Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Немного истории

Смотревшие кинофильм «АССА», безусловно, помнят титры с весьма оригинальными авторскими примечаниями. Одно из них представляло несведущему зрителю автора звучавших с экрана песен: «Борис Борисович Гребенщиков (р. 1953) — русский советский поэт и композитор, руководитель группы „Аквариум“». Это, однако, далеко не полная информация о человеке, чье имя вот уже почти два десятка лет на устах советских любителей рок-музыки.

Программист по специальности, выпускник отделения прикладной математики Ленинградского государственного университета Борис Гребенщиков (Боб, БГ) — многогранная творческая личность. Поэт, прозаик, композитор, певец, музыкант, художник. Он — автор музыки к фильмам С. Соловьева «АССА», «Свидание с Бонапартом», «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви», один из авторов песен в фильмах «АССА» и «Милый, дорогой, любимый, единственный..» (реж. Д. Асанова). Снимался в фильмах «Иванов» (дипломная работа выпускника ВГИКа А. Нехорошего), «Рок» (реж. А. Учитель) и «Черная роза…» (реж. С. Соловьев).

Увлечение русской поэзией (особенно поэтами ленинградской школы) и творчеством «Beatles» привело Б. Гребенщикова к созданию в июле 1972 г. группы «Аквариум». Группа родилась в одной из старых ленинградских квартир, где собиралась неравнодушная к современной музыке молодежь. Название группы придумал начинающий драматург Анатолий Гуницкий (Джордж).

— Собственно, не придумал, а предложил, — уточняет А. Гуницкий, — вот просто взглянул в окно и увидел вывеску на пивбаре. Пивбар назывался «Аквариум». Я и предложил — а остальным понравилось.

На первых порах группа в составе: Б. Гребенщиков — гитара, вокал, А. Гуницкий — ударные, Михаил Файнштейн-Васильев (Миша, Файн) — бас, Андрей Романов (Дюша) — флейта, гитара, клавишные, — активно сотрудничала со студенческим театром ЛГУ, пыталась записывать доморощенные магнитофонные альбомы, а начиная с осени 1974 г. активно участвовала в концертной жизни города. В 1975 г. к «Аквариуму» присоединился виолончелист Всеволод Гаккель (Сева), в 1977 г. — фаготист Александр Александров. После ухода А. Гуницкого за барабанами сменилось несколько музыкантов, пока в 1979 г. в группе не появился Евгений Губерман.

Поначалу репертуар группы отражал разнообразные интересы музыкантов: рок-н-ролл, восточная философия, бардовская песня, театр абсурда, поэзия обэриутства. Б. Гребенщиков уверенно экспериментировал как со стилем (джаз, панк-рок, рэггей, фолк-барокко и т. д.), так и с составом, вследствие чего количество участников группы варьировалось от двух до двенадцати, а на сцене «Аквариум» представал то как дуэт гитары и виолончели, то как традиционный рок-состав, то как джазовое комби с мощной секцией духовых.

Важную роль в формировании творческой концепции «Аквариума» как экспериментальной, ищущей новые идеи группы сыграл джазовый пианист и аранжировщик Сергей Курехин, пришедший в группу в 1981 г. В тот же период состав «Аквариума» пополнили гитарист Александр Ляпин, басист Александр Титов (Тит), барабанщик Петр Трощенков.

Под влиянием Курехина «Аквариум» некоторое время занимался поисками в области джаз-авангарда и музыки свободных форм, сотрудничал на концертах с такими звездами, как певица Валентина Пономарева и саксофонист Владимир Чекасин, а Б. Гребенщиков, помимо этого, принимал участие в записи ряда курехинских альбомов.

В начале 80-х гг. группа начала сотрудничать со звукорежиссером Андреем Тропилло и его домашней студией «АнТроп», на которой в 1980–1986 гг. были записаны десять магнитофонных альбомов, зафиксировавших на пленке наиболее интересные работы «Аквариума» тех лет. Разойдясь в миллионах копий, эти альбомы сделали группу известной во всех уголках Советского Союза и за рубежом, хотя судьба музыкантов группы вполне типична для многих наших популярных людей искусства застойной эпохи: запреты, гонения, подпольные концерты.

В последние годы поиски этнических корней привели Б. Гребенщикова и «Аквариум» к уникальному сплаву русского и древнекельтского фольклора, классического рок-н-ролла, музыки Вест-Индии и блюза. С этим были связаны и новые изменения в составе: уход С. Курехина, собравшего собственный оркестр «Популярная механика», приход скрипачей Александра Куссуля (утонул, переплывая Волгу, в августе 1986 г.) и Андрея Решетина, альтиста Ивана Воропаева, отказ от традиционного звучания.

Подлинным триумфом стало выступление «Аквариума» на IV фестивале Ленинградского рок-клуба в июне 1986 г., когда группа в знак признания своих заслуг была удостоена «Гран При» фестиваля. Вскоре после этого состоялись концерты в крупнейших залах Ленинграда, гастроли по всей стране, фирма «Мелодия» выпустила первый советский диск группы.

Можно по разному относиться к творчеству «Аквариума» и его лидера, но нельзя не признать, что оно представляет собой яркое и самобытное явление в отечественной культуре.

— Кого из русских поэтов вы любите больше всего, чью традицию продолжаете?

БГ: — Ближе всего мне Ахматова. Ну, еще Пушкин. Хотя, до него я еще не дорос.

ОРЕЛ, ТЕЛЕЦ И ЛЕВ

Как странно то, что затеваю я. —

Подобие любви создать из жажды

И временем окрасить, чтоб однажды

Поверить самому: не знаю я,

Откуда этот редкостный напев,

Знакомых нот прекрасное сплетенье.

Стук в дверь мою. — «Кто?» — спрашиваю. — «Тени, —

Они ответствуют, — Орел, Телец и Лев».

Я говорю: «Откуда вы ко мне,

Какой судьбой?» — и ключ в дверях вращаю,

Поставить чай, не медля, обещаю

И дверь держу на этой стороне.

Они смеются: «Вот напрасный труд —

Не трать сил зря» — и чинно сквозь проходят,

Садятся в круг и глаз с меня не сводят,

И, кажется, они чего-то ждут.

«Послушайте, любезные друзья.

Не может быть, чтоб вам был нужен я.

Должно быть, здесь произошла ошибка».

Но скрипка на стене моей дрожит…

И, Боже мой, мне кажется, бежит

По их чертам знакомая улыбка.

Так и живем, не пропустив ни дня,

Но каждый день проходит словно дважды.

И я все пью. И мучаюсь от жажды…

А гости здесь и смотрят на меня.

БЛЮЗ

Он движется молча, словно бы налегке,

Глядя на небо, исследуя след на песке,

Он знает, где минус. Он хочет узнать, где плюс.

Он не знает, что они назовут это — «блюз».

В двери звонят. Мы делаем вид, что мы спим.

У всех есть дело — нет времени, чтобы заняться им.

А он пьет воду, — он хочет запомнить вкус.

Он не знает, что они назовут это — «блюз».

Наступает ночь. Потом иногда наступает день.

Он пишет: «Нет! Я бессилен, когда я злюсь. —

Начнем все сначала и сделаем песню светлей».

Право, какое странное слово — «блюз».

— Борис, запомнились ли вам из детства какие-то ощущения, лица, идеи, события, от которых вы ведете счет своей сознательной жизни, себя сегодняшнего?

БГ: — Единственное, что помню, — я пел с детства. Еще не было ни бардовской гитары, ни рока, пел песни с пластинок. Но ведь все дети поют.

— А каков был стиль жизни в семье?

БГ: — В то время, «время оттепели», во всех семьях было одно и то же: разговоры о литературе, чтение стихов, философские споры. В этой атмосфере я стал сознавать себя как мыслящую единицу.

— Кто ваша мама по профессии?

БГ: — Она закончила юридический факультет, но долгие годы работала модельером. Только пятнадцать лет назад перешла в университет — социологом. Вообще же ей всю жизнь нравилось рисовать.

— В каком-то смысле вы повторяете ее путь: закончив математический факультет ЛГУ, посвятили себя музыке.

БГ: — Вероятно, это схема семьи.

— Ну, а мамина работа оказывала какое-то влияние?

БГ: — На нее — может быть, на меня — нет. Дом был завален картинами — вот и все.

— Как рано вы пристрастились к чтению?

БГ: — Читать начал до школы.

— Стихами увлекались?

БГ: — Никогда особенно. Разве что в период шестнадцатилетия, когда все читают стихи.

— Как и когда лично для вас начался рок?

БГ: — В начале шестидесятых это уже носилось в воздухе. По телевидению передавали фигурное катание, там иногда проскальзывали музыкальные эпизоды из рока. Можно его было услышать и по радиоприемнику. Это притягивало, как магнит. Я тогда сразу почти физически почувствовал, что это мое, что это правильно. С тех пор мой подход к жизни не менялся.

ЗОЛОТО НА ГОЛУБОМ

Те, кто рисуют нас, рисуют нас красным на сером.

Цвета как цвета, но я говорю о другом.

Если бы я умел это, я нарисовал бы тебя

Там, где зеленые деревья и золото на голубом.

Место, в котором мы живем, —

                                   в нем достаточно света,

Но каждый закат сердце горит под стеклом.

Если бы я был плотником,

                                   я сделал бы корабль для тебя,

Чтобы уплыть с тобой к деревьям

                                   и золоту на голубом.

Если бы я мог любить, не требуя любви от тебя…

Если бы я не боялся и пел о своем…

Если бы я умел видеть, я увидел бы нас так,

                                    как мы есть, —

Как зеленые деревья и золото на голубом.

СНЫ О ЧЕМ-ТО БОЛЬШЕМ

Февральским утром выйду слишком рано.

Вчерашний вечер остается смутным.

В конце концов: зачем об этом думать? —

Найдется кто-то, кто мне все расскажет.

Горсть жемчуга в ладони —

Вот путь, который я оставлю тайной.

Благодарю Тебя за этот дар:

Уменье спать и видеть сны,

Сны о чем-то большем…

Когда наступит время оправданий,

Что я скажу Тебе? —

Что я не видел смысла делать плохо,

И я не видел шансов сделать лучше.

Видимо, что-то прошло мимо,

И я не знаю, как сказать об этом.

Недаром в доме все зеркала из глины,

Чтобы с утра не разглядеть в глазах

Снов о чем-то большем…

АДЕЛАИДА

Ветер, туман и снег — мы одни в этом доме.

Не бойся стука в окно — это ко мне,

Это северный ветер — мы у него в ладонях.

Но северный ветер — мой друг.

Он хранит то, что скрыто.

Он сделает так, что небо будет свободным от туч

Там, где взойдет звезда Аделаида.

Я помню движение губ, прикосновенье руками.

Я слышал, что время стирает все.

Ты слышишь стук сердца — это коса нашла на камень.

И нет ни печали, ни зла, ни гордости, ни обиды.

Есть только северный ветер, и он разбудит меня

Там, где взойдет звезда Аделаида.

Над Питером зажглась звезда Аделаида — это БГ ее зажег. Светит так ярко, что спать нельзя. Все говорят Бобу: «Зачем ты ее повесил? Сними — и без нее белая ночь в городе…». А он ухмыляется: «Сниму, если мне дадут выступить в „Песне-87“». Ему говорят, что в «Песне-87» уже все места куплены, предлагают «Песню-88». А БГ разревелся: «Нет, хочу в „Песню-87“ и только!». Не по-христиански, в общем, вел себя…

— Когда вы впервые взяли гитару в руки?

БГ: — Первую связную песню «Beatles» сыграл летом 1968 года.

— Ваше музыкальное образование?

БГ: — Приблизительно 30 лет слушанья музыки и 20 лет ее исполнения. Как правило, от формального образования творческие органы человека костенеют. Никогда к нему не стремился.

— Чье влияние на ваши музыкальные вкусы наиболее сильное?

БГ: — «Beatles», Вертинский, Боуи, Окуджава, Дилан, Клячкин, Олдфилд, Хьюман, Лигг. И любая интересная музыка, которую слышу.

— Каких наших музыкантов вы выделяете?

БГ: — Цой, Чекасин, Валя Пономарева.

— Вы помните свою первую песню?

БГ: — Конечно. Хотя, как давно это было — 1972 год…

— Не пытаетесь ее исполнять в концертах?

БГ: — Нет. Мысли в ней были хорошие, но все остальное — на довольно-таки топорненьком уровне.

— Аббревиатура БГ когда появилась?

БГ: — Давно, еще в семидесятых. Борис Гребенщиков — и звучит тягуче и расписываться долго. БГ — так проще…

— Ваше первое публичное выступление?

БГ: — Ночной фестиваль в Юкках летом 1973 года. Я выступал как романтический акустический мальчик с песнями Кета Стивенса на одной сцене с «Санктъ-Петербургом», бывшими «Землянами», «Манией» и т. д., чем тогда очень гордился.

— Что было до «Синего альбома»?

БГ: — Из записей: «Искушение святого „Аквариума“», «Борис и Джордж». 1973 год. Очень смешная и своеобразная маета. «Притчи графа Диффузора» — «Аквариум» (акустический), 1974 год. «Милая романтика», «Менуэт земледельцу». 1974 год. «Четыре вещи, электроабсурд». «С той стороны зеркального стекла». Соло. 1976 год. Первая запись в относительно нормальной студии. «Все братья — сестры». «Борис и Майк». 1978 год. «Микрофон в чистом поле — и вперед».

* * *

Кто-то стал отныне богом

И простил себе грехи:

«За стихи мне все простится!»

Но стихи его плохи.

Кто-то в музыку подался,

Человечество любя.

Но его никто не слышит —

Он певец внутри себя.

Ты запой, а я услышу —

Для того и голос дан

Всем, кто любит, всем кто дышит,

Кто поет в свои года.

Так пускай не даст мне совесть

Ни молчать, ни богом стать.

Стать бы честным пред собою —

Вот и вся моя мечта.

Но уходят люди в боги

И, в себя погружены,

Принимают за реальность

Ложь и сны.

Все пловцы давно уплыли,

Все певцы давно молчат.

Кто в себе — тот, как в могиле,

Кто кричал — устал кричать.

И несказанная песня

Нас задавит словно боль.

И придут другие, те, кто

Не боятся быть собой.

Так пускай не даст им совесть

Ни молчать, ни богом стать.

Будут искренними строки

И собой не будут лгать.

Ну, а мы уходим в боги.

Так пускай звенит по нам,

Словно месса по убогим,

Колокольчик на штанах.

* * *

Ушла арбатская дорога,

Ушли «Орбита» и «Сайгон».

Нам остается так немного

От наших сказочных времен…

Остались цифры телефонов,

В которых нас не узнают.

Осталось в улицах знакомых

Опять искать себе приют.

Пускай уходят годы, друзья и Боги.

Для нас поют неназванные дороги.

Других мы назовем своими друзьями,

Если нам не по пути…

Но все ж ночами вижу лица,

И здесь не властен циферблат.

Боюсь проснуться, если снится

Тот, кто мне раньше был, как брат.

Пускай уходят годы, друзья и Боги.

 Для нас поют неназванные дороги.

Других я назову своими друзьями,

Если нам не по пути…

Он суперпопулярен. Люди, не знающие его аудитории, представляют ее сборищем нравственных уродов и истеричек. Между тем, это серьезные знатоки. Ему пишут, как сегодняшнему лидеру кассетной культуры, тысячи — студенты, молодые солдаты и офицеры, таежники. Музыка единит людей и народы… Происходит рождение некоего коллективного музыкального сознания, миллионы магнитофонов страны сливаются в некую духовную индустрию, по кассетному селектору откликаются миллионы душ. Это явление. Или правда идет создание «рок-фольклора» молодого народа эпохи НТР? Освоенная массами современная музыкальная аппаратура ничуть не сложнее для детей компьютерного века, чем была для своего времени изобретенная в прошлом гармошка. В случае Гребенщикова эта новая стадия устного «народного творчества» сложна и тонка по вкусу. Настоящий мастер всегда образован… Новая музыкальная культура, пробиваясь с боем, противостоит как тугоухим консерваторам, так и разливанному морю механической поп-халтуры. Не всем новое явление по вкусу. Есть у него вещи еще недодуманные. Так и должно быть.

Андрей Вознесенский

КОНТРДАНС

Скоро кончится век, как короток век,

Ты, наверное, ждешь… Или нет?

Но сегодня был снег. И к тебе не пройдешь,

Не оставив следа, — а зачем этот след?

Там сегодня прием, там сегодня приют,

Но едва ли нас ждут в тех гостях.

Вот кто-то прошел и кто-то при нем,

Но они есть они. Ты есть ты. Я есть я.

Но в этом мире случайностей нет,

И не мне сожалеть о судьбе.

Он играет им всем. Ты играешь ему.

Ну, а кто здесь сыграет тебе?

И я прошу об одном: если в доме твоем

Будут шелк и парча, и слоновая кость, —

Чтоб тогда ты забыл дом, в котором я был,

Ну, какой из меня, к черту, гость?!

Ведь я напьюсь, как свинья, я усну за столом,

В этом обществе я нелюдим.

Я никогда не умел быть первым из всех,

Но я не терплю быть вторым.

Но в этом мире случайностей нет,

И не мне сожалеть о судьбе.

Он играет им всем. Ты играешь ему.

Так позволь, я сыграю тебе…

ВТОРОЕ СТЕКЛЯННОЕ ЧУДО

Когда ты был мал, ты знал все, что знал,

И собаки не брали твой след.

Теперь ты открыт, ты отбросил свой щит,

Ты не помнишь, кто прав и кто слеп.

Ты повесил мишени на грудь —

Стоит лишь тетиву натянуть.

Ты — ходячая цель, ты уверен, что верен твой путь.

А тем, кто не спит, не нужен твой сад —

В нем ведь нет ни цветов, ни камней.

И даже твой Бог никому не помог —

Есть другие — светлей и сильней,

И поэтому ты в пустоте —

Как на старом забытом холсте:

Не в начале, не в центре и даже не в самом хвосте.

ИСКУССТВО БЫТЬ СМИРНЫМ

Я выкрашу комнату светлым. Я сделаю новые двери.

Если выпадет снег, я узнаю об этом только утром.

Хороший год для чтенья,

Хороший год, чтобы сбить со следа.

Странно, я пел так долго.

Возможно, в этом что-то было…

Возьми меня к реке, положи меня в воду,

Учи меня искусству быть смирным.

Возьми меня к реке…

Танцевали на пляже, любили в песке;

Летели выше, чем птицы, держали камни в ладонях —

Яшму и оникс, хрусталь, чтобы лучше видеть.

Чай на полночных кухнях —

Нам было нужно так много…

Возьми меня к реке, положи меня в воду,

Учи меня искусству быть смирным.

Возьми меня к реке…

Я выкрашу комнату светлым. Я сделаю новые двери.

Если ночь будет темной,

                           мы выйдем из дома чуть раньше,

Чтобы говорить негромко,

                           чтобы мерить время по звездам.

Мы пойдем, касаясь деревьев.

Странно, я пел так долго…

Возьми меня к реке, положи меня в воду,

Учи меня искусству быть смирным.

Возьми меня к реке…

ПРЕКРАСНЫЙ ДИЛЕТАНТ

Она боится огня, ты боишься стен;

Тени в углах, вино на столе.

Послушай, ты помнишь, зачем ты здесь?

Кого ты здесь ждал? Кого ты здесь ждал?

Мы знаем новый танец, но у нас нет ног.

Мы шли на новый фильм — кто-то выключил ток.

Ты встретил здесь тех, кто несчастней тебя.

Того ли ты ждал? Того ли ты ждал?

И я не знал, что это моя вина —

Я просто хотел быть любим,

Я просто хотел быть любим…

Она плачет по утрам — ты не можешь помочь,

За каждым новым днем — новая ночь,

Прекрасный дилетант на пути в гастроном —

Того ли ты ждал? Того ли ты ждал?

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ К ДЕСЯТИ

Я — инженер на сотне рублей,

И больше я не получу.

Мне двадцать пять, и я до сих пор

Не знаю, чего хочу.

И, мне кажется, нет никаких оснований

Гордиться своей судьбой,

Но, если б я мог выбирать себя,

Я снова бы стал собой.

Мне двадцать пять, и десять из них

Я пою, не зная, о чем.

И мне так сложно бояться той,

Что стоит за левым плечом.

И пускай мои слова неясны —

В этом мало моей вины.

А что до той, что стоит за плечом —

Перед нею мы все равны.

Может статься, что завтра стрелки часов

Начнут вращаться назад.

И тот, кого с плачем снимали с креста,

Окажется вновь распят.

И нежные губы станут опять

Искать своего Христа.

Но я пел, что пел. И хотя бы в том

Совесть моя чиста.

И я счастлив тем, как сложилось все,

Даже тем, что было не так,

Даже тем, что ветер в моей голове,

И в храме моем — бардак.

Я просто пытался растить свой сад

И не портить прекрасный вид,

И начальник заставы поймет меня,

И беспечный рыбак простит.

В 1980 году, когда «Аквариум» играл на рок-фестивале в Тбилиси, Миша выплясывал на сцене вместе с Борисом. Они взялись за руки и стали выделывать в общем-то безобидные «па», которые впоследствии «кое-где» были расценены как «скандальные» и «антисоветские»… Соответствующие письма были направлены в Ленинградский горком партии. В них членов группы называли «антисоветчиками», а Бориса, лидера, — «самым злостным из них». По возвращении в Ленинград Гребенщикова выгнали из комсомола, а на работе уволили с должности программиста. «Аквариуму» запретили выступать. Борис сказал: «Самое лучшее, что было со мной, это когда меня уволили с работы. Я стал свободен и отдавал музыке все свое время». Чтобы обойти закон и избежать обвинения в «паразитизме», музыканты группы нанялись разнорабочими на несколько часов в неделю. Борис стал ночным сторожем. Дюша, флейтист, продавал арбузы в ларьке. Сева, виолончелист, срезал сорняки на железнодорожных путях. Миша, с достаточным доходом, остался в геологическом институте…

«Виллидж войс», Нью-Йорк, 1989.

НА НОВОМ ПОСТУ

Осенний день, полседьмого,

Мать-земля сегодня сыра.

На ней стоят хорошие парни,

Хотя, должно быть, пьяны с утра.

Но как не пить при такой работе? —

И я храню для них водку в пальто.

И мне хотелось бы петь об этом,

Но этот текст не залитует никто.

Иван спешит на работу;

Он спешит на работу, не торопясь.

Похоже, что ему все равно,

Успеет ли он к девяти часам.

Осенний парк, опавшие листья —

Такая прекрасная грязь!

Он был инженером, теперь он сторож —

Он выбрал себе это сам.

И его «Беломор» горит на лету.

И это новая жизнь на новом посту,

Новая жизнь на новом посту.

Когда я смотрю в окошко,

Я вижу, как кто-то идет

                           по крыше —

Может быть, это собака (кошка),

А может быть, это крот.

Я вижу не слишком ясно:

Мешает крутой наклон

                           той крыши —

Может быть, это букашка,

А может быть, это слон.

Над ними ясное небо,

Под ними — хрупкий карниз.

И я не знаю, как сделать, чтобы

Помочь им спуститься вниз.

И я сижу у окна и гляжу в пустоту.

И это новая жизнь на новом посту.

Новая жизнь на новом посту.

— Что позволяло вам «держать удар?» Насколько я знаю, судьба ваша долгое время складывалась отнюдь не гладко?

БГ: — А я никогда никому не противостоял… Какой толк опускаться до драки на таком уровне? Ну, выгнали меня из комсомола, так он изначально был не нужен: меня записали туда вместе со всеми в школе, потому что тогда было положено… Ну, прогнали меня с работы, так мне она была совсем неинтересна. Да простят меня мои учителя, но я никогда толком не мог взять интеграл. А математиком-теоретиком оказался только потому, что считал это более честным по отношению к Советской власти, чем становиться инженером. Все-таки без математиков-теоретиков она преспокойно могла обойтись…

И так — во всем остальном. Ну, не хочет меня Система — и слава Богу! Я очень благодарен нашей Системе: будь она гибче, я рисковал бы стать конформистом в гораздо большей степени…

Вообще, каким бы безнадежным и отчаянным ни казалось положение человека, но, если он сохраняет силу духа, он выстоит. Только сила духа — это не когда ты можешь ребра ломать, а когда веришь, что твое собственное хорошее отношение к людям никуда не пропадает… Я даже не буду говорить очевидное, что Бог за своими присматривает. Это всегда так. Но просто, если еще самому не поддаваться на провокации, на искушение стать мелким, злым, гадким…

СТОРОЖ СЕРГЕЕВ

Зеленая лампа и грязный стол.

Правила над столом.

Сторож Сергеев глядит в стакан

И думает о былом.

Но вот приходят к нему друзья,

Прервав его мыслей ход,

И быстро вливают портвейна литр

Сторожу прямо в рот.

Друзья пришли к нему неспроста,

Пройдя не одну версту:

Они желают видеть его

На боевом посту.

И сторож Сергеев, забыв свой долг,

Ловит беседы нить

И ставит стулья друзьям своим,

Поскольку им негде пить.

И он говорит с ними до утра,

Забыв обойти свой двор.

Он пьет, не глядя совсем на дверь,

Куда мог забраться вор.

Но ночь проходит, приходит день —

Так в мире заведено.

И сторож Сергеев упал под стол,

Допив до конца вино.

Зеленая лампа горит чуть-чуть.

Сменщик уж час как здесь.

А сторож Сергеев едва встает,

Синий с похмелья весь.

И он, трясясь, выходит за дверь,

Не зная еще куда.

Желает пива и лечь поспать

Скромный герой труда.

— Допустим, вы так счастливо устроены, что никакие внешние обстоятельства не влияют на ваше творческое самоощущение. Это еще не снимает проблему, как таковую. На пути творческой реализации многих людей стоят и неустроенный быт, и формализм… Да мало ли! Как быть им?

БГ: — Получается, что мы, не решив своих проблем, начинаем решать проблемы других людей, которые, кстати, нас об этом не просили. При массовом охвате теряется суть проблемы. Мне вспоминается разговор в Харькове людей, неудовлетворенных своей работой: «Что же всем в сторожа идти? Вот я инженер, и таких, как я, много. А сторожей в городе всего сто. Ну, может быть, для меня и найдется сто первое место, а как быть остальным?» Это не подход.

— Это не подход, потому что человек ищет убежище от жизни, вместо того, чтобы искать возможность активного и творческого участия в ней.

БГ: — Я про это и говорю. Если человек хочет чем-то заниматься — он будет этим заниматься. Если у рабочего есть призвание — он станет хорошим рабочим, несмотря на формализм и прочее. На крайний случай человек может создать новую профессию, выбить не существовавшую ставку. В Новгороде, например, есть человек, который реставрирует гусли. Не было до него такой профессии. Я знаю людей с высшим образованием, которые работают лесниками. Все зависит от того, насколько сильно человек хочет.

ПОКОЛЕНИЕ ДВОРНИКОВ И СТОРОЖЕЙ

Поколение дворников и сторожей

Потеряло друг друга в просторах бесконечной земли —

Все разошлись по домам…

В наше время, когда каждый третий — герой,

Они не пишут статей, они не ждут телеграмм.

Они стоят, как ступени,

Когда горящая нефть хлещет с этажа на этаж.

И откуда-то им слышится пенье,

И кто я такой, чтобы говорить им, что это — мираж?

Мы молчали, как цуцики, пока шла торговля всем,

Что только можно продать,

Включая наших детей.

И отравленный дождь падает в гниющий залив,

А мы все еще смотрим в экран,

Мы все еще ждем новостей.

И наши отцы никогда не солгут нам —

Они не умеют лгать,

Как волки не умеют есть мясо,

Как птицы не умеют летать…

Скажи мне, что я сделал тебе,

За что эта боль? — Но это без объяснений, —

Это, видимо, что-то в крови…

Но я сам разжег огонь,

Который выжег меня изнутри;

Я ушел от закона, но так и не дошел до любви.

Но молись за нас, молись за нас, если ты можешь.

У нас нет надежды, но этот путь — наш.

И голоса звучат все ближе и строже.

И будь я проклят, если это — мираж.

От «Синего альбома» к «Равноденствию»

ДЕСЯТЬ СТРЕЛ

Десять стрел на десяти ветрах,

Лук, сплетенный из ветвей и трав —

Он придет издалека,

Меч дождя в его руках.

Белый волк ведет его сквозь лес,

Белый гриф следит за ним с небес.

С ним придет Единорог,

Он чудесней всех чудес.

Десять стрел на десяти ветрах,

Лук, сплетенный из ветвей и трав —

Он придет издалека,

Он чудесней всех чудес.

Он войдет на твой порог,

Меч дождя в его руках.

Боб любил всякие превращения. Однажды превратился в Единорога и пошел гулять в Летний сад. Глядь, а навстречу десять стрел летят. Он от них наутек, но одна стрела все же попала в бедро.

…Проснулся Боб в холодном поту. С тех пор всегда пел: «Девять стрел…». А иногда даже: «Восемь…» — страховался.

Приехали древние кельты в Питер своего земляка БГ послушать. Послушали, пошушукались и решили: «Наш!» И подарили ему Единорога, да не простого, а какой-то гигантской древнекельтской породы. Призадумался Боб, куда его девать (тем более, что у него один уже есть), чем кормить? Решил в Зоопарк определить, да Майк не берет — ему и женщин по горло хватает. Проклял тогда БГ всех древних кельтов с их подарком и к раннему пигмейству обратился. Там хоть все маленькое…

ГЛАЗ

Дайте мне глаз, дайте мне холст,

Дайте мне стену, в которую можно вбить гвоздь, —

Ко мне назавтра вы придете сами.

Дайте мне топ, дайте мне ход,

Дайте мне спеть этих пять нелогичных нот —

Тогда меня можно брать руками.

Как много комнат, полных людей —

Прозрачных комнат, полных людей —

Служебных комнат, полных людей —

Но, пока нет твоей любви,

Мне всегда будет хотеться чего-то еще.

Дайте мне день, дайте мне час,

Дайте мне шанс сделать что-то из нас —

Иначе все, что вам будет слышно,

Это «Что вам угодно»?

Может быть, «нет». Может быть, «да».

На нашем месте в небе должна быть звезда —

Ты чувствуешь сквозняк оттого,

Что это место свободно…

Как много комнат, полных людей —

Прозрачных комнат, полных людей —

Служебных комнат, полных людей —

Но, пока нет твоей любви,

Мне всегда будет хотеться чего-то еще.

БГ: — …вспомните время создания этой песни… 1983 год… В этой ситуации с нашей стороны было вполне логично обратиться к «властям» (разумеется, только на таком — метафизическом уровне): мы вам вреда приносить не собираемся. Я говорил как бы: да, меня можно «брать руками», только неизвестно, что из этого выйдет…

Как видите, все повернулось само собой: и руками нас не взяли, а мы остались, какими были.

БГ: — Та или иная идея может быть замечательной, плохо ее применение, которое тормозит движение вперед. При этом мы должны держать в поле зрения высокий ориентир, свою звезду.

— И бороться против окостенелых форм, которые уже не способны не только излучать, но и пропускать свет?

БГ: — Нет. Свету ничто не может преградить путь. Он — внутри человека. Только сам человек и может в себе его погасить, поддавшись, например, омертвелой традиции..

ПОЛЯРНИКИ

Боже, помилуй полярников

С их бесконечным днем,

С их портретами партии,

Которые греют их дом,

С их оранжевой краской

И планом на год вперед,

С их билетами в рай

На корабль, идущий под лед.

Боже, храни полярников,

Тех, кто остался цел,

Когда охрана вдоль берега,

Скучая, глядит в прицел.

Никто не знает, зачем они здесь,

И никто не помнит их лиц,

Но во имя их женщины варят сталь,

И дети падают ниц.

Как им дремлется, Господи,

Когда ты даришь им сны,

С их предчувствием голода

И страхом гражданской войны,

С их техническим спиртом

И вопросами к небесам,

На которые ты отвечаешь им,

Не зная об этом сам.

Так помилуй их, словно страждущих,

Чьи закрома полны,

Помилуй их, как влюбленных,

Боящихся света луны.

И когда ты помилуешь их

И воздашь за любовь и честь,

Удвой им выдачу спирта

И оставь их, как они есть.

ХОЗЯИН

Хозяин, прости, что тревожу тебя;

Это несколько странный визит.

Я видел свет в окнах твоего этажа;

Дверь открыта, вахтер уже спит.

У новых жильцов вечеринка.

Они, выпив, кричат, что ты — миф,

Но я помню день, когда я въехал сюда,

И я, действительно, рад, что ты жив.

Хозяин, я просто шел от друзей,

Я думал о чем-то своем.

Они живут в этих модных домах

И по-детски довольны жильем.

Но я вспоминаю свой прокуренный угол,

Фонарь в окне, купол с крестом.

И мне светло, как в снежную ночь,

И я смеюсь над их колдовством.

Хозяин, я веду странную жизнь,

И меня не любит завхоз.

Твои слуги, возможно, — милые люди,

Но тоже не дарят мне роз.

И я иду мимо них, как почетный гость,

Хотя мне просто сдан угол в наем.

Но, Хозяин, прости за дерзость —

Я не лишний в доме твоем.

Хозяин, да, я плачу? не как все,

Но я плачу? тем, что есть.

Хозяин, моя вера слаба,

Но я слышал добрую весть.

Хозяин, я — никудышний фундамент

И, наверно, плохое весло.

Но, Хозяин, когда ты захочешь пить,

Ты вспомнишь мое ремесло.

* * *

Если б каменный уголь умел говорить,

Он не стал бы вести беседы с тобой,

И карарский мрамор не стал бы смотреть тебе вслед.

Но ты занят войной,

Ты стреляешь на тысячу верст и тысячу лет,

И я ничего не отвечу, когда

Меня спросят, как продолжается бой.

В эротических снах молодого дворника

Ты будешь пойман в трубе,

И надменные девы привяжут тебя к станку;

И они коронуют тебя цветами

И с песнями бросятся прочь,

На бегу забывая самое имя твое,

И никто никогда не вспомнит здесь о тебе.

И когда наступит День Серебра,

И кристалл хрусталя будет чист,

И тот, кто бежал, найдет, наконец, покой,

Ты встанешь из недр земли,

Исцеленный, не зная, кто ты такой.

Я хотел бы быть рядом, когда

Всадник протянет тебе еще не тронутый лист.

Боб мечтал о Дне Серебра — ждал его каждое утро. Но День Серебра, как назло, не наступал. И вот однажды Боб проснулся в холодном поту. Смотрит, а рядом с ним Хозяин лежит и смеется-заливается. Боб у него спрашивает: «Не наступил еще День Серебра?» Но не отвечает ничего Хозяин, только смеется пуще прежнего и за ухом Боба щекочет. А, впрочем, может, это и не Хозяин был…

* * *

Решил Боб прочитать Коран. Только подумал об этом, глядь — Хозяин тут как тут и пальчиком грозно качает: «Богохульствуешь, язычество приветствуешь!» Смутился Боб: «Да я, да я…» А Хозяин уже замахнулся красной книжицей и бах Боба по макушке! Очнулся Боб, смотрит: да это же материалы последнего съезда. Задумался крепко — было, о чем задуматься…

ТРАМВАЙ

Близилась ночь. Рельсы несли свой груз.

Трамвай не был полон — фактически он был пуст.

Кроме двух-трех плотников, которых не знал никто,

Судьи, который ушел с работы,

И джентльмена в пальто.

Судья сказал: «Уже поздно, нам всем пора по домам,

Но Будда в сердце, а бес в ребро, —

Молчать сейчас — это срам.

Скамья подсудимых всегда полна:

Мы, по крайней мере, в этом равны,

Но если каждый возьмет вину на себя,

То на всех не хватит вины».

Плотник поставил стаканы на пол

И ответил: «Да, дело — труба.

Многие здесь считают жизнь шуткой,

Но это — не наша судьба.

Лично я готов ответить за все

(А мне есть, за что отвечать),

Но я пою, когда строю свой город.

И я не могу молчать!»

Судья достал из кармана деньги

И выбросил их в окно.

Он сказал: «Я знаю, что это не нужно,

Но все-таки: где здесь вино?

Едва ли мы встретимся здесь еще раз

Под этим синим плащем,

И я прошу прощенья за все, что я сделал.

И я хочу быть прощен».

Когда вошел контролер (скорость перевалила за сто),

Он даже не стал проверять билеты —

Он лишь попросил снять пальто.

В вагоне было тепло, и ночь подходила к концу.

И трамвай уже шел там, где не было рельсов,

Выходя на прямую к кольцу.

— Затронула ли вас как-то бардовская песня?

БГ: — Я пел всего Окуджаву, почти всего Высоцкого, Клячкина и Вертинского, что удавалось найти. В силу свойств своей натуры никогда не любил песни, в которых присутствовал сырой, мрачный, подвальный элемент. Их атмосфера меня удручала. Я и в жизни этого не любил и всегда отталкивался от этого. Та музыка, которая мне нравилась, была освобождением. Благодаря ей я понял, что я нормальный человек. Вообще же рок и бардовская песня долгое время сосуществовали во мне, никак не пересекаясь. Рок был мое.

— Ваше отношение к Петербургу?

БГ: — Я воспитанник этого города. Другого не мыслю. Город света и тьмы. Мечтаю разделить эти компоненты и жить во свете.

— Что бы вы подарили другому человеку, если были бы всемогущим?

БГ: — Радость.

— Чему вы радовались в последний раз?

БГ: — Любви к миру, в котором живу.

— Ваша мечта?

БГ: — Приносить радость.

— Ваше отношение к любви. И есть ли она?

БГ: — Извините, а что еще есть?

ГОРОД ЗОЛОТОЙ

(А. Волохонский, А. Хвостенко)

Под небом голубым есть город золотой

С прозрачными воротами и яркою звездой.

А в городе том — сад — всё травы да цветы;

Гуляют там животные невиданной красы.

Одно — как желтый огнегривый лев,

Другое — вол, исполненный очей;

С ними — золотой орел небесный,

Чей так светел взор незабываемый.

А в небе голубом горит одна звезда.

Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.

Кто любит, тот любим. Кто светел, тот и свят.

Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад.

Тебя там встретят огнегривый лев

И синий вол, исполненный очей;

С ними — золотой орел небесный,

Чей так светел взор незабываемый.

БГ: — Если жить с любовью, то самый маленький шаг будет доставлять радость. Можно поскандалить, даже подраться с обидчиком, а можно поговорить по-человечески, и тогда все будет нормально. Со злом нужно бороться не злом, а отрицанием зла. И от этого получаешь удовольствие не меньше, чем от написания самых прекрасных песен. Потому что с кем-то обошелся по-человечески, потому что победил зло в себе…

ПЛОСКОСТЬ

Мы стояли на плоскости

С переменным углом отраженья,

Наблюдая закон,

Приводящий пейзажи в движенье,

Повторяя слова, лишенные всякого смысла, —

Но без напряженья, без напряженья.

Их несколько здесь —

Измеряющих время звучаньем,

На хороший вопрос

Готовых ответить мычаньем,

И, глядя вокруг, я вижу, что их появленье

Весьма не случайно, весьма не случайно.

КОЗЛОДОЕВ

Всползает по крыше старик Козлодоев,

Пронырливый, как коростель.

Стремится в окошко старик Козлодоев

К какой-нибудь бабе в постель.

Вот раньше, бывало, гулял Козлодоев,

Глаза его были пусты,

И свистом всех женщин сзывал Козлодоев

Заняться любовью в кусты.

Занятие это любил Козлодоев

И дюжину враз ублажал.

Кумиром народным служил Козлодоев,

И всякий его уважал.

А ныне — а ныне попрятались, суки,

В окошки отдельных квартир.

Ползет Козлодоев; мокры его брюки;

Он стар. Он желает в сортир.

…«Б.Г.» — это, конечно, давно уже не только человек. Это цельное, сегодня почти академическое, культурное понятие, знакомство с которым, даю вам слово, обещает восхитительное путешествие в уникальный мир личности. Наличие которого одно и определяет древнее и прекрасное звание — поэт.

Сергей Соловьев, кинорежиссер

БГ: — У меня нет никакой ответственности за идущих следом, есть ответственность за собственную душу перед Богом. Кстати, я думаю, из-за этого за нами кто-то и шел. Но мы никого никуда не обещали привести. Никогда.

— Так куда же вы идете?

БГ: — Я даже не могу сказать, что иду. Я чувствую в любой момент, что мне следует делать, я знаю, где мои долги. Но я не плачу? по чужим счетам.

КОЗЛЫ

Стоя по стойке «смирно», танцуя в душе брейк-дэнс,

Мечтая, что ты — генерал, мечтая, что ты — экстрасенс,

Зная, что ты — воплощение их вековечной мечты;

Весь мир — одна декорация, —

И вот появляешься ты…

Козлы! Козлы!

Мои слова не особенно вежливы,

Но и не слишком злы.

Я лишь констатирую факт:

Козлы!

В кружке «умелые руки» всё говорят, как есть.

Но кому от этого радость? Кому от этого честь?

Чем более ты скажешь, тем более ты в цене

И в работе мы, как в проруби,

И в постели мы, как на войне…

Козлы! Козлы!

Увязшие в собственной правоте,

Завязанные в узлы.

Я точно такой, только хуже,

И я говорю то, что знаю:

Козлы!

Пока я не стал клевером, пока ты не стала строкой,

Наши тела — меч, в наших душах — покой,

Наше дыхание свято, мы движемся, всех любя.

Но, дай нам силы, Господи,

Мы все подомнем под себя.

Козлы! Козлы!

Мои слова не слишком добры,

Но и не слишком злы.

Я лишь констатирую факт:

Вот идем мы, козлы!

К ДРУЗЬЯМ

(А. Гуницкий)

Друзья, давайте все умрем!

К чему нам жизни трепетанье? —

Уж лучше гроба громыханье

И смерти черный водоем!

Друзья, давайте будем жить

И склизских бабочек душить!

Всем остальным дадим по роже:

Ведь жизнь и смерть — одно и тоже.

— Борис, вас ленинградские хиппи, «системные люди» считают одним на своих вождей. Как вы относитесь к их мнению?

БГ: — Отрицательно. Они утверждают, что только ведя их образ жизни, можно оставаться честным. Конечно, когда бездельничаешь, когда зависишь только от самого себя, делать это гораздо легче. Со мной на факультете математики ЛГУ учился парень, который впоследствии стал «пророком» хиппи. Живет где-то в Пскове, ходит грязный, нечесаный. Кто он по сути? Неудачник. Ему уже трудно войти в колею нормальной жизни. Внутри них духовная пустота. Ошибаются те, кто утверждают: «Таких людей затягивает болото хиппи». Нет, их затягивает собственное внутреннее болото.

— Как вы оцениваете нынешнюю молодежь?

БГ: — Людям во все времена свойственно было стремление к гармонии. Но сейчас происходит дикая расбалансировка духовного начала в человеке. Особенно это отражается на молодежи. Причин много. Результат: у большинства отсутствует внутренний стержень, который позволяет «держать себя в рамках».

ИЗ АЛЬБОМА А. К

Верю я, что сбудется предвестье,

Мной предвосхищенное в мечтах.

И пройдет по тихому предместью

Лев Толстой в оранжевых портах,

И Тургенев, дурь смешавши с дрянью,

Дружески прошепчет в ухо мне:

«Чу! Смотри, — Есенин гулкой ранью

Поскакал на розовом слоне!»

РОК-ПОЭМА «ИННОКЕНТИЙ»

ИННОКЕНТИЙ ЕДЕТ В ТРАМВАЕ

Иннокентий садится в последний трамвай

Где кондуктора нет и в помине.

Семь голодных мужчин там едят каравай,

Увязая зубами в мякине.

Иннокентий рассеянно смотрит вокруг,

В рукаве его теплится свечка.

Семь раздетых мужчин примеряют сюртук;

На лице у седьмого — уздечка.

Пожилая ткачиха желает сойти,

Гневно машет большими руками.

Семь бегущих мужчин на трамвайном пути

Затевают дуэль с ездоками.

Иннокентий стреляет в пустое окно,

Прижимаясь к прикладу предплечьем.

Одному из мужчин прострелили сукно,

Шесть отделались легким увечьем.

Пожилая ткачиха без чувства лежит.

Иннокентий задумчиво дремлет.

Над трамвайным путем черный ворон кружит

И искре электрической внемлет.

ПОЛТАРАКИ НАНОСИТ ИННОКЕНТИЮ ВИЗИТ

Полтараки — повеса, мошенник и плут,

К Иннокентию в двери стучится.

В сей парадной соседи давно не живут,

Но порою приходят мочиться.

Иннокентий задумчиво пьет молоко,

Таракана узревши во мраке.

На душе его мирно, светло и легко —

Он не хочет впускать Полтараки.

Даже если он двери откроет ему,

То, наверное, кинет поленом.

Или, если полена не будет в дому,

Между ног ему двинет коленом.

Полтараки же злобно царапает дверь

И в замочную скважину свищет,

На пожарную лестницу лезет, как зверь, —

Он свиданья с хозяином ищет.

Иннокентии ложится в пустую кровать.

На стене таракан копошится.

За окном Полтараки ползет умирать

И над ним черный ворон кружится.

ИННОКЕНТИЙ СПУСКАЕТСЯ ПОД ЗЕМЛЮ

Иннокентий спускается в мрачный подвал —

Подземелье наполнено смрадом.

Он решает устроить большой карнавал,

Предваренный военным парадом.

Иннокентий в раздумье обходит углы,

Шевеля стеариновой свечкой:

«Здесь прекрасные дамы, стройны и смуглы,

Будут в карты играть перед печкой.

Кирасиры, своим сапогом топоча,

Их на вальс пригласят неуклюже…»

Зашипела и вовсе погасла свеча —

Иннокентий шагает по лужам.

Он рукою скребет по осклизлой стене,

Он зовет громогласно и внятно:

«О прекрасный Панкрат! Поспеши же ко мне

И открой мне дорогу обратно!»

Старый дворник Панкрат сильно пьяный лежит

И призыву из мрака не внемлет.

Высоко в небесах черный ворон кружит,

Ревматичные крылья подъемлет.

ИННОКЕНТИЙ СОЗЕРЦАЕТ СВЕТИЛА

Иннокентий привычно садится на стул,

Поглощенный светил созерцаньем.

Вот уж утренний ветер над крышей подул —

Отвечают светила мерцаньем.

Иннокентий не сводит задумчивых глаз

С возникающих в небе явлений.

Небосвод озарился, мелькнул и погас —

Иннокентии исполнен сомнений:

Существует ли все, что горит в небесах,

Или это всего лишь картина?

Скоро полночь пробьет на кремлевских часах.

На лице у него — паутина.

Кто другой бы сидел — Иннокентий встает

И решительно ходит по крыше,

Под ногами его рубероид поет.

Иннокентий взволнованно дышит.

Он спускается с крыши — он понял, в чем суть,

Дева в бочке подштанники плещет.

Он хватает ту деву за нежную грудь.

Средь небес черный ворон трепещет.

ИННОКЕНТИЙ В ГОРАХ

Иннокентий вращает коленчатый вал,

Шестерня под рукою скрежещет.

Покачнулся автобус и в пропасть упал,

Вместе с ним — Иннокентьевы вещи.

Пассажиры безумные в пропасть глядят,

Над паденьем ехидно смеются.

Пять ученых мужей прах горстями едят

И о камень сединами бьются.

Иннокентий сдувает пылинку с манжет,

Упираясь в скалу альпенштоком.

На конце альпенштока — портрет Беранже,

И Горация томик — под боком.

Он уже на вершине. Он снял сапоги —

Над строкою Горация плачет.

Между тем уже полночь: не видно ни зги.

Иннокентий Горация прячет.

Вот и «Скорая помощь» стоит под скалой.

Пассажиры дерутся с врачами.

Черный ворон летает над их головой,

Поводя ледяными очами.

ИННОКЕНТИЙ СПАСАЕТ ОДНУ ИЛИ ДВУХ ДЕВ

Иннокентий стоит на своей голове,

Презирая закон тяготенья.

Мимо юная дева, а может быть, две,

Проходя, вызывают смятенье.

Иннокентий гордится своим либидо,

Юным девам он делает знаки,

Но внезапно, въезжая в красивом ландо,

Появляется скот Полтараки.

Эту деву иль двух он желает увлечь,

Перед ними он кобелем пляшет.

Иннокентий, чтоб дев чистоту уберечь,

Полтараки отчаянно машет.

Полтараки отходит на десять шагов,

Чтобы в челюсть ему не попало.

Изумленная дева при виде врагов

Покачнулась — и в шахту упала.

Полтараки, поверженный, мрачно лежит.

Иннокентий спускается в шахту.

Черный ворон бессмысленно в небе кружит,

Совершая бессменную вахту.

ИННОКЕНТИЙ НА ЗАВОДЕ

Иннокентий глядит на токарный станок,

Восхищенней вращеньем детали.

Искрометная стружка летит между ног,

Раздается визжание стали.

Одинокие токари ходят гурьбой,

Аромат источая мазута.

Иннокентия видят они пред собой,

Назревает кровавая смута.

Иннокентий, от них отбиваясь сверлом,

За переднею прячется бабкой.

Он под самую крышу взмывает орлом

И кидает в них норковой шапкой.

Отродясь не видали такого в цеху —

Токарь шапкою наземь повержен.

Иннокентий, как птица, парит наверху,

Вероломством рабочих рассержен.

Там, где пели станки, все в руинах лежит.

Иннокентий безмерно страдает:

Он то волосы рвет, то куда-то бежит.

На плече его ворон рыдает.

ИВАНОВ

Иванов на остановке

В ожиданье колесницы.

В предвкушенье кружки пива —

В понедельник утром жизнь тяжела.

А кругом простые люди,

Что, толпясь, заходят в транспорт,

Топчат ноги Иванову,

Наступают ему прямо на крыла.

И ему не слиться с ними,

С согражданами своими —

У него в кармане Сартр,

У сограждан в лучшем случае — пятак.

Иванов читает книгу.

И приходят контролеры,

И штрафуют Иванова —

В понедельник утром все всегда не так.

Он живет на Петроградской,

В коммунальном коридоре

Между кухней и уборной,

И уборная всегда полным полна,

И к нему приходят люди

С чемоданами портвейна

И проводят время жизни

За сравнительным анализом вина.

А потом они уходят.

Только лучшие друзья

И очарованные дамы

Остаются с Ивановым до утра.

А потом приходит утро,

Все прокурено и серо.

Подтверждая старый тезис,

Что сегодня тот же день, что был вчера.

— Какие вам необходимы зрители на концерте? Каковы ваши взаимодействия?

БГ: — Которые слушают и реагируют. Энергия, которой мы обмениваемся с залом и которую генерируем друг другу, — это 90 процентов всего концерта. Это то же самое, что и некоторые особенные моменты в отношениях мужчины и женщины.

— Как рождается музыка?

БГ: — Она не рождается. Она есть, ее надо только услышать.

— Что появляется раньше: стихи или музыка?

БГ: — Чаще — фраза или одно-два слова, которые почему-то правильны. Они быстро находят свою музыку (как правило) и ждут остальных. Иногда приходятся долго искать. А вообще, главное — не мешать…

— А как бы вы определили рок, что отличает его от других музыкальных направлений?

БГ: — Определить — значит ограничить.

— Разумеется, и все же у людей отчего-то есть потребность формулировать и определять. Хотелось бы услышать определение рока.

БГ: — Но нужно ли року, чтобы его определяли?

— Как вы попали на телевидение?

БГ: — О, это интересно. Люди из телевидения приходят к нам как-то и говорят: «„Два тракториста“ — замечательная песня, мы хотим ее снять». «Хорошо, снимайте». — «Но в ней нужно выбросить трактористов!» — «Зачем?» — «А слово „тракторист“ нельзя произносить по телевидению!» Я их спрашиваю: «Ребята, а вы случайно с ума не сошли?» Они говорят: «Да мы-то не сошли, но у нас начальство. Если так снимем — не пропустят». — «Хорошо, — говорю. — Что вы предлагаете?» — «Ну, пианисты».

Вот так… Но это было давно, когда я думал, что таким путем можно чего-то добиться. Теперь я не позволю ради появления на экране портить песню.

ДВА ТРАКТОРИСТА

Широко трепещет туманная нива.

Вороны спускаются с гор.

И два тракториста, напившихся пива,

Идут отдыхать на бугор.

Один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане

И этим сознанием горд;

 Другой же играет порой на баяне

Сантану и «Weather Report».

Джоанна Стингрей, восходящая певица из Лос-Анджелеса, приезжала в СССР в середине 80-х годов. Она встретилась с «Аквариумом» и была так очарована их музыкой, что в 1986 году тайно вывезла в США их кассеты, а также кассеты еще трех ленинградских групп. Вернувшись в Америку, она выпустила пластинку избранных песен «Красная волна: четыре группы из СССР», которая стала дебютом «Аквариума» в США.

Пришла Джоанна Стингрей к Бобу — на ночь себя предлагать. А Боб ее спрашивает: «А ты можешь двигать?» У Джоанны в голове все смешалось: чем двигать, как двигать, зачем двигать, когда двигать? Головой покачала да и ушла ни с чем.

ОНА МОЖЕТ ДВИГАТЬ СОБОЙ

Она может двигать,

Она может двигать собой

В полный рост —

Она знает толк в полный рост.

Мама, что мы будем делать,

Когда она двинет собой?

Алый шелк, вещие сны,

Ветви ивы, фазы луны —

В полный рост,

Она знает толк в полный рост.

Мама, что мы будем делать,

Когда она двинет собой?

Кроткий нрав, возвышенный чин,

Великая стройка, новый почин —

В полный рост,

Она знает толк в полный рост.

Мама, что мы будем делать,

Когда она двинет собой?

Она может двигать,

Она может двигать собой

В полный рост —

Она знает толк в полный рост.

Мама, что мы будем делать,

Когда она двинет собой?

КОГДА ТЫ УЙДЕШЬ

Когда-то я был воспитан,

Хотя и не без потерь,

И если со мной были дамы,

Я всегда открывал им дверь,

Но если б я был вежлив сейчас,

То это была бы ложь.

И нам всем будет лучше,

Когда ты уйдешь.

Твой муж был похож на Бога,

А стал похожим на тень,

Теперь он просто не может

То, что раньше ему было лень.

Я знаю, что это — карма,

И против нее не попрешь,

Но нам всем будет лучше,

Когда ты уйдешь.

Когда приходит корабль,

То каждый в гавани рад.

Но если б ты была в море,

Я сжег бы концы и трап.

И если б ты была сахар,

Боюсь, я вызвал бы дождь,

И нам всем будет лучше,

Когда ты уйдешь.

БГ: — В «Треугольнике»… все решает именно обэриутство. Я смеюсь, а не закручиваю рукава для борьбы с этой мрачной жизнью. Борясь с чем-то, человек неизбежно оказывается на одном уровне с тем, против чего борется. Бороться нельзя, находясь, допустим, чуть выше!

КОРНЕЛИЙ ШНАПС

Корнелий Шнапс идет по свету,

Сжимая крюк в кармане брюк.

Ведет его дорога в Лету;

Кругом цветет сплошной «цурюк».

Корнелий мелодично свищет

Гармоний сложных и простых —

Он от добра добра не ищет, —

Вот и конец пути. Бултых.

НЕСЧАСТНЫЙ МАТРОС

Несчастный матрос, твой корабль потоп,

Клопы завелись в парусах.

Твой боцман — любитель портвейна и сноб

С прокисшей капустой в усах.

Со злым тараканом один на один

Ты бьешься, бесстрашен и прост,

Среди осьминогов, моржей и сардин,

Прекрасный, как Охтинский мост.

МАРШ

(А. Гуницкий)

Хочу я стать совсем слепым

И торговаться ночью с пылью,

Пусть не подвержен я насилью,

И мне не чужд порочный дым.

Я покоряю города

Истошным воплем идиота.

Мне нравится моя работа.

Гори, гори, моя звезда!

ПОРУЧИК ИВАНОВ

Где ты теперь, поручик Иванов? —

Ты на парад выходишь без штанов;

Ты бродишь там, божественно нагой

Ты осенен троллейбусной дугой.

Когда домой идешь с парада ты,

Твои соседи прячутся в кусты.

Твой револьвер, блестящий, как алмаз,

Всегда смущал мой нежный глаз.

И по ночам горит твоя свеча,

Когда клопов ты душишь сгоряча

И топчешь мух тяжелым сапогом,

Не дан Господь мне стать твоим врагом!

ИДИЛЛИСТИЧЕСКИЕ СТИХИ

У поворота на Коростылево

Угрюмый старец сильно бьет клюкой

Увязшего в болоте крокодила,

А тот, возведши очи к небесам,

Окрестность оглашает хриплым стоном.

Усталые седые агрономы

От жен сварливых прячутся в кусты

И там сидят порою по два года:

Из удобрения гонят самогон

И, пьяные, играют в «накось-выкусь».

Порой в колхоз привозят трактора —

Тогда крестьянин прячется под стог.

А те свирепо точат шестерни

И, лязгая стальными клапанами,

Гоняются за девками по полю.

Пейзанки собирают колоски

И прячут их стыдливо под подолы.

Вот пастухи в амбаре пьют «Шанель»

И обсуждают новое бьеннале.

В тумане чье-то светит декольте.

Толпа пейзанок, юбки подобрав,

Прихватывают Федю-недоумка

И боязливо дергают за член.

А тот стоит и в ус себе не дует —

Лишь слюни капают с большого рта.

Захорошело тучное жнивье.

Рычит в конюшне боров кровожадный

И роет землю кованным копытом.

Пейзанки с визгом мочатся в кустах…

Счастливая весенняя пора!

* * *

(А. Гуницкий)

У императора Нерона

В гостиной жили два барона,

И каждый был без языка, —

Что делать, жизнь нелегка.

У императора в гостиной

Изрядно отдавало псиной.

При чем здесь пес? —

Оставь вопрос,

Спеши к восходу, альбатрос.

СОНЕТ

(А. Гуницкий)

Служенье муз не терпит колеса,

А если терпит — право, не случайно;

Но я вам не раскрою этой тайны,

А лучше брошу ногу в небеса.

Ты возражаешь мне, проклятая роса?!

Ты видишь суть в объятии трамвайном?

Но все равно не верю я комбайну —

Ведь он не различает голоса.

Таинственный бокал похож на крюк;

Вокруг него рассыпаны алмазы.

Не целовался я с тобой ни разу,

Мой омерзительный безногий друг.

Упреки я приму, но лишь тогда,

Когда в пакгаузе затеплится вода…

ПЕСНЯ, ПОСВЯЩЕННАЯ ДЕСЯТИЛЕТИЮ ГРУППЫ

У меня был друг. Его звали Фома,

Он забыл все слова, кроме слова «чума».

С утра было лето — теперь зима,

Наверно, мой ревер сошел с ума.

Я устал пить чай, устал пить вино,

Зажег весь свет, но стало темно.

Десять лет я озвучивал фильм,

Но это было немое кино.

Панки любят грязь, а хиппи — цветы,

И тех, и других берут менты.

Ты можешь жить любя, ты можешь жить грубя,

Но если ты не мент, возьмут и тебя.

Я видел чудеса обеих столиц:

Святых без рук и женщин без лиц.

Все ангелы в запое — я не знаю, кто где:

Все рокеры — в жопе, а джазмены — в п…де.

Я устал пить чай, устал пить вино,

Забыл все слова, кроме слова «говно».

Десять лет я озвучивал фильм,

Но это было немое кино.

ХОЛОДНОЕ ПИВО

В мою ночь рожденья был смерч и ураган.

И каждый, кто был при этом,

                            напился смертельно пьян.

Холодное пиво, ты можешь меня спасти.

Холодное пиво, мне до тебя не дойти.

Я знаю два слова: «арокс» или «штёр».

В моей голове — как бронетранспортер —

Холодное пиво, ты можешь меня снасти.

Холодное пиво, мне до тебя не дойти.

За окнами метель. Четвертые сутки прочь.

Я что-то не вижу ларька —

                         его, должно быть, снесли за ночь.

Холодное пиво, ты можешь меня спасти.

Холодное пиво, мне до тебя не дойти.

Я очень люблю алкоголь, не взирая на вид,

Я пил тормозную жидкость, но меня от нее тормозит.

Холодное пиво, ты можешь меня спасти.

Холодное пиво, мне до тебя не дойти…

БГ: — Нас с самого начала многие интерпретировали как группу чуть ли не политическую. А мы никогда политикой не занимались. Живя в «Аквариуме», мы практически не ощущали, какая вокруг власть. Как-то обходились. Играли то, что играли, это было безумно интересно. Исполняли собственную жизнь. Может быть, социальными мы казались потому, что пели о реальных вещах? Но это не политика. Мне всегда было интересно писать о том, что длится дольше, чем моя жизнь. Мне скучно писать про Брежнева, про перестройку. Это болтанка по поверхности жизни, а океан как невозмутимо лежал, так и лежит. Меня интересует то, что происходит в глубине.

ЧЕМ ЗАНИМАЮТСЯ ЛЮДИ НА ДАЛЕКОМ ОСТРОВЕ ЯМАЙКА

Какая рыба в океане плавает быстрее всех?

Какая рыба в океане плавает быстрее всех?

Я хочу знать, я хочу знать, я всегда хотел знать:

Какая рыба в океане плавает быстрее всех?

Я долго был занят чужими делами,

Я пел за незакрытым столом.

Но кто сказал вам, что я пел с вами,

Что мы пели одно об одном?

Вы видели шаги по ступеням,

Но кто сказал вам, что я шел наверх? —

Я просто ставил опыты о том, какая

Рыба быстрее всех.

Я не хочу говорить вам «нет»,

Но поймете ли вы мое «да»?

Двери открыты, ограды — тю-тю,

Но войдете ли вы сюда?

Я спросил соседа: «Почему ты так глуп?» —

Он принял мои слёзы за смех, —

Он ни разу не раздумывал о том, какая

Рыба быстрее всех.

Вавилон — город как город,

Печалиться об этом не след.

Если ты идешь, то мы идем в одну сторону —

Другой стороны просто нет.

Ты выбежал на угол купить вина,

Ты вернулся, но вместо дома — стена.

Зайди ко мне, мы подумаем вместе

О рыбе, что быстрее всех.

Какая рыба в океане плавает быстрее всех?

Какая рыба в океане плавает быстрее всех?

Я хочу знать, я хочу знать, я всегда хотел знать;

Какая рыба в океане плавает быстрее всех?

АНГЕЛ ВСЕНАРОДНОГО ПОХМЕЛЬЯ

Уже прошло седьмое ноября,

Утихли звуки шумного веселья.

Но что-то движется кругами,

Всё вокруг — там, где стою я, —

Должно быть, Ангел Всенародного Похмелья.

Крыла висят, как мокрые усы,

И веет чем-то кисло и тоскливо,

Но громко бьют на главной башке

Позолоченные часы,

И граждане страны желают пива.

Бывает так, что нечего сказать,

Действительность бескрыла и помята.

И невозможно сделать шаг

Или хотя бы просто встать.

И все мы беззащитны, как котята.

И рвется враг подсыпать в водку яд,

Разрушить нам застолье и постелье.

Но кто-то вьется над страной,

Благославляя всех подряд, —

Должно быть, Ангел Всенародного Похмелья,

Хранит нас Ангел Всенародного Похмелья.

НАСТУПЛЕНИЕ ЯБЛОЧНЫХ ДНЕЙ

Они говорили всю ночь. Я говорил, как все.

Но, честно сказать, я не знаю, о чем шла речь.

Я был занят одним — тем, насколько ты близко ко мне.

Я могу сказать тебе то,

То, что ты знала во сне.

Я приглашаю тебя работать вместе со мной,

Приближая наступление Яблочных Дней.

Я мог бы купить тебе дом по эту сторону дня,

Но чтобы идти сквозь стекло, нужно владеть собой,

А это одно из тех качеств, которых нет у меня.

Но кто-то играет, я должен петь.

И с каждым днем все сильней

Мое ощущенье, что это просто мой метод любви,

И я ожидаю наступление Яблочных Дней.

У этой науки нет книг. А кто пишет книги весной?

И если, закрыв глаза, смотреть на солнечный свет,

То можно увидеть кого-то из тех,

                          кто работает вместе со мной.

И деревья, растущие здесь,

                          растут из древних корней.

Ты спросишь меня: «Зачем капитаны стоят на башнях?»

Они приближают наступление Яблочных Дней.

ВОЗДАЙТЕ ЛЮБВИ ХВАЛУ

«Любовь — это чушь, — говоришь ты, —

Любовь — это ложь».

Но если ты женщина вправду,

Зачем ты живешь?!

Воздайте хвалу Шри Кришне,

Воздайте Любви хвалу,

Воздайте хвалу Шри Радхе…

«Любовь умерла, — говоришь ты, —

Осталась постель».

Как смеешь ты лгать во Храме

Сплетения тел?!

Воздайте хвалу Шри Кришне,

Воздайте Любви хвалу,

Воздайте хвалу Шри Радхе…

Ведь Радха и Кришна не боги,

А дети земли.

И стал человек Человеком

Во имя Любви…

Воздайте хвалу Шри Кришне,

Воздайте Любви хвалу,

Воздайте хвалу Шри Радхе…

БГ: — У нас как-то не принято думать о психологии женщин. Однажды изрекли — женщина, мол, загадка — и успокоились. Хотя бы легкое понимание нам, мужчинам, не помешало бы.

В женщине мы видим только то, что нам нужно, чем мы пользуемся, что нам в ней выгодно. Но все это может не иметь ничего общего с реальной женщиной, с ее потребностями, желаниями, надеждами.

Идеальная модель отношений — когда мужчина и женщина взаимно дополняют и обогащают друг друга, но не зависят друг от друга при этом. Добиться чего-либо с помощью насилия, наступая другому на горло: я, мол, знаю, что тебе нужно! — невозможно.

— Боюсь, то, что вы сказали о женщинах, будет принято ими в штыки: на пассивную, выжидательную роль современные женщины не хотят соглашаться.

БГ: — Пользуясь пассивным принципом, можно добиться не меньше, чем активным. Просто мы привыкли к агрессии, как способу существования, а к разрушению — как способу доказывания своей правоты. В этом наша беда. Общая. Потому что мужчина учит женщину, а женщина — мужчину, И винить некого.

— И что же делать?

БГ: — Прежде всего воспитывать детей. Закладывать с детства культуру. Но это и так все знают. Может, не все только знают, для чего.

По своему примеру знаю — нужно учиться не обвинять людей. Чем меньше это делаешь, тем больше оказывается способов помочь им…

— Своего маленького сынишку вы наверняка видите редко… Увы, совместить полноценную личную жизнь и работу в полную силу мало кому удается…

БГ: — У каждого по-разному. В принципе я с сыном провожу достаточно времени.

— У вас есть взаимопонимание?

БГ: — Я у него учусь. Он рассуждает, у него свой подход к каким-то вещам. У меня свой… Сравниваем наши подходы.

— Вы надеетесь, что у вас не будет конфликта в будущем?

БГ: — Не знаю. Все, что я могу сделать, — быть человеком в отношениях с ним. Давать ему такие же шансы, какие я сам себе даю.

— Кем бы вы хотели его видеть?

БГ: — Какое я имею право хотеть! Это его дело.

* * *

Он слышал ее имя, он ждал повторенья;

Он бросил в огонь все, чего было не жаль.

Он смотрел на следы ее, жаждал воды ее,

Шел далеко в свете звезды ее;

В пальцах его снег превращался в сталь.

И он встал у реки, чтобы напиться молчанья;

Смыть с себя все и снова остаться живым,

Чтобы голос найти ее, в сумрак войти ее,

Странником стать в долгом пути ее;

В пальцах его вода превращалась в дым.

И когда его день кончился молча и странно,

И кони его впервые остались легки —

То пламя свечей ее, кольца ключей ее,

Нежный, как ночь, мрамор плечей ее

Молча легли в камень его руки.

КЛЮЧИ

Между тем, кем я был, и тем, кем я стал,

Лежит бесконечный путь.

Но я шел весь день и я устал,

И мне хотелось уснуть.

И она не спросила, кто я такой

И с чем я стучался к ней.

Она сказала: «Возьми с собой

Ключи от моих дверей».

Между тем, кем я стал, и тем, кем я был,

Семь часов до утра.

Я ушел до рассвета и я забыл,

Чье лицо я носил вчера.

И она не спросила, куда я ушел —

Северней или южней;

Она сказала: «Возьми с собой

Ключи от моих дверей».

Я трубил в эти дни в жестяную трубу,

Я играл с терновым венцом,

И мои восемь струн казались мне

То воздухом, то свинцом.

И десяткам друзей хотелось сварить

Суп из моих зверей.

А она сказала: «Возьми с собой

Ключи от моих дверей».

И когда я решил, что некому петь,

Я стал молчать и охрип;

И когда я решил, что нету людей

Между свиней и рыб;

И когда я решил, что остался один

Мой джокер средь их козырей,

Она сказала: «Возьми с собой

Ключи от моих дверей».

ТЕ, КТО ВЛЮБЛЕН

Не стой так близко ко мне —

Воздух здесь слишком прозрачен,

А год уже запомнился всем

Своим количеством смертельных исходов.

Мои друзья советуют мне,

Но, странно, я не слышу ни слова

И вновь стою на этом пороге,

Не зная, как двигаться дальше.

И, может быть, я сделаю шаг —

Еще один шаг в эту пропасть,

И в тот момент, когда тронется поезд.

Мы впервые встретимся взглядом.

А, может быть, я буду сидеть здесь,

Молча глядя, как падают листья,

И думать о том, что делают те,

Кто делает так, как делают те, кто влюблен.

Когда-то у нас был метод.

Ты должен помнить, чем это кончалось.

Так что, все под контролем —

Вы можете быть спокойны.

Хотя любовь — это странная вещь,

И никто не знает, что она скажет,

Но мы же взрослые люди —

Мы редко рискуем бесплатно.

Да и что мы, в сущности, можем? —

Разве что рассказывать сказки

И верить в Электричество,

Забыв, что мы сами что-то умеем.

Или, может быть, поздно ночью,

Когда уже никто не услышит,

Глядя вслед уходящей звезде,

Молиться за то,

Что делают те, кто влюблен.

Так что же стало с плохими детьми,

С теми, кто не слушался старших? —

Они куда-то ушли

И едва ли вернутся обратно.

И мы вычеркнем их телефоны,

И мы сделаем двери прочнее,

И будем молчать — и молчанье

Сыграет с нами и странные игры.

И, может быть, день будет ясным,

И, может быть, ночь будет странной —

В том смысле, что что-то случилось,

Хотя все осталось, как прежде.

Я один, если так будет нужно, —

Раз уж эта звезда не гаснет, —

Я забуду, все что я должен,

И сделаю так,

Как делают те, кто влюблен.

БГ: — И что бы не стали говорить тебе, верь до последнего дыхания — нет ничего выше любви. Любви, воплощенной в стихах. Любви, воплощенной в музыке. И выше всего — любви, воплощенной в женщине. Она может быть несчастной, эта любовь. Приносящей муку и смерть. Но только в любви человеческое существо становится человеком. Человек, еще не любивший — это только глина, еще не тронутая рукой Бога, еще без любви, без жизни. Полюби — и увидишь сущее без масок, без обмана. Увидишь слякоть и небо, и в единении их жизнь. И что бы тебе не говорили — люби женщину. Люби ее, как любишь дорогу в небо, ибо она есть твоя дорога и твое небо. Если тебя предаст друг — суди его, как умеешь, но что бы ни сделала с тобой женщина, люби ее. Каждый из нас рожден женщиной, и за этот долг нам не расплатиться самой жизнью. За каждую боль, что принесла она нам, отвечаем мы. Ибо это мы, мужчины, сделали этот мир таким. Ведь все, что мы делаем, мы делаем для себя, во имя себя. Все, что делает женщина, она делает во имя любви к нам. И пусть она убьет тебя и бросит на твое тело белую розу, как знак смерти — окрась эту розу своей кровью, протяни ее, алую, ей, и пусть твоими последними словами будут: «Люблю тебя!» Чем бы ни стала женщина — запомни, такой сделали ее мы, и не более виновна она, нежели небо, ставшее черным от дыма и несущее смерть нам. Ибо женщина есть земля, которая кормит и растит все, посаженное нами, и не ее вина, если ядовитые цветы мы сажаем, повинуясь желаниям своим. И что бы она ни сделала — благослови ее, ибо она есть сама жизнь, где нет добра и зла, а есть боль и счастье, сплетенные воедино нашими руками. Верь ей не больше, чем завтрашнему дню, но столь же преданно, ибо она есть твое вчера и завтра, и твое вечно единственное сегодня, твоя чистейшая мечта и твоя материальная реальность. Без женщины нет ни света, ни любви, ни самого тебя, ибо она есть начало и конец мира, его земля и небо, вечный путь наш и грезящийся на горизонте оазис! Люби ее…

БГ: — Одному очень любимому человеку я когда-то сказал о том, как, наверное, следует жить — с терпением и любовью… Ничего нового! Все вроде банально. Но получается, что дело именно в этом. Чем больше сумеешь вытерпеть, тем больше тебе открывается. Если лбом в дверь стучаться — и дверь не откроется, и лоб расшибешь. А если чуть-чуть потерпеть, постоять возле — она откроется сама.

Не трать время! Милая, не трать время!

Солнечный свет на этих ветвях —

С нами ничего не случится.

Не трать время!

Как много над нами светил,

Горящих для нас торжественно и безначально.

Как много кораблей в небесах,

Следящих за тем, чтобы каждый из нас был любим.

Как много замечательных книг,

Объясняющих нам, почему мы должны жить печально.

Как много научных теорий о том,

Что мы должны стать чем-то другим.

И мы говорим:

«Не трать время! Милая, не трать время!

Солнечный свет на этих ветвях —

С нами ничего не случится.

Не трать время!»

А по белому свету гуляют

Жильцы и соседи, лишенные плоти и крови.

Мы подходим к ним ближе и вдруг

Замечаем в них наши глаза и наши сердца.

Мы проводим полжизни в кино,

Где нам доказали, что мы лишились любови.

Мы выходим наружу и видим,

Что эта любовь никогда не имела конца.

И мы говорим:

«Не трать время! Милая, не трать время!

Солнечный свет на этих ветвях —

С нами ничего не случится.

Не трать время!»

Как много над нами светил,

Горящих для нас торжественно и безначально.

Как много кораблей в небесах,

Следящих за тем, чтобы каждый из нас был любим.

Как много замечательных книг,

Объясняющих вам, почему мы должны жить печально.

Как много центральных решений о том,

Что мы должны стать чем-то другим.

Не трать время! Милая, не трать время!

Солнечный свет на этих ветвях —

С нами ничего не случится.

Не трать время!

ВСЕ, ЧТО Я ХОЧУ — ЭТО ТЫ

Все, что я пел, — упражнения в любви

Того, у кого за спиной всегда был дом.

Но сегодня я один за праздничным столом.

Я желаю счастья каждой двери, захлопнутой за мной.

Я никогда не хотел хотеть тебя так,

Но сейчас мне светло, как будто я знал, куда иду.

И сегодня днем моя комната — клетка,

В которой нет тебя.

Ты знаешь, что я имею в виду:

Все, что я хочу, все, что я хочу,

Все, что я хочу, — это ты!

Я пел о том, что знал, — я что-то знал? —

Но, Господи, я не помню, каким я был тогда.

Я говорил: «Люблю», пока мне не скажут: «Нет».

И когда мне говорили: «Нет», я не верил —

Я ждал, что скажут: «Да».

И, проснувшись сегодня, мне было так странно знать,

Что мы лежим, разделенные, как друзья.

Но я не терплю слова «друзья»,

Я не терплю слова «любовь»,

Я не терплю слова «всегда»,

Я не терплю слов —

Мне не нужно слов, чтобы сказать тебе, что ТЫ —

Это все, что я хочу.

— Кроме песен, есть еще и ваша жизнь: какие-то поступки, отношения с людьми, с близкими. Что-то вас не устраивает?

БГ: — Я сам себя не устраиваю. Я гораздо хуже, чем мог бы быть. Но человек изменяется только работой. Чем больше работаешь, тем лучше становишься…

— Борис, мне не раз от разных людей приходилось слышать слова о необходимости доброго отношения к людям, но чаще это никак не воплощалось в поступках этих людей.

БГ: — Вот в этом-то и беда. Нужно не любить людей вообще, а любить каждого конкретного человека, который оказался рядом с тобой.

— Бывает ближнего полюбить так трудно…

БГ: — Я и не буду его любить, но я по крайней мере постараюсь не бросать его лицом в грязь. За тридцать три года, которые я прожил, я не встретил людей, которых бы воспринимал как своих врагов. Были те, кто по отношению ко мне поступал неэтично. Их немного и у каждого были на то свои причины. Судить их просто, но именно потому, что просто, мне не хочется. Скорее хочется пожалеть.

— Отчего так много строчек, в которых предчувствие конца?

БГ: — Не знаю. Знаю, что во мне это не вызывает печали. Что было, то было, что будет — будет. В старой французской рыцарской песне, которую я нашел у Конан Дойля, поется: «Делай, что должен, и будь, что будет, — вот долг истинного рыцаря». Это мое кредо. А долг определяется совестью.

ДЕСЯТЬ ПРЕКРАСНЫХ ДАМ

Все кончилось так: он долго смотрел в окно,

Потом подошел к стене и одел пальто,

И вышел туда, где снег и ночь,

И сел в трамвай уехать прочь —

Туда, где есть Десять прекрасных дам.

Хозяйка, зевнув, ему подала ладонь,

Сказала: «Еще когда-нибудь зайдите на наш огонь».

А гости сидели за столом

И чадно сосали чай с дерьмом

И пили за

Здоровье прекрасных дам.

И он вышел прочь, куда — он не знал и сам.

Набрав семь цифр, он мерз, подпевая гудкам,

Но трубок никто не поднимал,

Он был один, и мир был мал,

Но все же скрыл

Десять прекрасных дам.

А дома его ждал застоявшийся дым

И десять листов, верных его стихам.

И верь иль не верь, но десять прекрасных дам

Ждали звонка в свою дверь, его звонка.

Десять прекрасных дам.

Я кончил писать и тоже встал у окна, —

Туда, где видна стена и еще раз стена;

И долго стоял. И синий дым

Ел мне глаза, но я был с ним

И пил до дна

Здоровье десяти прекрасных,

Десяти прекрасных дам.

* * *

Я не знаю, зачем ты вошла в этот дом,

Но, давай, проведем этот вечер вдвоем.

Если кончится день, нам останется ром —

Я купил его в давешней лавке.

Мы погасим весь свет, и мы станем смотреть,

Как соседи напротив пытаются петь.

Обрекая бессмертные души на смерть,

Чтоб остаться в живых в этой давке.

Здесь дворы — как колодцы, но нечего пить;

Если хочешь здесь жить, то умерь свою прыть;

Научись то бежать, то слегка тормозить,

Подставляя соседа под вожжи, —

И когда по ошибке зашел в этот дом

Александр Сергеич с разорванным ртом,

То распяли его, перепутав с Христом,

И узнав об ошибке днем позже.

Здесь развито искусство смотреть из окна

И записывать тех, кто не спит, имена.

Если ты не виновен, то чья в том вина? —

Важно первым успеть с покаяньем,

Ну, а ежели кто не еще, а уже,

И душа, как та леди верхом неглиже, —

То Вергилий живет на втором этаже:

Он поделится с ним подаяньем.

Здесь вполголоса любят, здесь тихо кричат.

В каждом яде есть суть, в каждой чаше есть яд;

От напитка такого поэты не спят,

Издыхая от недосыпанья.

И в оправе их глаз — только лед и туман,

Но порой я не верю, что это обман:

Я напитком таким от рождения пьян —

Это здешний каприз мирозданья.

Нарисуй на стене моей то, чего нет.

Твое тело — как ночь, но глаза — как рассвет.

Ты — не выход, но, видимо, лучший ответ;

Ты уходишь, и я улыбаюсь.

И назавтра мне скажет повешенный раб:

«Ты не прав, господин!» И я вспомню твой взгляд,

И скажу ему: «Ты перепутал, мой брат.

В этой жизни я не ошибаюсь».

БГ: — Явление, которое называют сейчас советским роком, родилось вовсе не случайно. В эпоху застоя многие молодые люди разочаровались в том, чему их заставляли поклоняться, разуверились в том, чему учили и что им внушали. Возникла необходимость в каком-то посреднике, через которого молодежь могла бы общаться друг с другом и, главное, друг друга понимать. Этим посредником стал рок. И в рок-музыку пришло новое поколение. Часто слышу, что нас называют «потерянными». По-моему, как раз наоборот: наше поколение себя нашло.

— Ваше отношение к материальным ценностям?

БГ: — Некоторых мне не хватает. Но не настолько, чтоб обращать на это внимание. Вообще, я получаю от них определенное удовольствие. Но шорами на глазах, как и все остальное, они быть не могут.

— Что бы вы сделали в первую очередь, если бы получили миллион рублей?

БГ: — Стал бы владельцем массы технологических приспособлении, приносящих радость, — синтезатор, звукозапись, видео и т. п. Избавился бы от затрат большого количества времени и использовал бы его лучше. Облегчил бы жизнь многим своим друзьям.

— А вообще, какие у вас с деньгами отношения?

БГ: — Еще недавно они были очень простые — я не знаю, на что мы с семьей жили какой-нибудь год-два назад.

— Есть желание заработать их побольше?

БГ: — Я могу заработать их сколько угодно. Но зачем? Мы отказываемся от 95 процентов предложений из 100. Я отказываюсь…

— Вы себя считаете сильным человеком?

БГ: — Сильный ничего хорошего в жизни не может сделать. Он глухо всему остальному, кроме своей силы… Поэтому я надеюсь, что я очень слабый человек.

ДВЕРИ ТРАВЫ

Я видел, как реки идут на юг,

И как Боги глядят на восток.

Я видел в небе стальные ветра,

Я зарыл свои стрелы в песок.

И я был бы рад остаться здесь,

Но твои, как всегда, правы —

Так не плачь обо мне, Когда я уйду

Стучаться в двери травы.

Твоя мать дает мне свой сладкий чай,

Но отвечает всегда о другом,

Отец считает свои дела

И считает меня врагом.

И в доме твоем слишком мало дверей,

И все зеркала кривы —

Так не плачь обо мне, когда я уйду

Стучаться в двери травы.

Я видел в небе тысячу птиц,

Но они улетели давно.

Я видел тысячу зорких глаз,

Что смотрят ко мне в окно.

И ты прекрасна, как день, но мне надоело

Обращаться к тебе на «Вы» —

Так не плачь обо мне, когда я уйду

Стучаться в двери травы.

Боб пошел стучаться в двери травы. Лег на землю, на зеленый газон, травку гладит и поет: «И снится нам трава, трава у дома…». Душевно поет!

* * *

Боб любил крестить рокеров у себя в ванной. Разденет кого-нибудь, осенит водичку крестным знамением — и в ванну. Поэтому к нему даже друзья боялись приходить. Он мог и по третьему, и по четвертому разу окрестить. Затянет: «Вода, очисти нас еще один раз» и дрожит, как брачная простыня на ветру. Божественно-гнусное зрелище!

ЖАЖДА

Я просыпаюсь. Я боюсь открыть веки.

Я спрашиваю: «Кто здесь? Кто здесь?»

Они отвечают, но как-то крайне невнятно.

Все часы ушли в сторону — это новое время.

Трубы, я слышу трубы — кто зовет нас?

Я въехал в дом, но в нем снова нет места.

Я говорю: «Нет», но это условный рефлекс.

Наверное, слишком поздно. Слишком поздно…

Ты можешь спросить себя:

                         где мой новый красивый дом?

Ты можешь даже цитировать Брайана Ино

                         вместе с Дэвидом Бирном.

Но в любой коммунальной квартире

                         есть свой собственный цирк —

Шаги в сапогах в Абсолютно Пустом коридоре.

Ты вел их все дальше и дальше,

Но чем дальше в лес, тем легче целиться в спину,

И ты приходил домой с сердцем, полным любви,

И мы распивали его вместе —

Каждый последний раз — вместе.

Наши руки привыкли к пластмассе,

Наши руки боятся держать серебро,

Но кто сказал нам, что мы не можем стать чище?

Кто сказал, что мы не можем стать чище?

Закрыв глаза, я прошу воду:

«Вода, очисти нас еще один раз!»

БГ: — «Аквариум» никогда не был рок-группой в привычном смысле слова. Это была такая… компания людей, общающихся друг с другом и связанных, кроме того, с музыкальными инструментами. А поскольку один слушает одно, другой — другое, то и получается, что постоянно приходит что-нибудь новенькое.

— Но что-то ведь больше другого по душе?

БГ: — Да мне всё по душе! Всё хорошее, естественно. Я с одинаковым удовольствием могу слушать и электронщиков. Вот недавно прекрасную пластинку привезли — «Китайская народная музыка».

НАБЛЮДАТЕЛЬ

Здесь, между двух рек,

Ночь на древних холмах.

Лежа в холодном песке,

Ждет наблюдатель — он знает, что прав,

Он неподвижен и прям.

Скрыт в кустах его силуэт.

Ветер качает над ним ветви,

Хотя ветра сегодня нет.

Ночь кружится в такт плеску волн, блеску звезды.

И наблюдатель уснул, убаюканный плеском воды.

Ночь пахнет костром. Там, за холмом, — отблеск огня.

Четверо смотрят на пламя.

Неужели, один из них — я?

Может быть, это был сон, может быть, — нет.

Не нам это знать.

Где-нибудь ближе к утру наблюдатель проснется,

Чтобы отправиться спать.

ИВАН БОДХИДХАРМА

Иван Бодхидхарма движется с юга на крыльях Весны,

Он пьет из реки, в которой был лед.

Он держит в руках географию

                           всех наших комнат, квартир и страстей,

И Белый Тигр молчит. И Синий Дракон поет.

Он вылечит тех, кто слышит,

И, может быть, тех, кто умен;

И он расскажет тем, кто хочет все знать,

Истории светлых времен.

Он движется мимо строений, в которых

Стремятся избегнуть судьбы.

Он легче, чем дым — сквозь пластмассу и жесть

Иван Бодхидхарма склонен видеть деревья

Там, где мы склонны видеть столбы,

И если стало светлей, то, видимо, он уже здесь.

Он вылечит тех, кто слышит,

И, может быть, тех, кто умен;

И он расскажет тем, кто хочет все знать,

Истории светлых времен.

ДЕЛО МАСТЕРА БО

Она открывает окно. Под снегом не видно крыш.

Она говорит: «Ты помнишь, ты думал,

Что снег состоит из молекул?»

Дракон приземлился на поле,

Поздно считать, что ты спишь,

Хотя сон был свойственным этому веку.

Но время сомнений прошло — уже раздвинут камыш,

Благоприятен брод через великую реку.

А вода продолжает течь под мостом Мирабо.

Но что нам с того? Это — дело мастера Бо.

У тебя есть большие друзья — они снимут тебя в кино.

Ты лежишь в своей ванной,

Как среднее между Маратом и Архимедом.

Они звонят тебе в дверь, однако входят в окно.

И кто-то чужой рвется за ними следом.

Они съедят твою плоть, как хлеб,

И выпьют кровь, как вино;

И, взяв три рубля на такси,

Они отправятся к новым победам…

А вода продолжает течь под мостом Мирабо.

Но что нам с того? Это — дело мастера Бо.

И вот Рождество опять застало тебя врасплох,

А любовь для тебя — иностранный язык,

И в воздухе запах газа.

Естественный шок — это с нервов спадает мох.

И вопрос: отчего мы не жили так сразу?

Но кто мог знать, что он провод,

Пока не включили ток, —

Наступает эпоха интернационального джаза.

А вода продолжает течь под мостом Мирабо.

Теперь ты узнал, что ты всегда был мастером Бо.

А любовь — как метод вернуться домой,

…Любовь — это дело мастера Бо.

— Вы и Восток — когда, почему, для чего?

БГ: — Сначала — Харрисон, потом — один небезразличный мне человек указал на «Дао Де Цзин». Но я продолжал врубаться в Индию. Постепенно вошел в «дзен» и потом прямо вышел вновь к «Дао Де Цзин».

Это жизненно необходимая для меня и бесконечно радостная вещь. Мое взаимодействие и понимание окружающей среды полностью выражены в этих терминах.

Для чего? Потому что верно, то есть не единственно верно, но меньше половины. Фрипп хорошо сказал: «Рок-музыкант имеет дело с энергиями огромнейшей мощности и интенсивности. Раньше или позже он начинает интересоваться, откуда они берутся».

* * *

Вот моя кровь. Вот то, что я пою.

Что я могу еще? Что я могу еще?

Чуть-чуть крыши, хлеб, и вино, и чай…

Когда я с тобой, ты — мой Единственный Дом.

Что я могу еще? Что я могу еще?..

Джа даст нам все. У нас больше нет проблем.

Когда я с тобой, ты — мой Единственный Дом.

Что я могу еще? Что я могу еще?..

Джа даст нам все…

Сидит БГ дома и внушает себе: «Джа даст нам все». Глядь, а Джа рядом стоит и кукиш огромный показывает. Это случилось как раз после принятия закона о нетрудовых доходах.

БГ: — Рок-н-ролл своим мощным воздействием вернул нам желание постичь многое из других культур и других времен. Причем процесс этот носит всеобщий характер. И Западная Европа, и Америка, и мы бросились почти одновременно открывать для себя Индию, Китай, Японию, Персию, Африку, древнюю русскую культуру, культуру индейцев. А ведь было время, когда большинство воспринимало эти древние культуры как курьез. Сегодня ребята, будущие моряки, читают мне стихи и спрашивают: «А правда, что в ваших песнях есть из Чжуан Цзы?» Я отвечаю: «Да, правда», — и внутренне радуюсь. Сейчас я открываю для себя древнюю кельтскую культуру. То есть идут поиски во всех направлениях. Люди вдруг ощутили духовную жажду, для которой нет государственных и национальных границ. Африканцы стали активно постигать европейскую культуру, а китайцы и японцы потянулись к року.

Зуд телефонов, связки ключей…

Ты выйдешь за дверь, и вот ты снова ничей.

Желчь поражений, похмелье побед,

Но чем ты заплатишь за воду ничьей?

Я хотел бы опираться о платан,

Я так хотел бы опираться о платан,

А так мне кажется, что все это зря.

Свои законы у деревьев и трав.

Один из нас весел, другой из нас прав.

Прекрасное братство, о достойный монах

С коростелем, зашитым в штанах.

Но я хотел бы опираться о платан,

Я так хотел бы опираться о платан,

А так мне кажется, что все это зря.

С мешком кефира — до Великой Стены —

Идешь за ним, но ты не видишь спины.

Встретишь его — не видишь лица;

Забудь начало, и ты лишишься конца.

Я хотел бы опираться о платан,

Я так хотел бы опираться о платан,

А так мне кажется, что все это зря.

Торжественны клятвы — до лучших времен.

Я пью за верность всем богам без имен,

Я пью за вас, моя любовь, мои друзья;

Завидую вашему знанью, что я — это я.

Но будет время — и я обопрусь о платан,

Наступит время — я обопрусь о платан,

А так пока что мне кажется, что все это зря.

* * *

Танцуем всю ночь, танцуем весь день;

В эфире опять одна дребедень, —

И это не зря; хотя, может быть, невзначай,

Гармония мира не знает границ —

Сейчас мы будем пить чай.

Прекрасная ты, достаточный я;

Наверное, мы — плохая семья, —

Но это не зря; хотя, может быть, невзначай.

Гармония мира не знает границ —

Сейчас мы будем пить чай.

По-моему, мы — как в старом кино;

Пора обращать воду в вино, —

И это не зря; хотя, может быть, невзначай.

Гармония мира не знает границ —

Сейчас мы будем пить чай.

Сидят Боб и пьяный Дюша дома. Боб превращает воду в вино, а Дюша тут же все выпивает. Не успеет Боб все заполнить — глядь, а пьяный Дюша уже все выпил. Ерундоватый, вроде, случай, а характерный!

БГ: — Когда я играю песню, сидя под луной на Валдае, я чувствую, что это, не зря; когда я играю песню на стадионе, меня не покидает ощущение, что я трачу время впустую. Когда я в деревне, на Валдае, выхожу ночью в лес, это и есть настоящая жизнь. Такая, как в наших песнях. Когда я в городе пробиваю что-нибудь на худсовете или бегаю за коньяком — это забавно, но это ненастоящее. Это вообще не жизнь. Все наши тусовки, запад-восток, интервью, телевидение, актуальные репортажи — не жизнь. При всем моем уважении к «Огоньку», когда я открываю свежий номер его, у меня ощущение, что я листаю древний, архивный журнал. Когда я выхожу на улицу и вижу камень — это живое. В нем сотни тысяч лет, и все они здесь, сейчас. Жизнь — камень, трава, луна. «Аквариум» имеет дело с реальными вещами. Мы можем плохо с ними обращаться, мы часто вообще этого не умеем, но это реальные вещи.

СИДЯ НА КРАСИВОМ ХОЛМЕ

Сидя на красивом холме,

Я часто вижу сны, и вот что кажется мне —

Что дело не в деньгах и не в количестве женщин,

И не в старом фольклоре, и не в новой волне —

Но мы идем вслепую в странных местах.

И все, что есть у нас, — это радость и страх:

Страх, что мы — хуже, чем можем,

И радость того, что все в надежных руках.

И в каждом сне я никак не могу

Отказаться и куда-то бегу…

Но, когда я проснусь, я надеюсь:

Ты будешь со мной…

НЕБО СТАНОВИТСЯ БЛИЖЕ

Каждый из нас знал, что у нас

Есть время опоздать и опоздать еще,

Но выйти к победе в срок.

И каждый знал, что пора занять место,

Но в кодексе чести считалось существенным

Не приходить на урок.

И только, когда кто-то вышел вперед,

И за сотни лет никто не вспомнил о нем,

Я понял: небо становится ближе

С каждым днем.

Мы простились тогда на углу всех улиц,

Свято забыв, что кто-то смотрит нам вслед.

Все пути начинались от наших дверей,

Но мы только вышли, чтобы стрельнуть сигарет.

И эта долгая ночь была впереди,

И я был уверен, что мы никогда не уснем,

Но, знаешь: небо становится ближе

С каждым днем.

Сестра моя, куда ты смотрела.

Когда восход встал между нами стеной?

Знала ли ты, когда ты взяла мою руку,

Что это случится со мной?

И ты можешь идти и вперед, и назад,

Взойти, упасть и снова взойти звездой,

Но только пепел твоих сигарет — это пепел империй,

И это может случиться с тобой.

Но голоса тех Богов, что верят в тебя,

Еще звучат, хотя ты тяжел на подъем,

Но, знаешь: небо становится ближе.

Ты слышишь: небо становится ближе.

Смотри: небо становится ближе

С каждым днем.

БГ: — Музыка как магия: концентрированная энергия. Очень опасная. Пока ведешь себя с ней правильно, она проходит через тебя, и все прекрасно. Но чуть повернешься к ней не тем боком: начнешь себя эксплуатировать или там гнаться за деньгами — все, ты конченый человек. Причем, это видно глазами, происходит физическое разрушение: зубы выпадают, тело разносит, человек седеет на глазах. Все в считанные месяцы. Не помню, откуда эта фраза: история избирает людей, чтобы они делали ее дело. А когда все сделано, она просто их давит. Единственный способ не попасть под колесо — двигаться вместе с ним.

ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ПЕС

Долгая память хуже, чем сифилис;

Особенно в узком кругу:

Такой вакханалии воспоминаний

Не пожелать и врагу.

И стареющий юноша в поисках кайфа

Лелеет в зрачках своих вечный вопрос

И поливает вином. И откуда-то сбоку

С прицельным вниманием глядит

Электрический Пес.

И мы несем свою вахту в прокуренной кухне

В шляпах из перьев и трусах из свинца.

И если кто-то издох от удушья,

То отряд не заметил потери бойца.

И сплоченность рядов есть свидетельство дружбы

Или страха сделать свои собственный шаг,

И над кухней-замком возвышенно реет

Похожий на плавки и пахнущий плесенью флаг.

И у каждого здесь есть излюбленный метод

Приводить в движенье сияющий прах:

Гитаристы лелеют свои фотоснимки,

А поэты торчат на чужих номерах.

Но сами давно звонят лишь друг другу,

Обсуждая, насколько прекрасен наш круг.

А этот Пес вгрызается в стены

В вечном поиске новых и ласковых рук.

Но женщины — те, что могли быть, как сестры,

Красят ядом рабочую плоскость ногтей

И во всем, что движется, видят соперниц,

Хотя уверяют, что видят б…дей.

И от таких проявлений любви к своим ближним

Мне становится страшно за рассудок и нрав.

Но этот Пес не чужд парадоксов —

Он влюблен в этих женщин, —

                            и, с его точки зренья, он прав.

Потому что другие здесь не вдохновляют

Ни на жизнь, ни на смерть, ни на несколько строк.

И один с изумлением смотрит на Запад,

А другой с восторгом глядит на Восток.

И каждый уже десять лет учит роли,

О которых лет десять как стоит забыть.

А этот Пес смеется над нами —

Он не занят вопросом: каким и зачем ему быть.

У этой песни нет конца и начала,

Но есть эпиграф. Вот несколько фраз:

«Мы выросли в поле такого напряга,

Где любое устройство сгорает на раз».

И логически мысля, сей Пес не возможен,

Но он жив, как не снилось и нам, мудрецам.

И друзья меня спросят: «О ком эта песня?» —

И я отвечу загадочно:

                          «Ах, если бы я знал это сам!..»

Сидит БГ дома, скучает. Вдруг вбегает к нему Электрический Пес и начинает кусать Боба за ногу.

Боб кричит: «Отстань! Фу! Табу!..». А Электрический Пес продолжает кусаться и рычит: «Ну, а теперь ты знаешь, о ком эта песня?..».

* * *

Лежит Боб дома — искусанный, больной. Вдруг входит Доктор Кинчев и начинает Боба горчичниками обклеивать. Потом клизму поставил, шприц под лопатку вогнал и промывание желудка сделал. А Боб даже не шелохнулся — только думал с грустью: «Странно, рок-н-ролл мертв, а я еще нет, очень странно…».

РОК-Н-РОЛЛ МЕРТВ

Какие нервные лица — быть беде.

Я помню: было небо. Я не помню — где.

Мы встретимся снова, мы скажем: «Привет».

В этом есть что-то не то…

Но рок-н-ролл мертв, а я еще нет,

Рок-н-ролл мертв, а я…

Те, что нас любят, смотрят нам вслед.

Рок-н-ролл мертв, а я… еще нет.

Отныне время будет течь по прямой;

Шаг — вверх, шаг — вбок, их мир за спиной.

Я сжег их жизнь, как ворох газет,

Остался только грязный асфальт.

Но рок-н-ролл мертв, а я еще нет,

Рок-н-ролл мертв, а я…

Те, что нас любят, смотрят нам вслед.

Рок-н-ролл мертв, а я… еще нет.

Локоть к локтю — кирпич в стене.

Мы стояли слишком гордо — мы платим втройне:

За тех, кто шел с нами, за тех, кто нас ждал,

За тех, кто никогда не простит нам то, что

Рок-н-ролл мертв, а мы еще нет,

Рок-н-ролл мертв, а мы…

Те, что нас любят, смотрят нам вслед.

Рок-н-ролл мёртв, а мы… еще нет.

1988 год. Монреаль.

Канадские продюсеры из фирмы «Кросби, Стилз энд Наш» услышали «Аквариум» во время своей поездки по СССР и пригласили их сыграть в Монреале на июньской конференции «Врачи мира — за предотвращение ядерной войны». Это была первая поездка «Аквариума» через советскую границу. Их дорога была оплачена, но они ничего не заработали, поскольку их выступление было благотворительным. Они сыграли несколько вещей с Брюсом Кокберном и франко-канадцем Мишелем Риваром. Они спели «Научи своих детей» и сделали 40-минутную программу на русском. Они собрали большую аудиторию — 15 тысяч зрителей — на ледовой арене. Они упражнялись в английском в беседах по телевидению.

«Представьте играющую рэггей группу с виолончелью, флейтой и скрипкой или английскую фольклорную рок-группу, затерявшуюся в русских степях, и вы получите представление об оригинальном стиле „Аквариума“. В Борисе Гребенщикове вы увидите настоящую звезду», — писала «Монреаль газетт».

Открытия Америки

— Слава — не только бремя, а и возможность обратиться и быть услышанным огромной аудиторией. Что вы хотите сказать своим слушателям?

БГ: — Я хочу сказать самому себе. Песня для меня — это приключение, приобщение к тому, что было до сих пор скрыто, а теперь приоткрывается. Я с недоверием отношусь к любому скоплению людей. Как-то в случайном разговоре я услышал хорошую фразу: «Увидишь толпу — отойди».

— Забавно это слышать от человека, появление которого на сцене сопровождается многоголосым ликованием.

БГ: — И при всем том я сохраняю за собой право на то, чтобы идти своим путем, по которому, кроме меня, никто пройти не сможет. Я могу показать только, что процесс движения возможен.

— Движения куда?

БГ: — Выше. Выше и вперед. Нет, вектор указать невозможно. В сторону непознанного.

ДВИГАТЬСЯ ДАЛЬШЕ

Двигаться дальше, двигаться дальше —

Как страшно двигаться дальше…

Выстроил дом, в доме становится тесно.

На улице мокрый снег,

Ветер и луна, цветы абрикоса —

Какая терпкая сладость.

Ветер и луна — все время одно и то же

Хочется сделать шаг…

Рожденные в травах, убитые мечом,

Мы думаем, это важно.

А кто-то смеется, глядя с той стороны, —

Да, это Мастер Иллюзий.

Простые слова, их странные связи —

Какой безотказный метод.

И я пишу песни — все время одни и те же —

Хочется сделать шаг…

БГ: — Некоторые люди перестали понимать, зачем живут. Работа для них — не веселие духа, а нудная необходимость. По-моему, перестройка — шанс, данный всем нам, шанс попытаться вспомнить, что такое настоящая работа. Это происходит сегодня, сейчас! И потому, если б даже чудесная машина времени существовала, я предпочел бы остаться здесь. Ведь у нас столько работы!

* * *

Иногда это странно, иногда это больше, чем я.

Едва ли я смогу сказать,

Как это заставляет меня, просит меня

Двигаться дальше, двигаться дальше —

Как страшно двигаться дальше…

Но я еще помню это место,

Когда здесь не было людно.

Я оставляю эти цветы для тех, кто появится после.

Дай Бог вам покоя, пока вам не хочется

Сделать шаг…

ИГРА НАВЕРНЯКА

Мы до сих пор поем, хотя я не уверен,

Хочу ли я что-то сказать.

Но из моря информации, в котором мы тонем,

Единственный выход — это саморазрушенье.

Мы до сих пор поем, но нам уже недолго ждать.

Мы стали респектабельны, мы стали большими,

Мы приняты в приличных домах.

Я больше не пишу сомнительных текстов,

Чтобы вызвать смятенье в умах.

Мы взяты в телевизор, мы — пристойная вещь,

Нас можно ставить там,

Нас можно ставить здесь;

Но… в игре наверняка что-то не так…

Сидя на красивом холме,

Видишь ли ты то, что видно мне? —

В игре наверняка что-то не так…

Мои друзья опять ждут хода на клетку,

Где нас ждет мат,

Но я не понимаю, как я стал ограничен

Движеньем «вперед-назад».

Приятно двигать нами, как на доске,

Поставить нас в ряд и забить заряд,

Но едва ли наша цель —

Оставить след на вашем песке.

Сидя на красивом холме,

Видишь ли ты то, что видно мне? —

В игре наверняка что-то не так…

БГ: — В 1989 году, подобно Колумбу, я открыл для себя Америку, да и вообще — Запад. Был в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Монреале, Лондоне. С Дейвом Стюартом, моим другом, продюсером и музыкантами его группы «Юритмикс» записали пластинку. Закончены съемки полнометражного документального фильма, который ставил режиссер из Голливуда Майкл Аптед.

Раньше жил, все время оглядываясь через плечо, а теперь понял, что вовсе не нужно этого делать и что у меня есть чувство собственного достоинства.

…Теперь я знаю, кто я такой, и надо только применить это знание на практике жить и петь, не боясь ничего.

RADIO SILENCE

It suddenly feels like a new year

Like I’m a million miles away from here

I can see some kind of light here

Although I won’t name it

I want to talk about moonlight

I want to talk about the wild child, you know

That real wild one, dancing alone

In the middle of the whirlpool

Spinning tales about silence

About radio silence

About some kind of asylum

In the middle of an empty field full of danger

It’s strangle I don’t feel like I’m a stranger

I feel like I belong here

I feel like I’ve been waiting for a long time

And now I can tell you some stories

Stories about the madmen

Stories about the dream-child

You know, that real wild one

Who dances alone

In the middle of the whirlpool

And I can tell you about silence

About radio silence

About some kind of asylum

In the middle of an empty field full of danger

If you want it

РАДИО ТИШИНА

Вдруг показалось, будто сейчас Новый год,

И я — за миллионы лет отсюда.

Я вижу какой-то свет, названья которому нет.

Хочу поговорить о лунном свете,

Поговорить о необузданном ребенке,

О совсем непослушном и диком,

Что танцует одиноко посредине водопада.

Он сочиняет небылицы о тишине —

О радио тишине.

О тихом убежище, так нужном мне,

Посреди пустого поля, опасного, как на войне.

Странно не чувствовать себя странником и чужакам.

Мне кажется, именно здесь мой дом,

Кажется, что мне пришлось долго ждать,

Но теперь мне есть, о чем тебе рассказать.

Рассказать о сумасшедшем,

Рассказать о романтическом ребенке,

Необузданном и диком,

Что танцует одиноко посредине водопада.

Я поведаю тебе о тишине —

О радио тишине.

О тихом убежище, так нужном мне,

Посреди пустого поля, опасного, как на войне.

Если ты хочешь этого.

Гребенщиков — человек, в котором глубоко укоренились и совершенно органично сосуществуют две культуры. Трудно разграничить, что в его творчестве идет от традиций русского романса Вертинского и Окуджавы, а что — от кельтских мелодий и стихов Джима Моррисона. Борис как-то признался, что иногда строчки новых песен рождаются у него на английском, а затем уже он переводит их на русский… Такой вот почти набоковский синдром. Так что сочинение английских текстов для пластинки вершилось самым естественным образом.

Артем Троицкий

WINTER

Now that the summer is gone

Snow's on the ground

I sought and I found

I know what I found is true

But the bitter gray sky

Fades into silence

Only the fire is left

And some say it’s not enough

To carry us through

Day of apple bloom white

Silver and steel

Tales of webs

Spun around a careless heart

I dream of the snow-white seagulls

Crying to show me the way

But I will stay here with you

And nothing will ever come

To tear us apart

Look into my eyes sister

No harm will come to you

Look into my eyes sister

No harm will come to you

ЗИМА

Теперь, когда кончилось лето,

И снег на земле лежит,

Я нашел, что искал, и это

Сомнению не подлежит.

Но хмурое серое небо сливается с тишиной,

И нам лишь огонь остается,

Но этого слишком мало,

Чтоб выжить, оставшись собой.

Дни, словно яблони в белом цвету,

Серебряно-стальные,

Будто ажурные сказки

Для беспечного сердца.

Мне чудятся белые чайки, зовущие нас в дорогу,

Но здесь я останусь с тобою,

И никакая сила

Не сможет нас разлучить.

Взгляни мне в глаза, сестра,

Я буду защитой твоей от зла.

Взгляни же в мои глаза,

Я буду защитой от зла.

Для многих молодых русских термин «рок-н-ролл» означает нечто волшебное и святое, нечто вроде религии. Это — музыка, которая изменяет чью-то жизнь, а чью-то — спасает.

К тому же, до недавнего времени рок-н-ролл в России воплощал в себе протест. Многие годы он оставался подпольным движением, которому опасно было заявлять о себе в открытую. Я припоминаю своего советского друга, который, стремясь получить разрешение на исполнение песни — «Beatles» — «Норвежский лес» перед своими однокашниками, нагло заявил своему учителю, что это старая песня британских шахтеров.

Борису Гребенщикову также приходилось идти на подобные хитрости, чтобы удовлетворить свою страсть к рок-н-роллу — завоевать на него право, играть его и сочинять самому. Для него рок-н-ролл был и до сих пор остается чудом, видом музыки, хранящим в себе мистическую силу.

В этом контексте «Радио Тишина» также является чудом. Это — победа над долговременной практикой репрессивных сил и над уже давно противостоящими друг другу политическими системами. Он как бы заново возвращает нас к тому, что сделало рок-н-ролл таким важным событием в нашей жизни, только теперь — исторически — через мироощущение русского поэта-исполнителя, который здесь отнюдь не чужой, а один из нас. Тот, кому пришлось ждать так долго, сможет теперь рассказать нам о том, что его волнует.

Джим Бессман, американский музыкальный критик

Я был ошеломлен, познакомившись с песнями Бориса, поскольку неожиданно услышал в них интонации старой английской народной музыки, о которых уже двадцать лет как забыл. С подачи Бориса я стал ходить в фольклорные клубы и обнаружил там массу интересного… Фактически он вернул мне мои собственные корни.

Дейв Стюарт

FIELDS OF MY LOVE

Hello sweet victory

So nice meeting you here

Mmm, mmm

So strange when you think about it

I never did anything out of my way

I just strayed…

Out in the field of my love…

Well met and thank you

I’m glad you taught me so well

It was fun being around for a while

So sad you have to stay here

Or, can you spread out your wings

                         and fly with me…

Out in the field of my love…

ПОЛЯ МОЕЙ ЛЮБВИ

Здравствуй, долгожданная Победа!

Так приятно встретить тебя здесь.

Все это так странно, если вдуматься,

Я ведь просто шел своим путем,

Я ведь просто странствовал

Над полями моей любви…

Привет тебе и спасибо,

Спасибо за хороший урок,

За то, что я был здесь, хотя и недолго.

Мне жаль, что ты остаешься —

Расправь свои крылья, летим со мной

Над полями моей любви…

БГ: — К сожалению, десятилетиями у нас неоправданно смотрели на западный рок, как на пример для подражания. А у нас, мол, все примитивно. Негативную роль в этом сыграли и существовавшие у нас в стране заслоны на пути развития советской рок-музыки. Дело вовсе не во мне лично, а в том, что благодаря выходу такой пластинки и даже просто приезду в Соединенные Штаты советского рок-музыканта, переговорам, которые я вел вполне на равных со всемирно признанными западными исполнителями, наша рок-музыка освобождается от унизительного комплекса неполноценности, второсортности.

THE POSTCARD

This is a postcard

Saying I’m alright in this beautiful city

This is a phone call

Saying, yes, I am sleeping alone here

But the telephone lines are cut

My hands can’t hold the paper

You are on my mind

Nobody knows your name here,

Except when the moon is out

And then they toss in their sleep

Crying out for you to take them

But me I cannot sleep,

I cannot dream.

My heart is shattered

You are on my mind

Once seven colors used to make men blind

And now we are like birds stuck in barbed wire

Precise, like sunrise

A child just like any other

Made of the bones of the earth

Fragile and deathless

Yes, I’m alright

I am a church

And I’m burning down

You are on my mind…

ОТКРЫТКА

Вот открытка о том, что со мной все в порядке

В этом городе чудном.

И телефонный звонок — подтвержденье того,

Что ни с кем не делю я постель.

Но телефонная связь ненадежна,

Валится из рук бумага — я думаю о тебе.

Здесь имени никто не знает твоего,

Ибо это возможно лишь в лунную ночь,

Когда они мечутся во сне,

Взывая к тебе.

Мне не спится. Ничто мне не снится.

Вдребезги мое сердце разбито — я думаю о тебе.

Все радуги цвета — лишь только для того,

Чтоб сделать нас слепыми.

И вот мы, словно птицы, что увязли

В проволоке колючей.

Ясный, словно солнца восход,

Ребенок, как и все остальные

Из плоти и крови земной,

Хрупкий и бессмертный.

Да, со мною все в порядке.

Я — храм, сгорающий дотла.

Я думаю о тебе.

Нетрудно понять, почему советская публика шла на «неофициальные» концерты Гребенщикова. В его песнях чувствуешь мужество и силу, и, несмотря на языковой барьер, нескольких песен на русском хватило, чтобы передать всю боль.

«Нью-Йорк Таймс», 1989

— Каково ваше мнение о современной рок-музыке в Америке? Изменилось ли оно после непосредственного знакомства с ней в ходе этой поездки?

БГ: — Да, изменилось. Когда дома я слушал входящие в десятку популярнейших вещи американских групп, думал: какое же это убожество! Приехав сюда, увидев исполнение этих песен воочию, в частности по музыкальному телеканалу «MTV», я пришел к выводу, что они еще хуже, чем я думал. Потому что большинство песен-видеороликов построено на психологическом давлении на зрителя, развлекательности, основанной на сексе, а отнюдь не на завоевании симпатий слушателя талантливой музыкой и лирикой песен.

— Неужели, по-вашему, нет на нынешнем американском небосклоне настоящих «звезд»?

БГ: — Конечно, есть. Среди десятка посредственностей появляются, иногда после длительного перерыва, на экране и интересные музыканты: такие, как Пол Саймон, Брюс Спрингстин, Дэвид Боуи, Стинг, группы «Ар-и-Эм», «Юритмикс», «Ю-2»…

ВРЕМЯ ЛУНЫ

Я видел вчера новый фильм,

Я вышел из зала таким же, как раньше.

Я знаю уют вагонов метро,

Когда известны законы движенья.

Я читал несколько книг —

Я знаю радость печатного слова.

Но сделай лишь шаг — вступишь в игру,

В которой нет правил.

Нет времени ждать.

Едва ли есть кто-то, кто поможет нам в этом.

Подай мне знак.

Когда ты будешь знать, что выхода нет.

Структуры тепла —

Еще один символ, не больше, чем выстрел.

Но слышишь меня: у нас есть шанс,

В котором нет правил.

Время Луны. Это — Время Луны.

У нас есть шанс, у нас есть шанс,

В котором нет правил.

Вместо эпилога

— Гребенщиков-90 и, скажем, Гребенщиков-80 — это очень разные люди?

БГ: — Да, разницы в них хватает… Гребенщиков-90 и Гребенщиков-65 похожи куда больше…

— Вы провоцируете следующий вопрос: люди в старости становятся похожими на детей. Так что же, к вам пришла «старость»? Усталость? Завершился цикл?

БГ: — Скорее всего, виток спирали… Иногда я ловлю себя на счастливом ощущении, что вновь ко мне возвращается радость двенадцатилетнего пацана, только начинающего через рок-н-ролл входить в искусство. Последние 10 лет мы были рок-группой в этой стране и лишь сейчас начинаем расслабляться и становиться совсем натуральными. Возвращение к началу, к корням, к настоящему…

— Вы знаете, наверное, что многих сейчас охватило стремление уехать. Это как болезнь: «Уехать! Уехать! Куда угодно, хоть в Австралию!».

БГ: — Они себя так наказывают! И тем не менее это необходимо — съездить, посмотреть, пожить там. Каждый человек должен иметь такую возможность: поскитаться по чужбине, пожить там, испытать все, а потом вернуться. Его самого потянет вернуться…

КОМНАТА, ЛИШЕННАЯ ЗЕРКАЛ

Сын человеческий, где ты?

Скажи мне еще один раз —

Скажи мне прямо, кто мы теперь,

Скажи мне истинно, где мы сейчас.

Ведь я думал: все будет честно —

Шелковый шарф на шлем;

Но это битва при закрытых дверях,

Борьба жизни с черт знает чем.

И кто-то уверен, что это подвох,

А кто-то кричит, что провал.

И каждое слово — символ того, что мы —

В комнате, лишенной зеркал.

Сегодня мне снился ангел,

Похожий на Брюса Ли.

Он нес мне жидкость для прочистки мозгов —

Стакан портвейна для хозяев земли.

Но я был мудр и светел,

Я взялся за дело всерьез.

И я умер, выбирая ответ,

Хотя никто не задавал мне вопрос.

А друг мой Ленский у пивного ларька

Сокрушался, что литр так мал,

А очередь хором читала стихи

О комнате, лишенной зеркал.

Нас всех учили с любовью

Смотреть не вверх, а вперед,

Но любовь стреляет из обоих стволов,

Как только ты выйдешь на взлет.

А что, в самом деле, — увлечься

Одной из тех благородных девиц,

Что воткнут тебе под ребра перо,

Чтобы нагляднее было думать про птиц.

Но, будь я тобой, я б отправил их всех

На съемки сцены про первый бал,

А сам бы смеялся с той стороны стекла

Комнаты, лишенной зеркал.

У черных есть чувство ритма,

У белых — чувство вины,

Но есть третьи, без особых примет,

Что смотрят на женщин только ниже спины.

Но я не был сосчитан —

Я видел это со стороны.

Мне как-то странно служить любовником муз,

Стерилизованных в процессе войны,

Где выжил тот, кто был заранее мертв,

А выиграл тот, кто не встал.

И только актеры стирают рашпилем грим

Комнаты, лишенной зеркал.

И вот два достойных занятья

Для тех, кто выше нуля:

Торговля открытками с видом на плешь

Или дикий крик: «Право руля!»

И значит, я списан, как мертвый,

И мне положен конец,

Но я благодарен всем стрелявшим в меня, —

Теперь я знаю, что такое свинец.

И кто-то смеется, как серебряный зверь,

Глядя в наполненный зал.

А я просто жив, я праздную радостный сон

О комнате, лишенной зеркал,

В комнате, лишенной зеркал.

* * *

Последний дождь — уже почти не дождь:

Смотри, как просто в нем найти покой.

И если верить в то, что завтра будет новый день,

Тогда совсем легко…

Ах, только б не кончалась эта ночь!

Мне кажется, мой дом — уже не дом.

Смотри, как им легко, — они играют в жизнь свою.

На стенке за стеклом…

Мне кажется, я узнаю себя

В том мальчике, читающем стихи.

Он стрелки сжал рукой, чтоб не кончалась эта ночь.

И кровь течет с руки…

Но кажется, что это лишь игра

С той стороны зеркального стекла,

А здесь рассвет, но мы не потеряли ничего:

Сегодня тот же день, что был вчера.

БГ: — Была история «Аквариума» с «Синего альбома» по «Дети декабря» и комментарий — «Равноденствие». «Аквариум» сделал все, что сделал. И с 1986 года нам делать нечего. Мы исполнили свою историческую миссию. Все нормальные группы расходятся. Севка это почувствовал раньше и ушел в 1984 году.

— 1984 год — «День серебра» — это, по-моему, пик.

БГ: — Да, это высшая точка. «Дети декабря» — это постскриптум. Мы собрали все, что мы делали, и… это «Аквариум» в миниатюре от того и до того, от «Жажды» до «Когда я кончу заниматься всей этой смешной беготней». И все. Куссуль утонул, и все пошло по-другому.

— Но вы не остановились.

БГ: — Но мы-то живые люди. Играть-то хочется. Можно стать садовником, но я лучше песни попишу. Перед собственной душой мы бессмертны в историческом плане. К Дак Дилан. После «Блонд он Блонд» он уже никому ничего не должен. Но он играет, пишет песни, и это его личное дело. И мы будем играть помаленьку.

СЕСТРА

Сестра, здравствуй, сестра!

Нам не так уж долго осталось быть здесь вместе —

Здравствуй, сестра!

Сестра, дык елы-палы, здравствуй, сестра!

Нам не так уж долго осталось быть здесь вместе —

Здравствуй, сестра!

Когда мы глядим на небо,

Откуда должны придти звезды,

Когда мы глядим на горы,

Откуда должна придти помощь, —

Ни новое солнце днем, ни эта луна ночью

Не остановят нас, не остановят нас…

Попытайся простить мне,

Что я не всегда пел чисто,

Попытайся простить мне,

Что я не всегда был честен.

Я не хотел плохого, я не хотел плохого,

Я не умел любить, но я хотел быть любимым.

И когда мы приходим, мы смотрим на небо,

Мы смотрим на небо — мы смотрим в него так долго.

Может быть, это картина, иллюзия и картина,

Но, может быть, это правда,

И, скорее всего, — это правда.

МОЕЙ ЗВЕЗДЕ

Моей звезде не суждено

Тепла, как нам, простым и смертным;

Нам — сытый дом под лампой светлой,

А ей — лишь горькое вино.

А ей — лишь горькая беда

Сгорать, где все бегут пожара;

Один лишь мальчик скажет: «Жалко,

Смотрите, падает звезда».

Моей звезде не суждено

Устать или искать покоя —

Она не знает, что такое

Покой — но это все равно.

Ей будет сниться по ночам

Тот дом, что обойден бедою;

А наяву — служить звездою,

И горький дым, и горький чай…

БГ — тот человек, через которого говорит, поет, дышит божественное. Он религиозен как экуменист. Его Бог един для всех людей и неделим по национальным, географическим, временным границам. Для него самого не существует времени. Возникает ощущение, что песни, которые он пел пять — десять лет назад, были созданы «про запас». На самом деле это феномен искусства — разное время по-разному считывает текст, и он всегда ко двору.

Из песни в песню перетекает, переплавляется одна и та же эмоция. Напоминает мантры и гипноз. Но внутреннего сопротивления нет: ведь по радио не объявляли, что вашим душевным здоровьем займется доктор. Доктор — чужой, БГ — такой, как мы. Просто научился как-то особенно улыбаться, неловко поводя плечами и смахивая с лица белые волосы, просто излучает особую солнечную энергию.

Никогда не поднимется рука написать, что БГ развлекает. Он отвлекает. От обид и невзгод, хаоса мыслей и чувств, всего холодного, черствого, черного.

Если бы все могли собраться вместе и услышать БГ, мне кажется, остановились бы сражения, поросли бы мхом поля брани, а брань и насилие исчезли бы вовсе.

Марина Тимашева, музыкальный критик

БГ заперся дома и сидит тихо, как мышь. В дверь с «Ленфильма» стучат, по телефону с радиовещания трезвонят, молодчики с «Мелодии» в окно булыжниками кидают. БГ ни на что не реагирует, думает: «Хоть бы Доктор Кинчев забежал — и то лучше».

* * *

Боб сделался ведущим передачи: «Спокойной ночи, малыши». Хрюша спрашивает:

— Дядя Боря, а слабо вам спеть для ребят «Спят усталые игрушки»?

— Мне это в кайф, — сыто отвечает любимец малышей БГ и начинает в унисон с Толкуновой усыплять всех советских baby.

Тут в павильон влетает Борзыкин и орет, что есть мочи: «Кто может отнять мои сны?» Пришлось Бобу за Хрюшу спрятаться — вырос он уже из бунтарства…

* * *

Бобу позвонили в дверь. Только он открыл, а там поклонники гурьбой. Не успел БГ ничего сообразить, как двое хватают его под руки, третий вливает в рот Бобу из бутылки вина, четвертый щелкает фотоаппаратом. Потом бросают Боба и с криками «Мы бухали с Гребенщиковым!» выбегают на улицу. БГ встал, потер ушибленное место и проворчал: «Все-таки любят, сволочи!..».

— Вы, вероятно, знаете, что в последнее время некоторые обвиняют вас в зазнайстве, говорят, что вы стали снобом… Как вы на это реагируете?

БГ: — А как мне реагировать? Если я сумею что-то сделать, значит, я что-то сумею сделать. Важно лишь одно: как человек поступает с тем, что имеет, что дала ему природа.

— И все-таки?.. Ведь знаменитость живет как будто под увеличительным стеклом: что носит, как смотрит, говорит, куда ездит, кого любит… И всем хочется ее «руками потрогать»…

БГ: — В общее-то, да! Простой пример: раньше я, например, ходил в баню и спокойно себе мылся. А сейчас вместо того, чтобы париться, раздаю автографы. Какой из этого выход? Приходится каким-то образом так к людям относиться, чтобы они понимали, что лезть не надо. Я сам не лез, честно говоря, ни к кому…

— Не бывает у вас иногда сомнений? Не хочется сказать тем, кто с таким обожанием на вас смотрит: «Ребята, я не стою этого!»

БГ: — Не бывает такого, потому что просто не до этого. Слишком много прекрасной работы, которую хочется делать. Я знаю: то, что я уже сделал, — это «так». Отказываться мне не от чего.

ЛЕТИ, МОЙ АНГЕЛ

Крылья сломались, когда еще воздух был пуст.

Кто мог сказать ему, что за плечами лишь груз?

Кто мог что-то сказать ему? —

Мы знали, что он впереди.

Я шепнул ему вслед: «Лети, мои — Ангел, лети!»

Мальчик, похожий на мага, слепой, как стрела,

Девственность неба разрушивший взмахом крыла.

Когда все мосты обратились в прах,

И пепел покрыл пути,

Я сказал ему вслед: «Лети, мой Ангел, лети!»

Я знаю: во всем, что было со мной,

Бог на моей стороне.

И все упреки в том, это я глух,

Относятся не ко мне.

Ведь я слышу вокруг миллион голосов,

Но один — как птица в горсти;

И я сжимаю кулак: лети, мой Ангел, лети!

ПОКА НЕ НАЧАЛСЯ ДЖАЗ

В трамвайном депо пятые сутки бал.

Из кухонных кранов бьет веселящий газ.

Пенсионеры в трамваях говорят о звездной войне…

Держи меня. Будь со мной. Храни меня,

Пока не начался джаз.

Прощайте, друзья, переставим часы на час.

В городе новые стены, но чистый снег.

Мы выпускаем птиц — это кончился век.

Держи меня. Будь со мной. Храни меня,

Пока не начался джаз.

Ночью так много правил, но скоро рассвет.

Сплетенье ветвей; крылья, хранящие нас.

Мы продолжаем петь, не заметив, что нас уже нет.

Держи меня. Будь со мной. Храни меня,

Пока не начался джаз.

Веди меня туда, где начнется джаз.

Совсем недавно при ленинградском обществе «Молодежь — за милосердие» организовалась рок-ассоциация «Братки». Президент ассоциации — Борис Гребенщиков, но роль президента у «Братков» отличается от роли «свадебного генерала». Ассоциация управляется триумвиратом — президент, вице-президент и директор. В одной из бумаг, разъясняющих «цели и задачи» «Братков», про президента сказано четко: «Ничего не будет делать — сместим!»

А почему рок-музыканты подружились с милосердцами? Во-первых, музыка «Братков» проповедует гуманизм и, следовательно, милосердие. Во-вторых, несмотря на выход из «андеграунда», рокеры считают, что они сами нуждаются в милосердии.

Как сообщила менеджер Светлана Скрипниченко, «Аквариум» создал творческое товарищество «Сестра», у которого довольно много планов: от издания книги сочинений Гребенщикова «Дело мастера Бо» до создания в Москве независимой телевизионной станции.

— Каковы дальнейшие планы?

БГ: — Так. Ладно. Вот я сейчас говорю совершенно серьезно, чего еще раньше не говорил. Дело в том, что возникло новое видение, возникло в феврале… Мы не можем больше играть ту музыку и петь о том, что раньше имело смысл. Происходит это, во-первых, из-за отделения Гребенщикова от «Аквариума», а во-вторых, Россия куда-то движется, и мы вместе с ней…

Мы сделали все, что могли, мы кончили этап, и после этого мы можем заниматься алхимией, но в этом есть что-то нелепое — заниматься алхимией, когда за окнами стреляют. И чтобы дальше что-то делать, нам было необходимо через что-то пройти. А видение было такое — мы все стоим перед стеклянной стеной и стараемся через нее пройти. Не всей группой, а по одиночке. И когда мы пройдем и посмотрим, кто прошел, кто не прошел, тогда мы сможем что-то сделать дальше. Путешествие на Запад как-то меня изменило, Мишку, Дюшу даже, наверное.

Так что сейчас эпоха смутная, все живые, играть всем хочется… Но при этом ток через нас не идет. Или идет очень редко, на каких-то только песнях. А старые песни играть нельзя. Надоело. Мы на положении партизанской бригады — ушли из городов, потому что там делать нечего; жить в лесу, быть может, и хорошо, но непонятно, зачем.

Поэтому, чтобы понять, что нам делать дальше, «Аквариум» играет сейчас очень специально называющуюся музыку, которая является частью великого общественного движения «Конь в пальто».

— А как музыка называется?

БГ: — … … …..!

— Да, так, пожалуй, мне не напечатать. Может, все-таки «фиг поймешь»?

БГ: — Вот, никогда, никогда не напишут всей правды об «Аквариуме»! Еще мы записали музыку к фильму Соловьева «Черная роза…», а еще собираемся записывать пластинку, здесь, на русском, под предварительным названием «Будни гражданской войны».

БГ: — Я всегда верю в людей, в том смысле, что если к человеку придет другой человек и попросит кусок хлеба, то тот его даст. В большинстве случаев. Но классовый гуманизм имеет свои интересные стороны. У меня создаются явные ощущения, что в России поставлен эксперимент: легко ли вытравливается человеческое из человека. И выясняется, что очень нелегко.

ПОЕЗД В ОГНЕ

Полковник Васин приехал на фронт

Со своей молодой женой.

Полковник Васин созвал свой полк

И сказал им: «Пойдем домой!

Мы ведем войну уже семьдесят лет,

Нас учили, что жизнь — это бой.

Но, по новым данным разведки,

Мы воевали сами с собой.

Я видел генералов:

Они пьют и едят нашу смерть;

Их дети сходят с ума оттого,

Что им нечего больше хотеть.

А земля лежит в ржавчине,

Церкви смешали с золой.

И если мы хотим; чтобы было куда вернуться —

Время вернуться домой…»

Этот поезд в огне —

И нам не на что больше жать.

Этот поезд в огне —

И нам некуда больше бежать.

Эта земля была нашей.

Пока мы не увязли в борьбе.

Она умрет, если будет ничьей, —

Пора вернуть эту землю себе!

А кругом горят факелы,

Это сбор всех погибших частей.

И люди, стрелявшие в наших отцов,

Строят планы на наших детей.

Нас рожали под звуки маршей,

Нас пугали тюрьмой, —

Но хватит ползать на брюхе —

Мы уже возвратились домой.

БГ: — У нас к музыке до сих пор относятся, как к спортивным состязаниям. Чья победит? А культуры не сражаются друг с другом. Это ребенку кажется, когда он случайно увидит родителей в постели, что они борются. А они любят друг друга. И в любви рождаются дети, наделенные свойствами обоих родителей.

Я думаю, в истории человечества у России своя определенная функция: какая-то щемящая духовность. Я не русофил, нет, я люблю Россию, русскую культуру, но вот Чайковского я люблю не за то, что он русский. Я люблю его потому, что у меня от него внутри все начинает щемить. Это не только мое ощущение. И такого нет ни в одной музыке: ни в Европе, ни в Америку ни в Африке, ни на Востоке. В России есть щемящесть, может быть, потому что Россия — это великая женственность. И это все ощущают. Но можем это как следует только мы. Хотим — не хотим, умеем — не умеем, порой плохо умеем, но это мы можем. И этого ждет от нас человечество. Я этому учусь. То есть я знаю, чему учиться. Я знаю, что я должен. А уж выйдет ли — Бог знает…

Я не могу уехать, потому что здесь во всем, как и в музыке, эта щемящая штука. Она питает. Может быть, я поступаю неправильно и буду об этом жалеть, но…

— «Аквариум» существует уже два десятилетня. Не пора ли изменись стиль, как считают некоторые специалисты по року?

БГ: — Нет, меняться мы не собираемся. Мне это сложно описать, да, наверное, и ни к чему, но принцип работы с тембрами, нотами, со всем, что входит в понятие музыки, включая сюда и духовное наполнение, присущий «Аквариуму», полагаю, уникален, и предела тут нет никакого. Этим можно заниматься сто лет, можно — тысячу…

— Вы прошли «огонь, воду и медные трубы». Когда было труднее?

БГ: — Всегда трудно по-своему. Но — интересно… В конце концов, это и есть наша жизнь.

ДЕРЖАТЬСЯ КОРНЕЙ

Они красят стены в коричневый цвет

И пишут на крышах слова,

Имеют на завтрак имбирный лимон,

И рубль считают за два.

Мне было бы лестно придти к ним домой

И оказаться сильней —

Но, чтобы стоять, я должен держаться корней.

Ты можешь купить себе новый HI-FI

Или просто идти в гастроном,

И медитировать на потолке,

Облитом дешевым вином,

Сложить свою голову в телеэкран

И думать, что станешь умней —

Но, чтобы стоять, я должен держаться корней.

Они говорят, что губы ее

Стали сегодня, как ртуть,

Что она ушла чересчур далеко,

Что ее уже не вернуть.

Но есть ли средь нас хотя бы один,

Кто мог пройти ее путь

Или сказать, чем мы обязаны ей.

Но чем дальше — тем будет быстрей,

Все помнят отцов, но зовут матерей,

А они говорят, что у них веселей

В доме, в котором не гасят огней —

Но, чтобы стоять, я должен держаться корней.

Так строй свой бюджет на запасах вина,

Что хранится в твоих кладовых;

Кормись на тех, кто кормит тебя.

Забудь про всех остальных.

И я мог бы быть таким же, как ты,

И это бы было верней —

Но, чтобы стоять, я должен держаться корней.

МАГНИТОАЛЬБОМЫ

«Синий альбом»                                                                            1981

«Треугольник»                                                                              1981

«Акустика»                                                                                   1982

«Электричество»                                                                           1981

«Табу»                                                                                         1982

«Радио Африка»                                                                            1983

«Ихтиология»                                                                                1984

«День серебра»                                                                             1984

«Дети декабря»                                                                             1986

«Десять стрел»                                                                              1986

ДИСКОГРАФИЯ

«Красная волна», США, 6 песен                                                      1986

«Аквариум»                                                                                  1986

«АССА», 5 песен                                                                            1987

«Радио Африка»                                                                            1988

«Равноденствие»                                                                           1988

«Radio Silense», США                                                                      1989

«Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви»     1990

Они красят стены в коричневый цвет

И пишут на крышах слова,

Имеют на завтрак имбирный лимон

И рубль считают за два.

Мне было бы лестно придти к ним домой

И оказаться сильней —

Но, чтобы стоять, я должен держаться

корней.

Оглавление

Немного истории

  ОРЕЛ, ТЕЛЕЦ И ЛЕВ

  БЛЮЗ

  ЗОЛОТО НА ГОЛУБОМ

  СНЫ О ЧЕМ-ТО БОЛЬШЕМ

  АДЕЛАИДА

  КОНТРДАНС

  ВТОРОЕ СТЕКЛЯННОЕ ЧУДО

  ИСКУССТВО БЫТЬ СМИРНЫМ

  ПРЕКРАСНЫЙ ДИЛЕТАНТ

  ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ К ДЕСЯТИ

  НА НОВОМ ПОСТУ

  СТОРОЖ СЕРГЕЕВ

  ПОКОЛЕНИЕ ДВОРНИКОВ И СТОРОЖЕЙ

От «Синего альбома» к «Равноденствию»

  ДЕСЯТЬ СТРЕЛ

  ГЛАЗ

  ПОЛЯРНИКИ

  ХОЗЯИН

  ТРАМВАЙ

  ГОРОД ЗОЛОТОЙ

  ПЛОСКОСТЬ

  КОЗЛОДОЕВ

  КОЗЛЫ

  К ДРУЗЬЯМ

  ИЗ АЛЬБОМА А. К

  РОК-ПОЭМА «ИННОКЕНТИЙ»

  ИВАНОВ

  ДВА ТРАКТОРИСТА

  ОНА МОЖЕТ ДВИГАТЬ СОБОЙ

  КОГДА ТЫ УЙДЕШЬ

  КОРНЕЛИЙ ШНАПС

  НЕСЧАСТНЫЙ МАТРОС

  МАРШ

  ПОРУЧИК ИВАНОВ

  ИДИЛЛИСТИЧЕСКИЕ СТИХИ

  СОНЕТ

  ПЕСНЯ, ПОСВЯЩЕННАЯ ДЕСЯТИЛЕТИЮ ГРУППЫ

  ХОЛОДНОЕ ПИВО

  ЧЕМ ЗАНИМАЮТСЯ ЛЮДИ НА ДАЛЕКОМ ОСТРОВЕ ЯМАЙКА

  АНГЕЛ ВСЕНАРОДНОГО ПОХМЕЛЬЯ

  НАСТУПЛЕНИЕ ЯБЛОЧНЫХ ДНЕЙ

  ВОЗДАЙТЕ ЛЮБВИ ХВАЛУ

  КЛЮЧИ

  ТЕ, КТО ВЛЮБЛЕН

  ВСЕ, ЧТО Я ХОЧУ — ЭТО ТЫ

  ДЕСЯТЬ ПРЕКРАСНЫХ ДАМ

  ДВЕРИ ТРАВЫ

  ЖАЖДА

  НАБЛЮДАТЕЛЬ

  ИВАН БОДХИДХАРМА

  ДЕЛО МАСТЕРА БО

  СИДЯ НА КРАСИВОМ ХОЛМЕ

  НЕБО СТАНОВИТСЯ БЛИЖЕ

  ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ПЕС

  РОК-Н-РОЛЛ МЕРТВ

Открытия Америки

  ДВИГАТЬСЯ ДАЛЬШЕ

  ИГРА НАВЕРНЯКА

  RADIO SILENCE

  РАДИО ТИШИНА

  WINTER

  ЗИМА

  FIELDS OF MY LOVE

  ПОЛЯ МОЕЙ ЛЮБВИ

  THE POSTCARD

  ОТКРЫТКА

  ВРЕМЯ ЛУНЫ

Вместо эпилога

  КОМНАТА, ЛИШЕННАЯ ЗЕРКАЛ

  СЕСТРА

  МОЕЙ ЗВЕЗДЕ

  ЛЕТИ, МОЙ АНГЕЛ

  ПОКА НЕ НАЧАЛСЯ ДЖАЗ

  ПОЕЗД В ОГНЕ

  ДЕРЖАТЬСЯ КОРНЕЙ

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно