Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

МЕДИЦИНА БЕЗ ГРАНИЦ

1. Дело сердца. 11 ключевых операций в истории кардиохирургии

Блестящие открытия кардиохирургов, истории чудесного спасения пациентов, вдохновение, страх и отвага первооткрывателей – в книге Томаса Морриса есть все, из чего сложилась современная кардиохирургия. С ней вы станете очевидцем 11 самых знаковых операций последних веков.

2. Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии

Каково это – быть ответственным за жизнь и здоровье человека? Генри Марш, всемирно известный нейрохирург, написал предельно откровенную и пронзительную историю о своих трудовых буднях, любви к работе и сложном выборе - за кого из пациентов бороться, а кого отпустить.

3. Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

Доктор Генри Марш уходит на пенсию, но сидеть без дела не собирается. Ведь можно по-прежнему спасать людей – пусть и не в родной Англии, а в далеком Непале, где помощь опытного нейрохирурга никогда не будет лишней. Его вторая книга расскажет вам о новых приключениях гениального британского врача.

4. Когда дыхание растворяется в воздухе. Иногда судьбе все равно, что ты врач

Полу было всего 36 лет, когда смерть, с которой он боролся в операционной, постучалась к нему самому. Диагноз «рак легких, четвертая стадия» вмиг перечеркнул всего его планы. Перед вами правдивая история с глубочайшими, но простыми истинами – о том, как начать жить несмотря ни на что.

Вступление

В 2010 году после шести лет обучения и еще шести лет работы в больнице я уволился с должности младшего врача. Мои родители до сих пор до конца меня за это не простили.

В прошлом году я получил письмо от Генерального медицинского совета, в котором сообщалось, что меня убрали из медицинского регистра. Не то чтобы я сильно удивился, так как уже добрых пять лет не занимался врачебной практикой^[3], однако с эмоциональной точки зрения мне было весьма непросто окончательно поставить крест на этой главе своей жизни.

Для моей гостевой спальни, однако, эта новость была просто отличная, так как я тут же принялся освобождать ее от нагромождения коробок, уничтожая бумаги в шредере быстрее бухгалтера Джимми Карра (Британский комик, в 2012 году обвиненный в уклонении от уплаты налогов. – Примеч. перев.). Единственное, что мне удалось вырвать из цепких лап смерти, – это мое учебное портфолио. Всем врачам рекомендуется вести записи о своей клинической практике – это еще называют рефлексивной практикой. Я впервые за многие годы изучил эти записи, и, как оказалось, моя рефлексивная практика заключалась в том, чтобы записывать в ординаторской все хоть сколько-нибудь интересное, произошедшее за день, – такой вот медицинский вариант дневника Анны Франк (только в несколько более тесных условиях).

Читая про забавные случаи и рутину, про бесчисленные инородные предметы в различных отверстиях и дурацкую бюрократию, я вспомнил, как тяжело мне приходилось вкалывать и какое огромное влияние работа младшим врачом оказала на мою жизнь. Перечитывая написанные мною строки, я недоумевал, как многое от меня требовалось, однако тогда все это казалось мне неотъемлемой составляющей работы. Порой складывалось впечатление, что меня уже ничем не удивишь, и я бы глазом не моргнул, прочитав «сплавал в Исландию в женскую консультацию» или «сегодня пришлось проглотить вертолет».

Приблизительно в то же время, когда я изучал свои дневники, младшие врачи нашей страны подверглись жесточайшей критике со стороны политиков. Я никак не мог избавиться от ощущения, что врачам было сложно донести свою версию происходящего (возможно, потому что они все это время были на работе), и меня осенило, что общественности попросту неоткуда было узнать, каково на самом деле приходится врачам. Вместо того чтобы пожать плечами и продолжать уничтожать улики, я решил сделать что-то, чтобы исправить эту несправедливость.

Так что вот они перед вами – дневники, которые я вел, работая в НСЗ, бородавки и все остальное. Здесь рассказывается, каково приходится рядовым работникам здравоохранения, о том, как эта работа отразилась на моей жизни, а также про то, как в один прекрасный день я уже был попросту не в состоянии это больше выносить (простите за спойлер, но ведь вы же смотрели «Титаник», заранее зная, чем все закончится).

По ходу книги я буду помогать вам разбираться в медицинской терминологии и вкратце объяснять свои обязанности на каждой должности. Вам в этом плане повезло куда больше, чем младшим врачам, – я не стану бросать вас прямо с берега в омут, рассчитывая, что вы сами прекрасно со всем разберетесь.

1. Интерн

Решение стать врачом чем-то напоминает полученное в начале октября письмо по электронной почте, в котором предлагается выбрать из предложенных вариантов меню для новогоднего корпоратива. Конечно же, вы выберете курицу, чтобы подстраховаться, и практически наверняка все будет в порядке. Но что, если прямо накануне мероприятия кто-то в «Фейсбуке» поделится с вами наводящим страх видео с птицефабрики и вы станете невольным свидетелем того, как несчастным курицам массово обрубают клювы? Что, если в ноябре умрет Моррисси (Британский музыкант, ярый защитник животных. – Примеч. перев.), и вы, в дань уважения к нему, откажетесь от своей прежней жизни, практически полностью посвященной поглощению мяса? Что, если у вас разовьется смертельно опасная аллергия на эскалоп? В конце концов, никто не может знать наверняка, чего именно ему захочется на ужин шестьдесят ужинов спустя.

Каждый врач выбирает свою будущую профессию в 16 лет – за два года до того, как ему будет разрешено законом рассылать фотографии своих половых органов по телефону. Выбирая, по каким предметам сдавать выпускные экзамены повышенной сложности, он задает траекторию, по которой будет идти его жизнь до самой смерти или выхода на пенсию, и, в отличие от новогоднего корпоратива, Джанет из отдела закупок не станет менять его курицу на свои канапе с козьим сыром – отвертеться уже никак не получится.

Когда тебе 16, твоя мотивация заняться медициной обычно ограничивается фразами вроде «Мои родители были врачами», «Мне нравится Доктор Хаус» или «Я хочу излечить рак». Первые две причины крайне нелепые, а третья была бы совершенно уместной, будь она более искренней, – только вот этим занимаются ученые-исследователи, а не врачи. Кроме того, как по мне, так заставлять держать слово человека в столь юном возрасте немного несправедливо – все равно что придать сделанному в пять лет рисунку под названием «хочу быть космонавтом» юридическую силу.

Что касается меня, то я особо не припомню, чтобы осознанно выбирал для себя профессию врача – скорее, таковы были настройки моей жизни по умолчанию, сродни стандартному рингтону на телефон или обоев с горным хребтом для рабочего стола компьютера. Я вырос в еврейской семье, ходил в школу, которая, как на конвейере, штамповала врачей, адвокатов и членов правительства, и мой папа был врачом. Это было предначертано.

Так как конкурс в мединституты превышает 10 человек на место, то с каждым абитуриентом проводили собеседование и зачисляли только тех, кто лучше всего проявлял себя на этом допросе. Предполагалось, что у всех кандидатов круглые пятерки по экзаменам, так что окончательное решение принималось не на основании успеваемости. Это, разумеется, вполне логично: будущий врач должен быть психологически устойчивым – уметь принимать взвешенные решения в невероятно стрессовых ситуациях, быть в состоянии сообщать плохие новости томящимся родственникам и ежедневно иметь дело со смертью.

В хорошем враче должно быть нечто, чего нельзя вызубрить, чему нельзя дать количественную оценку: у хорошего врача должны быть большое сердце и раздутая аорта, перекачивающая целое море сострадания и доброты.

Во всяком случае, так можно было бы подумать. На деле же мединституты на все это плевать хотели с самой высокой колокольни. Они даже не проверяют, насколько хорошо ты переносишь вид крови. Вместо этого они зациклены на том, чем ты занимался в школе помимо учебы. В их представлении идеальный студент – это капитан двух спортивных команд, чемпион графства по плаванию, лидер школьного оркестра и редактор школьной газеты. Вот такой конкурс талантов. Откройте любую статью в «Википедии», посвященную какому-нибудь известному врачу, и вы увидите что-нибудь в духе: «В юности был успешным игроком в регби, выдающимся спринтером, а в выпускном классе получил звание вице-капитана команды по легкой атлетике». Данное описание взято из статьи про доктора Гарольда Шипмана («Доктор смерть», убивший, по разным оценкам, от 200 до 500 пациентов. – Примеч. перев.), так что, пожалуй, такой подход сложно назвать надежным.

Имперский колледж Лондона решил, что 8 классов фортепиано и саксофона, наряду с посредственными театральными обзорами для школьного журнала, делали меня полностью пригодными для работы в больнице, так что в 1998 году я собрал чемоданы, чтобы преодолеть злополучные шесть миль, разделявшие Далидж и Южный Кенсингтон, где мне предстояло учиться.

Как вы можете себе представить, изучить каждую мельчайшую деталь анатомии человеческого тела, а также все возможные нарушения его нормальной работы – затея колоссальных масштабов. Тем не менее само осознание того, что в один прекрасный день я стану врачом – и с приставкой «доктор» мое имя изменится навсегда, как у супергероя или международного преступника, – помогало мне двигаться вперед все эти долгие шесть лет.

И вот наконец я стал младшим врачом^[4]. Я мог бы выступать в телевикторине «Mastermind»^[5], выбрав в качестве специальной категории «человеческое тело». Все телезрители принялись бы орать, сидя дома перед экранами, что эта тема слишком широкая, и мне следовало бы выбрать, например, «атеросклероз» или «бурсит», но они бы глубоко ошибались. Я бы ответил на все вопросы без ошибок.

Наконец настало время выйти в больничные палаты, вооружившись всеми этими исчерпывающими знаниями, чтобы применить теорию на практике. Я был готов пуститься в бой на всех парах, так что для меня стало ударом, когда я узнал, что четверть моей жизни, проведенная в стенах мединститута, даже близко меня не подготовила к двойной жизни больничного интерна^[6].

В течение дня работа была вполне выполнимой, пускай и безумно скучной, а также отнимающей громадное количество времени. Нужно было каждое утро являться в больницу на обход палат, в ходе которого целая делегация врачей неспешным шагом по очереди наведывается ко всем своим пациентам. Я же, будучи интерном, плелся за ними следом, подобно завороженному утенку, преследующему любого, кого он примет за маму. Склонив голову набок, что демонстрировало мое неподдельное внимание и интерес, я записывал каждое решение, исходившее из уст старших врачей: записать на МРТ, отправить в реанимацию, организовать ЭКГ. Оставшаяся часть рабочего дня (а сверх этого, как правило, еще четыре неоплачиваемых часа) уходила на то, чтобы выполнить эти десятки, а порой даже сотни заданий – нужно было заполнить бесчисленное количество бумаг, сделать море звонков. По сути, мы выполняли роль секретарш с дипломами врача. Не совсем то, ради чего я так усердно учился, ну да ладно.

Перед ночной сменой интерну вручается пейджер, вместе с которым его также наделяют ответственностью за каждого пациента в больнице. А их тут чертовски много. Дежурящий ночью старший интерн вместе с ординатором уходят в отделение неотложной помощи, где они осматривают и при необходимости кладут в больницу поступающих пациентов, в то время как интерн остается в палатах, один за штурвалом корабля. Корабля огромного, объятого пламенем, и ко всему прочему никто управлять его этим кораблем не учил. Научили, как обследовать сердечно-сосудистую систему пациентов. Ты хорошо знаком с физиологией системы коронарных артерий, однако даже если можешь распознать все симптомы сердечного приступа, все совсем иначе, когда сталкиваешься с ним в жизни.

Тебя вызывают из палаты в палату, одна медсестра за другой посылает тебе на пейджер сообщения о неотложной ситуации – так продолжается всю ночь напролет, без остановок. Твои старшие коллеги принимают в отделении неотложной помощи пациентов с какими-то конкретными проблемами, вроде воспаления легких или перелома ноги. У твоих пациентов похожие неприятности, только вот они являются стационарными пациентами, а это значит, что с их здоровьем изначально было что-то совсем не так. Одни симптомы и болезни накладываются на другие: у одного пациента, поступившего с печеночной недостаточностью, воспаление легких, в то время как другой сломал ногу, упав с кровати в результате очередного эпилептического припадка. По сути, ты представляешь собой отделение неотложной помощи, состоящее из одного, толком не подготовленного человека, утопающего в биологических жидкостях (причем даже не в тех, над которыми можно было бы посмеяться), осматривающего одного за другим нескончаемый поток пугающе больных пациентов, за каждым из которых всего 12 часов назад присматривала целая бригада врачей. Тут же начинаешь жалеть, что и правда не решил работать секретарем (или, в идеале, на какую-то другую должность, более-менее соответствующую твоим способностям).

Чтобы не пойти на дно, приходится учиться плавать, потому что иначе ты за собой потащишь кучу ни в чем не виноватых пациентов. Как бы это ни было странно, но такая работа меня не на шутку воодушевляла. Конечно, приходилось вкалывать, конечно, условия были нечеловечными, и я, определенно, навидался такого, от чего у меня до сих пор кровоточат глаза, однако теперь я был врачом.

3 августа 2004 года, вторник

День первый. На обед у меня бутерброды, приготовленные моей второй половиной. Теперь у меня новенький стетоскоп^[7], новенькая рубашка и новенький адрес электронной почты: atom.kay@nhs.net (Так как автора зовут Adam Kay, то, судя по всему, админ или кто-то из HR ошибся, когда создавал название его почтового ящика. – Примеч. перев.). Приятно осознавать, что никто не осмелится назвать меня самым некомпетентным человеком в больнице, что бы сегодня ни случилось. Но даже если я и действительно таковым себя проявлю, то всегда смогу сказать, что во всем виноват Атом.

Я предвкушал, как буду рассказывать всем эту историю, однако позже в тот день в пабе моя подруга Аманда меня переплюнула. У Аманды двойная фамилия Сандерс-Вест, однако вместо того, чтобы просто поставить дефис, они написали его словом: amanda.saundershyphenvest@nhs.net (То есть «Сандерсдефис- вест». – Примеч. перев.).

18 августа 2004 года, среда

Пациенту ОМ 70 лет, и раньше он работал инженером-теплотехником в Сток-он-Трент. Сегодня же вечером Мэтью выступает в роли эксцентричного немецкого профессора с «неупитительным нимеским ахцентом». На самом деле не только сегодня вечером, но также и этим утром, этим днем, да и вообще каждый день его пребывания в больнице – все благодаря его деменции, усугубленной инфекцией мочевых путей^[8].

Любимое занятие профессора ОМ – это ходить по пятам совершающих утренний обход врачей, надев свою больничную сорочку задом наперед, наподобие белого плаща (с нижним бельем, а порой и без, сверкая своей немецкой колбаской), и то и дело встревать в разговор, отвешивая одобрительные комментарии: «Да! Прафильно!» – или иногда: «Гениально!» – каждый раз, когда кто-то из врачей что-то говорит.

Когда в обходе принимают участие консультанты и ординаторы, я, как правило, незамедлительно возвращаю его обратно в кровать, попросив медсестер пару часов за ним проследить. Когда же я обхожу пациентов в одиночестве, то позволяю ему какое-то время таскаться следом за собой. Я не всегда до конца понимаю, что от меня требуется, и даже когда понимаю, уверенности мне явно не хватает, так что подбадривания престарелого немца, то и дело выкрикивающего у меня из-за спины: «Плестяще!» – приходятся даже кстати.

Сегодня он нагадил на пол прямо передо мной, так что мне, к прискорбию, пришлось отстранить его от работы.

30 августа 2004 года, понедельник

Если между врачами вдруг и возникает информационный вакуум, то мы с удовольствием заполняем его историями про наших пациентов. Сегодня в ординаторской^[9] за обедом мы обменивались историями про абсурдные «симптомы», с жалобами на которые к нам приходили пациенты.

За последние несколько недель нам попадались пациенты с зудящим зубом, резким улучшением слуха и болью в руке во время мочеиспускания.

Каждая история заканчивается всеобщим одобрительным смехом, как во время выступления местной знаменитости на церемонии вручения дипломов. Итак, мы по очереди делимся своими историями, словно рассказывающие у костра страшилки дети в пионерлагере, пока не наступает черед Шеймуса. Он рассказывает, что утром в отделении неотложной помощи принимал мужчину, которому казалось, будто его лицо потеет только с одной стороны.

Он откидывается на спинку стула, ожидая произвести фурор, однако его встречает гробовое молчание. После неловкой паузы все дружно принимаются ему объяснять, что это типичное проявление синдрома Горнера. Он же о нем никогда не слышал, как и не слышал о том, что чаще всего этот синдром является симптомом рака легких. С оглушительным скрежетом Шеймус отодвигает свой стул и пулей вылетает, чтобы позвонить своему пациенту и попросить его вернуться в больницу. Его недоеденный «Твикс» достается мне.

10 сентября 2004 года, пятница

Я обратил внимание, что у всех пациентов в палате в карте наблюдения записан пульс 60, так что решаю тайком подглядеть, как именно измеряет его наш помощник медсестры. Он нащупывает пульс пациента, смотрит на часы и методично отсчитывает количество секунд в минуте вместо количества ударов.

17 октября 2004 года, воскресенье

Должен отдать себе должное – я не поддался панике, когда у пациента, которого я осматривал, внезапно изо рта фонтаном хлынула кровь прямо на мою рубашку. Проблема была в том, что я не знал, что мне с этим делать. Я попросил ближайшую ко мне медсестру позвать Хьюго, моего ординатора, что находился в тот момент в соседней палате, а тем временем вставил канюлю^[10] и начал вводить физраствор. Хьюго пришел прежде, чем я успел сделать что бы то ни было еще, что было весьма кстати, так как у меня к тому времени идеи закончились. Усилить подачу капельницы? Запихать ему в глотку побольше бумажных полотенец? Посыпать сверху базиликом и объявить, что это гаспачо?

Хьюго быстро диагностировал варикозное расширение вен пищевода^[11], что было довольно логично, так как к этому времени пациент был цвета Гомера Симпсона – причем из ранних серий, когда контраст был особенно сильным и все персонажи выглядели словно наскальные рисунки, – и попытался остановить кровотечение с помощью зонда Блэкмора^[12].

Пациент принялся всячески извиваться, сопротивляясь тому, чтобы эта ужасная штука оказалась у него в горле, и кровь хлестала повсюду: на меня, на Хьюго, на стены, шторы и потолок. Это напоминало какой-то особенно авангардный эпизод «Квартирного вопроса».

Отвратительнее всего же было звуковое сопровождение. С каждым вдохом бедняги было слышно, как в легкие засасывается кровь и он захлебывается.

К тому времени, как трубка была установлена, он уже перестал истекать кровью. Любое кровотечение в конечном счете неизбежно останавливается, и на этот раз оно остановилось по наиболее печальной причине. Хьюго констатировал смерть пациента и заполнил медицинское свидетельство, а также попросил медсестру связаться с родственниками.

Я стянул с себя пропитанную кровью одежду, и мы молча переоделись в медицинские костюмы, в которых закончили смену. Итак, я впервые стал свидетелем чьей-то смерти, и она была настолько ужасной, насколько только могла. В ней не было ничего романтичного или красивого.

Этот звук. Хьюго позвал меня на улицу покурить – после такого мы оба отчаянно в этом нуждались. Это была моя первая сигарета.

9 ноября 2004 года, вторник

Стоило мне впервые за три смены прилечь на полчаса, как меня разбудил пейджер – нужно было прописать снотворное одному из пациентов, чей сон, судя по всему, был куда важнее моего. Как оказалось, я сильно недооценивал свои способности – когда я пришел в палату к пациенту, он уже крепко спал.

12 ноября 2004 года, пятница

Анализ крови пациентки показал, что ее кровь сворачивается слишком уж шустро без какой-либо явной на то причины. Немного подумав, Хьюго в конечном счете во всем разобрался. Чтобы побороть беспочвенную тревогу, женщина принимала биодобавки, которые покупала в местном магазине здорового питания. Хьюго объяснил ей (и если уж быть честным, то заодно и мне), что входящие в них вещества препятствуют нормальной биотрансформации варфарина и если она перестанет их принимать, то свертываемость крови, скорее всего, нормализуется. Она была крайне изумлена.

«Я думала, тут просто травы – как они могут быть вредными?»

От слов «просто травы» температура в комнате, казалось, упала на пару градусов, и Хьюго с трудом сдержался, чтобы не вздохнуть, обреченно закатив глаза. Очевидно, он уже не в первый раз сталкивается с подобным.

«Знаете, абрикосовые косточки содержат цианид, – сухо ответил он. – Смертность от бледной поганки составляет пятьдесят процентов. Натуральное – не значит безопасное. У меня в саду есть растение, под которым если просто посидишь десять минут, то непременно умрешь». Дело сделано: пузырек с капсулами летит в мусорное ведро.

Позже за колоноскопией я поинтересовался у него, что это за растение такое.

«Кувшинка».

6 декабря 2004 года, понедельник

Всех младших врачей в нашей больнице попросили подписать документ об отказе от Европейской директивы о рабочем времени^[13], потому что наши контракты не соблюдают ее требования. На этой неделе я виделся с Г. меньше двух часов и в общей сложности проработал девяносто семь. «Не соблюдают требования» – это уж совсем как-то мягко сказано. Мой контракт схватил директиву за волосы, выволок ее, вопящую, из кровати посреди ночи и устроил ей пытку водой.

20 января 2005 года, четверг

Дорогой тупой барыга!

За последние несколько ночей к нам привезли трех девушек и парней – все они были сухие, как лист, в отключке из-за гипотонии, а с их электролитами была полная жопа^[14]. Единственное, что было между ними общего – так это то, что они все недавно употребляли кокаин. Конечно, кокаин может привести к сердечному приступу или разрушению носовой перегородки, однако ничего подобного с людьми от него случаться не должно. Я практически не сомневаюсь, что дело тут в том, – и мне хотелось бы получить Нобелевскую премию, ну или хотя бы орден за заслуги перед отечеством, если я окажусь прав, – что ты разбавляешь свой товар фуросемидом своей бабушки^[15].

Мало того, что ты впустую тратишь мое время, а также свободные кровати у нас в отделении, так еще, как по мне, отправлять клиентов в больницу – не совсем выгодно для твоего бизнеса. Будь добр, используй мел, как это делают все остальные.

С уважением, доктор Адам Кей

31 января 2005 года, понедельник

Сегодня ночью спас человеку жизнь. Меня вызвали к стационарному пациенту 68 лет, который был уже на самом пороге смерти – более того, он уже позвонил в звонок и разглядывал через матовое стекло входной двери коридор старухи с косой. Уровень насыщения кислородом^[16] у него был 73 процента – полагаю, не будь торговый автомат на ремонте и я все-таки купил бы, как собирался, себе «Сникерс», я бы непременно опоздал.

У меня не было ни секунды лишнего времени, чтобы мысленно пробежаться по всем пунктам плана действий в подобных ситуациях – я просто взялся за дело, все делая в автоматическом режиме, о наличии у себя которого даже и не подозревал. Кислородная маска, капельница, анализы крови, газоанализ крови, диуретики, катетер.

Он начал оживать практически мгновенно – резиновый трос, на котором он прыгнул с моста, подхватил его, когда до асфальта оставались считаные миллиметры. Прости, смерть, на сегодняшнем званом ужине у тебя будет на одного гостя меньше.

К тому времени, как появился Хьюго, я чувствовал себя Суперменом.

Странно было то, как дошло до меня позже, что за пять лет работы врачом это была первая спасенная лично мною жизнь. В представлении обычных людей, мы рыскаем по палатам, постоянно совершая геройские поступки. Даже я так думал, когда только начал работать. На самом же деле, хотя в больнице и спасают ежедневно десятки, а то и сотни жизней, практически всегда происходит это гораздо в более спокойной манере и с участием целой врачебной бригады, которая отслеживает улучшение состояния пациента и в случае необходимости корректирует план действий.

Тем не менее порой все действительно оказывается в руках одного-единственного человека; и сегодня, впервые в своей жизни, этим человеком оказался я. Хьюго выглядит довольным – во всяком случае, настолько довольным, насколько он вообще в состоянии быть: «Что ж, ты выиграл для него еще парочку недель на этой земле». Да бросьте – не требуйте от супергероя невозможного.

7 февраля 2005 года, понедельник

Мой перевод в хирургию^[17] ознаменовался моей первой скальпированной раной^[18].

Пациенту В.М. 18 лет, и в тот день он выпивал с дружками. После того как закрылись пабы, он оказался танцующим на козырьке автобусной остановки, после чего решил спуститься вниз, воспользовавшись оказавшимся под рукой фонарным столбом как пожарным шестом. Пацан запрыгнул на столб и сполз вниз, подобно коале. К несчастью, он недостаточно трезво оценил фактуру поверхности столба – тот оказался совсем не таким гладким, как он ожидал, и вместо того, чтобы легко соскользнуть вниз, парниша ободрал себе все, чем прижимался к столбу.

В отделение неотложной помощи парень явился с сильными ссадинами на ладонях и полностью скальпированным членом.

За непродолжительное время, проведенное в урологии (да и не только), я повидал немало членов, однако этот был самым ужасным, который я когда-либо встречал. Явно достойный медали, если бы только ее было куда повесить. Сантиметров пять уретры, покрытой тонким слоем кровавого месива, диаметром в общей сложности, пожалуй, не более пяти миллиметров. Это напомнило мне прилипшую ко дну кастрюли макаронину. Стоит ли говорить, что В.М. был расстроен. Лучше бы он и не спрашивал, можно ли его член «восстановить». Мистер Биннс, врач-консультант, невозмутимо ему объяснил, что остальная часть его члена равномерно размазана вдоль трехметрового фонарного столба на западе Лондона.

21 февраля 2005 года, понедельник

Выписывал пациентку домой после лапароскопии^[19]. Подписал ей больничный на две недели. Она предложила мне десятку, чтобы я продлил его до месяца. Я рассмеялся, но она была настроена серьезно и подняла ставку до пятнадцати фунтов. Я предложил ей обратиться к участковому терапевту, если вдруг две недели спустя она будет не готова выйти на работу.

Мне определенно стоит начать одеваться более солидно, чтобы мне больше не предлагали такие мелкие взятки.

По дороге домой я размышлял над тем, сколько ей следовало мне предложить, чтобы я согласился. К собственному стыду, я пришел к выводу, что полтинника бы точно хватило.

14 марта 2005 года, понедельник

Отправились ужинать с Г. и парочкой приятелей – решили наведаться в модную пиццерию, где стены в голой кирпичной кладке, слишком много неоновых ламп, меню на деревянных планшетах, система оформления заказа до невозможности сложная, а официантов практически нет. Посетителям выдают устройство, которое, когда заказ готов, начинает пищать и вибрировать, после чего нужно переться через весь ресторан по искусно составленному разноцветному кафелю, чтобы забрать свою пиццу из окошка выдачи у человека, которому не нужно переживать, что кто-нибудь задумает потребовать убрать из счета доплату за обслуживание в 12,5 процента – хотя на деле посетителей никто и не обслуживает.

Как только устройство срабатывает, с криком «о господи» я рефлекторно подскакиваю с места. Не то чтобы я так радовался своей «флорентине» – просто у этого долбаного устройства высота и тембр точно такие же, как и у моего пейджера в больнице. Измерил свой пульс – 95. Что тут сказать: работа, по сути, наградила меня посттравматическим синдромом.

20 марта 2005 года, воскресенье

Сообщить плохие новости – это не просто сказать: «Боюсь, у вас рак» или «Мы сделали все, что было в наших силах». Ничто не может подготовить к тому, каково это – сесть рядом с дочерью пациента, чтобы объяснить ей, что с ее слабым, пожилым папой ночью случилось нечто весьма неприятное.

Я был вынужден сообщить ей, что пациент, лежащий в соседней от ее отца кровати, прошлой ночью оказался в крайне возбужденном и дезориентированном состоянии. Что по какой-то причине он решил, что ее отец – это на самом деле его жена. Что, к сожалению, к тому моменту, как медсестры подоспели на шум, было уже слишком поздно и этот пациент оседлал ее отца и кончил ему на лицо.

«Ну хотя бы он… не пошел дальше этого», – сказала дочь, показав высший пилотаж в умении во всем найти светлую сторону.

11 апреля 2005 года, понедельник

Десятилетнего мальчика в срочном порядке необходимо было забрать из отделения неотложной помощи прямо в операционную – у него был разрыв аппендикса. Колин, обворожительный ординатор, провел настоящий мастер-класс по тому, как нужно вести себя с обеспокоенной матерью. Он объяснил ей все, что происходит в животике у ее сына, рассказал, что мы собираемся сделать, чтобы ему помочь, сколько на это уйдет времени и когда ему можно будет отправиться домой. Я постарался уяснить его подход. Необходимо сообщить ровно столько, сколько нужно – чтобы она была в курсе происходящего, но без лишних деталей, – и при этом избегать злоупотребления медицинским жаргоном, причем не звучать снисходительно. Самое же главное – это вести себя профессионально и быть добрым.

С каждой секундой черты ее лица разглаживаются, и я прямо чувствую, как тревога покидает ее, словно какой-то злой дух. Ребенка пора отвозить наверх, так что Колин кивает его маме и говорит: «Как насчет поцелуя перед операцией?» Она наклоняется и чмокает Колина в щеку. Свет ее очей укатывают прочь – его щека так и осталась сухой.

31 мая 2005 года, вторник

Три дня назад я положил к нам в больницу пациента М.Д. – бездомного лет за 50 с острым панкреатитом^[20]. С тех пор, как я тут работаю, положили его с острым панкреатитом уже в третий раз. Мы облегчили его страдания обезболивающим и поставили капельницу – он был весь больной и несчастный.

– Ну хотя бы несколько ночей у тебя будет теплая кровать, – сказал я.

– Шутишь? – ответил он. – Да я тут подцеплю МРЗС (Вариант золотистого стафилококка, устойчивого к основному антибиотику. Как правило, возбудитель внутрибольничной инфекции за счет устойчивости к основному антибиотику плохо поддается терапии. – Примеч. ред.).

Когда улица снаружи больницы славится большей чистотой, чем коридоры внутри, это о чем-то да говорит.

Я не люблю читать проповеди, но я все-таки врач и по долгу службы как бы обязан попытаться помешать преждевременной смерти этого пациента, поэтому и напомнил ему, что он оказался здесь из-за спиртного, и даже если мне и не удастся убедить его завязать с выпивкой (а мне определенно не удастся), я хотя бы попросил его воздержаться от нее, пока он будет в больнице, так как это сильно нам поможет поставить его на ноги. А также сказал, как было бы здорово, если бы на этот раз он держался подальше от дозатора со спиртовым гелем.

Он отпрянул так, словно я обвинил его в том, что он вожделеет своего брата-близнеца, и поспешил мне заявить, что он никогда бы этого не сделал – они недавно изменили состав, и теперь у него совсем уж горький вкус. Подозвав меня поближе, он шепнул мне на ухо, что в этой больнице проще пососать спиртовые салфетки, после чего заговорщицки хлопнул меня по плечу, словно говоря: «Можешь не благодарить».

Сегодня ночью он выписался «домой», но можно не сомневаться: пройдет несколько недель, и он снова попадет к нам.

По традиции, я отмечаю конец череды ночных смен вместе с моим старшим интерном роскошным завтраком с бутылкой вина в «Vingt-Quatre».

Когда работаешь в ночную смену, то живешь совершенно в другом часовом поясе по сравнению с остальными людьми, так что в девять утра мы пьем не спросонья, а, по сути, перед сном.

Пока я заново наполнял бокалы, в окно кто-то постучал. Это был заливающийся смехом М.Д., во взгляде которого так и читалось: «А я ведь так и знал!» Я решил, что в следующий раз лучше усесться подальше от окна. Ну или просто быстренько пососать спиртовые салфетки в раздевалке.

5 июня 2005 года, воскресенье

Было бы несправедливо повесить на всех без исключения хирургов-ортопедов ярлык неандертальцев-костоломов только потому, что 99 процентов из них соответствуют этому описанию, однако у меня неизменно замирает сердце каждый раз, когда я получаю посреди ночи вызов в их отделение.

На этой неделе мне довелось осмотреть пока двух их пациентов.

Вчера: мужчина с мерцательной аритмией^[21] после того, как его прооперировали в связи с переломом шейки бедренной кости.

Изучив его ЭКГ, сделанную при госпитализации, я понимаю, что мерцательная аритмия была у него до поступления к нам, чего принимающие его врачи не заметили, хотя это практически наверняка объяснило бы, почему он изначально раскорячился на полу в супермаркете.

Возникает желание устроить для ортопедического отделения семинар на тему «Люди порой падают не просто так».

Сегодня меня попросили осмотреть 20-летнего пациента, чьи анализы крови показали нарушение функции почек. Обе его руки были полностью загипсованы, словно у какого-нибудь злодея из «Скуби-Ду».

Ему не давали физраствор, а на столе у его кровати стоял нетронутый стакан с водой, взять который (я уверен, ему страшно хотелось пить) мешали законы физики.

Я назначил ему капельницу с физраствором, хотя было бы гораздо эффективней назначить немного здравого смысла кое-кому из моих коллег.

7 июня 2005 года, вторник

Ассистировал в операционной с неотложным случаем – одному пациенту из заднего прохода нужно было достать «инородный предмет». Я еще и года не проработал врачом, а это уже четвертый предмет, который я достаю из чьего-то заднего прохода – во всяком случае, по работе.

Первым в этом списке был красивый итальянец, который поступил в больницу с ершиком для унитаза, большая часть которого находилась внутри него (щеткой вперед) – домой он отправился с калоприемником. Его дородная итальянская мамаша была крайне признательна и щедро осыпала благодарностями весь медперсонал за то, что они спасли жизнь ее сыночку – от англичан такого обычно не дождешься. Она обняла не менее красивого парня, который приехал в больницу вместе с ее сыном. «И слава богу, что его друг Филип в тот момент был в соседней комнате и вызвал «скорую»!»

Большинство из этих пациентов страдают от синдрома Эйфеля – «Я упал, доктор! Я упал!» – и порой рассказывают просто невероятные небылицы о том, как что куда попало, однако сегодня я впервые действительно поверил рассказу пациента. Это был вполне правдоподобный и, судя по всему, крайне болезненный инцидент с участием дивана и пульта от телевизора – по крайней мере, нахмурив брови, я подумал: «Что ж, полагаю, такое могло случиться». Однако когда мы доставали пульт в операционной, то обратили внимание на надетый на него презерватив, так что, вероятно, это не было полной случайностью.

16 июня 2005 года, четверг

Я сказал пациенту, что МРТ ему сделают не раньше следующей недели, и он пригрозил, что сломает мне обе ноги. Моей первой мыслью было: «Что ж, так я пару недель проведу на больничном». Еще чуть-чуть, и я бы пошел искать ему биту.

25 июня 2005 года, суббота

Вызвали констатировать смерть^[22] одного пожилого пациента – он очень сильно болел, реанимировать его было бесполезно, и это был вполне ожидаемый исход. Медсестра отвела меня к его кровати, показала на серый труп, когда-то бывший нашим пациентом, и представила его жене, которая, можно так сказать, формально не была вдовой, пока я официально не объявил ее мужа мертвым. Природа, может, и делает всю грязную работу, однако без моей подписи все равно не обойтись.

Я выразил соболезнования жене пациента и предложил ей подождать снаружи, пока разберусь с формальностями, однако она предпочла остаться. Не совсем уверен, почему – думаю, она и сама этого не понимала. Может быть, ей была важна каждая секунда, проведенная рядом с ним, даже если его уже с нами и не было. Или, возможно, она хотела удостовериться, что я не один из тех врачей, вытворявших немыслимые вещи с покойниками, о которых она читала в «Daily Mail». Как бы то ни было, нравится мне это или нет, но она уселась в первом ряду.

Мне уже трижды доводилось констатировать смерть, однако невольных зрителей у меня прежде никогда не было. Чувствую, нужно было приготовить закуски.

Она явно не представляет, насколько напряженным, безмолвным и затянутым будет это представление – больше похожим на творчество Гарольда Пинтера^[23], чем на «Приключения Присциллы, королевы пустыни»^[24].

Я сверил данные пациента, указанные на его больничном браслете, зрительно удостоверился в отсутствии дыхательного рефлекса, реакции на физические и вербальные раздражители, отсутствии пульса в сонной артерии и реакции зрачков на свет. Засек время и две минуты слушал сердце через стетоскоп. После этого еще три минуты слушал легкие. Как бы это неуместно ни звучало, но пять минут кажутся убийственно долгим временем, когда ты стоишь без движения в лучах ослепительного света, прижав стетоскоп к груди явно мертвого человека, и все это под пристальным взглядом его жены. Вот почему мы всячески стараемся выпроводить их из комнаты, пока делаем свое дело.

Я понимаю, почему мы уделяем столько времени, чтобы убедиться, – в конце концов, это последнее, что отделяет человека от официального признания умершим^[25]. Без пяти минут вдова то и дело спрашивала, в порядке ли я. – Не знаю, казалось ей, будто мне слишком тяжело на душе, чтобы продолжать, или же что я попросту забыл, что нужно делать дальше… – И каждый раз, когда она что-то говорила, я подскакивал на месте, как… В общем, как врач, который что-то услышал, внимательно прислушиваясь к грудной клетке трупа.

Взяв себя в руки, я подтвердил ей печальные известия и заполнил свидетельство о смерти. Это были определенно тягостные пять минут, однако если вдруг с медициной у меня не сложится, то мне достаточно будет купить банку серебрянки, чтобы зарабатывать «живой статуей» на Ковент-Гарден.

5 июля 2005 года, вторник

Пытался выведать, сколько пьет 70-летняя дама, чтобы сделать отметку в ее медкарте. Как выяснилось, она травит себя вином.

– И сколько же вина вы выпиваете в день?

– В хороший день – бутылки три.

– А в плохой?

– А в плохой мне больше одной не осилить.

7 июля 2005 года, четверг

В Лондоне бесчинствуют террористы – всем врачам приказано явиться в отделение неотложной помощи.

Мне же поручили отправиться в хирургию, чтобы выписать всех пациентов, чьей жизни или чьим конечностям ничего не угрожало – нужно было освободить места для ожидавшихся жертв взрывов. Я был как снегоуборочная машина, вооруженная стетоскопом, – выпроваживал всех, кто мог произнести слово «симулянт» по слогам, оставшись при этом в сознании и не начав кашлять кровью. Избавился от сотен впустую занимавших кровати засранцев.

13 июля 2005 года, среда

В больницу так никто из жертв терактов и не поступил, и так как я остался без пациентов, то целую неделю почти ничего не делал.

23 июля 2005 года, суббота

На этих выходных у моего лучшего друга мальчишник, однако за какие-то четыре часа стало известно, что я не смогу на него прийти. Это было досадно по многим причинам, начиная с того факта, что из всех своих приятелей он пригласил только семерых самых близких, каждому из которых была заказана специальная футболка, и заканчивая тем, что теперь они не смогут поровну поделиться для игры в пейнтбол, а я ради этого дела раскошелился на гребаных четыреста фунтов.

Изначально я должен был в тот день работать, однако договорился с тремя людьми, организовав сложную замену (чтобы А вышел вместо меня, В вышел вместо А, С вышел вместо В и я вышел вместо С), так что затея изначально была сомнительная, подобно альтернативной сделке по купле-продаже квартиры с участием нескольких собственников. В последний же момент выяснилось, что у С (с которой я прежде толком знаком не был) возникли реальные или вымышленные проблемы с тем, на кого оставить одного из ее реальных или вымышленных детей. Так что теперь я вынужден быть в больнице, вместо того чтобы, наклюкавшись в зюзю текилой, скатываться с холма в прозрачном шаре.

Тем, кто далек от медицины^[26], сложно понять, что договориться заранее об отгуле не так-то просто: график дежурств устанавливается лишь на два месяца вперед. Я заказал бутылку виски, которая была мне не по карману, – я так и слышу, как Элтон Джон говорит: «Полегче, давайте не будем сходить с ума», – и организовал ее доставку Рону домой вместе с моими заискивающими извинениями. Позже мы с ним организовали дополнительный мальчишник только для нас двоих – это было две недели спустя, когда я отработал свои ночные смены, а также те три дополнительные смены, взятые мной, чтобы компенсировать затраты на выходные, которые я пропустил.

29 июля 2005 года, пятница

Всю ночь меня не покидало чувство, будто у меня в лодке течь, а единственное, что у меня нашлось под рукой, чтобы вычерпывать хлещущую фонтаном воду, – это контактные линзы фигурок «Лего».

Со всем, из-за чего меня вызывают по пейджеру, мне приходится разбираться не менее пятнадцати минут, а вызовы приходят каждые пять минут, так что все как-то не совсем сходится. Старший интерн вместе с ординатором по горло заняты в отделении неотложной помощи, так что я первым делом занимаюсь пациентами с самыми серьезными проблемами, стараясь помягче отделаться от наседающих медсестер.

«Простите, но у меня полно пациентов с куда более серьезными проблемами», – говорил я им. «Честно сказать, мне понадобится еще часов шесть». Одни относились с пониманием, другие реагировали так, словно я им сказал: «Отвалите, я тут «Элли Макбил» смотрю».

Всю ночь я пробегал от одного пациента к другому: боли в груди, сепсис, мерцательная аритмия, приступ астмы – это было настоящее медицинское десятиборье, и каким-то чудом мне удалось его пережить.

В восемь утра одна из дежуривших ночью медсестер написала и вызвала меня, чтобы сказать, что я прекрасно со всем справился ночью, а также что я хороший маленький врач. Я готов проигнорировать тот факт, что «хороший маленький врач» звучит как один из персонажей детских книжек Энид Блайтон^[27], так как уверен, что с тех пор, как получил диплом, впервые услышал в свой адрес что-то, хоть сколько-нибудь напоминающее похвалу. Не совсем понимая, что ей ответить, я, заикаясь, ее поблагодарил. Растерявшись, я случайно сказал ей на прощание: «Люблю тебя, пока». Это было вызвано отчасти усталостью, отчасти тем, что обычно я слышу что-то приятное только от Г., и мой мозг попросту дал сбой, а отчасти тем, что в тот момент я действительно искренне ее любил за столь теплые слова.

2. Старший интерн – первая должность

В августе 2005-го я стал старшим интерном. Понятно, что в иерархии я по-прежнему был еще в самом низу – в конце концов, врачом я проработал всего лишь год. Однако теперь в моей должности значилось «старший». Наверное, это было нужно для того, чтобы пациенты с большим доверием относились к 25-летнему, который собирается распороть им живот скальпелем. Кроме того, для меня это стало небольшим моральным стимулом, который был мне так нужен, чтобы не сигануть с крыши больницы вниз, когда я увидел график своих дежурств. Назвать это повышением, однако, было бы слишком громко – это происходит автоматически после года работы интерном, подобно тому, как добавляется звездочка на бейдже работника «Макдоналдса». Хотя, подозреваю, Рональд платит больше, чем трасты НСЗ^[28].

Полагаю, теоретически может случиться такое, что ты провалишь первый год интернатуры и тебя попросят его повторить, но я ни разу не слышал, чтобы такое действительно случалось. К слову, среди моих друзей есть интерн, который переспал в ординаторской с одной пациенткой, и еще один, прописавший, зазевавшись, пенициллин вместо парацетамола пациенту с аллергией на пенициллин. Обоим это сошло с рук, так что одному богу известно, что нужно сделать, чтобы на самом деле провалиться.

Когда становишься старшим интерном, приходит пора решать, в какой области медицины получать специализацию.

Если выбираешь общую практику, то еще на пару лет остаешься в больнице, занимаясь неотложной помощью, внутренними болезнями и педиатрией, после чего устраиваешься в терапевтический кабинет, получив в довесок заплатки на локти и постоянно нахмуренные брови.

Если же решить продолжить работать в больнице, то существует множество разных дорог, по которым можно отправиться блуждать вслепую. Если видишь себя хирургом, то можно подписаться на все, что угодно, начиная от колоректальной или кардиоторакальной хирургии и заканчивая нейрохирургией или ортопедией.

Ортопедами становятся в основном игроки команды по регби мединститута – они почти только и делают, что пилят и ломают – и я подозреваю, что когда они подписываются на это, то просто ставят отпечаток своей смоченной чернилами ладони.

Для тех, кто боится испачкать руки, есть и ряд других направлений общей медицины, таких как гериатрия^[29], кардиология, пульмонология или дерматология (мерзостей тут можно навидаться всяких, зато работа непыльная – экстренные случаи, из-за которых дерматолога могут разбудить посреди ночи, можно по пальцам одной облезшей руки с шелушащейся кожей посчитать). Кроме того, полно специальностей, не имеющих прямого отношения к хирургии или лечению болезней, таких как анестезиолог, рентгенолог или акушер-гинеколог.

Я остановил свой выбор на акушерстве и гинекологии – или «детки-письки», как мы ласково называли эту специализацию в мединституте. Моя бакалаврская диссертация была как раз на тему из этой области, так что у меня было некоторое преимущество, при условии, что люди задавали бы мне вопросы только о раннем прогнозе для новорожденных у матерей с антифосфолипидным синдромом, чего никто почему-то так ни разу и не сделал. Мне нравится, что в акушерстве изначальное количество пациентов в итоге удваивается, что является довольно неплохим показателем, если сравнивать с другими специальностями. (Как вам, гериатры?) Кроме того, я помнил, как один из ординаторов во время моей студенческой практики мне сказал, что выбрал акушерство и гинекологию попросту потому, что это просто. «В родильном отделении нужно делать всего буквально четыре вещи: кесарево сечение, принимать роды с помощью щипцов или вакуумного экстрактора, а также зашивать все то безобразие, что ты натворил»^[30].

Мне также нравился тот факт, что это смесь общей медицины и хирургии. Работа интерном показала, что мне не стоит специализироваться ни в одной из этих областей. Так бы у меня появилась возможность работать в клинике лечения бесплодия или родильном отделении. Разве может быть более стоящее применение моих обретенных в процессе длительного обучения навыков, чем рождение детей и помощь парам, которые не в состоянии завести их самостоятельно? Разумеется, справляться с ситуациями, когда что-то идет не так – а прилет далеко не каждого аиста приводит к счастливой развязке, – было бы эмоционально тяжело. Однако за высокие взлеты приходится, к сожалению, порой платить ужасными падениями.

Ко всему прочему, дело было еще и в том, что одну за другой я по разным причинам отмел все остальные специальности. Эта слишком гнетущая. Эта слишком сложная. Эта слишком омерзительная. Акушерство и гинекология оказались единственной областью медицины, которая вызывала во мне подлинный интерес.

На деле же мне понадобились месяцы, чтобы окончательно собраться с мыслями, решиться и подать заявление. Думаю, колебался я по той простой причине, что последний раз принимал хоть сколько-нибудь значимое решение по поводу своей жизни, когда в 18 лет выбирал, в какой именно мединститут поступать. Но даже тогда главной причиной стала потрясающая картошка фри в студенческой столовой. В 25 лет мне впервые довелось сделать по-настоящему осознанный выбор в книге «Выбери себе приключение» своей жизни. Мне нужно было не только понять, как сделать выбор, но также и проследить за тем, чтобы он был правильным.

8 августа 2005 года, понедельник

Моя первая неделя работы в родильном отделении. Акушерка вызвала в родильное отделение, потому что пациентка Д.Х. испытывала недомогание вскоре после того, как родила здорового ребенка.

Никто не любит умников, однако не нужно было быть Коломбо, Джессикой Флетчер или Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что, скорее всего, пациентка «испытывала недомогание» из-за незамеченной крови, которая хлестала у нее из влагалища.

Я нажал тревожную кнопку в надежде, что появится кто-нибудь более компетентный, чтобы убедительно заверить пациентку, что все будет в порядке, пока та будет продолжать раскрашивать мои ботинки своей кровью.

Забежал старший ординатор, провел PV^[31] и удалил кусок плаценты, который и был всему виной^[32]. После того как ее удалось полностью выудить, а пациентке перелили пару литров донорской крови, ее состояние сразу же улучшилось.

Я отправился в раздевалку, чтобы надеть чистые медицинские брюки. На этой неделе мои трусы уже третий раз заливает чьей-то кровью, и мне не остается ничего другого, кроме как выбросить их и продолжить работать без нижнего белья. Если учесть, что я ношу «Кельвин Кляйн» по пятнадцать фунтов за пару, то, полагаю, я работаю себе в убыток.

На этот раз кровь просочилась дальше, чем обычно, и мне пришлось оттирать ее с носков. Не знаю, что хуже: осознание того, что я могу подцепить ВИЧ, или что никто из моих друзей не поверит, что я заразился им именно так.

27 августа 2005 года, суббота

Интерн пристал ко мне, чтобы я посмотрел пациентку после операции, у которой последние девять часов не было мочеиспускания^[33]. Я сказал интерну, что у меня самого мочеиспускания не было последние одиннадцать часов из-за людей, которые, подобно ему, попусту тратят мое время. Его лицо съежилось, словно пакет с чипсами в руке у толстого пацана, и мне тут же стало стыдно за свое поведение – в конце концов, всего несколько недель назад я был на его месте. Не афишируя, я ускользнул осмотреть его пациентку. Мочеприемник действительно оказался пустым, но только потому, что трубка катетера была зажата под колесиком кровати, а мочевой пузырь женщины был размером с арбуз. Мне перестало быть стыдно.

19 сентября 2005 года, понедельник

Мои первые роды с использованием вакуум-экстрактора. Я тут же почувствовал себя настоящим акушером – пока на самом деле не примешь роды, акушером тебя можно называть лишь условно. Мой ординатор, Лилли, подробно мне объясняла, что от меня требовалось на каждом этапе, однако я выполнил все самостоятельно и чувствовал себя потрясающе.

– Поздравляю, вы прекрасно справились, – сказала Лилли.

– Спасибо! – отвечаю я и тут же понимаю, что она разговаривала с новоиспеченной мамой.

21 сентября 2005 года, среда

Составлял письма для терапевтов после того, как закончил принимать пациенток в гинекологии, когда Эрни, один из ординаторов – заносчивый, но вместе с тем забавный, – зашел, чтобы одолжить смотровую лампу. Заглянув мне через плечо, он говорит: «Тебя уволят, если ты так напишешь. Исправь «на вид». Надеюсь, ты их все-таки не пробовал?»

Я ищу предложение, о котором он говорит: «Выделения на вкус гнойные…»

16 ноября 2005 года, среда

Прежде чем пойти осмотреть пожилую пациентку гинекологического отделения во время обхода, заглядываю в ее медкарту.

Хорошие новости – физиотерапевт наконец до нее добрался.

Плохие новости – он написал: «Пациентка слишком вялая, чтобы проводить занятия».

Захожу к ней в палату. Пациентка мертва.

22 ноября 2005 года, вторник

Теперь я уже пятнадцать раз ассистировал ординаторам и консультантам в проведении кесарева. Три или четыре раза они предлагали мне самому прооперировать под их надзором, однако каждый раз мне не хватало храбрости на это решиться – теперь я единственный старший интерн в отделении, который еще не лишился девственности, как это нравится говорить Эрни.

Сегодня Эрни не оставил мне никакого выбора – он представил меня пациентке как хирурга, который будет принимать роды. Что я и сделал. Я наконец лишился невинности, причем на публике.

Впервые в жизни я разрезал кожу живому человеку, впервые в жизни вскрыл матку и достал из нее ребенка. Хотел бы я сказать, что это было нечто удивительное, однако я был слишком сосредоточен на каждом своем действии, чтобы по-настоящему проникнуться происходящим.

Операция заняла напряженные сорок пять минут^[34], и Эрни был со мной невероятно снисходительным. Когда я, закончив, обрабатывал шов, он обратил мое внимание, что мой разрез оказался изогнутым градусов на десять. Эрни сказал пациентке: «Когда вы снимете бинты, то заметите, что нам пришлось разрезать под небольшим углом», с чем она удивительным образом смирилась без лишних вопросов – должно быть, чудо материнства подсластило ей эту пилюлю.

Эрни показал мне, как заполнять отчет об операции, а во время перерыва на кофе подробно ее со мной обсудил, дальше некуда зайдя со своими аналогиями про потерю девственности, словно он какой-то долбаный сексуальный извращенец. Согласно ему, со временем я наберусь опыта и буду делать все гораздо более ловко и умело, крови будет меньше, я уже не стану так нервничать, и это превратится для меня в скучную рутину. Свои пять копеек решил вставить анестезиолог: «Только на твоем месте я бы не стал стараться делать это еще дольше».

22 декабря 2005 года, четверг

Сегодня случился казус. В два часа ночи меня вызвали и попросили осмотреть пациентку гинекологии, которая была без сознания. Я сказал медсестре, что в два часа ночи большинство людей находятся без сознания, однако она все равно крайне настаивала на том, чтобы я немедленно явился. Состояние пациентки по ШКГ^[35] – 14/15, так что «без сознания» – это, скорее, преувеличение, однако она явно дезориентирована и у нее гипо-гликемия. Медсестра побрела искать глюкометр в другую палату. Я же, будучи уверен в своем диагнозе, решаю не ждать и прошу принести мне бутылку апельсинового сиропа, который мы держим в холодильнике как раз на такой случай. Пациентка выпивает ее, однако остается такой же вялой. Уже довольно поздно, чтобы играть в доктора Хауса, однако я заказываю ряд анализов и пытаюсь понять, в чем еще может быть дело, пока жду глюкометр. Их никогда нет под рукой, хотя они и нужны постоянно, а стоят не больше десятки в аптеке.

У меня была мысль купить себе свой личный глюкометр, однако мне не хотелось, чтобы это закончилось тем, что я буду возить в багажнике своей машины рентгеновский аппарат.

Собираясь выкинуть бутылку из-под апельсинового сиропа, помощник медсестры обратил внимание, что он без сахара – толку от него в данной ситуации было не больше, чем от подарочного купона на покупку книги. Я не знал, плакать мне или смеяться, однако все равно был слишком уставшим и для того, и для другого. После двух конфет «Ferrero Rochers», заимствованных с сестринского поста, пациентке становится гораздо лучше. Старшая медсестра извинилась за «ошибочный заказ» и пообещала, что на будущее они обязательно запасутся правильным сиропом. Ставлю пару фунтов на то, что в следующий раз, когда у меня будет пациент с гипогликемией, они побегут к холодильнику и вернутся с сиропом от кашля.

25 сентября 2005 года, воскресенье

Плохие новости/хорошие новости.

Хорошие новости: сегодня рождественское утро^[36].

Плохие новости: мне пришлось выйти в родильное отделение на работу.

Новости похуже: у меня звонит телефон. Это мой ординатор. Я не поставил будильник, и меня теперь ищут.

Новости еще хуже: я проснулся в своей машине. Я не сразу понимаю, где я и как здесь оказался.

Хорошие новости: видимо, прошлой ночью после смены я заснул прямо в машине на больничной стоянке, и формально я уже на работе.

Я пулей выскакиваю из машины, быстренько принимаю душ, и я в боевой готовности всего с десятиминутным опозданием. На телефоне восемь пропущенных звонков от Г. и СМС со словами: «Счастливого Рождества». Точка, никаких «целую» или чего-нибудь в этом роде.

В этом году мы отмечаем Рождество в мой следующий выходной – 6 января. «Только подумай, какая скидка будет к этому времени на хлопушки!» – только и нашелся сказать я, пытаясь сгладить ситуацию.

18 января 2006 года, среда

Бывают дни, когда ты получаешь четкое подтверждение своего места в больничной иерархии, и сегодня в роли уравнителя выступила выпавшая пуповина^[37].

Забравшись на матрас позади пациентки, я принял позу ветеринара, и кровать покатили в операционную. Там заканчивали делать кесарево другой женщине, так что нам пришлось какое-то время подождать в наркозной комнате. Чтобы пациентка меньше нервничала, а сама ситуация казалась менее странной, мы завели обыденный разговор про выбор имени для ребенка, подгузники и декретный отпуск.

Всего за пару минут до того, как ситуация оказалась настолько… интимной, будущий отец ребенка убежал в кафетерий на первом этаже, так что он пропустил все представление. Когда он вернулся, акушерка поспешила ввести его в курс дела и дала ему халат, чтобы, переодевшись, он мог присутствовать в операционной. Акушерка отвела его в наркозную комнату, где он увидел стоящего на коленях меня, засунувшего свою руку больше чем по локоть во влагалище матери его ребенка. «Господи Иисусе!» – выкрикнул он с сильным шотландским акцентом. Акушерка поспешила напомнить, что предупреждала его, что я буду держать пуповину до начала операции. «Да, предупредили, – сказал он, а у самого глаза по пять копеек. – Только вот вы забыли упомянуть, что она будет на нем, как тряпочная кукла на руке кукловода».

24 января 2006 года, вторник

Богу хватает благоразумия держаться подальше от моей работы, за исключением разве что редких возгласов «Господи!» или «Святые угодники!».

Сегодня у меня была встреча с М.М., свидетельницей Иеговы, чтобы рассказать ей о предстоящей миомэктомии^[38]. Это одна из довольно кровавых операций, поэтому в операционной должно лежать наготове как минимум четыре пакета с кровью подходящей группы.

Загвоздка, конечно же, в том, что свидетели Иеговы не допускают переливания крови из-за своей (чертовски тупой) веры в то, что в крови содержится душа, а пускать чужую душу в себя нельзя. Как бы то ни было, у нас свободная страна – так что мы с уважением относимся к чужим (какими бы они чертовски тупыми ни были) ценностям и пожеланиям.

М.М. оказалась довольно умной, обворожительной и эрудированной, и я с интересом с ней поболтал. Она согласилась на аутогемотрансфузию^[39] крови во время операции, и я дал ей подписать специальный документ на отказ от переливания крови даже в случае, если она понадобится, чтобы спасти ей жизнь. Это было маловероятно, однако вполне возможно, даже при аутогемотрансфузии – известно множество случаев смерти свидетелей Иеговы, отказавшихся от донорской крови. Она подписывает, при этом признавшись, что одна из причин, по которым она это делает, в том, что ее родные перестанут с ней разговаривать, если ей сделают переливание (как по мне, так еще один довод в пользу того, чтобы его сделать).

Мистер Флитвик, мой консультант, сказал мне, что в старые добрые времена они попросту не обращали внимания на заявление, и в случае необходимости все равно проводили переливание – пациент все равно бы об этом никогда не узнал, так как находился во время операции под анестезией. К счастью, сегодняшняя операция прошла прекрасно и без каких-либо происшествий, так что аппарат для аутогемотрансфузии так и остался стоять в углу комнаты. Вечером я заглянул к ней в палату и, пробежав глазами ее медкарту, обратил внимание, что через два дня у нее день рождения, который, скорее всего, ей придется провести в больнице. Я посочувствовал ей, несмотря на тот факт, что и мне самому с большой вероятностью придется проводить свои дни рождения в больнице, пока я не стану слишком старым и слабым для того, чтобы самостоятельно задуть свечи на торте, однако она сказала мне, что свидетели Иеговы не отмечают дни рождения и даже не получают подарки. Это еще больший бред, чем вся эта история с переливанием крови.

26 января 2006 года, четверг

Моральная дилемма. Во время обхода у Эрни состоялся разговор с очень обходительной женщиной за тридцать – настоящей аристократкой, прямо королевой в молодости. Несколько дней назад ее госпитализировали с перекрутом яичника^[40]. Эрни назначил ей прием в клинике для амбулаторных больных через полтора месяца и сказал, чтобы она три недели не садилась за руль.

«Да ради бога! – сказала она Эрни. – Чертова машина здесь на стоянке. Почему бы вам просто не взять ее себе, пока я не приду к вам на прием в клинику?» Эрни собрался было отказаться, сказать, что это безумие, только дама сильно осложнила ситуацию, достав из сумочки ключи от «Бентли».

Как бы то ни было, теперь Эрни ездит на «Бентли Континенталь ГТ».

27 января 2006 года, пятница

Вот уже три месяца, как я навещаю малышку Л. В отделении интенсивной терапии новорожденных. Это стало моей традицией перед уходом домой, да и приятно видеть здесь знакомое лицо, пускай и через стеклянную стенку инкубатора^[41]. Ее маму госпитализировали в мое второе субботнее дежурство на новом месте, на 26-й неделе ее первой беременности, с ужасной мигренью, которая, как вскоре выяснилось, была проявлением преэклампсии^[42]. Ее состояние удалось стабилизировать, и уже в воскресенье родилась малышка Л. – я ассистировал врачу-консультанту в проведении кесарева. После операции мама провела несколько дней в реанимации, а ребенок появился на свет маленьким бесформенным комочком весом не больше баночки варенья.

На фоне неонатологов мы, акушеры, смотримся подобно хирургам-ортопедам – настолько хорошо они знают свое дело, настолько кропотливо и точно выполняют свою работу.

Они бросают вызов богу и законам природы, помогая этим детям выжить. Еще в 1970-х шансы на выживание этого ребенка были бы меньше 10 процентов, а сегодня он больше чем с 90-процентной вероятностью будет жить.

После того как неонатологи колдовали над младенцем в течение трех месяцев, из креветки с прозрачной кожей, подсоединенной к десяткам всевозможных трубок и проводков, он превратился в настоящего человечка – кричащего, срыгивающего, спящего, – и уже сегодня вечером его выписывают домой.

Мне следовало бы радоваться его возвращению домой – и я определенно этому радуюсь, ведь именно в этом заключается смысл нашей работы. Однако мне будет не хватать моей маленькой приятельницы, которую я проведывал каждые пару дней.

В магазине при больнице я купил самую нейтральную открытку и попросил детских медсестер передать ее маме. Я написал, как сильно рад тому, что у них все закончилось хорошо, и оставил свой телефонный номер, чтобы она могла присылать иногда мне фотографии своего ребенка. Конечно, это, скорее всего, идет вразрез с регламентом Генерального медицинского совета и больничными правилами, однако я готов в случае чего понести за этот поступок наказание – оно все равно того стоило^[43].

2 февраля 2006 года, четверг

Подписываю письма терапевтам в кабинете гинекологов.

«Дорогой доктор!

У меня на приеме была Х.А., ее муж Сэм, Эштон Сладкий и их двое детей…»

Я силюсь вспомнить, как все было. Кто из этих троих были родителями детей? Казалось, я должен был знать, кто такой этот Эштон Сладкий. И почему указаны и имя, и фамилия? Он что, какая-то знаменитость? Как оказалось в итоге, никакого Эштона там и вовсе не было.

Два месяца назад наш Траст избавился практически от всех секретарш в больнице, заменив их новой компьютерной системой. Первым существенным отличием было то, что если раньше мы отдавали диктофонные кассеты секретаршам, то теперь диктовали прямо на компьютер, который потом решал, отправлять ли аудиозапись за границу, где ее расшифровывали за копейки, или же бесследно ее удалить. Вторым существенным отличием было то, что, судя по качеству расшифрованной аудиозаписи, передавалась она посредством двух соединенных веревкой жестяных банок, а текст набивал обученный стучать по клавиатуре лемур. Но нам об этом совсем не следовало беспокоиться. Главным было то, сколько денег удалось сэкономить Трасту, уволив столь много трудолюбивых и проработавших здесь многие годы сотрудников, которые обожали нашу больницу. Единственным преимуществом новой системы является возможность прослушать сделанную тобой аудиозапись в процессе изучения документации. Я запустил ее.

«Дорогой доктор!

У меня на приеме была Х.А., ее муж Сэм («С» как «сладкий») и их двое детей».

Уверен, это выводит меня в лидеры нашего отделения по ошибкам расшифровки аудиозаписей, и «У пациента аналогии обнаружены» (вместо «аллергии не обнаружены») опускается на вторую позицию.

22 марта 2006 года, среда

Приемная родильного отделения, три часа ночи. Пациентке Р.О. 25 лет, она на 30-й неделе первой беременности. Жалобы на обильное безболезненное высыпание на языке. Диагноз: вкусовые рецепторы.

3 апреля 2006 года, понедельник

В два часа ночи в родильном отделении затишье, так что я ускользнул в ординаторскую, чтобы немного посидеть в «Фейсбуке». Написал в комментариях под последней уродливой фотографией сынишки моего друга, какой он хорошенький. Поскольку – немалую часть рабочего дня я проделываю то же самое с совершенно незнакомыми мне людьми, то научился делать это весьма убедительно. Лично для меня главное чудо рождения ребенка заключается в том, что умные, рациональные люди, которые ходят на работу и голосуют на выборах, смотрят на этот сморщенный комочек плоти со сплющенной после прохождения через узкий таз головой, покрытый пятью разными видами всякой липкой гадости, выглядящий так, словно добрых два часа валялся в огромной пицце, и при этом искренне полагают, что он выглядит красивым. Это самая настоящая демонстрация дарвинизма, иррациональная любовь к своему потомству. То же самое зашитое у нас в подкорке стремление продолжать человеческий род, из-за которого они возвращаются в родильное отделение, чтобы пройти все по второму кругу всего через полтора года после того, как их промежность была безвозвратно разорвана.

Еще одно чудо рождения ребенка заключается в том, что я могу обхватить голову младенца металлическими щипцами и с силой потянуть на себя – сила тяги при этом составляет порядка 20 килограммов, и, как правило, приходится изрядно попотеть. При этом с ребенком ничего плохого не происходит, и его голова, вопреки тому, что можно было ожидать, остается на месте.

После родов же каждая новоиспеченная мамаша помешана на том, чтобы держать голову младенца прямо. Если бы фотографии могли говорить, то с каждого кадра, изображающего бездетного родственника с новорожденным, доносился бы вопль: «Осторожнее с его шеей!» Я же практически уверен, что младенца можно было бы носить, взявши за голову, и с ним при этом совершенно ничего бы не случилось^[44].

Я как раз просматривал страницы своих бывших, чтобы убедиться, что после расставания со мной они набрали вес и стали несчастными, как вдруг увидел пост от Саймона, младшего брата одного моего школьного приятеля. Ему 22, и я разговаривал с ним всего дважды, лет так 10 назад (это же «Фейсбук», и каждый тут – твой друг). Сообщение короткое, но поразительно действенное. Всего пять слов: «Прощайте все. С меня хватит».

Осознав, что в полтретьего ночи в понедельник кроме меня это вряд ли кто-то еще мог увидеть, я отправляю ему личное сообщение, чтобы узнать, в порядке ли он. Я сказал, что не сплю, напомнил, что работаю врачом, и дал номер своего мобильного. Пока я искал у себя в записной книжке номер брата Саймона, Саймон сам мне позвонил. Он в полном раздрае: пьяный, плачет. Он только что расстался со своей девушкой.

На самом деле проводить психологическую консультацию с ним я подготовлен не больше, чем объяснять по телефону, как менять коробку передач или класть паркет, однако он думает, что я в этом деле мастер, чего вполне достаточно. Мы прекрасно поболтали на протяжении следующих двух часов (в течение которых меня каким-то чудесным образом никто никуда не вызывал). Мы сошлись на том, что он поедет на такси к своей маме, а с утра договорится о срочном приеме у своего терапевта. Я почувствовал тот же самый странный всплеск адреналина, как после решения любой неотложной медицинской проблемы – усталость вперемешку с радостным возбуждением, а также расплывчатое осознание того, что ты сделал «что-то хорошее» (как если бы только что пожертвовал 10 000 фунтов на благотворительность). Скорее всего, Саймону я помог больше, чем помогу кому-либо из своих пациентов сегодня ночью.

В пять утра меня вызывают в родильное отделение, чтобы осмотреть женщину на 30-й неделе беременности, которая решила в этот час показать мне свою экзему. «Я подумала, что рано утром в больнице будет поспокойней», – сказала она.

10 апреля 2006 года, понедельник

Интерн из отделения неотложной помощи направил ко мне пациентку с каким-то бородавчатым наростом на половых губах. Я попросил описать его немного подробней. «Чувак, напоминает соцветия цветной капусты. Хотя из-за выделений, пожалуй, больше похоже на брокколи».

Г. эта история за ужином не пришлась по вкусу.

21 апреля 2006 года, пятница

У Рона на следующей неделе незначительная операция на колене, и он хочет, чтобы я заверил его, что он не умрет, пока будет под наркозом. Заверять в подобном мне пока не хватает квалификации, однако я с радостью это делаю.

Он также спросил, бывает ли такое, что наркоз «не срабатывает», так что я рассказываю ему историю, случившуюся у нас на работе ранее в тот год.

«Значит, существует два основных препарата, которые дают анестезиологи. Первый действует в качестве мышечного релаксанта, чтобы хирург мог дать себе волю. Так как тело полностью парализует, то человек не может самостоятельно дышать, и его на время операции подключают к аппарату искусственной вентиляции легких. Второй препарат – это мутная жидкость под названием пропофол, снотворное, чтобы пациент заснул на время операции^[45].

Теперь представь, что твой анестезиолог случайно схватил со своего столика пузырек с другой мутной жидкостью и вместо пропофола вколол тебе антибиотики.

Итак, ты лежишь на операционном столе, полностью парализованный из-за мышечного релаксанта, однако при этом бодрствуешь, так как пропофола тебе не дали. Ты слышишь все, что вокруг говорят, чувствуешь, как хирург обмазывает тебя антисептиком, только тебе никак не предупредить их, что что-то пошло явно не так. Ты безмолвно кричишь, когда скальпель врезается в твою кожу… Самая ужасная, самая жгучая боль, которую ты когда-либо испытывал в своей жизни…»

У Рона такое выражение лица, словно оно было нарисовано Эдвардом Мунком. «Но я уверен, что с тобой будет все в полном порядке!»

6 июня 2006 года, вторник

Вызвали осмотреть пациентку в отделении неотложной помощи. Пару дней назад она сделала медикаментозный аборт и теперь умирает от боли. Я не совсем понял, в чем дело, однако явно была какая-то проблема, так что я положил ее в палату, чтобы дать ей обезболивающее и чтобы ее осмотрел кто-то из старших врачей. Пришел Эрни.

– У нее судорожные боли. Проведенное до аборта УЗИ показало, что беременность внутриматочная. Все нормально. Отправляй ее домой.

Я попытался оправдать свое решение ее госпитализировать:

– Разве боль не слишком сильная? Ей ведь дали морфин!

– Только потому, что ты прописал ей морфин…

– Подобной боли после медикаментозного аборта никогда не бывает.

– Откуда тебе знать, какой у нее болевой порог? – последовал невозмутимый ответ. – Может быть, она ведет себя точно так же, когда ударится мизинцем на ноге.

Набравшись смелости, я продолжаю настаивать, что происходит нечто странное, однако Эрни и слушать не хочет:

– Если ты слышишь цоканье копыт под окнами своей спальни, то это может быть зебра. Но когда ты посмотришь в окно, то практически наверняка увидишь обычную лошадь.

Эрни сказал, что я могу назначить ей антибиотики – на случай, если начала развиваться инфекция, – однако ей все равно следует отправиться домой.

В идеале примерно в этот самый момент нас должны были вызвать к пациентке со словами, что ее состояние ухудшилось, но произошло это лишь несколько часов спустя. Как бы то ни было, я ассистировал Эрни в операционной по удалению внематочной беременности^[46]. Наша пациентка потеряла целое море крови. Во время УЗИ, что ей сделали перед абортом, была допущена ужасная ошибка.

Теперь с женщиной все в порядке, она вернулась в палату. Эрни передо мной так и не извинился, так как для этого ему потребовалось бы полностью перекроить свою личность. Я же зашел на «Амазон», чтобы заказать ему брелок для ключей в виде зебры.

12 июня 2006 года, понедельник

Сказал пациентке, что для лечения ее СПКЯ^[47] ей не помешало бы похудеть. Я направил ее к диетологу и спросил про упражнения.

Если что-то очевидно для меня, то это далеко не всегда обязательно очевидно для пациента. Порой чувствуешь себя стучащим в дверь объятого пламенем дома, чтобы сказать хозяину, что у него пожар, однако порой от этого действительно есть толк.

Приготовившись к предсказуемому ответу про нехватку времени, я спрашиваю:

– Может быть, вам имеет смысл записаться в фитнес-клуб?

– Я уже в один записана, – следует ответ. – Только вот ходила туда последний раз тысячи эдак три фунтов назад.

19 июня 2006 года, понедельник

Вызвали, чтобы срочно осмотреть пациентку в дородовой палате. Пациентке Е.С. начали проводить индукцию родов из-за переношенной беременности^[48].

Обеспокоенная акушерка ведет меня в расположенный в палате туалет; пациентка только что опорожнилась, и унитаз выглядит так, словно в него бросили красно-коричневую бомбочку для ванны. Это не предвещало ничего хорошего ни для уборщиц, ни для самой пациентки.

Я осмотрел ее, чтобы убедиться в отсутствии вагинального кровотечения, а, судя по КТГ^[49], с ребенком было все в полном порядке.

Осмотр прямой кишки также не выявил каких-либо отклонений, а по словам пациентки, у нее никогда не было ничего подобного раньше и никаких других симптомов сейчас не наблюдается. Я отсылаю ее кровь на анализы, определяю группу, ввожу физраствор и в срочном порядке направляю ее в гастроэнтерологию. Кроме того, я ищу в «Гугле», может ли простин^[50] вызвать обильное желудочно-кишечное кровотечение.

Судя по всему, ничего подобного прежде ни с кем не случалось, так что мой случай должен был стать первым. Я даже посмел задуматься о том, назовут ли этот синдром в мою честь. А ведь надежды возлагались на то, что синдром Кея станет чем-то более привлекательным, чем выворачивание кишечника наизнанку в процессе индукции родов. Однако, пожалуй, даже это все-таки стоит того, чтобы твое имя увековечили в учебниках по медицине.

Консультант-гастроэнтеролог появился прежде, чем я успел заполнить медкарту, и после непродолжительного разговора и еще одного смазанного пальца пациентку отправили на колоноскопию. К счастью, все оказалось в норме и никаких следов недавнего кровотечения обнаружено не было. Было задано еще несколько вопросов, и консультант наконец поставил диагноз, о чем тут же дал мне знать.

Тот кошмар в унитазе, свидетелем которого я стал, был на самом деле последствием двух больших банок консервированной свеклы, которые Е.С. приспичило слопать прошлой ночью. Консультант «вежливо» попросил, чтобы в следующий раз, когда мне захочется направить к нему чей-то стул, я обязательно сначала его попробовал.

29 июня 2006 года, вторник

Нашу компьютерную систему обновили, и теперь (как это происходит 11 раз из 10, когда больница предпринимает попытку упростить нам жизнь) все стало гораздо хуже. Выглядеть определенно все стало круче (и меньше походить на программу для MS-DOS), однако нововведения не исправили ни одну из многочисленных проблем нашего программного обеспечения, а попросту прилепили поверх него красивый интерфейс. Этот вычурный интерфейс расходует так много системных ресурсов наших доживающих свои дни компьютеров, что теперь пользоваться программой практически невозможно, так как все жутко тормозит. Это все равно что лечить рак кожи нанесением косметики, на которую у пациента сильнейшая аллергия.

Все анализы крови теперь находятся в выпадающем меню, и, чтобы заказать один из них, необходимо прокручивать вниз составленный в алфавитном порядке список всех анализов, которые когда-либо заказывали врачи в истории человечества. Чтобы добраться до анализа на цианокобаламин (витамин B₁₂), нужно 3 минуты 17 секунд. А если вместо того, чтобы вручную прокручивать список вниз, нажать на букву «Ц», то все зависает, и ничего не остается, кроме как перезапустить компьютер и чуть ли не повозиться с паяльником, чтобы все снова заработало. В 90 % случаев мы заказываем одни и те же дюжину анализов, и тем не менее вместо того, чтобы вывести их поверх остального списка (даже на сайте ЕasyJet Великобритания идет перед Албанией и Азербайджаном), они разбросали их посреди миллиардов других анализов, которые на моей памяти никто никогда не заказывал. Кто бы мог подумать, что существует три разных анализа на селен в сыворотке крови? Как результат, анализы на витамин В₁₂ я заказываю лишь очень небольшому числу поступающих с анемией пациентов. Если у пациента легкая анемия, то я не стану тратить время, каждый раз по три минуты удерживая стрелку вниз на клавиатуре. Если же анемия тяжелая, то я не стану делать этого уже потому, что к тому времени, как я закончу, пациент будет уже мертвым.

21 июля 2006 года, пятница

Вызвали в гинекологию в пять утра, чтобы составить выписной эпикриз для пациентки, которая должна утром отправиться домой. Это должен был сделать в течение дня ее собственный старший интерн, и я не обязан заниматься этим вместо него. Однако если я не сделаю этого сегодня ночью, то пациентке придется задержаться в больнице еще на какое-то время. Итак, я сажусь и приступаю к делу. Это довольно машинальная работа, так что параллельно я начинаю составлять план мести этому старшему интерну. По дороге назад я замечаю, что в палате пациентки С.Р. горит свет, и я просовываю в дверь голову, чтобы удостовериться, все ли в порядке.

Несколько дней назад я принимал ее в отделении неотложной помощи и положил в больницу с массивным асцитом^[51] и подозрениями на образования в яичниках. С тех пор у меня были только ночные дежурства, и я не знал, что с ней стало дальше. Она мне все рассказала. Подозрения на образования в яичниках обернулись диагностикой рака яичников, обнаружением многочисленных метастаз и прогнозом, согласно которому ей остались считаные месяцы. Когда я принимал ее в отделении неотложной помощи, несмотря на подозрения, я всячески избегал слова «рак» – меня учили, что если упомянуть это слово хотя бы вскользь, то пациент его только и запомнит. Не важно, что ты будешь делать еще – достаточно пробормотать слово на букву «р» хотя бы раз, и, с точки зрения пациента, ты на протяжении получаса только и говорил, что «рак-рак-рак-рак-рак-рак». И не то чтобы я хотел, чтобы у пациентки был рак – разумеется, мне хотелось, чтобы его у нее не было. Мы дружелюбно с ней болтали – несмотря на литры жидкости у нее в животе, мешавшие ей нормально дышать, – словно два старых приятеля, которые очень давно не виделись и, встретившись случайно на автобусной остановке, принялись рассказывать, что с ними случилось за эти годы. Ее сын поступил в мединститут, ее дочка ходит в ту же школу, что окончила моя сестра, по моим носкам она сразу же определила, что они от «Duchamp». Я установил ей катетер, чтобы убрать жидкость, и отправил в палату, чтобы ею занялись врачи дневной смены.

И вот теперь она рассказала мне, что они обнаружили. Она заливается слезами от осознания того, что ее скоро не станет. Ее сын окончит мединститут – ее не будет рядом. Ее дочь выйдет замуж – она не сможет помочь ей с планированием свадьбы или разбрасыванием конфетти. Она никогда не увидит своих внуков. Ее муж никогда не переживет ее смерти. «Он даже не знает, как пользоваться термостатом!» – смеется она, и я смеюсь вслед за ней. Я и правда не знаю, что сказать. Мне хочется соврать, сказать, что все будет хорошо, но мы оба знаем, что это не так. Я ее обнимаю. Раньше я никогда не обнимал своего пациента – на самом деле за всю жизнь я обнимал, наверное, человек пять, причем среди них только один из моих родителей, – но я попросту не знал, что еще мне сделать.

Мы обсудили насущные вопросы, рациональные беспокойства, иррациональные беспокойства, и по ее глазам мне стало понятно, что ей это помогает. До меня внезапно дошло, что я практически наверняка стал первым, кому она открыто все это рассказала, единственным человеком, с которым она была полностью честной. Это очень странная привилегия, честь, о которой я не просил.

Еще я осознал, что ни одно из ее многочисленных беспокойств не имеет отношения к ней – они все связаны с ее детьми, мужем, сестрами, друзьями. Может быть, это и определяет хорошего человека.

Пару месяцев назад у нас в гинекологии была пациентка, которой диагностировали во время беременности рак груди с метастазами и рекомендовали родить на 32-й неделе, чтобы начать лечение, однако она подождала до 37-й, чтобы свести риск для ребенка к минимуму. Она умерла где-то после двух недель, проведенных вместе с ребенком. Неизвестно, была ли бы хоть какая-то разница, начни она лечение на месяц раньше. Скорее всего, не было бы.

И вот теперь я сижу с женщиной, которая спрашивает у меня, стоит ли ей завещать развеять свой прах на островах Силли. Это ее любимое место, однако ей не хочется, чтобы у ее семьи после ее смерти оно вызывало исключительно грустные ассоциации. Чистая самоотверженность человека, полностью осознающего, каково будет ее семье, когда она их оставит.

У меня срабатывает пейджер – вышедший на утреннюю смену старший интерн просит ввести меня в курс дел. Я провел в этой палате два часа – дольше, чем когда-либо вместе с пациентом, не находящимся в этот момент под наркозом. По дороге домой я позвонил маме, чтобы сказать, что люблю ее.

3. Старший интерн – вторая должность

Помню, как во времена работы старшим интерном я как-то раз смотрел документальный фильм про шаолиньских мастеров. Они тренируются по 10, а то и больше лет в изолированном от остальной цивилизации храме, просыпаются в 5 утра и ложатся лишь в полночь, дав пожизненный обет безбрачия и отказавшись от любого материального имущества. Мне никак было не избавиться от мысли, что это не так уж и плохо – им хотя бы не приходилось каждый год переезжать в новый храм.

Региональные отделения НСЗ, ответственные за послевузовскую подготовку врачей, каждые 6 или 12 месяцев переводят их в новую больницу, чтобы те могли обучаться у как можно более широкого круга врачей-консультантов, что звучит довольно логично. К сожалению, каждое региональное отделение покрывает достаточно большую территорию и каждого врача могут назначить случайным образом в любую больницу этого региона. Так, например, одно из таких отделений включает в себя графства Кент, Суррей и Сассекс, которые лично я (а в том числе и картографическое управление Великобритании) всегда считал тремя огромными отдельными территориями. Другое отделение включает в себя всю Шотландию. Ну вы же знаете, Шотландия – как бы ее назвать, ах да – целая страна площадью более 30 000 квадратных миль. Когда собираешься купить свой первый дом, довольно-таки сложно подобрать место, которое было бы поблизости от всей Шотландии целиком. Даже если бы вам хватило безумия раз, а то и два в год совершать сделки с недвижимостью при переводе на новое место, то это все равно было бы достаточно сложно осуществить, так как НСЗ ограничивает расходы на переезд ровно нулем фунтов стерлингов.

Таким образом, пока все мои друзья, выбравшие более практичные профессии, обзаводились ипотеками и щенками, мы вместе с Г. заключали годовой договор аренды и жили приблизительно посередине между нашими местами работы, что было одинаково неудобно нам обоим. Это была еще одна из длинного списка причин, по которым моя работа доставляла Г. страдания: я практически не появлялся дома, после дежурств приходилось выступать в роли моего психотерапевта, а теперь и необходимость мириться с кочевым образом жизни.

Помню, как однажды звонил во все коммунальные службы и автоинспекцию, чтобы сообщить о смене адреса (полагаю, мне это досталось в качестве наказания за то, что я не смог выбить отгул, чтобы помочь Г. с самим переездом), и представители страховой задали мне стандартный вопрос, как часто дом по ночам пустует. До меня дошло, что, живи я один, наш страховой полис был бы недействительным, так как формально мой дом считался бы «незанятой собственностью».

Несмотря на сумасшедший график, первый год в акушерстве и гинекологии мне правда понравился – я сделал правильный выбор. Из нетвердо стоящего на ногах Бэмби, который вздрагивал от ужаса каждый раз, когда срабатывал его пейджер, я превратился пускай и не в благородного оленя, но как минимум в человека, создающего такое впечатление. Теперь у меня достаточно веры в свои силы, чтобы справиться с любой неотложной ситуацией за дверями родильной палаты – главным образом благодаря работе в больнице под руководством старших врачей, которые всячески помогали мне развиваться как врачу.

Когда же региональное отделение НСЗ бросило игральные кости во второй раз, я оказался в куда более несовременной больнице.

Когда мы называем «несовременным» своего дедушку, то имеем в виду, что он не умеет пользоваться смартфоном. Если же речь идет о больнице, то «несовременный» означает полное отсутствие какой-либо поддержки.

С детского склона я перешел прямиком на смертельно опасную черную трассу, где распространен старомодный подход «увидел, сделал, научил». Ты посмотрел, как кто-то вырезает фаллопиеву трубу или проводит УЗИ яичников, – все, теперь ты полностью этому обучен. Впрочем, в этой больнице, как оказалось, такой сценарий зачастую был наилучшим из возможных, и этап «увидел» зачастую опускался, подобно прелюдии в кабинке туалета ночного клуба.

Теперь с помощью обучающих видео на YouTube можно самостоятельно сделать что угодно, начиная от исправления вросшего ногтя и заканчивая разъединением сиамских близнецов^[52].

В 2006 же году нам приходилось следовать инструкциям из учебника. Чтобы было еще веселее, эти, как правило, замысловатые инструкции (уровня скорее сборного автомобиля, а не шкафа из «Икеи») нам приходилось запоминать заранее.

Насколько бы вы доверяли врачу, рассматривающему ваши гениталии со скальпелем в одной руке и учебником в другой?

Я быстро научился изображать полную уверенность в своих действиях, независимо от того, как сильно я был на самом деле напряжен. Проще говоря, в покер со мной лучше не играть. С другой стороны, если возникнут проблемы со сбором мебели, я всегда смогу прийти на помощь.

Так как большую часть своего дня я проводил на работе, а омут, в который меня кидали, был необычайно глубоким, на своей второй должности в роли старшего интерна я научился многому, причем очень быстро. «Несовременный» метод пускай и совсем не приятный, однако он определенно эффективен. Да по сравнению с нами эти шаолиньские засранцы отдыхали в летнем лагере.

2 августа 2006 года, среда

Настала Черная среда^[53], и я вышел на работу в больницу Святой Агаты. Официально установлено, что в Черную среду уровень смертности резко возрастает. Понимая, что это избавляет меня от ответственности, я особо и не усердствую.

10 августа 2006 года, четверг

Принимал в клинике для амбулаторных больных женщину, у которой полтора месяца назад были тяжелые роды. Теперь все в порядке, однако что-то явно не дает ей покоя. Я спросил, в чем дело, и она разразилась слезами – ей кажется, будто у ребенка опухоль мозга, и она просит меня осмотреть его голову. Это не совсем моя специализация^[54], однако одного взгляда на ее осунувшееся лицо достаточно, чтобы понять, что сейчас не самое время изображать бесполезного помощника на вокзале у билетной кассы и советовать обратиться к своему терапевту. Я решил осмотреть ее ребенка в надежде, что предмет ее беспокойства окажется в пределах моих знаний в педиатрии.

Женщина показывает мне на твердое уплотнение на затылке младенца, и я с уверенностью заявляю, что это затылочный выступ, являющийся совершенно обычной частью черепа. Вот, он есть на голове и у вашего второго ребенка! Он есть и у вас!

«Господи! – вскрикнула она, судорожно мечась заплаканными глазами между новорожденным и своим трехлетним сыном, словно наблюдая за теннисным матчем. – Это наследственное!»

14 августа 2006 года, понедельник

Мой график дежурств предполагает, что два раза в месяц я буду проводить УЗИ для женщин на ранних сроках беременности. Итак, сегодня, так ни разу даже и не увидев, как такие УЗИ проводятся, я должен был собственными трясущимися руками обследовать 20 пациенток, уставившись с помощью трансвагинального зонда^[55] на 4-миллиметровое скопление клеток.

Я попросил (умолил) ординатора, чтобы тот быстренько мне показал, что к чему, и у него перед операцией нашлось немного времени, чтобы принять одну пациентку вместе со мной. Старший интерн, что заступала в вечернюю смену, также ни разу не проводила этой процедуры, так что я передал ей свой новоприобретенный навык, сделав УЗИ ее первой пациентке вместо нее. Увидел, сделал двадцать, научил.

16 августа 2006 года, среда

Только что принимал роды с помощью вакуум-экстрактора – все прошло как никогда гладко. Акушерка после сказала мне, что думала, будто я ординатор (хотя ее называют Опасным Рассветом, так что я не стал бы ей особо доверять).

Позвонила мама, чтобы сказать, что моя сестренка София поступила в мединститут. Я послал ей сообщение с моими сердечными поздравлениями, прикрепив фотографию себя с поднятыми большими пальцами в больничной униформе (обрезав забрызганную кровью нижнюю часть), которую подписал: «Это ты через шесть лет!»

Позвони она мне ближе к концу дежурства, я отправил бы сестре сообщение: «БЕГИ НА ХРЕН ОТТУДА».

21 августа 2006 года, понедельник

Вот уже две недели ношу с собой почтовое уведомление, на котором написано «Простите, но вас не было дома». То и дело достаю его и внимательно всматриваюсь, словно это фото моего новорожденного или давно погибшей любви моего детства, жалобно перечитывая рабочие часы почтового отделения в надежде, что они каким-то волшебным образом изменятся у меня на глазах. Этого так и не произошло.

Я не успею смотаться на почту и вернуться обратно на работу в обеденный перерыв, даже если бы у меня и был обеденный перерыв, которого, разумеется, нет, однако я не оставляю слабой надежды на то, что однажды смогу улизнуть с работы пораньше – скажем, если больница сгорит, ну или начнется третья мировая. Сегодня у меня началась неделя ночных дежурств, так что я все-таки смог добраться до почтового отделения. К сожалению, как оказалось, они держат у себя посылки только 18 дней, каждый из которых я был на работе, так что мою посылку вернули отправителю.

Короче говоря, завтра на свой день рождения Г. не получит от меня подарка.

14 сентября 2006 года, четверг

Пациентке С.В. в дородовой палате понадобилось сделать снимок легких, так что я привел ее на МРТ и прошелся по опроснику^[56]. Выяснилось, что ей нельзя делать МРТ, потому что несколько лет назад она имплантировала себе в указательный палец на правой руке мощный магнит. Как оказалось, это было модно в определенных кругах, и татуировщики ставили людям магниты, чтобы наделить их «сверхъестественной способностью» ощущать металлические предметы вокруг себя, что-то вроде вибрирующей ауры (ее слова) или людей Икс для бедных (мои слова).

Честно говоря, рекламировать она явно не умеет. Как оказалось, никакой внеземной мистики, на которую она так надеялась, она не получила – магнит на деле оказался лишь сплошной занозой в заднице. По ее словам, он неоднократно воспалялся, а проверка службой безопасности аэропорта перед посадкой на самолет превратилась для нее в сущий кошмар. Я начинаю всерьез подумывать попросить ее прошмыгнуть мимо моего коллеги Кормака, чтобы подтвердить или опровергнуть слух о наличии у него «принца Альберта»^[57], однако она говорит, что имплантат недавно то ли сместился, то ли размагнитился, и теперь она почти ничего не чувствует, не считая шишки в своем пальце. На самом деле она хочет, чтобы магнит удалили, однако из-за сформировавшейся вокруг него соединительной ткани для этого потребовалось бы провести довольно серьезную операцию, расходы на которую медицинская страховка не покрывает. Я записал ее на компьютерную томографию – ей наденут свинцовый воротник, и ребенок почти не получит облучения. С другой стороны, если бы я все-таки записал ее на МРТ, то сэкономил бы ей стоимость той самой операции в частной клинике.

17 сентября 2006 года, воскресенье

Либо принтер сошел с ума, либо один из наших администраторов – сестринский пост засыпало огромным количеством бумаги. Все присутствующие собрались вокруг него, пытаясь исправить ситуацию, и дружно делали в точности одно и то же – совершенно безрезультатно тыкали наобум кнопки.

Листки один за другим сыпались из принтера на пол родильного отделения. Я поднял один из них – это идентификационные стикеры для новорожденных, которые клеят на медкарты, на браслеты и т. д. Весь оставшийся день все судорожно проверяли, не прилипла ли им к обуви или к спине какая-нибудь затерявшаяся бумажка – с таким ярлыком никому ходить не захочется. Из-за не совсем удачной фамилии роженицы на каждом стикере написано «ЗАБИЛА МАТЬ» (Т. е. в графе «мать» ставится фамилия, а Забила – и правда есть такая украинская фамилия. – Примеч. перев.).

25 сентября 2006 года, понедельник

Тайная жизнь миллионеров. В женскую консультацию на очередной прием пришла одна невероятно холеная дама. С ее невероятно холеным плодом все в полном порядке. Ее невероятно холеный 8-летний ребенок задал ей какой-то вопрос об экономике (!), и, прежде чем ответить, она спросила у своего 5-летнего ребенка:

– А ты, дорогая, знаешь, что такое экономика?

– Да, мамочка, это та ужасная часть самолета.

Теперь понятно, как начинаются революции.

27 сентября 2006 года, среда

Я впервые на больничном с тех пор, как получил диплом. Не могу сказать, чтобы на работе отнеслись с пониманием.

«Ох, да твою же мать, – зашипел ординатор, когда я ему позвонил, чтобы предупредить. – Ну а ты не мог выйти хотя бы в первую половину дня?» Я объяснил ему, что у меня весьма сильное пищевое отравление и я почти не слезаю с унитаза. «Ладно, – сказал он с той самой усталой интонацией негодующего в душе человека, с которой я обычно сталкиваюсь исключительно дома. – Только обзвони коллег и найди себе замену».

Я почти уверен, что в Google, GlaxoSmithKline или даже в Ginsters таких правил нет. На какой еще работе человека могут попросить самостоятельно найти себе замену в случае болезни? Может, в северокорейской армии? Интересно, что именно со мной должно случиться, чтобы с меня перестали спрашивать? Перелом таза? Лимфома? Или от меня отстанут, только если я буду лежать в реанимации с трубкой во рту и не в состоянии разговаривать?

К счастью, мне удалось выдавить из себя несколько слов в перерывах между приступами рвоты (а то и между приступами поноса), и я нашел замену. Я не объяснил, чем занимался во время звонка – наверное, звучало так, словно я играл в пейнтбол. И теперь я должен как-нибудь подменить ее, так что это даже сложно назвать больничным.

Я всегда подозревал, что если заболею, то виною этому станет работа.

Я предполагал, что у меня случится нервный срыв, откажут из-за обезвоживания почки, что меня изобьет до полусмерти обозлившийся родственник либо я врежусь на машине в дерево после очередной бессонной ночной смены. В итоге же мой убийца оказался куда более осторожным и незаметным – им оказалась порция испорченной мусаки, приготовленной матерью одной из моих рожениц.

Я практически уверен, что именно в ней было дело, так как за день я тогда больше ничего съесть и не успел. «Должна быть какая-то пословица про греков, приносящих дары», – думал я, сидя на унитазе со вкусом желчи и слабым привкусом баклажанов на губах.

30 сентября 2006 года, суббота

Осматривал в приемном покое женщину, у которой уже вовсю были схватки. Я поинтересовался, насколько часто они происходят, и муж сказал, что 3–4 раза каждые 10 минут, а продолжительность каждой схватки – до минуты. Я объяснил, что мне нужно осмотреть ее, чтобы оценить, насколько раскрыта^[58] матка.

Муж сказал, что проверял матку перед выходом из дома – она была раскрыта на 6 сантиметров. Большинство будущих отцов не заглядывают матерям под подол, так что я поинтересовался, не медик ли он. Он ответил, что нет, он штукатур, однако знает, «что такое сантиметры, приятель». Я осмотрел пациентку и подтвердил его наблюдения, что автоматически делает его более компетентным, чем большинство моих коллег.

7 октября 2006 года, суббота

Вот уже шесть месяцев, как я оказываю Саймону психологическую поддержку по телефону после того поста на Facebook. Я сказал ему, что он может звонить мне, как только у него на душе станет неспокойно, что он регулярно теперь и делает. Я также многократно сказал ему, чтобы он обратился за помощью к профессионалу, однако к этим моим словам он особо прислушиваться не стал. Появление второго «пейджера», готового в любую минуту сработать, сообщив мне не самые приятные новости, стало для меня уже перебором, не говоря уже о том, что, подозреваю, ему было бы гораздо больше толку от человека, которому не приходилось бы в панике забивать в поисковике «Что говорить человеку с суицидальными наклонностями». Как бы то ни было, на безрыбье, пожалуй, и рак рыба – по крайней мере, он все еще жив.

Хуже всего бывает, когда я обнаруживаю, что пропустил звонок от Саймона. Если я перезвоню ему слишком поздно и он уже покончит с собой, будет ли это моей виной? Полагаю, не будет, однако, будучи врачом, я чувствую определенную ответственность, из-за которой, пожалуй, и оказался изначально в этой ситуации. Когда мы замечаем, что чей-то чужой пациент как-то странно дышит или у него подозрительные результаты анализов крови, то мы просто обязаны с этим разобраться, ну или хотя бы проследить, чтобы с этим разобрался кто-то другой. Я практически уверен, что инженеры по отоплению не испытывают подобных чувств по отношению к каждому поломанному паровому котлу, с которым сталкиваются по работе. Понятно, что тут речь идет о жизни и смерти, и именно это выделяет нашу профессию на фоне всех остальных и делает ее столь непостижимой для окружающих.

Я перезвонил Саймону в тот же вечер после проведенного кесарева. Я сократил наш сеанс психотерапии до 20 минут. От меня только и требуется, что выслушать, посочувствовать и заверить, что неприятные чувства пройдут. Он, должно быть, отдает себе отчет, что каждый раз у нас происходит один и тот же разговор, однако это явно не имеет значения – ему просто нужно знать, что есть человек, которому не все равно. На самом деле в этом во многом и состоит задача врача.

9 октября 2006 года, понедельник

Сегодня повседневный идиотизм пациентов явно перешел черту, и я уже начал осматриваться вокруг в поисках скрытых камер. После длительной беседы с мужем одной пациентки о том, что все презервативы, какие бы он ни пробовал, оказывались ему малы, мне удалось выяснить, что он натягивал их себе прямо на яйца.

10 октября 2006 года, вторник

Я упустил суть спора, однако вылетевшая из женской консультации женщина истошно кричала на медсестру: «Я плачу тебе зарплату!» Сестра закричала ей в ответ: «Тогда можно попросить ее повысить?»

19 октября 2006 года, четверг

Мое невозмутимое лицо многие годы не подводило. Оно не оставляло меня, когда 80-летний старик рассказывал про то, как пользуется огромной анальной пробкой, или когда я любезно объяснял паре в клинике лечения бесплодия, что втирание спермы в пупок вряд ли поможет им зачать ребенка. Я просто сидел и спокойно кивал, словно игрушечная собака на приборной панели машины. «И какого именно размера эта пробка, говорите?»

Сегодня, однако, я все-таки дал слабину. Во время утреннего обхода палат один студент-медик представлял пациентку по фамилии Очанова – 70-летнюю женщину, которая лежала в палате гинекологии после кольпорафии (Кольпорафия – ушивание стенок влагалища. – Примеч. перев.) в связи с сильным опущением матки^[59]. По нелепой случайности он назвал ее «пациентка Очканова», и тут я, подобно пациентке, уже не смог сдержать все внутри себя.

23 октября 2006 года, понедельник

Вызвали в отделение неотложной помощи, чтобы осмотреть одного джентльмена лет за 70. Я решил уточнить у работающего там интерна, в курсе ли он, что я работаю в гинекологии и мужчины – не совсем моя специализация. Как оказалось, ситуация сложная, и он пообещал мне все объяснить на месте.

Итак, я встретился с пациентом, который оказался индусом, не знающим на английском ни слова. Он приехал в отпуск навестить родных, один из которых – также не говорящий по-английски – и сопроводил его в больницу. Они связались по телефону с переводчиком с панджаби, чтобы узнать, на что пациент жалуется, и трубку передавали туда-сюда. Этот переводчик, однако, судя по всему, нагло наврал в своем резюме – казалось, на панджаби он говорит лишь немногим лучше, чем любой, кто не знает на панджаби ни слова.

Мужественный персонал отделения неотложной помощи долго и упорно выяснял с участием переводчика, в чем проблема, и в итоге им удалось установить, что у пациента кровотечение «снизу», которое не прекращается уже целую неделю, и также что он – а именно поэтому меня и вызывали – гермафродит^[60]. Я сказал интерну, что искренне сомневаюсь, будто этот пожилой бородатый мужчина является наполовину женщиной, и попросил дать мне трубку, чтобы я поговорил с переводчиком.

«Не могли бы вы спросить у пациента, есть ли у него матка?» Трубку вернули пациенту, который тут же принялся что-то громко и злобно повторять на панджаби. Разозлившись, пациент расстегнул пуговицы на своей рубашке и показал нам подключичный катетер^[61] – тут нас и осенило. «Гемофилия!» – выпалили мы хором, и я оставил их разбираться с его ректальным кровотечением.

31 октября 2006 года, вторник

Моральная дилемма. Я в раздевалке родильного отделения после долгого дежурства. Я должен был уйти в 8 вечера, а на часах уже 10 – все из-за обильного кровотечения во время операции. Я собирался пойти на вечеринку в честь Хеллоуина, однако теперь у меня нет времени заехать домой за костюмом. С другой стороны, сейчас я одет в белый халат, залитый с ног до головы человеческой кровью. Насколько это будет с моей стороны неправильно?

4 ноября 2006 года, суббота

В час ночи вызвали посмотреть пациентку в послеродовой палате. Помощник анестезиолога сообщил вызвавшей меня медсестре, что я провожу кесарево. В 1.15 она вызвала меня снова (я по-прежнему был в операционной), а потом еще раз в 1.30 (заполнял отчет о проведенной операции). В конечном счете я направился к пациенту. С чего вдруг такая срочность? Как оказалось, утром ее выписывали домой, и она хотела, чтобы врач подписал ее заявление на получение паспорта, пока она еще в больнице.

15 ноября 2006 года, среда

Начал подготовку к первому квалификационному экзамену на членство в Королевской коллегии акушеров и гинекологов^[62]. Учебник советует мне попробовать ответить на вопросы экзаменов прошлых лет: «Вы удивитесь, как многое вы уже знаете!» Я попробовал.

Март, 1997 год, экзамен 1, вопрос 1

Верно или нет? Хромаффинные клетки:

a) иннервируются преганглионарными волокнами симпатической нервной системы;

b) присутствуют в коре надпочечников;

c) появляются из нейроэктодермы;

d) способны осуществлять декарбоксилирование аминокислот;

e) присутствуют в чревном ганглии.

Помимо того, что я знал значения менее половины из этих слов (причем большинство из них были предлоги), я никак не мог взять в толк, какое все это имеет отношение к моей способности принимать роды. Но кто я такой, чтобы спорить, если мои безумные дьявольские повелители хотят, чтобы я все это знал?

Другой учебник ободряюще мне сообщает, что «вполне возможно подготовиться к первому экзамену всего за 6 месяцев, занимаясь всего 1–2 часа каждый вечер». Это одна из тех фраз, целью которой было обнадежить, однако на деле возымевшей прямо противоположный эффект, вроде «это всего лишь маленькая опухоль» или «большая часть пожара уже потушена».

Я не совсем понимаю, откуда возьмутся эти дополнительные пара часов в день – либо мне придется отказаться от своего несерьезного хобби под названием сон, либо начать жить в кладовой на работе, чтобы не тратить каждый день время на дорогу домой и обратно. К тому же экзамен у меня уже не через 6 месяцев, а через 4.

25 декабря 2006 года, понедельник

Я не то чтобы против работать в Рождество, – повсюду угощения, все люди в приподнятом настроении, а ипохондриков^[63] приходит гораздо меньше. Обычно если кто и суется в больницу в канун Рождества, то он по-настоящему болен, по-настоящему рожает или по-настоящему ненавидит свою семью (и в этом случае у нас с ним есть хоть немного общего). Не уверен, что Г. разделяет мою точку зрения по этому поводу, если учесть, что нам пришлось в спешке обменяться подарками в семь утра за завтраком.

В больнице Святой Агаты есть традиция – дежурный врач-консультант^[64] приезжает на Рождество, облегчая тем самым работу младшим врачам. Кроме того, он приносит с собой мешок с подарками для пациентов – туалетные принадлежности, панеттоне (Итальянский кулич. – Примеч. перев.) и все в таком духе – потому что, ну, довольно паршиво оказаться на Рождество в больнице, а подобные мелочи значительно скрашивают ситуацию. Самое же главное, согласно традиции, консультант должен одеваться на этот утренний обход Санта-Клаусом.

Разочарованию медсестер не было предела, когда сегодняшний консультант, мистер Хопкирк, появился в районе десяти утра в брюках и свитере. Он поспешил объяснить, что в прошлый раз, когда дежурил на Рождество, перед обходом он, как полагается, нацепил костюм Санты вместе с бородой. Во время обхода у одной пожилой пациентки внезапно остановилось сердце, так что он незамедлительно начал проводить СЛР (сердечно-легочную реанимацию). СЛР на удивление оказалась успешной^[65], и пациентка, хватая ртом воздух, вернулась к жизни, увидев перед собой здоровенного Санта-Клауса, прижавшегося к ней губами и положившего ей на грудь свои руки. «Я до сих пор так и слышу ее крики», – сказал мистер Хопкирк.

«Ага, ага, – сказала одна из медсестер, словно ребенок, неумело скрывающий свое разочарование по поводу подаренного ему на Рождество вместо котенка набора для каллиграфии. – Ну может, хоть шапку наденешь?»

17 января 2007 года, среда

«С целью поощрения использования общественного транспорта» в больнице не предусмотрена парковка для персонала, из-за чего я был обречен добираться по 2 часа 20 минут утром и вечером. Вместо этого я предпочел 70-минутную поездку на машине, которую оставлял на парковке для посетителей. Систему оплаты парковочного места, должно быть, придумал человек, который осознал, что выиграть в лотерею больше одного раза в жизни ему вряд ли удастся, и решил найти другой способ добиться аналогичного годового дохода. Парковка стоит 3 фунта в час, никаких скидок для длительного пребывания в больнице не предусмотрено, и платить приходится за каждый час днем и ночью, за исключением лишь Рождества – видимо, они решили, что это было бы уж слишком большой жадностью с их стороны.

Единственные, кому сделали исключение, – это рожающие женщины, которые получают 3-дневный парковочный талон, подписываемый заведующим родильным отделением. Я с заведующими в хороших отношениях – не столько из-за того, что изо дня в день помогаю пациенткам, нуждающимся в неотложной акушерской помощи, сколько благодаря тому, что время от времени приношу им венское печенье. Как результат, они с радостью подписывают мне раз в несколько дней парковочный талон, и вот уже несколько месяцев я являюсь владельцем серого парковочного места.

Сегодня, однако, дело провалилось: я обнаружил на колесе своей машины блокиратор, а на ветровом стекле под «дворниками» штраф на 120 фунтов. Я начал было раздумывать над тем, чтобы купить за полтинник болгарку, однако после 12-часовой смены мне хотелось как можно быстрее оттуда свалить. Я схватил уведомление, чтобы посмотреть, куда звонить. На обратной стороне парковщик нацарапал: «Затяжные у тебя, блин, роды, приятель».

21 января 2007 года, воскресенье

Только я было подумал, что уже давненько никого не было с «инородными предметами в природных отверстиях», как сегодня в отделение неотложной помощи пришла пациентка лет 20 с небольшим, которая не могла достать бутылку, которую сама туда засунула. В дело вступает расширитель^[66]. Итак, что же на этот раз? Шанель номер пять? Двухлитровая бутылка газировки? Волшебное зелье, которое мне нужно было выпить, чтобы перейти на следующий уровень в той игре «Драконы и подземелья», что я забросил 24 года назад? Как оказалось, это был контейнер для биоматериала, доверху заполненный мочой.

Самому придумать, как он мог туда попасть, у меня не получилось, так что я попросил ее меня просветить. Как выяснилось, ей нужно было предоставить офицеру по делам условно осужденных образец мочи для анализа, и вместо того, чтобы попросту не принимать наркотики, она попросила свою маму пописать вместо нее в баночку, которую она потом пронесла у себя во влагалище, чтобы заполнить предоставленный офицером контейнер. Я подумал о том, сколько разных бумаг мне придется заполнять, если я напишу обо всем об этом в ее медкарте, так что сделал вид, будто не задавал этого вопроса, и попросту отправил ее домой.

29 января 2007 года, понедельник

Моя любимая пациентка умерла пару недель назад, порядком меня расстроив. Не то чтобы это было неожиданно: К.Л. было за 80, ее рак яичников дал метастазы, а у нас в отделении она лежала с тех пор, как я начал тут работать, если не считать нескольких непродолжительных выписок домой. Она была довольно дерзкой полячкой не более полутора метров высотой с горящими глазами и любила рассказывать длинные и витиеватые истории о своей жизни на родине, к которым неизбежно теряла всяческий интерес, как только они становились более-менее интересными – практически всегда она заканчивала их, сказав «бла-бла-бла» и махнув рукой.

Самое же главное, она презирала моего консультанта, профессора Флетчера. Она называла его «стариком» каждый раз, когда видела, хотя и была старше его на добрых 15 лет, постоянно тыкала ему пальцем в грудь, когда что-то доказывала, а однажды даже потребовала вызвать его непосредственное начальство. Каждый раз во время обхода я с нетерпением ждал, когда очередь дойдет до нее – с ней всегда было приятно поболтать, и у меня было такое чувство, что я узнал ее достаточно близко.

Она сразу же вычислила, что я поляк, несмотря на тот факт, что три поколения моих родных жили в Англии, вступали в брак исключительно с англичанами и посылали своих отпрысков учиться в престижные школы. Она спросила у меня, какая изначально фамилия была у моей семьи – я ответил, что Стриковски. Она высказала сожаление, что такая прекрасная польская фамилия ушла в небытие, и сказала, что мне следует гордиться своим наследием и поменять ее обратно.

За все эти месяцы я успел познакомиться со всеми ее детьми, а также с многочисленными друзьями и соседями, которые приходили ее навещать в больницу. «Теперь они меня полюбили!» – говорила она. Шутки шутками, было сразу понятно, за что ее любили – она была весьма притягательной личностью.

Я был очень расстроен, когда узнал, что она умерла. Я решил пойти на похороны – мне казалось, что так будет правильно. Я нашел себе замену на вечер, чтобы у меня это получилось, и из вежливости дал знать профессору Флетчеру, что собираюсь пойти.

Он сказал, что мне нельзя – врачи не ходят на похороны своих пациентов, это непрофессионально. Я не совсем понял, почему. Его главным доводом было то, что необходимо разделять личную и профессиональную жизни, с чем я в определенной степени был согласен, однако говорил он это с такой интонацией, будто я собирался на похороны, чтобы попасть в завещание. Полагаю, за всем этим скрывалось довольно старомодное убеждение, будто смерть пациента означает неудачу со стороны врача, будто он должен испытывать за это чувство стыда или вины. Не совсем уместная позиция для работы в женской онкологии, где смерть – довольно обычное явление. Я был разочарован – в том числе и потому, что специально сдал свой костюм в химчистку, – однако он мой начальник, и в этом вопросе он был весьма категоричным.

Разумеется, я все равно пошел на похороны – хотя бы ради того, чтобы дать ей возможность еще разок послать моего консультанта подальше. Служба была прекрасная, и я уверен, что поступил правильно, – по отношению как к себе, так и к ее друзьям и родным, с которыми виделся в отделении.

4. Старший интерн – третья должность

Я понимаю, что все ноют по поводу своей зарплаты и думают, будто они заслуживают надбавки, однако, оглядываясь назад на времена своей работы старшим интерном, я объективно понимаю, что мне явно недоплачивали, – в конце концов, я буквально решал вопросы жизни и смерти, – не говоря уже о том, что я 6 лет проучился в мединституте, 3 года проработал врачом и начал накапливать всякие сертификаты о последипломном образовании.

Даже если смириться с тем, что ты получаешь за неделю меньше машиниста электропоезда, с учетом сумасшедших переработок моя почасовая ставка выходила ниже, чем у уличных паркоматов.

Вместе с тем врачи обычно не привыкли жаловаться на нехватку денег. В конце концов, мы идем в эту профессию не ради наживы, в чем бы там порой ни убеждали лживые политики. К тому же, как бы мы ни были недовольны своей зарплатой, поделать с этим мы ни черта не могли. Она единая для всех. Пожалуй, даже неуместно говорить об этом как о зарплате. НСЗ следует называть те деньги, которые они платят врачам, «пособием»^[67]. Пускай наша зарплата и ниже рыночной ставки, но мы ведь становимся врачами, потому что это наше призвание, а не ради денег.

Традиционная система оплаты труда наемных служащих оказывается неприменима к профессии врача. Нам не платят премий, – не считая разве что тех 40 фунтов, что получают младшие врачи, подписывая специальный документ для похоронного бюро, подтверждающий, что у пациента, которого собираются кремировать, нет электрокардиостимулятора. (Электрокардиостимуляторы взрываются в процессе кремации, унося вместе с собой крематорий и всех присутствующих, как, видимо, это выяснила на своем опыте одна семья во время особенно нервных похорон.) Если задуматься, то получается прямая противоположность оплате по результатам работы. Не нужно выслуживаться перед начальством или обскакивать своих коллег. Повышение нельзя заслужить: ты двигаешься по карьерной лестнице в заранее заданном темпе.

Такое ощущение, что все думают, будто врачам достаются лучшие места в самолетах просто так, однако на самом деле единственный способ этого добиться – это надеть костюм, найти хорошую работу в городе, начать зарабатывать больше и покупать билеты в бизнес-класс. Что у нас есть, так это, полагаю, неограниченная возможность советоваться с врачами любых специальностей в больнице в случае возникновения любых проблем со здоровьем. Это хорошо, однако у нас все равно не было бы свободного от работы времени, чтобы самостоятельно ходить по врачам. С другой стороны, нам приходится по любому поводу давать всем своим друзьям медицинские консультации, так что не уверен, что оно того стоит. «Не мог бы ты одним глазком взглянуть» слышишь чаще, чем «Привет, рад тебя видеть»^[68]. Единственным моим небольшим утешением было то, что мне не приходилось консультировать родных, так как большинство из них сами были врачами.

Все медики привыкли иметь дело с медленным продвижением по карьерной лестнице и скудными материальными поощрениями, однако гораздо сложнее смириться с тем фактом, что очень редко можно услышать в свой адрес: «Хорошо сработано!» Пожалуй, дворецкие в Букингемском дворце, обязанные покидать помещение спиной вперед и никогда не встречаться глазами с королевой, и то добиваются большего признания. Только когда в пятый или шестой раз я получил по рукам за какую-то банальную оплошность, связанную с человеческим фактором, до меня дошло, что ни один из моих консультантов ни разу не отвел меня в сторонку, чтобы сказать, что я прекрасно со всем справляюсь. Или похвалить за грамотно принятое решение, за спасенную жизнь, за мою сообразительность или за то, что я тринадцатую смену подряд задержался на работе без малейшего недовольства с моей стороны.

Никто не вступает в ряды НСЗ в поисках похвалы или в надежде получать Золотую звезду или пирожок каждый раз, когда хорошо выполняем свою работу, однако, казалось бы, было бы логично (и справедливо) хотя бы иногда хвалить, если не поощрять, персонал за старания, чтобы добиться максимальной отдачи.

Пациенты, с другой стороны, обычно это понимают. Когда кто-то из них выражает благодарность, всегда знаешь, что он делает это искренне – даже если для тебя это и не было чем-то особенным, лишь один из крошечных кошмаров, с которыми сталкиваешься днями напролет. Я храню каждую присланную мне от пациента открытку. Поздравительные открытки на день рождения и Рождество от родных и друзей всегда отправляются в мусорное ведро, однако эти ребята пережили все переезды и даже остались со мной после того, как я истошно вычистил все медицинские записи у себя дома, когда с медициной раз и навсегда было покончено. Они придавали мне сил. Эти лучи добра и внимательности подбадривали меня, когда мое начальство не могло или не хотело оказать мне такую честь.

Только сейчас, на моей третьей должности в роли старшего интерна, я впервые почувствовал должное признание со стороны врача-консультанта. Через несколько месяцев на новом месте мой руководитель сообщила мне, что один из ординаторов раньше времени уходит со своего поста, чтобы заняться исследовательской работой, и спросила, не буду ли я заинтересован занять его место. Она сказала, что была сильно впечатлена моей работой в отделении. Я знал, что это неправда, так как встречались мы с ней ровно дважды – первый раз, когда нас представили друг другу, и второй, когда она отчитывала меня за то, что я назначил пациенту антибиотики орально, а не внутривенно. Было очевидно, что она просто просмотрела все резюме и увидела, что я проработал старшим интерном дольше всех. Как бы то ни было, порой не важно, как именно тебя замечают, если вообще замечают, так что я, сияя от радости, сообщил, что с удовольствием соглашаюсь.

Я также осознал, что это принесет мне значительную пользу с практической стороны. Будучи вместе уже три года, мы вместе с Г. собирались совершить очередной шаг во взрослую жизнь и начали присматривать квартиру для покупки. Я решил пожертвовать длинной дорогой, чтобы мы могли наконец обзавестись постоянным жильем, местом, которое бы наконец могли назвать своим домом, где из нашего залога за аренду не удерживали бы 50 фунтов каждый раз, когда мы решим повесить на стене картину. Большинство моих друзей, не связанных с медициной, к этому времени уже перешли на второй этап улучшения своих жилищных условий, и вы знаете, каково это, когда все твои друзья что-то делают, а ты нет. Причем не важно, о чем именно идет речь: о том, чтобы соблазнить кого-то на вечеринке, получить водительские права или раскошелиться на сотни тысяч фунтов за подземелье с плесенью, – никто не любит оставаться в стороне.

Так как каждое дополнительное пенни заработной платы увеличивает шансы на получение ипотеки, я спросил у консультанта, буду ли я получать зарплату ординатора, работая на его должности. Она смеялась так долго и так истошно, что, думаю, ее было слышно во всем родильном отделении.

12 февраля 2007 года, понедельник

Выписал таблетку экстренной контрацепции пациентке в отделении неотложной помощи. Она спросила: «Вчера ночью я переспала с тремя парнями. Точно одной хватит?»

22 февраля 2007 года, четверг

Все утро вместе с ипотечным брокером изучали мою банковскую выписку за последние три месяца, чтобы он мог оценить уровень моих расходов. «Вы… особо нигде не бываете, я посмотрю?» – сказал он, подсчитывая мои траты. В кои веки я был благодарен своей работе – мы в жизни бы не сэкономили достаточно денег на первый взнос, будь у меня возможность вести нормальную социальную жизнь для человека под тридцать.

Было весьма уныло смотреть, на что уходят деньги: много кофе, много бензина, много пиццы навынос – в общем, всякие скучные повседневные траты. Почти ни следа веселья и прочей необязательной мишуры – никаких пабов, ресторанов, походов в кино или поездок в отпуск. Хотя погодите, что это тут? Ну вот – билеты в театр! А почти сразу за ними платеж у флориста, когда в последний момент выяснилось, что пойти я не смогу. Печально, что это происходит настолько часто, что я даже не припоминаю, по какой именно причине мне пришлось остаться на работе в тот самый день.

28 февраля 2007 года, среда

Принимал пациентов в гинекологии и зашел в интернет, чтобы посмотреть официальные рекомендации по лечению. Отдел информационных технологий нашего траста заблокировал доступ на сайт Королевской коллегии акушеров и гинекологов, классифицировав его как «порнографию».

12 марта 2007 года, понедельник

Уверен, что, если в акушерстве и гинекологии у меня не сложится, я где-то минут за 15 смогу переквалифицироваться в психиатра – я уже почти всему самостоятельно научился за дюжину бесед с Саймоном. Сегодня я был весьма на взводе, когда он позвонил, и немного поныл ему насчет работы. Удивительно, но от этого, как оказалось, ему полегчало. Либо он ужасный садист, которому нравится представлять, как паршиво прошел у меня день, либо ему попросту спокойно от мысли, что у других людей в жизни тоже хватает всякого дерьма. Страдать всегда легче вместе с кем-то – достаточно заглянуть в ординаторскую, чтобы это понять.

Это чем-то напоминает ситуацию, когда у тебя впервые в жизни серьезные отношения, ты встречаешься с семьей своей второй половинки и вдруг обнаруживаешь, что не только у тебя в семье все через задницу – другие тоже хранят множество страшных тайн и отвратительно ведут себя за столом.

Сегодняшний звонок закончился истерикой Саймона после того, как я ему рассказал, что кусок плаценты попал мне в рот, пока я вручную доставал ее, и мне пришлось обратиться из-за этого в отделение гигиены труда. Если вдуматься, то он, пожалуй, и правда садист.

15 марта 2007 года, четверг

Спросил у пациентки в женской консультации, сколько недель. Последовала длинная пауза. Заскрежетали шестеренки… Камера медленно поплыла по пустоши… Конечно, не все сильны в математике, однако речь ведь идет про число от 6 до 40, о котором ее спрашивают все подряд. Наконец она нарушила тишину:

– Всего?

– Да, всего.

– Господи, да я даже в месяцах не знаю, сколько…

У нее что, амнезия? Или она клон другой женщины, которую держит у себя в логове злодей из научной фантастики? Я начинаю спрашивать, когда у нее последний раз были месячные, однако она меня перебивает:

– Ну, мне 32 в июне, так что выходит больше тысячи недель…

Господи.

22 марта 2007 года, четверг

Идея для акул бизнеса: пейджер с кнопкой отсрочки сигнала, как на будильнике в телефоне.

5 апреля 2007 года, четверг

Месть – это блюдо, которое подается холодным. Главное только, чтобы оно отравило при этом нужного человека. Меня вызвали в палату осмотреть пациентку: в связи с тазовым абсцессом утром ей установили лапароскопический дренаж, и весь вечер у нее наблюдается повышенный пульс. Судя по ее медкарте, эта женщина лет за 50 на годовщину свадьбы обнаружила, что не только она получила от своего мужа жемчужное колье. Отреагировала она, как в порно с сюжетом – вместе с кредитной картой своего супруга отправилась прямиком в Тринидад и Тобаго, где на протяжении двух недель со всеми подряд занималась сексом, расширив свой постельный (а также пляжный) репертуар анальным сексом.

Вскоре после возвращения домой ее начали беспокоить ужасные боли в животе, а из ее Тринидад и ее Тобаго пошли обильные муссоны. Ей диагностировали воспаление органов таза^[69], с которым даже внутривенные антибиотики справиться не смогли, – судя по всему, среди карибцев гуляет особенно убойная гонорея. Остается надеяться, что сегодняшние процедуры помогут поставить ее на ноги.

Как оказалось, ее учащенный пульс не был связан с какими-то послеоперационными осложнениями, а стал лишь следствием того, что она заливалась слезами. Я спросил у нее, в чем дело, и она сказала, что завтра ее придет навестить 18-летний сын и она не знает, что ему сказать. Как он отреагирует, когда узнает, почему именно она попала в больницу? Я заверил ее, что 18-летний парень скорее кожу сдерет со своих яичек и польет их уксусом, чем станет задавать какие-либо вопросы по поводу того, что его мама делает в отделении гинекологии. Одна только фраза «женские проблемы» – особенно если сказать ее вполголоса, смотря ему прямо в глаза, – заставит его немедленно сменить тему, даже если ради этого ему придется устроить пожар в качестве отвлекающего маневра. Слезы исчезли, а ее пульс вернулся в норму. Своему шикарному загару, с другой стороны, ей лучше бы придумать какое-то вразумительное оправдание…

9 апреля 2007 года, понедельник

Сегодня появились результаты. Каким-то образом мне удалось сдать первый из двух экзаменов на членство в Королевской коллегии акушеров и гинекологов, и я пошел отмечать это в паб вместе с Роном. К сожалению, сегодня пришлось ограничиться исключительно безалкогольными напитками, так как потом у меня ночное дежурство, и не думаю, что меня погладят по головке, если я припрусь в стельку пьяным. Рон недавно сдал последипломный экзамен по бухгалтерскому делу, и мы обменялись впечатлениями. В то время как его компания урезала ему рабочие часы, чтобы он мог готовиться к экзамену, мне приходилось, жертвуя сном, сидеть с красными глазами за учебниками после работы. Перед экзаменом Рону дали целый месяц учебного отпуска; я подал заявку на недельный отпуск, однако из-за нехватки персонала его отменили в последний момент без какого-либо обсуждения. Компания оплатила Рону экзаменационные сборы и учебные материалы; мне пришлось выложить 300 фунтов за учебники, 500 – за курс лекций, 100 – за обучающие онлайн-ресурсы, а также 400 фунтов за сам экзамен, что в итоге составило 1300 фунтов – какие-то две трети моей чистой месячной зарплаты.

Мои тщательно взвешенные ответы проверять-то даже будет не человек – это тест с вариантами ответа, и мы ставим галочки в нужных ячейках, после чего компьютер сканирует бланк и высчитывает результат. Я показал Рону ручку с эмблемой Королевской коллегии акушеров и гинекологов, которую мне удалось стянуть.

После сдачи своего экзамена Рон сразу же получил повышение и надбавку к зарплате; единственное, что получил я, – это допуск ко второму экзамену.

«Нет. Единственное, что ты получил, – сочувственно сказал Рон, – так это ручку за 1300 фунтов».

19 апреля 2007 года, четверг

Служба инфекционного контроля разослала всем врачам письмо, в котором сообщалось, что отныне в больницах запрещено носить рубашки с длинными рукавами. В ходе одного исследования были взяты множество мазков с манжет рубашек врачей, показавших, что было бы более гигиенично, если бы мы носили рубашки, сделанные из свежих человеческих фекалий и неплотно закрытых пробирок с вирусом Эбола. Как оказалось, то же самое касается и галстуков, которые болтаются, то и дело попадая в гноящиеся раны и разнося микробы по всей больнице, словно пчелы из полиэстера с суицидальными наклонностями.

Итак, отныне нам разрешается носить исключительно рубашки с короткими рукавами, так что я отбросил последнюю надежду попасть на обложку «Vogue» в рабочее время и отправился в магазин, чтобы потратить свои сбережения на пять таких рубашек.

Нам также сказали, что эти рубашки с коротким рукавом нам разрешается носить либо вообще без галстука, либо с галстуком-бабочкой. То есть нам предоставили выбор, одеваться как бортпроводники самолетов или как педофилы. Пожалуй, я выберу вариант без галстука. Чай? Кофе? Горячее полотенце?

2 мая 2007 года, среда

Только закончил объяснять паре все тонкости и подводные камни кесарева сечения, чтобы те подписали форму информированного согласия.

– Есть вопросы? – спрашиваю я у присутствующих.

– Да, – подает голос их 6-летний пацан. – Как вы думаете, Иисус был черным?

5 мая 2007 года, суббота

Так как с материальными поощрениями у нас на работе туго, я сам себе придумал дополнительные привилегии. Я забираю домой медицинские костюмы, чтобы использовать их вместо пижам, а по ночам краду дополнительные порции еды, предназначенной для пациентов. Сейчас час ночи. Я просто умираю с голода, и это моя единственная возможность что-то поесть на ближайшие 7 часов, так что я украдкой пробираюсь на кухню отделения гинекологии. Видимо, не я один положил глаз на халяву – на холодильнике появилась записка, предупреждающая персонал, что еда предназначена строго для больных. Не очень-то эффективная система безопасности – им вряд ли удастся остановить решительно настроенного воришку с помощью листка формата А4, двустороннего скотча и шрифта Comic Sans.

Сегодняшнее лакомство – «Фарш из заменителя мяса с изюмом». Такое ощущение, что кто-то специально попросил разработать наименее привлекательное меню. Видимо, придется мне полагаться только на «Ред Булл» и нервную энергию.

12 мая 2007 года, суббота

Когда я летаю на самолетах, то специально так нажираюсь, что ни один бортпроводник в здравом уме близко не подпустит меня к больному пассажиру. Такая стратегия служила мне верой и правдой последние несколько лет^[70]. Сегодня карма настигла меня. Правда, не во время полета, а через 12 часов после приземления в Глазго, куда я прилетел на выходные. Я возвращался в отель из ресторана, где ужинал и все пил, пил, пил вместе с Роном и его женой Ханной. В час ночи на Бат-стрит мы увидели снаружи какого-то магазина трех подростков, окруженных невероятным количеством крови. Сцена была просто немыслимая, словно из какого-то триллера. Все трое выглядели весьма потрепанными – хотя, пожалуй, не более потрепанными, чем мы, – а у одного из них из артерии в предплечье хлестала кровь. Угадать, сколько именно крови успело вылиться на асфальт, было невозможно, однако точно не меньше литра. Пацан был едва в сознании, а кровь остановить никто даже не попытался.

В мгновение ока я протрезвел и сказал, что я врач. Парни показали мне на разбитую стеклянную дверь и многократно повторили, что их приятель споткнулся и упал, словно кого-то в тот момент беспокоил факт, что он явно хотел ограбить продавца газет. Парни уже вызвали «скорую», однако я сказал Рону набрать службу спасения, чтобы ускорить их появление, и попросил Ханну порвать футболки, чтобы сделать жгуты. Я поднял руку парня как можно выше и изо всех сил ее сжал. Его пульс был слабым и нитевидным^[71], и он то и дело терял сознание.

Я все говорил, говорил, говорил с ним. Что «скорая» уже на подходе, что я врач, что все будет хорошо. Не важно, сколько раз ты это повторишь и является ли что-либо из этого правдой. Ну, насчет врача я точно не соврал. Самое главное – верить в свои слова, потому в них должен поверить он.

Казалось, его сердце может остановиться в любую секунду, и я уже начал мысленно проводить СЛР, чтобы быть готовым, когда это случится. Законно ли это вообще – пьяным проводить реанимацию? Я был уверен, что все делаю правильно, однако, если бы парень умер, мое состояние могло вызвать неприятные вопросы. К счастью, «скорая» прибыла практически сразу же, и его забрали, тут же начав делать все необходимое, чтобы спасти ему жизнь. Все хорошо, что хорошо кончается, однако я не мог отделаться от ощущения полной беспомощности, пока ждал появления «скорой». Вернувшись в отель, я налил себе в стакан содержимое крохотной бутылочки виски за 12 фунтов из мини-бара и осознал, что в самолете у меня было бы даже больше возможностей ему помочь. Даже виски мне обошелся бы там дешевле.

14 мая 2007 года, понедельник

В ординаторской мой друг Зак – сейчас он работает в ортопедическом отделении – поведал мне, что всегда путает слова «плечо» и «локоть», и ему приходится хорошенько напрячься, прежде чем употребить одно из них. Не успел я осознать услышанное, а также представить, чем это может обернуться для одного из его пациентов, как к нашему разговору присоединилась сидевшая на соседнем диване ординатор из интенсивной терапии. Она сказала, что с детства всегда путала между собой слова «кома» и «кокон». Чем больше она старалась запомнить, какое из них что значит, тем усерднее разум пытался ее убедить, что она все напутала. Она показала нам бумажку, которую носит у себя в бумажнике. На ней было написано:

КОКОН = Насекомое

КОМА = Пациент

По ее словам, если бы не эта бумажка, то она неминуемо бы сказала какой-нибудь безутешной жене, что ее супруг в коконе. Стоит признать, ситуация была бы крайне уморительной.

12 июня 2007 года, вторник

Осталось пять минут до конца моего дежурства, и мне нужно уйти вовремя, чтобы успеть в ресторан. Как и следовало ожидать, в последний момент попросили осмотреть пациентку – у нее разрыв второй степени^[72], а ее акушерка говорит мне, что у нее пока нет разрешения зашивать такие серьезные раны^[73].

Я: «Я тоже не получал на это разрешения».

Акушерка: «Вам и не нужно разрешение, чтобы что-то делать – вы ведь врач». (Печально, но правда.)

Я: «А другая акушерка не может это сделать?»

Акушерка: «Нет, у нее перерыв».

Я: «У меня тоже перерыв». (Неправда.)

Акушерка: «У вас не бывает перерывов». (Печально, но правда.)

Я (таким жалобным тоном, который прежде мне никогда не удавался, словно я открыл новые способности своих голосовых связок): «Но сегодня у меня день рождения». (Печально, но правда.)

Акушерка: «Это родильное отделение – тут всегда у кого-то день рождения».

19 июня 2007 года, вторник

Всему персоналу больницы пришло по электронной почте письмо, сообщавшее о пациенте психиатрии, которого перевели в отделение пульмонологии в связи с воспалением легких. Только вот это письмо было не из разряда «поздоровайтесь при встрече», которые получаешь, когда тебе в школу переводят новенького. Вчера выяснилось, что он бродил по отделению, словно потерянная тетушка на свадьбе, и проглатывал содержимое каждой баночки для сплевывания, которая только попадалась ему на прикроватных столиках других пациентов.

Нам было указано незамедлительно отправлять в лабораторию любые клинические пробы и не оставлять их без присмотра. Кто-то ответил на письмо: «Фу-у-у». Это все равно что при виде взрывающегося ядерного реактора сказать: «Вот черт».

26 июня 2007 года, вторник

Вот уже несколько дней, как Г. на меня злится. Мы были в гостях у нашей подруги Луны – она беременна и прямо перед ужином достала альбом со сделанными недавно трехмерными снимками плода. Я смекнул, что мои настоящие соображения по поводу таких трехмерных УЗИ (а делаются они исключительно для того, чтобы дальше обогащать занимающиеся этим бизнесом компании) будут до смерти докучать гостям за ужином и вызовут весьма холодную реакцию. Так что из вежливости я бегло просмотрел снимки вслед за всеми остальными.

«Все нормально на вид?» – спросила меня Луна. Мне хотелось ответить: «На вид, блин, как все остальные», однако я смекнул, что после таких слов мне придется покинуть помещение, а потому мило улыбнулся, протянул альбом со снимками обратно и сказал: «Она выглядит идеально». В комнате резко повеяло холодом, и я отчетливо увидел, как в глазах Луны мелькнула мысль о расправе. «Она? ОНА?»

К слову, подобным образом я опростоволосился впервые в жизни, и, как назло, не с пациентами в больнице, а с нашими друзьями. Ужин, казалось, тянулся целый месяц – хозяева избегали зрительного контакта со мной и бесцеремонно плюхали передо мной тарелки с едой.

Нисколько не улучшил ситуацию и тот факт, что атмосфера у нас дома в последнее время и без того накалялась. Две недели назад наш план по покупке квартиры пошел коту под хвост. Как оказалось, владельцы, совершенно наплевав на мое кровяное давление, а также на наши слегка подпортившиеся отношения, решили вообще ее не продавать. Я подозреваю, что они на самом деле решили просто не продавать ее нам, потому что кто-то другой предложил им больше денег. К счастью, мы потратили всего лишь пару тысяч долбаных фунтов на услуги агентов, составление досье и прочие штуки. Теперь я знаю об этой квартире – в которой ноги моей больше никогда не будет – больше, чем обо всех моих кровных родственниках. Все меня успокаивают, говорят, что на все есть свои причины. В нашем конкретном случае причина была в том, что судьба благоволит к мерзавцам, а также явно хочет, чтобы ближайшие несколько месяцев все наше свободное время мы проводили с агентами по недвижимости.

Тем не менее жизнь продолжается, даже если она усеяна надоедливыми напоминаниями о былых неприятностях. Такими, как опустевший банковский счет, а также тот факт, что если я не сделаю 5-минутный крюк по дороге на работу, то каждое утро буду проезжать мимо ушедшей у нас из-под носа квартиры. Ко всему прочему, сегодня – словно чтобы дать понять, что скрыться у меня не получится, – та самая пара, что обошла нас, появилась у меня на приеме в женской консультации. Я не встречался с ними прежде, однако передо мной был их адрес, в точности совпадавший с адресом той квартиры, которая навсегда оставила шрам на моем семейном счастье.

Будь это фильм Тарантино, в этот самый момент я бы непременно достал два самурайских меча и выдал 10-минутную тираду о чести, уважении и мести, после чего отрезал бы им головы. В действительности же я им просто сказал: «Здравствуйте, меня зовут Адам – я один из ваших врачей». Они не имели ни малейшего понятия, как подпортили мне жизнь.

К сожалению, мораль, этические принципы и закон ограничивают доступные способы мести практически до нуля, так что во время визита я старался изо всех сил, пускай и скрипя зубами. Я не был уверен на все сто, что у ребенка головное предлежание^[74], так что быстренько прошелся УЗИ-сканером по животу матери. Ребенок был расположен как надо, и с ним все было в полном порядке. «Хотите увидеть, как бьется его сердце? – предложил я. – Вот оно – все выглядит в норме. Вот рука, еще одна рука, вот нога, вот его член… Ой, а вы не знали?»

30 июня 2007 года, суббота

Очередная статья в газете про больничного санитара, которого посадили в тюрьму за то, что последние несколько лет он выдавал себя за врача.

Только что закончил одну из тех смен, в течение которой задавался вопросом, не уйти ли мне из больницы, выдав себя за санитара.

10 июля 2007 года, вторник

Мне определенно стоит поработать над тем, что я говорю. Обычно я выдаю что-нибудь вроде: «С помощью сканера УЗИ мне не удалось разглядеть все у вас в животе. Это вовсе не означает, что что-то не так. На ранних этапах беременности часто бывает сложно все разглядеть таким способом. Вы позволите мне провести УЗИ с помощью вагинального зонда, чтобы получше все рассмотреть?»

После сегодняшнего случая – при условии, что меня не лишат лицензии, – я буду говорить: «С помощью сканера УЗИ мне не удалось разглядеть все у вас в животе. Это вовсе не означает, что что-то не так. На ранних этапах беременности часто бывает сложно все разглядеть таким способом. Вы позволите мне провести УЗИ с помощью вагинального зонда, чтобы получше все рассмотреть? Через несколько секунд я пойду рыться в выдвижном ящике и достану из него презерватив вместе с пакетиком смазки. Сразу уточняю на всякий случай: презерватив нужен, чтобы надеть его на зонд, и смазка тоже для зонда. Когда вы увидите все это у меня в руках, пожалуйста, не кричите, иначе в кабинет могут прибежать трое сотрудников больницы».

23 июля 2007 года, понедельник

Отправлял пациентку домой после лапароскопической операции по стерилизации в отделении дневной хирургии. Сказал ей, что она может заниматься сексом, как только сама захочет, однако должна использовать альтернативные методы контрацепции до следующих месячных. Я киваю в сторону ее мужа и говорю: «Это значит, что он должен надевать презерватив». Не возьму в толк почему, однако их лица искажаются гримасой ужаса, напомнив мне плавящихся нацистов в конце фильма «В поисках утраченного ковчега». Что я такого сказал? Вполне неплохой совет, не так ли? Я снова перевожу взгляд на них, и тут до меня доходит, что мужчина рядом с ней – на самом деле ее отец.

31 июля 2007 года, вторник

Вчера в отделение неотложной помощи пришла одна из интернов – она пыталась покончить с собой путем передозировки антидепрессантами. Никого из врачей, однако, это не удивило. Вообще, удивляет то, что такое не случается чаще – на нас вешают огромную ответственность, почти никак нас не контролируют, а о поддержке наставника вообще нет речи^[75].

Мы работаем до изнеможения, работаем за пределами своих возможностей, и нас постоянно преследует ощущение, будто мы не знаем, что делаем. Иногда это действительно просто ощущение, и на самом деле мы прекрасно со всем справляемся, однако порой мы и правда не знаем, что делаем.

К счастью, она приняла совершенно безвредную дозу антидепрессантов. Когда работа в любой другой профессии доводит человека до попытки самоубийства, то обычно после этого проводят расследование случившегося, а затем предпринимают необходимые меры с целью не допустить подобного в дальнейшем. Тем не менее никто ничего не сказал. Мы просто услышали об этом от друзей, словно были не в больнице, а на школьном дворе. Сомневаюсь, что в случае ее смерти нам удосужились написать хотя бы письмо по электронной почте. Я отреагировал на это вполне спокойно, однако меня не перестает поражать целенаправленное бездействие больничного руководства, когда дело касается заботы о персонале больницы.

5. Ординатор – первая должность

Работая интерном, думаешь, что стоящий над тобой ординатор никогда не ошибается и все знает, чуть ли не бог, ну или «Гугл», и стараешься не беспокоить его практически ни по какому поводу. Когда становишься старшим интерном, то ординатор – твое спасение в случае, если ты зашел в тупик и тебе нужна помощь: своего рода страховка из мудрых слов, услышать которые можно, лишь нажав заветную кнопку на пейджере. Не успеваешь, однако, и глазом моргнуть, как сам становишься ординатором.

В акушерстве и гинекологии это означает, что очень часто старше тебя в отделении врача не будет. Чаще всего именно тебе придется возглавлять утренние обходы. Тебя будут называть мистер Кей, словно позабыв, что ты на самом деле доктор, отчего потраченные на учебу предыдущие 10 лет начинают казаться долбаной пустой тратой времени. Предполагается, что ты будешь обучать студентов-медиков. Предполагается, что ты будешь выполнять только самые сложные операции. Самое же главное, тебе придется руководить родильным отделением. В случае необходимости всегда можно вызвать старших ординаторов, а если повезет, то даже и консультанта, однако, став ординатором, ты, как правило, постоянно отвечаешь за жизни доброго десятка рожениц и их детей. Здесь, скорее всего, потребуется кесарево, тут не обойтись без инструментальной помощи, а здесь у нас кровотечение.

Став ординатором, быстро учишься мастерски расставлять приоритеты. Чувство такое, будто постоянно находишься в некой логической головоломке, вроде той про волка, козу и капусту, которых нужно перевезти на лодке на другой берег. Только у тебя добрая дюжина коз, все рожают тройни, а лодка сделана из сахара.

Звучит ужасно – а порой именно так и было, – однако в день, когда я впервые вышел на работу ординатором, я был полон бодрости и уверенности в себе. С тех пор, как я получил диплом, я никогда не был настроен столь оптимистично – да я чуть ли не испражнялся радугой. Теперь я был на полдороге к тому, чтобы стать консультантом. Я наслаждался вечером среды своей карьеры, как если бы, образно говоря, представить всю ее этакой одной неделей. Мало того, что уже через несколько лет я мог стать старшим врачом и легко видел себя в этой роли, причем прекрасно справляющимся врачом. Казалось, что все как дома, так и на работе встает на свои места, словно до меня наконец дошло, что все это время я держал карту вверх ногами. В кои-то веки моя жизнь не казалась такой уж печальной по сравнению с жизнью моих друзей, не занятых в медицине. У меня была квартира, новая (относительно) машина, а также (более-менее) стабильные отношения. Меня все в моей жизни устраивало. Не то чтобы я был самодовольным или беззаботным, однако ощущал себя совсем по-другому, чем все эти годы, когда происходящее в моей жизни по той или иной причине меня не устраивало.

Я осознал, что большинству моих коллег повезло гораздо меньше, чем мне, особенно относительно личной жизни. Моя держалась на каком-то сверхчеловеческом уровне терпения и понимания. У большинства врачей отношения дают трещину уже через год или около, словно подверженные преждевременному старению.

От рабочего графика легче определенно не становится. После 4–5 лет работы в НСЗ уже как-то привыкаешь постоянно задерживаться и подменять коллег. Среди людей, не имеющих отношения к медицине, распространено убеждение, будто мы в какой-то мере сами решаем приходить домой в 10, а не в 8 вечера. На деле же единственное, из чего нам приходится выбирать – так это подвести себя или своих пациентов. Первое, конечно, неприятно, однако второе обычно приводит к смерти людей. Так что выбора как такового у нас на самом деле нет. Персонала вечно не хватает, и практически каждый день – за исключением, может быть, особенно спокойных, – чтобы успеть все сделать, врачи самоотверженно задерживаются на работе. Разумеется, не только врачи работают допоздна – то же самое можно сказать и про юристов и банкиров. Однако они хотя бы могут оторваться на выходных, на 48 часов позабыв про работу и предаваясь бесконечному гедонизму. Мы же свои выходные, как правило, проводим на работе.

Но дело вовсе не только в плотном графике: когда приходишь домой, с тобой, как правило, не повеселишься. Сильная усталость, раздражительность после нервного рабочего дня, и ты даже умудряешься лишать свою вторую половину возможности пожаловаться на своих коллег. Стоит им только начать нытье о своих передрягах на работе, которые наверняка не сопряжены с угрозой смерти (если, конечно, они не канатоходцы в цирке, пожарные или работники на выдаче в «Мак-авто»), как ты сразу же начинаешь делиться ужасами своего рабочего дня, давая тем самым понять, что им до тебя далеко.

В конечном счете твое подсознание принимает решение вместо тебя. Либо тебе не удается оградиться от всего неприятного, что происходит у тебя на работе, и это постоянно преследует тебя, не давая покоя ни днем, ни ночью, либо ты наращиваешь жесткий эмоциональный панцирь, который, судя по всему, не считается идеальным качеством в отношениях.

Некоторые из моих коллег к этому времени уже обзавелись детьми, и их жизнь состояла из постоянных забот о том, кто будет за ними присматривать, а в список неприятных эмоций, которые приносит карьера в медицине, у них добавилось чувство вины.

У меня самого нет детей, однако я могу представить, насколько паршиво чувствовали себя мои коллеги, усаживаясь перед телефоном, чтобы позвонить детям и пожелать им спокойной ночи, вместо того, чтобы укрыть их одеялом и почитать сказку на ночь. Более того, чаще всего им и вовсе не удавалось этот звонок сделать, потому что в родильном отделении работы было невпроворот. Один мой друг хирург как-то раз не смог прийти в больницу, когда его сыну делали срочную операцию, потому что в этот момент оперировал чьего-то чужого сына, а подменить его никто не смог.

Начав работать ординатором, я заметил любопытный парадокс: став экспертом в расставлении приоритетов на работе, теперь я еще хуже справлялся с этим в реальной жизни. Тем не менее какое-то время я чувствовал себя тем самым исключением, которое только подтверждает правило – единственным парнем, которому удалось в какой-то степени взять себя в руки и успешно удерживать все вращающиеся на шестах тарелки. Теперь мне оставалось только проследить за тем, чтобы ни одна из них не разбилась…

16 августа 2007 года, четверг

Страшилка. Пациентка Г.Л., чей геном, судя по всему, состоит наполовину из рецептов с ягодами годжи и наполовину из постов на сайте для мамочек, объявила нам, что хочет съесть свою плаценту. Вместе с акушеркой мы дружно сделали вид, что не слышали этого. Во-первых, потому что не уверены, каковы на этот счет официальные правила, а во-вторых, потому что это ужасно отвратительно. Г.Л. называет это «плацентофагией», чтобы звучало более официально, однако это особо ничего не меняет; можно все, что угодно, перевести на древнегреческий^[76], и это будет звучать более официально.

Она принялась объяснять, насколько этот процесс является естественным среди других млекопитающих, что также весьма дурацкий аргумент – мы ведь не позволяем другим млекопитающим, скажем, выдвигаться на выборы в парламент или водить автобус, равно как и не считаем нормальным трахать мебель или съедать свое потомство (она, наверное, назвала бы это педофагией).

Я перевел разговор на более насущную проблему, касающуюся необходимости вытащить ее ребенка с помощью щипцов. Все проходит как по маслу, и ребенок в норме – и будет таким оставаться, пока его не посадят на домашнее обучение и не заберут на семейный отдых голышом в какой-нибудь юрте. Пару минут спустя вышла плацента. Я поднял на нее глаза, ожидая неприятного разговора насчет того, что мне с ней делать, и увидел, что роженица держит в руках почкообразный лоток и запихивает себе в рот горстями кровяные сгустки.

«Это плацента?» – спросила она, и кровь закапала из уголка ее рта, словно она была омерзительным детищем графа Дракулы и Коржика из «Улицы Сезам». Я объяснил ей, что это просто кровяные сгустки, которые я оставил в лотке после рождения ребенка. Она бледнеет, а затем зеленеет. Видимо, кровь оказалась далеко не тем послеродовым лакомством, каким она представляла себе плаценту. Она хватает лоток, и ее начинает в него рвать. Простите, я имел в виду, что у нее начался гематемезис.

19 сентября 2007 года, среда

Получил по электронной почте письмо от руководства Центра преддипломного обучения.

«Дорогой Адам!

Как Вы знаете, мы благодарны Вам за то, что Вы обучаете студентов. Впредь, когда будете писать студентам четвертого курса расписание практических занятий, будьте добры называть Центр преддипломного обучения Центром преддипломного обучения, а не Центром дошкольного обучения».

2 октября 2007 года, вторник

Достал свой телефон из шкафчика в раздевалке после долгого дня в родильном отделении. Семь пропущенных звонков от Саймона, куча голосовых сообщений – все оставлены сегодня утром. После некоторых колебаний решаю их прослушать – сердцем чую, что уже слишком поздно, и начинаю обдумывать, что скажу следователю. Как оказалось, Саймон просто забыл заблокировать телефон и многократно случайно набрал меня, маленький засранец.

24 октября 2007 года, среда

В родильном отделении выдалась спокойная ночь, так что я пошел в комнату отдыха, чтобы поваляться в кровати и полазить на «Фейсбуке». Кто-то выложил ссылку на тест из 100 пунктов, в котором нужно отметить, что ты успел сделать в своей жизни. Бывали ли вы на Великой Китайской стене? Катались ли вы верхом на страусе? Занимались ли оральным сексом с одним из охранников Барри Манилоу в панорамном бассейне в Лас-Вегасе? Как оказалось, я вообще мало чего успел за свою жизнь сделать. Я проверил почту, а затем передернул^[77].

Пока я был занят делом, сработал сигнал экстренного вызова^[78]. Быстренько напялив трусы, я побежал в родовую палату – роженица тужится изо всех сил, а КТГ вызывает крайнее беспокойство. Не прошло и минуты после моего появления в палате, как я принял роды с помощью щипцов. С мамой и ребенком все в порядке – я не подкачал. Теперь я могу составить свой собственный список того, что хочу успеть сделать перед смертью, и отметить в нем пункт «Принять роды, пока еще не прошла эрекция».

1 ноября 2007 года, четверг

Только я начал проводить срочное кесарево, как в операционную ворвалась старший интерн и сказала, что у пациентки в другой палате весьма не обнадеживающая осциллограмма, в связи с чем может понадобиться во время родов инструментальная помощь с целью ускорения процесса. Мой старший ординатор в это время проводил довольно сложную и неприглядную операцию пациентке гинекологии в главной операционной, а этот старший интерн, проходящая у нас свою 6-месячную практику, учится на терапевта, так что все целиком и полностью лежит на мне. Я отправил ее сделать фотографию КТГ на телефон, чтобы посмотреть, насколько все плохо, и составить некое подобие плана.

К моменту ее возвращения в операционную я уже успел принять роды и начал зашивать матку. Осциллограмма оказалась гораздо более тревожной, чем описала мне старший интерн, а мне, чтобы зашить, нужно еще минут 15. Сделав очередной шов, чтобы остановить кровотечение в матке, я попросил операционную медсестру положить большой влажный тампон на раскрытую брюшную полость пациентке (что сделало ее похожей на жуткого телепузика), после чего, извинившись, убежал, чтобы в срочном порядке с помощью щипцов принять роды у другой женщины. Не успел я выпустить голову новорожденного из щипцов, как сработал тревожный сигнал над дверью соседней палаты. Еще одна безобразная осциллограмма – принимаю роды вакуум-экстрактором, после чего еще вожусь с послеродовым кровотечением.

К тому времени, как я вернулся в операционную, чтобы разделаться наконец с кесаревым, прошло уже почти полтора часа, и, когда с ним было покончено, пришло время утренней пересменки. Я рассказал вышедшему на дневное дежурство ординатору про свои героические похождения, рассчитывая, что он предложит переименовать в честь меня нашу больницу. В ответ же я только и услышал, что «ага, бывает», словно я сказал ему, что в кофейне на углу закончились булочки с изюмом.

5 ноября 2007 года, понедельник

Пациентка в женской консультации сказала мне, что борется со стрессом с помощью Дороти. Кто такая Дороти? Какая-то двоюродная бабушка, с которой она выходит на прогулку, чтобы расслабиться, как это делают с собаками? Она сообщила мне, что Дороти на улицах называют кетамин^[79].

«И что, помогает со стрессом?» – спросил я. Меня и правда интересовал ответ.

12 ноября 2007 года, понедельник

Весь хирургический персонал вызвали в Центр дошкольного обучения на лекцию по безопасности пациентов. На прошлой неделе одному пациенту вырезали совершенно здоровую левую почку, оставив ему лишь совершенно бесполезную правую.

Нам напомнили, что за последние три года было целых пятнадцать случаев, когда нейрохирурги сверлили своим пациентам череп не с той стороны. Пятнадцать раз они перепутали лево и право, держа дрель у чьей-то башки. Как по мне, так достаточное основание, чтобы убрать из обращения поговорку «Это тебе не операция на мозге».

Больница очень заинтересована в том, чтобы ошибки вроде той путаницы с почками больше не повторялись – хотя тому бедняге, чей прах, наверное, развеяли не на том пляже, уже ничем не поможешь.

Все кончилось утверждением нового правила, согласно которому у пациента, попадающего в операционную, должна быть нарисована на ноге с нужной стороны маркером большая стрелка. Я поднял руку и спросил, что делать, если у пациента уже есть татуировка с изображением стрелки не на той ноге. Аудитория засмеялась, а мой консультант назвал меня долбаным клоуном.

13 ноября 2007 года, вторник

Получил по электронной почте письмо от доктора Вэйна из Управления, в котором сообщалось, что в случае наличия у пациента на одной из ног татуировки со стрелкой следует заклеить ее хирургической лентой, а затем нарисовать маркером стрелку на нужной ноге. Это примечание теперь будет включено в официальный регламент, а мне была выражена благодарность за мой ценный вклад.

8 января 2008 года, вторник

Население заплывает жиром быстрее, чем мчатся инвалидные скутеры в булочную ближе к закрытию. Сегодня операционный стол родильного отделения заменили во второй раз за последние несколько лет, потому что в прошлом месяце поступила женщина, чей вес превысил максимально допустимый для недавно приобретенного «стола для больных ожирением».

Я понимаю, что тут все сложно, однако, когда ты настолько большой, что специально для тебя заказывают новое оборудование, то пора бы уже и призадуматься над тем, чтобы начать худеть.

У нового стола огромные боковины, которые поднимаются вверх, чтобы уместить пациента целиком – своего рода промышленная версия обеденного стола, который бабушка раздвигает на Рождество, чтобы разместить еще больше закусок. По моим прикидкам, на нем запросто можно было бы разместить небольшой парусный корабль. Чтобы разместить его в операционной, потребовалось 10 человек, немного гидравлики, а также добрых 2 часа времени. Полагаю, наша следующая проблема будет заключаться в том, что прямо посреди кесарева стол проломит пол, погребя под собой целое отделение дерматологии, расположенное под нами.

19 января 2008 года, суббота

Сегодня у меня случился самый настоящий стокгольмский синдром, и я пошел на работу в субботу, хотя у меня был выходной. «Если ты изменяешь, то можешь просто мне признаться», – услышал я от Г.

Вчера я впервые самостоятельно провел полную абдоминальную гистерэктомию и двустороннюю сальпингоофорэктомию^[80] и хотел убедиться, что пациентка в порядке. С каждым звонком телефона сегодня утром я вздрагивал, представляя, что это звонят врачи дневной смены, чтобы сообщить, что швы разошлись, что я проткнул ей кишечник, повредил уретру, ну или просто оставил ее умирать от внутреннего кровотечения. Мне попросту нужно было увидеть все собственными глазами, чтобы прекратить сходить с ума.

Как и следовало ожидать, пациентка была в полном порядке, и мой коллега Фред ее уже осмотрел. Мне сразу же стало не по себе – мне бы не хотелось, чтобы он думал, будто я сомневаюсь, что он может сделать все как надо, так что я быстренько поспешил покинуть отделение, чтобы остаться незамеченным. Ну или не так уж и быстренько – я столкнулся с ним на выходе, и мне пришлось сделать вид, будто я просто «был поблизости» и решил проверить, в порядке ли женщина.

«Я на тебя не в обиде», – сказал мне Фред и рассказал мне про то, как умерла пациентка после его первой серьезной операции. Он следил за ее состоянием, словно одержимый, и тщательно планировал ее послеоперационный уход. Затем в день выписки она подавилась сэндвичем с яйцом и умерла.

Теперь я уже начинаю задумываться о том, чтобы запретить моей пациентке пероральный прием пищи, пока ее не выпишут, просто чтобы подстраховаться.

После «просто оказавшись поблизости» я отправился в часовую поездку обратно домой и стал размышлять над тем, что мы с Г. обсуждали ранее. Даже если бы мне и хотелось завести интрижку на стороне, думаю, я был бы слишком уставшим, чтобы расстегнуть молнию на брюках.

26 февраля 2008 года, вторник

Собирался провести гистероскопию^[81] пациентке Ф.Р., и пока я рассказывал ей, что представляет собой процедура, она спросила: «А что самого плохого может со мной случиться?» Пациенты спрашивают меня об этом постоянно, и мне хотелось бы, чтобы они этого не делали, так как честный ответ заключается в том, что они могут умереть. В ее конкретном случае, как и с большинством, кто об этом спрашивает, вероятность смерти бесконечно мала, однако этот вопрос вынуждает меня упомянуть старуху с косой прямо перед операцией.

На протяжении последних нескольких месяцев каждый раз, когда меня кто-то спрашивал: «А что самого плохого может случиться?» – я отвечал: «Мир может взорваться». Как правило, это помогало пациенту осознать, что он переживает понапрасну, и атмосфера сразу разряжалась. К тому же это правда – однажды это обязательно случится, и в этот день я, без всякого сомнения, буду работать в родильном отделении.

Что же касается этой пациентки, то Ф.Р. горячо верит, что конец света настанет в ближайшие 5 лет, и ко всему прочему она пригласила меня на лекцию Дэвида Айка^[82] в Брикстонской академии на следующей неделе. Я, может, даже и пойду. В конце концов, что самого плохого может случиться?

29 февраля 2008 года, пятница

По особому случаю пациенты любят засовывать себе во влагалище и задний проход особые предметы.

Рождество особенно радует меня подобными сюрпризами – застрявшей игрушечной феей («Хотите ее обратно?» – «Ага, сполосну, и она будет как новенькая»), ужасно распухшими половыми губами из-за контактной аллергии на омелу (кустарник, который традиционно используется в качестве украшения на Рождество в Англии. – Примеч. перев.), а также незначительными ожогами влагалища у пациентки, которая запихнула внутрь гирлянду, а затем включила ее (придав тем самым новый смысл фразе «Зажечь в себе огонь Рождества»). За то время, что я работаю врачом, это мой первый високосный год, и на это Рождество из мешка мне досталась весьма и весьма необычная травма.

Пациентка Д.Б. решила воспользоваться традицией (29 февраля в Великобритании отмечается День святого Освальда – раз в 4 года девушка может, не боясь осуждения общественности, сделать предложение парню. – Примеч. перев.) и сделать предложение своему парню. Она раскошелилась на обручальное кольцо, положила его в контейнер из-под «Киндер-сюрприза» и додумалась поместить все это себе во влагалище. Предполагалось, что она попросит своего партнера поласкать себя рукой, он обнаружит контейнер, достанет его, и тут она встанет на одно колено (и он предположительно тоже).

К сожалению, все пошло не по плану и он не смог его достать – контейнер встал поперек, и, сколько он ни пытался, эта волшебная гусыня так и не снесла ему золотое яичко. Удивительно, но ей настолько хотелось сохранить сюрприз, что она не стала говорить ему, что и зачем она сделала, в конечном счете решив, что нужно обратиться в больницу, так что мы встретились втроем за ширмой. Это были очень простые роды с использованием окончатых щипцов.

Вплоть до последнего момента она так и не сообщила мне содержимое контейнера, так что, когда она попросила своего парня открыть контейнер, нам обоим было несколько неловко. Я дал ему пару резиновых перчаток, уничтожив последний намек на романтику в происходящем. Наконец она сделала предложение, и он ответил согласием. Скорее всего, от шока, ну или из-за боязни того, что женщина, проделавшая такое с «Киндер-сюрпризом», сделает с ним в случае отказа. Интересно, откуда шафер будет доставать обручальные кольца во время церемонии?

17 марта 2008 года, понедельник

Не совсем уверен, кто решил, будто у младших врачей столько свободного времени, что им следует проводить ежегодный аудит, однако собрание аудиторов на этой неделе, так что я сижу и перебираю медкарты своих пациентов после ночного дежурства, делая это скорее для видимости, подобно леди Чаттерлей после того, как парализовало ее мужа, сэра Клиффорда. Собрав данные оценок по шкале Апгар^[83], я заметил любопытную закономерность и провел статистический анализ.

Введение

Ежегодно в нашем отделении рождается 2500 детей, из которых приблизительно 750 появляются на свет посредством кесарева сечения. Для каждого пациента врач от руки записывает отчет о проведенной операции, который получает статус официального документа.

Методология

Я лично изучил 382 отчета о кесаревых сечениях, проведенных в период с января по июнь 2007 года.

Результаты

В 109 случаях (28,5 процента) хирург, проводящий операцию, написал «кесорево» вместо «кесарево».

Заключение

Почти в трети случаев мои коллеги – идиоты, которые не могут запомнить название единственной долбаной операции, название которой им вообще нужно запоминать.

17 апреля 2008 года, четверг

Порой в родильном отделении погоду делают всякие мелочи. Прикосновение руки и произнесенная шепотом благодарность от новоиспеченной мамы, настолько измученной родами, что не в состоянии говорить. Банка диетической колы, купленная сжалившимся над тобой старшим интерном. Одобрительный кивок консультанта, как бы говорящий: «Ты все делаешь правильно». А порой погоду делают и куда более серьезные вещи – например, когда муж пациентки отвел меня в сторонку после экстренного кесарева, чтобы поблагодарить, и, упомянув, что работает директором по маркетингу у крупного производителя шампанского, узнал, как меня зовут, чтобы прислать «маленький презент». Целую неделю я грезил, как буду плескаться в гигантском бокале, наполненном до краев неприлично дорогим шампанским, словно звезда шоу в стиле бурлеск.

Сегодня на работу пришла посылка – и я не хотел бы показаться неблагодарным, однако… Что, серьезно?.. Бейсболка и брелок для ключей с логотипом компании?..

21 апреля 2008 года, понедельник

Выполнял запланированное кесарево, а ассистировал мне студент-медик с похмелья. За исключением разве что диатермического ножа^[84], который создает аппетитный запах жареного бекона, зрелища и запахи родильного отделения наутро после бурной пьянки воспринимаются не очень-то хорошо. Вы только взгляните на составляющие: во время операции проливается более полулитра крови, из матки, когда ее разрезаешь, хлещут околоплодные воды, ребенок обмазан такой гадостью, на фоне которой меркнет содержимое кошачьего лотка, а плацента пахнет затхлой спермой – ни с чем из этого явно не стоит иметь дела, когда у твоей отрыжки все еще привкус «Егермейстера», а глаза не перестали слезиться от индийской еды. Я принял роды и только начал зашивать матку, как студент упал в обморок, плюхнувшись лицом прямо в раскрытую брюшную полость. «Пожалуй, нам стоит дать пациентке антибиотики», – предложил анестезиолог.

13 мая 2008 года, вторник

Вместе с Роном и еще парой приятелей участвовали в викторине в пабе, и одним из вопросов был: «Сколько костей в организме человека?» Я ошибся где-то на 60, вызвав негодование своих товарищей по команде. Я пытался было объясниться: этому никого не учат; не может быть такой клинической ситуации, в которой это действительно нужно будет знать; это бесполезный факт; я не стал бы ожидать от Рона, что он скажет, сколько всего разных налогов существует… Но уже поздно. По искаженным ужасом лицам моих приятелей становится понятно, что они все вспоминают те случаи, когда обращались за медицинским советом к врачу, который даже не знает, сколько в человеческом теле костей. Три остальные команды дали правильный ответ^[85].

2 июня 2008 года, понедельник

Женская консультация. Вызвала акушерка, чтобы я осмотрел ее пациентку – первая беременность с низким риском, 32-я неделя, пришла на очередное обследование. Акушерке не удалось поймать сердцебиение плода с помощью фетального монитора^[86], так что попросила меня взглянуть. Такое случается довольно часто, и в 99 процентах случаев все оказывается в порядке. Обычно я иду за портативным аппаратом УЗИ, прикатываю его, словно тележку с едой в гостинице, быстренько показываю на мониторе родителям сердце их ребенка, а затем укатываю его обратно, скалясь, словно ведущий телевикторины. После того как они безуспешно пытались услышать биение детского сердечка, все, что им нужно, – это лишь безоговорочные доказательства на экране того, что он в норме.

Данный случай, однако, явно относится к тому самому одному проценту, что мне становится ясно, как только я захожу в кабинет. Акушерка явно знает свое дело, и она бледная как смерть. Пациентка – терапевт, замужем за ординатором-офтальмологом, так что мы оказались в редкой ситуации, когда все присутствующие уже знают, что что-то совсем не так. Я даже не могу выдавить из себя привычные «уверен, что все в полном порядке», готовясь провести УЗИ.

В довершение ко всему мне еще пришлось вызвать консультанта, чтобы тот официально подтвердил смерть плода, хотя и мама, и папа оба знали, что передо мной на экране были четыре неподвижные камеры сердца их нерожденного ребенка. Она вела себя рационально, практично, сдержанно – резко переключилась в рабочий режим, полностью отгородившись, подобно мне, от эмоций. Он же просто разбитый. «Родители не должны хоронить своих детей».

5 июня 2008 года, четверг

Мой график дежурств мотает меня по всей больнице чуть ли не в случайном порядке – из женской консультации в операционную гинекологии, из клиники лечения бесплодия – в родильное отделение, от колоноскопии – к УЗИ, так что вокруг ни одного знакомого лица. Я уже чуть ли не отчаялся увидеть кого-нибудь, кого я узнаю, – если не считать работников соседней кофейни.

Редко когда повторно видишься с пациентами, однако во время вечернего обхода родильного отделения я наткнулся на того самого терапевта, который диагностировал ранее на этой неделе внутриутробную смерть плода. Теперь она пришла на индуцированные роды^[87]. Странно, но они вместе с мужем вроде как рады меня видеть – я для них знакомый человек, которому не нужно ничего объяснять, который в курсе случившегося и может немного подбодрить в этот кошмарный, страшный день.

Что тут вообще можно сказать? Огромный и прискорбный недостаток нашего обучения в том, что никто никогда нас не учил разговаривать со скорбящими парами. Будет лучше или хуже, если я скажу, что в следующий раз обязательно все получится? Мне хочется дать им надежду, однако кажется, что лучше этого не говорить. Звучит как какая-то особо извращенная версия поговорки «на нем свет клином не сошелся», сказанной после расставания с возлюбленным, словно один ребенок может полностью заменить другого. Сказать, как я им сочувствую? Разве тем самым я не стану перетягивать внимание на себя, вынудив их задуматься о чувствах еще одного человека? Им хватает жалости и сочувствия со стороны родных – зачем им это от постороннего человека? Может, обнять? Или перебор? Или недобор?

Делай то, что умеешь. Я просто рассказал им, что произойдет в ближайшие несколько часов. У них тысячи вопросов, на которые я отвечаю по мере своих возможностей. Очевидно, что так они справляются со своим несчастьем, фокусируясь на его медицинском аспекте.

Каждый час я заглядываю к ним, чтобы проверить, как у них идут дела. Уже перевалило за восемь вечера, однако я решил задержаться в родильном отделении, пока они не закончат. Г. ждет меня дома с минуты на минуту, однако я соврал, что у нас неотложная ситуация и мне нужно остаться. Не знаю, почему я не мог просто рассказать все как есть. Я вру и пациентке, когда она меня спрашивает, почему я все еще здесь в двенадцатом часу ночи. «Я кое-кого подменяю», – говорю я. Мне действительно кажется, что если не мои навыки общения, то мое присутствие уж точно хоть немного, да помогает им.

«Роды» происходят вскоре после полуночи, я беру у мамы кровь на анализ и рассказываю ей про все анализы, которые можно сделать для выяснения причины смерти плода. Они соглашаются на все, что вполне можно понять, однако это значит, что мне придется взять у ребенка образцы кожи и мышечной ткани, что является для меня самой ужасной частью работы в родильном отделении. Когда я только начал этим заниматься, мне было настолько не по себе, что приходилось, по сути, смотреть в сторону, пока я проделывал все необходимые манипуляции. Теперь же, став менее восприимчивым к тому, в потерю восприимчивости к чему попросту невозможно поверить, я могу смотреть. У меня просто разрывается сердце, когда нужно резать мертвого ребенка. Ожидаешь, что они будут выглядеть красивыми, совершенными, невинными – чаще всего это далеко не так. Вот уже пару недель, как он мертв – тело ссохшееся, кожа облазит, голова размякшая, выглядит чуть ли не обгоревшим. «Прости, – говорю я ему, забирая необходимые образцы тканей. – Ну вот и все».

Я снова его одеваю, поднимаю глаза к богу, в которого не верю, и говорю: «Присмотри за ним».

10 июня 2008 года, вторник

Остановила полиция в Голландском парке. «Вы в курсе, что проехали на красный свет?» Честно говоря, нет, не в курсе. Я ехал домой на автопилоте, совершенно измотанный после бесконечного ночного дежурства, за которое сделал пять кесаревых. Остается надеяться, что в операционной я был более внимательным, чем за рулем.

Я объяснил, что возвращаюсь домой после 30 часов в родильном отделении. Плевать они на это хотели – штраф в 60 фунтов и 3 штрафных балла (Система наказаний за нарушения ПДД в Европе. – Примеч. перев.).

18 июня 2008 года, среда

Мне не привыкать говорить перед пациентами шифрами. Одного-двух подслушанных слов может оказаться достаточно, чтобы пациент, строивший амбициозные планы воздвижения в твою честь храма, внезапно начал истерично обвинять тебя в том, что ты замышляешь их смерть. Так что, подобно тому, как хозяева собак по буквам произносят «Г-У-Л-Я-Т-Ь» перед своими питомцами или «Р-А-З-О-Й-Д-Е-М-С-Я Н-А В-Р-Е-М-Я» супруги, чтобы облапошить своего развесившего уши ребенка, у нас также есть свой секретный язык^[88]. Однако порой приходится держать в неведении не только пациентов. На этом месте работы мне тоже пришлось придумать специальный шифр, чтобы меня не понимала мисс Бэгшот, и все ради того, чтобы пережить устраиваемые ею бесконечные обходы палат. Когда мне нужно подзарядиться кофеином, я говорю интерну «проверить мистера Бакстера», и он бежит для меня в «Старбакс». Прошло три месяца, и она так и не разгадала этот шифр. Ну или она просто кайфует, когда от меня пахнет кофе.

20 июня 2008 года, пятница

Учу старшего интерна зашивать кожу с помощью скоб, которые, как я считаю, дают точно такой же результат с косметической точки зрения, что и обычные швы, в то время как времени на них уходит в 4 раза меньше^[89]. Он прекрасно со всем справился, однако, когда я посчитал в конце скобы, их оказалось 10. Я объяснил ему, что четное число скоб – это к несчастью, и попросил поставить еще одну по центру разреза. Я не суеверный – я без колебаний пройду под раскрытой стремянкой или буду жить в квартире, заставленной раскрытыми зонтами, – однако этому меня научили многие годы назад, и с тех пор я передаю эти знания младшим врачам. Наука, может, и выше всего сверхъестественного, но когда кто-то говорит тебе, что какая-то оперативная техника приносит несчастье, то лучше уж подстраховаться, чем потом сожалеть. Никто не захочет, чтобы его вызвали посреди ночи, потому что у пациента из живота полезли наружу кишки.

Полностью осведомленный о том, как избежать проблем с загробным миром, мой интерн берет в руки хирургический степлер, чтобы поставить последний талисман, – и случайно засаживает скобу глубоко мне в палец.

3 июля 2008 года, четверг

Пациентка Т.Г. вот уже как два дня пытается меня убедить, что у нее в молокоотсосе жучок. Мне пришлось ее заверить, что мы займемся этой проблемой, потому что, когда сначала я пытался ее успокоить, она принялась кричать, что я тоже заодно с русскими. Я поставил ей довольно-таки логичный диагноз – послеродовой психоз^[90], однако убедить психиатров, что ее нужно осмотреть, мне так и не удалось. Они посчитали, что она не представляет риска причинения вреда самой себе или ребенку. Это было то же самое, как если бы хирурги-ортопеды отказались принимать пациента со сломанной ногой на основании того, что тот не собирался принимать участия в Нью-Йоркском марафоне.

Сегодня позвонили из отделения неотложной помощи – пациентку Т.Г. осматривают психиатры после того, как ее привезла полиция. Персонал «Старбакса», что по соседству, вызвал «скорую», когда она вскочила с места, содрала с себя всю одежду, залезла на стол и принялась напевать «В ожидании героя» («Holding Out for a Hero»). Теперь буду знать, где психиатры проводят черту.

4 июля 2008 года, пятница

Пациентка Н.С. пришла в урогинекологическую клинику для замены выпавшего кольцевого пессария^[91]. Она спросила, нет ли других вариантов пессария, помимо кольцевого, потому что они теперь несут для нее определенный «багаж» (эмоциональный). Ей 58, и несколько недель назад она выплясывала на свадьбе у своего племянника, надев под платье «недостаточно надежное нижнее белье». От ее энергичных па под «Макарену» пессарий сместился и плюхнулся прямо на танцпол, покатился по нему и в конечном счете упал прямо у ног шафера.

«Что это? – закричал он, подняв его над головой. – Ни у кого колеса от коляски не терялось? А! Это, наверное, детское зубное кольцо!» Пациентка в спешке покинула танцпол, а затем и свадьбу, так и не узнав, засунули ли это «кольцо» какому-нибудь несчастному малышу в рот. Я выдал ей грибовидный пессарий^[92] и свою сочувствующую улыбку.

7 июля 2008 года, понедельник

Тревожный вызов в палату родильного отделения. Муж одной из пациенток дурачился с гимнастическим мячом, используемым для родов, упал и размозжил голову о пол.

8 июля 2008 года, вторник

Словосочетание «эмоциональные качели» в отделении акушерства и гинекологии пользуется огромной популярностью, однако я никогда не видел, чтобы кто-то делал уверенное «солнышко» со столь огромной скоростью, как это было сегодня.

Один старший интерн вызвал меня в отделение для беременных на ранних сроках, чтобы подтвердить выкидыш – он еще не делал толком УЗИ и хочет, чтобы взглянул кто-то другой.

Я помнил подобное ощущение слишком хорошо, так что поспешил туда прийти. Интерн не стал лишний раз обнадеживать пару и ясно дал понять, что все выглядит плохо. Когда я зашел, они сидели грустные и не издавали ни звука.

Только вот с УЗИ интерн справился не так хорошо, как с корректировкой их ожиданий. С тем же успехом он мог просканировать тыльную сторону своей ладони или пакетик чипсов. На самом же деле мало того, что с ребенком все в порядке, так там еще и второй ребенок, которого он не заметил. Не уверен, что мне когда-либо прежде доводилось сообщать хорошие новости^[93].

10 июля 2008 года, четверг

На следующей неделе мы с Г. решили отправиться на две недели на Маврикий, чтобы отметить нашу пятую годовщину. Я с нетерпением предвкушаю возможность порадоваться жизни без срочных вызовов и надеюсь, что не позабыл, что такое отношения, не ограничивающиеся поспешными завтраками и СМС с извинениями.

К сожалению, этому мыльному пузырю все-таки было суждено лопнуть, о чем я узнал, когда получил по электронной почте письмо от службы управления медицинским персоналом, в котором сообщалось, что я должен выйти на работу прямо посреди нашего отпуска. Никто из коллег не мог меня подменить, а я не умею принимать роды по скайпу, так что решил направиться прямиком к ним в кабинет, чтобы попытаться объяснить свою ситуацию. У меня было такое же нехорошее предчувствие, как у ребенка с перепачканными шоколадом зубами, который, будучи вызванным к директору, всячески отрицает причастность к краже конфет из столовой.

Моим коллегам приходилось сокращать медовый месяц и пропускать похороны родственников, так что вероятность изменения графика дежурств была крайне мала. Они отказались нанять врача на замену и предложили мне приехать на пару дней в Англию, а затем вернуться на отдых. Не думаю, что мне удастся отделаться, сообщив об этом Г. СМС.

6. Ординатор – вторая должность

Я всегда буду с величайшей гордостью говорить, что работал в НСЗ. (Кто не любит НСЗ?! Ну, не считая министра здравоохранения?) Она не похожа ни на одно другое наше национальное достояние: никто не отзывается с нежностью об Английском банке, никто не станет о вас худшего мнения, если вы решите подать в суд на аэропорт Кардифф. Несложно понять, почему так происходит: НСЗ выполняет самую удивительную работу, которая приносит пользу каждому из нас. Персонал НСЗ помог каждому из нас появиться на свет, и в один прекрасный день они положат нас в мешок, перед этим сделав все возможное с медицинской точки зрения, чтобы этого избежать. От колыбели до могилы, как это обещал в 1948 году создатель НСЗ Эньюрин Бивен.

Они накладывали гипс, когда мы ломали руку на физкультуре, они проводили нашей бабушке химиотерапию, они лечили привезенный нами из Кавоса хламидиоз, они назначали нам ингалятор, и за все это волшебство с нас не просили в момент обслуживания ни пенни. Записавшись на прием, нам не нужно проверять свой банковский счет: НСЗ всегда готова прийти на помощь^[94].

Оказавшись по другую сторону баррикад после стольких лет работы в НСЗ, уже как-то спокойней относишься к многочисленным тягостям этой работы – изнурительному графику, ужасной бюрократии, нехватке персонала, тому, что они по совершенно непонятной причине заблокировали доступ к Gmail на всех компьютерах в больнице (спасибо, ребята!). Я знал, что являюсь частью чего-то хорошего, важного, незаменимого, и поэтому ответственно выполнял свой долг. У меня нет какой-то врожденной трудовой дисциплины, и где бы я с тех пор ни работал, у меня были с ней серьезные проблемы (что охотно подтвердят в моем издательстве), однако НСЗ – это нечто особенное, и альтернатива ей пугает не на шутку.

Нам следует относиться к баснословным счетам за медицинские услуги в Америке как к Духу Рождества будущего (Персонаж «Рождественской истории» Диккенса, который являлся главному герою, чтобы показать ему, какая горькая участь его ждет, если он не изменится. – Примеч. перев.), демонстрирующему, что нас ждет после приватизации НСЗ. Политики, может, и прикидываются дурачками, однако они себе на уме, и мы, сами того не заметив, можем достаточно быстро оказаться заманенными в этот пряничный домик. Нам будут обещать, что НСЗ ждут лишь самые незначительные изменения, однако никакой след из хлебных крошек уже не поможет нам найти дорогу обратно через лесную чащу. В один прекрасный день не успеете вы и глазом моргнуть, как от НСЗ не останется и следа, а если моргнуть вы не сможете из-за инсульта, то окажетесь в полной заднице.

Пока я работал ординатором, мое мнение о частном здравоохранении в Великобритании несколько изменилось. Раньше я всячески его поддерживал, рассматривая как аналог обучения в частной школе: кучка богачей раскошеливается, тем самым экономя остальным налогоплательщикам по паре фунтов, и все только довольны. Я всегда мог представить, что, став консультантом, буду временами промышлять частной практикой – может быть, раз в неделю принимать в частной клинике, периодически проводить гистероскопию, если решу, что заслуживаю «Мерседес», возможно, и кесарево раз в месяц, если решу, что мой «Мерседес» заслуживает личного водителя. Я знал консультантов, которые жили подобной жизнью, и это нисколько не отталкивало меня от того, чтобы представлять себя на их месте.

А затем, во время второго года работы ординатором, я начал подрабатывать врачом на замену. На выплаты по ипотеке уходило слишком много денег, и это показалось мне весьма разумным способом сделать так, чтобы мои доходы хотя бы отдаленно приблизились к расходам. Так как со свободным временем было туго (и даже то, что у меня было, не воспринималось мной как мое, чтобы тратить его попусту), я обычно выходил на ночное дежурство между двумя дневными сменами на основной работе. И чтобы гарантировать себе возможность хотя бы час-другой поспать, по ночам я работал в частных больницах или в частном крыле какой-нибудь больницы НСЗ, где работы гораздо меньше.

В те дни друзья, оказавшиеся гораздо мудрее в выборе своего жизненного пути, частенько спрашивали меня о том, стоит ли им рожать детей в частной клинике. Это были люди, которые привыкли заказывать самые дорогие вина в ресторанах и самые дорогие коттеджи на праздники в Чилтернских холмах. Люди, которые знают, что, пускай счастье за деньги и не купить, за них определенно можно купить все самое лучшее.

Как оказалось, однако, эта теория не работает, когда дело касается беременности и родов. Обидно, потому что тем, кто решил обратиться в частную клинику, придется раскошелиться где-то на 15 000 фунтов, которые не будут компенсированы медицинской страховкой. Конечно, им достанется более комфортабельная палата и более качественное питание. Они определенно могут рассчитывать рожать посредством кесарева сечения, если сами того захотят. Более того, врач-консультант может даже всячески побуждать выбрать именно такой способ. За это они смогут выставить дополнительный счет в дополнение к выложенным 15 000, плюс их точно не вызовут внезапно со званого обеда, чтобы достать ребенка из своей пациентки. А если у вас вдруг откроется кровотечение несколько часов спустя, когда консультант уже вернется домой, то вами займется дежурный врач. Когда им оказывался я, это было совершенно нормально – я мог справиться с подобными проблемами, потому что они были неотъемлемой частью моей основной работы. К сожалению, сказать то же самое по поводу своих коллег частной практики я не мог. Многие работали старшими интернами, а некоторым крайне недоставало опыта, и, к сожалению, справиться с подобного рода ситуациями им было бы попросту не под силу.

Но что, если случится серьезная неотложная ситуация, с которой ни один врач не сможет справиться в одиночку? Для которой потребуется целая врачебная бригада акушеров, анестезиологов, педиатров, может даже, врачей и хирургов других специальностей? В таком случае единственное верное решение – это вызывать «скорую», чтобы пациента забрали в отделение НСЗ, предназначенное для подобных ситуаций, и надеяться, что он не умрет, не успев туда добраться.

Если вам нужны конкретные примеры, то попробуйте вбить в поиске названия частных родильных отделений вместе с фразой «внесудебное урегулирование». Как я уже сказал, еда там всегда превосходная. Стоит ли она того, чтобы за нее умереть, – решать вам самим.

Что касается меня, то лично я не стал бы даже рисковать оказаться старшим врачом, когда что-то пойдет не так, так что ушел из частной медицины после нескольких месяцев таких ночных дежурств. Было немножко жаль, потому что я уже решил, какого цвета униформу будет носить мой водитель.

9 августа 2008 года, суббота

Моих друзей, не имеющих отношения к медицине, всегда впечатляет, когда я ставлю диагнозы людям на улице по их внешнему виду – словно эдакий экспресс-доктор Хаус. У дамы в автобусе ранний Паркинсон, у мужчины в ресторане – липодистрофия из-за препаратов для лечения ВИЧ, у парня с характерными изменениями глаз – повышенный холестерин, дергающиеся руки – больная печень, изменения ногтей на руках – рак легких.

Вместе с тем всему, как оказалось, есть время и место. «Вагинальный трихомониаз», – гордо сказал я, показывая на следы от характерных зеленоватых выделений на половых губах стриптизерши. Испортить мальчишник оказалось проще, чем я думал.

11 августа 2008 года, понедельник

Моральная дилемма. Работал врачом на замену в родильном отделении одной частной клиники, и акушерка вызвала меня, чтобы я осмотрел роженицу с тревожными показаниями фетального монитора. Я дал пациентке понять, что помогу ее ребенку появиться на свет, потому что у него начал падать пульс. Я сказал женщине, что времени ждать консультанта нет, но все будет в полном порядке. Она отнеслась с пониманием.

Выйдя из палаты, я позвонил ее врачу-консультанту, мистеру Долохову – традиционный знак вежливости, когда имеешь дело с пациентом частной клиники. Он, однако, оказался не столь вежливым в ответ. Сказал, что будет уже через минуту и направится прямиком в палату: ни при каких обстоятельствах я не должен принимать роды у «его» пациентки. Вернувшись в палату, я начинаю готовить все необходимое к его приходу – щипцы, другие инструменты, набор для наложения швов. А потом решаю, что это нелепо – ребенку явно нездоровится, и с каждым мгновением, проведенным в утробе матери, его состояние будет только ухудшаться. Что, если его «буду через минуту» на деле означает то же, что и у таксистов? Если ребенок пострадает от моего бездействия, то под ударом окажется моя лицензия, а не его. Хуже того, ребенку будет причинен вред. Если мистер Долохов захочет написать на меня жалобу, то в худшем случае я просто больше никогда не смогу работать в больнице, в которой у меня нет ни малейшего желания работать.

Я принял роды – ребенок не сразу делает свой первый вдох, однако вскоре оживает, а результаты газового анализа крови пуповины^[95] подтверждают, что ждать и правда было нельзя. Выходит плацента, я зашиваю надрыв, вытираю пациентку начисто и говорю: «Адам – отличное имя». Только она называет его Барклаем. Консультанта все не видать. Моральная дилемма разрешена.

К тому времени, как мистер Долохов наконец появился, я уже успел переодеться в чистую униформу. Должен отдать ему должное – узнав результаты газового анализа у акушерки, он принес мне огромные извинения. Я бы предпочел, чтобы он выписал мне щедрый чек, особенно если учесть, что за проведенные мною роды он выставит пациентке счет на несколько тысяч фунтов, но ничего не поделаешь.

5 сентября 2008 года, пятница

– У тебя там есть местечко? – спрашивает меня мистер Локоис во время утреннего приема в женской консультации.

Я не сразу сообразил, о чем он – мы говорили про отпуск, про то, что я наконец собираюсь отдохнуть с Г. во Франции.

– Да… В смысле, мы уже купили билеты…

– Нет! Местечко! У вас есть там свое местечко?

Просто очаровательно, насколько он не в курсе того, как живут ординаторы. Я с трудом справляюсь с ипотекой за крошечную квартирку, хотя мы оба работаем.

Свой уголок во Франции кажется мне пока чем-то не более реалистичным, чем покупка скаковой лошади на Звезде Смерти. С другой стороны, это совершенно нормально для консультанта – видеть многообещающий свет в конце ординаторского туннеля.

Локоис извинился за то, что собирается уйти из клиники сегодня немного пораньше – на самом деле ему, скорее всего, уже пора уходить. На прием записаны 52 пациента, и теперь я единственный, кто остался из врачей. Может, в конце туннеля и правда маячит свет, только вот мой туннель 85 миль длиной и плотно завален фекалиями, через которые мне нужно прогрызать себе дорогу.

11 сентября 2008 года, четверг

Чуть ли не заплакал после безжалостной ночи, увидев в своей почтовой ячейке что-то кроме надоедливых дурацких напоминаний насчет парковки или антисептического геля для рук – это милейшая открытка от пациентки. Я помнил ее очень хорошо. Пару недель назад я зашивал ей разрыв после естественных родов.

«Дорогой Адам!

Хотела Вас поблагодарить. Вы проделали потрясающую работу – мой терапевт проверял мои швы и сказал, что почти не догадаешься, что я рожала, не говоря уже про разрыв третьей степени! Я чрезвычайно Вам благодарна. Спасибо Вам еще раз».

Когда получаешь подобные знаки внимания и признательности, то понимаешь, что оно того стоит. Она даже открытку сделала сама из красивейшего тисненого белого картона, украсив его отпечатками ног своего ребенка, сделанными бронзовой краской. С другой стороны, не думаю, что ей было из чего выбирать – вряд ли в каком-то магазине можно найти открытку с надписью «Спасибо, что заштопали мне анус!».

16 сентября 2008 года, вторник

В приемной родильного отделения женщина в бешенстве из-за того, что четверых человек, прибывших после нее, приняли раньше, чем ее.

«Если я попаду в больницу, мадам, – спокойно сказала ей одна из акушерок, – то мне хотелось бы, чтобы меня приняли последней, потому что это означало бы, что у всех остальных дела хуже, чем у меня».

18 сентября 2008 года, четверг

В восемь вечера звонит телефон. Я гадаю, не забыл ли я выйти на ночное дежурство, или же не явился кто-то другой, и невидимая резинка притянет меня обратно в отделение. К счастью, это всего лишь мой друг Ли, но голос у него довольно обеспокоенный. Ли из всех моих друзей определенно самый спокойный и уравновешенный, так что у меня плохие предчувствия. Он работает адвокатом защиты по уголовным делам, и я постоянно слышу, как он разговаривает по телефону с полицейскими, судьями и тому подобными, бодро интересуясь: «Кислотой было уничтожено все тело или только череп?» – или «О геноциде приблизительно какого уровня идет речь?» Он спрашивает, есть ли у меня свободное время к нему заскочить; его сосед по квартире Терри поранился, и Ли считает, что ему следует обратиться в больницу, однако хочет узнать мое мнение. Он живет недалеко, и у меня нет срочных дел, так что я еду к нему.

Терри действительно поранился. Самые незначительные действия порой приводят к самым серьезным последствиям – и в данном случае мы имели дело с самым настоящим «эффектом бабочки».

Он порезал большой палец, открывая обычную банку с фасолью, повредил маленькую артерию, которая теперь заливала пол кровью, а верхушка его большого пальца болталась, словно раскрытый рот у одного из Маппетов. Даже кость было видно.

Я с радостью сообщаю профессиональное медицинское заключение: в больницу не то что рекомендуется, а просто необходимо обратиться, причем как можно скорее. Думаю, мало кто на свете со мной в этом не согласится. К несчастью, Терри оказался одним из них.

Ли отводит меня на кухню. Выясняется, что Терри без уговоров в больницу не поедет – он много пьет и переживает, что анализ крови выявит повреждения печени, за которыми последует целая череда обследований и страданий, в которых он крайне не заинтересован. Это также объяснило бы, почему он столь сильно истекает кровью и почему поговорка «кровь людская – не водица» его словно не касается^[96].

Я потратил какое-то время, пытаясь убедить Терри. Я сказал ему, что врачи будут слишком обеспокоены свисающей половиной его большого пальца, чтобы разбираться с чем-либо другим, однако в этой битве мне явно не суждено одержать победу. Терри даже не разрешает мне вызывать «скорую», чтобы медики его осмотрели. Я возвращаюсь к Ли, чтобы сформулировать план Б. План Б приходит сам собой. Я врач, Ли – адвокат, и, согласно Закону о психическом здоровье, мы можем принудить Ли к лечению на основании того, что он представляет для самого себя угрозу. Ли, явно знающий про Закон о психическом здоровье побольше меня, указывает на то, что мы в любом случае бы не смогли своими силами обязать Терри лечиться, а так как он полностью дееспособный^[97], то с юридической точки зрения имеет полное право не обращаться за медицинской помощью.

У Ли, однако, есть план В, который предстает передо мной в виде небольшого чемодана с медицинскими принадлежностями.

Годом ранее он отдыхал в Уганде (кто вообще там отдыхает?), а всем отправляющимся туда отважным путешественникам рекомендуют купить один из таких наборов в поездку. В случае, если во время поездки не посчастливится попасть в больницу, местные врачи могут воспользоваться медицинскими принадлежностями туриста, что обеспечит ему защиту от их несколько более попустительского отношения к инфекционному контролю, а также от распространенного в тех краях ВИЧ.

Ли распечатывает чемоданчик, раскрывает его передо мной подобно ловкому рыночному торговцу и спрашивает, есть ли там все необходимое, чтобы зашить Терри палец. Он явно раскошелился на один из самых дорогих наборов – его, наверное, хватило бы, чтобы вырезать легкое для пересадки.

Немного покопавшись в наборе, словно тетушка, разыскивающая в коробке с ассорти свою самую любимую конфету, я достаю шовный материал, ножницы, иглодержатель, тампоны и антисептический раствор. Единственное, чего не хватает, так это местной анестезии. Ли шутит, что Терри может просто зажать между зубов деревянную ложку.

Итак, пять минут спустя я уже оперирую оказавшегося на этот раз на удивление сговорчивым Терри на кухонном столе. Обработав рану, я делаю два глубоких шва, чтобы попытаться остановить артериальное кровотечение, после чего, как только все высыхает, слой за слоем зашиваю палец. Вскоре боль становится слишком невыносимой для Терри и, желая свести его крики к минимуму (если сосед вдруг решит заглянуть, чтобы проверить, все ли в порядке, потребуются объяснения), Ли протягивает ему деревянную ложку. И она действительно помогает.

Вскоре я зашиваю кожу и в итоге весьма доволен результатом с косметической точки зрения. Не совсем уверен, насколько Терри прислушается к моим рекомендациям по уходу за раной и удалению швов, однако все равно их ему даю, в то время как он благодарит меня дрожащим голосом и тянется к бутылке, решив больше никогда не есть фасоль. Я тихонько спрашиваю у Ли про то, каковы могут быть юридические последствия случившегося для меня. Он смеется и сразу же меняет тему разговора, отправив меня домой на такси с бутылкой хорошего рома в руках (скорее всего, из Терриных запасов).

По дороге домой до меня доходит, что после нашей немного подпольной операции Терри будет не лишним несколько дней попить антибиотики. Я звоню Ли сказать, чтобы он обязательно отвел Терри с утра к терапевту. Я извиняюсь, что не выписал рецепт сам, объясняя это тем, что Генеральный медицинский совет не рекомендует выписывать рецепты друзьям и родственникам. Кажется, я услышал, как Ли закатывает глаза. «Думаю, это меньшее, о чем тебе следовало бы беспокоиться».

16 октября 2008 года, четверг

Передавал чрезвычайно загруженное родильное отделение вышедшему на замену врачу. Мы работали в поте лица весь день напролет, и ночка тоже не обещает быть спокойной.

Нескольким женщинам, скорее всего, понадобится делать кесарево, еще у нескольких все идет к необходимости в инструментальной помощи при родах, и это не говоря про аншлаг в приемном покое, а также поступающих одна за другой пациенток из отделения неотложной помощи. Я рассыпаюсь в извинениях – загруженные работой дежурства даются в два раза тяжелее, когда работаешь врачом на замену и толком не знаком с особенностями больницы. Я чувствую, что сменщика разрывает от беспокойства, однако он не произносит ни слова.

До меня доходит, что, возможно, я слишком уж его запугал, так что начинаю понемногу давать задний ход. «На самом деле в пятой палате роды должны пройти нормально, да и не думаю, что прямо сейчас в отделении неотложной помощи есть что-то срочное, так что…» Мои слова явно не возымели желаемого эффекта – он по-прежнему в ужасе. На ломаном английском он спрашивает меня, придется ли ему делать кесарево. Решив, что он на самом деле хочет узнать, умеет ли оперировать работающий с ним в смене старший интерн, я объясняю ему, что он совсем неопытный. Но нет, он на самом деле спрашивает, вынужден ли он будет делать кесарево сечение – раньше он его не делал никогда.

Я начинаю мысленно готовиться к тому, что на самом деле все это результат чудовищного недопонимания. Наверное, он должен был выйти на работу ординатором нейрохирургии, однако ошибся отделением, и наш настоящий врач на замену – тот, который на самом деле умеет делать то, что нам от него нужно, – с минуты на минуты зайдет, обвинив во всем какую-нибудь двусмысленную вывеску. Увы, этот парень действительно взял на себя дежурство в агентстве по найму в качестве ординатора акушерства и гинекологии, и никто ни там, ни в больнице не удосужился спросить, работал ли он когда-либо прежде в родильном отделении.

Я отправляю его домой и звоню консультанту, чтобы узнать, как быть, слишком хорошо осознавая, что его ответ будет подразумевать для меня еще одну 12-часовую смену, за которую мне к тому же и не заплатят.

20 октября 2008 года, понедельник

С пациенткой Г.Т. все в полном порядке – во всяком случае, с физической точки зрения. У нее нормальные результаты анализов крови и соскоба, гистероскопия и лапароскопия не выявили каких-либо отклонений. Нет никаких гинекологических или каких бы то ни было других логических причин описываемых ею тазовых болей, и ни один из бесчисленного множества испробованных нами способов лечения не дал какого-либо результата.

Она настаивает на том, что проблема именно гинекологическая. «Я знаю свое собственное тело!» Она даже знает, какое именно лечение хотела бы от нас получить. Она хочет, чтобы мы полностью удалили ей все органы малого таза.

Я вместе с рядом коллег, а также нашими начальниками обстоятельно ей объяснили, что не думаем, будто это хоть как-то поможет с ее симптомами. Кроме того, это серьезная операция, которая несет нетривиальные риски, в том числе вероятность развития спаечных процессов^[98] с последующим усилением тазовых болей.

Она упорно настаивает на том, что это единственное решение, «как я и говорила с самого начала», и больше не собирается слушать никаких других предложений, кроме того, чтобы ее выпотрошили. Может быть, у нее дома больше негде хранить продукты и она просто хочет освободить немного дополнительного места?

На меня ложится задача выписать ее наконец из клиники и направить к специалисту по лечению болей, который в конечном счете попросту назначит ей антидепрессанты. Она не особенно рада этому, и я слышу в свой адрес много всего, начиная от «Я плачу налоги всю свою жизнь» до «И вы себя называете врачом?», а также список людей, которым она собирается пожаловаться, начиная от главврача больницы и заканчивая ее терапевтом. Я говорю ей, что с пониманием отношусь к ее недовольству, однако и правда считаю, что мы сделали для нее все, что было в наших силах. Она просит, чтобы ее осмотрел кто-то еще, на что я отвечаю, что она уже была у многих врачей, все из которых придерживаются одного и того же мнения.

«Я не уйду, пока мне не назначат операцию», – заявляет в итоге она, сложив руки на коленях. Она явно настроена серьезно. У меня нет времени с ней возиться, так что я решаю записать ее на еще один прием через несколько недель, тем самым бросая одного из своих коллег под тот же самый автобус, из-под колес которого только что увернулся сам. У меня нет никаких сомнений, что она может – и будет – тратить попусту время людей в этой клинике еще добрый год, а то и дольше.

Прежде чем я успеваю предложить записать ее на этот прием, она выкрикивает: «Ну почему никто не воспринимает меня всерьез», после чего хватает контейнер для игл^[99] и швыряет его мне в голову. Взвизгнув, я нагибаюсь, и мой анус сжимается до одного миллиметра в диаметре. Контейнер ударяется о стену возле моего стола, и заразные иглы дождем осыпают меня сверху. Каким-то чудом ни одна из игл в меня не попадает и мне удается избежать заражения двенадцатью разными штаммами ВИЧ. На шум прибегает медсестра и тут же вызывает охрану. Все, прием закончен. Следующий!

6 ноября 2008 года, четверг

Я потерял ручку. Точнее, ее украли. А если еще точнее, ее украл один из трех человек в пятой родильной палате: пациентка А.Г., ее парень или ее мама. Я бы не переживал так сильно, не будь это подарок от Г., не будь это ручка фирмы «Монблан» и не прими я только что у их семьи роды.

Сами роды прошли без особых происшествий, однако все время, что я пробыл с семейством, оно вело себя довольно агрессивно. Плюс их злобное фырканье вкупе с суммарным количеством татуировок – у всех, за исключением пока что ребенка, – словом, немногое меня останавливало от того, чтобы обвинить их в краже.

Наверное, мне повезло, что за все эти годы у меня еще ничего не утащили. С моими коллегами же случалось всякое – им обчищали карманы, у них воровали сумки с сестринского поста и взламывали их шкафчики в раздевалке, не говоря уже о проткнутых колесах на парковке и даже нескольких нападениях.

Я пожаловался на случившееся мистеру Локоису, которому не доверил бы стричь ногти моему пациенту, однако всегда приятно получить совет и услышать историю из жизни бывалого. Совет заключался в том, чтобы обо всем забыть, постараться не угодить под нож, а также отдать должное пациенту за то, что тот знает толк в ручках. После этого он рассказал свою историю.

Прежде чем заняться акушерством и гинекологией, мистер Локоис в 1970-х работал какое-то время терапевтом на юге Лондона. Заполучив постоянную работу в общей практике, он решил отметить это дело покупкой голубого спортивного кабриолета. Он в этой машине души не чаял: без конца рассказывал про нее своим пациентам, друзьям и коллегам; покрывал ее воском и полировал каждые выходные; еще чуть-чуть, и он бы поставил ее фотографию в рамке у себя на столе. А затем, в один прекрасный день, всему пришел конец, как это часто бывает с безответной любовью. Уходя с работы, он обнаружил, что его голубого спортивного кабриолета на парковке и след простыл. Он обратился в полицию, которая сделала все, что могла, однако в конечном счете так и не нашла машину. Теперь разговоры Локоиса с пациентами, друзьями и коллегами переключились на обсуждение того, куда катится этот мир – как кто-то мог украсть его прекрасную машину?

Однажды он рассказал о своем несчастье пациенту, который оказался высокопоставленным членом какой-то местной банды. И, следуя тому странному моральному кодексу, который так чтят все преступники, пациент был крайне возмущен услышанным. Какой подонок будет красть машину у врача? Совершенно неприемлемо. Он пообещал, что обязательно найдет виновного и убедит его вернуть машину, хотя мистер Локоис и сказал, что в этом нет никакой необходимости – точно так же, как вы бы сказали кому-либо, что «нет никакой необходимости» покупать вам путевку на Сейшелы с полным покрытием расходов. То есть, говоря другими словами, это означало «действуйте».

Позже на той же неделе Локоис пришел на работу и обнаружил на парковке голубой спортивный кабриолет с ключами на приборной панели. Переполнившая его радость сменилась куда более смешанными эмоциями, когда до него дошло, что номера и салон у машины совсем другие.

15 ноября 2008 года, суббота

Получил письмо по электронной почте от мадам Матье, в котором сообщалось, что она с огромным сожалением вынуждена мне вернуть деньги за оставшиеся занятия по курсу разговорного французского, потому что я уже пропустил их столько, что продолжать больше нет никакого смысла. Переписка с мадам Матье обычно ведется на французском, чтобы обеспечить нам полное погружение в язык. Это первое письмо от нее на английском: она явно считает, что иначе я попросту ничего не пойму, тем самым сыпля мне sel на как бы там ни было по-французски «рану».

17 ноября 2008 года, понедельник

Суеверие запрещает когда-либо называть дежурство спокойным. Точно так же, как мы не говорим «удачи» актерам или «пошел в жопу» Майку Тайсону. Стоит сказать слово на букву «С» врачу, и, словно по волшебству, в больнице из ниоткуда непременно появится самый больной пациент на свете. Я прихожу врачом на замену на дежурство в частное родильное отделение, и ординатор сообщает мне, что «сегодня ночью должно быть очень спокойно». Не успел я брызнуть на нее водой и выпалить: «ИМЕНЕМ ИИСУСА ХРИСТА, ИЗЫДИ», как она объяснила мне, что у кого-то из королевской семьи одной из стран Персидского залива только что родился ребенок в родильном отделении, что в какой-то степени объясняет, почему внутри больницы везде охранники, а снаружи столько черных «Феррари».

Лично для меня огородить канатом три стола в пабе, чтобы отпраздновать совершеннолетие – это уже «несколько щеголевато», однако наши глубокоуважаемые гости не только забронировали все родильное отделение целиком, чтобы там больше не было ни единого пациента, но еще и заплатили консультанту, чтобы тот остался на всякий случай на всю ночь. Так что ординатор совершенно справедливо сказала, что дежурство обещает быть тихим.

18 ноября 2008 года, вторник

Сегодня вечером за медицинской консультацией звонил Рон. Его отец в последнее время сильно похудел, в груди он ощущает дискомфорт, а также испытывает все большие и большие проблемы с глотанием. Утром он был у терапевта, который сказал ему, что у него несколько желтоватый вид, и назначил ему прием у гастроэнтеролога через неделю. Рон хотел узнать, в чем, как мне кажется, дело.

Если бы такой вопрос попался мне на письменном экзамене, то я бы сказал, что речь идет о раке пищевода с метастазами, показатель выживаемости у которого – ровно ноль. Если бы меня спросил пациент, я бы сказал, что симптомы очень тревожные и следует незамедлительно провести обследование, чтобы исключить рак.

Но что, если меня спрашивает кто-то из близких мне людей? Я сказал, что терапевт сделал все правильно (и это правда), а также, что все еще вполне возможно, что это какой-то пустяк (определенно неправда – не было ни единого варианта развития событий, в котором у него не нашли бы что-то очень серьезное). Мне отчаянно хотелось, чтобы все оказалось в порядке – ради Рона и ради его отца, которых я знал с 11 лет, – так что соврал. Мы никогда не врем своим пациентам, чтобы дать им ложную надежду, однако в данном случае я сделал именно это – заверил друга, что все будет в порядке.

Генеральный медицинский совет постоянно нам напоминает, чтобы мы не выступали в роли врачей для своих друзей и родных, однако я всегда игнорировал эти рекомендации и выступал для них в роли «горячей линии» по медицинским вопросам.

Моя работа лишала меня возможности быть полезным другом во многих отношениях, так что, думаю, мне казалось, что я должен предложить хоть что-то, чтобы оправдать свое имя в списке людей, которым они отправляют открытки на Рождество. А ведь именно поэтому нас и учат этого не делать.

20 ноября 2008 года, четверг

Больше нигде работникам не приходится пользоваться общей обувью по принципу «кто первый встал, того и тапки». Мы словно в боулинг-клубе, в котором людей постоянно обдает околоплодными водами, кровью и тканью плаценты, и все при этом слишком ленивые, чтобы почистить после себя обувь.

Тем, кто хочет свои собственные белые кожаные больничные ботинки, нужно раскошелиться где-то на 80 фунтов, так что прежде только консультанты могли себе это позволить и разгуливали по больнице, словно у них на ногах были две огромные таблетки парацетамола. Теперь же появились новые резиновые тапочки под названием сабо – они бывают разных цветов и ничем не хуже прежних больничных ботинок. Кроме того, в них есть отверстия, через которые можно продеть навесной замок, чтобы ни один засранец не мог прибрать их к своим рукам или бородавкам.

Сегодня в раздевалке появилось объявление: «Ни при каких обстоятельствах персонал не должен надевать резиновые сабо, так как эта обувь не обеспечивает надлежащей защиты от падающих игл». Какой-то несостоявшийся стилист из персонала дописал снизу: «А кроме того, они выглядят по-уродски»^[100].

22 ноября 2008 года, суббота

Вызвали в отделение неотложной помощи, чтобы я осмотрел 19-летнюю девушку с обильным вагинальным кровотечением. Все как обычно, все как обычно. На деле же я столкнулся с девушкой, которая, взяв кухонные ножницы, сама провела себе хирургическую коррекцию половых губ. Она доблестно сумела на три четверти разрезать свои малые половые губы, прежде чем решила а) остановиться, б) вызвать «скорую». У нее снизу было полное месиво и обильно текла кровь. Я узнал у старшего ординатора, не посадят ли меня за членовредительство, если я отрежу то, что болтается, и зашью кровоточащие края. Он дал мне зеленый свет, и я все привел в порядок. Честно говоря, результат был ненамного хуже, чем после большинства хирургических коррекций половых губ, которые мне довелось повидать.

Я записал пациентку на прием в отделение гинекологии через несколько недель, и мы немного поболтали. Она сказала мне, что «думала, будто пойдет кровь», на что я даже не нашелся ничего ответить, а также что она «просто хотела выглядеть нормальной». Я заверил ее, что с ее половыми губами было все в полном порядке – они и правда выглядели совершенно нормально. «Но не так, как в порно», – ответила она.

В СМИ в последнее время было немало шумихи по поводу пагубного влияния порно и глянцевых журналов на восприятие людьми своего тела, однако я впервые столкнулся с последствиями лицом к лицу. Это одинаково ужасающе и печально. Как скоро к нам начнут попадать девушки, решившие с помощью степлера сделать свое влагалище поуже^[101]?

10 декабря 2008 года, среда

На этой неделе в больнице проводится учет рабочего времени^[102]. Подозреваю, что у людей с нормальной работой руководство отслеживает, не работает ли персонал меньше часов, чем положено.

Врачи-консультанты, которых прежде в отделении никто не видел, вдруг принялись выдавать выписные эпикризы пациентам, а также осматривать больных в отделении неотложной помощи – и все ради того, чтобы младшие врачи не задерживались на работе. Все это будет продолжаться вплоть до той наносекунды, когда с учетом рабочего времени будет покончено, однако пока что я, разумеется, наслаждаюсь происходящим. Вот уже третье дежурство подряд, как я ухожу домой вовремя, из-за чего Г. на полном серьезе интересуется, не уволили ли меня.

Чтобы обеспечить иллюзию точности, канцелярские работники из управления больницы выбирают случайным образом несколько врачей и ходят за ними по пятам на протяжении всего дежурства. Ко мне присоединилась одна из них на время ночного дежурства. Пробыла она со мной – до 22.30, после чего без тени иронии заявила, что устала, и отправилась домой.

29 декабря 2008 года, понедельник

Принимал в гинекологической клинике пациентку, чей терапевт недавно назначил ей гормональные пластыри для заместительной терапии, и теперь у нее появилось вагинальное кровотечение. Я спросил у нее, как долго она пользуется пластырями, и, приподняв блузку, она принялась их считать. «Шесть, семь, восемь недель». Ее терапевт не удосужился ей объяснить, что старые пластыри нужно снимать.

10 января 2009 года, суббота

Сегодняшняя свадьба Перси и Мариетты стала для всех триумфальной победой над обстоятельствами. Не один, а сразу два врача смогли выбить себе отгул в столь знаменательный для них день. Причем на целый день, а не как у моей коллеги Амелии, которая смогла отпроситься в день своей свадьбы только на вечер, в результате чего принимала пациентов с прической и в макияже, чтобы успеть на церемонию.

Главное же чудо в том, что они вообще смогли так далеко вместе зайти, несмотря на то, что система, казалось, задалась целью разрушить их отношения. Перси и Мариетта после окончания учебы получили стажировки в разных округах, а это означало, что минимальное возможное расстояние между их больницами будет составлять 120 миль. Вместо того чтобы жить вместе в каком-нибудь одинаково неудобном для обоих месте, Перси решил переехать в больничное общежитие с ужасными условиями проживания, и появлялся дома, когда это позволял его рабочий график, – то есть практически никогда.

Его шафер Руфус, проходящий стажировку в хирургии, произнося тост, сравнил их отношения с браком, в котором один из супругов работает на Международной космической станции. Это был потрясающий тост. Еще трогательнее его сделал тот факт, что Руфусу пришлось произносить спич в перерыве между закусками и главным блюдом. Едва успев расправиться с жареной куриной печенью, он убежал на ночное дежурство.

12 января 2009 года, понедельник

Попросили осмотреть пациентку в приемном покое и провести повторное вагинальное обследование, так как акушерка не была уверена в своей оценке. А оценка ее заключалась в том, что у плода головное предлежание, в то время как матка раскрыта на 1 сантиметр. Я же обнаружил, что у плода ягодичное предлежание, а матка раскрыта на 6 сантиметров. Я объяснил маме, что ребенок находится попой вниз и безопаснее всего будет сделать кесарево. Я не стал разъяснять маме, в какую часть тела ребенка медсестра засунула свой палец, обнаружив раскрытие на один сантиметр.

22 января 2009 года, четверг

Случайно уронил свой пейджер в измельчитель для мусора, в котором он с хрустом ушел в мир иной. Чувствовал себя так, словно написал себе в штаны – сначала приятное теплое чувство облегчения, за которым сразу следует: «Черт, чего делать-то теперь?!»

29 января 2009 года, четверг

Прежде чем сделать разрез на матке во время проведения кесарева, прождал где-то минуту, пока по радио не заиграет другая песня. Может быть, группа «Cutting Crew» («Рубящая бригада» или «Режущая бригада». – Примеч. перев.) и подходит для хирургии, однако я отказываюсь принимать роды под припев «Сегодня ночью я умер в твоих руках».

30 января 2009 года, пятница

Пациентке Д.Т. лет 25, и она пришла в клинику кольпоскопии^[103], чтобы сделать свой первый соскоб. А потом сразу и второй: у нее полное раздвоение матки – два влагалища, две шейки матки, две матки. Я никогда не видел ничего подобного прежде. Я взял оба мазка, после чего минуту-другую ломал голову над тем, как промаркировать образцы для лаборатории, а также что писать в медкарте – программа скринингового обследования шейки матки НСЗ явно не была рассчитана на столь редкий случай.

Последний раз женщина была у гинеколога еще в подростковом возрасте, и у нее ко мне куча вопросов. Признавшись, что никогда с подобным случаем не сталкивался, я отвечаю на вопросы, насколько могу. Больше всего она переживает по поводу беременности в будущем^[104]. Я спрашиваю, не будет ли она против ответить и на несколько моих вопросов. Конечно, это может показаться неуместным, но мы с ней явно поладили, и мне вряд ли еще когда-либо попадется такая пациентка.

Вот что я узнал. Раньше она предупреждала об этом парней перед сексом, тем самым жутко их пугая, так что теперь вообще об этом не говорит. Как бы то ни было, они все равно ничего не замечают, что вовсе не удивительно – большинство парней имеет в лучшем случае обрывочное представление о женской анатомии. Если оставить в стороне старую добрую игру «найди клитор», то большинство из парней не отдает себе отчета в том, что у девушек есть специальное отверстие для мочи – они просто убеждены, что это такой один большой многофункциональный служебный туннель. Не раз после установки катетера во время родов будущие отцы спрашивали у меня, не помешает ли он появиться ребенку на свет.

Итак, пациентка рассказала мне, что предпочитает для секса свое левое влагалище, так как оно больше, хотя, по ее же словам, здорово иметь возможность подстраиваться под парней с разными размерами.

После работы я рассказал об этой пациентке Г. «Значит, это что-то типа тех металлических точилок в школе с двумя отверстиями разных размеров?»

3 февраля 2009 года, вторник

Последний день на работе перед переводом на новое место. Всегда чувствуешь себя несколько странно, когда уходишь из больницы, где на твоих глазах рождались и умирали люди, где ты проводил больше времени, чем дома, видел администратора чаще, чем свою вторую половинку, и при этом твой уход остается практически незамеченным – но это уже далеко не первый раз, так что я привык.

У младших врачей такая огромная текучка, что я понимаю, почему этому не придают особого значения. Как однажды прошипела нам одна особенно злобная старшая медсестра: «Вы лишь временные посетители на моем постоянном месте работы».

Раньше я никогда не получал на прощание даже открытки, не говоря уже про подарки. Сегодня же в своей почтовой ячейке я обнаружил конверт от мистера Локхарта. В нем была открытка и ручка «Монблан».

7. Ординатор – третья должность

В конечном счете наступает момент, когда нужно решить, каким именно врачом ты хочешь стать. Имеется в виду не формальная специализация – то есть, например, неврология или урология, – а скорее манера вести себя с пациентами, что куда важнее. Сценический образ врача развивается по мере прохождения практики, однако, как правило, за пару лет работы мы успеваем выработать свой личный подход к пациентам, который сохраняется на протяжении всей карьеры.

Будем ли мы улыбчивыми, обворожительными и позитивными? Или же тихими, задумчивыми и мудрыми? Полагаю, точно такое же решение принимают полицейские, когда выбирают, стать им хорошим или плохим полицейским (или полицейским-расистом).

Я решил остановить свой выбор на «деловом» подходе – никаких глупостей, никакой пустой болтовни, сразу к делу, ну и немного сарказма для разнообразия. Тому было две причины. Во-первых, я уже был таким человеком, так что специально стараться от меня особо и не требовалось, а во-вторых, гораздо проще все успеть, когда каждый долбаный раз не начинаешь общение с пациентом с 5-минутной беседы про погоду, их работу и последний отпуск. Конечно, так ты кажешься более отстраненным, однако я не думаю, что это так уж и плохо. В конце концов, мне не нужно, чтобы пациенты добавляли меня в друзья на «Фейсбуке» или спрашивали мое мнение насчет того, в какой цвет им покрасить туалет.

Традиционно считается, будто пациентам нужно, чтобы врачи задавали им открытые вопросы («Расскажите, что вас беспокоит»), а затем предоставляли различные варианты лечения, из которых больной мог бы сам выбрать наиболее ему подходящее. Такие слова, как «выбор», в теории звучат неплохо – нам нравится считать себя творцами собственной судьбы. Однако… Вы когда-либо стояли в очереди в столовой, где на выбор больше двух основных блюд? Люди колеблются в нерешительности, передумывают, советуются с друзьями. Может, окунь? А что насчет картофельной запеканки? Даже не знаю, что взять. А тем временем пюре с макаронами остывают. Так что порой лучше не ходить вокруг да около и исключить любые сомнения.

Так, работая в родильном отделении, я убедился, что пациентам гораздо спокойнее, когда врачи рекомендуют один-единственный вариант развития событий. В наших интересах свести стресс для пациента к минимуму, а он, в свою очередь, более охотно согласится доверить вам свою жизнь и жизнь своего ребенка. Точно так же в клинике я ускорил для бесчисленного количества пациентов доступ к эффективному лечению, не перечисляя им все возможные варианты, единственной целью чего была бы возможность сказать, что пациент сам выбрал лечение. Вместо этого я высказывал им свое профессиональное мнение, и пациент уже решал, прислушиваться к нему или нет. Лично мне именно это и нужно было бы от доктора, ну или от механика, занимающегося починкой моей машины.

Вместе с тем никуда не денешься от того факта, что такой прямолинейный подход делает из тебя менее «приятного» врача. Конечно, доверие гораздо важнее симпатии, однако всегда приятно пользоваться и тем и другим, так что на своей третьей должности в роли ординатора – а теперь я работал в огромной клинике – я решил добавить в свое общение с пациентами немного тепла. Должен признать, что это решение не было полностью добровольным, – кто-то на меня пожаловался. Касалось это скорее моей работы, а не поведения, тем не менее я был настолько ошарашен, что решил сделать все, чтобы не допустить подобных жалоб впредь, и если для этого нужно было научиться болтать со своими пациентами, подобно парикмахерам в салонах, а также раздавать направо и налево улыбки, то так тому и быть.

Словно гром среди ясного неба – ко мне домой из больницы, в которой я работал два года назад, пришло письмо. В нем сообщалось, что одна прооперированная мной пациентка подала на меня иск о врачебной халатности. На самом деле никакой халатности не было – повреждение мочевого пузыря при проведении кесарева сечения случается в среднем в 1 случае из 200, и она была проинформирована об этом риске перед операцией, дав на нее письменное согласие. Приятно знать, что риск повреждения мочевого пузыря во время проведения кесарева мною значительно ниже, чем 1:200, потому что со мной такое случилось лишь однажды, а операций подобных я провел куда более, чем 200. Мне было ужасно не по себе, когда это произошло, однако я знал, что было сделано все необходимое. Я сразу же заметил случившееся, уролог прибыл в операционную незамедлительно, и хотя пациентке и были доставлены дополнительные неприятности, в конечном счете все свелось лишь к тому, что ей пришлось совсем немного повременить с выпиской. Также я был уверен, что и после этого все было как надо: я всячески извинялся, вел себя искренне и смиренно, что в данном конкретном случае не требовало от меня какой-то актерской игры. Последнее, чего мы желаем своим пациентам, так это на самом деле столкнуться с одним из тех осложнений, о которых мы их предупреждаем. «Не навреди»: эта фраза возглавляет список наших должностных инструкций. Как бы то ни было, бывает всякое, и в данном случае всякое случилось с ней.

Господа Мудило, Мудилович и Наимудейшев – любящие судиться с медиками за условный гонорар адвокаты – были на этот счет несколько другого мнения. Согласно их экспертному мнению – которое, судя по всему, было составлено после того, как они бегло пролистали книгу под названием «Закон: просто обвини их, на хрен, во всем – пускай отмазываются», – наш траст проявил халатность, я провел операцию гораздо ниже ожидаемых от меня стандартов, значительно растянул физические страдания истца, а также лишил ее возможности сразу же взять на руки новорожденного.

К сожалению, я не мог подать встречный иск за все те часы, что без надобности потратил, изучая архивные медицинские записи, встречаясь с адвокатами и правозащитниками, а также за нанесенный моей личной жизни ущерб, так как меня лишили последнего свободного времени, не говоря уже про стоимость всего того «Ред Булла», что помогал мне стоять на ногах во время ночных дежурств после бессонных дней, потраченных на составление дурацких отчетов. Или за испытанные мною страдания – за тревогу и чувство вины, которые вкрались в мою и без того наполненную стрессом работу, за несправедливые обвинения в моем непрофессионализме, за переживания по поводу того, что эти обвинения все-таки могли оказаться справедливыми.

Я старался изо всех сил ради каждого своего пациента, и когда кто-либо предполагал обратное, для меня это было все равно что ножом по сердцу.

Пациентка практически наверняка не имела ни малейшего понятия, насколько печальным и утомительным весь этот процесс будет для меня. Ее адвокат наверняка пригладил свои усы, состроил свое самое озабоченное выражение лица и сказал ей, что имеет смысл рискнуть, так как в случае победы ее ожидает солидная компенсация^[105]. И он был прав, так как больница урегулировала иск в досудебном порядке, как это обычно и происходит. Может быть, то, что в нашей системе здравоохранения все больше и больше процветает сутяжничество, является лишь неотъемлемой частью ее постепенной американизации. Или же, возможно, пациентка просто была из тех безрадостных людей, которые подают в суд на каждого второго встречного: на водителя автобуса, не пожелавшего доброго утра; на официанта, позабывшего принести на гарнир картошку фри; снова на меня, за то что обо всем этом написал. Какова бы ни была подоплека произошедшего, для меня это обернулось сильнейшим моральным кризисом – я стал спрашивать себя, зачем вообще мне заниматься медициной, если даже у пациентов на меня зуб. Я всерьез стал задумываться над тем, чтобы послать все к чертям, чего прежде со мной никогда не происходило. Но я этого не сделал. Я решил собраться и усвоить урок, чтобы впредь защитить себя от подобного рода писем.

– Доброе утро! – выпалил сияющий Адам версии 2.0 на приеме в как всегда переполненной женской консультации.

– Приятель, ты что, издеваешься? – сказал муж одной из пациенток.

Итак, мой новый запал продержался ровно два дня.

6 февраля 2009 года, пятница

Пациентке Г.Д. понадобилось кесарево сечение в связи с вялой родовой деятельностью. Это не стало для меня особым сюрпризом. Когда она к нам поступила, то предъявила мне свой план родов на девяти цветных и ламинированных страницах. Там было расписано все: и песни китов, которые будут играть на ноутбуке (не помню точно возраста и конкретного вида китов, однако вполне уверен, что эти подробности также были указаны), и масла для ароматерапии, и гипнотерапия, которую она планировала использовать вместо анестезии, и даже пожелание акушерке говорить «волны» вместо «схватки». Все было обречено с самого начала – план родов мне всегда казался чем-то сродни плану погоды на завтра или плану выигрыша в лотерею. За два столетия акушеры так и не придумали способа предугадывать течение родов, однако какая-то мамаша в свободных одеяниях решила, что ей это не составит никакого труда.

Стоит ли говорить, что план родов Г.Д. пошел коту под хвост. На смену гипнотерапии пришла закись азота, а на смену закиси азота – эпидуральная анестезия. По словам акушерки, пациентка гаркнула на мужа, чтобы тот «выключил это дерьмо», когда он возился с громкостью китовых завываний. За 6 часов ее матка так и не продвинулась дальше 5 сантиметров, несмотря на синтоцинон^[106]. Мы уже дважды решали подождать еще пару часиков, так что я объясняю, что ребенок не собирается появляться на свет естественным путем, и я не собираюсь ждать, пока у плода неизбежно начнется дистресс и ситуация станет крайне неотложной. Нам придется провести кесарево сечение. Как и ожидалось, она отнеслась к этому не с энтузиазмом. «Да ладно! – сказала она. – Должен же быть еще какой-то способ!»

Я не горю желанием получить жалобу^[107] от пациентки за то, что она хотела идеальные роды, а мать-природа ее как-то подвела. Прежде мне уже доводилось получать жалобу от пациентки, которой я не разрешил зажечь во время родов свечи. «Не думаю, что это такая уж неуместная просьба», – написала она. Да, очень уместно организовать открытое пламя прямо рядом с кислородными баллонами.

У этой пациентки на лице было написано, что она собирается написать решительное письмо, так что я прикрыл свою задницу, попросив врача-консультанта заскочить и переговорить с ней. К счастью, мистер Кадоган оказался на месте – он по-отцовски нежный, обворожительный и приятный, и от него пахнет дорогим парфюмом, от чего богатые дамочки так и стекаются в частное отделение, где он предпочитает находиться. Он в два счета убедил Г.Д. подписать форму информированного согласия перед операцией. Он даже предложил провести кесарево самому, вызвав недоумение и насмешки со стороны персонала. Никто не мог вспомнить, когда он в последний раз принимал роды бесплатно. Может быть, гольф-клуб закрыли из-за дождя?

Он предлагает пациентке провести нечто под названием «естественное кесарево», о котором я слышу впервые в жизни. Свет в операционной приглушенный, из колонок звучит классическая музыка, а ребенок не спеша появляется на свет из живота под взоры папы и мамы. Это уловка, и он наверняка получит за это кучу денег, однако Г.Д. проглатывает наживку. Впервые за весь день она выглядит хотя бы немного счастливой.

Когда мистер Кадоган уходит, Г.Д. спрашивает у акушерки, что она думает насчет «естественного кесарева». «Если бы он оперировал меня, – отвечает акушерка, – то мне хотелось бы, чтобы освещение включили на полную».

7 февраля 2009 года, суббота

Пропустил первую половину мюзикла «Отверженные» из-за сложного кесарева на 29-й неделе беременности^[108] и не имел ни малейшего долбаного понятия, что происходит во второй части (особенно с учетом того, что положительного персонажа, Жана Вальжана, звали, по сути, так же, как и отрицательного, Жавер).

Судя по тому, что я узнал от Рона и остальных в пабе после театра, просмотр первой части ясности им не добавил.

8 февраля 2009 года, суббота

Позвонил Саймон, чтобы рассказать, что после ссоры со своей новой девушкой он порезал себе на запястьях вены и в итоге попал в больницу, где ему наложили швы. Он уже дома и в полном порядке, и его записали на прием к психиатру.

Он спросил, не злюсь ли я на него, а я ответил, что конечно же нет. На самом деле я был чертовски зол – за то, что он это сделал, за то, что не позвонил мне, чтобы я мог попытаться его отговорить. Разве он не должен был так поступить после стольких потраченных на него часов? Я почувствовал себя виноватым, думал, что сделал недостаточно, – что я мог постараться лучше, или же и вовсе предугадать это и предотвратить. А затем я стал чувствовать себя виноватым из-за того, что вообще на него разозлился.

Мы проболтали с ним час или около того, и я напомнил ему, что он может звонить мне в любое время, днем и ночью. Вместе с тем подобные разговоры за последние три года у нас уже были столько раз, и мне не по себе от того, что с нашей первой беседы мы так и не сдвинулись с места.

На самом же деле это, наверное, неправильный взгляд на происходящее. Депрессию нельзя излечить, точно так же, как нельзя излечить астму – нужно купировать симптомы. Я стал тем самым ингалятором, который он решил носить с собой, и мне следует быть довольным, что благодаря мне у него все это время не было приступа.

17 февраля 2009 года, вторник

Срабатывает тревожная сигнализация, и восстановить спокойствие и порядок на этот раз не так-то и просто. Помимо доброй дюжины снующих, как обычно, туда-сюда людей, в воздухе еще и облако пыли и штукатурки. Будь мы героями сериала «Катастрофа», то стену непременно проломила бы «скорая», но нет. Акушерка с такой силой дернула за тревожный шнур (Альтернатива тревожной кнопки для вызова реанимационной бригады в виде троса. – Примеч. перев.), что посыпался потолок.

19 февраля 2009 года, четверг

Очень жаль, что наши обязанности по защите детей^[109] не включают в себя возможность накладывать право вето на некоторые ужасные имена, которыми родители порой награждают своих незадачливых детишек. Сегодня утром я помог появиться на свет малышу Сэйтону, что в точности совпадает по звучанию с английским «Satan», сатана, тот самый владыка ада. В школе ему наверняка придется несладко, однако мы со спокойным сердцем должны отпускать его в этот нелегкий путь. (Ну или же он и правда дитя дьявола и мне следовало запихать его обратно.)

За обедом у нас с моей коллегой Кэйти состоялся энергичный спор по поводу того, кому повезло меньше – маленькому Сэйтону или родившейся у ее пациентки девочке по имени Ласанья, что по-английски звучит точно так же, как «Лазанья». Мы постоянно меряемся с ней различными страшилками словно дети.

Она рассказала, что однажды у ее пациентки родилась девочка, которую та назвала Клайвом, на что я отвечаю ей, что у нас была Принцесса Майкл, так что ее пример особо не впечатляет. Оливер сказал, что в Исландии, откуда он сам родом, имена для новорожденных выбирают из строго утвержденного списка, за рамки которого выходить нельзя. Не такая уж и плохая идея, если подумать.

4 марта 2009 года, среда

То, что я ухожу из родильного отделения, в котором работаю, вовремя, не должно быть каким-то знаменательным событием, однако сегодня мне это удалось, и у меня давно запланированный ужин с бабушкой в ресторане. После того как мы разделались с закусками, она наклонилась ко мне, облизнула палец и вытерла им каплю соуса с моей щеки. Когда она снова облизнула свой палец и было уже немного поздно, я осознал, что это никакой не соус, а капля крови из влагалища одной из моих пациенток. Я решил об этом умолчать.

7 марта 2009 года, суббота

«Доктор Адам! Вы принимали у меня роды!» – завизжала женщина на кассе в супермаркете. Я совершенно ее не помню, однако все сходится. В конце концов, с моим именем и родом занятий она не ошиблась. Я спрашиваю про ее «малыша», потому что, само собой, не помню, какого пола ее ребенок. С ним все в порядке. Она задает мне невероятно конкретные вопросы, касающиеся той беседы, которая у нас состоялась год назад за ее влагалищем: про то, как у меня продвигается постройка сарая, успел ли я заскочить после работы в строительный, как собирался. Мне немного неудобно из-за того, насколько больше она запомнила меня, чем я ее. С другой стороны, однако, это же был один из важнейших моментов в ее жизни, в то время как для меня эти роды вполне могли стать шестыми за день. Вот как, должно быть, чувствуют себя знаменитости, когда поклонники спрашивают у них, помнят ли те, как давали им автограф после концерта 10 лет тому назад.

– Я пробью его как чеддер, – шепчет она мне, взвешивая купленный мною козий сыр.

Это сэкономило бы мне пару фунтов, став самым крупным денежным поощрением на работе, которое я когда-либо только получал. Я улыбаюсь ей в ответ.

– Это не чеддер, Роузи, – говорит проходивший мимо менеджер…

…И от моего поощрения не остается и следа.

30 марта 2009 года, понедельник

Только что распечатал родителям снимок их ребенка и уже начал стирать с живота мамы гель для УЗИ, как вдруг отец просит меня сделать еще один снимок под другим углом со словами: «Просто я не уверен, что этот можно будет разместить на «Фейсбуке». Я уже было начинаю закатывать глаза, порядком устав от этих помешанных на себе любителей социальных сетей, ни дня не способных прожить без общественного внимания, когда наконец посмотрел на снимок. Тут-то я и понял, что он имеет в виду: на фото кажется, что ребенок мастурбирует.

3 апреля 2009 года, пятница

Выпиваю с Роном. Говорим о его работе и про то, что он решил «двигаться дальше». Я сам временами подумываю о том, чтобы и мне начать двигаться дальше. Однако проблема в том, что у меня в этой стране только один потенциальный работодатель. Рон предлагает устроить мне встречу с консультантом по подбору персонала и выражает уверенность, что у меня полно навыков, которые пригодятся в других профессиях.

Я частенько слышу нечто подобное от тех, кто не работает в медицине, но им меня не убедить. Многим кажется, что врачи – эксперты в разрешении проблем, способные по набору симптомов определить конкретный диагноз. На деле же мы скорее доктор Ник (Горе-врач из «Симпсонов». – Примеч. перев.), чем доктор Хаус. Мы учимся распознавать ограниченное количество конкретных проблем по увиденным ранее признакам – подобно 2-летнему ребенку, который отличит кошку от утки, однако вряд ли правильно назовет шлакоблок или шезлонг. У меня упорное чувство, что я не продержался бы долго в роли консультанта по вопросам управления, используя свои навыки решения проблем, чтобы увеличить продажи провального бренда нижнего белья для женщин.

«Тебя определенно ждет шестизначная зарплата», – говорит мне Рон, пересылая контактную информацию своего знакомого консультанта. Я обещаю с ней непременно связаться, однако не уверен, хочу ли этого. Не уверен, что и она захочет мне помогать, когда я назову ей свои ключевые навыки – вытаскивание из влагалищ детей и «Киндер-сюрпризов».

6 апреля 2009 года, понедельник

Все взоры устремлены на проводимое запланированное кесарево – на этот раз в связи с предлежанием плаценты^[110]. Операция проходит гладко, однако все молчаливы и сосредоточенны, так как в любую секунду все может пойти наперекосяк. Все, за исключением отца ребенка, настроенного на дурацкие шутки.

«Ого, хорошо еще, что обычно все это спрятано за кожей», что-то насчет пениса ребенка и пуповины – обычные пошлости.

Полагаю, он просто нервничает, однако его нелепая болтовня сильно раздражает и отвлекает. Я безразлично мычу в ответ на его остроты, чуть ли не говоря в открытую: «Я тут пытаюсь сосредоточиться. Позвольте мне принять роды. Я же не вмешивался в момент зачатия со своими дешевыми прибаутками».

Он все не унимается:

– Лучше бы он не был черным. Бывало такое, что ребенок рождается не того же цвета, что и родители?

– Синий в счет? – выдаю я.

С балаганом покончено.

17 апреля 2009 года, пятница

Пациентке Д.С. года 22. В отделение неотложной помощи она поступила с острой болью в животе. Здешний интерн говорит мне, что у нее отрицательный тест на беременность, а осмотревшие ее хирурги подозревают, что проблема гинекологического характера. Я провожу осмотр. Она выглядит в порядке – пульс слегка завышенный, живот слегка болезненный при надавливании, однако она без проблем ходит и разговаривает. Положить ее в отделение будет перебором, однако отправлять домой, пожалуй, слишком рискованно. Будь это обычная дневная смена в будние, я бы, наверное, просто бы отправил ее к кому-нибудь на УЗИ, чтобы удостовериться, что никакой серьезной опасности нет. Проблема в том, что сейчас вечер субботы и в больнице минимум персонала – вернее, его почти и нет.

В таких случаях принято не рисковать, и пациентку, как правило, кладут на ночь в больницу, чтобы сделать УЗИ утром. Лучше уж испортить одну ночь из жизни пациентки, чем жертвовать своей карьерой в случае, если что-то пойдет не так. Кроме того, больнице придется понести расходы за содержание одной дополнительной кровати, которые, по приблизительным оценкам, должны составить порядка 400 фунтов. Полагаю, стоимость одной смены специалиста по УЗИ была бы куда меньше и его наличие позволяло бы избегать как минимум одной подобной госпитализации каждую ночь. Но кто я такой, чтобы указывать больнице, как тратить их деньги? Особенно когда они просто решили избавиться от кроватей в комнатах отдыха дежурных. (Может быть, так они сэкономят деньги на постельном белье, которое вспоминают поменять раз в неделю, а то и в две? Может быть, они решили, что мы больно сильно воспрянули духом? Что врачи будут слишком уж бодрыми, слишком уж в ударе, если немного поспят?)

Мы в отделении акушерства и гинекологии не пропадем – медсестра из соседнего отделения для женщин на ранних сроках беременности сжалилась над нами, явно впечатленная размерами мешков у нас под глазами, и сделала дубликаты ключей, чтобы мы могли дремать на больничных койках в ее отделении. Это настолько редкий и настолько великодушный акт доброты, что моя коллега Флер даже расплакалась, а затем принялась шерстить интернет, чтобы узнать, может ли медсестра претендовать на орден Британской империи.

Сложно описать радость, когда слышишь, что тебе есть где поспать после нескольких ночных дежурств, проведенных в безуспешных попытках вздремнуть в офисном кресле. Это специальная гинекологическая кровать с держателями для ног, однако дареному коню в зубы не смотрят. Я бы согласился на койку, над которой с потолка свисало бы на одном лобковом волоске пианино, будь у меня возможность хотя бы немного в ней вздремнуть.

Внезапно до меня доходит, что рядом с кроватью стоит аппарат УЗИ. Убедившись, что Д.С. по-прежнему без труда ходит, я сопровождаю ее вверх по лестнице, чтобы сделать УЗИ. Если все окажется в норме, она сможет отправиться домой, а я даже не буду иметь права выставить НСЗ счет на сэкономленные благодаря моей находчивости 400 фунтов.

Оглядываясь назад, я понимаю, что было ошибкой не предупредить медсестру неотложной помощи о том, что я забираю на время ее пациентку. Я так и представляю, как меня уведомляют, что, согласно какому-то там правилу, я не имею на это права, однако времени на подобные разборки не было. Также было ошибкой не вызвать санитара, чтобы тот помог мне поднять пациентку наверх на коляске. Больше же всех явно ошибся интерн неотложной помощи, сообщивший мне, что у пациентки отрицательный тест на беременность (если, конечно, под «отрицательным тестом на беременность» она не имела в виду, что вообще не делала теста на беременность, тем самым вызвав огромную путаницу).

К тому времени, как мы добрались до моего временного убежища с аппаратом УЗИ по лабиринту угрюмых больничных коридоров, Д.С. уже выглядела довольно слабой, и у нее была сильная одышка. УЗИ живота выявило разрыв фаллопиевой трубы вследствие внематочной беременности, и ее живот оказался залит кровью. Вместо того чтобы быть поближе к реанимационному оборудованию, она оказалась вместе со мной в закрытом отделении больницы, словно мы были подростками в поисках местечка, чтобы позажиматься.

Через полчаса отчаянных звонков по телефону мы были в операционной – в жилах Д.С. теперь было на пару пакетов крови больше, а в ее животе – на одну фаллопиеву трубу меньше, и теперь ей ничего не угрожало. Понятия не имею, какова мораль всей этой истории.

26 апреля 2009 года, воскресенье

Вызвали в отделение неотложной помощи осмотреть пациентку. Согласно данным ее медкарты, ей 35, а работает она в массажном салоне, причем, судя по всему, салоне такого рода, где массировать ей ничего особо не приходится – во всяком случае, руками. Причина обращения – застрявший во влагалище инородный предмет. Смена выдалась загруженная, так что времени пускаться в расспросы нет – ноги врозь, расширитель в руки, увидел, схватил, вытащил. Без всякого сомнения, это худший запах на свете, с которым я когда-либо сталкивался. Его просто не описать – могу только сказать, что у меня подступила рвота, а медсестра пулей выскочила за шторку. Полагаю, каждый цветок в больнице тут же немного увял. Мне не очень хочется спрашивать, но я должен узнать, с чем имею дело.

Если вкратце, то это была часть губки для душа в виде пожарного Сэма (Персонаж детского мультика. – Примеч. перев.), а точнее, его голова. Ну конечно же! Если подробнее, то несколько месяцев назад до женщины дошло, что она теряет много денег в определенные дни месяца, когда не может делать клиентам «массаж», поэтому соорудила себе импровизированный менструальный колпачок, обезглавив беднягу Сэмюэля. Одному богу известно, как она объяснила изменение его внешнего вида своим детям. Или они боялись, что отправятся на гильотину следом за ним, если начнут расспрашивать о его судьбе? Хотя голова Сэма и собирала в себя достаточно эффективно поступающую сверху менструальную кровь, а также, как оказалось, не менее эффективно впитывала другие жидкости снизу, из-за отсутствия шнурка достать ее оказалось непростой задачей. Кроме того, она была вся расплющена многочисленными ретивыми клиентами за последние три месяца.

На самом деле несправедливо говорить, что этот запах не поддается описанию. Это запах скопившейся за три месяца менструальной крови вперемешку с вагинальными выделениями и зловонной спермой разных мужчин, количество которых, должно быть, достигло трехзначного числа. Я дал ей знать, что впредь нет никакой необходимости устраивать в ее честь казнь бедным губкам для душа. Она также может остановить у себя месячные более традиционным способом – пить без перерыва противозачаточные таблетки. Я оставил персонал отделения неотложной помощи самим разбираться, как маркировать этот инородный предмет в баночке для бактериологических исследований.

4 мая 2009 года, понедельник

Еще один день, еще один, а то и дюжина тревожных вызовов. Отправляюсь провести роды с помощью вакуум-экстрактора из-за мало обнадеживающих показателей фетального доплера, но только я собираюсь включить экстрактор, как показатели нормализуются, так что я снимаю перчатки и передаю пациентку акушерке, чтобы та провела естественные роды. Я остаюсь в палате на случай, если у плода снова начнется дистресс, однако все проходит хорошо, и вскоре показывается головка.

Отец смотрит за происходящим, впервые становясь свидетелем чуда рождения – всячески восторгается, подбадривает и говорит своей жене, как здорово у нее все получается. Акушерка говорит маме, чтобы та перестала тужиться и начала часто и отрывисто дышать, чтобы она могла не спеша направлять голову ребенка, тем самым постаравшись избежать сильных повреждений. Голова продвигается вперед, и отец выкрикивает: «Господи, где его лицо?!» Мать, как легко догадаться, тоже начинает кричать, ребенок пулей из нее вылетает, и промежность рвется на части. Я объясняю им, что дети, как правило, рождаются головой вниз^[111], и с лицом их ребенка все в полном порядке (крови, конечно, на нем теперь немного больше, чем могло бы быть). Надеваю перчатки и открываю набор для наложения швов.

5 мая 2009 года, вторник

Одна пациентка в женской консультации просит провести кесарево без каких-либо медицинских показаний. Я объясняю ей, что в нашем отделении не проводят кесарево по требованию: должна быть какая-то конкретная медицинская причина, потому что это операция, несущая в себе риск кровотечения, инфекции, проблем с анестезией и т. д.

Ее главным аргументом было то, что она не хочет долго тужиться, а потом все равно оказаться в операционной для экстренного кесарева. Мне было некуда деваться – запланированное кесарево куда безопасней экстренного и, как правило, безопасней родов с инструментальной помощью. Однако я не мог ей этого сказать.

Она не собиралась сдаваться. «А что, если мне просто тужиться не пристало?» – сказала она на своем эстуарном английском, который я с трудом разобрал. Мне было неловко ей отказывать, особенно с учетом того, что треть акушерок для себя выбирали запланированное кесарево – это было определенно несправедливо по отношению к ней.

Вчера я был по другую сторону баррикад. Мы с Г. собирались слегка расширить свои жилищные условия и ездили смотреть вместе с агентом по недвижимости понравившуюся нам квартирку. Этот проныра, которому едва стукнуло 20, как только ее не расхваливал. Место просто отличное, сказал он нам – он сам купил себе жилье неподалеку. От этого нам стало еще больше не по себе. У какого-то молокососа в блестящем нейлоне нашлись деньжата на квартиру в районе, где мы с трудом могли себе ее позволить. Неужто я ошибся с выбором профессии? Или же агентство недвижимости работало по тому же принципу, что и благотворительный магазин, где персонал первый в очереди на покупку поступающего на продажу товара.

Агент сказал нам, что продавец прежде отверг предложение ниже запрашиваемой цены, однако не мог сказать, насколько именно оно было ниже запрашиваемой цены – это против некого закона проныр, своего рода кодекса чести для бесчестных. Я спросил его, не подсказал ли ему коллега, насколько ниже запрашиваемой цены были другие предложения, когда он покупал свою собственную квартиру. Он стал восхитительного цвета высушенных на солнце помидоров (т. е. залился краской. – Примеч. перев.). «Спросите у меня мое любимое число в фунтах!» – сказал он. Как оказалось, его любимым числом было 11 500.

«Спросите у меня, почему некоторым женщинам проводят кесарево», – сказал я своей пациентке. Я подождал, пока до нее дойдет, и она спросила. Я ответил, что некоторые женщины переживают по поводу значительно более серьезных долгосрочных последствий естественных родов для мочевого пузыря и проблем с недержанием кишечника, так как это сильно отразится на их образе жизни. Как оказалось, она тоже беспокоится по этому поводу, так что ее записали на кесарево сечение на 39-й неделе беременности.

25 июня 2009 года, четверг

Спустился в отделение неотложной помощи в районе 11 вечера, чтобы осмотреть одну пациентку, и, собираясь с духом, решил немного полистать «Твиттер». Сенсация не заставила себя долго ждать.

– Господи Иисусе! – ахнул я. – Майкл Джексон умер!

Одна из медсестер тяжело вздохнула и встала:

– В какой палате?

18 июля 2009 года, суббота

Если они собираются в ближайшее время обновить клятву Гиппократа, то им следует добавить строчку насчет того, чтобы никогда не упоминать на вечеринках, что ты врач. Особенно это касается гинекологов, к которым у каждой женщины на планете уйма вопросов – главным образом насчет контрацепции, детородной функции или беременности.

Я научился особенно расплывчато рассказывать о том, чем занимаюсь, когда знакомлюсь с новыми людьми, либо искусно менять тему разговора.

Сегодня на вечеринке в загородном доме зашел разговор о никабе, и кто-то ляпнул, что под никабом многие женщины очень стильно одеваются, порой пряча от взора одежду на тысячи фунтов. «Это правда, – сказал я. – Причем под этой одеждой я видел у очень многих мусульманских женщин самое роскошное нижнее белье, а у полудюжины на лобке были весьма виртуозные и искусные стрижки. Инициалы, спирали и все такое!» Полная тишина. Тут до меня доходит, что я перестарался со своей загадочностью. «Я врач, кстати».

28 июля 2009 года, вторник

Записываю пару на кесарево, и они спрашивают меня, есть ли возможность выбрать дату. Они британцы китайского происхождения, и я знаю, что, согласно китайскому зодиаку, определенные дни в году считаются счастливыми или несчастливыми, и рожать всегда желательно в «благоприятный день», как их называют.

Конечно же, мы готовы пойти им на уступку, если это будет целесообразно и безопасно. Они просят посмотреть, можно ли записаться на 1 или 2 сентября.

– Благоприятные дни? – спрашиваю с улыбкой я, мысленно освобождая у себя на лацкане место для значка «за отличие в понимании особенностей других культур».

– Нет, – отвечает муж. – Просто сентябрьские дети идут в школу на год позже и показывают лучшие результаты на экзаменах.

10 августа 2009 года, понедельник

Да, мадам, вы непременно обделаетесь во время родов. Да, это совершенно нормально. Все дело в давлении. Нет, я никак не могу этого предотвратить. Хотя с другой стороны, спроси вы меня вчера, я бы сказал вам, что то карри, которое вы так усердно уплетали, чтобы «стимулировать роды»^[112], скорее всего, никак делу не поможет.

17 августа 2009 года, понедельник

Рассказывал студентам-медикам про анатомию таза, когда появился кто-то из институтской администрации с новостями про Джастина, отсутствующего студента из группы. Как оказалось, его не будет до конца семестра, и, судя по всему, врачом ему вообще не стать. Прошлой ночью он здорово подрался в ночном клубе со своим парнем, и была вызвана полиция. Полицейские нашли у Джастина немного белого порошка, заподозрили, что это никакая не сахарная пудра, и арестовали его прямо на месте. В свою защиту Джастин принялся говорить, что его следует немедленно отпустить, потому что он учится на врача и нужен своей стране. Это немного вышло ему боком, и полицейские связались с мединститутом, тем самым объяснив его отсутствие сегодня утром.

Представитель администрации уходит, и никто больше не настроен изучать анатомию таза (если они вообще были на это настроены). У нас состоялся разговор о степени пригодности студентов к медицинской практике, а также о том, каково это – быть уволенным прежде, чем тебя даже успели нанять. Все студенты по очереди задают плохо завуалированные гипотетические вопросы «Что, если бы студент сделал то-то», и лицо каждого бледнеет, когда они слышат мой ответ. Я решаю развлечь их историей про своих исключенных из института сверстников. Группа третьекурсников отправилась во Францию на так называемый регби-тур, который состоял из периодических матчей в регби, а также бесчисленных часов всевозможных игр с выпивкой. Самая отвязная и оригинальная из них заключалась в изготовлении «Очень кровавой Мэри» в местных пивнушках. Они заказывали в баре кучу водки, возвращались за свой столик, доставали шприцы с иглами, брали друг у друга кровь, выливали ее друг другу в стакан, а затем их опрокидывали. Местная жандармерия категорически отказалась соблюдать неписаное правило «что происходит во Франции, то остается во Франции» и оперативно прореагировала на жалобы персонала по поводу раскиданных по бару игл от шприцов, арестовав студентов и проинформировав о случившемся институт. Мою учебную группу, судя по всему, не сильно удивило, что их отчислили за это нарушение, хотя один из них и заметил один смягчающий фактор: то, что студенты третьего курса умеют брать кровь, это весьма впечатляюще.

Все главным образом продолжали жалеть Джастина. Мое предложение пожалеть бедного избитого парня Джастина они пропустили мимо ушей.

«Я просто не могу поверить, – громко ахнула одна из девушек. – Джастин гей?»

19 августа 2009 года, среда

Моральная дилемма. Провожу запланированные на сегодня кесаревы. Этой пациентке кесарево назначили в связи с ягодичным предлежанием. Я разрезаю матку, и ребенок явно лежит головой не вверх. Черт. Мне следовало сделать УЗИ прежде, чем начинать. Предполагается, что мы должны это делать всегда на случай, если ребенок успел перевернуться после последнего осмотра. Чего никогда не случалось. До сегодняшнего дня.

Итак, выбор у меня следующий:

а) закончить делать кесарево и признаться пациентке, что я провел операцию, в которой совершенно не было нужды, оставив ей на животе шрам и вынудив остаться на несколько дней в больнице, в то время как она могла родить естественным путем;

b) закончить кесарево и сделать вид, что ребенок действительно был в ягодичном предлежании. Для этого мне придется соврать в ее медкарте и убедить медсестру и ассистента нарушить клятву, вступив со мной в сговор;

с) засунуть руку в матку, перевернуть ребенка, схватить его за ногу и достать попой вперед.

Я выбрал первый вариант и во всем признался. Пациентка оказалась на удивление понятливой. Подозреваю, она в любом случае была за кесарево. Затем пришла пора написать отчет о клиническом инциденте и рассказать обо всем мистеру Кадогану. Он отреагировал совершенно спокойно и сказал, что теперь я хотя бы никогда не забуду делать УЗИ перед кесаревым.

Мне сильно полегчало, когда он рассказал мне вдобавок про ненужное кесарево, которое однажды провел, будучи младшим стажером. Ребенка никак не удавалось достать с помощью щипцов, так что он сделал экстренное кесарево. К сожалению, когда он вскрыл живот, ребенок каким-то образом тем временем родился через влагалище.

– Как же вы объяснили пациентке это? – спросил я.

Последовала пауза.

– Ну, в те времена мы не были такими честными с нашими клиентами.

20 августа 2009 года, четверг

Согласовываю с пациенткой И.С. проведение аборта. У этой 20-летней студентки незапланированная, нежелательная беременность, которую не удалось предотвратить с помощью презерватива. Мы обсудили альтернативные методы контрацепции, а также то, как правильно пользоваться презервативом^[113]. Мне не составляет труда обнаружить ошибку в ее методике. Я сам еще тот любитель давать вещам вторую жизнь, однако если вывернуть презерватив наизнанку и надеть его перед вторым заходом, то он, скорее всего, немного потеряет свою эффективность^[114].

20 октября 2009 года, вторник

Один из ординаторов не вышел на работу, так что я заведую этим бардаком в одиночку. Тридцать пациентов, записанных на утро, я принимал до трех дня, тем самым задержав прием записанных на вторую половину дня пациентов на два часа.

Все пациенты как один злые, причем совершенно справедливо – они просидели в зале ожидания по 4 часа и теперь были недовольны, как мокрые курицы в клетке. Стоит ли говорить, что ни от моих искренних извинений, ни от того факта, что моей вины в этом не было, им легче не становится, и атмосфера остается напряженной. Сильно сомневаюсь, что если бы я был пилотом, а мой второй пилот не вышел бы на работу, то авиакомпания не придумала бы ничего лучше, чем отправить меня в полет одного «авось прокатит».

Семь вечера, и на финишной прямой два пациента, как вдруг меня в срочном порядке просят написать направление для пациентки, у которой на 30-й неделе случился рецидив нервной анорексии. Причем за сегодня она съела больше, чем я.

28 октября 2009 года, среда

Нужно было принять в стационар женщину с воспаление органов таза, чтобы поставить ей капельницу с антибиотиками. К сожалению, она не хочет их получать, так как считает, что я на коротком поводке у фармацевтической промышленности, вследствие чего мы с ней зашли в тупик. Мы обсудили ее опасения. Как оказалось, переживать по этому поводу она начала совсем недавно – точнее, вчера, когда прочитала что-то об этом в «Фейсбуке».

Как по мне, так еще один довод против развития технологий. Наш траст наконец-то признал, что на дворе XXI век, и предоставил нам оборудование для цифровой рентгенографии – больше никаких негатоскопов и напечатанных рентгеновских снимков. Теперь мы можем получить к ним доступ с любого компьютера в больнице. К сожалению, система не работала с момента ее установки, что отбросило нас всех в XIX век, когда никакого рентгеновского излучения не было и в помине.

Пациенты частенько приходят на прием со стопками бумаг, на которых распечатана и подчеркнута найденная ими в интернете информация, и довольно утомительно тратить дополнительно по 10 минут на пациента, объясняя ему, что блогер из Копенгагена с розовыми сердечками на своей странице, пожалуй, не самый надежный источник. С другой стороны, если бы не интернет, я бы не мог отправлять пациентов сдать образец мочи, чтобы тем временем в панике найти в сети какую-то касающуюся их проблемы информацию.

На сегодня современные технологии решили преподнести мне теорию заговора. Пациентка просит меня доказать, что я не нахожусь в кармане у фармацевтических компаний. Я объясняю ей, что хочу прописать антибиотики, являющиеся дженериками^[115], цена которым – копейки, и что фармацевтические компании наверняка пришли бы в ярость из-за того, что я не выбрал что-нибудь подороже. Не убедил. Тогда я говорю, что езжу на пятилетнем «Пежо-206», так что мне вряд ли кто-то приплачивает. «Ладно», – говорит она и соглашается на антибиотики.

4 ноября 2009 года, среда

Пациентке Т.Г. за 30, она бухгалтер, и ей диагностировали внематочную беременность. В ее случае проблему можно вылечить медикаментозно с помощью метотрексата^[116], и она с радостью на это соглашается, чтобы избежать операции. Я рассказываю ей про лекарство, а также про то, что нужно делать после его приема. Объясняю все возможные побочные эффекты, а также что можно и что нельзя делать в процессе лечения, подчеркивая, что следующие три месяца ей следует использовать эффективные контрацептивы, а в первый месяц вообще воздерживаться от секса. Какое-то время она размышляет, после чего спрашивает: «А как насчет анального секса?»^[117]

18 ноября 2009 года, среда

Пришел навестить отца Рона в больницу. Он выглядит ужасно – пожелтевшая кожа туго натянута на торчащие кости. На лице проступает сеть кровеносных сосудов – организм сжег все жировые клетки до единой, бросив все свои силы на борьбу с раком, против которого у него нет ни единого шанса. «Хотелось бы, чтобы никто не видел меня в таком виде, – говорит он. – Мы потратим целое состояние на то, чтобы в похоронном бюро меня сделали красивым после смерти – не мог, что ли, подождать пару месяцев?»

Его положили в больницу на стентирование пищевода, чтобы он мог и дальше есть и пить, а его последние дни были как можно более комфортными. Будучи бывшим инженером, он восхищается конструкцией стента – тот изготовлен из упругой металлической сетки, достаточно мощной, чтобы придавить опухоль и раскрыть пищевод. «Двадцать лет назад такого бы не сделали, – говорит он, и мы продолжаем разговор о том, как нам повезло жить именно в этот момент развития нашей цивилизации. – Думаешь, через двадцать лет они научатся лечить рак?» – спрашивает он. Никак не соображу, какой ответ его больше утешит, так что уклоняюсь: «Слушай, я же только во влагалищах разбираюсь», и он смеется в ответ.

Следующий вопрос. «Почему всегда говорят, что люди проигрывают свою битву с раком, и никогда – что это рак выигрывает у них?» Отец Рона все продолжает шутить. Если честно, он делал это все время, что я его знаю. Когда я только пришел, первые несколько минут мне было от этого немного неловко, однако теперь я искренне наслаждаюсь утром, которого так страшился. Это очень добрый и мудрый ход с его стороны – мало того, что его друзьям и близким так гораздо проще, когда они приходят его навестить, так мы еще и сможем запомнить его таким, каким он всегда был, – пускай и с подпорченным здоровьем, но все с такой же яркой личностью.

10 декабря 2009 года, четверг

Проводил роды с помощью вакуум-экстрактора. Когда я только начинал работать здесь, то принимал маму в клинике лечения бесплодия. Меня так и подмывает поднять ребенка вверх, словно Симбу в «Короле Льве» и запеть во всю мочь «Circle Of Life».

Зашивая промежность, я спрашиваю у пациентки, как прошло лечение бесплодия. Как оказалось, она забеременела без всякого лечения через неделю после приема. Как бы то ни было, записываю этого ребенка на свой счет.

17 декабря 2009 года, четверг

Как ни печально, но ежегодно в этой стране мамы и маленькие дети становятся жертвами домашнего насилия и умирают. Обязанность каждого акушера-гинеколога – выявлять подобные случаи. Это зачастую непросто, так как проблемные мужья, как правило, приходят на прием вместе со своими женами, лишая их тем самым возможности пожаловаться. В нашей больнице придумали специальную систему, чтобы помочь женщинам сообщить о насилии в семье, – в женском туалете висит объявление: «Если вы хотите обсудить любые случаи домашнего насилия, то наклейте в свою медкарту красный стикер», и в каждой кабинке лежат листки стикеров с красными кружками.

Сегодня, впервые за всю мою врачебную карьеру, одна женщина налепила на свою медкарту несколько красных кружков. Ситуация непростая, так как она пришла на прием вместе со своим мужем и двухлетним ребенком. Я под всякими предлогами пытаюсь выпроводить мужа из помещения, однако у меня ничего не выходит. Я вызываю старшую акушерку и консультанта, и нам удается остаться с женщиной наедине.

Как бы мы ни старались быть помягче в своих расспросах, толку от этого никакого – она молчит, выглядит напуганной и ничего не понимающей. Десять минут спустя нам удается выяснить, что эти красные кружки стали одними из первых проявлений творческих наклонностей двухгодовалого ребенка, который налепил их в медкарту, когда ходил с мамой в туалет.

8. Ординатор – четвертая должность

На протяжении моей врачебной карьеры на каждые «не мог бы ты взглянуть на эту шишку/сыпь/пенис?», услышанные мной за пределами больничных стен, всегда приходилось как минимум одно «не знаю, как тебе это удается». Как правило, я слышал это от людей, которых бы и в присяжные не выбрали, не говоря уже о поступлении в мединститут, однако это ничего не меняет. Это тяжелая работа с точки зрения времени, сил и эмоций, которые на нее уходят, и для человека со стороны она является весьма незавидной.

Я занимался медициной уже шесть лет. Первоначальный блеск уже давно сошел. Не один раз мой палец зависал над кнопкой «да пошло оно все» – в дни, когда что-то шло не так, пациенты писали жалобы, рабочий график менялся в последний момент. Недостаточно для того, чтобы начать обводить объявления о работе в газете, однако определенно достаточно, чтобы начать раздумывать, нет ли у меня каких-нибудь давно потерянных тетушек-миллионерш при смерти.

В медицине меня удерживали две вещи. Во-первых, я слишком долго и усердно трудился, чтобы оказаться там, где я был сейчас. Во-вторых – и я понимаю, что это может звучать немного напыщенно, – это честь – иметь возможность играть столь важную роль в жизни других людей.

Может, ты и опоздал на час домой, однако опоздал из-за того, что не дал новоиспеченной матери умереть от потери крови. Пускай к тебе на прием в женскую консультацию и пришли 40 женщин вместо запланированных 20, однако эти 40 женщин доверяют тебе здоровье своих детей. Даже в самых ненавистных составляющих работы – лично для меня таковым был прием больных в урогинекологической клинике, куда приходили бабульки, чьи мышцы тазового дна были словно зыбучие пески, а матки вываливались прямо в их нижнее белье с начесом, – каждое принимаемое тобой решение способно неизмеримо улучшить качество чьей-то жизни. А затем какой-нибудь пациент чихает, приходится брать ведро с тряпкой, и начинаешь жалеть, что не занялся бухгалтерским учетом.

Можно проклинать работу с ее сумасшедшим графиком, мастерить куклы вуду руководства и даже носить с собой постоянно ампулу с рицином на случай встречи с министром здравоохранения, однако о каждом из своих пациентов ты заботишься по-настоящему^[118].

Должно быть, у меня был эмоциональный подъем, когда на этой четвертой должности в роли ординатора я согласился представлять медицину на дне карьеры в моей бывшей школе. От меня требовалось все утро сидеть за столиком, в то время как куча долговязых выпускников шныряли вокруг и задавали вопросы про мою работу. Точнее, как оказалось, главным образом задавали вопросы другим людям про их более интересную и лучше оплачиваемую работу. Мой столик определенно выглядел наименее привлекательным – у всех остальных были стопки буклетов, коробки с ручками, сладости и брелоки для ключей. «Делойт» даже раздавали пончики, что, как по мне, так явное жульничество.

Что же такого я должен был показать детям, чтобы вызвать в них желание заниматься медициной? Игрушечные стетоскопы? Смузи из околоплодных вод? Ежедневники с вручную перечеркнутыми выходными, вечерами и рождественскими праздниками?

Ученики, что со мной разговаривали, были умными, целеустремленными и эрудированными. Уверен, они бы все без труда поступили в мединститут, если бы только захотели. И немалую часть времени я обсуждал с ними, что в моей работе плохого и хорошего. Хотя я и был настроен защищать свою профессию, особенно с учетом всех остальных столиков, видит бог, туда должны идти люди, полностью отдающие себе отчет, во что они ввязываются. Так что я рассказал им все как есть: график работы ужасный, платят ужасно, условия ужасные; тебя недооценивают, не уважают, тебе не оказывают никакой поддержки, а сам ты частенько подвергаешься физической опасности. Вместе с тем это самая лучшая работа на свете.

Возьмем, к примеру, клинику лечения бесплодия. Мы помогаем парам, которым никак не удается забеременеть, которые едва не потеряли надежду. Сложно описать, насколько особенные чувства вызывает причастность к этому. Я бы с радостью занимался этим в свое свободное время (что весьма кстати, так как мне частенько приходилось это делать – в этих клиниках вечно не хватает персонала).

Родильное отделение – настоящие американские горки. В том смысле, что в конечном счете все обычно остаются живыми и здоровыми, несмотря на то, что это, казалось бы, противоречит всем законам природы. Ты мечешься из палаты в палату, помогаешь родиться детям, которым стало плохо или которые застряли, оставляя незабываемый отпечаток на жизни этих маленьких пациентов. Ты словно такой вот низкопробный супергерой, в арсенале которого скальпель, щипцы и маленький пылесос.

Профессии, предлагаемые за соседними столиками, чем только не привлекательны. Главным образом, конечно, возможностью получать каждый месяц до хренища денег. Однако ничто не сравнится с осознанием того, что ты спас чью-то жизнь. Ты идешь домой – насколько бы ни задержался, как бы ни устал, сколько бы на тебе ни было чужой крови – летящей походкой, которая плохо поддается объяснению, с чувством, что ты принес этому миру пользу. За утро я повторил эту речь порядка 30 раз и в итоге чувствовал себя так, словно побывал на сеансе у психотерапевта – проговорив все имеющиеся проблемы, я понял, что во мне еще остался былой запал.

Покидая здание школы, я чувствовал в себе душевный подъем, и мне не терпелось выйти на работу в родильное отделение в понедельник. Какая же все-таки честь делать эту работу, сколько бы в ней ни было трудностей. Стащив со столика «Делойта» пончик, я направился домой^[119].

И когда в следующий раз кто-то спросит меня: «Серьезно, как тебе это удается?» – я теперь буду знать ответ. Хотя обычно я и отвечаю: «Мне нравится оперировать влагалища незнакомок», что по крайней мере помогало мне быстренько закончить разговор.

5 февраля 2010 года, пятница

Проводил запланированное кесарево женщине, которое у нее уже было четвертым по счету – ее брюшная полость вся в рубцовой ткани. Вызываю на подмогу старшего ординатора, разжаловав ассистирующего мне старшего интерна в простого зрителя. Из-за рубцовой ткани кишечник прилепился к мочевому пузырю, мочевой пузырь прилепился к матке, матка прилепилась к мышцам, которые, в свою очередь, прилепились бог знает еще к чему. Выглядит это так, словно у кого-то запутались вместе провода от десяти пар наушников, а он в довесок залил это все дело бетоном.

Старший ординатор сказал, что придется потратить столько времени, сколько потребуется, – нужно просто действовать методично и не спеша. Пусть лучше уж операция займет три часа, чем мы повредим пациентке кишечник, вынудив ее остаться в больнице еще как минимум на неделю. Мы беремся за дело и действуем в темпе ведущих раскопки археологов с артритом. Каждый раз, когда становится немного проще и я ускоряюсь, старший ординатор кладет свою руку на мою, и я снова замедляюсь.

В конечном счете мы расчищаем практически достаточно места, чтобы сделать разрез и принять роды – осталось убрать от матки последнюю петлю кишечника. Я аккуратно ее отсоединяю, как вдруг операционную наполняет зловонный дурман от содержимого кишечника, который ни с чем другим не спутаешь. Вот дерьмо. Причем буквально. А ведь мы были так близко.

Старший ординатор говорит мне доставать ребенка – тем временем он вызовет хирурга-гастроэнтеролога, чтобы тот все зашил^[120]. Старший интерн робко нас перебивает: «Простите, парни, – это был мой кишечник».

6 февраля 2010 года, суббота

Сегодня ужинаю в ресторане с Юэном, моим студенческим другом, и его женой Милли – они угощают меня в обмен на вопросы, касающиеся их попыток забеременеть. Приносят горячее, и от воспоминаний я перехожу к делу, включая режим врача: «Итак, как долго вы пытаетесь забеременеть?»

«Семь месяцев и две недели», – механически отвечает Милли, словно выдающий десятку банкомат. Ее странная точность меня несколько удивляет.

На деле же странность и точность оказываются ее главным девизом – занырнув в свою огромную сумку, она достает оттуда папку и с каменным выражением лица передает ее мне. Мне явно была дарована честь созерцать документ неимоверной важности. Я начинаю пролистывать страницу за страницей какие-то таблицы, постепенно погружаясь в весь ужас и абсурд ее опуса. Они записали отчет о каждом своем половом акте с тех пор, как отказались от контрацепции. Тут и данные о месячном цикле Милли, и, к моему прискорбию, продолжительность каждого акта с указанием того, кто был сверху. Зачем именно они записали все в таких подробностях, я не имею ни малейшего представления, если, конечно, это не была намеренная попытка отбить у меня всяческий аппетит, чтобы свести счет за ужин к минимуму.

Весь оставшийся ужин я уже не могу думать ни о чем другом, кроме как о позах, в которых занимается сексом мой бывший сосед по квартире, а также о том, как он с чувством долга забирается сверху и слезает или же подлезает снизу. Мне удается немного собраться с мыслями, чтобы дать им пару неплохих советов: отказаться от кофе и спиртного, сделать у терапевта кое-какие анализы, а также через какое время обратиться в клинику лечения бесплодия.

«А нам имеет смысл продолжать вести журнал?» – спрашивает Милли.

«Само собой!» – отвечаю я. Частично для того, чтобы они не думали, будто без особой надобности показали мне альманах своей половой жизни, а частично чтобы повеселить ординатора, к которому они придут на прием через несколько месяцев.

9 февраля 2010 года, вторник

Сегодня, пока я после родов с использованием щипцов делал так, чтобы промежность пациентки была больше похожа на промежность, акушерка спросила новоиспеченную маму, не против ли та, чтобы она сделала ее ребенку укол витамина К. Пациентка выдает нам очередную медицинскую страшилку из газеты – только вот, судя по всему, газету эту она держала вверх ногами.

Женщина отказывается от укола витамина К, потому что «прививки вызывают артрит». Акушерка терпеливо объясняет, что витамин К – это не прививка, что он очень важен для того, чтобы стимулировать у ребенка свертываемость крови. И витамин К не вызывает артрита – возможно, мать имела в виду аутизм, к которому также не может привести прививка, которой этот укол к тому же и не является.

«Нет, – говорит мамаша. – Я не собираюсь подвергать здоровье своего ребенка даже малейшему риску».

14 февраля 2010 года, воскресенье

Первый за четыре года День святого Валентина, который мы с Г. проводим вместе. В каком-то смысле встречаться с врачом – все равно что родиться 29 февраля.

Чудесный ужин из блюд тайской кухни в ресторане «Blue Elephant». Вместе с чеком официант приносит нам две конфеты в форме сердца в красивой резной деревянной коробочке. Я съедаю свою конфету целиком. Как оказалось, это была на самом деле свеча.

16 февраля 2010 года, вторник

Муж с женой оба в слезах из-за новости о том, что из-за вялой родовой деятельности мне придется делать кесарево. Главной причиной их горя, как выяснилось, является несколько странное помешательство мужа на том, чтобы быть первым, кто прикоснется к его ребенку. У меня нет времени гадать, зачем ему это нужно. Может быть, он хочет снять какое-то родовое проклятие или же передать своему отпрыску некие суперспособности? Однако муж не собирается сдаваться. Может быть, он все равно сможет первым до него дотронуться? Может, он просто достанет ребенка, когда мы сделаем разрез?

Он наверняка упал бы в обморок либо его бы вырвало (или и то и другое) при виде внутренностей – этого рагу из плоти и потрохов, приготовленного кем-то окончательно спятившим.

Даже врачу-стажеру требуется провести несколько кесаревых, чтобы научиться доставать ребенка за голову, – если, конечно, он не решит быстренько потренироваться доставать дыню из болота одной рукой.

Кроме того, такое ощущение, будто люди не понимают, что со всем этим связан целый ритуал, которому нужно учиться, состоящий из санитарной обработки, облачения в хирургический костюм и резиновые перчатки. Перчатки! «Как насчет того, чтобы мы передали ребенка прямо вам в руки? – предложил я. – На нас будут перчатки, так что формально вы будете первым, кто к нему действительно прикоснется».

Прокатило.

25 февраля 2010 года, четверг

В родильном отделении сработал тревожный сигнал. Врачи и медперсонал забегали по коридору, однако никто не увидел, над какой палатой загорелся свет.

Следовало бы придумать куда более логичную и высокотехнологичную систему, раз под угрозой жизни людей. А у нас все устроено по тому же принципу, по которому пассажиры самолета вызывают стюардессу. Кто-то нажимает кнопку, и каждые пару секунд раздается слышимый повсюду пронзительный писк, после чего члены экипажа/акушерской бригады начинают слоняться туда-сюда в поисках загоревшейся лампочки, чтобы понять, кто именно их вызвал, и отключить сигнал. Если бы я только мог поменять неотложные медицинские ситуации на что-нибудь более спокойное и безмятежное – например, на просьбу подлить джина с тоником.

Противный звуковой сигнал все не умолкает, и так как драгоценное время утекает, мы принимаем решение обойти по очереди все палаты, чтобы проверить каждую из рожениц. Очевидно, что одна из лампочек перегорела.

Как выяснилось, экстренных проблем нет ни у кого. Откуда же тогда сигнал? Раздевалка, операционные, туалеты, наркозные комнаты, комната отдыха – разделившись, словно Скуби-Ду и остальные ребята, мы прочесали каждый дюйм отделения. Ничего. Ложная тревога. Мало того что сигнал оглушительно громкий, так еще и у каждого члена персонала выработался условный рефлекс подскакивать с места, когда они его слышат. Это весьма неприятный фоновый шум, как если бы по радио вместо очередного трека поставили сигнал воздушной тревоги.

Мы позвонили в техподдержку. Пришел какой-то парень и 10 минут без толку промудохался с какой-то коробкой на стене. Нам пообещали прислать кого-нибудь завтра, чтобы все починить, а пока нам придется либо непрерывно слушать сигнал тревоги, либо полностью отключить систему тревожного вызова. Мы вызвали профессора Карроу, дежурного консультанта, и он был в бешенстве. Главным образом из-за того, что последние 10 лет ему успешно удавалось избегать нахождения в родильном отделении в свои дежурства, а также потому – о чем он уведомил техника, – что это крайне серьезное происшествие. Под угрозу поставлены человеческие жизни, и компании следует немедленно как-то решить проблему. Техник бормочет, что сделает все, что в его силах, однако ничего не обещает, – да и кроме того, справлялись же как-то в родильных отделениях 100 лет назад, когда не было никаких тревожных кнопок?

Профессор Карроу уставился на него ледяным взглядом: «Да, и каждая двадцатая женщина умирала во время родов».

3 марта 2010 года, среда

Ставил последнюю скобу, скрепляя кожу после запланированного кесарева без осложнений, как вдруг операционная медсестра объявляет, что количество ватных тампонов не сходится – одного не хватает^[121]. Без паники, говорим мы себе, начиная паниковать. Мы ищем на полу, в простынях – тампона нигде нет. Мы копошимся в плаценте и кровяных сгустках в контейнере для биологических отходов, словно ищем подарки в кадке с отрубями (Рождественская игра в Великобритании. – Примеч. перев.) – тампона нигде нет. Я звоню мистеру Фортескью, дежурящему сегодня консультанту, чтобы тот принял решение, вскрывать ли пациентку или отправлять ее на рентген^[122].

Мистер Фортескью решает, что нужно вскрывать, и мы ждем, пока подействует эпидуральная анестезия. Тем временем он решает рассказать мне одну историю, случившуюся несколько лет назад. К нему на прием пришла пожилая дама с жалобами на боли в нижней части живота. Проведя обследование, он отправил ее на рентген, который обнаружил у нее в брюшной полости ложку. После ряда уместных вопросов: «Вы когда-либо проглатывали ложку?», «Вы засовывали себе ложку во влагалище или задний проход?» – стало ясно, что понять, как этот предмет туда попал, вряд ли удастся. Как бы то ни было, ложка причиняла ей боль, и, чтобы ее вытащить, нужно было провести операцию под общей анестезией.

И действительно, во время операции была обнаружена лежащая среди ее кишок и других потрохов десертная ложечка. Когда ее достали, то из отличительных признаков на ложке были обнаружены ряд царапин с тыльной стороны, а также оттиск «Собственность больницы Святого Теодора» на ручке. Мистер Фортескью встретился с пациенткой в палате после операции, и они оба одинаково недоумевали относительно того, как эта ложка умудрилась проделать свой путь из больницы Святого Теодора в ее брюшную полость. Если не считать ложки, которая все это время перемешивала ее внутренности, словно ризотто, то последний раз она имела с ними дело в 1960-х, когда ей там проводили кесарево. В больнице категорически открестились от хирургической имплантации ложек на регулярной основе, однако смогли разыскать медкарту пациентки. Толку от нее оказалось мало. Судя по всему, мало кто из врачей, выворачивающих содержимое ящика со столовыми приборами в распоротый живот своим пациентам, любит это дело документировать. Однако по ним удалось хотя бы установить, как звали оперировавшего ее хирурга. Джентльмен этот уже давно почил, однако мистеру Фортескью в конечном счете удалось связаться с кем-то, кто стажировался под его началом, чтобы попытаться узнать, не было ли у того привычки посреди операции прерываться на сладкое. Удивительно, но объяснение случившемуся все-таки удалось получить. Этот хирург постоянно использовал стерильную десертную ложку, когда зашивал влагалища прямых мышц живота^[123], чтобы защитить расположенные под ними ткани. В тот самый раз ложечка просто провалилась вниз, и он, мысленно послав все к чертям, продолжил зашивать.

Анестезиолог объявляет, что мы можем начинать, и только я начинаю снимать скобы, как в операционную забегает акушерка и говорит, чтобы мы остановились, потому что тампон нашли: он был в руках у ребенка. Все присутствующие вздыхают с облегчением, за исключением операционной медсестры, которая добрых полчаса без надобности нервничала и рыскала по мусорным контейнерам. «Долбаный мелкий воришка», – сказала она, не видя, что прямо за акушеркой находится тот самый тампон в руках у того самого ребенка, который находится на руках у своего отца.

18 марта 2010 года, четверг

Экстренный вызов в отделение неотложной помощи – женщина рожает на 25-й неделе прямо за шторкой. Вместе со старшим интерном, анестезиологом и акушеркой мы несемся со всех ног вниз, а бригада неонатологов бежит следом за нами со всем необходимым оборудованием. Пациентка пыхтит, а ее состояние ужасное – анестезиолог дал ей обезболивающее. Акушерке не удается уловить сердцебиение плода с помощью фетального монитора – дело плохо.

Я осматриваю женщину. Никаких признаков родовой деятельности. На самом деле шейка ее матки вытянута, твердая и полностью закрыта – она не рожает. Странно. Я спрашиваю, в какую женскую консультацию она ходит, она отвечает, что в нашу. Кто-то ищет ее имя в компьютере и ничего не находит – не то чтобы в этом было что-то странное. Компьютеры отрицают существование практически каждого пациента – да от карт Таро нам было бы больше пользы.

Кто-то из персонала уходит за аппаратом УЗИ, а я спрашиваю у пациентки, когда ей последний раз делали УЗИ. На прошлой неделе. В этой больнице, так ведь? Да. На пятом этаже? Да. Ага, понятно. Я отправляю анестезиолога, акушерку и педиатров обратно. Все снимки для пациентов в этой больнице проводятся на первом этаже этой трехэтажной больницы.

Появляется аппарат УЗИ, и, к счастью, – ведь я только что выпроводил всех остальных врачей – никакого ребенка не видно. Только лишь вздутый кишечник, из-за которого она может показаться беременной – если прищуриться.

«Но где же ребенок? Куда он подевался?» – кричит она на все переполненное и явно потрясенное отделение неотложной помощи. Я говорю ей, что мои коллеги вскоре ей все объяснят, после чего прошу персонал отделения связаться с психиатрией, чтобы те ее забрали себе. Я направляюсь в кофейню через дорогу, чтобы немного посидеть в спокойной обстановке и поразмышлять о том, что только что произошло. Я возмущен тем, что другие пациенты оказались под угрозой, так как к ней на помощь из родильного отделения сбежалась куча врачей. Я недоумеваю, о чем она вообще думала – она ведь понимала, что ее раскроют, так ведь? А еще мне ее жалко – какие душевные травмы и демоны должны были довести ее до того, чтобы так поступить? Остается только надеяться, что мои друзья из психиатрии окажут ей помощь, в которой она так нуждается.

Глупо было с моей стороны надеяться, что у меня получится спокойно допить кофе. Внезапно меня срочно вызывают в родильное отделение, и я несусь туда как угорелый.

«Четвертая палата!» – кричит старшая акушерка, когда я влетаю в отделение. Снова эта женщина из неотложной помощи – точно так же жалобно пыхтит. Она решила так просто не сдаваться и сбежала из отделения неотложной помощи прежде, чем подоспели психиатры, чтобы попытать удачу где-нибудь в другом месте.

Увидев меня, она корчит недовольную физиономию – шоу окончено.

27 марта 2010 года, суббота

Выбрались наконец поужинать вместе со старыми приятелями из мединститута, чтобы попытаться убедить самих себя, что с нашими жизнями все в полном порядке, несмотря на многочисленные доказательства обратного. Было приятно со всеми встретиться, пускай вечер и пришлось переносить семь раз.

После ужина мы оказались в баре возле нашего мединститута, прямо как в старые добрые времена, и по какой-то причине – возможно, сработала мышечная память после последнего раза, когда мы здесь были, – решили устроить игры с выпивкой. Единственной игрой, правила которой мы все помнили, оказалась «Я никогда не…». Это больше напоминало сеанс групповой психотерапии: всем шестерым из нас доводилось плакать из-за работы, пятеро из нас плакали на работе, у всех была ситуация, когда мы не чувствовали себя в безопасности, у троих из нас из-за работы были разорваны отношения, и всем доводилось пропускать важные семейные мероприятия. С другой стороны, у троих из нас был секс с медсестрами, причем у одного прямо на работе, так что не все так уж и плохо.

19 апреля 2010 года, понедельник

Мисс Бербедж, одна из наших врачей-консультантов, взяла двухнедельный отпуск по семейным обстоятельствам в связи со смертью одной из своих собак. В комнате отдыха родильного отделения никто не скупится на издевки. Я же, ко всеобщему удивлению, – в том числе и к своему собственному – встаю на ее защиту.

Мисс Бербедж меня презирает – она решила, что я ей ненавистен, как только меня увидела, и с тех пор не отклонялась от этой позиции. Как-то я просил ее, можно ли мне уйти с работы пораньше (раньше, чем должны были закончиться пришедшие на прием пациенты, но не раньше, чем я должен был уйти по контракту), чтобы успеть на ужин в честь годовщины, и она мне отказала на том основании, что мне будет «проще найти нового партнера, чем новую работу». Она сказала мне, что если я буду работать в женской консультации для больных диабетом, где мне нужно будет разговаривать с пациентками про их питание, то мне следует заняться собой и сбросить немного веса (мой индекс массы тела – 24). Однажды она ударила меня по руке в операционной за то, что я неправильно держал расширитель, а еще как-то отчитала меня за богохульство из-за сказанного мною слова «проклятье». Она выкрикивала прямо перед пациентом, что я идиот и мне следует вернуться в мединститут.

И тем не менее я сидел и защищал ее перед всеми своими коллегами. Зачем подшучивать над кем-то из-за того, что ему грустно? Она явно заслуживает уважения, ведь понимает, что теперь все узнают: ее внешняя невозмутимость была именно лишь внешней. Разве нам не следует жалеть человека, у которого в жизни так мало хорошего, что смерть домашнего питомца так сильно подкашивает? Горе есть горе – оно не бывает правильным или нормальным. В ответ раздаются сдавленные «ну может быть», и я ухожу, задушив разговор на корню подушкой своего сострадания. С другой стороны, две недели отпуска из-за мертвой собаки – да эта женщина на фиг рехнулась.

21 апреля 2010 года, среда

Один из студентов-медиков подошел ко мне после встречи и спросил, не против ли я взглянуть на его пенис. Я был против, однако выбора у меня особо не было – нужно набраться немало мужества, чтобы попросить одного из своих преподавателей взглянуть на свое хозяйство (если, конечно, речь не идет о порно, где это происходит с завидной регулярностью). Я отвел его в отдельную комнату и надел перчатки, чтобы создать хоть какую-то иллюзию профессионализма. Он рассказал, что прошлой ночью ушиб свой пенис и с тех пор у него проблемы с мочеиспусканием.

Было очевидно, что он решил опустить некоторые детали произошедшего. Его хозяйство выглядело словно баклажан, на который напал тигр, – распухшее, фиолетовое, а по всей длине на нем были глубокие, сочащиеся кровью ссадины. Продолжив расспрашивать студента, я выяснил, что прошлой ночью он хвастался своей подружке силой своей эрекции и заявил, что его пульсирующее достоинство способно остановить лопасти настольного вентилятора. Его предположение оказалось в корне неверным, и вентилятор одержал сокрушительную победу.

Я посоветовал ему обратиться в отделение неотложной помощи – на пару ран нужно наложить швы, а пока не спал отек, ему не обойтись без катетера. Причем лучше всего ему, наверное, поехать в какую-нибудь другую больницу, если он не хочет, чтобы коллеги подшучивали над ним по этому поводу.

22 апреля 2010 года, четверг

Впервые накладывал циркулярный шов на шейку матки^[124] под руководством профессора Карроу. Практически при любой другой процедуре консультант, контролирующий процесс, может в любой момент взять управление на себя, чтобы не допустить нанесения пациенту урона. Ответственность же за циркулярный шов целиком ложится на плечи оперирующего. Наставник может говорить, что делать, однако малейший промах, малейшее дрожание руки может привести к разрыву плодных оболочек и прерыванию беременности, – то есть к тому, для предотвращения чего эта процедура изначально и предназначена. Дома тренироваться накладывать этот шов – подобно тому, как мы, будучи интернами, учились зашивать раны, делая разрезы на апельсинах, – тоже не получится.

У пациентки С.В. первая беременность прервалась на 20-й неделе, а теперь у нее 13-я неделя второй беременности. Профессор говорит мне действовать как можно более медленно и аккуратно. Я глубоко дышу и, моргая, стряхиваю с глаз капельки пота. Один шов, второй, третий, четвертый. Получилось.

Думаю, я впервые переодеваю медицинский костюм из-за того, что он пропитан моим собственным потом, а не какой-то другой биологической жидкостью. Я вдруг понимаю, что одежду для медиков, наверное, специально делают именно такого оттенка голубого, чтобы пациенты не видели следов пота – иллюзия спокойствия и профессионализма сразу же улетучивается, когда под мышками проступают предательские темные пятна.

Позже до меня доходит, что есть на самом деле отличный способ тренировать именно такие навыки мелкой моторики, которые нужны для этой процедуры. Я пишу своей маме СМС, чтобы узнать, не завалялась ли случайно где-нибудь в шкафу та старая настольная игра «Операция».

Она отвечает, что нашла ее, а также говорит, что у нее есть шар предсказаний, если он вдруг мне понадобится для выставления диагнозов.

24 апреля 2010 года, суббота

Моральная дилемма. Пациентка А.Б. рожает, и показания фетального монитора не обнадеживающие. С ней занимается уже третья акушерка в смене, потому что на первых двух (черных) акушерок, присматривавших за ней, она набросилась с расистскими оскорблениями. Ее предупредили, что если подобное повторится хотя бы еще раз, то ее выпроводят из родильного отделения. Мой старший интерн изучила КТГ и рекомендовала А.Б. проведение кесарева сечения. Будучи не уверенными в законности исполнения угрозы выставить ее за порог, вместе со старшим интерном родом из Индии мы приняли решение не обращать внимания на тот факт, что пациентка успела высказать расистские замечания и в ее адрес.

Осмотрев женщину, я согласился с интерном – без кесарева не обойтись. Ее перевели в операционную, и я решил держать рот на замке по поводу того, что я еврей. Операция проходит гладко, и у нее рождается здоровый мальчик (которого она наверняка сразу же оденет в детский ку-клукс-клановский капюшон и всучит ему погремушку в виде свастики).

Одно «но». Будь у пациентки татуировка в виде дельфина в правом паху, насколько было бы плохо с моей стороны сделать разрез немного больше, чем нужно, из-за чего дельфин оказался бы обезглавлен? Если бы проводилось официальное расследование, то я мог бы сказать, будто переживал, что новорожденный по размеру будет крупнее среднего, в связи с чем было логично расширить операционное поле. Кроме того, насколько было бы плохо с моей стороны, если бы, зашивая разрез, я бы по какой-то неведомой причине совместил края раны недостаточно точно, из-за чего голова дельфина оказалась бы в паре сантиметров от тела?^[125]

1 мая 2010 года, суббота

Закончив прием в женской консультации, я обсуждал с моей коллегой Падмой случай одной пациентки, как вдруг в разговор встряла акушерка со словами: «На самом деле мы больше не используем это слово». Пока мы пытаемся сообразить, какой же такой устаревший термин мы случайно употребили в разговоре (чахотка? золотуха?), она объясняет, что мы сказали «пациентка». На самом деле мы должны называть их клиентами. «Пациент» звучит патерналистски и унизительно, а сама беременность к тому же является нормальным и естественным, а не патологическим процессом. Я просто улыбаюсь в ответ, помня мудрые слова насчет споров с акушерками, сказанные мне мистером Флитвиком, одним из моих первых врачей-консультантов: «Не веди переговоров с террористами».

Падму же никто, очевидно, сдерживаться не учил. «Я понятия не имела, что слово «пациент» такое унизительное, – говорит она. – Мне так жаль, я больше никогда не стану его употреблять. Клиенты… Клиенты – гораздо лучше. Это как у проституток».

9 мая 2010 года, воскресенье

Сидел в туалете родильного отделения, как вдруг сработал сигнал экстренного вызова, и уже через несколько минут я принял роды через кесарево. Как только пейджер заголосил, я тут же наспех вытерся, из-за чего моя задница ужасно чесалась, пока я готовился к операции. Во время операции можно попросить кого-то, кто не оперирует – акушерку, например, или медсестру – поправить маску или очки, когда те спадают, или даже почесать нос. Это считается совершенно нормальным. Не будет ли с моей стороны наглостью попросить их быстренько почесать мне задний проход?

24 мая 2010 года, понедельник

Я никогда никому не навязывал своего мнения по поводу домашних родов, однако когда пациентка, как это было сегодня, сама спрашивает меня, что я об этом думаю, как бы я поступил на ее месте, то я говорю все начистоту. Я выдаю им 5-минутную тираду приблизительно со следующим содержанием.

Я не сомневаюсь, что домашние роды, протекающие строго по плану, проходят более спокойно, расслабленно и приятно, чем роды в больнице. (Хотя лично я не уверен, что смог бы расслабиться, зная, что в любой момент околоплодные воды вперемешку с кровью могут хлынуть прямо на диван. Как их потом вычищать?)

Я также говорю, что всегда уважаю выбор пациентов и что они обязательно должны чувствовать себя хозяевами ситуации. Я объясняю, что меня беспокоит растущая популярность так называемых естественных родов, а в демедикализации беременности и вовсе нет ничего такого уж хорошего – нам следует гордиться достижениями современной медицины, объективно спасающими людям жизни, а не страшиться их.

Я говорю, что мне не раз доводилось быть свидетелем критических ситуаций, чуть не закончившихся катастрофой. Однажды мы были в нескольких секундах от того, чтобы потерять ребенка, доставленного в родильное отделение после того, как домашние роды пошли наперекосяк. Я также описываю случаи, когда во время родов у женщин, чья беременность не была связана с повышенным риском^[126], возникали непредвиденные осложнения, из-за которых они или их дети непременно погибли бы, предпочти они рожать за пределами больницы.

Я всячески поддерживаю специализированные отделения, где всем заведуют акушерки. Там у женщин могут быть волшебные, чудесные роды с сопутствующим дополнительным медицинским контролем. Красивые светильники, пуфики, кто-то поющий на заднем плане песни «Radiohead» на шведском – в общем, все, что вашей душе угодно, при условии, что всего в нескольких сотнях метрах находится настоящее родильное отделение со всем необходимым оборудованием и специалистами.

Я признаю, что когда речь заходит про домашние роды, то я вижу только катастрофы, в то время как успешные роды проходят мимо меня, что некоторые люди назвали бы роковым недостатком в моей аргументации. Наверное, эти люди то же самое бы заметили и спасателям, рекомендующим пристегиваться за рулем, потому что они видят только водителей, которых вырезают из груды столкнувшихся на трассе машин, а не большинство поездок, прошедших без происшествий. Положа руку на сердце, я говорю своим пациентам, что заклинаю всех близких мне людей дважды подумать, прежде чем рожать дома.

К сожалению, сегодня мы особенно отстаем от графика приема пациентов в клинике, а у меня заказан в ресторане столик, так что я выдаю сокращенную версию: «Лучше уж домашние пирожки, чем домашние роды».

2 июня 2010 года, среда

Сегодня утром занимался со своими студентами – они так и горят желанием освежить свои навыки докладывать результаты рентгена. Я хватаю с тележки парочку снимков и размещаю их на негатоскопе. Перед нами нормальная флюорография пациента, сделанная перед операцией. Слово берет первый студент.

«Перед нами рентгеновский снимок грудной клетки в передней проекции пациентки 64 лет по имени Н.В., дата рождения 03.01.1946, сделанный вчера. Изображение резкое, контрастное, пленка не повернута». Он хорош.

«Трахея расположена по центру, средостение не смещено, сердечные контуры в норме. Очевидной патологией является образование неправильной формы в верхней доле правого легкого, занимающее…»

Погодите-ка. Патология? Какая еще, на хрен, патология? Я осматривал снимок ранее и не заметил опухоли – я отправил пациентку на операцию и ее верную смерть. Я подхожу ближе, чтобы лучше рассмотреть рак. Затем я слегка двигаю снимок, и образование смещается. Как оказалось, это была наклейка «Сдавайте кровь», прилепленная на негатоскоп^[127].

5 июня 2010 года, суббота

Моя жизнь начинает мне напоминать сериал «Квантовый скачок». Я то и дело резко просыпаюсь, не отдавая себе отчета, где нахожусь и что нужно делать. Сегодня меня разбудил громкий стук – я заснул в машине, пока стоял на светофоре, и какой-то парень постучался в стекло ручкой своего зонтика, чтобы узнать, все ли у меня в порядке.

За ночное дежурство так крепко меня срубило уже второй раз. До этого меня, заснувшего на стуле в операционной, уже будила операционная медсестра, чтобы сообщить о том, что пациента доставили для проведения марсупиализации^[128]. Руководство постоянно напоминает нам, чтобы мы не спали по ночам в пустых палатах – ведь они платят нам за всю смену. Мне хочется спросить у этого руководства, слышали ли они когда-нибудь про этот огромный огненный шар, из-за которого днем спать несколько сложнее, чем ночью? Или они думают, что за 24 часа можно запросто изменить режим с дневного на ночной? Прежде всего же мне хотелось бы задать им следующий вопрос: если бы их жене потребовалось в семь утра экстренное кесарево, хотели бы они, чтобы ординатор, который будет его проводить, успел за ночь поспать 40 минут, когда в отделении было относительно тихо? Или же они предпочли бы, чтобы его вынуждали оставаться на ногах каждую секунду ночного дежурства?

Когда так сильно устаешь, все вокруг кажется нереальным – ощущения почти такие, словно попал в компьютерную игру. Ты вроде как здесь, однако в то же самое время и не здесь. Думаю, скорость реакции у меня сейчас точно такая же, как после трех пинт пива. И вместе с тем не думаю, что они обрадуются, приди я на работу под мухой, – для них явно важно, чтобы мои чувства были притуплены именно усталостью.

Я ушел с работы в 9.30 утра – мне понадобился целый час, чтобы написать отчет о последнем кесаревом, потому что мне просто сложно было подобрать слова, словно я снова пытался состряпать предложения для своего школьного выпускного экзамена по испанскому. Примут ли это во внимание на суде, если по дороге домой я засну за рулем и выкошу целую семью?

11 июня 2010 года, пятница

Объясняю пациентке в женской консультации, что ей придется бросить курить. Она бросает на меня такой взгляд, словно я только что случайно сказал: «Я хочу, чтобы вы трахнули своего кота» или «Икею» закрывают». Она даже и говорить не хочет про занятия для бросающих курить. Я объясняю ей, насколько сильно курение вредит ребенку, однако ей словно все равно – она говорит, что все ее подруги курили во время беременности и с их детьми все в полном порядке.

Я устал и просто хочу домой. Я смотрю на часы – 17:30, прием должен был завершиться час назад, а она далеко не последняя пациентка в списке на сегодня. У меня сдают нервы.

«Если вы не бросите курить во время беременности, то это означает, что вас уже ничего на свете не заставит бросить курить, и вы умрете от какой-нибудь вызванной курением болезни». Я говорю, а сам так и представляю, как мои слова медленно повторяет мне адвокат, и тут же извиняюсь. Однако они каким-то странным образом на нее, судя по всему, подействовали – она смотрит на меня так, словно впервые в жизни по-настоящему к кому-то прислушалась, словно она собирается вскочить на свой стул и закричать: «О капитан! Мой капитан!» Она этого не делает – довольно удачное стечение обстоятельств, потому что стул вряд ли бы ее выдержал. Приятно знать, что угроза смертью так эффективно действует на моих пациентов.

На выходе она шутит: «Может быть, начну вместо этого колоться героином!» Я смеюсь и решаю промолчать, что для ее будущего ребенка так действительно было бы безопасней.

14 июля 2010 года, понедельник

Сегодня дежурный врач-консультант в родильном отделении – профессор Карроу, толку от чего не больше, чем если бы на дежурстве в отделении была картонная фигура Шер в полный рост. На самом деле картонная фигура Шер хотя бы приподняла нам немного боевой дух.

Профессора Карроу не видно днем, ему нельзя звонить ночью – он слишком важный для всей этой чуши. Когда вечером он появился в отделении, то мог только предположить, что либо он потерялся, либо рожает кто-то из его ближайших родственников.

Все встает на свои места, когда за его спиной появляется съемочная группа^[129].

«Расскажи мне про текущую загруженность родильного отделения, – просит меня Карроу, что я послушно и делаю. Он слушает, кивая на камеру. – Судя по всему, у тебя тут все под контролем, Адам, но если ночью вдруг возникнут какие-либо проблемы, непременно звони мне». Съемочная группа записала, что хотела, и выключает камеры. Профессор в ту же секунду добавляет: «Только попробуй».

15 июня 2010 года, вторник

Провел уйму времени с пациенткой В.Ф., так как каждый час брал на анализ кровь у ее плода^[130]. Весь последний час они с мужем отчаянно ругались. Все началось с разговора про его родителей, затем мы все услышали про свадьбу кого-то из их друзей, на которой она снова флиртовала с Крисом, и теперь разговор зашел о деньгах. Если бы я был у них гостем на ужине, то я бы уже давно спрятал свой недоеденный пудинг в салфетке, извинился и отправился домой, однако в данной ситуации у меня нет другого выбора, кроме как продолжать слушать их спор. Их отношения явно переживают не лучшие времена – я чувствую себя семейным психологом, которого лишили дара речи.

По правде говоря, они оба ведут себя довольно презренно, однако с учетом того, что она рожает – а приятного в этом, как известно, мало, – этот парень явно заслуживает победы в номинации «мудак года».

В какой-то момент он выходит за дверь, чтобы позвонить, и акушерка совершенно уместно спрашивает у В.Ф., не избивает ли ее супруг. Та заверяет, что нет. Муж возвращается, спор продолжается, а атмосфера накаляется. Теперь он уже просто кричит на нее с багровым лицом. Мы просим его либо успокоиться, либо удалиться. Он выкрикивает ей: «Все равно я не хотел этого долбаного ребенка» – и в ярости уходит, больше так никогда и не появившись в больнице. Господи.

18 июля 2010 года, пятница

Пациентка Р.Б. прибыла в отделение неотложной помощи в сопровождении бригады «скорой» и двух полицейских. Стоит отметить, что еще имел место торчащий из нее полуметровый металлический штырь. По какой-то причине она убегала от полиции, и ее план спасения заключался в том, чтобы перелезть через ограду и попасть в парк. К сожалению, план этот провалился, когда она забралась на ограду, поскользнулась, и один из металлических зубьев угодил ей во влагалище, пронзив спереди живот.

Ей хватило ума предварительно нанюхаться кокаином, что обеспечило ей достаточный уровень анестезии, пока на место не прибыли спасатели, чтобы срезать штырь ниже уровня влагалища (могу представить, сколько раз они успели сказать «матерь божья», пока это делали).

Женщина поступила к нам со стабильной гемодинамикой и на удивление в хорошем состоянии, если учесть все случившееся, так что мы организовали экстренную КТ, чтобы понять, какое именно мясо попало на этот шампур. Каким-то чудесным образом ей удалось избежать повреждения мочевого пузыря и крупных кровеносных сосудов, так что от нас требовалось просто забрать ее в операционную и зашить входную и выходную раны.

Мы пришли осмотреть ее после операции. Она была трезвой, ей было больно и стыдно, а вместе с ней в палате находился сопровождающий полицейский, так как она все еще была под арестом. Мы сказали, что беспокоиться не о чем, а также подробно объяснили необходимый послеоперационный уход.

Женщина спросила, можно ли ей оставить зубец от забора на память, и я сказал, что не вижу причины ей отказывать. Полицейский же нашел довольно-таки убедительную причину – не очень-то разумно давать преступнику под арестом оружие, которым можно проткнуть живот.

22 июня 2010 года, вторник

Что делать, когда занимаешься неотложным пациентом и получаешь экстренный вызов? Меня вызвали в родильную палату. Пока роженица тужилась, фетальный монитор начал выдавать пугающие показания, в результате чего ребенка пришлось в срочном порядке доставать щипцами. Я делаю все необходимое, и ребенок появляется на свет, правда, несколько обмякший. Педиатр творит свое волшебство, и ребенок с криком оживает. Выходит плацента, у пациентки умеренное кровотечение, ставшее следствием щедрой эпизиотомии^[131] и слегка дряблой матки. Только я приступаю ко второй половине необходимых мероприятий, как вдруг слышу еще один сигнал экстренного вызова. Лучше мне остаться – ситуация запросто может перерасти в обильное послеродовое кровотечение, да и в любом случае она уже теряет кровь каждую секунду, пока я ее не зашью или не назову акушерке следующий препарат, который ей нужно ввести. С другой стороны, эта другая, неизвестная мне пока еще неотложная ситуация может оказаться гораздо серьезней – и моей текущей пациентке вряд ли может быть нанесен какой-то непоправимый вред, если я оставлю ее в руках опытной акушерки.

Сейчас день, однако кто сказал, что все мои коллеги не заняты своими пациентами, причем каждый из них полагает, что на сигнал экстренного вызова, который все никак не прекращается, отреагирует кто-то другой. А вдруг это и вовсе один из тех неотложных случаев, когда нужны все свободные руки? Я раздумываю над тем, чтобы отправить акушерку проверить, в чем дело, однако эта минута может оказаться для того другого пациента критической. Я вручаю акушерке большой тампон и прошу ее посильнее прижать рану в промежности, пока я не вернусь, а также инструктирую ее по поводу того, какие лекарства ввести пациентке при необходимости, а сам выбегаю в коридор. Световой сигнал горит над дверью в третью палату, куда я и заскакиваю в надежде, что принял правильное решение. Как и следовало ожидать, мое решение было в корне ошибочным.

Одна из акушерок проводит учебную СЛР. На кровати лежит манекен, а стоящие вокруг врачи и медсестры говорят, что они стали бы делать, если бы жизнь пациента действительно была под угрозой. Что на самом деле было не так. В отличие от того пациента, которого я только что бросил. «Отлично, ординатор здесь, – говорит акушерка старшему интерну. – Что бы вы хотели, чтобы он сделал?» Что я делаю в итоге, так это подхожу к манекену, стаскиваю его на пол и называю акушерку дурой, обвиняя в том, что она поставила безопасность моего пациента под угрозу. Затем я пулей возвращаюсь в первую палату, где все, к счастью, под контролем, и делаю так, чтобы моя настоящая, невымышленная пациентка стала как новенькая (ну или почти).

Очевидно, я недостаточно адекватно выразил свои чувства акушерке, так как через какое-то время старшая акушерка отвела меня в сторонку и попросила извиниться перед той акушеркой за то, что я сорвал ее учебную СЛР и обидел ее. Мое извинение принимает форму заявления о клиническом инциденте, в котором я объяснил, как эта акушерка своими действиями поставила под угрозу жизнь пациента. Уверен, что до того, как начал работать здесь, я был просто душкой.

23 июня 2010 года, среда

Пришла по электронной почте рассылка с напоминанием о важнейшей роли учебных тренировок для всего персонала. Тем не менее теперь введено новое правило, согласно которому перед учебной тренировкой необходимо обойти все палаты, чтобы убедиться, что никто из врачей не занят неотложным случаем.

5 июля 2010 года, понедельник

Сегодня столкнулся с редким примером непрерывности медицинской помощи. Эту пациентку я видел месяц или около того назад в гинекологической клинике мисс Бербедж, и все было похоже на то, что у нее синдром истощения яичников. Преждевременная менопауза несколько выходит за рамки моей компетенции, в чем я признался пациентке, после чего вышел переговорить с мисс Бербедж насчет плана лечения. Она сказала, что тоже в этом не разбирается и лучше всего записать пациентку на прием в клинику эндокринологии мистера Брайса на ближайшую открытую дату. Пациентка не была сильно расстроена впустую потраченным утром, так как знала, что в следующий раз встретится с нужным ей специалистом.

Сегодня, однако, именно я выступаю в роли ординатора в клинике эндокринологии мистера Брайса, и его на выходных нет. Когда я видел пациентку в последний раз, то сказал ей, что у меня нет ни малейшего представления о ее проблеме, и вот теперь она сидит напротив меня, потратив еще один день, чтобы здесь оказаться, в ожидании ответов, в ожидании помощи. Сказать ей, что в прошлый раз я поскромничал? Что с тех пор я успел закончить курсы? Может, начать говорить с акцентом? Наклеить накладные усы?

Я записываю ее на прием через две недели, когда у меня точно будут ночные дежурства, чтобы исключить любую возможность третьей встречи.

27 июля 2010 года, вторник

Сегодня Рон предпринял попытку порвать со мной как с другом – устроил настоящий разговор по-взрослому. Он не понимает, зачем ему вообще стараться поддерживать со мной контакт, если наши жизни, очевидно, со времен школы так сильно разминулись.

Мне следует хотя бы немного разнообразить отговорки, которыми я перед ним оправдываюсь. Неужели я думаю, что он и правда поверит, что я не смог прийти на вечеринку по случаю его помолвки или мальчишник из-за работы? Что меня не было на свадебной церемонии из-за работы и я чуть было не пропустил свадебный прием тоже из-за нее? Что я не смог прийти на похороны его отца и крещение его дочери все также из-за работы? Он в курсе, что у меня загруженный график, однако неужели так сложно с кем-нибудь поменяться, если ты и правда хочешь куда-то пойти?

Положа руку на сердце, я клянусь Рону, что люблю его, что он один из моих лучших друзей и я ни за что не стал бы ему врать. Я знаю, что от меня мало толку, однако его я вижу гораздо чаще, чем кого-либо другого из своих знакомых – просто работа отнимает невероятно много времени. Те, кто не имеет отношения к медицине, никогда не сможет понять, насколько тяжело быть врачом, а также какой удар наносит эта профессия по личной жизни.

Про крещение, правда, я нагло наврал – в жопу это дерьмо.

2 августа 2010 года, понедельник

Сегодня последнее дежурство на этой должности – ночное дежурство, само собой. Смена на новом месте, расположенном милях в 10 отсюда, начинается за час до того, как я заканчиваю работать здесь. Но всему свое время, и с этой проблемой я буду разбираться, когда с заспанными глазами приеду с 2-часовым опозданием на новую работу.

Официально я перестал работать здесь в полдень, что доходит до меня на лестничной клетке в 12.10, когда мой магнитный пропуск отказывается впустить меня обратно в отделение и я понимаю, что он был автоматически деактивирован. Я – Золушка в белом халате.

Если попросить руководство больницы нормально укомплектовать смены в том или ином отделении, обеспечить нас эффективной компьютерной системой или просто заказать достаточно стульев для клиники, то в ответ они просто пожимают плечами и демонстрируют колоссальную некомпетентность. И тем не менее, когда дело касается возможности проходить через двери, они каким-то образом проявляют чудеса организаторских способностей. Если бы у магнитного пропуска внезапно обнаружили рак, то они немедленно нашли бы от него лекарство.

Добрых четверть часа мне пришлось стучаться во все двери подряд, молясь о том, чтобы сигнал экстренного вызова не сработал прежде, чем кто-нибудь меня заметит и пустит обратно в отделение^[132].

9. Старший ординатор

Медицина сродни принимающему гостей хозяину дома, который умудряется удерживать тебя от ухода домой еще долгие часы после того, как ты начал об этом подумывать. «Не уходи, пока мы не разрежем торт… Ты просто должен встретиться со Стивом перед уходом… Кажется, вам с Джули по пути – она собирается домой уже через несколько минут, так почему бы вам не поехать вместе». А затем не успеваешь опомниться, как ты упустил последний поезд и вынужден остаться спать на диване.

Раз уж ты поступил в мединститут, то почему бы не окончить его и не стать интерном, а потом старшим интерном, а потом ординатором, а потом, раз уж на то пошло, и старшим ординатором, после чего ты уже практически консультант. Никакой необходимости в таком количестве ступеней определенно нет – подозреваю, что эта система специально была разработана так, чтобы казалось, будто до следующего звания в иерархии рукой подать. Напоминает погоню по улице за 50-фунтовой банкнотой, каждый раз уносимой порывом ветра за долю секунды до того, как ты успеваешь ее схватить. И со своей задачей она определенно справляется. Однажды я осознал – словно придя в себя после страшной аварии, – что мне уже пошел четвертый десяток, а я все еще поднимаюсь по карьерной лестнице в профессии, которую выбрал для себя 14 лет назад, руководствуясь весьма туманными причинами.

Мой пропуск и моя зарплата теперь с гордостью говорят о том, что я старший ординатор (хотя, по правде говоря, моя зарплата точно так же могла бы сказать, что я кассир в банке или довольно опытный молочник), и мои следующие несколько должностей должны стать финишной прямой на пути к званию врача-консультанта. А жизнь консультанта, по правде говоря, казалась мне весьма привлекательной перспективой. Зарплата растет, количество рабочих часов снижается. Дежурства на телефоне из дома, многочисленные выходные. Никто не заставляет меня принимать пациентов в урогинекологической клинике. Мое имя написано заглавными буквами в самом верху родительского завещания (наверняка с последующим примечанием «знаете, а он ведь консультант-гинеколог»). Самое же главное – это стабильность: работа, на которой можно оставаться столько, сколько я сам пожелаю, на которой мне не придется собирать чемодан, как только я запомню код от замка в раздевалке.

Первым делом, однако, мне нужно будет вдоволь поработать старшим ординатором – пройти эту бурю перед затишьем. Да, в роли ординатора мне приходилось очень много и без устали вкалывать, однако то был стресс совсем другого рода – теперь мне предстояло быть самым старшим врачом в отделении в нерабочие часы. Теперь, когда у меня срабатывал пейджер, это означало, что появилась проблема, с которой ни старший интерн, ни ординатор справиться не смогли, а если я тоже окажусь не в состоянии с ней разобраться, то могут умереть мать или ее ребенок. Конечно, по телефону всегда можно вызвать дежурного консультанта, однако это не более чем формальность – большинство экстренных ситуаций разрешаются за считаные минуты, прежде чем консультант успеет переодеть свой домашний халат. Отныне я был вынужден брать на себя полную ответственность за ошибки и косяки старшего интерна и ординатора, с которыми я запросто мог никогда прежде и не встречаться. Хотя по ночам у меня частенько бывало так, что пейджер молчал час-другой, я все равно рыскал с волнением по отделению, заглядывая по очереди в каждую палату и спрашивая: «У вас все в порядке?»

То и дело у меня в памяти всплывал тот самый ординатор, который сказал мне, когда я еще был студентом, что акушерство и гинекология – простая специальность. Лживый мудило.

В общем, я не особо удивился, когда пришел на прием к терапевту и медсестра измерила у меня давление 182/108 мм рт. ст.^[133]. Она не собирается довольствоваться моим объяснением, что я только что после дежурства, где со мной работали два врача на замену, и после 12 часов работы мой мозг все еще кипит от напряжения, лихорадочно мечась между нервными мыслями, являющимися медицинским эквивалентом «Не оставил ли я включенным газ?». Сделали тому пациенту КТ? Наложил ли я второй шов? Не забыл ли я назначить метотрексат?

Меня записали на повторный прием к терапевту через неделю. Опять мое давление оказалось таким же высоким. Опять я был снова после работы. Я заверил, что измерил себе давление сам в клинике, и оно было совершенно нормальным, однако врач хотела удостовериться. По правде говоря, я ей нагло соврал, ничего такого я не делал. Она назначила мне суточный амбулаторный мониторинг давления^[134].

Так как выходные у меня были большой редкостью, я носил на себе манжету в день приема в женской консультации – это было практично (оперировать бы мне не пришлось), а стресса, теоретически, должно было быть меньше.

Я объяснял пациентам, что им нужно начать принимать лекарства от гипертонии, в то время как прикрепленное к моей руке устройство гордо демонстрировало, что у меня самого давление значительно выше, чем у них.

Среди всех предсказуемо «уморительных» комментариев, которые говорили мне пациенты, один сказал нечто на удивление проницательное: «Забавно – никогда не думаешь о том, что врачи тоже болеют».

Это действительно так, и мне кажется, что это часть чего-то большего: пациенты не воспринимают врачей как людей. Вот почему они так охотно жалуются, когда мы ошибаемся или выходим из себя. Вот почему они готовы наброситься на нас, когда мы наконец принимаем их в семь вечера в загруженный день, даже не задумываясь о том, что мы тоже предпочли бы находиться у себя дома. Такова обратная сторона, когда хочется верить, что врач не способен допустить промах, что он не в состоянии ошибиться с твоим диагнозом. Им не хочется думать, что медицина – это лишь одна из профессий, которой любой на планете в состоянии научиться, которую мог выбрать в качестве своей карьеры даже их недалекий двоюродный брат.

Через час после того, как я вернулся домой, мое давление стабилизировалось, так что, к счастью, мои артерии были пока еще в неплохом состоянии. Кроме того, было любопытно выразить в миллиметрах ртутного столба, насколько это нервное занятие – работать старшим ординатором.

9 августа 2010 года, понедельник

Сегодня пациентка назвала своего ребенка в мою честь. Это было запланированное кесарево вследствие ягодичного предлежания, и, приняв роды, я сказал: «Адам – хорошее имя». Родители со мной согласились – дело в шляпе.

Я говорю «Адам – хорошее имя» после каждых принятых родов, однако новоиспеченные родители впервые меня поддержали. Раньше мое имя не выбирали даже в качестве среднего. Как бы то ни было, сегодня все встало на свои места, и во второй операционной было положено начало команде Адамов, которую я так сильно заслуживал. (Не совсем уверен, однако, что эта команда будет делать, когда наконец соберется? Бороться с преступностью, может быть? Или же они бы могли просто подменять меня на дежурствах?)

Старший интерн, ассистировавший мне во время проведения кесарева, спросил, сколько родов я принял. По моим оценкам, где-то 1200. Порыскав в интернете, он сообщил мне, что в среднем 9 из 1200 рожденных в Великобритании детей называют Адамом. Получается, что как минимум 8 пар родителей передумали из-за меня называть своего ребенка в мою честь.

15 августа 2010 года, суббота

Вызвала в родильную палату одна из младших ординаторов – ей никак не удавалось уцепиться щипцами за голову младенца. Недавно нам прислали партию щипцов, в которых после стерилизации были перепутаны половинки – где-то было две левых, где-то с разных наборов. Когда я пришел, оказалось, что правая часть щипцов аккуратно размещается на голове ребенка сбоку, в то время как левая часть оказывается смещена в район промежности.

Ошибка исправлена, и роды проходят без особого труда (их принимаю я – теперь этому ординатору я бы не доверил и мешок с картошкой).

– Нам придется ей все рассказать? – заговорщицки спрашивает младшая ординатор, проверяя границы моей этики, словно я строитель, а она надеется избежать уплаты НДС.

– Ну разумеется нет, – отвечаю я. – Тебе придется.

23 августа 2010 года, понедельник

Третью неделю на новом месте, и вот я собираюсь расширить критерии на прохождение лечения бесплодия.

Сегодня принимал пару, прошедшую неудачный цикл ЭКО, – что было неудивительно. Шансы на успех в их конкретном случае составляли не более 20 процентов для одного цикла. Там, где я работал всего месяц назад – в пешей доступности отсюда, – они имели бы право на три цикла, которые повысили бы их шансы почти до 50 процентов. Они спросили у меня, сколько стоит лечение в частной клинике, и я им все рассказал – порядка 4000 фунтов за цикл. Выражение их лиц говорит мне, что с тем же успехом я мог назвать сумму в четыре триллиона фунтов^[135].

Как говорят, люди вправе решать, заводить им детей или нет. Но никто не утверждает, что пациенты с повторяющимися выкидышами не должны получать медицинский уход до тех пор, пока у них не родится ребенок. И НСЗ совершенно справедливо не ограничивает их права. А что насчет пациенток, у которых было две внематочные беременности, после которых у них не осталось фаллопиевых труб, а также надежды забеременеть, не прибегая к ЭКО? Мы только тем и занимаемся, что предоставляем людям право выбора, которое у них и так было бы, если бы не медицинские проблемы. Или не предоставляем, если их фамилия начинается с буквы Г. Конечно же, я преувеличиваю. Это было бы совершенно нелепо. Им могут отказать в медицинской помощи только по разумным причинам – например, из-за того, что они живут на одну улицу дальше от территории, которую покрывает больница.

Я предлагаю им все хорошенько обдумать, взвесить свои варианты и разобраться в своих чувствах. Я вскользь упоминаю им о возможности усыновить ребенка. «Но ведь это не то же самое, не так ли?» – говорит муж. Ну да, наверное, не то же самое.

За то непродолжительное время, что я тут работаю, я успел сообщить лесбийской паре, что они соответствуют критериям для получения лечения, однако паре геев, желающих завести ребенка с помощью суррогатной матери, был вынужден отказать. Одной женщине я сказал, что, согласно нашим критериям, она слишком стара для лечения бесплодия, хотя всего несколько месяцев назад, когда ее к нам направили, она еще не была слишком старой (а живи она в нескольких кварталах отсюда, она и сейчас бы не считалась слишком старой).

Кроме того, у нас остановлено ограничение по ИМТ^[136] для получения лечения – ни с чем подобным я раньше никогда не сталкивался. Я вынужден был сообщить одной пациентке, что из-за трех килограммов лишнего веса я не могу направить ее на ЭКО, и сказал, чтобы она приходила снова, когда похудеет. Она разразилась слезами, так что я, записывая ее вес, случайно ошибся на несколько килограммов^[137]. На прошлой неделе я написал письмо с указанием особых обстоятельств, требуя предоставить лечение женщине, чей сын от первого брака умер во младенчестве, потому что по какой-то безжалостной причине этот фактор не давал ей права на прохождение у нас лечения бесплодия.

Уходя из клиники, я прохожу мимо стеллажа с буклетами, описывающими все возможные варианты лечения бесплодия, которых НСЗ всячески старается лишить жителей близлежащих кварталов. Нам следует быть более честными и заменить все эти буклеты одним-единственным с названием: «А вы думали над тем, чтобы просто завести котенка?»

25 августа 2010 года, среда

Вчера у нас сердце кровью обливалось, когда мы зашли во время обхода в палату к нашей 85-летней пациентке, уже довольно давно лежащей в отделении гинекологической онкологии. Она скучает по своему покойному мужу, дети в больнице ее почти не навещают, и она даже не может баловать здесь себя перед сном привычным стаканом виски. Я решил изобразить бойскаута, поставил ей виски (по 50 миллилитров перед сном) в списке назначенных лекарств и дал интерну двадцатку, чтобы бутылка из супермаркета попала медсестрам и они могли дать пациентке все назначенные лекарства.

Сегодня утром медсестра сообщила, что пациентка отказалась от своего напитка, потому что, цитирую: «Джек Дэниэлс» – это долбаная кошачья моча».

24 сентября 2010 года, пятница

Моральная дилемма. В операционную требуется кто-то опытный – пятница, на часах 16.55, а дело явно потребует уйму времени. Сегодня в программе экстренная операция по устранению внематочной беременности, и в операционной ждут именно меня. Время выбрано особенно неудачно, потому что сегодня у меня свидание. На самом деле не просто свидание. Свидание в каком-нибудь дорогом местечке с целью извиниться за полдюжины отмененных в последнее время свиданий, а также залатать растущую трещину в наших отношениях. Так что это свидание с двух больших букв. Я успею, если закончу к 18.00. Время начала операции – 17.45. Вечерний ординатор застрял в отделении неотложной помощи и не может меня подменить.

Считается, что лучше всего в таких случаях проводить лапароскопию – у меня на нее уйдет час работы, у пациентки останутся несколько крошечных дырочек на теле, и уже завтра она сможет отправиться домой. Либо же я могу быстренько сделать разрез на безупречном животе этой 25-летней девушки, приговорив ее к огромному шраму и длительной госпитализации, – однако тем самым получив возможность уйти с работы вовремя и сохранив свои отношения. В конце концов, может, этой пациентке по душе больничная еда? После минутных колебаний я все-таки прошу медсестру принести набор для лапароскопии.

5 октября 2010 года, вторник

Болтал по телефону со своей подругой Софией – жаловались друг другу на то, как утомляет и деморализует наша работа. Мы оба были сыты по горло. Она говорит, что только что получила лицензию летчика-любителя и собирается немного отдохнуть от НСЗ. «Будешь работать на какой-нибудь авиалинии?» – спрашиваю я.

На самом деле она собирается взять в аренду самолет и облететь на нем 24 африканские страны, чтобы посетить отдаленные районы с самым высоким уровнем распространения материнской смертности и научить местных акушерок спасать роженицам жизни. Кроме того, она собирается перед своим путешествием собрать деньги на медицинские и образовательные материалы, чтобы раздавать их в Африке. Теперь я чувствую себя измотанным и деморализованным эгоистом.

11 октября 2010 года, понедельник

Как гром среди ясного неба пришло СМС от Саймона. Последние полтора года от него не было новостей, что было лишь поводом за него порадоваться, так что у меня сжалось сердце, когда на экране высветилось его имя. К счастью, он всего-то спрашивает у меня адрес, чтобы прислать мне приглашение на свою свадьбу. Я в шоке от того, что он вообще про меня вспомнил, и серьезно настроен собраться пойти, а затем быть вынужденным в последнюю минуту остаться на работе.

12 октября 2010 года, вторник

Последняя пациентка на сегодня в страшно загруженной женской консультации просит провести кесарево в связи с предыдущими травматичными естественными родами. Это довольно распространенная просьба – главным образом из-за того, что естественные роды травматичные всегда. Старший интерн, который принимал ее в прошлый раз, поступил разумно и запросил ее медкарту из больницы, где она рожала в прошлый раз. Теперь она у меня на руках, и я пролистываю ее, чтобы понять, не произошло ли что-нибудь особенно травматичное.

Итак, у нее были затяжные роды, которые в итоге привели к родоразрешению с помощью щипцов. После родов понадобилось оперативное вмешательство для устранения разрыва шейки матки. В ту ночь у нее было чудовищное послеродовое кровотечение, которое привело к остановке сердца. Были проведены успешные реанимационные мероприятия – само собой, раз она сидит теперь передо мной, – и ее вернули в операционную для повторного наложения швов. Вторая попытка – что было практически невероятно – закончилась еще хуже и привела к повреждению тонкого кишечника, которая обернулась в итоге резекцией кишечника с последующим формированием стомы. Затем был ряд писем из психиатрии, в которых описывалось, как она постепенно оправлялась после вызванного всеми этими событиями ПТСР^[138] и развода. И вот теперь она собиралась снова рожать. Эту женщину, видимо, просто так не сломить – пускай уж она получит желаемое.

Я записал ее на кесарево. Приятно, когда планка опущена так низко, что, по сравнению с предыдущим разом, практически любой результат будет для нее гораздо более качественным обслуживанием.

14 октября 2010 года, четверг

Я был слегка озадачен, когда впервые во время внутреннего осмотра пациентка начала с кем-то переписываться по телефону, однако теперь, судя по всему, это стало весьма распространенным явлением. Сегодня, пока я делал соскоб, пациентка болтала с подругой по видеосвязи.

17 октября 2010 года, воскресенье

Посреди ночи среагировал на экстренный вызов – плечевая дистоция^[139].

Ребенок явно крупный, судя по тому, как сильно прижата его шея к промежности матери, а акушерка очень опытная – я знаю, что она уже попробовала все описанные в учебниках приемы. От пациентки не скроешь, насколько ситуация серьезная, однако она просто чудо – сохраняет спокойствие и делает все, о чем ее просят.

Я ставлю катетер и опорожняю ее мочевой пузырь, сгибаю ей ноги в соответствии с приемом Мак-Робертса, надавливаю на лобок. С таким случаем плечевой дистоции мне еще сталкиваться не доводилось. Ровным счетом ничего не выходит – ребенок не сдвигается с места. Я прошу старшую медсестру узнать, нет ли в больнице случайно кого-то из акушеров-консультантов. Я пробую сделать поворот по Вудсу. Безрезультатно. Пробую выполнить захват заднего плеча. Тщетно. Я прошу пациентку встать на четвереньки и повторно пробую все приемы в этом положении. Я прошу акушерку созвониться с моим консультантом. Время нахождения ребенка в таком положении уже приближается к пяти минутам, и, чтобы он выжил, необходимо срочно что-то предпринять.

Насколько я могу судить, в качестве последней надежды у меня есть три варианта.

Первый – это прием Заванелли: протолкнуть ребенка обратно и провести экстренное кесарево. На моих глазах этого не делал никто, однако я уверен, что справлюсь. Кроме того, я уверен, что к моменту проведения кесарева ребенок уже наверняка умрет.

Второй вариант – это намеренно сломать ребенку ключицу, чтобы он мог родиться. Этого на моих глазах тоже никто не делал, и я понятия не имею, как именно нужно действовать. Эта процедура славится своей сложностью, даже когда ее проводит кто-то гораздо опытнее меня.

Третий вариант – провести симфизэктомию, то есть разрезать лобковую кость матери с целью расширения родового канала. Опять-таки, при мне этого никто ни разу не делал, однако я уверен, что запросто справлюсь и это будет самый быстрый способ достать ребенка. Я сообщаю консультанту по телефону о своих намерениях. Убедившись, что я попробовал все возможное, она дает добро и подтверждает, что я правильно понимаю, как проводить эту процедуру. Она уже по дороге в больницу, однако мы оба прекрасно знаем, что к моменту ее приезда все уже будет так или иначе закончено.

Мне никогда не было настолько не по себе, когда от меня что-то требовалось сделать. Я собирался сломать пациентке таз, в то время как ребенка запросто могло быть уже поздно спасать. Прежде чем взяться за скальпель, я решил предпринять последнюю попытку принять роды.

После всех этих движений и смен позиции ребенка удалось сдвинуть с места, и появилась рука, а вслед за ней и весьма обмякший ребенок, которого акушерка незамедлительно передала педиатрам. Пока мы ожидаем первого детского крика, которого запросто можем так и не дождаться, я вспоминаю фразу из одного старого учебника, в которой успешные роды при плечевой дистоции описывались как «невероятное мышечное напряжение» или как «дьявольский трюк», и теперь я полностью понимал, что имел в виду автор. Раздается детский крик. Аллилуйя. У акушерки по щекам текут слезы. Теперь осталось подождать, чтобы узнать, нет ли у ребенка паралича Эрба^[140], однако педиатр шепчет мне на ухо, что обе руки вроде как функционируют нормально.

Я вижу, что у матери образовался разрыв третьей степени, из-за чего роды сложно назвать идеальными, однако с учетом всех обстоятельств это весьма незначительный сопутствующий ущерб. Я прошу акушерку подготовить женщину к операции. У меня будет где-то 20 минут, чтобы написать отчет о родах и попить кофе. Заходит мой старший интерн – не мог бы я быстренько провести роды с помощью вакуум-экстрактора в соседней палате?

20 октября 2010 года, среда

Может быть, дело в том, что его родной язык – греческий. Может быть, он забыл про нашу предыдущую беседу, в ходе которой я предложил научить его делать УЗИ. Может быть, мне следовало быть точнее и сказать «определю пол плода». Чего мне точно не следовало говорить, если судить по тому, с каким замешательством и отвращением посмотрел на меня старший интерн, тут же поспешив скрыться от меня по коридору в противоположном направлении, так это: «Хочешь посмотреть, как я это сделаю с ребенком?»

21 октября 2010 года, четверг

Взял медкарту пациентки, которая записана следующей на прием в женской консультации. Я узнаю ее фамилию. Пролистывая медкарту, я натыкаюсь на письмо, написанное мною ее терапевту еще в марте, в конце которого замечаю один ужасный ляп – пропущено слово «стесняйтесь». В итоге:

«Если у вас возникнут любые вопросы, то не обращаться ко мне».

Как бы то ни было, это сработало. От него не было ни звука.

27 октября 2010 года, среда

Пришел в центр профпатологии сдать очередной анализ на ВИЧ – три месяца назад я укололся иглой, которой делали укол ВИЧ-положительной пациентке. У нее неопределяемая вирусная нагрузка. Однако у меня все равно есть риск заразиться. Мысль об этом, словно о счете из налоговой, не давала мне покоя.

Завожу нервный разговор с местным ординатором, пока та берет у меня кровь. Спрашиваю, что будет с акушером, если у него обнаружат ВИЧ. «Вы не сможете проводить клинические процедуры, так что никакого родильного отделения, никакой операционной, никаких дежурств – только прием больных в клинике, полагаю». Я ничего не говорю, однако мысленно не могу не заметить, что это реально помогло бы подсластить пилюлю^[141].

31 октября 2010 года, воскресенье

У друга на вечеринке в честь Хеллоуина заметил знакомое лицо. Подумал, что кто-то со школы.

Подхожу поздороваться. На лице недоумение. Нет, не со школы. С университета? Не-а.

А где вы выросли? Может, мы вместе работали? Поставив меня в неловкое положение, зато, пожалуй, сохранив свое душевное спокойствие, он вынужденно прерывает меня, чтобы сказать, что я, вероятно, видел его на телевидении – он ведущий по имени Дэнни. Поставив в неловкое положение теперь его, я говорю, что имя, может, и знакомое, однако я вполне уверен, что дело не в этом. Тут подходит его жена, и все встает на свои места – я принимал у нее роды через кесарево годом или около того ранее.

Объятия, рукопожатия, возгласы: «Надо же, какое совпадение!» Дэнни в шутку говорит, что рад, что это было кесарево, потому что не знает, каково бы ему было разговаривать с мужчиной, видевшим влагалище его жены. Мне хочется ответить, что на самом деле я видел его, когда перед операцией устанавливал катетер, а кроме того, – если он вдруг хочет услышать нечто, что по-настоящему взорвет ему мозг, – я также видел его с обратной стороны во время операции. Но я ничего из этого не говорю на случай, если он не шутит, чтобы не сделать ситуацию еще более неловкой.

8 ноября 2010 года, понедельник

Вишенкой на торте рекордно ужасного ночного дежурства (мне помогал вышедший на замену врач-ординатор, толку от которого было лишь немногим больше, чем от мебели) стало экстренное кесарево в 7.45, за 15 минут до того, как я должен был закончить.

Кесарево, потом еще одно кесарево, вакуум-экстракция, роды со щипцами, потом снова кесарево, потом я уже сбился со счета, однако там была целая куча новорожденных, и вот теперь последнее кесарево. Я совершенно измотан и с превеликим удовольствием потянул бы время, чтобы передать пациентку утренней смене, не будь плод при смерти.

За 12 часов я ни разу не присел, не говоря уже о том, чтобы дать отдохнуть глазам, мой ужин остался лежать нетронутым в шкафчике, и я только что случайно назвал акушерку мамой. Мы несемся в операционную, и я стремительно принимаю роды. Ребенок обмякший, однако педиатры творят свое волшебство, и вскоре он начинает издавать нужные звуки. Газовый анализ пуповинной крови подтверждает, что мы приняли правильное решение, и я, уже слегка прибалдевший, зашиваю пациентку.

Когда я выхожу из операционной, один из педиатров отводит меня в сторонку, чтобы сказать, что я порезал скальпелем ребенку щеку, когда разрезал матку. Порез пустяковый, но просто чтобы я был в курсе. Я сразу же иду увидеться с ребенком и его родителями. Порез и правда неглубокий, да и не длинный – швы накладывать не нужно, и никакого шрама уж точно не останется, – однако это была целиком и полностью моя вина. Я извиняюсь перед родителями, которых это словно и вовсе не колышет. Они без ума от своей очаровательной (и лишь немного изувеченной мной) маленькой девочки и говорят, что понимают, что мы вынуждены были немного поторопиться, – такое случается. Мне хочется сказать, что такого случаться не должно, со мной такого раньше не случалось и уж точно не случилось бы в начале дежурства.

Я протягиваю им буклет с контактными данными службы приема жалоб пациентов. Они от него отказываются. Моя лицензия была на волоске, а младенец – на полволоска. Попади мой скальпель на пару сантиметров выше, и я бы выколол ей глаз. Порежь я ее на пару миллиметров глубже, и кровопотери со шрамом было бы не миновать. Да дети даже умирали из-за порезов во время кесарева.

Я записываю состоявшийся между нами разговор в отчете об операции, заполняю форму о клиническом происшествии, в общем, делаю все, что требует от меня система, позволившая подобному случиться. Вскоре меня усадят на стул и дружелюбно (а то и совсем не дружелюбно) отчитают, и ни за что на свете до них не дойдет, что истинная проблема куда более фундаментальная^[142].

11 ноября 2010 года, четверг

Принимал пару в клинике лечения бесплодия и заподозрил у мужа инфекцию мочевых путей. Я дал ему баночку для анализов и отправил в туалет, чтобы он ее наполнил. Мужчина взял пузырек, несколько секунд его разглядывал, а затем заковылял в сторону туалета. Полагаю, я был недостаточно точен, так как он вернулся (на удивление быстро) с баночкой, наполненной на несколько миллиметров спермой. Недопонимание, разумеется, могло зайти еще дальше – он мог туда нагадить, пустить себе кровь или воткнуть себе в желудочки мозга отвертку, чтобы взять образец спинномозговой жидкости. Я вот теперь думаю, не потому ли они никак не могут зачать, что он во время секса писает в свою жену?

14 ноября 2010 года, воскресенье

Воскресенье, дело близится к обеду, и пациентке Р.З. нужно провести кесарево сечение из-за вялотекущей родовой деятельности. Пациентка не против, однако ее муж не хочет, чтобы кесарево проводил я, потому что я мужчина. Они ортодоксальные мусульмане, и, как выяснилось, им обещали врачей исключительно женского пола. Я объясняю, что понятия не имею, кто им такое сказал, однако – хотя частенько у нас и правда в смене врачи женского пола – сегодня на дежурстве в акушерстве и гинекологии все врачи мужчины, в том числе и дежурящий дома консультант.

«Значит, вы хотите сказать, что в этой больнице нет врачей женского пола?»

«Нет, сэр, я хочу сказать, что в больнице нет врачей женского пола, способных сделать кесарево. Уверен, женщину-дерматолога я бы вашей жене нашел без каких-либо проблем».

Сама пациентка явно спокойней относится к идее, чтобы я делал ей кесарево, чем ее муж, только ей никто слова не дает. Мы продолжаем этот бессмысленный разговор, все дальше отдаляясь от результата, которого должны достичь. «А когда здесь в ближайшее время появится врач-женщина?» Когда у нас будет пересменка через семь часов, однако ждать так долго для вашего ребенка будет не самой хорошей идеей. «А акушерка не может этого сделать?» Нет, и уборщица тоже не может.

Я звоню консультанту в надежде получить какую-то моральную поддержку. Он предлагает мне переодеться в женщину, и я подозреваю, что это лишь наполовину шутка.

Возвращаясь в кабинет, я спрашиваю: «А Коран, случайно, не разрешает врачам мужского пола оперировать в экстренных случаях?» Которым этот, я напоминаю им, является. Это чистый блеф с моей стороны, однако в религиозных текстах запросто могло бы быть написано что-то вроде этого. Они просят меня дать им пять минут, звонят по телефону, после чего меня разыскивает муж, чтобы сказать, что они с радостью позволят мне принять роды. Он сказал это с такой интонацией, словно я должен быть ему благодарен.

На самом деле я и вправду ему благодарен, потому что меня прежде всего беспокоит здоровье и жизнь их ребенка, а не то, что думает по этому поводу его (или чей бы то там ни было еще) бог. Кроме того, у меня нет запасного плана, и я даже думать не хочу, сколько всяких бумаг мне пришлось бы заполнить, откажись они от операции.

Заходит анестезиолог (конечно же, мужчина), чтобы подготовить женщину к операции, и мне остается только надеяться, что это не вызовет новых проблем. Может, нам нужно повесить табличку «Работает акушер-мужчина»?

Вскоре мы уже в операционной, и я без проблем принимаю роды. У нее чудесная девочка. Здоровая мама, здоровый ребенок – к этому мы всегда и стремимся, и они должны быть рады, что все для них закончилось благополучно, в отличие от многих других проходивших через эти двери семейных пар.

Благодарность мужа не знает границ – он извиняется, что потратил впустую мое время и добавил мне стресса, а также благодарит за все, что я сделал. Подобно большинству новоявленных отцов, он, наверное, просто перенервничал, да и думаю, что от угрозы вечного проклятия ему легче не было.

Мужчина собирается в магазин. Может, мне что-нибудь нужно? Мне так и хочется увидеть его реакцию, если я попрошу у него сэндвич с беконом и бутылку водки.

18 ноября 2010 года, четверг

Должен был вернуться домой в ровно в 19.00. Сейчас на часах 21.30, и я только что вышел из родильного отделения. Что ж, придется в другой раз поехать забирать свои вещи из квартиры. С другой стороны, мое новое унылое холостяцкое жилье находится всего в 10 минутах от больницы.

22 ноября 2010 года, понедельник

Пациент в отделении неотложной помощи с жалобами на боли в животе все ниже и ниже опускается в списке моих приоритетов, так как дел в родильном отделении все прибавляется. Я пытался стабилизировать пациентку с преэклампсией, когда получил вызов от разъяренного ординатора неотложной помощи:

«Если вы немедленно не придете в отделение неотложной помощи, то время ожидания этого пациента превысит установленную норму в четыре часа»^[143].

«Хорошо. Но если я приду прямо сейчас, то пациент, которым я занимаюсь, умрет».

Раунд.

Добрых пять секунд на том конце провода была тишина – он явно пытался понять, может ли он сказать что-то такое, чтобы убедить меня спуститься и избавить его от проблем с начальством. Я же тем временем не перестаю дивиться системе, которая настолько помешана на взятых с потолка целевых показателях, что ему требуется столь много времени для ответа.

«Ладно. Просто придите, когда сможете, – очнулся ординатор. – Но мне все это очень не нравится».

Когда моей пациентке с преэклампсией уже ничего не будет угрожать, надо будет ей напомнить написать ему письмо с извинениями.

26 ноября 2010 года, пятница

К.С. – последняя пациентка, которой нужно подписать перед операцией форму информированного согласия. Это пожилая дама, которой назначили гистероскопию вследствие недавнего вагинального кровотечения. Она пришла в сопровождении переполненного дерзостью сына в красных штанах, который убежден, что если к медперсоналу относиться как к дерьму собачьему, то это убедит их в его важности и они будут больше стараться. Удивительно, но это весьма распространенное убеждение, которое, как бы мне ни было неприятно это признавать, является абсолютной правдой. Именно такие люди и пишут жалобы на врачей из-за малейшей царапины на маникюре.

С каждым задаваемым им вопросом мне приходится все крепче держать язык за зубами. «Сколько раз вы уже это делали?», «Разве этим должен заниматься не ваш консультант?». Если бы мы были в ресторане, а я был официантом, то я бы уже замешивал в его мясо по-бургундски свою слюну со спермой. Однако моя пациентка – милейшая старушка, которая не должна страдать из-за того, что ее сынишка полный мудак. Разговор окончен. «Представьте, что это ваша мать», – дает он мне указание. Я заверяю его, что в его интересах, чтобы я этого не делал.

2 декабря 2010 года, четверг

Провожу свой воскресный вечер в родильном отделении вместе с великолепным старшим интерном. Она просит меня посмотреть КТГ одной пациентки, и я соглашаюсь с ней в том, что эта пациентка нуждается в экстренном кесаревом в связи с дистрессом плода. Пациентка и ее муж – милейшая пара и не так давно сыграли свадьбу. Это их первый ребенок, и они прекрасно понимают ситуацию.

Старший интерн просит меня выступить ассистентом, чтобы она могла сама провести операцию. Итак, мы в операционной. Интерн слой за слоем пробирается к ребенку – кожа, телесный жир, мышцы, первая брюшина, вторая брюшина, матка. Она делает разрез матки, и вместо околоплодных вод оттуда льется кровь. Произошел разрыв плодных оболочек^[144]. Я сохраняю спокойствие и прошу интерна достать ребенка. Она говорит, что не может – ей что-то мешает. Я беру операцию в свои руки – ей мешает плацента. У пациентки недиагностированное предлежание плаценты. Это должны были заметить на УЗИ, и ей не должны были позволить рожать. Я достаю плаценту, а затем достаю ребенка, который явно мертв. Педиатры пытаются его реанимировать, однако все безуспешно.

У пациентки обильное кровотечение из матки – один литр, два литра. От наложенных мною швов толку нет, от лекарств – тоже. Я звоню консультанту, чтобы она срочно приехала. Пациентка уже под общей анестезией, и ей делают срочное переливание. Ее мужа выводят из операционной. Кровопотеря достигает пяти литров. Я накладываю стягивающий шов^[145] – безрезультатно. Я сдавливаю матку изо всех сил – только так кровотечение удается остановить.

Приезжает консультант, пробует наложить еще один стягивающий шов – не помогает. Я вижу в ее глазах панику. Анестезиолог говорит, что не успевает вливать кровь – настолько быстро пациентка ее теряет, и есть риск, что начнут отказывать органы. Консультант звонит коллеге – он не на дежурстве, однако более опытного хирурга она не припомнит. Мы по очереди сжимаем матку, пока он не приезжает 20 минут спустя. Он проводит гистерэктомию: кровотечение наконец удается остановить. Двенадцать литров. Пациентка отправляется в интенсивную терапию, а меня предупреждают, чтобы я готовился к худшему. Мой консультант говорит с мужем. Я начинаю было писать отчет об операции, однако вместо этого безостановочно реву на протяжении часа.

10. Последствия

Это была последняя запись, сделанная мною в дневнике, и именно из-за нее в этой книге больше не будет ничего смешного.

Все в больнице были очень добры ко мне и сказали, что я все сделал правильно. Они сказали, что в случившемся не было моей вины, что я не мог сделать что-либо по-другому, и отправили домой, не дожидаясь окончания моей смены.

Вместе с тем я чувствовал себя так, словно подвернул лодыжку. Целый шквал людей спрашивали меня: «Ты в порядке?», при этом явно ожидая от меня, что я все равно выйду на следующий день на работу, словно ничего и не случилось. Не то чтобы они были бессердечными или легкомысленными – такова уж проблема нашей профессии.

Нельзя носить траурную повязку после каждого раза, когда что-то идет не так, нельзя каждый раз брать месячный отпуск – это случается слишком часто.

С этой системой и больничный-то сложно получить, не говоря уже о возможности прийти в себя после ужасного дня. Более того, по правде говоря, врачам нельзя признавать, насколько губительными для них являются такие моменты. Если собираешься выдержать работу в этой профессии, то необходимо убедить себя, что все эти ужасы являются неотъемлемой частью твоей работы. Нельзя лишний раз задумываться о человеке за шторкой – от этого зависит твое собственное душевное спокойствие.

Мне уже доводилось быть свидетелем смерти детей и прежде. Я уже имел дело с матерями на пороге смерти. Но в этот раз все было по-другому. Я впервые оказался самым старшим врачом в отделении, когда в нем случилось нечто ужасное, я впервые был тем, кто должен был со всем разобраться. Все зависело от меня, и я всех подвел.

Мне не были предъявлены обвинения во врачебной халатности, и никто ни о чем подобном даже не заикался. В Генеральном медицинском совете всегда судят о врачебной халатности, задавая вопрос: «Могли ли ваши коллеги повести себя в данной ситуации как-нибудь по-другому?» Все мои коллеги сделали бы в точности то же самое, и результат у них был бы точно таким же. Однако для меня этого было недостаточно.

Я знал, что если бы постарался чуть больше, если бы был более наблюдательным, то мог бы оказаться в той палате на час раньше. Я мог бы заметить на КТГ одно небольшое изменение, я мог бы спасти этому ребенку жизнь, сохранить матку его маме. От всех этих «мог бы» мне было попросту никуда не деться.

Да, я вышел на работу на следующий день. Я был тем же человеком, однако уже совсем другим врачом – я не мог рисковать повторением подобной катастрофы. Стоило пульсу плода упасть хотя бы на один удар в секунду, и я проводил кесарево. Причем именно я – не старший интерн и даже не младший ординатор. Я понимал, что женщины без лишней надобности подвергаются операции, а мои коллеги лишаются возможности повысить свои хирургические навыки. Однако если так я мог гарантировать, что все останутся живы, то это того стоило.

Прежде я насмехался над врачами-консультантами за их чрезмерную предусмотрительность, демонстративно закатывал глаза у них за спиной, но теперь я все понял. У них у каждого была такая ситуация, в которой они «могли бы», и именно таким образом они с ней справлялись.

Только вот я на самом деле никак со случившимся не справлялся – я просто с этим смирился. Следующие шесть месяцев я ни разу не засмеялся, и даже улыбки у меня были притворные – я чувствовал себя так, словно у меня умер кто-то из близких.

Мне следовало обратиться к психотерапевту – точнее, моя больница должна была мне его назначить. Проблема в том, что в медицине подобное принято замалчивать, из-за чего те, кто больше всего нуждается в помощи, ее никогда не получают.

Каким бы предусмотрительным я, однако, ни был, в конечном счете непременно случилась бы еще одна трагедия. Она должна была случиться – нельзя избежать неизбежного.

Одна замечательная врач-консультант говорит своим практикантам, что к моменту, когда они выйдут на пенсию, накопится целый автобус мертвых детей и детей с церебральным параличом, и сбоку на этом автобусе будет красоваться их имя. На их счету будет огромное количество «неблагоприятных исходов», как их принято называть в больничной среде. Она говорит им, что если они не в состоянии справиться с этим, то они ошиблись с профессией. Может быть, если бы кто-нибудь сказал мне об этом раньше, я бы хорошенько призадумался. В идеале, конечно, я должен был услышать это, когда выбирал выпускные экзамены в школе и еще не успел во все это ввязаться.

Я спросил, можно ли мне работать с частичной занятостью («так можно только беременным»), и разузнал, как переквалифицироваться в терапевта. Для этого мне нужно было сначала пару лет поработать в статусе старшего интерна в отделении неотложной помощи, педиатрии и психиатрии. Мне не хотелось тратить столько времени на то, чтобы снова чего-то добиться, тем более с учетом риска того, что мне это тоже не понравится.

Остановив свою стажировку, я полусерьезно позанимался исследовательской деятельностью, поработал без особого энтузиазма врачом на замену в частном отделении, но все же несколько месяцев спустя повесил свой стетоскоп на стену. С медициной было покончено.

Я никому не рассказал, по какой причине ушел. Наверное, зря. Наверное, меня бы поняли. Мои родители отреагировали так, словно я им сказал, что меня судят за поджог. Поначалу я не мог об этом говорить, а через какое-то время уже не хотел. Когда меня припирали к стенке, я надевал свой красный клоунский нос и начинал травить забавные истории про всякие инородные предметы в заднем проходе и всякие ляпы от пациентов. Некоторые из моих ближайших друзей впервые узнают о случившемся, прочитав эту книгу.

Теперь я подправляю людям не здоровье, а их слова – я пишу и редактирую сценарии для телевизионных комедий. Отныне плохой день на работе – это вышедший из строя ноутбук или ужасный рейтинг у какого-нибудь ужасного ситкома, то есть, по большому счету, ничего примечательного. Я не скучаю по плохим дням в профессии врача, однако скучаю по хорошим. Мне не хватает моих коллег, мне не хватает возможности помогать людям. Мне не хватает чувства, что я сделал что-то нужное, которое я испытывал по дороге домой с работы. А еще мне стыдно, что после стольких потраченных страной на мою подготовку денег я просто взял и все бросил.

Медицина по-прежнему остается для меня чем-то очень близким – нельзя просто взять и перестать быть врачом. Нельзя заставить себя перестать подбегать к упавшему на дороге велосипедисту, перестать отвечать на СМС от друзей, спрашивающих у тебя совета по поводу зачатия ребенка. Так что когда в 2016 году правительство объявило войну врачам – заставило их работать больше, чем когда бы то ни было, за меньше, чем когда бы то ни было, – я был полностью солидарен с врачами. А когда правительство принялось снова и снова нагло врать, будто доктора жадничают, будто они пошли в медицину ради денег, а не чтобы помогать людям, я был попросту в бешенстве, поскольку знал, что это не так.

Младшие врачи потерпели в этом сражении поражение главным образом потому, что правительство своим злым раскатистым голосом просто их заглушило, потому что они были слишком рассудительными и тихими. Я понял, что каждый медработник – будь то врач, медсестра, акушерка, фармацевт, физиотерапевт или фельдшер «скорой» – должен как можно громче заявить о реалиях своей работы, чтобы, когда в следующий раз министр здравоохранения начнет врать, будто врачами движет жажда наживы, люди знали, насколько нелепы эти заявления. Кто в здравом уме пойдет в медицину из корыстных соображений? Я бы такой работы не пожелал никому. Я испытываю бесконечное уважение ко всем рядовым работникам НСЗ, потому что сам в итоге с этой работой явно не справился.

Пока я писал эту книгу, через шесть лет после того, как ушел из медицины, я встретился с десятками бывших коллег. То, что многие из них уволились из родильного отделения, явно говорит о том, что НСЗ оказалась на коленях. Каждый из них говорил мне про массовый уход людей из медицины. Когда я бросил медицину, это был лишь небольшой сбой в матрице, незначительное отклонение. Теперь же во всех больницах полно людей, которые привели в действие запасной план – уехали работать в Канаду, перешли в фармацевтическую компанию или устроились где-то в Сити. Большинство из моих бывших коллег сами отчаянно искали выход из ситуации – политикам удалось задушить в них замечательных, преданных своему делу врачей, у которых иначе не было бы никаких причин уходить. В былые времена эти люди ради своей работы переносили свои свадьбы.

Другой общей темой для всех врачей стало то, что все один за другим снова и снова переживают самые грустные, самые мрачные случаи из своей практики. Мозг словно проигрывает эти истории в самом высоком качестве. Они помнят, в какой именно палате это произошло, пускай последний раз в этом родильном отделении они и были 10 лет назад. Помнят, в какой обуви был муж их пациентки, какая песня звучала по радио. У старших врачей-консультантов дрожат голоса, когда они рассказывают про случившиеся с их пациентами несчастья – эти высокие и статные мужчины едва сдерживают свои слезы.

Один друг рассказал мне про проведенное им посмертно кесарево: мать замертво упала перед ним, и он вырезал из нее ребенка прямо на полу. Ребенок выжил. «Ты спас не того! Ты спас не того!» – только и кричал ее муж.

Но не мне учить, как справляться с горем – книга эта вовсе не об этом. Я попросту рассказал про свой собственный опыт в медицине, показал, как выглядит эта работа изнутри.

Пообещайте мне следующее: когда в следующий раз правительство поднимет руку на НСЗ, не верьте лживым политикам на слово. Задумайтесь о том, насколько тяжко приходится медработникам как дома, так и на работе. Помните, что они делают нечто невероятное и при этом стараются, как могут. Ваше пребывание в больнице может ранить их гораздо сильнее, чем вас самих.

Благодарности

Выражаю свою любовь и благодарность Джесс Купер и Кэт Саммерхейс из литературного агентства «Кертис Браун». Джесс, прости, что тебе пришлось перечитать все это столько раз на позднем сроке беременности. Франческе Мэйн, моему самому невероятному редактору – у меня нет слов, чтобы выразить тебе свою признательность. Впрочем, как обычно.

Джеймсу, моему второму пилоту на протяжении всего этого пути.

Докторам Кей, Кей, Кей и Кей. Софи, – из тебя выйдет акушер-гинеколог куда лучше того, которым был я. Дэн, ты сделал правильный выбор, когда пошел против родительской воли (и начал изучать право). Моим родителям, Наоми и Стюарту, – я и правда вас люблю.

Спасибо Марку Уотсону за то, что помог всему этому случиться. Джейн Голдман за то, что научила меня все подробно расписывать. Дэну Швимеру за шутку (которую переводчик опустил из-за непереводимости, ну и вообще она нелепая. – Примеч. перев.). Джастину Майерсу – за его мудрые слова. Керри Фаррел – за название книги. Стивену Маккраму – за ту первую работу по написанию телевизионных сценариев, с которой он мне помог, когда я ушел из медицины. Каролин Найт, которая вовремя меня останавливала («Лучше опустить эти детали, а то твоим читателям никогда не захочется заводить детей»).

Моим многочисленным бывшим коллегам, поделившимся со мной воспоминаниями.

Ну и, конечно же, никаких благодарностей Джереми Ханту.

Примечания

1

Я много проработал в родильных отделениях, а люди имеют привычку запоминать даты рождения своих детей.

(обратно)

2

Как правило, я использовал имена второстепенных персонажей «Гарри Поттера», тем самым дав повод подать на меня в суд не одним, так другим.

(обратно)

3

Проведенное в 2006 году Министерством здравоохранения исследование показало, что общественность (что было довольно логично) полагала, будто врачи ежегодно подвергаются оценке своего труда. На самом же деле в то время врачи могли спокойно проработать со дня получения диплома и прямо до пенсии, и никто не стал бы проверять, помнят ли они, какой стороной нужно втыкать в пациентов шприцы. Следом за скандальным делом Гарольда Шипмана, в 2012 году был принят закон, обязавший врачей каждые пять лет проходить переаттестацию. Мы бы сильно переживали по поводу многих машин на дороге, если бы техосмотр проводился лишь раз в пять лет, однако это всяко лучше, чем ничего. – Примеч. автора, и далее, если не указано иное.

(обратно)

4

«Младшим врачом» называют любого врача, еще не получившего звание консультанта. Такая терминология немного вводит в замешательство, так как многие из этих «младших врачей» уже многого добились – некоторые проработали добрых 15 лет, стали кандидатами наук и получили другие академические звания. В каком-то смысле это все равно что звать всех в британском парламенте, помимо премьер-министра, «младшими политиками».

(обратно)

5

Интеллектуальная телевикторина. Аналог русской передачи «Самый умный». – Примеч. ред.

(обратно)

6

Больничная иерархия выглядит следующим образом: интерн, старший интерн, ординатор, старший ординатор, консультант. Недавно эти «звания» были переименованы, однако все по-прежнему пользуются старой терминологией.

(обратно)

7

Я полностью за то, чтобы объяснять медицинскую терминологию по ходу книги, но если вы не в курсе, что такое стетоскоп, то, пожалуй, лучше подарить эту книгу кому-то другому.

(обратно)

8

Старики вообще частенько немного съезжают с катушек от инфекции мочевых путей – да и вообще от любой вялотекущей инфекции.

(обратно)

9

Ординаторской называется комната отдыха врачей с несколькими диванами и ободранным бильярдным столом.

(обратно)

10

Канюлей называется небольшая пластиковая трубка, которая вставляется в тыльную сторону руки или в районе локтевого изгиба, чтобы с помощью капельницы вводить физраствор или лекарства. Установка канюль является одной из ключевых обязанностей интерна, хотя за годы обучения в мединституте я так ни разу даже и не попробовал это сделать. В ночь перед моим первым рабочим днем один из моих соседей по квартире в общежитии больницы украл из палаты коробку, в которой было порядка 80 канюль, и мы несколько часов напролет тренировались их ставить, пока наконец не научились. Следы от наших первых неумелых попыток не сходили еще долгие дни.

(обратно)

11

Варикозное расширение вен пищевода является ужасным осложнением цирроза печени – раздутые вены могут в любой момент разорваться, вызвав обильное кровотечение.

(обратно)

12

Представляет собой резиновую трубку, которая просовывается в горло и надувается, словно воздушный шар, чтобы сдавить кровеносные сосуды и остановить кровотечение.

(обратно)

13

Европейская директива о рабочем времени была введена, чтобы законодательно помешать работодателям заставлять персонал работать до полусмерти, ограничив смены «всего» сорока восемью часами в неделю.

(обратно)

14

Электролиты – это соли, содержащиеся в нашей крови, главным образом соли натрия, калия, хлора и кальция. Если их уровень слишком сильно падает или увеличивается, то организм дает об этом знать, останавливая сердце или вызывая кому. Вот такой вот он умненький.

(обратно)

15

Фуросемид – это диуретик или, по-другому, мочегонное. Когда в легких или других тканях организма скапливается жидкость – как правило, это происходит из-за нарушенной функции сердца или почек, – он помогает от нее избавиться посредством мочеиспускания. Если же, как в данном случае, никаких скоплений жидкости нет, то вместе с мочой выводится вода из крови.

(обратно)

16

Уровень насыщения кислородом – это процентное содержание в крови кислорода, которое измеряется с помощью той самой небольшой прищепки, что надевают пациентам на палец. Он должен быть как можно ближе к 100 процентам, уж точно выше 90 и уж совсем точно – выше 80.

(обратно)

17

После первых шести месяцев стажировки в одном из отделений больницы интернов, как правило, на следующие шесть месяцев направляют в хирургию. Мне, видимо, досталась самая короткая соломинка, так как я попал в урологию.

(обратно)

18

Скальпированной называется рана, при которой происходит частичный или полный отрыв кожи от подлежащих тканей – как правило, имеет место при авариях с участием мотоцикла, когда водитель мотоцикла на большой скорости проезжает руками по асфальту. Попавшие в мышеловку крысы могут отгрызть себе от хвоста кожу, чтобы выбраться. Зачем нам рассказывали об этом в мединституте, я так и не понял.

(обратно)

19

Практически любая операция на брюшной полости теперь может быть проведена методом лапароскопии, что в переводе с греческого означает «гораздо медленнее». В ходе такой операции через небольшой разрез вводится миниатюрная камера вместе с инструментами на длинных тонких рукоятках. Это очень кропотливый труд, которому нужно долго учиться. Чтобы оценить всю трудоемкость процесса, попробуйте завязать себе шнурки палочками для еды. С закрытыми глазами. В открытом космосе.

(обратно)

20

Панкреатит – болезнь, вызываемая, как правило, либо злоупотреблением спиртным, либо желчными камнями.

(обратно)

21

При мерцательной аритмии сердце бьется очень быстро, хаотично и неэффективно – в общем, далеко не идеально.

(обратно)

22

Врачи по закону обязаны заполнять свидетельства о смерти своих пациентов, подробно описывая обстоятельства и причины смерти. В больнице их также, как правило, просят официально констатировать (подтвердить) смерть.

(обратно)

23

Одними из центральных тем творчества Пинтера являются темы одиночества, разрозненности людей и тема насилия. – Примеч. ред.

(обратно)

24

Музыкальная комедия 1994 года. – Примеч. ред.

(обратно)

25

Когда умирает папа римский, делают все, чтобы исключить ошибку. Согласно установленным в Ватикане правилам, которые явно придумывал тот, кому фильм «Экзорцист» показался слишком банальным, врач должен трижды назвать папу по имени, проверить, не гаснет ли от дыхания пламя свечи, после чего, чтобы не оставалось никаких сомнений, ударить его по голове молотком. Слава богу, ей не пришлось видеть ничего подобного в моем исполнении.

(обратно)

26

Должно быть какое-то специальное слово для тех, кто не является медработником, подобно «мирянину» или «гражданскому». Может, «пациенты»?

(обратно)

27

Британская писательница первой половины ХХ века. – Примеч. ред.

(обратно)

28

В конечном счете моя почасовая оплата за год работы интерном составила 6,60 фунта. Это несколько больше, чем получают кассиры в «Макдоналдсе», однако значительно меньше зарплаты менеджера зала. – Примеч. ред.

(обратно)

29

Гериатрия теперь называется «уходом за престарелыми». Вероятно, они хотят, чтобы это звучало не так по-больничному – меньше было похоже на место, где старики доживают свои последние дни, и больше на роскошный спа-курорт, где тебе делают маникюр-педикюр, пока ты попиваешь какой-то ярко-зеленый смузи. В некоторых больницах пошли еще дальше и переименовали специальность в «уход за пожилыми пациентами» или «уход за пожилыми людьми» – я бы предложил более уместное название «предсмертный уход».

(обратно)

30

Приблизительно четверть всех детей в Великобритании рождается посредством кесарева сечения. Часть таких операций являются запланированными – обычно в случае многоплодной беременности, ягодичного предлежания или предыдущих родов через кесарево сечение. Остальные же случаи проведения кесарева сечения являются незапланированными (экстренными), когда родовая деятельность оказывается слишком вялой, у ребенка наблюдается дистресс, или возникает какая-то другая серьезная проблема. Когда же ребенок застревает либо у него возникает дистресс уже на финишной прямой в процессе вагинальных родов, то проводятся так называемые инструментальные роды с помощью или металлических щипцов – вроде тех, которыми накладывают салат, – или вакуум-экстрактора, представляющего собой подключенную к пылесосу резиновую присоску. Хотелось бы мне сказать, что подобные описания являются утрированными.

(обратно)

31

PV – это осмотр влагалища. PR – это ректальный осмотр, так что всегда уточняйте, когда вам кто-то говорит, что он является специалистом по PR.

(обратно)

32

Если после родов в матке что-то остается – плацента, околоплодные оболочки, фигурка Дарта Вейдера из «Лего», – то она не может должным образом сжаться в свое первоначальное состояние, что вызывает кровотечение, которое не прекращается, пока проблема не будет устранена.

(обратно)

33

Врачи все как один помешаны на моче – правда, не в том смысле, из-за которого вы бы дважды подумали, прежде чем пойти с кем-то из них на второе свидание, – потому что ее отсутствие говорит о том, что у пациента низкий объем циркулирующей крови. Это особенно опасно в послеоперационный период, так как может означать наличие внутреннего кровотечения или проблему с почками – что в обоих случаях весьма плохо.

(обратно)

34

Кесарево сечение при отсутствии осложнений должно обычно занимать 20–25 минут, если не случится ничего непредвиденного.

(обратно)

35

ШКГ, или шкала комы Глазго, позволяет оценить уровень сознания человека по трем параметрам: открывание глаз (1–4), речевая реакция (1–5) и двигательная реакция (1–6). Таким образом, максимум по ней можно получить 15 баллов, что соответствует полностью здоровому человеку, а минимум – 3, что соответствует трупу (либо 2, если у трупа нет глаз). По какой-то причине, словно врачам без этого было мало проблем, пациенты – особенно в отделении неотложной помощи – словно получают удовольствие, притворяясь, что находятся в более бессознательном состоянии, чем на самом деле. Согласно учебнику, в данной ситуации необходимо произвести болезненную стимуляцию, чтобы проверить, не притворяются ли они, например, с силой надавить на ноготь или пройтись костяшками пальцев по грудине. Мне же всегда нравилось поднимать им одну руку, давая упасть ей прямо на лицо. Когда они притворяются, то не дают руке опуститься на лицо, и она чудесным образом уходит вбок. Проблема с таким подходом в том, что если они действительно без сознания, то потом приходится объясняться с родственниками.

(обратно)

36

В НСЗ всем без разницы, работал ли ты в прошлое Рождество. Во-первых, потому что это практически наверняка было в другой больнице, а во-вторых, потому что никого это ни капли не колышет. Существует неофициальная иерархия, определяющая, кто с наименьшей вероятностью будет работать в Рождество. Первым в списке идет врач, который составлял график дежурств, а сразу за ним – врачи с детьми. Я в этой иерархии расположен на несколько ступеней ниже – из-за моей бездетности рождественская смена достается мне практически ежегодно. Несмотря на отсутствие особого желания стать отцом (особенно после работы в родильном отделении), я уже серьезно раздумываю над тем, чтобы притвориться, будто у меня есть дети, когда выйду на новую должность.

(обратно)

37

Выпадением пуповины называют ситуацию, когда 1–2 петли пуповины во время родов проходят через влагалище, и если до появления ребенка на свет остается какое-то время, то необходимо экстренное проведение кесарева сечения. Понятно, что пуповина немного увлеклась происходящим и ей не терпится показать себя во всей красе, подобно фейерверку в День независимости, однако от перепада температур может случиться спазм, и ребенок лишится доступа крови. Таким образом, ее необходимо вернуть обратно во влагалище, и чтобы снять с пуповины давление, мама должна встать на четвереньки, опершись на колени и локти, в то время как врач встает прямо за ней. Так продолжается до тех пор, пока женщина не будет готова лечь на спину для проведения кесарева. Врач перед этой процедурой надевает очень длинную перчатку, которая доходит прямо до плеча и носит вызывающее название «Рукавица».

(обратно)

38

Миомэктомией называется операция по удалению фиброзных опухолей – доброкачественных наростов или образований в мышечной ткани матки, которые убирают при помощи инструмента, по сути представляющего собой штопор.

(обратно)

39

Аутогемотрансфузия подразумевает сбор всей потерянной пациентом во время операции крови и ее очистку от загрязнений (используемой во время операции воды, пота хирурга, отвалившихся с потолка кусочков штукатурки) с помощью специальной машины. Если понадобится переливание, то пациенту можно будет попросту вернуть его собственную кровь. Некоторых свидетелей Иеговы это устраивает, так как кровь остается в замкнутой системе и якобы не покидает тела по-настоящему. Вот так вот.

(обратно)

40

Т. е. яичник перекручивается, лишая себя доступа крови. Если не провести своевременную операцию, то он чернеет и отмирает. А если вообще не оперировать, то развивается сепсис, и уже весь пациент чернеет и отмирает.

(обратно)

41

В работе интерна мне всегда не нравилась некоторая недосказанность, так как мы никогда не знали, что в итоге стало с нашими пациентами – развязку этого сериала мы неизбежно пропускали. Поступил, скажем, пациент с воспалением легких, ты его поставил на ноги, отправил домой, и все – его дальнейшая судьба для тебя загадка. Он мог спокойно прожить еще 15 лет или умереть в автобусе по дороге домой, и ты бы практически наверняка об этом не узнал. Даже если оставить в стороне крайнее любопытство, мне всегда казалось, чтобы было бы полезно узнать, эффективно ли руководство больницы справляется с ее управлением. В акушерстве мне как раз и нравилось то, что итог становится ясным гораздо быстрее – удается досмотреть прямо до финальных титров, а переосмысливая принятые тобою решения с учетом получившегося результата, можно многому научиться, вырасти как врач. Таким образом, когда новорожденного отправляют в интенсивную терапию, я обязательно его проведываю, чтобы узнать, как его дела.

(обратно)

42

Преэклампсия – это заболевание, встречающееся у беременных женщин, которое может поразить большинство органов будущей мамы, вызвав повреждения почек и печени, отек мозга, скопление жидкости в легких и проблемы с тромбоцитами, а также проблемы с развитием и здоровьем ребенка. В конечном счете болезнь перерастает в эклампсию, приступы которой ставят жизнь беременной под угрозу. В большинстве случаев преэклампсия протекает в мягкой форме, однако каждой беременной при каждом посещении врача измеряют кровяное давление и содержание белка в моче с целью попытаться обнаружить заболевание как можно раньше. Для большинства пациенток с преэклампсией оказывается достаточно лишь дальнейшего тщательного мониторинга их состояния на протяжении всей беременности, приема таблеток для снижения давления или проведения индуцированных родов за неделю-другую раньше срока. У некоторых пациенток, однако, преэклампсия развивается в острой форме и на более ранних этапах беременности, из-за чего возникает необходимость провести преждевременные роды с целью предотвращения ужаснейших последствий для мамы и самого ребенка.

(обратно)

43

И она в итоге все-таки прислала мне фото.

(обратно)

44

Это не является медицинской рекомендацией.

(обратно)

45

Или навсегда, если это Майкл Джексон.

(обратно)

46

При внематочной беременности плод закрепляется не там, где ему положено быть, – чаще всего в фаллопиевой трубе. Если вовремя не провести операцию, то в конечном счете происходит разрыв фаллопиевой трубы, и это самая распространенная причина смерти среди женщин в первые три месяца беременности. Наличие болей и положительного анализа на беременность должно у любой женщины приравниваться к внематочной беременности, пока это не будет опровергнуто с помощью УЗИ. В данном случае специалист во время проведения УЗИ неправильно интерпретировал изображение, сделав вывод, что у нее внутриматочная, а не внематочная беременность.

(обратно)

47

Синдром поликистозных яичников (СПКЯ) – самое распространенное эндокринное заболевание у женщин, которому оказываются подвержены от 5 до 20 процентов всех женщин в зависимости от формального его определения, которое, к моменту публикации этих строк, может успеть поменяться 3–4 раза. СПКЯ может привести к проблемам с репродуктивной способностью, кожей и волосами на теле, а также к нарушениям менструального цикла.

(обратно)

48

Подобно пьяной в стельку подружке, которая настаивает на посещении еще одного клуба, в то время как у самой блевотина в волосах, беременность порой продолжается, даже когда было бы уже разумно закончить. После 42-й недели плацента может начать испускать дух, так что мы индуцируем роды, не дожидаясь этого. Первым этапом является установка специального вагинального кольца, высвобождающего простагландин.

(обратно)

49

Кардиотокография, известная также как КТГ, – это непрерывная регистрация сердечных сокращений плода с помощью специального пояса, который крепится к животу мамы во время родов. Сигнал при этом обычно называют «обнадеживающим» или «не обнадеживающим».

(обратно)

50

Препарат для стимуляции родов.

(обратно)

51

Асцитом называется скопление жидкости в брюшной полости, которое практически неизбежно ничего хорошего не означает.

(обратно)

52

Пожалуйста, не стоит пробовать ни того, ни другого.

(обратно)

53

Все младшие врачи меняют больницу каждые полгода или год в один и тот же день, именуемый Черной средой. Вам может показаться, что поменять разом все косточки «Скрабл» и ожидать от больницы, что она будет работать точно так же, как и днем ранее, – ужасная идея, и вы будете правы.

(обратно)

54

Родители по какой-то причине убеждены, будто акушеры – это мудрые филины, знающие о младенцах все. Так вот, мы ни шиша о них не знаем, за исключением, может быть, полузабытых полудостоверных фактов, рассказанных нам в мединституте. Как только пуповина перерезана, мы отдаем ребенка и больше не имеем с ним дела, пока он не достигнет половой зрелости.

(обратно)

55

Звучит, словно название скоростной железной дороги на Кавказе, однако на деле все гораздо проще. С помощью ультразвукового зонда врач заглядывает вовнутрь, чтобы определить жизнеспособность плода – то есть живой ли он и не является ли беременность внематочной. Ошибочный диагноз может привести к первому знакомству с обвинениями во врачебной халатности / непредумышленном убийстве.

(обратно)

56

В обычной ситуации ей бы сделали просто компьютерную томографию, однако мы стараемся избегать подобных процедур для беременных, так как они сопряжены с воздействием на организм рентгеновских лучей, а если вы когда-либо смотрели фильмы ужасов, то должны знать, что радиация не идет на пользу младенцам. Сколько раз мне ни объясняли механизм проведения МРТ, я в нем так и не разобрался, однако никаких рентгеновских лучей там не используется: снимки получаются с использованием протонов, волшебства и просто охренеть какого огромного магнита. Не просто огромного, гигантского – размером и весом с однокомнатную квартиру. Итак, перед проведением МРТ у пациента необходимо в обязательном порядке спросить, нет ли у него металлического сердечного клапана (его вырвет из грудной клетки со скоростью 130 км/ч) и не работал ли он ранее в металлургии (крошечные частички металла неизменно попадают в глаза, из-за чего оба глазных яблока взорвутся, как только пациент переступит порог кабинета МРТ).

(обратно)

57

И без того близкая к нулю привлекательность генитального пирсинга для меня быстро испарилась, как только я, будучи интерном, увидел пациента с вырванным во время секса таким кольцом. Это происходит настолько часто, что урологи даже придумали специальное название: «месть принца Альберта».

(обратно)

58

Благодаря сокращениям матки, ее изначально полностью закрытая шейка постепенно полностью раскрывается, достигая 10 сантиметров в ширину. Раскрытие на первые несколько сантиметров может занять чрезвычайно много времени, так что женщин, как правило, не помещают в родильную палату, пока матка не раскроется хотя бы на 3 сантиметра – словно это какой-то странный ночной клуб, куда не пускают, пока у тебя во влагалище не окажется два пальца в перчатке. На самом деле, думаю, в Сохо как минимум один такой уже есть.

(обратно)

59

Когда достигаешь определенного возраста, организм пытается вывернуть себя наизнанку через влагалище, однако этого можно избежать за счет регулярного выполнения упражнений для укрепления мышц тазового дна. Описания этих упражнений в брошюрах постоянно вызывают путаницу, так что я всегда говорю своим пациентам: «Представьте, что вы сидите в ванне, полной угрей, и делаете все возможное, чтобы они не заползли к вам внутрь».

(обратно)

60

Аномальный гермафродитизм – очень редкое отклонение, характеризующееся наличием у человека одновременно мужских и женских репродуктивных органов. Названо в честь персонажа греческой мифологии Гермафродита, ребенка Гермеса и Афродиты, который считался наполовину женщиной, наполовину мужчиной. Что сказать, с именами для детей они явно не заморачивались.

(обратно)

61

Подключичный катетер устанавливается под кожу, чтобы упростить процедуру внутривенного введения лекарств и забора крови для пациентов, которые часто в этом нуждаются.

(обратно)

62

Серьезное препятствие, которое необходимо преодолеть для дальнейшего продвижения по карьерной лестнице. Всего нужно сдать два одинаково зверских экзамена, которые больше напоминают подвиги Геракла, потому что от тебя требуется продемонстрировать, насколько ты предан своему делу.

(обратно)

63

Многие люди (я специально не называю их пациентами – с их здоровьем все в полном порядке) приходят в больницу, потому что по ошибке решили, будто чем-то больны. Когда это связано с тем, что они что-то там вычитали в интернете, то мы называем их киберипохондриками.

(обратно)

64

Консультанты, как правило, помимо своих рабочих часов, еще и «дежурят» из дома – дают советы по телефону по мере необходимости, а в больницу приезжают только в случае какой-то серьезной неотложной ситуации.

(обратно)

65

Если у вас остановится сердце, то вы, скорее всего, умрете. Бог довольно строг в этом вопросе. Если вы свалились на улице и какой-то прохожий принялся проводить вам СЛР, то ваш шанс выжить составляет порядка 8 %. В больнице же, где люди обучены проведению реанимации, под рукой дефибрилляторы и все необходимые лекарства, эта вероятность выше всего раза в два. Многие люди не отдают себе отчет, насколько ужасна и унизительна реанимация, а также насколько редко она заканчивается успехом. Когда родственников пациентов спрашивают об их пожеланиях в случае клинической смерти больного, они зачастую говорят «делать все, что необходимо», совсем не осознавая, что это на самом деле означает. На самом деле вопрос должен быть следующим: «Если у вашей мамы остановится сердце, хотите ли вы, чтобы мы сломали ей все ребра и оглушили током?»

(обратно)

66

Расширитель – это большой металлический прибор, напоминающий клюв утконоса, который используется для осмотра влагалища изнутри. Впервые расширитель был изобретен американским хирургом по имени Симс еще в 1845 году. Позже он написал в автобиографии: «Если я что-то и ненавидел, так это исследовать органы таза у женщин», что в какой-то степени объясняет, почему он разработал столь отвратительный инструмент.

(обратно)

67

Подобно тому, как получают пособие священники за то, что служат богу (ну или любят мальчиков из хора, в зависимости от конфессии).

(обратно)

68

Когда я стал писать для телевидения, все стало еще хуже. Если честно, я бы предпочел «Что ты думаешь об этой сыпи?», чем «Что ты думаешь об этом сценарии?».

(обратно)

69

При распространении гонореи или хламидиоза на органы таза может произойти их воспаление, которое очень тяжело лечится и может привести к постоянным болям в области таза. Кроме того, это одна из самых распространенных причин бесплодия у женщин. Проще говоря, пользуйтесь презервативами, или в итоге они могут оказаться вам ни к чему.

(обратно)

70

Мои родные – куда более приятные и добрые люди, чем я. Однажды на Рождество «British Airways» прислали моему отцу два билета туда-обратно в любую точку мира в качестве благодарности за то, что он вызывался помочь в ответ на вопрос: «Есть ли на борту врач?» – и достал из своей аптечки антигистаминный препарат. Моего брата (он тоже терапевт) это ни капли не впечатлило – на протяжении всего полета в самолете бюджетных авиалиний он в условиях крайне ограниченных ресурсов поддерживал жизнь пациенту с острой сердечной недостаточностью и даже не услышал «спасибо» в качестве благодарности, не говоря уже о том, чтобы бесплатно слетать на Бали.

(обратно)

71

При потере крови пульс обычно усиливается – сердце вынуждено работать особенно усердно, чтобы разносить по организму кислород, когда переносящей его крови не хватает. Когда же пульс замедляется, то это, как правило, означает, что организм выбился из сил и готовится опустить руки.

(обратно)

72

Во время родов влагалище рвется на части, и этого никак не избежать, особенно когда рожаешь первенца. Компаниям, выпускающим презервативы, следовало бы равняться на производителей сигарет и размещать на упаковках фотографии промежности после родов – увидевшая их женщина ни за что не станет рисковать забеременеть. Разрывами первой степени называют повреждения кожных покровов, в разрыв второй степени дополнительно оказываются вовлечены мышцы тазового дна, разрыв третьей степени связан с повреждениями анального сфинктера, в то время как при разрыве четвертой степени, наверное, отрывает ногу или что-то вроде того.

(обратно)

73

Обязанности врачей и акушерок в отношении большинства аспектов работы в родильном отделении расписаны довольно неплохо – акушерки отвечают за естественные роды без осложнений, в то время как врачей привлекают в случае, если в процессе родов возникли опасения по поводу здоровья матери или ребенка. Что же касается того, кто именно должен зашивать разрывы первой и второй степени, то в этом вопросе ясности не больше, чем в том, когда у твоей бабушки последний раз был секс.

(обратно)

74

Головным предлежанием называется положение плода головкой вниз, которое является нормой. Ягодичное предлежание – когда плод расположен головкой вверх – наблюдается лишь у 3 процентов всех беременных женщин. Среди знаменитостей, которых постигла такая участь, можно назвать императора Нерона, кайзера Вильгельма, Фрэнка Синатру и Билли Джоэла. Если это поможет вам выиграть викторину в пабе, то с вас пиво.

(обратно)

75

В 2015 году Общество защиты медиков провело исследование, показавшее, что 85 процентов всех врачей когда-либо сталкивались с проблемами психического характера, в то время как 13 процентов признали наличие у них суицидальных мыслей. В статье 2009 года в «Британском журнале психиатрии» было продемонстрировано, что молодые женщины, работающие врачами в Великобритании, склонны к самоубийству в 2,5 раза больше, чем остальные женщины.

(обратно)

76

Холелитопроктофилия означала бы засовывание желчных камней в задний проход, однако я только что это придумал. Орбитобеленофилия – склонность тыкать себя иголками в глаза. Краниофаллический анастомоз – членоголовый.

(обратно)

77

Не совсем уверен, какова официальная позиция Генерального медицинского совета Великобритании по поводу онанизма дежурных врачей в комнате отдыха. Письмо с просьбой разъяснить ситуацию валялось неотправленным в папке «Черновики» больше месяца, пока я писал эту книгу, однако в конечном счете я струсил и удалил его. Тем не менее мы все этим занимаемся. Так что обязательно проследите, чтобы ваш врач протер руки спиртовой салфеткой, когда его в срочном порядке вызывают к вам в палату посреди ночи.

(обратно)

78

Когда на кону жизнь пациента, для вызова врача используется сигнал «экстренного вызова» – пейджер внезапно обретает дар речи и сообщает, куда именно нужно бежать, чтобы выиграть драгоценные секунды.

(обратно)

79

Еще кетамин называют К, Кит-Кат и Витамин К. С другой стороны, скажи она мне, что по утрам принимает витамин К, я бы и глазом не моргнул.

(обратно)

80

Полная абдоминальная гистерэктомия и двусторонняя сальпингоофорэктомия – это удаление матки, маточных труб и яичников. В слове «сальпингоофорэктомия» из четырех букв посередине три являются буквами «о» – наверняка это какой-то рекорд?

(обратно)

81

Процедура, во время которой в матку помещается камера. Один из главных способов обследования в гинекологии, – главным образом на предмет поиска кровотечения в брюшной полости, однако также традиционная процедура в случае, когда не понятно, что еще можно сделать. Впервые была проведена в 1869 году, и с тех пор большинство отделений так и не обновило свое оборудование.

(обратно)

82

Айк – профессиональный конспиролог, отрицающий холокост, который любит выступать с неумолимо длинными, безумными речами. К моменту публикации этой книги он наверняка станет министром иностранных дел Великобритании.

(обратно)

83

Шкала Апгар традиционно используется для оценки состояния новорожденного – он получает баллы за цвет своей кожи, пульс, способность гримасничать, двигательную активность и дыхание. Придумана была она врачом по имени Вирджиния Апгар.

(обратно)

84

Диатермический нож, по сути, то же самое, что и паяльник – он нагревает все, к чему прикасается, запечатывая мелкие кровяные сосуды и тем самым останавливая кровотечение. Очень важно перед операцией не протирать кожу антисептиком на основе спирта, так как от искр пациент может попросту загореться.

(обратно)

85

Их 206.

(обратно)

86

Фетальный монитор – портативный прибор, которым слушают сердце плода.

(обратно)

87

Это ужасно жестоко, однако, когда плод умирает в утробе матери, то безопаснее всего «родить» его в родильном отделении, в окружении десятков новоиспеченных матерей и новорожденных младенцев.

(обратно)

88

Есть три уровня кодировки. Во-первых, для каждого заболевания существуют официальные термины на латинском или древнегреческом. Так что мы говорим «диспноэ» вместо «затрудненное дыхание» и «эпидидимоорхит» вместо «дрянные яйца и член». Во-вторых, мы пользуемся разнообразными эвфемизмами. Вместо того чтобы вслух говорить о подозрениях на сифилис, мы просим «проверить VDRL» – так называется соответствующий лабораторный анализ. Мы не говорим, что у пациента ВИЧ, – мы говорим о «дефиците CD4», ссылаясь на связанное с болезнью нарушение иммунной системы. Наконец, третий и наиболее забавный вид шифра представляет собой совершенно выдуманные словечки, которые вошли в словарный запас врачей за последние пару десятилетий. Они, как правило, звучат довольно убедительно и научно и позволяют открыто говорить обо всем перед пациентом, лишая его при этом возможности что-либо понять.

Вот несколько моих любимых.

Хроническое отравление глюкозой – ожирение.

Инкарцеритус – появление неприятных симптомов вскоре после ареста.

Символ Q – когда язык свисает сбоку изо рта, напоминая тем самым букву Q. С точки зрения прогноза это очень плохой симптом, однако не столь плохой, как символ Q с точкой, означающей наличие на языке мухи.

Статус драматикус – с медицинской точки зрения с пациентом все в полном порядке, однако он чрезмерно эмоционален.

Терапевтическая флеботомия – стало лучше после того, как взяли кровь на анализ.

Переведен на 15-й этаж – умер. (Примечание – номер должен быть на один больше, чем количество этажей в больнице.)

(обратно)

89

Разные хирурги зашивают кожу разными способами и с использованием разных материалов. Хирургические скобы и степлеры на самом деле мало чем отличаются от тех, что можно купить в канцелярском магазине.

(обратно)

90

Послеродовой психоз – это убийственная версия послеродовой депрессии, характеризующаяся острыми психическими симптомами в первые дни после рождения ребенка. Наблюдается у каждой тысячной женщины.

(обратно)

91

Кольцевой пессарий представляет собой бублик из жесткого пластика, который вставляется внутрь влагалища и удерживает внутренние органы, чтобы они так и оставались внутренними. Пессарии существовали с тех пор, как женщины начали сталкиваться с проблемой опущения органов таза, то есть через пару лет после того, как был рожден первый ребенок. Исторически самым популярным видом пессариев был клубень картофеля – достаточно было засунуть его внутрь, и все оставалось на месте. Ужасно, но теплая и влажная среда создает идеальные условия для проращивания корнеплодов, так что женщинам приходилось обстригать зеленые ростки, когда те начинали пробиваться через нижнее белье.

(обратно)

92

Грибовидный пессарий напоминает один из тех крючков, что крепят к двери в спальню, чтобы вешать на него платье. Чтобы его установить или снять, нужно держаться за выступающую часть, в то время как основание скрывает матку от посторонних глаз.

(обратно)

93

Близнецы рождаются в 1 случае из 80, если речь идет о естественной беременности. Они появляются чаще при ЭКО, так как за раз в матку, как правило, имплантируется сразу несколько эмбрионов, чтобы повысить шансы на зачатие. Вероятность рождения тройни составляет 1 к 80 в квадрате (1:6400), четверни – 1 к 80 в кубе (1:512 000) и т. д. Практически все осложнения, которые бывают во время беременности, тем более вероятны, чем больше детей вынашивает женщина. Когда в утробе будущей матери больше, чем два плода, это уже настоящая катастрофа для акушеров. Хотя у меня как-то раз была пациентка с четверней, и я припоминаю, что она получила бесплатные памперсы, одежду, детское питание и даже минивэн в качестве спонсорской помощи.

(обратно)

94

Пока что, во всяком случае.

(обратно)

95

Приняв роды и передав ребенка педиатрам, нужно взять образец крови из прикрепленной к плаценте пуповины для газового анализа, по результатам которого можно сразу понять, насколько нужно было поспешить с родами.

(обратно)

96

Помимо своих других многочисленных и запутанных функций, печень также вырабатывает кучу факторов свертывания крови, вследствие чего печеночная недостаточность сопровождается нарушением свертывания.

(обратно)

97

Дееспособным считается пациент, который в состоянии продемонстрировать, что он понимает предоставленную ему информацию, способен ее запомнить и взвесить все «за» и «против». Даже если принятое им решение – это полное безумие.

(обратно)

98

Спаечными процессами называется образование полосок рубцовой ткани вследствие проведенной операции или, реже, инфекции. Они могут приводить к болевым ощущениям, а также значительно усложнить проведение последующих операций из-за слипания между собой внутренних органов. Да. Наши органы не всегда лежат в идеальном порядке, подобно стейкам и сосискам на барбекю.

(обратно)

99

В любом офисе есть отдельные мусорные контейнеры для бумаги, пластика, стекла и прочих отходов, в которые все кидают все подряд. В больницах же имеются также специальные контейнеры для использованных игл, лезвий, скальпелей и прочих острых штук.

(обратно)

100

Наверное, это был тот же самый остряк, который исправил надпись «Осторожно! В отделении орудуют воры!» на «Осторожно! В отделении орудуют хирурги!».

(обратно)

101

Как оказалось, ждать пришлось ровно год. У одного моего коллеги была пациентка, которая залила себе влагалище суперклеем, потому что на том настаивал ее парень.

(обратно)

102

Когда больница проводит учет рабочего времени, то от каждого врача требуется отмечать перед уходом, сколько именно часов в этот день он проработал. Но так как больница не может (или не хочет) полностью оплачивать нам все отработанные часы, то смысла во всем этом ровным счетом никакого. Нас либо заставляют врать, записывая лишь столько часов, сколько положено по контракту, либо запускают в отделение десятки консультантов с целью снизить рабочую нагрузку на младших врачей.

(обратно)

103

Кольпоскопия – это более изощренный способ сделать соскоб шейки матки с целью обнаружения предраковых клеток.

(обратно)

104

Скорее всего, ей удастся забеременеть, однако она будет подвержена повышенному риску позднего выкидыша, преждевременных родов, задержки развития плода, а также ягодичного предлежания, а еще с большей вероятностью возникнет необходимость в кесаревом сечении.

(обратно)

105

В конечном счете в подобных ситуациях врач никогда не платит из собственного кармана. По счетам расплачивается больница или какая-нибудь медицинская правозащитная организация, как это происходит с терапевтами. Возможно даже и уголовное преследование, если вскроется факт преступной халатности, – причем касается это не только врачей. Так, в 2016 году оптометриста из салона оптики упекли в тюрьму за непредумышленное убийство, потому что тот не заметил одного тревожного симптома у умершего впоследствии 12-летнего паренька. Любая жалоба в Генеральный медицинский совет может сопровождаться судебным разбирательством, ставящим под угрозу лицензию и возможность продолжать врачебную практику.

(обратно)

106

Синтоцинон (синтетический окситоцин) представляет собой внутривенный препарат, который усиливает схватки и стимулирует родовую деятельность. Матка должна расширяться где-то на сантиметр каждый час или два, и когда этого не удается добиться даже с помощью синтоцинона, то наступает пора делать кесарево.

(обратно)

107

Правило «клиент всегда прав» в нашей системе здравоохранения было вознесено до новых высот. Какой бы глупой и мелочной ни была жалоба, врач обязан появиться на пороге дома пациента с букетом цветов и броситься к нему в ноги с извинениями.

(обратно)

108

Проводить кесарево, когда ребенок недоношенный, гораздо сложнее. Нижний сегмент, через который обычно и проводится разрез, должным образом формируется лишь в районе 32-й недели, из-за чего приходится резать матку в месте, где она гораздо толще, что дается тяжелее и сопровождается большими кровопотерями.

(обратно)

109

У всех врачей есть закрепленные в Кодексе Генерального медицинского совета обязанности защищать детей и подростков от насилия и пренебрежения со стороны взрослых. В первую очередь мы должны внимательно относиться к любым их жалобам.

(обратно)

110

Предлежанием плаценты называют патологию, когда она оказывается прикреплена к нижней части матки. Как следствие, необходимо проводить кесарево, потому что плацента преграждает ребенку путь по родовому каналу. Кроме того, ситуация становится несколько неотложной, когда у мамы начинаются схватки, так как плацента может оторваться с серьезнейшими последствиями как для матери, так и для ребенка (ежеминутно через плаценту проходит 700 мл крови – то есть за 5 минут она пропускает через себя всю циркулирующую в организме кровь).

(обратно)

111

Только 5 процентов всех детей появляются на свет лицом вверх – по-научному это называется «затылочное предлежание». Если хочется добавить романтики, можно назвать такого ребенка «любующимся звездами». Раньше же такое предлежание называли куда прозаичнее – «лицом к лобку», и я, будучи старшим интерном, целый год по ошибке называл его «лицом к лобковым волосам».

(обратно)

112

Карри не может стимулировать родовую деятельность. Равно как и ананасы. Как и секс. Нет никаких научных доказательств этих трех извечных бабушкиных сказок. Полагаю, их выдумал изобретатель карри с ананасами, когда ему вдруг захотелось секса.

(обратно)

113

На этой должности я провел изрядное количество абортов, так как многие другие младшие врачи отказывались ими заниматься по этическим или религиозным соображениям (ну или же просто использовали это в качестве отговорок, потому что они ленивые ублюдки). Мало кто по собственной воле захочет именно так проводить свое утро, однако кто-то это делать да должен. Я настолько поднаторел в этом деле, что, наверное, смог бы пропылесосить лестницу на второй этаж через щель в почтовом ящике у себя дома, возникни в этом необходимость. Иногда беременность прерывается точно таким же образом сугубо по медицинским показаниям, когда ей предшествовали выкидыши определенного типа. Эта же пациентка попросту не хотела воспитывать ребенка, а мы живем в цивилизованном обществе. Было бы несправедливо ни по отношению к ней, ни по отношению к ребенку заставлять ее через это проходить, что некоторым из наших ближайших соседей следовало бы усвоить. Согласно букве закона (точнее, Закону об абортах 1967 года), два врача должны выразить свое согласие в том, что продолжение беременности навредит психическому здоровью пациентки, однако на деле под эту категорию попадает любая нежелательная беременность. В данном случае пациентка предприняла целесообразные меры предосторожности, чтобы не забеременеть. В случае правильного использования презервативы могут обеспечить 98-процентную эффективность. Однако люди частенько допускают ошибки – чаще всего их слишком поздно надевают, слишком рано снимают или используют с ними неподходящую смазку. Так что никогда не бывает лишним удостовериться, что пациент все делает как надо.

(обратно)

114

Пару лет спустя я столкнулся с другим любопытным случаем неправильного использования презерватива с последующей нежелательной беременностью. Парень думал, что так как презервативы покрыты изнутри спермицидом, а ему ощущения в них не нравятся, то можно просто ненадолго надевать их, покрывая тем самым спермицидом член, а затем снимать непосредственно перед сексом.

(обратно)

115

Практически все лекарства, которые только можно купить в аптеке, продаются как под раскрученной торговой маркой, так и в виде куда более дешевых дженериков, хотя по сути это одно и то же. Так, «Панадол» – это лишь торговая марка, под которой выпускается самый обычный парацетамол.

(обратно)

116

В некоторых случаях внематочную беременность можно ликвидировать посредством препарата под названием метотрексат, если срок маленький и никаких противопоказаний нет. Это чудный цитостатический препарат, который атакует быстро размножающиеся клетки, благодаря чему он не только эффективно устраняет внематочную беременность, но и применяется в химиотерапии.

(обратно)

117

Если вам интересно, то ответ «да, даже от анального». Риск разрыва фаллопиевой трубы вследствие внематочной беременности остается, так что лучше на время оставить эту область в покое.

(обратно)

118

За исключением тех, которые решают тебя засудить.

(обратно)

119

По правде говоря, я также взял у них буклет по поводу получения второго высшего.

(обратно)

120

Проверка кишечника на перфорацию на удивление напоминает поиск дыры в велосипедной камере. Нужно наполнить кишечник водой и начать накачивать воздух через анус пациента, пока не увидишь, откуда идут пузырьки.

(обратно)

121

Инструменты и материалы, используемые в каждой операции, тщательно подсчитываются до и после нее. Тампоны упакованы стопками по 5 штук, и по окончании операции медсестра проверяет, чтобы в мусорное ведро отправилось количество тампонов, кратное пяти – так можно быть уверенным, что ни один из тампонов не был оставлен внутри пациента (если, конечно, хирург не умудрится оставить внутри него целых пять тампонов).

(обратно)

122

Тампоны специально делают с рентгеноконтрастной нитью, которая предстает на рентгеновских снимках в виде линии. Им явно не хватило воображения – я бы сделал из рентгеноконтрастного материала надпись «УПС!».

(обратно)

123

Влагалищем мышцы называется слой фиброзной ткани под ней, а прямые мышцы живота – это, по сути, пресс. Когда их зашиваешь, нужно быть предельно осторожным, чтобы не задеть низлежащие органы.

(обратно)

124

Циркулярный шов накладывается при истмико-цервикальной недостаточности, при которой шейка матки раскрывается слишком рано в процессе беременности, приводя к поздним выкидышам или очень преждевременным родам. Циркулярный шов накладывается в первый триместр беременности с целью удержать шейку матки от раскрытия до конца срока.

(обратно)

125

Что ж, мы тут переговорили с адвокатом, и выяснилось, что это было бы явным с моей стороны преступлением, так что давайте скажем, что я этого не делал.

(обратно)

126

При регистрации в женской консультации пациентки делятся на две категории: с низким и высоким риском осложнений во время беременности, причем матерям из первой категории разрешается проводить домашние роды. Люди склонны забывать, что «низкий риск» – вовсе не то же самое, что и «отсутствие риска».

(обратно)

127

Мой друг Перси работал старшим интерном в ортопедическом отделении, когда поступил тревожный вызов в отделение неотложной помощи – мотоциклист упал со своего мотоцикла, переломав множество костей. Рентгеновский снимок грудной клетки (проводится стандартно, чтобы проверить, не проткнуты ли легкие), с гордостью сообщил Перси, показал ветряночную пневмонию – редкое и крайне опасное осложнение ветряной оспы, диагностируемое по характерной флюорографии. У пациента явно был вызванный пневмонией септический шок, из-за которого он и потерял контроль и упал с мотоцикла. На самом же деле, как выяснилось потом, с его легкими было все в полном порядке – просто ему в куртку за шиворот попала куча гравия, который и был обнаружен на снимке.

(обратно)

128

Марсупиализация – это метод оперативного лечения абсцесса бартолиновой железы, то есть воспаления железы, вырабатывающей вагинальную смазку. Нужно сделать специальный кармашек для выведения гноя – получается такое вот влагалище-кенгуру.

(обратно)

129

В Лондоне в радиусе двух метров от тебя всегда найдется крыса – а в большой больнице в радиусе двух метров непременно окажется снимающая документальный фильм съемочная группа.

(обратно)

130

Анализ крови плода – наиболее точный способ проверить состояние ребенка. Чтобы взять кровь на анализ, нужно уложить роженицу на бок и сделать на голове у ребенка надрез с помощью своеобразного ножа на длинной палке. Да, все именно настолько примитивно. В небольшую капиллярную трубку берется образец крови, и медсестра уносит ее на анализ, теряет ее, сообщает, что аппарат сломался, а иногда в итоге все-таки сообщает pH крови плода. По какой-то причине было решено не упоминать про эту довольно распространенную процедуру на занятиях для беременных.

(обратно)

131

Эпизиотомия – это разрезание ножницами (я был бы рад сказать, что это специальные хирургические ножницы, однако это самые обычные ножницы) промежности с целью предотвращения разрыва, который было бы сложнее зашивать либо который мог дойти до ануса. По сути, это то же самое, что и контролируемый взрыв.

(обратно)

132

Умудренный опытом акушер никогда не носит с собой в кармане мобильный телефон. Достаточно утопить один iPhone в кровавом цунами, чтобы усвоить урок. Кстати, могу вас заверить – сколько его ни суши в рисе, к жизни телефон не вернуть.

(обратно)

133

Кровяное давление не должно превышать 120/80 мм рт. ст., то есть миллиметров ртутного столба. Если засунуть наполненную ртутью стеклянную трубку в сердце, то именно на столько миллиметров давление поднимет столбик ртути – хотя теперь для его измерения используется несколько менее инвазивная методика. Верхнее значение соответствует давлению, когда сердце делает первый «тук», а нижнее – когда второй.

(обратно)

134

Для амбулаторного мониторинга давления нужно ходить с манжетой тонометра на руке, которая надувается каждые 15 минут, измеряет давление и записывает результат для его последующего анализа врачом. Особенно удобно при «гипертонии белых халатов», когда пациент нервничает во время приема у врача, из-за чего его давление подскакивает во время каждого измерения. Где-то за неделю до выпускных экзаменов в мединституте мой друг Антонин спросил у меня во время практики: «Почему они называют это гипертонией белых халатов?» Если вы хотите держаться от него подальше, то знайте – теперь он консультант-гематолог.

(обратно)

135

В большинстве случаев частная медицина предоставляет лучшие условия, чем в НСЗ, однако в получаемом фактическом уходе такой уж большой разницы нет. Вас могут принять быстрее, у администратора будут на месте все зубы, а во время вашего пребывания в больнице вы сможете делать заказ из весьма неплохой винной карты. В конечном счете, однако, лечение вы получаете то же самое. Когда же дело касается лечения бесплодия, то тут частный сектор на голову выше – они будут обследовать и лечить вас, пока вы не забеременеете (ну или не разоритесь). Для получения же лечения в НСЗ необходимо попасть в узкую демографическую группу, причем зачастую этого оказывается недостаточно для получения положительного результата. Я понимаю, что бюджет ограничен, однако в других областях медицины такой аргумент почему-то не используется. «Мы не лечим лейкемию – у нас ограниченный бюджет». «Мы лечим переломы только на правой стороне тела – у нас ограниченный бюджет».

(обратно)

136

Индекс массы тела.

(обратно)

137

Не этот ли «секрет похудения, который скрывают от вас врачи», так расхваливает реклама в интернете?

(обратно)

138

Посттравматическое стрессовое расстройство.

(обратно)

139

Плечевая дистоция – один из самых страшных клинических случаев для акушера. Голова ребенка проходит, однако плечи застревают. Пока он находится в таком положении, его мозг не получает кислорода, так что счет идет на минуты, после чего ребенка ждут необратимые повреждения мозга. Мы все регулярно тренируемся действовать в этой конкретной экстренной ситуации. В спинной мозг врача чуть ли не вшиты всевозможные мнемонические правила, призванные помочь запомнить необходимую последовательность действий: давление над лобком, прием Мак-Робертса (максимальное сгибание ног роженицы), поворот по Вудсу (ребенок берется за плечи и переворачивается), захват заднего плеча.

(обратно)

140

Паралич Эрба – это повреждение нервных волокон руки из-за растяжения шеи в подобной ситуации.

(обратно)

141

В 2013 году врачам с положительным статусом ВИЧ, у которых неопределенная вирусная нагрузка, было разрешено оперировать, после того как 10 лет ушло на продвижение идеи о том, что фактический риск заражения для пациентов пренебрежимо мал. Мой анализ оказался отрицательным, если вы вдруг подумали, что книга вот-вот может принять дурной оборот.

(обратно)

142

Почти с десяток лет до этого во время университетских каникул мне довелось работать в этой же самой больнице в качестве медицинского секретаря. Нас обязывали делать 20-минутные перерывы после каждых двух часов непрерывной работы за компьютером, потому что того требовала «гигиена труда».

(обратно)

143

Так как в больницах недостаточно проблем, правительство решило, что всех пациентов в отделении неотложной помощи необходимо либо госпитализировать, либо отправлять домой в течение четырех часов, независимо от того, инсульт у них или они ушибли мизинец на пальце. Если время ожидания превышает четыре часа больше чем у пяти процентов пациентов, то больница получит штраф и руководство превратит жизнь персонала неотложной помощи в ад.

(обратно)

144

Разрыв плодных оболочек – это осложнение беременности, при котором плацента полностью или частично отделяется от матки. Так как все питательные вещества и кислород ребенок получает через плаценту, то это может обернуться крайне серьезными проблемами.

(обратно)

145

Стягивающие швы – это очень крупные стежки, обхватывающие матку, чтобы сдавить ее и остановить кровотечение.

(обратно)

Оглавление

МЕДИЦИНА БЕЗ ГРАНИЦ

Вступление

1. Интерн

2. Старший интерн – первая должность

3. Старший интерн – вторая должность

4. Старший интерн – третья должность

5. Ординатор – первая должность

6. Ординатор – вторая должность

7. Ординатор – третья должность

8. Ординатор – четвертая должность

9. Старший ординатор

10. Последствия

Благодарности

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно