Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла,
Консультации специалистов:
Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика


ВСТУПЛЕНИЕ.

Стою в ординаторской около окна. На улице светает. Осень… Еще одно дежурство подходит к концу.

Нельзя сказать, чтобы оно было легким. Нельзя сказать, что тяжелым. Чаще всего на вопрос о том, как прошло дежурство я отвечаю: "Нормально…" — и все. И добавить обычно ничего не хочу. Потому что получится как в старом афоризме: "Зануда — это тот, кто на вопрос о том, как дела, на самом деле долго и подробно описывает о том, как у него дела".

Экстремал… Многие уже не помнят, как возникло это название нас самих, врачей приемного покоя больницы, скорой помощи, других экстренных служб. А я помню, как мы сидели в этой вот ординаторской, набившись на диване, на стульях за столом, чуть ли не на коленях друг у друга, пили чай и кофе (каждый по своему вкусу), ели принесенный Валей Слюсаревской торт и беседовали о "жизни нашей собачьей". Вот тогда в ответ на предложение переходить к нам работать, — благо тогда у нас были рабочие места и мы нуждались в надежных работниках, а Валентина искала себе подработку, и, наслушавшись наших рассказов и баек о работе, — Валя сказала: "Нет, ребята, я к вам не пойду, — я не экстремалка!"

Вот так, наконец-то, и появилось на свет то емкое и короткое слово, — экстремалы, — которое мы долгое время искали, которое вобрало в себя много из того, что мы чувствуем в себе, в нашей работе, нашем отношении к этому делу, что не понимают те другие, кто не заразился этим состоянием, этим пьянящим и трудным настроением боя и победы в любое время.

В тот же период времени появились и мои первые стихи об этих людях (см. стих «Экстремалы» — он написан первый из целого цикла).

Тогда же, уже не в первый раз, но почему-то особенно остро, я прочувствовал слова песни: "Любимый город может спать спокойно, и видеть сны…"

Вы испытывали когда-нибудь состояние высшего подъема, напряжения всех мыслей, чувств, полного отрешения, направленного на решение проблемы жизни или смерти человека, доверившего тебе волею судьбы или других людей свое здоровье и жизнь? Состояние необходимости принятия решения в условиях крайне ограниченного отрезка времени, когда руки уже начали выполнять необходимые действия, губы отдают приказы подчиненным тебе сотрудникам, можешь послать "в дальний путь" подвернувшееся с советами начальство, когда окончательное решение ты еще не принял и в мыслях лихорадочно ищешь только то одно — единственно правильное решение. Когда вокруг тебя уже стали собираться различные специалисты, разворачивать работу различные службы…

Сердце стучит в груди в бешеном ритме, мозг совершенно отключен от посторонних проблем, ясность мысли неимоверная! Дрожащие ранее в различных ситуациях руки становятся как точные аппараты или приборы, работающие без сбоев как отлаженные точные манипуляторы роботизированных механизмов.


Осень постепенно входит в свои права. Все больше желтых листьев на ветках, на асфальте, на земле… Минута затишья, которая может "взорваться" бешеной работой или продлиться несколько часов…

До окончания смены осталось несколько часов. Мне на смену придут другие люди. Мы посидим вместе в ординаторской, попьем чай или кофе, если на это будет время, расскажем случаи из своих прошедших дежурств, будем восхищаться друг другом или работающими параллельно нам службами, делиться придуманными решениями, предупреждать о возникающих новых проблемах… Не обойдется без критики.

Неоднократно звучала фраза, что мы стали неотъемлемой частью приемного покоя. Как и приемный покой стал неотъемлемой частью нас самих. Мы и работаем, и живем, и думаем постоянно так, как бы заставляя свои мозги продолжать работать на полную мощность в любой даже простой бытовой ситуации. Мы уже не мыслим нашей жизни без этих ожиданий и "взрывов" активности с последующим расслаблением. Без значительной дозы адреналина, достаточно часто поступающего в нашу кровь с каждым новым поступлением больного, с каждым звуком приближающейся сирены "скорой помощи", с каждым звонком вызова нас…

Постепенно, с годами работы, с решением новых и новых задач, с появлением новых сотрудников различных служб и подразделений, с выходом из новых трудных ситуаций, с нами начинают считаться, и мы приобретаем в своих и чужих глазах звание "стариков" — "В бой идут одни старики". И именно мы начинаем задавать тон отношений с больными и сотрудниками как внутри самого приемного покоя, так и со всеми внешними и внутренними службами больницы и города.

Трудно описать то чувство победы, когда ты преодолел навалившуюся на тебя знакомую или незнакомую задачу, решил ее в интересах того человека, которому оказалась нужна наша помощь. "И вкус ПОБЕДЫ сладок и приятен…". Получает необходимый выход выброшенный в кровь адреналин.

Самое интересное в том, что подавляющее количество наших сотрудников из других отделений с годами стали понимать, что работа на приемном покое — далеко не сахар. Все меньше критики в адрес нашей работы. Однако все труднее становится разговаривать с начальством.

Самое противное в том, что наша работа неизбежно протекает в условиях ограниченного времени, ограниченных возможностей и средств диагностики и оказания помощи, — так уж сложилась наша реальность в медицинском обеспечении — остаточный принцип. Он остаточный как по отношению к самой медицине, так и в медицине по отношению к такой ургентной службе, как приемный покой. Не самое лучшее и далеко не полный ассортимент оборудования, ограниченный набор медикаментов, если не сказать полное отсутствие их в арсенале отделения, недостаток или полное отсутствие расходуемых средств, средств индивидуальной защиты, перевязочного материала, дез. средств и много-много другого. На фоне тотального нежелания правительства увеличить заработную плату медицинским работникам, увеличение стоимости жизни. Снижается заинтересованность наших коллег в работе, появляется большая заинтересованность в получении платы с пациентов, что неизбежно ведет к нарастанию сопротивления многих служб нашим предложениям и действиям. Все труднее становится заставить работать "на себя" смежных и узких специалистов, все труднее получить нужную консультацию. Все сложнее перевести больного в необходимое отделение для диагностики или лечения.

Разве же удивительно, что в этих условиях и условиях нарастающего потока больных со все более сложной патологией нарастает и количество ошибок как в диагностике, так и в тактике.

Конечно, это вызывает негативное отношение населения, совершенно незнакомого с нашими проблемами. Конечно, это вызывает негативное отношение начальства, внешне совершенно не понимающего причин наших ошибок и раздающего направо — налево выговора для оправдания своего существования и демонстрации собственной активности. Конечно, легче найти стрелочника, наказать его публично, чем решать проблему в корне.

Впрочем, это становится уже привычно и в порядке вещей. В порядке вещей ругань, споры, выговора. В порядке вещей становится терять своих пациентов на различных этапах диагностики и оказания помощи. Трудно представить себе многие наши чувства в этих ситуациях. Чувство горечи смешивается с чувством бессилия, Чувство неудовлетворенности с желанием бросить к черту всю эту службу, работу, найти себе занятие более спокойное, менее нервное, менее изматывающее и дающее хоть какое-то моральное и материальное удовлетворение:

И все равно мы не бросаем свою деятельность, свою службу людям, свою бешенную и любимую работу. Мы нужны ей, она нужна нам!

В последующих за этим вступлением строках и главах я хотел бы рассказать некоторые эпизоды из нашей работы. С одной стороны она и у меня-то в голове выглядит фрагментарно, как мозаика. С другой стороны вся наша жизнь складывается из фрагментов, как мозаика, из полос (как зебра — то черная полоса, то белая), и именно прерывистость и многогранность ее и дает более полную картину самой жизни, более полное ощущение и восприятие окружающего, больше чувств и граней в понимании самого себя.



Полюбить больного.


Есть в принципах советской медицины пункт, где говорится, что больного надо любить (помните библейское: "Возлюби ближнего своего как самого себя"?). Это преподается нам с первых дней в медицинских институтах — сегодня университетах, — медицинских училищах, факультетах и пр. И этот принцип продолжает преподаваться по сегодняшний день, потому их знает каждый медработник.


Приемный покой.

Представьте себя в 2–3 часа ночи на приемном покое крупной больницы, когда происходит (иногда) временное затишье в поступлении больных, когда есть время не дожидаясь утра привести в порядок некоторые документы, сделать записи в журналы, произвести учет затраченных медикаментов, материалов, просто вздохнуть спокойнее и чуть-чуть расслабиться, выпить чаю или кофе, в зависимости от вкусов.

В такие моменты мы можем собираться небольшими группами за столом с чаем или просто сидеть на каменном барьере на улице, на крыльце с сигаретами и смаковать эти минуты временного покоя, — как затишье перед бурей, как молчание перед атакой. И идет травля анекдотов, рассказы о прошлых дежурствах, об интересных случаях, о проблемных больных, о собственных проблемах. Даже на отдыхе, — и не только в больнице, — большая часть разговоров идет вокруг нашей работы, наших пациентов, болячек и лекарств.

Звуки подъехавшей машины за окном воспринимаются в такие минуты как оскорбление тишины на горном перевале, как выстрел в лесу. Но рано или поздно это происходит.

В двери входит бригада "скорой помощи" и передают нам больного или больную. Происходит стандартный осмотр, назначается необходимое обследование.

Выясняется, что больной болеет в течение недели, что-то терпит, что-то думает, что-то принимает в качестве лечения, слушает советы соседей и родственников, ленится или забывает в течение дня обратиться к тем медикам, которые работают в поликлинике и больнице в дневное время и имеют больше возможностей и времени для обследования больного. И вот в 3 часа ночи то ли кто-то посоветовал, то ли само по себе пришло решение обратиться к врачу, — а кроме "скорой помощи" да нас в это время никто не работает.

Вызываются на приемный покой лаборанты. Выходит усталая и сонная лаборант для взятия крови. Ставит свой ящик с лабораторными принадлежностями, устало смотрит на больного и произносит: "Ну как можно полюбить больного в 3 часа ночи, если он болеет уже неделю?" — и совершенно без какого-либо перехода продолжает брать кровь из пальчика.

Сразу же после ее слов происходит как бы немая сцена, потом улыбка на лицах всех сотрудников, а потом просто неудержимый хохот.

Эта фраза быстро разошлась по коллективам больницы, долго и часто вспоминалась, приводилась к месту и не к месту, и на сегодняшний день стала столь же крылатой фразой, как высказывания Остапа Бендера.

И вот уже долгие годы эта фраза вспоминается мне в различных ситуациях так или иначе похожих на описанную выше. Я попробую описать хоть несколько из них, которые прямо сейчас приходят на память:



Межреберная невралгия.

Названное заболевание достаточно неприятное и вызывает массу неудобств у больного, даже если сбросить со счетов боль различной интенсивности: трудно сделать глубокий вдох, больно повернуться туловищем, поднять руку, и т. д. Хотя и не опасное для жизни. Типа остеохондроза.

Больной 23-25-ти лет терпит эту боль в течении недели, потом звонит на "скорую помощь" в 3 часа ночи, смотрит мне в глаза и с какой-то непонятной улыбкой говорит, что у него болит сердце.

Осматриваю его. Не нахожу ничего существенного, — только названное заболевание. — Доктор, что со мной?

— Ничего страшного. Мы сейчас сделаем Вам укольчик, — Вам станет легче.

— Но я хотел бы знать, что со мной и что мне принимать дальше.

— По большому счету я не обязан давать консультации, — в мои функции входит оказание помощи и решение еще ряда вопросов. Назначение лечения так же не входит в круг моих обязанностей.

— Что же мне делать?

— То, что Вы не удосужились сделать в течении прошлой недели: обратиться в поликлинику. Там ответят на все Ваши вопросы.

— Но если Вы оказываете помощи, вводите мне какие-то медикаменты, то Вы что-то уже для себя решили: поставили диагноз и провели оценку моего состояния. Почему Вы не хотите этого всего мне сказать?

— Ну просто не хочу. Если бы это было на 6-10 часов раньше, — а хорошо бы в других условиях, — я бы с Вами достаточно подробно поговорил. И с душой расписал лечение. А сейчас 3 часа ночи и я не настроен вести с Вами какие-либо разговоры. Я выполню свои обязанности и уеду. "Ну, как можно полюбить больного в 3 часа ночи, если он болеет уже неделю?"

Суставные боли.

Абсолютно аналогичная рассказанной выше ситуация, только с болями в суставах. Разница только в том, что дело происходит с моей немолодой соседкой, которая зовет меня поздно ночью и жалуется на ноющие и надоевшие боли в течении 3–4 недель.

— А что такого случилось, что Вы позвали меня так поздно, а не на несколько часов раньше?

— А я вспомнила, что Вы когда-то работали в отделении ревматологии.

— А почему днем не вызвали участкового врача?

— Я постеснялась его беспокоить по таким пустякам. (Ее днем постеснялась беспокоить по служебным обязанностям, а меня ночью вытащить из постели почему-то не постеснялась! А я ни ее родственник, ни близкий друг, ни муж, ни любовник, — никто!)

— И что Вы ждете от меня сейчас?

— Помощи.

— Какой?

— Ну мне надо же знать, что со мной такое! Вот Вы и поможете мне, скажете что это такое!

"Ну, как можно полюбить больного в 3 часа ночи, если он болеет уже неделю?"


Ребенок.

— Мой ребенок уже несколько часов не мочился.

— А сколько ребенку?

— 5 месяцев.

— И что Вы делали?

— Ждала. И моя мама говорит, что он должен был уже быть мокренький.

— Раздевайте ребенка, посмотрю.

Раздеваем ребенка. Разворачиваем пеленки. И этот маленький и сладенький мальчонка дает довольно хорошую струю прямо из пеленок.

Смотрю на маму, на молодую бабушку. С трудом улыбаюсь. Уезжаю.

"Ну, как можно полюбить больного в 3 часа ночи, если он болеет уже неделю?"


Другие случаи.

К сожалению, таких случаев каждый из нас может привести массу. Они происходят каждый день, у любого врача.

— Я хочу померить давление. У меня оно часто повышается. И я хочу знать свое давление.

— Почему Вы не обратились в поликлинику?

— Не сообразила, (как вариант ответов: — Не захотела и/или постеснялась беспокоить. — А Вы что не можете?)

— 0–0–

— Я плохо сплю ночью.

— Что, сегодня впервые?

— Нет. Это уже давно (от нескольких месяцев, до нескольких лет.)

— 0–0–

— У меня болит поясница.

— Когда начались боли?

— Месяц назад.

— 0–0–

— Ребенок плачет и не хочет засыпать.

— А что Вы делали для того, чтобы он заснул?

— Ничего. Я смотрела телевизор. (Звук телевизора включен на всю мощность.) Но ведь он по времени уже должен спать!

— А звук убавить пробовали?

— А что? Поможет?

— 0–0–

— Вот я проснулся ночью, не могу заснуть. Вот я и думаю, а не от болячки ли какой-то я проснулся?

— А что Вас беспокоит?

— Ничего. А что, должно что-то беспокоить?

— 0–0–

— Я икаю 3–4 суток. Что это может быть?

— Вам надо обследоваться.

— А Вы что не можете меня сейчас обследовать?

— 0–0–

— Мой муж (как вариант — сосед по палате) очень храпит ночью.

— К своему врачу обращались? Говорили об этом?

— Так ведь врач работает днем, а он храпит ночью.

— 0–0–

— Мне приснился кошмар.

— И что Вы предлагаете делать?

— Я не хочу, чтобы он мне опять приснился!

— 0–0–

— У меня живот болит. Сколько времени?

— 3–4 недели.

— Что вы делали? К кому обращались?

— В поликлинике мне сказали, что это гастрит.

— Лечение назначили? Принимали?

— Да.

— Что Вы хотите от меня?

— Но ведь болит же!..

— 0–0–

— Мой муж опять напился.

— Чем я могу помочь0

— Ну так скажите ему. что он свинья!

— 0–0–

— У меня глаз дергается. Это может быть от нервов?

— 0–0–

— Мы развелись. Я хочу забрать ребенка к моей маме, а жена не дает.

— Чем я могу в этом помочь?

— Сказать, что она пьяная и не может быть с ребенком сегодня.

— Скажите ей сами.

— Она меня не слушается.

— 0–0–

Село. Суббота, 22–20. Тишину вечера — почти ночи — взрывает звонок мобильного телефона.

— Доктор, срочно приезжайте, — у моей дочки печет желудок.

— Сколько часов это длится?

— Да какие часы, она уже больше недели из-за этого в школу отказывается ходить. Но я ее отправляю всё равно.

— 0–0–

Я нахожусь на курсах повышения квалификации в другом городе. Звонок одного из моих пациентов по телефону в воскресенье 22–10:

— Доктор, срочно приезжайте, — у меня сильные боли в желудке.

— Костя, когда заболело?

— Да еще с 04–00. Я в 12–00 уже не выдерживал и но-шпу пил.

— После чего началось? С чем связываешь?

— Да ни с чем. Я вчера около 23–00 так меда захотел, что съел полулитровую банку меда с хлебом. А в 04–00 запекло в желудке…

— Да зачем же так много?

— Ну, так захотелось же. Я до этого полгода мед не хотел и не ел.

— А почему не позвонил раньше?

— А я думал, что само пройдет.

— 0–0–

Ну что можно сказать на все эти приведенные и еще больше не приведенные случаи кроме: "Ну как можно полюбить больного в 3 часа ночи, если он болеет уже неделю?"

В любом случае понятно, что люди не думают, когда это делают. Не знаю, изменит ли в умах людей введение платы при таких вызовах, но хоть одна-то сторона перестанет возмущаться в таких случаях — медики. Если тебе платят, то даже самая большая глупость или хамство перестает столь сильно раздражать. А может знание того, что им придется платить, заставит людей задумываться об элементарных вещах до того, как они поднимут телефонную трубку?


Повезло.

Лето. Неимоверная жара, не смотря на то, что еще только начало дня. Никакого движения воздуха, хотя все двери открыты настежь.

В двери приемного отделения входит кардиологическая бригада "скорой помощи". На вопрос: "Что привезли?" — молодой, но повидавший виды кардиолог (я его знаю уже давно) как-то махнул рукой (типа: "Потом!") и пошел в соседнюю комнату, долго плескался под краном, долго лил себе на руки и на лицо холодную воду. Я его в таком состоянии еще не видел!

В его отсутствие бегло осматриваю молоденького парнишку на носилках, которые закатили вслед за доктором фельдшер и санитарка. Парнишке не более 17 лет, пьян до невменяемости. Вроде ничего особенного для нашего времени, хотя полной информации о случившемся пока не имею.

Вышедшему из соседней комнаты врачу сую в руки сигарету, вывожу в коридор, закуриваю вместе с ним.

— Ну, рассказывай!

— Мы приехали на вызов на пляж. Знаешь, остановка "Пляж" здесь по дороге на Луг?

— Знаю. Это по дороге к кардиологическом санаторию?

— Да. Так вот группа подростков решили отпраздновать толи окончание школы, толи чей-то день рождения. Взяли много водки и несколько сухих рыбин на закуску.

— Современные детки растут!:)

— И не говори!.. Выпили раз, выпили еще сколько-то раз. Этому пареньку стало плохо с сердцем, что в такую жару с водкой не удивительно. Бегали искали телефон, — не нашли. Рядом отдыхали какие-то "крутые", вызвали им "скорую" по "мобилке". Мы их еле-еле нашли. Да и товарищи его как-то испугались и разбежались или попрятались. Взяли паренька в машину, начал его осматривать… И тут происходит остановка дыхания и сердца!!!

— С чего бы? Молодой ведь!..

— Вот и я о том же! Представляешь, 17-летний паренек кончается прямо в машине!!! Четыре раза "стреляли" пока завели (имелось в виду, что проводили восстановление сердечной деятельности высоковольтным разрядом — дефибрилляция, — что само по себе в условиях наших стареньких и плохо приспособленных для этого машин практически очень трудно себе представить чтобы кто-то из врачей на это решился), перевели на аппаратное дыхание. Ну, словом, завели его, хотя и попсиховали, — и к вам! Лечите теперь сами.

Рассказ вылетел как на одном выдохе. Сигарета сгорела как бы на одном вдохе, на одной затяжке!.. Но доктор постепенно начинал успокаиваться и принимать более привычный для меня облик.

Вызвал реаниматолога. Рассказал ему, сдал "с рук на руки".

Повезло! И без всяких кавычек!

Вот только кому? Пацану, что рядом оказались "крутые" с "мобилкой"? Или что "скорая" приехала и нашла их достаточно быстро и остановка произошла не до их приезда? Или что рядом оказалась достаточно "вооруженная" бригада? "Скорой" что смогли быстро найти?

Пейте детки молочко, — будете здоровы!



Укус осы.

Я неоднократно рассказывал эту историю друзьям, хотя всегда в том виде, какая была доступна и интересна той аудитории, кому я рассказывал. И она всегда воспринималась с восторгом, интересом, — и вообще считаю, что она достаточно интересна. Потому постараюсь рассказать ее полнее.

Это было в конце лета, когда нас буквально замучили больные, поступающие с укусами ос. Не знаю, что в тот год произошло с нашими организмами, экологическими факторами, погодой, самими осами, но осы словно озверели. Ладно бы больного беспокоила только боль в области укуса, но в тот год огромное количество укусов сопровождалось сильными отеками в месте укуса, выраженными общими аллергическими реакциями вплоть до отека Квинке. (К слову сказать, это продлилось только один сезон, и наши ожидания и приготовления на следующее лето оказались не востребованными.) Досталось всем подразделениям: "скорой", поликлиникам, участковым врачам и нам, врачам приемного отделения. Приходилось часто оказывать первую помощь, госпитализировать эту группу больных, проводить специфическую терапию. Сроки нахождения больных в стационаре колебались от нескольких часов до нескольких недель, что также говорило о тяжести последствий в этих ситуациях.

Плюс еще и сами больные ажиатированы, напуганы публикациями в прессе об этой ситуации. Порой обращались за помощью не потому, что были последствия после укуса осы, а по поводу самого факта укуса, через несколько минут после укуса.

Словом, приходилось работать "на полную катушку" с такими больными.

Ранняя осень. 23–05. Приемное отделение больницы. Стук в дверь ординаторской:

— Доктор, на приемный. Привезли осу.

— Опя-я-я-яяять осу! Это уже которая, 15-я или 20-я?

— 16-я.

— У-У-УУУУУ! Иду.

На приемном отделении на кушетке лежит на спине больной, бледный, рука согнута на груди, прикрывая ладонью шею. Из под ладони видна тоненькая запекшаяся струйка крови.

— Ничего себе оса!.. Уберите-ка руку.

Подбегает санитарка и говорит:

— Нет, доктор, это не к Вам. Ваша больная ждет в коридоре.

— С укусом осы?

— Ну да.

— А это кто?

— А этого только что привезли на частной машине знакомые. Еще не знаю к кому.

Но рука уже убрана, под ней след свежего пулевого ранения шеи.

И никого кроме меня и моих сестер и санитарок (я их всегда ласково зову в глаза и за глаза «девушками» независимо от возраста) на приемном покое еще нет. Надо начинать работать, оказывать помощь, собирать на себя необходимых для работы специалистов.

Та-ак! Укус осы подождет. Тем более проходя по коридору на приемный покой я видел мельком эту больную, и она явно не вызывала опасений за свое состояние.

Не так часто терапевту, да и хирургу, приходится в те наши дни сталкиваться с пулевыми ранениями. Потому вполне объясним холодок, возникший у меня в груди.

Но нельзя показать больному, сопровождающим и своим сотрудникам свои чувства, потому в привычной для себя манере держаться начинаю осматривать больного и продолжаю балагурить, сам еще не зная, куда меня заведет эта приветливая и веселая форма разговора:

— И что? Только 1 пуля? И стоило из-за этого…

— Нет, ЧЕТЫРЕ, — вмешался в разговор один из сопровождающих. — Одна в шее, одна в голове, одна в груди. И вот еще одна, — сказал он задирая на себе рубашку, поворачиваясь ко мне спиной и показывая пулевое ранение у себя на спине.

Вот тогда холодок в груди стал быстро распространяться по всему телу.

Но натренированные за более чем 20 лет рефлексы уже начинают работать. Учитывая большую тяжесть лежащего, чем стоящего передо мной, начинаю осматривать его первым.

Итак. След от пули на голове в верхней части лба. Пулевое отверстие рядом с грудиной. Следов наружного кровотечения не видно. Артериальное давление низкое, пульс частый, слабый. Сердце бьется учащенно.

Я поворачиваюсь к своим девушкам:

— Вызывайте реаниматологов, хирургов, травматологов. Срочно. От моего имени. Диагноз — множественные пулевые ранения. Лаборантов тоже. Всех срочно.

Я не тороплюсь, не паникую, внешне не нервничаю. Работаю.

Продолжаю осматривать больного. Та-ак! На первый взгляд деятельность сердца не нарушена. Уточнять будем потом. Правое легкое слышно хорошо. Это хорошо. А вот левое легкое в нижних отделах вообще не выслушивается. Необходимо срочно дообследовать с целью уточнить объем поражения и состояние левого легкого.

Поднимаю голову чтобы дать соответствующие указания своим сотрудникам и … буквально чуть не расхохотался: за моей спиной пока я слушал больного выстроились в затылок друг другу вызванные специалисты именно в том порядке, как я и называл: реаниматолог, хирург, травматолог, лаборант. Это, конечно, совпадение, но выглядело комично. Словом, прибыли. Слава богу!

Докладываю собравшимся специалистам о состоянии больного и отступаю в задние ряды. В принципе, я свою работу выполнил, — теперь их черед.

А мне пора заняться все-таки той "осой", на которую меня и вызвали.

Не знаю, сколько времени у Вас заняло прочитать все эти строки, но я испытал на себе как раз то сочетание чувств, что пока я осматривал больного, ожидая спецов, пролетели мгновения тянувшиеся вечность. Да, все это длилось какие-то несколько минут, но как же они долго длились эти минуты!..

Больной с укусом осы была тут же оказана соответствующая помощь, больная была отпущена.

А работа с первым больным продолжалась.

Наконец-то решение спецами принято, больной направлен в реанимационное отделение, куда также вызван рентгенолог. Спецы делают движение в сторону дверей.

— Коллеги, это еще не все. Есть еще пуля, которую вы не увидели. — говорю им.

Поначалу эти слова были восприняты как шутка. Но когда они осмотрели второго больного с пулей в спине, то реаниматолог поворачивается ко мне:

— У тебя там больше нигде ничего в рукаве не припрятано? Признавайся сразу: ножи, копья, стрелы, осколки мин и пр.?

— Нет, это все. Но могу поискать. Ну что, — хотите?

Почувствовалась разрядка в лицах и движениях окружающих меня врачей, появились улыбки.

Вот, пожалуй, и все.

Нет, не все. Чуть позднее выяснилось, что на кушетке с тремя пулями передо мной лежал подданный Великобритании прибалтийского происхождения, а тот, что стоял рядом, — заместитель руководителя одного из крупнейших предприятий города. Понаехало огромное количество милиции, моего начальства. Ночь была безнадежно усложнена и испорчена. Вот так!

Дальше была работа, работа. Больных обследовали, локализация пуль была выяснена, состояние первого было улучшено до такого состояния, что его стало можно перевести в специализированное лечебное учреждение для проведения операции на грудной клетке, — пуля застряла в средостении. Ранение шеи оказалось сквозным без (просто удивительно) повреждений чего-то важного, ранение головы было касательным, буквально пуля "чиркнула" по черепу под кожным покровом.

У второго пуля застряла вплотную с позвоночником в опасной близости от важных нервных стволов. Опасность заключалась в том, что при извлечении пули эти крупные нервы можно повредить, — пришлось объяснить, что ему эту пулю придется носить до конца жизни, или пока она сама не отторгнется. Впрочем, больной и не спорил, — такое положение вещей его устраивало. Главное, что не надо было ложиться "под нож".

Людская глупость.

Много ли надо для того, чтобы оборвать человеческую жизнь или сделать ее совершенно некомфортной для самого живущего, для его родственников и для посторонних? Во многих случаях это сочетается с непроходимой человеческой глупостью, нежеланием продумать заранее или хоть на секунду представить себе возможные последствия того, что они делают. И дело вовсе не злых деяниях. Дело в том, что работая, например, на высоте, надо подумать о страховке, работая с вредными веществами — о средствах защиты, и т. д. Работая на приемном отделении и на скорой помощи складывается ощущение, что люди совершенно не думают о своей безопасности, о своем здоровье. И скорее не по глупости, а потому, что не приучены думать об этом.


Копье.

Около приемного отделения с визгом тормозов останавливается старенькая "Волга", из нее выскакивает мужчина высокого роста и необъятный, как Запорожский Дуб.

— Помогите жену вытащить из машины, — просит он на приемном отделении.

Выхожу вместе с санитарками к машине и нахожу большую тучную женщину (под стать своему мужу) на заднем сиденье машины в бессознательном состоянии со следами крови на животе. Работая руками (помогая своим санитаркам) начинаю опрос:

— Что случилось?

Из сбивчивого рассказа мужа выясняется, что жена собирала груши с дерева, забралась на стремянку, которую поставила около забора. Забор высотой выше человеческого роста представлял из себя прутья, заостренные сверху и сваренные между собой поперечными прутьями с довольно длинными кольями, выступающими над верхней частью забора. Стремянка то ли надломилась, то ли завалилась, и женщина упала прямо на эти колья животом. Своими криками она привлекла внимание мужа, который работал в глубине сада. Он прибежал к ней и застал ее буквально висящей на высоте человеческого роста насаженной животом на кол.

Внизу живота вижу колотую рану. Кровотечение небольшое, однако, это ни о чем не говорит.

— Девушки, быстро реаниматологов и хирургов сюда.

Пока мы вытащили эту необъятную женщину из машины, реаниматологи и хирурги успели прийти на приемный покой. Женщину сразу же отвезли в операционную, потом спустя много часов в реанимацию.

Из рассказов хирургов узнаю, что кол от ограды вошел в самом низу живота, прошил брюшную полость насквозь, пробил диафрагму и околосердечную сумку. Как он не повредил сердце — просто непонятно.

Много-много дней и ночей провела пациентка в реанимации, потом вернулась в хирургическое отделение. Правда, по какой-то причине ее еще дважды брали в операционную, — один раз из реанимации, один раз из отделения. Потом повторно отвозили в реанимацию. Суммарно она провела у нас более месяца, из них более половины срока в реанимации.

Казалось бы, простая истина: укрепи, как следует стремянку, присмотрись, куда при случае придется падать. Рассчитай свою траекторию и… работай спокойно. А еще лучше придумай страховку на случай падения.

Но силен русский человек задним умом и живет "на авось".


Все бросить.


Иногда происходит что-то такое, что все хочется бросить, уйти в монастырь, или, как альтернатива, работать грузчиком, дворником или слесарем. Ну что случится, если сегодня мусора во дворе будет больше, чем вчера, — от этого никто не умрет и не пострадает. Или пиво на заводе будет перегружаться медленнее, чем обычно. Это же такие мелочи, по сравнению с человеческим здоровьем и тем более жизнью.

В каждой специальности бывает, наверно, так, что стараешься-стараешься, а получается не так, как хочется или совсем наоборот. Случаются неудачи и полные провалы. Но особенно тяжело успокоиться после неудач и поражений, когда работаешь с людьми. И опять все хочется бросить.

Пловец под шлюзами.


Реанимационное отделение крупной хирургической клиники.

В середине дня на приемный покой был доставлен мальчик 15-ти лет с тупой травмой живота. Он плавал на спине под шлюзами. Когда его друзья-мальчишки прыгали с этих самых шлюзов (не помню точно, какая там была высота, — 10-20-30 метров, — но помню что достаточно внушительная). И надо было так случиться, что один из прыгунов, прыгая, попал ногами ему на живот.

Удивляет, как мальчишка вообще не погиб от шока, не утонул, или не захлебнулся на месте от такого удара. После непродолжительной подготовки его сразу же подают в операционную, очень долго оперируют. Я не хочу вдаваться в методики и нюансы, но могу сказать, что на операционном столе у мальчика было обнаружено что-то 14 или 15 разрывов кишечника. "Месиво с ограниченной видимостью," — так охарактеризовали увиденное хирурги после многочасовой операции.

И мальчик поступает в реанимационное отделение.

В те годы можно было не посылать родственников за медикаментами в аптеку, больничные отделения, и тем более реанимационное, вполне неплохо финансировались и снабжались все необходимым. Если что-то нам недоставало, мы в любое время суток могли все необходимое заказать на станции переливания крови или вызвать сотрудников больничной аптеки и все получить. Никто не считался с затратами на вытягивание больных с того света. Хотя деньги мимоходом все равно считали.

Так вот в течение вечера и ночи бригада реаниматологов практически не отходила от малыша, вложив туда всю душу, огромный запас медикаментов (чуть ли не многомесячный запас по стоимости), после чего малыш пришел в себя, ему стало несколько лучше. Сказать, что мы праздновали победу, — это было бы ничего не сказать или слишком хорошо сказать о наших чувствах. Чувство удовлетворения и гордости переполняло нас вместе с чувством удовлетворения от проделанной работы на фоне неимоверной усталости.

Сутки дежурства закончились. После оперативки и кулуарных разговоров все разъехались по домам. Следующее дежурство только через несколько суток, можно спать, заниматься с детьми, копаться на огороде, ловить рыбу, — словом, каждый занимается своим делом. Кто-то рассказал своим домашним и друзьям о том пациенте, кто-то нет…

Новое дежурство началось с того, что мы узнали, что маленький пациент за время перерыва между дежурствами умер. На вскрытии обнаружена еще одна дырочка в кишечнике, которую не смогли найти хирурги во время операции.

Не хочу говорить за других, но лично мне тогда было на столько больно, на столько обидно, на столько жалко этого мальчика, что первой мыслью было бросить эту работу. И чувство бессилия. Ничего другого не приходило в голову. Мои коллеги сказали мне, что это мысли потому, что я молодой, что я мало похоронил таких людей. Я не согласен. Прошло много лет с тех пор, но до сих пор мне жаль того мальчугана, я помню его.

Да уж… "Есть у каждого врача свой погост…"

Белочка.

К огромному сожалению многих, если не всех, граждан наши удовольствия не могут длиться вечно, — за все и всегда надо платить. За каждое удовольствие наступает свое возмездие, наказание, возмещение, расплата, — называйте это как хотите. За влюбленность приходит разочарование, за симпатии может прийти ненависть, дружба в какой-то момент может смениться неприязнью. Но самые сложные и порой страшные последствия от удовольствий наступают при вмешательстве в наше здоровье различными бытовыми путями, и как наиболее распространенный путь — алкоголь и наркотики.

На этот раз я хочу коснуться некоторых последствий алкоголизма, и как это касается работы экстремальных служб.

Для каждого из нас существуют какие-то свои строго индивидуальные срок, интенсивность приема и доза алкоголя, после чего наступает такое понятие, как алкогольная зависимость. Также индивидуально у каждого это проявляется — в силу характера каждого. Но чаще всего приходится сталкиваться с этими больными, когда это происходит с нарастанием агрессивности, галлюцинациями, бредовыми состояниями, нарушениями некоторых функций внутренних органов.

Мне не хочется разбирать возможные варианты течения алкоголизма, а только рассказать некоторые случаи из моей практики и практики моих друзей.

Снимаем кино.

Звонит телефон в ординаторской около часа ночи.

— Доктор, у нас здесь с больным плохо.

— Что случилось?

— Приходите, сами увидите. (В голосе медсестры мне показалось сложное сочетание озабоченности и улыбки.)

— Так что произошло? (Мне надо тоже сориентироваться хотя бы "вчерне" что ожидать, и какие службы подготовить.)

— Кажется, у нас завелась белочка.:)

Сколько бы раз не звучало это название нежного и ласкового лесного зверька в наших разговорах, это всегда означает достаточно грозное и неприятное осложнение алкоголизма, именуемое на самом деле алкогольным делирием, или в народе "белая горячка".

Доктор — маленького роста худенькая женщина с нежными чертами лица и выражением хитрой мультипликационной лисички — идет в отделение. Ей навстречу спешат сестра и санитарка.

— А где вторая сестра?

— Следит за больным. Он мечется по отделению и к себе никого не подпускает.

— Дайте мне историю болезни. Так, ишемическая болезнь сердца. Доставлен скорой 3 суток назад. Принимает… Когда начался приступ, девочки?

— Минут 10–20 назад. Мы не сразу поняли, что это такое, т. к. он вполне спокойно попросил принести ему кипяченной воды. Но когда мы принесли ему в палату воды, его там не было. Спустя несколько минут он опять заглянул в сестринскую и сказал, что в дальнем конце коридора не в порядке шторы.

Ольга (санитарка) сходила проверить, — кражи у нас на каждом шагу, — и если не считать того, что они были немного смяты и откинуты в сторону, то ничего особенного там не было.

— Где он сейчас?

— В конце коридора на кушетке.

— Идем туда. Рассказывайте дальше.

— После этого он начал заглядывать в женские палаты и кого-то искать. Мы спросили его, что он ищет, он сказал, что его жена только что была здесь, вот он ее и ищет. Потом стал нести какую-то "пургу", в связи с чем мы и вызвали Вас.

Подходят к больному. Высокий крупный мужчина лет 50–55 с озабоченным выражением лица сидит на кушетке и вроде как пытается собраться с мыслями. Рядом стоит вторая медсестра. Доктор садится рядом и пытается завести разговор и втянуть его в разговор.

— Добрый вечер. Что у Вас случилось?

— Ничего. Я искал свою жену, а сестры сказали, что ее уже нет.

— Ну и ладно. Пошли в Вашу палату, померяем Вам давление, посмотрю Вас.

— Но я не могу. Мне надо домой. С утра мне на работу, надо завезти и сдать талоны.

— Какие талоны?

— На молоко и на питание. Я хоть и маленький, но начальник, и мне надо заботиться о своих работниках. Им надо получать молоко, мне надо за это все отчитываться.

— Но до утра это все равно решаться не будет. Так что можно лечь спать.

— Но как можно спать, когда на тебя направляют зеркала?

— Какие зеркала?

— А Вы что, не видите? Они все снимают на кинопленку, постоянно направляют на нас прожектора и отражающие зеркала!.. Вы завтра все ответите за свои действия. И все всё увидят на этом кино!

— И где стоят эти прожекторы, камеры, зеркала?

— Да как же где?! Вон, на столе. От них еще тараканы прикуривают.

— Что-о-ооо???

— Ну, тараканы, не зная, что это такое, пытаются прикуривать, а она (показывает на медсестру) их засушивает и складывает в кучку. Видишь, видишь кучу тараканов? (и показывает на черное пятно на столе от старого сгоревшего чайника или утюга) И черти им не мешают! Надо же!..

— Какие черти?

— А те, что занавеску дергают. Они на окне висят и думают, что им все равно ничего никто не сделает. А вот я сейчас замахнусь и все исчезнут. Они, правда, потом вернутся, но не всегда те же самые…

— А кто-то из них что-то говорит?

— Ну да: черти так противно хихикают, тараканы шипят и потрескивают, когда высыхают, а киношники за кадром галдят, как на базаре. И если бы о чем-то путном, а то такой бред обсуждают…

— Нет, тебе они что-то говорят?

— Ну, иногда и мне говорят. Вот о вас всех сказали, что вы придете и будете такие глупые вопросы задавать.

— Давайте укольчик сделаем?

— Какой еще укольчик? Мне не надо укольчика! Я эти заразы уже насмотрелся. Мне комары всю задницу искололи. А блохи и муравьи на спине кусают, — посмотрите, сколько их там скопилось.

Словом, содержательно поговорили! Надо учитывать также то, что речь больного не чрезмерно обильно, но достаточно часто и смачно сдабривается простыми русскими непечатными выражениями.

Всем нам давно надоели такие вот разговорчивые пациенты. Доктор пытается не подавать вида, что ей хочется рассмеяться, и в то же время ей невыносимо хочется спать. Хотя сонливость, наверно, начинает проходить… Накатывает раздражение.

— Ну, так будем мерить давление?

— Да что мне твое давление!?!.. Я вам всем покажу, как издеваться над людьми. Этот шум, эти люди, эти аппараты, вспышки, прожектора, зеркала… Да когда это кончится!?.

— Что закончится?

— Да киносъемка ваша!!! Мать вашу….

Больной вскакивает, резко разворачивается в сторону врача и буквально нависает над ним. Ну, прямо как Кин-Конг над маленькой туземкой. Более-менее благодушное настроение мгновенно сменяется агрессией, выражение лица меняется, в глазах появляется злость. Он протягивает руки в сторону горла маленькой доктора, сестры шарахаются в сторону, одна из них зажмуривается, санитарка застыла на месте с широко открытыми глазами. Доктор хотя внутри у нее все сжалось, но она понимает, что у нее только 1 путь и выжить в этой ситуации, и хоть что-то сделать. И она продолжила говорить, не смотря на протянутые в ее направлении и почти прикоснувшиеся к ее горлу руки.

— Ну, этих кадров мы сейчас попросим уйти, — правда, они тоже понимают, что снимают коронные кадры.

— Да, это хорошо. Я пока руки помою.

— Мойте, кран в той стороне. Помоете, идите в свою палату, мы там спрячемся от киношников и поговорим. Все-таки хочется поговорить без свидетельства на кинопленке.

Доктор идет в сестринскую к телефону и набирает "03".

— "Скорая"? Я врач больницы. Мне надо вызвать психиатрическую бригаду.

— Что у Вас там, доктор?

— Белочка орешки грызет!:)

— Понятно. Говорите, куда ехать.

— Больница №…, кардиологическое отделение. Бригада на базе?

— Нет. Они на вызове. И ранее, чем через 2–3 часа даже и не ожидайте.

— Удружили! Специально что ли? Соедините меня со старшим врачом.

— Старший врач слушает.

— Что мне делать? — описывает ситуацию. — А тут еще ваша бригада на вызове.

— Вы можете его уколоть седативными медикаментами, привязать.

— Спасибо за совет, но он по росту и весу больше любой из нас в 2–3 раза, приблизиться к себе не дает. А вязать?.. Вы пробовали больного такого в "горячке" вязать?

— Я Вам сочувствую, но ничем помочь не могу. Это Ваша проблема, Вы ее и решайте. Бригада, как только освободится, к вам приедет. Если очень тяжко — вызывайте милицию.

— И чем она мне поможет?

— Помогут с ним справиться и защитят Вашу жизнь, если все так на самом деле серьезно, как Вы рассказываете.

— Но… — но в трубке уже только короткие гудки отбоя. Поговорили, называется, спасибо…

— Доктор-доктор! Пошли, что я Вам расскажу!

Врач, сестра и санитарка выходят на лестничную клетку. В руках как по мановению волшебной палочки появляются сигареты, огоньки зажигалок, по лестничной клетке расползается синий дымок сигаретного дыма.

— Как Вы думаете, как он руки мыл?

— Ну-у-у?..

— Он подошел к стене около шторы в коридоре, — ну, где до этого черти висели, — протянул руку к гладкой стене, покрутил пальцами и кистью, как бы открыл кран. Руки "мыл" долго и с огромным удовольствием. Потом "закрыл кран", вытер руки носовым платком и пошел в палату.

Девушки давятся от смеха дымом, кажется наступает минутная передышка…

— А что это вы тут делаете? — на лестничную площадку, открыв дверь, выходит "белочка". — С киборгами моими договариваетесь?

— А что, они у Вас есть?

— Да сколько угодно! И везде-везде, — такие маленькие, что не всегда и видно их. А что вы курите? (Врач дает глазами знак перепуганной сестре дать ему сигарету.)

— Вот такое. А Вы тоже курите?

— Ну, конечно! Только мой режиссер, зараза, сегодня вечером, уходя из моего офиса, положил пачку себе в карман, (и выразительно с удовольствием закуривает)

Доктор начинает уже приходить в себя от столь неожиданного поворота событий.

— Девочки, я пойду пока позвоню.

По телефону вызывается милиция. Спустя 30–40 минут появляются новые действующие лица, — 2 молодых человека в милицейской форме, бронежилетах, касках, в "сбруе":

— Ну, вот и статистов добавилось, — комментирует "белочка". — Мужики, вы за кого болеете: за киборгов или за металлургов?

— Че-е-го-ооо?..

— Ну мы тут играем в тараканьи бега, — видите сколько тараканов нажарили, — и хотим вас принять в игру.

— Где тараканов жарили? Зачем? — они еще не поняли, о чем идет речь и с удивлением смотрят на медиков.

— Ну. вы же понимаете, белочка нам тараканов принесла, мы их жарили, гоняли… — буквально давясь от смеха, говорит сестра.

— Да нет, — вмешивается "белочка", — мы их сперва гоняли, а потом жарили.

— Ну и … — постепенно начинают "врубаться" вновь прибывшие.

— Вы ставки за киношников будете делать или за себя?

— Каких киношников?

— Ну, тех, что зеркала на нас направляют!

— Какие зеркала?

— А чтобы прожектора не только в глаза светили, но и в затылок. А то темные затылки на большом экране не смотрятся, точнее, смотрятся темными пятнами. Это никто допустить не может. Так ведь?

Словом, разговор, начатый уже более часа назад, начинает приобретать комический характер, особенно в глазах нашей доблестной милиции. Впрочем, им, как оказалось, тоже не привыкать. Они тоже такое видели в отделениях. Просто у каждого больного это протекает совершенно отлично от другого. И не всегда можно отличить речь больного в момент приступа и в момент просветления.

— Что случилось, доктор?

— Да вот, видите? Нам, даже вчетвером, хрупким девушкам с ним не справиться, Его надо как-то связать, скрутить, чтобы мы могли его хотя бы уколоть.

— У вас готово, что колоть?

— Нет, у нас таких медикаментов нет и быть не может. Они есть у наших анестезиологов. Сейчас мы их позовем.

Через 10 минут на пороге отделения появляются врач-анестезиолог и сестра анестезистка. Представление продолжается.

— Что у вас случилось?

— Хотим уколоть больного с "белочкой" медикаментами из вашего арсенала.

— Понятно. Где он?

— Да вот он и стоит.

— Ну что, укольчик сделаем? Это совсем не больно.

— А больно будет тому чародею, который сидит у тебя на плече и теребит твое ухо! Если это так классно замаскированный артист, то я аплодирую стоя, а если спецэффекты или компьютерная графика, тогда я просто презираю вас.

— Не понял, за что презираешь? — подыгрывает ему анестезиолог.

— Проще надо быть, молодой человек, проще. И тогда люди к тебе потянутся. Вот я начальник цеха большого завода, и все-таки люди ко мне тянутся. Я ни с кем не отказываюсь посидеть, поговорить…

— С бутылкой? — как бы, между прочим, уточняет врач.

— Ну не без этого. Они же со всей душой. И надо быть бесчеловечным, чтобы этого не понимать.

Словом, и ситуация, и ее происхождение понятны. Милиционеры помогают его связать, привязать к койке, что сопровождается веселыми и матерными выражениями. На эту возню ушло почти 10 минут. Анестезиолог уколол больного. Все подождали 15–20 минут, пока начало действовать лекарство.

— Доктор, — обратилась маленькая доктор к анестезиологу, — Вы можете пока приедет психиатрическая бригада забрать больного к себе в реанимацию?

— Я бы забрал, но мне сначала надо кого-то оттуда перевести, т. к. свободных мест уже нет, а к вам все равно скоро приедет бригада. А из реанимационного отделения они никого не заберут до утра.

И ушли. Скоро с ними распрощались и милиционеры. Они ушли достаточно веселом настроении со словами:

— Ну и колбасит же мужика!..

— Как-как???

— Ну коловоротит, выкаблучивает, вертиворотит…

Прошло почти 1.5–2 часа, пока приехала психиатрическая бригада, вот только забирать его они категорически отказались. Под предлогом, что этот больной только недавно поступил в кардиологическое отделение с какими-то там нарушениями ритма. Никакие доводы о том, что нарушения ритма связаны с тем, что под воздействием алкоголя происходят изменения в сердечной мышце ни к чему не привели. Они уехали "гордые и непобежденные".

Проводили их до дверей. Вернулись в палату… И тут обнаружили, что больной стоит отвязанный около умывальника и разглядывает себя в зеркало. Время действия медикаментов кончилось.

— А нельзя ли, девушки, позвать сюда гримеров, чтобы они поправили мне прическу? А то пока я спал, она немного примялась.

Кажется, песня наша начинается сначала.:)

Только к 6-ти часам утра мы смогли перевести его в реанимационное отделение для дальнейшего наблюдения, лечения и изоляции от окружающих, — то мест в отделении не было, то анестезиологов вызвали на срочную операцию, то… Словом, мы все это время с ним говорили, уговаривали, шутили, что-то обсуждали.

— Боже! Как я устала! — на утро рассказывала мне эта маленькая доктор.

— И ты знаешь, у меня до сих пор ощущение, как будто его руки уже на моей шее, как будто он в тот момент смог до меня дотянуться, прикоснуться. И мне становится так страшно-страшно!.. Я бы не хотела вновь это пережить. Я тебе это рассказываю, а внутри разливается какой-то такой противный холодок… Ха! И видел бы ты, как выглядели лица девушек, когда они стояли рядом во время этого!.. Это просто умора! Было такое впечатление, что это их сейчас начнут душить! А интересно, что бы они смогли сделать, если бы он на самом деле стал меня душить в тот момент или потом?


Строевые учения.

Около часа ночи. Звонок телефона. Ну почему все то, что может случиться в больнице, обязательно случается ночью и именно в мои дежурства?!.

— Доктор, у нас проблема!

— Что случилось?

— "Белочка" проснулась.

— Ну, началось!.. Все?

— Пока только одна. Впрочем, нам, кажется, и этой хватит.

Когда я принимал смену, заведующая отделением пульмонологии сказала, что оставляет мне троих алкоголиков, которые в любой момент могут войти в делирий. Всегда и все надеются на лучшее, потому до последнего момента хотелось и казалось, что назначенного нами превентивного (предупреждаюего, профилактического) лечения хватит, и ничего до утра не случится, Но вот оказалось, что не хватило, — не повезло!

— Иду.

Отделение, куда меня вызвали, состоит как бы из двух частей, разделенных лифтом, холлом, лестницей, по которой приходят сотрудники, посетители, больные. Когда-то в каждой половине были действующие сестринские посты, дежурили санитарки, были свои манипуляционные кабинеты.

Однако лучшие времена прошли, и с каждым ремонтом и каждой перепланировкой все меньше и меньше остается следов от одного из постов. Теперь больные из одной из половин отделения ходят на уколы и капельницы в другую половину отделения. В принципе, никто не жалуется, — ну и ладно.

Вот только в какие-то моменты времени, и в частности в вечернее и ночное время, эта "пустая" половина отделения на самом деле становится пустой: в ней не остается ни одного медицинского работника, больные, что покрепче, уходят домой на ночь. И тогда здесь могут твориться чудеса.

Вот, например, такие, как на этот раз.

— Рота, равняйсь! Сми-и-рна-а! Равнение на середину!

Посреди коридора на той "пустой" половине отделения застыла в комичной позе армейского равнения группа заспанных женщин в больничных халатиках и тапочках. Перед ними стоял мужик невысокого роста, крепенький, тоже в больничной одежде. Стоял навытяжку, как на плацу, гордо откинув голову.

Надо перехватывать инициативу. И громовым командирским голосом, — откуда только он у меня взялся, если я не служил в армии, только на сборах в институте, — начинаю командовать:

— Отставить! Смирно! Вольно! Разойтись! Командира ко мне!

— Сержант Копылов по Вашему распоряжению прибыл! — теперь мужичок вытягивается передо мной.

Не моргнув глазом смотрит мне в глаза, со старта приняв меня за старшего по званию. Впрочем, если он на самом деле сержант, то мое капитанское звание на самом деле выше!

— Сержант, что здесь происходит?

— Ночные учения. Отрабатываем ночной подъем по тревоге.

— Безобразие. Вы, сержант, допустили огромную ошибку, и потому назначаю Вам 3 наряда вне очереди. Первый Вы прямо сейчас же будете выполнять. Девушки, — обращаюсь к сестрам и санитаркам, — дайте-ка ему швабру, тряпку, ведро с водой.

— Сержант Копылов!

— Я!

— Берите инструменты и обработайте, да в темпе, полы в этой половине отделения.

— Есть!

— Начинайте!

Ну, смех смехом, а надо пока он занят что-то придумать.

Сестры предлагали завалить его общими усилиями на кровать, связать его, привязать к кровати, уколоть успокаивающим или снотворным препаратом.

— Девушки! На сколько я помню, ты, Лена, никак не можешь выносить беременности — срываются, ты, Алена, в настоящее время беременна. Вы хотите, чтобы этот амбал вас искалечил или погубил твоего ребенка? Вам что, за работу с такими больными платят психиатрические 40 %? Или вам при жизни памятник поставят, если с вами что-то случится? Я считаю, что для этого есть специализированные службы, вот пусть они им и занимаются.

Беру в руки телефонную трубку:

— Алло! Реанимация? Хочу вам перевести больного.

— Что у Вас, доктор, случилось?

— Белочка по отделению ходит,… — ну и рассказал, что у нас происходит.

— Сейчас пришлю своих сотрудников. Открывайте двери. (Дело в том, что все двери в корпусе и отделении с вечера запираются. А реанимация находится в другом корпусе.)

— Мы готовы!

Пока шли реаниматологи, знакомлюсь с историей болезни "белочки". Пневмония, не исключено хронический алкоголизм. Поступил неделю назад.

Из разговора с сестрами и санитаркой выясняю, что это 1 из тех больных, о которых мне упомянула зав. пульмонологией перед началом смены. Они совершенно случайно обнаружили этого больного уже после того, как он выгнал женщин, оставшихся на ночь в палатах на той "пустой" половине отделения, из палат, и муштровал их в коридоре. Не знаю, как уж надо было и чем так запугать этих бедных больных, чтобы они вот так слушались его среди ночи. Или спросонок не поняли ничего.

— Ваше задание выполнено. Слушаю Ваши дальнейшие приказания.

— Подождите в коридоре. Сейчас прибудет подкрепление, и вы перейдете под их командование.

Наконец-то появились анестезиологи. Но присмотревшись повнимательнее, я, если честно, пожалел о том, что их вызвал.

Двое молодых людей в белых халатах пришли в обнимку, т. к. идти поодиночке они бы не смогли, — земля качалась просто неимоверно. Один из них зачем-то на шею повесил сложенную простыню. С трудом они выразили желание посмотреть больного для оказания помощи и решения вопроса о его переводе на месте.

Показываю им стоящего рядом навытяжку больного.

— Сестра, надо его уколоть вот этим лекарством, — сказал более высокий и протянул сестре флакон со снотворным препаратом.

— Но мы не можем его уколоть, т. к. он агрессивен и не дается. Без проблем! Ты колоть можешь? Мы его будем держать, а ты уколешь. Хорошо?

Затолкали они его в его палату, поставили около кровати, и только вознамерились его толкнуть на кровать, как он просто лег сам на постель. От неожиданности тот реаниматолог, что повыше, просто перелетел через кровать, тот, что пониже, упал с этой стороны кровати, т. к. потерял точку опоры в лице своего коллеги.

И вот они лежат втроем: больной на кровати, двое анестезиологов с двух сторон от кровати. Высокий поднимает голову и с восхищением произносит:

— Во крутой мужик! Вы видели, как он меня завалил?

Словом, укололи, пока коллеги его удерживали для страховки. Стал засыпать.

— Вот видите, как все просто? Мы пришли, мы укололи, мы победили!

— Запишите, пожалуйста, все это в историю болезни.

Записывание одной инъекции в историю болезни заняло около 20 минут, т. к. то ручка не писала, то моя гелевая ручка почему-то рвала бумагу, то глаза закрывались, и ручка вообще выделывала на бумаге черт знает что. Но всему бывает свой конец. Вот и история была, наконец-то, записана…

А в дверях стоял мой сержант и вновь ждал моих приказаний!

— Ну что, коллеги, все записали? А теперь берите этого молодого человека, и ведите его к себе.

Вот только тогда выяснилась роль той простыни, которая изначально была намотана, как шарф, на одного из моих коллег:

Они сделали одну петлю вокруг больного, взяли с двух сторон эту простынь и повели его к себе в отделение. Здорово это выглядело в окно: то ли они его вели, то ли он их тащил.

Жаль тех женщин, которые по рассказам дежурных сестер, еще неделю ходили ночью в туалет только по 2–3 человека. Для безопасности.


Другое.

Много случаев, не хочется только их в памяти хранить. В моей памяти и не удержится такое множество опустившихся, мочащихся под себя достаточно не старых еще мужиков и женщин.

Не хочу даже об этом писать.

Просто к слову о том, что может делать алкоголь с людьми. Хочу привести только еще 1 эпизод из моей жизни.

Дело происходило в мужском общежитии шахтеров, в котором я жил во время своей работы в районном центре.

Хочу заранее уточнить, что это все происходило во времена социализма. Во времена Брежнева.

В общежитии умер старый шахтер. Все последние годы, как помнят его жильцы и работники общаги, он прожил в этом доме. У него в комнате не нашлось ни целой простыни, ни копейки денег. Что говорить о том, что у него не было ни дома, ни семьи, ни имущества. На похороны мы сбрасывались всей общагой, — кто сколько может. Да что-то выделило предприятие, на котором он когда-то работал.

А за окном моей комнаты общежития гудел ресторан. С момента получение зарплаты его коллеги по шахте туда заходили, садились, — и выходили не через день или два, а когда у них заканчивались деньги. А это могло быть с их-то заработками на то время чаще всего через 2–2.5 недели. Шли в общагу и "стреляли" у меня, врача, самые дешевые сигареты. Очередные кандидаты на похороны "в складчину".

Пояс.

Поступает из операционной после очередной операции в палату интенсивной терапии (читай: реанимации) больной. Этот больной пролежал у нас уже несколько недель, неоднократно переводился в хирургическое отделение, так у него состояние ухудшалось, его брали снова на стол, после чего опять спускали к нам.

С поступлением больного для нас наступают обычные рабочие условия, а для него достаточно необычные условия существования. Более всего приносит неудобства тот факт, что в палаты реанимации не может пройти ни один родственник, ни сотрудник, ни собутыльник. Наступают "черные" дни впервые в жизни вынужденного воздержания от алкоголя.

Каждый переносит это по-своему. Кто-то ловит вокруг себя, на себе и окружающих различных насекомых (мух, бабочек, жуков, тараканов и пр.), кто-то становится крайне агрессивным, кто-то сопротивляется лечению. Были и такие, что выпивали все из всех флаконов, что находили на своей и соседской прикроватных тумбочках в надежде найти похмел. Прятались от своих видений под одеяло, под кровать, просили — просто заклинали, — спасти их от воображаемой опасности.

Но доброжелательными и добрыми никто не становился, к сожалению.

Такие состояния наступают уже после 2–4 суток воздержания от алкоголя, а этот больной провел у нас уже несколько недель. Неоднократно осмотрен психиатром, сомнений в диагнозе алкогольного делирия нет никаких. Ему бы в общую палату попасть к таким же, как он и приходящим собутыльникам, да только состояние не позволяет.

А сам оказался из категории тех, кто в таком состоянии не хочет лежать, и все ему мешает, и везде ему надо докопаться… И повадился он трубки все из своего тела выдергивать, которые сочтет лишними: то иглу из вены, то катетер из мочевого пузыря. Пришлось, как и других "белочек" его привязывать. Но в таком состоянии эти больные почему-то на фоне убавления мозгов прибавляют в той изощренности, с которой они избавляются от всех "привязок". Бывает спеленаешь его как новорожденного младенца, и только отвернулся, как он уже вновь развязался. Объяснения, понятно, не действуют.

Во время последней операции по каким-то причинам не сходилась рана, — то ли кишечник газами раздуло, то ли что-то еще, — и пришлось хирургам временно вшить кусок марли, чтобы не оставлять кишечник открытым. Картинка, конечно, не для слабонервных: почти вся передняя брюшная стенка представляет собой большой многослойный кусок марли, из которого и по сторонам от которого выведено большое количество резиновых трубок — дренажей. А также куча венозных катетеров в различных венах, катетер в мочевом пузыре.

Ну, привязали его на совесть, — чуть ли не каждый палец и волосок на руках и ногах по отдельности. А также поперек и крест-накрест таз, живот и грудь. На мой взгляд, ни один разведчик не смог бы развязаться. Еще и "пригрузили" медикаментами.

Но, как выяснилось, только не в состоянии алкогольного делирия.

Заходит через несколько минут мой напарник-реаниматолог, и видит, что наш "спеленатый" стоит рядом с койкой без единой трубки, без единого катетера, показывает на марлю и зовет его:

— Слышь, мужик! Помоги! А то я никак не пойму, как этот пояс снимается.

Надо было видеть реакцию доктора: в прыжке через всю палату как в фильмах-боевиках он достигает больного и всем своим весом наваливается на него и заваливает на кровать.

Вы, читатели, конечно, можете много рассуждать о гуманности, об индивидуальных постах у постели тяжелых больных. Но понять доктора можно только с позиции, что достаточно сейчас нарушить целостность этой марли, и весь кишечник окажется на полу. И дело не в ответственности, а хотя бы в том количестве работы, которую уже проделали с этим больным и сколько еще прибавится.

И самое прекрасное чувство испытываешь с этими больными, когда передаешь их назад в отделение! Наша работа закончена, — мучайтесь дальше с ним сами.

"Назойливые" пациенты.

Много и неоднократно приходится сталкиваться с тем, что многие люди представляют нашу работу как развлечение, как что-то такое эфемерное, с чем мы легко и просто проходим по жизни.

Даже наши родные порой не хотят верить, что, имея под рукой все условия для блуда и прелюбодеяния, мы этим не хотим заниматься, что во время ночных дежурств более предпочтительно ночью поспать хотя бы несколько минут, чтобы дать расслабиться мышцам, нервам и чувствам, чем еще более их напрягать. Куда уж это объяснить тем, кто является совершенно чужим нам человеком!..

Да, мы ходим чистенькие и беленькие, надушенные и корректные, доброжелательные и улыбающиеся, предупредительные и отзывчивые. Мы можем быть молчаливыми и говорливыми в зависимости оттого, что требуют обстоятельства.

Как официантку в ночном клубе, как смазливую девочку в чужом лифте, как… Словом отдельным людям кажется, что именно им мы улыбаемся, что именно они являются для нас центром внимания… И или честно влюбляются в нас и наших сотрудников, или откровенно флиртуют, или на самом деле начинают преследовать нас со своими не вполне медицинскими проблемами.

Дуракам закон не писан.

Как всегда вечер, как всегда мигалка "скорой" за окном, как всегда работа, работа, работа… На этот раз привезли 30-32-летнего пациента с грустным озабоченным выражением лица. Впрочем, кто из нас будет не озабочен и грустный, если ему скажут, что у него предположительно язва желудка? Назовем его, например, Игорем В.

— Доктор, вот привезли с подозрением на какое-то хирургическое заболевание. Возможно это язвенная болезнь желудка, но какая-то она не характерная, не типичная. — говорит дежурному врачу (назовем ее Елена В.) фельдшер "скорой помощи".

— Разберемся. Можете ехать.

Доктор приемного отделения, — маленькая ростом, худенькая и весьма симпатичная с милой доброжелательной улыбкой, — после осмотра хирургов сама слушает, щупает и выстукивает грудную клетку и живот больного, назначает анализы, рентген легких. И продолжает сомневаться. Обращается ко мне, как к старшему товарищу, за советом. Совместно вновь осматриваем больного.

— Что Вас, Елена В., не утраивает?

— Звуковая картина его дыхания над легкими. Особенно в нижней части. Ведь здесь выслушиваются звуки весьма характерные для воспаления легких, а симптоматика столь скудная…

— Давай дождемся ответа рентгеновского и других обследований. Тогда и примем решение.

Проходит около часа, и мы получаем на руки результаты анализов и рентгена. Диагноз пневмонии подтверждается. Более того, в процессе продолжающейся беседы выясняю, что пациенту пришлось достаточно много времени работать со спорами грибов в питомнике по их разведению без средств защиты органов дыхания. Это по крайней мере объясняет не типичность проявления заболевания и еще более усугубляет возможный прогноз его течения. Долго приходится уговаривать больного потому, что он категорически отказывается ложиться в больницу. Мотивирует, что ему приходится работать на 2-Зх работах, и госпитализация для него фактически означает не только потерю заработка, но и потерю работы. Впрочем, его все-таки удается уговорить.

Похвалив молодую доктора за правильно поставленный диагноз ухожу к себе в отделение. Там же встречаю этого нового больного. Впрочем, чувствую, что встречаться мне с ним придется достаточно часто и долго. На каждом моем дежурстве. Я достаточно часто дежурю, всегда весьма контактен и доброжелателен к пациентам, чем они часто и беззастенчиво пользуются, а он как раз похож на весьма назойливого и мнительного пациента, достающего своими вопросами обо всем на свете.

Так оно и оказалось. Я видел его на каждом своем дежурстве. Я отвечал на его вопросы, которые он "не успел" задать своему лечащему врачу. Однако по ходу вопросов я замечал, что помимо медицинских вопросов Игорь В. все чаще и больше задавал вопросов о докторе приемного отделения, с кем он столкнулся при поступлении в больницу. Особенно узнав, что она является моим старинным и хорошим другом. Постепенно он стал все чаще и активнее рассказывать, как он ею восхищен этой женщиной, как он хочет ее видеть вновь и вновь. "Запеленговав" четко это направление его вопросов и высказываний я попытался объяснить ему, что:

— Игорь В. Послушайте! Эта женщина замужем.

— Игорь В. Вы должны понимать, что Елена В., не смотря на свою доброжелательность, не будет обрадована Вашими излияниями, Вашим появлением.

— Игорь В. Вам не стоит отвлекать ее от работы. У нас, и потому и у нее достаточно нервная и напряженная работа, и Вы будете ей мешать своим присутствием (это когда он стал выяснять дни ее дежурств и высказал вскользь идею прийти к ней на работу).

— Игорь В. Это нетактично по отношению к ней: как она сможет объяснить окружающим Ваше появление в вечернее или ночное время у себя на работе.

Впрочем, все мои увещевания не принесли никакого результата.

В одно из очередных дежурств около 2-х часов ночи ко мне приходит мед. сестра и говорит, что из ее отделения больной сбежал.

— Как это сбежал?

— Вы и представить себе не можете! Он хотел сначала выйти через лифт. Но лифтер отказался его выпустить в 11–12 ночи. Потом он стал предлагать принести мне выпивку, конфеты, цветы… И бог знает еще что, но для всего этого надо было выйти из отделения и корпуса и сходить в магазин. И он предлагал, что сам сходит за всем этим.

— Ну и?..

— Я отказалась, пригрозила, что вызову дежурного врача и ему запишут нарушение больничного режима в историю болезни. Тогда ему не видать больничного листа. Он ушел. А потом пришли пациента из его палаты и сказали, что он спустился по водосточной трубе (это с 4-го! этажа) и куда-то ушел. Я подождала 1–1.5 часа, но он не вернулся. Я не знаю, что мне делать.

— С чего бы он так разволновался? (Я знал, кто сегодня дежурит по приемному отделению, и потому предположил причину его такого поведения.)

— Да в общем-то ничего не произошло. Позвонила врач приемного отделения, предупредила, что поступает новая больная к нам в отделение. Он спросил, чей это голос, кто там сегодня дежурит… А потом переоделся в цивильное. С этого момента все и началось.

Я набрал номер доктора приемного отделения:

— Привет, Елена В.! Тебе никто там работать не мешает?

— А ты откуда знаешь?

— Предполагаю. И кажется не безуспешно. Тебе помощь нужна?

— Я справлюсь сама. Не в первой!

— Чего он хочет от тебя?

— Дуракам закон не писан. Бред полнейший. Утром расскажу.

— Елена В.! Если что — зови. Я подойду.

— Ладушки. Учту.

Словом, пришел он в свое отделение еще спустя почти полчаса тем же путем, что и ушел. Без конфет, без шампанского, без цветов, чем в целом даже и не удивил мед. сестричку своего отделения. По моей просьбе он подошел ко мне. В любом случае я должен был удостовериться в его "сохранности" и отсутствия алкогольного или наркотического опьянения.

— Игорь В. Вы понимаете, что вы обидели человека?

— Чем? — точно, что "дуракам закон не писан".

— Игорь В. Вы понимаете, что вы мешали доктору работать или отдыхать в те короткие минуты передышки, которые иногда там бывают?

— Я ей не мешал. Я только говорил комплименты. И благодарил за хорошую работу в то время, когда меня доставили.

— Игорь В. Вы понимаете, что вы компрометировали молодую женщину, находясь в такое время у нее в кабинете?

— Я не собираюсь никому этого рассказывать.

— Игорь В. Вы понимаете, что вы ей абсолютно безразличны, и только врожденная тактичность и профессиональная доброжелательность спасли Вас от сдачи в милицию или других неприятностей?

— Я бы этого не допустил. (Наивен или придуривается?) И откуда Вы все знаете?

Словом, я понял, что разговаривать с ним бесполезно.

Мне потом на приемном отделении доктор рассказала, как он вдруг постучался в двери, как она была просто ошарашена его появлением и в течении 1.5–2 часов увещевала его прекратить этот цирк и вернуться в палату. И только после моего звонка, когда он понял, что мне тоже дали знать, что он здесь, когда она сказала, что я разъярен и готов вызвать милицию, он покинул ее и вернулся в отделение.

До сегодняшнего дня мне непонятно, на что мог рассчитывать мужик, ввалившись ночью к уставшей за сутки работы молодой женщине в кабинет и несколько часов надоедающий ей своими комплиментами?

К счастью его скоро выписали за какое-то другое нарушение. Он долго не хотел покидать стен больницы, но потом все-таки ушел. Тоже в мое дежурство и тоже после предупреждения, что я вызываю милицию.

Редактор.

— Тебя заинтересует знакомство с редактором местной медицинской газеты? — спросила меня моя коллега, бывшая одной из героинь прошлого рассказа.

— Конечно. Елена В.! Ты же знаешь, что мне такие знакомства очень интересны. У меня есть много материала, который так и просится на бумагу и на суд редакторов и читателей. А какая газета?

— Не знаю. Он мне приносил экземпляры, но я их куда-то задевала.

— И как я его найду?

— У меня остался телефон. Дать?

— Конечно!

Словом, связался я с этим человеком и пригласил его для беседы. Точнее даже не я его пригласил, а он сам настоятельно напросился на эту встречу. Особенно когда узнал, кто ему о нем сообщил.

Вот только в процессе разговора выяснилось, что всего-то вышло только 2 или 3 номера этой газеты, и при этом надежды на выход очередного тиража было бесконечно мало. Но человек вел себя вполне презентабельно, уверенно. Это, в общем-то, не раздражало, хотя и не внушало доверия. И к тому же исподволь собирал информацию о Елене В.!

Понятно, что он пусть и не со старта, но предложил сначала разместить в его газете рекламу, потом войти в долю для издания новой газеты, потом что-то еще. Пришлось отделываться от него, и при этом отделываться срочно. Под предлогом привалившей работы и пр.

Тогда он попросил позвонить по телефону, чтобы предупредить кого-то о своем скором приходе. Я разрешил.

— Девушка, примите сообщение на пейджер №… МИЛЫЙ! (Девушка! Это обязательно крупными буквами!) Разогрей картошечку. Я нахожусь недалеко и выхожу через 20 минут. Скоро буду. Встречай. Целую!

Каково же было мое удивление, когда он через неделю или около того звонит ко мне и просит о встрече, при чем срочной, при чем с каким-то интересным предложением. Ну, мало ли у человека что-то пробило в голове. Надо же дать ему шанс.

Пришел. Сел. Начал говорить. Опять "пурга". Причем разговор идет как-то так вязко, что никак не может закончиться. Перескакивает с одной темы на другую. На вполне конкретные вопросы полноценно не отвечает.

И опять собирает информацию о Елене В.

В какой-то момент меня вызвали для осмотра больного, а при возвращении обнаруживаю его сидящим рядом с электрокамином с ногами на этом камине. На этом же камине сушатся носки.

— Извините, у меня потекли сапоги, и надо немного подсушиться. Кстати, а у вас в больнице всегда и все пациенты ночуют?

— Ну, нет. Если человек лечится на дневном стационаре, тогда он на ночь уходит домой.

— Значит, кровать и постель пустуют?

— Ну да…

— А можно я где-то в больнице переночую?

— Чего?

— Ну, уже поздно, а ехать домой далековато. Да и ноги промокли… Я переночую, а утром у меня здесь не далеко назначена встреча, — это будет весьма удобно!

— А удобно ли будет мне просить кого-то из сестер уступить для Вас чью-то постель на ночь?

— А что, они не могут дать чистую постель, если Вы, доктор, попросите?

— А почему я должен это просить?

— И чувства человеколюбия и сострадания к ближнему.

— Но это не гостиница и не частное общежитие!

— Но столько коек пустует! Чего бы ими не воспользоваться?

— Идите в гостиницу. Там Вам предоставят все удобства.

— У меня нет денег.

— Это Ваши проблемы.

— А если Вас за меня попросит Елена В.?

Знал бы он, что за несколько минут до того, когда он назначил свой сегодняшний приход, Елена В. лихорадочно покинула ординаторскую и поскорее ушла в другой корпус, чтобы только не встречаться с ним.:)

Как теперь выяснилось, он начал к ней приставать сначала с просьбами о сотрудничестве, когда она еще работала в поликлинике, где не было недели, чтобы он не заявился к ней 1–2 раза на прием. Мотивировал, что очень доволен ее работой и результатами. И хотел бы проконсультироваться по тому или иному вопросу, связанному с его здоровьем или здоровьем его родственников и знакомых. Потом стал искать ее после ее увольнения из поликлиники. Никакие увещевания типа приведенных в прошлом рассказе на него не действовали. Встретив ее случайно на улице, он практически напросился на встречу с ней на новой работе, а она «удачно» переадресовала его ко мне.

— Если она позвонит ко мне и попросит, тогда я подумаю, но не обещаю, что выполню такую ее просьбу.

— Ну, так назовите мне ее домашний телефон, я ей позвоню, и она Вам перезвонит.

— Она Вам свой телефон давала?

— Да. Но я его оставил дома. (Елена В. как раз и предупредила меня, что телефон не давала.)

— Позвоните домой, пусть его Вам продиктуют.

— У меня никого нет дома.

— Ни чем не могу помочь.

— Но Вы же знаете ее телефон, вот и позвоните.

— Не хочу беспокоить в столь позднее время человека. Вы считаете это будет человеколюбием и состраданием к ближнему столь поздно разбудить дома человека?

Но это ничего не дало результатов. Он продолжал настаивать, уговаривать, увещевать… Понадобилось достаточно много времени, чтобы выпроводить его.

Он заявлялся на мои дежурства без звонка еще несколько раз, также неоднократно звонил мне домой и на работу, предлагал вновь встретиться. Я отказался.

Не так давно встретил его раз в райисполкоме, раз на улице с женщиной под ручку. Он меня не узнал или сделал вид, что не узнал.

А газета так и не вышла больше…

Если вы думаете, что предметом настойчивых домогательств могут служить только представительницы слабого пола в лице медицинских сестер, врачей и пр. прелестных созданий в белых халатиках, то вы глубоко заблуждаетесь. Я расскажу только несколько не вполне ординарных ситуаций с мужчинами-медиками, о которых так или иначе мне стало известно. Рассказывать об этом будет проще, если я расскажу об этом от первого лица.

Юные соблазнительницы.

В разные свои дежурства на приемном отделении больницы мне пришлось принимать двух молодых девушек в одно и то же отделение. (Если честно, то я до сих пор с трудом представляю, как кого и когда называть девочками, девушками и женщинами. С трактовками этого современной молодежью не хочется соглашаться.) Правда у одной из них была пневмония (воспаление легких), а у другой — обострение течения бронхиальной астмы. Обоих госпитализировали в пульмонологическое отделение.

Больная астмой: упитанная девушка невысокого роста с плотной чуть полноватой фигурой, с чуть отстоящими друг от друга некрупными зубами, светло-каштановыми волосами, интересным выговором с растягиванием буквы "и" и совершенным нежеланием работать ни в одном из возможных производств (по сей день сидит на иждивении матери и старшей сестры); на момент "знакомства" ей было около 18–19 лет; в поведении просматривалось домашнее воспитание с небольшим налетом общения с уличными компаниями, а точнее с потугами казаться крутой и самостоятельной.

Больная пневмонией: 15,5-летняя девушка (хотя и выглядела лет на 20–25), худенькая, среднего роста, без верхнего переднего зуба, крашенная (она в последствии, — а они обе не раз потом к нам попадали, — так часто перекрашивалась, что я не помню уж, какого цвета у нее тогда были волосы), одета в вызывающе открытые майки, на мой взгляд безвкусно накрашенная яркими оттенками недорогой косметики, с грубым прокуренным голосом. Во время первичного осмотра в приемном покое при опросе об учебе/работе, совершенно не смущаясь и не стесняясь, ответила, что она профессиональная проститутка, имеющей своего постоянного сутенера. Если честно, то мне совершенно не интересны были такие подробности, — достаточно было назваться безработной, — но она как-то так совершенно буднично об этом сказала, что это запомнилось. Особенно бросилось в глаза и запомнилось несоответствие ее внешнего вида и реального возраста.

Так вот эти две представительницы женского сословия с интервалом несколько дней попадают не только в одно отделение, но и в одну палату. Чуть позднее я, дежуря по терапевтическим отделениям, неоднократно видел их вместе: сидящими на скамеечке в больничном парке, идущими по коридору отделения, спускающимися или поднимающимися по лестнице, хохочущими в "зеленом" уголке холла.

Однажды, я вернулся в комнату дежурного врача, находящегося в том же отделении, очень поздно вечером, сел за стол и делал записи в истории болезни. Раздался стук в двери.

— Да?.. Открыто! Заходите — ответил я достаточно громко

— Можно, доктор? — в дверях появляется больная астмой в обычном больничном халатике. Аккуратно прикрывает за собой дверь.

— Можно, заходите. Что-то случилось?

— Да нет, ничего страшного. Ведь это Вы меня принимали?

— Да, кажется я.

— Вот только мне бы хотелось, чтобы Вы меня послушали (имелось в виду, послушал легкие) и сравнили с тем, что было при поступлении.

— Зачем, я и так вижу, что Вам лучше, что Вы перестали задыхаться, дыхание ровное, тихое, не шумное. Есть еще ряд показателей, по которым я могу судить, что у вас сейчас наступило значительное улучшение. К тому же Вас сразу же после поступления, я знаю, осмотрела и ежедневно слушает Ваш палатный врач. — Мне страшно не хотелось быть судьей или арбитром, а так же возможным невольным оценщиком чьей-то работы.

— Но мне бы хотелось, чтобы это сделали именно Вы и сейчас.

— Почему? Вам плохо?

— Нет. Но Ваше мнение мне очень важно.

— Ладно, раздевайтесь по пояс.

— А можно я закрою дверь в кабинет на ключ?

— Она закрыта, и без моего разрешения все равно никто сюда не войдет.

— Но я стесняюсь и боюсь.

— Ничего страшного не случится. Вы встанете спиной к дверям, и даже если кто-то войдет в кабинет без стука, — хотя такого за всю мою практику дежурств в этом отделении ни разу не могу припомнить, — то Вы все-таки будете стоять к нему спиной.

— Ну, я очень прошу,

Эти уговоры закончились только тогда, когда я сказал, что ключ от замка изнутри не входит в замочную скважину, или какой-то другой бред.

— Девушка. Или раздевайтесь по пояс и поворачивайтесь спиной, или идите в палату.

После этого она поворачивается ко мне лицом и буквально одним движением плеч сбрасывает халатик на пол. Под халатом нет более ни одной нитки, не то что бы кусочка ткани. Несколько смущенно (или с наигранным смущением, — не знаю) она перешагивает это халатик, делает молча шаг ко мне и поднимает руки за голову, как бы поправляя волосы на затылке, глазами в упор смотрит мне в глаза.

— Повернитесь, пожалуйста, спиной. Глубоко дышите открытым ртом. Можете одеваться. Как я и сказал, количество хрипов не просто значительно уменьшилось, но они почти исчезли. Буквально единичные хрипы остались справа, но это не так существенно для общей картины.

— А спереди вы послушаете?

— Давайте послушаю. Картина такая же. Ничего существенного к сказанному я добавить не смогу. Одевайтесь. Пожалуйста, а то замерзнете.

— Не замерзну, мне так даже приятно, — в халате немного жарко.

— Вам все-таки придется одеться и пойти в палату, — сказал я, прошел мимо нее и приоткрыл настежь входную дверь.

— Вы мне больше ничего не хотите сказать?

— Мне больше нечего сказать. Идите в палату.

Она ушла. И буквально через 2–3 минуты в приоткрытую дверь ординаторской постучалась ее подружка, — больная пневмонией.

— Да?.. Открыто! Входите, — ответил я на стук.

Хотите смейтесь, хотите нет (а мне стало уже не до смеха в тот момент), но ситуация повторилась до мелочей, как и диалог повторился почти слово в слово. Только теперь уже с этой больной.

Послушал и вывел за дверь и эту.

Проходит 15–20 минут. Точно не скажу, но успел сделать записи в нескольких историях болезней, как опять стук в дверь.

— Открыто! Входите.

— Можно, доктор? — в дверях появляется прежняя больная астмой в том же халатике.

— Что случилось?

— Доктор, мне стало хуже, — тяжелее дышать.

— Сколько времени?

— Как только ушла от Вас.

— И что Вы предлагаете?

— Послушайте меня, пожалуйста, ХОРОШО. Только я дверь все-таки закрыла бы…

Вновь широким театральным жестом халатик летит на пол, но теперь уже чуть ли не в угол ординаторской. Вся оставшаяся одежда представляла собой ярко алую ленту вокруг пояса.

Послушал. Естественно, как и ожидал, ничего не выслушал. Вышел в коридор, разбудил задремавшую в сестринской комнате мед. сестру. Назначил димедрол обоим, и…

Я спустился по служебной лестнице в другое отделение. Не смотря на поздний час сестры нижнего отделения не спали, — пили чай. Я напросился к ним за стол, пил с ними чай до двух часов ночи, рассказывал анекдоты.

В надежде, что прошло много времени и мои прошлые посетительницы уже успокоились, я поднялся в свою ординаторскую.

Больше никто не приходил.

Во время следующего моего дежурства они смотрели мне в глаза.

Не знаю, что они придумали: то ли поспорили на меня, то ли прикалывались… Если провокация, то для чего и во имя чего? Я их ни в тот раз, ни в последующие разы так и не стал спрашивать, — а они ничего не говорят.

Интересно, а что было бы, если бы я поддался?

Спринтер.

Вызывает меня как-то вечером медицинская сестра в одно из отделений для консультации кого-то из больных. Делаю спокойно свое дело: опрос, осмотр, назначения.

В коридоре на выходе меня останавливает еще одна немолодая уже женщина и просит:

— Доктор, у меня есть несколько вопросов. Могу я с Вами побеседовать?

— Да, что Вы хотели?

— Можем мы пройти в ординаторскую?

Заходим в пустынную ординаторскую, прикрываю за собой дверь. В вечерние часы в былые времена, когда никого из дневных врачей нет, почти все ординаторские, от которых оставались ключи у сестер, были в моем распоряжении.

— Слушаю Вас.

Сначала больная просит померить ей давление, потом послушать легкие и сердце, пощупать живот. Долгое время я не мог понять для чего ей это надо, и только потом понял, что это было только предлогом раздеться и показать мне свою обнаженную до пояса фигуру.

После того, как смотреть/слушать/щупать было уже нечего. Она встала с кушетки и, не одеваясь, даже не прикрыв плечи халатиком, прямо в лоб и спросила:

— Доктор, а Вы верите, что женщина может кончить буквально если не мгновенно, то очень даже быстро?

Поверить-то я могу, но в те еще перестроечные времена вести такие откровенные разговоры было не только не принято, но и верхом смелости, или распущенности, или… Словом, не принято!

— Почему Вы об этом спрашиваете?

— У меня именно так.

— Вас это беспокоит как-то?

— Напротив, это даже и хорошо! Хотите посмотреть сами?

— Что посмотреть?

— Посмотреть, как я быстро кончаю.

— И что для этого надо?

— Запереть дверь в ординаторскую, ну и … Словом соединиться со мной. Вы и увидите, как быстро и бурно я кончаю.

Если честно, у меня, тогда еще незрелого по нынешним меркам, хотя уже и не юного мужчины, в общем-то сложившаяся ситуация вызвала противоречивые чувства: с одной стороны мне было противно (сказывается, наверно, совковое воспитание), а с другой стороны душил внутренний смех.

— Зачем мне это? Вы подумали о том, что я женат? Что у меня есть ребенок?

— А причем тут жена и ребенок? Я же их не привлекаю к участию!

— Ну, хорошо, а Вам это зачем кому-то демонстрировать?

— Вы прямо как ребенок!!! Вы что же, не понимаете?

— Наверное, не хочу понимать. Извините, мне надо идти на приемный покой.

— Я могу туда к Вам прийти?

— Нет, не стоит. Я этого не хочу. Да и народу там всегда очень много толчется.

И ушел. И не жалею.

Вся ситуация, как и с девочками-соблазнительницами, попахивала чем-то нездоровым, непонятным.

Провокация? — Не знаю. В те годы уже провокации такого рода значения не играли.

Простое человеческое желание? Любопытство? — Возможно. Такое я не сбрасываю со счетов, как и то, что вкусы людей достаточно различны, и не только по этому вопросу.

Словом, думать об этом случае я перестал почти сразу, но вот не забывается он, почему-то.

Свадьба

Поздний вечер. Приемное отделение больницы.

Перед окнами приемного отделения останавливается кортеж легковых автомобилей с разноцветными лентами и воздушными шариками, укрепленными, где только можно. Выделяется машина невесты: стильная "Волга" с куклой на капоте и большим количеством лент. Прибытие кортежа сопровождается большим шумом, гудением клаксонов, хлопаньем большого количества дверей, большим количеством голосов.

Первое что приходит на ум, — что это кто-то из сотрудников вступает в брак и решил или решила принять поздравления от своей дежурящей смены. Такое случается, — мы живем вместе на работе от четверти до половины своей сознательной жизни, становимся сдружившимся коллективом, делим вместе радости и огорчения. Иногда молодожены так же приезжают и пьют вместе со своими сослуживцами шампанское прямо под нашими окнами и просят кого-то из нас их сфотографировать всех вместе.

Однако в дверь в окружении многочисленной свиты влетает невеста геркулесовской конституции в белом платье и, как положено, в фате. Высокого роста, широкая в плечах, высокая грудь, необъятная талия, короткая стрижка, как и положено девушке-атлету. Ей бы штангу в руки!.. Впрочем, никто не говорит, что в свободное время она не занимается штангой, борьбой, культуризмом или армрестлингом. Все может быть.

Только на этот раз вместо штанги у нее на вытянутых руках невысокий худенький паренек мальчишеского вида в строгом черном костюме, белой рубашке и галстуке. Парень без сознания. От всей компании выразительно несет спиртным.

— Спасите! Помогите! — голосит невеста.

— Что случилось?

— Спасите моего мужа! Т. е. моего жениха! Я еще и женой то в полной мере не ста-а-а-ла-а-а!!!

— Как и что произошло? Мне надо знать, что вы знаете. Ну, пожалуйста, успокойтесь. Расскажите, что и как произошло.

— Сели за стол. После первого же тоста мы встали, поцеловались, взяли фужеры, выпили до дна… И он упал бездыханный! Бедненький! Бедная я, бедная!!! Он умер! У меня с ним еще ничего не было!

— Я и не жена, и не вдова, — вечная невеста! Так что ли? Что делать? Что делать?!?

— Он закашлялся? Захлебнулся? Схватился за сердце? Как это было?

— Нет. Ничего не было. Просто упал и перестал дышать. Я его на руки — и к вам. На руках принесла! (Как нам потом рассказали родственники, она сначала бежала с женихом на руках впереди машины и никак не могла сообразить, что надо в нее сесть.)

Я давно уже в процессе разговора уложил молодого человека на кушетку, щупаю пульс, измеряю давление, заглядываю в зрачки, щупаю живот и т. д. Видимых повреждений не видно, кожные покровы розовые, дыхание ровное, сердечная деятельность не нарушена… На нашатырь не реагирует. Странно! Продолжая обследовать больного, подключаю сестер и лаборантов для взятия крови, снятия ЭКГ, вызываю на себя реаниматологов. Ничего не нахожу. Странно!

Вызванному реаниматологу рассказываю результаты своих обследований, передаю мужчину в его распоряжение. Больше не по состоянию, а чтобы охранить его от рвущихся к нему родственников и прекратить столпотворение на приемном покое, госпитализируем его в реанимацию.

Вся группа во главе с невестой-великаном перекочевывает в коридор и выстраиваются дружной толпой перед запертыми дверями реанимационного отделения. Невеста воет, родственники нервно курят, переговариваются. Чуть в стороне трое делают ставки — веяние нового времени. У каждого второго в руках, в карманах, сумках видны горлышки бутылок. Из группы женщин уже слышен смех. Словом, каждый уже занят своим делом…

Так проходит чуть более получаса. Двери из реанимационного отделения открываются, там, на пороге, стоит растрепанный, босиком с распущенным галстуком и расстегнутыми пуговицами жених. Живой и здоровый.

— Живой!!! Ты меня так напугал!!! Я тебя сейчас убью! — ринулась вперед невеста с букетов наперевес.

— Я-яя не виноват! Я не хотел! — запричитал жених, отступая задним ходом назад в реанимацию, но…

Молодая жена схватила его на руки, впилась губами в его губы, сжала руками так, что на самом деле показалось, что она сейчас раздавит его в руках или выжмет из него дух. Но все обошлось. Вся толпа опять погрузилась в машины и уехала. Стало непривычно тихо.

Наступала передышка… Кажется…

Р.S. Что можно сказать об этом случае? Молодой человек, как выяснилось, долго и активно помогал в подготовке свадьбы, бегал, волновался. В силу своей конституции и впечатлительной натуры почти ничего последние дни не ел, очень мало спал. За свадебным столом наступило расслабление, — а тут еще этот фужер с вином!..

Такое вот состояние бывает, и имеет название патологическим опьянением. Не повезло парню. Или наоборот повезло. За одно и любовь своей нареченной проверил.

Ухажер.

Реанимационное отделение. Поздний вечер. Я дежурил вместе с доцентом кафедры реанимации, — молодой симпатичной женщиной, весьма эффектной в медицинском халате и белой шапочке. То ли заработать хотела, то ли некому было в тот день дежурить.

Поступает мужчина 35–40 лет, с могучей атлетической фигурой, внешним обликом героя-любовника, — насмерть пьяный. "Дрова" — как иногда говорят.

Как положено в этом отделении его раздевают догола; в связи с непредсказуемостью поведения во время опьянения и сразу после выхода из него больного привязывают к койке, — что-то типа позы Иисуса Христа, распятого на кресте: руки привязаны к боковым стойкам в углах специально оборудованной для этих целей реанимационной койки, ноги так же разведены и привязаны к стойкам кровати. В вену в области ключицы вводится специальный виниловый катетер для быстрого и интенсивного введения растворов в венозное русло, в мочевые пути вводится резиновый катетер для вывода и сбора мочи. Учитывая тяжесть опьянения, повлекшую за собой нарушения дыхания, возможность рвоты и закупорки дыхательных путей рвотными массами мужику в трахею вводится также дыхательная трубка. Для исключения кровоизлияния в мозг и для его профилактики делается прокол в области спины и для контроля вводится тоненький катетер в спинномозговой канал.

Словом, обвешан трубками со всех сторон. Добавьте еще факт, что его только что отмыли от грязи, в которой он лежал на улице, мочи и фекалий, которые были в его одежде.

Проходит некоторое время. Лечение дало свой результат: больной стал сначала реагировать на болевые раздражители, потом открыл глаза, потом заволновался по поводу трубки в горле, — она стала ему мешать, — один из признаков улучшения его состояния.

Доцент наклоняется над ним, осматривает, потом вынимает трубку из горла.

— Девушка, а что Вы сегодня делаете вечером? Мы могли бы вместе поужинать? — говорит "клиент".

Это было на столько неожиданно, что мы даже не сразу и поняли, — это потом мы от души хохотали в ординаторской и не 1 день: представьте голого мужчину привязанного к койке с трубками в венах и причинном месте, который только что вышел из алкогольной комы с таким предложением поужинать!

Нарушение дыхания.

Вечер. Приемное отделение больницы.

Вваливается толпа 17-18-летних ребят. Возбуждены, перепутаны, настроены агрессивно.

— Спасите, помогите, девушка умирает!!!

— Где девушка находится?

— Да здесь, в коридоре, несут ее!

— Ну, так не теряйте время, заносите сюда скорее.

— Так несут, несут!.. Где же они?

Вносят на руках девушку того же нежного возраста весьма миловидную внешне. Дыхание очень-очень частое. Никаких внешних признаков какой-то причины происходящего.

— Что случилось, ребята?

— Не знаем! Она умирает! Она задыхается! Спасайте ее!

— Я этим сейчас и занимаюсь. Мне надо максимум информации о том, что произошло с ней. Тогда я смогу ей помочь.

— Ничего с ней не было!

— Что-то пила? Колола? Курила? Таблетки глотала? Ну, вы же понимаете о чем речь, мальчики?

— Мы понимаем о чем речь, но ничего такого не было. Она просто понервничала. Но не сильно.

— Она могла это сделать в тайне от вас, а вам не сказать?

— Она не отходила от нас никуда. Ленка! Держись! Все будет в порядке! — Девушка крепко держит его за руку, — так крепко, что его рука побелела.

— Девочка, отпусти руку парня. — Она замотала головой. — Тебе с этой рукой легче? — Она кивнула.

— Тогда отпусти его руку и возьми мою. Вот так. Молодые люди, а теперь пройдите в коридор. Мне надо осмотреть вашу подружку.

Осмотр девушки ничего не дал. Ну что же, попробуем:

— Смотри на меня. Смотри мне прямо в глаза. Никого более старайся не слышать. Для тебя есть только я и никто больше. Ты меня поняла? — Девушка закивала головой, продолжая часто дышать.

— Ты не глотала никакой гадости? Не подкурила чего-то? Не кололась? Только мне нужна правда, — мне надо знать, с чем бороться. — После каждого вопроса девушка отрицательно мотала головой.

— Тогда постарайся полностью сосредоточиться на моих глаза и тех словах, что я тебе сейчас буду говорить. И выполняй все команды. Понятно? — Девушка вновь закивала головой.

— Теперь смотри и слушай меня. Мы сейчас начнем дышать вместе. Вдох и выдох вместе, — ты и я.

Я начинаю дышать почти так же быстро, как и она. Это трудно, но можно себя заставить. К тому же мне надо еще руководить ею своими словами, давать ей команды, подбадривать…

— Дышим, девочка, дышим!.. Дышим вместе, как 1 человек. — Кладу руку ей на лоб. Смотри, как я дышу, смотри. Раз, раз, ра-аз, ра-а-аз. Вдох — выдох, вдох — выдох, вдо-ох — вы-ыдох, вдо-о-ох — вы-ы-ыдох, — давай, девочка, давай!

Медленно и верно начинаю снижать темп и частоту дыхательных движений. Сначала ее это взволновало, но после того, как я сжал ее руку, как сигнал, что все хорошо, — тогда она перестала волноваться и … стала вместе со мной замедлять темп.

— Тебе хватает воздуха?

— Дда-ааа! — Ну вот, уже первое слово. Это уже хорошо.

— Молодец! Давай дышать дальше. Раз, раз, ра-аз, ра-а-аз. Вдох — выдох, вдох — выдох, вдо-ох — вы-ыдох, вдо-о-ох — вы-ы-ыдох, — давай, девочка, давай! Старайся делать это глубже. Ты уже это можешь! Вот так, молодец!

Мое дыхание все медленнее и медленнее, все глубже и глубже, и так же замедляется дыхание девчушки. В конечном итоге мы вместе спустя еще несколько минут начинаем дышать нормально. Делаю несколько очень глубоких и очень медленных вдохов-выдохов, буквально принуждая девушку дышать также. Впрочем, она была не против.

— Ну, как дела?

За спиной слышу тяжелый выдох. Групповой! Я не обращал внимание на окружающих меня в тот момент сотрудников и других больных со своими родственниками, оказавшихся на приемном покое. А они практически затаили дыхание и следили за тем, как я работал с девочкой. Как потом рассказывали некоторые из них, одни невольно под воздействием моего голоса начали дышать так же часто, как и мы с пациенткой, другие вообще затаили дыхание так, что как будто и не дышали все это время.

Вот они и выдохнули в этот момент все разом. Господи, какой же это оказался шумный и глубокий выдох!

— Спасибо, доктор!

Девушка вскочила, кинулась мне на шею, прижалась всем телом (но вот как-то чисто, дружески, благодарно, а не похабно-совращающе, — так это у меня осталось в памяти), буквально впилась мне в губы. Жаркий горячий страстный поцелуй буквально обжег меня. И вслед за этим без всякого перехода отрывается от меня и … стрелою в дверь! Ни тебе здрасьте, ни спасибо, ни до свидания…

— Ну что, доктор, улетела красавица? Хоть имя-то шепнула на ушко? Нет? Ну не повезло, не повезло… — по сей день подсмеиваются надо мной присутствовавшие при той сцене мои сотрудники.

— Да. Не повезло. Упустил.

Раздевайтесь.

Несколько раз мне приходилось сталкиваться с ситуацией, когда команду "Раздевайтесь" люди, особенно женщины, понимают весьма своеобразно.

Летняя ночь. Приемный покой крупной городской больницы. "Скорые" решили сделать небольшой перерыв или временно о нас забыли. Усталость уже стала наполнять мысли, головы, руки, ноги. Приходит такое состояние, когда хочется расслабиться, прилечь. Но что-то внутри нас не дает этого сделать. На фоне накопившегося за день напряжения не получается ни расслабиться, ни успокоиться. Совершенно тупые и невинные шутки вызывают улыбки у всех присутствующих, анекдоты, даже старые, — смех. Шутки приобретают порой весьма пикантный характер, иногда переходящие на личности присутствующих:

— Боже мой, как спать хочется!..

— А что, есть с кем?

— А что, разве вы никто?

— Но мы на работе не мужчины и не женщины. Мы медработники, сотрудники… И вообще-то, нас так много. Вы со всеми не справитесь.

— А я посмотрю, кто из вас первая запросит пощады!..

Настроение смешливое, острые шуточки сыпятся со всех сторон, со все возрастающей остротой. Вызывает смех уже чуть ли не просто вид чего-то простого, типа выставленного вперед указательного пальца руки.

За окном опять зашумел мотор автомобиля. В окно виден задний бампер машины "Скорой помощи". Но это даже не вызвало отрицательной реакции, — наоборот, вызвало новый взрыв смеха.

В таком настроении мы и встречаем очередную бригаду.

В двери приемного покоя больницы входят врач "скорой" в сопровождении фельдшера, который под руки ведет молоденькую женщину (девушку?) 18–19 лет в легкой летней футболке и спортивных штанах. Налицо приступ удушья при бронхиальной астме.

Вам приходилось когда-то видеть рядом с собой больного или больную с приступом бронхиальной астмы? Зрелище не страшное, но весьма удручающее: человеку не хватает воздуха, затруднен выдох, дыхание шумное, положение человека вынужденное сидя с упором на руки. Выражение лица таких больных колеблется от страдальческого и испуганного до безразличного, — все зависит от того, сколько времени этот человек страдает этим заболеванием, как часто у него эти приступы, тяжесть самих приступов, что из медикаментов он принимает. В руках или карманах почти обязательно есть карманные ингаляторы для купирования приступа.

Начинается стандартный опрос врачом приемного отделения поступающей больной и врача "скорой":

— Где живете? — Называет зону нашего обслуживания.

— Где и кем работаете?

— В другом районе в больнице санитаркой.

— Сколько лет болеете?

— Около 5–6 лет.

— Когда начался приступ?

— Несколько часов назад. Точнее 5–6 часов назад.

— Что принимаете ежедневно и что принимала сегодня до и во время приступа?

— Сегодня — все, что только можно (перечисляет). Без эффекта.

— Что и сколько вводила бригада "скорой помощи"?

Перечисляет врач "скорой".

— Какой эффект от введенных препаратов?

— Нулевой или очень мизерный.

— Принимает ли вообще и принимали ли сегодня гормональные препараты?

— Не надо мне гормоны! Не хочу! От них поправляются, а я этого не хочу! И так с каждым приездом в больницу мне их подкалывают.

— Сколько раз за сегодня приходилось пользоваться ингалятором?

— Уже несколько раз. Больше чем обычно.

Задаю еще ряд других вопросов больной и врачу "скорой". Потом приглашаю больную, доставленную бригадой в смежную комнату, прошу раздеться до пояса и позвать меня, когда будет готова.

Однако проходит несколько минут, — сколько надо времени, чтобы снять легкую футболку и все, что может оказаться под ней? — но никто меня не зовет.

Захожу в комнату, где оставил больную и вижу, что она стоит посреди комнаты и о чем-то сосредоточенно думает.

— Ну и что мы думаем? Вы будете раздеваться?

— А как?

— Я же сказал, — по пояс.

— А по пояс сверху или по пояс снизу?

Анекдотичность ситуации усиливается тем, что больная болеет уже 5–6 лет, сама работает медицинским работником, приступы происходят по несколько раз в месяц, неоднократно обращается к врачам, — и при всем при этом задать такой вопрос!?.

— Сверху!.. Если понадобится снизу, — я сам Вам помогу!

Я буквально давлюсь от смеха. Мне хочется смеяться, — не просто смеяться, а расхохотаться во весь голос. Тем труднее, что готовность рассмеяться обусловлена еще и совсем недавно происходящими шуточками, от которых я еще не вполне "остыл".

Приходит в этот момент на память похожий случай, очень и очень похожий:

Тоже лето, но только за несколько лет до этих событий.

Я работал в поликлинике участковым врачом, принимал людей на приеме в поликлинике, осматривал и назначал лечение на дому.

Как-то раз нам прислали на практику несколько студенток 3-го или 4-го курса для прохождения поликлинической практики. Одну из них прикрепили ко мне. Она сидела со мной на приеме, ходила по домам на вызова.

Мы проработали уже несколько дней или недель вместе. Студентка, в отличие от тех, с кем мне приходилось сталкиваться и работать ранее, оказалась довольно активной, "рвалась в бой", а не смывалась домой как можно раньше и под любым предлогом. Потому и работать с ней было интереснее, и вопросов она задавала достаточно много.

Естественно, возникал вопрос о чем-то интересном, ярком, запоминающемся, смешном. Как-то раз на приеме в поликлинике в перерыве между двумя больными я рассказал случай, как какая-то женщина при команде "Раздевайтесь по пояс" начала раздеваться ниже пояса.

— Женщины достаточно часто команду "Раздевайся" понимают довольно однозначно, — подсмеивался я над рассказанным случаем.

— Такого быть не может, — отвечала практикантка.

После стука в дверь вошла древняя старушка, пожаловалась на боли в животе и грудной клетке.

— Раздевайтесь по пояс и ложитесь на кушетку, — сказал я ей и продолжал что-то рассказывать практикантке, понизив голос. — Скажете, когда будете готовы. Я Вас послушаю и посмотрю живот.

Практикантка сидела ко мне лицом и спиной к пациентке и не видела ее действий. Да я и сам не следил за ней в ожидании рапорта о готовности, а сам что-то рассказывал практикантке. У пожилых людей с учетом их "проворности" и того, что у них достаточно часто надето много одежек хоть зимой, хоть летом, процесс раздевания может длиться иногда достаточно долго.

— Я готова, доктор.

Поднимаю глаза и с трудом могу сдержаться от смеха. Глазами показываю практикантке, чтобы она оглянулась и увидела все сама. Ведь совсем недавно, буквально сегодня, я рассказывал ей такой случай, и вот тебе еще… Женщина преклонного возраста разделась по пояс снизу и устроилась на кушетке, как на приеме у гинеколога.

— Бабушка, Вы же не у гинеколога!!!

— Ой! Простите! Я забыла! Сейчас, я сейчас…

Многие больные, имеющие такие хронические заболевания, лежат у нас по 2–3 раза в год, так или иначе сталкиваются с нами в стационаре, общаются. Приходится с ними работать и на приемном покое, и в отделениях больницы.

Данная пациентка, задавшая мне столь нестандартный вопрос на приемном покое, — весьма приятная, как оказалось девушка, — в последующем даже подружилась со мной и неоднократно вот уже много лет со смехом вспоминает мне дословно мои слова, сказанные в тот день на приемном покое глубокой ночью.

Что русскому хорошо…

Несколько лет назад по всей стране (как нам сказали, их не на что было содержать) были ликвидированы вытрезвители. Стали сокращаться психиатрические службы, занимающиеся именно алкоголиками. Расцвет шарлатанов, патентованных и лицензированных "кодировщиков от алкоголизма" очных и заочных не принесло многострадальному проспиртованному народу облегчения. Вспыхнувшая активность экстрасенсов сошла со временем на нет.

И раньше на "скорые" и в приемные отделения больниц приводились, приносились, привозились и направлялись граждане обоих полов в различных степенях алкогольного опьянения. При всеобщем изобилии и вытрезвителям, и нам было и чем им помощь оказывать, и чем усмирить их. Уж поверьте человеку, работавшему в различных ургентных службах: самое веселое — это увидеть глаза человека только 0.5–1 часа назад лежавшего пьяным в стельку, а теперь ничего от прошлого опьянения не ощущающего.

И помню комичный вопрос одного из них:

— Мужики! Я только что потратился на 2 бутылки водки! (И дело не в том, что потратился, а дело в том, что еще не везде ее последние годы перестройки можно было и найти, когда надо!) Я только что их выпил, мне было хорошо! Мне что же, с самого начала теперь начинать?

Но свято место пусто не бывает, — и функции вытрезвителя приходится теперь выполнять больницам по месту нахождения пьяного тела, если невозможно доказать его другую территориальную или ведомственную принадлежность. Вот и идет одностороння война, как нам, порой, кажется, — против нас.

Что русскому хорошо… Да уж. Давно бытует в народе эта фраза: "Что русскому хорошо, — то немцу смерть!" То ли от одного старого анекдота, то ли от чего-то еще.

Есть в любой отрасли стандарты, на которых работает вся отрасль. И отклонение от этих стандартов ни к чему хорошему не приводит.

Есть такие стандарты, — это знает любой ребенок, — и для различных показателей анализов крови. Такие же показатели есть и для различных степеней алкогольного опьянения: показатель алкоголя в крови 5.0 промилей (1 промиль = одной сотой процента) есть смертельная доза для человека.

Однако…

Опять "скорая". Опять мычащее и матерящееся тело с интенсивным алкогольным запахом доставлено и сгружено в место их доведения до кондиции: "отстойник", "греческий зал", "холодильник", "вытрезвитель". В каждой больнице по-разному называют такие комнаты, по-разному приспособленные или совсем неприспособленные. Их там в некоторых случаях складируют по несколько человек без различия пола и возраста. Они там мочатся под себя и своих соседей, орошают себя и полы рвотными массами и прочими биологическими жидкостями.

— Девушки, как мне ни не приятно, но ему надо взять кровь из вены.

— Док! А может он «сопротивлялся и не давался»?

— Ну, тогда я позову девушек из реанимации, и пусть они утрут вам нос. Хотите?

— Опять Вы над нами насмехаетесь!..

Как бы там не было, но кровь ему взяли. Мычания затихли, "больной" заснул.

Анализ крови на алкоголь делается в течение часа. Это самый неприятный час в жизни терапевта приемного покоя. С одной стороны нечем доказать реаниматологу, что больной подлежит переводу в его отделение для дальнейшего лечения и диагностики. С другой стороны проверить рефлексы порой не берется ни один невропатолог, т. к. они "смазаны" алкоголем. И если внешних повреждений головы нет, то это не значит, что в голове не может быть какой-то "вавки", возможно приведущей нашего выпившего пациента к могиле. Чаще всего реаниматологи начинают размахивать руками, ссылаться на то, что все пьяные не могут проходить через их отделение, что реанимация не резиновая, что это "просто пьяный" и т. д. Самым весомым аргументом в таком случае может быть анализ крови.

А потом, когда спустя час ты получаешь ответ лаборатории, то иногда хочется смеяться, иногда плакать. Представьте себе, что анализ крови на алкоголь отрицательный, а больной без сознания. Причин для этого может быть много. Один такой мужичок с весьма странными кожными и сухожильными реакциями и множеством наколок в виде львов и тигров на груди и плечах пролежал у меня до утра, а потом просто встал и ушел ни с кем не прощаясь. Он не реагировал на болевые раздражители, но иногда реагировал просто на дуновение ветра в лицо, особенно если это было неожиданно без предупреждения. У меня так до сих пор и осталось впечатление, что он хорошо притворялся и симулировал. Или от милиции хотел уйти, или преследовал какую-то другую цель.

Но другой пациент в такой же ситуации после помещения его в реанимацию умер из-за того, что у него было кровоизлияние в мозг, а он более часа пролежал без оказания помощи просто потому, что у него изо рта был запах алкоголя.

У третьего на вскрытии нашли в мозгу изменения связанные с каким-то инфекционным заболеванием. Словом, весьма и весьма неприятный час ожидания.

Получив результат, показывающий незначительное опьянение, начинаешь думать о том, что это его бессознательное состояние есть индивидуальная реакция на алкоголь или сочетание алкогольного опьянения и какого-то серьезного заболевания, приведшего человека на грань жизни и смерти.

В данном случае я получаю из лаборатории весьма интересный результат — 7.4 Я специально уточнил в лаборатории, что это не описка, не ошибка. — Я сама удивилась, — сказала мне по телефону лаборант, — и повторно переделала анализ. Ответ тот же.

Т.е. 1,5 смертельные дозы. Естественно, реаниматоры его к себе забрали. Естественно, этот больной на фоне проведенного интенсивного лечения пришел в себя через достаточно короткий срок — несколько часов.

Мы все долго вспоминали этот случай, а потом были просто шокированы новым случаем.

В какой-то момент кто-то из дежуривших в вечернее время заведующих отделением привел на освидетельствование санитарку. У него сложилось впечатление, что она пьяна. Судя по запаху от нее, я ни в коем случае в этом не сомневался. Взяли кровь. В ожидании результатов женщина продолжала выполнять свои обязанности, т. е. катать каталки, мыть полы в отделении.

Можно ли описать наши выражения лиц, когда на ответе анализа была цифра 11,6? Проверили реактивы, проверили аппаратуру. Сделали анализ другим людям, — для сравнения. Все оказалось нормально. Может эти цифры были рассчитаны не на советского человека?

Вот уж поистине: "Что русскому хорошо, — то немцу смерть!"

Тамбовский волк.

Когда-то я жил и работал в небольшом районном центре участковым врачом и подрабатывал на так называемой "неотложке", — вечерние вызова. Суть в том, что такой же участковый врач в вечерние часы объезжает на машине вызова людей, заболевшим поздно, чтобы вызвать участкового врача, но им это очень надо, т. к. идти на работу они не могут по состоянию здоровья.

Ну и, конечно, этим порой пользовались те, кто по той ли иной причине опоздал вызвать врача утром.

Надо сказать, что я в то время жил в общежитии шахтеров на 3-м этаже в двухместной комнате. В этой комнате мне подселили еще одного мужчину — шахтера.

Я достаточно хорошо сдружился с некоторыми из проживавших в общежитии, мы играли в бильярд в подвале, пили вместе пиво, долго и часто спорили, играли на гитаре, пели и пр. Но невозможно в 5-этажном здании знать всех и дружить со всеми.

Как-то раз меня вызывают в вечернее время или в выходные дни в это же общежитие на 5-й этаж к одному незнакомому мне мужчине. Не помню уж, что у него там было, но помню, что в числе прочих медикаментов назначаю ему мочегонные. Описываю, как их принять сегодня и завтра утром, а потом у него будет достаточно времени, чтобы обратиться к участковому врачу для коррекции моих назначений. Это было необходимо сделать в любом случае, т. к. мочегонные средства не могут приниматься бесконтрольно.

После этого у меня была трудная неделя: я несколько раз дежурил ночами по стационару, ездил ночевать в областной центр к родным, играл целыми ночами на бильярде… Словом, через неделю около 18–00 я, наконец-то, попадаю в общежитие в свою комнату и блаженно вытягиваюсь на своей кровати. На соседней кровати поднимается голова моего соседа по комнате: Тебя искал какой-то мужик.

— Кто?

— Я его не знаю. Он не из нашего забоя, и как будто с верхнего этажа.

— И что он хотел?

— Он хотел видеть тебя. Несколько раз заходил, обещал зайти еще.

— Ладно, если надо — зайдет еще, — сказал я, блаженно засыпая.

Каково же было мое удивление, когда менее чем через час, кто-то трясет меня за плечо. Открываю глаза. Передо мной стоит мужик в домашней одежде. Что-то смутно знакомое, но я и не стараюсь вспомнить его. Мне хочется спать.

— Я пришел спросить у тебя, как мне принимать лекарства.

— Какие лекарства?

— Ну, эти, — как их? — мочегонные.

— Какие мочегонные?

— Ну, ты же сам их мне неделю (!!!) назад прописал. Вот я и хочу узнать, как их принимать дальше.

Я начинаю медленно сквозь сон понимать, кто он и что происходит. Во мне начинает закипать возмущение и злоба: ДА КТО ОН МНЕ, В КОНЦЕ-ТО КОНЦОВ, ТАКОЙ, ЧТОБЫ ВОРВАТЬСЯ В КОМНАТУ И РАЗБУДИТЬ??? С соседней койки вижу заинтересованные, хотя и сонные глаза моего соседа — шахтера.

— К участковому врачу обращались?

— Нет.

— А почему? Я ведь Вас направил к нему на следующий день?

— Ну, и зачем? Я тебя искал.

— А почему именно меня?

— Ну, ты же врач!..

— И что?..

— Ну, вот и лечи.

— Но уже 18–00. Я отработал свое, и теперь я не врач, ни инженер, сантехник, дворник. И я хочу отдыхать.

— Но ты же врач.

— (Обращаюсь к соседу по комнате) Саня! Слушай, ты в забой выйдешь после окончания смены?

— Ну, за двойную плату, наверно, выйду. И пусть мастер меня еще хорошо попросит!

— НЕТ!!! БЕСПЛАТНО!!!

— А не пошли бы они на…!!! Пусть сами работают! Чего это я должен свой выходной проводить на работе. Да еще и бесплатно!

— (Теперь я обращаюсь к стоящему мужику) Видал? Это даже не я тебя послал, а твой брат-шахтер.

— Ну, тогда я к тебе пришел как к другу. (Ну, перестанет он, наконец-то, мне "тыкать"?)

— Ты мне не друг. Я тебя не знаю. А у меня только 1 друг.

— Кто? (Ну, какова наглость?)

— Тамбовский волк!

— Ну, зачем ты так на себя наговариваешь?

— А на себя я могу сказать все, что хочу. Тебе не советую, и на тебя ничего не говорю. Усек? А теперь я хочу спать.

Сказал, — и повернулся к стене лицом. Он еще какое-то время потоптался у меня за спиной, потом ушел. Ни тебе "здравствуй", ни тебе "извини" или "до свидания".

— Саня, я что-то не так сказал?

— Да нет, все так.

Трудно сказать, сможет ли меня понять человек, совершенно не имеющий отношения к медицине, но помнящий как нас всех в брежневские временами заставляли работать "за идею". И как это было противно молчать и терпеть хамство. Особенно интеллигентным людям.

Мне на всю жизнь запомнились случаи из моего детства, когда моя мать — участковый педиатр — практически не имела ни свободных вечеров, ни выходных и праздников. К ней шли и шли люди со своими детьми.

Несколько раз было так, что приводили детей с инфекционными заболеваниями прямо к нам в дом, — никто, почему-то не хотел думать, что у нее тоже есть дети, семья. И что они тоже требуют внимания. И что они тоже могут заразиться.

Или поднимали с постели ночью, в холод, в мороз. Или отрывали от праздничного стола — день рождения, Новый год, 8 марта, — ничто для них не играло значения. Даже часто забывали просто на словах поздравить с праздником.

И все бесплатно! И если откажешь, то пойдут жаловаться начальству.

Мне на всю жизнь запомнилось, как я подходил к дверям на звонок и говорил, что мамы нет дома, что она на работе, в гостях, в кино, в театре, у знакомых и т. д. Как-то раз мать спустя несколько часов выносила мусор, а звонившие в дверь, оказалось, ждали ее на скамейке около подъезда, и очень удивлялись, как это они не заметили, как она вернулась домой.

Потому до конца моих дней и работы особенно бесит такая постановка вопроса. Свой труд, свое личное время все и всегда считали, ценили, а вот к врачу можно прийти в любое время!

Кажется, в последнее время такое отношение уже изменилось. Не для всех, не всегда, но я теперь не стесняюсь и не боюсь говорить, что это не входит в мой круг обязанностей, хотя я и могу это сделать за отдельную плату. Люди стали это понимать. И самое смешное в том, что не понимают это чаще всего только те, кто нами руководит — высшее начальство предприятия, района, города. Складывается впечатление, что они живут при коммунизме. Но только за наш счет.

Вот потому лучше я буду ТАМБОВСКИЙ ВОЛК. И сам, и мой друг. (c)

Ножички.

Данный рассказ я получил по местным электронным сетям и не могу его не привести. В целях большей читабельности излагаю от первого лица:

В воскресенье пошли с женой на рынок. Жена суетится, того надо взять, сего, ой, еще про это забыли. Надоело мне, навьюченному, за ней таскаться, порешили, что в уголке стану с поклажей, а она покупки будет по мере приобретения ко мне сносить. Стою, от нечего делать товар на ближайшем лотке рассматриваю. А товар, надо сказать, знатный — ножи, ножички и ножищи разных мастей и калибров — от сувенирных брелков, до "прыгунков" и кухонных тесаков, про охотничьи, "швейцарские" и прочие "бабочки" уж молчу. Стою, разглядываю молча, то один экземпляр, то другой… Видит хозяин — товаром интересуются, давай нахваливать:

— Гляди, какая вещь замечательная, настоящий, охотничий! И стоит недорого, покупай, уступлю! Сталь финская, ножны, смотри какая кожа! — ну, грузит, как положено.

— Нет, — отвечаю, — ни к чему мне, не охотник я…

— Ну вот, — не унимается, — на этого красавца взгляни: тут и отвертка, и шило, ножнички есть, штопор! В дороге вещь незаменимая, а если на природе, там, забухать придется…

— Нет, — говорю, — я, если и выпиваю, то исключительно дома.

— Да ты в руки-то его хоть возьми! Красавец!!!

Ну, думаю, зацепило парня, теперь не отвяжется, пока чего-нибудь не всучит. Ухожу в глухую несознанку:

— И в руки не буду брать!

— Боишься, что ли?

— ДА! Боюсь!

— Чего???

— Ножей всяких боюсь.

— ПОЧЕМУ???

— Дык, эта… Обрезаться можно. Это ж опасная вещь — нож!

— Слушай, — подозрительно, — А хлеб ты чем режешь?

— Ничем. Жена режет.

— Ну, а… там… колбаску?… — лезут на лоб глаза.

— Тоже жена.

— А… а… а если в командировке, там, в дороге, когда жены нет?

— Потому и в командировки не езжу. И вообще без жены — никуда. Понимаешь, я с детства колющих и режущих предметов — БОЮСЬ!!!

— Да-а-а… Нифига ж себе… И кем же ты, бедолага, работаешь?

И тут подошедшая жена все испортила:

— Доктором он работает. Хирургом. Пойдем, Леня!..

ППС.

Рассказано сотрудниками ППС. Очень похоже на правду.

Поздний вечер. Не слишком крупная, хотя и не слишком мелкая улочка. Освещение удовлетворительное, достаточное.

Машина "скорой помощи" останавливается около коммерческого киоска. Из передней кабины выходит симпатичная хрупкая маленькая доктор и направляется к киоску.

— Што? Шакаладку захотелось? — раздался насмешливый голос с приблатненной интонацией за ее спиной, когда она наклонилась к окошку.

Девушка купила то, что намечала и поспешила к машине. Однако из-за угла киоска вывалилась толпа подростков-переростков, с пивом в руках и нагло-озорным огнем в глазах. Нельзя сказать, что девушка-врач бежала, нельзя сказать, что эта оголтелая толпа идиотов ее догоняла, однако около дверцы машины они оказались в одно время.

Врач пытается открыть дверцу и сесть на переднее сиденье, однако переростки не дают этого сделать. Начинаются сальные шуточки, скабрезные предложения, кто-то уже протянул руку с явным намерением нанести "оскорбление действием".

— Молодые люди! Не надо! Это может плохо кончиться, — однако ее слова вызвали бурю наглого смеха и толпа стала надвигаться уже почти угрожающе.

Однако именно в этот момент открылась дверца салона, откуда вышли три молодых человека, больше вызывающие ассоциации с трехстворчатыми бельевыми шкафами каждый, с совершенно неулыбчатыми застывшими безразличными лицами, с тельняшками, выглядывающими из под не сходящихся медицинских халатов (прямо-таки Три Богатыря).

И кто же из оголтелой толпы приставших идиотов мог подумать, что нарвется на одну из психиатрических бригад, а в качестве санитаров сегодня как по заказу подрабатывали группа то ли бывших спецназовцев, то ли демобилизованные десантников…

Особенно впечатляет дальнейший рассказ непосредственно из уст сержанта ППС:

— Едем мы, значит, по району, — патрулируем, то есть. Проезжаем мимо этой улицы и видим, что стоит там машина "скорой", но около нее что-то не так творится… Разворачиваемся, поворачиваем в эту улочку, подъезжаем, выходим из машины. И видим совершенно оригинальную картину: та самая группа оголтелых идиотов в полном составе бегает вокруг машины "скорой помощи". На переднем сиденье рядом с водителем сидит миловидная молодая доктор, рядом стоит "трехстворчатый шкаф" с выражением на лице довольного только что объевшегося сметаной кота, еще двое столь же довольных его сотоварищей стоят чуть в стороне с сигаретами. Каждый из группы идиотов после очередного круга останавливается около доктора, прикладывает руку к голове и докладывает что-то типа: "Разрешите обратиться. Пробег имени первого министра здравоохранения СССР Семашко проходит спокойно. Закончил девятый круг. Докладывал оголтелый идиот такой-то. Разрешите продолжать?" — после чего стоящий рядом "трехстворчатый шкаф" махал рукой и разрешал продолжить пробег, после чего наступала очередь докладывать следующего.

— Это сколько же времени "шкафы" их так дрессировали, и какими "словами" надо было "уговаривать" этих паразитов, чтобы они устроили такое представление обиженной ими доктору? Ни одна сторона на этот вопрос так и не ответила.

"Любимая" бабушка.

Повадилась одна старушка вызывать "скорую помощь" по 2–4 раза в день совершенно без всякого повода, — просто плохое самочувствие, или голова болит, или спина чешется, плохой сон, шумит за окном, обидели соседи и т. п. Никакие увещевания не помогали, — она никому не жаловалась, не настаивала на своей правоте. Однако с завидным постоянством пользовалась тем, что все поступившие на центральный диспетчерский пункт вызова должны быть обязательно обслужены. Не помогали активные вызовы к ней участкового врача, — ей, кажется, только это больше понравилось, и в последующем она стала настаивать на повторных активных вызовах врача поликлиники.

Мы пытались не отвечать на ее вопросы, — играли в "молчанку". Просто уезжали без уколов. Кто-то срывался и даже кричал на нее. Кто-то говорил ей обидные слова. Это служило поводом для жалоб и повторных вызовов.

В статистике работы подстанции наметился рост одного из отрицательных показателей — повторных вызовов. Наше начальство пробовало также ее посещать и решить вопрос, можно ли игнорировать ее вызова. Много и долго с ней разговаривали. (Это ей тоже нравилось, — она записала все имена посещавших ее начальников, и потом еще и звонила к ним по поводу и без повода: пожаловаться на здоровье или на нас, спросить совета или дать совет, например, по организации работы "скорой".)

Но все бесполезно: она продолжала "делать свое дело" даже порой сразу же после таких посещений. "Её расстроили" видите ли, "разволоновали". Ей требуется помощь.

И так длилось достаточно долго: более года. Для кого-то это стало привычно, кто-то просто устал спорить и раздражаться, кого-то начинало трясти при одном только упоминании ее имени. У самой старушки так же появились предпочтения и любимцы из числа наших сотрудников: порой она категорически вызывала кого-то из нас конкретно независимо от желания самого врача. Получался просто какой-то кошмар: сама она вызывала уже по 3–6 раз в день, очень любила поговорить, И каждое наше движение в протест ее вызовов вызывало столь хорошо организованную реакцию и как следствие увеличение количества повторных вызовов и звонков по всем инстанциям. Ей уже давно не надо было интересоваться нашими фамилиями, — она отлично знала нас всех и по имени-отчеству, и по фамилиям…

В один прекрасный момент на очередной ее вызов на звонок в дверь входит врач с баяном и миловидная фельдшер с большим белым платочком на плечах (возможно, это была пеленка из стерильного запаса). Они остановились посередине комнаты, врач заиграл какой-то танцевальный мотив, фельдшер сплясала вокруг него, после чего они поклонились и, не говоря ни слова, ушли.

Ошарашенная бабка сразу же взялась за телефонную трубку.

На ее звонок "в центральную" приехала психиатрическая бригада.

С тех пор эта бабушка "скорую" не вызывает.

Рассказывали мне про другую бабушку в другом городе. Трудно сказать, на сколько рассказанное было правдой, на сколько было местным фольклором.

Вместо врача с баяном и фельдшера с платочком в комнату вошли 4 мужчины в белых халатах, сбросили со стола ее баночки и коробочки, застелили стол газеткой. На газетку поставили бутылку, какую-то колбасно-луковую закуску, стопки… Выпили, закусили, поговорили между собой… (Бабушка побоялась подать голос!) Потом собрали всё в газетку и ушли в дверь.

В результате звонка "в центральную" приехала психиатрическая бригада.

Конец тот же…

Но мне больше нравится первый вариант течения обстоятельств байки.

"Производственная" травма.

Разговор происходит в травмпункте.

— Доктор, кажется, я палец сломал.

— Да, похоже. Расскажите, как это произошло?

— Я во время спора с товарищем ткнул его пальцем в грудь.

— Ну, и что?…

— Ну что "ну что"?! Вот так и сломал!

"Повешенный".

Прибегает соседка: — Срочно! Помогите!

— Что случилось?

— Муж повесился в туалете! — всем хорошо известно, что ее муж давно уже отпетый алкоголик, а такие люди могут сотворить с собой все что угодно.

— Почему Вы так думаете?

— Он давно не отвечает из туалета…

— Так он, может, там заснул по-пьяни?

— … в связи с чем я заглянула в щель и увидела его с петлей на шее.

— Из петли вынули?

— Нет, я сразу же к Вам!

— Так чего было бежать ко мне через 3 подъезда?

— Ну так Вы же врач, сможете ему сделать искусственное дыхание.

Бегу к ней. Выламываю с грехом пополам дверь в туалет (у меня потом долго болели плечо и рука). Наш "дорогой" алкоголик лежит на полу с петлей на шее. Петля заканчивается 5–6 метровым концом веревки, другой конец веревки привязан к туалетному бачку. С пола раздается богатырский храп и несет удушливо самогоном. Так и хочется попросить соленого огурчика.

Погуляли немного.

Какой-то праздник не дежурящие подружки реаниматоры-анестезиологи встречали в дежурной комнате на работе. Компания весело и быстро набрала "убойное" количество алкоголя внутрь, после чего основная масса "полегла" на кушетке, диване и носилках.

Утром одна из анестезиологов проснулась в … морге рядом с трупом на соседних носилках, при чем этот труп очень удобно положил на нее руку и ногу, как бы обнимая и прижимая ее к себе. Из-за того, что труп уже застыл, освободиться от него удалось только со второй попытки.

Плотина.

Вызов в дневное время. Повод к вызову — женщина упала с плотины.

Теоретически прыжок должен быть смертельным: высота 40 метров, внизу бетон арматура…

Приезжаем к плотине, спускаемся в самый низ. На поверхности воды под самой плотиной лицом вниз плавает женщина с расставленными руками и ногами. При приближении к ней она поднимает голову и истерически начинает кричать с требованием оставить ее в покое.

— Что же вы делаете?

— Топлюсь! Не видите что ли?

— Зачем?

— Достали! Все достали! И Вы достали!!! — и сует голову в воду.

При прыжке с плотины она плохо оттолкнулась от края плотины (или вообще не отталкивалась) и попала на покатый спуск, проехалась на коленях и ягодицах вниз, заработав тем самым ссадины на выше названных местах. Со слов оказавшихся рядом рыбаков с момента приземления она старается держать голову под водой, но у нее ничего не получается. Что еще больше ее злит, что еще больше добавляет ей решимости довести дело до конца.:)

Самоубийца.

Решила одна женщина покончить счеты с жизнью, и не как-нибудь, а прыгнув с моста под приближающийся поезд. Чтобы наверняка и без проблем! Прыгнула. Попала в лобовое стекло тепловоза, разбила его, оседлала за шею машиниста и… отделалась легким испугом и незначительными царапинами. Машинист был госпитализирован с переломом шейных позвонков.

А теперь воспоминания машиниста:

— Еду я, значит, на тепловозе, подъезжаю к мосту. Вдруг навстречу летит ЗАДНИЦА, разбивает стекло, влетает внутрь, садится мне на шею верхом и… больше ничего не помню.

Наверно самоубийц надо было бы вынести в отдельную графу, но не хочется…

Таблетки.

Приезжает с вызова наша реанимационная бригада. Врач-реаниматолог не может остановиться от смеха. Таким мы его не видели даже после самого крутого анекдота.

— Что случилось? — вокруг него сразу же "организовалась" толпа, — как-никак случай, видимо, не ординарный, если наш видавший виды реаниматолог так хохочет.

— Дама. Отравление таблетками. — Как мы кратки, порой в своих объяснениях коллегам. И все всё понимают!

— И что?..

— Да ничего. 550 штук крупного калибра!!!

— Сколько-сколько? Не может быть!

— Я и сам не сразу поверил. Но когда начал промывать желудок — убедился.

— А что пила?

— Фтивазид. (лекарство использующееся давно и по настоящий день для лечения туберкулеза. Принимается в большом количестве и долго. Ряд больных из нежелания принимать столь большое количество лежа в стационаре собирают их "про запас" чтобы пить их потом дома. Вы сможете представить себе целую наволочку таблеток? А съесть их за один раз сможете?)

— Зачем?

— Суицидальная попытка.

— Фтивазидом?!? Бред!

— Так и я о том же. А вы можете себе представить обед из 550 таблеток? Даже если их запивать водой? И сколько воды придется выпить? А сколько места в желудке займут эти 550 таблеток? А сколь ко времени надо на это затратить?

— А что говорит пациентка?

— А она их ложками ела!

— Понравилось?

— Не знаю. Я потом никак ей зонд в желудок не мог втолкнуть, — таблетки не пускали.

Самое смешное как раз в том, что эти таблетки совершенно безвредны и никакого ущерба для здоровья нанести не могли ни в каких дозах.


P.S. Эти зарисовки «с натуры» — всё, что осталось от почти законченной книги.

К сожалению, восстановить не удастся.

Пусть хоть эти строки будут прочитаны разными людьми.




Оглавление

  • ВСТУПЛЕНИЕ.
  • Приемный покой.
  • Межреберная невралгия.
  • Ребенок.
  • Другие случаи.
  • Повезло.
  • Укус осы.
  • Людская глупость.
  • Белочка.
  • Строевые учения.
  • Другое.
  • "Назойливые" пациенты.
  • Дуракам закон не писан.
  • Редактор.
  • Юные соблазнительницы.
  • Спринтер.
  • Ухажер.
  • Нарушение дыхания.
  • Раздевайтесь.
  • Что русскому хорошо…
  • Тамбовский волк.
  • Ножички.
  • ППС.
  • "Любимая" бабушка.
  • "Производственная" травма.
  • "Повешенный".
  • Погуляли немного.
  • Плотина.
  • Самоубийца.
  • Таблетки.

  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © читать книги бесплатно