|
|
А. Колосов
Александр III, его личность, интимная жизнь и правление
Когда Александр III умер, один небезызвестный поэт написал стихотворение под заглавием «Слезы царя». Еврейское происхождение этого поэта и его принадлежность к числу русских интеллигентных либералов должны были бы внушить ему настолько тактичности, что муза его не должна была бы откликаться на смерть того, кто угнетал и давил как всю интеллигентную Россию, так и особенно беспощадно преследовал и травил еврейскую часть населения её. Но тем не менее стихотворение было оригинально по замыслу. Поэт рассказывал о молодом царе, подавленном горем по только что скончавшемуся, горячо любимому отцу. Но он теперь царь и не должен плакать и горевать. Он должен явиться к народу со взором, не отуманенным слезою и горем. Мы не знаем, плакал ли и горевал нынешний русский царь, когда умер после довольно долгой болезни Александр III, но исторически доказано, что сам Александр III, когда так внезапно и неожиданно умер его отец, павший жертвою бомбы, не проронил ни единой слезы, не испустил ни единого вздоха. С одной стороны, горе его по покойному отцу было не очень велико, так как его деспотическая натура жаждала власти и всего, что связано с нею. С другой стороны, Александр II пал от руки убийц-заговорщиков, явившихся исполнителями воли интеллигентной и политически развитой части русского народа. Всякое же проявление народной воли шло коренным образом в разрез с деспотическими замашками и тираническими замыслами Александра III, и он поклялся не только жестоко отомстить убийцам своего отца, но и кровью и железом искоренить всё, что было в России свободного, смелого, самостоятельного и мыслящего. Он хотел властвовать неограниченно, подобно древне-азиатским деспотам, над телами и душами своего стомиллионного народа, и для этого ему было необходимо раньше всего искоренить крамолу, вырвав жестокою рукою из среды русского народа всю лучшую, интеллигентную и мыслящую часть его. В этом смысле и отданы были им его первые приказания, когда Александр II, привезенный во дворец с раздробленными ногами и разорванной брюшной полостью, закрыл на веки свои глаза. Александр III, получив наконец право приказывать и повелевать и опьяненный этим правом, распорядился, чтобы весь Петербург был досконально обыскан и обшарен и чтобы брошены были в тюрьмы все те, кто в какой бы то ни было степени кажется подозрительным и проявил в той или иной форме свой либеральный образ мыслей. Таким образом, после красного террора в Петербурге наступил белый террор или, что еще вернее, синий террор, так как весь Петербург отдан был отныне во власть жандармам. Сатрапы нового царя, чутьем догадавшиеся, что наступает время их власти и произвола, их обогащений и отличий похозяйничали во славу своего царя-батюшки. Петербург походил на лагерь, внезапно захваченный дикими ордами жестокого неприятеля. Никто, решительно никто, даже как бы высоко ни было его общественное положение и как бы ни был благонамерен образ его мыслей, не мог быть гарантирован от того, что жандармы не ворвутся к нему среди бела дня или среди ночи, не схватят его, обшарив предварительно всё вверх дном в его квартире, и не бросят его в тюрьму или крепость, где долгими месяцами, а то и годами ему придется ожидать своей участи. Раньше всего жестокая расправа была произведена над цареубийцами. Оба динамитных взрыва, поведшие к смерти Александра II и целого ряда сопровождавших его лиц, произведены были открыто на многолюдной Михайловской площади, и заговорщики знали, что в случае удачи или неудачи затеянного ими им не избежать немедленного захвата руками полиции или даже публики. Действительно, Рысаков, бросивший первую бомбу, после взрыва которой Александр II остался жив и невредим, был немедленно схвачен на месте. Двое заговорщиков пали сами жертвами динамитных взрывов. Кроме Рысакова, несколько позже было найдено и схвачено еще пять человек, принимавших участие в заговоре и выполнении его. При Александре II подобные преступления, как покушения на его жизнь или убийства высших представителей административной власти, обыкновенно, передавались на рассмотрение высших административных судилищ или специально назначенных комиссий, и те и другие были, конечно, покорнейшими слугами в руках того, кто вел эти процессы, назначал судей и членов комиссий и диктовал им заранее приготовленный приговор. Александр III отступил от этой, так сказать, сложившейся традиции, приказав, чтобы заговорщики, убившие его отца, преданы были обыкновенному суду. С одной стороны этим показано было Западной Европе, что даже к цареубийцам относятся в России с точки зрения высшей справедливости, но с другой стороны Александр был, конечно, более чем уверен, что судьи по приказу свыше вынесут всем обвиняемым смертный приговор. Официальная Россия чрезвычайно любит хвастаться перед Западной Европой тем, что в России даже за убийство не наказывают убийцу смертью и что уже со времен Екатерины II гражданско-уголовные суды в России не имеют права постановлять смертные приговоры. По существу всё это ложь и фальшь. Действительно наши уголовные суды не знают смертных приговоров и даже за многократное убийство они присуждают высшей мерой наказания пожизненные каторжные работы. Но во всех тех случаях, когда правительство или высшая администрация желает добиться смертного приговора, совершается одно и тоже обычное беззаконие: процесс передается в военный суд, имеющий право постановлять смертные приговоры, и военные судьи покорно выполняют то, что им приказано свыше. Часто бывает и так, что в указе, передающем тот или иной процесс военному суду, последнему приказывается судить по законам военного времени. А так как все подобные процессы ведутся, конечно, на вполне беззаконном основания при закрытых дверях, то общественное мнение не имеет абсолютно никакой возможности контроля, насколько справедливы и обоснованы те или другие вынесенные приговоры. Публике сообщается только самый краткий текст приговора, как и несколько спустя она узнает, обыкновенно, о царской милости, заменившей смертную казнь пожизненными каторжными работами. Само собою разумеется, заговорщики, убившие Александра II, не могли ни в коем случае ожидать к себе подобной царской милости, да они сочли бы величайшим унижением прибегать к просьбе о таковой. Таким образом, всё свершилось, как и можно было этого ожидать: суд, судивший цареубийц, снабжен был необходимыми полномочиями и заранее составленным смертным приговором; всем цареубийцам вынесен был одинаково безжалостный смертный приговор; все шестеро осужденных были вскоре же и повешены, причем казнь Перовской была отложена, так как она оказалась беременной.
Но мы несколько забежали вперед. Если Александр III преисполнен был в первые часы и дни по вступлении своем на престол не горем и тоскою по покойному отцу, но только лишь жаждою мести и крови, то паника во дворце была невообразимая. Всё и вся потеряло голову. Сам Александр III не знал, за что взяться раньше, что начать и что предпринять. Он должен был одновременно и воздавать почести праху своего отца и распоряжаться приготовлениями к пышному погребению его и принимать от двора, высших властей, министров и послов поздравления со вступлением на престол, и принимать всевозможные рапорты, и давать указания, как отныне должна сложиться его семейная, вся придворная и вся официальная жизнь и наконец отдавать приказания о преследовании цареубийц, заговорщиков и вообще либералов всяческого звания и толка, Александр II, как и вообще все русские самодержавцы держал своего старшего сына и наследника вдали от правления и государственных дел, и неопытный во всём этом Александр III, как ни был в сущности тверд и закален его характер, решительно не знал первое время, как справиться с нахлынувшими внезапно чувствами, с своими новыми обязанностями и с обилием выпавшей на его долю работы. Что же касается его приближенных и министров, то они еще в значительно большей степени растерялись. И в самом деле, трагическая смерть Александра II интересовала их в значительно меньшей степени, чем существенный вопрос о том, кто из них удержится на высоте, кто будет призван к дальнейшей власти и силе, кто слетит с своего насиженного и тепленького местечка и кто наконец станет первым любимцем нового царя, а потому и наивлиятельнейшим лицом. Одни из них, привыкшие властвовать и пользоваться неограниченным влиянием на Александра IL, критиковали каждый самостоятельный поступок, каждое самостоятельное распоряжение, сделанное Александром без их согласия и ведома. Другие горько сожалели, что из желания подладиться под вкус и нравы покойного царя они не всегда ладили с его наследником и подчас даже шли в разрез с его мнениями и желаниями: теперь для этих лиц являлось первейшей необходимостью загладить возможно скорее ошибки прошлого и втереться в милость нового царя и властелина. Третьи, наконец, пользовавшиеся вниманием и любовью Александра III в бытность его наследником, спешили теперь напомнить ему о себе и, как собаки заглядывают в глаза своему хозяину, так и они ожидали себе теперь всяческих благополучий и благ: назначений, отличий, орденов, а главное тепленьких местечек с высокими окладами. Чтобы достигнуть всего этого, надо было, конечно, возможно больше заискивать у нового даря, прославляя его мудрость и одобряя самыми воодушевленными восхвалениями каждое его слово, каждый его шаг. Если при каждом дворе ведутся интриги, идет жесточайшая борьба между приближенными и советниками из-за власти, отличий и денег, если при переменах на троне эта борьба достигает своего апогея и ведется с беспощадной, да даже зверской жестокостью, то всё это было во много, много раз обострено тем, что перемена на русском троне в день 1 марта 1881 г. последовала столь неожиданно и быстро. Для придворных интриганов, для всех боровшихся в те дни и часы за власть, отличия и почести была дорога каждая минута. От одной минуты, от одного часа могло зависеть всё будущее, вся карьера: стоит одному запоздать на час, и другой уже, может быть, получил желанное отличие и назначение; стоит одному запоздать с изъявлением раболепства и восхвалением мудрости нового царя, ан смотришь, уже другой успел втереться в его милость, приобрести могущество, влияние и власть. Весь этот хаос интриг, борьбы, клевет, раболепства, византизма и всяких гнусностей значительно усугублялся теми условиями, при которых случилось Александру III вступить на родительский и прародительский престол. Раньше всего, как мы уже указали, здесь играла роль внезапность кончины Александра II. Затем, играла опять таки весьма крупную роль неопределенность характера Александра III. Его отец считал его не только либералом, по даже демократом, ибо Александр III в бытность наследником любил фрондировать и идти вполне в разрез с мнениями и тенденциями отца. Умные министры и видавшие всякие виды придворные думали про себя и шептали друг другу на ушко, что фронда против отца есть в сущности удел и забава всех наследников престола. Кое кто другой, однако, покачивал головой и предупреждал, что либерализм наследника может быть и настоящий, и искренний. И этот вопрос о миросозерцании и тенденциях Александра III возник во всей своей колоссальной величине в дни его вступления на престол. Каждый из министров, придворных, советников и секретарей стоял перед роковым для себя вопросом: как бы мне лучше подделаться и удачнее подладиться? Прикинуться ли мне крайним реакционером или подпустить, что называется, либерального духа? Или, может быть, лучше всего будет держаться золотой середины? Каждый поступал по своему разумению. Крайние реакционеры, ограниченные как всегда, не догадались, что наступило для них золотое, счастливое времечко. Наивные смельчаки, пускавшие дымку либерализма, вскоре увидали, что глубоко ошиблись и кто из них не впал немедленно же в немилость, поспешил стряхнуть с себя малейший намек на либерализм и примкнуть к крайним реакционерам, которые теперь делали вид, будто они сразу догадались, какого рода направление примет новый русский царь. Наконец, осторожные держались золотой середины, балансировали влево и вправо, кокетничали с либерализмом и заигрывали с крайним обскурантизмом, умели читать в глазах нового царя, ловко и незаметно меняли убеждения по каждому жесту или мановению царя и думали про себя: когда ты выскажешься сколько-нибудь определенно, не замедлим высказаться в том же самом направлении и мы. Ясно и недвусмысленно было лишь одно: новый хозяин и властелин приказал разыскать всех заговорщиков и крамольников, и все те, кто хотел выслужиться и надеялся отличиться, с зверским остервенением набросились на безвинный, многострадальный русский народ, словно опричники времен Иоанна Грозного. Россия между тем ждала и жаждала реформ. Никакие легенды и небылицы, сочиняемые официальными органами, никакой запрет всей русской печати касаться хотя бы намеком того, что произошло в последние годы и закончилось катастрофой 1 марта, никакие баррикады, воздвигнутые правительством вдоль всей западной границы России, чтобы не проникла из Европы к русскому народу истинная правда о событиях в России, — всё это не могло воспрепятствовать тому, чтобы по крайней мере вся русская интеллигенция знала правду о случившемся. Она ждала и надеялась, что катастрофа 1 марта не останется без сильнейшего влияния и давления на тех, кто отныне будет править Россией. Она ждала и надеялась, что теперь наконец русскому народу дана будет свобода, дано будет право мыслить, говорить вслух, действовать и решать свои судьбы, что теперь, наконец, гарантированы будут конституцией свобода личности, свобода совести, право собраний и ассоциаций. В среде, окружавшей Александра III, о настоящей конституции не было и речи. Там интересовал всех вопрос о том, что станется с той жалкой пародией на конституцию, которая была выработана диктатором графом Лорис-Меликовым и подписана Александром II накануне его смерти. Лорис-Меликов сумел убедить Александра II, чрезвычайно запуганного массой покушений на его жизнь и убийством длинного ряда высокопоставленных лиц, что для успокоения умов желательно было бы созывать время от времени представителей земства в Петербург, чтобы представлять на их рассмотрение правительственные законопроекты по вопросам внутренней политики. Александр II, всегда безвольный и всегда стоявший под влиянием своего ближайшего советника и первого любимца, согласился на то, чтобы проект конституции графа Лорис-Меликова был представлен в совет министров. Это было чрезвычайно торжественное заседание, на котором присутствовали и почти все великие князья. Законопроект прошел, да это было и неудивительно: одни из тогдашних министров были креатурами графа Лорис-Меликова и слепыми исполнителями его воли; другие видели и понимали, как всесилен и всевластен граф Лорис-Меликов, и опасались пойти в разрез с его мнением и желанием. Третьи, наконец, были запуганы тем, что конституции требовало даже петербургское дворянство. Совет министров дал свою санкцию законопроекту, но теперь уже Александр был охвачен всяческими сомнениями. Графу Лорис-Меликову пришлось снова употребить всё свое влияние на бесхарактерного царя, пока тот в конце февраля дал свое окончательное согласие, а утром 1 марта подписал конституцию и приказал опубликовать ее в Правительственном вестнике. В это время ему доложили, что открыт новый заговор, составленный против него. Обратившись к своей морганатической жене княгине Юрьевской, Александр выразил надежду, что подписанная им только что конституция произведет хорошее впечатление на народ. Он уехал вслед затем на обычный парад в манеж и вернулся во дворец уже умирающим. Первым следствием этого было то обстоятельство, что конституция на следующий день, как это предполагалось, не была опубликована. Теперь она и не могла быть опубликована без согласия и подписи Александра III. О том, чтобы он заменил ее настоящей конституцией, не было и речи, как ни заигрывал и кокетничал он с этой мыслью в бытность наследником. С напряжением ждали все окружавшие его, подпишет ли он ту конституцию, которую уже подписал в день смерти его отец. Но Александр III не только не выражал настойчивого желания сделать это, но и медлил с манифестом о своем восшествии на престол. Ясно было для всех, что он колебался и не знал, на чём остановиться. Александр же постепенно стал как успокаиваться, так и склоняться в сторону одного определенного решения. Он уже ждал сознательно окончания процесса цареубийц, чтобы дать свой манифест о восшествии на престол народу, когда тот будет под тяжелым и мрачным влиянием смертной казни, совершенной над цареубийцами. Процесс цареубийц произведен был по его приказу чрезвычайно скоро: 1 марта раздались взрывы бомб на Михайловской площади, а 2 апреля заговорщики были уже повешены. Паника, ужас и смятение успели уже охватить к тому времени всю интеллигентную Россию, так как произволу и свирепствованию белого террора не было никакого предела, никакого конца. И вот при этих то условиях Александр III опубликовал в конце апреля свой манифест о восшествии на престол. Погибли все надежды, исчезли все мечты и грезы, напрасны были старания и ужасы всех последних лет: манифест русского царя был составлен в таких выражениях, что не было и мысли и надежды на то, чтобы этот самодержец всероссийский и сознательный деспот дал когда нибудь русскому народу хотя бы даже жалкую пародию на конституцию. Впрочем, не было еще примера, чтобы монарх давал народу свободу и гарантию её добровольно конституцию не просят, но вырывают силой из рук монарха. Увы, партия Народной воли распалась и исчезла благодаря гибели вожаков её, члены остальных тайных организаций были схвачены, гнили по тюрьмам или были сосланы в Сибирь. Вся остальная русская интеллигенция была разгромлена, разбита и раздавлена. Не было больше людей, кто бы мог требовать конституцию и бороться за нее жертвою своей жизни.
Манифест о вступлении на престол, составленный от первой до последней буквы в автократическом и абсолютическом духе, был опубликован без предварительного совета и согласия графа Лорис-Меликова и последних сколько нибудь либеральных министров Александра II: Милютина, Абазы и др. Спустя пять дней обиженный и рассерженный граф Лорис-Меликов вышел в отставку. Почти одновременно сделали это министр финансов Абаза, и военный министр Милютин, в то время как министр народного просвещения Сабуров вышел в отставку еще раньше, в апреле. А так как народу не считали нужным сообщить правду о причинах отказа названных министров от их постов и портфелей, то каждому из них дано было какое-либо назначение, сущность и значение которых сводились однако к нулю. Так, например, Лорис-Меликов, имевший уже в качестве диктатора неограниченную власть над всей Россией, назначен был помощником главнокомандующего Кавказской армией. Спустя каких нибудь полгода он назначен был членом государственного совета. Кто же не знает, что государственный совет в России играет в высшей степени жалкую, ненужную и бессмысленную роль? Министры нисколько не обязаны представлять свои законопроекты и распоряжения на рассмотрение государственного совета, и члены последнего никакого влияния на ход государственных дел и развитие законодательства не имеют. Назначают же членами этого государственного совета всех тех русских государственных людей, кто стал непригоден на своем активном посту, кто стал стар и выжил из ума, всех тех русских министров и администраторов, кому необходимо заткнуть рты почетным назначением и высоким окладом. Наряду с Лорис-Меликовым попали в этот приют для бездомных старцев Милютин и Абаза, причем, если Лорис-Меликов возведен был в ни к чему не обязывающий чин генерал-адъютанта, то Милютина Александр III назначил почетным президентом Николаевской военной академии, как и пожаловал ему орден Св. Андрея Первозванного; Абаза же получил в государственном совете звание и пост президента государственной Экономии. Но песенка их всех троих была в одинаковой мере спета, как и та же участь постигла графа Валуева, сыгравшего такую крупную роль при Александре II. Когда Валуев должен был уйти с поста министра внутренних дел, он сначала принужден был сидеть сложа руки в качестве члена государственного совета. В 1872 г. Валуев получил портфель министра государственных имуществ, в 1880 г. он был назначен председателем комитета министров и в том же году получил в день юбилея Александра II титул графа. Валуев оценил по достоинству характер Александра III в бытность того наследником и выказывал явное недоверие к его либеральным замашкам. За это Александр III чрезвычайно невзлюбил Валуева, и последний был вынужден выйти в отставку уже через несколько месяцев после восшествия того на престол. Мало того, против него начат был даже процесс по обвинению в присвоении и растрате казенных денег. Следствие доказало всю несправедливость возведенного на него обвинения, но хотя граф Валуев получил орден Св. Андрея Первозванного, как и занимал весьма почетное мест при коронации Александра III, его роль была уже окончательно сыграна. Явились новые птицы и запели новые песни согласно воле своего державного дирижера. Придворные и приближенные узнали, наконец, кто любимцы нового царя, кто имеет и может иметь влияние на него и к кому поэтому необходимо подлаживаться и подделываться. Министром внутренних дел стал граф Николай Павлович Игнатьев, тот самый, которого еще турки прозвали очень метко отцом лжи. Граф Игнатьев хорошо знал, что Александр III желает всегда и во всём быть русским и сохранить для народа русскую национальную самобытность вне наималейшего влияния западноевропейской культуры. Поэтому граф Игнатьев очень умело разыгрывал из себя русского националиста, дружил со всякими славянами и русскими панславистами и интриговал, поскольку было это ему доступно против Германии и Австро-Венгрии. Один дипломат очень метко выразился про графа Игнатьева, что он электрический ток нигилизма переводит на проволоку панславизма. Александр III одобрял эту хитрую махинацию и давал значительную свободу русским националистам, исходя из того соображения, что лучше если бурливые и неспокойные элементы увлекаются панславизмом, нежели делают фронду новому курсу во внутренней политике и, Боже упаси, снова начнут увлекаться мыслями о конституции. Самого же графа Игнатьева Александр III очень любил и считал его прямо таки незаменимым, поскольку дело шло о охране его собственной особы, каковая охрана была за отменой третьего отделения еще при Александре II поручена министерству внутренних дел. Другим любимцем Александра III был немец Николай Христианович Бунге. Последний начал свою карьеру профессором в Киеве, принадлежал к числу любимцев графа Лорис-Меликова, и тот назначил его товарищем другой своей креатуры, министра финансов Абазы. Когда последний вышел в отставку, Бунге, немец и к тому же лютеранин, получил назначение на пост министра финансов. Немецкие публицисты, занимавшиеся историей эпохи Александра III, очень расхваливают всегда своего компатриота Бунге, который был де человеком долга, истинной морали и усидчивого труда. В сущности же Бунге, как умный немец, плыл по течению и внимательно приглядывался к тому, откуда ветер веет и какой именно ветер: среднеумеренный или явно реакционный. Этим путем Бунге и сумел настолько втереться в доверие к Александру III, что тот назначил его даже лектором к своему сыну и наследнику, нынешнему императору Николаю II, по таким предметам, как политическая экономия и наука о финансах, считавшиеся Александром III опасными и крамольными. Далее на пост военного министра назначен был опять таки любимец Александра III, генерал Петр Семенович Ванновский. Близкое знакомство и дружба их начались в 1877 г., когда исключительно для того, чтобы пустить русскому народу и русской армии пыль в глаза, наследник Александр Александрович назначен был командующим Рущукским отрядом во время русско-турецкой войны. Но Александр решительно никакими военными талантами не отличался, и весь труд и вся ответственность лежали на начальнике его штаба, генерале Ванновском. Последний был человек умный и исходил из той точки зрения, что его время еще придет. Поэтому он всегда старался тогда, чтобы все распоряжения исходили как бы от Александра Александровича самого, по возможности больше Александру приписывались всяческие победы и великие лавры. Это нравилось при дворе, это чрезвычайно льстило самолюбию Александра, и как только он стал царем, он поспешил, как мы это видели выше, назначить преданного генерала Банковского военным министром. Генерал Банковский понял, чего хочет Александр III, и сумел удержаться на посту министра во всё время правления Александра III. При Николае II ему пришлось еще к тому же сыграть крупную роль доверенного лица по вопросу о студенческих беспорядках и затем министра народного просвещения.
И на другие высокие и ответственные посты Александр III, назначил совершенно новых лиц, главным образом своих любимцев. Раньше всего упомянем о назначении на пост петербургского градоначальника, генерала Баранова. Пост этот был в высший степени ответственный с точки зрения Александра III, дрожавшего ежечасно и ежеминутно за свою жизнь. Петербургский градоначальник имел в своем распоряжении возможно широкие полномочия, и можно с правом сказать, что весь Петербург со всем его миллионным населением был выдан с головой во власть градоначальника на его милость и гнев. Генерал Баранов был чрезвычайно грубый человек и ограниченный самодур. Как вид крови приводит уже разъяренного быка в бешенство, так генерал Баранов, опьяненный полученной силой и властью, стал с новым, дотоле неизвестным бешенством свирепствовать в Петербурге. При этом генерал Баранов выказал настолько чрезмерное усердие, что уже в августе 1881 г. ему предложено было выйти в отставку. Он назначен был архангельским губернатором и имел потом возможность в течение долгих и многих лет свирепствовать в качестве нижегородского губернатора. Одним из первых распоряжений Александра III было уничтожение самостоятельного министерства почт и телеграфов. Этот департамент уже несколько раз то принадлежал к министерству внутренних дел или министерству народного просвещения, то выделялся Александром II в самостоятельное министерство. Александр III сознательно и окончательно присоединил его к министерству внутренних дел и поставил под полный контроль министра. Если и вообще в России частное письмо никогда не было гарантировано от вскрытия его на почте или в пути посторонними руками, то по мысли и желанию Александра III письма и телеграммы стали систематически читаться и визироваться специально назначенными цензорами и шпионами. Русский человек, написавший кому нибудь письмо, никогда не мог быть при Александре III гарантирован, что его письмо не будет вскрыто и прочтено на почте; не говоря уже о том, что безалаберность русских почтовых порядков не дает никому никогда гарантии в том, что его письмо доставлено будет по назначению. Александр III даже на себе самом мог испытать все прелести русской почты послереформенного периода: письма, направленные на его имя и содержавшие в себе те или другие жалобы его верноподданных, пропадали столь же аккуратно, как и письма, которые содержали в себе угрозы по его адресу со стороны революционеров и заговорщиков. Но в то время как верноподданные не имели иной возможности обратиться к милости царя, заговорщики имели своих сообщников даже в самых высших кругах петербургской знати. Когда сделана была попытка угрозами добиться от Александра III, чтобы он не приводил в исполнение смертной казни над цареубийцами, некоторые высокопоставленные лица брали на себя труд и обязанность положить письма с угрозами на письменный стол Александра. II даже за пазухой и за поясками у своих детей Александр находил угрожающие письма. Он не испугался угроз: казнь была совершена. Министерство же почт и телеграфов было им уничтожено и, как мы уже видели выше, вся грамотная Россия поставлена была под контроль царских цензоров.
Из дальнейших перемен отметим раньше всего отставку князя Горчакова, который одновременно со всеми своими коллегами-министрами вместе со смертью Александра II потерял всё свое влияние и могущество, князь Горчаков к тому же стал уже очень стар: ему перевалило за восемьдесят, и он праздновал уже свой пятидесятилетний юбилей. Когда он вышел в отставку, явился вопрос о его заместителе. Придворная клика оживилась снова и проявила кипучую деятельность в области интриг, подвохов и подкопов друг против друга. Одни протежировали Николаю Карловичу фон-Гирсу, ближайшему помощнику и советнику ныне отставного князя Горчакова. Другие наоборот желали провести на пост министра иностранных дел знакомого уже нам графа Игнатьева, в надежде, что последний вступит немедленно в тесную дружбу и связь со всякими славянскими народностями и порвет добрые отношения с Западной Европой. К тому же Игнатьев стал и неудобен, и нежелателен на посту министра внутренних дел. Несмотря на то, что он хвалился и хвастался якобы удавшимся ему полным искоренением крамолы, заговорщики снова подняли головы и начали организовываться: их первый выстрел был направлен, хотя и безуспешно, в одного из помощников графа Игнатьева, генерала Черевина, который предлагал и настаивал, чтобы было возобновлено знаменитое третье отделение. Весною 1882 г. был убит заговорщиками прокурор Стрелышков в Киеве и губернатор Забайкальской области. На этом покушения закончились; полицией же своевременно был открыт целый ряд заговоров и организаций. Немало хлопот и беспокойства причинили графу Игнатьеву и жестокие еврейские погромы, имевшие место в 1881 и 1882 гг. на всём юге России. Александр потерял всякое доверие к Игнатьеву и, опасаясь за свою особу, каждый раз всё откладывал и откладывал свое коронование, пока оно наконец было совершено при общем страхе и трепете всех участников его 15-го мая 1883 г. В это время граф Игнатьев был уже в политическом отношении полным нулем. Дело в том, что граф Игнатьев пожелала, сыграть роль второго Лорис-Меликова. Заметив и поняв, что жестокостью и преследованиями ему не успокоить русский народ, он стал предлагать новые полуреформы: облегчить крестьянам выкупные платежи, ввести земства в тех губерниях, где таковые еще не были введены, да, даже созывать время от времени депутатов от земств в Петербург. Но как многочисленные враги Игнатьева сумели воспользоваться сделанным им предложением о новых реформах, так и Александр III, вообще разочаровавшийся в Игнатьеве, и слышать не хотел ни о чём подобном.
Его доверие было даже настолько поколеблено, что даже на пост министра иностранных дел он не хотел назначить графа Игнатьева. Этот портфель был поручен упомянутому уже выше фон-Гирсу, т. е. иными словами уже второй раз Александр III, стоявший на словах горой за всё русское, назначал министром и своим советником прирожденного немца. Граф Игнатьев разобиделся и вышел через несколько дней в отставку. По совету и настоянию Каткова, Александр III назначил министром внутренних дел графа Дмитрия Андреевича Толстого. Граф Толстой был уже более не новичок на посту министра. Когда при Александре II, всегда безвольном и бесхарактерном, вместе с переменой нескольких министров народного просвещения переменились в начале шестидесятых годов системы в деле университетского образования, тот же Катков и с ним Леонтьев, бывшие вожаками русской консервативной партии, сумели приписать вину в покушении на жизнь Александра министру Головнину, который своим университетским уставом 1863 г. распустил де студенческую молодежь. Не малую роль в свержении министра и выборе ему преемника сыграла известная графиня Антония Дмитриевна Блудова, ханжа первой руки, имевшая неограниченное влияние на императрицу. Благодаря её правильно и талантливо организованному походу пост министра народного просвещения был поручен графу Толстому, бывшему уже тогда обер-прокурором святейшего синода. Как известно, обер прокуроры этого гнуснейшего из российских учреждений всегда были и остаются горем и несчастьем России. Когда же графу Толстому дали к тому же еще и полномочия министра народного просвещения, он не замедлил повергнуть в слезы и стенания весь русский народ. Он выдал начальную школу во власть жадным и грубым попам. Он насильно ввел в польских школах русский язык. Он ввел систему массового исключения студентов из университетов за малейший пустяк. Он настаивал на том, чтобы к студентам применялись самым суровым образом заключение в тюрьме и ссылка в Сибирь. Когда Лорис-Меликов, ставший к концу правления Александра II всемогущим диктатором, порешил начать по отношению к студенческой и революционной молодежи политику поощрения и примирения, ему удалось добиться в 1880 г. отставки графа Толстого, которому Александр II в течение четырнадцати лет оказывал весьма большое доверие. II вот, как мы видели выше, когда понадобилось на место графа Игнатьева назначить министра внутренних дел, который мог бы и должен был бы действовать в духе Александра III, граф Толстой снова был призван к силе и власти. У всех еще свежо в памяти, как много горя, зла и страданий причинил этот министр внутренних дел русскому народу. Но покончим раньше с перечислением и характеристикой лиц, появившихся вокруг Александра III в качестве его любимцев и ставленников.
Мы уже упоминали выше имя министра народного просвещения Сабурова, заменившего в 1880 г. графа Толстого. Сабуров был человеком умеренным и другом реформ, но насколько мало он понимал нужды русских университетов и нужды русской студенческой молодежи, показывает то обстоятельство, что на большой студенческой сходке в Петербурге в феврале 1881 г. он был публично назван лицемером и лгуном и даже чуть не избит. Конечно, Александр III заставил его выйти в отставку не по той причине, что студенты не были довольны им, а потому, что хотел вообще окружить себя совершенно новыми людьми. Выбор его пал на этот раз на барона Николаи, бюрократа с головы до ног, который столько же годился в министры народного просвещения, как много лет спустя ныне покойный уже Боголепов. Барон Николаи не сумел долго удержаться на своем посту и спустя почти год уступил свой портфель статс-секретарю Ивану Давидовичу Делянову. Последний выказал наибольший талант в том, что продержался на посту министра народного просвещения очень долго, дольше всех своих предшественников. Но ко благу России и к счастью русского народа это нисколько не повело. Делянов был человеком в высшей степени ограниченным, бюрократом и реакционером с головы до ног. Созданный жалкой креатурой, начавший свою служебную карьеру с низших должностей, зависимый от милости и гнева своих начальников, Делянов и на посту министра был не более, как послушным орудием в руках министра внутренних дел. Справедливость требует отметить, однако, что Делянов обладал весьма добрым сердцем и не отказывал ни одному студенту, являвшемуся просить его о чём нибудь.
Казалось бы наряду с министрами, которым всё же приходилось по меньшей мере подписывать входящие и исходящие бумаги, вокруг Александра III не было недостатка в дармоедах всяческих рангов и званий, не делавших решительно ничего, но зато исправно получавших и проживавших свои высокие оклады из кровных народных денег. Тем не менее Александр III был, можно сказать, неистощим в создании всякого рода новых званий, рангов и придворных учреждений, оплачиваемых всё теми же народными деньгами. Одним из первых подобных учреждений была т. н. императорская главная квартира, созданная в начале 1884 г. в интересах лучшей охраны царской особы. К этой главной квартире принадлежат и командующий ею, и его помощник, и их огромная свита, и комендант, и штаб-офицер для особых поручений и лейб-врачи, и придворные духовники, и огромнейшая канцелярия. Словом, чтобы кормить всё это сборище бездельников, нужны ежегодно чуть ли не миллионы. Но Александр III не привык считаться с тем, насколько в состоянии русский народ кормить своим трудом всех царских нахлебников. Он задал своей главной квартире чрезвычайно много дела: она должна была охранять всюду и везде его особу, сопровождать в полном составе его во время переездов и путешествий и принимать все прошения и ходатайства, поступавшие на личное имя царя. Последнее было наиболее легкой обязанностью, так как корзинки для бумаг были заказаны чрезвычайно глубокие и вместительные, и в каминах всегда весело сверкал огонь, жадно пожиравший бросаемую в него груду бумаги. Александру же III докладывали изо дня в день, что Россия находится в полнейшем счастье и благополучии, а русский народ настолько доволен и благодарен, что на имя царя не поступают никакие жалобы или ходатайства. Зато много труда и хлопот выпадало на долго той специальной канцелярии, которую Александр назначил для рассмотрения правильности предложений, поступающих относительно наград, орденов и повышений в чинах. Тут уже, конечно, каждому хотелось урвать кусочек от обильного пира, и названная канцелярия стала настоящим адом мин и контрмин, подкопов и подвохов, подкупов и взяточничества. Одни пускали в ход деньги, другие протекцию, и канцелярия, конечно, одобряла всяческие поступавшие предложения и представления о наградах и орденах. Мерзости и взяточничество настолько широко и властно дарили в этой канцелярии, что вскоре уже сам Александр III, а позже и ныне царствующий Николай II сочли необходимым реформировать ее. Не мало кровных, нажитых потом и трудом денег пожирает у русского народа т. н. министерство двора. Не самое это министерство было бы столь тяжелым бременем для русского народа, если бы не ухлопывались миллионы и десятки миллионов народных денег на жизнь и содержание царя и царской семьи, как и всех великих князей и великих княгинь. Сколько ухлопывается на это денег, неизвестно никому из тех, кто не может поживиться какой нибудь частицей их. Александр III постановил, чтобы министр двора, который в тоже время министр уделов и орденский канцлер, давал отчет в своих расходах одному царю. Таким образом, центром этого реформированного министерства двора является частный кабинет царя. В его тиши тратятся, распределяются и расшвыриваются вполне бесконтрольно народные миллионы. Само собою разумеется, министр двора становится при подобных условиях чрезвычайно влиятельной особой и имеет честь считаться чуть ли не ближайшим доверенным лицом царя. Как, при Николае I министром двора был граф Адлерберг, так при Александре II ту же должность занимал сын названного министра, граф Александр Адлерберг. Он был до того могуществен и влиятелен, что его в шутку называли Александром III. Это задевало и оскорбляло наследника Александра Александровича, никогда не пользовавшегося при жизни отца властью и влиянием. Когда он, наконец, стал Александром III, граф Адлерберг понял, что его роль окончательно сыграна, и немедленно вышел в отставку. Вместе с ним пал и его брат, граф Николай Адлерберг, бывший с 1866 г. финляндским генерал губернатором. Финляндское генерал губернаторство при Александре III особой роли не играло, хотя в самое последнее время и старались с русской официальной стороны лансировать слух, будто все нынешние стеснения, примененные к финляндцам, вырабатывались и разрабатывались уже при Александре III. На место же того графа Адлерберга, который был министром двора, Александр III назначил своего любимца и друга, графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова. Мы не находим в обширном русском словаре достаточно сильных слов, чтобы выразить на бумаге, как колоссально велико было влияние и могущество графа Воронцова-Дашкова во всё время правления императора Александра III Последний доверял ему, как никому другому. Граф сопровождал царя всюду и везде, как и был своим человеком у него во дворце. Надо отдать справедливость, граф злоупотреблял своим могущественным положением только лишь постольку, поскольку было необходимо пристроить всех своих чад, домочадцев и родственников, а равно и всех нужных и рекомендованных человечков. Слово министра двора стало прямо таки законом для всех высших чинов придворной знати и аристократии. Большую роль играло при этом то обстоятельство, что к графу Воронцову-Дашкову относилась с большими симпатиями императрица Мария Федоровна. Особенно явно она этих симпатий своему любимцу выказывать не могла, и не потому, что опасалась людских толков или доказанного факта, что дворцовые стены всегда имеют уши, готовые слышать и глаза, жаждущие подглядеть то, что им видеть не полагается. Нет, она просто на просто боялась мужа, который не в пример всем своим предшественникам на русском престоле держался строгой семейной морали. Он жил в честном единобрачии с Марией Федоровной, не заводя себе ни второй морганатической жены, ни гарема любовниц. Это факт, что он никогда не соблазнялся роскошными фигурами или смазливыми личиками придворных дам или камер-фрейлин. Той же высокой семейной нравственности он требовал от всех окружавших его, и кто знал доподлинно его суровый, решительный характер, тот понимал, что он собственными руками задушил бы или избил до смерти Марию Федоровну, если бы имел повод и право заподозрить ее в супружеской неверности. Мария Федоровна знала это не менее хорошо и в своих симпатиях к графу Воронцову-Дашкову не шла дальше пределов, предписываемых приличиями и невозможностью хранить во дворце тайну. Боже упаси, если бы нечто подобное могло дойти до ушей Александра III: он ведь в сущности был её благодетелем и мог бы свое благодетельствование сменить жесточайшими поруганиями. Мы должны заметить, что Мария Федоровна в бытность её датской принцессой сделалась сначала невестой не Александра, а его старшего брата Николая, который в совсем молодые годы умер в Ницце не то от чахотки, не то от сухотки. Насколько сей принцессой руководила нелюбовь к своему жениху, а только лишь желание блистать и властвовать в качестве будущей русской императрицы, явствует из того, что немедленно после смерти Николая Мария Федоровна стала ловить в свои сети Александра, ставшего отныне русским наследником цесаревичем. Это ей и удалось: отчасти молодой Александр попался в расставленные сети, отчасти он завидовал уже и раньше своему старшему брату, нашедшему себе столь красивую невесту. Словом, он женился на Марии Федоровне, и она достигла пока что долгожданного блеска. Но ей этого было мало: она жаждала власти, власти и власти. II долго, очень долго пришлось ей ждать этой власти. Сначала при дворе Александра II, её супруг, бывший в течение долгих, долгих лет наследником, играл роль чуть ли не равную нулю. Затем, когда он стал, наконец, царем, он забрал энергично и решительно всю власть в свои руки, не позволяя ни жене, ни вообще кому бы то ни было из числа бабского сословия вмешиваться в государственные дела. Умная и хитрая Мария Федоровна из опасения кулака и окрика своего супруга делала вид, что решительно ни во что не вмешивается. Влиять же она на супруга и на его решения и постановления всё-таки влияла: косвенным путем, через графа Воронцова-Дашкова, которому она оказывала и женское внимание и который уже превосходно знал, как нужно влиять на Александра. Когда последний умер, развязались во всех отношениях руки Марии Федоровны: теперь и близкую дружбу с графом Воронцовым-Дашковым можно было свободно проявить, и при бесхарактерности сына ей удалось забрать весьма значительную долю власти в свои руки. Но мы зашли несколько много вперед.
Выше было уже сказано, что Александр III держал всю свою семью в страхе и безусловном повиновении. Того же самого он требовал и от всех вообще великих князей и княгинь, хотя между ними были лица значительно старше его. Вступил он на престол 36 лет от роду, имея уже наследника. Но мы же видели, при каких обстоятельствах совершилось его восшествие на престол. Бомба или пуля могли в то смутное время сразить его не то, что ежедневно, а даже ежечасно, и до достижения его старшим сыном законного совершеннолетия он назначил на случай своей смерти регентом своего брата Владимира. Это было одно из самых первых постановлений Александра III. Спустя несколько лет, когда он, можно сказать, пресытился всяческими интригами, в которых принимали участие за его спиной и против него даже многие великие князья, Александр III, выработал особый фамильный статут для русского царствующего дома. Согласно этому статуту на титул великого князя с прибавлением императорского высочества имели отныне право только прямые потомки русских царей по мужской линии, а также братья и сестры царей. Это не распространялось, однако, на правнуков царствовавших императоров. Эти правнуки, а также и их старшие сыновья имели право лишь на титул князей с прибавлением высочества. Наконец, младшие сыновья правнуков и их потомки мужского пола имеют право лишь на титул князей с прибавлением светлость. Наконец, титул цесаревича принадлежал одному только наследнику престола. Само собою разумеется, об этом распределении титулов и званий дали знать народу в торжественной форме. Но подавленный своими нуждами народ мог бы возрадоваться лишь в том одном случае, если бы его освободили, наконец, от тяжелой навязанной необходимости содержать всю эту громадную орду дармоедов и бездельников царской крови. Русский народ держится трезвого взгляда на вещи и не видит ничего сколько нибудь ценного и реального в громких титулах и орденах. Поэтому только лишь злым смехом и равнодушными» пожатием плечами встречено было определение Александра III о том, кому из великих князей полагаются все ордена в момент рождения, кому только лишь при достижении совершеннолетия и кому, наконец, никакие ордена без проявленных заслуг не полагаются. Все это было бы, конечно, только лишь смешно, если бы не было печально то обстоятельство, что все эти дорого стоящие ордена и звезды изготовляются на народные деньги. Среди великих князей и их клики фамильный статут Александра III произвел очень много переполоху: одни чувствовали себя обиженными и обойденными, а другие полагали, что они несправедливо оттиснуты на задний план. Следствием же было то, что интриги и злобствования начались еще в более значительной мере. Великокняжескую молодежь и всяческих царских кузенов можно было еще держать в известном страхе и почтении, но братья царя и дядьки его подняли шум и составили чуть ли не открытую фронду против Александра. Он нашел, однако, средство удовлетворить некоторых из фрондировавших великих князей назначением их на высокие и ответственные посты. Этим самым он надеялся поднять в народе чувство монархизма и респекта перед многочисленной царской семьей. Но народ оставался ко всему этому равнодушным, а развитая интеллигенция потешалась про себя над тем, что среди царской семьи открылось так много всяческих талантов. Великий князь Владимир Александрович стал командующим войсками петербургского военного округа. Великий князь Сергей Александрович попал в администраторы, получив пост московского генерал-губернатора. Великий князь Михаил Николаевич состоит президентом государственного совета, великий князь Константин Константинович-президентом академии наук и т. д. Были среди великих князей и такие, которые не пользовались любовью Александра III, как напр. великий князь Михаил Михайлович, женившийся против воли главы царского дома на графине Софье Меренберг. Александр был даже настолько рассержен, что приказал лишить великого князя Михаила Михайловича всех его титулов и воспретить ему проживание в России. Михаил Михайлович жил после этого с своей супругой на юге Франции, где у него и родилась дочь, носящая по имени матери звание графини Терби. Когда Александр III умер, сделаны были попытки и небезуспешно в пользу того, чтобы император Николай примирился с Михаилом Михайловичем и вернул ему почести, принадлежащие великому князю. Точно также при нынешнем императоре значительно облегчилось положение княгини Юрьевской и её семьи, которые при Александре III занимали весьма незавидное положение. Мы уже указывали выше, иго княгиня Юрьевская была второй морганатической женой Александра II. Последний вообще был чрезвычайно неравнодушен к женскому полу и при жизни еще своей супруги имел не мало любовных приключений с придворными дамами и фрейлинами. Все эти приключения были не долговечны до тех пор пока Александр II встретился с замечательно красивой княжной Екатериной Михайловной Долгорукой. Она пленила сластолюбивого царя настолько, что он забросили, все свои амурные похождения и был преданнее красивой княжне, нежели своей собственной жене. Вскоре он прижил с него сына. Это было в 1872 г. Спустя год княгиня Долгорукая имела уже от Александра II и девочку. Принужденный жить на две семьи, Александр II изо дня в день ездил из дворца в гости к княжне и своим детям. Повторявшиеся одно за другим покушения на его жизнь побудили его, наконец, прекратить эти ежедневные визиты. Сделано же было это таким путем, что княжна с детьми поселилась в зимнем дворце, т. е. под одной кровлей с законной женой Александра. Когда последняя умерла, Александр объявил своим детям и всем родным, что он хочет жениться на княжне Долгорукой. Можно себе легко представить, какой шум и гам поднялся по этому поводу во дворце. Во главе протестовавших стояли наследник Александр Александрович и его жена Мария Федоровна. Первый был сильно оскорблен за мать, которая была вынуждена жить в одном доме с любовницей своего неверного супруга, а оба они, наследник и его жена, чрезвычайно истосковались по власти. Они опасались, что вторая жена Александра II может иметь на него настолько крупное влияние, что пожалуй Александр II назначит своим наследником мальчика, рожденного ему княжной Долгорукой. Воспрепятствовать окончательно браку наследник и его супруга не могли, но добились того, что княжна Долгорукая, получившая ко времени её брака с Александром II, титул светлости и имя княгини Юрьевской, подписала за себя и за своих детей (вторую девочку она подарила императору Александру II в 1878 г.) полное отречение от какой бы то ни было политической роли. Александр III, вступив на престол, жестоко отомстил княгине Юрьевской, изгнав раньше всего ее и её детей из дворца и не оказывая им во всё время своего правления никаких знаков внимания. Он хотел даже лишить их всяких средств к существованию, но его предупредили, что благодаря этому пойдут несомненно толки, и народ узнает о втором браке его отца, тщательно скрытом от народа. Так до сих пор княгиня Юрьевская и получает приличное содержание всё из тех же многострадальных народных денежек. Её старший сын Георг служит офицером в лейб-гвардии гусарском полку, а её старшая дочь вышла в мае 1885 г. за графа Георга Меренберга.
Любопытно, что если Мария Федоровна не имела, как мы уже указали выше, весьма желанного ей влияния на государственные дела, то в вопросах иностранной политики она была чрезвычайно осведомлена и весьма деятельна. Объяснялось это очень легко тем, что она была дочерью поныне здравствующего датского короля и его супруги, скончавшейся года два назад. Покойная датская королева, достигшая весьма почтенного возраста, умела чрезвычайно хорошо пристроить всех своих детей, как и равно любила выгодно и удачно женить всех своих внуков и внучек. Мало-помалу она стала тещей всех крупных европейских дворов и династий. Сын датской королевской четы, ведь, греческий король, и женат он на русской великой княжне Ольге Константиновне, которая чуть ли не каждый год приезжает в Петербург, чтобы своим заступничеством у могущественного русского царя устраивать внешние дела маленькой и бессильной Греции. Ей это удается в очень высокой степени, благодаря её неустанным хлопотам русский царь предотвратил полный разгром Греции турками во время последней греко-турецкой войны, как равно и провел назначение сына Ольги Константиновны, принца Георга, Критским губернатором. Старший сын и наследник её и греческого короля женат на сестре германского императора, и в этом отношении покойная датская королева очень хорошо пристроила своего внука. Одну свою дочь Дагмару она сосватала, как мы видели выше, за русского наследника, а когда тот умер, немедленно же за нового русского наследника, и не мало радовалось её материнское сердце, когда Мария Федоровна стала, наконец, русской императрицей. Старушка королева не дожила лишь немного, чтобы видеть и свою вторую дочь могущественной королевой; вторая же её дочь замужем за нынешним английским королем. Но и при жизни матери, покойной королевы Виктории, принц Уэльский играл крупную роль. Умная и интеллигентная датская королева состояла со всеми своими влиятельными детьми и родственниками в неустанной переписке, очень часто приглашала их к себе в Копенгаген и Фреденсборг и там решались ними судьбы Европы. Благодаря просьбам Марии Федоровны, которую тянуло к своим родителям и которая получала от своей мамаши различные инструкции по вопросам внешний политики, Александр III довольно часто ездил с супругой и семьей в Данию. Там, в Фреденсборге, он даже построил для себя особый дворец и вел там жизнь мирного буржуа. Он ходил в цивильном платье, совершал прогулки по обширному парку и расхаживал по городу без всякой охраны.
— Только здесь, в Дании, я и могу подышать свободно, — любил говаривать он.
Александр только не понимал, что достаточно было ему сказать только лишь одно слово, и он мог бы дышать не менее свободно и у себя в России, среди русского народа. Но он не хотел произнести этого великого и пленительного слова: свобода, и что же удивительного, если он жил в вечном страхе перед покушением и вечном, ежедневном, ежечасном и даже ежеминутном страхе и трепете за свою жизнь. И действительно недостатка ни в заговорах, ни в покушениях не было. Если они было в значительно меньшей степени известны публике, то это происходило по той причине, что при Александре II о покушениях на жизнь царя и его ставленников всё же официально публиковались краткие сведения. Теперь же не только, как и раньше, вся русская печать не могла ни единым словом или намеком сообщать читателям о происшедшем покушении или раскрытом заговоре, но и вообще всё, что ни случалось с особой Александра III или вокруг его, обставлялось чрезвычайной таинственностью, чтобы не только не узнавал об этом народ, чтобы не только сведения о раскрытом заговоре или состоявшемся покушении не проникали в западноевропейскую печать, но чтобы даже о покушениях и заговорах не знали придворные или тем паче иностранные послы. Вот почему в иностранных архивах, на основании которых мы составляем наше жизнеописание Александра III, говорится всегда о неопределенных слухах, будто состоялось покушение или полиции удалось открыть новый крупный заговор против жизни русского царя. Впрочем, справедливость требует отметить здесь же, что иностранные послы в своих донесениях предостерегали свои правительства от чрезмерной веры указанных выше слухов: при дворе составилась особая клика, пользующаяся страхом Александра и специально инсценирующая время от времени небольшие покушения, чтобы этим путем еще больше запугать его, как равно и под шумок обделать свои темные делишки. С другой же стороны, высшие чины полиции и жандармерии настолько полюбили щедроты Александра III, когда они в начале его царствования постарались на славу, что в ненасытной жажде орденов и отличий они то и дело благополучно раскрывали заговоры, составленные их же наемниками. Подымался радостный шум, чины и ордена сыпались как из рога изобилия: хорошо оплаченные наемники шли на короткое время в тюрьму и вскоре освобождались втихомолку, чтобы под другими именами, с сбритыми на этот раз усами или отпущенными на этот раз бородами сыграть ту же роль злокозненных заговорщиков против священной особы и драгоценной жизни царя. Настоящие же заговорщики были после разгрома 1881 г. в весьма малочисленном количестве, и к тому же теперь Александр III был окружен неприступной китайской стеной охраны.
Петербурга Александр не любил и чрезвычайно боялся. Он жил постоянно в Гатчине, где на значительное расстояние не было ни единой живой души, кроме приближенных придворных и дворцовых слуг. Гатчина была прямо таки крепость. На несколько верст вокруг день и ночь дежурили солдаты, сквозь цепь которых без разрешения дворцового управления не мог пройти живым ни в ту, ни в обратную сторону ни один человек. Мало того у всех входов и выходов дворца и парка, обнесенного крепостной стеной с бойницами, стояли опять таки солдаты с заряженными ружьями, имевшие приказ стрелять во всякого, кто сделает попытку проникнуть во дворец. Александр опасался и подкопов и поджогов: поэтому часовые не спали день и ночь в подвалах и на чердаках дворца. Наконец, у дверей кабинета и спальной царя стояли бессменно и беспрерывно его лейб-казаки с здоровеннейшими кулачищами, способными раздробить череп всякого, кто попытался бы проникнуть к царю. Приняты были меры и на тот случай, если бы заговорщики вздумали поднести Александру отраву. Против этого приняты были чрезмерные меры предосторожности. За провизией посылали каждый раз в другое место и к другому лицу, причем поставщики провизии никогда не знали, что у них забираются припасы для царского стола. Не доверяя поварам, Александр распорядился, чтобы очередной повар и его помощники назначались ежедневно в последний момент внезапно и неожиданно для них. При входе в кухню из их жилищ повара и поваренки тщательно обыскивались дежурными офицерами. Но и этого Александру было еще мало: он распорядился, чтобы кто-нибудь из его семьи постоянно дежурил на кухне. К тому же Александр садился за стол всегда в кругу семьи и приближенных, и пока последние не уписывали за обе щеки, Александр не дотрагивался до кушаний. Всё это было для него тем более мучительно, что он, как известно, любил чрезвычайно плотно и сытно поесть, и все его вечные страхи и тревоги не мешали его тучности и полноте.
Принимались прямо таки невообразимые для ума иностранца меры предосторожности, когда Александр должен был совершить более или менее дальнюю поездку. Переезжал ли он из Гатчины в Петербург или обратно, солдаты стояли неразрывной цепью на всём пути вдоль рельс и на улицах вплоть до въезда во дворец. В народе же очень умело распространили раз навсегда слух, будто этим путем войска по доброй воле всех, от высших командиров до последнего солдата, оказывают почести своему обожаемому монарху и царю. Если же Александр совершал более отдаленную поездку на юг или заграницу, сотни тысяч войска занимали заблаговременно всю многоверстную линию железных дорог. Вдоль пути тщательно засыпалась каждая малейшая рытвинка.
Те деревни, которые лежали неподалеку от рельсового пути, становились наглухо отрезанными от последнего. Обыскивалась каждая мужицкая хата, не ведет ли из неё подкоп под рельсы. За неделю или две до прохождения царского поезда солдаты становились уже в цепь и наблюдали, чтобы каждый, получивший надлежащее разрешение пройти или переехать через рельсы, действительно миновал цепь и по другую сторону переезда. В последние же три дня цепь стягивалась вплоть к рельсам. Ружья заряжались огнестрельными патронами, солдаты стояли спиной к рельсам и имели приказ стрелять во всякого, кто бы даже попытался приблизиться к рельсам. Но кроме всего этого императорская главная квартира, заботившаяся об охране царя во время пути, пускалась на всевозможные хитрости. Один раз внезапно менялось направление пути, так что только заранее расставлялись войска на всякий случай по различным железным дорогам. В другой раз пускались с небольшими промежутками один за другим три вполне одинаковых царских поезда, вследствие чего никто не знал, в каком поезде находился царь, или же наконец поступали и так: несколько дней подряд пускали в различные часы царский поезд, не давая, однако, никому приметить, в каком именно поезде находится Александр с семьей и свитой. Он уже давно проехал и укатил за сотни верст, а солдаты всё еще стоят десятками тысяч в холод и зной и оказывают воинские почести проходящим мимо пустым поездам.
Если принять всё это во внимание, то известное покушение близ станции Борки надо счесть прямо таки гениально задуманным и проведенным. Царский поезд со всей царской семьей шел с юга на север, когда вблизи названной станции раздался взрыв, поезд сошел с рельс, и все вагоны разбились вдребезги. Поднялся общий вопль и стон. Одним из первых, выбравшихся из под обломков и развалин, был Александр. С свойственным ему хладнокровием он приказал окружавшим его лицам и сбежавшимся солдатам приступить к розыскам всех членов его семьи и остальных, находившихся еще под обломками. Это, действительно было какое то чудесное спасение, ибо в то время как тяжело раненные и мертвые лежали десятками вокруг, вся царская семья спаслась: Александр отделался одним испугом, Мария Федоровна, как она сама об этом телеграфировала в Гейдельберг графу Шувалову, получила синяки под глазами, все же дети получили более или менее тяжелые поранения. Старшая дочь Александра Ксения осталась на всю жизнь горбатой, и это в значительной мере послужило причиной тому, что ее выдали замуж за своего же родственника, великого князя Александра Михайловича. Конечно, народу не было сообщено ни о том, что члены царской семьи понесли увечья, как равно ни о том, что крушение поезда было следствием удавшегося покушения. В официальных телеграммах, коими русский народ был оповещен о случившемся, говорилось лишь о неожиданном крушении по неизвестной причине, причём Александр будто бы сам передал в руки косо то из высших чинов, как объект для будущего следствия, собственноручно поднятую им гнилую шпалу. На картинах, пущенных в народ в миллионных экземплярах, были изображены и обломки царского поезда, и груды тел убитых придворных и слуг. Сам же Александр, был изображен стоящим в стороне и окруженным всеми членами своей семьи, здоровыми и невредимыми. Спасение было названо немедленно чудесным избавлением от опасности, как равно народу старались внушить, что божий промысл спас для России своего помазанника её царя, в то время как вся интеллигентная Россия скрежетала зубами и проклинала неудачу покушения, но вынуждена была вместе с остальной частью населения служить и выслушивать бесконечные молебны, принимать участие в поздравлениях, и, наконец, выражать свои верноподданнические чувства. Единственным сколько-нибудь благоприятным результатом, этого чудесного спасения было то обстоятельство, что всюду и везде сооружены были различного рода благотворительные и просветительные учреждения в память чудесного избавления и т. д. Кроме того, этот же день 17-го октября был отныне объявлен табельным, высокоторжественным днем, каковой все с тем же скрежетом зубовным подневольно празднуется русским народом и теперь, так как нынешний царь, тогдашний наследник, находился в числе спасенных.
Несмотря на все старания и розыски, полиции и жандармам не удалось раскрыть и схватить заговорщиков, совершивших это феноменальное покушение. Тем более приняты были меры, чтобы изобразить катастрофу одним лишь случайным крушением поезда, каковое при данных условиях не могло быть никем и ничем предупреждено. Понадобились, конечно, и козлы отпущения. Министр путей сообщения бравый адмирал К. Н. Посьет, в сущности нисколько не виновный в случившемся крушении и неответственный за него, вынужден был выйти в отставку. На его место был назначен Гюббенет (т. е. опять таки иностранец, так как Александр III, всё больше и больше терял доверие к своим русским министрам), который и продержался на этом посту до января 1892 г. Затем на пост министра путей сообщения был назначен Кривошеин, и вся Россия была немало изумлена, когда чуть ли не первым распоряжением императора Николая II была отставка Кривошеина. Из уст в уста передавалась тогда версия, будто Кривошеин пал по той причине, что поздравил неудачно Николая II, сопровождавшего труп отца, с благополучным прибытием. В сущности это не так, и вполне документально установлено, что Кривошеин пал вследствие взяточничества и растраты государственных сумм. К концу царствования Александра III произошли и еще некоторые перемены в составе его министров и ближайших советников, Граф Толстой был министром внутренних дел до конца восьмидесятых годов. Насколько он умел править и распоряжаться в духе Александра III, насколько он был ненавистен русскому народу, показывает то обстоятельство, что на его жизнь в марте 1888 г. произведено было покушение, Оно окончилось полной неудачей, но графу Толстому суждено было свирепствовать еще только немногим свыше года; он умер естественной смертью в мае 1889 г. Русский народ облегченно перевел дух, ноне на долго. Министром внутренних дел назначен был И. Д. Дурново, копия его предшественника, графа Толстого, и к тому же весьма скверная копия. Он владычествовал над Россией до 1895 г., пока нынешний император, вступив на престол, по примеру своего отца не произвел полнейшую перетасовку всех своих министров и советников. Дурново попал при этом случае в председатели комитета министров, Его предшественником на этом посту не играющем сколько нибудь существенной роли, был знакомый уже нам Бунге, которого Александр III очень любил и назначил председателем комитета министров в надежде, что этот хитренький немец сумеет жить со всеми в ладу и будет примиряющим звеном между министрами, вечно ссорящимися и интригующими друг против друга. Преемником Бунге был, в качестве министра финансов, ныне покойный уже Иван Алексеевич Вышнеградский. Он очень удачно играл из себя финансового гения, но понимая, где лежит корень управления финансами России, старался во всём потакать вошедшему в силу и милость Бунге. Тот в благодарность за это всегда с особым усердием отстаивал бюджетные росписи Вышнеградского, в то время как в этих росписях было гораздо больше внешнего блеска, нежели дельности и содержания. И в то время как одни уходили, а на их место назначались другие, один только человек стоял во всё время царствования Александра III незыблемым столпом на горе, ужас и страдание всего русского народа: то был обер-прокурор святейшего синода Константин Петрович Победоносцев. Сколько несчастья, сколько страданья причинил этот русский Торквемада русскому народу! Александр в своем ослеплении надеялся достичь любви своих подданных и настоящего верноподданничества только лишь насчет просвещения, культуры и прогресса. Чем темнее народ, рассуждал он, тем легче господствовать над ним при помощи палки и нагайки; чем безграмотнее и неразвитее народные массы, тем прочнее абсолютизм. Победоносцев исходил из этого же принципа и стал первейшим другом и любимцем Александра. Победоносцев знал и понимал, чего собственно хочет и добивается Александр, но не может ни выразить, ни провести, вследствие полного отсутствия государственных талантов. Но и Александр понял выдающийся ум Победоносцева, был рад, что нашел в нём свое собственное я, и не только передал всё влияние ига ход государственных дел одному Победоносцеву, но и также самого себя отдал в руки ему же. Победоносцев вполне овладел душой Александра III и сделал из него ханжу, какой еще никогда не сидел на русском троне. Православие сделалось единственным и высшим душевным убежищем Александра. Он много молился, умилялся душой в обстановке икон, лампадок и чудотворных мощей, окружил себя попами и монахами и заставлял всю свою семью верить и молиться. Будь Александр развратником, весь двор развратничал бы вместе с ним, как равно будь он атеистом, все приближенные и придворные подражали бы ему в этом. Теперь же все молились, неистово крестились и клали поклоны, бегали по церквам и монастырям, ездили на поклонение к святым мощам, давали деньги и собирали таковые на постройку церквей, Последним в особенности можно было сильно угодить Александру и Победоносцеву. Александр в своем полном затемнении стал верить, что ему при помощи разных указов и вечно угрожающей палки удастся искоренить из России западноевропейскую культуру и насадить во всех своих подданных веру и религиозность. Это было бы злом еще не столь большой руки, ибо при полной государственной бездарности Александра он не сумел бы провести свои тенденции в жизнь. Все горе и несчастие заключалось именно в том, что умный и весьма талантливый Победоносцев и знал, как нечто подобное необходимо насаждать, и имел нужную на то неограниченную власть. Вот превосходный пример. Александр думал, думал, как ему насадить православие и веру еще в большей мере, чем это имело место, и надумался, чтобы ему представляли на усмотрение и разрешение план каждой церкви, строящейся где бы то ни было во всей колоссальной Российской империи. Победоносцев же действовал умнее, хотя для России и горестнее. Он увеличил число епархий и викариатов. Он увеличил число мужских и женских монастырей на 150 штук, потратив на это увеличение и содержание сотен тысяч бездельников монахов и развратниц монахинь миллионы народных денег. Он увеличил в весьма значительной степени число церквей, духовных семинарий и епархиальных училищ, обставив их, поскольку это было возможно, благолепно и прочно в экономическом отношении. Он же устроил для торжества православия два чрезвычайно торжественных праздника, обязательных для всей России, по случаю присоединения России к православию во времена Владимира X, как и присоединения к православию всей Волыни. Но впрочем, это всё еще пустяки в сравнении с теми несчастиями для русского народа, которые Победоносцев ввел в духе Александра III и с согласия его. Он уничтожил какую бы то ни было свободу церковно служителей всякого ранга, звания и положения, подчинив их всех без исключения святейшему синоду или, вернее, самому себе. Он уничтожил созданный земствами тип деревенской светской школы, заменив ее т. и. церковно-приходской школой, которая отдана была в безраздельную власть безграмотным попам и которая имеет один главный и существенный предмет преподавания: православие. Затем для всех чиновников, служащих, учителей, гимназистов, преподавателей, студентов и т. д., кто только подлежит сколько нибудь надзору и регламенту, введено было обязательное посещение церкви в большие праздники и высокоторжественные дни, как равно и обязательные исповедование и причащение с представлением письменных сведении об этом по начальству. В этом отношении установлен был контроль, создавший многочисленное и широко разветвленное шпионство, введен был надзор, который может быть сравнен разве что с инквизицией и её методами. Победоносцев ввел также шпионский надзор над тем, поскольку перешедшие в православие католики и лютеране или крестившиеся евреи исполняют действительно все обряды православной религии.
Да, Победоносцев даже придумал целый ряд ограничений для евреев, с тем чтобы заставить их по возможности больше переходить во всеспасительное православие. Действительно, так и поступали многие отщепенцы своего народа и веры своих предков, но с чисто иезуитской хитростью Александр, по совету всё того же Победоносцева, приказал, чтобы крестившиеся евреи получали права только лишь через три года после крещения; за время же этих трех лет за ними производился чрезвычайно строгий шпионский надзор, поскольку они стали преданными сынами православной церкви. Александр в одинаковой мере не любил как евреев, так и поляков, и прибалтийских немцев. Этим воспользовался в высшей степени энергично Победоносцев, чтобы рядом мероприятий заставит насильно русско-подданных католиков и лютеран примкнуть к лону православной церкви. Над поляками всевластно владычествовал любимец Александра, герой русско-турецкой войны генерал Гурко. Когда он вышел в отставку, вся Варшава выразила свой восторг путем иллюминации. Пока он оставался генерал-губернатором Привислянского края, он жестоко давал им чувствовать всю нелюбовь к ним Александра, как равно был послушным орудием в руках Победоносцева. Тот же распорядился, чтобы православие было вводимо силою среди поляков, и если это было довольно легко сделать в кругу всех тех лиц, кто так или иначе зависел от правительства и администрации, то по отношению ко всем другим полякам Александром под влиянием Победоносцева введен был следующий бесправный метод: если где нибудь умирал ксендз, на его место преемник не назначался, и местная католическая церковь наглухо запиралась. Не менее жестоко расправился Александр III и с прибалтийскими немцами. Он ограничил свободу их лютеранского вероисповедания; он уничтожил все сохранившиеся с старых времен учреждения немцев, базировавшие в этом крае на основах самостоятельности и самоуправления. Он приказал русифицировать политехникум в Риге и преобразовал коренным образом в русский знаменитый немецкий университет в Дерпте. К тому же и самый Дерпт был отныне переименован в Юрьев.
Поляки, лютеране и евреи могли утешиться разве что тем, что со своими настоящими русскими людьми Александр обращался не лучше. Если он и слышать не хотел не только о конституции, но даже о жалком собрании депутатов от земств, то он к тому же поставил своей задачей отмену тех реформ, которые были введены Александром II. Так, он уничтожил университетский устав 1863 г. и приказал выработать новый устав, превративший университеты отчасти в бюрократические канцелярии, отчасти в казармы. Академическая свобода была вполне уничтожена: профессора назначались и смещались правительством, лекции подлежали цензуре, внутри университетов введен был шпионский надзор, студенты за малейшее неповиновение или беспорядки исключались и ссылались сотнями и тысячами. Да и вообще, вся молодежь была на плохом счету у Александра, вечно опасавшегося за свою жизнь и за свой троп. Но не только молодежь, а и весь русский народ был передан во власть полиции и жандармов. Не существовало ни свободы личности, ни даже неприкосновенности личности. Число полицейских, жандармов и шпионов возросло до колоссальных размеров. Власть и полномочие администрации были чрезвычайно увеличены и расширены. Судьи и суды поставлены в полную зависимость от администрации и правительства. Тюрьмы и крепости вырастали, словно грибы после дождя. По дороге в Сибирь шли пешком или плыли на пароходах Добровольного флота тысячи и десятки тысяч. Свобода городских самоуправлений была сведена к пулю. Земское самоуправление было ограничено до возможного минимума. Институт мировых посредников был уничтожен, и хотя государственный совет высказался против, Александр своею властью ввел земских начальников, одну из новейших и величайших болячек многострадального русского парода. Эти земские начальники не только одновременно администраторы и судьи, что противно всяческим человеческим и общественным законам, но и имеют право присуждать крестьян т. е. взрослых людей к розгам. Далее, пресса была задавлена и раздавлена, и если бы Александр только мог, он вообще приказал бы уничтожить книгопечатание и сжечь все существующие книги. Евреям был прегражден доступ в гимназии, университеты и другие средние и высшие учебные заведения. Евреи были лишены права жительства в целом ряде губерний, как и во многих пунктах отведенной им черты оседлости. Евреи были лишены права голоса при существующих в России еще жалких выборах в думу или в земство, как и они не могут быть, по воле Александра, избираемы на какие бы то ни было общественные должности. Мало того, что им всегда прегражден был доступ на государственную, офицерскую, чиновничью, учительскую или т. п. службу, Александр III отнял у них еще и доступ к либеральным профессиям.
Вот почему, когда Александр заболел весьма серьезною болезнью, 99 % стодвадцатимиллинного русского народа и народностей, имеющих несчастье быть русскоподданными, не пожалели нисколько о нём. По приказу свыше молебны о здравии царя служились сотнями тысяч, но русский народ, боясь нагайки и доноса, только делал вид, что молится за жизнь и здоровье Александра, в душе проклиная его и желая ему скорейшей гибели. При дворе этим молебнам придавали, конечно, лишь малое значение. Александра перевезли в Крым и пригласили к нему всех наилучших русских и европейских медиков. Когда же болезнь всё пуще и пуще развивалась, в отчаянии решили послать за отцом Иоанном Кронштадтским. Но этот поп-чудодей мог излечивать только и без того здоровых, невежественных дураков. Все его молитвы не могли, конечно, остановить процесса болезни почек, которого был болен Александр и от которой он умер. Когда его, наконец, не стало, вся Русь вздохнула облегченно. Боже, если подумать, что только одна, хотя бы и тяжелая, слонообразная фигура могла давить в течение полутора десятков лет сто двадцать миллионов русского народа!
Оглавление
А. Колосов Александр III, его личность, интимная жизнь и правление
