Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Глава I. Рождение «Исламского государства»

Кажется, что «Исламское государство» только что вынырнуло из тьмы истории. И уже стало центральным игроком мировой политики. Тем не менее существует оно достаточно давно. Оно – детище Иракской войны 2003 года.

В августе 2007 года в яростно атакуемом и обороняемом иракском городе Рамади я впервые повстречал одного из его бойцов. Рами, 27-летний, даже, пожалуй, чуть застенчивый студент-историк, присоединился к террористам: американские солдаты расстреляли его мать во время обыска в доме. Прямо у него на глазах. «Что мы им сделали?» – спросил он меня, заметив, что я никак не желаю понять, отчего он решился на подобный шаг, несмотря на пережитое. Легко на каждом шагу демонстрировать неприятие вооруженной борьбы и терроризма, если живешь в мире и довольстве. Задумывался ли я когда-нибудь над тем, что должно было произойти в душе человека, прежде чем он, став террористом-смертником, подорвет сам себя? Я молчал, а Рами продолжал: «Хватит нападать на нас и унижать. Уйдите из наших стран. И тогда никакой “Аль-Каиды” не будет».

Рост влияния «Аль-Каиды» в сумбурной иракской борьбе за власть начался еще за четыре года до этого. В 2003 году. Она появилась в лице 37-летнего иорданца-суннита Абу Мусаба аз-Заркави. Поначалу он вместе со своей «Партией монотеизма и джихада» вознамерился свергнуть короля Иордании. Но американское вторжение в Ирак внезапно открыло совершенно иные перспективы. Наконец, можно будет сразиться с американцами и объявить джихад этим отступникам-шиитам, которых он расценивал как предателей ислама. После падения режима Саддама Хусейна они в Ираке заполучили в свои руки неограниченную власть и при помощи террора исключили из политической жизни страны столь влиятельных ранее суннитов.

Сразу же после американского вторжения Заркави приступил к формированию боевых групп иракцев. К нему присоединились и желавшие сражаться арабы из других стран – правда, немного. При помощи «Аль-Каиды» он сумел нелегально переправить их через Сирию в Ирак. В общей сложности Заркави располагал примерно двумя тысячами весьма опытных бойцов. Тысяча из них находилась в провинции Анбар. Остальные воевали прежде всего в Дияле и в нескольких суннитских кварталах Багдада. Заркави сыграл на недовольстве суннитского населения. Его главной мишенью стали иракские солдаты, полицейские и, конечно же, шииты. По данным американцев, в августе 2003 года именно его люди подорвали имама Али Моше. Одна резня следовала за другой.

Почти все теракты в Ираке американские оккупационные силы великодушно приписывали Заркави. Его общественная роль явно преувеличивалась. О том, что наряду с «Аль-Каидой» существовало куда более мощное антиамериканское «гражданское сопротивление», значительно большее по численности, систематически умалчивалось. Дело в том, что такую версию было куда труднее скормить в США. Американское правительство, чтобы оправдаться в глазах избирателей за не прекращавшуюся войну в Ираке после падения Саддама Хусейна, нуждалось в легко запоминающемся дьявольском образе врага. И, судя по всему, роль вездесущего террориста отнюдь не тяготила Заркави.

Мировая известность пришла к нему после запечатленной на видео циничной и жестокой сцены обезглавливания западных заложников. Видео это появилось в 2004 году под названием «Абу Мусаб аз-Заркави забивает американца». Было показано, как американцу Николасу Бергу отрезали голову. Якобы из мести за «бесчестные деяния» США в Абу-Грейб. И Берг, и последующие жертвы были одеты в оранжевые комбинезоны заключенных тюрьмы Абу-Грейб. Этот кровавый акт казни был показан без всяких купюр в отличие от тех, которые исходили от аль-Багдади^[1]. В остальном, по части зверств, все запечатленное на этих видео очень напоминало стиль Заркави.

Осенью 2004 года Заркави официально присоединился к «Аль-Каиде». И это не могло не понравиться американцам. Его террористическая группа была представлена общественности как «Аль-Каида в Ираке» (AQI). Багдади как раз в это время сидел в американской тюрьме. Ну а Заркави как ни в чем не бывало продолжал убивать направо и налево. Причем настолько жестоко, что даже заместитель бен Ладена Айман аз-Завахири письменно пожаловался на то, что, дескать, при терактах смертников Заркави гибнет слишком много гражданских лиц. Причем больше шиитов, нежели американцев. Бен Ладен и Завахири – в отличие от Заркави – стремились к примирению суннитов с шиитами.

Но Заркави было уже не удержать. Ни в каком смысле. Всюду, где бы он ни появлялся, бесчеловечность шариата его «Аль-Каиды в Ираке» вызывала ожесточенные споры. Хотя и осуществлять эти законы шариата он мог далеко не везде, а лишь в ряде городов. Но правила были жестче некуда, самые что ни есть пуританские. Курение, употребление спиртных напитков и прослушивание музыки строжайше воспрещались.

Бесчеловечные методы Заркави во многом походили на действия ранних ваххабитов, свыше 200 лет тому назад населявших Аравийский полуостров. А те, в свою очередь, позаимствовали их у хариджитов, убийц Али, зятя пророка Мухаммеда, свыше 1300 лет тому назад. Каждый, кто хоть на миллиметр отклонялся от их религиозных воззрений, подвергался безжалостным и кровавым преследованиям. И неважно, кто это был – женщины, дети или старики. И поныне экстремистов XX столетия называют хариджитами наших дней.

В июне 2006 года американским вооруженным силам вблизи города Бакуба к северу от Багдада удалось уничтожить Заркави точечным авиаударом. Парой 250-килограммовых бомб. США позарез нужен был успех в Ираке.

Но «Аль-Каида» продолжала борьбу. После присоединения нескольких небольших группировок сопротивления «Аль-Каида в Ираке» в октябре 2006 года провозгласила «Исламское государство в Ираке» (ИГИ). Новым предводителем стал выходец из Египта Абу Айюб аль-Масри. Первым духовным эмиром стал иракец Абу Абдуллах аль-Рашид аль-Багдади (не путать с нынешним «халифом» Абу Бакром аль-Багдади). Фактическое существование и значение этого духовного эмира оспариваются и по сей день. А численность бойцов ИГИ все еще не превышала 2000 человек. Однако из политических соображений почти все дальнейшие теракты даже других группировок списывались на счет акций ИГИ/«Аль-Каиды».

Между тем администрация США была серьезно озабочена растущим военным и политическим сопротивлением в Ираке. Власти США устали воевать. Нужно было, в конце концов, обнаружить то самое мифическое оружие массового уничтожения, из-за которого, собственно, и развязали эту войну. Ничего обнаружить, разумеется, не удалось, а вот число погибших американских «джи-ай»^[2] беспрерывно росло. Поэтому США были вынуждены изменить стратегию. Ведь в Ираке с мешком денег куда легче продвинуться вперед, чем с помощью танковых армий. Выплатив астрономические суммы изнуренным суннитским группировкам, США, в конце концов, добились соглашения о моратории на военные действия. Было основано «Awakening Councils», создана боеспособная суннитская милиция, которая, стремясь дистанцироваться от сражавшихся в рядах ИГ иностранцев, провозгласила себя «Сыновьями Ирака».

Заинтересованные обещанием впоследствии получить право на участие во властных структурах возрождавшегося Ирака, суннитские племена изгоняли стремительно утрачивавшее популярность ИГИ из его оплотов. Впрочем, мелкие формирования ИГИ сохранялись прежде всего в Багдаде, Диябе и в крупных городах провинции Анбарс: Фаллудже и Рамади. Но существование ИГИ оказалось под вопросом. Суннитские племена вынудили и «гражданское сопротивление» проявить сдержанность. Его члены в отличие от бойцов ИГИ все же имели гражданские профессии, к которым могли вернуться.

В ответ американские вооруженные силы удалились на свои базы и зарылись там в землю словно кроты. Теперь на дорогах Ирака их встречали лишь изредка. Американская версия о том, что иракцев поставили на колени с помощью присланных дополнительно по инициативе Буша войск, так называемых «surge»^[3], – не более чем очередная пиар-легенда. Я в то время находился среди умеренных борцов сопротивления в провинции Анбар. А чуть позже в Багдаде. США проиграли иракскую войну, простенько и со вкусом. Но с помощью долларовых подачек смогли, по крайней мере, сохранить лицо и, убираясь в конце 2011 года восвояси, по-прежнему делали вид, будто хоть и с грехом пополам, но все же выиграли эту войну.

Разумеется, ни американское, ни иракское правительства так и не сдержали данных суннитам обещаний. Сунниты и прежде всего члены ранее правящей партии «Баас» фактически исключались из политической жизни будущего Ирака. После лишения власти ИГИ они больше не получали и финансовых средств. Многие молодые сунниты вновь оказались без работы. Вместо того чтобы отблагодарить суннитов за помощь, их всячески подавляли и преследовали. Шиитский премьер-министр Ирака Нури аль-Малики установил в стране антисуннитский террористический режим. Из мести за суровые годы при Саддаме. Запад был в курсе всего. Но это его не волновало.

В апреле 2010 года, после гибели предводителей ИГИ аль-Масри и первого аль-Багдади от американских воздушных ударов, 38-летний кандидат наук Абу-Бакр аль-Багдади в мае 2010 года принял руководство значительно поредевшими структурами ИГИ. Они до сих пор подчинялись «Аль-Каиде».

В 2011 году во время так называемой «арабской весны» к ИГ присоединились оказавшиеся на грани нищеты бывшие командиры армии Саддама. Их тоже в 2003 году изгнали из иракских вооруженных сил, причем раз и навсегда. ИГ увеличила численность за счет небольшой, однако боеспособной группировки. Аль-Багдади продолжил наступление Заркави на шиитов и правительство Малики. С той же беспощадностью и с тем же радикальным шариатским подходом, как и прежде.

По мере того как параллельно набирало ход вооруженное сопротивление режиму Асада в Сирии, Аль-Багдади в конце 2011 года под командованием сирийца Абу Мохаммада аль-Джулани основал террористическую организацию «Джебхат ан-Нусра»^[4]. В течение следующих месяцев она с возрастающим успехом боролась против сирийского режима. Сначала о близости ее к ИГИ и к «Аль-Каиде» умалчивали. И было отчего: «Аль-Каида» и иракский ИГИ особой популярностью у сирийцев не пользовались.

«Еретик-алавит»^[5] Асад безукоризненно соответствовал образу врага мятежников. Сторонник секуляризма, алавит, один из самых тесных союзников шиитского Ирана и якобы втайне настроенный прозападно, если не сказать даже произраильски. Большинство повстанцев, с которыми мне приходилось встречаться в Сирии, считали Асада другом Израиля, хотя Израиль неоднократно позволял себе бомбить позиции сирийских правительственных войск. Образ врага и в Сирии никто не отменял.

К восстаниям в Сирии оказались причастны несколько правительств Ближнего Востока и Запада, очень заинтересованных в свержении правящего режима в стране. Саудовская Аравия, Катар, США, Франция, Англия и другие стремились сплотить и укрепить оппозицию Асаду. Делалось это с помощью денег, поставок оружия и соответствующего воздействия на общественное мнение, сильно напоминавшего кампании дезинформации незадолго до Иракской войны 2003 года. Стоило вечером во время поездок в Сирию просмотреть публикации в Интернете, как мне постоянно начинало казаться, что западные СМИ пишут совершенно о другой стране, не той, где я тогда находился, и в жизни которой принимал столь активное участие.

Оружие, способствовавшее тому, чтобы превратить мирные демонстрации в безжалостную гражданскую войну, прибывало с одобрения США в огромных контейнерах морем или же по воздуху в Турцию, а уже оттуда по суше транспортировалось в Сирию, где и передавалось в руки мятежников. Менее интенсивный канал проходил через Ливан, а позже – через Ирак.

Благословляли эти поставки офицеры ЦРУ, тайно определявшие, кому это оружие получить. Таким образом, американцы якобы имели возможность воспрепятствовать тому, чтобы оружие попадало прямо в руки «Джебхат ан-Нусра» или других экстремистских группировок. Хотя на сирийской территории ни о каком контроле и речи быть не могло. А то, что оружие рано или поздно окажется в руках членов террористических группировок, было ясно любому, кто хоть немного разбирался в обстановке в Сирии. Самые агрессивные группы мятежников всегда имели возможность выбрать самое лучшее оружие за границей. Нередко более умеренные группировки перепродавали иностранное оружие близким по духу «Аль-Каиде» организациям. В Сирии торговля оружием процветала, принося баснословные доходы.

Частные спонсоры и организации из Саудовской Аравии и Кувейта тоже поставили на широкую ногу снабжение деньгами, оружием и людьми. Львиная доля денег и оружия доставалась радикальным исламистским группам. Хотя такого рода деятельность была запрещена законодательством этих стран, это ничуть ей не препятствовало.

К 2013 году «Джебхат ан-Нусра» стала самой сильной группировкой мятежников в Сирии. Она обрела такое могущество, что аль-Багдади был вынужден во всеуслышание заявить, что «Джебхат ан-Нусра» представляет собой не что иное, как ячейку ИГИ в Сирии. Другими словами, потребовал от Джулани поклясться ему в верности. Тот, однако, отказался и предпочел присягнуть руководителю «Аль-Каиды» Айману аз-Завахири. Джулани горел желанием стать филиалом центра, но никак не филиалом филиала.

Поэтому аз-Завахири потребовал от аль-Багдади оставить «ан-Нусра» и ИГИ в разделенном виде, «как и до сих пор», с тем чтобы каждая из обеих организаций смогла сосредоточиваться на соответствующих ей областях. Аль-Багдади категорически отказался, заявив, что «ан-Нусра» – и так часть ИГИ. Так как Завахири и Джулани не уступали, аль-Багдади официально порвал с «Аль-Каидой», объявив Джулани отступником. После этого половина бойцов перебежала из «ан-Нусра» к аль-Багдади и поклялась тому в верности.

Теперь Ракка и весь северо-восток Сирии оказались под контролем аль-Багдади. Он переименовал ИГИ в «Исламское государство в Ираке и Леванте» (ИГИЛ). А позже сократил ИГИЛ до ИГ, то есть до «Исламского государства». Ни о каких географических ограничениях данное название теперь уже не свидетельствовало. В конце концов, притязания ИГ носят глобальный характер. И на тот момент, когда Абу Бакр аль-Багдади провозгласил халифат «Исламское государство», на его территории проживало свыше 6 млн человек.

Глава II. Цели Запада

И снова Запад ведет войну на Среднем Востоке^[6]. Двадцатая это или же тридцатая по счету война в этом богатом нефтью регионе? На этот раз она направлена против ИГ, так называемого «Исламского государства», от демонстративной жестокости которого содрогается мир. Но на самом деле главное ли для Запада воспрепятствовать средневековым варварам? Или же он вмешивается только потому, что ИГ затрагивает его нефтяные интересы в Ираке? Ведь что бы ни говорили, бойцам ИГ удалось взять под свой контроль «стратегический трубопровод» из Ирака в Турцию и тем самым перерезать нефтеносную артерию иракской нефтяной промышленности.

Для бесперебойной нефтедобычи и транспортировки добытой нефти США всегда были готовы развязать очередную войну. До тех пор пока борцы ИГ убивали и обезглавливали только на территории Сирии, то есть вдали от крупных нефтеносных районов Ирака, США никак им в этом не препятствовали. И даже косвенно поддерживали их. Через своих союзников – страны Персидского залива. Наравне с другими крупными сирийскими террористическими организациями, такими, как «Джебхат ан-Нусра», «Исламский фронт» или «Ахрар аш-Шам». Потому что все они были настроены против Асада – союзника Ирана, ставшего слишком уж могущественным вследствие развязанной США против Ирака в 2003 году войны и падения их противника Саддама Хусейна. Что же все-таки главное для Запада в этой новой иракской войне?

Начавшийся 500 лет назад прогресс Запада никогда не основывался на альтруизме и идее сделать цивилизованным весь остальной мир, а на упорном следовании своим экономическим интересам. И на не знавшем жалости войске. Чаще всего главы западных государств приписывали себе самые благородные мотивы с тем, чтобы обеспечить себе поддержку своих подданных или избирателей. Сначала они убивали представителей других культур ради христианства, потом ради соблюдения прав человека и демократии. Но на самом деле речь всегда шла единственно о деньгах, могуществе и славе. Вплоть до сегодняшнего дня. Американец Самюэль Хантингтон един во мнении со многими историками, утверждая: «Запад завоевал мир не из-за превосходства своих идей, ценностей или религии, но скорее превосходством в применении организованного насилия. Жители Запада часто забывают этот факт; жители не-Запада никогда этого не забудут»^[7]. Западное насилие не знало границ. И даже превосходило по зверству то, что ныне нам демонстрируют террористы ИГ.

Луи де Бодикур, французский писатель и колонист, так описывал одно из бесчисленных зверств французов в Алжире: «Тут один солдатик, удовольствия ради, отхватил у женщины грудь, там другой, схватив грудного ребенка за ноги, грохнул его головой о каменную стену». Виктор Гюго, еще один француз, писал о солдатах, бросавших друг другу на штыки детей. А за засоленные уши давали по 100 су. За отрубленные головы можно было получить куда больше. До конца войны в Алжире в 1962 году казни повстанцев через обезглавливание были едва ли не повседневностью. Затем эти отрубленные головы выставлялись на всеобщее обозрение – дабы другим неповадно было! Как сегодня в «Исламском государстве».

Иракцам приходилось не легче под британским колониальным господством. Уинстон Черчилль упрекал их в 1920 году в «неблагодарности» за их восстание против Короны. И применил против них химическое оружие, «с великолепным моральным воздействием», как не без гордости отмечал.

В Ливии вождей племен загоняли в самолеты, а потом, взлетев повыше, сбрасывали их за борт. Без парашютов, надо полагать. Ливийских девушек солдаты итальянских колониальных войск использовали в качестве секс-рабынь.

Сотни тысяч гражданских лиц бросали в концентрационные лагеря в пустынях, откуда половина из них так и не вернулась.

Что касается садистской жестокости, то до сих пор ничего не изменилось. Мы просто предпочитаем либо делать вид, что не замечаем их, либо запрещаем себе думать об этом. А мусульманский мир о них не забыл. В пыточных застенках США Баграм под Кабулом, согласно высокопоставленным американским офицерам, царило варварство, куда более разнузданное, чем в Гуантанамо. Пленников «Талибана» истязали с помощью боевых собак (!) до тех пор, пока они во всем не признавались. Я опубликовал свидетельские показания одного западного специалиста по вопросам безопасности. Никто по этому поводу не возмущался. А что было бы, если бы американских «джи-ай» кто-то надумал бы пытать с помощью специально натасканных псов?

С той же бесчеловечностью западные «передовые бойцы за права человека» вели себя начиная с 2003 года в Ираке. Одну молодую жительницу Ирака Маналь американский солдат заставил созерцать, как в тюрьме при багдадском аэропорте мучили другого, тоже молодого, иракского участника сопротивления. Каких только заявлений она по этому поводу ни делала, куда бы ни обращалась, включая суд. Никто этим не заинтересовался. Она ведь не была американкой.

По последним данным, в Гуантанамо американские представительницы женского тюремного персонала подвергали сексуальному насилию мужчин-заключенных. Иногда на пару с коллегой. Когда об этих сексуальных преступлениях стало известно в США, служащие отделались лишь предупреждением. Вероятно, акты сексуального насилия в отношении содержащихся в американских тюрьмах арабов на Западе преступным актом не считаются. Еженедельник «Шпигель» в деталях описал это. Скандала не получилось.

Если борцы ИГИ совершают подобные деяния, возмущению Запада нет границ. Срочно собираются кабинеты министров, заседают армейские штабы, все поглощены разработкой стратегий, как впредь не допустить столь вопиющих посягательств на «наши ценности». Ведь преступления, совершенные арабами, очевидно, нечто совсем другое, нежели те, что совершены нами. Расизм. Причем в самой его омерзительной форме.

Как говорил французский философ Жан-Поль Сартр, Запад неизменно воспринимал арабов как недочеловеков «на уровне высших обезьян». Они были «жителями» Аравии, но никогда не были настоящими ее «собственниками». Даже такой заметный французский политик и публицист, как Алексис де Токвиль, и тот не удержался от вопроса: «Когда взираешь на события в мире, не создается ли впечатления, что европейцы для представителей других рас то же, что человек для животного? Он подчиняет их себе, а если это не удается, просто уничтожает их».

За последние 200 лет ни одна арабская страна не нападала ни на одну страну Запада. В роли агрессоров всегда выступали великие европейские державы. При этом были жестоко убиты миллионы ни в чем не повинных арабов. Слухи о жестокости мусульман ставят все факты на голову. Запад проявил себя куда более жестоким, чем они.

И не только в мусульманском мире. Когда Махатму Ганди спросили, что он думает о западной цивилизации, индус ответил: «Думаю, она неплоха». Однако, познакомившись с ней поближе в период западного господства в Индии, он счел ее «сатанинской». Когда я, будучи в 1975 году молодым представителем премьер-министра Индии Индиры Ганди, выступил с докладом о роли прав человека в западной политике, она удивилась: «Вы на самом деле так считаете?»

Бывший главнокомандующий силами НАТО Уэсли Кларк заявил о том, что ему вскоре после 11 сентября 2001 года показали в Пентагоне тайный список из семи государств-изгоев, на которые США намереваются напасть в течение пяти ближайших лет. В списке этом среди прочих фигурировали Ирак, Ливия, Сирия и Иран. Члены «партии войны» Буша никак не могли упустить столь благоприятную возможность, как теракт в Нью-Йорке 11 сентября. По словам Кларка, они стремились под благовидным предлогом развязать парочку локальных войн, чтобы «дестабилизировать Средний Восток, поставить его вверх ногами, а после этого контролировать». А уж уважительную причину всегда можно отыскать.

Западной общественности нелегко разгадать столь циничные игры западной же политики. Люди на самом деле свято убеждены, что она – «хорошая». Образ врага – ислам, веками насаждавшийся на Западе, глубоко запечатлелся в сознании. И этим образом можно манипулировать.

Не мусульмане придумали «священную войну» и за период Крестовых походов перебили свыше 4 млн мусульман и иудеев. Это христиане в Иерусалиме «пролили реки крови, прежде чем со слезами умиления» подойти к могиле Избавителя. И не мусульмане в ходе колонизации Африки и Азии уничтожили 50 млн человек. Не мусульмане развязали обе мировых войны – Первую и Вторую, – унесшие жизни без малого 70 млн человек. И не мусульмане, а мы, немцы, трусливо и позорно расправились с 10 млн славян и 6 млн евреев, своих сограждан, соседей и друзей. Было ли такое, чтобы наши так называемые христианские политики вдруг воздали бы честь христианству, этой чудесной и основанной на всеобщей любви религии? Когда и где мы с уважением и любовью относились и к близким по духу нашей религии – иудаизму и исламу?

Захваченные Западом за последние пять столетий страны и континенты не всегда безоговорочно принимали наше варварство. Хоть большая часть населения и приспосабливалась, почти всюду возникали группы сопротивления. Ненасильственного сопротивления, как «Гражданское неповиновение» Ганди в Индии. Вооруженного, как в свое время «Фронт национального освобождения» в Алжире или легальное иракское сопротивление против противоречащего международному праву вторжения США в 2003 году.

Еще Жан Кокто, французский писатель, вынес свой приговор: «Революции хранят чистоту не более двух недель». Любое легальное сопротивление стремительно вырождается в жесточайший терроризм. И не только в мусульманском мире. Наряду с террористами-христианами, такими как Жорж Хабаш^[8], хладнокровно убивавшими еврейских поселенцев, существовали и сионистские террористические организации, такие как «Иргун» Менахема Бегина или самопровозглашенные «Борцы за свободу Израиля» – террористы Ицхака Шамира. Махровые террористы Бегин и Шамир впоследствии становились премьер-министрами страны. И их всячески обхаживал и поддерживал Запад.

Терроризм – феномен общемировой, никак не мусульманский. Согласно данным «Global Terrorist Database», официально поддерживаемого американским правительством сверхавторитетного центра, в 2013 году в западном мире произошло 239 террористических актов. Только два из них были совершены мусульманами. В предыдущем году соотношение выглядит как 6 к 196. Большинство из 239 терактов были совершены неизвестными лицами, далее следуют сепаратисты, левые экстремисты, правые экстремисты, протестанты и прочие, и прочие.

Фраза: «Не каждый мусульманин – террорист, но каждый террорист – мусульманин» – чистейшее бесстыдство. Даже при условии, что теракты «исламистов» являлись безоговорочно кровавыми. Кстати говоря, в Германии до сих пор от рук «исламистских» террористов не погиб ни один немец. Зато только после 1990 года ультраправыми там было убито 29 мусульман. Стоит лишь вспомнить об убийствах членами группировки «Национал-социалистическое подполье» («Nationalsozialistischer Untergrund») или о преступлениях в Мёльне и Золингене. Но антиисламски настроенные сеятели раздора и ненависти подобные факты в упор не видят.

Однако «исламский» терроризм последних лет свирепствовал в первую очередь не на Западе, а на Среднем Востоке. Подстрекаемый антитеррористическими войнами США в Афганистане, Ираке и Ливии. Упомянутые войны стали, по сути, программой воспроизводства террористов. Но этот терроризм, сколь ужасны ни были бы его жертвы на Востоке или на Западе, особо не волновал американских стратегов глобализации. Напротив, он с завидной регулярностью предоставлял благовидные предлоги для организации с ведома электората очередной агрессии против так называемой «газово-нефтяной Оси» или «Оси зла». Если верить бывшему госсекретарю США Генри Киссинджеру, «нефть – слишком ценная штука, чтобы просто так взять и доверить распоряжаться ею арабам».

Террористы – «изгои», в которых всегда нуждалась американская политика для придания законности своим военным интервенциям. Все хорошо помнят изречение экс-генерала Колина Пауэлла после крушения Советского Союза: «Теперь у меня не осталось в запасе изгоев!» Если бы террористов не было на свете, США непременно выдумали бы их. Впрочем, иногда они так и поступают.

Многое об агрессивной американской нефтегазовой стратегии можно вычитать из официальных документов. Например, в мае 1997 года американское правительство заявило, что вынуждено прибегать к военному вмешательству, поскольку речь идет об «обеспечении неограниченного доступа к ключевым рынкам, энергетическим и стратегическим ресурсам». Только идиот не поймет, о чем идет речь сегодня в мировой политике: «О нефти, дубина!», о черном золоте, о благоденствии Америки. О нефти, самом коварном из даров дьявола.

Террористы считают совершаемые ими теракты адекватным ответом на агрессивно-эксплуататорскую политику США, рассматривающих их страны как американские заправочные станции. И при этом не чураются самых жестоких методов. Молодые мусульмане в Германии и в Ираке изо дня в день, из года в год взирают на то, как в Афганистане, Пакистане, Ираке, Йемене, Сомали или Палестине Запад из западного оружия руками западных союзников убивает и калечит всех мусульман без разбору – женщин, детей, мужчин. Взирают до тех пор, пока кто-то из них соответствующим образом не отреагирует. Террористами не рождаются.

Те, кто больше всего страдает от этого терроризма, который якобы должен освободить Средний Восток, так это мирные жители тех регионов. И мусульмане, и христиане. Как и от бомбардировок, с помощью которых – Запад свято верит в это – удастся обуздать террор. Подавляющее большинство мусульман и христиан, оказавшись не в силах ничего противопоставить бомбам и пулям, втягиваются в круговорот насилия.

Террористы Среднего Востока понимают, что они – лишь меньшинство. То, что подавляющее большинство мусульман стремится мирным путем разрешить гибельный конфликт. Терроризм Среднего Востока – это феномен меньшинства. Тем не менее оно считает спасение мусульманского мира своим долгом, от исполнения которого оно якобы не имеет права уклониться. И прежде всего потому, что Запад издевается над святынями мусульман, попирает их самих и их вероучение. Запад не в состоянии понять, что высмеивания пророка Мухаммеда ничуть не менее оскорбительны для мусульман, чем бомбардировки их городов и деревень. Впрочем, это Запад не интересует. Он должен защищать собственные ценности, но не ценности мусульманского мира.

Большинство террористов понимают, что в схватке с Западом у них нет шансов на победу и что разрушают они прежде всего себя самих и свой собственный мир. Жан-Поль Сартр описал это отчаяние саморазрушения еще в 1961 году во время освободительной войны алжирцев:

«Попавшая в замкнутый круг сдерживаемая ярость опустошительна для самих угнетаемых. Стремясь избавиться от нее, они убивают друг друга. Племена сражаются друг с другом, ибо не имеют возможности выступить против истинного врага, и можно полагать, что колониальная политика разжигает их соперничество. Взрыв насилия сносит все барьеры. Это фактор бумеранга. Насилие эхом обрушивается на нас, и мы, как и прежде, не можем понять того, что первоисточник этого насилия – мы сами».

В мусульманском мире издавна не утихают споры по поводу того, стоит ли во всем подражать превосходящему во многих отношениях Западу или же обратиться к исламским ценностям и традициям. Террористические организации ищут спасения в возвращении к более или менее «пуританскому» исламизму, пользующемуся огромной финансовой поддержкой ваххабитского королевства Саудовская Аравия. Ваххабиты видят в Коране послание Бога, которое раз и навсегда дало предельно ясные ответы на все социальные, культурные и политические вопросы. Ваххабиты – малочисленное, финансово независимое меньшинство. Лишь 2 % из 1,6 млрд мусульман принадлежат к этому суровому исламскому течению. Да и то с учетом так называемых салафитов. Большинство же мусульман в мире пытается примирить послания Корана с реалиями наших дней и представляет значительно более умеренный, смягченный, современный ислам.

Этот внутриисламский религиозный конфликт перекрывается вопросом, как реагировать на агрессивную военную политику Запада. Самый радикальный ответ дает ИГ. Он сводится к бескомпромиссной борьбе против западного мира и с теми мусульманами, кто не желает подчиниться ригоризму средневековой идеологии. То есть ИГ, «Исламское государство», должно стать ответом на все вопросы нашего времени. Сначала на Среднем Востоке, а в длительной перспективе – во всем мире.

Все это – заявления, но никак не оправдания. Никаким оправданиям терроризм не подлежит. Тем более терроризм ИГ. Если гибнут мирные люди, здесь речь может идти только об убийстве. И это не обсуждается. И тот, кто не желает принимать во внимание это утверждение, так и не уяснил для себя историческое предназначение ИГ.

Мне не раз приходилось встречаться с крайне агрессивно настроенными людьми и с террористами. В 1960 году, еще будучи студентом, с бойцами «Фронта национального освобождения» в Алжире, в 1971 году уже в качестве судьи – с террористами «Фракции Красной Армии» (RAF), в 70-е годы в статусе депутата – с борцами за свободу и террористами в Мозамбике, Анголе и Намибии, в 2007 году – как медиаменеджер сначала с бойцами ИГ в Ираке, в 2010 году – с руководителями «Талибана» в Афганистане, в 2012 году – с террористами «Аль-Каиды» в Сирии и т. д. Все они в один голос утверждали, что, дескать, сражаются за правое дело, ведут войну за скорейшее освобождение «народа от кандалов». Все они считали, что запрет на убийство на них никак не распространяется. Все они аргументировали и действовали так, будто им промыли мозги. Будто кто-то невидимый щелкнул вмонтированным в сознание выключателем. И все вдруг стало дозволено. Ведь сражаются-то они за правое дело. Если отбросить их идеологические бредни, они в большинстве своем были вполне нормальными людьми, нашими с вами современниками. И все же они были убийцами. Без всяких там «если только» и «однако».

А не являются ли убийцами и террористами те, кто провоцирует противоречащие международному праву захватнические войны, причем в отношении своих же собственных бойцов? «Аль-Каида» убивала повсюду на Западе, в Америке и в Европе, и за последние 14 лет ее жертвами стали свыше 3300 человек. Буш-младший, однако, только за афганскую и иракскую войны уничтожил как минимум 600 000 человек. Развязал под заведомо лживым предлогом противоправную агрессивную войну в Ираке. Это ли не терроризм? Разве не прав британец Питер Устинов, который назвал агрессивные войны «терроризмом богатеев»? Для иракского ребенка без разницы, от чего погибнуть – от подрыва «мусульманина»-самоубийцы или же от «христианской» бомбы. Война – террор богатых, террор – война неимущих. И никаких качественных различий я до сегодняшнего дня не обнаружил.

Эдвард Пек, заместитель председателя рабочей группы по вопросам борьбы с терроризмом в администрации Рональда Рейгана, так сказал со смесью сарказма и безразличия о том, как же порой трудно различить, где государственный терроризм, а где обычный, частный: «Мы представили шесть определений терроризма. Все они были отклонены. При внимательном чтении всякий раз оказывалось, что сами США были впутаны в подобные действия».

Терроризм ничего общего с религией не имеет. Нет в природе никакого «исламского терроризма», как и терроризм североирландской ИРА или же норвежца Андерса Брейвика никогда не был христианским. Террор мусульман мы окрестили «исламистским». Западный террор мы никогда не назвали бы «христианским». Мы ведь манипулируем общественным сознанием с помощью уже только языковой характеристики наших врагов. Тот, кто, будучи террористом, использует дьявольские методы, не имеет права ссылаться на Бога. Утверждение, что терроризм – это прежде всего религиозная проблема – атеистический миф, ни больше, ни меньше. Массовые убийства режимами немецких национал-социалистов, советских и китайских коммунистов – печальное доказательство того, что человек способен проявить себя самым жестоким из всех существ. Религиозен он или же нет, не суть важно.

Антитеррористические войны Запада неизменно завершались крахом. (См. Афганистан-2001 и Ирак-2003). Рост числа террористов на Среднем Востоке носил взрывной характер. Если во времена бен Ладена была 1000 международных террористов, то сегодня их вполне может насчитываться и 100 000.

И нынешней американской коалиции, наносящей бомбовые удары по «Исламскому государству», своей декларируемой цели – нанесения смертельного удара по терроризму – не достичь. Как уже повелось, она уничтожит куда больше мирных жителей, чем террористов. Уже сегодня бесчисленные мирные жители-сунниты погибли под «бомбами мира», сыпавшимися на Мосул, Фаллуджу, Хавиджу, Аль-Алам, Саадию и Ракку. Бомбят даже детские больницы. Картины ужасны. Арабские средства массовой информации сообщают об этом подробно, западные замалчивают. Эти бомбардировки еще сильнее распаляют террористов-суннитов, ИГ переживает очередной наплыв бойцов. Каждый погибший от западных бомб ребенок оборачивается как минимум десятком новоиспеченных террористов.

Запад так и не сумел извлечь урока из внутриполитического краха, причиненного им его военными операциями в Афганистане, Ираке и Ливии. Как и из неизбежно и быстро последовавшего взрывного роста терроризма. Ребенку достаточно раз прикоснуться к раскаленной плите. А Запад с контрпродуктивной последовательностью продолжает бомбить. Кажется, Эйнштейн когда-то сказал о том, что существуют два вида бесконечности: бесконечность Вселенной и человеческой глупости. Причем относительно Вселенной он не был стопроцентно уверен. Что же касается человеческой глупости, ее бесконечность – факт неоспоримый. Стоит только вспомнить об американских антитеррористических войнах.

Если говорить серьезно, только арабы могут обуздать арабских террористов, причем без опасений возрождения терроризма. Победа над ИГ в Ираке возможна лишь при условии, что враждующие иракские сунниты и шииты зароют топор войны и вместе покончат с ИГ. Когда-то могущественное суннитское меньшинство Ирака после оккупации страны армией США в 2003 году было бесцеремонно исключено из политической жизни. Тот, кто ранее принадлежал к правящей партии «Баас», подверглись наиболее жестоким преследованиям. Сунниты, в том числе и сторонники партии «Баас», не раз предлагали шиитам покончить с распрями и примириться. В обмен на равноправное участие в политической жизни. Мне дважды довелось присутствовать на таких переговорах.

Национальное примирение в Ираке существенно ослабило бы позиции ИГ. Во-первых, прекратились бы стычки между иракскими суннитами и шиитами, что дало бы возможность совместно выступить против ИГ. Во-вторых, население таких крупных городов, как Мосул или Фаллуджа, уже не принимало бы безоговорочно господство ИГ. ИГ перестало бы быть меньшим злом в сравнении с доминирующим шиитским правительством и мигом превратилось бы в главного нарушителя спокойствия, угрожавшего возврату суннитов в иракское общество. В 2007 году ИГ в Ираке, тогда еще называемое ИГИ, уже потерпело неудачу, когда суннитские племена лишили его своей поддержки. За очень большие американские деньги. Это стало моментом озарения в той бездарной войне. Если бы США решили обходиться столь же великодушно со всем мусульманским миром, как Израиль, то успех в борьбе с терроризмом можно было бы считать делом решенным, причем на продолжительный срок. Однако хотят ли этого США?

Повторяю, ИГ – преступная террористическая организация, возникновение которой можно объяснить, но никак не оправдать. Но отважься Запад на честную политику, ему пришлось бы признать и то, что деятели типа Буша-младшего, Чейни, Рамсфелда и Блэра, еще большие террористы, если судить их деятельность по количеству жертв, допущенных по их милости. Где бы они ни осуществили военное вмешательство, счет погибших мирных жителей шел даже не на тысячи, а на сотни тысяч. А сколько из них стали жертвами пыток и насилия? Методы США в Гуантанамо, Абу-Грейбе или Баграме были и остаются садистскими, средневековыми.

Но мы исключительно редко видим видео– и фотоматериалы, отображающие смерть от бомб и ракет. А момент гибели матерей и их детей от обрушившейся на их дом американской ракеты эмоционально до нас просто не доходит. Мы этого не видим, поэтому смерть для нас – факт безликий. Обезличенный.

А вот ИГ, напротив, предпочитает персонифицировать совершаемые от своего имени убийства. Оно предоставляет нам время хорошенько разглядеть будущих жертв. Установить с ними эмоциональный контакт. И в один прекрасный день мы видим, как кто-то из наших друзей или знакомых в оранжевом комбинезоне сидит на камнях в пустыне. А над ним монстр с занесенным ножом в руке. Потом его втыкают в сердце жертвы или же отрезают ей голову. Или заживо ее сжигают. И этот монстр-убийца, садистски убивая жертву, умертвляет часть нас с вами. И повергает нас в страх. Заставляет схватиться за оружие.

Но реакция Запада как была, так и остается «благородной». Во всяком случае, именно так и считают многие. Ведь Запад, мол, защищает ценности западной цивилизации. И эти многие рукоплещут, наблюдая на телеэкранах за очередным «морально оправданным ракетным ударом». Но вот смертоносное попадание тех же ракет им не показывают. Чаще всего не показывают и жертв. И не поясняют, были ли среди них ни в чем не повинные люди.

ИГ осознанно и преднамеренно использует самые отталкивающие методы убийств, никак не укладывающиеся в рамки принятого на Западе отношения к умерщвлению. Широкая общественность воспринимает гибель гражданских лиц от западных бомб, ракет, артобстрелов и пулеметного огня наполовину равнодушно. В точности так же, как и определенную судом процедуру смертной казни – будь то смертельная инъекция или электрический стул. Эти виды смерти отчасти считаются общественно приемлемыми. А вот тот самый нож в руках садиста из ИГ в списке общественно приемлемых не значится. Как и бензин, которым уже другой садист все из того же ИГ обливает пилота самолета западных ВВС, чтобы тут же предать его мучительному аутодафе. То, что бесчисленные жертвы наших бомбардировок тоже сгорают заживо, принимая мученическую смерть, никого не интересует. Бомбардировка – дело законное, а случайные жертвы – неизбежный «сопутствующий риск», иными словами, штатная для любой военной операции ситуация.

О том, что финансируемая Западом группировка мятежников «Сирийская свободная армия» также практиковала обезглавливания и перерезание горла многочисленным жертвам, предпочитают не распространяться. Ну а там, где подобные факты все же становятся достоянием гласности, особой тревоги они не вызывают. Как и меч саудовского палача. Увы, но большинство СМИ никак не препятствуют столь вольному обращению с фактами.

ИГ это как раз на руку. Оно ведь стремится к тому, чтобы его беспредельная жестокость стала известной всему миру. Чтобы вселять страх в ряды своих недругов. В особенности тех, кто в значительной степени превосходит его по вооружению. В первую очередь оно провоцирует США. ИГ всеми средствами стремится посеять внутриполитические распри в этой стране и, надо сказать, заметно преуспевает в этом – США регулярно бросают в разные регионы наземные силы.

Бывший Генеральный секретарь совета ЕС Хавьер Солана, а также автор статьи в журнале American Journal of Public Health от июня 2014 года исходят из того, что 90 % потерь убитыми в современной войне – гражданские лица. Отсюда следует, что попирающие международное право агрессивные войны Запада – есть терроризм. Государственный терроризм. Цивилизация, не желающая признать, что Иракская война Джорджа Буша-младшего была чистейшим терактом, – не имеет права считать себя цивилизацией. Понимаю, что люди на Западе лишены возможности открыто высказывать свое мнение. И все же жизнь наша слишком коротка, чтобы постоянно ходить вокруг да около, забалтывая правду.

Мы живем в обреченном мире. Мире, в котором царствуют разжигатели войн и террористы. И те и другие не ставят целью сделать наш мир достойным жизни в нем, более гуманным. Цель их – всевластие, деньги и слава. Для этого они готовы на все. На бесстыжее извращение собственной религии. На то, чтобы поставить на карту жизнь своих близких, участь которых для них пустой звук. Если ад все же существует, то настанет день, и все они встретятся там. Ибо ежедневно и ежечасно они попирают главнейший из законов человеческого сосуществования. Пятую заповедь: «Не убий»^[9].

Глава III. В поисках истины

В ходе многих судебных разбирательств, в которых мне приходилось участвовать сначала как стажеру, а потом уже в качестве судьи, я нередко испытывал весьма противоречивые чувства. После речи обвинителя подсудимый чаще всего представлялся мне отпетым негодяем. Но стоило на сцене появиться адвокату, и все представало в совершенно ином свете. После этого мне казалось, что я уже не способен на жесткие решения. Раздумья на тему того, кто из них все-таки прав и насколько, и необходимость в связи с этим принять верное решение всегда были для меня делом отнюдь не легким. Не припомню случая, чтобы только одна из сторон оказывалась стопроцентно права. Почти всегда находились аргументы и в пользу другой. Редко у меня возникало ощущение, что, наконец, принятое мной решение справедливо во всех отношениях.

Я извлек из этого урок: если желаешь отыскать истину, ты обязан всегда выслушать обе стороны. Пусть даже люди уже вынесли свой приговор. Audiatur et altera pars^[10] – таков один из основополагающих принципов римского права. Когда-то, еще в 80-х годах, я с группой моджахедов шел по оккупированному Советами Афганистану. Позже я дважды встречался в Москве с начальником советского Генерального штаба маршалом Сергеем Ахромеевым. Хотя советское командование официально заявило, что, попадись я им там, они бы меня выпороли, а потом поставили бы к стенке. Часами мы обсуждали, не умнее ли для Советского Союза уйти из Афганистана. Ахромеев был человеком весьма открытым и умевшим выслушать собеседника.

На Пасху 1975 года я в Пунта-Аренасе встречался с чилийским диктатором Аугусто Пиночетом. Вопрос стоял об освобождении четырех с половиной тысяч политических заключенных, в основном марксистов. Но также обсуждалась и тема Чили после свержения Сальвадора Альенде. Сразу после этой встречи я вылетел в столицу Чили Сантьяго для переговоров с лидерами оппозиции, христианскими демократами Эдуардо Фреем Монтальвой и Патрисио Эйвлином. За эту попытку составить объективную картину обстановки меня в Германии подвергли обструкции. Объявили «дружком диктатора». Ничего не изменило и последовавшее вскоре освобождение многих тысяч заключенных – не один год на всех митингах, встречах или иных массовых мероприятиях меня встречали транспарантами с Пиночетом и оскорбительными хоралами.

Но я все-таки продолжал твердо придерживаться принципа, выслушивать по возможности обе стороны того или иного конфликта, если ты на самом деле вознамерился отыскать истину. В большинстве случаев это происходило под возмущенные вопли тех, кто, созерцая мир из удобных кресел, были непоколебимо убеждены, что их, и только их, точка зрения единственно верна. Я неоднократно беседовал и с афганским президентом Хамидом Карзаем, и с главами афганского «Талибана». Для многочисленных кабинетных стратегов, таких, как бывший генеральный инспектор бундесвера Харальд Куят, я был и оставался «эмиссаром «Талибана». Ну а для других – просто-напросто «дружком террористов».

Ярлык «дружок террористов» сняли с меня после нескольких встреч с Башаром аль-Асадом в Дамаске. С ним я решил встретиться не только ради интервью для программы «Вельтшпигель» канала ARD, а в первую очередь ради того, чтобы обеспечить Асаду прямые контакты с администрацией США. Я был твердо убежден, что США через своих союзников – Саудовскую Аравию и Катар, снабжавших повстанцев оружием, имели возможность достичь мирного урегулирования конфликта в Сирии. Асад был готов пойти на серьезные уступки, о чем я и проинформировал американское правительство. Но оно упорно отказывалось сесть с ним за стол переговоров.

И снова волна возмущения по этому поводу.

«Благопристойная» Германия презрительно сморщила носик. «Как можно о чем-то говорить с тем, у кого руки в крови!» – негодовали политики и публицисты, готовые отдать все ради встречи с Джорджем Бушем-младшим, у которого тоже руки по локоть в крови. «Ди Вельт» писала: «Это интервью имело некое сходство с куда более ранними, на которые решались идеалистически настроенные и всякого рода “нестандартно мыслящие” публицисты, встречавшиеся в годы войны с обаятельным героем Иосифом Сталиным, а до войны умилявшиеся удивительно разносторонним обитателем Бергхофа, который всего-то стремился к тому, к чему стремились все – к праву немцев на самоопределение».

Сталин и Гитлер! Ни больше ни меньше! А то, что до меня ни один представитель западных СМИ не беседовал с сирийским президентом в столь жестком тоне, никого не интересовало. Как и то, что я параллельно вел бесчисленные беседы с противниками Асада – с бойцами «Аль-Каиды», «Сирийской свободной армии» и других мятежных группировок. И то, что Вилли Брандт смог осуществить свою «восточную политику»^[11] только после личных встреч с непоколебимым Леонидом Брежневым, не послужило аргументом в мою пользу.

Запад всегда делил мир на Добро и Зло, но – по выражению экс-президента США Джимми Картера – с появлением на политической сцене Джорджа Буша-младшего стал питать прямо-таки фундаменталистскую антипатию к переговорам со своими противниками. Картер написал это после того, как Буш запретил ему в 2005 году ранее уже оговоренный визит в Дамаск. Мол, «ось Добра» с «осью Зла» переговоров не ведет. Ну а те, кто на подобные переговоры все же отваживается, должны считаться с последствиями угодить в число изгоев.

Главный редактор «taz»^[12] Инес Поль в конце июня 2014 года в припадке осознания необоримости своего морального превосходства накатала мне послание:

«Дорогой господин Тоденхёфер, «taz» не напечатает предлагаемую Вами статью. Подавляющее большинство членов редакции высказалось против Ваших публикаций в «taz». И речь идет не столько о содержательной стороне Ваших радикально-пацифистских положений, сколько о Вас, как об авторе, то есть о том, как Вы позиционировали себя в течение последних трех лет по теме Асада и геноцида. Я уважаю мнение моей редакции. С наилучшими пожеланиями! Инес Поль, главный редактор «taz».

Должен ли был я отвечать на столь неприкрытое фарисейство? Я ответил, поскольку все еще не теряю надежду на то, что возобладавшие в Германии антипереговорные тенденции все же изменятся. Что люди, наконец, поймут, что лучше сесть за стол переговоров с диктаторами, чем воевать с ними. Что нам в первую очередь нужно беседовать именно с нашими недругами. Что в противном случае наш мир рухнет в хаос бесконечных войн. Вот я и написал:

«Дорогая госпожа Поль, я не перестаю удивляться. Некто изъездил чуть ли не полмира, вел переговоры с несколькими правительствами, а также оппозиционными движениями и все ради того, чтобы помочь отыскать мирное решение для Сирии. Потратил не один десяток тысяч евро на оплату протезов для 50 маленьких сирийских детей – жертв войны. Некто ежемесячно обеспечивает семью из Хомса, потерявшую кормильца по милости спецслужб Асада, и по этой причине все тот же некто занесен политической тайной полицией Сирии в списки врагов государства и, соответственно, лишен всякой возможности получить въездную визу в это государство. Мне остается лишь изумляться уверенности в собственной правоте “подавляющего большинства” членов Вашей редакции.

Вероятно, приятно писать столь уничижительное послание в кондиционированном офисе. Мои Вам поздравления! Всегда мечтал познакомиться с настоящими героями. Теперь хоть знаю, где их искать.

С изумлением из Мюнхена, Ваш Ю. Т.».

Презрение ко мне ряда СМИ и представителей высшей прослойки Германии никогда меня особо не волновало. Как и постоянные угрозы убийством. На пике обсуждения сирийского вопроса, которое ныне уже покойный Петер Шолль-Латур охарактеризовал как разнузданную кампанию травли, в один прекрасный день у входа в мой офис я увидел весьма искусно сработанную виселицу со свисавшей с нее и вполне готовой к использованию по назначению петлей. Одна фанатичная сторонница сирийских мятежников настрочила в Facebook: «Юрген Ходенкётер^[13] проплачен “Моссадом”!!! Смерть Хёферу!!!» Какой-то солдатик написал: «Какой же засранец. Полковник Кляйн оприходовал больше сотни засранцев и спас немецких солдат. Надеюсь, этого Тоденхёфера порвет на куски бомбой террориста-смертника!!!» Рядом с израильским национальным флагом стояло: «Боже, спаси Тоденхёфера. Как можно скорее». Радикальный мусульманин неистовствовал: «Ты, свинья! Ты пользуешься доверием в наших странах и сдаешь нас янки… Они своей смертью не умрут». Другой: «Тебе не жить!» Еще один: «Голову с плеч господина Доофенхёфера!» И оскорбленный левый радикал: «Прирежу тебя, грязная свинья!»

Все, что я знаю, так это то, что мне никак нельзя прислушиваться к мнению этих людей. И что моя потребность докапываться до истины неистощима. И куда более важна.

Глава IV. Поездка на фронт ИГ

Когда-то давным-давно я указал на то, что поставки оружия Саудовской Аравией и Катаром привели к радикализации восстания в Сирии. Мои симпатии целиком и полностью были на стороне мирных, стремящихся к демократии демонстрантов в Тунисе и Египте. А вот с надеждами на мирные демонстрации сирийцев пришлось распрощаться, как только большинство из них, заполучив в руки оружие, бросилось в бой. С тех пор уже люди иной закалки взяли в руки бразды правления. Мирных демонстрантов потеснили и отправили подальше.

Вооруженные бунтовщики радикализовались со скоростью света. Когда-то французский философ Андрэ Глюксманн заявил в интервью «Шпигелю»: «Террористические методы отравили цели почти всех современных освободительных движений от Алжира до Вьетнама. Если средства становятся ужасными, они сведут на нет самые лучшие цели». На передний план все сильнее выдвигаются террористические организации. Сначала близкие к «Аль-Каиде» «Джебхат ан-Нусра», затем зародившаяся в Ираке и постоянно переименовываемая ИГ (ИГИ, ИГИЛ и т. д.).

Мои постоянные кивки на беспрерывное усиление террористических организаций расценивались в Германии как конспирология. Видите ли, я вознамерился дискредитировать якобы умеренных мятежников. Но даже предводители, по мнению Запада, умеренной «Свободной сирийской армии» заявляли мне, что ее бойцы толпами перебегали к экстремистам. Потому что «Джебхат ан-Нусра» и ИГИЛ лучше платили и фанатичнее сражались. Запад отказывался принять к сведению эту тенденцию. Когда я в мае 2013 года передал администрации Вашингтона сведения о готовности Асада к взаимному обмену информацией о террористических организациях, действующих на территории Сирии, США ответили отказом. «Мы с этим парнем не общаемся», – прозвучал инфантильный ответ, хотя переговоры с правительством явно не помешали бы. Фатальная ошибка. Христиане, шииты, езиды^[14] – весь мир вынужден был заплатить за это кровавую цену. Триумфальное шествие ИГ ошеломило США, которые и знать не пожелали о терроризме в Сирии.

Когда в июне 2014 года менее 400 бойцов ИГ обратили в бегство 20 000 шиитских иракских солдат и тысячи полицейских в преимущественно суннитском Мосуле, я решил съездить в Мосул. Мне уже приходилось бывать в этом двухмиллионном городе раньше, и я никак не мог объяснить себе успех бойцов ИГ, выступивших против хорошо вооруженной иракской армии. Я позвонил друзьям-суннитам в Мосул и спросил, смогут ли они тайком переправить меня в захваченный ИГ город. «Нечего и пытаться» – таков был их ответ. Они только что бежали из Мосула и возвращаться туда явно не собирались.

Я созвонился с членами умеренного «Суннитского сопротивления», которое успешно сражалось сначала с войсками Буша, а потом вело ожесточенные бои с шиитско-иракским правительством Малики^[15]. Но и они наотрез отказались доставить меня в Мосул. Слишком уж велик был страх перед ИГ, хотя «Суннитское сопротивление» утверждало, что располагает 20 000 вооруженных бойцов и в самом Мосуле, и в прилегающих к нему районах. Мол, у них, вооруженных только автоматами Калашникова, никаких шансов устоять против современных вооружений ИГ, доставшегося им после панического бегства иракских дивизий. Ситуация складывалась безнадежная.

Чтобы хоть как-то прояснить ситуацию, я вместе с моим сыном Фредериком вылетел в Эрбиль, столицу автономного региона Иракский Курдистан. Город этот расположен в 90 километрах к востоку от Мосула. Однако и в Эрбиле, где мы встретились с высокопоставленными курдами, бежавшими из Мосула, и членами «Суннитского сопротивления», никто не согласился препроводить нас в новый оплот ИГ. Тогда мы решили сначала побывать в двух лагерях беженцев, а после поехать в Гвер, где проходила линия фронта между курдскими отрядами «Пешмерга»^[16] и ИГ. Гвер находится в 60 км юго-западнее Эрбиля. Это было 20 августа 2014 года. Температура +43°, воздух приятно сухой.

В первом лагере, который мы посетили, примерно 3000 человек размещены в палатках УВКБ^[17]. Сунниты, шииты, езиды. Людям не хватает всего. И все же никто не сетует, хотя еда лишь раз в день, да и то не слишком обильная. Видим выкопанные канавы для сточных вод, стирающих одежду женщин, играющих детей. Все пытаются как-то выйти из положения, в котором оказались. Каждый чем-то занят. Жизнь не стоит на месте, и неважно, что она далеко не проста. Они бросили все нажитое. На чью-то долю выпали и ужасы. Кто знает, когда они вновь вернутся домой, да и вернутся ли вообще. Большинство – беженцы из Мосула, который теперь в руках ИГ. В ожидании перемен они останутся здесь.

Когда мы собрались уходить, я увидел детей, игравших в футбол пустой пластиковой бутылкой. Дворовый футбол на краю света, мелькнула мысль. И вот пару секунд спустя я посреди них, пытаюсь овладеть бутылкой и сделать пару ударов. Или провести мяч. К игре присоединяются сначала другие дети – как-никак, с ними играет взрослый. Да еще иностранец!

Фредерик рассказывает обступившим его мальчишкам о том, что мы, дескать, из Германии. «О! Almanya! World Champion!»^[18] Фредерик и мальчишки приветственно хлопают друг друга ладошками. И тут Фредерик замечает, что один из мальчиков в явном недоумении уставился на футболку итальянской сборной. Строго говоря, уместнее на нем смотрелась бы футболка германской команды, с улыбкой поясняет Фредерик. В итальянской лучше бы не расхаживать. Но Фредерик прекрасно понимает, что у здешних ребят совершенно иные заботы.

Четверть часа спустя с меня пот градом. Но все же эти 15 минут футбола пошли на пользу. Мы отчаливаем. Пока мы в машине обсуждаем игру в футбол, я вдруг вижу, что забыл рюкзак с деньгами и паспортом. Заигрался в футбол. Мы тут же разворачиваемся.

Но тут как на грех разразилась песчаная буря. Видимость моментально снижается до нуля. Ветер швыряет в машину горстями песок, подхватывает и камни, пустые банки и всякий мусор. Грохот затягивается на несколько минут. Вжавшись в сиденья, мы пытаемся закрыть ладонями лицо. Камни довольно сильно ударяют по стеклам, и мы опасаемся, как бы не остаться без ветрового стекла. Потом зарядил дождь с градом. Лишь бы только не натолкнуться на встречную машину!

Внезапно все стихает. Небо проясняется, слышен только шум отвесного дождя. Ветровое стекло все же треснуло. Крадучись, возвращаемся к лагерю. В проливной дождь Фредерик бежит в лагерь. Сумка все еще там, где я ее впопыхах оставил. Рядом с футбольной площадкой. Ничего не пропало. Нам здорово повезло. Оказывается, мы играли в футбол с вполне приличными детьми. Фредерик промок до нитки. Отдаю ему свою куртку.

Второй лагерь беженцев расположился в старом школьном здании как раз напротив церкви. Здесь нашли приют 350 христиан, всего 72 семьи. Еда и питье организуется церковью. Люди довольны, что получают, по крайней мере, хоть какую-то помощь. И здесь тоже большинство составляют беженцы из Мосула. Как те шииты, сунниты и езиды, которых мы видели в первом лагере. Разговоры с людьми оставляют тягостное впечатление. Мы направляемся в Гвер. К линии фронта.

На полях вдоль шоссе мы видим насыпанные земляные валы, примитивные оборонительные сооружения против ИГ. На одном из многочисленных курдских военных КПП нам не рекомендуют ехать дальше. Пока что это не территория ИГ. Но здесь полным-полно снайперов, в особенности по правую сторону от шоссе. Гвер отбит у противника всего несколько дней назад войсками «Пешмерга» после массированного авианалета ВВС США. ИГ тоже продвинулось, заняв лишь одно селение. Стратегическое положение изменилось несущественно.

На следующем пропускном пункте нас снова предостерегают. Но, заметив на дороге легковые машины и грузовики, я прошу нашего водителя ехать дальше. Вскоре дороги пустеют. Лишь изредка нам попадаются грузовики. Наш водитель, не скрывая озабоченности, подробно расспрашивает стоящего у обочины солдата.

– Можно ехать дальше, или нет? Это не очень опасно? Куда подевались машины? Почему деревни словно вымерли? Где снайперы?

Воображаю себе, что сейчас за мысли одолевают его. Он делает несколько глубоких вдохов подряд – один из способов преодолеть страх.

Решаю руководствоваться услышанным от солдат на пропускных пунктах. А те, к нашему изумлению, говорят:

– Ничего, проскочите.

Но какое-то время дорога по-прежнему пуста – ни одной машины. Куда ни глянь – никого, кроме нас. Тут уж и мне стало не по себе. Неужели мы проехали Гвер и оказались уже по ту сторону фронта? На дороге ни души, лишь несколько брошенных домов.

Справа от нас в километре, может быть, в двух должен располагаться один из лагерей ИГ. Не заметить нас они не могли. Видимо, приняли за торговцев. Хорошо бы! Наш водитель снова предупреждает, что, мол, никогда раньше в этих местах не был и что ему страшно. Что боится совершить непоправимую ошибку. Фредерик, в попытке его подбодрить, отпускает шутки. Где-то поблизости должен быть еще один пропускной пункт «Пешмерга». Иначе на последнем контрольном пункте нас просто так не пропустили бы. Но разве можно доверяться логике там, где идут бои? Где же следующий контрольный пункт? Где же он, черт его побери? У меня нет ни малейшего желания попасть в смертельную ловушку, как это уже было однажды в Ливии во время так называемой «арабской весны». Фредерик бросает на меня вопросительные взгляды.

Слава богу! Метров через сто перед нами возникают двое бойцов «Пешмерга». Подъезжаем к ним. Они тыкают нам под нос дула «калашниковых». Я выхожу, чтобы разрядить обстановку и дать им понять, что у нас нет оружия. Заметно подобрев, они сообщают нам, что несколько дней назад изгнали отсюда ИГ. Теперь те на другом берегу Заба. В километре отсюда. Через речку есть мост.

Резко тормозит машина, битком набитая бойцами «Пешмерга». За рулем молодой и явно уверенный в себе боец в бандане и золотистых солнечных очках на носу. Я подчеркнуто вежливо говорю, что, дескать, мы хотели бы побывать на их базе. И без слов сажусь к ним в машину. Это всегда действует. Подействовало и здесь. В машине не повернуться. Я сижу, кажется на гранатомете, стараясь не шевелиться. Резко взяв с места, машина набирает ход. За нами пристраивается наш водитель из Эрбиля с Фредериком на такси.

Въехав на возвышенность, мы вылезаем. Отсюда прекрасный обзор – деревня, мост, река, соседнее село – все как на ладони. Там и заняли позиции бойцы ИГ. Вся группа вооруженных людей быстро собирается вокруг нас. Они приятно удивлены, когда мы представились. Улыбаясь, трясут нам руки. Вполне цивильные ребята. Сытые, ухоженные. Вот только смогут ли эти сытые и ухоженные ребята противостоять спартанцам из ИГ?

Часть бойцов «Пешмерга» окапываются с автоматами Калашникова за кирпичной стеной и с наведенным на врага оружием позируют нам для фотоснимков. Бросают воинственно-серьезные взоры в сторону позиций ИГ. Терпеливо дожидаются, пока Фредерик сфотографирует их. Я рассказываю им о моем курдском друге Хусейине, с которым мы по субботам играем в футбол в Мюнхене. Я спрашиваю их, почему 100 000 гордых, знаменитых на весь мир «Пешмерга» призвали на помощь американцев и европейцев, а не сами сражаются против ИГ. Они же – живая легенда партизанской войны. Смущенная улыбка.

– А что делать? У нас только вот эти автоматы Калашникова и легкое вооружение! У ИГ самое современное оружие. И сильны они, эти дьяволы.

И, будто извиняясь, продолжают:

– У нас не было приказа отгонять ИГ. Если бы наш президент приказал нам выбить ИГ из Мосула, мы тут же бесстрашно вступили бы в бой! И победили бы их!

Однако легендарные «Пешмерга», судя по всему, робеют перед ИГ. Как и вся иракская армия. Видимо, стратегия ИГ насаждать страх с помощью средневековых по жестокости расправ приносит плоды.

Шеф «Пешмерга» указывает на деревню по ту сторону реки, в которой окопались ИГ. ИГ пока что ведет себя спокойно. Якобы чтобы не провоцировать воздушные удары американской авиации. И все-таки очень трудно, нанося точечные удары по боевикам, смешавшимся с мирным населением, избежать гибели жителей деревень. Это и в будущем обещает стать главной проблемой американцев при нанесении ударов с воздуха. В первую очередь в крупных городах, таких, как Мосул.

Через час мы прощаемся. На другом берегу реки развевается черное знамя ИГ.

Вернувшись в Эрбиль, я встречаюсь с представителями руководства из окружения президента Иракского Курдистана. Те с гордостью сообщают мне, что курды захватили одну треть самых современных вооружений, брошенных иракской армией при отступлении под натиском ИГ. Трофеи оцениваются якобы в 4 млрд долларов. Я интересуюсь, а не может ли ваше развивающееся государство позволить себе приобрести оружие на международном черном рынке. Вопрос явно рассмешил моих собеседников. Естественно, такое возможно. «Но к чему покупать оружие, если его можно получить даром от европейцев? Может, это странно слышать, но ИГ для нас – манна небесная. Еще никогда курды не были так близки к выполнению своих политических целей, как сегодня». Кто вправе упрекнуть курдов, что они используют обстановку с пользой для себя?

Глава V. Чат с террористами

ИГ все больше и больше завладевало мировыми СМИ. И моими мыслями. Неделями я сидел над своей книгой о конфликте в Сирии и Ираке. Но так и не мог найти достаточно подлинных материалов об ИГ. Кто они, эти кровавые террористы, обращавшие в бегство все остальные армии? Те, кто превращал в садистский ритуал даже убийства ни в чем не повинных и безоружных людей?

Уже с июня 2014 года, еще до поездки в Эрбиль, я по Интернету пробовал вступить в контакт с теми, кого объявили врагами нашей цивилизации. Меня в первую очередь интересовали джихадисты в Германии.

Я попросил сына помочь мне в поисках. А поиски представляли собой нудную, кропотливую и небезопасную работу без всякой надежды на скорый успех. Мы должны были исходить из того, что все наши действия в Интернете будут контролироваться западными спецслужбами. И Фредерик явно не горел желанием, чтобы его часов эдак в пять утра вытащили из постели сотрудники службы защиты конституции^[19]. Хотя все наши действия носили вполне законный характер. Да и обществу следовало бы больше знать о джихадистах в Германии. К тому же мы с Фредериком занимались журналистикой. Фредди был моим главнейшим сотрудником и помощником.

Стремясь действовать открыто, я проинформировал о своих планах поиска ведомство канцлера, одного из влиятельных членов кабинета министров, а также главного редактора ARD, моего друга Томаса Баумана. Разумеется, не вдаваясь в детали. Мне не хотелось в очередной раз стать объектом клеветы, мне было совершенно ни к чему прослыть «эмиссаром ИГ», ибо я уже носил на себе клеймо «дружка Асада». Уже в самый первый вечер поисков, 9 июня, мы обнаружили в Интернете свыше 80 джихадистов из Германии. Все они получили от Фредерика письмо по электронной почте, которое я за сутки до этого продиктовал ему. Фредерику оставалось чуть переделать его и подписаться:

«Привет…

Меня зовут Фредерик Тоденхёфер, и я пишу тебе по поручению моего отца Юргена Тоденхёфера. Мы нашли тебя здесь на Facebook, прочитали твои записи, просмотрели фото, и из них поняли, что ты находишься в Сирии. Не знаю, знаком ли ты с моим отцом или его работами, но в течение последних лет он старался представить объективную картину ислама. До войны и во время войны он неоднократно бывал в Сирии. И считает эту войну, как и все остальные войны, ужасной. Но он отрицает односторонний подход. Он полагает, что справедливых войн нет и быть не может. И убедился в этом на примере очень многих войн. Начиная с освободительной войны алжирцев в 60-е годы.

В Сирии он встречался с представителями наиболее влиятельных группировок восставших, включая и близких к «Аль-Каиде». А также с представителями правительства. Он считает, что во всех конфликтах всегда необходимо выслушать обе стороны. Поэтому он охотно встретился бы с тобой или с твоими друзьями. Ему хотелось бы понять ваши мотивы. С приветом, Фредерик».

Пятнадцать адресатов ответили. Большинство последовавших за этим чатов и разговоров по Skype были кратковременными. Связь постоянно вырубалась. Собеседники не скрывали недоверия. А с двумя собеседниками общение растянулось на несколько месяцев. Они прекрасно понимали, что я порицал их политические воззрения, как и их бесчеловечные акции. Невзирая на это, они скорее всего были все же заинтересованы в том, чтобы донести до широкой общественности свое видение событий. Неустойчивая связь в значительной степени усложняла наши беседы в Skype. После наших многочасовых разговоров по Skype меня изводили адские головные боли. Впрочем, причиной их была не только отвратительная связь, но и содержание бесед.

Салим

Салим – такова его боевая кличка – простой, на вид чуть ли не добродушный 30-летний джихадист из Франкфурта. До самого конца июля, пока не прервался наш контакт, сражался на стороне состоявшей преимущественно из иностранных джихадистов группировки «Джунд аль-Акса». До этого был боевиком в «Джебхат ан-Нусра» и ИГ. Но он однозначно дистанцируется от ИГ в ходе нашего интервью. Этого молодого человека раздирают противоречия. В Германии он, по его словам, наделал массу глупостей. И в Сирии старается исправить положение, защищая «Мусульман против режима Асада». Он хочет стать «хорошим человеком». Мы с Фредериком не раз задавали себе вопрос, а не попытаться ли нам убедить его прекратить все это и начать нормальную жизнь где-нибудь еще. Но поскольку в конце июля наши контакты внезапно полностью прекратились, Салим не выходил онлайн, вероятно, нам следовало исходить из того, что он либо погиб, либо попал в плен. В сокращенном виде привожу нашу следующую беседу от 19 июня 2014 года:

Салим: Я приехал сюда по убеждению. Я понимаю, что когда-нибудь погибну. Никто не станет отрицать, что настанет час, когда Господь каждому подведет итог. Я убежден в правоте того, что я здесь делаю. Из-за моей религии. Независимо от того, верна она или нет. Потому что все считают свою религию верной. Христиане говорят, что христианство – верная религия. Евреи, что иудаизм – верная религия. Мусульмане утверждают то же о своей религии. Если бы мусульмане так не считали, тогда они не были бы мусульманами. Я фундаменталист, потому что мой фундамент – Коран. Я стараюсь служить Богу по Корану.

Если вы как журналист стремитесь раскрыть правду этой войны, вам это не удастся. Политика основывается на лжи. Вся эта демократия – сплошное надувательство. Она основывается на лжи. Каждый старается лгать ради собственной выгоды. Если вы попытаетесь написать правду о нас, для вас настанут тяжелые времена. Всем известно, что сирийский режим – преступный режим. Но и американский тоже. Немцы готовы идти в Афганистан, в Кундуз или куда там еще. Но здесь никто не готов прийти на помощь. Любой боец, который сюда приходит сражаться за своих братьев, за ислам и его ценности – по-вашему, салафит. Наш ислам утверждает: все мусульмане – братья. Я умер бы и за вас, будь вы мусульманин. И неважно, знаю ли я вас или нет. Но как только мусульманин покидает свой уютный дом и сражается за Аллаха, для вас он – террорист. Как только американец или немец идет в армию или в бундесвер, он – герой. Если вы так все и напишете, успеха вам не видать.

Ю. Т. (Юрген Тоденхёфер): Главное для меня не успех, я пытаюсь узнать правду.

Салим: Собственно, я хотел поехать в Афганистан. Здесь я оказался случайно. Я даже побывал в пакистанском консульстве, чтобы получить визы. К сожалению, это не сработало. Если бы у меня сейчас была возможность, я сразу отправился бы в Афганистан. Я мечтаю об этом. У меня и друзья там. В Афганистане и люди лучше организованы, и приветливее, чем в Сирии. Они здесь не любят нас, иностранцев.

Честно вам скажу: я спросил себя, гм, с какой стати он мне вдруг написал? Зачем ему это интервью? Мне приходилось видеть, как все потом происходит. Я уже побывал во Франкфурте и знаю всех этих людей. Пьера Фогеля и всех, кто давал интервью. Всякий раз, когда прибывала какая-нибудь группа телевизионщиков или кто-нибудь из газеты приходил, они что-то там рассказывали. Но СМИ все ставили с ног на голову. Даже слова были не те, которые люди говорили. А потом все это крутили по телевизору, и к тому же под жуткую музыку. И все только ради того, чтобы убедить людей, что ислам плох. Теперь Пьер Фогель, этот бывший боксер, салафит! Он вообще слова плохого не сказал. Но СМИ заинтересованы в том, чтобы у ислама был дурной имидж. Вот и меня беспокоит, что вы потом все перекроите на свой лад и – пожалуйста – Салим – джихадист, он всех без разбору убивает и так далее. Так ведь всегда бывает.

Ю. Т.: Я не собираюсь ничего перекраивать из того, что вы говорите.

Салим: Что вы думаете по поводу всей этой травли ислама? О том, что мусульмане всегда и во всем виноваты? Что, салафиты такие уж плохие?

Ю. Т.: Вы посмотрели мое видео «Образ врага. Ислам»?

Салим: Я не смог открыть файл. Здесь с Интернетом непросто. Здесь покупаешь себе 50 мегабайт за 3–4 евро. А это слишком большой файл. Закачал, и конец.

Ю. Т.: Ладно. Тогда я просто задам несколько вопросов. Почему, собственно, в Саудовской Аравии никакого джихада нет?

Салим: Потому что нет никакой Саудовской Аравии, а есть только Саудовская Америка. Кроме того, мы начинаем джихад только тогда, когда на мусульман нападают. А в Саудовской Аравии ничего подобного не происходит. Да и нет там настоящего шариата. Будь там шариат, пришлось бы запретить бордели и алкоголь.

Ю. Т.: Значит, шариат в Саудовской Аравии только для маленького человека?

Салим: Именно. Это доказывает, что король Саудовской Аравии, собственно, не имеет к исламу отношения. Но тамошние мусульмане довольны всем, что там происходит. Многие вообще и не знают ислама, хотя живут в Мекке или Медине. Но на них не давят. Никто никого не арестовывает, не избивает из-за бороды или за высказывания типа: «La illaha illa Allah»^[20]. А здесь, в Сирии, такое происходит. Потому что здесь большинство составляют алавиты и шииты. Суннитов преследует Башар аль-Асад, он сам алавит. Тогда в Дараа произошли демонстрации. И как же ответил на них Асад? Его режим? Открытием огня. Вот так все и началось. Сначала была «FSA», «Свободная сирийская армия». Именно они первыми и начали джихад. Они были вооружены помповыми ружьями и обычными винтовками. Потом появилась «Аль-Каида», и джихад начался. «Аль-Каида» доставила оружие, возникла «Джабхат аль-Нусра». «Ахрар аш-Шам» и все эти группировки, они появились позже. Таким образом и начался джихад.

Я приехал сюда за истинным исламом. Потому что убежден, что, если погибну, Бог подведет мой итог. Он спросит меня: «Лгал ли ты? Пил ли ты? Обманывал ли ты или избивал других?» И теперь я просто пытаюсь стать лучше. Если на мусульман нападают, в джихаде обязаны участвовать все.

Ю. Т.: Как произошло, что «Джабхат аль-Нусра» и ИГИЛ появились так внезапно?

Салим: Я не из особо умных. У предводителей этих организаций много целей. Цель некоторых – деньги, те продают оружие. Для них война – благо. Они зарабатывают хорошие деньги. Другие мечтают основать государство, чтобы потом править им. Все это – не мое. Я думаю только о том, как защитить своих братьев и сестер по исламу, их детей и самому стать лучше.

Ю. Т.: Полагаете ли вы, что «Аль-Каида» ведет закулисные переговоры с правительством Асада? Они как-то связаны друг с другом, как некоторые утверждают?

Салим: Асад никогда, ни при каких обстоятельствах не мог основать «Аль-Каиду», потому что «Аль-Каида» – давняя организация. Как и главы «Аль-Каиды» и люди, которые входят в нее…

Ю. Т.: А ИГИЛ?

Салим: Есть те, кто утверждает, что ИГ сотрудничает с правительством. Предводитель ИГ, аль-Багдади, постоянно сражается с мусульманами, копит все военные трофеи и делает очень хорошую рекламу. У них денег невпроворот, но то, что они делают, – ерунда. Они не понимают ни джихада, ни мусульманской культуры. Они не понимают, что необходимо дать людям время. Они сами 40 лет курили, а теперь люди из ИГ приходят сюда и готовы уничтожить всех курящих, отрубают им руки, да и не только руки. Так не пойдет! Это не ислам. Немцы, которые приезжают сюда, их страшно подстрекают. А они и рады – мол, вот это да, ИГ – это и есть настоящий ислам. А об исламе они и понятия не имеют. Они не понимают, что ислам – это еще и любовь, и мудрость. Нельзя просто так взять, да отобрать у курильщика сигареты – может, он лет сорок курит. Нужно убедить его в том, чтобы он возненавидел табак и сам от него отказался. И не из страха передо мной, а из страха перед Аллахом, своим Господом, своим Создателем.

Ю. Т.: Почему так много немцев и граждан других стран вступают в ИГ?

Салим: Потому что ИГ так здорово разрекламировали в СМИ, вот они и поддались на эти призывы. По части рекламы им равных нет. Кроме того, люди наивны и ослеплены, они в восторге от этих черных флагов и от «La illaha illa Allah». Бороды поотрастили и думают, что теперь годятся в шариат на все сто. Но они ошибаются. В первую очередь нужно победить врага. Нельзя перевоспитать граждан, не одолев врага. У халифата есть обязанности. А вот этого люди и не понимают. Все, что они видят, так это просто бороду, бороду и еще раз бороду и думают: «Ух ты, это и есть шариат, шариат. И мы под нашим знаменем точно на верном пути». И все же они заблуждаются. Прежде чем кого-то наказывать, нужно ему хоть раз что-то дать. Я не имею права пойти и наказать ребенка, если я не тот, кто кормит его и одевает. Если я – отец и мой сын поступает неправильно, я могу наказать своего сына. Потому что я его кормлю и одеваю, защищаю, и поэтому я имею право его воспитывать и наказывать. Но если ваш сын плохо учится в школе, я все равно не могу просто так прийти и избить его. Я ему не отец. Я не кормлю его, не одеваю и не защищаю, я для него – никто. ИГ ничего не дает людям! Они борются с простыми людьми, причем ненавидят их больше, чем врагов. Когда я еще был с ними, я им тогда так и сказал.

Ю. Т.: А они что на это ответили?

Салим: Они – слепцы, они ничего не видят. Они только одно знают: шариат, шариат, шариат. Они всегда правы, а все, кто не с ними и не с Багдади, неправы. Это они так считают.

Ю. Т.: Но ведь Багдади сидел тогда в Ираке в американской тюрьме.

Салим: Правильно. Но в Ираке ИГ после войны 2003 года так ничего и не создало. Их вышибли из Ирака, потому что они ничего там не сумели добиться. Они явились сюда, в Сирию, и прикончили весь джихад. Они раскололи нас, вместо того чтобы объединить. У «Джебхат ан-Нусра» здесь была такая поддержка, такой успех. Они освободили многие области от правительственных войск. То, что мы сейчас можем здесь спокойно ходить, есть – в этом заслуга «Джебхат ан-Нусра», «Джейш аль-Хор» и других группировок.

Ю. Т.: Вы явно недовольны ИГ?

Салим: Я мало что понимаю, но все же пытаюсь разобраться. Я присматриваюсь к происходящему, и не только поверхностно. Если я с кем-то сотрудничаю, то стараюсь его понять. Каковы его цели, чего он добивается, почему так поступает. Потому что вдруг его волнуют только деньги, трофеи или продажа оружия? Может, он хочет проворачивать сделки с нефтью или бензином? Каковы его цели? Я здесь для того, чтобы освободить людей от этого тирана Асада. Это джихад. И тот, кто погибает при этом – мученик. Но большинство тех, кто гибнет за ИГ, гибнут в боях против «Джебхат ан-Нусра». Это же безумие. Спросите у простых молодых людей, простых арабов, не имеющих отношения к этой революции, у простых беженцев. Никто из них не считает, что ИГ – это хорошо.

Ю. Т.: Что хочет ИГ?

Салим: ИГ хочет могущества, они хотят основать государство. У аль-Багдади свои интересы. Он занимался ерундой. Вот поэтому пойдите к нему как журналист и сделайте репортаж. И вы вмиг пробудите людей, встряхнете их и, по моему мнению, так будет правильно. Если только германское телевидение покажет ваш репортаж. Если вы приедете сюда и побеседуете с настоящими моджахедами, после этого вы уже не назовете их террористами. С настоящими моджахедами, цель которых только защищать людей и их права.

Ю. Т.: Да, но только с помощью войны. Они ведь наверняка уже очень многих убили.

Салим: Да, конечно, но вы сами только что сказали, что это война.

Ю. Т.: А что означает эта война для вас?

Салим: Убийства… Но в бою ты над этим не задумываешься. Ты думаешь только о своей собственной жизни. Это как свет в конце тоннеля. Если ты идешь на задание, а режим стоит у тебя на пути, и они обстреливают тебя с вертолетов, самолетов, танков – всем, чем можно, – а у тебя только этот жалкий автоматик Калашникова, тут ты уже ни о чем не думаешь. Только о своей жизни, о том, как не погибнуть. Ты испытываешь страх. Но я не боюсь погибнуть – потому что, если мои помыслы чисты, я погибну во имя Аллаха. Если ты совершаешь поступок, то он должен быть во имя Аллаха, а не ради того, чтобы люди потом говорили – вот он такой храбрец, такой герой. Тогда твой поступок ничего не стоит. Кто не совершает поступков ради Аллаха, тот попадает в ад. Моджахед сражается не ради себя, а ради Аллаха.

Конечно, все это страшно. Но я боюсь не погибнуть, я боюсь, что меня ранят, и что оказать мне помощь будет некому, я боюсь потерять руку или ногу. Тогда я не смогу воевать. Вот чего я боюсь.

Вот поэтому ты и стреляешь, и убиваешь. Даже на войне непросто убить человека. Ведь он тоже сражается. Представим, что мы собрались атаковать КПП. Перед атакой мы его хорошенько обстреляем. С 500 метров. Обстреляем из всего, что у нас есть. Потом понемногу начинаем приближаться. Шаг за шагом. Когда мы к нему подойдем вплотную, здание уже будет разрушено, а люди погибли. И откуда тебе знать, кто именно из твоих его убил. Может, и ты сам. Все стреляли. Только на спецоперациях ты знаешь, кого ты лично убил. Если там какое-то здание атакуешь, если тайком пробираешься на КПП, если тебе приказано что-то там заминировать, взрывное устройство подложить и так далее. На обычной войне никто не может точно сказать, скольких он убил, потому что огонь ведут с дальних дистанций. Никто не может стопроцентно утверждать, скольких он уже убил, разве только, если он состоит в спецгруппе и выполняет спецзадания.

Обычно мы здесь сидим и обстреливаем то, что находится в 500–600 метрах, и мы все ведем огонь. Иногда кого-то из наших убьют, иногда мы кого-то из них убьем. Но никто в точности не знает, кто кого убил. Если мы потом занимаем объект, там полно трупов. Но никто не скажет, мол, вот я точно этого убил. Если только он – не снайпер или не пристрелил кого-то в упор. Вы понимаете меня?

Ю. Т.: Ну, а примерно скольких вы убили?

Салим: Я, как говорится, не такой уж и образцовый моджахед. А вы – любопытный человек.

Ю. Т.: Это верно.

Салим: Дело не в числе. Если я кого-то и убивал, то только потому, что они сражались против мусульман, хотели убить меня или моих братьев. Конечно, и у этого человека есть семья. У него есть мать, которая оплакивает его. Может, и дети у него есть, и жена, которая овдовела. Но это же война. И она требует от тебя быть немножко эгоистом. Конечно, самое лучшее – жить в мире. Это лучше всего.

Я ненавижу войну, ненавижу это все. Честно скажу вам, мне все это опротивело, все эти войны, бои. Кажется, будто твои ботинки кровью пропитались оттого, что ты шагаешь по лужам крови. Возьмешь какой-нибудь там пропускной пункт, соберешь оружие погибших, магазины с патронами, снимешь с них бронежилеты. Гадко все это. У меня есть ботинок, так он весь в крови, отвратительно просто. Кровь засыхает у тебя под ногтями, она у тебя между пальцами, на руках. Я вообще-то человек чистоплотный. Терпеть не могу неряшливости, грязи, вони и так далее. Все это мне противно. Что тут скажешь? Я не из тех, кто обожает трупы.

И еще насчет бокса. Я когда-то занимался боксом, выступал на ринге. Я не из тех, кто без конца может боксировать. Не нравилось мне, когда после боя с меня пот градом. И чужой пот не переношу – противно. Вот поэтому я всегда старался как можно скорее послать противника в нокаут, чтобы он не лез к тебе и не прижимался своим потным телом… Лучше всего было бы как-нибудь обойтись без этой войны. Война – сплошное смертоубийство.

Ю. Т.: Вы себе никогда не кажетесь хладнокровным убийцей?

Салим: Я не такой. Я из тех, кто иногда, перед тем как заснуть, может и поплакать.

Ю. Т.: Скольких вы убили? Десять человек? Двадцать? Пятьдесят?

Салим: Ну, уж точно не пятьдесят. Тут уже нужно было бы быть Рэмбо. Да и не снайпер я. У меня есть приятель, так он беспрерывно убивает. Постоянно. Беспрестанно. Вот этого мне никак не понять. Уселся себе поудобнее, увидел человека, ну и жми на спуск – бац! И нет человека. Покойник. Понимаете, о чем я?

Я нормальный боец, мое оружие – «РПГ», базука, и автомат «АК-47», самый обычный «калашников». И этот «калашников» бьет на 700–800 метров. Дальше уже убойная сила падает. Снайперы или истребители танков – вот эти ребята уйму народа убивают. Если истребитель танков пальнет, тут уж гора трупов, это точно.

Ю. Т.: Вам часто приходилось видеть, как гибнут ни в чем не повинные люди?

Салим: Нет. Мы гражданских не трогаем. Мы сражаемся только против тех, кто на поле боя. Мы не ходим по домам и не расстреливаем хозяев – мол, раз ты алавит или шиит, ну вот и получай.

И все-таки нет на войне невиновных. Все, кто воюет, виновны. И если я убиваю кого-то, значит, я виновен. Потому что я могу выбирать – идти на войну или нет. Участвовать в боях или нет. Поехать в другую страну, например в Турцию, сделать себе новый паспорт и начать новую жизнь. Но я не убил ни одного невиновного человека. Ни разу не сказал: «Давай, иди-ка в этот дом и убей ребенка или женщину, или кто там тебе первым попадется на глаза». Только атаковал опорные пункты, казармы врага, то есть военные объекты.

Ю. Т.: Но не все же солдаты – убийцы по контракту. Они такие же ребята, как вы. У них в семье решили – ты идешь в армию, и точка. Матери ведь у всех есть.

Салим: Да, да, все верно. Вот поэтому я и говорю: убивать нехорошо. Потому что и у него мать есть, и она его будет оплакивать, есть и жена, и дети, которых он одних оставит. Но как говорится – на войне как на войне. Конечно, было бы лучше, если бы ни одной из матерей не пришлось оплакивать своих сыновей. И чтобы жены не становились вдовами.

Ю. Т.: Предположим, завтра появляется мирное решение. Вы и люди, которых вы знаете, вы готовы сказать: «Да, мы согласны сложить оружие, если речь идет о честном, справедливом мире!» Вы такое способны принять? Если война окончится? Вам ведь наверняка известно, что в Сирии есть районы, где большинство за Асада. А что, если и остальные присоединятся к ним?

Салим: Тогда тоже началась бы война. Потому что у всех свои цели. Одни действительно хотят мира. Другие понятия не имеют об исламе, он их вообще не интересует. Им вообще все равно: демократия или шариат, или еще что-нибудь. Я такое могу понять. Это инстинкт, человек стремится выжить, остаться в живых и продолжать жить. Он ведь готов на все ради того, чтобы не погибнуть, а выжить. Но если, как вы говорите, и остальные присоединятся к тем, кто за Асада, если мы все объединимся, и наступит мир, я бы, наверное, тоже согласился бы на такое. Но! Исламисты скорее всего не согласились бы, потому что такой мир основывался бы на интересах иноверцев. А мусульмане стремятся к тому, чтобы жить в халифате по законам шариата. Чего больше всего боятся американцы, НАТО, ЕС? Они боятся шариата. Потому что, если шариат справедлив, он силен.

Ю. Т.: Но ведь в Сирии далеко не все сунниты. Там ведь есть и другие группы, в том числе и светские. Разве справедливо заявлять: «Шариат для всех?» Или вы считаете, что законам шариата обязаны следовать все? Послушаешь вас, и подумаешь, что шариат должен быть и в Германии, поскольку и здесь тоже живут мусульмане, выступающие за шариат.

Салим: Мусульмане хотят жить по законам шариата. Почему? Потому что, если понимать шариат верно, он защищает права человека. Он защищает каждого мусульманина. Когда в Андалузии преследовали иудеев, куда они бежали? В Марокко, где и до сих пор живут, основав огромную общину. Шариат защищает всех людей. Неважно, кто они – иудеи, мусульмане или христиане. Аллах говорит в Коране: «Никто никого не принуждает к вероучению. Вам – ваша религия, нам – наша». Каждый верит в то, во что захочет. Ислам в том, что мы действуем в его духе. Каждому неимущему дай денег, защити угнетаемого. Понимаете? Вот это и есть истинный шариат. Шариат – не уродование женщин, не их ущемление, не отрубание рук, не войны против всех немусульман, нет. Не это наша задача. То, что творит ИГ, ничего общего с исламом не имеет. Они не поняли ислама.

Тот, кто действительно понял ислам, не вырывает из Корана цитаты. Взять, к примеру, такую: «Убивайте их (многобожников), где бы вы их ни встретили, и изгоняйте их оттуда, откуда они вас изгнали». Нужно понимать, когда и почему этот аят был ниспослан, что написано перед ним и что за ним следует. А не просто ходить да вопить: «Убивайте их (многобожников), где бы вы их ни встретили, и изгоняйте их оттуда, откуда они вас изгнали». Выходит, я всех без разбора должен убивать? И мать мою тоже? Нет! Есть те, кто вырывает этот аят прямо из контекста бушевавшей в те времена войны.

И христиане, и иудеи. Они так и не поняли ничего.

Чтобы показать то, что здесь, в Сирии, на самом деле происходит, лучше всего отрядить сюда группу телерепортеров, чтобы они отсняли правдивый документальный фильм, который представил бы все в совершенно другой перспективе. Попытался бы честно показать, как здесь живут люди. Какова их позиция. Мы – не радикалы, мы – не салафиты. Мы не собираемся убивать христиан только за то, что они христиане, иудеев – только за то, что они иудеи, буддистов – только за то, что они буддисты. Мы – мусульмане, мы хотим только мира и желаем, чтобы и другие жили в мире.

Ю. Т.: Если сейчас по вашей улице пройдет алавит, что его ожидает?

Салим: У него своя религия, у меня – своя. Он на меня на нападает, я на него не нападаю. И пусть он себе ходит по улицам.

В ИГ его сразу бы убили. Но мы не такие. Вот тут пачки сигарет лежат. Сам я не курю, но другие курят. Здесь есть и безбородые. И музыку они тоже слушают. Каждый живет, как хочет, если только это не во вред другим. Каждый отвечает только перед Аллахом, только перед ним одним. То, как ты поступаешь, касается только тебя и нашего Господа. Ты один несешь перед ним ответ. Отчитываешься только ему. Поэтому поступай, как знаешь, только не во вред своему собрату. Вот это и есть истинный ислам. И я хочу, чтобы люди узнали истинный ислам, пусть даже они и христиане. Мне бы очень хотелось, чтобы вы сами приехали сюда, сняли бы документальный репортаж и показали нас. Какие мы исповедуем ценности и мораль ислама. Согласно этой морали, каждый мусульманин может жить в мире и согласии с христианами.

Надо верно понимать шариат. Шариат предписывает убивать растлителей малолетних. Отрубать руку тем, кто ворует. Шариат не был бы шариатом, если бы отрубал руки беднякам, у которых дома нечего есть. Это – не шариат. Я тоже не хочу такого шариата, который бы предписывал царям жирное брюхо, а беднякам – голодную смерть. Такой шариат мне не нужен. Потому что это не шариат. Шариат тогда шариат, когда всем хватает еды, когда у каждого есть право на защиту, право жить в мире, без страха, что тебя обворуют. Ворам только тогда руки рубят, когда у них и так все есть, но они все равно уводят женщин. Вот это шариат.

Ю. Т.: А вы сами в Германии никогда ничего не крали?

Салим: Я в Германии много глупостей наделал (смеется). Подторговывал, дрался, лгал напропалую, и все такое… Но вот убивать – не убивал.

Ю. Т.: А если бы там вам взяли да руку отрубили?

Салим: Я бы сказал: «Нет уж! Не надо!» Я был бы против. Это все потому, что я не понимал ислама. Я не был нищим и не имел причин воровать. Но теперь я понял ислам. Шариат – милосердие и мудрость. Шариат принимает во внимание жизненные обстоятельства каждого. И прежде чем наказать тебя, тебе всегда предоставляют еще один шанс. «Приди к нам, если тебе нечего есть. Приди к нам, если тебе что-то нужно, но не бери то, что тебе не принадлежит».

Ю. Т.: Есть сведения, что около трехсот немцев отправились в Сирию. Почему одни возвращаются в Германию, а другие остаются?

Салим: Многие хотели бы вернуться, но боятся, что в Германии их сразу же посадят в тюрьму. Но если они ни в чем не виновны, им бояться нечего. Но стоит мне вернуться в Германию, как меня тут же посадят. Но я не такой дурак. Я же понимаю, что и сейчас наш с вами разговор подслушивают: и полиция, и Служба охраны конституции и все остальные, кому положено. Они читают мои сообщения в Facebook, взламывают мои аккаунты. Ну и пусть взламывают. По крайней мере, убедятся, что я – обычный человек, который иногда и женщинам пишет и так далее. Мне не перед кем и нечего стыдиться. Если мне и есть перед кем стыдиться, так это перед Аллахом. Но стоит мне оказаться в Германии, как на меня тут же свалится целая груда проблем – я ведь вон сколько здесь пробыл. Целых полтора года. Они всех сажают в тюрьму. Даже тех, кто поддерживает отношения с побывавшими в Сирии. Тогда его сразу записывают в салафиты и считают весьма опасным. Независимо от того, совершал ли он преступления, или же нет. Система в Германии несправедлива. По отношению к мусульманам.

Многие друзья уже не пишут мне, потому что боятся, что у них могут из-за этого возникнуть проблемы. Не звонят мне и не отвечают на мои звонки – всем ведь понятно, что власти все прослушивают.

Ю. Т.: Да, но почему некоторые все же возвращаются? Сначала едут в Сирию, там пару месяцев участвуют в джихаде, а потом опять едут назад учиться? Возвращаются в города, где жили и рассказывают девушкам, мол, я побывал на джихаде!

Салим: Я не знаю. Может, возвращаются потому, что не сумели обрести то, что искали. Или оттого, что столкнулись с плохими вещами, с несправедливостью. Может, кто-то явился сюда, чтобы просто поглядеть, как тут и что, а кто-то – чтобы потом иметь возможность по возвращении сказать: «Да, а я вот участвовал в джихаде». Похвастаться, что, мол, 50 человек прикончил, и добиться уважения друзей.

Ю. Т.: А чем вы занимались до этого в Германии?

Салим: Я получил диплом торговца спортинвентарем и оборудованием фитнес-центров. До этого я воспитывался в интернате. Немцы сейчас скажут: «Ах, ну да, эмиграция, тяжелое детство, вот поэтому он и отправился на джихад». Ничего подобного. Хоть это отчасти и так, я все-таки рос в детском доме, не очень хорошо учился в школе и вообще не тем, чем надо, занимался. Приторговывал наркотиками. Но не поэтому я здесь. Незадолго до приезда сюда у меня дела как раз шли в гору. Я зарабатывал хорошие деньги, у меня и подружек хватало, и все такое. В общем, все было более-менее о’кей. В качалки ходил, жил в свое удовольствие. Но в один прекрасный день понял, что когда-нибудь умру, и что мне уготован ад. Испугался, что попаду туда. И тогда сказал себе: ты должен служить своему Создателю, стать настоящим мусульманином, не лгать больше, не путаться с бабами, не заниматься разными нехорошими вещами, не поступать людям во вред. Изменить жизнь, кому-то помогать, делать добрые дела. Вот это самое главное для меня сейчас.

Ю. Т.: Но, Салим, если вы стремились делать добро, разве вы не могли заняться чем-то еще, а не просто отправиться на войну?

Салим: Мог. Но истинный мусульманин выбирает ислам. А лучший поступок согласно исламу – джихад. То, что ты не отрицаешь своего Создателя. Мусульманин – не просто обычный человек, каких тысячи, он отдал себя Аллаху. До этого я каждую неделю с новой девушкой встречался, дрался, наркотики принимал. А теперь я истинный мусульманин, вверивший судьбу Аллаху. Это Аллах даровал тебе мать, милосердную мать. Это Он дает тебе пищу, благодаря Ему ты видишь, слышишь, благодаря Ему бьется твое сердце, это Он вправе отнять у тебя жизнь, если понадобится, не объясняя причин. Потому что смерти не нужны причины. Аллах дал мне силы трудиться. Аллах и лишит меня их. Аллах дарует мне здоровье и насылает на меня болезни. Аллах правит всем. И кто ему не воздает за это благодарность – тот худший из худших. А лучшее в исламе – джихад. Доказательство своей любви к Аллаху. Мусульманин любит Аллаха больше самого себя. Больше сна своего. Больше пищи, которую ест. В Рамадан мусульманин постится по 14–15 часов. И только ради Аллаха. Поэтому мусульманин не пожалеет крови, чтобы доказать свою любовь к Аллаху. Мне своей крови ради Него не жалко. И сил своих не жалко. Во мне и стяжатель сидит – мне хотелось бы и виллу иметь, много женщин, быть богатым, делать, что хочется. Потому что я тоже человек. Человек слаб. Человек любит вечеринки, развлечения, женщин, алкоголь. И мусульманину развлечения позволительны, но только в меру. Потому что, если человек веселится без меры, сердце его ожесточается.

И лучший поступок – джихад. Справедливый джихад. Нужно быть и оставаться справедливым. Помните 11 сентября? Самолеты врезались во Всемирный торговый центр, и тысячи людей тогда погибли. Это – не джихад. Джихад – это когда защищаешь неимущих, помогаешь им, а не когда убиваешь ни в чем не повинных.

Ю. Т.: Но почему, в таком случае, столько молодых людей отправляются в это, по твоему мнению, безумное ИГ? Или вступают в «Джебхат ан-Нусра».

Салим: Вы верно сказали об этих безумцах. Это вы в саму точку попали. Какие тут права человека? Какая защита людей и их прав? ИГ просто убийцы. Когда они утверждают, что, мол, они и есть настоящие мусульмане и судят всех по законам Аллаха, то где же эти суды? Они просто-напросто убивают, приканчивают – увидят курящего, бац, и нет его, увидят, что человек что-то украл, и бац! И нет руки.

Ю. Т.: Но ведь и «Аль-Каида» не лучше.

Салим: Я не знаю.

Ю. Т.: Да, но вы только что сами сказали – 11 сентября не имеет отношения к справедливому истинному джихаду. За такое не в рай попадешь, а в самый что ни на есть ад.

Салим: Я не верю, что 11 сентября устроила «Аль-Каида». Откровенно вам скажу – не верю.

Ю. Т.: Бен Ладен сам сказал, что это он вдохновил своих людей на это. В таком случае он и виноват. Убивать ни в чем не повинных – тут уж никаких оправданий быть не может. И для меня лично без разницы, каков убийца – в форме ли он, или в маске или просто сидит за компьютером. Убийство есть убийство. И убивать ни в чем не повинных людей неприемлемо.

Салим: Да, вы совершенно правы. Все так и есть.

Ю. Т.: Вы тоже так считаете?

Салим: Да, я полностью с вами согласен. Кто бы ни организовал 11 сентября. Но я боюсь. Я испытываю страх перед Аллахом. Потом Аллах ведь скажет: «Я – тот, кто даровал людям жизнь, а ты – тот, кто ее у них отнял. Да кто ты такой, чтобы отнять у них жизнь?»

Ю. Т.: Вот именно, вот поэтому я и утверждаю, что ИГ ничуть не лучше «Аль-Каиды».

Салим: Я такое бы себе никогда не позволил. Будь я в «Аль-Каиде» и мой командир сказал бы мне: «Знаешь что, ты ведь из Франкфурта. И твое задание – езжай домой и подорви “Коммерц-Банк”». С какой стати мне подрывать его? Может, как раз в тот день моя мать зайдет в этот банк с моим младшим братом. Может, туда еще чья-нибудь мать зайдет, христианка, например. Входит она туда с двумя своими маленькими детьми, потом они забираются на самый верх посмотреть на город. И что, я должен подорвать это все? Не, так не пойдет, на такое я не подпишусь. У меня нет религиозного образования по исламу. Это я вам заявляю абсолютно честно. И знания у меня скромные. Я просто хочу, чтобы Создатель был мною доволен.

Ю. Т.: Как, по-вашему, исходит опасность от тех, кто отправляется в Сирию, а потом снова возвращается в Германию?

Салим: Нет.

Ю. Т.: Может быть такое, что какая-то группировка в Сирии приказывает: давайте езжайте в Германию и устройте там что-нибудь?

Салим: Мне о таком неизвестно, понятия не имею. Во всяком случае, невиновных убивать никому не позволено. Никому, никому, никому.

Я – мусульманин и обязан защитить доброе имя моего Пророка. То, что я вам сейчас скажу, может свести на нет все то, что я говорил раньше. Но мне не хочется вам лгать. Если кто-то осмелится очернить Пророка, тут моя реакция будет очень жесткой. И наказание согласно исламу за подобные вещи – только смертная казнь.

Ю. Т.: Но вы ведь понимаете и то, что те, кто оскорбляет Пророка, хотят вас спровоцировать. Они хотят, чтобы мусульмане бежали по улицам с криками: «Крови! Крови! Крови!» Чтобы уже на следующий день в газетах появились бы соответствующие фото и они могли бы сказать: «Вы только посмотрите на этих безумцев-мусульман. Одному скажешь слово поперек, а они уже готовы вас убить!» Вот их цель.

Салим: Открыто вам скажу: если бы я был в Германии и кто-то оскорбил бы Пророка, я бы ему точно зубы выбил бы. Но прежде убедился бы, в здравом ли он уме. Если этот бедняга и сам не ведает, что творит, я его отпустил бы с миром. Но есть люди, умные люди, которые сознательно сеют вражду – они ненавидят ислам. Таких бы я убивал. Возможно, теперь вы обо мне будете плохо думать. Неважно, пускай, я это все говорю не ради того, чтобы вам понравиться…

Ю. Т.: Я бы на вашем месте не стал бы поддаваться на провокации. Просто повернулся бы и ушел. И слушать бы его не стал. Полным-полно идиотов, а на провокации идиотов поддаваться нельзя.

Салим: Я бы так поступил, если бы кто-нибудь стал бы чернить Иисуса. Что до меня, так я Иисуса, может, еще сильнее люблю, чем некоторые христиане. Иисуса, Авраама, Моисея, Ноя, Давида и всех пророков, они исповедовали ту же религию. Все эти пророки утверждали: «Молитесь истинному Богу! Иисус не говорил: «Молитесь мне!» Все пришли к монотеизму. В том числе Иисус. Но что сделали христиане с монотеизмом? Они выдумали трех божеств – Отца, Сына и Святого Духа. Но Иисус ясно говорит в Библии: «Я есмь пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня».

Ю. Т.: Вы забываете о Богоматери.

Салим (смеется): Точно, о Богоматери я позабыл. Но как я уже говорил, все пришли к монотеизму, и Мария в том числе. Я люблю Иисуса. Хотелось бы мне жить в одно время с ним, я бы за ним пошел. Я бы хотел быть одним из тех, кто последовал за ним. Если кто-то станет оскорблять Иисуса, или Давида, или Авраама, мне точно придется либо не слушать их, либо зубы им повыбивать. В любом случае я бы почувствовал себя оскорбленным до глубины души.

Ю. Т.: Я думаю, и Аллах был бы того же мнения. Пропустить мимо ушей – есть мудрейший из ответов. Нет такого правила: «Убивай всех провокаторов и невежд!» Нельзя поддаваться на провокации! Вы, мусульмане, только себя самих этим оскорбляете. Вот что хуже всего. Вы загляните в газеты – там только и пишут о том, что, дескать, эти мусульмане друг другу головы сносят. Сунниты против шиитов и алавитов. Все против всех. А Запад руки потирает: «Вы только взгляните на этих безумцев! Стоит им показать карикатуру на Мухаммеда, и они уже с ума сходят!»

Ладно, давайте лучше сменим тему. А как относятся к вашему поступку ваши родители?

Салим: «Домой, возвращайся домой, поскорее возвращайся!» Вот что они говорят.

Ю. Т.: Вы с ними общаетесь?

Салим: Только с мамой, отца я не знаю. Он меня уже давным-давно бросил. У меня еще есть и маленький брат. Я, слава Создателю, никогда, никогда не огорчал мою маму. Всегда слушался ее. Моя семья очень бедная. У мамы только временное разрешение на пребывание, паспорта у нее нет. Она получает эти несчастные 200 евро, и ей запрещено работать. Она на самом деле очень бедная. Я больше всего на свете ее люблю.

Ю. Т.: Но сейчас она точно огорчена.

Салим: Да, она огорчена, но понимает меня. Видит, что стал лучше, чем раньше, что теперь живу в согласии с моральными нормами и ценностями. Она понимает, что останься я в Германии, то пропал бы. Из-за этого своего дурного окружения, из-за вредных влияний, что снова взялся бы за старое – стал бы торговать наркотой. Наверняка все кончилось бы тюрьмой. Она понимает, что здесь я действительно помогаю. Надеюсь, что здесь я стану другим. Как я уже говорил, здорово было бы, если бы вы приехали сюда и сняли видеорепортаж, но, как мне кажется, это все фантазии. Такого не будет, да, впрочем, не будет так не будет.

Ю. Т.: А откуда вы родом?

Салим: Моя мама из Марокко, а папа из Турции.

Ю. Т.: За кого в футбол болеете?

Салим: За «Реал Мадрид», но из немецких команд очень уважаю «Шальке».

Ю. Т.: «Шальке»?

Салим: А что вы имеете против «Шальке»? Вы-то сами явно за Дортмунд болеете.

Ю. Т.: Нет-нет, я за «Баварию». Потому что живу там.

Салим: За «Баварию»? Ну да, должен признать, стиль игры «Баварии» изменился к лучшему. Игра короткими пасами! И игра, которую они продемонстрировали миру, очень, очень хорошая.

Ю. Т.: Еще раз хочу спросить о вашей жизни. Ну, вот, скажем, а завтра чем вы будете заниматься?

Салим: Я намерен бодрствовать до самого утреннего намаза. До него остается полтора часа. В четыре часа начало. Я помолюсь, а потом прилягу. Посплю часов до 9–10, потом подъем. Поупражняюсь – несколько раз отожмусь. Потом выйду и спрошу у ребят, что у нас на сегодня. Не атаковал ли кто нас? В данный момент все вроде бы спокойно. Два дня назад мы провели операцию. Ни вчера, ни сегодня ничего такого не происходило, разве что прилетела парочка «МиГов», побомбили слегка. Если ничего не намечается, пойду домой, поем и посижу с братьями. Или устрою себе тренировку.

Живу я вплотную к вражеской границе. До них 60–70 метров. Стоит выйти из дома, и ты уже на поле боя. Я как раз живу на границе с соседним городом. На участке между моим городом и соседним постоянно идут бои. Вечно свистят пули, бомбы рвутся, там и снайперов полно. Но мне все это нравится.

На этом месте разговор прервался, и довольно надолго. Потом Салим извинился, мол, ложная тревога.

Салим: Постоянно приходится быть наготове. И если что случится, я готов. Мой «АК-47» рядом лежит. И пистолет тоже всегда при себе. Так что мы готовы ко всему. Если не воюем, живем вполне обычно. Даже здесь можно жить обычной жизнью. Здесь даже с женой и детьми можно жить. Вот только если бы не самолеты – они постоянно летают, бомбят и обстреливают нас. Вот если бы вы приехали сюда, я все показал бы вам. Показал бы, как мы идем воевать. У меня, к счастью, есть целых четыре прочных бронежилета. Один достался мне в наследство от друга, принявшего мученическую смерть. Это еще я ему его достал, я его всем обеспечил – и жилетом, и оружием. Если бы приехали сюда, скажем, на неделю, мы бы всеми этими штуковинами вас снабдили – для защиты.

Ю. Т.: Чтобы и я тоже принял мученическую смерть? А какое у вас сейчас задание?

Салим: Наша самая главная задача – удерживать деревню.

Ю. Т.: Для кого вы ее удерживаете?

Салим: Для граждан. Чтобы сюда не добрался режим Асада, чтобы они снова не начали убивать людей.

Ю. Т.: Кто все это координирует? Кто городом управляет?

Салим: Все тут плохо организовано, просто отвратительно. Это я вам откровенно говорю. Но – будет лучше. Слава богу, в наших руках уже не один город. И в них правит не ИГ, а «Джебхат ан-Нусра», «Ахрар аш-Шам», «Джейш аль-Хор» и другие группировки. «Джунд аль-Акса» – лучшая из всех группировка, там братья – на самом деле самые лучшие из братьев. Я тоже в ней. Наша задача – не дать войскам Асада овладеть городом. И еще дать всем возможность жить относительно свободно. Разумеется, никто не допустит разврата, то есть внебрачных связей с женщинами. И алкоголь тоже будет запрещен. Но люди курят, некоторые и музыку слушают. Каждому – свое. И никого не принуждают молиться.

Все это только потому, что здесь нет ИГ. Когда здесь была ИГ, в городе не прекращались ожесточенные бои между «Джебхат ан-Нусра» и «Ахрар аш-Шам». Сражались насмерть. ИГ и сейчас пытается проникнуть сюда. Но ничего у них не выйдет. Для ИГ все мы здесь, и я в том числе, – «муртады» – отступники.

На этом месте связь прервалась. И больше уже не возобновлялась. И мы ничего больше о Салиме не слышали. Мы с Фредди не оставляли надежды переубедить его, уговорить бросить джихад и попытаться начать новую жизнь где-нибудь еще.

Абу Катада

Когда мы в начале лета 2014 года сумели установить контакты с несколькими джихадистами из Германии, внезапно контакты эти оборвались. Один из этих ребят официально заявил нам: «Я беседовал с одним из “ответственных”. Он просит дать ему ваш адрес в Skype. Он сказал, что запрещает вам вступать в контакт с кем-либо из здешних. И что сам свяжется с вами». Пару дней спустя к нам обратился Абу Катада.

Абу Катада за тридцать. Внешность его впечатляет. Ростом он примерно метр восемьдесят и весом под 150 кг. Бад Спенсер^[21] в молодости. Будучи не обделенным интеллектом, он самый компетентный из наших собеседников. Его познания в истории обширны. Ответы резки и беспощадны. Судя по всему, он занимает ответственную должность в отделе информации ИГ, но предпочитает в эту тему не углубляться. Ранее он был протестантом, он «немец из немцев» – в третьем поколении. Родом из Рурско-Рейнской области. Из Золингена.

Мы приводим здесь беседы с ним в сокращенном виде. Первая состоялась 9 сентября 2014 года.

Абу Катада: Алло! Звук очень слабый.

Ю. Т.: Я вас хорошо слышу.

Абу Катада: Ладно, попробуем еще раз.

Ю. Т.: У вас очень жарко?

Абу Катада: Не знаю, днем примерно 30–40 градусов.

Ю. Т.: Это нормально, ничего страшного.

Абу Катада: Терпимо.

Ю. Т.: Трудно связаться через Скайп из Ракки?

Абу Катада: Если нам нужен Интернет, приходится ехать в интернет-кафе. Из соображений безопасности. По телефону мы говорить не можем. Поэтому трудно с вами связаться.

Ю. Т.: Хочу еще раз сказать, что меня интересует. Мне хочется понять, чего вы на самом деле хотите, чего хочет ваша организация и чего хотят ваши немцы.

Абу Катада: О’кей.

Ю. Т.: Мне бы очень хотелось приехать в район ваших боевых действий. Но попасть туда сложно.

Абу Катада: А почему?

Ю. Т.: Давайте говорить откровенно. Разумеется, есть проблемы безопасности. И вы это сами понимаете. Возможно, вы и могли бы гарантировать мою безопасность, но разве мне легче, если горло мне перережет кто-то другой?

Абу Катада: Я говорил с нашим командованием. Проблем с безопасностью никаких не будет. И мы ее вам гарантируем. Мы заинтересованы в том, чтобы представить миру объективную картину ИГ. Так что пусть больше людей приезжает к нам. По Скайпу общаться, конечно, неплохо, но вы ведь хотите показать миру, чем мы на самом деле занимаемся. Как функционирует государство, созданное нами здесь, и как мы относимся к европейцам и немцам. Поэтому лучше, если вы к нам приедете. До сих пор СМИ пытались атаковать нас. Не знаю, следите вы за этим или нет – они закрывают наши аккаунты в соцсетях, вот мы практически и отрезаны от внешнего мира.

Ю. Т.: Я вас слушаю, слушаю.

Абу Катада: Мы заранее оговорим, что именно вам хочется увидеть, куда съездить, мы дадим вам людей, обеспечим жильем и питанием и т. д. Все, что нужно, и все, что в наших силах. Организуем и интервью с немцами, как вы этого хотите.

Ю. Т.: Я не из пугливых, поймите, мне не раз приходилось бывать в районах боевых действий. Но риск был и остается. И если я отправляюсь туда, где воюют – недавно я побывал в секторе Газа, – то приходится думать над тем, чтобы не взлететь на воздух. Как вы вообще можете гарантировать мою безопасность? Ведь в вашем районе не одна группа восставших.

Абу Катада: В нашем районе других таких групп нет.

Ю. Т.: Как до вас добраться?

Абу Катада: Через Турцию. У нас под контролем два пограничных перехода. Первый в Газиантепе – с турецкой стороны, – примерно там, где размещены немецкие ракеты «Патриот», – на сирийской стороне Ярабулус. Второй переход – с турецкой стороны Урфа, а с сирийской – Тел Абяд, если не ошибаюсь.

Ю. Т.: Это далеко от вас?

Абу Катада: Не помню точно, по-моему, 130–150 километров. Я сейчас в Ракке, это на севере Сирии.

Ю. Т.: Кто нас встретит?

Абу Катада: Думаю, я тоже подъеду туда – потому что говорю по-немецки, и еще несколько человек наших. Мы вас и встретим.

Ю. Т.: Но как быть с нашей безопасностью. Я приезжаю, вы меня встречаете, все как положено, а потом кто-нибудь из ваших говорит, мол, это враг, он не раз нападал на ИГ. Как вы можете гарантировать, что ничего подобного не произойдет.

Абу Катада: Уж не знаю, скольких мусульман вы знаете и знакомы ли с мусульманскими законами. Христиане, которые живут здесь, в Ракке, они выплачивают этот… не помню, как это будет по-немецки, в общем «плату за охрану». По-арабски – «джизья». По нынешнему золотому курсу – 630 долларов США в год. Это для тех, кто побогаче, бедняки платят вполовину меньше. Зато они под нашей защитой. Никто из мусульман не имеет права посягнуть на них. Ну а те, кто все же осмеливается, предстают перед исламским судом и караются смертной казнью.

Совет «шура» – знаете вы о таком или нет – то есть совет, подчиняющийся непосредственно халифу, гарантирует вашу безопасность – тут действует слово халифа. Ну, а если что и случится, – Абу Катада улыбается, – виновник будет найден и наказан.

Ю. Т.: А мне-то что с того?

Абу Катада: Со своей стороны я гарантирую вам, что никто на вас не нападет и пальцем не тронет. Разумеется, верить нам или нет – дело ваше. Большего я вам предложить не могу.

Ю. Т.: Скорее всего я приеду вместе с еще одним журналистом, и тот тоже потребует гарантий, например, письма вашего эмира или халифа, в котором должно быть написано следующее: «Настоящим приглашаю вас. Безопасность и гостеприимство гарантировано». И тут уже речь пойдет об ответственности за нас самого эмира. Этих двух строчек хватит.

Абу Катада: О’кей.

Ю. Т.: Если он такую бумагу напишет, это будет означать, что он обязуется обеспечивать нашу безопасность. На это я смогу положиться. Но если со мной все же что-то случится, ничего хорошего это для него не означает. Тогда ему просто никто больше не поверит.

Абу Катада: Да, конечно. Мне кажется, вам безопасности ради следует объявить всем СМИ о ваших планах, в Германии, и не только. Конечно, для нас это будет означать риск, если с вами что-то случится – ракета, атака с воздуха и так далее. Нам в этом случае придется туго. Нас не волнует, что там о нас будут говорить в СМИ, но против нас ополчатся и мусульмане, на поддержку которых мы рассчитываем. А вот этого нам очень не хотелось бы.

Ю. Т.: Если вы нам обеспечите гарантии эмира, если он заявит: «Этот человек – наш гость на неделю, и я гарантирую его безопасность» – мне этого будет вполне достаточно.

Абу Катада: Думаю, с этим проблем не возникнет. Мы можем подготовить такое письмо, и подпись, и печать. У нас ведь каждая провинция имеет свою печать и подпись. Это вполне можно организовать.

Ю. Т.: А под эмиром я подразумеваю аль-Багдади.

Абу Катада: Не думаю, что есть смысл забираться так высоко. Дело в том, что мой вышестоящий руководитель обладает всеми необходимыми полномочиями в своем регионе – эмир лично в подобные дела не вмешивается.

Ю. Т.: В таком случае у нас возникают проблемы. Дело в том, что у меня пока что есть кое-какие планы на будущее. Поэтому подумайте над тем, как заручиться поддержкой эмира. А сейчас мне бы хотелось задать вам несколько вопросов и кое-что обсудить с вами. У вас есть время?

Абу Катада: Да, есть.

Ю. Т.: Вот и посмотрим, что из этого получится. Сколько вам лет?

Абу Катада: 31 год.

Ю. Т.: Что лично вас побудило отправиться в Сирию?

Абу Катада: Мой путь в Сирию начался очень давно. Я ведь не прямо из Германии поехал в Сирию. До этого побывал еще в нескольких арабских странах. И только потом в Сирию.

Ю. Т.: С каких пор вы в Сирии?

Абу Катада: М-м-м. Какой у нас нынче год? 2014?

Ю. Т.: Да, вроде того.

Абу Катада: В таком случае, я в Сирии с начала 2013 года.

Ю. Т.: Вы через Турцию туда въехали?

Абу Катада: Я в основном дольше всего находился в района Халаба и Идлиба, то есть практически вплотную к турецкой границе.

Ю. Т.: В составе какой организации?

Абу Катада: В составе «Джебхат ан-Нусра». Тогда ИГ на территории Сирии еще не было.

Ю. Т.: Что побудило вас направиться туда? Вы стремились к свержению Асада, к созданию халифата? Вами двигали религиозные мотивы?

Абу Катада: Все это не так просто объяснить. У Сирии была масса привилегий в сравнении с другими странами. Есть множество пророчеств относительно Леванта, Сирии, Палестины, отдельных регионов Ирака, Турции, Иордании, Саудовской Аравии. Когда здесь вспыхнула война, тогда многие под ее предлогом устремились сюда и стали присоединяться к нам. Дело в том, что этот регион означает для нас, мусульман, очень и очень многое.

Ю. Т.: Но вами-то что руководило? Вы стремились отыскать истинный ислам? Покончить с диктатурой? Каков ваш основной мотив?

Абу Катада: Мой основной мотив, сейчас, во всяком случае, основать «Исламское государство». Естественно, что в самом начале, когда мы только что прибыли сюда, идеи создания «Исламского государства» были лишь теорией, но никак не практикой. Сначала первейшей задачей было освободить мусульман от диктатуры Башара Асада. В Сирию попасть куда легче, чем в другие исламские страны. Если кто-то сегодня задумает поехать в Афганистан сражаться с американцами, тот наверняка и из Германии не выедет. В Сирию же едет много переселенцев из европейских и других стран Запада. Их тысячи. Потому что в Сирию попасть куда проще. И здесь в Сирии жизнь куда ближе к европейской, чем в Афганистане, и проще. А попасть в Афганистан намного сложнее.

Ю. Т.: А где вы жили в Германии?

Абу Катада: Я из Рурпотта. Какое-то время ни от кого не зависел. В 2008 году моя независимость кончилась. И с тех пор я, так сказать, в разъездах.

Ю. Т.: Что значит «ни от кого не зависел?»

Абу Катада: частный бизнес – программное обеспечение, да и «железо» тоже.

Ю. Т.: В какой из арабских стран, по-вашему, самое совершенное правление?

Абу Катада (смеется): Да ни в какой!

Ю. Т.: Ни в какой?

Абу Катада: Ни в одной. Это точно.

Ю. Т.: И в Саудовской Аравии?

Абу Катада: Там уж определенно нет.

Ю. Т.: ИГ ведь финансируется из арабских стран, если не ошибаюсь?

Абу Катада: Это все пропаганда, цель которой представить «Дауля Исламийя»^[22] слабым. ИГ никогда не получало никакой финансовой поддержки из-за рубежа. Частные спонсоры – это да, такие были – ну, там кто 10 тысяч долларов дал, кто-то и 100. Но, как вы сами понимаете, многого на сто тысяч долларов не организуешь. Войну точно не начнешь. Бо?льшая часть средств – за счет трофеев, того, что было захвачено.

Ю. Т.: За всю войну мне шесть раз приходилось бывать в Сирии. Я встречался с повстанцами, с бойцами из «Свободной сирийской армии», из «Джебхад ан-Нусра», в которой вы теперь состоите. Бойцы «Свободной сирийской армии» говорили мне, что получают деньги от американцев и из Эмиратов.

Абу Катада: Да, это всем известно. «Джебхат ан-Нусра» первоначально была направлена из Ирака в Сирию. И направило ее ИГ. Об этом мало кто знает на Западе. Ее предводителя аль-Джулани вызвали в Сирию как представителя «Исламского государства». Но он стал получать и принимать деньги из-за рубежа, он предал общую цель. «Джебхат ан-Нусра» впоследствии отделила его от «Исламского государства» и какое-то время действовала сообща с «Свободной сирийской армией». В том числе и для борьбы с «Исламским государством». Потому что того требовали ее спонсоры из-за границы – будь это арабские страны, Америка или Европа.

Ю. Т.: Кто финансирует «Джебхат ан-Нусра»? Саудовская Аравия или Америка?

Абу Катада: Официально никто. Да это и неважно в конечном итоге. Саудовская Аравия финансирует всех только с благословения Америки, например, так называемый «Исламский фронт».

Ю. Т.: Неужели США оказывают такое сильное влияние на Саудовскую Аравию?

Абу Катада: Несомненно. И это ни для кого не секрет.

Ю. Т.: Сколько бойцов в Сирии у «Исламского государства» и сколько в Ираке? Чтобы я хоть приблизительно знал.

Абу Катада: Трудно сказать. Я запросил численность по некоторым позициям. Но и там одни только приблизительные данные.

Ю. Т.: А как лично вы оцениваете?

Абу Катада: Мой командир, который часто бывает в Ираке, несколько дней назад говорил мне, что число наших сторонников в Ираке за последние месяцы и недели выросло вдесятеро. По самым грубым прикидкам где-то от 15 до 20 тысяч.

Ю. Т.: Только в Ираке.

Абу Катада: Нет, в Сирии и в Ираке. Что касается управления – администрации: судей, управленческих кадров, полиции, шариатской полиции и так далее, мы и здесь сталкиваемся с похожими цифрами.

Ю. Т.: Насколько сильны позиции суннитских племен, баасистов и других исламских группировок, союзников ИГ в Ираке? То есть тех, с которыми ИГ сражается плечом к плечу? Примерно равно численности ИГ? Сунниты утверждают, что их намного больше. Они утверждают, что в их рядах около 20 тысяч бойцов, а вы говорите, их намного меньше.

Абу Катада: Если это касается тех, кто сражается плечом к плечу, то тут все не так. С января 2014 года, то есть с начала нынешнего года, никаких коалиций ни с какими группами нет в природе. «Исламское государство» ни с какими группировками в союз не вступает. То есть та или иная группировка приходит к нам с оружием и обязуется выполнять все наши распоряжения – приказы отдаем только мы. И никаких больше коалиций ни с кем.

Ю. Т.: И в Сирии тоже так?

Абу Катада: В точности так.

Ю. Т.: Сколько немцев, по вашим подсчетам, сражается на стороне ИГ в Сирии? Пусть даже весьма приблизительно. В Германии говорят, что не больше 300 человек.

Абу Катада: Не могу сказать, сколько их – 300 или больше – 500 или 1000 человек. Думаю, что их 90 % из всех тех, кто сражается на стороне «Исламского государства». Остальные – в «Джебхат ан-Нусра», в «Исламском фронте» и в «Ахрар аш-Шам».

Ю. Т.: Но распределение цифр все же в принципе таково?

Абу Катада: Думаю, у правительства Германии более точные цифры.

Ю. Т.: Вы не планируете возвращаться в Германию?

Абу Катада: Это уж точно нет (смеется).

Ю. Т.: А что вы думаете по поводу остальных из «Исламского государства»? Вернутся они или нет?

Абу Катада: Если смотреть на них, как на сторонников ислама, то скорее всего нет. Но всякое бывает – кого-то серьезно ранят, кто-то вдруг по дому затоскует, захочет вернуться к жене, к детям. Тут играют роль уже другие факторы. В таком случае обязательно найдутся такие, кто пожелает вернуться. В январе, когда шли бои, кое-кто решил возвратиться. Немцы, бельгийцы, но и арабы тоже.

Ю. Т.: В Германии их ждет свидание с прокурором, поскольку состоять в террористических группировках запрещено законом. И сроки довольно продолжительные. Это вряд ли располагает к возвращению, как вы считаете?

Абу Катада: Не располагает, это точно. Но мне представляется, и вы наверняка слышали, что из Афганистана многие вернулись. По самым разным причинам. Многие думали, что их на долгие годы упрячут за решетку. Их и упрятали – на 3, на 4, а то и на 5 лет, а кое-кто и больше схлопотал. Но надо все-таки понимать, за что и почему.

Ю. Т.: Главное, что немцев тревожит, так это то, что вернувшиеся в Германию джихадисты создают здесь серьезные проблемы. Мне много раз приходилось разговаривать с теми, кто сражается за ислам. Они говорили: «Но мы же не против Германии сражаемся! Мы сражаемся в Сирии против сирийского правительства, а не против правительства Германии». Как, по-вашему, стоит немцам бояться возвращения джихадистов?

Абу Катада: Непростой вопрос. С точки зрения ислама Германия – враг ислама, как государство, ведущее войну с исламом.

Ю. Т.: Это вы так считаете, но не большинство стран исламского мира.

Абу Катада: Внешняя политика Германии в отношении Израиля – общеизвестна, внешняя политика в отношении Афганистана и других стран – общеизвестна, поставки оружия – оружия, из которого убивают мусульман, – тоже общеизвестный факт. Мы сейчас с вами говорили о Саудовской Аравии. Все знают, в частности, и о том, что и войска, и спецслужбы Саудовской Аравии проходят подготовку в Германии, что из Германии поставляется и оружие.

К этому следует добавить, – и вам наверняка это известно – что сама Ангела Меркель наградила и похвалила Курта Вестергаарда^[23] за его карикатуры на Пророка. По законам шариата ей полагается смертная казнь. Поэтому ваше правительство считается врагом ислама.

Ю. Т.: Да, но не население Германии.

Абу Катада: Тут никакой разницы нет – в особенности если принять во внимание демократическое государственное устройство страны. Правительство представляет население, соответственно, население довольно проводимым правительством курсом. Или, по крайней мере, отчасти довольно. Стоит только посмотреть результаты опросов общественного мнения. Большинство населения за борьбу с исламом. За борьбу с так называемым терроризмом. Вот поэтому Германия и стала мишенью и врагом.

Ю. Т.: То, что вы подвергаете критике проводимый правительством Германии курс, это одно дело. Я тоже его критикую и критиковал, и не раз. Но вы всю Германию считаете своим врагом. Что это означает? Что те, кто вернутся в Германию, должны будут совершать теракты и продолжать воевать здесь? Должна ли Германия тревожиться по поводу того, что бойцы ИГ возвращаются сюда? Иными словами, должна ли беспокоится насчет возможных терактов?

Абу Катада: На данный момент это не наша политика. Наша политика на данный момент: если нас оставят в покое, и мы тоже никого не тронем. Но если когда-нибудь наши границы продвинутся до Германии, то мы будем сражаться и там. Но сейчас никто и никакие теракты не планирует. По крайней мере, сейчас…

Ю. Т.: То есть вы не верите, что те, кто возвратится в Германию, будут совершать теракты?

Абу Катада: Вы видели на примере Франции или Бельгии… Или, наоборот, в Бельгии, где француз… не помню точно, где именно это было – ну, когда кто-то пришел в этот еврейский музей и из «калашникова» уложил там нескольких человек. Самое главное – он не получал на это приказа свыше, а действовал на свой страх и риск. Так он сам решил. Вполне возможно, что подобное может произойти и в будущем. Если бы я стал вас уверять, что такое невозможно, я бы солгал вам.

Ю. Т.: А что халиф думает по поводу вот таких терактов?

Абу Катада: Как я уже говорил, на данный момент это не является политикой «Исламского государства». Что тут скажешь – что было, то было.

Ю. Т.: Какими вы представляете себе границы «Исламского государства»? Где они окажутся в один прекрасный день?

Абу Катада: Мы помним о Пророке, предрекавшем распространение ислама на весь мир. Это произойдет, это – часть нашего вероучения, поэтому могу по этому поводу сказать, что, да, когда-нибудь ислам будет править миром.

Ю. Т.: Но Коран утверждает, что никто насильно не может быть обращен в ислам, что христиане и иудеи сохранят свои религии. Даже при Мухаммеде они их сохраняли.

Абу Катада: То, что вы говорите, безусловно, верно. Вам наверняка известно о мирном соглашении с христианами в Ракке. Мы перед этим говорили, что христиане в Ракке платят налог на свою защиту. Христиане сохранят права, они смогут отправлять свои обряды, спокойно молиться и так далее. В Мосуле христиане это принять не пожелали. Им было дано три недели на встречу с представителями «Исламского государства», на которой они обсудили бы все эти вопросы. Этого не произошло. Потом христианам дали три дня – либо вы уплачиваете налог, либо вон из страны, либо они погибнут.

Ю. Т.: Считаете это правильным решением?

Абу Катада: Абсолютно правильным. Если бы не считал, то не был бы здесь и не был бы в «Исламском государстве». Это законно, и таково право ислама. Германия тоже диктует мусульманам, что делать, а чего не делать. В точности так же мы поступаем и с христианами.

Ю. Т.: Но это же в корне неправильно. Мусульмане в Германии – я раз в неделю по субботам играю в футбол с ними – они вольны выбрать партию, в которую вступить, критиковать правительство или нет. Например, большая часть населения против войны в Афганистане. И мусульманам вовсе не обязательно поддерживать правительство.

Абу Катада: Не совсем так. И доказательство – закрытие нескольких мечетей, которые не устраивали правительство Германии. Это убедительное свидетельство тому, что так называемая свобода вероисповедания в Германии – назовем вещи своими именами – пустой звук.

Ю. Т.: А вот в Мюнхене, где я живу, например, недавно построили новую мечеть…

Абу Катада: Это вы ее считаете мечетью. Мы ее мечетью не считаем. Посмотрите 9-ю суру Корана, прочтите там о мечетях, куда люди специально приходят, чтобы сознательно действовать во вред исламу. Так обстоит дело в большинстве мечетей Германии. Там не по-мусульмански обряды отправляются. А как-то еще. Там в основу положены личные убеждения, возможно, демократические принципы с уклоном к другим религиям, возможно, к христианству или еще к чему-нибудь. А потом они сбывают все это легковерным под видом ислама. Вводят их в заблуждение.

Ю. Т.: Что-то я не улавливаю ваших взглядов. Вы позиционируете себя как ваххабит или как салафит?

Абу Катада: Вопрос в том, что ни одно из этих понятий – салафиты, ваххабиты – ничего общего с религией не имеет. И если вы спросите меня, следую ли я учению Мухаммеда времен, когда он был еще жив, ну тогда – да, можете считать меня салафитом. В целом это так и есть. Несомненно.

Ю. Т.: Вы говорили, что ни одна страна вам не подходит. В том числе и Саудовская Аравия. Но ведь Саудовская Аравия поддерживает и салафитов, и ваххабитов, причем полностью поддерживает.

Абу Катада: Это поверхностное суждение. В Саудовской Аравии мы наблюдаем то же моральное разложение, как и в других странах. Законы шариата там распространяются только на тех, кто не принадлежит королевской семье и не занимает высокого положения. Иными словами, только на людей маленьких.

Ю. Т.: Есть ли в мире хоть одна страна, которая, по вашему мнению, хотя бы приближается к идеалу «Исламского государства»? Есть ли хоть одна страна, о которой вы сказали бы: «Да, то, что там происходит, в принципе верно?»

Абу Катада: И близко ничего подобного нет. Нет такой исламской страны, где шариат неукоснительно соблюдается и где жизнь протекает в соответствии с его законами.

Ю. Т.: Принимая во внимание вашу захватническую стратегию, рано или поздно вы войной пойдете на эти страны?

Абу Катада: Обязательно пойдем.

Ю. Т.: Если вы верите, что ислам завоюет весь мир, то по причинам географического порядка первыми будут именно страны ислама?

Абу Катада: Первый кандидат – Саудовская Аравия, возможно, Иордания, а потом уж видно будет.

Ю. Т.: Представляю, как это «обрадует» Саудовскую Аравию.

Абу Катада: Думаю, не особенно обрадует.

Ю. Т.: Если вы открыто заявляете о ваших притязаниях, это чревато тем, что вы наживете немалое количество врагов. Мир ведь не станет молча взирать на все это. А почему сирийскому правительству не нанести бы по вам решительный мощный удар? У них же и самолеты есть, что мешает им атаковать ваши позиции в Ракке?

Абу Катада: Вы ведь в курсе событий. Мы усилили удары по позициям Асада. И то, что мы смогли отбросить другие группировки вроде «Исламского фронта», обеспечило нам передышку. Мы атаковали военные базы в Ракке. И за два дня овладели ими. Естественно, их контрудары стали сильнее. Всем известно, что Асад стал получать больше ракет и самолетов. Только за последние два дня Асад обрушил на нас целый град ракет «Скад»^[24], но серьезных разрушений нет.

Ю. Т.: Но ведь он мог бросить против вас еще больше самолетов.

Абу Катада: Самолеты и так каждый день прилетают. Это не ново. Каждый день прилетают самолеты и что-нибудь бомбят. Но точность попадания ракет и бомб никакая. А для них это немалые расходы – посылать сюда против нас самолеты. Это проблема многих правительств. Потому что расходы очень уж высоки. Война – дорогостоящее занятие. Они и сами это понимают вместе с Америкой. Эти две войны в Ираке и Афганистане поставили американцев на грань банкротства. Ну, во всяком случае, вызвали серьезные финансовые затруднения, потому что они не смотрят на то, что делается в их собственной стране. Вот они и доигрались до гигантского государственного долга.

Ю. Т.: Я на той неделе был в Газе. Четыре дня я там пробыл. И должен сказать, израильские самолеты довольно точно поражают цели. Но чаще всего именно гражданские объекты.

Абу Катада: Но у Израиля есть деньги. А война в Сирии идет вот уже больше трех лет. Это обошлось правительству в миллиарды. И такую войну выдержать тяжело.

Ю. Т.: Но ведь и вы не нищие, так? Пишут о том, что ИГ захватило в Ираке огромные трофеи. На миллиарды долларов? Это верно?

Абу Катада: Верно.

Ю. Т.: Я еще раз вернусь ненадолго к теме Германии. Что для вас лично означает Германия? Вы не интересуетесь, когда и с кем сборная Германии играет в футбол?

Абу Катада: Нисколько. Меня это и раньше не интересовало.

Ю. Т.: Когда вы еще жили в Германии, вас не интересовало что-то, ну, что-то такое, что есть только в Германии?

Абу Катада: Трудно ответить на этот вопрос. Разумеется, с точки зрения природы Германия мне нравится куда больше некоторых арабских стран с их пустынями, жарой. Но есть нечто, что для мусульманина важнее.

Ю. Т.: За какую партию вы обычно голосовали?

Абу Катада: Я вообще не ходил на выборы. Даже когда не был мусульманином, все равно не ходил голосовать.

Ю. Т.: Каково ваше мнение о фрау Меркель?

Абу Катада: Пророк сказал, что если женщина начинает править государством, это означает конец этого государства. Те, кто знает политическую карьеру фрау Меркель, понимают, что главное для нее в политике – личные интересы. Прийти к власти и оставаться как можно дольше.

Ю. Т.: Тут я с вами не соглашусь. Должен сказать, что фрау Меркель – человек весьма ответственный. Но ладно, сменим тему: какое ваше самое приятное воспоминание молодости, связанное с жизнью в Германии?

Абу Катада: Даже не знаю, что и сказать. Разумеется, в юности многое у тебя вызывает удовольствие, причем вещи, которые вполне вписываются в ислам. Но и здесь у нас происходят события, очень интересные, в которых тебе хочется принять участие. Хоть это и не каждый в состоянии понять.

Ю. Т.: Как к вам относились в Германии как к мусульманину? Ощутили ли вы на себе дискриминацию?

Абу Катада: Именно ее я и ощутил. Я в 2003 году перешел в ислам. Незадолго до этого я учился на предпринимателя при одной из крупных фирм. Пятничную молитву я не имел возможности там отправлять. Это и есть дискриминация. То есть когда тебе не дают исполнять исламские ритуалы. Не помогают даже личные обращения к начальству. И я не один такой, с кем случалось подобное.

Ю. Т.: Я знаю одного коллегу-мусульманина. Так он молится по пять раз в день. И никто не вправе ему это запретить. Да он и не позволил бы.

Абу Катада: Но чаще всего в Германии это запрещают, препятствую этому. Германия сколько угодно может рассуждать о демократии и свободе. Мол, что каждый может делать, что хочет, что человеческое достоинство неприкосновенно. Есть куча законов о веротерпимости и так далее. Но вдруг какой-то учительнице вздумалось бы повязать голову платком, причем отнюдь не на мусульманский манер, но ей не позволяют этого. А вы спрашиваете, подвергался ли я дискриминации или нет.

Ю. Т.: Кем вы были до принятия ислама?

Абу Катада: Христианином. Протестантом. И, как и большинство немцев, особо не задумывался над тем, что значит для меня религия.

Ю. Т.: А ваши родители? Они не были приезжими из мусульманских стран? Или они немцы?

Абу Катада: И мать, и отец – немцы. И бабушка с дедушкой тоже, и прабабушка с прадедушкой.

Ю. Т.: Что побудило вас принять ислам? Какое-то конкретное событие в жизни?

Абу Катада: Все произошло не сразу. Я к этому шел не один год, пока окончательно не решил стать мусульманином.

Ю. Т.: Что, по-вашему, в исламе ценнее, чем в христианстве?

Абу Катада: Это длинный список.

Ю. Т.: Но ведь обе религии схожи.

Абу Катада: Да.

Ю. Т.: Аллах – не тот ли самый бог, в которого верят христиане? Бог ведь один.

Абу Катада: И да, и нет. Христианская идея Бога, его Триединство – это противоречит монотеизму. Это и заставило меня принять ислам, который представляется мне истиннее христианства.

Ю. Т.: Большинство иудеев признают только одного Бога.

Абу Катада: На эту тему можно не один час рассуждать. Обо всех отличиях и сходствах, о том, что верно, а что нет. Но лучшим доказательством истинности ислама для меня является то, что Тора иудеев не дошла до нас в первоначальном виде. А вот Коран дошел – он такой, каким его ниспослал нам Пророк. Если ты хочешь узнать, что требует от тебя Бог, необходимо Божье наставление. А если это наставление искажено или подменено, это никуда не годится.

Ю. Т.: Я не раз читал и перечитывал Коран. С большим интересом и с пользой для себя. Это ведь вполне логично: если кто-то убивает человека, это означает, что он убивает человечество в целом. Мне довелось просмотреть видеозапись «Исламского государства», и на нем сплошные убийства. Вам она должна быть знакома, появилась всего месяц назад. По автобану мчится машина, обгоняет другую, потом в первой машине опускают стекло, высовывается дуло автомата, открывают огонь и стреляют до тех пор, пока не убьют всех сидящих в автомобиле. Это, по-вашему, по-исламски?

Абу Катада: Пассажиры этой машины – военные, которые служат режиму Малики в Ираке. Эти люди не так уж и невиновны. Они убивали мусульман, сражались против «Исламского государства», они предали свою религию в целом и преступно обходились с иракскими суннитами. Так что все, что с ними произошло, – справедливое воздаяние. Представители «Исламского государства» никого не убивают просто так средь бела дня, если этот человек не сражался против «Исламского государства» и ислама в целом.

Ю. Т.: И стрелявшие заранее знали, кого убивают?

Абу Катада: Да, конечно. Это были запланированные акции.

Ю. Т.: Весьма жестокие акции. Я много читал о Мухаммеде. Ни он, ни Бог в Коране никогда не были столь жестоки, как «Исламское государство». Никогда. Мы всегда считали ислам гуманной религией. Я вот уже 50 лет езжу по миру. И нигде я не сталкивался с таким проявлением человеколюбия и любви к ближнему, как в мусульманских странах.

Абу Катада: Утверждают, что ИГ не оставляет людям выбора. Это не так. Вы ведь помните, как в январе против нас в Сирии выступили множество разных группировок. Аль-Багдади выложил в Интернете аудиофайл – обращение к нашим противникам. Он сказал: сложите оружие. Мы примем ваше раскаяние, можете переходить к нам, мы ничего с вами не сделаем и так далее. Но если вы продолжите атаки, мы будем вынуждены снять с других участков фронта войска и бросить против вас. С Божьей помощью разгромим вас. Они не послушались и продолжили сражаться против нас. Мы приняли жесткие ответные меры. Мы изгнали их с наших территорий, обезоружили их. И захватили миллионные трофеи: оружие, деньги, нефтяные и газовые месторождения, прежде контролировавшиеся ими. И отпустили сотни, если не тысячи людей. Нет, у них всегда остается выбор.

Ю. Т.: Можно ли, по-вашему, убивать мирных жителей? ИГ убивает мирных жителей?

Абу Катада: Нет. Ни в коем случае. И все, кто утверждает обратное, лгут.

Ю. Т.: Мы позже еще вернемся к этому. Вот что главное: в чем западные СМИ не правы? В чем состоит, по-вашему, главная их ложь?

Абу Катада: Далеко ходить не надо. Вот пример, появившийся в СМИ два дня назад. Утверждается, что ИГ распорядилось о введении принудительной кастрации женщин.

Ю. Т.: Но ведь почти тут же последовало опровержение. Одна из активисток борьбы за права женщин призналась, что что-то там было неверно переведено или вовсе это были слухи. И теперь те, кто вбросил эту информацию, подвергаются резкой критике.

Абу Катада: Но ведь подобное уже происходило раньше. Сообщали, что в Мосуле женщин насильно отдают замуж за солдат. Полнейшая ерунда. Другие СМИ заявляют, что, дескать, тех, кто совершил грехи или вообще просто ошибся в чем-то, тут же отлучают от ислама и даже убивают. Изо дня в день одно и то же. Можете приехать в Ракку и своими глазами убедиться, что все это вранье. Будь это так, нам пришлось бы умертвить весь народ Сирии. Потому что кто-то курит, кто-то поступает не по-исламски, но что-то никого не убивают из них. К тому же в случае смертной казни необходим четко сформулированный исламский приговор.

Ю. Т.: Что вы думаете о шиитах?

Абу Катада: Согласно исламу шииты – отступники. А отступникам полагается смертный приговор.

Ю. Т.: Что это конкретно означает?

Абу Катада: У шиитов есть выбор: либо они переходят в истинный ислам, либо их убьют.

Ю. Т.: То есть 80 миллионов шиитов Ирака, Ирана, Сирии либо раскаиваются и добровольно переходят к суннитам, либо в противном случае всех их ждет смерть?

Абу Катада: Верно. Все именно так.

Ю. Т.: 80 миллионов?

Абу Катада: Если так нужно… (смеется). Я имею в виду, звучит это очень уж прямолинейно…

Ю. Т.: Да уж…

Абу Катада: «Исламское государство» пыталось действовать в отношении шиитов по-другому, проводить другую политику. В 2006 году, когда ИГ впервые взяло под контроль иракские территории в районе Анбара и Фаллуджи. Тогда пытались изгнать шиитов из городов. Им было сказано: ищите себе другое место, там и живите. Короче, прогнали их. Увы, но эта стратегия показала себя никуда не годной. Потому что те, кого изгоняют с насиженных мест, всеми средствами пытаются вернуться. Это и произошло.

Многие не понимают или умалчивают об одном: шииты в Ираке и Иране повинны во многих тяжких преступлениях против суннитов. То же творилось и при Асаде в Сирии – рубили головы женщинам, детям, даже грудным младенцам, насиловали девушек. Поэтому у нас сейчас с шиитами и алавитами разговор короткий: захватываем их и расстреливаем (смеется).

Ю. Т.: Вы считаете, что все, что говорят сейчас о правительствах Ирана, Сирии и Ирака, правда? Или все же многое из этого ложь и измышления?

Абу Катада: Что касается Ирана и его ядерных программ, тут я ничего не могу сказать. Но что касается преступлений против суннитов, против истинных мусульман, тут ни преувеличений, ни измышлений. К сожалению, тысячи и миллионы свидетелей утверждают, что это на самом деле так.

Ю. Т.: Каково ваше мнение о «Хезболле», о Насралле^[25]?

Абу Катада: У меня вообще нет никакого мнения на их счет (смеется). Они – шииты.

Ю. Т.: Что вы думаете о ХАМАС^[26]?

Абу Катада: То же самое. ХАМАС то же самое, что и «Хезболла», демократическая партия под личиной ислама. Если вернуться на 20–30 лет назад, тогда ХАМАС, возможно, и был другим. Но сегодня от них ждать нечего. Чтобы долго не рассуждать на эту тему – братья из сектора Газа сообщали нам: ХАМАС для нас враг куда более опасный, чем Израиль.

Ю. Т.: Вы говорили, что сейчас за ИГ сражается примерно 15–20 тысяч человек, верно?

Абу Катада: Да, примерно столько.

Ю. Т.: И вы объявляете всем несогласным с вами по части ислама, за исключением христиан и иудеев, войну? Вы стремитесь захватить весь мир. И весь мир знает, как жестоко вы обходитесь со своими противниками. Вам не кажется, что какое-то время спустя все арабские страны объединятся против вас – тех самых 20 тысяч человек, кто стремится убить всех остальных?

Абу Катада: Мы не сомневаемся, что все именно так и будет, дело ясное. Но мы не боимся этого. Временами очень сложно объяснить подобные вещи. Если вы три месяца назад спросили бы кого-нибудь: «Сможет ли ИГ одержать победы, которые оно одержало в минувшем месяце в Сирии и Ираке?», вам бы точно ответили: «Нет, такого быть не может». Но наша вера в Аллаха – а именно Он нас и все в мире направляет – позволила нам это. Вот поэтому мы не сомневаемся, что мы выстоим в этой борьбе. И пусть весь мир ополчится на нас. Из истории известно: и на Пророка пытались напасть превосходящими силами. Однако он всех одолел. История повторяется.

Ю. Т.: Но Мухаммед был пророком милосердия. Он щадил противников. А вот вы действуете в их отношении без всякой пощады.

Абу Катада: Это не так. И вот самый наглядный пример: после взятия Мосула в плен было взято 4500 солдат Малики, 1700 были казнены. Остальные…

Ю. Т.: Почему вы казнили 1700 шиитов? Только потому, что они шииты?

Абу Катада: Нет, нет, подождите, все обстоит так. Остальных мы тоже казнили бы. Исламский приговор звучал ясно. Они сражались за правительство и против ислама. Это означает, что они изменили исламу. Но так как они сунниты и поклялись, что присоединятся к ИГ, то мы сочли возможным пощадить их. Хотя куда легче было бы прикончить их всех. Вы видите, что милосердие Пророка никуда не делось, что оно проявляется и сейчас.

Ю. Т.: И вы это называете милосердием?

Абу Катада: Да, мы называем это милосердием.

Ю. Т.: Вы сейчас поддерживаете контакты с родителями? Ведь по Скайпу с ними связаться ничего не стоит.

Абу Катада: Время от времени поддерживаю.

Ю. Т.: А что они думают о том, что вы сейчас превратились в не ведающего пощады бойца?

Абу Катада: Мои родители понимают, что их сын не станет никого убивать просто так. Без каких-либо серьезных причин.

Ю. Т.: Вам приходилось убивать?

Абу Катада: На этот вопрос я не могу ответить (смеется). Возможно, и приходилось (смеется).

Ю. Т.: Вы не против, если бы и я встретился с вашими родителями и побеседовал с ними? Я во многом с вами не согласен. Но с вашими родителями мне было бы о чем поговорить.

Абу Катада: Я не против.

Ю. Т.: Есть возможность взять интервью у халифа?

Абу Катада: А вот такой возможности нет и быть не может.

Ю. Т.: Но ведь вообще он дает интервью.

Абу Катада: Я говорил с вышестоящим начальством, и в данный момент – и как я понимаю, это в ближайшие годы не изменится – он наотрез отказывается давать кому бы то ни было интервью. Возможно, когда-нибудь он и придет к такой необходимости – представиться общественности в форме видеопослания или чего-нибудь подобного.

Ю. Т.: Ведь это он был в мечети, действительно он?^[27]

Абу Катада: Да, это был он. Вы – второй репортер или журналист, с которым мы вообще разговариваем. Первый был из Vice News. А вы – первый из западных. Тот из Vice News был мусульманин.

Ровно две недели спустя – 21 сентября 2014 года – беседа была продолжена.

Ю. Т.: Никто в мире не может понять, за что ИГ обезглавливает невинных людей. Это ведь противоестественно. Почему, по какой причине это делается столь демонстративно? Почему всех этих людей казнят публично? Нет, вы на самом деле не знаете, что такое пощада. Вы куда более жестоки, чем «Аль-Каида». На каком основании вы действуете так? Впрочем, наверняка нет смысла говорить обо всем этом.

Абу Катада: Вы имеете в виду американцев или британцев? Или солдат Асада?

Ю. Т.: Вообще-то всех сразу. Но в первую очередь хотелось бы знать о двух американцах.

Абу Катада: Вероятно, вы видели видеоролики. В конце концов, это был не наш выбор. Политики тех стран, гражданами которых являются эти люди, не раз и не два имели возможность уберечь этих людей и вызволить их. Но они сознательно игнорировали такую возможность.

Ю. Т.: Вы утверждаете, что всегда и во всем руководствуетесь Кораном. Я сто раз говорил, что считаю Коран гуманным и милосердным. Где там написано о том, чтобы казнить невиновных? Невиновных? Например, Джеймс Фоули был журналистом. Он ведь ничего вам не сделал. Ведь оба журналиста не были вашими противниками, тем более вашими врагами.

Абу Катада: Вам лучше меня известно, что СМИ в целом и журналисты в частности нередко куда опаснее самых коварных врагов, куда опаснее солдат противника.

Ю. Т.: Поймите, сейчас большинство в мире поддерживает американские бомбардировки именно из сочувствия к невинным жертвам казней – к тем, кому отрезали голову. Я понимаю – война есть война, и на войне гибель невинных людей не редкость. Но убивать преднамеренно и целенаправленно. А вы убиваете именно целенаправленно, сознательно, демонстративно. И убиваете невиновных людей. И общественное мнение в мире резко изменилось. Никто не примет ничего подобного.

Абу Катада: Вполне возможно. Но мы не боимся авианалетов американцев. Это лишь вопрос времени. Не доберетесь вы до нас, так мы до вас доберемся, вот тогда вы узнаете, что значит конфронтация. Если присмотреться, американцы и их союзники действуют против «Исламского государства» на самом деле без какого-либо плана, без какой-либо стратегии, без ясной идеи.

То, что происходит сейчас, в основе своей результат того, что происходило во время войны 2003 года в Ираке. США проиграли эту войну. Они ее проиграли по всем параметрам. Шиитское правительство, которое они оставили перед тем, как уйти, оказалось несостоятельным. Страна расколота. Была ли необходимость отрезать головы, чему вы сейчас возмущаетесь, или же куда порядочнее было бы пристрелить их из пистолетов – неизвестно. Факт в том, что это была запланированная провокация. И мы хотели, чтобы американцы это поняли.

Ю. Т.: Весь мир ломает голову над тем, зачем вы так поступили? Зачем отрезать головы ни в чем не повинным людям? Коран этого не позволяет. А с детьми что происходит? Ведь вы и детей убиваете.

Абу Катада: Это еще необходимо доказать, что мы убиваем детей.

Ю. Т.: Я видел снимки обезглавленной девочки.

Абу Катада: Это снимки езидов и курдов. Они знают толк в пропаганде. Это фальшивка. Да и «Исламское государство» никогда не выложило бы подобные снимки.

Ю. Т.: Вернемся к журналистам. Я лично знал Джеймса Фоули, мы вместе работали в Ливии. Во время восстания днями сидели в отеле. Почему ИГ считает, что журналиста можно вот так запросто забить, как скотину?

Абу Катада: Необходимо рассматривать это в связи с другими явлениями. Это были не просто журналисты, а те, кто раньше, еще в Ираке, высказывались против «Исламского государства». Второй, Стивен Соттлоф, тот служил в армии, как и третий. Они не были просто журналистами, у них кровь на руках.

Ю. Т.: Высказывались против «Исламского государства». Я тоже высказывался и писал против «Исламского государства». А разве не убивали сотрудников НКО? Совсем недавно такое произошло. Не мне вас судить, но, признаюсь, я в ужасе. И говорю вам об этом, потому что общественное мнение резко изменилось.

Абу Катада: Общественное мнение вырывает события из контекста. В принципе нам оно безразлично. Американцы, как вам, возможно, лучше других известно, только в Ираке убили миллион детей. Ни в чем не повинных детей. Вследствие войны и этих санкций. И никто не обратил на это внимания. А теперь из-за парочки езидов и трех репортеров, правительства которых имели возможность освободить их – выкупить, – столько шума.

У нас находились и другие журналисты. Французы выкупили своих людей. Не знаю, слышали ли вы об этом. И немец у нас был. Его выкупила семья, потому что правительству Германии было на него плевать с высокой башни. А семья выложила за него миллион евро. Эти иностранцы были в той же группе, что и те, которых обезглавили. Обама заявил, что, мол, целью первого авианалета было защитить американский персонал в Эрбиле. Мы дали ему шанс защитить пленников, граждан его страны. Но он и пальцем ради этого не шевельнул. По-видимому, из принципа «Мы не разговариваем с террористами».

Ю. Т.: А почему решили заснять эти акты обезглавливания?

Абу Катада: Чтобы весь мир их увидел. Чтобы все услышали слова этих людей перед смертью.

А что они перед смертью заявили? Что сказал тот самый британец, как его там звали? Не помню, по-моему, Дэвид. Так вот, он сказал следующее: «Ты лично ответственен за мою гибель, Дэвид Кэмерон». Почему он так сказал? Да потому, что премьер-министр имел возможность спасти его. Для этого просто надо было одному государству вступить в переговоры с другим. Мы американцам сказали, выдайте нам Аафию Сиддики^[28]. Женщину за мужчину. Но они не пошли на это.

Ю. Т. Этим людям, которых потом публично казнили, перед казнью им не давали наркотики?

Абу Катада: Разумеется, нет.

Ю. Т.: Как же так? Они ведь ни на что не реагировали перед тем, как их умертвили?

Абу Катада: Потому что смирились со своей гибелью. Каждый в последнюю минуту жизни понимает, что Аллах заберет его к себе.

Ю. Т.: В Эрбиле я от одного высокопоставленного курда слышал о том, что у них есть пленники, сражавшиеся за ИГ. Я спросил его, готовы ли они обменять их на пленников, находящихся у вас, – курдов и езидов, как мужчин, так и женщин. Если те в этом заинтересованы, последовал ответ. Так вот, я мог бы вам посодействовать в обмене пленниками.

Когда я вас спросил, возможны ли теракты на территории Германии, вы отрицали. Теперь стало известно о том, что Германия поставляет оружие курдам. В этой связи стратегия ИГ не изменилась?

Абу Катада: Я не могу вам ничего сказать. За это отвечают другие люди.

Ю. Т.: А вы можете попытаться разузнать об этом?

Абу Катада: Если такая страна, как Германия, активно участвует в конфликте, причем не пассивно, как раньше, а именно активно – поставляет оружие, боеприпасы, оснащение, направляет в Ирак военных специалистов или курдов на обучение к себе, то не следует удивляться, если наша политика вдруг изменится.

Ю. Т.: Но на Германию оказывалось сильное давление. И вам об этом известно.

Абу Катада: Нужно просто иметь мужество, чтобы сказать «нет». В Германии достаточно и своих проблем, которые обязаны решать политики, а не вмешиваться в то, что их не касается. И если немцы считают, что их политики вопреки всему будут продолжать эту игру в союзников, тогда пусть расхлебывают кашу, которую сами заварили, если говорить попросту…

Ю. Т.: Но в нанесении авиаударов Германия ведь не участвует, отказалась.

Абу Катада: Тут Штайнмайер решил проявить дипломатичность.

Ю. Т.: И фрау Меркель тоже.

Абу Катада: Во всем, что связано с ИГ, следует прислушиваться к тому, что говорит Штайнмайер. Хоть я и не особо высокого мнения на его счет, как, впрочем, и насчет политики Германии в целом.

Ю. Т.: А что такого он заявил в адрес ИГ, к чему следовало бы прислушаться?

Абу Катада: О том, что нахрапом нас не возьмешь. Вы вот спрашиваете у меня: «Выходит, ИГ в конфликте со всем миром?» Я не отрицаю. В 2003 году американцы вошли в Ирак, а в 2011 году ушли оттуда, как побитые псы. Прибавьте к этому миллиарды долларов, потраченных впустую и тысячи погибших солдат. Они вынуждены были уйти, чтобы совсем уж не опозориться перед всем миром. Тогда ИГ насчитывало от силы 5000 человек, которые вели партизанскую войну, если можно так выразиться, причем не имея ни одного танка, ни одного артиллерийского орудия. Согласно последним данным ЦРУ, сейчас у нас насчитывается 35 000 человек, свыше 100 танков, кроме того, самолеты и тяжелая артиллерия. Американцы всерьез полагают, что одержат над нами победу?

Ю. Т.: Приведенные вами цифры реальные?

Абу Катада: Трудно сказать, реальные они или нет. Я вам сейчас назову еще кое-какие цифры. К нам ежедневно с постсоветского пространства прибывает до 50 человек. Поговаривают, что за месяц к нам пришли свыше 6000 добровольцев. После овладения Мосулом число наших бойцов в Ираке увеличилось в 10 раз. О таком количестве добровольцев армии Запада могут только мечтать.

Один из курдских командиров тоже заявил об этом. С ними мы сражаемся на турецкой границе. Он сказал, что у него 20 лет боевого опыта. Он сражался и с турецкой армией, у которой вертолеты, самолеты и все, что требуется. Но с таким противником, как мы, ему дела иметь не приходилось. Стоит одну машину подбить, как на ее место тотчас же приходит десяток других.

Все дело в том, что наши бойцы в целом готовы умереть и сознательно идут на смерть. Они умирают за «Исламское государство». История постоянно повторяется. Армия, готовая пойти на смерть, пожертвовать всем ради победы, непобедима.

Ю. Т.: Есть ли среди джихадистов из Германии те, кто прежде служил в бундесвере?

Абу Катада: Конечно! Я как раз и исхожу из того, что большинство из них служило в бундесвере. Взять хотя бы Роберта Б., тоже перешедшего в ислам. Он служил в бундесвере, а после присоединился к ИГ.

Ю. Т.: В некоторых газетах утверждается, что тех, кто не служил в бундесвере и не имеет никакого боевого опыта, в первую очередь используют как смертников, как пушечное мясо. Именно потому, что им явно не хватает боевой выучки.

Абу Катада: Это в корне неверно. Наши люди абсолютно добровольно идут на самопожертвование. Ни один командир, ни даже эмир это не решает. И снова мы сталкиваемся с пропагандой СМИ. Это специально пишут, чтобы удержать тех, кто хочет прийти в ИГ добровольцем.

Ю. Т.: В прошлый раз вы говорили о том, что поступок карикатуриста Вестергаарда – богохульство. И якобы что именно за это богохульство он получил от федерального канцлера награду. И что за это, мол, полагается смертная казнь. Так кому она полагается – Вестергаарду или Меркель?

Абу Катада: Обоим.

Ю. Т.: Мы уже не раз говорили о жестокости. Я говорил о том, что заснятые на видео акты жестокости резко изменили мнение в нашей стране. Я регулярно пишу для газет и оцениваю бомбардировки резко отрицательно. Хотя сам я против ИГ, как вам известно. Но сам факт видеопубликаций столь бесчеловечных актов в значительной степени затрудняет аргументацию. За богохульство расстреливают детей. Отрубают людям головы. Вы умышленно показываете акты жестокости. И нельзя утверждать, что, дескать, все западные СМИ – сплошная пропаганда. Эти заснятые на видео акты жестокости действуют куда эффективнее всякой пропаганды.

Абу Катада: Что вы хотите этим сказать?

Ю. Т.: Что лично вы пытаетесь убедить меня, что никакой жестокости ИГ не допускает.

Абу Катада: Жестокость – понятие относительное. Кстати, наиболее жестокие эпизоды были как раз вырезаны из видеозаписей. Чтобы не пугать людей. А на той видеозаписи, где на ходу расстрелян автомобиль, так там речь шла о военных, но никак не о невинных гражданских лицах.

Ю. Т.: Но ведь за богохульство казнили и детей. Есть фото, на которых запечатлена девочка с отрубленной головой. Еще раз хочу спросить вас: каким образом вы все это сочетаете с Кораном?

Абу Катада: Я сильно сомневаюсь, что фото, о которых вы говорите, подлинные и что именно мы допускаем акты жестокости. Есть в «Гугле» такая удобная функция, не знаю, знакомы ли вы с ней или нет. Загружаешь картинку и на основе ее данных «Гугл» сканирует изображение. Если все совпадает с данными из базы «Гугл», тут же появляется оригинал, то есть самая первая публикация. И по ней нетрудно определить, кто первый загрузил изображение. Многие так делали и выяснили, что оригиналы этих изображений относятся к периоду войны в секторе Газа, или периода первой Иракской войны или же войны против Асада и так далее. Короче говоря, устаревшие изображения, которые теперь решили повторно использовать, чтобы приписать нам преступления.

Обнаружились и изображения, которые распространяют курды. Чтобы у людей сложилось впечатление, что бойцы ИГ насилуют курдских женщин. Но на фото сразу видно, что его просто взяли из какого-нибудь индийского фильма, а обвинили на этом основании нас. Речь идет о заурядной пропаганде, которой занимаются те, чья профессия – лгать. Ничего другого от них ожидать не приходится. Меня удивляет, как вы повелись на эти басни.

Ю. Т.: Но снимки отрубленных голов в Ракке – не фальшивка.

Абу Катада: Ни в коем случае. Тут и я верю в то, что они подлинные. Если речь идет о солдатах или же вражеских группировках, как, например, «Исламский фронт», то такое вполне может иметь место. Такое случается. И мы никогда ничего не оспариваем.

Ю. Т.: Да, но все-таки – к чему рубить головы, а потом выставлять их на всеобщее обозрение? Если противник убит, к чему еще и унижать его?

Абу Катада: Иногда бывает, что противника именно этим способом убивают. И все потому, что ничего другого он не заслужил. Могу рассказать вам об одном инциденте. Месяца три назад в одном из отелей здесь, в Ракке, сработало взрывное устройство. Бомба в автомобиле, припаркованном на стоянке отеля. А в отеле было полно женщин-мусульманок. Трое или четверо из них получили тяжелые ранения, и дети тоже. Четверо или пятеро погибли. Пятерых лиц, виновных в этом, мы установили и задержали. И чтобы другим неповадно было, мы таким людям либо отрубаем головы, либо распинаем их.

Ю. Т.: Еще раз хочу вас спросить: а за богохульство тоже казнят? Детей, молодежь?

Абу Катада: Если они согласно законам ислама достигли совершеннолетия, если они дееспособны и сознательно идут на акты богохульства, тогда да. Никто не может рассчитывать на пощаду, если ему 16–17 или даже 15 лет. Но лично мне не известно ни одного случая, когда детей или молодежь казнили бы за богохульство.

Ю. Т.: Сейчас я в третий раз перечитываю Коран. Я уже не раз говорил вам, что Коран куда милосерднее ваших солдат. И 113 из 114 сур начинаются словами, которые и вам хорошо известны: «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!» Сам дух Корана совершенно иной, он милостивее, чем ваша политика. Вот поэтому и отношение к вам с каждым днем меняется в худшую сторону. К вам относятся еще хуже, чем к «Талибану».

Абу Катада: Отношение Запада к исламу всегда будет отрицательным. Это было ясно и в Боснии, и в Чечне, и в Афганистане, и в Ираке в 2003 году. И сейчас вновь убеждаешься в этом. В будущем будет точно так же.

Ю. Т.: Даже «Джебхат ан-Нусра» и то в сравнении с ИГ считается умеренной.

Абу Катада (смеется): Знаете, у меня просто нет желания политизировать нашу с вами беседу. Но если присмотреться к политике, проводимой «Джебхат ан-Нусра» или любой другой исламской группировкой, например, «Исламским фронтом» здесь в Сирии, как быстро убеждаешься, что никакой это не ислам. Даже, если «Джебхат ан-Нусра» и позиционирует себя как часть «Аль-Каиды», они недалеко ушли от демократизма и секуляризма.

Ю. Т.: А в чем разница между ИГ и «Аль-Каидой»?

Абу Катада: ИГ направило «Джебхат ан-Нусра» в Сирию для поддержки борьбы мусульман с Асадом. Но они очень быстро показали свое истинное лицо. Они предали ИГ и за нашей спиной стали проводить переговоры с «Аль-Каидой» в Афганистане. И, кроме этого, стали сколачивать разные там коалиции. Например, в провинции Дейр-Эз-Зор стали действовать заодно со «Свободной сирийской армией» и с другими группировками, входящими в Сирийский Национальный совет. Они сражались против ИГ, а это и есть отступничество.

Ю. Т.: Если сравнить идеологию Усамы бен Ладена с идеологией вашего халифа, в чем, на ваш взгляд, заключается самое главное отличие?

Абу Катада: Нам куда ближе по духу «Аль-Каида» периода Усамы бен Ладена, чем теперешняя. Но не следует забывать, что Усама бен Ладен никогда не обладал ни политической, ни военной силой, как Абу Бакр аль-Багдади теперь. Поэтому никаких сравнений быть не может.

Ю. Т.: Но идеологии схожие.

Абу Катада: Идеологии схожие. Но следует отметить, что Усама бен Ладен находился под сильным влиянием «Братьев-мусульман», что в те времена – в 80-е и 90-е годы – было в порядке вещей.

Ю. Т.: Могли бы вы в двух фразах описать суть лично вашего понимания ислама?

Абу Катада: Наш ислам – истинный ислам, он свободен от всякого рода заимствований из других идеологий, будь то демократия, секуляризм, буддизм, христианство или что-нибудь еще.

Ю. Т.: То есть он сравним с учением ваххабитов?

Абу Катада: Это нельзя называть учением ваххабитов, ибо оно уже существовало до Ваххаба, жившего в XVII–XVIII веках. Во все времена были люди, исповедовавшие истинный ислам. Они – меньшинство.

Ю. Т.: Согласно концепции ИГ следует буквально понимать Коран или же связывать в нем изложенные основы с конкретным временем?

Абу Катада: В Коране есть то, что необходимо воспринимать через призму истории. Но, разумеется, ответы следует воспринимать буквально, не пытаясь их тем или иным образом интерпретировать. Такое буквальное понимание Корана – составная часть ислама. И люди, заблудшие, оказались под влиянием других идеологий именно потому, что не пытались принять Коран буквально, а стали философствовать. Как древние греки.

Ю. Т.: Кто сейчас ваш самый сильный в военном отношении противник?

Абу Катада: Страны, имеющие на вооружении ВВС. Будь то Асад или же американцы. Но что касается сил пехоты, наземных войск, тут дело обстоит иначе. Американцы не хотят посылать сюда наземные части, немцы тоже, и французы не хотят, и другие страны коалиции. Они прекрасно понимают, что им с нами не тягаться. А без наземных войск войну не выиграть. Определенно не выиграть.

Два дня спустя, 23 сентября 2014 года, беседа продолжилась.

Абу Катада: Алло, вы меня слышите?

Ю. Т.: Слышу, но не вижу.

Абу Катада: У нас тут проблемы с электричеством.

Ю. Т.: Я тут получил сообщение по электронной почте, что один журналист из «Ди Вельт», Альфред Хакенсбергер беседовал с кем-то из ИГ. Вы знали об этом?

Абу Катада: Знал. Но те, кто с ним говорил, к сожалению, наказаны (смеется) – они без санкции вступили в контакт с представителями западных СМИ, ну и наговорили всяких глупостей…

Ю. Т.: Но вас, надеюсь, карать не станут?

Абу Катада: Нет, особо нет, может, пару месяцев тюрьмы или что-то в этом роде.

Ю. Т.: Мне хотелось бы поговорить о том, как вы организуете поездку в Ракку. Но у меня остаются два принципиальных вопроса, по которым у меня с моими друзьями возникают споры. За что вы вообще сражаетесь? Какова ваша главная цель? Играет ли роль то, что американцы вошли в Афганистан, вторглись в Ирак? Играет ли роль Палестина, или проводимая странами Запада в течение последних двух столетий агрессивная политика на Среднем Востоке?

Абу Катада: Конечно же, все перечисленное побудило начать борьбу. Люди ведь все это время видели эту агрессию, эту атаку на мусульман и ислам, часть людей выросла в этих условиях, а сейчас они вынуждены пожинать горькие плоды. Конечно, все это не может не играть роли. Но дело не только в этом.

Что еще сказать вам? Вот вы постоянно спрашиваете меня: почему вы забиваете людей, как скот? Но факт остается фактом: прежде, чем мы убили первого американца, состоялся первый авианалет американцев. Именно американцы и есть агрессоры, именно они и начали первыми. И не в Ираке в 2003 году, а сотни лет тому назад, вы сами знаете об этом. Начать можно с Андалузии, потом захват Марокко и Алжира французами. Потом французы и англичане в Египте, итальянцы в Ливии и в части Туниса. И так далее. Но в один прекрасный день угнетаемые говорят: «Все! Хватит!»

Ю. Т.: Мне хотелось бы вернуться к теме 200 миллионов шиитов. Если они скажут: «Хватит! Мы не собираемся переходить в другую веру, а останемся шиитами», что тогда произойдет?

Абу Катада: Мне кажется, вы еще не прочли вчерашнюю речь Аднани, спикера ИГ. Ее уже перевели на английский язык. Он обратился к Обаме и западным лидерам. И сказал следующее: «Приходите к нам, мы к этому готовы. И наша смерть будет мученической, а вы, погибнув, окажетесь в аду. Мы знаем, что победим. Если не мы, так наши дети, или внуки, или правнуки».

Позавчера мы говорили на эту тему: американцы проиграли в Ираке и Афганистане. Они попытались в Ираке установить марионеточный режим Нури аль-Малики. И его разгромили. Его силы безопасности будто растворились в воздухе. А мы захватили все, что американцы передали шиитам, и теперь добиваем их.

Ю. Т.: Что уготовано шиитам?

Абу Катада: Не знаю, видели ли вы последние видеоматериалы, которые мы выложили. Силами менее 100 солдат мы атаковали их 17-ю дивизию в Ракке. Их было 800 человек. В конце концов все они бежали. То же самое было и в аэропорту Табки. Не знаю, следите ли вы за этим.

Ю. Т.: Я видел эти материалы.

Абу Катада: Нас были сотни, а их тысячи. У них были самолеты, танки, тяжелая артиллерия – все, что угодно. В конце концов и они сбежали. Иранцев ждет та же участь.

Ю. Т.: Но какова будет участь шиитов в Иране или Ираке, тех, кто решит остаться шиитами?

Абу Катада: Ну, их всех ждет казнь.

Ю. Т.: Вы понимаете, о чем говорите? Считаю излишним даже говорить, что я категорически против подобных вещей.

Абу Катада: Вполне возможно, что вы против (смеется). И шииты, как я понимаю, тоже против.

Ю. Т.: Как я уже говорил, нам бы хотелось встретиться с вашими родителями. Не для того, чтобы подвергнуть их допросу, разумеется, что-то выведать у них, а чтобы просто познакомиться с ними.

Абу Катада: Когда вы впервые затронули эту тему, я исходил из того, что разговор с моими родителями или матерью произойдет уже после вашего визита к нам. Вы же прекрасно понимаете, что из-за того, что мы с вами беседуем и из-за вашего желания встретиться с моей матерью Служба охраны конституции переполошится, явится к матери и станет давить на нее.

Ю. Т.: Мне, например, неизвестно, прослушивает ли Служба охраны конституции наши с вами разговоры. Но не думаю, что оно станет осложнять жизнь вашей матери только за то, что я с вами беседую. Если я, как публицист, беседую с гражданином Германии, и у меня из-за этого возникнут какие-то трудности, в этом случае опасаться придется как раз Службе охраны конституции.

Абу Катада: Я лично ничего не имею против, если уж вам так захотелось. Пожалуйста, связывайтесь с моими родителями, с моими бывшими друзьями, знакомыми, с родственниками и так далее. Посмотрим, что из этого получится.

Ю. Т.: Я могу получить от вас номера телефонов, адреса?

Абу Катада: Я вышлю вам по электронной почте адрес.

Ю. Т.: У вас есть друг, который, по вашему мнению, понимает вас. Вот с ним мне тоже хотелось бы встретиться.

Абу Катада: У меня был довольно узкий круг друзей. Большинство прибыли сюда вместе со мной или чуть позже. Так что говорить вам, по сути, не с кем. А вот адрес электронной почты моей матери я вам только что выслал.

Ю. Т.: Вы говорили, как дурно обходились с мусульманами на Среднем Востоке, в Аравии. Но вы ведь немец. С вами-то лично никто дурно не обращался.

Абу Катада: В Германии?

Ю. Т.: Да.

Абу Катада: Да вы просто понятия не имеете о том, как они обращаются. Представьте себе, пять утра, звонок в дверь, и на пороге стоят эти, из Службы охраны конституции. Вваливаются к вам в квартиру и забирают у вас компьютеры, мобильные телефоны, деньги и много чего еще. У меня, например, конфисковали пожертвования. Деньги до сих пор в полиции. Вот я и спрашиваю себя, что вы хотите сказать, задавая вопрос о том, обращались ли со мной дурно или нет в Германии.

Ю. Т.: Ну, в арабских странах недолго и погибнуть от бомб. Разве это сравнимо с тем, что тебя разбудят в пять часов утра?

Абу Катада: Войны в Ираке и Афганистане обошлись американцам в миллиарды долларов. Именно из-за них Америка не один год находится в кризисе. Вы только взгляните на такие города, как Детройт, например, – они же обанкротились. Где люди спорят с правительством или городскими властями о том, должна ли быть бесплатной питьевая вода, или же ее можно будет получить только за деньги. Где целые семьи вынуждены жить в палатках, потому что у них отобрали дома. Такое происходит как раз по причине неуемных расходов правительства на ведение войн. Так как Германия тоже решила ввязаться в войну в Афганистане, вооружает курдов, и в Германии тоже пропасть между богатыми и бедными непрерывно растет. Настанет день, когда и в других странах людям надоест все это, они дадут волю агрессии. А уж козла отпущения найдут, можете быть спокойны. Как Гитлер в свое время в евреях. На очереди мусульмане. Видели, как мусульманку зарезали прямо в зале суда?^[29] Изо дня в день учащаются случаи нападения на мусульман. В Бельгии, во Франции это происходит чуть ли не ежедневно. Не говоря уже об Англии. Если из-за этих войн жить становится все труднее, люди просто одичают в конце концов. И начнут массовую резню мусульман.

Ю. Т.: Сменим тему: какова роль курдов в этой войне?

Абу Катада: Они играют роль как бы наземных сил Запада. Хотя вот уже десять лет Курдская рабочая партия находится в черном списке террористических организаций. А теперь курды срочно понадобились как пехотинцы. «Свободная сирийская армия», как изящно выразился Обама, кучка булочников, мясников и фермеров, понятия не имеющих о войне. Дай им любую самую простейшую винтовку, они не будут знать, как с ней обращаться. Большинство вообще слыхом не слыхивали, что такое война и с чем ее едят. Зато коррупция в их рядах – это просто что-то невероятное! Все снаряжение, которое нам нужно, мы приобретаем у «Свободной сирийской армии». Естественно, возникает вопрос: как такое может быть? Ведь оружие поставляют американцы и западные державы. Вот незадача. А денежки они кладут себе в карман. В общем, дурачат западные правительства, как хотят.

Ю. Т.: И вы регулярно и в больших количествах закупаете вооружения у «Свободной сирийской армии»?

Абу Катада: Покупаем время от времени. Не оружие, а боеприпасы. Оружие мы захватываем в качестве трофеев. Приедете к нам, сами убедитесь. Увидите, как наши бойцы расхаживают и с «G-36» и с «G3»^[30], и с другим оружием, потому что и курды тоже не отстают в этом смысле от «Свободной сирийской армии».

Ю. Т.: Продают и перепродают?

Абу Катада: Ну конечно. Деньги-то всем нужны.

Ю. Т.: Я думал, курды, получив оружие от Запада, направят его против вас, но уж никак не мог предполагать, что они станут его вам продавать.

Абу Катада: Кое-кто из них вовсю продает. В январе завершилось вооружение «Исламского фронта» Саудовской Аравии и Катара, чтобы те выступили против «Исламского государства». «Свободная сирийская армия» получала вооружение от Франции и некоторых других стран, от американцев тоже получала, и от других. С января мы с ними воюем. Если вы посмотрите на карту и сравните регион, который под их контролем, и регион под нашим контролем, тут же убедитесь, что воевать с ними нам особых хлопот не доставляет. Они уже потеряли изрядный кусок территории. Несколько деревень пока что контролируют. А из городов мы их изгнали, Хомс полностью от них очищен. У них еще остаются территории в Идлибе и в Латакии, и все.

Ю. Т.: Иными словами, в военном отношении «Свободная сирийская армия» для вас никакой угрозы не представляет?

Абу Катада: Мы – мухаджирины. То есть пришельцы из других стран. И прибыли сюда основать «Исламское государство» и принять за него мученическую смерть. А сирийцы из «Свободной сирийской армии» воюют за красивую жизнь. Мотивы слишком разные. Финансовые вливания США и стран Запада обеспечили им приемлемый уровень жизни. А если еще и оружием приторговывать, и боеприпасами, тогда жизнь вообще прекрасна. С какой стати сирийцам рисковать? Ради какой идеи? Сражаться с теми, кому смерть нипочем?

Ю. Т.: Когда вы в последний раз участвовали в боях?

Абу Катада: Ну, уже довольно давно.

Ю. Т.: Если я все же решу приехать к вам, как перейти границу? Меня же еще на границе задержат?

Абу Катада: Вы имеете в виду турок?

Ю. Т.: Сам не знаю. Может, и тех, кто нас сейчас прослушивает.

Абу Катада (смеется): Ну уж с немецкими властями сами разбирайтесь. Тут мы вам ничем не поможем. Но что касается пограничного перехода в Сирии, там у нас есть люди, которые все обеспечат.

Ю. Т.: А как с гарантиями? Будет в письме указано, что вы именем Аллаха клянетесь, что позволите нам вернуться и что с нами ничего не случится?

Абу Катада: Думаю, что можно будет и так написать. Но война есть война. Если вдруг упадет бомба на тот дом, в котором мы с вами окажемся, вы погибнете вместе с нами. На это мы никак повлиять не сможем.

Ю. Т.: Пришлите мне письмо. Как только я получу ваше приглашение с гарантиями, которые мы с вами обсудили, подыщу себе ассистента-видеооператора. Думаю, что найти такого не составит труда. Журналисты никогда не против познать кусочек жизни, ранее неизвестной. Как, впрочем, и я.

Абу Катада: Ваш помощник будет пользоваться теми же гарантиями, что и вы. Думаю, что это в уточнениях не нуждается. Но мы обязательно должны заранее знать, из скольких человек будет состоять ваша группа.

Ю. Т.: И под финал вопрос о боевой стратегии ИГ. В чем она заключается? Раньше вы вели партизанскую войну. Теперь у вас на вооружении современные танки. Вы проводите наступление как регулярные армейские части или до сих пор ведете партизанскую войну?

Абу Катада: Если есть в распоряжении определенные средства, мы их используем. Мы ведь не только называем себя «государством», мы и действуем как государство. К нему относится и регулярная армия. Каждый, кто прибывает к нам, считается солдатом. Не так, как на Западе, где в армию попадают лишь избранные. Мы захватили в качестве трофеев в Сирии и Ираке около 200 танков. Естественно, мы используем их.

Ю. Т.: И у вас достаточно механиков-водителей?

Абу Катада: Вот с этим, увы, проблема. Танков больше, чем водителей, и самолетов больше, чем летчиков. Пока.

Ю. Т.: Сколько у вас самолетов?

Абу Катада: Мы захватили 10–15 реактивных самолетов, позволяющих нам беспрепятственно летать над территорией Ирака. Это что касается воздушной войны. Но пилотов, честно говоря, маловато. Трудно их отыскать.

Ю. Т.: Вы успели узнать, изменилось ли отношение ИГ к федеральному правительству Германии, после того как немцы стали продавать оружие курдам?

Абу Катада: Да! Вчера аль-Аднани, спикер ИГ, опубликовал последнюю речь. В этой речи содержится призыв «Исламского государства» к мусульманам стран Запада выступить против населения этих стран.

Ю. Т.: То есть выступить и против населения Германии?

Абу Катада: Это результат того, что эти государства Запада, включая и Германию, вмешиваются в наши дела. Германия входит в состав коалиции.

Ю. Т.: Это может привести к тому, что немецкими салафитами займутся вплотную. Потому что среди них масса сочувствующих вам. Хоть салафиты и решительно отвергают насилие.

Абу Катада: Как раз об этом я и говорю. Это лишь вопрос времени, когда правительство перейдет к жестким мерам, и эхо борьбы с нами докатится и до мусульман. И все зашатается. Ну что же, посмотрим, что из этого получится. Мы давно ожидали, что тональность в отношении мусульман в странах Запада станет резче. В конце концов, каждый решает сам. Как выразился Буш, либо вы за американцев, либо за террористов. Наш эмир согласен с этим утверждением. Наступит время, и никаких промежуточных позиций не останется – тот, кто не с нами, тот против нас. А так называемые умеренные мусульмане в Германии! С их предостережениями относительно «Исламского государства»? Как мы можем расценивать подобные действия? Разумеется, они против «Исламского государства», против Корана и сунны, иными словами, против наших обычаев и нравов, разве не так? Это и есть отступничество! Предательство! Все эти так называемые мусульмане, выступающие с предостережениями, давно распрощались с исламом.

Ю. Т.: Это означает, что в Германии следует ожидать атак ваших людей?

Абу Катада: Не думаю, что кто-то, возвратившись в Германию, будет совершать теракты. Я считаю, что что-то предпримут те, кто там остался.

А дойдет ли дело до взрывов подложенных бомб, в этом я сомневаюсь. Ну, может быть, какие-то отдельные акции.

Ю. Т.: Все, кто уважает ислам и считает его одной из основных мировых религий, отныне объект ваших угроз. Но им трудно будет в это поверить. Я, например, не один год пытаюсь доказать, что ни один немец до сих пор не стал жертвой так называемого «исламского терроризма». А ваш призыв автоматически превращает любого мусульманина Германии в вашего соучастника и подозреваемого. И на студента из Турции или турка-зеленщика будут смотреть с бо?льшим подозрением, чем раньше. Вы своими действиями миллионам людей создаете массу проблем. Вы на самом деле многое разрушаете.

Абу Катада: Рано или поздно решение придется принимать. Я имею в виду, что те самые зеленщики, что огурцами торгуют, и так называемые умеренные мусульмане уже все для себя решили, и давно. И для них не составит особого труда признать, что, мол, да, мы уже давно порвали с исламом, что мы просто прикидывались, что следуем ему.

Ю. Т.: Большинство мусульман из тех, кого я знаю в Германии, убежденные люди.

Абу Катада: Убежденные в чем?

Ю. Т.: Вероятно, они не сторонники вашей модели ислама, но они верят в Аллаха, верят в справедливость добра и отрицают зло. Они верят, что как мусульмане они имеют определенные обязанности. И я на самом деле знаю очень многих истинно верующих мусульман.

Абу Катада: Если такой человек так отчаянно пытается творить добро и избегает дурных вещей, если он утверждает, что делает все это во славу Аллаха и так далее, а потом, невзирая ни на что, идет на выборы, голосует или призывает к участию в демократических выборах, призывает поддаться демократии, это означает, что речь идет об отступнике, изменнике, предавшем ислам. Он уже не в мире веры в единого Бога. Он предоставляет другим право издавать законы. А издавать их может только Аллах. Это и называется предательством ислама, отходом от него. Эти люди – больше не мусульмане. Как я уже говорил, многие уже давным-давно решили для себя, на чьей они стороне.

Глава VI. Мать джихадиста

Серое, неприветливое октябрьское утро. Мы стоим в Дюссельдорфе на берегу Рейна. На парковку въезжает неприметный автомобиль. В сидящей за рулем женщине я мгновенно узнаю фрау Э. – мать Кристиана. Ее печальный взгляд говорит очень о многом. И она сразу же узнает меня. Махнув ей рукой, я подхожу ближе.

Женщине чуть за шестьдесят, у нее вьющиеся седовато-русые волосы. Вид у нее измученный. Едва взглянув на эту женщину, ты сразу понимаешь, какими нелегкими были для нее последние годы. Мы идем вдоль Рейна. Пройдя пару сотен метров, усаживаемся на скамейку. Фрау Э. не только производит впечатление человека измученного, она на самом деле без сил. Если бы она могла, если бы у нее оставались силы, она непременно бы увиделась с сыном, с ноткой отчаяния заявляет она. Возможно даже, что осталась бы на какое-то время с ним. Потому что, как любая мать, тревожится за него и желает знать, как и чем он живет. Об этом она не раз писала ему по электронной почте. Но сейчас, по словам Кристиана, поездка сопряжена с опасностью. А фрау Э. из-за проблем со здоровьем не может разъезжать, ибо неизбежно станет обузой. Она это хорошо понимает.

Вот ее история. Передаю сказанное ею, не изменив ни слова. Она рассказывает, что в последние годы ей пришлось много общаться с журналистами, которым стало известно, что ее сын Кристиан находится в Сирии и воюет на стороне ИГ. Но она не позволила втянуть себя в дискуссии относительно ее сына. Она никогда не предаст Кристиана. Кроме того, их семье пришлось очень нелегко. Когда стало известно, что Кристиан в Сирии сражается за ИГ, на семью обрушился целый шквал писем-угроз, оскорбительных посланий, кто-то исцарапал их автомобиль. Их в глаза оскорбляют – на улице, в магазинах. Фрау Э. продолжает звать своего сына по имени, данному ему при рождении, – Кристиан. И не желает знать никаких других. Он для нее был и остается Кристианом, но не джихадистом Абу Катада.

И хотя фрау Э. наотрез отказывается давать кому бы то ни было интервью, что-то подсказало ей встретиться сегодня с нами. Ее внутренний голос произнес: «Сходи и встреться с ними. Ничего страшного». Конечно же, она обо всем сообщила сыну. В ответном сообщении он подтвердил, что Фредди и мне довериться все же можно. Поэтому он и дал им ее адрес. Четыре часа мы просидели на берегу Рейна, беседуя о Кристиане. Во время этого разговора фрау Э. несколько раз не могла удержаться от слез. Как матери, ей все это невыносимо тяжко. Она всегда будет любить своего сына, и неважно, что с ним произошло.

С самого детства Кристиан был очень любознательным. «Мама, а что такое смерть?» – мог он спросить. И вообще задавал вопросы, на которые и не сразу ответишь. Когда Кристиан был ребенком, она много ему читала. Он обожал книги серии «Что есть что?», просто проглатывал их. Ведь если ты чего-то не знаешь, обращаешься к книгам. И учителя Кристиана, и его евангельский пастор поражались, сколько вопросов задает этот мальчик. Но церковь не могла дать ответы на его вопросы. И Кристиан был очень разочарован этим. Настолько разочарован, что незадолго до конфирмации решил вообще не идти на торжество. И не надо ему ни от кого никаких подарков. Уж лучше он сам попытается найти ответ на то, что его волнует.

Фрау Э. всегда поощряла в нем любознательность и стремление расширить кругозор. Кристиан был одаренным мальчиком. Настолько, что его даже решили отправить в одну из элитных школ для особо одаренных. Однажды Кристиан увидел, как на школьном дворе один ученик, постарше, зверски избил другого ученика, помладше. Кристиан ввязался в драку и крепко наподдал обидчику. Но невзирая на то, что и ему от того досталось, его все же исключили из школы для избранных, и он вернулся в обычную.

Кристиан всегда и во всем был заводилой, язык у него был подвешен весьма недурно, да и с общением проблем не возникало. Он всегда вступался за тех, кто стал жертвой несправедливости. И это сильно осложняло ему жизнь.

Когда однажды директор школы, желая наказать одного ученика, мусульманина, выбросил в окно сотовый телефон мальчика, Кристиан был возмущен до предела. Почему мусульманина наказали строже, чем остальных? Кристиан посоветовал директору выбросить в окно и телефоны остальных, включая и его, Кристиана. Ведь не только этот мальчик-мусульманин пользовался телефоном на занятиях. И когда этого мальчика исключили из школы, Кристиан потребовал, чтобы и его тоже исключили. Кончилось это серьезной стычкой с учителем, и Кристиана в самом деле выгнали из школы.

Но готовность вступиться за других способствовала тому, что у Кристиана появилось много друзей. Он любил сборища, любил жарить мясо на костре, часто приглашал полный дом гостей. И тогда начинались многочасовые разговоры о Боге и окружающем мире. Мать не оставалась от них в стороне.

Однако нередко на Кристиана нападали периоды безотчетной тоски. Несколько лет назад он как-то вернулся домой вечером, печально взглянул на нее и сказал: «Мама, я тебя очень люблю, но все равно иногда чувствую себя невыносимо одиноким». Все эти годы ему не хватало отца. Того, кому он мог довериться, с кем мог бы поделиться мыслями, того, кто послужил бы ему примером. Кристиан часто виделся с отцом, но они не были по-настоящему близки, и юноша страдал от одиночества. Отец ничего для сына не жалел, никогда не забывал подарить ему что-нибудь, но душевной близости между отцом и сыном не было.

В молодости Кристиан много занимался спортом. На протяжении многих лет он занимал первые места в состязаниях, играл за команду «Нойс» в хоккей с шайбой. Он был отнюдь не лишен амбиций – стремился стать профессиональным игроком, и все шло к тому, что его планам суждено было осуществиться. Но однажды в возрасте 17 лет он во время игры едва не лишился большого пальца. Связки оказались порваны. На карьере хоккеиста пришлось поставить крест. Для Кристиана это означало падение в пропасть и полную утрату мотивации.

Однажды его лучшего друга Мелека должны были депортировать на родину. Власти объявили его в розыск, но Кристиан каким-то образом помог ему скрыться и разместил на квартире матери. «Мама! Мы должны ему помочь!» Кристиан вынашивал планы тайно перебросить его на два года на Сицилию. Но незадолго до отъезда в квартиру постучалась полиция. Мелек был арестован и депортирован.

Два года спустя Кристиан пережил крушение первой серьезной любви. Они с Сабиной^[31] несколько лет были вместе. Когда она решила поставить точку, Кристиан двое суток рыдал у матери. Он был на грани нервного срыва. Вот тогда, по словам матери, все круто изменилось в жизни Кристиана. Его персональный мир рухнул в одночасье. Мать никогда не видела его таким подавленным. «Если бы они были вместе с Сабиной, все было бы совершенно по-другому».

Конец спортивной карьеры и крах на личном фронте до неузнаваемости изменили Кристиана. Он попросил мать достать ему два экземпляра Корана. Один на немецком, другой на арабском языках. Перед этим одна из знакомых матери, мусульманка, предупредила: «Если хочешь серьезно разобраться в Коране, для этого необходимо изучить арабский язык».

Кристиан тут же взялся за арабский. И, надо сказать, весьма успешно. Он просто впитал этот язык в себя. Вскоре он читал Коран в подлиннике. Кристиан все больше и больше интересовался исламом и стал регулярно посещать мечеть. Однажды он решил поехать в Египет, в Александрию, и там поступить в исламский университет для приезжих. Вернувшись примерно полгода спустя в Германию, Кристиан отказался от весьма выгодной должности, предложенной ему одной из страховых фирм. Теперь он, в стремлении сохранить самостоятельность, занялся индивидуальным предпринимательством – продавал компьютерное оборудование и программное обеспечение. В один прекрасный день ему было предъявлено обвинение в финансовых махинациях. Вины он не признал и отделался легким испугом.

Тут фрау Э. всерьез обеспокоилась за судьбу сына, который со страстью неофита отдавался новой религии. Отрастил бороду, изменил и манеру одеваться. Отныне Кристиан носил исключительно черную одежду или традиционные мусульманские одеяния. Его новая подружка никак не могла уразуметь, что с ним происходит. И однажды поставила вопрос ребром: либо я, либо ислам. Когда Кристиан отказался делать выбор, девушка сама порвала отношения с ним.

В 2011 году Кристиан вместе со своим приятелем Робертом Б. отправились в Англию на ежегодную встречу «Братьев-мусульман».

В Дувре на пограничном пункте их обоих арестовали. Им было предъявлено обвинение в подготовке терактов. В качестве доказательств полиция предъявила тексты на ноутбуке Кристиана, статью о джихаде и инструкцию по изготовлению взрывных устройств. Однако Кристиан заявил, что сохранил эти файлы лишь из чистого любопытства. Мол, никакой он не террорист. Кристиана и Роберта Б. судили по обвинению в хранении материалов экстремистского характера и руководства для изготовления взрывных устройств. Кристиан получил 16 месяцев тюрьмы.

Для семьи Э. это означало начало черного периода. Ночные обыски – полиция конфисковала во время одного из таких обысков несколько сотовых телефонов, ноутбуков, флеш-памяти и так далее. Изменилось и отношение знакомых и соседей. В воздухе повисла враждебность. В конце концов фрау Э. была вынуждена сменить место жительства.

Когда Кристиан освободился по УДО и вернулся в Германию, он все сильнее и сильнее уходил в себя. Спал до полудня, почти не выходил из дому, разве что на вечерние встречи. Работу он бросил. Ему хотелось посвятить себя чему-то совершенно новому. Чему, этого он тогда еще не знал. Но все вертелось вокруг ислама. Началась война в Сирии, по всем телепрограммам показывали страшные сцены. Времени смотреть телевизор было у Кристиана достаточно. И однажды Кристиан просто исчезает из Германии. Не попрощавшись, не предупредив никого. Пару месяцев спустя стали циркулировать слухи, что он в Сирии. Позже один из его друзей подтвердил это – да, Кристиан направился в Сирию.

После года неопределенности фрау Э. не выдержала и стала искать сына на Facebook. Да, но как его зовут теперь? Явно не Кристиан. Она вводила в поисковик не один десяток мусульманских имен, пробовала отыскать и его друга по прежней фамилии. И она все же нашла кое-кого по имени Абдул Мелек, который, судя по всему, находился в Сирии. Женщина не сразу решилась обратиться к нему, но в конце концов, собрав все свое мужество, обратилась. «Кристиан, это ты?» На следующий день пришел ответ. «Да, это я».

Они стали переписываться, хоть и нечасто. «Кристиан, возвращайся домой! Возвращайся!» Больше всего на свете фрау Э. жаждет возвращения сына домой. Она уже несколько лет не видела его. «Если бы я могла тогда хотя бы обнять тебя на прощание!»

Когда мы провожаем ее до машины, женщина плачет навзрыд.

Глава VII. Уточнение деталей поездки

Несколько дней спустя, 23 октября 2014 года, Абу Катада снова звонит по Скайпу. Мы обмениваемся несколькими словами о моем посещении его матери. Мне не хотелось создавать ей дополнительные трудности, потому было опасение, что разговор подслушивался. Вот краткий отчет о последних переговорах с Абу Катада перед поездкой в ИГ.

Юрген Тоденхёфер: Вы сейчас редко бываете в Сети. Поэтому мы не продвинулись вперед. По-моему, это прискорбно.

Абу Катада: Да, все тянется несколько дольше, чем планировалось.

Ю. Т.: Скоро в Сирии похолодает.

Абу Катада: Это правда, но пока днем все еще по-настоящему комфортно, градусов 25 или около того. Вы получили письмо?^[32]

Ю. Т.: Да, Фредерик получил. Я просто хотел еще раз сказать: я очень хочу приехать. Меня интересует, кто вы – террористы-повстанцы или же действительно пытаетесь создать государство. Публично это редко обсуждается. Но мне нужны надежные гарантии безопасности. Здесь я вижу единственную возможность – придать гласности ваше приглашение, включая гарантии нашей безопасности. Таким образом вы продемонстрируете свои обязательства мировой общественности. Лично к вам у меня недоверия нет. Мы с вами в общей сложности проговорили уже около восьми часов, я познакомился с вашей матерью, с ней познакомился и Фредерик. Но я не чувствую себя в безопасности. И я не смогу привлечь ни одного квалифицированного и опытного журналиста. Что вы думаете по этому поводу?

Абу Катада: Проблема в том, что у нас больше нет официальных средств массовой информации. Твиттер постоянно блокирует наши аккаунты. Мы пытаемся перейти на другие сайты социальных сетей, но и там творится в принципе то же самое. Ежедневно, иной раз ежечасно, их удаляют. В настоящее время у нас вообще нет СМИ, через которые мы могли бы официально объявить о вашем визите.

Ю. Т.: А есть возможность передать приглашение вместе с гарантиями кому-нибудь из авторитетных в мусульманском мире деятелей? И не обязательно через тех, с кем ваши политические взгляды полностью совпадают.

Абу Катада: Например?

Ю. Т.: Ну, я имею в виду кого-нибудь, кого знают в ИГ, и кто может, получив письмо, опубликовать его в случае возникновения кризисной ситуации.

Абу Катада: Вы уже получили письмо от верховной власти, от Канцелярии халифа. Халиф лично одобрил вашу поездку. Мы обязуемся соблюдать все условия. Даже если на меня упадет бомба. Но как мне представляется, ни вашей семье, ни вашим друзьям, которые, вероятно, в курсе происходящего, огласка в средствах массовой информации явно не пойдет на пользу.

Ю. Т.: В любом случае главная проблема остается, и заключается она в том, что никто не может доказать подлинность этих гарантий. Ведь на самом деле все может оказаться пустышкой. И вам, по-видимому, следует избрать нечто более убедительное. В конце концов, дело касается жизни и здоровья.

И у меня есть еще два вопроса по существу. Первый: сколько ваших бойцов захватили Мосул. По моим оценкам, их было две тысячи. Но из-за этих якобы слишком низких цифр меня публично раскритиковали.

Абу Катада: Две тысячи? Нет! В захвате Мосула участвовало сто восемьдесят три человека. Многие не могут себе этого представить. Нам нужны не великие армии. А вера в нечто гораздо большее. В Аллаха. Вам это трудно понять. Вы говорите о мирском. Мы говорим о духовных событиях. Могу вам рассказать такое, что вам покажется совершенно немыслимым. О том, как мы, например, наступали на Анбар. Иракская армия попыталась остановить наших братьев. Их обстреливали из тяжелой артиллерии. Наши бойцы хотели где-то укрыться. Впереди они разглядели несколько домов. И побежали к ним со всех ног, чтобы просто укрыться от разрывов. А иракцы? Они подумали, что те их атакуют, перепугались и обратились в бегство. Аллах всегда с нами.

Ю. Т.: Второй вопрос возник в связи с нашим последним разговором. Вы сказали, что шииты имеют возможность перейти в суннитский ислам. Если не перейдут, их казнят. А как насчет христиан, не желающих платить джизью?

Абу Катада: То же самое.

Ю. Т.: То есть они тоже будут казнены?

Абу Катада: Да.

Ю. Т.: И то же самое касается и мусульман, которые не примут вашу разновидность суннизма?

Абу Катада: Здесь по исламским законам ситуация иная. Шииты рассматриваются как отступники от ислама. Из-за их многобожия, почитания могил и многого другого непонятного, что они творят. Они не имеют возможность уплатить джизью. В отличие от христиан и евреев у шиитов только два варианта. Либо они принимают ислам и добровольно раскаиваются в содеянном, либо погибнут.

Ю. Т.: Это относится и к мусульманам в Германии? Вы подвергали критике то, что мусульмане Германии смешивают религию с демократией и секуляризмом. И при этом считают себя истинными мусульманами. Если они теперь скажут ИГ, что ваша вера слишком строга, то их казнят?

Абу Катада: Именно так! Дело здесь обстоит достаточно просто. Если кто-то заявляет, что он мусульманин, но в то же время и демократ, он уже не мусульманин. Быть мусульманином – значит быть послушным Аллаху. Одно из 99 имен Аллаха «аль-Хаким». Что означает «судья, устанавливающий законы». Никто не вправе присваивать себе право, принадлежащее Аллаху. Если кто-то издает закон, он покушается на всесилие Аллаха. А это и есть отступничество! Как некто может утверждать, что он мусульманин, если узурпирует божественное право принятия законов? И становится отступником? Принцип очень прост. Без особой философии.

Ю. Т.: Находясь в «Исламском государстве», получу ли я возможность обсудить эти вопросы с компетентными людьми?

Абу Катада: Конечно! И хорошо, что вы об этом заговорили сейчас. Лучше всего заранее составить небольшой список. Того, что вы планируете. С кем встретиться, какие учреждения посетить и т. д. Тогда я еще до вашего визита передам его по инстанциям, и посмотрим, что удастся сделать.

Ю. Т.: Кто по национальности руководитель отдела средств массовой информации?

Абу Катада: Этого я вам сказать не имею права. (Смеется.) Руководитель отдела средств массовой информации в любом случае не Абу Тальха аль-Альмани, как написано в Википедии. Но больше ничего я вам сказать не могу.

Ю. Т.: Смогу ли я, находясь в «Исламском государстве», ходить по городу один?

Абу Катада: Я думаю, что рядом с вами будут люди, которые будут вас там охранять. Мы не хотим, чтобы кому-то, кто вас знает или слышал о вас, взбрело бы в голову расправиться с вами, и так далее, и вся наша договоренность провалилась бы. Поэтому с вами всегда будут два человека. Конечно, они не будут следить за каждым шагом. Но я думаю, если вы куда-то пойдете, кто-то будет поблизости.

Ю. Т.: Но я смогу поговорить с людьми, не стоя под дулом автомата?

Абу Катада: Да, конечно. Вы сможете поговорить с людьми. Вы уже видели корреспондента Vice News, который говорил в мечети с людьми.

Ю. Т.: Вы вроде говорили о том, что, мол, кто-то без вашего на то согласия общался с западноевропейцами. Речь шла даже якобы об интервью.

Абу Катада: Да, да, о неофициальном. Для Би-би-си. Через Скайп. Не знаю, видели ли вы его или нет. Увы, проблема в том, что некоторые суются туда, куда их не просят. Но все они наказаны.

Ю. Т.: А смогу ли я остановиться в отеле? Чтобы мы не путались друг у друга под ногами.

Абу Катада: Дело в том, что у нас больше нет отелей. Было несколько, но теперь все они служат административными или жилыми зданиями.

Ю. Т.: Где я смогу пересечь границу?

Абу Катада: Приезжайте в турецкий город Газиантеп. На такси или на автобусе. Остальное мы возьмем на себя. Мы заберем вас.

Ю. Т.: Я должен еще раз вернуться к разговору об Айн-эль-Арабе^[33]. В городе много журналистов. Они утверждают, что вы контролируете город всего на 30 %.

Абу Катада: Иншалла^[34], через несколько дней вы очень сильно удивитесь. Когда мы возьмем весь город. Если, конечно, американцы прежде не сровняют его с землей.

Ю. Т.: Но почему вам так важен этот город? Вы там уже столько бойцов потеряли.

Абу Катада: Курдские «Пешмерга» в Ираке – союзники США со времен Саддама Хусейна. А географически Айн-эль-Араб расположен в центре нашей территории. У Курдской рабочей партии бойцы очень стойкие. Мы сказали себе: «Отлично, мы прогнали со своей территории всех нусайритов^[35]. Сделаем то же самое с Курдской рабочей партией, а затем пойдем дальше».

Ю. Т.: Я не могу понять ваше решение с точки зрения стратегии. Партизаны, сосредоточившие в одном месте столько сил, которых легко можно подвергнуть массированной бомбежке, – это очень странно.

Абу Катада: Здесь снова четко просматривается лицемерие Запада. Теперь Курдская рабочая партия и ее сирийская ветвь «Отряды народной самообороны» – западные союзники. Хотя официально они во всем мире признаны террористическими организациями. В первую очередь немцами и американцами. И тем не менее те поставляют им оружие и военное имущество, и это еще не все. Есть вещи, о которых даже я далеко не все знаю. Кстати, мы уже захватили в качестве военных трофеев первые ручные гранаты, первые пулеметы «MG36»! И несколько переносных противотанковых ракетных установок «Милан». Все ваше оружие в конце концов оказывается у нас. Так что, продолжайте в том же духе. Мы его все равно захватим.

Ю. Т.: Итак, на сегодня это было все. Самое важное сказано. Мы получили гарантию, подлинность которой можно проверить. Несомненно, это абсолютно профессионально. Я с вами свяжусь. Как видите, я уже начал отращивать бороду.

Через несколько дней, 2 ноября 2014 года, новый разговор:

Ю. Т.: Где вы?

Абу Катада: В Ракке.

Ю. Т.: Мой компьютер показывает, что вы в Турции.

Абу Катада: Возможно.

Ю. Т.: Но вы действительно не собираетесь сейчас завоевывать Турцию?

Абу Катада: Всему свое время.

Ю. Т.: Но, говорят, турки ваши тайные союзники.

Абу Катада: Как они могут быть нашими союзниками, если связаны с американцами?

Ю. Т.: Они не по своей воле. Их заставляют. Как и вы, они всегда ненавидели «Пешмерга».

Абу Катада: Теперь они пропустили лишь бойцов Курдской рабочей партии.

Ю. Т.: Да, потому что на них оказывалось слишком сильное давление. Америкой. Турция – член НАТО. В ответ на ваше предложение я послал вам по электронной почте письмо о том, как мы можем подтвердить подлинность вашего приглашения. И сейчас хотел бы получить ответ.

Абу Катада: Я переговорил об этом со своим начальником. «Аль-Джазира» и «Аль-Арабия», которые вы упомянули, определенно не подходят. Можем предложить вам опубликовать ваше приглашение на соответствующих своих аккаунтах в Твиттере.

Ю. Т.: Но ваши аккаунты в Твиттере постоянно меняются. Потому вы всегда сможете сказать, что то, что появилось в Твиттере, опубликовано не вами. А если я отдал бы письмо для публикации в «Аль-Джазиру»?

Абу Катада: Почему обязательно в «Аль-Джазиру» или в «Аль-Арабию»? Дело в том, что они нам не подходят как первоисточники. Мы с ними не сотрудничаем. Потому что это великие обманщики, которые имеют слишком большое влияние на отдельных арабов. Что касается других агентств или телевидения, никаких проблем. Вы и там можете опубликовать. Или же на вашей странице в Facebook.

Ю. Т.: Будут ли беседы с другими членами ИГ, кроме вас? Я заинтересован не в поверхностном знакомстве с вашей организацией, мне хотелось бы описать то, что происходит на самом деле. Есть ли другие, у которых свое понимание?

Абу Катада: Что касается определенных сфер, вы встретитесь с серьезными людьми. Однако не думаю, что удастся поговорить с Абу Бакром аль-Багдади или Абу Мухаммадом аль-Аднани.

Ю. Т.: Почему не удастся?

Абу Катада: Для себя мы не видим в этой встрече абсолютно никакой нужды. Или в интервью. Наши намерения и без того ясны и очевидны. Поэтому для того, чтобы что-то уточнить, вам не обязательно встречаться с руководством и брать у него интервью.

Ю. Т.: Я считаю, что многие политики как раз в интервью говорили то, что мир раньше не понимал. И многого добивались. Будет ли возможность вблизи увидеть боевые действия?

Абу Катада: Если хотите, то да. Может быть, вы сможете поехать в Айн-эль-Араб и посмотреть все на месте, если до этого все не решится.

Ю. Т.: Туда можно будет просто поехать?

Абу Катада: Да, конечно, это на нашей территории, а у нас все свободно и все открыто. Вы можете подъехать к передовой, если захотите.

Ю. Т.: Как далеко Айн-эль-Араб от Ракки?

Абу Катада: Точно не знаю, но я думаю, что это примерно в двухстах километрах. Два с половиной часа на машине, можно посчитать.

Ю. Т.: До сих пор очень немногие знают, что я еду в ИГ. Но эти немногие неизменно говорят мне две вещи. Во-первых, вы никогда не сможете там говорить свободно, и никогда не получите прямого ответа. А во-вторых: что им от вас надо? Им что-то от вас надо. Как вы можете туда так просто поехать?

Абу Катада: Конечно, вы сможете говорить с людьми, и никто не будет стоять над душой или давить на вашего собеседника. Когда приедете, быстро убедитесь, что в городе очень много мухаджиринов, то есть иностранных боевиков. Даже если вы пойдете один, кто-то из нас всегда будет рядом.

Ю. Т.: Я еще задал вопрос о проживании.

Абу Катада: Мы подготовили квартиру, там есть все, что вам нужно. Безусловно, готово все. Как я уже говорил, гостиницы у нас, к сожалению, нет. Все имеющиеся служат для других целей. Из-за терроризма туризм мертв.

Ю. Т.: Что-что вы только что сказали? Терроризм мертв?

Абу Катада: Нет, именно терроризм процветает.

Ю. Т.: Значит, в данный момент туристов немного?

Абу Катада: Нет, не так много.

Ю. Т.: Нетрудно понять. Вы не против, если я буду поддерживать контакты с заграницей, когда я буду у вас?

Абу Катада: Думаю, что препятствий не будет. Интернет-кафе полно.

Ю. Т.: Сколько у вас сегодня бойцов? Потому что называют разные цифры. Тридцать пять тысяч?

Абу Катада: Честно говоря, не могу вам сказать точно. Мы сами полагаем, что цифры организации Human Rights Watch всегда достаточно точны. На протяжении всего конфликта Сирии. Я не знаю, где именно они узнают такие цифры. Но, в отношении убитых или раненых их статистика неизменно верна. Называют ли они также число бойцов, я не знаю.

Ю. Т.: Теперь мы должны обсудить точную дату. В своем электронном письме вы писали, что несколько дней назад Ракка подверглась яростной бомбардировке. Повлияет ли это негативно на поездку?

Абу Катада: Не совсем так. Разбомбили два здания. Неподалеку от того места, где я живу. Поэтому мы потеряли много времени. Прежде всего по соображениям безопасности. Что касается нынешней ситуации, она такая же, как раньше. Бомбил Асад. Теперь он немного отступил и сосредоточился на Алеппо. Вместо него нас сейчас бомбят американцы. Все почти так, как и раньше.

Ю. Т.: Я должен принять какие-то меры, чтобы не определили мое местоположение? Американцы?

Абу Катада: Да. Не будет ничего хорошего, если они смогут отслеживать меня с точностью до метра. Это скажется на вашей безопасности.

Ю. Т.: Я не думаю, что вы должны принять какие-то меры, не знаю. Мобильных телефонов и сотовой связи у нас нет. Можно связываться через интернет-кафе?

Абу Катада: Да. Не думаю, что американцы будут специально бомбить какие-либо интернет-кафе.

Ю. Т.: Критика ИГ с каждым днем становится все жестче. Политиков и средства массовой информации возмущают обезглавливания вами людей, говорят о насильственных браках и изнасилованиях. Имеют ли место насильственные браки, и как реагирует руководство ИГ на случаи изнасилований?

Абу Катада: Как всегда, вопрос в том, что имеется в виду. И политики, и средства массовой информации в настоящий момент говорят о каких-то сексуальных рабынях, обезглавливаниях или о тому подобном. Обезглавливания точно есть. В зависимости от того, какое преступление совершено, преступнику отрубают голову или руку. Я имею в виду, что сейчас вам все это должно быть известно из практики других, до известной степени союзных, стран или, возможно, из истории и тому подобное. И рабство в исламе в наше время снова возрождено.

Ю. Т.: У вас тоже?

Абу Катада: Да, конечно. Мы считаем себя «Исламским государством». У нас есть определенная власть, которую мы применяем в наших регионах и на территориях, которые мы захватываем. Применяются все предписанные исламом законы. А в некоторых случаях ислам дозволяет рабство в отношении немусульман. Например, под этот закон подпадают езиды.

Ю. Т.: Они обращены в рабство?

Абу Катада: Да.

Ю. Т.: И христиане?

Абу Катада: У христиан есть возможность платить джизью и принять ислам, иначе они будут убиты. А их женщины будут обращены в рабынь.

Ю. Т.: Обращены в рабынь или насильно выданы замуж?

Абу Катада: Насильно замуж не выдают, такого нет. Но сейчас все обстоит следующим образом: в Ракке большинство христиан платят джизью.

Ю. Т.: Что означает на практике быть рабом? Не получать денег за труд или иметь меньше прав?

Абу Катада: Все так же, как и раньше. У раба есть определенные права и определенные обязанности. Естественно, за труд он денег не получает, поскольку им теперь кто-то владеет. И этот кто-то должен заботиться о его содержании, питании, жилище, одежде и т. д., и он имеет возможность отпустить своих рабов. Если хозяин совершил правонарушение, судья в наказание может заставить его отпустить своих рабынь или рабов. Мне рассказывали, многие рабы перешли в ислам. Хозяева, которые участвовали во многих боях, и у которых было мало времени, вынуждены были поэтому отпустить почти всех своих рабов.

Ю. Т.: А что происходило, если имело место изнасилование? Насильника наказывали?

Абу Катада: Что вы подразумеваете под изнасилованием?

Ю. Т.: Принуждение женщины к сексу.

Абу Катада (смеется): Это всегда относительно. Что значит принудить? Что значит принудить, если она принадлежит кому-то как рабыня?

Ю. Т.: Согласно вашим представлениям изнасилование рабыни – не изнасилование. А что, если вы захватываете деревню, и там ваши бойцы насилуют женщину? На войне такое, к сожалению, случается.

Абу Катада: Если преступник схвачен на месте преступления, это классифицируется как развратные действия и блуд. Если при этом он женат, его приговаривают к смерти. Если не женат, он получает сто ударов плетьми. Но если она его рабыня, то тут, естественно, дело совсем другое.

Ю. Т.: Какова на сегодняшний день ваша политика в отношении Германии? В отдельных ведомствах Германии, таких как Федеральное управление уголовной полиции, Федеральная служба разведки и контрразведки, Федеральная служба охраны конституции, говорят о серьезной опасности террористических актов.

Абу Катада: Вам известно выступление Абу Мухаммада аль-Аднани, посвященное этой теме. И вы, наверное, в курсе того, что произошло в таких странах, как Канада, Филиппины, а также Алжир, где был убит француз. Все это реакция на призыв Абу Мухаммада аль-Аднани к населению начать действовать.

Ю. Т.: Вы рассчитываете и на теракты в Германии?

Абу Катада: Мы находимся в состоянии войны, а во время войны все ежедневно меняется. Раньше я думал, что в Германии вообще ничего не произойдет. Затем прозвучала речь Абу Мухаммада аль-Аднани, где он призывал к ударам по всем, кто участвует в коалиции. Теперь мы надеемся, что должно произойти нечто заметное, взрывы бомб или еще что-то в этом роде.

Если вы начали где-то войну, она в конечном счете перекинется к вам.

Ю. Т.: А кто может стать исполнителем? В Германии довольно много салафитов, отвергающих насилие. Они, видимо, все же не могут приниматься в расчет…

В этот момент связь снова прерывается. После многочисленных не слишком любезных электронных писем относительно условий и деталей поездки в четверг 13 ноября 2014 года, мы снова разговариваем по Скайпу.

Ю. Т.: Алло? Абу Катада? Да, теперь я вас хорошо слышу. Вы пишете раздраженные электронные письма! Я подобный тон не приемлю. Решение проблем, связанных с поездкой в вашу страну, зависит не от меня. В конце концов, речь идет не об увеселительной прогулке. И, кроме того, я не один. У других журналистов тоже есть требования и условия, и я их передаю. Сейчас я выскажу вам свою личную позицию. Мне очень хотелось бы вам доверять. Вам лично. В конечном счете моя единственная гарантия состоит лишь в том, что мы с вами договорились лично.

Абу Катада: Да, верно.

Ю. Т.: Предположительно, я собираюсь приехать через полторы-две недели. Видите? Я вам доверяю.

Абу Катада (смеется).

Ю. Т.: Не смейтесь, это не смешно. Просто вас, должно быть, радует, что я вам доверяю. Меня потом спросят: «И вы ездили в “Исламское государство”? Но вас же могли убить?» Поэтому я должен ясно дать понять семье и друзьям, что у нас есть принципиальная договоренность относительно условий безопасности. Поэтому вам не следует грубить, как в вашем последнем послании, да и в сегодняшнем тоже. Для этого нет оснований. И вам это не пристало.

Абу Катада: Хорошо. Но все это не только мое решение. На меня тоже сыплются упреки. И предписания, что мне следует говорить. Лично я надеюсь, что вы приедете и напишете непредвзятый репортаж. И тем самым мы сможем показать себя такими, какие есть. Вы завоевали определенную популярность среди мусульман в Германии, возможно, и в других странах. Но все это не просто мое единоличное решение. У меня есть начальство, и оно указывает мне, что делать, а что не делать.

Ю. Т.: Мне лишь хочется еще раз сказать: я всегда был с вами любезен, и вам следует отвечать тем же.

Абу Катада: Впредь постараюсь.

Ю. Т.: Было бы неплохо, если бы мы в воскресенье смогли договориться о деталях. О точном времени и месте прибытия и тому подобном. И если вы затем смогли бы мне также сообщить, что вы все-таки делаете публикацию в Твиттере. И когда. Это я также должен знать.

Абу Катада: Я опубликую письмо, которое мы вам отправили, и добавлю еще пару строк.

Ю. Т.: Если «Исламское государство» не опровергнет это приглашение, я буду считать, что оно подлинное и достоверное.

Абу Катада: Хорошо!

Ю. Т.: Вы знаете «Суфан Груп»?

Абу Катада: Это название ничего мне не говорит. Нет.

Ю. Т.: Американский аналитический центр. Я прочел опубликованный им 33-страничный доклад, посвященный ИГ. Очень интересно. У них, по-видимому, много подробной информации. Многое из того, что они написали, совпадает с тем, что вы мне рассказывали. В итоге они пишут, что явления, подобного «Исламскому государству», в наше время еще не было. Об этом пишет организация, которая напрямую подчиняется американскому правительству. Они часто получают заказы от правительства США. Мне это показалось любопытным.

Теперь вопрос совершенно иного порядка: халиф жив? Его эскорт атакован в Ираке. Говорят, он сильно пострадал.

Абу Катада: Он жив.

Ю. Т.: Ранен?

Абу Катада: Нет, даже не ранен. Если вы следите за иракскими средствами массовой информации, то должны привыкнуть, что они постоянно лгут. Это довольно дурацкое сообщение. Кто же из руководителей ИГ поедет с эскортом, да еще и через иракский контрольно-пропускной пункт? Странно, что американское правительство или американские СМИ подхватывают и передают такое. Обычно за это они не цепляются.

Ю. Т.: А Айн-эль-Араб? Курды заявляют, что ведут наступление.

Абу Катада: Не знаю, что они подразумевают под наступлением. В последних сообщениях, которые я получил, говорилось, что шли вперед, но были отброшены. То наступают, то снова отступают. Мне также доподлинно неизвестно, каковы там намерения курдов. Я считаю, что все уже сделали американцы, сровняв старый город с землей. Даже если мы сражение проиграем, курдам в этом городе достанется немного. У нас же хватит выдержки, как тогда в Ираке, когда мы несколько лет отступали. И пусть нам придется ждать еще год, два или три. Для нас это значения не имеет. Пути назад больше нет.

Ю. Т.: Вы сказали, что ждете от меня объективного освещения событий. Но я не могу гарантировать, что мои репортажи вам понравятся.

Абу Катада: Это другое дело. До тех пор пока в них не будет лжи, все в порядке. Да вы сами увидите все как есть. Если кто-то, например, пишет, что в Ракке «Исламское государство» убило пять человек за прелюбодеяние, то мы согласны. Даже если это и создает на Западе плохой имидж. Но если вы что-то выдумываете или распространяете заведомую ложь, тогда дело другое.

Ю. Т.: Мы уже неоднократно говорили о том, что я отношусь к ИГ весьма критично. Однако могу гарантировать, что нисколько не заинтересован в распространении сказок об ИГ. Никогда подобным не занимался. Вы знаете, что я был с талибами. И знаете, что во время войны в Ираке с американцами я был с «Национальным иракским сопротивлением». Так что я, между прочим, встречался с вашими предшественниками. Тогда они назывались «Исламское государство Ирака», ИГИ.

Абу Катада: Кто вам тогда присылал приглашение?

Ю. Т.: Никто. Тогда самой моей большой проблемой было перейти американскую линию фронта. В Рамади я был с участником движения иракского сопротивления, одним молодым студентом. Я написал о нем книгу. Она называется «Почему ты убиваешь, Саид?». Саид вообще не собирался становиться бойцом сопротивления. Но американцы убили сначала одного его брата, а потом и другого. А он из кухонного окна беспомощно наблюдал, как тот всю ночь истекал кровью. Так он стал бойцом сопротивления. Он взорвал БТР. У этих людей я пробыл неделю.

Вероятно, с нами поедет мой сын. Он будет снимать. Мы постараемся взять с собой еще одного человека. Но это не так просто. Никто не верит, что мы вернемся живыми.

В следующее воскресенье, 16 ноября 2014 года, мы беседуем снова:

Абу Катада: Алло! Вы меня слышите?

Ю. Т.: Мы вас слышим. Фредерик тоже здесь.

Абу Катада: Вы меня видите?

Ю. Т.: Да! Как погода?

Абу Катада: Сегодня здесь холодно.

Ю. Т.: Аэропорт прилета по-прежнему Газиантеп?

Абу Катада: Да, думаю, мы воспользуемся этим пограничным переходом, и вы перейдете границу там.

Ю. Т.: Насколько это далеко от аэропорта?

Абу Катада: Не знаю. Между Газиантепом и границей есть еще маленький городок, Килис. Думаю, это в часе езды от границы.

Ю. Т.: Вы приедете туда? На турецкую сторону?

Абу Катада: Лично я нет, наши люди.

Ю. Т.: Вас с ними не будет?

Абу Катада: Это было бы слишком опасно. Я рад буду вас приветствовать на другой стороне.

Ю. Т.: Удастся ли съездить в Мосул?

Абу Катада: Теоретически это возможно. Я не знаю, сколько времени вы хотите пробыть.

Ю. Т.: Мосул меня интересует, потому что я знаю город. Я был там. Поэтому смог бы сравнить прежнюю ситуацию с сегодняшней.

Абу Катада: В принципе это не исключено. Дорога в Мосул свободна. Около пяти часов на машине, не проблема.

Ю. Т.: Вы знаете, что мы во многом расходимся во мнениях. Я христианин, а вы мусульманин. Но я все же надеялся, что вы проявите милосердие по отношению к новообращенному, казненному сегодня в ИГ. В конце концов, это был принявший ислам специалист по помощи развивающимся странам. Поэтому его казнь ничем невозможно оправдать.

Абу Катада: Как его зовут? Питер вроде. Забыл его имя. Причина казни проста. Чтобы быть настоящим мусульманином, нужно выполнять определенные условия. Например, знать символ веры: нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его. Это условие необходимо выполнять. Этот Питер никогда не был мусульманином, и мы с самого начала не считали его мусульманином. Это в западных средствах массовой информации постоянно утверждали, что он принял ислам еще после своей службы в Ираке. Чтобы мы могли поверить в его якобы обращение, он должен был публично дистанцироваться от своего участия в войне в Ираке. А он этого не сделал. И именно поэтому мы считали его неверным.

Французское правительство за своих заложников заплатило. После чего те выступили по телевидению и сказали: «В плену мы делали вид, будто стали мусульманами. Мы просто заигрывали с ИГИЛ». Только французы не знали, что мы их разгадали. Пленники могли обмениваться сообщениями в ванной. Это допускалось, поскольку ванные контролировались. Они писали: «Мы принимаем ислам, чтобы они нам ничего не сделали». Мягко выражаясь, пытались держать нас за дураков. Французам в этом отношении повезло, когда их правительство отвалило за них немалый куш. Однако остальных родина бросила на произвол судьбы. И они были казнены.

Ю. Т.: В чем заключались претензии к специалисту по помощи развивающимся странам?

Абу Катада: К нему лично не было никаких претензий. Но в исламе жизнь неверующего принципиально не защищена, кроме как в нескольких исключительных случаях. Во-первых, если он живет в «Исламском государстве» и платит джизью. Несколько сот американских долларов в год. Вторая возможность состоит в том, что он получает личную защиту от мусульманина. Или, третья, если он принимает ислам, и в результате его жизнь и имущество оказываются защищены. Ничего подобного не было. Ни у кого из них не было действующего договора защиты. Член неправительственной организации Питер Кэссиг пытался играть эту игру и утверждал, что, мол, защиту ему предоставила некая исламская благотворительная организация. Проблема заключалась в том, что на тот момент «Исламского государства» еще не существовало, и в районе ведения боевых действий защиту предоставить было невозможно. Всякий договор защиты, даже если он предоставлен мусульманином, на войне недействителен. Поскольку совершенно не способен обеспечить защиту.

Ю. Т.: Аргументация странная. Вы говорите, что до тех пор, пока вы не можете обеспечить эффективную защиту, гарантия защиты недействительна. Но после учреждения «Исламского государства» вы имели возможность предоставить Кэссигу защиту. Чего же стоят гарантии защиты, данные нам с Фредериком, если вы так говорите?

Абу Катада: Я сказал, что средства защиты могут быть трех видов: а) когда «Исламскому государству» уплачен налог за защиту или б) если фактически это имеет место в вашем случае, законную защиту предоставляет мусульманин. Мы предоставляем вам защиту «Исламского государства», защиту Канцелярии халифа. В вашем случае это решает все.

Ю. Т.: Но сейчас как раз война. Во время войны ваше обещание действительно?

Абу Катада: Бесспорно. Мы рассматриваем свою территорию как территорию государства. В этом смысле войны там нет. Единственное проявление войны на нашей территории – это воздушные удары Асада и американцев. Мы говорили вам: с нашей стороны вы будете защищены на 100 %. Но если на вас упадет бомба, то уж ничего сделать не сможем. Они бомбят нас, но при этом и вы можете погибнуть. Конечно, мы не оставим вас ни на одной из военных баз, известных американцам.

Ю. Т.: Но тем не менее идет война. Авианалетов действительно хватает. Могут ли американцы обнаружить, где я нахожусь?

Абу Катада: Думаю, что они этого вычислить не смогут. До тех пор пока у вас нет при себе приборов с GPS. Естественно, вы можете привезти с собой все технические приборы, которые нужны вам для работы. Вам, по всей вероятности, лучше меня известно, что в силах сделать американцы, а что не в силах. Что они делают, мы видим по налетам. Действительно, они не все могут. Большинство зданий, которые они разбомбили, были пусты, и в них уже на протяжении многих месяцев никто не жил. И при этом погибло не так много людей, как того американцам хотелось.

Фредерик: У меня еще один вопрос. Английский пленный Джон Кэнтли, раз в неделю выпускавший для вас телешоу, продолжает ли он его делать? Или его, наконец, отпустили? Или по окончании своей последней передачи он будет казнен?

Абу Катада (смеется): На этот вопрос я ответить не могу. Как с ним намерены поступить, не знаю. Не думаю, что его уже казнили. Факт, что в своей первой передаче он объявил, что находится в плену и приговорен к смерти. С помощью этого телевизионного сериала он может кое-что показать из того, что мы ему предложили. Тем самым он имеет возможность продлить себе жизнь. Но будет ли он в конце концов казнен или нет, я сказать не могу.

Ю. Т.: Если вы его казните, то сведете на нет все, чего собирались добиться с помощью его выступлений.

А теперь, может быть, еще один чисто технический вопрос: вы говорите, что нас приглашает Канцелярия халифа. То есть нас приглашает кто-то конкретно? Например, вы? Или тот, кто подписал документ? Не сочтут ли впоследствии подписавшего неполномочным.

Абу Катада: Это дело касается многих. В исламе важное значение придается тому, что мы стараемся людей не обманывать. Если в законе Аллаха что-то закреплено и мы даем гарантию, то мы делаем все, чтобы это обещание не нарушить. Вы первым получили подобную охранную грамоту от нового халифа или нового исламского правительства. Разумеется, для нас важно, чтобы все прошло гладко и в средствах массовой информации не написали бы: «Посмотрите, кто-то дал письменное обещание именем халифа и Аллаха, а затем с легкостью его нарушил».

Ю. Т.: Можно ли получить оригинал письма?

Абу Катада: Очень трудно, в особенности за такой короткий срок. К сожалению, у нас не работает почта, которая могла бы посылать письма за границу. Я дам вам оригинал письма, когда вы сюда приедете. Это не проблема.

Ю. Т.: В заключение хотел сказать вам, что в книге, которую я пишу, вы будете играть важную роль. Мы многое обговорили.

Абу Катада (смеется): Об этом мы еще поговорим, встретившись лично, и вы сможете все описать.

Ю. Т.: Я хотел бы вам еще раз напомнить, чтобы вы были готовы. Мы вам напишем по электронной почте. После чего все будет развиваться довольно быстро.

Утром 27 ноября 2014 года наши телефоны буквально разрываются. Звонят из Би-би-си, Си-эн-эн, «Франс 2» и из других иностранных вещательных компаний. Якобы ИГ пишет в Твиттере, что я то ли побывал, то ли нахожусь в «Исламском государстве». С нами публикацию не согласовали. Хорошее начало.

Фредди смотрит в Твиттер. И действительно находит кое-какие записи. Первую сделал, кажется, пользователь RamiAlLolah. Непонятный тип. У него вроде не должно быть контактов с ИГ, но он постоянно публикует достоверную информацию из спецслужб. Он утверждает об «утечке информации» о многих израильских авиаударах. Незадолго до восьми утра он опубликовал на Твиттере следующее сообщение: «ИГИЛ утверждает, что разрешило немецкому журналисту Юргену Тоденхёферу и его команде вести репортажи из Ирака и Сирии и что обязуется их защищать…»

В другом аккаунте Твиттера он пишет: «Заслуживающие доверия источники в ИГИЛ данную информацию подтвердили. Тем не менее до сих пор нет никакого официального заявления ни от Тоденхёфера, ни от ИГИЛ».

Мгновенно появляются злобные комментарии. Многие в ближайшее время хотели бы увидеть меня обезглавленным на видео. «Надеюсь, он никогда не вернется». «Сносит ли он голову на плечах?» – спрашивает другой. Общий смысл таков – все это просто отличный трюк: пригласить меня, обмануть и обезглавить.

Мои оппоненты завалили моими статьями по теме ИГ RamiAlLolah и других, разместивших свои сообщения в Твиттере. «Вы видели, что Тоденхёфер в январе писал об Асаде, ИГИЛ и “Фронте ан-Нусра”?» Также было размещено множество ссылок на мое интервью с Асадом. «Знаете ли вы, кого на самом деле пригласили? Тоденхёфер – враг террористов и друг Асада». В ИГ, казалось, в данный момент никто на полемику в Твиттере не отреагировал. А до Абу Катада я не мог дозвониться.

Фредерик был в ярости. Он неоднократно меня предупреждал, что ИГ меня проведет. Он с самого начала считал идею поездки в «Исламское государство» сумасшествием. Теперь он часами зачитывал мне самые красноречивые комментарии из Интернета. Параллельно каждую пару минут звонил на телевидение.

Тревожное сообщение в Твиттере Фредерик зачитал мне незадолго до нашего отъезда в «Исламское государство». Женщина-фанатка ИГ из Сирии написала, что давно мечтала о том, чтобы была схвачена важная персона с Запада. Теперь она с нетерпением ждет скорейшего исполнения своей мечты.

Я написал гневное электронное письмо Абу Катада. А поговорить по Скайпу нам удалось только 30 ноября 2014 года.

Ю. Т.: Я уж подумал, в вас попала американская бомба. Или сирийская.

Абу Катада: Нет, слава богу, пока нет.

Ю. Т.: Ракку сейчас сильно бомбят?

Абу Катада: Сейчас Асад сильно бомбит Ракку. Каждый день. Довольно интенсивный налет был три дня назад. Девять бомб или около того. А в другие дни по одной или по две. Но сейчас налет очень сильный.

Ю. Т.: Здесь тоже, к сожалению, разверзся самый настоящий ад. Вы без предварительного согласования опубликовали в Твиттере информацию о нашей поездке. Это ни в какие ворота не лезет. Я вам об этом написал. Теперь средства массовой информации знают о моей поездке, и я больше не могу выйти на улицу. Как я смогу уехать незамеченным? У меня на хвосте не только средства массовой информации, но и все западные спецслужбы. И я не могу найти исходное сообщение в Твиттере.

Абу Катада: Я просто пытался найти первого, кто это написал. Ранее я вам уже говорил, что у нас больше нет ни одного официального аккаунта в Твиттере. Лишь люди, которые распространяют нашу информацию.

Связь обрывается, и разговор возобновляется позже в тот же день.

Ю. Т.: Интерес со стороны средств массовой информации, кажется, велик. Сейчас мне это совсем не нужно. Звонят все – Си-эн-эн, Би-би-си, «Бильд», «Шпигель». С французского телевидения посреди ночи звонили моим детям.

Фредерик: У моего отца, к сожалению, тоже есть враги. Если в военных конфликтах разговаривать с обеими сторонами, как неоднократно поступал он, – в Афганистане с талибами и президентом, в Сирии с повстанцами и президентом, – другая сторона тотчас недовольна. Сегодня немало людей, говорящих: «Что? Тоденхёфер, что за подонка вы пригласили? Он же встречался с Асадом и с ним разговаривал». Так что нет, что вы теперь в оправдание ни скажете, мы ничего и знать не хотим.

Абу Катада: Ерунда. Мы в курсе всего. Я лично и мои начальники, разумеется, работаем с твоим отцом. Мы понимаем, что пишут не всегда то, что нас радует. То, что мы уже давно знаем. Мы просто хотим говорить правду.

Ю. Т.: Но дело в том, – а мы должны говорить друг с другом прямо, – что я сильно критиковал ИГ. Вам об этом известно, не так ли? Я еще раз специально об этом спрашиваю.

Абу Катада: Да, разумеется, мне об этом известно. Я в курсе ваших публикаций. Вашей критики. Но я думаю, что многие мусульмане считают вас самым правдивым репортером. И это одна из причин того, почему мы остановили свой выбор на вас. Вы способны писать о том, что видите. Вы как раз упомянули тот аккаунт в Твиттере – «Raqqa is being slaughtered silently»^[36]. Принадлежащий людям, живущим в Ракке. Они делают фотографии и пишут репортажи. И хотя они находятся на месте событий, все равно лгут. Не думаю, что вы хотите приехать, чтобы придумывать сказки. Не хотим этого и мы.

Ю. Т.: Придумывать истории мы можем и в Германии. Для этого и ехать специально никуда не надо.

Абу Катада: В этом все дело. Мы знаем, вы не можете писать с нашей точки зрения. Потому что существует нечто такое, что немусульманину никогда не понять. Почему кто-то, сидя в машине, подрывает себя? Немусульманам этого не понять. Вот почему вам никогда не написать так, как этого хотим мы. Однако речь идет о том, чтобы писать правду. Так, как ее понимаете вы.

Ю. Т.: Я всегда старался. Когда я встречался с руководством талибов, мы говорили о смертниках. Я сказал: не могу этого понять и придерживаюсь абсолютно противоположных взглядов. Они это восприняли. И отнеслись к моим критическим замечаниям настолько уважительно, что впоследствии пригласили меня еще раз. Я написал о них честно. Они поняли, что я попросту никогда не приму использования террористов-смертников.

Доносится гром разрывов. Катада явно нервничает.

Абу Катада: Мне жаль, что мне приходится срочно заканчивать наш разговор, может быть, нам еще удастся поговорить сегодня чуть позже или завтра? У нас тут снова гости. Несколько самолетов, летящих в непосредственной близости от нас.

Ю. Т.: Хорошо! Тогда очень коротко: каков план? Когда вы могли бы меня встретить? Когда нам выезжать?

Абу Катада: Вы можете выезжать. В тот же день, когда вы приедете в Турцию, мы сможем перевести через границу.

Ю. Т.: Это возможно уже завтра?

Абу Катада: Да. По приезде вам лишь следует связаться со мной по телефону или по электронной почте и сообщить, что вы приехали и готовы к переходу через границу. Там мы вас встретим.

Ю. Т.: Мне не сообщать, когда я вылетаю? Мне позвонить вам только после посадки? На сколько дней, по-вашему, нам стоит планировать поездку?

Грохот на заднем плане.

Идите в безопасное место.

Абу Катада: Хорошо. До свидания.

Глава VIII. Поездка в «Исламское государство». Краткие очерки кошмара

Жребий был брошен. Назад пути не было. Семь месяцев я ежедневно терзался сомнениями. Оправдано ли мое намерение ехать в «Исламское государство»? Почти каждый день я видел новые варварские жестокости ИГ или читал о них. Перед сном у меня часто возникало ощущение, что кто-то водит тупой стороной ножа по моему горлу. Обычно я вставал, подходил к окну в гостиной и смотрел в ночь. Вернемся ли мы оттуда? Чего стоит слово этих террористов? От иракских друзей в Анбаре я знал, что с ИГ велись переговоры. Давались недвусмысленные гарантии безопасности. Никто из делегации суннитов не вернулся.

С другой стороны, меня одолевала любознательность, велико было желание узнать правду об ИГ. Эта жажда истины гнала меня вперед всю жизнь. После переговоров по Скайпу и получения гарантий халифа создалась ситуация, при которой наше задержание или смерть пошли бы во вред и ИГ. Им хотелось, чтобы их воспринимали как государство, то есть всерьез. Кроме того, как ни странно это может показаться, я доверял Абу Катада. Тому хорошему, что в нем, несомненно, есть. Или когда-то было.

Больше всего меня мучило, что в этом самоубийственном предприятии участвовал мой 31-летний сын. Вся семья умоляла меня не брать его с собой. Случись что мной, он оставался бы единственным мужчиной в семье. Он был нужен им всем. И в первую очередь младшей сестре Натали. Она очень красивая девушка. Но невидимым дамокловым мечом над ней висела страшная болезнь – рассеянный склероз.

Когда я за день до отъезда еще раз попросил Фредерика остаться с семьей, он ответил:

– Ты знаешь, я против этой поездки. Решительно. Если ты погибнешь, то тем самым уничтожишь все, за что боролся в течение многих десятилетий. Прежде всего уважение к мусульманскому миру. Твою смерть воспримут как доказательство ошибочности твоих взглядов. Эта поездка – безумие.

– Возможно, – сказал я. – И поэтому я прошу тебя остаться здесь.

Фредерик сердито посмотрел на меня:

– Я не позволю тебе поехать туда одному. Мы пройдем через это вместе. Если ты полетишь тайно, я отрублю все твои связи в Интернете. Ты не найдешь ничего и никого. Удалю все твои контакты.

У меня не осталось выбора. Фредерик был непоколебим.

Конечно, на тот случай, если бы ИГ не сдержало слово, я принял кое-какие меры предосторожности. Я знаю влиятельных политиков и интеллектуалов мусульманского мира. Незадолго до отъезда я с ними связался. Они обещали мне в случае возникновения чрезвычайной ситуации связаться со своими правительствами, которые затем смогут ради нас установить контакты с ИГ, например, через иракские племена. По крайней мере, попробуют. Даже когда я буду в «Исламском государстве», они пообещали письменно проинформировать Федерального канцлера в Берлине.

Кроме того, я знал и то, что идущие на опасное задание спецназовцы берут с собой яд, который принимают, попав в плен. Ради того, чтобы избежать пыток или мучительной смерти. Летом в подсобке аптеки в курдском Эрбиле я раздобыл четыре дозы лекарства, передозировка которого летальна. В аптечке рядом с аспирином и «Имодиумом» они выглядели абсолютно безобидно. Я противник самоубийства. Но здесь речь шла не об этом. Речь шла о том, чтобы в случае неминуемой смерти иметь верную возможность избежать пытки и унизительной публичной казни. Если мне суждено там умереть, я умру не по сценарию ИГ.

За день до отъезда я показал лекарство Фредерику. Он посмотрел на меня с удивлением, но кивнул. Показалось, что почти с облегчением. Внезапно мы оказались не столь беспомощны перед лицом переменчивой доброй воли ИГ. В нашем арсенале имелось контрсредство. К сожалению, фатальное.

Затем мы написали Абу Катада, что отправляемся в путь на следующий день. И начали укладывать вещи. Важнейшими из них наряду с аптечкой были спальные мешки.

До самой границы

ВТОРНИК, 2 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

В 7.00 звонит будильник. Спал я плохо. Но теперь все идет своим чередом. Подъем, приведение себя в порядок, проверка всех документов, всего багажа и выход из дому. Но что ни говори, все иначе. Чувство такое, словно отправляюсь не в путешествие, а готовлюсь к серьезной операции в больнице. Под общим наркозом. В носу запах дезинфекции. Странное ощущение перед дальней дорогой.

Незадолго до 10.00 в моей квартире появился Фредерик в компании своего старого школьного друга Малкольма. В последний момент он решил взять Малкольма, который неделями его упрашивал. Он будет протоколировать, а Фредерик снимать. Моя старшая дочь Валери уже здесь. Она принесла нам копии охранной грамоты халифа. Каждый берет себе по экземпляру. Складываем вдвое и кладем во внутренние карманы своих курток. Эта бумага – единственная гарантия нашего возвращения живыми из «Исламского государства»! Если это, конечно, не просто уловка, чтобы заманить нас.

Я прошу Малкольма купить в небольшом магазине по соседству свежие имбирные пряники. В подарок. Кроме того, Валери укладывает еще нам мармеладных мишек, конфеты «Шоко-бонс» и шоколад «Милка». Фредерик принимает у нее пакет. Спрашивает, дозволительно ли делать подарки террористам или это уголовно наказуемо. Как поддержка террористической организации. Я отвечаю, что учтивость никогда не была преступлением. Вынимаем лишь мармеладных мишек. Они изготовлены из желатина, обычно получаемого из свиных хрящей. Долгие сердечные объятия. Валери очень смелая.

По пути в аэропорт мне на сотовый звонит представитель Федерального уголовного розыска. Узнали, что я намерен посетить ИГ. Категорически отговаривают меня это делать. В конце концов, есть предупреждение Министерства иностранных дел для туристов. Какие-то чиновники хотели бы со мной встретиться и расспросить об этом деле. Я говорю своему собеседнику, что у меня, к сожалению, нет времени. Благодарю его и вежливо прощаюсь.

В аэропорту все, к приятному удивлению, проходит гладко. Мы хотим «Турецкими авиалиниями» лететь до Стамбула, а оттуда – в Газиантеп. Нашему отъезду не только не пытались препятствовать, но никто из службы безопасности даже не задал ни единого вопроса. Штатный режим работы. Малкольм и Фредерик ерничают, так-то, мол, немецкое правительство печется о том, чтобы помешать моей поездке в ИГ. Трудно представить, как от меня можно еще проще избавиться. Кажется, и турки нами вообще не интересуются.

Наш вылет в Стамбул, к сожалению, немного задерживается. Про рейс в Газиантеп можно забыть. В Стамбуле мы тем не менее спешим к окошкам касс вылета. Однако рейс в Газиантеп все равно отменен из-за плохих погодных условий. Правда, в полночь вылетает задержанный рейс в Адану, что всего в двух часах езды от Газиантепа. Но тогда спать мы бы легли в четыре часа утра. Поздновато. Поэтому идем в гостиницу аэропорта.

СРЕДА, 3 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

На следующий день за обедом Малкольм поднимает вопрос о возможном требовании выкупа. В самом деле, кто заплатит за него выкуп? Его семья себе такого позволить не может. Он предполагает, что это мог бы сделать я. Объясняю ему, что я сам не знаю, откуда взять денег на возможный выкуп. Говорю, что ему еще не поздно вернуться. Малкольм задумывается. Колеблется. Затем вновь загорается слабой надеждой. Возможно, его вытащит правительство Германии.

– Мечтать не вредно! – заключаю я.

Все же Мальком больше не хочет ничего слышать о возвращении обратно. Затем покупает себе толстую записную книжку, которой отныне суждено стать дневником.

Сегодняшний рейс на 18 часов в Газиантеп снова отменяется из-за нелетной погоды. Чтобы поменять билет на рейс в Адану, несусь к кассе, которая как раз закрывается. С большим трудом мне все же удается перебронировать билет. Фредерик и Малкольм уже планируют экскурсию по Стамбулу. Но Адана тоже хорошо.

В самолете сидит целый школьный класс. Настроение веселое. Хотя фактически город Адана лежит довольно близко от сирийской границы. И там бушует война. Но юноши и девушки настроены безмятежно. Две девушки лет 18 взволнованно рассказывают мне, как красив их город. Надо только жить с нужной стороны границы. Они сияют, когда мы ступаем на взлетно-посадочную полосу в Адане. Туманно, пахнет горящими дровами, дизельным топливом, генераторами. Над городом повис смог.

Идем в компанию по прокату автомобилей нанять машину с водителем, чтобы добраться до Газиантепа. Нанимаем менее чем за 100 долларов. Нашего шофера зовут Эрдоган. По дороге он рассказывает нам, что большинство иностранных боевиков ИГ пробираются в Сирию через Хатай, Шанлыурфу или Газиантеп. В Газиантепе границу надо переходить у Килиса.

Далее на север, в городе Кахраманмараш размещены германские зенитные ракеты «Патриот». Против кого и чего они предположительно направлены, никто не знает. Сирия не воюет с государствами весовой категории НАТО вроде Турции. И потому будущие террористы ИГ пересекают турецкую границу, как бы защищенную немецкими ракетами. Пилоты решительно устаревших сирийских ВВС остерегаются совершать налеты на боевиков ИГ в этом районе. Неверно заложенный вираж, и они в перекрестье прицела германской ракеты. Главным образом, наши «Патриоты» охраняют беспрепятственный приток террористов, устремляющихся в «Исламское государство».

Прибыв, наконец, около 23.00 в гостиницу в Газиантепе, не можем сдержать улыбки при виде безвкусно-крикливого интерьера ее холла. Восседающие там явно весьма состоятельные мужчины с внешностью мафиози, косятся на нас подозрительно. Сколько именно постояльцев этого заведения, что всего в часе от границы, связаны с ИГ, нам остается лишь гадать. Однако, несмотря ни на что, спим спокойно. По-настоящему все начнется лишь завтра.

ЧЕТВЕРГ, 4 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

Абу Катада до сих пор так и не звонит. Что случалось уже не раз. Настраиваемся на долгое ожидание. Во второй половине дня решаем пойти в Старый город. Немного прогуляться по рынку, вкусно поесть. Даже разрабатываем альтернативную программу, если Абу Катада не позвонит в ближайшие несколько дней. Подумываем съездить в турецкий приграничный город Килис, но оттуда похищали иностранцев. Поэтому туда стремимся не особо. Конечно, мы могли бы нанять достойную охрану. Но существует ли она здесь?

Заходим помолиться в романтичную укромно стоящую мечеть. Люблю турецкие мечети с их нередко мистической атмосферой. Затем идем через рынок, чтобы купить немного изюма, фисташек и бананов. Во многих небольших мастерских кипит работа, тяжелая работа. Большие металлические чаши искусно обрабатывают молотом.

Неожиданно Фредерик видит на своем мобильном, что Абу Катада в сети. Пишет, что может связаться с нами по Скайпу. Через полчаса мы с ним говорим. По словам Абу Катада, сейчас с точки зрения безопасности ситуация в Ракке стабильна. В последние дни Асад город не бомбит. Из-за неблагоприятных метеоусловий. Пилоты Асада не могут сбрасывать бомбы. На своих старых машинах им приходится летать ниже кромки облачности и самим подвергаться опасности быть сбитыми. А кроме того, они не в состоянии поражать цели точно. Поэтому гибнет много мирных жителей. У американцев не так. Они опаснее, но и они не видят, кто в том или ином здании – бойцы или же гражданские лица.

Мы хотим обсудить, где нас разместят и время нашего приезда. Но на большинство наших вопросов у Абу Катада нет точных ответов. Мы договариваемся поговорить на следующий день в 15.00. В любом случае переход в Сирии невозможен до позднего вечера или ночи. Тем не менее нам следует как-то подготовиться к тому, что должно произойти завтра вечером. Или послезавтра. Как нам становится ясно, временному фактору в ИГ значения не придают.

Мы говорим с Абу Катада об участившихся комментариях в Твиттере, где в мельчайших подробностях воспроизводится моя критика ИГ. Абу Катада многократно повторяет, что у них с этим нет никаких проблем. Наша гарантия безопасности действительна, и ничто этого изменить не может. Если кому-то из нас не придет в голову мысль оскорблять «Исламское государство», Пророка или Бога. В этом случае даже наша гарантия безопасности не сможет спасти нас от смертной казни. Но в какой именно момент, с его точки зрения, начинается богохульство, не говорит.

– Довольно рано, – заявляет Фредерик после. Его приводит в ужас то, насколько недипломатично я говорю с экстремистами – я никогда не прибегал к обинякам даже в Афганистане.

После разговора снова возвращаемся в Старый город, чтобы хоть раз отведать хорошей турецкой еды. Находим старую традиционную шашлычную. Заказываем все, что знаем: различные шашлыки из баранины, курицы и несколько закусок, лахмаджун, салаты и т. д. Даже принявшись за трапезу, продолжаем обсуждать, стоит ли писать на Фейсбуке о поездке до пересечения границы или нет. С приложением копий гарантии халифата. Есть доводы и за, и против. Против в первую очередь то, что в течение нескольких последующих дней я не могу отдать себя на суд возможной публичной критики. Поэтому в итоге мы решаем подтвердить факт поездки только после возвращения. Если нас захватят, гарантию безопасности халифата опубликует Валери.

Перед сном хотим немного посмотреть телевизор. Однако новостные репортажи «Аль-Джазиры» о 50 убитых в Ираке, сражениях ИГ в Сирии, а также новых похищениях отнюдь не наполняют нас энтузиазмом. Выключаем телевизор.

ПЯТНИЦА, 5 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

На следующий день в 15.00 тщетно ждем звонка. Мне это напоминает Сомали. Там много лет назад я с телевизионщиками и журналистом «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг» однажды целую неделю ждал встречи с тогдашним президентом Сиадом Барре. Когда в один прекрасный день поздно вечером назначенная встреча состоялась, съемочная группа растворилась в каких-то ночных клубах. Отважно дожидался лишь журналист «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг» Гюнтер Крабб. Фредерик и Малкольм были столь же терпеливы. Они и вправду не торопились попасть в «Исламское государство».

Ожидание, ожидание, ожидание. Снова гастрономическая вылазка в Старый город. Но тут объявляется Абу Катада. Он дает нам номер, по которому нам следует позвонить. Все принимает серьезный оборот. Я звоню. На том конце провода отвечает некто, хорошо говорящий по-немецки. Говорю ему, что мы готовы. Обещает перезвонить через 15 минут. И действительно перезванивает четверть часа спустя, чтобы доложить мне, что сегодня вечером через границу перейти невозможно. Все откладывается на завтра на 9.00 утра. Мы должны будем ему еще раз позвонить. Я начинаю проявлять нетерпение. Почему все так сложно? Есть проблемы?

Десять дней в «Исламском государстве»

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ, СУББОТА, 6 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

8.55. Звонит будильник. Взглянув на листок у моей кровати, набираю номер по сотовому. Один или два гудка, и кто-то отвечает.

– Вы хорошо спали, господин Тоденхёфер?

Отвечаю на вопрос положительно и интересуюсь датой выезда.

– Я перезвоню вам через пять минут. И дам вам конкретные инструкции, – произносит голос в трубке.

Несколько минут спустя мой телефон звонит снова. Через час или два нам надо сесть в такси и позвонить по некоему номеру. Затем я должен назвать человеку на том конце провода пароль («Али») и передать мобильный таксисту. Тому сообщат, куда именно надо ехать. Там нас встретят. Наш посредник говорит все это предельно вежливо и очень дружелюбно. Что неожиданно. Но, возможно, далеко не все они с ревом носятся по пустыне, словно неандертальцы.

Говорю Фредерику и Малкольму, что все начнется в течение часа. Наконец-то. Быстро завтракаем, спускаемся с вещами вниз и выписываемся. Садимся в первое попавшееся такси. Набираю данный мне номер на своем мобильном. Не отвечает. Набираю еще раз. Снова не отвечает. Еще раз.

– Да? Алло? – отвечает кто-то по-турецки. Прижимаю телефон к губам и несколько раз тихо, но четко произношу пароль: «Али!» Затем говорю по-английски:

– Передаю телефон шоферу, – и вкладываю телефон в руку водителю. Тот несколько раз кивает, отдает мне телефон и трогается с места. 10.44. Едем примерно минут пять. Затем останавливаемся на боковой улице рядом с маленькой мечетью.

Некоторое время спустя подъезжает белый микроавтобус. В нем трое юношей. По виду – из Восточной Европы. Таким образом, мы тайно пересекаем границу с новыми боевиками. Заговариваем с ребятами. Они хотят знать, откуда мы. Один из них – из Азербайджана, остальные – из Туркменистана. Им 22, 24 и 28, и на первый взгляд они кажутся не самыми сообразительными. Один из них непрестанно разговаривает по мобильному телефону. В конце концов, все трое находят странным, что Малкольм постоянно пишет в своей записной книжке. Они нервничают.

Малкольм пытается объяснить, что ведет дневник. Ему никто не верит. Вся троица начинает лихорадочно звонить по телефону. Атмосфера в машине вдруг резко накаляется. Становится почти агрессивной.

Набираю номер нашего посредника и прошу его прояснить ситуацию. Затем передаю трубку одному из ребят. Менее чем через минуту настроение в автобусе совершенно меняется. Все в порядке, все нам только улыбаются. Браво всем троим.

Примерно минут через десять останавливаемся. В машину усаживается еще один юноша и крупная молодая женщина с голубыми глазами и светлой кожей. Она немка. На ней черное одеяние, абайя. Суставы рук слегка припухлые. Проезжаем несколько сот метров и снова останавливаемся. Перед нами припарковались два старых такси. Рядом с ним ждет еще один молодой человек и два старика.

Мы садимся в одно из двух такси. Фредерик – спереди, чтобы снимать, когда будем пересекать границу. Но водитель смотрит на него, указывает на его короткую бороду и просит пересесть назад. Чтобы не бросаться в глаза. Сзади очень тесно.

Стиснутые, мы трогаемся с места. Однако всего несколько минут спустя снова останавливаемся на неприметном перекрестке.

– Другую машину остановила полиция, – нервно бросает водитель.

Затем внезапно трогается. Ничего не сказав нам. Фредерик, не растерявшись, звонит нашему посреднику. Тот проясняет проблему. Наш водитель хотел нас везти к официальной границе. Но понял, что надо ехать к контрабандному переходу. К зеленой границе. Между тем нас догоняет второе такси.

В направлении Килиса движения практически нет. Проехав несколько минут по скоростной трассе, совершенно неожиданно съезжаем на ухабистую проселочную дорогу. Теперь два наших такси мчатся к границе! Это нужно бы видеть сверху! Вокруг ничего необычного. На холме перед нами развевается турецкое знамя… Уже граница?!

Резко сворачиваем вправо и въезжаем на крестьянский двор. Всем надо очень быстро пересесть. Лечь на пол или усесться на корточки в мини-вэн без сидений, после чего начинается стремительная гонка. Теперь мы едем уже не по грунтовке, а прямо по полям. Бросает настолько сильно, что все валятся друг на друга. Женщина все чаще поглядывает на нас. Может, знает меня откуда-то? Да, мое лицо кажется ей знакомым.

– Понятия не имею, – любезно отвечаю я.

Один из сидящих впереди мужчин оборачивается. На ломаном английском объясняет, что мы по его команде должны будем бежать со всем нашим багажом. Вскоре мини-вэн останавливается. Дверь отодвигается, все выскакивают наружу и бегут.

В ста метрах перед нами у пограничного забора стоит мужчина. Он высоко поднимает колышущуюся колючую проволоку, чтобы каждый смог пройти. Все бегут на пределе сил. Но бежать с багажом по полю тяжело. Фредерик тащит мой чемодан, а я свой рюкзак и рюкзак немки. В нескольких сотнях метров, скрытые за деревьями, стоят пять машин. Нас встречают пятеро мужчин в масках.

Женщина в парандже из Берлина. Ей за тридцать. Рассказывает, что перешла в ислам и совершила хадж в Мекку. После чего попала под прицел спецслужб. В итоге у нее отняли ее шестилетнего ребенка. После Мекки у нее ни малейшего шанса не осталось. Теперь она возлагает все свои надежды на «Исламское государство». В Германию она никогда больше не вернется.

Немного растерянно все же говорю ей, что это означило бы окончательную потерю ребенка.

– Я уже все потеряла, – отвечает она. – Больше мне терять нечего.

Наш разговор обрывается. По какой-то причине Малкольма, Фредди и меня следовало сразу доставить в безопасное место. Мы влезаем в белый бортовой грузовик. Впереди сидят двое вооруженных игиловцев. У водителя длинная черная борода. Через плечо висят автомат Калашникова и винтовка. Втаскиваем багаж на погрузочную площадку и влезаем сами. Водитель резко берет с места. Пейзаж скудный. Иногда проезжаем деревни. Беседуем с обоими бойцами ИГ. Сломать лед в общении, как обычно, помогает футбол. Перечисляем всех футболистов-мусульман, которых знаем.

Когда мы на мгновение останавливаемся перед каким-то домом, мрачный мужчина с автоматом Калашникова спрашивает, не из Би-би-си ли мы. Фредерик говорит, что нет, и впервые показывает нашу гарантию безопасности. Мужчина с удивлением пробегает ее глазами. Затем возвращает документ и почти с благоговением заверяет нас, что все в порядке. Женщины в деревне закутаны до самых глаз. Как и в других странах мира, дети на улице играют в футбол. Прежде чем ехать дальше, водитель дает каждому из нас по яблоку – жест гостеприимства.

Выходим перед старым домом. Проходим помещение, где люди молятся. Нам следует ждать в задней комнате. Разит соляркой. Темно-зеленая доска на стене говорит о том, что раньше здесь наверняка была школа. На полке небольшие ручные гранаты. Позади письменного стола несколько автоматов Калашникова. На столе пульт от PlayStation.

Люди относятся к нам очень дружелюбно. Один из наших собеседников – марокканец. С ним мы говорим по-французски. Приветливый боец ИГ говорит, что на сегодняшний день в «Исламском государстве» свыше 50 000 иностранных боевиков. Точного числа он, разумеется, не знает, возможно, и еще больше, уточняет он. Со всего мира. Его работа заключается в регистрации вновь прибывших бойцов.

Ему важно, чтобы мы ничего не исказили. Об исламе уже достаточно лгали на Западе. Завтра мы сможем посетить все города, которые захотим увидеть, и сделать свои собственные выводы. Коран понять трудно. Многие мусульмане его по-настоящему не понимают. Вам нужен учитель. «Дауля Исламия» (ИГ) – воплощение подлинного ислама на практике – живого ислама. Запад ведет войну против ислама.

– Наша религия мирная, – говорит он.

По его словам, пропагандистские видеоролики ИГ должны шокировать. Чтобы запугать врагов. В ответ на жестокую войну Запада против ислама. Вся роскошь Запада зиждется исключительно на эксплуатации сырья третьего мира. Арабы вынуждены продавать свою нефть по значительно более низким ценам, чем русские, полагает он.

– Мы не дикари. Мы просто хотим жить. В войне Запада против ислама, Америка – мясник, а мусульмане – овцы. В заговоре против нас около 50 стран. Но они не могут нас победить. Наше оружие не сила, деньги или бойцы, а тот факт, что мы – на правильном пути.

– Здесь, в деревне, воздушные налеты случаются лишь изредка. Так что беспокоиться не о чем.

Президенты стран арабского мира – президенты не мусульман, а Запада. Несмотря на то, что у них много денег, они на неверном пути. Я отвечаю, что в определенном смысле могу понять арабское сопротивление. Однако зверства ИГ затмевают защиту им угнетенных мусульманских народов. Потому что в настоящее время выглядят как защита ИГ. Я категорически против насилия, поэтому для меня неприемлемы громкие убийства ИГ. Стратегия Ганди была бы, безусловно, более успешной для арабского мира. Без насилия. Где сказано, что своих законных целей в жизни можно добиться лишь силой?

Дружелюбный марокканец отвечает, что они всегда будут соблюдать законы Бога. Мы на Западе морально коррумпированы и стоим на неверном пути. Из-за наркотиков, проституции, войн и жажды наживы.

Я рассказываю о доброте и мягкости курдско-арабского героя Салах-ад-Дина^[37], проявленных им к христианам после завоевания Иерусалима. Наш марокканский собеседник заявляет, что они тоже будут мягкими и добрыми, но надо сначала выиграть войну. Они живут по шариату и Корану. Поэтому они праведны.

Он повторил, что мы здесь в безопасности и именно потому, что они живут в соответствии с шариатом и никогда не нарушат законы или договоры. Нам обещана защита, и это обещание сдержат. И в Ракке, и в Мосуле будут жить христиане. Они смогут там вести совершенно нормальную жизнь без ограничений. Наш собеседник никогда не вернется в Марокко. Там его сразу же отправят в тюрьму.

В комнату заходит юноша с белыми пакетами в руках. Жареная курица, жареный картофель, сирийские лепешки, йогурт с чесноком, йогуртовый напиток айран и пепси-кола. Все очень вкусно. Во время еды сидим на полу. На тонких матрасах. Жареные цыплята просто объедение. С бутылок пепси-колы перед подачей на стол сдирают этикетки.

Наше положение несколько проясняется. Сейчас с нами обращаются хорошо. На похищение все это не похоже. Наоборот, все, кажется, заботятся о нас и постоянно нам что-нибудь предлагают. Одеяла, подушки.

– Не растопить ли нам печь, или, может быть, вы хотите еще поесть?

В соседней комнате молятся бойцы ИГ. По шестеро в ряд. Один стоит и молится перед ними. Все обращаются в сторону Мекки, как предписано в Коране. После молитвы заговариваем с тремя из них. Им за двадцать, и они из Франкфурта.

– Зачем вы здесь? – хотят знать они. Удивлены, но в любом случае не неприятно. Тем более что мы здесь в качестве не бойцов, а журналистов. Тот факт, что мы приехали с одобрения на самом верху, производит впечатление. Прежде из пропагандистских видео ИГ они узнавали совсем другое.

В комнату входит довольно тучный боевик ИГ. У него пистолет и автомат Калашникова. На животе пояс шахида. Молодой марокканец показывает нам, как обращаются с поясом шахида. Менее спортивные, они не могут вовремя убежать от вражеских солдат, вероятно, именно поэтому всегда надевают его в бою. Благодаря чему в последнюю минуту могут взорвать себя, унеся жизни множества врагов. По словам немцев, при взрыве пояса гибнут все, кто находится в радиусе 30 метров. Кроме того, пояс шахида получают «очень смелые бойцы спецподразделений». Если они попадают в окружение врагов, он становится их последним оружием.

Надеваю коричневый пояс. И удивляюсь, насколько он легок и незаметен. Весит всего несколько килограммов и прекрасно прилегает к телу. Под свитером его не видно. Мне он представлялся гораздо объемнее. Фредерик слегка нервничает, когда я аккуратно начинаю вертеть в руках короткий черный провод, желая узнать, где спуск. Немного беспокоиться начинают и бойцы ИГ. Когда я снимаю пояс, у всех на лицах читается явное облегчение.

Готовимся к отъезду. Полагаем, что поедем в Ракку на встречу с Абу Катада. За нами заезжают двое молодых людей. Но повезут они нас не в Ракку, а в дом примерно минутах в 40 езды. Там мы должны переночевать, чтобы ехать завтра. Эти люди воистину никуда не торопятся! Мы путешествуем уже неделю.

Берем чемоданы и идем за нашими новыми надзирателями к черному внедорожнику, в который и садимся. Безусловно, в салоне просторнее, чем во время последней поездки. Два бойца ИГ садятся вперед, мы – назад. Действительно удобно. Работает радио. Звучат так называемые нашиды. Это религиозные и подчас весьма воинственные песни «а капелла». Однако они не производят впечатления жестоких, но благодаря своим многочисленным гармониям поистине прекрасны, отчасти имеют почти гипнотическое действие.

Переходим с Фредди на немецкий. Но оба боевика ИГ, похожие на молодого бен Ладена, как и несколько полноватый, с полностью закрытым маской лицом шофер понимают не только по-английски и по-французски, но и немного по-немецки.

– «Исламское государство» – это просто многонациональные силы, – говорит Фредерик. Но, возможно, нам специально выбрали сопровождающих пообразованнее. Юноши не желают говорить нам ни откуда они, ни о том, где выучили язык.

Уже темно, и потому мы не знаем, куда едем. Время от времени мелькают смутные дорожные знаки или таблички с названиями городков. Однако прочесть их как следует мы не можем.

В конце концов мы где-то останавливаемся. Справа видим кирпичную стену почти двухметровой высоты. Открываются ворота. Появляется молодой человек и дает знак нашим сторожам. Выходим, берем багаж и ступаем во двор, размером не превышающий восемь на восемь метров. Внушительный дом, в который мы с любопытством входим, еще не достроен.

В наших комнатах нет ничего, кроме дизельной печи и нескольких тонких черных резиновых матрасов. Итак, именно здесь нам и предстоит провести сегодняшнюю ночь. Долговязый молодой «бен Ладен» показывает нам находящиеся по соседству туалет, ванную и подобие кухни. Напротив нашей комнаты – еще одна, куда нам вход запрещен. Там спят живущие здесь бойцы ИГ. Все очень по-спартански и довольно убого. О туалете говорить не буду. Однако нам это почти безразлично. Не та ситуация, где актуален комфорт.

Едва мы устроились в нашей комнате на полу, молодой командир говорит нам, что сейчас обыщут нас, а затем наш багаж. Обычная проверка безопасности. Вспоминаю о своей аптечке и задерживаю дыхание.

Заговариваю с молодым проверяющим о Боге и мире. Горячо спорим. Фредерик, немного нервничая, шепчет мне, что не стоит забывать о предупреждении Абу Катада о богохульстве. Никто не знает точно, где в ИГ начинается богохульство. Для боевика ИГ высшая сила не Америка, а Бог. За которого он и сражается. А потому умереть не боится. Время смерти определяет Бог.

В какой-то момент другой, более полный, боевик просить меня встать, и мы отходим на несколько шагов в другой угол комнаты. Высоко поднимаю руки, как при проверке в аэропорту, он ощупывает меня. Так тщательно меня никогда не обыскивали. Но я знаю, что он ничего не найдет.

Мне велено вывернуть карманы. Каждая упаковка развернута, каждая жевательная резинка осмотрена, каждый фломастер открыт. Каждый миллиметр чемодана и его содержимого ощупан и простукан. Аптечка подозрений не вызывает.

– Ищите что-то конкретное? – спрашиваю я.

– Шпионские устройства, GPS и тому подобное.

Отлично! К счастью, Фредерик накануне отъезда из Мюнхена не нашел GPS-устройств, достаточно миниатюрных, чтобы их спрятать. Мы хотели их захватить на случай нашего похищения. Тогда нас всегда можно было бы найти. Как хорошо, что подобных мини-устройств нам найти не удалось! Иначе теперь пришлось бы объясняться.

Пока обыскивают нас и наш багаж, разговоры продолжаются. Вот несколько заявлений боевиков.

О неверных

«Все неверные шагают по дороге в ад. Наш долг вас пробудить. Неверие – величайший из всех грехов. Таким образом, мы делаем доброе дело. Словно бы кто-то хочет прыгнуть с обрыва. Мы хотим его спасти».

О свободе

«Запад не знает, что значит истинная свобода. Поэтому между нами и вами и существует большое непонимание. На Западе свобода означает возможность делать то, что хочешь. Не слушая никого. Для нас свобода означает быть свободным от мирских желаний. Вот почему мы можем жить так просто. Потому что мы свободны от жажды материальных вещей».

О будущем Запада

«Крупнейшие цивилизации через некоторое время гибли. Так что теперь пришла очередь Запада».

О наказаниях в «Исламском государстве»

«Наказание в ИГ тоже благо, потому что предотвращает будущее наказание в аду».

О шиитах

«Шииты – не мусульмане. Они не монотеисты и поклоняются, молятся халифу Али и другим святым. Первая заповедь в Коране: «Не поклоняйся Богу иному, кроме Аллаха». Идолопоклонство – преступление, карающееся смертной казнью».

О сирийцах

«Изначально сирийский народ был против «Исламского государства». Но политика Запада и сирийские бомбы заставили его изменить отношение».

О ежедневном притоке новоприбывших

«Это люди, у которых на родине не осталось никакой надежды. У них больше нет иного решения».

О Турции

«Она развалится следующей».

Об измерении времени

«Мы просто придерживаемся летнего времени. Мы не ведомые, мы ведущие».

После более чем часового досконального обыска боевик ИГ вносит в комнату несколько пакетов. Конфеты, пепси-кола и свежевыжатый фруктовый сок киви, банана и апельсина. Юноша скорее всего американец. По крайней мере, говорит с американским акцентом. Он произносит всего несколько слов, но их достаточно, чтобы ощутить этот акцент. Примечательно, что и одет он в американские военные брюки и армейские ботинки. Кроме того, темно-синий капюшон, а на лице черная лыжная маска. Он оставляет пакеты и исчезает из комнаты. А добродушно настроенный франкоговорящий боевик ИГ приносит в комнату еще два пакета. Лепешки и кебаб из баранины. Хотя никто из нас не голоден – в конце концов, мы уже поели их жареной курицы – каждый берет по куску лепешки. Кладем на них один-два кебаба, немного петрушки и лука. Все это сворачиваем. Очень вкусно. Если так будет продолжаться, за время поездки мы сильно прибавим в весе.

Боевик ИГ, изъясняющийся с французским акцентом, говорит нам, что подобная еда, несмотря на то, что она действительно вкусна, подается очень редко. Иначе никто не сможет как следует сражаться. Хорошая еда лишает сил. У Малкольма вытягивается лицо. Путешествие только начинает ему нравится.

Заговариваю о жестокости и беспощадности ИГ, в том числе и под критическим взглядом Фредерика. Интересно, как все это согласуется с тем, что большинство сур Корана начинаются словами: «Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного». Где милосердие ИГ? Как ИГ со всей своей жестокостью смеет претендовать на исполнение воли Аллаха? Этот вопрос будет проходить красной нитью через всю нашу поездку. У молодого командира ответ простой:

– Добрым можно быть лишь тогда, когда ты силен. Слабый вынужден быть волком.

Тучный боевик ИГ говорит со мной о работе моих фондов для Афганистана, Сирии, Ирака и Конго. Заявляет, что печалится из-за того, что, хотя мы и совершаем добрые дела, но не будем за них вознаграждены в загробной жизни. Если мы не умрем, как мусульмане, для нас нет никакого спасения. Не помогут даже хорошие поступки, совершенные в этой жизни. И за добрые дела Бог вознаградит нас лишь в этом мире. Здоровьем, счастьем, так и далее. Но невозможно остановить большее. Я объясняю ему, что мы не хотели бы никакого вознаграждения и что жертвовать деньги, если они у вас есть, это естественно. Куда важнее то, как следует обращаться с людьми. Ни к какому согласию мы не приходим.

Затем он говорит нам, что теперь в «Исламское государство» приезжают уже не только отдельные бойцы, но целые семьи. Каждый боец, у которого есть семья, может привезти ее и получить дом. А также фиксированную зарплату. За визит в больницу бойцы и правительственные чиновники ничего не платят. Многое гораздо лучше, чем это изображают в западных СМИ. Многое нормально, почти идеально. Некоторые семьи приезжают сюда только на праздники, чтобы навестить родственников. А затем возвращаются на родину.

По словам молодого командира, когда-нибудь ИГ присоединит Андалусию и построит оплот науки и религии. Хотя это не его решение. Но он верит, что это произойдет. В определенном смысле этот командир один из самых нетипичных бойцов ИГ, которых только можно себе представить. Раньше он часто катался на горных лыжах в Австрии, он отличный футбольный болельщик и знаток спорта. Фактически у него много общего с нами. Огромная разница лишь в том, что он работает на беспощадную террористическую организацию.

Около полуночи наши хозяева прощаются. Перед нами встает выбор: либо сдать свои ноутбуки и мобильные телефоны, либо из соображений безопасности позволить бойцам спать с нами в одной комнате. ИГ хочет быть уверен, что мы ни с кем не свяжемся. Мы сдаем свои электронные устройства. Мы еще не знаем, что отныне спать всем в одном помещении будет вполне нормально. И что мы очень быстро к этому привыкнем.

ДЕНЬ ВТОРОЙ, ВОСКРЕСЕНЬЕ, 7 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

4.00. Боевики готовятся к утренней молитве. Слышу шаги и голоса. Потом готовят на кухне завтрак. Для меня слишком рано. Остаюсь в постели и сплю дальше. Мы встаем пять часов спустя. Боевик ИГ с американским акцентом так громко колотит в дверь, что Малкольм решает, что это GSG 9^[38]. Он в ужасе вскакивает и садится на постели. Дверь открывается, и американский боевик ИГ спрашивает по-английски:

– Ребята, вам что-нибудь нужно? Яйца? Чай?

Обслуживание номеров от ИГ. Разумеется, а почему бы и нет?

Когда через десять минут он, наконец, действительно возвращается с яичницей, консервированным тунцом, джемом, лепешками и чаем, мы несколько удивлены.

– Ну вот! Типичный завтрак ИГ, – произносит он и хочет уйти.

Фредерик спрашивает его:

– Вы из Нью-Джерси? – своим акцентом игиловец напомнил Фредди его друзей из Франклин Лейкс, Нью-Джерси. Он почти наверняка оттуда.

– Почему вы так думаете?

– Выговор как в Патерсоне, Нью-Джерси.

– Почти, – и, ничего больше не сказав, смеется и возвращается к другим боевикам.

По пути в ванную вижу сидящих на солнце и беседующих между собой пятерых боевиков ИГ. Троим на вид лет двадцать – двадцать пять, двум другим – около сорока. Все это просто удивительно. Мы находимся в ИГ, и с нами очень хорошо обращаются. И все это посреди зоны боевых действий. Всего несколько дней назад никто из нас и представить себе не мог ничего подобного. Или нас еще ждет расплата?

Пока мы проводим утро во дворе в ожидании и наслаждаемся солнцем, издалека доносится грохот разрывов авиабомб. Но, кажется, здесь это никого не заботит. Бойцы сидят с нами и хотят узнать нас поближе. А мы, в свою очередь, их. Но ребята из ИГ скрытны и ни за что не желают выдавать себя. О своей прежней жизни рассказывают очень скупо. Им больше по душе рассуждать о будущем, чем о прошлом. Тем не менее подававший нам завтрак американец признается, что он из Нью-Джерси. Он работал в городе Хоторн, в 20 минутах езды от Патерсона. Фредерик знает тот район как свои пять пальцев.

От молодого человека из Нью-Джерси мы слышим такие фразы, как:

– Если американцы сунутся в «Дауля Исламийя», они получат вторую Фаллуджу^[39].

Или:

– Мусульман угнетали более века. Поэтому теперь мы будем бороться до конца, чтобы защитить слабых. Мы защитим и христиан, если они захотят жить с нами.

Он снова и снова пытается объяснить нам, что у христиан с ними никаких проблем не будет. Придется лишь уплатить небольшой налог за защиту. И это единственный в «Исламском государстве» налог. О евреях он невысокого мнения. Но оправданием ему служит то, что это личное. Чувство враждебности, возникшее еще в США. Он говорит:

– От него так же трудно избавиться, как от акцента.

Фредерик рассказывает о своих друзьях-евреях в Нью-Йорке. Но тот не может изменить его отношение.

Американского игиловца будоражит перспектива снова вступить в прямое соприкосновение с Америкой. Он хочет, чтобы США, наконец, прислали сухопутные войска. Сражение против них явилось бы апогеем.

– Они наделают в штаны, даже не успев спуститься по тросам со своих вертолетов, – смеется он. Его друг, про которого мы узнали, что он из Ливана, смеясь, соглашается.

– Часть их оружия уже у нас. Остальное мы тоже с радостью ждем.

Малкольм остается с молодыми парнями в саду. Я с Фредериком забираюсь на крышу. И там беседую с двумя бойцами об Ираке времен Саддама Хусейна. Я рассказываю о «Национальном сопротивлении», которое посетил в Рамади в 2007 году. Один из двух боевиков, по-видимому, давно сражающийся за ИГ в Ираке, утверждает, что был тогда в «Национальном сопротивлении». Однако сегодня единственно верное решение – это ИГ.

Мы хотели съездить в деревню, она примерно в 500 метрах. Но наши сопровождающие из ИГ говорят, что у них приказ пока нас отсюда не выпускать. Кроме того, нам не следует находиться на крыше всем сразу. Чтобы не привлекать лишнего внимания. Издали доносится грохот канонады и разрывов бомб.

В 15.00 ворота открываются. Молодой офицер наконец-то приносит давно ожидаемую нами новость. Едем. Мы должны принести свои чемоданы. Пять минут спустя мы выходим с чемоданами на улицу.

А вот и он! Абу Катада! Весом не меньше 150 кг, в ширину почти как в высоту. С густой рыжеватой бородой. Он в синем арабском одеянии, на голове красный платок.

Он разводит руки и, как принято в арабском мире, приветствует нас объятием.

– Ну, наконец-то, ты! – с ироничной торжественностью произносит Фредерик. Абу Катада подхватывает игру и смеется:

– Да, это я.

Мы укладываем свои чемоданы в кузов белого пикапа, на котором приехали Абу Катада и шофер. Наконец, мы едем в Ракку. Большой черно-серый шарф настолько закрывает голову и лицо шофера, что видны лишь глаза и контуры носа. Он ритмически бормочет приветствие по-английски.

Из соображений безопасности мы не можем ехать по магистрали, а вынуждены совершать длинные объезды. Поездка занимает около трех часов. Абу Катада утверждает, что экономика в ИГ процветает. Почти все магазины открыты, и в них, и особенно на рынках, можно многое купить. Сегодня жизнь уже практически нормализовалась. Бросается в глаза множество новостроек.

– Там, где не падают бомбы, жизнь идет как обычно. В том числе и в Ракке, – говорит Абу Катада.

Он объясняет нам, что мы разместились «у черта на куличках» в Аль-Рае. В самой западной точке «Исламского государства». В провинции Алеппо, примерно в 200 километрах от города Ракка. Этот район находится под их властью только с мая прошлого года. Затем он произносит краткую и довольно циничную лекцию о шариате «Исламского государства».

В случае кражи, если стоимость похищенного около 40 долларов США, отрубается рука. 40 долларов – цена одного грамма золота.

Христиане должны платить джизью, или налог за защиту. Он составляет около 300 долларов в год с бедных и 600 долларов с богатых. Но это и единственный налог. Среди христиан были самые богатые в стране люди. Для уплаты джизьи достаточно продать всего несколько овец.

Мусульмане платят налог закят, величина которого зависит от имущества. Поэтому богатые мусульмане платят больший налог, чем христиане. Бедные меньше. Деньги идут на социальные цели. В Ракке ИГ содержит три больницы.

Сегодня основные источники дохода ИГ – это военные трофеи, продажи нефти и закят.

Бойцы ИГ получают четыре пятых от своих военных трофеев, одна пятая идет государству. Таким образом, у бойцов лишь небольшая фиксированная зарплата. Абу Катада за его работу в информационном отделе ИГ получает 50 долларов США в месяц. Плюс квартира. Ему хватает.

В действительности, невольничьего рынка, как мы себе его представляем, нет. Рабы – это трофеи, и поэтому или остаются у боевика, или продаются. Сегодня езидка стоит 1500 долларов. Столько же, сколько автомат Калашникова.

Окружающий пейзаж напоминает Тоскану. Только гораздо беднее. На некоторых зданиях висят огромные флаги ИГ. И продолжают появляться снова и снова. Флаг ИГ поднят даже на обломках разбившегося и наискось торчащего из земли сирийского истребителя.

В 50 км от Ракки нас останавливают на КПП. Мальчишка лет пятнадцати размахивает перед нами своим «калашниковым».

Наш шофер в маске не произносит ни слова. Лишь раз он выражает недовольство, когда Фредерик фотографирует фруктовую палатку. Мы остановились, чтобы купить попить и перекусить. Спрайт, Миринда, Пепси и Сникерс – таков дорожный провиант, который Абу Катада берет для себя и для нас.

Когда мы приезжаем в Ракку, уже темно. Но на улице еще оживленно. Мы проезжаем по круглой площади, которую много раз видели в СМИ. Она окружена железным забором. На него насаживали отрубленные головы врагов. Мне эта жуткая площадь казалась гораздо больше. Фредерику запрещают фотографировать. Запрет исходит от шофера в маске, очевидно, влиятельной фигуры. Абу Катада смущенно бормочет, что мы сможем обсудить это позже вместе с другими деталями поездки.

По словам Абу Катада, Ракка – никакая не столица ИГ. Все это раздуто исключительно средствами массовой информации. Этот город не имеет для ИГ какого-то особого, выдающегося значения. Для ИГ куда важнее мегаполис Мосул.

Чтобы поесть, останавливаемся перед палаткой с кебабами. Осматриваемся. Кажется, будто в Ракке идет нормальная жизнь. Не могу себе представить, что здесь правит террористическая организация. Что мы находимся в логове террора. Когда на забор нанизывали отрубленные головы и людей распинали, нас здесь не было.

Фредерик спрашивает, как поступали с телами убитых заложников. С Джеймсом Фоули и всеми остальными.

– Похоронили по отдельности или просто кое-как закидали землей, – невозмутимо отвечает Абу Катада. – Кстати, введение обезглавливания как способа казни было политическим решением ИГ, принятым на самом верху.

Я снова говорю Абу Катада об идее милосердия в Коране. И даже о его любимом Салах-ад-Дине. Но Абу Катада сомневался в истинности истории. Возможно, это была ошибка или фальсификация в переводе. В историографии часто опускались или подвергались цензуре источники о джихаде и шариате. По политическим причинам. Со времен Пророка и до сегодняшнего дня.

Я хочу выразить сомнение, но тут, сигналя, мимо нас проезжает кортеж. Высунувшись из окна первого автомобиля, машет юноша. За ним в машине мы видим оператора, снимающего следующую машину, в которой сидят молодожены. Свадьба! В Германии мне скорее всего никто не поверит. Но при населении 200 тысяч жителей время от времени неизбежно должны иметь место и свадьбы.

Едем дальше. Останавливаемся перед унылой многоэтажкой. Здесь почти все дома такие. Наша квартира на втором этаже. Электричества нет. Поэтому наш водитель снова отправляется в путь, чтобы раздобыть фонарики или свечи. Нам также необходимы и одеяла. Похоже, спать нам придется на полу. В холодных маленьких спальнях. В квартире есть даже «гостиная», куда попадаешь прямо из прихожей, небольшая кухня, ванная комната, в которой нет проточной воды и грязноватый туалет. Все очень просто. Но с хорошим спальным мешком всякая ночь – добрая ночь. А хорошие спальные мешки у нас есть.

Мы усаживаемся в гостиной, чтобы кое-что обсудить и перекусить бутербродами. В квартире темно. Холодает. Окна плотно не закрываются. Кресло для Абу Катада слишком узкое, как и в его рабочем кабинете. Впрочем, скоро ему выдадут новое. Раздобыто в американском консульстве в Мосуле. Военный трофей. Затем, оглядев себя, весело рассмеялся над своей впечатляющей полнотой.

Абу Катада говорит, что меня пригласили, потому что некоторые из моих книг были опубликованы на арабском. Это дало мне определенный кредит доверия. Кроме того, я установил контакт с ИГ очень давно.

Затем мы просматриваем мой «список пожеланий». С известными джихадистами наподобие Десо Догга^[40] и подобными «звездами терроризма» нам встретиться не удастся. В ИГ считают неверным создание культа личности, и в будущем будут стараться следить, чтобы бойцы не мелькали в СМИ. Для того чтобы их личная история и судьба не отождествлялись с ИГ. ИГ не одобряет, когда его бойцы по собственной инициативе выкладывают свои фотографии и видео. Затем начинает говорить Абу Катада. Малкольм, держась в тени, записывает настолько быстро, насколько может:

Халиф Абу Бакр аль-Багдади, возможно, никогда больше не появится на публике. На то немало причин. Одна из них – угроза его безопасности. Если бы я взял у него интервью, в ЦРУ узнали бы, где, по крайней мере, иногда бывает Абу Бакр аль-Багдади. Кроме того, в ИГ также не хотят создания культа личности Абу Бакра аль-Багдади.

Появления халифа на публике в мечети планировались и готовились в течение трех месяцев. Это попросту слишком дорого. В конце концов, идет война против 60 стран.

«Кампания лжи» на Западе не устает поражать. Так, бывшую жену Абу Бакра аль-Багдади и их сына никогда не арестовывали в Ливане, как сообщали западные СМИ. Даже новость о якобы имевшем место нападении на кортеж Абу Бакра аль-Багдади была чистой воды пропагандой, в третий раз заявил он мне.

– Вы действительно думаете, что Абу Бакр аль-Багдади настолько глуп, чтобы разъезжать с кортежем, привлекая к себе как можно больше внимания?

Именно Канцелярия халифа все организовала. Но все основные решения принимал лично халиф. Решение принять нас в «Исламском государстве» и гарантировать нашу безопасность принял он.

В Ракке осталось совсем мало христиан. Их церкви приспособили для других целей. Но не ИГ, а другая повстанческая группа, доминировавшая в Ракке до ИГ.

ВВС Асада бомбят только днем и никогда – ночью. Его самолеты – устаревшие. В плохую погоду Асад не может бомбить. Американцы бомбят и по ночам.

«Джебхат ан-Нусра» и «Свободная сирийская армия» – отступники. Тем не менее если они публично извинятся за свои действия, то смогут войти в ИГ.

Теперь возможны теракты и в Германии. Об этом, как известно, заявил пресс-секретарь ИГ Абу Мухаммад аль-Аднани. Политика Германии коварна. Вы часто действуете по каналам разведслужб, чтобы немецкий народ ничего не знал. Например, говорят, что германская разведка помогала в Саудовской Аравии при строительстве пограничной стены. Не упоминалось ни о подготовке разведки и полиции Саудовской Аравии, ни о крупных поставках оружия. Однако сегодняшняя поддержка курдов и американской войны против ИГ вынуждают ИГ рассматривать Германию в качестве бесспорного врага ислама. Об этом же свидетельствует вручение Меркель премии карикатуристу Вестергаарду, продажа оружия Израилю и так далее.

– Есть страны, которые не ввязываются во все эти войны, которые не участвуют в этих убийствах. В них никогда не будет нападений.

Переходим к обсуждению запланированного развернутого интервью с бойцом ИГ. Мы думали об этом и говорим Абу Катада, что не хотели проводить интервью с ним из-за его семьи. Для его матери это будет тяжелым ударом. В интервью с Абу Катада будут вопросы не только о Коране, но и об убийствах. Но, похоже, все это его не волнует.

– Она переживет. Так же, как до сих пор.

Мы молча смотрим на него.

– Что я могу сказать? – раздраженно говорит Абу Катада. – Повторяю, не беспокойтесь о моей матери. Здесь далеко не каждый может дать толковое интервью. Это решено. Человек, дающий интервью, обязательно должен быть осведомленным и точно знать, что верно, а что нет.

Завтра – по моей настоятельной просьбе – мы планируем ехать в Мосул. Потому что я помню Мосул со времен Саддама Хусейна. И хочу сравнить. Свои мобильные телефоны, взятые Абу Катада на хранение, мы получим только перед возвращением. В любом случае в Ракке Интернета нет, потому что его отрезал Асад. В Мосуле Интернет отключило ИГ. А поскольку в наши «айфоны» встроена GPS, которую невозможно удалить, то в Мосуле «айфон» – фактор риска. Наше местонахождение определяется без труда в любой момент. Поэтому устройства на некоторое время останутся здесь. Перед отъездом нам их вернут.

Абу Катада объяснил нам, что в конце поездки все наши видео и фотоматериалы пройдут цензуру. Это, дескать, нормально в военное время. Мы возмущаемся. Так не договаривались. Стараемся отыскать компромиссное решение. Но тут наш по-прежнему сидящий в маске шофер, который, видимо, куда влиятельнее, чем мы полагали, еще раз грубо, громко и ясно повторяет данное условие. С ледяной холодностью. И с заметным британским акцентом, который я никогда не забуду. Наклонив голову вперед и глядя нам прямо в глаза, спрашивает, поняли мы его, наконец, или нет. Его правое веко кажется полузакрытым. Впрочем, вполне возможно, он просто хочет произвести впечатление человека решительного и непреклонного.

Воцаряется ледяное молчание. Тональность и настроение бесповоротно меняются. От теплого приема в вербовочном лагере ИГ не остается и следа. Мне ясно, что с этого момента все очень серьезно. Для шофера мы – враги. Враги смертельные. Поездка под угрозой срыва. Тем не менее на данный момент выбор у нас небогат. А я так и не ответил на лобовой вопрос шофера в маске. Похоже, Абу Катада все это не особо по душе.

После настойчивых требований Фредерик получает разрешение последний раз отправить электронное письмо из Ракки. Из интернет-кафе. В сопровождении Абу Катада. Интернет-кафе за углом. Абу Катада ненадолго входит внутрь, сообщает Фредерику код, который тот набирает в сотовом, и вот он уже онлайн.

– У вас две минуты, – предупреждает Абу Катада. Фредди отправляет матери, сестрам, семье Малкольма и нескольким посвященным короткое сообщение. И обещает регулярно писать в будущем.

На обратном пути Абу Катада говорит, что арабы очень ленивы и что с ними много проблем. Он невысокого мнения об арабах.

– Вас тут не слишком жалуют? – спрашивает его Фредерик.

– Не особо, – смеясь, отвечает Абу Катада. – Считают иностранцами. Многие нас не любят. Впрочем, к нам уже привыкли.

Вскоре в нашу продуваемую сквозняками квартиру врывается жилистый боевик лет двадцати пяти. У него короткая борода, длинные темные волосы и он ходит в очках. В черных шароварах, синем пуловере с капюшоном и черной шапочке с кисточкой он напоминает мне средневекового менестреля или уличного певца. Его псевдоним Абу Лот.

– Почему вы выбрали это имя? – спрашиваю я.

– Лот боролся против гомосексуалистов. Не знаю, знаете ли вы о нем. Мне нравится то, что он делал, то, за что выступал. Он был против распутства, против гомосексуализма, потому я и выбрал это имя.

Малкольм и Фредди едва сдерживают смех. Он что, всегда так представляется? Я говорю, что Лот – известный персонаж Ветхого Завета и Корана. Он бежал из Содома и Гоморры, прежде чем эти два города покарал Господь. Не спаслась лишь его жена, потому что, уходя, обернулась, несмотря на запрет Бога.

Абу Лот – немец с марокканскими корнями. А сейчас живет в Ракке. До этого долгое время прожил в Алеппо. Там было очень беспокойно и опасно. Он говорит нам, что здесь порой играет в PlayStation и на бильярде. Джихадисты из Магриба предпочитают футбол. Особенно летом часто играют в определенных местах. Шутит, что они, возможно, в скором времени возьмут Катар, чтобы принять участие в чемпионате мира по футболу. Тем не менее в ИГ до сих пор нет собственной футбольной команды.

– Но она, несомненно, будет.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ, ПОНЕДЕЛЬНИК, 8 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

В 8.00 подъем. Абу Лот и Абу Катада спали в гостиной, мы – в соседних комнатах. Ночью иногда сталкивались по пути в туалет. Очевидно, кое-кто выпил слишком много свежевыжатого фруктового сока. На завтрак Абу Катада принес пиццу и лепешек.

– Сейчас нам нужно уточнить планы на ближайшие несколько дней, – говорит он. Он кажется напряженным. Его начальство категорически отклонило нашу просьбу об освобождении от какой-либо цензуры. По всей вероятности, с их точки зрения, слишком велика угроза безопасности. Чтобы убить человека, беспилотнику достаточно одной его фотографии.

Я говорю, что не принимаю цензуру. Западные средства массовой информации сотрут меня в порошок. Конечно, я знаю, что ИГ отнюдь не уникально в своих требованиях в районах ведения боевых действий. Но я думаю: «Сопротивляться надо с самого начала». Если я не выражу протест сразу, ИГ выдвинет новые ограничения. Поэтому я говорю, что, если цензура не ограничится несколькими исключительными случаями, нам лучше сразу уехать.

Спор разгорается. Абу Катада сообщает, что сегодня нам нельзя будет даже пройтись по Ракке. До отъезда в Мосул нам придется сидеть в квартире. Теперь уже стало точно известно, что ничего, кроме Мосула, мы не увидим. Он говорит, что ведь именно туда мне и хотелось попасть. Я спрашиваю, позволят ли нам хотя бы перед отъездом встретиться с британским заложником, журналистом Джоном Кэнтли^[41], или печально известным палачом «Джихадистом Джоном»^[42]. Ответ Абу Катада:

– Нет.

Что же все-таки происходит?

Открывается дверь. Появляются Абу Лот и наш «шофер», лицо которого скрывает еще и большой шарф. Человек в маске с английским акцентом тут же вступает в разговор.

– Можете уезжать! – заявляет он нам.

Он вообще не доверяет журналистам, и если мы не желаем с этим смириться, то можем уезжать.

– Разве не глупо пригласить кого-то, кого вы толком не знаете, пригласить в свое государство, государство, против которого воюют все? И позволить ему действовать бесконтрольно?

Он предлагает нам компромисс. Во время нашего путешествия он покажет нам кое-что интересное для нас. Если заслужим доверие, то сможем приехать еще раз. Тогда все ограничения будут сняты. В любом случае мы многого добились и можем считать себя счастливчиками. Мы первые журналисты немусульмане, которые сюда приехали и не были обезглавлены.

– Мы даже приглашаем вас приехать еще раз.

Я отвечаю с нарастающим раздражением:

– Мы так не договаривались. Я никогда не допускал над собой цензуру, не допущу и теперь. Я всегда говорю, что думаю, и свободный репортаж – есть свободный репортаж.

– Почему вас так заинтересовал этот, как вы его называете, «Джихадист Джон» и Джон Кэнтли, – спрашивает закутанный в шарф шофер. – Почему вас не интересуют страдания мусульман в стране? Почему вы сосредоточились на этих двух персонах, хотя есть много куда более важных вещей?

И все-таки тема Джона Кэнтли представляется ему любопытной. Он слегка огорошивает нас предложением. Да, он может организовать для нас свидание с Джоном Кэнтли при следующих условиях: Джон Кэнтли написал одно письмо матери, а второе Дэвиду Кэмерону. Эти письма Джон Кэнтли мог бы передать через меня. В связи с этим мы могли бы встретиться и поговорить с ним. Но – никаких фотографий, никаких видеосъемок. Наша встреча и передача писем будут засняты и обнародованы ИГ.

Со всей ясностью понимаю, что это предложение для меня неприемлемо. Я никогда не выступлю ни в одном пропагандистском шоу ИГ. Доверие ко мне рухнет окончательно. Но я охотно встретился бы с Джоном Кэнтли и помог бы ему. Поэтому предлагаю, чтобы обе стороны от съемок отказались.

По непонятной причине в деле Кэнтли наш шофер в маске проявляет удивительную гибкость. Хорошо, он еще раз поговорит со своим начальством, чтобы выяснить, можно ли нам будет все-таки осмотреть Ракку, а также встретиться с Джоном Кэнтли без камер. Абу Катада следует за ним. Кажется, он настроен оптимистически. Он шепчет мне, что надеется на то, что разумное решение найти все же удастся.

Абу Лот считает, что поведение обеих сторон в целом нормальное. Для ИГ наш визит – эксперимент, в ходе которого многое может пойти не так. Интернет-репортаж с мусульманским корреспондентом Vice News был организован местным отделением ИГ по связям со СМИ в Эр-Ракка, а наш визит – с центральным отделом по связям с медиа при Канцелярии халифа. Поскольку никто не хотел брать на себя лишний риск.

Затем Абу Лот излагает, почему он втянулся в джихад, а теперь живет и работает в ИГ. Вот несколько его основных аргументов:

– Мусульманину шариат нужен как воздух.

– Образ жизни Пророка и первых четырех халифов служит нам образцом для подражания.

– У вас на Западе неверное представление о свободе. Для вас это – свобода без границ, без принципов. Это нехорошо. Мусульманин так жить не может.

– На Западе система ценностей рухнула… недооценка гомосексуализма… жизнь в погоне за излишествами… мусульманин постоянно сталкивается из-за этого с трудностями.

– Даже демократия находится в конфликте с исламом. Нельзя ставить человеческие законы выше законов Бога.

– Теоретически праведную жизнь по законам Бога можно вести где угодно. Но каждому необходимо сообщество единомышленников. Поэтому для меня на всю жизнь было мечтой жить в этом халифате.

– Основная агрессия в нашем мире направлена на мусульман и мусульманские страны. Каждая мусульманка – моя сестра. Я должен защищать ее. Каждый мусульманин обязан прийти на помощь, когда льется кровь единоверцев.

– Мы живем в эпоху исламского пробуждения… отхода от демократии… возврата к истокам.

– Неважно, насколько мало у нас бойцов, мы знаем, что в конце концов победим.

– Через год-два мы подпишем с Западом мирный договор. Затем сокрушим Запад. Это предсказал пророк Мухаммед.

На ключевых словах «пророк Мухаммед» я говорю, что великий реформатор Мухаммед сегодня проповедовал бы прогресс. Так же, как в те времена. Абу Лот пытался объяснить, что законы Аллаха столь же актуальны, как и 1400 лет назад. Поэтому в реформе никакой необходимости нет. Надо просто придерживаться законов Божьих.

Абу Катада и «шофер» возвращаются. Оба мрачны. Получили отказ? «Шофер» снова садится в кресло напротив меня.

– Мосул или Турция. Никак иначе! – выпаливает он. Как и в вопросе с Джоном Кэнтли все должно оставаться так, как он мне уже говорил. Его заявление и тон меня крайне изумляют. Он это серьезно? Не следовало бы говорить со мной в таком тоне. Встаю и все ему предельно ясно излагаю. В конце концов, мы вместе свиней не пасли. Что этот тип себе вообразил?

Но шофер в маске снова не терпящим возражений тоном ответил, что больше не будет со мной разговаривать. Либо мы завтра едем в Мосул, либо сейчас же возвращаемся в Турцию. Видно, что он взвинчен не на шутку. Абу Катада тоже. Скорее всего, оба получили сверху страшный нагоняй. Раньше в «Исламском государстве» журналистам головы рубили. А тут – на тебе! Впустили, а они тут еще условия ставят. Шофер в маске предупреждает, что и в Мосуле тоже будут ограничения. Тон по-прежнему весьма агрессивный.

С меня довольно. Я спокойно, но очень внятно заявляю, запрет покидать квартиру – бесстыдство. Ничего подобного не было даже у талибов.

– Мы – не талибы, – фыркает в ответ шофер в маске, из-под которой теперь видны лишь закрытые веки. Фредерик же смотрит на англичанина в полной растерянности.

Я достаю из кармана приглашение халифа и говорю:

– Нас торжественно и любезно пригласили. А вы тут устраиваете нам тюрьму. Если мы не вправе покидать это помещение, значит, мы ваши пленники.

– Вы не пленники, – заверяет меня на своем ритмичном наречии шофер в маске. – Пленники не выбирают себе меню на завтрак.

Моему терпению приходит конец. Я не все готов сносить.

– Вы немедленно смените тон, – восклицаю я, причем так громко, что он вздрагивает.

Но дальше спорить с этим человеком, который так легко выходит из себя, смысла нет. Он смотрит на нас так, словно готов тотчас отрезать нам головы. К чему приведет эта внезапная агрессия? Гарантия халифа хоть чего-нибудь еще стоит?

Нам нужно постараться выйти из этого спора с наименьшими для себя потерями и в первую очередь снова вернуться к переговорам. Поэтому я говорю англичанину со спокойствием, на которое только способен, что мы сейчас удалимся к себе в комнату, чтобы решить, поедем мы в Мосул или вернемся в Турцию. А потом сообщим о своем решении. Фредерик снова в полном недоумении смотрит на шофера в маске. Что-то явно его смущает. После этого мы выходим.

Малкольм считает, что если сейчас мы откажемся от продолжения поездки, ИГ вполне может изменить свое отношение и посчитать, что нас лучше похитить и обезглавить. Для них это будет меньшей потерей лица, чем если по возвращении мы станем рассказывать, что обещания ИГ ничего не стоят. Мне тоже все это представляется очень непростым. Не хотелось бы прерывать поездку из-за разногласий по вопросам учтивости. Кроме того, в районах боевых действий стран Запада все фото– и видеоматериалы из соображений безопасности точно так же повергаются цензуре. Поэтому решаем ехать дальше, но будем добиваться, чтобы в подобном тоне с нами не разговаривали.

К нам в комнату заходит Абу Катада и спрашивает, не принести ли нам что-нибудь. Ему хочется поднять нам настроение. Я считаю, что это нормально. Он идет за покупками, мог бы и нам что-нибудь принести поесть. Вместе мы пойти, к сожалению, не можем. Он говорит, что не всегда понимает некоторые решения начальства.

– Но как есть, так есть.

Когда он вместе с Малкольмом выходит из комнаты, бледный Фредерик садится рядом со мной и почти бесшумно шепчет:

– Абсолютно не уверен, поскольку без компьютера проверить не могу. Но думаю, что англичанин в маске – «Джихадист Джон». Полузакрытые глаза, орлиный нос с горбинкой, ритмичный отрывистый британской акцент. В Мюнхене мне не раз приходилось его слышать. Никогда не забыть. Что делать?

У меня перехватывает дыхание:

– Палач Джеймса Фоули и наверняка других в роли нашего цербера? Ни слова Малкольму. Верна ли твоя догадка, или же нет, мы сможем проверить только дома. А пока мы должны через все это пройти.

Я стараюсь не выдать страха. Но у меня ощущение, будто меня вталкивают в разящую дезинфекцией операционную. Я ни за что не хочу туда входить, напротив, хочу выбраться. До этого все шло так гладко. Мы долго молчим, глядя друг на друга.

Вернувшись в гостиную, сообщаем игиловцам, что едем дальше. Тем не менее мы ожидаем иного стиля общения. Троица молча принимает решение к сведению. Абу Катада и Абу Лот пытаются снять напряжение байками об «Исламском государстве». Достойны внимания следующие пункты:

Курение в «Исламском государстве» запрещено. Утверждают, что запрет ввели не сразу, а постепенно. Сначала была запрещена продажа сигарет, затем, спустя несколько недель, запретили курить в общественных местах. В конце концов курение запретили полностью. По словам Абу Катада, ИГ не может проконтролировать, что делает человек в своих четырех стенах.

– Так что, если хотите, курите дома, дело ваше. Этого ИГ не контролирует. Курящий сигареты в общественных местах наказывается 30 ударами плетью.

Музыка также запрещена. Абу Катада пытался нам внушить, что есть исследования, доказывающие, что определенная музыка влияет на ум, может вызвать депрессию и подавленность. Сам он принимает закон, хотя ранее тоже слушал музыку. Больше всего хип-хоп и немецкие рэп-группы, такие как «Deichkind» или «Fettes Brot».

Сирийский народ настроен националистически. ИГ в Ракке уже целый год. Тем не менее воспринимают их по-прежнему как чужаков, критически. Некоторые даже видят в ИГ оккупантов.

За выезд в Европу контрабандисты требуют с сирийцев минимум 600 долларов США.

Вообще важно, чтобы ИГ хорошо заботилось о населении. Студентам университетов Ракки разрешено посещать даже районы, подконтрольные Асаду. Чем активно пользуются многие девушки. ИГ должны давать людям возможность вести нормальную жизнь. Чрезвычайно важен финансовый аспект. Деньги открывают все двери.

В настоящее время крупнейшим источником дохода ИГ служит торговля нефтью. ИГ продает баррель примерно за двенадцать долларов. Есть и газовые месторождения. Но большая часть газа пойдет на нужды собственного населения.

Будущая валюта ИГ будет привязана не к доллару США, а к золоту. Собственная валюта уже готовится, поговаривают о том, что уже выпущены первые золотые монеты.

В Ираке ИГ уже с 2006 года. Сегодня оно нашло поддержку среди населения занятых территорий Ирака.

– Люди знают, что могут жить спокойно, пока не нарушают законы Аллаха.

– В Сирии ИГ на 70 % состоит из иностранцев, и на 30 % из сирийцев. В Ираке – на 30 % из иностранцев и на 70 % из иракцев.

Каждый новобранец ИГ сначала должен пройти подготовку в тренировочном лагере. Обучение состоит из двух этапов. На первом рассказывают о шариате, основных принципах ислама. Курс продолжается от двух до четырех недель. Там рекрутов учат тому, что есть добро, а что зло, и как они должны будут соблюдать законы Аллаха. Второй этап охватывает военную подготовку. Здесь они учатся быть бойцами. Новички быстро обучаются сражаться и обращаться с оружием. Это тоже на самом деле не так трудно. Большое преимущество – решимость новых бойцов ИГ. Все хотят учиться, и все хотят максимально помочь ИГ. Все рвутся в бой.

– Один час сражения на переднем крае – как 60 лет службы Аллаху.

Тем не менее не всем позволяют погибнуть. Например, если хорошо подготовленный специалист в ходе сражения намерен взорвать себя, халиф это воспрещает. Человек обязан продолжать выполнять свою важную работу.

В «Исламском государстве» на государственной службе работают женщины, и немало. Но они – не бойцы, как у курдов. «Пешмерга» – в отличие от Курдской рабочей партии – такие «отморозки», что призывают на фронт даже женщин.

Детям в школе ИГ в основном преподают три предмета: Коран, право и военную подготовку. Это три основные части системы образования.

В настоящее время сильнейшим врагом с лучшими сухопутными войсками является Курдская рабочая партия. Но не будь авиаударов американцев, ИГ заняло бы и город Айн-эль-Араб. Соединенные Штаты настолько его разрушили, что игиловцам там уже больше негде было укрыться. Город напоминает Нагасаки после атомной бомбардировки. Если такова стратегия борьбы американцев с ИГ, то арабский мир ожидают нелегкие времена. По оценкам Абу Катада, в Айн-эль-Арабе погибло около 500 бойцов ИГ. И огромное количество мирных жителей. Большинство – от авиаударов.

Езиды должны принять ислам, или же будут казнены, поскольку они, по словам Абу Катада, верят в дьявола и даже молятся ему. В Синджаре многие езиды приняли ислам. Множество их женщин обращено в рабство.

До конца 2001 года Абу Катада был, как все, «абсолютным сторонником США». После терактов 11 сентября он даже оставил запись в книге соболезнований. Но спустя недолгое время он начал все подвергать сомнению. Почему на Америку напали? Малкольм хочет знать, как он относится к конспирологическим теориям относительно событий 11 сентября. Абу Катада усмехается и говорит:

– Да, мы тоже сомневаемся [в официальной версии. – Прим. ред.]. Но на сто процентов.

Я качаю головой. В мире любят теории заговора. Есть даже люди, говорю я Абу Катаде, которые полагают, что видеосъемки обезглавливаний ИГ сфальсифицированы. Он подтверждает, что видео специально сделаны так, что оставляют место для спекуляций. Настоящие обезглавливания ИГ хочет сохранить от Запада в тайне. Кстати, Абу Катада говорит, что Джеймс Фоули обезглавлен в соответствии с заветами Мухаммеда. А до Мухаммеда не было принято рубить головы. Лишь Мухаммед решил, что голова должна быть полностью отделена от тела.

Пророк, который вот уже почти 1400 лет не имел возможности защитить себя, в ИГ служит оправданием всему. Если однажды ИГ завоюет Францию, бесспорно, выяснится, что и гильотина тоже изобретение Мухаммеда.

– Мы обезглавливаем, – поясняет Абу Катада, – в целях устрашения.

И продолжает:

– Мухаммад аль-Джулани, глава террористической группировки «Джебхат ан-Нусра», присвоил себе 10 миллионов долларов США. Но это была только одна из причин, почему мы от него отмежевались. На фотографии юноши, распространенной в средствах массовой информации, действительно представлен Абу Мухаммад аль-Джулани.

В Пакистане Абу Катада считает достойной пакистанскую радикальную исламскую организацию «Техрик-е Талибан». Афганские талибы, напротив, как он выражается, – «катастрофа». Мулла Омар был «настоящий обманщик». Кроме того, он не мог быть эмиром халифа, потому что он не происходил из рода Курайшитов. – Он не играет абсолютно никакой роли в исламском мире. И все же вошел в историю, потому что не выслал Усаму бен Ладена.

Бойцы ИГ, вернувшиеся на родину, в Германию, будут рассматриваться ими как отступники. Если они не покаются, их ожидает смертный приговор. После того как я неоднократно спрашиваю его о возможных терактах этих репатриантов в Германии, он попросту смеется.

– Кто знает? Но на самом деле они и здесь ни на что толковое фактически не способны.

Абу Катада говорит, что похищение этим летом на островах Фиджи 44 солдат миротворческих сил ООН, организованное якобы «Джебхат ан-Нусра», в действительности совершено «Свободной сирийской армией». Но «Свободной сирийской армии», принимая во внимание ее западных спонсоров, не с руки требовать выкуп в ООН. Поэтому они и повесили заложников на «Джебхат ан-Нусра» и поделили денежки.

На ужин Абу Лот подает большую тарелку с курицей. А к ней йогурт и пепси-колу. Малкольму снова захотелось свежего фруктового сока. Фредди и я попытались его отговорить. В конце концов, туалет всего один. А он даже взболтать его не пожелал. Железный желудок.

Поскольку наш «домашний арест» завтра закончится, настроение чуть поднялось. Абу Катада и Абу Лот идут на многое, чтобы сгладить инцидент с шофером в маске. И не протестуют, когда мы, несмотря на запрет, выходим на небольшой балкон, чтобы хоть что-то увидеть из уличной жизни.

Я ухожу рано и залезаю в свой спальный мешок. Фредерик остается с Абу Лотом и Абу Катада. А бедняга Малкольм снова и снова бегает в туалет. Некоторые свежевыжатые арабские фруктовые соки не способен переварить даже железный желудок.

Около полуночи мы слышим оглушительную пальбу. Выстрелы. Очень близко. Абу Катада, сперва немного занервничавший, после нескольких тревожных минут уверяет, что это салют. Что-то там, на улице, празднуют. Абу Лот выходит спросить. Через несколько минут возвращается и, сияя, рассказывает, что ИГ захватило важный район близ аэропорта города Дейр-эз-Зор и сегодня «братья» празднуют.

Однако ИГ пресекает пальбу даже на таких мероприятиях. Особенно в районах, где живут семьи с детьми. После того как пару минут спустя и Абу Лот попытался салютовать, полицейский отобрал у него «калашников». Забрать его тот сможет лишь через неделю.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. ВТОРНИК 9 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

В 8.20 сидим перед домом в небольшом микроавтобусе. Едем в Мосул. Фредди, Малкольм и я немного заспанные. Но это вполне нормально. Здесь никто из нас не высыпается. Наш полностью скрытый маской шофер напоминает Фредерику, что в Ракке тот даже из машины фотографировать не имеет права. Снимать видео и делать фото мы сможем только в Мосуле.

Мы снова проезжаем ту площадь, где ИГ некогда выставил на всеобщее обозрение отсеченные головы. Ее название Дувар-ан-Найим. Все, словно в кошмарном сне. Удастся ли выбраться из этой страны живыми? От смерти, несмотря на все обещания висящей над нами дамокловым мечом, нас защищает лишь бумажка. Резкость вчерашнего выпада шофера в маске, для которого, кажется, таких понятий, как приличие, вовсе не существует, не выходит из головы ни у меня, ни у Фредерика. До сих пор ни один западный журналист не выбирался из «Исламского государства» живым. С какой стати нам быть исключением? Вчерашний конфликт впервые вызвал у меня серьезные сомнения в нашей безопасности. Шофер, кажется, затаил на нас злобу.

На улицах тихо. Боясь бомбардировщиков Асада, люди теперь живут с учетом времени их полетов. В хорошую погоду из дома выходят редко. В безопасности чувствуют себя только после того, как стемнеет. Несмотря на бомбежки американцев, школы должны открыться. Говорят, есть школа для девочек на 8000 учащихся. Большая школа для девочек. И несколько частных. Тем не менее многие дети вынуждены поддерживать свои семьи. Не ходить в школу, а работать.

Удивительно, как много строек в Ракке! Большинство, конечно, начаты во времена Асада. Достроят ли их когда-нибудь? Мы видим много вилл. Кто в них сейчас живет?

Шофер спрашивает, есть ли при нас iPad’ы, планшеты, сотовые телефоны. У меня iPad. Исключительно для записи.

– Сдать, – шепчет шофер в маске.

Фредерик вперил в меня умоляющий взгляд. У него на лице написано: никаких пререканий с водителем. Мы ненадолго останавливаемся и передаем аппарат молодым игиловцам.

Пока мы пользуемся моментом, чтобы немного размять ноги, подходит старая женщина и кладет на пыльную землю свежеиспеченные лепешки, чтобы охладить их. Ей помогает дочь. Каждую лепешку кладут в пыль по отдельности и переворачивают. Абу Катада говорит, что, если мы хотим, можем взять лепешки. Но сегодня утром у нас как-то нет аппетита есть пыльный хлеб, и мы едем дальше.

Между палаток с фруктами и овощами повсюду видны разрушения от бомбежек. Некоторые здания разрушены полностью. В других нет только верхнего этажа.

– Это бомбы Асада. Если бомбят американцы, рушится весь дом.

Проезжаем шиитскую мечеть. Взорвана не американцами и не сирийцами. Ее уничтожило ИГ. Чем очень гордится. Остался лишь фасад с фресками.

Хотя вывоз мусора в Ракке якобы налажен, вокруг целые груды его. Некоторые дымятся. По словам Абу Катада, дело не в вывозе ИГ мусора, это связано с отсутствием дисциплины у местного населения.

Вооруженные бойцы ИГ останавливают нас на КПП. Наш шофер предъявляет бумагу, и нас пропускают. Затем проезжаем через пустыню в направлении так называемой линии Сайкса – Пико, по которой после Первой мировой войны англичане и французы поделили между собой Ирак и Сирию. Через несколько километров пустыни еще один блокпост. Здесь развевается особенно много флагов ИГ. И снова мы без проблем минуем его.

Мы на пути к Эль-Хасаке. В пустыне смотреть не на что. За исключением нескольких пастухов с овцами и маленьких мазанок. Примерно через час сворачиваем направо и едем по другой пустынной дороге. Здесь ИГ уже поставил свои дорожные знаки. Далее едем в Аль-Шадади, где хотим ненадолго выйти. Но нам не разрешают.

– По соображениям безопасности, – бурчит шофер и приносит напитки. Теперь уже и Абу Лот больше не понимает, в чем дело. Но считает, что приказам лучше подчиняться. Фредерик полагает, что шофер как минимум мог бы быть повежливее. Мы ему ничего не сделали. Абу Лот отвечает, что тот просто не в духе. Нам не стоит принимать это на свой счет.

Но что касается остановки, тут явно что-то личное. Мне очень некомфортно. Я выхожу и исчезаю за старой казармой. Пусть шофер психует, если хочет. Фредерик и Абу Лот идут за мной. Облегчив мочевой пузырь, снова залезаем в машину. Я искренне благодарю нашего шофера в маске за свежие напитки. Он смотрит на нас озадаченно. Очевидно, он намеревался ехать без остановок.

Кажется, в Аль-Шадади умелый продавец мотоциклов. На улицах их полно. Здесь действительно оживленно. Это самый бойкий населенный пункт «Исламского государства» из тех, которые мы раньше видели.

Кроме Абу Лота в машине с нами никто не разговаривает. Уж точно не наш шофер в маске. И не его напарник, тоже скрывающий лицо под черной лыжной маской. А Абу Катада либо устал, либо мыслями где-то далеко. Машина скачет на ухабах, и нам сильно отдает в пятую точку. Проезжаем большой полностью разрушенный автосервис. Его якобы разбомбили американские самолеты.

– Поэтому в ИГ теперь не так просто починить автомобиль.

Снова и снова видим ржавые металлические бочки, из которых валит черный дым. Рядом в темной, явно нефтяной, лужей стоит человек, одетый в черное. И так каждые несколько сот метров.

– Человек – нефтеперерабатывающий завод, – говорит Абу Лот.

Пока Абу Катада, кажется, погружен в свои мысли, Абу Лот рассказывает о тех, кто приходит в ИГ. Самому молодому немецкому бойцу ИГ было 16 лет. Он уже погиб. Немец с боснийскими корнями. Еще школьник. Его застрелили на одном из КПП бойцы «Свободной сирийской армии».

Бурак, еще один немецкий боец ИГ, был игроком молодежной сборной ФРГ по футболу. За ИГ сражается даже сын известного английского банкира. Есть и «брат из Техаса». Его отец – американский военный. В боях на стороне ИГ принимают участие даже несколько граждан Израиля. Это израильские арабы с израильскими паспортами.

Наш шофер передает руль напарнику. Четверть часа спустя мы слышим громкий лязг металла о металл. Мы въезжаем в зад грузовика.

– Блин, он неожиданно резко тормознул, – по-английски с выраженным британским акцентом чертыхается из-под своей лыжной маски наш угрюмый главный шофер.

– Вы британец? – спрашиваю его. Сначала он молчит, потом отвечает по-арабски, что он – из Нью-Йорка, – явная неправда, – после чего он выходит, чтобы осмотреть повреждение. Правое крыло автомобиля повисло. Сообща мы с большим трудом отдираем кусок. До Мосула доберемся и так. Там автомобиль придется ремонтировать или сменить. До того как у места аварии собирается толпа, мы уезжаем.

Через полчаса мы достигнем линии Сайкса – Пико. Смотреть почти не на что. Надменные пограничные сооружения прошлого полностью разрушены, всё в руинах.

На мачте развевается флаг ИГ. На высеченном из камня иракском флаге черным намалеваны символы ИГ.

Некоторое время едем вдоль гор Синжар, откуда летом бежали езиды. Пейзаж почти не меняется: скудный, пустынный, лишь иногда попадаются крохотные деревни. Вдруг вдоль обочины замечаем множество сожженных, разбитых автомобилей. Затем все чаще начинают попадаться разрушенные здания. Фредерику все еще нельзя фотографировать.

– Только в Мосуле, – то и дело напоминают ему.

Мы узнаем, что Абу Лот вместе с Абу Катада и еще восемью парнями приехал из Золингена. Двоих уже нет в живых. Один из них – Роберт Б. С ним Абу Катада даже сидел в тюрьме. Абу Лот и Абу Катада высоко ценили Роберта Б. Он был храбрым и убежденным бойцом. И хотел стать шахидом. Ему пришлось ждать несколько месяцев, пока до него, наконец, не дошла очередь. Перед ним в списке ожидающих было 160 других мучеников. Так много, по словам Абу Лота, было желающих. В результате его самоподрыва погибло свыше 50 человек.

Бывали списки и подлиннее. «В свое время в Алеппо, – говорит Абу Лот, – в списке ожидания стояло более 600 фамилий». Он спрашивает меня, не говорили ли мы несколько месяцев назад с Филиппом B. Он тоже взорвал себя. Где-то этим летом.

Между тем до Мосула 60 км. Еще один пропускной пункт. И снова никаких проблем. Проходим без очереди. Видны пригороды. Проезжаем мимо большой тюрьмы. Одна из стен разрушена.

– Здесь подорвал себя шахид ИГ, и все заключенные были освобождены, – с гордостью говорит Абу Катада. Они с Абу Лотом в Мосуле впервые. Свой явный интерес они тщательно скрывают.

Проезжаем нефтеперерабатывающий завод. Кажется, он функционирует. У ворот охранники, на территории люди. Здесь множество нефтяных месторождений. Их даже по запаху определить нетрудно.

Проезжаем и мимо лагеря беженцев. Огромное количество людей живут здесь в палатках. Откуда они явились, почему бежали в ИГ? Нам говорят, что они пришли из зон боевых действий или пострадавших районов.

Еще два КПП и, наконец, Мосул! Большая темная арка ворот над многополосным шоссе. Арка оформлена в цвета ИГ: черный фон с белыми буквами и флаг ИГ. Начиная отсюда Фредерик, наконец, может снимать.

Так что теперь мы находимся в мегаполисе Мосул. В центре «Исламского государства». 5000 боевиков ИГ контролируют этот город с населением в два миллиона. Потребовалось менее 400 человек, чтобы одолеть более 20 000 иракских солдат, обратить в бегство две дивизии. Абу Катада даже считает, что всего 183 человека.

Мосул выглядит до чертиков нормально. Как другие крупные города на Ближнем Востоке. Ничто не напоминает «каменный век ИГ». Напротив. Мосул производит впечатление динамичного, оживленного города, с интенсивным движением и людными улицами. Неужели мы только что проехали мимо дорожных полицейских ИГ? Не уверен, но показалось, что да.

Конечно, я помню, что здесь убили множество шиитов, изгнали езидов, а тысячи христиан бежали. Теперь Мосул – чисто суннитский город. Страданий убитых и изгнанных явно не разглядеть.

Сворачиваем в переулок, там предстоит встретиться с кем-то из отдела средств массовой информации, с теми, кто расскажет нам об остальной части нашего путешествия. Через стеклянную дверь попадаем в небольшую лавку. Это отдел сбыта «Издательства ИГ». Стопками стоят книги и брошюры, их вскоре развезут по всем мечетям на территории ИГ. В витрине новейший рекламный плакат и информационные брошюры. Например:

«Как лечить своих рабов».

«Как присягать на верность халифу».

«Как вести себя и что носить женщине».

«Как заботиться о бедных».

«Как стать хорошим бойцом ИГ».

Выставлена также первая книга, официально выпущенная ИГ, – «Фикх аль-Джихад». «Понимание джихада». Автор – Абу Абдуллах аль-Мухаджир, духовный наставник Заркави. Он убедил Заркави, что использование террористов-смертников не только допустимо, но правильно. Абу Катада считает, что если эту книгу найдут у меня в Германии, мне грозит как минимум семь лет тюрьмы.

Мы просим кратко изложить содержание отдельных брошюр. И книг. По моей просьбе мне дают по одному экземпляру каждой. Предлагают и флаги ИГ. Самых разных размеров.

Фредерик и Малкольм проголодались. Решаем вернуться попозже, а сейчас отправиться в центр города, чтобы поесть. В Мосуле есть даже отели. Однако лучшие из них закрыты – после захвата Мосула туристов сюда не заманишь. Нам, разумеется, в отель нельзя. ИГ не желает спускать с нас глаз, не говоря уже о том, чтобы отпустить от себя. После ряда неудачных попыток переубедить, подчиняемся.

Ресторан, в который мы заходим, выглядит как гламурный вариант американского фастфуда. Но занято всего два стола. Абу Катада, Абу Лот, иракский шофер из Мосула, Фредди, Малкольм и я поднимаемся на второй этаж. Сперва Абу Катада бессистемно заказывает половину ресторанного меню. На закуску подают несколько небольших порций салата. В качестве основного блюда – жареная курица, курица-гриль, кебаб, котлета из баранины, пицца, картофель фри и хлеб. Из напитков, как всегда, пепси, спрайт и вода. Еда в Мосуле все же намного лучше, чем в Ракке. Абу Катада согласен.

Абу Лот рассказывает нам, что побудило его покинуть Германию и приехать в «Исламское государство». Он жил в Золингене, как и Абу Катада, часто бывал в мечети организации «Миллату Ибрахим». Все были под впечатлением от ее тогдашнего имама, Мохамеда Махмуда, или Абу Усамы аль-Гариба. После его проповедей они подолгу сидели и обсуждали услышанное. Был ли он салафитом? Абу Лот не любит слово «салафит». Неожиданно в СМИ разгорелся ажиотаж вокруг этого имама и его проповедей. Многие называли его проповедником ненависти. Абу Лот некоторое время не ходил в мечеть из страха перед Службой охраны конституции. Но вскоре понял, что «то, что проповедовал имам, было правильным!» Он со своими друзьями стал чаще ходить в мечеть. Они проводили много времени вместе, дискутируя, играя в футбол, устраивая пикники.

А в 2012 году они все вместе сколотили группу для участия в джихаде. Теперь они рассматривали это как свой долг перед Богом. Учились они в Ливии. Почти два месяца. Правда, в основном это была религиозная подготовка, но проводились и занятия по умению обращаться с оружием и тактические занятия. Абу Лот считает, что на Западе нет никаких четко определенных ценностных ориентиров. И с каждым днем становится хуже. Наш Творец никак не мог желать подобного.

– В любом случае вся наша жизнь есть лишь испытание, и чтобы пройти его, необходима путеводная нить.

Спор разгорается, когда я спрашиваю, что проповедовал бы пророк Мухаммед сегодня. Он, как и тогда, оказался бы далеко впереди своего времени и призывал бы к непрерывному углублению реформ. Один из величайших реформаторов в истории, он, конечно, не был бы сторонником обычаев почти 1400-летней давности. Ответ рассерженного Абу Катада говорит сам за себя:

– Мухаммед и сегодня просто жил бы так, как тогда. Потому что после Корана Аллах ничего больше нам не открыл. А Мухаммед сделал лишь то, что повелел ему Аллах. Речь идет не о реформах, а об истинном пути. Пути Пророка. Мохаммед указал нам, как жить праведно.

– В реалиях жизни своего времени, более тысячи лет тому назад, – отвечаю я. – Живи мы по-прежнему в соответствии с Ветхим Заветом, мы ежедневно продолжали бы убивать, – говорю я.

– Что вы и делаете, – холодно отвечает Абу Катада.

Самое важное послание – необходимость веры в единого Бога. Все остальное проистекает из этого. В том числе казни и рабство. Величайший грех – пытаться навязать Богу кого-то или что-то «в спутники». Поэтому принимать демократию и ее законы – путь неверный. Это значит ставить человеческие законы выше законов Бога. «Умеренных», демократических мусульман, о которых я так много говорю, на самом деле нет. Это не мусульмане, а отступники. Для мусульманина не существует ничего и никого, кроме Аллаха. Ни прав, ни законов, принятых каким-то там парламентом, а «только законы Аллаха».

Я спрашиваю Абу Катада, почему Бог, в милосердие и всемогущество которого я тоже верю, так нуждается в поклонении нас, ничтожных созданий. Разве не важнее для него, чтобы мы, по его промыслу, творили добрые дела? Для меня Бог куда величественнее и щедрее. Бог не может быть так мелок, как они себе его представляют.

И тут я понимаю, что вплотную подошел к тому, что еще до нашей поездки Абу Катада назвал смертным грехом – богохульством. Но разве высказанная мной мысль о том, что Бог величественнее и щедрее, чем нам представляется, богохульство? Абу Катада презрительно смотрит на меня. Считает, что я просто не сумел вникнуть в идею монотеизма.

– Вы ошибаетесь, – говорит он. – Даже самый плохой мусульманин, тот, который лжет, обманывает и убивает, Аллаху ближе, чем немусульманин, творящий добро.

На этом дискуссия заканчивается. Шофер из Мосула по рации сообщает Абу Лоту и Абу Катаде, что мы можем ехать. Все остальные уже на месте. Кто остальные? Два наших шофера из Ракки?

Мы возвращаемся к лавке с пропагандистскими брошюрами. Пока наши сопровождающие совместно совершают намаз, мы ждем у входа. Рядом с нами сидит молодой боец и смотрит новости канала «Аль-Джазира». В магазин входит молоденький игиловец и дружелюбно с нами здоровается. Ростом примерно метр пятьдесят и на вид не старше 13. Утверждает, что ему 21 год и что он из Саудовской Аравии. Кажется, его очень любят неспешно возвращающиеся с молитвы иракские боевики. Они страшно обрадовались, увидев его.

Я убеждаю Абу Лота пройтись с нами по улице.

– Но только недолго, – говорит он. Похоже, этот водитель-британец пользуется большим уважением. Я хочу купить часы, потому что у нас забрали сотовые телефоны. Когда просыпаюсь, мне хочется, по крайней мере, знать, сколько времени. Снаружи уже темно. Мы идем по очень оживленной и хорошо освещенной улице, ведущей к университету. Почти все магазины открыты. Продаются орехи, изюм, сухофрукты, мороженое, кофе, чай и всевозможные мелочи. Есть даже палатка с сахарной ватой. Не похоже на картину города, захваченного террористами, как мы его себе представляли. Нахожу наручные часы. Выбираю самые дешевые. Абу Лот настаивает на том, что заплатит он. Их цена эквивалентна десяти евро. Речи не может идти о том, чтобы мы, как гости, за что-то платили.

– Я верну часы в конце поездки, – говорю я.

– Не беспокойтесь. Можете их оставить себе, – смеется Абу Лот.

На противоположной стороне улицы собирается толпа. Человек 50 обступили стенд, над которым развевается большой флаг ИГ. Идем туда взглянуть, что происходит. На экране средних размеров телевизора показывают свежие пропагандистские ролики ИГ. Сцены боев, снятые с помощью приборов ночного видения. В толпе есть и дети. Фредерик снимает на камеру. И вправду странно, что люди в разгар войны собираются посмотреть подобное. Один из бородатых мужчин в толпе неодобрительно взирает на Фредерика. В конце концов, он с разгневанным видом приближается: ему хочется знать, почему тот здесь снимает. Он толкает Фредерика. Через несколько секунд Фредерика берут в плотное кольцо взбешенные мужчины. Он снова и снова повторяет «нет проблем» и ищет Абу Лота. Тот стоит на соседней улице.

– Лот! – несколько раз кричит он в ярости.

Люди ИГ все время путаются у нас под ногами, а теперь, когда они вдруг понадобились, их не отыскать.

Я с Малкольмом продираюсь сквозь толпу. Мы стараемся успокоить мужчин, явно пытающихся схватить Фредерика за горло. Малкольм тотчас отважно бросается между ними. К счастью, быстро подоспевший Абу Лот все разъясняет людям. У нас личное приглашение «шефа», мы приехали, чтобы рассказать миру, как в действительности обстоят дела в «Исламском государстве». У нас есть разрешение снимать, что пожелаем.

Мрачные взгляды сменяются дружескими улыбками.

– Прости, друг! Добро пожаловать…

Никто не хочет показаться негостеприимным грубияном. У раздраженного мужчины якобы семья в Багдаде, поэтому он и не хотел бы попадать в объектив. Его семье придется туго, если его опознают. Мы заверяем его, что ему не о чем беспокоиться. Фредерик уберет кадры с ним. Однако на всякий случай переходим на другую сторону улицы. Толпа всегда опасна.

Мы замечаем трех молодых бойцов. На них невозможно не обратить внимания. Двое из них светловолосые. Финн и швед с курдом из Мосула. Это не анекдот, а реальность ИГ. Швед называет Мосул «моим раем на земле, лучшим временем в жизни».

Как только Фредерик хочет заснять мой разговор с ними, все трое натягивают на головы маски. Не хотят быть опознанными. Но их очень интересует, почему мы здесь. Когда мы рассказываем, их интерес возрастает. И они становятся словоохотливее. И стремятся объяснить, как все здесь здорово. Хотят передать свое послание. Чайханщик угощает нас чаем. Очень сладким, но вкусным.

Домой мы попадаем довольно поздно. Наше дешевое бунгало расположено в курортном поселке, где также отдыхают боевики ИГ. Здесь все как в маленькой деревне. Отдых в ИГ. Впрочем, внутри все скромно и довольно обшарпанно. Две спальни, гостиная, кухня и ванная комната, на этот раз с унитазом.

Прежде чем идти спать, Абу Катада выдает еще кое-что неожиданное. Он считает, что будут переговоры между ИГ и Западом. Возможно, их даже предложит Запад, чтобы на время замедлить экспансию ИГ. Таково пророчество Мухаммеда из одного хадиса. До сих пор все происходило так, как сказано в пророчестве из этого хадиса. Будет создан союз с Западом против общего врага, и для этого заключен мирный договор. Ненадолго. Но кем окажется этот общий враг? Россия? Иран? Время покажет. Я отвечаю, что на Западе предложение таких переговоров подняли бы на смех. Ни одно западное правительство не будет вести переговоры с ИГ, ни одно. Абу Катада понимающе улыбается.

– Они предложат ИГ переговоры. Увидите.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ, СРЕДА, 10 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

В 9.00 нас разбудил Абу Катада. Очень холодно, особенно в ванной. Горячей воды нет. Мы умываемся ледяной водицей. Не слишком приятно, но помогает проснуться. На завтрак лаваш, сыр кири и чай. С нами завтракает только Абу Лот. Абу Катада отправляется в другое бунгало, где живут боевики ИГ. Он, кажется, очень раздражен нашими беседами.

Снаружи не просто холодно, идет небольшой дождь. Рядом с нашим участком детская игровая площадка. Прошлой ночью в темноте мы ее не заметили. Летом здесь явно было весело. На трех автомобилях и теперь уже с шестью вооруженными сопровождающими, включая Абу Катада и Абу Лота, мы едем в госпиталь, который планировали посетить. Фредерик, сидя впереди на пассажирском сиденье, старается вести съемку. Можно ли ему открыть люк, чтобы снимать из машины сверху? Можно. Он вылезает наверх и усаживается на крышу автомобиля. На улицах оживленное движение. Проезжаем очень многолюдный квартал. Многие смотрят на нас с удивлением. Дорожный полицейский ИГ что-то возбужденно кричит вслед Фредерику.

У входа в госпиталь нас встречают игиловцы. Здание украшает множество знамен ИГ. На входе висит большой флаг. Приемный покой госпиталя полон людей. По телевизору пропагандистское видео о благотворительной деятельности ИГ: боевики раздают игрушки и школьные принадлежности школьницам и продукты питания бедным. Такие видеоролики мы прежде не видели. Я не думал, что они существуют. Однако здесь явно ни к чему запугивать людей, скорее, наоборот.

Первый врач, с которым я говорю, и нашу беседу с которым, увы, так и не удалось заснять, жалуется на острую нехватку медикаментов. Основная проблема – бойкот медицинских поставок из Багдада. В особенности с того момента, как правительство в Багдаде прекратило поставки медикаментов в Мосул. Хотя снабжение оставляло желать лучшего и до захвата власти ИГ. Но теперь оно почти такое же скверное, как в период действия санкций Запада против Саддама Хусейна. Кроме того, ухудшилась подача воды. Водопроводная вода больше не пригодна для питья. Но с ИГ у него никаких проблем, сотрудничество с ними отличное. Мог ли он сказать по-другому?

Пытаясь отыскать врача, который готов говорить с нами перед камерой, мы обнаруживаем раненого боевика ИГ. Он недавно получил ранение в руку. За ним ходит молодой длинноволосый врач. К нашему удивлению, он говорит по-немецки. Но и он не желает, чтобы его снимали. Он из Европы, и все. Я прошу его в любом случае кратко обрисовать ситуацию. Он раздумывает, а потом с усмешкой натягивает на лицо маску, такую, как у одного из наших сопровождающих. В таком виде он готов с нами говорить. Другого раненого провозят на каталке. Тот обязательно хочет пожать нам руки. А рядом с ним мальчишка. В футболке «Милана». А на бейсболке флаг ИГ. Странная картина.

Врач ведет нас по госпиталю и представляет нам ряд пациентов. Один из них – Ахмед, и его привезли из Рамади. Он был ранен при обстреле танками иракской армии. От левой ноги осталось только бедро. Правая раздроблена осколками и уже никогда не обретет подвижности. Ахмед, кажется, не придает этому значения. Он был ранен, как боец, и как боец хочет вернуться на поле боя. Для этого ему нужны протезы. Сейчас он ждет. Их скоро сделают из дерева. Я даже растерялся:

– Вы собираетесь воевать? Без ног?

– Иншалла! Как только я смогу ходить, я буду сражаться до последнего вздоха; как только я смогу ходить, иншалла!

Абу Марьям также боевик ИГ. У него также тяжелое ранение ног. Ему 32 года, ранение он получил в результате бомбежки ВВС Ирака. Ранее он торговал на рынке. Теперь он говорит, что сражается за ИГ, защищая свою религию. Пока мы беседуем с раненым, вокруг нас собирается не меньше десятка человек. Это мешает установить контакт. Но любопытство зевак, как всегда, чрезвычайно велико. Под девизом: «Где снимают, должно происходить что-то интересное». Но мне больше хотелось бы подробнее поговорить с ранеными.

Последний раненый, с которым мы говорим, старше других. Он профессиональный водитель грузовика. Его тяжело ранили в прошлую субботу во время атаки беспилотника. Все тело в резаных ранах. Лицо в синяках, глаза заплыли. Несколько осколков ракеты попало ему в грудь, в живот и в ноги. В результате налета погибли двадцать человек. По его словам, все они гражданские. Да и он никакого отношения к ИГ не имеет.

Тунисский игиловец, с которым мы хотим поговорить, от беседы отказывается. Сражающаяся за ИГ голландка, раненная при налете авиации, снимать себя не позволила. Но все остальные охотно подставляют себя под камеры. А вот сделанные Фредериком две фотографии нищенки у ворот госпиталя просят удалить.

Перед уходом из госпиталя врач рассказывает нам историю, произошедшую две недели назад в Мосуле. 27 ноября американский беспилотник обстрелял две выезжавшие из госпиталя машины «Скорой помощи». Когда врачи попытались спастись бегством, они были «расстреляны беспилотником». Все шестеро погибли. Они не были боевиками, а санитарами и врачами, выехавшими забрать раненых.

Когда мы возвращаемся к автомобилю, у ворот госпиталя останавливается большой черно-серый «Мерседес» бизнес-класса. На черном номерном знаке красуется логотип ИГ: «Халифат исламского государства». Теперь ИГ располагает даже собственными номерными знаками! Из машины выходит вооруженный молодой человек. Он просит Фредерика отвести камеру, пока он помогает выйти из «Мерседеса» трем женщинам. Затем идет с ними в больницу. Вернувшись, благодарит за понимание.

Между тем дождь перестал. Из-за облаков медленно выглядывает солнце. Из госпиталя направляемся к центру города, в мечеть, где несколько месяцев Абу Бакр аль-Багдади читал проповедь. Мечеть с наклонным минаретом, по сравнению с которым Пизанская башня показалась бы прямехонькой, очень невелика. Несмотря на обилие зеленых украшений, не так красива, как другие сегодняшние мечети в мусульманском мире. Однако значение ее огромно. Тут вершилась история, пусть и неприглядная. На минарете развевается черный флаг ИГ с печатью пророка и первой фразой исламского символа веры: «Нет Бога, кроме Аллаха». Но что думает Бог о деяниях ИГ?

К нашему удивлению, в мечеть нас пускают. Разувшись, я вошел, но вскоре меня настойчиво просят выйти. Впервые за 50 лет меня не пускают в мечеть. Я входил даже в мечеть Аль-Акса в Иерусалиме. Но Катада не на шутку разнервничался и не желает ни с кем говорить и просить за меня.

– Возможно, когда-то где-то неверные вас и пускали. Но истинные мусульмане никогда не позволили бы вам войти. Что за глупость!

Мы остаемся перед входом, опускаемся на колени и демонстративно молимся снаружи. Очень долго, очень долго, каждый про себя. Один из наших сопровождающих берет камеру Фредерика и делает для нас съемку в мечети. Во время нашего «посещения» мечети молящихся только нас трое. Наши сопровождающие из ИГ молятся исключительно в установленные часы.

Затем осматриваемся. Видим людей, погруженных в свои повседневные заботы. Все выглядит вполне обычно. Если бы не флаги и настенные росписи ИГ повсюду, никто не сказал бы, что мы находимся в городе, оккупированном ИГ. Но не так ли бывает при всех тоталитарных режимах? Разве не господствует там пресловутая удручающая обычность?

Абу Лот объясняет:

– Пока люди придерживаются законов Аллаха, они могут делать все, что захотят. У людей здесь обыкновенная, простая жизнь.

Дружелюбный и любящий порассуждать Абу Лот теперь, после того как остальные сопровождающие приумолкли, остается нашим главным собеседником.

Многие окружающие с удивлением взирают на нас. Как на инопланетян. Особенно когда Фредерик снимает. Журналистам ведь отрезают головы. Кто же позволяет нам снимать? К счастью, команда наших сопровождающих из ИГ снова отделилась. Я вижу у обочины маленького мальчика лет, может быть, четырех. Он смотрит на меня большими глазами. Я подбегаю к нему, приседаю и делаю вид, что краду его нос. Увидев свой «нос» у меня между пальцами, мальчик с удивлением дотрагивается до лица. К счастью, тот по-прежнему на месте. Наблюдавшие за этой сценой жители Мосула украдкой улыбаются.

Торговая улица, по которой мы идем, заполняется народом. Мы видим молодого человека в красной майке футбольного клуба «Бавария». Он не понимает, почему мы на него смотрим. Пока не узнает, что мы из Мюнхена. У него на спине номер 7 и фамилия «Рибери». Болельщик «Баварии» в «Исламском государстве»!

Мы говорим с двумя молодыми дорожными полицейскими в ИГ. Одному из них 24 года, его коллеге всего 15. Старший объясняет нам их задачи. Он говорит, что сотрудники дорожной полиции пользуются уважением и почетом, потому что делают нужную работу. В чем заключается их работа? Насколько возможно регулировать движение.

– Мы здесь, чтобы помогать.

В паре шагов от них находится рыбный прилавок с дюжиной лежащих на нем живых карпов, постоянно опрыскиваемых водой. Эта сцена невольно заставляет меня вспомнить о судьбе иракского народа, на долю которого с момента вторжения Джорджа Буша в Ирак и до сего дня выпало множество трудностей и страданий. Некоторые берут рыбу живой, другие потрошеной.

Мазгуф – приготовленный на открытом гриле карп, знаменитое фирменное блюдо Багдада. В 2002 году мы с Фредериком впервые наслаждались этим деликатесом на берегу Тигра. В то время, в период санкций, владелец ресторана был настолько рад нашему приходу, что накормил нас обедом бесплатно. Кроме карпа и мелкой рыбешки здесь продают рыбу, которую я никогда не видел. Она похожа на толстого серого угря. Абу Лот, смеясь, объясняет, что шииты эту рыбу ненавидят, поскольку она помешала Али во время молитвы на реке.

– Они ее ненавидят. Однако сунниты ее любят. Теперь шиитов нет, а рыба вновь на прилавках.

Смех застревает у меня в горле при мысли о массовом убийстве шиитов в Мосуле.

Мы голодны, и я предлагаю пойти в один из небольших рыбных ресторанов отведать мазгуф.

– Вы и правда хотите мазгуф? – недоверчиво спрашивает Абу Катада.

– Уникальный вкус, – говорю я. Местные жители из числа наших сопровождающих с жаром подхватывают идею и вызываются показать нам место, где, по их мнению, подают самых лучших и свежих карпов.

Мы поднимаемся на второй этаж рекомендованного нам ресторана. Правда, это явно не самое чистое место в городе. Но поскольку здесь все вкусно, нас это не особенно заботит. Из питья – вода и, разумеется, пепси-кола. Непередаваемо хрустящая и очень сочная внутри рыба понравилась всем. Кроме Абу Катада. Тот заказал другую рыбу, однако она не слишком пришлась ему по вкусу. Однако ест он довольно много.

– С вашей стороны это была действительно отличная идея, – говорит он, вытирая рот и недоуменно глядя на меня. Он, вероятно, и представить себе не мог, что путешествие с нами будет столь трудным и потребует такой самоотверженности.

Проходя через смежную комнату в туалет, вижу двух наших водителей из Ракки без масок с двумя местными из числа наших сопровождающих. Я извиняюсь и иду дальше. В память врезается орлиный нос нашего сурового водителя. И его длинные, ниспадающие на шею, черные кудри.

По старейшему мосту города пересекаем Тигр. Противоположный берег недавно бомбили американцы. Еще заметны последствия авианалета. До сих пор не убран сгоревший полицейский автомобиль.

Приближаемся к полицейскому участку. На площади перед ним стоит не меньше десятка одетых в черное боевиков ИГ. Среди них не только иракцы, но и иностранцы. Они производят впечатление спокойных и дисциплинированных. Людей, относящихся к своей службе не только очень серьезно, но с гордостью и достоинством. И это тоже новое государство?

Нас проводят к начальнику полицейского участка, на вид ему чуть за сорок. Поверх новой формы оливкового цвета на нем бежевый американской бронежилет, пулеметная лента, пистолет. На ногах – американские армейские ботинки. На голове черная шапка. С бородой он смахивает на ямайца в американской форме. Он соглашается ответить на наши вопросы. Фредерик снимает интервью. Абу Лот переводит. На протяжении всего разговора позади нас еще одиннадцать игиловцев. Атмосфера очень напряженная. Для людей ИГ все это очень необычно и непривычно. Почему нам позволили так свободно передвигаться? Раньше они видели представителей Запада исключительно в тюремных робах или в виде трупов. Один из боевиков смотрит на меня с нескрываемой ненавистью. Выглядит он так, как я всегда представлял себе сказочного Али-Бабу. Мощная фигура, силач с характерной бородой и глубокими черными кругами вокруг глаз. На груди перекрещиваются два черных ремня. За ним несколько пистолетов и множество магазинов. Он смотрит так, как будто готов разорвать меня на куски.

Начальник полиции в цветистых выражениях описывает нам ситуацию в провинции Ниневия и в ее столице Мосуле, где благодаря присутствию боевиков и полицейских ИГ воцарилась тишина, безопасность и стабильность. За всю долгую историю в провинции никогда не было так мирно. После многих лет анархии люди могут, наконец, спокойно выходить из дому. Без страха подвергнуться нападению или погибнуть.

Правда, все еще имеют место и случаи воровства. Но они есть во всем мире. Но их число резко сократилось. Иногда за целую неделю нет ни единого заявления. Благодаря Аллаху и исламской полиции.

Мне хочется поподробнее узнать о воровстве. Я спрашиваю:

– Предположим, вы поймали вора, укравшего нечто, стоимостью превышающее 40 долларов. Предстает ли он перед исламским судом? И сколько времени проходит до того момента, как ему отрубают руку?

Начальник полиции отвечает на «официальном арабском»:

– После того как выдан ордер на арест соответствующего лица, его должны доставить в полицейский участок исламской полиции провинции Ниневия. Там человек проводит день или два. Не больше. После чего его переводят в Исламский суд, где на него открывают дело, и начинается судебная процедура. Если стоимость украденного выше некой минимальной суммы, он приговаривается к отсечению кисти руки. Как предписывает исламское право.

За последние несколько дней ни одного отсечения руки не было. Они действуют весьма устрашающе, кражи больше того не стоят.

Я спрашиваю его, каково отношение населения к полиции. Начальник полиции говорит, что после многих лет анархии население Ниневии не только принимает, но и любит полицию. В те времена, когда ее на улицах не было, люди просто бесследно исчезали. Народ устал от анархии минувшего десятилетия. Я осмеливаюсь выразить сомнения, но позитивный настрой начальника полиции в отношении своих подопечных неукротим.

Кроме того, теперь в полиции работают люди из самых разных социальных слоев. В результате связь с населением упрочилась. При старом режиме у этих молодых людей не было бы ни единого шанса попасть на службу. И прежняя полиция не была исламской. Полицейские плохо относились к людям, насмехались, оскорбляли и даже избивали их. Теперь все это в прошлом.

Выйдя из кабинета, подходим к двум камерам. Я останавливаюсь, чтобы поговорить с заключенными. Начальник полиции явно не против. В одной из клеток сидит молодой человек лет двадцати пяти. Он смущен. Его «преступление»: пойман на свидании со своей подругой. Теперь ему придется отсидеть день в тюрьме. Я спрашиваю его, симпатичная ли она, по крайней мере. Молодой человек улыбается и кивает. Фредерик меня перебивает.

– Папа, перестань, не то у него будет еще больше проблем!

Я следую мудрому совету сына. Или молодой человек действительно так любит новую полицию, как думает начальник полиции?

В другой камере сидит старик. Его преступление в том, что у него обнаружили большое количество снотворного и антидепрессантов. Целый полиэтиленовый пакет. Его демонстрируют нам, словно пытаясь убедить.

– А также сигареты, – говорит мне охранник. Ему придется провести здесь несколько дней, после чего он снова будет свободен. Он вызывает у меня и Фредерика жалость. Вид у него такой, что ему и вправду нужны его таблетки. Выглядит он крайне подавленным.

К сожалению, мы не встречаем христиан. Все они бежали из Мосула. Им якобы следовало лишь подписать договор о защите и уплатить джизью. Тогда они могли бы остаться. Но, говорят, три христианских лидера решили иначе. Аль-Багдади пригласил их на встречу, но они просто не явились. В следующие три дня они с другими христианами бежали из Мосула. Якобы Мосул оставили 130 000 христиан. Они не живут в «Исламском государстве». Некоторых из них мы встречали в лагерях беженцев в Эрбиле в августе.

Когда мы выходим из здания, Абу Лот отводит Фредерика в сторону. Немного смущаясь, он спрашивает, не мог бы Фредерик повлиять на меня, чтобы я перестал вечно все выспрашивать. Некоторые важные персоны «Исламского государства» – начальник полиции, например, – к подобному не привыкли. Моя постоянная настойчивость воспринимается как невежливость. Фредерик ответил Абу Лоту, что следует привыкать. Мы приехали сюда, чтобы провести журналистское расследование и получить ответы. А не для обмена любезностями и чаепитий. Дальше Фредерик в споры не углублялся.

Мы участвуем в патрулировании. Но доезжаем только до большого перекрестка, в нескольких километрах от полицейского участка. Тут в специальной операции как раз задействовано более крупное подразделение полиции. Десятки дорожных полицейских с автоматами Калашникова регулируют движение автомобилей и прохожих. Большинство при помощи жестов.

– Это делается для того, чтобы время от времени демонстративно показать свое присутствие. Мы хотим, чтобы люди видели, что здесь и сейчас царит закон и порядок, – объясняет Абу Лот. Начальник полиции подчеркивает, что в таких операциях его люди должны вести себя корректно. Все так и происходит.

На одном из грузовых автомобилей с бортовой платформой мы видим германский пулемет «MG3». Он со щитом установлен в кузове грузового автомобиля. По словам гордого пулеметчика, «MG3» – из германских поставок вооружения для «Пешмерга». Он его лично захватил. Так поставки германского оружия в конце концов оказываются не у того, кому предназначались. Часто у тех, кто больше заплатит. Боевики, смеясь, спрашивают, не могли бы мы отправлять курдам побольше оружия. То, что им не удастся захватить в бою, они позже купят на черном рынке.

На обратном пути к нашему бунгало мы отметили, что с нашим «шофером» что-то не так. Он чем-то очень недоволен. Ведет себя с нами крайне нервно и неприязненно. Потому якобы, что во время обеда я видел его без маски. Но путь к туалету лежал как раз мимо него. А кроме того, видел я его лишь одно мгновение. И почему он на этом зациклился? Что, если Фредди со своими мрачными предположениями прав?

После того как мы припарковались, «шофер» в маске, недружелюбным жестом велит Фредерику следовать за ним. Отойдя на несколько шагов, они останавливаются. Слегка подавшись вперед и чуть склонив голову набок, «шофер» строго и властно посмотрел на Фредерика из-под полуопущенных век и сказал по-английски:

– Я собираюсь тебе сейчас кое-что сказать, и ты сделаешь так, как я скажу. Понял?

– Да!

– Отлично. Я не собираюсь это обсуждать. Ты сделаешь, как я тебе скажу, – угрожающе произнес он. – Ты сейчас же отдашь мне камеру и все карты памяти. Отдашь их мне. Я хочу все просмотреть. Сделаю тебе из них копию, а завтра утром я камеры верну, все ясно?

Фредерик пытается объяснить ему, что он совершенно не согласен и что ему нужны оригинальные карты памяти. И они не договаривались о предоставлении ИГ копий отснятых материалов. И на это он ни при каких обстоятельствах не пойдет.

Наш «шофер» вот-вот взорвется. Его трясет от гнева. Мы совершенно не можем понять почему. Фредерик видит, что ситуация может в любой момент выйти из-под контроля, и пожимает плечами. Затем он берет камеры и отдает нашему разъяренному основному шоферу, прежде чем тот окончательно не вышел из себя.

Несколько сбитые с толку, мы идем к нашему бунгало. Прямо перед входом у меня вспыхивает спор с Абу Катада, потому что я жалуюсь на поведение «шофера». Внезапно Абу Катада начинает кричать:

– Нам плевать, как вас принимали и как с вами обходились в других странах мусульманского мира. Мы не собираемся лизать вам задницу!

Ругаясь, он подносит к моему лицу кулак правой руки, одновременно оскорбительным жестом похлопывая по ее локтевому сгибу левой.

– Вы вечно недовольны. Постоянно задаете вопросы. Все время выспрашиваете обо всем, что мы делаем. Сильно действуете некоторым людям на нервы, если можно так выразиться. Нам это надоело. Терпение командования ИГ на пределе. Наше точно.

Вместо того чтобы пойти с нами, Абу Катада демонстративно уходит с другими игиловцами и оставляет Фредерика, Малкольма и меня в бунгало одних на много часов. В другом бунгало коммандос, сопровождающие нас, и другие боевики ИГ.

О чем они говорят? Что теперь будет с гарантией безопасности? Во что выльется эта спонтанная агрессия? Ощущение у нас очень неприятное.

Несколько томительных часов спустя Абу Лот возвращается к нам. «Шофер» действительно зол и почти не разговаривает, потому что я видел его во время еды без маски. Но почему это такая большая проблема? Я же его не фотографировал. Самая болезненно-неадекватная реакция, с которой мне когда-либо приходилось сталкиваться.

– Просто некоторые не хотят, чтобы их опознали. И вы должны относиться к этому с уважением, – говорит Абу Лот. Кроме того, теперь я кажусь им завзятым критиканом, при каждом удобном случае пытающимся доказать, что их действия противоречат Корану. Здесь многие люди этого не понимают. В «Исламском государстве» никто не смеет так с ними разговаривать.

Просто сейчас все устали и раздражены. Но, несмотря на это, волноваться нам не стоит. Они успокоятся, а завтра будет новый день. Думаю, так чаще всего и бывает. Если бы у меня в голове вновь не пронеслось подозрение Фредерика. Почему «шофер» поднимает шум только из-за того, что я несколько секунд видел его без маски? Что за этим кроется? Если Фредерик прав, то у нас большая проблема.

ДЕНЬ ШЕСТОЙ, ЧЕТВЕРГ, 11 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

Как и вчера, сегодня с нами за завтраком только Абу Лот. Лепешка и сыр кири.

К нашей радости, светит солнце. С непроницаемым выражением на лице входит Абу Катада:

– Сегодня могут возникнуть проблемы. В воздухе беспилотники. Нам следует быть осторожнее. Посмотрим, сможем ли мы сегодня осуществить нашу программу. Я не уверен.

Затем заходит снова.

– У вас десять минут, – произносит он без малейших эмоций.

С одним из наших местных водителей девятилетний сынишка. Значит, опасность не так велика. Первый пункт нашей сегодняшней программы – суд. Здесь мы посмотрим на то, как на практике отправляется правосудие. Мы сворачиваем с дороги перед небоскребом синего стекла. Прежде чем припарковаться на стоянке, проходим через два контрольно-пропускных пункта.

В здании суда много людей. В холле свободных мест нет. Над стойкой регистрации висит большое знамя ИГ. Более 50 человек сидят или стоят в ожидании вызова.

По большой винтовой лестнице с золочеными перилами поднимаемся на второй этаж. Там встречаем судью, ведущего в том числе и уголовные дела. Он тоже полностью одет в черное и с длинной черной бородой. Поскольку впоследствии это интервью было удалено с камеры Фредерика нашем «шофером», вот некоторые отрывки путевого дневника Малкольма:

– Ю. Т.: Какого рода дела вы рассматриваете?

– Судья: Уголовное право, семейное право, договорное право, наследственное право.

– Много у вас работы?

– Да. Я в настоящее время в рассмотрении от 30 до 40 дел. Даже апелляции, если надо.

– Где вы изучали право?

– В различных мечетях.

– В мечетях?

– Да, до ИГ я был проповедником в мечети и затем приехал сюда.

– Здесь продолжают работать те судьи, что работали до прихода ИГ?

– Нет, все они казнены. Они ставили законы людей выше законов Бога. Кроме того, многие из них были коррумпированы. Люди довольны новыми законами и судьями. Мы пользуемся исключительно шариатом. Мы ничего не толкуем, а применяем только то, что написано. В результате все дела, рассматриваются быстрее.

– Запланировано на ближайшие несколько дней какие-либо казни, порки или отсечение рук?

– Нет.

– Какую руку следует отрубать? Существует ли правило?

– Да, всегда именно ту руку, которой была совершена кража.

– Подобное часто происходит?

– Сам я всего два раза приговаривал к отрубанию руки. В провинции за последние четыре месяца подобных случаев больше не было. И лишь один случай блуда. Приговоренную побили камнями. Поверьте, это отпугивает людей. Кроме того, поскольку сейчас подкупить судей больше невозможно, люди задумываются, стоит ли совершать преступление или нет. Ранее можно было откупиться. Сегодня уже нет. Равные права для всех.

Абу Катада говорит, что если мы хотим присутствовать при экзекуции, это можно организовать. Заключенных, совершивших соответствующие преступления, много.

– Вам стоит нам только сказать. У нас с этим проблем нет. Я сам для вас все устрою. Кого бы вы хотели? Курда или шиита?

Предлагая нам казни и отсечение рук, он улыбается. Я категорически отказываюсь. Фредерик в шоке. Что за цинизм! Мы выходим на улицу.

Мы едем к бывшей военной части иракской армии. Сегодня здесь база ИГ. Отсюда начался захват Мосула. Отсюда от боевиков ИГ бежали тысячи иракских солдат. Бросили все и ушли. Нашему местному шоферу их совсем не жалко. Они его истязали. Целую неделю подвергали пыткам электрическим током, от которых на ногах осталось множество шрамов. Затем он в течение нескольких месяцев сидел в устроенной в аэропорту тюрьме, прежде чем он смог откупиться за 5000 долларов США.

У входа в бывшую военную базу мы ждем другого автомобиля. В небе мы видим самолет.

– Американцы, – говорит наш шофер. Тем не менее он полагает, что это всего-навсего разведывательный полет. Как обнадеживающе! Мы по-прежнему на открытой местности. В настоящее время база служит учебным полигонов, тюрьмой и вооруженным опорным пунктом ИГ. Территория огромна. Мы останавливаемся на кладбище танков. Иначе и не назовешь. Здесь по меньшей мере от 50 до 100 танков, старых, новых, российских, американских. Я теряюсь. Апокалиптическое видение. На одном из танков граффити по-английски: «Я извиняюсь!»

Возможно, скоро мы увидим бойцов на учениях, а может быть, заключенных.

Но над нами снова раздается жужжание беспилотника. Вероятно, для американцев наша делегация слишком велика.

Начинается суета. Нам приходится отменить данный пункт программы. Мы разъезжаемся в разные стороны, чтобы затруднить атаку. Настроение напряженное. Бойцы ИГ снова и снова связываются по рации. Наш шофер жмет на педаль газа. Попутно он показывает нам входы, ведущие к тайным тюрьмам. Мы проезжаем мимо футбольного поля, а затем мимо полностью разрушенных казарм. Здесь мало что уцелело.

Затем мы возвращаемся к входным воротам. Здесь стоит с полдюжины одетых в черное мужчин и детей в красных шапках. Они вооружены пулеметами, американскими винтовками «М16» и русскими автоматами Калашникова. Это полицейские специального отряда. Пока я говорю с ними, Фредерика постоянно задирает парень в форме, толкая его. С немалым трудом Абу Лоту удается все уладить. Некоторые из бойцов, кажется, сильно нервничают. Антизападная пропаганда ИГ оказывает заметное действие. Трое самых юных из подразделения говорят, что им двенадцать-тринадцать, но выглядят они еще моложе. Утверждают, что уже сражались. Но ни за участие в боях, ни за несение повседневной службы им не платят. Они это делают ради славы. Двое из них ходят в школу. Мы не можем толком поговорить. Беспилотники все еще в воздухе. Полицейские вокруг нас говорят, что не боятся ни беспилотников, ни самолетов. Они боятся только Аллаха.

– Мы придем к Обаме в гости, – кричат они нам на прощание.

Мы идем в другую базу. Перед ней стоит выкрашенная золотой краской американская гаубица. Над ней флаг ИГ. Мы выходим из машины, и нас тепло приветствуют. Один из игиловцев похож как Джорджа Клуни. Поверх камуфляжной формы он носит зеленый жилет. На плече нашивка «США». Удивительно, но он с большой гордостью носит американскую эмблему. Кажется, большинство здешних боевиков вооружены американскими винтовками «М16».

Перед гаубицей я беру короткое интервью у боевика.

Ю. Т.: Откуда вы?

Боевик: Из Египта.

– Где вы были во время египетской революции?

– Я работал в Мекке.

– Что вы думаете об «Исламском государстве»?

– Пророк, мир ему и благословение Аллаха, пришел с верой в Аллаха. Он утвердил веру не путем выборов и обсуждений, где каждый может высказать свое мнение, согласен ли он с исламом или нет, а джихадом. Выборы – это неверие и борьба против Аллаха и Его Пророка.

– Поэтому вы сражаетесь за «Исламское государство»?

– Да, потому, что сторонники ИГ считают, что Аллах является Творцом. Они отмежевываются от тех, кто борется с Аллахом и Его Пророком.

Один из боевиков с интересом наблюдавший за интервью, с гордостью показывает мне свою американскую снайперскую винтовку. Мы смотрим в ее прицел на расположенные в 500 метрах руины. Вид через перекрестье впечатляет. Вы можете выстрелом выбить ложку из руки.

Мы едем в ресторан. Пока мы едим шашлык из баранины, рис и хлеб, Абу Лот, говорит, что не верит, что ИГ ждет поражение. Лично он отдал все свое имущество, оставил семью, чтобы умереть здесь, в ИГ. Мотивация чрезвычайно велика. Здесь все готовы снять с себя последнюю рубашку. «Мы идем в бой с поясами шахидов. Мы хотим драться до конца. Вы – нет».

Ему хочется поскорее сразиться с настоящим врагом. Американцами.

– Они причинили нам так много страданий. В тюрьмах, таких, как Абу-Грейб, Гуантанамо, в Афганистане, здесь. Обама беспомощен. Ему лишь хочется успокоить своих людей. Поэтому и наносятся воздушные удары, от которых в Мосуле гибнут почти исключительно гражданские. Каждый раз это трусливое убийство невиновных. Но бомбардировки лишь способствуют массовому пополнению рядов ИГ. И мотивации, которая в ближайшее время поможет одолеть американцев.

Я снова прошу Абу Лота помочь британскому журналисту Джону Кэнтли. Абу Лот говорит, что слышал, что он сейчас молится. Пять раз в день, как положено. Если это соответствует истине, то на сегодняшний день он больше не пленный, а раб. В любом случае как я могу помочь этому человеку?

Фредди с каждым днем все сильнее тревожится. Как Малкольм, он больше не может связаться с семьей. Он обещал регулярно писать. Но свое последнее электронное письмо он отправил неделю назад. Он знает, что дома неизбежно нарастает паника. В последние дни наши сопровождающие постоянно под разными предлогами уклонялись от посещения интернет-кафе. А теперь Абу Катада говорит, что в Мосуле нет Интернета.

Я спрашиваю владельца ресторана, и кроме того вижу, что Интернет, разумеется, есть. Даже у него. При желании мы могли бы воспользоваться им. Абу Катада этим недоволен. Он удручен тем, что я не принимаю его оправданий и снова оказываю давление. По крайней мере, разговор не заканчивается угрозами, как вчера вечером. Абу Катада обещает, что сможем послать письма по электронной почте сегодня вечером.

Наступает время намаза. Владелец ресторана закрывает жалюзи и дверь. В ИГ это во время молитвы обязательно.

После молитвы мы проезжаем мимо того места, где во время захвата Мосула два игиловца на автомобилях прорвались через несколько контрольно-пропускных пунктов. Затем они взорвали себя перед отелем, где иракские генералы обсуждали планы обороны против ИГ. Шесть генералов погибли, остальные бежали. За ними последовали их дивизии.

Мы останавливаемся на перекрестке. Неизвестно, почему. Появляются десять хорошо вооруженных, одетых в черное мужчин в масках. Плотного сложения человек ведет в нашем направлении пленного с коротко стриженными волосами на голове и длинной темно-рыжей бородой. Заключенного в желтой арестантской робе ведут, держа всего за один палец. Он кажется абсолютно сломленным. На улице со скрежетом сталкиваются два автомобиля. Цена любопытства. Мы нерешительно входим в середину круга.

– Это – пленный курдский боевик из «Пешмерга». Вы можете задать ему вопросы.

Во время разговора игиловцы окружают нас. Другие охраняют площадь. Все автомобили остановлены. Никакого движения нет.

Пленный еле слышно говорит мне:

– Спасибо, что нашли для меня время.

В его глазах полная безысходность, обреченность.

Ю. Т.: Когда вы попали в плен?

Заключенный: Летом. Нас было 13 человек. Одна группа жила рядом с плотиной, вторая – возле площади Табадул. Третья группа разошлась. Мы прибыли в Ситмархо. Там мы и попали в плен.

– Итак, сколько времени вы уже в плену?

– С 15 июня 2014 года, шесть месяцев.

– Как с вами обращаются в ИГ?

– Обхождение для нас не большая проблема. Мы заботимся друг о друге. Вначале у нас не было возможности отличать день от ночи. Мы ничего не знали о нашем будущем, освободят нас или нет. Мы понимали только, что выжили.

Абу Лот: Он спрашивает тебя о том, как с вами обращаются! Объясни ему!

– Обращение было нормальное, никаких проблем.

– Кто вы по профессии?

– Солдат, рядовой боец.

– Вы мусульманин?

– Да.

– Они говорят, что с вами сделают?

– Они сказали, что собираются нас обменять. Мы обратились к правительству Курдистана, президенту Барзани, поучаствовать в этом обмене. Правительство не реагирует. Оно не проявляет никакой заинтересованности.

Абу Лот: Он спросил, как с вами обращались в ИГ? Хорошо ли вас кормили?

– Обращение было хорошее, очень хорошее, без каких-либо проблем.

– Вы женаты? У вас есть дети?

– Нет, я не женат, но у меня есть братья и сестры. Они сироты, поэтому мне пришлось заботиться об их пропитании.

– Знает ли ваша семья, что вы попали в плен ИГ?

– Да, знает, уже шесть месяцев. Мы давали интервью для телевидения. Мы обратились с просьбой к правительству Барзани. А также к нашим семьям, но без результата. Сегодня они не знают, живы ли мы еще или нет! Они ничего не знают о нас.

– Ваше имя?

– Хасан Мухаммед Хашим.

– Откуда вы?

– Из Када’ Кхабат; близ Эрбиля.

– Вы сражались против ИГ?

– Нас было 13. Мы не сражались.

Его голос крепнет. На площади собирается все больше зевак. Я от души сочувствую этому несчастному, выставленному здесь на всеобщее обозрение. Меня всегда поражала беспомощность военнопленных. Мне хочется все это прекратить. Внезапно раздается шум беспилотника. Впервые я рад появлению этой смертельной угрозы. Я долго крепко пожимаю руку курдского солдата. Затем его уводят. По дороге ему на голову натягивают мешок.

Нам предлагают быстро садиться в наши автомобили. Словно по команде движение возобновляется. Мы вливаемся в общий плотный поток и исчезаем в нем. Абу Лот говорит, что он уже провел с турками большой обмен пленными. Было освобождено 49 турок из консульства в Мосуле. Точные детали он нам рассказать не может. Турки заявляют, что это была спасательная операция. Он усмехается.

С курдами у ИГ до сих пор обмена не было, но он надеется, что будет. Также ждут обмена еще двенадцать бойцов «Пешмерга». Абу Катада представляет себе соотношение так – сто бойцов ИГ против одного солдата «Пешмерга». Как у палестинцев с израильтянами.

Мы едем к воротам Машки. У дороги молодежь играет в футбол. У ворот мы встречаемся с игиловцами, захватившими Мосул. Им от 25 до 35 лет, и они отнюдь не гиганты. Перед воротами Машки я разговариваю с одним из боевиков:

Ю. Т.: Вы были первым бойцами, вошедшими в Мосул. Верно?

Боевик ИГ: Да.

– Сколько дней вам потребовалось, чтобы захватить Мосул?

– Около четырех дней.

– Сколько человек вас было?

– Общее количество бойцов, захвативших Мосул, не более 300.

– Сколько?!

– 300! Может, меньше.

– А иракских войск, сколько было их, ваших врагов? 10 000, 20 000, 30 000 солдат?

– Около 24 000.

– Как вы думаете, почему они бежали? Почему 24 000 человек бежали от 300?

– Почему они от нас бежали? Это сила нашей веры. Мы победили не благодаря силе нашего оружия. Всемогущий Аллах даровал нам эту победу. У нас есть поговорка: «Страх врага обеспечивает быструю победу».

– Какое у вас было вооружение? Были ли у вас «калашниковы»?

– Самым мощным нашим оружием были 23-мм зенитные пушки!

– А какое оружие было у противника, у иракских войск?

– Над нами летали их самолеты, но, волей Аллаха, они не причинили нам вреда. У них также были минометы и пушки. Много различного мощного оружия. Но, волей Аллаха, нас это оружие не испугало и не сдержало. Благодарение Аллаху, который помог нам!

– Даже вертолеты?

– Да, над нами был вертолет, который в нас стрелял.

– И вертолеты ничего не могли вам сделать? Не могли одолеть вас, 300 человек?!

– Вертолет в нас стрелял. Но, благодарение Аллаху, в нас не попадал. Попадал сзади нас, перед нами, рядом с нами. Им приходилось лететь высоко, и они не могли опуститься ниже.

– Говорят, что через четыре дня вы обратили армию в бегство.

– Да. Мы сражались в течение четырех дней в правой части Мосула. Но когда наш брат-шахид взорвал мост, их, слава Аллаху, обуял страх. И Мосул был с помощью Аллаха завоеван менее чем за 24 часа и оказался в руках «Исламского государства».

– Они просто убежали?

– Да, они бежали со своих позиций. Они даже бросили свое тяжелое вооружение, танки, «Хаммеры», стрелковое оружие и все. Благодарение Аллаху, мы воспользовались их брошенным вооружением. Они бросили свои пушки и самолеты.

– А как вы можете объяснить тот факт, что менее 300 человек разбили 24 000? Как вы это объясните?

– Мы не убили 24 000 человек, убили мы их совсем немного. Но мы вселили в них ужас, и они бежали. Мы не убежали. Всемогущий Аллах обещал нам победу, если мы будем сражаться. И Аллах даровал нам победу. У наших врагов не было учения, за которое они сражались. Они пришли воевать за деньги и поддержать тирана.

– Было ли вознаграждение? После победы вы получили деньги?

– Мы получили долю добычи от взятия Мосула. Дезертиры оставили много добычи, много денег. Так что мы взяли их часть. Какие-то деньги. Возможно, это соответствовало жалованию отступивших. Может быть, даже больше.

– И вы думаете выиграть войну на всей территории Ирака и Сирии?

– Прежде всего мы уверены, что Аллах поможет нам захватить все страны и победить. Рим, Константинополь, а также Америку, мы победим всех. В этом мы абсолютно уверены.

– Как вас зовут?

– Ахмад.

– Спасибо большое!

На прощание протягиваю молодому боевику руку. Но тот пожать ее отказывается и смотрит на меня вызывающе. Он и его похожий на Рэмбо приятель хотят мне напоследок еще кое-что сказать. То, что, как говорится, лежит на сердце. Когда они придут в Германию, мы будем первыми, кого они убьют. Они узнают, как нас найти. И проводит указательным пальцем слева направо по шее. Мы просто враги. И даже гарантия халифа ничего не изменит.

Мы идем к машине. Мой «оператор» Фредерик просит Абу Лота в виде исключения позволить ему сделать для меня пару фотографий. Когда позже в машине Фредерик разглядывает фотографии, он видит, что во время съемки «Рэмбо» на заднем плане из своей «M16» целится ему в голову.

Далее у нас на повестке дня интервью с Абу Катада. Оно должно представлять собой более фундаментальное обсуждение целей ИГ.

Мы ищем место на холме. Отсюда нам открывается хороший вид на Мосул. За мной и Абу Катада стоят трое захвативших Мосул боевиков в масках, одетые в черное. Интервью проходит в довольно напряженной, пронизанной ощущением опасности атмосфере. Вряд ли можно явственнее продемонстрировать неприязнь к нам, чем окружившие нас захватчики Мосула. Будто случайно они держат свои пулеметы, направленными на нас. Интервью, позднее получившее специальное одобрение «Исламского государства», не перерабатывалось.

Ю. Т.: Абу Катада, почему вы сегодня не в Германии, а здесь, в качестве бойца «Исламского государства»?

Абу Катада: Первой причиной того, почему я, и все остальные немцы или европейцы находятся здесь, прежде всего является Аллах, пречист Он и превыше всего. Таким образом, мы повинуемся велению Аллаха, пречист Он и превыше всего, а, кроме того, ученые соглашаются, что долг мусульманина – хиджра в «Исламское государство». И каждый должен эмигрировать сюда, это государство должно получить поддержку всех. И вот почему мы откликнулись на этот призыв и эмигрировали сюда. И теперь мы здесь.

Ю. Т.: Как мусульманин, вы когда-нибудь подвергались в Германии дискриминации?

Абу Катада: Думаю, каждый, а у любого, как, разумеется, и у меня, есть собственная история, скажет вам, что жизнь с кафирами^[43] в Германии невозможна. Поскольку, вероятно, единственным основанием возможного пребывания в земле кафиров может быть свободное отправление своей религии. И в основе отправления – не намаз пять раз в день или пост в Рамадан, а, например, ритуальный забой скота и исламский брак, и так далее. И все это не будет признано в Германии, а, следовательно, не только я, но каждый мусульманин подвергается дискриминации. Естественно, мы также испытали на себе дискриминацию со стороны полиции или государственных учреждений.

Ю. Т.: Каковы цели «Исламского государства», когда в Сирии, на большей части территории Сирии и в Ираке будет одержана победа? Это все или нет, а если нет, то что дальше?

Абу Катада: Цель «Исламского государства» прежде всего установить шариат (закон) Аллаха. Будь то Ирак или Сирия. Сегодня мы уже проникаем в Ливию, на Синайский полуостров в Египте, в Йемен и на Аравийский полуостров, в так называемую Саудовскую Аравию. И, конечно, мы говорим, что у нас нет границ, только фронты. То есть расширение не прекратится.

Ю. Т.: То есть вы хотите в один прекрасный день завоевать Европу?

Абу Катада: Нет, нет, в один прекрасный день мы завоюем Европу! Мы не просто хотим, мы в этом уверены.

Ю. Т.: Какова роль в «Исламском государстве» отводится иным религиям? Какие права христиан и евреев?

Абу Катада: Евреи и христиане, и некоторые ученые говорят и об огнепоклонниках, заплатят «Исламскому государству» джизью, подушный налог или выкуп за сохранение жизни. И если они ее заплатят, то, безусловно, они и их религии получат защиту. Они могут свободно исповедовать все, что есть в их религии. Конечно, запрещается прозелитизм. Но фактически они защищены, они могут жить спокойно. Если нет, все они будут убиты.

Ю. Т.: Убиты?

Абу Катада: Да, или проданы в рабство. Как в Мосуле, например. У них было три дня, чтобы заплатить налог за защиту, все, кто были против, убежали.

Ю. Т.: То же самое верно и для шиитов? В мире как минимум 150 миллионов шиитов, в Ираке, в Иране, что будет с ними?

Абу Катада: Шиитов мы считаем рафидитами^[44], а также муртадами.

Ю. Т.: Отступниками?

Абу Катада: Отступниками, верно. И у них есть шанс. Абу Бакр аль-Багдади сказал всем, кто находится в состоянии ридды – вероотступничества, падения: «Пока у нас нет над ним никакой власти, пусть совершает покаяние, и, если продемонстрирует покаяние, мы покаяние примем. Независимо от того, скольких он убил – одного из наших, или даже если он убил сотни наших. Мы примем его покаяние. Мы отнесемся к нему как к брату, как к мусульманину. Если он этого не сделает, мы его убьем. И для шиитов нет защиты путем уплаты налога или чего-либо подобного, а только истинный ислам или меч».

Ю. Т.: А если шииты Ирака и шииты Ирана, или 150 миллионов шиитов во всем мире откажутся от обращения, то это значит, что они будут убиты?

Абу Катада: Да, именно так…

Ю. Т.: 150 миллионов?

Абу Катада: 150, 200, 500 миллионов – количество нас не волнует.

Ю. Т.: Это значит, что вы убьете всех мусульман Европы, которые не разделяют вашей веры?

Абу Катада: Тот, кто не разделяет нашей веры, не разделяет ислам. И если он упорствует в своих ложных убеждениях, то, конечно, нет никакой альтернативы – только меч.

Ю. Т.: Убийство?

Абу Катада: Определенно.

Ю. Т.: Вы делаете тут очень жесткие заявления.

Абу Катада: Это не мои заявления, это приговор ислама, произнесенный об этих людях, и приговор об отступничестве, и каждый отступник будет убит.

Ю. Т.: В Германии, а также в Америке и в Англии озабочены атаками ваших сторонников. Нападениями на немецких христиан, немецких мусульман. Можно ли их ожидать в ближайшем будущем?

Абу Катада: Можно ли их ожидать, я, конечно, вам не скажу. Германия, Америка, Европа, Англия, и все страны воюют с «Исламским государством». Вам известно о коалиции. Все эти страны классифицируются как «Дар аль-Харб», территория войны, как те, с которыми мы находимся в состоянии войны. Поэтому следует ожидать, что мы тоже будем там воевать. Некогда Гитлер напал на Советский Союз и вел войну на его территории, а затем Советский Союз перенес войну в Германию. И это совершенно нормально.

Ю. Т.: Нам это совершенно нормальным не кажется. Можно ли ожидать в обозримом будущем атак «Исламского государства» в Германии?

– Нас весьма мало интересует, кажется вам это нормальным или нет. Потому что вы с нами воюете, и в первую очередь с нами воюет германское государство. Оно продает оружие повстанцам «Пешмерга» и снабжает муртадов во многих правительствах и так далее. И очень, очень давно воюет с исламом. По крайней мере, со времен Нур ад-Дина Махмуда Занги^[45] или Салах-ад-Дина Аюби и так далее, и так далее. И, следовательно, необходимо к этому подготовиться. Определенно.

Ю. Т.: Что подразумевается под «атаками»? Большие теракты или нападения на отдельных лиц?

Абу Катада: Как сказал Абу Мухаммад аль-Аднани, наш официальный представитель «Исламского государства». Он выступил с обращением к мусульманам на Западе, которые живут среди кафиров и так далее. Пересмотрите свою лояльность и свое отступничество. Отойдите от кафиров и проявите лояльность по отношению к мусульманам. Как вы можете спокойно спать в мире, когда здесь нас бомбят американцы? И когда правительства поддерживают войну против ислама и так далее. Поэтому, говорит он, берите бомбы и взрывайте их или закалывайте их ножом, а если вы на это не способны, по крайней мере плюйте им в лицо.

Ю. Т.: Способны ли те, кто сейчас возвращаются из «Исламского государства» в Германию, совершать убийства?

Абу Катада: Есть ли возвращающиеся, я не знаю. Дело в том, что возвращающиеся для своего возвращения из «Исламского государства», безусловно, должны совершить покаяние.

Ю. Т.: Таким образом, возвращающиеся не являются вашими ближайшими союзниками?

Абу Катада: Будь это наши ближайшие союзники… Каковы причины их возвращения, я не знаю. Не думаю, что они отреклись от «Исламского государства» и пересмотрели свои религиозные взгляды. И, как я уже сказал, им требуется покаяние для отъезда из «Исламского государства» и возвращения домой. И мы надеемся, что они помнят и продолжают сражаться за ислам, независимо от того, где находятся.

Ю. Т.: Вас окружают бойцы, которые в августе захватили Мосул. Там было почти 30 000 иракских солдат. Сколько бойцов «Исламского государства», бойцов ИГ, бойцов ИГИЛ одержали победу над этими почти 30 000 иракских солдат?

Абу Катада: Сколько именно, думаю, в конечном счете, точно никто не сможет сказать.

Ю. Т.: Примерно?

Абу Катада: У нас было примерно от 183 до 200, 300 до 500 человек. Даже если их было 1000 или 2000. Этого все равно очень, очень мало, чтобы сражаться против этих людей. Мы победили не силой оружия или количеством, но благодаря Аллаху, ибо пречист Он и превыше всего, и страху в сердцах наших врагов.

Ю. Т.: Сражается ли халиф на фронтах, где сражаетесь вы, воюете ли вы плечом к плечу с халифом?

Абу Катада: Конечно. Абу Бакр аль-Багдади сражается на фронтах вместе с нами. Потому что у нас вождь, который не обманывает своих людей, у нас вождь, который отвечает за то, что говорит. И, конечно, Абу Мохаммед аль-Аднани и другие вожди, Абу Бакр аль-Багдади и так далее, и так далее, разумеется, участвует в боях и на линии фронта. Потому что, как и любой другой боец, он хочет быть шахидом, мучеником и вернуться к Аллаху, ибо пречист Он и превыше всего.

Ю. Т.: Вы, «Исламское государство», демонстративно обезглавливаете людей и снимаете это на видео, вы ввели рабство, обращаете езидов в рабов. Вы полагаете, обезглавливание и обращение людей в рабство – это прогресс для человечества?

Абу Катада: Прогресс или что иное. Я считаю, человечество никогда без этого не сможет обойтись. И это часть нашей религии, чтобы внушить кафирам страх, который они должны испытывать перед нами. И мы будем обезглавливать людей и дальше. Неважно, шиитов, христиан, или евреев, или кого-либо еще. Мы будем продолжать это делать. И людям придется задуматься над этим. Джеймс Фоули и все прочие умерли, не потому что мы начали войну, но они умерли, потому что невежественное правительство им не помогло.

Ю. Т.: Считаете ли вы рабство прогрессом?

Абу Катада: (смеется): Определенно. Прогресс, помощь и так далее. Рабство было всегда. Было у иудеев и у христиан.

Ю. Т.: Но оно отменено.

Абу Катада: Лишь невежды считают, что оно отменено. На Западе по-прежнему существует рабство, и люди это знают. Там женщины занимаются проституцией, потому что вынуждены, и так далее. В худших условиях. В исламе рабство имеет права, и, если рабы, например, принимают ислам и так далее, есть много способов обрести свободу. И мы учим исламу, а мы учим хорошему, и у нас есть мораль и… мы должны (запинается)…

Ю. Т.: …Верить?

Абу Катада: Не только верить, верить, безусловно, но также соблюдать многое другое, чего требуют правила. И рабыня-немусульманка в руках мусульманина лучше, чем та кафирка, которая свободно где-то слоняется по улицам и делает что хочет, распутничает, или еще что.

Ю. Т.: Вы были немецким протестантом. Вы стали мусульманином и теперь вы здесь, в «Исламском государстве». Мы находимся в Мосуле, который вы захватили. Я хочу вас спросить, вернетесь ли вы когда-нибудь в Германию?

Абу Катада: Слава богу. Аллах наставил меня и дал мне хиджру эмигрировать из Германии. Мы несколько раз пытались. В конечном счете удалось. В Левант, в «Исламское государство». И мы приехали в «Исламское государство», чтобы построить его. Могу ли я вернуться в Германию, я не знаю. Знает только Аллах. Но мы обязательно вернемся, и не с любезностями или тому подобным, но с оружием и нашими бойцами. А тех, кто не примет ислам или не заплатит джизью, мы убьем.

Интервью закончено. Абу Катада ликующе оглядывает других игиловцев, которые его поздравляют. Особенно сияют, поднимая большие пальцы правой руки два молодых захватчика Мосула, ранее выразившие желание обезглавить нас прямо на месте. Для них Абу Катада – смелый немец. А мы враги.

Фредерик и Малкольм измотаны. В действительности мы уже достаточно наслушались и насмотрелись в ИГ. Нам казалось уместным завтра вернуться к турецкой границе. К сожалению, у наших хозяев несколько другие планы. Они утверждают, что для возвращения в Ракку нужен еще один сменный шофер. А раздобыть его завтра нет никакой возможности.

– Вы можете с 300 солдатами взять Мосул, но вы не можете до завтра найти шофера? – ворчит Фредерик. Абу Лот, как всегда спокойно, отвечает, что нет никаких оснований грубить. Нам следует просто это принять.

Мы возвращаемся к нашим бунгало. Никто не ожидал, что нам придется путешествовать так долго и у нас не останется чистой одежды. Поэтому стираем свое белье в раковине, а затем почти час держим перед отопительным вентилятором, пока оно не высохнет.

Абу Катада и Абу Лот снова на несколько часов оставляют нас одних. Однако к ужину за нами заезжают. Мы идем в супермаркет и можем выбрать то, что хотим. Но наши мысли в другом месте. С нашего согласия Абу Катада покупает пиццу, ужасную на вкус. Ее не спасает даже прилагавшийся к ней кетчуп.

Потом Малкольм и я идем спать, а Фредерик благоразумно остается немного посидеть с Абу Катада. Наши отношения с ИГ день ото дня ухудшаются до опасного предела. Фредди пытается что-то сгладить. Кто знает, может, что хорошее из этого и выйдет.

Фредди и Абу Катада говорят об обвинениях в коррупции, вдвинутых ИГ против «Джебхат ан-Нусра», некогда самой мощной организации сирийских повстанцев. И о «подлинной» истории операции американских «морских котиков» против Усамы бен Ладена в Абботтабаде. Когда разговор грозит соскользнуть в конспирологию, засыпает и Фредерик.

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ, ПЯТНИЦА, 12 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

Утром в непосредственной близости от нас грохот тяжелых бомб. Мы в спальных мешках. Пять громких разрывов. Весь дом дрожит. Этого и следовало ожидать. Вместо того чтобы ехать домой, мы сидим, застряв здесь. А американцы бомбят.

Сегодня пятница, праздничный день исламской недели. Мы хотим попасть на пятничную молитву. Однако прежде чем идти туда, еще раз отправляемся на рынок. В надежде, что рынок американцы бомбить не будут. С девяти до одиннадцати здесь, как правило, всегда оживленно. Покупаем орехи, кофе и изюм. Я говорю с мальчиком о футболе. Вокруг нас собирается толпа. Уходим, прежде чем народу становится слишком много. Все машут нам и улыбаются.

Незадолго до начала молитвы все магазины закрывают двери и опускают жалюзи. Все направляются к большой мечети. Народу так много, что многие люди, чтобы помолиться, расстилают свою верхнюю одежду или головные уборы на улице. Вскоре их несколько сотен. Среди них снова молодой человек в футболке клуба «Бавария». На ней номер 10, под которым играет «неверный» Арьен Роббен. Мир настолько тесен.

Некоторых молящихся явно беспокоит, что Фредерик ведет съемку. Они смотрят на него с недоумением. Абу Лот говорит им, что они должны сосредоточиться на молитве. Фредерик поднимается на крышу микроавтобуса для лучшего обзора.

Молящиеся выслушивают воинственную проповедь ИГ. Я цитирую некоторые отрывки:

«Мы завоюем Дамаск. Мы станем народом Мекки и Медины. И мы завоюем Константинополь. Лицемеры делают все, чтобы уничтожить «Исламское государство». Потому что всем ясно, что «Исламское государство» рождается. Вот почему они не прекращают попытки одолеть это государство и его бойцов. Но они не в состоянии ничего сделать, кроме как распускать злобные слухи.

О, Аллах, уничтожь неверных и атеистов, и манипуляторов.

О, Аллах, уничтожь Америку тем, что поражает с небес и с земли.

О, Аллах, уничтожь американские самолеты.

О, Аллах, потопи американские военные корабли.

О, Аллах, помоги сражающимся за тебя бойцам уничтожить Америку.

О, Аллах, убей угнетателей и атеистов.

О, Аллах, убей всех неверных и не оставь никого из них в живых».

После проповеди и ритуальной пятничной молитвы все снова расходятся. Живописная хореография молитвенной толпы растворяется. Мы находим прилавок с соком. К нам подсаживается молодой человек. Его светло-коричневая форма свидетельствует о принадлежности к шариатской гвардии. Он друг Абу Лота. И свободно говорит по-немецки. Настолько хорошо, что явно жил в Германии. Но не хочет говорить об этом. Он уходит, прежде чем мы успеваем задать ему слишком много вопросов.

Затем наши сопровождающие подводят нас к некогда элегантной вилле, почти полностью разбомбленной. Когда ее атаковали американские бомбардировщики, там были только гражданские. Однако по соседству, видимо, находился опорный пункт ИГ. Нападавшие скорее всего просто ошиблись домом. Нам показали еще один расположенный рядом дом, который тоже разбомбили американцы. И вновь погибли только мирные жители. Но с тех пор американцы решили изменить тактику. Теперь они ведут бомбардировки почти исключительно на фронте.

В ходе поездки разговор заходит о Пьере Фогеле.

– Забавный парень, – говорит Абу Лот. – Фогель выдает себя за салафита и истинного мусульманина, но на самом деле не является ни тем, ни другим. Он пытается объединить ислам и демократию. Но это синкретизм. Ему следует исполнить свою миссию и сойти со сцены! Тут нет и не может быть полумер.

Ислама с компромиссами не существует! Или Фогель этого еще не понял. Или желает наслаждаться положением самого известного немецкого салафита и оставаться в уютной Германии. Абу Лот считает, что последнее.

Абу Лот, Абу Катада и остальные проголодались. Они хотят чизбургеры. Мы нет, но идем с ними. Несмотря на то, что по пятницам после молитвы магазины должны были закрыты, для бойцов сделано исключение – лавки, торгующие чизбургерами, картофелем фри и колой.

– Для меня поедание американского фастфуда не очень согласуется с образом жизни первых четырех халифов, – говорю я. Абу Лот молча улыбается. – Ты то, что ты ешь! – развиваю я свою мысль. Но потом замолкаю. Видимо, в ИГ мою критику считают чрезмерной. Фредерик, Малкольм и я вынуждены ждать у дверей лавки. Чизбургеры тут не для нас.

Наша сегодняшняя программа, похоже, подошла к концу. Мы возвращаемся в свое пристанище. Я делаю нашему местному шоферу комплимент, потому что он всегда был с нами очень дружелюбен. Он ответил, что всего лишь выполнял свой долг. Я спрашиваю его, что он будет делать, если иракское правительство вернет захваченные ИГ территории под свой контроль.

Он отвечает, что уйдет вместе со своими братьями в пустыню. Там они переформируются, ожидая подходящего момента, чтобы вернуться. Так же поступил предшественник ИГ «Исламское государство в Ираке». Они станут сильнее, чем когда-либо прежде. Они не сдадутся никогда.

Когда мы подходим к своим бунгало, наши сопровождающие вдруг запаниковали. Прямо над курортом кружат два американских бомбардировщика. Летят они довольно низко. Словно высматривают цели. Совсем близко раздаются выстрелы. Боевики ИГ отчаянно ищут укрытие. Но его нет. Дешевые бунгало не дают никакой защиты. Абу Катада тоже украдкой пробирается вокруг бунгало. Плотно прижимаясь к стенам и постоянно глядя на небо. Затем он исчезает из поля нашего зрения.

Летчики давно уже нас обнаружили. Как бывший пилот спортивного самолета, я знаю, как превосходно сверху все видно даже невооруженным глазом. А там стоят современнейшие оптические приборы. Нам становится дурно. Мне вспоминается: «Если ты услышишь ракету, считай, ты мертв». Пилоты продолжают все теснее и теснее сужать над нами круги. Фредерик, Малкольм и я бледны. И беспомощны. Экипаж бомбардировщика наверняка мог видеть, как из наших автомобилей выгружали оружие. Что делать?

На футбольном поле неподалеку молодые и постарше играют в футбол. Бомбардировщики их не заботят. Это может стать нашим спасением. Не станут же американцы бомбить футбольные поля. Бежим к спортплощадке. С облегчением усаживаемся у края поля.

Один из бомбардировщиков сужает круги еще сильнее. Летает прямо над нами. Сильно встревоженный, вновь и вновь смотрю вверх. После наступления темноты идем к нашим бунгало. Над нами шум бомбардировщика. А затем зловещие жужжание нескольких беспилотников. Когда эти машины смерти, наконец, отвалят?

Несколько часов у нас нет никаких контактов с нашими сопровождающими из ИГ. Малкольм идет в соседний коттедж спросить, что нам сейчас делать. Там только Абу Лот и один из шоферов. Другой пошел к центру города. Помимо всего прочего, это неплохая идея, чтобы скрыться от бомбардировщиков. Однако они говорят, что на следующий день планируют наше возвращение. Нам лучше остаться в бунгало, советует Абу Лот. В том числе из-за проклятых беспилотников.

Их рев настолько громок, что заглушает даже вентиляторы радиаторов отопления, которые мы включили лишь затем, чтобы не слышать беспилотники. Таким образом, нам постоянно напоминают, что могут прикончить нас в любой момент. У нас ощущение страшной беспомощности и беззащитности. Как будто некий трус в компьютерном зале далекой страны держит наши жизни в своих руках.

Затем приходит Абу Лот и дает нам советы относительно того, как вести себя в случае нападения. Ни в коем случае нельзя выходить из бунгало. На днях убили шестерых женщин, потому что они в панике выбежали на улицу. Инфракрасные камеры беспилотников их немедленно увидели, и они были расстреляны. Знают ли в западном мире, что здесь на самом деле творится?

Я спрашиваю Абу Лота, почему за последние дни между нами образовалась такая большая дистанция. Ведь то, что я не одобряю деяния ИГ, было известно с самого начала. Абу Лот пытается прояснить нам позицию ИГ.

– В конце концов, вы – неверующие. Вы не верите в истинность ислама. Но вы не совершили каких-либо проступков, никого не оскорбили и тому подобное.

Куда досаднее моей критики внутрирелигиозные барьеры. Они будут всегда. Он говорит, что чувствует ненависть даже к членам собственной семьи, поскольку они не принимают истинную веру.

– Любовь к Аллаху – это самое большое, самое важное.

Его отец считает себя мусульманином. Но в то же время верит в демократию.

– Это неверно. Невозможно следовать Конституции и утверждать, что веришь в Аллаха, поскольку называешь в качестве Основного закона нечто еще.

Кроме того, и внутри ИГ недоверие велико. Считается, что в ИГ систематически проникают тайные агенты. Прежде всего из Сирии. Таким образом, в узкий круг доверенных лиц попасть трудно. Остается лишь просить. Иногда ИГ предает население. В пригороде Алеппо граждане объединились со «Свободной сирийской армией» и ни с того ни с сего начали бороться с ИГ. Многие члены ИГ были там арестованы. У них много врагов.

И я тоже враг. Достаточно прочитать мои написанные черным по белому заявления об ИГ. Каждый день находиться рядом с врагом, путешествовать с ним, есть и спать на одном с ним этаже очень нелегко.

Абу Лот был бы молодцом, будь у него иные друзья и не касайся он идеологии ИГ. А так он несет всю эту идеологическую чушь, в которой его убеждают друзья. О женщинах, например. Может, в этих ребятах и есть что-то хорошее, но в конечном итоге они физически и психически ограничены. Поэтому в ИГ два свидетельских показания женщин приравниваются к одному мужскому. Женщинам следует сидеть дома. Именно там им лучше всего. Всего несколько десятилетий назад именно так было и на Западе.

На ужин в 22.00 Абу Катада молча приносит нам курицу-гриль. Он пытается исполнить свою роль хозяина до конца. Дается она ему с трудом. И все же. Уходя, он говорит Фредерику, что написанную им записку он отправил по электронной почте Валери. Позже мы узнали, что она ничего не получала. Дома давно царит паника.

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ, СУББОТА, 13 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

В 8.00 часов начинается наш обратный путь. Если все пойдет хорошо, в пять часов могли мы бы быть в Ракке. Там мы хотим забрать сотовые телефоны и мой iPad. А потом, надеюсь, еще до темноты добраться до турецкой границы. Расчет несколько оптимистичный, но надеюсь, что он оправдается. На самом деле мы хотели двинуться в обратный путь еще два дня назад.

Выезд задерживается на полчаса, потому что мы не можем найти мой левый ботинок. Накануне вечером мы, как всегда, выставили свою обувь перед дверью нашего бунгало. Но одного ботинка не хватает. Ищу с Фредериком на участке вокруг нашего бунгало. Найти его так и не удается. Возможно, его утащил кот.

Кто-то решил над нами подшутить? Это мои любимые специальные походные туфли. Без них мне в 2011 году никогда бы не удалось совершить семичасовой ночной марш по ливийской пустыне, который спас нас от военных Каддафи. К счастью, у меня есть вторая пара обуви.

Наша группа садится в два автомобиля. Фредди, Малкольм, я, Абу Лот и наши два шофера в масках из Ракки едут в микроавтобусе, Абу Катада и иракский игиловец – в сером внедорожнике. Сопровождает нас третий автомобиль, небольшой желтый грузовик. Чтобы обмануть беспилотники, которые снова могут быть в воздухе. Каждый время от времени едет впереди, затем сзади, мы постоянно меняемся местами. Обычно мы держим дистанцию в несколько сотен метров. Нам следует быть очень осторожными. Водитель и сидящий на переднем сиденье пассажир часто опускают боковое стекло и тревожно всматриваются в небо. Но это всего лишь дождь, а не беспилотники.

Все хранят молчание. Только я иногда перебрасываюсь парой слов с Абу Лотом. Он удивлен, что в Германии федеральный президент выступает за ввод войск. Он говорит специально для Йоахима Гаука:

– Если только задумаете сюда сунуться, сразу ройте могилы для своих солдат.

Обращаясь ко мне, он задумчиво произносит.

– Вы правы, мы жестоки. Но мы делаем это открыто, а вы – тайно. ИГ, возможно, убило 30 тысяч иракцев. Буш – полмиллиона. В Ираке население приняло «Исламское государство» очень хорошо. В Ракке было иначе. Там Асад по-прежнему пользуется большей поддержкой, чем ИГ. Если бы выборы проходили сейчас, Асад победил бы в Ракке. Он благоразумно продолжает выплачивать зарплаты и пенсии в Ракке. Кроме того, люди предпочли бы иметь меньше обязательств и правил, соблюдения которых от них теперь требует ИГ. Поэтому естественно, что они отдают предпочтение Асаду.

Я изумленно слушаю. Какое счастье, что у меня есть свидетели Фредди и Малкольм!

Завоевание Мосула было заранее спланированной операцией.

– В Мосуле мы за много лет провели столько шахидских операций, что там больше никто не чувствовал себя в безопасности.

Удары следовали один за другим.

– Даже на их похороны мы присылали смертников. В конце концов шииты испугались. Вот почему мы смогли так легко победить в Мосуле.

Затем Абу Лот посерьезнел:

– Решение о вашем приглашении было принято на самом высоком уровне. Мы хотим, чтобы ваш визит открыл ворота на Запад. Возможно, вы вскоре поймете почему.

Я говорю, что более неподходящего посредника не отыскать. Наши представления слишком сильно разнятся.

– К сожалению, не сходятся вообще, – говорит Абу Лот. – Однако это лишь укрепляет доверие к вам.

– Возможно, с вашей стороны, но не на Западе, – отвечаю я. – Мне неоднократно довелось это испытать во время предыдущих попыток посредничества. На Западе говоривших с «врагом» тотчас записывают в предатели. Как, называя это новым словом, «Feind-Versteher»^[46].

– Насколько я успел понять, это вас не волнует, – говорит Абу Лот.

Позже в наш разговор неожиданно вмешивается попутчик, которому хочется узнать, почему я не принял ислам. Я худший из христиан. И им лучше этого не знать. Мне же, напротив, это известно лучше других, поэтому я еще не принял решение в пользу ислама.

При попытке нашего, как всегда, скрывающегося под маской шофера объехать пробку по разбитой обочине, мы увязаем в грязи. Выходим и совместными усилиями толкаем машину. Освободить забуксовавший микроавтобус нам удается лишь более чем через полчаса.

При выезде на шоссе он застревает снова. Мы стараемся организовать помощь. Пожилой мужчина громко кричит:

– Здесь, в «Исламском государстве», все держатся вместе. Вместе мы сильны. Мы сделаем это.

– Чем стоять тут и орать, лучше бы дал свой буксирный трос, – говорит другой. Что он и делает, а затем едет дальше. Наш путь домой продолжается.

Наш сменный водитель теряет радиосвязь с Абу Катада. Мы ждем на обочине дороги, но второй автомобиль не появляется. Нам надо возвратиться, возможно, с ними что-то случилось. Шофер в маске снова и снова повторяет в рацию:

– Абу Катада… Абу Катада.

Ответа нет. Он вынимает пистолет и взводит курок. Что сейчас будет? Неожиданно на обочине мы видим машину Абу Катада. У нее пробита шина. Опять ждем.

Абу Лот рассказывает про друга, купившего рабыню.

– Молодая езидка. Не особенно красивая. «Брат» оценил ее не выше двойки. Несмотря на это, она была настолько дорога, что ему пришлось продать свой автомат Калашникова. Стоила 1500 долларов США. А поскольку он так много уже потратил, то отправил ее к стоматологу исправить зубы, в салон красоты, в парикмахерскую и т. д. Он на самом деле вложил деньги. И после того, как она была полностью «обновлена», запросил за нее вдвое дороже.

– И как отреагировала она?

– Сбежала от него.

Абу Лот громко смеется над своей историей. Хотя она груба и печальна.

– Поганая история! – говорит Фредерик, у которого рабство в ИГ вызывает отвращение. Ему нравится лишь поведение рабыни. Она правильно поступила с этим типом.

Наш сменный шофер хочет поговорить с водителем маленького желтого грузовика. Но тот так мчится, что мы не можем его догнать. Сократить дистанцию нам удается лишь до десяти метров. Наш шофер подает сигнал, мигая фарами, но водитель грузовика не отвечает. Всякий раз, когда мы хотим его догнать, он бросает свой грузовик влево. Мы сигналим снова и снова. Напрасно! Тогда у нашего сменного шофера лопается терпение. Он опускает стекло, вытаскивает пистолет и несколько раз стреляет в воздух. Никакой реакции. Мы не можем удержаться от смеха.

Наш сменный шофер еще несколько раз стреляет в воздух. Ничего не происходит. Но на этот раз мы почти догоняем грузовик. Когда мы с ним уже поравнялись, наш сменный шофер вновь производит несколько выстрелов в воздух до тех пор, пока водитель грузовика, наконец, не замечает, кто рядом с ним едет. Он очень внимательно выслушивает то, что человек с пистолетом ему говорит, пока он мчится бок о бок.

Когда мы приезжаем в Ракку, уже 20.00. Поэтому сегодня нам в Турцию уже не попасть. Шофер в маске говорит, что мы выезжаем завтра в шесть утра.

В нашей квартире нас ожидает разгром. Двери и окна выбиты. Повсюду осколки стекла. Что здесь произошло? Абу Лот закрывает лицо руками. После чего он убегает, чтобы выяснить, есть ли еще где нам переночевать.

Приходит сосед и предлагает нам хлеб. Мы благодарим, но отказываемся. Через несколько минут он появляется снова. На сей раз с владельцем разрушенной квартиры. Он спрашивает нас, что мы здесь творили.

– Сейчас придет наш друг, – говорю я. – Он все объяснит.

Однако это не удовлетворяет хозяина квартиры. Он действительно недоволен. Он спрашивает, мусульмане ли мы? Малкольм отвечает:

– Нет проблем.

Но владелец квартиры считает иначе.

– То, что вы не мусульмане, большая проблема…

Затем он красноречиво проводит пальцем по горлу. Теперь хозяин квартиры очень встревожен.

Я достаю из нагрудного кармана нашу охранную грамоту и сую ему под нос. Владелец квартиры внимательно читает документ, а затем благоговейно указывает на штамп.

– О, Диван Халифа. Нет проблем! – Он пожимает нам руки.

После чего он нам объяснил, что здесь произошло. Два дня назад во время налета ВВС Сирии разбомбили квартиру по соседству. Буквально в клочья. Двое убитых. Мы выходим на балкон, откуда он показывает нам следы налета. Фасад соседнего дома почернел, верхний этаж разрушен. А два дня назад мы планировали быть здесь. Повезло. Больше, чем нашим сирийским соседям.

Через два часа возвращается Абу Лот. Другого жилья ему найти не удалось. Так что придется ночевать здесь. Разочарованные, мы сворачиваемся в своих спальных мешках. Из разбитых окон по квартире расползается сырой холод. Прежде чем мы засыпаем, Абу Лот рассказывает, каким «классным» он считает 11 сентября. Он выразил надежду, что в ближайшее время американцы проворонят еще одну подобную операцию. Теперь Абу Лот полностью упал в моих глазах.

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ, ВОСКРЕСЕНЬЕ, 14 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

Когда мы просыпаемся, уже около восьми. А отправляться, собственно, планировалось в шесть. Но нашего водителя еще нет. Когда через час Абу Лот подает кофе, бобы и хумус, нетерпение одолевает нас еще сильнее. Когда же мы, в конце концов, поедем?

Я снова прошу Абу Лота посодействовать освобождению британского журналиста Джона Кэнтли. Абу Лот обещает еще раз поговорить с начальством. Он напоминает мне о том, почему в ИГ дали согласие на мою поездку. Меня пригласили, поскольку хотели показать, что «Исламское государство» не просто так называется государством, а им является. Показать, что здесь идет абсолютно нормальная жизнь. Что раненых и больных хорошо лечат. Что государство заботится о бедных. Что в суде предоставляются все права.

– С нами люди чувствуют себя защищенными. Хотя кое-кто нас не любит и не желает нашей защиты. Мы просто хотели показать, как мы живем. Что по законам шариата можно жить, и как это происходит.

– Но ради всего святого, где в Коране сказано отрезать головы невиновным? – спрашиваю я. Абу Лот видит, что не убедил меня.

Уже 14.00. Мы по-прежнему сидим в нашей квартире неподалеку от мечети Масджид аль-Фирдаус. Абу Лот отправляется разведать обстановку. Пять минут спустя приходит Абу Катада. Как будто только что вышел. Он возвращает Фредерику его фото– и видеоматериалы: после окончательной проверки удалены десять из 800 фотографий. И интервью с судьей. Чтобы, как говорят они, не ставить под угрозу безопасность людей или их семей. Кроме того, из интервью с Абу Катада Фредерику следует изъять вопрос и ответ об «умеренных мусульманах». В ИГ считают, что заявления Абу Катада об этом носят слишком общий характер. Все прочие его высказывания ИГ одобряет. Фредерик вздыхает с облегчением и соглашается. Все важные видео и фотографии цензуру проходят.

Возвращается запыхавшийся Абу Лот. Он поговорил со своим начальником, и у него для меня есть две важные новости. Мог бы я просить премьер-министра Великобритании Дэвида Кэмерона самому предложить условия. Тогда Джона Кэнтли могли бы освободить очень быстро. ИГ готово вести переговоры. Но предложение должно быть не утопическое, а справедливое и реалистичное.

Абу Лот отводит меня в сторону. Руководство ИГ предполагает обмен Джона Кэнтли на Аафию Сиддики. Это можно сделать и без официального участия британского правительства. Я должен приложить все усилия. Со стороны ИГ это показательный жест. Абу Лот очень взволнован. Он все же не лишен человечности.

Что касается меня, передо мной все двери останутся открытыми, если я расскажу об «Исламском государстве» правду. Тогда мы могли бы встретиться с кем угодно и увидеть все.

Мы прощаемся. Абу Лот и Абу Катада пожимают нам руки.

– Берегите себя! – говорит Абу Лот. Я снова вкладываю ему в руку часы из Мосула. Абу Лот смотрит на меня с удивлением. Мне смешно. Наш шофер в маске тоже здесь. Он доставит нас к турецкой границе.

Когда четыре часа спустя, в 18.30, мы останавливаемся у турецкой границы, уже темно. На улице перед вербовочным центром стоит мужчина. Это крепкий, угрюмый боевик – ветеран ИГ. Наш водитель говорит, что теперь мы должны выйти из автомобиля и взять свои сумки. Сейчас придет машина, на которой нас переправят в Турцию. Он поворачивается и садится в свою машину. Затем отдает крепкому мужчине наши телефоны. На мгновение приостанавливается, будто хочет нам что-то сказать. Но потом уезжает, не попрощавшись.

Через две минуты появляется автомобиль. Наш боевик быстро переговаривается с водителем. Результат: сегодня нам пересечь границу не удастся, слишком много турецких солдат. Скорее всего завтра как можно раньше. На Востоке иное, чем в Германии, представление о времени. И в «Исламском государстве» тут ничего не изменилось.

Нас вводят в скудно обставленное помещение, где как раз совершается намаз. Нам следует устраиваться тут самим, говорит наш сопровождающий. Есть, к сожалению, нечего. А пить, кроме маленькой чашки чая, он также предложить ничего может. Тем не менее мы довольно долго сидим с боевиком и беседуем. Он говорит об исламе. Мы слушаем его, пока не начинаем засыпать в своих спальных мешках на холодном полу. В последней истории, смысл которой еще доходит до меня, речь идет о расколе Луны.

ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ, ПОНЕДЕЛЬНИК, 15 ДЕКАБРЯ 2014 ГОДА

В 9.30 мы сидим и ждем. К сожалению, до сих пор ни есть, ни пить нечего. Даже стакана воды. Якобы все задерживают турецкие солдаты на границе. Никто ничего не может провезти. Тем не менее примерно каждые 20 минут с другой стороны границы приезжает микроавтобус с пополнением молодых боевиков. Их регистрируют, фотографируют и обыскивают. Иммиграционный контроль, таможня ИГ. Среди новобранцев молодые африканцы, русские, много турок, немцы.

Особенно сильное впечатление на нас производит высокий мускулистый молодой человек из Тринидада и Тобаго. Он в брюках цвета хаки со стрелками, свежевыглаженной рубашке в яркую клетку и солнцезащитных очках «Рэй-Бэн». Всего пару недель назад он получил на родине диплом юриста и разрешение работать в суде. И вот он здесь. Почему?

– Слишком много распущенности, слишком много беспорядочных половых связей. Кто угодно с кем угодно. Это не должно быть смыслом жизни.

Он считает, что западные ценности пусты, бессодержательны. А чем хочет теперь заниматься в ИГ?

– Буду делать то, что надо. Сражаться, так сражаться. Если потребуется работа адвоката, буду адвокатом. Эмир решит.

Он с нетерпением ждет новой жизни. Наконец, он на «земле обетованной».

Наше нетерпение нарастает. Когда в 15.00 нас по-прежнему не выпускают, я выхожу во двор и начинаю переговоры с контрабандистами. Я не хочу просидеть здесь несколько дней. Должен быть способ переправить нас через границу. Однако большинство контрабандистов не решаются. Из-за солдат. Я спрашиваю главаря контрабандистов, сколько он хочет.

– А сколько дадите? – спрашивает он.

– Пятьсот евро, – отвечаю.

Он смеется:

– Хорошая цена. Я с вас ничего не возьму! Вы наши гости.

Фредерик не доверяет ему и сердится. Я даже не знаю этого человека. Но местные из ИГ его знают. И они согласны.

Нам возвращают сотовые телефоны. Они завернуты в алюминиевую фольгу. Развернули мы их только в Турции. Потом мы вскарабкиваемся в видавший виды бортовой грузовичок. Фредерик и Малкольм садятся на две канистры в кузове. Там воняет и невероятно тесно. Меня, в виде исключения, сажают впереди. Журналистские удостоверения и паспорта у нас под рукой. И мы трогаемся в путь.

К нашему удивлению, по ухабистому полю мы проезжаем всего несколько сотен метров. Затем поворачиваем вправо и едем между оливковыми деревьями. Оттуда нам видны турецкие сторожевые вышки. Это совсем не обнадеживает. Из-за дерева трое контрабандистов указывают нам в одном направлении: мы должны идти туда. Нам следует немедленно выходить и бежать. Наши сердца колотятся.

Мы рывком открываем двери и, схватив чемоданы и рюкзаки, бросаемся бежать. Бежать по вспаханному полю с тяжелыми чемоданами не так просто. Справа от себя мы замечаем заросли камыша.

– Если они начнут стрелять, сразу бросайтесь прямо в камыши и продолжайте бежать, – говорит один из контрабандистов. До пограничного ограждения еще около 300 метров.

Контрабандист, бегущий вперед, приподнимает колючую проволоку забора.

– Ялла, Ялла!^[47] Вперед! – правой рукой Фредди цепляется за колючую проволоку; высвобождается, его куртка остается на той стороне. Следующий! Поодаль белый фургон, в который мы должны сесть. Быстрее! Никто не хочет погибнуть от пули турецких пограничников на последних метрах.

Еще 50 метров. Двери фургона распахнуты настежь. Влетаем внутрь. Водитель дает полный газ прежде, чем мы успеваем как следует закрыть двери.

Готово! Мы мокрые от пота и тяжело дышим. Сердце отчаянно колотится. С моих плеч падает тяжелый груз. Мы пережили все это безумие.

Минуты через две нам удается распаковать наши сотовые телефоны. Я звоню домой. Натали в ярости кричит:

– Почему вы нам не сказали!

Затем раздаются лишь ее рыдания. Франсуаза, Валери и мать Малкольма тоже безудержно заливаются слезами от одного звука наших голосов. От нас не было вестей целую неделю. Теперь все снова хорошо.

Мы здесь! У нас все отлично!

Глава IX. Открытое письмо халифу «Исламского государства» и его иностранным боевикам

Насколько вежливым или холодным должно быть подобного рода письмо? В 1939 году, за месяц до начала войны, Адольфу Гитлеру «от имени человечества» писал Махатма Ганди. Свое послание он начал «Дорогой друг», а закончил «Ваш искренний друг М. K. Ганди». Столь любезным я быть не могу. Но и невежливым мне тоже быть не хотелось. Итак, я написал:

«Уважаемый халиф Ибрахим Аввад, Абу Бакр аль-Багдади!

В первую очередь мне хотелось бы выразить благодарность за корректное соблюдение условий предоставленных вами гарантий безопасности во время нашего пребывания на территории «Исламского государства». Вместо того чтобы казнить журналистов, вам следовало бы чаще приглашать независимых публицистов со всего света.

Согласно последним исследованиям, проведенным тремя американскими и одним иракским университетом, только в ходе развязанной Джорджем Бушем, поправшей нормы международного права войны в Ираке было убито не менее полумиллиона невинных людей. Я способен понять каждого араба, оказывающего сопротивление политике военного вмешательства Запада, которая непрестанно продолжается на протяжении столетий. Я отнюдь не закрываю глаза на несправедливость Запада.

В Сирии и Ираке вам удалось провести отчасти неожиданно успешную военную кампанию, которую никто себе не мог представить. Хотя и вам предстоит испытать переменчивость военной удачи. Однако методы, в ходе военных действий применяемые вашей организацией, противоречат заповедям Корана. Они неисламские и деструктивные. Они наносят вред всему мусульманскому миру. И прежде всего самому исламу, от имени которого вы якобы выступаете.

У террора с исламом столь же мало общего, как у изнасилования с любовью. Поэтому вы и ваши боевики ни в коем случае не «воины Бога». Если таковые вообще есть. Впрочем, вы, возможно, отнюдь и не хотите ими быть. Поскольку само это понятие восходит к временам Крестовых походов и является «христианским». Я много раз с огромной пользой для себя читал Коран. И не обнаружил в нем того духа жестокости, который сознательно распространяете вы и ваши боевики. Разве что вырванные из исторического контекста описания захватнической войны мекканцев против более слабой в военном отношении Медины Мухаммеда 623–630 годов. Но этим любят заниматься враги ислама.

Впрочем, в мифах и исторических отрывках Ветхого Завета описаны и более кровопролитные войны, нежели в Коране. Что позволило еврейскому ученому-эволюционисту Стивену Пинкеру назвать Ветхий Завет «лишь длинным гимном насилия». Тем не менее лишь для профана эти описания сражений составляют самую суть Ветхого Завета. Ветхий Завет – книга справедливости и милосердия. Как и Коран.

Основная мысль ислама, его революционный для того времени призыв к справедливости, равенству и милосердию, к сожалению, вам чужд. Хотя это центральная идея Корана, проходящая через него красной нитью.

Ни одно другое слово для описания Бога не встречается в Коране чаще, чем «милосердие». 113 из 114 сур Корана начинаются стихом «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного». Однако ваши военные действия далее всего отстоят от милосердия. Вы ведете кампании по расширению «Исламского государства» в традициях нехристианской оргии насилия Средних веков, орд Чингисхана или Пол Пота. Вы также разрабатываете конкретные планы крупнейшей в истории «религиозной чистки», убийства сотен миллионов «неверных и отступников». Снова и снова спрашиваю я себя, где об этом сказано в исламе.

1. В исламе нет принуждения к вере (сура 2, аят 256). Однако вы зверски убиваете людей, только потому, что они шииты, алавиты, езиды или демократически настроенные сунниты. Только за то, что они добровольно не разделяют вашей безжалостной идеологии. То есть для их покорения. Религиозная терпимость веками была одной из славнейших добродетелей исламских правителей. Где ваша терпимость, уважаемый халиф?

2. В исламе существует однозначный запрет захватнических войн (например, в суре 22, аят 39). Пророк никогда не вел захватнических войн. Он постоянно подвергался нападениям – со стороны намного превосходящих его в военном отношении иноверцев-мекканцев. Однако вы, господин халиф, неудержимо нападали на целые регионы, города и деревни, которые ничего вам не сделали.

3. Ислам запрещает убийство гражданских лиц, женщин, детей и стариков. Во многих местах Корана это недвусмысленно сказано. Ваши сторонники тем не менее казнят невиновных людей самыми жестокими способами. Да, они насилуют женщин, совершая гнусность, строжайше осуждаемую Кораном (сура 24, аят 33). Это по-мусульмански?

4. В исламе запрещено уничтожение религиозных объектов (сура 22, аят 40). Но вы разрушаете церкви, оскверняете синагоги, шиитские и даже суннитские мечети. Эти действия тоже совершенно антиисламские.

Список ваших самых вопиющих нарушений Корана можно продолжать и продолжать. По существу, все, что вы делаете, вплоть до внешних проявлений, – антиисламское, направлено против ислама.

Я христианин. В моей религии из Евангелия от Иоанна известна фигура «антихриста». Благодаря вашим действиям и вашей жизни я узнал о появлении фигуры «антимусульманина». Тот факт, что этим антимусульманином станет сам «халиф «Исламского государства»», не предвидели даже самые светлые умы исламских мудрецов. Они не могли себе представить, что кто-то сможет столь страшно надругаться над исламской историей и исламской религией. Воистину, вам следует переименовать завоеванные вами территории в «Антиисламское государство – АИГ».

Сказанное и сделанное вами не только направленно против ислама, но и против деяний Пророка. Мухаммед был милосерден, а вы – безжалостны. Мухаммед был революционером-провидцем. А вы – отсталый реакционер. Абсурдно утверждать, что Мухаммед, один из самых динамичных реформаторов истории, через 1400 лет после своей смерти по-прежнему жил бы в соответствии с обычаями и традициями древнего мира. Великие революционеры не способны почивать на лаврах. Возможно, вы, Абу Бакр аль-Багдади, – незаурядный командир. Но вы не реформатор, не «милосердный и сострадательный» Божий человек.

До ИГ многие террористические организации попирали ислам и использовали его для прикрытия своих неисламских деяний. Кроме того, великую религию искажали многие ослепленные правители и теологи. Аналогичные случаи имели место и в истории христианства. Во имя христианства было совершено много дьявольских поступков. В действительности и вы, господин аль-Багдади, проповедуете не ислам, а свою личную религию и свой личный шариат.

Ваши сторонники указывают, что Джордж Буш повинен в убийстве гораздо большего количества людей, чем вы. И при этом он вел незаконную войну. На сегодня это, возможно, верно, но только если в ближайшее время вас не остановят. Я неоднократно требовал, чтобы перед Международным уголовным трибуналом предстали виновные в развязывании Иракской войны. Вплоть до Буша и Блэра.

Но вы отличаетесь от Буша в первую очередь в четырех пунктах:

1. Тогдашний президент США, ответственный за совершение тягчайших военных преступлений, за пытки и унижения в Абу-Грейб, Гуантанамо или Баграме, по крайней мере, публично не бахвалился и не хвастался. Никто из американских солдат не совершил тяжких убийств и изнасилований вне зоны боевых действий. Для него эти мерзости не стояли на первом месте. Как и христианство. Если не считать нескольких его риторических оплошностей в начале войны, когда он собирался отправиться в «крестовый поход», и время от времени цитировал пророка Исаию.

2. В отличие от вас он никогда преднамеренно, сознательно, с наслаждением не устраивал инсценировок и представлений из убийств невинных гражданских лиц. Журналистов, сотрудников благотворительных организаций и т. д.

3. Он никогда не собирался проводить религиозные «чистки» в отличие от вас, стремящегося уничтожить всех представителей неавраамических религий. Истребление, несущее смерть сотням миллионов людей. Вы планируете крупнейший геноцид всех времен, затмевающий собой все постигшее человеческую расу. Вы злоупотребляете для этого именем ислама! Это кощунство.

4. Одновременно вы официально возродили рабство, которое человечество одолело в тяжелой борьбе. Когда-то оно существовало во всех культурах. Но низведение людей до товара, чего-то среднего между человеком и животным, давно отброшено как постыдное. Всем миром – евреями, христианами, мусульманами. Хотя втайне с многими людьми по-прежнему преступно обращаются как с рабами и крепостными. Мухаммед в отличие от вас всегда стремился сделать рабов полноценными гражданами. Так, бывшего черного раба Билаля он сделал первым муэдзином ислама.

Вы публично казните людей, чтобы спровоцировать их родные страны на военное возмездие. В результате вновь гибнут в первую очередь мусульмане. Вы хотите войны. Так же как бен Ладен, который 11 сентября заманил США в ловушку афганской войны. Это по-исламски? Я лично знал американского журналиста Джеймса Фоули по революционным дням в Бенгази. Он был симпатичным, вдумчивым коллегой. Через несколько дней я с друзьями попал в военную засаду Каддафи, он был этими людьми задержан. Каддафи, которого было трудно превзойти в жестокости, обращался с ним в тысячу раз лучше, чем ваши беспощадные боевики.

С некоторыми из ваших иностранных боевиков я познакомился лично. Я вел с ними многочасовые интенсивные дискуссии. Этим открытым письмом я обращаюсь и к ним.

Я призываю всех иностранных джихадистов оставить «Исламское государство», вернуться в свои родные страны и сдаться властям. Вас ждет справедливое судебное разбирательство. И, надеюсь, умные программы интеграции.

Этим иностранным боевикам я говорю: некоторым из вас я готов поверить, что вы вступили в ИГ по невежеству, по юношеской наивности, по убеждению, из идеализма и даже, возможно, из праведного негодования. Но если вы смотрите на мир открытыми глазами, то сейчас вам должно быть ясно, что никакой двадцатилетний, вооруженный автоматом Калашникова или ножом мясника, не может присвоить себе право судьи, карающего смертью остальной мир.

У преднамеренных убийств невинных людей и религиозного геноцида не может быть ни малейшего оправдания. Убийствами и уничтожением других религий вы не вправе порочить репутацию великой исламской религии. Ваши злодеяния не порадуют никого, кроме многочисленных врагов ислама во всем мире. Или у ислама недостаточно врагов? А то может показаться, что «ИГ/АИГ» было их изобретением.

Тот, кто в действительности любит ислам, не вправе больше играть в эту игру геноцида. Абу Бакр аль-Багдади злоупотребил вашим идеализмом. Если вы истинные мусульмане, вам следует положить конец этому кошмару и выступить против бесчеловечного антиисламизма «ИГ/АИГ». И если вы истинные герои ислама, то в случае крайней необходимости даже рискуя жизнью. Для исправления ошибок требуется больше мужества, чем для того, чтобы упорствовать, словно лемминги, в кровавых заблуждениях. Вы угроза не для западного, а для мусульманского мира.

В Газе во время войны летом 2014 года я спросил у потерявшего почти все палестинца, что он думает о ИГ. Он с недоумением посмотрел на меня и спросил: «Мы что, должны теперь за них и голову подставить?»

Вам, уважаемый халиф Ибрахим, я хочу пожелать, чтобы противоборствующие в Ираке и Сирии стороны, наконец, объединились, тем самым лишив вас питательной почвы для ведения военных действий.

Да остановит вас Аллах! А подлинному исламу и 1,6 миллиарда умеренных мусульман я желаю всяческих успехов.

Терпимый ислам – достояние не только Германии, но и всего мира.

В качестве приложения я дополнительно приведу десять выдержек из Корана, которые в моих глазах лучше характеризуют эту великую книгу, чем все сделанное и сказанное вами за последние годы. Вам следует по меньшей мере хотя бы раз бросить на них взгляд, прежде чем вы отправитесь на свалку истории.

Десять ключевых положений Корана, которые вам, кажется, не ведомы^[48]:

1. И не препирайтесь с обладателями книги, иначе как чем-нибудь лучшим, кроме тех из них, которые несправедливы, и говорите: «Мы уверовали в то, что ниспослано нам и ниспослано вам. И наш Бог и ваш Бог един, и мы Ему предаемся». 29:46.

2. Скажите: «Мы уверовали в Аллаха и в то, что ниспослано нам, и что ниспослано Ибрахиму, Исмаилу, Исхаку, Йакубу и коленам, и что было даровано Мусе и Исе, и что было даровано пророками от Господа их. Мы не различаем между кем-либо из них, и Ему предаемся». 2:136. «Нет принуждения в религии». 2:256. «Разве ж ты вынудишь людей к тому, что они станут верующими?» 10:99.

3. «А если бы пожелал Аллах, то Он сделал бы вас единым народом, но… чтобы испытать вас в том, что Он даровал вам. Старайтесь же опередить друг друга в добрых делах! К Аллаху – возвращение вас всех, и Он сообщит вам то, в чем вы разногласили!». 5:48. «Поистине, те, которые уверовали, и те, кто обратились в иудейство, и христиане, и сабии, которые уверовали в Аллаха и в последний день и творили благое, – им их награда у Господа их…». 2:62.

4. «Кроме тех, кто обратился и уверовал и творил дело доброе, – этим Аллах заменит их злые деяния благими…» 25:70. «Поистине, Аллах приказывает справедливость, благодеяние и дары близким; и Он удерживает от мерзости, гнусного и преступления. Он увещает вас: может быть, вы опомнитесь!» 16:90.

5. «И те, которые терпели, стремясь к лику своего Господа… и давали из того, чем Мы их наделили… и отгоняют добром зло». 13:22. «Старайтесь же опередить друг друга в добрых делах!» 2:148. «И расходуйте на пути Аллаха, но не бросайтесь со своими руками к гибели и благодетельствуйте, – поистине, Аллах любит добродеющих!» 2:195. «И поклоняйтесь Аллаху и не придавайте Ему ничего в сотоварищи, – а родителям – делание добра, и близким, и сиротам, и беднякам, и соседу близкому по родству, и соседу чужому, и другу по соседству, и путнику, и тому, чем овладели десницы ваши. Поистине, Аллах не любит тех, кто горделиво хвастлив». 4:36. «Что вам ни даровано, – это достояние здешней жизни и ее украшения». 28:60. «Кто придет с добрым делом, для того – десять подобных ему, а кто придет с дурным, потом воздается только подобным ему, и они не будут обижены!». 6:160.

6. «А рабами Милостивого являются те, которые ступают по земле смиренно, а когда невежды обращаются к ним, они говорят: «Мир!». 25:63. «И соразмеряй свою походку и понижай свой голос: ведь самый неприятный из голосов – конечно, голос ослов». 31:19.

7. «Кто делает благо – для своей души; а кто делает зло – против нее». 45:15.

8. «И не творите на земле зла, распространяя нечестие!» 2:60. «И не делайте Аллаха предметом ваших клятв, что вы благочестивы и богобоязненны и упорядочиваете среди людей». 2:224.

9. «И воздаянием зла – зло, подобное ему. Но кто простит и уладит, – награда его у Аллаха». 42:40. «Ведь согласие – лучше». 4:128.

10. А это сура, нарушением которой вы более всего грешны: «Кто убил душу не за душу или не за порчу на земле, тот как будто бы убил людей всех, А кто оживил ее, тот как будто бы оживил людей всех.». 5:32. «Не убивайте душу, которую запретил Аллах». 6:151.

В соответствии с этим стоит жить. А не согласно вашей безжалостной антиисламской идеологии. Еще раз благодарю вас за гостеприимство! И за предоставленную мне благоприятную возможность относительно свободно посетить завоеванную вами территорию. Мне всегда хотелось побывать в истинно исламском государстве, которое было бы способно без труда защититься от западной несправедливости и притязаний. И мне жаль, что в итоге я увидел лишь «Антиисламское государство».

С уважением, Юрген Тоденхёфер».

Глава X. Послесловие о «Джихадисте Джоне»

Через несколько дней после нашего возвращения мне звонит Фредди.

– Знаешь этот голос? – спрашивает он. Я слышу слабый шум. Но ритм речи кажется мне знакомым.

– Это наш шофер. Ты его тайно записал во время съемок? – спрашиваю я.

Фредди серьезно отвечает:

– Это «Джихадист Джон», палач. Можно я к тебе зайду?

Чуть позже мы сидим в моей квартире перед ноутбуком Фредди. Фредди показывает мне видео, на котором «Джихадист Джон» угрожает обезглавить двух японских заложников. Меня как обухом по голове ударило. Ритмичная, скандирующая манера говорить, пристальный, пронзительный взгляд обычно полуоткрытых глаз, язык тела – неужели это был наш «шофер»? Несмотря на то, что голос на видео подвергся электронным искажениям и его тон снижен, я в этом почти не сомневаюсь. Вместе с нашим шофером мы провели слишком много времени. Его грубые демарши, его приказы оставили следы, глубоко врезались нам в память. Снова и снова я в недоумении качаю головой. Действительно ли мы столько дней были рядом с «Джихадистом Джоном»?

Фредерик демонстрирует другое видео. На этот раз «Джихадист Джон» говорит, стоя рядом со скованным наручниками американским журналистом Джеймсом Фоули. Незадолго до его казни. И вновь то же самое впечатление уже виденного. И здесь голос нашего шофера. У Фредерика есть еще один сюрприз. На YouTube он находит видео анонима из приобретшей печальную известность хакерской группы. Здесь можно услышать предполагаемо подлинный голос «Джихадиста Джона». Возможно, аноним поднял тон голоса «Джихадиста Джона» до нормального. В это трудно поверить: в отредактированном видео голос звучит точь-в-точь как у нашего водителя.

Фредерик тихо произносит:

– Точно так же, как он говорил с тобой в первый день в Ракке, когда разозлился. И точно так же, как он говорил со мной в Мосуле, отбирая у меня камеру. Я никогда этого не забуду.

На появившихся сегодня фотографиях «Джихадиста Джона» с открытым лицом он также поразительно похож на человека, которого я, пусть и ненадолго, увидел без маски. Совпадает и силуэт в маске, на который я смотрел в машине в течение многих дней.

Доказательство не стопроцентное. И я не собираюсь его за таковое выдавать. Наш «шофер» ни разу не позволил себя сфотографировать. Но и шоком для нас это поразительное опознание не стало.

Все сошлось. Та явная легкость, с которой он получил доступ к журналисту Джону Кэнтли. Его гнев, когда я отказался играть в пропагандистском шоу с участием Кэнтли. Его абсурдная маскировка в любое время дня и ночи. То, как он вышел из себя, когда я один раз случайно увидел его без маски.

Фредерик читает мне доклад ФБР от сентября 2014 года, в котором сказано, что «Джихадист Джон» принадлежал к террористической ячейке под называнием «Битлз». По показаниям освобожденных заложников, его обязанности заключались в охране заложников, обеспечении связей с их семьями. Именно поэтому наш «шофер» предпринял попытку устроить и заснять передачу двух писем Джона Кэнтли – семье и к британскому премьер-министру.

Он был «звездой» жестоких видео с обезглавливаниями, во всем мире прочно ассоциирующимися с образом «Исламского государства». Хотя, возможно, рядом с ним были и другие палачи, которые иногда его заменяли. Может быть, именно поэтому он хотел сопровождать меня в поездке по «Исламскому государству». Чтобы убедиться, что мы не исказили образ ИГ, его кровавую хореографию?

Я рассказал Фредерику, что накануне разговаривал со специалистом по борьбе с терроризмом, которого я между делом спросил об особых приметах «Джихадиста Джона».

– Характерный орлиный нос, – ответил он. А более характерный орлиный нос, чем у нашего «шофера» трудно представить. Когда он время от времени поворачивался к нам в автомобиле, даже маска не могла скрыть дерзкий изгиб его носа. Люди, знавшие «Джихадиста Джона» в молодости, говорили о его темных локонах. И у нашего «шофера» тоже были густые ниспадавшие по шее кудри.

Фредерик звонит Малкольму и просит его немедленно приехать. Полчаса спустя он показывает Малкольму два видео. Не говоря ни слова, у Малкольма широко открываются глаза. Он непрестанно бормочет:

– Это невозможно.

Придя в себя, он в недоумении смотрит на нас:

– Это правда. Он наш шофер.

Не говоря ни слова, а также немного растерянные, мы расстаемся. Растерянные, потому что не уверены, стоит ли мне упоминать в книге, что каждый день в «Исламском государстве» мы провели бок о бок с самым жестоким в мире палачом. Было ясно, что в ИГ будут все отрицать. В конце концов, «Джихадист Джон» – один из самых разыскиваемых террористов в мире.

Фредди закрывает ноутбук. На следующий день он отправляет Абу Катада анонимно опубликованную аудиозапись с предполагаемо подлинным голосом «Джихадиста Джона». Он спрашивает, не напоминает ли он ему нашего «шофера». Ответ не заставил себя долго ждать. Он предельно краток:

– Нет.

– Вы уверены? – переспрашивает Фредди.

– Разумеется! – отвечает Абу Катада…

Гарантия нашей безопасности и жизни – «Исламское государство – во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, хвала Аллаху, Властелину мира – да снизойдет мир и благословение на имама моджахедов, Пророка нашего Мухаммеда, его родственников и спутников. Настоящая гарантия безопасности предоставлена немецкому журналисту Юргену Тоденхёферу с тем, чтобы он со своим имуществом и со своими спутниками имел возможность беспрепятственно передвигаться по территории Исламского государства. Солдатам Исламского государства надлежит исполнять настоящую гарантию и предоставлять подателю сего надежное сопровождение до завершения им своей миссии и выезда. И да вознаградит Аллах вас – 20-го дня месяца Зу-ль-Хиджа 1435 года по Хиджре (соотв. 19 октября 2014 г.) – Секретариат халифа – Печать халифа»

Первые метры «Исламского государства». За оливковыми деревьями нас поджидают «проводники», которым предстоит забрать нас и других прибывших

Боевик ИГ с «поясом шахида» – «оружие обороны слабаков»

Молодой боевик в лагере для новоприбывших в ИГ

Черные флаги ИГ на сирийской территории. Здесь уже не увидишь ни одного портрета президента Сирии Башара Асада

Сбитый ИГ истребитель ВВС Сирии. И на нем развевается черный флаг

Ворота в Мосул. Двухмиллионный город контролируют 5000 боевиков ИГ

Брошюры, выставленные на витрине «издательства ИГ», рассказывают в том числе и о том, как обращаться с рабами и как стать достойным бойцом ИГ

Патруль шариатской полиции на улицах Мосула

Поздний разговор на оживленной улице Мосула. Черная мотоциклетная маска на голове нашего собеседника – маскировка вступившего в ряды ИГ выходца из Европы

На входе в больницу Мосула нас встречают боевики. ИГ осуществляет контроль и за больницами

Один из раненых боевиков пожелал пожать нам руку. На снимке мы видим и мальчика с эмблемой ИГИЛ на черной шапке и в олимпийке футбольного клуба «Милан»

Один из боевиков с ампутированной ногой с нетерпением ждет, пока ему изготовят протез. «Вот встану на ноги и буду сражаться до последнего дыхания»

В огромной мечети у Нур ад-Дина свершается история. Как немусульманам, нам воспретили войти внутрь

Минарет «Аль-Хадба» наклонен сильнее Пизанской башни. Сейчас над этим самым высоким сооружением тоже развевается черное знамя ИГ

Поскольку нам не позволили зайти в мечеть, все снимки для нас сделал один из сопровождавших нас боевиков

На черном номерном знаке «Мерседеса» красуется надпись «Халифат Исламского государства»

Когда я в шутку прищемил пальцами носик мальчика, тот стал недоуменно ощупывать лицо

Жители Мосула постепенно приспособились к новой власти. Сцена у овощной лавки

Футбольный клуб «Бавария» не утратил популярности даже в занятом боевиками ИГ районе. Наш неподдельный интерес к майке с фамилией игрока – Рибери – поначалу натолкнулся на непонимание

Местная дорожная полиция, вооруженная автоматами Калашникова, осуществляет контроль и за автомобилями, и за пешеходами

Пятнадцатилетний «помощник» полиции

Спецназовцы полиции ИГ. «Пусть все видят, что мы обеспечиваем здесь правопорядок»

На одном из перекрестков Мосула. Присутствие полиции носит явно демонстративный характер

Начальник местной полиции убежден: «После стольких лет анархии нас здесь уважают»

Шариатский судья считает, что отрубать следует именно ту руку, которой и совершалась кража. И еще: все прежние судьи были казнены

Старик за решеткой: и все только за то, что у него были обнаружены в большом количестве снотворные препараты и антидепрессанты

Они не спускают с нас глаз – наши «надсмотрщики» – бородатые молодые люди, действующие по указке «Исламского государства»

Кладбище танков на территории военной базы в Мосуле. «Все говорит о том, что боевики ИГ обратили в бегство свыше 25000 солдат

У перекрашенной в золотистый цвет гаубицы американского производства боевик ИГ – египтянин – объясняет мне, почему он настроен против выборов

Боевик ИГ в трофейном бронежилете. Как ни удивительно, он с гордостью носит на себе две эти

буквы – «US»

Боевик ИГ со снайперской винтовкой американского производства

Оружие этого боевика – курда – тоже американское

Интервью с пленным курдом: «Они хотят обмена военнопленными»

На вид эти двое явно не супермены – тем не менее они участвовали в захвате Мосула летом 2014 года

Абу Катада (он же Кристиан Э.) в Мосуле. После того как был сделан этот снимок, мне было позволено сделать видеозапись интервью с ним

«Кто не согласится перейти в ислам, будет казнен, – заявляет Кристиан Э. – Пусть таких будет 100, 200, 500 миллионов – число их для нас не столь важно»

Человек на рынке Мосула: «Теперь нами правят по законам Аллаха. Кто возразит?»

Футбол всегда сближает – мы перечисляем всех известных нам футболистов-мусульман

Не в тех руках: боевики имеют на вооружении и оружие немецкого производства. И потирают руки в ожидании новых поставок оружия неприятелю

Чего не купишь на черном рынке, захватывается в бою. Это орудие М3 правительство Германии поставляло курдским отрядам «Пешмерга»

В ИГ запрещен культ личности. Поэтому Криштиану Роналду и Лионель Месси представлены на этом плакате без лиц

Пятничная молитва в Мосуле. Сотни людей молятся перед переполненной мечетью

ИГ упразднило прежнюю границу Сайкса-Пико и намерено установить новую – разумеется, отмеченную символикой «Исламского государства»

Мы с Фредериком в Мосуле. Оба постарались вписаться в местный пейзаж

Примечания

1

Имеется в виду нынешний лидер «Исламского государства» Абу Бакр аль-Багдади. (Прим. ред.)

(обратно)

2

От англ. G.I. (сокр. government issue – «казенное имущество») – расхожее название солдат вооруженных сил США. Первоначально так назывались только военное обмундирование и экипировка. (Прим. ред.)

(обратно)

3

Surge (англ.) – волна, всплеск. (Прим. ред.)

(обратно)

4

Организация признана террористической и запрещена на территории РФ. В июле 2016 года переименована в «Джебхат Фатах аш-Шам». (Прим. ред.)

(обратно)

5

Алавиты – последователи ряда исламских религиозных направлений, ответвлений или сект, представляющих собой смесь шиитского ислама исмаилитского толка, христианства и доисламских восточных верований. (Прим. ред.)

(обратно)

6

В России термин «Средний Восток» (англ. Middle East), заменяющий в английской и американской литературе привычный нам термин «Ближний Восток», употребляется в основном в формулировке «Ближний и Средний Восток». В этом случае под «Средним Востоком» подразумеваются Иран, Афганистан и Пакистан. (Прим. ред.)

(обратно)

7

Цит. по Хантингтон С. Столкновение цивилизаций / Пер. с англ. Т. Велимеева. М.: АСТ, 2014. (Прим. ред.)

(обратно)

8

Жорж Хабаш (1926–2008) – палестинский христианин, основатель леворадикальной вооруженной организации «Народный фронт освобождения Палестины», на счету которой около двух десятков террористических актов. (Прим. ред.)

(обратно)

9

В православном каноне эта заповедь является шестой. (Прим. ред.)

(обратно)

10

Audiatur et altera pars (лат.) – следует выслушать и другую сторону. (Прим. ред.)

(обратно)

11

«Восточная политика» (нем. Ostpolitik) – внешняя политика федерального канцлера ФРГ (1969–1974) В. Брандта, направленная на смягчение отношений между странами Западной и Восточной Европы. (Прим. ред.)

(обратно)

12

Сокращенное название «Die Tageszeitung» (нем. «Ежедневная газета»). (Прим. ред.)

(обратно)

13

Здесь и далее в цитируемых высказываниях: намеренное искажение фамилии автора с помощью вульгарной лексики немецкого языка, вследствие чего она приобретает унизительный оттенок. (Прим. пер.).

(обратно)

14

Езиды – этнорелигиозная группа курдов, представители которой проживают главным образом в Иракском Курдистане. (Прим. ред.)

(обратно)

15

Аль-Малики, Нури (род. 20 июня 1950) – иракский политический и государственный деятель, премьер-министр Ирака с апреля 2006. (Прим. ред.)

(обратно)

16

Название вооруженных сил Иракского Курдистана, которые при этом не являются частью вооруженных сил Ирака. (Прим. ред.)

(обратно)

17

Управление верховного комиссара ООН по делам беженцев. (Прим. ред.)

(обратно)

18

«О! Германия! Чемпионы мира [по футболу]!»; выражение сказано на смеси курдского (Almanya) и английского (World Champion) языков. (Прим. ред.)

(обратно)

19

Федеральная служба защиты конституции – служба контрразведки в ФРГ. (Прим. ред.)

(обратно)

20

Знаменитая формула единобожия у мусульман – «Нет Бога, кроме Аллаха». (Прим. пер.)

(обратно)

21

Бад Спенсер (наст. имя и фам. Карло Педерсоли) (1929–2016) – итальянский актер, сценарист и продюсер. Наиболее известен по ролям в фильмах в жанре «спагетти-вестерн». (Прим. ред.)

(обратно)

22

Арабское самоназвание ИГ.

(обратно)

23

Курт Вестергаард – датский художник-карикатурист, опубликовавший в 2005 году в датской газете «Юлландспостен» карикатуры на Мухаммеда.

(обратно)

24

От англ. Scud («шквал») – принятое в НАТО кодовое обозначение тактических баллистических ракет советского и российского производства Р-11 и Р-17 (R-300); Р-17 входит в состав оперативно-тактического ракетного комплекса 9К72 «Эльбрус». (Прим. ред.)

(обратно)

25

Хасан Насралла (род. 31.08.1960) – лидер влиятельной ливанской шиитской партии «Хезболла». (Прим. ред.)

(обратно)

26

ХАМАС (полное название – «Исламское движения сопротивления») – палестинская исламистская (суннитская) политическая партия, правящая партия в секторе Газа. (Прим. ред.)

(обратно)

27

В июле 2014 г. в Соборной мечети ан-Нури в Мосуле во время пятничной молитвы состоялось первое официальное выступление аль-Багдади, где он призвал всех мусульман присягнуть ему на верность. (Прим. ред.)

(обратно)

28

Аафия Сиддики – приговоренная в США к 86 годам тюремного заключения по подозрению в терроризме гражданка Пакистана.

(обратно)

29

Речь идет о Марве эль-Шербини, инцидент произошел в 2009 году в зале заседаний Дрезденского земельного суда.

(обратно)

30

Модели автоматических винтовок германской фирмы «Heckler & Koch». (Прим. ред.)

(обратно)

31

Имя изменено.

(обратно)

32

«Перевод гарантии безопасности с арабского на немецкий язык: “Исламское государство” – во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, хвала Аллаху, Властелину мира – да снизойдет мир и благословение на имама моджахедов, Пророка нашего Мухаммеда, его родственников и спутников. Настоящая гарантия безопасности предоставлена немецкому журналисту Юргену Тоденхёферу с тем, чтобы он со своим имуществом и со своими спутниками имел возможность беспрепятственно передвигаться по территории «Исламского государства». Солдатам «Исламского государства» надлежит исполнять настоящую гарантию и предоставлять подателю сего надежное сопровождение до завершения им своей миссии и выезда. И да вознаградит Аллах вас – 20-го дня месяца Зу-ль-Хиджа 1435 года по хиджре (соотв. 19 октября 2014 г.) – Секретариат халифа – Печать халифа».

(обратно)

33

Курдское название города – Кобани. (Прим. ред.)

(обратно)

34

Иншалла, иншаллах, инша’Аллах (араб.) – если пожелает Бог. (Прим. ред.)

(обратно)

35

Другое название алавитов.

(обратно)

36

Raqqa Is Being Slaughtered Silently (приблизительный перевод – «Ракку вырезают в безмолвии») – правозащитная группа, рассказывающая о нарушениях прав человека в Ракке. (Прим. ред.)

(обратно)

37

Салах-ад-Дин, Саладин (1138–1193) – правитель Египта и Сирии курдского происхождения, основатель султанской династии Айюбидов. Пользовался уважением в христианской Европе за храбрость и великодушие к противнику и слыл чуть ли не другом одного из лидеров крестоносцев, английского короля Ричарда I Львиное Сердце. (Прим. ред.).

(обратно)

38

Подразделение германского полицейского спецназа. (Прим. ред.)

(обратно)

39

Имеется в виду неудачный штурм г. Фаллуджа американскими войсками в апреле 2004 г. Среди причин неудачи – поддержка моджахедов мирным населением. В ноябре 2004 года город был взят. (Прим. ред.)

(обратно)

40

Deso Dogg (наст. имя Денис Мамаду Герхард Кусперт) – чернокожий немецкий рэп-исполнитель. В 2010 г. принял ислам с именем Абу Малик, затем участвовал в гражданской войне в Сирии на стороне ИГ. Ликвидирован в 2015 году. (Прим. ред.)

(обратно)

41

Джон Кэнтли – британский военный журналист, похищенный ИГ в 2012 году вместе с позднее казненным Джеймсом Фоули. На данный момент точных сведений о его судьбе нет. (Прим. ред.)

(обратно)

42

Прозвище этого террориста часто переводят как «Джихади Джон». Ликвидирован в ноябре 2015 года. (Прим. ред.)

(обратно)

43

Немусульманами. Это слово на Западе часто ошибочно переводится как «неверные».

(обратно)

44

От араб. «рафид» – отвергающий, оставляющий – одно из распространенных прозвищ шиитов, данное им суннитами за неприятие законности халифов. (Прим. ред.)

(обратно)

45

Нур ад-Дин (1116–1174) – правитель Алеппо и Дамаска, один из главных противников крестоносцев во время 2-го Крестового похода (1147–1149). (Прим. ред.)

(обратно)

46

По-русски буквально – «понимающий врага». (Прим. ред.)

(обратно)

47

«Вперед, вперед!»

(обратно)

48

Перевод аятов дается по: Коран / Пер. с арабского И. Ю. Крачковского. М.: Наука, 1990. (Прим. ред.)

(обратно)

Оглавление

Глава I. Рождение «Исламского государства»

Глава II. Цели Запада

Глава III. В поисках истины

Глава IV. Поездка на фронт ИГ

Глава V. Чат с террористами

Глава VI. Мать джихадиста

Глава VII. Уточнение деталей поездки

Глава VIII. Поездка в «Исламское государство». Краткие очерки кошмара

Глава IX. Открытое письмо халифу «Исламского государства» и его иностранным боевикам

Глава X. Послесловие о «Джихадисте Джоне»

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно