенное сказание. М. – Л., 1941. C. 153, 159, 161.

324 Там же. C. 105, 162.

325 Банзаров Д. Черная вера, или шаманство у монголов. Спб., 1891. C. 6–13; Гумилев Л. Н. Древнемонгольская религия. C. 34–36; Heissig W. Die Religionen der Mongole. In: Tucoi G., Heissig W. Die Religionen Tibets und der Mongolei. Stuttgart, 1970. S. 350–352.

326 Банзаров Д. Указ. соч. C. 13–16.

327 Heissig W. Die Religionen der Mongolei… S. 411.

328 Л. П. Потапов в одной из своих работ высказал мнение, что Мать-Земля – Этуген в монгольских верованиях представляет собой модификацию одной из родовых гор тувинцев-тоджинцев

Удэгэн, с которой берет начало Енисей и которая почиталась еще в глубокой древности. По его мнению, культ этой горы, заимствованный монголами от тех групп тюрков, которые влились в их состав, со временем трансформировался в общемонгольское божество Земли. Такая логика развития маловероятна. Вряд ли небольшая по численности этническая группа тюрков, влившаяся в состав большого, хотя и пестрого монгольского этноса, в котором гегемоном были монголы, могла навязать им свое локальное божество – родовую гору в качестве всемонгольского верховного женского начала. Скорее всего, это религиозное представление восходит к той эпохе, которую условно можно назвать праалтайской и в которую сформировался ряд общих черт в культурном и языковом наследии тюрков и монголов, принявших в ходе последующей дивергенции весьма отличные друг от друга формы (см.: Потапов Л. П. Применение историко-этнографического метода к изучению памятников древнетюркской культуры. Доклад на V МКАЭН. М., 1956). Банзаров Д. Указ. соч. C. 8.

329 Кагаров Е. Г. Монгольские «обо» и их этнографические параллели. В кн.: Сборник МАЭ. T. 6. Л., 1927; Герасимова К. М. Культ обо как дополнительный материал для изучения этнических процессов в Бурятии. В кн.: Этнографический сборник. Вып. 5. Улан-Удэ, 1969; Bawden С. R. Two Mongol texts Concerning Obo-Worship // Oriens Extremus. 1958. № 1; Tatar M. Zur Fragen des Obo-Kultes bei den Mongolen // Acta Orientalia. Budapest, 1971. T. 24. Fasc. 3.

330 Poppe N. N. Zum Feuerkultus bei den Mongolen // Asia Major. Leipzig, 1925. Vol. 11. Fasc. 1. S. 130–145.

331 Ibid. S. 142–143.

332 Бертагаев Т. А. Культ богини-матери и огня у монгольских племен // Советская этнография. 1973. № 6. C. 121–122.

333 Рорре N. N. Op cit.; Bawden С. R. Mongol Notes. 1. The Lauvain fire ritual // Central Asiatic Journal. Hague-Wiesbaden, 1963. Vol. 8. № 4; Rintchen B. Les materiaux pour 1’etude du chamanisme mongol. I. // Asiatische Forschungen. Wiesbaden, 1959. Bd. 3; Mostaert A. A propos d’une priere au feu. In: American Studies in Altaic Linguistics. Bloomington, 1962.

334 Токарев С. Л. Указ. соч. C. 245.

335 Bawden С. R. Mongol. Notes II. Some «shamanist» hunting rituals from Mongolia // Central Asiatic Journal. Hague-Wiesbaden, 1968. Vol. 12. № 2. P. 105.

336 Rintchen B. Les materiaux pour l’etude… P. 37.

337 Наиболее интересны из них: Van P., Oost J. Au Pays desOrtos (Mongolei). Paris, 1932; Дылыков С. Д. Эджен-хоро. В кн.: Филология и история монгольских народов. М., 1958; Rintschen В. Zum Kult Tschinggis-Khans bei den Mongolien // In: Opuscula ethnologica memorial Ludovici Biro Sacra. Budapest, 1959; Bawden С. R. The Posthumous Reputation of Genghis Khan // New Orient. 1960. № 2; Жамцарано Ц. Культ Чингис-хана в Ордосе // Central Asiatic Journal. Hague-Wiesbaden, 1961. Vol. 6. № 3; Sagaster K. Ein Dokument des Tschinggis-Khan-Kults in der Khalha-Mongolica // Asiatische Forschungen. Wiesbaden, 1966. Bd. 17; Heissig. W. Die Religionen der Mongolei… Stuttgart, 1970.

338 Heissig W. Die Religionen der Mongolei… S. 364.

339 Bawden С. R. The Posthumous Reputation… P. 6; Rintschen B. Zum Kult Tschinggis-Khans… S. 9.

340 Rintschem B. Zum Kult Tschinggis – Khans. S. 9; Вяткина К. В. Монголы Монгольской Народной Республики. – В кн.: Восточноазиатский этнографический сборник, 1. М. – Л., 1960,

с. 183. (Труды Ин-та этнографии. Нов. сер., т. 60).

341 Rintchen B. Les materiaux pour l’etude…; Heissig W. Mongolische Volksreligiose und Folkloristische Texte. Wiesbaden, 1966.

342 См. публикацию текстов подобного типа: Bawden С. Two Mongol texts…; Goto T. The Oboga Worship in the Mongols // Миндзокугаку кэнкю. Tokyo, 1956. Vol. 20. № 1–2; Tatar M. Zur Fragen des Obo-Kultes…

343 Поппе Н. Н. Описание монгольских «шаманских» рукописей Института востоковедения. В кн.: Записки Института востоковедения. Т. 1. Л., 1932; Mostaert A. Note sur le culte du Vieil-Lard blanc chez lez Ordos // Studia Altaica. Wiesbaden, 1957. Bd. 5.

344 Более подробно о культе Цаган убугуна см.: Zukowska N. L. Cagan Uwgun-postac lamajskiego panteonu // Etnografia Polska. Warszawa, 1972. T. 16. Z. 1.

345 Bawden C. R. Mongol. Notes II… P. 112–113.

346 Ibid. I… P. 293.

347 Ibid. II… P. 108.

348 Bawden С. R. The Posthumous Reputation… P. 7.

349 Heissig W. Die Religionen der Mongolei… S. 370.

350 Потанин Г. Н. Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе. I. М., 1899. C. 113; Дылыков С. Д. Эджен-хоро; Heissig W. Die Religionen der Mongolei. S. 367.

351 Потанин Г. П. Поминки по Чингис-хану. СПб., 1895. C. 10; Его же. Очерки Северо-Западной Монголии. Материалы этнографические. Вып. 4. Спб., 1883. C. 232.

352 См., например: Данзан Лубсан. Алтай тобчи. («Золотое сказание»). Пер. и коммент. Н. П. Шастиной. М., 1973. C. 49–53.

353 Жамцарано Ц. Культ Чингиса в Ордосе… C. 194–234.

354 Sagaster К. Ein Dokument des Tschinggis-Khan-Kults… S. 193–196.

355 Бартольд В. В. К вопросу о погребальных обрядах турков и монголов. Соч. T. 4. М., 1966. C. 386–387.

356 Окладников А. П. Древние шаманские изображения из Восточной Сибири. СА. 1948. T. 10. C. 224–230.

357 См., например: Далай Ч. Монголын б гшийн м рг лийн товч туух // Studia ethnographica. Улаанбаатар, 1959. T. I. Fasc. 5; Пурэвжав С. К вопросу о стадиях развития и идеологической концепции монгольского шаманизма // Туухийн судлал. Улан-Батор, 1974. T. 10; Dioszegi V. Problems of Mongolian shamanism // Acta ethnographica. Budapest, 1961. T. 10. Fasc. 1–2.

358 Ринчен Б. Дома духов у шаманов Прикосоголья // Acta orientalia. Budapest, 1962. T. 15. Fasc. 1–3. P. 252,

359 Вяткина К. В. Костюм дархатской шаманки. В кн.: Сборник МАЭ. T. 25. Л., 1969.

360 Dansan-Osor T., Ishitabkhai Sh. The white lotus. Ulan-Bator, 1966. C. 9–16; Dagyab Loden. Tibetan religious art. Wiesbaden, 1977. P. 2. Tab. 32; Sagaster K. Der Weisse Lotus der Friedens: Eine moderne mongolische Interpretation buddhistischer Symbolik. In: Zentralasiatische Studien. Wiesbaden, 1978. Bd. 12. S. 486–489.

361 Waddell L. A. The Buddhism of Tibet or Lamaism. Cambridge, 1958. P. 393.

362 Williams С. A.S. Outline of Chinese symbolism and art motives. New York, 1976. P. 157.

363 Позднеев А. M. Очерки быта буддийских монастырей и буддийского духовенства Монголии. СПб., 1887. C. 86–87.

364 Gordon A. The iconography of Tibetan lamaism. Tokyo, 1959. P. 8.

365 Корнев В. И. К изучению буддизма // Вопросы истории. 1981. № 6. C. 78–79.

366 Williams С. A.S. Outlines of Chinese symbolism… P. 157.

367 A Dictionary of Buddhist terms and concepts. Tokyo, 1983. P. 79.

368 См., например, самую значительную из его работ: Осокин Г. М. На границе Монголии: Очерки и материалы к этнографии Юго-Западного Забайкалья. СПб., 1906.

369 Dagyab Loden. Tibetan religious art. P. 67.

370 Позднеев А. М. Очерки быта буддийских монастырей…

C. 94–95.

371 Жуковская Н. Л. Мандала как предмет ламаистского культа. В кн.: Культура народов Зарубежной Азии. Л., 1973. C. 71–79 (Сб. МАЭ. Т. 29).

372 Tucci G. The theory and practice of the mandala. London, 1961; Jung С. G. Mandala symbolism. Princeton, 1972; Жуковская Н. Л. Ламаизм и ранние формы религии. М., 1977. C. 44–61 (см. довольно обстоятельную библиографию по этому вопросу: Топоров В. Н. Мандала. В кн.: Мифы народов мира. М., 1982. T. 2. C. 100–102).

373 Сотрудник Государственного Эрмитажа Г. А. Леонов обратил мое внимание на то, что сидящие мужская и женская фигуры изображены в полном каноническом убранстве бодхисаттвы.

374 Waddell L. A. The Buddhism of Tibet or Lamaism. P. 390; Dagyab Loden. Tibetan’s art. Tab. 34.

375 Waddell L. A. The Buddhism of Tibet or Lamaism. P. 390.

376 Anagarica Govinda. Foundation of Tibetan mysticism. London, 1975. P. 182–184.

377 Л. Уоделл приводит иное соотношение геометрических фигур и стран света: полукруг – восток, треугольник – юг, круг – запад, квадрат – север (см.: Waddell L. А. The Buddhism of Tibet or Lamaism. P. 80).

378 Leonov G. A. New source of Lamaist iconography. In: Buddhists for Peace. Journ. of the Asian Buddhist Conf. for Peace. Ulan-Bator, 1983. Vol. 5. № 3. P. 33–37.

379 Корнев В. И. К изучению буддизма. C. 79.

380 Кочетов А. Н. Изучение буддизма в СССР // Вопросы научного атеизма. Вып. 4. М., 1967; Жуковская Н. Л. Советская буддология (библиографический обзор за 1959–1969 годы) // Народы Азии и Африки. 1970. № 6; Герасимова К. М. Буддологические исследования в Бурятской АССР // Вопросы научного атеизма. Вып. 16. М., 1974.

381 Единственный довольно краткий очерк дореволюционного периода в изучении ламаизма – это введение к кн.: Герасимова К. М. Ламаизм и национально-колониальная политика царизма в Забайкалье в XIX – начале XX веков. Улан-Удэ, 1957.

382 Мы не рассматриваем здесь работы по классической буддологии, сосредоточив внимание на изучении только ламаизма как специфической ветви северного буддизма, получившего распространение у тибетцев, монголов, бурят, калмыков, тувинцев. Именно поэтому работы ведущих отечественных и советских буддологов, относящиеся к общим проблемам истории буддизма, не упомянуты в этом очерке (о них см.: Кочетов А. Н. Указ. соч.; Жуковская Н. Л. Указ. соч.).

383 См.: Вампилов Б., Кочетов А. Классовая сущность буддизма // Профсоюзы СССР. 1938. № 2; Долотов А. С. Ламаизм и война. Верхнеудинск, 1932; Его же. Происхождение буддизма. Верхнеудинск, 1932; Канунов X. Б. Будда-ламаизм и его последствия. Астрахань, 1928; Мащенко В. В. В центре ламаизма // Безбожник. 1930. № 14; Оширов А. Реакционная сущность религиозных течений Советского Востока на примере ламаизма // Коммунистическая революция. 1929. № 3. Смирнов А. Ламаизм на службе самодержавия и эксплуататоров, в сб.: Воинствующее безбожие в СССР за 15 лет. 1917–1932. М., 1932; Тогмитов Б. Д. Ламаизм и бурятский национал-демократизм // Антирелигиозник. 1930; Его же. Современный ламаизм в Бурятии и задачи дальнейшей борьбы с ним. Верхнеудинск, 1932; Урсынович С. Религии туземных народностей Сибири. М., 1930; Его же. Буддизм и ламаизм. М., 1935.

384 См., например: Галсанов Э. О задачах антирелигиозного диспута // Бурят-Монгольская правда. 1928. 17 марта; Итоги одного диспута // Жизнь Бурятии. 1929. № 2.

385 Выход книги Г. Ц. Цыбикова планировался в первые годы XX в. Однако смерть одного из ее редакторов (А. В. Григорьева), длительное пребывание в заграничной командировке другого (С. Ф. Ольденбурга) и ряд других причин привели к тому, что она вышла с опозданием почти на 15 лет.

386 Доржиев Ж. Путь ученого (к 100-летию со дня рождения Г. Ц. Цыбикова). Иркутск, 1973; Доржиев Ж., Кондратов А. У святынь Лхасы // Наука и религия. 1973. № 4; Их же. Путь в Тибет. М., 1973; Парнов Е. И. Бронзовая улыбка. M., 1971.

387 Цыбиков Г. Ц. Указ. соч. С. VI.

388 Владимирцов Б. Я. Буддизм в Тибете и Монголии. Пг., 1919.

389 Барадийн Б. Статуя Майтреи в Золотом храме в Лавране. Л., 1924 // Bibliotheca Buddhica. Т. XXII; Его же. Беседы буддийских монахов // Сборник музея антропологии и этнографии. Т. V. Вып. 2. Л., 1925; Баранников Л. П. Забайкальские дацаны // Материалы по этнографии России. Т. III. Вып. 1. Л., 1926; Его же. Цам. Л., 1926; Гирченко В. П. Цам-хорал // По родному краю. Верхнеудинск, 1922; Козлов П. К. Тибет и Далай-лама. Пб., 1920; Куфтин Б. А. Краткий обзор пантеона северного буддизма и ламаизма в связи с историей учения. М., 1927; Сверкунов И. К вопросу об эволюции строительства дацанов // Бурятоведческий сборник. Вып. 3–4. Иркутск, 1928; Цыбиков Г. Ц. Цагалган // Бурятиеве-дение. 1927. № 3–4.

390 Канунов X. Б. Галын окон тенгер (Огнепоклонство у ламаитов-буддистов) // Калмыцкая степь. 1928. № 8–9; Его же. Небесная богиня огня // Калмыцкая степь. 1929. № 4–6; Душан У. Д. Вредные обычаи и суеверия калмыков и борьба с ними. Астрахань, 1928; Его же. О верованиях калмыков в существование души // Атеист. 1929. № 4.

391 Борисов Т. Калмыкия. Историко-политический и социально-экономический очерк. М. – Л., 1926; Его же. Состояние Калмыцкой области. Астрахань, 1925.

392 Шулунов Ф. М. Происхождение и реакционная сущность ламаизма. Улан-Удэ, 1950; Атарханова А. Происхождение и реакционная сущность ламаизма, в сб.: Некоторые вопросы научного атеизма. Улан-Удэ, 1952: Ербанов Н. И. Происхождение и сущность религиозных обрядов и праздников. Улан-Удэ, 1956; Его же. В чем вред религиозных праздников и обрядов ламаизма. М., 1959; Пубаев Р. Е., Семичов Б. В. Происхождение и сущность буддизма-ламаизма, Улан-Удэ, 1960; По проблематике и методике подхода к материалу к ним примыкают сборники статей: Против религиозных пережитков (Улан-Удэ, 1960); О некоторых религиозных культах и их сущности (Улан-Удэ, 1961), а также материалы двух зональных семинаров лекторов-атеистов 1964 и 1970 г.: Критика идеологии ламаизма и шаманизма (Улан-Удэ, 1965); Вопросы преодоления пережитков ламаизма, шаманизма и старообрядчества (Улан-Удэ, 1971).

393 См. работы К. М. Герасимовой: Материалы о доходах дацанских казначейств // Записки Бурят-Монг. научно-исследовательского ин-та культуры. Вып. XIX. Улан-Удэ, 1955; Ламаизм и национально-колониальная политика царизма в Забайкалье в XIX – начале XX веков. Улан-Удэ, 1957; Обновленческое движение бурятского ламаистского духовенства (1917–1930 гг.). Улан-Удэ, 1964; Сущность изменения буддизма, в кн.: Критика идеологии ламаизма и шаманизма. Улан-Удэ, 1965; Композиционные построения в ламаистской иконографии // Материалы по истории и филологии Центральной Азии. Вып. 3. Улан-Удэ; Ламаистский похоронный обряд в Бурятии // Вопросы преодоления пережитков прошлого и становления новых обычаев и традиций. Вып. II. Улан-Удэ, 1969; Культ обо как дополнительный материал для изучения этнических процессов в Бурятии // Этнографический сборник. Вып. V. Улан-Удэ, 1969; Ламаистская трансформация анимистических представлений // Материалы по истории и филологии Центральной Азии. Вып. 4. Улан-Удэ, 1970; Памятники эстетической мысли Востока. Тибетский канон пропорций. Улан-Удэ, 1971; Социальная функция ламаистской обрядности, в кн.: Вопросы преодоления пережитков ламаизма, шаманизма и старообрядчества. Улан-Удэ, 1971; Тибетский канон пропорций, в кн.: Проблема канона в древнем и средневековом искусстве Азии и Африки. М., 1973; Gerasimova К. М. The Anthropometric Foundation of the Tibetan Canon of Proportions. Moscow, 1968.

394 Румянцев Г. Н. Архив засак ламы Галсана Гомбоева. Улан-Удэ, 1959.

395 См. работы В. С. Овчинникова: К вопросу об антисоветской деятельности ламаистского духовенства в первые годы становления советской власти // Читинский пед. институт. Материалы к XVIII научной конференции. Чита, 1966; Борьба партийных организаций с реакционной деятельностью ламаистского духовенства // Ученые записки Читинского гос. пед. ин-та. Вып. 15. Чита, 1968; Барон Унгерн – проповедник ламаизма // Проблемы краеведения. Вып. 5. Чита, 1970; Современная идеология и тактика ламаистского вероучения в СССР // Забайкальский краеведческий ежегодник. Чита, 1971. № 5; Реакционная сущность идеологии ламаизма // Вопросы научного коммунизма, политической экономии и философии. Чита, 1971.

396 См. работы Н. Л. Жуковской: Из истории религиозного синкретизма в Забайкалье // Советская этнография. 1965. № 6; Влияние монголо-бурятского шаманства и дошаманских верований на ламаизм, в сб.: Проблемы этнографии и этнической истории народов Восточной и Юго-Восточной Азии. М., 1968; Современный ламаизм (на материалах Бурятской АССР) // Вопросы научного атеизма. Вып. 7. М., 1969; Бурятские этюды // Наука и религия. 1970. № 10.

397 Ленхобоев Г., Герасимова К. Материалы о народных умельцах Оронгоя, в сб.: О бурятском изобразительном искусстве. Улан-Удэ, 1963; Бурятская деревянная скульптура: альбом / сост. К. М. Герасимова, И. И. Соктоева. Улан-Удэ, 1971; Тумахани А. В. Бурятское народное искусство. Улан-Удэ, 1970.

398 Искусство Бурятии XVIII–XIX веков: Каталог выставки из фондовых материалов Бурятского республиканского краеведческого музея им. М. Н. Хангалова и художественного музея им. Ц. С. Сампилова. М., 1970; Искусство Бурятии XVIII–XIX веков, буклет открыток, М., 1972.

399 Гумилев Л. Н. Старобурятская живопись, М… 1975.

400 См. следующие работы: Семичов Б. В. О числе элементов по различным палийским и тибетским буддийским текстам // Труды Бурятского комплексного научно-иссл. ин-та. Вып. 3. Сер. Востоковедная. Улан-Удэ, 1960; Элемент сознания (по палийским первоисточникам) // Материалы по истории и филологии Центральной Азии. Вып. 3. Улан-Удэ, 1968; Буддийский терминологический лексикон академика В. П. Васильева (Материалы по истории и филологии Центр. Азии. Вып. 4, Улан-Удэ, 1970); Дандарон Б. Д. Элементы зависимого происхождения по тибетским источникам // Труды по востоковедению. Вып. I. Тарту, 1968; Буддийская теория индивидуального «я» // Материалы по истории и филологии Центральной Азии. Вып. 3; Содержание мантры ом-ма-ни-падмэ-хум // Труды по востоковедению. Вып. II (2). Тарту, 1973; Пубаев Р. Е. Буддийская космология в историческом труде Сумба-камбо «Древо созерцания» // Материалы по истории и филологии Центр. Азии. Вып. 3; Биография Цзонкавы, написанная монгольским ученым Чахар-гэбши Лобсан-Цультимом // Там же. Вып. 4; Дылгыров Г. Ж. Перевод из исторического сочинения Сумба-Хамбо «Пагсам-Чжонсан» Вагин-Дара-Сумади-Галба-Бадра-Дана // Там же. Вып. 5. 1970; Болсохоева Н. Д. Тибетское сочинение XIII века «Ясное знание» // Там же. Вып. 4; Уржанов А. Д. Дидактические трактаты Д. Ж. Данжинова о свадебном обряде бурят конца XIX века // Там же. Вып. 5.

401 Источник мудрецов. Тибето-монгольский терминологический словарь буддизма. Улан-Удэ, 1968.

402 Тибетика (материалы тибетологического семинара). Улан-Удэ, 1971.

403 Востриков А. И. Тибетская историческая литература. М., 1962 // Bibliotheca Buddhica. Т. XXXII; Дандарон Б. Д. Описание тибетских рукописей и ксилографов Бурятского комплексного науч. – исслед. ин-та. Вып. 1. М., 1960; Вып. 2. М., 1965; Хадалов П. И., Ямпилов Л. Ж., Дандарон Б. Д. Описание сочинений Гунчен-Чжамьян-Шадпа-Дордже (1649–1723). Улан-Удэ, 1962; Описание архива Г. Д. Нацова. Улан-Удэ, 1972.

404 Тибетская летопись «Светлое зерцало царских родословных». Л., 1961; Зерцало мудрости, разъясняющее принимаемое и отвергаемое по двум законам. Улан-Удэ, 1966; Сумба-Хамбо. История Кукунора, называемая «Прекрасные ноты из песни Брахмы». М., 1972.

405 Арутюнов С. А., Жуковская Н. Л. Бон-синтоистские параллели (из истории взаимоотношений буддизма с местными религиями), в сб.: Мифология и верования народов Восточной и Южной Азии. М., 1973; Богословский В. А. Очерк истории тибетского народа. М., 1962; Его же. Проникновение буддизма в Тибет // Материалы по истории и филологии Центр. Азии. Вып. I. Улан-Удэ, 1962; Его же. Теократизм в государственной структуре Тибета, в сб.: Общество и государство в Китае. Доклады и тезисы. М., 1970; Его же. Ламаистская церковь в Тибете и ее современное положение // Китай: традиции и современность. М., 1976; Гумилев Л. Н. Величие и падение древнего Тибета // Страны и народы Востока. Вып. 8. М., 1969; Его же. Легенда и действительность в древней истории Тибета // Вестник истории мировой культуры. 1960. № 3; Гумилев Л. Н., Кузнецов Б. И. Страна Шамбала в легенде и истории // Азия и Африка сегодня, 1968. № 5; Их же. Опыт разбора тибетской пиктографии // Декоративное искусство. 1972. № 5; Дьяконова Н. В. Тибетская икона с изображением ада // Сообщения Гос. Эрмитажа. 1971. Вып. 32; Зелинский А. Н. Идея космоса в буддийской мысли // Страны и народы Востока. Вып. XV. М., 1973; Его же. «Колесо времени» в циклической хронологии Азии // Народы Азии и Африки. 1975. № 2; Гумилев Л. Н., Кузнецов Б. И. Бон (древняя тибетская религия) // Доклады отделений и комиссий Географического общества СССР. Вып. 15 // Этнография. Л., 1970; Кычанов Е. И. Об одном обряде религии бон, сохранившемся в буддийских ритуалах тангутов // Краткие сообщения Ин-та этнографии. Вып. 35. М., 1960; Его же. Из истории государства С. Ся, в сб.: Дальний Восток. М., 1961; Его же. Очерк истории тангутского государства. М., 1968; Кычанов Е. И., Савицкий Л. С. Люди и боги страны снегов. М., 1975; Огнева Е. Д. Структура тибетской иконы, в сб.: Проблема канона в древнем и средневековом искусстве Азии и Африки. М., 1973; Ее же. «Защитный круг» из Хара-Хото, в сб.: Культура и искусство Индии и стран Дальнего Востока. Л., 1975; Ее же. Роль хвалы в тибетском тексте, в сб.: Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. М., 1975; Ее же. «Восприятие видимого» (mngon rtogs) в тибетском памятнике «Зеркало, в котором прекрасно видно отражение победоносного как мера тел богов» (XV в.), в сб.: Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. Тезисы 7-й научной конференции. М., 1976. Кроме того, следует упомянуть изданные в Новосибирске (1972) материалы к конференции «Центральная Азия и Тибет», где около половины всех опубликованных докладов и сообщений (а их 40) имеет отношение к буддизму в Тибете.

406 Наднеева К. А. Современное состояние ламаизма // Ученые записки Моск. обл. пед. ин-та. Т. 221. Философия. Вып. 12. М., 1969; Ее же. Критика ламаистского учения об идеале личности и жизни // Там же; Дорджиева Г. Ш. Калмыцкая ламаистская церковь и христианизация калмыков в русской дореволюционной историографии // Вестник калмыцкого научно-исследовательского ин-та. Серия историческая. Вып. 15. Элиста, 1976.

407 Пюрвеев Д. Б. Архитектура Калмыкии. М., 1975.

408 Кызласов Л. Р. Средневековые города Тувы // Советская археология. 1959. № 3; Его же. История Тувы в Средние века. М., 1969; Маннай-оол М.X. К вопросу о реакционной сущности ламаизма // Ученые записки Тувинского научн. – иссл. ин-та языка, лит-ры и истории. Вып. 8. Кызыл, 1960; Букин А, На поклон к «верховному правителю» // Наука и религия. 1963. № 8; Дьяконова В. П. Цам

у тувинцев, в сб.: Религиозные представления и обряды народов Сибири в XIX – начале XX века: Сборник Музея антропологии и этнографии. Вып. XXVII. Л., 1971; Ее же. Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический источник. Л., 1975.

409 Позднеев А. М. Очерки быта буддийских монастырей и буддийского духовенства в Монголии в связи с отношениями сего последнего к народу. СПб., 1887; Его же. Ургинские хутухты. СПб., 1880.

410 Майский И. М. Современная Монголия. Иркутск, 1921; Его же. Монголия накануне революции. М., 1960.

411 Владимирцов Б. Я. Монгольский Данджур // Доклады Академии Наук СССР. Серия В. 1926; Котвич В. Л. Монгольские надписи в Эрдэни-Дзу // Сборник Музея антропологии и этнографии. Т. V. Вып. I. Л., 1925.

412 Нацовы С. и Г. Д. Влияние религии на государственный строй Монголии // Атеист. 1927. № 17; Новокшенов И. Хувараки // Атеист. 1926. № 12; Его же. В стране лам // Атеист. 1926. № 13–14; Его же. Духовенство в Монголии // Атеист. 1927. № 15.

413 Жамцарано Ц. Ж. Жалованная грамота Сецен-хана, данная ламе Лубсан-Байдубу, в сб. Сергею Федоровичу Ольденбургу к 50-летию научно-общественной деятельности. Л., 1934; Его же. Монгольские летописи XVII в. // Труды Ин-та востоковедения АН СССР. Т. XVI. М. – Л., 1936; Кичиков Л. Б. Желтая рать // Современная Монголия. 1937. № 4; Шастина Н. П. Круговращение Майдари // Современная Монголия. 1935. № 5; Ее же. Религиозная мистерия цам в монастыре Дзун-Курэ // Современная Монголия. 1935. № 1; Ее же. Следы примитивных религий в ламаистской мистерии «цам», в сб.: Исследования по восточной филологии. М., 1974.

414 См. работы Якимова А. Т.: К вопросу об общественном строе дореволюционной Монголии и о роли ламаизма // Труды Моск. ин-та востоковедения. 1940. № 2; Роль буддизма в истории Монголии. Чита, 1945; Буддизм, его происхождение и сущность. М., 1956.

415 Горохова Г. С. О некоторых чертах хозяйства буддийских монастырей в Северной Монголии в конце XIX в., в сб.: Исследования по истории стран Востока. Л., 1964; работы Н. Л. Жуковской: Модернизация шаманства в условиях распространения буддизма у монголов и их соседей // Этнографический сборник. Вып. V. Улан-Удэ, 1969; Формы проявления культа природы в пантеоне и ритуалах ламаизма, в сб.: Религия и мифология народов Восточной и Южной Азии. М., 1970; К вопросу о типологически сходных явлениях в шаманстве и буддизме // Советская этнография. 1970. № 6 (эта статья переведена и издана в США: Zhukowskaia N. L. On the Question of Typologically Similar Phenomena in Shamanism // Soviet Anthropology and Archeology. Berkeley. Winter, 1973–1974. Vol. XII. № 3; Zukowska N. Cagan Uwgun – postac lamajeskiego panteonu // Ethnografia Polska. T. XVI. Z. I. Wroclaw-Warszawa-Krakow, 1972; Eе же. Мандала как предмет ламаистского культа, в сб.: Культура народов Зарубежной Азии. Сборник музея антропологии и этнографии. T. XXIX. Л., 1973; Улыбка Цзонхавы // Наука и религия. 1973. № 12; Бадарчины – странствующие монахи // Наука и религия. 1974. № 6; Ломакина И. Марзан Шарав. М., 1974; Eе же. От иконы к революционному искусству // Наука и религия. 1974. № 9.

416 «Шара туджи», Монгольская летопись XVII в. / пер. и прим. Н. П. Шастиной. М., 1957; Лубсан Данзан, Алтан тобчи («Золотое сказание»). Пер. и прим. Н. П. Шастиной. М., 1973; Кляшторный С. Г, Лившиц В. А. Согдийская надпись из Бугута // Страны и народы Востока. Вып. X. М. – Л., 1971.

417 Хадалов П. И. Разработка монгольскими тибетологами философских проблем буддизма, в сб.: Центральная Азия и Тибет. Материалы к конференции. Новосибирск, 1972; Жуковская Н. Л. Изучение традиционных религиозных верований в Монгольской Народной Республике, в сб.: Этнография в странах социализма. М., 1975.

418 История Бурят-Монгольской АССР. T. I. Улан-Удэ, 1959; Очерки истории Калмыцкой АССР. Дооктябрьский период. М., 1967; История Тувы. T. I. M., 1964; История Монгольской Народной Республики. М., 1967; Очерки истории культуры Бурятии. T. I. Улан-Удэ, 1972; T. 2. 1974.

419 Токарев С. А. Религия в истории народов мира. М., 1976.

420 Корнев В. И. Буддизм // Вопросы истории. 1970. № 12; 1971. № 2.

421 Кочетов А. Н. Ламаизм. М., 1973.

422 См. работы: Кочетов А. Н. Современный буддизм // Наука и религия. 1960. № 6; Буддизм-ламаизм и его пережитки в Советском Союзе, в сб.: Атеистические знания народу. Л., 1963; разделы: Культ в буддизме; Буддийские праздники // Настольная книга атеиста. М., 1971; Буддизм-ламаизм. М., 1976; Ильин Г. Ф., Кочетов А. Н. Буддизм и основные положения его учения, в сб.: Общество и религия. М., 1968.

423 Подробно о работе сектора см.: Герасимова К. М. Буддологические исследования в Бурятской АССР // Вопросы научного атеизма. Вып. 16. М., 1974.

424 В сборнике Проблема канона в средневековом искусстве стран Азии и Африки (М., 1973) опубликованы доклады участников одноименной конференции, состоявшейся в мае 1971 г. в Москве; в сборнике Центральная Азия и Тибет (Новосибирск, 1972) напечатаны тезисы докладов и сообщений, к сожалению, не состоявшейся конференции; Рериховские чтения. Новосибирск, 1976.


Оглавление

  • От редакции
  • Введение
  • Часть I 1992–2011
  •   Буддизм как культурно-исторический феномен
  •   250 лет официального признания буддизма в России (размышления о прошедшем юбилее некоторое время спустя)
  •   Буддизм в России: путь длиною в четыре века
  •   Буддизм и шаманизм как факторы формирования бурятского менталитета
  •   Буддизм и бурятская национальная идея
  •   Атлас тибетской медицины на перекрестке религии и политики
  •   Вспоминая Дхарамсалу
  •   Буддисты Бурятии глазами ссыльного народовольца Моисея Кроля (90-е годы XIX века)
  •   К вопросу о награде, полученной Дамба Даржа Заяевым от императрицы Екатерины II
  •   Ф. И. Щербатской – С. Ф. Ольденбургу (письмо из Агинского дацана)
  •   «Феномен Итигэлова»: версии религиозные, научные, антинаучные и другие
  • Часть II 1969–1987
  •   Современный ламаизм (на материалах Бурятской АССР)131
  •   Формы проявления культа природы в пантеоне и ритуалах ламаизма
  •   К вопросу о типологически сходных явлениях в шаманстве и буддизме
  •   Народные верования монголов и буддизм (о специфике монгольского ламаизма)
  •   О семантике некоторых предметов ламаистского культа
  •   Изучение ламаизма в СССР (1917–1976
  • Ссылки на издания
  • Затекстовые библиографические ссылки и примечания

  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © читать книги бесплатно