Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла,
Консультации специалистов:
Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика


ОТ СОСТАВИТЕЛЯ


В один из майских дней 1963 года у витрины магазина словарей на Кузнецком мосту в Москве останавливались прохожие.

С любопытством рассматривали синюю обложку довольно толстой книги, на которой крупными золотыми буквами было написано «Иврит-русский словарь», а ниже на иврите «????? ????-????».

Подавляющее большинство любопытных не понимали этой надписи па чужом для них языке...

* * *

После стольких кошмарных лет преследования так называемых космополитов, полного разгрома еврейской культуры, закрытия театров, библиотек, жесточайшей цензуры любой еврейской песни, стихотворения, публицистики, связанной с еврейской жизнью; чистки министерств от сотрудников-евреев, снятия с руководящих постов людей с неугодным пятым пунктом в паспорте; физического уничтожения лучших, талантливейших, фанатично преданных советской власти деятелей еврейской культуры; позорного дела врачей — когда слово «еврей» произносилось как что-то неприличное, позорное, а слово «иврит» вовсе не существовало, оно было под семью замками... Что же мы видим? В витрине советского магазина, в центре Москвы появился словарь иврита — древнееврейского языка, ставшего государственным языком Израиля!!!

Прежде чем зайти в магазин, заинтересованные несколько раз проходили мимо витрины. Какие только мысли не приходили в голову!

— Может быть, это камуфляж, специальная провокация и следят за теми, кто спросит книгу? (Ведь в воздухе еще витали слухи пятидесятых и начала шестидесятых годов о высылке евреев, составлении списков, строительстве на Севере бараков и т. д).

—        Может быть, можно легально учить иврит? (Иначе зачем выпускать словарь?)

—        Кто знает, а может быть, и поехать в Израиль?

Может быть? Может быть? Может быть?

Так или иначе в Москве словарь раскупили в течение нескольких дней.

Покупали из любопытства.

Покупали — показать престарелым родителям.

Покупали, надеясь, что, может быть, пригодится для детей и внуков.

Покупали и прятали в укромном месте подальше от любопытных глаз.

Часть купивших начали изучать язык по словарю и грамматическому очерку, приложенному к нему.

Среди них были первые энтузиасты, из учеников быстро ставшие учителями языка иврит (нередко с риском потерять свободу).

Вокруг учителей образовывались небольшие группы, ученики которых, в свою очередь, освоив первые «азы», сами становились учителями. Учителя учили и учились сами...

В конце шестидесятых, после победоносной шестидневной войны, интерес к Израилю возрос, особенно среди молодежи. Резко увеличилось число людей, желающих учить иврит. Соответственно выросло и количество учителей.

Преподавание иврита проводилось нелегально. Ведь по советской науке язык иврит не существовал. Как же можно было его преподавать? Следовательно, получить разрешение и дать объявление было невозможно. Учителями иврита 70-х были Павел Абрамович, Борис Айнбиндер, Иосиф Бегун, Мила Вольвовская, Саша Большой, Леня Вольвовский, Зеэв Гейзель, Миша Гольдблат

Сергей Гурвиц, Женя Деборин, Володя Золотаревский, Леня Иоффе, Фима Крайтман, Юлий Кошаровский, Валерий Крижак, Алеша Левин, Алеша Магарик, Карл Малкин, Изя Палхан, Виктор Польский, Володя Престин, Наташа Ратнер, Дан Рогинский, Арие Рутштейн, Аба Таратута, Эрнст (Моше) Трахтман, Лева Улановский, Витя Фульмахт, Лева Фурман, Миша Холмянский, Саша Холмянский, Мика Членов, Володя Шахновский, Арие шенкар, Юлий Эдельштейн, Илья Эссас и многие другие. За преподавание иврита и активную просветительскую деятельность в области иудаизма получили срок и были в ссылке Бегун Иосиф, Эдельштейн Юлий, Вольвовский Леня, Холмянский Саша, Магарик Алеша. (Я не упоминаю тех, кто был осужден просто за сионистскую деятельность, их десятки).

Я не историк, не вела дневников, память мне уже изменяет. Пишу только о тех, кого знала, как учителей иврита.

Прошу не обижаться тех, кого не упомянула.

Разрешив издание словаря, идеологи власти просчитались. Отцу удалось их провести. Просив разрешения на издание словаря, он всегда писал, что словарь нужен изучающим арабский, эфиопский, персидский или язык пушту, для сравнительной грамматики и т.д.

Но он знал, что словарь нужен в первую очередь евреям. Да, евреям, желающим знать свой язык. Евреям, мечтающим жить на своей исторической родине. Евреям, не желающим быть людьми второго сорта, без своего языка, без рода и племени.

Словарь имел огромное значение для становления еврейского самосознания и большой алии в Израиль.

Выход в свет словаря рассматривался как чудо, и это чудо совершил его автор — Феликс Львович Шапиро.

Книгу о Феликсе Шапиро писали мы все. Это те, кто знал и помнил Ф. Шапиро, те, кто впервые увидел еврейские буквы, те, кому словарь напомнил, что он еврей, те, кто учил иврит и учил других, те, кто откликнулись на статью «Словарь отца» и ждут с нетерпением книги, чтобы подробнее узнать об авторе и времени, и те, кто выбрал для себя путь Шереметьево-Лод (стартовая площадка могла быть и другой).

Я благодарю всех приславших свои очерки и заметки. Благодарю тех, кто помог создать эту книгу.



Сотворение чуда

Лия Престина

ДЕЛО ЖИЗНИ

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ


Файтель (Феликс) Шапиро родился на пасхальной неделе 1879 года.

Он был первым ребенком в семье учителя хедера Лейба и его жены Сарры-Доны.

Первые годы жизни прошли в маленьком, забытом богом, еврейском местечке Холуй, вблизи города Бобруйска Минской губернии.

Фоля (так его звали дома) — очень живой, настойчивый в исполнении своих желаний, любознательный, любопытный, шаловливый мальчик.

Хедер отца (комната для занятий) находился рядом с жилыми комнатами семьи, и маленький Фоля часто сидел на занятиях, внимательно слушая объяснения отца своим ученикам. Там стояли только скамейки разной высоты.

Мальчики местечка посещали хедер с 5 лет. Фоля выучил алеф-бейт (азбуку) к двум годам, а с трех уже самостоятельно читал.

Через несколько лет семья переезжает в город Бобруйск.

Отец Лейб расширяет хедер[1], у него есть помощник — восьмилетний сын Фоля. Отец спокойно учит старшую группу, а с малышами с удовольствием занимается очень важный, всегда в кепке, в пиджаке до колен — Фоля. Через несколько лет, определив будущую судьбу старшего сына, Лейб посылает Фолю учиться в иешиву.

Файтель учится хорошо и его, как одного из лучших учеников, по окончании иешивы, ждет небольшая синагога в одном из местечек черты оседлости и исполнение должности раввина.

Но здесь происходит невероятное. Файтель отказывается от места раввина, он хочет быть учителем, его интересует широкий мир, светская литература, история. Понимает однобокость своего образования.

Начинает самостоятельно изучать русский язык. Позже к нему присоединяется его друг Моисей Лившиц. Вдвоем они уходили в лес и, сидя на пеньках, держа в одной руке книгу на идиш, а в другой — перевод, учили, помогая друг другу, новый, очень трудный для них — русский язык. Фоля очень много читает, обращая внимание на каждое непонятное слово.

Он думает об окружающем мире, мечтает о получении более широкого образования, о просветительской деятельности для своего народа.

Увлекается еврейским движением «Хаскала», основная идея которого — дать широкое, разностороннее, современное образование евреям.

Начинает работать в еврейских школах помощником учителя. Встречает способных одаренных детей, с горечью наблюдает, как из-за ограниченного образования они не могут развивать, использовать свои природные данные, свой талант. Пытается что-то сделать сам. По собственной инициативе начинает знакомить учеников с историей, географией, рассказывает о классиках литературы, о выдающихся художниках, музыкантах.

Но косность начальства, коллег, сильное влияние религии мешают, тормозят, а чаще всего запрещают эту деятельность. Понимает, что ничего не сможет сделать, живя в провинции, в небольшом городе. Мечтает о Петербурге, но как может поехать и жить там еврей?

В то время право на жительство в столице получали евреи-купцы I и II гильдии или дипломированные специалисты (врачи, инженеры и др.)

У Файтеля возник план и он его осуществляет.

Прежде всего сдает в 1899 году экстерном все экзамены за курс Иегуменского уездного училища. Теперь с этим удостоверением можно учиться дальше.

В 1900 году, преодолен все барьеры, сдав вступительные экзамены, поступает в Императорский Харьковский университет, где учится три года.

10 марта 1903 года получает свидетельство о присвоении ему звания дантиста. Но свидетельство ему выдают только 26 октября 1904 года. Это не бюрократическая канитель. Почти полтора года ему пришлось работать, чтобы выплатить долг университету.

Но Файтель не хочет работать дантистом, это только первый шаг его плана. Мечта — посвятить себя учебно-просветительской работе — не угасла.

На руках есть документ на право жительства, но это бумага, а ведь надо иметь средства для существования. Получив диплом, тут же переезжает в Киев. Подает прошение в управление Киевского учебного округа па право быть домашним учителем. Сдает положенные экзамены и, как следует из свидетельства, дал в присутствии испытателей с успехом пробный урок на тему «Река и ее части». Получает новый документ, по которому «дозволено заниматься в качестве домашнего учителя обучением своих единоверцев географии, но без прав, присвоенных этому званию лицам христианских исповедований».

Теперь, имея на руках диплом дантиста и разрешение преподавать, Файтель спешит в столицу.

1  сентября начинается учебный год и, не заезжая к родным в Бобруйск, он едет прямо в Петербург.

11 августа 1905 года Файтель получает все нужные бумаги в Киеве, а 17 августа в его паспорте уже появилась первая печать и марка полицейского участка — прописан!

Начинается насыщенный, трудный и очень интересный период его жизни

.

С.ПЕТЕРБУРГ. I905 — 1913 ГОДЫ


Поезд подходит к столице. Что его ждет? Ни родных, ни знакомых в городе нет. С чего начать? Где найти ночлег? Ему везет. В поезде познакомился с врачом-евреем, и тот приглашает заехать к нему и дает адрес ОПЕ (Общество распространения просвещения среди евреев в России).

На следующий день он уже на Офицерской, в доме №42.

Везение продолжается. ОПЕ открывает новую школу и его тут же берут на работу учителем.

Одновременно Файтель развивает активную деятельность в ОПЕ, пишет методические пособия, инспектирует еврейские школы и хедеры в Белоруссии, Литве. Печатает различные статьи по вопросам просвещения, рецензирует книги на идиш и иврите, сотрудничает в журнале «Рассвет», в различных газетах на идиш, иврите и русском языках. Подрабатывает частными уроками.

Учит детей барона Гинцбурга[2]. Эти уроки через много лег были темой его забавных рассказов для нас, детей: как он запутался в анфиладе комнат, как ушел голодным со званого ужина, т.к. не умел пользоваться таким количеством приборов. Десятки раз мы, дети, готовы были слушать такую историю: расстегнув пальто, обнаружил распоротый шов на брюках, вертелся как волчок, чтобы найти позу, чтобы хозяйка дома не заметила дырку и т.д. Все эти истории были целыми сценками, он одновременно играл роли хозяйки дома, членов семьи и самого себя.

В то же время для исполнения своей мечты получить светское гуманитарное образование в 1906 году он поступает на юридический факультет Петербургского Императорского университета (слушателем).

Учится, сдает экзамены, но с середины 3 курса в 1908 году его исключают за участие в студенческих беспорядках.

Тут же получает повестку о выселении его из города, лишении права на жительство.

Помог высокий покровитель, барон Гинцбург. 16 октября 1909 года из канцелярии С.-Петербургского градоначальника приходит распоряжение приостановить выселение из столицы до особого распоряжения.

В том же 1906 году Файтель знакомится с очень красивой девушкой из Гродно Минной Вайс.

Она из довольно богатой семьи. Ее отец Эфроим-Лейзер (купец какой-то гильдии) владеет картонажной фабрикой.

Минна приехала в Петербург, тоже имея диплом дантиста, закончила институт в Одессе.

Дантистом, однако, она работать не смогла, так как, вырвав первый зуб у пациента, упала в обморок и ее долго приводили в чувство. Работала учительницей в школе, окончила женскую гимназию императрицы Марии и получила право преподавать, конечно, только своим единоверцам.

В Петербурге училась на Бестужевских курсах. У нее было много поклонников, но ни один не привлек ее внимание. Файтель настойчиво ухаживал за Минной и добился своего: она дала согласие стать его женой. Отец Минны не одобрил этот брак (какой-то учителишка, небольшого роста, живущий в маленькой каморке, а дочь-то богата, да еще красавица) и предупредил, чтобы помощи от него не ждали. Но это была настоящая любовь. В 1907 году 26 октября они поженились (мать Минны настояла, и свадьба была все же в родительском доме в Гродно). Первая их дочь Дебора (Долли) родилась в сентябре 1908 года.

Отец Минны сменил гнев на милость. Молодожены сняли просторную, хорошую квартиру, Файтель много работал и прилично зарабатывал. Часть времени уделял литературно-публицистической работе. Почти в каждом номере «Вестника ОПЕ» (1911—1913 гг.) помещена его статья, а то и две. Пишет под своим именем и псевдонимом Миндлин. Основная тема — просвещение. Также пишет рецензии на литературные произведения, переведенные и написанные па иврите, знакомя их с читателями. Печатается в газетах на русском, иврите и идиш.

Минна тяжело переносила сырой климат Петербурга, и вскоре стали думать о переезде.

В газете Файтель прочел объявление, что еврейская община города Баку объявляет конкурс на замещение должности директора школы Талмуд-Тора при центральной синагоге.

Файтель послал туда документы, характеристики, список печатных работ и получил это место.

Семья переезжает в Баку в августе 1913 года.


БАКУ. 1913—1923 ГОДЫ


Учебный год начинается с рождения второй дочери (18 октября 1913 года родилась я, Лия) и с изменением имени Файтель на Феликс.

При встрече Шапиро с инспектором по делам еврейских школ (польский еврей) инспектор сказал: «Имя надо менять, мне передали, что Вам уже дали прозвище «Файтон без колес». Будем звать Вас — Феликс».

Но это имя осталось только в бумагах, подписанных инспектором. Отец остался Файтелем, а детский шепот «Файтон идет» — его не раздражал.

Только при переезде в Москву (под влиянием старшей сестры) отец поменял имя и официально в паспорте стал Феликсом.

Здесь я хочу привести выдержки из воспоминаний А. Дорфман: «Для евреев Баку Ф. Шапиро не был „незнакомцем”. К этому времени он был уже хорошо известен в кругах еврейской общественности Петербурга как незаурядный педагог и автор многочисленных руководств для учителей, глубоких исследований, популярных статей и рецензий.

Бакинцы предоставили Шапиро все возможности для практической реализации его талантов…»

Воспоминания Дорфман напечатаны в этой книге отдельно.

Шапиро работает с увлечением. У него большая цель — «гебраизация учебного процесса». До него преподавание основных дисциплин велось на русском языке. И вскоре преподавание арифметики, естествознания, истории, географии и других предметов стали проводить па языке иврит.

Через несколько лет еврейские школы Баку были объединены общим руководством. Руководителем всех школ избирается Шапиро.

Работая в школе, Файтель Львович тратит много времени на общественно-просветительскую работу и с большим интересом изучает жизнь горских евреев, часто выезжает в районы Кубы, Дербента и Нальчика, помогает создавать школы, организует семинары для учителей, собирает фольклорный и исторический материалы.

Позже, уже живя в Москве, на ученом совете Института истории и этнографии Академии наук он сделал доклад «Горские евреи-таты», получивший очень высокую оценку членов ученого совета. Ему предложили оформить эту работу и защитить ученую степень, потому что такая работа обычно приравнивается к докторской диссертации[3]. Материал о горских евреях через Рахиль Павловну Марголину был передан в дар Иерусалимскому университету.

Несмотря на невероятную занятость, он всегда находил время для семьи и друзей.

Помню его, медленно шагающего по Верхне-Приютской и Большой Морской улицам, с ближайшими друзьями-соседями Бакуниным и Якоби, всегда спорящими о путях еврейской школы.

В Баку мы жили в большой удобной квартире на Верхне-Приютской в доме №157. Это был гостеприимный дом заведующего еврейской школой (вероятно, типичный для неортодоксального интеллигентного еврея того времени).

В дни еврейских праздников в нашем доме всегда было шумно. Мама радушно принимала гостей — в большинстве это были учителя школы, папины коллеги. Говорили по-русски, но всегда соблюдали все еврейские традиции.

В синагоге у папы было почетное место. Он очень любил канторское пение, но дома никогда не молился.

Но самые приятные воспоминания, когда он выходил гулять со мной и младшей сестренкой, и к нам присоединялись мои подружки Рахиль Бакунина, Соня Якоби и Ида Кремень. Мы наперебой задавали ему вопросы, он всегда отвечал шуткой, веселя нас.

С большим вниманием слушали его воспоминания о детстве, о жизни в маленьком местечке.

Перед еврейскими праздниками папа всегда рассказывал нам их историю. Как-то к празднику Суккот объявил среди нас конкурс на лучший шалаш размером 20x20 см. Из командировок и поездок всегда привозил маме и всем детям подарки.

Отец уделял детям много внимания. Я помню, как он следил, чтобы мы быстро и аккуратно стелили свои постели. Давал время и с часами в руках следил за выполнением. Досрочная работа поощрялась. Я получала 5 коп. на мороженое. Мороженое в то время возили на небольшой тележке, и мороженщик ложкой из бачка выкладывал порцию между круглыми вафельками, на которых были имена: Миша, Лида, Соня, Катя и другие.

Отец не выносил вранья, и, если уличал в нем, мы получали по рукам не фигурально, а по-настоящему. Это было действительно больно.

Учась уже и школе (5—7-й классы), я приходила к папе с каким-либо вопросом, чаще всего мне была нужна помощь в решении арифметической задачи. Первым вопросом отца было: «Скажи твой план решения?» А потом, с моей точки зрения, начиналось нудное объяснение предыдущего материала. А я возражала, что мне эго не надо, и чтобы он объяснил мне, как решать именно эту задачу.

Отец, видимо, очень любил математику, знал многочисленные приемы устного счета (сейчас в школах, к сожалению, устному счету не уделяется внимания, все заменили счетные машинки, и у многих учеников — наручные часы с программным счетным устройством.)

Может быть, эти уроки и подтолкнули меня к тому, чтобы стать учителем математики. Но в те далекие времена моего детства я часто уходила от отца в слезах, т.к. он отказывался мне помочь, прежде чем я не повторю такой-то раздел. Такое глубокое знание математики (в пределах средней школы) было достигнуто исключительно самостоятельной учебой.

Отец получил образование и религиозное, и юридическое, и историко-филологическое, но математика (пожалуй, еще и история) оставалась одной из любимых его наук. Часто в часы досуга отец лежал и решал задачи повышенной сложности и математические головоломки Перельмана.


***


К нам приехал из Бобруйска дедушка, папин отец. Я помню только бороду, щекотавшую меня, когда я сидела у него па коленях, и аромат белых грибов, привезенных из Белоруссии.

Папина семья, братья и сестры, отличались добротой. Папа, получив какие-либо заработанные деньги, спешил поделиться ими со всеми дочерьми. Очень любил делать подарки своим друзьям, сопровождая их шутливыми стихотворными посланиями.

Брат его Моисей (я его помню до женитьбы) много времени уделял нам (мне и младшей сестре). Придумывал интересные поездки, водил в театр, всегда покупая сладости и мороженое. К праздничным дням мы получали подарки. Все это было с выдумкой, фантазией, вниманием.

Сестра Гися была исключительно гостеприимной хозяйкой, но она жила в Бобруйске, Минске, и я с ней сблизилась, к сожалению, уже много позже, приезжая в гости из Москвы в Минск.

Брат Буля несколько лет жил с нами в Баку. Это были тяжелые годы (1917—1922). Он работал на танкере в Каспийском море и приезжал домой с продуктами: вяленая рыба, мешок пшена. Кстати, пшенная каша с сахаром была одним из любимых блюд отца. Потом, уже живя опять в Бобруйске, он на 1/4 облигаций золотого займа выиграл 25000 рублей (это были тогда очень большие деньги) и тут же разделил поровну всем близким, родным, оставив себе только пятую часть.

После вторичной женитьбы деда родился еще один брат Самуил, и он также по наследству от отца получил большую порцию доброты в своем характере[4].


***


1917—1918 годы. Кругом бушует война: то турки, то англичане, то межнациональная борьба, переходящая в резню, то наступают красные, то белые. Отцу 39 лет. Его призывают в армию, но комиссия при комиссаре по мобилизации даст отсрочку на время нахождения в должности директора школы.

В 1918 году опять в начале учебного года рождается третья дочь — Сарра. Папа любил шутить: «Драй техтер аф а лайтишн гелехтер» («Три дочери людям на смех»).

Отец был очень цельным, целеустремленным и невероятно работоспособным. Но я помню случай, когда он проявил себя как очень мужественный человек. Это случилось не то в 1918, не то в 1919 году. Точной даты я не помню, да это и не имеет никакого значения.

Мы жили в двухэтажном доме на Верхне-Приютской улице на 2-м этаже. В городе было неспокойно. К нам в окно залетела пуля, но, к счастью, пострадало только стекло и напольная ваза. В комнате никого не было.

И мы перебрались к маминому родственнику Льву Гальперину, жившему в нашем же подъезде на 1-м этаже, там были хорошие ставни. Однажды в эту квартиру зашла группа вооруженных турок и потребовала золота. У папы на руке было обручальное кольцо. Он заложил руки за спину и снял его. К счастью, кольцо упало на ковер и не было звона.

Этот поступок мог стоить ему жизни, но папа относился к обручальному кольцу как к символу прочного брака и, не раздумывая, сиял его со своего пальца.

Мама была больна и лежала в другой комнате с маленькой дочкой. Турки направились в эту комнату. Отец в одно мгновенье подскочил к двери и на ломаном азербайджанском закричал, что не разрешает тревожить маму. Его маленькая фигурка оказала такое бурное сопротивление, что главарь шайки расхохотался и, взяв со стола серебряные сахарницу и кофейник, вместе с шайкой ушел из квартиры.

Он также проявил мужество при спасении армян. В городе была настоящая резня. Большинство наших соседей были армяне. Они прятались по подвалам и чердакам. Папа организовал доставку пищи, используя нас, детей.

Напротив нашего дома жил папин друг — татарин по национальности, и по условным сигналам он предупреждал папу о приближении разбойников.

Однажды к нам в квартиру забежала армянка, которую преследовали, и мы ее спрятали в кровать под перину. Убийцы зашли к нам, прошлись по комнатам. Все квартиры в нашем доме были связаны между собой внутренними балконами, и папа уговорил убийц, что эта женщина только пробежала через нашу квартиру. Это тоже было мужество, так как всю семью наказывали, если они укрывали или даже помогали армянам.


***


Учителям через каждые пять лет работы полагалась прибавка к жалованию. Так вот папа ее получал сполна. В 1908 году (с учетом предыдущего стажа работы в Белоруссии и на Украине) была первая прибавка, а к ней добавка — рождение первой дочери (сентябрь 1908 г.). Через пять лет в октябре 1913 родилась Лия, а еще через пять — день в день со мной в октябре 1918 года — третья дочь Сарра.


***


В 1919 году отец опять поступает учиться. Теперь это Бакинский университет, историко-филологический факультет.

К концу 1920 года в Баку устанавливается советская власть. Еврейская жизнь постепенно замирает. Начинают закрывать еврейские школы, и на долгие годы (тогда казалось навсегда) прерывается работа еврейского учителя и просветителя. Но у Шапиро новые идеи, и все свои знания, свою неуемную энергию он вкладывает в новое дело.

Годы войны, разруха, межнациональные разборки породили новый слой детей и подростков (беспризорники). И он организует первый в России детский дом, где дети будут жить, воспитываться, учиться и приобретать ремесло.

Из воспоминания Д. Бреслова:

«Файтель Львович снова «горит». Все его педагогические теории, наконец, находят практическое применение. Своему детищу он сам придумал и дал боевое название «Дом Коммуны». Сюда приводят беспризорников «из-под котлов». Их переодевают, кормят и начинают учить. Эта работа заслоняет все остальные. Файтель Львович носится из Наркомпроса в Баккоммунхоз от Новикова-Фукса к высокой покровительнице Коммуны — Маркус.

Это полезное, но трудное дело — воспитывать трудом, вводить политехническое образование. В доме организованы мастерские — столярные, переплетные, швейные. Это еще в 1920 год, задолго до Макаренко»

Народным образованием в те годы ведала Маркус — жена С. Кирова. Она помогала, а позже наблюдала работу коммуны и рекомендовала широко использовать этот опыт. Коммуной заинтересовалась и Н. К. Крупская (из информации Маркус). Это время совпало и с началом нового периода болезни отца (об этом я расскажу дальше), и врачи рекомендовали ему переменить обстановку.

Как раз в это время пришло письмо от Н. К. Крупской, она приглашала Шапиро в Москву для изучения его опыта. Семья решает переехать в столицу. В первых числах января 1924 года отец уезжает из Баку.


МОСКВА. 1924—1961 ГОДЫ


Москва встречает Шапиро небывалыми морозами.

Умирает Ленин, Крупской не до папы.

В апреле приезжает мама с тремя дочерьми.

Нас очень приветливо принимает семья маминого брата Давида. Живем у них несколько месяцев. Были свидетелями очень сильного наводнения. Чугунов мост был целиком затоплен, вода доходила чуть ли не до Москворецкого. Жили мы в Черниговском переулке, выходящем на Пятницкую. Шапиро находит работу в АОНАПО (акционерное общество наглядных пособий для учебных заведений). Продолжает дело, частично начатое еще в Баку. В доме коммуны была столярная мастерская, которая в основном делала пособия для школ.

Выпускает методические пособия, руководства для учителей

.

* * *


Снимаем квартиру под Москвой на станции Новогиреево Курской ж/дороги (теперь это один из районов Москвы.)

Квартира большая, со всеми удобствами, даже с телефоном (тогда это была редкость). Я помню этот громоздкий аппарат на стене, когда, сняв трубку, долго ждали ответа телефонистки и говорили: «Барышня, соедините с таким-то номером».

Всю неделю мы отца почти не видели и с нетерпением ждали его приезда. Выходные дни он всегда проводил с нами. Любил купаться и учил нас плавать. Любил кататься на лодках и учил нас грести.

Любимая игра на воздухе была городки. Здесь он был мастер, и его бита всегда била без промаха. Иногда по вечерам играл с нами в карты.

Единственная игра, которой он научил и нас — «Тысяча».

Но больше всего мы любили его слушать. Рассказчиком он был великолепным. Раз в неделю у нас были уроки истории. Дома был очень хороший красочный альбом библейских историй, и мы (это я, младшая сестра и дочка соседки) с большим вниманием слушали папины рассказы. Он так артистично рассказывал, что нам казалось, что мы сами принимаем участие в борьбе с Голиафом, страдаем и радуемся пропаже и встрече с Иосифом, 40 лет бродим с евреями по пустыне и т.д. Позже, через много лет, я слушала с тем же интересом его рассказы уже вместе со своими детьми Володей и Инной.

В остальные вечера я и сестра просили его рассказать нам что-либо перед сном.

Жаль, что не было магнитофона и ничего не осталось от его буйной фантазии. Выдумщиком и фантазером папа был неподражаемым.

Свои выдуманные истории часто преподносил нам как правдивые события.

Часто рассказывал и действительные истории из своего детства.

Любил рифмовать.

Придумывал стихотворные поздравления к нашим дням рождений.

Помню какую-то очень длинную поэму с продолжениями, обрывающуюся на самом интересном месте (как в теперешних мыльных операх).

Одним из главных героев этой поэмы был крокодил (вероятно, навеян К. Чуковским).

На выходные дни к нам часто приезжали двоюродные братья Лева и Алик Великовские, Витя Вейс.

Это были очень веселые и шумные дни. Папа с увлечением кувыркался на сене, не отставая от мальчиков.

Папа очень любил праздники. И если их не было, создавал их сам. Он придумал и составил план веселого празднования 300-летия семьи, объявив, что сто семья не хуже Романовых (сосчитав число лет всех членов семьи).

К сожалению, в воспоминаниях детства не все так лучезарно. Периодически папа менялся, становился совсем другим человеком. Перед нами был вялый, скучный, мрачный, с грустными, часто наполненными слезами глазами, отец. Позднее я узнала, что это было состояние сильной депрессии.

Сначала эти периоды были очень короткими: несколько дней, неделя, две, а затем значительно дольше. Очень известный психиатр Ганнушкин поставил диагноз «циклотемия», сказав, что после 60 лет приступы депрессии прекратятся, посоветовал еще и пополнеть. Прогноз профессора Ганнушкина оправдался.

В один из периодов папиной болезни старшая сестра начала подрабатывать. Надо было тушью писать на географических картах названия городов, морей, рек, озер, гор и т. д. Все географические названия. Каждая категория надписей имела свой шрифт. В те времена (примерно 1928 г.) не было соответствующей техники, и всю работу надо было делать вручную. Сестра привлекла и меня. Я была очень горда, это были первые деньги, которые я внесла в семейный бюджет. Помню, что купила жареные семечки для всех подружек и подарок отцу — подстаканник.

Состояние депрессии проходило, и все быстро забывали эти тяжелые дни.

И перед нами опять появлялся еще более работоспособный, более энергичный, всегда с новыми планами — отец.

Последняя депрессия длилась более 2 лет. В то время я жила в Ленинграде, родила сына. Меня не хотели огорчать, и я не знала подробностей. Мама все годы была домашней хозяйкой, но в эти периоды она становилась кормилицей семьи. В Баку ее всегда приглашали на корректорскую работу в газету «Бакинский рабочий», а в Москве присылал гранки для правки дядя Давид, работающий в Медгизе.


***


В 1932 году я вышла замуж за Мишу Престина и несколько лет до начала войны жила в Ленинграде. В течение многих лет мне задавали вопрос, какое было отношение такого настоящего еврея, как отец, к моему браку? Не препятствовал ли, не осуждал ли, как относился к русскому зятю? Отец никогда не был шовинистом. В человеке его интересовала душа, интересы, интеллигентность, характер, но не национальность.

Отец уважал выбор своих дочерей и старался помочь, чем мог, если в этом была малейшая нужда.

Но в дальнейшем он, видимо, пересмотрел свою позицию. Я помню его разговор со вторым моим мужем (Миша погиб в 1942 году в возрасте 29 лет) Аккерманом Наумом Абрамовичем. Перед этим разговором к нам зашла сослуживица Наума (вскоре после смерти своего мужа) и рассказала, каким прекрасным человеком был ее муж Николай Иванович, как дружно и в полном согласии они прожили более 30 лет. И папа задал ей вопрос: «Рахиль Моисеевна, а Вы всегда делились с мужем в период космополитизма, в период дела врачей всеми своими переживаниями?» И она ответила: «Конечно, нет. Ему и так было тяжело, он очень переживал за меня.»

И после ее ухода отец сказал: «Ну вот видите, между такими парами всегда будет пелена: что-то недосказано, что-то недоделано. В такой жизни не может быть настоящей полной слитности и дружбы. Жизнь еврея среди чужих народов всегда сложна, и я думаю, что создавать семью лучше с единоверцами».

В конце 1937 года в Москве был организован Комитет трудовых резервов. Основная задача — подготовка молодых рабочих в ПТУ для всех отраслей промышленности.

Отец вскоре начинает там работать и тоже в области организации и обеспечения наглядными пособиями учащихся ПТУ.


***


1941 год. Война.

Младшая сестра Сарра заканчивает Московский университет, исторический факультет. Ее мужа Арона Моделя с первых дней мобилизуют в армию, а она идет добровольно. Закончила краткосрочные курсы медсестер, и все годы войны с первого до последнего дня на фронте. 9 мая 1945 года застало ее и мужа в Берлине.

Я живу в Ленинграде, моего мужа Михаила Престина не призывают по состоянию здоровья, но он идет добровольцем. Меня как учительницу-комсомолку мобилизуют па вывоз детей из прифронтового Ленинграда.

Союз кинематографистов спешно эвакуирует своих сотрудников (муж старшей сестры Долли кинорежиссер Вячеслав Сутеев, а она — преподаватель английского языка в Институте кинематографии), и сестра с мужем берут с собой родителей.

Уезжали в самый тяжелый, трагический день для Москвы. День страха, день паники. И чего только не наслушались родители в толпе!

«Зачем я, дура, разрешила сыну жениться на еврейке? Вот и бежим, а то я бы сейчас дома была. Ну что не встретить чужаков, ведь люди — не звери».

«Смотрите, смотрите, одни жиды бегут, ну и хорошо, обратного хода не будет».

«А добра, добра сколько везут! Наверняка, евреишки. Нет, не похожи. Значит, другие сволочи.»

«Я думала, они все в Ташкенте, а их так много!»

«Мань, а Мань, а что ты, едешь?»

«Евреи едут, они умнее»

.

* * *


Родители попадают в Башкирию, в село Тюрюшля, и отец через неделю уже работает в местной сельской школе учителем.

В каком-то доме бывшего ссыльного он находит Библию на английском языке. Так как он знал ее наизусть, то переводит на иврит, а затем па русский и таким сложным способом начинает учить английский язык, записывая русскими буквами каждое слово. Кроме того, пользовался и школьным учебником.

Это была чрезвычайно трудоемкая работа, но она послужила основой, и затем в Москве он уже продолжал работать со словарем и справочниками. Правда, он не мог правильно произнести, вероятно, и прочесть ни слова, но запас слов у него был очень большой, и уже внук Володя вспоминает, что дед помогал ему, студенту, в переводе статей.

Но в 1943 году Сутеева вызывает Москва и направляет на фронтовые съемки. С ним уезжает Долли, и вскоре им удается вызвать и родителей в Москву.

В середине 1943 года отец возвращается на работу в Трудовые резервы.

Туг я позволю себе небольшое отступление, связанное больше со мною. Но роль отца была так велика, что нельзя об этом не написать.

1943 год. Мне 30 лет. Я вдова, живу и работаю в далеком селе Кировской области, Котельнического района. Я влюбилась, с кем не бывает, но понимала, что человек не подходящий, пьющий, а если уж выпьет, то и жидовкой может меня назвать (не жидовкой, а жидовочкой, считал, что это очень ласково). Но разум — разумом, а чувства — чувствами. Я не знала, что делать. Написала правдивое, подробное письмо отцу с криком о помощи: «Забери меня отсюда, иначе я сделаю непоправимый шаг». И, представьте себе, в скором времени получаю письмо: «Держись, дорогая, я всегда верил в твой разум. Я добиваюсь командировки в город Киров, там большая деревоотделочная фабрика, изготавливающая наглядные пособия (большие линейки, циркули, транспортиры, различные геометрические фигуры и др.), и по дороге обязательно буду у тебя».

Учтите, конец 1943 года. Разгар войны. Железные дороги забиты, первыми пропускают военные эшелоны. Поезда идут без расписания. На запасных путях стоят часами. От железнодорожной станции Котельничи до нашего села 27 километров, постоянного транспорта нет.

Никто не встречает. На попутных санях добирается, без всякого уведомления входит, и я в его объятиях.

А папе уже был 65-й год! Сутки проговорили. Пообещал, что постарается сделать все, чтобы вызвать меня в Москву. Безусловно, Николай мне не пара, да и Володе Николай очень не нравится. Володя придумал свой план: «Если ты выйдешь за него замуж, буду вставлять в стул булавки. Выходи мама за военного, папиного товарища».

В начале 1944 года я получаю официальный вызов и приглашение на работу в Комитет трудовых резервов, подписанный Москатовым.

В сентябре того же года вторично выхожу замуж, действительно за военного, за лучшего друга Миши Престина — капитана Наума Аккермана. В дальнейшем он стал одним из ведущих ученых в области ракетостроения.


* * *


В 1948 году в возрасте 69 лет отец уходит на пенсию. Это старый, болезненный, измученный человек. Несмотря на усталость, нездоровье, ему не сидится без дела.

Продолжает самостоятельно изучать английский язык (дошел до уровня, позволявшего ему переводить статьи на различные темы). Изобретал какие-то пособия. Считал деньги, которые рассчитывал получить за изобретение (совместно с Рыбниковым, не помню имени и отчества) особой складывающейся линейки, из которой можно строить различные геометрические фигуры и тут же измерять не только линейные размеры, но и площади. Деньги, естественно, получены не были, что не мешало отцу делить предполагаемый доход между тремя дочерьми. Одновременно Шапиро увлекается литературной деятельностью: начинает писать рассказы, повести, скетчи и пьески. Написал пьесы: «На отдыхе» (в одном действии, из жизни пенсионеров), «Собачий процесс» (фантастическая комедия в одном действии, двух картинах), «На пороге коммунизма», рассказы «Зеленый змей» (о борьбе с пьянством), «По зову», «Тост» и др. Ходил в клубы, драматические кружки предприятий и договаривался о постановке своих пьес.

Но это еще не все. Вся эта творческая деятельность была для него интересной, но не приносила дохода, а пенсия была очень маленькой (в то время мы не сомневались, что в стране Советов самое лучшее пенсионное обеспечение). Папа получал 150 рублей и хлебную надбавку, на иждивенку-маму еще 60 рублей. После хрущевской девальвации они вдвоем получали 21 рубль.

Шапиро организовывал мастерские по ремонту школьных наглядных пособий. Я не помню, давала ли эта работа какой-либо доход, но знаю, что отец был очень горд, что ценные приборы из физических и биологических кабинетов (микроскопы, различные измерительные приборы), приготовленные для свалки, обретали новую жизнь. Наладил выпуск каких-то коробочек для лакмусовой бумаги. Работу делал дома, и мы все помогали папе выполнять данный ему план. Это была хоть и небольшая, но ощутимая прибавка к пенсии.


***


Тяжело перенес период борьбы с космополитизмом (его уход на пенсию тоже был вызван этим периодом — все министерства освобождались от евреев). Часто после прочтения очередной газетной статьи у него были сердечные приступы. Мы старались прятать статьи, но и радио трещало целые дни об одном и том же.

Одно событие согревало наши сердца. В мае 1948 года создано государство Израиль.

Информация в газетах неполная, недостаточно ясная, надо читать между строк, додумывать и слушать домыслы друзей.

Мы знали, что поддержал создание государства Израиль министр иностранных дел Громыко, т.е. Союз, и как-то на задний план уходят космополитические издевательства. Есть свое государство! Но тут же началась неравная борьба всего арабского мира с маленьким Израилем. Победа Израиля наполнила наши сердца гордостью и счастьем. Сам же Израиль был для нас также недосягаем, как Луна. Мы сочувствовали, беспокоились, переживали, как о далеком родственнике, с которым нет надежды на встречу. Через шумы, треск, свист слушали «вражеские голоса» с надеждой получить хоть какую-либо правдивую информацию


***


1952 год.

Полный разгром еврейской культуры (закрытие театров, всех культурных еврейских центров, еврейских газет), аресты и расстрел лучших представителей еврейской интеллигенции.

Со многими из них отец был знаком.

Поэзию и прозу других любил.

Дружил с поэтом Галкиным, переводчиком Шолом-Алейхема Слонимом, его женой актрисой театра Михоэлса Фридой Слоним.

Апофеозом было дело врачей.

Среди наших близких, знакомых и родных было много врачей.

Приходили, делились, не понимали происходящего.

Однажды на меня напал хулиган (я шла из школы в Саввинском переулке), начал избивать, приговаривая: «Коган-отравительница, я тебя убью, меня не будут судить. Врагов надо уничтожать».

У меня был шок, я боялась одна выходить на улицу, и папа с палочкой, еле передвигая ноги, провожал меня в школу (к счастью, школа была близко), а обратно всегда провожали ученики.

А по вечерам папа снова сидел с потухшими глазами и клеил коробочки.

1953 год.

Пусть извинит меня читатель, но написать «умер» — бесчеловечно: сдох И.В. Сталин.

Время шло...


ИВРИТ


Создание государства Израиль поставило перед Советским Союзом новые задачи. В молодой стране развивается экономика, сельское хозяйство, военная промышленность, культура, колоссальное строительство, освоение пустыни.

Советской власти нужны для работы в Израиле дипломаты, работники посольства, военные и торговые советники, цензоры и, вероятно, просто шпионы.

Через пару месяцев к папе пришел Иосиф Самойлович Брагинский, сын папиного товарища, работавшего с ним в Бакинской еврейской школе.

Молодой Брагинский работал заместителем директора Института востоковедения и предложил отцу преподавать иврит. Иврит!? Я знаю, что многие востоковеды, хорошо знающие иврит, не понимали, почему выбор пал на отца. Так вот объяснение: это дело случая, так как Брагинский помнил с детских лет талантливого педагога еврейской школы в Баку Файтеля Шапиро.

Почти одновременно отец начинает преподавать иврит в Московском университете (факультет восточных языков) и в Высшей дипломатической школе.

Несколько позже начинает работать в Институте международных отношений, а также в организованной при Центральной библиотеке им. Ленина группе цензоров.

Все группы были небольшие. В университете занятия велись факультативно. Большинство студентов — молодые парни, среди них одна девушка. Думаю, что почти все были русские. Исключение — один горский еврей Елизаров и в группе цензоров — еврей Рекахас (его внук живет в Израиле).

Через некоторое время были индивидуальные занятия, по направлению Министерства иностранных дел, с каким-то военным и человеком средних лет, готовившимся в послы.

Часто занятия Шапиро проводил дома, в своей комнате.

Папа с мамой оставили себе одну комнату, 16 кв. м, в остальных жила я с семьей и старшая сестра с мужем.

В комнате стояли: полутораспальная кровать, кушетка (на которой спал мой Володя до женитьбы в 1958 г.), бельевой и книжные шкафы, небольшой столик на высоких ножках с маленькими ящиками, мы его называли письменным, но по габаритам он более походил на туалетный, старое кресло — любимое место отца для отдыха и работы. В середине комнаты — обеденный стол, несколько стульев.

Так вот, за этим столом и проводились иногда занятия с группами студентов, а индивидуальные занятия — постоянно.

С шести утра, лежа в постели, взяв карандаш и бумагу, отец начинал просматривать израильские газеты, книги, одевал наушники, боясь пропустить первую передачу «Коль Исраэль».

Затем, после завтрака, начиналась работа за столом: раскладывались листы, карточки, книги, канцелярские принадлежности. Да какие там принадлежности: простые и цветные карандаши (точил он их обыкновенным ножом), чернильница-невыливайка, ручка, ластик, скрепки. А во время обеда или во время учебных занятий надо было все убрать со стола.


Пишу и сама себе не верю: неужели в таких условиях, за такой короткий срок за этим столом сделано так много!


***


И вот тут произошла метаморфоза. Отца нельзя было узнать. Старый, надломленный, больной человек, потерявший интерес к жизни, на наших глазах оживает, молодеет. Он как бы обрел второе дыхание. Шаг тверже, ясный взгляд, живые искорки в глазах.


Следит за внешним видом. Заказывает новые костюмы, пальто, меховую шапку (не из кошки, вспомните рассказ Войновича), его приблизили через Министерство иностранных дел к благам номенклатуры (отдельное ателье, закрытая поликлиника, особое снабжение, правда, только в предпраздничные дни). Посещает концерты (Поль Робсон, Сиди Таль, Александрович, любимая певица Нехама Лифшицайте).


Начав обучение, с первого дня начал учиться и сам. 30 лет отец был оторван от языка иврит. Семья полностью ассимилирована. Не было друзей-сверстников, помнящих годы, связанные с языком иврит. В лучшем случае говорили на идиш.


Небольшой отдушиной для отца был мой второй муж — Наум (отец Инны). В детстве в городе Балта он учился в хедере и среднее образование получил на идиш в Одессе.


Вспоминали, о чем-то говорили, спорили, смеялись, пели еврейские песни. В дальнейшем при составлении пословиц и поговорок отец часто советовался с Наумом, как правильнее и точнее перевести с иврита на русский то или иное выражение. С интересом читали вместе израильские газеты.


В семье остались только традиции отмечать еврейские праздники.


Отец работал чрезвычайно много, по 16 — 18 часов в сутки.


Возобновив преподавательскую работу, Шапиро встретился с большими трудностями. Ведь он знал язык Торы, и последняя работа, связывающая его с древнееврейским языком, закончилась в 1920 году. Не было никакой связи с живым, разговорным языком, не было новейших книг. Не было никакой учебной, справочной литературы.


В книжном шкафу стояло несколько книг дореволюционного издания. Многотомная Еврейская энциклопедия, «История евреев» Дубнова, «Знаменитые евреи» и несколько книг на идиш Галкина, Маркиша и других современных поэтов и писателей (большая библиотека отца осталась в Баку).


Педагогическая деятельность невозможна без пособий, и отец начал составлять для своих учеников к каждому уроку маленький словарь, но вскоре стало ясно, что ученикам нужен настоящий словарь и что он может его сделать.


Тут появился помощник.


Знакомство с Абрамом Иосифовичем Рубинштейном было случайным. Они встретились в семье папиного большого друга, Слонима. Папа уже начал преподавать иврит, и так как не было ни пособий, ни учебников, ни словарей, то ко всем урокам, к каждой группе учеников (а их было несколько) надо было подготовить карточки-листочки, вначале с буквами и некудот, затем со словами и предложениями для чтения и перевода. Это была большая работа. Для написания карточек с русским текстом (для перевода) часто использовал и меня.


Феликс Львович предложил Абраму Иосифовичу помочь ему, и тот с радостью согласился. Абрам Иосифович свободно говорил на иврите, имел достаточно четкий почерк и все годы совместной работы с отцом учился и сам.


* * *


И вот 12 октября 1956 года он уже подает заявку в Издательство иностранных и национальных словарей на издание иврит-русского словаря.


* * *


У мамы появились странности в поведении. Это было начало серьезной неизлечимой болезни мозга. Она нуждалась в непрерывном уходе и внимании. Папа делал все, что было в его силах, никогда не жалуясь на трудности. Я же только готовила еду, организовывала уборку и стирку. Александра Борисовна Левина познакомила папу со своим близким другом — Рахиль Павловной Марголиной. Ее мать, сестра с семьей жили в Израиле, она знала язык и взялась помогать в технической работе над словарем. И в дальнейшем согласилась вести хозяйство и помогать в уходе за матерью во время их летнего отдыха на подмосковной даче.

Рахиль Павловна была красивой интеллигентной женщиной, по образованию историк. Она была одинока, единственный любимый сын погиб на фронте.

Болезнь мамы прогрессировала, она совсем отошла от всех обязанностей по дому.

Рахиль Павловна все больше времени уделяла работе отца и больной матери. Теперь, с высоты моих лет, я понимаю, что между ними была красивая, большая дружба и любовь. И это чувство, безусловно, украсило последние годы папиной жизни. Рахиль Павловна вскоре после смерти отца получила разрешение на отъезд в Израиль. Она застала только сестер, родных и друзей (мать умерла). К сожалению, ее жизнь оборвалась очень трагично. Ее сбила машина, когда она направлялась в гости к родным на бар-мицву.

Продолжая заниматься с несколькими группами учеников, отец начинает активно работать над словарем.

Пишет ученым-иудаистам Израиля и Америки[5], просит выслать книги, учебники, словари. Ученые откликнулись на просьбы Шапиро, и теперь книжные полки в комнате отца заполнились поэтическими переводами Шленского, сочинениями Агнона, чудесными переводами детских сказок Чуковского. Особую радость доставляли словари и специальная литература о языке иврит.

Кстати, интересна судьба этой довольно уникальной для того времени библиотеки. После смерти отца Брагинский просил передать все книги на иврите в дар Библиотеке иностранной литературы, там в то время директором была дочь Косыгина и открывался отдел еврейской литературы (я согласилась, чего не могу простить себе). Было обещано, что на каждой книге будет печатка «Из личной библиотеки Ф. Л. Шапиро». Образец мне показали. За книгами пришел И. Брагинский и М.Занд. Забрали все, оставив нам только длинный список. Вскоре я узнала, что почти все книги сложены в подвал и читатели не могут ими пользоваться. Вернуть книги не удалось.

Работа отца была сложной, так как в доме во время работы над словарем даже не было пишущей машинки с еврейским шрифтом. Каждое слово надо было сдавать на отдельных карточках. В этой работе, конечно, неоценимую помощь оказывали Рахиль Павловна и Абрам Рубинштейн.

Издательство условно приняло заявку и запросило отзывы о целесообразности выпуска иврит-русского словаря. В отзыве, полученном из Института востоковедения за подписью Гафурова за № 320/670 говорится: «Институт одобряет предложение об издании иврит-русского словаря».

Из отзыва Института международных отношений от 19.09.1957г.: «Издание иврит-русского словаря имеет большое научное значение, ибо зарождение новоеврейского языка на базе давно уже мертвого древнееврейского языка и превращение его в государственный язык представляет собой исключительное явление в истории языков. Он мог бы являться также пособием для семитологов, в частности арабистов, которые могли бы заниматься этим языком в сравнительном плане. Поэтому кафедра арабского, персидского и пушту языков приветствовала бы издание упомянутого словаря».

Институт восточных языков в поддержку выпуска словаря пишет:

1) «Это будет первый иврит-русский словарь, что очень важно с точки зрения такой науки, как семитология. Этим словарем заинтересуется ряд научных учреждений, которые занимаются филологией, этнографией, историей материальной культуры;

2) Он необходим всем, изучающим семитские языки (арабский, эфиопский);

3) Иврит изучается в ряде вузов (Ленинград, Тбилиси). Институт заинтересован в издании такового словаря и просит включить его в план».

Издательство включает его в план издания.

Была уже договоренность, что грамматический очерк и общее редактирование возьмет на себя известный востоковед проф. Б. М. Гранде. В проспекте Книготорга напечатали, что иврит-русский словарь будет выпущен издательством (если память мне не изменяет) в 1957 году тиражом 200 ООО цена 1 рубль 68 копеек. В проспекте следующего года дата выпуска изменена на 1958 год.

***


Неожиданно приходит новая помощь. Приехав в Москву на съезд партии, пришел познакомиться с отцом Микунис (секретарь ЦК Компартии Израиля). Нам всем было очень интересно послушать его рассказы о жизни Израиля. Было много вопросов, на которые хотели получить ответ. Мой муж Наум Абрамович Аккерман работал в закрытом институте и там давал подписку, что не будет встречаться с иностранцами. И он, сгорая от желания узнать что-либо подробнее об Израиле, все же не решился выйти из нашей комнаты. Микунис довольно долго нам рассказывал о жизни Израиля, отвечал на многочисленные вопросы. Я помню его слова, что он отдал бы свою жизнь за мир с арабами, но, к сожалению, в ближайшие годы это невозможно. Выписал отцу ежедневную израильскую газету. Она приходила к нам в дом до самой его смерти. Отец прочитывал газету с первой до последней строчки и выписывал все новые слова, вошедшие в обиход за последние годы. Читая газеты, отец восхищался совершенством и необыкновенной логичностью языка, той бережностью, с которой передавали его из поколения в поколение. Поражался, как можно из одного слова, взятого из Танаха, составить десятки слов, так оригинально и образно объяснявших предмет или то или иное действие. Отец с еще большей энергией продолжал работу, но когда словарь был закончен, из издательства пришло извещение, что издание словаря исключено из плана, так как в данное время его выход не актуален.

И вот тогда начинается настоящая борьба «Давида с Голиафом», одинокого старого еврея с грандиозной, сплоченной, враждебной, бюрократической, антисемитской советской властью.

Он пишет, ходит, убеждает, добивается приема в ЦК, проявляет исключительную находчивость (нигде не упоминая, что словарь, может быть, нужен евреям), доказывая необходимость в словаре и добивается своего — словарь снова принят к изданию, но уже со значительно уменьшенным тиражом. Вместо 200000 всего 25000.

Выход словаря в свет становится делом жизни отца.

В типографии не было еврейского шрифта. Заказывать новый требовало времени. Помогают найти подходящий шрифт (нашли в полуразрушенной типографии при старой синагоге города Вильнюса). Там не было буквы «хэй» и раздел слов, начинающихся с нее, начинается с буквы «хет». К сожалению, это вносило путаницу.

Отец торопится, он хочет довести дело до конца, понимая, что ему отпущен малый срок.

Издательство не соглашается (пришло указание сверху) печатать книгу справа налево, и отец вынужден пойти на эту уступку.

По его настоянию и за его счет многократно рассыпали страницы набора, чтобы можно было вставить новые слова, найденные в последних номерах газет или услышанные по радио (в то время «Голос Израиля» на иврите не глушили, и отец каждую передачу слушал с бумагой и карандашом в руке).


* * *


1957 год был годом золотой свадьбы родителей. Мы были счастливы. Я тщательно готовилась к этому дню. Из нашей комнаты вытащили всю мебель. Все столы и стулья квартиры поставили в ней. За столом было более 40 человек близких и родных.

Коронным номером на столе был креплах[6]. Всей семьей мы их лепили двое суток. Креплах мы делали всегда на все праздничные знаменательные дни семьи. А здесь для такого количества гостей это была очень утомительная и трудная работа.

Выпустили семейную стенную газету под тем же названием «Креплах». Я ее хранила много лет, но сейчас остались только воспоминания.

Мама была больна, не узнавала приходящих, но еще была человеком, сидела рядом с папой, за ней надо было очень внимательно следить, не спускать глаз. Уже будучи тяжело больной, она была еще очень красива. Только после смерти папы (мама умерла через год после него) мы поняли, каким невероятно тяжелым трудом был уход за мамой. Мы искали помощниц.

К нам пришла молодая, хорошенькая, изящно одетая девушка. Она отрекомендовалась Тамарой Щитовой, приехала в Москву к сестре из Свердловской области, начала работать на полставки в детском саду, но ночевать негде, сестра с мужем живут сами в маленькой комнате. Будет делать все, уходить только на 4 часа в детский сад. Она произвела приятное впечатление, и мы согласились. Тамара делала действительно все. Мама требовала внимания и днем, и ночью. Как справлялся с этой работой папа при его нагрузке, невозможно представить. После смерти мамы Тамара осталась большим другом нашей семьи.


***


В гостях на золотой свадьбе родителей была мамина двоюродная сестра из Вильнюса, уже имевшая визу на отъезд в Израиль. Она достойна того, чтобы о ней написать подробнее.

Раечка — хорошенькая, изящная, обаятельная женщина, тогда уже мать двух взрослых дочерей и бабушка одной внучки. Одна из дочерей маминого дяди Гирша Штейна (всего у него в семье было девять детей). Раечка с мужем Максом и двумя дочерьми жила в Каунасе.

После прихода немцев вся семья была переселена в гетто, а затем попала в страшный лагерь уничтожения Штутгоф (младшую дочь Минну спасла литовская семья, взяв ее к себе).

Макс быстро погиб. Раечку и Изанну переводили из одного рабочего лагеря в другой, используя для рытья окопов. Может быть, это и спасло их жизнь.

К концу войны заключенные лагеря были освобождены советскими войсками. Измученные мать и дочь пошли длинной, нескончаемой дорогой домой.

Время шло. Изанна вышла замуж, родилась дочка. Она — рентгенолог, муж Абрам — стоматолог. Минна — студентка.

После пережитого Минна особенно чувствует проявление антисемитизма и мечтает уехать в Израиль. Она нашла путь — фиктивно вышла замуж за поляка, и он ее и Раечку вывез за рубеж. Минна с матерью, наконец, в Израиле.

Раечка прожила в Израиле несколько счастливых лет. К сожалению, я ее уже не застала. Семья Минны Вольф живет в Раанане, семья Изанны Левит — в Иерусалиме.

Все семьи счастливы. Они — большие патриоты Израиля. Раечка была первой ласточкой из нашей квартиры, уезжающей в Израиль, потом уезжали сотни.

Почти вся семья дяди Гирша погибла от рук немцев. Память о них осталась только в сердцах родных и в музее Яд-Вашем в Иерусалиме.


* * *


Одновременно с работой над словарем Шапиро составлял учебник языка иврит и уже 19.05.1956 года послал письмо в Институт востоковедения тов. Старостину (ученый секретарь): «В связи с предстоящим моим докладом о курсе древнееврейского языка направляю Вам рукопись курса. В рукопись входят:

1)  Вступительная часть

2) Сорок (40) лекций

3) Хрестоматия

4) Справочный раздел

5) Алфавитный словарь

Приложение упомянутое».

Трудно представить, как, продолжая педагогическую деятельность (несколько групп), работая интенсивно над словарем, ухаживая за больной женой, отец смог выполнить в такой короткий срок новую, такую большую работу. К сожалению, подлинник был изъят при обыске у сына, у меня осталась только копия (без поправок, вставок и не все листы).

Рукопись рассматривалась в нескольких институтах, были замечания, предложения. Отец все учел, кое-что добавил, переделал и подал заявку в Издательство литературы на иностранных языках. Рукопись продержали более двух лет, и 13 января 1959 года отец получил письмо:

«Глубокоуважаемый Феликс Львович! В связи с тем, что спроса на учебник иврит ни на внутреннем, ни на внешнем рынке нет, Издательство не может заключить с Вами договор на его издание».

3 ав. редакцией учебников А. Гуськова (подпись)

Читая этот ответ, мне всегда вспоминается анекдот с бородой тех лет: «В рыбный магазин зашел покупатель-иностранец и просит 200 граммов черной икры. Ответ — нет. Тогда красной. Тоже нет. Кусочек севрюги. Нет. Хотя бы кеты. Нет. Да что у вас за рыбный магазин? Спроса нет! Вы видели хоть одного человека, кто спрашивает эти продукты? Вот и не завозим. Спроса нет!»

В это время печатался словарь, отец непрерывно дополнял его новыми словами, был очень занят, и на «семейном совете» было решено — рукопись учебника оставить для внутреннего употребления, использовать для своих учеников. Отец согласился[7]. Силы были на исходе. Первым учеником, работавшим с этой рукописью в дальнейшем, был внук Володя, и она ему очень помогла в изучении языка иврит. Но эго далеко не все. Пока учебник лежал в редакции, отец писал большой очерк «Древнееврейский язык». В очерке: введение, фонетика, синтаксис, древнееврейская лексика и история ее развития (добиблейский период, библейский период, период позднебиблейский и Мишны, период Талмуда, период диаспоры, период просвещения, современный иврит).

Эта работа была выполнена по плану научных изданий Института востоковедения. Неоднократно подвергалась критике. Отец вносил много изменений, с частью замечаний соглашался, с частью — нет.

Отец работал очень много над этой статьей. Редактором был М. Занд. Работа была сдана. М. Занд уехал в Израиль, и судьба рукописи мне неизвестна. У нас осталась копия, но неполная.

В 1957 году Издательство восточной литературы издавало «Пословицы и поговорки народов Востока» отдельными книжками.

Собрать еврейские пословицы и поговорки поручили Шапиро. Договор был подписан. Получил авансом 50% гонорара. Работа — более 400 пословиц и поговорок — была выполнена и сдана в редакцию в установленный срок, но... в печать не попала. Неофициальная версия отказа — еврейские пословицы более миролюбивые, призывающие к учению, человеческие по сравнению с другими этой серии и в настоящее время их издать нельзя.

Приведу несколько пословиц, собранных Шапиро:

•  Каково поколение, таков его вождь.

•  Клевета — дорога в ад.

•  Власть губит человека.

•  Практическое применение знаний важнее самих знаний.

•  Наука — не наука без нового.

•  Мир отдан во власть дураков.

•  Где книга — нет меча, где меч — нет книги.

•  Обвинять заочно нельзя, оправдать можно.

•  Не говори: когда освобожусь, буду учиться, а ведь может быть, и не освободишься.

•  Сначала научись, потом учи.

•  Поддерживай обычаи страны, в которой живешь.

•  Пусть даже субботы твои уподобятся будням, но не будь зависим от посторонней помощи.

•  Можно издавать лишь такие законы, которые выполнимы для большинства.

•  Злая жена — обложной ливень.


* * *


16 июля 1959 года отец получает письмо из редакции Большой Советской Энциклопедии с просьбой написать серию статей об израильской драматургии.

Заказывает статьи Литературная энциклопедия. Отец пишет небольшие статьи на эти темы и отдельно об израильских писателях. Одновременно по заказу журнала «Иностранная литература» пишет маленькие очерки о культурной жизни Израиля. Отец добросовестно отсылает небольшие заметки.

Получив по подписке очередной номер этого журнала, я прежде всего открываю последнюю страницу — там в отделе «Из месяца в месяц» в алфавитном порядке размещались по первой букве государства эти заметки.

Буква «И» — Индонезия, Иордания, Ирак, Иран, Испания, Италия и все другие, все, кроме Израиля.

Отец писал о развитии культуры, о выходе в свет сказок Чуковского, об издании избранных произведений Ленина, о новом театре, о драмкружке какого-то киббуца, ставившего пьесу Чехова, и т.д. Все заметки освещали развитие культуры, а не ее упадок, и они также не увидели свет.


***


Отец не был мнительным, не верил ни в какие приметы, но перед Песах 1961 года сказал мне, что его отец Лейб умер на 83-м году жизни, и он чувствует, что это последний день его рождения и хочет этот пасхальный сейдер сделать более традиционным, чем обычно, с чтением всей агады, с пением молитв и рассказом об истории праздника. Я загорелась, расспросила о деталях. Просил приготовить ему белую рубашку, мы обсудили меню. В комнату вошла старшая сестра, и я ей рассказала о просьбе отца. Она возмутилась и сказала, что никаких молитв не надо, иначе ее муж (русский по национальности) не придет. Папа был миротворец, не хотел в семье раздоров и тут же согласился. Я очень огорчилась, по противоречить отцу не могла.

Я все приготовила. Папа важно сидел во главе стола в широкой белой рубашке, в кипе. Горели свечи, спрятали мацу. На блюде лежала маца и все, что полагалось (яйцо, косточка, горькая зелень и др.). Приготовила харосет и, конечно, фаршированную рыбу, бульон с кнейдлах. За столом сидели все родственники (к сожалению, Володя в те дни был послан в командировку). Муж сестры к сейдеру не пришел. Отец рассказывал историю Песах. Это был, действительно, последний день рождения отца.

Этот день рождения и день золотой свадьбы сняты кинокамерой другом сестры Николаем Павловичем Абрамовым. Уже здесь, в Беер-Шеве, удалось переписать ее на видеокассету. Мы, собираясь ежегодно в день рождения отца и деда, с большим волнением и удовольствием смотрим этот фильм.


* * *


В конце июля 1961 года я с мужем и дочерью уехали отдыхать по турпутевке по Военно-Грузинской дороге.

Папа и мама под попечительством Рахиль Павловны Марголиной жили на даче на станции Ильинская Казанской железной дороги.

Это была дача наших родственников, и они также уделяли моим родителям много внимания.

Папа был счастлив, он получил гранки своего «словаря» и занимался их корректурой.

15 августа мы получили телеграмму «Тяжело болен». 16 августа днем я уже была на аэродроме во Внуково.

Папа был слаб, пожаловался на частые боли в сердце. Рядом с ним была Рахиль Павловна. Она все организовала — и переезд с дачи, и консультации врача, и уколы медсестры.

На ночь я осталась с папой одна. Мама была уже тяжело больна — она не воспринимала окружающий мир.

Папа спал спокойно, только очень тяжело дышал. Утром попросил газету. Взял в руки последний номер газеты, присланной из Израиля. Прочел заголовки... Устал... Отложил газету... Тихо, но при полном сознании говорил со мной о том, что он обеспечил маму, давал мне указания.

Я поняла, что папа осознает свое состояние. Останавливался, тяжело дышал.

Пришел врач. Пульс еле прослушивался, неровный, частые выпадения.

Врач сказал, что придет еще раз к вечеру и сделает укол прямо в сердце (это было какое-то новшество. (

Но сердце не дождалось врача.

Весь день папа сидел в подушках на кровати — ему так было легче дышать. Кушать не хотел, пил только клюквенный морс. Примерно в шесть часов вечера показал, что хочет лечь. Лег па правый бок, несколько минут лежал спокойно. Внезапно его лицо исказила гримаса боли, и он прошептал, вернее, прохрипел: «Аколь» и — сердце остановилось.

Лицо приняло спокойное выражение, казалось, даже с его такой дорогой для нас милой усмешкой, как будто он сейчас скажет какую-нибудь хохму.

Я долго не понимала, что сказал папа, я даже не думала, что это может быть какое-либо слово, и только начав изучать иврит, я поняла — «Это все».

Буквально через несколько минут зашел врач. Констатировал смерть, сказав: «Сердце остановилось, отработало, оно просто устало».

Хоронили отца на Востряковском еврейском кладбище. В последний путь его провожали дети, внуки, родные, друзья и ученики.

Отец скончался 17 августа 1961 года.

На памятнике Ф.Л. Шапиро на еврейском кладбище Востряково в Москве выбиты слова, взятые из словаря:              «??? ?? ?????? ??? ???????» («Жаль безвозвратно ушедших от нас»)

По тем или иным причинам ни одна работа отца (кроме словаря), связанная с ивритом и Израилем, не увидела свет.

Отец успел сделать только первую корректуру словаря. Остальную работу уже сделали проф. Гранде и его ассистент А. Рубинштейн.

Словарь вышел весной 1963 года, почти через два года после смерти отца.

Как же наша семья восприняла новую работу отца? Мы, его близкие, поражались, как могла память старого человека в такой короткий срок не только восстановить, но и дополнить былые знания (30 лет иврит был полностью исключен из его жизни). Восхищались его работоспособностью и гордились им.

Вспоминая нашу жизнь тех лет, могу сказать, что переписка отца с учеными Америки и Израиля, частые бандероли с книгами из этих стран, которые он получал, почти ежедневное получение газет из Израиля вызывало чувство тревоги и страха — «как бы чего не вышло».

Из уважения к отцу и его работе мы никогда не высказывали ему наших опасений. Но и оценить его работу в ту пору по достоинству не могли.

Читая израильские газеты, отец всегда делился с нами новостями, и далекая незнакомая страна становилась нам ближе и роднее.

Первым в моей семье начал пользоваться трудами дедушки мой сын Володя, внук Феликса Шапиро.

В конце шестидесятых он уже начинает активно добиваться разрешения на выезд в Израиль на постоянное местожительство. Вскоре, получив отказ (в отказе был почти 20 лет), до дня приезда в Израиль в марте 1988 года посвящает свою жизнь активной борьбе за выезд советских евреев, за рост еврейского самосознания, за развитие еврейской культуры, за признание языка иврит и легальное обучение, за право советских евреев жить па своей исторической родине. И первым же после дедушки в нашей семье стал преподавать иврит. Все эти годы рядом с Володей была его жена и соратница Лена Балашинская-Престина.

Принял эстафету муж Инны Алеша Левин, затем и сама Инна и даже я, освоив азы, передавала свои знания пожилым людям.

* * *

В 1972 году советская власть приоткрыла ворота для выезда репатриантов (но не активистов еврейского движения). Родители Алеши Левина получили разрешение сравнительно скоро после подачи заявления. Но... Сперва надо было выкупить самих себя, уплатив колоссальную по тем временам и возможностям сумму: за отказ от гражданства, за визы, за полученное образование... Впрочем, бухгалтерия не все сосчитала, не все учла. Было бы справедливо вернуть средства за содержание (питание, обмундирование и т.д.) главы семьи Льва Иосифовича Левина, бывшего артиста еврейского театра, осужденного за сионистскую деятельность и отсидевшего пятнадцать лет в ГУЛАГе, да те же расходы на бабушку Цилю Абрамовну Энтину, жену «врага народа» Бориса Наумовича Гутермана, который молился не тому богу (состоял в меньшевиках), за что и был расстрелян.

Самой дорогой «рабыней» оказалась пенсионерка-бабушка: закончила медицинский институт (7000 рублей!). Алешина мать Александра Борисовна, получившая высшее образование в Московском государственном университете, котировалась дешевле — 5000 руб. А вот сестренку Рузу можно было и не выпускать. Какой с нее навар государству? Детский сад да несколько классов школы.

Продавали все, что можно было продать, одалживали у всех, кто мог дать взаймы. Помогли друзья, и сумма «выкупа» была собрана. Но тут еще раз повезло: буквально за считанные дни до оформления документов закон об уплате за образование был отменен.

Здоровье Льва Иосифовича было подорвано, но он успел прожить на своей земле, куда так стремился, еще одиннадцать лет интересной творческой жизни.

Александра Борисовна много лет проработала в библиотеке Тель-авивского университета, помогая новым репатриантам всем, чем только могла.


* * *

Алеша с Инной оказались счастливчиками. Президент Никсон, посетивший Москву, представил советской власти список из ста отказников и просил дать им разрешение на выезд. Ему обещали сделать это, и срочно оформили выездные документы ста семьям. Правда, среди них не было никого из тех, кто фигурировал в «президентском» списке, да кто там проверит? Зато в список попали Инна с Алешей — его родители к тому времени были уже в Израиле.

В апреле 1973 года Инна с мужем и сыном Илюшей уехали в Израиль.


* * *


После их отъезда я поняла, что должна учить иврит, иначе не смогу переписываться с внуками.

Моим учителем был В. Шахновский. Позволю себе небольшое отступление.

Я училась в одной из групп морэ Вовули. Так Володю, теперь Зеэва, звали все. У нас была разновозрастная группа. Я — в достаточно солидном возрасте, моложе — Дебора Михайловна Деборина, затем молодая женщина, моя племянница Лена Бондаренко и совсем молодой человек Лева Улановский. Следовательно, и восприятие языка было разным.

Я хотела научиться читать и писать и совершенно не интересовалась грамматикой. Леву интересовали все тонкости, все исключения из правил, всевозможные сложные глагольные изменения. Наиболее добросовестной и прилежной ученицей была у нас Дебора Михайловна (светлая ей память). Наши занятия проводились у нее дома. На телефонную трубку клалась подушка, считали, что так нельзя подслушать происходящее в комнате. Поднимаясь по лестнице, следили, нет ли кого за нами.

Дебора Михайловна скрупулезно выполняла все задания, записывая объяснения морэ, а потом еще раз дома переписывала «начисто» в отдельную тетрадь.

Володя умело лавировал между нами и очень живо и интересно преподносил учебный материал.

Дебора Михайловна всегда вынимала из шкафа новенький словарь Шапиро, и он лежал перед нами на столе, как бы ведя нас в будущее. В то время мы им еще не пользовались, учили по «??? ?????» (тысяча слов).

К столетию со дня рождения Ф. Шапиро, в 1979 году, в Израиле Сохнутом выпущена книга «Феликс Львович Шапиро» — сборник его работ и статей о нем. Некоторые публикации из этой книги я помещаю здесь.

Из Москвы я прислала краткую биографию отца, и в письмах посылала собранные им пословицы и поговорки. Инициативу и активную помощь в издании книги оказали бывший бакинец Семей Кушнир и племянница Феликса Львовича Лия Давидовна Бондаренко, проживающая в Тель-Авиве.

Инна и Алик Яхот за свой счет (через Керен-Кайемет) посадили 100 деревьев в Иерусалимском лесу, написав в удостоверении, что это от его дочери Лии. В ивритских газетах было несколько статей о словаре и его авторе.

В Москве в том же году проводилась «Неделя иврита», посвященная Бен-Иегуде к столетию со дня возрождения разговорного языка иврит и столетию Ф. Шапиро.

Был выпущен специальный номер самиздатского журнала «Наш иврит» (редактор П. Абрамович). Там была напечатана большая статья о жизни и творчестве Шапиро, написанная Цилей Моисеевной Райтбург под псевдонимом Ц. Адома. И еще несколько заметок о словаре и его значении.

В еврейском журнале «Советиш Геймланд» была опубликована большая статья А. Рубинштейна. Небольшие заметки были помещены в газетах Баку и Ленинграда.

Во время недели иврита я читала лекции о жизни и творческом пути Шапиро. Я даже не представляла себе, что на эти беседы придет так много слушателей. Интерес к автору словаря был очень велик. Я рассказывала более часа, (сидячих мест было мало (сколько стульев может быть в одной квартире?). Слушатели стояли, по никто не ушел до конца беседы.

Все это делалось тогда нелегально и чтобы просто прийти на квартиру, где проводилась встреча, требовалось гражданское мужество и еврейское самосознание.

Мне приятно отмстить, что многих моих слушателей я встретила потом в Израиле


* * *


Мы живем письмами из Израиля.

В течении многих лет подаем заявления в ОВИР, постоянно получая отказы.

Наум очень тяжело переживал разлуку с дочерью и внуком. Отказы сопровождались у него серьезными сердечными приступами.

В 1985 году Наум скончался от очередного инфаркта (их было шесть). А мне при последнем отказе (уже после смерти мужа) сказали, что по новому постановлению подать заявление в ОВИР можно только через пять лет.

К счастью, в Союзе происходят большие перемены, и отказники начали получать разрешения.

15 ноября 1987 года я в объятьях дочери, внука, родных и друзей.

Несмотря на ночное время, меня встречали друзья из многих городов страны.

Началась новая, интересная, активная жизнь.


* * *


После многочисленных отказов я в конце 1987 года приехала в Израиль. Я старалась по мере сил делать все, чтобы увековечить имя отца. Во всех русскоязычных газетах, журналах, в беседах и интервью по радио, в программах телевидения, в клубах я рассказывала о папиной жизни, о его работе над словарем и преподавательской деятельности. Много интересных материалов о жизни и деятельности Ф. Л. Шапиро было опубликовано в газетах Израиля и Нью-Йорка журналистом Ефимом Пайкиным.

К 30-летию выхода словаря в здании Беер-Шевского Мемориала погибшим воинам была организована выставка папиных документов, писем, фотографий и старых, полуистлевших газет с его статьями на идиш, иврите, татском и русском языках.

Но самый большой праздник, посвященный памяти отца, состоялся 12 июля 1999 года. Со всех городов Израиля в Беер-Шеву съехались учителя иврита, ученики, друзья, родные, чтобы отметить 120 лет со дня рождения человека, создавшего иврит-русский словарь. Зал консерватории был переполнен, люди сидели на ступеньках, некоторые просто не смогли войти в зал.

Я рассказала о его жизни. Очень интересными были выступления Баруха Подольского, Цили Клепфиш, Абрама Соломоника, Виктора Радуцкого, Нехамы Лифшиц, Феликса Канделя и многих других. Мэр города Яаков Тернер объявил, что одна из новых улиц города будет названа именем Ф. Шапиро. К сожалению, позже выяснилось, что в городе уже есть ул. Шапиро (другого), и тогда было выбрано место для сквера имени Ф. Шапиро.

Почти сорок пять лет Феликса Шапиро нет с нами. Но дело его жизни — словарь Шапиро — всегда на столе у многих, кто изучает и преподает язык еврейского народа.


* * *


Некоторые люди считали, что папа оставил солидное наследство. Они ошибались. В начале работы над словарем отец получил 40 процентов гонорара. Наследникам полагалось получить 20 процентов оставшейся суммы. После всех вычетов за перебор гранок на счету осталась лишь сумма, давшая нам возможность купить 100 словарей для подарков родным и друзьям.

Но мы получили наследство, которое невозможно оценить, ибо оно бесценно — это сам СЛОВАРЬ. Часть тиража ушла за границу, и буквально через несколько дней словарь Шапиро стал библиографической редкостью.

После этого он трижды переиздавался в Израиле. По нему десятки тысяч евреев изучали иврит, и очень многие пользуются им до сих пор.

В предисловии к словарю профессор Гранде пишет: «Пусть этот словарь послужит лучшим памятником светлой памяти большого знатока языка иврит и педагога Феликса Львовича Шапиро»

«Словарь — главная работа, итог всей его жизни. Но перу Ф.Л. принадлежит также большое число исследований в самых различных областях, среди них еврейское просвещение, методы преподавания и методика составления учебных пособий для еврейских школ, этнографические очерки и исследования, еврейский фольклор. За полвека своей научной и общественной просветительской деятельности Шапиро проявил себя как выдающийся лингвист, историк, этнограф, фольклорист и педагог. Многогранность его эрудиции поразительна. Ученые со столь широким кругом интересов появляются в наши дни не часто и служат как бы живым напоминанием об эпохах Ренессанса и Просвещения». (Из предисловия к сборнику «Ф.Л. Шапиро», Иерусалим, 1983 г.)

В последние годы жизни, несмотря на слабое здоровье, по своему мироощущению, эмоциям, энергии, работоспособности это был молодой человек. Остроумный, неунывающий жизнелюб. Таким он и остался в памяти родных и друзей.

Отец был бы счастлив, если бы знал, как он помог алие. Он любил Израиль, любил его язык, и эта любовь помогала ему в работе и по частицам передалась всей моей семье.


НАША СТАРАЯ КВАРТИРА. 1928—1988 ГОДЫ


Я не верю в мистику. Но у меня всегда было ощущение, что душа отца осталась в нашей квартире. Я была привязана к папе, вероятно, больше, чем к матери. Всегда со всеми бедами в детстве прибегала к отцу.

Я привыкла кричать: «Папа, папа!», а не как обычно кричат: «Мама, мама!»

И, став взрослой женщиной, все свои сложные вопросы часто прежде всего обсуждала с отцом, а потом уже с мужем.

Квартира все последующие годы была наполнена ивритом, интересом, а в дальнейшем и любовью к Израилю.

Дрожжами был Володя и, возможно, жизнь в одной комнате с дедом в течение многих лет и сделала его таким, что он почти 20 лет жизни посвятил борьбе за выезд в Израиль. Все члены нашей семьи учились сами и учили ивриту других.

К сожалению, мы не использовали знания и труды отца при его жизни.

Тогда лично для меня Израиль был как очень маленькая, но яркая звезда на небесных просторах. И казалось, что добраться туда нет никакой возможности. Да, честно говоря, и желания познакомиться с этой далекой страной тогда еще не было.

Израиль стал для меня по-настоящему родным и близким только после отъезда дочери Инны со своей семьей.

Вскоре я стала организатором, говоря языком Израиля, «Амуты». Я объединяла и приглашала в нашу квартиру многих «покинутых» родителей (их дети уже жили или собирались ехать в Израиль). Среди них были Бондаренко, Бронштейны, Родные, Либины, Айнбипдеры, Левитины, Рабиновичи, Фаина Косая, Анна Ремиз, Тамара Лурье, Роза Туловская и другие. Иногда примыкали Шмагины, Женя Фрадкина, Орловы, Шенкеры, Яхоты и многие, многие другие. Мы собирались 3—4 раза в год на большие еврейские праздники, часто встречались, читали письма из Израиля, делились впечатлениями.

Очень интересные подробные письма получали от С. Чертака, А. Вайнберга, А. Яхота, А. Либина.

Чего только не было в нашей квартире! И пуримские представления, собирающие до 100 человек, концерты артистов-отказников, представления по повести Феликса Канделя, встречи с иностранцами, борющимися за выезд евреев на историческую родину. Также у нас дома состоялось заседание «Конгресса женщин в борьбе за выезд», большую роль в организации которого сыграла Мара Балашинская.

Часто оставались ночевать иногородние активисты. Несколько семей, получивших разрешение на выезд и визы, жили несколько дней и выезжали в аэропорт Шереметьево от нас.

Приходили знакомые и незнакомые люди получить совет, обменяться опытом борьбы за выезд. Постоянным был вопрос: «Где достать словарь Шапиро?»

Зная, что я в течение многих лет получаю письма из Израиля, расспрашивали о жизни в Израиле.

Получившие разрешение (считая меня чуть ли не главным консультантом по вопросу выезда) обычно приходили с вопросами, что купить, что взять с собой?

Теперь я понимаю, что давала много бессмысленных советов.

Все приходившие в наш дом всегда интересовались жизнью и работой отца.

В1979 году отметили 100-летие со дня рождения отца.

В те годы все мероприятия в квартире проводились нелегально, с оглядкой и опаской. Представители Моссовета предупредили, что меня выселят, если буду продолжать собирать людей, что это мешает общественному спокойствию.

О квартире... Ее нет — дом полностью реконструирован. Кропоткинской улицы тоже нет, снова есть Пречистенка. Но она осталась в памяти людей как квартира Шапиро, так же, как Словарь Шапиро.


МОЙ ДЕДУШКА


Мои воспоминания о деде довольно отрывочны. Тепло, шутки и любовь окрашивают все эпизоды, связанные с ним.

Маленькой я любила залезать к деду на колени и слушать бесконечные истории, считая их правдивыми, переживая за всех героев, но всегда, видимо, для меня, все рассказы имели хороший конец.

Позже с большим интересом рассматривала картинки, иллюстрирующие Библию, и слушала удивительные рассказы деда о тех временах.

Я родилась на Кропоткинской, и все годы (16 лет) до дня смерти деда мы жили вместе. Я не помню его мрачным, сердитым, раздражительным — только улыбка, шутки и приветливость. Он часто играл со мной, всегда был весел, остроумен ~ любимый толстый дедушка.

Дедушка и сам любил шутить над своим животом. Помшо рассказ мамы: дед с бабушкой и детьми жил на даче под Баку в Бузавнах. У дедушки был тяжелый приступ малярии: температура доходила до 40 градусов, и было непонятно, шутит он или бредит. Настойчиво просил опустить его в колодец, так как ему очень жарко, что он не утонет — круглые арбузы не тонут, а он похож на арбуз.

Любил праздники, любил принимать гостей, любил рассказывать, но умел и слушать.

Когда дед, перешагнув уже далеко за 70-летний возраст, начал преподавать иврит, мы это восприняли как- то прозаично: хорошо, что будет заниматься интересным для него делом, да и платили по тем временам прилично (до этого они с бабушкой получали нищенскую пенсию, но так как мы жили общим хозяйством, то на скромную жизнь хватало).

Помню, как я была горда, что дед поручил мне отвечать на телефонные звонки и я говорила: «Феликс Львович занят, позвоните через два часа».

А в день 80-летия деда я читала громко, с чувством все приветствия, полученные в его адрес, и тогда, пожалуй, в первый раз подумала: мой дед известный, уважаемый, большой человек.

Одновременно с преподаванием дед начал работать над словарем и, вероятно, вся семья воспринимала это как естественное продолжение процесса его работы — ученикам нужен словарь, вот дед его и пишет для них.

Я была девочкой, но и родители, родные, друзья не представляли себе, что этот словарь станет настоящим символом возрождения еврейского самосознания.

Мы только позднее в полной мере могли оценить человеческий и научный подвиг деда.

Мама пишет в своих воспоминаниях, в каких бытовых условиях, рядом с очень больной бабушкой, за которой он следил и ухаживал с большим вниманием и заботой, дед выполнил такую работу.

Кто сейчас может представить, что без компьютера, с очень ограниченной связью с современным языком можно было создать словарь? Словарь, который и сегодня поражает своим богатством и в определенном смысле превосходит более полные и современные словари.

Жаль только, что дед не видел успеха своего словаря, не знал, что тысячи и тысячи евреев учили по нему иврит.


ИннаЯхот, Беер-Шева


ПРИЛОЖЕНИЕ №1

ПИСЬМА ПРОФ. А. КАЦУ (ФИЛАДЕЛЬФИЯ, США)

КАНУН ПЕСАХ, 1959г.

Моему дорогому и уважаемому другу, проф. Аврааму Кацу.

Будьте снисходительны и простите меня за опоздание с ответом. Не про Вас будь сказано, я немного прихворнул, а теперь, слава Богу, цел и невредим. Завтра перешагну восьмидесятилетие — границу глубокой старости.

Ваши два письма и 4 пачки книг я получил. Не для красного словца скажу, а от всего сердца: нет слов, чтобы выразить мою бесконечную признательность. Я испытываю голод и жажду по еврейской книге, особенно по художественной литературе Эрец-Исраэль и научным исследованиям нашего языка. А вот Вы, реб Авраам, исполняете святую заповедь: «Подать хлеб голодному». В Москве печатаются две новые энциклопедии — литературная и театральная. Я обязался дать им материал по израильской тематике (эпоха восстановления государства), однако... «кирпичи давайте, но соломы не дадим»[8]. Если сможете одарить остальными томами Агнона, буду чрезвычайно благодарен. В Ленинской государственной библиотеке есть отдельные разрозненныетома. Но, во-первых, я не могу удовлетвориться малым, во-вторых, я старик и мне нужно иметь книги под рукой, на моем столе.

А вот мои книги, которые должны увидеть свет:

Словарь — в конце лета нынешнего года.

Очерк о языке иврит в его историческом развитии, в издании Академии наук, — также в этом году.

Учебник иврита — полный курс для взрослых увидит свет, если Богу будет угодно, в 1962 году.

В конце этого года выйдет сборник статей по исследованию восточных языков, среди которых моя статья об иврите. В вышеупомянутые энциклопедии я уже дал короткие статьи о некоторых писателях и драматургах Израиля, но нужно еще многое. Требуют статьи, освещающие всю литературу и театральную жизнь Эрец-Исраэль. Эту работу я откладываю до лучших времен.

Ваши книги «Нагид» и «Левит» прочту с большой радостью, как только они выйдут из печати.

Пожалуйста, не сочтите меня «обжорой и пропойцей», если закончу письмо просьбой; книги! Книги!..

Я слышал, что в библиотеке имени Ленина собираются составить каталог архива Гинцбурга[9]  и меня пригласят участвовать в этой работе. Но об этом в следующий раз, когда этот слух станет действительностью.

С приветом и душевной благодарностью.

Письма и другую корреспонденцию шлите по моему домашнему адресу.

Ф. Шапиро

5 Сиван 1961. Москва

Моему дорогому коллеге и многоуважаемому профессору А. И. Кацу

Мир и благословение! Шалом увраха.

Ваше письмо от 9 Ияра и посылки с книгами (одна на адрес университета, две — на домашний) получил. Праотец Авраам отказывался от подарков, а я, его дальний потомок, принимаю их без зазрения совести. И открыто говорю: Вы — Авраам, обогащайте и обогащайте меня! Нету меня слов, чтобы отблагодарить Вас и нет возможности оплатить этот материальный и моральный долг. Поэтому уповаю на Господа Бога — он оплатит Вам сполна по щедротам Вашим.

Ваша исследовательская работа о школе реб Давида Нагида очень заинтересовала меня. Правда, исследования литературных древностей — не моя специальность, но поскольку я когда-то изучал Талмуд (право исполнять обязанности раввина я получил, достигнув жениховского возраста, затем посмотрел и передумал), — я всю жизнь интересовался талмудической литературой и ее создателями. Это наш не раскрытый еще клад. Большое Вам спасибо за оттиск.


* * *


Конечно же, все, что из моих трудов появится в печати, вышлю Вам с радостью, но это не так скоро. Первый том энциклопедии увидит свет приблизительно через полгода, все же остальные известные Вам мои работы — еще позже. В государственной библиотеке имени Ленина обещали мне выполнить все Ваши просьбы.

Я получил приглашение в Иерусалим, на Третий международный конгресс по иудаистике. Поехал бы с большой радостью, но по двум причинам мне придется отказаться: семейной и по состоянию здоровья. Сообщите мне, пожалуйста, отправитесь ли Вы на конгресс?

Пожалуйста, все, что будете посылать мне, шлите на мой домашний адрес.

Мои добрые пожелания Вам и Вашей семье к празднику дарования Торы нашей.

С приветом и добрыми пожеланиями

Ф. Шапиро

ПРИЛОЖЕНИЕ №2

После смерти отца Абрам Иосифович Рубинштейн уже самостоятельно преподавал иврит и продолжал работу отца в Институте международных отношений.

Абрам Иосифович обратился ко мне с просьбой о том, что он хочет быть похоронен рядом с могилой Феликса Львовича. Это было очень сложно, но все же я очень счастлива, что мне удалось это сделать. Могила Абрама Иосифовича, его верного Санчо Пансо, находится рядом с могилой отца на еврейской части Востряковского кладбища.

Позволю себе опубликовать последнее письмо Абрама Иосифовича нашей семье, полученное в 1979 году, где он прилагает и последнее письмо отца к нему. Оно проливает свет на его отношение к большой работе «Курс древнееврейского языка». Оказывается, отец не положил в свой архив эту работу, как мы решили вместе с ним на семейном совете, а продолжал над ней работать и мечтал об опубликовании.

К курсу иврита должна была быть приложена и хрестоматия. Частично об этих текстах и шел разговор в письме Феликса Львовича.

Письмо Абрама Иосифовича:

«Дорогие друзья!

Состояние моего здоровья не дает мне возможности совместно с Вами отметить столь знаменательную дату — 100-летие со дня рождения дорогого и незабвенного всеми нами Феликса Львовича. Наша совместная работа по внедрению языка иврит и над словарем оставила глубокий след во всей моей дальнейшей жизни. Мне посчастливилось много лет быть учеником и ассистентом дорогого Ф.Л. и по мере сил и возможностей продолжать начатое им дело. С гордостью могу сказать: «Мы были первыми». В одном из ближайших номеров «Советиш Геймланд» будет моя статья о научной деятельности Ф.Л. Для краткой характеристики наших дружественных отношений прошу зачесть сохранившееся у меня одно из последних писем (на языке иврит), написанное Ф.Л. 14.06.1961 г., находясь на даче.


«Абрам Иосифович, дорогой друг!

Позволю себе возложить на тебя нелегкий труд. Сообщили мне от твоего имени, что Гранде не согласен дать отзыв о моей рукописи до того, как не закончу ее всеми текстами. Раньше дал согласие на это, а теперь отказывается от своих слов. Бог с ним! Пожалуйста, получи у него мою рукопись и привези мне ее сюда. В течение лета завершу работу над ней.

С уважением и любовью Ф.Ш.»




Из трудов Ф.Л.Шапиро


МАЛКА ????

(Из путевых впечатлений)


В этой моей заметке я не имею в виду касаться тех проблем принципиального характера, которые выплыли у меня во время моей поездки этим летом для обследования хедеров, предпринятого по поручению Общества просвещения. Все это я надеюсь сделать в свое время в ряде последующих статей.

Здесь я хочу лишь поделиться с читателями некоторыми впечатлениями, вынесенными мною из посещения отдельных мест, и раньше всего — тем глубоким, неизгладимым впечатлением, которое произвел на меня один женский хедер в местечке Мире Минской губ. Вплести этот хедер звеном в общую цепь вопросов о женских хедерах, уделить ему обычную рубрику в массе цифровых данных, обусловливающих собою тот или другой общий вывод — значило бы совершить крупную ошибку как по отношению к самим выводам, так и по отношению к этому хедеру. Явление своеобразное, выходящее за пределы обычного, необходимо выделить, поставить особняком. Во-первых — для того, чтобы более ярко подчеркнуть характер общего, так называемого среднего вывода, а во-вторых, чтобы освободить это среднее от примеси нетипичных элементов и представить его потом в чистом виде.

Уже через несколько часов по приезде в Мир в первом хедере я услышал имя Малка. Меламед обратил мое внимание на нее, как на «редкую» женщину, обучающую в своем хедере девочек по своеобразному, ею самой изобретенному методу. Женщин, обучающих девочек механическому чтению и письму, так называемых писательниц, я встретил много на своем пути, а потому я остался равнодушен к словам меламеда — почитателя Малки: «Она работает по своей методе».

На следующий день мне пришлось для выяснения некоторых вопросов, имеющих отношение к иешиботу, посетить Roschieschivo[10]. Делясь со мною своими мнениями и сведениями о меламедах и хедерах, старый раввин упомянул между прочим имя Малки и настоятельно советовал мне посетить ее хедер, функционирующий уже в течение 30 лет. «Все мои дочери и внучки получили свое еврейское образование у Малки», — прибавил почтенный старик, а в тоне, которым были сказаны эти слова, я почувствовал особое уважение к этой женщине.

Понятно, что после этого я немедленно отправился разыскивать пресловутую Малку. Впрочем, искать мне не пришлось: первый попавшийся ешиботник тотчас указал мне место нахождения «Малкина хедера».

Малкин хедер помещается на «главной» улице местечка, в конце длинного узкого переулочка. Уже у поворота в переулок до меня донесся характерный напев многоголосого детского хора, распевающего в унисон какую-то молитву. Было 10 часов утра. В большой комнате на скамейках школьного образца, расположенных амфитеатром вперемежку с обычными «хедерными» столами, сидело около 50 девочек. Дети, по-видимому, еще не все были в сборе. Двери поминутно открывались, торопясь входили запоздавшие девочки, но, пораженные неожиданностью присутствия постороннего человека, они сразу умеряли шаг и, пронизывая меня испытующими взорами, бесшумно занимали места. За одной скамейкой спиной ко мне стоял старик и с указкой в руках управлял хором читающих девочек. Дети обратили его внимание на меня, и он обернулся. Увидев меня, он засуетился в поисках стула и, едва отвечая на мое приветствие, изобразил на своем лице испуг и растерянность. Малки не было дома, она ушла на базар за покупками. Предо мною был ее помощник — муж. Я старался его успокоить, но он не поддался моим увещеваниям и на все вопросы отвечал только, что скоро придет Малка, жена.

Мне осталось уйти, что я и сделал, пообещав вернуться через час.

В условленный час, завернув в переулок, я увидел издали через окно хедера, что Малкин муж, подталкивая девочек одну за другой, гонит их домой. Недоумевающие девочки повинуются и торопливо уходят, подстрекаемые грозным окриком торопящего их ребе.

Увидев меня, старик забормотал:

—  Вот дикарки — человека увидели и пустились бежать.

А испугались меня, как и раньше, не девочки. Дело в том, что с базара Малка принесла известие, что по городу ходит «ревизор» и проверяет число учащихся в хедерах. Она поспешила домой и взялась за уменьшение числа своих учениц; но я совершенно нечаянно им помешал... Все это я, конечно, узнал только впоследствии.

Я зашел в дом, за мною — многие из «убегавших» девочек. Здесь я принялся всеми способами уверять стариков в благонамеренности моего посещения. Старик стоял бледный, на глазах Малки появились слезы: «Пожалейте, не лишите куска хлеба...» Я пустил в ход весь арсенал моего красноречия и даже клятвы, но самым сильным и решающим доводом оказалась моя ссылка на раввина... Малка сразу прониклась доверием ко мне и заговорила. А муж еще долго смотрел на свою жену сердито, как бы молчаливо упрекая ее в легкомысленном доверии.

Я прислушался внимательно к рассказу Малки и через несколько минут стал замечать, что она пересыпает свою речь какими-то складными размеренными фразами. Скоро я уловил, например, такую строфу:

Ваш приход  

Да принесет добро

И через Вас да пошлет

Нам Бог

Разные милости...



????? ?????

??? ??? ????? ???????

??? ??? ??? ???? ???? ?????

??? ?????? ??????



Я решил было, что эти строки вырвались у нее и промелькнули случайно. Затем она долго рассказывала мне о своем прошлом и настоящем, о своих методах преподавания, об успехах учениц; и вдруг неожиданно опять вставляла ряд рифмованных строк, выражающих опасение:

Могу ли я себе представить,

Что из этого выйдет?

Что ждет меня

И что случится завтра...


??? ??? ??? ???????

???? ???? ?????? ??????

??? ???? ??? ??? ??? ??????

???? ????  ?????? ?????...



И тому подобные звучные, стихотворные строфы, которые живым ручьем лились из уст этой 60-летней еврейской народной учительницы.

Закончив свое повествование, она прибавила:


Я не знаю, кто Вы есть,

Наверное, важный человек,

Но я очень рада

Высказать, что есть

На сердце...






В течение нашей длинной беседы я успел совершенно подружиться с Малкой так, что она предложила мне проэкзаменовать «ее девочек». Интересно отметить, что все время разговора, носившего характер душеизлияния, девочки сидели так тихо и почти неподвижно, что я, как учитель, позавидовал этой образцовой дисциплине класса.

Малка занимается со своими ученицами по следующей программе: чтение, письмо, диктант, изложение собственных мыслей (все на разг.-евр. языке), перевод молитв, перевод псалмов, знакомство с синагогальным и домашним ритуалом и вообще все то, что «входит в круг знаний, обязательных для каждой еврейской женщины». Учениц у нее около 60. Занятия проходят, как во всех хедерах, группами — в 3—4 группы.

Главным преподавателем предметов является она. Муж только помогает детям упражняться в механическом чтении. И следует отдать ему справедливость — все дети, за исключением тех, которые только начали учиться, читают более чем удовлетворительно. Чтению Малка обучает по звуковому методу. В хедере проходится также древнееврейский язык в той мере, в какой это необходимо для достаточного понимания разговорно-еврейского языка. Каждая девочка из старших групп имеет у себя тетрадку-словарчик, в которой в алфавитном порядке помещен полный перечень древнееврейских слов, вошедших в разговорный язык. Я просмотрел эти тетрадки; они являются буквально исчерпывающими.

После того как я испытал детей в чтении, Малка выстроила передо мной длинную шеренгу учениц, человек в 35—40, и произвела экзамен в правописании древнееврейских слов и выражений. Посыпался град слов на иврите: свадьба ?????, рав ?? , суд ???, элул ????, суббота ???, Гемара ????, кущи ?????, серия ????, работа ?????, выход ?????, омовение???? , не болтай лишнего ?? ???? ?? ????, храм ??? ?????, зарплата ?????, забота ????, сказание ????, богатство ??????, создание ????, безопасность ?????, ссора ?????, цитрон ?????.

А дети отвечали по буквам: свадьба = с, в, а, д, ь, б, а .,? ?, ,? ,? ,? - ?????

Длилась эта процедура минут 20 — ошибок почти не было.

Потом девочки читали псалмы с редким чувством, пониманием и, скажу, религиозным настроением; стали состязаться в знании наизусть молитв, праздничных обрядов и обычаев, объяснений этих праздников, библейских рассказов, сказаний и т.д.

После этого Малка демонстрировала предо мной ученические тетради, в которых старшие девочки с ее помощью пишут сочинения. Запас тем у Малки богатейший и разнообразный. На мой вопрос об источниках этих тем она мне ответила: «Темы — за ними далеко не ходить — пожар в городе, остаются бездомные, бескровные — вот тебе тема. Муж уезжает в Америку, а жена с детьми изнывают в ожидании письма и денег; лошадь падает на улице; весна приходит; умирает какой-нибудь благочестивец, благодетель — обо всем этом мы пишем, все для меня тема, все для меня блюдо». Беру тетрадь и читаю заглавие: «На кладбище, на могиле».


Слышится голос юной особы,

???? ?? ???? ???? ??? ? ????? ???? ????? ???? ?????

Она оплакивает своего ребенка.

??? ??????? ? ?? ???????? ??????? ????

Кровью сердце истекало,

??? ???? ??? ???? ?????? ??? ??? ???? ????????

Когда я растила его.

???? ????????? ???? ??????? ???? ???


Малка очень любит стихотворную форму, и большая часть ее работ с детьми составлена в рифмованных строчках. Но в тетрадках я нашел и немало прозаических сочинений: письма, описания, рассказы на библейские темы, притчи и сказания из «Иди и смотри» «????? ??????», и все это написано легким языком, в котором нередко сквозила творческая жилка...

Дети очень любят «свои» писания, и мне с трудом удалось получить у них несколько тетрадей.

В заключение я предложил Малке использовать мое посещение хедера в качестве темы для сочинения и прибавил при этом, что я был бы крайне рад быть свидетелем процесса ее творчества...

Старая учительница слегка покраснела и опустила свою седую голову.

Однако, помолчав несколько минут, она обратилась ко мне с вопросом: «А как вы хотели бы, чтобы мы писали — свободно или в стихах?»

«В рифмах, в рифмах!» — весело закричали все девочки, и быстро, в один миг, все они очутились на местах, тетради разложены, перья в руках... ждут, ждут с напряженным нетерпением, а в сверкающих глазках я читаю столько любви к доброй талантливой учительнице...

Малка зашагала по комнате. Задумалась, погрузилась в мысли... потом как бы очнулась и заговорила тихо, внятно:

Сегодня пришел путешествующий господин к нам в хедер

????? ????????? ? ????????? ??? ?? ???? ??? ???

И всех по порядку расспросил.

??? ??? ????? ???? ??????? ????                     

Он задает вопросы и загадки

?? ????? ????? ??? ?????

Что он ищет — достоинства или недостатки?

???? ???? ?? – ??????? ?? ??????

Всех учениц он хочет проверить,

??? ?????? ???? ?? ????????,

Что он хочет выведать?

???? ??? ? ???? ???? ?? ???????????

Я потеряла покой

??? ??? ?????????? ???? ???? ???

И не знаю, что и думать: плохо это или хорошо.

??? ????? ??? ???? ?? ????? ????? ?? ???

И, как глупые создания,

???? ??? ??????? ??? ?????? ?????

Дети разбежались

????? ??? ?????? ??? ???????

и т. д.

Дети написали полторы страницы, а ошибок почти нигде не оказалось.

На следующий день некоторые из старших девочек (12,13 лет) принесли мне свои работы, написанные без помощи учительницы. Во всех этих работах была обнаружена полная грамотность и довольно высокая развитость.

Такова была моя встреча с этой своеобразной еврейской народной учительницей.

Есть ли у нас еще где-нибудь подобного рода школы — мне неизвестно.

Кто такая Малка?

Дочь кареличского меламеда. Ее никогда ничему не учили — она только «наслушалась». Десяти лет она стала помогать отцу. Семнадцати лет осиротела и осталась единственной кормилицей больной матери и целой семьи детей и взялась за обучение девочек. Вышла замуж за столяра. Но Малка сказала, что ее муж «не должен быть ремесленником», и подняла его до себя, сделав своим помощником.

Позже она переехала в Мир.

Мир «отнял» ее у Кареличей[11]. И следует отдать справедливость мирянам. Они умеют ценить свою Малку. «Были бы для мальчиков у нас такие меламеды», — говорят они все в один голос.

И я вполне понимаю и разделяю их желание...

Ф. Шапиро Вестник Общества распространения просвещения между евреями в России. №15, С.-Петербург, 1912 г.

Перевод слов с идиш на русский: Арон Вейцман.


ЛЕОН ПЕРЕЦ


Феликс Львович с 1907 по 1920 год написал и опубликовал в различных периодических изданиях, газетах и журналах на русском, идиш и иврите, выходящих в С.-Петербурге, Вильно и Баку, небольшие статьи о еврейских поэтах, писателях, историках.

Здесь помещаем одну из его статей.

 Л, Престина-Шапиро

(К годовщине смерти)

Скончавшийся год тому назад Леон Перец — один из самых крупных представителей новой еврейской литературы.

Перец вступил на литературную арену в 1886 году, если не принимать в расчет его первых неудачных попыток печатать стихи (1876 год).

Это была эпоха расцвета внутренней, среди евреев, борьбы за просвещение.

Чтобы определить характер и направление литературной деятельности Переца в эту эпоху, достаточно привести цитату из программной статьи основанного им в то время журнала: «Просвещение и превращение фанатиков в образованных людей» — вот та основная практическая цель, к достижению которой стремился Перец, этот будущий мистик и певец религии — души — хасидизма.

Публицистика, задачи еврейской общественности, живое реагирование на нужды момента — с этого начал свою деятельность будущий творец лирической драмы.

«Золотая цепь», действующим лицом которой является человеческий дух, изнывающий в борьбе с «буднями жизни».

Достопамятные восьмидесятые годы!

Русское еврейство пришло в сотрясение от погромов, прокатившихся по югу России. Предшествовавшее ассимиляционное движение потерпело крах, и началось в народе смутное брожение в сторону национализации, поиски путей домой, к родному.

И вместе со всеми пошел искать и Перец, и набрел на путь к просвещению.

Интересно отметить при этом один факт, на первый взгляд, маловажный.

Свои статьи — проповеди о необходимости просвещения и практических знаний — Перец писал не на языке Библии, не на национальном еврейском языке, а на народном, так называемом «жаргоне». Выбрав своим литературным языком «жаргон», вопреки традиции и практике того времени писать на древнееврейском языке, Перец исходил не из принципиальных воззрений, а из чисто практических: жаргон более доступен широким слоям еврейской массы и, следовательно, посредством этого языка легче будет пробить брешь в вековой стене народной косности.

И здесь в Переце говорит народно-общественный деятель-практик.

От необходимости руководить народом и поучать его Перец естественным образом пришел к сознанию, что необходимо, прежде всего, познать народ и дать народу возможность познать самого себя. В результате этого познания явился длинный ряд вдохновеннейших рассказов, эскизов и новелл, трогательно-нежно и романтически-любовно рисующих быт народный в различных его видах и проявлениях.

В своих бытовых очерках Перец реалистичен, часто впадает в тон обличительный, но уже тут в этой, так сказать, беллетристической стадии творчества.

Перец оставляет далеко позади себя всех своих современников — литературных собратьев, и перед нами вырисовывается образ художника-индивидуалиста, искателя путей к разрешению проблемы личности.

Духовное «я» человека, святая святых его души, все больше и больше приковывает внимание Переца и постепенно поглощает и погашает в нем Переца-народника. И вот тут-то перед нами выплыл великий образ Переца в роли психолога, художественного анатома души.

Нежно подошел Перец к раздвоенной истерзанной душе еврея, и дрогнул сам анатом, и дрогнули мы все при виде этой изъеденной вековыми ранами души...

Вспомним психологический этюд «Der meschugener Batlon» с его поразительным монологом, в котором сквозь душу синагогального завсегдатая вопиет трагедия всего народа.

А сколько таких этюдов, новелл, эскизов, очерков и, скажем вам общим словом, художественных перлов у Переца!

А перецовские женщины! Нельзя даже в беглом обзоре творчества Переца не коснуться его чарующих женских типов. Не очень много места Перец в своем творчестве отвел женщинам.

Но те несколько прекрасных художественных женских портретов, которыми одарил нас Перец, до того верно отражают горькую долю еврейской женщины, бесправной извне и в своей семье, до того нежно и метко улавливают ее специфические страдания как женщины и еврейки, что можно смело утверждать, что в области творения женских образов Перец занимает первое и исключительное место в литературе европейской.

Если бы ограниченность места не мешала заняться здесь литературными параллелями, я сказал бы, что Перец в преобладающих мотивах своего творчества близко подходит к Ибсену и представляет собою в значительной мере еврейского Ибсена.

Отличительной чертой Переца являются беспокойство, мятежность его творческого духа. Не смог Перец долго останавливаться на художественно публицистической деятельности, не смог он также долго почивать на лаврах реалистического изображения быта.

Вскоре Переца толкнуло в сторону мистического символизма, и в полете художественной фантазии он уносится далеко от злой действительности, в царство чистых херувимов и детских улыбок.

В лице бредящего больного мальчика Перец-символист мечтает уже о том, чтобы «Синагога поднялась вверх, достигла небес. Она должна быть выше, с золотой крышей и хрустальными окнами зато, что ома так угнетена».

В душу Переца, так близко присматривающегося к жизни еврея, к ее будням, закралась тоска по жизни другой, не земной — красивой.

Тоска о другом еврее с «субботней», «праздничной» душой...

И в поисках этой обновленной сверхжизни Перец переносится на могучих крыльях своей необъятной фантазии в мир религиозных грез и мистического экстаза — в мир хасидизма.

Интересно при этом отметить, что хасидизм — это тот самый мир, который Перец в пылу реалистического взрыва так едко-саркастически высмеивал.

О Переце как певце хасидизма, о тех художественных жемчужинах, которые он извлек из глубин этого, казавшегося высохшим, моря, я говорить здесь не буду.

Газета «Каспий», №84, 1915 г.


ГОРСКИЕ ЕВРЕИ

(Евреи-таты)

ПРЕДИСЛОВИЕ

В годы 1913—1923 я жил в Баку. Моя работа — заведующий еврейскими школами. В состав руководимых мною учебных заведений входила наряду со школой для европейских евреев отдельная подготовительная школа для горских евреев с преподаванием на татском языке.

Меня удивлял тот детский пиетет, который горцы-учащиеся проявляли по отношению к древнееврейскому языку. Уже по настроению в классе и особой тишине легко было узнать, что идет урок «Лошн-койдеш»[12], так горские евреи называют язык Библии. Только через некоторое время, когда я близко подошел к своеобразному быту горских евреев, я получил объяснение этому особому отношению здешних детей к изучению древнееврейского языка. Мало того, я сам обрел в этом языке могучее средство для проникновения в замкнутый мир евреев-татов.

Европейские евреи рассматривают древнееврейский не только как язык Писания, но и как орудие приспособления к древнееврейской культуре, поскольку на этом языке имеется весьма богатая литература по всем отраслям знания. Для горских евреев Лошн-койдеш является именно святым языком — языком общения с Богом. Каждое слово Лошн-койдеш — для них святыня, фетиш. «Ведь на этом языке сам Адонай[13] говорил с Мойше Рабену[14]. Все языки  —это земное. Лошн-койдеш — это небесное», — так охарактеризовал мне древнееврейский язык старый горско-еврейский поэт Иосиф Шур.

«ЗАГОЛОВОК — КОРОНА ГАЗЕТЫ»

Благоговейное отношение к древнееврейскому языку господствует не только среди горских евреев-стариков, но и среди передовой молодежи. Так, когда я спросил молодого редактора бакинской горско-еврейской газеты, выходящей на татском языке, М. Раввиновича, почему газета «Эхо гор» (позже — «Утренняя заря») носит древнееврейское название и почему некоторые статьи печатаются на древнееврейском языке, он мне ответил буквально следующее: «Заголовок — это корона газеты. Допустимо ли делать газету из неблагородного металла? Что касается отдельных статей, то разве было бы пристойно напечатать не на Лошн-койдеш статью, посвященную юбилею такого почтенного лица, как Х?»

Такое отношение к Лошн-койдеш горско-еврейские дети всасывают с молоком матери. Уже с двухлетнего возраста ребенка обучают целому ряду молитвословий на Лошн-койдеш. Самые сокровенно-нежные обращения родителей к детям — на Лошн-койдеш. Напутствия, приветствия, прощания, пожелания, поздравления, соболезнования, благословения, обязательства, проклятия и всякие другие сильные эмоции горский еврей выражает на Лошн-койдеш.

Процесс изучения древнееврейского языка представляется горскому еврею священнодействием, культом.

МЕТОДИКА РАБОТЫ

Считаю нужным ознакомить читателей с теми методами, которые я применял в своей исследовательской работе. Прежде всего, я всячески старался, чтобы во мне не подозревали нарочитого наблюдателя.

Таким способом я добивался максимальной натуральности и объективной правдивости. Стационарный характер моей жизни в Баку и повседневный контакт с горскими евреями давали мне широкие возможности в этом направлении.

Многие из учащихся-горцев руководимых мною школ были постоянными жителями города Куба, этого самого крупного центра горских евреев. Таким образом, не было ничего случайного, экспедиционного в том, что в течение ряда лет я выезжал на отдых во время каникул в Кубу. Прибавлю еще, что при руководимых мною школах функционировали вечерние общеобразовательные курсы для горских евреев. Вокруг этих курсов группировались разные горско-еврейские кружки общеобразовательного и политико-массового порядка. Все это благоприятствовало моей этнографическо-исследовательской работе и дало мне возможность в течение одиннадцати лет со-брать материал, который должен в значительной мере осветить жизнь и прошлое этой своеобразной этнической группы.

ЕВРЕИ-ТАТЫ В КУБЕ

Центральным пунктом исследований мы избрали город Кубу, где проживает свыше 30% горско-еврейского населения Кавказа. Но в процессе работы, часто для перекрестной проверки того или другого факта, наблюдения или вывода, а также для пополнения сведений мы использовали другие пункты. Таким образом, на протяжении 11 лет в поле зрения наших наблюдателей попали следующие города: Баку, Дербент, Махачкала (Петровск-порт), Хачмас и селение Кусары.

С точки зрения изучения и наблюдения Куба представляет исключительные преимущества. В Баку, Дербенте, Петровске, Темир-Хан-Шуре и всех других местах горские евреи вкраплены в массу общего населения. В Кубе же горские евреи живут совершенно обособленно, в так называемой Еврейской слободке[15], отделенной от города рекой и просторными прибрежными лугами.

СОН РАБИ ЭЛИЭЗЕРА

Горско-еврейское население здесь наслаивалось в течение 250 лет[16], евреи стекались сюда из различных районов Кавказа и Персии. Так, Еврейская слободка состоит из 11 синагогальных приходов, составляющих такое же количество кварталов, причем каждая синагога и примыкающий квартал носят название того места, из которого эмигрировали предки данной группы горских евреев. Старожилы каждого квартала хранят и передают потомкам память о местах своего происхождения, о причинах «исхода» предков из «обжитых» районов края. Любой житель, например, Кулькатского квартала расскажет вам, что из Кулькат (недалеко от Кубы) их предки переселились сюда после погрома, учиненного одним из ханов за то, что они не хотели переменить веру.  Раввин Карачайской синагоги облек свой рассказ об исходе из Карачая (район Дербента) в следующее таинственное предание:

«Нашему предку святому раби Элиэзеру явился во сне Илия-Наби[17] и сказал: «Уходите отсюда. Их, идолопоклонников, здесь много. Они одолеют вас... И мы ушли».

ИСХОД ИЗ МИДИИ

Со слов Ханукаева, синагогального старосты в Петровске, мы записали сказание о происхождении Корчагского прихода. Он показал нам древнееврейскую рукопись своего кубинского предка, озаглавленную «Исход Израиля из Персии и Мидии». Рукопись открывается словами: «Изложенное здесь я слышал от моего, блаженной памяти, отца, который слышал это от своего отца, а тот от своего и т.д. А вы, дети мои, берегите это сказание в своих сердцах и передайте его из рода в род».

В году 5406 по сотворении мира (1646 г.) в Персии появился второй Аман-нечестивец. Он оклеветал нас перед царем, будто мы, скудная горсть затерявшихся в Мидийских горах сынов Израиля, навязываем свой закон персам, численность которых равна числу звезд на небе и песчинок на берегах морей. По множеству грехов наших Адонай вложил в сердце царя веру в слова Амана и по всем городам страны был издан указ, чтобы мы, сыны Авраама, Исаака и Якова, изменили - упаси нас, Господь, от этого! - вере предков.

Краска стыда покрывает наши лица, когда мы вспоминаем, что многие из наших братьев и сестер позорно переступили порог... Но большинство предпочли тюрьму, меч и изгнание. Среди них были и мы.

И подобно тому, как наши предки, покинув Египет, блуждали по пустыне сорок лет, перешли Чермное море, пересекли Иордан и пришли в Ханаан, воздвигли святой храм и счастливо зажили в стране, текущей молоком и медом, – мы   долго странствовали, пересекли море, реки и обрели покой в стране гор, возвышающихся до небес... и построили здесь Дом Бога».

Пинхас Беп-Нисан

Владелец рукописи уверял нас, что упомянутое в ней море — Каспийское, горы — Кавказские, а Дом Бога — Карчагская синагога в Кубе...

Текст написан на внутренней стороне старинного переплета книги, напечатанной в Венеции в 1579 году.

Ханукаев прибавил, что первоначально рассказ был записан на пергаменте, но оригинал давным-давно утерян.

Восточный, наименее древний квартал Еврейской слободки Кубы, так же, как и его синагога, носит название Мизрахи. Его обитатели — потомки горских евреев, живших «на той стороне реки» (так горские евреи слободы называют собственно Кубу). Возникновение этого квартала овеяно многими легендами, которые станут более понятны после ознакомления с географическим расположением Еврейской слободы Кубы.

«ВРЕМЕННЫЙ ИЕРУСАЛИМ»

В рукописях горско-еврейского поэта раби Иосифа Шура Еврейская слобода именуется «Временный Иерусалим». Даю в вольном переводе с древнееврейского языка его четверостишье:

«Божьим гневом лишенные города Давида,

Мы в Ерусалиме временном. Кубинском,

Ждем не дождемся - Мессия восстановит

Наш город славы, счастья и мира».

С севера слобода защищена от ветров плоскогорьем. С левой его стороны находится старое кладбище, с правой — новое. С юга к поселку примыкает побережье реки Куди-Ял. На противоположном берегу Куди-Яла расположена Куба. В начале текущего столетия построен был мост, соединяющий город с Еврейской слободой.

Интересно отметить, что в этом предместье, если не считать нескольких чиновников, нет ни одного жителя-нееврея. В самой Кубе проживает около 25 семейств европейских евреев, а постоянных жителей-татов — совершенно нет. Те горские евреи, которые работают у кубинских огородников, виноградарей, ковровщиков и т.п., по вечерам возвращаются домой в слободу.

Название реки — Куди-Ял — на одном из старых лезгинских наречий означает «Две реки». Мы записали со слов восьмидесятилетнего «меламеда» (учителя), жителя Еврейской слободы Бен-Сиона интересное сказание.

Натолкнулся я на этого Бен-Сиона следующим образом. В один из субботних дней мы отправились с группой слободской молодежи на прогулку вверх по берегу Куди-Ял. Мои спутники собирались показать мне легендарный «могильный камень», выступающий из реки. Действительно, на отмели посредине Куди-Ял виднелся камень. Дно было усеяно булыжниками разной формы, и «легендарный камень» мало чем отличался от соседних, разве только своей верхушкой, напоминавшей надгробие. Несколько ниже река на протяжении двух-трех километров разделяется на два рукава, которые потом снова сливаются воедино. Мои спутники спешили наперебой посвятить меня в легенду о камне-«памятнике», но старший из них, учитель Менаше Галимов, прервал их, заметив: «Никто из нас не расскажет этого так, как Бен-Сион».

В тот день я и мои спутники получили приглашение от престарелого Бен-Сиона провести у него субботний «вечер Ильи-наби». В убогой хижине, сидя на полу у цыновки, посреди которой красовался бокал вина для незримо присутствующего святого Илии, мы записали его рассказ.

ЧУДО НА ЯЛЕ

Это великое чудо произошло пять поколений тому назад. Поведал мне о нем мой дед, а он слышал это от своего деда. А сей последний был тому очевидцем. Река наша тогда называлась Ял, ибо была она одна. И ее воду пили «с той стороны» они, сыны Исмаила, а с этой мы - сыны Израиля. В ее воде с той стороны мылись они, с этой стороны - мы. И вот однажды, после рождения утренней зари, у того берега купался в Яле молодой исмаилътянин Султан Заде, а в Яле с пашей стороны купалась единственная дочь нашего раби Оснат – прекрасная, как солнце на горах Синая, и чистая, как снег на горах Ливанских. Широк и многоводен был тогда Ял. С одного берега не разглядишь другого. Бурный он был и, как море, бездонный. Человеку без помощи Шадая[18] для доброго дела его не переплыть. Человеку без помощи Сатаны для дурного дела его не переплыть. В то утро черный Сатана Нуми носился по земле и шарил своими адскими крылами: искал, где молено творить противное Шадаю. Увидел он, мерзкий посланник Ада: с той стороны - сын Исмаила, а с этой - дочь Израиля. И издал Сатана победный клич. Широко взмахнув своими крыльями, ударил ими по Ялу: Взбушевалась река, рассвирепела. И волны с той стороны поднялись, подняли с собой сына Исмаила и устремились к нам. Волны с этой стороны поднялись, подняли с собой дочь Израиля и устремились к ним...

Два тела, два народа[19] столкнулись. Огненно грешные глаза Исмаила с вожделением пронзили ангельски чистые глаза дочери Израиля... Помрачнело небо, раздался раскат грома, громкий хохот Сатаны...

Никогда Сатане не торжествовать победы над Шадаем. Сверкнула молния, громче прежнего загремел гром и с высот небесных упал камень, похоронив под собой и его, и ее...

Ял раздвоился на две реки - одна для них, сынов Исмаила, другая - для нас, сынов Израиля. Аминь.

Интересно отметить, что весь этот рассказ мы записали дословно почти без помощи переводчика — так много было в нем древнееврейских слов и библейских выражений.

Эту легенду-чудо в разных вариантах я слышал в Баку от многих моих учеников; в Дербенте на съезде горских евреев, от делегата Темир-Хан-Шуры; в Кубе ее распевал на базаре старый дервиш, мусульманин Бабай. В его варианте девушка была правоверной, а юноша — неверным (гяуром) из слободы. Термин «Сатана» не фигурировал, а только Нуми... (в его про-изношении «Нама»). Камень с неба сбросил не Шадай, а великий пророк Магомет, исполнивший пове ление Бога. Воды Яла разделились на две реки: «Ял правоверных» и «Ял неверных». Вступительная часть у Бабая звучит так:

«С той поры дневное светило совершило много тысяч кругов, а было это в годы великих битв за веру»

Намек на эту легенду нам пришлось услышать в причитаниях одной профессиональной плакальщицы в селе Кусары. Плакальщица риторически обращается к покойнице, молодой обрученной невесте: «Ступай, чистая душа, прямо в рай и да не доведется тебе встретиться с жительницей ада, великой грешницей, похороненной в глубинах Яла».

Старый синагогальный сторож слободского квартала Мизрахи рассказал нам, что по имеющимся у него сведениям, унаследованным от предков, «Чудо на Яле» послужило причиной перехода на «эту сторону» последних «наших братьев с той стороны» и образования квартала Мизрахи.

«Чудо на Яле» часто распевается молодежью. Мы слышали его на горско-еврейской свадьбе в Баку. Старики были крайне недовольны и старались заглушить это «греховное пение» ритуально-свадебными песнопениями.


ВАРИАНТЫ ЛЕГЕНДЫ БОЖЬЯ МЕСТЬ

Ял-река разделяет зеленую Кубу на две части. По правому берегу расположились среди обильных виноградников верные сыны Аллаха, а по левому берегу у подножья горы Аль-Шамай жили среди овечьих отар верные сыны Иеговы.

И не было мира между правобережными и левобережными обитателями Яла. С именем Аллаха правобережные обитатели города совершали набеги на отверженных Аллахом, левобережных. С именем Иеговы левобережные обитатели Яла совершали набеги на отверженных Иеговой, правобережных.

И долгие годы Всемогущий и его пророки взирали свыше на ручьи крови и дым пожарищ и принимали это с благоволением как жертвоприношения и воскурения.


* * *


И жил на левом берегу Яла вождь кубинских татов мудрый рабби Исхак со своей женой и единственной дочерью Сусанной.

На священном языке Сусанна означает «роза». И воистину, красотой, стройностью и благоуханной прелестью Сусанна не уступала царице цветов.

С того дня, как в доме рабби Исхака торжественно отпраздновали двенадцатый год рождения Сусанны, год совершеннолетия для девочек, солнце уже вступило в свой четвертый круговорот. Знатнейшие и богатейшие юноши добивались ее руки. Но Сусанна не внимала их голосу, а на мольбы матери и упреки отца она отвечала смеясь: «Отец, ты учил меня., что браки совершаются самим Богом на небесах. Придет Им нареченный – и будет мое согласие».


* * *

Однажды в летний жаркий день Сусанна пошла купаться в водах Яла, пошла в сопровождении бабушки и вышла на дальний отлогий берег.

Бабушка села на камень и погрузилась в грустные мысли: «Пятнадцать лет, а черные вишни глаз ее не утоляют ничьей жажды; пурпурные губки никем не целованы, а это розовое чрево пусто. Отступление от закона, грех, грех...»

Между тем, Сусанна улеглась на теплых волнах Яла, радостно улыбаясь лучам горящего солнца, шаловливо бросая в них горсти золотых брызг.

Бабушка сложила рупором морщинистую ладонь и кликнула: «Смотри, дочка, как бы тебя не снесло за островок, в воды неверных...»

И легкий ветер доносит звонкий голос Сусанны: «Не бойся., бабуля, я знаю законы...»

Старуха дремлет, седая голова падает на грудь.


* * *


И жил на правом берегу Яла старый мулла, жил в молитвах и благочестии, глубокопочитаемый своей паствой. И Аллах не оставил верного слугу без своей милости - сына ему подарил, Рахима Али. На языке святого Корана Рахим Али означает «любимец бога». И воистину, только любимец Аллаха может обладать такой орлиной осанкой, такими шелковыми кудрями и такими сверкающими, светящимися мудростью глазами.

И вот, в тот же день и час, когда Сусанна белой лебедью плыла с левого берега, Рахим Али подошел к правому берегу, снял одеяние, повесил его на куст и, взмахнув руками, словно орел крыльями, бросился в Ял и вступил в борьбу с волнами. Плавно и быстро несется он вверх к заветному островку, куда те же волны встречным потоком несут Сусанну вниз... Это силы ада, нечистые духи Сэр-Ави и Шегадау толкали в объятия друг друга дочь рабби и сына муллы...

И быть бы большой беде, если бы не великое чудо.


* * *


Быстрее молнии пред престолом Господним в небесах появились пророки Божьи: Моисей, Мухамед и сын Божий Иисус.

«Бог воинств, Бог всемогущий! Благотворные препоны и ограды меж верами, воздвигнутые нами по Твоему велению, угролсают падением...»

Поднял Господь Бог десницу Свою и молвил:

«Вижу, сын мой, вижу, пророки мои, - не быть этому. Да окрепнут ограды.»

И стоявший тут же архангел Гавриил вырвал из тверди небесной пламенеющую глыбу и бросил ее вниз.

И в тот миг, когда Сэр-Ави и Шегадау уже сблизили руки и уста Сусанны и Рахима, вспыхнуло каменное пламя и похоронило под собою два любовью Кены сплетенных тела.

А Ял-река в этом месте распалась надвое: одно русло для сынов Иеговы, другое - для сынов Аллаха...

Разные веры, разные земли, разные реки.

Имена Сусанны и Рахима были преданы проклятию, вечному позору на страх всем покушающимся на препоны и преграды, воздвигнутые Богом.


СИЛЬНЕЕ БОГА

Сказ рабби Иосифа Шура (1919 год)

Десятилетие за десятилетием увлекала за собой бездна времен - десятилетия благоденствия, воцарившиеся па кубинской земле после того, как Ял-река похоронила под собой тела тех, имена которых никогда не должны осквернять уста благоверных.

Правобережные и левобережные обитателиЯла продолжали ревностно охранять огнем и мечом свою веру, - и Ял ярко отражал в своих водах пламя пожарищ и уносил туда – к подножью Иеговы и Аллаха преподнесенные им кровавые жертвы.

И казалось, непоколебимы устои вековые... Но так казалось только простолюдинам, одаренным одним только телесным зрением. Мудрецы же с обоих берегов Яла видели духовным взором шире, видели то, что тлеет и медленно разгорается где-то внутри, вдали...

Когда по прошествии лет на берегах Ял-реки застучали молоты и топоры и через текучие воды его был переброшен мост, фанатичные муллы и рабби объявили пост траура и печали. Мост был прозван сооружением сатаны, мостом греха. И святыми на обоих берегах Яла было провозглашено: «Пламя Божьего гнева сожжет этот мост греха и похоронит его под водами Яла, как он похоронил нечистые тела тех, чьи имена прокляты навеки».

А воды Яла продолжали свое шумное веселое стремление вперед. Казалось, он никогда не забудет веков своей мрачной жизни в горных теснинах, никогда не пресытится радостью освобождения.

Порой ему мерещится, что горы гонятся за ним ... Вот они его настигнут, повлекут обратно, - и он бросается в укрытие скал, прячется в густых лесах... Нет, никогда уж горам не вернуть беглеца. Раз почуяв свободу, Ял ее никогда не отдаст.


* * *


Страшные заговоры и проклятия фанатиков не возымели действия. По мосту греха переходило с обоих берегов все больше и больше людей и все ниже и глубже погружались в пропасть извечные преграды.

«Божьи иаместники на земле» с ужасом смотрели на происходящее и все еще уповали, неистово призывая небесные силы: «Придет день великого суда, грянет пламя божьей ярости!»


* * *


И день пришел. Со всех углов небесных просторов грянуло красное пылающее, пожирающее и... оживляющее. Но полчища «врагов Божьих» так умножились и облеклись таким могуществом в своем желании мирной и бесстрашной жизни, что объединенные силы Богов вынуждены были отступить.

Тучи красного пламени, грядущие с востока, с запада, с севера и с юга, были встречены сонмом воинов Сэр-Ави и Шегода в сопровождении греховных душ Сусанны и Рахима и в столкновении с силами Богов чудом деяний были претворены в безбрежное море знамен. Рокот Божьей ярости и завывание преисподней той же волшебной силой преобразился – в многомиллионное песнопение против всех сил, подавляющих жизнь па Земле.


* * *


И под небом знамен шли и шли люди с обоих берегов Яла с песнями и танцами. Посередине моста, моста греха, на-зываемого теперь мостом братства, произошла встреча правобережных, предшествуемых невидимым Рахимом, и левобережных, ведомых невидимой Сусанной. Горячие объятья, пламенные поцелуи... братство, любовь...


* * *


А оставшиеся на обоих берегах хранители фанатической ненависти, потерявшие былую силу, шептали, поникнув: «Это они мстят нам...» Но их голоса тонули в пучинах тысячеголового песнопения, сопровождаемого бурным ликованием Яла.


* * *


Приведенная легенда «Божья месть» впервые была записана мною в Баку (1914 год), в пересказе Ильи Шербатовича Анисимова, автора этнографического исследования о татах, напечатанного в «Сборнике материалов по этнографии при Дашковском этнографическом музее», вып. III, Москва, 1888 г.

В годы 1914, 1915, 1916 я возглавлял экспедиции по изучению быта северокавказских татов. Экспедиции, организованные Бакинским этнографическим обществом, побывали в Кубе, Дербенте, Махачкале, Нальчике и ряде прилегающих аулов. Часть материалов, собранных экспедицией, опубликована в Багсу (1917, 1918 и 1919 годы) в «Кавказском Еженедельнике /Вохенблатт/» и «Кавказском Вестнике».

Легенду я слышал в различных вариантах. Так, в Кубе ее пели плакальщицы на похоронах. В Дербенте ее пересказывал в своих проповедях местный рабби Руввим Оглы. В Дербенте эту легенду можно было услышать и на базаре, из уст дервишей.

В ауле Кусары, недалеко от Кубы, я познакомился с популярным тогда среди татов всего Закавказья поэтом Иосифом Шуром, бывшим татским рабби, впавшим в опалу за вольнодумство. Он предоставил в мое распоряжение свои многочисленные стихи и, между прочим, изложенную в стихотворной форме легенду о Сусанне и Рахим-Али. Это было в 1916 г. В 1919 году Иосиф Шур прислал мне тот же текст со своим продолжением (под заглавием «Сильнее бога»)


ЛЕВАЯ СТЕНА


Нам пришлось слышать много других преданий о возникновении Еврейской слободы и отдельных ее кварталов. Мы здесь приводим только более распространенные и подтвердившие свою репутацию в качестве действительно древних и народных.

В Кубе проживал старый аптекарь, европейский еврей Нусимов, собиратель горско-еврейских сказаний. Он представил в наше распоряжение свои записи, из которых мы приводим следующую легенду, записанную им на ярмарке в Кубе в 1904 году со

слов бродячего слепца-нищего, горского еврея Илькина бен Азария. Эту же легенду мы слышали в Хачмасе, в Балаханах (под Баку), а в несколько измененном варианте ее рассказал мне уже в Москве в 1924 году горский еврей, служащий коврового магазина Хизкий Мордухаев, родом из Еврейской слободы Кубы.


...Много, много лет тому назад, когда на улицах Кубы стояли рядом дома сынов Исмаила и дома сынов Израиля, когда на базаре торговали рядом сыны Исмаила и сыны Израиля и когда окна в левой стене дома Адоная пришлось заделать камнями, потому что из них во время святой молитвы можно было увидеть построенный на горе дом их Бога, произошло следующее. Слушай, Израиль, вникай и запомни!

У этой левой стены в синагоге занимал свое наследственное место Матафия Пейсахов. Свою дочь Матафия выдал замуж за Авадия, сына Рафаила. Молодой Авадий занял место в синагоге рядом с отцом своей жены. В том году Милосердный Бог щедро наградил землю Кубы обильными дождями. Дожди смыли глину с окон на левой стене синагоги и между камнями образовались щели. И вот однажды в день субботы суббот, день великого поста, когда все сыны Израиля проводят в бдении и молитвах всю ночь и весь день от заката до заката, Авадий внезапно упал в тот миг, когда все молящиеся громко запели: «Слушай, Израиль, Господь Бог наш - Господь единый». Блаженной памяти рабби Пинхас, облаченный в платье покойников и талес, приблизился к Авадто и тихо сказал: «Сын мой, повтори за мной: “Слушай, Израиль, Господь Бог наш - Господь единый”» Авадий очнулся и привстал, смотря прямо в очи святому рабби. Рабби повторил: «Сын мой, скажи: “Слушай, Израиль, Господь Бог наш - Бог единый ”». И тут случилось то, чего ни один сын Израиля никогда со дня. сотворения мира не видал и не слыхал. А вот Авадий это видел, и все молящиеся, покрылись бледностью смерти, это видели стены Дома Бога - и дрогнули. Авадий продолжал смотреть прямо в глаза святому рабби, три раза качнул головой направо и налево, а уста его остались сомкнутыми.

На следующий день Авадий исчез. Нигде его не нашли. Только через сорок дней пастух города Кубы сообщил, что он видел Авадия среди молящихся в доме Неверия, там, на горе.

В ближайшую субботу рабби Пиихас созвал общину, и было решено всей общиной, 842 души, уйти из Кубы за Ял в слободу. Вскоре разобрали синагогу на отдельные камни. Каждый взял по камню. Впереди гили старики, знавшие дорогу через Ял бродом. Из этих камней мы сложили новую синагогу, назвали ее Мизрах, и воссияло над головами сынов Израиля солнце веры и правды, а Сатана был пристыжен и исчез во мраке теней Ада.

Да придет спаситель Сиона! Аминь[20].

ЭПИТАФИИ

На старом кладбище в Еврейской слободе мы нашли могильный памятник со следующей надписью на древнееврейском языке[21]:

«В ночь под первый день Пасхи года 5537 вырезана иноверцами вся. семья Шафата, сына Офида, от мала до велика: сам Шафат, его жена Осиат, дочь Мариам, сын Авраам, сын Нехах. Все они похоронены во второй день праздника Пасхи. Пасха для них превратилась в Девятое Аба[22]. Их обитель стала местом их гибели. Так было угодно Богу, Творцу Вселенной».

Об убийстве этой горско-еврейской семьи старожилы рассказывают следующее:

Шафат со своей семьей жил на «той стороне». Он был большим знатоком ковроткачества и вместе со своей многочисленной семьей наладил большое производство ковров и широко торговал ими. Бог благословил его труд, и слава о его коврах распространилась по всем городам и дошла даже до Петербурга. На базаре и ярмарке все спрашивали ковры Шафата. Тогда другие ковровщики из кубинских сынов Исмаила сговорились, наняли убийц и в пасхальную ночь облили его дом нефтыо, сожгли всю его семью, склады шерсти и ковров разграбили, а овечыо отару угнали в горы и вырезали. После этого все родные и друзья Шафата, а также много других запуганных горских евреев покинули Кубу и переселились в слободу.

Там же, на старом кладбище, мы заинтересовались другим памятником года 5526. Надпись на нем гласит:

«Ветвь жизни Нуриеля, сына Гуны, обломилась в полном расцвете. Злые люди из неверных обрубили эту ветвь...»

Дальше можно было разобрать только отдельные слова:

«...зависть шипящей змеи», «невинная кровь», а в конце имя «Цидкия».

Об этой могиле и о судьбе Нуриеля поведал нам кладбищенский сторож: Нуриель работал батраком у богатого садовода и виноградаря в Кубе. Благодаря искусству Нуриеля хозяин стал обладателем таких вин, каких не мог изготовить никто из виноградарей, его соперников.

Однажды Нуриель объявил хозяину, что он собирается обзавестись семьей и будет работать на виноградниках отца своей будущей жены.

Тогда хозяин предложил ему в жены свою дочь, если Нуриель примет Ислам. Нуриель отказался. Вскоре он женился, и в погребах его тестя появились вина новых сортов, а из погребов бывшего хозяина такие же вина исчезли. Скоро Нуриеля нашли убитым...


«ЧУДОТВОРНАЯ КНИГА»

О легендарной «чудотворной книге» слышал еще И.Я.Черный[23]. Книга эта почитается как святыня, и сказания о ней широко распространены среди горско-еврейского населения. О ней нам довелось слышать и среди тюркского населения Кубы и аула Кусары. Наследственный владелец книги, главный раввин слободы, рабби Исхак Раввинович заверял нас, что ни он, ни предки его никогда ее не показывали и не разрешали ее фотографировать. Мне он это разрешает из «уважения и уверенности, что знание Торы и Талмуда не позволит мне использовать этот снимок во зло и в насмешку над Израилем».

«Чудотворная книга» в старинном кожаном переплете содержит три сочинения средневековых авторов: «Молитвенный ритуал Всепрощения» Моисея Кардоири. Венеция, год от сотворения мира 5347, «Благо земное» Натана Шапиро. Венеция, 5415, и «Сумерки».

На титульном листе раввинским шрифтом выведена надпись, составленная на древнееврейском языке с примесыо талмудического арамейского:

«Книга была рассечена мечом, а случилось это в Кусарах. В день шестой двадцать седьмого числа месяца Элул[24], в году 5494 (1734) пришел туда Надир-Шах после того, как он вырезал множество евреев села Кулькат, а остальных ограбил и увел в плен. Уцелели немногие, те, кто укрылись в овчарнях под соломой, в печах и в горных расщелинах. По множеству грехов постигла их Божья кара. Все это было в день шестой до восхода. После того мощь персидского воинства еще не ослабела, и с яростью бросились они па евреев Кусар, чтобы расправиться, с ними, как они расправились с израильтянами Кулькаты. Проникли они в Кусары утром после молитвы Шахарит, когда все выходили из синагоги, когда собирались группами - кто за очередным разделом Торы, кто за псалмами Давида, кто за Зохаром[25], кто за Талмудом и прочее. В это время прадед моего прадеда, праведный мудрец Рувим бен Самуил (да будет благословенна и свята память о нем) сидел во дворе синагоги, а вокруг него сидели рядом и его ученики.

Главный начальник, ехавший впереди, ринулся со своим воинством на синагогу, дабы покончить с ними, как он делал раньше, и броситься потом на город, на женщин, детей. Господи, помилуй и поступи с ними по усмотрению Своему. Увидев рабби Рувима сидящим с книгой в руках, начальник отряда понял, что это глава общины. Выхватил меч из ножен и поднял его, чтобы опустить на голову святого. Рабби уклонился от удара и, подняв книгу, подставил ее под меч. Меч врезался в книгу и рассек ее. Тогда страх обуял начальника. Сменив гнев на милость, он сказал: “Книга - это знамение свыше. Каюсь, не причиню вам больше зла”.

Великий владыка повелел всем своим военачальникам и рабам, тысячникам и сотникам, чтобы не вредили они никому в Кусарах, даже курице. А великий рабби обрел благоговение в глазах начальника, и он благодарил рабби и сказал: “Слава вашему Богу, который удержал мою руку и не дал мне пролить кровь невинных. Все свершилось так, рабби, по благочестию твоему”.

Так, благодарение Богу, были спасены люди и их добро. Воинство персидское воротилось в обиталище свое, а жители Кусар продолжали пребывать в мире и покое.

А случилось все это в году 494 шестого тысячелетия».

Гершон, сын Рабби


Рабби Исхак, по его словам, является праправнуком Гершона, а фамилия его, рабби Исхака, — Раввинович — связана с тем обстоятельством, что происходит от «аморая», современника и сторонника Равви. В роду Раввиновичей часто повторяется также имя Абай и фамилия Абаев. Имена Абая и Равви, представителей одной и той же талмудической школы, в разных трактатах Талмуда обычно встречаются рядом. Род Раввиновичей и Абаевых действительно почитается среди горских евреев как особо знатный. Рабби Исхак и однофамильцы его — дербентский раввин, директор горско-еврейской газеты Михая, а также старожил слободы Ноах Абаев — глубоко убеждены, что талмудисты Абай и Равви являются прямыми их предками. В беседе на тему о происхождении горских евреев рабби Исхак как-то сказал:

«Находятся люди, которые стремятся доказать, что мы нечистокровные сыны Израиля. Я бы этих клеветников отослал к Надир-Шаху... Он знал, кого истребляет, он также узнал, пред чьим Богом и чьей Торой он должен сложить оружие».

И, указав на чудотворную книгу, почтенный старец прибавил горячо:

«Пусть сие святое наследие предков и имена блаженной памяти Абая и Равви будут вечными свидетелями нашей правоты и их, клеветников, лжи».

Ниже, когда будем подводить итоги нашего исследования, мы вернемся как к приведенным легендам, так и к словам рабби Исхака. Настоящую главу мы закончим словами из древнееврейской рукописи горско-еврейского поэта, жителя аула Кусары:

«Народ мой! Твои соблазнители и разрушители происходят от тебя же[26].

Глубже вникайте в наши легенды — в них вы почерпнете силу для уязвления клеветников и врагов».


ЭКОНОМИКА ОБЩИНЫ

Остановимся на экономическом состоянии горских евреев слободы и других пунктов, которые в той или иной мере были объектами нашего исследования.

Что касается населения, занимающегося обработкой земли под разные культуры, то в слободе процент  семейств, хозяйственно связанных с землей, значительно ниже, чем в Кубе. Это обстоятельство привлекло наше внимание, тем более, что правовые ограничения на землепользование, действовавшие в царской России по отношению к евреям, не распространялись на горских евреев, которых официальная власть рассматривала не как «инородцев», а как туземцев.

В некоторых кругах Кубы факт незначительного количества евреев-землепашцев в слободе истолковывался как специфическая национальная черта горских евреев, вроде фатальной нелюбви к земле. Но это явно тенденциозное утверждение опровергается тем, что на кубинских же полях и виноградниках работают сезонными поденщиками сотни горских евреев — и мужчины, и женщины.

Далее, в Нальчике на 190 горско-еврейских семей приходится 87 семейств, живущих исключительно земледельческим трудом. В ауле Кусары всего 21 семья горских евреев, из них 14 землепашцы. На окраинах города Грозного обрабатывают свои наделы 64 горско- еврейские семьи. На полях Хачмаса евреи-таты работают и на собственной земле, и на чужой, в качестве поденщиков.

Все эти данные заставили нас внимательно прислушаться к многочисленным рассказам слободских старожилов о «похищенной» у них земле. Все они в один голос утверждают, что предки их, поселившись в слободе, получили земельные наделы; что все обширные поля, окружающие слободу, принадлежали им, а только лет 50 тому назад, благодаря проискам уездного начальника, некоего Стопчанского, они превратились из владельцев земли в ее арендаторов. Арендная плата все возрастала и в конце концов стала непосильной. Действительно, многие из слободских старожилов хранят у себя «цензовые листы», по которым их отцы и еще они сами платили в управу налог за свой участок земли. Мы видели такие цензовые листы, датированные годами 1843, 1852 и 1857.

Слободские жители обращались за содействием к адвокатам, пытаясь добиться восстановления своих прав на землю. У адвоката Шора мы получили оригинал доверенности, выданной ему для ведения их дела. Текст составлен на древнееврейском языке.

«Мы, нижеподписавшиеся, уполномоченные еврейской слободы, доверяем господину Шору расследовать и восстановить наше право на землю и поля, которые принадлежали нам по наследию предков в течение многих и многих поколений. Городская, власть незаконно лишила нас права на нашу собственную землю. Этим, документом, мы, нижеподписавшиеся, уполномочиваем господина Шора отыскать и вернуть нам наши права, чтобы наша земля, принадлежала нам, как в прошлые времена.

В подтверждение сказанного мы и подписываемся. Первый день недели 24-го Сиван[27], год 5642 (1882).

Песах Исхаков

Исаб Меир

Руви Урия

Нум Агабаев

Бенсина Абай».


Причины перехода почти 80% слободских земель во владение кубинцев остались для нас недостаточно выясненными. Разобраться в этом вопросе помогли нам старожилы села Кусары, современники упомянутого злого гения слободских земледельцев — Стопчапского. Кусары находятся в 5—6 километрах от Кубы, и здешние горские евреи в большинстве своем принадлежат к одноименному слободскому синагогальному приходу. Эту маленькую общину возглавляет 85-летний ученый и поэт Иосиф бен Хаим, бывший раввин, лишившийся сана за вольнодумство. Он известен под псевдонимом Шур. И этот Шур, и его односельчане представляли дело об утере слобожанами земли следующим образом:

Многие из евреев слободы значительно преуспели в земледелии, особенно в виноградарстве и табаководстве. Между ними и кубинцами разгорелась конкуренция и вражда. Стали повторяться случаи взаимных обвинений, ссор, драк и убийств. При этом старожилы вспоминают побоище в пасхальную субботу года 5592 (1832), когда пало 40 исмаильтян и 62 еврея.

Одновременно с ростом благосостояния части еврейских землепашцев другая часть слобожан стала сдавать свои наделы в аренду кубинцам за установленный процент с урожая. Это обстоятельство использовали конкуренты и враги слобожан. В году 5598 (1837/38) в слободу был назначен земским начальником некий Стопчанский, выходец из центральной России, привезший с собой традиции и практику тамошнего антисемитизма. И вот его, Стопчанского, кубинцы избрали орудием борьбы со своими конкурентами. Ему донесли, что слобожане сдают свою землю под высокие проценты с урожая и таким образом заставляют туземцев работать на них, евреев. Стопчанский, рассказывают далее старожилы из Кусар, обратился в Петербург с ходатайством о приравнивании горских евреев в «правах» к европейским евреям, т.е. о лишении их права землепользования. Этого он не добился. Зато он в течение 15 лет своего начальствования посредством различных фискальных репрессий добился того, что слобожане были постепенно оттеснены от своей земли, которая перешла к кубинцам. Кусарцы показывали мне в Кубе большой каменный дом, построенный якобы Стопчанским на деньги, полученные от «признательных» кубинцев. Нам только удалось установить, что в этом доме действительно когда-то проживал дворянин Стопчанский. Шур представил в наше распоряжение свой дневник и многочисленные рукописи. В них он часто возвращался к вопросу об «утерянной земле». Шур пишет на высокопарном, близком к библейскому стилю, древнееврейском языке. Большинство его записей изложены в стихотворной форме. В своих стихах он подражает средневековому классику еврейской поэзии Иегуде Галеви. На жизни Иосифа Шура, как единственно яркой фигуры горского еврейства, мы считаем нужным остановиться особо. Здесь мы привели некоторые из его записей, имеющих отношение к вопросу о земле.

Даем в вольном переводе с купюрами его поэму под заглавием «Навет».


Когда это было ? - в разные эпохи, разные времена.

Где это было ? - во всех углах вселенной.

Было это в стране фараонов.

Было это в горах Сафарад.

И... шш... не оглашайте, не выдавайте,

Было это и неоднократно В стране[28]...

Мое перо бессильно описать все эти места и дела.

Да поможет мне Бог рассказать хотя бы о месте моем обитания,

О том, что видели мои предки.

Это случилось в Кубе, недаром так называемой,

Ибо поистине К-ва[29].

Из Мидии Персидской, куда изгнав нас из Гнезда родного,

Жестокой рукой победителя поселил царь Ассирийский,

Судьба забросила на берега Яла семью еврейскую,

Забулуна, его сына Элишу, сына Сафания, сына Мордухая,.

Адонай одарил их мудростью - из земли черпать богатства.

Там, где другие пожинали только колючие травы,

Забулун пожинал пшеницу.

Там, где для всех земля была злой мачехой,

Для них она была нежной матерью.

Жены Забулуна и его сыновья умели землю кормить, холить.

Земля отвечала им обилием хлеба, риса, вина.

Видя тучные поля евреев и тощие - свои,

Души исмаиловых детей, соседей Забулуна, преисполнялись завистью.

Горчайшим ядом злобы отравлял их душу дотоле неизвестный им рис,

Выращивать который их Бог им не помог.


* * *


Год уходил в вечность за годом,

Род Забулуна разросся, умножился, и богател.

И скоро из уст завистников, потомков Исмаила,

Змеей расползлась по всему краю клевета:

Ципора, жена первенца сына Забулуна, -

Богопротивная чародейка и колдунья,

Утром до зари обходит она межи,

Нашептывает, заговаривает,

Сатанинской водой поля окропляет,

На наши, детей Исмаила, поля вызывая.

Нум-негира, Гудур-боя, Земирая,

А на свои - Мар-Ожедогая, Шагалу,

Или-наби...

Ципора - колдунья, Ципора - дочь Ада,

Взглянет на правоверного - смертью

Пронзит,

В том году земную обитель человека

Поразила болезнь жестокая, смертоносная.,

Холира[30] называемая.

Много было смертей и у нас, и у них...

Тогда злые люди из стана Исмаила

Стали рассказывать в мечетях и на базарах,

Что болезнь злую, смертоносную,

Навела она, чародейка и колдунья. Ципора,

И все это чужое Пророку племя.

Смерть правоверных - знамение Пророка,

Призыв к расправе с неверными.

Во второй день недели третьей Тамуза[31],

Когда скрылось светило и землю окутал

Мрак,

Забулун и вся его родня мирно спали.

Злобными тиграми в дом вывались

И свершили злое дело - дело К-ва.


* * *


На молитву утреннюю в дом Божий

Не явился, ни Забулун, ни его сыновья.

Рабби послал узнать, не случилось ли чего.

Пришел посланец и, рыдая., объявил: все

Забулуны вырезаны

И плавают в лужах своей крови...»


Далее идет подробное описание похорон, объявленного в этот день обязательного поста для «всех сынов Израиля в Кубе», а потом укоризненное обращение к Адонаю, Царю Вселенной:


«Ты повелел первому жителю земли, Адаму,

В поте лица землю пахать и сеять,

Ты благословил труд забулутинов, сынов Адама,

Ты же обратил Твое благословение в проклятие,

Ибо без Твоего, Царь царей, согласия

Никто не творит пи добра, ни зла...

Ты сотворил Иерусалим, Ты же сотворил Содом,

Ты дал нам убежище в горах Кавказа,

Ты же сотворил здесь К-ва.

Пути Твои неисповедимы, о Господи!

Источник жизни и благоденствия - земля

Стала для нас ужасом смертным.

Кто сменил плуг и серп на короб[32],

Кто отдал свой земельный надел в аренду им,

У них став рабом на своей собственной земле.

Плоды земли нашей едят чужие»


Во многих своих воспоминаниях и стихотворных излияниях Иосиф Шур возвращается к мрачной теме «земли, похищенной врагами». Так, в стихотворении «Плач Иосифа[33]», упоминая, между прочим, о земле, «перешедшей из рук ее законных владельцев в руки детей Исмаила», он обвиняет уже не туземцев, а своих же собратьев-евреев:

«Не одаривай их благами,

О, Боже, источник всех благ!

Упустят они, утеряют,

Как упустили, утратили Землю, Тобою дарованную...»


В записанных нами текстах причитаний плакальщиц мы также нашли отклик на эти события. Так, плакальщицы часто прибегают к риторической форме предъявления Богу к оплате в загробной жизни счетов покойника, не оплаченных ему при жизни.

В слободе, на похоронах одного старика, мы, в частности, записали слова плакальщицы:

«...и еще от имени покойника мы умоляем Тебя, Бог правды и справедливости, вознагради покойного Илъханана, сына Иехезкиила, за землю, пропитанную кровью и потом его предков, за землю, плоды которой едят чужие».



ВЫТЕСНЕНИЕ КОНКУРЕНТОВ

В 1918 году в Баку функционировал еврейский народный университет, где я читал курс истории еврейского народа и руководил соответствующим семинаром. Среди многих слушателей были также молодые евреи-таты. Как на лекциях, так и особенно на семинарских занятиях горцы часто задавали вопросы, имеющие отношение к историческому прошлому и экономике горских евреев. На одном из семинаров слушатель — горский еврей Бироров — выступил с докладом на тему «Экономика горских евреев». Докладчик и оппоненты единодушно утверждали, что сравнительно невысокий процент горских евреев-крестьян объясняется нетерпимым отношением местных мусульман к соперничеству «пришлых» евреев во всем, что касается земледелия, огородничества, виноградарства и т.д. При этом упоминалось много фактов, аналогичных тем, которые мы привели выше.


ПОГОЛОВНАЯ НИЩЕТА

В слободе нет ни одного промышленного предприятия, ни одной мастерской с наемными работниками. Слобода не производит никаких кустарных изделий, никакой дорогостоящей продукции и, в общем, представляет собой сплошную бедноту.

Значительную часть населения составляют священнослужители и лица, профессионально связанные с религией. В слободе 11 раввинов (по числу синагог), такое же количество канторов, 8 резников, 14 меламедов — содержателей хедеров. Сюда же следует отнести технический персонал 11 синагог, обширный штат погребального братства, а также два- три десятка общественных наемных плакальщиц.

В рукописях Песаха Нисанова, одного из слободских вольнодумцев, мы вычитали такие строчки на древнееврейском языке:

«Мы так любим Бога, мы так верно служим Ему, а Он нас вознаграждает бедностью...»


ОКАМЕНЕВШИЙ МИР

В марте 1917 года партийные организации города Баку организовали в порядке шефства над «политически отсталой Кубой» всенародную демонстрацию в честь Февральской революции. Было запланировано, что колонна горских евреев слободы двинется в сторону Кубы. В то же время жители Кубы двинутся в сторону Еврейской слободы. Обе колонны встретятся и соединятся на поляне перед мостом, ведущим в слободу, где произойдет митинг братства народов.

Среди организаторов горско-еврейской части демонстрации были мои ученики. По их просьбе я поехал в слободу с тем, чтобы своим выступлением на древнееврейском языке привлечь к участию в демонстрации и стариков. Как мы указали выше, горские евреи особенно благоговеют перед языком Библии. Мой призыв возымел действие, и к демонстрантам присоединилось много пожилых людей. Когда демонстрация вступила на мост и направилась в «ту сторону», я заметил, что многие из стариков возвращаются. Я подошел к Исахару Агарунову, влиятельному «вожаку» среди стариков, и стал уговаривать его продолжать шествие. «Нет, — твердо сказал он. — Моя нога никогда не переступала и не переступит этого проклятого места...». Исахар отправился назад, в слободу, увлекая за собой других старцев.

За стариками ушли почти все женщины, остались только дети, подростки, и демонстрация свелась на нет. Вместо демонстрации политической получилась внушительная демонстрация убожества слободы — города стариков, детей и женщин под чадрами. В этом центре горского еврейства нет живых молодых сил, нет оседло живущих работоспособных людей. В этом центре горского еврейства не услышишь доброго голоса, нет смеха, нет женской улыбки, нет даже веселых детских игр. Здесь на улицах тихо и мертво, как на кладбище, а в домах нищета и уныние. Здесь звуки

жизни доносятся только из-зз стен синагог, а тишина ночей нарушается завыванием плакальщиц.

По волшебному мановению руки Истории, здесь много веков тому назад все застыло и окаменело, как бы для того, чтобы предоставить новым поколениям возможность наблюдать прошлое на натуре настоящего.


БАКИНСКИЕ ТАТЫ

В Баку оседло проживает около 250 горско-еврейских семейств. К ним следует прибавить еще свыше 500 постоянных жителей Кубы и разных аулов, находящих здесь источники пропитания. В Баку, как и в Дербенте, Махачкале, Грозном, Нальчике и т.д., горские евреи проявляют стремление селиться ближе к своим сородичам. Таким образом, они сосредоточены преимущественно на пяти-шести улицах.

В религиозной части таты также проявляют упорную тенденцию к обособлению, и хотя две большие синагоги европейских евреев вполне доступны и для них, они располагают в Баку собственными двумя синагогами, своим штатом духовных лиц и организованной общиной. Так же обстоит дело и в других городах, где проживают и европейские, и горские евреи. Между тем, их синагогальный ритуал мало чем отличается от такового у европейских евреев, и язык молитв тот же — древнееврейский. Однако фанатично-религиозные горские евреи смотрят на своих единоверцев-европейцев, как на грешииков-вольнодумцев и стараются всеми силами отгородиться от них.

Основным занятием горских евреев в Баку является мелкая торговля и неквалифицированный физический труд. Процент ремесленников — не больше десяти, причем большинство — «холодные» — уличные сапожники. Составляя дробную часть процента общего населения Баку, горские евреи дают 30% чистильщиков обуви. Торгуют преимущественно вразнос коврами и мануфактурой; 5—7% работоспособных мужчин служат продавцами в торговых предприятиях, главным образом — ковровых. На нефтяных промыслах и нефтеперегонных заводах работает свыше 150 горских евреев. Число владельцев собственных торговых предприятий не превышает 25— 30 человек, составляющих 5—7 товариществ. Почти все упомянутые торговцы вразнос являются агентами этих крупных торговцев и работают на началах процентных отчислений.

Общий уровень материального благосостояния горского еврейства здесь весьма низок.

Такую лее, в общем, картину представляет собой жизнь горских евреев в Дербенте, Петровске, Темир- Хан-Шуре и других пунктах. Несколько выше средний уровень жизни горских евреев там, где они занимаются земледелием. Так, в Нальчике почти 45% горско-еврейского населения занимается обработкой земли под разные культуры, разводит домашний и рабочий скот, и процент прибегающих к помощи общественной благотворительности здесь ничтожен. Глава немногочисленной Хачмасской общины гордо заявил нам: «Мы живем с помощью одного только Бога, не прибегая к помощи человека».

Собранные нами сведения о материальном положении горского еврейства не могут, разумеется, претендовать на полноту, но они являются достаточными в качестве общего фона для освещения других сторон жизни и быта.

Общий вывод об экономическом их состоянии таков: массовая бедность, граничащая с нищетой.


ГЛУБОКАЯ РЕЛИГИОЗНОСТЬ

Вопрос о культурном состоянии горских евреев не может быть освещен более или менее полно без параллельного ознакомления с их религиозным бытом. Мы полагаем, что трудно найти еще одну народность, у которой религия так пропитала бы все поры жизни и быта, как у горских евреев.

Обычно молодежь является наиболее свободолюбивой и вольнодумной частью населения. Распространить это положение на горских евреев было бы совершенно неправильно. Разумеется, среди татской молодежи можно найти лиц более или менее свободных от религиозной нетерпимости. Но, во-первых, это буквально единицы; во-вторых, свободомыслие их весьма ограниченное и выражается разве только в менее ригористичном отношении к религиозной практике.


ВОЗВРАЩЕНИЕ В СИОН

Вместе с тем, горско-еврейская молодежь, если и примыкала к какой-либо партийной группировке, то исключительно к сионистской партии. Впрочем, к партии сионистов пассивно причисляли себя все почти горские евреи. Да оно и понятно. Центральным пунктом программы сионистов являлось восстановление еврейского государства в Сионе, возвращение всех сынов Израиля в обетованную землю предков. А это и есть то, о чем каждый благоверный еврей, в том числе и все горские евреи, каждодневно молят Бога: «Восстанови, о Господи, град Твой священный».

Объективным доказательством приверженности горских евреев к сионистической идее восстановления еврейского царства в Палестине является тот факт, что при выборах на Всероссийский съезд евреев в 1916 году, а также на выборах в разные местные общинные советы во всех городах Закавказья, в которых живут совместно европейские и горские евреи, последние всегда и единодушно отдавали свои голоса сионистам.


ЗНАНИЕ ДРЕВНЕЕВРЕЙСКОГО

Исходным показателем уровня культуры той или другой группы населения служит обычно процент грамотных. Если исходить из этого мерила, то мы должны сделать вывод, что не менее 50% горских евреев приобщены к культуре и просвещению. Дело в том, что священный долг каждого горского еврея — обучить своего сына (именно сына, а не дочь) древнееврейской грамоте и минимальному пониманию языка Писания. Для этой цели функционирует широкая сеть соответствующих школ — традиционных хедеров.

В хедере горско-еврейский мальчик приучается читать тексты Библии и молитв и получает начатки знания по древнееврейскому языку. Здесь также обучают писать — так называемым «раввинским» шрифтом, графически почти тождественным печатному Таким образом, хедерная система создала почти поголовную грамотность мужчин.

Но грамотность эта своеобразна и удельный вес ее в качестве культурного фактора ничтожен.


НЕЗНАКОМСТВО С НОВОЙ ЕВРЕЙСКОЙ КУЛЬТУРОЙ

Прежде всего, грамотность эта приобретается на языке древнем, являющемся для горских евреев исключительно языком молитвы и религиозного обихода. Новая, весьма богатая литература на древнееврейском языке, сыгравшая большую роль в воспитании и просвещении европейских евреев, совершенно чужда татам. Среди многих сотен горских евреев, с которыми нам приходилось встречаться в течение десяти с лишним лет в разных городах и селениях Закавказья, мы не нашли ни одного, который имел бы хотя бы смутное представление об этом богатейшем источнике знания и культуры. Трудно найти горско-еврейское жилье, в котором не красовалось бы на самом почетном месте большее или меньшее количество книг религиозного содержания. Но ни в одном горско-еврейском доме мы не нашли книг «светских», написанных на древнееврейском. Более того, всякую книгу на «святом» языке, не трактующую вопросы религии и Писания, горские евреи рассматривают как богохульство и вероотступничество.


АНАЛОГИЯ С ИДИШ

Таким образом, приобретаемое горскими евреями в хедере некоторое знание древнееврейского языка в своем практическом применении замыкается стенами синагоги и ни в какой мере не служит интересам культуры и просвещения.

Само техническое умение читать и писать еврейским шрифтом могло бы сыграть для горских евреев культурно-просветительную роль. Существенно, что по весьма интересной аналогии с идиш алфавит еврейско-татского языка полностью заимствован из древнееврейского, наподобие того, как европейские евреи приспособили к своему родному разговорному языку тот же древнееврейский алфавит.

Но идиш имеет значительную художественную, научную, общественно-политическую и т. п. литературу, и, научившись в хедере читать, учащийся получает возможность перейти к чтению книг на родном языке. Учащиеся горские евреи были лишены аналогичной возможности просто потому, что печатная литература на еврейско-татском языке появилась не так давно.


ГОРСКО-ЕВРЕЙСКИЙ ХЕДЕР

Хедер по-древнееврейски означает «комната». Глагольная форма этого слова (ходор) означает — пронизывать, проникать. По вековой традиции хедерные занятия должны были происходить в синагоге или в «комнате» на дому у меламеда. Этим символизировался охват святым Писанием основы, фундамента повседневного бытия правоверного еврея: домашнего очага и синагоги.

У европейских евреев, обитающих среди высококультурных европейских народностей, хедер внешне и внутренне эволюционировал, постепенно приближаясь к типу школы. У горских евреев он почти полностью отражает эпоху средневековья в той части, в которой он претерпел какие-либо изменения, он весьма близко подошел к типу «китаба»[34] кавказских мусульман. По внешнему виду трудно даже отличить горско-еврейский хедер от тюркского китаба. Та же домашняя, комнатная обстановка, то же расположение учащихся — вокруг учителя, на полу; то же ритмическое раскачивание; та же громкая, экстатическая напевность... Даже приемы наказания те же: длинной тростью учитель дотягивается до любого ученика; мальчики часами стоят в углу: лицом либо к «классу», либо к стене, в зависимости от степени проступка.

В Кубе, Дербенте, Баку, Махачкале мы посетили ряд мусульманских китабов. Если отвлечься от того, что именно изучают дети — Коран или Ветхий Завет, то почти нет возможности отличить хедер от китаба. Таков закон взаимной исторической диффузии. Но об этом ниже.


УЧЕБНАЯ ПРОГРАММА

В Еврейской слободе насчитываются 14 хедеров с количеством учащихся в каждом от 25 до 40 человек. Функционирует в слободе и «казенная» начальная школа типа церковно-приходской школы царских времен. В ней наряду с русскими учителями преподает еврейский Закон Божий горский еврей, который здесь именуется не меламедом, а учителем. Школа эта рассчитана на 200 человек. Одновременно школьники исправно посещают хедер. Отношение горских евреев к «казенной» школе — крайне отрицательное. Многие называли ее «домом вероотступничества».

Курс хедерного обучения состоит из трех ступеней. Первая ступень, обязательная для всех мальчиков 5—6-летнего возраста, предусматривала следующую программу: умение читать, писать и переводить некоторые части Пятикнижия и ряд молитв. Продолжительность курса 3—4 года. Вторая ступень — остальные части Пятикнижия и книги Библии, именуемые «Первые пророки». Продолжительность — 3—4 года. Третья (высшая ступень) — книги пророков, Псалмы, прочие разделы Библии, начатки Талмуда и ритуальные правила убоя животных и птиц. Из окончивших хедерный курс третьей ступени вербовались синагогальные канторы, резники, младшие помощники раввинов и меламеды.

Меламеды, особенно третьей ступени, подвергались испытанию у старшего раввина и обязаны были знать не меньше двух-трех разделов Талмуда. Определенным кругом знаний по Талмуду должны были обладать и меламеды второй ступени. Меламеды старших хедерных ступеней для усовершенствования в Талмуде отправлялись в Россию и поступали в иешиботы[35] европейских евреев. Все главные раввины горских евреев — Слободской, Дербентский, Темир-Хан-Шурский, Петровский — проводили ряд лет в иешиботах.

Русская грамотность и вообще русская культура коснулась горских евреев в весьма незначительной степени. Горские евреи, знающие русскую грамоту, исчисляются дробными частями процента.Наряду с этим мы должны отметить и подчеркнуть то обстоятельство, что подавляющее большинство горских евреев Азербайджана, в том числе и женщины, свободно говорят на тюркском (азербайджанском) языке.


«ЖЕНСКАЯ ПОЛОВИНА»

Выше мы отметили, что хедерное обучение не распространяется на девочек. В семье горского еврея девочка уже с 5—6-летнего возраста полностью разделяет участь своей матери, участь женщины Востока. В доме горского еврея, даже при самых скудных размерах квартиры, всегда существует обособленная женская половина, где замкнуто, как под общей непроницаемой чадрой, обитает женская часть семьи. Здесь девочка практически знакомится с обязательными для женщин молитвами и усваивает все религиозные обряды. Здесь она с самых ранних лет живет исключительно в кругу интересов взрослых женщин, под постоянным влиянием мрачного суеверия, примет, заговоров, толкований снов, всевозможных гаданий, знахарства, сплетен.

В слободе я подружился с 5-летней дочкой моего гостеприимного хозяина Агаруна Абаева. Это было прелестное, разумное дитя. Ее мать была младшей женой отца. Благодаря особому доверию, которое питала ко мне престарелая прабабушка, девочку часто отпускали со мной погулять. Она быстро научилась лепетать по-русски и часто помогала мне проникать в таинственную жизнь «женской половины» дома.

Однажды во время прогулки она вдруг схватила меня за руку и потащила обратно с опасливым предостережением: «Нельзя, нельзя». При этом она показала на прыгающую нам навстречу лягушку. Оказалось, среди горских евреев существует поверье: если лягушка движется в том же направлении, что и вы, то путь можно продолжать и он будет счастливым. Если же лягушка скачет навстречу, то это предупреждение доброго духа: «Вернись — тебя ждет неудача». О сходном поверье, связанном с петухом, я услышал в селении Бузовны (под Баку), среди тюрок.

Другой раз во время прогулки ветром принесло к ногам девочки клочок исписанной бумаги. Девочка пугливо подняла бумажку, спрятала в карман и доверительно шепнула мне: «Я отдам ее маме, мама покажет тете Гайль». На мой вопрос «зачем?», девочка твердо ответила: «Так надо, так надо». В дальнейшем я узнал, что тетя Гайль (Абигайль) – вдова гробовщика. Ей 85 лет. Она профессиональная плакальщица, гадалка и продавщица амулетов.


АМУЛЕТЫ И ТАЛИСМАНЫ

Со слов тети Абигайль мы записали следующие поверья, которые мы даем почти в буквальном изложении моего переводчика.

«Разве вы не знаете, что ветры – суть невидимые посланники добрых или злых духов? Вот и шум ветра – это борьба между злыми и добрыми духами. Когда добрый дух видит, что ему не одолеть злого, он через невинного ребенка шлет нам предупреждение... К ногам ребенка он подбрасывает листик, веточку, бумажку, камешек... Камешек означает, что деревья в садах и колосья на полях будут поражены градом. Бумажка с черными письменами – повальная болезнь и смерть многих. Бумажка с красным письмом – война... Если по получении этой весточки быстро сделать то, что надо, то злые намерения злого ветра-духа превратятся в ничто...»

На вопрос, какие лее нужно предпринять меры в таком случае, престарелая Абигайль произнесла — с синагогальным напевом — цитату из текста молитв, читаемых в дни Нового года и Всепрощения[36].

В дальнейшем мы убедились, что, ссылаясь на молитвы, Абигайль лукавила, и самым верным средством. предотвращения опасности она и ей подобные «святые блудницы — придворные Бога»[37] считают заговоры, амулеты, талисманы. И действительно, трудно найти горско-еврейскую женщину или ребенка без одного или нескольких талисманов.

Следует указать, что весь религиозный культ горских евреев как по содержанию, так и по форме состоит из двух неравномерных пластов: пласт нижний, фундаментальный — это старое и общее для всех евреев мира, так называемое Моисеево вероисповедание. Пласт верхний — это заимствования у тех народностей, с которыми исторические судьбы сталкивали горских евреев на протяжении веков.

Резче всего двупластность выражена не в религии собственно — синагоге, литургии, ритуале, а в извечных атрибутах всех религий: вере в силу духов, чертей, русалок, леших, домовых и т. д.

У горских евреев (как, впрочем, и других народностей Востока) эти поверья свили себе особенно прочное гнездо среди женщин. Горско-еврейская женщина откажет себе в самом насущном, но обязательно застрахует своих детей, мужа и себя, возможно, полным ассортиментом всяких чудотворящих средств, устных — заговариваний, нашептываний, заклинаний и предметных — амулетов, камней, талисманов и пр.

Все эти средства делятся на профилактические и спасательные, целебные, причем нет такого несчастья, против которого к услугам горско-еврейской женщины не предлагалось бы соответствующего чудодейственного средства. И если вопреки предпринятым мерам несчастье все же придет, объяснение всегда найдется: поздно применили, не соблюдали установленных церемоний, наконец, пострадавшая затаила тень скептицизма... И вера в чудодейственность этих средств веками оставалась непоколебимой.

В Еврейской слободе Кубы, Дербенте, Грозном, Нальчике, Темир-Хан-Шуре, Кусарах и т.д. мы ознакомились с текстами десятков амулетов и установили, что по источнику заимствования все они в основном разделяются на две группы: общееврейские, т.е. употребляемые также европейскими евреями, и местные заимствованные.




ДРЕВНЕЕВРЕЙСКИЙ ЯЗЫК (ИВРИТ). Краткий очерк


Этот очерк был сделан Феликсом Шапиро по заказу Института востоковедения и выполнен в короткий срок. Редактором был Михаил Занд.

К сожалению, основной экземпляр с правками редактора пропал. После моей статьи «Словарь отца», опубликованной в «Еврейском камертоне», мне рассказали, что эту работу видели в архиве Министерства иностранных дел Израиля. Это подтвердил мне и проф. М. Занд, державший 15 лет тому назад эту работу в своих руках. У меня сохранилась только машинописная копия без правок и без написания ив ритских слов.

В конце очерка были приложены еврейские тексты: стиль библейский, Мишны, периода Просвещения и современный — израильский (тексты были конфискованы при обыске вместе со статьями самиздата).

Кроме исторического экскурса, Ф.Шапиро дал в этой работе полный грамматический очерк, который опускаем, т.к. за эти годы выпущено много разных книг по грамматике языка иврит.

Эта работа Феликса Львовича еще раз говорит о его невероятной работоспособности, широте интересов в глубоком изучении материала.

В этом сборнике очерк печатается с большими купюрами. Надеюсь, что когда-нибудь эту работу найдут и напечатают полностью.

Л. Ф. Престина-Шапиро

ВВЕДЕНИЕ

1. Древнееврейский язык является одним из семитских языков.

Семитские языки разделяются на три главные группы:

а) восточную, к которой относится вавилонско- ассирийский язык, ныне уже мертвый;

б) западную, к которой относится древнееврейско-финикийская группа языков: древнееврейский, финикийский[38] язык Карфагена и его колоний, угаритский язык, арамейская группа языков с ее многочисленными диалектами (сирийский язык, мандей- ский, новосирийский и др.);

в) южную, к которой относятся арабский язык с его разными диалектами и абиссинская его подгруппа: эфиопский, амхара, тигре и др.

По характеру своего строя древнееврейский язык, в общем говоря, занимает среднее место между арабским и арамейским.

2. Древнееврейский язык иначе называют библейским языком. Название «еврейский язык» более позднего происхождения и встречается впервые в иудео-эллинской литературе, а именно: в прологе к книге Бен-Сиры (около 130 г. н.э.), а также в «Древностях» Иосифа Флавия (первый век н.э.). В Библии древнееврейский язык именуется ханаанским языком, а также иудейским (Исайя XIX, 18; II книга Царств XXVI, 26—28). Под названием «Священный» древнееврейский язык встречается позже — в эпоху создания Талмуда и арамейских переводов Библии (II, III и IV в. н.э.)

Начиная со второй половины XIX столетия древнееврейский язык стали называть «иврит», что значит «еврейский язык».

Каждое из указанных названий соответственно отражает собой то место, которое этот язык занимал в жизни еврейского народа в разные эпохи. Краткому изложению четырех тысячелетий истории древнееврейского языка отводится ниже особое место.

3. Новый современный иврит является ныне государственным языком Израиля. Для двухмиллионного[39] еврейского населения этого государства он является языком школы и культуры и преобладающим разговорным языком, особенно для молодого поколения.

Как язык разговорный древнееврейский язык жил в своих последовательных формах (добиблейской, библейской и мишнаитской) многие века, начало которых теряется где-то в недрах двух тысячелетий до нашей эры, а конец падает на первые столетия нашей эры, после того, как под натиском Римской империи пало Иудейское государство и начался для евреев период диаспоры.

От периода жизни древнееврейского языка на своей земле сохранились такие памятники, как Библия, Талмуд, в составе Мишыы и Гемары. Некоторые места Библии и Талмуда — новейшие находки еврейских рукописей на древнееврейском и арамейском языках, многочисленные памятники Талмудической литературы, не включенные в официальные кодексы, свидетельствуют о том, что сохранилось далеко не все литературное наследие иа древнееврейском языке этого периода. Однако то, что сохранилось, дает возможность восстановить в основном морфологию и синтаксис этого языка на разных этапах его эволюции. Значительную помощь в этом нам оказывает изучение других семитских языков, особенно арабского и арамейского, а также ассиро-вавилонского.

4. Говоря в общих чертах о специфичности строя древнееврейского языка, следует прежде всего отметить его особенности, которые роднят его с общей семитской семьей, а именно:

а) Второстепенная роль гласных звуков, Основное понятие слова выражается согласными звуками его корня. Гласные звуки обозначают разные модификации основного понятия и разнообразие грамматических вариаций.

б) Корни слов четко выделяются как бы в виде скелета, состоящего из одних согласных звуков, причем количество этих согласных звуков в подавляющем большинстве корней — три. Только незначительное количество корней состоит из двух, четырех и, крайне редко, пяти согласных.

в) Словообразование и словоизменение достигается путем афиксации и внутренней флексии, т.е. в результате изменения состава и порядка гласных внутри слова. Афиксы вместе с гласными звуками образуют собою как бы модель для групп слов различнейших категорий.

г) Специфика глагола — полное спряжение его разветвленных основ, «биньянов» — построений (пород). Биньяны модифицируют первоначальное значение глагола, придают ему характер пассивности, страдательности действия, переходности, каузативности, возвратности, взаимности, интенсивности, многократности, а иногда и присваивают данному глаголу совершенно новое значение или даже значение, противоположное основному.

д) Максимально развитая флексичность. Морфологическим путем выражаются не только такие грамматические категории, как глагольное время, лицо, число, наклонение, но и отношение действия к объекту и субъекту предложения, взаимоотношения субъектов между собою, пассивность и т. д. Так, например, древнееврейская основа ???» » »советовать» образует морфологическими средствами слово ???????» » — «мы совещались между собою».

е) Для числительных характерно наличие двух особых форм мужского и женского рода для имен чисел до двадцати.

ж) Особенностью синтаксиса является весьма слабо развитая система подчиненных предложений.

Кроме указанных общих для семитских языков характерных особенностей, отметим некоторые, свойственные, главным образом, древнееврейскому языку.

а) Отсутствие падежных изменений имен и замена падежных понятий синтаксическими словосочетаниями или посредством частиц и предлогов.

б) Наличие двойственного, парного числа имен в виде одной формы для обоих родов.

в) Категория времени в древнееврейском языке не фиксирована, не тверда, точнее говоря — она фиксировалась и твердела медленно, эволюционно, веками. Окончательную твердую почву под собою в виде трех основных времен — прошедшего, настоящего и будущего — категория времени нашла только в период нового иврита.

История грамматики древнееврейского языка как независимой дисциплины восходит к VIII столетию, эпохе знаменитого Саадия бен Иосифа (по-арабски: Саид ал-Фатоми), родившегося в Египте в 892 г. и умершего в Суре в 942 г.

До Саадии грамматика древнееврейского языка представляла вспомогательную дисциплину библейской экзегетики. Грамматические сведения талмудических учителей носили чисто эмпирический характер. Следы их знакомства с грамматикой рассеяны в Талмуде и послеталмудической литературе (мидрашах). Позднее грамматика древнееврейского языка стала вспомогательной дисциплиной масоры[40].

Находившийся под глубоким влиянием арабской научной мысли, Саадия положил начало грамматике древнееврейского языка. От арабской филологии Саадия заимствовал лишь методы, и его грамматика носила самостоятельный характер. К этому времени относится возникновение термина «дикдук» («уточнение») для обозначения грамматики древнееврейского языка, как независимой дисциплины.

В 912 г. Саадия закончил свой «Эгрон» — первый древнееврейский словарь. Вместе с тем, это и первый научный труд о еврейском словообразовании, он составлен в двойном алфавитном порядке: по начальным и конечным согласным буквам корней — в помощь составителям акростихов и рифмованных стихов. Каждое слово в этом словаре сопровождалось арабским переводом. К словарю приложены правила пиитики, а предисловие написано на арабском языке.

Второй труд Саадии по древнееврейской лингвистике состоял из 12 книг и назывался «О языке». Б этом своем труде Саадия, по собственному его свидетельству, стремился объяснить грамматическое словообразование в еврейском языке.

Третий его труд представляет собой перечень 70 (собственно 90) еврейских и арамейских слов, встречающихся в Библии лишь один раз или же редко, которые могут быть объяснены сопоставлением их с соответствующими ивритмишнаитскими словами.

Учение Саадии о грамматическом словообразовании, о корне и грамматических функциях, о спряжении глаголов и т.д. является краеугольным камнем грамматики древнееврейского языка.

Саади Абу Якуб Иосиф Вавилонянин ибн Вахтови (начало XI столетия) написал еврейскую грамматику на арабском языке.

Одновременно с появлением грамматики древнееврейского языка знаменитым творцом сравнительного метода изучения семитской филологии Иегуде ибн Курайшем было положено начало еврейской филологии вообще (в начале X века). В то же время был установлен принцип трехбуквенности  корней еврейских слов, сыгравший большую роль в истории развития еврейской филологии вообще и грамматики древнееврейского языка в частности. Появление в ту эпоху сочинений Иегуды Хайюджа (род. 950 г.) о слабых и войных буквах в корне знаменует собой новую эру в истории грамматики древнееврейского языка.

Основоположником системы еврейской грамматики нужно считать Иону Ибн Джанаха (род. 990 г.). Главное его произведение «Книга исследований» является первым для того времени исчерпывающим трудом по лексикографии и грамматике древнееврейского языка. В XII веке изучение грамматики древнееврейского языка, процветавшее до того времени лишь в странах арабской культуры, начинает распространяться и в других странах.

Большую роль в развитии еврейского языка среди евреев христианских стран, а потом и среди христианских гебраистов, сыграл знаменитый поэт-философ, грамматик и экзегет Рабби Авраам Ибн-Эзра, автор ряда грамматических трудов, которые, наряду с новизной и оригинальностью, отличались своеобразным стилем и формой изложения (1092—1167). Памятны его ??? ?????» »  (ясный язык), ????» » (ясность), где он трактует вопрос о родстве еврейского языка с арабским и арамейским.

После Ибн-Эзры наиболее важную роль сыграли грамматические труды Кимхидов — Иосифа, Моисея и Давида.

Новую эру знаменует собой эпоха реформации, вызвавшая усиленный интерес к изучению древнееврейского языка со стороны христианских ученых. Во главе грамматиков XVI века должен быть поставлен Иоганн Рейхлин, прозванный «отцом еврейской филологии среди христиан». Рейхлин является первым среди христиан автором научного сочинения по грамматике древнееврейского языка (1506). Главой новейшей научной грамматики древнееврейского языка должен быть назван Генрих Гезепиус (1786— 1842). Его классическое руководство по грамматике древнееврейского языка переведено почти на все европейские языки и продолжает и поныне пользоваться большим успехом.

Корифеями грамматики древнееврейского языка в XIX веке являются Эвальд (1844), Ольсгаузен и Карл Брокельман (начало XX века).

В России наиболее известны: Х.В. Лернер — «Море алашон», И. Штейнберг, профессор еврейской, сирийской и халдейской словесности Петербургского университета Д. Хвольсои (1814—1911), профессор Петербургского университета П. Коковцев (1861— 1942): «Буквы в древнееврейской орфографии», «Новые материалы для характеристики Иегуды Хаюджа, Самуила Нагижа и некоторых других представителей еврейской филологической науки X, XI, XII вв.».

Много значительных трудов по филологии и грамматике древнееврейского языка, в том числе и труды характера сравнительного с арабским и другими семитскими языками, вышло в Палестине в первой половине текущего столетия и в Израиле. Достаточно упомянуть о широкой деятельности Иерусалимской академии языка иврит и ее официальном органе («????») с его многочисленными приложениями.

Общей чертой большинства трудов по грамматике древнееврейского языка, независимо оттого, были ли они созданы евреями или христианами (большей частью теологами), является то, что они изучали грамматику языка Библии и, в редких случаях, грамматику языка Мишны, но не грамматику древнееврейского языка в целом, а его развитие с древнейших времен до нашего времени. В этом развитии язык Библии и язык Мишны были лишь звеньями в истории языка.

Исключительная особенность древнееврейского языка, которая отличает его от других языков семитской семьи, заключается в том, что, начиная, примерно, с шестого века н.э., он развивается под влиянием языков тех народов, среди которых жили евреи.

Ассирия разрушает северное израильское царство, а в шестом столетии до н. э. Вавилон завоевывает основной политический и культурный центр еврейского народа — южное иудейское царство. Евреи оказываются под сильнейшим влиянием народов-победителей и, разумеется, подвергается сильному внешнему влиянию и язык.

Отражение этих изменений на жизни древнееврейского языка явно выражено в фундаментальных памятниках этой эпохи — Мишны и Талмуда. В прилагаемых к очерку образцах лексики и стиля библейского и следующих периодов древнееврейского языка выявлено то новое, что вобрал в себя этот язык от широко распространенного тогда арамейского языка и языков других народов Палестины и вообще Ближнего Востока, в тесном общении с которыми евреям приходилось жить с 6 в. до н. э. вплоть до арабского завоевания.

Однако от этого прилива новой, если так можно выразиться, лингвистической крови древнееврейский язык только обновлялся и богател, приспосабливаешь к новым формам и содержанию меняющейся жизни евреев среди других народов. И если, как язык повседневного быта, как язык разговорный, он вынужден был постепенно уступать свое место языкам подавляющего большинства господствующих народов, то в культурной жизни еврейского народа, школе, книге он пускает свои корни все глубже и крепче. В качестве примера можно указать на духовный расцвет евреев под арабским владычеством в Испании. Именно в Испании древнееврейский язык впервые подвергся научной обработке, и те ученые, которые посвящали себя его исследованию, достигли в этой области высокого совершенства.

В конце XIX столетия под влиянием палестинофильства (течение, стремившееся к созданию еврейского общества в Палестине) в Восточной Европе делаются попытки возродить древнееврейский язык как разговорный язык. Эти попытки носят тепличный характер и терпят неудачу. Но на древнееврейском языке развивается художественная литература и публицистика, а также научная литература.

В результате этого за последние, примерно, восемь десятков лет древнееврейский язык совершенно преобразился не только в смысле лексическом, словарном, но и подвергся значительным изменениям в смысле грамматическом. Достаточно указать, что древнееврейский язык библейского периода насчитывает около 11 тысяч слов. За несколько столетий арамеизации и около 17 столетий эволюции в разных странах древнееврейский язык, примерно, утроил свою лексику. Ныне иврит исчисляет свой словарный багаж в 90 — 100 тысяч слов.

Само собой разумеется, что очерк по древнееврейскому языку должен отражать все стадии его жизни, а поскольку наш очерк рассчитан на лингвистов и преподавателей языковых дисциплин, нам представляется необходимым остановиться на последней стадии жизни и эволюции этого языка более подробно.

Вот почему мы последний этап жизни трактуемого нами языка выделяем в отдельную главу очерка: «Современный иврит».

Строй древнееврейского языка выделяется в нашем очерке по отдельным частям речи. При этом мы стремимся фиксировать внимание читателя на специфике каждой из этих частей — вместе взятые они формируют специфику строя языка в целом.

ФОНЕТИКА

1. Ныне употребляемые еврейские письмена, как письмена всех дошедших до нас рукописных текстов Библии, обычно именуются квадратным, а иногда ассирийским шрифтом. Однако имеются все основания считать, что квадратное письмо вошло в употребление у евреев во II и III столетиях до н.э. Это письмо имеет много общего с найденными в Египте арамейскими памятниками.

До этого в употреблении у евреев было иное письмо, весьма похожее на финикийское и самаритянское. Бесспорным доказательством этого являются надписи на монетах Маккавеев и древних еврейских печатях...

............

Порядок букв в еврейском алфавите восходит к глубокой древности. Это видно из того, что в различных частях Библии встречаются главы, составленные в форме алфавитных акростихов (Пс. 25, 34, 37, Притчи Соломона 31).

Древняя еврейская письменность не имела особых числовых знаков, и для обозначения чисел употреблялись согласные буквы алфавита. Так, на монетах Маккавеев (II столетие до и.э.) имеются буквы в значении цифр.

Аббревиатуры не встречаются в библейских текстах — они встречаются только на монетах. Но впоследствии обычай сокращать слова глубоко внедрился, особенно в период средневековья, и широко применяется поныне.

Наиболее древними еврейскими надписями являются: календарь земледельца в Гезере, камень Меши, открытый в 1868 г., и найденная в 1881 г. в Иерусалиме, в силоамском акведуке, надпись. Вторая надпись датирует от моавитского царя Меши, упоминаемого в Библии (кн. Царств 1—4).

Третья надпись описывает эпизод из истории сооружения Иерусалимского водопровода в эпоху царя Иезекии (начало VII столетия до н.э.) Язык обоих надписей с незначительными отступлениями чисто древнееврейский и читается почти так же, как любая глава из книги «Царей».

Письменное изображение букв еврейского алфавита отличается от печатных их форм. Введение отличных от печатных форм письменного изображения букв относится к позднейшим эпохам, вер ятио, ко времени начала печатания еврейских кни (XV век).

    Древнееврейский алфавит, содержащий всего 22 согласные буквы, не был в состоянии отражать все фонемы языка. Вследствие этого произношение букв еврейского алфавита отличалось многими оттенками и нюансами, незафиксированными письменами. Позднейшая традиция зафиксировала графически только отдельные моменты.


ГЛАСНЫЕ И ПОЛУГЛАСНЫЕ ЗНАЧКИ

    Как уже было указано, одной из особенностей письменности большинства семитских языков, в том числе и древнееврейского, является то, что буквы изображают только согласные звуки. Гласные же, базирующиеся на трех основных звуках «а», «и», «у», играют роль второстепенную, не входят в состав алфавита, именуются значками, а в древнееврейском языке — «некудот», т.е. точки, так как почти все гласные значки состоят из различных комбинаций точек.

    Когда библейский текст был канонизирован, он состоял исключительно из согласных букв. Способ чтения текстов тщательно сохранялся в памяти и передавался из поколения в поколение. Установлено, что гласные звуки были приняты как необходимая составная часть текстов только в седьмом столетии н.э. Но традиция письма так глубоко укоренилась в древнееврейском языке, что вся его литература и в настоящее время выпускается без гласных значков. Исключение составляют только тексты библейские...

    ...Авторы системы гласных знаков, естествен руководствовались тем произношением, которое господствовало в ту эпоху, и судя по тому, что они установили Камец и Патах, Цейре и Сегол, им были известны и различия произношений этих ныне идентичных звуков. То же следует сказать и о значке Шва. На базе точных в то время различий и построена вся фонетика в классических грамматиках древнееврейского языка.

  Но с течением веков жизни языка только в литере (и притом в литературе неогласованной) указаные различия частью утеряны, а частью подвергались разным изменениям.

  У йеменских евреев и у евреев некоторых других восточных стран сохранилось наиболее полное исторически правильное звучание как согласных, так и гласных. Ныне это произношение восточных евреев признано нормативным. Это произношение именуется «сефардитским» (испанским). У западных евреев бытует произношение ашкеназийское (немецкое), по которому Камец, как долгий, так и краткий, звучит как «о», Цейре — как дифтонг «эй». Интересно этом отметить, что в самом Израиле сефардитское и ашкеназийское произношения часто «конкурируют» между собой. Официально же (в учебных руководствах, в школах, в парламенте) господствует сефардитское произношение.

Говоря о существующем различии в произношении отдельных звуков еврейского алфавита и гласных значков, необходимо подчеркнуть, что речь идет факультативном произношении, выговоре, а не о каких-либо диалектических различиях. Древнееврейский язык в строго диалектальном смысле един.


ДРЕВНЕЕВРЕЙСКАЯ ЛЕКСИКА И ИСТОРИЯ ЕЕ РАЗВИТИЯ

  «Грамматика не дает правил языку, а извлекает правила из языка», т.е. из словарного багажа языка[41], его словообразования, в общем говоря — из его лексики. В этом аспекте мы находим целесообразным прежде, чем перейти к строю грамматики древнееврейского языка, сделать небольшой экскурс в его историческую лексику. Лексика любого языка, как и язык в целом, живет, меняется и обогащается в веках. Кроме того, в ней всегда обнаруживается много слов, проникших из других языков по неизменным законам лингвистической диффузии. Вместе с собственно лексикой, т.е. словами и их понятиями, из одного языка в другой, естественно, проникают и новые формы словообразования, словосочетания, фразеологии. Заимствование слов обычно происходит между языками, так или иначе соприкасающимися в территориальном, политическом, культурном, коммерческом и др. отношениях. Лексика древнееврейского языка и ее эволюция имеют свою специфику, на которой мы находим нужным остановиться в целях наибольшего выявления своеобразия строя языка в целом.

    История любого народа и его языка обычно развертывается на одной определенной территории, при определенном, данным народом созданном государственном и социальном строе. Жизнь народа постепенно меняется, язык его живо реагирует на все изменения и постепенно обрастает новым словарным фондом, новыми формами речи.

    Как же обстоит дело с древнееврейским? В нормальных условиях, т.е. в условиях органической связи со своим народом, его территорией, его государственностью, социальным строем, культурой и пр. этот язык жил только до падения израильского царства (719 до н.э.). Вся же история древнееврейского языка должна быть разбита на четыре периода.

I. ДОБИБЛЕЙСКИЙ ПЕРИОД

    Ранние культурные поселения семитов в Междуречье подвергались в 3-м тысячелетии до н.э. нашествиям семитов, кочевавших в полупустынях плоскогорья, представлявшего собой географический переход от Североазиатской пустыни к Сирии.

    По преобладающему мнению исследователей истории семитских народов, очередной поток переселенцев с этого плоскогорья примерно в конце 3-го тысячелетия до н.э. устремился с востока в Междуречье и с запада в Ханаан. Завоеватели смешались с более ранними жителями этой страны, передав им свой язык.

    Древнейшими памятниками ханаанейского языка являются:

    1. Надписи в малахитовых рудниках на Синайском полуострове (ок. 18 в. до н.э.).

    2. Глоссы на клинописных таблицах Тель Амарны, относящихся к 15 столетию до н.э., когда Ханаан был подчинен Египту.

    Эти надписи и глоссы ближе всего к финикийской ветви финикийско-древнееврейской группы. Более поздняя форма финикийского языка нам известна из многочисленных надписей 7—6 вв. до н.э. Язык этих текстов очень сходен, хотя и не вполне тождествен с древнееврейским языком современных ему библейских памятников. Надписи содержат некоторые формы, близкие к библейско-арамейскому тексту книг Эзры и Нехэмии, и по своему написанию и этимологии свидетельствуют о том, что арамеизация древнееврейского языка — не только результат восприятия евреями и финикийцами элементов родственного им арамейского, но и результат развития внутренних тенденций финикийско-еврейской языковой группы.

 II. БИБЛЕЙСКИЙ ПЕРИОД

    Однако важнейшим памятником этой языковой группы остаются книги Библии, созданные израильтянами на древнееврейском языке в 10—4 веках до н.э.

    Древнееврейский язык — язык семитских обитателей Ханаана, видоизмененный под влиянием воспринявшего его и ассимилировавшегося с семитскими поселенцами досемитического населения.

Здесь не место для обсуждения точных дат создания тех или иных библейских текстов. Это проблема скорее историко-литературная, чем лингвистическая. Книги Закона и книги Иисуса Навина («Шестикнижие»), книги Судей и часть книг Самуила и Царств созданы, вероятно, в период между 10-м и 7-м столетиями до нашей эры. Но они содержат элементы гораздо более древней лексики.

Тексты Ветхого Завета до Иеремии включительно — это образец замечательного единства языка, хотя они являют большое разнообразие стилей.

Словарь Библии содержит около 11000 слов. Но, конечно, словарь народа, говорившего на этом языке, был значительно богаче. Значительная часть глаголов не представлена в Ветхом Завете всеми теми породами (биньяиами), вероятность употребления которых в разговорном языке библейского периода очень велика.

Образование глагольных пород в древнееврейском языке было и является до сих пор естественным средством семантического переосмысления слов и создания новых слов.

Археологи составили список около 1000 предметов материальной культуры, найденных во время раскопок на территории Ханаана, для которых не сохранилось обозначений в Ветхом Завете.

Многие из этих предметов обозначены в Мишне (см. дальше) словами, древнееврейский характер которых является несомненным.

Корни слов ветхозаветных книг почти исключительно семитического происхождения и имеют в значительной части параллели в ассиро-вавилонском и арабском языках; в меньшей степени — в арабском, в большей степени — в ассиро-вавилонском; в незначительной степени — в эфиопском.

Арамейский язык в своей палестинской ветви настолько близок к древнееврейскому, что мы находим не только общность корней, но и большое количество весьма близких форм и образований.ского и древнееврейского языков. Это обстоятельство еще больше обогатило древнееврейский язык: в его словарный багаж проникло немало греческих и латинских корней и слов. Грамматические основы древнееврейского языка оказались очень устойчивыми и подчинили себе весь наплыв арамеизмов, эллинизмов, романизмов, а потом и арабизмов. Поколеблен был в определенной мере синтаксис языка, который всосал в себя многие из арамейских форм строения фразы, речи. Язык Мишны отказался от свойственного библейскому языку обилия синонимов. От этого древнееврейский язык много выиграл, стал богаче, живее и образнее. Стиль Мишны стал господствующим в еврейской литературе всех дальнейших периодов истории языка, несмотря на неоднократные попытки отдельных рачителей «священного» языка вернуть ему библейскую «чистоту» и неприкосновенность

Нужно, однако, сказать, что в ряде случаев есть основание говорить об искусственной гебраизации арамейских слов и форм в литературных памятниках[42].

В древнееврейском языке этого периода находим очень незначительное количество заимствований:

а) из древнеегипетского;

б) из древнеарабского;

в) из ранних форм арамейского и наиболее древних ветхозаветных памятников.

Можно со значительной достоверностью говорить о некоторых заимствованиях из древних индоевропейских языков, хеттского и догреческих языков Греции и греческих островов.

Грамматическая структура, как в части морфологии, так и синтаксиса этого периода, как мы увидим дальше, оказалась настолько устойчивой, что выдержала испытание временем, ассимилировала и подчинила себе все дальнейшие лексические наслоения и почти полностью перешла затем в новейший иврит.


III. ПЕРИОД ПОЗДНЕБИБЛЕЙСКИЙ И МИШНЫ


В 719 году до н.э. Ассирия покорила северное царство евреев (Израильское). Скоро Ассирия распалась и была поглощена Вавилонией, которая в 586 году до н.э. покорила южное еврейское государство (Иудею). Израильтяне и иудеи, раньше враждовавшие между собой и образовавшие два государства, теперь оказались объединенными одной судьбой национального меньшинства в обширном Вавилонском государстве, в котором господствовал арамейский язык. Арамейская лексика стала проникать в древнееврейскую речь и даже в тексты библейской литературы того времени, а именно: в книгу Даниила, книгу Эзры, книгу Нехэмии и отдельные главы Исайи.

На этом лее языке написаны элефантинские папирусы (евр. Колония в Верхнем Египте VI в. до н.э.).

Сама Библия указывает на распространенность арамейского языка среди евреев того времени. Так, во второй книге Царств (глава XVII, 26) израильский царь Хизкия, обращаясь к ассирийскому посланцу, сказал: «Говори с нами на арамейском языке — мы понимаем».

Все же в этот период древнееврейский язык в его основной библейской лексике и стилистике продолжал быть у евреев господствующим языком. Обогащалась только его лексика за счет арамейского языка.

С реставрацией в 537 году до н.э. Иудейского государства связи евреев с окружавшими их народами арамейского языка расширяются и углубляются. Появляется библейско-арамейское наречие. Язык Библии постепенно исчезает как язык народный, разговорный и заменяется еврейско-арамейским языком. И лишь в школах, в семьях духовенства и ученых библейский язык продолжал служить разговорным языком. В этот период библейский язык стал в основном языком школы, богослужения, религиозно-бытовым. И так как религия занимала тогда большое место в жизни евреев, то язык Библии продолжал жить в народе наряду с еврейско-арамейским языком. Лишь в первые века нашей эры евреи стали говорить на арамейском языке. Массы евреев перестали понимать библейские тексты. Духовенство было вынуждено в целях сохранения своего влияния на народ согласиться на публичное чтение библейских текстов на арамейском языке.

К этому времени относится появление тиргумов, т.е. переводов разных библейских текстов, а впоследствии и всей Библии, на арамейский язык.

Значение тиргумов, как литературных памятников, велико. Занявши место рядом с Библией, они заметно содействовали тому, что арамейский язык в огромной своей части влился в древнееврейский и стал его интегральной частью.

В истории еврейской литературы еврейско-арамейский язык и его в значительной степени арамеизированный стиль именуется языком и стилем Мишны, по основному одноименному фундаментальному литературному памятнику этого периода — Мишне. В Мишне сохранилось много слов, бытовавших, несомненно, в библейскую эпоху, но отсутствующих в Библии.

По содержанию своему Мишна представляет совокупность законов и традиций, возникновение которых относится к началу III века до н.э., а завершение — к началу III века н.э.

В этом смысле Мишна означает Устный закон в противоположность Библии, именуемой Письменным законом.

Мишна разделяется на шесть обширных разделов. Уже сами названия этих разделов свидетельствуют о той ширине и глубине охвата реальных жизненных проблем, которыми занимается Мишна. Разделы эти следующие:

1. Земледелие.

2. Праздники.

3. Женщины.

4. Уголовное право.

5. Ритуал.

6. Гигиена.

Интересно при этом отметить, что названия эти древние и упоминаются в Талмуде (Шабат, 31а).

Первое печатное издание Мишны относится к 1442 году в Неаполе.

К Мишне составлено очень много комментариев, из которых один из самых значительных принадлежит известному еврейскому философу средневековья Маймониду (1134—1204) на арабском языке.

Последние столетия конструирования Мишны совпадают с периодом проникновения древнегреческих и латинских речевых элементов в сферу арамейского и древнееврейского языков. Это обстоятельство еще больше обогатило древнееврейский язык: в его словарный багаж проникло немало греческих и латинских корней и слов. Грамматические основы древнееврейского языка оказались очень устойчивыми и подчинили себе весь наплыв арамеизмов, эллинизмов, романизмов, а потом и арабизмов. Поколеблен был в определенной мере синтаксис языка, который всосал в себя многие из арамейских форм строения фразы, речи. Язык Мишны отказался от свойственного библейскому языку обилия синонимов. От этого древнееврейский язык много выиграл, стал богаче, живее и образнее. Стиль Мишны стал господствующим в еврейской литературе всех дальнейших периодов истории языка, несмотря на неоднократные попытки отдельных рачителей «священного» языка вернуть ему библейскую «чистоту» и неприкосновенность.

IV. ПЕРИОД ТАЛМУДА

    Как уже было сказано выше, Мишна и, в меньшей степени, Гемара сохранили много слов древнееврейского языка библейского периода, не представленных в Библии, как корней, так и, в большей степени, образования (пород).

    В Мишне сказывается, наряду с арамейским, и значительное арабское влияние.

    Отношения времени более дифференцируются.

    Появляются сложные и аналитические формы глагола, двойной страдательный залог.

    К этому периоду относится и богатейшая апокрифическая литература, дошедшая до нас в греческих переводах. Лишь в конце XIX в. в т. наз. каирской Генизе были найдены значительные отрывки этих памятников, найденных в наши годы в Иудейской пустыне (Хирбет Кумран и другие). Они являются связующим звеном между поздневетхозаветным языком (Притчи Соломона, некоторые псалмы и т.д.) и языком Мишны.

   В конце I века н.э. римляне овладели большей частью территории семитского мира, разрушили Иудейское государство и с целью положить конец многократным попыткам евреев вернуть свою национальную независимость расселили их по обширным территориям своих владений в Азии, Африке и Европе. В полуразрушенной Иудее осталась только небольшая часть народа и маленькая группа духовенства и законоучителей. Началась так называемая диаспора евреев, т.е. расселение их по разным странам.

   Важным литературным памятником этой эпохи является часть Талмуда, именуемая «Гемара». Язык Гемары — уже преимущественно арамейский с примесью латинских и греческих слов.

   По форме своей Гемара является комментарием к Мишне, изложенным в виде отдельных дискуссий. Гемара состоит из 37 обширнейших фолиантов, охватывающих все основные шесть отделов Мишны.

V. ПЕРИОД ДИАСПОРЫ

   Отдельной эпохой в жизни древнееврейского языка следует считать период от IX до XIX столетия. На протяжении всей этой десятивековой истории евреи во всех странах диаспоры оказались национальным меньшинством без своей национальной территории, т.е. без решающего условия, при котором язык может расти и развиваться. И, действительно, уже в первый век этого периода древнееврейский и еврейско-арамейский языки как языки разговорные прекращают свою жизнь и уступают свое место языкам тех народов, в среде которых жили евреи. Это арабский на Ближнем Востоке, в Испании и дальше — немецкий, французский, польский, русский и английский.

Однако изучение древнееврейского языка в школах не прекращается, и литература на нем продолжает существовать.

    В этот период литература на древнееврейском языке была в основном богословской. Это — литература раввинская в виде новых и новых комментариев и субкомментариев, толкований и интерпретаций к тем или иным библейским, мишнаитским или талмудическим текстам.

    Значительное место в литературе этого периода занимает литургия, молитва.

    Но и тогда появлялись иногда просветы мирского характера, как, например, в творчестве знаменитейших поэтов испанской диаспоры Ибн-Гвироля, Моисея Ибн-Эзры и Иегуды Галеви (1080—1142 гг.), Эммануила Римского в Италии, а также в драмах и философских трактатах Закутты, Саадии, Маймонида. Многие евреи пишут свои философские, грамматические, даже экзегтические и гомилевтические произведения и книги религиозно-правового содержания на арабском языке.

    Важнейшие из них сразу переводятся на древнееврейский язык.

    В поэзии преобладает древнееврейский язык, но арабский размер («мишкал» — вес) приводит к сильному влиянию арабского синтаксиса.

…………..

    На протяжении всех этих веков древнееврейский язык, однако, существовал не только в литературе и синагоге. Он был языком актов общинного и межобщинного самоуправления, комитета 4 стран: Польши, Литвы, Жмуди и Белоруссии «Ваад арба арцот» — как и языком протоколов и постановлений раввинско-общинного суда.

    Он служит языком коммерческой переписки, а в некоторых случаях и дипломатических писем (переписки Хисдан Ибн Шапрута из Испании с хазарским царем).

    К XIII—XIV столетиям еврейское население западной и центральной части Европы оказывается изолированным в гетто.

    Усиливается преследование евреев в странах Ислама (Магриб, Йемен, Иран).

    Примерно к этому времени создается «идиш» — разговорный язык немецких евреев, ставший в результате выселений и миграций языком также восточно-европейского и впоследствии американского еврейства.

    В XIV—XV столетиях евреи, изгнанные из Испании, создают на базе средневекового кастильского языка еврейско-испанский язык — «эспаиьольский» — «ладино». На этом языке говорят потомки испанских евреев в Голландии, на Ближнем Востоке, на Балканском полуострове.

    «Ладино» и «идиш» впитывают большое количество еврейских слов и оборотов. На идише создается богатая литература. Влияние идиш на древнееврейскую лексику и переосмысливание значения многих слов весьма значительно.

    Это сказывается особенно в конце XIX века благодаря переводам на древнееврейский язык с идиш.

    Древнееврейский язык Менделе-Мойхер Сфорима (С. Абрамовича), пропитанный в той же мере талмудической лексикой, как и синтаксисом «идиш», стал ведущим стилем для современной древнееврейской прозы.

 VI. ПЕРИОД ПРОСВЕЩЕНИЯ

    Лишь в XVIII веке под влиянием французского и немецкого просвещения и французской революции свежая струя вторглась в далеко отставшую от жизни еврейскую литературу.

    М.Х. Луцатто (Италия) (1706—1747) уже по полному праву получил в истории еврейской литературы титул родоначальника светской литературы на древнееврейском языке. Его драмы: «???? ???»  («Маяк величия») и «????? ??????» («Слава справедливым») являются по форме европейскими в тогдашнем смысле этого слова. Литература на древнееврейском языке делает поворот от синагоги, от религиозной схоластики к реальной жизни. Умственное движение XVIII века затронуло и еврейские массы в разных странах, и следы этого влияния сказались главным образом на Литве и Германии, где евреев было особенно много. Здесь в конце XVIII века появляется на древнееврейском языке ряд произведений по астрономии, анатомии, гигиене, математике, по этике и философии.

    Родоначальником просветительной литературы явился живший в Германии видный философ и писатель Моисей Мендельсон (1729—1786) и большая плеяда его последователей в Австрии и Польше.

    Своему дальнейшему развитию литература на древнееврейском языке обязана главным образом русскому еврейству. Россия является родиной романов на древнееврейском языке, первыми из которых следует считать «??? ????» («Ханжа») А.Мапу, «???? ?????» («Отцы и дети») С. Абрамовича (Менделе-Мойхер Сфорима), «?? ?????» («Религия и жизнь») Р. Браудеса, «????? ??????» («Грехи молодости») М.Л. Лиленблюма и серия романов Переца Смоленскина.

    В 50-х годах XIX столетия писал свои поэмы поэт Лев Гордон. В 60-х годах выросла и значительно расширилась также научная литература на древнееврейском языке.

    Укажем на «Всеобщую историю» Шульмана, «Основы мира» Х.З. Слонимского и др.

    В 70-х годах в еврейской литературе стали намечаться новые течения и веяния. Сюда проникли социальные проблемы в освещении русской радикальной мысли (Паперно, Ковнер, Лиленблюм, Либер-ман, Левин).

    К этому периоду относится появление в России ряда периодических изданий журналов и газет на древнееврейском языке. Были выпущены полные собрания произведений средневековых поэтов: Галеви, Ибн-Эзры, Алхаризы; переводы трудов Липерта, Спенсера и др.

    Если поэты и беллетристы XIX века вплоть до 80-х годов стремились писать на библейском языке, то философы и историки (Крохмал, Раппопорт) и особенно популяризаторы естествознания (Слонимский, Абрамович) уже в середине XIX века создали на базе языка еврейских ученых средних веков точный научный язык, получивший свое развитие в дальнейшем.

    В конце XIX и начале XX в. язык художественной литературы эволюционировал от романтического пуризма к реалистическому синкретизму (Менделе Мойхер-Сфорим).

    На синтаксис древнееврейского языка большое влияние в этот период оказывают немецкий и русский языки (развитие сложноподчиненных и сложносочиненных предложений, в частности, причастных и деепричастных оборотов ) и т. д.

    Весьма заметно влияние русского языка на словарь древнееврейского языка. Очень много неологизмов создается под влиянием русского языка.

    В Восточной Европе попытки сделать древнееврейский язык разговорным кончились неудачей. Но и просветительная роль древнееврейской литературы с развитием литерагуры на «идише» и распространением среди евреев русского языка начала терять свое значение в России.

    После Октябрьской революции древнееврейский язык окончательно потерял свою почву в связи с широким приобщением еврейских масс к русской культуре.

    Древнееврейская литература, развивавшаяся в начале XX века главным образом в России, в той форме, которую она получила в этой литературе, продолжает свое развитие преимущественно в государстве Израиль.

V. СОВРЕМЕННЫЙ ИВРИТ

    О современном периоде жизни древнееврейского языка — иврита мы выше только упомянули, а обзор его перенесли на конец очерка. Дело в том, что иврит построен на лексической и грамматической базе древнееврейского языка и, формально говоря, представляет собой новейшую эволюционную стадию этого языка, фактически же новейший иврит резко отличается от других периодов жизни этого языка главным образом тем, что он снова стал разговорным языком. Это важнейшее обстоятельство в жизни языка, естественно, повлекло за собой изменения во всем организме языка: его лексике, грамматике, стилистике и, разумеется, во всем его строе. Изменения эти и являются основной темой настоящей главы.

    Еще до первой мировой войны в странах Восточной Европы возникла школьная сеть с преподаванием на иврите. В двадцатых годах текущего столетия началась эпоха поистине бурного развития древнееврейского языка. В Иерусалиме был создан «??? ?????» — лингвистический комитет, в компетенцию которого входил подбор новых слов и терминов для нужд быта и литературы. За первую половину XX века в словарный состав древнееврейского языка влилось огромное количество новых слов. С образованием государства Израиль (1948) иврит стал государственным языком этого нового государства. На базе упомянутого комитета была создана в 1958 году Иерусалимская академия языка иврит. Академия имеет свой периодический печатный орган под названием «??????» – «Наш язык». Кроме того, издательство академии выпускает общие и отраслевые словари и книги по теоретическим вопросам языка иврит.

    В настоящее время население Израиля насчитывает 2 300 000 человек[43], из которых больше половины говорит на языке иврит, а для всего молодого поколения язык этот уже является родным. На этом языке функционируют израильские высшие и средние учебные заведения, университеты, институты, театры, опера. На этом языке в Израиле выходит много ежедневных газет, журналов и других периодических изданий. На этот язык переведены Маркс, Ленин, Л. Толстой, Достоевский, Пушкин, Лермонтов, Горький, Шолохов, Маяковский, Эренбург и многие другие, в Иерусалиме издается на языке иврит монументальная многотомная энциклопедия.

    Эта новая стадия расцвета древнееврейского языка, безусловно, заслуживает внимания лингвистов. И, исходя из задачи нашего очерка — охарактеризовать строй древнееврейского языка и основные этапы его эволюции, — мы считаем нужным остановиться несколько подробнее на этом современном периоде его жизни.

    Лексически, стилистически, а в определенной мере и грамматически современный иврит далеко ушел от своего первоисточника — библейского языка, и даже хорошо знающие последний сильно затрудняются в понимании современной израильской книги или газеты.

    Достаточно указать, что в настоящее время словарный багаж языка иврит состоит примерно из 100 000 слов; лежащий же в основе иврита библейский язык насчитывал немногим больше 11 000.

    Возникает вопрос: как все это произошло и происходит?

    Процессы лексических наслоений, обновления и пополнения словарного багажа — явление нормальное и обязательное в любом языке точно так же, как жизненно закономерны изменения и перемены в жизни народа — носителя языка. К языку привьются и с ним органически сольются только те нововведения и новообразования, которые соответствуют его природе, его строю, законам его индивидуально-языкового бытия.

    Как уже указано, корни, основы слов в древнееврейском языке состоят большей частью из трех согласных, в которых сосредоточено основное значение данного слова. Гласные же, принимаемые корнем, служат для различных видоизменений, этого значения, а часто для придания ему нового понятия — в той или другой мере родственного первому, как например:  «????»— «глубокий», «????» — «глубина», «???» — «долина»; «?????» — «сеять», «?????»— «сеяние», «???» — «потомство», «семя»[44].

    Богатое словообразование, которое характеризует новейший палестинский период жизни древнееврейского языка, развивается именно по всем вышеуказанным путям исконного классического древнееврейского словообразования. Мало того, далее каждому слову, заимствованному из другого языка, обычно присваивается одна из упомянутых наиболее подходящих для его конструкций грамматическая формация и, таким образом, оно, это иноязычное слово, получает морфологически «благообразный» ивритский вид.

    Наравне с морфологическими формами словообразования для лингвистов представляет интерес ознакомиться с главными источниками, из которых современный иврит черпал и продолжает черпать материал для своего дальнейшего расширения и углубления.

    Раньше всего укажем на один из источников обогащения древнееврейского языка, источник, казалось бы, давно исчерпанный — мы имеем в виду Библию. Здесь оправдывается высказывание Ренана о библейской лексике:

    «Всякое суждение об объеме библейской лексики может быть только относительным, потому что значительная часть этого наследия пропала. Об этом говорит то большое количество слов, которое встречается в библейских текстах по одному разу».

    Почти все библейские слова-уникусы лингвистически исследованы и вошли в ивритскую лексику.

    Большую роль в словообразовании сыграла и продолжает играть ревизия Академией языка иврит классической грамматики и отмена многих из ее установок. Так, все слова древнееврейского языка могли употребляться как письменно, так и устно только в тех грамматических формациях, в которых они встречаются в Библии.

    Например, слово  «???»  — «юноша»,   «молодой человек» встречается в Библии в единственном числе. И когда писатель-романист Брайдес (1851— 1918) позволил себе вольность и писал «?????»— «молодые люди», он счел себя обязанным оправдываться в особом примечании.

    Этот грамматический ригоризм ныне отменен, и в язык устремились широким руслом новые слова, новые понятия, повлекшие за собой и новые обороты, новые формы построения речи и даже новую литературную тематику — настоящую жизненную, бытовую, рабочую, техническую, аграрную.

    В древнееврейском языке, как уже было указано, очень мало глаголов с четырехбуквенной основой. Ныне, на базе грамматических принципов развития глагольных основ, выросло большое количество новых четырехбуквенных глаголов: «????» — «переводить», «????» — «погубить»,  «????» — «звонить» и т.д.

………………………..

    Обильным источником обогащения древнееврейского языка продолжает являться Талмуд и все последующие комментарии и субкомментарии к нему вплоть до литературы эпохи «??????»[45] — «собирателей». В этой многовековой литературе кроется огромное количество слов и выражений семитского строя (арамейских, сирийских, арабских), еще не использованных древнееврейским языком. И вот в настоящее время мобилизуют эти внутренние ресурсы. Все эти новые слова и выражения, каксемитские по своему корню, легко поддаются еврейским грамматическим флексиям рода, лица и числа и потому, естественно, впитываются в разговорную речь, прессу и литературу. И вот зазвучали в устах палестинских евреев такие омоложенные и грамматически гебраизированные слова, как: «?????» — «буфет», «?????» — «неаккуратный», «????» –   «шоссе» , «?????» — «шлифовальный станок», «????» — «пружина» и др.

    В текущей литературе израильского государства, особенно в его периодической печати, мы нередко наталкиваемся на ряд отступлений от канона классической грамматики.

    Древнееврейский язык в настоящей фазе его жизни продолжает изменяться и, с точки зрения научного исследования жизни семитской семьи языков, древнееврейский язык, прошедший такой длинный, поистине «зигзагообразный» путь, представляет собой интересный объект изучения для филологов и историков филологии.

  ЛИТЕРАТУРА

    1. Коковцев, П. К истории средневековой еврейской филологии и еврейско-арабской литературы.-СПб., 1893.

    2. Крымский, А. Семитские языки и народы. — Москва, 1893.

    3. Троицкий, И. Грамматика еврейского языка. — СПб., 1897.

    4. Троицкий, И. Значение еврейского языка в научном отношении, 1884.

    5. Хвольсон, Д. Новооткрытые памятники древнееврейской литературы. — Русский вестник, 1859.

    6. Хвольсон, Д. Покоящиеся буквы в древнееврейской орфографии. — Христианское чтение, 1886.

    7. Хвольсон, Д. Новооткрытые памятники Моа-витского царя Меши. —Христианское чтение, 1870.

    8. Хвольсон, Д. Сборник еврейских надписей. — СПб., 1884.

    9. Штейнберг, О. Еврейский и Халдейский словарь к книгам Ветхого Завета. — Вильно, 1878.

    10. Штейнберг, О. Грамматика еврейского языка. — Вильно, 1884.


ИЗ ПОСЛОВИЦ И ПОГОВОРОК, СОБРАННЫХ Ф. ШАПИРО

                                                Из статьи П. Криксунова

в сборнике «Феликс Львович Шапиро»


    В течение ряда лет Ф. Шапиро собрал примерно 500 высказываний, представляющих собой афоризмы-цитаты из традиционных еврейских источников: Танаха, Талмуда, Мишны, Мидраша. Больше их взять было неоткуда — ведь современный Израиль еще так молод, а доброе вино (с ним сравнивают Талмуд) требует гораздо более длительной выдержки.

Устыдись сам себя, пока не устыдили другие.

???? ?????? ????? ??? ????? ??????


Уж если повеситься, то на высоком дереве.

 ?? ???? ?????, ???? ????? ????


Бремя Торы, бремя жены, бремя труда — счастье человека.

??? ???? ?? ??? ???-????, ???-???, ???-?????

Беседа не ко времени подобна веселой песне при печали

                         ???? ??? ??? ???? ??? ???


Знания приобрел, чего тебе не хватает? Знаний нет — а что у тебя есть?

??? ?? - ?? ????! ???. ???? ?? ?????

 ?

Высшая мудрость — умение искать ее.

????? ???? ??? ????

В каждом деле помни о последствиях.

??? ????? ???? ???????

Все реки текут в море, а море не переполняется.

?? ?????? ?????? ?? ??? ???? ????? ???

Сын мой, береги свое время.

???, ???? ???

Во всех делах твоих будь скор.

??? ????? ??? ????

Строящий дом свой на чужие деньги собирает камни для своей могилы.

???? ???? ???? ????? ???? ????? ????? ????

Не тот, кто породил — отец, а тот, кто воспитал.

????? ???? ?? ??? ??????

Не смейся над стариком — и мы состаримся.

?? ???? ???? ?? ???? ?? ?????

Закон — законом, а жизнь — жизнью.

???? – ???? ???? ????? ??

Не сердись — не согрешишь.

?? ???? ??? ????

Не ругай глухого.

?? ???? ???

Нет мастера без инструмента.

??? ???? ??? ????

Каждой вещи свое место.

??? ?? ??? ???? ?? ?????

Не приписывай другому своих пороков.

??? ??? ?? ???? ?????

Счастлива эпоха, когда старшие прислушиваются к младшим.

???? ???? ???????? ?????? ??????

Не держи семью свою в страхе.

?? ???? ??? ???? ???? ????

На нет и суда нет.

?????? ????

Возгордишься славой своей — потеряешь ее.

???? ??? ??? ???

Не спорь с дураком — уподобишься ему.

?? ??? ???? ??????, ?? ???? ??

Двух торжеств не устраивают одновременно.

??? ?????? ???? ?????

Даже птицы скрягу узнают.

????? ????? ?????? ????-????

Не жди от стариков вкуса, а от детей совета.

?? ???? ??? ??? ?????? ????

Ударив друга, ты дважды ударил Бога.


????? ????? ????? ???? ??????

В чужой спор не вмешивайся.

???? ?? ?? ?? ?????

Не ищи дружбы с власть имущими.

?? ????? ?????

Не хвались завтрашним днем, ибо не известно, что будет завтра.

 ?? ???? ???? ???, ?? ?? ??? ?? ??? ????

Даже умный молчит перед тем, кто мудрее его.

 ??? ???? ???? ???? ?? ????? ?????

Воровка — не мышь, а дыра, где она прячется.

 ?? ????? ??? ??? ???? ???

Служи земле как раб — сыт будешь.

 ?? ???? ??? ???? ????? ???? ???

Новое не исключает старое.

 ??? ???? ??? ?? ?????

Пока волк не добрался до овец, готовьте ему капкан.

 ?? ????? ?? ???? ???? ?? ?????

Вода камни точит.

 ????? ???? ???

Зависть, злой инстинкт и ненависть к людям убивают человека.

 ??? ???, ??? ?? ????? ?????? ??????? ?? ???? ?? ?????

Лучше сухой хлеб в покое, чем богатый дом, раздираемый ссорами.

 ??? ?? ???? ????? ?? ???? ??? ???? ???

Молча и дурак сойдет за умного.

 ???? ????? ??? ????

Выпил вино — кувшин на место.

 ????? ?? ???? - ?????? ?? ????? ??????

Дурак, скрывающий свою глупость, лучше мудреца, скрывающего свою мудрость.

??? ???? ???? ????? ???? ????? ??????

Не пренебрегай советами старцев.

 ????? ????? ?? ????

В сердце упрямца мудрость не поселится.

 ??? ??? ?? ????? ????

Бедняку, возвратившему потерянное владельцу, — Б-г воздаст.

 ??? ?????? ???? ?????, ???"? ????? ?????

Каждый в своем доме — царь.

 ?? ??? ???? ??? ???? ????

Придерживайся обычаев своей страны.

 ??? ????? ??????

Покупающий раба-еврея — покупает себе господина.

 ?? ????? ??? ???? - ???? ???? ?????

С дураком не советуйся.

 ?? ???? ?? ?????

Советуйся со своим сердцем — нет разумнее его.

 ?? ???? ???? - ??? ???? ????

Обдумай слово прежде, чем скажешь.

???? ?? ??? ???? ????

Лучше видеть, чем воображать.

??? ???? ????? ????? ???

Мудрость женщин воздвигает дом, а глупость разрушает его.

???? ???? ???? ???? ?????: ????? ??????

Богат тот, у кого жена поступает хорошо.

?? ??? ?? ??? ??? ?????? - ????

Женщина не сидит без дела.

??? ??? ???? ???? ????

Слышать — не то, что видеть (лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать).

???? ???? ????? ?????

Согласие между богатым и бедным подобно миру между львом и ягненком.

 ????? ??? ?? ??? ?? ???? ???? ?? ??

Не говори: «Будет время — буду учиться», может, и не будет.

 ?? ????: "?????? ????". ??? ?? ?????

Один в поле не воин.

 ???? ????? ?????? ??????

Сеющие со слезами пожнут с песней.

 ??????? ????? ???? ??????

Не обращайся к товарищу, когда он сердится.

 ? ?? ???? ?? ???? ???? ????

Блажен ученик, мнение которого принимает учитель.

 ???? ????? ???? ???? ??.

Толкующий строфу буквально, извращает ее.

 ?????? ???? ?????? ?? ?????

Взял и открыл — возьми и закрой (т.е. начал — кончай).

 ???? ?????? – ??? ?????

Мудрость лучше оружия.

 ???? ???? ???? ???

Мудрость лучше силы.

 ???? ???? ??????

Мудрость с упрямством не уживается.

 ??? ??? ?? ???? ????

В хитрости нет мудрости.

 ??? ????? ????

Человек рожден для труда.

 ??? ???? ????

Честь твоего отца — твоя честь, а позор матери — твой позор.

 ???? ???? ??? ????? ????? ?? ?????

Мир превыше всего.

 ????? ???? ???? ???

Обрабатывающий свою землю насытится хлебом.

 ???? ????? ???? ???

Нет ничего презреннее наживы.

 ??? ???? ????? ???

Ни за какие сокровища не купишь любви.

 ?? ??? ??? ?? ?? ??? ???? ????? ??? ????? ??

Не хвали человека за красоту и не стыди за уродство.

 ?? ???? ??? ?? ????? ??? ???? ???? ?? ?????

Нет большего богатства, чем здоровая жизнь.

 ??? ??? ????? ??????

Прибавил муки — прибавь воды.

 ?????? ??? – ???? ???

Троим жизнь не в жизнь:сердобольному, вспыльчивому и неразумному.

 ???? ????? ???? ????: ???????, ??????? ?????? ????

Конец — делу венец.

 ??? ??? ??? ???

Поколение уходит и поколение приходит, а земля стоит вечно.

 ??? ???? ???? ?? ?????  ????? ?????

Вдвоем легче, чем одному: упадут — один поднимет другого, да и лягут вдвоем — тепло им.

 ????? ????? ?? ????, ?? ?? ???? ???? ???? ?? ????, ?? ?? ????? ????? ??? ???

Пославший на преступление несет ответственность за него.

 ??? ???? ???? ????

Не обманешь — не продашь.

 ???? ?? ???? ?????

На трех столбах стоит мир: на правде, на справедливости и на мире.

 ?? ????? ????? ????? ????; ?? ????, ?? ???? ??? ?????

Не хвались мудрец — мудростью, герой — геройством, богач — богатством.

?? ????? ??? ??????, ????? - ???????, ????? - ?????

Не хлебом единым жив человек.

?? ?? ???? ???? ???? ????


Не будь слишком святым и слишком мудрым.

?? ??? ???? ???? ??? ????? ????

От того, кто гонится за властью, власть убегает.

?? ?? ????? ???? ????, ???? ????? ????






Об авторе и словаре

ЗАДУШЕВНЫЙ ДРУГ

                    Иосиф Менделевич, Иерусалим

    Снова предо мной лежит иврит-русский словарь, составленный Феликсом Шапиро и Бенционом Гранде. С тех пор, как я репатриировался в Израиль, эта книга стоит у меня на книжной полке без употребления. Почему же тогда она такая зачитанная и потрепанная? Очень просто: пожелтевшие страницы — память о многолетней дружбе во время нашей жизни в России. Именно так: моя дружба и мое участие в изучении иврита везде, где проходил мой путь. О том, что книга вышла в свет, мне стало известно из радиопередач «Голос Израиля». В передаче было сказано, что можно купить книгу в книжных магазинах в России. Я не поверил, но все-таки пошел в один из больших книжных магазинов в Риге и, к моему изумлению, обнаружил, что книга действительно имеется в продаже. Несмотря на то, что я был бедным студентом, немедленно купил несколько экземпляров и помчался домой, чтобы в тишине просмотреть сокровище, чудом попавшее мне в руки.

    Мои знания иврита в то время были ограничены, но в тот момент, как раскрыл словарь, я сразу увидел гениальность автора, который сумел соединить обучение ивриту с любовыо к Израилю и его наследию.

    Невозможно в короткой статье подробно описать все достоинства книги. Это был не просто словарь — это был путеводитель по языку и источник, заключающий в себе свои истоки. Каждый раз, когда я перелистывал его страницы, он вновь и вновь захватывал меня.

    В особенности, когда я находился в мордовских лагерях, этот словарь, мой задушевный друг, снимал с меня большую часть печали, всегда присутствующую в жиз-

ни заключенного, в течение всех тех 12 лет моего заключения. Мы даже организовали в тюрьме ульпан, и я готовил по словарю домашние задания для учеников — заключенных евреев. Поэтому страницы словаря, стоящего на полке в моем доме в Иерусалиме, настолько потрепаны — это свидетельство труда, проделанного словарем в моем обучении святому языку.

    Феликс Шапиро выпуском словаря сделался сыном и строителем возрождения народа Израиля в России.

    Да будет его память благословенна во веки веков.

НЕ ЗАБЫТО

               Нехама Лифшиц (Лифшицайте), Тель-Авив

    Когда это было? Сколько лет прошло с того дня, как мы ступили на Святую землю? Сколько лет звучит иврит так просто и так естественно вокруг нас?

    Много, очень много лет прошло — целая вечность отделяет нас от того времени, когда ради каждого еврейского слова, ради каждой еврейской песни надо было пройти «тернистый путь». Осторожно говорить и оглядываться вокруг, а вдруг за тобой «нечистая сила»?..

    Кто не был с нами «там», тот не поймет...

    Выход в свет словаря Феликса Львовича Шапиро был настоящим праздником для всех нас, для всех, у кого еще билась «дос пинтеле йид» — искорка желания остаться евреем. Это было великим историческим событием.

    Счастливчики, которым достался этот клад, лелеяли его, гладили и с осторожностью листали...

    Я оказалась среди особенно счастливых: я получила словарь и, больше того, была знакома с Феликсом Львовичем. Феликс Львович не пропускал мои концерты. Приходил за кулисы пожать руки моим коллегам и мне с такой доброй, счастливой улыбкой, что забыть его было просто невозможно.

    Жаль, что в то тяжелое, даже страшное время, но вместе с тем счастливое творчеством, юностью и надеждой, мы мало общались. Причины были разные: я. приезжала в Москву на короткое время и старалась не подвергать опасности людей общением со мной, так называемой «западницей», подозреваемой в «националистическо-сионистской» деятельности...

    Кто это сегодня поймет?

    Но на протяжении всего этого времени по сей день Феликс Львович со мной. Когда ищу слово на иврите, иду прямо к нему.

    Среди новеньких, блестящих обложек, напечатанных на прекрасной бумаге словарей, стоит старенький, в темно-синей обложке, с пожелтевшей от времени дешевой бумагой, самый дорогой, самый богатый словарь — мой помощник и учитель — словарь Феликса Львовича Шапиро.

ДЕРЗОСТЬ И МУЖЕСТВО

                             Циля Клепфиш, Тель-Авив

К 30-летию выхода в свет словаря Ф.Л.Шапиро

          Усердней с каждым днем гляжу в словарь,

          В его столбцах мерцают искры чувства.

          В подвалы слов не раз сойдет искусство,

          Держа в руках свой потайной фонарь.

          На всех словах - события печать,

          Они дались недаром человеку...

          ...В словах звучат укор, и гнев, и совесть,

         Нет, не словарь лежит передо мной,

         А древняя рассыпанная повесть.

                                     С. Маршак

Я держу в руках эту старую, милую моему сердцу книгу — «Иврит-русский словарь Ф.Л.Шапиро» — книгу, которая открывается справа налево, а не слева направо,

как надо бы; книгу, в которой иногда трудно отличить одну еврейскую букву от другой. И все же книга не устарела, хотя сегодня есть уже много новых иврит-русских словарей. Словарь Ф.Шапиро — это не просто научная книга, это часть истории еврейства бывшего Советского Союза, это рассыпанная повесть о древности и современном еврействе.

    Еврейство Советского Союза — это сфинкс, загадку которого мы все еще не разгадали. Мы, вероятно, никогда уже не узнаем, что скрывало это еврейство в целом и каждый еврей в отдельности в глубине своих душ и сердец. Но каждому здравомыслящему человеку ясно, что сфинкс этот ожил, ожил и действует, являя собой пример дерзания и мужества, свидетельствуя о том, что налились жизнью кости, уже давно считавшиеся высохшими[46].

                         * * *

    Недавно я прочла в книге Ноги Ареувени «Кустарник и древо в наследии Израиля» рассказ о кустарнике, который на иврите называется ротем (это один из видов дрока). Кустарник этот растет в пустыне. Автор цитирует псалом «Остры стрелы сильного с (горящими) углями ротема (дрока)» (Теилим 120:3—4).

    Что особенного в углях ротема?

    Ареувени объясняет это, цитируя Иерусалимский Талмуд: «Все виды углей (речь идет о древесном угле), когда погасли извне — погасли изнутри. А эти угли (угли ротема) , хотя и погасли извне — пылают внутри. Один человек оставил горящие угли в праздник (Суккот) и пришел в Песах, а огонь в них все еще теплился».

    Таково еврейство Советского Союза в целом и каждый из советских евреев в отдельности. Они «погасли» извне еще в 20-х годах, но изнутри огонь теплился во все годы убийств и преследований, организованных советскими властями против еврейства, против нашего древнего языка — иврита. Огонь затаился и ждал момента, чтобы вырваться на волю. И вырвался он из груди каждого, кто берег этот огонек, по-разному и с разной силой. У Шапиро этот огонь вырвался пламенем страниц словаря, который вышел в свет в 1963 году в Москве.

    Все здесь было необычайным, нетривиальным — и возраст автора, в котором, как принято думать, притупляются чувства, острота ума и способность к творческой деятельности, время составления и публикации словаря было как будто неподходящим. Как известно: в то время евреям в Советском Союзе было запрещено изучать иврит и обучать ивриту Но власти СССР были заинтересованы в том, чтобы группу советских граждан (неевреев) обучали ивриту хорошие преподаватели. С этой целью и был приглашен властями в качестве преподавателя иврита Ф. Шапиро. И тогда вырвался наружу тот клад, который был спрятан в самых глубинах души этого прекрасного еврейского учителя.

    Шапиро без колебаний принял предложение и начал работать. Это был всплеск молодости души и тела. Он не только учил других — он учился сам. Он обнажил то, что на протяжении 40 лет тайно хранил в глубине души. И тогда Ф. Шапиро решил составить словарь. Было ясно, что если власти и разрешат выпуск словаря, то это будет «не для евреев». Но у автора были другие намерения. Его мысли открываются нам, когда мы читаем словарь и обращаем внимание на выбор слов, идиом, пословиц и на их перевод на русский язык. В словаре Эвен-Шошана (толковом словаре иврита) содержится примерно 34 000 слов, в словаре Шапиро — 28 000 слов. Следовательно, надо было сделать выбор.

    Возьмем, к примеру, слово «ав». На первый взгляд, достаточно перевести его словом «отец». Но автор не ограничивается этим. Он приводит примеры, которые протягивают связующую нить от читателя к истории еврейского парода, к его культуре и религии. Вот еще пример: слово «авот» означает не только «предки», но и «библейские патриархи». И еще месяц «ав» — это не только месяц еврейского календаря (что в то время само по себе уже было открытием для евреев СССР: оказывается, у евреев есть свой календарь), но.есть еще и 9-е ава — день поста и траура в память о разрушении Первого и Второго иерусалимских Храмов.

    Еще один пример: слово «авен»; можно было бы ограничиться его переводом «камень»? но автор приводит идиомы, связывающие слово «камень» с еврейской традицией: «авен а-тоан», «авен а тоим» — камень в древнем Иерусалиме, у которого объявляли о потерях и находках...

    Скажем еще об одном качестве словаря. Любой словарь — это своего рода учебное пособие, научное сочинение. Словарь Шапиро — это книга, которая внесла нечто новое, необычное в тогдашнюю жизнь евреев Советского Союза. Тот, кому удавалось купить или иным образом приобрести словарь Шапиро, становился другим человеком. Сам факт, что на книжной полке в еврейском доме стоял «Иврит-русский словарь», превращал этот дом в нечто новое, качественно отличное от прежнего. Словарь создавал в еврейском доме новую атмосферу. Хозяин словаря (независимо от того, умел он читать на иврите или нет) листал его с любопытством и грустью. Словарь этот пробуждал желание изучать и знать иврит и историю еврейского народа. Словарь вселял в евреев тогдашнего Советского Союза чувство национальной гордости и веры в то, что еврейский народ все еще жив...

    К сожалению, я не была знакома с Шапиро лично. Но когда я пользовалась словарем, в своем воображении рисовала его себе как человека талантливого, знающего и мужественного.

    Раввин Кук как-то сказал, что истинные праведники не сетуют на несправедливость, а добавляют в мир справедливость, не сетуют на неверие, а добавляют миру веру, не сетуют на невежество, а несут миру разум и знание.

Не нам, простым смертным, решать, кто истинный праведник. Решение это во власти Всевышнего. Но нет сомнения в том, что Ф.Шапиро внес в мир зла, невежества и страха крупицы справедлйвости, веры и знания.

    Многое изменилось с тех пор во всем мире, а также в еврейском мире в Израиле и странах рассеяния, но осталось еще на земле много зла, жестокости и несправедливости. Мы обязаны лишь пытаться внести в мир, в котором мы живем, крупицы справедливости, разума и знания и вопреки всему верить, что еврейский народ жив — и это навечно.

             (Авторизованный перевод с иврита выступления автора 25 мая 1994 года в Еврейском университете в Иерусалиме на симпозиуме).


СЛОВАРЬ-СИМВОЛ

                     Д-р Барух Поаольский, Тель-Авив

    Выход в свет в 1963 году в СССР «Иврит-русского словаря» явился уникальным событием в культурной жизни советских евреев. В течение десятилетий, начиная с двадцатых годов, советская власть преследовала язык иврит: на нем не издавались книги, невозможно было достать изданные за границей пособия. Многие писатели на иврите были арестованы и либо казнены, либо провели долгие годы в заключении. Всякое упоминание в советской печати языка иврит сопровождалось эпитетом «реакционный», хотя ни латынь (язык католицизма), ни церковнославянский реакционными отнюдь не считались.

    Цель советской власти совершенно ясна: она стремилась лишить евреев своей культуры, традиций, дабы превратить их в тех самых «Иванов, родства не помнящих», над которыми так любили поиздеваться фельетонисты периода «борьбы с космополитизмом».

    И вдруг выходит в свет в Москве в Государственном издательстве иностранных и национальных словарей солидный иврит-русский словарь на 750 страницах. Однако для евреев в Советском Союзе словарь этот сыграл совершенно особую роль: он привлек внимание тысяч еврейских интеллигентов, не желавших мириться с утратой национальной культуры. Словарь стал на книжную полку в тысячах еврейских домов, в которых тогда еще и не помышляли об эмиграции. Ведь это была первая за долгие десятилетия книга, посвященная важному компоненту еврейской культуры: языку иврит, на котором евреи говорили и творили в древности, на котором написана Библия, сыгравшая совершенно уникальную роль в истории человечества. Евреи продолжали пользоваться ивритом как языком культа и письменности все века рассеяния, и теперь иврит возродился в Израиле и превратился в живой разговорный язык.

    Инициатива издания словаря исходила от Феликса Шапиро и была активно поддержана академическими кругами востоковедов.

    Составленный прекрасным знатоком языка Феликсом Львовичем Шапиро, словарь содержит, помимо отдельных слов, также большое число словосочетаний и аббревиатур. Он снабжен грамматическим очерком, который написал редактор словаря профессор Бенцион Меирович Гранде. При отсутствии каких бы то ни было иных пособий словарь Шапиро позволил многим освоить основы иврита. Для других, не стремившихся к изучению языка, он был символом многовековой еврейской культуры. В стране, где полвека не издавались и фактически были запрещены книги по еврейской истории, литературе, языку, где все еврейское было под запретом, это было невероятно важно.

    Спустя всего пять лет после выхода словаря, в конце шестидесятых годов, в Железной стене появляется узенькая щелка: первые разрешения на выезд в Израиль. И вновь вспыхивает интерес к словарю Ф Л. Шапиро, на сей раз интерес весьма практический: евреи стремятся узнать побольше об Израиле и, естественно, об иврите. Возникают кружки по изучению иврита, и единственным легальным, изданным в Москве пособием по языку является словарь Шапиро. Тысячи евреев разыскивают его в букинистических магазинах, часами сидят над его страницами: они хотят знать язык своего народа, от которого их оторвали и к которому они хотят приобщиться.

    Из многих сотен словарей, вышедших в свет в России, ни один не сыграл такой роли, как словарь Шапиро: словарь-символ, вернувший советским евреям столь важный аспект национальной культуры.

  ВСЕ МЫ ВЫШЛИ ИЗ СЛОВАРЯ Ф. ШАПИРО

                         Абрам Соломоник, Иерусалим

    Я впервые употребил эти слова несколько лет тому назад на встрече лексикографов, посвященной памяти Феликса Львовича Шапиро. Я имел тогда в виду, что собравшиеся на встрече специалисты, составители иврит-русских и русско-ивритских словарей, не могли в своей практике не опираться на словарь Ф. Шапиро. Более того, словарю этому была уготована особая судьба — не только в чисто лингвистическом, но и, так сказать, в сиоиистско-образовательном плане.

    Дело в том, что с момента выхода в свет в 1963 году и вплоть до 80-х гг. (т.е. около 20 лет) это был единственный существовавший серьезный словарь современного иврита, рассчитанный на русскоговорящих пользователей. Более того, будучи снабжен разными дополнениями и грамматическими дополнениями проф. Б.М. Гранде, он мог служить и служил вполне приемлемым пособием для изучения иврита. Существовавший вполне официально и иногда продававшийся в магазинах, он казался каким-то чудом на фоне полной «торричелиевой пустоты», которая обволакивала еврейство вообще и иврит в частности в тогдашнем Советском Союзе. Люди боялись произносить слово «иврит», не только говорить на нем. Как вдруг такая, можно сказать, палочка-выручалочка. И ею воспользовались тысячи и тысячи людей.

    Именно поэтому словарю Шапиро осталось пребывать в памяти многих и многих евреев и после того, как появились более современные и совершенные словари такого типа. Этим я не хочу сказать, что словарь был проходным и пользовался успехом, пока не появились более подходящие новые пособия. В условиях быстрого изменения языка (а иврит, как язык возрождающийся, изменяется особенно быстро) двадцать лет — очень большой срок для самых лучших словарей и в условиях свободной конкуренции. Мы привыкли считать словари Авраама Эвен-Шошана образцовыми стандартными словарями современного иврита (кстати, словарь Эвен-Шошана 1958 года был положен в основу словаря Ф. Шапиро); сейчас, однако, ему наступают на пятки мощные и более современные словари. Словарь Ф. Шапиро был превосходным словарем по своему лексикографическому исполнению.

    Не откажу себе в удовольствии процитировать собственные слова, сказанные еще в 1976 году в брошюре для русских евреев-репатриантов. Она называлась «Что вам может помочь в изучении иврита». Рассказывая о разных существовавших словарях, я писал: «Существенно отличается от названных словарей словарь, составленный в России Ф.Л. Шапиро и после его смерти доработанный и изданный Б.М. Гранде... Это — наиболее популярный среди эмигрантов из СССР словарь и не только потому, что он — наиболее полный по объему и включает около 28 000 слов.

    В «Словаре Шапиро» слово включено в так называемую словарную статью. Некоторые словарные статьи занимают целую колонку печати; внутри статьи даются не только разные значения слов, но также и разные его грамматические формы (так что вы найдете там все основные виды рассматриваемого глагола) и множество словосочетаний, идиом, поговорок с этим словом. Словарь имеет ряд приложений: список сокращений, принятых в иврите; краткий грамматический и фонетический очерки; список парадигм — спряжений групп глаголов и склонений существительных. Автор и редактор сделали все, чтобы по одному этому пособию можно было изучать иврит (с привлечением, разумеется, материала для чтения). Многие евреи России так и делали; они отдают дань уважения автору и редактору словаря, совершившим вдали от Израиля и вне живого общения с ивритом подлинный общественно-культурный подвиг».

    Под этими словами я могу подписаться и сегодня. Но из сегодняшнего далека прошлое высвечивается в еще более отчетливых исторических контурах. На фоне полной победы евреев над советской властью за выезд из Союза и за право самим решать свою судьбу мы не имеем права забывать тех, кто своим трудом и опережающей мыслью дал нам возможность определить свои сионистские пристрастия: свою любовь к стране, народу и к его древнему и такому прекрасному языку.

    Одним из таких провидцев оказался и Феликс Шапиро. Вечная ему память!


КНИГА, ВЕРНУВШАЯ НАМ ЯЗЫК

                            Н. Щаранский, Иерусалим

    Среди немногих книг, которые сопровождали меня в трудные периоды моей жизни, словарь Шапиро занимал почетное место. Он появился в самый нужный момент, когда возникали первые подпольные ульпаны, когда без всеобъемлющего иврит-русского словаря работать было практически невозможно.

    Эта книга явилась нам как корабль, приплывший из затерянного, но желанного мира, корабль, груженный бриллиантами, а также картами и путеводителями в этот мир. Обширные грамматические статьи и таблицы не просто объясняли структуру языка, они вносили новую симметрию, новую гармонию в наш расстроенный, неприветливый мир. Каждый новый биньян превращался в часть дома, нашего общего еврейского дома, в который мы так стремились.

    Как Бен-Йегуда в Палестине в начале 20 века, так словарь Шапиро в СССР в начале 70-х годов вернул нам наш язык, принес его из темноты тысячелетий, из утерянных библейских книг прямо в маленькие московские квартиры первых активистов и первых отказников.

    Арест отделил меня и от этого мира. Но как-то во Владимирской тюрьме я получил удивительный подарок от Гилеля Бутмана — другого узника Сиона — словарь Шапиро. Помню, как я жадно вчитывался в каждый параграф, в каждую словарную статью, которая заменяла собой целый мир. Тюремщики быстро поняли важность этой книги для поддержания нашего духа и поэтому регулярно отбирали ее всякий раз, когда хотели нас наказать. В итоге, лишь считанные недели за девять лет тюрьмы этот верный друг был со мной...

    На этой книге выросло не одно поколение учителей и учеников иврита, она укрепила дух первых активистов и оказала огромное влияние на решение многих евреев из бывшего СССР связать свою судьбу с Эрец-Исраэль.


ЛЕКСИКОГРАФ, УЧЕНЫЙ, ПАТРИОТ

                        Лазарь Любарский, Тель-Авив

    Оговорюсь сразу: настоящая заметка непрофессиональная и субъективная. Непрофессиональная, так как она плод моей инженерно-технической сущности; субъективная, поскольку иврит, уже тогда, в далеком 1963-м, окрашивал мои сионистские мечты.

    Уму непостижимо до сих пор, каким образом советская верховная «кухня» пропустила эту манну небесную, которая одним своим видом укрепляла национальные

чувства и ощущение национальной принадлежности. А Феликс Шапиро предстал тем Моисеем, ведущим нас за огненным столбом, сквозь общественно-политическую советскую пустыню в землю обетованную. 40 лет он нес в себе по той пустыне огонь неопалимой купины, чтобы исполнить свою «лебединую песню».

    И сегодня, по прошествии нескольких десятков лет проживания в Израиле, достаточного владения ивритом и ориентации в ивритских словарях — словарь Шапиро 1963 года явственно обнаруживает тонко осязаемые нюансы языка, системное соответствие формы, содержания и целостности русским словарным эквивалентам.

    Иврит Шапиро и сегодня — живой язык. И если бы зависело от меня, я бы его переиздал, добавив лишь привнесенные временем слова и «перевернув» его на еврейский лад, т.е. справа налево.

    А в далеком начале шестидесятых его иврит послужил громким призывом к национальному пробуждению советских евреев, представшим памятником мужества, силы воли и преданности еврейским идеалам.

    Появление словаря для нас было подобно мощному взрыву перед носом советских официальных органов, и эхо этого события было потрясающим. В условиях бедствия погромной эпохи он пробуждал и усиливал национальные и общественные чаяния, новые устремления и решимости, которые переросли в стихийные, шквальные требования: «Отпусти мой народ!»

    Словарь Шапиро оживил гласную общественность среди советских евреев, помогал преодолевать душевную изоляцию, страх за свою еврейскую сущность, боязнь проявления национальных элементов и чувств в повседневной жизни.

Начался интерес к ивриту, который вскоре вылился в борьбу за право его официального изучения и обучения. А это явилось уже провозглашением «Сгебо»: «Мы — евреи — часть общемирового еврейства; язык Израиля — это наш язык, а мы — сыны Израиля!»

    Эти настроения стали охватывать все больше евреев, в том числе молодежь, и привели к возникновению знаменитых ульпанов, семинаров и даже еврейских университетов.

    Создавалась трибуна, объединяющая фактически еврейство всего СССР.

    Эти устремления не сочетались с коммунистической идеологией, одушевлялись все больше и больше контактами между евреями разных городов, преисполняясь все больше готовностью к борьбе за возрождающийся обновленный национальный идеал.

    Советское еврейство начинало расслаиваться, предвосхитив на много лет всеобщий распад советского общества. И в этом процессе «явление Шапиро» невозможно переоценить.

    Шапиро жил и творил во времена национальнокультурного геноцида евреев, стартовавшего в 1948 г. космополитическим манифестом. «Отчуждение» же иврита произошло добрую четверть века до этого. Таким образом, почти полвека Шапиро нес в себе и сохранял интеллектуальную энергию, сформированную еще до октября, чтобы при первой возможности шквально выплеснуться в своем иврит-русском словаре.

    Личность Ф. Шапиро видится олицетворением синтеза великого человека, незаурядного ученого и еврейского патриота. Его словарь открыл глаза, всколыхнул и усилил решимость и оптимизм целого поколения, несмотря на репрессии и суровую плату, которые могли последовать и действительно последовали в виде многочисленных судебных и гражданских преследований.

    Словарь Шапиро стал духовным мостом между советскими евреями, Израилем и евреями всего мира. В нем просматриваются (и это очевидно неслучайно) элементы истории евреев, философии иудаизма, литературы, древней культуры. Можно представить трудности и поиски во время работы над словарем этого умного лексикографа и ревнителя языка иврит, творившего в условиях полной изоляции от живого языка и достойно увековечившегося в истории лексикографии иврита.


ПЕРВЫЙ СОВЕТСКИЙ СЛОВАРЬ ИВРИТА

                                      Александр Крюков


Странную силу имеют ивритские слова: ни на каком другом языке невозможно так кратко сказать и так много выразить.

                                            Мартин Лютер


...Крупнейшим событием процесса возрождения изучения и преподавания иврита в Советском Союзе в 50 — 60-е гг. стал выход в свет в 1963 г. в Москве в тогдашнем Государственном издательстве иностранных и национальных словарей «Иврит-русского словаря», составленного Ф. Л. Шапиро. Редактором издания был блестящий семитолог, ряд лет возглавлявший кафедру арабской филологии в Институте восточных языков (с 1972 г. — Институт стран Азии и Африки) при МГУ профессор Беицион Меирович Гранде. Он же был автором основательного «Грамматического очерка языка иврит», помещенного в словаре в качестве приложения.

    За предшествующие десятилетия это было первое в Советском Союзе издание подобного рода, напечатанное быстро разошедшимся тиражом 25 тысяч экземпляров. Словарь был рассчитан на чтение всех видов современной литературы и периодической печати на языке иврит. Трудно было переоценить его значение для специалистов-семитологов и всех желавших изучать иврит в тот непродолжительный период существования дипломатических отношений между СССР и Израилем. Словарь включал в себя около 28 тысяч слов и весьма репрезентативно отражал не только корпус современного литературного иврита, но и общественно-политическую лексику, а также некоторый объем терминологии из области науки и техники, сельского хозяйства, искусства и спорта. Практически сразу после выхода в свет это издание стало библиографической редкостью.

    Однажды знаменитый возродитель современного иврита Элиэзер Бен-Ехуда, который тогда жил уже в Палестине, обратился к своей жене Дворе с такими словами: «Я только что понял, что нам никак не обойтись без современного словаря. Ты только подумай: мы пытаемся обучить людей языку, а словаря этого языка нет! В иврите нет пока даже слова «словарь»».

    Неизвестно, знал ли об этом случае Ф. Л. Шапиро, однако так или иначе, но более полувека спустя он пришел к такому же заключению в России. В 1954 г. по собственной инициативе он начинает работать над иврит-русским словарем, в основу которого был положен один из лучших израильских толковых словарей Авраама Эвен-Шошана, а также словарь Меира Медана. Эта работа целиком захватила уже очень немолодого и не очень здорового человека.

    Поразительная работоспособность Ф. Л. Шапиро и глубокая увлеченность любимым делом, настоящая самоотверженность и талант ученого позволили ему создать большой и глубоко насыщенный лексикой широчайшего диапазона уникальный в Советском Союзе словарь. О непреходящей ценности этого труда говорит хотя бы тот факт, что, несмотря на разнообразие изданных в последние годы в Израиле и России иврит-русских словарей, словарь Шапиро является и до сего дня одним из самых популярных у тысяч русскоязычных учащихся и специалистов. Он был несколько раз издан в Израиле в разных форматах и, будь напечатан сегодня в России, несомненно, был бы встречен с благодарностью и уважением как студентами-гебраистами, так и специалистами-филологами. Не случайно, несмотря на появление на книжном рынке в Москве в последние годы достаточно широкого круга иврит-русских словарей израильского издания (словари под ред. Б. Подольского, А. Соломоника, Й. Гури и даже многоцелевой и удобный в использовании «Суперсловарь» Э. Лауден и Л. Вайнбах), словарь Ф. Л. Шапиро — один из самых редких и дорогих.

    Таким образом, даже спустя сорок лет с момента своего выхода в свет словарь Феликса Львовича Шапиро продолжает оставаться как заметным явлением современной еврейской культуры в России, так и яркой вехой на сложном пути развития отечественной гебраистики последних десятилетий. Именно поэтому есть основание сравнить подвижнический труд Ф. Л. Шапиро по изучению и популяризации иврита в России в 50-е годы с тем, что сделал для возрождения иврита как живого разговорного языка Элиэзер Бен-Ехуда в конце XIX — начале XX века в Палестине.

    Тем не менее молодому поколению российских поклонников иврита пока мало что известно о талаитливом гебраисте. Даже в изданной на русском языке очень информативной книге известного израильского переводчика и литературоведа Авраама Белова (Элинсона) «Рыцари иврита в бывшем Советском Союзе» (Иерусалим, изд-во «Лира», 1998, с. 384), рассказывающей о ряде российских гебраистов и литераторов, писавших на иврите, Ф. Л. Шапиро даже не упоминается...

              (Из статьи в газете «Еврейское слово», №134, Москва, 12 марта 2003 г.)


ПОБЕДА ДУХА

                              Лена Кешман, Иерусалим

    Впервые учить иврит я попыталась в 1975 году. Знающие люди сразу посоветовали: «Найди словарь Шапиро». В магазине на меня посмотрели, как на душевнобольную, в университетской библиотеке он оказался в спецохране, и только в домах нескольких друзей словарь был в «открытом доступе». Однако «навынос» его никто не давал. Словарь был раритетом[47], наравне с прижизненными изданиями Мандельштама...

 В иврит-русском словаре, составленном Михаэлем Дрором при участии Иосифа Гури и Иехезкеля Кереиа, выпущенном Тель-Авивским издательством «Ам-Овед» в 1992 году, сказано: «Излишне говорить здесь о том, как сложилась судьба иврита в России со времени революции в октябре 1917 года, поэтому понятно то всеобщее удивление, которым был встречен выпуск в свет в 1963 году советским государственным издательством иврит-русского словаря Феликса Шапиро под редакцией Б. Гранде».

 Феликс Львович Шапиро (1879—1961) действительно осуществил нечто непредставимое и невозможное. В Советском Союзе иврит-русский словарь если и можно было представить себе изданным, то лишь «для служебного пользования»... Да и то — нельзя.

Как будто все просто: вышел очередной словарь... Почти одновременно с ним вышел, например, «Тамильско-русский словарь» Пятигорского...

И все же, и все же. Не рядоположены эти книги. За словарем Пятигорского — труд, подвижничество и великое знание. Победа разума.

За словарем Шапиро — нечто большее. Победа духа.

В СССР много чего «не было» — не было оппозиции, не было коррупции, не было несогласных с линией партии и правительства... Не было того, чего не должно было быть. Иврит — язык, которого «не было» в Советском Союзе. В еврейском самиздате ходило официальное (для суда данное) заключение известных советских ученых о том, что преподавать язык иврит невозможно, поскольку языка такого не существует. Иврит не только не признавали. Более того — «несуществующий» язык был запрещен. Иврит-русские словари изымали при обысках, равно как и все другие книги, написанные на иврите или об иврите. «Образованная публика» знала, конечно, что есть (был?) некий древнееврейский язык, «мертвый» язык... Древнееврейский казался «гораздо более умершим», нежели латынь и древнегреческий. Учили «древнееврейский» в Духовной православной академии, не называя его ивритом (хотя приглашали неоднократно старых

московских мудрецов, таких, например, как Лев Григорьевич Гурвич, преподавать этот «давно умерший» язык будущим православным священникам...). Учили иврит в иешиве при Московской хоральной синагоге те, кому предстояло стать раввинами...

Учили иврит те, кому положено было по чину и званию — будущие дипломаты и разведчики, военные переводчики и политологи — специалисты по Ближнему Востоку. Чтобы заниматься ивритом, нужен был допуск, как к важному государственному секрету или оружию сверх-сокрушительной силы...

В этих условиях издание открытым тиражом иврит-русского словаря казалось столь же невероятным, как опубликование секретных документов Генерального штаба.

Более того, мы же знаем, как долго, по каким бесконечным коридорам, бесчисленным кабинетам, по какому неисчислимому множеству чиновничьих папок, в ожидании скольких печатей, грифов, разрешений, согласований, уточнений, включения в планы — двадцатилетние и пятилетние, перспективные и оперативные, планы издательств, планы министерств, планы главков и планы отделов — проходила предназначенная к печати рукопись практически каждой книги... И зная это, невозможно понять, каким же все-таки образом словарь Феликса Шапиро этот путь преодолел.

На любом этапе книгу можно было «зарезать»...

Дочка Феликса Львовича рассказывает сегодня, что в «какой-то очередной раз» позвонили из издательства с сообщением об исключении словаря из плана — «ненужная, неактуальная и сомнительная книга...» И то верно, столько нужных, требуемых книг нужно печатать, например — выступления Никиты Сергеевича по вопросам культуры и искусства... Что тут с «древнееврейским» словарем возиться. Феликс Львович совершил чудо. Как? «Не мытьем, так катаньем»... Восьмидесятилетний составитель словаря помчался в издательство... Убеждал, что политически недальновидно было бы не издавать словарь этот — что плохую услугу мы окажем своим арабским братьям, не дав им в руки ивритского словаря, что палестинский народ ждет-не дождется словаря этого самого, что именно передовым демократическим силам арабского мира следует иметь этот словарь всегда под рукой. Убедил. Оставили в плане...

    Чудо, что вышел словарь до 1967 года,  до шестидневной войны. Потом — ничто бы уже не спасло. Потом нужно было бы ждать десятилетия.

    Феликс Львович не дождался выхода словаря в свет. Умер в 1961г. Но —умер, запустив, раскрутив машину, добившись «непотопляемости» корабля.

    Чудо, сотворенное Феликсом Шапиро — действительно и неотменяемо. Ивритский словарь в Союзе издать было нельзя. Но он его издал...

    Но не только выход словаря — заслуга автора. Словарь уникален и другим. Вернемся к отзыву издательства «Ам-Овед», датированному 1992 годом: «Словарь довольно объемен (28 000 слов), в него включены многочисленные идиомы и немало новых израильских словообразований...

    Поразительна и достойна высокого уважения работа, проделанная редакторами этого словаря в условиях отсутствия всяких контактов с живым разговорным ивритом, однако не может быть двух мнений относительно того, что такой словарь не может удовлетворять нужды людей, проживающих в Израиле...»

    Вероятно, работники издательства «Ам-Овед» по-своему правы. В иврит-русском словаре, составленном Авраамом Соломоником и М.Клайнбартом во вступительной статье говорится прямо: «...если лексикографы утверждают, что словари следует обновлять каждые 10—15 лет, то в отношении таких языков как русский и иврит, это утверждение звучит особенно актуально...»

    Но со словарем Феликса Львовича Шапиро происходят вещи нетривиальные и для многих неожиданные: русскоязычные студенты израильских университетов, имеющие в своем распоряжении весь богатый спектр иврит-русских словарей, выходящих ежегодно в самых разных вариантах и под редакцией очень уважаемых и высокопрофессиональных ученых, все же не расстаются со словарем Шапиро, утверждая, что он — лучший...

    Страсть Феликса Шапиро к просветительской деятельности — неутомимому труду на ниве просвещения, привела его через Петербург и Баку в Москву, до конца дней своих занимался он преподаванием. Ученики ходили к нему домой, в небольшой дом на Кропоткинской. В Московском университете, в Институте восточных языков (ИВЯ) писал он свой словарь, и кроме того учебник иврита. Словарь дописал. Учебник — нет...

    Рассказывает внук Феликса Львовича Владимир Престин: «Дед сохранял ивритские книги всю свою жизнь. Я жил с ним в одной комнате, в которой в шкафу хранились ивритские книги, дореволюционные издания — российские. Там были, например, такие книги, как «Великие еврейские имена» или «Выдающиеся евреи», и среди них было несколько книг на русском языке – лежал трехтомник Дубнова, например...

    Когда я узнал, что, кроме словаря, дед писал учебник иврита, то стал искать концы этого учебника, и выяснилось, что рукопись учебника передана после смерти деда в Институт восточных языков, туда, где дед преподавал. Какое-то время дед вел переговоры об издании и словаря, и учебника. Словарь каким-то чудом вышел.

    Я пришел в Институт восточных языков, это было в начале лета 1969 года. Довольно быстро нашел кафедру, на которой дед работал, и спросил, где может быть рукопись учебника. Мне сказали: «Посмотри там, в шкафу». Я открыл шкаф, и в том шкафу, внизу, среди груды всяких толстых папок лежал учебник деда — как бы на помойке. Мне не надо было делать никаких усилий — они мне с такой легкостью его отдали... Те люди не видели в учебнике деда никакой ценности. Им никто не пользовался. Но когда я раскрыл учебник, я был абсолютно ошарашен...

    К тому времени я уже учил иврит в «подпольном ульпане» и получил отрывочные сведения о грамматике, о структуре языка — нам преподносили этот материал

вполне в академическом стиле. У деда все это оказалось ненужным. Он объяснял грамматику как некую азбуку. Он просто говорил, что иврит — это алгебраический язык. С ивритом нет никаких проблем. Надо понять, как он устроен.

    Дед тут, в иврите чувствовал себя двумя ногами на земле. Он не писал академический учебник, он не писал букварь для детей. С одной стороны, он писал для взрослых людей, умеющих думать, интересующихся ивритом, задающих вопросы, а с другой стороны — достаточно подробно и просто. Кроме того — он писал не вообще учебник, а учебник для русскоязычного читателя. Это был учебник иврита на русском языке. Например, в одном из первых уроков было рассказано о том, как в иврите передаются падежи. Это возможно объяснить только русскоязычному читателю. И после этого вхождение в иврит становится очень простым.

    Короче, я оказался обладателем бесценного сокровища ~ ведь ни у кого тогда не было учебников!»

    Однако и словарь Феликса Шапиро учил русских евреев ивриту. Рассказывает Алексей Лоринсон:

    «Я взял в нашей издательской библиотеке словарь Шапиро, в формуляре которого не было ни одной записи — естественно. И по нему за одну ночь я научился писать и читать на иврите. Я изучил всю грамматику, которая там есть.

    Я не очень способен к языкам. Английский я учу всю жизнь, я с него перевожу, но так и не научился на нем говорить. Нет — вся моя способность к языкам выразилась в одном только иврите. Это был эмоциональный взрыв. Я выучил все, что было в словаре Феликса Шапиро, в грамматическом очерке Б. Гранде, кстати, блестяще составленном! Я по сей день считаю, что это лучшее пособие по грамматике иврита на русском языке.»

    Сегодня иврит-русских словарей насчитывается около двух десятков. История их создания уходит в прошлый век — к 1859 году.

Дореволюционные и послереволюционные, изданные совсем недавно и почти забытые. Словари Элиэзера Бен-Иегуды и И. Штейнберга, Ш.И. Финаи И. Гразовского, Авраама Кагана, И. Керена, М. Дрора, И. Левин-ского... Множество.

    И среди них один — несравненный. Непревзойденный.

    25 мая 1994 года, через тридцать с лишним лет после выхода в свет словаря, составленного Феликсом Шапиро, в Иерусалиме открылась научная конференция «Иврит-русские словари», посвященная памяти московского лексикографа. Сама эта конференция была знаком признательности и благодарности ученому, учителю, подвижнику Феликсу Львовичу Шапиро.

    В Иерусалиме, в Еврейском университете, в его южном кампусе Гиват-Рам, в круглом конференц-зале «Бельгийского дома» собралось несколько сот человек, свободно говорящих на иврите и русском. В президиуме, за длинным столом — цвет израильской лексикографии: профессора Аарон Долгопольский и Михаэль Дрор, Иосиф Гури и Барух Подольский, Авраам Соломоник и Исраэль Палхан, Эдна Лауден и Михаэль Холмянчкий. Все они — авторы очень разных иврит-русских словарей, так же непохожих один на другой, как не похожи друг на друга их составители... Блестящая плеяда израильских лексикографов работает в трудной и увлекательной области — кропотливо и неустанно они возводят мост между двумя культурами, между двумя языками — русским и ивритом. Один за другим сменяли они друг друга на трибуне. Жесток был регламент. Но даже сокращая свои доклады, никто из них не отказал себе в возможности сказать несколько слов о Феликсе Львовиче — отдать дань уважения и восхищения человеку, чей вклад в их общее дело, в возведение моста между израильской и русской культурой, не теряет своей ценности, несмотря на быстро проходящее время.


ФЕЛИКС ШАПИРО И ЕГО ДИНАСТИЯ

                            Ривка Рабинович. Тель-Авив

    «Вот тут в тексте мне непонятно одно выражение», — «Давайте возьмем Шапиро, посмотрим». «Да разве такое словосочетание найдется у Шапиро?» — «Да вот оно, смотри!»

    В каком доме новых олим, в каком классе ульпана не слышались эти слова «давай возьмем Шапиро и посмотрим»? В каком доме выходцев из СССР еще сегодня, после многих лет, прожитых в Израиле, не красуется на почетном месте среди самых дорогих сердцу книг толстый, изрядно потрепанный том — иврит-русский словарь Феликса Львовича Шапиро?

    Это не только словарь. Это друг, собеседник и советчик. Мы так привыкли при возникновении любой сложности с ивритом «брать Шапиро и смотреть», что не задумывались о человеке, носившем это имя, человеке, чей удивительный труд помог нам в нашей абсорбции. Может быть, это была с нашей стороны черная неблагодарность; но, может быть, это идеальный случай, о котором мечтает каждый человек творчества: совершенно слиться со своим творением, перевоплотиться в него.

    Но, помимо жизни в строках словаря, у Феликса Шапиро было и реальное земное существование. Однажды в редакции раздался телефонный звонок и приятный, молодой женский голос сказал: «С вами говорит Лия Престина-Шапиро, дочь составителя словаря. На этих днях моему отцу исполнилось бы 110 лет».

    Так за пожелтевшими страницами словаря (он был издан на очень плохой бумаге) встал человек. Если фамилия Шапиро олицетворяла для нас словарь, то фамилия «Престин» известна всем как семья многолетних отказников, участников упорной и бескомпромиссной борьбы за право алии в Израиль. Поистине букет знаменитых имен. Семья Престиных — сегодня в ней четыре поколения, женщина с очень молодым голосом оказалась прабабушкой — прибыла в Израиль немногим более года тому назад благодаря новой политике гласности и демократизации в СССР.

    Это совершенно особенная семья. Принято считать, что «нет пророка в своем городе», а тем более в своей семье. Люди, живущие под одним кровом с большим человеком, редко умеют оценить его по достоинству. Чаще всего внуки посмеиваются, когда их дедушки рассказывают о своих подвигах.

    Здесь все иначе. В семье Престиных, со всеми ее ответвлениями, свято хранят память Феликса Шапиро. «Хранительницей уголька» является его дочь Лия. Уголек не погаснет, поскольку она сумела привить любовь, уважение и интерес к знаменитому деду и своим детям — Володе и Инне, невестке и зятю, а также их детям — правнукам Феликса Шапиро. Только праправнучка Рути пока еще не понимает, каким большим человеком был ее прапрадед, но и она поймет это в свое время.

    Файтель (Феликс) Шапиро родился в Хол-Амоэд Песах 1879 года в еврейском местечке вблизи Бобруйска. Каждый год в один из дней Песах семья собирается ыа празднество, посвященное ему. На этом празднестве читают его биографию, как Агаду в ночь Седера, и смотрят кустарным образом снятый фильм, где снят Шапиро в окружении родных в день его юбилея.

    Я имела честь быть приглашенной на такое празднество в этом году. Оно состоялось в Беер-Шеве, в доме Инны, дочери Лии и внучки Феликса Шапиро.

    Полная тишина царила за столом, когда Лия, молодая и красивая, невзирая на годы, стала рассказывать об отце, хотя, надо полагать, все присутствующие, кроме меня, да еще маленькой Рути, слышали этот рассказ много раз и знают его почти наизусть. Воспроизведу его здесь в общих чертах.

    Лия Престина помнит родительский дом как теплый еврейский дом, но без религиозного фанатизма и национальной ограниченности. Феликс Шапиро не был религиозным человеком, но любил еврейские традиции, еврейские праздники, любил слушать канторское пение в синагогах, но дома не молился. В доме говорили по-русски. Свое блестящее знание иврита он не навязывал младшим в семье, хранил для себя.

    Можно только поражаться энергии и разносторонности его интересов. Например, в Баку он задолго до Макаренко организовал детский дом-коммуну с трудовым воспитанием для беспризорников. Как известно, после гражданской войны проблема детей-сирот и беспризорников была очень актуальна, и его опыт был перенят многими другими детскими домами.

    Это был интеллигент, в котором была также и практическая жилка. Он умел не только выдвигать идеи, но и настойчиво добиваться их реализации. Другой человек на его месте в те годы, когда советская власть «прихлопнула» еврейскую культуру, когда закрылись еврейские школы и печатные издания, остался бы не у дел. Но не таков был Шапиро. Переехав в 1924 году с семьей в Москву, он находит себе новую область деятельности — издание учебно-наглядных пособий для школ. Немало пособий он разработал сам, организовал цехи и мастерские по их выпуску, написал много статей о трудовом воспитании и политехнизации школы. Продолжал он эту деятельность и после выхода на пенсию.

    На том и закончилась бы его карьера, если бы не основание государства Израиль. Иврит, который по указанию «корифея всех наук» и «отца народов» был объявлен мертвым клерикальным языком наподобие старославянского, сыграл над советскими лингвистами злую шутку. Многократно похороненный ими, преданный анафеме, он вдруг «воскрес» в качестве живого разговорного и государственного языка страны, с которой у Советского Союза были дипломатические отношения. И оказалось, что нужны люди, владеющие этим языком — для контактов с этим государством, для культурных связей, даже для шпионской деятельности...

    Вот тут и начинается новый этап в жизни Феликса Шапиро. 74-летний пенсионер вдруг стал всем нужен. Его наперебой приглашают работать — на факультет восточных языков Московского университета, в Институт международных отношений, в Высшую дипломатическую школу...

    Он ожил и помолодел. У него опять появилось множество планов. Он столкнулся с труднейшей задачей: восполнить свой собственный многолетний отрыв от иврита, обогатить свой лексикон новыми словами из разговорного языка, учить этому языку людей, не имеющих о нем ни малейшего представления, в основном неевреев.

    В процессе работы он вскоре убедился, что невозможно наладить преподавание без иврит-русского словаря. А если нужен словарь, то кто же его сделает, если не он? И если не сейчас, то когда же?

    Он начинает работу по собственной инициативе. Власти не собирались придавать делу изучения иврита такой размах. Но в этом-то и сила Феликса Шапиро, что он не только кабинетный ученый, но и практик. Благодаря сильно развитому чутью галутного еврея, умеющего приспосабливаться к самым различным властителям, он умел находить лазейки и трещины даже в непробиваемой стене советской официальной политики. Он как бы проник в «код» этой замкнутой системы, нашел кнопки, на которые нужно нажать, чтобы она сработала в нужном направлении. Он писал в различные инстанции вплоть до ЦК, доказывал необходимость словаря для подготовки кадров, владеющих ивритом. И чудо свершилось: договор на издание словаря был подписан.

    В 1963 году словарь вышел в свет, хотя и урезанным тиражом. Это было делом жизни Феликса Шапиро и событием в жизни советских евреев.

    Помню солнечный весенний день, когда я впервые увидела этот словарь с золотым тиснением букв на темно-синем переплете в витрине самого большого книжного магазина Риги. Мы шли с братом, приехавшим в гости из Новосибирска; он показал мне на словарь и сказал, что непременно купит его. Я смотрела на обложку, где для всеобщего обозрения красовались слова, которые, как мне казалось, можно произносить только шепотом и с оглядкой. Ведь само слово «еврей» — это бранное слово, вместо него наши нееврейские знакомые говорят «ваша нация», а если уж приходится произносить слово «еврей», то краснеют, боятся нас обидеть. А тут еще иврит, древнееврейский язык, который считался такой же крамолой, как троцкизм! И на виду у всех!..

    Я тогда не купила словарь. Была далека от этого. Изучить самостоятельно незнакомую письменность — это показалось мне непосильным делом, да и не очень нужным.

    Купила уже перед самым выездом в Израиль. С тех пор он неразлучно со мной. Еще вчера искала в нем какое-то выражение.

    Лия Престина кончает свой рассказ.

    Молодежь семьи немножко подшучивает, когда готовятся показать фильм: ведь видели его много раз... И я думала, что показывают для меня, остальные смотреть не будут. Но странное дело: как только на экране показалось круглое добродушное лицо деда и прадеда, все замерли.

    Все глаза были прикованы к экрану. Взволнованные возгласы: присутствующие узнавали себя детьми, своих теток и дядей еще молодыми, вспоминали обстоятельства, при которых фильм снимался, кто снимал. От шуток не осталось и следа, общее благоговение охватило всех.

    Не обошло оно и меня. Я была поражена не только тем, как мой словарь с пожелтевшими страницами ожил в облике этого человека с усталыми и добрыми глазами, но и тем, как потомки чтят его память. Поразила гордость за деда и прадеда, которая читалась в глазах у всех, сплоченность этой семьи, члены которой, оставив все дела, съехались в Беер-Шеву, чтобы в который раз услышать знакомый рассказ и посмотреть многократно виденный фильм.

    Это действительно династия в высоком смысле слова.

    Феликс Шапиро не был сионистом, но он был настоящим евреем. Он сохранил еврейский дух в своей семье и вернул к еврейству с помощью своего труда многих да-

леко отошедших от него. Жаль, что ему не довелось увидеть, как собрались его потомки в еврейском государстве, в израильском городе Беер-Шеве, чтобы пересказывать историю его жизни, как пасхальную Агаду.

                         Газета «Наша страна», 1989 г.


ЕДИНСТВЕННЫЙ

                                    Виктор Радуцкий

   С этим словарем я познакомился еще в Киеве, сразу же после его выхода в свет. Я читал предисловие, упиваясь каждым его словом, но, увы, в те времена я еще не добрался до иврита, а вся моя душа тогда была отдана одному из прекраснейших еврейских языков — языку идиш. Это были годы, когда я самостоятельно «расшифровал» азбуку идиш...

   Я знаю, что пишу вещи невероятные, но я сам «разгадал» соответствие букв алфавита идиша русскому алфавиту, сопоставив русское написание фамилий авторов журнала «Советиш геймланд» с их написанием на идише, составив сравнительную таблицу, выучив ее, добыв ценою невероятных усилий азбуку языка идиш Лейба Квитко, где наконец-то мне открылась тайна «концевых букв». Я эту таблицу из книги Л. Квитко скопировал на кальку, пустил в оборот; я знаю людей, которые учили идиш с помощью этой таблицы, а сегодня ее можно видеть во втором томе изданной в Иерусалиме «Краткой Еврейской Энциклопедии» на стр. 665...

   Итак, я научился читать... Но ведь идиш — родная сестра иврита, и все гебраизмы пишутся там на иврите. Так я знал, что встреча с ивритом мне еще предстоит...

   И вот, приехав в Израиль, я получаю от своих киевских друзей словарь Феликса Львовича Шапиро... Это был мой первый словарь. Но тут же добавлю: и ЕДИНСТВЕННЫЙ, Прожив с этим словарем более 20 лет, я точно знаю, в чем же его главное достоинство. Мой ответ прост и ясен: незабвенный Феликс Львович

был не только блестящим знатоком иврита, но он абсолютно виртуозно владел языком русским, умел понять не только тонкости иврита, но знал, как найти им точное русское соответствие. В этом он не имел и не имеет себе равных по сей день. Конечно, словарь Эвен-Шошана, положенный в основу словаря Феликса Львовича, — это и моя настольная книга, но не раз поражался я точности, ёмкости тех переводов, которые предложены Ф. Л. Шапиро в его словаре...

    В моей жизни словарь Феликса Львовича сыграл еще одну роль: начав учить иврит, я столь экстатически переживал открывшиеся мне красоту, богатство, строгость, логичность, совершенство иврита, что пытался сравнивать его с русским. А эти сравнения были для меня возможны только с помощью словаря Феликса Львовича. Так я принялся просто читать словарь, стараясь запомнить прочитанное. А затем я начал делать выписки, составлять тематическую картотеку... Потом я стал профессиональным синхронным переводчиком, работал со всеми израильскими президентами и главами правительства последние 13 лет... Недавно я закончил перевод с иврита на русский язык десятой книги, которая будет издаваться в России, заказ московского издательства. Без словаря Ф. Л. Шапиро завершение этого перевода было бы невозможным. Я не начинаю работы, если нет на моем столе словаря Ф. Л. Шапиро. Мой старый словарь наново переплетен, потому что я вожу его с собой и на Украину, и в Россию, и в другие места, а эти поездки не прибавили ему здоровья. Я так боюсь потерять словарь, что завел еще одну точно такую же книгу, изданную в России, которая никогда не выходит за стены дома.

    Я встречал в Израиле этот словарь у самых невероятных людей, старожилов, любящих русский и желающих сохранить его, ведь фотокопия этого словаря вышла в Израиле, а затем и переиздавалась неоднократно.

    Конечно, я вижу порой, как устарели некоторые приведенные в словаре термины и понятия, но и эти устаревшие понятия для меня — вехи на пути развития иврита. Я нашел несколько неточностей полиграфического, технического характера, но все это нисколько не умаляет достоинств словаря. Словарь этот по-прежнему остается для меня высоким образцом блистательной профессиональной работы, свидетельством глубоких знаний и подлинной любви к двум великолепным языкам, на которых стоит мир всякого культурного еврея — уроженца России — иврита и русского.

    Говоря о словаре Ф. Л. Шапиро, нельзя обойти молчанием тот вклад, который внес в успех этого предприятия замечательный ученый профессор Б. М. Гранде. По-моему, его краткий грамматический очерк языка иврит, приложенный к словарю, — наилучшая работа такого рода.

    Я не раз рекомендовал новоприбывшим, желающим с первых своих шагов в Израиле всерьез познакомиться с ивритом, понять его структуру, грамматику, морфологию, — углубиться в этот очерк языка иврит.

    Особенно хорошо воспринимает работу Б. М. Гранде научно-техническая интеллигенция из среды новых репатриантов. И большинство из тех, кто знакомится с этим очерком, стараются также достать словарь Ф. Л. Шапиро. Так растет число приверженцев, любителей и пользователей словаря Ф. Л. Шапиро, ас этим — и число людей, лучше усваивающих иврит, лучше ощущающих его красоту и очарованье.

    ...Помню, еще в нашу бытность в России мы могли много узнать о новых знакомых, если удавалось нам хоть мельком взглянуть на книжную полку в их доме... Сегодня в Израиле, увидев словарь Ф. Л. Шапиро в доме того или иного уроженца России, я могу тоже составить первичное представление о его языковых привязанностях и пристрастиях. Зачастую выбор словаря не случаен, и я всегда чувствую некую близость по отношению к тому человеку, у которого на книжной полке стоит словарь Ф. Л. Шапиро...

    Как-то так получилось, что эти заметки о словаре Ф.Л. Шапиро носят очень личный характер. Впрочем, это и не удивительно: моя жизнь немыслима без иврита, а иврит для меня немыслим без этого замечательного словаря...

    ...Сегодня по заказу одного из российских издательств я начинаю новую работу над переводом одного из известных ивритских романов. Как всегда, отправляясь в это трудное, увлекательное и длительное плавание, я всей душой, всем сердцем полагаюсь на неизменную помощь прекрасного штурмана — Феликса Львовича Шапиро, создавшего самый лучший иврит-русский словарь, достоинства которого просто трудно переоценить...

    А закончить мне бы хотелось фразой, завершающей предисловие к московскому изданию словаря Ф.Л. Шапиро, которое написал профессор Б. М. Гранде: «Пусть этот словарь послужит лучшим памятником светлой памяти большого знатока языка иврит и педагога Феликса Львовича Шапиро».

    В этой фразе, пожалуй, можно сделать два изменения: убрать первое слово «пусть» и вместо слова «послужит» написать: СЛУЖИТ!

    И да упокоится душа Феликса Львовича в мире! Свое дело на земле он совершил, а словарь его — великолепное тому свидетельство, лучший ему памятник, замечательно служит своему народу и его прекрасному языку!


Ф. ШАПИРО В БАКУ[48]

                                А. Дорфман, Тель-Авив

    Примерно с середины XIX века г. Баку играл видную роль в экономической жизни России. Это была маленькая кипучая Америка, с собственными миллионерами — королями нефти. Нефтяные промыслы притягивали сюда многих крупных специалистов в различных областях промышленности, а также ремесленников, людей свободных профессий и просто искателей приключений.

    В пестрое многонациональное население Кавказа безболезненно влилась молодая девятитысячная еврейская община, состоящая, с одной стороны, из горских и грузинских евреев, с другой — из евреев русских, в большинстве своем выходцев из Литвы.

    Баку был одним из немногих городов, расположенных вне «черты оседлости», где еврейская община сумела сохранить свою независимость, не став на путь самоизоляции и не растворяясь в инородной среде. Еврейских детей здесь не дискриминировали, двери местных городских училищ были всегда открыты перед ними, но среди местной еврейской интеллигенции зрело понимание того, что в этом-то и таилась опасность ассимиляции, что для сохранения национальной самобытности необходимо дать подрастающему поколению еврейское воспитание.

В еврейской периодике России все чаще появляются статьи о просветительской работе в Баку. Забота об открытии новых национальных школ сочетается с усиливающимся интересом к проблемам традиционного воспитания. Так, И. Сегал в статье «Русские евреи на Кавказе» («Рассвет», №10, 1880 г.) отмечает:

Синагога — этот фокус, всегда собиравший евреев воедино, сослужил и на Кавказе в этом отношении немалую службу: ее стали посещать все чаще и чаще, и в то же время евреи ощутили потребность в изучении еврейского языка, а также в ознакомлении с историей своего народа... Стали выписывать учителей (меламедов), и каждый еврейский мальчик, до поступления в учебное заведение или отдачи его в учение к ремесленнику, должен был предварительно ознакомиться с Библией. Началось движение в пользу устройства такого училища, которое, подготавливая детей в среднеучебные заведения, в то же время давало бы им сведения по еврейскому языку и истории еврейского народа, конечно, настолько, насколько это может быть необходимо для каждого еврея.

    Поэтому не случайно первая еврейская «нормальная» — начальная — школа (талмуд-тора) была открыта почти одновременно с настоящей синагогой, заменившей неудобный и небольшой молитвенный дом.

    Пресса довольно внимательно следила за процессом создания еврейских учебных заведений в Баку:

        Всего год тому назад мы были лишены талмуд-торы, и дети, в особенности беднейшего класса, прозябали в жалком невежестве. Не было у нас также синагоги. Гг. Пивоваров и Рейхман взяли на себя инициативу по упорядочению дел общины. Прежде всего, устроили талмуд-тору. И замечательно то, что о необходимости как хорошей синагоги, так и талмуд-торы заговорили даже люди, которые в синагогу никогда не заглядывали.

                                   («Восход», №37, 1896г.)

    Вот какая картина предстала взору Феликса Львовича Шапиро по приезде в Баку в 1913 году: здесь действовали следующие еврейские учебные и культурно-просветительные учреждения: талмуд-тора с отделением для горских евреев (ее преподаватель, М. Шейнерман, впервые ввел сефардское произношение в преподавание иврита); женская профшкола; Бакинское отделение ОПЕ; грузинско-еврейская школа; библиотека; литературно-музыкальный кружок; детский сад и, наконец, группа по распространению иврита.

    Для евреев Баку Ф. Шапиро не был «незнакомцем». К этому времени он был уже широко известен в кругах еврейской общественности Петербурга как незаурядный педагог и автор многочисленных руководств для учителей, глубоких исследований, популярных статей и рецензий. Бакинцы предоставили гостю все возможности для практической реализации его талантов.

    Ф. Шапиро вскоре становится одним из ведущих учителей бакинской школы талмуд-торы, а затем и ее руководителем. Здесь он сталкивается с непредвиденным обстоятельством, которое дает почву для нового направления его общественной и педагогической деятельности. Превосходно осведомленный практически во всем, что касается европейского еврейства, он впервые знакомится с представителями других еврейских этнических групп — с грузинскими и горскими евреями.

    Отныне и до конца своего пребывания в Баку Ф. Шапиро посвящает себя делу искоренения всех и всяческих предрассудков по отношению к грузинским и, в особенности, к горским евреям. Он выступает за единую национальную школу, за совместное обучение горских, грузинских и европейских евреев. Это удалось осуществить после длительной и упорной борьбы со сторонниками прочно утвердившихся, но неприемлемых традиций.

    Опыт, накопленный за считанные годы в области начального образовательного цикла, дает возможность перейти к более высокой ступени обучения, что и было довольно быстро осуществлено.

    Пост руководителя гимназии занимала Любовь Вениаминовна Ландау[49]. Свои официальные обязанности она совмещала с преподаванием биологии.

    Создание Еврейской гимназии заострило внимание к вопросу о переводе всей системы преподавания на ивритскую основу или, как тогда говорили, «гебраизацию учебного процесса». Ранее преподавание в еврейских школах, кроме языков иврит, идиш, а также религиозных предметов, велось на русском языке.

    Первым шагом на пути к гебраизации было объединение школы талмуд-торы и женской профессиональной школы. Директором объединенной школы утвержден Ф. Шапиро. В содружестве с коллективом Бакинской еврейской гимназии в сравнительно короткий срок Феликсу Шапиро удалось почти полностью завершить этот сложный этап в становлении национальной школы.

    Ф. Шапиро с присущим ему рвением берется за работу. Теперь во вверенных ему школах учится 400 детей. Наконец-то, арифметика, естествознание, история и др. предметы звучат для бакинской детворы на иврите. Но трудности еще велики: опять же недостаточно учителей, почти нет учебников и учебных пособий, не выработана терминология, не богат выбор книг для чтения.

    И здесь, оторванный от еврейских центров, Феликс Львович проявляет чудеса изобретательности и находчивости. Он пытается даже организовать еврейское книгоиздательство, которое, в первую очередь, должно выпустить в свет ряд учебников, а затем и книг для чтения, учреждает детский сад, организует факультативные курсы для горских и грузинских евреев.

Порой создается впечатление, что до предела загруженный, Ф. Шапиро только и делает, что ищет себе дополнительную работу. Так, он посещает промысловый район Баку — Балаханы, где живет немало еврейских семей. Не прошло и трех месяцев, как в «Кавказском Еврейском Вестнике» (3 ноября 1919 г.) можно было прочесть заметку.

        Отделение еврейской школы в Балаханах открыто при наличии 24 учащихся, из них 2 европейских и 22 горских... Общее руководство осуществляет заведующий всеми еврейскими школами Ф. Шапиро.

    К 1920 году школьная жизнь Баку стабилизируется. Поступают большие суммы на приобретение учебников еврейского языка для нужд школы и курсов для учителей. Претворена в жизнь и оправдывает себя реформа о совместном обучении детей горских, грузинских и европейских евреев. Еврейский разговорный язык (идиш) введен как предмет с первого года обучения. В Балаханах открыта Еврейская ремесленная школа, состоящая целиком из горских евреев. Разрешена проблема языка, «один из острых и больных вопросов нашей жизни»... ибо «базой нашей национальной жизни как в Палестине, так и в диаспоре, мы считаем еврейский язык» («Еврейская Воля» от 21 апреля 1920 года).

    Последние сведения о деятельности Ф. Шапиро в Баку — это опубликованный в той же газете отчет об очередном заседании Еврейского Национального Совета, где о работе руководимой Ф. Шапиро школы говорится следующее: «...Год проходит нормально. Школьный персонал работает вдумчиво, любовно и все делает для того, чтобы школа функционировала правильно».

              Из книги «Феликс Львович Шапиро, 1983 год».


ЕВРЕЙСКИЙ СЛОВАРЬ ФЕЛИКСА ШАПИРО

                     Д-р Феликс-Азриэль Кочубиевский

    Я уже точно не помню год, когда более 30 лет назад в книжном магазине в Харькове с удивлением увидел Иврит-русский словарь. В то время само понятие «еврей», «еврейский» в печати старались пореже употреблять. Иврит официально в СССР нигде не изучался, не считая неафишируемых заведений, готовивших различного рода агентов. А тут — официально изданный в СССР словарь этого, почти запрещенного языка. Еврейский алфавит в то время был мне не знаком.

    Даже гораздо позже, в 1982 году, когда меня как сиониста (конечно же, прямо не называя таковую причину) судил Новосибирский областной суд, прокурор вместо слова «евреи», как бы боясь оскорбить неприличным словом, стыдливо говорил, как это тогда было принято, «лица еврейской национальности». Видимо, коммунистические идеологи считали нужным подчеркнуть, что если кто-то из «советских людей» и имел несчастье родиться евреем, он все-таки оставался человеком.

    Тогда я еще не помышлял об Израиле, но словарь купил. Купил, собственно, не для использования по его прямому назначению, а как символ чего-то еврейского, как некий доступный мне вызов официальным и иным антисемитам и чтобы такая книга не залеживалась на полках магазина.

    О ценности этой книги как словаря пусть судят специалисты — филологи и профессиональные преподаватели иврита. Мне же пусть будет позволительно отметить ту роль, которую сыграл этот ценный труд Феликса Шапиро как первый вклад в становлении еврейского самосознания у меня и у ряда других евреев в СССР. Фото- и ксерокопии этого словаря были оружием нелегальных кружков иврита за железным занавесом, были материализованным символом связи евреев с вожделенной страной их праотцов.

    Уже 10 лет я в Израиле. На полке у меня самые разные иврит-русские и русско-ивритские словари. Но словаря Феликса Шапиро нет среди них, ибо еще до начала массовой алии, когда, наконец, мне дали разрешение на выезд в Израиль, все свои учебники и пособия, служившие для занятий ивритом (кроме одной книги, подаренной уже тогда ушедшим из жизни человеком), я подарил тем, у кого разрешение на выезд было еще в неизвестной дали. Многолетняя роль эстафетной палочки русскоязычных репатриантов в Израиль — высокое предназначение этого словаря.


МУДРЫЙ ДУХОМ И ЮНЫЙ СЕРДЦЕМ

       О Феликсе Львовиче Шапиро (1879—1961)

                             Шуламит Шалит, Тель-Авив

    Там, в прекрасной стране, в селениях наших братьев,

    Расцветает новая жизнь.

    Там песнь землепашца, песня воли и простора

    Звенит в полях.

    Там язык наш звучит, как серебряный колокол,

    Как пение соловья,

    Отдаваясь эхом

    В расщелинах высоких скал —

    Чудный таинственный голос.


Гимн возрожденному языку — ивриту... Эту знаменитую песню на слова сиониста, поэта и переводчика Лейба Яффе пели в двух вариантах. Те, кто мечтали о будущем национальном доме для евреев, находясь в галуте, пели «там» (шам хаим хадашим — там новая жизнь), а те, кто его уже возводил своими руками на земле Израиля, произносили «здесь» (по шират а-икар — здесь песнь землепашца). Сам Лейб Яффе, участник 1-го Сионистского конгресса в Базеле в 1897 году, приедет в страну только через 23 года. Поэтому он-то написал «там». Песню знали в России, пели на конгрессе, а оттуда ее разнесли по всем материкам.

    Хотя и там, как с удивлением узнавали тогда, и с недоверием, порою, продолжают узнавать и сегодня, происходили вещи незаурядные, и жили и творили люди незаурядные. Не всем им оплачено по справедливости и по достоинству. Не обо всех было кому побеспокоиться.

    Иным родственникам, близким людям, друзьям неведомы или неудобны правила игры, требующие качеств борцовских и бойцовских, а подчас мешает личная скромность: свое же, как же о своем громко? Эти мысли приходят снова и снова, когда раздумываешь над судьбой гениального Феликса Львовича Шапиро — лингвиста, историка, этнографа, знатока фольклора, эрудита и педагога ~ человека блестящего ума, горячего еврейского сердца, в котором жила великая страсть, называемая язык иврит...

    Я обращаюсь памятью в столь памятный мне 1963 год. Вчерашняя студентка, начинающая журналистка, я впервые была за границей. В Польше проводилось первенство Европы по баскетболу и было известно об участии в нем и команды Израиля. Неужели я увижу живого израильтянина?.. (Разочарование было двойным: во-первых, эти огромные детины не похожи были на евреев, а во-вторых, они во мне не хотели признавать «свою», называя кто болгаркой, кто армянкой... Не помог и листочек, на котором мама написала по-еврейски, что я, мол, «своя»: «их бин Суламитэ фун Литэ»). Но-сейчас не об этом. Нам обменяли очень мало денег. И кроме двух цветных парасолек (зонтиков) для мамы и для себя, нескольких тоненьких изданий с работами Сезанна, Курбе, Мане и еще кого-то из импрессионистов, я смогла позволить себе только поход в кино на потрясший душу (тогда) фильм «Хиросима, любовь моя». Все остальные злоты пошли на толстую и тяжелую книгу в 800 почти страниц, в синей обложке, на которой золотыми буквами стояло — Иврит-русский словарь. Это и был словарь Шапиро в 28 000 слов под редакцией проф. Б.М. Гранде с его же грамматическим очерком языка иврит, только что вышедшей в свет в Москве и тут же (всего 25 000 экземпляров на всю голодную еврейскую рать!) исчезнувший с советских прилавков и из-под них.

    Впрочем, я могла этот словарь только обнюхивать. Что же это было? Инстинкт? Гены? Привезти из-за границы две парасольки и никому не нужный словарь? Из еврейских букв я знала только составлявшие мое имя, с той записки, да и то прописью, а не печатными буквами. Так что мне доступна была только русскоязычная его часть, но что-то в ней меня поразило. Какой-то странный образ, связанный с солнцем и футляром. Ну-ка посмотрим: солнце на иврите — шемеш. Вот оно. Ну, шемеш и шемеш, ничего особенного. Что же это было? Рэга, рэга... Минуточку. Синоним слова шемеш — хама (???). Боже мой, тридцать лет я помнила этот образ, а сейчас могу прочесть на иврите: ??? ??? ??????? (яца хама минартика — все ударения в конце слов) и перевод: солнце взошло, а в скобках — букв, солнце вышло из своего футляра... Вот такой образ... И для меня, и для всех нас солнце-иврит — вышло, наконец, из футляра небытия. Сдается мне, что само слово «иврит», написанное по-русски, я видела тогда впервые...

    Но что мой роман со словарем Шапиро по сравнению с другими? В своей давней и одной из первых радиопередач о Ф.Шапиро и его словаре я с жаром пионерки призывала изучать язык и собрать эти «романы». И вот дочь автора Лия Престина, истинная подвижница, в свои 85 лет решилась и сделала это. Надеюсь, что читателя ждет увлекательное чтение... А я приведу те примеры, что собрала лично.

    Семью Бориса-Баруха Подольского — всю, целиком, арестовали за сионизм в 1958 году: они получали литературу из Израиля. Иврит (ашкеназский) Борис учил у Григория Давыдовича Зильбермана, а современный —у палестинского араба-слесаря, тот эмигрировал в Россию при британском мандате... Отец Бориса, историк по образованию, хорошо знал еврейскую историю, ТАНАХ, и в лагере они говорили с отцом на иврите. Тысячи слов, выученных с отцом, вполне хватало

для запретных тем, но не для чтения. Читать тексты до Шапиро он не мог. А изучать иврит по словарю ему не представило никакой трудности. Два года — и только с помощью словаря Шапиро — он переписывался с Борисом Гапоновым, блестящим знатоком иврита, переводившим Лермонтова и «Витязя в тигровой шкуре» Руставели. В 1964 году Подольский как-то отправился в Малаховку. Возле керосиновой лампы один старый еврей спрашивал другого: а ты знаешь, как на лошн-койдеш (на священном языке) «холодильник»? Борис уверен, что один из них, по крайней мере, спрашивающий, уже сидел и штудировал словарь Шапиро. В старых словарях такого слова не было.

    ...У сестер Гиты и Мирьям Бахрах, известных переводчиц с идиша Ицика Мангера, Башевиса-Зингера, а также «Кровавой шутки» Шолом-Алейхема, есть пуримский рассказ о дочке переплетчика Хаима Бумагина, которую звали Эстер. Девочка болела. Угасала на глазах. И когда в Слуцке появился рабби Мотл, его позвали к больной Эстер. Он дал ей глоток виноградного вина и спросил: а знаешь ли ты, Эстер, как на священном языке нашем, на иврите, называется виноградная гроздь? И сам ответил: эшколь. Уходя, он подарил ей зеркальце и шепнул, что в нем она увидит своего жениха. Эстер, конечно, выздоровела, выросла, и глаза ее были хороши, как зеленые виноградины, но, хотя от женихов не было отбоя, в зеркальце она видела только себя и никого, кроме самой себя. И так случилось, что однажды рабби Мотл пригласил всю семью переплетчика Хаима Бумагина в гости, на веселый праздник Пурим, а среди гостей был и Давид Эшколь — любимый ученик рабби. Молодые люди встретились глазами и никого уже вокруг себя не видели, только друг друга.

    Когда Давид посватался к Эстер, она в зеркальце даже не заглянула — ведь после праздника Пурим только и видела в нем, что его, Давида Эшколя, лицо. Приехал на свадьбу и сам рабби Мотл. Поздравив невесту, он тихонько спросил: «А знаешь ли ты, Эстер, как называется на нашем священном языке, иврите, виноградная гроздь?» — «Эшколь», — шепнула Эстер. — «А как будет на иврите великий ученый, ты помнишь? — «Эшколь», — расцвела улыбкой Эстер. И глаза ее светились и сияли, словно зеленые виноградины, омытые росой.

    — Чтение словаря, купленного когда-то по большому знакомству, — вспоминала Мирьям Бахрах, — входило в нашу с сестрой беллетристику. Слово за словом, страница за страницей. И вот когда мы дошли до страницы 54-й, нашли там слово эшколь и два его значения — гроздь и великий ученый. Кажется, идея рассказа возникла у обеих одновременно. Словарь Шапиро стал для нас источником вдохновения. Говорят, что он архаичен. Возможно. Но его поэтическая структура будит воображение и сегодня.

    ...Лена Гофштейн, преподаватель музыки из Киева. Вот ее быстрый монолог: «Вообще-то я собиралась в Америку. Там была родная тетя... Шел 1980 год. Сидели в отказе. Мир вокруг себя мы не хотели принимать, но другого не знали. Как жить в отказе? Что делать? Начали учить иврит. Многие были арестованы. Те, кто не сидели, почему-то работали переплетчиками. Размножали и читали учебник «Элеф милим» — 1000 слов, книги «Это мой Бог» Германа Вука, «Эксодус» Леона Юриса, произведения В. Жаботинского. Во время обыска все это забрали. Кроме... словаря Шапиро. Во-первых, он вышел в СССР, но, главное, они ведь в КГБ все знали, знали и то, что по словарю нельзя выучить иврит. А мы смеялись: может, иврит и нельзя было выучить, но он дал нам новое философское осмысление бытия, через слова и их значения менялись наши представления о мире... Возьмите такое избитое словопонятие как мир, за который «боролись» со всех трибун. В слове шалом обнаруживается корень ш, л, м... шалем—цельный... Слова, корни слов заставляли думать... Многое было откровением. Слово руах — душа и дух. Нахат руах (??? ???) — душевное спокойствие. Какое чудо! Опускаться — линхот, матос нахат — самолет опустился. Нечто свыше опустилось на душу, и она успокоилась... Снижение напряжения, покой... Я ложилась спать и думала о картине бытия; и во мне пела моя еврейская душа... А имена сыновей Ноя — (Ноаха)... Вдруг открылся их смысл: Сим, оказывается, Шем, что в переводе — имя. Яфет — от яфе — красота. Хам — это не русское «хам», а от хом — тепло, энергия. Так благодаря словарю строилась другая система ценностей. Мои родители «читали», наверное, другие словари, поэтому они уехали в США... Наверняка, гордятся своими внучками. Одна из них, Рути, сабра[50].

    Еще роман. Владимир Кислик, многолетний отказник, ученый-физик, какую-то часть срока заключения провел на Азовском море. В городе Жданове (!) строили металлургический комбинат. Работал сварщиком. И был у него самоучитель «Мори» (на иврите означает «мой учитель»). Однажды (он не помнит, кто) привезли ему словарь Шапиро, сказали, что от Эдуарда Кузнецова (участника «самолетного дела», сейчас в Израиле — главного редактора газеты «Вести»). С помощью словаря Владимир Кислик проспрягал все имевшиеся в «Мори» глаголы — во всех временах и возможных формах, исписал толстую тетрадь и переправил с оказией в Москву одному из учителей иврита. Тот проверил и прислал обратно... Так вот учили иврит, когда он был под запретом.

    Все это происходило после смерти Феликса Львовича Шапиро. Не выпало ему удачи — подержать в руках свой словарь. Успел он выполнить только первую корректуру. Об этом рассказала по приезде в Израиль Рахель Павловна Марголина, его прилежная помощница, знавшая иврит и переписавшая от руки все слова, сделав 28 000 карточек!

    У книг своя жизнь, у людей — своя. Феликс Львович Шапиро, составитель первого, чудом изданного в СССР через 46 лет после революции иврит-русского словаря,  

родился возле Бобруйска 17 апреля 1879 г. в семье учителя хедера. Понятно, что он получил традиционное еврейское воспитание. Незадолго до смерти он писал Аврааму Капу, американскому профессору (присылавшему ему книги на иврите): «Право исполнять обязанности раввина я получил, достигнув жениховского возраста, затем ????? ??????  (хицацти  вэнифгати) — это устойчивое старинное выражение Барух Подольский переводит как «глянул (я) вокруг и был захвачен», то есть захвачен жизнью [а не как в сборнике статей и материалов о Шапиро (Иерусалим, 1983 г.): «посмотрел и передумал». По смыслу близко, но оттенок другой].

    В 18 лет он начинает учить русский язык, читает русских классиков. После учительского института всей душой стремится в Санкт-Петербург, но въезд зуда ограничен для евреев и, узнав, что «вид на жительство» может дать диплом дантиста, переквалифицировался, стал дантистом на час. Итак, с 1905 года Феликс Львович в Петербурге. В 1907 году он женился на Минне Лазаревне Вайс, красавице, которая была ему верной спутницей на протяжении более полувека.

    Сначала были частные уроки иврита, затем преподавание в училище ОПЕ — Общества для распространения просвещения между евреями в России. Об этом обществе можно прочесть в книге Михаила Бейзера «Евреи в Петербурге» (141-я книжка издательства «Библиотека Алия», 1990 год). Отмечу только маленькую неточность. Автор сообщает, что Шапиро жил в Петербурге до 1915 года, тогда как сам Феликс Львович в большой и увлекательной научной работе о горских евреях-татах сообщает, что с 1913 по 1923 годы он жил в Баку. И в Баку, и до этого в Петербурге, он много печатается. Достаточно назвать несколько его работ, чтобы понять область его интересов: «Старый и новый хедер», «Высшие школы еврейских знаний (ешиботы)», «Страницы из истории женского образования», «Книги пророков», «Народная школа и реформа «хедера», рецензии на книги «Детство» и «Воскресение» Толстого, «Дон-Кихот»Сервантеса, на сказки «Тысяча и одна ночь» — в связи с их переводом на древнееврейский. Всего 84 работы на трех языках (перечень составлен самим Феликсом Шапиро). Еврейская тема, идиш и иврит с 20-х годов уходят в подполье и возникнут только в конце 50-х. 85-й пункт перечня гласит: «Это уже 1956-й год. Оттепель — курс языка иврит. Грамматика, хрестоматия и словари. Словарь принят в печать Издательством литературы иностранных языков». Из всего намеченного напечатан только словарь, и то после смерти автора. Он умер в 1961 году. Чем он занимался почти 40 лет? Организовал первую Азербайджанскую опытно-показательную трудовую школу, учил учителей создавать учебные пособия и политехническое оборудование. Надежда Константиновна Крупская в 1933 году написала похвальный отзыв на его «Передвижные выставки учебно-наглядных пособий в борьбе за политехнизацию школы».


           Ведь все же как-то надо жить,

           Ведь могут вправду задушить Всё — здравый смысл и волю...

                      Наум Коржавин


    Дом для беспризорников он организовал еще до Макаренко. Из Баку переехали в Москву в 1924 году. Работал в Книготорге и в Комитете трудовых резервов. Вышел на пенсию. «Был старый, — пишет дочь, Лия Феликсовна Престина, — надломленный, больной человек. И вдруг... оживает... молодеет».

    Феликса Шапиро в середине 1953 года приглашают работать в МГУ, на факультет восточных языков, и в Институт международных отношений, и в Высшую дипломатическую школу. По понятным причинам его ученики — не евреи. А он преподает им язык Талмуда и Танаха. Письма из Москвы полетели во все концы мира. И стали поступать книги и словари. Шапиро понял, что без иврит-русского словаря не обойтись. Значит, он его должен сделать. Обязан. Это его миссия. Получив толковый

словарь Авраама Эвен-Шошана и словарь Меира Медана, он приступает к делу. В течение всей работы, занявшей почти 8 лет, Феликсу Львовичу помогали его ученик и ассистент Абрам Иосифович Рубинштейн и Рахель Павловна Марголина. Труднейшей задачей для Шапиро стало нахождение русских эквивалентов, и по оценке специалистов, точность в разграничении значений и их оттенков средствами русского языка превышает иногда точность исходного материала.

    Вот мы и вернулись на круги своя, к словарю, — главной работе и итогу жизни Феликса Львовича Шапиро.

    Я думаю, что мне удалось прочесть о Феликсе Львовиче все, что написано о нем (до сих пор) и все, что написал он сам. Но благодаря внуку Шапиро, Володе Престину, мне посчастливилось посмотреть видеопленку, на которой Феликс Львович заснят в кругу семьи и друзей. На седер Песах празднуют его 80-летие. Он в черной кипе, ермолке, сохранившейся, наверное, от отца. На экране много молодых лиц — внуки, их друзья. Они внимательно слушают объяснения Феликса Львовича. А он, полный вдохновения, рассказывает, что такое марор и зроа и харосет (атрибуты пасхального седера). А потом он поет и все поют, он танцует и все танцуют. Он так любил песни на идиш! Юлия Ратнер, племянница Рахели Марголиной, исполняя просьбу Шапиро, обегала всю Москву, чтобы купить для исполнительницы еврейских песен Нехамы Лифшиц самый большой букет...

    ...И по всему этому я без всякого усилия представляю себе, как он входит в мой ульпановский класс, где я учу азы иврита. «Мори» (мой учитель) — грузный человек низенького роста, уже седой, без шляпы и усов, каким был в молодости, и даже без галстука, мы ведь в жаркой стране и... дома. Он говорит: «Алеф — первая буква еврейского алфавита, ее цифровое значение — один, единица. Посмотрите, как красива эта буква. И он пишет ее на доске: “?“. Вот вы и стали грамотными людьми. А известно ли вам, как называют на иврите безграмотного человека? ???? ???? ???? ? (эйно иодея цурат алеф) — тот, кто не знает изображения алефа...

    Мне кажется, его глаза смеются. Но чудеса только начинаются. Он говорит: «Наша неделя начинается после субботы». ??? ?' (йом алеф) – первый день недели, воскресенье. Как просто, как логично: день первый, йом алеф... Есть много свидетельств того, что словарь Шапиро стал для многих не только и не столько словарем, но и учебником истории, иудаизма, кратким курсом сионизма, энциклопедией еврейского духа, родником творческого вдохновения. Вот и для меня это беседа с мудрым, удивительным человеком, о котором до сих пор было так мало рассказано. И сколько тайн он унес с собой!.. Интересующимся могу сообщить, что пять первых материалов, связанных с именем Шапиро, были опубликованы в 17-м томе Еврейского самиздата в 1979 году, к 100-летию со дня его рождения — авторы этих материалов тогда были в отказе, потом почти все приехали в Израиль. Усилиями одного из них, Семена Кушнира, бывшего иерусалимца, был составлен и вышедший в 1983 г. в Израиле сборник статей Ф.Л. Шапиро и материалов о нем.

    Чтение некоторых работ Шапиро навело меня на мысль, что в Феликсе Львовиче остался нереализованным талант писателя, может быть, драматурга. Его исторический очерк о старом и новом хедере в Бобруйске можно ставить на сцене, например, в жанре хасидского мюзикла. Жаль, что на бумаге я не могу доказать вам этого... По словам Володи Престина, дед так увлекательно и живо, вместо русских народных сказок, рассказывал ему истории из Танаха, что оживал каждый рисунок Гюстава Доре.

    Не скрою, мне приятно думать, что многие тысячи репатриантов узнали о личности автора уникального словаря из моей давней радиопередачи, которую по просьбам радиослушателей неоднократно повторяли. Но, выразив надежду, что в честь 30-летия выхода в свет словаря (1993) будет организован специальный вечер, я не предполагала, что дочери автора словаря, Лие Феликсовне Престиной, удастся в короткий срок организовать такой вечер в Беер-Шеве. Зал был переполнен. Затем подобные вечера прошли в других городах.

    И, наконец, мне удалось установить факт, о котором не знал никто из родных Феликса Львовича. Оказалось, что он писал стихи. Уезжая в Израиль, Рахель Марголина оставила у близких знакомых пакет, обозначив его кодом «Японская шкатулка». Кто бы ни был, сказала она, если он придет в их дом и произнесет слова: «Японская шкатулка», — ему можно отдать этот пакет. В 1965 году сестре Рахели, Ципоре (она жила в Израиле), удалось съездить в Москву. По просьбе Рахели Павловны она встретилась с К.И.Чуковским. О второй просьбе вы уже догадались. Что же хранилось в таинственной шкатулке? В ней были письма погибшего на войне сына Рахели Марголиной и... стихи Феликса Львовича, обращенные к ней самой и написанные на иврите. Он писал их в 1960 году, за год до своей смерти. Рахель Павловна бережно хранила его стихи до последнего дня своей жизни. Когда на ее могиле (она ушла из жизни в 1971 году) ставили памятник, тот же друг, что годами хранил «Японскую шкатулку», только что сам ступивший на землю Израиля, положил в его подножие горсть земли, привезенной с могилы Шапиро, с подмосковного Востряковского кладбища. Но где же мне искать эти стихи? Из четырех сестер Марголиных в живых осталась только Кция Павловна, но она приехала только в 1973 году и понятия не имела, о чем речь. Стихи, видимо, оставались у сестры Ципоры. Однако и ее уже нет на свете. Из всех родственников я выбрала ее сына, может, потому, что он учитель. Авремеле (так все называют Авраама) удивился моей просьбе поискать в архивах покойной матери пакет со стихами на иврите. «Какие стихи! Никаких стихов у меня нет». Как в детективном фильме, я попросила его на всякий случай записать номер моего телефона. Через две недели звонок. Авремеле строго спросил, кто я такая и почему мне известно, что хранится в его доме. «Как вы узнали, что стихи именно у меня?». А я, еще не веря удаче, ответила как герой Шолом-Алейхема: «Вычислила». Он был поражен. Он их нашел. И, не доверив почте, привез мне их сам, из Кирьят-Гата в Тель-Авив. Так мы узнали, что Феликс Львович на старости лет не просто увлекся, но и полюбил, был по-юношески влюблен в свою верную помощницу, умную, преданную, благородную и красивую Рахель Павловну Марголииу. Вот они, эти узкие листочки тугой желтоватой бумаги со столбиками стихов на иврите, написанные его рукой...


       Вэ шув мешорэр ани

      (И снова я поэт)

       Рэитих, шматих, ахавтих

       хальфа вэ эйнена сэйвати

       ле хаим цаирим шавти

       ми йом ше пгаштих ла-ад ахавтих...

       (Я видел тебя, слышал, любил,

       Про седины свои забыл,

       И в день нашей первой встречи

       Стал вновь молодым — навечно...

       Безбожники утверждают,

       Что нет Б-га на небе,

       А женщина, что свила гнездо

       В моем сердце, в моей душе, в моей крови —

       Откуда взялась, если не с неба?

) ?????? ???? ??? ???? ??????)

       (Хофия меайн вэ ло мишмей шамаим?)


Он называет ее ангелом, находит в ней прелесть и царственность... И сравнивает себя с Фаустом, к которому вернулась юность.

?? ??? ??? ??? ??????

??? ???? ??, ???? ???????

??? ??????

??? ???????



       (Если она из плоти и крови, как все люди,

       Как ей удалось вдохнуть в меня, старца из старцев,

       Рассветную зарю,

       Огонь юности?)


И он заканчивает:

Элохим ешно        


?????? ????


Вэ хи – малахо


???? ?????



(Есть Б-г,

И она — его ангел).


    Одно стихотворение называется «Иллюзия», другое «Рахель», третье «Моя молитва!» Рахель собирается в Израиль, он рад за нее, но страдает и ревнует, и негодует: как же она оставляет его? Но она уедет только в 1963 году, через два года после его смерти.

    Может, это и не стихи вовсе, а одна сплошная молитва: «Дай мудрость ее сердцу. Ведь была же она счастлива моей любовью. Здесь, в Галуте галутов. Нет! Вырваться, взойти в Сион!.. А я, а меня?.. Господи, приди мне на помощь!»

    Какие сильные чувства! Какая искренность! Отвечала ли ему взаимностью скромная и сдержанная Рахель?

    Пусть это останется тайной. Но одну тайну мне, кажется, удалось разгадать. Я без конца вглядывалась в каждую букву, изучала, переписывала, сравнивала, переводила эти стихи и как-то не задумывалась, подписав два из них словом ??"? (нефеш — душа), он между ? и ? поставил апостроф, и вдруг меня осенило: он закодировал в подписи Ф и Ш — начальные буквы своего имени, на это Лия Феликсовна среагировала: а ведь папу звали Натан-Файтель Шапиро, но этого почти никто не знал.

    Он был бы рад узнать, что вся его семья здесь, в Израиле. Что его правнук Миша защитил докторат на земле Израиля. Что у него много правнуков. И что его дочь, Лия, сделала все, чтобы память о нем сохранилась в наших сердцах и в истории еврейского народа.


МОЯ ТЕТЯ РАХЕЛЬ МАРГОЛИНА

                                Юдифь Ратнер, Реховот

В послевоенные годы я почти все каникулы и выходные проводила у моей тети Рахели. Она работала учительницей и была свободна в каникулы. Мама отправляла меня к тете, чтобы помочь ей справиться с одиночеством и подавленностью, охватившими Рахель после того, как с фронта пришло сообщение о гибели ее единственного сына Муни.

    Рахель Павловна Марголина жила возле еврейского театра на Малой Бронной в коммунальной квартире с высоким лепным потолком. Два окна ее комнаты смотрели на улицу и школу, где до войны учился Муня. В темной каморке у самой кухни проживала горбатенькая Маша, которая до войны была няней Муни, а потом служила консьержкой в подъезде. Вместе с тетей она оплакивала своего питомца. Несмотря на огромную разницу в образовании, женщины поддерживали друг друга, помогали справиться с бедой. Тетя была тогда на грани самоубийства, ни с кем не общалась, не подходила к телефону, не могла есть. Жизнь потеряла для нее всякий смысл.

    В 1955 году Рахель Павловна обратилась в ОВИР с просьбой о воссоединения со своей матерью и сестрами, переписку с которыми никогда не прерывала. Однако ответа не получила: подобные ходатайства просто не рассматривались в те годы. У нее дома собирались молодые люди, причем не только те, кто хотел побольше знать об Израиле: они читали и самиздат, и литературные новинки — словом, там царила интеллектуальная атмосфера. Моя тетя ожила, но красивые библейские глаза были грустными, взгляд потухшим — казалось, она никогда не станет такой, как прежде. В середине 50-х, в мои студенческие годы, я реже навещала тетю — как правило, перед концертом в консерватории или возвращаясь из кинотеатра повторного фильма у Никитских ворот.

    В один из таких визитов я застала у нее двух отчаянно споривших гостей. Они казались мне тогда очень пожилыми — оба действительно были значительно старше Рахели. Один из них, совершенно седой, с окладистой бородой, — Лазарь Шолмонович Гордонов, географ и лингвист, знаток иностранных языков. Второй — лысоватый, плотный, как мне показалось, немного напряженный и нервный, — Феликс Львович Шапиро. Рахель относилась к нему с особенным почтением и вниманием. Ее глаза блестели, она была непривычно оживлена и удивительно хороша.

    Одна половина стола была завалена библиотечными карточками, испещренными ивритскими буквами, а другая, накрытая белоснежной скатертью, занята приготовленными рукой Рахели салатами и прочими угощениями, а также кофе с цикорием, который в те времена казался мне очень вкусным.

    Я понимала, что нервозность Феликса Львовича объяснялась некоторой ревностью к Лазарю Шолмоновичу: они оба были поклонниками Нехамы Лифшицайте. И... оба благоговели перед Рахелыо Марголиной! На концерты «еврейского соловья», как называли Нехаму, оба приходили с цветами и сидели в первом ряду, не сводя с певицы глаз. Феликс Львович обычно просил Рахель купить цветы, а тетя поручала это мне. Я шла на рынок, и букет совершал обратный путь в присутствии всех участников этого романтического действа. Много лет спустя, в Израиле, когда уже не было в живых ни Рахели, ни ее поклонников, я рассказывала это Нехаме, и мы с грустью смеялись.

    Рахель Павловна была верной помощницей Феликса Львовича в работе над словарем. Историк и лингвист, она прекрасно разбиралась в вопросах гебраистики: все 28 000 слов с объяснением их происхождения были собственноручно переписаны ею на карточки, которые я видела на столе. Оба понимали важность этой работы, полностью поглотившей все их помыслы и думы. Они много говорили об Израиле. Феликс Львович понимал сионистские устремления Рахели, и с грустыо думал о предстоящем расставании.

    Рахель совершенно преобразилась: снова стала широко общаться с людьми, ходить в гости, в концерты, приглашала к себе, отмечала еврейские праздники. Она вновь обрела смысл жизни и однажды сказала Феликсу Львовичу: раньше никогда бы не поверила, что после гибели сына не утрачу интерес к жизни. На что он ей ответил выдержкой из Талмуда: «Над каждым живым творением витает дух Божий и неслышно повелевает: живи, живи, живи».

    Думаю, не ошибусь, если скажу, что ее преображению способствовали не только духовная и дружеская близость, но и глубокое чувство любви, охватившее двух пожилых людей. Он был женат, и, разумеется, не находил поддержки в своей семье, несмотря на то, что Рахель помогала ему в уходе за неизлечимо больной женой. Напряженное отношение со стороны его семьи огорчало Рахель, но она понимала, что без нее ему было бы значительно труднее справиться с ситуацией. Она ездила вместе с ним в Ильинку, где находилась больная, убирала, готовила, находила врачей-специалистов. Феликс Львович не мог не оценить ее помощь и проникался еще большим чувством благодарности и любви к моей мудрой, красивой тете. В своих стихах на иврите ои сравнивал себя с Фаустом, которому Бог на старости лет послал любовь и вдохнул в него молодость. Рахель свято хранила их вместе с письмами сына с фронта. Феликс Львович страдал от мысли, что останется один, если она уедет в Израиль. Но разлучил их не отъезд Рахели, а его смерть в 1961 году. Он так и не дожил до выхода словаря.

    Рахель снова погрузилась в уныние и траур и стала более активно добиваться разрешения на выезд. В 1962 году через высокопоставленного отца одного из своих учеников ей удалось передать Хрущеву письмо, в котором Рахель обращалась к нему, как и она, потерявшему на фронте сына, с просьбой разрешить ей воссоединиться с семьей в Израиле. И в 1963 году ступила на землю Иерусалима.

    В том же году мои родители выслали ей вышедший к тому времени Иврит-русский словарь. С этого момента и до декабря 1971 году, когда автомобильная катастрофа прервала жизнь Рахели, евреи Советского Союза могли слышать ее голос в передачах радиостанции «Коль Исраэль».


СЛОВАРЬ НАДЕЖДЫ

                (Фрагменты интервью с Израилем Минцем)

    — Мы с вами беседовали о появлении в Москве словаря Феликса Шапиро.

    — Это было в 1963 году. В том году я был реабилитирован и смог вернуться из вечного поселения, к которому был приговорен, в Москву. Не помню точно, как до меня дошло, что такой словарь появился, и я отправился в единственный магазин, в котором он продавался. Посмотрел на словарь — правдоподобно ли это? И тогда кому-то мысленно произнес благодарственную молитву, не знаю почему. То есть мне понятно почему. Потому, что еврейские буквы и иврит настолько были запрещены...


    — Мы с вами договорились, что интервью адресовано тем евреям, которые не собираются уезжать, и должно быть максимально «кашерным».

    — Я вас понимаю, но очень трудно самого себя редактировать... Я пошел к кассе и уплатил за десять книг. У выхода ко мне подошел директор магазина и спросил: «Извините, пожалуйста, почему вы купили десять словарей?» Я сказал, что для меня это очень большое событие, я хочу одарить этой книгой своих друзей.


    — И как отреагировал на эти слова директор магазина?

    — Он, видимо, был взволнован и удивлен, что словарь архаичного языка может вызвать живой интерес у современника. На меня же произвели впечатление евреи, толпящиеся в магазине. Один другому говорит: «Ну, видите, вы все жалуетесь на советскую власть, но вот издали все-таки словарь иврита!» — «А вам понятно, почему это произошло?» — «Коль скоро есть у нас государство свое, есть Израиль, значит язык...»

    — Послушайте, вы просто обложили меня своим Израилем.


    — Я вам скажу, что мой Израиль — это и ваш Израиль тоже. Я, например, совершенно точно установил в Советском Союзе, что нет такого еврея, который остался бы равнодушным к такому событию...

    Я видел женщину, просматривавшую книги, которая спросила: «Что такое ивритский словарь?» — «Вы что, не знаете, что иврит —это еврейский язык?»

    Она тут же купила словарь. Я пошел за ней и спросил: «Извините, гражданка, для чего вы купили словарь, если не знаете иврита?» Она сказала: «Это неважно, я уже человек пожилой, но у меня есть дети, внуки. Дай Бог, чтобы они стали им пользоваться, чтоб у них появилось желание и интерес к родному языку...»

    Я был рад, что словарь вызывает такую реакцию. Пришел домой, отложил все дела и занялся просмотром словаря. Я был крайне удивлен, мне стало не по себе, что буква «hей» весьма похожа на букву «хет». Меня возмутило: неужели так небрежно можно издать такой словарь, и я написал письмо в издательство иностранных и национальных словарей.

    Через некоторое время я получил ответ. «Ваше письмо по поводу словаря мы получили. Ваши претензии несостоятельны, специалисты утверждают, что буква (в скобках написано «аш») достаточно хорошо читается. Если вам трудно ее различить, мы рекомендуем вам пользоваться очками».

    Но все же я был рад появлению этого словаря. Словарь произвел, видимо, очень большое впечатление не только в Советском Союзе, но и в Израиле...


    — Прошлый раз вы очень колоритно рассказали о том, как побывали у разных людей и у всех находили словари. И мы с вами затронули вопрос: какое значение этот словарь имел для еврейского самосознания в России?

    — Да, помню, я встречал у синагоги людей, которых не так уж хорошо знал, со словарем в руках. Я спрашивал некоторых: «Скажите, вы умеете пользоваться словарем?» — «Нет, мы не знаем иврита».

    Но словарь окрыляет, это — надежда на лучшее будущее, на нормальные отношения с Израилем. И евреям станет легче. Одним словом, этот словарь способствовал какому-то возвращению к Субботе. Причем я расширяю смысл Субботы. Это не только какое-то религиозное начало, это — возвращение к желанию получить то, чего люди были лишены в течение многих лет в Советском Союзе.

    Словарь оказал очень большое влияние и воздействие на евреев в Советском Союзе далее в тех случаях, когда они, казалось, были уже полностью оторваны от еврейства, ассимилированы.

                                      Примерно 1967 г.

    Израиль Борисович Минц — краткая справка

    Израиль Борисович Минц (1900 г., Ромны, Украина — 1989 г., Тель-Авив), сионист, халуц, общественный деятель, знаток иврита, узник Сиона, активист и наставник в борьбе советских евреев за выезд в Израиль, публицист, переводчик.

    В начале 20-х годов — первый секретарь областного комитета халуцим Белоруссии. Вскоре переехал в Израиль и включился в Гдуд ха-авода (рабочий батальон им. Иосифа Трумпельдора).

    В 1931 году по семейным (не идейным) обстоятельствам отправился в СССР и застрял там на 42 года. Трижды арестовывался как сионист, был осужден на пять лет с последующим вечным поселением в Воркуте, где провел 26 лет до реабилитации в 1963 году.

    Вернувшись в Москву, продолжал заниматься деятельностью, направленной на подъем национального самосознания евреев. Поддерживал связь с израильским посольством, помогал в организации ульпанов, преподавал иврит, вел переписку на иврите с израильтянами (в том числе с поэтом А. Шлёнским), занимался литературным переводом с иврита, написал ряд работ для еврейского самиздата на русском языке.

В 1973 году И. Минцу удалось вернуться в Израиль. До конца дней занимался активной общественной деятельностью: выступал перед солдатами Армии обороны Израиля, в кибуцах, клубах, центрах абсорбции; переводил с иврита на русский; публиковал многочисленные статьи в русскоязычной и ивритской прессе; возглавлял совет ассоциации узников Сиона; поддерживал интенсивную связь с узниками Сиона в СССР, оказывал посильную помощь отказникам, активистам алии.

    Лежа в больнице на смертном одре, менее суток до кончины, в устном завещании автору этих строк вспомнил с сожалением о том, что не дожил до увековечения имени Феликса Шапиро, о чем он неоднократно писал.

                                          Л. Любарский


МОЙ ДРУГ

                                          Борис Орлов

    Иврит-русский словарь, который составил Феликс Львович Шапиро, я увидел впервые 27 лет назад, когда решил подать документы на выезд в Израиль. Была зима 1970 — 71 года, до выезда было далеко, еще не пришел вызов из Израиля от мифической тети, но мы уже начали учить иврит. Словарь нам показал и научил им пользоваться мой первый учитель иврита Леня (Леви) Иоффе. С тех пор, вот уже более четверти века, я с ним не расстаюсь. Когда мне нужно что-то посмотреть или проверить, я, не оглядываясь, протягиваю руку и беру с полки не раз уже подклеенный словарь Шапиро, привезенный из Москвы в 1973 году. Рядом с ним давно уже стоят три тома словаря Эвен-Шошана, словари поменьше, но Шапиро полезен, как ни один другой.

    Слова в словаре, расположенные «кустами» — по корню (шорешу), вводили в гущу языка, приучали создавать и запоминать производные слова, глагольные формы, идиоматические выражения. Лексика иврита сильно изменилась за последние 20 — 30 лет. Иврит стал более гибким, современным языком, включившим и «ивритизировавшим» массу иностранных слов в сфере науки, техники, быта и разговорной практики. В какой-то мере лексика словаря Шапиро кажется иногда старомодной. Меня, научившегося читать на иврите раньше, чем научившегося говорить, часто упрекали в том, что мой иврит «слишком литературный», т. е. он далек от упрощенного уличного магазинно-автобусного сленга. Последнему можно научиться и без больших умственных усилий. Но я благодарен словарю Шапиро за то, что он приучил меня не к языку толпы, а к языку литературы.

    Вот уже много лет я читаю художественную литературу только на иврите. Иврит — один из главных инструментов моей преподавательской деятельности в Тель-авивском университете. По-видимому, я знаю его достаточно хорошо. Однако нет-нет да и приходится мне обращаться к огромному словарному запасу словаря Шапиро и блестящему грамматическому очерку языка иврит, составленному проф. Гранде и помещенному в конце словаря.


О ФЕЛИКСЕ ЛЬВОВИЧЕ ШАПИРО

                            А. Рубинштейн, Москва

(Ко дню его столетия)

    Будучи любителем еврейской литературы, Ф.Л. Шапиро часто посещал поэта Галкина и семью переводчика Слонима. Однажды, придя в гости к Слонимам, я там познакомился с симпатичным, энергичным, элегантно одетым старичком — Ф.Л. Шапиро.

    Жена Слонима, Фрида Давидовна, представила меня: «Рубинштейн. Был еврейским актером, я работала с ним в театре «Фрайкуне» («Свободное искусство»). В молодости он играл в «Габиме».

    Последнее очень заинтересовало моего нового знакомого. Он забросал меня вопросами: помню ли я еще иврит, какое у меня произношение — ашкеназийское

или сефардское. Наша беседа скорее была похожа на экзамен в учебном заведении. Он рассказал, что работает над составлением словаря иврит-русский и предложил мне помочь ему.

    Я, конечно, с огромной радостью согласился. Моя работа была чисто техническая: составлять карточки на каждое слово отдельно, переписывая из тетради Шапиро. Позже он мне доверял и подборку, и редактирование небольших текстов. Наше сотрудничество нас сдружило и помогло мне укрепить мои знания языка иврит.

    В пятидесятые годы иврит уже не был только святым языком Танаха и Талмуда. Это был живой язык, развивающийся из года в год.

    Самым значительным творением для еврейской культуры того времени явился словарь Иврит-русский, составленный Шапиро. Его работа, кроме отбора слов, состояла в том, что он не просто точно и удачно трактовал ивритские слова, он передавал в переводе на русский язык точный эквивалент в прикладном значении для тех, кто будет пользоваться этим словарем. На слова, которые в переводе даются также одним словом, одним значением, в переводе Шапиро мы находим десятки словосочетаний буквально на все случаи жизни. Часто тут и изречения, афоризмы и целые фразы, трудно переводимые буквально.

    Через пару лет, работая преподавателем иврита в Институтах международных отношений и востоковедения, Шапиро предложил мне быть его ассистентом. Работа для меня была трудная, но очень интересная.

    Работоспособность Феликса Львовича, несмотря на его восьмидесятилетний возраст, была потрясающей. Курс иврита, который он вел с огромной любовью к молодежи, придавал ему, по-видимому, силы и бодрость. Наши ученики (студенты) были не подготовлены для изучения языка. Учебников и словарей не было. Феликс Львович готовил по собственной программе разные учебные материалы. Одновременно с преподавательской работой он продолжал работать над словарем,

сотрудничая с издательством «Советская энциклопедия» , писал статьи для журнала «Иностранная литература». Особое значение имела его статья «Некоторые пути и предложения для дополнения словесного состава современного иврита».

    Именно последние годы его жизни были самыми творческими и плодотворными. Несмотря на слабое здоровье, он всегда был бодр, остроумен, переполнен новыми идеями, новыми планами. Умер во время каникул 17 августа 1961 г.

    Несмотря на глубокую старость, его внезапная смерть была неожиданной. Особенно больно от сознания того, что его мечта издать словарь не была осуществлена при его жизни. Это ценное издание вышло в 1963 году. Оно получило широкий отзыв и у нас, в Советском Союзе, и в еврейской прессе многих стран. Во всех странах дана высокая оценка новому словарю, большому помощнику всем изучающим иврит, и для семитологов.

             Из статьи «К столетию со дня рождения Ф.Л. Шапиро»

Журнал «СоветишеГеймланд», №11,1979.

                         Перевод с идиш Полины Каушанской


МОЙ СЛОВАРЬ

                            Яна Хмелинская, Иерусалим

    «Этот словарь — мой не только потому, что я его купил и он находится в моем доме, — говорил мой отчим Макс. — Он мой, потому что написан для меня». — «То есть как?» — удивлялись домашние. — «А очень просто. Он написан для всех русских евреев», —терпеливо объяснял отчим, — значит, и для меня».

    И после стольких лет я отчетливо вижу своего любимого дядю Абрама в дверном проеме нашей одесской квартиры. Тем самым вечером он, как обычно, по дороге домой из синагоги зашел к нам. В этот раз дядя, гордый собой, принес в подарок толстую книжку в синем переплете. Это и был иврит-русский словарь.

    Откуда же мне было знать, что с этого момента эта книга навсегда будет жить в моем доме — где бы я и ни жила — в Одессе ли, в Москве и, наконец, после долгого отказа — в Иерусалиме! И даже самое буйное воображение не могло бы нарисовать мне картину знакомства с дочерью Феликса Львовича —Лией. Знакомство, которое переросло в близкую дружбу.

    А тем самым вечером 1963 года русский текст словаря читали всей семьей, ссорясь, кому читать первым. Конечно же, отвоевал его Макс и уткнулся в книжку на целый вечер. Назавтра словарь спрятали глубоко в книжный шкаф, подальше от чужого взгляда. Мне же было велено не вынимать его в присутствии посторонних (все, что было связано с ивритом, «пахло» Израилем и могло обернуться неприятностями).

    В моих воспоминаниях о словаре есть и другая картинка: лет эдак через 12 после вышеописанных событий подмосковным летним вечером я гуляла со своим трехлетним сыном. «Наум!» — вдруг радостно воскликнул мой малыш, задрав голову. Проследив за его взглядом, я поздоровалась с Наумом Абрамовичем Аккерманом, стоявшем на балконе. Мы были хорошо знакомы с ним и с его интересной энергичной женой Л. Ф. Престиной-Шапиро. Они часто проводили свой летний отпуск в Академгородке под Москвой, где мы тогда жили. Ко времени нашего знакомства в 1973 году их дочь Инна с семьей уже жила в Израиле; мы же мечтали об отъезде, и не было встречи с ними, когда мы бы не обсуждали этот вопрос. И, конечно же, часто беседовали о жизни и работе отца Лии — Ф. Л. Шапиро.

    Я же вспомнила про особое место словаря в родительском доме. Как мой отчим время от времени вынимал его из тайника, читал и цокал языком: «Трудно, — приговаривал он. — Красиво, но трудно невообразимо!». Владея несколькими европейскими языками, Макс иврита не знал, хотя и учил в детстве. Но с удовольствием он читал и без конца перечитывал все грамматические выкладки и объяснения по-русски и изумлялся: «Какой уникальный труд, какая память, и, ведь, он совсем же не молодой человек, этот Феликс Шапиро! Удивительно, что «эти сволочи[51]» вообще издали этот словарь, показуха для Запада! Трудно переоценить важность этого издания для русского еврея! И ведь любит, очень любит он евреев, Феликс-то Львович», — с удовольствием повторял Макс. А на вопрос: «Откуда ты знаешь?», неизменно отвечал: «Авот чувствую! Вчитайтесь, как следует, почувствуете и вы... Жаль только что вот учить его некому. Нынче учат английский, французский, японский, наконец! Но — иврит?»

    Слава Б-гу, ошибался мой бедный отчим! Прошло всего 5—6 лет. И сразу же после шестидневной войны в Грузии и в странах Прибалтики организовывались кружки по изучению иврита. И если еще можно было с трудом найти человека, который помнил бы язык, то словарь был один — это труд Ф.Л. Шапиро.

    А в начале 70—80 гг. движение по изучению иврита охватило Москву, Ленинград, Киев, Одессу, Кишинев, Новосибирск. И, наверное, еще и другие города, но про эти знаю точно. Словарь стал редкостью. Его искали у букинистов, переплачивали на черном рынке, перепечатывали на пишущих машинках, передавали из рук в руки, из города в город...

    В это время учили иврит и в моей семье, и в кругу ближайших друзей. Учили те, кто только втайне мечтал об Израиле, и те, кто собирался ехать, и те, кто ехать вовсе не собирался. И, бывало, что даже просто русские люди, заразившись энтузиазмом своих друзей-евреев, учили иврит. И словарь был совершенно необходим.

    Знал ли Феликс Львович, когда и кому пригодится его словарь? Для кого, собственно, он его составлял? Мог ли предвидеть, что один из первых кружков иврита в Москве будет организован в его собственной квартире, в его личном кабинете на Кропоткинской улице! И что его любимый внук Володя (Престии) станет одним из основателей сионистского движения в СССР и одним из первых учителей иврита в Москве!

    В иудаизме есть понятие — заслуги отцов. Заслуги наших праотцов — Авраама, Ицхака и Яакова засчитываются всему еврейскому народу Но каждый еврей, который делает хорошие дела в этом мире, приумножает эти заслуги для своего потомства.

    Ф.Л. Шапиро сделал большое дело для русских евреев. Его словарь увидел свет в нужный момент, не раньше и не позже. И Всевышний дал особое благословение его потомству: дочь и внук Феликса Львовича (вместе и в отдельности) так много сделали для выезда евреев из России, что эта тема достойна отдельной книги!

    ...Помню празднование 100-летия со дня рождения Феликса Львовича на все той же Кропоткинской улице. Просторная московская квартира была полна до отказа: родные, близкие, друзья, учителя иврита собрались почтить его память. О жизни отца говорили его дочери Лия и Сарра, муж Сарры Арон. От имени учителей иврита — Павел Абрамович. Под комментарии внука Володи мы посмотрели чудный фильм о Феликсе Львовиче, снятый Н. Абрамовым. Играли на рояле и пели еврейские песни. Прекрасно прочел артист театра «Современник» Зорик Филлер рассказ «Учитель» В. Жаботинского. Среди гостей было много отказников, и Израиль присутствовал во всех наших беседах. Помню, как взволнованно читала Лия свои стихи, посвященные Израилю и ее детям, жившим тогда в Холоне.

    Было хорошо всем вместе, никто не спешил уходить. И только далеко заполночь все же разошлись с желанием и надеждой собраться по такому же поводу на Святой земле, в Израиле. Большая часть этой мечты реализована: дочь Феликса Львовича — Лия с детьми, внуками и правнуками живет в Израиле в окружении друзей.

    И дай ей Бог здоровья вместе с семьей и друзьями отпраздновать 120-й юбилей своего отца — замечательного еврея и большого знатока языка «иврит» — Феликса Львовича Шапиро.


КНИГА, ОБЪЕДИНИВШАЯ ЛЮДЕЙ

                                         Н. Файнких

    30 лет назад, 14 марта 1963 года, в московской типографии №3 «Искра революции» был подписан в печать «Иврит-русский словарь», составленный Феликсом Львовичем Шапиро. Это был первый иврит-русский словарь, изданный в Советском Союзе. А через четыре года дипломатические отношения между СССР и Израилем были разорваны, и словарь остался последней легальной ниточкой, связывающей советских евреев с их исторической родиной.

    Говорит вице-президент Ваада России Роман Спектор: «Если бы сегодня все оставалось по-старому, еврейская жизнь, как и раньше, вращалась бы вокруг словаря Шапиро. Это был некий ключ, награда, мечта любого еврейского активиста, желавшего знать что-то про Израиль. Статья, сопровождавшая этот словарь, была бестселлером. Словарь Шапиро являлся одним из центральных моментов нашего подполья.

    Он доставался нам в фото или ксерокопиях, а счастливец, который получал оригинал, относился к нему, как к Торе, порой даже не зная, как следует относиться к Торе».

    Словарь Шапиро включает около 28 000 слов и отражает лексику современного (естественно, на момент выхода книги) литературного языка иврит. В качестве приложения к словарю дан грамматический очерк, написанный профессором Б. Гранде. Неудивительно, что этот краткий учебник иврита стал бестселлером еврейского подполья.

    В аннотации сказано: «Словарь рассчитан на чтение всех видов современной литературы и периодической печати на языке иврит».

    Подумать только, пройдет совсем немного времени и не только невозможно будет читать современную литературу и периодическую печать на иврите, но и самый язык сделается объектом ненависти и яростных нападок.

    «Сионисты используют иврит – и не скрывают этого – в качестве одного из средств реализации собственных целей...»

    «Вопрос об иврите для. сионистов – одно из средств разжигания. националистических страстей... Как видим, сионистская. шовинистическая мания, величия распространяется и на область лингвистики.— это цитаты из книги «Сионизм и маски».

    И если связи иврита с сионизмом откровенно провозглашают наши противники, то в этом редчайшем случае мы не можем не согласиться с ними.

    Говорит председатель московской общины прогрессивного иудаизма «Гинейни» Зиновий Коган:

    «Это была книга, которая объединяла людей. Каждый, кто начинал изучать иврит, пользовался словарем Шапиро. Существовало море учебной литературы в форме фотокопий различных израильских учебников. Но все это было страшно хранить и использовать. И единственное, что люди могли безбоязненно держать дома — словарь Шапиро. По существу, этот словарь был первой легальной заочной еврейской школой».

                                                 1993 г.


ЭТЮД О СЛОВАРЕ

                                         Лев Фрухтман

               «Нет, не словарь лежит передо мной,

               А древняя рассыпанная повесть».

                            С. Маршак. Словарь

    Есть в мире толмачей и переводчиков сонм словарей, обычных двуязычных, билинговых, есть и необычные «тройные», триязычные, есть и такие-сякие, словом, тьма-тьмущая словарей, словариков и словарищ. И лишь одному словарю в мире, в темно-синей твердой обложке, словарю Иврит-русскому, словарю Феликса Львовича Шапиро, изданному в Москве в 1963 г., была уготована особая, необычная судьба. То есть словарь стал судьбоносным.

    «С чего это вдруг и почему?» — спросит скептик, и мы ему укажем в первую очередь на то обстоятельство, что и сам язык иврит, по поводу которого был составлен словарь, оказался судьбоносным. Ведь не было в мире ни одного языка, который бы запрещался в СССР ко всеобщему вольному изучению (ни даже японский или китайский, или, скажем, язык самой враждебной страны Германии, даже в годы великой бойни с фашизмом — «Убей немца!» — плакат на стене, но немецкий — пожалуйста, изучайте, юноши!), кроме, как известно, иврита. Неслыханное дело — государственный язык суверенного Израиля, ниче.м..не угрожавшего СССР, ничего плохого ему не желавшего, был практически запрещен. История известная. Посему сам выход Словаря был явлением уникальным, фактом, непредсказуемым для практики СССР, — хотя и объяснимым, поскольку язык иврит официально все-таки изучался на факультете ИВЯ (Института восточных языков) при МГУ, и, наверно, на каких-нибудь курсах в госбезопасности и в разведшколах.

    Так почему же словарь был, по-моему мнению, судьбоносным? Поясню. Со дня своего выхода Словарь уже был, можно сказать, обречен стать связующим звеном между владельцем Словаря и Страной, носительницей запрещенного Языка. Яснее, любой человек, любой еврей, приобретший Словарь Шапиро (как его стали именовать в народе) — был уже так или иначе связан с Алией, с Исходом в страну Обетованную. Его судьба, владельца Словаря, была как бы в руках самого Словаря. Вы скажете, мистика. Да, невообразимо, но факт. Тираж Словаря был 25 тысяч экземпляров. И можно утверждать, что почти все евреи — владельцы Словаря в конце концов оказались в Израиле. Хотя в 1963 году, когда Словарь вышел, еще никакой Алией и не пахло. Но весна была не за горами. Семилетие отделяло выход Словаря от бурной волны борьбы за репатриацию в начале 1970-х годов.

    Но вернусь к личной истории, к рассказу о том, как я вот уже лет 30 назад стал владельцем Словаря Шапиро. В конце 1960-х годов меня как знатока языка идиш и молодого литератора привлекли к работе над собранием сочинений классика еврейской литературы Шолом-Алейхема. Читать в подлиннике великого классика без словаря оказалось затруднительным, и мне пришлось с большим трудом, буквально из-под земли, достать старый словарь идиш-русский. Но вскоре обнаружилось, что в идиш очень много гебраизмов, то есть еврейских слов (идиш), образованных от древнееврейских корней или попросту ивритских слов, чуть переиначенных для идишистской речи. Кроме того, Шолом-Алейхем цитировал различные тексты из Танаха, еврейской религиозной литературы, речь его персонажей была пересыпана пословицами и поговорками из Агады и Мидрашей. Как быть мне, молодому переводчику? Я пожаловался на это обстоятельство своей доброй знакомой редактору Гослитиздата Марии Ефимовне Гордон, которая собственно и сосватала меня на переводческую работу в собрании сочинений Шолом-Алейхема.

    — Как мне быть, Мария Ефимовна? Мучаюсь с гебраизмами и библейскими фразами, — спросил я, придя к ней как-то в гости.

    — Боже ты мой! Да вот же великолепный словарь, — сказала Мария Ефимовна и достала с полки из не очень заметного книжного угла синий том. — Вот же словарь Шапиро, усвойте его и перестанете мучиться!

    Я с великой осторожностью беру этот незнакомый мне том, читаю: «Иврит-русский словарь»! «Милон иври-руси», глажу совершенно свежую новую обложку, верчу в руках и неожиданно выпаливаю:

    — Да откуда он у вас? Как он к вам попал?

    — Такие вопросы задавать неприлично, — журит меня, молодого, умная начитанная Мария Ефимовна. — Купила в магазине. Стояла в очереди и купила.

    Дело в том, что воспитанная в ассимилированной еврейской семье, зная блестяще русский язык, проработав всю жизнь в редакции русской классики Гослитиздата, Мария Ефимовна еврейских языков не знала, ни идиш, ни иврита, но была к ним любопытна и благосклонна, потому что «еврейские языки». В этом проявлялась ее тайная еврейскость, ее скрытый национализм. И Словарь Шапиро она приобрела охотно, потому что «еврейский словарь», где ж ему быть, как не в еврейском доме? На всякий случай, а вдруг пригодится. (Надо полагать, что таких владельцев Словаря было немало. Приобретали словарь как редкую «еврейскую вещь». А иные, возможно, из соображений, чтоб не валялась, не дай Бог, на пыльных полках, а хранилась в еврейском доме).

    И вот она была несказанно рада, что наконец Словарь кому-то может пригодиться, а не стоять в укромном уголке старого книжного шкафа. Она мне дала его, конечно, временно попользоваться, но никогда не просила вернуть назад, следя за моей «еврейской» переводческой работой, видя, как все ширится моя работа над прозой и поэзией еврейских писателей. Понимая, что Словарь Шапиро мне помощник в работе. И вот Словарь лет двадцать был моей настольной книгой. Лежал на моем рабочем письменном столе, затем перекочевал в толстый картонный ящик, а в марте 1989 года вместе со мной переехал в Израиль.

    Я берегу его как реликвию... И напрасно берегу. Лучше б я его истрепал до нитки, зачитал до дыр, замусолил, выучил весь и насквозь. Лучше бы я вобрал в себя те 28 тысяч слов, что так тщательно, компетентно и с любовью подобрал одно к одному Феликс Львович Шапиро. Именно на это в конечном счете рассчитывал автор словаря. Насколько мне было бы сейчас легче жить в Израиле, если бы выучил Словарь наизусть. То есть попросту выучил язык иврит, во имя которого создан был Словарь. Но все равно никогда не поздно все начать сначала — вновь со Словаря Шапиро. Как будто сначала, с утра, со своего домашнего ульпана. Встать утром, выпить чашечку кофе и погрузиться в Словарь, повествующий об ивритских словах, теперь, уже спустя годы в стране Израиля — таких близких, родных и необходимых.

    Перечитывая свои же стихи, написанные много лет назад, я вновь ощущаю себя у истоков Словаря:


Изучаю язык, словно рукопись Мертвого моря.

Постигаю азы иудейского древнего горя.

Роковые ли знаки судьбы, мудрецов отрешенные взоры?

Иль согбенных страдальцев горбы над свитками Торы?

Продираюсь сквозь пласт временной

безысходной религии —

это ты ли, костяк племенной,

жертва чьей-то интриги?

Суждены ль тебе злые пески

И столетья гонений?..

Или снова привстать на носки

во вселенской молельне?..

Изучаю бессонно язык

в меру пытливости,

изучаю еврейский язык,

как науку о справедливости.

                            Москва, 1968г.


О СЛОВАРЕ И МОЕЙ СЕМЬЕ

                            Семен Вайнер, Беер-Шева

    Держу в руках самую дорогую мне книгу — словарь Шапиро. Я его получил из рук отца и, прежде всего, хочу немного рассказать о своем отце и нашей борьбе за выезд в Израиль.

    Отец мой — Вайнер Абрам Моисеевич, провел свои юные годы в старинном украинском городке Меджибож, где кроме 4 лет учебы в гимназии получил прекрасное еврейское образование. Он пережил петлюровские погромы, тогда семья три месяца пряталась в подвалах и там же погибла его сестра Рахель.

    Вместе со своим другом Иосифом Штейнбергом он стал душой сионистского кружка, но в начале 20-х годов людей уже делили на «наших и ваших» и «кто не с нами, тот против нас».

    Кружок стал преследоваться властями и комсомольскими активистами (среди которых в то время было немало евреев). Отец с другом решил уехать в Палестину. Но после поражения Врангеля граница была закрыта и этому не удалось осуществиться.

    Затем они перебрались в Баку, надеясь все же через Персию попасть в Палестину. Но и здесь на пути стали такие препятствия, что это оказалось нереальным. И отец остался в Баку.

    Баку в тот период был значительным культурным центром, где уживались люди различных национальностей с их самобытной культурой.

    Этот город напоминал испанскую Кордову, до начала инквизиции. В синагоге отец познакомился с многими еврейскими семьями и наслышался о бывшем директоре еврейской школы и просветителе Шапиро Файтеле Львовиче (отец жил в Баку после отъезда Шапиро в Москву). Вскоре познакомился и с Соней Курковской, ставшей его женой.

    Появилась семья, дом и мы — трое сыновей. В доме было много книг в основном на древнееврейском и прекрасная еврейская энциклопедия с гравюрами и иллюстрациями, которые я часто рассматривал. С пяти лет отец начал обучать нас древнееврейскому языку, знакомил нас с историей древнего иудейского государства и его царями.

    Наш дом был притягательным местом для многих мудрых стари ков-знатоков языка.

    Наше еврейское самосознание формировалось и тем, что в семье поддерживались все еврейские традиции.

    Помню удивительно красивые застольные выступления отца, куда он включал слова и фразы на древнееврейском, переводя и объясняя их семье на русский язык.

    Его выступления поражали своей глубиной и мудростью, давая нам ощущение гордости за духовное наследие, которое сохранил наш народ. Прошли годы... Закончилась война с ее неисчислимыми жертвами.

    В 1953 г. я окончил университет и переехал в Сталинград, где у меня появилась своя семья. Устройство на новом месте, напряженная работа надолго прервала мои занятия языком. Только во время отпуска при встрече с отцом я открывал еврейскую книгу, но самостоятельно заниматься не мог из-за отсутствия словаря.

    И вот в одном из писем отец с радостью сообщил о невероятной новости, трудно было поверить — предполагается издание иврит-русского словаря. Это чудо мы восприняли как начало нового этапа, связанного с созданием государства Израиль. Отец немедленно заказал через Книготорг 4 экземпляра словаря себе и трем сыновьям.

    Получив словарь, мы — его сыновья, в каждом нашли прекрасное посвящение, в котором отец просил серьезно и настойчиво изучать язык нашего народа, так как без него у нас не будет достойного будущего.

    В 1980 годуя со всей семьей подал заявление на выезд в Израиль и тут же через месяц получил отказ.

    Каждые полгода мы вновь подавали заявления. Это было изнурительное и унизительное время. Но мы жили надеждой и имели сильную международную поддержку. Я начал активную переписку. Письма приходили из Америки, Канады, Англии, но большинство из Израиля. На письма из Израиля я отвечал на иврите, здесь мне советчиком был словарь Шапиро. В борьбе за наш выезд большую помощь оказал покойный Ицхак Рагер. К сожалению, отец и мама не дождались разрешения, до конца своих дней они мечтали о жизни в Израиле. Мы были горды тем, что получили израильское гражданство, живя еще в Волгограде. Сейчас, слава Богу, все три брата с семьями живут в Израиле. Ивритом овладели вполне прилично. Но все же и сейчас словарь Шапиро наш лучший помощник и друг, и мы в нем всегда находим ответы на все наши вопросы.


СЛУХАМ МОЖНО ВЕРИТЬ

Лия Басок

Москва. Примерно конец 50-х годов. Среди евреев Москвы пронесся слух: в книжном магазине на Кузнецком можно подписаться на иврит-русский словарь! Надо оставить открытку и потом тебе сообщат, когда выйдет словарь.

Неужели? Просто невероятно! При железном-то занавесе!

После «дела врачей», уничтожения всей еврейской культуры, закрытия театра Михоэлса?! Кто отважился написать? Каким образом выпускают?

Я не поверила. Пошла. Действительно, вроде бы – да.

Сформированная страхом советского бытия вообще и еще работой в «закрытом ящике» я, в частности‚ струсила. Но все же ходила в маленький магазин «Книга» и наблюдала за поведением людей. Вроде все нормально: покупают открытку за 5 копеек, аккуратно записывают свои адреса, спокойно сдают их продавцу (в узком ящике на столе их уже полно).

Тогда решилась и я. Рассказала всем знакомым евреям и почти все последовали моему примеру.

Прошло несколько месяцев, год... Ничего. Ходим в магазин. Когда? Неизвестно. Примерно? Не знаем.

И, наконец, через 3 или 4 года приходит открытка. Есть! Купила! Первый словарь иврита! Наш язык в нашем доме! Было чувство гордости, преодоления страха, приобретения чего-то очень ценного.

Показывала всем гостям, часто снимала с полки, листала, но в те годы, увы, не учила. Учить начала значительно позже, через десятилетия, о чем очень сожалею. Но время не вернуть.

В московской синагоге услышала от раввина (русскоязычного израильтянина), что словарь Шапиро – лучший словарь иврита.

Уже в Израиле по радио услышала, на прекрасных уроках Цили Клепфиш, много хороших слов о словаре Шапиро.



Учителя и ученики

КАК БЫЛО

                           Борис Айнбиндер, Иерусалим

      В 1965 году нас в Москве посетил мой дядя Давид (светлая ему память), живший в Израиле с 1929 года. Встреча эта и беседы с ним послужили очередным толчком к развитию моего национального самосознания. Как-то вскоре после этого я с удивлением обнаружил в книжном магазине Иврит-руcский словарь и сразу купил его, не представляя, для чего он мне нужен сейчас, и когда он мне действительно понадобится. Но даже просто открывать шкаф, брать словарь в руки и видеть эти древние буквы было приятно. Фамилия автора мне тогда ни о чем не говорила. Все знания о нем были почерпнуты из предисловия Б. Гранде.

      Шестидневная война, естественно, была следующим толчком, в этот раз последствия были несколько более серьезными. Вместе с моим приятелем Даном (тогда еще Димой) Рогинским мы взялись самостоятельно изучать иврит по какому-то домашним образом переснятому учебнику (не помню уже, что за учебник и как он к нам попал). Хотя необходимости в словаре не было, поскольку переводы слов давались в учебнике, но после постижения алфавита я уже часто раскрывал его, где придется, получая удовольствие от прочтения слов и узнавания их значений. Много таким образом изучить было нельзя, и после двух-трех месяцев наши занятия прекратились.

По-настоящему всерьез они возобновились осенью 1971 года под руководством блестящего учителя и «смакуна» иврита Леви Яффе (до этого Лени Иоффе). И тогда словарь переместился из книжного шкафа на письменный стол, стал предметом ежедневного пользования и зависти многих других. Из иврит-русского словаря он превратился в словарь Шапиро: «У вас есть словарь Шапиро?», «Добудьте словарь Шапиро». Или в споре о каком-то слове — просто «Посмотри у Шапиро». Тогда познакомившись сначала с Володей Престиным, а потом с его матерыо Лией Феликсовной, я узнал от них об авторе словаря.

    С тех пор прошло 27 лет, из которых 25 — я в Израиле. В кабинете, в салоне, в комнатах детей я насчитал 11 словарей, так или иначе связанных с ивритом. Один из них — словарь Шапиро (хотелось бы сказать: тот самый, тридцатитрехлетний — нет, уезжая из России, мы оставляли словари, учебники и книги другим для изучения иврита). Желая узнать значение неизвестного мне слова, я беру обычно словарь Эвен-Шошана. Но иногда меня мучает, что я не могу найти точный русский эквивалент. И тогда я обращаюсь к словарю Шапиро.


РОССИЙСКИЙ БЕН-ЙЕГУДА

                            Иосиф Бегун, Иерусалим

    В начале 70-х годов самодеятельных преподавателей иврита были уже десятки. Занятия ивритом стали для многих «первым классом» еврейского образования, где начиналось их знакомство с иудаизмом, зарождалось стремление к алие. Для очень многих из нас, оторванных от всех связей с еврейским миром, незаменимым, а часто и единственным средством овладения языком тогда был иврит-русский словарь, вышедший в Москве в 1963 году, автором которого был Феликс Львович Шапиро. Издание этого словаря казалось тогда событием абсолютно невероятным. Все книги такого рода были фактически вне закона в СССР, зарубежные учебники иврита отбирали у иностранных туристов в аэропортах, конфисковывали на квартирах отказников. Массовые антисионистские брошюры запугивали: изучение иврита — это сионистское «вторжение без оружия» в пределы коммунистической державы.

    Много лет спустя уже здесь, в Израиле, я спросил своего друга Владимира Престина — внука автора словаря, многолетнего отказника и преподавателя иврита в СССР: «Как это могло произойти?» Его ответ озадачил меня: «Дед надул советскую власть». Володя рассказал, что Феликс Львович поднял на ноги буквально всех — академиков, ректоров университетов... Он доказывал, что иврит-русский словарь необходим в стране историкам и лингвистам, научным работникам и дипломатам. Но столько экземпляров нужно было для них всех? Сто? Двести? Одной тысячи хватило бы с лихвой! В СССР было принято издавать такие книги ограниченными тиражами для служебного пользования. Словарь Ф. Шапиро был издан тиражом 25 000 экземпляров и поступил в открытую продажу.

    Очень скоро, правда, он стал библиографической редкостью. Публикацию иврит-русского словаря нельзя назвать иначе как гражданским подвигом его создателя, обладавшего в дополнение к другим незаурядным свойствам и характером борца (Ф. Шапиро было тогда 80 лет).

    В 1954 году по собственной инициативе Феликс Львович Шапиро начинает работать над иврит-русским словарем. В основу своей работы он положил лучший израильский толковый словарь Эвен-Шошана. Поражает производительность автора: один, без помощников, в течение нескольких лет он создал большой — на 28 тысяч слов — словарь, первый в таком роде.

    Для учеников и учителей иврита словарь стал неоценимым помощником. Очень скоро они ощутили острый дефицит этого столь необходимого им пособия (его цена достигала на «черном рынке» 100 рублей — больше половины месячной зарплаты специалиста). Примерно в то же время в Израиле начали печатать факсимильное издание словаря Шапиро, и по неофициальным каналам эти книги доставлялись в Советский Союз.

    До сих пор помню радость соприкосновения с идеями и понятиями еврейского мира, которую я испытывал, листая страницы этой книги. Первые в своей жизни изречения из ТАНАХа и Талмуда я прочел в словаре Шапиро.

    Думаю, я был в то время не единственным самодеятельным преподавателем иврита, который ценил и использовал уникальные возможности этого словаря в целях обучения основам грамматики и морфологии языка. Расположение глагольных основ по гнездовой системе — далеко не всегда принятое в массовых словарях — весьма удобно именно для обучения глагольным ивритским структурам.

    Словарь Феликса Львовича Шапиро стоит в ряду выдающихся явлений современной еврейской культуры, а его автора можно сравнить разве что с Элиэзером Бен-Иегудой, энтузиастом, возродившим иврит — язык, на котором сам Господь говорил с Моше-Рабейиу, — в качестве разговорного языка нашего народа.

                                  Газета «Вести», 1993 г.


СЛОВАРЬ В РОССИИ — БОЛЬШЕ, ЧЕМ СЛОВАРЬ...

                                       Зеэв Гейзель

    Плагиат очевиден, но неведома мне другая фраза, чтобы лучше объяснила, какое значение имел для нас преподавателей иврита в те годы словарь Ф.Шапиро. Чудом изданный и чудом же неуничтоженный, мгновенно разошедшийся в тысячи и тысячи адресов, о которых и не думали в Госкомиздате, — словарь этот родился и жил своей жизныо. Как человеку, была уготована ему своя судьба, и без тени усмешки уточняю: еврейская судьба. Дважды в жизни судьба эта пересеклась с моей...

    Словарь в России — больше, чем словарь. Если это словарь иврита...

    Я помню, когда я увидел этот словарь первый раз. Показали мне его в «нормальной» советской еврейской семье, как главную реликвию. Словарь был завернут в целлофан, а поверх оного — в белую бумагу, так что производил впечатление розового свежеспеленутого младенца. Нижайшая просьба дать мне его на, скажем, месяц домой была не то чтобы отвергнута — с тем же успехом я мог попросить Лувр одолжить мне оригинал картины Матисса, чтобы я повесил ее в своей кухне. Здесь этот словарь не читали — на эту Книгу молились.

    Словарь в России — больше, чем словарь. Если в жизни еврея это первая еврейская книга...

    Прошло время, и я познакомился с другими евреями, для которых словарь Ф.Шапиро был уже не реликвией, а хорошим другом. Были это преподаватели иврита (сейчас надо было бы сказать — «подпольные преподаватели», но, насколько я помню, никто из нас не пользовался тогда этим термином). Называли его за глаза коротко, по фамилии: «У тебя есть Шапиро?», «Проверь по таблице в Шапиро», «Шапиро пишет, что только женский род» и т. д.

    Словарь в России — больше, чем словарь. Для преподавателя иврита в доперестроечные годы — это все...

    И если сегодня я, мои ученики, их ученики, ученики других преподавателей — тех, кто были для меня мэтрами, и тех, для кого мэтром неожиданно оказался я сам — мы здесь, говорим, читаем и пишем на иврите, реализуя заветное «Ам эхад — сафа ахат! Егуди, дабер иврит!» — скажем спасибо и светлой памяти того человека, которого мне не посчастливилось узнать лично — Феликса Львовича Шапиро. Ибо он был первый, кто понял это:

    «Словарь в России — больше, чем словарь...»


МНЕ ПОВЕЗЛО

                                         Сергей Гурвин

    Я начал учить иврит в 1967 году, за несколько месяцев перед Шестидневной войной. Я не любил учить языки и не имел к этому способностей. Вскоре мне принесли самоучитель по ивриту, из Израиля (автор Шломо Кодеш). Я стал его просматривать и понял, что это и есть настоящий еврейский язык, который я хочу учить и знать. Я буквально выучил весь этот самоучитель и даже стал что-то читать сам. Но этого, конечно, было мало.

    Вскоре я познакомился с группой молодых евреев, которые тоже как-то учат иврит или хотят его учить. Это были Лева Каневский, Яша Черный, Иосиф Бегун и многие другие. Мы решили собираться вместе и учить иврит.

    Прошел слух, что в каком-то книжном магазине можно просто так купить прекрасный иврит-русский словарь. Я не поверил, но пошел в этот магазин (кажется, это был магазин академкниги), и действительно там продавался словарь Шапиро. Мне очень повезло, потому что скоро этот словарь полностью исчез из магазинов.

    Трудно представить, как можно было бы учить иврит в Союзе без этого словаря. По-моему, это было бы невозможно. Небольшого количества самоучителей, маленьких словарей и других книг было совершенно недостаточно.

    Я помню, что позже, когда появилось много групп по изучению иврита, словарь Шапиро фотографировался и размножался как самиздат. Еще одна очень важная деталь: в этом словаре была грамматика иврита, очень хорошо написанная проф. Б. Гранде. Я думаю, что даже лучше, чем в учебниках иврита, которые нам привозили из Израиля.

  В общем, вспоминая эти времена, я не понимаю, каким образом в Советском Союзе был издан этот словарь.

    И тираж был довольно значительный, потому что словарь был у многих людей.

    Можно с уверенностью сказать, что вклад этого словаря в возрождение еврейской жизни и в изучение языка иврит в Союзе был огромный.

    В 1972 году мы получили разрешение на выезд в Израиль. Все еврейские книги, в том числе и словарь Шапиро, я раздал приятелям, которые оставались в Москве. Не помню, кому я отдал мой словарь, но уверен, что он там продолжал приносить большую пользу. В Израиле я снова купил себе словарь Шапиро, изданный уже в Израиле. Должен сказать, что до сих пор я продолжаю им пользоваться, несмотря на то, что за годы, прожитые в Израиле, иврит стал для нас родным языком. Наши четверо детей практически не говорят по-русски, и мы с ними разговариваем только на иврите. Тем не менее, когда попадается непонятное слово, я знаю, что самое правильное его значение я всегда найду в словаре Шапиро. Добрая память его автору!


ВСПОМИНАЮ

                                Володя Золотаревский

    Летом 1970 г. я закончил мехмат и по распределению попал в Мосгортранспроект. Это было одним из тех открытых мест, куда еврею можно было попасть. Представителем этой проектной организации был Карл Малкин, усердно уговаривающий евреев пойти к нему, соблазняя библиотечным днем и другими льготами.

    Я думаю, что это он делал сознательно, с определенными намерениями.

    Во время перекуров братья Малкины и Леня Иоффе говорили о языке иврит, обсуждали вопросы, связанные с преподаванием.

    Я давно хотел знать свой язык и быстро согласился его учить. Итак, моим первым учителем осенью 1970 г. был Саша Малкин, а через несколько месяцев Саша получил разрешение и уехал в Израиль. Нашу группу взял Леня Иоффе, к нам присоединился Дан Рогинский и Боря Айбиндер. Вскоре я познакомился с Володей Престиным и Пашей Абрамовичем. Беседы с ними и полученная литература оказали на меня большое влияние. Я помню огромное впечатление от книги «Фельетоны» Жаботинского.

    С первых уроков Леня давал нам читать книги на иврите, и тут без словаря Шапиро я не мог обойтись. Почти каждое слово я переводил с помощью словаря.

    Через год, осенью. 1971 года, Леня предложил мне взять новую группу и стать учителем. Я долго колебался, считая, что мои знания недостаточны. Но желающих учить иврит уже было много и меня уговорили.

    В моей группе учился Виталий Рубин, его жена, сестра, друг Юра и Натан Файнгольд. Занятия проводились в доме Виталия.

    Осенью получил разрешение и уехал в Израиль мой друг Леня Иоффе и передал мне свою группу. Я уделял ивриту очень много времени. Тут мне пригодились библиотечные дни и условия работы. Компьютера на работе не было, мы ездили в другие организации. Быстро выполняли задание и на работу уже не возвращались. Я, пожалуй, сейчас за два дня на работе в Израиле успеваю сделать больше, чем сделал в Москве за 2,5 года. Почти все мои однокурсники по университету, работавшие в Мосгортранспроекте, постепенно уехали в Израиль.

    Я очень много читал на иврите, и главным незаменимым помощником был словарь Ф.Л. Шапиро. Пользуясь им, я понял, что такое хороший словарь. В нем было все. В словаре я находил не только перевод слова, но и перевод различных выражений. Я также очень люблю грамматический очерк проф. Б. Гранде. Всем своим знаниям грамматики иврита я обязан словарю Шапиро. Затем я стал пользоваться словарем Эвен Шошана — прекрасный словарь.

    Сейчас в Израиле я почти не говорю по-русски, по иногда мне хочется заглянуть в словарь Ф.Л. Шапиро и посмотреть, как бы он перевел то или иное слово.


НАДЕЖНЫЙ ИСТОЧНИК

                                     Леонид Иоффе

    Когда московский житель в конце 60-х годов нашего, пока еще 20-го столетия начинал учить иврит, он первым делом думал о том, как ему обзавестись учебником иврита и иврит-русским словарем. Очень быстро выяснялось, что учебников иврита советского издания в обращении нет. Достать можно было изданный в Израиле учебник иврита на русском Шломо Кодеша, причем мне лично попадались только переснятые его копии в виде пачки страничек полутетрадного формата с шириной вдвое больше высоты, не переплетенных в книжку. По имени и фамилии автора и сам учебник назывался Шломо Кодешем. Еще имелся учебник иврита на иврите «Элеф милим» — в переводе: «Тысяча слов». Он состоял из двух частей, и они, действительно, заключали в себе первую тысячу ивритских слов. У счастливчиков учебник имелся в виде изданных в Израиле книжек, каждая часть — книжка, и они могли заглядывать в конец второй книжки и мечтательно предвкушать, как они там все поймут и какими немыслимо понятливымй в иврите к концу второй книжки станут. Разумеется, когда я говорю о Шломо Кодеше и Элеф Милиме словами «можно было достать» и «имелся», речь идет только лишь о «достать» и «имелся» у лиц, причастных к изучению или преподаванию иврита, а никак не о книжных магазинах, где тридцать лет тому назад (как, впрочем, и везде вокруг, и, казалось, навсегда) вовсю была советская власть, а она в те годы не допускала в прессу и продажу никакого печатного слова на иврите, тем более в сфере просвещения.

    Что касается второй половины экипировки, обязательной для начинающего, то есть иврит-русского словаря, то оказалось, что такой словарь советского издания, причем недавнего (начало 60-х годов), как раз существует. Непостижимая академическая брешь в стене так: называемой «антисиоиистсгсой» политики советской власти.

    Иврит-русский словарь. Толстая книга в твердой темно-синей обложке. Составитель — Ф.Л. Шапиро. По составителю и словарь стал называться «словарем Шапиро». Каждому новому ученику объявлялось, что для изучения языка ему необходимо иметь «словарь Шапиро». Словарь стоял на полках в разных домах и приобретался в свое время нынешними владельцами по разным причинам, но уж во всяком случае, — не для того, чтобы учить иврит.

    А тут вдруг начался бум. Повальное увлечение Израилем и ивритом. Конечно, такое количественное преувеличение, как «повальное», употребляется здесь только лишь по сравнению с предшествовавшими годами, да и само слово «увлечение» относится тут ко все той же статике «узкого круга этих...» отдельных самовозгорающихся личностей, ни с того, ни с сего начавших вдруг национально возрождаться.

    Словарь разыскивался по домам и букинистическим магазинам, перекупался втридорога с рук, доходя на книжном рынке Кузнецкого моста до астрономической цены в два-три десятка рублей (одна пятая не самой маленькой зарплаты). В итоге почти у всех изучавших иврит был свой личный словарь Шапиро. Среди московских преподавателей иврита ои считался классикой, хрестоматийной литературой, широко распространенной и обязательной, без которой нельзя. Само собой разумеющимся минимальным имуществом, каким даже не хвалятся. Без него иврит не учат и не преподают.

    Намного престижнее было похвалиться толковым словарем иврит-иврит Эвен-Шошана, полученным из Израиля или доставшимся в наследство. (Нашему кругу, например, оставил свои ивритские книги, уезжая в Израиль, Михаил Занд.) Но в предпочтении словаря иврит-иврит Эвен-Шошйна были не только форс и снобизм. Некоторые остро чувствовали как бы несовместимость для себя русского и иврита, хотели общаться с каждым из этих языков по отдельности и не желали в процессе изучения языка то и дело переключаться, хотя бы при работе со словарем, с иврита на русский и обратно. Другие считали, что, если и сами объяснения незнакомых ивритских слов будут на иврите, то их погружение в язык продлится гораздо дольше, переходя в идеале в постоянное.

    А ведь словарь Шапиро, как указывается в предисловии к нему, и составлен на основе словаря Эвен-Шошана. Но толковый словарь объясняет значения слов с помощью других слов того же языка, а Шапиро должен был подыскивать, — я цитирую предисловие: «точные переводы этих значений на русский язык», «точные русские эквиваленты всем значениям слов, которые даны в словаре Эвен-Шошана».

    Поэтому подлинная ценность словаря Шапиро открывается лишь тому, кто, уже свободно владея ивритом и понимая общее течение речи, задумывается иногда над тем или иным словом, выражением, намерением автора, привлекшими его внимание, и для их отчетливого понимания ему кажется необходимым услышать русский перевод, эквивалент, русскую версию соответствующих единиц текста. Для меня лично словарь Шапиро представляет собой по сей день единственный надежный источник перевода ключевых ивритских слов, так и не получивших по-русски общеизвестных значений.

    Вот только два примера из недавней статьи Ариэля Хиршфельда о поэзии Хаима Гури: ??????...????? (Хатмуна /картина/ ... мухэшет) — в Шапиро мы находим чуть ли не единственное русское слово для ????? (мухэшет), приемлемое в данном контексте: «воспринимается»; или прилагательное  ??????? (артилаи) — одно из русских значений, приводимых для него Шапиро, это — «бессодержательный», и именно оно показалось мне самым подходящим в контексте читаемого предложения.

    Когда заходит разговор о словарном богатстве того или другого языка, часто просят перевести на новый выученный язык почти немыслимые в своей непереводимой прелести слова и словечки своего родного. Известный в прошлом активист и борец за отъезд Михаил Бабель, говоря о переводе на иврит своей книжки «Мой Израиль», интересовался переводом на иврит слова «зарубина». «Не зарубка, — подчеркивал он, — а зарубина.» И его мечта об абсолютной адекватности трогательна и по-своему правомерна. Это не смехотворная, а почетная, хоть и неимоверно трудная задача — давать на другом языке, скажем на иврите, текст, сочиненный автором по-русски. Мы, конечно, не сумеем «стекла зубами укусить», но пытаться совершить это чудо перевода, если страстно того желаешь, можно.

    На слово «зарубина» я в словаре Шапиро пока еще не набрел, но я встретил в нем много, очень много русских слов, поданных в словаре как перевод соответствующих ивритских: от «бузины» — «самбук» (?????) и «шалфея» — «марва» (????) до «ниши» — «нисга» (????) и «подорожника» — «лехэх» (???), от глагола «опалять» — «хивхев» (????) до прилагательного «противоречивый» — «мукше» (?????).

    Не во всех примерах выверено употребление, но за многие годы пользования словарем у меня сложилось мнение, что иврит-русский словарь Шапиро содержит в себе и обратный словарь «русский-иврит». Я все жду, что найдется энтузиаст из России, любящий иврит и русский и связь между ними, и он создаст на базе словаря Шапиро надежный русско-ивритский словарь с выверенным употреблением, словарь современный, точный и богатый, которого так не хватает. Я уже не говорю о словах, считающихся непереводимыми на русский. Такие слова есть в любом языке. Известны, например, ивритское ???? (этгар) и английское «Chalenge» (чэлиндж), хотя «стимул», возможно, и переводит некоторые из значений «этгара». Но вот слово «?????» (тована), вошедшее в употребление в последние годы и переводящееся на английский «insight» (инсайт), хотелось бы увидеть его нормативный русский эквивалент. Мне кажется, что если бы Шапиро знал эти нововведения, то мы нашли бы их в его словаре.

    Словарь Шапиро является, на мой взгляд, великим, культурным документом второй половины 20 века, который тысячами своих мостиков-переводов ивритских слов и выражений на русский связывает два единственных для нас языка — русский и иврит.


МОЙ СТАРЫЙ ДРУГ

                         Юлий Кошаровский, Реховот

    Нынешнему поколению, возможно, трудно в это поверить, но для нас, поколения шестидесятых-семидесятых годов, словарь Шапиро — это целая эпоха, один из символов еврейского национального возрождения в СССР.

    Это академическое издание, вышедшее в свет в стране победившего тоталитаризма, вопреки политике властей подавлять все еврейское, было на протяжении многих лет практически единственным средством в мир иврита. Оно стало библиографической редкостью сразу после выхода в свет. Богатый словарный запас и великолепный грамматический очерк сделали его настольной книгой для преподавателей и учеников, религиозных и светских. Его передавали из рук в руки, копировали всеми возможными способами; несмотря на то, что это преследовалось властями, тайно привозили из-за границы, изымали на таможне и при обысках. Я знал людей, которые заучивали его наизусть.

    Высокий профессиональный уровень словаря Шапиро стал еще более очевидным, когда в Союз были завезены иностранные издания обиходных словарей.

    Этот словарь долго сопровождал меня на уроках иврита, он всегда в качестве арбитра лежал на моем столе на семинаре для учителей и сегодня, хотя иврит давно стал моим родным языком, старенькое издание по-прежнему стоит на книжной полке рядом с моим рабочим столом и иногда рука тянется к нему полистать таблицы глаголов.


УЧИЛСЯ И УЧИЛ

                               Алексей Левин, Герцлия

    Я начал изучать иврит летом 1970 года у Моше Палхана. Методика преподавания была необычная, похожая на обучение плаванию — тем, что тебя просто бросают в воду. Минимум объяснения на русском. Стандартное домашнее задание — послушать передачу «Кол-Исраэль», уловить по звучанию 5 слов и найти их значение в словаре (непросто — ведь словарь приводит не все формы, особенно глаголов, многие буквы (таф-тет, хет-каф, алеф-аин) звучат одинаково и т. д.

    Но все это принесло свои плоды, и через полгода я уже читал неадаптированные книги и мог понимать передачи (правда, записав их на магнитофон и прослушав раз двадцать).

    В конце года я сам начал преподавать, используя ту же методику. Моими первыми (и лучшими) учениками были Илья Эссас и Лева Глозман. С ними я занимался отдельно, не включая в большие группы.

    Помню еще Алика Иоффе (преподаватель Техииона), Юлика Кошаровского (он занимался мало, большую часть времени отдавая борьбе за выезд), Юру Вассермана (работает на Коль-Исраэль).

    Преподавал иврит до дня выезда в Израиль (апрель 1973 года).

    Трудно вспомнить, сколько было учеников, но, думаю, что не менее 50.

     Словарь Шапиро был для меня другом и учителем. Преподавание я начал за тем же столом, на котором писался словарь и, вероятно, это мне помогало и пробудило большую любовь к ивриту, к нашему языку. Да и сейчас заглядываю в словарь, чтобы посмотреть и проверить перевод того или иного слова.


НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЧУДЕ

                                И. Палхан, Иерусалим

    К словарю Феликса Львовича Шапиро я не прикасался уже много лет. С тех пор, как, уезжая из Москвы в 1972 году, оставил его друзьям. В Израиле я уже не пользовался иврит-русскими словарями. Помню только, что в первый период после приезда в Израиль искал и просмотрел те из словарей, которые находились в то время на прилавках, и ни один их них не шел ни в какое сравнение со словарем Шапиро.

    Сейчас открыл его снова. Впечатление то же самое, что и 26 лет назад. Даже рассматривание этих диковинных разных букв и точек вводит тебя в другой, незнакомый и захватывающий, мир. Богатство и культурная полнота его словарных статей, когда автор не ограничивается пустым перечислением всевозможных переводов, а вводит читателя в культурный мир языка иврит, отличают этот словарь от большинства как более ранних, так и более поздних произведений.

    У его создания есть, конечно, своя история. Я ее однажды слышал, но внутренне я всегда воспринимал его появление в СССР как чудо. Быть созданным в единственное в своем роде время, напечатанным, распространенным в период, когда в тебе так нуждаются, и в стране, где само название твое — это ересь. Это, конечно, чудо и может быть причислено силам нечеловеческим. Но работа, за ним стоявшая, его качество и духовное богатство — это заслуга, видимо, в основном Феликса Львовича Шапиро. Светлая ему память.


РОДНОЙ ЯЗЫК

                              Дан Рогинский, Иерусалим

    На пути каждого из нас к ивриту, к сионизму, к Израилю были расставлены разные вехи. Но была и общая для многих веха — выход в свет «словаря Шапиро» в 1963 году.

    Пытался я изучать иврит и раньше. Летом 1961 г. я провел свои последние студенческие каникулы в альплагере на Кавказе, где делил палатку со своим московским другом Борисом Альтшулером и с новым знакомым — Биней (Биньямином) Шалумовым. Узнав, что Биня — сын скончавшегося дербентского раввина, я попросил его снабдить меня какой-нибудь книгой, с помощью которой я смог бы познакомиться с ивритом. (В те годы в Москве не каждому доводилось знать о существовании иврита, меня «просветил» мой друг с начала студенческих лет Павел Василевский).

    Прошло несколько месяцев, и Биня привез мне в Москву ????? ???? ???? .

    Тогда еще была жива моя мама Розалия Яковлевна Меламед. Она родилась в еврейской колонии в Запорожье и помнила с детства еврейские буквы, с ее помощью я прочитал (и даже почти выучил) ?? ???? для меня тогда было неведомо, что язык там — не иврит, а арамейский.

    Позже мне довелось раздобыть на пару месяцев учебник иврита (Борис Альтшулер воспользовался «академическим» абонементом своего отца в «ленинке»). По-настоящему я начал овладевать ивритом только с тех пор, когда (в 1964) мне посчастливилось приобрести словарь Шапиро.

    Грамматический очерк профессора Гранде в конце словаря явился для меня прекрасным учебником иврита, а многие словарные статьи знакомили не только с лексикой иврита, но и с еврейской историей, культурой, обычаями и даже с еврейской религией.

    Например, словарь Шапиро научил меня, что «формула новогоднего поздравления, принятого у евреев» ????? ?????? ????, а ?? ???????? — «еврейский праздник пятидесятницы (букв, праздник первых плодов — которые приносились древними евреями в иерусалимский храм)».

    В словаре упоминались имена еврейских мудрецов, и это тоже лило бальзам на душу, израненную воинствующим большевистским антисемитизмом, как и объяснение:  ????? ?????? — «западная стена (сохранившаяся от разрушенного иерусалимского храма)». Слова ?????, ????, ??????   (о, чудо!) не были снабжены трафаретом антисионистской клеветы.

    А вот следующая страница моей ивритской биографии: дядя моего друга Бориса Айнбиндера, живший с 20-х годов в Израиле, приехал в гости в Советский Союз и привез учебник Шломо Кодеша. По этому учебнику мы втроем (третий — Павел Василевский) несколько месяцев совместно учились — с целью начать говорить на иврите. И мы заговорили!

    1970-й был ознаменован ленинградским процессом; отмена смертных приговоров означала: МЫ сильнее ИХ! Надо бороться за право уехать в Израиль, есть шанс?!

    Подать на выезд мне удалось лишь в ноябре 1971 г. За несколько месяцев до этого я начал давать уроки иврита. В моей первой группе были, среди других, мои старые друзья Адик и Инна Макаревские. Они часто оставались после урока, чтобы обсудить проблемы выезда. Адик скончался, не дожив до подачи на выезд.

    Начиная занятия с новой группой, я предлагал каждому выбрать себе ивритское имя и пользоваться только им во время урока (сам я звался уже не Владимиром Исааковичем, или Димой, как раньше, а Даном). Я также просил каждого постараться приобрести словарь Шапиро. С первого же урока я начинал говорить на иврите, и доля иврита как средства общения росла от урока к уроку.

    В том же71-м я познакомился с Леви (Леней) Иоффе. Он поразил меня тем, насколько сумел овладеть и разговорным, и литературным ивритом. Но главное — он заражал своей пламенной любовыо к ивриту и к еврейству и верой в то, что можно сделать иврит РОДНЫМ языком, даже живя в Москве.

    Я стал учиться у него, продолжая обучать других.

    И присоединился (вместе с Б. Айнбиндером) к группе ????? ????? , душой которой был Леви. Каждую неделю на исходе субботы мы (с десяток) собирались в квартире Зеева (Владимира) Шахновского для непринужденного общения на иврите (и для дружеского ужина). Русский не употреблялся ни во время этих встреч, ни при каких-нибудь других контактах между нами. Мы с Леви не нарушили этого правила и тогда, когда на протяжении двух недель вдвоем скрывались от военных властей в мае 1972 г. в пустовавшей квартире Б. Альтшулера (нас, как и многих других активных отказников, высылали в военные лагеря, чтобы «очистить» Москву к приезду президента Никсона). Только приехав в Израиль, мы «вспомнили» русский.

    Принадлежал к этой компании и Изя (Исраэль) Палхан, особенно душевно преданный ивриту; приехав в Израиль в 1972 г., он стал активно посылать в СССР книги преподавателям иврита (советский почтовый барьер оказался преодолимым!), а позже создал ассоциацию ?????"? (????? ????? ???? ?????? ?????"?). Многие из тех, кто преподавал в Союзе иврит, стали здесь ее членами (например, я); в 80-х годах я был ее президентом.

    В сентябре 1972 г. в одной из моих групп стали учиться ивриту Виктор и Ирина Браиловские; им пришлось бороться много лет, а Виктору — стать узником Сиона. Одна из групп состояла из двух «не-подавантов» Бориса Альтшулера и Феликса Розинера. Борис оказывал важную и бесстрашную помощь еврейскому движению, потом был правой рукой Сахарова, а сейчас в Москве — один из руководителей Хельсинского комитета защиты прав человека. Талантливый писатель Розинер приехал в Израиль в 70-е годы, скончался в Бостоне.

    С начала 1972 г. и до алии в конце сентября 1973 г. я был «ивритским московским корреспондентом» израильского радио: Сара Френкель дважды в неделю звонила мне из Тель-Авива в Москву. Несколько месяцев с той же целью периодически звонил мне сотрудник «Маарива» Авраам Тирош.

    В 1973 г. я получил удостоверение преподавателя иврита от ???? ????? ?????? .

    Уезжая из Москвы в Израиль накануне Войны Судного Дня, я с сожалением расстался со своим словарем Шапиро, считая себя обязанным оставить его в Москве. Приехав в Израиль, я вспомнил, что, по словам проф. Б.Гранде (в предисловии к словарю), Ф.Л.Шапиро положил в основу этого словаря «прекрасный толковый словарь языка иврит Эвен-Шошана», и поспешил его купить.

    Составив свой замечательный словарь, Феликс Львович Шапиро внес очень важный вклад в дело возрождения национального духа евреев, живших в 60-е — 70-е годы в СССР. Мы ощущали это на себе. Пусть ценят этот вклад и следующие поколения.


ДАЛЕКОЕ И БЛИЗКОЕ

                              Рутштейн Арие, Тель-Авив

    С детских лет я слышал от мамы стихи Бялика, читала она с вдохновением, объясняя мне их содержание, много рассказывала о Жаботинском, о истории еврейского народа. Я понимал слова на идиш, но в юношеские года хотел разобраться и в словах на древнееврейском и мечтал знать этот язык. Пытался найти пути для изучения древнееврейского языка, но у меня ничего из этого не вышло.

    В 1948 году после провозглашения государства Израиль я понял, что мое место там, решив по приезде быть в рядах израильской армии. Но мой маршрут был изменен. Я очутился в ГУЛАГе — приговор 10 лет.

    Но мне повезло, через 5 с половиной лет каторжного труда я был на свободе. После смерти Сталина стали пересматривать дела и оказалось, что в то время просто желание уехать еще не было наказуемо (1955 год).

    По возвращении из лагеря желание учить иврит меня не оставляло. В синагоге я познакомился со старым евреем, знающим хорошо иврит и согласившимся со мной заниматься (1961г.)

    И вот однажды в 1963 году я увидел в магазине иврит-русский словарь. Меня это буквально ошеломило, мне казалось, что я увидел что-то святое, самое важное, желанное в моей жизни, то, чего мне так не хватало. Я купил сразу несколько экземпляров и начал «глотать» страницу за страницей. С большим вниманием изучил весь грамматический очерк профессора Гранде.

    С помощью словаря я уже мог читать все, что мне удавалось достать на иврите. Вскоре у меня появилась потребность учить других такому родному, дорогому для меня древнееврейскому языку. Тогда я еще не привык к слову «иврит». Входя в вагон метро, я старался сесть рядом с человеком, которого я считал евреем, открывал словарь и следил за реакцией соседа.

    Если я замечал заинтересованность, то заговаривал и приглашал к себе учить иврит. Были у меня небольшие группы учащихся — желающих уехать в Израиль. Среди них Мара Балашинская, Марк Финкельштейн, Маша и Володя Слепак и многие другие. Занятия проводились нелегально, приходилось менять место сбора. Тут мне повезло со словарем. Я уже не помню, как это произошло, но кто-то принес мне 50 словарей, найденных в каком-то заброшенном складе. Они мне очень пригодились, я раздал их ученикам и желающим учить иврит.

    Основная мечта стать гражданином Израиля меня не оставляла никогда. Но прежде, чем подать заявление на выезд, надо было найти вымышленных родственников, которые мечтают со мной воссоединиться. У меня в те годы не только родственников, но и знакомых не было в Израиле.

    Мне помогли, и в 1969 году я подал заявление на выезд на постоянное место жительство в Израиль.

    Через 3 — 4 месяца получил отказ. Но, видно, я родился под счастливой звездой, и в 1970 году мне предложили в кратчайший срок покинуть Советский Союз. Это было равносильно высылке. Я был счастлив. Приехал в Израиль я 1 сентября 1970 года. И вот уже 28 лет каждое утро я благодарю судьбу за то, что я и моя семья живем в своей стране.


ЗАМЕТКИ ИЗ ПРОШЛОГО

                                 Аба Таратута, Хайфа

    60-е годы. Ленинград, второй по размерам и значению город в СССР. Кроме того, еще и колыбель революции (можно писать с маленькой буквы). По всем этим причинам режим в городе был пожестче, чем в Москве, а евреи поассимилированнее. Местные власти, видимо, действовали с оглядкой на столицу и считали, что лучше перебдеть, чем недобдеть. На этом фоне многие евреи старались делать карьеру в относительно разрешенных областях науки, промышленности и искусства. Старались скрыть, если было можно, свое еврейство. Слышали, конечно, про государство Израиль, но до Шестидневной войны этот факт их не сильно волновал.

    В этой ситуации выход в свет в 1963 году словаря Феликса Шапиро, мягко говоря, не остался не замеченным по разным причинам:

    во-первых, этот словарь был иврит-русский, а официально признанным языком евреев считался идиш. Поэтому факт публикации такого словаря как бы негласно признавал наличие еще одного языка у евреев, языка, который в прессе назывался «мертвым языком, эксгумированным из талмудических текстов»;

    во-вторых, для тех, кто хотел изучать иврит, появился прекрасный профессиональный «кошерный», а не самиздатовский и не тамиздатовский словарь современного разговорного языка;

    и, в-третьих, многим евреям захотелось если и не изучать, то хотя бы иметь у себя дома такой словарь. И поэтому, еще и при ограниченном тираже, словарь вскоре становится бестселлером.

    Затем наступили годы 70-е. Началась эмиграция в Израиль. В Ленинграде появилась сеть нелегальных домашних ульпанов, где преподавали иврит. Преподавателями были пожилые люди, знавшие язык с детских лет и восстановившие его, выходцы из прибалтийских советских республик, успевшие изучить иврит до 1939 года, т.е. до захвата Прибалтики Советским Союзом, либо молодое поколение, которое успело пройти хотя бы первую часть учебника «Элеф Милим» или «Абетушма» и ввиду отсутствия достаточного количества профессионалов, начавшее преподавать язык.

    Естественно, что наиболее распространенным и доступным словарем среди преподавателей и учеников был словарь Феликса Шапиро.

    Иврит мы с женой (Идой) начали изучать в 1972 году, за год до того, как подали документы на выезд в Израиль. Одним из наших первых преподавателей иврита был Беня Хайкин (нынче проживающий в Иокноам Илит), уроженец Риги, успевший изучить язык до 1939 года. После наших настойчивых уговоров он согласился вести уроки. К тому времени его семья уже благополучно пребывала в отказе. Занятия проводились на квартире у Хайкина, а в группе занимались будущие преподаватели иврита Лев Фурман (много сделавший для создания сети ульпанов в городе) и художник Евгений Абезгауз. Словарь Шапиро доминировал в группе из 8 человек.

    Одна из историй, связанная со словарем Ф. Шапиро.

    Ранним утром, часов в 7, 10 апреля 1980 года в квартире 71 дома 27/1 по улице Космонавтов раздался звонок в дверь. Подхожу к двери испрашиваю: «Кто?». Женский голос отвечает, что телеграмма. Смотрю в дверной глазок и вижу девушку, держащую в руках листок бумаги. Открываю дверь и предлагаю ей войти в квартиру. Не успевает она сделать и шага, как справа и слева от двери буквально выпрыгивают еще 8 человек и резко врываются в квартиру. Предъявляют ордер на обыск, после чего следователь Леванов просит меня добровольно сдать всю имеющуюся антисоветскую литературу. После моего заявления, что таковой у меня не имеется, они приступили к обыску. По тому, что они отбирали, стало очевидно, что считается «антисоветской литературой» — все книги, где встречалась хоть одна еврейская буква. Причем, не важно иврит или идиш. Так, например, книгу Е. Гинзбург «Крутой маршрут» на английском языке не взяли, а «Пятикнижие Моисеево» с переводом на русский издания 1902 года забрали, и на мой недоуменный вопрос, что, мол, неужели антисоветскую литературу начали издавать задолго до установления советской власти, Леванов ответил: «Ну и шутник вы, Аба Яковлевич», затем, правда, добавил: «Потом вернут» (естественно, никто ничего не вернул). Кроме всего прочего, забрали даже Ежегодный Календарь издания Московской хоральной синагоги и, как вы уже сами догадались, словарь Шапиро.

    Как выяснилось впоследствии, обыск и последовавший через несколько дней допрос были связаны с арестом в Москве Виктора Браиловского, возбуждением против него уголовного дела по изданию самиздатско-го журнала «Евреи в СССР».


ПОДВИГ

                                   Э. Трахтман, Ариель

    Не одну только еврейскую культуру преследовали и подавляли русификаторы в так называемом Советском Союзе. Но нашу культуру и ее основу — наш язык они уничтожали с особым остервенением. Даже само название языка — иврит было неизвестно миллионам насильственно ассимилированных евреев. Именно поэтому Феликс Шапиро, собравший достаточно душевных сил, чтобы вопреки царившей вокруг атмосфере мракобесия, практически в одиночку создать свой капитальный словарь, совершил настоящий подвиг.

    Но это не был его единственный подвиг. В те времена работать над ивритским словарем в Москве было то же самое, что работать над марсианским словарем.

В этом «центре культуры» не только книги, даже буквы на иврите днем с огнем найти нельзя было. Поэтому ему пришлось давать переводы, пользуясь почти единственно толковым словарем. Нужна была колоссальная воля и любовь к наследию отцов и своему народу, чтобы в таких условиях написать первоклассный словарь, содержащий массу удачных переводов, и передать первому поколению учителей этот светильник, горевший не восемь дней, а почти тридцать черных лет и позволивший им восстановить живую еврейскую речь в Москве и в других городах России.

    Словарь послужил незаменимым пособием для всех, кто изучал язык в шестидесятые годы. Живых людей, говоривших на иврите в Москве, можно было по пальцам пересчитать, книг было очень мало, а учиться по ним удавалось только с помощью словаря Шапиро. Это был единственный надежный советчик. Читал ли человек Тору, разбирал ли записанную на магнитофон передачу «??? ???? ?????», переживая судьбу израильтян, ведущих тяжелую борьбу с врагом на всех границах, или изучал номер коммунистической «??? ???», специализировавшейся на уголовной хронике и «притеснении» арабов, которую чудом удалось выписать одному из палестинцов, пережившему два заключения в советских лагерях, — всегда и на все вопросы находился ответ в словаре Шапиро. После Шестидневной войны этот словарь превратился в своего рода священную реликвию. Многие евреи держали его на своих книжных полках и до войны. Не зная ни одной буковки, они выставляли его на видное место, потому что он помогал их самоутверждению во враждебном мире, отрицавшем само существование еврейского народа. Но после войны, когда прозревающая еврейская молодежь пыталась вернуть отнятое культурное наследие и обратилась к изучению языка, книга стала дефицитной. Грамматический очерк, приложенный к словарю редактором Б. Гранде, содержит материал, взятый у одного из лучших преподавателей иврита в Израиле, Мордехая Наора, книги которого находились в личной библиотеке Ф. Шапиро. Таким образом, опыт обучения, накопленный поколениями, вновь стал достоянием преподавателей иврита в России.

    Словарь Шапиро, написанный десятки лет тому назад, в значительной части не устарел. Более того, все современные составители ивритско-русских словарей обязаны своими переводами этому словарю либо потому, что учили язык с его помощью и помнят его переводы, или же просто заимствовали их прямо из словаря.


О СЛОВАРЕ Ф.А. ШАПИРО

                          Фулъмахт Виктор, Иерусалим

Я хотел бы сказать о словаре Шапиро в двух аспектах. Во-первых, просто как о книге. Выключим ее из контекста эпохи — вот на полке у вас стоит книга, словарь, вы учитесь по ней, или учите, если вы учитель. Если даже мы отвлечемся от ее довольно уникальной судьбы, то все равно увидим совсем особый словарь, даже при нынешнем обилии словарей. Самое главное ~ он сделан с большой любовыо к языку. Это не просто коммерческое издание — видно, что автор хочет внушить читателю, тому, кто пользуется словарем, чувство языка, любовь к языку. В книге много вариантов слов, переводов, примеров, культурных комментариев —небольших, какие позволял объем словаря. Это все очень важные вещи — даже сейчас я рекомендовал бы его людям, которые хотят заниматься ивритом. Объем его такой хороший, достаточно большой, но не перегруженный. Есть, конечно, в нем технические недостатки. Заключаются они в том, что когда он издавался, не было в типографских литерах буквы «хэй», ее пришлось переделать на «хэт». Как рассказывал мне тесть И.С. Брагинский (з.л.в.), развитие еврейской культуры «достигло таких высот», что невозможно было найти полноценного хорошего шрифта. Второй недостаток, особенно для иачинающих, отсутствие указания рода существительных. Но это недостатки технические, на них можно особенно не задерживаться, а в остальном эта книга не утратила своего значения и сейчас. Она должна находиться у каждого человека, который активно занимается языком, и другие книги ее не заменяют, разве что толковый словарь иврит-иврит, но чтоб начать им пользоваться, надо достичь высокого уровня. А до того эта книга незаменима, так как это не просто техническая книга для работы над переводом, а книга культурная, которая вводит внутрь языка. Это очень важно. А еще — это интересная книга. Я любил ее читать, именно не лезть в нее как в справочник, а просто открыть в любом месте и читать. Я открывал словарь и смотрел сначала какое-то нужное слово, а потом вокруг него и даже забывал о том слове, ради которого открыл, потому что было очень интересно, можно было долго читать его, как хорошую интересную книгу.

    А теперь я хочу вернуться к контексту эпохи, где эта книга сыграла совершенно уникальную роль. Сам я начал заниматься ивритом в конце шестидесятых вообще без словаря и впервые получил этот словарь (никаких других словарей у нас практически не было) в подарок от людей, уезжающих в Израиль. Тогда началась первая волна отъездов, и среди отъезжающих были мои друзья. Это была у меня первая книга, по которой я мог самостоятельно заниматься, сам читать что-то, пытаться разобраться. И в этом смысле она была незаменима. Там даже грамматика была, правда, разъяснялась она довольно сложно, поскольку писал ее не Шапиро, но это была органическая часть книги. Для меня это было очень важное и нужное объяснение. И, конечно, без книги этой немыслим был никакой прогресс — как можно заниматься без словаря?! А ни о каком другом словаре не было и речи. Но даже когда они появились, от словаря Шапиро я не отказался, и он всегда был у меня на работе. Всегда был важным подспорьем и выделялся подходом к языку, близким мне. Гуманитарным, я бы сказал, подходом и целью явно выраженной в нем: не просто расширить словарный запас, а дать человеку почувствовать вкус слова, объем слова, развить то, что называется «чувством языка». Я много лет преподавал иврит (20 лет) и убежден, что это самое важное. Не просто запомнить еще 10—20 слов, в конце концов, когда пользуешься языком, это само приходит. А именно отношение к тому, что ты уже знаешь. Как ты это знаешь? Механически или ты это знаешь с настоящим проникновением в корневую структуру, в аромат слова, суть слова, оттенок его значения. Это именно то, на что делает упор словарь Шапиро, и это — уникальная вещь, замечательный словарь в этом плане. И среди преподавателей тогда он считался драгоценностью. Первое, о чем говорили с человеком, когда он получал разрешение: «У тебя есть словарь Шапиро? Кому ты его оставишь? Оставь его мне».

    Что касается исторического аспекта, то ситуация здесь такова: это самое крупное событие в истории еврейской культуры в России на протяжении, может быть, всей советской власти. Я говорю здесь о культуре ивритской, а не идишской. Иврито-сионистский аспект — именно эту линию культуры я имею в виду. Это была легализация языка, это был легально изданный словарь, единственный в своем роде. Это был наш щит. Поэтому далее тогда, когда были периоды самого злобного зажима, мы говорили представителям властей (я сам говорил): «Как это нехороший язык, как это запрещенный язык? Вот смотрите – массовым тиражом издан советским государством; Издан в Советском Союзе с разрешения правительства, а вы такую чепуху говорите. Это язык, который разрешается изучать, вот смотрите — здесь написано «для изучающих язык».

    Это был очень серьезный аргумент. А в провинции, где уровень страха был еще выше, чем в столице, это играло решающую роль. Один мой знакомый из провинции, когда высунуть нос и поговорить было о чем-то еврейском страшно, выучил наизусть весь словарь Шапиро. Это не есть, конечно, знание языка. Это все равно, что натащить на свой двор кучу кирпичей и попытаться в них жить. Но без кирпичей дом не построишь, и поэтому, когда этот человек начал заниматься, он очень быстро из своих кирпичей построил дом. А там, в провинции, этот словарь был для него единственной отдушиной, единственной связью с языком, с еврейством. Он, как и я, читал его просто как книгу, как очень интересную книгу.

    Этот словарь в смысле его значения для еврейского движения в России — абсолютно уникальный фактор. Сам факт его существования, его издания, даже независимо от содержания и качества, имел колоссальное значение и играл огромную роль в борьбе за возрождение национальной жизни в Советском Союзе.

    Не думаю, чтобы еще какая-нибудь книга сыграла такую роль, по-моему, это самая важная еврейская книга того периода. В этом смысле ее просто не с чем сравнивать.

    Много лет в моем доме хранился, а вернее, использовался словарь с дарственной надписью Феликса Львовича[52], его дал нам мой тесть, известный востоковед и знаток еврейской культуры и всех европейских языков, И.С. Брагинский, которому и была адресована эта надпись, как принимавшему в издании словаря участие. И я очень гордился и показывал моим гостям, что вот у меня не просто словарь, а с автографом Феликса Львовича, что у меня такой «мемориальный» словарь — не просто книга, а историческая книга.


ТИТАНИЧЕСКИЙ ТРУД

                                 Эфраим Холмянский

    Впервые словарь попал мне в руки в 1977 году. Поразило совершенно непривычное сочетание — иврит и издано официальной Москвой?! Помню, я спрашивал себя: какие потрясающие люди пробили это грандиозное дело 0в юдофобском социалистическом государстве, не признававшем иврит языком? Кто сумел проделать этот титанический труд? Откуда у автора толстенного словаря такие бесценные знания? Как ему удалось без редактора добиться такого замечательного качества?

    Словарь этот был на вес золота — ведь ничего подобного до сих пор у нас, преподавателей иврита, не было! Я убежден, что автор словаря совершил для еврейского народа настоящий подвиг! Без этого словаря сионистское движение было бы беззубым, изучение иврита сближало и объединяло, приобщало к иудейской цивилизации.

    Автор словаря по-крупному вошел в еврейскую историю. Честь ему и хвала!


СЛОВАРЬ В РОССИИ

                                Михаил Членов, Москва

    Имя Феликса Шапиро сейчас, к сожалению, памятно все меньшему и меньшему количеству евреев в России. Кто уехал, кто ушел из жизни. Сегодняшняя еврейская молодежь может изучать иврит совершенно свободно. Работают ульпаны, кружки, еврейский язык преподают в школах, институтах.

    В еврейских центрах, в библиотеках, в отделениях Сохнута, израильских культурных центрах много учебников иврита, новые разнообразные словари, иврит-русские, русско-ивритские. Но того рвения к еврейскому языку, которое было еще десять-пятнадцать лет назад, нету. Тогда словосочетание «словарь Шапиро» было у всех на устах. Все знали, что это был не просто какой-то рядовой словарь, а огромное явление в еврейской жизни страны, где на все еврейское был наложен негласный запрет.

                         * * *

    Судьба иврита в России была драматичной. В начале века, еще в дореволюционной России, древний еврейский язык жил еще старой жизнью еврейского галута: работали бесчисленные хедеры, каждый еврей хоть как-то, но знал язык, мог прочесть элементарные молитвы, заупокойный «йизкор», «кадиш» по умершим родителям.

   Наряду с этим с середины прошлого века стали появляться писатели и словесники, дававшие новую жизнь языку, который, как казалось, полностью ушел только в религиозную сферу. Еще в 1852 г. Авраам Мапу издал на еще не приспособленном к такому жанру иврите первый историко-приключенческий роман «Любовь в Сионе» («Агавас Цийон»). Знаменитый поэт Ялаг (Йегуда-Лейб Гордон, 1830—1892) в 60-х годах светскими стихами на иврите бичевал пороки закосневшего раввината. В 1879 г. отец современного иврита, в то время еще двадцатилетний юноша Элиезер Бен-Иегуда опубликовал свою знаменитую статыо «Жгучий вопрос», в которой призвал к невиданному дотоле делу — возродить иврит как разговорный язык возрожденного еврейства на земле его предков.

   Достаточно напомнить такие выдающиеся имена, как Х.-Н. Бялик, Ш. Черниховский — классиков ново-еврейской литературы — все они родились, жили, творили в России. В 1918 году в России выходило более 120 еврейских периодических изданий, из них около 20 — на иврите. А потом наступил коллапс, которого в том его виде, как водится, никто не ждал тогда. Большевики, пришедшие к власти, уже через несколько лет объявили иврит «буржуазным языком», противопоставив его на первых порах идишу, как языку еврейского пролетариата. В конце 20-х годов ивритское слово практически исчезло с российских просторов, где оно звучало так ярко всего-то за пару десятилетий до этого.

   То, что я сейчас написал, — азбучные истины для всякого, хоть как-то знакомого с еврейской историей XX в. Все мы знаем: был язык — не стало языка. Но немногие знают, как это «не стало» было частью обыденного сознания совегского еврея в 50—60 гг. Прежде всего вспомним, что жгучий для евреев начала века вопрос о противостоянии

иврита и идиша, о противоборстве за право стать национальным языком возрождавшейся еврейской нации, после войны потерял всякий интерес и всякое значение. Миллионы говоривших на идиш погибли в Холокосте. Оставшиеся евреи в СССР стремительно переходили в быту с идиша на русский. Иврит исчез из их обихода, и для большинства превратился в абсолютно загадочный экзотический язык, на котором говорили в не менее загадочном и далеком Израиле, в котором почти никто никогда не был и о котором реально никто ничего не знал.

    Сам язык по-прежнему назывался древнееврейским, и то небольшое число людей, которые как-то помнили его начала, знали их в ашкеназийском произношении, а не в современном израильском, т.н. сефардском.

    Язык как язык современного общества, современной культуры и литературы, образования, науки, политической и экономической жизни был в СССР неизвестен.

    Я родился незадолго до начала войны и никакого иврита в моей семье, как и в тысячах других семей, не было. Не было и идиша, за исключением нескольких расхожих фраз-междометий, типа «Азохунвей!»

    Про древнееврейский я, конечно, слышал и знал, что такой язык есть, но представление о нем имел слабое. Впрочем, будучи любознательным и начитанным мальчиком, читавшим в том числе пусть немногочисленные, но интересные книги по еврейской тематике, я умел различать еврейский, т.е. идиш, от древнееврейского и знал примерно, какие из немногих известных мне еврейских слов откуда происходят.

    Так, я знал, что названия еврейских праздников, также известные мне с детства, — Рошешоне (у нас он звучал как-то совсем уж немыслимо Рошешн с ударением на первом слоге), Сукес, Хануке, Иомкипер, по происхождению древнееврейские. Где-то в середине 50-х гг., когда я учился в старших классах, помню, мне захотелось узнать, так ли произносятся эти слова в современном Израиле. Стал спрашивать у отца, у бабушки, ее сестер. Ответа, как следовало ожидать, не получил.

      Однажды осенью, помню, мы собрались у дяди Люси Членова, работавшего в каком-то металлургическом министерстве. Зашел разговор о том, что вот скоро Рошешн. Тут я и спросил у дяди Люси — а не знает ли он, как будет Рошешн по-израильски? К моему удивлению, Люся сразу же ответил: «В Израиле это слово произносят как Рош-га-Шана». Мне очень понравилось это звучание, оно было гораздо красивее, чем какое-то смущенное и шепелявое Рошешоне, или Рошешн, не говоря уже об откровенно непристойно звучавшем Сукесе. Вскоре я с облегчением узнал, что и последний праздник звучит куда как красивее — Суккот.

      Таковы были мои первые познания в израильском иврите. О большем узнать было неоткуда, хотя и хотелось.

      В 1958 г. я поступил в Институт восточных языков при МГУ, который сейчас называется Институтом стран Азии и Африки. Поступил безо всякого блата, хотя все  мне говорили, чтобы с «пятым пунктом» и не думал туда идти. Институт был совсем новый, его основали только в 1956 г. вместо закрытого по прихоти кого-то из властителей Московского Института востоковедения. Приняли нас около 45 человек, среди которых было 5 — 6 «паспортных» евреев, а с еврейскими папами и мамами, писавшихся русскими, было едва ли не более половины. Распределялись мы по 6 языковым группам: арабской, персидской, хинди, китайской, японской, индонезийской. Мне достался как раз последний, индонезийский язык, и я очень им увлекался.

      Иврита среди изучавшихся языков, конечно, не было, но тень его почувствовалась с первых дней. Второкурсники на переменах стали рассказывать нам, новичкам, о том, что было в предыдущем году. Среди рассказов услышал я и о том, что в предыдущем году на первом курсе в группе хинди учился такой парень Боря Подольский, который весной «сел за сионизм». Говорили еще, что он «учил иврит». Наверное тогда, в востоковедческой среде в конце пятидесятых я впервые услышал, что язык, на котором говорят в Израиле, называется не древнееврейским, а каким-то явно новым словом иврит. И что этот иврит можно даже изучать в Москве, хотя и явно небезопасно. Но, как известно, запретный плод сладок.

    Впрочем, иврит не казался мне таким уж запретным в то время и вот по какой причине. Примерно курсе на втором у нас ввели новый предмет — второй восточный язык и у наших арабистов ввели иврит. Однажды кто-то из студентов обратил мое внимание на полного господина с характерной еврейской внешностью, входящего с высоко поднятой головой через главный вход института. За ним шел другой, тоже уже немолодой человек.

    — Это Шапиро, наш преподаватель иврита, — сказал мне мой однокурсник.

    Спутником его, как я узнал позже, был его ассистент А. Рубинштейн.

    Это был единственный раз, когда я видел Феликса Львовича.

    Иврит тогда преподавался в Москве не только в ИВЯ, но и в ряде других учебных заведений — в Институте международных отношений, Высшей дипломатической школе, Академии КГБ и в Военном институте иностранных языков[53]. Излишне говорить, что евреев среди студентов, изучавших в этих учебных заведениях иврит, практически не было. Тем не менее, тот факт, что мои сокурсники открыто при мне занимались ивритом и, никого не боясь, обсуждали свои занятия, чисто психологически для меня снимал момент запретности. Кроме того, время было либеральное — хрущевская оттепель, в которую многое было позволено и многое было возможным из того, о чем потом и помыслить было трудно.

    После 1964 г., т. е. прихода Брежнева к власти, вопрос этот решили кардинально — в ИВЯ с 1964 г. до самой перестройки больше ни одного паспортного еврея не было. А не паспортных попрежнему оставалось немало — одного Жириновского вспомнить!

   На излете хрущевской оттепели в 1963 г. за год до падения Хрущева успел каким-то чудом, вольностью времени, подвигом автора и усилиями тех, кто преподавал иврит, появиться в свет знаменитый «Иврит-русский словарь».

    Феликс Львович скончался, не окончив свой труд и не увидев его воплощенным в печати. Б. Гранде взял на себя основную редакторскую работу над словарем и написал к нему прекрасный грамматический очерк иврита с таблицами, в течение двух десятилетий бывший основным пособием для все ширившейся когорты советских евреев, возвращавшихся к своему родному семитскому языку. Словарь был действительно уникален.

    Он был ориентирован на нормы современного израильского иврита и включил в себя массу словарных статей и значений, которые были абсолютно незнакомы даже тем, кто неплохо владел старым ашкеназским «литургическим» ивритом.

    Но одновременно с этим он включил в себя и все богатство библейского и даже средневекового пласта развития иврита. Это делает его одним из лучших, чтобы не сказать лучшим иврит-русским словарем этого века. Не случайно в Израиле в 70—80 гг. не удовлетворились подготовкой новых словарей, которых сейчас, в конце века, уже много, а организовали факсимильное переиздание словаря Шапиро, которым пытались снабжать как многочисленные ульпаны для репатриантов в самом Израиле, так и наши доморощенные ульпаны в Москве и других городах Союза. Это факсимильное израильское издание было в отличие от оригинала в бумажной красно-белой обложке. Словарь был впрочем подарком всем евреям, кто действительно изучал язык. Таких в 1963 г. было еще очень мало. Но словарь стремились купить почти все. Не важно, знал ли еврей язык или, чаще, не знал, он все равно покупал свой том синенького увесистого словаря и ставил его на полку.

    Словарь Шапиро стал чем-то вроде мезузы в многочисленных лишенных символики национальной принадлежности московских еврейских домах. Тираж его быстро разошелся.

    Словарь в памяти также целого поколения остался под кодовым названием «словарь Шапиро», или просто «Шапиро».

    — У тебя Шапиро есть? — спрашивал один учитель у другого.

    — Опять Шапиро увел кто-то, — сетовал другой.

    В 1971 г., подхваченный волной еврейского национального всплеска, я пошел учить иврит к своему первому учителю, ставшему впоследствии моим близким другом, Исраэлю Палхану. Не надо говорить, что у меня на полке к этому моменту стоял невостребованный еще словарь Шапиро, который пошел немедленно не только в ход, но и по рукам, к тем из наших соучеников в группе, кто его не имел.

    Словарь Шапиро составил для меня стартовый трамплин на долгом моем пути учителя еврейского языка, истории и словесности и еврейского общественного деятеля, в которого я превратился после Перестройки.

    Хочется сказать еще и вот о чем: наверное, именно благодаря Феликсу Львовичу за древним еврейским языком в русском языке закрепилось именно это новое название — иврит. Закрепилось не так просто, до сих пор еще раздаются голоса, призывающие к пересмотру этого словоизбирательного решения. Наиболее серьезный из них принадлежит известному грузинскому семитологу академику Церетели. Он считает, что иврит надо называть просто еврейским языком, потому что ведь не называем мы по-русски английский язык инглишем, а французский — франсе. На возражения, что, дескать, еврейским языком в СССР в 20—30 годы называли идиш, он отвечает, что идиш — язык не еврейский, а ашкеназский, т.е. только части еврейского народа, а подлинно еврейский язык — только семитский.

    Словарь Шапиро был в подлинном смысле слова эпохальным явлением, он создал стиль, терминологию, вкус для наиболее яркого и интересного поколения

советских евреев, тех, кто в потрясающем порыве смогли своей преданностью забытому ими наследию и любовью к ивриту пробить казавшуюся непробиваемой стену советской власти. Имя Феликса Львовича Шапиро по праву стоит в числе первых провозвестников этой славной и удивительной эпохи в истории еврейского народа в России.

    Словарь не только увековечил Феликса Львовича, но и продлил его жизнь.

    В день его стодвадцатилетия мы к нему обращаемся:

    — Мы любим Шапиро!

    — Нам нужен Шапиро!


СЛОВАРЬ ШАПИРО

                           Зеэв Шахновский, Иерусалим

    Конец 60 — начало 70.

    Иврит. Первые учителя. 13 уроков Моше Палхана. Хумаш Бэрэшит. Книги — случайный набор — старые издания — например, «Робинзон Крузо» на иврите, несколько израильских — «Хагальгаль Хахамиши» М. Шамира, и еще, и потом все больше и больше. И мы уже свободно читаем, и во встречах с израильтянами убедились, что и разговариваем на иврите свободно. И через весь этот не слишком упорядоченный методический процесс проходит одна книга, которая вышла в свет в России в середине 60-х, как бы специально для нас, в награду за наше будущее желание овладеть своим языком — Иврит-русский словарь Ф.Л. Шапиро. Совершенно удивительно, что власти разрешили его издать, и он вышел в свет так вовремя, ему пришлось нас ждать совсем немного. Словарь Шапиро был для нас островом уверенности в море разнообразной литературы на иврите. По нему мы учились и сверяли свои знания. И дело не в том лишь, что он был единственной книгой, выпущенной для нас. Нам повезло — это, по-моему, и очень хороший словарь, я не знаю до сих пор другого иврит-русского словаря, который был бы выполнен с такой культурой. И, как справедливо заметил мой друг Леня, мы ведь и до сих пор сверяемся по нему, встретив какое-нибудь «заковыристое» слово.


МОИ ВСТРЕЧИ С ИВРИТОМ

                                          Арие Шенкар

    За годы жизни в Советском Союзе мне трижды пришлось столкнуться с ивритом.

    Первый раз в 16 лет, будучи учеником 9 класса, когда я не знал, что иврит — это иврит (я и слова такого не слышал). Я — сын советского адвоката и внук частного поверенного. Родители воспитывали меня в советском духе, в полном отчуждении от еврейской культуры. А мне было обидно, что представители всяких больших и малых народов бодро говорят на своих нацязыках, а я — ни бум-бум.

    Отец решил не портить мне «хороший русский язык» и говорил с матерью на идиш, чтобы я не понял, о чем идет речь. Другие дети именно поэтому освоили идиш, ну а мне, поскольку вообще языки не давались (они до сих пор мне не даются — русский и иврит не в счет), идиш остался заветной мечтой. Я просилу отца помощи, но он каждый раз уходил в сторону под различными предлогами.

    В конце концов мне это надоело, и в 9 классе я пришел в синагогу просить учителя еврейского языка. Почему в синагогу? Во-во, вот и габай Московской хоральной синагоги спросил меня то же самое. «Молодой человек, поймите, синагога — это не общество по распространению политических и научных знаний». Ая задолдонил в ответ, что если бы я хотел изучать английский, немецкий, французский, наконец, испанский, я бы подошел к «Мосгорсправке» и быстро бы нашел себе учителя, но еврейский?

    Сейчас я вспоминаю этого габая. Смотрел он на меня и, наверное, думал: «Дурак — не дурак, и умным тоже не назовешь. То ли умничает, то ли придуривается. Для стукача — молод, а впрочем, черт его знает». (Следует помнить, что был 1948 год).

    Последним моим аргументом, что я показал габаю (не то, что вы подумали; я вдобавок ко всему и обрезан еще не был — обрезался через 20 лет (!) на своей московской квартире, а обрезал меня хирург Семен Гельфонд), была еврейская татуировка. Это его сразило наповал, наверное, он подумал, что я просто ненормальный, и он дал мне учителя — ребе Беи-Циона, казначея синагоги.

    Реб Бен-Цион на первом же уроке объяснил мне, что идиш, который я пришел учить — это жаргон, на изучение которого не стоит терять времени, а учить надо иврит (вот и познакомился я с этим словом; я знал его как древнееврейский язык, а если он древний, так зачем он мне?)

    Короче, реб Бен-Цион достал две книжки, они при мне и сейчас.

    Еврейский алфавит я знал и прежде, со времени посещения ГОСЕТа (Еврейского театра). Не зная идиша, я на одном энтузиазме пытался понять, что происходит на сцене. В антракте я купил разрезную еврейскую азбуку и выучил ее.

    Так что читать я начал сразу же после объяснения некудот. Беда была в другом. Пока проходили настоящее время, все было в порядке, но вот началось прошедшее, и мы вместе с ребе Бен-Ционом оказались, мягко говоря, в западне, и после 10 страниц запутались в 3 соснах. Я прекратил занятия.

    Я думал, что с ивритом все кончено, но человек только предполагает. Почти через 20 лет (в 1968 г.) произошло второе столкновение с ивритом. Я получил от работников Израильского посольства Тору с параллельным русским переводом и учебник Шломо Кодеша «Иврит». В учебнике были грамматические разъяснения, и я его освоил за полгода, проспрягав все имеющиеся в учебнике глаголы и выучив около 600 слов.

    В 1964 году я купил «Иврит-русский словарь» Ф.Л. Шапиро, с помощью которого перевел книгу, украденную 20 лет назад у моего первого учителя. Словарь был очень кстати, потому что другой подмоги для изучения языка у меня не было. Словарь и вправду хорош и тем, что он написан хорошим русским языком, и тем, что он снабжен грамматическим очерком Б.М. Гранде. Трудно переоценить значимость этой книги.

    Итак, шел 1968 год. Я не помню, кто был автором идеи, чтобы я преподавал иврит по книге Шломо Кодеша «Иврит». Не помню, может и я сам, но так или иначе я стал преподавать в узком «семейном кругу». Это было мое второе столкновение с ивритом. Приходили только знакомые, мы читали, и я разъяснял, что было непонятно. Собирались раз в неделю у меня. Приходил Слепак (с супругой), Балабанов (без супруги), Финкельштейн (с супругой), Престин (с супругой), Абрамович (с супругой) , Гельфонд (без супруги). Это еще не был ульпаи. Это был кружок по изучению иврита без обязательств как со стороны учеников, так и со стороны преподавателя. Я еще не знал, что меня ждет. А ждал меня Анатолий Декатов со своим ульпаном. Об Анатолии Декатове говорили разное, но в моих глазах он был просто гением. Декатов был студентом автодорожного института. Он мог прочесть учебник, книга отпечатывалась у него в мозгу и он шел на экзамен, не задумываясь. Декатов за полгода выучил язык да так, что мог преподавать иврит на иврите. Он свободно говорил на английском, испанском, румынском, идиш и, конечно, на русском. Отличаясь феноменальной памятью, он был на редкость добросовестен. Все 52 лекции были написаны и проверены им по часам от первого до последнего слова. Слушателей он набрал через «Мосгорсправку». Забегая вперед, скажу только, что когда мы с ним встретились в Иерусалиме, он уже бодро торговался с арабом... по-арабски (а прошло менее полугода).

   Он дал короткое и многозначительное объявление: «Учу ивриту — современному языку современным методом».

    Понятное дело, долго ему преподавать не дали и уже через полгода выбросили из Советского Союза. Перед отъездом он пришел ко мне передавать ульпан с журналом посещений, с уплатой подоходного налога, с вывеской на иврите и русском на фронтоне дома. Почему он пришел ко мне? А к кому еще ему было идти? Конечно, в Москве были люди, знающие иврит гораздо лучше меня, но все они были люди пожилые, многие из них уже отсидели и на эту авантюру ни за что не пошли бы.

    Я сразу оценил преимущества такого официального ульпана. Такой ульпан не может не дразнить КГБ (а это то, что мне было надо). Правда, что действительно страшно, так это заменять Декатова. Но, с другой стороны, было действительно жалко, чтобы заглохло такое хорошее дело, как официальный ульпан. Я согласился, взял все лекции Декатова и дал объявление в «Мосгорсправку» :

         «ЕВРЕИ- ский язык

         Вы хотите знать язык мудрого народа?

         Приходите, я вас научу.

         Фамилия, адрес, телефон».

    Это объявление притягивало, как магнит железо. Я сам проверял после праздника. Идет русский человек. Бухой, точнее, хмельной, как положено. Вдруг ом видит на расстоянии ЕВРЕИ-ского. Что за мистика? Надо проверить, тем более, что ноги сами тянут.

    Возникает вопрос, зачем мне понадобилось дразнить собак? А что мне еще оставалось? Ведь на уровень солидного преподавателя мне не выйти, а хулиганство импонирует молодежи. Конечно, КГБ не глупей меня. Они быстро раскусят, что я за «знаток» иврита. Значит, мне важно создать группы за короткий срок. У меня набралось около 45 человек, частично декатовские, частично по объявлению. Я их разбил по уровню на три группы. Надо помнить, что многие пришли по объявлению, а что у них в голове? Если я не хочу сломать себе шею и очень быстро, я не должен превращать уроки в «сионистский балаган» и поэтому должен о тстраниться от всего, что выходит за рамки урока (ОВИР, Израиль, политика и т. п.). Поэтому каждая первая лекция в каждой группе начиналась с того, что я преподаю иврит и только иврит и меня совершенно не интересует, с какой целью вы (ученики) пришли изучать язык. Я не хочу слушать в этой комнате разговоры об ОВИРе, подаче документов, разговоры об Израиле и т. п. Всякие разговоры о подаче документов, отказах буду считать нарушением контракта между мной и вами. Итак, начнем. Подействовало. Когда меня посадили на 15 суток за демонстрацию у здания Верховного суда против приговора о расстреле Дымишца и Кузнецова, и я вернулся к преподаванию остриженный наголо, никто не посмел спросить меня, что это за оригинальную прическу я себе выбрал, хотя большинство слушало голос Израиля и знало, в чем дело.

    Ульпап был платный: 1 руб. за 2 академических часа с уплатой ежемесячного налога. Потом фискальные органы отказались принимать налог (где это видано, чтобы кустарь предлагал, а фискальные органы отказывали). Тогда я стал посылать по почте заказным с уведомлением. Потом «Мосгорсправка» отказалась принимать мои объявления под предлогом, что я инженер, а не лингвист. Не беда, я стал давать объявления в ту же «Мосгорсправку», что перевожу с иврита на русский и с русского на иврит технические тексты. Вскоре и эти объявления перестали принимать. Поздно, группы уже были созданы. Приходила, конечно, милиция (бедная милиция, везде ее всовывают) проверять паспорта, но люди продолжали посещать занятия. Даже секретарь райкома посетил меня. Ну, конечно, я получал угрожающие письма. Передал их иностранным корреспондентам. Так и играл я в эти игры до самого выезда в Израиль.

    За время преподавания я прочел 4 книги, первые 3 запросто и четвертую с трудом и грамматический очерк Б. М. Гранде, а кроме того, Декатов оставил мне свои блестящие, отшлифованные лекции. Так что учебным материалом я был достаточно снабжен.

    Но, конечно, я ставлю себе в заслугу не то, как я преподавал, я ведь инженер, а не лингвист, и преподавать я мог только на любительском уровне.

    Главное, что я не дал заглохнуть после отъезда Декатова этому официальному ульпану. Перед своим отъездом я передал все декатовские лекции Владимиру Престину, который стал преподавать в одной из групп. Мое преподавание переплеталось со всякой другой деятельностью: встречами с иностранными корреспондентами, демонстрациями, составлением писем, без чего, конечно, трудно уехать из благословенной социалистической страны.

    После голодной забастовки в здании Верховного Совета Союза ССР многие из бастующих получили разрешение на выезд. В том числе и я.

    19 марта 1971 г. я вылетел в Израиль.


ИСТОЧНИК ЗНАНИЙ

                                  Юлий Эдельштейн

    Словарь Шапиро памятен мне как основной, а для многих — вообще единственный источник знаний иврита. Я знал человека, который выучил язык по словарю и разговаривал предложениями, собранными из словарных статей. Предисловие к словарю было — под давлением властей — составлено так, чтобы в нем не было никаких практических советов по изучению языка — одна заумная лингвистика. Тем не менее, преподаватели умудрялись как-то отыскивать полезные намеки...

    В системе подпольного преподавания иврита словарь и его фотокопии были огромной ценностью. Они переходили из рук в руки, их всегда не хватало...


СЛОВАРЬ С БОЛЬШОЙ БУКВЫ

                                          Элиягу Эссас

    Когда мы рассказываем о великом явлении, то у каждого есть свое видение, своя грань, коснувшись которой, касаешься и всего явления. А в моих глазах «Словарь» Ф.Л. Шапиро — великое явление.

    Пути Всевышнего неисповедимы. Мы не только не ощущаем, что приближается поворотное событие, мы даже не можем себе представить его и не можем поверить, что оно уже близко, совсем рядом. И, однако, Всевышний в соответствие со своими планами, о которых мы не имеем понятия даже после их реализации, — Он же создает не только чертежи, но и подвозит материалы, чтобы выстроилось здание. «Словарь» Ф. Л. Шапиро — такой материал.

    1964 год. Август на Рижском взморье. Мне 18 лет, и я проводил последнее «беззаботное» лето после вступительных экзаменов в вуз и перед началом занятий.

    И вот идем мы с отцом по «прогулочной улице» Турайдес в сторону моря, мимо книжного лотка. Рассеянным «летним» взглядом отдыхающего я осматриваю, не останавливаясь, тот лоток и прохожу дальше. Стоп! Обращаюсь к отцу и говорю, как рассказываю о сне: «Мне кажется, на лотке лежит Иврит-русский словарь»... И сам не верю тому, что говорю.

    Маленькое отступление. Мои родители учились в довоенной Литве в гимназиях, где иврит был одним из языков обучения. И все детство я помню отца, слушающего несколько раз в неделю «Голос Израиля» на иврите. Не совсем понятно, как и почему мне «удалось» не выучить иврит в то время, когда родители знали его свободно. Возможно, следует учесть, что то были 50-е и 60-е годы, а также психологический настрой «когда-нибудь попозже». Но что иврит — наш истинно родной язык, сидело во мне глубоко, хотя, признаюсь, только теоретически.

Отец тоже не поверил моим словам, и мы продолжили неторопливый путь к морю. Поскольку и я не был уверен, что такое может быть, — вот так просто, на каком-то лотке, средь бела дня, то ничего не оставалось, как забыть этот сон.

    Но любопытство все же победило. Минут через десять я уговорил отца, что стоит вернуться и посмотреть.

    Хотите — верьте, хотите — нет, но мы нашли последний «Словарь». Продавец сказал, что только продал два из трех, привезенных со склада. Почему к этому лотку? Почему в тот день?

    А теперь в самый раз задаться вопросом: что в нем особенного, в том словаре, помимо того, что он был первым «Иврит-русским словарем», изданным в СССР?

    В том-то и дело, что он был издан с разрешения Главлита, то есть — властей. Значит — легитимация запрещенного языка! Значит, легитимация чтения и разговора на иврите. Значит, легитимация связи с Израилем, а через это, и со своей историей. То есть «Словарь» Шапиро восстанавливал недостающее звено, связывающее советского еврея (а это новое понятие и явление, как и «советский человек») с корнями своего народа, с самим собой!

    Я надеюсь, что даже читатель, не живущий при реальной Советской власти, с ее тотальным и жестким влиянием на мышление человека, даже такой читатель сможет ощутить эту оценку важности «Словаря».

    Итак, «Словарь» был куплен. И поставлен на почетное место на книжной полке. И мне кажется, что он тогда, в 60-е годы, излучал свет на всю квартиру. Излучал уверенность и закладывал семена бесстрашия.

    1971 год. Ноябрь в Москве. Павел Абрамович помогает мне найти учителя иврита. Алеша Левин — мой учитель. И кто бы мог подумать, он — муж внучки Ф.Л. Шапиро, а уроки проходили каждый вторник на квартире автора «Словаря»!

    Здесь я вступаю на скользкую почву предположений. Кто знает, не дух ли Феликса Львовича помог мне (и другим ученикам Леши Левина) довольно быстро овладеть языком? Но не только языком. Уже через полгода мы серьезно штудировали пасхальную Агаду и буквально заразились духом Исхода и духовного освобождения...

    И еще вот о чем я хочу сказать. Может быть, в моих глазах, наиболее важном. Пример я приведу свой собственный, но свидетельствую, что такое же было со многими в Москве и в других городах.

    В 1972 году довелось мне открыть впервые еврейскую — нашу! — священную книгу. В моем случае это была не Тора (ее у меня тогда не было), а книга пророка Ишеягу. Трудный текст, трудные комментарии Раши и «Мецудот». Но был у меня надежный друг — Словарь Ф.Л. Шапиро. Без него не было бы никакой возможности удержаться на плаву.

    А так — удержался. Потом нашли другие наши священные книги — «Сифрей кодеш», Тора (Пятикнижие) и еще десятки книг на иврите, а может — и сотни. И через пять лет начал я преподавать еврейское мировоззрение и образ жизни. Изучение Торы и соблюдение традиций. Вначале — десяток учеников, потом — сотни — моих и не моих учеников в 15 городах Союза. И кто помогал нам не утонуть? Все тот же словарь Шапиро. Вот в этом я вижу его истинное, провиденческое значение. Помочь вернуться к своему народу, к Торе, к Всевышнему.

    И, кстати. Пусть не обидятся на меня составители многочисленных и полезных иврит-русских словарей, появившихся за последние 10 лет, но лучше того Словаря (с большой буквы) я не встречал. Во всяком случае таково мое личное мнение.


НАШ УЧИТЕЛЬ И ДРУГ

                          Мила Вольвовская, Иерусалим

               (Памяти Миши Годьдблата)

    Первая встреча с нашим первым учителем иврита произошла у синагоги на улице Архипова в Москве. Перед нами стоял невысокий плотный человек в кепке, непрерывно курящий сигареты без фильтра. Глядя на нас, сказал: «Хотите учить иврит на предмет выезда в Израиль? Три рубля с носа. Первый урок в следующий четверг. Встретимся у выхода из первого вагона на станции Чертаново...»

    Итак, следующий четверг...

    Мы жили на Планерной, ближайшая станция метро, в те времена Речной вокзал. До квартиры Вити Фульмахта, где мы занимались, два часа езды в один конец. Встретились мы в метро, как и договорились, с Мишей Гольдблатом, так звали нашего учителя.

    Первый урок. В группе б человек. У кого-то учебник Мори, у кого-то словарь Шапиро (предмет нашего вожделения). У нас, конечно, ничего не было.

    Начал Миша с разговора: ани — Миша. Ми ата? Ми ат? и т.д. Он много читал и думал о методах преподавания. Наиболее важным считал разговорную речь. Поэтому урок шел в невероятном темпе. Мы едва успевали писать ивритские слова русскими буквами. О переводе и речи не было. Понял — не переводи.

    Только в конце урока Миша потратил минут 15 на алфавит и огласовку. Дал всем несколько листов фотокопии учебника «Элеф милим» (с едва различимыми огласовками) и велел к следующему разу прочесть первый урок и написать рассказ.

    Он был, разумеется, без кепки. Глаза его сверкали синим огнем. Мы были покорены навсегда.


* * *

    Это был конец 73 года. Многие были достаточно осторожны. Миша подшучивал («Ну что, интересуетесь сионистской литературой?»), высыпал на стол фельетоны Жаботинского. Нам было чем заниматься всю неделю. Буквально через несколько уроков Вадим (один из учеников) начал писать стихи на иврите. Конечно, они еще не могли сравниться с Мишкиными переводами советских песен на иврит, которые он, кстати сказать, прекрасно исполнял, но рифма явно прослеживалась.

    Уроков 10—12 мы продолжали писать русскими буквами. Миша учил нас говорить, он не хотел ослаблять темп и терпел нашу писанину на иврите.

    Вскоре нам удалось за большие деньги купить словарь Шапиро. Я села и прочла грамматический очерк проф. Гранде. Все разобрала и потом не раз объясняла структуру биньянов всем в нашей группе, а впоследствии и своим ученикам. И все это благодаря Мише. Он все знал великолепно, но не хотел тратить время на то, что, по его мнению, ученик может освоить сам.

    А еще удивлялись, откуда мы так хорошо знали песни Шестидневной войны и войны Судного дня?

    Как же не знать? Мы столько песен слушали, пели, а слова разбирали на уроках. Так и вижу Мишу, склонившегося над пластинкой... Шох, шох «Миша, что такое «шох»?

    «Ну, Мила, что такое «ля, ля, ля».

    У Миши мы учились не только ивриту. Я знаю, он изменил свои взгляды, но первые понятия о кашруте, как это не странно, мы получили от него. Религия, народ,  национальный характер, моральное обязательство по отношению к близким, оставшимся в России, отношения отцов детей, отношения с властями, к КГБшникам, старающимся общаться с активистами, с учителями иврита — все подвергалось обсуждению.

    Часто Мишины взгляды были парадоксальны, но он умел их отстаивать. Его также отличало умение слушать. Он улыбался и слушал.

    Часто подводил начинающего ученика к иностранцу и приказывал: «Говори!» Старался, если речь можно было понять, не вмешиваться и не поправля ть.


* * *

    Леня, я думаю, стал преподавать иврит месяцев через 4—5 после того, как сам впервые увидел букву «алеф». Миша это только поддерживал. Он часто подчеркивал, что самое главное в изучении языка — это учиться и учить.

    Уезжая, Миша оставил нам свой знаменитый словарь Эвен Шушана, с которым никогда не расставался, и передал Лене своих учеников.


* * *


    Надо отметить, что возрождение иврита в Москве в 70-х годах было настолько бурным и достигло такого высокого уровня, что сами участники этого процесса ощущали, что живут в исторический момент.

    Миша Гольдблат стоял у самых истоков этого процесса. Он учился в первой группе Палхана, воспитал множество учеников, в свою очередь ставших учителями. Его знание иврита вызывало всеобщее удивление. Он был окружен толпой талантливых ребят. Вообще концентрация очень способных молодых людей среди учеников и учителей иврита в то время была необыкновенно высокой.

    Мишу, помимо таланта, отличала чрезвычайная доброта.

    Миша с женой Полиной и двумя сыновьями репатриировался в Израиль в 1976 году. В Израиле у них родились близнецы (сын и дочь).

    Мы добрались до Земли обетованной только в 1988 году.

    Миша скучал по Москве. Многие взгляды Миши за эти годы изменились, и он удивлялся, когда я цитировала ему его же слова.

    При первой встрече говорили всю ночь. О многом не успели поговорить, казалось, еще успеем.

    О его трагической смерти узнали из газеты. Немедленно приехали. Семья еще сидела шиву.

    Мы говорили и говорили о Мише... Когда мы уходили, Марик — старший сын, спросил: «Так что, отец был действительно большой человек?»

    — Да, Марик, он был большим, истинно большим человеком, ярким, талантливым. И его внезапная смерть — страшный удар для всех, кому посчастливилось его знать.


МОЙ ПЕРВЫЙ СЛОВАРЬ

                                   Майя Консон, Иерусалим

    Я стала интересоваться ивритом в конце 70-х годов. Первым моим учителем был Эрик Трахман. Со мной учились Наташа Хвесина и Володя Гараев. Первым же словарем стал словарь Ф. Л. Шапиро, который вышел в России в 1963 году. Я его купила в книжном магазине на улице Горького, 10. Тогда еще этот словарь можно было купить. Он оказал мне большую услугу. Его построение — корневое и дает возможность быстро найти слово, делает его доступным пониманию. Имеется раздел грамматики (проф. Гранде), который очень помог мне при первом знакомстве с языком.

    У меня было несколько учителей: Миша Шохет, Алеша Левин, Женя Деборин и Володя Зарецкий. Каждый из них преподавал нам иврит до своего отъезда в Израиль, и наша группа переходила к следующему преподавателю. И все время со мной был словарь Шапиро. Изучение языка и работа со словарем очень привязывали к стране, появилось желание познакомиться с историей Израиля.

    В 1974 году я получила разрешение на выезд в Израиль. При сборах я подарила свой словарь кому-то, кто оставался пока в Москве. Такова была традиция — словарей было мало и желательно было не вывозить их из Советского Союза.

    По приезде в страну я получила бесценный подарок от Володи Зарецкого: словарь Ф. Шапиро. Вот этот словарь все время со мной.

    С 1991 года я пенсионерка, но продолжаю читать книги на иврите. Предпочитаю прибегать к словарю Шапиро, хотя у меня уже есть и другие словари. Очень благодарна автору этого замечательного словаря, который помог десяткам тысяч евреев учить свой язык.

    Светлая ему память!


НЕМНОГО О СЛОВАРЕ, НО БОЛЬШЕ О ВНУКЕ

                                Аарон Гуревич, Кфар Саба

    Прежде всего загадочные символы этого словаря были волшебным окном в прошлое моего народа. Затем словарь стал первым учебником иврита и уже потом в долгие годы отказа главным иврит-русским словарем. Кроме того, словарь Шапиро служил таинственным кодом, как бы паролем к сердцам единомышленников. Он был книгой, объединяющей тех, кто стремился в Израиль, он был для меня просто частицей Израиля. Словарь Шапиро дорог мне еще и тем, что одним из моих первых учителей иврита был внук Феликса Шапиро Владимир Престин, который был для меня значительно больше, чем просто учитель иврита.

    Как подобрать слова, чтобы описать те чувства, которые испытываешь к человеку, который в нелегкие годы отказа был для тебя как бы вожаком, если себя рассматривать одним из стаи, стаи преследуемой, рвущейся прорвать кордон. Да и имя вожака соответствующее — Зеэв. Для меня Володя Престин был еще и источником книг по еврейской истории и культуре. От него я впервые услышал имена: Ахад Хаам, Нордау, Жаботинский.

    Кличка Володи была Граф. И действительно, в его деликатности, честности, преданности идее, скромности было и есть нечто, ассоциируемое с давно ушедшим прошлым. В Москве по субботам на ул. Архипова возле синагоги к человеку с потертым рыжим кожаным портфелем тянулись невидимые нити многих и многих, приходивших долгие годы на это святое для отказа место. Для Володи в этих бесчисленных контактах, я думаю, безопасность каждого, с кем он общался, была воистину не менее важна, а может и более, чем собственная безопасность. Он посвящал этому, видимо, много сил и раздумий. И в результате мы ближе узнали Владимира Альбрехта с его циклами лекций и книгами о вынужденных общениях с органами КГБ.

    С другой стороны, жизнь Володи в тот период была посвящена целиком осуществлению заветной цели — выезду в Израиль. Но добиваться этого, по его выражению, нужно не ногами (походы в ОВИР, ЦК и т.п.), что было яснее и проще. И возникали или получали интенсивный толчок культурно-просветительская деятельность: еврейский самиздат, семинары и даже симпозиум по еврейской культуре, воскресные школы, фестивали песни и пр. И это наполняло жизнь смыслом, приближало к Израилю духовно.

    А когда возникали серьезные проблемы взаимоотношений (группировки, подозрения, слухи и пр.), Володя углублялся в теорию разрешения конфликтов и появлялись застольные беседы о методах их разрешения, о необходимости излагать взаимные претензии в письмах, о методах их написания и т.д.

    Вспоминая все так бегло и схематично, я сожалею, что нет по разным причинам какого-либо регулярного продолжения встречам с ним. Хотя в редкие случаи общения вижу его прежнюю увлеченность, бесконечный поиск интересных людей, стремление к...

    Скромность Володи резко выделялась в те времена, а нынче и вовсе является как бы ущербной, просто фраерской по распространенному в Израиле выражению. Но как не хватает по моим, может, и ошибочным понятиям, именно таких ФРАЕРОВ в обычной и тем более политической жизни нашей страны!


МОЙ УЧИТЕЛЬ — ЛЕНЯ ВОЛЬВОВСКИЙ

                            С.Сукорянский, Беер-Шева

   Словарь Ф. Шапиро не был обычным словарем. Для преподавателей иврита в России 70—80 гг. он был ключом к пониманию языка и его структуры, более того, он был ключом в мир иврита. Да и преподавание иврита не было просто преподаванием языка. А Леня (Арье) Вольвовский не был обычным учителем.

    В начале 70-х он — молодой кандидат наук, работал инженером-электронщиком в одной из московских «шаражек» — ВНИИКАНефтегаз. Там мы с ним познакомились и подружились.

    В институте не удивились, когда Леня подал заявление на выезд в Израиль. Как и тех, кто это делал до него, Леню немедленно уволили с работы. Но он неожиданно для всех отказался покорно уйти, а подал в суд на руководителей института. По институтским курилкам поползли слухи об этой отчаянной дерзости. Всем было ясно, что это не обычный трудовой конфликт, что это вызов системе, безнадежная и опасная война одиночки с властью. Леня, конечно, проиграл. Но, что удивительно — нам, его друзьям, это не казалось поражением. Мы видели растерянность и испуг институтского начальства и испытывали гордость за Леню, за его мужество. После этого случая из института больше никого не увольняли за подачу на выезд.

    Вскоре я узнал, что Леня изучает иврит. Мы продолжали встречаться, и я стал замечать, что в нем происходит какая-то внутренняя перемена. Вечерами мы подолгу обсуждали новости с западных «радиоголосов», говорили о диссидентах и самиздате. Но в эти типичные разговоры на московской кухне все больше проникали новые для меня темы: Израиль, еврейская история и культура. Однажды Леня и Мила, его жена, отдали мне машинописную книгу стихов И. Бродского и магнитофонные ленты с песнями Галича. Отдали с некоторым сожалением, но решительно, как расстаются с любимыми, по уже лишними ценностями из прошлого. Теперь они были заняты сбором совсем других сокровищ — сокровищ языка и культуры иврита.

    Как Вольвовский стал учителем? Видимо, с ним произошло то же, что впоследствии происходило и с нами, его учениками. Иврит был богатством, изучение иврита — радостью, которой надо было делиться. Каждая буква этого языка была полна сокровенного смысла. Помню, как Леня показал нам букву «бэт», первую букву

Торы, букву, с которой начинается мир, и из которой он извергается в процессе Творения. Иврит открылся нам как праязык, первый, еще не испорченный эволюцией, математически стройный и точный. Леня доставал для нас самиздатские фотокопии учебника «Элеф милим», и мы зубрили его нелепые тексты о беседе госпожи Тапухи с госпожой Мизрахи и о том, как хорошо жить в Хайфе. Тексты эти вызывали скуку. Тогда Вольвовский разучивал с нами песню царя Давида о том, как хорошо нам, братьям, вместе. Да, мы пели слова трехтысячелетней давности, слова самого Давида! За ними следовала песня вавилонских пленников, вернувшихся из изгнания и поклонившихся Б-гу  на горе Сион. Иврит и еврейская история переплетаются вместе. Мы жадно читаем книги по древней истории, которые где-то достает для нас Леня. Мы, полностью оторванные от еврейских корней, ассимилированные, обработанные антисемитской пропагандой и средой, с восторгом открываем для себя великое прошлое нашего народа. Каждое новое выученное слово, каждая новая грамматическая форма расширяют горизонты. И вот... О чудо! Я вдруг понимаю смысл фразы на древне-акадском[54] из Детской Энциклопедии. Это открытие поражает. Значит мне доступен язык, на котором говорил праотец Авраам! Проясняются финикийские названия, раскрываются имена царей, судей и пророков Израиля.

    Мы учимся взапой, без перерывов. Даже праздники становятся частью этого процесса. Большинство из нас никогда не отмечало еврейских праздников. И поэтому каждый праздник был откровением. Мы выучиваем на иврите рассказы о подвигах Маккавеев и рассказываем их друг другу декабрьской ночью, в комнате, освещенной ханукальными свечами. В Пурим мы читаем Мгилат Эстер, поем карнавальные песни. Особенно запомнился первый Песах. К нему готовились заранее. Леня обсуждал с нами проблемы кашрута, учил, как делать кашерное вино из изюма. На пасхальный седер собрались почти все ученики Вольвовского. Их было много, десятки. Леня читает пасхальную Агаду. Язык трудный, много фраз из арамейского. Но смысл затрагивает каждого из нас. Оказывается, что евреи в каждом поколении совершают Исход из египетского рабства. Это мам понятно, мы свой Исход уже начали.

    С этого момента изучение иврита связывается в подсознании с ощущением внутренней свободы и праздника.

    Ощущение свободы не проходило, несмотря на пристальное внимание КГБ. Гэбешники досаждали многим из нас, Вольвовским — больше всего. Но Леня знал, как нужно себя вести. Он объяснял нам, что мы законопослушные граждане, которых интересует культура своего народа. Культура, «тарбут» — это и название самиздатского журнала, в выпуске и распространении которого активно участвовал Вольвовский.

    В доме у Вольвовских всегда были люди. Часто приходили туристы, говорящие на иврите. Туристы привозили учебную литературу, рассказывали об Израиле. Нам хотелось узнать как можно больше об этой стране, об Иерусалиме. Леня организует выставку-представление па тему Иерусалима. Мы сидим в квартире, стены которой завешаны репродукциями картин на библейские темы и слушаем рассказ о трехтысячелетней истории великого города. Звучат песни об Иерусалиме, па экране — виды города. Леня любит этот город — центр Эрэц Исраэль, центр притяжения еврейского народа. И нам передается это чувство.

    Мы продвигались в иврите очень быстро. За первой тысячей слов последовали еще две тысячи из учебника «Элеф милим вэ од алпаим». Мы уже читаем книжки с адаптированными текстами классиков иврита. Теперь нам необходим словарь Шапиро. Мы переходим на высшую ступень, читаем Тору, читаем современных авторов, учим наизусть стихи Бялика, зачитываемся Агноном... и сами начинаем преподавать.

    Леня набирает новых учеников, начинающих. А нас передает другим учителям.

    Леня выделялся среди всех своей энергией, жизнелюбием. С ним всегда весело, интересно, и каждая встреча с ним была узнаванием чего-то нового, связанного с Израилем и борьбой за репатриацию. Он в центре событий еврейской жизни, активист, организатор — центр притяжения.

    Таким его видит и КГБ. Его пытаются запугать, несколько раз арестовывают на 15 суток. Но на Леню угрозы не действуют. Власти переходят к решительным действиям — семью Вольвовских высылают в г. Горький. Но и там он преподает иврит.

    Вскоре за преподавание, сионистскую деятельность Леню судят и он попадает в тюремный сибирский лагерь.

    Сейчас Леня Вольвовский с семьей живет в Эфрате, Гуш Эцион.

    Говорят, что в Израиле проживают сотни учеников Вольвовского.


СУД ИДЕТ!

                                    Юдифь Ратнер, Реховот

    Суд над Леней Вольвовским происходил в 1985 году в г. Горьком. Многие его друзья, и я в том числе, живущие в Москве, решили поехать туда и присутствовать на процессе. Ведь суд был открытый и по закону каждый, кто хочет, может там присутствовать.

    Мы приехали загодя и сразу направились в квартиру Милы. Оттуда, вооружившись магнитофонами и терпением, все вместе — Мила (жена Лени), ее мама, дочь Кира и многие их друзья поехали в здание суда, чтобы заблаговременно занять места в зале. Когда дверь открыли, то мы увидели, что почти все местауже заняты. Однако мы все же как-то расселись. Я затаилась в самом отдаленном месте, отдельно от всех наших, среди людей, которые не понимали, зачем они здесь, и что здесь должно происходить. Как я поняла, это были люди, которых сюда «пригнали», чтобы занять места, в основном пенсионеры и те, которые должны были выражать свой гнев против подсудимого.

    И вот, наконец, «Суд идет!» Судья тут же распорядился вывести посторонних из зала, которыми, конечно же, оказались самые близкие родственники и друзья Лени.

    Несмотря на сопротивление даже пожилых, Милину маму вывели из зала силой, а Киру и Борю Бегуна милиция тащила волоком, пока не бросила за дверями зала.

    Я все это наблюдала и боролась с искушением закричать о нарушении конституции блюстителями закона. Однако сдержалась ради того, чтобы хотя бы один человек из друзей Лени остался в зале суда.

    И вот вывели подсудимого. Он ищет глазами близких и находит только меня и больше уже не отводит от меня глаз. И тут я поняла, как важно для Лени было мое присутствие.

    После ряда процессуальных действий судья обращается к подсудимому: «Имя?» — «Арье», «Фамилия?» — «Вольвовский». И Леня заявляет: «Согласно Конституции СССР каждый подсудимый может давать показания на родном языке. Мой родной язык — иврит, и я воспользуюсь своим правом». В зале — гул, выкрики: «прихвостни сионизма» и т. д. Однако это были последние слова, произнесенные Леней на русском языке. А дальше все напоминало фарс, ибо на любой вопрос судьи Лепя отвечал на иврите, и судья в бессильном гневе кричал: «Запишите в протокол, подсудимый говорит на иностранном языке».

    Я тогда еще не знала иврит, и к моему великому сожалению не могла оценить его ответов. Однако, несмотря на драматизм происходящего, мне было радостно видеть таких мужественных и сильных духом людей, которые в обстановке враждебности и ненависти сохраняли выдержку и спокойствие. Таков Леня Вольвовский. В тот день он настолько превосходил своих палачей, что именно это, а не то, что он говорил на иврите (ведь исход суда был предрешен заранее), так злило и выводило из равновесия.

    На следующих заседаниях суда я уже не присутствовала, так как меня тоже «вычислили» и не пустили.

    Мы все дождались, когда Леню в «черном вороне» вывозили из здания суда обратно в тюрьму и дружно кричали: «В следующем году в Иерусалиме!» «???? ???? ????????!»


ДЕЛО НАШЕЙ ЖИЗНИ

                                   Лина и Иосиф Бейлины

    После Шестидневной войны (особенно после получения визы и отъезда в Израиль Рахиль Павловны) мы решили, что есть шанс и нам уехать в Израиль. Стали интересоваться всем, что касается Израиля. Искать литературу, слушать через наушники «разные голоса», надеясь получить какую-либо информацию.

    В 1970 году наш друг сделал 4 фотокопии с учебника иврит Кодеша. Это были пятикилограммовые сшитые листы, более похожие на кирпичи. Этот учебник был рассчитан на небольшой запас слов и не давал возможности серьезно учить иврит.

    В 1972 году после получения отказа в выездной визе, нам д-р Ваксман сделал неоценимый подарок — словарь Ф.Л. Шапиро. Мы знали о его существовании, пытались купить у синагоги, но нам это не удавалось. Мы очень завидовали обладателям словаря. В это время туристы-иностранцы привозили книги на иврите и без словаря мы не могли ими пользоваться.

    Словарь служил нам верой и правдой до дня нашего отъезда (1978).

    Уезжая, мы оставили сионистскую литературу, учебники, пластинки, кассеты с еврейскими песнями новым отказникам.

    Единственное, что было очень жалко оставлять — словарь иврит-русский Шапиро. Он нам был другом, союзником, учителем. Оставили с болью в сердце.

    В Израиле нам его очень не хватало. Мы к нему привыкли, знали, как искать нужное слово или выражение. Все другие словари казались нам хуже.

    Мы и по сей день благодарны д-ру Ваксману за подарок.

    Словарь дал нам возможность познакомиться с грамматикой (Б. Гранде) и почувствовать дух языка. Такого количества словосочетаний нет ни в одном словаре.


Отклики на статью «Словарь отца»

ИЛАН РИСС

                                                 Иерусалим

    Вскоре после Шестидневной войны я начал изучать иврит. Тогда у меня было два основных учебника: словарь Шапиро и самоучитель «Мори». Выход в свет в Советском Союзе этого словаря мне представляется не меньшим чудом, чем победа в Шестидневной войне. В той же степени важно его влияние и на пробуждение еврейского самосознания. Сам факт существования официально изданного словаря иврита давал легитимацию[55] изучению иврита, позволял вслух говорить об этом тем людям, которые не смели взять в руки книгу, изданную в Израиле. Этот словарь находился на полках всех крупных библиотек СССР и для многих стал первой книгой, где они видели еврейские буквы.

    Грамматический очерк дет мне возможность начать читать со словарем ивритские книги, сохранившиеся в синагоге. Со временем у меня собралось несколько словарей, подаренных мне или купленных мной у людей, которые по разным причинам не могли ими воспользоваться, но бережно их хранили. Уезжая в Израиль, я оставил их частично во Фрунзе, частично в Москве, полагая, что там они будут нужнее, хотя первое время в Израиле иногда сожалел, что у меня нет этого удобного и хорошего словаря, пользоваться которым я уже привык.

    У меня пет какой-либо интересной истории, связанной со словарем, кроме того, что он во многом определил всю мою жизнь, за что я очень благодарен его автору.


ЦВИ ПЕРЛОВ

    Словарь Феликса Львовича Шапиро (благословенна его память!), изданный в 1963 г., я получил «по наследству» от моего покойного шурина — выпускника Кишиневской гимназии «Маген Давид», действовавшей до занятия Бессарабии большевиками (1940 г.).

    При помощи словаря мне удалось восстановить в памяти часть словарного запаса, приобретенного в раннем детстве.

    Страницы словаря пожелтели от времени, но словарь не потерял ценность и сегодня. Обладая в настоящее время несколькими иврит-русскими словарями разных авторов, нередко нужное слово, словосочетание, грамматическое разъяснение нахожу только у Феликса Львовича Шапиро.

    Разумеется, что в условиях цензуры и государственного юдофобства словарь мог увидеть свет только с одобрения властей, между тем словарь — не сухой перевод ивритских слов на русский язык, а смелое толкование отдельных понятий и выражений, в котором невозможно не усмотреть незаурядную эрудицию, огромную любовь к нашему святому языку, к Сиону.


АЛЕКСАНДР МАНЕВИЧ

                                      киббуц Эйн Дор

    Я начал изучать иврит в г. Кривом Роге в феврале 1990 г. по плохонькой ксерокопии книги «Современный иврит» Шошаны Блюм и Хаима Рабина. Значительно, по местным понятиям, продвинувшись в изучении этого языка, в октябре того же года уже стал преподавать иврит другим желающим. Думаю, Вам понятно, с каким воодушевлением воспринималась мной и всеми моими друзьями-коллегами любая из появлявшихся на нашем горизонте книг по изучению иврита, помогающая более полному проникновению в его тайны.

    В январе 1991 г. меня делегировали на съезд ВААД в Москву. Каждый день работы съезда был неописуемо интересен и разбиравшимися на нем вопросами повседневной еврейской реальности, и возможностями приобретения различных печатных материалов, в том числе и по изучению языка. В один из перерывов я увидел в руках у своего коллеги книгу Л. Тиркеля «Современный иврит», красиво упакованную вместе с прилагающейся кассетой. На мой вопрос — где взял? — он ответил, что подарил какой-то англичанин. Найдя этого благодетеля, я без лишней скромности по-английски (ивритом в то время я владел значительно хуже) объяснил, кто я такой и чего хочу. Этот человек сообщил, что на сегодня все, что у него было, он уже роздал, но кое-что имеется в гостинице и завтра он обещает принести. Стоит ли говорить, с каким нетерпением я его поджидал на следующий день. Увидев издали, бросился к нему. Он тут же раскрыл свой кейс, но, увы, вместо желаемого Тиркеля в красочной обложке он мне протянул какую-то невзрачную толстую книгу карманного формата с надписью зелеными буквами на иврите и по-русски «Иврит-русский словарь», составленный Ф. Л. Шапиро. Увидев мой разочарованный вид, он, сокрушаясь, сказал, что это все, что у него осталось.

    Сейчас смешно вспоминать, как низко котировалась в тот первый момент эта книга, с которой я не расстаюсь по сей день. Начав ее просматривать, я очень быстро нашел ответы на очень многие свои вопросы в прилагаемом к словарю грамматическом очерке Б.М. Гранде. А сам словарь! Практически не было в моей практике слова, значение которого я не мог не найти в словаре Ф. Л. Шапиро.

    Есть, правда, и кое-какие проблемы, связанные с чисто издательскими недоработками. К примеру, издание, имеющееся у меня на руках, выполнено иерусалимским издательством фотоспособом с московского издания 1963 г., из-за чего есть проблемы с качеством печати; кроме того, книга открывается по-русски слева направо, а не по-еврейски, как нормальные ивритские словари.

    Но, разумеется, все это мелочи.


ГРИГОРИИ РЕЙХМАН

                                                  Ашдод

    Феликс Шапиро действительно совершил чудо, он стал нашим галутным Элиазером Бен-Иегудой и, поверьте, что тысячам, десяткам тысяч людей он дал возможность в нелегкие годы почувствовать себя евреями, людьми, у которых есть свой язык.

    Мне довелось ознакомиться со словарем в середине 80-х, на курсах иврита. Это были первые легальные курсы, открытые в Баку. Мне приятно узнать, что Ф. Л. Шапиро многие годы работал в Баку на ниве еврейского просвещения.

    Я являюсь членом редакционного совета газеты общества «Азербайджап-Израиль», издаваемой в Баку. И надеюсь, что те, кто изучает иврит в бакинских ульпанах (созданных израильскими структурами), ознакомившись с жизнью и деятельностью Шапиро, проникнутся чувством благодарности к памяти своего «земляка».


МОШЕ ЯНОВЕР

                                                  Хайфа

    Мне повезло. Я родился в Бессарабии и смог получить и в семье, и в еврейской школе системы «Тарбут» еврейское традиционное образование.

    Но при советской власти мне пришлось «мой интерес» загнать в подполье. И все же я продолжал интересоваться и собирать все, что было возможно, и о языке иврит, и об истории евреев.

    Я по образованию филолог, историк, знаю несколько иностранных языков, дома всегда было много книг и словарей, но я мечтал, что когда-нибудь смогу держать в руках словарь иврит-русский.

    И вот вышел словарь Шапиро. В Кишиневе его продали за полчаса, и когда я подошел к киоску академии, было уже поздно. Но мне повезло. Свет не без добрых людей, и один из знакомых (счастливчик, купивший словарь) дал мне его на несколько месяцев. В то время я был очень занят основной работой, но, не теряя ни одного дня, начал переписывать словарь и днем и ночыо (копировальных машин тогда не было). Да еще был и страх, интерес к «некошерному» языку может быть наказуем.

    В Израиле я смог заниматься своей любимой работой. По РЭКе в течение пяти лет вел программу «Язык страны», в которой мы живем, и выпустил книгу «Путь иврита — путь народа».

    По РЭКе была моя передача, посвященная ивритским словарям разных эпох, в том числе, безусловно, и о моем любимом словаре Шапиро. После передачи были звонки, спрашивали, где можно купить этот словарь. К сожалению, я должен быть о твечать, что словаря в продаже нет.

    Сейчас, читая в журнале «Еврейский камертон» биографию Ф.Л. Шапиро, я не мог сдержаться от слез. У меня было чувство, будто я читаю об очень близком мне человеке. Его словарь я очень ценил. Светлая ему память.


БОРИС БЫХОВСКИЙ

                                                  Хедера

    С детства я хорошо знал иврит, но 26 лет ссылок и лагерей выветрили все из моей памяти. Когда я получил этот словарь (подарок от Гиты Глускиной, преподавателя иврита в Ленинградском университете), я жил в г. Липецке. Я был поглощен им. Но мне на первых порах нужен был словарь Русский-иврит. На основании словаря Шапиро я проделал колоссальную работу: выбирая в алфавитном порядке русские слова, я постепенно составил то, что мне надо. Когда мы в 1990 г. решили приехать в Израиль, и словарь, и моя работа мне очень пригодились. Я полюбил этот замечательный словарь со всеми его дополнениями. Он помог мне возродить забытый мною с детства иврит. О популярности словаря Шапиро и говорить нечего. Это знают все.


ЮРИЙ ВОЛОЖ

                                                    Бат-Ям

    Еще в бытность мою па Украине один из моих друзей, истинный украинский интеллигент, спросил меня: «Ты еврей?» Будто он этого не знал!

    — Да, а в чем дело? — ощетинился я.

    — А знаешь ты язык своих предков?

    — Нет... — пробормотал я жалобно.

    — Так какой же ты после этого еврей?

    И я решил изучать иврит сразу и немедленно. Но как? По какой литературе? Помог случай. Один из моих друзей уезжал в США, и когда я пришел к нему проститься, он сказал: «Есть для тебя прощальный подарок. Мне кажется, что это то, что тебе сейчас необходимо».

    И протянул мне словарь проф. Ф.Л. Шапиро издания 1963 года. Вот так и началось мое изучение иврита, и, изучив алфавит, я начал читать его как самый захватывающий роман.

    Наконец, в 1994 году я вернулся на родину и уже около 10 лет этот словарь со мной. И каждый раз я нахожу в нем что-то новое, чего раньше не замечал. Автор словаря, будет благословенна его память, был очень мужественным человеком. Можно понять, каких усилий стоило ему издать словарь иврита в то время в «нашей солнечной стране!»

    Для очень многих из нас он открыл иврит и в этом его подвиг.


ЭСТЕР ГРИНБЕРГ

    Родом я из Бессарабии, которая до 1940 года находилась под властью Румынии. Там было очень распространено движение сионизма, а также была сеть еврейских школ «Тарбут», где обучение велось на иврите, причем с современным произношением. Я училась в такой школе-семилетке и успела закончить 6 классов до июня 1940 года, то есть до захвата этой территории Советской властью.

    Тогда все было закрыто и уничтожено. Через год — война, эвакуация в глубь страны, обучение в советской школе, потом в институте. Иврит был забыт, но, к счастью, не совсем. Я только растеряла словарный запас. А писать и читать со всеми знаками огласовки никогда не забывала.

    В конце 70-х годов мне выпало счастье получить в пользование на неопределенное время такое богатство — словарь Шапиро. Я потихонечку стала почитывать, что-то вспоминать. На сон грядущий я читала словарь Шапиро вместо очередного романа.

    Когда я в смысле иврита немного пришла в себя, то стала восхищаться этим богатством: построением словаря с его «гнездами» и обилием разных примеров, грамматическим материалом и т. д. Так я постепенно восстанавливала то, что знала прежде, и училась новому.

    Потом «грянула» перестройка. В некоторых городах открылись «ОЕК». В апреле 1989 года такое общество открылось также в том городе, где я жила (Бендеры, Молдавия). Я тогда как раз была в гостях в Израиле. По приезде домой тоже поступила в это общество. Люди изъявили желание изучать иврит. Я организовала группу и стала обучать людей. А как обучать, когда нет ни учебников, ни пособий? Но ведь был у меня словарь Шапиро!

    Так, труд Вашего великого отца помог мне и многим людям.


МОШЕ-ДАВИД ХАЯТ

                                                   Иерусалим

    У меня появился словарь сразу же после того, как он поступил в продажу, в 1963 году. Я учил иврит в школе, в то время не зная ни слова по-русски, ибо я родился и жил до войны в Литве.

    Однако я хочу сказать, что со дня приобретения словаря Ф. Л. Шапиро — он стал для меня настольной книгой и по сей день остается таковым. Кстати, среди книг, вывезенных из Союза, словарь Ф. Шапиро был среди первых и главных.

    За годы нахождения в ссылке и в заключении, да и после реабилитации не было возможности писать и читать на иврите и, естественно, за «пропавшие» годы надо было обновить в памяти слова, которые упрятались в недрах мозга. Тут и оказал мне неоценимую услугу словарь Ф. Л. Шапиро. Кстати, в последние годы перед отъездом в Израиль я обучал людей (в Гомеле) языку иврит и сам совершенствовался, и тогда мне очень пригодился словарь Шапиро. У меня не было другого, кроме мною составленного учебника. Этот словарь служит памятью великому педагогу, смелому любителю и преданному нашему древнему языку, принесшему и приносимому неоценимую помощь евреям, жаждущим познать и усвоить этот прекрасный древний язык.


АВРААМ ГОЛЬД

                                               Кирьят-Ям

    Мне было очень приятно читать о жизни Шапиро, интерес к которой у меня появился еще много лет назад, когда вышел в свет его замечательный словарь. Я вспомнил о том периоде, о своих чувствах и, конечно, чувствах многих и многих евреев, которых было в ту пору немало в моем родном городе Черновцы и большинство из которых проживает сейчас в Израиле.

    Мое имя Авраам Гольд, житель Кирьят-Яма, мне 78 лет. В Израиле живу с 1970 года. Помню день, когда мне стало известно о выходе в свет словаря, событие, которое тогда, при советской власти, можно вполне сравнить с появлением пришельца из космоса. И не то чтобы я так уж нуждался в словаре для изучения иврита — иврит я знал вполне прилично — но сам факт выхода в свет словаря не давал мне покоя. Однако те, кто занимался распространением словаря, успешно использовали известную систему «дефицита», т.е. словаря не видели ни в одном книжном магазине города. Мне улыбнулась удача, и я смог достать словарь по цене, в десять раз превышающей официальную. Я чувствовал себя как человек, нашедший клад. Я буквально набросился на словарь, на одном дыхании прочел введение. Очень было обидно, что автор словаря не дожил до его выхода в свет...

    С тех пор мне очень хотелось узнать побольше о Феликсе Шапиро, а также о редакторе словаря, профессоре Гранде. И вот — чудо: дочь Шапиро в Израиле и публикует воспоминания о его жизни, да еще и с его фотографией...

    С вашего позволения расскажу об одном эпизоде из моей жизни, связанным со словарем. Несмотря на так называемую «либерализацию», в те годы в Советском Союзе я хранил в глубокой тайне тот факт, что у меня имеется словарь. Причиной тому было также и то, что в тот период я находился под сильным давлением КГБ. Меня, простого еврея, сиониста «от рождения», человека верующего, хотели завербовать в агенты КГБ, помочь, по их словам, советскому строю. Я находился тогда на грани самоубийства. Но если уж я не хочу помочь советской власти в качестве доносчика, то уж по крайней мере я должен обучить «их» человека ивриту.

    «Мы знаем, — сказали они, — что у вас есть иврит-русский словарь».

    Можете себе представить мое положение. Более всего я боялся, что они отнимут у меня словарь, они ведь, естественно, были на все способны. Я упорно боролся с ними и победил. Но тут мне улыбнулась удача, и меня оставили в покое, пообещав на прощание, что если я решу репатриироваться в Израиль, они сделают все, чтобы мне помешать. Но, слава Богу, мы с женой счастливо живем в Израиле вот уже 28 лет! Словарь до сих пор занимает почетное место в моей библиотеке. И каждый день — как верующий еврей каждый день читает молитву — я листаю этот словарь вот уже больше 30 лет! Теперь Вам понятно, почему Ваши заметки так меня заинтересовали. Я желаю Вам долгой жизни и успеха в выпуске книги о жизни отца. Да будет благословенна память его! С большим уважением, Авраам Гольд.

                                Перевод с иврита Инны Яхот.

ГИТА ГЛУСКИНА

                                                                 семитолог-филолог,

Гиватаим

    Мне пришлось соприкоснуться с этим словарем самым непосредственным образом. С автором иврит-русского словаря я не была знакома лично, но с его редактором профессором Б.М. Гранде и с А.И. Рубинштейном я однажды встретилась. Это было в августе 1960 года. Тогда в Москве проходил Международный Конгресс востоковедов, на котором я была членом ленинградской делегации. Там я и услышала доклад Б.М. Гранде «О словообразовании в языке иврит».

    В течение многих лет я преподавала иврит на восточном факультете Ленинградского университета, на отделении семитологии на кафедре арабской филологии. Отсутствие в этой области учебных пособий на русском языке сильно затрудняло всю работу как для преподавателей, так и для студентов, которым приходилось осваивать материал ступенчатым способом, то есть прибегать к помощи разных словарей на разных языках. Так, например, изучение иврита начиналось с его древней стадии, и студентам приходилось читать библейские тексты, пользуясь при этом специальным словарем, составленным для Ветхого завета немецким ученым В. Гезениусом. Словарь давал перевод на немецкий язык, и студентам приходилось прибега ть еще и к немецко-русскому словарю (если, конечно, они не знали немецкого).

    Выход в свет иврит-русского словаря Ф.Л. Шапиро было бы мало назвать «большим событием» в советской семитологии. Это было «целой эпохой» в истории советской семитологии. Словник в этом словаре составлен на основе нового толкового словаря языка иврит, составленного Авраамом Эвен-Шошаном, и это придало словарю Ф.Л. Шапиро более общий характер. Ведь в современный иврит вошла лексика всех периодов истории языка иврит (древнего, средневекового и нового). Таким образом, студенты могли использовать э тот словарь для самых разных текстов.

    Надо отметить, что книга Ф.Л. Шапиро «Иврит-русский словарь» представляет не только словарь, но и грамматику, в нее включен довольно объемистый (100 страниц) и обстоятельный «Грамматический очерк языка иврит», составленный известным ученым, редактором этого словаря ученым-семитологом профессором Б.М. Гранде. Кроме того, в своем Предисловии к этому словарю профессор Гранде дает историю языка иврит по всем его этапам. Таким образом, иврит-русский словарь Шапиро является ценным пособием для каждого русскоязычного человека, желающего освоить язык иврит.

    Когда словарь Ф.Л. Шапиро появился в продаже, я закупила сразу 25 экземпляров, предвидя, что он скоро исчезнет из продажи, и я смогу тогда раздавать его нуждающимся ученикам. Так это и было, мое предвидение полностью оправдалось, книга была быстро распродана,  а мои ученики могли еще долго ею пользоваться. У меня же остался только один мой рабочий экземпляр, который до того уже истрепался, что из него выпадают листки. Его-то я и привезла с собой в Израиль, и теперь он лежит передо мной и я перечитываю предисловие Б.М. Гранде.

    Я благодарна случаю, который дал мне возможность сказать несколько добрых слов о Феликсе Львовиче Шапиро, человеке, совершившем в своей жизни великое дело и заслужившем всяческой похвалы.

    Да будет память его благословенна!


ДВОРА ШМАГИНА

                                                Беер-Шева

    Так же, как с нетерпением ожидала я выхода очередного отрывка из книги Лии «Словарь отца» в еврейском камертоне «Новостей недели», также мечтаю взять в руки свежую, еще пахнущую краской книгу о Феликсе Шапиро. И знаю наверняка — она будет прочитана мной на одном дыхании так же, как ее книга «Друзья, семья и я». И не только потому, что история жизни и творчества Феликса Шапиро интересна и неординарна (хотя и это немаловажно), а потому, что книга, написанная Лией, дочерью героя повествования, не может оставить равнодушным никого, а особенно нас, получивших азы сионизма, еврейства в Москве, в доме на ул. Кропоткинской, в семье Лии.

    Сила влияния на нас этого дома была так велика, что мы забывали о страхе, который должен был преследовать нас, идущих к своему дому с очередной партией «запрещенной литературы».

    Здесь узнали мы, что такое «отказники», «узники Сиона», «активисты алии», «Самиздат» и др. Как оказалось, многое было для нас открытием. Здесь началось наше национальное созревание.

    На Кропоткинской в маленькой кухне всегда на плите кипел чайник, так же, как кипела жизнь в этом доме. Люди приходили, приходили, приходили...

    Знакомство с Лией Феликсовной произошло на Центральном телеграфе где-то во второй половине 70-х. В те годы говорить с Израилем по телефону можно было только оттуда. Заказ принимали на каждый час — один.

    Так днем мы заказали на 8 часов вечера разговор со знакомыми. К назначенному времени подходим к окошку заказов и видим, что служащая показывает какой-то женщине на нас, объясняя, что 8 часов вечера — время наше. Это и было нашим знакомством с Лией.

    Лия попросила уступить ей нашу очередь на 8 часов, а нам говорить в 9 часов, после нее. Объяснение было простым. У дочери в Израиле нет телефона, она подойдет к друзьям и в ровно в 8 часов будет ждать звонка из Москвы, от мамы.

    В ожидании разговорились... Боже! Какой информацией она располагала. Нам казалось, что она знает все об Израиле и о репатриации.

    Карта Израиля — наше первое приобретение, далее — «Эксодус», «Элеф милим», статьи Самиздата.

    Многих мы проводили из этого дома в Израиль, завидовали белой завистью.

    И еще событие произошло в этот начальный период нашего созревания, просвещения.

    Еду как-то в метро, сидит рядом симпатичный молодой человек, читает толстую книгу в синем переплете. Заглядываю. Словарь. И какой?! Феликса Шапиро! Тот, о приобретении которого мечтал тогда каждый прозревший еврей. Проезжаю свою остановку и выскакиваю вслед за человеком с заветной книгой. Набираюсь смелости и спрашиваю незнакомца:

    — Где можно достать словарь?

    Спокойный ответ:

    — У отъезжающих.

    — А где их найти?

    — У синагоги на Архипова. Могу помочь, я там многих знаю. Приходите в субботу.

    — Где там найти Вас? Кто Вы?

    — Я Павел Абрамович — учитель иврита.

    Потом выясняется, что он близкий родственник Лии Феликсовны и, как сын ее Володя, находится в отказе.

    Для меня этот диалог с гордым иудеем, не боящимся в метро читать на иврите, был хорошим вспрыскиванием бальзама.

    Вскоре и я демонстрировала свою национальную гордость, читая в общественном транспорте недозволенное на иврите (спасибо словарю Ф. Шапиро). В дни Песах приносила на работу мацу.

    А в дни ожидания разрешения на выезд ответила переписчику (в эти дни была Всесоюзная перепись населения СССР), что мой родной язык — иврит.

    Мы приехали в Израиль в январе 1979 года. Лия с мужем продолжали сидеть в отказе.

    Позже я ближе познакомилась со словарем Шапиро и поняла, что это не только словарь, но школа иудаизма, школа любви к Израилю.


НИСАН ПЕЙСЕТ

                                                    Хедера

    Когда на полках книжного магазина в Москве, кажется, в 1963 — 64 гг. появился словарь иврит-русского языка Ф.Л. Шапиро, мне удалось раздобыть его и я сразу же принялся учить иврит (я не прикасался к ивриту около полувека). Несмотря на такой большой разрыв, мне не тяжело было восстановить свои знания, я просто глотал страницу за страницей. А потом и сам составил для себя самого (взяв слова из словаря Шапиро) свой ручной «Словарик русско-ивритский», но только медицинскую терминологию. Тогда я делал это при полной конспирации.

    Когда же мы репатриировались в Израиль в 1980 г., я уже свободно изъяснялся на иврите и довольно быстро, буквально через месяц, устроился на работу и, невзирая на свой возраст (уже пенсионный), работал еще 14 лет врачом.

    Разумеется, этот словарь мы привезли с собой, и он постоянно стоит перед моими глазами в почетном ряду вместе со многими словарями.

    Очень ценный раздел «грамматика». Несмотря на наличие множества других, более современных словарей, наш «ветеран» — словарь Ф. Л. Шапиро не уступает ни одному из них.

    Я позволю себе послать Вам прилагаемый свой русско-еврейский медицинский словарик. Примите этот дар как знак благодарности и уважения к моему учителю Ф.Л. Шапиро.


АЛЛА БАТ-НАТАН

                                                   Хедера

    Со словарем Шапиро у меня связано воспоминание, от которого до сих пор сводит диафрагму (если считать, что в этом месте помещается душа, то моя душа сжимается от страха).

    Дело было в 1977 — 79 годах в Москве. Я к тому времени более двух лет как повторно вышла замуж и жила с 15-летним сыном у мужа и его матери. Однажды муж признался мне, что давно задумал уехать в Израиль. Но так как он был не очень здоров и ехать один боялся, то решил жениться на мне. Я по натуре своей авантюристка. Пару часов переживала и обдумывала эту ситуацию, но, очень любя мужа, сказала почти как Крупская Ленину: «Ну что ж, ехать так ехать.»

    И начали мы ходить на Горку, то есть к синагоге на улице Архипова. Там нас быстро окружили вниманием: в то время выпускали мало и мы стали как бы героями.

Нас включили в группу по изучению иврита. Учитель наш, Лева, получил от Ильи Эссаса свой минимальный запас знаний и начал на нас практиковаться. Были случаи, когда он по телефону спрашивал у кого-то неизвестные ему в процессе нашей учебы слова. Нам выдавали копии 1—2 страниц из книги «Элеф милим», а через 3—4 занятия Лева показал нам словарь Шапиро.

    Уже не помню, как я освоила ивритские буквы, но когда я взяла впервые в руки словарь и сходу открыла его почти в конце, на меня строем кинулись глагольные биньяны, огласовки, местоимения. Все это посеяло во мне панику: ни за что не освою!

    Тот лепет, что нам давали на занятиях, ни в какое сравнение не шел с системой словаря.

    Я поняла, что иврит для меня — задача непосильная. А мне исполнилось 40 лет и надежда на работу инженером в Израиле была минимальной.

    Однако Лева дал нам словарь не только подержать в руках, но и на дом. В нем, правда, отсутствовало около 20 страниц — не было слов на букву «самех». Но оказалось, что книгу интересно просто читать: слова даны с огласовками; вокруг глагольных корней — целое гнездо слов, что делало учебу очень увлекательной. Словарь нам выдавали на одну неделю, так что каждые 3—4 недели он гостил в моей семье.

    Мы знали, что за эту книгу можно хорошо «залететь»: могли пришить любую статью не столько за изучение иврита (а словарь был тому доказательством), сколько за нелегальные сходки и встречи с неугодными властям людьми.

    И вот в декабре 1979 года (мы к тому времени уже почти 2 года ждали разрешения па выезд) в честь Хануки на квартире нашего Левы собралось много евреев-подавантов, думаю, человек сорок.

    Все пальто и сумки были брошены в коридоре, в одной из комнат. Приехал из США раввин, выглядевший как один из нас. Он провел обряд зажигания первой

ханукальнои свечи, привез гостинцы почему-то с израильскими этикетками. Все возбудились от этого торжества и как бы даже таинства праздника. Стали петь вначале тихо, а потом вошли в раж. Сидели не только на полу и подоконниках, но и друг на друге.

    И вдруг в разгар веселья — звонок в дверь. В глазке — милиционер и двое мужчин в штатском. Требуют впустить их в квартиру. Хозяйка, мать Левы, начала препираться с ними через дверь. В это время американца и еще 3—4 активистов вывели по черной лестнице (тем и хороша была квартира).

    Дверь открыли, и милиционер предложил всем расходиться по домам: «А то вы мешаете соседям спать» (дело было в 6—7 часов вечера!). Все стали одеваться и выходить. На выходе милиционер почему-то просил всех открывать сумки. Подойдя к двери и открыв свой портфель, я обнаружила внутри подкинутый кем-то темно-синий словарь Шапиро. Сзади напирали евреи. Мы с мильтоном увидели ЕГО одновременно.

    — Что за книга? — спрашивает он.

    — Словарь, — говорю я твердо.

    — А-а-а, — протянул страж закона. И выпустил меня. Очевидно насчет меня у него не было указаний.

    Книгу должны были найти у кого-то другого.

    На лестнице я как бы ослепла от стресса и рассказала все мужу только на морозной заснеженной улице.

    Никто не искал книгу и не признался, что так меня подставил. А словарь этот издания 1963 года вот уже около 20 лет служит нам верой и правдой и выручает в самых трудных лингвистических ситуациях.

    Жаль только, что текст идет не в ту сторону!


ЭСФИРЬ ШТИПЕЛЬ

    Я имела честь познакомиться с Вашим отцом, автором иврит-русского словаря при следующих обстоятельствах. В1960 году меня пригласил проф. Гранде и дал мне рукопись словаря и просил сделать замечания и оценить словарь в целом. Я была очень взволнована. Такое сокровище попало мне в руки впервые за 20 лет моей жизни в СССР.

    Мне выпала большая честь быть лично знакомой с замечательным человеком, большим знатоком языка иврит Феликсом Шапиро. Я часто посещала ваш дом на Кропоткинской, 33, мы много беседовали.

    Случайно я познакомилась с внуком Шапиро, это, видимо, Ваш сын. Это было около синагоги в Москве. Я ему рассказала о наших встречах с дедом, которого к тому времени уже не было в живых.

    И вот судьба свела меня с Вами, его дочерыо.

    Я родилась в Польше, закончила женский учительский семинар «Культура» в Вильнюсе. С началом войны попала в Советский Союз. В Израиль приехала в 1990 году.

    У меня сохранилось письмо проф. Гранде, но, к сожалению, я не смогла найти письмо Вашего отца ко мне.


ЛЮБА ГИЛЬ

                                                Беер-Шева

    Хочу прежде всего отметить, что я принадлежу к тем, кто и сейчас продолжает пользоваться этим удачным и очень полезным словарем.

    Я живу в Израиле 7 лет, преподаю математику в Беер-шевском университете и, конечно же, при подготовке к занятиям мне приходится пользоваться целым рядом словарей, но словарь Шапиро всегда у меня на столе, т. к. зачастую в других словарях невозможно найти тех слов, которые я нахожу в нем. Огромное спасибо Вашему отцу Феликсу (Файтелю) Шапиро за этот титанический труд. Несомненно, этот замечательный словарь еще послужит многим поколениям «олим хадашим».

    Мне очень хочется добавить кое-что еще, некоторые эпизоды, связанные с этим словарем. Я родилась в 1947 году в Харькове. Отец и мать мои родились в 1907 году. И оба они, особенно папа, любили все, связанное с еврейской историей. И папа мой хотел, чтобы я знала языки идиш и иврит. Хотелось и мне изучать иврит, но, к сожалению, это было нереально. В 1968 году я путешествовала со своей подругой по Прибалтике и там, в Риге, мы зашли в синагогу, и я увидела у одного еврея словарь Шапиро. Я очень просила его продать его мне, но у него больше не было, и он записал мой адрес и обещал выслать. Я долго ждала, но так и не дождалась...

    В 1971 году я закончила Харьковский университет, вышла замуж, и мы с Мишей, моим мужем, выехали из Харькова. Жили в Казахстане, на Дальнем Востоке. В 1991 году репатриировались в Израиль и остановились в Холоне. И вот в первую свою прогулку из Холона в Бат-Ям (шли с детьми к морю) мы зашли в какой-то небольшой магазинчик и увидели там множество словарей. И вдруг с верхней полки продавщица достала словарь Шапиро. У меня обомлело сердце и я, конечно же, купила именно его и не жалею об этом, наооборот, это — удача. Я очень полюбила его, этот словарь.


ЗАХАРИЯ ЗИМАК

Будучи в Москве в 1964 году, я в одном из книжных магазинов обнаружил словарь Ф. Л. Шапиро. Я сразу его приобрел и по сей день им пользуюсь. Это лучший словарь из всех приобретенных мною словарей. Десятки слов из газет и журналов, книг и брошюр, перевод которых не удается найти ни в суперсловаре, ни в словаре Подольского, ни в толковом словаре Эвен Шошана, я нахожу в словаре Ф. Л. Шапиро. И дело не только в переводах. Ведь в словаре много идиом, пословиц, омонимов, точных переводов сопряженных слов. Очень удобно найти переводы значений глаголов, в которых выпадают при спряжении отдельные буквы.

    Очень удивлен, что перевод многих ивритских слов не нашел в словарях, изданных в Израиле, а даны они в словаре Ф. Шапиро. Хотя я филолог, но не знал точно некоторых русских слов в сочетании, найденных в словаре, изданном в России.

    Страницы уже пожелтели, но ценность словаря непреходяща. Жду с нетерпением выхода в свет книги о Ф.Л. Шапиро.


АРОН ВЕЙНМАН

                                              Беер-Шева

    Я подумал о том, что если назвать улицу именем Феликса Шапиро и мысленно заселить ее людьми, которые учились по его словарю и учили языку других и которые учат его сейчас, то потребуется очень много домов и эта прекрасная улица будет простираться до самого горизонта — она протянется через всю страну, потому что если количество слов в словаре можно сосчитать, то количество людей, знакомых со словарем, сосчитать невозможно. И на этой улице будут всегда появляться новые дома, потому что растет число людей, изучающих иврит.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

                                         Семен Иоффе

    Дорогой читатель!

    Ты закончил знакомство с книгой, которую я бы назвал книгой особого рода, а если точнее, — книгой дочерней любви.

    Не стану писать о ее познавательном значении. Оно несомненно. В книгу включены материалы, свидетельствующие о незаурядном научном и журналистском таланте Феликса Львовича Шапиро. Вы сами убедились в этих его качествах, прочитав и «Малку», и очерки «Горские евреи», и «Древнееврейский язык — иврит». Я не языковед и не мне судить. Это сделали люди, имеющие непосредственное отношение к пропаганде и изучению языка иврит. Их высокая оценка словаря Шапиро — его научного, сионистского, объединяющего евреев СССР значения — в каждой строчке отзывов о научном подвиге Ф. Шапиро, опубликованных в этом сборнике.

    Я горжусь тем, что именно меня попросили написать послесловие к этой книге.

    Я обратил внимание на Лию Престину-Шапиро вскоре после приезда в Беер-Шеву на вечере ветеранов второй мировой войны. Потом я получил приглашение Городского управления абсорбции на выставку картин... Лии Престиной. «Так она еще и художница!» — удивился я. Но это удивление возрастало многократно, когда я узнал (от Лии самой), что никакая она не художница. Просто, как заявила эта удивительная женщина

на презентации выставки, она любит делать то, чего не умеет. Вы ставка удалась выше всяких похвал.

    Делать то, что она не умеет, призналась Лия, подвигло ее и написание книги «Семья, друзья и я», в которой она с предельной откровенностью рассказала о своей долгой жизни и людях, встретившихся па ее пути. Там, конечно, было рассказано и об отце — Феликсе Львовиче Шапиро. Рассказано не так подробно, как он этого заслуживает. А у Лии Престиной много не только личных воспоминаний. Она сохранила все документы, все справки отца, отрывки писем из его переписки — все, что относилось к жизни и работе Ф.Шапиро. Все факты биографии отца, которые она приводит в своем очерке, подтверждаются документально. Это свидетельство о получении им звания дантиста, входной билет и зачетная книжка студента Петербургского университета, паспорт почти столетней давности со всеми отметками полицейских участков, полуистлевшие газеты со статьями Ф.Шапиро.

    Перед репатриацией в Израиль часть документов, оглядываясь, нет ли за ней слежки, Лия отнесла в посольство Австрии. Оттуда их потом переслали в Израиль. Многим из читателей этой книги, может быть, и не понять, что сам поход в посольство для того времени был подвигом.

    Эта книга — не единственный пример того, как Лия Престина чтит память об отце. В 1993 году она организовалав Беер-Шеве прекрасный вечер, посвященный 30-летию выхода в свет «Иврит-русского словаря», ее статьи об отце печатались в журналах «Алеф», «Круг», в местных и всеизраильских газетах, а очерк об отце, помещенный в этой книге, печатался в нескольких номерах приложения «Еврейский камертон» к газете «Новости недели».

    Вспоминаю фразу, произнесенную Лией на презентации своей книги «Семья, друзья и я»: «Теперь я мечтаю издать книгу о своем отце». И, как видите, издала, сделав прекрасный подарок не только к 120-летию со дня его рождения, ио и к 35-летию выхода в свет «Иврит-русского словаря» Ф. Шапиро.

    Прочитав ее воспоминания об отце, зная теперь, каких огромных трудов стоило ей собрать и сохранить все, что здесь напечатано, вы, я думаю, согласитесь со мной: это — книга глубокой, неистребимой дочерней любви.



ПРИЛОЖЕНИЯ


КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ И УЧИТЕЛЯХ ИВРИТА[56]

Абрамович Павел (1939 г.р.)

    Закончил Московский энергетический институт, радиотехнический факультет (МЭИ).

    В отказе 17 лет. Преподавал с 1971 г. до отъезда в Израиль. Боролся за право официально преподавать иврит. Редактор самиздатовских журналов «Наш иврит» и «Магид». Преследовался властями (слежка, обыски, конфискация) Активист борьбы за репатриацию в Израиль. В Израиле с марта 1988 года. Работает в частной фирме инженером по эксплуатации зданий.

Айнбиндер Барух (Борис) (1940 г. р.)

    Закончил МГУ, физический факультет. Преподавал иврит с 1971 г. до дня отъезда. Активист борьбы за репатриацию. Преследовался властями. В Израиле с октября 1973 г. Работает консультантом по физике и компьютерам.


Бат-Натан Алла

    Закончила Ленинградский политехнический институт. Инженер-строитель. В Израиле с 1980 г. Работает в области гидротехнического строительства.


Басок Лия

    Закончила Московский институт стали и сплава. Работала старшим инженером в почтовом ящике. В годы перед отъездом — администратор одной из синагог Хабада.

    В Израиле с 1996 г. Член Общества ученых Юга. Общественница Хабада.


Бегун Иосиф (1932 г. р.)

    Закончил Московский энергетический институт (МЭИ). Кандидат технических наук. Доцент вуза. Преподавал иврит. В отказе 18 лет. Почти 10 лет провел в тюрьмах, лагерях, ссылке за преподавание иврита и активную деятельность в борьбе за репатриацию в Израиль. В Израиле с 1988 года. Занимается изданием литературы по еврейскому образованию. Узник Сиона.


Бейлин Иосиф (1937 г.р.)

    Закончил Львовский политехнический институт, мехмат. Активист еврейского движения за репатриацию евреев. Преследовался властями (15-дневное задержание, обыски).

    В Израиле с 1978 года. Работает в области авиастроения.


Бейлина Дина (1939 г.р.)

    Закончила Институт химического машиностроения. Активист борьбы за репатриацию евреев в Израиль. Преследовалась властями.

    В Израиле с 1978 года. Работала инженером на одном из предприятий авиапромышленности.


Большой Саша (1947 г. р.)

    Закончил МГУ, мехмат. Преподавал иврите 1973 г. Переводил с русского на иврит самиздатовские статьи. Редактор журнала «Тарбут».

    В Израиле с 1979 г. Программист, затем — аспирантура в Институте им. Вейцмана. Работает в Хайфском университете. Профессор.


Быховский Борис (1912 г. р.)

    Учился в Минском педагогическом институте. Арестован за сионистскую деятельность, прервал учебу. В лагере и в ссылке провел 8 лет. В Израиле с 1990 г. Сотрудничает в газете «Новости педели». Узник Сиона.


Вайнер Шимон (1930 г. р.)

    Закончил Бакинский университет и Институт искусств живописи и графики. Работал в области промышленной электроники. 7 лет в отказе. Добился получения израильского гражданства, живя в России. В Израиле с 1986 года. Владелец небольшой компании по промышленной электронике. Участник нескольких выставок картин в Беер-Шеве.


Вейцман Арон (1948 г.р.)

    Закончил Ленинградский педагогический институт им. Герцена. Учитель рисования. В Израиле с 1989 года.


Волож Юрий (1935 г.р.)

    Закончил Мелитопольский педагогический институт. В Израиле с апреля 1994 года. Работает на шоколадной фабрике.


Вольвовская Мила

    Закончила Горьковский университет, мехмат. Работала программистом. 14 лет в отказе. В годы отказа преподавала иврит и принимала участие в еврейском движении. В Израиле с 1988 года. Работает секретарем в йешиве «Атерет коханим».


Вольвовский Леия (1942 г.р.)

    Закончил Горьковский политехнический институт и аспирантуру в Московском институте проблем управления. Преподавал иврит с 1974 г. до дня отъезда. Активист борьбы за репатриацию и движения — еврейская культура в СССР. В отказе

14.5 лет. Все годы преследовался властями за активную сионистскую деятельность. Два года провел в лагере ГУЛАГа.

    В Израиле с 1988 года. Руководитель отдела абсорбции «К народу». Узник Сиона.


Гейзель Зеэв (1958 г. р.)

    Закончил Московский институт инженеров транспорта (МИИТ), факультет «Практическая математика». 7 лет в отказе. Был подпольным председателем профсоюза преподавателей языка иврит. Преследовался властями за сионистскую деятельность. Преподавал иврите 1982 г. до отъезда.

    В Израиле с 1988 года. Советник премьер-министра Израиля.


Гиль (Шаргородская) Люба (1947 г. р.)

    Закончила Харьковский университет, математический факультет. В Израиле с 1991 года. Преподает в Университете им. Бен-Гурионав Беер-Шсве на отделении математики и компьютеров.


Гринберг Эстер (1928 г.р.)

    Закончила Одесский педагогический институт, филологический факультет. В Бендерах перед отъездом преподавала иврит.

    В Израиле с 1990 года. Преподает иврит в ульпане Ашдода (доброволец).


Глускина Гита

    Закончила Ленинградский университе, факультет востоковедения. Работала на кафедре семитологии. Кандидат филологических наук. Филолог-семитолог. В Израиле с 1990 года. Пенсионерка.


Гольд Авраам (1920 г.р.)

    Преследовался властями за сионистскую деятельность. В Израиле с 1970 года.


Гольдблат Миша (1944—1993 г.)

    Закончил МГУ, мехмат. Преподавал иврит с 1970 г. до отъезда.

    В Израиле с апреля 1976 года. Работал программистом на предприятии авиационной промышленности. Трагически погиб 22 июля 1993 г.


Гурвиц Шмуэль (Сергей) (1945 г.р.)

    Закончил Московский физико-технический институт (МФТИ), факультет общеприкладной физики. Преподавал иврит с 1970 г. до дня о тъезда. Полтора года был в отказе.

    В Израиле с 1972 года. Профессор Института им. Вейцмана в Реховоте.


Гуревич Аарон (1938 г.р.)

    Закончил Лесотехнический институт, факультет электроники. 14 лет был в отказе. Активист борьбы за репатриацию евреев в Израиль. Преследовался властями (обыск, 15-дневное задержание).

    В Израиле с 1988 года. Работает техником по персональным компьютерам.


Деборин Женя (1950 г.р.)

    Закончил Московский инженерно-технический институт (МИФИ).

    Преподавал иврите 1970—1972 гг.

    В Израиле с 1973 года. Работает программистом по АВМ.


Дорфман (Ларикович) Анна (1930 г.р.)

    Закончила Азербайджанский университет в Баку, филологический факультет. Преподаватель. Собирала материал по истории Бакинской еврейской общины. В Израиле с 1973 года. В Тель-авивском университете получила звание архивариуса. Работала в центральном архиве Тель-авивского университета.


Зимак Захария (1920 г.р.)

    Закончил Белорусский госуниверситет. Профессор философии. В Израиле с 1994 г.


Золотаревский Володя (Зеэв) (1946 г.р.)

    Закончил МГУ, механико-математический факультет. Преподавал иврит с 1971 года до дня отъезда. В Израиле с 1973 года. Работает в Открытом университете Тель-Авива, компьютерное отделение.


Иоффе Леня (Леви) (1943 г.р.)

    Закончил МГУ, мехмат. Преподавал иврит в 1971—72 гг. В Израиле с 1972 г. Преподаватель Иерусалимского университета.


Иоффе Семен (1925 г.р.)

    Закончил Казанский университет. Журналист. В Израиле с марта 1992 г.


Крайтман Фима (1947 г.р.)

    Закончил мехмат МГУ. преподавал иврите 1972 по 1975 год. В Израиле с 1975 года. Программист-математик, работает в фирме «Орботек».


Каушанская Полина

    Закончила Московское государственное театральное еврейское училище им. С.М. Мнхоэлса. Актриса. В Израиле с 1992 г.


Кешман Лена

    Закончила МГУ, биологический факультет. В Израиле с 1990 года. Журналист и литературный редактор.


Клепфиш Циля

    Закончила Львовский университет, филологический факультет. Работала учителем и методистом. Из семьи узников Сиона, боровшихся за выезд с 1946 года. В Израиле с 1969 года. Переводчик, журналист и учитель. Выпустила книгу «20 уроков иврита — сафа яфа». Провела более 300 радиоуроков. Тысячи олим учат иврит благодаря этим урокам. Уроки популярны не только в Израиле, но и в России.


Консон Майя

    Закончила Московский полиграфический институт. В Израиле с 1974 года. Работала конструктором на заводе двигателей в Бейг-Шемеше. Пенсионерка.


Кочубиевский Ариель (Феликс) (1930 г.р.)

    Закончил политехнический институт. Кандидат технических наук. Активист еврейского движения. Преследовался властями. В отказе 10 ле г (из них 2,5 года — в лагере ГУЛАГа, ст. 190-1 «Систематическое распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»). В Израиле с 1988 года. Научный работнике области промышленной электроники. Узник Сиона.


Кошаровский Юлий (1941 г.р.)

    Закончил Уральский политехнический институт, радиофакультет. Преподавал иврит с перерывами — 1969—70, 1974—82 и 1984—86 гг., руководитель семинара учителей иврита. Активист еврейского движения. Преследовался властями (обыски, 15-дневные аресты). В отказе 18 лет. В Израиле с марта 1989 года. Вице-президент Сионистского форума.


Крижак Валерий (1939 г.р.)

    Закончил Московский автомеханический институт. Преподавал иврит с 1973 г. до отъезда. В отказе 3 года. В Израиле с 1974 года. Инженер в авиационной промышленности.


Криксунов Петр (1954 г.р.)

    В Израиле с 1976 года. Закончил Иерусалимский университет, кафедра языка иврит. Переводчик литературных произведений с русского языка на иврит.


Левин Алексей (1944 г.р.)

    Закончил МГУ, мехмат. Преподавал иврит с начала 1970 года до отъезда. В Израиле с апреля 1973 года. Профессор Открытого университета в Тель-Авиве.


Лифшиц (Лифшицайте) Нехама

    Закончила Вильнюсскую консерваторию. Самая популярная и любимая исполнительница еврейских песен.

    Нехама одна из первых открыла алию, приехав в Израиль в начале 1969 года. Талант Нехамы покорил слушателей Союза, Израиля, Запада и Америки. Работает в музыкальной библиотеке.


Любарский Лазарь (1926 г.р.)

    Закончил Институт связи в Одессе, аспирантуру в Москве. Кандидат технических наук. Активист движения за репатриацию евреев. В отказе 6 лет, из них за сионистскую деятельность отбыл 4 года в заключении (первая подача на визу в 1970 году). В Израиле с 1976 года. Работал в Министерстве связи заведующим нормативной исследовательской лаборатории. Узник Сиона.


Магарик Алеша (1958 г.р.)

    Учился в музыкальном училище при консерватории. Преподавал иврит в 1970—1986 гг. В отказе 4 года. За преподавание и сионистскую деятельность отсидел в лагере ГУЛАга полтора года (по приговору за хранение наркотиков).

    В Израиле с 1988 года. Работает плотником-столяром. Узник Сиона.


Малкин Ехескель (Карл) (1934 г.р.)

    Закончил педагогический институт. Кандидат физико-математических наук. Один из организаторов кружков иврита. Распространял еврейский самиздат. Преподавал иврит в 1970 г.

    В Израиле с марта 1971г. Программист.


Маневич Александр (1954 г.р.)

    Закончил Криворожский горнорудный институт. Специальность «горный инженер-электрик». В Израиле с 1992 года. Работает в ульпане киббуца.


Менделевич Иосиф (1947 г.р.)

    Закончил Рижский политехнический институт. Участник «самолетного дела». Из 12 лет отказа провел 11 в лагерях для политических заключенных. Неоднократно объявлял голодовки (забирали Тору, словарь и др.). В Израиле с 1981г. Закончил Высшие курсы раввинов. Президент Сионистского форума.


Орлов Борис (1930 г.р.)

    Закончил МГУ, исторический факультет. Активист борьбы за выезд в Израиль. Преследовался властями за сионистскую деятельность.

    В Израиле с 1973 года. Доктор философии (защита в Израиле). Преподаватель истории в Тель-авивском университете.


Палхан Исраэль (1945 г.р.)

    Закончил Московский институт стали и сплавов. Преподавал иврит с начала 1971 года до дня отъезда. В Израиле с 1972 года. Закончил Еврейский университет в Иерусалиме, кандидат естественных наук. Составитель словаря и ряда учебных пособий.


Перлов Цви (Эрик) (1918 г.р.)

    Закончил Московский экономический институт. В Израиле с 1991 года.


Песах Нисан (1915 г.р.)

    Закончил медицинский институт. Кандидат медицинских наук. Член-корреспондент Перуанской академии хирургии.

    В Израиле с 1980 года. Работал хирургом в больнице Хедеры.


Подольский Барух (Борис) (1940 г.р.)

    Учился в Институте восточных языков при МГУ. На втором курсе арестован за сионистскую деятельность. Отбыл в лагере ГУЛАГа 7 лет. Затем после полутора лет отказа репатриировался в Израиль. В Израиле с 1971 года. Закончил университет в Тель-Авиве, факультет семитское языкознание. Автор грамматики иврит на русском языке. Главный редактор ряда словарей. Доктор семитологии. Узник Сиона.


Польский Виктор (1930 г.р.)

    Закончил Московский инженерно-физический институт (МИФИ), факультет приборостроения. Кандидат технических наук. Преподавал иврит в 1971—1973 гг. Активист еврейского движения. Преследовался властями все годы отказа. В отказе 4 года.

    В Израиле с декабря 1974 года. Был генеральным директором завода авиационной промышленности. В настоящее время занимается общественной деятельностью.


Престин Владимир (Зеэв) (1934)

    Закончил Московский энергетический институт (МЭИ), факультет электронной техники. 18 лет в отказе. Преподавал иврит с 1971 по 1974 гг. Все годы отказа принимал активное участие в борьбе за эмиграцию. Организация симпозиумов по вопросам еврейской культуры в СССР и других мероприятиях. Все годы преследовался властями (слежка, обыски, конфискация, 15-дневные аресты).

    В Израиле с марта 1988 года. Работает в больнице Ихилов, инженер по аппаратуре дыхания.


Престина (Шапиро) Лия (1913 г.р.)

    Закончила Учительский институт им. Герцена в Ленинграде, физико-математический факультет. Учительница, методист, директор интерната. В отказе 12 лет. Принимала участие в еврейском движении. В Израиле с ноября 1987 года. Преподает иврит в клубе ветеранов (доброволец). В Беер-Шеве была персональная выставка картин (акварель). В 1997 году вышла в свет ее книга «Семья, друзья и я».


Рабинович Надежда (1926 г.р.)

    Закончила Московский библиотечный институт.

    Библиограф.

    В Израиле с 1991 года.


Рабинович Ривка

    Закончила Педагогический институт. Учитель математики.

    В Израиле с 1970 г. Журналист-переводчик. Своими статьями, очерками боролась за алию из Союза.


Радуцкий Виктор (1937 г.р.)

    Закончил Киевский политехнический институт, инженер-электронщик.

    В Израиле с 1976 года. Закончил Еврейский университет в Иерусалиме (гуманитарные науки), переводчик, журналист.

Перевел 11 книг современной еврейской литературы на русский и украинский языки.


Ратнер Наташа

    Закончила Институт геодезии МИИГАи К. Преподавала иврит с 1979 г. по 1986 г. 5 лет в отказе. В Израиле с 1988 г. Работает в фирме программирования.

Ратнер Юдит

    Закончила Горный институт. Активист движения «Освобождение Н.Щаранского». Руководитель женской группы «Еврейские женщины за репатриацию и выживание в отказе». В отказе 13 лет. В Израиле с 1988 г. Работает научным со трудником в Ин-те им. Вейцмана.

Рейхман Григорий

    Закончил Ивановский госуниверситет. Журналист. В Израиле с декабря 1993 г.

Рисс Илан (1950 г.р.)

    Закончил университет в г. Фрунзе, математический факультет.

    В Израиле с 1978 года. Работал в Центральном статистическом бюро.

Рогинский Дан (1939 г.р.)

    Закончил МГУ, физический факультет. Кандидат физико-математических наук. Преподавал иврите 1971 года до отъезда.

    В Израиле с 1973 года. Физик-теоретик. Научный сотрудник Иерусалимского университета.

Рутштейн Лев (Ротем Арие) (1929 г.р.)

    Преподавал иврит в Москве с 1969 года до отъезда. Первое заявление (будучи студентом 4 курса мединститута) на выезд в Израиль подал в 1948 году, за что был приговорен к 10 годам заключения. Из них отсидел в лагере ГУЛАГа 5.5 лет. Закончил мединститут, затем аспирантуру в Институте морфологии и человека. Заведовал паталогоанатомическим отделением больницы. В Израиле с сентября 1980 года. Работал в больнице Бейлинсон. Кандидат медицинских наук. Узник Сиона.

Соломоник Абрам (1927 г.р.)

    Закончил Ленинградский юридический институт и Вологодский педагогический институт. Кандидат педагогических наук. В Израиле с 1974 года. Автор учебных пособий и словарей для изучения иврита. Более 70 работ выпущено в Израиле.

Сукорянский Семен (1947 г.р.)

    Закончил МГУ, мехмат. В Израиле с 1981 года. Старший преподаватель инженерного факультета в Университете им. Бен-Гуриона.

Таратута Аба (1935 г.р.)

    Закончил Ленинградский университет, мехмат. Преподавал иврит с 1975 г. до отъезда. В отказе 15 лет. На квартире Таратуты проводились научные и юридические семинары. Активист движения за алию. Преследовался властями (обыски, допросы).

    В Израиле с 1988 года. Инженер-исследователь на факультете космических исследований в Хайфском университете.

Трахтман Эрнст (Моше) (1939 г.р.)

    Преподавал иврит с 1968 года до отъезда. В отказе 6 лет. В Израиле с 1971 года. Основатель Московской школы преподавателей иврита. Выпустил несколько учебных пособий по изучению иврита.

Улановский Лев (1950 г.р.)

Закончил Московский физико-технический институт (МФТИ). Преподавал иврит в середине 80-х годов. Принимал активное участие в еврейском движении. Преследовался властями. В Израиле с 1978 года. Научный работник в области генетики. Защитил звание доктора наук в Институте им. Вейцмана.

Фрухтман Лев (1936 г.р.)

    Закончил Московский полиграфический институт, редакционно-издательский факультет. Литератор и переводчик. В Израиле с 1989 года. Редактор Краткой Еврейской Энциклопедии.

Фульмахт Виктор (1945 г.р.)

    Закончил МГУ, механико-математический факультет. Преподавал иврит с 1974 года до отъезда. Участвовал в издании еврейских самиздатовских материалов. Активист движения за репатриацию евреев. Преследовался властями за сионистскую деятельность. 9 лет в отказе. В Израиле с 1988 года. Математик-программист.

Фурман Лев (1946 г.р.)

    Закончил Ленинградский политехнический институт. В отказе 13 лет. Преподавал иврит с 1974 года до отъезда. Активист движения за репатриацию евреев. Преследовался властями.

    В Израиле с 1988 года. Работает в культурном центре Раананы.

Хаят Моше-Давид (1925 г.р.)

    Закончил Гомельский институт железнодорожного транспорта. В связи с сионистской деятельностью и желанием выехать в Израиль осужден на 12 лет. Все годы занимался литературной деятельностью. Основная тема — преследование евреев. Узник Сиона. В Израиле с 1990 года.

Хмелинская Яна

    Закончила Одесский технологический институт. Инже-нер-химик. Принимала участие в еврейском движении. В Израиле с 1987 года. Лаборант в школе.

Холмянский Михаил (1940 г.р.)

    Закончил Московский энергетический институт (МЭИ), мехмат. Преподавал иврит с 1980 года до отъезда. В отказе 8 лет. В Израиле с 1987 года. Физик, исследователь, экспериментатор.

Холмянский Эфраим (Саша) (1950 г.р.)

    Закончил Технический институт, факультет электроники. Преподавал иврит с 1974 года до 1984 года. Занятия прервались в связи с арестом (за хранение оружия). Истинная причина – организация подпольного изучения иврита в периферийных городах Союза. 10 лет в отказе (из них полтора года в тюрьме). За активное участие в еврейском движении преследовался властями. В Израиле с 1988 года. Генеральный директор Сионистского форума. Узник Сиона.

Цитрон Александр (1945 г.р.)

    Родился в Сибири в репрессированной семье сталинского режима. Закончил Одесский университет. Историк, музейный работник, библиограф. В Израиле с 1990 года.

Членов Михаил (1940 г.р.)

    Закончил Институт восточных языков при МГУ. Специальность — этнограф. Почти все 70 — 80 годы преподавал иврит. Активист еврейского движения за распространение еврейской культуры в СССР. Президент Федерации еврейских организаций и общин России (ВААД России). Профессор, декан филфака Государственной еврейской академии им. Маймонида в Москве.

Шалит Шуламит

    Закончила Московский литературный институт им. Горького. Журналист, переводчик, редактор. Написала более 200 статей по искусству и литературе. В Израиле с 1980 года. Закончила двухгодичные курсы библиотекарей. Автор и ведущая популярной рубрики «Литературные страницы» на радиостанции РЭКА.

    Создала более 150 литературно-музыкальных радионовелл.

Шахновский Володя (Зеэв) (1941 г.р.)

    Закончил МГУ, мехмат. Преподавал иврит с 1971 г. до отъезда. В отказе 17 лет. Активист борьбы за репатриацию евреев в Израиль. Преследовался властями за сионистскую деятельность. В Израиле с 1989 года. Преподает иврит в ульпане.

Шенкар Арие (1931 г.р.)

    Закончил Московский нефтяной и электронного машиностроения институты. Преподавал иврите 1967 года до отъезда.

    В Израиле с марта 1971 года. Год жил и работал в киббуце, затем все годы — на армейской базе инженером-технологом по металлообработке. Написал три большие работы, получившие приз начальника рода войск тяжелого вооружения, и целый ряд других работ. Пенсионер.

Шмагина Двора (1933 г.р.)

    Закончила Бакинский педагогический институт. Работала учителем и директором школы.

    В Израиле с 1979 года. Все годы активно занималась общественной работой (помощь олим). Консультант по вопросам абсорбции.

Штипель Эстер

    Родилась в Польше. С начала второй мировой войны попала в Советский Союз. Закончила Вильнюсский учительский институт кульгуры. В Израиле с 1990 года.

Щаранский Натан (1948 г.р.)

    Закончил Московский физико-технический институт (МФТИ). Активист еврейского и правозащитного движения. Обвинен в шпионаже и приговорен к 13 годам заключения. Через 9 лет под давлением мировой общественности освобожден и выслан в Израиль. 14 лет в отказе. Из них — 9 лет тюрьмы. В Израиле создал общественную организацию, объединяющую алию из Советского Союза — Сионистский форум, затем создал

партию «Исраэль ба-алия». Руководитель партии. В настоящее время министр промышленности и торговли. Узник Сиона.

Эдельштейн Юлий (1958 г.р.)

    Исключен с 4 курса Московского педагогического института за желание выехать в Израиль. Преподавал иврит с 1978 года до отъезда, с перерывом на три года (с 1984 по 1987 г.), был заключен в лагеря ГУЛАГа за преподавание иврита и сионистскую деятельность. Официальная статья — за хранение наркотиков. Узник Сиона. В Израиле с 1987 года. Продолжил образование, получив вторую степень еврейского образования в Туро-колледж. В настоящее время министр абсорбции.

Эссас Элиягу (Илья) (1946 г.р.)

    Закончил Вильнюсский государственный университет. В 1973 году был принят в йешиву (большая хоральная синагога па ул. Архипова), но вскоре его исключили, узнав, что он отказник. В отказе был 13 лет. Создал первую сеть кружков преподавания иудаизма в Москве и в других городах. Один из организаторов симпозиумов по вопросам еврейской культуры. Редактор журнала «Тарбут» (1974—75 гг.). Активист еврейского движения за репатриацию евреев в Израиль. Преследовался властями за сионистскую деятельность.

    В Израиле с 1986 года. Преподаватель Торы.

Яновер Моше (1922 г.р.)

    Закончил Кишиневский университет. Журналист. Научный работник в области этимологии. В Израиле вел программу «Язык страны, где мы живем» на радиостанции РЭКА. Выпустил книги «Путь иврита — путь народа» и «Неоконченная книга».

Яхот Инна

    Закончила Московский авиационный институт (МАИ), факультет двигателей летательных аппаратов. В Израиле с 1973 г. Принимала активное участие в борьбе за отказников (в том числе за родителей и брата). Работает в Университете им. Бен-Гуриона администратором на кафедре иврита и координатором по приему студентов-олим.

Примечания

1

Лейба Шапиро лишили гражданских и избирательных прав (лишенец) за обучение детей в домашнем хедере в 30-х годах.

(обратно)

2

Барон Давид Гинцбург (1857—1910) был продолжателем научно-просветительской и филантропической деятельности своих отца и деда. Большой вклад внес в исследование иудаизма и востоковедения. Много сделал для С.-Петербургской еврейской общины.

(обратно)

3

Защите помешала вторая мировая война.

(обратно)

4

Подробнее о родных отца я рассказала в своих воспоминаниях «Семья, друзья и я».

(обратно)

5

Отдельно в приложении № 1 к этой статье напечатаны два письма Ф.Л., они особенно интересны тем, что он как бы отчитывается о своей работе.

(обратно)

6

Креплах — пельмени, но с начинкой из вареного мяса с жареным луком.

(обратно)

7

Но это было не так. См. приложение №2.

(обратно)

8

Имеется в виду описание египетского рабства в Библии (Исход, 5). — Ред.

(обратно)

9

Барон Давид Горациевич Гиицбург (1857—1910) — востоковед, писатель и общественный деятель. Его библиотека была одной из крупнейших в Европе и содержала ценные еврейские и арабские рукописи и инкунабулы. Он завещал ее Иерусалимской публичной библиотеке, однако передача коллекции в связи с первой мировой войной задержалась, и ныне она хранится в отделе рукописей Государственной библиотеки им. Ленина в Москве. — Ред.

(обратно)

10

Глава ешибота

(обратно)

11

Кареличи находятся в 25 верстах от Мира.

(обратно)

12

Лошн-койдеш – по древнееврейски – святой язык

(обратно)

13

Адонай — одно из имен Бога в Библии.

(обратно)

14

Мойше Рабену — Моисей, наш учитель.

(обратно)

15

Более известна под названием Красная слобода

(обратно)

16

Эта дата установлена нами ориентировочно на основании изучения надписей на могильных памятниках слободских кладбищ 

(обратно)

17

Илья-пророк

(обратно)

18

Шадай — одно из имен Всевышнего (аббревиатура Шомер длатот Исраэль: Страж врат Израилевых).

(обратно)

19

Здесь рассказчик употребил библейские выражения из сказания о близнецах во чреве Ревекки.

(обратно)

20

Текст этой легенды приводится в переводе с древнееврейского языка.

(обратно)

21

Из многих десятков обследованных памятников старого и нового кладбища в Слободе и других пунктах поселения горских евреев мы не нашли ни одного с надписью на татском или ином, кроме древнееврейского, языке.

(обратно)

22

Девятое Аба — традиционный день траура и поста в память о разрушении Первого и Второго храмов в Иерусалиме.

(обратно)

23

И.Я. Черный. Путешествие по Кавказу и закавказскому краю. С.-Петербург, 5648 (1884). Книга написана на древнееврейском языке.

(обратно)

24

 Элул — в позднейшей традиции двенадцатый месяц еврейского календаря (август — сентябрь). 

(обратно)

25

«Зохар» («Сефер ха Зохар») — «Книга сияния» — основное произведение кабалистической литературы.  

(обратно)

26

Одно из толкований следующей цитаты из книги Исайи (49:17): «Разрушители твои и опустошители твои уйдут от тебя».

(обратно)

27

Сиван — в позднейшей традиции девятый месяц еврейского календаря (май—июнь).

(обратно)

28

Это выражение употребляется, когда не хотят приводить название. Имеется в виду Россия.

(обратно)

29

Игра слов: Куба — киба. По-древнееврейски ки — мерзость, ва (ба) — в ней

(обратно)

30

 Холера. Холи — болезнь, ра — злая (иврит, народная этимология).

(обратно)

31

Тамуз — в позднейшей традиции 10-й месяц еврейского календаря (июнь — июль).

(обратно)

32

Стал коробейничать.

(обратно)

33

Подражание библейскому «Плачу Иеремии».

(обратно)

34

Китаба — по-арабски Писание, т. е. Коран. Так называется у мусульман народная религиозная школа

(обратно)

35

Иешибот — высшая школа у европейских евреев, готовившая раввинов, резников и других служителей культа.

(обратно)

36

 Раскаяние, молитва и благотворительность приводят к отмене губительного предопределения Господа.

(обратно)

37

 Это выражение заимствовано нами у Иосифа Шура. Особенно остроумно и едко оно звучит на древнееврейском языке, на котором слова кдоша и кдеша означают: первое — святая, второе — блудница

(обратно)

38

Древнееврейский и финикийский настолько близки между собой, что их можно считать двумя диалектами одного и того же языка.

(обратно)

39

 Статья написана в 1959 —  1960 гг. 

(обратно)

40

Масора (предание) — система критических и статистических примечаний к библейскому тексту, являющаяся результатом мно-говекового труда ученых, начиная с 200 г. до н.э. Ученые масоры являются также авторами вокализации библейских текстов, т.е. системы гласных и полугласных, а также кантеляционных значков.

(обратно)

41

В. Белинский.

(обратно)

42

Нужно отметить, что некоторые элементы, очевидно, наиболее народные, в Амосе, Иоссе, Исае I, песне Деборы (книга Судей) обнаруживают значительные арамейские тенденции. Как раз произведения более поздние (Исая II и др.) ближе к закрепленному впоследствии классическому языку. Язык камня Меши и Силоамская надпись относятся к классическому языку.

(обратно)

43

Данные на период написания статьи.

(обратно)

44

 Автор приводит далее ряд сведений о строе классического иврита, дублирующих информацию, содержащуюся в любой грамматике. Эта часть статьи нами опущена (Ред.).

(обратно)

45

Этим термином обозначают в истории еврейской литературы писателей, сгруппировавшихся вокруг первого ежемесячника на еврейском языке «меасеф», сыгравшего видную роль в культурном движении еврейства конца XVIII века.

(обратно)

46

 В пророчестве о высохших костях говорится: «И отпустил Он меня среди долины, и она полна костей... И сказал Господь Бог: от четырех ветров приди, дыхание жизни, и дохни на убитых, и оживут они».

(обратно)

47

 Раритет — редкая, ценная вещь

(обратно)

48

 Статья дана с купюрами

(обратно)

49

Мать известного ученого-академика Льва Ландау

(обратно)

50

Сабра (цабар, цабарит — ивр.) — так называют родившихся на израильской земле.

(обратно)

51

 «Эти сволочи» – постоянный рефрен моего детства. Так мои родители называли всех, кто был облечен властью в СССР

(обратно)

52

К сожалению, словарь вышел только через два года после смерти отца. Я писала дарственные слова от имени отца.

(обратно)

53

 В двух последних институтах Ф. Шапиро не преподавал

(обратно)

54

Акадский — из группы древних семитских языков

(обратно)

55

Легитимация — признание, подтверждение законности

(обратно)

56

Поданным на 1999 год.

(обратно)

Оглавление

  • ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
  • Сотворение чуда
  •   ДЕЛО ЖИЗНИ
  •     ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ
  •     С.ПЕТЕРБУРГ. I905 — 1913 ГОДЫ
  •     БАКУ. 1913—1923 ГОДЫ
  •     МОСКВА. 1924—1961 ГОДЫ
  •     ИВРИТ
  •     НАША СТАРАЯ КВАРТИРА. 1928—1988 ГОДЫ
  •     МОЙ ДЕДУШКА
  •     ПРИЛОЖЕНИЕ №1
  •     ПРИЛОЖЕНИЕ №2
  • Из трудов Ф.Л.Шапиро
  •   МАЛКА ????
  •   ЛЕОН ПЕРЕЦ
  •   ГОРСКИЕ ЕВРЕИ
  •     ПРЕДИСЛОВИЕ
  •     «ЗАГОЛОВОК — КОРОНА ГАЗЕТЫ»
  •     МЕТОДИКА РАБОТЫ
  •     ЕВРЕИ-ТАТЫ В КУБЕ
  •     СОН РАБИ ЭЛИЭЗЕРА
  •     ИСХОД ИЗ МИДИИ
  •     «ВРЕМЕННЫЙ ИЕРУСАЛИМ»
  •     ЧУДО НА ЯЛЕ
  •     ВАРИАНТЫ ЛЕГЕНДЫ БОЖЬЯ МЕСТЬ
  •     СИЛЬНЕЕ БОГА
  •     ЛЕВАЯ СТЕНА
  •     ЭПИТАФИИ
  •     «ЧУДОТВОРНАЯ КНИГА»
  •     ЭКОНОМИКА ОБЩИНЫ
  •     ВЫТЕСНЕНИЕ КОНКУРЕНТОВ
  •     ПОГОЛОВНАЯ НИЩЕТА
  •     ОКАМЕНЕВШИЙ МИР
  •     БАКИНСКИЕ ТАТЫ
  •     ГЛУБОКАЯ РЕЛИГИОЗНОСТЬ
  •     ВОЗВРАЩЕНИЕ В СИОН
  •     ЗНАНИЕ ДРЕВНЕЕВРЕЙСКОГО
  •     НЕЗНАКОМСТВО С НОВОЙ ЕВРЕЙСКОЙ КУЛЬТУРОЙ
  •     АНАЛОГИЯ С ИДИШ
  •     ГОРСКО-ЕВРЕЙСКИЙ ХЕДЕР
  •     УЧЕБНАЯ ПРОГРАММА
  •     «ЖЕНСКАЯ ПОЛОВИНА»
  •     АМУЛЕТЫ И ТАЛИСМАНЫ
  •   ДРЕВНЕЕВРЕЙСКИЙ ЯЗЫК (ИВРИТ). Краткий очерк
  •     ВВЕДЕНИЕ
  •     ФОНЕТИКА
  •     ГЛАСНЫЕ И ПОЛУГЛАСНЫЕ ЗНАЧКИ
  •     ДРЕВНЕЕВРЕЙСКАЯ ЛЕКСИКА И ИСТОРИЯ ЕЕ РАЗВИТИЯ
  •       I. ДОБИБЛЕЙСКИЙ ПЕРИОД
  •        II. БИБЛЕЙСКИЙ ПЕРИОД
  •       III. ПЕРИОД ПОЗДНЕБИБЛЕЙСКИЙ И МИШНЫ
  •       IV. ПЕРИОД ТАЛМУДА
  •       V. ПЕРИОД ДИАСПОРЫ
  •        VI. ПЕРИОД ПРОСВЕЩЕНИЯ
  •       V. СОВРЕМЕННЫЙ ИВРИТ
  •         ЛИТЕРАТУРА
  •     ИЗ ПОСЛОВИЦ И ПОГОВОРОК, СОБРАННЫХ Ф. ШАПИРО
  • Об авторе и словаре
  •     ЗАДУШЕВНЫЙ ДРУГ
  •     НЕ ЗАБЫТО
  •     ДЕРЗОСТЬ И МУЖЕСТВО
  •     СЛОВАРЬ-СИМВОЛ
  •       ВСЕ МЫ ВЫШЛИ ИЗ СЛОВАРЯ Ф. ШАПИРО
  •     КНИГА, ВЕРНУВШАЯ НАМ ЯЗЫК
  •     ЛЕКСИКОГРАФ, УЧЕНЫЙ, ПАТРИОТ
  •     ПЕРВЫЙ СОВЕТСКИЙ СЛОВАРЬ ИВРИТА
  •     ПОБЕДА ДУХА
  •     ФЕЛИКС ШАПИРО И ЕГО ДИНАСТИЯ
  •     ЕДИНСТВЕННЫЙ
  •     Ф. ШАПИРО В БАКУ[48]
  •     ЕВРЕЙСКИЙ СЛОВАРЬ ФЕЛИКСА ШАПИРО
  •     МУДРЫЙ ДУХОМ И ЮНЫЙ СЕРДЦЕМ
  •     МОЯ ТЕТЯ РАХЕЛЬ МАРГОЛИНА
  •     СЛОВАРЬ НАДЕЖДЫ
  •     МОЙ ДРУГ
  •     О ФЕЛИКСЕ ЛЬВОВИЧЕ ШАПИРО
  •     МОЙ СЛОВАРЬ
  •     КНИГА, ОБЪЕДИНИВШАЯ ЛЮДЕЙ
  •     ЭТЮД О СЛОВАРЕ
  •     О СЛОВАРЕ И МОЕЙ СЕМЬЕ
  •     СЛУХАМ МОЖНО ВЕРИТЬ
  • Учителя и ученики
  •     КАК БЫЛО
  •     РОССИЙСКИЙ БЕН-ЙЕГУДА
  •     СЛОВАРЬ В РОССИИ — БОЛЬШЕ, ЧЕМ СЛОВАРЬ...
  •     МНЕ ПОВЕЗЛО
  •     ВСПОМИНАЮ
  •     НАДЕЖНЫЙ ИСТОЧНИК
  •     МОЙ СТАРЫЙ ДРУГ
  •     УЧИЛСЯ И УЧИЛ
  •     НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЧУДЕ
  •     РОДНОЙ ЯЗЫК
  •     ДАЛЕКОЕ И БЛИЗКОЕ
  •     ЗАМЕТКИ ИЗ ПРОШЛОГО
  •     ПОДВИГ
  •     О СЛОВАРЕ Ф.А. ШАПИРО
  •     ТИТАНИЧЕСКИЙ ТРУД
  •     СЛОВАРЬ В РОССИИ
  •     СЛОВАРЬ ШАПИРО
  •     МОИ ВСТРЕЧИ С ИВРИТОМ
  •     ИСТОЧНИК ЗНАНИЙ
  •     СЛОВАРЬ С БОЛЬШОЙ БУКВЫ
  •     НАШ УЧИТЕЛЬ И ДРУГ
  •     МОЙ ПЕРВЫЙ СЛОВАРЬ
  •     НЕМНОГО О СЛОВАРЕ, НО БОЛЬШЕ О ВНУКЕ
  •     МОЙ УЧИТЕЛЬ — ЛЕНЯ ВОЛЬВОВСКИЙ
  •     СУД ИДЕТ!
  •     ДЕЛО НАШЕЙ ЖИЗНИ
  • Отклики на статью «Словарь отца»
  •     ИЛАН РИСС
  •     ЦВИ ПЕРЛОВ
  •     АЛЕКСАНДР МАНЕВИЧ
  •     ГРИГОРИИ РЕЙХМАН
  •     МОШЕ ЯНОВЕР
  •     БОРИС БЫХОВСКИЙ
  •     ЮРИЙ ВОЛОЖ
  •     ЭСТЕР ГРИНБЕРГ
  •     МОШЕ-ДАВИД ХАЯТ
  •     АВРААМ ГОЛЬД
  •     ГИТА ГЛУСКИНА
  •     ДВОРА ШМАГИНА
  •     НИСАН ПЕЙСЕТ
  •     АЛЛА БАТ-НАТАН
  •     ЭСФИРЬ ШТИПЕЛЬ
  •     ЛЮБА ГИЛЬ
  •     ЗАХАРИЯ ЗИМАК
  •     АРОН ВЕЙНМАН
  •   ПОСЛЕСЛОВИЕ
  • ПРИЛОЖЕНИЯ
  •     Абрамович Павел (1939 г.р.)
  •     Айнбиндер Барух (Борис) (1940 г. р.)
  •     Бат-Натан Алла
  •     Басок Лия
  •     Бегун Иосиф (1932 г. р.)
  •     Бейлин Иосиф (1937 г.р.)
  •     Бейлина Дина (1939 г.р.)
  •     Большой Саша (1947 г. р.)
  •     Быховский Борис (1912 г. р.)
  •     Вайнер Шимон (1930 г. р.)
  •     Вейцман Арон (1948 г.р.)
  •     Волож Юрий (1935 г.р.)
  •     Вольвовская Мила
  •     Вольвовский Леия (1942 г.р.)
  •     Гейзель Зеэв (1958 г. р.)
  •     Гиль (Шаргородская) Люба (1947 г. р.)
  •     Гринберг Эстер (1928 г.р.)
  •     Глускина Гита
  •     Гольд Авраам (1920 г.р.)
  •     Гольдблат Миша (1944—1993 г.)
  •     Гурвиц Шмуэль (Сергей) (1945 г.р.)
  •     Гуревич Аарон (1938 г.р.)
  •     Деборин Женя (1950 г.р.)
  •     Дорфман (Ларикович) Анна (1930 г.р.)
  •     Зимак Захария (1920 г.р.)
  •     Золотаревский Володя (Зеэв) (1946 г.р.)
  •     Иоффе Леня (Леви) (1943 г.р.)
  •     Иоффе Семен (1925 г.р.)
  •     Крайтман Фима (1947 г.р.)
  •     Каушанская Полина
  •     Кешман Лена
  •     Клепфиш Циля
  •     Консон Майя
  •     Кочубиевский Ариель (Феликс) (1930 г.р.)
  •     Кошаровский Юлий (1941 г.р.)
  •     Крижак Валерий (1939 г.р.)
  •     Криксунов Петр (1954 г.р.)
  •     Левин Алексей (1944 г.р.)
  •     Лифшиц (Лифшицайте) Нехама
  •     Любарский Лазарь (1926 г.р.)
  •     Магарик Алеша (1958 г.р.)
  •     Малкин Ехескель (Карл) (1934 г.р.)
  •     Маневич Александр (1954 г.р.)
  •     Менделевич Иосиф (1947 г.р.)
  •     Орлов Борис (1930 г.р.)
  •     Палхан Исраэль (1945 г.р.)
  •     Перлов Цви (Эрик) (1918 г.р.)
  •     Песах Нисан (1915 г.р.)
  •     Подольский Барух (Борис) (1940 г.р.)
  •     Польский Виктор (1930 г.р.)
  •     Престин Владимир (Зеэв) (1934)
  •     Престина (Шапиро) Лия (1913 г.р.)
  •     Рабинович Надежда (1926 г.р.)
  •     Рабинович Ривка
  •     Радуцкий Виктор (1937 г.р.)
  •     Ратнер Наташа
  •     Ратнер Юдит
  •     Рейхман Григорий
  •     Рисс Илан (1950 г.р.)
  •     Рогинский Дан (1939 г.р.)
  •     Рутштейн Лев (Ротем Арие) (1929 г.р.)
  •     Соломоник Абрам (1927 г.р.)
  •     Сукорянский Семен (1947 г.р.)
  •     Таратута Аба (1935 г.р.)
  •     Трахтман Эрнст (Моше) (1939 г.р.)
  •     Улановский Лев (1950 г.р.)
  •     Фрухтман Лев (1936 г.р.)
  •     Фульмахт Виктор (1945 г.р.)
  •     Фурман Лев (1946 г.р.)
  •     Хаят Моше-Давид (1925 г.р.)
  •     Хмелинская Яна
  •     Холмянский Михаил (1940 г.р.)
  •     Холмянский Эфраим (Саша) (1950 г.р.)
  •     Цитрон Александр (1945 г.р.)
  •     Членов Михаил (1940 г.р.)
  •     Шалит Шуламит
  •     Шахновский Володя (Зеэв) (1941 г.р.)
  •     Шенкар Арие (1931 г.р.)
  •     Шмагина Двора (1933 г.р.)
  •     Штипель Эстер
  •     Щаранский Натан (1948 г.р.)
  •     Эдельштейн Юлий (1958 г.р.)
  •     Эссас Элиягу (Илья) (1946 г.р.)
  •     Яновер Моше (1922 г.р.)
  •     Яхот Инна

  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © читать книги бесплатно