Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Предисловие

Танцовщица и шпионка Мата Хари и через сто лет после своей смерти продолжает привлекать внимание публики по всему миру. Кем же она была? Несомненно, выдающейся актрисой и не менее выдающейся куртизанкой. А вот насчет того, была ли Мата Хари выдающейся разведчицей, существуют большие сомнения. Хотя порой ее и называют «самой известной шпионкой всех времен и народов», настоящей «королевой шпионажа».

Досье французской разведки на Мату Хари до сих пор остается секретным. С ним через несколько лет после Первой мировой войны смогли частично ознакомиться журналисты Ален Прель и Сэм Ваагенаар. Подробности обвинительного заключения по делу Маты Хари никогда не публиковались. Ее процесс иногда называют самым сенсационным шпионским процессом Первой мировой войны. По словам одного из ее биографов, американского журналиста, голландца по происхождению Сэма Ваагенаара, «в жизни Маты Хари было две вещи, создавшие ей славу, – ее танец и ее предполагаемая шпионская деятельность. Вместе и то и другое длилось двенадцать лет и семь месяцев». Ваагенаар, наиболее добросовестный на сегодня биограф Маты Хари, проживший довольно бурную жизнь, в которой была и работа в качестве корреспондента на Нюрнбергском процессе в 1946 году, и путешествия едва ли не по всему миру, скончался в 1997 году в возрасте 89 лет. А книгу о Мате Хари он выпустил в 1965 году. До этого взгляд на нее во всем мире был преобладающе негативный, как на презренную шпионку и развратницу.

Утверждения, будто вследствие ее шпионской работы были потоплены семнадцать союзных транспортов с войсками и погибло не менее дивизии союзных войск, – это не более чем легенды, призванные оправдать суровый приговор известной танцовщице. Точно так же и единственный французский агент в Бельгии, которого якобы выдала Мата Хари, на самом деле, как мы увидим по ходу книги, никак не мог быть ее жертвой. Да и сам начальник французской контрразведки капитан Жорж Ладу, сделавший все, чтобы погубить Мату Хари, впоследствии признавал, что свое шпионское ремесло «шпионка века» знала из рук вон плохо.

Дело Маты Хари выросло из тех проблем, с которыми разведки и контрразведки всех стран столкнулись в годы Первой мировой войны. Эта война была беспрецедентной как по количеству вовлеченного в нее количества войск, вооружений и боевой техники, так и по продолжительности – более четырех лет. В течение полувека, предшествовавшего 1914 году, в Европе так долго не воевали. Новый характер боевых действий, когда всю Европу пересекли фронты и лишь считанные государства остались нейтральными, предъявил новые требования к разведке. Война приняла позиционный характер, и на первый план вышла тактическая разведка в прифронтовой зоне. Она осуществлялась как разведывательными группами, так и новейшими средствами борьбы: самолетами, дирижаблями, аэростатами, а также посредством перехвата неприятельских радиограмм и телеграмм. Агентурная разведка, прежде игравшая основную роль, отошла на второй план. Однако для широкой публики главным источником получения секретных сведений оставались неприятельские агенты-шпионы, которые будто бы проникли во все штабы, министерства, газеты, концерны и т. п. На волне патриотического воодушевления нагнеталась шпиономания. Для ее удовлетворения требовались пойманные вражеские шпионы. А вот с этим как раз была проблема. Радиопередатчики, особенно способные передавать сигнал на большие расстояния, за линию фронта, в то время были большой редкостью. Поэтому не было возможности оснащать ими агентуру, оставшуюся во враждебных государствах. В связи с разрывом дипломатических отношений отпал также канал связи через посольства. Оставался только канал связи через нейтральные государства. Однако все воюющие страны резко ужесточили контроль на границах с нейтралами, подвергая тщательной проверке как всех своих граждан, так и иностранцев. Кроме того, перлюстрировалась вся зарубежная корреспонденция. Поэтому агентам лишь эпизодически удавалось передать информацию по назначению, а в таком виде, не обеспечивая сплошного потока, она во многом теряла смысл. Ведь одно сообщение, даже из очень важного штаба, сохраняло свою ценность лишь очень ограниченное время. А в долгосрочной перспективе, не подкрепленное другими сообщениями, оно легко могло дезориентировать получателя. Вследствие этих вполне объективных причин активность агентурной разведки в годы Первой мировой войны резко сократилась. Но, соответственно, резко сократилась и возможность поймать с поличным неприятельских шпионов. Однако, если шпиона нельзя поймать, его можно выдумать. По такому пути пошли многие контрразведчики. Им ведь необходимо было доказать и начальству, и общественности, что они здесь, в тылу, недаром едят свой хлеб. И одной из жертв подобной тактики контрразведки и стала Мата Хари.

В этой книге мы расскажем о ее судьбе и попробуем ответить на вопрос, чьей шпионкой она была (если была) и была ли виновна в тех преступлениях, за которые ее казнили. Мы также расскажем о некоторых посвященных Мате Хари фильмах (всего их насчитывается более трех десятков) и в особенности о новейшем отечественном телесериале «Мата Хари».

Юность

Настоящее имя Маты Хари – Маргарета Гертруда Зелле. Она родилась в Леувардене, в Нидерландах, 7 августа 1876 года и была вторым из четырех детей Адама Зелле (1840–1910) и Антье ван дер Мелен (1842–1891). Ее отец в то время был преуспевающим бизнесменом. Военный комендант Парижа Эмиль Массар утверждал, будто Мата Хари «была по происхождению еврейкой, перешедшей в протестантизм». Однако никаких документальных подтверждений этого нет, а фамилии Зелле и Мелен не являются специфически еврейскими, а вполне голландскими. Скорее всего, версия Массара – всего лишь дань чрезвычайно распространенному во Франции эпохи Первой мировой войны антисемитизму. Отец Маргареты владел шляпным магазином на Калдерсе, одной из главных улиц Леувардена, и имел акции нефтяных компаний. 1 января 1883 года, когда Маргарете было шесть лет, он смог купить себе дом на улице Грооте Керкстраат, 28, – старый патрицианский дом, один из самых красивых в городе. Младшим братьям Маргареты – близнецам Арии Анне и Корнелиусу Кунрааду – было тогда около года. Был еще третий брат – Йоханнес Хендерикус. Когда Маргарете исполнилось шесть лет, отец подарил ей дорогую четырехместную тележку, запряженную двумя роскошно украшенными козами. Эта игрушка ей очень понравилась. Любовь к роскоши она сохранила на всю жизнь. До тринадцати лет Марго посещала элитную частную школу мисс Бейс на площади Хофплейн, напротив ратуши. Там она хорошо освоила французский. Затем Маргарета продолжила изучение языков в средней школе для девочек на улице Грооте Хаутстраат, где овладела немецким и английским. В школу Маргарета порой ходила в чересчур смелых платьях. Однажды летом она пришла в платье в красно-желтую полоску. Как вспоминала ее подруга Ибелтье Керкхоф-Хоогслаг, «тогда носить такие платья в школу было для девочек просто невозможно».

Но в 1889 году отец почти обанкротился и развелся с женой, которая вскоре умерла. Адам покинул Леуварден и отправился в Гаагу. Жена с детьми переселились в гораздо более скромную квартиру на набережной Виллемскаде. Не добившись успеха в Гааге, Адам 31 мая 1890 года вернулся к семье. А 4 сентября 1890 года супруги официально развелись. 10 мая 1891 года Антье умерла. Еще в марте этого года Адам переехал в Амстердам. Маргарета оставалась в Леувардене до ноября, а затем Адам отправил дочь к ее крестному Фиссеру в Снек, маленький городок неподалеку от Леувардена. А Йоханнес Хендерикус переехал в Франекер, где проживала семья матери. Потом Маргарета училась в Лейдене, собираясь стать воспитательницей в детском саду. Ибелтье Керкхоф-Хоогслаг так впоследствии прокомментировала эту идею: «Трудно себе представить более неправильное решение. Для этой профессии Маргарета никак не подходила. Такая профессия хороша для девочек „материнского типа“. Маргарета же была независимой личностью». Однако в Лейдене в нее влюбился учитель той же школы Вюбрандус Хаанстра. Он стал слишком назойливо за ней ухаживать, и крестный поспешил забрать ее из училища от греха подальше. Но уже через несколько месяцев Маргарета сбежала от крестного к своему дяде Таконису в Гаагу. По другой версии, родные сами отослали Маргарету к дяде в Гаагу, от греха подальше. В дальнейшем Маргарета распускала разнообразные слухи о своем происхождении – о том, что она дочь яванского принца или что ее мать – баронесса.

Уже 11 июля 1895 года, восемнадцати лет от роду, в Амстердаме Маргарета вышла замуж по объявлению за тридцативосьмилетнего голландского капитана Рудольфа Джона Маклеода (1856–1928). Объявление гласило: «Офицер из Голландской Восточной Индии, находящийся сейчас в отпуске дома, хочет познакомиться с милой девушкой с целью последующего супружества». Третья супруга Маклеода утверждала, что письма приходили в основном от девушек с большим приданым (другое дело, насколько информация в письмах соответствовала действительности). Третья жена впоследствии сетовала: «Ему следовало бы жениться на деньгах. Но вместо этого он взял не ту…» Немаловажную роль сыграло то, что Маргарета приложила к письму свою фотографию. Между ними завязалась переписка. Когда пришла пора назначать свидание влюбленным, жившим в разных городах (Рудольф – в Амстердаме, Маргарета – в Гааге), друг Рудольфа Де Балбиан Ферстер предложил в качестве удобного места встречи амстердамский Государственный музей. Но Маклеода сразил приступ ревматизма, и свидание пришлось отложить.

Отцом Рудольфа был отставной капитан голландской пехоты Джон ван Бринен-Маклеод. Он женился на баронессе Дине Луизе Свеертс де Ландас. 14 августа 1894 года Рудольф вернулся в Голландию в двухлетний отпуск по болезни. Рудольф был ростом 180 см, рано облысевшим, с круглым лицом и длинными закрученными усами. Его третья жена Гритье Мейерс-Маклеод, сменившая Маргарету 3 октября 1917 года, всего за двенадцать дней до ее казни, характеризовала его как «жесткого несентиментального человека, всегда называвшего вещи своими именами, неотесанного, но честного солдата с золотым сердцем». За семнадцать лет службы в Голландской Индии он заработал сахарный диабет и ревматизм. Маклеод происходил из старинного шотландского рода. В начале XVIII века один из его предков перебрался в Голландию, где, как и большинство шотландцев того времени, искавших заработка на континенте, поступил на военную службу.

Маргарета и Рудольф впервые встретились в музее в Амстердаме 7 мая 1895 года, а уже через шесть дней обручились. Переписка продолжалась. Вот одно из писем Маргареты Рудольфу Джону: «Мой дорогой Джонни, – писала она однажды в среду вечером в 1895 году. – О, дорогой, мне так жаль тебя, и я так печальна, что наши планы снова сорвались. Все плохое происходит одновременно, не кажется ли тебе? Не огорчайся, дорогой. Надеюсь, что ты забудешь все твои болезни, как только я приеду навестить тебя в воскресенье.

Неужели тебе было так больно, что ты даже не мог писать сам? Я думаю, что да, иначе ты бы это сделал. Ты думаешь, что в воскресенье уже сможешь ходить? Я очень на это надеюсь, мое сокровище, но только не перенапрягайся. Да, сначала мне было очень грустно, но потом я посмотрела на все это с другой, положительной стороны, потому что если я тут и чувствую себя плохо, то чем это тебе поможет?

Луиза писала мне: „Я надеюсь, что вы оба очень заинтересованы, чтобы через пару недель в ратуше все засияло ярким солнечным светом“. Ну, я тоже на это надеюсь. А ты, Джон? Будь храбрым и послушным, и это поможет тебе. Твоя маленькая жена всегда придерживается этого. Если я этого не делала бы, моя радость жизни давно бы меня покинула. Ты меня ждешь в воскресенье?

Если только это будет возможно, пиши мне и дай знать, как у тебя дела. Подари мне твой любимый поцелуй и представь себе, что я с тобой. Именно об этом я все время мечтаю.

Вот так, Джонни, теперь я с тобой прощаюсь с самым сердечным поцелуем от твоей очень любящей тебя жены – Греты».

11 июля 1895 года, через три месяца после их первой встречи, Маргарета Гертруда Зелле и Рудольф Маклеод стали мужем и женой. Рудольфу для вступления в брак требовалось официальное благословение дяди, старого отставного генерала. К счастью, дядюшка Норман выбор племянника одобрил: «Хоть и молода, но выглядит хорошо. Чертовски хорошо!».

Маргарета уверяла Рудольфа, что она сирота. Но перед свадьбой пришлось рассказать правду о том, что у нее есть отец. Ведь как несовершеннолетняя она не могла выходить замуж без его согласия. Адам в это время проживал со своей второй женой в одном из бедных районов Амстердама, на улице Ланге Лейдсхедварсстраат, 148. Он потребовал, чтобы будущие новобрачные приехали к нему в большой карете, а не просто в экипаже. Карета с прекрасными лошадьми была сенсацией для маленькой улицы. Адам Зелле дал свое родительское благословение. Его тут же пригласили на следующий день в ратушу, где его присутствие было необходимо по закону. Сестра Фрида тщетно пыталась отговорить Рудольфа Джона от этого брака. Свадебный ужин устроили в их любимом «Кафе Америкэн». А в свадебное путешествие молодожены отправились в Висбаден. Там Рудольфу не понравилось, что молодые люди уделяли повышенное внимание его юной супруге.

Он воспользовался гостеприимством сестры и жил с женой на набережной Лейдсхекаде, 79. Однако напряженные отношения Фриды и Маргареты вынудили супругов переехать. Не все было безоблачно в этом браке. Как вспоминала одна знакомая Рудольфа, Маргарета казалась «молодой женщиной с лучшими намерениями, очень страдавшей от наплевательского отношения и грубых манер ее мужа, проявившихся сразу после возвращения из свадебного путешествия». Позднее, уже в браке с Гритье Мейер, Рудольф значительно изменился в лучшую сторону, но перед Маргаретой предстал грубым неотесанным колониальным офицером. К тому же он был изрядный ходок, да и Маргарета в дальнейшем не отличалась супружеской верностью.

В марте и в сентябре 1896 года отпуск Маклеода продлевали на шесть месяцев по состоянию здоровья и из-за беременности его жены. 30 января 1897 года Маргарета родила сына. Ему дали имя Норман Джон, в честь дедушки по отцовской линии Джона ван Дринена Маклеода и знаменитого дядюшки отставного генерала Нормана.

Наконец, 1 мая 1897 года семейство на корабле «Принцесса Амалия» отплыло в Голландскую Восточную Индию. Они перебрались на Яву, но брак не был счастливым. Магия тропиков возбуждала юную и прекрасную Маргарету. Маклеоды сначала жили в Амбараве, деревеньке к югу от Семаранга, в центре Явы. Потом Джона перевели в Тумпунг, вблизи Маланга, на восточном побережье. Маланг был городом, где проживало много европейцев, и здесь можно было поразвлечься. Около года семья прожила в Тумпунге. 2 мая 1898 года у них родилась девочка, которую назвали Жанна-Луиза, а в семье звали просто Нон. 21 декабря 1898 года Рудольф получил приказ о переводе в Медан на южном побережье Суматры, на берегу Малаккского пролива. Маклеод должен был немедленно прибыть к новому месту службы, а семья последовала за ним некоторое время спустя. В результате Маргарета смогла немного передохнуть от ежедневных споров.

Однажды утром Рудольф прискакал к дому командира гарнизона ван Рееде и, не слезая с коня, сообщил, что он должен немедленно выехать к новому месту службы. И поставил полковника перед фактом: «Моя жена и дети через пару часов переедут к вам, чтобы немного пожить у вас, пока я подготовлю все для их переезда ко мне в Медан. Вы же не будете против, не так ли?». Маргарета и дети временно устроились в доме семьи ван Рееде. Рудольф Джон долго не высылал денег, но письма жене писал регулярно. Так, 28 марта он подробно описал город Медан. Маргарета, как все местные голландки, оделась в саронг и кабию – индонезийские юбку и блузку. Мадам Рееде она запомнилась как интеллигентная и милая женщина. «Возможно, она была чуть-чуть фривольной, – вспоминала она, – но для такой молодой женщины в этом не было ничего необычного».

Джон постоянно жаловался на финансовые трудности. В письме жене от 24 апреля 1899 года он сетовал: «Что еще меня волнует, так это то, что у нас никогда не было удачи в денежных делах. Как часто эта постоянная нехватка средств заставляла нас совершать неприятные поступки». И тут же проявляет признаки ревности, возможно, небезосновательной: «Кто такой этот флотский лейтенант, о котором ты пишешь, что он фотографировал наших детей? И как получилось так, что это произошло в Тумпунге? Ты, Грит, никогда не объясняешь мне таких вещей. Ты же можешь подумать, что я тоже задумаюсь, прочитав что-то подобное. Итак – кто он такой? И как он попал в Тумпунг? Это странно – ты так легко перепрыгнула от матросского костюмчика Яна Пика и нашей нежной Флейт (так супруги в шутку называли своих детей. – Б. С.) к этому лейтенанту, а потом не пишешь о нем ни одного слова! Пик очень любит свою младшую сестру? Это постоянное желание поцелуев он, несомненно, перенял от тебя!.. Да, Грит, пожалуйста, постарайся понять: когда я свирепствую и ругаюсь, это происходит прежде всего потому, что я забочусь о детях. Потому не забывай – наши характеры совершенно разные!».

Что ж, по субботам на клубных вечерах Маргарета действительно знакомилась с голландскими офицерами, многие из которых были молоды и привлекательны. Когда Джон собрал достаточно денег для переезда семьи, 14 мая 1899 года он дал жене последние инструкции: «Я очень рад твоему письму от 25 апреля, где ты пишешь о болезни детей. Здесь для тебя, Грит, будет очень много работы, потому что в этих домах просто опасно жить, если не соблюдать абсолютной чистоты. Если не мыть постоянно пол, не сдвигать горшки с цветами и не смолить крышу, тут заведется множество насекомых. Вчерашней ночью я увидел скорпиона, самого большого из когда-либо виденных. Хотя его укус редко бывает смертельным, но он вызывает жар и особенно опасен для детей. Потому ты лично будешь проверять все помещения, чистить кровати детей и проверять ящики с цветами. Я рад, что прочел в твоем письме, насколько серьезно ты воспринимаешь свою ответственность за детей и как сильно ты их любишь».

В Медане Маклеод был произведен в майоры и возглавил гарнизон. В этом качестве ему полагалось давать официальные приемы. Эти приемы Маргарета очень любила, так как чувствовала себя объектом всеобщего внимания. Рудольфу приходилось заказывать ей платья из Амстердама. Маргарета давала все больше поводов для ревности. А тут еще в семье случилась трагедия.

27 июня 1899 года в возрасте двух с половиной лет умер их сын Норман. Дети были отравлены. Лишь благодаря усилиям доктора-голландца девочка, Нон, выжила. Но в результате из-за последствий Жанна-Луиза прожила немного – всего двадцать один год, хотя и пережила мать, поскольку умерла в 1919 году. В смерти Нормана обвинили местную прислугу, которая будто бы отравила малыша в отместку за то, что Рудольф наказал ее мужа за какую-то провинность. Впрочем, тут существуют две версии. По одной из них, Маклеод ударил солдата-аборигена, который был то ли мужем, то ли любовником няньки, ухаживающей за детьми. Та из мести отравила детей четы Маклеодов. Служанка отравила пищу детей. Мальчик умер в мучениях, но девочка выжила, хотя отравление и подорвало ее здоровье. Согласно же другой версии, которую исследователи считают гораздо менее вероятной, Рудольф Джон был любовником этой няньки, а детей отравил из ревности ее любовник-индонезиец.

Некоторое время казалось, что смерть мальчика вернет любовь супругов друг к другу. Но и на этот раз семейная идиллия продлилась недолго. Рудольф очень любил сына, чья смерть стала для него тяжелейшим потрясением. Рудольф винил в смерти сына свою жену. Отношения между супругами стали хуже некуда. К тому времени Маклеода перевели назад на Яву. В том, что его убрали из Медана, майор обвинял своего начальника, генерала Диеса. Маклеод полагал, что генерал воспрепятствовал его производству в подполковники.

Маклеоды переехали в Банджу Биру. Маргарета теперь настаивала на разводе. Но в колонии он был сопряжен с большими трудностями. В середине марта 1900 года Маргарета заболела тифом. Надо сказать, что и сам Рудольф был отнюдь не подарок. Будучи алкоголиком, он к тому же иной раз поколачивал молодую супругу и имел любовниц. Впрочем, Маргарета тоже не отличалась супружеской верностью и одно время жила с другим голландским офицером, но потом вернулась к мужу. В письме к подруге она жаловалась: «Мой муж отказывает мне в каких бы то ни было нарядах, потому что боится, что я буду слишком красива. Это невыносимо! Тем временем за мной волочатся влюбленные молодые лейтенанты. Мне очень трудно вести себя так, чтобы у мужа не возникало повода для упреков».

В конце мая 1900 года, когда Маргарета лежала в тифозном бреду, Джон написал своему двоюродному брату в Гаагу письмо на 24 страницах. Подробно описав политическую и военную ситуацию в Восточной Индии, он рассказал и о семейной жизни: «Два с половиной месяца назад Грит заболела тифом. Ее положение становилось все хуже. Забота о маленькой девочке легла на меня. Наше положение было полным убожеством. Десять дней назад Грит наконец-то смогла встать на ноги. Теперь для восстановления здоровья она уехала на кофейную плантацию Крувук, близ Улинги. Достаточно сказать тебе, что нам в день нужно пять бутылок молока, а каждая стоит 30 центов, и ты поймешь, какие тяжелые последствия для наших финансов имела ее болезнь… А потом еще путешествие в Улинги. Малышку я оставил здесь, у себя. Она чудный ребенок, но она постоянно напоминает мне о моем мертвом любимом сыне.

Дорогой кузен, потеря этого прекрасного маленького мальчика сломала что-то во мне, что навсегда останется сломанным. Он любил военную музыку, особенно „Марш Монте-Карло“. И теперь каждый раз, когда его играют, я чувствую боль в моей груди, а мои глаза горят».

Будучи произведенным в майоры еще в 1897 году и потеряв надежду на производство в следующий чин, Маклеод решил выйти в отставку, что и произошло 2 октября 1900 года. За двадцать восемь лет беспорочной службы ему полагалась пенсия в 2800 гульденов. Супруги переехали в Синданглайю, городок между Бейтензоргом (нынешним Богором) и Бандунгом. Там был здоровый горный климат, а цены были низкие. Жить здесь было дешевле, чем в Голландии, но Маргарета стремилась в Амстердам. Ее не привлекала перспектива прозябать в богом забытой индонезийской деревне.

Отношения между супругами дошли до точки кипения. Ни дня не проходило без ссор. Доктор Рулфсема, который с марта 1900-го по июнь 1902 года был военным врачом в той местности, где жили Маклеоды, описал одну из ссор, которую наблюдал в их доме. Маргарета вновь завела речь об Амстердаме и вообще о Европе. Ей очень хотелось в Париж. Маклеод разнервничался и рыкнул на жену: «Черт побери! Если тебе так хочется уехать в Париж, то почему же ты ничего для этого не делаешь, не уедешь и не оставишь меня одного?». Позднее Маргарета так объясняла, почему выбрала именно Париж: «Я думаю, что все много пережившие женщины направляются в Париж».

В марте 1902 года майор наконец поддался уговорам жены, и семья вернулась в Голландию. Они путешествовали на грузовом пароходе, так как Джону приходилось все сильнее экономить. Он снова переехал к своей сестре, тетушке Лавис, которую Маргарета не выносила. Поэтому Маклеодам вскоре пришлось снять себе жилье в Амстердаме, на улице ван Бреестраат, 198, в достаточно зажиточном районе. Но однажды вечером Джон внезапно переехал к другу в Фельп близ Арнема, захватив с собой дочь. Маргарета тотчас отправилась следом. Она поселилась в доме одного из многочисленных кузенов Джона. 27 августа 1902 года Маргарета подала официальное прошение о временном расторжении брака, когда супруги живут раздельно, но юридически остаются мужем и женой. Через три дня суд города Амстердам удовлетворил ее просьбу, нисколько не ограничив ее в правах. Дочь осталась с матерью, и Маклеод должен был выплачивать ей сто гульденов в месяц в качестве алиментов. Но когда 10 сентября настал срок первого платежа, Рудольф вдруг заявил, что денег у него нет. И так ничего и не заплатил бывшей жене и дочери.

Маргарета недолго оставалась в Амстердаме, а потом переехала к своему дяде Таконису в Гаагу. Но в Голландии ей трудно было найти работу. А дочку пришлось на время отправить к отцу. И тот уже никогда не вернул ее матери. Но надо признать, что Рудольф Джон был заботливым отцом и предпочитал сам воспитывать дочь, а не платить алименты бывшей жене. Он даже поместил в газете специальное объявление, что не будет платить по долгам жены. И Маргарета решила податься в Париж, тогдашнюю культурную столицу Европы, а то и всего мира, и там попытать счастья.

Путь на сцену

В Париж наша героиня приехала без единого су и попыталась зарабатывать на жизнь натурщицей. Несколько лет спустя, уже будучи известной актрисой, на вопрос корреспондента, почему она оказалась именно в Париже, она ответила: «Не знаю, но я думаю, что всех жен, сбежавших от мужей, тянет в Париж». Натурщиц в Париже был переизбыток, и платили им мало. К тому же Маргарета потерпела неудачу из-за слишком маленькой груди. Разочарованная, она вернулась в Голландию. Неделю она прожила у дяди своего мужа в Нимвегене, но Рудольф Джон тут же выразил возмущение по этому поводу. И дядя попросил Маргарету убраться подобру-поздорову. И тогда она решила вновь отправиться в Париж. Как она сама говорила репортерам год спустя, «у меня в кошельке было полфранка, и я сразу пошла в Гранд-Отель». Еще она утверждала, что «не было никого, кто бы мне помог». Выбор Маргареты пал на театр «Фоли Бержер», где всегда требовались красивые танцовщицы. Она еще никогда в жизни не танцевала на сцене, но решила попробовать. На Яве она изучала индонезийские традиции и танцевала в местной танцевальной группе. В 1897 году в одном из писем она впервые упомянула свой артистический псевдоним – Мата Хари, который по-малайски означает «солнце» (дословно – «глаз дня»).

Тут на ее пути оказался Молье, владелец знаменитой школы верховой езды на Рю Бенувилль и знаменитого цирка, который носил его имя. Он и сам был прекрасным наездником. Сначала Маргарета выступала как цирковая наездница под псевдонимом «леди Греша Маклеод». Хорошо ездить верхом она научилась еще в Голландской Восточной Индии. Молье был уверен, что такое тело, как у нее, в танцах использовать куда плодотворнее, чем в выездке. Но в тот момент танцевальный опыт Маргареты исчерпывался вальсами и кадрилями, которые она танцевала в восточно-индийских клубах, и уроками танцев в детстве, в родном Леувардене. В годы Первой мировой войны Маргарета говорила одному из своих друзей в Гааге, голландскому художнику Питу ван дер Хему: «Я никогда не умела хорошо танцевать. Люди приходили посмотреть на мои выступления только потому, что я осмелилась показать себя на публике без одежды». К тому времени она уже вполне оценила страшную силу своей красоты. И хорошо знала, как нравиться мужчинам. Она довольно хорошо говорила на малайском языке и видела на Яве и Суматре туземные танцы. И, разумеется, Маргарета никогда не изучала никаких танцев в буддийских храмах на Дальнем Востоке. Она распространяла эту легенду для привлечения публики. И в Париже был спрос на такое искусство, где важнее было тело танцовщицы, а не ее владение техникой танца.

Но только в 1905 году она нашла свой стиль, который принес ей славу. Директор цирка посоветовал ей воспользоваться своей красотой и попытать счастья в роли исполнительницы восточных танцев. Под псевдонимом Мата Хари она стала выступать как восточная танцовщица. Маргарета хорошо знала как малайский язык, так и танцы, которым обучилась в период пребывания в Голландской Восточной Индии. Дебют в новом амплуа состоялся в конце января 1905 года на благотворительном вечере в салоне русской певицы Лидии Киреевской и имел колоссальный успех. Некоторые ее танцы представляли собой нечто близкое к современному стриптизу. В конце номера, исполнявшегося на сцене, усыпанной лепестками роз, танцовщица оставалась полностью обнаженной, утверждая, что «так было угодно Шиве». Уже 4 февраля 1905 года английский еженедельник «Кинг» опубликовал о ней восторженную статью, автор которой утверждал, что «собрал слухи о женщине с Дальнего Востока, приехавшей в драгоценностях и духах в Европу, чтобы внести струю богатства восточных красок и восточной жизни в пресыщенное общество европейских городов». Те же слухи сообщали о сценических представлениях, на которых «покрывала поднимаются и падают». Репортер считал, что представление вроде этого в частном салоне было в самом крайнем случае «лишь с дымкой непристойности».

После ряда представлений в других парижских салонах Маргарета в начале февраля танцевала на 45-м празднике «Dineur de Faveur» (Общества благотворительных обедов). Тогда она еще именовалась леди Маклеод. Мата Хари появилась чуть позже.

Сущность «танца рождения зари» заключалась в том, что баядерка во время танца постепенно раздевалась, оказываясь под конец совершенно голой, – так, по ее сведениям, было угодно Шиве. Мата Хари танцевала при свечах, на полу, засыпанном лепестками роз. Успех был необычайный. Весь Париж заговорил о восточной танцовщице, и она мгновенно вошла в моду. Дочь голландского лавочника оказалась «воплощением таинственного Востока». Один из восторженных рецензентов писал: «Ей известны все добродетели Вишну, все дела Шивы, все свойства Брахмы. С колдовскими чарами баядерки она сочетает богословскую эрудицию брахмана!».

Сама Мата Хари настаивала, что еще с детства знает «священные танцы Востока». Она потчевала доверчивую публику баснями о том, будто она – восточная принцесса (вариант – дочь короля Эдуарда VII и индийской княжны), что у нее есть конь, который позволяет ездить на себе только своей хозяйке, что она воспитывалась на Востоке в монастыре и др. Газета «Курьер франсэ» писала, что, даже оставаясь неподвижной, она околдовывает зрителя, а уж когда танцует, ее чары действуют магически. И она же отмечала, что «эта неизвестная танцовщица из далеких стран – необычная личность. Когда она не движется, она завораживает, а когда танцует – ее обволакивает еще большая таинственность».

На представлении у Киреевской новой танцовщицей всерьез заинтересовался крупный бизнесмен и меценат Эмиль Гиме. Он был также коллекционером и считался экспертом по восточным делам. Он построил музей восточного искусства на площади Иены в Париже, чтобы разместить там свою огромную коллекцию живописи и скульптуры, и решил пригласить своих друзей на настоящий восточный танец. Гиме-то и побудил Маргарету взять псевдоним Мата Хари. Правда, он по наивности думал, что он происходит из языков Индии, а не из малайского языка.

Это была, признаем, по тем временам экстравагантная идея: выступление «яванской танцовщицы» среди экспозиции музея. Мата Хари появилась перед зрителями в роскошном восточном одеянии, взятом из коллекции месье Гиме, но во время танца постепенно сбросила с себя одежду, оставив лишь нитки жемчуга и сверкающие браслеты. На представлении присутствовал весь парижский высший свет. Успех был необычайный, и вскоре слава Маты Хари вышла далеко за пределы Франции.

13 марта 1905 года стал поворотным днем в артистической карьере Маргареты Маклеод. До приезда в Париж она лишь однажды выступала на сцене. В клубном спектакле в Маланге на Яве в 1899 году она сыграла королеву в музыкальной постановке пьесы «Крестоносцы». И тогда в местной газете отмечали, что «зрителям было трудно не восхититься этой элегантной актрисой-любительницей». Теперь же она покорила Париж.

Второй этаж круглого здания музея, где находилась библиотека, был превращен в индийский храм. Восемь колонн были украшены цветами. С каждой колонны на обнаженную Мата Хари смотрели статуи с неприкрытыми бюстами. Свет свечей создавал мистическую атмосферу. Одна из самых дорогих статуй из коллекции Гиме – четырехрукий Шива из Южной Индии XI века, высотой около метра, – была окружена кольцом из горящих свечей и окутана живописным светом, создаваемым лучами прожекторов, установленных на потолке. Гостей было немного, так как зал библиотеки был диаметров всего в 7,5–9 метров. Публика могла видеть восточную танцовщицу достаточно хорошо с любого направления. В перерывах невидимый оркестр играл музыку, навеянную мелодиями Индии и Явы.

Мата Хари была одета в костюм из коллекции. Ее окружали четыре девушки в черных тогах. А на Мате Хари был белый хлопковый бюстгальтер с орнаментом на груди, вызывающим ассоциации с Индией. Ее руки украшали браслеты. На голове была индийская диадема, охватывающая завязанные в косы черные волосы. Блестящие ленты охватывали талию и придерживали саронг, который скрывал тело ниже пупка и спускался чуть ниже середины бедер. Все остальное тело оставалось открытым.

Газетные рецензенты восхваляли «женщину с Востока» и восхищались как ее знанием священных танцев, так и совершенством их исполнения. Все письма, все похвалы критиков, все свои фотографии артистка аккуратно вклеивала в альбомы. Записи делали «звезды» тогдашнего парижского высшего света.

Вот как описывает ее первое выступление в парижском салоне ее биограф, британская журналистка Джулия Уилрайт: «Открылась дверь, и в нее скользнула высокая женщина с темными глазами. Она неподвижно застыла перед статуей бога Шивы. Руки ее были сложены на груди, скрываемой гирляндами цветов. Голову украшал подлинный восточный головной убор. Она была закутана в несколько покрывал различных цветов, символизирующих „красоту, любовь, целомудрие, чувственность и страстность“. Зазвучала незнакомая мелодия, и танцовщица двинулась в сторону Шивы, затем прочь от него, призывая злой дух к мести. Потом, когда она повернулась к богу спиной, выражение ее лица смягчилось. В неистовстве принялась она разбрасывать цветы и лихорадочно срывать с бедер прозрачные покрывала. Затем, расстегнув пояс, она распласталась перед алтарем».

Проблема была в том, что парижские суды строго запрещали танцы в обнаженном виде. И появление, например, обнаженной Сары Браун вызвало целый скандал. Но почему-то все это не коснулось Маты Хари. Она прикрывалась восточной легендой, причем легенда менялась от случая к случаю. То говорилось о выросшей на Яве дочери европейских родителей, что было ближе всего к истине, то доверчивой публике преподносился рассказ о дочери храмовой танцовщицы из Южной Индии, что было уже чистой фантастикой. Зато туземцам вроде как обнажаться позволялось, даже на публике, поскольку нагота считалась их естественным состоянием.

Вместе с признанием к Маргарете пришли деньги и роскошь. У нее появилось множество поклонников и богатых любовников. Один из них посвятил ей такое стихотворение:

Шиве

Когда она перед твоим алтарем сбросила покровы

и склонила пред тобой манящее обнаженное тело,

Шива, великий бог, неужели в тебе не пылает

непреодолимое желание, пробуждаемое ее красотой?

Не спешишь ли ты прижать свой рот к ее цветущим губам?

Не томит ли тебя желание обнять ее полное страсти тело,

Чтобы насладиться любовью?

Мата Хари имела многочисленных любовников среди высокопоставленных военных, политиков и других влиятельных лиц, в том числе французских и германских. При всем при том Мата Хари не была простой танцовщицей варьете и знала, как себя вести в приличном обществе. «Ля ви паризьен» («Парижская жизнь»), еще называя Маргарету «леди Маклеод, она же Мата Хари, индийская танцовщица», писала: «Полная желаний и трагичная, она выступает совсем обнаженной в самых знаменитых салонах нашего города. На ней костюм баядерки. Он открывает ее тело, как только это возможно. В завершение своих танцев она сбрасывает даже малые остатки этого костюма».

Маргарета кокетливо утверждала: «Я никогда не умела танцевать. А если люди и приходили на мои выступления, то этим я обязана только тому, что первой отважилась предстать перед ними без одежды». Того же мнения был и ее бывший супруг: «У нее плоскостопие, и она абсолютно не умеет танцевать». А известная французская писательница Сидони-Габриэль Колетт с нескрываемой иронией отмечала на страницах газеты «Фигаро», что Мата Хари едва танцует, но умеет замечательно раздеваться.

Марк Алданов так охарактеризовал ее искусство: «Новая артистка покажет в танцах подлинное богослужение азиатских племен: „танец малайской баядерки пред Шивой, богом любви и смерти“».

Танец «малайской баядерки» был каким-то вариантом танца Саломеи, который тоже соблазнил достаточное количество талантливых артисток и балерин. Весь арсенал дешевой поэзии был налицо – уж если не пощадили и «Шиву, бога любви и смерти»! Не хватало только подходящего имени для танцовщицы. Сначала назвали ее «леди Греша Маклеод». Она не была ни леди, ни Греша, но это звучало недурно: в имени Греша было, бесспорно, что-то русское или яванское, одним словом, восток, черт там разберет! Потом, однако, выяснилось, что жрице Шивы, бога любви и смерти, неудобно называться «леди Греша». И тут явилась новая счастливая мысль: «Мата Хари»!

Эти звучные слова по-малайски значат «рождающаяся заря» или что-то в этом роде. Сущность рождения зари заключалась в том, что баядерка во время танца постепенно раздевалась, оказываясь под конец совершенно голой, – так, по ее сведениям, было угодно Шиве. Священный малайский танец был впервые исполнен в круглой зале библиотеки музея Гиме 13 декабря 1905 года. Зала была превращена в «храм Шивы». Мата Хари танцевала при свечах, на полу, засыпанном лепестками роз. Успех был необычайный. На следующий день весь Париж заговорил о восточной танцовщице. «Обнаженная танцовщица» мгновенно вошла в моду. Дочь голландского лавочника оказалась «воплощением таинственного Востока». Один из восторженных рецензентов писал: «Ей известны все добродетели Вишну, все дела Шивы, все свойства Брахмы. С колдовскими чарами баядерки она сочетает богословскую эрудицию брахмана!».

А вот газета «Ля пресс» уже 18 марта 1905 года написала: «Мата Хари воздействует на вас не только движениями своих ног, рук, глаз, губ. Не стесненная одеждами, Мата Хари воздействует игрой своего тела». Здесь же сообщалось, что она танцевала «с покрывалами и в украшенном драгоценностями бюстгальтере – и это, в общем, все». Стройная госпожа Маклеод, утверждал рецензент, двигалась в наряде баядерки с несравненной грацией:

«Ява, где она выросла на земле вулканов, придала ей такую невероятную гибкость и магический шарм, а за оставшуюся часть ее достойного восхищения тела ей следует благодарить свою родную Голландию.

Никто до нее не рискнул предстать перед богом со всем своим клокочущим экстазом и без одежды. И с какими чудесными движениями! Смелыми и смиренными одновременно. Она настоящая Абсара, сестра нимф, наяд и валькирий, созданная Сундрой чтобы заманивать мужчин к греховной гибели.

Мата Хари впечатляет не только игрой ее ног, рук, глаз, рта и ярко-алых ногтей. Не стесненная одеждой, Мата Хари играет всем своим телом. Если боги не реагируют на ее предложение красоты и юности, она жертвует им свою любовь, свою невинность. Покрывала, символ женской чести, падают. Одно за другим жертвует она их богам. Но Шива требует большего. Девидаша приближается – еще одно покрывало, обнаженное ничто – выпрямление гордой, победоносной наготы. Она посвящает богу всю пылающую в ней страсть. Затем Мата Хари в элегантном вечернем платье присоединяется к гостям. В руках у нее яванская кукла „ваджонг“, и она рассказывает нам историю доисторической драмы Аджурны».

Ей вторил журнал «Ле Журнель»: «Мата Хари является олицетворением поэзии Индии, ее мистицизма, ее страстолюбия, ее томности, ее гипнотических чар…» А французский шоколадный магнат Гастон Меньер после выступления танцовщицы в его салоне писал ей: «Вы – воплощение истинной древней красоты… ваш прекрасный облик подобен восточной мечте».

Парижане приняли Мата Хари так горячо, потому что она принесла им нечто новое. Особенно возбуждало то, что она так невинно скрывала под вуалью лицо, когда с ее тела спадало последнее покрывало.

Только в 1905 году Мата Хари тридцать раз выступила в самых роскошных салонах Парижа, в том числе три раза в особняке барона Ротшильда, за весьма солидные гонорары. Она также шесть раз выступала в театре «Трокадеро», где для этого создали такую же атмосферу, как и в Музее Гиме. Трижды танцевала она в салоне барона Анри де Ротшильда. Ее ввели в дом Сесиль Сорель, знаменитой актрисы театра «Комеди Франсез». А в «Гран Серкль» Мата Хари удостоилась чести выступать в одной программе с известной певицей-сопрано Линой Кавальери.

Сесиль Сорель, в дальнейшем вышедшая замуж за графа де Сегюра, была восхищена Матой Хари. Среди ее поклонников был месье Гастон Менье, французский «шоколадный король». После представления 14 мая Сесиль Сорель послала Мате Хари письмо:

«Мадмуазель, ваши прекрасные танцы глубоко поразили моих гостей. Месье Менье выразил желание восхититься вами еще раз в его собственном доме в пятницу. Возможно ли это? Там вы будете выступать в обстановке, достойной вашего великого искусства: большая закрытая веранда, наполненная редчайшими растениями и цветами. Пожалуйста, напишите ваш ответ самому месье Менье или, если вам так удобнее, мне.

С глубоким уважением С. Сорель».

Мата Хари согласилась 19 мая танцевать у Менье. «Шоколадный король» сделал несколько фривольных фотографий танцовщицы, причем на некоторых из них Мата Хари была полностью обнаженной. Несколько из них были вложены в письмо, которое Менье прислал несколько лет спустя: «Дорогая мадам, я не забыл своего обещания прислать вам фотографии с того вечера, когда вы так чудесно танцевали. Я с минуты на минуту жду эти снимки. Для вас фотографии станут воспоминанием об одном из ваших танцевальных вечеров. Для меня и моих друзей они значат намного больше. Для нас они останутся воспоминанием об этом потрясающем культурном событии, на котором вы олицетворяли классическую красоту. Маленькие фотографии, которые я приложу к письму, лучше слов покажут то глубокое впечатление, которое оставило ваше появление у нас. Это была мечта о Востоке. Я считаю себя счастливым, что смог внести свой вклад в это событие предоставленным мною освещением и предметами культуры, которые – как меня заверили – так прекрасно гармонировали с формами вашего превосходного тела».

Также Мата Хари выступила в доме знаменитой французской певицы Эммы Кальве. «Эко де Пари» признавала: «В ее танцах нет ни танцевального совершенства, ни чего-либо еще примечательного… Мата Хари танцует голой. Но нельзя сказать, что Мата Хари неприлична или что взгляд на эту красивую индуску вызывает грязные мысли, – хотя она обнажена с головы до пят, с большими глазами и улыбающимся ртом, который на ее лице выглядит точно разрез в плоти спелого яблока».

В Париже, конечно же, были люди, возмущенные тем, что дама позволила себе публично обнажаться. Если, выступая в доме графини де Луан, она была одета «по минимуму» (а ее танец перед группой почтенных членов Французской Академии побудил «Журналь Амюзан» написать, что она танцует «голой, как речь академика»), то перед «Кружком артистов и литераторов» она выступала абсолютно голой, если не считать браслетов. Перед людьми искусства, по выражению рецензента, Мата Хари танцевала «голой, как Хасан в „Тысяче и одной ночи“, голой, как Ева перед грехопадением, с иллюзорным крошечным украшением в качестве фигового листка».

Французская писательница Габриэль Колетт вспоминала в парижской газете «Фигаро» в декабре 1922 года: «Я видела, как она танцевала у Эммы Кальве. Собственно, это не было танцем. Куда больше это было умение грациозными движениями сбрасывать с себя вуали. Представление она начала почти голой, танцевала „с намеками“, с полузакрытыми глазами и исчезала, укутанной в свои покрывала». Затем Колетт продолжала, рассказывая уже о другом выступлении: «И в одном из своих танцев она появилась на белом коне».

Парижский еженедельник «Ля Ви Паризьен» писал, сравнивая Мату Хари и знаменитую балерину Айседору Дункан, с которой они тогда были в одной категории славы: «Мисс Дункан олицетворяла Грецию. Под музыку Бетховена, Шумана, Глюка и Моцарта она пробудила языческие танцы античной классики к новой жизни. Парижские салоны боролись за выступления мисс Дункан. Но – как это часто бывает – она исчезла. Вместе с матерью и длинноволосым братом, который играл на скрипке, сопровождая ее выступления, мисс Дункан уехала покорять Берлин.

Теперь у нас есть Мата Хари. Она индуска, дочь английской матери и голландского отца, и вес это кажется несколько сложным. Тем не менее она индуска. Мисс Дункан во время танца демонстрировала лишь свои ноги и руки. А Мата Хари стоит на сцене совершенно голой. Только несколько украшений и кусок материи вокруг бедер и ног прикрывают ее. Она очаровывает – своим большим ртом и грудями, на которые некоторые благовоспитанные зрительницы взирают с неприкрытой завистью».

Однако большинство свидетелей утверждало, что Мата Хари никогда не демонстрировала свой бюст открыто. Только Эдуард Лепаж, описывая ее дебют в Музее Гиме, утверждал, что «она отбросила орнаменты, скрывающие ее грудь», и грудь была голой. Правда, тогда многие подозревали, что на ней был надет бюстгальтер телесного цвета. Тюремный врач Леон Бизар в 1925 году в своей книге «Воспоминания врача» свидетельствовал: «У Маты Хари была очень маленькая грудь с недоразвитыми сосками и с обесцветившейся кожей вокруг них. Потому она совсем не была заинтересована демонстрировать ее». Так ли это – трудно сказать.

На благотворительном выступлении в театре «Трокадеро» ее интервьюировал Поль Эрвье для «Солдатских глаз». Для военных она придумала такую биографию, разумеется, ничего общего не имевшего с действительностью: «Я родилась в Индии и жила там, пока мне не исполнилось двенадцать лет. Мои детские воспоминания совершенно отчетливы. Я прекрасно помню даже самые маловажные случаи моих первых лет жизни в цивилизации, совершенно отличной от вашей. Мне было двенадцать, когда я попала в Висбаден. Там я вышла замуж. Вместе с мужем, голландским офицером, я вернулась на родину. Я стала женщиной. Но места моей молодости по-прежнему восхищают мой взор…

Должна ли я рассказать вам, как я вижу свое искусство? Оно очень простое. Собственно, это самая простая вещь в мире. Природа сама по себе проста. Только люди любят все усложнять. Не нужно усложнять вещи настолько, чтобы они казались смешными. Священные танцы брахманов – это символы. Их фигуры – это выражение мыслей. Сам танец – это стихотворение, а жесты – слова».

В интервью британской газете «Джентльвумэн» от 25 марта 1905 года Мата Хари утверждала, будто прибыла с Явы лишь месяц назад, а своего мужа для солидности произвела из майоров в полковники, о чем тот действительно мечтал на протяжении всей своей военной карьеры. А голландская «Ниус ван ден Даг» опубликовала следующую версию ее биографии: «Настоящее имя Маты Хари – госпожа Маклеод. Она родилась на Яве и была замужем за английским офицером. Так как она страстно любила танцы, то и изучала их с достойным восхищения терпением. Благодаря хитрости и уму – ведь это могло стоить ей жизни, если бы ее застали за этим, – ей удалось получить доступ к тайным храмам Индии, где вне досягаемости взглядов обычных смертных баядерки, научи и вадаши танцуют перед алтарем Вишну. У нее было природное, врожденное чувство поз и движений, потому даже самые фанатичные жрецы, охранявшие золотой алтарь, смотрели на нее как на священную танцовщицу».

Однако Франсуа де Нион, писавший для аргентинской газеты «Ла Пренса» (Буэнос-Айрес) и испанской «Диарио» (Кадис), усомнился в биографии и таланте Маты Хари и решил побеседовать с человеком, который много лет провел в Индии и которого он назвал «настоящим востоковедом». Анонимный специалист объяснил, что танцовщицы там никогда не выступают голыми, но всегда укутаны в белые покрывала. Тогда Нион публично задался вопросом: «Неужели мы все еще живем во времена Людовика XVI, который однажды устроил роскошный королевский прием одному иностранному послу, который, как выяснилось впоследствии, был простым лавочником из Марселя?».

Тем временем пожилой адвокат Эдуард Клюне, которому еще предстояло сыграть важную роль в жизни Маты Хари, порекомендовал ее знаменитому импресарио Парижа Габриэлю Астрюку. До самого конца тот оставался ее импресарио и агентом. Астрюк сделал ей ангажемент в театре «Олимпия» на бульваре Капуцинов. Поль Рюэ, директор театра, приглашал к себе только самых популярных артистов и хотел сделать «Олимпию» лучшим варьете в мире. Мате Хари за дебют заплатили огромный для того времени гонорар в десять тысяч франков.

Один из своих величайших триумфов она испытала в августе 1905 года в прославленном театре «Олимпия». 2 мая 1905 года ее отметил парижский выпуск «Нью-Йорк Геральд»: «Невозможно себе представить более благородную постановку индийской религиозной мистерии, чем это было сделано здесь».

Ее выступление в спектакле Райнана и Хаудена «Мечта» на музыку Джорджа Бинга в «Олимпии» произвело настоящий фурор. 18 августа 1905 года Мата Хари во время генеральной репетиции впервые выступила в «Олимпии». А через два дня состоялось ее первое выступление перед зрителями. Это был подлинный триумф.

Мата Хари потратила больше денег, чем она заработала, за первые шесть месяцев своего успеха в Париже. Так было и в дальнейшем. Как только она стала получать большие гонорары, один парижский ювелир потребовал конфисковать ее имущество как компенсацию за неоплаченные счета на общую сумму 12 тысяч золотых франков.

Когда это дело разбиралось в суде, Мата Хари вспомнила о своем муже в Голландии и заявила, что все покупки у ювелира «совершались без разрешения моего супруга, голландского офицера». Решение судьи удовлетворило обе стороны. Мата Хари сохранила драгоценности, выплачивая долг по две тысячи франков в месяц.

Тем временем муж танцовщицы потребовал полного официального развода. А для этого необходимо было согласие Маргареты. Но она проявила строптивость. В конце концов Рудольф Джон прислал в Париж своего адвоката Хейманса, чтобы уговорить Маргарету. Джон хотел вступить в новый брак и дать Нон новую мать. Однако Мата Хари умело уходила от темы развода, утверждая, что ей так приятно снова поговорить по-голландски, и просила Хейманса не портить ей минуты удовольствия такой неприятной темой, как развод. Тогда адвокат предъявил ей фотографию голой Маты Хари, утверждая, что это снимок одного из друзей Джона, сделанный в Париже. Смутить такой ерундой танцовщицу, казалось, было трудно. Но она была удивлена и возмущена, так как фотографию сделал один из близких друзей и совсем не для распространения. Хейманс возразил, что любой голландский судья, увидев это, сочтет, что честная женщина и мать «не позволит сфотографировать себя в голом виде даже другу» и что так поступают только проститутки. Мата Хари понимала, что скандал самым неблагоприятным образом скажется и на ее артистической карьере, и на судьбе дочери. И скрепя сердце согласилась на официальный развод. Супруги были окончательно разведены судом в Амстердаме 26 апреля 1906 года.

22 ноября 1907 года Рудольф женился на Элизабет Марии Кристине ван дер Маст. Она была на двадцать восемь лет моложе своего мужа и родила ему дочь Норму. Пенсии не хватало, и Маклеод подрабатывал судебными репортажами в ежедневной газете в Арнеме. Он передал дочь Маты Хари на воспитание другой семье. По субботам и воскресеньям она, правда, приезжала к нему домой, чтобы немного побыть у отца. Но новый брак Рудольфа тоже не сложился. Маклеод и Элизабет разошлись в 1912 году, а пять лет спустя последовал их официальный окончательный развод.

В январе 1906 года Мата Хари получила двухнедельный ангажемент в Мадриде. Это было ее первое выступление за пределами Франции. Она танцевала в центральном зале Мадрида. Зрители сожалели, что Мата Хари танцевала в трико, хотя и в «минимально возможном». Мэтр Клюне дал ей письмо своему другу – французскому послу в Мадриде Жюлю Камбону, сделавшему впоследствии удачную дипломатическую карьеру. В Мадриде Мата Хари неожиданно получила письмо от Астрюка. Он сообщил, что вместе со своим другом Раулем Гюнсбургом, директором оперы в Монте-Карло, ранее работавшим в театрах Москвы и Санкт-Петербурга, подписал для нее контракт. Мата Хари должна была выступить в балете Жюля Массене «Король Лахора». Она в ответ попросила прислать ей партитуру балета.

Постановка «Короля Лахора» осуществлялась под патронажем принца Монако Альберта I. Премьера балета прошла с огромным успехом. Теперь Мата Хари получила работу в настоящем театре. Наконец-то признали, что она могла хорошо танцевать. Рецензенты утверждали, что Мата Хари стала «соблазняющей звездой», придав балету «волнующий шарм необычных танцев», и что на карнавале в Ницце она очень эффектно исполнила роль Венеры. Сам Пуччини, находясь в Монте-Карло, прислал ей цветы. А шестидесятичетырехлетний Массне писал ей: «Я был счастлив видеть, как вы танцуете. Примите мои самые искренние поздравления».

Их отношения продолжились. Композитор даже подумывал написать балет специально для Маты Хари. А когда она жила в Берлине, Массне, незадолго до своего возвращения в Париж, восторженно писал ей: ««Как счастлив я был увидеть вас снова! Мата, Мата – через несколько минут я уезжаю в Париж! Спасибо, спасибо – и мое горячее восхищение!».

В августе 1906 года Мата Хари впервые посетила Берлин, где стала любовницей крупного землевладельца Альфреда фон Киперта, лейтенанта 11-го Вестфальского гусарского полка. У Киперта была жена, красавица-венгерка, но роману с Матой Хари это ничуть не мешало, благо средства позволяли Киперту достойно содержать и жену, и любовницу. Для Маты Хари он снял апартаменты на Находштрассе, 39, недалеко от Курфюрстендамм. Они вместе ездили в Силезию, где с 9-го по 12 сентября прошли маневры германской армии. В дальнейшем во французском суде этот факт использовали как доказательство ее шпионской деятельности.

29 августа 1906 года Мата Хари написала из Берлина в Париж Габриэлю Астрюку, что получила из Лондона предложение выступить там в пантомиме, что ей «очень подходит». Но куда охотнее она занималась бы этим в Монте-Карло, где у нее «был такой большой успех». Она также сообщила, что Массне «ввел ее в Венскую оперу».

А уже в конце 1906 года Мата Хари с успехом танцевала в венском Сецессионс-зале, а затем в театре «Аполлон». Поскольку Австро-Венгрия, в отличие от сугубо светской Франции, была страной католической, танцовщица вынуждена была надевать облегающее трико, а не обнажаться полностью. На своих первых выступлениях она танцевала голой. Потом, в театре «Аполло», надела трико.

В Вене Мата Хари жила в отеле «Бристоль». В отеле «Националь» поселилась американская танцовщица Мод Аллан. Между ними сняла апартаменты сама Айседора Дункан. Мод Аллан не надевала на сцену ничего, кроме золотых украшений. Потом на венских сценах появилась еще одна танцовщица, одетая только в носовой платок, «который держала в руке». Но когда прибыла Мата Хари, она выиграла соревнование. Некоторые дамы из высшего общества считали, «что это заходит уже слишком далеко», но после нескольких ее выступлений голоса критиков смолкли. Корреспондент венской газеты «Фремденблатт» так описал Мату Хари в отеле «Бристоль»:

«Высокая и стройная, с пластичностью грации хищного зверя, с иссиня-черными волосами, окаймляющими маленькое лицо, казавшееся необычным… Классические лоб и нос заставляют вспомнить об античности. Длинные черные ресницы оттеняют глаза, а тонкие брови словно написаны кистью художника».

Корреспондента немецкой «Дойчес Фольксблатт» она приветствовала «на вполне свободном, изысканном немецком языке». Причем она еще успела продемонстрировать свои губы, «как пухлые розовые лепестки».

Мата Хари объясняла: «Во время моего танца люди забывают о женщине во мне, так как в танце я все жертвую божеству, в конце концов, – и себя саму, что символизируется тем, что я спускаю с себя охватывающий бедра пояс, последнюю деталь одежды, и только полсекунды стою голой, никогда не пробуждала ни в ком никаких иных чувств, кроме интереса к выражаемым моим танцем мыслям».

А еще она призналась, что в Берлине не стала бы танцевать «даже за очень большие деньги». Но по крайней мере однажды нарушила это обещание. Это следует из сохранившейся в ее альбоме визитной карточки. Карточку переслала ей принцесса Леопольда фон Кроа, урожденная графиня фон Штернберг. На карточке сесть надпись по-английски: «Дорогая леди Маклеод. Если я требую от вас не слишком много, то я была бы вам очень благодарна, если вы пришлете на субботу еще два билета для графини Андраши, Валльнерштрассе, 6». Муж графини Андраши, граф Юлиус (Дьюла) Андраши-младший, в 1906–1910 годах был министром внутренних дел Австрии, а в октябре-ноябре 1918 года являлся последним министром иностранных дел Австро-Венгрии.

В Вене танец в голом виде состоялся в «Бюргерхалле». На представление было разослано множество приглашений: «Посмотрите на Мату Хари, леди Маклеод!». С 15 декабря 1906 года по 16 января 1907 года она выступала в венском театре «Аполло».

Чтобы создать для публики соответствующее религиозное настроение, оркестр играл в качестве музыкального введения к танцам Маты Хари гимн Мартина Лютера «Бог – наша крепость»!

Критик газеты «Ди Цайт» обоснованно сомневался, что танцы Маты Хари «в их восточном спокойствии, содержавшем в себе нечто фантастическое, настоящие и что они вообще представляют собой индийское искусство». Но все равно признавал, что «в этом теле, созданном как произведение искусства с льстивой грацией и скрытым огнем в простых жреческих жестах, скрывается высочайшая привлекательность». И так разъяснил ее появление на сцене в голом виде: «Это артистическая, чистая привлекательность».

Подавляющее большинство отзывов были, как всегда, восторженными. «Айседора Дункан мертва! Да здравствует Мата Хари!» – восклицал рецензент «Нойе Винер Журналь». А «Дойчес Фольксблатт» опубликовала любопытные стихи, посвященные Мате Хари:

А вокруг стильная группа

С перекрещенной группой богов.

Дамы и господа ожидали многого —

Обещанную игру в жертвоприношение

Танцевавшего в молитве Ларифари

В исполнении полуиндуски Маты Хари.

Когда она пришла в развевающихся покрывалах,

то было слышно,

как встрепенулись индийские мудрецы

От звуков скрипки

И от рояля.

К тому же в стиле Айседоры Дункан

Исполнялись танцы не совсем необычные,

Мата Хари танцевала с голыми ногами,

И не только с ногами,

Порой и кое-что еще показывала.

Это было высочайшее наслаждение от искусства —

Смотреть на ее мелькающую пятку,

На жертвенно поднятую руку,

Пока на теле так мало одежды;

И Мата Хари выходила три раза,

Пока не потеряла все свои одежды,

И вот, в последней тонкой вуали,

Она упала наземь в конце праздника.

После чего, дружески махнув рукой,

Исчезла с глаз почтенной публики долой.

Все, однако, надеялись, что это еще не конец.

Но вышел одетый господин и сказал:

– Вы можете идти домой,

Мату Хари сегодня больше не увидите.

Расцвет карьеры

Завершив в январе 1907 года гастроли в Вене, Мата Хари два с половиной месяца путешествовала вместе с Кипертом. 30 марта она писала из Рима Астрюку, что «совершила длительное путешествие в Египет, до самого Асуана». Там она надеялась найти, как она писала, «классические восточные танцы. Но, к несчастью, все, что когда-то было грациозным, красивым в танцах, которыми славился Египет, к тому времени уже исчезло. Оставшиеся танцы неграциозные и непривлекательные».

Она узнала, что Астрюк готовит парижскую премьеру «Саломеи» Штрауса, запланированную на 10 мая в театре «Шатле». Мата Хари хотела бы в ней участвовать: «Музыка Штрауса потрясает своей мощью. Я так хотела бы создать и по-новому интерпретировать значение танца, который обычно является самым слабым звеном оперы. Плохо представленный танец не позволяет создать нужное впечатление от всего остального».

Она также сообщила Астрюку, что через несколько дней вновь появится в Берлине в своих апартаментах на Находштрассе, 39. Мата Хари также послала своему импресарио еще одно письмо с просьбой передать его самому Рихарду Штраусу. Но Астрюк не собирался включать ее в «Саломею» и так и не передал письмо композитору. Мата Хари же, полная надежд, просила композитора о встрече, как только она снова будет в Берлине. «Я очень хотела бы создать „танец“. Прежде всего, я хотела бы танцевать в Париже, где я очень известна. Только я смогу точно интерпретировать настоящие мысли Саломеи». Она проинформировала Рихарда Штрауса о своем единственном достижении в профессиональном балете: «В Монте-Карло я танцевала „Индийский воздух“ Массне, и он сможет рассказать обо мне больше».

Мата Хари была буквально одержима мыслью, что только она в состоянии правильно станцевать «Саломею». Несколько лет она постоянно повторяла Астрюку эту свою просьбу, но выразить «настоящие мысли Саломеи» ей довелось только у другого импресарио.

Голландский сигаретный магнат, воспользовавшись популярностью нашей героини, начал выпускать сигареты «Мата Хари», рекламируя их следующим образом: «Новейшие индийские сигареты, отвечающие самому взыскательному вкусу, изготовлены из лучших сортов табака с острова Суматра». Хотя Маргарета в свое время жила на Яве.

Экзотическую танцовщицу звали в лучшие театры Европы. Ей рукоплескала Франция, Испания, Италия, Германия. Один богатый любовник сменялся другим.

Расставшись с Кипертом, Мата Хари в декабре 1907 года вернулась в Париж, где поселилась в фешенебельном отеле «Морис». Она разбогатела и теперь выступала главным образом в представлениях, устраиваемых с благотворительной целью. Ее слава была сравнима со славой знаменитой американской танцовщицы Айседоры Дункан и других балетных «звезд» того времени.

В интервью парижскому изданию «Нью-Йорк Геральд» 23 декабря 1907 года она сообщила, что «два года провела в увеселительном путешествии», хотя на самом деле путешествовала меньше года. Она побывала в Египте и в Индии и выучила три новых танца. Она надеялась возобновить артистическую карьеру 1 февраля 1908 года в зале «Фемина» на Елисейских Полях. Лучшим из трех новых танцев она считала «Легенду о розе». Презентация этого танца прошла на новогодней вечеринке в доме Арлетт Доржер. Актриса Доржер исполняла в «Театре Буфф Паризьен» «простодушную распутницу». Вскоре после этого Мата Хари продемонстрировала свою притягательность на одном благотворительном спектакле. Организовал этот праздник Леон Бэльби. Впоследствии он стал владельцем ежедневной газеты «Ле Жур» и инициатором знаменитого ежегодного бала «Bаl de Petits Lits Blancs» в Парижской опере.

На новый 1908 год Мата Хари участвовала в благотворительном гала-вечере в театре «Трокадеро». Там выступали Саша Гюитри, Сесиль Сорель и шотландская певица Мэри Гарден, с большим успехом дебютировавшая в опере Шарпантье «Луиза» в 1900 году.

Наша героиня постепенно начинала понимать, что ее всерьез поджимает возраст. Пока Мата Хари путешествовала по экзотическим странам, во французской столице появилось немало ее конкуренток. Многие девушки без комплексов поняли, что красивое тело легко находит особенно большой спрос у зрителей, если оно частично или полностью обнажено. В театрах и кабаре появилось множество голых танцовщиц. И большинство из них были значительно моложе родоначальницы жанра. Теперь Мата Хари всерьез подумывала над тем, чтобы начать танцевать в длинном платье со шлейфом.

Молодые и более привлекательные, а также более образованные танцовщицы, например обучавшаяся в Берлине и Сан-Франциско канадка Мод Аллан, начинали теснить Мату Хари. Критика против нее звучала все громче и больше. Некоторые критики утверждали, будто у Маты Хари нет таланта, а ее дальневосточное искусство – чистое мошенничество. На некоторых критиков, в частности на директора одного парижского театра, она даже подала иск в суд за клевету. Судьи, после длившегося два года процесса, решили, что она создала нечто новое своими танцами, но ответчик так и не заплатил ей компенсацию.

Мата Хари была очень разгневана, что теперь ее имитируют во множестве парижских варьете. Свое возмущение она выразила в небольшой речи, произнесенной во время благотворительного спектакля в пользу пожилых актеров, состоявшегося 20 сентября 1908 года в Понт-о-Дам:

«Два с половиной года назад я впервые выступила на частном мероприятии в Музее Гиме. С того достойного внимания дня появилось все больше и больше дам, вынырнувших из ничего и прославлявших меня своими имитациями. Мне действительно льстили бы эти знаки внимания – если бы представления были правильными с точки зрения науки, искусства и эстетики. Но, к сожалению, о них такого сказать нельзя».

И здесь же она в очередной раз изложила свою фантастическую биографию: «На Яве, родившись среди чудесных тропических лесов, я с самого раннего детства изучила глубокое значение этих танцев, выражавших собой культ, религию. Только тот, кто там родился и вырос, проникнут их религиозным духом, и может придать им ту серьезную ноту, которой они достойны. Я объехала весь Восток, но я могу только сказать, что нигде не видела женщин, танцевавших со змеей в руках или с чем-то подобным. Такое я впервые увидела в Европе. И должна признаться, что меня это очень удивило. Восточные танцы, которые я видела и изучила на моей родине – на Яве, вдохновлены цветами. От этого они и получают свою поэзию.

В прошлом году я встретила в глуби России одну даму – еще одну из этих псевдовосточных танцовщиц, которая совершенно серьезно называла себя „жемчужиной Востока“. Я не могла удержаться от замечания: „Если есть настоящие жемчужины, как же не быть подделкам!“». Это, собственно говоря, единственное свидетельство того, что в те восемь месяцев, что прошли между ее возвращением из Египта и появлением в Париже, Мата Хари успела побывать в России.

К тому времени Мата Хари уже располагала значительными средствами. И она не стеснялась их тратить. 4 октября 1908 года на Больших осенних скачках в Лонгшампе она появляется в изумительном бархатном платье с большой муфтой. А в следующий раз в том же Лонгшампе она была «в возбуждающем воображение плотно обтягивающем платье из синего шифонового бархата, отороченном шиншиллой». Средства пока что позволяли шиковать.

Астрюк легко находил ей выгодный ангажемент. Но Мата Хари охотно участвовала и в благотворительных концертах и вечерах, причем не только из-за рекламы, но и вследствие искреннего стремления помочь обездоленным. Чередой шли студенческий праздник «Gala des Pupilles», выступление в доме Гиме, выступление в честь японского посла барона Курино. А в августе 1908 года она танцевала в пользу бедняков Ульгата в Нормандии.

Она утверждала, что в конце 1908 года вновь побывала в Египте, но это не соответствовало действительности. Мата Хари выступила в театре «Фемина» 6 февраля 1909 года. Она танцевала на благотворительных вечерах для госпиталя «Клементина» в Софии. В программе была болгарская музыка, болгарский танец, болгарские студенты в болгарских костюмах. Затем Мата Хари исполнила танец «Орхидея». В афише вечера утверждалось, что в ее жилах течет голландская, яванская, мадуранско-балийская и индийская кровь. Вот только болгарской крови не было.

Мата Хари стала настоящей «звездой» Парижа. Ее репертуар дополнился еще одним восточным танцем – «Кечубунг». По выражению рецензента «Дэйли Мэйл», этот танец был словно цветок, «который расцветает и погибает за одну ночь». В конце 1909 года Мата Хари позировала для картины художника Поля Франц-Намюра.

В январе 1910 года Мата Хари гастролировала в Монте-Карло. Директор парижского театра «Одеон» Андре Антуан ставил пьесу франко-алжирского автора Шекри-Ганема «Анчар» на музыку Римского-Корсакова. Действие происходило «где-то в Аравии». Третий акт состоял из балета, который танцевала одна-единственная героиня – Клеопатра. Вот ее и станцевала Мата Хари. 7 января состоялась премьера. «Огненный танец» Маты Хари всех покорил. Парижская газета «Матен» писала, что танцовщица «показала прекрасное исполнение, яркое, мистическое и выразительное».

Рецензент парижского журнала «Комедия» назвал Мату Хари «бесспорной королевой старинных танцев» в связи с ее выступлением на новогоднем бенефисе в театре «Аполло» в Париже. Теперь никто не сомневался, что она – прирожденная балерина.

А с июня 1910-го и до конца 1911 года у нее завязался бурный роман с крупным парижским биржевым маклером Руссо, с которым она жила в замке на Луаре, в Эвре. Это было симпатичное здание XVIII века. Фотографию замка в своем альбоме Мата Хари подписала «Мой золотой замок». Замок «Шато де ла Дорее» принадлежал графине де ла Тэйль-Тетренвилль. В 1910 году она сдала его Феликсу Ксавье Руссо, парижскому биржевому маклеру. Он привез с собой Мату Хари, которую выдавал за «мадам» Руссо.

Русо познакомился с Матой Хари на одном вечере, где играл его сын. Ей казалось, что она по-настоящему полюбила. И окунулась в пламя страсти, уйдя на время от парижского света. В замке Мата Хари ежедневно совершала конные прогулки по окрестностям. Ее любимого коня звали Радж. Всю неделю, кроме суббот и воскресений, Мата Хари проводила в полном одиночестве. С ней оставалась только Анна Линтьенс, последовавшая за ней в Эвр. Руссо был старше Маты Хари и любил ее только в уикенд. В пятницу вечером Феликс приезжал на поезде из Парижа на вокзал города Тур. Оттуда на такси он ехал в Эвр. В понедельник утром карета из замка отвозила его обратно в Тур.

Однажды шестнадцатилетний юноша, родственник владелицы замка, привез Мате Хари письмо из Парижа. Он прискакал из Тура до Эвра на коне и очень гордился этим достижением, не преминув похвастаться столь долгой конной поездкой. Тогда Мата Хари вспомнила навыки цирковой наездницы, вскочила в седло и проскакала на коне по лестнице замка вверх и вниз. Возвращая поводья удивленному юноше, она заявила: «Вот если тебе удастся сделать то же самое, тогда ты действительно сможешь сказать, что умеешь скакать верхом».

Маргарета до умопомешательства влюбилась и ради любви была готова отказаться от триумфальных выступлений. Горничная Полин, прислуживавшая в замке, вспоминала: «Казалось, что они прекрасно ладили друг с другом. Ссор не было ни разу. Они частенько выезжали на лошадях на прогулку. У них были разные спальни. Но, кончено, они могли заходить друг к другу». А в большой спальне у Маты Хари была кровать с настоящим балдахином цвета мальв.

В замке, чересчур средневековом по своему комфорту, где не было ни ванной комнаты, ни водопровода, ни электричества, Мата Хари, привыкшая к роскоши, вряд ли чувствовала себя особенно уютно. Но она очень любила Феликса и подчинялась его воле. Мать и жена Руссо прекрасно знали об их связи. Мать Феликса однажды навестила любовницу своего сына и постаралась отговорить Мату Хари от продолжения романа, но потерпела полное фиаско. Наоборот, они подружились, и старая мадам Руссо прожила в замке почти полгода.

Жена Феликса Руссо вспоминала: «Он был бабником. И действовал на женщин неотразимо. Но в конце концов он и Мата Хари поссорились. Когда спустя долгое время он вернулся ко мне, то был совершенно расстроен».

Но когда Руссо разорился из-за неудачной биржевой игры, она его бросила и сняла виллу в живописном парижском предместье Нейи-сюр-Сен. Позднее Феликс стал представителем фирмы, выпускавшей шампанские вина «Heidsieck». А жене после смерти не оставил ни гроша. Впрочем, Мате Хари он тоже ничего не оставил.

Эту виллу хорошо описал русский писатель Марк Алданов в очерке «Мата Хари», опубликованном в 1932 году: «Этот невысокий, небольшой, странной формы, странного цвета дом с садом не напрасно называется виллой. Он построен, вероятно, около ста лет тому назад и тогда был загородным, если не деревенским домом. Вилла „Реми“ расположена в той части Нейи, которая до сих пор сохранила глубоко провинциальный вид. Здесь еще нет больших домов; все особняки с садами. Очень мало лавок, почти нет кофеен – вот только одна, тоже необыкновенно провинциальная по виду, кофейня находится на улице Виндзор, как раз по соседству с № 11.

В № 11 жила Мата Хари. Здесь происходили ее „оргии“. Сюда же, очевидно, приходили к ней для деловых разговоров агенты германского генерального штаба. И для оргий, и для шпионских дел окруженный садом особняк на улице Виндзор был выбран чрезвычайно удачно: вот какой частью города всего менее могли интересоваться полиция и контрразведка.

По случайности вилла „Реми“ теперь сдается в наем; следовательно, ее можно осматривать. Я побывал в доме Маты Хари. В старинных уголовных романах Монтепена, Габорио, в разных „Тайнах розового дома“ описываются именно такие таинственные виллы. Сходство полное, вплоть до узких винтовых лестниц, соединяющих первый этаж со вторым. Может быть, помимо удобства, именно романтика этого старого особняка и привлекла внимание Маты Хари – ведь ее и погубила главным образом романтика».

К романтике, которая Мате Хари, конечно, была присуща, как и почти любой актрисе, следует прибавить еще изрядную дозу авантюризма, которая, очевидно, и стала одной из причин гибели нашей героини. Кстати, сам Алданов был вполне убежден, что Мата Хари была настоящей шпионкой, вполне удовлетворившись официальной французской версией: «Делались попытки доказать, что расстреляли ее без всякой вины, – попытки весьма неудачные: едва ли можно сомневаться в том, что Мата Хари была шпионкой. Она даже была, если можно так выразиться, шпионкой в чистом виде». Впрочем, непосредственно с материалами следствия и суда он знаком не был, как и подавляющее большинство писавших о Мате Хари. Алданов, впрочем, оговорился: «Обстоятельства, при которых Мата Хари стала шпионкой, известны только германской разведке. Мы здесь вступаем в область догадок».

Но вот как раз германской разведке о Мате Хари сказать было нечего. Германские офицеры в послевоенных мемуарах лишь пересказывали те факты, которые были оглашены на суде. Никакой конкретной информации, которая поступила от Маты Хари и могла бы оказаться полезной германскому командованию, они при всем желании назвать не могли.

Когда она время от времени возвращалась из Эвра в Париж, во всех газетах и журналах появлялись ее фотографии на скачках и иных светских мероприятиях. В дальнейшем она переехала в маленький, но очень привлекательный дом в пригороде Нейи-сюр-Сен, Рю Виндзор, 11. Феликс Ксавье Руссо обставил этот дом, но за дорогую мебель не заплатил, поскольку, очевидно, уже начал потихоньку разоряться. Соответствующий чек он отправил жене, но она тоже не стала оплачивать мебель для любовницы мужа. Когда Мата Хари жила в доме, сад был площадью в 560 квадратных метров. Так как других домов вокруг не было, он был достаточно велик, чтобы Мата Хари могла развлекать там танцами гостей, и она нередко танцевала обнаженной.

Габриэль Астрюк устроил для нее выступление в миланском театре «Ла Скала». Это был пик ее карьеры. Импресарио постарался сделать так, чтобы она выступала вместе с Русским балетом, первое выступление которого в Монте-Карло состоялось благодаря Габриэлю Астрюку и Раулю Гюнсбургу. Художник Леон Бакст, занимавшийся сценическим оформлением выступления труппы, получил предложение создать специальные костюмы для выступлений Маты Хари в Милане. Но из-за финансовых трудностей Руссо материальное положение Маты Хари ухудшилось, и она написала Астрюку: «Нам Бакст не нужен».

Она также сообщила, что до отъезда в Милан закажет еще несколько своих фотографий в образе Венеры. Эту партию она должна была танцевать в «Ла Скала». Имея на руках контракт с самым большим оперным театром в мире, она считала, что и на других престижных площадках ей не будет отказа.

Миланский оперный театр «Ла Скала» пригласил ее на зимний сезон 1911/12 года, а затем и на летний сезон. Мата Хари танцевала в «Ла Скала» в двух балетах, что было заветной мечтой балерин того времени. Она познакомилась с Преображенской, которую в письме к Астрюку называла самой выдающейся балериной того времени, и упомянула, что та дала ей «несколько очень полезных советов». На открытии сезона она танцевала свой ставший уже знаменитым танец «Принцесса и волшебный цветок» – в пятом акте оперы немецкого композитора Глюка «Армид», написанной в 1777 году. В новом балете, на музыку Маренко, она 4 января 1912 года была Венерой. И опять большой успех, аншлаги и благожелательные отзывы критики.

Оркестром на первом спектакле сезона дирижировал выдающийся дирижер Туллио Серафин. В 1963 году он вспоминал, что Мата Хари была «восхитительным созданием. Очень культурная, с природными задатками к искусству. Производила впечатление просто природной аристократки. Но, кроме того, она была серьезной актрисой и личностью». Миланские газеты были потрясены ее выступлением. «Коррьере делла Сера» посчитала ее танцы несколько медленными, но похвалила ее «выразительные движения» и назвала Мата Хари «мастером танцевального искусства, с изобретательным даром мимики, творческой фантазией и необычайной силой выразительности».

Мата Хари писала Астрюку: «Все газеты единодушно сообщают, что я идеальная Венера… Я танцевала Венеру со своими собственными волосами, то есть темными. Они сначала были удивлены, но я научила их, что Венера – это абстрактная фигура, то есть воплощение красоты. Таким образом, у нее могут быть и коричневые, и рыжие, и светлые волосы. Они согласились».

Еще до поездки в Италию начались переговоры о поступлении Маты Хари в труппу Русского балета Сергея Дягилева. Параллельно Астрюк вел переговоры и о возможных выступлениях в Берлине. Но здесь Мата Хари была настроена скептически и писала импресарио: «Что касается Берлина, то я полностью готова исполнять там один из моих классических танцев. Но я не думаю, что смогу получить там сценическое оформление с роскошными цветами и лунным светом, без которых мой танец невозможен».

Танцовщице были очень нужны деньги. 8 февраля 1912 года она в очередной раз писала Астрюку, и ее письмо было настоящим криком души: «Может быть, вы знаете кого-то, кто заинтересован в протекции людям искусства? Я имею в виду капиталиста, который мог бы сделать такую инвестицию. Мое положение сейчас достаточно тяжелое. Мне срочно нужны тридцать тысяч франков, чтобы выпутаться из этой ситуации и вернуть душевное спокойствие, которое так нужно для моего искусства. Было бы очень жаль, если бы мне пришлось закончить свое будущее раньше срока. Как гарантию для займа я предлагаю все, что есть в моем доме, включая лошадей и карету».

Она обещала вернуть кредит за два-три года за счет гонораров за выступления. Возможный контракт предусматривал бы предварительное удержание комиссионных посредника от всех возмещаемых сумм кредита. До сих пор не известно, нашел ли Астрюк мецената для Маты Хари. Тем не менее в ее конюшне на вилле в Нейи-сюр-Сен содержались чистокровные жеребцы, стоившие немалых денег.

Переговоры с Дягилевым дошли до такой стадии, что Мате Хари надо было ехать в Монте-Карло. В марте 1912 года она встретилась там с Дягилевым, Фокиным и Нижинским. Но дело обернулось не так, как она предполагала. Мата Хари думала, что Дягилев сразу подпишет с ней контракт. Ее танец и ее манера исполнения могли быть очень привлекательны в рамках определенных опер и балетов, которые предоставляли подходящий фон ее очень специфическому танцу. Но у Русского балета для нее подходили лишь «Шахерезада» и «Клеопатра». Дягилев захотел сначала посмотреть ее танец, а затем его оценить. Но с таким требованием к Мате Хари никогда прежде не обращались. Она ведь была признанной актрисой. Кому пришло в голову ставить под сомнение ее способности? В письме Габриэлю Астрюку она сообщила, что Дягилев потребовал от нее сначала работать, а лишь потом, возможно, подпишет с ней контракт. Для нее это было равносильно тому, как если бы Дягилев захотел от нее, чтобы она «просто ни с того ни с сего приехала в Монте-Карло».

Это письмо Мата Хари писала после того, как русский продюсер не пришел на встречу с ней, прислав в отель записку, что он очень поздно пришел с проб и, «к сожалению, не в состоянии работать над танцем богини». Тут она снова вспомнила о Баксте, и по довольно странному поводу. Роль богини, вероятно, требовала, чтобы Мата Хари танцевала голой или, по меньшей мере, полуголой. Бакст, очевидно, захотел увидеть, как выглядит ее тело, которое ему пришлось бы одевать – или раздевать. Мата Хари 2 апреля писала Астрюку: «Бакст полностью раздел меня в моей комнате. Этого достаточно. Я не вижу совершенно никакой необходимости повторять это все еще раз на сцене в Босолей, где свободно ходят и все могут видеть все рабочие сцены».

А 30 апреля она информировала импресарио: «Я должна вам сознаться, что история с Русским балетом поставила меня в очень неудобное положение. Я просто слишком много об этом рассказывала».

Она потребовала от Астрюка найти ей работу после провала переговоров с Русским балетом. Ее возбуждала Вена. Но если не получится с Веной, она готова была ехать куда угодно. 16 мая она писала импресарио: «Пожалуйста, попробуйте с Лондоном или с США, если ничего не выйдет с Веной. Но Вена привлекает меня больше всего, потому что там у меня самое большое признание».

14 декабря 1912 года парижское научное общество «Университет летописей» попросило Поля Оливье, музыкального критика газеты «Ле Матен», прочитать лекцию для своих членов о японских, индийских и яванских храмовых праздниках. Мата Хари казалась самой подходящей фигурой для иллюстрации доклада соответствующими танцами. Она участвовала в мероприятии совместно со своим оркестром под руководством Инайята Хана, называвшего себя учителем музыки махараджи Хайдарабада. Мата Хари исполнила свой знаменитый танец «Принцесса и волшебный цветок» и новый танец «Чундра». Его следовало танцевать только при свете луны.

Оливье назвал историю о волшебном цветке самой знаменитой и поэтичной легендой Индии: «Молодая жрица гуляет в своем саду, среди множества цветов. „Я гуляю в саду жизни“, – поет она. Внезапно она замечает прекрасный цветок. Он олицетворяет любовь. Должна ли она сорвать его? Движения покрывала в ее руке выражают чувства, которые нахлынули на нее. Наконец она преодолевает свое замешательство. Принцесса срывает цветок – и с нее спадают все покрывала».

Поль Оливье, которому после лекции срочно нужно было уехать, послал на следующий день Мате Хари восторженное письмо: «Вы были незабываемым, блистательным центральным пунктом этого слишком короткого праздника, праздника исключительного, неповторимого рода, который останется у нас всех в памяти, особенно у докладчика… Я кладу к вашим ногам, глубокоуважаемая мадам, знаки моего самого горячего и искреннего почитания. Не откажите мне в этой чести и примите заверения в моей полной и безграничной преданности».

20 февраля 1913 года она снова написала своему импресарио письмо, где выражала надежду как можно больше выступать в ближайшем будущем на частных мероприятиях. Возможно, Астрюк сообщил, что теперь не может запрашивать такие большие гонорары, к которым она привыкла. Она упоминает в своем письме, что полностью полагается на Астрюка во всех денежных вопросах: «Если вы думаете, что тысяча франков – слишком много, то соглашайтесь на шестьсот».

Неожиданно импресарио нашел для нее работу, которой она никогда прежде не занималась, – музыкальную комедию. «Театр де ля Ренессанс» поставил оперетту «Минарет», очень удачную пьесу Жака Ришпена. В ней роль Мустафы играл ставший впоследствии знаменитым киноактером француз Гарри Бор. На пятидесятом представлении продюсер спектакля мадам Кора Лапарсери решила обновить спектакль. Благодаря Астрюку она наняла для спектакля Мату Хари, чтобы та в третьем акте еще блистательнее представила сцену свадьбы. Из-за ее «бесспорной грации, красоты и гармонии движений» у Маты Хари был очень большой успех.

Лапарсери решила занять Мату Хари в программе на целый месяц, с 18 апреля по 18 мая 1913 года. В июне этого же года Мата Хари заявила, что ей наскучило выступать на публике. В разговоре с Южен д’Обиньи из «Монитер Театрикаль» в гардеробе «Театра комедии» на Елисейских Полях она сказала, что выступила на докладе Юго Леру, чтобы не разочаровывать докладчика: «Люди здесь просто многого не понимают. Публика видит только танец. Но не понимает его значения. Чтобы исполнять наши танцы, нужно обладать нашим воспитанием, которое сформировалось за три тысячелетия. Наши танцы требуют лунного света и пальм. На сцене они не оказывают правильного воздействия».

Но, несмотря на триумф на лучших сценах мира, танцовщица стала ощущать нехватку денежных средств. Пришлось опять вернуться на сцену. В летний сезон 1913 года Мата Хари выступала в Париже, в новом спектакле, поставленном на подмостках «Фоли бержер». На этот раз она танцевала хабанеру и опять собрала аншлаги.

Премьера состоялась 28 июня. Шоу называлось «Ревю в рубашке». На премьере присутствовали аристократы во главе с послом Испании. Фоном служила увеличенная копия картины Гойи. Ее движения были медленны, напоминая восточные танцы. Ее тело было затянуто в узкий корсет. Широкая испанская юбка скрывала ноги. Зато были открыты руки, гибкие, как лианы. Снова аншлаг, и снова публика в восхищении. Мате Хари пришлось дать дополнительное выступление.

«Это настоящее искусство, – писал один из рецензентов. – Красивое чистое искусство – с большой буквы. Уже сама это сцена, эта восхитительная живая картина Гойи достойна того, чтобы посетить „Фоли Бержер“».

До 15 сентября 1913 года, две недели подряд, Мата Хари выступала во «Дворце Трианон» в Палермо (Сицилия). «Трианон» был «кафешантан-синема», очень популярный жанр в те годы. Мата Хари выступала дважды в день. Она была звездой программы, включавшей десять номеров. После кинематографических сеансов следовала сцена с дрессированными собаками.

В конце февраля 1914 года Мата Хари вновь посетила Берлин, где возобновился ее роман с Кипертом. Она собиралась поставить египетский балет, в связи с чем написала Гиме в Париж. Семидесятичетырехлетний меценат ответил 9 марта: «Дорогая мадам! Идея поставить на сцене египетский балет представляется мне великолепной – но только в том случае, если он будет на самом деле египетским. Если бы вы были в Париже, вы получили бы в моем музее все нужные вам сведения. Но вы в Берлине. Пожалуйста, отыщите там профессора Эрмана из Музея египтологии».

Она тут же узнала адрес профессора и записала его карандашом прямо на письме Эмиля Гиме: «Тайный правительственный советник, профессор Эрман, Петер-Ленне-Штрассе 72, Далем».

Неизвестно, встречалась ли Мата Хари с директором берлинского музея, но египетский балет она так и не поставила. И другой балет, для которого она сама написала либретто, озаглавив его «Химера светского видения», так и не увидел сцены. Это была история о беспокойстве юного священника, которого преследует видение женщины.

23 марта мая она заключила контракт с берлинским театром «Метрополь» на участие в балете «Похититель миллионов», премьера которого была намечена на 1 сентября. Но премьере помешало начало Первой мировой войны, которая практически поставила крест на артистической карьере Маты Хари и вынудила ее попытаться зарабатывать деньги иным образом.

Война

Мата Хари вспоминала, как она встретила известие о начале Первой мировой войны: «Однажды вечером, в конце июля 1914 года, я ужинала в кабинете ресторана с одним из моих поклонников, одним из руководителей полиции фон Грибалем (он руководил зарубежным отделом). Внезапно до нас донесся шум какой-то манифестации. Грибаль, который ничего о ней не знал, вышел со мной на площадь. Перед императорским дворцом собралась огромная толпа. Все выкрикивали: „Германия превыше всего!“».

На суде она так объяснила это знакомство: «В Германии, – показывала она на суде, – полиция имеет право цензуры над театральными костюмами. Меня находили слишком обнаженной. Префект зашел осмотреть меня. Так мы и познакомились».

Платили ей по тем временам весьма неплохо, по крайней мере до начала войны. Мата Хари получала за выход в среднем около двухсот золотых франков. Но, несмотря на дорогие подарки и немалые финансовые средства, которые она получала от любовников, Мата Хари постоянно нуждалась в деньгах, которые у нее не задерживались, и часто брала в долг. Говорят, она все проигрывала в карты.

23 мая 1914 года Мата Хари подписала контракт с директором Шульцем, гарантировавшим ей ангажемент в театре «Метрополь» на улице Беренштрассе с 1 сентября. В альбом она записала: «Театр „Метрополь“, Берлин, Германия, директор Шульц». Спектакль, где она должна была выступать, назывался «Похититель миллионов».

Мата Хари поселилась в отеле «Камберленд». Уже началась кампания по рекламе ее выступлений.

Как отмечает германский историк Герхард Хиршфельд, «для космополитки Маты Хари начало войны стало катастрофой во всех отношениях. Конец „прекрасной эпохи“ и вспыхнувший национализм имели печальные последствия для ее экстравагантного стиля жизни. Внезапно отошло в прошлое все, к чему она привыкла, – легкие и неконтролируемые путешествия, частые переезды и пребывания в дорогих отелях, а также то, что полиция раньше очень редко интересовалась личностью ее часто менявшихся сексуальных партнеров. Воюющие (а порой и нейтральные) страны запретили почти все путешествия, ввели ограничения почти во всех общественных и личных сферах жизни и требовали от своих подданных безусловной лояльности».

После начала войны Мата Хари решила вернуться в Париж через нейтральную Швейцарию. Но это оказалось совсем не просто сделать. 6 августа 1914 года она выехала в Базель. Мата Хари не знала, что с началом войны Швейцария значительно ужесточила правила пограничного контроля. На швейцарской границе актрисе разрешили переправить только ее багаж, а самой въезд в Швейцарию не разрешили, так как у актрисы не было необходимых документов. 6 августа она со всем своим багажом выехала из Берлина, направляясь в Швейцарию. Она не знала, что Швейцария с началом войны ужесточила правила пересечения своих границ. Позже, в ходе предварительного следствия в Париже, она рассказывала, что ее багаж благополучно переехал в Швейцарию в грузовом вагоне. А ей самой было отказано во въезде, потому что у нее не было полагающихся документов.

На самом деле закон об ужесточении пограничного контроля, предусматривавший специальные печати в документах иностранцев, въезжающих в Швейцарию, формально был принят лишь 22 ноября 1917 года. Но с началом войны для въезда в страну уже нужно было предъявлять действующий заграничный паспорт. Вечером 7 августа Мата Хари снова была в Берлине – но без багажа. 14 августа она отбыла из Берлина во Франкфурт-на-Майне, чтобы в голландском консульстве получить документ на право выезда в Нидерланды. Мате Хари нужно было лишь официальное удостоверение личности, позволявшее ей пересечь границу. Документ, выданный 15августа 1914 года, был всего на одном листке. Он считался удостоверением личности, но фотографии на нем не было. Требование помещать фотографию появилось позже. На формуляре, где были заполнены лишь графы с именем и другими данными, было написано:

«Генеральный консул Нидерландов во Франкфурте-на-Майне просит именем Ее Величества Королевы Нидерландов все гражданские и военные власти князей и государств, друзей и союзников Ее Величества не только разрешить пересечение границы госпоже Маргарете Гертруде Зелле, разведенной, фамилии по мужу Маклеод, родившейся в Леувардене, проживающей в Берлине, подданной Нидерландов, вместе с ее багажом, но и, в случае необходимости, оказывать ей помощь и поддержку. Выдано во Франкфурте-на-Майне, 15 августа 1914 года.

Генеральный консул Нидерландов

Х. Х. Ф. ван Панхейс».

В документе указывалось, что ее рост 1 м 70 см и что у нее большой нос и карие глаза. Первоначально ее возраст был указан правильно – 38 лет, но затем был исправлен на 30 лет. Очевидно, она хотела, чтобы ее считали моложе своих лет. Ее волосы были очень черные, но в них уже пробивались седые пряди. Тем не менее в Париже в 1916 году она преобразилась в блондинку.

Ее отец Адам Зелле умер еще в 1910 году. В Амстердаме Мата Хари навестила господина и госпожу К. У госпожи К. сложилось впечатление, что Мата Хари была глубоко несчастна и чувствовала себя очень одинокой. Она понимала, что до Парижа сейчас не добраться. Ее богатых любовников в тот момент в Амстердаме не было.

Но в Амстердаме она попала в довольно затруднительное положение, поскольку ее гардероб был либо еще в Швейцарии, либо довольно медленно путешествовал в Париж. Все ее состоятельные друзья и покровители в Голландии были призваны в армию (в связи с началом Первой мировой войны в Нидерландах тоже была объявлена мобилизация), и о получении театрального ангажемента не приходилось даже мечтать. Несмотря на это, Мата Хари выбрала дорогой отель «Виктория», ибо привыкла ни в чем себе не отказывать.

Она вспоминала: «Снова оказавшись на родине, я почувствовала себя просто ужасно. У меня совершенно не было денег. Правда, в Гааге жил один мой очень богатый поклонник, его фамилия ван дер Капеллен. Но я хорошо знала, какое значение для него играет то, во что женщина одета. Поэтому я не стала его разыскивать, пока не обновила гардероб. Мое положение было сложным, пока однажды, выходя из церкви в Амстердаме, я не позволила некоему незнакомцу заговорить со мной. Он оказался банкиром по имени Генрих ван дер Шельк и стал моим любовником. Он был добрым и чрезвычайно щедрым. Я выдавала себя за русскую, поэтому он счел своим долгом знакомить меня с достопримечательностями страны, которую я знала лучше него».

Нон, которой уже исполнилось шестнадцать, слышала о своей матери очень мало. Окончив педагогическое училище в Гааге, она первый год проработала учительницей в Фельпе. В это время она жила с отцом в расположенном поблизости от Амстердама Де Стееге. Мата Хари решила написать ей письмо, где предположила, что раз дочь уже наверняка слышала всевозможные сплетни о ней, то теперь она уже достаточно взрослая, чтобы услышать историю жизни непосредственно от своей матери.

Нон показала письмо отцу. Тот тут же отослал его своему адвокату Хеймансу, сопроводив письмо нелестным замечанием в адрес бывшей жены. По совету Хейманса Джон Маклеод ответил на письмо бывшей жены вместо дочери. Он написал, что если Грит хочет увидеть дочку, то пусть потрудится написать письмо непосредственно ему, отцу. Она так и сделала – по-французски. Письмо было написано 18 сентября 1914 года в отеле «Виктория»:

«Мой дорогой друг. Если ты так хочешь, я попрошу тебя лично. Будь добр и дай мне увидеть мою дочь. Я уже настолько стала парижанкой, чтобы забыть о необходимом такте – все равно, в какой ситуации. Пожалуйста, сообщи мне, что нужно сделать. Я уже заранее благодарю тебя за то, что ты позволишь мне то, чего я так страстно желаю.

С глубоким уважением, Маргарета».

В постскриптуме она добавила: «Пожалуйста, в ответе используй имя Мата Хари».

Отвечая ей письмом, бывший муж удивился, что она так быстро забыла голландский, хотя письмо Нон написала как раз на голландском. Он согласился на встречу дочери с матерью, но только если она не будет настраивать дочь против отца. Маклеод надеялся, что старая обида за это время уже исчезла. Но он не хотел, чтобы встреча Маты Хари и Нон состоялась в Гааге или Амстердаме. В качестве места встречи он предложил Роттердам. Мачеха Нон Гритье Маклеод рассказывала Ваагенаару, что Джон думал, что бывшая жена хочет увидеть свою дочь лишь потому, что до нее дошли слухи, что Нон очень красива. Предположение более чем странное. Ведь скромная выпускница педагогического училища ни в коем случае не была какой-нибудь «звездой», о которой говорила вся Голландия.

Длинноногая, со смуглой кожей и черными волосами матери, Нон на самом деле выглядела весьма привлекательно. Маклеод подозревал, что Мата Хари захочет показаться с Нон на публике в Амстердаме или Гааге, где ее хорошо знали, и поэтому выбрал Роттердам, где ее никто не знал.

В следующем письме Мата Хари сообщала бывшему супругу, что в будущем хотела бы позаботиться о воспитании Нон, и допускала, что, возможно, ей удастся на какое-то время взять девочку с собой в Швейцарию. Такая перспектива явно не вызвала у него восторга, и он предложение отклонил. Маклеод написал, что будет гораздо лучше, если Мата Хари поможет Нон деньгами. Можно, например, поместить на счет в банке пять тысяч гульденов, чтобы Нон могла брать уроки вокала и игры на пианино. Однако некоторое время спустя Джон, убедившись, что денег от Маты Хари не получить, сообщил бывшей жене, что не может поехать в Роттердам, потому что еще не получил от правительства свою месячную пенсию. Мата Хари наконец поняла, что он не собирается устраивать ей встречу с Нон. Она никогда больше не увидела свою дочь.

Во время Первой мировой войны Нон посещала педагогическое училище в Гааге. Однажды ее соученица спросила, что она думает о своей матери. «Я не могу говорить о матери так, как мне хотелось бы, – ответила Нон. – Я так много слышала об ее жизни в Париже, но всякий раз, когда я заговаривала с отцом, желая узнать, что было на самом деле, он уходил от ответа».

Однако то, что ее мать находится в Гааге, куда Мата Хари переселилась в 1915 году, возбуждало любопытство девочки. По воспоминаниям Гритье Маклеод-Мейер, Нон писала домой письма с пометками вроде «Я вчера проходила мимо ее дома. Мужчин поблизости не было, но на окнах очень красивые занавески». Но она, как кажется, со своей стороны не предприняла никаких шагов, чтобы встретиться с матерью. Да и со стороны Маты Хари не было подобных попыток, хотя она наверняка знала, что ее дочь учится в Гааге. А сама она еще в сентябре 1914 года решила переехать в Гаагу. Там на берегу спокойного канала она сняла маленький дом по адресу Ниуве Ойтлег, 16. Пока там шел ремонт, Мата Хари в начале 1915 года уехала из Амстердама и жила в Гааге в отеле «Паулес».

Тогда, осенью 1914 года, родная Голландия казалась Мате Хари чужой и не слишком гостеприимной страной. Теперь ей представлялось, что прежней Голландии, которую она покинула десять лет назад, уже нет. В стране царила атмосфера военной тревоги, так как голландцы опасались германского вторжения. Которого, к счастью, не последовало. Но в стране был введен режим строгой экономии. Опасаясь войны, голландцы сметали с полок магазинов про запас буквально все. К тому же Голландию наводнили десятки тысяч беженцев из Бельгии. А в условиях дефицита Мата Хари жить не привыкла. К тому же в то время французский она знала уже лучше, чем родной голландский, и большинство своих писем предпочитала писать по-французски. Благо среди ее корреспондентов преобладали те, кто хорошо владел именно французским. Да и французская салонная культура, наверное, была для Маты Хари ближе всего, хотя зарабатывала она на другой, восточной культуре. Однако француженкой и французской патриоткой она так и не стала. А тот факт, что во Франции она оставалась иностранкой, самым негативным образом повлиял на ход следствия и суда над ней в 1917 году.

В Голландии Мата Хари продолжала искать театральных продюсеров. Наконец ей удалось подписать контракт с Роозеном, голландским директором Французской оперы. Эта компания представляла собой смешанный ансамбль из голландских и французских певцов и пользовалась успехом в Голландии. Роозен устроил для Маты Хари балет в Королевском театре в Гааге. Выступление состоялось в понедельник 14 декабря 1914 года.

Газеты сообщали о «самом большом аншлаге в этом сезоне». Мата Хари танцевала в балете, который был «живой картиной», основанной на картине французского художника первой половины XVIII века Никола Ланкре «Ла Камарго». Музыку написал тоже француз и современник Ланкре Франсуа Куперен.

Мата Хари танцевала мимическую серию из восьми «настроений», включая ее любимые «Невинность», «Страсть», «Целомудрие» и «Верность». Все это не сильно отличалась от «Танца семи покрывал», который и сделал ее известной. Но в этот раз все было вполне целомудренно, и покровы с танцовщицы не падали. В Гааге Мата Хари надела для выступления желтый стильный костюм, украшенный белой и темно-красной шалями, которые, как писали газеты, «прозрачно развевались вокруг нее».

Пресса также отмечала, что ее танец похож на «идиллический пасторальный флирт». 18 декабря балет был повторен в городском театре Арнема. Джон Маклеод, проживавший в арнемском пригороде, на представление не пошел, так как, по его словам, знал свою бывшую жену «во всех только возможных позах».

Мата Хари вклеила в альбом репродукцию картины Ланкре, которая использовалась в качестве фона для ее выступления на сцене, и подписала: «Балет безумных французов, в исполнении Маты Хари, Королевский Французский театр». Эта запись в ее альбоме оказалась предпоследней. Последней же стала титульная страница голландской газеты с большой фотографией танцовщицы. Здесь Мата Хари выглядит красивой дамой в самом расцвете сил. На ней длинные сережки и жемчужное ожерелье, а также элегантная шляпа с широкими полями и белое платье с глубоким декольте. Подпись под фотографией гласила: «13 марта 1905 – 13 марта 1915». Это был десятилетний юбилей ее сценического дебюта в парижском Музее Гиме.

16 декабря 1914 года Мата Хари писала своему близкому другу художнику Питу ван дер Хему, как и она, уроженцу Леувардена: «Дорогой Пит, мне очень жаль, что тебя не было на спектакле. У меня был большой успех, и мне подарили множество цветов. Люди начали понимать, что это куда изысканней, чем смотреть на Макса Линдера в кино. Все билеты были проданы. Роозен был счастлив, кассир тоже. Я не могла бы выступить лучше».

В Голландии, как хорошо понимала Мата Хари, для танцовщицы не было будущего. Ведь «Французская опера» ежедневно меняла программу, и балет Маты Хари мог пройти лишь несколько раз в год. На такие деньги невозможно было жить.

Новый поклонник-банкир оплачивал гостиницу и счета. Так пролетело несколько безоблачных недель. Теперь можно было возобновить связь с давним поклонником Маты Хари бароном ван дер Капелленом. Но прежде банкир ван дер Шельк познакомил ее с бизнесменом Верфляйном из Брюсселя, который имел обширные деловые связи с германскими оккупационными властями и был близким другом нового германского генерал-губернатора Бельгии барона фон Биссинга. Через Верфляйна Мата Хари в начале 1915 года познакомилась с консулом Карлом Г. Крамером, который руководил официальной германской информационной службой в Амстердаме, то есть занимался внешнеполитической пропагандой, без особого, впрочем, успеха. Считается, что он также возглавлял отдел германской разведки III-b. Барон ван дер Капеллен помог танцовщице решить ее финансовые проблемы. В конце сентября 1914 года она сняла в Гааге небольшой дом, а еще через несколько недель Мата Хари получила ангажемент гаагского королевского театра. Но привычка жить на широкую ногу привела к тому, что ей постоянно не хватало денег. В конце осени 1915 года, по версии французской контрразведки, германская разведка будто бы завербовала Мату Хари.

В декабре 1915 года Мата Хари совершила первую после начала войны поездку в Париж. Когда ее после ареста допрашивала французская контрразведка, танцовщица первоначально утверждала, что вернулась во Францию в мае 1915 года и провела там три месяца. Ее путь лежал через Англию, а оттуда в Дьепп через Ла-Манш. Но на этот раз память подвела нашу героиню. Лишь на одном из позднейших допросов она вспомнила, что поездка во Францию состоялась только в декабре 1915 года, что вполне соответствовало визовым отметкам в ее паспорте. Но это была короткая поездка, поскольку уже в начале следующего года Мата Хари вернулась в Голландию. Во время следствия она объясняла: «Я вернулась в Париж, чтобы забрать личные вещи и предметы домашнего хозяйства, которые хранились на складе фирмы „Мапль“ на Рю де ла Жонкьер, 29. Я вернулась в Голландию через Испанию с десятью ящиками с вещами, потому что британская граница в то время была закрыта из-за крупных перевозок войск». Она также отметила, что большую часть ее вещей, которые хранились в Париже после того, как она оставила свой дом в Нейи-сюр-Сен, составляли столовое серебро и постельное белье. Эти вещи были необходимы для нового дома в Гааге.

Мата Хари беззаботно путешествовала по разделенной фронтами Европе так, как будто никаких фронтов и не было. Когда появился шанс выступить на парижской сцене, она сразу за него ухватилась – а вдруг повезет? Танцовщица услышала, что Сергей Дягилев все еще во Франции. Мата Хари жила в «Гранд-Отеле» и оттуда 24 декабря 1915 года написала письмо своему старому другу, ментору и импресарио Габриэлю Астрюку. Она надеялась, что он сможет предложить ей что-то новое и, в частности, соблазнится «живыми картинами», которые она исполняла в Голландии. Также Мата Хари осторожно упомянула, что думает о своем возвращении на сцену не ради денег. Она давала понять, что живет в Голландии достаточно обеспеченно. И просила Астрюка сообщить Дягилеву, что тот может воспользоваться ее услугами. Она писала: «Я только на короткое время приехала в Париж. Через несколько дней я вернусь в Голландию. Как я вижу, Дягилев все еще тут. Так как у меня теперь есть некоторые новые и достаточно оригинальные танцы, то могли бы вы оказать мне услугу по заключению контракта с ним? Как вы знаете, я сама создаю все свои танцы. И я хочу этого не ради денег, потому что живу в Голландии в хороших условиях содержания, а именно обеспечивает меня адъютант королевы. Гораздо в большей степени я сделала бы это из интереса и, конечно, ради славы. Он (Дягилев. – Б. С.) не пожалеет, потому что я смогу привнести нечто новое». Она также просила Астрюка использовать в письмах к ней имя «Маклеод-Зелле», как написано в ее официальном паспорте, ибо она приехала инкогнито. Но из плана с Дягилевым ничего не вышло, Мата Хари через Испанию и Португалию вернулась к своему любовнику в Гаагу. На допросах в Париже она назвала его имя: барон Эдуард Виллем ван дер Капеллен. Он родился в 1863 году. Когда он во второй раз встретился с Матой Хари, ему уже было пятьдесят два года.

Тем временем во Франции нарастала шпиономания. По всему Парижу в витринах магазинов, на трамваях и в метро были плакаты, призывавшие к бдительности: «Храни молчание, помни, что вражеские уши слушают тебя».

Она скучала по Парижу и по маркизу де Бофору, с которым познакомилась в декабре 1915 года в «Гранд-Отеле». 15 мая 1916 года Мата Хари получила новый голландский паспорт. В нем была та же фотография, что и в голландской газете от 15 марта 1915 года.

Майор в отставке фон Репель, который в первую мировую войну руководил центром военной разведки «Запад», 24 ноября 1941 года писал бывшему начальнику контрразведки рейхсвера, генерал-майору в отставке Гемпу: «Выйти на Мату Хари удалось через барона фон Мирбаха, который, будучи рыцарем ордена иоаннитов, был придан офицеру-разведчику. Последний как раз порекомендовал Х-21 (кодовый номер Маты Хари) шефу службы III-b. Тогда я еще работал в центре военной разведки „Запад“ в Дюссельдорфе и был вызван по телефону к полковнику Николаи в Кельн, где состоялась первая беседа между Х-21 и полковником Николаи, Как Мирбах, так и я советовали не пускать в Германию Х-21, которая тогда жила в Гааге. Но шеф III-b настоял на своем…

В дальнейшем Мата Хари часто рассказывала мне, что ее заметили уже при переходе границы в Зевенааре. Среди сопровождавших ее людей была горничная-мулатка из Индии, которая, быть может, тоже играла двойную роль. Шеф III-b откомандировал Х-21 из Кельна во Франкфурт-на-Майне, где ее устроили в гостинице „Франкфуртер-гоф“. А я с доктором Шрагмюллер (знаменитая германская шпионка „фрейлейн доктор“, о которой пойдет речь ниже. – Б. С.) остановились в отеле „Карлтон“. Я должен был за несколько дней проинструктировать Х-21 по политическим и военным вопросам. Фрейлейн доктор должна была определить время поездки Х-21, а также проинструктировать ее относительно ведения наблюдений и способов передачи информации. Когда мы начали инструктаж по применению особых химических чернил, в помощь мне был прислан г-н Хаберзак из разведцентра в Антверпене. В дальнейшем мы вдвоем стали обучать ее химической переписке текстов и таблиц. Тогда же состоялся разговор с руководителем III-b. Он состоялся в гостинице „Домхотель“, недалеко от Кельнского собора. При разговоре присутствовали только фрейлейн доктор и я. Получив новые задания, мы вернулись во Франкфурт-на-Майне. Старший официант отеля „Франкфуртер-гоф“ раньше работал старшим официантом в парижском отеле „Ритц“. Он сразу узнал Мату Хари и, как мы узнали на следующий день, вечером пригласил ее в гости к себе домой. По возможности я должен был проводить инструктаж Маты Хари за городом, под видом прогулок, когда за нами никто не наблюдал. Во время одной из таких прогулок она сказала, что, наверное, ей не стоило ходить в гости к обер-кельнеру и что интерес к ней этого человека вообще внушает ей сильные опасения. Похоже, что она еще с парижских времен задолжала ему какие-то деньги: я своими глазами видел, как она передавала ему чек».

Тут стоит отметить, что на следствии Мата Хари, признавая факт своих контактов с германской разведкой, категорически отрицала, что встречалась с «фрейлейн доктор». И в качестве своего контакта указала только консула Крамера, о котором речь пойдет ниже. Также нет никаких доказательств, что она в период Первой мировой войны хоть однажды посетила Германию, при том что контроль на голландско-германской границе был весьма тщательным. Предположить же, что Мата Хари не имела никакого опыта в таких делах, весьма трудно. Да и зачем германской разведке было тащить нового агента в Германию, рискуя раскрыть его? Не проще ли было проинструктировать его на месте? Отметим также, что ни на следствии, ни на суде в 1917 году не упоминался ни один факт посещения Матой Хари Германии после отъезда оттуда в начале Первой мировой войны. Рассказ майора Репеля слишком уж напоминает жанр «охотничьих рассказов», до которых так падки отставные разведчики. Благо «фрейлейн доктор» к тому времени уже умерла и опровергнуть своего словоохотливого коллегу не имела никакой возможности.

Согласно версии французской контрразведки, Вернер фон Мирбах, давний поклонник танцовщицы, служил в штабе 3-й армии. Ему стало известно о бедственном положении Маты Хари, и он решил завербовать ее, поскольку она вращалась в высших кругах Парижа. Его подчиненный, капитан Гоффман, немедленно доложил об этом руководителю службы разведки майору Николаи. В дело включается консул Крамер, уже знакомый с Матой Хари. Николаи дал указание вызвать танцовщицу в Кельн. Она ему понравилась, и Николаи приказал немедленно приступить к ее обучению по ускоренной программе.

По окончании инструктажа Мата Хари уехала обратно в Гаагу. В Париже она должна была выяснить планы наступления союзников. Во время поездки и пребывания в районах, представляющих интерес в военном отношении, она должна была фиксировать, где происходят передвижения войск. Мата Хари будто бы поддерживала связь с двумя центрами германской разведки – с центром «Запад» в Дюссельдорфе во главе с майором фон Репелем и с агентурным центром германского посольства в Мадриде, возглавляемым майором Арнольдом Капле.

Однако Николаи в своих мемуарах ничего подобного не писал и вообще не упоминал Мату Хари среди германских агентов.

На допросе Мата Хари рассказала о встрече с консулом Крамером так, словно она произошла в мае 1916 года, еще до ее второй поездки во Францию: «Консулу стало известно, что я запросила въездную визу во Францию. Он начал разговор так: „Я знаю, что вы собираетесь поехать во Францию. Не согласились бы вы оказать нам определенные услуги? Нам бы хотелось, чтобы вы собрали там для нас информацию, которая, на наш взгляд, могла бы нас заинтересовать. В случае вашего согласия я уполномочен уплатить вам 20 000 франков“. Я сказала ему, что сумма довольно скромная. Он согласился и добавил следующее: „Чтобы получить больше, вы должны сначала доказать, на что вы способны“. Я попросила немного времени на раздумье. Когда он ушел, я подумала о своих дорогих шубах, задержанных немцами в Берлине, и решила, что будет справедливо, если я вытяну из них максимум того, что смогу. Поэтому я написала Кремеру (в показаниях Маты Хари и в материалах следствия и суда фамилия консула писалась как Кремер. – Б. С.): „Я все обдумала. Можете принести деньги“. Консул пришел и немедленно выплатил обещанную сумму во французской валюте. Он сказал, чтобы я писала ему чернилами для тайнописи. Я возразила, что это будет для меня неудобно, поскольку теперь мне придется подписываться своим настоящим именем. Он ответил, что есть такие чернила, которые никто прочесть не сможет, и добавил, чтобы я подписывала свои письма Х-21. Затем он передал мне три небольших флакона, помеченных цифрами 1, 2, 3. Получив от Кремера 20 000 франков, я вежливо выпроводила его. Уверяю вас, что из Парижа я никогда не написала им и полуслова. Кстати говоря, эти три флакона, вылив их содержимое, я бросила в воду, едва наш пароход подошел к каналу, идущему из Амстердама в Северное море».

Отметим также, что Анна Линтьенс, пожилая женщина, которая много лет служила Мате Хари, всю жизнь утверждала, что ее госпожа никогда не была шпионкой. Линтьенс познакомилась с Матой Хари в 1905 году. Служанка сохранила два альбома, куда ее хозяйка собирала все публикации о себе в прессе. Там же были и личные заметки Маты Хари, но систематического дневника она не вела. Этими материалами в дальнейшем воспользовался С. Ваагенаар.

Визу во Францию Мата Хари получила легко. А вот с англичанами возникли проблемы. Британский консул в Роттердаме ей в транзитной визе отказал, возможно, подозревая ее в шпионаже в пользу Германии. Она обратилась за поддержкой в МИД Голландии. 27 апреля 1916 года в посольство Нидерландов в Лондоне была отправлена телеграмма министра иностранных дел Джона Лаудона с просьбой о визе для Маргареты Гертруды Зелле. 4 мая последовал отказ, поскольку «у властей есть причины, по которым разрешение на въезд дамы, упомянутой в телеграмме за № 74, в Великобританию является нежелательным». Позднее капитан Жорж Ладу, руководитель французского Второго бюро (контрразведки) заявил, что его коллеги в Лондоне «раньше, чем за год» до ареста Маты Хари уже посылали ему донесения с подозрениями против нее. Однако ничего конкретного англичане по поводу Маты Хари не сообщили. И, как признал позднее сам Ладу, у него не было никаких компрометирующих Мату Хари конкретных сведений, а только неясные подозрения. Подозрение англичан основывалось на донесениях их агента в Голландии, который информировал о встрече Маты Хари в Гааге вскоре после возвращения из первой поездки во Францию с одним немцем. Как сообщила больше года спустя сама Мата Хари на допросах, ее посетил немецкий консул в Амстердаме. Содержание их беседы «Сикрет Интеллидженс Сервис» не было известно, но встреча с немецким консулом навлекла на Мату Хари подозрения. Хотя желание встретиться с известной танцовщицей, только что прибывшей из Франции, было для германского консула вполне естественным. Он наверняка хотел получить информацию об обстановке во Франции из первых рук. При этом никакие французские военные тайны она выдать Германии не смогла бы при всем желании, поскольку не знала их.

Тем не менее во Францию Мата Хари на этот раз все-таки попала. В разговоре с капитаном Ладу в августе 1916 года в Париже она заявила, что плыла на пароходе «Зеландия». Этот пароход отплыл из Голландии 24 мая 1916 года. А 12 июня 1916 года Мата Хари прибыла в Мадрид, откуда два дня спустя отбыла в Париж. 16 июня в пограничном городке Андай ее задержали французы. Французская контрразведка по «наводке» англичан попыталась установить наблюдение за Матой Хари. А затем неожиданно пришло распоряжение вообще не пускать ее во Францию. Артистка была возмущена. Французский чиновник на границе ответил, что и сам не знает причин запрета, и посоветовал ей попросить помощи у голландского консула в Сан-Себастьяне. Разозленная Мата Хари тотчас написала письмо своему старому близкому другу, Жюлю Камбону, бывшему генерал-губернатору Алжира, бывшему французскому послу в Вашингтоне, бывшему французскому послу в Мадриде (там они и познакомились), бывшему французскому послу в Берлине и действующему генеральному секретарю МИД Франции с 1915 года. Его брат Поль в 1898–1920 годах был французским послом в Лондоне. Мата Хари просила своего высокопоставленного друга, чтобы ее все-таки пустили во Францию. Если бы она действительно была шпионкой, сам факт запрета въезда в Англию и во Францию должен был бы заставить ее насторожиться и заподозрить, что контрразведка стран Антанты ее раскрыла. Но никакой тревоги в письмах Маты Хари нет, одно возмущение. Общение с немцами как до, так и во время войны никогда не казалось ей криминалом. Ведь она была подданной нейтральной Голландии и никаких обязательств в отношении Франции не имела. Ее капризное и непредсказуемое поведение делало ее плохим агентом в глазах руководителей любой разведки мира, и им вряд ли пришло бы в голову пытаться ее завербовать, хотя и во Франции, и в Германии у нее было много высокопоставленных знакомых. Кому нужен агент, чье поведение непредсказуемо и который в случае чего наверняка будет работать только на себя? Лео Фауст, который в годы Первой мировой войны был корреспондентом голландских газет в Париже и неоднократно встречался с Матой Хари, писал о ней в 1959 году Сэму Ваагенаару: «Все эти годы во мне росла убежденность, что никакой шпионкой она не была. Ей это просто не было нужно, потому что она могла получать достаточно денег совсем другим путем. Кроме того, она была слишком глупа, чтобы хоть кто-то нашел ее подходящей для шпионской работы. Напротив, такого человека следовало бы рассматривать как опасность для самого себя, если доверить ей какую-либо тайну».

Ситуация в Андае неожиданно разрешилась, так что Мате Хари не пришлось даже отправлять письмо Жюлю Камбону. Когда Мата Хари вернулась на пропускной пункт, ее пропустили беспрепятственно. Возможно, руководство контрразведки предпочло впустить ее во Францию, чтобы попытаться проследить ее связи. Вскоре Мата Хари была в Париже. Барон ван дер Капеллен со своего банковского счета в Гааге по-прежнему регулярно переводил ей деньги.

Ладу послал для слежки за Матой Хари двух агентов, которые наблюдали за ней несколько месяцев днем и ночью. Составленное на основе их донесений досье регистрирует почти всех ее посетителей с 18 июня 1916 года по 13 января 1917 года, ее телефонные звонки, всех, с кем она переписывалась, а также покупки и поездки.

Шпионка или не шпионка?

Во время Первой мировой войны голландская подданная Маргарета Зелле могла ездить из Франции на родину и обратно только через Испанию и Англию.

В декабре 1915 года Мата Хари наконец через Англию прибыла во Францию. Среди ее друзей были и бывший военный министр Адольф Мессими, и лейтенант Жан Аллор, который служил в военном министерстве, наконец, и Жюль Камбон, генеральный секретарь министерства иностранных дел. Ночью она тоже не теряла зря времени, встречаясь со многими французскими и британскими офицерами. Вскоре у нее сложилась довольно полная картина намерений союзников на германском фронте. В конце года она сообщила германскому агенту, что, по крайней мере в ближайшее время, французы не планируют наступательных операций.

Из Парижа Мата Хари направилась в Испанию. Во время поездки она будто бы наблюдала на железнодорожных узлах Центральной и Южной Франции за перемещением военных эшелонов и за скоплениями войск. 11 января 1916 года Мата Хари достигла франко-испанской пограничной станции Андай и через сутки прибыла в Мадрид. Там она остановилась в «Палас-отеле» и связалась с военным атташе германского посольства, майором Калле, чтобы передать информацию о том, что она видела и слышала во время путешествия. Эта информация, видимо, показалась майору настолько важной, что он распорядился немедленно передать ее консулу Крамеру в Амстердам. Радиограмма, как всегда, была зашифрована кодом министерства иностранных дел. Но этот код читали британские дешифровщики.

После Испании Мата Хари через Португалию вернулась в Гаагу, где встретилась с бароном ван дер Капелленом. 15 мая 1916 года она получила паспорт, а вскоре – и въездную визу во Францию. Но британское консульство отказало ей в визе для краткосрочного пребывания в Англии. На запрос нидерландского МИД из Лондона по телеграфу ответили, что у «Форин офис» есть свои причины, по которым пребывание Маргареты Зелле в Англии нежелательно. Тогда Мата Хари решает ехать во Францию, но не через Англию, а через Испанию. 24 мая 1916 года она села в Гааге на пароход «Зеландия» до испанского порта Виго. 16 июня через пограничную станцию Андай она попыталась въехать во Францию. Но французские пограничники, несмотря на ее энергичный протест, отказались пропустить ее. Тогда Мата Хари написала письмо своему старому другу Жюлю Камбону, генеральному секретарю французского МИД. Но уже на следующий день, еще до отправки письма, она узнала, что может беспрепятственно въехать во Францию.

В Париже Мата Хари вновь сошлась со своим давним любовником Жаном Аллором. Он был лейтенантом кавалерии. После тяжелого ранения он стал служащим в военном министерстве.

В 1916 году у французской контрразведки появились первые подозрения на ее причастность к работе на Германию. Узнав об этом, Мата Хари сама явилась во французские спецслужбы и предложила свои услуги французам, случайно назвав, между прочим, имя одного из своих любовников, хорошо известного ее собеседникам в качестве немецкого агента-вербовщика. Капитан Ладу из контрразведки ее перевербовал. Французская разведка отправила ее в начале 1917 года с миссией в Мадрид, и подозрения в шпионаже, по заявлению французских контрразведчиков, окончательно подтвердились: был перехвачен радиообмен немецкого агента в Мадриде с центром, где тот указал, что перевербованный французами агент Х-21 прибыл в Испанию и получил от немецкой резидентуры указание вернуться в Париж. Есть версия, что радиоперехват был специально рассекречен немцами, чтобы избавиться от двойного агента, но она кажется маловероятной.

В Париже Мата Хари познакомилась со штабс-капитаном 1-го Особого полка 1-й Особой бригады Русского экспедиционного корпуса во Франции Вадимом Павловичем Масловым. Она даже утверждала, что влюбилась в него сильнее, чем в какого-либо иного мужчину за всю свою жизнь. Когда шесть месяцев спустя ее арестовали в Париже, в ее комнате нашли разные фотографии Вадима и его визитную карточку (визитные карточки Мата Хари собирала и хранила всю свою недолгую жизнь). На одной из фотографий, хранящейся в архиве французских спецслужб, есть собственноручная надпись Маты Хари: «Виттель, 1916 – воспоминание об одних из самых чудесных дней моей жизни, проведенных с моим Вадимом, которого я люблю больше всего на свете». Интересно, что позднее из-за ранения Маслов одно время носил повязку на глазу. И эту повязку Мата Хари старательно пририсовала на фотографии чернилами.

Мата Хари сняла в Париже квартиру на фешенебельной авеню Анри Мартэн. Неожиданно в середине августа она узнала, что ее друг, штабс-капитан русской армии Маслов, проходит курс лечения на курорте Виттель в Вогезах. Этот курорт располагался в запретной прифронтовой зоне, поэтому Мата Хари пытается через лейтенанта Жана Аллора из военного министерства получить специальный пропуск, дающий право на въезд туда. Лейтенант посоветовал ей обратиться к его другу в военное бюро по делам иностранцев. А там Мата Хари по ошибке открыла не ту дверь и попала в бюро капитана Жоржа Ладу, руководителя французской контрразведки. Не исключено, правда, что эта встреча была заранее подстроена, и Аллор намеренно отправил Мату Хари к Ладу.

Французские спецслужбы держали ее под наблюдением. Отслеживали они и контакты с Масловым, которому в тот момент было всего двадцать три года. К моменту знакомства со знаменитой танцовщицей он успел повоевать на русском фронте, был награжден. Офицер отлично владел французским, поэтому его перевели в Русский экспедиционный корпус во Франции, где он командовал 1-й ротой 1-го стрелкового полка 1-й Особой пехотной бригады. В августе 1916 года Маслова произвели в штабс-капитаны, а позднее он был награжден орденом Св. Анны III степени с мечами и бантом. Она познакомились в «Гранд-Отеле», а вот теперь Мата Хари узнала, что герой войны отдыхает в Вогезах.

Бюро по делам иностранцев располагалось на бульваре Сен-Жермен, 282. То ли по чистой случайности, то ли французы намеренно дали ей неправильный номер комнаты, но Мата оказалась лицом к лицу с капитаном Ладу, офицером французской контрразведки. Ладу был полным человеком с искрящимся взглядом, в пенсне и с пышными усами. Он определенно пользовался успехом у женщин, однако с Матой Хари у него ничего такого не было. Может быть, если бы было, вся история жизни Маты Хари закончилась бы в другое время и совсем иначе.

Как вспоминал Ладу, разговор проходил в дружественной обстановке. Ладу подтвердил Мате Хари, что знает об ее дружбе с Аллором. Когда он рассказал, что Аллор был тяжело ранен, Мата Хари улыбнулась. Она хорошо знала раны Аллора. Капитан признался, что знает и о Вадиме Маслове. Это могло означать как то, что контрразведка уже следила за Матой Хари и фиксировала ее контакты, так и то, что она была достаточно заметна во французском свете и ее связи были широко известны. Разумеется, практически все ее знакомые были либо офицерами, либо сотрудниками учреждений, так или иначе работавших на войну, но из этого вовсе не следует, что Мата Хари была шпионкой. Просто тогда практически все молодые или среднего возраста мужчины, находившиеся в Париже, либо служили в армии, либо работали на войну.

Когда Ладу упомянул про Маслова, Мата Хари удивилась: «Вы что, видели мои бумаги?». Ладу отвечал обтекаемыми фразами, что он «не верит утверждениям англичан, будто она шпионка», и пообещал достать ей разрешение на поездку в Виттель.

Еще Ладу поинтересовался, какие чувства испытывает Мата Хари к Франции. Он спросил, готова ли она помочь стране, которую она, по ее словам, так любит. Мата Хари была сдержанна. Но когда Ладу спросил, сколько денег потребовала бы она за шпионаж, она ответила, что он услышит ее ответ в том случае, если предложение будет принято. Довольно странным выглядит попытка завербовать танцовщицу, которую сам же Ладу подозревал в работе на германскую разведку. Не исключено, что это уже было началом провокации французской контрразведки, чтобы в дальнейшем создать громкое шпионское дело. Ведь Ладу установил наблюдение за Матой Хари еще в 1915 году, по просьбе Скотланд-Ярда.

Два дня спустя Мата Хари получила от Ладу разрешение на поездку в Виттель. А вскоре она возобновила знакомство с бароном Анри де Маргери. Он служил во французском посольстве в Гааге в 1901–1904 годах, а теперь был высокопоставленным чиновником в МИД Франции. У него Мата Хари и спросила совета, стоит ли ей шпионить в пользу Франции. На допросе она рассказала, что «месье де Маргери говорил, что очень опасно брать на себя такие задания, которые были мне предложены. Но он добавил – с высоты своего положения и с точки зрения француза – что если кто и в состоянии оказать услуги такого рода его стране, то это именно я».

В Виттеле вместе с Масловым она пробыла с 1 по 15 сентября 1916 года. Агенты, которых к ней приставил Ладу, ничего подозрительного не заметили. Так, Мата Хари не проявила ни малейшего интереса к расположенной вблизи от курорта французской военно-воздушной базе Контрексевиль. В тщательно перлюстрируемой почте актрисы также не нашли никакого компромата. Вернувшись в Париж, она сообщила Ладу о согласии быть его агентом. Капитан собирался отправить ее в Бельгию, так как она рассказала о своих хороших отношениях с Верфляйном, вхожим в германскую оккупационную администрацию.

В Виттеле агенты Ладу часто видели Мату Хари с Масловым. Возможно, Ладу подозревал, что она попытается собрать сведения о французском аэродроме, который строился в это время в Контрексевилле, совсем рядом с Виттелем. Однако агенты не зафиксировали никакого интереса танцовщицы к этому объекту. С летчиками, вопреки распространенным слухам, она тогда не встречалась, все время проводя со своим Вадимом. По признанию Ладу, несмотря на все усилия его агентов, не удалось найти никаких намеков на то, что за несколько недель своего пребывания в Виттеле Мата Хари совершила хоть что-то подозрительное. Перлюстрация корреспонденции Маты Хари также не выявило ничего компрометирующего, в том числе никаких симпатических чернил или шифров.

Предъявленное на судебном слушании дело Маты Хари содержало копии ежедневных донесений, посылаемых агентами Ладу. Относительно самой Маты Хари эти донесения не содержали ничего подозрительного. Из своей квартиры на авеню Анри Мартен она ходила в магазин, пила кофе, посещала друзей, один раз обращалась к прорицательнице. По собственным воспоминаниям Ладу и его выводам, однако, эти донесения бросают подозрение скорее на тех людей, которые их писали.

Согласно агентурным донесениям, Мата Хари, приехав во Францию в декабре 1915 года, собиралась покинуть ее в два следующих друг за другом дня. Но оба раза она отказалась от поездки. По сообщениям агентов, корабли, на которых она собиралась плыть, были торпедированы немцами и затонули. После ареста Мату Хари всерьез обвинили в том, что она была причиной гибели этих пароходов. Она решительно отрицала это обвинение, утверждала, что ничего не знала о кораблях. И действительно, утверждения агентов полностью были высосаны из пальца. На допросах Мата Хари показала: «Я не помню, что откладывала свой отъезд из Парижа в январе 1916 года или что я изменила дату отъезда после того, как мой багаж уже был запакован и спущен в холл гостиницы. 4 января в Париже мне поставили визу в мой паспорт. 11 января в Андае я пересекла границу. Возможно, что я после получения визы действительно вынуждена была выехать на пару дней позже, чем планировала, потому что мадам Бретон доставила мне мои платья с опозданием. Но я не имею представления о том, что корабль, покинувший Виго перед моим пароходом, был потоплен. Я не боюсь таких несчастных случаев. Я о них просто не думаю».

Мата Хари жила в Париже в «Гранд-Отеле». Из-за войны суда нейтральных государств не могли выходить из французских портов на Ла-Манше. Потому Мата Хари, покинув отель, не могла просто сесть на поезд, который через несколько часов доставил бы ее в Гавр, Шербур или Бордо, где можно было сесть на пароход, идущий в Голландию. Чтобы добраться до парохода, ей нужно было сперва приехать на поезде из Парижа в Мадрид. Это означало путешествие протяженностью двадцать шесть часов. Из Мадрида на другом поезде нужно было ехать в Виго. Эта поездка длилась тоже целую ночь. Потому Мате Хари понадобилось бы не менее сорока восьми часов, чтобы добраться до порта, при условии, что она по какой-то причине не задержится в Мадриде. К тому же Мата Хари путешествовала на голландском, то есть нейтральном, судне. А у таких судов вообще не было установленных ежедневных часов отправления, поэтому Мата Хари при всем желании не могла навести на них германские подводные лодки. Столь же абсурдно, как указывает Ваагенаар, и другое предположение: Мата Хари, уже спустив багаж в холл отеля, быстро звонит какому-то неизвестному германскому агенту в Париже или, наоборот, получает от него звонок с предупреждением: «Не садитесь на этот и на этот пароходы – мы их потопим!».

В мемуарах Ладу утверждал: «С января 1915 года она привлекла внимание моей секретной службы своими бесчисленными путешествиями из Франции». Но это полная ерунда! В январе 1915 года Мата Хари преспокойно жила в Голландии. С начала 1914 года и до декабря 1915 года она ни разу не ездила во Францию. Очевидно, бравый капитан все это придумал, чтобы задним числом обосновать справедливость выдвинутых против Маты Хари обвинений.

После возвращения из Виттеля в Париж наша героиня продолжила встречаться с капитаном Ладу во вполне дружеской обстановке. Мата Хари рассказала капитану, что за ней была слежка по пути к нему, и Ладу не стал отпираться. По словам Маты Хари, филер, следивший за ней, очень устал, и она попросила Ладу разрешить ему зайти в ближайшее кафе что-нибудь выпить. И капитан позволил своему подчиненному эту маленькую радость жизни.

В той же беседе Мата Хари наконец сообщила Ладу, что она готова помочь Франции, но при условии, если ей за это хорошо заплатят. А хотела она всего-то миллион франков. Сумма Ладу потрясла. Вряд ли ему когда-либо приходилось платить столько кому-либо из агентов. Мата Хари пояснила, что деньги ей нужны для замужества с Вадимом Масловым. Его семья примет ее, только если она будет достаточно богатой. Ладу эта идея совсем не впечатлила. Да, трудно было себе представить, что танцовщица, никак не знакомая с германскими секретами, может оказать французской разведке услуги стоимостью в миллион франков. Наивность Маты Хари, ничего не знавшей о жизни спецслужб, не знала границ. Она всерьез думала, что ей могут заплатить миллион франков за шпионаж. Боюсь, что все агенты капитана Ладу, вместе взятые, в год получали значительно меньше этой суммы. Фактически Мата Хари сама зашла в ловушку, расставленную для нее французской контрразведкой. Ведь капитану Ладу жизненно необходимо было какое-то громкое дело о шпионаже для дальнейшей карьеры.

Мата Хари уверяла Ладу, что ее услуги будут стоить таких денег. Ведь она знает множество разных людей, в том числе в Бельгии, например в Брюсселе, который сейчас оккупирован немцами. Ладу сделал вид, что ей поверил, и сказал, что будет очень неплохо, если она обоснуется в Брюсселе, где расположены различные германские штабы. По словам Ладу, он посоветовал ей получить паспорт для поездки в Голландию через Испанию.

Кстати сказать, Жорж Ладу отнюдь не был высококлассным профессионалом в делах разведки и контрразведки. Он дружил с генералом Жоффром, и тот, став главнокомандующим французской армии в начале Первой мировой войны, назначил Ладу во 2-е бюро французского Генерального штаба для организации службы контрразведки. До войны тот этими вопросами не занимался. Ладу был зятем главного редактора журнала «Раппель» и, по совету тестя, в 1913 году оставил службу в армии, где последние годы находился на адъютантских должностях. Он стал журналистом левой газеты «Радикал», а значит, хорошо понимал значение пиара.

В 1917 году капитан Ладу затеял игру с германской разведкой, пытавшейся приобрести во Франции газету для ведения пораженческой пропаганды. Он использовал бывшую любовницу германского дипломата князя Эрнста Гогенлоэ Мадлен Борегар по прозвищу «Принцесса» и сотрудника Комиссии телеграфного контроля Парижа Пьера Ленуара. Однако вскоре сведения об этой комбинации попали во французскую печать, и в феврале 1917 года тогдашний военный министр Франции генерал Луи Лиоте распорядился провести служебное расследование в отношении капитана Ладу, который, однако, всего лишь получил от вышестоящих начальников замечание и рекомендацию быть поосторожнее. В апреле 1917 года его назначили начальником гораздо менее многочисленного и влиятельного отдела разведки. Но когда осенью 1917 года к власти во Франции пришло правительство «тигра» Жоржа Клемансо, провозгласившее во имя победы над Германией решительную чистку от предателей, «дело Ленуара» получило неожиданное развитие, и над могильщиком Маты Хари сгустились тучи. Двойной агент Ленуар обвинил капитана Ладу в шпионаже в пользу Германии. В результате тот был отстранен от занимаемого поста и в течение пятнадцати месяцев находился под следствием. Военный трибунал не сумел доказать факт сотрудничества капитана Ладу с врагом, однако обвинил его в утрате секретной криптограммы, поступившей во 2-е бюро, и 2 января 1919 года Ладу был заключен в тюрьму «Шерш-Миди». Но 8 мая того же года уже третий состав военного трибунала единогласно оправдал его. Пьер Ленуар сознался, что оговорил капитана по приказу сверху. Ладу был полностью оправдан и в утешение награжден орденом Почетного легиона, а Ленуар расстрелян как германский шпион. Но карьера Ладу была закончена. В 1923 году он ушел в отставку майором. Десять лет спустя, в апреле 1933 года, он умер, успев написать несколько мемуарных книг. В предисловии к посмертно изданной книге Ладу «Майор Ладу: мои воспоминания (контрразведка)» его вдова Адриенна утверждала, что муж был убит отравленным письмом, написанным почерком «фрейлейн Доктор», любимой шпионки полковника Вальтера Николаи, шефа германской разведки.

Мата Хари искренне полюбила Вадима, а Вадим – ее. По крайней мере, ей так казалось. Она писала ему на фронт, подписываясь «твоя Марина», а Вадима называла «мой Ди». Вся переписка перлюстрировалась. Когда однажды ответов от Вадима долго не было, Мата Хари по всем каналам выясняла: «что с моим другом, не ранен ли он или еще хуже?». Тут-то и выяснилось, что он отдыхает в Вогезах.

В середине октября 1916 года 1-я Особая бригада, в которой служил Вадим Маслов, была отведена на отдых в Майи. Мата Хари в это время по заданию контрразведки курсировала по маршруту: Париж – Мадрид – Лондон – Мадрид. Маслов послал ей телеграмму: «Отправьте мне срочно три тысячи франков. Крайне нуждаюсь. Письмо направляю следом. Целую. Маслов». Фронтовикам часто задерживали жалованье.

Роковую роль в судьбе Маты Хари сыграло ее знакомство с британским агентом, бельгийцем Алларом. Позднее на допросах она рассказала капитану Бушардону, что познакомилась с Алларом и его женой в ноябре 1916 года на борту голландского парохода «Голландия», на котором возвращалась из Франции в Голландию. Капитан судна сказал ей, что Аллар – британский агент, а вот его жена работает на немцев. А во время следующего визита в Испанию Мата Хари поведала эту историю секретарю голландского консула в Виго, который случайно оказался французом. Следует подчеркнуть, что наша героиня сама рассказала французскому следствию об Алларе. Следователи ей никаких вопросов о нем не задавали. Тем не менее Аллара упомянули в ходе процесса над Мата Хари, когда суд должен был ответить «да» или «нет» на вопрос, «выдала ли подсудимая агента, служившего Англии».

Согласно французской версии, Мата Хари должна была передать инструкции шести французским шпионам в Бельгии. Пятеро из них были двойными агентами, работавшими одновременно для Франции и для Германии. Естественно, они были хорошо известны немцам. А вот шестой агент верно служил Франции и будто бы был расстрелян через несколько недель после прибытия в Испанию Маты Хари. Но этого расстрелянного агента не идентифицировали с работавшим на Англию человеком, и разоблачение шести бельгийских шпионов Мате Хари не поставили в вину на суде.

Другое необоснованное обвинение, часто предъявляемое Мате Хари, связано с тем, что она якобы сообщила французам о немецкой заправочной базе для подводных лодок в Медиа в Испанском Марокко. Поскольку Медиа находится всего в шести милях к северу от Эль-Кенитры во Французском Марокко, весьма сомнительно, что немцы рискнули бы создать там тайную базу. Поэтому Мата Хари либо вообще придумала историю с базой, либо получила эти сведения из ненадежного источника. Но когда французы получили эту информацию, они тут же сделали вывод, что она, вероятно, немецкая шпионка, «потому что такие сведения можно получить только от самих немцев». Когда Мата Хари повторила свою информацию о немецких подлодках лично капитану Ладу в Париже, тот был так удивлен, что воскликнул: «Не могу поверить! Невероятно!». И на суде капитан не отрицал показания Маты Хари о базе германских подлодок.

Мата Хари утверждала: «Я напишу Верфляйну и поеду в Брюссель, прихватив свои самые красивые платья. Я буду часто посещать германское верховное командование. Это все, что я могу вам обещать. Я не собираюсь оставаться там несколько месяцев подряд и размениваться по мелочам. У меня есть только один большой план, который я хотела бы осуществить. Только один».

Она так объяснила свое желание помочь Франции: «Для этого у меня есть только одна причина – я хочу выйти замуж за того мужчину, которого люблю, и хочу быть независимой».

Якобы Мата Хари собиралась узнать план нового германского наступления. Которое, кстати сказать, в ту пору вообще не планировалось, так что узнать его план было в принципе невозможно. Следующее германское наступление на Западном фронте состоялось только в марте 1918 года, уже после выхода России из войны и казни Маты Хари. А в конце 1916-го и в начале 1917 года такого плана просто не существовало в природе. Но даже если бы такой план существовал, совершенно непонятно, почему он должен был вдруг оказаться в штабе германской оккупационной администрации в Бельгии. И за это она хотела получить ни много ни мало миллион франков. Эта сумма должна была быть выплачена после того, как Ладу убедится в ценности представленной информации. Капитан на эти условия согласился, но предупредил, что никакого аванса, даже небольшого, платить не будет. И посоветовал Мате Хари вернуться через Испанию в Гаагу и там ожидать дальнейших распоряжений.

Мата Хари заявила Ладу, что ей нужны деньги. «Правда? Сколько?» – сочувственно спросил капитан. «Много. Миллион франков». «Где же нам такую сумму взять! Вот у немцев вы могли бы получить миллион, если б вы проникли в ставку нашего верховного командования», – ласково сказал начальник французской контрразведки. Мата Хари столь же шутливо ответила, что за миллион она лучше проникнет в германскую ставку, благо это ей и нетрудно: всем известно, что она была любовницей (она назвала очень высокопоставленное лицо). «Ну, уж так прямо в германскую ставку? – усомнился Ладу. – Кто же вас туда введет?» – «Да мой другой любовник, поставщик У.».

«Имя это вылетело у нее как пуля, – вспоминал в своей книге Ладу, – оно и погубило несчастную». По его словам, поставщик У. был одним из главных германских агентов по найму шпионов. Тем не менее соглашение было заключено. Мата Хари по заданию французской контрразведки должна была выехать сначала в Испанию, оттуда в Бельгию, где и будет работать. На прощание Ладу будто бы сказал ей о том, что нельзя работать на два фронта: надо непременно выбрать один, а то дело может кончиться плохо.

То, что он именно так сказал Мате Хари на прощание, вызывает большие сомнения. Получается, что он заранее отправлял за границу в качестве своего агента женщину, которую подозревал в работе на германскую разведку, то есть пускал щуку в реку. Скорее всего, в тот момент такого рода подозрений у капитана не было, и ничего подобного Ладу Мате Хари не говорил. Либо, если подобные мысли у капитана все-таки были, он заранее затеял провокацию, чтобы потом устроить громкий шпионский процесс. Тогда и задержание Маты Хари в Фалмуте с последующим возвращением в Испанию могло быть заранее запланированной комбинацией в контакте с британскими спецслужбами. А версия о том, будто Мату Хари приняли за немецкую шпионку Клару Бенедикс, могла быть придумана для маскировки.

Комендант Ладу сам говорит, что при их расставании он еще совершенно не знал, каковы истинные намерения Маты Хари. Но его идея была очень проста: французская разведка знала шифр, при помощи которого германский военный агент в Испании сносился по радио с германским верховным командованием. Эйфелевой башне было предписано перехватывать все радиотелеграммы, шедшие из Мадрида в ставку Гинденбурга.

По словам Ладу, Мата Хари попросила его разрешить ей сообщить о своем возвращении на родину посольству Нидерландов в Париже. Капитан разрешил, но, по его утверждению, благодаря этой просьбе «еще больше убедился в том, что она шпионка». Тайну того, на каком основании он пришел к столь экстравагантному заключению, бравый капитан унес с собой в могилу. Ни в одной из его мемуарных книг вразумительного объяснения этому нет.

5 ноября 1916 года Мата Хари отправилась из Парижа в Виго. Там она хотела сесть на борт голландского парохода «Голландия». Капитан Ладу обещал ей забронировать для нее каюту на этом судне. Мата Хари пересекла французско-испанскую границу 6 ноября.

Из Виго она на пароходе «Голландия» добралась до британского порта Фалмут. Там ее 13 ноября арестовали сотрудники Скотланд-Ярда, приняв за давно разыскиваемого германского тайного агента, Клару Бенедикс. По другой версии, полицейские, которые взошли на борт «Голландии», имели в руках список подозрительных лиц, в котором уже значилась Мата Хари. Не исключено, что кто-то из британских агентов в Виго проинформировал их о том, что Мата Хари путешествует именно на этом пароходе, или это сделал сам капитан Ладу. Но, согласно официальной версии, Ладу ничего не сообщал англичанам о миссии Мата Хари или о каких-либо подозрениях против нее. Сэр Бэзил Томсон, глава Скотланд-Ярда и по совместительству – Секретной разведывательной службы (Сикрет Интеллидженс Сервис, будущее МИ-6) и разведывательных подразделений Министерства обороны и Адмиралтейства, лично расследовал ее дело. Три дня спустя он направил письмо голландскому посланнику в Лондоне: «Сэр, имею честь сообщить вам, что женщина с фальшивым паспортом на имя Маргареты Зелле-Маклеод, 2063, выданным в Гааге 12 мая 1916 года, содержится нами под арестом по подозрению в том, что она в действительности является германским агентом немецкой национальности, а именно Кларой Бенедикс из Гамбурга. Она отрицает свою идентичность с указанным лицом. Мы приняли меры по установлению состава преступления. На паспорте есть признаки возможной подделки. Она выразила желание написать Вашему превосходительству, для чего ей были предоставлены письменные принадлежности». Вскоре Томсон убедился, что арестованная не является Кларой Бенедикс. Но подозрения остались. Мата Хари потрясла шефа Скотланд-Ярда заявлением, что выполняет секретную миссию французских спецслужб. А ведь Томсон предупреждал французов, что Мата Хари в картотеке британской разведки числится как немецкая шпионка.

Имя Маргареты Гертруды Маклеод-Зелле британским полицейским ничего не сказало. Очевидно, они знали ее только как танцовщицу Мату Хари и заподозрили, что паспорт поддельный. В то же время, нельзя исключить, что подлинное имя Маты Хари британская контрразведка все же знала. Но совершенно непонятно, почему англичане заподозрили, что Мата Хари – это на самом деле Клара Бенедикс. Английская контрразведка давно разыскивала эту немку из Гамбурга, подозреваемую в шпионаже.

Мата Хари написала голландскому послу в Англии 13 ноября (в посольство письмо передали только 16 ноября):

«Ваше высокопревосходительство!

Могу ли я почтительно и очень срочно попросить Ваше высокопревосходительство предпринять все возможные меры, чтобы помочь мне. Мне роковым образом не повезло. Я разведенная госпожа Маклеод, урожденная Зелле. Я нахожусь в поездке из Испании в Голландию, с моим, моим собственным паспортом.

Английская полиция утверждает, что он поддельный, а я не госпожа Зелле.

Мне уже не хватает сил убеждать их, с сегодняшнего утра я нахожусь под арестом в Скотланд-Ярде и я прошу вас, приезжайте и помогите мне.

Я живу в Гааге, Ниуве Ойтлег, 16, где меня знают не меньше, чем в Париже, где я тоже прожила долгие годы. Я здесь совершенно одна, и я клянусь, что все в абсолютном порядке.

Это недоразумение, но я молю вас – помогите мне.

С глубоким уважением М. Г. Зелле-Маклеод».

В ходе допроса сэр Бэзил Томсон выяснил, что Мата Хари действительно тот человек, за которого она себя выдает. Но зато потребовал рассказать, что она делала на корабле и зачем едет в Голландию. В конце концов Мата Хари честно призналась, что является французской шпионкой, резонно рассудив, что в союзной Франции Англии это вряд ли сочтут за преступление. Томсон был потрясен и, как он утверждал в мемуарах, от души посоветовал бедной танцовщице прекратить играть в шпионские игры и поскорее вернуться в Испанию. На самом деле он лишь повторил совет, полученный ей от Ладу. Тот, узнав, что танцовщица рассказала про свое задание, был крайне раздосадован и телеграфировал в Лондон: «Совершенно непонятно. Отправьте Мату Хари обратно Испанию».

Вот что пишет по этому поводу С. Ваагенаар: «Открытие, что его коллега по другую сторону Ла-Манша завербовал как раз ту женщину, которую сэр Бэзил назвал ему в качестве подозрительного лица, действительно могло его ошеломить. А когда капитан Ладу, в свою очередь, узнал, что сэр Бэзил все знает, то тоже понял, что оказался в довольно глупой ситуации. Он, видимо, здорово рассердился. Потому можно предположить, что его глубокая злоба к Мате Хари зародилась в Ладу как раз в этот день. Узнав, что в глазах сэра Бэзила Томсона он оказался дураком, он не мог показать никакого послабления в уличении Маты Хари. Именно с этого момента капитан Ладу жаждал мести. И его месть будет ужасной».

На наш взгляд, однако, вполне вероятно, что вся история со шпионажем Маты Хари в пользу Франции с самого начала была тонко рассчитанной провокацией, чтобы потом обвинить танцовщицу в шпионаже в пользу Германии и устроить громкий процесс. Версия о том, что Ладу уже в тот момент понял, что Мата Хари – германский агент, поскольку немцы расстреляли известного ей французского агента в Бельгии, не выдерживает критики. Ведь седьмой вопрос, стоявший перед судом присяжных во время процесса 1917 года, гласил: «Виновна ли она в том, что в течение месяца декабря 1916 года выдала немцам имя агента, служившего Англии?». Да и во всех источниках говорится, что агент в Бельгии был расстрелян через несколько недель после прибытия Маты Хари в Испанию. Поскольку она пересекла франко-испанскую границу только 5 ноября, агент никак не мог быть расстрелян до 13 ноября.

После прибытия «Голландии» в Нидерланды барон ван дер Капеллен заинтересовался, почему она не приехала. Спросив об этом в судоходной компании, он узнал, что ее арестовали в Англии. Только 25 ноября МИД Нидерландов послал в посольство в Лондон запрос о судьбе Маты Хари. Он звучал так: «Де Мареес ван Свиндерену, нидерландскому посланнику, Лондон. На ваш № 62. Мата Хари, путешествуя из Испании в Голландию на борту голландского парохода «Голландия», была снята с борта британскими чиновниками в Фалмуте, пожалуйста, проверьте и дайте ответ – Лаудон, 218». В ответной телеграмме, датированной 26 ноября, говорилось, что Мата Хари арестована по подозрению в «совершении действий, противоречащих статусу нейтралитета», но «через несколько дней освобождена» и сейчас находится в отеле «Савой». А в примечании отмечалось, что она «возвращается в Испанию».

Ладу крепко подставил Мату Хари тем, что не сообщил англичанам, что она говорит правду о своей шпионской миссии, выполняемой по поручению французов. Наоборот, он рассказал англичанам, что Мата Хари предприняла поездку по поручению немцев. Эта дезинформация должны были служить лишь одной цели: подготовить почву для обвинения Маты Хари в шпионаже в пользу Германии, что в военное время означало верную смерть по приговору суда.

Мата Хари выполнила обещание, данное сэру Бэзилу Томсону. Она попросила в испанском консульстве в Лондоне выдать ей визу, чтобы вернуться в Мадрид, и получила ее.

11 декабря 1916 года в Испании она отметилась в голландском консульстве. Ладу в мемуарах утверждал, что Мата Хари «оставалась в Испании по личным причинам в течение двух месяцев». На самом деле она пробыла там только три недели.

Тем временем Ладу приказал мощной станции радиоперехвата на Эйфелевой башне записывать все радиограммы, которые секретный передатчик немцев, работавший вблизи Мадрида, отправлял в Берлин. Это его утверждение вызывает сомнение. Ведь французы давно уже раскрыли шифр германского посольства в Испании и занимались перехватом радиограмм из Мадрида на постоянной основе, без какого-либо специального запроса из контрразведки.

Тем временем в Мадриде Мата Хари встретилась с германским военным атташе майором фон Калле (в 1918 году он стал полковником) и попросила денег. Но тот не пожелал помогать ей за счет своих достаточно ограниченных сумм, а направил радиограмму консулу Крамеру в Амстердам с просьбой перевести деньги для Х-21 в Париж.

По словам майор Репеля, «когда Крамер прочитал эту телеграмму, он пришел в отчаяние и сказал, что все это плохо кончится».

«Немцы, – как сообщает Ладу в мемуарах, – послали в Берлин следующий текст: агент Х-21 прибыл в Мадрид, был завербован французами, но англичанами отправлен назад в Испанию и сейчас просит денег и инструкций».

Через сорок восемь часов из Германии поступил ответ. Это было очень понятное послание: «поручите ей вернуться во Францию и продолжить свою работу. Она получит чек на 5000 франков от Крамера в „Комптуар Д’эскомпт“» (имелся в виду известный парижский банк).

Здесь Ладу цитирует лишь выдержки из переписанных радиограмм. В их полном тексте, хранящемся в досье Маты Хари, приведен ряд подробностей об агенте Х-21. Оказывается, он непосредственно подчинялся разведцентру в Кельне. В первый раз он был послан во Францию в марте 1916 года, когда Мата Хари все еще была в Голландии. Х-21 плыл на пароходе «Голландия» из Испании и был англичанами задержан и отправлен обратно в Испанию. Там он ждал новых инструкций. Германскому резиденту в Испании он передал ряд сплетен, которые услышал в Париже, в частности о подготовке Антантой генерального наступления, которое должно было состояться весной 1917 года. То, что такое наступление готовилось, абсолютно точно. Оно действительно состоялось в апреле 1917 года и окончилось полным провалом. Сама по себе такая информация никакой ценности не представляла. Германское командование и так не сомневалось, что весной 1917 года Антанта предпримет мощное наступление на Западном фронте, и заранее принимало меры для его отражения. Но нет никаких данных, что агент Х-21 сообщил немцам точную дату начала наступления (думаю, в конце 1916 года она вообще еще не была определена), а главное, точное место, где французские и британские войска собирались наступать.

Также Х-21 сообщил некоторые сведения о греческом короле Константине. Он был мужем сестры германского императора Вильгельма II и считался германофилом, препятствующим вступлению Греции в войну на стороне Антанты. А брат короля Константина, принц Георг, жил в Париже и был женат на принцессе Мари Бонапарт. Х-21 сообщал резиденту немецкой разведслужбы в Мадриде, что принцесса вела переговоры с французским премьер-министром Аристидом Брианом о том, чтобы после войны сместить короля Константина и посадить на трон Греции принца Георга.

С. Ваагенаар вообще предполагает, что телеграммы об агенте Х-21 в значительной мере были сфальсифицированы французской контрразведкой: «Вполне можно предположить, что майор Арнольд фон Калле, резидент немецкой секретной службы в Мадриде, прослуживший уже больше девятнадцати лет, в том числе и в немецком генеральном штабе в Берлине и в Страсбурге, был умным и способным офицером. Тем не менее в его телеграммах, пусть шифрованных, полно совершенно ненужных вещей, и их можно читать как романы, а не как шифрограммы, которыми им следовало бы быть.

Почти все сведения преподносятся в них так, как будто специально, чтобы гарантировать, что кто бы ни читал текст, он мог бы прийти только к одному выводу – что тут обсуждается всего лишь одно лицо: Мата Хари. Только она одна в то время по поручению французов плыла на корабле из Испании в Англию (или в Голландию). Только ее задержали англичане и отправили назад в Испанию.

Но если Мата Хари на самом деле была немецкой шпионкой и располагала важными документами, то почему прилежный офицер в Мадриде ждал целый месяц до передачи этих сведений в Германию? Логично предположить, что он получил их прямо перед отправкой в Берлин своей шифрограммы. Но в таком случае Мата Хари как агент ничего бы не стоила. Любой другой шпион, получив важную информацию, тут же приложил бы все усилия, чтобы передать документы немцам как можно быстрее. Он избавился бы от них сразу по прибытии в Мадрид, и уж точно по дороге в Виго. Потому совершенно нелогично было бы придерживать эти документы у себя еще на целый месяц, до возможного прибытия в Голландию.

Кроме того, руководитель немецкого разведцентра в Мадриде посчитал нужным сообщить в Берлин, что агент Х-21 принадлежит к шпионскому центру в Кельне. Но зачем? Немецкая разведка, с ее манией аккуратности и точности, должна была иметь в центральном управлении в Берлине архив, где указывались бы все шпионы. Кодовый номер Х-21 сам по себе говорил бы об агенте все. Похоже, в телеграмме недоставало разве что полного имени агента, его даты и места рождения.

И откуда могла бы Мата Хари услышать сплетни о принцессе Мари Бонапарт и Бриане? Возможно, на борту „Голландии“ или в Скотланд-Ярде? Или в отеле „Савой“ в Лондоне? Если бы она действительно была шпионкой и услышала такую важную новость, что принца Георга собираются посадить на греческий престол, то это могло произойти только в Париже – до того, как она покинула Францию, отправившись в незаконченное путешествие в Голландию. Но и в этом случае она постаралась бы передать информацию сразу же после своего прибытия в Мадрид. (Король Константин действительно лишился трона в 1917 году, но наследником стал его сын Александр, а не принц Георг.)

Но французы утверждали, что эти королевские новости были упомянуты лишь в телеграмме от 14 декабря, то есть месяцем позже! Это тот случай, когда французы правы. Мата Хари до своего возвращения из Англии никогда не разговаривала с немецким резидентом в Мадриде, потому что просто его не знала.

Та же тайна содержится в случае с куда более важной информацией – о весеннем наступлении. Это была очень важная новость, о которой Мата Хари тоже могла услышать лишь до своего отъезда из Парижа. Если бы она осознанно хотела передать эти сведения, то есть, действовать как шпионка, то она сделала бы это в самый ближайший срок – в ноябре. Выяснилось, что в Париже она созналась, что рассказывала немцам что-то о весеннем наступлении и о других достаточно расплывчатых вещах. Оставшееся она дополнила воспоминаниями и своими фантазиями. Но в Мадриде разговоры о войне вели не только шпионы. В 1916 году о войне говорили все. Никто не предполагал, что Антанта не начнет наступление весной.

Последняя новость из подробной телеграммы содержит еще большую ошибку: Мата Хари приехала во Францию в первый раз не в марте 1916 года. Она была там в декабре 1915 года. А в марте 1916 она уже почти два месяца находилась в Голландии. На допросах, которым она подвергалась после ареста, Мата Хари в качестве доказательства того, что она никогда не видела шефа немецкой разведки после ее возвращения из Англии и что он сам ничего о ней не знал, неоднократно указывала именно на это противоречие».

Замечу, что если предположение о фальсификации телеграмм верно, то изготовители фальшивок, если, конечно, их целью было обвинить Мату Хари в шпионаже в пользу Германии, допустили грубый прокол, когда написали, что в марте 1916 года агент Х-21 впервые приехал во Францию. У Маты Хари, как выяснилось уже в ходе следствия, на этот счет было стопроцентное алиби. Но ни следователи, ни судьи на эту «мелочь» не обратили внимания, хотя она могла свидетельствовать в пользу того, что Мату Хари перепутали с какой-то другой женщиной, которая действительно была германской шпионкой. Ведь для всех них вопрос о виновности актрисы и о приговоре был предрешен. Кстати, сама по себе информация о марте 1916 года ни в коем случае не опровергает версию о подделке телеграмм. Ведь, как мы уже убедились, Мата Хари сама точно не помнила, когда впервые приехала во Францию после начала Первой мировой войны, и в разговорах и на следствии называла разные даты. Вполне вероятно, что сведения об этих разговорах, дошедшие до французской контрразведки, называли как раз март 1916 года. И только позднейшие признания Мата Хари, что она действительно обозначалась немцами как агент Х-21, позволили следствию расставить все точки над «i».

Не исключен и комбинированный вариант: в распоряжении французской контрразведки действительно были перехваченные германские радиограммы, но при предъявлении их суду в них были внесены изменения и дополнения, призванные скомпрометировать Мату Хари. В этом случае слова о пребывании агента во Франции в марте 1916 года, скорее всего, относятся к подлинному тексту радиограммы, и путаницу допустил сам Калле.

В Мадриде Мата Хари сняла номер в «Палас-Отеле». Здесь ее соседкой случайно (или не случайно?) оказалась настоящая шпионка – Марта Ришар (она же Марта Рише), агент капитана Ладу, которой он очень гордился.

Марта так описала свою первую встречу с ним:

«Капитан Ладу, начальник французской контрразведки, не имел обыкновения много говорить, у него был свой способ допрашивать, который доказывал его силу.

– Знаете ли вы, мадам, почему вас сюда привели?

Спокойно, с невозмутимым видом я сделала знак, который не поняла сама.

– У меня есть доказательства, – сказал он, – что вы посещаете в Париже людей, которые нас предают.

– Вот как? – спросила я. – Кого же?

– Вы продолжительное время вращаетесь в военных кругах. Что вам там нужно?

– Если уж вы так осведомлены, то должны знать и это, – ответила я.

– Да, я знаю, что… если только мои сведения верны.

– Какие сведения, капитан?

– О ваших связях с немцами…

Верил ли он действительно в то, что говорил? Похоже, что верил.

– Выслушайте меня, мадам Рише, – сказал он после долгого молчания. – У меня есть сведения, что вы знаете немцев в Париже. Если вы донесете на них, обещаю больше не беспокоить вас.

– К сожалению, капитан, вы плохо осведомлены. Я очень хочу быть полезной своей стране. Вот уже год как я предлагаю свой опыт летчика. Я бы очень хотела послужить в любом качестве; во всяком случае, отбросила бы всякого рода ложные моральные соображения. Если бы мне были известны шпионы, кто бы они ни были, я первая пришла бы к вам заявить об этом.

Подумав, он сказал:

– Не хотите ли вы, мадам, поступить ко мне работать? Нам очень нужны такие женщины, как вы, – спортсменки и патриотки.

Я растерялась.

– Но что я должна буду делать?

– Раскрывать в среде ваших знакомых лиц, которые нас предают?

Моих знакомых? Очевидно, капитан Ладу не отбросил своих подозрений.

– Я не могу принять вашего предложения, не переговорив об этом с мужем.

Капитан Ладу поклонился мне, не протягивая руки, и проводил до двери.

– Подумайте, – сказал он, – я не буду терять вас из виду.

Некоторое время спустя капитан Ладу попросил меня прийти к нему в отдел, чтобы услышать от меня ответ. Я была весьма удивлена его любезным на этот раз приемом. Капитан протянул мне руку.

– Итак, мадам Рише? Подумали ли вы над моим предложением?

– Да, капитан. Искать шпионов в Париже, не имея никаких данных, все равно что искать иголку в стоге сена.

Наступило долгое молчание. Капитан Ладу, как мне показалось, напрягал свой ум в поисках какого-то решения. Он медленно поднял на меня взгляд и пытливо посмотрел, как бы желая хорошенько проверить меня. Затем спросил:

– Знаете ли вы немецкий язык?

– Бегло говорить не умею, – ответила я, – но понимаю хорошо.

– Мне нужен агент в Стокгольме. Хотите туда поехать?

По-прежнему иронически я предположила:

– Во всяком случае, в Стокгольме можно сделать больше, чем в Париже.

Капитан Ладу понял, что его предложение было для меня заманчивым. Он обладал одним крайне ценным качеством: был прекрасным вербовщиком. Но счел нужным предупредить:

– Наш пятый отдел не особенно богат, вернее, у нас совсем нет бюджета».

Стоит добавить, что после гибели мужа на фронте Марта приняла предложение Ладу. По всей вероятности, и Мату Хари Ладу вербовал примерно в такой же манере, как и Марту Ришар.

Кстати сказать, Марта Ришар впоследствии признавалась, что вполне «могла запросто закончить жизнь так же, как Мата Хари, вместо того чтобы получить орден Почетного легиона». Ведь во время своей шпионской работы в Мадриде она тоже длительное время оставалась без каких-либо инструкций от капитана Ладу, не имея и связи с ним, и, как и Мата Хари, вынуждена была действовать по своей инициативе.

Не исключено, что капитан специально поручил Марте следить за Матой Хари, чтобы надежнее завлечь ее в сеть. Марта Ришар прославилась тем, что быстро сумела стать любовницей немецкого военно-морского атташе в Испании, корветтен-капитана барона Ханса фон Крона. В 1933 году за «оказанные услуги» ее удостоили ордена Почетного легиона. Она написала пафосные мемуары «Моя разведывательная работа», а капитан Лану посвятил ей одну из своих книг – не менее пафосную «Марта Рише – разведчица на службе Франции». О ней в 1937 году даже сняли фильм, давно уже забытый, являвшийся экранизацией ее книги, а в 2011 году – его телевизионный римейк, тоже не ставший блокбастером. Марта прожила долгую жизнь и скончалась в 1982 году в возрасте девяноста двух лет. Но культовой фигурой, в отличие от Маты Хари, она так никогда и не стала, хотя и написала несколько мемуарных книг, а в 1946 году инициировала принятие закона о запрете борделей во Франции. У Марты Ришар не было ореола жертвы, да и тайн было куда меньше, чем в судьбе Маты Хари, хотя в качестве куртизанки она могла с ней соперничать. И, как кажется, вопрос об эффективности разведывательной работы Марты Ришар сильно преувеличен как ей самой, так и ее начальником Жоржем Ладу. В архивах не сохранилось данных, чтобы какая-то информация, добытая Ришар, была на практике использована французскими вооруженными силами. В частности, несмотря на ее предупреждение, немцы сумели подорвать пороховой завод Буно вблизи Байонны. Она готовилась передать бумаги из сейфа фон Крона, но ее подвел связной. В конце концов ей перестали доверять как французы, так и немцы. После этого Марта в 1916 году отправила к князю Максу фон Ратибору, германскому послу в Испании, все письма фон Крона к ней, а также сочетание цифр сейфа и сведения о том, что фон Крон содержал ее на средства, предусмотренные для вербовки агентов. Впрочем, об этом эпизоде мы знаем только из собственных мемуаров Марты. По другой версии, в 1918 году, за несколько месяцев до конца войны, устав притворяться, Марта призналась фон Крону, к которому воспылала нешуточной страстью, что все время была двойным агентом, но из-за окончания войны фон Крон никаких мер против нее не предпринял. Не исключено, что фон Крон изначально ее подозревал и на всякий случай снабжал дезинформацией.

В книге «Моя разведывательная работа» Марта Ришар утверждала, что жила практически дверь в дверь с Матой Хари. Однажды горничная сказала Марте, что дама в соседнем номере – «актриса». «Француженка?» – осведомилась Марта. «Нет, англичанка, леди Маклеод». Заметим, кстати, что муж Маты Хари лордом, разумеется, никогда не был.

В немецком посольстве в Мадриде был еще один человек, фамилия которого тоже начиналась на К., – военный атташе Арнольд фон Калле, тоже занимавшийся разведкой. И его Мата Хари действительно навестила в Мадриде после возвращения из Лондона. Поскольку во многих книгах о Мате Хари указан лишь инициал ее предполагаемого шефа в германской разведке, фон Калле и фон Крона в этих книгах безбожно путают друг с другом.

Что характерно, до апреля 1917 года Марта Ришар понятия не имела о визитах Маты Хари к майору фон Калле и прочла об этом только во французских газетах. Что, по ее уверению, вызвало ее скандал с фон Кроном.

С. Ваагенаар так описывает этот скандал: «Так как французские власти долгое время не спешили публиковать сообщения об аресте Маты Хари, Марта Ришар только спустя несколько недель после заключения Маты Хари в тюрьму узнала об этом деле. В тоже время она узнала, благодаря ошибочной информации в газете „Ле Матен“, что Мата Хари в Мадриде была любовницей ее собственного любовника, Ганса фон Крона! У нее поэтому были все основания для ярости. Марта ворвалась в бюро своего друга и обрушилась на него с недвусмысленными выражениями.

– Не ври мне! – закричала она руководителю разведки. – Это тебе не поможет. Теперь я все поняла. Танцовщица жила в „Палас-Отеле“ как раз в то время, когда я тоже там была.

Фон Крон был в растерянности. Он смог только сказать, что, „возможно, Мата Хари шпионит на военного атташе фон Калле – или на самого посла“.

Марта Ришар обозвала своего любовника лицемером. Она сказала:

– Такое не выдумывают – даже газеты. Кроме того, Мата Хари сама сказала, что знает тебя!

– Ну, если ты мне не веришь, – отвечал фон Крон, – то я тебе докажу.

Он открыл сейф и вытащил толстую книгу, полную фотографий. Под каждым фото было написано имя шпиона, его или ее кодовый номер, другие подробности и краткое резюме поставляемых сведений. Она сама писала: „С очень мощными очками, которые я надела, мне было бы легко найти ее. Но в книге не было фотографии Маты Хари“.

Фон Крон, желая обязательно переубедить свою любовницу, взял в сейфе другую папку с документами об „агентах, завербованных посольством“. В своей изданной в 1935 году книге Марта Ришар писала, что он при этом сказал:

– Я могу заверить тебя, Марта, что ее не вербовал никто из наших агентов в Испании. Но раз она голландка, то она, вероятно, может работать на секретную службу своей страны.

В данный момент совершенно не имеет значения, знал ли что-то фон Крон о Маты Хари или нет. Куда важнее, что Марта Ришар, которой в 1935 году совершенно не было смысла защищать Мату Хари, описала сцену с фон Кроном именно так, как она и произошла. Жизнь Марты была под угрозой. Она знала, что сама шпионит для Франции. Она также знала, что ставкой в игре были ее отношения с военно-морским атташе, а от них зависела ее разведывательная деятельность. Пусть даже этот мужчина не был ей симпатичен (она только служила своей стране), но ее ревность при этом была искренней. Она действительно была убеждена, что у фон Крона есть еще одна любовница – Мата Хари. Потому можно вполне доверять ее описанию реакции фон Крона на эти ее обвинения. Даже если фон Крон вел игру и только притворялся, что ничего не знает, это все-таки доказывает, что Марта Ришар сама все то время, когда она пребывала в Мадриде, абсолютно ничего не знала о предполагаемой работе Маты Хари на немецкую разведку».

Насчет того, что жизнь Марты в тот момент находилась под угрозой, Ваагенаар, конечно же, сознательно преувеличивает. Ришар за время Первой мировой войны на разу не посещала Германию (да и что ей там было делать, французской подданной, и к тому же с весьма посредственным знанием немецкого?), равно как и страны германского блока. В нейтральной же Испании даже в случае безусловного разоблачения в качестве агента французской разведки Марте Ришар грозила только потеря весьма ценных контактов с бароном фон Кроном и, в самом худшем случае, высылка из Испании во Францию. И в том, что Марта достаточно точно передала содержание своего разговора с германским военно-морским атташе, существуют очень большие сомнения. Больно уж глупым выглядит в этом эпизоде барон, демонстрирующий своей любовнице списки секретной агентуры, чтобы погасить ее ревность. Возможно, этот эпизод понадобился, чтобы показать доверчивым читателям, как хитроумно она смогла выведать все секреты у своего незадачливого любовника-шпиона. Но что важнее всего: Марта Ришар, хотя и жила по соседству с Матой Хари, не располагала абсолютно никакими сведениями о ее работе на германскую разведку.

Согласно французской версии, по поручению фон Калле Мата Хари встретилась в «Палас-отеле» с французским военным атташе полковником Жозефом Данвинем, руководителем резидентуры при французском посольстве в Мадриде, и рассказала ему о задержании в Фалмуте, о встрече с фон Калле и о том, что она все еще ждет указаний из Парижа, от капитана Ладу. Полковник потребовал от нее как можно скорее раздобыть информацию о немецких подводных лодках у берегов Марокко. В день отъезда Данвиня в Париж майор фон Калле послал Мате Хари в отель записку, в которой, по ее словам, интересовался, не согласится ли она в три часа пополудни выпить с ним чаю, причем «был более холоден, чем обычно, словно бы узнал о моих встречах с полковником (Данвинем. – Б. С.)». В то же время, как утверждала Мата Хари позднее на допросах в Париже, стареющий полковник попытался пофлиртовать с ней и попросил у нее на память букет фиалок и ее носовой платок. Цветами и платком отношения ограничились.

Мата Хари очень обиделась на Ладу, который фактически бросил ее на произвол судьбы. А тут еще один из ее испанских друзей, сенатор дон Эмилио Хуной, сказал ей, что один французский секретный агент посоветовал ему прервать дружбу с ней. И тогда в ту же ночь, 2 января 1917 года, Мата Хари отправилась в Париж. Она явно не догадывалась, что ей приготовили ловушку. Как пишет Ваагенаар, «если бы она хотя бы в малейшей степени чувствовала себя виноватой или имела бы хоть какое-то представление о правилах двойной игры, то поняла бы, что в такой обстановке только сумасшедший засунул бы голову в пасть льва, с чем только и можно было бы сравнить ее возвращение в Париж. Но Мата Хари вовсе не была безумной. Но в Париж она, тем не менее, отправилась…» По его мнению, «единственно возможное объяснение состоит в том, что Мата Хари по-честному намеревалась сотрудничать с французами. Для нее это была игра – захватывающая игра, точно такая же волнующая, как игра рожденной в Леувардене девушки в яванскую принцессу… Любой ценой она хотела доказать, что она важное и полезное лицо. Потому она согласилась помочь полковнику Данвиню. Потому она от него направилась снова к фон Калле. Затем опять к Данвиню. И опять к фон Калле. Как теннисный мяч. А теперь она торопилась со всех ног в Париж, в бешенстве от причиненной ей несправедливости, чтобы пожаловаться прямо в центральном управлении разведки». Здесь с биографом Маты Хари можно вполне согласиться. О миллионе франков она в тот момент, несомненно, уже не вспоминала.

3 января 1917 года Мата Хари вернулась в Париж. Каждый день она писала Маслову, ждала его приезда и все больше тревожилась. Капитан Ладу и ее старый друг Жюль Камбон, генеральный секретарь МИД, вели себя с ней крайне осторожно.

Три дня она утешалась в объятьях Жюля Камбона. Вадим Маслов, наконец прибывший в краткосрочный отпуск в Париж, сообщил, что в русском посольстве в Париже его предостерегли от продолжения каких-либо отношений с «опасной шпионкой» Матой Хари. После отъезда Вадима Мата Хари вовсю окунулась в бурную парижскую жизнь. Ладу неожиданно прекратил все контакты с ней. Мата Хари написала Ладу письмо с требованием снять с нее слежку: «Считаю себя находящейся на вашей службе и уже представила вам доказательства этого». Ранее она жаловалась: «За мной следят, куда бы я ни пошла… они даже обыскивают мой багаж, когда я отлучаюсь из отеля…».

Тем не менее Ладу медлил с ее арестом, позволив пробыть на свободе в Париже почти полтора месяца. Это было несколько странно, если он считал ее настоящей шпионкой. Ведь она могла бы передать собранную информацию другим немецким агентам. Правда, за ней следили, но не было гарантий, что она не уйдет от наблюдения. Скорее всего, капитан понимал, что она никакая ни шпионка, но уже выбрал себе жертву. Никаких новых улик против Маты Хари за время ее пребывания в Париже он так и не собрал.

Арест и следствие. Жизнь, прожитая заново

13 февраля 1917 года Мата Хари была арестована в Париже французской разведкой и обвинена в шпионаже в пользу противника в военное время, что грозило смертной казнью. Комиссар полиции Андре Приоле вошел в номер Маты Хари в гостинице «Элизе-Палас-Отель» на Елисейских полях в сопровождении пяти инспекторов. Ей зачитали обвинение: «Лицо женского пола Зелле Маргарета, известная как Мата Хари, проживающая в „Палас-Отеле“, протестантка, иностранка, родившаяся в Голландии 7 августа 1876 года, рост один метр семьдесят восемь сантиметров, умеющая читать и писать, обвиняется в шпионаже, частично в форме выдачи государственных тайн или в форме сбора сведений, составляющих государственную тайну, с целью передачи их врагу, с намерением помочь ему в осуществлении его операций».

Военный комендант Парижа Эмиль Массар весьма красочно и недостоверно описал арест Маты Хари:

«Когда комиссар полиции Приоле представился в отеле, где она жила, чтобы приступить к ее аресту, Мата Хари лежала и была полностью голой. Не прикрываясь, и с более чем шокирующей непристойностью, она приступила к своему туалету перед инспекторами, спрашивая:

– Без сомнения, вы пришли за мной ради бельгийского дела?

Шпионка попросила, как известно, чтобы ее послали в Бельгию, чтобы наблюдать за нашими агентами!

– Да! Да! – согласились полицейские.

Опасаясь вспышки гнева танцовщицы, они не осмелились сообщить, что пришли ее арестовать, и не показали ей ордер на арест.

Только прибыв во Второе бюро, комиссар вручил ей ордер. Мата взяла его, не читая, и сказала у дверей:

– Кому из этих господ я должна вручить эту бумагу?

– Вначале, – грубо возразил капитан Л., – скажите нам, с каких пор, Х-21, вы на службе Германии?

– Я не понимаю, – ответила Мата, побледнев.

– Х-21, скажите нам, с какого времени вы на службе Германии?

Последовало очень живое объяснение, после которого Мата Хари отправилась ночевать в тюрьму Сен-Лазар».

Достоверным тут является только то, что Мату Хари поместили в Сен-Лазар. Очевидцы, к которым Массар никак не относится, ничего не говорят о том, что танцовщица встретила их голой. Да и ордер на арест никто от нее, разумеется, не стал скрывать.

Мату Хари поместили в тюрьму Фобур-Сен-Дени в Сен-Лазаре, откуда она немедленно подала прошение руководству тюрьмы: «Я невиновна и никогда не занималась какой-либо шпионской деятельностью против Франции. Ввиду этого прошу дать необходимые указания, чтобы меня отсюда выпустили». Разумеется, безрезультатно.

Когда ей предъявили обвинение в том, что она выдала немцам тайну секретного французского танка, Мата Хари потеряла дар речи, так как сроду о танках не слыхивала. Затем ее для верности обвинили еще в гибели пятидесяти тысяч французских солдат.

На допросах у следователя Бушардона, длившихся четыре месяца, присутствовал только писарь, сержант Бодуэн. Адвоката Маты Хари, мэтра Клюнэ, допустили только на первый и последний из четырнадцати допросов, соответственно 13 февраля и 21 июня 1917 года. В материалах дела, помимо перехваченных радиограмм, имеется информация о результатах наблюдений агентов капитана Ладу, подтверждение Дисконт-банка о получении Матой Хари денег, присланных из-за рубежа, ее личные документы и доказательства ее попыток вернуться в Нидерланды, а также результаты анализа содержимого подозрительного тюбика и флакон чернил для тайнописи, которые можно приобрести только в Испании, но который на поверку оказался противозачаточным средством.

Мата Хари заявила, несколько смутившись: «Это просто щелочной раствор, он используется для интимных целей. В прошлом декабре мне его прописал один мадридский врач». Проверка полностью подтвердила ее правоту. В качестве симпатических чернил данную субстанцию использовать оказалось невозможно.

Деньги, полученные ею через Дисконт-банк, по ее показаниям, были посланы бароном ван дер Капелленом. Следователь спросил: «Когда вы в первый раз пришли в бюро нашей контрразведки на бульваре Сен-Жермен, 282, были ли вы уже тогда немецкой шпионкой?».

«Я перечел ее перехваченные письма, – сообщает комендант Ладу. – Большая часть из них была адресована капитану, давно служившему на фронте (имелся в виду штабс-капитан В. П. Маслов. – Б. С.). Все они были подвергнуты самому тщательному исследованию, испробованы в наших лабораториях при помощи всяких химических реактивов. В них не было ничего, решительно ничего такого, что могло бы повлечь за собой что-либо, кроме смутных подозрений».

По словам Маты Хари, сказанным на суде, руководитель германской разведки, от которого она получила тридцать тысяч марок, был ее любовником и платил именно за это. «Очень щедрый человек», – заметил председатель судебной коллегии. «Тридцать тысяч марок – это моя обычная цена, – возразила Мата Хари, – все мои любовники платили мне не меньше. Я всего лишь проститутка, а не шпионка».

Капитан Бушардон, сорокашестилетний тщедушный мужчина, с жидкой бородкой, высоким лбом, высоко поднятыми бровями и узким лицом, настаивал: «Внезапно все дело представилось мне абсолютно ясным: Маргарета Зелле снабдила майора Калле целым рядом сообщений. Какими именно? Думаю, что не могу их огласить, поскольку все еще связан служебной присягой. Могу сказать только одно: они расценивались, в особенности нашим центром, как информация, отчасти содержащая важные факты. Для меня же они служили подтверждением того, что эта шпионка так или иначе была связана с определенным числом офицеров и что ей хватило хитрости задавать им некоторые вполне конкретные, и притом коварные, вопросы. Ее связи в других кругах позволяли ей получать информацию о политической ситуации в нашей стране».

Он старался убедить подследственную: «Ведь вы же не могли действовать иначе. Вам стало трудно продолжать жить в Мадриде и по-прежнему встречаться с майором Калле. Поскольку вы знали, что в любое время можете попасть в поле зрения наших агентов, вам поневоле пришлось задумываться, каким образом вы сможете объяснить все это в случае необходимости. Таким образом, с целью мотивировать свои посещения майора и рассеять наши подозрения вы неизбежно должны были делать вид, будто подбрасываете французам определенную информацию. Это основной принцип любой шпионской игры. Вы слишком умны, чтобы не учитывать этого».

Секретное досье, собранное на Мату Хари, было выдано на руки членам военного суда 24 июля 1917 года. Досье составил капитан Пьер Бушардон, военный судебный следователь. Никаких реальных улик против Маты Хари не было, и все обвинение строилось лишь на произвольном толковании ее показаний. Она не имела никакого опыта общения со следственными и судебными органами и потому рассказывала о себе много и охотно, в том числе и такие факты, которые следователь при желании мог обратить против нее. В мемуарах Бушардон охарактеризовал Мату Хари как «врожденную шпионку, точно показавшую, что она была именно такой». С таким пристрастным следователем шансов на спасение у нее не было.

Первая камера, куда поместили Мату Хари, была обита резиной, чтобы предотвратить возможные попытки самоубийства. Писарь, сержант Манюэль Бодуэн, вел протоколы допросов. А еще Мату Хари посещал тюремный врач доктор Леон Бизар. Она жаловалась доктору на обстановку. Ведь в камере, скупо освещаемой одним газовым рожком, был только матрац. Еще она страдала от невозможности регулярно принимать ванну. Ведь она привыкла к чистоте. Почти все друзья во Франции от нее отвернулись, так как любая связь с женщиной, подозреваемой в шпионаже, могла бы не только повредить их репутации, но и привести к их собственному аресту. По свидетельству доктора Бизара, Мата Хари была благодарна любому человеку, который с ней разговаривал. Но круг общения поневоле ограничивался доктором Бизаром, его ассистентом доктором Жаном Бралем и тюремными священниками: католиком отцом Доммерком и протестантом преподобным Жюлем Арбу.

Бушардон сознавал, что улик против подследственной практически нет. Так обычно и бывает в делах о шпионаже, когда подозреваемого не удается задержать с поличным. У следователя были только перехваченные телеграммы, в которых, как он считал, речь шла именно о Мате Хари. Но их содержание стало известно Бушардону только к седьмому допросу, который состоялся 1 мая 1917 года. Теперь следователь нисколько не сомневался в виновности Маты Хари, хотя прямого отождествления ее с агентом Х-21 в текстах перехваченных радиограмм не было. В деле были также донесения агентов Ладу и подтверждения, что Мата Хари получила заграничные переводы в банке «Комптуар д’Эскомпт». Присутствовала информация о том, что она попыталась вернуться в Голландию, но, как мы помним, эта поездка предпринималась с санкции Ладу. Были также результаты лабораторной экспертизы некоторых предметов, найденных в ее номере при аресте: пудры, румян, губной помады, кремов и духов. Особенно следователя интересовала баночка или тюбик, в которой будто бы были чернила для тайнописи, «которые можно приобрести только в Испании».

Когда на допросе 12 апреля капитан Бушардон спросил ее о цели применения этих «секретных чернил», она честно призналась: «Это просто средство для промывания, чтобы избегать беременности после каждого полового акта. Мне его выписал врач в Мадриде в декабре прошлого года». Так оно и оказалось на самом деле.

Лишь 22 апреля 1917 года, получив право на переписку, Мата Хари в письме к нидерландскому консулу сообщила, что ей кажется, будто «в Голландии никто не знает, что со мной случилось, хотя я и написала письмо моей служанке». Имелась в виду Анна Линтьенс. Тюремная администрация отправила адресованное Линтьес письмо в голландское посольство, где его получили не слишком скоро. В тюремном офисе сохранилось другое письмо Маты Хари, где было написано: «Я невиновна и никогда не занималась никаким шпионажем против Франции. Потому я прошу принять все необходимые меры, чтобы меня отпустили». К нему тоже никто не прислушался. Письмо, адресованное в МИД Голландии, также не достигло адресата, и голландские дипломаты за Мату Хари пока что не хлопотали.

Только на второй неделе апреля кто-то обратился в МИД Голландии с заявлением, что очень давно не получал никаких вестей от Маты Хари. Скорее всего, это был барон ван дер Капеллен. В ответ на это обращение 11 апреля в Париж была послана телеграмма за подписью министра иностранных дел Джона Лаудона: «Пожалуйста, телеграфируйте нынешний адрес Маргареты Зелле, она же Мата Хари. Ее последний известный адрес – „Палас-Отель“, авеню Монтень, 25. Еще просим спросить, не планирует ли она в ближайшее время вернуться на родину». Голландское посольство в Париже об ее злоключениях ничего не знало.

Письмо Маты Хари в голландское посольство было написано 16 апреля и через шесть дней, 22 апреля, поступило в консульство. Она просила «все-таки сообщить ее служанке», что у нее «трудности, мешающие выехать из Франции», но что ей тем не менее не стоит «беспокоиться». Письмо гласило:

«Я прошу вас о дружеской услуге помочь мне. Уже шесть недель (на самом деле – девять недель. – Б. С.) я нахожусь в тюрьме Сен-Лазар по обвинению в шпионаже, которым я никогда не занималась. Пожалуйста, сделайте для меня все, что в ваших силах. Я вам буду за это очень благодарна. Если это возможно, проинформируйте мою служанку, не упоминая об аресте, просто напишите, что у меня трудности с выездом из Франции и чтобы она не волновалась, потому, пожалуйста, напишите ей от моего имени письмо. Ее адрес: Анна Линтьенс, Ниуве Ойтлег, 16. Гаага.

Вы можете мне поверить, что я почти сошла с ума от горя. Попросите еще графа ван Лимбург-Стирюма, секретаря нашего посольства, чтобы он сделал все возможное для меня, что в его силах. Он хорошо знает меня и моих хороших друзей в Гааге.

Маргарета Зелле-Маклеод – Мата Хари».

Посольство сообщало в МИД в ответ на телеграмму Лаудона: «Полуофициально нам было сообщено, что она находится в тюрьме Сен-Лазар. Ее подозревают в шпионаже. Власти расследуют это дело, кажущееся довольно серьезным». Посольство послало это письмо курьерской почтой в Гаагу вместе с просьбой передать Анне Линтьенс заверения, что она «не должна беспокоиться».

Первая встреча Маты Хари и ее следователя произошла в день ее ареста, 13 февраля. Бушардон вспоминал, что она воскликнула: «Если бы вы только знали, капитан, как меня раздражают ваши постоянные движения по комнате!». А следователю только того и надо было – вывести подследственную из себя.

Бушардон начал допрос очень вежливо, почти сочувственно: «Пожалуйста, расскажите мне историю вашей жизни». И Мата Хари охотно это сделала, причем в очень драматичном стиле и вполне литературно. Возможно, у нашей героини был еще и писательский талант, вот только реализовать его не удалось. До мемуаров она не дожила. Бушардон был в восхищении. Однажды, собственноручно застенографировав часть ее показаний, он с энтузиазмом воскликнул: «Язык просто великолепен. Эти выразительные и отточенные формулировки! Эта ирония! Острота мыслей и присутствие духа поразительные!». И не жалко ему было такую женщину под смертный приговор подводить!

Во время допросов все события ее биографии вновь проносились в памяти Маты Хари. Вот как она описала на следствии свою жизнь с началом Первой мировой войны: «В апреле или мае 1914 года я встретила в Берлине моего старого друга лейтенанта Киперта. Он пригласил меня на обед. На следующий день маленькая бульварная газетенка прокомментировала эту встречу. Она написала, что Франция победила Австро-Венгрию, поскольку жена Киперта была австрийкой».

На самом деле газета называла жену Киперта венгеркой, и соответствующую вырезку Мата Хари наклеила в свой альбом. Там говорилось, что «бывшая звезда блистательных ночей Берлина, похоже, снова нашла свою старую любовь. Когда Мата Хари, прекрасная танцовщица, простилась с богатым помещиком К., проживающим у самых ворот Берлина, она на несколько сотен миль увезла вдаль полученную от него на прощанье кругленькую сумму. То ли со временем блеск металла потускнел, то ли к старому другу ее вернуло возродившееся чувство любви, в любом случае сегодня можно было наблюдать их обоих, весело развлекающихся. Красивая танцовщица с индийским военным псевдонимом, очевидно, одержала окончательную победу над Венгрией».

По словам Маты Хари, из-за этой статьи лейтенант заявил, что не может больше с ней встречаться, хотя и пообещал навестить ее в Париже. Мата Хари возразила, что ему придется подождать еще шесть месяцев, которые ей надо отработать по контракту с театром «Метрополь». Кипперт, уже догадывающийся о грядущей войне, самоуверенно возразил: «Ты будешь в Париже намного раньше – и я тоже». Кипперт всерьез рассчитывал на блицкриг. Некоторое время спустя Мата Хари задумалась над этими словами и на всякий случай написала французскому военному министру Адольфу Мессими, своему хорошему знакомому и любовнику, прося о срочной встрече. Тот ответил, что «его положение как члена правительства не позволяет ему переехать границу». Очевидно, он опасался быть интернированным в случае начала войны.

Мата Хари продолжала рассказ: «В конце июля я обедала в личной комнате одного из ресторанов с одним из моих любовников, начальником полиции Берлина Грибелем. Мы услышали шум демонстрации. Грибель, которому не сообщили об этой акции, вместе со мной пошел на площадь, где она проходила. Огромная толпа людей собралась перед императорским дворцом. Они вели себя как безумные и кричали: „Германия превыше всего!“.

Потом последовало объявление войны. Все иностранцы, пребывавшие в Берлине, тут же подлежали регистрации. Из-за „форс-мажорных“ обстоятельств мой контракт с театром пришлось расторгнуть. Но театральный портной потребовал с меня 80 тысяч франков за подготовленные им для выступлений сценические костюмы и отобрал в счет этого долга все меха и все украшения, что были у меня».

Далее последовал рассказ о потере багажа во время поездки в Швейцарию. Далее она утверждала: «Вернувшись на родину, я чувствовала себя ужасно. У меня совсем не было денег. Правда, у меня был в Гааге мой бывший любовник, полковник барон ван дер Капеллен из второго гусарского полка. Он был женат и очень богат. Но, зная, какое значение для него имеет одежда, я не могла появиться у него, не обновив свой гардероб. Однажды, когда я выходила из церкви в Амстердаме, со мной заговорил незнакомец. Это был банкир ван дер Шельк. Он стал моим любовником. Он был ко мне очень добр и щедр. Так как я перед ним выдала себя за русскую, он мне показал большую часть страны, не подозревая, что я знаю ее лучше его.

Когда я снова обеспечила себя порядочным гардеробом, я вернулась к барону ван Капеллену. Он и сегодня остается моим любовником».

А вот дальше Мату Хари подвела память, поскольку она заявила, что вернулась в Париж «в мае 1915 года», чтобы забрать свои вещи, оставшиеся там на хранении. В действительности, как мы уже убедились, этот визит состоялся только в декабре 1915 года.

По словам Маты Хари, сказанным на допросе 13 февраля 1917 года, «я поехала через Англию и Дьепп. Три месяца я жила в „Гранд-Отеле“, (это не соответствует действительности. – Б. С.) и стала любовницей маркиза де Бофора, проживавшего в той же гостинице. Я просто не хотела быть одинокой в Париже. Так как английская граница из-за военных перевозок была закрыта, я со своими десятью ящиками багажа вернулась в Голландию через Испанию».

На этом же допросе Мата Хари выразила протест против тюремных условий и потребовала, чтобы ее защитником был Клюне. На следующий день, 14 февраля, наша героиня давала показания о своем пребывании в Голландии и о второй поездке в Испанию, причем в Гааге на этот раз она чувствовала себя «совершенно безнадежно». Ее любовник, барон ван дер Капеллен, служил на границе. Найти кого-то, кто бы ее содержал, в Голландии было очень трудно. Тем временем маркиз де Бофор уговорил ее вернуться во Францию. Мата Хари призналась следователю, что в июне 1916 года (на самом деле 24 мая) отплыла на пароходе «Зеландия», чтобы через Виго и Мадрид вернуться в Париж. Затем она описала голландца по фамилии Худемакер, вероятного британского агента, который «постоянно курсировал между Виго и Амстердамом исключительно в целях выдачи голландцев, датчан и норвежцев, ехавших в Южную Америку ради восстановления прерванных немцами торговых связей. В Фалмуте он обычно стоял рядом с британским офицером, проверявшим паспорта. Некоторые пассажиры арестовывались сразу после того, как сходили на землю».

Другой голландец, по фамилии Клейндерт, посоветовал Мате Хари «быть поосторожней с этим грязным евреем, который всем рассказывает, что был в вашей каюте». Тогда она попросила капитана заставить Худемакера выйти на палубу и сказать перед всеми пассажирами, был он или нет в ее каюте, и принести ей публичные извинения. А когда он отказался, то под восторженные возгласы пассажиров «Ура!» и «Браво!» она ударила Худемакера по лицу так, «что из его рта пошла кровь». Этот инцидент затруднил ей въезд во Францию. Когда Мата Хари попыталась сесть в поезд на французской стороне границы в Андае, она, по ее словам, «подверглась обыску. После того меня привели в бюро „Специальной полиции“. Три господина начали допрос. Они утверждали, что мне не дозволено въезжать во Францию. Я протестовала и требовала назвать причину отказа.

– Мне не нужно называть вам никаких причин, – ответил один из полицейских. – Вы можете ехать в Сан-Себастьян и там попросить объяснений у вашего консула.

Но консул был испанский виноторговец, совершенно не разбиравшийся в таких вещах. Потому я написала письмо г-ну Камбону, генеральному секретарю французского министерства иностранных дел. На следующее утро я, с письмом в руке, двинулась назад на вокзал Андая. Но человек, который предыдущим вечером допрашивал меня, на этот раз разрешил мне пройти безо всяких трудностей».

В Париже, как пожаловалась Мата Хари следователю, «маркиза де Бофора не было, и он не мог получить отпуск. В салоне мадам Данжвилль на Рю Тронше, 30, я встретила одного русского офицера по фамилии Гасфилд, который представил меня своему другу, капитану Вадиму Маслову из русского первого особого императорского полка. Он стал моим любовником. Это была большая обоюдная любовь. Часть Маслова дислоцировалась в Мэйи (у Реймса). Как только у него было время и возможность, он приезжал ко мне».

Дальше речь зашла о поездке в Виттель, в связи с чем Мата Хари описала свою первую встречу с капитаном Ладу: «В это время я как раз собиралась ехать в Виттель, к чему привыкла еще до войны. Лейтенант драгунского полка Аллор, которого я хорошо знала, работающий сейчас в военном министерстве, посоветовал мне отправиться на Бульвар Сен-Жермен, 28. Меня там очень дружелюбно встретил один господин в штатском, капитан Ладу».

Ладу посетовал, что Витель – прифронтовая полоса, и иностранцу туда очень трудно попасть. Мата Хари возразила, что много раз бывала там до войны. И в случае отказа выразила желание отправиться в Рим и Фьюджи, где воды не хуже. Капитан успокоил ее, что не против выдать пропуск, но заявил, что вынужден будет задать ей ряд вопросов. В частности, он поинтересовался:

«– Что за господин ехал с вами от Мадрида до Андая?

– Это был муж русской балерины Лопуховой, с которой я делила купе. На следующее утро он попросил разрешения принести завтрак своей жене.

Ладу расспрашивал ее о людях, которых она встречала в Голландии, а она заодно поведала ему о своих любовных приключениях, гордо заявив:

– Я любовница полковника барона ван дер Капеллена.

– Как он относится к Франции? – осведомился Ладу.

– Он очень элегантный господин, любящий все, что поступает из Франции, – уверила капитана Мата Хари. – Он пишет мне только по-французски, и в его письме, которое я получила только сегодня, он писал: „Маргарета, ты, которую так любит Франция…“

Капитан сразу ухватился за эту зацепку:

– Если вы так любите Францию, то вы, вероятно, смогли бы оказать нам ценные услуги? Не думали ли вы уже об этом?

– И да и нет. Такого рода услуги не предлагают, пока о них не попросят.

– Были бы вы готовы?

– Я еще не думала об этом серьезно.

– Вы ведь очень дороги, не так ли?

– В любом случае!

– Как вы думаете, чего вы стоите?

– Все или ничего. Если кто-то доставит вам важные сведения, которые вы ожидаете, – тогда он дорог. Если у него это не выйдет, он не стоит ничего».

Затем Ладу порекомендовал ей найти некоего Монури, который и даст разрешение на поездку в Виттель. А по поводу вербовки прибавил: «Что касается дела, о котором я с вами говорил, – приходите ко мне, как только вы примете решение». Далее Мата Хари поведала Бушардону, что ее друг Анри де Маргери порекомендовал ей принять предложение Ладу, поскольку она, дескать, может принести пользу Франции. И на следующий день она сообщила Ладу, что принимает его предложение. Тот хотел сразу же снарядить ее в Бельгию или в Германию, но она попросила сначала дать ей возможность полечиться в Виттеле.

Следователю она также сообщила, что, прибыв в Виттель 1 сентября, «я узнала, что капитан Маслов был сильно отравлен ядовитым газом. Он совсем ослеп на один глаз и мог остаться абсолютно слепым.

Однажды ночью Маслов спросил меня, как я поступлю, если он на самом деле полностью ослепнет.

– Я никогда тебя не брошу. Для тебя я всегда останусь одинаковой».

Тут русский капитан спросил ее, согласна ли она выйти за него замуж.

«Я согласилась. Самой себе я сказала: все будет хорошо. Я потребую от Ладу достаточно денег, чтобы мне не пришлось изменять Вадиму с другими мужчинами. Я оставлю маркиза де Бофора. Я оставлю барона ван дер Капеллена. Я поеду в Бельгию и сделаю то, что требует Ладу. После этого я продам в Голландии мою мебель и произведения искусства. Потом я вернусь в Париж в квартиру, которую я сняла. Капитан Ладу расплатится со мной. Я выйду замуж за моего любимого мужчину – и стану самой счастливой женщиной на Земле».

Вернувшись в Париж 15 сентября, Мата Хари снова посетила капитана Ладу. Он похвалил ее примерное поведение в Виттеле. Затем он перешел к делу:

– Где вы собираетесь работать?

– В Германии или в Бельгии.

– Германия интересует нас меньше. Вам придется ехать в Бельгию. Но как?

Тут Мата Хари вспомнила о маркизе ван дер Шельке, своем любовнике. Он познакомил ее с человеком по фамилии Вурфбайн, который жил в Брюсселе и торговал с немцами. И он обещал ей веселую жизнь, если она станет его любовницей.

Вурфбайн, по ее словам, был правой рукой барона Морица Фердинанда фон Биссинга, германского генерал-губернатора Бельгии. И Мата Хари простодушно изложила Ладу свой план: «Я напишу Вурфбайну и, надев самые красивые платья, отправлюсь в Брюссель. Я буду часто посещать немецкое верховное командование. Это все, что я могу вам сказать. Я не собираюсь оставаться там на несколько месяцев и заниматься всякими мелочами. У меня есть большой план, с помощью которого я хочу добиться успеха. Только один раз. Потом я прекращу это занятие».

Неизвестно, насколько точно Мата Хари изложила следователю свой разговор с Ладу. Если все было так, как она излагает, то опытный разведчик отнесся бы весьма скептически к ее плану, который весь дышал восторгом неофитки, не ведающей о трудностях шпионской профессии. В окружение Биссинга она бы с помощью Вурфбайна, наверное, проникла. Но вот шансов попасть в штаб-квартиру Верховного главнокомандования в Спа у нее практически не было. А только там были настоящие военные секреты.

Впрочем, Ладу вряд ли можно считать опытным профессионалом в сфере разведки. И, кроме того, у него был успешный опыт с внедрением Ришар в немецкую колонию в Мадриде. Почему бы не попробовать провернуть с Матой Хари ту же операцию в Бельгии?

По ее признанию следователю, предложенный план произвел на Ладу очень сильное впечатление. А на вопрос, почему она хочет помочь Франции, Мата Хари призналась:

– Есть только одна причина. Я хочу выйти замуж за человека, которого люблю. И я хочу стать независимой.

– Цена стоит ставки. А как насчет денег?

– Я прошу миллион франков. Но вам придется заплатить их только тогда, когда вы убедитесь в ценности моих услуг.

Капитан Ладу ответил, что это очень большая сумма. Но они, бывало, платили и больше.

– Если вы сделаете для нас то, что мы от вас хотим, то мы заплатим вам за ваши услуги. Мы однажды заплатили даже два с половиной миллиона.

Потом он сказал, что кое-что его беспокоит. Бывала ли уже Мата Хари в Бельгии? Она ответила, что в последний раз ездила туда с бароном ван дер Капелленом на выставку миниатюр.

– А бывали ли вы в Антверпене?

– Нет.

– Но я знаю, что вы там были.

– Нет.

– А если я скажу вам, что вас в Антверпене сфотографировали?

– Тогда я рассмеюсь вам в лицо. Я ни разу не была в Антверпене до войны и уж точно не ездила туда во время войны».

Насчет двух с половиной миллионов франков, будто бы выплаченных кому-то из агентов, Ладу беззастенчиво солгал «для пользы дела». Годовой бюджет его организации, вероятно, был меньше этой суммы. Но наивная актриса, вполне возможно, ему поверила и искренне надеялась, что ей действительно удастся раздобыть какой-нибудь сверхсекретный германский план, получить за него честно заработанный миллион франков и соединиться с любимым человеком. Ну а если и не удастся заработать миллион, то всегда есть шанс найти в Бельгии если не новый ангажемент, то хотя бы новых богатых любовников, в том числе среди офицеров германских оккупационных войск. Ведь офицеров, как мы помним, она всегда любила, независимо от того, к армии какой страны они принадлежали.

На следствии Мата Хари призналась, что очень жалела, что не попросила у Ладу аванс, необходимый для покупки платьев перед поездкой в Брюссель и оплаты услуг мастера, обставлявшего ее квартиру на авеню Анри Мартен. Поэтому она послала письмо Ладу с просьбой об авансе, но ответа не получила. Тогда она еще раз навестила капитана, но тот отказался дать ей аванс, заявив, что сначала хочет получить результаты. Но заверил: «Вы получите ваш миллион – не волнуйтесь».

Капитан спросил, сможет ли она писать ему из Брюсселя невидимыми чернилами. Мата Хари ответила:

– Эти трюки не подходят мне по характеру. Кроме того, я не собираюсь долго оставаться в Бельгии. Что, собственно, вы от меня требуете?

– Я не могу вам это сказать, не поговорив предварительно с моим начальником. До этого момента я посоветовал бы вам спокойно возвращаться в Гаагу. Через две недели после вашего приезда туда, вас посетит человек с дальнейшими инструкциями.

– А как я его узнаю?

Капитан, улыбаясь, написал что-то на листке бумаги и сложил его пополам. Потом он передал листок ей и сказал:

– Вот что скажет вам этот человек.

Она раскрыла лист и прочла: «А. Ф. 44».

Ладу спросил, не узнает ли она этот номер. Мата Хари ответила, что нет.

– А я думал, что это ваш номер.

По всей видимости, капитан подозревал, что этот номер в качестве оперативного псевдонима присвоила Мате Хари германская разведка. Об Х-21 речи тогда не шло, а трюк с «А. Ф. 44» не прошел.

Тут Мата Хари возмутилась:

– Капитан, я прошу вас раз и навсегда оставить все эти ваши намеки. Вы мне бесконечно надоели. Это касается и информации, которую вам поставляют ваши тупые агенты, и всех ваших грязных делишек. Если вы это не прекратите, то я уже сейчас вижу, что скоро придет момент, когда у меня не будет ни малейшего желания что-то делать для вас.

– Если вы поможете нам поймать хоть одного настоящего шпиона, все равно – немца, испанца или голландца, то за него одного вы получите 25 тысяч франков, – примирительно пообещал Ладу.

– Этого я не могу вам пообещать. Я не имею ничего против получения для вас важных сведений военного или дипломатического характера, но я ненавижу предавать людей.

После этого капитан Ладу еще раз порекомендовал Мата Хари найти Монури в полицейской префектуре, чтобы получить визу для поездки на родину. 9 ноября 1916 года актриса села в Виго на пароход «Голландия».

Далее Мата Хари поведала Бушардону о своих приключениях в Фалмуте:

«Меня сняли с корабля и повезли в сопровождении двух „суфражисток“ в Лондон. В Скотланд-Ярде в комнату, где я ожидала, вошел мужчина. Он назвал меня Кларой Бенедикс и приказал мне встать. Я запротестовала, как только могла. Но он по-прежнему называл меня этим именем. Меня привели в маленькую комнату, где у меня забрали все деньги и украшения. Затем меня четыре дня подряд допрашивали трое мужчин в форме. Привели бельгийца, говорившего со мной по-голландски. У него хватило нахальства заявить другим, что я, мол, разговариваю с немецким акцентом.

На четвертый день трое мужчин сказали:

– Теперь мы знаем, что вы не Клара Бенедикс. Вы можете идти, но вам нельзя отправляться дальше в Голландию. Это общее правило в Англии, распространяющееся на всех голландцев. Вам следует вернуться назад в Испанию.

1 декабря в Ливерпуле я села на борт парохода „Арагуйя“, а 6 декабря сошла с него в Виго. Там, в отеле „Континенталь“, я узнала, что Клара Бенедикс – известная немецкая шпионка, которая часто бывала в Испании».

Как объяснила Мата Хари, о том, кто такая Клара Бенедикс, ей сказал Мартиаль Казо, француз, служивший секретарем голландского консула в Виго. Она рассказала Бушардону и о супругах Аллар на борту «Голландии», указав, что муж будто бы шпионил на англичан, а жена – на немцев.

На следующий день Мата Хари случайно встретила Казо в городе. Он спросил, не хотела бы она «для русских» отправиться в Австрию.

– Я потребовала один миллион и сто тысяч франков, – заявила Мата Хари Бушардону. Но добавила, что насчет суммы «в большей или меньшей степени пошутила». Казо сумма, естественно, показалась слишком большой. Очевидно, он не понял, что это шутка. Тогда Мата Хари разъяснила ему, что если бы она смогла «спасти сто тысяч человек», то разве «каждая голова не стоила бы десять франков»? Казо возразил, что «русские, кроме того, договариваются с американцами, а те сделали бы это за меньшие деньги». Как можно понять, речь шла о репатриации на взаимной основе между Россией и Австро-Венгрией интернированных гражданских лиц и инвалидов из числа военнопленных. Но ей все равно следовало ехать в Мадрид, где кто-то должен был показать ей вторую половинку визитной карточки Казо (первую половинку он вручил ей при встрече).

Наивная куртизанка думала, что следователь действительно заинтересован в установлении истины! У Бушардона в голове уже сложился дьявольский план. Он писал в мемуарах, что «в Виттеле, куда она поехала якобы ради лечения, она занималась тем же, чем всегда, – с головой на подушке», то есть спала с бесчисленным множеством военных, от которых выведывала многочисленные секреты, которые потом передавала немцам. Во-первых, непонятно, какие такие секреты могла бы выведать Мата Хари у офицеров звена рота – батальон (более высокопоставленных в Виттеле просто не было). Даже если бы они ей что-нибудь разболтали, это могли быть данные, относящиеся к перемещению отдельных частей, то есть к тактической разведке. А такие данные сохраняют свою актуальность буквально в течение нескольких дней. Радио в то время еще было экзотикой, и агентуру радиопередатчиками не оснащали. Они могли работать только в посольствах. Добытую разведывательную информацию передавали с помощью курьеров, отправлявшихся в нейтральные страны. Такая поездка, с учетом подготовки и, в частности, получения необходимого разрешения, занимала явно больше недельного срока, поэтому посылать таким путем тактическую информацию не имело никакого смысла. Она устарела бы раньше, чем достигла германских штабов. Агентурная разведка Германии в самой Франции могла собирать и передавать только информацию о каких-то стратегических планах и долгосрочных внешне– и внутриполитических комбинациях, которая не утратила бы актуальности к тому моменту, когда могла достичь адресата. Однако недостаток этой информации состоял в том, что стратегические планы касались сравнительно отдаленного будущего, а потому постоянно менялись под влиянием тех или иных обстоятельств. А проследить за всеми этими изменениями у агентуры, как правило, возможностей не было. По этой причине особенно ценились информированные агенты в нейтральных странах. Они могли гораздо оперативнее передавать информацию, в том числе и тактического характера (например, о возможных атаках подлодками тех или иных судов). Однако источники получения информации о противнике в нейтральных странах были довольно ограничены. Прежде всего, такими источниками являлись дипломаты и переписка неприятельских посольств в этих странах, а также те лица, которые недавно побывали в странах враждебного блока, а теперь оказались в данной нейтральной стране. Однако такая информация тоже имела свои существенные недостатки. Путешественники, вернувшиеся из государств противника, как правило, не обладали действительно серьезной информацией.

Вследствие всех этих причин ни разведки, ни контрразведки стран – участниц Первой мировой войны не могли похвастаться особенно крупными достижениями. А это, в свою очередь, побуждало формировать дутые дела, чтобы продемонстрировать правительствам и публике свою эффективность. Потому и возникли дело полковника Сергея Николаевича Мясоедова в России, ложно обвиненного в шпионаже в пользу Германии и повешенного по приговору военного суда в 1915 году, и дело Маты Хари во Франции.

Главное же, следователь Бушардон сознательно врал и в своем следственном заключении, и в мемуарах. Он прекрасно знал, что за две недели, проведенных в Виттеле, Мата Хари спала только со своим любовником Вадимом Масловым, с человеком, которого она действительно любила. А тот ей никакой особой информации, кроме местоположения своей бригады, сообщить не мог. Но вряд ли германская разведка и без Маты Хари не обладала данными о дислокации частей Русского экспедиционного корпуса. Это давно уже должна была выяснить германская тактическая разведка на передовой.

Следующий допрос Маты Хари состоялся только 28 февраля 1917 года. На этот раз она рассказала, что дальше происходило с ней в Мадриде. Человек от Казо так и не появился. Тогда она написала длинное письмо капитану Ладу, сообщила о провале своей миссии и спросила, что делать дальше, поскольку она не может добраться ни до Голландии, ни до Бельгии. Она также написала Анне Линтьенс в Гаагу, чтобы та передала барону ван дер Капеллену, что ему не следует беспокоиться. Через пять дней она послала телеграмму в Виго и спросила Казо, стоит ли ей еще ждать, так как она собирается ехать в Париж. Тот сообщил, что «русские поехали в Швейцарию», и просил сообщить ему ее адрес в Париже.

Пока что Мата Хари решила поработать самостоятельно. Она попросила у портье ежегодник со списком всех аккредитованных в Испании дипломатов и нашла имя военного атташе, капитана фон Калле. Как она рассказывала Бушардону, «лишь позднее я узнала, что его за это время повысили до звания майора». Она написала Калле и сообщила, что хотела бы посетить его. Майор вежливо ответил письмом: «Мадам, я не имею чести знать вас, но я могу вас принять завтра, в субботу, в три часа дня». Никаких доказательств, что они были знакомы раньше, следствием найдено не было.

Когда Мата Хари в назначенный срок пришла в германское посольство, ее тут же провели в кабинет военного атташе.

– Мадам, – признался Калле, – я не знаю, почему вы именно мне оказали честь вашим визитом. Не в моей привычке принимать дам, которые, возможно, подосланы нашими врагами, но я выяснил, что о вас такого сказать нельзя.

– Ну и как же вы это выяснили? – осведомилась Мата Хари с улыбкой.

– Да потому, – улыбнулся Калле, – что я уже десять месяцев как майор, и агенты вражеских разведок это хорошо знают. Но когда вы мне писали, вы воспользовались старым ежегодником. Я вижу по вашей визитке, что вы голландка? Вы знаете немецкий язык?

– Отлично знаю. И французский знаю не хуже.

– Так о чем вы хотите поговорить со мной?

– Меня арестовали в Англии на четыре дня, – пожаловалась Мата Хари, – потому что приняли меня за немку, которая путешествует с фальшивым голландским паспортом. Они настаивали на том, что я – некая Клара Бенедикс… Что все это значит?

– Вы прекрасно говорите по-немецки. Где вы научились?

– Я три года жила в Берлине.

– Тогда вы, должно быть, знаете кого-то из немецких офицеров.

– Конечно, очень многих.

– Можете назвать кого-нибудь?

Мата Хари охотно рассказала, что ее любовником был Альфред Киперт, и назвала еще нескольких офицеров, с которыми виделась в Германии. Калле хорошо знал о ее связи с Кипертом. Он признался, что однажды видел Мату Хари на обеде в отеле «Карлтон» и знает, что она сопровождала Киперта на маневрах в Силезии.

– Тогда вы именно та женщина, которую он так ревновал, – радостно заключил майор. Он заверил Мату Хари, что ничего не знает об ее приключениях в Фалмуте, равно как и первый раз слышит имя Клары Бенедикс. Этими делами, связанными с ней, видимо, занимался барон фон Роланд, консул в Барселоне.

Мата Хари так подытожила следователю свой разговор с германским военным атташе: «Беседа была очень приятной. Фон Калле предложил мне сигарету, и мы заговорили о высшем обществе Мадрида. Я старалась показать себя с самой лучшей стороны. Я играла ножками и делала все, что делает женщина, чтобы влюбить в себя мужчину. И я знала, что фон Калле заглотнул наживку. Когда он комфортно откинулся на спинку кресла, то вдруг сказал: „Я устал. Подготовка десанта немецких и турецких солдат с подводных лодок на марокканском побережье, во французских владениях, очень меня измучила. Я отдаю ей все мое время“».

Вечером того же дня, когда она встречалась с Калле, Мата Хари отправила письмо капитану Ладу с информацией о высадке германских военнослужащих с подводных лодок на марокканское побережье и о том, что барон фон Роланд является резидентом немецкой разведки в Барселоне. В заключение она написала: «Я жду ваших указаний; я могу делать с моим немцем все, что захочу».

Трудно сказать, действительно ли Калле сообщил ей эту информацию или Мата Хари ее выдумала, чтобы повысить себе цену в глазах Ладу. Также вполне возможно, что германский майор заподозрил в ней французскую шпионку и на всякий случай сообщил ей дезинформацию. Поэтому, строго говоря, даже если сведения, сообщенные Матой Хари Ладу со ссылкой на Калле и не соответствовали действительности, то данное обстоятельство само по себе не могло служить доказательством того, что она была германской шпионкой. Она могла либо выдумать их, либо стать жертвой дезинформации.

На следующий день после встречи с Калле Мата Хари была приглашена на ужин военным атташе голландского посольства Г. де Витом. Они встретились в «Палас-Отеле», где он познакомил ее с пожилым мужчиной «с ленточкой ордена Почетного легиона в петлице и немного прихрамывающим». Это был полковник Жозеф Данвинь, французский военный атташе.

Через день де Вит снова пригласил ее, на этот раз на гала-ужин в отеле «Ритц». После ужина она встретила в холле полковника Данвиня, который сделал ей комплимент по поводу платья. По словам Маты Хари, полковник Данвинь, как истинный француз, сказал: «Мадам, мои глаза никогда не видели ничего более гармоничного, чем вы, когда вчера вы вошли в „Палас-Отель“».

Мата Хари продолжила рассказ: «Потом он подсел ко мне и вел себя как настоящий влюбленный. Так, что мне это даже было неприятно. Я снова и снова танцевала с голландским атташе. Но когда я возвращалась, полковник упрямо продолжал беседу со мной. Однажды он спросил меня, откуда я, и я рассказала ему о трудностях, с которыми столкнулась во время путешествия. Потом он спросил, что я делаю в Мадриде. Я, улыбаясь, сказала:

– Мой полковник, никакого повода для беспокойства… Я на вашей стороне.

Он пожал мне руку, и я продолжила:

– Ели бы я познакомилась с вами всего днем раньше, то мне не пришлось бы мучиться, отправляя мои сведения в Париж. Я бы передала письмо лично вам. Оно тогда пришло бы раньше.

– А что это за сведения?

Я рассказала ему все, что узнала, и упомянула имя фон Калле, сказав, что нашла его слегка усталым, но мягким, как ягненок. Полковник ответил, что фон Калле и ему показался несколько бледным, когда он видел его в последний раз».

На следующий день полковник Данвинь ждал Мату Хари в читальной комнате отеля «Ритц» и, по ее словам, «по сути, разыграл сцену ревности». Он пожелал знать, с кем она сидела. Потом он сказал: «Я много раздумывал над нашей беседой вчера вечером. Не можете ли вы выяснить, где высадились на сушу эти офицеры и солдаты в Марокко?».

Мата Хари заметила, что «нельзя так торопить события». Но полковник настаивал на том, что необходимо как можно скорее уточнить имеющуюся информацию.

Далее, как утверждала Мата Хари на следствии, выполняя просьбу Данвиня, «я посетила фон Калле под предлогом, что, мол, забыла кое-что у него спросить.

– Я хотела бы через Швейцарию и Германию вернуться в Голландию, – сказала я. – Я знаю, что на немецкой границе все очень точно и строго. Не могли бы вы мне помочь и немного облегчить эту часть моего путешествия?»

Майор Калле только развел руками. К сожалению, тут он ничем не мог помочь. Потом галантно предложил актрисе сигарету. По признанию Маты Хари, «я играла ту же игру, что и во время моего первого визита. Прошло немного времени, и я поняла, что фон Калле уже возбужден и его тянет на авантюры. Я выпустила дым ему в лицо и мягко спросила:

– Ну – все еще устали? Все еще слабы? Все еще заняты делами?

– Ох, не говорите об этом, – посетовал майор. – Я смогу спокойно отдохнуть лишь после того, как все это дело закончится.

– Но это ведь, наверное, очень большая операция – высадить людей с борта подводной лодки на берег Марокко. Как вы справляетесь с такой задачей?

– Красивым женщинам не следует задавать слишком много вопросов, – ответил фон Калле».

Замечу, что здесь есть некоторая нелогичность. Десантом с подводных лодок в Марокко должен был бы в первую очередь заниматься германский военно-морской атташе в Испании, которого, как мы помним, плотно опекала Марта Ришар. Но она, по крайней мере в мемуарах, об этом ничего не пишет. Хотя фон Крон мог не доверять ей и о планировавшемся десанте ничего не сообщить. Хотя, с другой стороны, информацию про десант могли выдумать как Калле, так и сама Мата Хари.

После этой реплики Калле Мата Хари, по ее словам, поняла, что она слишком торопится и действует чересчур прямолинейно. Она тут же перевела разговор на нейтральную тему – на фотографии, которых было много в кабинете майора. А потом ушла. Позже в тот же день к ней зашел полковник Данвинь, чтобы получить ответ по поводу десанта в Марокко. Она сказала ему, что то, что он потребовал от нее, было совершенно «по-детски» и что «если бы мне самой не хватило ума, то все дело уже было бы потеряно. В следующий раз позвольте мне действовать по моим собственным правилам».

Мата Хари утверждала: «На следующий день полковник пришел после обеда, а потом еще и после ужина. Он продолжал демонстрировать на публике мне свою влюбленность. Еще через день он появился опять и сказал:

– У меня очень много работы, и я должен сопровождать генерала Лиоте в Париж.

Он попросил меня подарить ему на память мой маленький букетик фиалок и мой носовой платок и спросил, может ли он что-то сделать для меня в Париже».

Мата Хари сказала, что его помощь очень даже может понадобиться: «Вы можете найти капитана Ладу и его шефа. Объясните им, с какого рода женщиной они имеют дело в моем лице и что им следовало бы относиться ко мне более дружески и менее таинственно».

Полковник пообещал ей и сказал, что она может писать ему через посольство, а если понадобится, она может встретиться с его адъютантом, маркизом де Паладином. Когда Мата Хари ответила, что сама собирается вскоре поехать в Париж, он попросил ее позвонить ему в «Отель д’Орсе», чтобы они могли вместе пообедать.

Тут Бушардон предъявил подследственной перехваченное письмо, которое Мата Хари написала одному из друзей. Там она описывала, как Данвинь с ней флиртовал: «Полковник принес мне только один маленький букетик фиалок и попросил меня целый день носить его на груди. А вечером он придет, чтобы забрать его. Кроме того, он пожелал ленточку от моего корсета, которую он сам заберет в читальной комнате отеля, если мы будем там одни. Он играл в любовника, как молодой человек». Строго говоря, это письмо вполне подтверждало ее показания. И тем более не было доказательств того, что Мата Хари выпытала у полковника какие-то секреты, разглашение которых могло бы нанести ущерб Франции. Но на это следователь внимания не обращал.

В 1953 году Бушардон утверждал в мемуарах: «Мата Хари, дерзкая во всем, что она делала, успешно сблизилась с нашим военным атташе генералом Данвинем (в 1917 году он был только полковником. – Б. С.). Она заставила его поверить, что сама служит Франции, и предоставила ему некие сведения, которые – как она утверждала – хитростью выманила у фон Калле в ходе нескольких визитов к нему. Не стоит и упоминать, что эти сведения были устаревшими и не имели никакой ценности. Но полковник, поддавшись на кокетство этой красивой дамы, не разгадал, кем она была. Он влюбился, как молодой лейтенант. Он не мог нахвалиться этой новой сотрудницей».

«На следующий день после отъезда генерала Лиоте и полковника Данвиня, – показала Мата Хари на следствии, – фон Калле прислал мне в отель письмо. Он спрашивал, смогу ли я прийти к нему попить чаю в этот день в три часа пополудни. Я нашла его более холодным, чем обычно, – как будто бы ему сообщили о нескольких моих встречах с полковником».

Вскоре она поняла, почему майор стал ее подозревать. Калле рассказал, что французы посылают радиограммы, сообщающие о предстоящих немецких десантах в Марокко.

– Эта информация могла поступить к ним от кого угодно, – возразила Мата Хари. – И, кроме того, откуда вы знаете?

– Мы знаем их код.

И добавил:

– Красивым женщинам, вроде вас, нужно многое прощать… Но если в Берлине узнают, что эта информация просочилась через меня, то наступит настоящее светопреставление.

Мата Хари поняла, что игра окончена и Калле с ней больше делиться информацией не будет.

Замечу, что поведение майора при последней встрече вполне вписывается в проведение операции по дезинформации. Он, в частности, утверждал, что немцы читали французский дипломатический код, что не соответствовало действительности.

Наша героиня использовала последнее средство для примирения с майором. «Как только я заметила, что он снова стал ко мне более благосклонным, – рассказывала Мата Хари Бушардону, – я решила несколько ускорить ход событий. Я хочу, чтобы это скорее закончилось, решила я про себя и дала ему то, чего он так сильно хотел. Когда он удовлетворился, то начал говорить о других вещах».

И, как будто, доверие Калле было восстановлено (или тот просто сделал вид, что поверил Мате Хари?). Она поведала Бушардону, что Калле с ней много говорил о жестоком поведении некоторых солдат германской армии. Мата Хари решила, что таким образом майор ее проверяет, и, как она решила, с честью выдержала проверку. Она похвалила мужество немцев. Французы, отозвался фон Калле, тоже мужественные солдаты, особенно летчики. Вот один из них, по словам майора, высаживал разведчиков в немецком тылу за линией фронта, а потом забирал их. Но вскоре, ухмыльнулся майор, они будут знать все про этих разведчиков, потому что у немцев во Франции есть агенты на самом верху.

Мата Хари поинтересовалась, как удается немецким шпионам пересылать в Германию информацию. Калле ответил, что для этого есть много путей. Тут Мата Хари усомнилась. Ведь ей приходилось неоднократно пересекать границы. Обыски, контроль багажа и допросы при этом проводятся столь тщательно, что трудно припрятать даже булавку.

– В Англии, – уточнила она, – они проверяли даже тесемки моего нижнего белья.

Калле поправил свою любовницу. Немцы не используют в качестве агентов женщин вроде нее, а только грязных мужчин, прячущих чернила для тайнописи под ногтями или в ушах.

В этот вечер Мата Хари написала полковнику Данвиню письмо аж на двенадцати листах. Она рассказала ему все о французском летчике, способах прятать невидимые чернила, а также о том, что немцы взломали французский код. После этого, сочтя свою миссию завершенной, Мата Хари стала собирать вещи для отъезда во Францию.

То, что Калле сообщил при последней встрече Мате Хари и чем она простодушно поделилась со следователем, очень смахивает не просто на дезинформацию, но и на определенное издевательство над французской стороной. Французам ведь предлагалось тщательно проверять всех пересекающих границы грязных мужчин из низших слоев общества, в том числе их грязные уши и ногти. Но вину Маты Хари здесь усмотреть трудно. Ведь в делах разведки она была дилетантом и все принимала за чистую монету.

1 марта состоялся следующий допрос. Прибыв в Париж, Мата Хари, как она рассказала Бушардону, была очень удивлена молчанием капитана Ладу, но так как полковник Данвинь был старше того по званию, она была уверена, что они друг с другом разберутся и урегулируют проблему. Из номера в отеле «Плаза» на авеню Монтень она позвонила Данвиню в «Отель д’Орсе». Но там его не оказалось. Тогда она позвонила в военное министерство, но и там ничего не знали о его возвращении.

Мата Хари рассказывала: «Устав от поисков, я оделась и направилась на Бульвар Сен-Жермен, 282. Офицер, ростом даже выше меня, сказал, что полковник в этот же вечер уезжает в Мадрид».

Но Мату Хари не устраивала эта игра в прятки. Она обязательно хотела поговорить с полковником и в девять часов вечера поехала на вокзал Д’Орсе. Но оказалось, что для прохода на перрон нужен билет. Она написала короткую записку полковнику и попросила служащего в бюро по обслуживанию спальных вагонов передать ее Данвиню. Она писала, что обязательно должна его увидеть. И просила, чтобы на Аустерлицком вокзале, где поезд стоял до отправления из Парижа, он выглянул из окна. Потом она купила перронный билет. Полковника она в итоге нашла и попросила проводника спального вагона позвать его. Данвинь показался ей совсем другим человеком, чем в Мадриде.

– Очень прелестно с вашей стороны, полковник, уехать, не сказав ни слова, – съехидничала Мата Хари. – А что наше дело? Вы говорили о нем с капитаном Ладу?

«Полковник отвечал очень тихим голосом, – рассказывала Мата Хари Бушардону.

– Я говорил с ним, – ответил он. – Но больше с его начальником, полковником Антуаном Губе. Он сказал мне, что ваша информация очень интересная и что вы умная женщина.

– И это все?

– Он еще спросил, знаю ли я что-то о ваших связях, я ответил ему, что нет.

– Почему вы солгали?

Полковник лишь смог ответить жалостливым голосом:

– Моя маленькая, моя маленькая…

Это было все, потому что поезд отошел с вокзала. Я, слегка опечаленная, стояла на перроне.

На следующий день я направилась к капитану Ладу. Но листок с графиком посещений, куда я вписала свое имя, оказался с отметкой „отсутствует“. После того, как на следующий день я прождала около часа, я получила разрешение на посещение его следующим вечером.

Я пришла в назначенное время. Было около шести часов. Я нашла капитана очень странным. Он не улыбался, как обычно. Казалось, что ему предстоит сделать что-то неприятное. Я спросила его, видел ли он Данвиня и рассказал ли ему полковник все, что пообещал мне рассказать. Он ответил, что говорил с полковником очень недолго и тот ему ничего не рассказывал. Но мне показалось, что он удивлен тем, что я пошла во французское посольство.

– Я получила письмо, полное клеветы, – ответила ему Мата Хари. – И если что-то происходит, чего я не понимаю, то я стучусь во все двери».

Она рассказала капитану Бушардону, как передала Ладу содержание письма испанского сенатора, а он посоветовал ей не забывать, что для других она не знает его, и он ее тоже. И еще Ладу утверждал, что это не его бюро послало сенатору компрометирующее ее письмо. Если бы кто-то из агентов Ладу сделал бы подобное по собственной инициативе, его бы тут же отправили на фронт.

«– Это меня интересует в очень малой степени, – возмущенно заявила Мата Хари. – Но я все-таки полагаю, что у вас не было причин мешать моей работе посредством какого-то агента. Если французский агент действительно заметил что-то, что его не устраивает, то он должен жаловаться во французское посольство, а не испанскому сенатору. И, кроме того, меня очень поразило, как вы меня приняли. Это что – благодарность за услуги, которые я вам оказала?

– Какие услуги? – удивился Ладу. – Информацию о бароне фон Роланде и о подлодках?

– Вы забыли о летчике, радиокоде и невидимых чернилах.

– Я об этом в первый раз слышу.

– Неужели полковник вам об этом не рассказывал?

– Я же вам сказал, я его едва видел. Вы хотите сказать, что немцы знают код, которым шифруются наши радиограммы? Германский военный атташе, наверное, просто пошутил нал вами.

– Даже если возможность того, что моя информация достоверна, составляет всего один процент, ее все равно стоит проверить.

– Конечно! Но я весьма озадачен.

– Я тоже. Но у меня нет желания больше здесь оставаться. Я хочу домой. Да меня и денег больше нет, чтобы продолжать жить в Париже.

– Останьтесь еще на пару дней, – попросил Ладу. – Я запрошу отчет из Мадрида».

Затем Мата Хари забрала из отеля письмо сенатора Хуноя и передала его в бюро Ладу. Она увидела, что за каждым ее шагом следят сыщики. Они опрашивали горничных и портье. А когда она звонила про телефону, они подслушивали за дверью. Однажды она получила перлюстрированное письмо.

Все это привело Мату Хари в ярость. Вот что она показала на следствии: «15 января я написала капитану Ладу длинное письмо. Я спрашивала, что именно он от меня хочет. „Я сделаю все, что вы пожелаете, – писала я. – Я не хочу знать ваши тайны. Я не хочу знать ваших агентов. Я просто женщина мира. Не спрашивайте меня, как я буду работать, но позаботьтесь о том, чтобы моей работе не мешали. В том числе ваши агенты, которые меня просто не понимают. Очевидно, что я хочу, чтобы мне заплатили, чтобы я могла бы уехать“.

С этим письмом я пошла к мэтру Клюне. Он не стал критиковать содержание письма, но сказал, что оно слишком резкое по тону. Особенно его шокировало слово „заплатили“. Но я сказала ему, что если мне не стыдно брать деньги, то мне не стоит стыдиться, называя вещи своими именами. С бульвара Осман я сама отправила письмо.

Не получив ответа, я пошла в бюро месье Монури. Я попросила его получить для меня у капитана Ладу разрешение выехать домой через Швейцарию. Я собиралась найти в Берне немецкого военного атташе и начать с ним такую же игру, как и с фон Калле, а полученную информацию передать во французское посольство. Монури объяснил мне, что капитан Ладу на Ривьере и будет лишь через три недели. Без его разрешения он не может дать мне выездную визу. Тогда же я получила письмо от барона ван дер Капеллена. Он писал, что уже отослал мне деньги еще раз, но что он не может содержать дом в Гааге, если я не вернусь в скором времени. Одновременно мне пришло письмо от моей служанки. Она тоже советовала мне вернуться в Гаагу, так как полковник очень скучает по мне. К этому времени мне уже все порядком надоело. Я вновь отправилась в бюро по делам иностранцев и заявила, что хочу вернуться в Голландию через Швейцарию. Ответа не было 10 дней. 12 февраля я вновь посетила это бюро. Мне сказали, что мои бумаги еще не вернулись. 13 февраля меня арестовали. Вот и все.

В заключение я хочу еще раз выразить протест. Я никогда не шпионила против Франции и никогда даже не пробовала это делать. Я не написала ни одного неподобающего письма. Я никогда не спрашивала моих друзей о вещах, которые меня не касались, и никогда не ходила туда, где мне не следовало быть. Я сперва собиралась побыть во Франции только три месяца и думала лишь о своем любовнике. Я очень далека от мыслей о шпионаже. Только обстоятельства решили иначе».

В ответ на столь продолжительный монолог капитан Бушардон задал лишь один вопрос. Он хотел знать, откуда были переведены через банк «Комптуар д’Эскомпт» пять тысяч франков, полученные ею в голландском консульстве.

– Пять тысяч франков были от барона ван дер Капеллена, – совершенно спокойно сообщила Мата Хари. – 15 января мне позвонил голландский консул и сказал: „Вам поступили деньги. Вы можете их забрать, когда вам будет удобно“. 16 января я пошла в консульство. Консул Бюнге выдал мне пять тысячефранковых банкнот, не задавая никаких вопросов. Деньги были точно от барона ван дер Капеллена. Я просила его о деньгах из Лондона и из Мадрида.

Тогда был задан последний вопрос:

– Как и где вы познакомились с голландским консулом Бюнге?

Мата Хари ответила без запинки:

– Я познакомилась с ним во время моей первой поездки домой в Голландию, через Лиссабон.

Затем в допросах наступил месячный перерыв. В это время Мата Хари общалась только с адвокатом, врачами и священниками, да ежедневно гуляла в тюремном дворе. Все ее мысли были заняты Вадимом Масловым. С момент ареста от него не было вестей. Ведь он не знал, где находится Мата Хари. А все ее контакты осуществлялись только через следователя и адвоката. Бушардон наконец смог получить сведения о русском капитане. Оказалось, что Вадим был тяжело ранен, лежал в госпитале и написал своей возлюбленной письмо с упреками, что она его забыла. Письмо передали Бушардону, который и сообщил его содержание Мате Хари. В отчаянии она написала следователю письмо: «Я благодарна вам за известие о капитане Маслове. Я очень беспокоюсь и все время плачу из-за этого. Пожалуйста, попытайтесь связаться с госпиталем в Эперне. Я вас очень прошу. Я так страдаю от мысли, что он, быть может, умер, а меня не было рядом с ним. И он даже думает, что я забыла его. Вы не можете представить себе, как я страдаю. Пожалуйста, выпустите меня отсюда. Я этого просто не вынесу…»

Конечно, разжалобить следователя у нее не получилось. А 12 апреля состоялся очередной допрос.

На этот раз Бушардон решил перейти в наступление: «До сих пор мы разрешали вам высказываться, не перебивая. У вас были все возможности детально выстроить вашу защиту. Теперь мы хотим попросить вас ответить на некоторые вопросы. Первый из них: Когда вы впервые вошли в бюро нашей контрразведки на Бульваре Сен-Жермен, 282, вы уже были немецкой шпионкой?».

Потрясенная Мата Хари ответила: «Конечно, нет, капитан. Я тогда пришла на Бульвар Сен-Жермен, чтобы попытаться получить разрешение на поездку в Виттель».

Тогда Бушардон взялся за ее любовников: «Пожалуйста, не удивляйтесь нашему вопросу… Разве вы сами не говорили, что вы – „женщина мира“, и разве вы не признавали, что незадолго до начала войны имели интимную связь с лейтенантом Альфредом Кипертом из 11-го гусарского полка в Крефельде?».

Мата Хари уже успела прийти в себя и спокойно ответила: «Тот факт, что я была в любовной связи с тем или иным человеком, сам по себе вовсе не означает, что я занималась шпионажем. Я никогда не занималась шпионажем для Германии. За исключением Франции, я никогда не шпионила и ни для какой другой страны. Как профессиональная танцовщица я могла, естественно, встречаться с людьми и в Берлине, но без каких-либо сомнительных мотивов, которые вы пытаетесь мне приписать. Кроме того, я сама назвала вам имена всех этих людей».

На этом допрос, по сути, закончился. Это был один из самых коротких допросов. И опять последовал перерыв в несколько недель.

С точки зрения Бушардона, каждый немец, с которым общалась Мата Хари, становился либо ее руководителем в шпионских делах, либо связным, либо получателем разведывательной информации. Он не обращал внимания, что многих из них подследственная знала еще задолго до войны и могла говорить с ними на самые разные темы. А с французами, равно как и с англичанами, по мнению следователя, Мата Хари встречалась исключительно с целью получения конфиденциальной информации.

После двухмесячного заключения наша героиня 22 апреля получила разрешение поддерживать контакт с внешним миром, но только через посольство Голландии. Дело в том, что, по мнению Бушардона, «следствие можно было назвать практически законченным, когда военное министерство 21 апреля передало мне текст перехваченных телеграмм, которыми обменивались фон Калле и Германия в период с 13 декабря 1916 года по 8 марта 1917 года». Правда, тут возникает вопрос, почему эти телеграммы от следователя утаивали, хотя ему-то они как раз и были нужны в первую очередь. Это наводит на мысль о возможности фабрикации доказательств.

Бушардон утверждал: «Внезапно дело стало кристально ясным. Маргарета Гертруда Зелле поставляла фон Калле много сведений. Каких сведений? Я не думаю, что могу выдать их, потому что до сих пор связан своей присягой. Я могу только сказать, что они, особенно нашим центром, рассматривались как сведения, частично содержащие важную правдивую информацию. Для меня это подтвердило, что шпионка в любом случае поддерживала связь со многими офицерами и что она была достаточно хитра, чтобы задавать им определенные коварные вопросы. Одновременно ее связь с другими кругами обеспечивала ей возможность получать информацию о нашей политической ситуации».

Так писал бравый капитан в 1953 году, тридцать шесть лет спустя. Какие тайны он вынужден был скрывать, из его мемуаров понять невозможно. Особенно потрясает фраза «частично содержащие важную правдивую информацию». Так ведь и любая дезинформация всегда содержит и какую-то часть правдивой информации, иначе ей никто не поверит. Если же имелись в виду сведения о предстоящем весеннем наступлении Антанты на Западном фронте в 1917 году, то в Германии без всякой Маты Хари прекрасно знали, что оно будет, и интенсивно готовились к его отражению. Заявить в конце 1916 года, что союзники весной будут наступать, было равносильно заявлению: «На вершинах Альп всегда лежит снег».

Также секретной считалась информация о разговоре Бриана и принцессы Мари Бонапарт о греческом короле, переданная агентом Х-21. Однако, во-первых, тождество Маты Хари и Х-21 никогда не было доказано, и теоретически можно предположить, что это были разные люди. Кстати сказать, пол Х-21 до сих пор не определен со стопроцентной точностью, и, в принципе, нельзя исключить, что этот агент мог быть мужчиной. Во-вторых, информация, переданная со ссылкой на Мари Бонапарт, что после свержения короля Константина королем будет его брат Георг, абсолютно не соответствовала истине, поскольку на самом деле в 1917 году после свержения Константина королем стал его сын Александр.

Непонятно также, почему переданные Матой Хари сведения об операциях подлодок у Марокко и о знании немцами французского радиокода Бушардон считал «устаревшими и не имевшими никакого значения». Ведь их проверка в 1917 году не проводилась, а без проверки степень их соответствия действительности оценить было невозможно. Но даже если эти сведения действительно представляли собой дезинформацию, невозможно доказать, что Мата Хари сознательно передавала дезинформацию французам. С тем же успехом она могла быть жертвой операции германской разведки, решившей поставлять через нее дезинформацию, в то время как она сама была уверена, что полученные сведения – подлинные.

1 мая состоялся следующий допрос. Теперь больше говорил Бушардон. Он заявил: «На одном из ваших предыдущих допросов вы сказали мне, что были не в состоянии рассказать фон Калле какие-либо важные сведения военного или политического характера, потому что покинули Францию за сорок три дня до встречи с ним. Я хотел бы указать вам на то, что есть сведения, которые важны и по прошествии сорока трех дней».

Мата Хари возразила: «Я повторяю еще раз, что я пошла на встречу с фон Калле не ради собственного удовольствия. Я не знала до того ни его имени, ни его звания. У меня не было ни малейших представлений о нем. Капитан Ладу настоятельно рекомендовал мне доказать мои способности и надежность. И когда я после моих приключений в Фалмуте снова оказалась в Мадриде и не получила никаких инструкций, я сказала себе: „Если ты по собственной инициативе не войдешь в контакт с немцами, то капитан не заплатит тебе, когда ты вернешься в Париж“.

Я никогда не пыталась что-то скрывать. Я в письменной форме всегда держала капитана Ладу в курсе дела. Если я, возможно, не называла военного атташе по имени, то я достаточно точно сообщала, что установила контакт с важным лицом в немецком посольстве. Кроме того, я все подробно рассказала полковнику Данвиню, которому я сообщила еще три важные новости. Мне казалось, что полковник передал эти сведения дальше по инстанциям, приехав в Париж, но он не сказал, от кого они. Если бы французы не были довольны моими услугами, то они просто не дали бы мне визу для возвращения во Францию. Это было бы более правильно».

Тут Бушардон выложил на стол свой главный козырь – перехваченные немецкие радиограммы: «Несколько дней назад мы получили достоверное подтверждение, что вы разыграли очень дерзкую комедию с нашей контрразведкой и также с нами. Вы – агент Х-21 и подчиняетесь центральному информационному бюро в Кельне. После того, как вы в 1916 году во второй раз были посланы во Францию, вы сделали вид, что приняли предложение капитана Ладу отправиться по его заданию в Бельгию. За месяц ноябрь 1916 года вы получили в Париже пять тысяч франков, отправленных из Германии. И, наконец, вы сообщили фон Калле целый ряд важных политических, дипломатических и военных сведений».

Мата Хари, однако, не был потрясена и сохранила спокойствие: «Вы совершаете ту же ошибку, что и капитан Ладу, когда он утверждал, что я агент АФ-44 из Антверпена, или англичане, принявшие меня за Клару Бенедикс. Вы просто принимаете меня за кого-то другого. Где-то тут скрывается ошибка. Капитан Ладу и англичане тоже думали, что у них есть все доказательства. Но факты заставили их передумать. Я еще раз утверждаю, я не по собственной инициативе и не в собственных интересах пришла на Бульвар Сен-Жермен». Действительно, разве могла она тогда предполагать, что встреча с Ладу приведет ее к смерти?

Но Бушардон продолжал выкладывать козыри: «Я должен сказать вам, что у нас есть полный текст одной радиограммы, которую фон Калле отправил 13 декабря в Берлин и которая достигла своего места назначения. И вот что там сообщается:

„Агент Х-21, относящийся к центральному информационному бюро в Кельне, в марте отправлена во второй раз во Францию и прибыла туда. Она притворилась (или: он притворился), что примет предложение по оказанию услуг французскому разведывательному бюро и в его интересах выполнит пробное задание в Бельгии. Она хотела прибыть из Испании в Голландию на борту корабля «Голландия», но была 11 ноября арестована в Фалмуте, потому что ее приняли за кого-то другого. После того, как ошибка была обнаружена, ее вернули в Испанию, потому что англичане по-прежнему считали ее подозрительной“.

Это же вы, не правда ли? Вы же сами добровольно и во всех подробностях описали нам ваши злоключения в Англии, чтобы ваше отождествление с агентом можно было считать абсолютно точным. Если вы это лицо, то вы и агент Х-21. Только не пытайтесь рассказывать мне, что вы лишь обманывали фон Калле, разыгрывая перед ним вашу принадлежность к агентуре немецкой разведки, и выдумали ваш кодовый номер. Фон Калле, естественно, не упустил бы возможности проверить эти сведения по линии своей организации. 23 декабря 1916 года он получил инструкцию о выплате Х-21 трех тысяч франков. Но вы потребовали за информацию десять тысяч франков. Какую информацию передали вы фон Калле, которая была настолько высоко оценена Берлином, чтобы вам выплатили пусть и не желаемые десять тысяч, но все-таки три тысячи франков? Ведь фон Калле заплатил вам 3500 песет и информировал об этом Берлин 26 декабря 1916 года».

Мата Хари резонно возразила: «В Испании полно немецких агентов. И в каждой телеграмме могут быть ошибки. Возможно, фон Калле хотел разузнать, кто я такая и каких людей знаю. Возможно, он подкупил служащих отеля „Ритц“, чтобы они просматривали мою почту и собирали обо мне сведения. Кроме того, некая госпожа Блюме тоже была арестована на борту „Голландии“. Она была немкой, приехавшей из Голландии. Правда, ее арестовали не на том рейсе, которым плыла я, а раньше (замечу, что в телеграмме говорится об аресте Х-21 в Фалмуте 11 ноября, а Мату Хари арестовали 13 ноября. – Б. С.)».

В ответ Бушардон заявил: «Нет ни малейшего шанса для какой-либо путаницы. Фон Калле говорит о Х-21, что ее служанка живет в Голландии и ее зовут Анна Линтьенс».

Но Мата Хари продолжала настаивать на своем: «Калле может говорить все, что он захочет. Может быть, он узнал об этом из моих телеграмм тем самым путем, на который я вам указывала. Если я отсылаю телеграмму, то не иду сама на почту, а отдаю ее портье в отеле. В любом случае, я не Х-21. Майор Калле не платил мне ни единого су. Три тысячи франков, которые я получила в ноябре 1916 года, и деньги, полученные в январе 1917 года, были от моего любовника, барона ван дер Капеллена».

Бушардон продолжил атаку, надеясь развить успех: «Вам стоило бы бросить ваши россказни о бароне ван дер Капеллене. Мы знаем, по каким каналам вам поступали деньги от немецкой разведки. У нас есть еще две радиограммы от фон Калле, от 26 и от 28 декабря. Первая гласит:

„Х-21 телеграммой через голландского консула в Париже потребует, чтобы ее горничной в Рурмонде были выплачены последующие суммы. Она просит вас сообщить об этом консулу Кремеру в Амстердаме“.

Во второй телеграмме сказано:

„Х-21 завтра прибудет в Париж. Она просит, чтобы сумма в 5000 франков была немедленно при посредничестве консула Кремера в Амстердаме и ее горничной Анны Линтьенс в Рурмонде переведена в Париж через голландского консула Бюнге и выплачена через «Комптуар д’Эскомпт»“.

Таким образом, 4 ноября 1916 года вы получили 5000 франков. Ту же сумму перевели вам 16 января 1917 года. К ним нужно добавить 3500 песет, выплаченные вам фон Калле в Мадриде. Всего вы получили от немцев за два с половиной месяца около 14 тысяч франков. Это, конечно, далеко не миллион, который вы так нагло пытались требовать у нас. Но размер этих сумм все-таки показывает важность услуг, оказанных вами немцам. Они доказывают также положение, занимаемое вами среди немецких шпионов. В любом случае, они также доказывают, что ваша горничная во всей этой игре исполняла роль посредницы и что все письма, которые она писала вам и в которых упоминала разные денежные суммы, которые якобы поступали к вам от барона ван дер Капеллена, были не более чем блефом и театром».

Но Мата Хари не сдавалась, хотя еще и не сознавала, что на кону – ее жизнь: «Я писала моей горничной из отеля „Ритц“ и даже отправляла телеграммы, в которых просила о деньгах. Я действительно любовница барона ван дер Капеллена. Он полковник 2-го гусарского полка и женатый мужчина. Он просил меня никогда не посылать ему писем или телеграмм с какими-то нежностями или просьбами о деньгах. В такой маленькой стране, как наша, все это быстро бы стало известно. Моя горничная – честная женщина, служащая мне уже восемь лет. Она знакома с моей интимной жизнью и всегда была посредницей между полковником и мной.

Когда я приехала из Виттеля, у меня было напряженное финансовое положение. Я просчиталась с суммой, которую взяла с собой из Голландии. А кроме того, капитан Ладу не заплатил мне ничего, зато задержал меня в Париже на месяц дольше, чем я собиралась оставаться перед отъездом в Голландию.

И что же подозрительного в том, что я попросила своего любовника прислать мне денег? Я не могу вспомнить, чтобы в разговоре с фон Калле упомянула хоть что-то, о чем говорится в телеграмме от 13 декабря. Вот о том, что я что-то говорила о греческой принцессе, я помню. Он говорил, что прилагаются усилия отлучить от престола Константина и посадить на трон принца Георга. Я только ответила, что кое-что читала о скандале, в котором была замешана греческая принцесса».

Получается, что об интриге с принцем Георгом фон Калле узнал еще до встречи с Матой Хари.

Бушардон продолжал зачитывать ей информацию, содержавшуюся в радиограмме фон Калле от 14 декабря и касавшуюся бельгийского шпиона Аллара, невидимых чернил и десанта в устье Шельды. Мата Хари возразила: «Я точно не говорила с фон Калле о разработке французами невидимых чернил. Что касается бельгийца Аллара, то я не думаю, что упоминала его в разговоре с фон Калле. Правда, я несколько раз говорила о нем в отеле „Ритц“ в Мадриде, где это могли слышать разные люди. О десанте в устье Шельды я не могла говорить по той простой причине, что ничего об этом не знала».

В ответ Бушардон заявил: «Для человека, предложившего свои услуги Франции, это очень странное поведение, когда вы открыто и в присутствии персонала отеля, о котором вы сами сказали, что он проявлял заметное любопытство, говорите о том, что некий Аллар – английский шпион».

С. Ваагенаар справедливо усмотрел очевидное противоречие в логике Бушардона: «Если это служило его целям, ход мыслей Бушардона всегда принимал странные формы. Утверждение Маты Хари, что фон Калле, возможно, подкупил служащих „Ритца“, чтобы те читали ее почту, он не принял на веру, даже посчитал это утверждение абсурдным. А возможность того, что те же самые служащие отеля могли бы сообщить фон Калле об упоминании Матой Хари имени Аллара как британского шпиона, была для него вполне приемлемой. Он не только с ходу принял ее, но даже воспользовался ею как одой из причин для последующей казни своей жертвы».

Капитан Бушардон настаивал, что будто бы переданная Мата Хари «информация о невидимых чернилах имела огромную важность», ведь это означало, что немцы узнают, что французы раскрыли состав и принцип использования их сверхсекретных чернил – открытие, которое французам не удалось сделать до 9 октября 1916 года, и это, как полагал Бушардон, было как раз за месяц до того, как Мата Хари выехала из Парижа в Испанию.

Она отбивалась: «Вы все время утверждаете, что я предложила французской контрразведке свои услуги. Это не так. Я вообще ничего не предлагала капитану Ладу. Это он попросил меня работать для него. Я согласилась лишь через месяц и после долгих размышлений. К тому времени у меня уже были большие планы, но я не знала, увенчаются ли они успехом. В любом случае – так как мне должны были заплатить лишь после выполнения моей работы, я ничего не украла у капитана. Что касается чернил – я клянусь, что ничего не знаю об этом».

«Еще 23 декабря, – продолжал козырять доказательствами Бушардон, – чтобы держать вас в курсе дела, немецкая разведка послала фон Калле такое сообщение: „Невидимые чернила, которыми располагает Х-21, не могут быть обнаружены французами, если бумагу до и после применения чернил обрабатывать точно по инструкции“».

Мата Хари упорствовала: «Я вообще ничего не понимаю в этой вашей истории с секретными чернилами. Я никогда в жизни не пользовалась чернилами для тайнописи, а кроме того, где бы я могла их спрятать в Англии, когда там обыскали весь мой багаж, а все туалетные принадлежности проверяли химическими методами? И, наконец, повторю еще раз – я не агент Х-21».

Но Бушардон еще не закончил представление доказательств: «Мы просим вам серьезно подумать обо всем, что обсуждалось сегодня. Вы упоминали некие сведения, которые передавали полковнику Данвиню и капитану Ладу, о ценности которых нам придется судить самим. Но не могли ли вы руководствоваться в данном случае иными соображениями? Вам было тяжело дальше жить в Мадриде так, как вы жили, и по-прежнему встречаться с фон Калле. Так как вы точно знали, что за вами всегда следят наши агенты, вам нужно было задуматься об объяснениях, которые вам пришлось бы давать при случае. И потому, чтобы объяснить мотивы ваших посещений немецкого военного атташе и рассеять наши подозрения, вам просто необходимо было действовать так, будто вы поставляете французам некоторые сведения. Это основополагающий принцип любой разведывательной игры. Вы слишком умны, чтобы не учитывать это».

«Я могу только повторить, что уже говорила всегда. Я никогда не делала французам каких-либо предложений по своей инициативе. Я не специалист в шпионских делах, никогда о них не думала – до разговора с капитаном Ладу. Я понятия не имею, что можно и нужно делать, а что нельзя. Я сказала ему прямо и четко: „Капитан, если я получу для вас информацию, обязательно проверьте ее перед тем, как воспользоваться. Я могу вам передавать только то, что и как я слышу“. И когда он предложил мне французские невидимые чернила, я отказалась. Во всяком случае, это был бы очень милый подарок для немцев – если бы я работала на них.

И когда он соблазнял меня возможностью познакомиться с его агентами, я тоже отказалась. Но если бы я была на службе у немцев, то разве я упустила бы такую возможность передать им их имена?

Когда я заметила, что капитан Ладу несколько недоверчив, я сказала ему:

– Я не хочу знать никаких ваших секретов, дайте мне действовать моими собственными методами. Я прошу от вас только одного: оставьте меня в покое.

– Хорошо, – ответил он.

И мы пожали друг другу руки».

«Как бы то ни было, – закончил Бушардон, – мне кажется странным, что вы отрицаете правильность информации, которую фон Калле так скрупулезно и точно радировал в Берлин. Когда он, к примеру, 23 декабря 1916 года сообщал своему шефу, что Х-21 просила срочно заплатить ей 5000 франков при посредничестве ее горничной через банк „Комптуар д’Эскомпт“ в Париже, то тут он ничего не выдумал. Потому что 16 января 1917 года деньги поступили. Следовательно, вы дали ему очень точные инструкции, которые он уверенно передал дальше в Берлин».

Мата Хари не сдавалась: «Я отправляла Анне Линтьенс телеграммы из Лондона и из Мадрида и поручала ей попросить денег у барона».

«Но все это еще не объясняет, каким образом фон Калле, не проинформированный вами о сумме, посреднике и о банке, смог правильно сообщить в Германию все эти детали», – торжествовал Бушардон.

Мата Хари упорно стояла на своем: «Кто угодно мог ему сообщить эти подробности из содержания моей собственной телеграммы к моей горничной».

По итогам допроса 1 мая Бушардон сделал следующий вывод: «До своего отъезда из Парижа двойной агент при посредстве голландского консула 4 ноября получила сумму в 5000 франков. Эти деньги пришли из Германии, с чем согласился бы каждый». Он полагал, что «следствие в основном завершено». На самом же деле все было далеко не так очевидно и однозначно.

У Бушардона не было доказательств, что деньги, полученные Матой Хари в Париже, были не от барона ван дер Капеллена, а от германской разведки. Как отмечает С. Ваагенаар, «фактом является то, что, хотя капитан Бушардон делал все, что было в его силах, чтобы уличить Мату Хари именно в этом пункте, и хотя эти переводы в ходе процесса сами стали предметом обсуждения, ни один из восьми пунктов собственно обвинения, по которым она была признана виновной, даже в намеках не упоминал слова „оплата“, или „средства“ или „деньги“ или хоть что-то, что могло быть связано с этими моментами. Несмотря на всю свою личную убежденность, что дело расследовано, капитан Бушардон не стал даже выносить на суд присяжных этот момент – единственный, по которому у него были хоть какие-то улики».

Следующий допрос состоялся три недели спустя – 21 мая. Мата Хари начала его с заявления: «Сегодня я скажу вам всю правду. Если я ее вам прежде не рассказывала, то только потому, что мне было очень стыдно». Далее она сообщила: «В мае 1916 года, когда я была у себя дома в Гааге, раздался звонок. Было уже довольно поздно. Когда я открыла дверь, там стоял господин Кремер, немецкий консул в Амстердаме (и в показаниях Мата Хари, и в материалах суда эта фамилия писалась неправильно. В действительности консула звали не Кремер (Krдmer), а Карл Крамер (Karl H. Cramer). И, строго говоря, он был не консулом, а главой немецкой информационной службы в Амстердаме в ранге консула, то есть фактически – пресс-атташе посольства. – Б. С.). Он уже написал мне в письме, что хочет со мной встретиться, но не сообщил почему.

Консул узнал, что я подала заявление на визу во Францию. Он начал беседу так:

– Я знаю, что вы собираетесь поехать во Францию. Готовы ли вы оказать нам некоторые услуги? Мы хотели бы, чтобы вы собирали для нас там сведения, которые, на ваш взгляд, могут заинтересовать нас. Если вы согласитесь, я уполномочен заплатить вам двадцать тысяч франков.

Я сказала, что это немного.

– Верно, – ответил он. – Но чтобы заработать больше, вы должны показать, на что вы способны.

Я не дала ему окончательного ответа, а попросила время подумать. Когда он ушел, я подумала о моих дорогих мехах, которые остались у немцев в Берлине, и о том, что было бы справедливой компенсацией, если бы я вытащила из них как можно больше денег. Потому я написала Крамеру: „Я согласна. Можете привезти мне деньги“. Консул тут же пришел и заплатил мне деньги в французской валюте. Он сказал также, что я должна писать ему невидимыми чернилами. Я возразила, что мне это не очень удобно, особенно если я буду подписывать письма своим именем. Он ответил, что есть такие чернила, которые никто не может прочесть. Мне нужно только подписывать свои письма „Х-21“. Затем он дал мне три маленькие бутылочки, пронумерованные цифрами „1“, „2“ и „3“. Первая и третья бутылочки были наполнены прозрачной жидкостью. Во второй жидкость была голубовато-зеленой, показавшейся мне похожей на абсент. Потом он пропитал лист бумаги жидкостью номер один, написал несколько слов жидкостью номер два и протер написанное жидкостью номер три, после чего написанное бесследно исчезло.

– Так нужно с ними обращаться, – сказал он. – Потом самыми обычными чернилами на том же листе бумаги можно написать любой безобидный текст. Всю вашу почту адресуйте в отель „Европа“ в Амстердаме.

После того, как у меня в сумочке появились двадцать тысяч франков, я сердечно поблагодарила консула Кремера. Но я могу поклясться вам, что не написала ни строчки из Парижа этими чернилами. Кстати, все три бутылочки я выбросила за борт, предварительно вылив их содержимое, как только наш корабль вошел в канал, соединяющий Амстердам с Северным морем».

Строго говоря, нет полной уверенности, что Мате Хари действительно был присвоен псевдоним Х-21. Ведь к Кельнскому разведцентру Крамер отношения не имел. Вполне возможно, что Мата Хари решила, ознакомившись с перехваченными радиограммами, что немцы действительно присвоили ей псевдоним Х-21, и, чтобы вызвать доверие к своему рассказу, заявила, что должна была подписывать этим псевдонимом свои тайные письма. В действительности же ей, из-за малозначительности, могли сказать вообще никак не подписывать тексты, написанные тайнописью, а агенты в амстердамском отеле «Европа» изымали бы все письма, открытая часть которых была бы подписана Матой Хари. А псевдоним Х-21, вполне возможно, носила та женщина, которую Мата Хари назвала мадам Блюмме и которая, возможно, действительно посетила Францию в марте 1915 года и была арестована англичанами 11 ноября 1916 года.

Такими показаниями Бушардон был явно разочарован. А далее Мата Хари утверждала, что, когда говорила с капитаном Ладу, тот очень удивлялся, почему офицеры немецкой разведки в Голландии не пытались завербовать ее, когда узнали, что она едет во Францию. Танцовщица отговорилась тем, что они ее не знали. Тогда Ладу заметил, что неплохо было бы предложить свои услуги немцам, чтобы получать информацию, но решил осуществить эту комбинацию позднее. Он сначала хотел посмотреть, какая из Маты Хари выйдет шпионка, и будто бы сказал в заключение: «Если мы в вас будем уверены, вы тоже сможете на нас рассчитывать». И Мата Хари решила, что пока Ладу не хочет ей платить, нет никакого смысла выдавать свою большую тайну о контакте с Крамером.

Она призналась следователю: «Когда капитан Ладу меня потом спросил, не хочу ли я вернуться домой в Голландию через Швейцарию или Англию, я выбрала последний вариант, потому что не хотела ехать через Германию. Там мне угрожала опасность, поскольку с меня бы спросили отчет, как я отработала полученные двадцать тысяч франков. А продемонстрировать мне было нечего. Если бы я к этому времени действительно собрала бы какую-то значимую для Германии информацию, из-за которой французы могли бы меня подозревать в шпионаже, то я точно приняла бы предложение отправиться домой, в Голландию, через Швейцарию и Германию.

Когда я была в Мадриде, обстоятельства вынудили меня поступить именно так, как вы уже знаете. Капитан Ладу не заплатил мне ни единого су. Он злоупотребил моим доверием, и у меня оставалась всего пара сотен песет. Все женщины в моей ситуации, вероятно, начали бы воровать. У меня не было никаких вестей из Парижа. Мои счета за проживание в гостинице с каждым днем увеличивались. В это время я и посетила фон Калле, который не знал обо мне вообще ничего. Я хотела проверить обстановку и выяснить, могу ли я проехать через Германию, не боясь ареста».

По словам Маты Хари, чтобы завоевать доверие Калле, она сообщила ему о предложении французов и дала ему некоторые сведения, взятые большей частью из старых газет или из памяти. Как она считала, «эти сведения не имели большого значения и актуальности и никак не могли нанести Франции вред. После этого Калле послал своему начальству телеграмму с вопросом, следует ли ему выплатить мне деньги. Я потребовала десять тысяч франков, но Берлин отказал. Я не знаю, получил ли впоследствии военный атташе указание, чтобы заплатить мне.

Калле действительно дал мне 3500 песет, но я предполагаю, что это были его личные деньги. В своем бюро он занимался со мной некоторыми очень интимными делами и предложил мне за это кольцо. Но так как я мало ценю такие вещи, то я отклонила его предложение и, видимо, поэтому он дал мне эти три с половиной тысяч песет». Действительно, Мате Хари в тот момент гораздо нужнее были не украшения, пусть и дорогие, а наличные деньги. Получается, что песетами германский военный атташе рассчитался не за разведданные, а за сексуальные услуги. Подозреваю, что та же ситуация была с Мартой Ришар, которой германский военно-морской атташе, вероятно, платил не за поставляемую французами дезинформацию, а за то же самое, за что платили Мате Хари.

Мата Хари продолжала: «Что касается двух переводов по 5000 франков, то, возможно, что это были деньги Кремера. Я до этого проинструктировала мою служанку, что если она получит от меня телеграмму с просьбой о деньгах, она должна отправиться в отель „Европа“ и спросить Кремера. Но это только в том случае, если ей не удастся связаться по этому вопросу с бароном. В октябре 1916 года я послала моей служанке телеграмму. Она была отправлена через голландское консульство. Такую же телеграмму я послала в январе. Но я сомневаюсь, что Анна ходила к Кремеру. Скорее всего, деньги на самом деле были от барона, как она мне и написала».

Капитан Бушардон был доволен. Птичка сама вошла в ловушку. Он объявил подследственной: «Мы приняли к сведению ваши показания. Но теперь мы хотели бы вам просто описать, что мы думаем о произошедших событиях. Когда вы говорили с нашими людьми, вы тщательно скрывали свою связь с Кремером, равно как псевдоним Х-21, который он вам присвоил, и задание, которое он вам поручил. С другой стороны, когда вы впервые заговорили с фон Калле, вашим первым поступком было рассказать именно об этом. Вы притворились, что взялись за выполнение поручения французов. Так кому же вы в таких обстоятельствах служили на самом деле? И кого вы обманывали? Францию или Германию? Нам кажется, что ответ ясен».

Подследственная возразила: «Если я вела себя по отношению к французам и к немцам по-разному, то только потому, что я хотела нанести немцам вред – что мне и удалось, а французам помочь – что мне тоже удалось. В конце концов, я не могла надеяться, что мне разрешат транзит через Германию, раз уж я подсунула им свинью! Мне ничего не оставалось, как заставить их поверить, что я на их стороне, тогда как на самом деле игру вели французы. Когда я выудила у фон Калле некоторые сведения, я три раза попыталась встретиться с капитаном Ладу на Бульваре Сен-Жермен. Если бы мне это удалось, я сказала бы ему:

– Вот вам пример того, на что я способна. Теперь дело за вами!»

Бушардон не унимался: «К сожалению, все ваши действия можно рассматривать и в ином свете. Идя на встречу с Калле, вы рисковали, что вас заметит кто-то из наших агентов. Поэтому вам нужна была легенда, чтобы вы нам потом смогли рассказать: „Я иду к фон Калле, но делаю это исключительно в ваших интересах“. Зная правила разведывательной игры, поймешь, что немецкий агент в ситуации, похожей на вашу, получил бы от немцев какую-то информацию, чтобы завоевать этим наше доверие. И даже если эта информация была правдивой, она ко времени, когда вы ее нам передали, уже потеряла свою ценность».

Но о том, что информация в момент поступления в центр уже потеряет свою ценность, можно было сказать практически о любой информации, добытой агентами в нейтральных странах. Ведь здесь главным источником информации служили посольства неприятельских государств, а туда оперативная информация, которую можно было бы немедленно реализовать на практике, попадала крайне редко. Поэтому агенты по большей части питались либо информацией не первой свежести, либо такой информацией, которая представляла собой планы на достаточно отдаленное будущее и которую в лучшем случае можно было бы использовать в пропагандистских целях, организовав ее утечку в печати.

Мата Хари защищалась: «Все, что вы тут выдумали, неправда, уверяю вас. Я никогда раньше не занималась шпионажем. Я жила только ради любви и удовольствия. Я никогда специально не встречалась с людьми, которые могли бы добыть для меня информацию. Кроме того, я хочу подчеркнуть, что сведения, полученные мною от Калле, не были ни маловажными, ни устаревшими. Полковник Данвинь уверял меня, что полковник Губе нашел их весьма интересными».

Следователь возразил: «Вы также утверждали, что ничего не знали о шпионаже. Но это мало согласуется с вашим предложением достать большой секретный план, за который вы потребовали миллион».

Мата Хари парировала: «Я лишь упомянула моих знакомых во Франции. Но я могла бы также познакомиться со многими интересными людьми в Бельгии, и эти связи в будущем, в соответствии с указаниями капитана Ладу, могли принести большую пользу. И, кроме того, идея, чтобы я стала двойным агентом, была не моим предложением, а исходила от капитана Ладу».

Но у Бушардона было еще что предъявить: «За вами было установлено наблюдение во Франции с июня 1916 года. Из донесений, которые у нас есть, четко следует, что в „Гранд-Отеле“ вы всегда пытались познакомиться в первую очередь с офицерами различных национальностей, пребывавших там перед отправкой на фронт».

Интересно, а с кем еще из мужчин призывного возраста могла знакомиться Мата Хари в «Гранд-Отеле», кроме офицеров, командированных с фронта? В этой половозрастной категории они составляли подавляющее большинство постояльцев отеля. И сообщить они могли лишь тактическую информацию о расположении в данный момент тех или иных частей, о чем германское командование, скорее всего, и так знало благодаря действиям своей разведки на фронте и в прифронтовой полосе. И даже если бы Мата Хари попыталась сразу же по приезде из Парижа в Мадрид передать эту информацию германским резидентам в Испании, информация успела бы устареть к тому времени, когда достигла бы адресатов, и представляла бы интерес разве что для военных историков.

Мата Хари уверенно возразила следователю: «Я очень люблю офицеров. Я любила их всю мою жизнь. Я лучше буду любовницей бедного офицера, чем богатого банкира. Самое большое для меня удовольствие – спать с ними. При этом я не думаю о деньгах. Кроме того, я охотно сравниваю людей разных национальностей. Я клянусь вам, что мои отношения с офицерами, которых вы упомянули, были продиктованы только тем чувством, которое я вам сейчас описала. К тому же все эти господа сами приходили ко мне. А я радостно говорила им: „Да“. Они уходили от меня полностью удовлетворенными и ни слова не говорили о войне. Я не спрашивала ни о чем секретном. А постоянно я встречалась только с Масловым, потому что я его люблю».

Бушардон не верил ни одному слову Маты Хари, хотя доказать, что она получила от союзных офицеров, с которыми встречалась, какую-либо секретную информацию, тоже не мог. Тогда он спросил: «Почему вы не сказали барону ван дер Капелену, что хотите поехать в Виттель, чтобы поправить там свое здоровье?».

Мата Хари ответил без запинки: «Потому что я на самом деле должна была ехать в Виттель, как уже делала это до войны. И до моего отъезда я написала барону, что со мной все в порядке, поскольку барон принадлежит к тому типу людей, которые не хотят ничего знать о тех, которым плохо. Ему нужно, чтобы любовница всегда была радостна, здорова и в хорошем настроении».

Тут Бушардон еще раз напомнил о двадцати тысячах франков, которые ей заплатил Крамер: «Если вы действительно ничего не сделали для Германии, получив от Кремера деньги, то это было бы известно к моменту встречи с фон Калле. Отвечая на первую радиограмму, касавшуюся вас. Берлин немедленно установил бы, что вы обманули немцев и что вы – никудышный агент. Но у нас есть тексты всех депеш, которыми фон Калле и Берлин обменивались целый месяц. Берлин ни разу даже не намекнул, что вы обманываете немцев».

Мата Хари парировала: «Мне неизвестно, что отвечал Берлин, но они определенно не подтверждали, что я что-то для них сделала».

22 мая Бушардон обрушил на подследственную новые атаки: «Вряд ли вы думаете, что мы поверим, будто Кремер просто так подарил вам двадцать тысяч франков, не удостоверившись, что вы стоите этих денег. Немцы ничего не дают даром. Средства, которые они обычно дают в качестве командировочных своим агентам, намного меньше суммы, которую получили вы. Потому вы обязаны были работать на Германию. Этот вывод подтверждается также вашими собственными высказываниями в разговоре с фон Калле. Из его первой радиограммы мы знаем, что вас направляли два раза во Францию, чтобы шпионить в пользу Германии. О второй поездке вы рассказали. Теперь давайте поговорим о первой поездке».

Но Мата Хари с гордостью заявила: «Женщину вроде меня, имеющую дом и любовника в Голландии, не посылают в путешествия просто так, не снабдив необходимыми средствами. Что касается моей первой поездки во Францию, то она вообще не имела никакого отношения к Кремеру. Я сказала Калле, что была во Франции дважды, а не то, что меня туда дважды посылали».

«Почему же вы воспользовались услугами голландского консульства, чтобы послать Анне Линтьенс две телеграммы с просьбой о деньгах? В этих телеграммах должно было быть что-то секретное, иначе вы послали бы их обычным путем. Не пользовались ли вы консульством в другое время, особенно для передачи сведений Кремеру?» – осведомился Бушардон.

Мата Хари ответила, что все дело в скорости доставки корреспонденции: «Уверяю вас, что я просила консульство только об отправке этих двух телеграмм. Так они доходили быстрее».

Бушардон настаивал, что Мата Хари не решилась бы рассказать фон Калле, что она является шпионкой Х-21, если бы до того никак не отработала полученные от Крамера двадцать тысяч франков. Ведь в перехваченных радиограммах Х-21 не называли предателем или ненадежным агентом.

Мата Хари возмутилась: «Я ведь не самоубийца! У меня не было денег. Я думала, что если дам Калле какие-то сведения, не имеющие никакой ценности, то верну доверие немцев и получу разрешение проехать через Германию домой».

Теперь Бушардон снял показания с капитана Ладу, который утверждал, что Мата Хари еще до ее первой поездки в Париж, в декабре 1915 года, работала на немцев. Сама же она на допросе утверждала: «Когда я в 1915 году приехала во Францию, я не была на службе у немцев. Я приехала в Париж, только чтобы забрать мое белье. Но должна признать, что Кремер, которого я знаю с января 1915 года, задавал мне после возвращения много вопросов общего и политического характера. Сейчас уже трудно вспомнить точно эти вопросы и мои ответы. В Голландии немцы всегда так делают. Если кто-то возвращается из Франции, они тут как тут. Они вьются вокруг него как мухи и задают вопросы о Париже».

Между Ладу и Матой Хари следователь устроил очную ставку. По поводу показаний Ладу она лишь сообщила, что капитан обещал ей миллион франков в случае успеха. Ладу же изложил их разговор несколько иначе: «Когда Зелле-Маклеод дала мне понять, что может получить доступ к немецкому штабу, я спросил ее, действительно ли она считает, что сможет достать для нас оперативный план немецкого главного командования. Когда она ответила положительно, я сказал:

– За такую информацию мы заплатили бы миллион.

Я добавлю, чтобы подчеркнуть это обстоятельство, что Маклеод никогда ни слова не сказала о своей принадлежности к немецкой разведке и ни разу не упоминала свой псевдоним Х-21».

Но, вполне возможно, она в тот момент ничего не знала о псевдониме.

«Во-первых, я не рискнула бы сделать это, – возразила Мата Хари, – а во-вторых я сама себя никогда не считала немецким агентом. Просто потому, что я ничего для них не сделала. Капитан Ладу никогда не возражал против моего возвращения во Францию. И тогда, когда я просила визу в Мадриде. Почему?»

Ответ Ладу на этот вопрос выглядел довольно странно: «В мою компетенцию не входило запретить или разрешить въезд Маклеод во Францию. Точно так же, как я не обязан был отвечать на ее письма. Так как Маклеод добровольно решила вернуться во Францию, я воспользовался этим обстоятельством, чтобы ее разоблачить. Этим я просто исполнил свой долг».

Но довольно странно, согласимся, когда начальник не отвечает на письма своего агента, даже если он подозревает его в двойной игре.

Мата Хари в который уже раз повторяла: «У меня больше не было денег. Мне нужно было вернуться во Францию, чтобы оттуда попытаться попасть в Голландию. Я и еще раз подчеркиваю, что капитан Ладу действительно завербовал меня».

Ладу возразил: «Маклеод не была завербована. Агент считается завербованным тогда, когда ему дают задание, присваивают номер, средства связи и деньги. Маклеод получила лишь указание. Так как она все равно ехала в Голландию, она должна была там подождать, пока ее посетит агент нашей разведки. Этот агент, возможно, доставил бы ей дальнейшие инструкции».

Так капитан пытался избежать обвинений в том, что завербовал женщину, не проверив, что она уже является агентом германской разведки.

Мата Хари его опровергала: «Капитан тогда выразился куда более определенно и доброжелательно ко мне, чем сейчас. Неужели вы думаете, что я приняла бы его предложение, если бы он не пообещал мне большего? Он хорошо знал, что я поеду в Бельгию и попытаюсь там войти в контакт с немецким командованием».

Ладу не сдавался: «Даже если бы я не знал, насколько можно доверять утверждениям Маклеод, что она действительно сможет внедриться в круги, связанные с немецким верховным командованием, я не мог бы дать ей никаких заданий до тех пор, пока наша разведка в Голландии, которой все равно пришлось бы ей заняться, не предоставила бы мне подробную информацию о ней».

По этому поводу Мата Хари резонно заметила: «Я требовала от вас миллион не до, а только после того, как добьюсь успеха. Вы ничем не рисковали».

А Ладу все твердил свое: «Нельзя дать задание агенту, не проверив прежде, надежен ли он. А Маклеод всегда казалась мне подозрительной».

Мата Хари спросила: «Почему же тогда вы не попросили меня сразу выложить карты на стол, а ходили вокруг да около и повторяли, что мне сперва нужно доказать, что я в состоянии сделать, поэтому я и решила молчать».

Ладу настаивал: «Во время всех наших разговоров я требовал от вас рассказать мне все, что вы знаете о немецкой организации. Я даже неоднократно спрашивал вас, знаете ли вы „Фрейлейн“ в Антверпене, руководившую из Антверпена шпионажем против Англии и Франции. (Имелась в виду Эльсбет (Элизабет) Шрагмюллер, известная под псевдонимом „Фрейлейн Доктор“ или „Мадмуазель Доктор“. – Б. С.) Но вы все время отвечали, что не знаете ее».

Однако перехваченные радиограммы и показания самой Маты Хари не давали никаких оснований заключить, что она может знать «Фрейлейн Доктор».

Мата Хари продолжала отбиваться от нападок Ладу: «Я ничего не сказала вам о моих планах, потому что вы не хотели мне платить. Как только дело дошло бы до оплаты, я бы ничего скрывать не стала бы».

«Но если вы, как утверждаете, так любите Францию, то вам следовало бы все-таки рассказать мне все», – возразил Ладу.

«Что бы вы ни говорили, несомненно одно – я никогда не выполняла задания Кремера», – заключила Мата Хари. Но Ладу и Бушардон считали иначе. Последний прервал очную ставку следующим заявлением: «Я должен указать вам на то, что по нашим законам само поддержание подобного рода контактов с врагом является столь же тяжким преступлением, как и реальная передача информации противнику».

В ответ Мата Хари искренне возмутилась: «Тогда ваш закон ужасен! Если бы я знала об этом, я никогда бы сюда не вернулась. Я никогда не собиралась добывать для немцев какие-либо сведения. Капитан Ладу в январе три раза не пожелал со мной встретиться, когда я приходила к нему на Бульвар Сен-Жермен, чтобы рассказать ему обо всем».

Согласимся, довольно странно применять подобный закон к подданной нейтральной Голландии, для которой ни Франция, ни Германия не являлись ни врагом, ни другом, и контактировать с гражданами обоих государств она явно могла по своему усмотрению.

Между тем Ладу обратился к Бушардону: «Тогда я никак не мог принять Маклеод, потому что уже знал, что она служит немцам. Теперь дело было за военными властями, которым следовало ее допросить. Когда Маклеод поехала на Аустерлицкий вокзал, чтобы увидеть полковника Данвиня, он тоже знал обо всем, что стало нам известно из перехваченных немецких радиограмм. Потому и отвечал обвиняемой только общими фразами, когда та обратилась к нему с вопросами».

Бушардон поинтересовался, почему Ладу предоставил Мате Хари выбор, возвращаться ли в Голландию через Германию или через Испанию. Ладу ответил: «Потому что я хотел выяснить, не скрывает ли Маклеод что-то от меня. По причинам, которые мне не известны, она предпочла Испанию». И добавил, что дорогу через Испанию предпочитают почти все, путешествующие из Франции в Голландию. Этот маршрут удобнее и не требует частых перегрузок багажа. Мата Хари согласилась с ним, но подчеркнула, что предпочла ехать через Испанию еще и потому, что поездка через Германию казалась ей не особенно удобной, поскольку с нее могли потребовать отчет за деньги, которые ей заплатил Крамер.

Она сказала, что хочет еще раз подчеркнуть, что капитан Ладу пообещал ей миллион, если она достанет ему планы немецкого генерального штаба.

– Это верно, – подтвердил Ладу.

– И идея работать на две стороны, на французов и на немцев, тоже исходила от капитана, – утверждала подследственная. И это Ладу тоже не стал отрицать.

23 мая допрос продлился третий день подряд. Бушардон начал его заявлением: «Мы хотим попросить вас вспомнить те вопросы, которые задавал вам Кремер или другие немцы, когда вы вернулись из вашей первой поездки во Францию. Мы опасаемся, что Кремер был не один, и уверены, что вам не придется слишком напрягать свою память. Сразу же вспомните и об уже данных вами ответах. Двадцать тысяч франков Кремера подтверждают важность заданных им и его коллегами вопросов и ваших ответов».

Мата Хари ответила: «Я повторю еще раз: Кремер дал мне двадцать тысяч франков как аванс перед моей поездкой в мае 1916 года. Эти деньги не имели к предыдущей поездке никакого отношения. Ту поездку я предприняла, только чтобы забрать оставленные мною в Париже вещи – белье, одежду, серебро, аксессуары для скачек и прочее. Возможно, Кремер счел нужным заплатить мне деньги, потому что потревожил меня так поздно вечером, оставил у меня свои грязные бутылочки и предложил доставать для него информацию. Беспокоить и надоедать мне целый вечер – это стоило двадцати тысяч франков.

Я признаю, что Кремер после возвращения из моего первого путешествия пришел ко мне на чай и задавал вопросы о Париже. Но это была чисто светская беседа. Я рассказывала ему, что английские офицеры произвели плохое впечатление на своих французских коллег, что англичане общаются с французами невежливо, а парижане, напротив, обращаются с англичанами как с королями. В ресторанах и чайных их обслуживают в первую очередь. И платят они по самым умеренным ценам. Я согласилась с Кремером, когда тот сказал, что французы потом пожалеют о том, что пустили англичан в свою страну, потому что те просто так не уйдут. Я рассказывала ему о Рэмэкерсе, карикатуристе, начавшем публиковать антинемецкие карикатуры, тогда как раньше рисовал карикатуры, высмеивавшие французов и англичан».

Далее Мата Хари сообщила, что оставшаяся часть беседы с Крамером была посвящена тому, что купцам из Гааги теперь невозможно по коммерческим делам ездить во Францию, чтобы заводить деловые связи с Англией.

Бушардон также хотел знать, почему Мата Хари послала своей служанке телеграмму через консула Бюнге, хотя уже знала, что фон Калле попросил у Берлина разрешение на выдачу ей денег.

Она объяснила:

– Когда я через несколько дней в Париже еще ничего не получила, я начала беспокоиться. 8 января я отправила телеграмму через Бюнге. Я и сейчас думаю, что деньги были от полковника ван дер Капеллена. В любом случае, именно так написала мне Анна в письме.

– А где это письмо?

– В голландском посольстве.

– Первая радиограмма утверждает, что Х-21 приписан к разведцентру в Кельне. Но более поздняя депеша от 25 декабря указывает на связь Х-21 с Антверпеном. На самом деле фон Калле получил из Антверпена одну радиограмму, касающуюся вас, где сказано, что за полученные от Кремера двадцать тысяч франков и за пять тысяч франков, переведенные в ноябре 1916 года, вы могли бы делать свою работу и получше. Но там не сказано, что вы вообще ничего не сделали.

Но на самом деле Антверпен не сообщал, будто Мата Хари сделала что-то для немцев. Но Бушардон считал, что направленное в адрес фон Калле разрешение из Антверпена на выплату трех тысяч франков доказывало работу агента Х-21 на немцев. Он заявил: «В любом случае Антверпен знает вас и знает, что вам были переданы невидимые чернила. Они даже спрашивали, едете ли вы в Швейцарию и сможете ли писать оттуда».

Однако с теми же основаниями можно было предположить, что в Антверпене узнали о существовании Мата Хари от Крамера. Об этом она и говорила: «Я клянусь, что общалась только с Кремером. Я понятия не имею, в каком бюро он работал, потому что никогда его об этом не спрашивала. Я никогда не бывала в Антверпене. Я никого в этом городе не знаю». Скорее всего, так оно и было.

Следователь потребовал информацию об ее поездке из Франции в марте 1916 года. Этот месяц был указан Калле в одной из перехваченных радиограмм.

Мата Хари ответила: «Дата в этой депеше неправильна. Фон Калле спутал март с маем. Я получила свой паспорт только 12 мая. Возможно, ошибка связана с моим немецким произношением. Май и март в немецком языке звучат чуть-чуть похоже». Из этого ответа следовало, что Калле ранее Мату Хари не знал и не был в курсе ее поездки во Францию.

Следующим свидетелем обвинения стал полковник Жозеф Данвинь. Поскольку он находился в Мадриде, Бушардон зачитал данные им под присягой показания. Мата Хари так прокомментировала их:

«Его показания содержат много правды. Я даже сказала бы, что в основном все, описанное им, соответствует действительности. Только полковник ловко перевернул характер наших отношений. Он забыл рассказать, как бегал за мной, да так, что казался смешным. Дважды в день он разыскивал меня в отеле „Ритц“. Он пил со мной чай и кофе при всех и все время называл меня „моя маленькая“ и „мое дитя“. Хоть он и не стал моим любовником, но он успел предложить мне жить с ним, чтобы я, мол, осветила его жилище новым светом. Человеку типа полковника Данвиня не следует первым бросать камень в женщину, оказавшуюся в беде. Тем более что однажды он просил меня стать его любовницей. Но я ответила, что принадлежу одному русскому офицеру, за которого хотела бы выйти замуж. Но он все равно пригласил меня на обед в „Отель д’Орсе“.

А насчет его убежденности в том, что я работаю на немецкую разведку, я могу сказать только одно – это просто смешно! Если он действительно так думал, то наверняка поостерегся бы демонстрировать на публике свое расположение ко мне, а ведь он так делал во время всего нашего знакомства. Он ведь даже попросил у меня на память букетик фиалок и ленточку».

Затем опросили следующего свидетеля – маникюрщицу из отеля «Плаза». Она подтвердила, что Мата Хари рассказывала ей, что терпеть не может англичан и бельгийцев. Еще она якобы что-то говорила о Вердене. Мата Хари не отрицала, что что-то подобное могла сказать. Возможно, во время маникюра она действительно нелестно отозвалась об англичанах и бельгийцах, «но я имела в виду только поведение бельгийцев и англичан в этой гостинице. А Верден я точно не упоминала».

Следующую неделю капитан Бушардон опрашивал свидетелей обвинения, а также читал показания тех, кто не смог приехать в Париж и дал их в письменном виде под присягой. Среди них был и капитан Вадим Маслов. Мата Хари же за это время написала Бушардону большое письмо, где подтвердила свою характеристику полковника Данвиня.

Следующий раз ее вызвали на допрос 30 мая. Разбирались показания Данвиня. Полковник утверждал, что сразу же раскусил Мату Хари, поскольку, дескать, та первой подошла к нему. А еще упомянула в ходе беседы германского кронпринца и герцога Камберлендского, зятя германского императора. Такое ведь только немецкая шпионка может сказать! Данвинь отрицал, что сам попросил Мату Хари еще раз пойти к Калле, чтобы узнать про немецкие десанты в Марокко. Под присягой он соврал, что сам рассказал ей об этих десантах. Свои показания он закончил утверждением, что Мата Хари всегда охотилась только за деньгами других людей, а сама по себе их заработать не способна. Данвинь спасал свою шкуру. Он очень боялся, что его отзовут из уютного и безопасного Мадрида и отправят командовать полком на фронт.

В своем развернутом ответе, используя также текст письма, Мата Хари последовательно опровергла показания Данвиня:

«Сначала я хочу заявить, что полковник сам просил, чтобы его представили мне. Если он утверждает, что атташе голландского посольства де Вит представил ему меня как госпожу Маклеод, то я могу только сказать: все в Мадриде знали, что госпожа Маклеод и Мата Хари – это одно и то же лицо. Я ведь там уже танцевала. Кроме того, полковник Данвинь на следующий день, примерно в половине третьего, сидел в читальной комнате „Ритца“. Он точно знал, что я в это время обычно бываю там. Он приветствовал меня словами:

– Угадайте, почему я здесь?

– Наверное, из-за меня, – ответила я.

Потом он сделал комплимент моему платью и спросил, хотела бы я поужинать в „Ритце“. Я сказала – да.

В тот вечер после ужина во время танцев меня сопровождали господа де Вит и ван Эрсен, когда появился полковник. Пока оба голландские атташе танцевали с другими дамами, полковник воспользовался возможностью провести вечер в моей компании. Он спросил меня, что я делаю в Испании и почему я не поехала прямо в Голландию. Я ответила, что я на его стороне и что если бы я познакомилась с ним раньше, то передала бы ему все те сведения, которые только что отправила в Париж. Затем я рассказала ему, что произошло со мной в Фалмуте.

Я действительно упоминала в разговоре германского кронпринца и его свояка, герцога Камберлендского. Но я лишь сказала, что у кронпринца очень глупая улыбка и что он во всем спорит с герцогом. Я познакомилась с ним, когда была любовницей Киперта. Он часто обедал у меня дома.

Что касается беседы, которая, по показаниям полковника, состоялась позже в тот же вечер, то я утверждаю, что она на самом деле была лишь два дня спустя. Как минимум через два дня. Да и проходила она совсем не так, как он пишет. Я описала встречу с фон Калле на допросе 28 февраля. И я настаиваю на моем утверждении, что моя вторая встреча с фон Калле произошла по настоятельному пожеланию полковника.

Я не только не упоминала о каких-то профранцузских группировках в Каталонии, но и не говорила о моем собственном положении в Германии. Я разговаривала с полковником лишь о том, что капитан Ладу все время занимается мелочами, когда беседует со мной, но не понимает, что он действительно может извлечь из меня. И не Данвинь просил меня добыть подробности планируемых десантов в Марокко. Он вообще о них ничего не знал. Наоборот, это я предоставила ему эти сведения. Он был так озадачен, что пришел ко мне на следующее утро и спросил, не смогу ли я достать более подробные сведения. Совершенно неверно, что он просил меня получить точную информацию о средствах и методах, как можно сорвать эту высадку. Этот человек, похоже, видел это во сне! Точно так же неверно его утверждение, будто я рассказывал ему, что я жила во Франции ради искусства, а в Германии ради удовольствия.

Он дал мне понять, что, наверное, сможет устроить мне контракт с мадридской оперой. На это я ему ответила, что после войны я охотнее вернусь в Париж, чтобы жить там.

О морали разных господ из немецкого посольства я никогда не говорила с Данвинем по той простой причине, что знала там всего одного человека – фон Калле. И о нем я сказала только, что нашла его усталым и в плохом самочувствии.

Полковник постоянно занижает ценность информацию, предоставленной мною. Он ошибается. Потому что когда 4 января я доставила ту же информацию капитану Ладу, тот был очень удивлен и буквально сказал: „Я озадачен“.

Что касается нашего последнего разговора на Аустерлицком вокзале, то я подробно описала вам все, что тогда было сказано. Если мои показания отличаются от показаний полковника, то мне очень жаль – но беседа проходила именно так, как я описала.

По поводу оценки полковником Данвинем информации, которую я поставляла французам и немцам, могу лишь еще раз напомнить о том, что я уже говорила. А о последней фразе полковника я скажу только одно: во всем говорит ненависть и ярость отвергнутого любовника. Я более чем уверена, что полковник стоит за письмом, которое русский военный атташе написал полковнику первого Особого полка, где было предупреждение, что я, мол, опасная авантюристка, с которой Маслову лучше не иметь дела. Он знал, что Маслов был моим любовником».

А затем зачитали показания Вадима Маслова. Он утверждал, что его связь с Матой Хари не имела для него большого значения и что он уже в марте собирался порвать с ней. Но она тогда уже была в тюрьме. На это Мата Хари заметила только: «Мне нечего сказать». Любимый предал ее.

На следующем допросе, 1 июня, Бушардон интересовался, какую подробную информацию, опубликованную в радио грамме 13 декабря, Калле собирался послать. Но Мата Хари об этой информации не имела никакого понятия. Она лишь повторяла: «В момент, когда я выбросила три бутылочки с чернилами, я почувствовала себя свободной от каких бы то ни было немецких шпионских заданий и тогда же избавилась от всех контактов с немцами, равно как и от псевдонима Х-21, который они мне присвоили».

Следователь также спросил ее о некоем человеке в возрасте примерно двадцати пяти лет, который заходил в отель в день ее ареста, и о директоре одного берлинского банка. Первого Мата Хари не знала, а о втором сообщила, что его имя Констан Баре. Он был французом и одним из ее любовников. «Не то что Кремер!» – заметила она. Тот никогда не приставал к ней с подобными предложениями. В начале 1915 года она познакомилась с Крамером через Вурфбайна, но никогда не принимала консула в своем доме в Гааге, потому что там еще не был завершен ремонт. У нее не было ни постельного белья, ни серебра и даже не было чашки чая, не говоря уже о возможности угостить гостя обедом. Ведь все ее вещи остались в Париже.

Бушардон еще раз повторил, что двадцать тысяч франков – очень большие деньги. Вот один французский офицер потребовал за свои услуги двадцать тысяч франков, так немцы ему отказали. Мата Хари в очередной раз возразила: «Прежде всего, меня волновали в тот момент мои меха, конфискованные в Берлине. Я лишь хотела компенсировать свои потери. Но я просто была обязана выложить фон Калле такую историю, согласно которой я сделала вид, что приняла предложение французов и стала выполнять задание для них. Кроме того, я должна была объяснить ему, почему я в Мадриде всегда вращалась именно в определенном обществе, в том числе и в обществе французского военного атташе».

И по поводу Виттеля она повторила прежнюю версию: «Меня интересовали только здоровье, мое и капитана Маслова. С другими людьми я там, пожалуй, и словом не обменялась. Я не лгала вам, когда говорила, что жила в замке в Турене. Это был замок „Шато де ла Дорее“ в Эвре, и было это в 1910–1911 годах. Мой тогдашний любовник Руссо подписал договор аренды, но платила я сама».

Следователь повторно задавал Мате Хари вопросы, на которые она уже отвечала. Таким образом Бушардон рассчитывал поймать ее на противоречиях, но успеха не добился. Следующий допрос, состоявшийся 12 июня, не принес практически ничего нового. Перед ним Мата Хари написала еще одно письмо следователю. Она жаловалась, что французы арестовали ее так, чтобы она не имела возможности переговорить с Ладу. Она требовала, чтобы в качестве свидетеля вызвали ее старого друга, Анри де Маргери, с которым она «ужинала практически каждый вечер», когда в 1915 году была в Париже. Ему она «рассказывала о предложении капитана Ладу» и получила совет принять его.

И вот, наконец, наступил день последнего допроса – 21 июня 1917 года. На этот раз на допросе присутствовал адвокат Клюне. Мата Хари предприняла последнюю попытку убедить Бушардона, что капитан Ладу либо на самом деле завербовал ее, либо дал ей все основания считать, что их беседа была вербовкой. На этот раз она произнесла целую речь:

«Если бы мои встречи с Ладу состоялись в частной комнате ресторана, то его утверждения можно было бы счесть правильными. Но они происходили в его официальном бюро, входящем в состав военного министерства. И позже он тоже посылал меня в другое официальное бюро, к Монури, который должен был привести в порядок мою визу. Я прошу вас еще раз подумать над ситуацией, в которой я оказалась: капитан Маслов просил меня выйти за него замуж. Я должна была жить с ним вместе во Франции. Но так как он был русским, я вряд ли могла брать деньги от кого-то, кроме союзников. Потому я с самыми лучшими намерениями обещала свою помощь капитану Ладу. Я только просила его не спрашивать, каким образом я буду действовать. Сегодня, на последнем допросе, я расскажу вам, что я имела в виду. И вы наконец поймете, какая чудесная идея пришла мне в голову и как капитану Ладу не хватило ума ее понять.

Я была любовницей брата герцога Камберлендского, который, как вы знаете, женат на дочери германского императора. И с самим герцогом меня тоже связывали интимные отношения. Мне было известно, что свояк герцога, германский кронпринц, заставил его поклясться ему на его свадьбе, что он никогда не станет требовать возвращения себе трона Ганновера. Он придерживался этой клятвы. Но она распространялась только на него, но не на его потомков. Он и кронпринц друг друга ненавидят. Эту ненависть я хотела использовать в интересах Франции – и, конечно, в моих собственных интересах. Можете ли вы теперь оценить, какие услуги я могла бы вам оказать?!

Я возобновила бы мои отношения с герцогом Камберлендским и использовала бы все мое влияние, чтобы оторвать его от Германии и переманить на сторону союзников. Для этого было бы вполне достаточно пообещать ему в случае победы Антанты трон Ганновера.

До того, как я приехала во Францию, я никогда не думала о шпионаже. Только в кабинете капитана Ладу и благодаря мыслям о моем предстоящем замужестве мне пришла в голову эта замечательная идея. Я долго не обращала внимания на мелочи жизни, которые меня никогда не интересовали. Если я вижу возможность достичь большие цели, я сразу иду к ним.

Я могу с гордостью заявить, что во время всех моих поездок во Францию у меня не было никаких подозрительных контактов. Я никогда не писала писем, которые хоть как-то могли быть истолкованы как имеющие отношение к шпионажу. Я встречалась только с достойными людьми, я никогда не задавала вопросов о войне, нет ни одного человека, который мог бы утверждать, что я задавала вопросы такого рода. Моя совесть совершенно чиста. Я покинула вашу страну с твердым намерением честно и порядочно сделать то, что пообещала.

Если бы я собиралась сделать что-то для немцев, то я оставалась бы здесь. Сам факт, что я хотела вернуться назад в Голландию, подтверждает мое честное намерение сделать именно то, что обещала. Но чтобы осуществить это, мне нужно было установить контакты с немцами. Только с этой целью я пошла на встречу с фон Калле и преподнесла ему историю, взятую из газет сорокатрехдневной или более давности. Каждый сколько-нибудь разумный человек сделал бы то же самое.

Чтобы одновременно доказать капитану Ладу свои способности, я выведала у фон Калле некоторые сведения, которые, несомненно, были интересны Франции. В любом случае, так они рассматривались полковником Данвинем. Он их срочно передал полковнику Губе, дав, правда, понять тому, что самостоятельно узнал об этих вещах.

Я передала фон Калле только устаревшие сведения, тогда как вашей стране я доставила информацию, которая была актуальной и абсолютно новой. По крайней мере, она была новой тогда, когда я передавала ее полковнику Данвиню. А сейчас сложилась такая ситуация, что ему досталась вся слава, а я сижу в тюрьме».

На следователя эта эмоциональная речь, однако, не произвела никакого впечатления. Он, как кажется, не поверил в комбинацию с герцогом Камберлендским. И нам тоже сегодня остается только гадать, существовал ли этот план у Маты Хари изначально или она придумала его в свое оправдание, уже находясь в тюремной камере.

Несчастье Маты Хари заключалась еще и в том, что ни один из мужчин, допрошенных по ее делу (а почти все они были ее любовниками), хотя и не признался в том, что делился с ней какими-то сведениями военного или политического характера, чтобы не быть самому обвиненным в пособничестве германской шпионке, в то же время не заявил, что не верит в то, что Мата Хари могла шпионить в пользу Германии. А ведь среди опрошенных свидетелей были такие солидные люди, как бывший военный министр Адольф-Пьер Мессими и действующий генеральный секретарь министерства иностранных дел Жюль Камбон, чьи голоса, возможно, повлияли бы на следствие.

Как полагал С. Ваагенаар, «Мата Хари просто не могла понять глубину своей фатальной ошибки, заключавшейся в том, что она на свой страх и риск начала создавать собственную систему шпионажа. Потому ее оптимизм был непоколебим. Другие шпионы тоже действовали как двойные агенты, но с ведома и с полного разрешения их начальства. Мата Хари – по меньшей мере в своей голове – тоже двинулась этим курсом, но она не проинформировала об этом французов. И у нее не было ни малейших шансов объяснить все это капитану Ладу».

Тут надо добавить, что Ладу и следователь Бушардон просто не хотели ее слушать. Им гораздо выгоднее было разоблачить неприятельскую шпионку, пусть и мнимую.

Как указывает Ваагенаар, Бушардон в своем отчете о ходе следствия трансформировал отрицательные ответы в положительные показания. Капитан Ладу, к примеру, настаивал, чтобы Мата Хари рассказала ему что-то о «Фрейлейн Доктор». Ее отрицательный ответ наткнулся на глухие уши. Она ведь просто должна была быть знакома с фрейлейн-шпионкой в Антверпене, потому что капитан Ладу так это себе представлял. А капитан Ладу был вне подозрений и непогрешим – пока сам однажды не оказался в тюрьме.

Бушардон рассматривал такие качества Маты Хари, как свободное владение пятью европейскими языками и наличие у нее любовников во всех европейских столицах (тут капитан явно преувеличивал – такого количества любовников у нашей героини все-таки не было; нет, например, никаких сведений, что у нее были любовники в Петербурге), как косвенные доказательства того, что она является шпионкой, причем непременно немецкой.

Пока Мата Хари ожидала суда, к ней наконец пришло несколько писем. В конце мая голландское консульство через директора тюрьмы переслало ей первое письмо, датированное 9 мая. Оно было от фирмы «К. Х. Кюне и сыновья» в Гааге и касалось неоплаченного ею счета за платья и меха. 23 мая по этому же поводу написал адвокат Маты Хари в Гааге Хейманс. Он пытался отстоять интересы своей клиентки. К письму он приложил тот же счет фирмы «Кюне и сыновья». Полагая, что «вам, возможно, известен адрес мадам Зелле», Хейманс просил голландского консула в Париже передать Мате Хари этот счет. В том случае, если она не сможет его оплатить, адвокат тревожился по поводу судьбы ее имущества. Он писал: «Так как фирма „Кюне“, вероятно, собирается компенсировать причиненный ей ущерб за счет вашего имущества, я был бы вам очень обязан, если бы вы дали мне свой ответ как можно быстрее». 14 июня Хейманс послал еще одно письмо. Мата Хари все еще верила, что не останется в тюрьме надолго. И пыталась защитить свое имущество в Голландии. 22 июня она написала довольно раздраженное письмо в голландское посольство, где просила проинформировать все стороны конфликта вокруг неоплаченных счетов о ее теперешнем положении. Только с этого момента голландское правительство заинтересовалось ее делом.

30 июня генеральный секретарь министерства иностранных дел Голландии Ханнема отправил в Париж телеграмму, где указал, что «приветствовал бы, если бы его постоянно держали в курсе событий», поскольку «различные голландские газеты публикуют статьи об аресте вышеупомянутой дамы».

Но только утром 24 июля адвокат Клюне, отвечая на запрос из посольства, сообщил, что он «приобщил к делу своей клиентки оба послания из посольства» и что «она сегодня в час дня предстанет перед Третьим военным судом в министерстве юстиции». Как полагал адвокат, процесс продлиться два дня.

Эмиль Массар, встретившийся с Эдуардом Клюне на суде, так характеризовал его: «Во время перерыва, ко мне подошел защитник. Если воспользоваться словами Дюма из его „Нельской башни“, это была благородная голова старика. У него на груди была медаль за войну 1870 года, и он проявил себя очень крупным специалистом по международному праву. Он доверял… Он всегда доверял! Даже прежде чем открыть ее дело, он утверждал о невиновности Маты Хари. Он настолько был убежден в ее невиновности, что именно поэтому, в системе военного правосудия, он сам, как стало известно, попросил председателя коллегии адвокатов назначить его официальным ее защитником.

Адвокат с большим талантом, он желал защитить эту женщину, которой он восхищался уже давно, поэтому у него было, без сомнения, внутреннее и абсолютное убеждение, что она невиновна. Его чистосердечность была трогательной, его самоотверженность – волнующей и достойной лучшего применения.

– Что же вы думаете об этом, господин майор? – спросил он меня с улыбкой, полной надежд.

– Я думаю, что она большая плутовка, и скверная!

Я тотчас же пожалел о моей искренности, так как почувствовал, что огорчил его.

– Подождите хотя бы свидетелей защиты! Но главное – дождитесь моей речи в суде!

Его судебная речь, очень теплая и искренняя, вызвала у нас, конечно, волнение, но со свидетельствами у нас было много неожиданностей, они нам показали, насколько эта женщина была виновна и опасна.

Она смогла, действительно, завязать отношения – чисто сентиментальные, и это правда, – но тем не менее отношения с могущественным чиновником министерства иностранных дел и даже с самим военным министром.

Имена этих деятелей тут не представляют большой важности, потому что инциденты, в которых они были замешаны, не имели никакого военного значения. Мы упомянули о них только потому, что они показывают отвагу большой шпионки».

Тут столкнулись две веры: Массар свято верил в виновность Маты Хари, а Клюне столь же свято был убежден в ее невиновности.

Суд над Матой Хари прошел 24 июля 1917 года при закрытых дверях. Ее обвиняли в передаче противнику сведений, приведших к гибели нескольких дивизий солдат, что, конечно же, полный абсурд. Материалы суда засекречены до 2017 года, хотя и были некоторые публикации в прессе. Однако проверить их аутентичность не представляется возможным.

Общая обстановка во Франции не благоприятствовала вынесению оправдательных приговоров по делам о шпионаже. В апреле-мае 1917 года бесславно провалилось «наступление Нивеля», названное так в честь главнокомандующего французской армии Робера Нивеля, после провала снятого со своего поста. Затем последовал знаменитый «бунт ста полков», когда французские солдаты захватывали грузовики и поезда, чтобы отправиться в Париж. Они шли с пением «Интернационала» и с красными флагами. Более двадцати тысяч военнослужащих дезертировало. По стране прокатилась волна забастовок. Это восстание удалось подавить только с большим трудом. Русская армия после Февральской революции начала быстро разлагаться и не сумела перейти в заранее согласованное с союзниками наступление одновременно с наступлением Нивеля. Русское наступление началось только 1 июля (18 июня) 1917 года и к моменту начала процесса над Матой Хари тоже полностью провалилось. В такой обстановке особенно активизировались поиски виновников военных неудач, которые стремились списать на «предателей» и «шпионов». И когда понадобилось объяснить неудачи на фронте, французская контрразведка представила публике «роковую красотку-шпионку». История с Матой Хари подоспела как нельзя кстати.

В обвинительном заключении Бушардон характеризовал Мату Хари как женщину, у которой «знание языков, незаурядный ум и врожденная или приобретенная аморальность только способствовали тому, чтобы сделать ее подозреваемой. Бессовестная и привыкшая пользоваться мужчинами, она тип той женщины, которая создана для роли шпионки». Это заключение представляется совершенно неточным. Для роли шпионки она как раз не была создана!

Суд

В 1933 году французский писатель Поль Аллар написал книгу «Тайны войны», где коснулся и дела Маты Хари. Он встретился со всеми людьми, хоть как-то связанными с процессом, по крайней мере со всеми теми, кого он смог найти и кто пожелал с ним встречаться. Полковник Лакруа, в 1932 году являвшийся председателем Военного суда, признался Аллару, что ознакомился с досье Маты Хари и не нашел «ни одной конкретной, прямой, абсолютной и неопровержимой улики». Бушардон, беседуя с писателем, не смог однозначно ответить на вопрос об ее виновности. Сам же Аллар пришел к такому выводу: «Я прочел все, что было написано о знаменитой танцовщице и шпионке, но нисколько не продвинулся с начала моих поисков. Я до сих пор не знаю, какое преступление совершила Мата Хари на самом деле! Спросите среднего француза или даже французского интеллектуала, в чем состояло преступление, и вы убедитесь, что это ему неведомо. Он лишь убежден, что она была виновна. Но почему виновна, он себе не представляет».

Накануне процесса бывший любовник Маты Хари военный комендант Парижа майор Эмиль Maccap инструктировал судей от имени высшего военного руководства: «Мата Хари виновна. И если эту женщину нельзя будет расстрелять как шпионку, ее нужно сжечь как ведьму».

А вот какой графологический портрет Маты Хари нарисовал тот же Массар в своих мемуарах, названных «Шпионки в Париже»:

«У Маты Хари был очень крупный, элегантный и четкий почерк.

Ее французский язык обычно правилен, ее орфография не заслуживает упреков за ряд ошибок, которые мы здесь видим, как слово „ensemble“ („вместе“) она пишет не с одним „s“, а с двумя, очевидно, потому что когда „вместе“, то должно быть несколько…

Письма ее обычно подписаны „Маргарета“, „Мата Хари“ или даже „леди Маклеод“.

Впрочем, вот очень любопытный графологический портрет, сделанный господином Эдуардом де Ружмоном, которым с нами любезно поделился господин Луи Дюмюр:

„То, что бросается в глаза в этой записи, так это – чрезмерная импульсивная сила движений и их контрастов. Надпись – как бросок вперед с резкостью, перекладины в букве «t» толстые, последние буквы удлиненные; затем, она кажется подавленной, перекладины в «t» отстают от древка, последние буквы выписаны четко; в то время как в некоторых словах буквы преувеличенно вырастают, в других они, напротив, уменьшаются по мере того, как их чертит перо. Промежутки, прямые черты в буквах «m, n, u» то расширяются, то стягиваются по очереди.

Все эти противоречивые импульсы дают представление об ее внутренней жизни как о чем-то суматошном, хаотичном, и значение ее активности оказывается там весьма затронутым.

Нельзя доверять человеку с такой взболтанной, дрожащей, даже переменчивой природой, всегда готовой к разным крайностям.

Тормоз, который постоянно действует на эту бурную силу, не может ее регулировать. Она «работает на пределе»: это смелый характер, она плохо видит препятствия, вслепую доверяет своей судьбе.

Преувеличение – одна из черт, наиболее отмеченных этой природой: это – опасная тенденция, так как она искажает суждение, приводит к непредусмотрительности, пробуждает нервозность, вызывает неоправданный гнев, скоропалительные решения, не позволяющие оценить наперед последствия поспешных действий.

Она ни о чем не заботится, всегда охвачена своими пылкими и самыми разными страстями: она хранит свое хладнокровие и принимает устрашающее решение, принятое из мужества и из ослепления.

Если мы попытаемся узнать о переменчивости мотивов ее действий, мы увидим, что эгоизм, расчет и гордость – три главных хозяина, которые извлекают пользу из этих бурных сил, определенных нами только что.

Расположение строк, их направление «вверх» проявляет несколькими способами настоятельную ее потребность нравиться, обращать на себя внимание, и ее абсолютную самоуверенность. Многочисленные «обратные» движения, особенно в случае со строчной буквой «c», указывают на тиранию ее «эго», жадно требующего от нее все большего и большего. Вкус блеска вызывает вкус к чрезмерным расходам, провоцирует потребность приобретать, страстную, несгибаемую.

Гордость, эгоизм, потребность наслаждения, которым служит ее смелая энергия, могут привести к самым худшим решениям: эти три страсти, которым содействует преувеличение, которое ослепляет, поставляют душу во всех желаниях.

Какими бы ни были интеллектуальные качества понимания, а они реальны, эти вредные силы господствуют над всем. И между тем это не является заурядной природой; совсем напротив! У нее есть очень тонкий, оригинальный вкус, восприятие, осведомленное о гармонии красоты, разум замечательный, живой, понимающий, который развит и соблазнителен.

Ее очень воодушевленная, преувеличенная природа заставляет ее замолкать, когда она хочет сказать правду, и толкает говорить ложь. Она постоянно в недоверии к себе самой, потому с одинаковым пылом высказывает самую неосторожную правду, за которой может следовать самая чудовищная ложь, всегда проявляя свой чрезмерный характер.

Именно крайне сложная природа незаурядной силы и может принести наибольшие неожиданности, в связи с интенсивностью ее страстей, преувеличенной природы, ослепляющей ее“.

Этот портрет столь верен, что приводит к мысли о том, что графология – точная наука».

Лично я в точности графологии как науки сильно сомневаюсь. А графологический портрет Маты Хари был составлен если уже не после казни, то уже наверняка после ареста по обвинению в шпионаже и имел ясно выраженный обвинительный уклон. Наверное, гордость, эгоизм, и потребность наслаждения у Маты Хари действительно присутствовали. Но эти же качества присутствуют в той или иной степени у миллиардов людей и в подавляющем большинстве случаев не приводят к разрушительным последствиям, иначе все человечество давно бы погибло.

Замечу, что мемуары Массара – это отнюдь не документ, как он сам их позиционирует, а причудливая смесь художественного вымысла и отдельных фрагментов правды. Чего стоит его рассказ о разводе Маты Хари: «Рассказывали, что причина разрыва между супругами была такой: вечером, в остром приступе эротизма, майор двумя укусами острых зубов оторвал сосок с груди танцовщицы. И это якобы было причиной, почему Мата Хари, всегда танцующая почти голой, скрывала свою грудь под двумя маленькими круглыми кирасами». Во-первых, Мата Хари далеко не всегда танцевала голой. Во-вторых, есть фотографии, где она запечатлена с обнаженной грудью. Просто грудь у танцовщицы была небольшого размера, и она не очень выставляла ее на вид.

Мату Хари перед процессом перевели в тюрьму Консьержери близ Дворца правосудия. Процесс проходил в здании на острове Сите. Суд присяжных состоял из председателя и шести судей. Все они были офицерами. Прямых улик против Маты Хари, доказывающих, что она нанесла хоть какой-то ущерб безопасности Франции, представлено не было, но суд не рискнул признать ее невиновной. Тем не менее среди присяжных возникли разногласия. В семь часов вечера был объявлен перерыв до 8:30 следующего утра. На второй день процесс завершился. Речь Клюне, длившаяся несколько часов, подсудимую не спасла.

Судьям предстояло ответить на восемь вопросов:

«1. Виновна ли вышеназванная Зелле, Маргарета Гертруда, разведенная, фамилия по мужу Маклеод, известная также как Мата Хари, в том, что в декабре 1915 года или в любом случае не в отдаленном прошлом въехала в крепость Париж с целью получения документов или сведений в интересах Германии, враждебного государства?

2. Виновна ли она в том, что во время своего пребывания в Голландии в первые шесть месяцев 1916 года или в любом случае не в отдаленном прошлом передавала Германии, враждебному государству, особенно в лице консула Кремера, документы или сведения, которые могли нанести вред операциям нашей армии или угрожать безопасности ее мест дислокации, баз и других военных сооружений?

3. Виновна ли она в том, что в Голландии в мае 1916 года или в любом случае не в отдаленном прошлом занималась шпионажем в пользу Германии, враждебного государства, в лице вышеупомянутого Кремера, с целью облегчить ведение противником запланированных операций?

4. Виновна ли она в том, что в июне 1916 года или в любом случае не в отдаленном прошлом въехала в крепость Париж с целью получения документов или сведений в интересах Германии, враждебного государства?

5. Виновна ли она в том, что с мая 1916 года или в любом случае не в отдаленном прошлом занималась шпионажем в пользу Германии, враждебного государства, представленного в лице Кремера, с целью облегчить ведение противником запланированных операций?

6. Виновна ли она в том, что в Мадриде в декабре 1916 года или в любом случае не в отдаленном прошлом занималась шпионажем в пользу Германии, враждебного государства, в лице военного атташе фон Калле, с целью облегчить ведение противником запланированных операций?

7. Виновна ли она в том, что при тех же обстоятельствах места и времени передала Германии, враждебному государству, в лице вышеупомянутого фон Калле, документы и сведения, которые могли нанести вред операциям нашей армии или угрожать безопасности мест ее дислокации, баз и других военных сооружений, причем вышеназванные документы и сведения касались в основном внутриполитических проблем, весеннего наступления, раскрытия французами секрета немецких невидимых чернил и раскрытия имени одного агента на службе Англии?

8. Виновна ли она в том, что в Париже в январе 1917 года или в любом случае не в отдаленном прошлом занималась шпионажем в пользу Германии, враждебного государства, с целью облегчить проведение запланированных противником операций?»

На суде Мата Хари была в синем платье с глубоким вырезом и в шляпе, похожей на треуголку. Пройдя через несколько дворов и поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, она через маленькую боковую дверь вошла в зал.

Жюри возглавлял пятидесятичетырехлетний подполковник Альберт Эрнест Сомпру из «Республиканской Гвардии». Младшим по званию был лейтенант Седьмого кирасирского полка Жозеф де Мерсье де Малаваль. По рассказу его жены, с которой в 1963 году беседовал Ваагенаар, де Малаваль, который служил во французской армии вплоть до 1945 года, никогда об этом суде ничего не рассказывал. Из этого биограф Маты Хари сделал вывод о том, что тот стыдился своего участия в расправе над женщиной и впоследствии счел приговор несправедливым.

Другими членами суда были Фернан Жубер, командир батальона 230-го полка ополчения, родившийся в 1864 году, капитан жандармерии Жан Шатен, родившийся в 1861 году, Лионель де Кейа, капитан 19-го эскадрона снабжения, родившийся в 1862 году, лейтенант 237-го полка ополчения Анри Дегюссо, родившийся в 1860 году, и адъютант артиллерии 12-го полка Бертомм. лейтенант Андре Морне выступал в роли государственного обвинителя, адъютант Ривьер – в роли секретаря, а семидесятичетырехлетний мэтр Эдуард Клюне – в роли адвоката Мата Хари.

Публике было разрешено присутствовать в начале первого заседания. Мата Хари сказала, что ее зовут «Зелле, Маргарета Гертруда», ей «сорок лет, она родилась в Леувардене (Голландия), разведена, танцовщица» и до своего ареста жила в Париже, «на бульваре Капуцинов, 12» (адрес «Гранд-Отеля»). На самом деле после своего возвращения из Испании она жила уже не там, а в отеле «Плаза» на авеню Монтень. Именно этот адрес был указан в телеграмме голландского МИД. Однако арестовали танцовщицу в «Палас-Отеле» на Елисейских полях, куда она, очевидно, переехала из отеля «Плаза».

Сразу после того, как был зачитан порядок слушания дела и состав военного суда, по предложению обвинителя Морне публика была удалена из зала, поскольку «всеобщее знание содержания процесса может угрожать общественному порядку. Жюри также считает, что разрешение на публикацию отчетов о деле Зелле тоже может угрожать общественному порядку. Потому единогласно было решено, что существует причина, чтобы: 1) вывести публику с процесса и 2) запретить публикацию протоколов». На всякий случай были выставлены посты, не позволявшие публике подойти к дверям зала суда ближе, чем на семь-восемь метров.

Лейтенант Морне, которому уже после Второй мировой войны доведется стать, уже в качестве генерального прокурора, обвинителем на процессе маршала Петена, упрекнул Мату Хари в том, что ее всегда видели в обществе мужчин в военной форме и что она, очевидно, не показывала никакого интереса к гражданским лицам. Это обвинение было совершенно несправедливым, ибо любовников среди лиц сугубо гражданских у нее тоже было предостаточно, хотя бы тот же Жюль Камбон и барон ван дер Капеллен. Но обвинению хотелось привязать ее любовные похождения к военному шпионажу.

Мата Хари объяснила, что военный мундир всегда обладал для нее большой притягательностью, да и замуж она вышла за офицера. Массар так цитирует ее слова на суде: «Все, кто не офицеры, – провозглашала она, – меня не интересуют. Офицер – существо особое, кто-то вроде артиста, живущего на свежем воздухе среди разрывов снарядов и всегда одетого в соблазнительный мундир. Да, у меня были многочисленные любовники, но все они были красивые солдаты, храбрецы, всегда готовые сражаться и одновременно всегда любезные и галантные. Для меня офицер составляет особую породу. Я никого не любила, кроме офицеров, и меня никогда не интересовало, был ли он немецким, итальянским или французским».

Мата Хари утверждала, и ее утверждение кажется вполне резонным: «То обстоятельство, что я была в близких отношениях с некоторыми лицами, никоим образов не означает, что я занималась шпионажем. Я никогда не занималась шпионажем в пользу Германии. За исключением Франции, я не шпионила ни для одной другой страны. Будучи профессиональной танцовщицей, я, естественно, могла общаться и с некоторыми людьми в Берлине, но без тех мотивов, которые вы, видимо, связываете с этим. К тому же ведь я сама назвала вам имена этих людей».

Следующие вопросы касались поездки Маты Хари в Виттель. Как и на следствии, она призналась, что хотела попить целебной минеральной воды, чтобы поправить расстроенное здоровье, и встретиться со своим любовником, русским капитаном Вадимом Масловым.

Морне обвинил ее во лжи и изобразил оскорбленную невинность. Ведь тогда же она написала письмо своему любовнику барону ван дер Капеллену, что чувствует себя прекрасно.

Затем обвинитель заговорил о двадцати тысячах франков от консула Крамера и о двух переводах через банк «Комптуар д’Эскомпт». Мата Хари повторила все то, что говорила на следствии. Морне ей не поверил, поскольку, как и Бушардон, верил, что немцы обычно платили своим агентам мало денег. Если фон Калле заплатил ей тысячи песет или франков, то это могла быть только оплата за очень серьезные услуги разведывательного характера. Обвинитель и судьи предпочли забыть, что во всех спецслужбах мира оплата из агентурных денег самых разнообразных расходов резидентов, включая плату за любовные утехи, была вполне обычным делом.

А ведь гораздо более удачливая Марта Ришар могла бы подтвердить слова Маты Хари. В мемуарах она написала, что когда она сказала фон Крону, что навсегда уезжает во Францию, то он предложил ей «ограненный драгоценный камень, который купил у ювелира в Барселоне». Она же, чтобы досадить ему, сообщила немецкому послу, что была любовницей фон Крона, пообещав: «Я принесу вам доказательство, что он содержал меня на деньги, которые были предназначены для оплаты агентуры».

Еще Морне возмутился, что от немцев она приняла двадцать или тридцать тысяч франков, а от французов потребовала миллион. Мата Хари парировала – на этот раз она всерьез собиралась помочь французам, и информация, которую она планировала добыть, таких денег стоила.

На вопрос, почему она скрыла от Ладу, что получила предложение от Крамера еще в Голландии, но зато рассказала фон Калле, что ее завербовали французы, она ответила, что незачем было сообщать Ладу о предложении Крамера. Хоть она и взяла деньги, но никакой информации немцам не предоставила. А у Калле сам полковник Данвинь просил ее добыть информацию. А еще она надеялась получить от Калле разрешение на проезд в Гаагу через Германию, поскольку после ареста в Фальмуте зареклась добираться туда через Ла-Манш.

И, в свою очередь, Мата Хари задала жюри риторический вопрос: разве вернулась бы она в Париж, если бы чувствовала себя хоть чуть-чуть виноватой в шпионаже в пользу Германии, после того, как ее уже раз арестовывал Скотланд-Ярд? Ведь не сумасшедшая же она, в самом деле!

У суда не было ни одного решающего доказательства. Не вызывали сомнений контакты Маты Хари с немецкими дипломатами, равно как и факт получения ею двадцати тысяч франков от Крамера (остальные десять тысяч франков оставались под вопросом, во всяком случае, доказательств, что они поступили от немцев, не было). Но по-прежнему не было однозначного ответа на вопрос, занималась ли она шпионажем и нанесла ли хоть какой-то ущерб безопасности Франции. Впрочем, презумпция невиновности на этом процессе отдыхала. Судьи отнюдь не собирались, как это положено по закону, толковать все сомнения в пользу подсудимой.

Когда настало время допроса свидетелей, обвинитель объявил, что на суд не смогли явиться капитан Маслов и лейтенант Аллор, бывшие любовники Маты Хари. Жюль Камбон подтвердил, что подсудимая ни разу не задавала ему вопросов политического или военного характера. Адольф-Пьер Мессими, бывший военный министр, не явился на суд в качестве свидетеля защиты под предлогом резко обострившегося ревматизма. Жена Мессими в письме сообщила суду, что ее муж никогда не был знаком с подсудимой и потому просит освободить его от дачи показаний. И это несмотря на то, что Адольф-Пьер когда-то писал Мате Хари в Берлин, что, к сожалению, не может навестить ее. Зачитывание вслух письма жены Мессими стало единственным веселым моментом на заседании. Мата Хари громко засмеялась, и ее смех передался присутствующим. Она крикнула: «Да уж, хорош! Он никогда меня не знал! Ох, бесстыдник! А когда спал со мной и признавался мне в любви – тоже не знал?!».

Другие свидетели, в том числе маникюрщица, прорицательница и Анри де Маргери, никаких существенных показаний не дали.

По поводу зачтения на суде письма Адольфа Мессими, адресованного Мате Хари, военный комендант Парижа Эмиль Массар приводит следующий характерный эпизод, вполне возможно, им самим выдуманный:

«У Маты Хари нашли много писем офицеров, летчиков и парижских высокопоставленных персон. Одно из этих писем было от военного министра… Мы об этом не скажем больше, чтобы не называть его, и поступим при этом, как сама Мата Хари. Письмо, которое фигурировало в деле, рассказывало о событиях дня и об очень интимных вещах.

Президент, стоя, начал чтение…

Мата Хари внезапно встала и сказала:

– Не читайте это письмо, господин полковник.

– Я вынужден его прочитать.

– Тогда не знакомьте с подписью.

– И почему?

– Потому что, – возразила Мата Хари, – потому что подписавший женат и потому что я не хочу стать причиной драмы в честной семье. Не говорите об имени, я вас прошу.

Полковник остановился, колеблясь.

Один офицер, член суда, встал:

– Я прошу, – сказал он, – чтобы было прочитано все письмо с подписью.

Так и было сделано. Таким образом, мы узнали имя этого важного персонажа. Это имя произвело глубокое изумление и – чтобы быть точным – вызвало многочисленные улыбки.

– Вы несдержанны, – не смогла воздержаться от возгласа танцовщица, надувая губы.

Скромность – действительно профессиональное качество любезных девушек. Ни за какую цену нельзя компрометировать друга на один день – или ночь, никогда нельзя заниматься личностью клиента, никогда нельзя предавать инкогнито прохожего, главным образом когда этот прохожий часто проводит… смотр французских армий.

– Разумеется, вы с министром не говорили никогда ни о политике, ни о войне? – спросил полковник.

– Никогда! – воскликнула Мата Хари громким голосом.

И она вновь села с удовлетворенным видом маленькой женщины, восхищенной тем, что стали известны ее отношения с министром. Она внимательно посмотрела на судей, чтобы видеть произведенный результат, и, приняв свободную позу, занялась своим адвокатом.

Эти отношения с сильными мира сего, вероятно, поддерживались ею для повышения своего статуса в глазах наших врагов. Для немцев шпионка, которая могла войти в кабинет министра иностранных дел или в кабинет военного министра, представлялась бесценной.

Итак, Мата Хари, прежде всего, была жадна до денег. По подсчетам руководителя шпионской службы, ей предоставили более 60 000 марок, то есть 75 000 франков. Это было для них много. Их обычным агентам они редко давали более одной тысячи. Также сколько несчастных, которые хотели продаться и продались, были разочарованы, получая свои худые динарии – тридцать сребреников Иуды».

Беда Маты Хари, среди прочего, заключалась в том, что все ее высокопоставленные любовники были женаты и боялись свидетельствовать в ее пользу, опасаясь нарваться на скандал.

24 июля 1917 года, в семь часов вечера, председатель объявил, что «так как члены суда и обвиняемая нуждаются в отдыхе, согласно статье 129, параграф 1 военного кодекса» объявляется перерыв в заседании, продолжение которого назначается на следующее утро, 25 июля 1917 года, на 9:00. Он попросил членов военного суда прибыть на заседание к этому времени. Мату Хари вернули в тюрьму.

На следующий день зачитали показания тех свидетелей, которые не смогли прибыть на процесс. Среди них были и показания Вадима Маслова, утверждавшего, что связь с Матой Хари значила для него очень мало. Трудно сказать, так ли это было на самом деле, но Вадим очень боялся, что его обвинят в отношениях со шпионкой. На родине бушевали революционные бури, и капитан Маслов, вероятно, всерьез опасался, что его могут выслать в Россию.

Мата Хари на суде доказывала, что любит Францию, что прежде на немцев не работала, установила контакт с ними только как агент Ладу и поставляла им исключительно дезинформацию. Ладу же отстаивал версию о том, что Мата – это немецкий агент, с французской контрразведкой сотрудничала для прикрытия, а немцев снабжала полноценной информацией.

«Если кто-то и платил мне, то это была французская контрразведка, так как я работала только на нее, – заявила на суде Мата Хари. – То, что я состояла в интимной связи с людьми в разных странах, еще не говорит о том, что я шпионила в их интересах… Я невиновна. В какие игры играет со мной французская контрразведка, которой я служила и инструкции которой я выполняла?»

Адвокат Клюне произнес большую речь. Он доказывал, что его подзащитная невиновна в предъявленных ей суровых обвинениях, что против нее нет ни одной прямой улики, что в материалах следствия и в показаниях свидетелей обвинения имеются многочисленные противоречия и нестыковки. Но судьи его не слушали. Для них приговор был предрешен.

Лейтенант Морне потребовал, чтобы «обвиняемая Зелле была признана виновной по всем предъявленным ей пунктам обвинения». Мата Хари настаивала на своей полной невиновности. В своей большой и эмоциональной речи, занявшей основную часть послеобеденного заседания, Клюне доказывал невиновность своей подзащитной, но судей нисколько не убедил.

25 июля было очень жарко. Температура поднялась до 28 градусов, и в зале царила духота. Потом, правда, прошли гроза и дождь, но сразу после них жара вернулась.

Председатель объявил заседание законченным и приказал всем присутствующим покинуть зал суда, а обвиняемую поместить в комнату для заключенных на этом же этаже на время совещания присяжных. Сколько именно длилось совещание, точно не известно – по разным свидетельствам, от 10 до 45 минут. Но даже если принять максимальную цифру, получается, что на каждый пункт обвинения присяжные потратили чуть более пяти минут.

На вопрос первого пункта, приезжала ли Мата Хари в декабре 1915 года в Париж, все единогласно ответили «да». Но этого, как мы помним, не отрицала и сама подсудимая, да и вряд ли этот факт сам по себе содержал состав преступления. На вопрос второго пункта о том, передавала ли Мата Хари за первые шесть месяцев 1916 года в Голландии документы и сведения консулу Крамеру, шесть членов суда ответили «да», а седьмой – «нет». На третий вопрос, говорила ли она в мае 1916 года с Крамером, все члены суда ответили «да». Но этого, опять-таки, Мата Хари не отрицала. На четвертый вопрос, вернулась ли она в июне 1916 года в Париж с намерением собрать информацию, был единогласный ответ «да». На пятый вопрос, действительно ли Мата Хари летом 1916 года разговаривала с немцами в Париже, шестеро присяжных ответили «да», а седьмой – «нет». На шестой вопрос, говорила ли она в Мадриде в декабре 1916 года с фон Калле, все семеро ответили положительно. Но факт этого разговора Мата Хари также никогда не отрицала. Седьмой пункт содержал сразу несколько вопросов: информировала ли она Калле о том, что французы разгадали секрет немецких симпатических чернил? передала ли она ему информацию о французской внутренней политике? рассказывала ли Калле что-то о весеннем наступлении? раскрыла ли Калле имя британского агента? Шестеро ответили «да», седьмой – «нет». Наконец, вопрос восьмого пункта гласил: разговаривала ли Мата Хари с немцами в Париже в январе 1917 года. Все семеро ответили «да».

Следует подчеркнуть, что никто из мифических немецких агентов, с которыми будто бы разговаривала Мата Хари в Париже, так никогда и не был найден и не предстал перед судом. Точно так же никто не видел, как Мата Хари разговаривала с немцами. И, естественно, свидетели такого рода не могли быть представлены суду.

Тем не менее в итоге, как зачитал председатель, «совет присяжных единогласно принял решение приговорить вышеназванную Зелле Маргарету Гертруду к смертной казни». Кроме того, «именем французского народа суд приговаривает подсудимую к возмещению государству всех расходов, связанных с процессом».

По мнению Ваагенаара, Мата Хари «делала то же самое, что делал бы любой другой двойной агент. И она делала это так умело, что даже фон Калле не раскусил ее игру. Она взяла деньги у Крамера, при этом полагая в свойственном ей причудливом стиле мышления, что раз уж она ничего за эти деньги не делает, никого это не заинтересует и никто не сможет ее ни в чем упрекнуть». С этим мнением можно вполне согласиться.

В действительности Мата Хари не была виновна в шпионаже в пользу Германии. Хотя Крамер сообщил в Германию о том, что Мата Хари приняла его предложение, и о выплате двадцати тысяч франков, никакой реальной информации он за эти деньги не получил. Почему в Антверпене и возмутились, что «за полученные ею двадцать тысяч франков могла бы выполнять свою работу и получше». А кое-какую информацию от Калле она все-таки получила. Пусть ее достоверность сейчас проверить довольно затруднительно, но никто ведь не проверял толком и информацию, поступавшую от «королевы шпионажа» в странах Антанты Марты Ришар, о подвигах которой мы знаем почти исключительно из ее собственных мемуаров и мемуаров Ладу, заинтересованного в возвеличивании ее фигуры – своего главного успеха. Но Ладу предпочел сделать из Маты Хари не героиню, вроде Марты Ришар, а предательницу и шпионку. Правда, непонятно, кого она могла предать, будучи голландской подданной. А совесть Ладу как будто никогда не мучила.

Мата Хари вообще надеялась на оправдательный приговор. В крайнем случае, думала, что ее могут посадить в тюрьму до конца войны. Смертный приговор стал для нее тяжелейшим потрясением. Чтение приговора адъютантом Ривьером заняло лишь несколько минут. По воспоминаниям Эмиля Массара, военного коменданта Парижа, по должности присутствовавшего на процессе, Клюне заплакал. А Мата Хари, совершенно оцепенев, потрясенная, несколько раз подряд воскликнула: «Это невозможно! Это невозможно!». Но потом взяла себя в руки и подписала прошение о проверке правомочности решения суда в кассационном суде.

Следствие не смогло представить доказательств вины Маты Хари, но судьи, не слишком углубляясь в тонкости права, приговорили ее к смерти. В 1917 году к власти пришло правительство Клемансо, который провозгласил необходимость очистить тыл от предателей, чтобы довести войну до победного конца. Нужен был громкий шпионский процесс, для которого всемирно известная танцовщица подходила как нельзя лучше. Годом ранее Мату Хари при наличии подобных подозрений, скорее всего, просто выслали бы из Франции или не впустили бы в эту страну.

Как мы уже убедились, прямых доказательств ее вины следствие и государственный обвинитель представить суду так и не смогли. Главная улика – флакончик якобы с симпатическими чернилами – оказалась цианидом ртути, болезненным, но довольно эффективным для того времени противозачаточным средством, к которому Мата Хари, ввиду своей бурной сексуальной жизни, вынуждена была постоянно прибегать. Перехваченные германские радиограммы доказывали лишь наличие у германской разведки агента Х-21, которым, по всей вероятности, и была Мата Хари. Однако эти радиограммы не содержали никаких указаний на то, что от данного агента поступила какая-либо полезная информация. Недостаток конкретных улик компенсировался слухами. Молва даже приписала Мате Хари соучастие в убийстве британского военного министра лорда Горацио Герберта Китченера, хотя тот погиб на крейсере «Хемпшир», затонувшем от взрыва немецкой мины на пути в Россию 5 июня 1916 года. Но Мата Хари в это время находилась в Испании и никак не могла навести на крейсер немецкую субмарину, которая установила роковую мину еще в ночь с 28-го на 29 мая.

Казнь

После ночи, проведенной в Консьержери, Мату Хари вернули в ее камеру № 12 в Сен-Лазаре. После вынесения приговора на нее теперь распространялись другие условия содержания. В ее камеру поставили еще две кровати. На них спали еще две женщины-заключенные, которые добровольно присматривали за ней. Кроме того, наличие соседок должно было уменьшить риск самоубийства осужденной. Массар так описал последнюю обитель Маты Хари: «Это довольно просторная комната, с двумя окнами и с трех постелями – две из них служат для „наседок“ или для помощниц, ответственных за наблюдение за осужденной».

Мате Хари разрешили читать и курить, но и то, и другое она делала нечасто. Ее взяли под опеку две монахини – сестры Леонида и Мари. Она подружилась с ними, особенно с первой. Каждое утро в пять часов сестра Леонида приносила ей кофе. А к утреннему кофе наша героиня привыкла с детства, так что теперь это была одна из немногих пока еще оставшихся у нее радостей жизни. Зато теперь осужденной запретили ежедневную прогулку во внутреннем дворе тюрьмы, которая была дозволена до суда. Напрасно она просила доктора Бизара похлопотать за нее перед тюремными властями. Мата Хари писала ему: «Я не могу этого больше вынести. Мне нужны свежий воздух и движение. Это не помешает им убить меня, если они этого так хотят. Но не нужно так мучить меня и так жестоко изолировать. Это больше того, что я смогу вынести».

По свидетельству Леона Бизара, который вместе со своим ассистентом доктором Жаном Бралем видел Мату Хари в дни перед казнью почти ежедневно, ей никто не присылал ни цветов, ни конфет, вопреки утверждениям некоторых журналистов. Немногие письма, которые она получала через голландское посольство, теперь перлюстрировались службой главного обвинителя лейтенанта Морне. Как сообщил Клюне в посольство, отныне «без разрешения бюро военного прокурора подсудимой не могут передаваться никакие письма». Наконец-то поступившее письмо от Анны Линтьенс после тщательного просмотра было передано в тюрьму Мате Хари.

Только после вынесения приговора голландское правительство начало внимательно следить за процессом. 28 июля, через три дня после оглашения приговора, МИД Голландии дал указание посольству в Париже на случай, если кассационный суд подтвердит смертный приговор, предпринять все меры, чтобы хотя бы заменить смертный приговор тюремным заключением.

Кассационный суд приговор подтвердил, о чем адвокат Клюне 17 августа сообщил в голландское посольство. Теперь Мату Хари могли спасти от казни либо апелляционный суд, либо помилование президента республики. 31 августа в Париж поступила телеграмма из Гааги: «Если приговор Мате Хари останется без изменений, просим предпринять шаги для своевременной подачи президенту просьбы о помиловании».

2 сентября 1917 года Мата Хари написала большое письмо в голландское посольство:

«Я прошу Ваше высокопревосходительство вмешаться в мою пользу перед французским правительством. Третий военный суд приговорил меня к смерти, и весь этот процесс – это лишь одна сплошная ужасная, трагическая ошибка.

Против меня есть только некоторые косвенные улики, но нет никаких фактов. Все мои международные связи были обычным следствием моей работы танцовщицы и ничем иным.

К этому времени все было неправильно истолковано, и обычные, естественные вещи оказались сильно преувеличены.

Я просила о пересмотре дела и подала кассационную жалобу. Но так как в этом случае придется признать юридические ошибки, я не надеюсь, что справедливость по отношению ко мне будет восстановлена.

Потому остается только просьба к президенту республики о помиловании. Так как я на самом деле вовсе не занималась во Франции никаким шпионажем, ужасно, что я не могу сама себя защитить.

Ревность и месть – есть так много таких вещей, которые могут произойти в жизни такой женщины, как я, если известно, что она находится в столь тяжелом положении.

Меня знают в Гааге. Мои связи хорошо известны графу ван Лимбург-Стирюму. Он может дать Вашему высокопревосходительству любую справку обо мне, если вы того пожелаете.

Мата Хари – М. Г. Зелле-Маклеод».

Она чувствовала, что все ее бросили и предали.

Раз Мата Хари в этом письме еще не знает об отклонении кассационной жалобы, получается, что Клюне так и не сообщил до 2 сентября своей подзащитной, что ее жалоба отклонена еще 17 августа.

27 сентября состоялось заседание апелляционного суда. Оно заняло всего пятнадцать минут. Адвокат Жоффруа, представлявший суд, предложил отказать в пересмотре дела без дальнейшего обсуждения. В ответ адвокат Маты Хари мэтр Рейналь (вместо мэтра Бэльби, который изначально должен был ее представлять, как указывал мэтр Клюне) заявил: «Я видел дело. Мне нечего по нему сказать. Я оставляю решение на усмотрение суда». Фактически он не был заинтересован в судьбе своей подзащитной. Почему Бэльби, которому, очевидно, поручил это дело Клюне, был в последний момент заменен Рейналем, неизвестно до сих пор. Не исключено, что Клюне в тот момент вообще был болен и вынужден был перепоручить дело другим адвокатам. Рейналь лишь сообщил суду, что мэтр Клюне «настаивал на том», чтобы попросить об отсрочке заседания, и просил суд заслушать его самого. Оба ходатайства были отклонены, поскольку об отсрочке следовало просить тремя неделями раньше.

28 сентября из нидерландского посольства позвонили мэтру Клюне и выразили свою озабоченность тем, что должно было последовать, то есть приведением смертного приговора в исполнение. Клюне ответил, что до казни осталось две-три недели, а потому «еще вполне достаточно времени, чтобы подробно обсудить дело». 29 сентября он написал в посольство: «Отвечая на ваш запрос и ввиду интереса, который вы испытываете к судьбе своей соотечественницы, защита которой мне была поручена председателем нашей палаты без получения гонорара, я отсылаю вам сегодняшнее издание судебной газеты, где вы сможете найти решение апелляционного суда».

Некоторые авторы упрекают Клюне в пассивности на стадии рассмотрения кассационной и апелляционной жалоб по делу Маты Хари. Но, во-первых, весьма вероятно, что семидесятипятилетний мэтр в это время был болен, подхватив осеннюю простуду. Во-вторых, что еще важнее, он прекрасно понимал особенности военной юстиции и обстановку, сложившуюся во Франции в тот момент. Поэтому Клюне прекрасно сознавал, что шансы на смягчение приговора Мате Хари в кассационной и апелляционной инстанциях равны нулю. После того, как не удалось затянуть рассмотрение апелляционной жалобы, в надежде, что общественное мнение немного успокоится, Клюне все надежды возлагал на помилование Маты Хари президентом Французской Республики. И только на этой стадии могло вмешаться голландское правительство, подкрепив просьбу о помиловании своим обращением (такое обращение на более ранних стадиях было бы сочтено давлением на французскую судебную систему и тем более отклонено). По совету Клюне, оно так и сделало, но, к сожалению, спасти Мату Хари не удалось. Однако в этом нельзя винить Клюне. Как защитник, он сделал все, что мог, и свой долг выполнил.

Получив послание от Клюне, голландское правительство после заседания 29 сентября отправило следующую телеграмму за подписью министра иностранных дел Джона Лаудона в посольство в Париже: «Попросите пощады для лица, упомянутого в вашем № 2219».

Ни королева Вильгельмина, ни премьер-министр Нидерландов, которым в то время был Питер Корт ван дер Линден, вопреки распространенному мнению, о помиловании Маты Хари не просили. Уровень ходатайства ограничился министром иностранных дел. 1 октября посольство передало соответствующее обращение во французский МИД. Посол де Стюерс писал министру иностранных дел Франции Александру Рибо:

«Господин министр,

Мое правительство поручило мне, исходя из соображений гуманности, просить помилования для мадам Зелле-Маклеод, известной как Мата Хари. 25 июля она была приговорена к смерти Третьим военным судом. Апелляция была отклонена 28 сентября Коллегией по уголовным делам апелляционного суда…

Я имею честь просить о дружеском посредничестве Вашего высокопревосходительства при передаче Президенту Республики этой просьбы Ее Величества, и я был бы вам весьма признателен, если Ваше высокопревосходительство дружески проинформирует меня об успехе этого прошения».

В тот же день о посланном прошении информировали адвоката Клюне. 13 октября, в субботу, МИД Голландии послал в Париж телеграмму, где было сказано, что шесть голландских газет сообщили о казни Маты Хари. Париж должен был немедленно ответить, «во избежание дальнейших комментариев». Ответа не последовало, может быть, из-за выходного дня.

А утром 15 октября в голландское посольство поступило сообщение мэтра Клюне: «Просьба о помиловании отклонена». Но к этому времени Мата Хари уже погибла.

Все дни, прошедшие от момента отклонения апелляции до казни, Мата Хари очень плохо спала. За исключением суббот, поскольку по воскресеньям никогда не казнили.

В воскресенье, 14 октября 1917 года, в шесть часов вечера, капитан Бушардон направил из парижского штаба армии копию приказа о проведении казни «Правительственному уполномоченному при Третьем Парижском военном трибунале, господину коменданту Эмилю Массару», располагавшемуся в Доме инвалидов. В послании говорилось:

«Имею честь письменно подтвердить мой телефонный разговор этого дня:

Казнь осужденной Зелле, прозванной „Мата Хари“, произойдет завтра утром, 15 октября 1917 года, на Венсенском полигоне, в 6 часов 15 минут.

Машина прибудет с г-ном капитаном Бушардоном, с бульвара Перейр, в 4 часа.

Вторая машина прибудет с г-ном капитаном Тибо, с площади Вожирар, в 4 часа 30 минут.

Машина с осужденной, из тюрьмы Сен-Лазар, в 5 часов.

Она также заберет господина генерального адвоката Ваттена (главного военного адвоката. – Б. С.), в 4 часа 30 минут, с Рю-Ампер».

Массар утверждал: «Получать приказ о казни мужчины или женщины всегда неприятно. Приказ о казни Маты Хари не вызвал у меня чрезмерного волнения. На самом деле я уже присутствовал на обоих закрытых судебных заседаниях военного трибунала и поэтому знал, за что и как судили знаменитую танцовщицу». Таким образом, по крайней мере в тот момент, он не сомневался в ее виновности.

Доктор Бизар в тот же вечер был проинформирован о приказе и в сопровождении сестры Леониды навестил Мату Хари в камере. Они говорили о разных малозначительных вещах. Сестра спросила Мату Хари, как, собственно, она танцевала. Мата Хари продемонстрировала пару менуэтов. Она не плакала и не показывала отчаяния, лишь с грустью заметила, что не может понять французов. Но доктор Бизар, в одночасье превратившийся во французского патриота, писал, что «она до конца играла свою роль, состоящую из храбрости и равнодушия». Он видел перед собой шпионку, продолжавшую борьбу до самого конца, а не несчастную невинную женщину, ставшую жертвой шпиономании, политических обстоятельств и безжалостной судебной машины, но сумевшую сохранить мужество до самой смерти.

В понедельник, вскоре после четырех часов утра, в тюрьму Сен-Лазар прибыл капитан Бушардон. Доктора и Браль прибыли почти одновременно с ним, а Массар чуть позже, в 4:45. Утро было холодным, всего несколько градусов выше нуля. Журналисты каким-то образом узнали о предстоящей казни. Обычно публика во время казни не превышала трех десятков человек. Сейчас же Массар насчитал не менее сотни, в том числе дюжину журналистов. Всем хотелось увидеть последний выход легендарной танцовщицы. По должности также присутствовали капитан первый протоколист военного суда Тибо, государственный обвинитель Морне, председатель суда Сомпру, адвокат Клюне, председатель прокуратуры Третьего военного суда майор Жюльен, военный врач доктор Соке, начальник тюрьмы Жан Эсташи и главный военный адвокат французской армии генерал Ваттен. Клюне заявил, что он слишком нервничает, чтобы подняться наверх, и просил Сомпру передать Мате Хари, что он здесь. Но тот заметил, что если мэтр «что-то хочет сказать осужденной, то пусть изволит сделать это сам».

Все прошли в камеру номер 12 в сопровождении сестры Леониды. Мата Хари спала на средней кровати. Накануне доктор Бизар дал ей двойную дозу снотворного. Две женщины-заключенные, спавшие справа и слева от Маты Хари, когда вошли мужчины, сразу все поняли и заплакали. Проснувшись. Мата Хари упала им на руки и склонилась вперед. В ее глазах мелькнул страх, но она быстро взяла себя в руки.

Капитан Бушардон объявил: «Мужайтесь, мадам, ваше прошение о помиловании отклонено президентом Французской Республики. Время пришло». Мата Хари вновь воскликнула: «Это невозможно! Это невозможно!». И тут же стала утешать сестру Леониду: «Не бойтесь, сестра, я сумею достойно умереть!».

Мужчины деликатно вышли, чтобы дать осужденной одеться. Остался только доктор Бизар. Пока она сидела на кровати и надевала чулки, обнажились ее ноги. Сестра Леонида попробовала их прикрыть, но Мата Хари ее остановила: «Оставьте, сестра. Сейчас не время для чопорности».

Бизар предложил ей нашатырь, но Мата Хари гордо отказалась: «Спасибо, доктор, вы увидите, мне он не понадобится». Она попросила оставить ее на мгновение одну с преподобным пастором Жюлем Арбу. Согласно легенде, Мата Хари была возмущена тем, что казнить ее будут утром, не накормив завтраком. Но в подобное верится с трудом. Как мы помним, в тюрьме у Маты Хари почти полностью пропал аппетит. И до завтрака ли ей было в последние часы жизни?

Мата Хари надела жемчужно-серое платье, соломенную шляпу с вуалью, свои лучшие туфли и накинула на плечи пальто, так как было холодно. Когда ее арестовали в феврале, все драгоценности были конфискованы, так что украшений на последний парад она не смогла надеть. Она надела перчатки, поблагодарила врача и еще раз утешила сестру Леониду, которая была готова расплакаться. Пока она готовилась к казни, гроб для ее тела уже был доставлен в здание.

Существует легенда, будто перед казнью, когда Мата Хари находилась под стражей, ее адвокат пытался вызволить ее и снять все обвинения. Была подана апелляция – безрезультатно. Тогда адвокат подал прошение о помиловании президенту, однако Р. Пуанкаре также остался неумолим. Смертный приговор остался в силе. В камере, где она провела последние дни своей жизни, он предложил ей сказать властям, что она беременна, тем самым отсрочить свой смертный час, но Мата Хари отказалась от лжи. И тогда семидесятипятилетний адвокат Эдуард Клюне будто бы объявил, что подсудимая ждет от него ребенка.

Наиболее красочно эту версию живописал Эмиль Моссар:

«Мы опасались тягостных сцен отчаяния. Возможно, осужденная станет цепляться за своего защитника, который заставил ее поверить в возможность помилования? Мы как раз собирались задаться этим вопросом, когда адвокат попросил разрешения побеседовать с правительственным комиссаром.

– Мата Хари не может быть казнена этим утром, – сказал он. – Я формально протестую и прошу об отсрочке. Уголовный кодекс, Книга 1, Глава 1, статья 27 гласит: „Если приговоренная к смертной казни женщина заявляет, и проверка подтверждает, что она беременна, она подвергается наказанию только после родов“.

Все посмотрели на него с удивлением.

– Это невозможно, – заявил начальник тюрьмы. – Ни один мужчина не входил в ее камеру. Вы же сами действительно это знаете, дорогой мэтр.

– А если это был я!

– Ой! Вы? – воскликнул лейтенант Морне. – Но ваш возраст? Вам ведь более семидесяти пяти лет, я прав?

– Это неважно. Я обращаюсь к статье 27 Уголовного кодекса.

– Тогда доктор Соке сейчас приступит к осмотру, чтобы проверить ваше утверждение.

Мы заранее были уверены в результате осмотра. Но точно никогда не знаешь… Сомнения были возможны, ведь деликатное положение тоже случается неожиданно.

В кабинете начальника мы изучили также некоторые детали о здоровье осужденной, подробности такого рода, которые немного лишили ее образ поэтичности…

Время пришло…

Судьи ворвались, как смерч. Мата Хари спала. Ее слегка потрясли.

– Час правосудия наступил… Ваше прошение о помиловании было отклонено господином Президентом Республики… Вам нужно вставать… Будьте мужественны.

– Как? – удивилась осужденная. – Это невозможно!.. Это невозможно!.. Офицеры?..

Она заметила в группе своего адвоката.

– Будьте добры, подойдите, – обратилась она к нему, протягивая руку.

Защитник, наклонившись к ней, прошептал несколько слов тихим голосом. Мы услышали:

– Маргарета, если вы хотите… беременная… Уголовный кодекс… Скажите, что это – статья 27.

Доктор Соке приблизился.

– Маргарета, я умоляю вас об этом, позвольте себя осмотреть, – дрожащим голосом твердил адвокат.

Осужденная внезапно повернулась на звук, убирая покрывало. Она села, показав голые ноги, и сказала с бунтарской интонацией, сильным голосом:

– Нет! Нет! Я не беременна. Я не хочу прибегать к этой увертке… Нет… Бесполезно меня осматривать. Я встаю…

И одним махом она поднялась в своей рубашке из белой грубой ткани, позволяющей увидеть ее грудь.

– Младшая сестра Мари, передайте мне мое красивое белье, которое мы отложили, там высоко, на полке.

Пастор Дарбу говорил ей что-то на ухо.

– Да, сейчас.

И она спокойно оделась, лишь с небольшим содействием обеих помощниц.

– Могу ли я надеть корсет?

И после одобрительного жеста начальника тюрьмы:

– Дайте мне также еще и мой тайник-корсет в кружевах… Подержите расческу…

В то же самое время она встала на колени у ног пастора. Он взял жестяную кружку, наполнил ее водой и вылил ее на голову Маты Хари, в то время как она, все еще стоя на коленях, продолжала причесываться.

Это было что-то вроде крещения. Я не понял эту церемонию у протестантки. Мне сказали, что это был специальный обряд у одной из сект лютеранства.

Помощницы зашнуровали на ее ногах красивые ботинки: почти все, что осталось от ее былой роскоши.

– Теперь мои перчатки.

Она их долго застегивала, тщательно. Потом ей передали шляпу.

– Так будет в порядке, не так ли, мэтр? – обратилась она к своему адвокату. – Но мне нужны мои булавки в шляпе.

– У нас их нет, – сказала младшая сестра Мари.

– Это запрещено правилами, – пояснил начальник тюрьмы.

Секретарь суда капитан Тибо выдвинулся вперед, с карандашом и листком бумаги в руке:

– Есть ли у вас признания, которые вы хотели бы высказать?

– Я? – встрепенулась Мата, как в гневе. – У меня нет ничего, о чем надо сказать вам, и даже знай я что-то, о чем следовало бы рассказать, именно вам я об этом и не сказала бы.

И она презрительно пожала плечами, с пренебрежением взглянув на офицеров».

Все это описание ничего общего с действительностью не имеет. Не говоря уж о том, что тогда, когда Мата Хари одевала свой последний наряд, из мужчин с ней оставался только доктор Бизар, а с пастором она вообще осталась наедине. Вопрос о беременности был вызван не будто бы прозвучавшим заявлением мэтра Клюне, а всего лишь являлся частью обязательной процедуры перед казнью.

Согласно закону, ей задали этот последний вопрос. Закон гласил: «Если приговоренная к смертной казни женщина заявляет, что она беременна, и врачебная экспертиза подтверждает это, казнь может состояться только после рождения ребенка». Поэтому осужденную спросили, не беременна ли она. Когда военный врач доктор Соке спросил, «есть ли основание предполагать, что она находится в положении», Мата Хари ничего не ответила. К тому времени она находилась в тюрьме уже восемь месяцев, так что вопрос звучал идиотски. Так что сведения, будто мэтр Клюне пытался спасти ее от расстрела, заявив, будто она беременна от него, – выдумка чистой воды. Естественно, ни в тюрьме, ни в здании суда у них не было никаких шансов уединиться и зачать ребенка. Поэтому вопрос о беременности был чистой формальностью, и спрашивающие заранее знали отрицательный ответ на него, поскольку не верили в непорочное зачатье.

Когда она выходила из камеры, начальник караула хотел взять ее за руку. Но Мата Хари раздраженно отстранила его руку. Она возмущенно воскликнула, что она не воровка и не преступница. Потом она взяла за руку сестру Леониду и направилась в бюро на первом этаже, которое называли «Авиньонским мостом». Теперь она передавалась в руки военных властей для исполнения приговора.

В бюро она попросила разрешения написать несколько писем. На их написание ушло не более десяти минут. Одно из писем было адресовано дочери. По некоторым сведениям, другие письма были адресованы неизвестному другу из французского МИД и Вадиму Маслову. Письмо, адресованное дочери, Мата Хари передала то ли начальнику тюрьмы, то ли мэтру Клюне, то ли пастору Арбу. Но дочь Маты Хари Нон так никогда и не получила последнее письмо матери. Это явствует из письма Джона Маклеода в голландское посольство в Париже от 10 апреля 1919 года. Он просил посольство прислать свидетельство о смерти его бывшей жены, которое могло понадобиться Нон на случай возможного вступления в брак. В этом письме утверждалось: «До нас не дошло ни одного прощального слова мадам Маты Хари к ее ребенку, несмотря на то, что, как пишут газеты, перед самой смертью она написала два письма. Поэтому мы потеряли надежду узнать еще что-то». Но во французских архивах предсмертные письма Маты Хари, которых, по разным данным, было то ли два, то ли три, до сих пор не найдены. Не исключено, что французская контрразведка их на всякий случай уничтожила, опасаясь, что там могут содержаться какие-то зашифрованные сведения. Нельзя также исключить, что письма были утеряны тем, кому Мата Хари их передала, или что они были утеряны уже в голландском посольстве, если получатель писем все-таки смог их туда доставить.

В сопровождении конвоя, сестры Леониды и преподобного Жюля Арбу Мата Хари села в автомобиль, который повез ее на стрельбище вблизи Венсенского замка. По словам Массара, кортеж выглядел следующим образом: «Во главе колонны ехала машина членов военного трибунала, затем машина с осужденной, моя машина, машина доктора Соке и запасная машина на случай поломки. Эта последняя была пустой при отправлении, а при прибытии я заметил, что в ней сидело шесть человек!».

Температура упала почти до нуля. Автомобили проехали через узкие ворота замка, объехали справа башню карцера, построенную в XIV веке, затем миновали часовню XVI века, проследовали мимо аркад на другой стороне замка и медленно двинулись по мокрой от дождя, поросшей лесом холмистой территории полигона. Они остановились рядом с расстрельной командой из двенадцати солдат 2-го Зуавского полка. Когда протрубила труба, Мата Хари помогла громко читавшей молитвы сестре Леониде выйти из машины. Они подошли к столбу, обозначавшему место казни.

Мата Хари вела себя мужественно. Повернувшись к монахине, поцеловала ее и, сняв с плеч пальто, протянула ей: «Быстро обними меня, я буду смотреть на тебя. Прощай!». По другой версии, она сказала монахине: «Идемте, матушка, не плачьте».

Солдаты выстроились в две шеренги по шесть человек. Справа от них встали четыре офицера, а за ними – сестра Леонида, Арбу и врач. Еще дальше выстроились войска всех родов оружия – кавалерия, пехота, артиллерия. Один из офицеров зачитал приговор.

Мата Хари отказалась от того, чтобы ей связали запястья, и предпочла просто стоять у столба, не будучи привязанной к нему. От черной повязки на глаза она тоже отказалась. Послав воздушный поцелуй двенадцати солдатам расстрельной команды, бесстрашная Мата Хари крикнула: «Я готова, господа». Согласно одной из легенд, в нее попали только одиннадцать пуль, так как двенадцатый солдат упал в обморок.

Вадиму Маслову за несколько минут до расстрела она будто написала: «Я уезжаю на большой вокзал, откуда не возвращаются». Впрочем, это только красивая легенда. Ведь предсмертные письма нашей героини до сих пор не найдены.

Британский историк Джордж Астон так описывает последние минуты Маты Хари, которая к казни отнеслась как к своему последнему выходу на сцену: «Подобно Еве де Бурнонвиль, приговоренной за шпионаж в Англии к пожизненному заключению, Мата Хари осталась верна себе до последней минуты. В последнее утро она оделась с особой тщательностью. Когда пришло время, она гордо прошла мимо взвода, который должен был ее расстреливать, послала воздушный поцелуй солдатам, священнику и всем присутствующим. Так, в возрасте сорока одного года, закончила она свою карьеру».

По взмаху офицерской сабли раздался залп. Затем военный врач лейтенант Шуго подошел к столбу, чтобы сделать контрольный выстрел в ухо уже безжизненного тела. Доктор Робийар из военного госпиталя Бежен в Париже еще раз подтвердил, что Мата Хари мертва и что смерть наступила от пули в сердце.

Это случилось в 6:15 утра, через четыре минуты после восхода солнца. Тем же утром мэтр Клюне позвонил в голландское посольство, сообщив о казни. После этого информация о смерти Маты Хари стала достоянием широкой общественности. Месяц спустя в одной немецкой газете появилась статья, где утверждалось, будто Мата Хари была придворной дамой королевы Вильгельмины. Министр иностранных дел Джон Лаудон специальной телеграммой сообщил в посольство в Париже, что следует «опровергать все подобные абсурдные истории». Он просил посла в случае, если такие слухи будут распространяться и во французской прессе, предпринять все в пределах своих полномочий и «позаботиться об информировании газет, что вышеназванная особа никогда не была придворной дамой и не имела никакого отношения к королевскому двору».

Спустя два десятилетия после ее казни парижский журналист Поль Аллар, внимательно изучив все предъявленные ей обвинения в шпионаже, сделал вывод, что не было ни одного бесспорного свидетельства: «Я до сих пор не знаю, что именно сделала Мата Хари! Спросите любого рядового француза, в чем заключается преступление Маты Хари, и вы обнаружите, что он этого не знает. Но он абсолютно убежден в том, что она виновна, хотя и не знает почему».

Какова же была судьба человека, который, по признанию Маты Хари, стал единственной большой и настоящей любовью в ее жизни? Штабс-капитан Маслов в апреле 1917 года участвовал в боях за овладение Бримонским горным массивом. Его полк потерял тогда две трети личного состава, а штабс-капитан был ранен осколком в «правый наружный слуховой проход» и попал в госпиталь, где находился до 25 мая. Еще в России Маслов совершил подвиг, за который его наградили 23 мая (5 июня) 1916 года, в бытность поручиком 8-го стрелкового полка 2-й стрелковой дивизии 8-й армии Юго-Западного фронта, Орденом Св. Георгия IV степени. Очевидно, Вадим отличился во время Брусиловского прорыва. А во Франции, куда Маслов прибыл уже штабс-капитаном, его удостоили французского Военного креста с пальмовой ветвью за то, что, «несмотря на губительный огонь артиллерии и многочисленных пулеметов, личным примером увлек свою роту в блестящую стремительную атаку, довел ее до удара в штыки, обратил противника в бегство».

После подавления Ля-Куртинского восстания солдат экспедиционного корпуса в сентябре 1917 года, которое Маслов объяснял «пропагандой ленинского учения и прочими незакономерностями», его назначили командиром 1-й сводной роты, составленной из солдат, оставшихся верными присяге Временному правительству и готовых воевать дальше.

В конце ноября 1917 года приказом генерала Михаила Ипполитовича Занкевича, военного представителя Временного правительства во Франции, Вадима Маслова сняли с должности командира 1-й сводной роты «как не соответствующего своему назначению». Это произошло вследствие доноса солдат его роты военному комиссару Временного правительства при войсках Евгению Ивановичу Раппу: «Желая быть преданными вам, г-н комиссар, как представителю Русской Демократии, мы, солдаты 1-й сводной роты 1-го полка доносим, что наш ротный к-р штабс-к-н Маслов с целью подорвать ваш авторитет, внося смуту в солдатах, открыто обозвал вас и генерала Занкевича „сволочами“». После снятия с должности Маслов находился то в госпитале, то на пехотных курсах, то в отпуске по состоянию здоровья, но в «легион чести», продолживший вместе с французской армией в 1918 году воевать с немцами, он вступать не стал. Да и раны мешали.

5 ноября 1919 года Вадим Маслов отбыл на Юг России в армию Деникина. В списках Главного справочного бюро Константинополя в сентябре 1920 года упоминается Маслов Вадим Павлович, 28 лет, инженер, прибывший из Одессы. Скорее всего, это и был последний возлюбленный Маты Хари. Можно предположить, что он эвакуировался в Константинополь после разгрома войск генерала Деникина весной 1920 года. Бывший военный агент царского и Временного правительства во Франции генерал Алексей Алексеевич Игнатьев утверждал, что Маслов после Гражданской постригся в монахи. По некоторым данным, Вадим Павлович Маслов у Деникина был произведен в капитаны, однако неизвестно, принимал ли он непосредственное участие в сражениях Гражданской войны или по причине прошлых ранений занимал какую-то тыловую должность. Есть сведения, что Маслов умер около 10 июля 1934 года в Шапель-Сент-Элен (Франция).

Действительно ли Вадим любил Мату Хари столь же сильно, как она его, или для него это была всего лишь любовная интрижка, призванная скрасить офицерские будни во Франции? Наверное, ответа на этот вопрос мы никогда не узнаем, так как мемуаров Маслов, судя по всему, не оставил. С уверенностью можно утверждать лишь то, что он предал свою возлюбленную и не стал свидетельствовать в ее пользу, когда Мата Хари была арестована и связь с ней стала грозить Маслову неприятностями по службе.

Об обстоятельствах казни Маты Хари распространялись самые невероятные слухи. Утверждалось, например, что, в попытке отвлечь палачей, она сбросила с себя пальто и представила взору солдат свое обнаженное тело. А в 1934 году в статье, опубликованной в американском журнале «Нью-Йоркер», сообщалось, будто на самом деле во время казни на знаменитой танцовщице был надет «изящный костюм, сделанный на заказ специально для этого случая, и пара новых белых перчаток». В другой газетной публикации говорилось, что на Мате Хари был надет специально пошитый для казни костюм, блузка с большим вырезом и шляпа-треуголка, которые якобы были выбраны для нее обвинителями на время судебного процесса и были ее единственным чистым и полным туалетом во время пребывания в тюрьме. Также пресса писала, будто Мата Хари заявила перед расстрелом: «Проститутка – да, но предательница – никогда». Ничего общего с действительностью эти абсурдные слухи не имели.

Парижские газеты выражали удовлетворение «победой французского правосудия». «Le Goulois» комментировала казнь «продажной шпионки, заплатившей за свою вину перед обществом», указывая одновременно на казни других женщин-шпионок и иностранок в Венсене, Лионе, Марселе, Гренобле и Бельфоре.

Две сестры, владевшие домом Маты Хари в Гааге, написали в декабре 1917 года письмо в Париж, где спрашивали, известно ли посольству, кто будет дальше платить за жилье. Они предполагали, что платить, возможно, станет дочь расстрелянной хозяйки. Сестры указывали, что «из-за нехватки жилья в городе сейчас самое лучшее время, чтобы продать или сдать этот дом». Дефицит жилья возник из-за наплыва беженцев из Бельгии. И вскоре, 9-го и 10 января 1918 года, мебель и другое имущество Маты Хари продали с аукциона. Джон Маклеод в многочисленных письмах в МИД Голландии пытался узнать о судьбе своей бывшей жены. Он рассчитывал, что часть наследства сможет получить Нон, поскольку, как он полагал, Мата Хари «обладала немалым имуществом».

Посольство в Париже, получив ответ от французских властей, сообщило ему, что «все, что находилось в ее гостиничном номере, а также ее украшения из тюрьмы Сен-Лазар и все прочее имущество было продано на аукционе 30 января 1918 года». Чистая выручка составила 14 251 франк и 65 сантимов. Деньги получило французское правительство в счет покрытия издержек на судебный процесс. Также выяснилось, что Мата Хари не передавала прав на имущество и не оставила завещания. Джон Маклеод разочарованно написал: «Моя дочь была бы единственной наследницей свой матери, если бы все, что оставила эта женщина, благодаря заботливости Французской Республики, не исчезло бы полностью, не оставив и следа. Они действительно прекрасно поделили добычу». Он не верил, что драгоценности Маты Хари стоили столь мизерную сумму.

В уже упомянутом письме Джона Маклеода в Париж от 10 апреля 1919 года он отмечал, что дочь собирается «вскоре оставить школу и отправиться учительницей в Голландскую Восточную Индию». К этому времени медкомиссия уже признала Нон годной для жизни в тропиках. Но поездке в Ост-Индию не суждено было состояться. Всего через четыре месяца, 10 августа 1919 года, Нон умерла. За день до того она вместе с мачехой подбирала шелковый муслин для вечернего платья, которое собиралась носить на корабле во время путешествия. При этом Нон выглядела абсолютно здоровой, только при выборе ткани казалась немного нерешительной. В одиннадцать часов вечера Нон отправилась спать, а утром Гритье Маклеод-Мейер нашла ее в постели мертвой. Смерть наступила от кровоизлияния в мозг. Нон родилась 2 мая 1898 года и прожила на свете двадцать один год, три месяца и восемь дней.

Джон Маклеод, родившийся 1 марта 1856 года, умер 9 января 1928 года и был похоронен рядом с дочерью на кладбище городка Ворт-Реден близ Арнема. Потомков у Маты Хари не осталось.

Тело Маты Хари не было востребовано никем из ее родственников и было передано в анатомический театр. Голова актрисы была забальзамирована и сохранена в Музее анатомии в Париже. Однако в 2000 году архивариусы обнаружили, что голова исчезла. По мнению экспертов, пропажа могла произойти еще в 1954 году, когда музей переехал. Отчеты, датированные 1918 годом, показывают, что музей получил также остальные останки Маты Хари, но отчетов об их точном местонахождении нет.

Подполковник британской и голландской контрразведок Орест Пинто считал, что «Мата Хари, безусловно, завоевала громкую славу. В глазах публики она стала олицетворением очаровательной женщины-шпионки. Но Мата Хари была глупым экспансивным созданием. Если бы ее не казнили, она не прослыла бы мученицей и никто бы даже не слышал о ней».

Майор фон Репель полагал: «Что касается успехов, которых добилась Х-21, то на этот счет мнения сильно расходятся. Я считаю, что она умела очень хорошо наблюдать и составлять донесения, поскольку была одной из самых умных женщин, каких я когда-либо встречал. Два или три письма, которые я получил от нее, содержали, насколько помнится, не очень значительные сообщения, написанные симпатическими чернилами. Но я вполне допускаю, что ее действительно важные донесения перехватывались и вообще не доставлялись дальше. Она наверняка занималась шпионажем в пользу Германии, и я считаю, что ее расстрел французами, к сожалению, был оправданным».

Но в этом заявлении, как мы видим, нет никаких конкретных сведений, которые позволили бы подкрепить обвинения, которые прозвучали на процессе Маты Хари. Сам же Репель признал, что те донесения Маты Хари, которые ему довелось читать, содержали лишь малозначительные сведения. Боюсь, что майор вольно или невольно воспроизвел легенду, сложившуюся вокруг имени Маты Хари благодаря действиям французских спецслужб и кампании в прессе.

Фриц Карл Регельс, специалист по немецкой разведке, также утверждал, не утруждая себя конкретными доказательствами: «Мата Хари принесла Германии большую пользу. Она была курьером в агентурной цепи в Европе. Она отвозила им деньги, чеки, распоряжения, получала информацию и большую ее часть передавала сама. Она прекрасно разбиралась в военной обстановке, пройдя выучку в одной из наших лучших разведшкол. Это была настоящая разведчица, которая служила интересам Германии».

На самом деле, как мы убедились, в годы войны Мата Хари путешествовала по Европе очень мало и на роль курьера явно не подходила. Кроме того, несмотря на плотную слежку за ней, французской контрразведке так и не удалось зафиксировать каких-либо подозрительных контактов с людьми, которых можно было бы счесть германскими агентами.

Также и глава германской военной разведки в годы Первой мировой войны, легендарный полковник Вальтер Николаи, никогда не упоминал, что Мата Хари была германским агентом.

Думаю, что сейчас невиновность Маты Хари уже не вызывает сомнений. В то же время отсутствие у нее потомков затрудняет возможность ее реабилитации. Может быть, французское правительство озаботится восстановлением справедливости в 2018 году, к юбилею завершения Первой мировой войны, если его подтолкнут к этому какие-либо влиятельные общественные организации? Очень хотелось бы на это надеяться.

Фильмы о Мате Хари

Уже в 1920 году о нашей героине в Германии режиссером Людвигом Вольфом был снят немой фильм «Мата Хари» (Mata Hari) с датской «звездой» Астой Нильсен, одной из первых секс-символов мирового кино, в главной роли. В 1921 году она же сыграла Мату Хари в другой немецкой картине аналогичного жанра – «Шпионка» (Die Spionin). Обе эти короткометражные картины до наших дней не дошли. Можно лишь предположить, принимая во внимание стиль Асты Нильсен, что она играла роковую женщину, женщину-вамп.

В 1927 году австрийская актриса Магда Соня сыграла нашу героиню в римейке «Мата Хари, красная танцовщица» (Mata Hari, die rote Tдnzeri), снятого в Германии в 1927 году. Этот фильм поставил ее муж, австрийский режиссер и актер Фридрих Фейер (он сыграл роль Франца в классическом «фильме ужасов» Роберта Вине «Кабинет доктора Калигари»). Здесь две «звезды» немого кино, германо-американский еврей Вольфганг Цильцер и австрийский еврей Фридрих Кортнер (Фриц Натан Кон), сыграли двух вымышленных любовников Маты Хари – эрцгерцога Оскара и русского графа Бобринского. Это была первая полнометражная картина о знаменитой танцовщице и шпионке (тогда никто не сомневался, что Мата Хари – шпионка) – продолжительностью 80 минут. Сценарий написал Лео Бирински (Лев Готтесманн), тоже выходец из австрийской Галиции. Поставила картину фирма National-Film. Музыку написал известный германский композитор Вилли Шмидт-Гентнер, специализировавшийся на музыке для немого кино.

Но настоящим блокбастером стал только следующий фильм «Мата Хари», снятый в 1931 году американской фирмой Pre-Code Metro-Goldwyn-Mayer, с великой Гретой Гарбо в главной роли. Это был первый звуковой фильм на эту тему, и он немало способствовал тому, что Грета Гарбо превратилась в настоящую «звезду» киноэкрана. Поэтому картина вышла по тем временам весьма недешевой, обойдясь в 558 тысяч долларов. Правда, она окупилась более чем вдвое, поскольку только в США сборы составили 931 тысячу долларов. Сценарий фильма написали тот же Лео Бирински, уже перебравшийся в Голливуд, и Бенджамин Глейзер, а в роли продюсеров выступили сам Фицморис и Ирвин Тальберг. Музыка Уильяма Экста, работавшего на таких известных картинах, как первый «Бен-Гур», «Большой парад» и «Дэвид Копперфильд», создавала атмосферу романтическую, но зловещую, как и должно быть в шпионских фильмах.

В отличие от предыдущего фильма, рассказавшего обо всей жизни героини, голливудский режиссер Джордж Фицморис сконцентрировал все действие в 1917 году и постарался передать царившую во Франции шпиономанию, выливавшуюся в постоянный поиск шпионов и предателей. По сюжету 89-минутного черно-белого фильма, германская шпионка Мата Хари – это роковая красавица, гипнотизирующая мужчин своей красотой и добывающая у них военные секреты. Она получает задания от германского резидента по имени Андриани, которого играл Льюис Стоун, прославившийся впоследствии ролью судьи Джеймса Харди в сериале «Энди Харди» Микки Руни. Чтобы выполнить полученное задание, она и становится любовницей генерала Сергея Шубина, русского военного атташе в Париже. Этот персонаж, которого сыграл Лайонел Бэрримор (Лайонел Херберт Блайт), в следующем году воплотившийся в Григория Распутина в одноименном голливудском фильме, с реальным русским военным атташе в Париже в 1917 году – генерал-майором графом Алексеем Алексеевичем Игнатьевым, ничего общего не имел.

У Игнатьева, кстати сказать, была своя Мата Хари – известная танцовщица Наталья Труханова, с которой он открыто жил в Париже в роскошной квартире на набережной Бурбонов и которая, идя по стопам своей голландской предшественницы, выступала полуобнаженной, исполняя танец Саломеи на музыку Рихарда Штрауса. Ради нее граф развелся с женой, Еленой Владимировной Охотниковой. На содержание любовницы Алексей Алексеевич тратил огромные суммы, что заставляло многих подозревать, что к своему жалованью он изрядно прибавляет из казенного кармана. Ведь в распоряжении графа находились громадные суммы, выделенные царским и Временным правительством на закупку вооружений. Однако прямых улик против Игнатьева так и не нашлось.

Кстати сказать, в справке французской Сюрте Женераль об А. А. Игнатьеве, датированной 3 сентября 1918 года, говорилось: «Генерал граф Алексей Игнатьев, произведенный в генералы Керенским, является русским военным атташе в Париже, командор ордена Почетного легиона, 40 лет; женат, детей не имеет.

В 1914 году он повстречал танцовщицу Наташу Труханову, которая стала его любовницей. С этой поры он расстался со своей женой, которая уехала из Парижа в Петроград 25 июня 1914 года. Генерал переехал со своей любовницей, ставшей его женой, в квартиру, снятую на его имя в д. 19 на набережной Бурбон, ежегодная квартплата за которую составляет 3600 франков…

Труханова ведет уединенный образ жизни. Идет слух, что она поддерживала отношения с Матой Хари и якобы принимала участие в интригах своих соотечественников и офицеров Русской миссии против немцев…

Трудно составить категоричное мнение относительно братьев Игнатьевых, образ жизни которых является темным в некотором отношении… однако никаких официальных улик против них до сих пор не было представлено».

Но вернемся к сюжету голливудского фильма. Внезапно в Мату Хари влюбляется молодой красавец-лейтенант, летчик Алексей Розанов, недавно прилетевший из России с секретным донесением. Абсурдность сюжетного хода никого в Голливуде никого не смутила. Ведь самолеты того времени не способны были совершить прямой беспересадочный полет между Россией и Францией, да и лететь бы пришлось, естественно, не через две линии фронта, а кружным путем, через нейтральные страны. Там пришлось бы делать посадки для дозаправки, а это привело бы к интернированию русского военного самолета вместе с экипажем. Розанова сыграл Рамон Новарро, американо-мексиканский актер, секс-символ конца двадцатых и тридцатых годов, который был «звездой» первого «Бен-Гура». Кончил он, кстати сказать, трагически: был забит до смерти в 1968 году двумя грабителями, которых он же и сам пригласил к себе, чтобы заняться сексом. Но убийцам досталось лишь двадцать долларов.

Шпионка отвечает Розанову взаимностью. Узнав, что Розанов привез как раз то зашифрованное письмо, которое ей необходимо достать, она соблазняет лейтенанта и гасит в квартире свет. А ее сообщники тем временем незаметно копируют документ.

Андриани запрещает своим агентам иметь личную жизнь, чтобы привязанность к тому или иному человеку не могла помешать работе. Шпионку Карлотту (Карен Морли (Милдред Линтон), для которой эта роль стала первой большой ролью в кино и чья кинокарьера прервалась в конце сороковых после вызова в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности и включения в «черный список Голливуда»), нарушившую это правило, он безжалостно убивает. А Мате Хари приказывает продолжать отношения с Розановым, но ни в коем случае не влюбляться в него. Но не дремлет и Дюбуа, глава французской контрразведки. Его сыграл С. Генри Гордон, позднее снявшийся в фильмах «Женщины в его жизни», «Крестоносцы» и «Месть Тарзана». Дюбуа уверен, что Мата Хари находится в Париже только для того, чтобы поближе познакомиться с высокопоставленными французскими, русскими и британскими военными и выведать для врага планы Антанты и перемещения союзных французских войск. Он делится своими подозрениями с Шубиным, но тот поднимает его на смех. Однако Шубин сам передает секретные сведения Мате Хари, которую ожидает для приватного ужина. Дюбуа надеется, что ревность генерала все-таки поможет разоблачить танцовщицу-шпионку, и рассказывает Шубину о связи Маты Хари с Розановым. Генерал, обуреваемый ревностью, набрасывается на Мату Хари с упреками. Чтобы успокоить его подозрения, танцовщица показывает генералу копии секретных документов, которые она выкрала у своего любовника Розанова. Она убеждает Шубина, что встречается с Алексеем только из-за своей шпионской работы. Однако генерал отказывается стать германским агентом и собирается звонить в посольство, чтобы организовать арест Маты Хари. Но она убивает его из пистолета.

Мата Хари просит Розанова немедленно покинуть Париж и ради его же блага забыть о ее существовании. После убийства Шубина ей нельзя оставаться в Париже, и Андриани направляет ее в Амстердам. Но незадолго до ее отъезда самолет Розанова разбивается, и Мата Хари, несмотря на запрет своего шефа, навещает тяжело раненного Алексея в госпитале. Она клянется ослепшему возлюбленному, что никогда больше не расстанется с ним. На выходе из госпиталя ее, в пылу любви забывшую о предосторожностях, арестовывает Дюбуа.

На процессе адвокат Маты Хари мэтр Карон (Алек Т. Френсис, британский актер, с 1911 года и до своей смерти в 1934 году успевший сняться в 241 фильме!) указывает на слабость доводов Дюбуа и на то, что все улики против его подзащитной получены из вторых рук. Однако когда Дюбуа угрожает, что потребует доставить в судебное заседание Розанова, чтобы свидетельствовать, что он встретил Мату Хари возле бюро Шубина сразу же после убийства, Мата Хари капитулирует. Чтобы уберечь своего тяжело раненного возлюбленного от допросов и от необходимости свидетельствовать против нее самой, Мата Хари признается в убийстве Шубина и шпионаже, чем подписывает себе смертный приговор. Ее предают военному суду и приговаривают к расстрелу. Она пишет письмо Алексею, что какое-то время не сможет его навещать, поскольку едет в санаторий для поправления здоровья.

В тюрьме ее навещает Алексей. Будучи незрячим, он думает, что Мата Хари находится в палате санатория и ожидает хирургической операции. В этой уверенности его поддерживают как тюремщик, так и заботящиеся о Мате Хари сестры-монахини. Розанов говорит, что он, как кажется, в скором времени сможет вновь видеть. Он надеется, что они с Матой Хари будут вместе и будут жить долго и счастливо после того, как она поправится. Перед тем, как ее должны отвести на казнь, Мата Хари просит любимого не страдать слишком сильно, если во время операции она вдруг умрет.

Экранной Мате Хари добавили еще убийство генерала, чтобы применение к ней смертной казни у зрителей никаких сомнений не вызывало. Что же касается сюжета голливудского фильма, то, как мы убедились, он не имеет ничего общего не только с истинным ходом событий, но даже и с официальной французской версией, которая оставалась господствовавшей в мире в двадцатые-тридцатые годы XX века.

Надо подчеркнуть, что для Греты Гарбо «Мата Хари» стал наиболее коммерчески успешным из всех фильмов производства MGM, в которых она снялась. Прибыль от этого фильма превысила миллион долларов. Он стал самым успешным фильмом 1931 года. Общая выручка за «Мату Хари» составила 2227 тысяч долларов, из которых только 931 тысяч пришлась на Америку, а остальное – на Европу. В наше время тогдашние 2,23 млн долларов считают эквивалентным примерно 31,6 млн сегодняшних долларов.

Интересно, что после своего повторного выпуска на экран в мае 1939 года фильм 1931 года был подвергнут цензуре, поскольку «кодекс Хейса», регулирующий деятельность американской кинопромышленности, стал более пуританским. Было сделано по крайней мере одно сокращение – в сцене соблазнения Розанова Матой Хари, в связи с чем конец сцены был заменен затемнением.

В испанском фильме 1962 года «Королева Шантеклера» (La reina del Chantecler), чрезвычайно популярном в СССР, Мату Хари, которая выступала в роли подруги главной героини Чариты (Сара Монтьель), сыграла Грета Ши. Этот фильм был поставлен по одноименному роману Хосе Саморы режиссером Рафаэлем Хилем.

Два года спустя, в 1964 году, на экраны вышел франко-итальянский фильм «Мата Хари, агент Х21» (Mata Hari, agent H21). Здесь главную роль сыграла французская актриса Жанна Моро, прославившаяся в фильмах «новой волны». Картину снял Жан-Луи Ришар, который позднее прославился фильмом «Как возбудить женщину». Он также написал сценарий совместно с Франсуа Трюффо. Музыку написал Жорж Делерю, композитор более чем в 180 фильмах.

Действие фильма начинается в 1914 году, когда красавица Мата Хари, экзотическая восточная танцовщица, становится германским шпионом. По приказу некоего Людовика (Жорж Рикэ), резидента германской разведки, она соблазняет капитана Франсуа Лассаля (Жан-Луи Трентиньян, «мегазвезда» французского кино, советским кинозрителям памятный по фильму «Мужчина и женщина» Клода Лелюша), чтобы похитить у него ценные документы. Мата Хари преуспела в выполнении своей миссии, но при этом влюбилась в капитана. Однако Франсуа бросает ее из-за ревности. Мата Хари находит убежище в Испании, но затем возвращается во Францию в попытке найти любимого. Попав в засаду, устроенную на фронте германским патрулем, Франсуа гибнет. Мату Хари, преданную немцами, расстреливают во рву Венсенского замка.

Легко убедиться, что ничего общего с реальной биографией Маты Хари в 1914–1917 годах, кроме факта расстрела ее французами, фильм Ришара не имеет. Характерно, что вся шпионская деятельность Маты Хари перенесена во Францию, тогда как на самом деле французская контрразведка никакой шпионской работы Маты Хари во Франции установить так и не смогла.

Новый немецкий фильм «Дело Маты Хари» с Луизой Мартини в главной роли появился в 1966 году. В 1968 году с ней конкурировала Кармен де Лирио в испанской «Операция „Мата Хари“» (Operaciуn Mata Hari), сделанной в комедийно-пародийном ключе. В голландском телесериале 1981 года «Мата Хари» ее образ воплотила на экране Жозин ван Далсум. Во всех этих фильмах версия о Мате Хари как германской шпионке не подвергалась сомнению.

В 1985 году в очередном голливудском римейке в образе Маты Хари появилась секс-звезда Сильвия Кристель. Режиссером картины стал Кертис Харрингтон, а сняла ее голливудская компания Golan-Globus по сценарию Джоэля Зискина. В качестве продюсеров выступали Йорам Глобус, Менахем Голан и Рони Якоб. Впервые в кино героиня была представлена в качестве невинной женщины – жертвы манипуляций спецслужб Германии и Франции, вынужденной собирать разведывательную информацию, сначала невольно и нехотя, а потом уже только ради спасения своей жизни. В конце концов французы цинично принесли Мату Хари в жертву, поскольку, хотя и были убеждены в ее невиновности, сочли, что ее казнь будет способствовать повышению морального духа в стране. Вероятно, здесь сказалось знакомство Харрингтона с биографией Маты Хари, написанной С. Ваагенааром. Как мы помним, автор этой биографии доказывал, что Мата Хари в действительности не была виновна в тех преступлениях, за которые ее казнили, и что ее образ, сложившийся в массовой культуре, не соответствует действительности. Если в исполнении Греты Гарбо в картине 1931 года Мата Хари была хладнокровной злодейкой, у которой, однако, под влиянием внезапно вспыхнувшей любви просыпаются также и кое-какие добрые чувства, то героиня Сильвии Кристель была героиней положительной, ставшей жертвой трагически сложившихся обстоятельств.

В этом 108-минутном фильме присутствует любовный треугольник между Матой Хари, французским офицером Жоржем Ладу (Оливер Тобиас, рожденный в Швеции и живущий в Англии актер и режиссер, сыгравший в «Злодейке» и «Вендетте») и германским офицером Карлом фон Байерлингом (Кристофер Кейзнов (Кристофер де Лериссон Кейзнов), британский актер, специализировавшийся на ролях аристократов и известный по сериалам «Полка», «Герцогиня с Дьюк-стрит» и «Династия»). Ладу и Байерлинг в мирной жизни были друзьями, но из-за войны оказались во враждебных лагерях. Теперь они переживают конфликт между честью и личной привязанностью с одной стороны и патриотизмом и долгом – с другой. Их этическая дилемма и муки совести контрастируют с поведением главной злодейки фильма, доктора Эльзбет Шрагмюллер, известной также как «фрейлейн Доктор», знаменитой германской шпионки, чьи заслуги были отмечены чином лейтенанта и Железным крестом 1-го класса. Впрочем, поскольку она не допустила ни одного провала, а мемуаров не оставила, о ее деятельности ничего достоверно не известно до сих пор. Единственно, что можно утверждать уверенно, так это то, что они с Матой Хари не были знакомы и никогда не встречались. В фильме «фрейлейн Доктор» играет Гэй Браун, британская актриса, снимавшаяся в фильмах «Поллианна», «Заводной апельсин», «Шоу ужасов Рокки Хоррора», «Дочь Робин Гуда: Принцесса воров» и «Призрак Красной реки». В картине Кертиса Харрингтона Мата Хари пытается организовать покушение против «фрейлейн Доктор» с помощью бомбы, которое в конце концов завершается успехом. Но при этом сама Мата Хари оказывается арестована французами в обстоятельствах, компрометирующих Ладу. Далее следуют показательный процесс и казнь, которую Ладу безуспешно пытается предотвратить. Фильм заканчивается послевоенным примирением Ладу и Байерлинга.

Отметим, что в фильме 1985 года присутствует эротическая сцена. Мужчина подсматривает через замочную скважину за тем, как Мата Хари мастурбирует в номере отеля. При этом гениталии Сильвии Кристель не показаны, но Харрингтон утверждал, что эта сцена, не имеющая никакой смысловой нагрузки, была добавлена в фильм по настоянию продюсеров, чтобы оправдать ожидания зрителей от присутствия Сильвии Кристель – звезды «Эммануэль».

Как легко убедиться, фильм Харрингтона, как и предыдущие картины на эту тему, ничего общего с реальной биографией Маты Хари не имеет. Хотя в картине присутствуют герои с именами реальных исторических личностей, Жоржа Ладу и «фрейлейн Доктор», по степени своей исторической достоверности они ничуть не отличаются от целиком вымышленного Карла фон Байерлинга. Так, Ладу никогда не был любовником Маты Хари и не только не пытался спасти ее от смертной казни, но, наоборот, всячески топил ее, чтобы она наверняка была казнена. А «фрейлейн Доктор», конечно же, не погибла от взрыва бомбы в годы Первой мировой войны, а умерла в феврале 1940 года в Мюнхене от костного туберкулеза в возрасте всего пятидесяти двух лет.

Кроме перечисленных, было, наверное, еще не менее полутора десятков киновоплощений Маты Хари. Среди них можно отметить также по крайней мере два американских порнофильма – «Мата Хари: Недостающий кусочек» (Mata Hari: The Missing Piece) и «Кодовое имя Мата Хари 2: Секса недостаточно» (Code Name Mata-Hari 2: Sex Is Not Enough), снятых киностудией Private в 1998–2006 годах. Порнокинобизнес, конечно же, не мог пройти мимо знаменитой шпионки-куртизанки.

В российском телесериале «Мата Хари», премьера которого должна состояться в конце 2016 года, главную роль исполнила французская актриса Ваина Джоканте. Это международный проект, с ожидаемым выходом на мировой рынок, предпринят украинской компанией Star Media, российским Первым каналом и украинским телеканалом «Интер». Каждая из двенадцати серий стоит почти миллион долларов, что делает «Мату Хари» самым дорогим сериалом российского телевидения. Значительные средства пошли на воссоздание исторического антуража эпохи. Судя по трейлеру, будет и несколько мягких эротических сцен. Озвучание и саунд-дизайн записываются в Лос-Анджелесе. При этом была использована такая разновидность озвучания, как липсинг, когда речевая фонограмма заменяется таким образом, что совпадает длительность фраз и артикуляция героев. Пробуя снимать непосредственно на английском, создатели сериала столкнулись с тем, что «актеры либо играют, либо говорят на иностранном». С помощью липсинга проблема была решена.

Съемки проходили как в России, так и в ряде европейских стран. В частности, в Москве был построен павильон под открытым небом, воссоздающий Париж эпохи Первой мировой войны.

Режиссерами сериала стали американец Денни Берри, снявший «Лагуну», и француз Джулиус Берг, снявший сериал «Фалько». Зато сценаристы российские – Игорь Тер-Карапетов, автор сценария сериалов «Убить Сталина» и «Взрыв из прошлого», и Олег Кириллов, главный редактор кинокомпании Star Media Russia, написавший украинскую «Волчицу» и «Стреляющие горы». Российский и композитор – Алексей Айги. Кроме Ваины Джоканте, в проекте заняты Максим Матвеев, играющий Вадима Маслова, а также Джон Корбетт, Кристофер Ламберт, играющий Крамера, живущий в Англии хорватский актер Раде Шербежия, Светлана Ходченкова, Александр Михайлов, Дарья Мельникова, Алексей Гуськов, который воплотил на экране образ Жоржа Ладу, Ксения Раппопорт, играющая его главного противника «фрейлейн Доктор», и Александр Петров, игравший в «Фарце» и в «Полицейском с Рублевки». Федор Бондарчук играет мужа героини, Джона Маклеода. Французский актер ирландского происхождения Ойсин Стак играет Габриэля Астрюка, а Жорж Девдариани – руководителя германской разведки Вальтера Николаи. Что касается исполнительницы роли главной героини, то тридцатипятилетняя Ваина Джоканте играла в таких заметных французских фильмах, как «Распутник», «Замкнутый круг» и «Инспектор Беллами». Ее партнер Максим Матвеев из МХТ им. Чехова в кино известен ролями Николая Ставрогина в «Бесах» Владимира Хотиненко и Григория Белаша в «Следователе Тихонове» Сергея Снежкина и Эдуарда Оганесяна. А в ожидаемой премьере «Анны Карениной» Карена Шахназарова он появится в роли Вронского. Как рассказывает Матвеев, «на протяжении всей истории этот парень сильно меняется и физически, и морально, в какой-то момент выбрав не служение родине, а служение женщине. Мне интересно было сыграть ощущения, которые Маслов испытывал во время и после химической атаки. Чтобы лучше их понять, я изучал разные источники, узнавал, как применявшиеся в войну яды влияли на человека. То, что в процессе этих атак происходило с людьми, не описать словами. Это страшно. Но играть это было интересно».

Светлане Ходченковой пришлось сыграть вымышленную шпионку Златку Дженич. Светлана признает, что в процессе работы над ролью пришлось освоить много нового: «Эта девушка говорит на английском и сербском, ей приходится бегать и стрелять – раньше у меня не было такого опыта в кино».

Зарубежным «мегазвездам» тоже нашлось применение на второстепенных ролях. Так, Рутгер Хауэр предстанет в образе королевского судьи, помогающего Мате Хари вернуть дочь, а Джон Малкович сыграет Эмиля Гиме, создателя Национального музея восточных искусств, открывшего Мате Хари дорогу на сцену.

Первые три месяца съемки проходили в Португалии, затем были перенесены в Петербург и Москву, а после России съемки вновь перенеслись в Португалию. Здесь съемочную группу привлекла хорошо сохранившаяся европейская архитектура конца XIX – начала XX века: дворцовые и парковые комплексы, роскошные здания, живописные места той эпохи. Ведь во время Второй мировой войны эта столица избежала ковровых бомбардировок союзной авиации. А в России и Украине снимались батальные сцены Первой мировой войны, а также жизнь и развитие карьеры русского возлюбленного Маты Хари. Судя по интервью продюсеров, они перекрестили Вадима Маслова во Владимира Маслова (очевидно, чтобы иностранные зрители не заморачивались редким русским именем Вадим) и из пехотного штабс-капитана произвели его в капитаны российской разведки (это чтобы сюжет поинтереснее был).

Судя по всему, по сравнению с предшествующими киноверсиями жизни и судьбы Маты Хари нынешний сериал будет довольно густо насыщен историческими персонажами, выступающими под своими подлинными именами. Кроме того, он охватит если не весь жизненный путь героини, то по крайней мере его последние пятнадцать лет, наиболее насыщенные событиями.

Владислав (Влад) Ряшин, основатель и генеральный продюсер компании Star Media, подчеркивает: «„Мата Хари“ – это история об исключительно сильной женщине, прожившей короткую, но невероятно драматичную, эпатажную и яркую жизнь. У нас получился глобальный международный продукт: интернациональный каст, съемки в трех странах, озвучание в Америке. Так как не для всех актеров английский – родной язык, то роли продублированы „нейтив спикерами“, используя технологию точной укладки в артикуляцию. У нас более сотни героев, и у каждого будет свой голос».

Презентация англоязычной версии сериала предполагается на крупнейшем международном рынке аудиовизуального контента MIPCOM в Каннах в октябре 2016 года. По словам продюсера картины Владислава Ряшина, русскоязычная версия сериала будет готова позднее. Для того чтобы воссоздать колорит эпохи, многие предметы реквизита пришлось позаимствовать из музеев. Как отмечает художник сериала по реквизиту Алексей Офицеров, «особо ценная вещь, которую нам удалось раздобыть, – прибор для определения качества черной икры. Это серебряный шарик на тонкой цепочке, который опускали на поверхность деликатеса. Если он тонет – икра плохая, если остается на поверхности – хорошая. Еще одним раритетом станет национальный индонезийский оркестр гамелан, под аккомпанемент которого танцевала Мата Хари. Сейчас мы ведем переговоры с лиссабонским Музеем Востока, где в специальном зале при особой температуре хранятся инструменты этого старинного оркестра».

Костюмы для сериала сшили на заказ в ателье португальского художника по костюмам Марии Гонзаго, используя, в том числе, сохранившиеся фотографии Маты Хари. Более двадцати платьев пришлось пошить только для героини Виктории Исаковой, которая играет богатую польскую дворянку Лидию Киреевскую, которая, по сюжету, и сбивает главную героиню с пути истинного.

О сюжете сериала известно немногое. Аннотация звучит следующим образом: «Маргарета Маклеод, преследуемая своим бывшим мужем, лишается опеки над дочерью и брошена на произвол судьбы, не имея никаких средств к существованию. Она становится танцовщицей, отчаявшись найти какой-либо другой заработок. Под псевдонимом Мата Хари Маргарета становится любимицей европейской элиты. Для нее открываются двери роскошных особняков и вилл, каждое выступление производит невероятный фурор. Но грядет Первая мировая война, которая навсегда изменит ход истории. И едва ли Мата Хари догадывается, какую роль ей суждено сыграть в предстоящих событиях».

Очевидная натяжка здесь – тема преследования Маты Хари ее бывшим мужем. Майор Маклеод бывшей супруге ничего не платил и забрал дочь, но никакими преследованиями по отношению к ней не занимался. Из аннотации не ясно, будет ли Мата Хари представлена как настоящая германская шпионка, понесшая заслуженное наказание, или все-таки как жертва трагических обстоятельств и интриг спецслужб. Вероятно, ответ на этот вопрос будет держать аудиторию в напряжении вплоть до последних серий. Несомненно, нас ожидает захватывающее зрелище.

Оглавление

Предисловие

Юность

Путь на сцену

Шиве

Расцвет карьеры

Война

Шпионка или не шпионка?

Арест и следствие. Жизнь, прожитая заново

Суд

Казнь

Фильмы о Мате Хари

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно