Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Введение

Оригиналы бывают разные

1

Говорят, чудаки украшают мир. Отчасти – да. Хотя иной чудак никаким украшением не является, ухудшая жизнь и себе, и другим.

В любом обществе преобладают более или менее однообразные личности. Но среди такой серой массы нет-нет да и проглянет нечто особенное, оригинальное, из ряда вон выходящее.

Вот только в чем выражается его особенность? Есть любители привлечь к себе внимание вычурной одеждой или необычным поведением. Иному нравится ошарашить собеседника услышанным, прочитанным или придуманным неожиданным высказыванием, а то и заковыристым словцом. Кого-то подобные, скажем так, чудики могут заинтересовать.

Немало самых настоящих чудаков и оригиналов поневоле – психически нездоровых. Они заслуживают сочувствия, как всякий тяжелобольной.

Мне встречались такие. Один представился пришельцем с какого-то созвездия, другая страдала от энергетических вампиров и происков нечистой силы. О них можно было бы рассказать занятные, а то и печальные истории. Но только – зачем? Для увеселения почтеннейшей публики?

Тем, кого интересуют люди ненормальные по причине душевной болезни, можно посоветовать читать труды по психиатрии, знакомиться с преступлениями сексуальных и прочих маньяков, о которых, к сожалению, приходится слышать слишком часто. Посмеиваются над ними с чувством своего превосходства только глупые или скверные люди.

В нашем случае некоторые примеры из психопатологии придется рассмотреть, но лишь в виде исключения. Главное внимание будет уделено неординарным личностям, интересным, подчас нелепым и смешным, но не глупым, не пошлым и не относящимся к пациентам психоневрологических клиник.

Нередко можно услышать мнение, будто преобладают люди «нормальные», а встречаются и «ненормальные». Последних по этой причине считают какими-то особенными. Хотя у них просто некоторые психические аномалии, хотя и не слишком ярко выраженные и неопасные для окружающих.

А что означает обыкновенный, или «нормальный», человек? Самый заурядный? Ничем не примечательный? Да разве это нормально?!

Вот говорят о погоде: сегодня температура воздуха на столько-то градусов выше нормы. Какой нормы? Имеется в виду средняя статистическая цифра, которая вычисляется за определенный срок наблюдений. Но разве это – норма? Нет. Для погоды самое нормальное – меняться со дня на день, от года к году.

Обычны колебания параметров погоды в определенных пределах, а иногда возникают серьезные аномалии. И это тоже вполне нормально. Экстремальные явления природы характерны для нашей планеты, и, к счастью, они случаются нечасто.

Или такой показатель, как средний рост человечества. Это величина математическая, условная. Людей с таким ростом на Земле немного. В сотни, тысячи раз больше тех, кто не отвечает такому «стандарту».

Природа позаботилась о том, чтобы у живых существ (в отличие от технических изделий) не было единых стандартов. Разнообразие – важнейшее качество всего живого.

Каждый из нас неповторим. Но из этого еще не следует, что любой человек оригинален.

В геологии есть такие понятия, как «вмещающая порода» и «полезные ископаемые». В том и другом случае речь идет о комплексе минералов, кристаллов. Каждый из них неповторим по форме, размерам, составу. Разница лишь в том, что вмещающая порода состоит из широко распространенных минералов (в разных пропорциях), а полезное ископаемое – руда, драгоценные металлы и камни, ценное для человека минеральное сырье.

Нечто подобное относится к любой личности. В большинстве случаев при всей своей неповторимости она содержит определенный, более или менее одинаковый набор знаний, черт характера, привычек, способностей, хотя и в различных пропорциях.

Наиболее определенно проявляется индивидуальность у растения или животного. То же можно сказать об отдельном листке или цветке. В мире природы не существует абсолютных подобий. Они могут быть только в микромире для атомов, элементарных частиц. Да и это, возможно, объясняется ограниченными возможностями приборов и отсутствием необходимости фиксировать столь тонкие различия.

Человек – не исключение из этого правила.

Любой из нас для самого себя – средоточие мира, ибо весь мир мы воспринимаем в себе.

Немецкий философ Макс Штирнер обострил эту мысль до предела. В своей объемистой книге «Единственный и его собственность» он утверждал: «Для Меня нет ничего выше Меня»; «Я – собственник своей мощи, и только тогда становлюсь таковым, когда сознаю себя Единственным».

Так-то оно так, но из этого еще не следует, будто всякий человек замечателен, оригинален и необычайно интересен для многих других. Вот и Макса Штирнера нам больше не придется упоминать: не был он в своей жизни человеком ярким, оригинальным, резко отличающимся от массы обывателей, не считая создания упомянутой книги.

Вопрос не в том, как относится каждый из нас к самому себе. Это наше личное дело. Важно иметь в виду, каким тебя воспринимают окружающие, чем ты в действительности, а не в своем воображении, отличаешься от всех остальных людей (желательно – не в худшую сторону).

В этом смысле незаурядный, своеобразный, выдающийся творец – изобретатель, философ, ученый, писатель, художник и так далее – большой оригинал. Тем более, если он признанный гений. Однако, обратившись к биографиям таких людей, чаще всего убеждаешься, что, кроме отдельных анекдотичных случаев, они по жизни ничем особенным не отличались, если не принимать во внимание умение упорно, самозабвенно, вдохновенно трудиться.

2

Эксцентричные люди обычно имеют психические отклонения в пределах нормы. Хотя порой их причуды могут произвести на окружающих сильное впечатление.

Представьте себе: прогуливаетесь в парке, а навстречу – хулиганы, подвыпившие юнцы. Они пристают к прохожим с пошлыми шутками, готовы затеять драку. Вдруг один из них, подпрыгнув, вскрикивает. В ягодицу его вонзилась стрела. Из-за дерева выходит… настоящий Робин Гуд! Он в средневековом камзоле, шляпе с пером, вооружен арбалетом.

В наших местах подобная встреча вряд ли состоится. Но в Англии такое порой случается. Там есть несколько чудаков, которые в свободное от работы время шастают по лесам и паркам в костюме благородного разбойника, с луком или арбалетом. Прохожих они защищают от насильников, бандитов, хулиганов.

Шотландский психолог Дэвид Уикс из Королевского госпиталя в Эдинбурге внес в картотеку более тысячи эксцентричных людей (туда вошло и несколько «Робин Гудов»). Оказалось, что они в общем более интеллигентны, здоровы и счастливы, а живут немного дольше, чем средний житель Великобритании.

Чудаки и оригиналы, как выяснил доктор Эткин, сохраняют оптимизм несмотря на то, что они чаще всего имеют несколько неудачных браков и вынуждены сравнительно часто менять место работы из-за конфликтов с начальством. Что им помогает преодолевать жизненные трудности? Умение отрешиться от суеты, выкинуть какое-нибудь коленце или предаться любимому занятию, скажем, изобретать вечный двигатель, несмотря на то, что давно известно: это сделать невозможно.

3

Как в словарях толкуются слова «оригинал» и «чудак»?

Первое происходит от латинского «оригиналис» и означает – первоначальный, подлинный, неподдельный, своеобразный. У нас оно употребляется преимущественно в двух значениях: подлинник (скажем, рукопись, произведение искусства) и, по отношению к человеку, – странный, чудаковатый, самобытный, не похожий на других.

Отчасти то же относится и к понятию «чудак». В «Толковом словаре» Владимира Даля оно поясняется так: «человек странный, своеобычный, делающий все не по-людски, а по-своему, вопреки общего мнения и обыка». Слово, производное от понятия «чудо», – загадочного явления, которое мы не умеем объяснить по известным нам законам природы и логики.

В русской литературе есть сочинения, относящиеся к теме нашей книги, например: Бурнашев В. П. Наши чудодеи (СПб., 1875); Карнович Е. П. Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий (СПб., 1884); Пыляев М. И. Замечательные чудаки и оригиналы (М., 1892). Ориентироваться на них мы не станем. Времена меняются, интересы читающей публики – тоже. Главное, меняются авторы. Каждый из них имеет свои представления о том, кого избрать героями произведения.

Как выбрать из огромного числа чудаков и оригиналов всех эпох и народов? Какой критерий избрать? Кому отдать предпочтение? Сколько уделить внимания тем или другим персонажам?

Основные критерии: разнообразие, типичность, поучительность, незаурядность. Предпочтение – самым самобытным, умным и остроумным. Наиболее подробно сообщать сведения о тех, кто менее известен или заслуживает обстоятельного рассказа.

Для автора важно, чтобы его книга читалась не только с интересом, но и с пользой. Поэтому в ней немало отступлений, пояснений, относящихся не только к биографиям главных героев, но и к сути проблем или феноменов, которые с ними связаны.

4

В поисках чудес многие люди обращаются к несвежим, но усердно раздуваемым журналистами «сенсациям». Накатываются волны увлечения космическими пришельцами, телепатией, гороскопами, ясновидением, снежным человеком, озерными чудищами, Бермудским треугольником, легендарной Атлантидой, НЛО…

Подобные увлечения и заблуждения характерны для рода человеческого. Ограниченная фантазия человека довольствуется детской игрой, складывая нечто новое из привычных старых элементов. Невозможно вообразить нечто совершенно оригинальное, небывалое и невиданное. Во всяком случае, так считал один из великих поэтов XX века испанец Федерико Гарсия Лорка:

«Воображение бедно, и воображение поэтическое – в особенности. Видимая действительность неизмеримо богаче оттенками, неизмеримо поэтичнее, чем его открытия. Это всякий раз выявляет борьба между научной явью и вымышленным мифом, – борьба, в которой, благодарение богу, побеждает наука, в тысячу раз более лиричная, чем теогония.

Человеческая фантазия придумала великанов, чтобы приписать им создание гигантских пещер или заколдованных городов. Действительность показала, что эти гигантские пещеры созданы каплей воды. Чистой каплей воды, терпеливой и вечной. В этом случае, как и во многих других, выигрывает действительность. Насколько прекраснее инстинкт водяной капельки, чем руки великана!

Реальная правда поэтичностью превосходит вымысел, или, иначе говоря, вымысел сам обнаруживает свою нищету. Воображение следовало логике, приписывая великанам то, что казалось созданным руками великанов. Но научная реальность, стоящая на пределе поэзии и вне пределов логики, прозрачной каплей бессмертной воды утвердила свою правду. Ведь неизмеримо прекраснее, что пещеры – таинственная фантазия воды, подвластная вечным законам, а не каприз великанов, порожденных единственно лишь необходимостью объяснить необъяснимое».

Научная мысль прокладывает человечеству пути в неведомое. Это – одно из подлинных чудес. Но постичь их не так-то просто. Требуются знания и немалые умственные усилия. А современный человек не очень-то любит напрягать свой утомленный постоянной суетой интеллект.

Мне приходилось встречать немало энтузиастов научного познания. Были среди них изобретатели вечных двигателей и велосипедов, опровергатели всех привычных теорий и создатели оригинальных смелых гипотез. Один из них – С. А. Белозеров – надоумил меня на четверостишие:

Вода и камень, Солнце и Луна —

Синхронные эфира колебанья.

И я – лишь мимолетная волна

В магическом кристалле Мирозданья.

Сергей Белозеров предложил гипотезу кристаллического вакуума, – невоспринимаемой нами или нашими приборами среды, в которой пребывает материальный мир. То, что принято считать газом, жидкостью, коллоидом, твердым телом, в этой концепции – фантомы, причудливые сочетания волновых колебаний, легко текущих сквозь вселенскую твердь вакуума.

С позиции тех, кто озабочен лишь обогащением и карьерой, Сергей Белозеров – настоящий чудак, если не глупец. Размышляет о том, что такое «ничто» (так переводится с греческого слово «вакуум»), хотя это не сулит ему ничего, никакой выгоды. Несколько лет разрабатывал теорию, приехал в Москву (если не ошибаюсь, из Самары), высказал свои идеи, успокоился и уехал домой. Я опубликовал статью о нем («Техника – молодежи», 1993, № 8), но с той поры он так и не отозвался, как будто исполнил свой долг.

Казалось бы, такое поведение по меньшей мере странно. Если он совершил открытие, то его легко присвоит кто-нибудь другой. Никакой материальной выгоды он не получил – только расходы. Одно лишь моральное удовлетворение! Не чудак ли?

Для энтузиаста самое главное – духовный порыв, ощущение вторжения в неведомое, подобно мореплавателю, которому после долгих скитаний посчастливилось открыть новую землю. Но такое сильное и высокое чувство дано испытать далеко не каждому. До него надо дорасти умом и силой духа. Оно доступно лишь незаурядным личностям. Не каким-то особенным врожденным гениям (которыми является почти каждый младенец), а только вдохновенным искателям истины.

Есть легкие, протоптанные, а то и вытоптанные пути к мнимым чудесам. Например, тема космических пришельцев. А основана она на недоразумении. Ее сторонники выдают возможное за действительное.

Посещение Земли инопланетянами само по себе вряд ли можно считать чудом. Наша цивилизация, находящаяся в младенческом состоянии (выйдет ли из него?), осваивает космическое пространство. Почему бы более развитой цивилизации другой звездной системы не забросить космический десант на Землю?

Но все это остается лишь игрой ума. Земляне живут так, словно нет кроме них Разума во Вселенной. Пример В. К. Зайцева уникален: поверив в существование неведомых разумных сил, он сделал эту веру основой своего творчества и жизненного пути. Высший Разум был для него реален (ибо то, что входит в нашу жизнь и направляет ее – реальность).

Если б значительная часть населения Земли прониклась подобной верой, то наша жизнь преобразилась бы в корне. Этого не произошло. Поэтому идею инопланетных пришельцев приходится относить в разряд суеверий или научной фантастики.

Подлинный глубокий пласт чудес находится в иной плоскости.

Одна из актуальных и в то же время необычайных проблем: что, если породившая и пронизывающая нас земная область жизни – биосфера – не только живой, но и мыслящий организм?! Может быть, в поисках собратьев по разуму нам нет необходимости мчаться к иным галактикам? Мы сами – мыслящие частички великого разума биосферы. Хотя понять его мы не в состоянии прежде всего потому, что не стремимся к этому…

Вокруг нас и в нас самих присутствует мир удивительный и чудесный. Мы до сих пор плохо понимаем жизнь кристаллов – таинственных созданий земных недр. Загадочна разумная жизнь растений: ведь они целесообразно реагируют на изменения окружающей среды, взаимодействуют между собой.

Понимаем ли мы в полной мере, что такое космический вакуум и как он связан с нашим бытием и сознанием? Способны ли мы ориентироваться в мире элементарных частиц, которые оказались совсем не элементарными? Почему вымирают, возникают и усложняются организмы?

Подобным проблемам посвящено множество исследований, книг и статей. Вот только интерес к ним за последние десятилетия угасает. Такая любознательность нынче не в моде…

Да что там замысловатые проблемы? Многие ли из нас способны толково ответить на вопрос: почему Земля круглая, а блоха высоко прыгает? Он вовсе не шутливый, и влечет за собой вереницу следствий, помогающих понять закономерности окружающего мира. Ведь шарообразность крупных небесных тел непосредственно связана с прыгучестью блохи!

…Принято думать, будто наука достигла ныне таких успехов, что все основные тайны природы постигнуты, а потому остается либо заниматься уточнением мелочей, либо переходить за пределы научного знания в некую область «паранауки», запредельную для нормального научного метода.

Увы, мнимые чудеса «паранаук» – или собрание небылиц и бредовых идей, или выдумки шарлатанов, или вымысел журналистов, стремящихся развлечь и удивить читателей. А ученые в деталях многое изучили, выяснили, но коренные загадки бытия остаются непознанными.

Мы до сих пор плохо себе представляем, что такое Жизнь и Разум, почему и как усложняется организация биологических и геологических объектов, развивается ли Вселенная и что означает для нее понятие развития, как живет (и мыслит?) биосфера, какой смысл существования человечества, не говоря уже о каждом из нас.

5

Во времена античности прохожий спросил у местного жителя (им оказался Сократ):

– Долго ли идти до соседнего города?

– Иди, – последовал ответ.

– И без тебя знаю, что делать, – обиделся путник и пошел дальше.

Через несколько минут услышал:

– Если так будешь идти, к вечеру доберешься до города.

Вот и нам придется завершить предварительный разговор и отправиться в путь, навстречу чудакам и оригиналам. Среди них будут люди самые разные: знаменитости, замечательные мыслители и деятели, мало известные личности, а также самодуры и преступники (из этих двух категорий – немногие). Таков широчайший диапазон оригинальности.

В качестве напутствия приведу слова арабского автора XIII века Абуль-Фараджа:

«Пусть же эта книга станет утешением опечаленным, поднимет дух надломленных. Пусть станет она поучением для тех, кто любит поучения, и другом тех, кто любит юмор. Ничто, заслуживающее внимания, здесь не обойдено.

Пусть книга эта станет верным другом для читателя… Пусть каждый, образованный умница или самодовольный болтун, любой простак выберет здесь лучшее на свой вкус, пусть каждый соберет те цветы, которые ему нравятся».

Добавлю: в данной книге букет персонажей чрезвычайно пестр – от трагических до комических, от гениев до бездарей. Ничего не поделаешь: книга о чудаках вне стремлений автора становится оригинальной.

Правители

Любому правителю надо играть свою роль. Она предполагает ряд ограничений; он связан условностями, жесткими правилами, за нарушение которых подчас расплачивается жизнью. Помимо всего прочего, ему пристало выглядеть простым и величественным, умным, справедливым и милостивым. Ради этого приходится слишком часто скрывать свои чувства и мысли.

Находясь на вершине власти, в переплетении сложных международных, внутриполитических и околотронных интриг, некоторые правители выходят далеко за пределы своей роли. Как справедливо отметил выдающийся русский историк В. О. Ключевский: всякая власть развращает; абсолютная развращает абсолютно.

В прежние времена абсолютных монархов было предостаточно, а потому и чудили они нередко. Некоторые из них и вовсе утрачивали здравый смысл, ощущение реальности.

Эхнатон

Аменхотеп IV принадлежал к фараонам XVIII династии Египта эпохи Нового царства и правил с 1372 по 1354 год до н. э. Он осуществил нечто невиданное для Древнего мира, став самым необычайным правителем за всю историю человечества.

Наибольшего могущества Египет достиг при его предшественнике Аменхотепе III. Подчинив многие государства и народы, этот прославленный фараон с большим трудом сохранял власть над ними. Одним из важных факторов, определявших разобщенность не только разных племен, но даже областей, а подчас и городов, было необычайное обилие богов.

Аменхотеп III задумал установить поклонение верховному богу. Осуществил это мероприятие его преемник Аменхотеп IV (его супруга – прекрасная Нефертити), провозгласив бога Атона, олицетворявшего солнечный диск, наивысшим и единственным. Все остальные были запрещены, их храмы разрушены, жрецы разжалованы. Имя другого солнечного божества – Амона – стерли даже с глиняных табличек.

Ошеломляющее деяние! Многие египтяне сочли Аменхотепа IV безумцем. А он принял имя Эхнатон («Угодный Атону») и приказал поклоняться только Солнцу – носителю жизни и покровителю Египта. Столицу перенес в новый город Ахетатон («Горизонт Атона»).

До этого в стране устойчиво существовал культ солнечного бога Амона-Ра, творца мира и покровителя фараонов. Почитались его жена, богиня неба Мут, и их сын, бог луны Хонсу. Земные владыки имели своих небесных покровителей, что подчеркивало божественность власти фараонов.

Принято считать, что, вводя единобожие, Эхнатон стремился укрепить свое единовластие и освободиться от опеки влиятельных жрецов Амона-Ра. Кроме того, как предположил английский египтолог Д. Раффл, фараон хотел «объединить нацию и стабилизировать обстановку».

Однако его религиозная реформа выходила далеко за такие сугубо прагматичные рамки (иначе о ней не стоило бы упоминать). Эхнатону вовсе не обязательно было «отменять» всех богов, кроме одного; достаточно было просто понизить их статус. Фараон и без того считался наместником бога Солнца на земле, а запрещение культа нескольких богов, включая творца мира Амона-Ра, очень осложняло ситуацию внутри страны и расшатывало общественные устои.

К сожалению, сведения об Эхнатоне отрывочны и скудны. Он остается одной из самых загадочных фигур мировой истории. Приходится только догадываться, чем руководствовался он, проводя первую в мире грандиозную религиозную революцию. Ведь обожествлялся не «дух Солнца» в облике человека или животного, а материальное солнечное тело – реальный источник жизненной энергии.

Новая религиозная система, предложенная Эхнатоном, отчасти была атеистической. (Атеизм – религиозное течение: система верований, предполагающая отсутствие богов, Бога или иных духовных сущностей. Научно доказать это и противоположное утверждение невозможно.)

Древние египтяне вообще тяготели к атеизму, или, точнее сказать, к пантеизму. Бессмертие души они связывали с сохранением тела и материальных предметов, принадлежащих усопшему. Мировоззрение их было светлым и радостным, а представления о мире ином в принципе отражали образы этого мира.

Эхнатон первым основал религию нового типа – монотеизм, признающую одну высшую духовно-материальную субстанцию – Солнце. Но этот акт оказался преждевременным. Его идеи не укоренились в египетском обществе. Объективных факторов, стимулирующих радикальные идеологические перемены, было мало.

Древнеегипетская цивилизация сохраняла свое могущество. Ежегодные разливы Нила, удобряющие почву плодородным илом, обеспечивали устойчивость традиционного сельского хозяйства. А жрецы, оставшиеся вне своих алтарей и храмов, лишенные привилегий, превратились в яростных противников реформ.

Сразу же после его смерти (была ли она естественной – не ясно) все вернулось «на круги своя». Эхнатона жрецы заклеймили как вероотступника, его нововведения отменили, почти все памятники ему были уничтожены или осквернены. Имя Эхнатона постарались вымарать из текстов и стереть в памяти потомков. К счастью, данная акция не увенчалась полным успехом. До нас дошли сведения об этом религиозном гении, а также гимн Атону, по-видимому, им созданный (перевод В. Потаповой):

Великолепно твое появление на горизонте,

Воплощенный Атон, жизнетворец!

На небосклоне восточном блистая,

Несчетные земли озаряешь своей красотой.

Над всеми краями,

Величавый, прекрасный, сверкаешь высоко…

Ты – вдалеке, но лучи твои здесь, на земле.

На лицах людей твой свет, но твое приближение скрыто.

Когда исчезаешь, покинув западный небосклон,

Кромешной тьмою, как смертью, объята земля…

Рыщут голодные львы,

Ядовитые ползают змеи.

Тьмой вместо света повита немая земля,

Ибо создатель ее покоится за горизонтом,

Только с восходом твоим вновь расцветает она…

Празднует Верхний и Нижний Египет

Свое пробужденье.

На ноги поднял ты обе страны.

Тела освежив омовеньем, одежды надев

И воздев молитвенно руки,

Люди восход славословят.

Верхний и Нижний Египет берутся за труд.

Пастбищам рады стада,

Зеленеют деревья и трава.

Птицы из гнезд вылетают,

Взмахом крыла явленье твое прославляя.

Скачут, резвятся четвероногие твари земные,

Оживают пернатые с каждым восходом твоим,

Корабельщики правят на север, плывут на юг,

Любые пути вольно выбирать им в сиянье денницы.

Перед лицом твоим рыба играет в реке,

Пронизал ты лучами пустыню морскую.

В другом гимне автор (Эхнатон?) восклицает: «Ты в сердце моем. Нет другого, познавшего тебя». Да, никто до него не смог в полной мере осознать, что земная жизнь абсолютно зависит от лучистой солнечной энергии.

Гимны Атону отчасти повторяют восхваления Осириса или «Большой гимн Амону-Ра». Но религиозное учение Эхнатона было самобытным, революционным. А сам он остается наиболее оригинальным правителем в истории мировой цивилизации.

Калигула

Приведенное мнение Тацита безусловно относится к ставшему императором после Тиберия (не без помощи Макрона) Гаю Цезарю Германику, прозванного воинами его отца, знаменитого полководца, Калигулой (Башмачком).

Поначалу Калигула пользовался любовью и популярностью. Он прекратил действие закона об оскорблении величия римского народа и амнистировал многочисленных заключенных. Объявил, что для доносчиков слух его закрыт. На радость публики возобновил массовые зрелища – бои гладиаторов, травлю зверей, театральные представления – в небывалых масштабах. Приказал строить великолепный мост через морской залив.

Все это требовало огромных расходов. А Калигула осыпал поистине золотым дождем своих родственников и фаворитов, истощая казну империи. В нем стали проявляться худшие человеческие качества. Он требовал поклонения себе, как богу. Собирался назначить сенатором собственного коня (этот эпизод лег в основу одноактной комедии Леонида Андреева), предоставив ему вместо конюшни мраморный дворец. Пожалуй, это была психическая болезнь (не у коня, конечно). Хотя Калигула вполне рассудительно повелевал казнить богатых патрициев, чтобы завладеть их капиталами; избавился таким же путем от своих соперников, например, от Маркиона.

Он сожительствовал с тремя своими родными сестрами. Мог при муже увести его жену в свою спальню, а вернувшись, рассказывать при гостях о своих развлечениях с ней. В отличие от своих первоначальных заверений, он фактически лишил сенат власти, принимая единоличные решения, нередко сумасбродные, а то и чудовищно жестокие.

Финал правления Калигулы нетрудно было предугадать. Когда ему было 29 лет, в 41 году, его закололи офицеры преторианской гвардии Кассий Херея и Корнелий Сабин. В сенате было высказано предложение объявить Рим республикой. Но большинство не согласилось с этим. Как писал Иловайский, «народ и солдаты предпочитали империю». Очередным цезарем провозгласили дядю Калигулы Клавдия.

Решение было верным. Вообще-то, с детства его считали не только физически, но и умственно отсталым, стараясь не допускать к государственным делам. Однако он с пользой тратил предоставленное ему время, изучил греческий и этрусский языки, римское право, историю, интересовался философией. Знания позволили ему вести успешную внешнюю и внутреннюю политику.

Правда, личная жизнь у него не сложилась. Третья его жена Мессалина была распутной и даже решилась в отсутствие мужа выйти дополнительно замуж за молодого сенатора. Ее казнили. Клавдий вступил в брак со своей племянницей Агриппиной Младшей, которая в октябре 54 года отравила его грибами.

Нерон

Агриппина уговорила супруга усыновить ее отпрыска от первого брака Луция Домиция Агенобарба. Он-то и был в 17-летнем возрасте возведен на трон под именем Клавдия Цезаря Августа Германика Нерона. Подлинной властительницей-императрицей оставалась Агриппина. Так продолжалось 5 лет (затем сынок, чтобы не обременять мать государственными делами, приказал ее убить).

Начало правления Нерона не предвещало ничего плохого. Он был, как говорится, художественной натурой. Однажды, когда ему принесли на подпись смертный приговор, он театрально воскликнул: «Я желал бы не уметь писать!» Позже он с легкостью подписывал подобные списки на десятки человек.

Воспитывал и обучал его выдающийся философ Сенека (августейший ученик позже приговорил его к смерти). Государственными делами ведал командующий преторианской гвардией Афраний Бурр. Сенату было предоставлено больше прав, а от титула Отца Отечества Нерон отказался. Уменьшение налогов оживило торговлю, борьба с коррупцией улучшила положение в провинциях и подняла авторитет закона. Война с парфянами завершилась победой Рима.

Как часто бывает при любом виде правления, за власть и привилегии боролись две группировки. Одна поддерживала молодого императора, другая – вдовствующую (по своей инициативе) императрицу. Упиваясь властью, Нерон участвовал в оргиях, а также в театральных представлениях с пением и стихами. Чтобы обезопасить себя от возможного претендента на трон юного Британика, он приказал его убить. Избавился от «опеки» матери тем же радикальным способом, обвинив ее в заговоре и покушении на его жизнь.

После смерти в 62 году Бурра (молва приписала ее на счет Нерона) отпросился в отставку и Сенека. С этого времени уже ничто не могло сдержать низменные страсти Нерона. Более всего любил он славу, лесть, раболепие. Свою благородную жену Октавию, дочь Клавдия, он обвинил в прелюбодеянии, выслал из Рима и приказал убить. Это было сделано для того, чтобы жениться на своей любовнице (жене друга) Поппее Сабине.

Летом 64 года в Риме вспыхнул страшный пожар, длившийся несколько дней и уничтоживший значительную часть города. Враги Нерона пустили слух, что это сделано по его воле, а сам император любуется с балкона редкостным зрелищем. Однако он не был настолько безумен, чтобы спалить столицу своей державы. По версии историка Гиббона, подожгли Рим иудеи, мстя за разрушение Иерусалима. А обвинить они – с помощью еврейки, любовницы Нерона, и еврея, его советника, – смогли своих соплеменников-христиан, которых ненавидели сильнее, чем римлян. Тогда и начались гонения на христиан, вскоре принявшие массовый характер.

Был раскрыт заговор против Нерона. Рим объявили на осадном положении, начались убийства заговорщиков и массовые репрессии. Окончился неудачей и другой заговор. Вновь последовали убийства и репрессии. Наконец, начались восстания, и когда против Нерона выступили преторианцы, он покончил жизнь самоубийством.

…Нередко предполагается, что характер правления того или иного диктатора зависит в первую очередь от его личных качеств. Мол, один добр от рождения, а другой – патологический садист. Но вот – пример двух братьев. Став императором, сын Веспасиана Тит прославился своей добротой и милосердием. Его называли «утешением рода человеческого». Но правил он всего два года, умерев от болезни, а потому неизвестно, каким бы он стал в дальнейшем (можно вспомнить примеры Калигулы, Нерона).

Элагабал

Наконец, можно вспомнить еще одного императора-оригинала – Марка Аврелия Антонина (204–222) по прозвищу Элагабал, или Гелиогабал, ибо был он жрецом храма солнечного божества. Его возвели на престол в 218 году благодаря интригам его бабушки Юлии Мэса, родственницы убитого заговорщиками императора Каракаллы.

«Будучи фанатичным поклонником почитаемого им бога, – пишут историки В. И. Кузищин и А. Г. Бокщанин, – Элагабал не думал ни о чем другом, кроме празднеств и богослужений, сопровождавшихся дикими изуверскими обрядами и невероятным расточительством. При торжественном въезде в Рим, Элагабал шел перед колесницей, на которой везли изображение божества, и все время вертелся колесом. Каждый день в Риме приносили в жертву быков и многие сотни овец. Элагабал заставлял присутствовать при этих обрядах, сопровождавшихся оргиями, сенаторов и преторианцев. За четыре года своего правления Элагабал вызвал всеобщее презрение и ненависть. Чтобы сохранить власть в руках своей семьи, Юлия Мэса сама возглавила заговор против внука… Элагабал был убит».

Ирод

Этот царь стал синонимом тирана, способного на самое чудовищное преступление ради сохранения своей власти. Согласно евангельскому преданию, он, узнав от волхвов о рождении «Царя Иудейского», «послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже».

В исторических хрониках Ирода I называют Великим. Так может быть, следовало бы непременно добавлять: Великий самодур и злодей?

Правда, доподлинно известно, что умер Ирод за 4 года до Рождества Христова. Приходится делать выбор: либо Иисус Христос родился за несколько лет до принятой во всем мире даты Его рождения, либо Ирод не причастен к той чудовищной акции, которую ему приписывают. Хотя вполне совместимо и то и другое.

Протоиерей Александр Мень полагал, что верен первый вариант. По его словам, можно утверждать: «Рождество Христово совершилось в 7–6 гг. „до Р.Х.”». Обосновал это мнение так. «В правление императора Августа в связи с присягой Августу был дан указ о проведении переписи по всей Палестине. Каждое семейство должно было для этого прийти в город, откуда родом был глава семьи. Так Иосиф и Мария оказались в Вифлееме, небольшом древнем городе, неподалеку от Иерусалима. Мария ждала ребенка. Из-за большого скопления людей невозможно было найти места в доме. Марии и Иосифу пришлось остановиться в пещере, служившей загоном для овец. Там родила Мария своего Сына – Иисуса».

Боясь за свой трон, «царь отдал безумный по жестокости приказ уничтожить в Вифлееме всех младенцев от двух лет и моложе. Когда речь шла о власти, он не останавливался ни перед чем».

Версия сомнительная. Ирод Великий родился в 73 году до н. э. Почему бы ему, достигшему преклонного возраста, бояться малышей, которым надо бы еще прожить четверть века, чтобы иметь хотя бы гипотетические возможности отнять у него трон?

Мог ли Ирод поверить в слова волхвов о звезде, которую сам не видел, и о рождении Царя Иудейского? Может ли звезда дать точный ориентир на конкретный городок? На подобные вопросы один лишь ответ – отрицательный. По поводу избиения младенцев на царя Ирода возвели напраслину. Почему?

Причина очевидна: его ненавидели иудаисты, которые стремились избавиться от римского владычества. Как писал выдающийся английский историк Арнольд Тойнби: «Эллинизм оказывал давление на еврейство во всех планах социальной жизни – не только в экономике или политике, но и в искусстве, этике и философии. Ни один еврей не мог пренебречь проблемой наступления эллинизма». Одни стремились явно или тайно противодействовать этому. Другие, разделявшие политику Ирода Великого, соглашались признать более сильного врага, не теряя, хотя бы отчасти, своих традиций.

Историк Иосиф Флавий, обвинявший Ирода в многочисленных злодействах, не обмолвился об избиении младенцев. Есть версия, что под этой акцией следует подразумевать реальное событие – перепись населения. Евангелист Лука упомянул о проходившей в Иудее во время рождения Иисуса переписи по велению кесаря Августа. Но это произошло в то время, когда Иисус был уже отроком и много позже смерти Ирода.

Выходит, его имя стало нарицательным из-за недоразумения. Или, все-таки, у этого деспота было и без того достаточно преступлений, чтобы навеки проклясть его имя?

Нет, напраслину возвели на него не случайно. Как нередко бывает, ненависть к нему парадоксальным образом объясняется его великими деяниями. На престол он был возведен римлянами по инициативе триумвира Марка Антония. После битвы при Акции (31 г. до н. э.) и гибели Марка Антония Ирод перешел на сторону Октавиана и получил от него области на берегу Средиземного моря и в Заиорданье. Ирод основал Цезарею, построил иерусалимский дворец и многие сооружения в Греции и Малой Азии, перестроил храм Ягве в Иерусалиме. Ирод жестоко подавлял народные движения, направленные против римского гнета.

Впрочем, в жестоком подавлении народных восстаний можно обвинить едва ли не всех правителей не только древних, но и современных государств. А если обратиться к «Хронике человечества» (1996), то деяния этого царя безусловно допустимо называть великими: «За его 33-летнее правление Иудейское царство имело приблизительно те же границы, как во времена Давида. Ирод… привел страну к экономическому и культурному процветанию. Будучи зависимым от Рима, он в своей стране правил самостоятельно… Все попытки политической оппозиции он подавлял беспощадно».

Он боролся против тех, кто мешал ему создавать Великую Иудею. Ведь он «поддерживал в Иудее хозяйство и торговлю, восстановил разрушенные города и построил в Кесарии порт. Его важнейшим вкладом в сохранение еврейского самосознания были восстановление храма и защита еврейской религии и культуры… Но его эллинистическая политика не пользовалась популярностью у евреев».

Ирод Великий старался приобщить свое царство к наиболее развитой европейской цивилизации (греко-римской). Делал он это обычными способами: поощряя своих сторонников и подавляя противников.

«Этот монарх, – писал Зенон Косидовский, – казнил свою жену, тещу, трех сыновей и многих других родственников. Последние годы его царствования были непрерывной цепью жестокости, дворцовых интриг и кровопролитий. Он был предметом всеобщей ненависти, о его преступлениях ходили самые ужасные слухи». Добавим: жен у него было несколько, а обострилась борьба за престол в связи с преклонным возрастом Ирода.

Было ли во всем этом что-то из ряда вон выходящее? Нет, конечно. Или после смерти Ирода Великого страна воспряла, освободившись от тирана? Нет, как раз наоборот: она сравнительно быстро пришла в упадок. В 70 году Иерусалим был разрушен.

А было ли бы Израилю лучше в случае насильственного свержения Ирода? Очень сомнительно. Страна была бы вновь завоевана Римом и окончательно потеряла самостоятельность. Именно он проводил политику Великого Израиля.

Почему же его ненавидело большинство евреев? Правоверные иудаисты и сектанты выступали против эллинистической культуры. Богатые боролись за власть. Бедные и рабы восставали против угнетателей. Многие были недовольны высокими налогами.

Оценить по достоинству его дальновидную политику могли немногие. В Талмуде сказано: «Израиль попал в рабство потому, что в стране возникли двадцать четыре разновидности сектанства». Выходит, Ирод старался сохранить единство страны и народа. Конечно, при условии собственного владычества. Но ведь иначе быть не могло: только он при полной поддержке римлян имел возможность управлять Иудеей.

Клевета на Ирода со временем приняла вид преданий (жители страны в основном были неграмотными, довольствуясь слухами). Христиане возненавидели его как странника язычества (хотя он, не будучи евреем, принял иудаизм). У некоторых из них, возможно, слились воедино образы Ирода I Великого и последующего царя из рода Иродов, повелевшего казнить Иоанна Крестителя. При этом же «четверовластнике» Ироде (так назван он в Евангелиях) распяли Иисуса Христа.

Не питавший симпатии к Ироду римский историк и географ Страбон отметил: «Ирод настолько выделялся среди предшественников, в особенности благодаря своим связям с римлянами и мудрому управлению государственными делами, что был провозглашен царем». О незаурядной личности Ирода Великого можно судить по его поведению в критический момент, когда Марк Антоний, которого он поддерживал, потерпел поражение от Октавиана и покончил жизнь самоубийством. Ирод отправился в Рим и предстал перед победителем, произнеся достойную речь:

– Я любил Марка Антония и делал все от меня зависящее, чтобы помочь ему сохранить верховную власть: именно я снабжал его войско деньгами и всеми необходимыми припасами, а теперь, не будь я занят войной с арабами, охотно посвятил бы все свое время и все свои богатства, а также и свою жизнь служению вашему сопернику. Итак, не считайте, что я предал его в годину несчастий. Когда же мне стало совершенно ясно, что страсть влечет его к гибели, я советовал Антонию либо избавиться от Клеопатры, либо даже погубить ее любой ценой и таким образом, вновь овладев собой и став хозяином положения, заключить с вами выгодный и почетный мир. И последуй он моему совету, его гибель никогда не омрачила бы небосклона Великой империи. Увы, он не воспользовался им, и вы ныне пожали плоды его неосторожности… И если вы сочтете меня достойным вашей дружбы, подвергните ее самым суровым испытаниям.

Эта речь вполне достойна по меньшей мере отличного дипломата, а по большей – умного и честного человека.

Балтазар Косса

Балтазар Косса (1370–1419), больше известный под именем Иоанна XXIII, родился в Неаполе, семье знатной, но обедневшей. Его старший брат Гаспар был предводителем морских разбойников, что не мешало ему одеваться по последней моде и проводить время в «приличном» обществе. Ему принадлежало несколько небольших судов. На них он со своей братией периодически отправлялся в море и возвращался с добычей.

Балтазар был счастлив, когда брат взял его с собой «на дело». Юноша готов был убивать ради богатства и наслаждений (особо прельщали его молодые невольницы). Но по настоянию матери он поступил в Болонский университет на теологический факультет. Обладая физической силой и ловкостью, смелостью и смышленостью, Балтазар вскоре завоевал авторитет среди студентов и симпатии молоденьких девиц. Помимо личных достоинств он имел тугой кошелек и легко расставался с деньгами. Среди его любовниц были замужние матроны. Их мужья не прочь были расправиться с Балтазаром. Но связываться с ним опасались даже бандиты.

Все-таки ему довелось побывать в тюрьме. Оттуда он вышел благодаря стараниям брата и решил действовать на зыбкой ниве морского разбоя. Вот как описывает этот период жизни будущего папы римского греческий писатель Александр Парадисис:

«Четыре года корабли Балтазара Коссы бороздили воды Средиземного моря. Словно коршуны набрасывались они на проходящие суда, мусульманские или христианские, принадлежавшие различным государствам Европы, уничтожали и захватывали их экипажи и пассажиров. Пираты высаживались также у берегов Африки и Европы, у городов и деревень, на островах, грабили виллы, домики, хижины, сжигали их, предварительно забрав все ценности…

Косса предпочитал действовать в районах Берберии, где теперь расположены Тунис, Триполи, Алжир и Марокко… Он совершал набеги и на различные области Испании, Балеарские острова, Корсику, Сардинию, Сицилию и даже на районы континентальной Италии, которая была его родиной. Единственным местом, не страдавшим от налетов Балтазара, был Прованс – французская провинция, правителю которой служил брат Коссы Гаспар».

Косса с одинаковым рвением врывался и в мусульманские, и в христианские храмы, вынося из них ценности. После одного успешного набега, возвращаясь на родину с драгоценностями и рабами, его корабли попали в сильный шторм. Их выбросило на скалы. Немногим из всей шайки удалось спастись. Среди них был и сам Балтазар.

На суше его опознали как пирата и заточили в подземелье дворца папы Урбана VI. Однако судить и казнить не стали. Урбан VI вел жестокую борьбу за власть, в которой рассчитывал на помощь разбойника. Некоторых своих врагов глава католической церкви захватил в плен и жестоко пытал, вынуждая признаться во многих преступлениях, которых они не совершали.

По всей вероятности, участвовал в «допросах с пристрастием» весьма сведущий в зверствах Балтазар Косса. Хроника тех лет сообщает: «Следствие… понтифик поручил бывшему пирату, ставшему священником». Вряд ли это был не Косса.

При следующем папе – Бонифации IX – Коссу еще более приблизили к престолу «наместника Бога на Земле». И неудивительно: они знали друг друга, были почти ровесниками. Правда, в отличие от Коссы, очередной Бонифаций не блистал умом и знаниями. Тем необходимей был ему друг Балтазар, которому он предоставил место архидиакона в соборе Св. Евстафия. В конце февраля 1402 года Косса был возведен в сан кардинала.

В те времена папский двор и покои кардиналов были настоящими гнойниками греха. Но даже и тут бывший разбойник сумел отличиться. Его современник, секретарь Ватикана, в этом не сомневался: «Неслыханные, ни с чем не сравнимые «дела» творил Косса во время своего пребывании в Риме. Здесь было все: разврат, кровосмешение, измены, насилия и другие гнусные виды греха, против которых был обращен когда-то гнев Божий».

Такой кардинал оказался очень кстати. Чтобы не потерять своих владений, папа должен был вести сложные дипломатические переговоры, переходящие в боевые действия. Кардинал Косса справлялся с такими задачами прекрасно. Он действовал решительно и коварно, использовал пытки и тайные убийства. Бравый кардинал приобрел такую власть, что ему стал завидовать сам папа римский. И тут в самый подходящий для Коссы момент Бонифаций IX скоропостижно скончался. Позже шептались, что ему в этом помог кардинал. (Официально обвинили его в убийстве в 1415 году на Констанцском соборе.)

В результате еще более возрос авторитет Коссы. Новый католический владыка Григорий XII попытался утвердить свое единоначалие. Последствия оказались прямо противоположные. Начался раскол церкви. Папы быстро размножались: их стало двое, а затем и трое. Дальновидный Косса не торопился брать бразды правления в свои руки, поддерживая папу Александра V. Когда его протеже умер – в мае 1410 года, – кардиналы единодушно избрали на престол бывшего пирата Балтазара, ставшего Иоанном XXIII.

Правление его было недолгим. Через четыре года неаполитанский король захватил Папскую область, вошел в Рим и попытался арестовать Иоанна XXIII. Сноровка пирата и тут помогла: он скрылся. Появился на церковном соборе в Констанце, но там его обвинили во многих преступлениях, так что вновь пришлось бежать.

Он умело пользовался награбленными богатствами. Даже свергнутый с престола и заточенный в тюрьму, вскоре оказался на свободе с красной кардинальской тиарой на голове, благополучно прожил на своей роскошной флорентийской вилле и умер в конце 1419 года. Похоронили его торжественно.

Усыпальницу для него создал знаменитый архитектор и скульптор Донателло. На мраморной плите надпись: «Здесь покоится прах Балтазара Коссы, бывшего папы Иоанна XXIII». Бронзовая маска сохранила для потомков его облик: крупные черты и бандитское выражение лица.

Дракула

Он стал одним из популярных героев готических фантасмагорий и «ужастиков». Фильмы о вампирах воссоздают замок Дракулы – утонченно-кровожадного мертвеца, оживляемого постоянными крововозлияниями и оберегающего себя от смертоносных для него солнечных лучей.

Шутка сказать: правитель, питающийся кровью своих жертв!

О нем не следовало бы упоминать, если бы у столь зловещего образа не был реальный прототип по имени Влад (1431–1476) – князь валашский, принадлежавший к царскому роду Дракулов (от румынского слова, означающего «Дракон», изображение которого красовалось на их фамильном гербе). Правда, не совсем ясно, был он III, IV или даже V: у разных авторов он выступает под разными «номерами».

Он стал румынским национальным героем после того, как отстоял независимость своего княжества от нападений венгров и османских турок. Возможно, именно это обстоятельство стало причиной появления ужасных преданий, связанных с ним.

В юности ему довелось побывать в турецком плену. Там он увидел одну из наиболее мучительных казней: осужденного насаживают на заостренное древко, которое постепенно проникает внутрь тела, разрывая органы. Этот способ расправляться со взятыми в плен врагами он «принял на вооружение», получив прозвище «Цепеш» («Сажающий на кол» или «Протыкатель»).

Было ли это проявлением его злодейской натуры, которая наслаждалась лицезрением страшных конвульсий погибающих людей? Судя по некоторым описаниям, так оно и было. Американские авторы Б. Джонс и Н. Блэндфорд пишут:

«Его способность изобретать все новые и новые мучительные способы умерщвления людей была поистине ужасающей. Однажды он обедал в окружении большого количества своих медленно умирающих жертв. Одному из гостей сделалось дурно от зловония, и он имел неосторожность пожаловаться на это графу, который приказал посадить брезгливого гостя на кол, “чтобы он оказался над неприятным запахом”.

Двадцать лет своей жизни Влад провел в одной из венгерских тюрем. Не имея возможности мучить людей, он проводил долгие одинокие часы в застенках, издеваясь над животными…

Влад заставлял жен есть зажаренные тела своих мужей, а родителей съедать детей. Все его выходки были не просто следствием жестокого нрава. Цепеш был садистом, получавшим извращенное удовольствие от своих действий. Его привычка пить кровь своих жертв сделала его прототипом для создания образа графа Дракулы».

Интересно бы знать, каких животных мучил он в застенках? Клопов, блох, тараканов, крыс? Мучительная загадка… Как водится у данных авторов, они охотно пересказывают даже весьма сомнительные байки, а то и очевидную ложь.

Не гнушаются они и правдой. С удивлением констатируют: «И тем не менее в своей собственной стране Влад Пятый (у них он выступает под этим номером. – Р. Б.) считается героем, блестящим генералом, решившим положить конец десятилетиям междоусобных войн и дать отпор туркам, постоянно угрожавшим его границам». Но тут же добавляют: «Когда турки взмолились о мире, Влад пригласил к себе парламентеров и прибил им одежду к телу короткими гвоздями, чтобы агония длилась подольше».

Остается только руками развести. Можно подумать, что крохотная Валахия грозила захватить турецкую империю, и только мольбы ее правителей, да прибитая к телам одежда турецких парламентеров спасли их от полного поражения. И какое у авторов изощренное воображение: они полагают, что короткими гвоздями можно прибить одежду к живому телу, после чего начинается долгая агония.

Другой источник сообщает нечто похожее. Когда турецкие посланники осмелились не снять при нем свои головные уборы, он приказал прибить тюрбаны гвоздями к головам. Такая версия выглядит более правдоподобной, хотя и она вызывает сомнения. Не исключено, что Влад лишь пригрозил так поступить с турками.

И еще. Оказывается, в 1448 году Влада возвели на валахский трон. Однако вскоре он почему-то укрылся в монастыре, пробыв там 8 лет. В конце жизни он провел 12 лет в венгерской тюрьме. Правда, и в этой работе Владу III (так у автора) приписаны необъяснимые зверства: «Однажды он без всяких причин напал на свой же ни в чем неповинный город и умертвил под пытками 10 000 подданных». Или: «в день св. Варфоломея в одном из городов Трансильвании было посажено на кол 30 000 человек». Странное, если не сказать невероятное, развлечение для крещеного князя.

Трудно судить о реальном Дракуле. Был ли он изощренным злодеем? Совершал ли страшные казни? По всей вероятности, да. В те времена это было общепринято. Но умерщвлял ли он своих безвинных подданных? Такой безумный правитель подорвет экономику своего государства и возбудит против себя всех подчиненных, ибо каждый понимает, что ему в любой момент грозит расправа безо всякого повода.

Тех, кто читал о чудовищных злодействах турецких захватчиков, не удивит отношение Влада к ним. Одна жестокость порождает в ответ другую. Таким было средство устрашения врагов. Страшные рассказы о кровожадном, беспощадном, жестоком Дракуле могли распространять не только его противники, но и сторонники – чтобы врагам неповадно было вторгаться в пределы отечества.

Достаточно корректно сказано о нем в «Хронике человечества»: «Влад IV Цепеш, известный, с одной стороны, тем, что сумел отстоять автономный статус Валахии в борьбе с венграми и особенно османскими турками, а с другой – необычайной жестокостью, стал в новое время героем легенды, изображающей его вампиром».

Петр Великий

Поэт-философ Максимилиан Волошин в поэме «Россия» высказал неожиданную мысль:

Великий Петр был первый большевик,

Замысливший Россию перебросить,

Склонениям и нравам вопреки,

За сотни лет, к ее грядущим далям.

Да, царь Петр Алексеевич первым осуществил революционный переворот не только в экономике, но и в государственном устройстве, общественных отношениях и даже – в общественном сознании, народных традициях. В этом он был, пожалуй, подстать древнеегипетскому фараону Эхнатону.

На характере и деяниях царей заметно сказываются государственные события, на фоне которых протекает их детство и юность. Ведь детские годы, скажем, Ивана Грозного, безусловно отразились на его поведении как самодержца, ненависти к боярам, жаждущим власти. То же относится и к Петру I (1672–1725).

У царевича Петра были просторные, светлые, ярко разукрашенные хоромы, хитроумные игрушки; он постоянно играл со сверстниками. Не тогда ли пробудился у него интерес к технике, военному делу, к пушкам и кораблям? Брали его на театральные представления и праздники. Возможно, шумные потехи тоже запечатлелись в сознании малыша, определив его тягу к развлечениям (порой грубым, а то и безобразным, хмельным).

Его отец, Алексей Михайлович, умер в январе 1676 года. Корона перешла к болезненному царевичу Федору Алексеевичу. Реальной властью пользовались приближенные к нему бояре. Вдовствующая царица и ее сын были оттеснены от престола. С пяти лет Петра начали обучать грамоте. Систематического образования он не получил.

На похоронах Федора Алексеевича в апреле 1682 года знать целовала руки наследникам: Ивану, сыну от первой жены Алексея Михайловича, болезненной Марии Милославской, и Петру, сыну Натальи Нарышкиной.

Вскоре взбунтовались стрельцы и ворвались в Кремль, крича: «Нарышкины задушили царевича Ивана!» Царица Наталья вывела на Красное крыльцо двух царевичей. Но разбушевавшейся толпе требовались жертвы. На глазах малолетнего Петра стрельцы учинили зверскую расправу над боярами, среди которых были наставники царевича. Эти события запомнил Петр навсегда. Почти все его родственники Нарышкины и их приближенные были убиты или сосланы. Обоих царевичей признали царствующими при первенстве Ивана Алексеевича. Правление государством взяла в свои руки царевна Софья.

При живости характера Петр не отличался усидчивостью, а учителя не старались (или не смогли) принудить его к прилежной учебе. Может показаться странным, что такой недоучка в зрелые годы стал реформатором русского общества, поборником наук и просвещения. Но в этом нет ничего удивительного. Прилежные ученики редко бывают смелыми новаторами. Учителя не погасили у Петра искры любознательности – вот что главное.

В Преображенском он велел устроить военный городок. Через Яузу перебросили мосты, возвели фортификационные сооружения с башнями. Появились первые офицеры потешного войска – с навыками настоящих профессионалов. Царевич Петр не сидел, сложа руки, когда другие работали. Он во все вникал, всему обучался; осваивал ремесла каменщика, кузнеца, столяра и плотника, печатное и военное дело, навыки артиллериста. В Оружейной палате Кремля приметил огромный глобус, привезенный голландскими послами в подарок отцу. Велел его починить и по нему изучал географию.

Узнал он от князя Долгорукого, что есть инструмент, позволяющий узнавать расстояние, не сходя с места. Долгорукий по его просьбе привез из Франции астролябию. Царевич пожелал научиться ею пользоваться. Пришлось под руководством иностранного преподавателя пройти курс арифметики и геометрии. Теперь он умел, в частности, вычислять траекторию брошенной из мортиры бомбы.

С потешного ботика начался вовсе не потешный могучий российский флот. Речка Яуза оказалась мала даже для небольшого бота. Измайловский Просяной пруд, где продолжили испытания, – тоже. Следующей акваторией стало Переславское озеро. И Кубенское озеро показалось ему невеликим и мелким. «Того ради, – вспоминал позже Петр, – уже положил намерение прямо видеть море».

Желая остепенить семнадцатилетнего сына, царица Наталья Кирилловна женила его на красавице-боярыне Евдокии Лопухиной. Однако Петра больше жены привлекали корабли, построенные на Переславском озере. В письме оттуда матери он о жене и не вспоминает. Сообщает о делах, называя себя: «Сынишка твой, в работе пребывающий, Петрушка».

Летом 1689 года пустили слух, будто готовится убийство царя Ивана и царевны Софьи. Командир стрельцов Шакловитый призвал вооруженные отряды в Кремль и на Лубянку. Большинство стрельцов отказалось бунтовать. Двое из них добравшись в Преображенское к Петру, предупредили его об опасности. Петр в ужасе бросился в конюшню босой, в одной сорочке, вскочил на коня и умчался в лес. Придя в себя, отправился в Троицкую лавру, туда стали стягиваться верные ему бояре, стрельцы и потешные отряды. А когда явились служивые иноземцы, стало ясно, что дело Софьи проиграно; ее отправили в Новодевичий монастырь.

…О Петре I написано очень много исследований и художественных сочинений. Кому-то он представляется самодуром, насильно перестроившим Россию на западный лад. Чаще его восхваляют как великого реформатора и государя, сделавшего нашу страну мировой державой и заложившего в ней основы просвещения. Одни его считают спасителем России, другие – губителем. В народе был слух, что царь – антихрист. И не удивительно. Вот как описывал Алексей Толстой одно из развлечений Петра Алексеевича.

«Растянувшись по всей улице, медленно ехали телеги на свиньях – по шести штук; сани на коровах, обмазанных дёгтем, обваленных перьями; низенькие одноколки на козах, на собаках. В санях, телегах сидели люди в лыковых шляпах, в шубах из мочальных кулей, в соломенных сапогах… На иных были кафтаны из пёстрых лоскутов, с кошачьими хвостами и лапами.

Щелкали кнуты, свиньи визжали, собаки лаяли, наряженные люди мяукали, блеяли, – красномордые, все пьяные. Посреди поезда пегие клячи с банными вениками на шеях везли золотую царскую карету. Сквозь стекла было видно: впереди сидел молодой поп Битка, Петров собутыльник… Он спал, уронив голову. На заднем месте – развалились двое: большеносый мужчина в дорогой шубе и в колпаке с павлиньими перьями и – рядом – кругленькая жирненькая женщина, накрашенная, насурмлённая, увешанная серьгами, соболями, в руках – штоф. Это был Яков Тургенев – новый царский шут из Софьиных бывших стольников, променявший опалу на колпак, и – баба Шушера, дьячкова вдова. Третьего дня Тургенева с Шушерой повенчали и без отдыху возили по гостям.

За каретой шли оба короля – Ромодановский и Бутурлин и между ними – князь-папа «Святейший кир Ианикита прешпургский» – в жестяной митре, красной мантии и с двумя в крест сложенными трубками в руке. Далее кучей шли бояре и окольничие из обоих кремлевских дворов. Узнавали Шереметьевых, Трубецких, Долгоруких, Зиновьева, Боборыкина… Срамоты такой от сотворения Москвы не было…

За боярами везли на колесах корабль, вьюжный ветер покачивал его мачты. Впереди лошадей шел Пётр в бомбардирском кафтане. Выпятив челюсть, ворочая круглыми глазами на людей, бил в барабан… На корабле стояли, одетые голландскими матросами, – Лефорт, Гордон, усатый Памбург, Тиммарман… Они смеялись, посматривая сверху, дымили трубками, притопывая на морозе».

Петр был человеком крайностей, вспыльчивым, страстным и противоречивым. Оставаясь самодержцем, бывал и шкипером, и бомбардиром Петром Алексеевым. Возглавил русскую армию в Азовских походах. В Северной войне со шведами сначала потерпел сокрушительное поражение под Нарвой, но затем, извлекая опыт из неудач, наголову разбил армию Карла XII под Полтавой в 1709 году.

Государственный гений Петра I проявился и в том, что он упорно, преодолевая огромные трудности, превращал Россию в морскую державу, имеющую выход и в северные, и в южные моря. В 1703 году основал Санкт-Петербург. Победоносно завершив Северную войну, присоединил к России прибалтийские земли с городами Ригой и Ревелем (Таллинном). В октябре 1721 года была провозглашена Российская империя; Сенат присвоил Петру Алексеевичу титулы Великого, императора и Отца Отечества.

Перенимая у наиболее развитых стран Западной Европы то лучшее, что было полезно России, Петр I едва ли не первый выступил против «стиляг». В 1709 году издал указ: «Нами замечено, что на Невской перспективе в ассамблеях недоросли отцов именитых в нарушение этикета и регламенту штиля в гишпанских камзолах с мишурой щеголяют предерзко. Господину полицмейстеру Санкт-Петербурга указую впредь оных щеголей с рвением великим вылавливать, сводить в Литейную часть и бить кнутом, пока от гишпанских панталонов зело похабный вид не окажется. На звание и именитость не взирать, также и на вопли наказуемых».

Петр I поощрял развитие заводов и мануфактур, провел административную реформу и укрепил чиновничество, подчинил церковь государству. Тяготы войн и преобразований тяжким бременем легли на крестьян. Но, как верно отметил историк С. М. Соловьев, «великий человек не может делать ничего не по мере сил и потребностей народных; если увлечется как человек, сделает иначе, погибнет дело его, если перейдет меру сил народных – дело в это время не устоит, им отстранится, или подвергнется ограничениям, но если оно согласно с дальнейшим развитием народа и с его пользой, то служит примером для будущего… Великий человек не может ничего сделать без народа… Только великие народы могут иметь великих людей». По его словам, Петр I «завещал нам науку и труд».

Результаты бурной деятельности Петра Великого оказались плодотворными еще и потому, что преемники, в частности рассудительная и деловитая Екатерина II, подхватили и развили его начинания. «Великим счастьем русского народа, – писал В. И. Вернадский, – было то, что в эпоху перестройки своей культуры на европейский лад он не только имел государственного человека типа Петра I, но и научного гения в лице Ломоносова».

…Выдающиеся личности не возникают в результате счастливых и случайных генетических комбинаций. Такие люди появляются, когда есть в них насущная потребность, когда народ и общество дозрели – как плодотворная почва – до того, чтобы вырастали именно гении, а не ловкие и прожорливые сорняки.

Шуты

Шут в силу своей профессии должен демонстрировать свое решительное отличие от окружающих. Он имеет возможность высказываться буквально как бог на душу положит: прикидывается дураком (или таковым является).

Шуты подчас дошучивались до больших неприятностей. Нешуточное это дело – пребывать шутом при абсолютном монархе. Своими словами и ужимками народ веселишь, да как бы не заиграться. Если ты не дурак, а таковым прикидываешься, приходится быть особенно умным, увертливым, двусмысленным, пользуясь предоставленной свободой весьма умело.

Эпиктет

Эпиктет (ок. 50–125 гг.) по отношению к жизненным благам был подобен Диогену. Не удивительно: он родился рабом. Из Малой Азии его привезли в Рим. Его купил телохранитель Нерона. Говорят, Эпиктет, когда хозяин бил его палкой по ноге, сказал:

– Ты вот-вот ее сломаешь.

Так и случилось. Философ (оставшийся хромым на всю жизнь), не теряя самообладания, заметил:

– Я ведь тебя предупредил.

Эпитект, получивший свободу после казни его хозяина как пособника Нерона, ничего не писал. Мысли его изложил современник Марка Антония Флавий Арриан.

Высказывание Эпиктета «людей мучают не вещи, а представления о них» заставляет вспомнить труд Артура Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Кто не знает слова Шекспира: «Мир – театр, а люди в нем актеры». Но задолго до этого Эпиктет сказал: «Подумай о том, что ты являешься актером в драме и должен играть роль, предназначенную тебе поэтом, будь она велика или мала… Твое дело – хорошо исполнить возложенную на тебя роль; выбор же роли – дело другого».

Свободу, а вовсе не богатство или власть он считал высшей ценностью. Человека считал главным вершителем собственной судьбы: «Состояние и свойство невежды есть никогда от себя самого не ожидать себе ни пользы, ни вреда, но всегда от внешних вещей. Состояние и свойство Философа есть всякой пользы и всякого вреда ожидать только от самого себя».

Каждому следует иметь в виду простую, но тем более верную его мысль: «Если бы тебя усыновил царь, твое высокомерие не знало бы пределов. Почему же ты не гордишься сознанием, что ты – сын божий?»

Одно из любимых высказываний Эпиктета, учившего словом и своим примером: «Терпи и воздерживайся».

Иван Балакирев

Иван Балакирев, шут Петра I, был сыном бедного дворянина. В отличие от многих представителей его профессии, он не рядился в потешные наряды и даже не притворялся дураком. Сначала он по протекции камергера Монса стал камер-лакеем императрицы Екатерины I. Выведывал придворные сплетни и новости, сообщал ей. Царю он нравился за остроумие. По той же причине случалось Балакиреву опасаться за свою неприкосновенность.

Как-то решил царь узнать у шута, что говорят в народе о строительстве новой столицы – Санкт-Петербурга. И услышал:

– Царь-государь, народ говорит: с одной стороны море, с другой – горе, с третьей мох, с четвертой – ох!

Говорят, разгневанный Петр, схватив свою трость, стал охаживать шута, приговаривая: «Вот тебе море, вот тебе горе, вот тебе мох, а вот еще и ох!»

Было так или не было, а в народе действительно так говорили. А то и добавляли, что воздвигают город на крестьянских костях. В другой раз, вроде бы, Петр поинтересовался:

– А правду ли говорят при дворе, что ты дурак?

– Слухам не верь, Петр Алексеевич. Всякое говорят. Они и тебя называют умным, но кто же этому поверит.

Рассердился царь. Бить наглеца не стал, а приказал:

– Вон с глаз моих и с земли русской!

Пришлось Балакиреву спешно покинуть столицу. Пересек он шведскую границу. За малую плату пограничная стража позволила ему насыпать мешок местной земли и удостоверила, что она – шведская. На этом мешке и вернулся Балакирев в Санкт-Петербург.

Стал он разъезжать таким образом по городу, пока его не встретил Петр.

– Ну, теперь пеняй на себя, коли ослушался моего приказа, – сказал император.

– Не извольте гневаться, ваше величество! – отвечал шут. – Я на шведской земле нахожусь. – И указал на мешок.

Другая байка. Петр I поручил Меншикову какое-то дело. А тот, не желая им заниматься, стал возражать. Решение отложили на следующий день. И когда снова Меншиков начал спорить с царем, появился Балакирев. В одной руке он держал курицу, в другой решето с яйцами.

– Прости, царь-государь, послушай челобитную от сей важной птицы…

Он произнес жалобу курицы на яйца, которые поучают ее. А потому за оное ослушание она просит государя сделать из них добрую яичницу.

– Справедлива ли жалоба? – улыбаясь, спросил Петр присутствующих.

Все со смехом ответили утвердительно, прекрасно поняв намек, лишь Меншиков насупился. Ему-то и поручил царь приготовить яичницу.

Говорят, что после войны с Персией, в которой участвовал Балакирев, Меньшиков при других вельможах спросил его:

– Ты, дурак, в Персии побывал, а какой у персиян язык, не знаешь.

– А вот и знаю, – ответил Балакирев.

– Ну, и какой же?

– А вот такой, как у тебя и у меня, – и шут показал ему язык.

Когда на обеде у князя Меншикова гости хвалили обилие и достоинства подаваемых вин, Балакирев отозвался:

– У Данилыча всегда найдется много вин, чтобы невинным быть.

…Однажды Балакирев упал в ноги царю:

– Воля твоя, Алексеич, хватит мне быть шутом. Перемени мне это звание на другое.

– Да какое же? Дурака? Чай, хуже будет.

– Назови меня царем мух, да выдай такой указ.

Петр исполнил его просьбу. И вот на застолье, где присутствовали знатные господа, Балакирев, с важным видом гулявший по зале с хлопушкой, колотя мух, подкрался к заведующему дворцовым хозяйством, отменному казнокраду, и хлопнул его по лысине.

– Ты что делаешь? – вскричал Петр.

– Не извольте беспокоиться, ваше величество, – отвечал царь мух. – Одна из моих подданных крала твои царские запасы, вот я ее и наказал.

Придворный, обиженный шуткой Балакирева, как-то сказал ему:

– Тебе люди, как скоту какому-нибудь, дивятся.

– Неправда, – ответил он. – Даже подобные тебе скоты удивляются мне как человеку.

О шуте Балакиреве немало сохранилось анекдотов. Трудно сказать, насколько они правдивы. Известно только, что в 1724 году он был арестован вместе с Монсом за «разные плутовства», бит батогами и сослан. Вернули его ко двору при императрице Анне Иоанновне, любившей шутовство.

…Фаворит императрицы Бирон ввел новые налоги, вызвавшие ропот в народе. В правительстве стали обсуждать вопрос, не применить ли к недовольным телесные наказания. Балакирев возразил:

– Нельзя на это гневаться. Надобно же и народу иметь какое-то утешение за свои деньги.

Педрилло

Педрилло, родом из Флоренции, тоже был придворным шутом. Прибыл он в Россию в правление Анны Иоанновны как певец и скрипач в придворной опере. Но быстро переметнулся в шуты, стал карточным партнером императрицы и часто держал вместо нее банк, оставляя выигрыш себе, а за проигрыш предоставляя возможность расплачиваться Анне Иоанновне. Она доверяла ему выписывать актеров для своей оперы и покупать драгоценности для двора.

Говорят, придя на исповедь, он между прочим упомянул, что только что поколотил свою жену. Духовник спросил, в чем же она провинилась?

– Ни в чем не провинилась, – ответил тот.

– Зачем же ты ее бил?

– А я по забывчивости могу не припомнить всех своих грехов. А как начну ее колотить, тут она мне все и припомнит.

Находясь проездом в Риге, Педрилло обедал в трактире и остался недоволен плохой едой за хорошую плату. Он громко спросил толстого немца-трактирщика:

– Скажи-ка, любезный, сколько в Риге свиней, не считая тебя?

Взбешенный трактирщик стал ругаться. И Педрилло уточнил:

– Виноват, ошибся. Хотел спросить, сколько здесь свиней с тобою?

Один граф любил кичиться своими предками. Педрилло сказал ему при случае:

– Тот, кто хвастается только одними предками, подобен картофелю, у которого все лучшее погребено в земле.

В Петербурге ожидали солнечного затмения. Педрилло пригласил к себе друзей, заверив, что главный петербургский астроном профессор Крафт, его хороший знакомый, сам покажет им редкое небесное явление.

Компания весело проводила время. Наконец Педрилло предложил отправиться в обсерваторию. Пока они собирались и ехали, затмение прошло. У входа на башню, где стояли приборы, их остановил сторож:

– Господа, уже поздно, затмение свершилось.

– Ничего, любезный, – возразил шут. – Профессор мой знакомый, он все покажет сначала.

В «Записках о России» Христофор Манштейн упомянул об одной проделке Педрилло. У него была невзрачная худая жена. Бирон, желая над ним посмеяться, спросил:

– Говорят, ты женат на козе?

– Сущая правда. Она беременна и скоро родит. Смею надеяться, ваше высочество, не откажете по русскому обычаю навестить родильницу и подарить что-нибудь на зубок младенцу.

Через несколько дней он сообщил Бирону, что его жена-коза благополучно разрешилась от бремени. Ради потехи, Бирон с придворными навестили шута. У него в кровати лежала коза, украшенная лентами и бантами, а сам шут принимал поздравления и подарки. Говорят, на своей шутке он заработал несколько сот рублей.

Кульковский

Князь Михаил Алексеевич Голицын по прозвищу Кульковский, или Квасник, был еще одним знаменитым шутом в те времена. Его считали слабоумным главным образом за то, что после смерти жены, находясь во Флоренции, он влюбился в итальянку и женился на ней, ради чего перешел в католичество. Хотя это свидетельствует, пожалуй, не о слабости ума, а о силе чувств.

Императрица Анна Иоановна заинтересовалась этим чудаком, велела представить его себе и была очарована его глупостью. В частном письме она призналась: «Он здесь всех дураков победил». Ему поручили подавать ей квас, за что и прозвали Квасником. С ним связана причуда императрицы, описанная в романе Ивана Лажечникова «Ледяной дом». Ей пришла фантазия женить его на шутихе калмычке по кличке Буженинова. Для этого построили роскошнейший ледовый дворец со скульптурами, ледяными пушками, дельфинами, цветами и ледяным слоном в натуральную величину.

На потешной свадьбе вырядили множество «разноязычников и разночинцев», а поэт Василий Тредиаковский приветствовал новобрачных одой, начинавшейся:

Здравствуйте, женившись, дурак и дурка,

Еще… тата и фигурка…

Говорят, Тредиаковский, желая сконфузить Кульковского, спросил у него:

– Какая разница между тобою и дураком?

– Дурак спрашивает, а я отвечаю, – был ответ.

Кульковский частенько наведывался к одной вдове. К ней же заглядывал и его приятель, лишившийся ноги в сражении под Очаковом, имея вместо нее деревяшку.

Когда вдова стала ждать ребенка, Кульковский пригрозил приятелю:

– Смотри, братец, если ребенок родится с деревяшкою, то я тебе и другую ногу перешибу.

Герцог Бирон послал Кульковского вместо себя быть крестным сына одного камер-лакея. Кульковский исполнил задание, но когда докладывал об этом Бирону, тот, чем-то недовольный, назвал его ослом.

– Не знаю, похож ли я на осла, – сказал шут, – но в этом случае я совершенно представлял вашу особу.

Престарелый генерал фон Девиц женился на молодой хорошенькой немке из Риги. В письме Кульковскому, своему давнему знакомому, генерал написал об этом событии, добавив: «Конечно, я уже не могу надеяться иметь наследников». Кульковский ответил: «Вряд ли можете надеяться, однако должны опасаться, что они будут».

Впрочем, как в случае с прочими шутами, трудно сказать, насколько правдивы анекдоты об их проделках и остротах. Обычно эти люди чудили, дурачились или по хитрости, или по странностям ума, вызывающим подозрения на психическую болезнь.

Чарли Чаплин

Чарлз Спенсер Чаплин (1889–1977) родился в семье артистов лондонского мюзик-холла, рано стал выступать на сцене. Многое в его гении определило детство, проведенное в лондонских трущобах. Он вспоминал: «Уродливые контуры берегов реки портили пейзаж. Половина моего детства прошла среди шлака и мусора этих закопченных пустырей». Он был необычайным тружеником, многократно переделывая отснятый материал, добивался предельной выразительности и доходчивости. Даже в пожилом возрасте сохранял ясность ума и прекрасную память.

В 1907 году с труппой он гастролировал в США как мим, был приглашен сниматься в кино и вскоре создал образ «маленького человека». Как писал позже, «хотя моя работа сильно стилизована, но она всегда была пронизана человечностью. Началась она как чистейший фарс, а затем вылилась в создание почти нормального человеческого характера».

Большим успехом пользовались его «короткометражки», в частности «Малыш». С 1923 года на своей киностудии он стал создавать фильмы: «Парижанка», «Золотая лихорадка» (1925), «Цирк», «Огни большого города» (1931). Чаплин высмеивал механизированный бездушный мир капитала с его погоней за деньгами («Новые времена», 1936). В фильме «Диктатор» (1940) великолепно и смело пародировал А. Гитлера, Г. Геринга, Б. Муссолини.

После войны в США его преследовали как сторонника коммунистов (хотя ни в какие партии он не входил). Он переехал в Швейцарию. Его послевоенные произведения: «Месье Верду», «Огни рампы», «Король в Нью-Йорке», «Графиня из Гонконга» (1967), где он сыграл эпизодическую роль и написал музыкальную тему, ставшую очень популярной (в ней слышится печаль прощания).

Когда его милый и застенчивый убийца женщин месье Верду арестован, то поясняет свои преступления просто: «Это мой маленький бизнес». Ведь во имя большого бизнеса убивают тысячи, миллионы людей, калечат жизни десяткам миллионов женщин. А тут всего лишь несколько жертв, да и не лучших представительниц слабого пола, к тому же ради лечения своей больной жены…

Великий художник и мистификатор Сальвадор Дали как-то высказался: «Надеюсь, никто не посягнет на мой высший титул – титул шута. Шутом был Чарли Чаплин, а ведь повсеместно признано, что он воплотил эпоху. Так что вообразите, что Чарли Чаплин не только шут, а кроме того рисует, пишет картины, ставит спектакли, то есть делает все то, что делаю я, это уже непревзойденная степень гениальности…»

Да, художник Дали десятилетиями эпатировал, развлекал, привлекал к своей персоне состоятельную публику, создавая себе рекламу. Но допустимо ли сказать нечто подобное о Чаплине? Знаменитые комики немого кино стремились вызвать смех в зрительном зале, и некоторым это удавалось с блеском. Но разве этим славен Чарли?

По словам выдающегося советского режиссера С. Эйзенштейна, «Чаплин равноправно и твердо становится в ряд величайших мастеров вековой борьбы Сатиры с Мраком – рядом с Аристофаном из Афин, Эразмом из Роттердама, Франсуа Рабле из Медона, Джонатаном Свифтом из Дублина, Франсуа Мари Аруэ де Вольтером из Ферне. И даже, быть может, впереди других, если принять во внимание масштаб Голиафа фашистской Подлости, Злодейства и Мракобесия, которого сокрушает пращей смеха… Чарлз Спенсер Чаплин».

Верно отметил в 1944 году писатель Илья Эренбург: «Не высокие институты Запада, не философы и мудрецы, а комедиант отстаивал человека. Его принимали за клоуна. Он был рыцарем».

Этот маленький смешной человечек в котелке, с усиками, тросточкой, в мешковатых штанах и непомерно больших стоптанных башмаках сражался за справедливость, свободу и человеческое достоинство. Он велик не телом с грудой мышц, не огромным капиталом, ловким владением техникой, знанием наук. Он хрупок, беден, неловок. Но именно он – полноценный человек.

Судьба не балует бродягу Чарли. Он то и дело попадает в опасные передряги, убегает от полицейских, вступает в схватку с громилами. У него нежное сердце, он влюбчив, наивен и прост, не привык унывать и всегда готов помочь ближним (хотя ему редко кто помогает). Это – Дон Кихот Нового времени, Рыцарь Печального Образа, воспитанный не на романах, а жестокой школой жизни.

В фильме «Пилигрим» Чарли бежит из тюрьмы, переодевается в одежду пастора, случайно оказывается у прихожан в провинциальном городке и вынужден прочесть им проповедь. Рассказывает библейскую притчу о Давиде и Голиафе. Самодовольный гигант, потрясающий мечом, с презрением смотрит вниз, на Давида. А тот, поглядывая наверх, деловито берет пращу, кладет туда камень, раскручивает оружие и… Камень пробивает череп Голиафа навылет, великан падает, Давид отсекает ему голову, подбрасывает ее и поддает ногой, как мячик.

Все это показано без единого слова (кино-то немое!) – стремительно, ярко, образно, убедительно и смешно. Завершается сцена тем, что какой-то мальчишка, забыв, что находится в храме, вопит от восторга и аплодирует. Мнимый пастор, войдя в роль, раскланивается и игриво убегает с паперти, словно балерина, исполнившая номер; возвращается, посылая ошеломленным прихожанам воздушные поцелуи. Не забывает он и о гонораре, пытаясь взять церковную кружку, куда градом посыпались монеты.

Пилигрима приглашают в богатый дом. Туда же проникает грабитель, забрав ценности, однако Чарли отнимает их и отдает владельцам. Шериф узнает в нем разыскиваемого беглеца. Судя по безупречному поведению Чарли ясно, что посадили его несправедливо. Шериф, делая вид, будто отводит преступника в тюрьму, доставляет его к мексиканской границе и отпускает. Честный Чарли продолжает идти рядом с шерифом, который едет верхом. Шериф посылает его за границу, предлагая нарвать цветов, а сам поворачивает коня обратно. Его сзади окликает Чарли, бегущий во всю прыть с букетом в руке. Шерифу ничего не остается, как подвести наивного чудака к границе и дать ему пинка.

Получив такую «путевку в жизнь» и обретя свободу, Чарли тотчас все понимает. Он счастлив, готов обнять весь мир… Вдруг из кустов возникают вооруженные мексиканцы, начав яростную перестрелку. Куда бежать? Чарли мчится вдоль границы, по одну сторону которой подлый буржуазный порядок, а по другую – бандитизм…

Впрочем, Чаплина лучше один раз увидеть, чем сто раз о нем услышать. Тем, кто его понимает – а таких сотни миллионов, – он сообщает очень многое, забавляя, веселя и поучая одновременно, вызывая «чувства добрые». Множество его находок, трюков с той поры использовали самые разные режиссеры и артисты, а Чаплин по-прежнему остроумен и нов, ибо вызывает смех сочувствия, понимания, очищения.

Подобно всем настоящим гуманистам Запада, Чаплин надеялся, что Советский Союз прокладывает путь в общество свободы, равенства, братства и справедливости. Говорил: «Я не коммунист, но поддерживаю коммунистов всей душой». Его поступки и творчество полностью подтверждают эти слова. Недаром Центральное разведывательное управление США вело расследование его «подрывной антиамериканской» деятельности.

Действительно, фильм «Новые времена» – едкая и точная сатира на буржуазное общество эпохи технической цивилизации. В одной из американских статей говорилось: «Чаплина упрекают в том, что никогда еще он не был так резок, так строптив. Находят, что нынешнее его политическое направление совсем близко к коммунизму. Ему не прощают того, что он яснее, чем когда-либо, заявил себя врагом крупных промышленников и полиции».

Но значение фильмов Чаплина не ограничивается разоблачением бесправия, страданий и унижений «простого человека» в буржуазном обществе. Чаплин поднимается до более высоких обобщений, показывая трагедию человека в бесчеловечной цивилизации.

…У его шедевров автором сценария, режиссером, композитором, актером, продюсером был один и тот же человек – Чарлз Спенсер Чаплин. А созданный им образ Чарли остается живым для новых и новых поколений (чудесное достоинство кинематографа!). Он не устареет до тех пор, пока у обитателей Земли не угаснет любовь к людям и сочувствие к их нелегкой жизни, пока будут в чести стремление к справедливости и сохранению человеческого достоинства.

А он высказывался о своей работе без пиетета: «Откуда берутся идеи? Только из упорных поисков, граничащих с одержимостью. Для этого человек должен обладать способностью мучиться и не утрачивать увлеченности в течение длительных периодов. Может быть, для некоторых людей это легче, чем для других, хотя я сильно сомневаюсь в этом.

Все, что может такой человек, как я, – это разоблачать зло, предоставляя тем, кто способен на большее, миссию решать сложные проблемы современной жизни.

Одна лишь правда в искусстве живет вечно».

Мистики и феномены

Признаюсь: так и не могу разобраться, кого следует считать мистиком, феноменом, экстрасенсом, чудотворцем. Среди этих людей встречаются незаурядные мыслители и откровенные шарлатаны, обладатели редких способностей и шизофреники. Распознать «кто есть кто» порой непросто.

В нашем привычном понимании феномен – человек необычайный, экстрасенс, воспринимающий сверхчувственные сигналы из окружающей среды или подсознания. Но ведь и фокусник способен поразить нас чудесами, а уж о необыкновенных возможностях техники и говорить нечего. До сих пор не прекращаются попытки доказать телепатию, передачу мыслей на расстояние без приборов. Хотя с помощью приборов это делается с потрясающей точностью и полнотой (радио, телевидение).

Со времен Античности к тем, кого теперь называют экстрасенсами, относились по-разному. Одни верили в их колдовство, заклинания. Другие потешались над подобными суевериями. Об этом свидетельствует такая эпиграмма:

Дико рычащий и пахнувший дурно при том заклинатель

Демонов вредных изгнал – силой зловонья, не чар.

К мистикам (от греческого «мистикос» – таинство, таинственный) можно причислить самых разных людей. Даже отъявленный материалист согласится с тем, что существует немало явлений, которые остаются непознанными, непонятыми, загадочными. Правда, он будет утверждать, что когда-нибудь наука снимет покров тайн. Но это уже элемент веры, не имеющий доказательств.

В мистическом экстазе, как принято считать, человек может прорицать будущее, постигать неведомое. Такое состояние с полным основанием называют вдохновением. О нем у нас еще пойдет речь особо, в связи со свойствами мозга и попытками изучить их методами френологии.

* * *

Со времен каменного века, не менее десяти тысячелетий назад, у разных племен земного шара существовали предсказатели. Сначала это были шаманы, входившие в мистический транс и в таком состоянии якобы общавшиеся с духами, переносясь в прошлое и будущее.

С появлением государств священнослужители помимо всего прочего сообщали правителям и народу «волю богов» (так, как они ее понимали, чувствовали). Самое замечательное, что они проявляли не только мудрость, но и незаурядное мужество.

Агриппа Неттесгеймский

Агриппа Неттесгеймский (1486–1535) был характерной личностью той эпохи – философ, медик, мистик и отчасти авантюрист.

В поисках счастья и приключений вступил он в австрийскую армию, воевал в Испании, Италии, Голландии; учился в Парижском университете и, обвиненный в ереси, бежал в Англию. Преподавал теологию в Кёльне, служил при дворе императора Максимилиана, изобретал военные машины, читал лекции в Италии, был лейб-медиком матери французского короля, практиковал как врач в Антверпене, получил должность придворного историографа императора Карла V, бедствовал в Милане, сидел в тюрьмах Брюсселя и Лиона.

Он написал трилогию «Сокровенная философия» – первую сводку «оккультных наук» (магии, алхимии, астрологии и других). Утверждал, что все в мире взаимосвязано, а потому через самое малое (например, заклинания) можно воздействовать на великое.

В легендах Агриппа представлен магом и повелителем демонов: он мог вроде бы читать одновременно лекции в разных городах, превращать навоз в золото и обратно, демонстрировать в зеркале лик умерших, повелевать демонами, а на диске Луны наблюдать события, происходящие в любом конце Земли.

«Его занимала… – по словам поэта Валерия Брюсова, – борьба с очевидностью». Как адвокат он защищал деревенскую женщину, обвиненную в колдовстве, и выиграл процесс. Ради заработка занимаясь составлением гороскопов, в письме другу признался: «О, как часто приходится читать о неодолимом могуществе магии, о чудодейственных астрономических таблицах, о невероятных превращениях, достигаемых алхимиками… Но все это оказывается пустым, выдуманным и лживым, если принимать сказанное буквально… В нас самих, говорю я, скрыт тот таинственный делатель чудес».

Сказки об Агриппе укрепляли веру в оккультизм. Хотя сам он – человек умный и образованный – не очень-то верил в него.

В романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле (1494–1553) высмеял своего старшего современника Агриппу в образе астролога, физиогномиста, хироманта Гер-Триппы. Получив богатые дары, этот чародей предсказал умному прохвосту Панургу всяческие неприятности, предлагая гадания не только по руке и по звездам, но и на огне и воздухе, на воде и зеркале, на сите и муке, на костях и сыре, на ладане и ослиной голове и на многом другом, заранее предполагая один и тот же ответ. В другом месте романа Панургу гадают на Волшебной Бутылке, которая издает лишь звук «Тринк!», после чего с помощью толстых фолиантов гадатель долго растолковывает всю мудрость такого ответа.

Агриппа рассуждал логично. Если в мире все взаимосвязано, а человек – микрокосм, часть мирового порядка, то не только окружающее влияет на человека, но и его духовные силы воздействуют на окружающий мир. Связи человека с Вселенной могут выражаться в знаках, начертанных на небесах, которые разгадывает астрология. Незримыми духами природы можно овладеть при помощи магических заклинаний и манипуляций, ибо Слово обладает божественной силой.

Оккультизм оказался привлекательным для многих исследователей. Он давал надежду на осуществление алхимической мечты о философском камне, превращающем простые металлы в золото; о панацее, излечивающей от всех болезней; о предсказании будущего по расположению звезд и планет…

Оккультная философия вдохновляла многих ученых на новые искания. Под ее влиянием богатые люди выделяли средства на лабораторные работы химиков и наблюдения астрономов, на медицинские исследования.

Но вот прошла пора мечтаний и надежд. Стала проясняться печальная истина: невозможно сотворить философский камень, создать панацею, точно предсказать судьбы людей, народов, государств. Оккультизм не прошел проверки на опыте. Те самые науки, развитие которых поощряла оккультная философия, по мере накопления знаний стали ее опровергать.

Ученые были бы рады открыть потаенные законы природы с помощью «оккультных знаний» и приложили для этого немало усилий. Не их вина, что такие надежды не оправдались.

Такая ситуация обычна. Выдвигается много гипотез (основанных на фактах предположений), создается немало теорий (доказанных закономерностей). Но со временем большинство гипотез отбрасываются, а теории сдаются в архив истории науки. Наука – это движение от незнания к знанию, а от знания к новому незнанию на более высоком уровне. Порой приходится отказываться от того, что еще недавно казалось неопровержимой истиной или заманчивой перспективой.

Бывает и так, что научные знания превращаются в сокровенные. Ведь некоторые научные теории или гипотезы встречают яростное сопротивление со стороны невежественных людей или религиозных фанатиков. Четыре столетия назад Иоганн Кеплер написал в приложении к своей научно-фантастической статье «Сон, или Посмертное сочинение о лунной астрономии»: «Покуда невежество живет среди людей… небезопасно раскрывать во всеуслышанье тайные первопричины вещей».

Он имел в виду в данном случае теорию Коперника, создавшего гелиоцентрическую систему мира с Солнцем в центре. В ту пору ее яростно опровергали некоторые богословы, убежденные, что в центре Мироздания находится Земля. Теперь мы знаем, что и та, и другая точка зрения неверны, хотя для Солнечной системы справедлива теория Коперника. Но еще до него верную мысль высказывал епископ Николай Кузанский: центр Мира везде, окружность – нигде.

То, что все вокруг взаимосвязано, – это лишь самые общие слова. Необходимо выяснить, какие это связи, как они проявляются.

Например, каждый из нас связан с планетой Земля. Она притягивает нас точно с такой же силой, как мы – ее. Мы можем изо всех сил резко оттолкнуть ее ногами. Что получится? Мы отскочим от нее. И она отлетит от нас. Именно потому, что мы с ней взаимно связаны всемирным законом притяжения, открытым Ньютоном (кстати, совсем не потому, что на него или рядом упало яблоко).

Однако мы оттолкнем Землю ровно настолько, насколько наша масса меньше массы Земли. Получается такая величина, которую разумно принять за нуль. Даже если все человечество соберется вместе и разом подпрыгнет, то и в таком случае оттолкнуть нашу планету удастся практически на расстояние, близкое к нулю.

От абстрактных принципов надо уметь переходить к конкретным проблемам. Иначе можно легко попасть впросак и обмишуриться, подменяя своими фантазиями реальность.

То же и с формулировкой: человек – микрокосм. Казалось бы, она неимоверно возвышает нас, объединяя со всей Вселенной. В наших мыслях – да. Но есть между нами и немалая разница. Вселенная бесконечна и вечна, чего о нас сказать нельзя. Мы – ее ничтожная часть, и в той же пропорции она вмещается в нас.

Интересный факт: во Вселенной примерно столько же звезд, сколько атомов в нашем теле. Возможно, прав был философ Платон, сравнивая Мироздание не с механизмом, а с организмом. Но все-таки во вселенском организме мы – лишь мельчайшие обитатели «элементарной частички» – Земли, которая вращается в одном из атомов – Солнечной системе.

Такие невероятные образы предлагает нам… нет, не оккультизм, а наука. В тайноведении все приспособлено к восприятию любого человека. Тут достаточно просто поверить в то, что пишут «тайноведы».

…Оккультизм может быть занятной игрой или профессией, дающей неплохой доход, а то и серьезным увлечением, которое вызвано жизненными потрясениями или странностями ума. Манией, способной довести до умопомрачения человека плохо знакомого с основами настоящих наук, философии, религии.

Нострадамус

Мишель Нострадамус жил в XVI веке во Франции и был придворным врачом. Благодаря его рекомендациям, строгим карантином в стране была остановлена эпидемия чумы. По обычаю того времени он занимался составлением гороскопов, а также написал цикл стихотворных предсказаний переводчиков и комментаторов. Он писал и о прошлом, но весьма наивно, а его представления о пришествии Антихриста и конце света не оправдались. В книге Пола Роланда «Пророчества и предсказания на тысячелетие», переизданной в 1997 году, приведены строки Нострадамуса:

«В год 1999 и семь месяцев с неба придет великий король ужаса, чтобы вернуть к жизни великого короля Монголов до и после счастливого правления Марса».

Ну и как – сбылось? Судите сами.

Секрет оправдываемости пророчеств Нострадамуса прост. Он объясняется ухищрениями переводчиков его текстов, которые, как всякие подобные предсказания, изложены достаточно туманно и двусмысленно. Иные авторы не гнушаются и подлогами.

…Научная проверка ясновидения проводилась в XIX веке во Франции и Англии. За солидное вознаграждение предлагалось магам и прорицательницам, телепатам и медиумам выполнить некоторые задания. Например, прочитать текст, находящийся в непрозрачном пакете.

Ни один человек (желающих было немало) с заданием не справился. Эксперименты проводились многократно с тем же результатом. Ученые пришли к выводу: ясновидение – обман или самообман; ловкие фокусы или эффекты, вызванные внушением и самовнушением.

Впрочем, есть безусловный пример сбывшегося пророчества – стихотворение М. Ю. Лермонтова «Предсказание»:

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет;

Забудет чернь к ней прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь…

…И зарево окрасит волны рек;

В тот день явится мощный человек,

И ты его узнаешь – и поймешь,

Зачем в руке его булатный нож:

И горе для тебя! – твой плач, твой стон

Ему тогда покажется смешон;

И будет все ужасно, мрачно в нем,

Как плащ его с возвышенным челом.

Через 87 лет после создания этих строк произошло все так… в самом главном, ибо булатный нож и плащ можно толковать аллегорически. Хотя и в данном случае вряд ли следует ссылаться на мистическое откровение поэта. Он был человеком образованным, знал историю Великой французской революции, собирался писать роман из времен Пугачева и, главное, находился под впечатлением происходивших в том году холерных бунтов.

Другое дело – ясновидение, направленное в прошлое. У него могут быть реальные результаты. Человек, находясь в состоянии гипнотического сна, способен вспомнить огромное количество событий и сведений, которые он давно забыл или на которые не обратил внимания. Наше подсознание хранит массу информации, чаще всего не нужной нам в текущей жизни (скажем, число ступеней в доме, где вы жили в детстве).

Имеется немало психических расстройств, когда больные слышат «вещие голоса», видят призраков или космических пришельцев, говорят на непонятных языках, пишут или рисуют автоматически…

Все это – проявления душевного недуга, легкого или тяжелого заболевания, расстройства сознания, гипнотического сна. Известны случаи, когда ясновидящих обкрадывали, и они никак не могли ни предвидеть это событие, ни обнаружить воров.

На этот счет есть остроумный анекдот:

– Я перестал верить гадалкам.

– Почему?

– Я пришел на прием к ясновидящей и постучал в дверь.

– Ну и что?

– А она спрашивает: кто там?

Исаак Ньютон

Исаака Ньютона принято считать гениальным физиком и математиком. В 1755 году в Кембридже установили его мраморную статую с подписью: «Превосходивший умом человеческий род».

Его личные качества достойны уважения. Он не кичился, был учтив, сдержан. Лишнего не болтал. О его рассеянности ходили легенды. (Возможно, с той поры некоторые ученые не без кокетства выставляли напоказ свои милые чудачества, а пуще всего – рассеянность.) Известен такой случай.

Его друг доктор Стюкели пришел к нему домой. Приготовленный для Ньютона жареный цыпленок лежал в закрытой тарелке на столе, а сам ученый еще работал в своем кабинете. Он долго отсутствовал. Гость, потеряв терпение, съел цыпленка, а косточки положил обратно.

Ньютон вошел в комнату, поздоровался с гостем, немного поговорил, сел за стол и приготовился есть, но обнаружил лишь обглоданные кости.

– Однако насколько мы, философы, рассеяны, – произнес он. – Я забыл, что уже поел.

Ньютон стремился познать законы природы, находя в этом высшее наслаждение. Пожалуй, по этой причине он не был женат (лишь в юности ухаживал за девушкой, воспитанницей аптекаря, в доме которого он жил). Учился плоховато, зато научными исследованиями занимался так увлеченно, что его кот сильно растолстел… Ведь кот постоянно доедал его обед, а то и принимался за него раньше, чем приходил хозяин.

Ньютон, обуреваемый новыми идеями, разрабатывал их годами, не торопясь публиковать. Страсть к познанию завела его в дебри алхимии. В отличие от многих представителей этого, как тогда говорили, искусства, он не стремился синтезировать золото или изобретать эликсир бессмертия: хотел проникнуть в глубины материи, дойти до ее первооснов.

Свою монографию «Математические начала натуральной философии» он написал в 44 года. Она была признана одним из величайших научных трудов. Он продолжал трудиться до глубокой старости. Говорят, на вопрос, сколько ему требовалось времени, чтобы сформулировать открытые им законы, ответил:

– Эти законы просты. Формулировал я их быстро, но перед этим очень долго думал.

Утомленный научно-философскими изысканиями и дискуссиями, он занялся посадкой яблонь и производством сидра. После того как в его кабинете произошел пожар, он впал в меланхолию и на некоторое время, в 1690-е годы, что называется, «был не в себе». Известно его письмо Джону Локку, философу-просветителю и государственному деятелю: «Сэр! Будучи того мнения, что вы намерены запутать меня с женщинами, а также другими способами, я был так расстроен этим, что когда мне сказали, что вы больны и, вероятно, умрете, я ответил, что было бы лучше, если бы вы умерли. Теперь прошу прощения за этот недостаток чувств милосердия… Прошу прощения за то, что я сказал и думал, что вы хотите продать мне должность или запутать меня. Ваш нижайший и несчастнейший слуга Исаак Ньютон».

При всей странности послания, оно демонстрирует прямоту, скромность и честность великого ученого. Кстати, выступая за справедливость, он однажды оспорил мнение короля.

Ньютон не верил в сверхъестественное, оставаясь натуралистом. В одной из заметок написал: «Чудеса называются так не потому, что они творятся Богом, но потому, что они случаются редко, и потому удивительны. Если бы они происходили постоянно по определенным законам природы вещей, то они перестали бы казаться удивительными и чудесными и могли бы рассматриваться в философии как часть явлений природы (несмотря на то, что они суть следствие законов природы, наложенных на природу силою Бога), хотя бы причина их и оставалась нам неизвестной».

С тридцати трех лет он принялся штудировать Библию и теологические труды. Его богословские сочинения высоко ценил видный английский философ Джон Локк. Судя по всему, Ньютон был арианцем: не верил в Троицу и не признавал божественную природу Христа, считая его необычайным, но все-таки человеком.

Верил ли Ньютон в возможность откровения, позволяющего предвидеть будущее? Для библейских пророков – да. Но свои достижения не приписывал каким-то сверхобычным качествам ума, которые иногда людям кажутся гениальностью, определяемой комбинацией генов. На этот счет у Ньютона было собственное мнение:

«Когда я писал свой труд о системе мира, я направлял свое внимание на такие принципы, которые могут вызвать у мыслящего человека веру в Божественное существо, и ничто не доставляет мне такой радости, как видеть себя полезным в этом отношении. Если я, однако, оказал человечеству, таким образом, некоторую услугу, то обязан этим не чему иному, как трудолюбию и терпению мысли».

Почему же Ньютон занялся богословием? Ответ на этот вопрос можно найти в некоторых отступлениях от научного метода, которые он позволял себе в классических «Началах…». В заключительной главе сказано:

«Изящнейшее соединение Солнца, планет и комет не могло произойти иначе, как по намерению и власти могущественного и премудрого Существа». И еще: «От слепой необходимости природы, которая повсюду и всегда одна и та же, не может происходить изменение вещей. Всякое разнообразие вещей, сотворенных по месту и времени, может происходить лишь по мысли и воле Существа, необходимо существующего».

На страницах этой монографии начертано его знаменитое «гипотез я не измышляю». Однако он принял как истину гипотезу Бога, ибо иначе не мог объяснить изумительной гармонии мироздания. Но можно ли предвидеть ход исторических событий?

Судьба одного человека зависит от множества случайных факторов, учесть которые нельзя. Для отдельных государств и всего человечества ситуация иная. Они развиваются или деградируют в природной среде, биосфере – области жизни. Случайные события и здесь играют некоторую роль, но второстепенную. Вступают в силу статистические закономерности.

Так в движущемся вниз по склону массиве песка невозможно вычислить траекторию конкретных песчинок. А продвижение всей массы определяется достаточно точно. То же происходит с молекулами воды в речном потоке. Каждая из них, испытывая удары от окружающих атомов и молекул, движется хаотично. Движение же всего потока несложно прогнозировать с немалой точностью.

Возможно, примерно так рассуждал Ньютон, приступая к анализу Откровения Иоанна Богослова. В историю с истязаниями святого в котле с кипящим маслом, откуда он вышел невредимым, Ньютон не верил. Автором Апокалипсиса и четвертого Евангелия считал апостола Иоанна. В таком случае Откровение должно быть древнее, ибо в нем больше гебраизмов (древнееврейских выражений), чем в Евангелии от Иоанна.

«Отсюда можно заключить, – писал Ньютон, – что Апокалипсис был написан, когда Иоанн только что прибыл из Иудеи, где он привык к сирийским оборотам речи; и что он написал свое Евангелие лишь после того, как по долгом обращении между малоазийскими греками освободился в значительной степени от гебраизмов… Подлинный Апокалипсис был написан настолько давно, что уже в Апостольские времена оказалось возможным составление множества подложных Откровений в подражание истинному, приписываемых умершим ранее Иоанна апостолам Петру, Павлу, Фоме и др.».

Вот наиболее общие выводы Ньютона: «Существенной частью этого пророчества является то, что оно не должно быть понято до самого последнего времени мира. В силу этого то обстоятельство, что пророчество до сих пор еще не понято, укрепляет веру в него…

Бог дал это откровение так же, как и пророчества Ветхого Завета, не ради того, чтобы удовлетворить любопытство людей, делая их способными предузнавать будущее, но ради того, чтобы исполнением их на деле явлен был миру святой Промысел Его, а не проницательность истолкователей…

События оправдают Откровение; когда же будет подтверждено и понято это пророчество, то раскроется смысл древних пророков, и все это вместе даст возможность познать истинную религию и установить ее. И тот, кто желал бы понять древних пророков, должен начать с Апокалипсиса; но время совершенного уразумения его еще не пришло, так как не совершился еще тот полный мировой переворот, который предсказан в Откровении…

До той же поры мы должны довольствоваться истолкованием лишь того, что уже исполнилось».

Выходит, понять смысл пророчеств можно только задним числом. Но Иоанн Богослов разворачивает последовательность событий. Зная их ход, нетрудно предвидеть то, чему суждено произойти после того, как произошло предсказанное. Если этого сделать нельзя, то перед нами всего лишь собрание высказываний, толковать которые можно по-разному.

Мировой переворот по Апокалипсису должен начаться вскоре после того, как будет повержен зверь из бездны, и продлиться тысячу лет. Ко времени жизни Ньютона срок этот был уже давно превзойден.

Порой кажется, что научные труды писал один Ньютон, а менее знаменитые богословские – другой, независимый от первого. Как физик он доказывал, что, кроме относительного времени, существует абсолютное, подобное потоку (или «стрелы времени»). Как богослов – допускал предопределенность событий (вопреки относительному времени) и возможность предвидения будущего (вопреки времени абсолютному).

И все-таки до сих пор есть люди, уверенные в том, что можно предсказать будущее с любой точностью.

Эммануил Сведенборг

Эммануил Сведенборг (1688–1772), шведский натуралист, ставший оккультистом, дал первый импульс этому движению. Он путешествовал, писал научные труды по различным отраслям знаний, получил широкое признание как ученый; был избран почетным членом Петербургской академии наук.

С 1745 года у него начались галлюцинации. Он считал, что видит мир духов и общается с ними. Стал издавать свои толкования библейских текстов и мистические сочинения («Небесные тайны, находящиеся в Св. Писании, или в Слове Господа, с диковинами видными в мире духов и в небе ангелов», «О небе, аде и мире духов» и многие другие). Шведский сейм признал Сведенборга душевнобольным, но король не позволил поместить его в лечебницу.

Вот один из его рассказов.

«Я был в Лондоне и ужинал поздно вечером в обычной гостинице, где я имел свою собственную комнату, чтобы оставаться одному. К концу ужина я заметил, что перед моими глазами расстилается как бы облако, и я увидел, что пол был покрыт противными пресмыкающимися, змеями, ящерицами, жабами и другими. Я тем более испугался при этом, что сделался почти полный мрак. Однако мрак скоро исчез, и я увидел сидящего в углу комнаты мужа, окруженного лучезарным светом; он сказал мне громким голосом: “Не ешь так много!» При этих словах видение исчезло… Следующей ночью мне снова явился тот же блестящий образ и сказал: “Я Господь Бог, творец и искупитель, я избрал тебя для объяснения людям внутреннего духовного смысла Священного Писания и буду внушать тебе то, что ты должен писать?” Муж был одет в пурпур, и явление продолжалось около получаса. В эту ночь открылся мой внутренний взор, так что я получил возможность видеть духов на небесах и в аду, среди которых я увидел и раньше мне известных… Впоследствии взор моего духа часто открывался, так что я среди дня мог видеть то, что происходит на том свете, и мог говорить с духами как с людьми».

О Сведенборге рассказывали были и небылицы. Один посетитель, придя к нему в дом, узнал от слуги, что хозяин занят и стал ожидать его в гостиной. Из кабинета раздавались голоса. Наконец дверь открылась и вышел Сведенборг. Он продолжал беседу… а никого рядом с ним не было. Проводив невидимого посетителя, открыв ему дверь и почтительно раскланявшись, хозяин любезно пригласил к себе в кабинет сильно озадаченного гостя.

Сведенборг не был шарлатаном. Его действительно посещали духи разных людей, возникающие в его воображении. Так бывает с психически больными, а также с людьми, долго пребывающими в изоляции. Хотя некоторые люди считали подобные состояния нормальным «духовидением», а беседующих с незримыми духами – медиумами.

Другой способ принимать информацию из мира духов или, как еще говорят, из космоса – автоматическое письмо. Человек, не задумываясь, исписывает страницу за страницей в уверенности, что рукой его водит чья-то душа или инопланетный разум.

Мне довелось встречаться в Звенигороде с пожилой женщиной, которая в юности видела однажды гуляющих в саду детей царя Николая II. Через 60 лет после их трагической гибели она стала принимать послания от духа царевича Алексея, а также другие сообщения, как она полагала, из космоса. У меня хранятся ее записи.

Не было сомнений: она говорила правду. Но правда эта относилась к ее личным переживаниям и фантазиям. Она верила, что принимает сигналы из банка космической информации, хранящего сведения о всех событиях, происходивших во Вселенной.

Ее рассказы и записи меня не удивили. Еще в конце XIX столетия психиатры изучали автоматическое письмо. Их пациенты утверждали, что получают послания из космоса. Подобные записи, сделанные от имени каких-либо людей прошлого, никаких откровений, гениальных идей или стихотворений не содержат: слабые подражания тем, на кого ссылаются.

Иной человек верит, будто в него вселилась чья-то душа (чаще всего – знаменитого человека). В психиатрических лечебницах всего мира немало Наполеонов, Александров Македонских, Иисусов… Тут спиритизм достигает крайних пределов.

Сравнительно недавно в СССР – России действовало «Белое братство», пророчицей которого была бывшая комсомолка, называвшая себя Мария Дэви Христос. По ее словам, в нее вошел дух и девы Марии и Христа, предрекая скорый конец света. У нее нашлось немало приверженцев. Предсказанный ею конец света не свершился; она «перенесла» его на более поздний срок, но и это не сбылось. Правда, эта женщина смахивала на авантюристку.

У человека могут быть явные «заскоки» (ум за разум заходит). Такое затмение каждый волен толковать, как ему угодно. Оказывается, женщина может выдавать себя за Христа, и – самое потрясающее! – находятся люди, готовые ей верить. По-моему, подлинными оригиналами и чудаками (не сказать бы сильнее) являются субъекты, воспринимающие всерьез, а то и с восторгом чушь и явный обман.

В конце XIX – начале XX века проводились проверки спиритизма (участвовал в них и Д. И. Менделеев). Были раскрыты подлоги и фокусы, к которым прибегали спириты. Один из наиболее знаменитых медиумов по фамилии Паркер, нажив на своих «опытах» немалый капитал, сам стал высмеивать спиритизм, называя его вековой глупостью.

Некромантию осуждают все великие религии, включая атеизм. Но она может принимать причудливые формы в попытках доказать материальную основу того, что называют душой. Некоторые верят, что она, отделенная от тела, способна видеть и слышать, производить звуки, перемещать предметы; что ее можно даже взвесить. Говорят, что тело умершего тяжелеет, ибо его покидает душа.

Впервые услышав об этом, я спросил: значит, душа состоит из газа, легче воздуха? Из водорода или гелия? Она похожа на содержимое воздушного шара?! И каким образом ее взвесили? Положили умирающего на сверхточные весы и следили, когда у него душа отделится от тела? Кто и когда проводил такие нелепые опыты?

Взвешивать душу можно с таким же успехом, как взвешивать ум или глупость, красоту или уродство, добро и зло, правду и ложь.

Никто не станет взвешивать книжный лист для того, чтобы узнать, сколько в нем содержится битов информации. Она не существует сама по себе, а связана с материей и энергией, хотя принципиально отличается от них. Каждый предмет или электрон могут нести информацию, но сама она ничего не весит.

Тело, наделенное жизнью и разумом, одухотворено. Когда в нем прекращается жизнедеятельность и угасает разум, оно лишается души.

Интересна мысль о «Жизни после жизни». Так называлась сенсационная книжка американского врача Раймонда Моуди. В ней приведено множество примеров странных видений людей, побывавших в состоянии клинической смерти. Они ощущали вылет души из тела; видели себя и операционную со стороны, взлетали и уносились по темному тоннелю к свету.

В результате, пишет Р. Моуди, «многие приходят к новому пониманию сущности потустороннего мира. Согласно этому новому взгляду, тот мир – это… максимальное самораскрытие и развитие. Развитие души, совершенствование любви и познание не прекращаются со смертью тела. Напротив, они продолжаются и по ту сторону бытия, возможно, вечно или, во всяком случае – в течение какого-то периода…»

Обратим внимание на слова: «Не всякий, кто прошел через клиническую смерть, помнит что-либо об этом». Значит, многие люди не испытывают при временном прекращении жизни никаких ощущений: полное погружение в небытие, тьма и тишина.

Разумно предположить, что сходство «посмертных» ощущений объясняется сходством причин, их вызвавших. Какая гарантия, что умирающие испытывали свои видения не в момент смерти, а до нее? Ведь медики фиксируют остановку сердца, прекращение дыхания. Но человек не сразу переходит в небытие. Нервные клетки некоторое время еще сохраняют активность.

Показательно замечание Моуди: «Околосмертные переживания имеют известное сходство с нервным расстройством во время припадков, особенно обусловленных нарушениями в височной доле мозга…» Можно, кстати, вспомнить, что Ф. М. Достоевский во время эпилептических припадков испытывал необычайные ощущения полета, перехода в особое состояние сознания.

Значит, выход души из тела можно переживать и не находясь при смерти, а также – во сне. Видимость полета в темном тоннеле один мой знакомый испытал после того, как ему сделали глазную операцию. Он объяснил это просто: были расходящиеся из одной точки светлые круги, которые создавали иллюзию движения. Он понимал: в его закрытых глазах возбуждение передается от центра к периферии, а никакого полета нет.

Чувство легкости, радости и выхода из тела появляется у того, кто находится при смерти, потому что действуют лекарственные препараты, обезболивание. Избавление от мучений вызывает состояние блаженства.

Не станем вдаваться в детали, а согласимся: есть объяснения простые и понятные для тех явлений, которые при желании можно считать переходами души в мир иной и продолжением жизни после смерти. Тут дело именно в желании. Да и Моуди признался: «Я пришел к выводу, что существует жизнь после смерти, и я верю, что явления, которые мы рассматривали, являются проявлением этой жизни».

Он честно сказал – «я верю». Нет убедительных доказательств того, что душа может существовать вне тела. Каким образом она вне тела способна думать (с помощью чего?), видеть и слышать (какими органами?).

Каждому из нас надо достойно прожить нормальную живую жизнь, которая дана на время, а не на веки вечные.

…Говорят, что духов легче вызвать, чем затем от них избавиться.

Это верно. Человек может поначалу заниматься магией, колдовством, спиритизмом из любопытства или играя (так обычно начинают и принимать наркотик). Вовлекаясь в такую «игру», он относится к ней все серьезнее, пока она полностью не завладевает им…

Что дальше? Это зависит от человека. Он может свести все к шутке или отказаться от попыток общаться с нечистой силой (которая, конечно же, таится в нас самих). Но подчас человек шаг за шагом становится все более убежденным сатанистом или теряет здравый рассудок, принимая создания своего воображения за реальность.

Жак Казотт

Жак Казотт (1719–1792) – писатель, который выступил как пророк.

Эту историю поведал историк и драматург, член Французской академии Жан Франсуа де Лагарп.

Дело происходило в начале 1788 года на веселом ужине, где собралось много знаменитых и уважаемых вельмож, писателей, мыслителей. Они шутили, обменивались анекдотами, изощрялись в остроумии и вольнодумстве. Все сходились на том, что благодаря свободомыслию авторитет Бога подорван и осталось только ради всеобщего благополучия свергнуть власть короля. Вдруг встал Казотт и сказал:

– Вы скоро увидите свою прекрасную революцию, которую так ожидаете.

Его осмеяли: «А кто этого не знает?», «Не надо быть пророком, чтобы утверждать это!»

– Но вы не знаете, что революция принесет вам! – ответил он.

– Что же? Говорите, – усмехнулся Кондорсэ, – философу всегда приятно встретиться с пророком.

– Вы умрете на полу темницы от яда, чтобы избежать руки палача. От яда, который всегда будете носить с собой в те счастливые времена.

Последовало общее замешательство. К Казотту стали обращаться присутствовавшие, стараясь обратить все в шутку. Однако он каждому предсказывал его будущее, порой с ужасающими подробностями.

По его словам, почти всем им суждено умереть на эшафоте. Когда сестра министра Людовика XV графиня де Граммон заметила, что в революциях гибнут мужчины, а не женщины, то услышала в ответ, что и ее ожидает казнь.

– Когда же все это произойдет? – спросила она у Казотта.

– Не минет и шести лет, – ответил он.

– А что будет со мной? – поинтересовался Лагарп.

– С вами произойдет чудесное превращение. Из атеиста вы станете христианином и мистиком.

Себе Казотт тоже предрек смерть. А когда ему напомнили, что он вещает о всяческих ужасах, тогда как революция должна принести свет разума, он ответил: именно во имя разума и справедливости совершатся казни.

Надо ли говорить, что все пророчества Казотта свершились!

…Таковы некоторые примеры необычайной возможности некоторых людей как бы ускорять мысленно ход событий, преодолевать движение потока абсолютного времени (если оно существует, в чем сомневаются сторонники теории А. Эйнштейна).

Неужели так было? Трудно в это поверить. Или у некоторых людей бывают минуты прозрения, когда перед ними приоткрывается завеса будущего?

Прежде всего обратим внимание на то, что сбывшееся проклятье Якова Молэ – предание. Последовавшие вскоре смерти папы римского и короля Франции можно объяснить местью оставшихся на свободе тайных тамплиеров.

Великая французская революция, как всякое крупное движение масс, была вызвана сочетанием целого ряда факторов, а не происками кучки заговорщиков. На пророчества Казотта часто ссылаются, но кто проверял его достоверность? Моя попытка доискаться до его первоисточника не дала обнадеживающих результатов.

Эта история была записана Лагарпом уже после того, как свершились и революция, и сопровождавшие ее казни. Потрясенный всем пережитым, Лагарп стал мистиком, уверовал в провидение, злой рок, а потому ему могла изменить память. Его рассказ о пророчестве Казотта был опубликован только в 1806 году, после смерти автора.

Да, была веселая пирушка, где Казотт вполне мог предупредить о том, что революции, о которой тогда так много было разговоров, будет сопровождаться террором (что нетрудно предугадать). Он мог сказать, что многим из присутствующих будет грозить эшафот. Но нет оснований верить в то, что он предсказал судьбу каждому из присутствовавших. Вот если бы Лагарп записал все услышанное в тот вечер сразу, а тем более, если бы опубликовал вскоре хотя бы намек на пророчества Казотта, тогда этот пример ясновидения стал бы достоверным.

…Как только начинаешь всерьез интересоваться, кто и в какое время писал о сбывшихся пророчествах, касающихся конкретных событий и судеб людей, всегда (говорю о своем опыте) испытываешь разочарование. Выясняется, что их достоверность вызывает серьезные сомнения; что их можно объяснить случайным совпадением или вполне нормальной проницательностью того, кто имел возможность предугадать те или иные явления.

Есть у людей привычка говорить при всяком удобном случае: «Я так и знал!» Или пересказывать услышанные от кого-то случаи пророчеств, порой такие красочные, что трудно в них не поверить. Правдоподобная история обычно выглядит более убедительно, чем правдивая, ибо ее, можно сказать, подгоняют под заранее известный ответ.

Вера в ясновидение основана на предположении, что все на свете предопределено. Обычно ссылаются на Бога, которому ведомо все, что было, есть и будет. Но откуда эти люди знают о подобных возможностях Бога? Как могут они судить о Его возможностях? А если Он не желает вмешиваться в происходящие события? Если Ему самому интересно узнать, что произойдет? Разве не веет вечной скукой от знания наперед всего, что произойдет?

Если будущее до мельчайших подробностей предопределено, то какой смысл жизни? Тогда люди, осенний листок и летняя букашка превращаются в каких-то биороботов, действующих по заранее известной программе. Кто, каким образом, для чего составил эти программы для всего во Вселенной на миллиарды лет?! И кто из людей посмеет утверждать, будто ему известно о намерениях Вселенского Разума?

Идея предопределения снимает с человека ответственность за любые преступления: ведь он совершает то, что было ему предписано свыше. Многие сатанисты (хитрецы или психопаты) ссылаются на голоса, принуждающие совершать те или иные поступки, включая ритуальные убийства. Они словно настроены на определенные поступки. Но они сами или под чьим-то влиянием выработали определенную программу действий.

Человек сам выбирает линию своего поведения и тем определяет свою судьбу. Конечно, многое от нас не зависит. Это лишь подчеркивает невозможность ясно увидеть то, что произойдет с каждым через месяцы или годы. Можно высказывать на этот счет предположения, строить догадки, мечтать, надеяться или опасаться, стремиться к чему-то – вот и все…

А как же – Нострадамус? Разве он не предрек до мельчайших деталей то, что свершилось в далеком для него будущем, включая наше время?

Алистер Кроули

Алистер (Эдвард Александр) Кроули (1875–1947) имел строгих и богатых родителей, которые одновременно были членами пуританского Плимутского братства и владели алкогольной фабрикой. С детства он был взбалмошным, «неуправляемым». В 12 лет лишился отца. Мать отправила его в закрытый интернат Плимутского братства. С тех пор он проникся ненавистью к христианам, которых считал ханжами, лицемерами.

В Кембриджском университете он прославился как отличный математик, латинист, шахматист и альпинист. Он писал стихи, увлекся оккультизмом и взял себе загадочное имя Алистер. Став обладателем богатого наследства, покончил с учебой. В поисках мистических откровений стал разъезжать по разным странам, участвовал в тайных обществах и сатанинских ритуалах. Кроули приобрел замок на берегу шотландского озера Лох-Несс, посвятив себя Сатане и черной магии, не без помощи наркотиков.

Если уж говорить о чудовище озера Лох-Несс, то им безусловно являлся Кроули. В его замке происходили оргии. Местные жители были возмущены и вынудили Алистера продать замок. Создав оккультное братство Серебряной Звезды, он принялся писать статьи по магии и тайноведению, утверждал, что приносил человеческие жертвы Люциферу.

В Египте он взял себе титул Антихриста: «Великий Зверь 666» проповедовал сексуальную свободу и наркотики. Даже среди чудаков привычной к эпатажам Англии он слыл большим оригиналом. Журналисты величали его самым порочным человеком в мире, чем он гордился. Написал он книгу пророчеств, утверждая, что постиг тайну будущего с помощью Сатаны.

Кроули поселился в пригороде Цефале на Сицилии. Его дебоши и оргии вынудили итальянские власти через два года выдворить его из страны. Кроули вернулся в Англию и постепенно исчез из поля зрения общества. Есть версия, что в своих путешествиях он работал на британскую разведку.

К старости он стал нежелательной персоной во многих странах. Две его молодые жены умерли от наркотиков и запоев. Его окружали сексуально озабоченные и не брезгующие наркотиками любовницы. С годами он обеднел и не только морально, но и умственно деградировал.

Жак Эймар

Жак Эймар был местной знаменитостью. Он с помощью волшебного прута помогал находить похищенные вещи, преступников. Обратились к нему за помощью.

В погребе он почувствовал сильное волнение. Развилка, которую он держал, повернулась к тому месту, где были найдены трупы. Настроившись таким образом, он двинулся в путь, руководствуясь указаниями волшебного орехового прута…

Не станем пересказывать события, которые произошли с ним, и называть людей, с которыми он встречался. Со спутниками-детективами он пришел к тюрьме городка Бокера. Там к нему подводили по очереди заключенных. На одного из них – горбуна – указал прут. После допросов он признался, что был соучастником преступления, но убийцами были два приезжих, которые наняли его в качестве слуги. Приезжих не нашли, а горбуна повесили.

Этот случай позже пытались объяснять по-разному. В начале XX века француз Анри Маже высказался: «Палочка не играла никакой роли в успехе Жака Эймара. Этот крестьянин… был ясновидящим». Тут уже полная непонятица: одно чудо объясняется другим, более чудесным!

Предполагали, будто Эймар обладал уникальным обонянием, подобно собаке-ищейке. Автор книги де Валлемон решил, что существует особое истечение «тонкой материи», которое улавливают некоторые люди, пользующиеся ореховым прутом. Но что это за истечение и как оно помогает восстанавливать события, осталось неясным.

Способности Эймара исследовал священник Лебрен. Оказалось, что лозоходцу далеко не всегда сопутствовала удача. Например, крестьянин попросил его найти воров, похитивших зерно. Эймар указал на один крестьянский двор. И в этом, и в еще одном случае он ошибся.

В конце XIX века профессор А. Леманн в «Иллюстрированной истории суеверий и волшебства» припомнил убийство в Лионе и высказал мнение что казнили мнимого убийцу, ибо никаких доказательств его вины, кроме показаний Эймара и самопризнания (или самооговора?), не было. По словам ученого, сын герцога Конде провел несколько опытов с Эймаром, предлагая ему отыскать спрятанные металлические предметы, а также воров, местопребывание которых было известно полиции. Результаты поисков всегда были отрицательными.

Не исключено, что ореховый прутик помогал Эймару сосредоточиться на малозаметных следах, оставленных убийцами. Такая сосредоточенность, подключение подсознания, интуиции, помогала раскрыть преступление. Неудачи других опытов можно, при желании, объяснить тем, что оператор не мог полностью отрешиться от посторонних факторов.

Лозоходство живет уже более трех тысячелетий и пользуется немалой популярностью даже теперь. Придумано «научное» название – биолокация, а вместо орехового прута употребляют металлические рамочки.

Мне довелось не только наблюдать, но и отчасти изучать работу группы современных биолокаторов. Они согласились провести несколько опытов, но результаты были отрицательными. Встречался и с патриархом этого метода Н. Н. Сочевановым, который обнаружил «геопатогенную» зону в моей комнате в редакции журнала «Техника – молодежи».

Наиболее часто используют «биолокацию» для поисков подземных вод, месторождений полезных ископаемых, кладов. Есть сведения, что порой такие работы дают положительный результат. Все зависит от того, в чьих руках находится палочка или рамка. На этот счет М. В. Ломоносов высказался так:

«К поиску рудных жил употребляют некоторые горные люди прут… Некоторые сие почитают за натуральное действие и приписывают металлам силу, которою будто бы они рудоискательный прутик к себе тянули. Но повседневное искусство и здравый разум учат, что такой притягательной силы в металлах быть нельзя; ибо упомянутые вилки не у всякого человека и не на каждом месте к металлам и рудам наклоняются…

Способом развилистого прута руд ищущие никогда не найдут, если тому вышепоказанных признаков прежде не приметят. Немало людей сие за волшебство признают и тех, что при искании жил вилки употребляют, чернокнижниками называют. По моему рассуждению, лучше на такие забобоны, или, как прямо сказать, притворство не смотреть…»

Прав был Ломоносов или нет?

Надо со всей определенностью сказать: никакой особой силы, «притягивающей» прут или рамку к подземным водам или рудным телам, не существует. Подземные воды имеются повсюду, только на разной глубине, в разном количестве и различного качества. Ничего подобного методом биолокации определить невозможно; один опытный гидрогеолог в подобных случаях полезней, чем сотня биолокаторов с рамочками.

Прав Ломоносов: лозоходцы не смогут добиться успеха, если «прежде не приметят» определенных поисковых признаков. В руках сведущего и наблюдательного человека прут может быть полезен или, по крайней мере, не вреден, а для того, кто не знаком с основами геологии или гидрогеологии, не обладает наблюдательностью и смекалкой, любые рамочки становятся детскими игрушками, «забобонами».

Парапсихологи верят в существование явлений, опровергающих известные, твердо установленные законы природы. Например – в левитацию, способность особенных людей (йогов, экстрасенсов) силой воли или «пси-энергией» преодолевать силу земного притяжения, подниматься в воздух и висеть без каких-либо технических приспособлений.

Иллюзионисты показывают фокусы, которые зрителю кажется чудом, нарушением физических законов. Хотя иллюзионист использует невидимые из зала подставки и подвески. Никакого преодоления законов природы не происходит. С помощью одних законов удается преодолевать другие: так космическая ракета покидает область земного притяжения.

Один мой знакомый, писатель, кандидат химических наук, работавший со мной в журнале «Чудеса и приключения», посмотрев по телевидению «левитацию» фокусника Дэвида Коперфильда, сказал: «Ничего особенного, обыкновенная магия». (Между прочим, этот мой знакомый утверждал, что изобрел и десяток лет употребляет элексир бессмертия; к сожалению, изобретатель элексира бессмертия умер в 2005 году).

Другое «паранормальное» явление – прилипание к телу человека различных вещей: утюгов, ложек и поварежек, ножей и кастрюль, сковородок. Об этом с упоением писали журналисты, демонструя фотографии людей, облепленных бытовыми предметами.

Профессор А. П. Дубров предположил: некоторые люди «в результате психической деятельности» способны «получать энергию из биовакуума, связанного с физическим вакуумом». Непонятно, но здорово! Хотя реальность проще и понятней. Кожа человека имеет поры и потовые железы. У многих поры эти крупные, а пот достаточно липкий. Вот и прилипают к такой коже различные предметы.

Чтобы убедиться, что дело тут не в биополях и биовакууме, достаточно проделать простой опыт: прилепить к коже тонкую гладкую пленку, а поверх нее приложить предмет. Если он не прилипнет, стало быть, весь эффект связан с состоянием кожного покрова. Ну а если прилипнет – у вас есть шанс сделать научное открытие.

Люди, которые верят в паранормальные явления и экстрасенсов, почему-то думают, будто ученые отмахиваются от подобных фактов, не желают о них слышать и отвергают их, не задумываясь. Но это – детское заблуждение. Это учителю доставляет лишние неприятности нечто такое, что он не способен объяснить. А ученые жаждут встретить подобные явления. Ведь так можно открыть новый закон природы или уточнить существующий.

Олдос Хаксли

Более счастливо, чем у Кроули, сложилась судьба другого английского оригинала – писателя и мыслителя.

Олдос Хаксли (1894–1963) родился в семье, где было немало знаменитостей. Отец – известный литератор, дед – выдающийся биолог и популяризатор науки, неистовый дарвинист Томас Гексли.

Пожалуй, именно благодаря несчастью – тяжелому заболеванию глаз в юности – Олдос Хаксли, преодолев немалые трудности, на несколько лет почти полностью лишившись зрения, углубился в самопознание и стал одним из крупнейших британских писателей XX века. В 14 лет он лишился матери. Другой моральный удар нанесло ему самоубийство любимого старшего брата.

Олдоса отличала неутолимая жажда познания, стремление к истине всеми возможными способами: изучением наук, углублением в философские и религиозные учения, использование методов медитации (даже с помощью наркотиков), гипноза. Он написал труд «Вечная философия», который можно назвать путешествием в миры мыслимые и воображаемые, во время которого происходит знакомство с идеями огромного количества мыслителей прошлого. Значительную часть в нем занимают цитаты, но это не лишает произведение оригинальности.

В 1952 году он под наблюдением врача принял дозу галлюциногенного мескалина, испытав, как ему показалось, блаженство всезнания. Затем принимал препарат сходного действия – лизергиновую кислоту (ЛСД) и пришел к выводу, что так любой человек может испытать нечто подобное религиозному мистическому экстазу.

Хаксли был противоположностью Кроули: мягким, добрым, искренним, скромным, с чувством юмора и такта. Его провидческий роман «О дивный новый мир» показал идеальное осуществление капиталистической системы, полностью поработившей личность.

«В тоталитарном государстве, по-настоящему эффективном, – писал он, имея в виду страны западной демократии, – всемогущая когорта политических боссов и подчиненная им армия администраторов будут править населением, состоящем из рабов, которых не надобно принуждать, ибо они любят свое рабство». Эту любовь прививают с детства с помощью средств массовой рекламы, агитации, пропаганды. Хорошее средство – свободный секс вместо любви, тупые развлечения и такой же отдых.

«Теперь же настолько шагнул прогресс – старые люди работают, совокупляются, беспрестанно развлекаются; сидеть и думать им некогда и недосуг». А если возникнет проблема – поможет наркотик: «Сомы грамм – и нету драм» (здесь сома – наркотик). Герой романа высказывает мысль, которую до сих пор не желают понять и признать богатые и властные хозяева «дивного нового мира», общества потребления, современной цивилизации, активно использующей электронные наркотики:

«Индустриальная цивилизация возможна лишь тогда, когда люди не отрекаются от своих желаний, а, напротив, потворствуют им в самой высшей степени, какую только допускают гигиена и экономика. В самой высшей, иначе остановятся машины».

В конце жизненного пути, Олдос Хаксли писал: «Мир – это иллюзия, которую мы должны принимать всерьез… Нельзя жить бездумно, принимая иллюзию за полную реальность – но нельзя жить и слишком глубокомысленно, если мы хотим вырваться из состояния сна. Нужно все время искать средства для расширения собственного сознания… Каждый должен найти способ жить в этом мире – и не быть его пленником».

В книге «Двери восприятия» он немало писал о познании с помощью наркотиков, чем во многом способствовал движению «Детей цветов» и раскованности нравов. Хотя с полным основанием утверждал: рай и ад – в душе человека. Надо уточнить: искусственный рай, на некоторый срок дарующий наркотик, позже, хотя и не сразу, обрекает человека на адские страдания.

Наркотики (химические, электронные) не могут помочь тем, кто стремится познать природу, людей, общество, самого себя, ибо отрешают от реальности ради иллюзии. Это необходимо при хирургических операциях, для снятия непереносимой боли, для умирающих. Пока человек жив и здоров, он должен мужественно смотреть на окружающий мир и стремиться в меру своих сил и возможностей сделать его лучше.

В. К. Зайцев

Задолго до того, как оформилась наука в ее современном понимании, религиозные мыслители и философы пытались понять окружающий мир и самих себя. Великие научные достижения XIX века вывели ученых на передовые позиции в поисках новых открытий. Религиозные откровения и философские рассуждения отошли на второй план.

Вячеслав Кондратьевич Зайцев (1917–1992) был одним из тех, кто пытался совместить три принципиально разных метода познания: научный, религиозный и философский.

Пожалуй, он чувствовал себя пророком (тем более что немало пострадал за свои убеждения). В 1991 году я получил от него две статьи, опубликовать которые удалось лишь через несколько лет, уже после смерти автора. Они посвящены вечным проблемам бытия и предрекали скорый конец света. Для него он действительно наступил, но пока еще не для человечества.

Зайцев прошел жизненный путь, который резко делился на две части: определяемую анкетными данными (родился, учился, работал, служил), и связанную с духовными исканиями и прозрениями. Получив среднее техническое образование, он работал на заводе в Башкирии, поступил в сельскохозяйственный институт, не закончив его, попал на флот и прослужил до 1946 года на Дальнем Востоке. Затем окончил отделение славистики филологического факультета Ленинградского университета и аспирантуру. Стал знатоком литературы южных славян, перевел поэму «Осман» хорватского классика Ивана Гундулича, защитил кандидатскую диссертацию, преподавал в университете…

Судьба его входила в нормальную житейскую колею. Впереди – докторская диссертация, профессорское звание. Но его влекли неведомые горизонты познания мира и человека. Он углубился в библейскую тематику, изучая и канонический текст, и апокрифы. Его осенило: в Библии приведены свидетельства посещения Земли космическими пришельцами!

Вячеслав Кондратьевич стал первопроходцем данной темы, выступал с лекциями, писал статьи. С мужеством пророка отстаивал свои крамольные идеи, резко расходившиеся с официальной идеологией и учением церкви. Его исключали из партии, вновь принимали и опять исключали. Отчислили из университета. Пришлось переехать из Ленинграда в Минск. Он работал старшим научным сотрудником Института литературы АН БССР. Опубликовал в 1967–1968 годах в журнале «Байкал» исследование «Боги приходят из космоса». Интервью с ним в нашумевшем фильме Дэникена «Воспоминания о будущем» прошло по экранам всего мира.

Последствия для Зайцева оказались самые неблагоприятные. На него обрушилась научная критика; его не допустили к защите докторской диссертации, уволили из института. Он продолжал высказываться свободно и смело, предрекая развал СССР в 1980 году и последующий конец света.

Осенью 1978 года его арестовали, отправили на принудительное лечение в психиатрическую закрытую больницу. Его философско-мистическое учение было признано антисоветским. Тем более что он распространял свои листовки, где говорилось о предстоящем втором пришествии Христа. У него были видения (возможно, в результате сильных стрессов в заключении и лечебнице). Только через четыре года он, по ходатайству психиатров, вышел на свободу.

Слушая его лекцию об Иисусе Христе как пришельце из других миров, я заключил, что это тройная ересь: по отношению к официальной религии, науке и государственной идеологии. В 1991 году мы три долгих вечера беседовали и спорили. Он был интересным остроумным собеседником, а порой выступал как проповедник или пророк. На критические замечания воспринимал спокойно и отвечал рассудительно. Маниакальной «зацикленности» на собственных идеях у него не было. Вот некоторые его высказывания, частично отредактированные:

– Жизнь справедливо определять как сочетание процессов. Более того, ее можно понимать как особую форму движения, а разум – как саму его целенаправленность. Древнее выражение «и камни мыслят» содержит в себе определенную долю истины, поскольку в нашем понимании стирается грань между мертвой и живой природой, а функция жизни распространяется в обе стороны: в микро– и макромир.

– Начало функции живого нужно искать в свойстве отражения (в философском смысле понятия), которое характерно в определенной степени и для «мертвого» мира. Расширяется наше представление о носителях жизни: наряду с белком они обнаруживаются в нуклеиновых кислотах (не исключено, что есть и другие). Бесконечное развитие может мыслиться как смена качественно новых ступеней, как смена форм воплощения. Нет ничего удивительного, если развитие Вселенной будет пониматься как чередование стадий: …идея…материя…идея…материя… при таком чередовании бессмысленно говорить о приоритете идеи или материи.

– Вселенную можно представить неоднородной во времени. В ней могут одновременно быть зоны «молодые», достигшие «зрелости» и те, в которых эволюция в определенном смысле себя изжила, исчерпав запас своей энергии, «пропустив» материю через многие формы ее организации. Разум, зародившись и развившись до высокого уровня, неизбежно вторгается в процесс стихийной эволюции Вселенной, ускоряя его, внося свои коррективы, направляя. Возможно, некоторые зоны Вселенной сейчас являются местом приложения усилий разума, создающего новые галактики и звездные системы. Со временем таких зон может становится все больше и больше… Наряду с очагами Праразума не исключены и очаги юного Разума. Об этом нам остается только фантазировать. Реликтовое излучение, как и «кладбище звезд», – это удивительно романтические загадки космологии, оставляющие большой простор для воображения. Я связываю реликтовый свет с проявлением Праразума во Вселенной. Возможно также, что это – «первозданный» свет мира, тот первоисточник энергии, который привел в движение всю небесную механику.

– Современное человечество живет не в мире чудес, а в ожидании их. Ни спутники и космические корабли, ни чудеса телевидения и электроники людей уже не поражают. Чем это объяснить? Может, тем, что «всякое чудо длится девять дней» – как гласит английская пословица? Или человечество вообще утратило способность удивляться? Тем не менее, люди ждут «чуда». Будущее должно принести «чудеса», тем более что теоретически некоторые из них уже обоснованы: 1) множественность разумных миров во Вселенной; контакты Земли с другими мирами; 2) положительное вмешательство в эволюцию человека, в наследственность; 3) антимир; 4) признание целесообразности во Вселенной; мысль о диалектике самой диалектики и другие.

– Нельзя всерьез пророчествовать, ибо будущее всегда смеется над лжепророками. А быть подлинным пророком дано не каждому. Поэтому мы будем говорить о будущем, сохраняя в резерве большую долю иронии в свой собственный адрес.

– Кривая прогресса, имеющая тенденцию превратиться в вертикаль, свидетельствует о том, что дальнейшее развитие должно идти принципиально иным, качественно новым путем. Будущее нашей цивилизации я вижу в постепенном отмирании тех ее форм, которые сложились на протяжении предыдущего тысячелетия. Технический этап развития можно считать временным. Он потребовался только как условие, как ступень на пути развития человека, как средство пробуждения, активизации и универсализации умственных способностей человека-накопителя и реализатора информации.

– Человек должен идти по пути, на котором будет осознаваться высокий смысл Вселенной, ее Причины и Закона, а также приоритет духовных и умственных его целей над целями физическими и материальными, прояснится «роковой» вопрос всех времен: кто мы, откуда пришли, куда идем? Человек научится строго классифицировать и различать добро и зло. Процесс познания мира изменится радикальным образом. Знания, полученные наукой, будут совпадать со знаниями Откровения.

– Будущее человеческого рода и есть то чудо, которое люди ждут тысячи лет, не успевая пресытиться ожиданием. Если всю свою историю люди предполагали, что смысл жизни – в поисках ее смысла, то будущее должно принести щедрую компенсацию за этот поиск.

Подобные высказывания В. К. Зайцева достойны обсуждения. Возможно, они отражают подлинное озарение мыслителя, стремящего проникнуть в неведомое. В наш век узкой специализации, суетности, озабоченности личными интересами и мелкими помыслами такие люди, как он, выглядят не просто чудаками и оригиналами. Некоторые их воспринимают как мудрецов или даже пророков; у других они вызывают острую неприязнь.

В людях, исполненных героического энтузиазма, правы они или заблуждаются, присутствует «искра Божия». Они – искатели истины, устремленные в неведомое. Без них наш мир станет убогим, тусклым, скверным, бессмысленным.

Остроумцы

Поэт Велимир Хлебников, человек чрезвычайно оригинальный, написал «Заклятие смехом»:

О, рассмейтесь, смехачи!

О, засмейтесь, смехачи!

Что смеются смехами,

Что смеянствуют смеяльно…

Смеюнчики, смеюнчики…

Как известно, смеюнчики бывают разные: острые и тупые, злобные и утробные. На этот счет у того же Хлебникова в поэме «Зангези» есть реплика: «Мыслитель, скажи что-нибудь веселенькое. Толпа хочет веселого. Что поделаешь – время послеобеденное».

Должен предупредить: утробного смеха, то ли помогающего пищеварению, то ли отвлекающего от столь важного процесса, в нашем случае не будет. Нас будет интересовать юмор серьезный и даже отчасти сатира.

Для предмета одушевленного смехачество может обернуться обидой. Кому приятно, чтобы над ним смеянствовали смехачи? Хотя некоторые персонажи, в которые всадили немало сатирических стрел, только по этой причине сохранились в памяти потомков.

Тема смехачей и смехотворцев огромна, и мы затронем ее вскользь. Нас будут интересовать из них наиболее оригинальные и чудаковатые, да и то – далеко не все.

* * *

Говорят, смех убивает. Но, увы, люди предпочитают убивать друг друга иными способами. Тому, кто выходит на бой со злом, вооруженный одним остроумием, приходится с этим считаться.

Припев «Ей-ей, умру от смеха» в песенке Беранже вполне добродушен. От смеха еще никто не умирал. Всегда находятся какие-нибудь другие причины. Но были и есть чудаки, умирающие со смехом!

Один преступник, которому палач медлил накинуть петлю на шею, попросил: «Давай скорей, а то я боюсь щекотки». Другого висельника причащал перед смертью священник, закончивший свою проповедь: «Скоро вы будете там, в лучшем мире, вкушать небесную пищу». Преступник деликатно ответил: «Я не голоден, святой отец. Если желаете, идите вкушать вместо меня».

Симонид

С древних пор о смерти говорили не только всерьез, но и в шутку. Трудно сказать, кто тут был первым. Возможно – греческий поэт Симонид (556–468 гг. до н. э.). Родившись на острове Кеос, он находил приют и у вождя афинской демократии Фемистокла, и при дворе тирана Сиракуз Гиерона. По-видимому, его талант писать кратко и проникновенно был, как говорится, востребован.

Немало надгробных надписей – эпитафий – сочинил он, героических или лирических. Но в некоторых порой присутствовала ирония:

ЭПИТАФИЯ КУПЦУ КРИТЯНИНУ

Родом критянин, Бротах из Гортины, в земле здесь лежу я.

Прибыл сюда не затем, а по торговым делам.

Когда Симонид посмеялся над гимнопевцем Тимокреонтом, тот в ответ съязвил в адрес Симонида, и за это получил от него – при жизни – такую надгробную надпись:

Много я пил, много ел, и на многих хулу возводил я;

Нынче в земле я лежу, родянин Тимокреонт.

Более остроумной была его эпитафия некоему Мегаклу с обращением к его вдове:

Лишь погляжу на надгробье Мегакла, становится сразу,

Каллия, жалко тебя: как ты терпела его?

С тех пор, а возможно и еще раньше, насмешки над смертью и над почившими (или, как все мы, обреченными на вечный покой) стали появляться все чаще. Их использовали, конечно же, в назидание живущим.

Марциал

Марциал (ок. 40—ок. 104) – римский поэт, один из наиболее прославленных остроумцев прошлого. Родился в Испании, переехал в Рим. Полвека назад наши литературоведы подчеркивали, что в его эпиграммах слышатся «жалобы талантливого, но задавленного нуждой поэта». Однако у Марциала стон страдающего от голода бедняка, пожалуй, был литературным приемом.

В столицу империи он приехал в возрасте 25 лет и поначалу действительно вынужден был обеспечить себе «место под солнцем»; был клиентом влиятельных патронов, приветствуя их (порой стихами) и сопровождая до форума. Со временем он обзавелся небольшой усадьбой под Римом, а потом и домом в столице.

В молодые годы он написал большие циклы «Гостинцы» и «Подарки», в которых перечислил множество пищевых продуктов и блюд, вин, предметов обихода… Возможно, был он гурманом. Во всяком случае, в I книге эпиграмм возмущенно воскликнул:

Спятил ты, что ли, скажи? На глазах у толпы приглашенных

Ты шампиньоны один жрешь себе, Цецилиан…

Если когда-то врачам посвящали почтительные эпиграммы, то затем о них стали отзываться язвительно. Марциал писал:

Врач был недавно Диавл, а ныне могильщиком стал он:

Начал за теми ходить, сам он кого уходил.

Немало доставалось от Марциала авторам и «потребителям» литературной продукции:

Ты мне пеняешь, Велокс, что длинны мои эпиграммы.

Ты ничего не писал. Вещи короче твои.

* * *

Вслух собираясь читать, ты что ж себе кутаешь горло?

Вата годится твоя больше для наших ушей.

* * *

Ты, Вацерра, дивишься только древним,

Только мертвых поэтов ты похвалишь…

О, прошу извинить, Вацерра, гибнуть,

Чтоб тебе угодить, совсем не стоит.

Шутить, зубоскалить, демонстрировать свое остроумие, да еще посмеиваясь над смертью хорошо, если ты сыт и здоров, имеешь более или менее основательное положение в обществе. Но были люди, не терявшие присутствия духа и чувства юмора даже в тяжелой жизненной ситуации.

Себастьян Брант

Среди вечных тем наиболее популярны возвышенные: о бренности или вечности жизни, пределах Вселенной и познания, бессмертии души, борениях добра и зла… Но, как свидетельствует жизненный опыт, не менее неизбывны темы, связанные с человеческими пороками и глупостями.

Об этом можно судить по книге, изданной в Германии в 1494 году, более 500 лет назад: «Корабль дураков». В предисловии к ней говорилось:

Ради пользы и благого поучения,

для увещевания и поощрения мудрости,

здравомыслия и добрых нравов,

а также ради искоренения глупости,

слепоты и дурацких предрассудков

и во имя исправления рода человеческого —

с исключительным тщанием,

серьезностью и рачительностью

составлено в Базеле Себастианом Брантом,

доктором обоих прав.

Полезно обратиться к этой книге, написанной стихами (в переводе Л. Пеньковского) и иллюстрированной Альбрехтом Дюрером (что само по себе заслуживает внимания), с тем, чтобы выяснить, насколько изменились к лучшему люди за полторы тысячи лет.

Первым упомянут, как это ни странно для книжника, которым был сам автор, Себастьян Брант —

…дурак библиофил:

Он много ценных книг скопил,

Хотя читать их не любил.

Этот человек копит книги как капитал или украшение личной библиотеки. Читать книги от начала до конца, вдумываясь в их содержание, он избегает:

Мозги наукой засорять —

Здоровье попусту терять.

Возможно, в наши дни подобные дураки рассуждают иначе. Наиболее продвинутые из них отдаляются от книг, обращаясь к всеведущему Интернету. Но если хорошая книга учит размышлять самостоятельно, сомневаясь и вырабатывая цельность мышления, то компьютерные версии предоставляют разрозненные ответы на те или иные вопросы. Возникает эффект «рваной мысли» (одна из форм шизофрении), пригодный для решателей кроссвордов и участников соответствующих телеигр, но чрезвычайно вредный для формирования интеллекта.

Теперь мозги засоряют даже не наукой, а всякой всячиной, можно сказать, отходами интеллектуального производства. Выходит, что современный «ученый дурак» еще более глуп, чем давний, хотя и нашпигован разнообразнейшими сведениями.

А вот как отозвался Брант о стяжательстве:

Дурак пред вами – скопидом.

Стяжатъ, стяжатъ

любым путем —

Цель его жизни,

счастье в том.

Понятно, что с развитием капитализма стяжатели получили замечательную возможность накапливать не только монеты в сундуках, но и заводы и фабрики, земельные угодья, транспортные средства и многое другое. Хотя перспективы у них далеко не всегда радужные и радостные.

Коль ты нечисто стал богат,

Ступай поджариваться в ад!

Да ведь чистыми руками много богатства не загребешь! И в том ли цель жизни, чтобы заиметь максимум материальных ценностей? На этом пути теряется бесценное достояние человека – душа:

Кто бренных ценностей взалкал —

Втоптал живую душу в кал.

Существуют высокие потребности – духовные и низкие – материальные. Без последних, ясное дело, вовсе обойтись невозможно. Тут главное – мера. Когда материальные потребности становятся целью и содержанием жизни, то это губит не только отдельного человека, но и всеземную цивилизацию.

Нелестно отозвался Брант о модниках:

Кто вечно только модой занят —

Лишь дураков к себе приманит…

…О, пленник Моды, до чего ж

Он на невольника похож!

Учтем, что мода бывает не только на одежду, но и на развлечения, лакомства (их теперь усердно рекламируют), манеру поведения, словесные выражения. Чем плоха мода? Она создает «стадных людей», похожих между собой нарядами, поведением, речью, пристрастиями. Она штампует стандартных «человековинтиков» технической цивилизации, роботов.

Так создается распространенный ныне механический человек с отштампованным убогим духовным миром. Можно сказать, что частенько мода делает из человека урода.

Конечно, и механическому человеку ничто человеческое не чуждо. Только вот у него все упрощается и опошляется. Так что любовь оборачивается примитивным сексом. В прежние времена волокита был осенен образом богини любви:

Пленен Венерой, у плутовки

Ты, как дергунчик, на веревке,

Терпи, дурак, ее издевки!

Теперь все проще, грубей и звероподобней. Вместо любви – занятие любовью (представим себе: не дружба, но занятие дружбой; не обожание, а занятие обожанием). В общем, если такой дергунчик и на веревке, то держит ее не богиня любви, а примитивное животное чувство. Прогресс…

Молчанье – щит от многих бед,

А болтовня всегда во вред.

Язык у человека мал,

А сколько жизней он сломал…

Самая страшная беда нашего времени в том, что языки демагогов ломают тысячи и миллионы жизней, а то и целые государства. Во всяком случае, СССР во многом – хотя и не только из-за этого – был разрушен и расчленен благодаря психологической войне. Ушаты лжи были вылиты в уши доверчивой публики, в особенности с экранов телевизоров и по радио.

Появление средств массовой рекламы, агитации, пропаганды – новое явление в жизни человечества. Современный человек, как никогда, подвержен воздействию тех, в чьих руках находятся эти (СМРАП).

Многое в нашей жизни зависит от того, кто находится рядом. У своих родных и близких мы перенимаем, иногда сами того не замечая, многие качества. Так было прежде, так и осталось:

Ребенок учится тому,

Что видит у себя в дому:

Родители пример ему.

Во всем ли надо подражать взрослым? А если они суеверные, обращаются к знахарям и колдунам, доверяют экстрасенсам свои кошельки и здоровье? В наше время таких суеверов – хоть пруд пруди, а потому и процветают колдуньи, знахари и прочие сомнительные врачеватели.

В этом отношении вроде бы ничего не изменилось со времен давным-давно минувшего Средневековья, когда писал про них обличительные строки Брант. Он был возмущен теми, кто пользуется доверчивостью почтеннейшей публики, не имея даже медицинского образования:

Вас, кто врачует самозванно

Пройдохи ловкие, профаны.

Вас обличаю, шарлатаны!

Но разве только дело в них одних? Вернулись в наши дни и популярные во времена упадка цивилизаций астрологи, уверяющие, будто от расположения планет зависят судьбы людей, народов, государств. Они составляют гороскопы и ловко околпачивают многих. Об этом пятьсот лет назад сказано верно:

О звездах ныне столько чуши

Наворотили – вянут уши.

Но верят в чушь глупцы, кликуши.

Прямо как о наших днях! Верят в двойную ересь: и с позиций религии (где судьбами ведает лишь Бог) и тем более науки (давно доказано, что планеты не оказывают на нас никакого влияния). А ведь ныне всяческим предрассудкам подвержены не просто безграмотные старушки, а получившие (зачем-то) высшее образование. Таковых стало очень много.

А глупых суеверий зло

Чрезмерно ныне возросло.

Нет, никто не возражает против образования, тем более высшего. Но право же странно, что в «темные» времена, как обычно считается, Средневековья суеверов, пожалуй, было не больше, чем в наши дни. Чему же, зачем и как учатся люди, так и не научась хотя бы здравому смыслу…

Ну а что касается тех, кто облечен высокой властью, то надо согласиться:

В чести и силе та держава,

Где правят здравый ум и право,

А где дурак стоит у власти,

Там людям горе и несчастье.

Увы, все именно так, и мы в этом убедились на собственном горьком опыте. Хотя в период «демократизации» выбирали таковых по собственной воле, а потому и обижаться на дураков и подлецов нечего, если они принесли горе и несчастье. Беда – в нас самих.

Можно было бы продолжить сопоставление начала XXI века с завершающими веками Средневековья, однако и во многом другом, кроме упомянутого выше, не выявится никаких наших преимуществ с теми, кто жил тогда.

Кем был автор столь замечательной и своеобразной книги?

Себастьян Брант (1457 или 1458–1521) родился в Страсбурге в семье зажиточного трактирщика, окончил Базельский университет, стал юристом, работал адвокатом, имея возможность общаться с клиентами, многие из которых оказались в его «Корабле дураков».

Самое необычное в личности Бранта: он не был ни чудаком, ни оригиналом. Точнее, он не был таким демонстративно – в поведении, пристрастиях. Но его духовный мир, безусловно, был оригинален, отличаясь от подавляющего большинства его сограждан.

Не менее удивительно другое. Его сатира на дураков, которыми он представил почти всех их, пользовалась огромной популярностью. До конца XVI века она выдержала 26 изданий! Выходит, не такими уж дураками были ее читатели и почитатели. Она была вскоре переведена на французский, голландский, английский, латинский языки. «Корабль дураков» совершил триумфальное плавание по европейским странам.

…Читая стародавнюю сатиру Себастьяна Бранта, поневоле задумаешься о том, что же в конце концов является целью современного человечества? Разрушение окружающей природы и опошление личности ради приобретения некоторыми – не из лучших – людьми наибольших материальных благ, капиталов, власти, комфорта? Не превращаемся ли в таком случае мы в пассажиров космического корабля дураков, несущегося к своей гибели?

Или все-таки в нынешнем веке осуществится переход от технической к человечной цивилизации, живущей в гармонии с окружающим миром, ориентированной на высшие ценности… Ох, с такими мечтаниями как бы не попасть на борт «Корабля дураков»!

Даниель Дефо

Даниель Дефо (1659 или 1660–1731), мастер литературных мистификаций, был одним из первых английских писателей, получивших всемирную известность. Его прославленный роман, как утверждает заглавие, написан не им. Вот полный текст названия книги:

«ЖИЗНЬ и необычайные удивительные ПРИКЛЮЧЕНИЯ Робинзона Крузо, моряка из Йорка: который прожил двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устья реки Ориноко, куда был выброшен после кораблекрушения, а вся остальная команда погибла… Написано им самим».

Прославился сначала Дефо своими политическими фельетонами, памфлетами, острыми статьями в защиту свободы мысли и убеждений. В результате «Лондонская газета» опубликовала 10 января 1703 года объявление с его описанием: «Он среднего роста, худощавый, около сорока лет, смуглый, волосы темно-каштановые, носит парик, нос крючком, подбородок выдается, в углу рта большое родимое пятно… Кто обнаружит означенного Даниеля Де Фо и сообщит одному из чиновников или мировых судей Ее Величества, тот, да будет ему известно, получит пятьдесят фунтов стерлингов…»

Его популярности немало содействовала акция, призванная покрыть позором его имя: за свои обличительные стихи и статьи по приговору суда он три дня простоял в колодках у позорного столба на лондонской площади. В подобных случаях каждый прохожий имел возможность глумиться над осужденным. Но горожане приветствовали Дефо как триумфатора и бросали к подножью позорного столба цветы.

А ведь он отзывался о тех, кто считался «чистопородными» знатными англичанами едко:

Британец чистокровный – я в это верю еле!

Насмешка – на словах и фикция – на деле!

При чем тут рыцари? Их нет у англичан!

Бесстыдством, золотом здесь куплен пэров сан!

Одна из оригинальных особенностей Дефо (кстати, характерная и для Оноре Бальзака): при великолепном знании людей и различных занятий он в финансовых делах, «бизнесе» не преуспел, пускаясь в авантюры и периодически разоряясь. Приходилось ему и писать по указке богатых, притворяясь независимым журналистом. Признавался: «Я видел изнанку всех партий. Все это видимость, простое притворство и отвратительное лицемерие… Их интересы господствуют над их принципами».

Его перу принадлежат несколько романов, но история Робинзона Крузо, мужественно и умело осваивавшего остров, оказалась в его творчестве непревзойденной. Причина проста: посвящена она вечным ценностям – великолепию природы, величию человеческого духа, торжеству разума и труда.

Джонатан Свифт

Другим великим английским писателем был ирландец Джонатан Свифт (1667–1745). У него была возможность прославиться, подобно Даниелю Дефо, у позорного столба. Чаша сия его миновала. Два судебных процесса против него так и не завершились из-за отсутствия доносчиков.

В поэме «Стихи на смерть доктора Свифта, написанные по прочтении следующей сентенции из Ларошфуко: «В несчастиях наших лучших друзей мы всегда находим нечто такое, что для нас не лишено приятности», ее автор – сам Джонотан Свифт! – писал:

Мечтой о вольности дыша,

Лишь к ней рвалась его душа,

Ее он звал, всегда готовый

Принять погибель иль оковы.

Была два раза названа

За голову его цена.

Но власти не нашли Иуды,

Кого прельстили б денег груды.

Не исключено, что под впечатлением столь странной эпитафии самому себе итальянский ученый Чезаре Ломброзо счел Свифта не просто чудаком и оригиналом, а близким к сумасшедствию. В своей книге «Гениальность и помешательство» Ломброзо, упорно стремясь доказать неизбежное соединение этих двух качеств, выискивал признаки безумия едва ли не у всех великих людей.

«Свифт, – писал он, – будучи духовным лицом, издевается над религией и пишет циничную поэму о любовных похождениях Страфона и Хлои; считаясь демагогом, предлагает простолюдинам отдавать своих детей на убой для приготовления из их мяса лакомых блюд аристократам».

Судя по этому высказыванию, Ломброзо был если не чудаком, находившим у всех подряд признаки помешательства, то уж, во всяком случае, был напрочь лишен понимания смысла сатиры. Ведь в современной России, например, олигархи ненасытно накапливают миллионы, миллиарды долларов, тогда как сотни тысяч русских малолеток превращаются в безграмотных бродяжек, наркоманов, проституток. Это ли не пожирание детей бедняков?

Впрочем, у Ломброзо есть и более основательные претензии к английскому сатирику: «Свифт, отец иронии и юмора, уже в своей молодости предсказал, что его ожидает помешательство; гуляя однажды по саду с Юнгом, он увидел вяз, на вершине своей почти лишенной листвы, и сказал: “Я точно так же начну умирать с головы”». До крайности гордый в отношениях с высшими, Свифт охотно посещал самые грязные кабаки и там проводил время в обществе картежников. Будучи священником, он писал книги антирелигиозного содержания… Слабоумный, глухой, бессильный, неблагодарный относительно друзей – так он охарактеризовал сам себя.

Непоследовательность в нем была удивительная: он приходил в страшное отчаяние по поводу смерти своей нежно любимой Стеллы и в то же самое время сочинял комические письма «О слугах». Через несколько месяцев после этого он лишился памяти, и у него остался только прежний резкий, острый как бритва язык. Потом он впал в мизантропию и целый год провел один, никого не видя, ни с кем не разговаривая, ничего не читая; по десяти часов в день ходил по своей комнате, ел всегда стоя, отказывался от мяса. Однако после появления у него чирьев (вереда) он стал как будто поправляться и часто говорил о себе: «Я сумасшедший», но этот светлый промежуток продолжался недолго, и бедный Свифт снова впадал в бессмысленное состояние, хотя проблески иронии, сохранившейся в нем даже и после потери рассудка, еще вспыхивали порою. Так, когда в 1745 году устроена была в его честь иллюминация, он прервал свое продолжительное молчание со словами: «Пускай бы эти сумасшедшие хотя не сводили других с ума!»

Справедлив ли диагноз, поставленный Свифту? Вновь отметим: любые высказывания и события Ломброзо толкует на свой лад, с маниакальным упорством стремясь доказать полюбившуюся идею. Он не замечает других вариантов объяснений.

Скажем, если дерево лишается листьев с вершины, то этим его естественно уподобить лысеющему человеку, а не умалишенному. Чувство собственного достоинства проявляет человек именно в общении с высокими чинами, и в этом отношении поведение Свифта совершенно нормально. Глубоко переживая смерть любимой жены, вовсе не обязательно целыми днями рыдать и стенать. Порой именно труд помогает перенести тяжесть потери. А остроумие (не свойственное Ломброзо) указывает на достаточно здравый рассудок, в отличие от зацикленности на одной идее без критического ее осмысления.

Прослеживая этапы жизненного пути Свифта, трудно усмотреть в них «зигзаги», свойственные людям с неустойчивой психикой. Родился в семье чиновника в городе Дублине, рано осиротел, воспитывался у дяди, богатого адвоката. Учился в богословском колледже, но успехами не блистал. Находясь на службе секретарем у английского вельможи, получил возможность ознакомиться с политической «кухней».

Свифт защитил магистерскую диссертацию в Оксфордском университете и вернулся в Ирландию, где получил приход. В 1696 году вновь вернулся в Лондон и стал публиковать сатирические произведения, едко высмеивая политиков, церковников, государственных деятелей («Битва книг», «Сказки бочки»). Его выступления пользовались большой популярностью.

С 1714 года он становится настоятелем собора в Дублине и через 6 лет начинает работать над бессмертными «Путешествиями Гулливера» (первое издание – в 1726 году). Книга с иронией и сарказмом раскрывает нелепости общественной жизни, где лилипуты мнят себя великанами, лошади порядочней людей, а мудрецы Лапуты пребывают в состоянии задумчивого идиотизма. «Но, пожалуй, скажете вы, палка метлы лишь символ дерева, повернутого вниз головой. Полноте, а что же такое человек, как не существо, стоящее на голове? Его животные наклонности постоянно одерживают верх над разумными, а голова пресмыкается во прахе… И все же при всех своих недостатках, провозглашает он себя великим преобразователем мира и исправителем зла…» Так считал Свифт.

После смерти Стеллы в начале 1728 года (их отношения всегда были, по-видимому, платоническими), его избирают почетным гражданином Дублина. Он продолжает писать сатирические и публицистические сочинения в стихах и прозе. Ему уже идет седьмой десяток, но какие-то признаки безумия у него трудно заметить. После семидесятилетия он действительно утратил творческую активность, а в августе 1742 года его признали недееспособным в связи со старческим слабоумием.

Свою эпитафию написал он двумя годами раньше: «Здесь покоится тело Джонатана Свифта, доктора богословия, декана этого кафедрального собора, где суровое негодование не может терзать сердце усопшего. Проходи, путник, и подражай, если сможешь, по мере сил, смелому защитнику свободы».

Его странности разумнее всего объяснить нелегким трудом сатирика. Он не потешается над пороками, веселя публику, а язвительно бичует их, страдает от несправедливости, смело высмеивает власть имущих, знать и богачей. Это, что называется, смех сквозь слезы.

Свифт порой не выдерживал, вынужден был приспосабливаться к обстоятельствам. Но несмотря на это выглядел «белой вороной», примерно так, как Гулливер, попавший в круг аристократов дивного летающего острова Лапуты:

«Все разглядывали меня с величайшим удивлением. Но и сам я не оставался в долгу у них: никогда еще мне не приходилось видеть смертных, которые вызывали бы такое удивление своей фигурой, одеждой и выражением лиц. У всех головы были скошены направо и налево; один глаз косил внутрь, а другой глядел прямо вверх. Их верхняя одежда была украшена изображениями солнца, луны, звезд вперемежку с изображениями скрипки, флейты, арфы, трубы, гитары…»

Они выставляли себя тонкими ценителями искусств, наук и литературы, изображали чрезвычайную рассеянность и погруженнность в глубокие размышления. Это считалось нормой в высшем обществе лапутян. Нормальный человек выглядел среди них ненормальным, подобно тому, как у лилипутов Гулливер был великаном, а у великанов – лилипутом.

О том, какими существами станут в конце концов выродившиеся представители наиболее развитых цивилизаций, он показывает на примере йеху, ведущих происхождение от одичавших англичан. Эти существа находят удовольствие во всяческих мерзостях, чем резко отличаются от разумных обитателей этой страны гуингнгнмов – лошадей. Йеху прожорливы, жадны, завистливы, злобны, жестоки. Они пресмыкаются перед сильными и угнетают слабых…

Перечитывая «Путешествия в некоторые страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей», с грустью убеждаешься, что пороки людей укореняются прочнее, чем добродетели, а разум служит главным образом для оправдания безрассудных поступков.

Роберт Бёрнс

Роберт Бёрнс (1759–1796) – шотландский поэт, судьба которого была тяжела. Сын мелкого шотландского фермера, постаравшегося дать сыну неплохое образование, Роберт рано испытал тяготы подневольного труда в поле, на фабрике. Здоровье его было подорвано. В последние годы он работал акцизным чиновником. Умер он в 37 лет.

Говорят, однажды Роберт Бёрнс был свидетелем такой сценки. Тонувшего в реке местного богача спас батрак. Чтобы отблагодарить спасителя, богач дал ему медный грош.

– Не удивляйся, – сказа поэт батраку, – он ведь знает себе цену.

Знаменит Бёрнс прежде всего проникновенными лирическими и страстными вольнолюбивыми стихами. Но есть у него и замечательные эпиграммы и эпитафии. Вот некоторые примеры (перевод С. Маршака):

Здесь я покоюсь, Джимми Хогг.

Авось грехи простит мне бог,

Как я бы сделал, будь я бог,

А он – покойный Джимми Хогг!

* * *

Эпитафия Вильяму Грэхему, эксквайру

Склонясь у гробового входа,

– О, Смерть! – воскликнула природа, —

Когда удастся мне опять

Такого олуха создать!

(Но, как известно, возможности природы велики, и после Вильяма Грэхема в разных странах сотворила она избыточно много болванов.)

А вот как припечатал Бёрнс пройдоху духовного звания:

Нет, у него не лживый взгляд,

Его глаза не лгут.

Они правдиво говорят,

Что их владелец – плут.

Вопреки расхожему мнению, будто в аду грешники бездельничают, Бёрнс высказал гипотезу: тем, кому при жизни своя работа казалась адовой, не следует ждать поблажки и в мире ином:

В кромешный ад сегодня взят

Тот, кто учил детей.

Он будет там из чертенят

Воспитывать чертей.

У нас в России тоже не было недостатка в желающих и умеющих сочинять остроумные надгробные надписи.

Д. И. Хвостов

После катастрофического наводнения на Неве 1824 года, затопившего значительную часть Петербурга и причинившего множество бед, граф Дмитрий Иванович Хвостов опубликовал «Послание о наводнении Петрополя…». Оно было смехотворное. Об этом можно судить по такому описанию:

По стогнам валялось много крав,

Кои лежали там ноги кверху вздрав.

Вскоре последовал ответ Александра Измайлова:

Господь послал на Питер воду,

А граф тотчас скропал нам оду.

Пословица недаром говорит:

Беда беду родит.

Манера изъясняться в стихотворной форме, свойственная Хвостову, достаточно точно передает пародия неизвестного автора второго десятилетия XIX века – в виде подписи к его портрету (а свои портреты граф очень любил и по мере своих сил распространял):

Се – росска Флакка зрак! Се тот, что, как и он

Выспрь быстро, как птиц царь, вспарил на Геликон!

Се – лик од, притч творца, муз чтителя Хаврова,

Кой после упестрил российска красна слова!

Неутомимому графоману Хвостову суждено было стать оселком, на котором оттачивали свое остроумие юмористы.

Внешность он имел непритязательную, а потому, несмотря на немалое богатство, долго не мог обзавестись знатной невестой. Получил согласие от княжны Горчаковой, племянницы князя Александра Суворова. Екатерина II пожаловала ему чин камер-юнкера пятого класса. Кто-то по этому поводу высказал свое недоумение императрице, на что она ответила:

– Что мне делать, я ни в чем не могу отказать Суворову. Если бы он того пожелал, я бы этого человека сделала фрейлиной.

Как-то Хвостов высказался о себе: «Суворов мне родня, и я стихи пишу». На что Д. Н. Блудов – литератор, министр внутренних дел, а позже президент Академии наук – заметил:

– Полная биография в нескольких словах. Тут в одном стихе все, чем он гордиться может и стыдиться должен.

Редким сочетанием качеств обладал Хвостов: полным отсутствием поэтического дара и чувства поэзии при необоримом желании сочинять, да еще издавать свои стихи. Эти произведения не прославили, а ославили автора, на что он внимания не обращал.

Лишь один человек был в восторге от его произведений: книгопродавец Иван Сленин. Он получал от графа денег на издание гораздо больше требуемых. А затем ему же поручалось скупать на счет хозяина все оставшиеся в книжных лавках экземпляры. Сленин их не сжигал, а по недорогой цене за пуд продавал малярам на оклейку стен.

Зимой 1820 года проживал в Петербурге вологодский помещик Павел Межаков. Кропал он стихи с упоминанием луны, лазоревых очей и утраченных наслаждений юности. Он постоянно приглашал на вечера и ужины литературных корифеев столицы, которые у него ели, пили и читали свои произведения. На один из этих литературных вечеров явился граф Хвостов с пуком стихов и со своими чтецами.

На его несчастье явился и стихотворец Милонов, отличавшийся пристрастием к спиртным напиткам. Он уже был навеселе, потребовал себе стакан воды, но вместо нее выпил залпом две рюмки водки, делая вид, что совершил ошибку. За столом уселся против графа и начал неумеренно восхвалять добродетели сиятельного пиита, сравнивая его с великими людьми древнего мира. Милонов заявлял, что готов стреляться с тем, кто дерзнет оспорить это мнение.

Сконфуженный Хвостов отвечал, что не любит похвал в свой адрес, сильно смущен и вынужден краснеть.

– Ну так я удовлетворю скромности Вашего Сиятельства, – воскликнул пьяный стихотворец, – и заставлю вас побледнеть!

И Милонов принялся на чем свет стоит поносить его стихотворения. Он наизусть приводил цитаты и едко их осмеивал с прибавкою множества совершенно непечатных выражений. Хозяин не знал, куда ему деться, был в отчаянии и остался очень доволен, когда граф, ссылаясь на позднюю пору и головную боль, уехал до окончания ужина.

Подобные происшествия не охлаждали писательский пыл Хвостова. Читали его творения в основном пародисты и эпиграммисты, которым он поставлял прекрасные образцы для высмеивания. А он стремился при любой возможности читать свои стихи слушателям.

Летом 1822 года И. А. Крылов, которого друзья называли Соловьем, со своим товарищем снимал дачу недалеко от города. К ним почти каждый вечер собирались литераторы, преимущественно масоны разных лож, тогда еще существовавших открыто. Угощались в складчину, читали свои сочинения.

Граф Дмитрий Иванович, пронюхав об этих сборищах, где читали свои произведения, настрочил огромную оду под заглавием «Певцу-Соловью» и поехал на эту дачу. Его пустили в залу собрания после того, как он объявил о своем желании быть членом общества и внес вступительный взнос – 25 рублей. (Следует обратить внимание на то, как порой становились масонами, чтобы не придавать слишком большого значения этим тайным, но по большей части не очень-то серьезным обществам.)

Наконец, граф Хвостов попросил позволения прочесть свою оду «Певцу-Соловью». В ней было 20 строф. Только лишь окончил он первую из них, как раздались рукоплескания. Он раскланялся, сияя от удовольствия, и хотел начать вторую, но ему продолжали аплодировать. Граф сконфузился. Один из членов объяснил ему: если при чтении аплодируют, то читающий должен, по уставу, купить бутылку шампанского (их продавали не дешевле 10 рублей ассигнациями за бутылку). Чтение продолжалось до конца, в результате чего Хвостов получил изрядную дозу аплодисментов и потерял немалую сумму: 200 рублей.

После этого случая он закаялся ездить на дачу, где хозяйничал «Певец-Соловей», которого Хвостов тихомолком называл Соловьем-разбойником.

В 1822 году Федор Булгарин, издатель и редактор «Северного Архива», попросил графа замолвить за него слово, с передачей записки какому-то влиятельному сенатору. Граф исполнил желание Булгарина и сказал ему, что всегда рад быть для него полезным.

– Пожалуйста, – прибавил он, – по этому поводу не стесняйтесь и не церемоньтесь. Если пришлют к вам какие-нибудь на меня критики, – печатайте; я не буду в претензии.

– А похвалы, Ваше Сиятельство, дозволите также печатать? – спросил вкрадчиво Булгарин.

– Лишь бы справедливые, – заметил граф.

Булгарин в этот день отобедал в гостях, провел вечер в театре. Дома его ожидал пакет, в котором находился восторженный отзыв на произведения графа Хвостова с собственноручными поправками его сиятельства.

…После чтения у «Соловья-разбойника», Хвостов написал на Ивана Сергеевича пасквиль. Возможно, обида придала ему вдохновение, ибо получилось нечто не совсем бездарное. Граф выдавал это за сочинение неизвестного ему остряка: мол, есть же люди, которые имеют несчастную склонность язвить выдающиеся таланты вздорными, хотя, впрочем, и очень остроумными эпиграммами. Вот эти стишонки:

Небритый и нечесаный,

Взвалившись на диван,

Как будто неотесанный

Какой-нибудь чурбан.

Лежит совсем разбросанный

Зоил Крылов Иван:

Объелся он иль пьян?

Крылов угадал стихокропателя: «В какую хочешь нарядись кожу, мой милый, а ушей не спрячешь», – сказал он. Месть его была добродушной. Под предлогом желания прослушать новые стихи графа Хвостова, он напросился к нему на обед, ел и пил за троих, а когда хозяин, пригласив гостя в кабинет, начал читать стихи свои, Крылов завалился на диван и проспал до позднего вечера.

Преданный порочной страсти к славе и известности, граф Хвостов по дороге к своему поместью в Симбирской губернии дарил свои сочинения станционным смотрителям с непременным условием: вынуть из книги его портрет и украсить им стену, поместив под портретом царствующего императора, находившимся на каждой станции.

Остроумец А. Е. Измайлов весьма нелестно отозвался о творческих потугах графа-графомана:

В Хвостова притчах мы читаем, что петух,

В навозе рояся, нашел большой жемчуг.

Но клада не найдешь такова,

Все притчи перерыв Хвостова.

И все-таки, по словам журналиста и едкого сатирика А. Ф. Воейкова, у графа встречались строки, которые он выпалил нечаянно, обмолвившись. Например: «Потомства не страшись – его ты не увидишь!» (И впрямь, не страшился сей поэт суда ни современников, ни потомков, которые, впрочем, не забывают над ним потешаться.)

Выкрадывать стихи – не важное искусство.

Украдь Корнелев дух, а у Расина чувство!

Увы, подобных краж у классиков сам автор данного совета так и не сумел произвести. Своим творческим примером он убедительно опроверг диалектический закон перехода количества в качество, ибо ужасающее число его стихотворных строк так и остались бездарными.

Однажды в Петербурге граф долго мучил у себя на дому племянника своего Ф. Ф. Кокошкина – драматурга, директора московских театров – чтением ему множества своих виршей. Наконец Кокошкин не вытерпел и сказал:

– Извините, дядюшка, я дал слово обедать, мне пора! Боюсь, что опоздаю, а я пешком!

– Что же ты мне давно не сказал, любезный! У меня всегда готова карета, я тебя подвезу!

Они сели в карету. Хвостов крикнул кучеру:

– Ступай шагом! – а сам вынул из кармана тетрадь и принялся снова истязать чтением несчастного племянника.

…Хвостов нанимал за порядочное жалованье в год, на полном своем содержании, какого-нибудь отставного чиновника, все обязанности которого ограничивались слушанием или чтением вслух стихов графа. Одним из таких чтецом и слушателем был отставной ветеринар, бывший семинарист Иван Георгиевский. Он продержался у графа несколько лет благодаря своему равнодушию к литературе. Другие больше года не выдерживали пытки стихами.

Более всего восторгался граф-графоман своими одами. К таким его виршеизвержениям относится изданные им в 1830 году поэма: «Холера-Морбус». Она была издана в пользу пострадавших от холеры и была поистине ужасающей (вновь можно припомнить: «беда беду родит»). Газета «Северная Пчела» подтрунивала над этим даром его сиятельства и намекали: если автор сам не скупит все экземпляры, продававшиеся по рублю, то пострадавшие от холеры не увидят этих денег как своих ушей.

Обычно сочинения графа покупали его секретные агенты (продавцы книг знали их в лицо). К великому изумлению автора и публики «Холера-Морбус» тиражом 2400 экземпляров дала в пользу благотворения более 2000 рублей. Они поступили в попечительный холерный комитет, возглавляемый генерал-губернатором П. К. Эссеном (о нем русские солдаты говорили: «Эссен умом тесен», и он вполне оправдывал эту характеристику).

Хвостов был восхищен успехом своего творения и препроводил в комитет еще тысячу рублей. В письме пояснил: «Бог любит троицу, эта третья тысяча препровождается к господину главно-начальствующему в столице». Но этим он не удовлетворился и снабдил письмо своими стихами. Такой документ поставил Эссена в тупик (что случалось нередко с его превосходительством). Генерал-губернатор, возмущенный стихописным официальным письмом, хотел было отослать обратно и деньги с просьбой прислать документ по форме.

Его отговорил правитель канцелярии: деньги следует принять, ибо, хотя они присланы при стихотворном, по замыслу автора, письме, оно, несмотря на разные рифмы, представляет чистейшую прозу.

Гордый своим писательским успехом, Хвостов непременно спрашивал у тех, с кем встречался:

– Читали ли вы мое стихотворение «Холера-Морбус»?

Он всегда получал лестный отзыв на сие сочинение: ведь каждый знал, что в противном случае граф тотчас же станет читать поэму. Ему льстила всеобщая известность его «Холеры», но огорчало то, что нет слушателя в то время, когда его сильно подмывало читать свои стихи (он всегда утверждал, что рифмы его звучны необычайно). И вот счастье ему улыбнулось в образе семнадцатилетнего юноши Владимира Бурнашева, находившегося на действительной службе. Эта жертва попалась в старческие когти графомана, ответив на стереотипный вопрос, читал ли он знаменитые стихи на холеру: «Еще не успел». Тотчас граф стал потчевать его отрывками из своего нового сочинения.

Бурнашев был ценной добычей еще и потому, что юноша сотрудничал в маленькой воскресной газетке на французском языке «Хорек», где печатал свои заметки о текущей литературе. Это было известно Хвостову. Мучая своими стихами Бурнашева, он не жалел восторгов по поводу его статей. В заключение граф пригласил его к себе в гости.

В ближайшее воскресенье после обедни у дома, где жил Бурнашев, остановилась карета, запряженная четверкой цугом с форейтором на передней правой лошади. Два ливрейных лакея в синих сюртуках с золотыми галунами на треугольных шляпах, соскочили с запяток. Один стал у дверец лазоревой кареты, другой вошел в дом и подал Бурнашеву визитную карточку графа со словами, написанными на ней красными чернилами: «Не откажите, молодой писатель, потешьте старца, поезжайте с ним к нему на дом теперь же. Граф Дм. Хвостов».

Пришлось отбыть в карете вместе с его сиятельством. Дома граф прочел ему стихотворения, только что написанные им, в чем удостоверяла свежесть чернил. Перед прощанием добрый старичок взял с своего юного слушателя слово, что он будет у него скоро, и спросил: «А вы, мой юный друг, имеете мою “Холеру-Морбус”?» Получив отрицательный ответ, снабдил гостя экземпляром своей холерной поэмы, сделав дарственную надпись.

На обратном пути Бурнашев зашел за перчатками в модный магазинчик на Невском проспекте, против Гостиного двора. Направляясь на званый обед, он оставил в магазине хвостовское творение, сказав, что если завтра не зайдет за этой вещью, то можно сделать с ней все, что угодно.

Через пять или шесть дней после этого случая он вновь получил от графа Дмитрия Ивановича записку с приглашением на следующий вечер чаю откушать. Забыв о существовании подаренной ему тетради, Бурнашев отправился к Хвостову, где был принят с распростертыми объятиями.

Граф заговорил о стихах, которые он подарил гостю и спросил, каково его мнение о них. Платя дань вежливости, но не правде, Бурнашев ответил, что эта книга занимает первое место в его библиотеке, а посвящение, начертанное рукою автора, приводит в восхищенье его родных. Но тут граф с любезной усмешкой произнес:

– Видно, у вас, в Петербурге, возобновились чудеса Калиостро. Вы, молодой человек, говорите, что тетрадь эта у вас на квартире, а между тем она очутилась у меня здесь.

И он подал гостю злополучную тетрадь, вынув ее из ящика стола. Владимир был ошеломлен. Оказывается, графиня Татьяна Хвостова купила какую-то материю в том же магазине, где побывал Бурнашев, и товар этот завернули в фрагмент творения ее мужа.

Некоторые творения Хвостова обрели в полном смысле убийственную силу. Несколько сот экземпляров своей поэмы о «потопе Петрополя 7-го ноября 1824 года» он подарил Российско-Американской компании. Все эти экземпляры были отправлены на остров Ситху для изготовления патронов.

Князь Александр Суворов часто уговаривал свою племянницу: «Танюша, ты бы силою любви убедила мужа отказаться от его несносного стихоплетства, из-за которого он уже заслужил от весьма многих в столице прозвище Митюхи Стихоплетова!» Обращался он и к Хвостову с увещеваниями. Хвостов обещал исправиться, но сделать этого не мог.

Страсть графа к рифмоплетству была подобна психическому заболеванию, называемому графоманией. В остальном он был вполне вменяемым, неглупым, добродушным и нежадным человеком. Евгений Баратынский высказался о нем совершенно верно:

Поэт Писцов в стихах тяжеловат,

Но я люблю незлобного собрата:

Ей-ей! Не он пред светом виноват,

А перед ним природа виновата.

А. Е. Крученых

Перед Первой мировой войной в русской литературе, словно в предчувствии великих потрясений, началось брожение умов. Литературные объединения со своими манифестами появлялись беспрестанно, вскоре лопаясь, как пузыри на воде в дождь.

Это была, отчасти под влиянием западных авангардистов, культурная революция, предвосхитившая революцию социальную, которая в феврале – марте и октябре – ноябре (гоголевское «мартобря!) была – в два этапа – не буржуазной и не социалистической, а самой настоящей анархической.

В стремлении ускорить ход времени, до срока ворваться в будущее, революционеры от культуры предлагали «отрешиться от старого мира», а заодно и «сбросить Пушкина с корабля современности». Груз прошлого, как считали эти молодые люди, не дает рвануться вперед. Вот и показывали они «Кукиш прошлякам». Так называлось небольшое сочинение одного из них, названного поэтом Геннадием Айги «Неизвестнейшим из знаменитейших». Он был другом и отчасти наставником Владимира Маяковского и Велимира Хлебникова.

Валентин Катаев в книге воспоминаний «Алмазный мой венец» написал о нем: «Левый из левых, самый непонятный из всех русских футуристов, вьюн по природе, автор легендарной строчки «Дыр, бул, щыр». Он питался кашей, сваренной впрок на всю неделю из пайкового риса, хранившейся между двух оконных рам в десятифунтовой стеклянной банке из-под варенья. Он охотно кормил этой холодной кашей своих голодающих знакомых. Вьюн – так мы его будем называть – промышлял перекупкой книг, мелкой картежной игрой, собирал автографы никому не известных авторов в надежде, что когда-нибудь они прославятся, внезапно появлялся в квартирах знакомых и незнакомых людей, причастных к искусству, где охотно читал своим пронзительно-крикливым детским голосом свои стихи, притом приплясывал, делал рапирные выпады, вращался вокруг своей оси, кривлялся своим острым лицом мальчика-старичка…

Он весь был как бы заряжен неким отрицательным током антипоэтизма, иногда более сильным, чем положительный заряд общепринятой поэзии.

По сравнению с ним сам великий Будетлянин иногда казался несколько устаревшим, а Командор просто архаичным. (Здесь Будетлянин – Велемир Хлебников, а Командор – Владимир Маяковский.)

…Сейчас, когда я пишу о том времени, начинаю воспринимать себя каким-то ископаемым чудищем, чудесным образом дотянувшим до наших дней. А ведь еще не стар, хотя был мимолетно знаком и с этим «Неизвестнейшим», и с другом В. И. Вернадского Б. Л. Личковым. Прошлые эпохи не уходят безвозвратно, а в разных обликах и формах, в памяти людей присутствуют в настоящем.

Итак, автором «Кукиша…» был человек с вполне подходившей ему фамилией: Алексей Елисеевич Крученых (1886–1968). Он действительно закручивал круто. Писал (уже после революции):

«Мы дали предельно-резкую словесную гамму. Раньше было так:

По небу полуночи ангел летел

И тихую песню он пел…

Здесь окраску дает бескровное пе… пе… Как картины писанные киселем и молоком, нас не удовлетворяют и стихи, построенные на

па – па – па

пи – пи – пи

ти – ти – ти и т. п.

Здоровый человек такой пищей лишь расстроит желудок,

А вот образец иного звуко– и словосочетания:

дыр бул щыл

убещур

скус

вы со бу

р л эз

(кстати, в этом пятистишии больше русского национального, чем во всей поэзии Пушкина)

не безголосая томная сливочная тянучка поэзии (пасьянс… пастила…) а грозная баячь, будалый будала…».

Здесь приведено все так, как в его тексте. Такое впечатление, что он, подобно младенцу, пытался говорить на одном ему понятном языке, выпевая причудливые звукосочетания.

Странные бывали у него псевдонимы. Например: «Зудахарь А. Круч.» или «Зудийца А. Круч.». А назудачил он, в частности, зудотворение «Отрава», начинающееся так:

Злюстра зияет над графом заиндивелым

Мороз его задымил, ВЗ – З – Знуздал!!

Гудит земля, зудит земля…

Зудозем… зудозем…

Ребячий и щенячий пупок дискантно вопит:

У – а – а! У – а – а!.. а!..

Собаки в санях сутулятся

И тысяча беспроволочных зертей

И одна вецьма под забором плачут:

ЗА – ХА – ХА – ХА! а – а!

За – хе – хе – хе! – е!

ПА – ПА – А – ЛСЯ!!!

Читаешь такие стихи, и невольно подумаешь: а не всем ли нам, читателям, показывал Алексей Крученых кукиш? Не потешался ли над нами? А может быть – над самим Словом?!

Как вспоминал писатель Анатолий Мариенгоф, Сергей Есенин одному из своих друзей «писал дурашливые письма с такими стихами Крученых:

Утомилась, долго бегая,

Моя вороха пеленок,

Слышит: кто-то, как цыпленок,

Тонко, жалобно пищит:

“Пить, пить”.

Прислонивши локоток,

Видит: в небе без порток

Скачет, пляшет мил дружок».

Тем не менее Есенин воспринимал творчество Крученых с иронией, а то и насмешливо. Действительно, их поэтические дарования несопоставимы. Сергей Есенин писал без выкрутас, которые для подлинной поэзии не только излишни, но и вредны.

…Прошу прощения за личные воспоминания. В конце 1967 года от одной из сотрудниц я случайно узнал, что ее сосед по квартире – Алексей Крученых. Она предложила мне встретиться с ним, предупредив, чтобы я не заводил разговор о творчестве Гоголя, которое он прекрасно знает.

На меня Алексей Елисеевич не произвел впечатления чудака с безуминкой в глазах. У него было как бы пергаментное лицо с тонкими чертами, длинные пальцы рук профессионального пианиста или карточного шулера. Он был похож на бывшего учителя гимназии. Несмотря на преклонный возраст, рассуждал просто и здраво, сообщил, что в молодости интересовался детскими рисунками. Высоко оценил недавно вышедшую книжку Юрия Олеши «Ни дня без строчки».

Тут я не выдержал и вставил: мол, это название использовал Гоголь в своей гимназической тетрадке. Крученых удивился и признался, что не знал этого. (Позже я выяснил, что гимназист Гоголь в данном случае воспользовался выражением времен Античности.)

Крученых подарил мне свою брошюру: «На борьбу с хулиганством в литературе» (1926). В ней он ополчается на «есененщину» (кстати, попенял Мариенгофу, что приведенный выше стих опубликовал без указания автора; и у Крученых не «пищит», а «пищить»).

Против «есененщины» выступал он вполне здраво. Что ни говори, а после страшной Гражданской войны, во время НЭПа хулиганство стало не только привычным делом, но и модой. Как писал Крученых:

«Имажинизм тихо и уныло скончался, оставив после себя неприятные следы разбитых носов и пивных бутылок, или выродился в откровенную идеологию поножовщины, чубаровщины и хулиганства».

Владимир Маяковский по-разному отзывался о творчестве Алексея Елисеевича. В статье «Как делать стихи» возмущался «дурно пахнущими книжонками Крученых, который обучает Есенина политграмоте так, как будто сам Крученых всю жизнь провел на каторге, страдая за свободу, и ему большого труда стоит написать шесть (!) книжечек об Есенине рукой, с которой еще не стерлась полоса от гремящих кандалов».

Но там же Маяковский отметил: «Стихи Крученых: аллитерация, диссонанс, целевая установка – помощь грядущим поэтам».

Говорят, Крученых неплохо играл в карты (естественно, на деньги), обыгрывая, в частности, Маяковского. Некоторые футуристы, которые были не прочь вслед за Крученых, Давидом Бурлюком, Хлебниковым и Маяковским влепить «Пощечину общественному вкусу» (название сборника), полагали, что делать это следует не так резко. Особенно сильно раздражал Алексей Крученых.

Он выдумывал головоломную, одному ему ведомую звукопись «заумного» языка. Утверждал: «Мысль и реч (именно так, без смягчающего знака. – Р. Б.) не успевают за переживанием вдохновенного, поэтому художник волен выражаться не только общим языком (понятия), но и личным (творец индивидуален), и языком, не имеющим определенного значения (не застывшим) заумным. Общий язык связывает, свободный позволяет выразиться полнее (пример: го оснег кайд и т. д.)».

Выражение «го оснег кайд» – понятно для него, автора. А для читателя? Что в этом выражении заумного? Трудно сказать. Кому-то может показаться по-другому: не за-, а недо– или без-умное. Да и при чем тут ум? Сочетание звуков может передать эмоцию, но не мысль. Тут впору вспомнить завершение стихотворения Николая Заболоцкого «Снежный человек»:

Там, наверно, горного оленя

Он свежует около ключа

И из слов одни местоименья

Произносит, громко хохоча.

Надо отдать должное смелости Алексея Елисеевича: он порой рисковал получить от слушателей аплодисменты… по собственным щекам. Вот как описала его выступление газета «Русское слово» от 15 октября 1913 года:

«Крученых прочел два доклада. Усевшись на дырявом кресле спиной к публике, он потребовал чаю. Выпил стакан, остатки выплеснул на стену и, заявив: “Так я плюю на низкую чернь” – удалился. Публика посмеялась. Второй доклад г. Крученых был, к сожалению, гораздо многословнее. Резюмировать его можно кратко: “Темна вода в облацех?”».

Дело было в Москве на Большой Дмитровке в помещении Общества любителей художеств (не потому ли Крученых выкинул такое коленце?) на «Первом вечере речетворцев». Выступление Крученых Лифшиц вспоминал на свой лад: «Только звание безумца, которое из метафоры постепенно превратилось в постоянную графу будетлянского паспорта, могло позволить Крученых, без риска быть искрошенным на мелкие части… выплеснуть в первый ряд стакан горячего чаю, пропищав, что “наши хвосты расцвечены в желтое” и что он, в противоположность “неузнанным розовым мертвецам, летит к Америкам, так как забыл повеситься”. Публика уже не разбирала, где кончается заумь и начинается безумие».

Насчет выплеснутого в публику стакана горячего чаю Лифшиц, безусловно, солгал ради красного словца. За такое «художество» тотчас последовала бы расплата. А все завершилось рукоплесканиями, а не рукоприкладством. Даже кто-то из выступавших (по Лифшицу – Крученых) огорчился, ибо «сладострастно жаждал быть освистанным».

Алексей Елисеевич в своих неопубликованных воспоминаниях пояснил происходившее вполне резонно: «Конечно, мы били на определенную реакцию аудитории. Мы старались запомниться слушателям».

Поэт Вадим Шершеневич писал (приблизительно в 1935 году):

«Примечательной фигурой в ватаге первых футуристов был Крученых.

Как странна судьба человека! Крученых, который отрицал долго и упорно прошлую культуру, отрицал ее не тактически, а всем существом, теперь усиленный библиофил. Всегда в его портфеле редкие книги.

Маленький человек с украинским акцентом, Крученых был всегда очень трезв в жизни и сумасшедш в стихах. Он создал целую теорию заумного языка. Осуществлял ее неуклонно и занятно.

Крученых был крайним «левым флангом» футуризма. Был неистощим на книги… Это поэт и критик, вернее, публицист, весь жар которого немного остынет, если его писания собрать в толстый том. Книги Крученых должны быть маленькими, так как каждая из них написана одним росчерком пера.

Говорят, что во время империалистической войны, не желая быть мобилизованным, Крученых пару лет провел в вагоне железных дорог, не желая нигде осесть.

В поэзии Крученых фигура занятная и недостаточно освоенная».

Что значит «недостаточно освоенная»? Можно ли вообще осваивать А. Крученых? Кому? Зачем? Как?

На эти вопросы ответило время. Вот небольшой сборник «Трое»: В. Хлебников, А. Крученых, Е. Гуро, оформление К. Малевича. Из них два имени сохранились (Хлебников, Малевич), а два оставшихся известны лишь узкому кругу специалистов. Так распорядилась судьба.

М. М. Зощенко

К известному ленинградскому врачу явился пациент с жалобой на отсутствие аппетита, апатию, приступы безотчетной тоски, меланхолии. Врач, не обнаружив у него признаков психической болезни и узнав, что химические лекарства не помогают, посоветовал:

– Рекомендую три раза в день, перед завтраком, обедом и ужином читать по одному рассказу Михаила Зощенко.

– Увы, мне это не поможет, – ответил пациент. – Я и есть Зощенко.

Этот анекдот похож на правду. Действительно, у замечательного писателя, которого публика воспринимала как весельчака и смехотворца, со временем стали проявляться признаки нервного расстройства.

«Чем ближе я знакомился с Михаилом Михайловичем, – вспоминал Е. Л. Шварц, – тем больше уважал его, но вместе с тем отчетливо видел в нем нечто неожиданное, даже чудаческое. Рассуждения его очень уж не походили на сочинения. В них начисто отсутствовало чувство юмора. Они отвечали строгой и суровой, и, как бы точнее сказать, болезненной стороне его существа».

О преодолении своего недуга Зощенко написал в оригинальном научно-художественном исследовании «Перед восходом солнца» (подзаголовком могло бы стать признание автора: «Как я избавился от многих ненужных огорчений и стал счастливым»). Оно было опубликовано в журнале «Звезда» в 1943 году и заслуживает внимания, потому что явилось оригинальным даже для этого оригинального писателя.

Зощенко признался, что еще с юности испытывал приступы хандры и тоски («Я был несчастен, не зная почему»). В Первую мировую войну на фронте он почувствовал облегчение, но затем душевный недуг стал накатываться с новой силой. По совету врачей писатель лечился пилюлями, водами, разными процедурами. Не помогли курорты и санатории. Причина болезни крылась в каких-то событиях собственной жизни. Михаил Михайлович вспоминал случаи, вызвавшие у него сильные переживания. Но пестрая мозаика историй не складывалась в единую картину.

Обратившись к трудам ученых, он пытался понять тайны глубин сознания, куда не проникает свет разума. Узнал, что существует рефлекс – «своеобразный ответ организма на любое раздражение, которое ребенок получает извне. Эта реакция, этот ответ и является защитой организма от опасностей… Стало быть, не хаос, а строжайший порядок, освященный тысячелетиями, охраняет маленькое существо».

От первого знакомства с окружающим миром, когда у ребенка складываются и закрепляются рефлекторные связи, во многом зависят особенности психики взрослого человека. А проникнуть в далекий забытый мир детства помогают сновидения.

Однажды писатель увидел во сне тигров и руку, тянущуюся из стены. Рассказал о кошмаре врачу. И услышал ответ: «Это более чем ясно. Ваши родители слишком рано повели вас в зоологический сад. Там вы видели слона. Он напугал вас своим хоботом. Рука – это хобот. Хобот – это фаллос. У вас сексуальная травма». Таково было толкование сновидения по Зигмунду Фрейду, и врач следовал именно ему: «В каждом поступке ребенка и взрослого он видел сексуальное. Каждый сон расшифровывал как сон эротомана».

Михаилу Михайловичу подобный подход к психике здорового человека показался сомнительным. Фрейд видел источник нервных страданий в столкновении атавистических влечений с чувством культурного человека. Вытесненные в глубины подсознания, они прорываются в сферу разума, вызывая душевные болезни.

Энтузиасты

Чудом называют то, что трудно или невозможно понять. Сюда относят различные объекты и явления. Для любознательных людей они – предмет изучения. Ради этого энтузиасты отправляются в далекие опасные путешествия, проводят замысловатые опыты, просматривают горы книг.

Тот, кто не склонен напрягать свой ум и волю, поступает просто: верит в нечто сверхъестественное, находящееся вне природы. Или бездумно принимает мнение авторитетных личностей или книг.

Как писал святой Августин: «Вера в авторитет весьма сокращает дело и не требует большого труда»; она необходима «для пользы простейших… более тупоумных или занятых житейскими заботами; «если они слишком ленивы или привязаны к иным занятиям, или уже неспособны к науке, пусть они верят».

Существуют реальные чудеса техники, которых в XX веке было так много, что люди перестали их воспринимать как нечто необыкновенное. Мол, ну и что, если удалось запрячь распадающиеся невидимки-атомы в полезную работу? Ну и что, если человек поднялся в космическое пространство, ступил на лунную поверхность? Ну и что, если созданы «разумные» машины, самостоятельно действующие и даже соображающие автоматы?

Все это – очевидное, которое быстро становится привычным. А людям хочется этакого, особенного, неочевидного, но вероятного.

* * *

Великие географические события произошли на исходе Средневековья. Это время было двойственным. С одной стороны – замкнутые феодальные владения, города, монастыри, цеха, гильдии, строгая общественная иерархия. С другой – масса странствующих монахов, торговцев, артистов, рыцарей, бродяг.

Можно было бы считать великим чудаком Христофора Колумба: направил свои корабли на запад, чтобы достичь далекой восточной страны! Для тех, кто истово верил в плоскую Землю, по канонам Священного Писания, такая акция выглядела безумной. Но он был образован, умен и не суеверен; знал о том, что живет на земном шаре, а не диске или блине.

Труднее понять странников, которые задолго до эпохи Великих географических открытий посещали различные страны не ради корысти, а из любви к познанию. Их было немало, представителей разных племен и народов. Из них упомянем двух.

Ибн-Баттута

Ибн-Баттута, уроженец Танжера (Северо-Западная Африка) – едва ли не самый выдающийся путешественник Средневековья. Он был торговцем, но преобладал у него интерес к познанию мира, а не только к получению наибольших барышей.

В 1325 году, когда ему минуло двадцать лет, он отправился с караваном в Египет, поднялся по Нилу до первого порога, пересек Сирию, посетил святые места в Западной Аравии, Ираке. После двухлетнего пребывания в Мекке прошел до Йемена, по морю достиг Мозамбикского пролива, через Занзибар достиг Ормуза, посетил Бахрейнские острова и побережье Ирана, после чего вернулся в Египет.

На этом он не успокоился. Через Сирию вновь достиг Малой Азии, побывал в Крыму и добрался в 1333 году до Сарай-Берке, столицы Золотой Орды, расположенной в низовьях Волги. Торговые дела путешественника складывались успешно, и он отважился двинуться к верховьям Волги, рассчитывая приобрести пушнину. Но севернее города Болгар (район Жигулей) находилась, как он полагал, Страна тьмы. Туда он не рискнул пройти: «Я уклонился от этого предприятия из-за большой опасности, а также из-за того, что там нельзя было ожидать серьезных барышей».

Побывав с татарским посольством в Константинополе, вернулся в Сарай-Берке и затем через Прикаспийскую низменность и плато Устюрт достиг Ургенча, Бухары, Самарканда. Отправившись на юг, пересек хребет Гиндукуш и по долине Инда прибыл в Дели. Прожив там несколько лет, по поручению султана направился в Китай.

Однако по дороге его ограбили. Некоторое время он бедствовал, служил мусульманскому правителю Мальдивских островов. Перебравшись на Цейлон, поплыл оттуда в Китай. Там при содействии торговцев-арабов побывал в Ханбалыке (Пекине), обратным путем вернулся на Цейлон, вдоль северного берега Индийского океана доплыл до Аравии, придя через Сирию и Египет на родину в 1349 году.

Казалось бы, пора остепениться. Но после поездки в Испанию (Гранаду) Ибн-Баттута с посольством султана города Феса пересек Западную Сахару и достиг Тимбукту на реке Нигер. (Отметим: путь через величайшую пустыню мира был в те времена не слишком труден: встречались не только оазисы, но еще оставались и участки саванн.)

Пройдя с караваном Центральную Сахару (нагорье Ахаггар), он в 1354 году завершил странствия в Фесе. Здесь продиктовал историю своих необычайных путешествий, во время которых за четверть века преодолел по суше и морю около 120 тысяч километров. Вот фрагменты его отчета:

«Я был один, без спутника, на которого мог бы положиться, без каравана, к которому мог бы присоединиться. Но меня подгоняли твердая решимость и страстное желание увидеть глубокочтимые святыни. Поэтому я решил расстаться со своими близкими… Мне тогда было 22 года.

…В Кулуа мы сели на судно, направлявшееся к городу Зафар (Джаухари)… Он находится на окраине Йемена у Индийского океана; оттуда вывозят лошадей в Индию. При попутном ветре плавание длится целый месяц.

…Малабар простирается на расстоянии двух месяцев пути от Синдапура до Каулема. Дорога проходит все время в тени деревьев. Через каждые полмили стоит деревянный дом с нарами; их занимают все странники – как неверные, так и мусульмане… Вдоль этой дороги… нет даже малых клочков невозделанной земли.

…Я решил предпринять путешествие на Мальдивские острова, о которых много слышал. Мы достигли острова Дибат-ал-Хахаль спустя 10 дней после того, как сели на корабль в Каликуте.

…Все побережье страны Цейлон покрыто стволами коричного дерева, которое приносят сюда горные реки… На лбу белого слона я видел семь рубинов, из которых каждый был больше куриного яйца, а у султана Аири Сакарвати – ложку из драгоценного камня величиной с ладонь, в которой находилось масло алоэ.

…Когда мы остановились у маленького острова (Пиджин)… на нас напали язычники (пираты). Они яростно сражались с нами и одержали победу. Они отняли у меня все, что у меня было.

В море мы провели 43 ночи, а затем прибыли в Бенгалию – обширную страну, богатую рисом…

…Китай мне не понравился, хотя в нем есть много прекрасного. Наоборот, я был очень опечален, что там царит неверие… Старики в Китае пользуются большим почетом».

Арабский купец благодаря своей неуемной охоте к перемене мест вошел в историю мировых географических открытий. Научных открытий он не сделал, но расширил представления соотечественников о дальних странах.

То же относится и к нашему знаменитому соотечественнику.

Афанасий Никитин

Афанасий Никитин, тверской купец, снарядил в 1466 году два судна с товаром, взятым в долг, и отправился вниз по Волге, примкнув к послам ширванского шаха (страны в Западном Прикаспии), которые возвращались от московского великого князя Ивана III.

В устье Волги на этот караван судов напали астраханские татары. Афанасий лишился товаров, за которые был в ответе. Возвращаться домой не было резона: посадят в долговую яму. Прижиться где-нибудь он не пожелал. Пошел в Дербент, оттуда – в Баку, по морю добрался до южного берега Каспия. Путешествовал неспешно, продвигаясь к югу без определенной цели, главным образом из любознательности. Возможно, и дома в Твери ему спокойно не сиделось: влекли неведомые земли. Дойдя до Бендер-Аббаса, он переправился на островной порт Ормуз, у выхода из Персидского залива в Индийский океан. Дождавшись оказии, отправился морем-океаном в неведомую Индию, имея с собой живой товар – жеребца.

«И есть тут Индийская страна, и люди ходят все нагие: головы не покрыты, груди голы, волосы в одну косу сплетены. Все ходят брюхаты, детей родят каждый год и детей у них много. Мужи и жены все нагие и все черные. Я куда хожу, так за мной людей много и дивуются белому человеку».

Его описания иноземных государств просты, деловиты и подробно повествуют о быте и нравах народов, растительном и животном мире. Приглядывался к незнакомым краям и людям пристально и доброжелательно, без высокомерия, но и без подобострастия.

Афанасий обезьян очеловечивал, выставляя как братьев меньших: «Обезьяны же живут в лесу, и есть у них князь обезьянский, ходит со своей ратью. И если их кто тронет, тогда они жалуются князю своему, и они, напав на город, дворы разрушают и людей побивают. А рать у них, говорят, весьма большая, и язык у них есть свой». (Нет ли тут отголосков индийского эпоса «Рамаяна», где одно из действующих лиц – царь обезьян?)

Одна из постоянных тем Афанасия – о справедливости: «Земля весьма многолюдна и богата, сельские люди очень бедны, а бояре всесильны и утопают в роскоши; носят их на серебряных носилках и перед ними водят до 20 коней в золотой сбруе; и на конях за ними 300 человек, да пеших 500 человек, да трубников 10, да литаврщиков 10 человек, да свирельников 10 человек».

Есть еще одна особенность путешественника Афанасия Никитина. Обычно посетители экзотических стран не жалеют для их описания красноречия и фантазии, зачарованные новизной природы, нравов и быта местных жителей. А Никитин воспринимает дальние страны вполне обыденно. Только родина вызывает у него восхищение, представляется самой чудесной страной на свете.

Он отдает должное разным краям («…и в Грузинской земле на все большое обилие. И Турецкая земля очень обильна. В Волошской земле обильно и дешево…»). Но тут же, точно вспомнив самое дорогое и любимое, восклицает: «Русская земля да будет Богом хранима! Боже, сохрани ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя бояре Русской земли несправедливы. Да станет Русская земля благоустроенной и да будет в ней справедливость».

Вот ведь как у него: родной край привычен, с властью несправедливой, без особых благ, ожидают там купца кредиторы, а все-таки, пройдя за три моря в тридесятое царство, не найдешь земли краше и милее, чем Русь.

Умел Афанасий быстро осваивать чужеземные языки, притерпеться к непривычному климату, прилаживаться к чужим обычаям. Его принимали неплохо, и даже предлагали в веру «бусурманскую» перейти. А он «устремился умом пойти на Русь». Бед и опасностей испытал на обратном пути немало, но достиг родины.

Свойственна Афанасию одна распространенная русская черта: спокойное, рассудительное, благожелательное отношение к представителям других народов – пусть даже они непривычно черны телом, или обычаи имеют странные, или иную веру исповедуют. Для него все они прежде всего – люди, по сути своей такие же, как он.

Афанасий Никитин – предшественник русских землепроходцев, которым довелось осуществить дерзновенный подвиг, начав освоение Сибири. Приглядываясь к его характеру и складу ума, начинаешь лучше понимать, почему так стремительно и основательно продвигались русские по великим таежным просторам земли сибирской.

Книга Афанасия Никитина свидетельствует о том, что средневековая Русь была государством высокой культуры. Ведь его «Хождению за три моря» предшествует приписка в так называемой Львовской летописи (1475), где сказано, что он, «Смоленска не дойдя, умер. А писание то своею рукою написал, и его рукописные тетради привезли гости (купцы) к Мамыреву Василию, дьяку великого князя».

В последующем книга Афанасия неоднократно переписывалась и способствовала распространению на Руси знаний о дальних южных странах. Однако желающих посетить их не оказалось, потому что Никитин честно признался: «Мне солгали псы-бусурмане: говорили, что много всяких нужных нам товаров, но оказалось, что ничего нет для нашей земли… Перец и краска дешевы. Но возят товар морем, иные же не платят за него пошлины, а нам они не дадут провезти без пошлины. А пошлины высокие, и на море разбойников много».

Франц Йозеф Галль

Энтузиасты познания – едва ли не самые оригинальные люди, а их чудачества не только занятны, но и поучительны.

…На одном из парижских кладбищ в августе 1828 года прошли странные похороны. Гроб был заколочен наглухо: у покойника отсутствовала голова. Так проводили в последний путь знаменитого австрийского врача и большого оригинала профессора Франца Йозефа Галля.

Отсутствие головы у его тела было прямым следствием научных взглядов, которые в ней родились. Кратко теорию Галля можно свести к афоризму: череп – зеркало души.

По форме головы еще древние греки и римляне пытались определить качества человека. С той поры укоренилось выражение «лоб Сократа». Крутизна и шишковатость сократовского лба, как предполагалось, отражали великие философские способности. Низкий и широкий лоб считался признаком твердости характера (львиные качества), а высокий и узкий – трусости и хитрости.

Франц Галль обследовал сотни голов самых разных людей, собрав коллекцию черепов. Увлеченность этими исследованиями побудила его завещать собственный череп для ее пополнения. Таким было незаурядное рождение новой науки – френологии.

В этом названии соединились два понятия: душа, ум (по-гречески «френ») и наука, знание, учение («логос»). Пожалуй, вернее было бы – френокраниология («кранион» – череп), ибо свойства души изучались именно по форме черепа.

Галль полагал, что рельеф черепа не может быть случайным. По его форме, выпуклостям и впадинам на его поверхности он пытался судить о том, какие части мозга развиты или ослаблены. Исходил из предположения: «Собрание всех нервов составляется из многих особых систем». В те же годы сходные мысли высказывал Жорж Кювье. Он сравнивал нервную систему с магнитом, обломки которого сохраняют магнитные свойства.

По мнению Галля, умственная деятельность связана главным образом с серым веществом мозговой ткани, смятым в складки. А количество складок и серого вещества в мозге животных увеличивается пропорционально их умственным способностям – от рыб и земноводных до копытных, кошачьих, обезьян.

Логично предположить, что под выпуклостями черепа находятся скопления нервных клеток отдела, отвечающего за то или иное свойство личности. Оставалось только выяснить эти соответствия, обследуя черепа и собирая фактический материал. Сначала Галль вел исследования один, затем с учениками и последователями. Удалось составить «глобус полушарий головного мозга», где отмечены области, отражающие свойства разума и души человека.

Умственные способности связывались со строением лба. В центре – область памяти, над ней – сообразительности, чуть в стороне – любознательности, а затем – остроумия. На темени – центры благоволения, почтительности, благоговения, твердости, упорства. В затылочной области – отзывчивости, осторожности, домовитости, дружелюбия, любви к детям.

Об отрицательных качествах свидетельствовали шишки, окружающие правое ухо: центры разрушительных наклонностей, гневливости; драчливости; скрытности, хитрости; жадности, накопительства. По одним данным, выпуклость перед ухом предопределяла обжорство, по другим – инстинкт самосохранения.

Наиболее оперативно воспользовались френологическими материалами писатели. Появилась возможность по внешности характеризовать персонаж произведения. Например, Бальзак в философской повести «Луи Ламбер» так описал главного героя: «Всем бросалась в глаза его крупная голова. Очень кудрявые волосы красивого черного цвета придавали невыразимое очарование его лбу, который казался огромным даже и нам, совершенно не интересовавшимся объяснениями френологии – науки, находившейся тогда еще в колыбели. Красота лба была необыкновенной, пророческой, главным образом благодаря чистой линии надбровных дуг».

Принципиальные положения Галля в значительной мере подтвердились. Например, в 1861 году французский анатом П. Брока, исследуя мозг больного с нарушениями речи, обнаружил дефект задней трети нижней лобной извилины левого полушария. Через десятилетие немецкий психолог К. Вернике определил, что поражение задней трети первой височной извилины левого полушария резко ухудшает понимание речи.

Немецкий анатом К. Клейст составил карту полушарий мозга с указанием очагов счета, чтения, ощущения боли, движений рук… Но данные, полученные опытным путем, не соответствовали предположениям френологов.

Сейчас установлено: основной отдел слуха находится в височных долях, а зрения – в области затылка. Лобные доли действительно отвечают за рассудочную деятельность, но и тут не все согласуется с данными френологии. Допустим, у женщин более крутые лбы, чем у мужчин. Но это вряд ли свидетельствует о заметных преимуществах слабого пола перед сильным в остроумии или философии.

Мозг – сложная система, способная «на ходу» исправлять неполадки в своей работе. В то же время отдельные качества и способности связаны с определенными отделами мозга, о чем первыми догадались френологи.

Русский анатом и физиолог XIX века Матвей Волков писал из Парижа московскому издателю А. И. Баландину, что изучение черепа не может дать точных данных о человеке. Он сравнил работу мозга с музыкальным произведением, где чередуются сложные аккорды. Эта идея, как выяснилось через сто лет, была правильной: при умственной деятельности возбуждаются целые серии очагов коры головного мозга. Появилась эпиграмма (возможно, автор ее А. И. Баландин):

У Галля логика хромала.

Его беда, а не вина:

Хотел по форме он бокала

Судить о качестве вина.

И все-таки для изучения работы мозга френология оказалась полезной. Она поставила перед исследователями ряд интересных проблем. Матвею Волкову изучение черепа представлялось, помимо всего прочего, мощным стимулом самопознания: «что если бы каждый человек посвящал ежедневно по нескольку минут одинокой беседе со слепком своей головы, держа в руках курс френологии? Какое бы влияние имел этот обычай на нравственное улучшение человечества!»

Научная критика френологии убедительна. Но ведь неизвестно, что будет обнаружено при дальнейших исследованиях. Какие еще проблемы припас для ученых самый таинственный орган – головной мозг человека?

Известна связь между строением тела человека и его темпераментом и психикой. Наша физическая и духовная жизнь образуют единство. Они находятся в каких-то неявных соответствиях между собой. Но это лишь самые общие соображения. А для науки требуются более конкретные сведения.

Интересные данные о развитии отделов головного мозга были получены в результате изучения слепков черепов наших давних предков. Оказалось, что наиболее активно развивались отделы, связанные с движениями правой руки, речью, а также высшей умственной деятельностью.

Идеи френологии могут в неожиданных формах возродиться в науке. Как писал известный советский ученый А. Р. Лурия: «Мы еще очень мало знаем о внутренней природе и мозговой структуре тех сложных форм сознательной деятельности, протекание которых теперь нам достаточно хорошо известно». И еще одно его признание: «Вопрос о функциональной организации лобных долей мозга изучен еще совершенно недостаточно». Подобные ссылки на незнание открывают простор для самых смелых гипотез.

…Существует наука геоморфология, исследующая рельеф местности и его происхождение. Специалист, «читая» рельеф, мысленно восстанавливает события далекого прошлого, динамику геологических процессов, особенности развития земной коры в данном районе. Не научатся ли когда-нибудь «читатели рельефа черепа» выяснять потаенные свойства личности?

Еще сравнительно недавно такое предположение мне казалось невероятным. Однако на собственном опыте убедился, сколь удивительными бывают соотношения физических и духовных особенностей человека.

По канонам хиромантии (гадании по руке) левая ладонь отражает наследственные свойства, правая – приобретенные. В XX веке нечто подобное доказала наука: правое полушарие головного мозга, которое управляет левой половиной тела, ответственно преимущественно за эмоции, интуицию, врожденные качества, а левое – преимущественно за рассудочную деятельность и приобретенные навыки.

Правда, на этом научные основания хиромантии заканчиваются. Все остальное – домыслы и выдумки, не имеющие доказательств. Но и тут не так просто, как кажется на первый взгляд.

Оказывается, узоры на пальцах отражают ряд психических и физических качеств. Они могут служить для определения возможностей спортсмена экстра-класса. Используется так называемый дельта-индекс. Он показывает степень сложности кожных узоров на пальцах. Наиболее простой узор – в виде дуги – оценивается нулем, более сложный (петля) – единицей, а завиток или двойная петля – двойкой. В общей сумме для обеих рук можно набрать от 0 до 20 баллов.

В Лаборатории спортивной антропологии и генетики Всероссийского НИИ физической культуры многие годы изучали эти показатели наших выдающихся спортсменов. Результаты оказались такими. Низкие значения индекса свидетельствуют о незаурядных скоростно-силовых качествах, необходимых для спринтеров (велотрек, легкая атлетика, коньки), средние – о выносливости (лыжное двоеборье, шоссейные велогонки, стайерские дистанции), а высокие – о способности к сложнокоординированной деятельности (бокс, штанга).

Для представителей игровых видов спорта важно учитывать их конкретную роль в команде. В футболе, баскетболе, волейболе «высокие баллы» присущи защитникам, низкие – нападающим. Конечно, тут нет ничего общего со школьными отметками: чем выше, тем лучше. Просто, для классного нападающего первостепенное значение имеют скорость, сила и взрывная реакция, тогда как для вратаря, например, главное – умение принимать быстрые решения в сложных ситуациях, обладать отличной координацией движений.

Таковы статистические данные, из которых могут быть исключения. Но их бывает немного.

Я решил проверить на себе эти выводы. Пальцевый индекс получился 16. Он характерен для защитников в баскетболе, вратарей, боксеров. И это в точности совпало с моей спортивной судьбой! Выдающихся успехов в спорте достичь не удалось, но с детства предпочитал играть в футбол вратарем и защитником; поступив в волейбольную секцию, вскоре перешел на баскетбол, играя защитником (поднялся до первого разряда) и увлекался боксом, несмотря на то, что даже от несильных ударов из носа шла кровь. Выходит, моим выбором в спорте руководили… узоры на пальцах!

Изучением отпечатков пальцев посвящена область криминалистики – дактилоскопия. Еще во второй половине XIX века была высказана мысль, что тип пальцевого узора индивидуален и не меняется в течение жизни. Выдающийся чешский физиолог Ян Пуркине опубликовал книгу, в которой дал первую классификацию пальцевых узоров. Претворил теорию в практику человек оригинальнейший – англичанин Френсис Гальтон.

Можно ли по отпечаткам пальцев, так же как по форме черепа, судить заранее о преступных наклонностях человека? Нет. Хотя некоторые результаты интересны сами по себе. Скажем, средний пальцевый индекс европейцев ниже, чем у чукчей. Получается, что у чукчей (как у вратарей, защитников в баскетболе) должно быть развитым «многовариантное» мышление, умение принимать верные решения в экстремальных ситуациях, в отличие от самодовольных европейцев.

Пока еще трудно судить, как связана психика людей с отпечатками их пальцев. Но то, что такая связь имеется, можно предполагать. С этих позиций по-новому приходится осмысливать принципы хиромантии. Ведь если кончики пальцев могут немало сказать о возможностях и способностях человека, то ладони – тем более.

Однако форма черепа, узор пальцев или ладоней не предопределяют судьбу человека. Она зависит от многих факторов, среди которых врожденные качества имеют второстепенную роль.

Френсис Гальтон

Френсис Гальтон (1822–1911) – антрополог, изобретатель, генетик, психолог, географ, путешественник, метеоролог, криминолог, создатель дактилоскопии. Как писал К. А. Тимирязев, это был «один из оригинальнейших ученых, исследователей и мыслителей современной Англии».

Он всегда много читал, а еще больше размышлял. Свобода от «научной рутины» содействовала его творческим успехам, но не гарантировала от ошибок. Он был, в сущности, ученым-любителем, а не преподавателем или профессионалом, выполняющим определенную работу в ограниченной области. Для независимости у него были подходящие условия. Родился в состоятельной семье; с младенческих лет поражал смышленостью и памятью: в полтора года знал буквы, через год научился читать, в три года писал свое имя, а в пять лет писал грамотно.

Поступил Френсис в знаменитый Кембриджский университет, изучал медицину, но не пожелал стать врачом. До двадцати пяти лет увлекался охотой и стрельбой (посетил даже Гебридские острова, охотясь на тюленей), много путешествовал; объездил Европу, затем Африку, побывал на Ближнем Востоке, собрав интересные сведения по географии и этнографии.

В 1849 году он изобрел печатающий телеграф (телетайп); ограничился публикацией его описания. На следующий год, став членом Географического общества, отправился как исследователь в Южную Африку. За два года прошел около 1700 миль. Вернувшись, в 1853 году опубликовал книгу «Рассказ исследователя тропической Южной Африки». Географическое общество наградило его золотой медалью. В 34 года он стал членом Королевского общества (академии).

Когда английские войска вместе с союзниками высадились в Крыму, воюя с Россией на стороне Турции, Гальтон изобрел «алтископ», позволяющий смотреть из укрытия, не высовываясь (типа созданных позже перископов подводных лодок).

В 1855 году вышли его «Заметки о современной географии» и работа для облегчения топографической съемки «Таблица для грубой триангуляции без употребления инструментов и расчетов», а в 1863 году – «Метеорографика, или метод нанесения погоды на карту». Он придумал ряд приборов для создания чертежей и карт, а также машину для использования энергии морских волн.

Он сделал важное открытие: наряду с известными тогда циклонами установил существования центров с высоким давлением воздуха (антициклонов), где воздушные потоки идут по часовой стрелке.

Увлекшись антропологией, Гальтон основал биометрию, изобрел приборы для изучения параметров организма; разработал биостатистику, открыв путь к количественному изучению изменчивости и наследственности (генетики). Стал основоположником «психометрии», используя метод тестов и «типового портрета» для выяснения характеристик личности. Создал дактилоскопию – учение о кожных узорах и отпечатках пальцев.

Когда весной 1905 года на окраине Лондона были обнаружены два окровавленных трупа владельцев лавки, пожилых супругов, этот метод был впервые опробован на практике.

Сыщикам удалось выявить двух подозреваемых, братьев, против которых были лишь косвенные улики. Эти громилы смеялись, как от щекотки, когда у них стали брать отпечатки пальцев. Но вскоре им стало не до смеха. Оттиск большого пальца одного из братьев точно соответствовал оттиску на окровавленной шкатулке. Судья приговорил преступников к повешению. Они, потеряв самообладание, стали упрекать друг друга, чем подтвердили справедливость приговора.

Огромный интерес вызвала его книга «Наследственный гений, его законы и последствия» (1869). Он исходил из того, что таланты так же наследуются, как физические особенности. Сделал вывод: «Подобно тому, как с помощью тщательного отбора нетрудно получить такую породу лошадей или собак, у которой быстрота бега представляла бы качество не случайное, а постоянное, или добиться какого-либо иного результата, в таком же роде, – точно так же было бы делом вполне осуществимым произвести высокодаровитую расу людей посредством разумных браков в течение нескольких поколений».

Он основал научное направление, которое до середины XX века имело немало приверженцев даже среди крупных биологов, назвав его евгеникой – наукой об улучшении рода человеческого. На эту тему писал, в частности, выдающийся советский генетик Н. К. Кольцов (за что был раскритикован). Принципы евгеники вошли в идеологию нацизма, утверждавшего преимущества арийской расы и возможность на ее основе создания сверхчеловека.

Первые крупные военные победы фашистов, казалось бы, подтверждали миф о высшей арийской расе. Но зверства на оккупированной территории, а затем и полное поражение Третьего рейха от СССР показало, что советский «сверхчеловек» морально выше и духовно сильней «арийской белокурой бестии».

Впрочем, не борьбой идеологий и государств доказывается верность или ошибочность научной теории, относящейся к биологии. Как показали исследования, идея борьбы с наследственными дефектами имеет смысл и значение. На этом основана медицинская генетика. А вот в отношении наследственности гениальности или выведения улучшенных «пород» людей ситуация прямо противоположная.

Мне довелось собирать материалы о детстве гениальных людей. Выяснилось, что, в отличие от Гальтона, почти все они были обыкновенными детьми (а наследственные качества проявляются с младенчества). Точнее, они были столь же необыкновенны, как все дети.

В одной из книг, уже давно, я написал, что гениями рождаются почти все, а негениями становятся. При случае спросил, не без робости, об этом утверждении специалиста по генетике человека А. А. Малиновского (сына выдающегося ученого и философа А. А. Богданова). Он поддержал эту мысль и добавил, что в начале тридцатых годов написал в научной статье нечто подобное.

Законы генетики оказались не столь примитивными, как предполагал Гальтон. А в отношении гениальности…

У него, человека безусловно талантливого, троюродным братом был великий Чарлз Дарвин. Их общий дед Эразм Дарвин – замечательный мыслитель, написавший философскую поэму «Храм природы», где, между прочим, написал о естественном отборе. Вообще, в роду Дарвиных было немало талантливых ученых.

Доказывает ли это их особенные наследственные качества? Нет. Просто у них в роду традиционно уважали интеллектуальный труд, интерес к познанию природы. Вот что передал им Эразм Дарвин, – но только не в виде мифических «генов гениальности», а воспитанием и образованием.

Гальтон писал: «Доводы, которыми я пытаюсь доказать, что талант наследственен, состоят в том, что я показываю, насколько велико количество случаев, в которых более или менее знаменитые личности имеют родственниками людей, выдающихся из общего уровня».

Но ведь у близких родственников знаменитых личностей больше, чем у других, возможностей добиться успеха. Есть потомственные кузнецы, плотники, пекари, краснодеревщики, слесари, стеклодувы, также как летчики, моряки, чиновники… Значит ли это, что у них передаются по наследству какие-то особенные способности кузнецов, пекарей, слесарей, моряков, чиновников?

То же относится и к умственной деятельности.

У Михаила Ломоносова не было деда – выдающегося мыслителя, как у Чарлза Дарвина или Френсиса Гальтона. Это не помешало ему стать величайшим ученым своего времени. Если бы гениальность зависела от генетики, то среди многочисленных потомков Ломоносова, Пушкина, Менделеева проявились бы великие таланты. Этого нет.

Человек становится человеком в результате воспитания и обучения. То же и у всех высших животных.

В результате одомашнивания, искусственного отбора можно получить продуктивные породы скота, потомственных скакунов, разновидности кошек и собак. Однако их интеллект не возрастает, а обычно деградирует по сравнению с дикими родственниками.

…Одаренный незаурядными умственными способностями Гальтон не стал великим ученым, подобно своему троюродному брату. Почему? (Кстати, в своей автобиографии Чарлз Дарвин отказал себе в каких-либо выдающихся способностях.) Главная причина: он не вполне корректно работал с фактами. Научный метод требует не подбирать факты для доказательства какой-то идеи, а делать обобщения с учетом всей их совокупности.

Об этом забывают многие ученые-любители. Один из наиболее выдающихся из них – Гальтон – по этой причине не сделал великих научных открытий. Хотя его достижения в ряде областей знаний и техники заслуживают уважения.

Но почему же тогда за последние десятилетия, когда профессиональные ученые исчисляются миллионами (!), крупных научных теоретических открытий нет? В технических дисциплинах они безусловны и удивительны. Но в том, что касается познания природы и человека, ничего подобного не наблюдается. Скажем, расшифровка генетического кода человека или клонирование животных в теоретическом плане ничего особенного не дали, хотя технически это великолепные достижения.

В наше время для серьезных исследований необходимо сложное оборудование, хорошо подготовленные экспедиции, дорогостоящие эксперименты. Желательно создание коллектива из представителей разных специальностей, разрабатывающих трудную проблему.

На все это требуются немалые средства. Ученые ими обычно не располагают. А в обществе, где преобладают экономические интересы, стремление к прибыли, максимальному и скорейшему обогащению, почти невозможно отыскать чудака-миллиардера, желающего потратить свой капитал во имя духовных, а не материальных ценностей без надежды на доход в обозримом будущем.

Еще одно обстоятельство. Современный ученый вынужден пройти немалый путь ученичества с защитой диссертаций. Требуется строго следовать указаниям наставников, руководителей и учитывать мнения рецензентов и оппонентов. Поступив на работу, приходится выполнять задания заказчиков и научных руководителей. В наиболее активные годы, когда бурлит энергия и фантазия, молодой ученый имеет очень ограниченные возможности для самостоятельного творчества, для проявления своей индивидуальности и оригинальности.

В XIX столетии было иначе. Выдающиеся исследователи, у кого творческий путь или, хотя бы, молодые годы пришлись на тот век, видели своей целью искание истины, познание природы, человека, общества. Это трудно, а то и невозможно совместить со стремлением сделать карьеру, обогащаться, а уж, тем более, угодить начальству или бизнесмену.

Свое величайшее достижение – учение о биосфере, области жизни на планете, В. И. Вернадский создал как синтез комплекса наук, а не только минералогии, кристаллографии, геохимии, в которых он был специалистом. Вдобавок он был одним из крупнейших историков и философов науки. Правда, в этом нет ничего оригинального. Обычное гениальное прозрение ученого-мыслителя. Результат упорного труда, жажды познания, честности, высокого профессионализма. Такое сочетание качеств встречается нечасто.

Неужели интеллектуальный потенциал современных ученых резко снизился по сравнению с их предшественниками? Нет, конечно. Среди них немало интересных мыслителей. Но за последние десятилетия их становится все меньше, а проявить свои способности им все труднее.

Еще одна особенность, присущая энтузиастам: выход за пределы собственной жизни, чувство единства с прошлым и будущим. Таким был, например, Джордано Бруно. Он считал: «Лучше достойная и героическая смерть, чем недостойный и подлый триумф». Решил погибнуть во имя чести, чувства собственного достоинства. «И смерть в одном столетии дарует жизнь во всех веках грядущих!»

Вспомним Николая Ивановича Кибальчича. Ему было 28 лет, когда его в 1881 году приговорили к смертной казни через повешение за участие в покушении на жизнь царя. Перед смертью он не раскаивался, не молил о пощаде, а создал «Проект воздухоплавательного прибора», став основоположником освоения космического пространства ракетной техникой. Он писал: «Если же моя идея после тщательного обсуждения учеными-специалистами будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу Родине и человечеству».

Таковы пределы личности тех, кто способен на подвиг, великие свершения: Родина и человечество.

А. Л. Чижевский

В XX веке Александр Леонидович Чижевский (1897–1964) опубликовал ряд работ, объединенных названием его статьи: «Астрология наших дней». Восторженные последователи называли его новым Леонардо да Винчи. А по мнению его противников, он возрождал средневековое мракобесие.

Чижевский был личностью незаурядной. Родился в семье кадрового военного, детство провел в родовом имении Александровке Брянского уезда у бабушки и тетушек, заменивших рано умершую мать. Обучался в школе живописи в Париже, получил музыкальное образование. В 1913 году его семья переехала в Калугу, что стало знаменательным событием в судьбе Чижевского. Он интересовался астрономией, а весной 1914 года познакомился с преподавателем калужской гимназии К. Э. Циолковским. Поэтическое воображение Чижевского, уносившее его в космическую бездну, получило научно-философский импульс. Его увлекла тема космических влияний на земные процессы.

К тому времени данную проблему четверть века изучали географы и пришли к отрицательному выводу. Чижевского это не остановило. Скорее всего, он не был знаком с этими работами: учился в Коммерческом и Археологическом институтах, посещая отдельные лекции на медицинском и естественно-математическом факультетах Московского университета. В 1918 году защитил диссертацию «Исследование периодичности всемирно-исторического процесса» на историко-филологическом факультете. На гуманитариев произвели большое впечатление таблицы и графики, представленные диссертантом.

Себя он называл «солнцепоклонником», решив найти доказательства зависимости от солнечной активности поведения людей и судеб общества. Посвятил этому книгу «Физические факторы исторического прогресса» (1924) с подзаголовком: «Влияние космических факторов на поведение организованных человеческих масс и на течение всемирно-исторического процесса, начиная с V века до Р. Хр. и по сие время».

Он искал подтверждений этим влияниям и, естественно, их нашел. Ведь природа и история предоставляют необъятнейшие материалы, из которых можно выбрать факты, подтверждающие ту или иную концепцию. А требуется обращать внимание прежде всего на возможность опровержения гипотезы или теории. Тысячи отобранных фактов, ее подтверждающих, менее весомы, чем один, убедительно опровергающий. Таковы правила науки, с которыми Чижевский не считался.

Александр Леонидович смело заявил: «В свете современного научного мировоззрения судьбы человечества, без сомнения, находятся в зависимости от судеб вселенной. И это есть не только поэтическая мысль, могущая вдохновлять художника к творчеству, но истина, признания которой настоятельно требуют итоги современной научной мысли». Он развивал взгляды своего учителя К. Э. Циолковского. Разум Вселенной, утверждал Циолковский, регулирует жизнь Мироздания, все части которого находятся в тонких взаимосвязях, чутко реагируя на внешние воздействия.

Обработав сведения о важнейших исторических событиях на Земле с V по XX век, Чижевский сопоставил их с данными о динамике солнечных пятен. Наиболее детальные графики охватывали период «революционной деятельности народных масс России за период с 1 октября 1905 год по 1 апреля 1906 год (митинги и забастовки; взрывы бомб и покушения; немедленные репрессии)». Он выделил систему циклов активности человечества, вполне синхроничную, по его словам, с периодами максимальной деятельности Солнца. Например, были приведены годы выдвижения вождей, реформаторов, полководцев, государственных деятелей (…441 – Аттила… 1605 – Лжедмитрий и В. Шуйский… 1839 – Шамиль… 1917 – Керенский, Ленин).

Свой метод он назвал историометрией. Основной ее закон: «Течение всемирно-исторического процесса составляется из непрерывного ряда циклов, занимающих промежуток времени, равный, в среднем арифметическом, 11 годам, и синхроничных в степени своей активности периодической пятно-образовательной активности Солнца» (перечислены «историко-психологические особенности» каждого цикла). Следовательно, «исторические и общественные явления… подчиняются физическим законам», что возвышает историю «до степени точных дисциплин».

По его мнению, необходимо во всех государствах создать научные институты, анализирующие общественные движения, социально-политические и военные конфликты, сопоставляя эти данные с астрономическими и метеорологическими показателями.

Следующий этап – предсказание общественных бурь и предотвращение их вредных последствий. Тогда в человеке проявятся «те качества и побуждения, которые иногда и теперь светятся на его челе, но которые будут светиться все ярче и сильнее и, наконец, вполне озарят светом, подобным свету Солнца, пути совершенства и благополучия человеческого рода. И тогда будут оправдано и провозглашено: чем ближе к Солнцу, тем ближе к истине».

Такова была его вера. Но можно ли назвать его концепцию научной теорией? Вряд ли.

Сугубо статистический подход к общественным явлениям искажает саму суть истории человечества. В отличие от скопища атомов газа или жидкости взаимодействие людей происходит не механически, а прежде всего духовно. Люди живут как своевольные и противоречивые существа, на которых или в которых бесплотная мысль действует значительно сильнее, чем импульсы, идущие от Солнца, или магнитные бури.

Историометрия предоставляет слишком большие возможности для произвола исследователя. В жизни разных народов, этносов, государств земного шара ежегодно совершается так много событий, что объективный выбор из них самых важных, так же как выбор исторических личностей, невозможен.

Сомнителен и философский подтекст историометрии. Александр Леонидович исходил из несвободы воли человека. По его словам, «вера в метафизический догмат о свободе воли являлась одною из главных причин, тормозящих объективное исследование истории». Но в том-то и отличие жизни: она преодолевает механическое действие законов косной природы.

Росток пробивает слой почвы и вопреки гравитации, великому закону всемирного тяготения, тянется к Солнцу. Человек взбирается в гору, повинуясь своему желанию, тогда как камню суждено катиться под уклон… В жизни организмов проявляются самые разнообразные законы природы, в том числе и статистические. Однако смысл истории заключается прежде всего в реализации духовного потенциала, в творчестве, в постоянном выборе между добром и злом, гармонией и хаосом, истиной и ложью. Вектор этого выбора вовсе не указывает направление к неизбежному прогрессу.

Чижевский заявил: «В свете современного научного мировоззрения судьба человечества, без сомнения, находится в зависимости от судеб вселенной». Очень сомнительный тезис! Ни природа, ни Бог не определяют это. Человек творит окружающий мир по своему образу и подобию. Его духовная суть определяет и внутренние общественные конфликты, и глобальный экологический кризис. Даже замечательные достижения науки и техники лишь все контрастней выявляют это обстоятельство.

Чижевский прямо-таки мистически воспринимал появление пятен на Солнце:

И вновь, и вновь взошли на Солнце пятна,

И омрачились трезвые умы,

И пал престол, и были неотвратны

Голодный мор и ужасы чумы.

И вал морской вскипел от колебаний,

И норд сверкал, и двигались смерчи,

И родились на ниве состязаний

Фанатики, герои, палачи.

И жизни лик подернулся гримасой:

Метался компас – буйствовал народ,

И над землей, и над людскою массой

Свершало Солнце свой законный ход…

Как тут не вспомнить слова Пушкина об одной из сур Корана: «Плохая физика, но зато какая смелая поэзия!»

У Чижевского – исследователя и изобретателя были немалые достижения. Он был личностью богато одаренной и творческой. Но его историософия не подтверждается фактами. Такую проверку некогда провел и я, пытаясь установить ритмы земных природных процессов. В некоторых случаях проявлялся так называемый «11-летний цикл». Но и он колебался в широких пределах – от 7-ми до 17-ти лет, к тому же с исключениями. Прямой связи с колебаниями солнечной активности выявить не удалось (сошлюсь на свою книгу «Пульс земных стихий»).

Открытие радиационных поясов Земли, исследования ее магнитосферы показали: биосфера надежно защищает земные организмы от вспышек солнечной активности. Колебания атмосферного давления действуют на живые организмы сильней, чем вспышки на Солнце или так называемый «парад планет» (когда они выстраиваются в одной плоскости). Чижевский предполагал, что «парад планет» вызывает на Земле всяческие катастрофы. Ничего этого не произошло, хотя «парады» происходили неоднократно.

Нередко упоминают имя Чижевского в одном ряду с Вернадским, в связи с учением о биосфере. Это недоразумение. Вернадский никогда не упоминал идей Чижевского, хотя они были современниками. Вряд ли книгу Чижевского «Земное эхо солнечных бурь» оставил без внимания Вернадский. Она вышла в Париже в 1937 году, а Владимир Иванович хорошо знал французский язык, и ряд его работ был опубликован сначала во Франции.

Создатель учения о биосфере не придавал серьезного значения научно-философским разработкам Чижевского, который предполагал существование особых лучей, способных влиять на психику людей, вызывая бунты, революции, войны. Такие лучи не обнаружены. Сомнительны и его философские установки, метод подбора фактов. При их обилии всегда можно выбрать те, которые подтвердят существование любого ритма.

Солнце безусловно оказывает воздействия на биосферу и людей. Как сказал еще Джордано Бруно, все мы – дети отца-Солнца и матери-Земли. Мы насыщены, пронизаны, заряжены энергией Солнца. Но она действует на нас опосредованно, через биосферу. Люди – не марионетки, поведение которых регулирует великое светило. Несравненно сильней, чем солнечные вспышки, действуют на нас родные и близкие, руководители или вожди, журналисты, радио– и телепередачи.

Да, мы – дети Солнца. Но слишком часто бываем недостойны такого родства, а в своем стремлении к истине с огромным трудом отыскиваем верные пути.

Меценаты и сумасброды

Подобные субъекты не сумасшедшие, а безрассудные, поступающие в ряде случаев по своей прихоти, не так, как принято в обществе. Называют их, в зависимости от характера чудачеств, – чудиками, самодурами, чудилами, а то и чудовищами. Но именно благодаря своим сумасбродствам они сохраняются в памяти потомков. Нередко это личности незаурядные, буйные, возможно, талантливые, но так и не нашедшие достойного применения своим недюжинным возможностям.

К этой категории можно отнести едва ли не любых оригиналов. Мол, одним из них удалось найти свое призвание, проявить незаурядность натуры, а другим просто не повезло. Но, все-таки, по сути своей данное понятие имеет негативный оттенок. Как пояснял Владимир Даль, самодур – это человек «безумный, безрассудный, дикий, бестолковый, ни с чем несообразный, противный здравому смыслу». Несколько мягче в словаре Д. Н. Ушакова: «Человек, поступающий безрассудно, противно здравому смыслу, по случайной прихоти».

Но вопреки привычным представлениям, а то и здравому смыслу совершались научные открытия. Солнце всходит и заходит, говорим мы, хотя это объясняется не движением светила, а вращением Земли. Мы воспринимаем земную твердь недвижной, а наша планета, вращаясь, несется в космическом пространстве и вокруг Солнца, падая вместе с Галактикой в космическую бездну…

«Безумству храбрых поем мы песню!» – восклицал Максим Горький. Действительно, человек, жертвующий, казалось бы, самым дорогим, что у него есть – собственной жизнью – иному покажется сошедшим с ума сумасбродом. Однако он герой, если приносит жертву во имя чести и справедливости, любви к людям и Родине.

В нашем случае речь пойдет главным образом о тех героях, которых следует считать сумасбродами преимущественно в негативном смысле. Хотя и среди них были люди, достойные уважения. А бывало и так, что странное и даже сумасбродная на первый взгляд затея оборачивалась выдающимся результатом.

Чаще всего люди сохраняют дурные наклонности, приобретенные в детстве, когда их баловали и развращали, позволяя помыкать няньками и дядьками, слугами и прислугой. Царевичи и принцы в этом отношении отличались в лучшую сторону от детей многих знатных господ благодаря своему более высокому воспитанию.

Например, разбалованный донельзя маленький маркиз де Сад (будущая знаменитость, именем которого назовут одно из психических извращений – садизм) воспитывался вместе с принцем де Конде. И хотя принц был значительно старше его и крупней, «маркизик» де Сад порой с такой яростью набрасывался на него по пустяковым поводам, что принц вынужден был звать на помощь. Именно из таких несдержанных, злых, болезненно самолюбивых и самодовольных детей вырастают настоящие самодуры, а то и маньяки-преступники.

Герострат

В обширном списке сумасбродов и самодуров одно имя повторяется на разных языках вот уже почти 24 столетия. В этом отношении с ним могут соперничать немногие, скажем, правитель и полководец Александр Македонский или мыслитель Сократ.

Говорят, в 356 году до н. э. мечтавший о славе житель Эфеса Герострат поджег храм Артемиды, считавшийся одним из чудес света. Суд приговорил преступника к смерти, запретив упоминать его имя. Но греческий историк Феопомп упомянул об этом событии, припомнив Герострата.

Римский географ Страбон тоже счел нужным сделать то же самое, хотя, вроде бы, мог бы и промолчать. Он писал:

«Первым строителем храма Артемиды был Херсифрон, затем другое лицо его расширило. После того, как некий Герострат сжег храм, граждане воздвигли другой, более красивый, собрав для этого женские украшения, пожертвовав свое собственное имущество и продав колонны прежнего храма. Свидетельством этого являются изданные тогда постановления».

С тех пор имя поджигателя святыни присутствует не только во всех энциклопедиях, но и в кратких энциклопедических словарях. Поступок Герострата стал хрестоматийной иллюстрацией непомерного честолюбия, жажды славы любыми средствами, а также склонности людей к сенсационным сообщениям, какими бы отвратительными они ни были.

Кто помнит о Херсифроне – создателе храма Артемиды в Эфесе? Кого интересует дальнейшая после пожара судьба храма? А вот о преступнике Герострате слышали едва ли не все. Он прославлен, словно совершил героический поступок. Такие люди, как считал философ Мишель Монтень, «жаждали скорее громкого, чем доброго имени… Этот порок, впрочем, обычен: мы заботимся больше о том, чтобы о нас говорили, чем о том, что именно о нас говорят; с нас довольно того, что наше имя у всех на устах».

Монтень признавался: «Я не столько забочусь о том, каков я в глазах другого, сколько о том, каков я сам по себе. Я хочу быть богат собственным, а не заемным богатством». И пояснял: «Надо быть доблестным ради себя самого и ради того преимущества, которое состоит в душевной твердости, уверенно противостоящей всяким ударам судьбы…

Совсем не для того, чтобы выставлять себя на показ, наша душа должна быть стойкой и добродетельной; нет, она должна быть такою для нас, в нас самих, куда не проникает ничей взор, кроме нашего собственного».

Однако поучительный пример Герострата и прочих прославляемых недостойных людей показывает, что в общественной жизни, увы, слишком часто торжествует пошлая или подлая слава, и она порой не менее громка и долговечна, чем подлинная.

Но быть может, именно это и желал показать и доказать своим поступком Герострат! В таком случае, имя его следует помнить и впредь.

Маркиз де Сад

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад (1740–1814) стал одним из символов нашего времени. Садизм отражает суть тысяч преступлений, совершаемых ежедневно в мире с особой жестокостью и половыми извращениями. Одно уже это заставляет присмотреться к данной личности и обдумать явление, которое она воплощает.

Садизмом принято называть патологическое стремление к жестокости, наслаждение чужими страданиями. В более узком смысле – получение сексуального удовлетворения, причиняя боль половому партнеру. Но было бы большим упрощением сводить это явление к психическим или сексуальным патологиям.

Маркиз де Сад занимает далеко не последнее место в истории мировой литературы. По проторенному им творческому пути следуют тысячи писателей, пользующихся популярностью, и несчетное число журналистов, газетчиков. В солидной работе П. С. Таранова «Анатомия мудрости. 120 философов» основоположник садизма как явления культуры представлен и незаурядным мыслителем.

В то же время авторы непритязательной книги «Величайшие в мире злодеи» Б. Джонс и Н. Блендфорд завершили главу «Жажда крови» очерком о де Саде. Там сказано: «Философия Гитлера посвящена политике, теория де Сада – человеческой сексуальности, но обе опасны в равной степени, потому что способны превращать обыкновенных мужчин и женщин в монстров».

Таково чудовищное заблуждение тех, кто полагает, будто все беды людей от идей, которые они вычитывают из книг. Можно подумать, что до Гитлера не было на свете великих и жестоких диктаторов, а до маркиза де Сада – сексуальных патологий. Как будто миллионы людей живут по принципу: прочитал – сделал. В таком случае в мире давно наступила бы тишь, гладь да Божья благодать, ибо книг, взывающих к добру и состраданию, больше, чем пробуждающих зло и садизм.

В определенном смысле мы должны быть благодарны таким писателям, как маркиз де Сад и Адольф Гитлер за откровенный рассказ о том, что в той или иной степени характерно для многих людей. Высказанная прямо и честно идеология или психопатология, какими бы ужасными они ни казались, предоставляют возможность для анализа этих явлений и противодействия им.

Выходит, де Сада следовало бы причислить не к величайшим злодеям, как это сделали упомянутые соавторы, а к исследователям и едва ли не благодетелям человечества. Феномен Гитлера тоже не так прост, как часто его представляют, и весьма поучителен.

Писатель-садист родился в знатной и богатой семье графа де Сада (бывшего некоторое время послом в России) и фрейлины принцессы де Конде. С матерью у него с детства сложились неприязненные отношения. Возможно, виной тому был его сверстник, принц, с которым ему поневоле приходилось играть по настоянию матери, несмотря на его высокомерие.

Учился Франсуа де Сад в привилегированном иезуитском колледже Людовика Великого. Закончив школу легкой кавалерии, в 15 лет стал младшим лейтенантом Королевского пехотного полка. Участвовал в Семилетней войне и дослужился до звания капитана кавалерии. Выйдя в 1763 году в отставку, с благословения короля Людовика XV женился на дочери президента налоговой палаты.

Однако тихая семейная жизнь с тайными интрижками на стороне его не устраивала. Маркиза обуревали жестокие страсти. Почему? Можно предположить, что на его психику наложила тяжелую печать война. Он столкнулся с жестокостью, убийством людей. Не исключено, что доводилось ему и насиловать женщин. Это половое возбуждение было усиленно и извращено целым букетом чувств: своевластия, вины, опасности, близости смерти, сатанинской гордости от попрания нравственного закона…

Подобное сочетание личного наслаждения с унижением и страданием сексуальной жертвы обычно не свойственно «простым натурам», тупым и злобным преступникам. Это – привилегия изощренных, а то и художественных натур. Поэтому так часто сексуальных маньяков трудно распознать.

Могла сказаться и слабая способность к сексуальному возбуждению, частичная импотенция. Поэтому приходилось прибегать к изощренным злодейским приемам.

Так или иначе, а маркиз де Сад не мог удовлетворить свои нездоровые страсти в постели с молодой женой. Не прошло и полгода, как за жестокое обращение с девицей легкого поведения в доме свиданий он был на 15 суток заточен в башню тюремного замка. Вскоре он получил место королевского генерального наместника в нескольких провинциях Бургундии, а после смерти отца стал владельцем богатых поместий.

Возможно, де Саду доставляло особое удовольствие святотатство в церковные праздники. Так произошло на Пасху 3 апреля 1768 года. Ранним утром на площади Виктуар в Париже маркиз пригласил в свой фиакр Розу Келлер, девицу неопределенных занятий, отвез в свою виллу, предложил раздеться и начал избивать плеткой-семихвосткой, чередуя пытку с половыми утехами. Смазав раны женщины мазью, он угостил ее завтраком и запер в комнате.

Жертва извращенца-сладострастника выпрыгнула в окно и с криками побежала в полицейский участок. На маркиза завели уголовное дело, суд наказал его штрафом и лишением свободы, но через месяц его помиловал король. В 1770 году де Сад вернулся на военную службу, получил чин полковника и вскоре окончательно вышел в отставку. Теперь он увлекся литературой и театром, ставя в родовом поместье Лакост собственные пьесы.

В портовом городе Марселе он со слугой Латуром посещал девиц легкого поведения, занимаясь сексом вперемежку с бичеванием. Однажды четыре проститутки обратились в полицию с жалобами на рези в желудке, обвиняя в отравлении маркиза де Сада и его слугу, которые, помимо всего прочего, потчевали их «возбуждающими конфетами».

По городу поползли зловещие слухи о маньяке, истязающем и убивающем своих любовниц, выпивающим их кровь и поедающим плоть. Якобы в его поместьях раскопаны кости его многочисленных жертв.

Все это плохо вязалось с внешностью злодея. Вот как описан он в полицейском протоколе: «Человек прекрасно сложенный, с решительным выражением лица, одетый в серо-голубой фрак, жилет и розовые панталоны, со шпагой, охотничьим ножом и тростью в руке». Позже портрет был дополнен уже парижской полицией: «Рост 5 футов 2 дюйма (156 см), нос средних размеров, рот небольшой, подбородок круглый, волосы пепельные, лицо овальное, глаза светло-голубые».

Не дожидаясь ареста и суда, обвиняемые скрылись. Королевский прокурор Марселя присудил маркиза де Сада и его слугу к публичному покаянию на паперти кафедрального собора. После этого маркизу следовало отрубить голову на эшафоте, а Латура повесить. Пожалуй, необычайная строгость приговора объяснялась заочностью наказания. Было устроено торжественное представление: на глазах многочисленных зрителей казнили, затем сожгли чучела обоих преступников.

И на этот раз смертный приговор был отменен. Но и под угрозой сурового наказания маркиз де Сад продолжал свои преступные чудачества. В феврале 1777 года его вновь заточили в Венсенский замок, а позже перевели в Бастилию. В заточении он написал роман «120 дней Содома, или Школа разврата» (1785), повесть «Несчастная судьба добродетели» (1787), новеллу «Эжени де Франваль» (1788)…

«Революция освобождает де Сада, – пишет литературовед Г. В. Якушева. – В 1791 году он публикует роман «Жюстина, или Несчастная судьба добродетели» (2-я редакция), осенью того же года в «Театре Мольера» ставится его драма «Граф Окстиен, или Последствия распутства», с восторгом встреченная публикой, – ведь речь идет о развращенности высших слоев общества, ненавидимых и презираемых революционным народом.

Гражданин Сад (а как же иначе! В духе времени он уже отказался от титула) продолжает выступать с чтением или постановками своих пьес, публикацией повестей, романов, сказок, разоблачающих аморализм аристократов. Самый аморальный из них выступает в роли обличителя! Более того, с конца 1790 года он состоит в якобинской секции Пик (Вандомская площадь), назначается комиссаром по формированию кавалерии, затем – членом административной Больничной ассамблеи, проверяющей состояние медицинских стационаров, пишет политические труды (отчеты, предложения, доклады). Наконец, 13 апреля 1793 года Сад становится присяжным революционного трибунала, а затем председателем секции Пик – и есть свидетельства о том, что ему претила жестокость робеспьеровского террора».

В конце 1793 года он вновь попадает в тюрьму. Ему вернул свободу очередной революционный переворот (термидорианский). Он бедствует, ютясь на мансардах, участвуя за мизерную плату в театральных представлениях. Летом 1800 года издает памфлет, осмеивая Наполеона, его жену и окружение. Писателя по приказу императора берут под негласный надзор, а в следующем году арестовывают как автора «самого ужасного из всех непристойных романов».

Из тюрьмы его переводят в клинику для душевнобольных. Здесь он ставил свои пьесы и участвовал в них. А главный врач просил перевести его в тюрьму, называя «циником и пьяницей», «предметом всеобщего презрения» и порочным до глубины души.

Перед смертью в конце 1814 года гражданин Сад раскаялся и завещал закопать свое тело в лесу, чтобы следы могилы затерялись так же, как его имя в памяти людей. Его похоронили на парижском кладбище по католическому обряду, а имя и труды его со временем стали пользоваться скандальной популярностью.

Г. В. Якушева пишет: «Современный читатель находит в романах, повестях, эссе, трактатах, пьесах Сада прежде всего самую яростную критику просветительских идей… Сад утверждал не только наличие, но и необходимость торжества зла во имя наслаждения жизнью наиболее сильных, прекрасных и безжалостных представителей людской породы… И в результате романы Сада, в которых так тяжеловесно, болезненно, причудливо и неправдоподобно смешались кровь, ужас, эротические фантазии, предсмертные стоны, человеческие экскременты и сладострастие, превратились в своеобразную антиутопию господства «сильных» людей, презирающих условности человеческого общежития, жалость и сострадание…

Трудно не заметить при этом, что все злодеи Сада – люди богатые или властные: денежные мешки, дорогие проститутки, церковные иерархи, вельможи, монархи…

Чудовищно гротескные образы Сада имели, однако, источником не только порочную фантазию их автора, но и вполне реальные, легко узнаваемые и даже изысканные прототипы в аристократическом обществе Франции XVIII столетия».

Если бы Сад был только теоретиком, писателем-философом, обличителем развратного французского общества предреволюционной поры, то его личность была более понятной. Но ведь он был обуян порочными (с позиций принятой нравственности) страстями и терпел от этого немало страданий. Даже перед угрозой сурового наказания он не мог отказать себе в садистических удовольствиях.

Странно, что имя Сада вошло в научный обиход и стало звучать в названии одной из психопатологий. Словно он был первооткрывателем и наиболее ярким представителем этой аномалии. За многие века до него тираны и злодеи проявляли свои садистические наклонности в большей степени. Любой деспот, которому доставляет удовольствие то, что перед ним унижаются, склоняются в низких поклонах, падают на колени, уничижаются – безусловный садист, хотя и не обязательно сексуальный. То же относится и к тем, кто радуется мучениям другого человека.

По сравнению со многими злодеями маркиз де Сад – просто жестокий ребенок, не более того. А в своем воображении, в литературных трудах он давал волю причудливой фантазии, смакуя все то, что принято считать непристойностями, пороками. До сих пор не вполне понятно, можно ли считать де Сада злодеем, преступником или душевнобольным.

Скажем, судя по сведениям, приведенным в справочнике «Сексопатология» (1990), те «вольности», которые позволял себе маркиз в отношениях с женщинами, можно отнести к элементам «полового тиранизма (садизма)», не переходящим «крайних вариантов нормы». Хотя в отдельных случаях он преступал, по-видимому, этот порог. Но и это понятно: стоит только дать себе волю, начать унижать сексуальных партнеров, как со временем это может обрести болезненный характер. Но в случаях с де Садом до серьезных увечий и, тем более, убийств дело не доходило.

Психиатры склонны считать наиболее распространенной причиной агрессивного поведения при садизме отсутствие в детстве у ребенка, лишенного материнской любви, чувства привязанности к матери, кормилице или няньке. К феномену де Сада это явно подходит. Тем более что и от сверстника-принца ему приходилось терпеть унижения. Чувство любви у него было приглушено еще в детстве.

Не исключено, что желание подчинять, унижать других, ощущать свое превосходство и власть проявлялось в нем еще и в связи с маленьким ростом и внешней женственностью. Таким людям свойственно активное стремление к самоутверждению, порой любой ценой.

Немецкий психолог и психиатр Эрих Фромм (перешедший от иудаизма к буддизму, но не чуждый вульгарной политологии) в книге «Анатомия человеческой деструктивности» сделал такой вывод:

«Садизм (и мазохизм) как сексуальные извращения представляют собой только малую долю той огромной сферы, где эти явления никак не связаны с сексом. Несексуальное садистское поведение проявляется в том, чтобы найти беспомощное и беззащитное существо (человека или животное) и доставить ему физические страдания вплоть до лишения его жизни. Военнопленные, рабы, побежденные враги, дети, больные (особенно умалишенные), те, кто сидит в тюрьмах, беззащитные цветные, собаки – все они были предметом физического садизма, часто включая жесточайшие пытки. Начиная от жестоких зрелищ в Риме и до практики современных полицейских команд, пытки всегда применялись под прикрытием осуществления религиозных или политических целей, иногда же – совершенно открыто ради увеселения толпы. Римский Колизей – это на самом деле один из величайших памятников человеческого садизма».

Здесь садизм представлен как синоним жестокости, злодейства. А если уже говорить о начальных формах такого явления, то можно было бы вспомнить библейского царя Давида, применившего специальные механизмы для массового уничтожения пленных, или распятие Иисуса Христа, когда страдания невинного человека доставляли радость толпе.

Странно даже, что Фромм в данном случае не упомянул о популярных в США, а теперь и в РФ жестоких «боев без правил» и подобных увеселений почтеннейшей публики. Хотя удовольствие от этих зрелищ вряд ли следовало бы относить к садизму. Ведь зрители являются болельщиками или сделавшими ставки, а вовсе не участниками. А то ведь придется считать садистами всех многомиллионных телезрителей, которых развлекают кровавыми зрелищами в художественной или документальной форме. Здесь перед нами массовое явление, которое ближе, пожалуй, к сатанизму.

Де Сада следовало бы считать глашатаем так называемой сексуальной революции. Он выставил напоказ пороки, свойственные в половой сфере значительному числу людей, но в потаенном виде. Садизм – проявление крайнего индивидуализма, эгоизма, характерного для буржуазного общества. И не случайно маркиз де Сад жил и творил во времена Великой французской буржуазной революции. Принципы – «преумножайте свои капиталы, подавляйте конкурентов!» – вполне отвечают высказываниям Сада. Вот некоторые из них:

«Делайте только то, что вам нравится и приносит наслаждение, все прочее – ерунда». «Эгоизм является первым законом человеческой природы, и прежде всего ему подчинены все непристойные наслаждения». «Мы должны думать только о себе, но ни о ком другом. Человек никоим образом не связан с другими людьми. Тот, кто хочет быть счастлив в этом мире, должен, не раздумывая, отшвырнуть все, все абсолютно, что стоит на его пути, и обязан приветствовать все, что служит или угождает его страстям».

Страсть к обогащанию и власти – одна из наиболее пагубных, разрушающих не только душу человека, но и окружающий мир природы. В этом смысле садизм – в толковании Сада – служит философской основой буржуазного индивидуализма. А его основатель был реалистом и откровенным человеком. Понимал, что в обществе господствуют вовсе не самые добродетельные: «Разве мы не видим ежедневно, как люди, лишенные напрочь и чести и славы, поживают преспокойно роскошной жизнью, недоступной слабым и глупым, несмотря на их рьяную приверженность добродетели?»

Он отвергал принципы морали, принятой в обществе – преимущественно лицемерно или из боязни наказания. Более того, выступал как воинствующий атеист:

«Только слепой не увидит, что любой бог – это скопище противоречий, нелепостей и несоответствующих действительности атрибутов». И еще: «Ах, как он добр, этот бог моих оппонентов, который творит зло и допускает, чтобы его творили другие, бог, символ высшей справедливости, с чьего благословения невинные всегда угнетены, совершенный бог, который творит только неправедные дела! Согласитесь, что существование такого бога скорее вредно, нежели полезно для человечества и что самое разумное – устранить его навсегда».

Выступил он и как аморалист. По его словам: «Злодейство – великолепное средство разжигания похоти; и чем невиннее жертва, тем большее наслаждение и даже блаженство оно доставляет». Конечно, таковы слова его, а не дела. Человеку свойственно бравировать смелостью своих высказываний. Тем более, когда писатель стремится шокировать публику. Однако эти мысли выражают нечто более серьезное, чем браваду. Они являются обоснованием сатанизма, служения низменным чувствам, признания ненависти, жестокости и личной воли проявлением духовного могущества.

Спустя полвека после маркиза де Сада французский поэт Шарль Бодлер вознес такую молитву:

Славен будь, Сатана, славен будь в вышине

Тех небес, где царил ты, и там, в глубине

Преисподней, где, свергнутый, грезишь в молчанье.

Упокой мою душу под древом познанья,

Близ тебя, когда свежей одето листвой —

Новый Храм – заблистает оно над тобой.

Пожалуй, в таком образе искусителя, предлагающего срывать все новые плоды с древа познания, сатанизм присутствует в отдельных высказываниях де Сада, раскрывающего глубокую, темную преисподнюю, подсознательную основу некоторых человеческих чувств и поступков.

Г. С. Шумаев

Среди московских реликвий есть одна необычайная и, странным образом, малоизвестная. Современный искусствовед может отнести ее в разряд инсталляций. Для человека религиозного она – иконостас. Это произведение заслуживает того, чтобы попасть в реестр нетрадиционных чудес света.

Речь идет о творении Григория Шумаева: грандиозном киоте «Голгофа», включающем сцены из Евангелия, Деяний Апостолов и Апокалипсиса. Ангелы и херувимы, святые и обыватели, дома и храмы, животные и растения, ад и рай, начало и конец света – целый мир вознамерился воссоздать дерзновенный москвич. Принялся он за дело, благословясь, и продолжал его несколько десятилетий!

Труд был подвижнический, молитвенный. Он не отнимал, а добавлял годы жизни. Недаром Григорий Шумаев прожил более девяноста лет.

Работал он в своем доме. Слухи о великолепном киоте ходили по столице. Высказывались опасения, что сей «животворящий крест весьма с куриозным украшением, который почти в совершенство приведен» пропадет или сгорит при пожаре.

Комиссия Сенатской конторы осмотрела произведение искусства, высоко оценила его достоинства и предложила перенести в соборную церковь Сретенского монастыря. Дело это поручили архитектору князю Д. В. Ухтомскому. В разборке, перевозке и монтаже реликвии принимал участие юный Василий Баженов. Не тогда ли он впервые почувствовал потребность в творческих исканиях?

Григорий Шумаев умер, а народ все шел и шел в Сретенский монастырь, чтобы подивиться на его творение…

С тех пор прошло без малого 250 лет. Несмотря на все трагедии и несуразности XX века, «Образ Мира», исполненный Шумаевым, сохранился в виде больших и малых фрагментов. Ничего подобного не создавал – единолично! – ни один скульптор на свете, включая титанов итальянского Возрождения. Творение русского мастера выполнено преимущественно из дерева, имеет более 7,5 м в высоту, более 4 м в ширину и 1,2 м в глубину. Но главное, конечно, содержание. В центре композиции – распятие. Справа от Иисуса Христа стоит Богоматерь, слева – Иоанн Богослов.

Эти вечные образы пребывают на фоне многочисленных разноцветных и разнообразных строений града земного с фигурками сотен, если не тысяч людей. А над ними вознесен Горний Иерусалим с высокими зеркальными стенами, стеклянными главками церквей. Окружают его граненые хрусталики на цветной фольге, производящие впечатление драгоценных камней.

Фундаментом для земного града являются три храма-монастыря. Они воплощают опору на Церковь. Здесь же находятся фигуры евангелистов.

По обеим сторонам в нишах показаны мучения душ в аду. Каждая деталь грандиозной композиции, в частности, фигурки святых, вырезаны тщательно, так же, как храмы, башенки, дома, украшения, мебель. В некоторых случаях использовано бронзовое и свинцовое литье.

В соответствии с православной традицией мастер показал «Образ Мира» как соединение Горнего и земного под сенью Животворного Креста. Все это отображено наглядно, ярко и понятно. Таково духовное наставление, требующее сосредоточенного внимания и стремления осмыслить мир видимый и невидимый.

Трудно представить себе колоссальный объем работы, выполненной почти за шесть десятилетий москвичом-подвижником. Аналогов этому трудно подыскать в истории человечества.

Григорий Семенович Шумаев родился в московской купеческой семье в 60-е годы XVII века. Работал в юности на Монетном дворе, хорошо знал резное и литейное дело. Собственный дом Шумаева находился в Мещанской слободе, недалеко от Сухаревой башни. Здесь на верхнем этаже и начал он работу над «Образом Мира».

Принимаясь за такой труд, Мастер должен был рассчитывать на долгие годы жизни и труда. И это было не чудачество в обыденном понимании, а подлинное подвижничество. Не потому ли суждена ему была долгая жизнь. Только к 1754 году он завершил киот, предназначив его Сретенскому монастырю – тому самому, который был выстроен на месте, где москвичи встречали в 1395 году чудотворную икону Владимирской Богоматери (в тот день татарские войска отошли от Москвы).

Судьба «Образа Мира» необычайна и потому, что работа над ним велась вопреки запрету императора на подобного рода творчество. Указ Петра I от 1722 года квалифицировал изготовление резных скульптур, ставших популярными с конца XVII века, «яко благочестивой нашей вере несогласным». Единственное исключение было сделано для Григория Шумаева. По-видимому, к тому времени значительная часть его киота была изготовлена и произвела сильное впечатление на тех, кому следовало решить ее судьбу. Мастеру позволили продолжить свой подвижнический труд.

Несмотря на то, что Крест создан из недорогих обычных материалов (основные элементы деревянные, украшенные кусочками зеркал, цветной смальтой, недрагоценными камнями, стразами), он поражает праздничной пышностью, затейливостью, неисчерпаемостью воплощенных в нем идей.

Около 1926 года Сретенский монастырь в Москве был закрыт. «Животворящий Крест чудес и страстей Господних» – как называли прежде «Образ Мира» – был разобран и перенесен в Большой собор Донского монастыря. Ныне он реставрируется.

…Когда всматриваешься в персонажи, созданные Григорием Шумаевым и оглядываешь всю его композицию, возникает ощущение, что на тебя из глубины веков глазами своих рукотворных образов смотрит сам Мастер. Он не использовал каких-то особенных приемов или материалов. Впрочем, светоносность Небесного Града передана с помощью новых по тем временам художественных средств.

Шумаев постарался по мере возможностей представить нечто, соответствующее описанию Горнего Иерусалима в «Откровении Иоанна Богослова»: «И стогны града злато чистое, ако стекло сквозь цветающее; не имат град потребы солнца, ни луны, ни свящи, ни света солнечного, но светом в нем слава Божия священный Агнец». Кроме того, из стекла и хрусталя исполнены чудесные главки многих церквей, имитации драгоценных камней в венцах Христа, Богоматери и апостола Иоанна…

Мудро использовал Мастер зеркальца. Их много, а расположены они так, что в них отражаются главным образом представители запредельного Горнего мира. В результате Небесные Силы – святые покровители живущих – умножаются в числе. Зритель, подойдя к киоту, видит, помимо всего, и свое отражение в зеркалах Небесного Мира, как бы естественно входящее в состав обитателей Царства Небесного…

Во Владимирском соборе «Животворящий Крест чудес и страстей Господних» находился напротив иконостаса, отражая все действия внутри храма. Перед иконами горело множество свечей. Каждая из них отражалась в зеркальцах. Богослужение сопровождалось сиянием, озарявшим храм чудесными бликами.

В канонической композиции Распятия под крестом располагается череп первого человека Адама, чьи грехи искупает Иисус. У Шумаева на этом месте оказывается предстоящий перед киотом человек. Появляется новый смысл: жертва Иисуса искупает грехи предстоящего в данный момент перед крестом.

На многие размышления наводит творение одного из наиболее возвышенных оригиналов – москвича Григория Шумаева. Он выглядит как религиозный фанатик, чудак, сумасброд, потративший многие годы своей жизни на одно лишь произведение, да и то предназначенное не для всеобщего обозрения и восхищения, а для храма, где люди молятся, стараются преодолеть горести и страдания, взывают к Царству Божьему, находящемуся, как сказано было Иисусом Христом, внутри нас.

Но разве Григорий Шумаев растратил свои годы, трудясь над своим произведением? Нет, он их приобретал. Потому что не причудой было его подвижничество, а проявлением глубокой веры в то высшее и светлое, что присутствует не только в окружающем и воображаемом мире, но и в душе человеческой.

Ф. И. Толстой

О нем писали или списывали с него своих героев Жуковский, Пушкин, Грибоедов, Тургенев, Лев Толстой. В «Горе от ума» дана краткая его характеристика устами Репетилова:

Но голова у нас, какой в России нету,

Не надо называть, узнаешь по портрету.

Ночной разбойник, дуэлист.

В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,

И крепко на руку нечист.

Но умный человек не может быть не плутом.

Когда ж о честности высокой говорит,

Каким-то демоном внушаем:

Глаза в крови, лицо горит,

Сам плачет, и мы все рыдаем.

Таков был граф Федор Иванович Толстой (1782–1846).

Родился он в Костромской губернии, в родовом поместье генерал-майора Ивана Андреевича Толстого. Военное образование получил в Морском корпусе. Его определили в гвардейский Преображенский полк. Здесь он надолго не задержался: кутила, скандалист, дуэлянт, азартный картежник, да порой и нечистый на руку… В общем, из молодых, да ранних. Его перевели в Вязьминский гарнизон.

Довелось ему побывать в Новом Свете, после чего получил прозвище Американец. На Камчатку его не ссылали, но среди алеутов он сумел стать «своим». Портрет его в зрелые годы оставил Александр Иванович Герцен:

«Я лично знал Толстого в именно ту эпоху, когда он лишился своей дочери Сарры, необыкновенной девушки, с высоким поэтическим даром. Один взгляд на наружность старика, на его лоб, покрытый седыми кудрями, на его сверкающие глаза и атлетическое тело показывал, сколько энергии и силы было ему дано от природы…»

Надо пояснить. Сарра умерла в 17 лет, через год после смерти Пушкина. Следовательно, речь идет не о старике – в нашем нынешнем понимании, – а о пожилом человеке, не достигшем шестидесятилетия. Но продолжим цитирование:

«Он развил одни буйные страсти, одни дурные наклонности, и это не удивительно: всему порочному позволяют у нас развиваться долгое время беспрепятственно, а за страсти человеческие посылают в гарнизон или в Сибирь при первом шаге… Он буйствовал, обыгрывал, дрался, уродовал людей, разорял семейства лет двадцать сряду, пока, наконец, был сослан в Сибирь… пробрался через Камчатку в Америку и оттуда выпросил дозволения возвратиться в Россию. Александр его простил – и он, на другой день после приезда, продолжал прежнюю жизнь. Женатый на цыганке, известной своим голосом и принадлежащей к московскому табору, он превратил свой дом в игорный, проводил все время в оргиях, все ночи за картами, и дикие сцены алчности и пьянства совершались возле колыбели маленькой Сарры. Говорят, что он раз, в доказательство меткости своего глаза, велел жене стать на стол и прострелил ей каблук башмака».

В сравнении с его прочими проделками, эта выглядит невинной шалостью. И хотя сумасбродов в царской России времен крепостничества было немало, Федор Толстой выделялся среди них. Точнее, в его характере обычные, в общем-то, черты принимали преувеличенные формы.

«Человек эксцентричный, – писал о нем журналист и беллетрист Фаддей Булгарин, – то есть имел особый характер, выходивший из обыкновенных светских форм, и во всем любил одни крайности. Все, что делали другие, он делал вдесятеро сильнее. Тогда в моде было молодечество, а граф Толстой довел его до отчаянности. Он поднимался на воздушном шаре вместе с Гарнером и волонтером пустился в путешествие вокруг света вместе с Крузенштерном».

С этой экспедиции начались его необычайные приключения. Отправился в кругосветку на фрегате «Надежда» он по своей воле вместо двоюродного брата, отказавшегося от плавания, сославшись на нездоровье. Не имея никакого настоящего дела, увлекавшего его, Федор Иванович принялся чудачить.

Во время стоянки на Маркизских островах подружился с местным правителем, весело проводя с ним досуг. Обзавелся роскошной татуировкой: на груди и на руках. Говорят, на одном из островов ему предложили стать королем. Не исключено, что он потчевал туземцев «огненной водой», а по-русски – водкой, да и сам был, как говорится, выпить не дурак. Во всяком случае, быстро находил общие интересы с аборигенами.

Пожалуй, капитан «Надежды» Крузенштерн был бы не прочь оставить беспокойного подчиненного на Маркизских островах в качестве короля. Федор Толстой позволял себе во время плавания непозволительные шалости.

Немолодой корабельный священник был не прочь выпить. Толстой напоил его, что называется, до сложения риз и уложил на палубу, припечатав его бороду сургучом казенной печатью, украденной у капитана. Когда священник проснулся, проказник крикнул ему: «Лежи! Видишь, казенная печать!» Но и без того отодрать бороду не было возможности; пришлось ее срезать.

Списали Федора Ивановича на берег за совокупность серьезных провинностей. Одну из них можно трактовать как служебное преступление. Этот бедокур подружился с корабельной обезьяной, молодым орангутаном. Каким-то образом это животное (имеется в виду обезьяна) облила чернилами важные бортовые записи капитана. Есть сведения, что окончательно лопнуло терпение Крузенштерна, когда Федор Толстой стал зачинщиком дуэли. В наказание его высадили на остров Алеутского архипелага, принадлежащий русско-американской колонии.

Он и тут проявил свой недюжинный характер: пожил на Алеутских островах, сумел добраться до Камчатки, а там и до Петербурга. За свои проделки был сослан в гарнизон Нейшлотской крепости. В августе 1808 года началась русско-шведская война (после которой Финляндия вошла в состав России на правах великого княжества и, между прочим, со своим парламентом – сеймом). Граф Федор Толстой проявил храбрость в сражениях и был возвращен в Преображенский полк.

Вместе с отрядом казаков он проделал лихой разведочный рейд по тылам шведов, помог верно избрать направление главного удара и подготовил победу Барклаю де Толли. Казалось бы, ему обеспечена блестящая военная карьера. Но подвел буйный нрав. На дуэли он убил прапорщика Александра Нарышкина и был разжалован в солдаты. Вскоре началась война с французами, и он вновь отличился, заслужил Георгия 4-й степени, а после разгрома наполеоновской армии получил чин полковника.

Обосновавшись в Москве, он устроил из своего дома нечто подобное притона картежников, гуляк, пьянчуг и баламутов. По некоторым данным, число убитых им на дуэлях достигло 11.

Он стал героем многочисленных анекдотов. Вот некоторые из них.

Однажды после сытного обеда с немалыми возлияниями хозяин предложил ему напиток:

– Возьми, Толстой, тотчас отобьет весь хмель.

– Боже мой! – воскликнул тот, перекрестясь, – да за что я тогда два часа трудился? Нет, хочу остаться при своем.

…В Английском клубе невдалеке от Толстого-Американца сидел барин с отменным красно-сизым носом. Федор Иванович посматривал с уважением на столь откровенное украшение лица, обличающее, как принято считать, незаурядного пьяницу. Однако вскоре выяснилось, что этот барин пьет одну только чистую воду.

– Да это самозванец! – возмутился Толстой. – Как смеет он носить на лице своем признаки, им не заслуженные!

…Возможно, после очередного убийства противника на дуэли или какой-нибудь бессовестной пьяной выходки Федор Иванович наложил на себя епитимью: полгода не брать в рот спиртного. Несколько месяцев он терпел эту муку. И даже долгие – неделю или две – проводы приятеля в дальнюю дорогу с бесчисленными тостами не смутили его.

Когда товарищ отбыл, он, трезвый, возвращался в кибитке вместе с Денисом Давыдовым. После долгого мрачного молчания Толстой обратился к своему попутчику:

– Денис, голубчик, дохни на меня!

За некоторые проделки граф Толстой мог угодить в сибирскую ссылку. Так, рассердившись на какого-то мещанина, он позвал его к себе домой, там велел связать по рукам и ногам и вырвал у него зуб.

Преступление было, как говорится, налицо. Пострадавший обратился с жалобой в полицию и суд. С помощью взяток Толстой доказал, что это клевета, и мещанин угодил в острог.

В то время в тюремном комитете служил известный в то время литератор Н. Ф. Павлов – сын дворового слуги, окончивший театральное училище, а затем и словесное отделение Московского университета. Мещанин обратился к нему в поисках справедливости. Павлов, как подлинный демократ, решил завести дело на графа Толстого. Тот, испугавшись, задействовал свои связи в высших кругах.

В результате один из вельмож написал другому секретное отношение, советуя дело закрыть, дабы «не дать такого прямого торжества низшему сословию над высшим».

Так и было сделано. Как показывает данный пример, проявлению самодурства способствуют не столько определенные черты характера, сколько социальные условия, позволяющие одним людям издеваться над другими.

…Некий князь задолжал Федор Ивановичу по векселю значительную сумму. После нескольких отсрочек, так и не дождавшись долга, Толстой написал ему: «Если Вы к назначенному числу не выплатите долг свой сполна, то не пойду я искать правосудия в судебных местах, а отнесусь прямо к лицу Вашего Сиятельства». Долг был выплачен.

Во время одного из скандалов, как рассказывают, Федор Толстой после игры несправедливо приписал Павлу Нащокину долг в 20 тысяч рублей. Услышав отказ платить, гостеприимный хозяин вытащил пистолет и, разыгрывая роль оскорбленной невинности, пригрозил застрелить гостя. Тот оказался не робкого десятка. Он положил на стол свой кошелек, где оставалось 25 рублей, и часы:

– Это достанется вам после моей смерти. Зато в суде и полиции вам придется заплатить не одну тысячу, чтобы скрыть преступление. Стреляйте!

– Молодец! – воскликнул Федор Толстой. Они остались друзьями. (Не напоминает ли это поведение бессмертного Ноздрёва из «Мертвых душ»?)

Федор Толстой удостоился эпиграммы от Александра Пушкина:

В жизни мрачной и презренной

Был он долго погружен,

Долго все концы вселенной

Осквернял развратом он.

Но, исправясь понемногу,

Он загладил свой позор,

И теперь он – слава богу —

Только что картежный вор.

Может показаться странным, что в такого субъекта была выпущена лишь эта единственная сатирическая стрела. Однако приходится помнить, что граф Федор Толстой не только порой плутовал, играя в карты, но и отменно стрелял, по малейшему поводу вызывая обидчика на дуэль.

У него было 12 детей; брак с цыганкой, не освященный в церкви, оказался прочным. Но, как часто бывало в те времена, дети его долго не жили. Говорят, после смерти каждого ребенка он вычеркивал одного из списка людей, убитых им на дуэли. Когда умер одиннадцатый ребенок, он зачеркнул последнее имя и облегченно вздохнул. Действительно, только одна его дочь Прасковья намного пережила своего отца.

П. П. Свиньин

Под таким заглавием Пушкин написал сатирическую сказочку про одного своего доброго знакомого:

«Павлуша был опрятный, добрый, прилежный мальчик, но имел большой порок. Он не мог сказать трех слов, чтобы не солгать. Папенька его в его именины подарил ему деревянную лошадку. Павлуша уверял, что эта лошадка принадлежала Карлу XII и была та самая, на которой он ускакал из Полтавского сражения. Павлуша уверял, что в доме его родителей находится поваренок-астроном, форейтор-историк и что птичник Прошка сочиняет стихи лучше Ломоносова. Сначала все товарищи ему верили, но скоро догадались, и никто ему не хотел верить даже тогда, когда случалось ему сказать правду».

Павел Петрович Свиньин (1787–1839) – герой этого дружеского шаржа. Он был одарен немалыми способностями. Но так уж сложилась его судьба, таким уж был его отчасти ветреный, легкомысленный характер, что ни одна из них не развернулась в полноценный талант. Его можно отнести к неугомонному племени авантюристов, искателей приключений, но не из числа злодеев.

Писатель Валентин Пикуль высказался о нем так:

«Этого человека, казалось, собирали по кусочкам, словно мозаику из различных узоров смальты: окончил Благородный пансион в Москве, Академию художеств в Петербурге, плавал переводчиком на эскадре Сенявина, побывал в плену у англичан, занимался матросской самодеятельностью, стал академиком за картину «Отдых после боя князя Италийского графа Суворова», он же писатель, дипломат, хороший литограф, и на все руки мастер… Все это в двадцать четыре года!»

Родился он в усадьбе Ефремово Костромской губернии в семье отставного лейтенанта флота Петра Никитича Свиньина. Обучался сначала дома, затем был отдан в Московский университетский благородный пансион, где в разные годы учились многие знаменитые люди России. Участвовал в литературном обществе и печатался в пансионском литературном журнале.

Поступив в Петербургскую Академию художеств, Павел Свиньин проявил себя неплохим рисовальщиком. Однако занятие живописью его не привлекало. Прекрасное знание иностранных языков позволило ему поступить на службу по ведомству иностранных дел. Его назначили переводчиком на боевой корабль «Рафаил», который в 1806 году из Балтики был направлен для пополнения средиземноморской эскадры адмирала Д. Н. Сенявина, ведущей совместно с англичанами боевые действия против французов и турок.

Во время длительного морского перехода на стоянках в иностранных портах он имел возможность наблюдать жизнь и нравы цивилизованных западноевропейцев. Действительно, внешние впечатления были самые благоприятные. Довелось любоваться опрятными домиками и двориками английских селян, отменными дорогами. Картина идиллическая, если бы не попадались порой у дороги виселицы с телами повешенных (в России тогда смертных казней не было более полувека).

Участвовал он в сражении за крепость Тенедос 12 марта 1807 года. «Рафаил», несмотря на полученные 20 пробоин, нанес большой урон туркам, прозвавшим корабль «ужасным черным». Побывал он и в Дарданелльской баталии 10 мая 1807 года, когда в результате стремительной атаки русских судов турки потеряли до 2000 убитыми, а через месяц – в сражении у острова Лемнос, где вражеским ядром был разорван командир корабля Д. А. Лукин – легендарный «русский Геркулес».

Однако в порту Лиссабона эскадру адмирала Сенявина блокировали англичане. Они превратились в противников после того, как в Тильзите (Восточная Пруссия) 25–27 июня Россия заключила мирный договор с Францией.

Свиньина отправили в Петербург с донесениями. В столице он пробыл недолго: был прикомандирован к русской дипломатической миссии в Североамериканских Соединенных Штатах. Там он издал на английском языке «Очерки о Москве и Санкт-Петербурге» со своими иллюстрациями. (Столетие спустя в США издали его акварели американского цикла, а еще через полвека ленинградский Русский музей приобрел два альбома его рисунков с видами Америки.)

В Филадельфии Свиньин подружился с высланным в Америку французским генералом Моро – идейным противником Наполеона Бонапарта и соперником его боевой славы. В 1813 году император Александр I пригласил Моро принять участие в совместной борьбе с Наполеоном. Свиньин организовал тайный отъезд генерала из Америки в Европу на быстроходном бриге «Ганнибал» и сопровождал его в пути. Был он рядом с французским генералом во время сражения под Дрезденом в августе того же года, когда Моро был ранен в ногу, которую пришлось ампутировать. Свиньин находился с генералом до самой его смерти 2 сентября в чешской деревеньке Лауны.

Павел Петрович побывал в большинстве столиц послевоенной Европы. В 1815 году издал «Опыт живописного путешествия по Северной Америке», а через год «Ежедневные записки из Лондона». Возвратившись в Россию, он вышел в отставку и по представлению адмирала Сенявина был награжден орденом Св. Владимира с бантом.

Деятельная натура Свиньина не терпела пустого времяпровождения. В 1819 году он основал журнал «Отечественные записки». Эпиграф избрал патриотический:

Любить Отечество велит природа, Бог,

А знать его – вот честь, достоинство и долг.

(Не только тогда просвещенные русские люди плохо знали Россию. За последние полвека значительная часть наших интеллектуалов утратила чувство Родины; мнящие себя патриотами толкуют о «России, которую мы потеряли» с балами, юнкерами под «хруст французской булки».)

Обращаясь к читателям журнала, Свиньин писал: «Только зная свое Отечество, россиянин может в полной мере чувствовать свое достоинство, убеждаясь опытами, что благословенное его Отечество изобилует всеми сокровищами мира, всеми прелестями природы, что в Отечестве его есть люди с необыкновенными способностями и добродетелями, достойные просвещеннейших наций, и некоторые из оных доведены до столь высокой степени совершенства и в столь огромном объеме, что не существуют нигде им подобные. Только узнав все это, можно отвыкнуть от страсти удивляться чужеземному, можно излечиться от слепого пристрастия к иностранцам и, наконец, можно с пользой и приятностью путешествовать по обширной России».

Как тут не вспомнить приведенную выше сказочку Пушкина, где с иронией упомянуты российские феномены, пребывающие в поварах, форейторах, птичниках. Но разве не был прав Свиньин, предполагая высокий творческий потенциал в русском народе? Он объективно оценивал и полезную деятельность некоторых иностранцев в России.

Ему довелось посетить собор Св. Павла в Лондоне. Там рядом с надгробьем адмирала Нельсона находится памятник выдающемуся английскому гуманисту и филантропу, реформатору тюремного дела Джону Говарду, организатору борьбы с чумой и другими заразными болезнями, в том числе и в России. Свиньин отметил:

«Нельзя русскому не поклониться памятнику Говарда, сего друга человечества, которому и наше Отечество обязано признательностью… Когда после взятия Очакова большая часть наших войск была соединена в Крыму, кровавый понос распространился между ними. В сие время случился Говард в Херсоне, познаниями своими и пожертвованиями он прекратил заразу, но сам захворал горячкою и умер посреди тысяч оплакивающих его в чуждом государстве. Он представлен в мраморе, подающим руку помощи страждущим и несчастным».

Особо пропагандировал Свиньин благотворительность и гуманность. Отметил он пермского врача Федора Христофоровича Граля, который бесплатно принимал больных с 5 до 6 часов утра, а затем целый день разъезжал по городским больницам. В двух номерах журнала за 1821 год была описана уникальная операция, совершенная Николаем Федоровичем Арендтом (в последующем – лейб-медиком императора Николая I). Подчеркивалось, что она «нам, русским, дает право гордиться таковым соотечественником, потому что г. Арендт получил начальное и окончательное образование свое в российских учебных заведениях – в Москве и С.-Петербурге. Подобной операции, столь благополучно совершенной, не было еще примера в истории хирургии».

Павел Петрович не только призывал к познанию России, но и сам подавал в этом пример. Он совершил путешествие по Волге, Каспийскому морю, Уралу, Западной Сибири, северо-восточной части России. Еще раньше побывал на Кавказе, в Крыму, в Молдавии. Итогом странствий, наблюдений и зарисовок стала книга «Картины России и быт разноплеменных ее народов» с иллюстрациями автора. Писал он также исторические романы: «Шемякин суд», «Ермак, или Покорение Сибири» и другие.

В 1830 году издание «Отечественных записок» прекратилось из-за недостатка средств. Свиньин поселился в своем галичском поместье и занялся изучением истории Петра I. Он собрал музей русской культуры: произведения живописи и скульпторы, миниатюрные портреты царствующих особ и вельмож, старинное серебро, монеты, медали и жетоны, минералы (415 наименований), древние рукописные документы, около 200 иностранных книг, «до России относящихся», и 1200 книг на русском языке.

Писатели-западники недолюбливали Свиньина. Поэт П. Вяземский назвал его в эпиграмме расчетливым любителем чинов, восклицающим: «Я не поэт, а дворянин!» Другую эпиграмму сочинил на него литератор А. Е. Измайлов:

Пусть Павлушка – медный лоб

Дураков морочит,

Лжет бездельник, как холоп,

Обмануть всех хочет… (и т. д.)

Он же посвятил Свиньину басню «Лгун», впрочем, тоже не блещущую остроумием и умом. Гоголь объявлял Свиньина прототипом Хлестакова (недаром Хлестаков хвалился: «С Пушкиным на дружеской ноге»).

Судя по всему, «прогрессивисты» западники считали его сумасбродом и невеждой; не может же здравомыслящий человек, побывавший в Америке и Западной Европе, отстаивать самобытность России и утверждать, будто она в чем-то не уступает цивилизованным государствам!

Говорят, в Пажеском корпусе один паж пожурил другого за непочтительное высказывание в адрес России:

– Какой же вы после этого сын отечества!

И услышал в ответ название двух периодических изданий:

– Я не «Сын Отечества», я «Вестник Европы».

Однако прошло несколько десятилетий, и русские писатели, ученые, художники, композиторы получили мировое признание. Прав оказался Свиньин. Увы, ему не довелось убедиться в этом.

…Много воды утекло с той поры, грандиозные изменения происходили в государстве Российском, а в прошлом веке и вовсе преобразился общественный уклад, обновилась вся социальная структура империи, преобразованной в СССР. Но в памяти поколений Свиньин остался странной и нелепой фигурой безудержного враля, квасного патриота, помещика-ретрограда и реакционера.

Автор знаменитого в XIX веке памфлета «Дом сумасшедших» литератор А. Ф. Воейков выразился о нем так:

Вот чужих статей писатель

И маляр чужих картин,

Книг безграмотный издатель,

Северный орел – Свиньин.

Он фальшивою монетой

Целый век перебивал

И, оплеванный всем светом,

На цепи приют сыскал.

Вот уж поистине «злые языки страшнее пистолета». По странной прихоти судьбы чаще всего именно демократы и либералы клеветали на своих политических оппонентов. И если его допустимо называть «маленьким лгуном», то они не гнушались и большой ложью. Ведь писал-то свои статьи Свиньин сам, так же как рисовал картины.

Когда знакомишься с его биографией и трудами, то все более отчетливо возникает в сознании образ образованного, мужественного, много испытавшего и повидавшего русского человека, не обделенного талантами.

Возможно, он был слишком увлекающейся, отчасти авантюрной и чудаковатой натурой. Порой старался ошеломить слушателей небылицами. Но не гонялся за выгодой или славой, подобно большинству авантюристов, и не стремился достичь высот на каком-то одном, как тогда говорили, поприще. Но и того, что он создал, достаточно, чтобы имя его – не слишком благозвучное – произносили с уважением.

М. М. Долгоруков

Михаил Михайлович Долгоруков (1794–1841), дальний потомок князя Московского, наглядно демонстрировал вырождение знатных родов и прославился как отменный самодур.

А. И. Герцен писал: «Князь Долгоруков принадлежал к аристократическим повесам в дурном роде, которые уже редко встречаются в наше время. Он делал всякие проказы в Петербурге, проказы в Москве, проказы в Париже. На это тратилась его жизнь. Это был… избалованный, дерзкий, отвратительный забавник, барин и шут вместе. Когда его проделки перешли все границы, ему велели отправиться на житье в Пермь».

Местное «высшее общество» было обрадовано прибытием из столицы столь важной персоны. Приехал он на двух каретах: в одной сам с собакой Гарди, в другой повар с попугаями. Он устраивал роскошные приемы, был хлебосолен, хотя порой позволял себе сумасбродные выходки. Появилась у него и премилая любовница из местных барышень. Однако она имела неосторожность из ревности наведать его утром без предупреждения и застала его в постели с горничной.

На гневные упреки обманутой любовницы он встал, накинул на плечи халат и снял со стены арапник. Поняв его намерения, она бросилась бежать, он – за ней. Сцена завершилась на улице при свидетелях. Нагнав ее, он хлеснул несколько раз свою обидчицу и, успокоившись, вернулся домой.

«Подобные милые шутки, – писал Герцен, – навлекли на него гонение пермских друзей, и начальство решилось сорокалетнего шалуна отослать в Верхотурье. Он дал накануне отъезда богатый обед, и чиновники, несмотря на разлад, все-таки приехали: Долгорукий обещал их накормить каким-то неслыханным пирогом.

Пирог был действительно превосходен и исчезал с невероятной быстротой. Когда остались одни корки, Долгорукий патетически обратился к гостям и сказал:

– Не будет же сказано, что я, расставаясь с вами, что-нибудь пожалел. Я велел вчера убить моего дорогого Гарди для пирога.

Чиновники с ужасом взглянули друг на друга и искали глазами знакомую всем датскую собаку: ее не было. Князь догадался и велел слуге принести бренные остатки Гарди, его шкуру; внутренность была в пермских желудках».

После столь отменной шутки Долгорукий весело и торжественно отбыл в Верхотурье, отрядив специальную повозку курятнику. Делая остановки на почтовых станциях, он собирал приходные книги, перепутывал их, подправив даты отъезда и приезда, после чего возвратил, приведя в замешательство все почтовое ведомство.

Подобные шутейства демонстрируют не столько барские причуды, сколько наглость самодура, уверенного в своей безнаказанности по причине своего привилегированного положения и возможности откупиться от «слуг закона». Причуды такого рода сошли на нет после отмены крепостного права и общей либерализации российского общества. А во времена Федора Толстого или упомянутого Долгорукова была возможность проявлять свои дурные наклонности.

На них не оказывало благотворного влияния учение Иисуса Христа. Это лишний раз доказывает важность не формальной принадлежности к той или иной религии, а внутреннего убеждения, веры в высокие идеалы и следование им по мере собственных сил. Даже в том случае, когда самодур проявлял необычайную набожность, она выглядела не столько подлинной верой, сколько суеверием, формальным исполнением обрядов.

В. В. Головин

Один из примеров такого рода привел писатель С. Н. Шубинский, подробно изложивший историю помещика XVIII века Василия Васильевича Головина. Она показывает, в частности, некоторые нравы патриархальной России, о которой в наше время имеются весьма искаженные представления.

Василий Васильевич оставил после себя «Записки бедной и суетной жизни человеческой». Следовательно, имел в виду оставить назидание потомкам. Ему в молодые годы трудно давалось учение в недавно учрежденной Морской академии. По болезни он получил годичный отпуск и успел за это время жениться – в 21 год – на богатой вдове княгине Евдокии Кольцовой-Масальской, урожденной Хитрово.

Жизнь его складывалась непросто. Довелось ему пережить гнев царицы Екатерины Алексеевны, при которой он был в должности камер-юнкера, арест и ссылку. Позже, при «бироновщине» его по какой-то причине арестовали, жестоко пытали и посадили в темницу. Он был освобожден благодаря огромной сумме, потраченной его супругой ради этой цели.

Несчастья, испытанные Василием Васильевичем сделали его подозрительным, замкнутым, чудаковатым и набожным до суеверия. Большую часть года он проводил в своем Новоспасском имении. Вставал еще до восхода солнца, прочитывал полунощницу и утреню вместе с дьячком своим Яковом Дмитриевым. Затем являлись к нему с докладами и рапортами дворецкий, ключник, выборный и староста – по команде горничной девушки испытанной честности, Пелагеи Петровны Воробьевой.

Она произносила: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Предстоящие отзывались: «Аминь!» Потом она напоминала: «Входите, смотрите, тихо, смирно, бережно и опасно, с чистотою и молитвою, с докладами и за приказами к барину нашему, государю: кланяйтесь низко его боярской милости и помните же, смотрите, накрепко!» Все разом отвечали: «Слышим, матушка!»

Войдя в кабинет к барину, они кланялись ему до земли со словами:

– Здравия желаем, государь наш!

– Здравствуйте, – отвечал он, – друзья мои, не пытанные и не мученные, не опытные и не наказанные (такова была его поговорка). Ну что? Все ли здорово, ребята, и благополучно у нас?

– В церкви святой и ризнице честной, – произносил, кланяясь, дворецкий, – в доме вашем господском, на конном и скотном, в павлятнике и журавлятнике, везде в садах, на птичьих прудах и во всех местах, милостию Спасовою, все обстоит, государь наш, Богом хранимо, благополучно и здорово.

– В барских ваших погребах, – начинал свое донесение ключник, – амбарах и кладовых, сараях и овинах, улишниках и птичниках, на витчинницах и сушильницах, милостию Господнею, находится, государь наш, все в целости и сохранности; свежую воду ключевую из святого Григоровского колодца, по приказанию вашему господскому, на пегой лошади привезли, в стеклянную бутыль налили, в деревянную кадку поставили, вокруг льдом обложили, изнутри кругом призакрыли и сверху камень наложили.

Выборный доносил так:

– Во всю ночь, государь наш, вокруг боярского вашего дома ходили, в колотушки стучали, в ясак звенели и в доску гремели, в рожок, государь, по очереди трубили, и все четверо между собою громогласно говорили; нощные птицы не летали, странным голосом не кричали, молодых господ не пугали и барской замазки не клевали, на крыши не садились и на чердаке не возились.

Заключительное слово произносил староста:

– Во всех четырех деревнях, милостию Божию, все обстоит благополучно и здорово: крестьяне ваши господские богатеют, скотина их здоровеет, четвероногие животные их пасутся, домашние птицы несутся; на земле трясения не слыхали и небесного явления не видали. Кот Ванька и баба-зажигалка в Ртищеве проживают, и, по приказу вашему боярскому, невейку ежемесячно получают, о преступлении своем ежедневно воздыхают и вас, государь, слезно умоляют, чтобы вы гнев боярский на милость положили и их бы, виновных рабов своих, простили.

(Требуется пояснение. Бабой-зажигалкой велено было называть женщину, учинившей по неосторожности пожар. Кот Ванька был любимцем Василия Васильевича. Однажды он забрался в сетку, где хранилась живая рыба для барского стола, наелся, но запутался в сети, удавился. Слуги доложили хозяину о преступлении кота, умолчав о его смерти, после чего было приказано отправить Ваньку в ссылку.)

Выслушав донесения, Василий Васильевич отпускал докладчиков. Ему приносили чай. Впереди шел один служитель с большим медным чайником с кипятком, за ним другой нес большую железную жаровню с горячими угольями; шествие заключал выборный с веником, насаженным на палку для обмахивания золы и пыли. Поставив на железный лист жаровню, а на нее медный чайник и сотворив молитву Иисусову, слуги тихо выходили. Барин посылал за своим старшим сыном, которого поднимали с постели. После чаепития барин отправлялся к литургии и становился в церкви на своем особенном месте.

Спать он ложился засветло после сытного обеда. По приказу и после молитвы захлопывались со страшным стуком ставни и закреплялись железными болтами. Дворецкий входил в кабинет барина и получал наказ для передачи всем остальным (дворовых было около трехсот человек):

– Слушайте приказ боярский. Смотрите, всю ночь не спите, кругом барского дома ходите, колотушками громче стучите, в рожок трубите, в ясак ударяйте, по сторонам не зевайте, и помните накрепко: чтобы птицы не летали, страшным голосом не кричали, малых детей не пугали, барской замазки не клевали, на крыши бы не садились и по чердакам не возились; смотрите ж, ребята, помните накрепко!

Подобный наказ давался старосте, а девица Воробьева перечисляла ключнику его обязанности. Не забыты были и семь кошек, которые на ночь привязывались к семиножному столу в гостиной. За каждой кошкой следила особая девка.

Прочитав вечернее правило, Василий Васильевич ложился в постель и, крестясь, произносил: «Раб Божий ложится спать, на нем печать Христова и утверждение, Богородицына нерушимая стена и защищение, Крестителева благословенная десница, хранителя моего ангела всесильный и все-мощный животворящий крест, бесплотных сил лики и всех святых молитвы; крестом ограждаюсь, демона прогоняю и всю силу его вражью искореняю, всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь!»

С вечера и всю ночь в Новоспасском раздавался гром, звон, стук, свист, гам и крик, трещанье и беганье четырех чередовых и стольких же караульных, призванных охранять барский дом от нечистой силы, которая, как известно, присутствует едва ли не всюду, закрадываясь даже в душу человеческую.

Зимовать Василий Васильевич отправлялся в Москву, для чего снаряжали около двадцати различных экипажей и до семидесяти лошадей. Впереди везли Владимирскую чудотворную икону Божьей Матери в золоченой карете и в сопровождении священника. Сопровождали процессию двадцать богато одетых верховых егерей.

К счастью для крепостных, причуды барина были безобидными, а сам он, хотя и строг, но не зол. Внешность Василия Васильевича была заурядной: невысок, сухощав, темноволос, с карими глазами, широким носом. Даже в восемьдесят лет он не употреблял очков и не потерял ни одного зуба; любил грызть орехи, которые для него мочили в кадках на целый год. Он постоянно носил на голове стеганую зеленую шапочку, сшитую в виде креста, так что одна полоса обходила вокруг головы, а две другие перекрещивались вверху. Согласно его завещанию, он был положен в этой шапочке в гроб, скончавшись весной 1781 года.

Его старший сын отслужил в Семеновском полку, а затем судьей в калужском надворном суде. Выйдя в отставку и обосновавшись в Новоспасском, стал он причудником, но в отличие от отца, не религиозного толка, а самого, что ни на есть, светского. Ему нравилось удивлять окружающих роскошью своего двора (усадебного) и разнаряженной дворни, среди которой были шуты и шутихи, дуры и дураки – как созданные таковыми природой, так и притворные.

Выезд барина происходил торжественно, словно царской особы, с гайдуками и скороходами, а в свите его состояли арабы, башкиры, татарки и калмычки. Гостям своим Головин задавал великолепные обеды и ужины, устраивал балы и причудливые маскарады. Были у него собственные оркестр, хор, цыганский ансамбль, который ему особенно нравился. Сопровождались празднества стрельбой из пушек и блистательными фейерверками.

А. Б. Голицын

В конце XVIII века среди россиян был популярен стишок:

Появились в России фармазоны,

И творят они всяческие резоны.

Под именем «фармазонов» имелись в виду вольнодумцы и безбожники (так поясняется в толковом словаре В. И. Даля). Слово это – искаженное франкмасоны, что в переводе с французского означает «вольные каменщики». Короче говоря – масоны.

Кто были эти люди? Какие же резоны они творили в нашей стране?

Среди них были личности от ничтожных до выдающихся, от чудаков до героев. Их влияние на российское общество было неоднозначным. В этой среде зародилось революционное движение декабристов.

В книге зарубежной исследовательницы масонства Т. А. Бакуниной «Знаменитые русские масоны» упомянуто много славных имен: Суворов, Кутузов, Карамзин, Александр I, Грибоедов, Пушкин. По ее мнению, высказанному в другой работе: «Масонство, занесенное в Россию, по преданию, Петром Великим, почти одновременно с его возникновением на Западе, чрезвычайно быстро привилось и распространилось. Объясняется это тем, что появление масонства в России совпало с пробуждением общества, с первыми исканиями освобождавшейся мысли».

Она призналась, что «хотела обратить внимание на огромную массу русских вольных каменщиков, для которой масонство было настоящим светлым лучом, направлявшим их мысль на пути к достижению тайн бытия и развитию человеческого духа».

Впрочем, первые свободные искания истины на Руси относятся к значительно более ранним временам. А у масонов проявилось явное влияние западной мистики и философии, а также мистификации. Не случайно международный авантюрист Калиостро торжественно вошел в среду российских масонов (о нем – особый разговор).

В тайные ложи часто вступали из карьерных соображений. Один из масонов объяснял: «Желание иметь связи, как тогда уверяли, что без связей ничего не добьемся по службе и что большею частью либо масонством, либо другим каким мистическим обществом; люди, помогая друг другу на пути каждого пособиями, рекомендацией и прочее, взаимно поддерживали себя и достигали известных степеней в государстве преимущественно перед прочими». То есть, складывались коррупционные связи.

Были среди масонов экзальтированные мистики. Их завораживала, приводила в экстаз и умиление обстановка тайной ложи с ее загадочными торжественными ритуалами. Примерно то же происходит с истово верующими. Некоторые масоны, склонные к размышлениям на возвышенные темы, стремились посредством символов и сочинений мистиков постичь сокровенные тайны мироздания.

Но были и те, кто был ориентирован на Запад, состоял в английских или французских ложах. Для них Россия представлялась варварской страной с дремучим населениям, которую следует перекроить на западный манер.

Среди масонов России было много иностранцев; в некоторых ложах они составляли большинство. Логично предположить, что часть этих людей шпионила в пользу западных государств или скрытно отстаивала их интересы (как теперь говорят, были агентами влияния). Но даже те из масонов, которые искренне верили в идеалы Просвещения, вызывали подозрение как вольнодумцы, подобные смутьянам, учинившим революцию во Франции.

Дворян среди масонов было абсолютное большинство. Военных насчитывалось более тысячи, чиновников – около 350-ти. В процентном отношении наибольшее количество масонов приходилось на верхние слои социальной пирамиды. Членов царствовавших домов было 6, придворных сановников 34, высших должностных лиц 110. Литераторов, деятелей искусств насчитывалось около 280-ти.

Представители масонских лож могли воздействовать на решения, принимаемые на самом высоком уровне и влиять на духовную жизнь общества. Но было бы несправедливо полагать, будто такое влияние было сугубо отрицательным. Те, кто стремятся представить масонов как страшную таинственную силу, как местное или глобальное пугало, не только делают им рекламу, но и отвлекают публику от более опасных для общества социальных групп, организаций.

Итак, среди российских масонов, по-видимому, были иностранные агенты. Но вряд ли кто-либо из них стремился разжечь в стране революционный пожар. Самое большее, на что они могли рассчитывать, это – устроить дворцовый переворот. Революция была бы не в их интересах.

…В начале 1831 года на имя Николая I поступил секретный доклад от генерал-майора князя Андрея Борисовича Голицына. Там, в частности, говорилось: «…Совесть моя и долг священной присяги не позволили мне удалиться, не открывши перед Вашим Императорским Величеством весь ужасный, тайный, злоумышленный 25-летний заговор против Престола, Самодержавия и Славы России, заговор тем опаснее, что он имеет свои корни и отрасли не в России… и, к несчастью, много русских из первых сановников находится в сем обществе…»

Голицын признавался, что еще в 1812 годы был принят в масонские ложи и узнал «все ужасы» наиболее тайного ордена иллюминатов. Именно из этого опаснейшего гнезда и следует ожидать действий, направленных против самодержавия и России:

«Я всего испытал – сначала был в жестоком неверии, кощунствовал над святынею; обращен был чудом к вере в 1820 году. Наука древнего масонства подвела меня к истине, устроила в моей голове все отношения человека к Богу, к человеку и природе; если я две мысли умею вместе соединить, если я верю Христу воплощенному и постигнул глубину семи таинств нашей церкви с таинственным их значением, я обязан сему учению; люди только в моих глазах не соответствовали оному, я сделал то же самое признание покойному Государю, которое и найдется в моих письмах, где также усмотрится, что я настаивал в 1823 году, чтобы ложи были закрыты, потому что иллюминатство везде пролезло».

О сверхтайном ордене иллюминатов ходили в Европе самые зловещие слухи. Он был основан 50 лет назад в Баварии для борьбы с влиянием иезуитов с помощью его же принципа – цель оправдывает средства. Он был вскоре разгромлен и запрещен властями. Но, как считалось, с тех пор он ушел в глубокое подполье, затаился и сеял смуту, стремясь сокрушить мировой общественный порядок. Например, он якобы осуществил Великую французскую революцию. (Как позже писал русский историк В. И. Семевский: «Орден иллюминатов… одною из своих задач ставил противодействие всякого рода деспотизму».)

Здравомыслящий Николай I в другое время мог бы и не обратить внимания на донос Голицына, известного своими неординарными поступками, граничащими с умопомрачением, пусть даже и временным. Но время было слишком тревожным. Не прошло и шести лет после восстания декабристов, а в России вновь складывалась критическая ситуация.

В отчете за 1830 год о положении дел в империи шеф жандармов и главный начальник Третьего отделения граф Александр Христофорович Бенкендорф сообщал: «Стечение печальных обстоятельств: эпидемия, плохой урожай, застой в торговле, бедность, революция – все эти бедствия создали всеобщее тяжелое настроение, которым пользуются злонамеренные люди и интриганы для того, чтобы посеять сомнения относительно будущего и предсказывать репрессии».

Речь идет об эпидемии холеры, подступавшей к Петербургу. Но главное, конечно, другое. 27 июля 1830 года в Париже произошло вооруженное восстание в ответ на ущемление правительством гражданских свобод. Вечером того же дня глава кабинета де Полиньяк успокоил короля: «В сущности, все сводится лишь к простому волнению». Но уже на следующий день командующий войсками в Париже доложил иначе: «Это уже не волнение, это – революция». Была свергнута царствующая династия Бурбонов. Монархия сохранилась (корона перешла к герцогу Орлеанскому, ставшему Луи Филиппом I), но при обновленной буржуазно-демократической конституции.

Возможно, точнее было бы назвать это вооруженным переворотом. Власть потомственной аристократии сменилась господством олигархов, банковской и торгово-промышленной буржуазии. В августе грянула революция в Нидерландах, завершившаяся созданием независимого королевства Бельгии. В ноябре – восстание в Польше. Оно началось с покушения (неудавшегося) на великого князя Константина Павловича, наместника Царства Польского. В декабре было организовано национальное правительство, а 25 января 1831 года сейм объявил о свержении императора Николая I с польского престола.

Эпидемия революций в Европе должна была серьезно озадачить русского царя. Письмо-донос князя Андрея Голицына о масонском заговоре упал на благодатную почву. Однако Николай I, зная странности автора данного сочинения – с обилием слов при минимуме доказательств, – не стал торопиться с выводами.

Масонские тайны и оккультная литература серьезно потрясли психику князя и отчасти помутили его рассудок. Он штудировал шведского мистика Сведенборга, всерьез воспринимая его откровения о беседах с духами умерших (некромантия), о телепатии. Без тени сомнения Сведенборг утверждал: «Что человек по внутренним началам своим дух, ясно доказывается тем, что по отрешении своем от тела, или после смерти, он продолжает жить как человек. Мне дано было убедиться в этом беседою с иными в продолжение нескольких часов, с другими – в течение недели или месяцев и даже многих лет».

На примере А. Б. Голицына можно видеть, как воздействовали сначала эпоха Просвещения, затем мистика и масонские идеи на некоторых экзальтированных членов тайных обществ. Вот его признание:

«Мое воспитание, – пишет князь, – делалось невидимою рукою в разные времена; Криднерша (баронесса Крюденер) разбудила мой дух и обратила мое знание в деятельную веру, – научила меня практической молитве, везде позволялось мне по неслыханной благодати Божией заимствовать хорошее и не допускать до меня вредное. Я кинулся в герметическую работу, она научила меня некоторым правилам и силам в природе; я все стремился выше и выше, в 1824 году я готов был вступить в магию и Бог меня от этого спас; я видел чудеса неимоверные и от нечистой силы и устрашился их; они мне были нужны для суждения. Я видел и самую высочайшую степень магнитного просветления у девицы Ушаковой, и сам занимался магнетизмом и отстал! В то же самое время в Курске делались другие чудеса иного рода над ямскою бабою Матреною; Палладия о том можно спросить, он был личным свидетелем; стремление мое ко всем тайным наукам ежедневно делалось сильнее, я начал учить некромантию, влияние планет, составление пантоклов и талисманов, имена духов от Архангелов до последних гномов подземельных; я углубился в науку числ халдейских и познание имен Божиих, определяющих сигнатуру вещей; какие были плоды моей учености? Я приобрел большую кичливость ума, надутость, и вселилась во мне гордость самая титаническая; я погибал без ведома моего; Всемилосердный Бог приставил мне видимого Ангела-хранителя в лице моей Нины; чем более я углублялся в премудрости Соломона, которые помрачали мой ум, тем более ее сердце и разум проникались благостью и светом евангелической простоты; ей открывались вещи высочайшие, и я чувствовал превосходство ее веры против моей. Перед отъездом моим в армию на Дунай в 1828 году она мне сказала: “Друг мой! ты едешь в армию, Бог один знает, где и когда мы опять увидимся, не откажи твоему другу в одной милости – дай мне все твои драгоценные книги, все твои рукописи, все твои таблицы, исчисления, призывания духов, все твои старинные вещи, которые меня так приводят в смущение, отдай мне все твои пантаксы, кружки на пергаменте и позволь нам с отцом Палладием все это сжечь”. Я согласился с чистым сердцем, и собравши книги мои, сжигаху пред всеми. Вся моя книжная наука, вся моя премудрость обратилась в пять минут в пепел и развеялась по ветру. Палладий надел на меня образ Богородицы, а друг мой дала мне в руки Евангелие и сказала: “Вот тебе премудрость! Ищи ее здесь…” Нина моя перешла в жизнь вечную, но дух ее продолжает охранять меня; дух отца ее Николая Исаевича также имеет великое значение».

Приобщение к тайным масонским знаниям не прошло для него бесследно, хотя он и раскаялся, вернувшись к православию. «Но одно несомненно, – пишет Я. А. Гордин в книге «Мистики и охранители», – князь Андрей Борисович был натурой искренне мятущейся, взыскующей смысла вещей, не довольствующейся обыденным течением жизни. Ему мало было придворной и военной карьеры, которые шли вовсе недурно, ему хотелось – и хотелось сильно – деятельности необычайной и высшей».

Прервем цитату. Здесь высказана мысль, помогающая понять психологию немалого числа членов тайных и, в частности, революционных обществ. Эти люди стремились преодолеть тяжкое тяготение обыденной жизни, обрести высшую цель бытия, несравненно превосходящую любые личные низменные устремления.

«Почему же он, – продолжает Гордин, – так далеко ушел от преддекабристских увлечений своей молодости? От идеалов Ордена русских рыцарей?

Во-первых, кто знает, отчего меняется политическая позиция человека? Тут может быть великое множество причин – иногда самого неожиданного личного свойства. Неукротимый и безжалостный Пестель в 1825 году стал религиозен, толковал об уходе в монастырь, о том, что надо открыться императору, чтобы убедить его начать реформы. А незадолго перед тем Пестель готов был полностью уничтожить августейшее семейство – с женщинами и детьми…

Во-вторых, скорее всего, в князе Андрее Борисовиче масонство, которое для декабристов и близких к ним людей было лишь формой организации, победило политический либерализм. Мистическое мировосприятие заполнило его душу…

В-третьих, вполне возможно, он искренне уверовал в гибельность радикального реформаторства в конкретных российских условиях и считал, что оно может вызвать лавину народного мятежа. В подобных опасениях он был отнюдь не одинок».

Этот частный пример демонстрирует важную особенность тайных обществ. Идеи и ритуалы, характерные для них, могут завораживающе воздействовать на людей определенного склада ума и характера. В психологии это называется внушением установки, укореняющейся в подсознании. В дальнейшем она может руководить поведением человека вне его рассудка, управляя его эмоциям.

В тайных революционных обществах ситуация усугубляется дополнительным духовным напряжением, вызванным постоянной опасностью. Для некоторых людей это служит источником своеобразного вдохновения, энтузиазма. Как провозгласил герой трагедии Пушкина:

Есть упоение в бою,

У бездны страшной на краю…

Итак, по донесению А. Б. Голицына о заговоре ужасных иллюминатов, соответствующее расследование провели военный министр граф А. Чернышев и генерал-адъютант граф А. Орлов. Ознакомились с имевшимися материалами, побеседовали с Андреем Борисовичем и доложили Николаю I: «Окончательное объяснение князя Голицына, от которого, по словам его, мы ожидали больших открытий и доказательства, не соответствовали нашему ожиданию, и нимало не сомневаясь в добрых его намерениях, должны признаться, что способы его собственных понятий со всем его рвением не могут без помощи других обнять и раскрыть столь обширное по существу своему, столь великое дело, каково существование и продолжение в России зловредных действий иллюминатской секты».

Подозрения Голицына оказались голословными, внушенными его неуемной фантазией. Но в его путанных и пространных рассуждениях порой проскальзывала верная мысль: «Россия стоит, как великан, на которого натянули насильственно с трудом немецкую столь узкую куртку, что он не может владеть руками, скрутили его по всем суставам, перетянули жилы, остановили в них кровообращение, дразнят, колют, терзают, изнуряют, полагая повалить его на землю и дать на съедение разнородным налетным псам!» (Удивительно актуально звучит.)

Андрей Борисович, побывавший в тайных обществах и знавший, как много в них состоит влиятельных людей, решил, что корень зла – в коварных происках иллюминатов. Но ведь иноземное влияние на Россию началось наиболее активно еще при Петре I. Оно не было во всем отрицательным. Трудности экономического роста России определялись комплексом причин вне связи с «немецкой узкой курткой». Другое дело – духовное подавление и унижение русского народа и его самобытной культуры. Но в этом повинны были не только иностранцы.

Победа в Отечественной войне 1812 года не улучшила положение русских крестьян. Дворянство цепко держалось за свои привилегии. Бюрократия и коррупция пронизали всю государственную систему. Справиться с такой напастью было чрезвычайно трудно. Легко свалить всю вину на самодержавие или мифических иллюминатов. На состоянии страны сказывается весь предыдущий путь ее развития в материальных и духовных связях с другими странами и культурами.

В. С. Печерин

Нередко замечательный человек остается незамеченным. Один – из-за излишней скромности. Другого не оценили по достоинству. Третий не совершил выдающихся дел. Они не стали прославленными или ославленными историческими личностями. Но судьба их бывает необычной. Каков человек, такова и судьба.

Владимир Сергеевич Печерин (1807–1885) был отщепенцем, «белой вороной». Судьба его во многом зависела от событий и впечатлений детства.

Родился он в семье мелкопоместного дворянина, офицера – гуляки, игрока, выпивохи, который с женой и малолетним сыном был груб и жесток. Особенно тяжело приходилось матери. Она страдала от постоянных унижений и оскорблений. Мальчик сопереживал ей и не любил отца.

После азбуки его учебным пособием стала книга, пересказывающая евангельские предания. Складывая буквы в слова, а слова во фразы, мальчику вдруг представилась каменистая гора, три деревянных креста на вершине. Распятый Спаситель, истекающий кровью, вскрикнул, взмолился Господу и замер бездыханный. Померкло солнце, сотряслась земля, мертвые встали из гробов и разодралась надвое завеса в синагоге…

Трепет пробежал по телу мальчика, мурашки по спине, волосы на голове зашевелились. Он почувствовал, что такова высшая жертва и высокое счастье: умереть во имя Бога и правды. Служение Христу стало его затаенной мечтой.

Незадолго до смерти Печерин признался: «Какая-нибудь книжонка, стихи, два-три подслушанных мной слова делали на меня живейшее впечатление и определяли иногда целые периоды моей жизни!»

Он мечтал о справедливости. В альбоме изображал царя на престоле, освобождающего рабов. Этим царем воображал себя. Откуда появились такие фантазий? Его возмущали жестокости отца, который сурово наказывал слуг: их пороли на конюшне. Вопли несчастных слышали они с матерью, переживая до слез. Мать посылала сына просить за провинившихся. Володя умолял отца, целуя ему руки и порой смягчал его гнев.

Однажды вечером мать за руку подвела сына к образу святого Николая, встала на колени:

– Молись вместе со мной… О, святой Николай! Помоги нам. Ты видишь, как несправедливо с нами поступают!

Она плакала. Он тоже плакал. Из бессвязного шепота молящейся матери понял, что вся ее боль там, в соседней комнате. Оттуда доносились пьяные восклицания, веселое пение отца и его друзей. Там шла гулянка. Царицей вечера была жена полковника, любовница отца.

Почему же не помогают молитвы? Почему так жесток отец с ними, не сделавшими ему ничего дурного? Как отомстить за это оскорбление?

Он был в отчаянии. Ощутил жгучую ненависть к родному отцу… Надо бежать куда-нибудь далеко, в другую страну, во Францию! В темной варварской азиатской державе все ему опостылело, причиняло страдания: порки, пьянство, глумление над матерью…

Ему было 12 лет. Он хорошо знал французский язык, зачитывался французскими книгами. В России чувствовал себя пасынком. Отечество, как отец, как отчий дом, было для него чем-то чуждым. В день Рождества Христова, когда торжественно праздновали седьмую годовщину изгнания наполеоновских войск из России, Володя тайно молился за французов, просил Бога простить им грехи и заблуждения.

Он разочаровался в православной церкви. Полковой священник и многие приходские попы там, где приходилось бывать их семье, не отличались благолепием, кротостью. Были среди них пьяницы, сквернословы, гуляки. В Бога он верил, а вот попам не доверял.

Другое дело – домашний учитель Вильгельм Кессман. Красивый молодой человек, поклонник Бонапарта, вольнодумец и революционер, немножко франт (аккуратные усики, эспаньолка, благородные манеры). Володя страстно полюбил своего наставника. Этот немецкий француз был для него представителем далекой манящей великолепной Европы.

Кессман научил мальчика вести дневник – искренно и кратко. Так воспитывалась внутренняя свобода, честность и правдивость. А еще была устремленность к свержению деспотизма, самодержавия. Эти идеи шли не только от любимого учителя. Они обсуждались в кругах офицеров. Ведь соседом Печериных был полковник Пестель, прославленный своим свободомыслием и благородством.

У Печерина начался духовный разлад, который он не осознал до конца своей жизни. В своих воспоминаниях он подчеркивал плодотворность метода Кессмана записывать реальные события текущего дня и свои впечатления. Но характерный штрих: дневник он писал по-немецки. Юноша знал о русской культуре вряд ли больше, чем о немецкой или французской. К тому же детство и отрочество Печерина прошло до расцвета русской литературы.

Безусловно, следует учиться говорить и писать правду. Но прежде надо уметь отыскивать ее. Слишком часто человек только воображает, будто постиг истину, тогда как она внедрена в его сознание извне, исподволь или путем хитрых манипуляций лгунов.

Наиболее верный путь к правде не пройдешь только с помощью книг, не постигнешь наедине с собой или даже с умным учителем. Этот путь каждый проходит собственной жизнью, поступками, личным опытом, который вырабатывается общением с людьми, природой и культурой. Причем надо научиться жить вместе со всеми. Недаром в русском языке слово «сознание» предполагает совместное (со-) знание.

С детских лет Печерин, подобно многим сверстникам-дворянам, глядел на родной народ и русскую культуру как бы со стороны, примерно так, как поглядывают на бедных родственников. Им отдают должное, их жалеют, но истинное уважение питают к другим – просвещенным и знаменитым.

Он был диссидентом (от латинского слова, означающего несогласный, противоречащий). Обычно так называют человека, отрицающего официальную религию или политику. Пользуясь благами, предоставляемыми данным обществом, он не любит, не понимает и презирает эту страну, не признает своего сыновьего долга перед ней. Он – эмигрант в собственной стране. Для него честный выход – покинуть постылую отчизну, став эмигрантом явным.

Чувство чужеродности не покидало Печерина с детства. Оно воспитывалось и кастовостью феодальной системы. Дворяне и крепостные жили как бы в разных странах, говорили преимущественно на разных языках. Печерин не имел представления о том, как живет и, добавим, переживает, русский крестьянин, да и вообще русский человек.

Рассуждая о том, что бы он сделал, став революционером, он спрашивает себя: «Остался бы верным дружбе до конца? – или, может быть, по русской натуре я сподличал бы в решительную минуту, предал бы друзей и постоял бы за начальство? Ей-богу, не знаю!»

Откровенность похвальная. Но зачем списывать свою возможную подлость на некий национальный порок? Значит, если бы не предал, то поступил бы как… ну, скажем, джентльмен. А уж коли сподличал – то настоящая русская свинья, хам и холоп.

Но разве предательство – непременная принадлежность русского национального характера? Почему же наполеоновские армии не разгромили такой народ? По личному опыту Печерин сделал вывод: слуга его, мальчик Ониська; солдаты, козырявшие ему, майорскому сынку; камердинер полковника Афонька, сокрушавшийся, что барчук Владимир Сергеевич учтив с прислугой, – все имеют рабские наклонности. А когда он перед мужиками произнес пламенную речь о свободе и человеческом достоинстве, они выслушали, почтительно сняв шапки, и тотчас донесли обо всем отцу. Подлый народец!

Разочаровавшись в попах, солдатах, слугах, мужиках, он еще питал радужные иллюзии относительно просвещенных студентов, гимназистов, преподавателей. Он попал в эту среду. Маменька направила Володеньку в Киевскую гимназию, где учились дети именитых семей южного дворянства. И тут… «Уж чего я не наслышался между офицерами и солдатами; но, признаюсь, никогда в армии я не слышал подобных мерзостей, как в этом благородном пансионе».

Правда, обличительные примеры, которые он приводит, не слишком впечатляющи. Скажем, какой-то учитель рассказывал им анекдоты о любовных похождениях Екатерины II и любил петь развеселую французскую песенку о том, что лучшая философия – это любить и наслаждаться.

Печерин вынес приговор всей системе образования: «Чего уж не преподавали в этой пресловутой гимназии! Даже психологию и римское право! Но все – ужасно поверхностно! Никто и ничему не учил и не учился основательно. Это была фразеология, фантасмагория, пыливглазабросание – словом, умственный разврат! Если не ошибаюсь, таков был дух всех лицеев, школ, гимназий того времени. Невольно подумаешь со Скалозубом, что лучше было бы учить там по-нашему: раз-два, а “книги сберечь для важных лишь оказий”».

Он не выдержал и года пребывания в лучшей киевской гимназии. Запросился домой. За ним прислали поводу с сопровождающим.

Было ему 16 лет. Из его романтических мечтаний лишь одно сохранилось в чистоте: любовь. Она обещала быть неземной. Случай представился самый благоприятный. Недалеко от их имения на крутом берегу Буга у руин старинной крепости стоял дом управляющего одним имением. У него, отставного полковника, была дочь 12–13 лет, по словам Печерина, «очень умненькая и очень недурная собою: роскошные каштановые волосы упадали на ее плечи, голубые глаза, греческий нос, розовые щечки. Ее обыкновенно звали Бетти, а официально Елизаветою Михайловною».

Более подходящего объекта для романтической любви представить трудно! «Все делалось буквально по Руссо, по его роману “Новая Элоиза”» – признавался Печерин. Встречи организовывал Кессман, который был и ее учителем. Весна, садовая калитка, старый сад, деревянный мостик, роща, невинный поцелуй, письмецо с локоном ее волос… «План жизни моей был готов. Я еду в университет, оканчиваю курс, получаю диплом, возвращаюсь в Хмельник и женюсь на ней».

Вдруг – жестокое столкновение с гнусной реальностью. Об их встречах узнали ее родители. Разразился скандал. Кессмана уволили и предложили в ближайшее время убираться вон. Он стал готовиться к отъезду.

«Вот тут влияние гимназии отозвалось на мне, – писал Печерин. – Место бескорыстной самопожертвованной дружбы заступил какой-то холодный расчетливый эгоизм. Как скоро я узнал, что Кессман впал в немилость, я охладел к нему. Я хотел быть порядочным человеком и стоять хорошо в глазах начальства. Я равнодушно смотрел на его приготовления к отъезду. Вот это-то равнодушие нанесло ему смертельный удар. Бедный Кессман! Не первый ты и не последний, что обманулся в русском юноше! Да где нам! Какого благородства от нас ожидать? Рабами мы родились, рабами мы живем, рабами и умрем».

В ночь перед отъездом Кессман, выпив бутылку вина, зарядил пистолет и выстрелил себе в сердце. «Я ходил после на его могилу не то, чтобы плакать, а так, чтобы совершить сентиментальный долг и покончить роман». Такой вот хороший мальчик Володенька Печерин. Если сподличает, тут же и оправдание: все мы, русские, – жалкие рабы.

И это пишет он, не сумевший жить нормально ни в каких кругах русского общества, привыкший быть возле маменьки, отгороженный от русских и от России, пребывающий в своем иллюзорном мире книжной романтики, но не имеющий сил и желания воплотить свои идеалы в жизнь. Он менее русский, чем немец Кессман, а вспоминает о своей национальной принадлежности только для самооправдания.

На его примере видно, как формируется диссидент, которому чужды данный народ, данная культура, данная страна. Ему надо, чтобы все это было переделано на его лад, приспособлено к его идеалам и потребностям. В отличие от революционеров-реалистов, учитывающих состояние общества, индивидуумы типа Печерина оставались прожектерами-западниками, подобно советским диссидентам. Ориентировались на цивилизацию Западной Европы книжную, рекламную, вожделенную.

У него была вполне нерусская черта: умение оправдываться, а не каяться. Даже трагедия Кессмана его ничему не научила. «После смерти Кессмана отец мой почти меня возненавидел. Он считал меня способным ко всему дурному» (отметим: он был в этом прав!). Да и любящая мама сделала все, чтобы укрепить в отце это мнение, а в сыне – дурные наклонности. Она перехватила любовные письма одной женщины, адресованные мужу, и заставила сына переписывать их набело. Возможно, полагала, что так покажет сыну, какие душевные муки она переживает, и он проникнется сочувствием и любовью к ней. Но послушный сынок испытал неприязнь и к родительнице, а отец, узнав о его поступке, вознегодовал.

«Я остался один, без дружбы и любви, – констатировал Владимир. – Мой ум принял серьезное направление». Добавим: как ему казалось. Он перечитал несколько раз собрание изречений знаменитых мыслителей древности. Пришел к заключению: «Внутренняя доблесть и независимость духа прекраснее всего на свете… и я сделался стоическим философом». Вот ведь как просто: прочитал несколько мудрых изречений – и тотчас сделался стоиком! В зрелые годы Печерин только добавил: «Я и теперь думаю, что это единственная философская система, возможная в деспотической стране».

Очень характерное отношение к философским убеждениям! Это для него не принципы жизни, не основания поступков, не руководство к действиям, а игра ума, способ приспособления к реальности, находясь к ней в тайной оппозиции,

Он прочел статью Вольтера о добродетельных квакерах (протестантской секте) и послал письмо Филадельфийскому обществу квакеров, прося принять его. «Не было ни семейной жизни, ни приятных родных воспоминаний; родина была для меня просто тюрьмою, без малейшего отверстия, чтобы дышать свежим воздухом». Нет, отверстие было: западноевропейская литература, возбуждавшая в нем мечты об иной жизни и отвращение к России.

Отец хотел записать его на военную службу. Маменька желала дать сыну наилучшее образование. Сам он панически боялся служить, полагая, что это его погубит физически и нравственно.

Однажды отец позвал его к себе, протянул пакет и сказал:

– Даю тебе 500 рублей. Поезжай в Харьков и купи себе диплом.

Владимир едва сдержался и постарался ответить с достоинством:

– Благодарю, но я ищу не диплома, а научных знаний.

Приведя этот эпизод, Печерин подчеркнул: «Но как же это рисует русские нравы, русский взгляд на вещи! В других странах стараются развить человека, а у нас об одном хлопочут – как бы сделать чиновника, а после этого хоть трава не расти».

Из частного случая – хула на все русские нравы и хвала другим странам. Словно там никто никогда не покупает дипломы, а у нас – все и всегда. Словно там стараются развить человека, а тут – унизить до состояния чиновника и холуя.

Спору нет, в русском обществе, как в любом другом, присутствовало стремление к званиям и чинам, добываемым с помощью денег и знакомств. Было пресмыкательство перед властью, приспособленчество (и поныне так). Позже Печерину довелось убедиться, что и на любезном его сердцу Западе дела обстоят так же, хотя и лицемерней.

Итак, пользуясь – незаслуженно – благами своей страны, он презирал ее. Его не беспокоил собственный паразитический образ жизни, а возмущало, что он, «молодой человек 18 лет, с дарованиями, с высокими отрешениями, с жаждою знания» вынужден прозябать «без наставника, без книг, без образованного общества, без семейных радостей, без друзей и развлечений юности, без цели в жизни… Ужасное положение!»

Этот привилегированный диссидент менее всего заботится о том, чтобы дать что-то хорошее Отечеству и народу, чтобы преодолевать трудности. О своих обязанностях перед обществом он не думал. Вновь и вновь восхищался иноземными нравами:

«В Англии, в Америке – молодой человек 18 лет, преждевременно возмужалый под закалом свободы, уже занимает значительное место среди своих сограждан. Родися он хоть в какой-нибудь Калифорнии или Орегоне – все ж у него под рукою, все подспорья цивилизации. Все пути ему открыты: наука, искусство, промышленность, торговля, земледелие и, наконец, политическая жизнь с ее славными борьбами и высокими наградами, – выбирай, что хочешь! Нет преграды. Даже самый ленивый и бездарный юноша не может не развиваться, когда кипучая деятельность целого народа беспрестанно ему кричит: вперед! Он начинает дровосеком в своей деревушке и оканчивает президентом в Вашингтоне! А я – в 18 лет едва-едва прозябал, как былинка, – кое-как пробивался из тьмы на божий свет; но и тут, едва я поднимал голову, меня ошелошивали русскою дубиною».

Тут немало несообразностей. Именно у Печерина были прекрасные возможности для любой деятельности. Ему не надо было идти из глухой деревни в Москву, как Ломоносову, служить солдатом, как Державину, или офицером, как Лермонтову. Глупа история о том, как «самый ленивый и бездарный юноша» благодаря кипучей активности народа становится президентом. Забывает он о том, как много юношей, в особенности с черным цветом кожи, трагически гибнут при «демократии» (в середине XIX века в Америке процветало рабовладение), а богатство Британии основано на порабощении и ограблении колоний.

Он зачитывается Байроном, из революционной поэзии которого черпает не идеи о подлости буржуазного общества или о мировой дисгармонии, а лишь дополнительную толику ненависти к России. Пишет:

Как сладостно отчизну ненавидеть,

И жадно ждать ее уничтоженья,

И в разрушении отчизны видеть

Всемирного десницу возрожденья!

(Это вполне согласуется с убежденностью «перестройщиков и реформаторов», разрушавших Великую Россию и самосознание народа.)

Судьба Печерина показывает, как много в нашей жизни значат идеалы и как можно не себя возвышать до них, а их приспосабливать к личным потребностям. Этот человек получил в России высшее образование, окончил Петербургский университет с отличием, два года стажировался в Германии. Вернувшись в Россию, преподавал в гимназии и университете, писал научные статьи, переводил Шиллера и античных авторов.

В одну из поездок за границу он решил не возвращаться. Четыре года скитался по Западной Европе, увлекался учениями республиканцев, социалистов, анархистов. Это не внесло успокоения в его душу, да и привык он более мечтать, чем действовать. Принял католичество, стал монахом, а затем и священником. Жил в Швейцарии, Германии, Франции, Англии, Ирландии. Прославился как проповедник.

В нем никогда не угасала жажда познания. Он изучил ряд языков, был хорошим переводчиком, интересовался естествознанием. Его можно считать одним из наиболее просвещенных, оригинальных и одаренных людей своего времени.

Скончался он в Дублине. Главный его труд – исповедь, написанная на закате дней: «Замогильные записки». Завершаются они так: «Ах, как бы мне хотелось, как бы мне хотелось оставить по себе хоть какую-нибудь память на земле русской!»

Не сбылось! Он пытался убежать от деспотичного отца, из деспотичного Отечества. Хотя более всего ему вредил затаенный, а потому и наиболее опасный деспотизм маменьки и заемных идей. Он лишился главной опоры в жизни: родимой земли, родного народа, русской культуры. Возможно, несмотря на свои шаткие убеждения и юношески-наивные мечтания о заморских странах, в глубине души он все-таки оставался русским.

Пример Печерина поучителен. Оригинальная, незаурядная личность, не лишенная дарований, – он так и не проявил себя в творчестве. А его современник Михаил Лермонтов достиг великих высот в поэзии и прозе, да и художником был хорошим, прожив сознательной жизнью всего 20 лет, тогда как Печерин – 70!

Н. А. Бугров

Бугров Николай Александрович (1837–1911) был самым влиятельным лицом в Нижнем Новгороде и всей губернии. «Миллионер, крупный торговец хлебом, владелец паровых мельниц, десятка пароходов, флотилии барж, огромных лесов». Так характеризовал его М. Горький. На примере этого купца и предпринимателя видно, что с конца XIX века в царской России власть капитала была решающей.

Бугров открыто поддерживал старообрядцев, «беспоповцев» и тайные сектантские скиты. По словам Горького: «Глава государственной церкви, нигилист и циник Константин Победоносцев писал… доклад царю о враждебной, антицерковной деятельности Бугрова, но это не мешало миллионеру упрямо делать свое дело. Он говорил “ты” взбалмошному губернатору Баранову, и я видел, как он в 96 году на всероссийской выставке дружески хлопал по животу Витте и, топая ногою, кричал на министра двора Воронцова».

Прочитав повесть Максима Горького «Фома Гордеев», Бугров, как сообщили автору, отозвался резко: «Это – вредный сочинитель, книжка против нашего сословия написана. Таких – в Сибирь сослать, подальше, на самый край». Повесть задела Бугрова за живое, и он пожелал встретиться с ее автором. Но Максим Горький, наслышанный не только о добрых, но и скверных делах «миллионщика», отказался от встречи.

Тем временем к писателю обратилась женщина, желавшая уехать к своему другу, заболевшему в ссылке у полярного круга. Ей требовалась крупная сумма, которой у Горького не было. После неудачных попыток занять деньги у знакомых, он вынужден был обратиться к Бугрову.

«С лица, измятого старостью, – вспоминал писатель, – на меня недоверчиво и скользко взглянули маленькие усталые глазки, веко одного из них было парализовано и отвисло, обнажая белок, расписанный красными жилками, из угла глаза, от переносицы, непрерывно текла слеза. Зрачки показались мне мутными, но вдруг в них вспыхнули зелененькие искры, осветив на секунду это мордовское лицо умильной усмешкой. И пожимая руку мою пухлой, но крепкой рукою, Бугров сказал:

– Честь городу нашему… Чайку попить не желаете ли со мною?»

За столом Бугров вел беседу основательно. Удивился, что Горький, побывав в ночлежке, смог выбиться в люди, стал писателем и смог изобразить русского купца, да еще с поучением. Узнав, зачем требуются Горькому деньги, Бугров их дал. От расписки отказался, но все-таки ее получил по настоянию Горького. Прощаясь, сказал:

– Иной раз позвольте лошадь прислать за вами, – вы далеко живете. Весьма прошу посетить меня.

…Странным образом в российской смуте конца XX века появились, будто вынырнув из бездны небытия, люди, всерьез, вроде бы, уповающие на бывшие и давно рухнувшие опоры Российской империи: «Самодержавие – православие – народность». Мол, тут-то и заключена формула возрождения постсоветской России.

А умный, немало повидавший и продумавший купец-миллионщик Бугров более ста лет назад (!) убедился в бессилии такого магического заклятья, выдуманного человеком, далеким от жизни народа, чиновником, привычным к службе, а не труду. В беседах с молодым писателем Бугров порой высказывал мысли крамольные. О Николае II отзывался с пренебрежением:

– Не горяч уголёк. Десяток слов скажет – семь не нужны, а три – не его. Отец тоже не великого ума был, а все-таки – мужик солидный, крепкого замеса, хозяин. А этот – ласков, глаза бабьи.

Он прибавил зазорное слово и вздохнул, говоря:

– Не по земле они ходят, цари, не знают они, как на улице живут. Живут, скворцы в скворечнях, во дворцах своих, но даже тараканов клевать не умеют – и выходят из моды. Не страшны стали. А царь – до той минуты владыка, покуда страшен.

По словам Бугрова, даже его дворник Михайло, служивший прежде в охране Александра III, высказался о новом царе без всякого уважения: «Не велик у нас царь! И лицом неказист, и роста недостойного для столь большого государства».

Как сторонник старой веры, не признающей «никонианства», Бугров без уважения отзывался о православной церкви. Вера в Бога, по его наблюдениям и разумению, сильно пошатнулась в народе. Он привел такой случай.

В глухое село Заволжья школьный учитель привез фонограф и решил показать его мужикам. Когда из небольшого деревянного ящика раздался голос человека, запевшего русскую песню, мужики обомлели и насупились, а старик крикнул:

– Заткни его, так распротак!

Учитель попытался объяснить действие машинки, но мужики решили: «Сжечь дьяволову игрушку!»

Тогда учитель поставил валик с церковным песнопением. Потрясенные мужики ушли. Старик, придя домой, сказал: «Собирайте меня, умереть хочу». Надел смертную рубаху, лег под образа и через неделю помер. А по селу пошел слух о скором конце света, о чертях в ящике, которые молитвы поют. Иные пьянствовать начали. Разладилась жизнь.

– Даже у нас в лесах покачнулся бог, – говорил Бугров. – Величие его будто бы сократилось. Любовности нет к нему, и как бы в забвение облекается. Отходит от людей. Фокусы везде. Фокусами заслоняют чудо жизни, созданной им.

Философия жизни у Бугрова была трудовая:

– В человеке одна годность – к работе. Любит, умеет работать – годен. Не умеет? Прочь его… Я бы кресты и ордена за работу давал – столярам, машинистам, трудовым черным людям. Успел в своем деле – вот тебе честь и слава. Соревнуй дальше. Когда всю землю поднимем, да в работу толкнем, тогда жить просторнее будет. Народ у нас хороший…

У этого богатейшего купца сохранялось, как у всякого неглупого и не утратившего совести человека, убеждение в несправедливости существующего общественного уклада и бессмысленности жизни, посвященной мании обогащения… Ради комфорта? Бугров не был столь мелок и жалок, чтоб находить в этом удовлетворение. Его увлекало свое дело само по себе. Возможно, в этом он находил смысл жизни. А более вероятно – возможность не задумываться глубоко о сути скоротечности бытия и неизбежной смерти.

Вот слова Бугрова (в пересказе Горького) во время беседы с другим богачом и умником Саввой Морозовым:

– Рабочий у нас плохо живет, а – рабочий хороший… Народ у нас хороший. С огнем в душе. Его дешево не купишь, пустяками не соблазнишь. У него, брат, есть девичья мечта о хорошей жизни, о правде…

Прервем цитату. Учтем: говорил он о том старом русском народе, совершившем революцию, победившем в Гражданской войне, создавшем Советский Союз и отстоявшем его. Новые обуржуазенные русские – иные. Продолжим:

– Я вот иной раз у себя на даче беседую с ними по вечерам в праздники. Спросишь: «Что, ребята, трудно жить?» – «Трудновато». – «Ну а как, по-вашему, легче-то можно?» И я тебе скажу – очень умно понимают они жизнь. Может, не своим умом, а – научены, книжки у них появились, листочки из Сормова… Вот – Горький хорошо знает эти дела. Деньги берет у меня на листочки. Я – даю… Против меня это, но я – даю! Конечно – гроши. Но если и ничтожные цифры в этом деле заметны, – что было бы, если мы с тобой все капиталы пустили в дело это?..

– Конечно – озорство, когда человек отказывается от себя самого, это я понимаю. Но – ведь отказываются, полагая, что тут святость, праведность. Я таких знаю… Вот Горький рассказывал, что даже князь один, Кропоткин, что ли…

– Ты сам знаешь – богатство не велика сладость, а больше – обуза и плен. Все мы – рабы дела нашего. Я трачу душу, чтоб нажить три тысячи в день, а рабочий – тридцати копейкам рад. Мелет нас машина в пыль, мелет до смерти. Все – работают. На кого же? Для чего? Вот это непонятно – на кого работаем. Я работу люблю. А иной раз вздумаешь, как спичку в темноте ночи зажигаешь, – какой все-таки смысл в работе? Ну – я богат. Покорно благодарю. А – еще что? И на душе отвратно…

Были у него и другие чудачества. Он не имел конторы, бухгалтерии. Его уговорили завести контору. Он снял для нее помещение, солидно его обустроил, выписал из Москвы квалифицированного бухгалтера. Тот для начала хотел произвести инвентаризацию. Но Бугров не предоставил ему никаких документов, сказав:

– Это – большое дело. Имущества у меня много, считать его – долго.

Просидев в конторе без дела месяца три, бухгалтер попросил увольнения, не желая получать деньги даром.

– Извини, брат, – сказал Бугров, – Нет у меня времени конторой заниматься, лишняя она обуза мне. У меня контора тут.

Он хлопнул себя по карману и по лбу.

Одно из его чудачеств было скверного толка. Он брал у бедняков родителей дочь, жил с ней, пока не надоест, и выдавал ее замуж за какого-нибудь своего служащего или рабочего с приданым 3–5 тысяч рублей и домиком в три окна. В Сейме, где у него были дача и большая паровая мельница, таких домиков было немало, хотя далеко не все их обитатели жили в любви и согласии; бывали у них и трагедии.

Крупный капитал получил Бугров от отца и преумножил его: например, нажил миллионы в голодные годы.

«Был он щедрым филантропом, – писал Горький, – выстроил в Нижнем хороший ночлежный дом; огромное, на 300 квартир, здание для вдов и сирот, прекрасно оборудовал в нем школу; устроил городской водопровод, выстроил и подарил городу здание для городской думы, делал земству подарки лесом для сельских школ и вообще не жалел денег на дела благотворения».

Такой вот богач-оригинал, который любит работу, думает о ее смысле и дает деньги на поддержку рабочего революционного движения. Этим он не задабривал будущих возможных победителей в классовой борьбе, ибо не верил в возможность революционного переворота при своей жизни. Да и понимал он, что в случае победы пролетариата никакого снисхождения таким, как он, ожидать не приходится.

Чем объяснить его столь странное меценатство? Ответить на вопрос в некоторой степени поможет пример другого известного миллионера.

С. Т. Морозов

Савва Тимофеевич Морозов (1862–1905) по характеру, интеллекту и образу жизни не был похож на Н. А. Бугрова. Тем более показательно их сходство в понимании непрочности царской России и не только неизбежности революции, но и о ее пользе для страны и народа.

В отличие от Бугрова, который основывался на личных впечатлениях, здравом рассудке и главным образом на интуиции, Морозов был рационален, образован, читал Карла Маркса и ценил его учение за «волевое (деятельное. – Р. Б.) и организационное основание». Максим Горький воспроизвел свой разговор с Саввой Тимофеевичем о будущем перевороте в России. Морозов говорил:

– Наверное, будет так, что, когда у нас вспыхнет революция, она застанет всех неподготовленными к ней и примет характер анархии. А буржуазия не найдет в себе сил для сопротивления, и ее сметут, как мусор… Не вижу оснований думать иначе, я знаю свою среду.

– Вы считаете революцию неизбежной?

– Конечно! Только таким путем и достижима европеизация России, пробуждение ее сил. Необходимо всей стране перешагнуть из будничных драм к трагедии. Это сделает нас другими людьми.

По мнению Саввы Морозова, «богатый русский – глупее, чем вообще богатый человек», потому что ослеплен богатством своей страны, сырьем и рабочими руками, а также надеется на тупость крестьян и неорганизованность рабочих. Можно лишь удивиться прозорливости промышленника-миллионера, предугадавшего анархический характер революций 1917 года. В феврале-марте царь и его брат в результате стихийных выступлений масс «добровольно-принудительно» отказались от престола. Ленин был тогда в Швейцарии, известие о революции стало для него неожиданностью. Буржуазия, взяв власть, не смогла ее удержать и остановить анархию.

Савва Морозов был незаурядным мыслителем. Он умел не только увеличивать свой капитал, на что, по его словам, у нас способен и глупый человек («легко в России богатеть, а жить – трудно», – говорил он). Подобно Бугрову, он был заложником своего дела, своего состояния. Но для него Родина и русский народ оставались высшей ценностью.

Морозов был уверен, что только революция «может освободить личность из тяжелой позиции между властью и народом, между капиталом и трудом»:

– Я не Дон-Кихот и, конечно, не способен заниматься пропагандой социализма у себя на фабрике, но я понимаю, что только социалистически организованный рабочий может противостоять анархизму крестьянства.

Умелый предприниматель, богатый собственник Савва Тимофеевич не скупился на материальную помощь социал-демократам, революционерам, а то и конкретно большевикам вопреки личной своей выгоде или интересам своего сословия, «эксплуататорского класса». У него был государственный ум и стремление принести пользу Родине. На своей фабрике он учредил стипендии для наиболее способных рабочих, а двух отправил учиться за границей.

«Личные его потребности, – писал Горький, – были весьма скромные, можно даже сказать, что по отношению к себе он был скуп, дома ходил в стоптанных туфлях, на улице я видел его в заплатанных ботинках».

Возможно, в такой скромности была некоторая нарочитость, желание показать, что не ради личного обогащения, не ради комфорта и роскоши он живет и работает. «Миллионов лично у Саввы не было, – полагал Горький, – его годовой доход – по его словам – не достигал ста тысяч. Он давал на издание «Искры», кажется, двадцать четыре тысячи в год. Вообще же он был щедр, много давал денег… на устройство побегов из ссылки, на литературу для местных организаций и в помощь разным лицам, причастным к партийной работе социал-демократов, большевиков».

Не раз Морозов рисковал попасть под суд (он прятал революционера Николая Баумана в своем имении «Горки», перевозил нелегальную литературу). Он был убежден, что России, чтобы догнать развитые страны, нужна не парламентская буржуазная республика, а революция. По его мнению, в мире творчески работают три силы: наука, техника, труд. А в России техника отсталая, наука под сомнением в ее пользе, а труд поставлен в каторжные условия.

Кровавые события 9 января 1905 года произвели на Савву Морозова гнетущее впечатление. Он видел, как с ведома царя солдаты стреляли в толпу мирных демонстрантов, где были женщины и дети, где многие несли иконы и портреты Николая II. Драгуны рубили шашками безоружных людей.

– Царь – болван, – говорил Морозов… – Стоило ему сегодня выйти на балкон и сказать толпе несколько ласковых слов, дать ей два-три обещания, – исполнить их необязательно, – и эти люди снова пропели ему «Боже, царя храни»… Это затянуло бы агонию монархии на некоторое время… Революция обеспечена! Годы пропаганды не дали бы того, что достигнуто в один день… Позволив убивать себя сегодня, люди приобрели право убивать завтра. Они, конечно, воспользуются этим правом. Я не знаю, когда жизнь перестанут строить на крови, но в наших условиях гуманность – ложь! Чепуха… Дело Романовых и монархии – дохлое дело! Дохлое…

Савва Морозов боялся сойти с ума. У него бывали приступы меланхолии, а то и тревоги. Уехав в заграничный санаторий, он у себя в номере, лежа в постели, выстрелил себе в сердце. (Не исключено, на мой взгляд, убийство по мотивам политическим или финансовым.)

Как меценат Морозов с особенной любовью и энтузиазмом помогал становлению и подъему Московского Художественного общедоступного театра. В письме А. П. Чехову Максим Горький признался: «Когда я вижу Морозова за кулисами театра в пыли и в трепете за успех пьесы, – я ему готов простить все его фабрики, – в чем он, впрочем, не нуждается, – я его люблю, ибо он – бескорыстно любит искусство, что я почти осязаю в его мужицкой, купеческой, стяжательной душе».

Странным «стяжателем» был Савва. Когда Горький, еще едва с ним знакомый, попросил у него ситцу на тысячу детей нижегородских окраин, купец и промышленник отозвался охотно, уточнив:

– Четыре тысячи аршин – довольно? А – сластей надо? Можно и сласти дать!

Нет, стяжатель так не поступает. И уже никогда, разве что под угрозой смерти, не даст он денег на социальный переворот, который сметет его самого как богатея и весь его класс. Не знаю, были ли в других странах меценаты, подобные русским Бугрову и Морозову, помогавшим революционерам, социал-демократам, большевикам.

А пермский владелец пароходов Николай Васильевич Мешков, снабжал деньгами партию социал-революционеров, эсеров, с их лозунгом «Земля – крестьянам!»

Эти богачи выглядели «белыми воронами» в серо-черных стаях своих «коллег». Они были явными чудаками, оригиналами только потому, что не утратили совести, здравого смысла и любви к Родине и народу, для которых желали лучшей судьбы и процветания. А это могла предоставить (и дала, в конце концов) только социальная и культурная революция.

Билл Хейни

За последние десятилетия приобрела популярность специфическая разновидность изобразительного искусства под названием инсталляция. Устраивают композиции из различных предметов, включая унитазы и писсуары, ставят муляжи животных.

Когда-то подобные произведения шокировали, считались причудой, извращением хорошего вкуса, издевательством над публикой, пошлостью и тому подобным. Однако со временем к подобным творениям привыкли, их выставляют в модных галереях, о них пишут солидные критики.

Однако не всегда можно определить, где кончается инсталляция и начинается причуда оригинала, способная озадачить своей экстравагантностью.

Например, в северном пригороде Оксфорда на одном из домов можно увидеть необычайное зрелище: огромная касатка пробила черепичную крышу дома и застряла между стропилами. Полное впечатление, что она совсем недавно в полном смысле слова свалилась с неба. Туша морского гиганта лоснится, словно еще не успела высохнуть, а значительная часть туловища и хвост устремлены вверх. На земле разбросаны куски черепицы.

Случайный прохожий невольно остановится в недоумении. Что тут произошло? Каким образом касатка попала на крышу? Возможно ее перевозили на вертолете и она сорвалась, но почему-то не разбилась вдребезги. Или она заброшена сюда невиданным смерчем? Да разве бывает такое? Только после всемирного потопа…

После подобных размышлений нетрудно догадаться, что это – инсталляция. Но зачем она сделана? Билетов не продают, местные жители к столь удивительному зрелищу привыкли. Какая корысть хозяину дома – Биллу Хейни – от того, что какой-то зевака уставится на крышу дома в глубокой задумчивости, а поняв, что это шутка, подберет на память кусок черепицы?

Но на то и чудак, чтобы не думать о корысти. По-видимому, ему доставляет удовольствие лицезреть прохожего, остолбеневшего перед его домом со взором, устремленным вверх и с недоумением на лице. Может быть, ему приятно слыть чудаком и оригиналом. Или таким образом он отстаивает свое право на эксцентричные поступки.

Кстати, ему стоило немало хлопот это произведение. Для реализации своей идеи он заказал муляж морского гиганта из стекловолокна, покрытого блестящим лаком, имитирующим влажную поверхность. Чтобы водрузить это создание на крышу, пришлось обратиться в строительную фирму. Однако после того, как работа была завершена при немалом стечении зрителей, чиновники потребовали убрать «нечто шокирующее, возведенное без согласия городских властей».

Началась юридическая борьба за то, что хозяин дома называл скульптурой, а члены городского совета – шокирующим зрелищем. Хейни ходил по инстанциям, обращался в суд, заплатил немалый штраф и в конце концов отстоял свое право на причуду. Ему приходится время от времени обновлять разбросанные куски черепицы, число которых убывает.

Оригинал Билл Хейни добился, можно сказать, мирового признания: его произведение попало в Книгу рекордов Гиннесса. Впрочем, там можно найти некоторые другие значительно более грандиозные инсталляции. К ним, пожалуй, можно отнести и причудливые узоры на полях, которые в тот период в немалом числе появились в Англии, а затем и в других странах.

Сначала это были большие круги правильной формы. Тогда были в моде сообщения о летающих тарелках и прилетах на Землю засланцев из других звездных миров. Тотчас распространилась версия: круги оставлены неопознанными летающими объектами. В нее охотно поверили миллионы граждан, подверженных внушению или чрезмерно наивных. (Не исключено, что и Билл Хейни придумал свой аттракцион под впечатлением подобных сообщений.)

В СССР тоже нашлось немало сторонников идеи прилета на нашу планету или даже пребывания на ней до сих пор космических пришельцев. Многие представители интеллигенции, в том числе и серьезные ученые были убеждены, что ничего невероятного в такой гипотезе нет.

Мне не раз приходилось встречать таких людей. Например, профессор геологии В. В. Брангулеев, знаток русской культуры «серебряного века», в частности, жизни и творчества поэта Николая Гумилева, удивлялся, что я не склонен верить в инопланетных пришельцев. «Скучный вы человек, не романтик», – говорил он. У него была собрана объемистая папка сообщений отечественной и зарубежной печати об НЛО.

Подобные материалы видел я и у известной летчицы-испытательницы Марины Попович, с которой беседовал по заданию журнала «Техника – молодежи». Меня они всерьез интересовали: а вдруг действительно прилетали на Землю посланцы других миров или даже находятся где-то рядом с нами?

Меня ждало разочарование. Никаких веских свидетельств о них не оказалось. Ссылки на статьи журналистов и энтузиастов, невразумительные фотографии – только и всего. Ну а что оригинального в этой идее? Вполне логичное предположение. Вот если бы его удалось убедительно доказать – другое дело.

Наука требует доказательств на достоверных фактах, а не со слов каких-то людей, которые могут или заблуждаться, или ошибаться, или шутить, или обманывать. А журналисты падки на сенсации, умея не только их преподносить, но и организовывать.

Да, существует принципиальная возможность визита инопланетян. Однако приходится различать ничтожную вероятность и реальность. Это не одно и то же. Не исключено, что Солнце завтра вспыхнет, испепеляя все живое на Земле. Есть вероятность того, что в нашу планету врежется астероид, учинив для землян конец света. Многое возможно. Но от возможного до реального – «дистанция огромного размера».

Авантюристы, бунтари

Этой разновидности оригиналов можно было бы посвятить объемистое сочинение на криминальной основе. Но нас будут интересовать не пройдохи, искатели легкой наживы, не отчаянные и жестокие пираты или конкистадоры. Обратим внимание прежде всего на трех, имена которых остались в мировой истории.

Наиболее примитивные авантюристы – мошенники, желающие обогатиться. Этим они не отличаются, в принципе, от других искателей нетрудовых доходов и легкой наживы.

Выдающихся мыслителей, путешественников, ученых тоже можно считать авантюристами. Их увлекают приключения разума в мирах воображаемых, доселе неведомых. В. И. Вернадский писал:

«Ученые – те же фантазеры и художники; они не вольны над своими идеями; они могут хорошо работать, долго работать только над тем, к чему лежит их мысль, к чему влечет их чувство. У них идеи сменяются; появляются самые невозможные, часто сумасбродные; они роятся, кружатся, сливаются, переливаются. И среди таких идей они живут и для таких идей они работают».

Правда, иные научные авантюристы совершают подлоги, выдают желаемое за действительное, упорствуют в заблуждениях, а то и становятся настоящими мошенниками, желая продать свое мнимое изобретение. Большой оригинал и замечательный физик-экспериментатор американец Роберт Вуд хитроумными способами разоблачал подобных субъектов (а также экстрасенсов, медиумов). В начале XX века он совершил научное «закрытие» открытия французским ученым Р. Блондо таинственных N-лучей.

В данном случае искренним чудаком – в трагической роли – оказался Р. Блондо. Он обманывал сам себя, проводя некорректные опыты, уверовал в свое открытие и даже получил за него от Французской Академии премию и золотую медаль. О том, что он не жульничал, а ошибался, свидетельствует финал истории: разоблаченный, он сошел с ума окончательно и вскоре умер или совершил самоубийство.

Уолтер Рэли

Одним из организаторов английских колоний в Новом Свете был фаворит Елизаветы I сэр Уолтер Рэли (1552–1618) или Ралей, Рали, Рэйли, Рели – пишут по-разному: герой и авантюрист, злодей и жертва козней, благородный рыцарь и проходимец, государственный деятель и разбойник, поэт и предприниматель, мыслитель и лжец.

Рэли привез из Америки на родину картофель, ввел в моду его цветы и экзотические – по тем временам – съедобные клубни. Говорят, именно он своим примером способствовал распространению в Британии курения табака, также вывезенного из Нового Света.

Однажды королева, видя его раскуривающим трубку, сказала в шутку: «Даже вы, при всем своем уме, не сможете узнать, сколько весит этот дым». Рэли, подумав, ответил: «Смогу». Он взвесил трубку с табаком и после того как в ней осталась только зола; разность двух цифр и была весом дыма.

Рэли учился в университете, но стал солдатом и несколько лет воевал во Франции на стороне гугенотов. Сражался за освобождение Нидерландов от испанского владычества. Овладев профессией моряка, был назначен сначала морским офицером, а затем капитаном корабля. Славился он как оратор, умел слагать стихи, блистать в салонах и лихо сражаться на дуэлях. Он очаровал королеву Елизавету, был удостоен высоких чинов и наград, возведен в рыцари.

Уолтер Рэли мечтал о великих свершениях. Единственное, чего он боялся, – это обыденное заурядное существование. В 1585 году он отправился в Северную Америку для освоения земель для британской короны. Эту колонию он назвал Виргинией в честь королевы-девы (вирго – «дева» по-латыни). Он вложил в это дело большой капитал и получил от королевы права на владение обширной территорией.

Быть колонизатором в необжитой стране – дело тяжелое, хлопотное и невыгодное. Да и переселенцы, преимущественно бедные горожане и разорившиеся дворяне, не имели навыков «робинзонов». Раздобыть золото у индейцев им не удалось, так же как обнаружить его россыпи. Когда разладились отношения с местными жителями, англичанам стала грозить смерть. Они радостно встретили флотилию Рэли, зашедшего к ним в бухту после очередной пиратской вылазки, и отбыли на родину. Следующая (в 1587 году) попытка освоения Виргинии также завершилась крахом.

В войне с Испанией Рэли руководил обороной западного побережья Англии. После разгрома Непобедимой армады он тайно женился на фрейлине Елизаветы. Узнав об этом, королева приказала посадить его в Тауэр. Вскоре, однако, повелела освободить своего верного рыцаря, но неверного любовника.

Возможно еще в заключении он стал обдумывать план поисков Эльдорадо. Свою веру в успех предприятия обосновал более своеобразно, чем убедительно: «Малый успех, который сопутствовал многим испанцам в их попытках его завоевать, объясняется, я полагаю, только тем, что самим Богом эта империя уготована для Ее Величества и английской нации».

Необходимые средства он получил. Нашлись влиятельные покровители помимо королевы. Снарядив два корабля и собрав отчаянных головорезов, Рэли отправился на юго-запад, пересек океан и в начале апреля 1595 года подошел к острову Тринидад. В этих краях бывал солдат Хуан Мартинес, попавший в плен к индейцам и побывавший, по его словам, «в столице Эльдорадо великом Маноа». Губернаторствовал на Тринидаде Антонио де Беррио, муж племянницы и единственной наследницы Гонсало Хименеса де Кесады – самого знаменитого искателя Эльдорадо.

Взяв Беррио в плен, Рэли подружился с ним и выведал все, что мог, об этой вожделенной стране. Решено было двигаться вверх по реке Ориноко. С большим трудом отряд Рэли продвигался, а порой прорубался в чаще тропического леса. Подошли к правому крупному притоку Ориноко – Каронш. Где-то здесь, как им говорили, у крупного озера расположена столица Эльдорадо. Но озера не было, а трудности возрастали. Лес становился все гуще; следов дорог или городов не было; не прекращались ливни. Солдаты стали роптать. Рэли благоразумно решил вернуться…

На следующий год лондонское издательство Робинсона выпустило книгу, вызвавшую сенсацию. Тираж повторили, и вновь он тотчас разошелся. Книгу вскоре перевели во Франции, Германии, Голландии. Называлась она «Открытие обширной, богатой и прекрасной Гвианской империи с прибавлением рассказа о великом и золотом городе Маноа (который испанцы называют Эль Дорадо) и о провинциях Эмерия, Арромая, Амапая и других странах с их реками, совершенное в 1595 году сэром У. Рэли, капитаном стражи Ее Величества, лордом-управителем оловянных рудников и Ее Величества наместником графства Корнуэля».

Автор сетовал, что только отсутствие материального обеспечения заставило его, вступившего в «зиму жизни», отправиться в дальний путь. А было ему сорок три года, и на «белую зиму» этот возраст не тянул. Судя по титулам и должностям, в бедности такого вельможу трудно заподозрить. Уже по столь странному прологу можно предположить, что автор в правдивости поспорит с достославным бароном Мюнхгаузеном.

Впрочем, Рэли в своей книге продемонстрировал немалые познания в минералогии и географии. В частности, отметил, что нередко английские колонисты принимают пирит за кристаллы золота. Свою пиратскую акцию по захвату Тринидада он описал просто: завязал дружеские отношения с испанцами, напал врасплох, перебил караул, захватил город, сжег.

Поведал он о том, как завоевывали испанцы империю инков и какие захватывали золотые изделия, а заодно пересказал небылицы о людях без голов, с глазами на плечах; о великой империи с великолепными городами… Так писал он о загадочной и заманчивой стране. Ему надо было оправдать свою неудачу и заинтересовать в очередной экспедиции людей влиятельных и богатых.

«Гвианская империя, – писал он, не смущаясь того, что ее нет, – лежит прямо на восток от Перу по направлению к морю, на экваторе, и изобилует золотом более, нежели любая иная часть Перу, и в ней столько же или даже больше великих городов, чем было в Перу, когда страна процветала… Как заверяли меня испанцы, видевшие Маноа, город императора Гвианы, который испанцы зовут Эль Дорадо, по величине, по богатствам и по превосходному расположению великолепнее любого города на свете, по крайней мере в той части мира, которая известна испанской нации; он расположен на соленом озере в 200 лиг длиною, подобно Каспийскому морю…

В дни торжественных празднеств, когда император пьет со своими вассалами и губернаторами, соблюдается такой обычай: все пьющие за его здоровье сперва раздеваются донага и смазывают тела белым бальзамом. Особые служители императора, превратив золото в мелкий порошок, выдувают его через полый тростник на их умащенные тела, пока все они не засияют с ног до головы, и так они сидят десятками и сотнями, и пьют, и проводят в пьянстве иногда по шесть или семь дней подряд».

Интересна ссылка на Каспийское море, о котором у Рэли были достаточно смутные представления. Он демонстрировал свое знание географии с тем, чтобы его текст выглядел убедительно. Странное решение сжечь поселок на острове Тринидад Рэли объяснил просьбой индейцев. Трудно этому поверить. Разумней предположить, что так Рэли заставил несговорчивого Беррио сообщить о местонахождении Эльдорадо.

Он привел карту озера Парима, которого не видел, и златообильного города, затерянного в дебрях, куда он так и не добрался. Мог ли он по наивности или глупости выдать местонахождение сокровищ? Вывод: карта, приведенная им, фальшивка. Рэли, пройдя по правому притоку Ориноко, убедился в бесперспективности такого маршрута. А на другой стороне речной долины, значительно западнее или северо-западнее, можно сказать на другой стороне континента, действительно имелась возможность добраться до золота инков.

Елизавета I не решилась на авантюру поисков и захвата Эльдорадо. После ее смерти в 1603 году король Яков I по доносу (пожалуй, ложному) приговорил Рэли к смертной казни за государственную измену. Исполнение приговора отложили на неопределенный срок. Осужденный смог написать несколько трактатов, в том числе о кораблях и «Историю мира».

Яков I все-таки надеялся добраться до сокровищ Эльдорадо. Он разрешил Рэли в 1618 году отправиться в экспедицию. Но ее с самого начала преследовали неудачи. Корабли были потрепаны штормами. На побережье британцы встречали враждебно настроенных индейцев и вступали с ними в схватки. Жили впроголодь. Участники экспедиции все чаще высказывали свое недовольство. В одной из схваток погиб старший сын сэра Уолтера. Даже не войдя в Ориноко, его корабли повернули назад.

Вспомнив свою пиратскую молодость, Рэли ограбил несколько испанских судов, с лихвой восполнив убытки экспедиции. Не учел только того, что времена изменились: между Британией и Испанией был заключен мирный договор. Теперь имелись все основания казнить Рэли как государственного преступника (добычу его Яков I прибрал в свою казну).

На эшафоте сэр Уолтер держался с достоинством. Он отказался завязывать глаза, сам поторопил палача с ударом. Когда его голова была отделена от туловища, палач поднял ее за волосы, показывая зрителям. Ему следовало провозгласить: «Смотрите на голову предателя». Но он молчал. Раздался голос из толпы:

– В Англии уже не у кого отрубить такую голову!

Джон Ло

Именно он открыл и запустил в общество «психический вирус», вызывающий жажду быстрого обогащения и надежду ее утолить. Поначалу эта зараза распространилась на десятки тысяч человек. Однако со временем – и до сих пор – она стала поражать огромные массы людей в разных странах.

Джон Ло родился в Шотландии в семье золотых дел мастера и ростовщика. В отличие от бережливого отца Джон был мотом, бретером и азартным игроком. В лондонских салонах его называли «Красавчик Ло».

В 1694 году он убил на дуэли противника и был приговорен к смертной казни. Король Вильгельм III смягчил приговор: Ло заточили в тюрьму. Он бежал, спрыгнув с девятиметровой стены, повредил ногу, но смог скрыться. Объявился в Голландии, втерся в круг банкиров. Побывав в Париже, обосновался в Шотландии, тогда еще не входившей в состав Великобритании. Здесь в 1705 году написал книгу «Деньги и торговля, рассмотренные в связи с предложением об обеспечении нации деньгами».

Основной тезис: «Ключ к процветанию – изобилие денег». Автор критиковал концепцию металлических монет и золотого обеспечения валюты. Необходимы и достаточны кредитные билеты и другие ценные бумаги, выпускаемые банками в соответствии с нуждами рынка.

«Внутренняя торговля зависит от денег, – писал он. – Большее их количество дает занятие большему числу людей, чем меньшее… Хорошие законы могут довести денежное обращение до той активности, к которой оно способно, и направить деньги в те отрасли, которые выгодны для страны».

Бумажные деньги он считал подобием крови, регулирующей обмен веществ общественного организма, а «денежнотворным» органом должен стать государственный банк. Джон Ло придавал огромное значение банковскому капиталу – в некоем даже мистическом смысле, вне материальных ценностей. Банк должен иметь право предоставлять ссуды и оперировать ценными бумагами без ограничений!

Теория была придумана. Оставалось только найти страну, готовую осуществить грандиозный финансовый эксперимент.

После смерти в сентябре 1715 года французского короля Людовика XIV регентом стал его племянник, герцог Филипп Орлеанский. Экономическое состояние страны было плачевным. Государственный долг достиг астрономических цифр. Правителям приходилось уповать на чудо или на чрезвычайные меры.

Тут и возник респектабельный Джон Ло, разбогатевший на спекуляциях ценными бумагами, драгоценностями и антиквариатом. При отсутствии французского государственного банка он основал частный акционерный под покровительством самого герцога Орлеанского. Регент был заворожен перспективами скорого процветания страны, которые развернул перед ним вдохновенный прожектёр Джон Ло.

В мае 1716 года созданный Всеобщий банк выпустил банкноты. Вскоре они оказались «дороже денег»: их стоимость повышалась в связи с тем, что банк предоставлял ссуды под значительно меньшие проценты, чем ростовщики. Началось некоторое оживление народного хозяйства, ибо кредитная политика банка была направлена на развитие промышленности и торговли.

Джон Ло, благодетель Франции, стал ее подданным и принял католичество. Расширяя свою деятельность, основал Миссисипскую компанию. С этого момента начался знаменательный этап в истории ценных бумаг. Многое из того, что происходило позже в экономике многих государств – вариации на ту же «капиталистическую тему», которую первым разыграл Джон Ло.

Всеобщий банк с 1719 года стал Королевским. Его гласным попечителем был герцог Орлеанский, в честь которого основанный французами город в Америке назвали Новым Орлеаном. Ло не скупился на рекламу. Он печатал сообщения о несметных богатствах Миссисипского края, где дикие аборигены радостно дарят французам золото и драгоценности в обмен на безделушки; просвещенные иезуиты обращают дикарей в истинную веру; мощный торговый флот приступил к перевозке в Европу из Нового Света благородных металлов, пряностей и табака…

Миссисипская компания укрепила свои позиции, поглотив несколько мелких конкурентов. Продолжая выплачивать невысокие дивиденды, она приобрела авторитет за счет стабильности и рекламы. Имя герцога Орлеанского и название «Королевский» внушали доверие. С весны 1719 года спрос на акции Миссисипской компании стал быстро расти. Соответственно увеличивалась их стоимость.

Чем активнее раскупались акции, тем богаче становилась компания, тем больше средств она могла тратить на рекламу и тем значительней был спрос на акции… Банк печатал и выбрасывал на рынок все новые и новые партии своих ценных бумаг. В сентябре акции номиналом в 500 ливров продавались вдесятеро дороже. И все желали их приобретать.

Тысячные толпы осаждали пункты продажи акций. Попасть на прием к Джону Ло было трудней, чем к регенту Франции. Графы и бароны выстаивали многочасовые очереди. Кто-то попытался проникнуть к нему в кабинет через каминную трубу, но застрял в ней. Знатная дама имитировала аварию своего экипажа перед его крыльцом в надежде обратить на себя внимание хоть таким образом. Предприимчивый секретарь президента в считанные дни сколотил себе солидный капитал… нет, не банковскими сделками, а взятками за внеочередной прием к шефу.

Бедный сапожник, живший в каморке на улице, где разместилось правление Миссисипской компании, превратился в состоятельного буржуа, сдавая помещение под брокерские операции. Еще изобретательнее оказался горбун, подставлявший свой горб в качестве конторки для оформления документов. Биржа на улице Кемкампуа, принадлежавшая Миссисипской компании, превратилась в мощный магнит, притягивавший всех, кто желал быстро разбогатеть, не трудясь. Теперь акции ценой в 500 ливров стали продаваться за 15 и даже 20 тысяч. Золото померкло в сиянии банкнот. Десять акций-бумажек соответствовали 15 центнерам серебра!

Январь 1720 стал триумфальным для Джона Ло. Его утвердили генеральным контролером финансов Франции. Он сотворил экономическое чудо! Государственная казна наполнилась золотом, добровольно внесенным гражданами. Благодаря такой подпитке заметно оживились некоторые промышленные и торговые организации. Идеи Ло побеждали!

В ту пору никто не задумывался о том, что вся эта бурная финансовая активность зиждилась только на доверчивости масс. Загипнотизированные перспективами быстрого обогащения, подкрепленными несколькими положительными примерами, люди отдавали золото за бумажки, провозглашенные «ценными бумагами».

Капиталы Миссисипской компании росли, пока вкладчики верили в волшебную способность этих «бумаг» постоянно дорожать. Однако противоречие между желанием вкладчиков быстро обогатиться и возможностями оборота крупного капитала, медленно нарабатывающего значительную прибыль лишь при условии производства конкретных материальных ценностей или ограбления, скажем, колоний, оказалось непреодолимым. Реальные богатства создаются физическим и интеллектуальным трудом, а не бездельем.

Процветала Миссисипская компания до тех пор, пока вкладчики не начали требовать обещанные доходы. Удовлетворить эти претензии было нечем. От банкнотства до банкротства оказался всего один шаг! Он был неизбежен для банка, который построил Джон.

Осенью 1720 года во Франции при изобилии ценных бумаг Миссисипской компании стал ощущаться недостаток в товарах первой необходимости. Промышленные и сельскохозяйственные производства, получившие ссуды, не давали больших прибылей. На берегах Миссисипи шумели дремучие леса да прозябали убогие поселки. В тот край надо было десятки лет вкладывать труд и капиталы, чтобы получить от этого выгоду.

Акционеры компании начали распродавать свои бумаги. Тысячи акций хлынули на рынок. Их стоимость стала падать с катастрофической быстротой. Доверие к банку было подорвано. Клиенты спешили избавиться от его бумаг. В ноябре банкноты Миссисипской компании перестали принимать как платежное средство. Полное банкротство!

Вновь за Ло охотились толпы людей. Теперь они требовали оплатить бумаги компании. А затем, отрезвев и поняв, что их разорили, акционеры вознамерились растерзать своего недавнего кумира. Он скрылся во дворце у регента, который благополучно нажил на спекуляциях акциями огромный капитал и успел вложить его в драгоценности и недвижимость.

Парламент потребовал вздернуть генерального контролера финансов на виселице или на худой конец заточить в Бастилию. Перспектива суда над Ло никак не устраивала герцога-регента. Джону Ло устроили тайный отъезд из Франции только с сыном, но без жены, дочери и брата; его имущество конфисковали…

В социальном плане великая афера Миссисипской компании содействовала становлению капитализма, подрывая доверие к высшим представителям королевской власти, разорив небогатых феодалов и дворян, пополнив армию обездоленных. В долговременной перспективе эта первая вспышка «акциомании» привела, отчасти, к социальному катаклизму – Великой французской революции.

Джон Ло преподал человечеству суровый урок, показав, что финансовые эпидемии, подобно массовым заболеваниям тифом, холерой и прочими болезнями, поражают общество, испытывающее духовный, социальный и экономический кризисы. В подобных случаях выздоровление приходит обычно после тяжелых испытаний.

В то же время монетарист Джон Ло стимулировал развитие экономической мысли. Не случайно Адам Смит начал свое классическое «Исследование о природе и причине богатства народа» с анализа трудовой деятельности и специализации. Он отчетливо осознал: богатство народов (а не отдельных людей, которые могут нажиться за счет разбоя, войны, спекуляций, воровства, казнокрадства) зависит в первую очередь от труда. А раньше Адам Смит уделил серьезное внимание проблемам нравственности и установил: общество, отрешенное от высоких нравственных идеалов, обречено на деградацию.

…Наш великий поэт представил просвещенного Онегина так:

Бранил Гомера, Феокрита;

Зато читал Адама Смита

И был глубокий эконом,

То есть умел судить о том

Как государство богатеет,

И чем живет, и почему

Не нужно золота ему

Когда простой продукт имеет.

Отец понять его не мог

И земли отдавал в залог.

Показательно: в капиталистической нынешней России по методу Джона Ло в массовых масштабах было возобновлено строительство финансовых пирамид. И до сих пор, как это ни печально, в стране пребывают в забвении простые принципы экономики, основанной на создании простого продукта, на использовании труда и знаний, и следуют дурному примеру отца Евгения Онегина… Впрочем, кому-то такое расхищение природных богатств принесло и приносит огромные прибыли.

Осенью 2008 года мировой финансовый кризис потряс едва ли не все страны. Главная причина: США по принципу Джона Ло, напечатали непомерное количество фактически фальшивых долларов, ибо они не обеспечены всем государственным и частным достоянием. Они десятилетиями наживались на этой спекуляции, создавая иллюзию «общества изобилия»… за чужой счет, в частности, и за счет нашей страны.

Калиостро

Приблизительно в 1760 году в монастыре святого Бенедикта, возле городка Картаджироне, появился юный Джузеппе – коренастый, широколицый, с крупными блестящими глазами. Он сбежал из семинарии святого Роха и по настоянию отца по фамилии Бальзамо, торговца тканями в Палермо, был помещен в монастырь.

Он прислуживал в подвале, где один из монахов готовил целебные снадобья и заодно проводил алхимические таинства, пытаясь раскрыть тайну превращения простых металлов в золото. Через пару лет Джузеппе покинул монастырь, прихватив золото, которое хранилось у его учителя. После нескольких лет скитаний он вернулся в Палермо. Оставались у него шелковый камзол и туфли с серебряными застежками – экипировка, необходимая для того, кто не привык добывать деньги честным трудом.

Поселился он недалеко от родимого дома. Посещая мать, оставлял ей одну-две золотые монеты, громко рассказывая о своих успехах в излечении безнадежных больных. Он хотел, чтобы о его способностях знало как можно больше людей. Но Джузеппе Бальзамо в Палермо знали многие, а потому в его таланты не верили.

Он познакомился с золотых дел мастером Морано – глупым и жадным, убедив его, что за городской башней скрыт клад. Стерегут сокровища исчадия ада. Но есть заклятье, против которого они бессильны. Необходимо не менее шестидесяти унций золота, чтобы умилостивить их.

В полночь Морано вышел за южные ворота. От скалы отделилась фигура в плаще. У ювелира подкосились ноги. Плащ взметнулся, как крылья огромной птицы, и возник Бальзамо. Глаза его сверкали. Откуда-то свыше – о, чудо! – зазвучал нежный голос, а Бальзамо стоял, не раскрывая рта. Голос вещал о могущественных демонах.

Морано узрел их, выползающих из расселин скал. Он грохнулся лицом вниз. Нечистая сила насела на него, замотала плащом, вырвала мешочек с золотом и глумилась над бедным Морано, волоча по камням и пиная копытами…

Его мешочек с золотом пропал, да и Бальзамо тоже. Зато появился в Мессине молодой и богатый граф Калиостро, смахивающий на пропавшего (родная тетка Бальзамо носила фамилию Калиостро). Новоявленный граф рассказывал о тайных знаниях Востока, ибо был воспитан мудрецом и ясновидцем Муфти Салагаимом, открывшим ему пути в мир духов. Его вторым наставником стал тысячелетний маг армянин Алтатос. Они совершили путешествие в Мемфис и Каир, общаясь с египетскими жрецами.

Вера в знания была велика. Век Просвещения! Мало кто сомневался в необычайных возможностях алхимии, в умении укрощать духов природы магическими формулами, в ясновидение, заколдованные клады. Граф соблазнил хорошенькую служанку Лоренцу Филичиано. Порой не гнушался маг и алхимик подделкой деловых бумаг, рекомендательных писем, векселей. А чтобы не искушать судьбу, в одно прекрасное утро он исчез из Рима вместе с Лоренцей. Они материализовались в Венеции, проделали несколько сеансов магии, реализовали парочку фальшивых векселей и пропали.

Через некоторое время в Мадрид вошли два пилигрима – граф и графиня Феникс. Они торговали священными каменными скарабеями, эликсирами любви, бальзамами и мазями, возвращающими молодость. И столь бесценные снадобья – за ничтожную цену. По совету Феникса-Калиостро один отменно усатый и носатый гранд купил у ювелира россыпь мелких рубинов, топазов, изумрудов. Маг и чудодей согласился вырастить их до необычайных размеров. Но вдруг неведомая сила вырвала графа-алхимика из Испании, забросив его вместе с графиней неведомо куда. И остался гранд с носом, хотя и без драгоценностей.

В начале августа 1771 года в Лондоне объявились Бальзамо с Лоренцей. Дабы улучшить свое финансовое положение, он назначил деловое свидание достопочтенному клерку в своей квартире. В назначенный срок застал клерк одну лишь хозяйку. Она извинилась за отсутствие супруга, срочно отбывшего в Ливерпуль, а также за то, что принимает гостя, едва прикрыв свою наготу халатом. Опешивший клерк не знал, что предпринять в столь интимной диспозиции.

Вдруг распахнулась дверь и возник Бальзамо в сопровождении мрачного субъекта. Извергая смесь итальянских слов с английскими ругательствами, хозяин вытащил клинок и, дико выкатив глаза, рвался к обомлевшему клерку, а мрачный субъект старался предотвратить убийство. Сцена ревности завершилась по-деловому: субъект предложил клерку выплатить пятьдесят гиней за покушение на честь невинной супруги Бальзамо. Клерк имел с собой только сорок гиней. Оскорбленный супруг с презрением забрал их.

Добытой суммы хватило только на то, чтобы рассчитаться лишь с немногими кредиторами. Бальзамо угодил в тюрьму. Лоренца нашла приют в доме знатного англичанина. По ее просьбе он выкупил Бальзамо из темницы. И вскоре в Париже возникли граф и графиня Феникс. Он продал банкиру, потерявшему способность наслаждаться женщинами, эликсир молодости. Под действием снадобья банкир на два дня обрел необычайную прыть, правда, вызванную активностью живота, а не иного органа, а на третьи сутки едва не отдал богу душу.

А чета Фениксов перебралась в Испанию, побывала на Мальте и объявилась в Лондоне, где вошли в моду лото и лотереи. Тут и возник слух, что появился Некто, способный вычислить выигрышные номера лотерей. Мистер Скотт и мисс Фрей, в благородном стремлении умножить свои состояния, отыскали этого Некто, щеголявшего в алом тюрбане, выведав у него – за немалую мзду – предстоящие счастливые номера. В беседе Некто проговорился, что умеет выращивать драгоценные камни. Мисс упросила его взять для выращивания ее бриллианты…

В Брюсселе вскоре вынырнул Некто, оказавшийся вновь графом Калиостро. Он прошел обряд посвящения в вольные каменщики – масоны. На третье собрание явился в ярко-синем восточном халате, расшитом красными иероглифами; на голове красовалась алая повязка с ниспадающими концами из золотой парчи. Через плечо была переброшена изумрудная лента с изображениями черных скарабеев. По мановению руки мага из складок его плаща стали высовываться мерзкие рожи. Запахло гарью и серой. Граф, держа рыцарский меч за острие наподобие креста, возглашал:

– Я великий Кофта, ученик Илии и Еноха, основателей египетского масонства. Незримо витают здесь мои служебные духи Ассоратон и Пантоссафатон. И ты, могучий Итуриель, приветствую тебя! Посвященным в таинство египетской магии открывается путь бессмертия. Пять тысяч пятьсот пятьдесят семь лет продолжается жизнь моя, с той самой поры, когда воды всемирного потопа очистили землю от нечестивых. Духи зла бессильны предо мной. Вас научу я достигать совершенства и властвовать над своими страстями, ибо только так можно подчинить себе духов природы!

Так началась ловля душ (а заодно и средств) Великим Кофтой. Он говорил о таинствах каббалы; о сочетаниях мистического треугольника, креста и круга, дающих власть над духами; о вызывании мертвых и превращениях людей в животных; о достижении высшего совершенства – физического и морального – после сорокадневного поста, начиная с майского полнолуния: постепенно сползет кожа, обновятся зубы и волосы… Чем больше вещал он о небывалом, тем безоглядней верили ему. Сказывалась вечная мечта людей о сверхъестественном. Родилось тайное мистическое общество, родственное иллюминатам и розенкрейцерам, с пророком – Великим Кофтой.

Калиостро продвигался на восток, где в гигантской империи глухие леса кишели медведями, лешими, ведьмами, оборотнями; где высшие сановники обладали несметными богатствами, а царствовала просвещенная царица Екатерина II. В Митаве Великий Кофта – по документам испанский офицер – представил градоправителю фон-дер-Хевену рекомендательные письма и получил доступ в высшее общество. Он ошеломил своими пылкими речами курляндцев. На правах гроссмейстера ордена основал масонскую ложу, в которую был открыт доступ женщинам. Среди его восторженных последователей оказались графиня Кейзерлинг, графиня фон-дер-Реке, урожденная Медем… Последняя стала и первой отступницей.

Вступительные взносы позволили пышно обставить собрания ложи и личную жизнь гроссмейстера. Немалый успех имели его сеансы магии. Шестилетний мальчик, повинуясь воле мага и каббалистическим знакам, рассказывал о событиях, происходящих вдали от Митавы. Однажды мальчику явился светлый ангел, пожелавший открыть тайну клада, спрятанного в имении Медемов. Появились и демоны зла, Калиостро вынужден был вступить с ними в бой, рассекая воздух шпагой и яростно восклицая: «Гелион! Мелион! Тетраграмматион!» Демоны сгинули.

Кладом всерьез заинтересовался граф Медем. Судя по рассказам крестьян, в его владениях некогда трудился кузнец-чародей в золотой кузнице: да скрылся он под землю с грудами золота. Страшными заклятьями сковал Великий Кофта демонов. Требовалось ждать еще тринадцать дней, после которых пропадут чары Зороастра. Над кладом в полночь расцветут и вспыхнут сотнями огоньков цветы неопалимой купины…

До исчезновения колдовских чар оставалось четыре дня. Граф Медем готов был овладеть кладом. И вдруг Великий Кофта исчез. Его спешно затребовали в Санкт-Петербург. Видно, демоны возопили о помощи и были услышаны в Санкт-Петербурге, где неведомый чиновник настрочил указ, превозмогающий заклятья каббалы и со страшной силой увлекший Великого Кофту прочь от Митавы.

В столицу увез граф Калиостро, помимо жены, восемьсот червонцев и бриллиантовый перстень, подаренный фон-дер-Хавеном. Была и потеря: графиня фон-дер-Реке отказалась сопровождать Калиостро, хотя сначала намеревалась лично ввести его в круг столичной знати. В одной из бесед Калиостро, вдохновляясь присутствием милой графини, упомянул о своем умении воспламенить любую женщину, привязать ее к себе магией.

В Санкт-Петербурге он бесплатно лечил больных снадобьями, заклятьями, прикосновением рук. Некоторым помогало. Бедным помимо лечения давал деньги, что весьма содействовало славе чудесного доктора. Увеличивала его популярность и прелестная супруга, ставшая к тому времени принцессой Санта-Кроче. Она одаривала желающих молодящей водой. Была представлена блестящему и щедрому князю Потемкину. По рассеянности, свойственной важным вельможам, он навещал дом Калиостро в скромной закрытой карете и в то время, когда хозяин отсутствовал.

Профессия лекаря входила в моду. Газеты восторженно писали о замечательных исцелениях десятков страждущих разом господином Месмером посредством магнетизма. Люди надеялись на лекарей, как на магов, а на магов, как на лекарей.

К Калиостро обратилась супружеская пара с мольбой о помощи: их единственный мальчик умирал. За его излечение обещали тысячу империалов. Калиостро отказался. Ему пообещали пять тысяч. Он сказал:

– Я его вылечу. Оплату отвергаю. Привезите мальчика ко мне и две недели не посещайте его.

Две недели спустя родители получили малыша – запеленутого, вымазанного густо розовым бальзамом и вполне здорового. Благодарный отец оставил на столе в кабинете Калиостро пакет с пятью тысячами империалов.

На следующий день отец ребенка ворвался в комнату Калиостро и потребовал ответа: где их сын? что с ним? У мальчика были более темные волосы, он умел говорить отдельные слова, имел родинку на шее. Убедившись в подмене дитяти, мать лишилась чувств, ей пустили кровь, а он, отец, требует разъяснений!

Калиостро признался: духи тьмы оказались сильнее в борьбе за дитя. Они вырвали его из объятий Калиостро. Грозными заклятьями удалось их остановить. Явился ангел и увлек душу ребенка в райские сферы. В утешение родителям пришлось найти другого мальчика, вполне здорового.

Родитель вызвал графа на дуэль как лжеца и душегубца. Пришли два офицера с просьбой назначить срок дуэли и вид оружия. Калиостро ответствовал: «Пользуясь правом выбора, я приготовлю щепотку яда, мы разделим ее поровну и проглотим. Пусть решает Бог, кому из нас умереть».

Секунданты ретировались. Дуэль не состоялась. И все-таки граф-чародей был сражен.

Оставалась надежда на статс-секретаря императрицы Елагина, которому давно были обещаны опыты по алхимическому превращению свинца и ртути в золото. Но Елагин уже имел беседу с императрицей, пожелавшей узнать, что за принцесса пожаловала в столицу в обществе гишпанского полковника? Догадавшись о причине любознательности государыни, Елагин признал, что имеет знакомство с Калиостросом, а принцессу более знает князь Потемкин.

«Однако сомнителен сей полковник, выдает себя за чудотворца и алхимика. Сулит малые драгоценные камни делать большими. Весьма берет под это перстни, браслеты и прочее. Премудрости свои объясняет премудрено: “качества суть количества, аки девято число в исчислении через тройку”. Сие похоже на обман. Благо, в государстве Российском не всеми и здравый рассудок утерян, а потому сей граф имеет более червонцев через свою принцессу, нежели благодаря чародейству.»

Раздосадованная императрица (ах, ветреный князь Потемкин!) поинтересовалась, чем вызвано охлаждение Елагина, известного тайного масона к собрату своему масону египетскому Калиостросу? Иван Перфильевич отвечал без обиняков (недаром был удостоен от государыни словесной награды: «хорош без пристрастия»): «в сочинении Сен-Мартена масонству определены поиски мудрости и высшей тайны, тогда как ищет Калиострос более всего выгод и простаков».

На том и закончилась беседа. Чтобы впредь неповадно было обманщикам дурачить не только россиян, но и более просвещенных, да оттого не поумневших иноземцев, государыня известила другие дворы о проделках Калиостроса. Управляющему театрами Елагину для назидания людям показать пристало комедию, сочиненную императрицей, где осмеянию подвергнут сей маг.

Калиостро получил официальную депешу, предписывающую незамедлительно покинуть Санкт-Петербург, а затем и пределы России. Переезд до границы империи оплачивался за счет казны. Имя Калиостро оказалось неведомым маркизу Нормандесу, испанскому посланнику при дворе императрицы. Запрос о графе был срочно отправлен в Мадрид.

По установленному распорядку выбытия, в «Санкт-Петербургских Ведомостях» появилось сообщение: «Граф Калиостро, Гишпанский полковник, живущий на Дворцовой набережной в доме г. генерал-поручика Миллера…» и прочее в надлежащем стиле. Оно оказалось в унизительной компании: между известиями о выезде мясника Иоганна Готлиба Бунта и башмачника Габриеля Шмита.

Из Санкт-Петербурга Великий Кофта, минуя Митаву, приехал в Варшаву. Устроил сеансы некромантии, вызывая души покойников, и хрестомологии, возбуждая ясновидение у детей. Неудачи преследовали его. Хитрые паны выведали у ясновидящих детей, каким образом подготавливал их Калиостро к сеансам, что учил говорить, как платил за послушание.

Конфуз приключился с показом верховного учителя тысячелетнего Великого Кофты. На подмостках при неверном свете двух свечей возник старик с длинной белой бородой, в алом тюрбане. Учитель спросил утробно: «Кого зрите пред собой?» Кто-то из присутствующих бойко ответил: «Калиостро в маске!» Во гневе взмахнул старик плащом и пропал при погасших свечах.

Начались метания Калиостро по Европе в поисках благодатного края: Франкфурт-на-Майне, Страсбург, Неаполь… В Бордо цеховые лекари запретили ему торговать бальзамами. А в гостиную одного приличного дома, где Калиостро готовил хозяйку к посвящению в таинства масонства, ворвался хозяин и тростью так отделал графа, что пришлось чародею неделю провести в постели, объясняя свое состояние магической дремой с посещением иных планет. Затем срочно выбыл в Лион с пятью тысячами франков, полученных от другой знатной дамы для поисков клада в ее имении.

В Лионе за немалую мзду приобщал избранных к египетскому масонству, вручая листки: «Честь, мудрость, единение. Благотворительность, благоденствие! Мы, Великий Кофта во всех восточных и западных частях земли…» и так далее. Окантовки этих патентов выполнил сам Калиостро: треугольники, молотки, циркули, лопаты, отвесы, компас, глобус, храм, череп, птица Феникс, крест. Получив рекомендательное письмо от одного из своих масонов кардиналу Рогану, он отбыл в Париж, бредивший сеансами животного магнетизма. В беседе с Роганом Калиостро признался, что ему более двух тысяч лет. Кардинал, завороженный магическим кристаллом, вознесся духом к сияющим сферам, где трубный глас возвестил о пришествии пророка – Великого Кофты в облике графа Калиостро.

Словно могучая волна вскинула мага на вершину славы и могущества. На улице Сен-Клод он приобрел особняк, обставил его роскошно, давал блестящие балы и обеды, держал слуг в розовых ливреях, обшитых золотыми галунами…

А утром 22 августа 1785 года чету Калиостро препроводили в Бастилию по обвинению в похищении бриллиантового ожерелья стоимостью в 1,6 миллиона франков. Роган через графиню де Ламмот приобрел его для королевы Франции. Ожерелье исчезло, деньги не были выплачены. В доме де Ламмот нашли оправу ожерелья без бриллиантов. Графиня утверждала, что они отданы графу Калиостро для выращивания.

1 июня 1786 года Калиостро выпустили из Бастилии (жену освободили раньше). Две недели спустя он отбыл в Лондон, где опубликовал брошюру, клеймя правительство Франции и предвещая его скорое падение: на престол взойдет славный принц, будут запрещены тайные доносы, Бастилия будет разрушена и на ее месте появится площадь для гуляний. Вдобавок он предсказал возможность освещения Лондона с помощью масла, полученного из моря. (Не сбылось ли это во второй половине XX века, когда плавучие буровые установки стали качать из недр Северного моря «растительное масло» земли – нефть?)

Не пошли ему впрок эти откровения. Начались насмешки и гонения. Особенно усердствовал журналист – о, гнусное племя! – Моранд. Он даже припомнил Бальзамо, предшественника графа Калиостро. Оставаться в Лондоне было опасно. Граф-маг исчез без остатка, чуть позже материализовавшись в Швейцарии.

Вскоре для него наступили годы неудач. Савойя, Турин, Генуя, Верона, Вена, Тироль, Берн… Он старался не посещать тех мест, где бывал прежде. Не помогло. Уже прошли с успехом пьесы Екатерины II. Опубликована разоблачительная книга графини фон-дер-Реке. Жалят, как москиты, брошюры и статейки.

В Берне он, вдохновясь, предложил уксусом и селитрой растопить альпийские ледники, чтобы получить доступ к открытым в горах золотоносным жилам. Кто-то неожиданно воскликнул:

– Однако таяние льдов вызовет настоящий потоп!

– Ах, нет-нет, – растерялся Калиостро, – так не будет, не будет…

Три дня провел он в Триесте. Приобрел несколько поклонников и поклонниц. Но заторопился с отъездом. Его умоляли остаться. «Нет, – отвечал он, – малые города не для великих людей».

Что оставалось делать и говорить? Не признаться же, что приказом Иосифа II он выдворяется из австрийских владений. Замыкался жизненный круг: судьба влекла, оттесняла его в Италию. Ослепительный граф Калиостро роковым образом развоплощался в Бальзамо. Обнищал. Подделывал драгоценности и векселя. В Риме вынужден был покаяться в масонских грехах (инквизиция запретила тайные спиритические общества). Потертое платье, стоптанные башмаки, фальшивые перстни, урчащий от голода – а не от чревовещания – желудок…

Предложил нескольким богатым горожанам вступить в тайное общество египетских магов. Прогадал, назначив крупный вступительный взнос. Вручать ему деньги никто не спешил. Зато кто-то настрочил на него донос в святую инквизицию. 27 декабря 1789 года Джузеппе Бальзамо был арестован и заточен в замок Святого Ангела, где и канул в Лету.

Сен-Жермен

В век Просвещения, веры в науку и чудеса оккультизма авантюристов появилось множество. Из них граф Сен-Жермен был знаменит не менее, чем Калиостро.

Сен-Жермен (ок. 1710–1784) – он же князь Ракоци, граф Зароги, генерал граф Салтыков, маркиз Монферат, граф Беллами, граф Вельден, граф Сармонт… В отличие от Калиостро, он был немногословен, отличался безупречными манерами, отлично владел несколькими языками, был отменным музыкантом, умел поразить собеседников знанием наук, в особенности оккультных, каббалы, и неожиданными суждениями.

«Все в нем таинственно и необычайно для глаз легковерного общества: и происхождение, и жизнь, и смерть, – писал историк масонства А. М. Васютинский. – Португалец ли он, испанец, еврей, француз или русский – никто не мог сказать с уверенностью. Ему дают несколько отцов и одну мать: вдову Карла II испанского, королеву Марию. Сам он уверял принца Карла Гессенского, что родился от первой жены венгерского принца Ракоци.

Всегда изысканно одетый, ни в чем не нуждающийся, с благородной осанкой, он был хорошо принят при французском дворе, пользовался благоволением Людовика XV, считался большим вольнодумцем и чародеем. Знаток истории, он хорошо умел использовать страшное впечатление, которое создавалось у его знакомых, слушавших его точные описания жизни и мыслей давно умерших исторических деятелей. Легковерные считали его пятисотлетним старцем… несколько удачных советов медицинского характера создали ему славу великого лекаря, которую он искусно поддерживал, продавая особый целебный чай Сен-Жермена».

Когда его спросили, верны ли слухи о его пятисотлетнем возрасте, он усмехнулся: «Многие наивные люди этому верят. А я, помнится, при встрече с Иисусом Христом… Мы дружили, он был лучшим из людей, большим идеалистом. Я предупреждал его, что ему грозит смерть».

Говорили, что граф Сен-Жермен обладает элексиром бессмертия или даже философским камнем. Все это способствовало популярности Сен-Жермена в высшем обществе и спросу на его целебный чай.

Впервые появился он в 1740 году и очаровал местную знать. Благодаря отличным рекомендациям он был принят при дворе Людовика XV, стал пользоваться покровительством влиятельнейшей маркизы де Помпадур, вступил в масонский орден Святого Послушания. В 1760 году уехал в Лондон, то ли из-за ссоры с герцогом де Шуазель, то ли выполняя тайное поручение короля Франции.

Летом 1762 года Сен-Жермен посетил Санкт-Петербург и был гостем Григория Орлова, фаворита императрицы Екатерины II. Загадочному графу приписывали активное участие в воцарении ее на престол, а также в Великой французской революции. Это показывает, что многие действительно принимали его за всемогущего мага.

Скончался Сен-Жермен, по словам А. Васютинского, «на руках принца Гессенского, сумевши до самой смерти поддерживать в своем сиятельном гостеприимном хозяине чувство почтительной доверчивости и благоговейного преклонения». Однако по слухам, Сен-Жермена в последующие годы встречали то в одном, то в другом городе Европы.

Что и говорить, профессия авантюриста бессмертна.

С. Г. Нечаев

Нечаев Сергей Геннадьевич (1847–1882) среди русских заговорщиков, создателей тайных организаций и террористов наиболее парадоксальный. Именно он нанес наиболее сильный удар по… революционерам (невольно).

Происходил он из мещан Владимирской губернии. С 14 лет служил рассыльным в фабричной конторе. Подрабатывал, рисуя вывески для ивановских купцов. Отличался сообразительностью. Сдав учительский экзамен, стал преподавателем в училище. Осенью 1867 года поступил вольнослушателем в Петербургский университет. Лекций почти не посещал. Его привлекали студенческие кружки, где он познакомился с трудами Луи Блана, Карлейля, Руссо, Робеспьера.

Он принимал активное участие в студенческих волнениях. Спасаясь от репрессий, уехал в Швейцарию. Встретился с Бакуниным и Огаревым, произведя на них сильное впечатление своей энергией, энтузиазмом, самоотверженностью. Он выдавал себя за представителя влиятельного в России революционного комитета, готового поднять восстание. Об этом рассказывал увлеченно и убедительно. Анархические взгляды Бакунина Нечаев довел до крайности, а то и до абсурда в своем «Катехизисе революционера».

В борьбе против государства он предлагал объединиться с уголовниками: «Соединимся с диким разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России». Нечаев стал глашатаем террора и разрушения. Ради такой цели, считал он, допустимы обман, грабеж, подлость, убийства. Люди были для него только средством для достижения тех или иных целей.

12 мая 1869 года Нечаев получил от Бакунина мандат, где говорилось: «Податель сего есть один из доверенных представителей русского отдела Всемирного революционного союза». На печати по-французски было выгравировано: «Союз революционеров Европы. Генеральный комитет».

Все эти организации были мифическими. Но то, что о них никому не известно, можно было объяснить конспирацией. Вернувшись в Россию, Нечаев стал создавать организацию «Народная расправа». Его мандат и рассказы о сотрудничестве с вождями русской эмиграции в Женеве производили сильное впечатление на молодежь. Вербовал он преимущественно студентов Петровской земледельческой академии.

От подчиненных он требовал беспрекословного повиновения, а сам не оглашал свои планы. Верил ли он в возможность осуществить революцию в России? Вряд ли. Он был заговорщиком, упоенным своей властью над людьми.

…26 ноября 1869 года в газете «Московские ведомости» появилось сообщение: в отдаленном месте сада Петровской академии по кровавым следам в пруду подо льдом обнаружено тело молодого человека. Через два дня последовало дополнение: «Убитый оказался слушателем Петровской академии, по имени Иван Иванович Иванов… деньги и часы, бывшие при покойном, найдены в целости… Ноги покойного связаны башлыком, как говорят, взятым у одного из слушателей Академии, М-ва; шея обмотана шарфом, в край которого завернут кирпич; лоб прошиблен, как должно думать, острым орудием».

Через месяц в газете появилось имя С. Г. Нечаева как организатора убийства Иванова. Но он уже скрылся в Швейцарию. Состоялся суд над пятью участниками «Народной расправы» (вовсе не людьми из народа). Выяснилось: Иванова, желавшего уйти из его организации, Нечаев приказал казнить как предателя, превратив образованных и незлобных молодых людей в убийц своего товарища.

Выданный швейцарской полицией, Нечаев был заключен в Алексеевский равелин. Бакунин написал Огареву, что Нечаев «на этот раз вызовет из глубины своего существа, запутавшегося, загрязнившегося, но далеко не пошлого, всю свою первобытную энергию и доблесть. Он погибнет героем, и на этот раз ничему и никому не изменит».

Так и вышло. Нечаева держали на жестоком тюремном режиме, доведя до смерти. Но он никого не выдал и даже заслужил уважение охранников.

В прессе его называли то Хлестаковым, то дьяволом, хотя был он фигурой не комической, а трагической. Он был целеустремлен, смел, умен, хитер, обладал сильной волей, верил в себя и свою правоту, не имел душевных привязанностей и материальных ценностей, умел подчинить себе одних и добиться расположения других. Недостатки: самоуверенность, презрение к людям, деспотизм, жестокость. Его гневно осуждали и реакционеры, и революционеры.

«Нечаевское дело» знаменито еще и тем, что подвигло Ф. М. Достоевского на создание романа «Бесы». Писатель в молодости был осужден на смертную казнь за причастность к революционному кружку и был помилован в последние минуты перед исполнением приговора. Но террористом он не был. А роман его, как писал религиозный философ Сергий Булгаков, «имеет не только политическое, временное, преходящее значение, но содержит в себе зерно бессмертной жизни, луч немеркнущей истины, как все великие и подлинные трагедии, тоже берущие себе форму из исторически ограниченной среды, в определенной эпохе».

…Вообще-то, тайное общество заговорщиков может добиться успеха лишь в том случае, если оно находится близ вершины общественной пирамиды. Тогда есть возможность захватить власть. А для революционного выступления, охватывающего народные массы, требуется достаточно многочисленная партия. Этого Нечаев не учел. Его следовало бы отнести к категории революционеров-авантюристов.

* * *

Говоря о Великой французской буржуазной революции, историк Жюль Мишле обоснованно утверждал: «Вопреки бытующей вздорной версии, вожаки эпохи Террора вовсе не были людьми из народа: это были буржуа или дворяне, образованные, утонченные, своеобычные, софисты и схоластики».

Да, подлинные бунтари, отвергающие не только существующий строй, но и государство вообще и даже бытие Бога были, чаще всего, интеллектуалами и/или представителями аристократии.

Джордж Байрон

Джордж Ноэл Гордон Байрон (1788–1824) с младенчества был хром. Сначала по этой причине предпочитал одиночество. Узнал, что падший ангел света Люцифер, свергнутый с небес на землю, повредил ногу, счел себя тоже отмеченным печатью проклятья свыше. И стал бунтарем.

Он происходил из знатного обедневшего рода. Детство провел в городе Абердине (Шотландия). Унаследовал от двоюродного деда титул лорда и поместье. После закрытой аристократической школы, где начал сочинять стихи, учился в Кембриджском университете. Окончив его, путешествовал по Ближнему Востоку и Южной Европе. Вернулся в Англию анархистом, сторонником освобождения народов и человеческой личности – вплоть до восстания против Бога. Свои чувства и мысли воплотил в поэмах «Гяур», «Паломничество Чайльд Гарольда», «Лара», «Корсар», «Осада Коринфа»… Создал образ бунтаря, разочарованного в цивилизации и буржуазных ценностях.

В 1809 году в сатире на английских бардов и шотландских обывателей он признавался, словно умудренный опытом старец, а не молодой человек чуть за двадцать лет:

Я зачерствел… теперь не тот уж я,

Бесследно юность канула моя;

Я научился думать справедливо

И говорить хоть резко, но правдиво…

Сатира получилась слишком резкой, а потому не всегда справедливой. Он постарался скупить как можно больше экземпляров этой книги, предваряя которую, высказал верную мысль: «Злоупотребление талантом для низких целей заслуживает самого решительного порицания».

Некоторые его чудачества граничили с безрассудством. Бросив вызов судьбе, рискуя жизнью, в 1810 году он в одиночестве переплыл пролив Дарданеллы. По тем временам это был рекордный заплыв. Он доказывал свою физическую полноценность самому себе.

Как член палаты лордов Байрон выступил в поддержку луддитов, протестовавших против внедрения машин в производство и безработицы. В Швейцарии написал героические поэмы «Манфред», «Каин». Но был он героем не только на словах. В Италии присоединился к национально-освободительному движению карбонариев. Когда заговор был раскрыт, переехал в Грецию. Создал сатирическую поэму «Бронзовый век» и эпический роман в стихах «Дон Жуан» (оставшийся незаконченным).

В Греции он активно участвовал в борьбе против турецкого владычества. Посмертно он был удостоен высокой почести: тело его перевезли в Англию и похоронили в Вестминстерском аббатстве, где находятся могилы великих деятелей культуры.

Творчество и образ Байрона воздействовали на современников и последующее поколение. Вошло в обиход понятие «байронизм». Однако подражали частенько недостаткам поэта, не осмыслив его достоинств. А по мнению писателя Гилберта Честертона, «Байрон и байронизм были куда лучше, чем нам кажется. Прежде всего, мы ошибаемся, когда зовем Байрона пессимистом. Правда, он и сам так думал, но мало-мальски знакомый с Байроном критик знает, что, пожалуй, никто из умных людей не ошибался так на свой счет, как он…

Вряд ли можно серьезно считать, что байроническая страсть к пустынным местам и диким силам природы говорит о скепсисе и упадке духа. Если человек гуляет один на берегу бушующего моря, если он любит горы, ветер и печаль диких мест, мы можем с уверенностью сказать, что он очень молод и очень счастлив».

Парадоксально: Байрон не был байронистом (как не был дарвинистом Дарвин, марксистом – Маркс). Подлинный гений не укладывается в прокрустово ложе узкого направления. Байрон не часто бродил средь суровых скал и наслаждался гордым одиночеством в пустыне. В одном из писем он утверждал, что великие творения архитектуры «не уступают по красоте ни Монблану, ни Этне, да, пожалуй, и превосходят их, будучи непосредственными воплощениями ума… они заключают в себе некие свойства самой жизни, неведомые неодушевленной природе, если, конечно, не принять систему Спинозы, согласно которой мир есть божество».

Или такой пассаж: «Но уберите пирамиды – и что останется от пустыни?» Как творцу культуры поэту близки и дороги великие создания людей. Вот пример «небайронизма» Джорджа Ноэля Гордона:

В полночь месяц чуть колышет

Воды в глубине;

Лоно моря еле дышит,

Как дитя во сне.

Так душа, полна мечтою,

Чутко дышит красотою;

Нежно в ней растет прибой,

Зачарованный тобой.

Спору нет, огромное значение имеет искусство переводчика (в данном случае – Константина Бальмонта). Но и без того очевидно, что гениальный поэт создает многообразный, одухотворенный сильными чувствами и неожиданными мыслями воображаемый мир. И мир этот должен просветлять человечную душу. «По моему убеждению, – писал Байрон, – нет выше поэзии, чем поэзия, проникнутая этическим началом; как нет на земле ничего достойнее правды, в основе которой лежат высокие нравственные принципы».

И еще: «Если смысл поэзии сведется ко лжи, останется только швырнуть такую поэзию собакам или изгнать ее за пределы республики, как это сделал бы Платон. Лишь тот, кто способен внести в поэзию правду и осмысленность, является “поэтом” в истинном значении этого слова, «создателем» «творцом», – разве данные понятия означают «лгун», «притворщик», «выдумщик»? Человек способен на большее». По его словам, «в наши дни стало модным превозносить то, что зовется «воображением» и «фантазией» и, по сути, является даром вполне заурядным; любой ирландский крестьянин, хлебнув немного виски, сочинит и нафантазирует вам куда больше, чем какой-нибудь современный поэт».

Он стремился к правде, искренности, осмысленности, а салонный «байронизм» быстро выродился в нечто прямо противоположное. В этом, конечно, не вина поэта, а беда общества.

…Далеко не все в этом мире устраивало поэта. И он не только возмущается – мужественно вступает в ряды борцов за свободу. Если восстание против несовершенства Мира обречено на провал, то остается бунт личности, отстаивающей свое достоинство, духовную свободу, право на бунт. А еще присутствует сознание непостижимости бытия. Оно дает надежду на то, что все наши труды и страдания не напрасны, и есть скрытый смысл в этом мире и в нашем скоротечном существовании:

Меж двух миров, на грани смутной тайны

Мерцает жизни странная звезда.

Как наши знанья бедны и случайны!

Как многое сокрыто навсегда!

Но, пожалуй, самые знаменитые бунтовщики-анархисты были в России: Бакунин и Кропоткин.

Артур Бенни

Артур Бенни (1840–1867) был одним из тех, кто поверил в скорую русскую революцию. Этим определялись его приключения в России, а также трагическая кончина. Н. С. Лесков посвятил ему очерк «Загадочный человек. Истинное событие», выступив в защиту Бенни, которого называли то английским шпионом, то борцом за свободу Польши, то агентом царской охранки, то эмиссаром Герцена.

Лесков, познакомившись с Бенни, подивился его детской наивности, вере не только в замечательные качества русского народа, но и в утверждение Герцена, что на Руси создано «поколение безоговорочно социалистическое».

Первое убеждение Бенни сложилось прежде всего под влиянием детских впечатлений. Родился он в царстве Польском Российской империи. Его отец Иоганн был пастором евангелического прихода (по одной версии он был евреем), мать – англичанкой. Учась в гимназии с польскими юными шляхтичами, Артур, по его словам, «услыхал от этих детей ложь, хвастовство и льстивость», а также «высокомерие и презрительное отношение к простолюдинам, слугам».

Во дворе гимназии больной русский солдат грелся на солнце, а мальчишки, будто нарочно, кидали в него мячом.

– Это не по-рыцарски, – сказал им Артур.

– Поляк не должен поступать по-рыцарски с москалями, – был ответ.

– Если, будучи поляком, нельзя быть рыцарем, то я лучше не буду поляком.

С тех пор он заинтересовался историей России, стал изучать русский язык, беседовал с солдатами. Узнал, что есть общинное владение землей, артели, круговая порука.

Закончив образование в Лондоне, Бенни работал инженером. Но жизнь обывателя, работа на хозяина его не устраивала, хотя получал он деньги немалые: 500 фунтов или около 5000 рублей серебром.

Он увлекся социалистическим учением, познакомился с Герценом, Огаревым, Бакуниным. Встретился в этом кругу приехавший из Сибири купец, говоривший, что готов перепечатывать и распространять «Колокол», да нет подходящего человека.

Бенни согласился поехать с ним (за свой счет) в качестве инженера и распространителя запрещенного издания. Политический эмигрант В. И. Кельсиев посоветовал ему установить в Петербурге связь с демократами-революционерами, дав адрес одного из них – Андрея Ничипоренко.

Но по пути на родину, начиная с Парижа, купец вел развеселую жизнь с попойками и оргиями, вызывая у Бенни отвращение. В Берлине, после очередного загула, купец сказал, что в России выдаст его полиции.

Артур один приехал в Петербург. Познакомился с журналистами демократических убеждений (его приняли за агента Герцена). Против злобных нападок М. Н. Каткова на издателя «Колокола» опубликовал в «Северной пчеле» под инициалами А. Б. свою статью – «Поскребите русского англомана и вы найдете татарина». Тогда ему было 22 года.

Ничипоренко утверждал, что все готово для выступлений против самодержавия. Бенни предложил устроить «маневры», собрав на площади хотя бы часть этих людей. Пришло 5 человек, да и те постарались поскорее исчезнуть.

Бенни решил отправиться в Нижний Новгород, познакомиться с жизнью в стране. Ничипоренко его сопровождал. Развязные манеры спутника доставляли Бенни немало огорчений. После того, как в трактире Ничипоренко толкнул и обругал мальчика-слугу, Бенни заставил его извиниться. В Нижнем «революционер» в патриархальной семье выступил против брачных цепей за свободную любовь, приведя в негодование хозяйку дома. Неопрятный, вульгарный, наглый и самодовольный спутник доставлял Бенни только огорчения и неприятности (да и опустошал его кошелек).

На ярмарке увидел Бенни знакомого купца-гуляку, который погрозил ему издали кулаком. А в темноте, когда они с Ничипоренко возвращались из харчевни, им встретился обворованный и побитый пьяный мужик. Бенни стал его поднимать, а тот вдруг заорал: «Грабят!». На крик прибежали казаки-охранники (они-то, пожалуй, и ограбили мужика), схватили Бенни. Он смог вырваться и убежать.

С перепугу Ничипоренко сжег ночью все листы «Колокола», которые им надлежало распространять. Бенни уехал в Москву, чтобы избавиться от прилипчивого спутника. А тот в Питере пустил слух, что Бенни вовсе не революционер, а правительственный шпион. Затем съездил в Лондон, где произвел хорошее впечатление на Герцена. При возвращении, боясь полиции, оставил запрещенную литературу на границе. Ее передали русской полиции. Ничипоренко арестовали. Он оговорил многих людей, в том числе Бенни и Лескова. Последний, писал Ничипоренко, «имел вредные влияния на мои понятия».

В Питере Бенни попытался устроить женскую рабочую коммуну; тайно влюбился в одну из коммунарок. В его квартире поселились четыре субъекта, назвавшиеся социалистами. Они не работали, жили на его иждивении, выпивали. Насмехаясь над целомудренным хозяином, пели похабные песни, рассказывали грязные анекдоты, матерились. От нервного стресса на него порой находил столбняк. Когда он заболел, квартиранты растащили многие его вещи; служанка Прасковья едва отбила у них часть теплого белья.

А заболел Бенни потому, что однажды вечером к нему явилась знакомая дама, разругавшаяся с мужем, и он две ночи провел на берегу, наблюдая рыбную ловлю и замерзая от сырого холодного ветра. После болезни он, ослабев, не мог работать, страдал от безнадежной любви, молился и плакал, впал в бедность. За долги его упекли в тюрьму, а затем выслали из страны за политическую неблагонадежность.

По некоторым сведениям, он поселился в Швейцарии, где вступил в церковный брак с девушкой, которую полюбил в Питере. Писал в английские газеты. Даже прочитав «Мертвые души», не разуверился в возможности русской революции. Корреспондентом поехал к гарибальдийцам.

В сражении при Монтане он был в обозе и предложил свою телегу раненым. Пешего и безоружного его настиг французский кавалерист и рубанул саблей, поранив руку. Как пленного его поместили в лазарет без надлежащего ухода. У него началась гангрена. О встрече с ним написала в воспоминаниях Александра Якоби. Он был рад, что может беседовать на русском языке, и надеялся вернуться в Россию. Вскоре его не стало.

В. И. Засулич

Засулич Вера Ивановна (1849–1919) начала свою революционную деятельность в конце 60-х годов в Москве, где познакомилась с членами кружка Н. А. Ишутина. У нее стали складываться социалистические убеждения.

В Петербурге она сблизилась со студенческими народническими кружками. Ее приметил С. Нечаев и попытался вовлечь в свою организацию. Засулич согласилась только дать свой адрес для пересылки писем Нечаева из-за границы. Это послужило причиной ее ареста в мае 1869 года. Ее продержали в тюрьме 2 года, но оснований для привлечения к суду так и не нашли. Ее отправляют в административную ссылку в Харьков под надзором полиции.

Решив перейти на нелегальное положение, она вошла в киевский кружок «бунтарей». Осенью 1877 года, когда большинство членов кружка арестовали, Засулич приехала в Петербург с планами организации освобождения из тюрем ряда политических заключенных. Но она изменила свои планы после того, как по приказу петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова был наказан розгами политический заключенный А. Емельянов (Боголюбов).

24 января 1878 года Вера Засулич пришла на прием к Трепову (он вышел с целой свитой). Когда он подошел к ней, она вынула револьвер и нажала курок. Осечка! Опять нажала – выстрел! Она бросила револьвер на пол. На нее кинулись охранники, свалили на пол, стали избивать. Перевели в комнату, усадили на стул, связав сзади руки полотенцем. Поставили по бокам двух солдат со штыками на винтовках.

Когда жандармы ушли, один солдат шепнул ей:

– Где это ты стрелять выучилась?

– Невелика наука, – ответила она.

– Училась, да недоучилась, – сказал другой солдат. – Плохо попала-то!

– Не скажи, – возразил первый, – слыхать, хорошо попала, будет ли еще жив.

Трепов, раненный в живот, выжил. Москвичи его не любили: он позволял себе самоуправство в делах города и был нечист на руку.

Суд присяжных оправдал Веру Засулич. Спасаясь от нового ареста, выехала за границу. Вернулась она в 1879 году убежденной противницей индивидуального террора, примкнула к организации «Черный передел», а позже – к плехановской марксистской группе «Освобождение труда». В Петербурге в феврале 1900 года она познакомилась с Лениным (он характеризовал ее в беседе с Крупской как «кристально-чистого человека»).

После II съезда РСДРП она оказалась вместе с Плехановым в лагере меньшевиков. Во время Первой мировой войны оба они занимали оборонческую позицию, за что подверглись ленинской критике. Октябрьскую революцию Засулич считала преждевременной.

Вообще большой роли в партийной жизни после 1903 г. В. И. Засулич не играла, в печати с новыми статьями выступала редко; после 1917 года совсем отошла от политической деятельности. На ее смерть «Правда» откликнулась некрологом, который заканчивался следующими словами: «За последние годы В. И. Засулич разошлась с революционным пролетариатом. Но в ее прошлом пролетариат ценит великие заслуги. Имя ее он никогда не забудет».

С. С. Синегуб

Синегуб Сергей Силович (1851–1907) был оригинальной личностью в среде русских революционеров. Впрочем, из них едва ли не большинство следовало бы отнести к личностям незаурядным. Если выше мы упомянули склонных к терроризму, то о нем этого сказать нельзя.

Студент Медико-хирургической академии, он с 1871 года вошел в кружок «чайковцев» (был вместе с Перовской, Кропоткиным) и одним из первых начал пропаганду среди рабочих Петербурга. Его товарищ по кружку Л. Э. Шишко считал С. Синегуба одним «из талантливейших наших пропагандистов, пропагандиста по натуре, пользовавшегося огромным успехом среди фабричных рабочих…»

Он умел заводить знакомства с рабочими, умел говорить с ними увлекательно и задушевно. Он мог живо и с интересом спорить с рабочими по целым часам о самых разнообразных предметах… и располагал их к себе своею прямотою и искренностью. Рабочие любили его и ценили как учителя; вместе с тем он был поэт и написал для них получившие потом большое распространение «Думы ткача».

Пришлось Синегубу выполнить оригинальное партийное поручение: заключить фиктивный брак с Соней Чемодановой, дочерью состоятельного священника. Она желала избавиться от властной опеки родителей, чтобы учиться и работать. Молодые люди не знали друг друга. Пришлось Сергею сыграть роль состоятельного тайного возлюбленного Сони. Она оказалось непростой и отчасти комической. Впервые встретившись, они в присутствии ее родителей обнялись и поцеловались! Ошарашенный священник и его жена едва не лишились чувств.

После непростых испытаний (отец знал, что дочь готова была на фиктивный брак) жениха признали настоящим. Состоялось венчание и свадьба. Молодые три ночи провели в одной комнате: она на двуспальной кровати, он – на сундуке. Сергей увез ее в Петербург, передав в женскую коммуну. Ее стали называть Ларисой. Он испытывал немалые страдания: фиктивная жена пробила брешь в его сердце.

Новое партийное поручение – вести пропаганду в Тверской губернии – они решили выполнять вместе. И хотя жили в одной квартире, обращались к друг другу холодно на «вы»; она звала его – Силыч. А через некоторое время его формальная жена призналась, что полюбила его. «Я чуть с ума не сошел от счастья в тот вечер, – вспоминал он. – Никогда бы у меня не повернулся язык заявить Ларе о том, что я в нее влюблен до безумия: это было бы преступлением, посягательством на ее свободу, так как я был ее законный муж!».

Такие вот бывали странные отношения, мысли, чувства и убеждения у русских революционеров-народников 60-х годов XIX века.

Он посвятил ей большое стихотворение. (При жизни С. Синегуб печатался очень мало. В 1877 году в Женеве был издан сборник стихов русских политзаключенных «Из-за решетки» с 15 его стихотворениями за подписью «Вербовчанин».)

В конце лета 1873 года супруги вернулись в Петербург. Сергей Силыч не остепенился и вновь занялся пропагандой среди рабочих. 12 ноября во время обыска в квартире Синегуба жандармы нашли черновик его стихотворения, начинавшегося словами:

Гей, работники! Несите

Топоры, ножи с собой,

Смело, дружно выходите

Вы на волю в честный бой.

Мы, под звуки вольных

Уничтожим подлецов, —

Палача царя повесим,

С ним дворянство и купцов!..

Он был арестован и около четырех лет содержался в тюрьме в ожидании суда. Его приговорили к 9 годам каторги, которую отбывал на Каре; потом сослали на поселение в Читу. Последние годы жизни он провел в Благовещенске и Томске. Его жена добровольно последовала за мужем на каторгу.

Надо заметить, что в середине XIX века ситуация в России была вовсе не такой «предреволюционной», как предполагал, скажем, А. И. Герцен. Его призывы поднять народ на борьбу с самодержавием были услышаны сравнительно немногими интеллигентными молодыми людьми, тогда как крестьяне были готовы не более чем на отдельные бунты против конкретных злоупотреблений господ. Пропагандисты-революционеры выглядели в глазах большинства крестьян смутьянами и сумасбродами, о которых следует донести властям.

С. Л. Перовская

Перовская Софья Львовна (1853–1881) – одна из наиболее знаменитых и убежденных революционерок террористических убеждений принадлежала к аристократическому дворянскому роду. Отец ее, Лев Николаевич, внук графа А. К. Разумовского, был с 1861 года петербургским вице-губернатором, а в 1865–1866 годах губернатором, членом Совета министров внутренних дел. Ей суждено было стать первой женщиной в России, казненной как политическая преступница.

Софья получила хорошее домашнее образование, много читала. Большое впечатление произвели на нее сочинения Дмитрия Писарева. Научная и философская литература способствовали формированию у нее атеистического мировоззрения. Иисуса Христа она чтила не как Бога, а как мученика за идею любви к человечеству. По свидетельству хорошо знавшей ее А. И. Корниловой, из Евангелия руководящими для Софьи Перовской заповедями стали: «вера без дела мертва», «любовь есть жертва», «люби ближнего твоего, как самого себя».

Желая продолжить образование, она в поступила в 1869 году на Аларчинские женские курсы в Петербурге. Вместе с тремя сестрами Корниловыми, дочерьми богатого фабриканта, они составили кружок саморазвития. В частности, изучали политическую экономию по книге Джона Стюарта Милля с примечаниями Н. Г. Чернышевского.

Отцу не понравились ее свободомыслие и новые подруги; он запретил ей встречаться с ними. Она ушла из дома и скрывалась у друзей до тех пор, пока через два месяца отец не согласился выдать ей документы, необходимые для отдельного проживания в Петербурге.

Кружок Перовской вошел в августе 1871 года в общество «чайковцев» или, как его еще называли, «большое общество пропаганды» (поначалу оно было численно небольшим). С весны 1872 года она под видом фельдшерицы некоторое время жила среди крестьян Ставропольского уезда. В частном письме сетовала: «Пахнет отовсюду мертвым, глубоким сном».

Вернувшись весной 1873 года в Петербург, Софья Перовская посвятила себя революционной пропаганде среди рабочих. В своем дневнике записала требования, которым должен удовлетворять достойный уважения человек: «а) закваска самостоятельности, б) известная степень способности развиваться, в) способность вдумываться как в себя, так и в окружающих… г) известного рода честность или искренность, д) преданность известной идее». По ее словам: «Наибольшее счастье человечество может достичь тогда, когда индивидуальность каждого человека будет уважаться, и каждый человек будет сознавать, что его счастье неразрывно связано с счастьем всего общества. Высшее же счастье человека заключается в свободной умственной и нравственной деятельности».

Арестовали Перовскую 5 января 1874 года. Полгода провела она в тюрьме и была взята на поруки отцом. Софья уехала в крымское имение своей семьи. Поправив здоровье, отправилась в Тверскую губернию работать в больнице. Чтобы не подвести отца, оставила на время революционную деятельность.

Вернувшись в Крым, она закончила Симферопольские женские курсы и собиралась работать в Красном Кресте (тогда шла война с Турцией), ухаживая за больными и ранеными. Ее вызвали на политический «процесс 193-х» в качестве обвиняемой и оправдали, но в административном порядке выслали в город Повенец Олонецкой губернии. По дороге она сбежала и с этого времени перешла на нелегальное положение.

На окраине столицы она сняла домик, имея паспорт жены мастерового. Здесь часто собирался их кружок. Посещавший эти сходки Петр Кропоткин вспоминал: «Со всеми женщинами в кружке у нас были прекрасные товарищеские отношения. Но Соню Перовскую мы все любили. С Кувшинской и с женой Синегуба, и с другими все здоровались по-товарищески, но при виде Перовской у каждого из нас лицо расцветало в широкую улыбку, хотя сама Перовская мало обращала внимания и только буркнет: „А вы ноги вытрите, не натаскивайте грязи”…

Теперь в повязанной платком мещанке, в ситцевом платье, в мужских сапогах таскавшей воду из Невы, никто бы не узнал барышни, которая недавно блистала в аристократических петербургских салонах… Когда она была недовольна кем-нибудь, то бросала на него строгий взгляд исподлобья, но в нем виделась открытая, великодушная натура, которой все человеческое не было чуждо. Только по одному пункту она была непреклонна. „Бабник”, – выпалила она однажды, говоря о ком-то, и выражение, с которым она произнесла это слово, не отрываясь от работы, навеки врезалось в моей памяти…

Перовская была «народницей» до глубины души и в то же время революционеркой и бойцом чистейшего закала. Ей не было надобности украшать рабочих и крестьян вымышленными добродетелями, чтобы полюбить их и работать для них. Она брала их такими, как они есть, и раз, помню, сказала мне: “Мы затеяли большое дело. Быть может, двум поколениям придется лечь на нем, но сделать его надо”. Ни одна из женщин нашего кружка не отступила бы перед смертью на эшафоте. Каждая из них взглянула бы смерти прямо в глаза. Но в то время, в этой стадии пропаганды, никто об этом не думал.

Известный портрет Перовской очень похож на нее. Он хорошо передает ее сознательное мужество, ее открытый, здравый ум и любящую душу».

Став членом тайного общества «Земли и воли», она поехала в Харьков, надеясь организовать побег Ипполита Мышкина, находившегося в тюрьме. Однако осуществить эту акцию не удалось из-за недостатка сил и средств. Она вернулась в Петербург и после раскола «Земли и воли» примкнула к народовольцам, войдя в Исполнительный комитет этой тайной организации. Для Перовской революционный террор был прежде всего ответом на террор государственный, местью за смерть и мучения товарищей.

Она была активной участницей покушений на Александра II. После его убийства, которое Желябов, находясь в тюрьме, приписал себе как руководителю, Перовская пришла в отчаяние и, несмотря на нависшую над ней опасность, находилась в Петербурге, обдумывая планы освобождения Желябова и убийства нового царя. Конечно же, ни то, ни другое осуществить было невозможно.

А за ней велась настоящая охота. По городу разъезжали и ходили те, кто мог ее опознать и согласился сотрудничать с полицией. Вскоре ее опознала одна торговка, проезжавшая в сопровождении околоточного надзирателя по Невскому проспекту…

На суде она держалась спокойно. Лишь однажды не выдержала, когда прокурор Муравьев позволил себе заклеймить революционеров: «Отрицатели веры, бойцы всемирного разрушения и всеобщего дикого безначалия, противники нравственности, беспощадные развратители молодежи». И воскликнул, что им «не может быть места среди Божьего мира!».

Перовская возразила: «Тот, кто знает нашу жизнь и условия, при которых нам приходится действовать, не бросит в нас ни обвинения в безнравственности, ни обвинения в жестокости».

Увы, так уж повелось с давних пор, что слишком часто радетелями веры и борцами за нравственность выступают те, кто не верит в высшие духовные ценности и ведет нечистую лицемерную жизнь, а радеет за личные материальные блага и борется за свою карьеру…

В письме матери из тюрьмы 22 марта Софья подвела итог своего жизненного пути: «Я жила так, как подсказывали мне мои убеждения, поступать же против них я была не в состоянии, поэтому со спокойной совестью ожидаю все, предстоящее мне».

На скамье подсудимых она была вместе с Андреем Желябовым. С ним она подружилась в 1880 году и вскоре полюбила его всем сердцем. Это была ее первая и единственная любовь. Они были счастливы и умерли в одно и то же время. Но в отличии от любовных романов с подобным счастливым финалом, молодые революционеры погибли на эшафоте 3 апреля 1881 года.

Гении-оригиналы

Гении, выходившие за пределы обыденного, нередко выглядят чудаками и оригиналами. Чезаре Ломброзо, о котором уже была речь, сделал радикальный вывод: «Не подлежит никакому сомнению, что между помешанным во время припадка и гениальным человеком, обдумывающим и создающим свое произведение, существует полнейшее сходство».

Поразительна абсолютная уверенность в своей правоте! В предисловии к четвертому изданию своего нашумевшего сочинения «Гениальность и помешательство», он гордо отвечал: «На язвительные насмешки и мелочные придирки наших противников мы, по примеру того оригинала, который для убеждения людей, отрицавших движение, двигался в их присутствии, ответим лишь тем, что будем собирать новые факты и новые доказательства в пользу нашей теории».

Таково обычное заблуждение энтузиаста, обуреваемого манией научного открытия: он подбирает ради этого факты, доказывающие его любимую идею, не обращая внимание на те, что ее отрицают. Так безумно влюбленный замечает в объекте своей страсти только прекрасное.

…В античности возник такой анекдот. Некто (называли имена разных мыслителей, в частности Фалеса Милетского), направляясь в башню, откуда собирался наблюдать солнечное затмение, не заметил ямы и свалился в нее.

Люди смеялись, помогая ему выбраться:

– Чудак, хочешь разглядывать далекое солнце, когда сам не видишь то, что у тебя под ногами.

«О мудрецы, не отрывающие взгляда от дороги, чтобы – упаси бог! – не споткнуться. Вы не видите неба».

Быть может, примерно так отвечал он. История не сохранила его слов. Люди охотней смеются над мудрецами, чем прислушиваются к их советам.

Выдающиеся люди слишком часто служат объектами зависти, злобных насмешек, непонимания. Жизнь их складывается подчас не только тяжело, но и трагично. Ломброзо объяснял это тем, что они сходны с безумцами. А может быть, наоборот – именно они нормальные люди среди помешанных, лишенных полноценного ума и творческой потенции?!

Бенедикт Спиноза

Дерзания мысли, тернистый путь преодоления существующего состояния общества, религиозных верований, философских концепций, научных теорий – особенность всех великих творцов. Без этого не возникнет ничего нового. Если для социального мятежа необходимы народные массы, то для интеллектуального – незаурядная, неординарная личность.

Барух (Бенедикт) Спиноза (1632–1677) осмелился не только создать оригинальное философское учение, но и подвергнуть критике религиозные догмы. А это в его времена было опасно.

Он принадлежал к амстердамской еврейской общине, изучал иудаизм. Отец его, богатый торговец, выходец из Португалии, позаботился о хорошем образовании сына, рано потерявшего мать. Знания юный Барух воспринимал всерьез. Его восхищала логика евклидовой геометрии. Стремясь мыслить так же строго, он усомнился в канонах иудаизма. Заявил: нет доказательств бессмертия души; создателем Пятикнижия (первых пяти глав Торы и Ветхого Завета) не был Моисей; этими авторами были невежды не только в науках, но и в теологии.

Руководители общины попытались урезонить еретика. Он не покаялся и в 1656 году был отлучен от общины и проклят. На 5 лет ему запретили проживать в Амстердаме. Он освоил ремесло шлифовальщика стекол, основательно изучал философию и перешел в католичество, крестился. Свой «Богословско-политический трактат» он опубликовал анонимно в 1670 году. Книга вызвала скандальный интерес и переиздавалась ежегодно 5 раз.

Стремление к истине сыграло с ним злую шутку. Он подверг сомнению истины не только Ветхого, но и Нового Завета. Некоторые христианские богословы и раньше обращали внимание на ряд противоречий и сомнительных историй в Священном Писании, предлагая толковать такие места аллегорически. А Спиноза исходил из необходимости осмысления текстов с учетом обстоятельств их создания, личности авторов; ссылался на купюры, повторы, поздние вставки, несоответствия, разночтения в Библии. Священное Писание помогает склонять народ «к послушанию и благоговению», а также «принесло смертным очень большое утешение». У обывателя имеется потребность веры в чудо, основанной на суеверии. Религия использует это, побуждая следовать нравственным нормам.

Такие утверждения выглядели как опасное чудачество и требовали немалого мужества. Критики называли его трактат орудием, «выкованным в аду изгоем среди евреев вкупе с самим дьяволом». Хотя Спиноза не отрицал бытие Бога, его обвиняли в атеизме. На его счастье христиане в Нидерландах и Германии были терпимее, чем иудаисты, один из которых даже покушался на жизнь мыслителя.

Спиноза склонялся к пантеизму. Он писал: «Под управлением Бога я понимаю известный незыблемый и неизменный порядок природы, или сцепление естественных вещей». И пояснял: «Всеобщие законы природы, по которым все совершается и определяется, суть только вечные решения Бога, заключающие в себе всегда вечную истину и необходимость. Следовательно, говорим ли мы, что все происходит по законам природы или что все устраивается по решению и управлению божьему, мы говорим одно и то же». В другом месте рассуждает иначе: существует «порядок природы, необходимо вытекающий из ее вечных законов». Выходит, идеей Бога можно пренебречь? Но Спиноза оговаривается: «Здесь я разумею под природой не одну материю и ее состояния, но, кроме материи, и иное бесконечное».

По-видимому, он представлял Мироздание механизмом, созданным Творцом. Все предопределено. «Человек необходимо подвержен всегда пассивным состояниям, следует общему порядку природы, повинуется ему и приспосабливается к нему, насколько того требует природа вещей».

Против этой идеи резко возразил… сам Спиноза! Не словом, а поведением (что более убедительно). Ведь он поступил вопреки «общему порядку», когда опровергал талмудистов, а затем и христианских теологов; не приспосабливался, а выступал, отстаивая свое понимание истины без надежды на успех.

Он полагал, что разум человека – господин эмоций. В этом он разделил заблуждение своего старшего современника, ученого, философа и писателя Блеза Паскаля, считавшего: «Человек – самая ничтожная былинка в природе, но былинка мыслящая… Будем же стараться хорошо мыслить: вот начало нравственности».

Лично для них было именно так. Но для подавляющего большинства людей все как раз наоборот. Слишком многие используют свой ум только для того, чтобы потакать своим низменным потребностям или угождать имущим власть и капиталы.

Спиноза толковал свободу как осознанную необходимость. В работе «Этика, доказанная в геометрическом порядке» от «определений» переходил к «аксиомам», доказывал «теоремы», выводил «колларии», пояснял «схолиями». Он строил стройную логическую конструкцию. А речь шла не о простейших фигурах и ситуациях геометрии, а о предметах чрезвычайно сложных, многозначных. (Ведь и геометрия Евклида оказалась лишь частным идеальным случаем из многих возможных; реальный мир иной.)

По его мнению, Бог «необходимо существует», «действует по одной только необходимости своей природы», «составляет свободную причину всех вещей»; все существует в Боге и зависит от него, все предопределено Богом, но «не из свободы воли или абсолютного благоизъявления, а из абсолютной природы Бога, иными словами, бесконечного его могущества».

Идея Бога превращается в абстракцию. Как писал один из критиков Спинозы: «Его Богу недостает истинной личности, самосознания, интеллекта и святой воли, бескорыстия, доброты, мудрости и правосудия». Критик делал оговорку: сам философ вел достойный образ жизни. Спиноза, растворяя понятие Бога в абсолюте и Природе, личным примером показал, что жить достойно и нравственно можно и без боязни кары Господней и без надежд на посмертную плату за добродетель.

…Сам факт существования многих религиозных систем, их эволюции, идейной борьбы верований показывает субъективный характер веры (включая атеизм). Спиноза подчеркивал, что только христианин верит в чудо воскресения Иисуса Христа. Но тогда правомерен вопрос: значит, объективно этого чуда не было? Спиноза находит ответ схоластичный по форме и материалистичный по содержанию: «Воскресение Христа из мертвых было в действительности духовным и было открыто лишь верующим, сообразно с их пониманием».

Его идеи вошли в общественное сознание лишь в XIX веке. Они стали популярны и у идеалистов, и у материалистов. Не случайно в водевиле А. П. Чехова персонаж произносит: «Я вам не Спиноза какой-нибудь, чтобы ногами кренделя выделывать».

В своем духовном развитии Спиноза был удивительно прям и последователен. Но для современников, так же как для обывателей последующих веков он представлялся из ряда вон выходящим оригиналом. Подумать только: считая свободу осознанной необходимостью, он не смог приспособиться ни к иудеям, ни к христианам! В Амстердаме мог бы стать почтенным раввином, процветающим торговцем, но не пожелал. Бедствовал, но отверг предложение стать профессором на философской кафедре Гейдельбергского университета, ради свободных исканий истины.

И уже вовсе сумасбродный поступок мыслителя. Король Франции Людовик XIV пожелал дать ему пожизненную пенсию при условии, что философ напишет ему посвящение на титуле одной из своих книг. И этой малой уступки «королю-солнцу», покровителю искусств и наук, Спиноза не сделал! А ведь работа, при которой стекольная пыль попадала в легкие, подорвала его здоровье, он умер в 45 лет.

Пример Спинозы и многих других мыслителей показывает, что твердые убеждения и сильная воля позволяют достичь выдающихся достижений, прославить имя в веках, но весьма затрудняют личную жизнь.

Г. С. Сковорода

Григорий Саввич Сковорода (1722–1794) – поэт, просветитель, по мнению В. В. Зеньковского, «первый философ на Руси в точном смысле слова». Однако Сковорода был более, чем мыслитель: жил в соответствии со своими воззрениями, как подлинный учитель жизни.

Верно сказал его биограф М. И. Ковалинский: «Поставленный между вечностью и временем, светом и тьмою, истиною и ложью, добром и злом, имеющий преимущественное право избирать истинное, доброе, совершенное и приводящий то в исполнение на самом деле, во всяком месте, бытии, состоянии, знании, степени – есть мудрый, есть праведный. Таков есть муж, о котором здесь предлежит слово».

Родился Сковорода в селе Чернухи на Полтавщине в казацкой семье. С детства отличался твердостью духа, набожностью, музыкальностью, жаждой знаний. Поступил в Киево-Могилянскую академию, но был вызван в Петербург, где стал певчим в придворной капелле. Через два года, вернувшись в Киев, продолжил учебу. Окончив академию, поступил на службу к генералу Вишневскому и несколько лет пробыл в западных странах, главным образом в Венгрии.

Он прекрасно владел немецким и латинским, знал греческий и древнееврейский. За границей изучал труды античных философов. На родине стал странствующим просветителем и проповедником. «Не войду в город богатый, – писал он, – я буду на полях жить». Так и поступал.

«Сковорода – крестьянский просветитель. Он решительно осуждает не только феодальные оковы, – писали И. В. Иванько и В. И. Шинкарук, – но и социальный гнет буржуазных отношений. Ему органически чуждо воспевание собственнического интереса как движущей силы человеческих поступков, свойственное буржуазным просветителям… Сковорода восстает… прежде всего против власти вещей, богатства, накопительства… Мир, в котором господствуют буржуазно-собственнические отношения, – это мир морального растления, власти вещей, корыстолюбия, алчности, духовной опустошенности».

Незадолго перед смертью он побывал в Петербурге, пришел к своему другу и ученику Ковалинскому и передал ему свои рукописи. Умирать вернулся на родную Полтавщину. На могиле завещал поместить собственную эпитафию: «Мир ловил меня, но не поймал». Что этим он высказал? Свой уход от мира материальных ценностей еще при жизни? То, что ему удалось избежать соблазнов этого мира? Или достижение духовной свободы и независимости? Или то, что он не будет понят как мыслитель?..

Непростой смысл его философских и морально-этических взглядов тоже можно толковать по-разному.

Сковорода не из сочинений знал о жизни, горестях и мыслях людей. Его огорчали более всего несправедливость и нечестивость, озабоченность многих людей низменными материальными благами. Смерть воспринимал как мудрец. В письме рассказал о своем присутствии в храме, где отпевали игумена: «О времена! О нравы! Игумен умер, народ суетится, плача; я смеюсь и вместе с тем плачу в душе. Смеюсь над человеческой глупостью, ее же оплакиваю… Где благочестие? Где прежняя мудрость? Такими словами оплакивать телесную смерть, которой вовсе не следует избегать и которую всякий, у кого есть хоть немного здравого смысла, должен признать единственным и надежнейшим выходом из всех опасностей и бед?».

В цикле «Сад божественных песен» Сковорода восклицает: «Смерть страшна, замашная коса!» Вопрошает: кто же плюет на ее «острую сталь»? И отвечает: «Тот, чья совесть, как чистый хрусталь…»

Он не стремился создавать логически выверенное учение, подобно Спинозе, а был естественен и противоречив, как сама жизнь. В одном случае говорил: «Мысль есть тайная пружина всей нашей телесной машины». В другом утверждал: «Всему в человеке глава есть сердце – оно и есть истинный человек». И раскрывал смысл, соединяя оба тезиса: «Что есть сердце, если не душа? Что есть душа, если не бездонная мыслей бездна? Что есть мысль, если не корень, семя и зерно всея нашей плоти-крови?..»

Свобода его суждений удивительна. Признавая, что «христианский Бог есть Библия», Сковорода продолжал: «Но сей Бог наш первее на еврейский, потом на христианский род бесчисленные и ужасные навел суеверий наводнения». Возмущался христианскими суевериями: что Иисус Навин остановил солнце, что скоро грядет конец света и пр. Считал, что это хуже безбожия! И даже: «Библия есть ложь…» В диалоге Души с Духом позволил себе весьма смелые высказывания (ниже дан сокращенный пересказ):

Дух. Библия – не только от Бога, но и от дьявола. Она во многом безрассудно и вредно, без всякого вкуса лжет.

Душа. Где же там ложь?

Дух. Повсюду. Самая первая: «Вначале сотворил Бог небо и землю».

Душа. Боже мой! Неужели сие ложь есть?

Дух. Конечно. Известно, что не одна земля на свете, а множество миров. И давно уже просвещенные люди сказали: вещество вечно. Да и откуда свет, если все небесные светила появились только на четвертый день? А как день может быть, если еще нет солнца? И весь рассказ о сотворении таков, будто кто-то был зрителем этого вселенского чуда… Наконец, Бог закрыл свою фабрику, будто утомился. А то бы, пожалуй, мог натворить всяких крылатых черепах, пуховых ежей, премудрых дураков, вечный двигатель…

Сковорода пояснил: мир Священного Писания – «символический, тайнообразный». Есть другой мир, окружающий и пронизывающий нас: «мы в нем, а он в нас обитает». Наконец, третий мир – микрокосм человека. Все три составляют единство. Есть сущности явная и тайная, видимая и незримая, телесная и духовная.

Такое соединение Бога и материи позволяет считать Сковороду пантеистом. Он писал: «Нельзя сыскать важнее и Богу приличнее имени, как… природа или естество».

Некоторые прозрения его замечательны. Он постоянно возвращался к идее круговоротов: «бесконечное начало и безначальный конец, начиная, кончит, кончая, начинает. Но бесчисленный есть тайнообразный мрак божественных гаданий». Что сие означает? Бесконечное разнообразие постоянных воплощений творческой энергии? Возможно. А что значит «мрак божественных гаданий»? Не то ли, что даже Богу многое неведомо, и нет неизбежного предопределения? Иначе говоря, в мире царствует не только необходимость, но и неопределенность, вероятность. (В XX веке Альберт Эйнштейн усомнится, что «Бог играет в кости», но принцип неопределенности Шрёдингера опроверг его сомнения.)

Сковорода прозорливо отметил: «Мы в посторонних околичностях чересчур любопытны, рачительны и проницательны: измерили море, землю, воздух и небеса, обеспокоили брюхо земное ради металлов… нашли закомплетных миров неисчислимое множество, строим непонятные машины, засыпаем бездны, возвращаем и привлекаем стремнины водные, ежедневно новые опыты и дивные изобретения.

Боже мой, чего не умеем, чего мы не можем? Но то горе, что при всем том кажется, что чего-то великого недостает…

Математика, медицина, физика, механика, музыка с своими буйными сестрами: чем изобильнее их вкушаем, тем пуще палит сердце наше голод и жажда, а грубая наша остолбенелость не может догадаться, что все они суть служанки при госпоже… Дух несытости гонит народ…

Что же такое сделать вас может счастливыми?»

Ответ прост: «Сие-то есть быть счастливым – узнать, найти самого себя». Наше истинное счастье «живет во внутреннем сердце нашего мира, а мир в согласии с Богом». Необходимы усилия ума и воли: «Не разум от книг, но книги от разума родились». И добьется успеха лишь тот, «кто чистыми размышлениями в истине очистил свой разум». А «источником несчастия есть нам наше бессовестие».

Чистая совесть, искренняя устремленность к истине – вот путеводная нить, ведущая к таящейся в душе искре Божией. Сковорода напоминает слова Иисуса Христа: «Царство Божие внутри вас есть».

«Сего сокровища не ищи вне себя, – не раз повторяет Сковорода. – Уединение – внутри себя, покой – в сердце твоем: отрежь и убей, попри волю свою буйную, иначе, хоть покори всю Вселенную, не сыщешь [счастья]». Но главное поучение он выразил собственной жизнью и с полным основанием мог написать:

«Что касается меня, то пусть другие позаботятся о золоте, о почестях, о сарданапаловых пирах и низменных наслаждениях; пусть ищут они народного расположения, славы, благоволения вельмож; пусть получат они эти, как они думают, сокровища, я им не завидую, лишь бы у меня были духовные богатства».

Проста формула спасения и каждой личности, и всего человечества: ограниченные материальные потребности и безграничные – духовные.

Н. И. Лобачевский

Странности, связанные с именем Николая Ивановича Лобачевского (1792–1856), начинаются с его рождения. Отцом его, возможно, следует считать не Ивана Максимова (Лобачевского), как указано в метрике, а Сергея Степановича Шебаршина (Шабаршина), который значился его воспитателем и опекуном. Такая версия обоснована в книге математика Д. А. Гудкова «Н. И. Лобачевский. Загадки биографии» (1992).

Конечно, нет смысла менять всемирно известную фамилию творца новой математики. Упомянут биографический казус, чтобы подчеркнуть: с детства Николай Иванович находился в необычном, двусмысленном положении. Вместе с братьями и матерью жил в доме Шебаршина, имея фамилию Лобачевский. С Иваном Максимовичем если и виделся, то мельком, постоянно общаясь с Сергеем Степановичем. Этот его второй (по-видимому, родной) отец умер в 1797 году. Такую дату смерти отца указывал Николай Иванович, тогда как в это время Иван Максимович был еще жив.

Воспитывался Николай на правах наследника. Не прозябал в бедности, вопреки мнению его первых биографов, а жил в семье со средним достатком. Все три брата официально считались воспитанниками землемера капитана Шебаршина.

«Черты характера Николая Ивановича, – писал Д. А. Гудков, – целеустремленность, воля, способность доводить дело до конца; достижение своих целей, несмотря на сопротивление людей и обстоятельств, – все это было характерно и для Прасковьи Александровны, его матери. Она воспитывала эти черты в сыновьях своим примером, а также, видимо, и сознательно».

Негласный отец его был тоже достаточно сильной личностью. «Сергей Степанович Шебаршин, – по сведениям Гудкова, – исключительно талантливый, вспыльчивый и борющийся за справедливость человек. Будучи по происхождению «из солдатских детей», он окончил университет, был геодезистом Сената, а затем странствовал по городам и весям России в качестве землемера…» На закате жизни он тяжело болел.

В пять лет Николай Лобачевский остался сиротой. Имея на руках трех сыновей, Прасковья Александровна переехала в Казань и определила их в гимназию за казенный счет. Старший Александр учился отлично, подавал большие надежды, но вскоре после поступления в Казанский университет (только что открытый) утонул, купаясь в реке.

Николай и Алексей отличались смышленностью. Правда, Николай имел чересчур живой нрав. Он проказничал, досаждая учителям. Один из них как-то не выдержал:

– Послушай, Лобачевский, да из тебя со временем выйдет настоящий разбойник!

Николай поступил в 1807 году в Казанский университет, имея пусть и неглубокие, но разнообразные знания (изучал французский, латинский, немецкий и татарский языки, логику, философию, геометрию и тригонометрию, механику, физику, химию, естественную историю, архитектуру, фортификацию). Университет переживал пору становления. Студентов было сравнительно немного. Учились они, как говорится, не за страх, а за совесть. Большинство впервые ощутило радость познания. Перед ними открывался чудесный мир мысли и знаний.

С приходом в университет известного математика Бартельса уровень преподавания этого предмета резко повысился. Бартельс приучал студентов к творчеству. Одним из способнейших его учеников стал Николай Лобачевский, к которому в университете было особое отношение. Сокурсники восхищались его выдумками, лихими проделками, а то и безобразиями.

Однажды он смастерил ракету и ночью запустил ее на университетском дворе, едва не учинив пожар. Вызвал переполох, угодил в карцер. В другой раз привел корову, уселся на нее верхом и стал потешать товарищей, изображая вольтижировку. Вдруг на крыльцо вышел ректор, изумленно глядя на упражнения студента. Последовало наказание. На педагогических советах частенько склонялось его имя: то как ослушника, охальника и безобразника, то как весьма сообразительного ученика.

Инспектор посвятил ему фискальное донесение в педсовет. Отмечал: Лобачевский позволяет «мечтательное о себе самомнение, упорство, неповиновение, грубости, нарушения порядка и отчасти возмутительные поступки». Вдобавок еще «явил признаки безбожия». В результате, как гласил один из протоколов заседания педсовета, «Николай Лобачевский по отличным успехам своим и дарованиям в науках математических мог бы быть удостоен звания студента-кандидата, если бы худое его поведение не препятствовало сему, почему он и не одобрен».

После проволочек Лобачевский получил степень кандидата, однако чудить не перестал. Ректор Румовский написал: «Он отличные свои способности получает несоответственным поведением». И все-таки по настоянию нескольких профессоров своенравного студента удостоили звания магистра. Он написал «Теорию Эллиптического движения небесных тел», высоко оцененные Бартельсом.

Этот ученый оказал самое благотворное влияние на Лобачевского, пробудив в нем любовь к математике и наделив соответствующими знаниями. Бартельс был человеком замечательным. Рассказывали, что на вопрос, кто лучший математик в Германии, Лаплас ответил: «Бартельс». «А как же Гаусс?» – спросили его. «О, Гаусс – первый математик в мире».

Гаусс тоже был учеником Бартельса. Лобачевскому безусловно посчастливилось иметь выдающегося учителя. Но ведь способных учеников в России Бартельс имел немало, а самым прославленным суждено было стать Лобачевскому. Почему? Прежде всего, благодаря неординарной личности, сообразительности, жажде познания и оригинальному складу ума.

В чем же суть научного открытия Лобачевского? «Сооткрыватель» специальной теории относительности французский математик Анри Пуанкаре утверждал: «Геометрия – это учение о свойствах, которые имели бы инструменты, если бы они были совершенными». Такое идеальное учение было создано Евклидом. Его геометрию оставалось только заучивать и учитывать. Теория окаменела в своем совершенстве.

Математики много раз пытались покушаться на нее. Начинали с наиболее слабого звена – теоремы о параллельных линиях, справедливо сомневаясь в ее убедительности. Однако для успеха таких «разрушительных» предприятий требовалось предложить что-то не менее убедительное и совершенное.

Ректор Харьковского университета Т. Ф. Осиповский в начале XIX века высказал мысль о геометрии без постулата Евклида о параллельных. К тому времени Гаусс, по его позднейшему признанию, уже осмыслил эту идею, хотя выступать с ней публично не решился, остерегаясь общественного мнения.

Немало неприятностей доставило открытие неевклидовой геометрии Лобачевскому. Кстати, философская идея в этом случае опередила научную мысль; Кант на полвека раньше высказался о возможности «многоразличных видов пространства»: «наука о них была несомненно высшей геометрией».

Доклад Лобачевского о новой теории, произнесенный в Казани и там же незамедлительно напечатанный, назывался: «Сжатое изложение основ геометрии со строгим доказательством теоремы о параллельных» (1826). Ученый вернул геометрии ее первозданный смысл: обратился к системам реальных измерений, которые, даже выполненные с безупречной точностью, далеко не всегда подтверждаются аксиомами и теоремами Евклида. Например, для достаточно больших треугольников на земной поверхности (акватории) сумма углов будет меньше 180°, а четырехугольника – меньше 360°. Такова реальность!

Для осуществления подобных измерений на земной поверхности во времена Лобачевского требовалось немалое воображение (отсюда и название мемуара «Воображаемая геометрия»). Но не мечтательно-фантастическое, а обращенное к действительности. Измерения в системе Евклида, помимо идеальных приборов, предполагают некое идеальное пространство, в частности космическую среду. Лобачевский не принял на веру такое предположение. Он считал, что идею «проверить, подобно другим физическим законам, могут лишь опыты, каковы, например, лишь Астрономические наблюдения».

Приоритет реальности перед вольной игрой ума, природоведения перед комбинаторикой, – такова была принципиальная и чрезвычайно оригинальная по тем временам позиция Лобачевского. По его словам, в основании математики должны находиться понятия, «приобретаемые из природы». Он высказывался порой еще резче: «Все математические начала, которые думают произвести из своего разума, независимо от вещей мира, останутся бесполезными для математики».

Януш Больяи, независимо от Лобачевского и немногим позже его предложивший неевклидову геометрию, писал: «Из ничего я сотворил новый мир». И еще: «Я уверен, что это доставит мне такую же славу, как если бы я уже дошел в открытии до конца».

Высказывания вполне уместные в устах рекордсмена умственной эквилибристики, честолюбивого творца воображаемых миров. Нечто подобное мог бы сказать и Гаусс, хотя его честолюбие и без того было удовлетворено славой первого математика мира.

Для Лобачевского было иначе. Абстрактные умственные игры не слишком его увлекали; не вдохновляло и честолюбие. Подобно Ломоносову, он был патриотом, заботился о славе России, причем не на словах, а в своей деятельности как преподаватель и ректор Казанского университета, библиотекарь, а также и как ученый. Лобачевский стремился постичь природу, великую правду Мироздания. Совершив великое открытие, он упорно, много лет утверждал свою правоту.

Достижение Лобачевского относится не только к математике, но и к естествознанию, философии. Некоторые его идеи созвучны основам теории относительности. Он считал, что в природе мы познаем лишь движение, а пространство само по себе, вне его не существует. Или другая мысль: «Время есть движение, измеряющее другое движение». Пожалуй, эта формула поныне остается в науке неоцененной по достоинству.

Лобачевский жил и умер как-то очень по-русски. Болея и предчувствуя свой смертный миг, позвал жену:

– Прощай, Варвара Алексеевна, пришло время, в могилу надо, умирать пора, – протянул ей руку и тихо скончался.

…Известный французский математик Таннери сравнил Лобачевского с Колумбом, открывшим новый мир и не испугавшимся его причудливых очертаний. Английский ученый Клиффорд утверждал: «Чем Коперник был для Птолемея, тем Лобачевский был для Евклида. Между Коперником и Лобачевским существует поучительная параллель. Коперник и Лобачевский – оба славяне по происхождению. Каждый из них произвел революцию в научных идеях и значение каждой из этих революций одинаково велико. Причина громадного значения и той, и другой революции заключается и в том, что они суть революции в нашем понимании Космоса».

Приведем и мнение другого величайшего ученого-творца, главное открытие которого определило многие черты наук нашего века – Д. И. Менделеева: «Геометрические знания составили основу всей точной науки, а самобытность геометрии Лобачевского – зарю самостоятельного развития наук в России. Посев научный взойдет для жатвы народной…»

Достоевский словами героя романа «Братья Карамазовы» упомянул о новом мировосприятии: «Находились и находятся даже и теперь геометры и философы, и даже из замечательных, которые сомневаются в том, что вся вселенная, или еще обширнее – все бытие было создано лишь по евклидовой геометрии».

Все бытие! А значит – и микрокосм души человеческой. Геометрия Лобачевского раскрыла новые пространства для воображения.

Янош Больяи

Янош Больяи (1802–1860) родился в семье профессора математики Фаркаша Больяи, учившимся вместе с Гауссом и дружившего с ним в Гёттигенском университете. Закончил Военно-инженерную академию в Вене. Увлекался игрой на скрипке и поисками доказательства теоремы о параллельных. Имел нелюдимый и вздорный характер, отличаясь не на службе, а в дуэлях.

Отец опасался за его психику. Писал: «Ты не должен пытаться одолеть теорию параллельных линий; я знаю этот путь, я проделал его до конца, я пережил эту беспросветную ночь, и всякий светоч, всякую радость моей жизни я в ней похоронил. Молю тебя, оставь в покое учение о параллельных линиях; ты должен его страшиться, как чувственных увлечений; оно лишит тебя здоровья, досуга, покоя – оно погубит все радости жизни.

Эта беспросветная мгла может поглотить тысячу ньютоновых башен и никогда на земле не проясниться; никогда несчастный род человеческий не достигнет совершенной истины, – даже в геометрии. Да хранит тебя Бог от этого увлечения, которое тобой овладело. Оно лишит тебя радости не только в геометрии, но и во всей жизни. Я был готов сделаться мучеником этой истины, чтобы только очистить геометрию от этого пятна, чтобы передать роду человеческому безукоризненную науку. Я проделал гигантскую работу; я достиг много лучшего, нежели то, что было получено до меня; но совершенного удовлетворения не получил!»

Но это лишь подхлестнуло его честолюбивого сына. Он уверил отца, что подошел к заветной цели, осталось отработать некоторые детали. В первый том своих работ под названием «Опыт» отец включив мемуар сына как «Аппендикс». Полное заглавие: «Приложение, излагающее абсолютно верное учение о пространстве, независимо от правильности или ложности XI аксиомы Евклида (что a priori никогда не может быть решено), с добавлением геометрической квадратуры круга для случая ложности аксиомы».

Книга вышла в 1832. Критика обошла молчанием «Аппендикс». Авторы послали книгу Гауссу. Получили ответ: хвалить работу Яноша «значило бы хвалить самого себя». По словам Гаусса, он уже продумал все это 35 лет назад, но было недосуг обработать и опубликовать результаты.

Фаркош был в восторге: сын сделал научный труд, который был по силам только Гауссу! Януш возмутился ответом Гаусса, заподозрив маститого ученого в зависти. Рассорившись с отцом, он покинул навсегда родной дом. А в 1848 получил от отца «подарок»: трактат Лобачевского «Геометрические исследования по теории параллельных линий», опубликованный на немецком языке. Яноша – честного искателя истины – трактат привел в восхищение. Но это лишь усугубило его моральное состояние как непризнанного гения.

У него были странности. Когда ему назначили пенсию, он заказал пригласительные билеты на свои похороны и сделал для себя гроб. Через несколько лет он напечатал вторично приглашение на свои похороны. В завещании обязал посадить на его могиле яблоню в память Адама и Евы, Париса и Елены, а также Ньютона. Быть может, именно такие странности, неординарность мышления помогли ему стать соавтором великого открытия Лобачевского.

А. В. Сухово-Кобылин

В 1850 году в Москве произошло убийство, оставшееся нераскрытым. Оно было уникальным, ибо определило два несопоставимых, но взаимно связанных события: трагедию несчастной женщины и появление выдающегося драматурга.

Ночью 8 ноября к начальнику московской полиции обратился А. В. Сухово-Кобылин с заявлением о пропаже его близкой знакомой Симон-Деманш. На следующий день один из дежурных приставов рапортовал: «За Пресненской заставой, на Ходынском поле найдено у дороги мертвое тело женщины неизвестного звания». Убитая была молода, красива, хорошо одета. На ее горле рана, под левым глазом большой синяк, одно ребро сломано.

Это была француженка Луиза Симон-Деманш. С ней Сухово-Кобылин познакомился в парижском ресторане и был очарован ее красотой. Посоветовал ей приехать в Россию, написал рекомендательное письмо к владелице модного ателье и дал тысячу франков на дорогу. Вскоре она устроилась там модисткой. Они встретились, и он предложил ей отправиться с ним жить (но не жениться) в его имение. Она согласилась.

Через месяц молодой повеса заскучал. Они вернулись в город. Поселился в своем доме на Страстном бульваре. Ей предоставил обширную квартиру неподалеку, на Тверской, с хорошей обстановкой, двумя горничными, поваром и кучером; был у нее свой выезд. Благодаря покровительству Сухово-Кобылина она числилась московской купчихой.

Главными подозреваемыми в убийстве Луизы Симон-Деманш стали ее слуги, а также их барин. О нем следует сказать особо.

Александр Васильевич Сухово-Кобылин (1817–1903) находился в родстве с династией Романовых. Его старшая сестра Елизавета, ставшая графиней Салиас де Турнемир, более известна как писательница Евгения Тур.

В Московском университете его студенческое сочинение удостаивается золотой медали. Он побеждал на джентльменских скачках, не служил, блистал в салонах, имел немало любовниц; всерьез изучал философию, умело вел хозяйство в своем поместье, писал обширный научно-философский труд (сгоревший при пожаре).

По мнению литературоведа Л. П. Гроссмана: «К Сухово-Кобылину применимы полностью слова, сказанные Толстым о его предке Федоре Американце, – это был человек необыкновенный, преступный и привлекательный». «Это был сложный, странный и до конца неразгаданный человек».

Привлекательный? Далеко не для всех. Незаурядный – несомненно. Преступный? Не доказано. Хотя…

Обыски, проведенные на квартирах Симон-Деманш и Сухово-Кобылина, дали неожиданные результаты. Никаких следов кровавого преступления в ее квартире не обнаружили. А у Сухово-Кобылина во флигеле, в комнате, называемой залой, были видны многочисленные и частично стертые или замытые кровавые пятна на стене, в сенях, на ступенях заднего крыльца.

Он объяснил их появление тем, что из соседнего помещения в комнату влетела обезглавленная поваром курица, ударившись о стену. Следы крови на заднем крыльце тоже, по его словам, от зарезанной птицы. Следствие не сочло такое объяснение убедительным.

Барина и его крепостных арестовали. Впрочем, для барина тюремное заключение было условным: он прогуливался по берегу Москвы-реки, купался, катался на лодке, обедал и принимал гостей у себя дома.

Через две недели дворовый Ефим Егоров признался, что он вместе с другими слугами совершил злодейство. Барыня, мол, их часто обижала, бранила и била, не платила денег, вот они вместе с кучером Галактионом Козьминым ее душили, били утюгом, резали складным ножом Сухово-Кобылина. Однако на суде крестьяне отказались от своих показаний, якобы вырванных под пыткой. Квартальный надзиратель их кормил селедкой и долго не давал пить; при допросах подтягивали на блоках к потолку, выворачивая руки. От крестьян требовали сознаться в убийстве. И поучали: надо говорить и следователям, и судьям одно и то же. А если изменят показания, то их опять сюда пришлют на новые пытки.

Вообще-то трудно поверить, что слуги пошли на страшное злодеяние по тем причинам, о которых они говорили. Во-первых, Симон-Деманш не была изуверкой, следов ее истязаний на телах слуг не было. Во-вторых, слуги вовсе не бедствовали, находясь у нее на службе. В-третьих, они ни разу не жаловались на свою хозяйку барину. Сухово-Кобылин в суде показал: «Повар Егор Ефимов лишь оказывал ей услуги, получал вознаграждение и был доволен».

Тем не менее крестьян признали виновными в убийстве – отчасти потому, что выбор был невелик: либо они, либо Сухово-Кобылин. Других подозреваемых не оказалось.

Расследование, произведенное после суда, показало: осужденных крестьян пытали. Кроме самооговора, не было никаких улик, обличающих в убийстве. По их словам на суде, они убили хозяйку в ее спальне, а там не нашли следов преступления. Но на вопрос о том, не был ли убийцей их барин, они дружно отвечали категорическим отрицанием.

Дело в декабре 1852 года слушалось в Сенате. Генеральный прокурор министр юстиции В. Панин в письме Сенату признал, что на Сухово-Кобылина падает подозрение «если не в самом убийстве, то в принятии в оном более или менее непосредственного участия, а также подозрение в подготовке людей своих принять убийство на себя». Приговор суда был отменен. Квартального надзирателя судили и за пытки заключенных с целью вынудить ложное признание, лишили прав, состояния и сослали в Сибирь.

Сухово-Кобылина взяли под стражу. В ноябре 1854 года его освободили под надзор полиции. Как признался он позже в одной беседе: «Не будь у меня связей да денег, давно бы я гнил где-нибудь в Сибири». Говорили, возможно, сам император решил, что не следует без прямых улик осуждать знатного дворянина, оправдав его крепостных. Это было чревато серьезными политическими последствиями. Заключительную беседу с Сухово-Кобылиным министр юстиции провел в его доме и сделал вывод: подозрения с помещика снять.

Итак, преступление свершилось, обвиненные оправданы, убийца не найден, дело закрыто. Но ведь кто-то убил Луизу! Безымянный разбойник ее бы ограбил, а на ней остались серьги и два золотых кольца с бриллиантами. Если сексуальный маньяк, то было бы еще одно, а то и несколько сходных преступлений. Тело откуда-то привезли. Значит, его внесли в сани или карету, вытащили. Должны быть соучастники, свидетели убийства или.

В ту пору Сухово-Кобылин ухаживал за «светской львицей» Надеждой Нарышкиной. Журналист Павел Россиев в статье, опубликованной в «Русском архиве» (1910), привел вариант убийства Деманш со слов родственника Сухово-Кобылина. Якобы, когда Александр Васильевич собирался на бал к Нарышкиным, к нему в квартиру ворвалась ревнивая француженка. Бурная сцена кончилась тем, что он, не владея собой, сильно толкнул ее (человек он был физически крепкий). Она ударилась головой о камин и упала замертво.

Но ведь у несчастной было перерезано горло. Неужели это сделал Сухово-Кобылин или он приказал зарезать свою любовницу кому-то из прислуги? Невероятно. Одно дело – порыв в состоянии аффекта, другое – хладнокровное убийство. И зачем оно ему? Да и что он за чудовище, если после всего этого поехал на бал?!

Подробно изложил историю Луизы Симон-Деманш Л. П. Гроссман в книге «Преступление Сухово-Кобылина» (1927). У него не было сомнений: развратный и жестокий помещик-самодур убил свою любовницу и заставил подневольных крепостных взять вину на себя. Ведь в письме, вызывая ее из поместья в Москву, он намекнул на свой кастильский кинжал, вблизи которого она должна находиться.

«Великосветский донжуан, – писал Л. Гроссман, – изящно угрожающий кастильским кинжалом беззаветно любящей еще его женщине, труп которой был вскоре брошен, по его приказу, в глухую ночь на большую дорогу». Писатель не сомневался, что этим кинжалом была зарезана Луиза из ревности. Но такого кинжала так и не нашли. Возможно, не там искали. Он, скорее всего, не более чем аллегория предмета гордости молодого мужчины, которым он разил своих любовниц.

Слухи о загадочном убийстве быстро распространились по Москве. Высказывались разные версии. Л. Н. Толстой написал своей тетке Т. А. Ергольской 7 декабря 1850 года: «При аресте Кобылина полиция нашла письма Нарышкиной с упреками ему, что он ее бросил, и с угрозами по адресу г-жи Симон. Таким образом, и с другими возбуждающими подозрения причинами, предполагают, что убийцы были направлены Нарышкиною».

Согласно такой версии, произошло, как теперь называют, заказное убийство. Но и тут не все сходится. Кто и как совершил преступление? Неужели этот вариант не был обдуман следователями? Скорее всего, именно кто-то из них разгласил тайну следствия и сообщил о найденных письмах и о предполагаемых наёмных убийцах. Но почему преступников искали среди крепостных Сухово-Кобылина, а не Нарышкиной? Не могла же она вступить в тайный сговор со слугами Симон-Деманш и уговорить их совершить преступление. Да и какой им смысл убивать свою хозяйку?

Судя по воспоминаниям Е. М. Феоктистова, Нарышкина имела властный и решительный характер: «Она многих положительно сводила с ума; поклонники этой женщины находили в ней необычайную прелесть, – на мой же взгляд, она не отличалась красотой: небольшого роста, рыжеватая, с неприятными чертами лица, она приковывала к себе внимание главным образом какою-то своеобразной грацией, остроумною болтовней и той самоуверенностью и даже отвагой, которая свойственна так называемым “львицам”».

Сухово-Кобылину он дал и вовсе уничтожающую характеристику: «Его натура, – грубая, нахальная, нисколько не смягченная образованием; этот господин, превосходно говоривший по-французски, усвоивший себе джентльменские манеры, старавшийся казаться истым парижанином, был, в сущности, по своим инстинктам, жестоким дикарем, не останавливающимся ни перед какими злоупотреблениями крепостного права; дворня его трепетала».

То, что Сухово-Кобылин был крепостником, и не из либералов, вряд ли можно оспорить. Но мог ли он убить свою любовницу? Ведь она готова была уехать в Париж, о чем ему писала незадолго до смерти. Неужели он мог убить ее под воздействием чар Нарышкиной? Невероятно. Он был волевым и самостоятельно мыслящим человеком. Это доказывают созданные им три великолепные пьесы. А вот как описал он в августе 1856 года московские торжества по случаю коронации Александра II:

«В 2 часа началось шествие. Жандармы, лакеи, конвой. Азиаты, казаки линейные, атаманские; депутации: черкезы, бухарцы, киргизы, грузины… Рядом за этими вольными народами, за этими крепкими натурами, энергичными лицами тащились бесшляпные, гладкорожие, жирные, подловатые, изнеженно-гнилые русские дворяне…

Четыре кареты были нагружены Государственным Советом и министрами. Сколько в этих четырех золоченых ящиках было соединено грязи, гнили, подлости и совершенных, и имеющих быть совершенными интриг». По его словам, после этого шествия следовало бы использовать кислоту и курения «для очищения заражаемого воздуха».

Мог ли человек, написавший это в своем дневнике (не для других) поддаться на уговоры ревнивой женщины и приказать своим крепостным совершить убийство? А о его отношении к Симон-Деманш свидетельствует такая дневниковая запись от 28 ноября 1855 года, после успешной премьеры его пьесы «Свадьба Кречинского»:

«Я ускользнул из ложи, как человек, сделавший хороший выстрел, в коридор. Услышал целый гром рукоплесканий. Я прижал ближе к груди портрет Луизы – и махнул рукой на рукоплескания и публику». И еще одна запись: «Странная Судьба. Или она слепая, или в ней высокий, сокрытый от нас разум… Веди меня, великий слепец Судьба. Но в твоем сообществе жутко. Утром был с А. на могиле моей бедной Луизы».

Незадолго до преступления он попал в нелегкую ситуацию из-за своих любовных похождений. Нарышкина забеременела от него, оставаясь в браке с другим. Симон-Деманш угрожала отъездом в Париж. Терять ее Сухово-Кобылин не хотел, хотя и продолжал встречаться с Нарышкиной. От нее ему тоже пришлось терпеть скандалы за продолжающуюся связь с Симон-Деманш.

Так что же все-таки произошло? Наиболее вероятна, мне кажется, такая версия. В тот роковой вечер Луиза Симон-Деманш решила навестить своего неверного любовника и покровителя. Возможно, она предполагала встретить там ненавистную соперницу – Нарышкину. Но не исключено, что их встреча произошла случайно. Луиза вне себя от гнева устроила скандал.

Взбешенный Сухово-Кобылин резко толкнул ее. Она ударилась головой о камин и, потеряв сознание, упала на пол. Он в истерике выбежал из комнаты (возможно, крича слугам: «Уберите ее!»). Нарышкина, видя, что соперница жива, приказала вошедшим слугам убить ее или сделала это раньше собственноручно, находясь в состоянии аффекта. Она могла пригрозить крепостным в случае непослушания каторгой и обвинением в убийстве.

Несчастную Луизу могли сначала душить подушкой. «Для верности» Егоров перерезал ей горло, полагая, что она уже мертва. Брызнула кровь. Тело вытащили через заднее крыльцо (поэтому там остались потеки крови), погрузили в повозку и увезли. Сухово-Кобылину Нарышкина могла сказать, что слуги увезли Симон-Деманш домой. А им объяснила, как вести себя на следствии: ничего, мол, не знаем, не видели и не слышали.

Странно, что предположение о возможном участии Нарышкиной в преступлении ни следствие, ни суд не рассматривали, ее по данному делу не допрашивали. В начале декабря 1850 года она уехала (сбежала?) в Париж. Спустя несколько месяцев родила там дочку, которую Сухово-Кобылин позже признал своей. В Россию Надежда Нарышкина не вернулась.

Не исключено, что при расследовании приведенная выше картина убийства была восстановлена. Крепостным приказали не говорить правду под угрозой каторги, а участие в преступлении Нарышкиной скрыли. От тех чиновников, которые слишком много знали, Сухово-Кобылину пришлось откупаться, и недешево.

Эта версия представляется наиболее вероятной.

После гибели Луизы Симон-Деманш ему суждено было прожить более полувека, быть свидетелем триумфального успеха комедии «Свадьба Кречинского», написанной им в период следствия, увидеть на сцене две другие свои пьесы – «Дело» и «Смерть Тарелкина», стать в результате классиком русской драматургии. В отрочестве и юности он был современником Пушкина и собеседником Гоголя; в старости стал почетным академиком Петербургской АН вместе с Максимом Горьким.

Судьба его необычайна. «Мы знаем теперь, – писал Леонид Гроссман, – что искусство этого замечательного мастера сцены питалось его необычайным личным опытом, а его жизненный образ, по напряженности и размаху своего трагизма, превосходит самые жуткие маски созданной им трилогии».

Благодаря убийству невинной жертвы, подследственный, а вероятно – невольный соучастник преступления, пройдя судебные мытарства, обрел вдохновение и написал бессмертные комедии, проникнутые горечью и сарказмом.

Н. Ф. Федоров

Николай Федорович Федоров (1829–1903) был внебрачным сыном князя П. И. Гагарина и появился на свет в его имении в Тамбовской губернии. Получил фамилию и отчество от своего крестного. Закончив одесский Ришельевский лицей, сам зарабатывал на жизнь, преподавая в уездных училищах, а с 1869 года поселился в Москве, став библиотекарем. Был замечательным знатоком и страстным любителем книги. Работая с 1874 года в Румянцевском музее, общался со многими русскими мыслителями.

Две идеи вдохновляли его: братское единение людей и борьба со смертью. Он верил в науку и полагал, что в конце концов удастся не просто достичь бессмертия, но и воскресить былые поколения. «Всеобщее воскрешение, – писал он, – есть полная победа над пространством и временем». И еще: «Жизнь, конечно, есть дар, и напрасный и случайный, нужно прибавить – и бесцельный, если только он не будет выкуплен трудом, объединенным в общей цели, – для человека дорого лишь то, что он сам выработал, приобрел трудом».

В его воззрениях сочетались категоричность суждений с добротой и наивностью; трезвый взгляд на вещи и опора на здравый смысл – со склонностью к мечтаниям и утопии. Он верил в разумное преобразование природы, выход человека в космическое пространство. Это соединялось с верой в Бога, высший разум и высшую справедливость.

«Дело заключается в том, – полагал он, – чтобы найти, наконец, потерянный смысл жизни, понять цель, для которой существует человек, и устроить жизнь сообразно с ней. И тогда сама собой уничтожится вся путаница, вся бессмыслица современной жизни».

По его убеждению, «космос нуждается в разуме, чтобы быть космосом, а не хаосом». Являясь частью Природы, человек – во избежание роковых трагедий – обязан исполнять ее законы, действовать в соответствии с общим строем Мироздания. Это не означает покорность, приспособление к существующим условиям и текущим ситуациям. Напротив! «Повиноваться природе для разумного существа значит управлять ею, ибо природа в разумных существах обрела себе главу и правителя».

Высшие космические ценности – Жизнь и Разум. Если ты явлен на Земле не кристаллом, не цветком или деревом, не насекомым или скотом, то есть в этом какой-то смысл? По обыденным представлениям, тут проблемы нет: старайся продлить свою жизнь и развивай свой ум. Федоров имел в виду цели не ближайшие и проходящие, а дальние и вечные: жизнь – везде и для всех, разум – всеобщий. Жить нужно не для себя (эгоизм), не для других (альтруизм), а со всеми и для всех».

Имеются в виду именно все люди – нынешние, прошлые и будущие. Необходимо всеобщее воскрешение – достигнутое собственными усилиями, трудом и волей, разумом, научной мыслью, такова окончательная победа человека над смертью! Идея в основе своей христианская. Однако в отличие от канонических представлений, тут упование не на чудо, а на безграничные возможности познания. Человечество, следуя путем Христа, через сомнения, отчаяние и великие мучения, а главное – творчество… придет к Царству Божию.

…Трудно придумать другую идею, одинаково чуждую теологам и атеистам, мистикам и ученым, идеалистам и материалистам. Не менее верно и другое: концепция Николая Федорова объединяет разнообразные взгляды, словно бесчисленные потоки времени достигают океана вечности. Земная область жизни и разума распространится на Вселенную: человеку суждено осваивать другие планеты и звездные миры, одухотворяя мертвые небесные тела. Так учил Федоров, пророк космической эры (К. Э. Циолковский был его последователем).

Что требуется для преодоления ограничений пространства и времени? Единение и целеустремленность! Братские отношения людей между собой, любовь ко всему живому, преклонение перед предками, вдохновенный труд… Н. Ф. Федоров, как его дальний родственник князь П. А. Кропоткин, выступали против господства над людьми и Государства и Капитала. По словам Федорова, «свобода исполнять свои прихоти и завистливое искание равенства не могут привести к братству: только любовь приводит к братству». А небратское существование ведет к войнам и революциям. Вдобавок, «человек сделал, по-видимому, все зло, какое только мог, и относительно природы (истощение, опустошение, хищничество)». Этот странный русский утопист действительность видел ясней, чем завзятые прагматики.

Что же делать? – Действовать! – отвечал он. Преодолевать уродства современной цивилизации. Свой главный труд он назвал: «Философия общего дела», присовокупив подзаголовок: «Вопрос о братстве, или родстве, о причинах небратского, неродственного, т. е. немирного, состояния мира и о средствах к восстановлению родства».

Как действовать? Убеждением и собственным примером. Кстати, он завещал раздавать свою книгу бесплатно.

Николай Федорович избегал публичных выступлении и докладов, не стремился издавать свои произведения. К суетной славе был равнодушен. Был праведником и подвижником. Своей скудной зарплатой библиотекаря делался по-братски со всеми, кто обращался за помощью, частенько довольствовался ржаным хлебом, селедкой, да крутым кипятком, чуть подкрашенным заваркой. Был счастлив, ибо жил по совести. Да и что значили радости богатеев и властолюбцев для человека, сознание которого соединялось с жизнью и разумом вселенной!

Русский космизм в трудах Н. Ф. Федорова достиг предельных масштабов: вселенское братство и любовь, свободный творческий труд, воскрешение всех людей и освоение человеком всех звездных миров. Опрометчиво считать это наивными выдумками. Недостижимое – не означает ненужное, напротив, порой оно совершенно необходимо для человека и очень полезно в конкретных делах. Полярная звезда и Солнце недостижимы; Бог недостижим и непостижим. Не станем же мы по этой причине отказываться от них.

Серьезные сомнения относительно его идей высказывал Вл. Соловьев. Есть ли смысл воссоздавать злодеев, подлецов, пошляков, паразитов? Вряд ли. Впрочем, сам Федоров пояснил, что воскрешение – не самоцель, а предпосылка к полному совершенству и всеобщему счастью. Он предполагал не умозрительное, а телесное воскрешение во плоти, ибо наука добьется «управлением всеми молекулами и атомами мира, чтобы рассеянное собрать, разложенное соединить, то есть сложить в тело отцов». Сомнительно! Даже клонирование не поможет воссоздать из праха прежних людей.

Доводов против главной идеи космиста Н. Ф. Федорова много. И все-таки его концепция верна. Ведь речь идет об идеале. О мечте, зовущей к великим свершениям, сплачивающей людей в единое братство. Не обязательно стремиться к воскрешению плоти. Если каким-то поколениям удастся реализовать принципы Н. Ф. Федорова (свобода, труд, справедливость, братство), это уже само по себе оправдает все предыдущие жертвы и невзгоды.

В. Х. Кандинский

Виктор Хрисанфович Кандинский (1849–1889), описавший этот случай, не упомянул о причине столь странной для русского обывателя галлюцинации. Возможно, так подействовала на читателя сатира Ф. М. Достоевского «Крокодил» – о проглоченном крокодилом петербуржце. Этот образ могли пробудить и детские переживания при чтении притчи об Ионе, проглоченном китом.

У некоторых впечатлительных людей в какой-то момент рассудок теряет контроль над образом, укоренившимся в подсознании. Словно демоны, возникшие из небытия, овладевают душой человека, увлекая ее в иномир. Под влиянием внутреннего или внешнего сигнала больной переходит в измененное состояние сознания (ИСС), вплоть до полного погружения в мнимую реальность. Сигналы органов чувств искажаются в мозгу в угоду всесильной (на данный момент) установки.

Подобные исследования Кандинского, специалиста-психиатра, были бы вполне обыденны, если бы не одно обстоятельство: он сам во время душевного недуга испытал острейшие псевдогаллюцинации (понятие, введенное им в психиатрию), подробно рассказав о них в научной монографии.

«Имев несчастье в продолжение двух лет страдать галлюцианаторным помешательством, – писал он, – и сохранив после выздоровления способность вызывать известного рода галлюцинации по произволу, я, естественно, мог на себе самом заметить некоторые условия происхождения чувственного бреда».

Психических отклонений в детстве и юности у него не отмечалось. Родившись в Сибири, он закончил в Москве гимназию и Медицинский факультет университета, работал во Временной (2-й Градской) больнице ординатором. Писал научные статьи преимущественно по гигиене и санитарии. Осенью 1876 года оформился на Черноморский флот младшим судовым врачом, участвовал в русско-турецкой войне.

Ужасы войны, выпивка и временами употребление наркотиков сказались на его состоянии. Именно тогда у него произошли первые психические срывы, он пытался совершить самоубийство. Его поместили в лечебницу. Выздоровев, женился в 1878 году на медсестре Елизавете Карловне Фреймут. (После его смерти она позаботилась об издании двух его работ и покончила с собой.) Детей у них не было.

С 1881 года он работал старшим ординатором в психиатрической лечебнице св. Николая в Петербурге. Был трудолюбивым, внимательным к окружающим, проводил научные исследования. Временами у него начинались бредовые видения.

Он вдруг вообразил себя лидером китайской революции, направленной на установление конституционной монархии. С простым народом и просвещенными мандаринами-демократами он общался телепатически, ощутив в себе дар всезнания и всевидения.

Его окружали не только сообщники, но и могущественные враги. Их происки приходилось разгадывать. Надо было следить и за событиями, происходящими в далекой стране. Помогало ясновидение: перед его мысленным взором разворачивались события, происходившие (якобы) в разных районах Китая. Рассудок поддерживал установку на китайскую революцию, придумывая изощренные средства коммуникации. Даже явная фантастика воспринималась рассудком больного Кандинского как нечто само собой разумеющееся.

Домой к нему пришли два его товарища и предложили ему прокатиться в карете (повезли в лечебницу). Он решил, что ему предстоят почести, ибо революция победоносно завершилась. Он видел радостные лица и приветственные жесты прохожих. Слышал отдаленные звуки марша и твердую поступь революционных солдат (его не смущал перенос действия из Китая в Россию).

Некоторые прохожие внушали ему серьезные подозрения: их лица выражали хитрость и затаенную злобу. Это явно были шпионы и враги революции. Но на страх им все громче раздавался революционный марш. В такт ему Кандинский начал топать ногами в карете и подпевать. Но вскоре он понял, что кучер – шпион – везет его в ловушку.

Как быть? Выход найден: спасительный огонь папиросы. Пока она горит, враги не страшны. Это – символ власти. Не случайно товарищ предложил ему закурить. Надо постоянно прикуривать от потухающей папиросы, не теряя огня. Тем более что под марш в ритме движения кареты появился революционный отряд. Офицеры приветствуют его…

Вот и дом для торжественной церемонии. Его встретили почтительно, надели официальный костюм. Значит, предстоит выступить в парламенте. Он ощутил усталость. Сел, задумался. Очнулся – вокруг нет никого. В соседних помещениях какие-то голоса. А если это – палачи, которые ловят его мысли?!..

Время шло. Торжества не было. Он волновался все сильнее. Заметил решетки на окнах. Понял: враги заманили его в западню. Подозрение превратилось в уверенность. Двери заперты, окна зарешечены, нет делегаций и поздравлений…

Потрясение! Он пришел в ярость, круша все вокруг, колотя в стены и двери. Затем началась истерика…

Такова плата за крушение установки: буйство, истерика – вплоть до убийства и самоубийства. (При безнадежных формах шизофрении больной может до конца пребывать в иллюзорном мире.) Установка требует подкреплений. У психически больного рассудок, подчиняясь установке подсознания, находясь в ИСС, изощренно выискивает их, дополняя отсутствующие детали воображаемыми образами.

Вот один из примеров не одиночного, а группового перехода в ИСС уже в наше время. В одном селе проживала больная шизофренией, утверждавшая, что близится конец света. При обострении мании она видела, как дьявол тащит грешные души в ад. Она была, что называется, вне себя. За ней ухаживали четыре ее сестры. Они постились и постоянно молили Всевышнего о выздоровлении сестры. Через несколько дней вдруг увидели, как тело больной покрылось шерстью, ступни превратились в копыта, а на голове выросли рога. Это был сатана!

В ужасе, отвращении и ярости они схватили что попалось под руки и принялись изгонять нечистого из тела сестры. Избиение продолжалось до тех пор, пока несчастная не умерла. Они были уверены, что совершили благое дело, обеспечив ее душе место в раю. Их поместили в больницу. За три дня лечения они обрели душевное равновесие, успокоились, хотя по-прежнему не сомневались, что им удалось изгнать беса.

По такой схеме возникают массовые психические эпидемии. Они редко проявляются в такой криминальной форме. Но суть остается той же. Имея примерно одну и ту же установку (вера в Бога, демонов, правителей), люди в определенной ситуации действуют одинаково, испытывают сходные эмоции, а то и мании, которые становятся заразительными. (Физиолог, психолог и психиатр академик В. М. Бехтерев предлагал считать это действием своеобразного «вируса».)

Виктор Кандинский одним из первых начал исследовать это явление. Он писал: «Главнейшие источники душевных эпидемий – религиозное чувство, мистические стремления, страсть к таинственному». И приводил примеры из истории: крестовые походы, средневековую демономанию, охватившую Западную Европу.

Вот некоторые его выводы:

– Свойство психической организации человека именно таково, что всякое духовное движение или настроение одного индивидуума отражается на духовном состоянии лиц, его окружающих. Люди в этом отношении представляют аналогию с камертонами одинакового тона: заставь звучать один из них, остальные сами собой придут в созвучное дрожание.

– Галлюцинации и иллюзии происходят тем легче, чем больше ослаблены органы чувств, чем более истощена нервная система вследствие ненормального возбуждения, ненормального физического труда или вследствие недостатка питания.

– Чувства мелочные и своекорыстные гораздо более склонны приобретать эпидемическое распространение, чем идеи и чувства высокие.

– Душевнобольные часто сохраняют свободу суждений, но теряют свободу выбора.

– Проходит время ненормального душевного расстройства, время коллективного увлечения или страсти, и вернувшиеся к рассудку люди обыкновенно сами не могут понять причину своих прошлых ошибок.

– При слабом развитии высших мозговых функций – мышления и воли – человек весь свой век может прожить жизнью пассивною, так сказать, машинальною… При таком отсутствии личной самостоятельности в человеке не может быть и речи о нравственной свободе его.

Позже эти идеи развивал В. М. Бехтерев в книге «Внушение и его роль в общественной жизни». Они чрезвычайно важны, в частности, для понимания того, что происходило со значительной частью населения СССР в период «перестройки и гласности», а затем и расчленения страны. Возобладали именно чувства мелочные и своекорыстные. Сохраняя свободу суждений, массы граждан утратили свободу выбора, повинуясь внушению средств массовой рекламы, агитации и пропаганды (СМРАП).

На примере Виктора Кандинского мы видим, что даже человек с психическим расстройством способен преодолевать недуг и даже изучать его. Интересно отметить, что выдающийся американский психолог и философ У. Джемс сослался на исследования Кандинского, проведенные над «образованным врачом», по-видимому, не подозревая, что пациентом в данном случае был сам психиатр.

Однако со временем Виктору Хрисанфовичу все трудней было справляться с болезнью. Чувствуя приближение одного из приступов, он принял смертельную дозу опия и лег на диван, читая повесть Льва Толстого «Казаки»… В истории психиатрии он остался как самый необычайный ученый, который был одновременно пациентом, врачом и исследователем болезни.

В. В. Кандинский

Василий Васильевич Кандинский (1866–1944) – двоюродный брат Виктора Хрисанфовича – тоже был весьма незаурядным человеком. Страдал ли он психическим заболеванием? Вряд ли. Хотя отклонения от так называемого здравого смысла, а уж тем более от традиционных взглядов на изобразительное искусство у него определенно были.

Родился он в Москве, в семье фабриканта, выходца из Сибири, и немки, коренной москвички. Согласно семейному преданию, его прабабушка была монгольской княжной. Успешно закончив юридический факультет Московского университета в 1892 году и женившись на своей кузине Анне Чимянкиной, он, вроде бы, остепенился: стал доктором правоведения, доцентом юрфака. Его пригласили в Дерптский университет.

Ему тридцать лет. Открылась возможность стать профессором. А он, решив посвятить себя живописи, переехал в Мюнхен! Что это – чудачество? Блажь? Психический сдвиг?

Возможно, все это в той или иной мере сказалось. Хотя он в детстве был приобщен к искусству: занимался рисунком у частного преподавателя, а также брал уроки игры на фортепьяно и виолончели. Любовь к живописи тлела в его душе долго и в конце концов вспыхнула с неодолимой силой. Не исключено, что стремление круто изменить жизненный путь было связано и с обстоятельствами личной жизни.

В Мюнхене он стал учиться живописи, вошел в круг художников, с 1900 года стал выставлять свои полотна. В 1904 издал альбом с 12 ксилографиями с поэтическим названием «Стихотворения без слов». Он стремится выразить порыв, цветовую экспрессию, вслед за фовистами (А. Матиссом и др.).

«Потрясенный красотой собственной картины, случайно поставленной набок, – пишет историк искусства Мэри Холлингсворт, – он заключил, что может полностью отказаться от изображения реальных предметов. Кандинский дает теоретическое обоснование своих экспериментов в исследовании “О духовном в искусстве”, где утверждает, что главная цель искусства заключается в выражении внутреннего мира художника».

Надо заметить, что любой подлинный художник в своих произведениях выражает свой духовный мир (хотя и не только это). Вопрос лишь в том, как он это делает, с какой целью и какими средствами. Иначе самовыражение становится самоцелью, вне зрителя, которому предоставляется возможность на свой лад продумывать «художественные ребусы».

Примерно так рассуждал Н. А. Бердяев в своей статье «Кризис искусства» (1917). Необычайное разнообразие авангардистских направлений в художественной жизни Европы начала XX века, порой полный отказ от традиционных форм и средств он считал признаками разложения и деградации; отражением общего состояния общества потребления.

«Много кризисов искусство пережило за свою историю, – писал он. – Переходы от античности к средневековью и от средневековья к возрождению ознаменовались такими глубокими кризисами. Но то, что происходит с искусством в нашу эпоху, не может быть названо одним из кризисов в ряду других. Мы присутствуем при кризисе искусства вообще, при глубочайших потрясениях в тысячелетних его основах». Вот и картины Кандинского подвергались обычно резкой, а то и грубой критике.

Его первой абстрактной картиной считается акварель 1910 или 1911 года. Это разноцветные пятна и мазки кистью, подчеркнутые тушью пером. А вот в полотне того же времени «Казаки» – экспрессия, символизм, порыв, но с элементами реальности: подобие сабель, папах, коней, фонарных столбов, домов. Образы схематичны, однако читаемы.

Современный его биограф французский искусствовед Мишель Лакост в духе новых веяний, высказывает мнение прямо противоположное: «Какая великая творческая сила должна была действовать в Кандинском! Какая стремительная эволюция с 1908 по 1914 год: от пейзажных картин, хотя и дерзких уже по цвету и форме… до хаотического этюда под названием «Ущелье» и беспокойных композиций в серии панно «Времена года»… Тут скованный порыв, там – раскрепощенное движение».

Как бы ни относиться к абстрактным композициям или к обретшему шумную популярность «Черному квадрату» К. Малевича, неискушенный зритель без эмоционального подъема и озарений проходит мимо подобных творений, в глубокой задумчивости задерживаясь перед картинами Леонардо, Рафаэля, Боттичелли, Босха и многих других мастеров. На изощренные комментарии апологетов «авангарда» такой простак заметит по-детски: «А король-то голый!».

А можно ли считать авангардом абстракции или инсталляции, если именно с них начиналось древнейшее искусство каменного века? С такого «авангарда» вообще начиналось изобразительное искусство. Неандертальцы более 40 тысячелетий назад создавали нечто подобное, не говоря уже о первых творениях кроманьонцев, наших непосредственных предков. Вряд ли следует восторгаться «дерзкими по цвету и форме» картинами и «хаотичными композициями». Это вовсе не дерзновения ума и таланта. Хотя, конечно же, в оригинальности (на время их появления) им не откажешь.

…Буйная поросль авангардистов разных течений, направлений школ воспрянула перед Первой мировой войной и революциями. Художники, поэты, композиторы выражали в своем творчестве общественное брожение, смятение умов, стремление вырваться из обыденности. При становлении Советской власти футуристы и прочие авангардисты, взялись создавать «новое искусство». Василий Кандинский в 1918 году вошел в Отдел изобразительных искусств Наркомпроса, стал профессором Высших художественно-технических мастерских (ВХУТЕМАС), организатором провинциальных музеев и различных выставок. Но когда спала волна культурной революции, он в 1921 году перебрался в Берлин и с тех пор на родину не возвращался.

Если чудачества и оригинальность Виктора Кандинского были связаны с его психической аномалией, то у Василия Кандинского подобная аномалия определялась не личным, а общественным недугом. В поисках новых форм выразительности он, а также Питер Мондриан, Казимир Малевич и другие абстракционисты отказались от самого, пожалуй, выразительного в изобразительном искусстве: образности на основе зримой реальности, вызывающей у зрителя не только смутные чувства и абстрактные умствования, но ясные и четкие эмоции, переживания, мысли. Во всяком случае, такова моя точка зрения.

Филиппо Томмазо Маринетти

Филиппо Томмазо Маринетти (1876–1944) удостоился такой характеристики в БСЭ 1954 года: «итальянский писатель, глава реакционного течения футуризма в литературе… Выступал в защиту милитаризма и колониального разбоя, призывал к разрушению классической культуры, к сознательному извращению литературного языка, к отказу от реализма».

36 лет спустя отозвались о нем нейтрально: «родоначальник футуризма, связавший свою судьбу с Муссолини… В 1912 г. появляется антология “Поэты-футуристы”, открывает ее “Технический манифест футуристической литературы” – написанное Маринетти теоретическое обоснование формальных новшеств футуризма… Футуризм остался пиком авангардистской антитрадиционности».

Однако, на мой взгляд, при его участии произошло событие эпохальное и до сих пор не осмысленное по достоинству, значение которого понял тогда только Николай Бердяев. Сам того не сознавая, Маринетти восславил Технос как главное божество современной цивилизации.

Его «Первый манифест футуризма» (1909 год) провозгласил:

«На наших глазах рождается новый кентавр – человек на мотоцикле, – а первые ангелы взмывают в небо на крыльях аэропланов!.. Вперед! Вот уже над землей занимается новая заря!..

Да здравствует риск, дерзость и неукротимая энергия!..

Мы говорим: наш прекрасный мир стал еще прекраснее – теперь в нем есть скорость… Мы стоим на обрыве столетий!.. Так чего же ради оглядываться назад? Ведь мы вот-вот прорубим окно прямо в таинственный мир Невозможного!..

Да здравствует война – только она может очистить мир. Да здравствует вооружение, любовь к Родине, разрушительная сила анархизма, высокие Идеалы уничтожения всего и вся!..

Мы вдребезги разнесем музеи, библиотеки. Долой мораль, трусливых соглашателей и подлых обывателей!»

Чудовищная смесь идей высоких и низких, верных и ложных, смелых и пошлых. Во втором манифесте Маринетти высказался точнее:

«Мы хотим показать в литературе жизнь мотора. Для нас он – сильный зверь, представитель нового вида. Но прежде всего нам надо изучить его повадки и самые мелкие инстинкты…

Кончилось господство человека. Наступает век техники! Но что могут ученые, кроме физических формул и химических реакций? А мы сначала познакомимся с техникой, потом подружимся с ней и подготовим появление механического человека в комплекте с запчастями».

Гениальное прозрение! Словно среди пустой породы («тысячи тонн словесной руды», как писал наш футурист Маяковский) вдруг вспыхнули драгоценные самоцветы. Словно в горячечном бреду нелепых словоизвержений произнесены вещие слова: «Наступил век техники! Мы подготовим механического человека».

Маринетти воспел героических кентавров: человек-мотоцикл, человек-машина, человек-аэроплан. В своем экстазе он отметил и существование более распространенной и определяющей химеры: «Наши тела входят в диваны, на которые мы садимся, а диваны входят в нас».

Человек-диван! Мягкая мебель в образе человеческом. Люди как придатки к предметам быта, офисам, машинам.

На это отозвался Н. А. Бердяев:

«В мир победоносно вошла машина и нарушила вековечный лад органической жизни. С этого революционного события все изменилось в человеческой жизни, все надломилось в ней… Возрастание значения машины и машиности в человеческой жизни означает вступление в новый мировой эон… Машина есть распятие плоти мира. Победное ее шествие истребляет всю органическую природу, несет с собою смерть животным и растениям, лесам и цветам, всему органически, естественно прекрасному».

Осмыслить эти истины (они подтверждаются строгим научным методом) помогла Бердяеву начавшаяся Первая мировая война. Он отметил: «Это – война индустриальная». Продолжая размышлять на тему торжества техники, сделал вывод: человек, теряя образ и подобие Божие, обретает образ и подобие машины (в духовной своей сути).

Можно согласиться с Маринетти: техника – великое творение человеческого разума и труда. Но это вовсе не божественный Технос, которому следует поклоняться. Это – безжалостный демон, не ведущий ни добра, ни зла. Индустриальная эпоха возвела Технос (совокупность машин и механизмов, искусственных созданий) на трон владыки биосферы, области жизни. Она превращается в техносферу.

Человек, подобно ученику чародея, вызвал, реализовал могучие демонические силы, которые не смог заклясть и усмирить. Они обрели над ним не только физическую, но и духовную власть. Маринетти выступил как пророк этого времени, не сознавая, что этот демон не только подавляет жизнь и загрязняет окружающую среду, но и деформирует душу человека. С внедрением электронных СМРАП такая деформация обрела чудовищные масштабы.

Оскар Уайльд

Оскар Уайльд (1854–1900) умело выворачивал наизнанку привычные мнения, афоризмы.

Обычно привидения пугают людей. А у него в рассказе американские детишки наводят ужас на почтенное привидение Кентервильского замка. Уайльд утверждал: «Путь парадоксов – путь истины». И не скупился на них: «в наш век наиболее нужны ненужные вещи; мне интересно лишь то, что меня не касается; я верю лишь невероятному; если со мной соглашаются, значит, я не прав; ничего не делать – тяжкий труд; лучший способ отделаться от искушения – это поддаться ему; людей я люблю больше, чем принципы, а людей без принципов я люблю больше всего…»

Его «Заветы молодому поколению» показались бы едкой сатирой или стремлением обрести скандальную славу, если б он не следовал им в своей жизни:

«Поменьше естественности – в этом первый наш долг… Порочность – это миф, созданный людьми благонравными, когда им было нужно объяснить, почему же иные из нас бывают так странно привлекательны… Хорошо подобранная бутоньерка – единственная связь между искусством и природой… Воспитанные люди всегда противоречат другим. Мудрые – противоречат сами себе… Наслаждение – это единственное, ради чего нужно жить… Преступление никогда не бывает вульгарным, но вульгарность – всегда преступление… Надо быть всегда чуть-чуть неправдоподобным… Истина перестает быть истиной, едва лишь в нее уверует больше, чем один человек… Промышленность – корень уродства… Леность – главное условие совершенства… Полюбить самого себя – вот начало романа, который продлится всю жизнь».

Этот манифест эстетизма и отчасти аморализма вышел в 1894 году. А четырьмя годами раньше Уайльд предварил свой роман «Портрет Дориана Грея» другой декларацией, тоже насыщенной парадоксами:

«Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги хорошо написанные или написанные плохо… Этика искусства – в совершенном применении несовершенных средств… Художник не стремится что-то доказывать. Доказать можно даже неоспоримые истины. Художник не моралист… Не приписывайте художнику нездоровых тенденций: ему дозволено изображать все… В сущности, Искусство – зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь… Всякое искусство совершенно бесполезно».

Подобные высказывания легко перевести на обыденный язык: Я – эгоист, и этим горжусь. Не учите меня жить. Хочу жить красиво, и никто мне этого не запретит. Кокетство – не порок, а талант, и я им наделен. Мне нравится шокировать публику – для ее же удовольствия. Я люблю, чтобы мной любовались…

Обилие парадоксов утомляет. Они превращаются в штамп. Вместо подлинных драгоценностей – яркие блестки; вместо огня, который светит и греет – фейерверк. Не так ли?

Нет, не так.

Оригинален Уайльд не оригинальничанием. В этом убеждаешься, проникая в суть его произведений, включая и его жизнь.

Возмущался он не столько пороками «высшего общества» (которым и сам был не чужд), сколько смрадной средой лицемерия, скрывающей эту гниль. Он писал наиболее искусственные из всех литературных сочинений – стихи и сказки, – в которых присутствуют вовсе не наигранные чувства и весьма откровенная мораль.

Салонный остроумец Оскар Уайльд восхищался Петром Кропоткиным, который был именно счастливым принцем (князем), отвергшим все соблазны богатства и власти ради борьбы за справедливость и свободу. Не это ли самый ошеломляющий парадокс Уайльда, помогающий понять, что скрывалось под его внешней скорлупой эстета и словесной мишурой шокирующих парадоксов.

В отличие от скрытного Оскара Уайльда, человека трагической судьбы, Бернарда Шоу можно назвать счастливцем.

Гилберт-Кийт Честертон

Третий знаменитый парадоксалист того времени – Гилберт-Кийт Честертон (1874–1936). Он был и похож, и не похож на первых двух; многому у них научился, но шел своим путем. Он был высок, упитан, любил по-простому закусить и выпить пива, звонко смеяться. Один биограф сравнивал его с Дон Кихотом, другой – с Фальстафом. Казалось бы, между ними нет ничего общего… Или общий для них – Честертон?

Одну маленькую девочку, которая встречалась на празднике с Честертоном, дома спросили, поняла ли она, что говорила с очень умным человеком. «Не знаю, какой он умный, – ответила девочка, – но видели бы вы, как он умеет ловить ртом булочки!»

Когда зашел спор, что хорошо, а что плохо в политике, Честертон углубился в семантику: «У слова “хороший” много значений. К примеру, если кто застрелит бабушку с расстояния в пятьсот ярдов, я назову его хорошим стрелком, но нехорошим человеком». (Как тут не вспомнить одного антисоветского диссидента, который в конце жизни осознал: целили в коммунистов, а попали в Россию; увы, множество подобных «хороших стрелков», но плохих патриотов так и не желают понять столь простую истину.)

Может показаться, что Честертон из желания оригинальничать назвал свое эссе – «Оптимизм Байрона». Но разве не убедительно это обосновано: «Если человек гуляет один на берегу бушующего моря, если он любит горы, ветер и печаль диких мест, мы можем с уверенностью сказать, что он очень молод и очень счастлив…

Новые пессимисты ничуть на них не похожи. Их влекут не древние простые стихии, а сложные прихоти современной моды. Байронисты стремились в пустыню, наши пессимисты – в ресторан. Байронизм восставал против искусственности, новый пессимизм восстает во имя ее».

Как писал один его биограф, в зрелые годы Честертон перерос мужчину и снова стал мальчиком, а позже перерос мальчишку и стал младенцем, перейдя в лоно католической церкви. Пожалуй, не совсем так. Честертон всегда оставался, взрослея, мальчишкой, а в чем-то младенцем; умел видеть мир глазами ребенка.

У него религиозное чувство тоже было «от мира сего», вне бесплотных идеалов и мистических откровений. «Когда Христос основал свою великую Церковь, Он положил в ее основание не боговидца Иоанна, не гениального Павла, но простака, ловчилу, труса – словом, человека. На этом камне Он и построил церковь, и врата ада не одолеют ее». Честертон выделяет апостола Петра с его слабостями, такими «общечеловеческими» и утверждает парадоксальную мысль: империи погибали, потому что полагались на силу; «Церковь Христова полагалась на слабого, и потому – несокрушима».

Парадокс! А суть его проста: порой позволяет выстоять не твердость, а гибкость или даже мягкость. Честертон не одобрял яростную борьбу Бернарда Шоу за социальную справедливость: «Этот писатель не может стать поистине великим только потому, что ему трудно угодить. В нем нет смирения – самого мятежного из наших свойств». Надо быть снисходительней к слабостям людей…

Вот только не станет ли приспособление к слабостям и оправдание их воспитывать именно жалких приспособленцев?

Есть у Честертона цикл рассказов «Парадоксы мистера Понда». В одном из них автор, упомянув о парадоксах Бернарда Шоу и Оскара Уайльда, заявил с иронией: «Именно в таких делах погрязают писатели; и когда критики объясняют им, что все это – болтовня, рассчитанная на эффект, а писатели отвечают: “На какого же еще дьявола болтать? Чтоб не было эффекта? В общем, все это довольно нелепо”.

И хотя Честертон утверждал – «Парадоксы мистера Понда… бросали парадоксальный вызов даже самим правилам парадокса» – это было сказано, как говорится, для красного словца. Ведь Понд просто доводил прием парадокса до абсурда. Например: «Так как выпить было нечего, все они тотчас захмелели». Честертон был более склонен к шутке, чем к сарказму, умел оставаться джентльменом в исконном смысле этого слова.

Но подлинный парадокс, а не словесно-логические выкрутасы – это неожиданность, открытие, опровержение ложной истины. А Честертон, как отметил Х. Пирсон, «любил спор и битву ради них самих, а не ради выгоды или победы. Наверное, он не хотел одолеть противника, ведь это положило бы конец спору. Однажды ему предложили выставить свою кандидатуру в парламент. Он согласился – но с условием, что поражение обеспечено».

Пожалуй, если б Честертон любил словесные перепалки ради них самих, то ему было бы самое лучшее место – в парламенте. Однако он вообще избегал, в отличие от Шоу, общественной деятельности. А в отличие от Уайльда, не любил выставляться напоказ. На предложение баллотироваться в парламент он мог бы усмехнуться: «Я еще не пал так низко».

Сальвадор Дали

«Наше время – эпоха пигмеев…

Другие так плохи, что я оказался лучше.

Кинематограф обречен, ибо это индустрия потребления, рассчитанная на потребу миллионов. Не говоря уж о том, что фильм делает целая куча идиотов.

Я пишу картину потому, что не понимаю того, что пишу.

Механизм изначально был моим личным врагом…

Сюрреализм – полная свобода человеческого существа и право его грезить. Я не сюрреалист, я – сюрреализм».

Так утверждал Сальвадор Дали (1904–1989). Он был универсалом. Говорил, что писательством занимается из-за своей недостаточной одаренности в живописи. Называл себя гением: «…Я часто думаю, что ведь куда труднее (а значит, и достойнее) – достичь того, что я достиг, не обладая талантом, не владея ни рисунком, ни живописью. Именно поэтому я считаю себя гением. И от слова этого не отступлюсь, потому что знаю, чего это стоит, – без никаких данных сделаться тем, что я есть».

Он был всемирно признанным чудаком и оригиналом – в полном соответствии с его целью оставаться постоянно перед публикой, будоражить и эпатировать, возмущать и восхищать ее. «Дон Сальвадор всегда на сцене!» – восклицал он. И создавая свои многочисленные картины, он играл со зрителем, предлагая разгадывать символы или находить изображения, возникающие из соединения разобщенных фигур.

Дали называл свой метод параноико-критическим, хотя не страдал паранойей, да и критицизмом тоже, если не считать его отдельных высказываний. В Америке шокировал публику, написав «Декларацию независимости воображения и прав человека на свое собственное безумие».

Имитация безумия приносила ему не только славу, но и значительные доходы. (Два его постулата: «Я брежу, следовательно, я существую. И более того: я существую, и потому что брежу». И еще: «Простейший способ освободиться от власти золота – это иметь его в избытке».) Его раздражали те, кто бездарно разыгрывает свои эпатирующие роли: «В Нью-Йорке я видел панков, затянутых в черную кожу и увешанных цепями… Нам выпало жить в дерьмовую эпоху, а им хочется быть дерьмее самого дерьма».

Сам он любил позировать в экзотическом виде, закручивая усы двумя стрелками вверх, почти до вытаращенных глаз. Артист в жизни, творец в мастерской, имитатор и провокатор; писатель среди художников, художник среди писателей. Признанный – прежде всего самим собой – гений, а потому заставляющий сомневаться в этом. Тем более что о нем слагали мифы, и первым – он сам.

Вот что пишет филолог-испанист Н. Р. Малиновская:

«Более полувека Дали олицетворял для нашего искусствоведения “разложение буржуазного искусства”. Нисколько не сомневаюсь, что Дали – узнай он об этой формулировке – оценил бы выразительное определение (ведь именно он ввел в эстетический обиход термин “тухлятина”) и даже, полагаю, авторизовал бы его, как авторизовал прозвище Авидадолларс, “Деньголюб”.

О прозвище мы наслышаны. Как и о том, что Дали заявился на бал в свою честь, украсив шляпу протухшей селедкой; сошел с корабля, таща на голове многометровый хлеб, испеченный ради такого случая; окунул в краску морскую звезду и принародно пустил ее ползать по холсту, уверяя, что собравшиеся присутствуют при рождении шедевра. Дошла до нас и информация об аудиенции, данной Хачатуряну, – о танце с саблями, исполненном, в чем мать родила. Балетное искусство семидесятилетнего художника впечатляло, но все горше становилось оттого, что его судьба – блистательный трагифарс длинною в жизнь, заслонивший подвижническое служение искусству, он стал непременным атрибутом салонной беседы, а его творчество все отчетливее присваивается масс-культурой».

Биография Дали – как многих гениев – сосредоточена в творчестве, а не во внешних событиях. Родился в испанском городке Фигерас (Каталония) в семье нотариуса, получив имя Сальвадор Фелипе Хасинто Фарес Дали-и-Доменеч. Учился в католическом колледже, рано начал рисовать, обучаясь в муниципальной художественной школе. В 1921 году поступил в Королевскую Академию изящных искусств в Мадриде. Восхищался старыми мастерами, писал о них вдумчивые статьи, в то же время интересуясь новейшими направлениями в живописи. Одним из наиболее близких его друзей стал гениальный поэт Федерико Гарсиа Лорка.

Первая персональная выставка Дали состоялась в 1925 году. На следующий год он посетил Париж, встретился с Пикассо. В 1928 году стал одним из авторов «Каталонского антихудожественного манифеста», где утверждалось, в частности, что «спортсмен, не тронутый знанием и не ведающий художеств, лучше поймет современное искусство, чем подслеповатые умники, отягощенные ненужной эрудицией. Для нас Греция жива в чертеже авиационного мотора, в не претендующей на красоту фабричной спортивной ткани…»

Тогда же Дали воспел техническое достижение: «О фантазия фотографии! Она удачливее и проворнее мутных процессов подсознания!..

О фотография, свободное творчество духа!»

Его выпад против подсознания был вызван, пожалуй, стремлением опровергнуть или преодолеть «Манифест сюрреализма» французского писателя Андре Бретона, который призывал к величайшей свободе духа, граничащей с безумием, соединению реальности и сновидений в сверхсюрреальность. Согласно его определению, сюрреализм – «чистый психический автоматизм… Диктовка мысли вне всякого контроля со стороны разума».

В ту пору Сальвадор Дали призывал «раскрыть глаза на простую и волнующую красоту волшебного индустриального мира, красоту техники… Телефон, унитаз с педалью, белый эмалированный холодильник, биде, граммофон – вот предметы, полные истинной и первозданной поэзии!»

Слова его расходились с делом. Он создавал сюрреалистические картины – синтез бреда и яви, сновидений и продуманных фантазий.

В том же 1925 году Дали познакомился с французским писателем Полем Элюаром и его женой Галой (Еленой Дмитриевной Дьяконовой). Написал с другом кинорежиссером Луисом Буньюэлем сценарий авангардистского фильма «Андалузский пес». А на следующий год Гала стала женой Дали, его натурщицей и музой, опекуншей, спасающей художника от депрессии, а также его «коммерческим директором», банкиром и кассиром (подчас алчным).

Увлеченный фрейдизмом, он вносит в картины эротические символы, сюжеты и ассоциации. В конце 1930 года издал книгу «Зримая женщина», посвященную Гале. У него появляется все больше поклонников. Он организует в разных странах свои выступления и выставки, выполняет живописные и графические работы, сотрудничает с театрами, публикует статьи и книги, оформляет журналы мод…

В 1936 году он создает фантасмагорию «Предчувствие Гражданской войны» – тело, расчленяющее, раздирающее самое себя. С началом гражданской войны в Испании покидает родину и едет с Галой во Францию, Англию, а затем обосновывается в США. Возвращается в Европу только через 12 лет. Им завладевают религиозно-мистические темы, которые он решает по-своему. Финал жизни Дали был печален и жалок. Когда в 1982 году умерла Гала, он впал в депрессию. Великий актер-художник ушел со сцены. Возможно, ему уже нечего было сказать людям…

В книге «Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим» (1941) он уже проявлял признаки усталости от своего утомительного актерства: «Довольно отрицать – пришла пора утверждать. Хватит выправлять – надо поднимать, возвышать, сублимировать. Хватит растаскивать – надо собирать и строить. Хватит забавляться автоматическим письмом – надо вырабатывать стиль. Пора кончать с разрушением и разбродом – надо учиться ремеслу. Довольно скепсиса – нужна вера. Довольно блуда – нужна чистота. Довольно уповать на коллектив и униформу – нужны индивидуальность, личность. Нужна иерархия. И хватит экспериментов – нужна – Традиция. Ни революций, ни контрреволюций – ВОЗРОЖДЕНИЕ!»

В заключение – несколько высказываний Сальвадора Дали, которые полезно продумать с полной серьезностью:

– В наше время, когда повсеместно торжествует посредственность, все значительное, все настоящее должно плыть или в стороне или против течения.

– Ненормален тот, кто не понимает моей живописи, тот, кто не любит Веласкеса, тот, кому не интересно, который час на моих растекшихся циферблатах – они ведь показывают точное время.

– Меня зовут Сальвадором – Спасителем – в знак того, что во времена грозной техники и царящей посредственности я призван спасти искусство от пустоты. Только в прошлом я вижу гениев…

– Анархия при монархии – вот наилучшее государственное устройство. Монарх должен быть гарантом анархии.

– Люди вообще мало что понимают. Особенно образованные – им недостает культуры.

– Особенность моей гениальности состоит в том, что она проистекает от ума. Именно от ума.

– Если бы я не работал, что бы я делал здесь, на земле? Скучал бы, как устрица. Поэтому я терпеть не могу устриц.

– Я думаю, что современное искусство – это полный провал, но ведь другого искусства у нас нет и быть не может, а то, что есть – дитя времени, дитя краха.

Оглавление

Введение

  Оригиналы бывают разные

Правители

  Эхнатон

  Калигула

  Нерон

  Элагабал

  Ирод

  Балтазар Косса

  Дракула

  Петр Великий

Шуты

  Эпиктет

  Иван Балакирев

  Педрилло

  Кульковский

  Чарли Чаплин

Мистики и феномены

  Агриппа Неттесгеймский

  Нострадамус

  Исаак Ньютон

  Эммануил Сведенборг

  Жак Казотт

  Алистер Кроули

  Жак Эймар

  Олдос Хаксли

  В. К. Зайцев

Остроумцы

  Симонид

  Марциал

  Себастьян Брант

  Даниель Дефо

  Джонатан Свифт

  Роберт Бёрнс

  Д. И. Хвостов

  А. Е. Крученых

  М. М. Зощенко

Энтузиасты

  Ибн-Баттута

  Афанасий Никитин

  Франц Йозеф Галль

  Френсис Гальтон

  А. Л. Чижевский

Меценаты и сумасброды

  Герострат

  Маркиз де Сад

  Г. С. Шумаев

  Ф. И. Толстой

  П. П. Свиньин

  М. М. Долгоруков

  В. В. Головин

  А. Б. Голицын

  В. С. Печерин

  Н. А. Бугров

  С. Т. Морозов

  Билл Хейни

Авантюристы, бунтари

  Уолтер Рэли

  Джон Ло

  Калиостро

  Сен-Жермен

  С. Г. Нечаев

  Джордж Байрон

  Артур Бенни

  В. И. Засулич

  С. С. Синегуб

  С. Л. Перовская

Гении-оригиналы

  Бенедикт Спиноза

  Г. С. Сковорода

  Н. И. Лобачевский

  Янош Больяи

  А. В. Сухово-Кобылин

  Н. Ф. Федоров

  В. Х. Кандинский

  В. В. Кандинский

  Филиппо Томмазо Маринетти

  Оскар Уайльд

  Гилберт-Кийт Честертон

  Сальвадор Дали

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно