Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

«Мы с гордостью и благоговением думаем о людях, чей беспримерный героизм решил исход великой битвы с фашизмом… Дело, за которое они боролись, бессмертно».

Л. И. Брежнев

ГОД ЗА ГОДОМ ОТДАЛЯЮТ НАС ОТ ТОГО СЛАВНОГО РУБЕЖА, КОТОРЫЙ В ПАМЯТИ И СЕРДЦЕ НАШЕМ СВЯЗАН С САМЫМ ЯРКИМ И ГОРДЫМ СЛОВОМ ПОБЕДА. 9 МАЯ 1945 ГОДА ЗАЛПЫ АРТИЛЛЕРИЙСКОГО САЛЮТА НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ В МОСКВЕ ВОЗВЕСТИЛИ МИРУ О ПОБЕДЕ СОВЕТСКОГО НАРОДА НАД ЗЛЕЙШИМ ВРАГОМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА — ГИТЛЕРОВСКИМ ФАШИЗМОМ.

ЭТОТ ПРАЗДНИК ОТМЕЧАЕТ ВЕСЬ СОВЕТСКИЙ НАРОД, ОТМЕЧАЮТ ЛЮДИ ВСЕХ СТРАН, КОТОРЫМ ПОБЕДА СОВЕТСКОГО ОРУЖИЯ ПРИНЕСЛА ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ КОРИЧНЕВОЙ ЧУМЫ.

В ПРЕДДВЕРИИ ЭТОГО СОЛНЕЧНОГО МАЙСКОГО ДНЯ, КОГДА НАД ГОРОДАМИ И СЕЛАМИ ВЗВИВАЮТСЯ КРАСНЫЕ ЗНАМЕНА, МНОГИЕ ЛЮДИ БЕРУТСЯ ЗА ПЕРО. ОДНИ — ЧТОБЫ ПОВЕДАТЬ ОБ ОГНЯХ-ПОЖАРИЩАХ, О ДРУЗЬЯХ-ТОВАРИЩАХ, ДРУГИЕ — ЧТОБЫ НАПОМНИТЬ МОЛОДЕЖИ О БОЕВЫХ ДЕЛАХ ОТЦОВ И СТАРШИХ БРАТЬЕВ, ТРЕТЬИ — ПОДЕЛИТЬСЯ СВОЕЙ НА ВСЮ ЖИЗНЬ ОСТАВШЕЙСЯ БОЛЬЮ ОТ УТРАТЫ РОДНОГО ЧЕЛОВЕКА.

ПИШУТ ПРОСЛАВЛЕННЫЕ ПОЛКОВОДЦЫ, КТО РАЗРАБАТЫВАЛ КРУПНЕЙШИЕ ОПЕРАЦИИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ. ПИШУТ РЯДОВЫЕ СОЛДАТЫ, СЕРЖАНТЫ, ОФИЦЕРЫ, НА ЧЬИ ПЛЕЧИ ЛОЖИЛИСЬ ЗАДАЧИ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ БЛЕСТЯЩИХ ПЛАНОВ, РАЗРАБОТАННЫХ ВЕРХОВНЫМ ГЛАВНОКОМАНДОВАНИЕМ.

ЧИТАЯ ИХ ВОСПОМИНАНИЯ, КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК ГЛУБЖЕ, ЧЕМ КОГДА-ЛИБО РАНЬШЕ, ПОНИМАЕТ — И ПОЧЕМУ МЫ, СОВЕТСКИЕ ЛЮДИ, ВЫСТОЯЛИ И ПОБЕДИЛИ В ТАКОЙ ТЯЖЕЛОЙ ВОЙНЕ, И ПОЧЕМУ МЫ ПОСЛЕ ВОЙНЫ В КОРОТКИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ СРОКИ СУМЕЛИ ПОДНЯТЬ ИЗ РУИН И ПЕПЛА ФАБРИКИ И ЗАВОДЫ, ГОРОДА И СЕЛА, ГДЕ ПРОШЛА ВОЙНА, И ПОЧЕМУ МЫ С ТАКОЙ СТОЙКОСТЬЮ ВЫДЕРЖИВАЕМ НА ПРОТЯЖЕНИИ ТРИДЦАТИ ПЯТИ ЛЕТ ВСЕ ПРОИСКИ СИЛ, ВРАЖДЕБНЫХ НАШЕЙ СТРАНЕ.

ЭТО ПОТОМУ, ЧТО СОВЕТСКИЕ ЛЮДИ — КОММУНИСТЫ И БЕСПАРТИЙНЫЕ — САМА ПРОЧНОСТЬ, САМА СТОЙКОСТЬ В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ.

ТАК БЫЛО В ПОРУ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ…

РОДИНА ПОЗВАЛА, И СОВЕТСКИЕ ЛЮДИ, ВСЕ КАК ОДИН, ПОШЛИ НА ОПАСНОЕ И НЕЛЕГКОЕ ДЕЛО. ХОРОШО СКАЗАЛ ПОЭТ-ФРОНТОВИК ВАСИЛИЙ СУББОТИН:

Какую ношу мы взвалили

На плечи наши в те года!

И так в поэзию входили,

Как мы входили в города.

ОПОРНЫМ КРАЕМ ДЕРЖАВЫ СТАЛ В ТУ ПОРУ УРАЛ. ЕГО БАСТИОНЫ, В ТОМ ЧИСЛЕ НА ЮЖНОМ УРАЛЕ, ЯВЛЯЛИСЬ МОГУЧИМ АРСЕНАЛОМ ФРОНТА. ОТСЮДА НА ЗАПАД, К ПОЛЯМ СРАЖЕНИЙ, МАШИНИСТЫ ВЕЛИ ЭШЕЛОНЫ С ТАНКАМИ, ОРУДИЯМИ, БОЕПРИПАСАМИ, ОБМУНДИРОВАНИЕМ, ПРОДОВОЛЬСТВИЕМ, ОТСЮДА УХОДИЛИ НА ФРОНТ УРАЛЬСКИЕ ЧАСТИ И СОЕДИНЕНИЯ.

ЭТО ЖЕ ЗНАМЕНАТЕЛЬНО, ЧТО В ГОД 35-ЛЕТИЯ ПОБЕДЫ УКАЗОМ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР ЗА УСПЕХИ, ДОСТИГНУТЫЕ ТРУДЯЩИМИСЯ В ХОЗЯЙСТВЕННОМ И КУЛЬТУРНОМ СТРОИТЕЛЬСТВЕ, И ИХ БОЛЬШОЙ ВКЛАД В ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЮ СТРАНЫ И ОБЕСПЕЧЕНИЕ РАЗГРОМА НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ЗАХВАТЧИКОВ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ ГОРОД ЧЕЛЯБИНСК НАГРАЖДЕН ОРДЕНОМ ЛЕНИНА. А ЗА ПОЛГОДА ПЕРЕД ТЕМ ЗА ТАКИЕ ЖЕ ЗАСЛУГИ ВЫСОКОЙ НАГРАДЫ — ОРДЕНА ЛЕНИНА — УДОСТОЕН И ГОРОД МАГНИТОГОРСК.

ЗНАЧИТ, ТАКОВ БЫЛ ВКЛАД ЮЖНОУРАЛЬЦЕВ В ПОБЕДУ, ЧТО ИХ ТРУД ПОМНИТ РОДИНА И ТЕПЕРЬ, ПРИРАВНИВАЯ ЕГО К ФРОНТОВОМУ ПОДВИГУ. В ВОЙНУ ДАЖЕ ЗАВОДЫ ЗДЕСЬ ПОЛУЧИЛИ В НАГРАДУ БОЕВЫЕ ОРДЕНА. ПОЛКОВОДЧЕСКИЙ ОРДЕН КУТУЗОВА, ВОЕННЫЙ ОРДЕН КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ НА ЗНАМЕНИ ЧЕЛЯБИНСКОГО ТРАКТОРНОГО ЗАВОДА ИМЕНИ В. И. ЛЕНИНА. ФРОНТОВЫМИ НАЗЫВАЛИСЬ УДАРНЫЕ КОМСОМОЛЬСКО-МОЛОДЕЖНЫЕ БРИГАДЫ, И ЛЮДИ В ЭТИХ КОЛЛЕКТИВАХ НЕ УХОДИЛИ ОТ СТАНКОВ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ ВЫПОЛНЯЛИ ПЯТЬ-ДЕСЯТЬ НОРМ. ТЫСЯЧА ПРОЦЕНТОВ ПЛАНА! ЭТО НЕ ФАНТАСТИКА. ЭТО РЕАЛЬНОСТЬ ТАНКОГРАДА, КАК НАЗЫВАЛИ В ТУ ПОРУ ЧЕЛЯБИНСК.

ВСЕ ДЛЯ ПОБЕДЫ… И ЖИЗНИ ТОЖЕ. ТЫСЯЧИ СВОИХ СЫНОВЕЙ И ДОЧЕРЕЙ НАПРАВИЛ НА ФРОНТ ЮЖНЫЙ УРАЛ, КОГДА ВРАГ РВАЛСЯ К МОСКВЕ, ИЗ ЧЕЛЯБИНСКОЙ ОБЛАСТИ В ДЕЙСТВУЮЩУЮ АРМИЮ ОТПРАВИЛОСЬ НЕСКОЛЬКО ТЫСЯЧ ПОЛИТБОЙЦОВ — КОММУНИСТОВ И КОМСОМОЛЬЦЕВ. ПРЯМО С ПОЕЗДА В БОЙ ПОД МОСКВОЙ ШЛИ СОЛДАТЫ ДИВИЗИИ, ЗНАМЯ КОТОРОЙ ВРУЧИЛИ РАБОЧИЕ ЗАВОДА ИМЕНИ СЕРГО ОРДЖОНИКИДЗЕ. В САМЫХ ТЯЖЕЛЫХ БОЯХ ПО ОСВОБОЖДЕНИЮ БЕЛГОРОДА, ХАРЬКОВА ПРИНЯЛИ УЧАСТИЕ ВОИНЫ 96-й ТАНКОВОЙ БРИГАДЫ ИМЕНИ ЧЕЛЯБИНСКОГО КОМСОМОЛА. С КУРСКОЙ ДУГИ НАЧИНАЕТСЯ БОЕВОЙ ПУТЬ 63-й ГВАРДЕЙСКОЙ ЧЕЛЯБИНСКОЙ ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ ТАНКОВОЙ БРИГАДЫ, ВХОДИВШЕЙ В СОСТАВ УРАЛЬСКОГО ДОБРОВОЛЬЧЕСКОГО ТАНКОВОГО КОРПУСА. КОЛЬЦО ОКРУЖЕНИЯ ПАУЛЮСОВСКОЙ ГРУППИРОВКИ ПОД СТАЛИНГРАДОМ ЗАМЫКАЛА БРИГАДА, НА БОРТАХ ТАНКОВ КОТОРОЙ БЕЛЕЛИ СЛОВА «ЧЕЛЯБИНСКИЕ КОЛХОЗНИКИ».

МНОГОТРУДЕН БЫЛ БОЕВОЙ ПУТЬ ВОИНОВ, ВОЕВАВШИХ КАК В ЭТИХ, ТАК И В ДРУГИХ УРАЛЬСКИХ ЧАСТЯХ И СОЕДИНЕНИЯХ. НО СВЕРШЕННОЕ ИМИ В БИТВЕ С ФАШИЗМОМ СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ О БЕСПРИМЕРНОМ МУЖЕСТВЕ И ГЕРОИЗМЕ, НЕСГИБАЕМОСТИ ДУХА, ВЫСОКОМ ПАТРИОТИЗМЕ СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА, КОТОРЫЙ ВЫДЕРЖАЛ ВСЕ ИСПЫТАНИЯ И ПОБЕДИЛ. ТОЛЬКО ТРИ УРАЛЬСКИЕ ОБЛАСТИ — СВЕРДЛОВСКАЯ, ПЕРМСКАЯ, ЧЕЛЯБИНСКАЯ — И УДМУРТСКАЯ АССР ДАЛИ ОКОЛО 700 ВОИНОВ, УДОСТОИВШИХСЯ ЗВАНИЯ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

ПО ВСЕМ ГОРОДАМ ЕВРОПЕЙСКОЙ ЧАСТИ СТРАНЫ, ПО ВСЕМ СТРАНАМ ЕВРОПЫ, ГДЕ ПРОЛЕГЛИ БОЕВЫЕ ПУТИ СОВЕТСКОЙ АРМИИ — АРМИИ ОСВОБОДИТЕЛЬНИЦЫ, В КАМНЕ, БРОНЗЕ И СТАЛИ ЕСТЬ ПАМЯТНИКИ МУЖЕСТВУ И ГЕРОИЗМУ НАШИХ ЗЕМЛЯКОВ.

СБОРНИК, КОТОРЫЙ СЕЙЧАС ЛЕЖИТ ПЕРЕД ТОБОЙ, ДОРОГОЙ ЧИТАТЕЛЬ, ВОБРАВ В СЕБЯ ЛИШЬ ТОЛИКУ ВОСПОМИНАНИЙ О СОБЫТИЯХ ВОЕННОГО ЧЕТЫРЕХЛЕТИЯ, ПОВЕСТВУЕТ О НАИБОЛЕЕ ЯРКОМ ИЗ ТОГО, ЧТО СОХРАНИЛА ПАМЯТЬ САМИХ АВТОРОВ — ЮЖНОУРАЛЬЦЕВ, ПРОШЕДШИХ ВОЙНУ. В ИХ ЧИСЛЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ МНОГИХ РОДОВ И ВИДОВ ВОЙСК. ЭТО ПЕХОТИНЦЫ Ф. К. БРАГИН, А. Л. КАРЕЛИН, АРТИЛЛЕРИСТЫ Л. А. ВЕРШИНСКИЙ, Е. И. МОРДОВСКИХ, С. М. ШУШУНОВ, САПЕР Т. К. КУЗНЕЦОВ, СНАЙПЕР Л. Д. СИТКОВА, РАЗВЕДЧИК Ф. М. СТРОКАНЬ, ВОЕННЫЙ ЖУРНАЛИСТ Б. Д. ДРОБИЗ, ЛЕТЧИК В. Г. КУЗНЕЦОВ, ПАРТИЗАНЫ А. И. ИНЧИН, Б. М. ЦИКУНКОВ, ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИК А. С. РОГАЧЕВСКИЙ… ЮНОСТЬ МНОГИХ ИЗ НИХ СОВПАЛА КАК РАЗ С ГРОЗНЫМИ ДЛЯ РОДИНЫ ГОДАМИ, И ВОЙНА ЯВИЛАСЬ ДЛЯ НИХ СЕРЬЕЗНЫМ СУРОВЫМ ЭКЗАМЕНОМ. НЕКОТОРЫЕ ВЫБЫЛИ ПО РАНЕНИЮ, А НЕКОТОРЫЕ ПОСЛЕ ИЗЛЕЧЕНИЯ ВСТАВАЛИ ВНОВЬ В СТРОЙ И ДОШЛИ ДО БЕРЛИНА И ПРАГИ.

СЕЙЧАС — ЭТО ВЕТЕРАНЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ, КОТОРЫЕ ВЕДУТ БОЛЬШУЮ РАБОТУ СРЕДИ МОЛОДЕЖИ, ВОЗГЛАВЛЯЮТ СОВЕТЫ И ГРУППЫ ВЕТЕРАНОВ-ОДНОПОЛЧАН, СЕКЦИИ ОБЛАСТНОГО, ГОРОДСКИХ, РАЙОННЫХ СОВЕТОВ ВЕТЕРАНОВ.

ТО, О ЧЕМ ОНИ РАССКАЗЫВАЮТ, ВЫЗЫВАЕТ ОСОБЫЙ ИНТЕРЕС. ДЕЛА И ПОСТУПКИ ГЕРОЕВ ИХ ВОСПОМИНАНИЙ ПОКАЗЫВАЮТ, КАКИМИ ОНИ БЫЛИ — МУЖЕСТВЕННЫЕ ЛЮДИ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ.

В НОЯБРЕ СОРОК ПЕРВОГО, КОГДА РЕШАЛАСЬ СУДЬБА СТОЛИЦЫ, ПРИНЯЛ БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ ВОСЕМНАДЦАТИЛЕТНИЙ СОЛДАТ ФЕДОР БРАГИН. ПОД ОГНЕМ И БОМБЕЖКАМИ ВРАГА, В ПРИФРОНТОВОЙ ПОЛОСЕ ВОССТАНАВЛИВАЛ ЖЕЛЕЗНЫЕ ДОРОГИ АЛЕКСАНДР РОГАЧЕВСКИЙ. ЮНАЯ ЛИДИЯ СИТКОВА ИЗ ОРЕНБУРГА СТАЛА СНАЙПЕРОМ, КАДРОВЫМ ВОЕННЫМ НАЧАЛ ВОЙНУ РАЗВЕДЧИК ФЕДОР СТРОКАНЬ, ЕМУ ДОВЕЛОСЬ СРАЖАТЬСЯ НА МАЛОЙ ЗЕМЛЕ, В ЧИСЛЕ САМЫХ ПЕРВЫХ ВСТРЕТИЛ ФАШИСТОВ БОРИС ЦИКУНКОВ. ОКАЗАВШИСЬ В ОКРУЖЕНИИ, ОН НЕ СЛОЖИЛ ОРУЖИЯ, СТАЛ ОДНИМ ИЗ ОРГАНИЗАТОРОВ ПАРТИЗАНСКОГО ДВИЖЕНИЯ, КОМАНДОВАЛ ПАРТИЗАНСКИМ ОТРЯДОМ…

НЕТ НЕОБХОДИМОСТИ ИСКАТЬ ЛИТЕРАТУРНОЕ СОВЕРШЕНСТВО В ИХ РАССКАЗАХ. В НИХ СОВЕРШЕНСТВО ДРУГОЙ, БОЛЕЕ ВЫСОКОЙ ПРОБЫ — СОВЕРШЕНСТВО РЕАЛЬНОСТИ, ПОДЛИННОСТИ СОБЫТИЙ.

НЕ КАЖДОМУ УДАЛОСЬ РАССКАЗАТЬ О ПЕРЕЖИТОМ. НЕ КАЖДЫЙ УСПЕЛ ЭТО СДЕЛАТЬ. НО ПАМЯТЬ ДОЛЖНА БЫТЬ О КАЖДОМ. ПОЭТОМУ В СБОРНИКЕ ПРЕДСТАВЛЕНЫ ОЧЕРКИ ЖУРНАЛИСТОВ. ОНИ ПОМОГАЮТ ДОНЕСТИ СЕГОДНЯШНЕМУ ПОКОЛЕНИЮ ПРАВДУ О ВОЙНЕ, УСЛЫШАННУЮ ИЗ УСТ ВЕТЕРАНОВ, СОБРАННУЮ ПО КРУПИЦАМ ДОКУМЕНТОВ, ГАЗЕТНЫМ ХРОНИКАМ, СВОДКАМ СОВИНФОРМБЮРО.

ВЕТЕРАН ВОЙНЫ С. М. ШУШУНОВ МОГ, НАВЕРНОЕ, МНОГОЕ РАССКАЗАТЬ О СЕБЕ ЛИЧНО. НО ЕГО РАССКАЗЫ О ДРУГИХ — О ЗЕМЛЯКАХ, УМНОЖИВШИХ СЛАВУ МАГНИТКИ. ТАК ЖЕ ПОСТУПИЛ И ОРЧАНИН Т. К. КУЗНЕЦОВ, ПОСВЯТИВШИЙ СВОИ ВОСПОМИНАНИЯ САПЕРАМ 269-ГО ОТДЕЛЬНОГО БАТАЛЬОНА, СФОРМИРОВАННОГО ПОЛНОСТЬЮ ИЗ ОРЕНБУРЖЦЕВ.

СОВСЕМ МОЛОДОЙ ЖУРНАЛИСТ ВЛАДИМИР МОЗГОВОЙ РАССКАЗЫВАЕТ О ГЕРОЕ СОВЕТСКОГО СОЮЗА МАГНИТОГОРЦЕ ЛЕОНИДЕ ДЕМЕ. АВТОР РОДИЛСЯ МНОГО ЛЕТ СПУСТЯ ПОСЛЕ ВОЙНЫ, НО И ЕГО КОСНУЛАСЬ ОНА, ЕГО ПРИКОВАЛА К ВЕЧНОЙ ТЕМЕ ПОДВИГА СОВЕТСКОГО НАРОДА. ШАГ ЗА ШАГОМ, ПО КРУПИЦАМ СОБИРАЛ ЛИТЕРАТОР ЕФИМ ХОВИВ ФАКТЫ ИЗ ГЕРОИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ КОММУНИСТА ЧЕЛЯБИНЦА ФЕДОРА САВИНА, СЕКРЕТАРЯ РАЙКОМА ПАРТИИ, МУЖЕСТВЕННОГО БОЙЦА…

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ И ОЧЕРКОВ УЗНАЮТ НЕМАЛО ПОДРОБНОСТЕЙ О СВОИХ ЗЕМЛЯКАХ ГЕРОЯХ СОВЕТСКОГО СОЮЗА: ЛЕТЧИКЕ С. Ф. КОНДРИНЕ — УСТЬ-КАТАВЦЫ, ТАНКИСТАХ С. В. ХОХРЯКОВЕ, В. И. СИТНИКОВЕ — КОПЕЙЧАНЕ, КАРТАЛИНЦЫ И ВАРНЕНЦЫ, АРТИЛЛЕРИСТАХ М. Д. МЕДЯКОВЕ, Г. Г. МУРЗАГАЛИМОВЕ — КУРГАНЦЫ И ЧЕЛЯБИНЦЫ…

О ЮЖНОУРАЛЬЦАХ, СРАЖАВШИХСЯ НА МАЛОЙ ЗЕМЛЕ — В. В. СТЕПАНЕНКО, А. И. ДУШАТКИНЕ, Г. И. ЧУРАКОВЕ, К. И. ПЕРВУХИНЕ, ВЕДЕТ СВОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ ЖУРНАЛИСТКА ИРИНА ЧЕРНЯДЕВА…

МНОГОЕ ЕЩЕ И ЗА СТРОКОЙ ЭТИХ ВОСПОМИНАНИЙ, ОЧЕРКОВ.

ПОЧТИ ВСЕ ИЗ БЫВШИХ ВОИНОВ УЖЕ В ОТСТАВКЕ. НО, КАК ЗАЯВЛЯЕТ ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА МАГНИТОГОРЕЦ ЛЕОНИД ВАСИЛЬЕВИЧ ДЕМА:

— В ОТСТАВКЕ Я ЧИСЛЮСЬ ТОЛЬКО В ВОЕНКОМАТЕ, А В ПАРТИИ Я ВСЕГДА — НА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ…

В САМОМ ДЕЛЕ, НЕ ОДНУ ТЫСЯЧУ УЧАСТНИКОВ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ ОБЪЕДИНИЛИ СОВЕТЫ ВЕТЕРАНОВ ЮЖНОГО УРАЛА. РАБОТА, КОТОРУЮ ОНИ ВЕДУТ ПОВСЕМЕСТНО ПО ГЕРОИКО-ПАТРИОТИЧЕСКОМУ ВОСПИТАНИЮ ТРУДЯЩИХСЯ, МОЛОДЕЖИ, ВЫПОЛНЯЕТСЯ ИМИ КАК ОТВЕТСТВЕННОЕ ПАРТИЙНОЕ ПОРУЧЕНИЕ.

ДЕСЯТКИ ТЫСЯЧ ВСТРЕЧ ЕЖЕГОДНО, ДЕСЯТКИ ТЫСЯЧ ВЗВОЛНОВАННЫХ РАССКАЗОВ О ГОРЯЧИХ БИТВАХ НА ФРОНТАХ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ, ПОХОДЫ БОЕВЫМИ ПУТЯМИ УРАЛЬСКИХ ЧАСТЕЙ И СОЕДИНЕНИЙ, МНОГОДНЕВНЫЕ АГИТПРОБЕГИ, ОРГАНИЗУЕМЫЕ КОМСОМОЛОМ В СВОЕМ КРАЕ…

ВОТ АГИТПРОБЕГ «ИДЕИ ЛЕНИНА ЖИВУТ И ПОБЕЖДАЮТ», ПРОВЕДЕННЫЙ ЧЕЛЯБИНСКИМ ОБКОМОМ ВЛКСМ СОВМЕСТНО С ОБЛАСТНЫМ СОВЕТОМ ВЕТЕРАНОВ В ОЗНАМЕНОВАНИЕ 110-ЛЕТИЯ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ В. И. ЛЕНИНА И 35-ЛЕТИЯ ПОБЕДЫ.

УЧАСТНИКИ ЭТОГО ПРОБЕГА — ЛЕКТОРСКАЯ ГРУППА ВЕТЕРАНОВ (ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА И. С. ЗАЖИГИН, Н. М. КИСЕЛЕВ, Е. И. МОРДОВСКИХ, В. И. ПАВЛЕНКО, В. И. СОКОЛОВ) И КОНЦЕРТНАЯ ГРУППА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧЕЛЯБИНСКОГО ПОЛИТЕХНИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА (Т. ГЕРАСИМОВА, Е. ЛИХАЧЕВ, В. МЕДВЕДЕВ, В. ПИСЬМЕНОВ), ПРОЙДЯ 1200 КИЛОМЕТРОВ, ЗА НЕДЕЛЮ ПРОВЕЛИ 24 ВСТРЕЧИ В БРИГАДАХ КОЛХОЗОВ И ОТДЕЛЕНИЙ СОВХОЗОВ ЕТКУЛЬСКОГО, ОКТЯБРЬСКОГО И ТРОИЦКОГО РАЙОНОВ. ИХ ВЫСТУПЛЕНИЯ ПРОСЛУШАЛИ СВЫШЕ 2,5 ТЫСЯЧИ СЕЛЬСКИХ ТРУЖЕНИКОВ.

РАССКАЗЫ, ВОСПОМИНАНИЯ О ВОЙНЕ, О ПРЕТВОРЕНИИ В ЖИЗНЬ ЛЕНИНСКИХ ИДЕЙ, О ЗАЩИТЕ ОТЕЧЕСТВА НИКОГО НЕ ОСТАВЛЯЮТ РАВНОДУШНЫМИ.

КАЖДОЙ СУДЬБЫ КОСНУЛАСЬ ВОЙНА. И ТЕХ, КОМУ СЕГОДНЯ УЖЕ ЗА ШЕСТЬДЕСЯТ, И ТЕХ, КТО ДАЖЕ МОЛОЖЕ САМОЙ ПОБЕДЫ. ПОЭТОМУ ДЛЯ КАЖДОГО ПОБЕДА — НАГРАДА. ИБО ДЛЯ КАЖДОГО СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА ЭТА ВОЙНА — ОТЕЧЕСТВЕННАЯ. ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ, В КОТОРОЙ СОВЕТСКИЙ НАРОД ОДЕРЖАЛ ВЕЛИКУЮ ПОБЕДУ. ПОБЕДУ ВО ИМЯ МИРА!

НАМ ВОЙНА БЫЛА НЕ НУЖНА, НО, КОГДА ОНА НАЧАЛАСЬ, СОВЕТСКИЙ НАРОД МУЖЕСТВЕННО ВСТУПИЛ В СМЕРТЕЛЬНУЮ СХВАТКУ С АГРЕССОРАМИ.

Л. И. БРЕЖНЕВ

В. Г. КУЗНЕЦОВ,
ветеран войны, майор в отставке
ПЕРВЫЙ ТАРАН

В начале августа 1941 года на Манежной площади в Москве жители столицы с интересом рассматривали останки вражеского бомбардировщика «Ю-88». Над грудой искореженного металла стоял щит с лаконичной надписью:

«Обломки фашистского самолета, сбитого под Москвой старшим лейтенантом Еремеевым».

В газете «Красная звезда» 15 августа 1941 года была помещена статья А. Толстого «Таран»:

«…Старший лейтенант Еремеев, участник многих воздушных боев, ночью атаковал фашистский бомбардировщик и расстрелял по нему весь боекомплект. К атакованному им фашистскому самолету подходил второй неприятельский самолет. Тогда Еремеев решил идти на таран. Он, подойдя снизу, пропеллером сбил стабилизатор и руль поворота, и фашистский бомбардировщик рухнул на землю.

К этому списку таранщиков нужно прибавить Героев Советского Союза Талалихина, Здоровцева, Харитонова и других летчиков-героев».

Газета «Правда» 26 июля 1941 года писала:

«Кто они — эти храбрейшие из храбрых, умелые из умелых?

Вот старший лейтенант Еремеев Петр Васильевич. Родился он в 1911 году в крестьянской семье, комсомолец с 1930 и коммунист с 1932 года… Он хорошо знает не только авиацию, но и литературу, преподает историю ВКП(б) в своей эскадрилье. У него находятся исключительно глубокие, нежные слова о Родине, о жене, о дочери и сыне, и весь он — олицетворение простоты и достоинства советского человека, любящего Родину — большую семью и свою личную семью. У него уже четыре боевых ночи, одно ранение, после которого он все же продолжал летать, и уже не одна победа.

В ночь на 22 июля Еремеев летал на своем истребителе. Он увидел, как разворачивался двухмоторный бомбардировщик врага. Наверху сияли звезды, внизу была неясная сливающаяся темнота, впереди к Москве стоял огненный вал зенитного огня. Петр Еремеев догнал вражеский самолет, подошел и пристроился к нему в хвост. Но огонь открыл только с дистанции в 50—70 метров. Он дал длинную очередь. Тотчас немецкий стрелок-радист из задней кабины стал стрелять бестолково, во все стороны. Несколько красных трассирующих строчек прошло мимо Еремеева. Еремеев взял принижение, повременил и опять подошел к врагу настолько близко, что его самолет болтало отработанными газами вражеской машины.

Вокруг возникали красные разрывы нашего зенитного огня, но Еремеев не стал отступать и, наседая на хвост врага, беспощадно и метко расстреливал врага, пока не сбил первый вражеский бомбардировщик. Еремеев был ранен в голову, а через полтора часа уже на другой машине он вновь взлетел со своей посадочной площадки».

Указом Президиума Верховного Совета СССР старший лейтенант Петр Васильевич Еремеев за этот подвиг был награжден орденом Красного Знамени.

По понятным причинам тогда не сообщали номер авиаполка, место боя, ясно было, что это — под Москвой, но где? Какова судьба старшего лейтенанта П. В. Еремеева, первым совершившего в Великой Отечественной войне ночной таран? А это мог сделать только летчик высшего класса. Какими же путями пришел он в авиацию?

Занимаясь поисками в течение нескольких лет, я установил, что ночные тараны совершили восемь летчиков. Из них — пять под Москвой, один под Ленинградом, один на Украине, и еще раньше — в 1937 году в небе республиканской Испании. Пять летчиков после таранов остались в боевом строю (к великому сожалению, в настоящее время живы только двое).

Исследуя документы в архиве Министерства обороны СССР, нашел политдонесение военкома 27-го истребительного авиационного полка. В нем говорится:

«На митинге, посвященном вручению правительственных наград, выступил старший лейтенант Еремеев. Он заявил: «Советское правительство наградило меня орденом Красного Знамени… Я считаю себя в долгу перед Родиной и буду стараться всеми силами оправдывать заботу партии и правительства. Буду бить врага беспощадно, если кончатся патроны — протараню, но не допущу стервятников к нашей любимой столице — Москве».

А вот материалы расследования ночного тарана заместителя командира эскадрильи 27-го истребительного авиационного полка П. В. Еремеева. В них читаем, что Еремеев в ночь с 28 на 29 июля 1941 года в районе Румянцева совершил таран. Одним из членов комиссии был заместитель командира 6-го истребительного авиационного корпуса подполковник А. И. Митенков, ныне генерал-лейтенант авиации в запасе.

После длительных поисков в фондах корпуса нашел представление на П. В. Еремеева за ночной таран к ордену Ленина — высшей награде Родины, а в нем указано время тарана — 1 час 36 минут.

Наградной материал подписан командиром корпуса подполковником И. Д. Климовым, военным комиссаром корпуса бригадным комиссаром И. А. Орловым и начальником штаба полковником И. И. Комаровым. Но получил ли Еремеев орден — неясно. Нужно разыскать подписавших представление. Оказалось, все они живут в Москве. Встретился с ними несколько раз.

И. Д. Климов был командиром эскадрильи. Когда эскадрилью в 1938 году переименовали в 27-й истребительный авиационный полк, он стал командиром его. Полк, лучший в системе Военно-Воздушных Сил Московского военного округа (ВВС МВО), был награжден в 1940 году знаменем Военного Совета МВО.

Иван Дмитриевич Климов вспоминает:

«Петр Васильевич сразу же после выпуска из военной авиашколы пришел в нашу эскадрилью особого назначения. Скромный, немногословный, старательный, он с первого дня самым добросовестным образом относился к летной работе. Был в первых рядах отличников боевой и политической подготовки. Его назначили командиром звена, затем начальником связи эскадрильи, заместителем командира эскадрильи.

Рос его авторитет среди летчиков, а уж у них авторитетом пользуется тот, кто отлично летает и не показывает своего превосходства над товарищами.

Летал он на всех типах истребителей, быстро освоил обязанности летчика-ночника. Но когда мне доложили, что Еремеев совершил ночной таран, я не сразу поверил: нам ведь не было известно случаев ночного тарана. 29 июля, когда он вернулся в полк, я разговаривал с ним по телефону. Петр Васильевич доложил, как все произошло. Затем и комиссия сообщила, что нашли обломки стабилизатора вражеского бомбардировщика и концы лопастей винта от истребителя Еремеева.

Написали представление на Еремеева за этот подвиг к ордену Ленина. От нас потребовали документы экипажа и оружие с вражеского самолета. Лишь через неделю прожектористы 14-го зенитного полка передали, что самолет найден в районе Истры. Но случилось, что на этот раз документы не были отправлены из полка. Так Еремеев и остался ненагражденным. Вскоре его назначили в 28-й истребительный авиационный полк командиром эскадрильи, а в конце августа 1941 года полк вышел из моего подчинения».

Оставалось найти архивные материалы полка, в который назначен был Петр Васильевич. Запросил управление кадров ВВС. Мне ответили, что старший лейтенант П. В. Еремеев, командир эскадрильи 28-го истребительного авиационного полка, погиб 2 октября 1941 года. Место захоронения неизвестно.

Одновременно, ведя поиски полка (а их оказалось три под одним номером), разыскал родственников Петра Васильевича: сын Александр, дочь Лариса, брат Александр Васильевич живут в Челябинске, а сестра Анна Васильевна в Аше. Они тоже сказали, что место гибели П. В. Еремеева неизвестно. О таране знают из письма сестры Петра Васильевича Тони. Она, в то время студентка, сообщала, что в августе 1941 года у них в институте в Москве должна состояться встреча с Еремеевым и Талалихиным. Но приехал один Талалихин, и она очень жалела, что не увидела брата.

Продолжаю поиск. В двух истребительных авиационных полках не нашел П. В. Еремеева. И вот документы еще одного 28-го истребительного авиационного. Там и оказался комэском старший лейтенант Петр Еремеев. Полк в конце августа 1941 года был направлен под Осташков Калининской области и вошел в 4-ю смешанную авиационную дивизию.

Фашистские орды рвались к стенам Москвы. Наши соколы вели тяжелейшие бои с превосходящими силами противника. Дрались до последнего самолета, до последнего удара сердца.

Воздушные бои, штурмовка врага, разведка, прикрытие своих войск, сопровождение штурмовиков. Таяли ряды крылатых защитников. В полку только в эскадрилье Еремеева остались четыре истребителя. Спасла военная хитрость комэска. На своей посадочной площадке он приказал поставить макеты копен — получился скошенный луг. Во время взлета и посадки самолетов копны убирали. Фашисты не смогли обнаружить аэродром, где базировалась эскадрилья. Хорошая маскировка вводила их в заблуждение.

Нельзя без волнения читать скупые строки боевых документов. В оперативной сводке дивизии за 2 октября 1941 года говорится:

«28-й истребительный авиационный полк в течение дня сопровождал штурмовиков и попутно производил атаки по наземным целям. Всего произведено 9 самолето-вылетов.

9.35—10.00 прикрывал действия штурмовиков в районе Филиппова Гора, Залесье, Поленово, Селигер.

12.05—12.20 вновь прикрывал войска в этом же районе.

4.33 в составе трех самолетов вылетел на сопровождение штурмовиков, самолеты с задания не вернулись. Причины не установлены. Экипажи — летчики старший лейтенант Еремеев, лейтенант Крапивко и младший лейтенант Тюрин. Погода — низкая облачность. Штурмовики возвратились все. Не видели, куда девались самолеты. Но во время штурмовки истребители действовали хорошо. После окончания штурмовки остались над целью».

Куда же исчезли истребители? Вот еще один документ:

«Дополнительным выяснением установлено: звено «МИГ-3», не вернувшееся с боевого задания 2 октября 1941 года, сбито в воздушном бою группой самолетов противника в составе четырех «МЕ-109». Два экипажа — летчики старший лейтенант Еремеев и младший лейтенант Тюрин — в результате воздушного боя против четырех «МЕ-109» после произведенных не менее двух атак по самолетам противника были подожжены. Еремеев дотянул до деревни Красуха, где упал и сгорел. Тюрин горящим упал в районе деревни Труска, умер на руках у бойцов, извлекших его из самолета. Третий экипаж младшего лейтенанта Крапивко, будучи подожженным, упал 700 метров юго-западнее деревни Б. Веретье в болото. Летчик получил ранения и отправлен в госпиталь. Самолет затянуло в болото».

В документе нет имен свидетелей разыгравшейся трагедии.

Но свидетель был — член Военного Совета 27-й армии бригадный комиссар Михаил Васильевич Рудаков. Он наблюдал, как летчики сражались с врагом.

«Противник, очевидно, по радио вызвал истребителей, — вспоминает он о том бое. — Наши уже возвращались домой, как из облаков сзади на них вывалились вражеские истребители-бомбардировщики и внезапно атаковали наших летчиков. Ранили смертельно лейтенанта Тюрина, самолет которого загорелся. Старший лейтенант Еремеев и младший лейтенант Крапивко вступили в бой и после нескольких атак с невыгодного положения были сбиты. Самолет Еремеева загорелся (сам Еремеев был, видимо, смертельно ранен) и упал в районе деревни Красуха, а самолет Крапивко упал в болото».

Хоронил ли кто Еремеева? Если да, то где? Ответы на эти вопросы так и не удалось найти в документах архива.

Разыскал однополчанина Еремеева — Героя Советского Союза полковника запаса Василия Николаевича Матакова. Вот что он рассказал:

«Петра узнал, когда я пришел в полк после училища. Он был замечательным летчиком и товарищем. От нас, молодых, не скрывал секретов пилотирования, поэтому мы к нему тянулись. Он первым в полку был награжден орденом Красного Знамени, затем дня через три первым среди защитников Москвы совершил ночной таран. И стал нашим кумиром.

В день гибели Петра мы, несколько летчиков во главе с военкомом полка Авелевым, уехали за самолетами. Когда вернулись, то узнали, что нашего комэска нет в живых. Из однополчан никто не видел, как он погиб. И где был похоронен, тоже никто не мог ответить».

Где же похоронен герой? Написал письмо Осташковскому горвоенкому, изложил суть дела. Через некоторое время пришел ответ:

«На территории Осташковского района в числе захороненных в годы войны старший лейтенант П. В. Еремеев не значится. Летчик, упавший у деревни Красуха осенью 1941 года, захоронен неопознанным на месте падения самолета, к приходу жителей документы его сгорели. В 1956 году останки безымянного летчика перезахоронены на погосте Черемуха, что в полутора километрах от деревни Красуха».

Военком попросил прислать его фото. И вот получаю письмо, в котором сообщается, что еще раз опрашивали жителей деревни. Бывший председатель колхоза Н. С. Сергеев опознал Еремеева. Он был знаком с ним, летчик заходил к нему домой, хозяин угощал его молоком.

Так удалось выяснить место гибели героя. А по воспоминаниям бывших его однополчан вырисовывается полная картина ночного боя, когда старший лейтенант совершил ночной таран.

В 1 час 30 минут он вылетел на «МИГ-3» на патрулирование. Совсем близко на светлом фоне неба заметил, как темной тенью проходит вражеский бомбардировщик. Сделав принижение, развернул истребитель и ринулся в атаку. Зайдя снизу слева и поймав фашиста в прицел, дал длинную очередь. Вражеский стрелок в панике начал вести бешеный беспорядочный огонь. Еремеев всадил в самолет еще две очереди — тот неуклюже накренился и полетел вниз. В это время Еремеев заметил второго стервятника. Сделав разворот, он зашел так же с принижением в хвост и дал пару очередей. И опять в темноту ночи вражеский стрелок открыл огонь, но, не видя самолет Еремеева, стрелял бесприцельно.

Петр снова пошел в атаку. До врага 50—40 метров. Опытный воздушный боец решил наверняка его сбить. Гашетки утоплены до отказа, но пулеметы молчат. Перезарядив оружие, он снова атаковал врага, опять нажал на гашетки, но выстрелов не последовало: кончились боеприпасы.

Дав мотору полную мощность, настиг врага, зашел снизу под стабилизатор. Воздушные струи от винтов самолета противника бросали истребитель. С трудом удерживая ручку управления, Еремеев сумел подвести машину под хвост врага. Ручка на себя — и пропеллер рубит по хвостовому оперению бомбардировщика.

Истребитель подбросило, перевернуло через крыло. Летчик восстановил положение, но самолет трясло, на приборной доске стрелки слились в сплошные линии. Во время атаки утеряны земные ориентиры. Медлить нельзя. Самолет вот-вот рассыплется от бешеной тряски. Отстегнув привязные ремни, открыл фонарь и, оттолкнувшись, выбросился из кабины. Дернул вытяжное кольцо и почти в мгновение услышал хлопок раскрывшегося парашюта. Приземлился на опушке леса. А когда начало светать, сориентировался по сторонам горизонта и направился через ржаное поле в сторону Волоколамского шоссе.

Через некоторое время встретил мальчугана со стадом. Тот проводил к правлению колхоза.

— Здравствуй, герой! — услышал он приветствия.

— Да какой я герой.

— Это твоя работа?! — Ему показали деталь хвостового оперения «Юнкерса».

— Моя…

Кто-то принес кринку парного молока. Еремеев связался с полком по телефону. Там его давно ждали.

…Моторист К. Жакупов беспокойно всматривался в ночное небо. Где же самолет командира? Подавленно шептал воентехнику Обозненко: «Бензина почти не осталось…»

Капитан С. С. Майковский (ныне полковник запаса) рассказал, что видел, как Еремеев зашел на таран. Однополчане делали различные предположения. Тревога за судьбу Еремеева усиливалась. Время истекло, а его все не было. С командного пункта корпуса звонил несколько раз оперативный дежурный: полковник Климов требует сообщить, что известно.

— Товарищ воентехник, а не сбили его зенитчики? Ведь он тогда привел на аэродром почти разбитую машину, сам был ранен, но приземлился… — твердил Жакупов.

А утром радостная весть облетела весь аэродром: Еремеев жив, звонил из сельсовета.

* * *

Встречи с родственниками, боевыми друзьями П. В. Еремеева, изучение архивных материалов позволили восстановить биографические данные героя.

Петр Васильевич Еремеев родился в деревне Бердино Уфимского района Башкирской АССР. После того, как он окончил семилетку, семья переехала в Ашу, где отец Василий Андреевич работал слесарем в огнеупорном цехе металлургического завода. Туда же поступил клепальщиком-молотобойцем и Петр. Наставником у него был старый кадровый рабочий И. Н. Микерин. На заводе Петра приняли в комсомол, затем избрали секретарем комсомольской цеховой организации. Вскоре коммунисты завода приняли его в свои ряды. В 1932 году Петр поступил в Златоустовский металлургический техникум на отделение электрометаллургии.

Стране были нужны летные кадры, и Уральский обком ВКП(б) направляет его в авиашколу. В личном деле Еремеева сохранился документ, датированный 9 августа 1933 года и подписанный секретарем Уралобкома ВКП(б).

«Еремеев П. В., слесарь, член ВЛКСМ с 1930 года, член ВКП(б) с 1932 года. Окончил первый курс металлургического техникума. Работал клепальщиком, к работе относился хорошо. Ударник. Был секретарем комсомольской ячейки. Работал парторгом, обязанности выполнял хорошо. Никаким взысканиям не подвергался, требованиям службы в ВВС РККА соответствует вполне. Имеет желание учиться в авиашколе».

Это путевка партии. П. В. Еремеев оправдал ее. 13 августа 1936 года он окончил в Оренбурге авиашколу военных летчиков имени К. Е. Ворошилова. Как один из лучших курсантов был направлен летчиком-испытателем в эскадрилью особого назначения.

Инструктор школы Горегляд в характеристике Петру писал:

«Решителен, настойчив, опрятен, авторитетен. В общественной работе активен. Организатор кружков по ликвидации неграмотности среди красноармейцев. Техника пилотирования отличная. Находчив, вынослив. В полетах неутомим. Использовать в истребительной авиации».

Читаем донесение командира 4-й смешанной авиационной дивизии полковника Самохина:

«В системе ПВО Москвы имел более 50 ночных вылетов. С 26 августа по 2 октября 1941 года — командир эскадрильи. Совершил более 70 боевых вылетов. Из них — 26 на штурмовку врага. Еремеев как летчик и комэск подготовлен хорошо, летает грамотно, уверенно, с людьми работать может. Правдив, настойчив… Имеет массу поощрений».

…Память о герое. Она вечна. Жители поселка Румянцево собрали средства, и 21 июля 1973 года открыли в поселке мемориал, на котором начертано имя старшего лейтенанта. П. В. Еремеева, совершившего здесь первый в истории Великой Отечественной войны ночной таран. А Истринский горком ВЛКСМ учредил алую ленту Петра Еремеева, которая вручается молодым передовикам социалистического соревнования.

Ф. Н. БРАГИН,
ветеран войны, лейтенант запаса
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ

Ноябрь грозного 1941 года. Днем и ночью шли к Москве с Урала, Поволжья, Сибири, Средней Азии и Дальнего Востока эшелоны с войсками, оружием, боеприпасами и продовольствием. Наша 84-я отдельная морская бригада тоже двигалась на защиту столицы. В соединении было немало южноуральцев. После досрочного выпуска из военного училища я командовал взводом и был комсоргом батальона.

Под вечер состав с первым батальоном, в котором ехал и штаб бригады, высадился на небольшой станции Желтухино, километрах в двадцати от Ряжска. Командиры и политработники были немедленно вызваны в штабной вагон. Сюда же прибыли командиры и комиссары других батальонов, остановившихся на соседних станциях и разъездах. Командир бригады В. А. Молев кратко сообщил боевую задачу: форсированным маршем окружить и при поддержке артбатареи уничтожить прорвавшийся в Скопин 5-й моторизованный полк второй немецкой танковой армии.

— Освобождение этого города имеет очень важное значение и будет большим вкладом в битву за Москву, — сказал он. — Скопин расположен на железнодорожной линии Ряжск — Тула, по которой идут сотни наших эшелонов. Гитлеровцы намерены захватить и перерезать ее и ударить с тыла по советским войскам, сражающимся за Тулу.

Затем комбриг обратился к нам, молодым командирам взводов разведки:

— Кто желает пойти ночью в разведку в Скопин? Карт у нас нет, нет и ясных сведений о противнике. Необходимо уточнить все, что предварительно известно от населения и по другим каналам. Идти придется километров тридцать вслепую…

Помню, что вызвалось четверо. Не знаю, по каким соображениям комбриг остановил свой выбор на мне. Получив необходимые инструкции в штабе, я вернулся в свой взвод и взял десятерых матросов. Перед выходом на задание мы сдали комсомольские билеты, другие документы и письма комиссару батальона. Сначала двигались параллельно железнодорожной ветке, потом повернули вправо. Дорогу нам показал пожилой рабочий, путевой обходчик.

Ночь с 21 на 22 ноября выдалась темная, безлунная. Под ногами скрипел снег. Степью и редкими перелесками мы обходили села и деревни. К окраине Скопина пробирались огородами. Плана города у нас не было. Выставив наблюдателей, я приказал остальным краснофлотцам занять оборону вокруг дома, стоящего на отшибе. Ворота были закрыты изнутри, а дощатый забор оказался не ниже двух метров. Я залез в палисадник и тихонько постучал в окно. Послышался звук открывающейся двери, затем заскрипел засов у ворот. Старик с окладистой бородой, в накинутом на плечи полушубке смотрел на нас с недоумением и страхом и, по всему было видать, не мог произнести ни слова.

— Немцы в доме есть? — шепотом спросил я.

— Наши! — обрадовался он. — Немцы в центре города.

Старик оказался для нас кладом — его, инвалида-сапожника, комендант обязал чинить обувь немецким солдатам и офицерам. И наблюдательный сапожник передал нам ценные сведения. Они подтверждали первоначальные сообщения. Крайне важны были и новые данные о десантниках, сброшенных в район Скопина на парашютах еще до вступления в него мотополка.

Следом за стариком мы с радистом Кутенковым вошли в дом. Я велел немедленно установить связь с командиром бригады. Молев приказал оставить радиста у старика, а с остальными моряками идти в разведку в центр.

Вскоре мы со всей осторожностью вышли на главную улицу.

Здесь небольшой отряд разделился на две группы. Одну из них по правой стороне повел я сам, а другую возглавил старшина первой статьи Петр Гончаров. У пересечения двух улиц Петр остановил своих разведчиков и махнул нам рукой. Мы тут же услышали довольно громкий разговор на чужом языке. Я затаил дыхание, сердце страшно колотилось, ведь впервые встречался лицом к лицу с ненавистным и страшным врагом. И вот, когда из-за угла вышли три фашиста — они были в шинелях, автоматы на груди — мы бросились на них. Они даже не успели опомниться, как моряки сбили их с ног. Двоих связали, воткнули им кляпы из варежек. Но третий вывернулся и пустил очередь из автомата, ранив Авдошина.

Не прошло и минуты, как гитлеровцы начали палить из окон жилых домов, школы, с пожарной каланчи, колокольни собора. С главной улицы мы перебежали на другую, параллельную ей, а затем стали огородами и дворами уходить.

Это было нелегко: мы совершенно не знали города, да и надо было тащить двух немцев и раненого товарища. Чтобы противник не засек нас, я запретил бойцам отстреливаться. Но гитлеровцы нащупали нас осветительными ракетами. Они стали вести прицельный огонь и пустили в ход минометы. Был ранен наш разведчик, убит один из пленных.

Вскоре пальба прекратилась: видимо, враг выжидал ответный огонь. Немало поплутав по узким улочкам, мы вышли наконец к дому старика. Комбриг по рации поблагодарил за «языка» и приказал отходить. Ни минуты не задерживаясь, тронулись в обратный путь. Когда прошли километров пять, из-за леска на повороте увидели скачущую тройку. Мигом заняли оборону и приготовились к бою. Но тревога была напрасной. На тройке взмыленных рысаков подогнал адъютант комбрига Кузнецов. Он забрал «языка», а нам передал приказ дожидаться подхода бригады в березовом леске.

Часов в десять утра к роще подъехал конный разъезд первого батальона, а затем подошли все его роты. Следом прибыл штаб бригады. Другие батальоны вели наступление со стороны станции Караблино, села Дубовецкого и деревни Гремячки.

Атака силами всей бригады началась в одиннадцать часов с трех сторон. Враг был в более выгодном положении. Места ровные, открытые, поэтому он хорошо видел наши цепи и вел по ним массированный огонь из автоматов, пулеметов и минометов. Вооруженные до зубов гитлеровцы укрывались за толстыми стенами старых каменных домов, а наша батарея не могла стрелять по городу, ведь в нем были тысячи советских людей. Да и чего греха таить, у нас не хватало самого необходимого для ведения боя — оружия, снарядов, патронов. Все это бригада должна была получить в Москве.

Первая атака захлебнулась. И в эти критические минуты раздался могучий голос молодого командира роты лейтенанта Аржанинова:

— В атаку! За мной!

Он повел свою роту на врага. А за ними поднялся весь батальон. Грянуло громовое русское «ура». Его подхватили моряки других батальонов, наступающих с запада и севера. Бригада, несмотря на кинжальный огонь гитлеровцев, ворвалась в Скопин. Лейтенант Аржанинов погиб как герой. Пули врага сразили его в тот момент, когда он одним из первых добежал до окраинных домов города.

Началась ожесточенная рукопашная схватка. Храбро бились моряки! Распахнув бушлаты, чтобы видны были их тельняшки, гордость русских моряков. Бесстрашно сражался наш земляк Василий Сорокин (ныне В. Ф. Сорокин — директор Нагайбакского хлебоприемного пункта.)

Немецкое командование предприняло последнюю попытку удержать Скопин. От Павельца, где в те дни проходила линия фронта, на выручку мотополка в Скопине оно бросило свежую воинскую часть на бронемашинах, мотоциклах. Она с ходу сделала попытку прорваться в город, но замысел врага не осуществился. Батарея 45-миллиметровых пушек старшего лейтенанта Николая Пахомовского открыла меткий огонь.

До полудня 23 ноября 1941 года продолжался ожесточенный рукопашный бой морской бригады за Скопин. Кровопролитные схватки шли за каждый дом. Враг зубами цеплялся за этот важный стратегический пункт, но героизм и мужество советских моряков были непреодолимы. В плен мы взяли около трехсот гитлеровцев, солдат и офицеров.

После боя на улицы и центральную площадь стали выходить жители города. Они ликовали, горячо благодарили нас. Магнитогорец Костя Васильев раздобыл где-то гитару и пел частушки, а другой боец играл на баяне. Их окружили девушки и весело пели.

Скопин навсегда остался советским. В упорном кровопролитном бою за него 84-я морская бригада получила свое боевое крещение. Во многих сражениях во время Великой Отечественной войны участвовало наше славное соединение, но первый бой не забыть никогда. Здесь и я принял свой первый бой. Мне было восемнадцать лет…

Через некоторое время наша морская бригада была переброшена под Москву. Девять дней мы участвовали в героической обороне столицы у города Яхромы, на канале Москва — Волга. А в начале декабря 1941 года вместе с другими частями и соединениями Западного и Калининского фронтов начали разгром фашистов под Москвой, бились за Яхрому, Клин и Волоколамск. За героизм бригаде присвоено звание гвардейской. В этом немалая заслуга бойцов и командиров бригады — наших земляков.

Б. М. ЦИКУНКОВ,
ветеран войны, старший лейтенант в отставке
ПОСЛЕДНЯЯ ГРАНАТА

Для меня и моих однополчан по 85-й ордена Ленина Челябинской стрелковой дивизии война началась в 4 часа утра 22 июня 1941 года под Гродно. Многие мои боевые друзья пали в том первом бою на белорусской земле.

Мы остались жить. Но мы остались во вражеском кольце, из которого не смогли прорваться. Спрятаться? Отсидеться? Переждать?

Бороться! Бороться не на жизнь, а на смерть, пока хоть один фашист топчет нашу землю.

Так через несколько дней после начала войны 10 июля возник партизанский отряд. До этого я был командиром батальона. Здесь командиров выбирали. Выбрали меня. Три года пришлось мне командовать партизанским отрядом имени Буденного бригады № 100 Полесского соединения. Долгие месяцы, проведенные в лесных переходах, ночных атаках. Десятки людей, прошедших суровую партизанскую школу. Всех и все помню. Но Апсатара и Марата не могу забыть и на минуту…

Апсатара знал еще до войны. Был он старшим сержантом в моем батальоне. И вместе мы слышали первые разрывы, вместе принимали первый бой.

Наш батальон двигался в голове полка на местечко Мосты. Шел третий день войны. Перед Мостами с опушек сосновых рощ хлестнули по нашей колонне автоматные очереди. Залегли. Вскоре заметили на высокой сосне одного из снайперов. Старший лейтенант Верховинский дал по нему две короткие очереди из «станкача». Бойцы притащили свалившегося фашиста.

Еще немного спустя, младший лейтенант Ахлюстин доложил мне, что кто-то из младших командиров взял из мешка убитого фашиста его офицерский мундир.

Что это? Кто? Зачем? Разбираться было некогда — мы входили в Мосты. Шли спокойно, там должна быть наша разведка. Но с чердаков, из-за домов и заборов на нас обрушился огненный смерч. И танк, стоявший посреди улицы, развернув башню, ударил прямой наводкой, не давая подняться.

Со стороны к танку бросился немецкий офицер. Вскочил на броню, постучал по башне. Навстречу ему открылся люк и… вдруг в люк полетели гранаты.

Мы поднялись в атаку, фашисты побежали, кроме того офицера, который полз к нам, срывая френч и пилотку. Мы разглядели… старшего сержанта Апсатара Тактасинова!

Апсатар уцелел в тех боях, воевал в партизанском отряде имени Буденного. Был таким же смелым, находчивым.

Весной сорок третьего с комиссаром отряда Н. М. Альхимовичем Апсатар пошел на задание в окрестности Минска. Комиссара подпольный обком оставил там, а Тактасинов, нагрузив повозку оружием, снова надел фашистский мундир, рассчитывая таким образом проскочить к нашему отряду. В одной из деревенек завязался бой, и тяжело раненный Апсатар подорвал себя последней гранатой…

В первые дни войны возник наш отряд. В нас жило страстное желание бить врага. Но не было опыта партизанской войны. Поначалу-то и сил не было — все измотаны боями, изранены.

Решили распределить раненых по селам. Разбились на группы по шесть-восемь человек. Политрук И. Д. Дозмарев, Апсатар Тактасинов и я провели рекогносцировку, выбрали место для лагеря и базы, вырыли первые землянки. Потом направили Дозмарева в Станьково. Там уже был фашистский гарнизон тысяч в пять. Но и была наша подпольная группа. Ею политрук и должен был руководить.

Порешили, что жить он будет у Анны Александровны Казей. Мы ее знали. Предполагали только жить, но вскоре ее дом стал своеобразным штабом подпольщиков, а дети — двенадцатилетний Марат и четырнадцатилетняя Ада — связными нашего отряда. Марат-связной переправлял мне в лес донесения Дозмарева, оружие, боеприпасы, одежду. Марат-проводник почти каждую ночь водил нас взрывать мосты, уничтожать из засад вражеские машины, мотоциклистов, полицаев. Марат-разведчик разведал два погреба с взрывчаткой и гранатами и помог вынести двести гранат, полсотни килограммов тола, десятки запалов, бикфордов шнур…

Он был бесстрашным парнишкой, мой двенадцатилетний помощник, пионер Марат Казей. Он погиб в 1944 году.

И у Марата была последняя граната. Так с нею он и на памятнике в центре Минска. Привстал на колено, взмахнул над головой. Застывшее мгновение подвига, за который он стал Героем Советского Союза…

Такие люди были в нашем отряде, и много славных боевых дел на их счету. Ни днем ни ночью фашистские захватчики не знали покоя, партизанские пули и гранаты доставали их всюду. Земля горела под ногами захватчиков.

Особенно памятен мне бой на Золотой горке. Мы базировались в трех километрах от деревни Шумятичи Глусского района Бобруйской области. Густой ельник хорошо маскировал лагерь.

В начале июня 1942 года мы получили донесение связной: в Глуск прибыла немецкая воинская часть, которая должна сменить немецко-полицейские гарнизоны в деревнях Клетное, Борборово и Катка.

— Надо организовать фашистам торжественные проводы… на тот свет! — сказал начальник штаба Корбут.

— Да и новых встретить похоронным маршем! — согласился я. — А кто хорошо знает местность у тех населенных пунктов?

Корбут говорит:

— Лучше Якова Зиньковского, пожалуй, никто. Ведь он все свои 55 лет безвыездно прожил в Борборово. В отряд пришел с женой, сыном и дочерью.

Вызвали Зиньковского. Он помог нам разобраться на карте, описал местность вокруг сел. Вечером в штабной землянке собрались командиры рот и взводов: И. И. Захаринский, С. Ф. Шумовский, И. Г. Гаврон, Г. Г. Русин, М. С. Мартинович, Ф. П. Бондаренко, заместитель мой Ф. Н. Кипель, командир соседнего отряда Д. Н. Гуляев.

Мы с начальником штаба Корбутом подробно доложили план тщательно разработанной операции, согласовали взаимодействие двух отрядов. Осуществить задуманное решили 6 июня.

Накануне поздно вечером оба отряда расположились на опушке леса. Жаркий день уступал вечерней прохладе, над болотами поднимался густой туман. Где-то перекликались перепела. На траву ложилась холодная роса, предвещая ночную прохладу.

Мы с Гуляевым сверили часы, пожелали друг другу удачи, и каждый повел своих людей в отведенное для засады место.

Глубокой ночью Яков Зиньковский привел отряд к перелеску, за которым находилась Золотая горка. Когда рассвело, мы увидели шоссе, по обе стороны которого находились глубокие кюветы. Метрах в двухстах от горки через шоссе пролегал небольшой деревянный мост, под которым блестел ручей. Место для засады очень удачное.

Отряд Гуляева в составе 60 человек и наш, насчитывавший 120 бойцов, заняли места на склоне Золотой горки. Замаскировавшись в высокой траве и кустах дикой малины, расположились по обе стороны шоссе. Наблюдатели, забравшись на высокие сосны, зорко следили за долиной, идущей из Борборово на Клетное.

Напряжение нарастало с каждой минутой. Но вот наблюдатели сообщили:

— Со стороны Борборово движется большая колонна конных подвод. На каждой — по трое-четверо гитлеровцев. Возы накрыты брезентами и коврами.

— Ясно, с награбленным добром! — определил комиссар Б. Ф. Любанец.

Кто-то считал вслух подводы:

— …45, 46, 47, 48, 49…

— Передать по цепи: без команды не стрелять!

Вижу сосредоточенные лица партизан. Крепко прижимая приклады винтовок, автоматов, склонившись над пулеметами, они с нетерпением ждут сигнала. В тот момент, когда первые вражеские солдаты подошли на расстояние 15—20 метров (подводы следовали за ними в нескольких шагах), раздался выстрел, за которым последовал дружный залп. Свинцовый дождь накрыл фашистов так неожиданно, что оставшиеся в живых стали в панике разбегаться.

— Ур-р-ра! За Родину! — с этим возгласом во весь рост поднялся Любанец, бросившись за удиравшими гитлеровцами.

Настигая врага, нам на помощь бежали партизаны гуляевского отряда.

— Из Борборово идет подкрепление! — доносит наблюдатель.

— Из Клетного вышла небольшая группа немецких солдат, — сообщает другой.

Партизаны встречают врага сильным ружейно-пулеметным огнем. Гитлеровцы отходят. В небо взвивается зеленая ракета — условный партизанский сигнал об окончании операции. На Золотой горке устанавливается тишина.

Боевые друзья выносят на руках тело Игната Дробова, несут тяжелораненого Порфирия Мартиновича, следом за ним с трудом шагает раненый Гуляев.

Мы были разными — солдат казах Апсатар Тактасинов, пионер белорус Марат Казей, один из самых старших среди нас белорусский крестьянин Яков Зиньковский и десятки других бойцов. И часто тогда приходила мысль, да возникнет порой и сейчас, что связывало нас? Дружба, любовь к своей Отчизне. Наш «партизанский интернационал», наш боевой союз был очень нам дорог. Для всех нас он был нерушим и священен. И мы защищали его, защищали Страну Советов. До последней гранаты.

Т. К. КУЗНЕЦОВ,
ветеран войны, капитан в отставке
ЛУЖСКИЙ РУБЕЖ

Наш 269-й отдельный саперный батальон был сформирован полностью из оренбуржцев и получил боевое крещение в городе Таураге Литовской ССР. Участвуя в боях, он отступал до Пскова. И там получил приказ — отправиться под Лугу, на оборону Ленинграда.

6 июля пришел этот приказ. Нам надлежало организовать противотанковое и противопехотное заграждения.

Я повел свою роту к Ленинграду, а командир батальона с одной из рот остался у Пскова. Противник был отлично вооружен. А у нас, саперов, старые винтовки и наганы.

В неоднократных стычках с гитлеровцами забирали автоматы, захватили автомашину с боеприпасами. Дело пошло веселее.

Подошли к станции Струги Красные. Немцы надеялись захватить здесь нефтебазу. Сюда часто налетали их самолеты и обстреливали из пулеметов любого, кто появится на улице. Саму нефтебазу фашисты не трогали.

— Давайте грохнем! — сказал Вельдеманов, бывший взрывник Блявинского рудника. «Грохнем» — это значит просто-напросто взорвать нефтебазу.

После очередного налета фашистов на нефтебазе появились наши подрывники Вельдеманов, Семенов и Сеньшин. В их вещевых мешках лежал десяток толовых шашек и зажигательных трубок. Они сделали свое дело и спешно удалились в лес, где находилась рота. Через некоторое время заполыхало над станцией огромное пламя, стали рваться резервуары.

При отходе со станции мы встретились с командиром второй роты нашего батальона Сидякиным. Оказалось, его саперы нашли машину и теперь ремонтируют. Отыскалась машина и для нас. В Лугу въехали с шиком.

— Ну и чудеса, — удивились на контрольном пункте 41-го стрелкового корпуса. — Саперы явились с немецкими автоматами, да еще и на автомашинах. Молодцы!

На следующий день мы с Сидякиным получили боевое задание. Машины полностью загрузили минами и взрывчаткой.

Село Городец находилось в 20 километрах от Луги. А на околице села — аэродром. Заминировать подходы — это было полдела. Перед саперами ставилась задача оставить надлежащие проходы и информировать о них командование частей. Как только наши части пройдут, минеры должны закрыть эти пути. Приказ выполнили успешно, саперы получили благодарность от командования, но трех минеров в Городцах мы похоронили…

Враг рвался к Ленинграду. На дальних подступах к городу на Неве завязались ожесточенные кровопролитные бои. Мы получили новое задание по созданию мощной линии обороны на Лужском рубеже. Прибыли в батальон, штаб которого размещался под Лугой в районе стеклозавода в деревне Плоское. Бойцы уже участвовали в боях, батальон понес большие потери. В одном из сражений погиб любимец солдат помощник начальника штаба батальона лейтенант Николай Семенов, бывший заместитель главного инженера Южуралтяжстроя.

Здесь мы узнали о героических делах взвода младшего лейтенанта Мирошниченко из нашего батальона, который встретил войну 22 июня 1941 года в полковом карауле в Таураге и стоял насмерть.

В районе села Смердь инженерным управлением фронта для прикрытия возможных подходов к Луге было сделано минное поле в семь километров по фронту.

— Вам предстоит расширить этот участок, — приказал саперам корпусной инженер 41-го стрелкового корпуса Мальцев.

Нужно было усилить участок противотанковыми и противопехотными минами, проверить состояние мин, установленных ранее. Началась трудная работа. Мы расширили указанный участок ящичными противотанковыми пятикилограммовыми минами с деревянными корпусами. Между ними ставили противопехотные мины, тоже в деревянном корпусе. Мы их делали сами, и весьма качественно и успешно.

Забегая вперед, скажу, что когда гитлеровцы стали наступать на Лугу, то на наше поле наткнулась крупная танковая колонна противника, и многие машины больше не стали в строй.

Земля буквально взрывалась под ногами у гитлеровцев, пытавшихся прорваться к Ленинграду. На их пути дрались насмерть вместе с пехотинцами, артиллеристами, моряками и доблестные советские саперы.

Для устройства прохода через минное поле фашисты ранним утром 25 июля 1941 года собрали местных жителей и погнали впереди своих колонн. Но взрыва не произошло. На этой полосе были только противотанковые мины. Как только прошли наши люди, бойцы встретили гитлеровцев ураганным ружейно-пулеметным огнем.

В этих боях мы потеряли своих товарищей — взрывников Семенова, Амплеева, тяжелое ранение получил старший сержант Иван Бурлуцкий.

Последующие задания были не менее сложными. Мы устраивали минированные лесные завалы вдоль берегов рек Суйда, Оредеж, Луга, у озер Череменецкое и Врево. Шло массовое комбинированное минирование на вероятных подходах противника. Использовались малейшие, даже незначительные возможности для того, чтобы создать препятствие на пути врага. Немцы пытались прорваться через такие преграды, но безуспешно. Разбирая завалы, они подрывались, а когда начинали снимать мины, из-за завалов били наши пулеметы и автоматы.

Известны боевые дела Кировской дивизии Ленинградской армии народного ополчения. В ней были добровольцы Кировского завода, грудью вставшие на защиту родного города. Дивизия своих саперов не имела, и нашему батальону, в особенности нашей роте, много пришлось работать в районе обороны дивизии по устройству минно-взрывных заграждений.

Однажды пришли машины с Кировского завода.

— Принимайте трубы, — пошутили сопровождающие.

— Что за трубы? — удивились саперы.

— А это для Гитлера, пусть он улетит в трубу!

Оказалось, что с завода доставили трубные мины оригинальной конструкции. Приехали три сотрудника, которые занимались их изобретением. Они две недели выходили с нами на передовую линию обороны, показывали, как устанавливать трубные мины.

Мины были уникальными — из старых водопроводных труб длиной по метру-полтора. Чтобы в заряд не попала влага, концы труб герметически закрывались. Замыкатель в виде хлопушки с батарейкой от карманного электрического фонарика, электродетонатор из капсюля с медной оболочкой. Все это было примитивно, но надежно. В этом мы скоро убедились, взорвав группу гитлеровцев. Они и улетели в трубу…

Однажды в штаб сообщили, что у села Городец в полевой сумке убитого немецкого обер-лейтенанта нашли приказ, которым солдатам строго-настрого запрещалось без сопровождения саперов куда-либо выходить. Сообщалось, что большевики минируют дороги, огороды и хлебные поля сложными сверхсекретными минами и даже первоклассные немецкие миноискатели их не могут обнаружить. То-то мы посмеялись над этим приказом!

В районе у села Ропти, озер Череменецкое и Врево по всей линии обороны, в возможных местах переправ танков и транспорта противника через реки Луга и Оредеж наш батальон производил сплошное минирование.

После 40-дневных упорных боев под Лугой врагу так и не удалось ворваться с ходу в Ленинград. Вот почему он стремился любой ценой обойти Лугу с флангов, усиливая одновременно натиск по дорогам Луга — Ленинград и в районах озер Череменецкое и Врево.

Назревали новые события. Из Ленинграда нам привезли отходы взрывчатки в оцинкованных пятидесятикилограммовых банках кубической формы. Действительно, хороший подарок, если учесть, что материалы у нас были на исходе.

В глубь нашей обороны в ночное время по Череменецкому озеру частенько стали наведываться немецкие бронекатера. Гитлеровцы пускали прямо с катеров мины, строчили из пулеметов. И вот корпусной инженер Мальцев предложил сделать управляемые подводные фугасы и самовзрывающиеся мины. Трудно, но интересно. После споров и расчетов такие чудо-мины были придуманы. Очень пригодились банки с отходами взрывчатки. Мы их покрыли горячим битумом и изготовили управляемые подводные фугасы и самовзрывающиеся мины. Озеро во многих местах заминировали, а в районе обороны артпульбатальона поставили управляемые фугасы.

И вот первый экзамен. Глубокой ночью показались вражеские катера. Тут-то и грохнули наши чудо-мины. Да так грохнули, что гитлеровцы больше и не осмелились появиться на озере!

После выполнения этого задания мы прибыли в батальон, где получили новый приказ — минировать возможные места для форсирования через Оредеж. Здесь мост серой дугой завис над холодными водами реки, и по нему редко проезжали на противоположный берег. И мы, и немцы держали его под постоянным прицелом, нам еще предстояло переправить отходящие части, боевую технику и транспорт.

Мы заминировали берега. Ожидая пропуска последних наших частей через минное поле, рота находилась в укрытии. Вражеская штурмовая авиация в течение целого дня обстреливала мост пулеметами и забрасывала мелкими гранатами. Немецкая артиллерия и минометы мост не трогали. Но вот последние наши части прошли, и проход к мосту на левом берегу заминирован. Начальник инженерной службы дал команду — взрывная машина сработала, но взрыва нет. Магистральные провода и дублирующий детонирующий шнур перебиты осколками, многие заряды на опорах и переводинах рассыпались. Забросали мост бутылками горючей смеси — не загорается. А в это время немецкие танки появились на опушке леса и пошли лавиной на нас. За танками бегут фашисты, ведя огонь из автоматов. Еще немного и…

Восемь самых ловких и смелых саперов-земляков: Сеньшин, Бибин, Вельдеманов, Лукьянов, Малышев, сержанты Комов, Неклюдов и командир взвода Трусов — схватили вещевые мешки с толом, положили боевики. Огнепроводные шнуры я укоротил, чтобы ускорить взрыв. Пока шли эти минутные подготовительные работы, остальные бойцы вместе с политруком роты Алексеем Ешковым взбирались на гору.

Мы по-пластунски доползли с зарядами к мосту. Ешков открывает по атакующим фашистам сильный ружейно-пулеметный огонь. Он отсекает их от танков. Одна машина противника взрывается. Друг за другом саперы пробегают мимо меня, поджигают шнуры, рывком бросаются на дамбу — кидают заряды на мост и мчатся назад. Еще полминуты, еще двадцать секунд, и мы падаем в канаву. Почти одновременно взорвались заряды, и мост рухнул. Противник был задержан на левом берегу реки почти на трое суток.

Над Лугой гудели вражеские самолеты. Они сбрасывали на город осколочно-фугасные и зажигательные бомбы, провокационные листовки.

На душе было тоскливо. Столько бились за этот красавец город, сколько погибло на его подступах товарищей — и все же приходится отходить! «Но мы вернемся, Луга! Мы отомстим за твои сожженные дома!» — сказал на партийно-комсомольском собрании минер Вельдеманов.

По приказу Ставки город был оставлен, а 41-й корпус велено вывести из окружения с наименьшими потерями.

— Вам приказ понятен? — спросил командир корпуса Астанин.

— Так точно, товарищ генерал, — отозвался командир батальона, сворачивая карту. — Дорога будет сделана…

Дорога, которую нужно было сделать для отхода войск и боевой техники, — это десятки километров гати и колонных путей среди непроходимых болот. И саперы, работая под постоянным огнем противника, с честью выполнили поставленную перед ними задачу.

Батальон двигался во главе корпуса, преодолевая вместе с головной боевой охраной сопротивление противника, реки и болота, обеспечивая путь продвижения всему корпусу. В районе села Луги нас встретил сильный огонь вражеских орудий. В небе показались самолеты противника. Пять суток продолжались ожесточенные бои. Дорогой ценой нам достался дальнейший путь.

После отхода корпуса между железными дорогами Луга — Ленинград и Дно — Ленинград мы вывели из строя все мосты. Один из них был взорван в районе станции Слудецы, где пришлось вступить в бой с врагом. Немцы уже укрепились на станции и чувствовали себя полными хозяевами. Они не ожидали такого сильного удара, который нанес им первый стрелковый полк Кировской дивизии.

Наша саперная рота была придана полку для инженерного обеспечения. Пользуясь лесистой местностью, мы проникли в тыл к гитлеровцам, заминировали все дороги, идущие на станцию. Железнодорожное полотно невдалеке от станции взорвали в двух местах. Затем полк пошел в наступление, ломая сопротивление врага. Уничтожив огневые точки, находящиеся у станции, бойцы ворвались в населенный пункт. Гитлеровцы пытались выбраться из огневого кольца по лесным дорогам, но тут же нарывались на засады, на мины. На грунтовых дорогах движение было приостановлено: вражеские машины подорвались на минах и создали пробку.

Так в течение нескольких часов была уничтожена крупная боевая единица противника. Мы убедились в том, что можем сражаться даже в условиях окружения.

Дальше основные части корпуса пошли с боями в направлении Ленинграда, саперный батальон перешел в арьергард. Наша рота была придана 111-й стрелковой дивизии 41-го корпуса. От основных сил мы были отрезаны и попали в двойное кольцо окружения. Отряд оказался в критическом положении.

Зачастили дожди, холодный ветер потянул с моря. Заканчивались боеприпасы, отсутствовало продовольствие, много было больных и раненых. И тогда принимается решение — выйти из окружения с боем. «Только самый решительный бросок на врага обеспечит нам победу», — говорил на собрании отряда политрук А. Ешков. Исполняющий обязанности комиссара стрелкового полка старший политрук И. Крестовский призвал коммунистов и комсомольцев возглавить атаку. Мы горели желанием сразиться с врагом, уничтожить, смять его и продолжить путь вперед себе и тем, кто шел позади нас.

Рота вышла к какому-то ручейку и остановилась немного передохнуть. В этот миг из-за деревьев ударили из пулемета, и рота залегла, приняв бой. Нужно экономить каждый патрон, каждую гранату, поэтому бойцы стреляли наверняка. Вижу, как короткими очередями из ручных пулеметов ведут огонь А. Ешков и командир танкового батальона дивизии старший лейтенант И. Богаткевич. После короткой паузы вместе встают, делают вперед рывок, бросают гранаты, слышу громкий голос Ешкова:

— Коммунисты, за мной! За Родину, вперед!

Вместе с политруком все ринулись на фашистов. Под прикрытием нашего огня пошли в атаку остальные. Смело вел своих бойцов командир отделения сержант И. Ашпетов.

Еще мгновение, еще… Огненное кольцо прорвано, противник отброшен.

В этом бою погибли коммунист Алексей Ешков, коммунист Николай Усков — бывший судья Сакмарского района Оренбуржья, Иван Ашпетов — бывший работник орского отделения Госбанка…

11 октября 1941 года глубокой холодной ночью мы подошли к реке Волхов. В нашем распоряжении считанные минуты — и Волхов форсирован. Раненые были тут же направлены в госпитали, а остальные — после хорошего отдыха и медицинского осмотра, получив оружие, обмундирование, влились в состав действующих частей армии. Всем нам была объявлена благодарность за мужество и отвагу, проявленные в боях и при прорыве кольца окружения.

Гитлеровское командование стремилось продвинуться к Ленинграду кратчайшим путем по дороге Псков — Ленинград. Благодаря героическим действиям соединений и частей 41-го стрелкового корпуса и ленинградских рабочих, пути продвижения немцам были закрыты. Этим самым защитники Лужского рубежа дали возможность нашему командованию создать крепкое оборонительное кольцо вокруг Ленинграда.

И сейчас, рассказывая о тех героических днях сорок первого, я самым добрым словом вспоминаю наш 259-й отдельный саперный батальон оренбуржцев.

С. М. ШУШУНОВ,
ветеран войны, капитан в отставке
МАГНИТОГОРСКАЯ ЗАКАЛКА

1

В палаточном городке авиаклуба прозвучала команда дневального: «Подъем!..»

Вскоре загудели моторы: спортивные самолеты один за другим поднимались в небо. Командиры и инструкторы внимательно наблюдали за ними.

— Молодец, Кузенов, — заметил командир летного отряда. — Добрый летчик из него получится.

А самолет курсанта Кузенова легко и плавно делал мелкие и глубокие виражи, «штопоры», «горки», «петлю Нестерова» и другие фигуры высшего пилотажа. Выполнив задание, Кузенов посадил самолет и вылез из кабины.

— Как чувствовал себя в воздухе, Иван? — поинтересовались у него.

— Как дома, — ответил он, блеснув счастливой улыбкой…

Иван Кузенов вырос среди котлованов и лесов новостроек Магнитки. Десятки раз он участвовал в массовых субботниках и воскресниках на строительстве металлургических агрегатов и жилых зданий города. Восхищали его монтажники-высотники. Может быть, именно они, верхолазы-строители, и вызвали у юноши уважение к высоте, пробудили мечту обрести крылья!

Задумался Иван: «А почему бы мне не стать летчиком гражданской авиации. Ведь это доброе и полезное дело — летать по воздушным трассам страны: на север — к зимовщикам, в тайгу — к охотникам, в горы — к геологам…»

Окончил среднюю школу. Поступил работать в вагонное депо. Как-то признался матери:

— Стану работать и на летчика учиться. Что ты скажешь, мама?

— Вот что скажу, сынок, — ответила Аграфена Федоровна. — Профессию подбирают по душе, по призванию, ношу — по силам. Решай сам.

Война перечеркнула мирные замыслы Ивана. Он стал военным летчиком — истребителем…

Боевой счет с фашистами Иван Кузенов открыл на Юго-Западном фронте.

Восемь советских истребителей прикрывали наземные части. На горизонте появились самолеты с зловещей свастикой на фюзеляжах. Они летели тесно, звено к звену. Их вели гитлеровские асы, наглые, уверенные в превосходстве.

Первая встреча с врагом. Первый воздушный бой. «Ястребок» Ивана ринулся ввысь, набрал высоту, стремительно развернулся и обрушился сзади на фашистских стервятников, ударил по ним снарядами, полоснул из пулемета и снова под облака, чтобы изготовиться для нового удара. Рядом умело и расторопно кружились в огневой карусели товарищи по звену, угощая фашистов залпами пушек и пулеметов.

Дрогнули, заметались, рассыпали строй воздушные пираты. Иван на высоте зашел в хвост крайнему из них, молниеносно скользнул вниз, поймал фашиста в перекрестье прицела, нажал гашетку: очередь, вторая, третья. Подбитый хищник густо зачадил.

Трудно, невыразимо трудно было советским летчикам в первый период войны: на одного приходилось два, а то и три-четыре фашиста. Но наши крылатые воины смело завязывали бои с вражеской авиацией при любом численном составе ее групп. На всех фронтах, во всех эскадрильях они дрались под единым девизом: «Каждый боевой вылет должен окончиться встречей с врагом, каждая встреча — победой!»

Иван Кузенов воевал сметливо, уверенно, дерзко. В армейской печати все чаще и чаще стали появляться сообщения о его ратной доблести:

«Четверка истребителей под командованием гвардии лейтенанта Сидоренко встретилась с превосходящими силами противника. Летчик Кузенов сбил «Фокке-Вульф-190» и «Мессершмитт-110…»

«Звено советских истребителей встретило большую группу вражеских бомбардировщиков. Их прикрывали «фоккеры». Первым бросился в атаку истребитель Кузенов. Приблизившись к воздушным пиратам на дистанцию 70—75 метров, он дал длинную очередь. Вражеский самолет камнем полетел вниз. Затем Иван Кузенов сбил еще одного стервятника…»

«Истребитель Иван Петрович Кузенов обнаружил колонну автомашин с фашистами. Как вихрь налетел советский ас на врагов. Не дав им опомниться, четверка Кузенова разметала гитлеровских вояк снарядами, расстреляла из пулеметов…»

Выиграв несколько групповых боев и воздушных поединков, Иван сообщил Аграфене Федоровне:

«Все нормально, мама! Передай землякам: воюю не хуже других. Врагов не боюсь. Враги боятся меня».

Вскоре, на полевом аэродроме, под крылом истребителя, только что вернувшегося из очередного боевого полета, коммунисты единогласно приняли комсомольца Кузенова в свои ряды.

В Магнитогорском краеведческом музее бережно хранится номер фронтовой газеты «Советский патриот». В нем напечатано сообщение гвардии старшего лейтенанта Н. Шевелева «Так бьет немцев коммунист Иван Кузенов»:

«Беспримерную храбрость и мужество проявляет в боях коммунист гвардии младший лейтенант Иван Кузенов. Около сотни раз летал он на выполнение боевых заданий, десятки раз сражался с вражескими самолетами, был в сложных переплетах, но из каждого воздушного боя выходил победителем. Только за время последних наступательных боев 15 раз дрался с врагами храбрый сокол коммунист гвардеец Кузенов и уничтожил 8 фашистских стервятников…»

Очередная встреча с гитлеровцами едва не стоила жизни отважному летчику. Фашистских самолетов было вдвое больше, чем наших. «Врешь, не пройдешь!..» — захватывая инициативу, Иван первым начал неравный бой. Действовал горячо, напористо, стремительно маневрируя с близкой дистанции, по-снайперски расчетливо. Зачадил, теряя скорость и высоту расстрелянный стервятник. Поперхнулся, заглох разбитый мотор у второго. Третий и четвертый шарахнулись в разные стороны.

В этот момент в тяжелом положении оказался молодой летчик Горюткин: два фашистских пирата теснили его. Кузенов бросился наперерез врагам и свалил одного. А в это время три стервятника подкрались почти к хвосту его самолета.

Рядом с «ястребком» брызгали струи трассирующих пуль, мельтешили дымчатые разрывы снарядов. От пуль и осколков, попадавших в фюзеляж, «ястребок» вздрагивал. Вибрировала, ползла вниз стрелка указателя скорости. На правой плоскости самолета метнулось пламя.

Резким рывком Кузенов бросил самолет вниз, вильнул влево, и пламя оторвалось от его плоскости. Но в то же мгновение «ястребок» клюнул, накренился: фашистские очереди прошили кабину, попали в мотор самолета. Повалил черный дым. Лицо и грудь Кузенова обожгло. Дышать стало трудно. «Надо вываливаться на парашюте». И в тот же миг всем существом своим настроился против. Нет, нет! Он не покинет свою добрую машину, как никогда не покидал попавшего в беду товарища. Собрав воедино силы и знания, опыт и мастерство, выровнял отяжелевший «ястребок», начал тянуть на посадку. Мотор задыхался от перебоев.

Он дотянул до зоны переднего края наших наземных войск. Сел неестественно грузно, почти плюхнулся. Чудом не разбившийся окровавленный летчик и самолет с расстрелянным мотором, дырявым фюзеляжем и обожженными плоскостями выглядели столь необычно, что видавшие виды пехотинцы не сдержали изумления:

— Изрядно же, браток, поклевали тебя стервятники!

Пересилив боль, Иван Кузенов улыбнулся счастливо:

— Все законно, ребята! Они наклевались до смерти, а я еще повоюю!

Из госпиталя Кузенов вернулся месяца через три. К тому времени на фронте появилась эскадрилья самолетов «Магнитогорский металлург». Средства на ее постройку магнитогорцы заработали на субботниках и воскресниках, собрали из отчислений однодневного заработка и коллективных премий. Одну из машин своей эскадрильи они просили передать отважному земляку Ивану Петровичу Кузенову.

Подарок этот до глубины души растрогал Ивана Петровича. Он прислал Аграфене Федоровне горячее сердечное письмо:

«Дорогая мамочка! Передай, пожалуйста, от меня лично и моих фронтовых товарищей, от всей нашей армии большое солдатское спасибо землякам-магнитогорцам за их доблестный труд на героических ударных вахтах «Все для фронта!» А еще, родная моя, прошу заверить их от нашего имени в том, что мы сумеем по-гвардейски использовать силу крылатых магнитогорских машин, мощь боевого магнитогорского металла на общее дело окончательного разгрома фашистов. Наша победа уже близка! Мы скоро ее добудем!»

И еще долго дрался с фашистами Иван Петрович Кузенов. За самоотверженную службу Родине, за мужество и бесстрашие, проявленные в боях, Президиум Верховного Совета СССР удостоил его высшей степени воинского отличия — присвоил ему звание Героя Советского Союза.

После Великой Отечественной войны И. П. Кузенов закончил Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского. Дело защиты Родины стало делом всей его жизни.

2

В сорок первом году магнитогорец Иван Егоров был курсантом Ленинградской бронетанковой школы. Боевое крещение принял он на подступах к Ленинграду. Его взвод в числе первых отражал удары бронированных фашистских полчищ. В бою между Гатчиной и Красным Селом днище танка Егорова разворотила мина. Боевые товарищи погибли, сам он, оглушенный и раненый, еле выбрался из разбитой горящей машины.

Из госпиталя Иван Егорович выписался в распоряжение штаба 80-й отдельной танковой бригады. В штабе разговор был короткий:

— Егоров? Иван Егорович? Уже битый? Хорошо: за битого двух небитых дают! Назначаем командиром танковой роты. Быстренько принимайте личный состав, материальную часть и — в боевые порядки, развертывающиеся на подступах к Москве…

Фашисты рвались к Москве, стремились во что бы то ни стало овладеть ею. Гитлер, похваляясь на весь мир, объявил: «Седьмого ноября мы будем маршировать на Красной площади…»

Москва, суровая, гордая, полная решимости до победы драться за каждую пядь родной советской земли, была на осадном положении. Призывы Центрального Комитета партии воспринимались как боевой приказ:

— Ни шагу назад! Остановить врага, отстоять Москву!

— Под Москвой должен начаться разгром немецких захватчиков!

Седьмого ноября на Красной площади маршировали советские воины. Прошла строем и танковая рота И. Е. Егорова. Участники военного парада прямо от стен Кремля, от Мавзолея великого Ленина двинулись на фронт.

Рота Ивана Егоровича сутками не выходила из боя. Короткая остановка — заправят машины, пополнят боезапас и снова в упорные оборонительные сражения. Взаимодействуя с пехотой и артиллерией, поддерживая и прикрывая друг друга, танкисты умело и уверенно расстреливали и зажигали вражеские танки, истребляли пункты, узлы сопротивления противника, не давали ему покоя ни днем, ни ночью.

Любил свою роту, верил в нее, гордился ею Иван Егорович:

— Хлопцы один к одному подобрались. Орлы ребята!

— Каков командир, таковы бойцы! — говорили однополчане.

…Преследуя врага, головные подразделения войск Западного фронта продвинулись за Наро-Фоминск. Рота Егорова ушла в разведку в сторону Малоярославца. Бойцы продвинулись километров на двадцать и обнаружили гитлеровцев, спешно закреплявшихся на новом рубеже.

По команде «К бою!» танкисты в считанные минуты сбили охранение гитлеровцев, с ураганной силой ворвались на линию их позиций. Огнем, тараном, гусеницами уничтожили несколько танков, орудий, минометных батарей, не одну сотню фашистов. Удар был настолько стремительным и ошеломляющим, что противник даже не успел открыть прицельного противотанкового огня. Атака длилась более часа и окончилась так же внезапно, как и началась.

Из штаба бригады поступил приказ:

«Немедленно возвращайтесь. Противник получил подкрепление и танки. Готовится к контрнаступлению».

Выигрывая время и сокращая путь, отходили прямиком — через пойму речки, через лед водохранилища. Не учли, что в предыдущих боях лед разбит и раздроблен авиабомбами и снарядами крупнокалиберной артиллерии. Головные машины прошли благополучно, а стальной исполин «КВ», на котором Егоров прикрывал отход роты, почти у берега ухнул в воду. Иван Егорович радировал:

«Нуждаюсь в помощи. Пошлите два экипажа, но не через лед, а кружным путем».

Приказал заглушить мотор:

— Прикинемся подбитыми. Может, фашисты не заинтересуются нами.

Но группа вражеских автоматчиков уже приближалась к берегу. Экипаж Ивана Егорова, не подавая признаков жизни, был готов вступить в бой.

Фашисты подошли к танку, застучали в броню: Подкатил их танк: гитлеровцы решили захватить «КВ» вместе с экипажем. Стальным тросом прицепили «КВ» к своему танку, взвыл его мотор, трос затянулся мертвой петлей, а «КВ» дрогнул, но с места не сдвинулся.

Иван Егорович подсказал водителю:

— Отпусти тормоза. Переключись на нейтралку. Иначе — не возьмет, не вытянет…

За секунды в голове промелькнули десятки планов. И выход нашелся. «Поменяемся ролями. Выдержит трос — утащим фашиста к себе, не выдержит — расстреляем. А тем временем подойдут наши».

Вызволив советский танк из водоема, фашистский буксир поволок его.

— Развернуть пушку на врага! Завести мотор! Полным ходом к своим! — снова приказал Иван Егорович.

Могучий мотор советского танка взревел от натуги — и машина вместе с трофеем ходко помчалась навстречу двум «тридцатьчетверкам», торопившимся на выручку.

Фронтовая жизнь от боя к бою шла вперед и вперед. Ивана Егоровича повысили в звании и назначили командиром танкового батальона 237-й танковой бригады 31-го (впоследствии — отдельного Висленского Краснознаменного орденов Суворова и Кутузова) танкового корпуса.

…Углубляясь на территорию, еще не полностью освобожденную от захватчиков, батальон Егорова обогнул огромную подкову глухого лесного массива и на выходе почти впритык столкнулся с колонной вражеских танков и бронетранспортеров. Завязался жаркий встречный бой. Вражеская колонна превратилась в россыпь дымящихся костров. Тяжело раненного Ивана Егоровича эвакуировали в глубокий тыл, в Рязань.

В свою танковую бригаду Егоров прибыл в разгар боев на подступах к Виннице. Танкисты встретили его с радостью:

— Батя наш с капитального ремонта вернулся!

После освобождения Винницы батальон успешно дрался на Корсунь-Шевченковском выступе и Висленском плацдарме, выбивал гитлеровцев из Карпат и Франкфурта-на-Одере, штурмовал Берлин, освобождал Злату Прагу.

Немало памятных событий было в солдатской жизни нашего отважного земляка. Но особым считает он Парад Победы на Красной площади Москвы.

Сводный полк 4-го Украинского фронта возглавляли командующий фронтом генерал армии А. И. Еременко и комиссар сводного полка генерал-майор Л. И. Брежнев.

В первой шеренге старших офицеров шагал кавалер трех орденов Красного Знамени и многих других боевых наград, подполковник танковых войск Иван Егоров.

МНОГОЕ ПРИШЛОСЬ ИСПЫТАТЬ СОВЕТСКИМ СОЛДАТАМ, ОФИЦЕРАМ И ГЕНЕРАЛАМ НА ДОРОГАХ ВОЙНЫ. ИССУШАЮЩЕЕ ДУШУ ОТСТУПЛЕНИЕ, НЕПРЕРЫВНЫЕ, ОЖЕСТОЧЕННЫЕ БОИ. ДНИ, МЕСЯЦЫ И ГОДЫ РЯДОМ СО СМЕРТЬЮ. ДЛИТЕЛЬНЫЕ, ИЗНУРИТЕЛЬНЫЕ ПЕРЕХОДЫ — В ЗИМНЮЮ СТУЖУ И ЛЕТНИЙ ЗНОЙ, ПОД ЗАТЯЖНЫМИ ОСЕННИМИ ДОЖДЯМИ И В ВЕСЕННЮЮ РАСПУТИЦУ.

Л. И. БРЕЖНЕВ

А. С. РОГАЧЕВСКИЙ,
ветеран войны, инженер-капитан в отставке
БОЙЦЫ-ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКИ

Передо мной пожелтевший от времени приказ о формировании южноуральского железнодорожного соединения. Это было в далеком и многотрудном сорок втором году.

На дрезинах, в пассажирских поездах, на тормозных площадках вагонов и в паровозных будках спешили в Челябинск будущие бойцы-железнодорожники. Многие из них имели большой опыт вождения поездов по сложному уральскому профилю. Прибывали вагонники, путейцы — крепкие парни. Для них работа в сильные морозы не в диковинку. Эшелоны загружались продовольствием, путейским и локомотивным оборудованием, автомашинами, инструментами, оружием, боеприпасами. 6 февраля 1942 года со станции Челябинск отошли три эшелона. Они направлялись на Волховский фронт.

Пропуская составы с танками, артиллерией и военными автомашинами, эшелоны продолжали свой путь.

Северная дорога. Это уже прифронтовая полоса. Стрелочные указатели, светофоры и окна зданий оборудованы специальными светомаскировочными устройствами. На станции Буй пути забиты составами. Поезда ждут отправления на восток. В них тысячи людей, вывезенных из осажденного Ленинграда.

Все ближе и ближе к фронту. Ложились спать не раздеваясь: была постоянная боевая готовность. Рыбинск, вокзал и прилегающие улицы заполнены военными. 29 марта — первый налет вражеской авиации на наши эшелоны.

Наконец добрались до места назначения. Узловая станция Будогощь в нескольких десятках километров от осажденного Ленинграда. Это уже фронт.

Наш штаб расположился на станции. Вагоны с людьми и материальной частью установлены на специально уложенные временные пути. Роем землянки — в них будем жить. Работа продвигается довольно быстро: почва песчаная.

Ночью над станционным поселком появилась группа немецких самолетов. С земли их встретил огонь зенитной артиллерии и пулеметов. Но, видно, полет был только разведывательный. Самолеты быстро ушли за линию фронта.

Через несколько дней наше хозяйство принимает вполне обжитой вид. Появились боевые листки, рассказывающие о положении на фронтах, о ратном труде воинов-железнодорожников.

Вскоре наша военно-эксплуатационная часть приступила к выполнению оперативных заданий штаба армии.

Противник понимал: парализовав головные участки дороги Будогощь — Кириши и Будогощь — Чудово, подходившие прямо к фронту, он лишит нашу армию оперативного подвоза боеприпасов и снаряжения. Ведь по местным болотным трассам автомашины не пройдут.

Утром 29 апреля, составив план работы, я пошел согласовать его с диспетчером: мы должны были убрать с путей предузловой станции сгоревшие вагоны и на платформах отправить их в тыл, на металлургические комбинаты. Не успел я пройти и десяти метров, как увидел шестерку «юнкерсов».

…Очнулся от какой-то глухой тишины. Вокруг воронки, куски рельсов. Вагоны отброшены взрывной волной и перевернуты на междупутье. Среди всего этого хаоса, как ни странно, продолжал стоять кран с поднятой стрелой. Издали он напоминал зенитную пушку. Люди поднимались с земли, отряхивались. Потерь не было, но путь имел серьезные повреждения.

Бомбежке подверглась и Будогощь.

Чудом уцелевшая телефонная станция в здании вокзала продолжала работать. За пультом управления телефонного коммутатора хладнокровно сидела Валя Лаврентьева. Валя прибыла из Златоуста. Даже раненная, она не покинула своего поста и продолжала отвечать абонентам: «Я — Будогощь… соединяю… связь прервана с объектом».

Фронт требовал свое, железная дорога должна действовать бесперебойно. Казалось, что станция мертва — на путях остовы вагонов, не видно паровозов, нет людей. Но это только казалось.

Жизнь начиналась с наступлением темноты. Люди работали напряженно — в короткий срок принимали грузы из тыла, и, сформировав поезда, отправляли их на фронт. Глубокое сознание того, что твой труд нужен фронту, заставляло всех трудиться с особым накалом.

Поезда отправлялись один за другим. Впереди шел бронепоезд. За ним — «летучка» с рабочими, боеприпасами, продовольствием и техникой. Паровоз находился в середине состава. Это давало возможность при подходе к передовой не расходовать лишних минут на маневры. Возвращались на станцию в обратном порядке.

Прибывали поезда с прифронтовых участков Октябрьской железной дороги. Их уже ждали маневровые локомотивы. На подножках паровоза, как часовые, стояли составители с запрятанными под плащи фонарями. Четкие распоряжения дежурного по путям почти не слышны. Только редкие свистки паровозов да лязг буферов выдают уходящие в замаскированные тупики и на перегоны поезда. А там уже новая спокойная команда — и начинается разгрузка вагонов.

Вражеская разведка, очевидно, пронюхала, что железнодорожное движение на нашем участке исправно. 10 и 11 июня фашистские бомбардировщики закружили над узлом. Началась бомбежка. Среди погибших был дежурный по парку Саша Тарасов. Его любили все. Всегда веселый, неутомимый, он показывал пример самоотверженной работы. Вся станция хоронила Тарасова, Бойцы-железнодорожники поклялись над его могилой, что будут трудиться не жалея сил и отомстят за гибель товарища.

…21 июня 1942 года. Теплый солнечный день. На передовую необходимо срочно отправить семь вагонов с боеприпасами. Нельзя было дожидаться ночи. И поезд повел днем опытный машинист Богданов при сопровождении главного кондуктора Е. К. Казадаева. В 16 часов прибыли к месту назначения. Не успели остановиться, как фашистские самолеты начали бомбежку. Загорелся вагон со снарядами, третий от паровоза. Самолеты пошли на второй заход. Несмотря на опасность, Казадаев, Богданов и сопровождавший поезд молодой лейтенант решили расцепить вагоны.

В горящем вагоне стали рваться снаряды. Загорелся второй от паровоза порожний вагон, следовавший для прикрытия. Теперь для расцепки состава надо так осадить поезд, чтобы винтовая стяжка вагонов оказалась в сжатом положении. Как назло, вагоны толкало взрывной волной один от другого. Наконец каким-то нечеловеческим усилием Казадаеву удалось сбросить стяжку. Быстро согнувшись, он подлез под буфер, затем побежал вперед, чтобы сделать отцепку головного вагона.

А самолеты начали еще один заход. Вокруг все горело. Казадаев успел дать сигнал машинисту, тот открыл реверс, и вагоны разошлись. Боеприпасы были спасены, но в эту минуту взрывная волна отбросила Казадаева. Он потерял сознание. Его доставили в медсанбат. Спустя месяц Е. К. Казадаев был снова в строю. Как и прежде, сопровождал поезда, идущие на передовую.

Ефим Калинкович Казадаев к началу Великой Отечественной войны имел за плечами солидный боевой опыт. В годы гражданской войны он служил в красной коннице. Был тяжело ранен. После демобилизации работал в Зауралье. А как только Родина оказалась в опасности, курганский железнодорожник снова надел солдатскую шинель. Впоследствии он был награжден медалью «За боевые заслуги» и значком «Почетный железнодорожник».

…Командование фронта, планируя новые операции на Волховском направлении, для дезориентации противника организовало в районе участка Будогощь — Кириши танкодром. Мы получили задание сделать несколько дневных рейсов по этому перегону с одним и тем же составом танков. Днем машины грузились на платформы и направлялись до назначенного пункта. Оттуда они возвращались своим ходом и снова — их отвозили на платформах. Создавалась видимость большого скопления танковых подразделений. Работы по ложным перевозкам организовал диспетчер А. Макеев.

Военно-эксплуатационная часть — это было своеобразное отделение дороги с батальонами путейцев, эксплуатационников, вагонников, паровозников, со своим восстановительным поездом, санитарной частью, дистанцией связи и снабжением. Здесь вместе бок о бок работали златоустовцы и челябинцы, курганцы и нязепетровцы, карталинцы и полетаевцы, магнитогорцы и троичане, железнодорожники Шадринска, Сулеи, Вязовой, Шумихи. А на соседних участках — петропавловцы и оренбуржцы. Восстановление разрушенных магистралей, доставка техники и боеприпасов на линию фронта — вот далеко не полный перечень наших забот.

Топливные склады пусты, паровозы требуют угля и дров. Не выйдет эшелон на линию — не будет боеприпасов, захлебнутся наши атаки, враг продвинется вперед. До сих пор помню, с какой самоотверженностью — в любую погоду, в бездорожье, мокрые, продрогшие — заготовляли дрова мои товарищи из пятого военно-эксплуатационного отряда. Был среди них и челябинец Д. И. Тряпицын.

Станция Кириши. Под непрерывным обстрелом противника путем нечеловеческих усилий восстанавливается связь. И все напрасно — взрывная волна и прямые попадания вновь и вновь рвут, запутывая провода, гнут арматуру. Без лишних слов, вышагивая по болотам, связисты взбирались на столбы, распутывали клубки, связывали обрывки. Электромеханика Степанова ранило в голову осколком снаряда. Рана смертельная. Не слушаются пальцы рук, но Степанов все-таки успел связать провода. Линия фронтового участка была восстановлена. А вечером бойцы похоронили героя.

Однажды вражеским самолетам удалось отрезать путь нашему бронепоезду, подбитая головная платформа сошла с рельсов. На ликвидацию подобного рода аварии требовалось несколько часов. В небе мечутся вражеские бомбардировщики. Каждая минута может обернуться трагедией. Вагонники из подразделения челябинца А. Полоскова и путейцы-восстановители сумели буквально вручную быстро справиться с опасностью.

На разъезде головного участка, обслуживаемого коллективом станции, которой руководил Яков Васильевич Бакланов, фашисты начали бомбить состав цистерн с авиационным бензином. Маленький осколок бомбы попал в цистерну. Пожар.

Языки пламени вот-вот побегут вдоль состава. Под угрозой взрыва находится целый эшелон с бензином. Не выдержали нервы у молодого составителя, он побежал в щель, ожидая с секунды на секунду взрыва. А если случится взрыв, десятки эскадрилий не смогут вылететь на задание, десятки танков будут беспомощно стоять в укрытии, сотни автомашин своевременно не перевезут боеприпасы. Бакланов знал это. Он бросился вперед и исчез под рамой цистерны. Не слушаются руки, полыхает вокруг огонь. Все произошло в какое-то мгновение — мужественный железнодорожник сумел отцепить горящую цистерну.

…Фронт не мог ждать. Бойцы, возглавляемые Казием Мукашевым, выехали на передовую восстанавливать разрушенное полотно. Ползком, под обстрелом, прикрывая плащом фонарь, устанавливали они плети перебитых рельсов. Взвод комсомольца путейца С. И. Мальцева был самым боеспособным. Его посылали туда, где было особенно трудно. Работы проходили в такой близости от передовой, что в тихую погоду доносилась немецкая речь. Часто местность освещалась ракетами.

После взятия нашими войсками станции Кириши оказалось, что близлежащая местность заминирована. Мины между шпал, мины в блиндаже, мины возле дзотов. В таких условиях, соблюдая большую осторожность, Мальцев, Варганов, С. Инживоткин, Н. Медяков и другие мои товарищи на четверо суток раньше срока сумели восстановить мост через реку Волхов.

Фронт не мог ждать. Шло строительство новой железнодорожной ветки. В условиях блокады Ленинграда пуск ее в эксплуатацию освобождал другие участки от перенапряженной работы, открывал короткий путь для перевозок. Руководил временной эксплуатацией командир подразделения М. А. Катайцев. Трудные топографические и геологические условия, густой лесной массив, сильно заболоченная местность, отсутствие механизмов осложняли строительство. Круглые сутки без отдыха бойцы вели трассу. Вперед, шаг за шагом. Только вперед — так велело каждому время. И путь был открыт.

«Катюши». Этого слова тогда еще мы не знали. Не видели в деле новейшего советского оружия. Но именно по этой ветке решено пропустить транспорт с «катюшами».

Ночь. Тусклый диск луны блестит на рельсах. Первый рейс был небезопасным — просадки пути на болотистой местности очевидны. Но Михаил Арсентьевич Катайцев, которому поручили возглавить проследование транспорта, все учел.

Перегон Шагрино — Чадково. Поезд встал. В отсвечивающей впереди водной поверхности ни рельсов, ни шпал, все ушло под воду. Подполковник, ведающий доставкой «катюш», мрачно сказал: «Много я плавал на пароходах, лодках, баржах и плотах, но вот в вагонах плыву впервые».

Что делать? Батареи к утру должны быть на месте. С величайшей осторожностью «поплыли». А через 200—250 метров вновь показались шпалы.

Впереди — мост (деревянные опоры и настил), погружающийся в болото, затем — крутой подъем. Не вытянув подъема, локомотив стал буксовать, подсыпка песка не помогла, давление в котле дровами не очень-то поднимешь. Поезд скатывался назад…

Фронту были нужны «катюши», фронт получит их в срок! И Катайцев под свою ответственность принимает рискованное решение — увеличить разгон на мосту… Летят в топку поленья дров, под колеса — песок. Десять метров, двадцать, тридцать. Подпрыгивают бочки с водой, стоящие по обе стороны мостовой колеи. Состав благополучно минует подъем. Все вздыхают с облегчением. Но впереди снова дорога, новые заботы — не было бы авианалета противника.

И вот на заре эшелон поставлен в замаскированный тупик. Сойдя с подножек паровоза, железнодорожники только теперь почувствовали, сколько сил потребовал этот рейс. В самом деле, допустимая скорость пять километров, а увеличили ее в шесть раз! Причем проскочили, не расцепляя эшелон. И хотя утро выдалось прохладное, рубашки у всех были мокрыми от нервного и физического напряжения.

Сколько было потом радости, когда мы узнали, что «катюши», доставленные тем ночным рейсом на передовую, прямо с корабля на бал вышли на ранее намеченные рубежи. Составители Кожевников, Укаев, Владимирцев, Анохин, Попов, дежурные Корсаков, Тимакин — все поздравляли друг друга с успешным выполнением задания.

Советские войска, сломав сопротивление противника в направлении на Кингисепп, продвигались вперед. Однако на реке Нарве гитлеровцы создали мощное заграждение. Одним из главных узлов линии Ленинград — Таллин оставалась станция Гатчина. Ее-то и поручили обслуживать бойцам пятого военно-эксплуатационного отделения.

До сих пор в памяти трагическая картина — станция покрыта ровным слоем снега, и под этим пушистым русским снегом спрятаны немецкие мины. Ни одного уцелевшего служебного здания. Руины, руины…

Печально смотрят на нас пустые глазницы окон Гатчинского дворца. В одном месте на фундаменте дворца прочли надпись по-немецки: «Скоро придет Иван, но здесь уже ничего не застанет». Следует сказать, что фашисты оставили здесь для ночных вылазок диверсионные группы.

С чего начинать, как расставить силы? Выручила находчивость Василия Михайловича Якубчика. Он и его товарищи обнаружили обрывки плана горловины станции. Это и послужило ориентиром для первых работ.

Трудно было расшивать на станции Гатчина вручную магистраль: фашисты ее сузили, укрепив рельсы и шпалы специальными болтовыми шурупами. Где взять инструмент? На тыл надеяться? Долго ждать. Инструмент делали сами в полевых условиях, и ни в чем он, пожалуй, не уступал заводскому.

Две-три смены — норма. Работа, четырехчасовой сон и снова работа. Сколько труда, умения затратили южноуральские железнодорожники — бойцы пятого военно-эксплуатационного отделения. И через двое суток узел стал нормально пропускать эшелоны.

Через десятилетия до мельчайших деталей помнится такая картина. Ночь. Тьма. Поблескивают лишь редкие звезды. Вдруг стало известно о том, что вот-вот должен быть вражеский авианалет.

Что делать? Все пути заполнены санитарными поездами с ранеными моряками и красноармейцами, платформами с танками, цистернами с авиабензином, вагонами с боеприпасами. Вот в небе показались гитлеровские стервятники. Сбросив с парашютами осветительные ракеты, они пошли на свой пиратский заход.

Ракеты погасли. Станция снова окуталась пеленой темноты. Дежурный Наймушин отдает команду:

— По местам, товарищи, не покидать постов. Все паровозы — немедленно под составы! По сигналам стрелочника отправлять эшелоны на свободные участки всех направлений.

Приближается зловещий гул, а тем временем один состав трогается со станции, а в хвост ему, буквально через пятьдесят метров, идет другой. Работа проходила четко, без паники. Никто не ушел с поста. И когда гитлеровские пилоты появились, чтобы сбросить бомбы, уже не было ни одного эшелона. Так и ушли самолеты, не нанеся ущерба.

Утром к работе приступила новая смена путейцев.

— Как ночь? — спрашивали они, выходя из землянок.

— Ночь как ночь, — раздалось в ответ. — На войне как на войне.

Я видел людей в работе — под свистом пуль, под разрывами снарядов и осколками бомб. Такое вряд ли когда забудешь.

Видел, как во время вражеского налета вел себя дежурный по станции Волосенков. Он не покинул своего поста даже тогда, когда был контужен. Четкие, своевременные указания, советы Волосенкова помогали другим. Видел, как составитель Русинов совершил геройский поступок — предотвратил взрыв боеприпасов.

И вот закончена очередная смена. Начальник распределительной станции К. И. Голубенков подводит итог. Особо отличившимся бойцам (а ими были почти все) объявляется благодарность.

— Служу Советскому Союзу! — слышится в ответ.

Служба… Подвиг каждодневный. О наградах не думали. Работали так, чтобы мирное солнце как можно скорее засветило нашему народу. И получали награды.

Вчитываюсь в лаконичные строки первого наградного листа начальника части пути пятого военно-эксплуатационного отделения Владимира Власовича Рубцова, представленного к ордену Красной Звезды.

«…В июне — июле 1942 года вражеская авиация четыре раза отрезала выход бронепоездам «Москвич» и «Сталинец» с передового Киришского направления, разрушив путь в нескольких местах, стараясь разбить бронепоезда. Рубцов умелыми своими действиями в течение 15—20 минут восстанавливал разрушения и обеспечивал маневрирование бронепоездам».

Помню, как на одном из разъездов встретился я на развалинах вокзала с мальчонкой. Впавшие глаза, лицо цвета свечи, страшная худоба. На его глазах фашисты расстреляли отца-партизана. Живет Сережа с матерью. Кроме него, в семье еще четверо осиротевших ребят. Он не просил у нас хлеба или каши, он просился на передовую — заменить погибшего отца.

На нашем участке сдались в плен два фашиста. Говорили быстро-быстро, жестикулировали и все повторяли слово «капут». Могли ли представить они и десятки, сотни, тысячи других солдат, оболваненных фюрером, какой бесславный конец ждет их в нашей стране. В стране, на защиту мирной жизни которой встал весь народ — от мала до велика.

Довелось мне видеть прославленного монгольского полководца маршала Чойбалсана. Маршал осмотрел, наши позиции, беседовал с бойцами. Монгольский народ послал в подарок нашим восстановителям два эшелона с низкорослыми монгольскими лошадьми. Для работы в болотистой местности они были незаменимы.

Страшные, незалечимые раны принесла нам война. Известно, что масштабы потерь равнозначны исчезновению с земли двух, а то и более крупных европейских государств. Гитлеровцы разрушили около семидесяти тысяч километров железнодорожной колеи, более четырех тысяч станций.

Еще и еще раз с волнением перебираю фотографии военных лет, документы, воспоминания фронтовиков — бойцов пятого военно-эксплуатационного отделения. Бойцы отделения построили железнодорожную ветку Неболчи — Любытино, восстановили шестьсот километров главных и станционных путей, уложили около тысячи стрелок, отремонтировали десятки искусственных сооружений. А сколько людей, боеприпасов доставлено ими на фронт. Сколько раненых перевезено в тыл.

За этими цифрами и фактами — подвиги погибших на Волховском и Ленинградском фронтах. За этими цифрами и фактами — самоотверженность, героизм оставшихся в живых: курганцев И. Колупаева, П. Черепко, А. Ерохина, К. Дмитриева, златоустовцев Г. Цепелева, М. Кузьмина, А. Репникова, Е. Хорохорина, карталинцев А. Ткаченко, Ф. Тузова, И. Шумина, К. Салова, челябинцев А. Бородина, В. Потаповой, Н. Голубевой, Н. Закирова…

На моем столе в папке собранных воспоминаний бойцов отделения лежит Почетная грамота.

«Военному железнодорожнику Листопаду Александру Андреевичу. Вы откомандировываетесь к месту прежней работы… Военные железнодорожники помогли Красной Армии не только отстоять честь и независимость нашей Родины, но и вернуть свободу порабощенным народам Европы. На вашу долю выпала великая честь обеспечить своевременную доставку Красной Армии всего необходимого, чтобы добить врага на западе… За честную службу на благо нашей Родины объявляю Вам благодарность. Теперь Вы возвращаетесь на прежнее место работы — на дорогу».

Южноуральские железнодорожники возвращались на свою родную магистраль. И на фронте мирного труда они показывали подлинные образцы в работе.

А. Л. КАРЕЛИН,
ветеран войны, майор в отставке
СУРОВАЯ ЮНОСТЬ

7 ноября 1942 года. Жизнь в Камышловском пехотном училище в этот день начиналась как обычно. После завтрака — учебный развод. Мы с Петей Служаевым стояли в строю. Рядом с нами санки, на которых лежал увязанный веревками 82-миллиметровый миномет. Его мы каждый день возили за город на занятия.

До войны мы вместе учились в школе, вместе окончили Челябинский аэроклуб. После призыва в армию были направлены в школу младших авиаспециалистов, а потом в пехотное.

Итак, мы стоим на плацу. На трибуну поднялся командный состав училища. Нас поздравили с праздником Великого Октября. По плацу покатилось троекратное «ура». Затем зачитали постановление Государственного Комитета Обороны СССР о том, что Камышловское пехотное училище расформировывается и в полном составе направляется на фронт.

На сборы дали один час. Обедали мы уже в эшелоне. Много дней пришлось трястись в вагонах. Бывало, утром проснешься, откроешь дверь вагона и видишь, что это тот же разъезд, на который прибыли еще вечером. Железная дорога была перегружена. Из глубокого тыла сплошным потоком шли эшелоны с солдатами, боевой техникой, продовольствием, обмундированием.

Ехали весело. Мы с гордостью называли себя гвардейцами. Лозунг того времени «Враг будет разбит, победа будет за нами» не вызывал ни у кого сомнения.

В Пензе впервые увидели пленных. Сильно ежась от холода, они выстраивались вдоль состава. Мы с любопытством рассматривали каждого из них.

Из Пензы нас повернули на юго-запад, однако толком никто не знал, куда нас везут. Наконец, уже не помню на который день, мы прибыли на небольшую станцию Хреновая Воронежской области. До линии фронта, который стоял в обороне на Дону, было километров сто двадцать.

Эшелон подошел к станции в четыре часа дня. Солнце уже клонилось к закату. Не успели мы выгрузиться, как высоко в небе появился немецкий самолет-разведчик. Впервые мы увидели фашистский самолет. Он летел вдоль железной дороги на восток, затем стал разворачиваться назад. Нас торопили, так как после разведчика можно было ожидать налета бомбардировщиков.

Остановились мы в небольшом населенном пункте. Здесь находилась на пополнении 35-я гвардейская стрелковая дивизия. Ее личный состав имел уже большой боевой опыт. В этой дивизии служил и погиб смертью храбрых, защищая подступы к Сталинграду, командир пулеметной роты Рубен Руис Ибаррури.

Началась краткосрочная учеба. Большим событием было вручение нам гвардейских значков. Прошло уже более тридцати лет, но этот значок мне так же дорог, как любой мой боевой орден или медаль.

В начале декабря 1942 года наша дивизия выступила к линии фронта. Солдаты были навьючены до предела. Я, например, нес на своих плечах опорную плиту миномета весом 19 килограммов, винтовку, лопату, противогаз, боекомплект патронов, продукты, сменное белье, маскировочный халат. Всего — килограммов тридцать. Шли без дороги, по колено в снегу. Через пять километров пути объявили первый привал. От тяжести у меня одеревенела спина и руки.

В первую ночь мы прошли 35 километров. К утру дошли до какой-то деревушки. Здесь наших солдат оказалось столько, что ни одного дома свободного не было. В другой деревне (еще километра три пришлось пройти) тоже все занято. Солдаты, натаскав соломы, спали на полу по 20—30 человек в каждом доме. Мы еще прошли километра два и расположились в сараях. Через несколько минут все спали. Напрасно посыльный звал на кухню, за обедом никто не поднялся…

18 декабря рано утром мы вошли в село Алексеево-Лазовка. Со стороны Арбузовки навстречу нам двигалась колонна пехоты с обозом. Через несколько минут стало известно, что это идут итальянцы. Раздалась команда «К бою!» Артиллеристы вывозили вперед пушки, разворачивали их, а лошадей с передками угоняли в укрытие. Вдоль заборов занимала свои позиции пехота.

Раздались выстрелы с нашей стороны. Вражеская колонна стала разворачиваться в цепь. Бой длился долго. В этот день под Арбузовкой нами было взято в плен более шести тысяч итальянцев, захвачено много лошадей, повозок, продовольствия и вооружения.

К вечеру этого же дня в районе Арбузовки мы встретились и с немецкими частями. Бой был жаркий. Я пережил утрату. Погиб Петя Служаев.

На второй день после боя, когда мы прямо на снегу сели перекусить, я вдруг почувствовал боль в ноге. Поднялся уже с трудом. Кровь промочила ватные брюки. Оказалось, что пуля насквозь пробила бедро. Этого ранения я сразу не заметил: настолько были напряжены нервы.

После лечения в госпитале меня направили на курсы младших лейтенантов. Курсы были краткосрочными. Все два месяца учебы мы двигались за наступающими частями. Дней тридцать находились в селе Маньково, недалеко от станции Чертково Ростовской области. Занимались усиленно. Особенно много было практических боевых стрельб из миномета. В церкви села находился склад немецких 81-миллиметровых мин. Их было несколько тысяч. Во время отступления фашисты не успели взорвать склад. Мины, хотя и были немного поменьше наших, отлично летели из наших минометов.

В марте 1943 года я стал гвардии младшим лейтенантом. Тогда мне было 21 год. Полк, в который я прибыл после курсов, занимал оборону во втором эшелоне дивизии южнее города Изюм. Мне дали стрелковый взвод.

Уже на следующий день меня вызвали в штаб и сообщили, что наш полк будет сменять в обороне передовые части по восточному берегу Северного Донца. Я должен со своим взводом переправиться на небольшой островок, который мы назвали «подкова».

Лед в марте уже прошел. В темноте мы на лодках стали переправляться на остров. Начало оказалось не из удачных. На середине реки лодка опрокинулась. В ватных брюках и фуфайке, с автоматом на шее я плыл по ледяной реке и тянул за собой перевернувшуюся лодку. Немцы обнаружили нас, стали освещать ракетами и поливать пулеметным огнем.

К утру мы все-таки благополучно произвели смену. Комбат Свиридов предупреждал меня, что враг держит остров под сильным обстрелом. Первой задачей было оборудовать свой гарнизон в инженерном отношении. Траншеи и ходы сообщения рыли до глубины двух метров, делали землянки в несколько накатов.

В тот же день на острове произошел такой случай. Наблюдение за берегом противника вел самый молодой солдат. Восемнадцатилетний парнишка. Конечно, переполошился, увидев фашистов, прибежал, доложил мне. Пробравшись к месту наблюдения, я действительно увидел врагов. Немецкий офицер, оперевшись о дуб, внимательно рассматривал наш остров. С первого выстрела я убил его. Потом представитель штаба батальона записал в мою книжечку учета уничтоженных фашистов первую строку…

Во второй половине июля мы снялись с обороны и за одну ночь перешли в Изюм, откуда 17 июля начали наступление. В первый день боя погиб командир батальона Свиридов. Разорвавшийся снаряд смертельно ранил его.

Нам удалось только занять первую траншею. Здесь я впервые и единственный раз за все время войны видел рукопашную схватку. В траншеях пошли в ход гранаты и штыки. Фашисты сопротивлялись отчаянно, приходилось драться за каждый метр высоты. Бои продолжались три дня.

Я был контужен и ранен. На фронт попал только в ноябре 1943 года. Из госпиталя меня направили в 175-й полк 58-й гвардейской стрелковой дивизии, которая после освобождения Верхнеднепровска и станции Пятихатки заняла оборону в районе Искровка — Таращанка — Лелеки — Луганка — Мышеловка.

Сплошной обороны не было — отдельные огневые точки находились одна от другой на расстоянии 100—200 метров. Ночью, во время проверки, ориентироваться приходилось только по направлению полета ракет, усиленно применяемых с обеих сторон. Иначе можно было заблудиться, как это случилось со мной.

Вместе с комсоргом полка Василием Лавровым я проверял оборону. В эту ночь была сильная пурга. Ветер со снегом хлестал по лицу, сбивал с ног, видимости никакой. Ракеты тускло вспыхивали вверху и тут же падали на землю. Мы прошли положенное расстояние, а нужной нам огневой точки нет. Стали искать — вправо-влево, пока не показалась из пурги фигура человека. Но «фигура», стащив с головы одеяло, закричала по-немецки. Мы бросили в фашиста гранаты и побежали в противоположную сторону. В воздух полетели ракеты, открылась стрельба. Мы спрятались за подбитый немецкий бронетранспортер, переждали огонь, а потом вернулись к своим.

В марте 1944 года на правобережной Украине на расстоянии более тысячи километров развернулось сражение. Поля и дороги раскисли от грязи. Увязая по колено, приходилось тащить за собой пулеметы. Конные повозки и артиллерия застревали. В результате упорных сражений наша дивизия освободила Баштино, Гуровку, Долинскую. Мы с боями форсировали Южный Буг в районе Александровки. За эту операцию соединение награждено орденом Красного Знамени.

В этих боях погибли два моих боевых товарища — Герои Советского Союза М. И. Осипов и Е. И. Стерин. Высокое звание Героя они получили за бои на Днепре.

В апреле был освобожден Тирасполь, форсирован Днестр в районе Бендер и захвачен плацдарм на его западном берегу в районе Варницы. Днестр — это широкая, с быстрым течением река, и немцы принимали все меры к тому, чтобы задержать нас на ней. В двух километрах вниз по течению, далеко вдаваясь в реку, стояла старинная крепость Бендеры. Фашистам очень удобно было из нее простреливать всю местность.

Переправлялись мы на 10—12-местных лодках под прикрытием дымовой завесы и ружейно-пулеметной и артиллерийской огневой поддержки. Видимость не более двух-трех метров, плыть очень сложно. Течением вертело лодку во все стороны, и порой не знали, к какому берегу нас гонит.

Немцы яростно пытались нас столкнуть с плацдарма. По пять-шесть атак они предпринимали в день, применяли танки. Наши силы были в несколько раз меньше, но мы стояли насмерть. Тяжелые бои за этот пятачок продолжались весь май.

В конце июня 1944 года дивизия была передана в состав 1-го Украинского фронта и после многокилометрового марша участвовала в боях в направлении Тернополь — Броды, форсировала реку Сан у Ярослава, освобождала Жешув, Баранув. 6 августа в районе Баранув форсировала Вислу и заняла оборону на левом фланге Сандомирского плацдарма. За бои на этом плацдарме нашему 175-му гвардейскому стрелковому полку, в котором воевало немало челябинцев, было присвоено название Вислинского.

На Сандомирском плацдарме мы не только вели активную оборону. Проводились штабные, командно-штабные и войсковые учения на местности с боевой стрельбой из всех видов оружия.

Наконец пришел приказ о наступлении. 12 января 1945 года в 5 часов утра началась артиллерийская подготовка, которая продолжалась около двух часов. На километре фронта было сосредоточено от 250 до 350 стволов артиллерии. Раскаленные снаряды «катюш» летели беспрерывным потоком на укрепления противника. Приготовившаяся к атаке пехота вывалила из траншей. Стояли в полный рост, все ликовали.

Артиллерийская подготовка подходила к концу. Раздавались только раскаты тяжелой артиллерии, которая вела огонь в глубину обороны противника. Послышался гул наших танков. Они выходили для атаки. На броне написаны огромные цифры. По ним пехота находила приданные ей машины и шла в атаку.

Первая траншея обороны противника была исковеркана разрывами снарядов. В траншеях и на бруствере валялись пулеметы, автоматы, пулеметные ленты, ящики из-под боеприпасов. Оставшиеся в живых немцы задирали вверх руки. Сопротивление врага сломлено. Наша дивизия форсировала реки Нида и Пилица, освободила Ченстохов.

20 января 1945 года мы вступили на немецкую землю. В этих боях храбро действовал наш земляк Матвей Терентьевич Дьяченко (сейчас он живет в Магнитогорске). Чтобы задержать нас на Одере, фашисты взорвали плотины, и вода пошла на метр выше льда. Командир взвода 76-миллиметровых пушек лейтенант Дьяченко по пояс в ледяной воде на себе перетаскивал пушки. За рекой взвод вступил в бой. Дьяченко с двумя пушками и горсткой гвардейцев два дня удерживал позицию, находясь в окружении. Он был тяжело ранен, но продолжал командовать взводом. На подступах к позиции взвода мы увидели десятки убитых фашистов.

За сражение на Одере наша дивизия была награждена орденом Суворова.

За Одером, в селе Фишбах произошел такой случай. В двух километрах от него находилось другое село — Вольфсгрунт. Наш полк два дня пытался атаковать его, но безрезультатно. На третий день ко мне приводят перебежчика. Он сообщил, что немцы утром ушли из Вольфсгрунта.

С радистом Шишковым и четырьмя автоматчиками мы отправились в село. Перебежчик — в двух шагах впереди меня. Все настороже. Вот мы уже у первых домиков, затем прошли по всему селу. Фашистов действительно не было. Я доложил по радио командиру полка, он сперва принял мое сообщение за неуместную шутку.

Весь февраль и половину марта наша дивизия находилась в непрерывных сражениях. Мы прошли с боями более 500 километров.

16 апреля форсировали реку Нейсе. Гвардейцы 175-го стрелкового полка, не ожидая лодок и наведения переправ, ринулись вброд. В «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941—1945» (т. 5, 1963, с. 266) высоко оценены эти действия солдат и офицеров нашего полка. Особенную смелость и решительность проявили подразделения гвардии капитана П. Ф. Руденко (ныне он живет в Кургане), гвардии старшего лейтенанта Г. С. Голобородько и гвардии лейтенанта Г. И. Вишнякова. Пулеметчики на руках переносили пулеметы, устанавливали их на берегу реки и огнем обеспечивали переправу боевых отделений.

Храбрость и мужество проявил заместитель командира батальона капитан Иван Пономаренко (сейчас он живет в городе Грайворон Белгородской области). С ротами первого эшелона и небольшой группой пулеметчиков он первым форсировал реку и организовал оборону. Был он отменным пулеметчиком, всей душой любил «максима».

На Нейсе немцы впервые применили фаустпатроны. Но наши солдаты быстро овладели этим оружием и с успехом стали применять его против них. Немцы цеплялись за каждый населенный пункт, дорогу, водную преграду, лес. В лесах полыхали пожары. Были такие участки на нашем пути, которые приходилось преодолевать в противогазах.

17 апреля мы форсировали реку Шпрее, а 23-го вышли на Эльбу в районе небольшого города Торгау. После стремительного продвижения наступила странная для нас пауза. Немцев нет, а нам не разрешают двигаться вперед. Оказывается, мы вышли на рубеж встречи с союзниками.

Вечером 8 мая 1945 года командира батальона срочно вызвали в штаб полка. Подполковник С. Д. Рудник объявил приказ о том, что батальон назначается в передовой отряд. Задача — за ночь проехать из Дрездена через Судеты в Чехословакию. В батальон подогнали три автобуса и одну легковую машину. Шоферами были пожилые немцы. В 10 часов вечера мы взяли курс строго на юг, к границе Чехословакии. Первые часы нервы были напряжены, ведь мы далеко ушли от главных сил дивизии и удалялись все дальше и дальше в тыл противника. В четыре часа утра 9 мая мы были в Судетах, где услышали по радио сообщение о капитуляции Германии.

Всходило солнце первого мирного дня. Мирного ли? За очередным перевалом перед нами раскинулась огромная долина, забитая немецкими войсками. Танки, артиллерия, автомашины, пехота стояли у самой дорогой. Не менее дивизии. На стволах орудий, рукавах солдат и офицеров привязаны белые повязки — знак капитуляции.

Вскоре горы остались позади. Мы ехали по земле Чехословакии. Местные жители бежали к дороге, чтобы приветствовать нас. Они просили задержаться, но мы не могли этого сделать. В одном небольшом городе население решило нас все-таки остановить. Люди встали поперек дороги, взявшись за руки. Нас приветствовали с букетами цветов. Казалось, что автобусы раздавят. К штабной машине протиснулся пожилой человек. Он плакал, целовал нам руки. Мы сумели только понять, что он шесть лет просидел в немецком концлагере. В другом населенном пункте на улице был вывешен портрет В. И. Ленина. Нас это очень взволновало. В условиях шестилетней фашистской оккупации, рискуя жизнью, люди сохранили портрет.

В воскресенье 13 мая, когда мир отсчитывал свой пятый день, мы отметили праздник Победы. К этому времени собрался весь полк. На опушке леса прорыли две параллельные неглубокие траншеи, между ними положили белые простыни и получился стол на тысячу человек.

Командир полка Гордеев поздравил солдат с Победой. Кратко сказал о пройденном пути, вспомнил боевых товарищей, не доживших до этих счастливых минут.

Так пришла Победа. Я отдал ей два с половиной года своей юности. И считаю себя счастливым, потому что вложил частицу своего ратного труда в освобождение нашей Родины от фашистской нечисти.

С. В. ЗИНОВЬЕВ,
подполковник в отставке
АДРЕС ОТПРАВИТЕЛЯ: «ГОРОД ЧЕЛЯБИНСК…»

Вклад в победу челябинцев подчеркнут высокой оценкой героического труда уральцев, которую дала газета «Правда» в передовой статье 3 января 1943 года:

«Урал взял на свои могучие плечи главную тяжесть снабжения вооруженных сил нашей России. И уральцы выдержали! К старой неувядаемой славе своей прибавили они новую, бессмертную.

Доменщики Магнитогорска… сталевары Златоуста… горняки Магнитной… цветники Уфалея… шахтеры Копейска… уральские мастера танков, орудий и снарядов своим самоотверженным искусным трудом поддержали героических защитников Севастополя, Сталинграда, Ленинграда и Москвы…»

Не только арсеналом Победы была наша область в годы войны. Она была кузницей кадров, готовила стойких и преданных, обученных военному делу бойцов, командиров и политработников для фронта.

Массовая мобилизация, начавшаяся в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР, вызвала огромный патриотический подъем. Тысячи челябинцев ушли на фронт добровольцами — по партийной мобилизации, по мобилизации сердца.

С начала войны в области сформировано и подготовлено много частей и соединений. Это стрелковые дивизии и полки, кавалерийские дивизии и стрелковые бригады, танковые, лыжные соединения, артиллерийские бригады и полки, авиаполки, маршевые батальоны. Сплошным потоком ежедневно со станций Южно-Уральской железной дороги отправлялись эшелоны на фронт с пополнением для действующей Красной Армии.

Пожалуй, самым ярким проявлением единства фронта и тыла явились шефство тружеников нашей области над фронтами, армиями и дивизиями, регулярные встречи на фронте и в тылу, подарки воинам, отчеты о том, как в тылу куют победу над врагом, как воины фронта громят его.

Крепкая дружба связывала трудящихся Челябинской области с воинами Северо-Западного фронта, с 1-м Украинским (в частности 4-й танковой армией), Ленинградским и отдельными соединениями Белорусского фронта. Начало этой дружбе положила поездка в конце декабря 1941 года делегации области с эшелоном подарков на Северо-Западный фронт.

В первых числах декабря коллектив рабочих, инженерно-технических работников и служащих ЧГРЭС проявил инициативу и организовал сбор подарков воинам Северо-Западного фронта, где большое количество южноуральцев сражалось с гитлеровцами. Энергетики обратились с открытым письмом ко всем трудящимся области, предложили послать новогодние подарки бойцам и командирам Красной Армии.

Обращение коллектива ЧГРЭС и постановление бюро Челябинского обкома ВКП(б), одобряющее инициативу энергетиков, были опубликованы в «Челябинском рабочем». Вот строки из обращения:

«Приближается новый, 1942 год. В суровой обстановке будем встречать первый день нового года. На фронте идут ожесточенные кровопролитные бои с фашистскими полчищами, вероломно напавшими на Советский Союз. Самоотверженно, не щадя ни крови, ни своей жизни, сражаются бойцы Красной Армии, защищая самое дорогое для нас — нашу свободу и независимость… Мы решили послать бойцам новогодние подарки. Пусть, встречая Новый год, сыны нашей Родины, находящиеся на передовых позициях, почувствуют любовь и заботу о них всего нашего великого народа. Пусть эти подарки будут новым свидетельством нашей неразрывной связи с Красной Армией и готовности всем помочь ей в святом деле — защите нашей Родины».

Десятки тысяч южноуральцев буквально в течение недели собрали и любовно приготовили 97 617 индивидуальных посылок на сумму 9 956 934 рубля. Всего же было отправлено 63 четырехосных вагона новогодних подарков на сумму 16 149 300 рублей.

С эшелоном подарков на фронт выехала делегация из 20 человек. Посланцы области в суровой фронтовой обстановке вместе с воинами Северо-Западного фронта встретили 1942 год, посетили части и подразделения, на передовых позициях вручили подарки воинам, рассказали бойцам, командирам и политработникам, как рабочие, колхозники и интеллигенция области выполняют задания партии по обеспечению нужд фронта.

В 11-й армии в одном из танковых батальонов они встретились с командиром танка младшим лейтенантом Тихоновым. И услышали рассказ:

«Мы получили с вашего уральского завода новый танк. Он держал испытание на фронте под деревней Кленцы. Здесь мы проверяли не только скорость и маневренность машины, но и ее огневую мощь и силу брони. Танки поддерживали наступление пехоты. В разгар боя я обнаружил, что немецкая противотанковая пушка приготовилась вести огонь по нашей машине. Через несколько секунд что-то тяжелое ударило по корпусу. Машина содрогнулась, но не остановилась. Второй удар снаряда пришелся по передней части танка. Не сбавляя скорости, танк мчался вперед, налетел на пушку и раздавил ее вместе с немцами, которые стреляли по нашему танку.

После боя мы осмотрели машину. В броне были две вмятины — и только. Советская броня оказалась несокрушимой. В бою мы участвовали не раз. За короткое время наш экипаж уничтожил 6 немецких пушек, 2 миномета, 1 пулемет. Наш экипаж с еще большей силой будет громить немецких оккупантов, пробравшихся на нашу землю.

Это будет лучшим ответом челябинцам, которые прислали нам танки, новогодние поздравления и подарки».

Пребывание делегации на фронте завершилось подписанием договора о боевом соревновании между танкистами 11-й армии и челябинцами — строителями танков. Через некоторое время в это соревнование включились почти все воины фронта и трудящиеся области.

Нашей делегации поэт Михаил Матусовский, находясь в это время на фронте, посвятил стихотворение. Оно называлось «Великая дружба».

Броню и железо, свинец и литье

Везут по дорогам, рожденным войною.

Страна моя, мать моя, сердце мое,

Я слышу дыханье твое за спиною,

Заботу, привет согревающий твой

Я чувствую в каждом движенье и взгляде, —

В письме и посылке моей фронтовой,

В челябинском танке, в уральском снаряде,

Железная дружба, святая война

Народы страны воедино сплотила,

И Родина наша, как крепость, сильна

Великим содружеством фронта и тыла.

Опыт первой делегации получил одобрение и высокую оценку командования и политуправления Северо-Западного фронта и военного отдела ЦК ВКП(б). Нам рекомендовали расширять связи тыла с фронтом. За годы Великой Отечественной войны трудящиеся области собрали и отправили бойцам, офицерам Красной Армии и трудящимся освобожденных от немецких оккупантов районов Московской области 630 четырехосных вагонов продуктовых и промтоварных подарков на сумму 243 936 552 рубля, в том числе 1 миллион 578 тысяч индивидуальных посылок. Подарки направлялись бойцам и офицерам Северо-Западного фронта, Ленинградского, 1-го Украинского (для 10-го гвардейского Уральско-Львовского добровольческого танкового корпуса 4-й танковой армии), 1-го Белорусского фронта (для 199-й гвардейской стрелковой дивизии). Семнадцать раз направлялись подарки на фронт. С четырнадцатью эшелонами для вручения подарков и встреч с воинами непосредственно на передовой линии фронта выезжали делегации. В их составе лучшие труженики Южного Урала.

Вторая делегация в количестве 34 человек, которой пришлось руководить мне, прибыла на Северо-Западный фронт к 24-й годовщине РККА и доставила 75 вагонов подарков, общей стоимостью 25 миллионов рублей.

20 февраля 1942 года делегацию и эшелон с подарками на станции Валдай встречали представители соединений и частей с передовых позиций, офицеры штаба фронта и политуправления, заместитель командующего фронтом генерал-майор Найденов.

Челябинцы вручили фронтовикам письмо трудящихся области, рассказывающее, как южноуральцы перестроили промышленность, сельское хозяйство и всю жизнь на военный лад под девизом «Все для фронта! Все для победы!»

Петр Александрович Агафонов, машинист паровоза, руководитель колонны имени Государственного Комитета Обороны, свое выступление посвятил тому, как железнодорожники работают в период массовой мобилизации, широкой переброски войск и боевой техники на фронт. По предложению Агафонова были сформированы боевые колонны из паровозных бригад, жизнь и работа которых строилась на основе армейских уставов. Члены этих бригад перешли на казарменное положение, быстро повысили дисциплину и четкость в работе. Они брались за самые трудные задания и, когда требовала обстановка, по несколько суток не уходили с работы.

Агафонов рассказывал, как его бригада ухаживает за локомотивом, экономит топливо, систематически перевыполняет нормы. Паровоз его работает без межпоездного ремонта, без случаев срыва спаренной езды.

Почин коммуниста Агафонова был подхвачен паровозными бригадами других железных дорог, он позволил намного увеличить скорость продвижения составов с войсками и грузами на фронт.

Пока в Валдае происходили встречи делегатов в подразделениях штаба фронта, подарки были распределены по армиям, соединениям и частям, прибыли их представители. После приема Военным Советом в эту же ночь делегаты, разбившись на десять групп по три-четыре человека, выехали на передовую линию фронта с тем, чтобы накануне и в День Красной Армии встретиться с воинами и вручить им праздничные подарки.

Шли ожесточенные бои. И вот в эти дни мне с группой делегатов посчастливилось быть в одной стрелковой бригаде, которая формировалась на Урале. Многие бойцы и командиры были из Челябинской области. Вот как вспоминает об этой встрече ветеран бригады Тихомиров:

«2 марта 1942 года. Лес восточнее села Утошкино Старо-Русского района Ленинградской области. Позавчера после обеда в расположение нашей бригады прибыла делегация из Челябинска, чтобы поздравить бойцов с 24-й годовщиной Красной Армии и вручить подарки.

Уральские подарки — пельмени, пироги с черемухой, теплые вещи — мы и раньше получали, но делегация из глубокого тыла приехала к нам впервые.

В наш артиллерийский дивизион еще утром забежал секретарь дивизионной парткомиссии Звонарев и предупредил о приезде делегации. Мы быстро приготовились к встрече дорогих гостей: составили огневой расчет из челябинцев, вызвали с огневых позиций всех бойцов и командиров, призванных из Челябинска и области. Командир дивизиона старший лейтенант Павел Петрович Мухортов — челябинец, работал инженером на цинковом заводе; командир взвода связи младший лейтенант Б. А. Петрунин, командир огневого взвода Назаров и еще несколько бойцов также призваны из Челябинской области.

И вот делегация, уже побывавшая в стрелковых батальонах, прибыла к нам, на огневую позицию первой батареи… Не успел командир дивизиона П. П. Мухортов отдать рапорт начальнику политотдела, как к нему на шею бросилась Шура Бурдина — на цинковом заводе они работали вместе.

Вопросы… Поздравления… «Разрешите открыть огонь по фашистам?» — обратился командир дивизиона к начальнику политотдела. И вот орудия ударили по фашистам.

Командир дивизиона Мухортов расспрашивает Шуру Бурдину о жене, дочке, интересуется товарищами по работе. Шура не успевает отвечать.

— Пустите снаряд по фашистам от челябинских комсомольцев, — просит Катя Кривова. Она пишет на головке снаряда: «Гадам в рожу от челябинских комсомольцев».

На огневой позиции, на поляне, окруженной сосновым молодняком, состоялся митинг. Гости поздравили фронтовиков с годовщиной Красной Армии и каждому вручили подарки. Командиру дивизиона П. П. Мухортову преподнесли часы с надписью «От рабочих цинкового завода».

Вечером в деревне Ногаткино (в двух километрах от Старой Руссы) в просторной избе состоялась встреча делегации с командованием и активом бригады. Челябинцы тепло беседовали с бойцами, командирами и вручили им подарки…

В избу вошел командир разведывательной роты Кузнецов.

— Товарищи! — обратился он к делегатам. — Наши бойцы-разведчики отправляются на выполнение боевого задания. Может быть, скажете напутственное слово?

Перед единственным уцелевшим домом деревни в разбитом сарае выстроились разведчики в белых маскировочных халатах. Мне посчастливилось поздравить храбрых разведчиков с Днем Красной Армии, передать от челябинцев горячий привет и пожелать им боевых успехов в разведке.

К 1 мая 1942 года на Северо-Западный фронт снова была отправлена делегация области в количестве 30 человек. Она доставила на фронт 51 вагон подарков. Делегаты вручили воинам на передовых позициях более 11 тысяч индивидуальных посылок.

С этой делегацией на фронт было направлено письмо «Героическим защитникам Родины», которое подписали более 600 тысяч трудящихся области. Оно было отпечатано типографским способом в количестве 500 экземпляров и разослано всем соединениям и частям фронта. В нем сообщалось:

«С каждым днем на заводах и фабриках растут герои, гвардейцы труда. Стремясь дать как можно больше военной продукции для фронта, они показывают чудеса в своей работе, выполняя задания на тысячу, две тысячи и пять тысяч процентов.

Слесарь-лекальщик Н. П. Галкин добился выполнения нормы до 3 600 процентов, фрезеровщик завода имени Орджоникидзе П. Я. Ковалев выполнил нормы на 2 200 процентов, монтажники одной из новостроек Монахов и Кривопалов дали по 50 норм за день, фрезеровщица К. В. Козлова, включившись в соревнование, дает норму по 1200—1500 процентов, молодой наладчик Кировского завода Ехлаков рационализировал труд — дает больше 10 норм за смену…»

Трудовые подвиги уральцев вдохновляюще действовали на солдат и офицеров, усиливали их волю и стремление к скорейшему разгрому врага. Поэтому командование и политорганы многих соединений и частей фронта обращались к челябинцам с просьбой постоянно поддерживать связь, прикреплять к ним для шефства коллективы предприятий.

Необычной была поездка делегации на Северо-Западный фронт в феврале-марте 1943 года. 2 февраля 1943 года успешно закончен разгром группировки Паулюса в Сталинграде. Началось наступление наших армий на Северо-Западном фронте по завершению окружения и разгрома 16-й немецкой армии.

Первого марта 1943 года советский народ узнал из сообщения Совинформбюро о большой победе войск Северо-Западного фронта — ликвидации укрепленного плацдарма противника в районе Демянска. В течение 17 месяцев фашистские захватчики упорно и настойчиво в ожесточенных боях стремились удержать за собой этот плацдарм, превратив его в мощный район, который они называли Демянской крепостью. Теперь эта крепость была в руках советских воинов. За восемь дней боев освобождено 302 населенных пункта, захвачено в плен три тысячи немецких солдат и офицеров, взяты большие трофеи.

Вот в эти-то дни и вручали мы челябинские подарки. Фронтовики сердечно благодарили за заботу и внимание к воинам. При отъезде делегации было вручено письмо:

«К трудящимся Челябинской области.

Дорогие товарищи! Бойцы, командиры и политработники Северо-Западного фронта шлют вам боевой красноармейский привет и сердечно благодарят за вашу заботу о Красной Армии. Ваша забота о фронте вдохновляет на новые боевые дела. Ваш, героический труд приближает победу над врагом.

Недалек тот час, когда Красная Армия под руководством Верховного Главного Командования окончательно разгромит и изгонит с нашей родной земли немецко-фашистских захватчиков.

Пусть еще больше крепнет боевая дружба фронта и тыла — залог нашей грядущей победы.

Командующий войсками Северо-Западного фронта Маршал Советского Союза С.  Т и м о ш е н к о,

Член Военного Совета Северо-Западного фронта генерал-лейтенант В.  Б о г а т к и н

3 марта 1943 года».

Желанными гостями были наши делегаты на Северо-Западном фронте в ноябре 1943 года. На фронт доставили 53 вагона подарков. В их числе более 121 тысячи индивидуальных посылок. Делегация из семнадцати человек была в 34-й, 1-й ударной армиях и 12-м отдельном гвардейском стрелковом корпусе.

В повышении трудовой и боевой активности как тружеников тыла, так и воинов фронта большую роль сыграло социалистическое соревнование коллективов южноуральских предприятий с воинскими частями, передовиков производства с героями боев. Начало этому положила первая новогодняя делегация, приехавшая на Северо-Западный фронт в декабре 1941 года. В танковую часть, где командиром был майор Максимов, на передовую прибыли челябинцы. В этой части находилась рота танков «КВ» командиром которой был отважный лейтенант Астахов. Он со своими товарищами в начале войны получал танки на Челябинском тракторном заводе.

На митинге выступил мастер ЧТЗ П. Ф. Попов. Он заверил танкистов, что коллектив завода даст столько танков, сколько потребуется для полного разгрома врага. Он призвал фронтовиков организовать соревнование между коллективом завода и танкистами фронта. Старший сержант Серов, политрук Голиков, старшина Дормидонтов, лейтенант Астахов рассказали делегатам, как танкисты громят гитлеровцев. Они дали слово, что воины и впредь будут беспощадно уничтожать фашистскую нечисть. После митинга был подписан договор на соревнование между танкистами и челябинцами.

Бюро Челябинского обкома партии одобрило инициативу танкостроителей и рекомендовало всем райкомам и горкомам партии поддержать это начинание и развернуть соревнование в честь героических дивизий на всех предприятиях.

Так началось соревнование и великое содружество по разгрому фашизма. Красноармейская газета 11-й армии «Знамя Советов» регулярно писала о боевом соревновании и выпускала специальные номера «Слушай, фронт! Говорит Урал!», где сообщалось о самоотверженной работе танкостроителей. В другом номере — «Слушай, Урал! Говорит фронт!» — воины армии рассказывали о своих ратных подвигах в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

А. И. ПОТЕРПЕЕВА,
старший научный сотрудник Государственного архива Челябинской области
АДРЕС ОТПРАВИТЕЛЯ: «ПОЛЕВАЯ ПОЧТА…»

Фронтовики чувствовали огромную повседневную моральную поддержку всего народу. На фронт шли ежедневно тысячи писем. В них — слова гордости за своих защитников, слова наказа. В них — клятвы трудиться для фронта не покладая рук. В них — слова ласки, дружбы, нежности, верности и любви. Потому что «в годы бед, когда весь мир качает канонада… сильней любить, сильнее верить надо».

«У каждого из нас загораются завистью глаза, когда придет почта и друзья-фронтовики получают радостные, ласковые письма от любимых девушек, родных, знакомых. Как хочется получить от кого-нибудь сердечное письмо! Я обращаюсь к вам, героические работники тыла, к вам, девушки, к вам, знакомые, друзья! Пишите нам, рассказывайте о своих успехах, о своей самоотверженной работе. Каждое ваше письмо будет отмечено боевым подвигом на фронте!

Боец В.  К у л я п и н,

762-я полевая почта, часть 207-я,

28 декабря 1942 года».

И приходит на передовую долгожданное письмо из родных мест. В короткие минуты привала пишет солдат ответ.

«Здравствуй, дорогая Леночка! Шлю я тебе горячий боевой привет и целую, хотя и заочно, много, много раз. Сообщаю, что твое письмо получил, за которое сердечно благодарю, а также получил и цветочки твои, которые ты положила в письмо…

Я получил твое письмо в момент, когда пришел из атаки. Да, милая, я пришел, а не приехал, потому что машина моя получила сильные повреждения, а потом сгорела. Экипаж наш цел: двое легко ранены, один — тяжело. Его я вынес с поля боя. Я один остался невредим, хотя и находился на территории, занятой немцами. И пока я нес раненого товарища, немецкие автоматчики потратили на меня не один десяток пуль. На мою долю выпало раздавить две пушки, три миномета и 40—50 фашистов, которые больше никогда не будут топтать нашу землю. Мы, танкисты, сделали свое дело. Наступление немцев лопнуло, как мыльный пузырь, а их хваленые танки, по названию «тигр», горят, как свечи, от наших снарядов».

Письма. Письма. Сколько их шло с фронта. В них — вереница солдатских, человеческих судеб. В них судьба военного поколения. В подавляющем большинстве адресаты этих писем были очень молоды. Мальчишки, вчерашние школьники. Им пришлось познать жестокость войны, безмерность ее трагизма, казалось, непереносимую ее повседневную тяжесть. Они быстро повзрослели. Через полтора года один из них — поэт Михаил Кульчицкий — в предсмертном стихе отметил: «Война ж совсем не фейерверк, а просто трудная работа…» А спустя пятнадцать лет мы прочитали строчки Булата Окуджавы: «Ах, война, что ты сделала, подлая…»

Война была жестокой, но советские люди выиграли ее. Советский человек в самых тяжелых, в самых трагических обстоятельствах не терял в себе человеческого. Он способен был не только бороться, воевать, беззаветно трудиться, всего себя отдавать делу победы над врагом, но и думать о жизни, о судьбе народа.

Всем богатством своей души хотят поделиться с земляками челябинцы:

«…В полку нашу роту называют уральской. У нас все земляки-уральцы. Большинство — челябинцы. Боевая жизнь сроднила нас, сплотила в крепкую, нерушимую семью. Здесь каждый свободно делится своими переживаниями. Получивший письмо читает его вслух, и оно волнует и радует всех…

Лейтенант Уфимцев родился и жил до войны на Урале. Он знает историю многих уральских городов, старинные легенды о сказочных богатствах Урала и очень любит об этом рассказывать. И мы, уральцы, бойцы его подразделения, с захватывающим интересом слушаем его увлекательные были о прошлом родного края… Невольно вспоминаешь родную суровую, но величавую природу, леса, горы, живописные озера и реки… Счастливое детство, светлые довоенные годы… Лейтенант рассказывает также об уральских дивизиях, покрывших себя неувядаемой славой в боях Отечественной войны, о земляках-героях. И мы должны драться так, чтобы не подкачать перед земляками…

Скоро пойдем в атаку. Смотрю на ребят. Боевые, крепкие. Вот челябинец Иван Максимов, храбрец, герой нашей части. До войны работал на цинковом заводе… Любит читать книги. В освобожденном селе нашел книгу Достоевского «Неточка Незванова». Читает ее нам вслух. Тяжело читать эту книгу. Герои ее, очень хорошие, талантливые люди, страдают и гибнут никому не нужными. Подобная судьба героев и у многих других писателей прошлого… Только в современных, наших советских книгах герои — сильные, счастливые люди, творцы, победители.

…Близится час наступления. Мы сойдемся в смертельной схватке с теми, кто пришел разрушить наше счастье, утвердить в жизни горе и страдания, сжечь лучшие в мире книги…

Поднимаются с земли соседние подразделения. Раздается команда: «Вперед!» Это зов самой жизни, человеческого счастья, голос миллионов советских людей, которые еще томятся в зверином плену.

Идем в атаку. Стремительно пробиваемся сквозь смерч минометного огня. С каждым броском сокращается расстояние, отделяющее нас от врага. Поле покрывается дымом от минных разрывов. Огонь становится все сильнее и сильнее. Воздух наполняется оглушительным гулом и треском, свистом осколков. Ничто не может остановить боевого порыва бойцов.

— Уральцы, вперед! — командует наш лейтенант, охваченный упоением боя. Он впервые назвал нас в бою этим именем. Это значит, он надеется на нас. Мы не подкачаем, не запятнаем высокой воинской чести уральцев.

…Немцы поднялись в контратаку. Сержант Сергей Лунин выбегает вперед и кидает в них гранату. С криком «Ура!» бросаются все. Полетели гранаты, разметая фашистов. Они не терпят рукопашных схваток, нашего русского штыка. Они растерялись и ринулись назад к окопам. Но от русского штыка и гранат не нашли там защиты. Выбитые из укрепления фашисты пустились наутек, оставляя оружие. Выгодный рубеж остался за нами.

— Молодцы, земляки, — сказал нам лейтенант. — Вы дрались, как подобает уральцам!»

Это письмо нашего земляка, уральца Филиппа Пашнина, написанное по горячим следам одного из яростных наступательных боев. Это документ. И потрясает в нем достоверность событий, чувств, настроений.

Письма… Их ждут на фронте жадно, нетерпеливо.

«…Ваше письмо мне и моим боевым товарищам дало много воодушевления, бодрости и боевого духа. Я его получил в самый разгар боя, и мне его не удалось прочитать. Я его читал на следующий день. Не могу описать моей радости. А потом, в перерыв боя, собрал своих бойцов и провел целую политбеседу. Бойцы остались довольны газетой, и большинство из них заявили: «Мы крепко уверены, какую постоянную заботу проявляет наш тыл о наших семьях. И мы идем в бой до полного разгрома фашистских гадов».

Дорогой товарищ редактор! Мы знаем, что дает наша Челябинская область фронту. Много вашего вооружения, снаряжения и боеприпасов есть на нашем фронте и даже в наших руках. Мы вас крепко, дорогие, заверяем, всех рабочих, колхозников и интеллигенцию, что ваше оружие находится в верных руках ваших защитников…

Извините, что мало написал, очень некогда. А к тому — очень маленькая коптилка, и та гаснет от разрывов и жужжания мин. Мы все бодры, настроение веселое. Бьем врага без промаха и каждый день.

С коммунистическим приветом,

орденоносец Г.  Л.  П и л ь н и к о в».

Редакции «Челябинского рабочего», городских, районных, заводских газет вели энергичную переписку с земляками-фронтовиками, рассказывали, как в тылу куют победу над врагом, какой всенародной заботой окружены семьи фронтовиков. И радовалось сердце бойца, огромный заряд бодрости, энергии получал он.

На одно из таких писем с фронта, написанное челябинцем В. И. Размаховым, заведующая отделом «Челябинского рабочего» С. Штеренберг отвечала:

«Получила ваше письмо. Большущее спасибо. Каждое слово фронта глубоко волнует. Когда читаешь простые слова, скупые и точные, о том, как наши люди сражаются, когда подумаешь, что ведь каждый ежеминутно, ежесекундно жизнью рискует, то, не задумываясь, чувствуешь, что сколько б ни делала — делаешь мало. Больше, лучше надо работать, чтобы быть достойными вас, родные воины…

Сегодня, Василий Иванович, я была свидетелем волнующей картины. У нас в области проводится декадник помощи семьям фронтовиков. Я видела, как 65-летняя Мария Федотовна Бобрик… с улицы Плеханова, 15, принесла в райсовет для детей фронтовиков целый тюк одежды. Мать бойца Пелагея Епифанова, председатель уличного комитета, собрала 10 различных детских вещей. Эта славная женщина может не спать целую неделю подряд, обшивая ребят. Много домохозяек привозят дрова и уголь из своих запасов, чтобы поделиться с семьями защитников Родины. Тысячи семей фронтовиков за последние дни получили топливо, одежду, продовольственную помощь.

Передайте бойцам и командирам своего подразделения, что партийные, советские организации области и все трудящиеся разворачивают большую работу по оказанию помощи их семьям. Колхозники дают детям фронтовиков молоко от своих коров и другие продукты. На никелевом заводе в Уфалейском районе работники берут индивидуальное шефство над детьми военнослужащих, одевают, обувают их, помогают во всем».

Хрупкие листочки… Они раскрыли практически безграничные возможности человеческого духа.

Политрук М. М. Жигулин родился и вырос в Челябинске. Перед войной семья поселилась в Краснодаре. Враг оккупировал Краснодар. Тревога день и ночь сжимала сердце за судьбу родных. Росла ненависть к захватчикам. Уничтожал гитлеровскую нечисть в боях: «Если придется умереть, умру недаром, я что-то сделал для нашей Родины. На боевом счету 24 уничтоженных фашиста». Жигулин не замкнулся в своем горе. Сколько тепла, проникновенности в его словах к своим далеким землякам-челябинцам! Сколько радости, силы дали ему их письма!

«Вы представьте, с каким вниманием читаешь письмо, когда получаешь от кого-либо, — обращается он к рабочим ЧТЗ. — Ровно как в жаркую погоду припадешь к ручейку и пьешь воду, каждую букву просмотришь раза четыре-пять… Дорогие братья, сестры, отцы, помните, я ваш земляк, зря не погибну. Жду ответа от вас».

Скупо писали фронтовики о горе. Сердца, казалось, застыли, окаменели от тяжкой беды.

«Семью я потерял в июле сорок первого, потерял всех друзей-товарищей… Не один десяток фашистов остался лежать навечно от моей меткой винтовки. Задачу, возложенную на меня, выполняю с честью. У меня есть знакомые в Челябинске и области. Хочу узнать, как они живут, как работают, как борются и помогают нашей армии громить врага.

И.  А.  Х р о м о в. Декабрь, 1942 год».

У Леонида Шульги и его товарищей — фронтовиков родные оказались в оккупации. И обратились они к далекому Уралу, к Челябинской области, «Может быть, кто-нибудь отзовется?» И Леониду Шульге пришли письма — из колхозов, цехов, детских домов. Надо всем ответить.

«Добрый день, Зоя Ивановна! Вы правы, мне сейчас пишут многие челябинцы. Пишет молодежь, пишут рабочие, пишут матери, потерявшие во время войны своих сынов. Теперь я имею хороших друзей, и как приятно знать, что ты не одинок, что за тебя беспокоятся, что тебя ждут с победой…

Дружба со славными челябинцами требует от меня совершенствовать профессию воина, еще большей боевой активности. От нас, артиллеристов-краснознаменцев, требуется еще многое для окончательного разгрома врага…»

Это строчки из письма Леонида Шульги заведующей отделом газеты «Челябинский рабочий» З. И. Подкорытовой, которая вела огромную работу по организации переписки с фронтовиками.

Духовное богатство народа-победителя. Слово «дружба» повторяется многократно во всех письмах. Это дружба людей самых различных национальностей, рабочих, крестьян, служащих, великая дружба советских людей — великий залог победы народов Советского Союза в борьбе с фашизмом.

«Дорогие товарищи уральцы, в нашем подразделении служит много ваших земляков, много украинцев, белорусов, казахов, татар и других национальностей нашей страны. Всех нас сдружила и сковала воедино ненависть к врагу, желание скорейшего и окончательного уничтожения врага», —

сообщал командир подразделения автоматчиков Черепанов.

«Дорогие земляки-уральцы! Я пишу это письмо под гром несмолкаемой канонады, вой самолетов, в зареве пожарищ на крутом берегу Волги.

Хочу вас заверить, что в эти дни суровых испытаний не дрогнет моя рука в уничтожении поганых фашистов. Я не нарушу священную клятву своему народу, не отступлю ни на шаг… Дорогие земляки-уральцы, заверяю вас, что буду драться до тех пор, пока мои глаза видят врага, а руки держат винтовку!..

Сталинград, В.  З а й ц е в, 31 октября 1942 года».

Письма военных лет. Их ведь сохранилось не так уж много на руках прямых адресатов. Они — в заветных папках, шкатулках, альбомах. Неотразимо действует солдатская исповедь. Чистая, без прикрас правда героизма. Строчки обжигают, требуют. Вчитываемся, вдумываемся…

«…Я мщу фрицам за старшего брата Николая, пропавшего без вести, за горечь отступления, которую мы познали с женой, за все, что фашисты принесли нашей Родине. Отступать под натиском врага из родных мест — нет горше состояния на свете. Когда жена моя — белоруска и я вместе со своей частью, где служили оба, проходили по Белоруссии и Смоленщине, то не смели поднять глаз на немые, полные скорби лица стариков, плачущих женщин и ребятишек, хватающих нас за полы шинелей. «На кого вы нас покидаете, защитите нас», — говорило все в них. Мы только могли отвечать: «Мы еще вернемся к вам, дорогие».

Это пишет челябинец, гвардии старший лейтенант В. А. Волков. Пишет торопливо, зачеркивает, подбирая точное слово. И в каждом из них — горечь и боль, ненависть к фашизму.

«…Дорогие земляки! Фашистские мерзавцы хотят нас с вами сделать рабами немецких баронов. Помните, наши земляки, этому никогда не бывать! Наша ненависть к германскому фашизму велика. Нам никогда не забыть тот 600-километровый путь, который мы прошли с жестокими боями с врагом. Освобождая города и села, мы видели своими глазами чудовищные зверства паразитов над нашими мирными жителями, временно оккупированными немецкими захватчиками. Они сжигали города и села, вешали отцов, матерей, убивали детей. Сжигали в огне, закапывали живьем в землю ни в чем не повинных мирных людей… Мы с горечью в груди смотрели на тела истерзанных людей. Наши сердца сжимались. И мы поклялись мстить и мстить без конца извергам человечества. Мстить за пролитую кровь наших братьев и сестер…

Челябинцы, старший лейтенант  И.  И.  Р о м а н о в,

старшина  С.  Н.  К о р о в и н,

ефрейтор  Ф.  Н.  В и т ь к о  и другие,

741-я полевая почта, часть 360-я».

И рождалось возмездие. Оно росло день ото дня, неподкупное, непоколебимое. В грозном воздухе военной бури оно было так оправданно, так высоко поднято, благословенно и свято.

Год 1942-й. Враг остервенело рвется к Дону, Кавказу, Волге. Символом стойкости Родины стал Сталинград.

Вспоминаем Пабло Неруду:

«Утром, едва мы проснемся, газеты говорят нам: «В России идет борьба», — эти слова звучат в наших городах, проносятся по нашим полям, летят по небу и по земле, внушая нам мужество. В России идет борьба. Они (фашисты) не справились с Россией. Они разбиты в России. Они умирают в России. Умрут в России».

Беспримерно мужество, пламенное упорство защитников Сталинграда. Среди них — наши земляки.

Осень 1942 года.

«Товарищи челябинцы! На нашем фронте упорством бойцов и командиров враг остановлен. И все его попытки на дальнейший захват наших территорий разбиваются о непоколебимую стойкость и мужество наших воинов…» —

писали командир подразделения автоматчиков капитан Черепанов и его боевые друзья.

«…Сейчас враг бросил все силы, чтобы захватить родной наш Сталинград. Мы, защитники Сталинграда, клянемся вам, что будем отстаивать город… пока наше сердце будет биться… Пусть знает враг, что гвардейцы назад не отступают ни шагу. На нашем счету у каждого несколько истребленных фашистов. Враг найдет себе могилу на подступах к Сталинграду…

Земляки-уральцы,

политрук роты гвардии старшина  Е.  М.  Т я т е р,

командир гвардии лейтенант  П.  Г.  Ж а й в о р о н к о

и их товарищи».

Все они были представлены к правительственным наградам.

Впереди еще много трудностей. Берлин был фантастически далеко, но советские воины верили, что придут туда. Они не готовились убивать, наши земляки, челябинцы, бывший председатель областного совета ДСО «Учитель» Н. А. Коваленко, бывший бухгалтер из совхоза «Магнитный» В. Г. Зайцев, многие другие. И вот упали первые бомбы. Они пошли добровольцами, они взяли в руки винтовки с оптическими прицелами. Были готовы умереть, чтоб жить народу, стране, близким.

Вот строки из письма снайпера Н. А. Коваленко, награжденного медалью «За отвагу».

«…Вражеская разведка подбиралась к нашему переднему краю обороны. Как ни хитрили фашисты, но были обнаружены. Завязалась перестрелка, пополз я на выстрелы, за передний край обороны, залег за пенек, жду. Вижу, змеей извивается враг, то к земле припадет, то между деревьев изовьется, то голову поднимет. Взял я его на мушку и сразил. Позднее узнал — офицером был. Ну, думаю, одним фашистом меньше, всем легче. С тех пор захотелось мне снайпером стать, чаще стал выползать за передний край обороны… Мой взвод к 25-й годовщине Октября будет целиком снайперским».

В одну из случайных коротких передышек декабрьского дня, охваченный порывом, мощью, яростью нашей контратакующей армии, он писал в Челябинск:

«…Живем мы хорошо, бьем фашистскую нечисть еще лучше. Мы крепко мстим за все злодеяния, какие причинила нашему народу коричневая гитлеровская чума. Мы вместе с вами горим желанием как можно скорее и до конца разгромить эту свору грабителей и убийц, нарушивших нашу мирную жизнь, оторвавших нас от своих любимых жен и детей, от производства. Я, выполняя наказ Родины, уничтожил 20 паразитов-гитлеровцев, а мое подразделение — 161. Вы также горите желанием, как и мы, разгромить и уничтожить врага. Ваш самоотверженный труд — залог нашей победы. Мы еще крепче будем бить врага…»

Жамбыл Тулаев с Северо-Западного фронта писал в Челябинск:

«…Сожженные пепелища, обгорелые трупы детей, стариков и женщин напоминали мне старую восточную пословицу: «Если бы беда дымилась, дым застлал бы всю землю». Наша земля была свежа, наш воздух был прозрачен, и люди не знали горя. Пришел зверь, коварный, как лиса, кровожадный, как волк, свирепый, как горный медведь, и наполнилась горем земля. Дым застлал все кругом.

Ненависть зажглась в моей груди. И, кажется, нет такой силы, которая способна погасить ее. 311 немцев убил я с тех пор. И после каждого убитого гитлеровца говорю себе: мало, очень мало…»

Под стенами Сталинграда, по всему фронту гремела слава снайпера-магнитогорца Василия Зайцева, грозного истребителя немецких оккупантов. Часами он сидел в засадах — в развалинах домов, кучах хлама, разбитых цехах заводов, выслеживал, истреблял захватчиков.

В. Зайцев писал:

«Дорогие земляки-уральцы! Я дал клятву советскому народу как можно больше истребить фашистов, и я выполнил свое обещание, истребив 123 гитлеровца…»

С фронта в газету «Челябинский рабочий» пришла статья о герое-снайпере Сталинградского фронта. Называлась она «Советский богатырь Василий Зайцев».

«Честно выполняя долг перед Родиной, бесстрашный русский богатырь Василий Зайцев меткой пулей уничтожает немецких снайперов, пулеметчиков, автоматчиков, расчищает путь наступающей пехоте. Он помогает блокировать дзоты, истреблять подходящие вражеские резервы… Боевой счет бесстрашного советского богатыря Василия Зайцева растет с каждым днем. В боях за Сталинград знатный снайпер уничтожил 225 гитлеровцев. 12 снайперов подразделения, где находится В. Зайцев, за два с половиной месяца уничтожили 576 фашистов. За доблесть и мужество кандидат партии неутомимый воин Василий Зайцев награжден орденом Красного Знамени и медалью «За отвагу». Своим мужеством и самоотверженностью, беззаветной преданностью Родине, своей боевой активностью Василий Зайцев вдохновляет доблестных защитников Сталинграда на подвиги во имя Родины, во имя освобождения советской земли от немецких оккупантов.

Капитан  Т.  И.  К о в а л е н к о».

Всего в боях за славную твердыню на Волге бесстрашный снайпер В. Г. Зайцев уничтожил 350 гитлеровцев, а с группой обученных им снайперов — 1142. Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Набирал силу наш фронт. Подвиг был массовым. Только монолитное единство народа, сцементированное волей партии, только стальной кулак героической армии и героического тыла смогли привести к коренному перелому в ходе этой страшной войны.

Декабрь 1942-го — январь 1943-го. Письма из Сталинграда в Челябинск.

Командир танкового подразделения, челябинец, гвардии старший лейтенант В. А. Волков, 3713-я полевая почта, часть 267-я.

«Я люблю свой город, особенно в данное время, не потому, что с ним, с его окрестностями у меня связаны светлые дни моего детства, юности, я люблю и потому, что в тяжелую годину войны с проклятой нечистью дал он мне в руки грозное оружие, выкованное золотыми руками рабочих-кировцев. Оружие это — танк…

Под мое командование страна вручила мне 5 этих грозных машин вместе с экипажами. Я поклялся жене, брату, мастеру Кировского завода, родным и друзьям, тоже в большинстве своем танкостроителям, не уронить чести уральца-воина и уничтожить своим танком, сделанным их руками, не меньше 10 пушек, 5 танков и до роты фашистов…

…Здесь, в широких сталинградских степях… мои друзья-танкисты крепко выкуривают фашистов из теплых дзотов и дотов. Хорошим ударом поставили мы их в незавидное положение, Враг оказался в двойном стальном кольце. В частности, наша гвардейская часть сжимает это кольцо с северо-запада Сталинграда. Расскажу вам о бое, который провели мы 4 декабря 1942 года, за результат которого командующий Донским фронтом вручил мне и моему экипажу ордена Советского Союза…

«Взять высоту!» — был отдан приказ действующим здесь частям. Как всегда, после основательной артподготовки и победной песни «катюш», наши танки рванулись вперед… Враг, укрывшись от артогня в землю, долго не мог прийти в себя. Без потерь мы, а за нами и пехота приблизились к переднему краю обороны. Тут только заговорили вражеские орудия и пулеметы, ожили доты и дзоты. Пехота наша залегла… Нужно подавить укрепления фашистов. Мощные «КВ» начали утюжить гусеницами и расстреливать в упор очаг сопротивления…

…В пылу преследования мой танк вырвался вперед и выскочил в одну балку, где оказалось самое логово врага. В балке стояли повозки, палатки, автомашины, у ближайших автомашин были противотанковые пушки. Но сделать хотя бы один выстрел они не успели… Могучий «Кировец» рванулся и подлетел к этим пушкам! От пушек и автомашин ничего путного не осталось. Фашисты шарахнулись кто куда. «Огонь, сильнее огонь!» — крикнул я в микрофон экипажу. Заговорили наши пушки и пулеметы…»

4 ноября 1942 года уральцы старший лейтенант И. И. Романов и его боевые друзья писали:

«Дорогие земляки и землячки! Не жалейте сил для разгрома нашего общего врага! Идя за плугом, убирая урожай, помните, что своей стахановской работой приближаете час разгрома ненавистного врага. И мы вместе с вами приложим все усилия для достижения одной цели — разгромить врага, освободить нашу землю от гитлеровских мерзавцев, защитить завоевания Октябрьской революции… Да здравствует наша победа над ненавистным врагом, кровавым фашизмом!»

«Коммунисты — вперед!» — эти слова произносились тогда, когда требовалось идти под жестокий огонь. В этих словах — гордость и мужество ответственности.

«…У нас герои в критический момент оставляли записки: «Прощайте, товарищи, ухожу от вас коммунистом. Я отдаю все, что могу — самое большое — ради победы…» —

писал капитан Г. В. Мельников.

22 мая 1943 года в адрес Челябинского обкома партии написали уральцы гвардейского гаубичного артполка. В этот день исполнился ровно год, как уральцы-артиллеристы вступили в ожесточенную борьбу с озверелым врагом. Полк был сформирован почти исключительно из трудящихся Челябинской области.

«Бойцы, командиры и политработники гаубичного артполка поклялись с честью выполнить наказ, переданный во время отъезда полка на фронт уральскими рабочими с завода «Компрессор» и шефами нашего полка — работниками Челябинского госбанка. Наказ был короток, но строг: «Высоко держать честь и славу, заслуженную уральцами в Великой Отечественной войне с трижды проклятым фашистским зверьем».

Наказ был с честью выполнен: за образцовое выполнение боевых заданий командования, за дисциплину, порядок и организованность, проявленный героизм личного состава гаубичный артполк получил право именоваться гвардейским.

Боевой путь полка начался с изматывания озверелого врага в период его бешеного натиска на Сталинград. Артиллеристы героически сражались под волжской твердыней вплоть до окружения и полного уничтожения сталинградской группировки врага.

В этой исторической битве бойцы, командиры, политработники проявили образцы мужества и героизма. Свыше 40 процентов личного состава награждены орденами и медалями СССР. На своем боевом счету полк имеет свыше 7000 убитых фашистских солдат и офицеров, уничтожено свыше 60 танков, десятки вражеских батарей и много другой военной техники и вооружения».

«Январь 1943 года Воронежский фронт. Комсомольцам, молодежи и всем трудящимся Южного Урала от красноармейцев, командиров, политработников 96-й танковой бригады имени Челябинского комсомола.

17 января Совинформбюро сообщало о том, что наши войска, расположенные южнее Воронежа, перешли в наступление против немецко-фашистских войск… Прорвав сильно укрепленную оборону противника в районе Щучье, наши войска за три дня напряженных боев, преодолев сопротивление противника, продвинулись вперед на 50—90 километров.

Дорогие товарищи! Нам выпало великое счастье участвовать в этих боях и непосредственно на своих боевых машинах прорывать оборону в районе Щучье. Мы действовали в составе войск генерала Зыкова, и Совинформбюро были отмечены как отличившиеся в бою.

Перед боем мы поклялись хранить боевые традиции части, драться смело и храбро, быть верными сынами Урала. Все мы вступили в бой, как один, полные уверенности в нашу победу, гордые тем, что можем показать свои способности, силу и умение.

Многие из наших товарищей дрались прямо героически. При прорыве сильно укрепленного переднего края обороны противника старший лейтенант Янкевич решительно повел свою роту на врага, уничтожая доты и дзоты, огневые точки и живую силу противника. Ворвавшись со своим экипажем в расположение вражеской пехоты, он захватил в плен свыше 200 солдат и офицеров. Потом Янкевич командовал танковым батальоном, который совместно с пехотной частью разгромил во много раз превосходящие силы противника и захватил при этом свыше 3000 пленных, до 1500 лошадей, 300 автомашин и другие трофеи.

Сержант, командир отделения Туманов, вместе с тремя бойцами, настигнув роту отступающих врагов, решил ее обезоружить. 40 человек он взял в плен, а с оказавшими сопротивление вступил в бой. В неравном бою Туманов был ранен, но поле боя не покинул.

Комсомолка, санитарный инструктор Орловская постоянно находилась на боевых порядках частей. Всегда живая, жизнерадостная, она была любимицей всех танкистов. Там, где был горячий бой, там была и Орловская. Она погибла смертью героя, спасая раненых танкистов… Старший лейтенант Богомолов пал смертью героя. Погиб старший лейтенант Погодин…

Дорогие друзья! Ваш наказ мы выполняем свято, и комсомольское знамя, которое вы нам вручили, овеяно боевой славой. В страницу боевой истории танковой колонны мы впишем новые подвиги. Комсомольцы и молодежь Урала с гордостью будут изучать боевые дела их детища. Страна никогда не забудет строителей танков и славных воинов.

Мы призываем вас, дорогие товарищи, к честному, самоотверженному труду. Повышайте производительность труда, улучшайте качество продукции, крепите железную дисциплину, давайте больше танков, металла, угля, сельскохозяйственных продуктов».

Из рапорта бойцов и командиров 96-й танковой бригады Челябинскому обкому комсомола:

«5 июля 1943 года. Немецко-фашистские войска, сконцентрировав крупные силы, перешли в наступление на Орловско-Курско-Белгородском направлениях. Получив боевой приказ, мы дали клятву: «Там, где стоит 96-я танковая, враг не пройдет!»

В этих ожесточенных боях личный состав нашей бригады проявил образцы мужества и отваги. На отдельных участках враг пускал в атаку одновременно свыше 100 танков с применением массированных ударов авиации. Но немедленно встречал отпор и, неся большие потери, откатывался назад…

За мужество и отвагу, проявленные в июльских боях, 81 офицер и боец награждены орденами и медалями СССР. За период боев нами уничтожено танков — 90, орудий разного калибра — 30, пулеметов — 150, автомашин — 40, более 2500 солдат и офицеров противника.

Измотав силы противника, войска нашего фронта перешли в наступление, решительным ударом отбросили немцев и первыми на плечах отступившего противника ворвались в Белгород…»

5 августа 1943 года. Первый в истории Великой Отечественной войны салют. Родина салютовала в честь освобождения Орла и Белгорода.

23 августа 1943 года. Вместе с другими частями танки бригады вошли в Харьков.

«Мы свято будем хранить ваши боевые традиции и честно выполнять ваш наказ — пойдем вперед на полный разгром ненавистного врага», —

сообщали воины бригады в Челябинск.

…Фронтовые письма. Адрес отправителя: «Полевая почта…» Два тома таких писем, хранящиеся в Государственном архиве Челябинской области, не просто драгоценность, реликвия. Это памятник, рукописный памятник подвигу и братству нашей армии и народа.

С. М. ШУШУНОВ,
ветеран войны, капитан в отставке
МСТИТЕЛИ

1

Пожелтела от времени бумага, выцвели чернила, поблекла мастика угловых штемпелей и круглых печатей, заверяющих наскоро написанные от руки скупые, неброские документы военных лет. Но для Петра Ивановича Захарова и его семьи нет дороже реликвий, чем эти документы:

«Справка Белорусского штаба партизанского движения

Дана настоящая Захарову Петру Ивановичу в том, что он действительно состоял в партизанском отряде имени Кузьмы Минина бригады имени Пономаренко с 9 мая 1942 по март 1943 года».

«Характеристика командования партизанской бригады

Захаров П. И. служил в 5-м партизанском отряде имени Кузьмы Минина 2-й Белорусской партизанской бригады в должности командира отделения. Проявил себя в боевых заданиях по борьбе с германско-фашистскими оккупантами хорошим командиром, умеющим вести бойцов и руководить ими в бою. Имеет боевые подвиги. За что командованием представлен к правительственной награде».

За короткими строчками кроется славная ратная служба Петра Ивановича с первого и до последнего часа Великой Отечественной войны…

Горела Белорусская земля. Шли многодневные кровопролитные бои с немецко-фашистскими захватчиками.

Заряжающий П. И. Захаров исполнял обязанности погибшего в бою командира орудия, поддерживающего батальон пехоты. Пехотинцы то и дело требовали:

— Огонька, товарищи пушкари! Дайте прикурить господам арийцам!

Круто-солоно приходилось пушкарям. Требовалось много труда, силы, ловкости, железной воли, чтобы быстро менять рубежи, приноравливаться к местности. Порой даже маскироваться, окапываться как следует было некогда. На этот раз повезло — заняли выгодный рубеж на краю мелколесья перед ровной, как ладонь, открытой местностью.

Густая цепь гитлеровцев поднялась в очередную атаку. Боевому расчету Захарова предстояло отсечь пути их подхода к нашему переднему краю. Рассчитывая дистанцию, Петр Иванович напряженно всматривался вперед: «Рано… еще рано… рано… Пора!»

— Осколочными… Огонь!.. — скомандовал он.

Орудие дернулось — раз, другой. Ураган карающего металла обрушился на фашистские цепи, разорвал, разметал их в стороны, пригвоздил к земле.

Фашисты бросили на орудие Захарова танк. Петр Иванович усилил темп огня по пехоте, а затем, не мешкая, приказал:

— Бронебойными по танку… прямой наводкой… Огонь!

Облако пыли взметнулось возле вражеской машины. Промах! Танк замедлил ход, застучал пушкой — зло, торопливо. Десантники, укрывшиеся за башней танка, строчили из автоматов. Пули, словно град, цокали в щит орудия.

— Левее!.. Перелет… — Петр Иванович посылал снаряд за снарядом.

Черные клубы дыма окутали башню танка. Он крутанулся на месте и замер. По сторонам, справа и слева, к орудию крались еще два других танка, а прямо в лоб — мчался третий.

Петеэровцы задержали, остановили два танка. А тот, что посередине, искусно маневрируя, уклонился от огня. Дистанция между ним и рубежом, занятым орудием, сокращалась и сокращалась. Было похоже, что вражеский экипаж получил приказ сбить орудие тараном.

Захаров и его расчет нервничали. Промах следовал за промахом. И вдруг неуязвимая доселе машина вроде бы присела, остановилась и вспыхнула.

Петр Иванович развернул пушку вправо и с первого выстрела уничтожил другую бронированную коробку фашистов, почти одновременно петеэровцы подожгли и третью вражескую машину.

К исходу дня атака гитлеровцев захлебнулась. К Петру Ивановичу подошел командир батареи.

— Спасибо, Захаров, — сказал он. — Твой расчет задавал тон боя! Теперь слушай приказ: в двадцать три ноль-ноль сняться с позиции. Скрытно оторваться от противника и отойти в район леспромхоза…

Командир батареи помолчал, добавил:

— Получена директива политорганов подбирать умелых, отважных добровольцев в помощь штабу партизанского движения. Есть предложение тебя направить в тыл, у фашистов орудовать.

Петр Иванович ответил с присущей ему прямотой и решительностью:

— Если надо — не откажусь. Доверие Родины оправдаю.

…В штабной землянке над географической картой, развернутой на дощатом столе, склонились двое: командир отряда имени Кузьмы Минина 2-й Белорусской партизанской бригады Сафронов и командир отделения отряда Захаров.

— Связные донесли, что в школе этой вот деревушки, — Сафронов карандашом указал крохотную точку на карте, — остановилось на отдых спецподразделение противника. Шестьдесят автоматчиков во главе с фюрером в ранге капитана. Он живет в доме учительницы, расположенном через две улицы от школы. Его надо взять. Очень нужен этот «язык». Желательно захватить все документы, которыми располагает он. Часовые выставлены лишь у школы и у дома учительницы. Она — наш человек. Квартира будет заранее открыта. Пойдете двумя группами: первая — выполняет задание, вторая — прикрывает и в случае чего поддерживает первую. Старшим будете вы. Все хорошенько обмозгуйте, предусмотрите, проверьте.

— Вас понял, — ответил Петр Иванович.

— Ни пуха ни пера! — пожелал Сафронов.

Шли осторожно, бесшумно, зорко поглядывая по сторонам. Темная ночь способствовала успеху предстоящей операции. Даже луну закутало пологом облаков.

Показались силуэты деревушки. Захаров и его товарищи замедлили шаг. Рассредоточились. Прислушались. Все дышало спокойствием. Часового сняли бесшумно. Дверь дома, как и было условлено, оказалась не заперта…

Трое суток рыскали гитлеровцы по окрестным лесным дорогам и проселкам, прочесывая лесные массивы автоматной и пулеметной стрельбой, но следов партизан они не нашли.

…На утреннем построении отряда Сафронов сообщил партизанам:

— С Большой земли получена радиограмма: на участках железной дороги Витебск — Полоцк, Полоцк — Минск противник усиленно подтягивает в зону действия своей танковой армии эшелоны с живой силой, техникой, боеприпасами. Необходимо дезорганизовать продвижение вражеских эшелонов. Есть добровольцы?

Первым из строя вышел Захаров.

— Разрешите мне?

— Разрешаю, — ответил Сафронов. — Подбирай товарищей…

К цели подошли ночью. Выбрали подходящее место: небольшую лощинку с пеньками вырубленных деревьев и редкими кустами орешника. Организовали наблюдение. Железная дорога была рядом. Плавно закругляясь по высокому откосу, стальные нити рельсов убегали к станции, расположенной в двух-трех километрах. Томительные минуты неизвестности, когда все чувства, мысли, силы, напряженно сжимаются, минуты молчаливого наблюдения длились нескончаемо долго.

В районе станции мертвым холодным светом вспыхивали ракеты. Откуда-то с перегона на станцию пришел патруль. Со станции на перегон помчалась автодрезина. «Проверяют путь. Значит, скоро, вот-вот будет поезд», — понял Петр Иванович.

Четверо партизан во главе с Захаровым по-пластунски, от куста к кусту, от пенька к пеньку, двинулись к полотну дороги. У полотна замерли, прислушались остро и чутко. Шелест травы да учащенное дыхание — больше ни звука… Мигом перемахнули на насыпь. Между шпалами внутри рельсовой колеи заложили восемнадцать толовых шашек большой взрывной силы, а посредине этой начинки установили противотанковую гранату, привязав к ее запалу шнур, второй конец которого оставили в кусте орешника.

В орешнике у шнура залег Захаров. А товарищи отползли к кромке леса и замаскировались, чтобы в случае необходимости прикрыть отход Петра Ивановича автоматным огнем. И опять — безмолвное, томительное ожидание.

Загудели рельсы. Застучали колеса. Показался поезд. Вздрагивая, покачиваясь на стыках, он с большой скоростью приближался. Петр Иванович с точностью опытного артиллерийского наводчика определил выгодную дистанцию, выждал решающий момент и дернул шнур взрывателя.

Возвратившись на базу, Петр Иванович доложил командиру отряда:

— Задание выполнено. Воинский эшелон противника сброшен под откос. Движение поездов в заданном районе прервано.

Сафронов поблагодарил Захарова и его товарищей и предоставил им сутки отдыха. А через сутки — новое задание.

Семь разбитых, спущенных под откос вражеских эшелонов — боевой счет диверсионной службы П. И. Захарова в отряде народных мстителей…

В марте 1943 года партизанский отряд имени Кузьмы Минина соединился с действующими частями Советской Армии. П. И. Захарова назначили командиром орудия гаубичного артиллерийского полка.

И он опять не раз отличался в боевых операциях. При штурме Кенигсберга метким огнем уничтожил три фашистских танка и несколько штурмовых орудий, истребил сотни гитлеровских вояк, при взятии Пилау подбил еще двух «тигров». В Магнитогорск отважный воин возвратился полным кавалером ордена Славы. Вручена ему и медаль «Партизану Отечественной войны» 1-й степени имеет другие боевые награды.

2

Белоствольные березы да синие сосны — лес кругом, без конца и края. Крохотным обжитым островком затерялась в пучине лесного моря колхозная деревенька Старый Рукав.

Глухой, непогожей ночью из леса вышли трое. Осмотрелись по сторонам. Прислушались. И молча направились в деревеньку. Уверенно отыскали нужный двор и постучали в дверь дома.

— Кто там? — откликнулся хозяин.

— Открывай, Григорий Никитич. Побеседовать надо.

Голос говорившего показался Григорию Никитичу знакомым.

— Никак, Иван Семенович? — воскликнул он.

— Он самый…

Григорий Никитич Гусев, как и все жители округи, хорошо знал секретаря Ржевского горкома партии Ивана Семеновича Дежина.

— Откуда же вы, гости дорогие?

Не отвечая на вопрос, Иван Семенович вошел в дом, а его спутники остались во дворе: мало ли что может случиться в военную пору?

Фронтовая обстановка в то время была крайне напряженная. Используя численное превосходство в танках и авиации, фашистские захватчики теснили наши войска. Город Ржев оказался у них в тылу. Партийные, советские, комсомольские активисты города и района ушли в подполье, организовали отряды народных мстителей.

Отряд Ивана Семеновича обосновался в лесной глухомани за так называемой Опекаловской дачей. Выкопали и замаскировали землянки, проложили ходы сообщения, оборудовали долговременные огневые точки, разместили боевые заставы и посты наблюдения. Устанавливали связь с населением: нужны были явки, надежные люди.

Председатель колхоза Григорий Никитич Гусев был одним из таких надежных товарищей. Иван Семенович передал ему задание отряда — быть в деревне старостой, когда придут фашисты. Кровь бросилась Гусеву в лицо. Разволновался он, в ярость вошел:

— Я-а фашистским холуем? Иудой? На старости лет перед народом изменником представляться? Нет, в старосты не пойду!

Долго пришлось говорить с Григорием Никитичем. В конце концов Иван Семенович убедил его, что на посту старосты он будет не менее полезен, чем в отряде. Договорились о пароле, о явке.

А через несколько дней в Старый Рукав пришли фашисты. Односельчан согнали на сход. На крыльцо колхозной конторы вышел щеголеватый офицер. Его сопровождали дюжие автоматчики.

— Слушай меня, — заговорил он хриплым голосом. — Я есть переводчик дивизии «Адольф Гитлер». Красная Армия разбита. Москва обречена. Мы освобождаем вас от большевиков и Советов, даем новый порядок, много культуры, требуем абсолютной дисциплины. Необходимо назначить старосту.

Все молчали. Тогда Гусев, как условились с Иваном Семеновичем, степенно шагнул вперед. Тихим, словно бы севшим голосом, он начал говорить о том, что ежели новые власти дозволят, то старостой желал бы стать он, Григорий Никитич. Может быть, представители новой власти найдут и назначат другого, более подходящего, все равно он, Григорий Никитич, в знак своей полной лояльности приглашает господина переводчика и сопровождающих его господ автоматчиков посетить его хату и пообедать. Григорий Никитич подобострастно поклонился и, выпрямившись, так гаркнул «Хайль!», что переводчик и автоматчики невольно вздрогнули.

С тревогой и сожалением глядели односельчане на Григория Никитича: «Тронулся, видать, мужик». А когда убедились, что Гусев в здравом уме и твердой памяти предложил свои услуги оккупантам, все, как один, отвернулись от него.

Трудные дни настали для Григория Никитича. Туча тучей ходил он по дворам, выколачивал зерно, картофель, мясо. Хозяйки, не глядя на него, швыряли мешки:

— Чтоб вы подавились, чтоб вы сдохли, «освободители!»

Некоторые добавляли тихо:

— И тебе туда же дорога, собака старая!

От досады и обиды Гусев до крови кусал губы.

Вскоре вновь нагрянули фашисты. Зеленый от ярости переводчик размахивал кулаками:

— Свиньи! Саботажники! Где хлеб? Где мясо? Почему не выполняете приказ?

Все недоуменно смотрели на Григория Никитича: только вчера он объявил, что сам отвез на станцию Панино и сдал все-все собранные продукты.

— Староста! — бушевал переводчик. — Завтра доставить пять коров и три воза картошки!

Гусев угодливо кланялся. А на следующий день он опять ходил со двора на двор. На этот раз он сообщал верным людям: «Земляки наши в лесу подмоги ждут». Сбор продовольствия прошел значительно быстрее. Многие принесли шерстяные носки и варежки, теплую одежду: «Переправь, кому полагается».

А к вечеру от колхозного амбара отошли подводы с мукой, картофелем, мясом, теплой одеждой. На следующий день, чуть свет, в Старый Рукав примчались немцы: оказалось, вчерашние подводы попали к партизанам. На этот раз гитлеровцы сами волокли из дворов скот, хлеб. У старосты также выгребли все зерно.

В этот день Григорий Никитич попросил жену и детей выслушать и понять его. В Старом Рукаве знали, что семья Гусева бедствует, как все. И никто не удивился, когда пятнадцатилетняя Таня и ее младший брат Боря пошли побираться в соседние деревни. За день они обходили немало и видели многое. Вечером обо всем рассказывали отцу. А по ночам у фашистов чаще и чаще исчезали часовые, вооружение и боеприпасы, горели склады. Случалось, патрули задерживали ребят, но полицаи тут же опознавали их:

— Нашего человека пацаны: старосты Гусева дочка и ее брательник… Марш в отцовскую конуру, щенки бродячие!

Как-то Григорий Никитич попросил детей побывать у дяди Вани:

— Передавайте привет, узнайте о его здоровье. Хорошенько запомните все, что он вам расскажет.

Дядя Ваня, путевой обходчик железной дороги, встретил Таню и Борю приветливо, угостил печеной картошкой, напоил чаем. Прощаясь с ребятами, сказал:

— О встрече со мной никому ни слова. А бате своему передайте так: здоровье у меня нормальное, болеть некогда — почти все время идут поезда. Восемнадцать-двадцать эшелонов в сутки. Самое бойкое место — выемка седьмого километра. Подходы к ней удобные. Кругом лес. Дров можно наломать на целую неделю сразу.

Через несколько дней по всей округе разнеслась весть: на седьмом километре слетел под откос сдвоенный фашистский поезд.

В разгар осени в соседнюю деревню прибыла немецкая фронтовая часть. Ее штаб, застигнутый непогодой, остановился в Старом Рукаве. Начальник штаба приказал старосте:

— Истопить все бани. Зажарить кур.

Выполняя приказание, Григорий Никитич думал: «Известить бы партизан. Сам не отлучишься: сразу хватятся. А ребятишки в непогодь ночью в лесу, пожалуй, растеряются…»

Улучив момент, наскоро забежал домой. Позвал детей, рассказал, как найти партизан — идти по тропинке к бывшему хутору лесника. Сообщил пароль. Глубоко вздохнул, поцеловал ребят и пожелал сердечно:

— Час добрый!

Путь был долгим, изнурительным. Нудно цедил дождь. Под ногами чавкала липкая грязь. Колючие щетки елок царапали щеки. А Таня не замечала этого. Волновалась ли она? Да, конечно! Но самочувствие было радостное: «Пришла пора, когда и ты, Таня, сможешь отомстить врагу…» Борька тоже держался молодцом.

В указанном отцом месте — у березок-близнецов — их тихо окликнули. Вздрогнула Таня от неожиданности и… забыла пароль. Ответила с опаской:

— Таня… Гусева Таня.

В партизанском штабе Таня слово в слово пересказала все, что наказывал отец.

К Старому Рукаву народные мстители подошли перед утром. Бесшумно сняли часовых. Окружили дома, в которых расположились фашисты. Партизаны уничтожили штаб оккупантов, сожгли их автобусы, захватили особо важные документы и «языков».

Семнадцать месяцев в тылу врага Таня Гусева жила нелегкой опасной жизнью. Семнадцать месяцев — до возвращения Советской Армии — Таня Гусева была разведчицей и связной народных мстителей.

Через несколько дней после освобождения Ржевской округи от фашистских захватчиков в глубокий тыл — в Магнитогорск отправился поезд с подростками. Уральский город встретил их радушно. Он стал вторым домом Тани Гусевой и многих-многих ее друзей: они живут и поныне на нашей доброй магнитогорской земле. Таня окончила профессионально-техническое училище, стала строителем.

Каждое утро поднималась Т. Г. Гусева-Есина на леса магнитогорских новостроек. Она внесла свою, бойцовскую лепту в святое дело победы над фашизмом, а теперь закрепляла эту великую победу мирным созидательным трудом.

МНОГИЕ ИЗ ГЕРОЕВ ФРОНТА И ТЫЛА ВРЕМЕН ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ ИЗВЕСТНЫ ВСЕМУ МИРУ. ДРУГИХ ЗНАЮТ ОДНОПОЛЧАНЕ И ЗЕМЛЯКИ. А ЕСТЬ ЕЩЕ МИЛЛИОНЫ И МИЛЛИОНЫ ЛЮДЕЙ — И ТЕХ, КТО ПАЛ В БОЮ, И ТЕХ, КТО СЕЙЧАС ЖИВ И ТРУДИТСЯ, ЧЬИ ИМЕНА ШИРОКО НЕ ИЗВЕСТНЫ. ЭТИ ПРОСТЫЕ И СКРОМНЫЕ ЛЮДИ ПРОЯВИЛИ БЕСПРИМЕРНОЕ МУЖЕСТВО, ПРЕЗРЕНИЕ К СМЕРТИ, ОТВАГУ УМ, НАХОДЧИВОСТЬ, НЕПРЕКЛОННУЮ ВОЛЮ К ПОБЕДЕ.

Л. И. БРЕЖНЕВ

Л. Д. СИТКОВА,
ветеран войны, бывший комсорг снайперской команды
ВРАГ НА ПРИЦЕЛЕ

В 1942 году в Москве по инициативе ЦК ВЛКСМ была создана Центральная женская школа снайперской подготовки. За годы войны она подготовила около двух тысяч снайперов. Они уничтожили более 12 тысяч фашистов.

Девчата-добровольцы, комсомолки 40-х годов. Мы были из различных краев и областей страны. Всех нас в снайперскую школу привело одно стремление — скорее попасть на фронт.

Учиться было нелегко. Готовили из нас настоящих солдат. Мы стойко переносили все трудности. Окончили школу с отличными и хорошими результатами. При выпуске каждой вручили снайперскую винтовку.

И вот мы на Карельском фронте. Пять землячек: Зоя Юсупова, Рая Кондрашова, Маша Корзинкина, Лена Ляндсберг и я — все из Оренбуржья. Зоя при распределении попала на Кестенское направление, остальные — на Мурманское.

Север поразил нас. Мы впервые увидели северное сияние, полыхавшее какими-то невероятными, волшебными цветами, бескрайнюю, заснеженную даль. Живых, настоящих оленей…

Мы прибыли в 155-й стрелковый полк, командный пункт которого от переднего края обороны находился в трех километрах. В снайперской школе нас многому научили, но боевой практики у нас не было. На помощь пришли опытные снайперы Ефимов, Кузьмин и Лавриненко. Они познакомили нас с обороной противника, показали удобные для «охоты» места, откуда просматриваются подходы к вражескому опорному пункту. С горы мы видели вьющуюся внизу дорогу, по которой, по словам снайперов, проходят повозки и группы солдат.

Когда, наконец, мы освоились с обстановкой, хорошо пристреляли свои винтовки, нас выпустили за передний край. Осторожно поднимаемся вверх по тропинке на линию обороны — высоту 314,9 метра. Расстояние между нашей и вражеской высотой от 250 метров до одного километра. Надо сказать, что стреляли мы все отлично и, видимо, сразу нанесли фашистам значительный урон, так как в ответ они открыли ураганный артиллерийский огонь. Это был наш первый боевой урок.

Нам часто приходилось выползать на нейтральную полосу для «охоты». Не один раз выбирались на передний край и мы с Леной Ляндсберг — с ней работали в паре. Первый раз, никого не предупредив, выползли за оборону в старые траншеи в три часа утра. Устроились, замаскировались и начали наблюдение. Сопка еще в тумане. Ждем, чтобы ветерок сдернул эту завесу. Важно не пропустить момент. От напряжения не чувствовали ни рук, ни ног. Траншея противника спускалась вниз, и получался небольшой разрыв, который фашисты преодолевали бегом. Мы терпеливо ждали, и когда такой перебежчик появился, одновременным выстрелом уничтожили его. Между нашей обороной и обороной противника завязалась перестрелка. Когда она закончилась, мы по-пластунски добрались до своих.

Нас встретили не так, как мы ожидали, а как следует отругали, что без предупреждения выбрались за передний край. Оказывается, нас чуть не обстреляли свои, когда мы возвращались.

Однажды нас вызвал командир батальона капитан Стрыгин. Мы уважали комбата за его смелость, какую-то отчаянность. Позднее он получил звание Героя Советского Союза. Звонит он тогда во вторую роту и говорит:

— Посылаю двух фотографов. Подскажите, кого надо заснять.

На новом участке появился фашистский снайпер, который выводил из строя наших солдат. Нам поставили задачу выследить и ликвидировать его. Еще до рассвета мы с Леной выбрались за передний край, разместились в укрытии на нейтральной полосе и начали наблюдать.

Когда утром наши солдаты стали перебегать по открытому участку, вражеский снайпер обнаружил себя. Он находился за большим валуном. Мы с Леной сняли его.

Тут на нас обрушился яростный огонь противника. Все камни вскоре были поцарапаны осколками мин. Мины рвались совсем близко, одна упала почти у входа в наше укрытие, но, к счастью, не взорвалась.

Хорошо, что наши открыли ответную стрельбу. Воспользовавшись, что противник перенес свой огонь на пулеметчиков, мы перебрались в свои траншеи. Задание комбата было выполнено.

Весна постепенно уходила, наступало заполярное лето с его круглосуточным днем. Солнце только доходило до горизонта и тут же начинало подниматься снова. Обнажался от снега мох, в нем часто мелькали алеющие бусинки клюквы, которая после зимы была очень вкусной. Попадались и другие северные ягоды. «Охотиться» оказалось значительно труднее, почти невозможно стало маскироваться. Чаще всего мы ловили фашистов на дорогах и тропах. А пулеметчики, услышав наши выстрелы, открывали огонь. Это сбивало гитлеровцев, и они нас не могли засечь.

Шла подготовка к наступлению. Нужны были «языки», брать «языка» в условиях круглосуточного заполярного дня очень сложно, поэтому операция проводилась боем — разведчики шли за добычей, а мы их прикрывали.

После продолжительной артиллерийской подготовки разведчики преодолевали в намеченном месте нейтральную полосу и врывались в траншеи противника под прикрытием всех огневых точек нашей обороны. Держа под постоянным обстрелом вражеские наблюдательные пункты и огневые точки, снайперы оказывали свою посильную помощь в захвате «языка».

Конечно же, эти «языки» обходились иногда дорого. Терять разведчиков было больно, совместное участие в операциях сдружило нас.

В одной из таких операций получила ранение в руку Рая Кондрашова и я — в лицо и правый глаз. Когда я вернулась из госпиталя, то долго не могла взглянуть в амбразуру. Все казалось, что стоит только посмотреть, как тут же буду поражена. Видимо, требовалось какое-то время, чтобы освободиться от этого чувства. А вот Рая занялась «охотой» сразу же. В дивизионной газете «Красный воин» появилась статья ее снайперское пары Маши Корзинкиной «Она отомстила за свою рану»:

«…Залечив полученную в бою рану, ефрейтор Раиса Кондрашова возвратилась в свое подразделение.

— Все равно отомщу гитлеровцам! — сказала она подружкам и снова стала выходить на снайперскую вахту.

Недавно мы вышли с ней в траншею и взяли под наблюдение опорный пункт фашистов, который разведчики и артиллеристы частично разрушили. Мы знали, что фашисты попытаются восстановить его. Надежды наши оправдались.

Гитлеровцы от нас находились в 400 метрах. Наше внимание сначала привлекли птички. Они то садились стайкой на бруствер траншеи, то вдруг вспархивали и улетали в сторону. Мы поняли, что их спугивают работающие в траншее немцы. Еще внимательней мы стали наблюдать, пристально вглядываясь в одну точку. Вскоре заметили, как на стенке стали вырастать новые камни. Их укладывали гитлеровцы, не высовываясь.

Так мы дежурили с 3 часов утра до 5 часов вечера. Чувствовалась усталость, но мы не прекращали наблюдения. Вот над стенкой мелькнула макушка гитлеровской головы. Вслед за этим у разрушенного участка стенки другой гитлеровец выпрямился во весь рост и стал нам виден по пояс. Раиса Кондрашова выстрелила по нему, и фашист упал. Она отомстила за свою рану».

В октябре 1944 года наши части перешли в наступление. Это была знаменитая Петсамо-Киркенесская операция 1944 года. Советские войска изгнали гитлеровцев из Советского Заполярья.

Дым и пепел пожарищ увидели мы, когда вошли в город Петсамо. Страшно и больно было смотреть на торчащие печные трубы. Жителей города фашисты угнали, многих истребили. И только гигантское кладбище уничтоженных в Заполярье фашистов, многочисленные кресты которого стояли в ровном, порядке, немцы оставили нетронутым.

Воинам нашей дивизии, с боями вошедшим в Петсамо, никогда не забыть то, что пришлось преодолеть им. Тысячи комсомольцев Карельского фронта награждены орденами и медалями. Всей нашей снайперской команде были вручены медали «За отвагу» и «За оборону Советского Заполярья», а также гвардейские значки, которые всегда напоминают нам о пройденном пути, о суровых зимних переходах, о кровопролитных схватках в горах, о борьбе за высоты и лощины, даже за отдельные камни.

После освобождения Петсамо и Киркенеса нашу часть перебросили на 2-й Белорусский фронт, где она принимала участие в боях за освобождение Польши, в боях на немецкой земле. Приказом Верховного Главнокомандующего нашему соединению было объявлено девять благодарностей. Закончили мы войну на острове Рюген на Балтийском море…

Зоя Юсупова, как я уже писала, попала при распределении на Кестенское направление в 10-ю гвардейскую дивизию 26-й армии.

Зоя была бойкой, находчивой и справедливой девушкой. Девчата по оружию уважали ее. Может быть, еще и потому, что отец ее был пулеметчиком Чапаевской дивизии, и все мы об этом знали.

Зоя долго не могла открыть счет, не могла нажать спусковой крючок, видя живую мишень.

— В чем дело? — спрашивал ее снайпер Дмитрий Усач. — Ведь все девчата в отделении увеличивают счет, а ты никак не начнешь.

Неудобно было признаться Зое, что не поднимается у нее рука на живого человека. Но когда погибла горьковчанка Маша Наумова, Зою словно подменили. Она непременно решила выследить и уничтожить вражеского снайпера. Почти неделю выбиралась со своей снайперской парой сибирячкой Надей Кондратьевой на нейтральную полосу. Наблюдали до боли в глазах, но безрезультатно. Снайпер не обнаруживал себя.

Оборона противника прикрывалась лесом. «А что, если он на дереве прячется?» — подумала Зоя и предложила Наде тщательно просмотреть все кроны. И вот Зоя заметила, что на одном дереве что-то блеснуло. Блеснуло еще раз. Девушки начали обстреливать дерево. Показалось, будто что-то свалилось с него, но разглядеть было трудно.

И только, когда на следующий день разведчики притащили «языка», стало известно, что девчата уничтожили опытнейшего снайпера. Так Зоя открыла счет мести за Машу Наумову. Зоя и Надя были награждены медалями «За отвагу».

Как-то Зоя попросила разведчиков взять ее с собой. Поиск был удачным, но противник устроил погоню. Разведчики поручили Зое тащить «языка», а сами прикрывали ее отход.

Зоя, взвалив пленного себе на спину, поползла. Она услышала, что дыхание фашиста стало частым-частым. «Значит, освободил рот от кляпа», — подумала она. И вдруг почувствовала, что он старается развязать руки. Недолго думая, изловчившись, сняла с себя каску и стукнула фашиста по голове. Тот вскрикнул от боли.

Все обошлось благополучно. Разведчики потом слегка пожурили Зою: ведь по крику пленного фашисты могли обнаружить ее. Но и похвалили за находчивость и зачислили в свой разведывательный взвод.

Более девяти месяцев ходила в разведку Зоя. Имела пулевое ранение в ногу, в госпиталь не поехала, а залечила рану в медсанбате.

Была очередная вылазка за «языком». Взяли двух пленных. Когда начали отходить, был ранен боец из группы захвата Иван Морозов. Коля Купин тащил Ивана, а Зоя — их снаряжение. Начался артиллерийский обстрел. Один снаряд разорвался совсем близко, послышался стон. Зоя поспешила на помощь. Ранен был командир взвода лейтенант Валитов. Взрывной волной его отбросило в сторону. Зоя стала выносить лейтенанта. Она торопилась, надо догнать своих. Не заметила, что выбилась из квадрата, по которому можно проходить (соседний квадрат заминирован), и налетела на мину. Когда очнулась — увидела, что почти по колено у нее оторвало ногу, а лейтенант погиб. Она немного проползла и снова потеряла сознание. Очнулась уже в медсанбате. Затем — Иркутск, госпиталь глубокого тыла. Разведчики помнили ее и помогали, чем могли.

Из госпиталя Зоя вернулась в свой родной Сорочинск и снова пошла работать на мелькомбинат, откуда уходила в армию. Встретились мы с Зоей Ахметовной Юсуповой (Ахмеровой) на всесоюзном слете женщин-снайперов в Москве в декабре 1972 года. Слет был организован ЦК ВЛКСМ и Советом ветеранов школы. А после для его участников был устроен вечер. Когда музыканты заиграли «Цыганочку», в круг вышла совершенно седая, с моложавым лицом женщина и начала лихо отплясывать. Это была Зоя Юсупова, и не каждый знал, что на одной ноге у нее — протез.

…Валя Мощенко приехала в снайперскую школу из Сакмарского района, где работала секретарем канцелярии народного суда. После учебы — прибыла на 3-й Белорусский фронт.

Отправлялся из школы их взвод в количестве 50 человек, а прибыло в 45-й корпус — 51. Люда Шульгина, которая была оставлена в школе инструктором, ехала на фронт «зайцем». Девчата обнаружили ее в поезде через сутки, когда она попросила есть, выглянув из-за вещмешков с третьей полки. Так и приехала Люда на фронт.

Снайперский взвод перебрасывали на тот участок, где он был нужнее. Каждый раз он попадал в новые обстоятельства, приспосабливался к новым фронтовым условиям. Где только не приходилось маскироваться — на деревьях, в траншеях, разрушенных домах.

Валя Мощенко была командиром отделения снайперов. Руководить юными сверстницами, которые надели военную форму в свои 17—19 лет, было очень и очень нелегко. Ведь спрос с них был, как со взрослых.

Почти со всеми девчатами отделения Валя была в снайперской паре, на ее боевом счету 37 убитых фашистов. Но чаще всего она выходила на «охоту» с москвичкой Тамарой Алхимовой, с которой и открыла свой боевой счет.

На всех фронтах, где были девчата-снайперы, они помогали разведчикам, которые с уважением относились к ним. Однажды Валя уничтожила фашистского снайпера, который действовал в том месте, где должны проходить разведчики. Валя спасла им жизнь.

Она долго не могла определить, откуда бьет фашист. Просмотрела внимательно всю оборону врага, нейтральную полосу. Взгляд остановился на убитой лошади, лежавшей на нейтральной полосе недалеко от обороны противника. Ничего подозрительного. И вдруг из лошади блеснул огонек. «Выстрел бронебойно-зажигательной пулей», — отметила Валя. Стало ясно, что фашист спрятался в чучеле лошади. Так она выследила и уничтожила вражеского снайпера. Сколько благодарностей получила в тот день Валя от разведчиков, которым освободила путь.

— А вот когда мы стояли на реке Шешупе, — Валя улыбается, вспоминая об этом, — то совершенно случайно выполнили важное задание. С наблюдательного пункта сообщили, что в оборону противника поступает подкрепление. Оно могло прийти только со стороны реки, но наши даже с самолетов не обнаружили вражескую переправу. Разыскать ее поручили и снайперам. Мы с Тамарой наблюдали за рекой весь день. Везде было тихо. Затем мы сменили позицию, пробрались еще дальше по нейтральной. Тамара решила выкупаться в реке. Я возразила. Мы долго спорили и все-таки спустились к реке, разделись и осторожно вошли в воду. Отплыв от берега, чуть не ахнули. В узком месте, где река делала изгиб, с обеих сторон были наклонены и связаны ветви деревьев, под ними проходила переправа.

По координатам, которые сообщили девушки, переправа противника была разбита и фашисты отступили.

Историю о том, как Валя и Тамара трех пленных солдат привели, тоже нельзя слушать без улыбки.

Однажды, выбирая укрытие для наблюдения, они столкнулись на нейтральной полосе с тремя вражескими солдатами. Девчата приготовились обороняться, но те, побросав оружие, подняли руки. Пришлось возвращаться в часть. Идти надо было через лес, и Тамара высказала беспокойство. Тогда один, видимо, понимавший русский язык, отрезал все пуговицы у брюк солдат и у себя. Так и привели девчата пленных. Дружным хохотом встретили их однополчане.

…Живут в Сорочинске две тезки, две Клавдии Ивановны — Вергасова и Иглина. Обе окончили нашу снайперскую школу, обе получили назначение на 4-й Украинский фронт, только в разные полки.

У Клавы Вергасовой все началось, как у многих девчат, приехавших на фронт. Сперва знакомилась с обороной. Учил ее снайпер Безголосов. Снайперской парой Клавы была Капа Мелкозерова, тоже из Оренбуржья. Капа погибла при выполнении первого задания, не успев сделать ни одного выстрела. Утром на гибель Капы наши ответили артиллерийским огнем.

Клава осталась без снайперской пары, на «охоту» одну не посылали. Несколько раз Клава относила в термосе обеды солдатам на передний край. А вскоре в паре с Ниной Лопатиной открыла счет мести за Капу. Было дано задание — прикрывать переправу через Одер, и меткими выстрелами Клава уничтожила более десяти фашистов. За отличное прикрытие переправы она была награждена медалью «За боевые заслуги».

Приходилось Клаве принимать участие и в операциях за «языком». Однажды пошла в поиск вместе с разведчиками Мишей Марковым и Николаем Третьяковым. Она замаскировалась на чердаке заброшенного дома и внимательно следила. Вот разведчики незаметно подобрались к вражескому объекту, охраняемому часовыми. Скрылись за углом и через несколько таких напряженных для Клавы минут выскочили обратно, таща «языка». Следом за ними выбежал фашист с автоматом наготове — Клавин выстрел скосил его. «Язык» был доставлен, разведчики и снайпер награждены медалями «За отвагу».

Клава считала, что ей везет — за год фронтовой жизни у нее всего одно легкое ранение в голову. Но радоваться было еще рано. Шли бои на территории Чехословакии. Снайперов послали прикрывать переправу на реке. Меняя позицию, они, видимо, обнаружили себя и были накрыты минометным огнем. Так, за несколько дней до окончания войны Клава была тяжело ранена. 9 мая ей делали операцию, извлекли 18 осколков. Только в ноябре 1945 года вернулась она на Родину.

А Клава Иглина с группой девчат-снайперов прибыла в горнострелковый ордена Суворова Новороссийский полк в 2 часа ночи, и уже утром девчата начали пристреливать свои винтовки. Был бой за важный стратегический пункт. Два часа с обеих сторон шла артподготовка. Одна атака сменялась другой, но безрезультатно. Вражеские пулеметные расчеты мешали подняться в атаку. Снайперам было дано задание уничтожить их. Клава Иглина с Ниной Боруткиной окопались, сделали запасные окопы для отхода и, когда рассвело, обнаружили пулеметные расчеты. Они были замаскированы за подбитыми танками. Снайперы выжидали, бить надо наверняка. Наконец, они начали стрелять. Пулемет замолчал, но фашисты открыли яростный огонь по снайперам. В части волновались: вряд ли девушки останутся живыми. Вернулись они к своим ночью. Клава и Нина за уничтожение пулеметных расчетов были награждены орденами Славы 3-й степени. Закончилась война для Клавы Иглиной недалеко от Праги.

Бесстрашно воевали с врагом Наталья Кузьминична Рылеева, Анна Матвеевна Кадочникова, Клавдия Трифоновна Вавилина и многие другие мои землячки, мужественные девчата-снайперы.

Н. Н. МЫЛЬНИКОВ,
журналист, ветеран войны, полковник в отставке
СЕВЕРО-ЗАПАДНЕЕ ВЕЛИКИХ ЛУК

Пока Владимир Солуянов лечился в госпитале, произошло два выдающихся события — наши войска прорвали блокаду Ленинграда и завершили ликвидацию армии Паулюса под Сталинградом. Душа сержанта пела и от больших дел на фронтах войны, и от того, что сравнительно быстро вылечился, и, в довершение ко всему, попал в ту же 16-ю воздушно-десантную бригаду, в которой служил раньше.

В роте десантников-разведчиков не оказалось ни Паничкина, ни Сулина, ни Маслова, и Солуянову пришлось обзаводиться новыми друзьями. Без дружбы везде нелегко, а на войне тем более.

Ближе всего Владимир сошелся с Егором Суртаковым — невысоким, по-деревенски плотно сбитым сержантом-сибиряком, всегда веселым, жизнерадостным, умеющим вовремя стать серьезным, подчеркнуто собранным. Подружились они очень быстро, по-воински прочно, на правах равных.

В тот вечер, когда Солуянов возвратился из госпиталя в свою роту, как-то неожиданно разбушевался северный ветер со снежной крупой-шрапнелью. За ночь натащило такие сугробы, что десантникам пришлось объявить аврал для расчистки военного городка. Работая вместе с Суртаковым, который в отличие от других орудовал лопатой с завидной мастеровитостью, по-особому податливо, Солуянов полюбопытствовал:

— Ты в какой школе наловчился этому делу?

— По домашности приходилось — сызмальства. У нас забуранит — днем ни зги не видно.

— Где это так?

— В Барабинских степях.

Егор рассказал о том; сколь докучливыми бывают бураны в их местности, как ему, оставшемуся без отца на десятом году, ежезимно приходилось расчищать то волглые, то скрипучие сугробы, которые — весьма нередко — забивали выход из избы вровень с крышей.

— А какую профессию имел до войны? — спросил Солуянов.

— В колхозе работал. Сперва в борноволоках состоял. Потом стал прицепщиком на тракторе. Последний год попытал себя при колхозной кузнице — вроде бы подмастерьем у кузнеца.

— Получалось?

— Захочешь есть да помогать больной матери — получится хоть в кузнице, хоть в полеводческой бригаде.

— А как стал десантником? — добирался до цели Солуянов.

— Наверное, так же, как ты. Силком-то сюда не тянут. И калачом не заманивают. Согласен?

— Согласен.

— Тогда зачем спрашиваешь?

Парень нелегкой судьбы, рано познавший цену колхозному трудолюбию, Егор Суртаков по душе пришелся Владимиру Солуянову своими по-крестьянски вескими суждениями о жизни, большой сообразительностью.

А спрашивал Солуянов сослуживца не бесцельно, не ради праздной беседы. Ему было нужно знать, на что способен Суртаков в боевой обстановке, чему у него можно поучиться, в чем поучить его.

В свою очередь и Суртаков, когда ему стало известно, что Солуянов побывал в полуторамесячной операции на Брянщине, что он уже мечен немецкой сталью, почтительно потянулся к наторелому разведчику.

Было у Владимира и Егора и много общего. Оба они не умели скучать и хандрить, никогда не сетовали на учебные перегрузки и житейскую неустроенность. Оба дороже всего ценили свой род войск, знали все красноармейские песни, могли молодецки сплясать «Барыню» или «Подгорную».

У десантников бывают предбоевые передышки, в которые можно и отяжелеть и расслабить мышцы. А чтобы не получилось этого, командиры подразделений нередко устраивали затяжные марш-броски, проводили разновидные тактические занятия в глубоко заснеженных и залитых половодьем лесах.

Когда же ротные колонны возвращались в казармы и кто-то от усталости начинал терять ногу, либо Солуянов, либо Суртаков, не ожидая команды, запевали:

Споемте, друзья, ведь завтра в поход

Уйдем в предрассветный туман.

Споем веселей, пусть нам подпоет

Седой боевой капитан.

Или:

Там вдали, за рекой,

Зажигались огни,

В небе ясном заря догорала…

Строй — и в том, и в другом случае — многоголосо подхватывал бодрые, расправляющие плечи припевы, ряды разом принимали «затылок в затылок» и шаг становился твердым, послушным.

Дружба между Солуяновым и Суртаковым росла и крепла день ото дня. Она помогала сержантам накапливать боевое мастерство, поднимала воинский запал десантников-разведчиков, стала их незаменимой помощницей во время работы в тылу врага.

Стоял второй военный апрель.

Диверсионную группу наших десантников (в ней было до сорока человек — разведчики и саперы-подрывники) забросили в леса северо-западнее Великих Лук. Командовал группой лейтенант Щукин, не однажды побывавший на специальных заданиях. Владимир Солуянов в этот раз возглавил отделение разведчиков.

Задачи диверсионной группы, орудующей в тылу врага общеизвестны: разрушать неприятельские дороги и мосты, пускать под откос поезда, производить налеты на войсковые штабы и аэродромы, взрывать склады с боеприпасами — словом, делать все то, что истощает силы противной стороны, расшатывает ее боевые порядки.

Для той поры бойкой оказалась шоссейная дорога между Великими Луками и Старой Руссой. По ней к передовым позициям днем и ночью подвозились боеприпасы, продовольствие, военная техника.

Командир группы решил взорвать мост, разрушить работу важной коммуникации гитлеровцев.

Разведчики выдвинулись к реке, через которую перекинулся прочный деревянный мост на бетонированных быках, способный пропускать не только автомашины, но и артиллерию, и танки.

Суртаков с напарником остались на этом берегу. Солуянов и Яншин переправились на противоположный берег. Тщательно проследили, где располагаются немецкие часовые, охраняющие мост, откуда к ним сподручнее подобраться как можно ближе, когда происходит смена караула, куда разводящий уводит тех, кто отстоял свой срок. Все было выверено так, чтобы не допустить ни малейшего просчета ни во времени, ни в действиях. На это ушло свыше суток. Зато не безрезультатно.

День простоял ведренный. А вечером, сразу после смены караула у моста, сыпанул сильный дождь, крупный, как горох, изгибчатый от ветра, холодный.

Застегнув брезентовые дождевики и накинув на головы капюшоны, немцы повернулись спинами к ветру, ослабили наблюдение за местностью. Разведчики воспользовались этим. Из кюветов, обросших лозняком, они бросились на часовых, прикончили их ножами и заняли позиции для прикрытия действий подрывников. Те, не мешкая ни секунды, прибежали с взрывчаткой, заложили ее там, где требовалось. Мост разлетелся в куски.

Потом Солуянов и его разведчики помогли подрывникам уничтожить склад с горючим, разрушить железнодорожный мост.

Немцы возмутились действиями советских десантников и бросили на них роту автоматчиков. Прикрывая огнем саперов-подрывников, разведчики пробовали сдержать напор фашистов, но силы оказались неравными. Лютый огонь автоматчиков загнал десантников в болото. Промокшие до пояса в ледяной воде, они довольны были тем, что погоня прекратилась, что не утратили своей боеспособности.

Лейтенант Щукин всмотрелся в карту, сориентировался по компасу, обнадеживающе сказал:

— Надо двигаться строго на восток. — Он показал направление ребром ладони. — Это наиболее надежный путь. К самому болоту примыкает густой лес: дорог нет. Значит, и немцы там не водятся.

Десантники переобулись, распределили груз между собой и, не дожидаясь темноты, тронулись на восток. А через каких-нибудь полчаса над болотом показалось звено бомбардировщиков. Десантники видели, как из чернобрюхих самолетов выпала зловещая стая бомб. Чуть погодя, они звонко завизжали, завыли и упали поодаль.

— Все целы? — спросил Щукин, очищаясь от болотной жижи, набравшейся и за шиворот, и в ноздри, и в уши. — Никто не пострадал?

— Вхолостую сработали шалопуты Геринга, — ответил Солуянов. — А шефу доложат: уничтожен крупный отряд русских партизан.

— Как пить дать, — поддержал Суртаков.

Но немцы докладывать вверх об авианалете не торопились. Вслед за первым звеном прилетело второе. Одна из бомб разорвалась неподалеку от хвоста рассредоточенной колонны. Разведчика, замыкавшего колонну, тяжело ранило в живот.

Друзья сделали сержанту перевязку, понесли с собой. Но спасти его не удалось. Он умер, не приходя в сознание.

Под утро десантники выбрались из болота, похоронили сержанта между двух сосен. В тот же день оборудовали новую стоянку, отоспались. А затем снова включились в дело.

Идя лесом на очередное задание, разведчики увидели женщину, привязанную колючей проволокой к стволу сосны. Попробовали окликнуть — она не промолвила ни слова. Осмотрелись. Прислушались. Вокруг тишина. Подползли к женщине, установили: жива, но без сознания. Ее отвязали, положили на носилки, изготовленные из плащ-палатки, и понесли с собой.

В дороге женщина (ее звали Аграфеной) пришла в себя, поняла, что она среди своих, и рассказала о том, как с ней — связной партизанского отряда — расправились фашистские каратели. Она же указала деревню, в которой расположился карательный отряд, назвала его командира — немецкого офицера — и активных главарей, завербованных из местных предателей.

Лейтенант Щукин принял решение — изловить фашистского верховода и передать его на суд партизанам. Провести эту операцию было приказано отделению разведчиков под командованием Владимира Солуянова.

Два дня и две ночи охотились. И напали на след немецкого офицера. И напали. Командир отряда по имени Курт находился в деревне Юхово, откуда должен был возвратиться в штаб, расположенный в селе Холм.

Стоял холодный весенний день. С севера, обгоняя друг друга, неслись набухшие ледяной тяжестью облака. Дорога, до блеска накатанная колесами, отлого сползла с недавно выжженной палачами пустоши, попетляла меж вербников, ворсисто покрытых гусенячьим желто-сизым пухом, и, будто намереваясь укрыться от северного дыхания, растянулась вдоль южной опушки сосняка.

Солуянов и Суртаков — группа захвата — спрятались возле самой дороги, в загустелом сосновом подсаде. По два бойца расположились справа и слева от группы захвата, на удалении до полусотни метров. Лежали почти весь день.

Под вечер пароконная повозка, сопровождаемая двумя верховыми охранниками, поравнялась с группой захвата. Суртаков выстрелил в кучера. Вслед за Суртаковым бойцы, лежавшие слева, сразили верховых. Тем временем Солуянов запрыгнул на повозку, рукоятью пистолета ударил офицера по голове. Тот, хоть и пьян был, понял, что произошло, дрожа от страха, то и дело твердил, тыча пальцем себе в грудь:

— Курт есть интендант. Фронт никс. Курт есть интендант. Фронт никс.

Никакого удостоверения личности у офицера не оказалось, и он выдавал себя за интенданта, который был призван в армию по тотальной мобилизации.

Поздно вечером Курта привели в землянку командира диверсионной группы лейтенанта Щукина. Он выслушал доклад сержанта Солуянова, взял в руки светильник — гильзу от немецкого зенитного снаряда, чтобы пристальнее всмотреться в пойманного офицера, озадаченно спросил:

— Он или не он?

— Судя по приметам, он самый. Но выдает себя за тотальщика.

— С виду и есть тотальщик. А нутро выясним завтра. Сейчас упрячьте его. Да надежнее. С караулом.

Утром, когда стало светло, в расположение десантников прибыла Аграфена. Она глянула на Курта, удивленно всплеснула руками и задохнулась от гнева, от возмущения тем, сколько бед и несчастий принес людям этот изверг, бешеный разбойник с большой дороги. Курт тоже узнал Аграфену. Большое круглое лицо его тотчас почернело, полные щеки судорожно задергались, глаза от страха сделались неподвижными.

Солуянов воспользовался паузой, на радостях возгласил:

— Кончилась игра в прятки.

Спазмы отпустили Аграфену.

Она крикнула:

— Он самый — собачий выродок! — вплотную подступила к Курту. — Ты меня узнаешь?

Курт помотал головой и приложил ладонь ко лбу, жалуясь на недомогание.

— А головой не крути! Я не крутилась, когда меня привязали к сосне.

В разговор вступил лейтенант Щукин.

— Эту женщину хотели казнить по вашему приказу? — спросил он.

— Найн. Здесь получилась какая-нибудь ошибка.

— А кто меня допрашивал? Кто меня пинал в бока, в спину, в грудь?

— Я не фашист. Я не могу бить человека.

Привели партизана, который тоже побывал на допросе у командира карательного отряда, но по счастливой случайности сумел убежать. Тот партизан узнал Курта, рассказал о его бесчинствах, назвал людей, которых по приказу карателя расстреляли, повесили, захлестали насмерть дубинками.

Десантники и партизаны срочно созвали судебное заседание и постановили расстрелять командира немецкого карательного отряда. Курт, услышав слова приговора, зарыдал. Аграфена, которой было поручено привести приговор в исполнение, отошла на положенную дистанцию, пересохшим от ярости голосом крикнула:

— Не орать! Я не орала, когда в меня впивалась проволока.

Она нажала на спусковой крючок автомата и очередью прошила грудь фашиста…

В лесах между Великими Луками и Старой Руссой десантники встретили первомайский праздник. Его лейтенант Щукин объявил нерабочим днем.

На следующий день десантники снова отправились на задание — заложить взрывчатку под железнодорожное полотно. Как обычно, разведчики действовали в голове диверсионного подразделения — они и были обязаны указать подрывникам место для работы и в случае надобности прикрывать их огнем…

* * *

Он прошел всю войну, этот мужественный человек. Вернувшись с фронтовых полей инвалидом первой группы, он не сдался, не отступил перед трудностями. Сначала закончил Челябинский железнодорожный техникум, а потом и заочно институт инженеров железнодорожного транспорта. И трудился на Южно-Уральской железной дороге. Совсем недавно не стало его среди нас, разведчика-десантника Владимира Иосифовича Солуянова, героя войны и скромного труженика послевоенных лет…

М. А. МЕНЬШИКОВА,
журналист
ОТ ОРЛА ДО ПРАГИ

Уральский добровольческий танковый корпус формировался в начале 1943 года. Его называли «особый». Все — от вооружения до последней пуговицы на гимнастерке солдата — было приобретено на средства трудящихся Челябинской, Свердловской, Пермской областей, сделано из сэкономленного, в нерабочее время. Все, что полагается, дали солдатам. Златоустовцы даже каждому челябинцу выковали нож с ножнами.

Бывший командир артиллерийского дивизиона мотострелковой бригады, ныне гвардии полковник в отставке Сергей Иванович Худяков вспоминает:

— Приказом командующего артиллерией УралВО я был зачислен в корпус…

В прошлом рабочий Саткинского металлургического завода Худяков еще в юности увлекался стрелковым спортом, выступал за свой город в зональных соревнованиях на лучшего ворошиловского стрелка. Затем окончил артиллерийское училище. Служил в Челябинске. Участвовал в боях на Халхин-Голе. Командовал противотанковой батареей. В июне сорок первого часть, в которой служил Худяков, передислоцировалась на Кавказ. О начале войны узнали на марше и с марша их развернули на фронт.

Первый бой, первая встреча с вражеской техникой были в начале июля. На позиции ползли короткоствольные немецкие танки и бронетранспортеры с пехотой. Уверенные в легкой победе, они даже не стреляли.

— Перва-ая батаре-е-я! Фугасны-ы-ми по танкам! Втора-а-я батаре-е-я! Осколочны-ы-ми! По пехоте! Огонь! — приказал старший лейтенант Худяков с наблюдательного пункта.

Связи с третьей батареей не было. Он дал ей команду тремя красными ракетами.

Орудия открыли огонь. И немецкие танки тоже начали стрелять. Расхваленные на все лады танки. Неужели сомнут? Неужели дрогнут артиллеристы? И вот наконец один танк загорелся, потом и второй закрутился на месте. Вспыхнул бронетранспортер. Фашисты разбегались, как тараканы из опрокинутой ловушки. «Ну, что, гады, получили?» — торжествовал Худяков.

Атака врага захлебнулась. Это была первая атака. А через каких-нибудь полчаса в расположении дивизиона стали рваться вражеские снаряды. Поквадратно била артиллерия. Снова пошли танки и пехота. Но и эта атака не имела успеха. Тогда над батареей появились бомбардировщики. Фугасная бомба грохнула рядом с наблюдательным пунктом Худякова, взрывная волна ударила его о землю.

Три месяца лечения в госпитале и снова фронт. С. И. Худяков уже в должности начальника артиллерии полка. В октябре сорок первого в одном из боев новое тяжелое ранение. Опять госпиталь. Потом его направили на Урал готовить кадры для фронта. Понимал, что это не менее нужное в войне дело, но сердце заставляло писать один за другим рапорты с просьбой отправить на фронт. И специальная комиссия зачислила его в Уральский добровольческий танковый корпус.

— Артиллеристы располагались в школе и детской больнице, — продолжает свой рассказ С. И. Худяков. — Но там они бывали только ночью, все остальное время — в артпарке. Находился он в лесу. Выезжали на стрельбы. Однажды «меткой» стрельбой перебили линию электропередачи. Но это казус! А на учебу срок действительно дали самый минимальный. Планы занятий разрабатывать командиры могли только ночью.

Каждый солдат чувствовал себя счастливым — ему выпала честь защищать Родину. Считали дни, когда отправят на фронт. В мае на инспекторских проверках были показаны «исключительно хорошая подготовка и знание каждым солдатом своего дела».

Был первый предбоевой марш по опустошенной войной местности, где все разрушено и сожжено, воздух пропитан гарью пожарищ, а вместо сел и деревень одинокие печные трубы и бурьян. У дорог сохранились таблички: «Село Боровки», «Деревня Васино». Что думал каждый солдат, Худяков, конечно, не знал, но видел, что становятся они молчаливее, суровее.

Дивизион расположился в березовой роще. Выставили боевое охранение, копали щели для личного состава, маскировали технику. Худяков, что бы ни делал, постоянно думал, как же поведут себя солдаты и офицеры в бою.

Уральцам предстояло наступать на северном участке Орловско-Курской дуги. Гитлеровцы стояли здесь почти два года, изрыли всю оборону ходами сообщения, блиндажами и дзотами, заминировали подступы, укрепили все высотки, овраги и речушки. Как-то справится с задачей его подразделение?

Перед боем Худякова вызвали к командиру бригады. По дороге случайно встретил Трофимчука, вместе кончали артиллерийское училище. Трофимчук командовал минометным полком, после ранения добирался к себе. Как бывало в таких случаях, посыпались вопросы: «Кого из наших видел? Где сам служишь?» Худяков с гордостью сказал:

— В Уральском добровольческом! Слыхал о таком?

— Ты вроде раньше к хвастунам не относился, — заметил Трофимчук. — Что такое добровольческий?

— А все от малого до большого — добровольцы! Комсомольская и партийная прослойка до семидесяти процентов!

…В три часа дня у командира мотострелковой бригады полковника М. С. Смирнова началось совещание. Еще ничего не было сказано, но в самой атмосфере чувствовалось напряжение. Настораживала даже карта, расположенная на столе комбрига. Начальник штаба бригады отмечал на ней какие-то точки.

Комбриг зачитал приказ. Дивизиону Худякова предписывалось с наступлением темноты совершить двадцатикилометровый бросок в район поселка Луганского и занять оборону. Получили предписание мотострелки и минометчики.

Сложное хозяйство дивизиона: батареи, рации и катушки проводов, машины, груженные снарядами, — к намеченному сроку было в указанном районе. Местность не разведана, и Худяков расположил батареи, сообразуясь с картой и собственным чутьем. Сам решил обосноваться на наблюдательном пункте второй батареи. Перед ним был пологий скат к речушке Орс, которую предстояло форсировать. За ней по всему далекому горизонту горели села.

На передний край ушли разведчики. Они вернулись в полночь и сообщили, что берега реки сильно укреплены. И командир стрелков просит поддержать их левый фланг, пулеметы противника не дают продвигаться вперед!

Худяков доложил комбригу, что дивизион готов к выполнению задачи.

Пулемет за рекой, расположенный на выступе небольшой высотки, беспрестанно строчил. У фашистов был хороший сектор обстрела, перед ними — болотистая местность, непроходимая для танков.

Командир первой батареи А. И. Кислый решил ударить по гнезду, выкатить одно орудие на прямую наводку. Прикинул, кто бы мог выполнить эту задачу. Первое орудие? Наводчик хороший, с первых дней на войне.

Ну, что ж, первое орудие первой батареи начнет бой! Командир батареи не стал скрывать трудности, предупредил:

— Если с первого выстрела не разобьете гнездо, второго — сделать не дадут!

Ночью с пушки сняли щит, немного подвезли ее машиной и покатили на руках чуть ли не к самому берегу. Расположились за ивовым кустиком. Окопы рыть не стали.

Когда начало светать и над рекой потянулся белесый туман, разведчик показал на едва приметный бугорок на травянистом берегу. До реки было метров сто пятьдесят, столько же от реки до бугорка.

Заряжающий протер снаряд, дослал в казенник, наводчик ручками поворотных механизмов навел перекрестие панорамы на цель.

— Готов! — доложил наводчик.

— Огонь! — взмахнул рукой командир орудия.

Фугасный угодил в цель. Весь вражеский берег ожил, ощетинился огневыми вспышками. Это и было нужно батарейцам. На наблюдательном пункте спешно засекали цели.

На участке против деревни Дулебино берега реки были посуше, но мотострелки и танкисты не могли продвинуться вперед.

— Бог войны! Немецкие танки прячутся за церковью! Подкинь огня! — просили мотострелки.

Худяков связался с третьей батареей, приказал командиру взвода Шаталову оба орудия выкатить на прямую наводку. Задача — подавить подвижные огневые точки противника.

Худяков видел, как выкатывали орудия, даже бинокля ему не понадобилось. Расчеты действовали вроде бы и слаженно. И вдруг откуда-то слева стала бить пушка. Ее огонь хорошо был виден Худякову. Последовала команда:

— Первое орудие развернуть во фланг! Орудие! Внимание! Угломер… Прицел… Огонь!

Началась орудийная дуэль. Тем временем фашистский танк вылезал из-за церкви, разворачивался. Снарядом ему разорвало гусеницу, а потом взметнулись языки пламени — другой снаряд угодил в бензобак. «Молодцы, пушкари!» — отметил про себя Худяков. Он продолжал корректировать огонь, мысленно слышал, как расчет у орудия повторяет за ним: «…угломер… прицел… выстрел!» Дуэль выиграло уральское орудие. Наши танки и с ними мотострелки вышли из укрытий.

Худяков побывал в стрелковых батальонах, понял, что мотострелкам держать через него связь с батареями несподручно. Он решил две батареи непосредственно подчинить командирам батальонов, одну оставил в резерве.

Только к вечеру мотострелковая и Свердловская добровольческая танковая бригада форсировали реку Орс и штурмом взяли Дулебино, отбили контратаки немцев. Впереди были реки Нугрь и Моховица.

В этот день произошел случай, о котором долго вспоминали. Во время небольшого затишья на первую батарею подвезли обед. Надо было отнести еду и на наблюдательный пункт в расположении пехоты. Вызвались Виктор Приданников и Александр Суханов, молодые ребята, оба уральцы, из Миасса.

— Может, там немца живого увидим! — говорили они.

Приданников взял два котелка и автомат, Суханов — котелок, автомат и гранату.

— Зачем гранату? — смеялись над ним. — Атаковать немцев собрался?

Им сказали, чтобы шли по телефонному кабелю. Сильно припекало июльское солнце, с выгоревшего поля тянуло пережженным хлебом и землей. Приданников и Суханов шли рядом, молча. До наблюдательного пункта оставалось каких-нибудь метров триста, как из старого окопа на них взметнулись автоматы и картавый чужой окрик «Руки вверх!» заставил их вздрогнуть. Носом к носу столкнулись с гитлеровцами. Суханов швырнул в окоп гранату, она не разорвалась, забыл вырвать чеку, но фашисты залегли. И в следующий миг котелки полетели в сторону, а дула автоматов направились на немцев.

Пленных привели на батарею. Оказалось, это были разведчики. Они пережидали день в окопчике, намереваясь в темноте перерезать провод и захватить связиста, когда тот пойдет искать порыв.

В этот же день вечером радист услышал, как по фронтовому радио в числе отличившихся в боях назвали и артиллерийский дивизион Худякова. Он радостно закричал:

— Товарищ командир! Товарищ командир! Про нас говорят!

Худяков заскочил в машину, но услышал уже только музыку. Командир был доволен итогами дня, но видел он и немало просчетов. Не совсем верно выбраны позиции. В отделении тяги, где командиром старшина Степанов, убило шофера. Безрассудная смелость подвела, не захотел укрываться в щели. Были потери и в орудийных расчетах — троих ранило.

Вечером Сергей Иванович приказом объявил благодарность всему личному составу. Расчет первого орудия поблагодарил лично. Наводчик первого орудия рядовой Горбач на похвалу не отозвался. «Что, устава не знает?» — удивился Худяков.

Д. Горбач прибыл в дивизион уже под Москвой. Его семья, жена и дети, погибла при эвакуации во время бомбежки эшелона. Он сам их хоронил. Вскоре узнал, что родную сестру немцы повесили в Киеве. Вот тогда и настоял, чтобы послали на фронт.

Воевал в пехоте, был ранен, выучился на танкиста, стал наводчиком орудия. Под Сталинградом получил тяжелую контузию. Его хотели комиссовать, отправить в тыл — наотрез отказался. Стал сильно заикаться, потому и не смог отозваться на благодарность командира.

…Из наступательных боев на орловской земле артдивизион вышел изрядно поредевшим. Корпус вывели на отдых для пополнения, а Свердловскую танковую и мотострелковую бригады передали Брянскому фронту.

Мотострелковая бригада вошла в конно-механизированную группу генерал-лейтенанта Казакова. Группе надлежало внезапным броском пройти по тылам противника, перерезать железнодорожные линии к Брянску, не дать ему отступить.

Худякову особенно врезался в память бой за Унечу. Город обороняли четыре вражеских полка, артиллерийские и минометные батареи. Весь лес и кустарник, который подступал к самому городу, был вырублен начисто, дороги заминированы. Накануне прошли проливные дожди, развезло дороги, переполнило речушки.

Немцы наступления не ждали. Город освободили в считанные часы.

— В уличных боях каждое орудие было самостоятельным, — вспоминает Сергей Иванович. — Нам тогда хорошо помогли разведчики капитана Мокрушина. Они ночью побывали в городе, засекли огневые точки. А вечером Москва передавала по радио, что всем соединениям, участвовавшим в боях за город, присвоено наименование «Унечская». Наша бригада стала называться «Унечская мотострелковая».

После Унечи освобождали Клинцы, Новозыбков. Врывались стремительно, внезапно и дерзко очищали улицу за улицей от врага. После освобождения Новозыбкова жители сообщили, что немцы угнали много людей. Вероятно, хотят использовать их как заслон при наступлении советских войск. Вывозили и раньше, как будто заставляли рыть окопы.

Танки развернулись и двинулись в обход. На их броне сидели автоматчики, минометчики и разведчики из взвода управления дивизиона. Мучительно долгим казалось Худякову время, когда он ожидал сигнал. Наконец командир взвода управления сообщил координаты для огня.

Потом рассказывали, что десантники навесным минометным огнем отделили мирных жителей от немцев, а затем по врагу ударила артиллерия. И тогда фашисты открыли огонь по старикам и детям. Наши бойцы без команды бросились в атаку, смели фашистскую нечисть в считанные минуты. Пленных не брали.

Оставшиеся в живых жители города не сразу поняли, что они спасены. А потом… бросились к убитым и плакали навзрыд. Тяжело было смотреть солдатам, разрывалось сердце от ненависти к зверю-врагу, хотелось скорей ринуться в бой и гнать, гнать его с родной земли.

Мотострелковая бригада дошла до реки Сож. Там был получен приказ вернуться в Уральский корпус.

…На большой поляне в Брянском лесу выросла трибуна. К ней принесли много цветов, зелени. На трибуне гости с Урала, офицеры из штаба армии. Командарм читал приказ: за выдающиеся заслуги в Орловско-Брянской операции добровольческий танковый корпус был преобразован в 10-й гвардейский. Красное шелковое полотнище с силуэтом Владимира Ильича Ленина плыло к трибуне под ликующее «ура».

— Это звание присвоили нам после двух месяцев боев, — рассказывает Сергей Иванович. — Мы написали отчет о боевых действиях дивизиона и послали на Урал. Сообщили, как выполняем наказ, который нам давали трудящиеся перед отправкой на фронт, как выполняем клятву.

В артдивизионе особо отличилась вторая батарея старшего лейтенанта Николая Глушкова (он погиб весной сорок четвертого). На ее счету — самое большое количество уничтоженных огневых точек врага, подбитых танков и самоходок. Батарею стали называть глушковской, в честь любимого отчаянного командира.

Потом этой батареей командовал Яков Хардиков, он за тяжелейшие бои в Каменец-Подольском получил звание Героя Советского Союза.

За два месяца боев больше половины состава артдивизиона были награждены орденами и медалями. Сергею Ивановичу Худякову были вручены ордена Красной Звезды и Отечественной войны 2-й степени.

Во время одного из боев снаряд разорвался метрах в пятнадцати от Худякова, второй приземлился на кромке оврага. Ординарец Шамсиев успел столкнуть командира в овраг, прикрыл его, а сам был ранен. Старшина, который отвозил его в госпиталь, потом рассказывал Сергею Ивановичу Худякову:

— Всю дорогу Шамсиев горевал. «Хотел, — говорил он, — вечером командира лапшой накормить! Ведь опять останется голодный!» Успокоился лишь тогда, когда пообещал ему накормить вас.

После боев за освобождение Каменец-Подольского, Львова и завершения всей Львовско-Сандомирской операции, мотострелковая бригада находилась на отдыхе. Приезжала делегация уральцев, привезла орудие от Магнитогорского педагогического института с просьбой вручить лучшему артиллерийскому расчету. Его передали миассцу Владимиру Демидову из глушковской батареи. Из Миасса получили посылки. Пришли письма от рабочих, колхозников.

Много было писем от детей. И в каждом наказ — крепко бить фашиста и с победой скорее возвращаться домой. А до возвращения, ох, как было далеко!

Как-то вечером, осматривая, как оборудована огневая позиция, чем занят личный состав, услышал Худяков давно полюбившуюся ему песню: «Здравствуй, дальня-я ура-а-лочка-а, родная-я, дорогая…» — вполголоса напевал незнакомый сержант, видимо, из пополнения, и подбирал мелодию на гармонике. Это была дивизионная песня, сочинили ее солдаты, сами и музыку подобрали. Шоферы из отделения тяги подпевали:

Ох, не надо, не надо плакать,

Знай, что если долго не пишу,

Это значит — мы идем на Запад,

Это значит — я к тебе спешу…

Особенно нравится Худякову последний куплет:

И одной мечтой живут солдаты:

Поскорей захватчиков прогнать.

Это значит — мы идем на Запад,

Это значит — некогда писать.

Из-за большого валуна тянуло аппетитным дымком. Дивизион давно отказался от кухни, — ее надо было возить с собой, — солдаты по очереди готовили пищу.

— Товарищ гвардии майор, наводчик орудия рядовой Горбач занят приготовлением пищи! — растягивая слова, так он меньше заикался, отрапортовал наводчик.

Рядовой Дмитрий Горбач кормил борщом и командарма Д. Д. Лелюшенко, когда тот прибыл на батарею, и благодарность получил за вкусный борщ.

Командир батареи А. И. Кислый частенько звонил С. И. Худякову:

— Товарищ командир, приходите обедать! Горбач готовит!

Наводчика Д. Горбача посылали на командирские курсы — отказался. Контузия — плохой помощник в учебе, сказал он, лучше быть хорошим солдатом, чем плохим командиром. Он был опытным, умелым наводчиком. Ныне Д. Горбач живет в Миассе.

Перед Висло-Одерской операцией майора Худякова назначили командующим артиллерией бригады. Из его непосредственного подчинения артдивизион вышел, но до самого конца войны оставался родным домом, постоянно тянуло в его подразделение.

Командир 10-го гвардейского Уральского добровольческого танкового корпуса Е. Е. Белов в книге «Сыны отчизны» пишет:

«Освобождение польского города Лисув было частью большого боя по разгрому врага в Петрокове… Лисув танкисты взяли с ходу на рассвете, когда расположенный в городке вражеский гарнизон еще беззаботно спал. Захваченного в плен немецкого генерала привели на КП бригады в одном белье. Однако вскоре выяснилось, что вблизи Лисува стоит крупное танковое соединение СС».

Через полчаса фашисты бросили в контратаку два десятка танков, батальон пехоты, подтянули десятиствольные минометы. Но атака была отбита. Вторая контратака была организована большим числом танков.

Первая батарея артдивизиона стояла на окраине города у мельницы и островерхой небольшой часовни. Во второй половине дня, когда было отбито уже несколько контратак, добрался до нее Худяков. Перед батареей на поле догорали немецкие танки, самоходки. Хороший удар получили немцы, но и от батареи осталось одно орудие и при нем только заряжающий Елычев.

В это время связной Худякова закричал:

— Командир, танки!

Через косогор переваливались, сползали в долину, кое-где поросшую безлистными зимними деревьями, два тяжелых танка, а за ними виднелись еще три пушечных ствола. Худяков отослал связного с донесением к командиру бригады. Крикнул Елычеву:

— Давай снаряды!

— Товарищ командир, снарядов осталось мало. Должны подвезти.

Танки шли на большой скорости. Худяков выбрал левый танк, подпустил метров на пятьсот, чтоб ударить наверняка. Первый снаряд послал между гусениц под днище, второй для верности — в развернувшуюся, будто специально подставленную ходовую часть. Видел, как из люка стали вываливаться немцы. Ударить бы по ним осколочным, но не до них. Надо ловить в панораму другой танк, он полз на орудие.

Худяков работал точно. У танка сначала заклинило башню, а потом языки пламени начали лизать броню, и всю машину заволокло густым черным дымом. Остальные задним ходом пятились на косогор.

— Сколько еще снарядов в запасе? — спросил Худяков заряжающего. Он снял шапку, холодным мехом вытер разгоряченное лицо.

— Десяток есть. Да вот Степанов едет!

К мельнице шла грузовая машина. Осколок зажигательного снаряда угодил в кузов или попала горящая головешка от полыхающего дома, — загорелись доски снарядного ящика. Не видит, что ли, Степанов! Сейчас начнут взрываться же снаряды!

Но Степанов лихо развернул машину и, зигзагами сбивая пламя, помчался на открытое место. Резко тормознул, выскочил из машины, прыгнул в кузов, начал сбрасывать горящие ящики. Отъехал метров на пятьдесят — и в ящиках стали рваться снаряды. Худяков посмотрел на часы — все это произошло за пару минут.

Старшина Кирилл Степанов был из Катав-Ивановского района. Воевал во время финской, тоже в артиллерии. В боях за Каменец-Подольский заменил убитого пулеметчика, лег за его «максим» и тем спас батарейцев. Тогда С. И. Худяков представил его к ордену Отечественной войны 2-й степени.

…Одер, Нейсе, Шпрее, Тельтов канал, остров Ванзее, город Прага — вот путь, который прошел артдивизион в составе 29-й гвардейской мотострелковой Унечской бригады.

Окончилась война. Подполковник С. И. Худяков продолжал нести службу в рядах Советской Армии.

Ныне полковник С. И. Худяков вышел в отставку. Он награжден восемнадцатью орденами и медалями. Среди них орден Ленина, три ордена Красного Знамени, два — Отечественной войны, два — Красной Звезды, один Александра Невского, два иностранных ордена — Монгольской и Польской республик.

Живет С. И. Худяков в поселке Аргаяш, проводит большую работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи.

А. И. ИНЧИН,
журналист, ветеран войны, старший лейтенант в отставке
ОПЕРГРУППА № 6

Ночь прошла без минуты сна. Хрустальков беспокойно ворочался, вздыхал, на цыпочках выходил в сени, дымил махоркой. Как сказать жене, что он не может оставаться здесь, на Урале — его место на фронте. Гитлеровцы заняли родной Брянск, подошли вплотную к Москве. Решается судьба Родины. И судьба трех его сынов — мал мала меньше.

Александр Хрустальков, коммунист с двадцать четвертого года, подает рапорт за рапортом, и наконец долгожданное «добро». Он попадает в распоряжение штаба партизанского движения Юго-Западного фронта…

В документах штаба они назывались «Опергруппа № 6», наверное, потому, что состояла из шести добровольцев: трех мужчин и трех девушек.

В ту апрельскую ночь сорок третьего года партизаны и сопровождающий их капитан сидели, плотно прижавшись в воздушном «кашалоте», как в насмешку за тихоходность прозвали транспортный «дуглас» советские летчики.

Капитан поднялся с места и стал пробираться между ящиками и мешками к пилотской кабине. О чем-то переговорил с командиром, достал из-за голенища сапога карту местности, приблизил ее к глазам: теперь уже скоро. Вернулся в центроплан, уселся на мешке с толом. Этот мешок будет выброшен отдельно, на грузовом парашюте. Взрывчатка — основное оружие партизан.

Опергруппа под командованием Александра Хрусталькова нацеливается на узел трех перекрестившихся дорог. Гитлеровцы вынуждены пойти на использование кружных путей. Белорусские и украинские партизаны парализовали большинство магистралей, по которым фашисты подвозили на фронт живую силу, технику и боеприпасы. Надо теперь сорвать вражеские перевозки и здесь, на юге. Хрустальков смотрит на товарищей. Вот горьковчанка Елена Юдинцева, студентка машиностроительного института. Она обняла Дусю Губареву, работницу аптеки из Белгорода. Девушки поют, задумчиво прикрыв глаза. Ни слов, ни мелодии Хрустальков не улавливает: все заглушается шумом моторов.

Настенька Жукова зябко кутается в ватную стеганку. Она с подругами должна ходить по селам, станциям. Надо установить численность и вооружение противника, его ближайшие намерения. Рядом с Хрустальковым Иван Васильевич Гузанов… Размышления прервал возглас капитана:

— Приготовиться! Выбрасываем груз! Взялись, дружно!

В открытый люк ворвался тугой поток воздуха и рев моторов. Вдруг пол стал круто наклоняться, уходить из-под ног. Мешки, ящики поползли под откидные сиденья. «Пошел на второй заход, — понял Хрустальков. — Ну, ни пуха ни пера!» — пожелал он себе, вдохнув полную грудь воздуха, оттолкнулся ногами и бросился в темную бездну.

Почувствовал рывок за плечами: раскрылся парашют. До боли в глазах напрягал зрение, пытаясь разглядеть — что там, внизу, в этой кромешной тьме. Больно стукнулся ногами об землю, не успел ими спружинить и ослабить удар. Проворно упал на бок, стал подтягивать стропы, чтобы погасить парашют. Лег на спину. Предрассветное небо было беззвездным, аспидно-черным. Вот появилось, быстро увеличиваясь в размерах, пятно. В стороне еще два. А где остальные? Наверно, уже приземлились и торопливо укладывают парашюты, чтобы их закопать.

Прошло около часа, пока Хрустальков собрал группу. Но никто не приметил грузового парашюта. На душе становилось тревожно. Взрывчатка легко может стать добычей гитлеровцев. Тогда считай задание проваленным.

— Надо искать, — сказал Хрустальков. — Собираемся в Гурьиной балке. Ориентироваться по посадкам, они почти вплотную примыкают к оврагам.

Разделились по двое, разбрелись по степи. Искали до полного рассвета. Мешок могло унести ветром километров за двадцать. В эфир не выходили: понимали, если противник нашел взрывчатку, то он внимательно следит за этим районом — и их сразу запеленгуют.

В поисках прошло трое суток. 20 апреля 1943 года утром возвращались к Гурьиной балке. Накануне исчез Степан Хмурый. Он был из местных. Подозрение закралось в сердце командира. Поделился своими мыслями с Гузановым. С тревогой стали ожидать они девушек, как вдруг со стороны посадок раздались выстрелы. Там, кустарником, должны возвращаться Елена и Настя. Бросились к изгибу балки — оттуда хорошо просматривались подступы к ней. Около сотни немецких солдат и полицейских охватывали посадки, отсекая дорогу к селу.

— Сдавайся, рус партизан! — кричали фашисты.

Девушки отвечали метким огнем. Одновременно послышались выстрелы и справа, в степи. Там была Дуся Губарева. Только в центре балки пока спокойно.

— Перейдут дорогу, открывай огонь, — приказал Хрустальков Гузанову. Он понял, что выхода нет, положение безнадежное, и стал уничтожать документы.

Фашисты словно играли с партизанами. Не давали им вырваться из огневого кольца и сами не продвигались вперед. После полудня, усилив огонь, они цепью медленно пошли к посадкам.

Замолчали выстрелы в степи, погибла Дуся. Выполняя приказ Елены, попыталась вырваться из окружения Настя. Она уже была недалеко от кладбища, как на пути оказалось около двадцати солдат.

— Люди-и! — что было сил крикнула Настя. — Я — Жукова! Передайте нашим: я — Жукова! Жу-ко-ва! Я им ничего не скажу! Ничего.

Приложила пистолет к виску, нажала на спуск. В тот же миг покончила с собой и Елена.

Четырнадцать часов подряд сражались с врагом коммунисты Хрустальков и Гузанов. Свыше двух десятков фашистов полегло возле балки. Партизаны погибли геройски. Хрустальков выронил из рук оружие, когда его тело пробила восьмая вражеская пуля.

…В памяти благодарных людей до сих пор сохранился тот неравный бой горстки советских десантников. Жители Новой Даниловки все годы пытались установить имена героев, сложивших свои головы за их светлую жизнь. И вот в Усть-Катав, маленький городок горнозаводского края Южного Урала, пришло письмо от школьников, красных следопытов. Они писали жене командира «Опергруппы № 6» Александра Васильевича Хрусталькова.

«…Ваш муж — А. В. Хрустальков и его боевые товарищи не погибли: их именами названы пионерские отряды, улицы и школы на Запорожье. Они стали бессмертными. Мы вместе с вами гордимся бесстрашными бойцами-партизанами. Своими делами постараемся укрепить их светлую память…»

Л. Н. СУРИН,
журналист
ГВАРДИИ МАЙОР КОНДРИН

Если вам доведется побывать в Усть-Катаве, то увидите на улице Пролетарской на высоком постаменте бюст Героя Советского Союза Сергея Федоровича Кондрина. Изваял его местный скульптор И. И. Акулов, а установили на постамент рабочие вагоностроительного завода в память о ратных подвигах своего прославленного земляка. Бюст стоит в сквере рядом с бревенчатым домом, в котором родился, провел детство и юность Сергей Кондрин.

В хорошей трудовой семье рос Сергей. Его отец был одним из самых заслуженных и уважаемых рабочих Усть-Катавского вагоностроительного завода. «Токарь высокой квалификации. Работает на точных и ответственных работах и обеспечивает скорое и аккуратное выполнение их» — такую характеристику дали Ф. И. Кондрину на заводе. Ему было присвоено почетное звание Героя Труда.

Сережа учился в Усть-Катавской средней школе. Его школьный товарищ А. Сазиков вспоминает:

— Мы сидели с Сергеем за одной партой, слева у стены, в третьем ряду. Был он очень общительным, и увлечения у него были самые разнообразные. Любил шахматы, спорт, особенно коньки и лыжи. Участвовал во многих районных соревнованиях. Активный общественник, Сергей работал пионервожатым, в комсомольском посту по борьбе с лодырями и прогульщиками, помогал в ликвидации безграмотности. И на всех субботниках был он непременным участником.

В 1936 году, окончив десятилетку, Сергей уехал в Оренбург, в авиашколу. Не из легких была учеба, и немало пришлось Сергею поработать над собой, чтобы овладеть летным мастерством по-настоящему.

«Живу, Сашка, хорошо, все идет нормально, — писал он своему школьному другу. — Работы вообще много, так что хоть сегодня и выходной, но с утра до обеда занимался. Через месяц буду сдавать зачеты по двенадцати предметам. Нужно поосновательней подготовиться.

…Был интересный случай у меня на днях. Летали мы на высоте 25—50 метров, так как была низкая облачность, а у нас по программе есть низкие полеты. Инструктор не хотел выпускать меня самостоятельно: я при посадке грубо ткнулся о землю… Но потом инструктор подзывает опять меня и говорит: «Садись. Полетишь один». Взлетел. Иду на посадку. Смотрю: не рассчитал. А высота мала, тянуть нельзя. На низкой высоте я даю полный газ и ухожу на второй круг. Опять захожу на посадку. И как назло — пошел дождик. Залепило мне все очки и козырек, и ничего не видно. Я снял очки — опять ничего не видно… Забыл убрать газ. С газом машина коснулась земли, потом отлетела и опять — к земле… Но я тут же очухался, прижал ее, и она покатилась по земле.

Инструктор снова меня поругал за то, что на низкой высоте делал разворот… Ну, потом он мне опять дал летать, и я еще целых четыре полета сделал…»

В своей записной книжке Сергей делал пометки, записи. Они неоспоримо свидетельствуют о широте и разносторонности его интересов. Какими бы напряженными ни были занятия в авиационных классах и на полевом аэродроме, он всегда находил время, чтобы побывать в кино и в театре. В течение января 1938 года он посмотрел в драматическом театре пьесы «Дети солнца», «Таня», «Падь Серебряная», а в театре музыкальной комедии — оперетты «Веселая вдова», «Сотый тигр», «Сорочинская ярмарка», «Роз-Мари», «Свадьба в Малиновке». Не забывал и о книгах, много читал.

Все чаще и чаще в записной книжке Сергея появлялись короткие фразы: «Получил письмо от Лены», «Получил письмо из Свердовска». И снова: «Пришло письмо от Лены». Он стал дружить с ней еще в школьные годы. Теперь Лена училась в Свердловске. Сергей считал ее своей невестой и с нетерпением ждал от нее вестей.

В 1939 году Сергей окончил Оренбургскую летную школу по первому разряду и был направлен в Читу для дальнейшего прохождения военной службы.

Наступил 1941-й. Радостно начался этот год для него. Он был откомандирован на учебу в высшую штурманскую школу ночной авиации дальнего действия. Была и другая радость. Приехала к нему Лена Миронова. Но счастливая семейная жизнь продолжалась всего месяца четыре. Началась война.

С июля 1941-го Сергей — командир звена в 7-м дальнебомбардировочном авиационном полку. Там, на Ленинградском фронте, в ноябре 1941 года он стал членом партии коммунистов.

За полтора года войны летчик Кондрин совершил около двухсот боевых вылетов. В декабре 1942 года за смелые решительные действия при выполнении важных и ответственных заданий командования он был награжден орденом Ленина, а в июле 1943-го — орденом Красного Знамени.

В мае 1943 года С. Ф. Кондрин, уже в звании гвардии майора, был в 18-м гвардейском авиационном полку дальнего действия, командиром первой авиаэскадрильи.

В разное время С. Ф. Кондрин был награжден боевыми медалями «За оборону Ленинграда», «За оборону Москвы», «За оборону Севастополя», «За оборону Сталинграда». Это — свидетельство выполнения важных заданий командования на разных фронтах. Свидетельство метких и сокрушительных бомбовых ударов.

21 ноября 1943 года газета бомбардировочной авиации дальнего действия «Красный сокол» напечатала портрет отважного летчика. Гвардии майор С. Ф. Кондрин был сфотографирован в рост в кабине своего самолета перед очередным вылетом на боевое задание.

…Самолет взлетел с аэродрома ночью. Впереди Кондрина в штурманской кабине склонился над картой гвардии капитан Савельев. Сзади — замер у пулемета воздушный стрелок гвардии старшина Полежаев. У рации — радист гвардии старшина Шумеев.

Задание, которое дал экипажу командир 18-го Севастопольского гвардейского авиационного полка дальнего действия, было обычным — перелететь линию фронта и разбомбить склады боеприпасов в глубоком вражеском тылу.

Гудели моторы. Сергей удовлетворенно вслушивался в их ритмичный однообразный гул и с благодарностью думал о механиках: «Молодцы ребята! Моторы работают, как часы».

— Проходим линию фронта, — услышал он голос штурмана.

Сергей посмотрел вниз. В кромешной темноте мерцали вспышки огня. Уменьшенные расстоянием, они казались отсюда, с высоты, совсем не страшными. Точно там, внизу, кто-то, забавляясь, чиркал спичками. Но это шла ожесточенная артиллерийская дуэль, и Сергей знал, что на земле сейчас все гудит и стонет от разрывов снарядов.

Еще два часа летели в темноте.

— Как дела, капитан? — спросил Сергей.

— Подходим к цели, — прозвучал спокойный глуховатый голос Савельева.

«Сейчас ляжем на боевой курс», — удовлетворенно подумал Сергей. И вдруг, разрезав дегтярную черноту ночи, вспыхнули ослепительные снопы прожекторов. Один ударил Сергею прямо в глаза. Он зажмурился, инстинктивным движением рванул ручку управления. Самолет пошел вверх, но ослепительные пучки света нескольких прожекторов скрестились в небе, и в центре их отчетливо был виден с земли силуэт самолета.

Гулко и часто ударили зенитки. Разрывы снарядов окружили самолет, пытавшийся укрыться в спасительную темноту. Всем телом своим, каждым нервом Сергей почувствовал, как машину вдруг тряхнуло, она, задрожав, накренилась и, теряя управление, стала проваливаться в бездну.

Навалившись на рукоятку, он огромным усилием попытался выровнять самолет. Скользнув вниз, машина вырвалась из света. Вражеские прожектористы заметались, отыскивая советский самолет. А он продолжал стремительно падать. Стрелка высотомера быстро скользила по цифрам: три тысячи метров, две тысячи восемьсот, две тысячи триста… Собрав в комок всю свою волю, Сергей пытался выровнять машину, И это ему наконец удалось.

— Цель? — хриплым чужим голосом спросил он.

— Под нами!

— Ложимся на боевой курс.

Бомбы, отделившись от самолета, стремительно понеслись вниз, и когда Сергей развернул машину на обратный курс, внизу уже бушевало море огня: горели склады боеприпасов.

Самолет шел неровно, то взмывая вверх, то круто падая. Был момент, когда командир готов был отдать приказ экипажу прыгать с парашютом. Но внизу была чужая, вражеская земля. Когда летели над линией фронта, немецкие зенитки открыли бешеный огонь. Но на этот раз ни один снаряд не попал в самолет.

Наконец внизу показался родной аэродром. Почти задевая за верхушки деревьев, машина скользнула над крышей штабного домика и, тяжело опустившись, побежала по полю. С разных сторон мчались к самолету люди. Все его хвостовое оперение было изрешечено осколками. Руль поворота и руль высоты смяты. Как с такими повреждениями долететь? Как вообще можно было держаться в воздухе, каким чудом?

От штабного домика торопливо шел к самолету командир полка.

— Товарищ гвардии полковник, — вытянулся Кондрин. — Разрешите доложить: боевое задание выполнено. Склады боеприпасов…

— Взорваны! — докончил за него командир. — Знаю. Получил радиограмму. Остальное вижу сам.

Он сделал шаг вперед и крепко стиснул руку Кондрина.

— Спасибо, Сережа! Спасибо, дорогой!

…В этот день командир 18-го гвардейского авиационного полка гвардии полковник Вавилов подписал наградной лист, которым С. Ф. Кондрин представлялся к званию Героя Советского Союза. Подписывая документ, Вавилов вспомнил, что самолет Кондрина дважды зажигали фашистские истребители, но летчик выбрасывался из горящей машины на парашюте, возвращался в свою часть. Вспомнил он и многое другое. Ведь они воевали вместе с Кондриным, кажется, уже целую вечность…

Из наградного листа на гвардии майора С. Ф. Кондрина:

«С первых дней Великой Отечественной войны с германским фашизмом показал себя как бесстрашный и мужественный командир, отличный летчик. Много и упорно летает. Успешно произвел 216 боевых вылетов, из них 183 — ночью. Проявил бесстрашие и большое мастерство в условиях сильного зенитного обстрела противника и большого количества истребителей… Неоднократно выполнял задания в сложных метеорологических условиях и при сильной обороне противника.

Совершенствует свое боевое искусство, тактику маневрирования. Как командир авиационной эскадрильи внедряет в практику свой опыт и опыт передовых летчиков своей эскадрильи. В совершенстве владеет техникой пилотирования и ночным самолетовождением. Своим примером вдохновляет личный состав части на отличное выполнение боевых задач по разгрому немецко-фашистских полчищ.

Его эскадрилья отличается организованностью, дисциплиной и стала передовой эскадрильей в полку. С мая 1943 года эскадрилья произвела 580 боевых вылетов с налетом 2280 часов…

Требовательный командир. Заслуженно пользуется авторитетом среди личного состава полка».

12 февраля 1945 года Герой Советского Союза гвардии майор С. Ф. Кондрин, выполняя боевое задание, погиб вместе со всем своим экипажем…

Прошли годы. Более трех десятилетий минуло со дня гибели Героя Советского Союза Сергея Федоровича Кондрина.

В народном музее Усть-Катавского вагоностроительного завода, в школе, где учился С. Кондрин, и в других школах Усть-Катава бережно хранятся фотографии и документы Героя.

Каждый год в Катав-Ивановском районе проводятся военно-спортивные соревнования за право обладать почетным призом имени Героя Советского Союза С. Ф. Кондрина.

Свято берегут уральцы память о своем бесстрашном земляке.

Е. Г. ХОВИВ,
журналист
С ФРОНТА НЕ ВЕРНУЛСЯ^[1]

…Тысячи людей, собравшихся на заводской площади, с напряженным вниманием слушают человека, стоящего на трибуне. Фотография запечатлела его выразительное лицо, энергичный жест руки, непокорную шевелюру…

Этим снимком в музее Челябинского тракторного завода открывается раздел, посвященный военным годам. Под фотографией подпись:

«22 июня 1941 года. Выступает первый секретарь Тракторозаводского райкома партии Федор Иванович Савин».

Какую жизнь прожил человек, который тогда, в первый день войны, обратился от имени партии к будущим гвардейцам Танкограда? Как сложилась его судьба?

Так начался этот поиск, который вел к архивным документам, к воспоминаниям людей, знавших Федора Ивановича.

Из автобиографии:

«Я, Савин Федор Иванович, родился 10 апреля 1906 года на станции Чумляк Омской железной дороги, в семье железнодорожника. Отец мой работал на железной дороге 25 лет — чернорабочим, стрелочником, составителем поездов, проводником, сторожем и водогрейщиком. На станции Шумиха он проработал 12 лет. Мать — домохозяйка.

Учиться я пошел в 1914 году в железнодорожную школу…

После освобождения Урала Красной Армией от белогвардейцев поступил учиться в семилетку, а затем — в профтехшколу. Окончил ее в 1925 году. Трудовую деятельность начал слесарем Шумихинского элеватора. В апреле 1926 года был избран секретарем Шумихинского райкома ВЛКСМ».

Из воспоминаний С. Г. Складнева:

«Время было еще не очень спокойное, в Шумихе из комсомольцев организовали отряд ЧОН. Комиссаром его был Федор. Мы круглосуточно дежурили в штабе, на железнодорожных переездах, по заданию райкома партии выезжали на хлебозаготовки. Я в те годы был членом бюро райкома и хорошо помню, как Федор сумел организовать всю молодежь вокруг комсомола. Чем мы только не занимались! Борьба с беспризорностью, с неграмотностью, сатирическая живая газета «Синяя блуза» — Федя был душой всех этих дел и самым активным участником».

Из автобиографии:

«В ноябре 1927 года я был отозван для работы в аппарате Челябинского окружкома ВЛКСМ. Был инструктором, культпромом. В мае 1928 года меня избрали секретарем Копейского райкома ВЛКСМ, а в ноябре я был призван в Красную Армию, в пограничные войска».

Армейскую службу Федор несет отлично. В ноябре 1930 года его избирают делегатом окружной партконференции. В дипломе, выданном через полгода, говорится, что он «удостаивается звания тирового стрелка второго класса».

В ознаменование десятой годовщины Пограничной охраны СССР, стрелок заставы 13-го Пограничного отряда Ф. И. Савин награждается грамотой. И еще одну грамоту — «За преданность делу пролетарской революции, за примерность и дисциплинированность по охране границы СССР» — получает в марте 1931 года, когда заканчивался срок его службы.

В характеристике, выданной ему, говорится:

«За время своего пребывания в партийной организации проявил себя как активный член партии, идеологически выдержанный и дисциплинированный. Был секретарем партячейки заставы, членом бюро партколлектива отряда».

Из автобиографии:

«С февраля по декабрь 1933 года — инструментальный цех ЧТЗ. Слесарь. С декабря 1933-го по апрель 1934 года — председатель профсоюзного комитета механосборочного цеха. С апреля 1934-го по август 1935 года — кузнечный цех. Слесарь. С 1 августа 1935 года — парторг кузнечного цеха, а с ноября 1935-го по сентябрь 1937 года — секретарь парткома кузнечного корпуса».

Из воспоминаний А. Я. Дрыжова:

«В моей жизни Федор Иванович сыграл особую роль. Он меня привлек к комсомольской работе, по его инициативе меня избрали секретарем комсомольской организации кузницы, он меня рекомендовал в заводской комитет комсомола.

Долгое время мы с ним в одном кабинете сидели: он — парторг, я — комсорг. Федор Иванович так и говорил: «Комсомол я от себя никуда не отпущу». Требовать он тоже умел, но всегда был справедлив. И больше всего с себя требовал. Были у него и неудачи, и неприятности, но он не падал духом. Никогда не ставил личную обиду выше общего дела. Его жизнерадостность заражала тех, кто с ним работал».

Из воспоминаний П. Я. Лисняка:

«И рано утром — до работы, и в обеденный перерыв, и поздно вечером он всегда был в гуще рабочих. Как партийный вожак, он хорошо понимал и верил в силу коллектива. При обсуждении самых сложных вопросов Федор Иванович всегда был сосредоточен, спокоен, к товарищам относился с большим уважением, старался увидеть достоинства того или иного работника и как-то подчеркнуть их».

Из речи Ф. И. Савина на общезаводском митинге 22 июня 1941 года:

«От имени партийной организации Тракторозаводского района призываем Вас, товарищи, к честному самоотверженному труду каждого на своем посту. Давайте мобилизуем все свои силы, будем давать как можно больше высококачественной продукции, чтобы наша непобедимая Красная Армия ни в чем не нуждалась. А если Советское правительство потребует, то по первому его зову будем готовы встать в ряды Красной Армии, чтобы с оружием в руках бороться за дело рабочего класса, за дело Коммунистической партии».

Из воспоминаний З. В. Савиной:

«Когда началась война, Федор сразу же начал проситься на фронт. У него была бронь, дома — трое детей, но ничего не могло его остановить. Поехал в УралВО. Ему ответили:

— Политработники нужны, но без решения обкома партии взять вас не можем.

Добился решения обкома. Помню хорошо день его отъезда. Забежал домой поесть. Вовик спал, я вышла на кухню, вернулась — смотрю, стоит Федя у кроватки сына, и слезы у него на глазах. А он был очень выдержанным человеком, умел не показывать свои чувства. Увидел меня — взял себя в руки:

— Ничего, мать! Все будет хорошо!

Простились дома, на вокзал мне не разрешил поехать:

— Ты будешь плакать, мне будет тяжело.

На вокзал ездила Анна Диомидовна Никифорова, третий секретарь райкома. Она и рассказала потом, как они уезжали (в тот день провожали группу партийных работников). Теперь вся моя жизнь была в письмах».

«На высшие курсы усовершенствования политсостава прибыл 27 ноября 1941-го, окончил в марте 1942 года. За время учебы проявил большой интерес к овладению военными знаниями. Много и усидчиво работал над собой. Являясь парторгом группы, проявил инициативу в организации соревнований и других мероприятий. Энергичен. Подвижен. При испытании получил оценки: по тактике — отлично; по материальной части оружия — отлично; по политработе — отлично; стреляет — отлично. Лыжами овладел хорошо. Дисциплинирован. Обладает волевыми качествами. В разборе вопросов на семинаре активен и решителен. Среди товарищей авторитетом пользуется. Целесообразно использовать в должности начальника политотдела стрелковой дивизии».

Отзыв на батальонного комиссара, слушателя высших курсов усовершенствования политсостава Красной Армии  Ф.  И.  С а в и н а.

Из Архива Министерства обороны СССР.

Из писем жене З. В. Савиной:

«8 марта 1942 года

Ты, наверное, меня ругаешь, что давно не пишу. Сдавал зачеты и все сдал на отлично, так что можешь поздравить с окончанием курсов.

Валя! Папа сдал зачеты на отлично. Как учишься ты?

Поздравляю всех с 8 Марта».

«22 марта

Учебу закончил несколько дней назад. Начальник курсов объявил мне и ряду товарищей благодарность. Нагрузка теперь меньше, и по вечерам нажимаю на художественную литературу.

Ты это хорошо надумала — завести огород. В военное время огородным делом гражданской публике вроде тебя заниматься стоит. Время найдется, да и ребята уже немного подросли. Передай им от меня большущий привет и скажи, что папка скоро поедет на фронт бить фашистов. Пусть не скучают. Как разобьет Красная Армия фашистов — явится домой».

«22 апреля

…Вовка, значит, «воюет»? Ну, парень будет молодец, на то он и будущий мужчина. Только смотри, чтоб весной не свалился с балкона или в окно, такие орлы на это способны и особенно тогда, когда в доме нет взрослых».

«16 июня

Может быть, ты сможешь послать в этом году Валю в пионерский лагерь? Ведь у нее со здоровьем неважно…»

Из воспоминаний З. В. Савиной:

«Писал регулярно. Один раз привет от него привез наш заводской инженер. Прислал три своих фотокарточки — каждому из ребят. В любом письме — о детях, как дети? И о том, чтобы скорее попасть на фронт».

Из писем жене З. В. Савиной:

«21 июня

Скоро получу первое боевое крещение. Драться буду так, как подобает большевику.

Зайди в райком и передай привет всем от меня. Теперь пиши мне только по адресу: «Полевая почтовая станция № 2023, политотдел армии, мне».

«29 июня

На днях послал тебе новый аттестат. Будешь теперь получать тысячу рублей. Получу подъемные — тоже переведу их тебе. Только не занимайся излишней экономией, корми лучше ребят.

Пиши мне чаще, сейчас очень важна хоть маленькая записка».

«4 июля

Крепко деремся с врагом, бьем его нещадно днем и ночью. Привет ребятам. Вера пусть ко мне не собирается, в Москву поедем после разгрома врага».

«1942 год — начальник отделения политотдела 6-й армии по работе среди частей Красной Армии и партизанских отрядов, действующих в тылу противника».

Из личного дела  Ф.  И.  С а в и н а.

Архив Министерства обороны СССР.

Из писем жене З. В. Савиной:

«22 августа

Обо мне не беспокойся. Здоров. По-прежнему занимаюсь народными мстителями, работа дает результаты, а это подталкивает на новые дела.

Пишешь, видела меня во сне? Значит, увидишь и наяву, это всегда так бывает. Поцелуй ребят. Вернусь, когда разобьем фашистов. Передавай привет Ивану Жидуеву и Павлу Лисняку».

«7 сентября

Дела мои идут ничего. Много нахожусь в разъездах по передовым участкам фронта. А когда ты в движении — не замечаешь, как летит время.

Вы пишете, что скучаете по мне. Постараюсь драться с врагом лучше, чтобы ускорить встречу».

«В штатно-должностном списке офицерского состава 219-й стрелковой дивизии значится: «Заместитель начальника политотдела майор Ф. И. Савин 29.9.42 года прибыл из политотдела 6-й армии».

Из личного дела  Ф.  И.  С а в и н а.

Архив Министерства обороны СССР.

Из писем жене З. В. Савиной:

«29 сентября

Немножко оказался неряшливым человеком, не писал тебе давно, последнее письмо отправил из Новохоперска. У меня произошло большое изменение, я нахожусь на новой работе, более приближенной к боевым делам и более конкретной, чем раньше. Адрес мой тоже изменился. Причина смены работы пусть тебя не волнует. Это получилось, как говорится, по независящим от меня обстоятельствам, так хочет Москва, но для меня здесь работа во много раз лучше, конкретнее, а главное — с живыми людьми, а это самое важное.

Устроился как будто хорошо, конечно, без особенного комфорта. Обычный блиндаж, но такой, что снаряд не пробьет. Живем, можно сказать, хорошо…

Боюсь за Вовку, он, бедняга, проболел все лето, наверное, сильно похудел. Жаль парня. Ведь ему скоро исполнится два года, привет и поздравления с днем рождения. Привет Вале и Вере и доброго им здоровья. Вызываю на соревнование Валю: я — бить на отлично фашистов, а Валя — отлично учиться…»

«7 октября

Поздравляю тебя и все семейство наше с 25-й годовщиной Великого Октября. Скучаю о ребятах. Скоро год, как их не видел. Расцелуй их за меня.

Дела мои идут хорошо. Готовясь к празднику, крепко стережем обороняемые нами рубежи».

«23 ноября

Сегодня получили весть о разгроме врагов под Сталинградом. У нас огромный подъем духа и страстное желание пойти вперед на Запад, на разгром врага. Но наша задача по-прежнему остается пока другой…»

«3 января 1943 года

Получил 1 января от вас посылку. Особенно меня обрадовали перчатки, в них можно даже форс задавать. Все остальное тоже пригодится в нашем солдатском хозяйстве. Придется после нашей победы тебя лишний раз расцеловать.

Зима у нас теплая, третий день то дожди, то южный ветер. В деревушке, где я нахожусь, на улицах стоит вода. Зима не уральская.

Несколько дней назад ездил в командировку в глубокий тыл, был там три дня. Народ занят своим обычным трудом. Скоро настанет время, когда врага разобьем окончательно, и тогда все займемся мирными делами».

«21 января

Давно не писал, не мог, потому что были горячие дни — подготовка к наступлению. И вот теперь гоним врага на Запад, бьем его крепко, как полагается воинам Красной Армии. Сам я здоров, окрылен успехами».

«29 января

Писать много не могу — некогда. Коротко о себе: жив, здоров. Крепко двигаем вперед. Дон остался далеко позади.

Сейчас у нас самая страдная пора, требуется много энергии и напряжения, и можно сказать, что мы уже втянулись, привыкли.

Желаю вам всем наилучшего, а мы будем двигаться только вперед».

«Без даты

Дела идут здорово, гоним так, что подчас сами успеваем еле-еле догнать фашистов, драпают эти вояки так, что превращаются в настоящий сброд!

Радостно встречают нас освобожденные советские люди. Они клянут фашистов за их злодеяния. Мы своими глазами увидели зверства оккупантов, их не опишешь словами. Все это вызывает у нас еще больший гнев и веру в то, что в ближайшее время освободим нашу землю от этих варваров.

Живу хорошо. А самое главное — испытал счастье наступления».

«8 февраля

Передай Вовке — пусть быстрей растет.

У меня большая радость: мое начальство представило меня к правительственной награде».

Извещение.

«Гражданке З. В. Савиной… в том, что Ваш муж Федор Иванович Савин, находясь на фронте, пропал без вести в марте 1943 года».

«5 апреля 1964 года

Здравствуйте, Зоя Васильевна!

С Вашим мужем Федором Ивановичем мне пришлось работать с октября 1942-го по 3 марта 1943 года. Я был инструктором, а Ваш муж — заместителем начальника политотдела дивизии.

Федор Иванович был прямой и простой человек, проявлявший большую заботу о нас, работниках политотдела, а бывали довольно тяжелые моменты. Не любил засиживаться в политотделе, часто выезжал в подразделения, особенно во время боевых действий.

Во время одной из наступательных операций наш 375-й стрелковый полк попал в тяжелое положение, на его боевые порядки двинулись немецкие танки и самоходные пушки, потеснили часть наших подразделений. В полку в это время был Федор Иванович, он пошел к солдатам, и положение было восстановлено.

Пусть знают его дети, что их отец был достойным воином, сражавшимся за Советскую Родину, честный, прямой и большой души человек.

Теперь об обстоятельствах гибели Федора Ивановича. Нам стало известно, что мы в окружении, 2 марта 1943 года, и мы начали готовиться к выходу из него. Утром 3 марта двинулись вперед. Шли под шквальным огнем немецкой артиллерии, под непрерывными бомбежками.

У деревни Шляховка нас начали обстреливать с крыш хат, многие из нашей группы были ранены, командир дивизии дал указание отойти назад. Мы отошли от села в овраг за скирду. Немцы начали обстреливать скирду и овраг…

Когда стемнело, мы собрались в районе скирды, но Федора Ивановича не было. Темной ночью мы начали выход, по дороге к нам пристраивались и другие. Вышли из окружения 6 марта…

Я написал Вам о Федоре Ивановиче и вспомнил его как человека, которого нельзя забыть.

С приветом  С.  К о л е с н и к о в».

Из воспоминаний Е. М. Хлебниковой:

«Когда я вижу картину — комиссар поднимает бойцов в атаку, всегда вспоминаю Савина. Такие люди не умирают».

Из воспоминаний А. Я. Дрыжова:

«Встретишься, бывает, со старыми товарищами, пойдут разговоры о прошлом, и обязательно вспомнят Федора Савина. Никак не верится, что такой человек погиб. Четверть века прошло, а люди и сегодня помнят его как старшего товарища, настоящего коммуниста».

Из воспоминаний П. Л. Лисняка:

«Все, кто знал Федора Ивановича, скажут доброе слово об этом замечательном человеке, с честью пронесшем через всю свою жизнь высокое звание коммуниста».

* * *

…Об этой поездке Вера Савина думала давно. И вот она на Харьковщине. Ее слова «Отец у меня здесь похоронен. В войну погиб» были словно пароль, открывавший людские сердца. Незнакомый шофер довез ее до Шляховой:

— Я в войну мальчишкой был, — рассказывал он ей. — Под фашистами жизни отведал досыта. Бои повидал. Наших выносил — и раненых, и убитых.

Шофер привез ее в Шляховую, на братскую могилу. От директора местной школы она узнала, что памятник построен на средства колхозников. Рассказал он о большом поиске, что ведут красные следопыты. Показал стенд, где помещена фотография ее отца. А потом побывала Вера на том месте, где принял свой последний бой комиссар Ф. И. Савин.

— Очень сильный был обстрел, — будто издалека доносился до нее голос директора. — Только ночью местные жители выходили из подвалов, из ям, искали раненых бойцов и прятали их у себя. А когда фашистов прогнали, собрали убитых и похоронили в братской могиле. В ней больше 400 человек, а опознано только 56. Подальше за селом есть еще одна братская могила. Да они у нас, пожалуй, в каждой деревне, в каждом колхозе…

Через некоторое время в Челябинск на имя В. Савиной пришло два письма. Первое — ответ на ее давний запрос:

«…Ваш отец Федор Иванович Савин, погибший в ожесточенных боях с немецко-фашистскими захватчиками в 1943 году в районе села Шляховое, захоронен в братской могиле в селе Шляховое Кегичевского района Харьковской области.

Кегичевский райвоенкомат».

Второе письмо было от шофера.

«Здравствуйте, Вера Федоровна! С приветом до Вас Иван Григорьевич. Я тогда доехал хорошо и еще силос возил. Председатель колхоза спрашивал, куда ездил. Я говорю, что возил женщину до памятника в Шляховую, и он ничего не сказал.

До свидания. Приезжайте 9 мая.

И в а н  К о н о п л я».

В. А. ГАНТОВ,
журналист, старший лейтенант запаса
КАВАЛЕР ЗОЛОТОЙ ЗВЕЗДЫ

Темная осенняя ночь. На днепровском берегу сидит сержант. Курит, пряча в кулаке сигарету. Слушает волну, воспетую десятками книг. Сержанту двадцать лет. Но на самом деле он намного старше, потому что воюет уже шестнадцать месяцев. Орден Красной Звезды на гимнастерке сержанта. Значит, воевать он умеет.

Неторопливо курит сержант. Знает, что это может быть его последняя самокрутка. Днепр чуден только при тихой погоде. От снарядов он вскипает. А стрелять по сержанту сегодня будут из всех видов оружия. Потому что ему обязательно надо попасть на правый берег. Против воли обороняющихся. Сержант представляет себя в роли обороняющихся и хмурится. У них на правом берегу шансов больше.

Что будет после переправы, сержант пока не думает. Зачем искушать судьбу? Он достаточно долго смотрел на карту днем. Помнит все, до последней черточки. А сейчас ночь. И главное — доплыть. Для него главное. И еще для многих людей. Сержант — «бог войны». Без его пушки плацдарм не удержать.

Сержант каблуком вминает окурок в землю. Потом спускается к воде и негромко окликает людей на плоту. Один из них прыгает на берег. Они еще раз проверяют доски, по которым пойдут колеса. Проверяют просто так, чтобы убить время. Уж очень оно тянется перед командой. А может быть, хорошо, что тянется?

Твердый голос раздается из темноты. Наваливается на колесо сержант. Прогнулись и вновь выпрямились доски. Качнулся плот под тяжестью стали. Последний раз прикоснулись шесты к левому берегу. И проглотила его ночь.

Ох, какой же он широкий, Днепр у Кременчуга! Сколько они уже плывут? Да и плывут ли? Что ждет их на берегу? Назубок знает огневые точки врага сержант. Но от этого ему не становится приятней. Связала ему руки днепровская волна, лишила привычной силы. Простой мишенью стала пушка. Один точный снаряд из «засеченной» точки, и не выполнит приказа сержант. Не захватит плацдарма. Легкой добычей танков станет пехота.

«Половина осталась», — понял сержант, заметив кусты на острове. Примеряется к пушке пехота, готовясь помочь «богам». Подозрительно молчит пулемет на берегу. Знает сержант Газиз Мурзагалимов, откуда он ударит. Но не знает когда. «Гады! Только бы доплыть!» От волнения русские слова путаются у сержанта с татарскими.

Показалось сержанту, что солнце вернулось с запада. Ослепил пехоту тусклый свет ракет. Щепками поплыл вниз по Днепру соседний плот. Полилась с лафета вода, брошенная яростной силой. Стиснул зубы от злости сержант. Он не видит разрывов. Что толку смотреть на них? Те снаряды не твои. Твой еще где-то там, на берегу. Но главное сейчас не снаряды. Главное — вон тот прерывистый желтый огонек на холме. В грохоте взрывов его не слышно. Но если промедлит сержант, полупустыми будут подплывать к берегу плоты.

Лишь два раза крикнул «Огонь!» сержант. И захлебнулся пулемет на холме. Видно, всю свою ярость вложил сержант в снаряд. А ее за шестнадцать месяцев накопилось много.

Хмурый рассвет полз с востока. Полз из-за Днепра. Из-за спины сержанта. Оттуда, где война уже не гремела взрывами. Сержант встал на грани войны. На самом ее острие. Если есть у войны пекло, то сегодня он познакомится с ним. Плацдармы не даются малой кровью. Их добывают любой ценой. Сержант присягал не щадить жизни. Но за шестнадцать месяцев научился отдавать ее предельно дорого. Око за око здесь не пройдет. Свой плот сержант от берега оттолкнул. Теперь он не нужен. Понтонеры скоро сделают мосты. А до того времени надо продержаться.

Навстречу хмурому рассвету ползли два броневика. Те, кто сидел в них, знали, что приплывших мало. Подминали броневики кустарник на широком лугу. Смело ползли — за спиной притаилась силища! Их цель — выяснить, сколько заговорит автоматов. И откуда. Чтобы расстрелять из тяжелых пушек. Разбомбить. Раздавить гусеницами танков. Сбросить в Днепр.

Будто на невидимую стену наткнулась первая машина. Хотела напрячься, пробить ее. Но лишь загорелась от перенапряжения. Вторая попятилась. Сержант сапогом отодвинул дымящуюся гильзу. «Не успели засечь, наверное, — сказал он. — Ну и слава аллаху». «И русскому оружию», — добавил второй номер. Он поддержал в этом бою славу оружия. В последнем своем бою. «Однако пора перекурить, — проговорил сержант. — Сейчас будет жарко…»

Вспахивали снаряды днепровский берег. Глубокие шрамы оставляли на нем авиабомбы. Тонны стали и взрывчатки летели в сержанта. «Продержитесь, ребята», — шептали на том берегу. Продержался сержант. Встал, стряхнул с себя комья земли. Два танка шли по лощине. «Это моя земля, гад!» — кричал сержант, припадая к прицелу. Тяжело раненный стонал наводчик. Остальные члены расчета лежали неподвижно. Они не отступили с правого берега.

* * *

Они не отступили с правого берега. Сержант Газиз Мурзагалимов, парень из колхоза имени Жданова Аргаяшского района, стал за этот подвиг Героем Советского Союза. После войны Газиз Габидуллович работал в Челябинске в «Союзтеплострое», затем на прославленном тракторном заводе.

В ВОЙНЕ ПРОТИВ ОЗВЕРЕЛОГО ФАШИЗМА РЕШАЛАСЬ СУДЬБА НАШЕЙ СТРАНЫ, БУДУЩЕЕ ВСЕГО МИРА. ЧТО ОЖИДАЛО НАШУ РОДИНУ, СОВЕТСКИЙ НАРОД, ДРУГИЕ НАРОДЫ ЗЕМЛИ, ЕСЛИ БЫ МЫ НЕ ОБУЗДАЛИ ЧЕРНЫЕ СИЛЫ ФАШИЗМА? ПОРАБОЩЕНИЕ И ФИЗИЧЕСКОЕ ИСТРЕБЛЕНИЕ ДЕСЯТКОВ И СОТЕН МИЛЛИОНОВ ЛЮДЕЙ, ГИБЕЛЬ ЦЕЛЫХ ГОСУДАРСТВ, РАЗРУШЕНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ.

Л. И. БРЕЖНЕВ

И. В. ЧЕРНЯДЕВА,
журналист
ОНИ СРАЖАЛИСЬ НА МАЛОЙ ЗЕМЛЕ

В историю Великой Отечественной войны навсегда вошел подвиг Малой земли.

В своих воспоминаниях «Малая земля» Л. И. Брежнев пишет:

«Она действительно «малая» — меньше тридцати квадратных километров. И она великая, как может стать великой даже пядь земли, когда она полита кровью беззаветных героев».

Воспоминания Леонида Ильича Брежнева вызвали глубокий интерес у советских людей, но особенно взволновали они тех, кто сражался на Малой земле.

В Челябинской области проживает более 100 ветеранов 18-й армии, из них 19 человек — защитники Малой земли. Челябинская секция совета ветеранов 18-й армии пригласила своих однополчан на встречу по Дворце культуры «Смена».

…Взволнованные поднялись на сцену Дворца бывшие воины. Им преподнесли живые цветы. В их честь прозвучали стихи и песни. А потом ветераны выступили перед молодежью, собравшейся в зале. И юные с затаенным дыханием слушали воспоминания людей, чье мужество и военная доблесть сделали Малую землю неприступной для врага.

И сейчас малоземельцы помнят слова Обращения Военного совета 18-й армии к десантникам, в котором было показано значение их боевых действий:

«Потерпев непоправимое поражение под Сталинградом, на Северном Кавказе, отброшенный на Таманский полуостров враг, как зарвавшийся игрок, ставит на карту все. Он пытается задержать продвижение Красной Армии. Немецко-фашистская банда убийц и грабителей ценой огромных потерь старается удержать Новороссийск…

Малая земля — это смертельный нож в спину подлого врага.

Боевые товарищи! На Малой земле решаются большие дела во имя освобождения нашей Родины от немецко-фашистских захватчиков. Военный совет выражает уверенность, что там, где сражаетесь вы, враг не пройдет. Там, где вы контратакуете, враг не устоит. Сильнее удары по врагу!»

В выступлении ветерана войны Ивана Матвеевича Васина оживают события тех далеких дней, когда готовился к высадке на Малую землю первый десант во главе с майором Ц. Л. Куниковым. Десант, с которого началась эта героическая эпопея. Отряд состоял из 250 человек. В большинстве своем это были коммунисты и комсомольцы. Ц. Л. Куников писал о своих товарищах сестре:

«Я командую моряками. Если бы ты видела, что это за народ! Я знаю, что в тылу иногда сомневаются в точности газетных красок, но эти краски слишком бледны, чтобы описать наших людей».

С первого десанта участвовал в боях на Малой земле Владимир Владимирович Степаненко. Сейчас он бригадир слесарей-монтажников Челябинского управления треста Уралдомнаремонт, а в те дни был стрелком 83-й морской бригады.

— Все мы горели желанием поскорее высадиться на берег, — рассказывает он. — Десантники имели хорошую подготовку, и каждый знал, что чем скорее попадет на берег, тем успешнее будут наши действия.

Мы прибыли к району Станички, туда, где уже высаживался с отрядом майор Куников. Море кипело и от шторма, и от вражеских снарядов. От ракет было светло. Но вот открыла огонь наша артиллерия Новороссийской морской базы. К транспортам и миноносцам подошли катера и баркасы и стали принимать людей. Обстрел был очень сильным, загорелись суда. Но десантников уже нельзя было удержать. Едва достигнув мели, моряки прыгали за борт и, оказываясь в воде по шею, по грудь, шли на берег.

Моральную силу, боевой дух, мужество проявили наши бойцы. Мокрые, промерзшие, где перебежками, где ползком подбирались к проволочным заграждениям, взрывали их гранатами, резали ножницами, а где и просто забрасывали шинелями, бушлатами, плащ-палатками и бросались врукопашную. И враг не выдерживал, отходил.

Об этих боях говорил на встрече и однополчанин В. В. Степаненко связист 83-й морской бригады Вячеслав Васильевич Иванов, ныне бригадир сборщиков цеха тяжелых сеток Магнитогорского метизно-металлургического завода.

А вот воспоминания малоземельца Арсения Ивановича Душаткина — бывшего командира-артиллериста:

— Наш дивизион в составе 12 орудий подчинили батальону майора Куникова. В ночь с 3 на 4 февраля отряд погрузился на несколько канонерских лодок, чтобы совершить дерзкий десант. Ночь была темной. Над морем низко опустились тяжелые снежные тучи, на расстоянии нескольких десятков метров ничего нельзя было различить.

Мне было приказано укрепить свои два орудия на палубе с таким расчетом, чтобы прямой наводкой вести огонь по обнаруженным орудийным и пулеметным точкам обороны немцев во время атаки нашего батальона.

Почти бесшумно дошли до берега, и когда первая группа десантников с первой канонерки без единого выстрела броском рванулась в окопы фашистов, наши морские пехотинцы и воздушные десантники уже работали штыками и ножами. Застигнутые врасплох гитлеровцы начали беспорядочную стрельбу. Через несколько минут немцы направили против нас несколько торпедных катеров. Включив прожектора, они на большой скорости начали обстрел наших лодок торпедами. Между лодками и катерами завязалась смертельная схватка. А мы все внимание и огонь своих пушек нацелили на берег, прикрывая высадку и атаку остальных групп нашей пехоты.

В это время торпеда, выпущенная с немецкого катера, скользнула снова по борту канонерки. Раздался оглушительный взрыв где-то впереди, на берегу. Град камней обрушился на палубу…

Очнулся я в ледяной воде. Превозмогая боль, кое-как выбрался на берег. Об остальных событиях этого дня узнал от своих друзей.

Этот легендарный клочок земли полит кровью героев, память о которых будет жить вечно. Там навечно остались лежать мой командир старший лейтенант Зыков, командир взвода лейтенант Федюк, командир дивизиона майор Иванов, командир легендарного десанта Цезарь Куников и еще много героев — солдат и командиров, стоявших насмерть зимой 1943 года в ожесточенных сражениях на Малой земле.

Среди собравшихся во Дворце были Геннадий Иванович Чураков и Климентий Илларионович Первухин. Оба сражались на Малой земле, будучи заместителями командиров рот по политической части.

К. И. Первухин вспоминает:

— В составе группы офицеров в марте 1943 года я прибыл в распоряжение начальника политотдела 18-й армии. Все мы тогда уже прошли школу войны, были обстрелянными воинами.

Прошло немного времени, и в помещение, куда нас пригласили, вошел начальник политотдела армии полковник Л. И. Брежнев. Приняв рапорт, он по-дружески поздоровался, пытливо оглядывая нас, сел за стол. Началась задушевная беседа. Леонид Ильич интересовался, кто откуда родом, в каких боях приходилось участвовать.

Потом обрисовал обстановку на фронте нашей армии и сказал, что мы прибыли на самый левый фланг Великой Отечественной войны, где вместе будем бить врага. Подробно ознакомил с боевыми действиями десанта на Малой земле, остановился на героических подвигах советских воинов, которые совершались на этом маленьком клочке земли. Выразил уверенность, что и мы, кому придется здесь воевать, приумножим боевую славу десантников.

— Старайтесь воспитывать у своих подчиненных высокие морально-боевые качества, готовьте людей к наступательным боям, которые скоро начнутся. В своей работе обращайте внимание на воспитание стойкости в бою, — говорил начальник политотдела.

Состоявшаяся встреча и беседа произвели на всех нас огромное впечатление. Воодушевленные, направлялись мы по своим воинским частям.

Геннадий Иванович Чураков высадился на Малую землю сразу после десанта майора Куникова. Участвовал в апрельских боях. Был ранен. Потом воевал в составе 255-й бригады морской пехоты. На всю жизнь запомнилась ему одна из мартовских ночей. Тогда его срочно вызвали с передовой в штаб. Располагался штаб в скальной нише под обрывистым берегом. Начальник политотдела 18-й армии Л. И. Брежнев вручил молодому коммунисту Геннадию Чуракову партийный билет.

К. И. Первухин и Г. И. Чураков, вспоминая битву на Малой земле, подчеркивали, что даже в самые напряженные дни боев в окопах, блиндажах, на огневых позициях не прекращалась политическая работа, политработники словом и делом увлекали за собой воинов.

Передавая малоземельцам привет от однополчан-ветеранов 18-й армии, В. А. Решетников сказал:

— Мы знаем: в самые тяжелые дни боев на Малой земле коммунисты всегда были впереди, личным примером воодушевляли бойцов на ратные подвиги. Читая проникновенные слова ветерана этих боев Леонида Ильича Брежнева в его воспоминаниях «Малая земля», мы еще глубже осознаем величие и силу идей нашей ленинской партии, под руководством которой была одержана историческая победа.

Эстафету любви к Родине, преданности ленинским идеям участники сражений на Малой земле, ветераны 18-й армии стремятся передать молодому поколению. Они ведут большую военно-патриотическую работу. Юные учатся на героических традициях старших.

Общественный директор музея боевой славы Магнитогорского среднего профессионально-технического училища № 67 П. П. Быстров, учащиеся Вера Верстюк и Ира Самсонова рассказали о своей поездке на Малую землю, о встречах с ветеранами-малоземельцами, о музее училища, в котором усилиями следопытов и ветеранов собрано более 500 экспонатов.

Впечатляющим был рапорт красных следопытов Челябинска, занимающихся поиском материалов о боевом пути 18-й армии. Так, ребята из средней школы № 109 Челябинска за четыре года нашли 400 воинов-ветеранов, собрали более 600 фотографий, оформили стенды, отражающие боевой путь этой армии. Здесь создана фонотека с записями рассказов ветеранов, ведется рукописная книга «Воины вспоминают…», создана библиотека книг о 18-й армии.

Неустанный поиск ведут учащиеся СГПТУ № 109 Челябинска из отряда «Десантник», красные следопыты средних школ № 147 и 98, Челябинского железнодорожного техникума, Дворца пионеров Златоуста…

От имени бывших воинов руководитель Челябинской секции ветеранов 18-й армии И. И. Ушаков сердечно поблагодарил юных следопытов за их благородную поисковую работу, пожелал, чтобы она стала еще более плодотворной.

Живут среди нас герои Малой земли. Их боевые подвиги — вдохновляющий пример для молодежи.

Ф. М. СТРОКАНЬ,
ветеран войны, полковник в отставке
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ РАЗВЕДЧИКА

В довоенные годы в полковой школе я был пулеметчиком. «Максим» знал назубок, разбирал и собирал замок с закрытыми глазами за 40 секунд. Но этого, мне казалось, мало. Стал изучать все вооружение, которое тогда было в школе: станковый и ручной пулеметы, миномет, полковое орудие, винтовку, средства связи. А в 1937 году подал рапорт и поехал в Киев во второе пехотное училище имени Красного Замоскворечья сдавать экстерном за весь курс. Успешно выдержал экзамен и в звании лейтенанта вернулся в часть, в свою родную полковую школу. Стал командиром пулеметного взвода.

В сороковом году меня назначили помощником начальника штаба 445-го стрелкового полка по разведке. Новая работа была незнакомой и немного пугала. Командир взвода конной разведки лейтенант М. М. Поплинский, участник гражданской войны, по-настоящему научил меня верховой езде и, конечно, рубке лозы, даже двумя клинками.

Разведка пришлась мне по душе. В апреле 1941-го уже сдавал экзамены в Москве, в Академию имени Фрунзе.

…Осенью 1942 года я получил назначение в Черноморскую группу войск Северо-Кавказского фронта. На попутной машине добрался до Лазаревской, где в глубокой горной расщелине размещался штаб Черноморской группы войск. Я был направлен офицером войсковой разведки 56-й армии. Многое запомнилось из тех далеких нелегких дней. Мы вели наблюдение за противником и проводили поиски, устраивали засады, организовывали разведку боем, добывали документы — и личные, и штабные — вскрывая перегруппировку войск, подход свежих частей и подразделений, появление новых видов вооружения и техники.

Армейским истребительно-диверсионным отрядом командовал капитан Смирнов. В его составе были снайперы, разведчики, подрывники, гранатометчики. Они проводили смелые рейды в тыл противника — уничтожали штабы, огневые точки, нападали на движущиеся по дороге группы противника, штабные машины, командные пункты в тылу немцев.

Активно вели разведку ударные комсомольско-молодежные группы и отряды. Они комплектовались только из добровольцев и были почти в каждом батальоне, полку, дивизии нашей армии.

В январе 1943 года штаб 56-й армии размещался за Шабановским перевалом. Армии противостояли горнострелковые части «Эдельвейс». Удар наши войска наносили из района Шапсугская через Лепрозорий на Северскую, южнее Краснодара и далее в направлении Абинской — Крымской. Местность горно-лесистая, бездорожье. Да еще днем беспрерывные дожди со снегом, ночью заморозки…

Со многими боевыми друзьями пришлось мне делить хлеб-соль на военных дорогах. Запомнились они своим бесстрашием, находчивостью в самых сложных ситуациях. Один из таких боевых друзей — Степан Иванович Перминов. Крепыш, приземистый, светловолосый, со смеющимися глазами, он был моим первым начальником в разведотделе.

В один из мартовских дней 1943 года мы с Перминовым направлялись на контрольный пункт за хутором Михайловским. На лугу паслось стадо коров и лошадей. Пролетела немецкая «рама», и через несколько минут самолеты противника начали бомбежку.

Мы быстро спустились к берегу речушки Адагум и под свист бомб, грохот разрывов Степан Иванович достал консервы, вскрыл их. «Спеши, Федя, — шутил он, — а то если нас зацепит — пропадут продукты»…

Вместе мы воевали на Таманском полуострове и в Крыму, участвовали в Параде Победы. После войны учились в академии. Действия разведотрядов, руководимых Перминовым при прорыве «Голубой линии» и освобождении Тамани, показаны в мемуарах А. А. Гречко «Битва за Кавказ».

…Мы вышли на рубеж Абинской, где проходила основная шоссейная дорога Краснодар — Крымская — Неберджаевская — Новороссийск. На линии Неберджаевская — Крымская — Славянская противник оказал упорное сопротивление. Наступление временно приостановилось. Железнодорожный узел — станица Крымская — был превращен гитлеровцами в сильный опорный пункт на пути к Новороссийску и Таманскому полуострову. На подступах к Таманскому полуострову фашисты создали мощный заградительный вал, так называемую «Голубую линию».

При поддержке танков и массированных ударов с воздуха немцы вели сильные контратаки. С утра до ночи шли воздушные бои. Из допросов пленных стало известно, что в ударах с воздуха участвовали самолеты, расположенные на аэродромах не только Таманского полуострова, но и Крыма и Украины.

19 апреля наши войска вышли к станице Крымская. Шла усиленная подготовка к наступлению. Была поставлена задача — овладеть Крымской, очистить Таманский полуостров. 339-я стрелковая, 2-я, 55-я гвардейские дивизии сведены в один кулак: 11-й гвардейский стрелковый корпус.

Значительно активизировалась работа разведчиков всех степеней, усилилось наблюдение, и в особенности ночные поиски, засады. В тыл противника засылались группы дальней разведки, многие были заброшены на парашютах. Группы не только собирали разведданные, но и выполняли задания по уничтожению вражеских штабов, скоплению автомашин, складов.

Группа, которую возглавил офицер Алексеенко, проникала в станицы на путях отхода вражеских колонн, собирала сведения о передвижении противника, передавала по радио цели для нашей авиации.

В штабе армии колдовали разведчики майоры B. Рыхликов, А. Г. Малофеев, И. Г. Спорыш во главе с подполковником В. М. Червинским. Мы, разведчики войсковой разведки, С. И. Перминов, C. И. Чеботарев и я, в штабе появлялись редко. Все время проводили на переднем крае, в войсках, помогали организовать разведку и контролировали ее исполнение, нередко ходили сами вместе с полковыми и дивизионными разведчиками.

В одну из апрельских ночей разведчики 339-й стрелковой дивизии проводили поиск у станицы Крымской. Я направлял и контролировал выполнение задания. Зная, что на этом участке предполагался главный удар за овладение станицей Крымской и «Голубой линией», решил пойти вместе с группой захвата. Стремительный бросок — и мы во вражеской траншее. Чувства обострены до предела, счет времени идет на секунды. Скорее почувствовал, чем увидел, что рядом крупный верзила занес лопату для удара. Рывок на себя, и мы оба на дне траншеи. Лопата выпала, моя левая рука потянулась к горлу фашиста, он, схватив ее зубами, сильно укусил, но тут же выпустил, — я ударил его по голове «лимонкой».

В траншее шла безмолвная борьба. Затем выстрел слева, автоматные очереди, ракеты. Время отходить. Обе группы прикрытия завязали бой, поддержанный минометами и артиллерией из глубины. Пленный, документы были уже в расположении нашего переднего края. Участники группы захвата были награждены. И мне вручили первую боевую награду — медаль «За отвагу».

29 апреля в 7 часов 40 минут после 100-минутной артиллерийской и авиационной подготовки войска армии перешли в наступление севернее и южнее Крымской. Приходилось отбивать по 6—8 контратак в сутки. 5 мая станица Крымская была полностью освобождена. Вплоть до 16 мая шли жаркие бои, в особенности на правом фланге станиц Молдаванская, Киевская и высот, расположенных за Крымской.

По реке Кубань у станиц Киевская, Молдаванская, Неберджаевская противник прочно занял оборону, выдвинув резервы из глубины. Начались бои «местного значения». И вновь — беспрерывная разведка всеми способами.

В ночь на 10 сентября части 18-й армии и Черноморский флот начали наступление на Новороссийск, а через сутки на правом фланге фронта 9-я армия и 14 сентября — наша 56-я нанесли удар по главным узлам обороны «Голубой линии» — Киевскому и Молдаванскому.

16 сентября полностью был очищен от немцев Новороссийск, а 9 октября — Тамань и весь Таманский полуостров. За месяц ожесточенных боев немцы потеряли только пленными около 4 тысяч человек, было захвачено около 1300 орудий и минометов, 92 танка.

…Поселок Кордон Ильича, рядом — коса Чушка, за проливом, как в дымке, кромка Керченского полуострова. Тихо. Иногда днем пронесется наш самолет-разведчик, иногда нарушат тишину одинокие выстрелы дальнобойных артиллерийских орудий. Но это днем. А ночью все оживает, оборудуются артиллерийские позиции, подвозятся боеприпасы и боевая техника, в портах тренировочная посадка и высадка войск на плавсредства — идет подготовка и высадка десанта на Керченский полуостров. Ночи были холодные, часто шел дождь и мокрый снег. Темнота и размокшие дороги изрядно выматывали силы. Однако никто не унывал, и короткий отдых возвращал силы сполна, сыпались шутки и прибаутки.

Наш сосед — 18-я армия — высадил десант в районе Эльтигена, а через два дня пришел и наш черед. В первом эшелоне десанта в районе Опасная, Жуковка, Глейки высаживались части 2-й гвардейской дивизии.

Ночью 2 ноября с подполковником Ф. Ф. Степановым, рядовым Грудининым и радистом Карапетяном прибыли в Темрюк. В напряженной тишине работали люди. Команды передавались только сигналами и шепотом; на рейде угадывались десантные суда. Хозяевами на пристани были моряки. Слышались редкие выстрелы дальнобойной артиллерии со стороны Керчи, им отвечали наши артиллеристы с косы Чушка. Иногда вспыхивали осветительные ракеты, сброшенные самолетами-разведчиками. Федор Федорович еще раз уточнил нашу задачу, место, время посадки на десантное судно, сказав при этом: «Сынки, я на вас надеюсь». Мы расцеловались.

В 0 часов 15 минут все пришло в движение: подразделения бесшумно начали посадку и вскоре вышли в море. Ровно рокотали машины, за бортом плескалась, вздымаясь, вода. Мы вглядывались в темноту…

К берегу передовые десантные суда подошли, когда уже брезжил рассвет. Их встретил сильный огонь, поддерживаемый минометами и артиллерией из глубины. Но ничто не могло остановить наших воинов. С Таманского полуострова била армейская и фронтовая артиллерия, нанося удары, подавляла артиллерию и наблюдательные пункты противника на горе Митридат и в районе Керчи.

С первым эшелоном 2-й гвардейской стрелковой дивизии высаживалась и моя группа — передовой наблюдательный пункт разведотдела 56-й армии. Мы должны были через каждый час докладывать в разведотдел армии обстановку на плацдарме, особо ценных пленных и важные документы отправлять в штаб. Для своевременной их доставки мне был придан легкий морской катер под командованием старшего техника-лейтенанта Г. И. Стеценко.

Бои продолжались с нарастающей силой. Плацдарм расширялся. В окопе у разрушенной крепости Еникале находился мой временный наблюдательный пункт. Начали прибывать пленные, сопровождаемые полковыми и дивизионными разведчиками.

Немцы — испуганные, румыны — даже радостные. Первая партия срочно была отправлена в разведотдел. Особо важные данные докладывали по рации немедленно. Карапетян работал, как часы.

Катер не успевал перевозить все новых и новых пленных. В одном из рейсов на обратном пути он был обстрелян с самолета и подбит, Стеценко ранен. Команда произвела ремонт в море.

На плацдарме собралось столько пленных, что к концу второго дня пришлось организовать их охрану самими пленными. Я решил использовать для этой цели румын: выдал им трофейные винтовки без затворов, и они с удовольствием, как мне казалось, загоняли в пустые окопы-землянки пленных фашистов и охраняли с особым тщанием.

Да, собственно, в той обстановке у меня другого выхода не было. Несколько дней и ночей до прибытия роты армейских разведчиков нам всем троим довелось спать не больше одного-двух часов в сутки…

Ожесточенные бои за расширение плацдарма длились до 11 ноября. Советские воины прочно удерживали плацдарм в ширину до 8 и в глубину — 12 километров, имея правый фланг на берегу Азовского моря, а левый — у северо-западной окраины Керчи.

Противник, подтянув дополнительные резервы, приостановил наступление наших войск. Теперь начались оборонительные бои, и для нас и для врага. С наступлением ночи на наших позициях все оживало: передвигались войска, подвозили технику, боеприпасы и продовольствие, совершенствовали оборонительные позиции. Разведку вели непрерывно днем и ночью — требовались все новые и точные данные.

Противник обрушил свой удар на десант в Эльтигене. Только за 4 и 5 декабря он выпустил 18 тысяч снарядов и мин, авиация произвела около четырех тысяч самолетовылетов. Начались ожесточенные бои. Десантные части получили задачу — пробиваться в район Керчи на соединение с нашими войсками.

6 декабря с боем вышла из окружения рота 386-го отдельного батальона морской пехоты под командованием капитана П. Г. Дейна. Группа десантников из состава 318-й стрелковой дивизии численностью до 500 человек прорвалась на южную окраину Керчи и закрепилась на склонах, обращенных к морю. Ночью сюда же еще вышло около ста человек. Не хватало боеприпасов, люди измотались в боях, имелось много раненых…

Северо-Кавказский фронт был реорганизован в Отдельную Приморскую армию. Штаб ее находился на Керченском плацдарме.

7 декабря был сухой морозный день с ветром. Море немного штормило. Часто появлялись немецкие самолеты-разведчики, и на командный пункт армии нет-нет да и залетит артиллерийский снаряд. О боях Эльтигенского десанта на склонах горы Митридат в штабе знали мало, чувствовалось напряжение и тревога.

Неожиданно меня вызвал начальник разведотдела армии генерал-майор А. М. Трусов. Там уже был подполковник Ф. Ф. Степанов и подполковник В. М. Червинский. Потягивая из стакана холодный, круто заваренный чай, генерал пригласил меня к столу, показал на карте Керчь и обведенную красным карандашом гору Митридат.

Южные склоны горы и пляж были также обведены красными кружочками, со всех сторон охваченными синими стрелками. Моя рабочая карта с подробно нанесенной обстановкой не требовалась, да и не подходила, как потом выяснилось.

— Предстоит нелегкая задача… — начал было генерал, но оборвал себя на полуслове, сказал суховато: — Нас ждут в блиндаже командующего, время не ждет. Пошли.

Я понял, что предстоит важное, ответственное задание.

С наступлением темноты мне надлежало с тремя разведчиками на катере прорваться в район пляжа Керчи, к подножию горы Митридат, установить контакт с окруженными там десантниками, выяснить обстановку и результаты доложить к 24.00.

За отвесной скалой у Жуковки, скрытой от наблюдателей противника, легко покачивался на волнах маленький катерок. Тихо работала машина, сгущались сумерки. Моряки-разведчики встретили меня на берегу немым вопросом: что предстоит? Я объяснил задачу, проверил оружие: зенитный пулемет, гранаты, автоматы. Все было в порядке. Ждали сумерек, обменивались шутками. Глядя на темнеющие волны залива, один спросил: «Товарищ майор, а что, если напоремся на морскую мину? Их там много». Я не успел ответить, как кто-то грубовато сказал: «Боишься? Высадим, пока не поздно».

…Катер продвигался к цели. Мы хорошо знали, что бухта минирована, справа на побережье огневые точки противника. Немцы беспрерывно освещали море длинными лучами прожекторов. Но в бухте стелился легкий туман, и удалось пройти большую часть маршрута незамеченными.

Вот и побережье, виден силуэт горы Митридат. И вдруг луч прожектора прошелся по катеру. Тотчас начался обстрел. Рывок, полный ход — и мы за выступом.

Медленно приближаемся к берегу. Обменялись сигналами. Причалили. Встретил нас подполковник Ивакин из 318-й стрелковой дивизии. В руках карта и фонарик, на шее — автомат, голова перевязана. Он сообщил, что с рассветом немцы попытаются уничтожить десант. Сказал, что в первую очередь нуждаются в боеприпасах, особенно в патронах и гранатах. Много раненых, их следовало эвакуировать немедля, ночью.

Катер лег на обратный курс, побережье по-прежнему освещалось ракетами, морскую гладь разрезали лучи прожекторов. Мы с величайшим напряжением возвращались с ценными данными. Вскоре я уже был в блиндаже командарма, докладывал обстановку.

Той же ночью, еще до рассвета, десантникам были доставлены боеприпасы, раненые эвакуированы и, кроме того, около тысячи человек из состава 83-й бригады морской пехоты были высажены для усиления — это дало возможность отбить атаки противника и эвакуировать в течение трех дней всех участников десанта.

Все это уже было потом, а мне после доклада командующему невыносимо хотелось спать: сказалось нервное напряжение. Утром горячо поздравляли друзья. За успешное выполнение этого задания мне был вручен орден Отечественной войны 1-й степени.

11 апреля Отдельная Приморская армия после мощной артиллерийской и авиационной подготовки прорвала оборону противника на Керченском полуострове и перешла в наступление. Передовые отряды войск и разведывательные отряды, стремительно обходя узлы сопротивления, выходили на главные маршруты, громили противника в тылах.

Наши действия оказались настолько стремительными, что уже 13 апреля весь Керченский полуостров был очищен от врага. В городе Старый Крым Отдельная Приморская армия встретилась с войсками 4-го Украинского фронта и партизанами, действовавшими в горах.

К 16 апреля советские воины вышли на восточные подступы Севастополя, заняли деревню Комары. Впереди Сапун-гора. Немцы стремились любой ценой удержать Севастополь. Вокруг города было три мощных оборонительных пояса. Наиболее сильным узлом сопротивления являлась Сапун-гора с шестью ярусами сплошных траншей, прикрытых противопехотными и противотанковыми минными полями и проволочными заграждениями в несколько рядов. В Севастополе и на мысе Херсонес укрепилась многотысячная армия немцев и румын.

Началась подготовка к штурму Севастополя. Для нас, разведчиков, это значило: вновь изучать оборону противника, огневые точки и узлы сопротивления на переднем плане и в глубине, до самого Севастополя, стыки и фланги, группировку, нумерацию частей и соединений.

И вот 7 мая после полуторачасовой подготовки начался штурм. На подступах к Севастополю завязались бои. Взяв Бельбек, форсировав Северную бухту, воины-черноморцы ворвались в пригород. Командир разведвзвода морской пехоты лейтенант Болонский водрузил Красное знамя на Малаховом кургане.

9 мая Севастополь был освобожден от гитлеровцев, 13-го очищен последний метр Крымской земли — мыс Херсонес.

Еще не улетучился запах порохового дыма, гари от разрывов бомб и снарядов, крови и пота, как в Крым прилетели наши союзники — представители различных родов войск и, конечно, вездесущие корреспонденты.

Они никак не могли понять и поверить, что Севастополь, героически оборонявшийся советскими войсками в течение 250 дней в 1941—1942 годы, освобожден за такой короткий срок. Беспрерывно щелкали фотоаппараты, плавно стрекотали кинокамеры, не закрывались блокноты. При виде наших солдат корреспонденты расплывались в улыбке…

В. И. МОЗГОВОЙ,
журналист, лейтенант запаса
ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ НЕБУ

В одну из наших встреч я задал Герою Советского Союза Леониду Васильевичу Деме вопрос о том, какой момент в жизни он считает самым трудным.

— Нет, не могу ответить. Жизнь вся — борьба. Легко никогда не жил.

Всю жизнь он был верен своей мечте — летать. Всю жизнь отдал небу.

Нелегок был путь в авиацию комсомольца Леонида Демы. В 15 лет в 1931 году поступил в школу ФЗУ, после ее окончания работал в паросиловом цехе, затем на Центральной электростанции Магнитогорского металлургического комбината. Поступил на рабфак горно-металлургического института. Готовился стать инженером.

Все планы перевернул один из осенних дней 1933 года, когда друзья сообщили новость — в Магнитогорске открывается планерная школа. Отчетливо помнит он первые полеты. Есть в Магнитке улица с названием Планерная — там впервые поднялись молодые магнитогорцы в небо.

Леонид освоил планер «ПС-2» одним из первых. Его послали в Казань учиться на летчика-инструктора. Вернулся в Магнитогорск, когда уже был открыт аэроклуб и вовсю шли занятия в летной школе. На настоящих самолетах.

Каждого полета ждал с нетерпением. Наука давалась ему легко. Он всем сердцем чувствовал, что небо — его призвание. И вот в аэроклубе состоялся первый выпуск. Разлетелись друзья по летным училищам, он оставался. Нужно было готовить кадры.

«На планер!» — призывал Леонид Дема комсомольцев Магнитки и рассказывал на страницах городской газеты, какие у него в группе замечательные ребята — доменщики, строители, школьники. Повышал и свое мастерство. Побил всеуральский рекорд — семь с половиной часов парил в воздухе! В Челябинском аэроклубе он в совершенстве овладел техникой пилотирования самолета «ПО-2». И в первые же месяцы войны интенсивно обучал летному делу молодых воинов.

…И вот прифронтовая полоса. Полк ночных бомбардировщиков. С него и началась боевая судьба летчика Демы. Каких только заданий не выполнял!

Четкие строки из «Краткого конкретного изложения личного боевого подвига или заслуг» Л. В. Демы, хранящегося в архиве Министерства обороны СССР, говорят о многом. За ними — бессонные ночи и трудные дни, потери и тревоги, лихие атаки и тяжелые возвращения…

«С октября месяца 1941 по май 1942 на Западном фронте в составе 162-го полка ночных бомбардировщиков на самолете «У-2» произвел 95 вылетов на боевые задания. Из них: перевозка боеприпасов в группы Белова и Ефремова — 57, оттуда вывоз 38 раненых бойцов и командиров; на бомбометание по войскам и коммуникациям противника ночью — 38 вылетов»…

В феврале 1942 года лейтенанту Леониду Деме был вручен орден Красной Звезды. Через месяц он вступил в партию. И поклялся бить фашистов еще крепче.

Была у него мечта — уйти на истребитель: бить «мессеров» напропалую.

— Как я хотел перейти на «ЛК-1», — вспоминает прославленный летчик. — Машина! Техника! Но в условиях войны переучиться на истребителя с «ПО-2» было почти невозможно…

И все-таки он добился своего. Переучился. Было это летом 1942 года. Командир 112-го гвардейского истребительного полка майор Петухов на боевые вылеты сначала выпускал осторожно. Нужно было время, чтобы прочувствовать машину…

Под Сталинградом, спустя два дня, как полк перебазировался туда, два «мессера» подкараулили и сожгли самолет командира эскадрильи, в составе которой летал Дема. На аэродром приехал полковник Миков. Построил эскадрилью.

— Лейтенант Дема, два шага вперед! Вот вам новый командир эскадрильи.

— Разрешите вопрос, товарищ полковник.

— Никаких вопросов. Приступайте.

Дема стоял перед строем, немного растерявшись. Сам только-только оперился, а тут — командовать! 12 самолетов! Столько искусных летчиков в подчинении.

— Все мы были практически одного возраста, — вспоминает Леонид Васильевич. — Большинство уже имело опыт боев, и вот новичка поставили командовать! Чувствовал себя не в своей тарелке. И сразу — вылет. В общем-то все прошло удачно, без потерь. Потрепали «юнкерсов», но несколько старичков, мало обращая внимания на мои приказы, кинулись на свободную охоту. Собрал я ребят после, говорю: «Если повторится еще раз такое, подам рапорт на того, кто проявит трусость. Ибо покинуть товарища в ходе боя, чтобы сбить фашиста, — это трусость». И больше никогда я не мог упрекнуть моих ребят. Дрались отчаянно, помогали друг другу, не гнались за легкой удачей.

Яростные были воздушные сражения над Сталинградом. Отдыхал Дема считанные часы. Когда подчиненные спали, изучал вопросы управления боем, готовился к вылетам.

Первого «юнкерса» он сбил в один из ненастных облачных зимних дней, когда вылетел в одиночку. Трехмоторный транспортный «Ю-52» вывалился из облаков внезапно. Реакция сработала мгновенно, и верткий «Як» без помех зашел «юнкерсу» в хвост. Дема нажал на гашетку, и, быть может, от волнения, всадил в фашиста весь боезапас. Тот камнем пошел к земле. Это была первая настоящая победа! Он поверил в себя. И в него поверили.

Потом их истребительный авиационный полк будет кочевать со Сталинградского на Южный, затем на Кавказский, Воронежский фронты, потом — на 1-й Украинский. И будет расти счет сбитых вражеских самолетов. Леонид Дема станет настоящей грозой фашистских стервятников.

Из «Краткого конкретного изложения личного боевого подвига или заслуг» Л. В. Демы:

«За время пребывания в 112-м гвардейском истребительном авиационном полку произвел 178 вылетов на боевые задания. Из них: на сопровождение и прикрытие штурмовиков — 88, на прикрытие наземных войск — 52, на перехват самолетов противника — 18, на разведку — 18.

Участвовал в 38 воздушных боях, в которых лично сбил 17 и 5 самолетов противника в группе, из них четыре «Ю-87», четыре «Ю-88», пять «МЕ-109», один «Ю-52».

Группу истребителей 8—10 самолетов на сопровождение штурмовиков и прикрытие войск водит умело, боевые порядки строит грамотно, воздушным боем по радио руководит умело. Случаев потери штурмовиков от атак истребителей противника при сопровождении групп под командованием товарища Демы не было. Свой боевой опыт подчиненному составу передает на своих боевых примерах».

«Случаев потери не было». Это — высшая оценка мастерства Демы — командира, Демы — летчика.

Из множества боев в памяти остались самые жестокие. Они и сейчас снятся Леониду Васильевичу — с каждой мельчайшей подробностью.

— Под Киевом немцы применили устрашающие массированные налеты — по 30—40 бомбардировщиков в сопровождении истребителей. И наши, конечно, не дремали. Делали фашисты и так — пускали сперва истребителей, которые связывали боем «Яки». А затем шла основная группа бомбардировщиков — и снова в сопровождении истребителей.

Мы перед вылетом проработали все варианты. И решили разделить эскадрилью пополам — мой заместитель Коля Ветров, которого я с полуслова понимал, пошел чуть впереди и на километр повыше моей шестерки. Я — за ним. Летим. Ветрова не видно. «Коля, как ты там?» — спрашиваю. «Все нормально, — слышу в шлемофоне голос Ветрова. — Веду бой с «мессерами». Не волнуйся, сами справимся». Чуть пролетели — вот они, стервятники, — больше тридцати бомбардировщиков и несколько истребителей. Идут, как на параде. Я командую: «Построиться в парадную линию!» Пусть почувствуют на себе психическую атаку.

Мы первыми спикировали парой. Я сразу наметил цель — ведущего. Собьешь ведущего — половина дела сделана. Так и получилось. Ребята тут же сбили еще троих. Строй смешался, «юнкерсы» спешно, в беспорядке сбрасывали бомбы. Все произошло мгновенно. На пути к своему аэродрому еще раз встретились с «юнкерсами». Я сбил тогда еще одного.

Таких боев, в которых Леониду Деме требовалось проявить высочайшее мужество, искусство выбрать единственно правильное решение, действовать хладнокровно и решительно, было немало. В них закалялся характер молодого командира, выковывалась его воля. Фронтовые друзья вспоминают, что Леонид был общительным, веселым парнем, отличным командиром. Врагов вместе со своими товарищами он бил беспощадно. Даже тогда, когда не оставалось патронов.

Весной 1943 года в небе Кубани развертывалось гигантское воздушное сражение. День 8 мая выдался труднейший. Казалось, не будет конца боям. Недалеко от Новороссийска восьмерка «Яков» под командованием капитана Демы вступила в бой с несколькими «МЕ-109». Разогнали их. Затем рядом заметили «фокке-вульф», который корректировал огонь артиллерии. Несколько очередей — и «рама», так солдаты называли этот самолет, дымясь, пошла к земле.

Не успели взять курс на свой аэродром (горючего оставалось уже немного), как встретили дюжину «Ю-88» под прикрытием десяти «мессеров». «Юнкерсы» шли, тяжело нагруженные. Шли бомбить наши войска.

И «ястребки» вступили в бой. Как ни старались «мессершмитты», строй бомбардировщиков распался. Два самолета противника уже подбиты. Но бомбардировщиков еще было много. И они продолжали пробиваться.

Истребитель Демы зашел в хвост одному из «юнкерсов». Летчик нажал на гашетку — пушка и пулеметы молчали. Боекомплект израсходован. Дема не колебался ни секунды. Земля была рядом. Таранить на такой малой высоте означало практически погибнуть и самому. И парашют раскрыться не успеет. Он точно рассчитал все. Вцепился в хвост «юнкерса» мертвой хваткой. И в самый нужный момент рубанул винтом по хвостовому оперению, машина врага рухнула вниз.

Мотор «Яка» заглох. Самолет трясло и болтало. Нужно было во что бы то ни стало перелететь линию фронта. Дема посадил самолет чудом, приземлился на скале. К нему бежали танкисты, на глазах у которых был совершен подвиг. Они отправили раненого летчика в госпиталь.

Сейчас на Кубани стоит обелиск. На нем — фамилии восьми летчиков, совершивших таран в небе Кубани. Среди них — фамилия Демы.

Месяц лечился в Ессентуках, и снова грозное небо войны. А в Магнитогорск на имя родителей Демы пришло письмо, подписанное генерал-майором авиации И. М. Головней. В нем сообщалось о их сыне:

«Скромный, выдержанный, но строгий и требовательный командир, бесстрашный летчик, смертельно ненавидящий врага, — таким только знает его личный состав нашей части…»

Весной 1944 года Л. В. Дема стал уже помощником командира полка по воздушно-стрелковой подготовке. Он вспоминает об одном из боев в то время. Было это на Украине, под Станиславом (ныне Ивано-Франковск):

— «Мессер» зашел в хвост командиру полка, который проходил у нас стажировку. Я принял удар на себя, потом ребята зажгли фашиста. И не видел, когда он в меня ухитрился попасть. Взяли курс домой — чувствую, что-то неладно с машиной. Глянул влево — дыра в крыле. Комполка Летухов командует: «Держи курс на аэродром». Самолет шел на снижение. Но интуитивно понял: надо набрать высоту. Только поднялся вверх на километр, из-под ног — пламя. Открыл колпак — и оно охватило меня всего. Не помню, как отстегнулся, как вывалился, потому что сразу последовал взрыв. Как-то ухитрился раскрыть парашют. Очнулся после удара о землю. Упал рядом с деревенькой. Болтались на мне обрывки одежды — все сгорело. Прибежали жители. Такими глазами на меня смотрели. Попросил закурить. Дали «козью ножку» — она обожгла губы. Живого места не было на теле. Смутно помню, как бежали ко мне ребята (в полк везли на телеге), как страшно закричала какая-то девчонка, и — все. Потерял сознание…

Он выжил. Была ласковая и буйная украинская весна, в окно госпитальной палаты в Черновцах улыбалось солнце, а он не видел этого — пострадали глаза. Долгие месяцы лечения. Осмотры. Процедуры. Белые стены. Хотелось скорей к друзьям на фронт, добивать фашистов. Не успокаивала высокая награда — звание Героя Советского Союза.

И вот после восьми месяцев лечения ему выдали медицинское заключение:

«Летчик-истребитель гвардии капитан Л. В. Дема уволен из рядов Советской Армии со снятием с учета».

Как он нашел тогда свой полк — и по сей день загадка для самого Леонида Васильевича. Он знал — только друзья могут помочь, только они.

И командир полка, майор Петухов, душа человек, после первых объятий и расспросов о здоровье, спросил: «Можешь летать?» — «Могу» — ответил Дема. Разве мог командир не поверить боевому товарищу, с которым два тяжелых военных года делил и радость побед, и невзгоды.

Заканчивал Л. В. Дема войну в Праге, заместителем командира полка по летной подготовке. Пятью советскими орденами и одиннадцатью медалями, двумя чехословацкими орденами и одним американским отмечен его славный боевой путь.

И в послевоенные годы не расставался Л. В. Дема с небом. Был начальником летной части Ставропольского аэроклуба, учил молодежь летному делу. Потом поступил в гражданскую авиацию. Летал в Западной Сибири, в Магаданской области. Стал полярным летчиком, командиром авиапредприятия. На Камчатке Л. В. Дему избрали членом обкома КПСС, в Камчатский областной Совет народных депутатов.

А война не отпускала, дали знать о себе старые раны. И решил Леонид Васильевич вернуться в Магнитогорск, город своей юности, где обрел он крылья, где все было ему дорого и близко.

В 1972 году торжественно провожали Леонида Васильевича на заслуженный отдых. В приказе начальника Уральского управления гражданской авиации говорилось:

«Очень яркая, наполненная значительными событиями трудовая биография т. Демы… В Уральском управлении гражданской авиации Л. В. Дема прошел путь от командира самолета до командира Магнитогорского авиапредприятия. Очень много он сделал для развития Магнитогорского аэропорта. Из аэропорта местных воздушных линий аэропорт Магнитогорска превратился в крупный современный. Дема Л. В. прощается с летной работой, которой он посвятил 34 года…»

34 года в небе! Завидное летное долголетие! Завидная судьба!

…По утрам едет Леонид Васильевич в городской комитет ВЛКСМ. Леонид Васильевич Дема — председатель городского совета ветеранов Магнитогорска. Совет ветеранов ведет огромную работу по военно-патриотическому воспитанию молодого поколения, занимается учебой комсомольского актива, вопросами трудового воспитания школьников — всех и не перечислить! Леонида Васильевича можно встретить на комсомольских и пионерских сборах, на различных конференциях, в цехах заводов и фабрик. В Магнитогорске его знают все. Его выступления слушают, затаив дыхание, потому что в них — героическая жизнь советского человека, его идейная убежденность и высокий патриотизм.

В. Н. КОЗЛОВ,
журналист, старшина II статьи запаса
ВОЙНА БЕЗ ВЫСТРЕЛОВ

В праздничные дни челябинские почтальоны доставляют ей много писем и открыток — буквально пачками она достает их из почтового ящика. С Первомаем и Днем Победы поздравляют родственники и друзья — близкие люди, чей почерк хорошо знаком.

Однако этот конверт поначалу ни о чем не говорил: из Запорожья писала какая-то Ксендзова. Все встало на свои места через несколько первых строчек.

«Здравствуй, дорогая Сашенька Коренная, а теперь уважаемая Мария Егоровна Панова!.. Быть может, ты не забыла агронома, который в 1943 году с женой и мальчиком квартировал в Новом Буге у Лукерьевны. Тот мальчик теперь главный инженер на заводе в Запорожье, а я, его мама, живу у него. Недавно ездила в Новый Буг, зашла к приятельнице — директору музея. Когда она в разговоре обмолвилась о двух девушках-радистках с Березовской улицы, то я сразу поняла, о ком речь. Это же ты с подругой! Взяла твой адрес, решила написать…»

Вот ведь какое дело… Мария Егоровна до сих пор считала, что во временно оккупированном фашистами городке о них, радистках, не знал никто, кроме хозяйки домика да Талки, ее 14-летней дочери. Перед ними пришлось раскрыться, так как без помощи местного населения обойтись было бы трудно.

Для нее эта заброска в тыл врага была второй. Готовились вместе с Анной Калачевой. Согласно несложной легенде, Мария по документам именовалась Александрой. Фамилию оставила свою — Коренная. Обе выдавали себя за беженок из Кривого Рога.

Сброшенные с военного транспортного самолета они приземлились в ночь на 6 ноября у деревни Александровки, расположенной километрах в тридцати от Нового Буга. Зарыли в стогу две свои радиостанции с комплектами питания к ним, три пистолета и почти целый мешок денег — 180 тысяч немецких марок плюс десять тысяч рублей. В город отправились утром. Они были похожи на горожан, бредущих проселочными дорогами с одним желанием — обменять на еду что-либо из вещей. Дошли до аэродрома. Отсюда и начиналась та самая Березовская улица.

Многие отказались пустить их на квартиру, прежде чем девушки постучали к женщине, которую соседи называли Лукерьевной. Та и рада бы помочь бедолагам, да тоже боится оставить у себя без разрешения полиции.

Сходив к властям, просительницы расплакались: мол, за вами же идем с тех пор, как вы стали выравнивать фронт. Им позволили подселиться на время.

Теснота на небольшой русской печке, где надлежало спать, девчат не смущала. И даже хорошо, что на койке, с трудом вместившейся в эту клетуху-комнатуху, располагались еще хозяйка с дочкой. Значит, здесь не захочет жить никто.

В другой комнатке была семья агронома. А в третьей… Ох, и натерпелись они страха утром, увидев на четверых своих соседях форму солдат полевой жандармерии! Зато потом поняли пользу столь «милого» соседства: и подозрений будет меньше, и своеобразная охрана от шатающихся по домам солдат обеспечена.

На следующий день побывали с хозяйкой на базарчике. Продавали и покупали там за немецкие марки, но тайное хождение имели и рубли. К великой радости Лукерьевны, купили утку для общего стола. Но самих интересовало другое: что тут в городе и как?

После завтрака взяли две корзины, мешки и отправились якобы к дальней родственнице за вещами. На обратном пути им повезло. Уже незадолго до комендантского часа мимо аэродрома их подвез на арбе с сеном какой-то старик.

Только стали подходить к дому — обратили внимание: за ними идет унтер-офицер. Не догоняет и не отстает. Теперь руки-ноги дрожали не от одной лишь усталости, но и от страха. Что делать? Как выстрел сзади хлопнула калитка. Девушки в сени, а за спиной голос:

— Мамка! Нам квартира!

— Нету квартиры! Нету! Жандармы живут! — затараторила с порога хозяйка.

Потом, когда наконец оправились от страха, Мария принялась развязывать мешки. Пристально глядя на Лукерьевну, она медленно проговорила:

— Вы ведь были красивой…

— Ты-то почем знаешь?

— Нам показывали вашу фотографию в Москве. Оттуда к вам и послали. Велели помочь, коль нуждаетесь в чем. А вы покажете, где спрятать радиостанцию. И оружие дали. Так что в случае чего… В общем, сами понимаете.

Рацию спрятали в камышовом настиле чердака, куда попасть можно было из сарайчика по приставной лесенке. Обычно в 14 часов, как только начинался сеанс радиосвязи, Талка убирала ее и играла во дворе с собакой.

12 ноября дали первую радиограмму: «Добрались благополучно», а 8 марта, сразу после взятия городка 57-й стрелковой дивизией, отстучали последнюю: «Ждем вас». А между этими телеграммами было еще более двухсот сообщений.

О принимаемых нашим командованием мерах иногда они узнавали в тот же день. Однажды отправили донесение о прибывшем на вокзал составе с танками, а через несколько часов слушали, как бомбили его налетевшие самолеты.

В конце декабря девушек поздравили с представлением их к правительственной награде. Какой? Это оставалось неизвестным.

Ничего не сказала о ней и встреченная ими связная Галина Дейнека. Той памятной зимой на явочной квартире ее встречала Анна Калачева. Поглядывая из окна на улицу, гостья взялась самостоятельно определить вторую радистку. И не ошиблась. «Вон, — говорит, — идет Саша. Одна рука прижата, другой размахивает. Голову держит внаклон, будто под ноги смотрит. Точь-в-точь, как описывал ее походку наш батя, майор Липатов».

Тот провожал их в тыл врага. Встречал другой майор — Д. И. Хорошевский. После вручения им орденов Красного Знамени он еще раз поздравил своих помощниц и строго предупредил: «Нигде никогда не фотографироваться до самой победы. Такая уж у нас профессия».

Профессия у них действительно была особая — разведчики. Они дрались с врагом не в атакующих цепях боевых товарищей, а далеко за линией фронта, в глубоком тылу фашистов. Не то, что неверный шаг — даже один какой-то взгляд мог стать причиной провала операции, задуманной командованием. О фотографиях же и думать-то не разрешалось!

И все-таки, когда Мария и Анна — каждая при новеньком ордене во всей своей парадной форме — оказались на улицах освобожденной, ликующей Одессы, удержаться от соблазна не нашлось сил. Приняв необходимые, по их разумению, меры предосторожности, двумя тенями скользнули за двери какой-то фотомастерской…

Об этом они рассказали Хорошевскому через много лет после войны, в одну из встреч в День Победы. И неожиданно услышали его добрый смех:

— А знаете, девчата, иногда это хорошо, что нарушаются приказания старших. По крайней мере не только в сердцах наших, но и в фотодокументах память о тех днях осталась.

И вправду, славная память. О боях-пожарищах. О друзьях-товарищах.

Е. И. МОРДОВСКИХ,
ветеран войны, капитан в отставке
ПОД ЗНАМЕНЕМ УРАЛЬСКИХ РАБОЧИХ

В годы войны я служил в 54-й механизированной бригаде. Она была сформирована осенью 1942 года в Челябинской области. В составе ее было много моих земляков. На укомплектование мотострелковых частей прибыли бойцы из морской пехоты Тихоокеанского флота. Это были дисциплинированные, хорошо обученные воины. Им предстояло овладеть основами тактики подразделений танковых войск. Из военных училищ приехали командиры, в том числе челябинцы — лейтенанты В. Вохминцев, А. Беринцев, М. С. Васюк, А. Кудрейко, В. Пилипенко.

При отправке на фронт нам вручили Красное знамя уральских рабочих и передали их наказ — с честью пронести знамя по полям сражений до полной победы над врагом.

Наша бригада вошла в состав 6-го механизированного корпуса. Командиром корпуса был назначен генерал-майор танковых войск С. И. Богданов, ставший впоследствии Маршалом бронетанковых войск, дважды Героем Советского Союза.

В начале декабря 1942 года корпус выступил на Сталинградский фронт. Он сосредоточился в районе Алаева и поступил в распоряжение командующего 2-й гвардейской армии генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского. Командир корпуса получил приказ развернуть свои части к вечеру 24 декабря в районе Зеты, чтобы усилить левый фланг армии.

На выручку окруженной в Сталинграде армии Паулюса гитлеровское командование направило специальную группу армий «Дон», которая начала наступление 12 декабря, из района Котельниково. За три дня боев противнику удалось продвинуться к Сталинграду на 45 километров и даже переправиться через реку Аксай-Есауловский.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» писал:

«Теперь противник находился в 40 километрах от Сталинграда, и ему, видно, казалось, что победа близка и реальна. Но это были преждевременные надежды. Согласно указаниям Ставки А. М. Василевский подтянул и ввел здесь в сражение усиленную 2-ю гвардейскую армию генерала Р. Я. Малиновского, хорошо оснащенную танками и артиллерией, удар которой окончательно решил участь сражения в пользу советских войск».

54-я механизированная бригада получила приказ уничтожить группировку врага в районе хутора Жутов-2. Эту задачу бригада выполнила. Были полностью уничтожены кавалерийский полк противника, взято в плен около 600 солдат и офицеров. Особенно отличилась рота автоматчиков. Одним взводом командовал старший матрос Виноградов, человек суровый и решительный. Перед боем он поучал бойцов: «Запомните, матросы: ложиться разрешаю только убитыми…»

Это была жестокая атака. Не успели моряки подняться из снежных окопчиков, как фашисты открыли шквальный огонь. Но матросская «полундра» уже гремела над степью. Автоматчики бежали в полный рост, стреляя на ходу. Ураганом ворвались в немецкую траншею. Добивали фашистов гранатами, прикладами автоматов. Не один воин-моряк пал героической смертью, не одна полосатая тельняшка окрасилась алой кровью.

Вскоре после этого боя командир корпуса приказал нашей бригаде овладеть станицей Цимлянская. По данным разведки, стало известно, что враг создал там сильный узел сопротивления, с потерей которого он лишался путей отхода по линии Морозовск — Цимлянская — Сальск для соединения с войсками, действовавшими на Северном Кавказе.

Перед боем была проведена большая партийно-политическая работа. Политработники и агитаторы организовали беседы в каждом подразделении.

Приступая к выполнению задачи, командир бригады полковник И. В. Студеникин выслал разведывательную группу в составе первого мотострелкового батальона, усиленного танками и артиллерией. После ожесточенных атак разведгруппа сбила боевое охранение, овладела хутором Казиркин. Противник решил, что главный удар мы наносили именно с северной стороны, и стал подтягивать свои подразделения с юга.

Командир бригады приказал комбату оставить в районе Казиркина одну роту, а остальные подразделения отвести на южный фланг. Там наступал третий мотострелковый батальон лейтенанта Н. В. Теркина. Заметив, что гитлеровцы спешно перебрасывают свои подразделения на северную окраину Цимлянской, батальон переправился по льду через Дон и овладел хутором Потайновский. При форсировании Дона отличились орудийные расчеты капитана Сутягина. Они шли по льду между стрелковых цепей, толкая орудия перед собой, и в упор расстреливали вражеские огневые точки.

Командир бригады воспользовался успехом третьего батальона и дал команду к общему штурму станицы. Совместным ударом всех сил бригады при поддержке 79-го танкового полка 2 января 1943 года станица Цимлянская была освобождена.

За отличное выполнение боевой задачи всем участникам боев Военный Совет 2-й гвардейской армии объявил благодарность. Многие бойцы и командиры были отмечены правительственными наградами. Командир бригады полковник И. В. Студеникин, командир 79-го танкового полка майор В. А. Рязанцев, командир 3-го мотострелкового батальона лейтенант Н. В. Теркин были удостоены ордена Красного Знамени.

После овладения Цимлянской 54-я механизированная бригада, совершив 100-километровый марш, прибыла в район Дубовское и в составе 6-го корпуса приняла участие в боях за город Зимовники.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский в своей книге «Дело всей жизни» писал:

«Победа под Сталинградом коренным образом изменила обстановку на всем советско-германском фронте. Наше Верховное Главнокомандование получило возможность развернуть стратегическое наступление на огромном участке фронта в целом и прежде всего на южном его крыле и воронежском направлении. Выдвижение войск Южного фронта на линию Зимовников в Сальские степи, с одновременным наступлением Юго-Западного фронта на ворошиловградском направлении, создало серьезную угрозу всей кавказской группировке врага».

На рассвете 7 января 1943 года после короткого артналета подразделения нашей бригады успешно атаковали противника в хуторе Атаманский и разбили его гарнизон. Вместе с автоматчиками в хутор под сильным огнем фашистов ворвался командир роты противотанковых ружей лейтенант И. И. Тузовский с двумя расчетами ПТР. Метким огнем он подбил четыре танка. Мотострелки геройски отражали одну за другой ожесточенные контратаки эсэсовцев.

К исходу 8 января корпус выполнил боевую задачу и вышел на западную окраину Зимовников. Город был очищен от врага совместными усилиями 302-й и 87-й стрелковых дивизий и соединениями нашего корпуса.

Высоко были оценены действия 6-го механизированного корпуса. Народный комиссар обороны И. В. Сталин подписал приказ, в котором говорилось:

«В боях за нашу Советскую Родину против немецких захватчиков 6-й механизированный корпус показал образцы мужества, отваги, дисциплины и организованности. Ведя непрерывные бои с немецкими захватчиками, 6-й механизированный корпус наносил огромные потери фашистским войскам и своими сокрушительными ударами уничтожал живую силу и технику противника, беспощадно громя немецких захватчиков.

За проявленную отвагу в боях за Отечество с немецкими захватчиками, стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава преобразовать 6-й механизированный корпус в 5-й гвардейский механизированный корпус.

Преобразованному корпусу вручить гвардейское знамя».

За доблесть, мужество и героизм при разгроме сильной группировки противника в районе Зимовников корпусу было присвоено почетное наименование «Зимовниковский». 54-я механизированная бригада была преобразована в 11-ю гвардейскую. Воины были горды — они с честью сдержали клятву, данную уральцам при отправке на фронт. Знамя уральских рабочих было всегда с бригадой, вместе с боевым знаменем.

С 10 января 1943 года 5-й гвардейский Зимовниковский механизированный корпус вел ожесточенные бои: ему была поставлена задача форсировать реку Маныч и наступать на Батайск. Противник вынужден был отвести свои войска за Маныч. Преследуя его, наша бригада с ходу заняла хутора Сухой, Миронов, Козюрин. Но фашистам удалось закрепиться на высотах около Ново-Павловки. Из-за сильного артиллерийского огня наши мотострелки залегли в снегу при сильном морозе. Два дня продолжались бои за этот населенный пункт и закончились нашей победой. В этом бою пал смертью героя гвардии лейтенант Н. В. Теркин.

Большинство танков бригады было выведено из строя, а оставшиеся не имели горючего. Поэтому марш до Красного бригада совершила в пешем строю. На рубеже хуторов Чернышев — Усьман разгорелись жаркие бои. После того как гитлеровцы были выбиты из Чернышева — Усьмана, они стали предпринимать одну за другой яростные контратаки. В боях с противником отличился командир санитарного взвода гвардии лейтенант А. В. Беринцев, который эвакуировал с поля боя не один десяток раненых. Он в числе первых в бригаде был награжден медалью «За отвагу». В этом сражении погиб командир роты противотанковых ружей В. Пилипенко, был ранен В. Вохминцев.

Два раза гитлеровцы врывались в Усьман и оба раза были отброшены. Мужественно сражались артиллеристы противотанковой батареи третьего мотострелкового батальона под командованием гвардии старшего лейтенанта В. М. Скибы. 23 января на огневую позицию батареи шли в атаку десять танков, и за ними цепь гитлеровских автоматчиков. Когда был ранен наводчик орудия старший сержант И. Сергеенков, к прицелу стал отважный коммунист В. М. Скиба и подбил два танка. Потеряв четыре машины, противник был вынужден отойти.

В боях при обороне Усьмани погиб прославленный командир нашей бригады гвардии полковник И. В. Студеникин. Пали смертью храбрых начальник политотдела бригады гвардии майор Е. П. Дмитрик, начальник штаба гвардии подполковник Г. И. Маремьянов и другие бойцы и командиры.

После тяжелых потерь из частей бригады был сформирован один батальон, и он продолжал выполнять боевую задачу до 6 февраля. Затем корпус был выведен в резерв фронта.

Шел 1943 год. К этому времени Советские Вооруженные Силы добились крупных военно-политических успехов. Началось массовое изгнание оккупантов из пределов Советского Союза.

Главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров в своей книге «Время и танки» писал:

«Боевой опыт в битве на Волге показал, что наши войска успешно добивались победы над врагом тогда, когда танковые соединения действовали массированно, были однородны по своему составу, надежно поддерживались в оперативной глубине штурмовой и бомбардировочной авиацией и, главное, уверенно прикрывались истребителями. Именно поэтому весной 1943 года в составе Советских Вооруженных Сил началось формирование пяти танковых армий».

Была сформирована и 5-я гвардейская армия, во главе с командующим генерал-лейтенантом танковых войск П. А. Ротмистровым. Армия сначала сосредоточилась в районе Миллерово, а затем в районе Острогожска. В состав армии вошел 5-й гвардейский механизированный корпус, командиром нашей 11-й гвардейской бригады был назначен полковник Н. В. Грищенко.

В центре России, на Курской дуге, гитлеровцы решили взять реванш за Сталинград. К лету 1943 года они подготовили крупнейшую наступательную операцию «Цитадель». 5 июля южнее и севернее Курска разгорелось сражение, невиданное по своему размаху и ожесточению. Ударная фашистская группировка армий «Центр» к 9 июля была обескровлена и остановлена советскими войсками. Наступление вражеской группы армий «Юг» на Курск с юга также провалилось. Этому в значительной степени способствовал выигрыш крупного танкового сражения в районе Прохоровки.

Главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров вспоминает:

«В те дни я командовал 5-й гвардейской танковой армией. 6 июля получили приказ: выступить в район Прохоровки… Утром 12 июля началось танковое сражение под Прохоровкой. На небольшом пространстве, зажатом между рекой Псел и железнодорожной насыпью, сближались две танковые лавины. Наши машины на полном ходу врезались в боевые порядки противника. На поле боя перемещалось огромное количество танков. Снаряды, посылаемые с близких расстояний, пробивали броню, взрывались боеприпасы, башни танков от ударов отлетали на несколько метров.

Чтобы понять характер боя, надо вспомнить, что в то время гитлеровские танки «тигр», «пантеры» и самоходные орудия «фердинанд» несли более мощную броню и имели преимущество в артиллерийском вооружении. Победить такую технику мы могли только в ближнем бою, расстреливать такие машины могли только с близкого расстояния. 1200 машин сошлись на прохоровском поле. Это было страшное, беспримерное сражение».

Героизм танкистов был массовым. Гвардейцы второго танкового батальона 24-й танковой бригады под командованием майора Т. И. Филатова уничтожили 23 танка и более 500 солдат и офицеров противника. Особенно отличился командир танка коммунист старший лейтенант М. Д. Калинин. В ожесточенном бою его подразделение вывело из строя 19 вражеских танков, раздавило гусеницами 20 пушек, уничтожило несколько сот солдат и офицеров. За мужество и отвагу старший лейтенант М. Д. Калинин был награжден орденом Красного Знамени.

Во время сражения под Прохоровкой большая группа танков противника прорвалась в районе Рындинки и Ржавец и стала угрожать тылу 5-й гвардейской армии. На рассвете 13 июля 11-я гвардейская механизированная бригада с ходу атаковала противника и при поддержке артиллерии и минометов остановила фашистов. Батарея младшего лейтенанта И. Г. Панарина уничтожила около 150 солдат и офицеров, разбила 4 машины с пехотой. Военфельдшер танкового полка Е. С. Кострикова, несмотря на ранение, вынесла с поля боя 27 раненых. За этот подвиг она была награждена орденом Красной Звезды.

3 августа 1943 года 5-я гвардейская танковая армия под командованием генерала П. А. Ротмистрова перешла в контрнаступление на Белгород и Харьков. Трудно перечислить всех героев этих сражений. Под Харьковом отличились танкисты полка, которым командовал подполковник В. П. Рязанцев, артиллеристы и пехотинцы. Только под Холодной Горой противотанковая батарея, которой командовал коммунист В. Скиба, в одном бою подбила и сожгла пять танков врага. Командир расчета гвардии старший сержант П. Приходченко вывел из строя две фашистских машины.

В январе 1944 года войска 2-го Украинского фронта, в состав которого входила наша бригада, вели бои за Кировоград. Противник отступил на реку Ингулец и укрепился на прибрежных высотах. Единственную переправу он держал под плотным огнем всех огненных средств. Подступы к ключевой позиции — небольшому хуторку были заминированы. Мы подтянули к переправе самоходную установку, которая завязала перестрелку с противником, отвлекая его внимание. Тем временем гвардии старший сержант Доронин с группой бойцов расчистил проходы для танков. Было решено, что гвардеец Доронин сядет на головной танк и поведет колонну с десантом по разминированным местам.

Танки внезапно обрушились на врага с фланга и уничтожили 300 гитлеровцев, 10 станковых пулеметов и несколько орудий. Особенно отличился взвод противотанковых орудий, которым командовал челябинец комсомолец гвардии старший сержант А. Г. Банных. Его взвод подбил два танка и подавил шесть огневых точек.

На подступах к Кировограду у села Новая Прага немцы сосредоточили крупные силы танков и артиллерии. Завязались тяжелые бои. С воздуха атаковала авиация противника. Наши бойцы и офицеры проявили чудеса храбрости. Умело руководили своими подразделениями челябинцы гвардии старший лейтенант В. П. Игнатьев, гвардии младший лейтенант И. П. Кузнецов, гвардии лейтенанты В. Вилков и М. С. Васюк. Автоматчик Павел Дейнеко — уроженец Октябрьского района Челябинской области — ворвался в расположение противника и уничтожил несколько гитлеровцев. Смело действовали разведчики М. М. Абсатаров и Ф. А. Абдрахимов из того же района.

Однако фашистам удалось окружить штаб бригады. Необходимо было прорвать кольцо окружения. Знаменосец гвардии сержант И. П. Парфенов безотлучно нес охрану боевого знамени. Когда потребовалось идти в атаку, коммунист И. П. Парфенов снял полотнище с древка и спрятал знамя на своей груди. Две пули пробили знамя, гвардеец был ранен. Но знамя никому не передал. В бою он отбился от своих и стал самостоятельно выходить из вражеского кольца. Под покровом ночи выбрался из окружения. Святыня части была спасена. Грудь героя-знаменосца украсилась орденами Красной Звезды и Славы 3-й степени.

Шли дни и месяцы в жестоких боях с врагом. Уже позади оставались рубежи любимой Родины. Мы приближались к Берлину. В это время наша бригада вошла в состав 4-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Д. Д. Лелюшенко.

Мы понимали, что до разгрома врага осталось немного времени. Партийно-политические работники разъяснили указание Ставки: «Добить фашистского зверя в его собственной берлоге и водрузить над Берлином знамя Победы».

16 апреля 1945 года 10-й гвардейский Уральско-Львовский добровольческий танковый корпус генерала Е. Е. Белова и наш 5-й гвардейский механизированный Зимовниковский корпус генерала И. П. Ермакова форсировали реку Нейсе и вырвались на оперативный простор.

Наша бригада под командованием гвардии полковника И. Т. Носкова совершила стремительный рейд по тылам противника и взяла город Ютербог. Мы прорвались к Берлину, когда наши основные силы были еще далеко позади. Взяв Ютербог, тем самым перерезали дорогу Берлин — Беелитц. Наши подразделения вошли в город настолько внезапно, что немецкий гарнизон не успел даже оказать сопротивление. В кинотеатре демонстрировался фильм, работали магазины. Взятый в плен немецкий генерал удивлялся:

— Как вы здесь могли оказаться? Мы были в полной уверенности, что ваши войска за двести километров.

В районе города мы захватили центральный аэродром противовоздушной обороны Германии. На аэродроме 280 самолетов. Гитлеровцы ничего не знали о случившемся. Их машины спокойно приземлялись у выложенных посадочных знаков. Нам оставалось только их принимать…

Наше соединение отбивало на рубеже Беелитц — Тройенбритцен атаки частей 12-й немецкой армии генерала Венка. К ней взывал Гитлер с мольбой о спасении. Но этой армии пробиться к окруженным в Берлине фашистским войскам не удалось…

Запомнился бой, который мы вели 30 апреля 1945 года. Внезапно наши боевые порядки атаковали восемь танков и самоходок с группой мотопехоты. Это были курсанты училища имени Гитлера. Мотопехота сидела в машинах. Первым рассмотрел противника гвардии лейтенант Алымов из дивизиона гвардии капитана В. М. Скибы. Комсомолец Алымов подбил два танка, а наводчик гвардии младший сержант Климов — четыре бронированных машины. Подразделение, которым командовал я, уничтожило несколько десятков гитлеровцев. Дорога была удержана.

За бои под Берлином почти все солдаты нашего подразделения были отмечены правительственными наградами. Орденом Отечественной войны 2-й степени были награждены я и мой заместитель коммунист А. А. Дружинин. Но война есть война. Мы потеряли своих боевых друзей — С. И. Ефимова, С. И. Желнина и других.

За умелые и самоотверженные действия в берлинской операции наша бригада была награждена орденами Кутузова 2-й степени и Богдана Хмельницкого, а за участие во взятии Берлина ей присвоили наименование «Берлинская».

С падением Берлина война не закончилась, фашисты еще оказывали сопротивление в Южной Германии и Чехословакии.

5 мая в Праге началось восстание против оккупантов. На помощь Праге двинулись войска 1-го Украинского фронта — с севера, 2-го Украинского — с юго-востока, 4-го Украинского — с востока.

В ударную группировку 1-го Украинского фронта входила 4-я гвардейская танковая армия. Преодолев Рудные горы, армия на рассвете 9 мая завязала бои на окраинах Праги. Поддерживали наступление с воздуха истребительная авиация трижды Героя Советского Союза гвардии полковника А. И. Покрышкина, авиадивизии генералов В. Г. Рязанова и Д. Т. Никишина.

Первыми в столицу Чехословакии вошли танки нашей 4-й гвардейской танковой армии, в которую входил 10-й гвардейский Уральско-Львовский танковый корпус. Вот что рассказывал командир корпуса Герой Советского Союза Е. Е. Белов:

«В ту ночь кто-то выкатил на взгорок наш боевой заслуженный танк и написал на нем по-чешски: «Вечный гражданин Праги». Этот танк стал памятником советским воинам — освободителям столицы Чехословакии. 9 мая 1945 года Прага стала свободной».

Все воины нашей бригады были награждены медалями «За освобождение Праги» и получили благодарность Верховного Главнокомандующего.

9 мая 1945 года Москва салютовала победителям тридцатью залпами из тысячи орудий. Весть о победе вызвала в каждом из нас чувство великой гордости за нашу социалистическую Родину.

Б. Д. ДРОБИЗ,
журналист, ветеран войны, капитан в отставке
КОММУНИСТ СЕРЖАНТ НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВ

Июльская ночь медленно, будто нехотя, двигалась навстречу новому тревожному дню. Разведчики еще с вечера замаскировались в высокой траве. До переднего края обороны немцев рукой подать — один-два броска, но гитлеровцы были настороже, беспрерывно подвешивали в небе осветительные ракеты, строчили из пулеметов куда попало.

— Слышь, Никола, страх фашист нагоняет, — авторитетно заметил разведчик Наумов.

Алексеев промолчал. Подстелив плащ-палатку, он лежал, улавливая терпкий запах перестоявших трав, полной грудью вдыхал знакомый с детства аромат зрелой пшеницы. Взгляд его заскользил по темному пологу неба, искусно расшитому звездами, задержался на ковше Большой Медведицы. «Вот и небо, и звезды такие же, как у нас, в Челябинске, — подумалось Николаю. Он еще раз взглянул на Большую Медведицу, улыбнулся: «Повисла, точно над озером Смолино».

— Курить хочется, аж зубы ломит, — донесся до Николая шепот Романова.

— Бачу, як у тэбэ вуха опухлы, — также вполголоса отозвался Петренко. — Знаешь, заборонэно…

Николай прислушался к голосам друзей, вспомнил разговор с командиром полковой разведки капитаном Веревкиным.

— Три ночи зря ухлопали, — сетовал Веревкин. — И все бестолку. Главное — приказ командира не выполнили. Хитер фашист, как лиса. Голыми руками его не возьмешь.

— Не возьмешь, — согласился Алексеев. — Хитра лиса, вот и надо ее перехитрить. А берут лису, товарищ капитан, не ночью, а днем. Может быть, и нам попробовать?

Веревкин ответил неопределенно, пожав плечами:

— Слишком рискованно.

— А вы мне поручите! — неожиданно выпалил Николай и смутился.

Под вечер Алексеева вызвали в штаб полка. Командир полка гвардии полковник Фирсов и начальник штаба майор Федоровский выслушали разведчика.

— Ну, что же, пусть будет во-вашему, — заключил полковник. — Добровольцев подбирайте сами.

И вот они лежат, замаскировавшись в траве, готовые к выполнению боевой задачи. Взошло солнце. Слышно было, как немцы затараторили, заработали ложками: значит, начался завтрак. Разведчики выждали, пока там стихнет, бесшумно поползли к оврагу, за которым проходила вражеская оборона. Узкой тропой, разминированной накануне саперами, они преодолели нейтральную полосу, сделали проход в проволочном заграждении.

Алексеев увидел окоп. Два фашиста, разморенные солнцем, дремали возле пулемета. В нескольких шагах за окопом виднелся блиндаж.

— Этих — без выстрела! — прошептал Николай. — А я в блиндаж.

Он вскочил в раскрытую дверь блиндажа, и что было сил крикнул:

— Хенде хох!

Гитлеровец вскочил, увидев русского солдата и наведенный автомат, задрожал:

— О, Гитлер капут!

Пленный — штабной офицер — сообщил важные сведения.

Похлопывая Алексеева по плечу, разведчики говорили:

— Ишь, охотник, лису перехитрил. Молодец!

— Фашисты у меня в большом долгу, — тяжело вздохнув, сказал он. — Пока жив, буду мстить за смерть отчима и сестры.

Командир полка наградил всех участников группы захвата медалями «За отвагу».

20 сентября 1943 года Совинформбюро передало:

«Войска Калининского фронта в результате четырехдневных ожесточенных боев прорвали сильно укрепленную полосу обороны врага, разгромили его долговременные опорные пункты и штурмом овладели важнейшим опорным пунктом обороны немцев на путях к Смоленску — Духовщина».

В тот день Николай был ранен, но с поля боя не ушел. Домой, в Челябинск, матери Анне Герасимовне он с гордостью писал:

«Дорогая мама! Мы теперь «Духовщинские»! Верховный Главнокомандующий объявил нам благодарность. А я представлен к награде «За боевые заслуги». Был легко ранен в левую руку, но ты, мама, не волнуйся, рана не страшная, скоро заживет, и я снова пойду в бой».

В Смоленске в уличных боях Николай вторично получил ранение, но и на этот раз остался в строю.

Успешно наступая на Могилевском направлении, часть полковника Фирсова приближалась к важному узлу железнодорожных и грунтовых дорог — городу Кричеву. Во что бы то ни стало требовался «язык». Необходим был поиск. Его возглавил сержант Алексеев.

С наступлением темноты Алексеев вывел свое отделение на передний край. Пронизывающий октябрьский ветер хлестал в лицо холодными дождевыми струями. Неожиданно воздух распорола длинная пулеметная очередь, в небе вспыхнула осветительная ракета. Разведчики замерли. «Неужели обнаружены?» — с тревогой подумал Николай. Выждав минут пятнадцать, он позвал разведчиков за собой. Вышли на берег реки, Николай шагнул в воду. Становилось все глубже. Намокший маскхалат сковывал движения.

— Хорошая купель! — проговорил, ругаясь, Назаров. — Зуб на зуб не попадает. Фашист, поди, сидит в тепле, чаи гоняет.

— Обсохнешь, не велика персона! — бросил кто-то. — Покончим с фашистами, заберешься на печь, за всю войну отогреешься.

На противоположном берегу осмотрелись. У развилки дорог обнаружили хуторок в несколько домов. Прислушались. Ни звука. Хуторок оказался заброшенным.

— Вероятно, фашисты угнали жителей, — высказал предположение Алексеев. — Займем крайнюю хату под наблюдательный пункт — лучше не придумаешь.

С наступлением рассвета дорога на Кричев ожила. Весь день разведчики накапливали сведения о противнике. В стекла бинокля Николай даже видел лица гитлеровцев, и его пальцы сами собой сжимались в кулаки. В его душе клокотала неуемная ненависть к фашистам.

Северо-западнее Кричева разведчикам удалось засечь огневые позиции минометных батарей, обнаружили скопление танков, артиллерии и пехоты противника. Под вечер поток машин схлынул, дорога опустела.

— Пора, хлопцы, и о «языке» подумать. — И Николай изложил свой план захвата. — Давайте разберем хатенку. После войны сложим хозяевам новую, а теперь пусть-ка она сослужит нам добрую службу.

Соорудили из бревен баррикаду, перегородили ею дорогу. Сами залегли у обочины. Ждать пришлось недолго. Из-за поворота вынырнул мотоцикл с коляской. И с ходу ударился о бревна. Водитель разбился насмерть. У него нашли пакет, покрытый десятком сургучных пятаков. Мотоцикл оттащили с дороги.

Не прошло и десяти минут, как показалась машина с зажженными фарами, мчащаяся с большой скоростью. Она с грохотом врезалась в баррикаду. Шофер и сидевший рядом гитлеровец были мертвыми. На заднем сиденье стонал здоровенный майор.

— Берите его аккуратней, — предупредил Алексеев разведчиков. — Без «языка» нам приказано не возвращаться.

Взяли портфель, набитый картами, документами, и оружие. Уложили полуживого фашиста на плащ-палатку, с трудом поволокли его. С ценными трофеями вернулись в часть.

В августе сорок четвертого года сержантскую гимнастерку Алексеева украсил орден Красной Звезды. Награжден он им за особую операцию. Перед ночной штурмовой группой, в которую вошло отделение Алексеева, стояла сложная и рискованная задача: ворваться в город Радзимин Варшавского воеводства, разгромить немецкий штаб. Для ее выполнения отбирались добровольцы, умеющие хорошо плавать.

В кромешной тьме штурмовики переправились через водный рубеж. Николай одним из первых был на противоположном берегу. Гитлеровцы обнаружили смельчаков, открыли автоматно-пулеметный огонь. Броском гранаты Алексеев уничтожил огневую точку врага, обеспечил быструю переправу товарищей. Горстка отважных советских воинов пробилась к немецкому штабу, разгромила его, захватив при этом документы. Находчиво, решительно действовал сержант Алексеев, сразивший шестерых фашистов.

14 сентября 1944 года советские воины овладели предместьем польской столицы Варшавы — крепостью Прага.

«Здравствуй, дорогая мама! — писал Николай домой. — Шлю тебе свой горячий гвардейский фронтовой привет, а также наилучшие пожелания в жизни. На фронте у нас дела идут отлично, разведчики — крепкая семья, в которой один стоит за другого. Фашистов бьем почем зря! Пишу тебе после ожесточенного боя за Прагу. Бой был не на жизнь, а на смерть. Мы стойко стояли на своем рубеже. На рассвете пошли в наступление. Сломив сопротивление фашистов, ворвались в крепость. Ни днем, ни ночью не утихал гул рвущихся снарядов. Немцы несколько раз переходили в контратаки, но все бесполезно. У меня не хватает слов, чтобы описать тебе обстановку. Ты должна сама понять, что тут творится. Перед нами открыт путь на Берлин. А еще у меня большая радость: я принят в партию».

В одном из октябрьских боев Алексей был ранен пятый раз и лишь под Новый год он выписался из госпиталя, вернулся на фронт, в родной полк, к боевым друзьям.

У разведчиков традиция — перед вылазкой в тыл врага написать родным: жив, здоров, ждите, скоро вернусь с победой! Николай вырвал из блокнота листок, присел поближе к коптилке.

«Добрый день или вечер, мама! Самочувствие мое хорошее. Обо мне не беспокойся. Ты пишешь, что скучаешь в разлуке, ловишь по ночам шорохи и мечтаешь о нашей встрече. Мама! Я вернусь, когда утихнет военный ураган, а от фашистов не останется и пепла. Верь, родная, что скоро это время настанет, и мы снова будем вместе. Передавай привет моим дружкам. Крепко тебя обнимаю, целую. Твой сын Николай».

Туманным утром отделение сержанта Николая Алексеева вышло на задание. Это было 15 января 1945 года.

Прошли километра полтора-два. Туман по-прежнему не рассеивался, низко висел над землей серым непроницаемым пологом. Николай посмотрел на компас, с тревогой сказал: «Кажется, сбились. Надо взять правее».

У деревни Дзбаница разведчики неожиданно наткнулись на большую группу фашистов. Пришлось залечь, принять бой. Силы были неравные. Алексеев приказал товарищам отходить. Сам он залег и открыл автоматный огонь. Над головой с воем рвались, лопались разрывные пули. Пахло пороховой гарью. Вдруг у ног вспыхнул яркий сноп разорвавшейся гранаты. Десятки осколков раскаленными иглами впились в лицо и тело. Воздушной волной вырвало из рук автомат, Алексеева швырнуло в сторону.

Он очнулся в незнакомой комнате, услышал чужую речь. Мгновенно все понял: он в плену. Николай весь напрягся, приготовился к поединку с врагами. Он молчал. Он не нарушил присяги, не выдал врагу военной тайны. Так ушел в бессмертие коммунист сержант Николай Алексеев.

«15 января 1945 года в боях при прорыве обороны немцев на Наревском плацдарме, а также в последующем преследовании отступающего противника командир отделения пешей разведки гвардии сержант Алексеев Н. П. отлично выполнял приказы командира и разведывательные задания. На личном счету Алексеева — 39 взятых им «языков». Ранее награжден медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги», орденом Красной Звезды.

На подступах к деревне Дзбаница Сероуцкого уезда Варшавского воеводства Алексеев со своим отделением, выполняя боевое задание, вырвался вперед, попал в расположение противника. Завязался неравный бой. Прикрывая отход товарищей, он огнем своего автомата и гранатой уничтожил до двух десятков гитлеровцев, но был тяжело ранен и схвачен фашистами.

На следующий день, когда противник был выбит с занимаемых рубежей, наши бойцы обнаружили труп гвардии сержанта со следами варварских истязаний и пыток каленым железом, загнанными иглами под ногти… В бессильной ярости гитлеровские мерзавцы выкололи истекавшему кровью сержанту глаза. Гвардеец до последнего вздоха верил в нашу победу, свято сохранив военную тайну.

Совершив чудовищную расправу над раненым воином Красной Армии, фашистские изверги трусливо бежали, едва завидев группу наших наступающих бойцов.

Алексеев Н. П. представляется к награде орденом Отечественной войны 1-й степени посмертно.

Командир 1320-го стрелкового полка 413-й Брестской дивизии 65-й армии гвардии полковник  Д.  Ф и р с о в».

Поэт Михаил Матусовский посвятил мужественному разведчику Николаю Алексееву стихотворение «Тверже стали»:

Враги, чтоб заставить его говорить,

Огнем и железом пытали,

Но мужества воина им не сломить

Штыком из немецкой стали…

Он Родины имя шептал в тишине,

Его укрепляла в отваге

Сыновняя верность любимой стране,

Солдатская верность присяге.

Вот что написал автору этого очерка Дмитрий Яковлевич Фирсов, бывший командир стрелкового полка:

«По-прежнему живы в моей памяти потрясающие события, связанные с именем замечательного разведчика-коммуниста сержанта Николая Алексеева. Он был любимцем не только взвода разведки, но всего полка. Алексеев несколько раз был ранен, после излечения возвращался в родную часть. Это был смелый, мужественный воин, отличный мастер разведки. Сколько раз выручал он командование, приводя «языка». Гвардеец, он проявил высшую степень воинского долга, поступил по-суворовски: «Сам погибай, а товарища выручай». Спасая своих друзей, Алексеев пожертвовал собой. Бессмертный подвиг Алексеева, не дрогнувшего перед врагом, не выдавшего фашистам военной тайны, несмотря на изуверские пытки, явился символом несгибаемой воли советского воина.

Над могилой Николая воины поклялись отомстить гитлеровцам за все их злодеяния. О непокоренном гвардейце рассказывала наша солдатская газета «Вперед, за Родину!» и «Фронтовая правда».

Его имя никогда не забудется.

«Дорогая Анна Герасимовна! Ваш сын Алексеев Николай Петрович за проявленный героизм в борьбе с фашистскими оккупантами решением Челябинского областного комитета ВЛКСМ навечно занесен в книгу Почета областной комсомольской организации».

«Исполнительный комитет Челябинского городского Совета депутатов трудящихся решает: идя навстречу пожеланиям общественных организаций профтехучилища № 20, присвоить этому училищу имя Николая Алексеева, бывшего ученика, отважного разведчика, зверски замученного фашистскими палачами».

На мемориальной доске, установленной на здании средней школы № 34 Ленинского района Челябинска, высечено:

«Здесь учился комсомолец Николай Алексеев — отважный разведчик, зверски замученный фашистами в 1945 году».

В музее челябинского городского Дворца пионеров и школьников имени Н. К. Крупской бережно хранится красный галстук Коли Алексеева, рядом — орден Отечественной войны 1-й степени, посмертная награда коммуниста Николая Алексеева.

ПОБЕДА, КОТОРАЯ ЗАВОЕВАНА В СРАЖЕНИЯХ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ, — ЭТО ПОБЕДА НАШЕГО ГЕРОИЧЕСКОГО РАБОЧЕГО КЛАССА, КОЛХОЗНОГО КРЕСТЬЯНСТВА, НАШЕЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ, ПОБЕДА ВСЕГО МНОГОНАЦИОНАЛЬНОГО СОВЕТСКОГО НАРОДА. ЭТО ПОБЕДА СЛАВНОЙ СОВЕТСКОЙ АРМИИ, АРМИИ, СОЗДАННОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ, ВОСПИТАННОЙ ПАРТИЕЙ, НЕРАЗРЫВНО СВЯЗАННОЙ С НАРОДОМ.

Л. И. БРЕЖНЕВ

И. Е. КОЗИН,
журналист
ГЕРОИ НЕ УМИРАЮТ

Годы все дальше и дальше отодвигают от нас грозные сороковые. Но нетленна память о тех, кто выстоял и победил в суровую годину, незабываемы имена отдавших свою жизнь за то, чтобы свободной и независимой была Родина.

Нетленна память. И лишний раз убеждаешься в этом, побывав в Копейском городском профессионально-техническом училище № 34 имени дважды Героя Советского Союза Семена Васильевича Хохрякова. Свято чтут здесь своего знатного выпускника.

Двадцать лет назад мало что было известно о С. В. Хохрякове. Знали, что родился в Коелге, окончил училище, работал на шахте, а потом ушел в армию. Дважды удостоен звания Героя Советского Союза. Вот, пожалуй, и все. Преподаватель эстетики в училище И. Д. Рагозин организовал из ребят боевую поисковую группу «Никто не забыт». С тех пор ведет отряд неустанный поиск, от выпускника к выпускнику передавая замечательную эстафету добрых дел. А дел этих на счету следопытов немало.

Это они выступили с предложением назвать свое училище именем С. В. Хохрякова, по их инициативе на здании училища установлена мемориальная доска, а в сквере — памятник Герою. Они разыскали десятки однополчан С. В. Хохрякова, собрали сотни документов, воспоминаний, книг, фотографий и открыли в училище великолепный музей. Он стал комнатой уроков мужества, уроков гражданской зрелости, уроков патриотизма. Немало гостей побывало здесь, теплые слова благодарности оставили они группе поиска «Никто не забыт». Вот одна из них:

«Молодцы, ребята! Вы воскрешаете память вашего земляка, прошедшего славный боевой путь. Будьте достойны его памяти. Вы наша смена, которой предстоит многое сделать. И мы уверены, что вы оправдаете нашу надежду. Всего вам доброго».

Эту запись оставил дважды Герой Советского Союза, генерал-майор, прославленный летчик-истребитель А. В. Ворожейкин. Он, как и С. В. Хохряков, начал свой ратный путь на Халхин-Голе. В своей автобиографии Семен Васильевич Хохряков скромно написал об этом времени: «Находился в правительственной командировке». Он был младшим политруком в 14-м кавалерийском полку 5-й дивизии. Вернулся уральский шахтер из этой «командировки» с орденом Монгольской Республики «Полярная звезда» и медалью «За отвагу».

…Ранним июньским утром 1941 года над опушкой леса, где были раскинуты палатки летнего лагеря танкистов, надрывно прозвучал сигнал боевой тревоги. А через несколько часов вместе со всеми политрук танковой роты Хохряков слушал сообщение ТАСС о вероломном нападении гитлеровской Германии на нашу Родину.

Еще полчаса спустя коммунист Хохряков был у командира части с рапортом: «Прошу направить в действующую армию».

— Мы еще повоюем, политрук, — ответил командир, прочитав рапорт, — а сейчас мы нужны Родине здесь.

Снова и снова писал Хохряков заявления. Наконец в октябре 1941 года его направили на Калининский фронт, только что созданный Ставкой, на должность заместителя командира танкового батальона.

В те дни бои на Московском направлении разгорались с новой силой. Враг рвался к столице. И Хохряков, как и все политработники, воспитывал у воинов высокую стойкость и упорство в бою, вселял в сердца солдат веру в победу. Вспоминалось напутствие старших командиров в училище: «Оружие политработников — правдивое, мужественное слово и личный пример!»

Хохряков сутками на ногах, в гуще бойцов. С волнением слушают его танкисты:

— Фашисты рвутся к Москве. Мы стоим здесь, чтобы враг не прошел. Отступать мы не можем; за нами — сердце Родины — Москва! И Москвы фашисту не видать. Вот вставим ему клинья во все колеса, остановим, а потом клинья вышибать начнем, чтобы колеса в обратную сторону крутились.

Хохряков напоминает солдатам печальную историю наполеоновской армии, нашедшей свою гибель под Москвой, рассказывает о состоявшемся традиционном параде советских войск на Красной площади в день 7 ноября.

В начале декабря 1941 года войска Калининского почти одновременно с другими фронтами начали под Москвой контрнаступление. Вместе со всеми, пополненный свежими силами и новыми машинами, шел вперед и танковый батальон Хохрякова.

— Так как, товарищ старший политрук, понимать нынешнюю обстановку? — щуря в улыбке глаза, спрашивали ветераны батальона. — Все клинья фашистам в колеса забили или уже выбивать начали?

— Начали выбивать, — отвечал Хохряков. — Враг еще силен и коварен. Легкой победы не будет. Но мы победим, победим потому, что наши сердца принадлежат делу партии, делу народа.

В один из дней танкистам второго батальона был дан приказ идти на город Велиж, что на Смоленщине. Артиллерия потрудилась на славу, но сильно укрепившийся враг оказывал отчаянное сопротивление. Стоило танкам двинуться вперед, как застрочили автоматы и пулеметы, стремясь отрезать пехоту, ожили, поползли навстречу немецкие танки.

Загорелось несколько наших машин, в том числе и танк командира батальона. Приняв на себя командование, старший политрук Хохряков передал по рации:

— Делай, как я! Делай, как я!

Танк Хохрякова понесся навстречу врагу. Он точно в цель послал снаряд. Фашистский танк замер на месте, задымился.

— Делай, как я! Делай, как я! — повторял комиссар, а его машина уже стремительно развернулась к новому бою.

Но вот на танке Хохрякова вспыхнуло пламя. «Вперед!» — приказал он водителю. От пылающего, несущегося на таран танка шарахались в сторону вражеские машины, подставляя борта под удары других «тридцатьчетверок». Но старший политрук уже не видел этого. Не видел, как, следуя его примеру, танки батальона стремительно вырвались вперед, не слышал громкого, победного «Ура!» стрелков…

Очнулся в московском госпитале. Томительно тянулись дни и недели. На очередном обходе обратился к главному врачу:

— Выпишите. Фронтовая обстановка для меня — лучшее лекарство.

— Нет и нет, молодой человек, — категорически отказал врач.

Из окна своей палаты Хохряков видел дом, на стене которого висел огромный плакат: пожилая женщина с суровым лицом держит в руке лист с текстом военной присяги, за ее спиной — ощетинившиеся штыки. Всякий раз, когда Хохряков подходил к окну, женщина с плаката, казалось, смотрела именно на него и именно ему напоминала слова военной присяги. И он упрямо повторял главному врачу свою просьбу и слышал в ответ категорическое — «нет» и «нет».

На очередном обходе врач увидел пустую койку.

— Где!?

Растерянные сестры сообщили:

— Сбежал.

…Радостно встретили Семена Васильевича его боевые друзья.

— С таким политруком и умереть не страшно, — говорили о нем танкисты.

— Зачем же умирать? Умирают пусть те, кого девушки не любят, — отшучивался Хохряков. И уже серьезно добавлял, обращаясь к новичкам:

— Когда я был в первом бою, мне казалось, что все пули, все снаряды и мины летят прямо в меня и что вражеская армия задалась целью подстрелить меня. Но это только в первом бою так кажется. А потом мне один хороший человек сказал: думай не о смерти, а о том, как победить врага и остаться живым. С тех пор так и делаю и вам советую. Недаром ведь в песне поется: «Смелого пуля боится, смелого штык не берет».

В 1943 году Семена Васильевича Хохрякова направили учиться в высшую офицерскую бронетанковую школу, после окончания которой он стал командиром второго танкового батальона 54-й гвардейской танковой бригады 3-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта П. С. Рыбалко.

В марте 1944 года танковой армии пришлось принять участие в тяжелых боях на линии Тернополь — Проскуров. Чудеса доблести проявлял батальон Хохрякова.

Об одном из боев вспоминает дважды Герой Советского Союза З. К. Слюсаренко, который и познакомился с Семеном Васильевичем под Проскуровом:

— Тогда схватка с яростно сопротивляющимся противником шла на шоссе Проскуров — Волочиск. Тут я воочию убедился, что у 28-летнего танкиста незаурядный командирский талант. Получив приказ перерезать шоссе Проскуров — Волочиск, Хохряков с семью танками захватил и взял под свой контроль один из его важных участков. Это дало возможность нашей пехоте почти беспрепятственно переправиться через реку и выйти в район сосредоточения советских войск, откуда готовилось новое наступление на запад.

Гитлеровские танкисты решили во что бы то ни стало убрать с пути Хохрякова. Двадцати двум «тиграм» удалось вывести из строя пять «тридцатьчетверок». Комбат мог отдать приказ об отходе, но он этого не сделал: еще не все наши части переправились через реку, надо было прикрывать их продвижение. И он прикрывал, вел неравный бой. Умело используя местность, небольшие холмы, обступившие шоссе, советские танкисты не давали «тиграм» приблизиться к переправе.

Более трех часов длился этот неравный бой. Коммунист Хохряков переправился на противоположный берег лишь тогда, когда выполнил задачу. Там он поставил свои машины в овраг, у самой переправы, и губительным пулеметным огнем не давал ни одному гитлеровцу перейти реку.

Но вот снова двинулись «тигры». Но и на этот раз Семен Хохряков не уклонился от боя. Он вложил в него весь свой опыт, мужество, смекалку, искусство, ведения контратаки в особо сложных условиях.

Снаряд прямым попаданием угодил в «тридцатьчетверку» комбата. Осколки попали Хохрякову в грудь, спину, ранили обе руки. Вскоре был подбит и второй советский танк. Положение создалось критическое. Батальон Хохрякова стойко держался до тех пор, пока ему на помощь не пришли танкисты 54-й бригады.

И снова госпиталь. На этот раз в здании школы на окраине города Староконстантинова. Несколько дней спустя медсестра госпиталя читала Семену Васильевичу письмо однополчан:

«Дорогой товарищ! Командование и личный состав воинской части с большим удовлетворением и радостью встретили сообщение о награждении Вас высшей правительственной наградой — присвоением звания Героя Советского Союза. Сердечно поздравляем и желаем Вам скорейшего выздоровления и возвращения в родную часть.

Ваши героические дела являются для всех нас образцом смелости, отваги и мужества, они воодушевляют нас продолжать Ваши боевые традиции в предстоящих боях с немецко-фашистскими захватчиками. Мы надеемся, что скоро в нашу большую семью встанете и Вы, Герой Советского Союза, и своим личным примером будете приумножать наши успехи».

А в официальном документе — наградном листе — о мартовских боях Семена Васильевича Хохрякова говорится:

«В период боевых действий батальона с 4 по 18 марта 1944 года т. Хохряков проявил исключительную храбрость, мужество, отвагу и умело руководил боевыми действиями своего батальона. Батальон под его непосредственным руководством нанес следующий ущерб противнику: уничтожено орудий ПТО — 9, самоходок — 22, пулеметов разных — 30, танков — 10, автомашин — 15, минометов — 19, солдат и офицеров — 342; захвачено 750 подвод с военным имуществом, автомашин — 9, вагонов с грузами — 18, взято в плен — 130 человек.

Лично сам т. Хохряков в бою уничтожил: орудий ПТО — 4, самоходок — 6, танков — 4, автомашин — 5, минометов — 6, солдат и офицеров — 118, взял в плен — 36 и захватил подвод с разными грузами — 270.

За проявленный героизм в борьбе с немецкими захватчиками гвардии майор Хохряков достоин звания Героя Советского Союза».

* * *

С первых дней нового 1945 года в батальонах началась усиленная подготовка к предстоящим боевым действиям. Подразделения укомплектовывались личным составом, новыми машинами, вооружением.

Комбат Хохряков в эти «тихие» дни сутками на ногах. Он требует, чтобы каждый член экипажа танка не только отлично выполнял свое дело, но и мог заменить товарища. И механики-водители учились метко стрелять из орудия, а командиры орудия — водить танк. Участники боев, ветераны батальона воспитывали новичков.

— Расскажите новому пополнению, — советовал Семен Васильевич, — что побеждает в бою храбрость в сочетании с умением воевать. Суворовское изречение «тяжело в ученье — легко в бою» должен усвоить и понять каждый боец.

…Ранним утром 12 января 1945 года мощный артиллерийский огонь тысяч орудий возвестил о начале Висло-Одерской операции — одной из крупнейших стратегических наступательных операций Великой Отечественной войны. Около двух часов продолжался беспощадный, ошеломляющий артиллерийский огонь по передовым позициям врага, А затем пехота вместе с танками сопровождений рванулась вперед.

В первый же день операции войска 1-го Украинского фронта завершили прорыв главной полосы обороны противника и продвинулись на 20 километров. Введенные в сражение 3-я гвардейская танковая армия генерала П. С. Рыбалко и 4-я танковая армия генерала Д. Д. Лелюшенко завершили прорыв и вышли на оперативный простор.

В головном отряде 54-й гвардейской ордена Ленина, дважды Краснознаменной танковой бригады 3-й гвардейской танковой армии был второй батальон под командованием С. В. Хохрякова. Батальон шел проселочными дорогами, в обход крупных населенных пунктов. Хохряков хорошо усвоил наставление командарма П. С. Рыбалко: не оглядывайтесь назад, не бойтесь открытых флангов, обходите противника, смелее входите в тыл врага.

К полудню танки прошли 80 километров. Вечером они были глубоко в тылу противника. Не удивительно, что идущая навстречу колонна вражеских машин с боеприпасами и горючим приняла в сумерках «Т-34» за свои. Хохряковцы, не сбавляя скорости, меткими выстрелами из пушек разбили головные машины, пошли на таран.

В другом месте танки Хохрякова неожиданно наткнулись на аэродром с десятком замаскированных «мессершмиттов». Появление русских танков на взлетном поле вызвало переполох. Лишь три самолета успели подняться в воздух.

Громя противника, 54-я танковая бригада на третий день операции вошла в город Енджеюв и получила задание к исходу дня овладеть районным центром и узлом шоссейных дорог Нагловице.

Незадолго до наступления темноты головной отряд бригады в составе усиленного танкового батальона под командованием П. М. Тонконога подошел к городу. Но пробиться в Нагловице батальону не удалось. Атака танкистов захлебнулась от сильного огня противника.

В эти минуты Семен Васильевич Хохряков находился при командире первого батальона. У него было правило: всегда находиться с командиром впереди действующего батальона. Это, как он говорил, давало возможность быть в курсе обстановки, быстрее принимать решения.

Вот и сейчас Хохряков понял, что наше промедление позволит противнику усилить оборону. Как быть? Приказа у него нет. Принять решение, исходя из обстановки, и атаковать противника в Нагловице с севера? И вот по рации знакомая танкистам команда: «Делай, как я! Делай, как я!»

А ночь уже надвигалась черной пеленой и впереди ждала неизвестность. Но в эфир настойчиво несутся четкие приказы майора: «Гром, Ромашка! Прибой! Делай, как я! Делай, как я!»

Командир танковой бригады гвардии полковник И. И. Чугунков, которому донесли о создавшейся обстановке, немедленно прибыл на наблюдательный пункт, принял меры по поддержке атаки.

Хохряковцы стремительно шли к Нагловице. Командир вел батальон в расчлененном порядке, прикрываясь рощами и складками местности. Вот уже цель рядом. Хохряков развернул батальон в боевой порядок и неожиданно атаковал противника. Почти одновременно вступил в атаку и батальон Тонконога.

«С овладением Нагловице, — вспоминает И. И. Чугунков, — мне приказали направить Хохрякова в штаб. Там его встретил генерал, высказал свое одобрение и удовлетворение самостоятельными действиями Хохрякова, объявил ему благодарность».

Едва пополнились горючим и боеприпасами, как вновь пришлось выступать. Предстояло идти дальше, на Ченстохов, крупный узел шоссейных и железных дорог, важный опорный пункт обороны на Краковском направлении, захватить его и удержать до прихода общевойсковых соединений.

Отправляя Хохрякова в головном отряде, комбриг И. И. Чугунков напутствовал комбата:

— Необходимо по возможности сохранить все материальные и культурные ценности города.

Короткий зимний день приближался к концу. Хохрякову хотелось подойти к городу и завязать бой еще засветло. Вдруг перед самым Ченстоховом колонна остановилась, как сжатая гармонь. И словно поджидая этого момента, над ней нависли «юнкерсы». Открыли интенсивный огонь вражеские батареи.

— Что случилось, почему встали? — Хохряков запросил по радио командира головной походной заставы.

— Проезд опасен, — был получен ответ.

Не став расспрашивать, майор направил свою машину вперед. У самого въезда в город шоссе проходило по глубокой выемке, там головная походная застава настигла колонну немецких грузовиков с боеприпасами и с ходу расстреляла их. Машины загорелись, закрыв проезд. В любую минуту могли начать рваться снаряды. Движение остановилось. Танки попали в своеобразную ловушку. Разворачиваться обратно — значит потерять много времени. А справа и слева был крутой подъем, непреодолимый для танка.

Семен Васильевич задумался на минуту. Затем он приказал механикам-водителям отвести танки по возможности дальше от опасного места. Сев за рычаги управления танка, велел механику плотно закрыть все люки.

— Не успел я опомниться, — вспоминает ныне полковник Герой Советского Союза И. Ф. Юрченко, — как танк Хохрякова на тихом ходу пошел к горящим машинам. Вот он достиг первой из них, заполненной смертоносным грузом, и легко отодвинул ее с дороги в кювет. Затем то же самое проделал с другими машинами. Путь был свободен.

Теперь надо было проскочить, пока не стали рваться снаряды. И по приказу Хохрякова танки на полной скорости двинулись вперед.

Огромный диск негреющего солнца медленно сползал к горизонту. Последние километры автомагистрали на Ченстохов были пройдены при отблесках уходящего дня. В сумерках передовой отряд с ходу ворвался на северо-восточную окраину города. Командир бригады приказал Хохрякову наступать в направлении парка, расположенного в центре, выйти на западную окраину города, закрепиться и не допустить подхода резервов врага со стороны Люблинец.

Танки устремились вперед, но с каждым метром их продвижения нарастало сопротивление врага. 20 бомбардировщиков, базировавшихся на аэродроме в 12 километрах от Ченстохова, обрушились на стальные машины. Укрываясь от их ударов, танки втянулись в город и начали уличные бои.

Командир бригады выслал в район аэродрома десант. Аэродром захватили. И танковые батальоны вновь вышли на ранее заданные направления, избежав затяжных уличных боев.

К полуночи батальон гвардии майора С. Хохрякова и мотострелковый батальон капитана Н. Горюшкина вели сражения на подступах к железнодорожной станции, обороняемой противником с необычным упорством: там заканчивалось формирование нескольких эшелонов.

Группе разведчиков бригады под командованием старшего сержанта С. Удалова было дано задание проникнуть в тыл противника и подорвать выходные стрелки на железной дороге Ченстохов — Люблинец. Разведчики блестяще выполнили задание и захватили пленного. Он показал, что ожидается подход частей с запада и немецкое командование требует от гарнизона упорной борьбы.

Хохряковцы, усилив свои атаки, наконец вырвались на железнодорожную станцию. На путях — вагоны с грузом, цистерны с бензином, платформы с тягачами, танками, крупнокалиберными зенитными пушками. Пыхтели паровозы, готовые отправиться в путь.

— Вперед на паровозы! — приказал комбат.

Считанные минуты потребовались для того, чтобы от паровозов полетели горящие клочья. Угрожающе зашевелились зенитки на платформах. Но предпринять что-либо фашисты уже не смогли. «Тридцатьчетверки» метким огнем уничтожали расчеты противника, таранили платформы с техникой.

К утру сопротивление врага стало ослабевать. Понесенные потери, угроза окружения, рухнувшая надежда на помощь резерва надломили его силы.

Танковые батальоны выполнили свою боевую задачу. Мотострелки Н. Горюшкина и автоматчики капитана В. Ашихмина добивали в городе мелкие, разрозненные группы врага.

Успех бригады И. И. Чугункова получил высокую оценку. В своих военных мемуарах дважды Герой Советского Союза З. К. Слюсаренко приводит по этому поводу такие слова скупого на похвалу командира П. С. Рыбалко:

«Ну и молодец, ай молодец наш Иван Ильич! Я же ему говорил: «Возьмете Ченстохов, возьмете. Один только ваш комбат Хохряков чего стоит. Цены ему нет!»

Успех был действительно небывалый. Только батальон С. В. Хохрякова с 12 по 18 января прошел с боями свыше двухсот километров, уничтожил 1200 вражеских солдат и офицеров, 8 «тигров» и «пантер», 25 полевых пушек, 180 авто- и бронемашин. А главное, батальон помог решить оперативную задачу армии — войти в прорыв обороны противника, ворваться в его тылы и деморализовать его.

Последним рубежом Висло-Одерской операции был Бунцлау.

«Мы пришли сюда, — вспоминает один из однополчан С. В. Хохрякова Л. И. Селиванов, — когда спокойствие тылового города уже легло на его булыжные мостовые. Бунцлау — городок небольшой, вскоре мы оказались на одной из центральных улиц. Тут стоял двухэтажный деревянный дом, в котором умер Кутузов. Возле дома, в кругу повисшей на низких каменных столбиках тяжелой цепи, — памятник полководцу. Было удивительно, непонятно встретить его в логове фашистского зверя…

Из дома вышла небольшая группа советских военачальников. Впереди — маршал. Увидев у памятника группу офицеров и солдат, он остановился и, поднося руку к козырьку фуражки, представился:

— Командующий Первым Украинским фронтом маршал Конев.

Мы и без того догадались, кто был перед нами. Но было очень приятно, что маршал не на каком-то параде или официальном приеме, а вот здесь так торжественно и даже несколько церемонно встретил горстку бойцов. Командующий, будто уловив наше настроение, подошел ближе и начал здороваться за руку с теми, кто оказался рядом. Задержал взгляд на Хохрякове. Комбат доложил о себе.

— Знаю, — улыбнулся маршал. — Слышал о Хохрякове…

Армию отвели на формировку и пополнение. Снова в батальон приходили новые экипажи, опять дотошно проверял ходовую часть новых танков техник-лейтенант Назарец, опять штаб батальона, где я служил, готовил новые карты. А к началу апреля в бригаду приехал командарм Рыбалко. Собрал офицеров и повел строгий разговор о том, что медленно (медленно!) бригада восстанавливает боевую форму. Суров был генерал, не прощал даже мелких ошибок.

И вдруг объявил, что наш комбат отныне дважды Герой Советского Союза, и крепко расцеловал смутившегося Хохрякова.

— Воюй, Семен, — сказал командарм, — и впредь так же отважно и умело!

Все мы — и ветераны, и новички батальона — от души радовались награде комбата, и лица наши сияли, будто каждому из нас досталась часть комбатовской славы. Впрочем, так оно и было. Ведь не зря мы себя называли хохряковцами».

Спустя несколько дней, настал час, когда началась последняя решительная битва, которая получит в дальнейшем название — Берлинская операция. Наставляя Хохрякова, комбриг Чугунков на прощание по-отечески сказал:

— Первым войдешь в Берлин — быть на твоей груди третьей Звезде.

— Мы будем в Берлине, Иван Ильич, — ответил Хохряков. — Второй батальон в отстающих ходить не привык.

Глубокой ночью по размытым дождями проселочным дорогам танки устремились к Нейсе. Тяжело увязая в грязи по самые днища, они упорно шли на запад. Мощные тягачи на подъемах вытаскивали застрявшие автомашины с боеприпасами, горючим, продовольствием.

Под прикрытием дымовой завесы, артиллерийского огня и при поддержке авиации советские подразделения начали форсировать Нейсе. Семен Васильевич, переправившись через реку, с удовлетворением прочитал на одном из своих танков торопливо написанные мелом слова: «У меня заправка до самого Берлина!»

17 апреля после упорных боев был завершен прорыв обороны противника. Передовые части вышли к берегам Шпрее. Перед 54-й танковой бригадой была поставлена задача — выйти в районы города Коттбуса. Бои были ожесточенными. Фашисты бросали в контратаки по 60—70 танков.

Поздним вечером батальон Хохрякова подошел к селу Гарн — предместью города Коттбуса. Фашисты оказали яростное сопротивление. Хохряков решил дождаться утра, чтобы атаковать противника. Батальон остановился на опушке леса: необходимо было дать короткий отдых танкистам, дозаправиться горючим, пополниться боеприпасами.

Еще не развеялся туман, как, опередив хохряковцев, фашисты ринулись в контратаку. Их силы в несколько раз превосходили численность танков второго батальона. Несмотря на это, Хохряков решил принять бой. По рации разнеслась его команда:

— Принимаю бой! Штабная и все другие колесные машины — назад!

Отъехав с километр, штабисты связались с командиром бригады Чугунковым, доложили ему о создавшемся положении.

— Держаться! — был получен ответ. — Иду на помощь.

Между тем, развернув отряд в боевой порядок, комбат повел танки в атаку. Навстречу друг другу ринулись мощные лавины стальных машин. Восходящее солнце помогало хохряковцам: оно хорошо освещало контуры «тигров» и «пантер».

Танк комбата первым открыл огонь по противнику. Вот уже от его метких выстрелов запылала одна из машин. Это послужило сигналом для всего батальона. «Тридцатьчетверки», ловко маневрируя, стремительно шли на сближение с врагом. Еще один «тигр» загорелся от огня танка комбата.

Вышло из строя уже несколько вражеских машин, но и батальон понес потери. Танк с номером «21» на башне — это был танк комбата — стремительно носился по полю. Радист штабной машины последний раз услышал голос Хохрякова:

— За мной, ребята! Мы их опрокинем!

И вдруг танк Хохрякова беспомощно завертелся на месте: перебило гусеницу. Техник-лейтенант Назарец подбежал к летучке, схватил ящик с инструментом и устремился к подбитой машине. Добежать он не успел. Разорвавшийся рядом снаряд сбил его с ног, оглушил.

Тем временем открылся люк башни танка Хохрякова. Семен Васильевич быстрым рывком соскочил на землю и тут же упал.

Начальник штаба Пушков кинулся к машине и погнал ее к танку. Но и ему не суждено было доехать до комбата: мощный взрыв опрокинул штабной «форд».

Когда подошли главные силы бригады, от батальона почти ничего не осталось. Не было уже в живых и его командира — дважды Героя Советского Союза С. В. Хохрякова. На тридцатом году жизни перестало биться пламенное сердце коммуниста-воина.

По решению Военного Совета 3-й гвардейской танковой армии тело гвардии майора С. В. Хохрякова было отвезено для похорон в город Васильков Киевской области: 54-я гвардейская танковая бригада носила почетное звание Васильковской.

Спустя несколько дней, на одной из колонн поверженного рейхстага безвестный друг Героя написал гневные слова священной мести: «Это вам, гады, за Семена Хохрякова».

* * *

Герои не умирают…

Небольшое село Коелга. Здесь на родине С. В. Хохрякова установлен бюст прославленного комбата. На постаменте начертаны слова:

«За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками, дающее право на получение звания Героя Советского Союза, наградить Героя Советского Союза гвардии майора Хохрякова Семена Васильевича второй медалью Золотая Звезда, соорудить бронзовый бюст и установить на постаменте на родине награжденного.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР  М.  К а л и н и н

Секретарь Президиума  А.  Г о р к и н

Москва, Кремль. 10 апреля 1945 года».

Копейск. Здесь начинался трудовой путь Героя. Его имя носит городское профессионально-техническое училище и одна из улиц шахтерского города.

Далекий польский город Ченстохов. В память о славном воине-освободителе, уральском шахтере назвали горожане одну из улиц именем С. В. Хохрякова.

Город Васильков на Украине. Каждый год в День Победы над фашистской Германией со всех концов страны сюда приезжают однополчане С. В. Хохрякова, чтобы почтить память своего товарища.

На могиле Героя всегда цветы — это пионеры и школьники города взяли шефство над могилой Хохрякова, а в одной из школ Василькова создан музей С. В. Хохрякова.

Герои не умирают.

А. Ф. ВАСИЛЬЕВ,
ветеран войны, старший лейтенант в отставке
ТАНКИСТЫ ИЗ «ГРОМА»

Сандомирский плацдарм — клочок польской земли, вдавившийся дугой километров на семьдесят в немецкую оборону. Отсюда начиналось очередное наступление наших войск. Промерзлая почва потрескалась. Во всю ширь неубранной свекловичной плантации из трещин выглядывали увесистые корнеплоды.

«Тридцатьчетверки» 91-й танковой бригады вступили на плацдарм ночью. И в ожидании сигнала атаки наспех замаскировались свекловичной ботвой. Если посмотреть на танки с самолета, то они походили на раскиданные по полю бурты овощей. Но стоило в утреннюю проседь зари взвиться красной ракете, как танки ожили, и в вихревом порыве один за другим помчались к размытому взрывами прорыву в минном поле противника. Артиллеристы потрудились на славу. Сорок минут вокруг гремело, стонало, трещало.

«Тридцатьчетверка» (надпись по стволу пушки: «Капут тебе, Гитлер!», а на лобовой броне — «Даешь Берлин!»), прозванная «Громом», первой ворвалась на разминированную взрывами землю. За ней пристроились танкодесантники.

— Толя! Справа пулемет! — крикнул наводчику командир танка старший лейтенант Панов.

Танк приостановился. Полыхнул выстрел. Пулемет смолк. Но тут же застрочил другой, слева, и не давал десантникам продвигаться.

— Ви-тя!

В танке члены экипажа называли друг друга, за исключением командира, по имени. Трое из четырех — старшие сержанты. И назови одного по званию, как откликаются все четверо.

— Живучие, гады! Вот мы вас! — механик-водитель Виктор Ломов нажал на педаль сцепления и потянул рычаг на себя.

Танк круто развернулся на месте и стал утюжить полузаваленную траншею. Натренированный экипаж с полуслова понимал своего командира. Уверенность, слаженность экипажа, конечно, дались не сами собой — много пота пролито во время учебы в училище, где получили первую боевую машину. Много смертельных схваток с врагом пришлось выдержать до этого сражения. А навык, полученный в бою, никогда не забывается.

И пошли танкисты-гвардейцы по многострадальной польской земле. Ченстохов — бой. Рейвинц — бой. Николаи — бой. На стволе пушки «Грома» от Сандомирского плацдарма до Николаи к двум звездочкам, обозначающим количество подбитых танков, прибавилось еще три. А сколько подавлено огневых точек противника, сколько попало под гусеницы танка фашистов — никто не считал.

Танкистам-гвардейцам не удалось с ходу ворваться в город Николаи. Бой завязался на его восточной окраине. «Гром», рискуя быть отрезанным от своих, рискуя быть сожженным, расстрелянным в одиночку, проник в город окольным путем.

В центре на широкой магистральной улице беспорядочно скучилось с полсотни автомашин. Немецкое командование то ли не успело заранее вывести тылы, то ли надеялось удержать город. Ясно было одно — враг не ждал русские танки с тыла. И стоило «тридцатьчетверке» выскользнуть из-за угла, как поднялась паника. Шоферы пытались развернуться, но только загораживали путь один другому.

— Толя, осколочным!

Наводчик прицелился в машину с кузовом, обтянутым брезентом. Прогремел выстрел. Машину подбросило, словно пустой ящик, и она воспламенилась.

— Толя! Может, там груз государственного значения, а ты так по-варварски. — Вася-радист нажал на гашетку пулемета. Короткая очередь. Спешившая свернуть за угол другая машина остановилась. Из открытой кабины вывалился водитель. — Вот так надо. И машина цела.

— Ты, Вася, смотри, чтобы тебя самого фашист не поджарил фаустом. Не в чистом поле воюем, поглядывай изредка на окна.

— Не беспокойся, пушкарь, — и радист полоснул длинной очередью — грузовик заметно осел на одно колесо, но не остановился, скрылся за углом.

— Утек! Пропали трофеи!

— Сейчас наведем порядок, — ответил механик-водитель.

«Тридцатьчетверка» стремительно приблизилась к первой же машине и, подталкивая ее лобовой броней, как бульдозером, развернула поперек улицы…

Фашисты, засев в окраинных домах, сопротивлялись умело, отчаянно. Уже час грохотала ружейно-артиллерийская перестрелка, а наши и на шаг не продвинулись.

На перекрестке стоял во весь квартал домина с тремя подъездами-арками. В конце дома замаскировался стропилами, листами железа, сорванными снарядами с крыши, немецкий танк и не давал «тридцатьчетверкам» ходу. Уже успел подбить одну нашу машину. Старшему лейтенанту в открытый башенный люк хорошо было видно весь квартал.

— Толя! «Тигр». Подкалиберным!

Заряжающий перезарядил пушку, но выстрелить не успел. «Тигр» заметил русский танк и развернулся.

— В подъезд! — крикнул командир и захлопнул за собой крышку люка. Он знал, что их пушкой лобовую бронь «тигра» не пробить.

«Тигр» успел выстрелить, но болванка лишь коснулась кормы нырнувшей в подъезд «тридцатьчетверки».

— Молодец, Витек! — облегченно вздохнув, похвалил командир, что случалось с ним очень редко. Скуп был на похвалы. — Витя, жми по двору к последнему подъезду!

Танк, послушный водителю, залязгал траками гусениц по брусчатке. Двор, зажатый в четырехугольник высоких домов, наполнился грохотом.

— Стой! — Старший лейтенант спрыгнул с башни — отчаянный парень! — выглянул из-за угла подъезда — и бегом в машину.

«Тигр» сам пошел на сближение с нашим танком.

— Толя, не зевай! С такого расстояния нашу коробку фашист одним снарядом просквозит! — предупредил командир.

— Пусть лезет, встречу! — твердо ответил Анатолий.

Он мысленно прикинул высоту «тигра» и поставил конец ствола пушки на уровне моторной части. Он не боялся промазать, опасался, что «тигр» успеет ударить первым и напрягал зрение до рези в глазах. Помнил об ответственности, о том, что от его выстрела зависит жизнь товарищей, а может быть, и исход боя. И каждая секунда ему казалась вечностью. Этот критический момент ожидания переживали все в танке. И вот исполосованный желто-зеленой краской «тигр» показался в просвете подъезда. Рука наводчика нажала на спуск.

«Тридцатьчетверка» содрогнулась, будто и она ожидала приближения опасности. В ушах невыносимо зазвенело. Звук выстрела, стиснутый в подъезде каменными стенами, ударил по барабанным перепонкам. «Тигр» встал, корма заклубилась густым черным дымом. Но башня его закрутилась, пушка повернулась прямо в подъезд. Враг не сдавался.

— Толя! Бей по башне! По башне бей! — неистово выкрикнул старший лейтенант.

Наводчик прицелился, зажмурился и с остервенением нажал на спуск. Когда открыл глаза, то ни башни, ни пушки не увидел. «Тигр» стал неуклюжим, приплюснутым и не вызывал страха. А рука у Толи все еще нажимала на спуск.

И вдруг в просвете подъезда появился немец с фаустпатроном. Василий был начеку. Протрещала короткая очередь пулемета. «Фауст» выскользнул из рук немца, ударился головкой о каменную мостовую, взорвался. Подъезд наполнился густым, рыжеватым дымом.

Василий, ожидая очередного фаустника, будто пристыл к пулемету и тут же испуганно проговорил:

— Товарищ старший лейтенант, в доме немцы, слышите — стреляют.

— Доложи десятому!

— «Смирный»! «Смирный», я «Гром»…

— «Гром»! «Гром»! Слышу вас отлично, куда запропастились?

— «Смирный», записывай координаты!

После небольшой паузы последовал приказ командира корпуса:

— «Гром»! С вокзала бьют из орудий, подавить! Как понял? Перехожу на прием.

— «Смирный»! Все понял — подавить.

Вокзал оказался рядом, через улицу, стоило объехать один квартал и — вот он. Но как попасть туда? Противник наверняка стянул вокруг подъезда фаустников. Они могут ударить из-за любого угла, с любого этажа, правда, в движущуюся машину на большой скорости «фаустом» труднее попасть. Но дорогу из подъезда загородил горящий «тигр» — не столкнешь. Развернуться назад — подъезд узкий. Настоящая ловушка. Ни вперед, ни назад.

— Товарищ старший лейтенант, может, вперед? — подал робкий голос Василий.

— Перепрыгнуть через горящий танк? А вдруг боеприпасы взорвутся там.

— Может, снарядом попробовать? Произвести выстрел — работа одной секунды.

Наводчик опустил ствол пушки до отказа и нажал на спуск. Взрыв. Корму «тигра» отбросило в сторону, но не настолько, чтобы проскочить на танке.

Еще выстрел. На этот раз «тигра» подбросило вверх, гусеницы размотались, колеса поразлетались во все стороны, но проход не увеличился. Правда, машина гореть перестала. Взрывной волной потушило пламя. Опасность взрыва боеприпасов внутри танка миновала. Теперь можно попытаться его столкнуть.

«Тридцатьчетверка» взревела мотором. Заскрежетал металл о металл. И вот «тигр» в стороне. «Тридцатьчетверка» выскочила на простор улицы. Вслед ей один за другим полетели два фаустпатрона. Три! Четыре! Но момент немцы прозевали. «Гром» оказался на безопасном расстоянии…

…И вот — станция, вокзал. На путях — товарные вагоны, цистерны с бензином и спиртом, военный эшелон. На его платформах тягачи, крупнокалиберные зенитные пушки. Впереди пыхтел паровоз.

Выстрел. От паровоза во все стороны полетели горящие угли, искры, туча золы и дыма. На последней платформе эшелона неожиданно появились солдаты. Ствол пушки зашевелился. И опять дуэль. Замешкался заряжающий, выбирая осколочный снаряд. Вася-радист тем временем тщательно прицелился из пулемета и нажал на гашетку. Протрещала короткая очередь. Немец у прицела пушки упал, подскочил второй. Еще очередь. И этот пошатнулся, но не оставил прицела. И тут прогремело два мощных взрыва одновременно. Пушки и солдат с платформы как ветром сдуло. «Тридцатьчетверку» резко тряхнуло. Вспыхнула. Снаряд угодил в моторную часть.

— Открыть люки! Покинуть машину! — скомандовал старший лейтенант и выпрыгнул из горящего танка. За ним в десантный люк спустились другие. Один Вася задержался, снимал пулемет. Выбравшись из танка, успел отбежать всего несколько метров, как сзади раздался оглушительный взрыв. Взорвались снаряды. «Тридцатьчетверку» разнесло. Василий упал. Товарищи втащили его в здание вокзала, уложили на скамейку.

— Вася! Васек! Ну скажи что-нибудь! Васек! Неужели умер?

…Нет, Васек выжил. Как он выжил? Это другая история, и в коротком очерке не опишешь. Василий в двадцать лет остался без обеих рук. Выдержал все. И победил.

Василий Кузьмич Борейша окончил юридический институт и стал работать в Челябинске народным судьей. Все годы не оставляла его мысль разыскать боевых товарищей. Разослал письма танкистам из «Грома», но безрезультатно. И вот, когда уже надеяться перестал, случилась такая радостная встреча…

Василий Кузьмич шел по тропинке парка после работы. Впереди двое мужчин. Судья прислушался. Голос показался знакомым. И походку где-то видел, этакая вразвалку. Прибавил шагу. И…

— Витя!

— Ошиблись, товарищ. — Молодой спокойно посмотрел на Борейшу.

— Не на то поколение, Вася, смотришь, — откликнулся второй.

— Виктор, ты?! — Василий Кузьмич признал в пожилом мужчине фронтового друга.

— Я, Вася, я. А это мой старший.

И еще встреча. Приехал из командировки Толька-наводчик, или, как его тогда называли товарищи, пушкарь. Сейчас Анатолий Иванович Драчев работает преподавателем в школе механизации.

А вскоре Василий Кузьмич получил из Москвы объемистый пакет с фотографиями. Нашелся командир!

В то время, когда В. К. Борейшу в Москве хирурги спасали от смерти, а В. В. Ломов (ныне работник органов внутренних дел Челябинской области) лечился в курском госпитале, командир танка В. Е. Панов (ныне подполковник в отставке, Герой Советского Союза) и старший сержант А. И. Драчев, получив новую машину, бились с фашистами в Берлине.

И вот фронтовые друзья снова вместе.

А. В. ТЕРЕХИН,
журналист, лейтенант запаса
НА ОДЕРСКОМ ПЛАЦДАРМЕ

Было это весной 1945 года. В газете 1-й гвардейской танковой армии «На разгром врага!» появилась публикация: «Стрелок-радист Герой Советского Союза старшина Вениамин Ситников». В ней говорилось:

«Во время боевых действий старшина Ситников показал образцы мастерской стрельбы из пулемета. Отличное знание техники, смелость и находчивость всегда помогали Ситникову без промаха бить врага…»

Герой Советского Союза В. И. Ситников — наш земляк, уроженец Варненского района Челябинской области.

— Никогда не забуду те бои, — вспоминает Вениамин Иванович. — Плацдарм мы захватили, когда снег был еще ровный, белый. Танки маскировали простынями. А через два дня весь снег стаял. Повис промозглый туман. Правда, для нас это было хорошо: прекратилась бомбежка… Только ненадолго: земля просохла быстро. Удивительная весна в тех краях, стремительная, без оттепелей и метелей… А были первые дни февраля…

29 января 1945 года батальон девятого танкового корпуса с боем занял городок Цюллихау, Доложив командованию о выполнении задачи, комбат майор Филимоненков получил новый приказ: развивая успех, захватить мост через Одер и закрепиться на плацдарме.

Появление пяти советских танков (все, что осталось от батальона) было для фашистских солдат, устанавливавших на подступах к мосту противотанковые надолбы, неожиданным. Не давая им опомниться, «тридцатьчетверки» огнем орудий и гусеницами уничтожили артиллерийскую батарею, несколько минометов и пулеметных гнезд и влетели на мост, обгоняя бежавших по льду эсэсовцев.

Танк командира батальона, в котором радистом был Ситников, шел третьим. Его вдруг здорово тряхнуло: сзади один из пролетов моста рухнул от сильного взрыва.

— А ведь я его видел, — говорил потом товарищам Вениамин.

— Кого?

— Того, что мост рванул. Он навстречу бежал. В очках с круглыми стеклами. Эх, жалко: не достать его было очередью…

— Да не убивайся. Может, он просто с перепугу под мост драпал. Рвануть-то могли и с берега, коль провода заранее протянули, — утешали его товарищи.

Вениамин в экипаже был самым молодым — едва исполнилось восемнадцать. Полгода назад, сразу после учебы в танковой школе, прибыл в корпус. Взяли его в экипаж танка командира батальона. Понравился командиру парень — не зря по окончании школы получил звание старшины. И не ошибся комбат. И стрелял Вена, как его все называли, отлично, и связь умел обеспечить в сложной обстановке. За это и Красную Звезду вручили ему.

А дело было так. Вышла из строя рация. Без связи командир лишен возможности управлять боем. Вениамин, оценив обстановку, выбрался из люка, под минометным обстрелом добрался по минному полю до подбитого танка и снял в нем рацию. Включил — оказалась исправной. Связь была восстановлена. Комсомолец Ситников получил свой первый орден.

…Доложив обстановку командиру корпуса, Филимоненков попросил его подбросить «карандашей» (пехоты) и «огурцов» (снарядов). Вдруг в наушниках раздался голос подстроившегося на волну немецкого радиста: «Рус Иван, — кричал он на ломаном русском языке, — карандаш — нихт, огурец тоже нихт. Карашо! Мы будем вас потопить в Одер!»

Положение было серьезным. Автоматчиков — человек двенадцать, три танка. На том берегу тоже как бы образовался плацдарм: фашисты прижали наши две оставшиеся машины к берегу. А здесь надо было вот-вот ждать контратаки.

Первыми появились «мессершмитты». Пройдя низко над землей, видимо, уточняя количество прорвавшихся танков, они развернулись и, набрав высоту, спикировали и обстреляли советских солдат из пушек, сбросили бомбы.

В следующие дни бойцы укрывались от налетов в амбарах покинутого жителями местечка. Ворота у амбаров были широкие, и машины без труда входили внутрь. Понять, под какими из крыш стоят советские танки, фашистам было трудно, и они бросали бомбы наугад.

Контратаки гитлеровцев следовали одна за другой. В низине чернели уже подбитые немецкие танки и бронетранспортеры. Но снаряды были на исходе. Наводчик Василий Власов досадовал, что и по пехоте приходится бить бронебойными: осколочные кончились.

А командование снова и снова передавало по радио приказ: «Держаться! Любой ценой держаться!»

В это время советские войска форсировали Одер еще в двух местах — выше и ниже по течению. Там шло большое наступление. А здесь три наших танка и горстка автоматчиков сковывали крупные силы противника. Танкистам везло. Все машины оставались в строю. В других экипажах, правда, появились раненые, а командирский танк будто заколдованный — ни одного прямого попадания.

Механик-водитель Николай Стацюк шутил по этому поводу: «Семнадцать машин у меня с сорок первого сгорело. А в этом пекле — хоть бы раз по броне шкарябнуло. Мажут фашисты».

Пехоте приходилось трудней — были убитые.

Девять дней танкисты и автоматчики удерживали плацдарм. Девять дней с редкими минутами затишья и девять ночей с постоянным ожиданием очередного сюрприза гитлеровцев.

В последний день комбата Филимоненкова ранило в лицо. Танкисты решили переправить его к своим. Немцев на том берегу уже здорово потеснили. Но помощи еще не было: начался ледоход. Правда, у моста нагромоздились льдины. По ним два автоматчика и переправили раненого комбата.

Ночью от окопавшихся впереди стрелков поступило сообщение: фашисты в темноте подтянули для прямой наводки несколько орудий. А отбиваться уже нечем: в танках оставалось по два-три снаряда.

Они не думали в ту ночь о геройстве. Они выполняли приказ. Снаряды кончались, но были гранаты. Немного, штук десять. И еще по одной у каждого на поясе. Кольцо только нужно рвануть, когда фашисты подойдут вплотную.

Ночью по льдинам пришло подкрепление, а утром с соседнего плацдарма прорвались наши танки.

…Экипаж в полном составе встретил День Победы.

За героизм, проявленный в боях на Одерском плацдарме, 12 танкистам девятого танкового корпуса было присвоено звание Героя Советского Союза. В том числе майору В. В. Филимоненкову, старшинам Н. А. Стацюку, В. Е. Власову и В. И. Ситникову.

Герой Советского Союза, почетный гражданин города Карталы и Варненского района Вениамин Иванович Ситников работает сейчас старшим механиком автоматической телефонной станции 8-й дистанции сигнализации и связи Южно-Уральской железной дороги. Он часто встречается с комсомольцами, делится воспоминаниями с теми, кому сейчас восемнадцать.

Н. Е. ХАНЕВИЧЕВ,
полковник, начальник кафедры Челябинского Высшего Военного автомобильного инженерного училища
С ПОЛЯ БОЯ НЕ УШЕЛ

Передо мной личное дело полковника запаса Михаила Денисовича Медякова. Строки Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1945 года гласят:

«За высокое воинское мастерство, беззаветное мужество и героизм в борьбе с фашистскими захватчиками присвоить старшему сержанту Медякову Михаилу Денисовичу звание Героя Советского Союза».

Сколько раз мне приходилось встречаться с Михаилом Денисовичем, видеть его среди курсантов, призывников, учащихся, слушать его интересные воспоминания о боевых подвигах своих товарищей. Но почти никогда не говорит он о себе. «Воевал, как все. Звание Героя Советского Союза получил за бои в Восточной Пруссии». Вот и все.

Разговорить его трудно. Пришлось обращаться к документам и товарищам, которые бок о бок с ним несли нелегкую армейскую службу.

Родился и вырос Михаил в селе Мыркай Мишкинского района ныне Курганской области. Учился хорошо, любил книги. Но предпочтение отдавал технике и всем сердцем тянулся к кузнечному делу. Денис Денисович, отец Михаила, был колхозным кузнецом, ударником труда и самым почетным человеком на селе.

Когда Миша закончил 7 классов, отец взял его к себе в ученики. Они ремонтировали колхозные плуги, сенокосилки, ковали коней. В 1940 году комсомолец Михаил Медяков стал учащимся Катав-Ивановского ФЗУ. Училище он окончил в августе 1941 года и получил специальность слесаря-сборщика. Назначили на работу в Челябинск. Но уже шла война, и мысли его были с теми, кто дрался с фашистами.

Фронтовые будни Михаила Медякова начались в составе орудийного расчета одного из дивизионов береговой обороны Северного флота. Для молодого заряжающего это были первые бои, трудные бои. В короткие минуты затишья он стал учиться артиллерийскому делу. Сержант Ефрем Сергеевич Романович делился с ним своими знаниями. Его Медяков по праву считает своим учителем, боевым наставником.

В феврале 1942 года рядовой Медяков стал наводчиком орудия. В ходе боев он удачно накрывал огнем своего орудия пехоту, заставлял замолчать навсегда пулеметные точки и минометы, перебивал гусеницы танков.

…У сожженной дотла деревни на смоленской земле неожиданно появились немцы. Колонна мотоциклистов, миновав центр, довольно быстро приближалась к околице. Линзы бинокля позволяли разглядеть даже тонкие пулеметные стволы на колясках. Михаил (он был за командира орудия) сбился со счета на двадцатом мотоцикле. Сгрудившись у крайней сожженной хаты, фашисты остановились.

Медякова охватило возбуждение: «Если сейчас по ним трахнуть, то всех сразу накрыть можно».

— Друг, Голозубов, — повернулся он к товарищу, назначенному временно наводчиком, — самый момент. Давай лупанем!

Потом, вспомнив уставную команду, напряженным высоким голосом, неожиданно для себя подражая интонациям Романовича, произнес:

— По фашистским мотоциклистам, фугасным, под основание домика, прицел 20… Заряжай!.. Огонь!

Первые же три выстрела разметали мотоциклы.

…Дивизион, в котором воевал Медяков, освобождал новгородскую землю. В сводках эти бои назывались боями местного значения. Отважный наводчик был ранен. Из медсанбата матери писал, чтобы она не волновалась, у него все хорошо. Фашистов бить он научился, а их пули его не берут. Награжден медалью «За боевые заслуги».

В начале 1943 года отдельную стрелковую бригаду, в которой теперь служил Медяков, перебросили на Северо-Западный фронт. В боях под Старой Руссой он показал себя как опытный, умелый артиллерист. Двигаясь в боевых порядках пехоты, наводчик Медяков уничтожил немало дзотов, блиндажей и наблюдательных пунктов. В дивизионе потеряли счет его точным выстрелам.

Однажды случилось так, что горстка наших стрелков и орудийный расчет Медякова, закрепившись на отбитой высоте, отражали одну за другой контратаки противника. Положение создалось очень сложное. Ряды защитников высоты таяли, а гитлеровцы наседали и наседали. Они были буквально в двухстах метрах, когда Михаил заметил немецкую пушку. Она методически вела огонь, прижимая защитников высоты к земле. Сказав товарищам, чтобы усилили огонь по противнику, Михаил пополз в сторону немецкого орудия. Фашисты не замечали его, а он все ближе и ближе. Вот бросок гранаты, другой — и с расчетом покончено.

Пушка оказалась в исправности. Он развернул ее в сторону врага и открыл огонь. Гитлеровцы, не ожидавшие удара из тыла, заметались и вынуждены были откатиться. В этот момент Медяков услышал дружное «ура» мотострелков, пришедших на помощь. Радовался он, как ребенок.

— Давай, пехота, давай! — кричал, весело помахивая пилоткой.

1943 год в жизни Медякова богат знаменательными событиями. За бои под Старой Руссой он был награжден первым орденом — орденом Красной Звезды. В том же году связал он свою жизнь с партией…

Е. С. Романович уехал в военное училище, и командовать расчетом было доверено Медякову. Он давно освоил все артиллерийские специальности, а в бою действовал хладнокровно, расчетливо и грамотно.

Бывший санинструктор Аня Неженцева (Анна Петровна Силухина, ныне юрист 1-го класса в Подмосковье) в одном из писем вспоминала:

«Мне пришлось быть на батарее и видеть Медякова в октябрьские дни 1944 года, когда ему предоставили честь первым открыть огонь по немецким позициям на территории Восточной Пруссии. Я навсегда запомнила его торжествующее лицо и простые слова:

— Ну вот мы и дошли!»

Дошли! Но это еще не было концом войны. В Восточной Пруссии развернулись тяжелые бои. Зимой 1945 года войска 3-го Белорусского фронта под командованием генерала армии И. Д. Черняховского вели упорные бои, тесня гитлеровцев к Балтийскому морю.

7 февраля 1945 года 104-й полк, в составе которого воевал сержант М. Медяков, получил задачу выбить противника из Петерсхагена. Это был мощный опорный пункт противника на пути наших наступающих частей и крупный железнодорожный узел. Он связывал Восточную Пруссию с центральной Германией. Через него шло снабжение гитлеровских войск боевой техникой, оружием, боеприпасами, продовольствием. Петерсхаген опоясывали траншеи, долговременные огневые точки, минные поля, надолбы.

После короткой, но тщательной артиллерийской подготовки полк стремительно двинулся в атаку. Бой был упорный. Старший сержант Медяков вместе с расчетом дружно поддерживал стрелков огнем своего орудия. Двигаясь в рядах атакующих, его расчет умело уничтожал долговременные огневые точки, разил гитлеровцев прямой наводкой.

Когда противник был выбит из Петерсхагена, короткий февральский день кончился. Уже в сумерках бойцы занимали оборону. Ночь и плотный туман окутали все вокруг. Расчет старшего сержанта Медякова устроился на фланге полка. Орудие стояло на прямой наводке, готовое в любую минуту открыть огонь.

Все работы расчет закончил около четырех часов утра. Стояла необычная для фронтовой обстановки тишина. Разрешив расчету отдохнуть, старший сержант не сомкнул глаз.

Предчувствие не обмануло его. Гитлеровцы — полк пехоты при поддержке 21 самоходного орудия и 7 танков — перешли в атаку. Стрелковое подразделение, занявшее оборону впереди артиллеристов, не выдержало внезапного и мощного удара противника, отошло. Фланг полка обнажился, и батарея оказалась перед фашистами.

Артиллеристы не дрогнули. Первым открыл огонь старший сержант Федяев, а за ним — сержант Васильев. «Рано!» — с досадой подумал Медяков. Его орудие безмолвствовало. Давно заряжена пушка и расчет ожидает команды. Нервы у всех напряжены до предела.

Вздымая комья грязи и снега, шли танки и самоходки, а за ними, прячась за броню, бежали фашистские автоматчики. Они все ближе и ближе. Остается 600 метров, 500. Вот головная машина выплюнула сноп огня. Снаряд разорвался неподалеку от орудия. Артиллеристов обсыпало землей.

Танки надвигались. Все слышнее, все громче. Уже четко просматриваются их силуэты. Солдаты с опаской смотрели на своего командира. Наконец он сказал себе: «Пора».

— По фашистским гадам! Бронебойными!.. Огонь!

Орудие ожило. Первыми двумя выстрелами расчет остановил головную машину. Завертелась на месте самоходка. А старший сержант все торопит товарищей.

— Огонь!.. Огонь!..

Атака фашистов захлебнулась. Но через несколько минут самоходки и танки при поддержке автоматчиков вновь рвутся вперед, сосредоточив огонь по орудию Медякова. Ранен замковой Антропов. На его место встает подносчик снарядов Беляков. Снаряды подносит фельдшер Аня Неженцева.

Орудие ведет огонь. Сам Михаил ранен, но продолжает командовать. Падает смертельно раненный наводчик Голозубов. Старший сержант встает за панораму и открывает беглый огонь по пехоте противника. Гитлеровцы останавливаются. Меткий огонь артиллеристов заставляет их отойти.

Одинокий орудийный расчет не дает возможности продвинуться ни на шаг, и гитлеровские танки и самоходки снова идут в атаку. Артиллеристы, сменив позицию, метко разят врага. Фашисты опять откатываются.

Танки и самоходки сменяются автоматчиками. Группами немцы лезут и лезут на расчет. Дважды раненный старший сержант Медяков ведет огонь.

Артиллеристы уже потеряли счет времени, но немцы атакуют вновь и вновь. Михаил ранен в голову, потерял сознание. А очнувшись, увидел, что немецкие автоматчики подошли вплотную к позиции расчета. Артиллеристы огнем из автоматов и гранатами отбивают очередную атаку.

Однако фашисты продолжают наступать. На этот раз они доходят до огневой позиции расчета. Артиллеристы дерутся врукопашную. В ход пущены приклады, ножи. Силы были неравными, но расчет отбил атаку и даже взял в плен обер-ефрейтора.

В этот критический, трудный момент боя раздается громкое «ура». Это стрелковое подразделение перешло в атаку и отбросило гитлеровцев. Танк и самоходка, подбитые Медяковым, долго еще дымили. Около ста вражеских трупов валялось на талом снегу, неподалеку от огневой позиции Михаила.

А он так и не ушел с поля боя, остался у израненного орудия. И больше месяца потом шел вперед со своим орудием. Не раз еще приходилось привычно стоять на прямой наводке… Из последнего боя его вынесли на носилках. Медсестра Аня Неженцева, бывшая школьница из Яхромы, оказала первую помощь Медякову — перевязала его раны и отправила в тыл…

Всю свою жизнь М. Д. Медяков посвятил благородному делу защиты Родины. И сейчас полковник запаса в строю, в работе. Он часто выступает перед молодежью, рассказывает о боевом прошлом своих мужественных однополчан, о их верности присяге Родине.

И. В. ЧЕРНЯДЕВА,
журналист
НА ВСЮ ЖИЗНЬ

Когда Дмитрия Антоновича Гумерова просят рассказать о каком-нибудь боевом эпизоде, он на некоторое время задумывается: сколько их за войну было! Памятны бои под Воронежем и в Донбассе, в Молдавии и на Мангушевском плацдарме…

После срочной службы в армии он уже не вернулся к мирной профессии учителя: началась война. В 1942 году в составе стрелковой дивизии отбыл на фронт. Он был командиром батареи 76-миллиметровых пушек. Уже в конце войны его назначили помощником начальника штаба отдельного самоходно-артиллерийского дивизиона.

Помнятся ему разъезженные дороги, когда пушки приходилось подтягивать к огневой позиции на руках. Помнятся продуваемые всеми ветрами окопы, беспокойный сон прямо в снегу.

И, конечно, не забываются бои за Берлин, последние дни войны.

…В ночь на 21 апреля в районе Карлсхорста разведчики установили связь с немецкими рабочими, которые предупредили, что гитлеровцы решили взрывать предприятия Берлина. Они уже заминировали находившуюся в полосе действия 230-й дивизии самую крупную в Берлине электростанцию Клингенберг, ждали приказа взорвать ее.

Командир дивизии полковник Д. К. Шишков принял решение: артиллерийского огня по территории электростанции не открывать, а сосредоточить его против окружающих узлов сопротивления противника.

Спустя час там разгорелся бой. Начался ожесточенный огонь, который окаймил электростанцию. Затем в атаку устремились все части дивизии.

Противник бросил против наступающих танки и пехоту. Завязались ожесточенные схватки. Непосредственно перед электростанцией действовали наши штурмовые группы.

И вот стремительная атака на гитлеровцев. Впереди всех бежали наши саперы, прикрываемые автоматчиками. Достигнув электростанции, они тут же кинулись в машинный зал. С помощью пленных вражеских саперов были обнаружены камеры с заложенным в них толом…

А бой на территории электростанции продолжался. Автоматная очередь вывела из строя командира дивизии Шишкова, отдававшего очередное приказание.

Раздался клич:

— Вперед на врага, отомстим за командира!

Вскоре бойцы полностью овладели электростанцией.

«Почти два года на фронтах Отечественной войны я прошел бок о бок с капитаном Гумеровым. Это храбрый, мужественный, беспредельно честный и трудолюбивый офицер, чуткий, отзывчивый командир, — вспоминает ветеран войны А. Моргун. — Дмитрий Антонович служил в нашем отдельном 330-м самоходно-артиллерийском дивизионе 230-й стрелковой дивизии 5-й ударной армии, которой командовал генерал Н. Э. Берзарин.

По занимаемой должности Гумеров числился помощником начальника штаба, а по фактически выполняемой работе был вездесущ. Находился там, где трудно, где складывалась тяжелая обстановка.

Иногда создавалось такое положение, что некем было заменить того или иного офицера, командира установки, командира батареи, и тогда приходилось «выручать» Гумерову.

Наш дивизион вместе с частями Советской Армии вел бои по освобождению от фашистских войск Польши, участвовал в освобождении ее столицы Варшавы. Все части и подразделения горели желанием первыми достичь границы Германии.

2 февраля 1945 года в районе западнее Бервальда наше подразделение форсировало реку Одер и вместе с другими подразделениями захватило плацдарм. Плацдарм был небольшой и стоял строго на запад от Берлина, в 55 километрах. Фашисты получили приказ любой ценой сбросить нас с плацдарма. В течение 10—12 суток мы ежедневно отбивали по 10—15 контратак. В этих кровопролитных боях гитлеровцы, да и мы, несли потери. Капитану Гумерову приходилось подменять командиров установок, командира батареи капитана Косткина. Так же самоотверженно Гумеров участвовал в форсировании последнего водного рубежа фашистской Германии — реки Шпрее и в штурме логова фашизма — Берлина. Закончил свой боевой путь, расписавшись на стене рейхстага».

…Много забот у председателя Ленинского районного комитета ДОСААФ города Челябинска Д. А. Гумерова. К нему то и дело приходят люди — активисты первичных организаций общества, комсомольцы с предприятий, из учебных заведений, школьники. Ребята с одной просьбой:

— Выступите у нас в школе, пожалуйста, с воспоминаниями об Отечественной войне.

Как откажешься от такого приглашения? И Дмитрий Антонович идет к молодежи. Выступал на заводском стадионе, где проводился финал военно-спортивной игры «Зарница», в школе № 34 — там состоялось открытие зала боевой славы бывшего ученика школы героя Отечественной войны Николая Алексеева, в политехническом техникуме, на кузнечно-прессовом заводе, в молодежном общежитии…

Особенно волнуют встречи с самыми младшими школьниками — октябрятами. Как блестят у ребят широко открытые глаза, когда они слушают его рассказ, как каждому хочется дотронуться до орденов и медалей на парадном кителе, а их ни много ни мало — восемнадцать! Среди наград — три ордена Отечественной войны, два — Красной Звезды.

Да, те годы уходят в историю. Но чем дальше они отдаляются, тем крепче западают в сердце.

Вот и Дмитрий Антонович хранит воспоминание о том ярком весеннем дне, когда он вместе с другими бойцами своего дивизиона, постояв в молчании у поверженного рейхстага, достал из кобуры шомпол и острием его написал на изрешеченной пулями и осколками стене рядом с именами других воинов-победителей свое имя.

А. Ф. ВАСИЛЬЕВ,
ветеран войны, старший лейтенант в отставке
ШЕСТОЙ ПОБЕГ

В узком, длинном коридоре с широким окном на улицу у дверей приемной выстроилась цепочка ходячих. На подоконник привалилась девушка. На погонах сержантские лычки. Она упрямо глядела куда-то вдаль. Рядом притулены к стене видавшие виды костыли. Девушка, не оборачиваясь, нет-нет да дотрагивалась до костылей, словно боялась — украдут.

— Ты что рвешь не по-человечески? — раздавался неокрепший басок за дверями с вывеской «Приемный покой».

— Потерпи, миленький, потерпи. Загноилась ранка.

— «Приемный покой»! Какой уж тут покой, одно наказание, — взглянув на черные, жирные буквы, намалеванные на куске фанеры, проговорил дородный, усатый старшина артиллерист. Он, морщась, поправил шину на полусогнутой руке. — Всю войну прошел без царапины, и на тебе — угораздило под самым Берлином.

Склонившийся на корточках у стены сухощавый солдат осторожно приподнялся:

— Вот и я, растяпа, не дотянул до логова. Хоть бы одним глазком взглянуть на этот проклятый рейхс… — Он не договорил, судорожно закашлялся.

Мимо окна к воротам госпиталя подошла машина с ранеными солдатами.

— Знать-то, ребятишкам несладко приходится в Берлине, — выглянув в окно, изрек угрюмо старшина.

— Наша! — Девушка оживилась. Набросила на голову пилотку и подхватила костыли. — До свидания, дядя Петя! Я — туда! — она махнула костылем в пространство.

— Смотри, Шура, как знаешь. Только гляди в оба. Логово оно и есть логово. Ненароком… Ненароком… — Старшина открыл полевую сумку. Вытащил в кожаной кобуре парабеллум. — Возьми на случай.

— Спасибо, дядя Петя, за все спасибо! — Шура торопливо прицепила кобуру к широкому офицерскому ремню. Еще раз молча, благодарно посмотрела на старшину и чмокнула его в левую щеку. Потом резко повернулась и, застучав по паркету костылями, подалась на выход.

— А девка она ничего, — проговорил коренастый солдат с забинтованной кистью.

— Ты это брось! У ней муж не чета тебе, полком командует. От самого Сталинграда мы с ней. Комсомолом руководила в батальоне. Санинструктор. Не одного, как ты, вытащила из-под огня. Да и сама… Шестой раз сбегает из госпиталя. Не улежать ей в такое время. Изучил характер.

* * *

Машина, загруженная до отказа ящиками с боеприпасами, мчится по шоссе, не сбавляя скорости. Лишь увиливая от воронок, разметанных по дороге, слегка притормаживает. В кабине на ухабах побрякивают костыли. Шофер сосет трофейную сигарету, не забывая следить за указателями: «На Берлин!» Свежий ветерок колышет листья яблонь и груш, разросшихся вдоль дороги. Яркое полуденное солнце слепит глаза.

Шура смотрела на дорогу, а сама в мыслях была в Сталинграде. Она там получила похоронную на мужа — летчика, погибшего в воздушном бою. Там зарыты фашистской бомбой ее отец и мать, — старые партизаны, защитники Царицына, — и с ними ее двухлетний сынишка. Она, как сейчас, видит огромную воронку на месте родного домика и себя, одиноко бродившую в слезах.

Тогда и пошла на завод «Красный Октябрь». Не слесарничать, не токарничать. Там сражалась с фашистами наша воинская часть. Ее зачислили в автоматную роту санинструктором. Она, двадцатилетняя вдова, мстила за мужа. За сына. За родных…

Так и шла от Сталинграда до Берлина. Здесь на фронте встретила хорошего человека. Стала его женой.

— Вот и зоопарк, — прервал ее мысли шофер. — Подполковник должен быть там, в бункере. Найдешь. А я тороплюсь, извини!

Шура брела по изрытому траншеями и воронками зоопарку. Солнце перевалило далеко за полдень. Тени от деревьев покрыли все аллеи, тропинки, и без того загроможденные валежником. Ей порой казалось, что она находится не в парке в центре Берлина, а в глухой тайге после страшного бурелома.

В прогалине меж голых, точно подстриженных под одну гребенку, деревьев виднелась длинная, плоская крыша. «Наверно, это и есть бункер», — подумала Шура и повернула к нему. Огибая валежины, зарытые в землю стальные «тигры» и «пантеры», костыляла неторопливо. Кобуру на всякий случай открыла. Предосторожность не помешала: из-за угла деревянной загородки мелькнула желтая каска.

Выкидывая вперед на полный мах костыли, Шура бегом свернула с тропинки и спряталась за толстый ствол дерева. Насторожилась. И только успела вытащить парабеллум, как выскочили три немца с автоматами. Пустили по короткой очереди и, пугливо оглядываясь, кинулись наутек. Шура, долго не раздумывая, прицелилась в долговязого и нажала на спусковой крючок.

Фашист споткнулся. Не выпуская из рук автомата, легко перемахнул через толстый ствол поваленного дерева и исчез.

Шура залегла. Осмотрелась. Простреленной оказалась только юбка да прихватило костыль. Стала внимательно осматривать то место, где, должно быть, затаился фашист. Услышала треск сучьев. Все ближе и ближе. Показались два немца. Шура признала только что скрывшихся. Они были обезоружены. За ними шли три красноармейца с автоматами наготове. Один из них — ординарец командира полка.

— Миша! Прячьтесь!

Протрещала длинная автоматная очередь. Пули полетели мимо. Все успели пригнуться и нырнуть в глубокую воронку, по счастью, оказавшуюся рядом.

Шура предупредила вовремя. Она прихватила одной рукой костыли и поползла в обход. Тихо, бесшумно. Ползать ей не привыкать. Этому искусству, от Сталинграда до Берлина вытаскивая с поля боя раненых, обучились отлично. Кто-то из наших в воронке на конце автомата приподнял каску. Тут же последовала автоматная очередь — каска зазвенела.

«Вот ты где!» Фашист примостился на коленях около корневища поваленного дерева и цепко держал на прицеле автомата воронку. Шура подползла почти вплотную и подняла костыль…

* * *

Бункер… В толще бетона — бойницы, смотровые окна… Установлено 32 артиллерийских орудия разных калибров. На крыше восемь зенитных пушек, приспособленных для стрельбы и по воздуху и по наземным целям. Вокруг бункера в траншеях замаскировались солдаты гвардейского полка, которым командовал подполковник Галей Бадреевич Нигматуллин, Шурин муж. Поодаль на бункер нацелены «андрюши», как тогда называли солдаты двухсоткилограммовые реактивные снаряды, разинули жерла самоходные пушки и другие орудия. Все было готово к бою.

— Чего они караулят? — спросила Шура.

— Немцы там, — ответил ординарец. — Подполковник говорит: это последний бастион. В рейхстаге уже наши. Весь Берлин очищен, а тут… Мы снарядами и «андрюшами» — отскакивают, как от стенки горох.

— А мне сказали — штаб полка в бункере.

— Штаб в городе. Подполковник здесь, на наблюдательном. — Ординарец показал автоматом на небольшое, приземистое сооружение из красного кирпича, возле которого прохаживался часовой.

В чисто прибранной комнате за столом склонились над картой Берлина командир полка Нигматуллин и его заместитель по политчасти майор Большаков. В углу у телефонного аппарата — связист, он же переводчик, старший сержант Всеволод Лебединский.

На скрип двери подполковник оторвался от карты и, увидев жену, обрадованно улыбнулся. Но его густые брови тут же сошлись на переносице:

— Я тебе сказал: не появляться на глаза, пока не вылечишься окончательно.

Шура в дверях, как уперлась на костыли, так и стояла не шевельнувшись. Она чувствовала свою вину, знала — будет встряска, но не могла поступить иначе. Ее неотвязно тянуло на передовую, где могла чем-то помочь своим.

Галей Бадреевич помолчал какое-то время и заговорил уже мягче:

— И чего, Сергей Антонович, делать с этой непутевой? Может, домой отправить, в Челябинск? У меня родители строгие, от них не убежит на передовую.

— Домой, в Челябинск? Резон. — Замполит улыбнулся. Он хорошо знал, чем не раз уже оканчивались у них подобные сцены. И обратился к Шуре: — Как ноги?

Шура от прямого вопроса решила уклониться.

— Там три немца. — Она показала глазами на дверь.

— Немцы! Откуда? — насторожился Галей Бадреевич.

— Ребята задержали в парке.

— В парке, говоришь? Солдаты прочесали каждый уголок. В парке, в парке? — вслух размышлял Галей Бадреевич. — А зачем?

Пленные оказались словоохотливыми. Долговязый, то и дело прикладывая к макушке руку и косясь на Шуру, говорил больше всех.

— Что у него с головой?

Переводчик Всеволод Лебединский спросил у пленного и, улыбнувшись, перевел:

— Александра Максимовна костылем его.

Галей Бадреевич взял у Шуры костыль, взвесил на ладони:

— Надежное оружие, ничего не скажешь.

Все улыбнулись.

В бункере своя электростанция, рассказывали пленные. Оборудованы вентиляционные установки, шахтоподъемники для подачи снарядов непосредственно к орудиям. Большой запас боеприпасов и продуктов. Гарнизон в тысячу человек (среди них три генерала) может жить там несколько месяцев. Их послали через секретный ход уточнить обстановку в парке. А они решили убежать…

Галей Бадреевич, посовещавшись с замполитом и начальником штаба, пришел к мысли — послать пленных в бункер парламентерами, передать осажденным ультиматум. Но солдаты возвращаться отказались наотрез. Боялись — с ними расправятся свои. Тогда Галей Бадреевич пошел на крайность:

— Скажи им, — приказал он переводчику, — если не вернутся в бункер, то будут расстреляны, передадут ультиматум — отпустим их.

Немцы, засевшие в логове, приняли ультиматум. Массивная, чугунная дверь в подземелье раскрылась, солдаты повалили кучей. Выходили и выходили, казалось, им не будет конца. Цепочка наших автоматчиков, выставленная у входа все редела, удлинялась.

Пленные разобрались по-четыре. Лишь генерал не встал в строй. Он кивнул на реденькую цепочку русских и с раздражением спросил у старшины:

— И это все ваши?

— Все! — ответил старшина, будто удивившись такому неуместному вопросу.

Генерал потребовал, чтобы его отправили к большому начальству.

— Это можно, — охотно согласился старшина и попросил Лебединского, стоявшего поодаль с Шурой, отвести генерала к подполковнику.

Боль в ногах становилась все сильней и сильней. Но Шура терпела. Крепилась. Когда оказалась на наблюдательном пункте, нашла в себе силы даже шутить:

— Принимай, товарищ подполковник, от санинструктора Шуры еще одного пленного. — Она слегка, вроде невзначай, подтолкнула генерала костылем и встала по стойке «смирно».

Генерал начал выкладывать свои претензии:

— Я генерал, летчик, воевал честно, не фашист, но почему меня ставят в один строй с солдатами?

— А где остальные генералы из бункера? — не удостоив его ответом, в свою очередь спросил не слишком любезно Галей Бадреевич.

Лебединский перевел.

— Один застрелился, второй по подземному ходу ушел.

— Конвенцией не предусмотрено для пленных генералов привилегий, — сказал подполковник. — Но мы сделаем вам милость. Отправим в штаб дивизии одного, под усиленным конвоем.

Шура слушала разговор мужа с немецким генералом, но слова стали доходить до ее сознания с большим опозданием. Она почувствовала себя такой разбитой — вот-вот упадет. В ногах невыносимая ломота. И вся она пылала огнем.

Галей Бадреевич взглянул на нее и все понял:

— Машину! В госпиталь!

* * *

Александра Максимовна и Галей Бадреевич Нигматуллины давным-давно сменили военную форму на гражданскую.

Полковник в отставке Галей Бадреевич на одном из заводов Челябинска руководил гражданской обороной. Неустанно, со всей страстью занимался общественной работой. Долгое время бессменно являлся председателем совета ветеранов. Я не оговорился «руководил» — Галея Бадреевича Нигматуллина нет уже среди нас. Александра Максимовна — директор кинотеатра «Искра» в Челябинске. Работа, труд ради людей, среди которых она неотрывно, ежедневно, ежечасно. В этом ее радость.

М. Д. ВОРОБЬЕВ,
ветеран войны, полковник в отставке
В СЕРДЦЕ И В ПАМЯТИ

С первого и до последнего дня довелось мне участвовать в Великой Отечественной войне. Вступил в нее капитаном, начальником бригадной школы младших командиров, а закончил полковником, заместителем командира гвардейской стрелковой дивизии.

Многое из увиденного и пережитого за войну сохранилось в сердце и в памяти. Но особенно запомнились защита города-героя Тулы и грандиозная битва за Берлин.

В Тулу наша 154-я стрелковая дивизия прибыла 29 октября. Тяжелый 1941-й. Мы от самого Брянска не выходили из боев и надеялись на отдых. Но хотя наступал вечер, ни один полк на тульских улицах не задержался. Дивизию отвели на южную окраину города. Приказ: без промедления занимать оборону на Орловском и Воронежском шоссе. Оказалось, еще днем наши войска оставили Ивановские дачи и поселок Ново-Басово. А это — почти у стен города.

Значение обороны Тулы каждый из нас понимал — позади Москва. И работали мы все в ту ночь не разгибая спин. В кромешной темноте, под проливным дождем оборудовали проволочные заграждения, различные противопехотные и противотанковые препятствия. Ставились минные поля. Всю ночь подвозились боеприпасы.

Командир полка майор А. Н. Гордиенко предупредил меня:

— Постарайся как можно больше раздобыть противотанковых гранат и бутылок с горючей смесью: утром ожидается танковая атака.

Вместе с другим заместителем командира полка В. М. Шугаевым идем в роты и батальоны: проверяем готовность. В первом батальоне встречаем комдива генерала Я. С. Фоканова. Он напутствует бойцов:

— Предстоят встречи с тактически грамотным врагом, но у нас нет желания уступать ему победу. В окопах рабочие Тулы, старики и совсем юные ребята. Они поклялись умереть, но врага в город не пустить.

Чуть начало светать, и войска Гудериана ринулись в наступление. Поддерживаемые сильнейшим артиллерийско-минометным огнем, они двигались колоннами — вдоль Орловского и Воронежского шоссе. Танки противника подрывались на минах, поставленных ночью саперами нашего 510-го полка. Артиллеристы 571-го артполка, находившиеся 8 боевых порядках рот и батальонов, тоже подбили несколько машин. Гитлеровцы отступили, подгоняемые пулеметными очередями.

Вскоре атака врага повторилась. На этот раз отличился красноармеец нашего полка Азанов. Увидев на шоссе танки противника, он замаскировался в окопчике, и когда головная машина поравнялась с ним, метнул в нее противотанковую гранату. Азанов прополз немного по кювету и второй гранатой уничтожил еще один вражеский танк. Выскочивших из машин танкистов он скосил из автомата.

На отдельных участках продвигалось до десяти вражеских танков. Артиллеристы капитана Вайсмана, занимавшие позиции на окраине поселка Красный Перекоп, вкатили орудия на второй этаж одного из домов. Стволы пушек направили в окна, выходившие на Воронежское шоссе, мыловаренный завод и балку с небольшим мостиком. Так они подбили несколько танков.

Отлично зарекомендовали себя в этот день и рабочие-туляки. Их командир А. П. Горшков показал себя умелым и бесстрашным воином. Героически дрались чекисты 156-го полка НКВД, батареи 732-го зенитно-артиллерийского полка. В общей сложности 30 октября защитники Тулы уничтожили 31 танк и более батальона пехоты противника.

Тульский городской комитет комсомола направил в дивизии, обороняющие город, четыре тысячи комсомольцев. Особенно много туляков пришло в нашу 154-ю стрелковую. Не потому ли, думаю, едва не самой первой она пробилась к городу, чтобы защищать его.

Комсомолки-тулячки пополнили медико-санитарный батальон дивизии. На них без улыбки нельзя было смотреть. Почти все в шинелях и шапках непомерно больших — дивизионные снабженцы не могли предусмотреть появления в числе своих подопечных солдат такого роста.

Там, под стенами Тулы, я встретился со своей будущей женой. Нина Андреевна вместе со мной прошагала потом тысячи километров военных дорог и закончила войну в Берлине.

В Туле мы получали пополнение и с Урала. С одной такой большой группой пришел восемнадцатилетний паренек Федя Орлов. Был он из поселка Сыртинский Кизильского района Челябинской области. Воевал обстоятельно и надежно. Когда меня назначили командиром полка, я взял его к себе адъютантом. В этой должности он дошел до Берлина. После войны, вернувшись в родные места, работал председателем сельского Совета, председателем колхоза.

Тогда же, в Туле, прибыла в дивизию и Таня Журавлева. Недавняя школьница, она и бывалых солдат удивляла своим бесстрашием. Помнится, форсировали Вислу южнее Варшавы, зацепились на левом берегу. Фашисты ожесточенно атаковали нас, раненых было много. Таню Журавлеву тоже ранило, контузило, но она не покинула плацдарма, пока всех раненых не переправила на правый берег. Сейчас Татьяна Павловна работает в медсанчасти Челябинского металлургического завода.

6 ноября закончился первый этап Тульской оборонительной операции. Гудериан записал в своем дневнике:

«Наши войска испытывают мучения, и наше дело находится в бедственном состоянии».

11 ноября руководство Тульским боевым участком было возложено на генерал-майора Я. С. Фоканова, командира нашей 154-й стрелковой дивизии.

Наступившие холода добавили нам забот. Надо было доставать полушубки, валенки, теплое нательное белье. Командир полка майор А. Н. Гордиенко заявил мне:

— Стучи во все двери, но обуй и одень бойцов во все зимнее!

И я стучал. Шел к председателю городского комитета обороны первому секретарю обкома партии В. Г. Жаворонкову, председателю облисполкома Н. И. Чмутову…

Хозяйственные дела задержали меня в городе и 27 ноября, когда наш 510-й полк неожиданно был снят с ответственного участка обороны Тулы (стоял он тогда на линии Рогожинский поселок — Орловское шоссе) и брошен на только что образованный Лаптевский боевой участок. Как оказалось, возникла реальная угроза соединения восточного и западного крыла фашистских войск севернее Тулы, и наши войска могли попасть в окружение. Лаптевский боевой участок служил заслоном на возможном продвижении врага к столице.

В Лаптево направлялись еще танковая рота 124-го полка и бронепоезд № 16. Командование Лаптевским боевым участком поручалось командиру нашего полка майору А. Н. Гордиенко.

В моем распоряжении было пять бортовых автомашин, и я мечтал наполнить их до предела обмундированием, продовольствием, боеприпасами. Задуманное почти удалось осуществить. Для бойцов нового боевого участка ни дивизии, ни Тульский городской комитет обороны ничего не жалели.

Выезд из Тулы наметили на 30 ноября, с наступлением темноты. В нашей маленькой колонне всего 12 человек: я, начальник обозно-вещевого снабжения старший лейтенант В. Ф. Пирогов, мой ординарец Г. И. Бузулуков, четыре бойца, выполнявшие обязанности грузчиков, и пять шоферов. Начальник штаба дивизии подполковник М. И. Агевнин напутствовал нас:

— Будьте осторожны. В пути можете встретиться с противником.

Обещаю быть предельно внимательным. Агевнин подает на прощание руку, и мы трогаемся. Я сел в кабину головного грузовика, старшего лейтенанта посадил на замыкающую машину.

Снегопад при сильном встречном ветре затруднял движение. Дорогу то и дело переметало. Двигатели натужно выли, казалось, еще чуть-чуть, и не выдержат. Но пока обходилось, даже не брали в руки лопат. Время от времени освещаю фонариком карту, сверяю с нею выхватываемые из темноты фарами грузовика куски местности. Кажется, поворот недалеко. Говорю шоферу:

— У поворота остановимся, проверим, все ли в порядке с машинами…

Не успел докончить фразы, как метрах в 500—800 впереди резанул пулемет, полетели вверх осветительные ракеты. Просвистели и совсем рядом первые пули. Разлетелось вдребезги ветровое стекло, потухли фары. Машина остановилась. Мы с шофером выскочили из кабины. Подошли остальные машины. А головная уже пылала. Раздумывать нечего, подаю команду:

— Задний ход!

Повторять не надо. Пятимся так по шоссе несколько десятков метров. К счастью, оно оказалось достаточно широким и в этом месте не перенесенным снегом. Все машины благополучно развернулись.

Проехали километра полтора-два, и я распорядился остановиться. Короткое совещание: ехать ли в Тулу или разведать, кто же нас обстрелял. Вместе с Г. И. Бузулуковым направляемся к месту происшествия. Продвигаемся осторожно, хотя темнота и снежная метель надежно прикрывает нас. Горящая машина служит хорошим ориентиром. Она все ближе и ближе. Пожалуй, дальше не стоит идти: отчетливо видно, как у автомашины суетятся немцы. Значит, все же перерезали шоссе Тула — Москва…

В Тулу прибыли уже под утро. В штабе дивизии докладываю подполковнику Агевнину. Он расстроен. Какое-то время покусывает в задумчивости губы, затем подходит к телефону:

— Генерала Фоканова.

Разговор с комдивом короткий. Задав несколько уточняющих вопросов, генерал советует сообщить обо всем начальнику штаба 50-й армии Н. Е. Аргунову. Получив указания начальника штаба, Агевнин обратился ко мне:

— Будете находиться при штабе дивизии, в моем распоряжении. Сейчас отдыхайте. Ночью вам предстоит нелегкая работа. Когда понадобитесь, я вас вызову.

Толком не поспал — явился посыльный. В штабе подполковник Агевнин вручил пакет, опечатанный сургучной печатью. Инструктировал подробно:

— К утру 2 декабря пакет должен быть у начальника Лаптевского боевого участка. А с 3 на 4 декабря, получив ответы от него для штаба дивизии и для штаба армии от заместителя командующего армией генерала Попова, возглавляющего сейчас в районе Лаптево оперативную группу войск, пойдете обратно. Нужно спешить. До Лаптево по прямой 35 километров. Вам по прямой не придется идти. Снег глубокий, берите лыжи.

Предупредил, чтобы особенно быть осторожным в районе железнодорожной станции Ревякино. Разведкой установлено, что там немцы перерезали железную дорогу и сосредоточивают танковые части. Уже стоя в дверях кабинета, начальник штаба попросил:

— Постарайтесь разведать, какие силы у противника в Ревякино. Доложите об этом майору Гордиенко. — И пожелал: — Ну, в добрый путь!

Я взял с собой двух автоматчиков и испытанного, закаленного в разных передрягах своего ординарца Григория Ивановича Бузулукова. Тронулись в путь с темнотой. Ориентировались на железную дорогу Тула — Москва.

Ночь выдалась на редкость морозная, лицо так и обжигало на ветру. До станции мы не дошли метров восемьсот, остановились в лесу. Дорога, ведущая к Московскому шоссе, была сплошь забита танками и автомашинами противника. Танкисты обступили костры.

Говорю своим:

— Проскакиваем сразу все, одним махом.

Проскочили быстро, но постовые все же заметили, открыли стрельбу. Счастье сопутствовало нам — по ту сторону дороги тоже густой лес, и он укрыл нас от вражеского глаза, от вражеских пуль.

Теперь надо было пользоваться уже компасом, идти по азимуту. Двигались строго на север. Так прошли километра два. И неожиданно почти нос к носу столкнулись с немецким караулом. Оставалось одно — пустить в ход оружие.

В 8 утра наконец прибыли в Лаптево. Вручил пакет по назначению. Майор Гордиенко удивлен.

— Как только удалось проскользнуть. Немец жмет и с севера, и с юга, и с запада, и с востока…

3 декабря оказалось самым трудным в обороне Тулы. В 1950 году генерал-полковник И. В. Болдин, командовавший в начале войны 50-й армией, в товарищеской беседе с нами, своими офицерами, рассказывал об этом дне:

— Когда стало ясно, что мы окружены, мне доложили, что вызывает к телефону командующий фронтом Георгий Константинович Жуков. Признаюсь, очень волновался. Чувствовал, разговор будет не из приятных. Так оно и оказалось. «Что ж, генерал Болдин, — говорит командующий, — в третий раз за несколько месяцев войны попадаете в окружение. Не считаете, что многовато?»

Этот разговор потом Иван Васильевич привел в своей книге «Страницы жизни», которая вышла в Воениздате в 1961 году.

3 декабря вечером в штабе Лаптевского боевого участка меня встретил заместитель командующего армией генерал-майор В. С. Попов. Говорил Василий Степанович негромко, размеренно. С ним было как-то удивительно просто, спокойно.

— Придется вам, товарищ капитан, повторить свой ночной путь, — генерал словно извинялся. — Знаю, нелегко пришлось вам минувшей ночью. Но, понимаете, надо.

— Я готов, товарищ генерал.

— Вот и чудесно, — улыбнулся Попов и спохватился: — А вы садитесь, голубчик, садитесь: разговор у нас будет длинный.

Проговорили мы действительно долго. Василий Степанович пересказал содержание своего сообщения в штаб армии — на случай, если придется пакет уничтожить, — и переадресовал меня майору А. Н. Гордиенко. Майор предупредил перед беседой:

— Постарайся все, что сейчас услышишь, запомнить и передать Якову Степановичу.

В ту ночь мы отправились обратно в Тулу. На этот раз наше путешествие прошло без особых происшествий. 4 декабря утром я был уже на углу улиц Литейной и Арсенальной, где в нескольких деревянных домиках разместился штаб 50-й армии. В одном из них я и разыскал полковника Аргунова и вручил ему пакет от генерала Попова.

Кончив читать, Николай Емельянович быстро взглянул на меня.

— Что-то добавить к этому можете?

— Очень немного, — памятуя о его обычной осведомленности, ответил я.

Выслушав меня, начальник штаба поблагодарил за службу и отпустил.

Если бы я еще немного задержался в штабе армии, то не застал бы уже генерала Я. С. Фоканова. Он уже был одет в свой короткий полушубок из черной овчины. Перетянут ремнем и в валенках.

— А-а, Воробьев, — встретил он меня. — Оттуда, из Лаптева? С пакетом? Без? Ну, рассказывай.

Я доложил. Комдив сказал на прощание:

— Ничего, капитан. Через денек, другой уже спокойно отправишься в Лаптево. Готовь машины и людей.

Вскоре 50-я армия повела наступление по всему фронту. По предварительным данным только с 2 по 8 декабря немцы потеряли около 5000 солдат и офицеров убитыми и ранеными, до 100 танков и 500 автомашин. Гудериан, пытаясь поднять дух своего войска, обратился к нему с воззванием:

«Солдаты 2-й танковой армии! Мои друзья!.. Чем больше суровы противник и зима, противостоящие вам, тем крепче мы должны сплотить свои ряды… Каждый должен всеми силами и наилучшим способом использовать свое оружие и транспорт… Я знаю, что я могу надеяться на вас. Речь идет о Германии!»

Но призывы гитлеровского генерала не помогли. 14 декабря была освобождена Ясная Поляна, 17 — Щекино и Алексин. Город Тула становился нашим тылом.

154-я стрелковая продолжала победные бои. В октябре сорок второго она стала 47-й гвардейской, в сражениях на юге Украины — Нижнеднепровской Краснознаменной, потом была награждена орденом Богдана Хмельницкого. Почти две тысячи населенных пунктов, в том числе 43 города, освободила дивизия на родной земле.

И вот наступил заключительный этап войны. Утром 16 апреля 1945 года за два часа до восхода солнца залпы сорока двух тысяч орудий и минометов возвестили о начале грандиозной Берлинской операции. Осуществляли ее войска трех фронтов — 1-го и 2-го Белорусских, 1-го Украинского.

Кратчайший путь к Берлину был с Кюстринского плацдарма на западном берегу Одера, где сосредоточились для последнего удара по врагу несколько советских армий. 8-я гвардейская армия вступила на этот плацдарм еще в феврале. По прямой отсюда до центра фашистской столицы оставалось не больше шестидесяти километров.

Но какие это были километры! Чего стоили нам залитые в бетон Зееловские высоты! Подступы к ним проходили по открытой местности, простреливавшейся многослойным перекрестным огнем. Не случайно фашистское командование и геббельсовская пропаганда называли Зееловские высоты «замко?м Берлина», «непреодолимой крепостью», «ключом к обороне».

47-я гвардейская, в которой я был заместителем комдива, действовала на правом фланге армии. В неудержимом порыве шли гвардейцы. Недаром в дивизионной песне были такие слова:

Эх, сорок седьмая, дивизия стальная!

Назад ни шагу! Вперед, вперед!

В конце концов «замо?к Берлина» был взломан. А 23 апреля дивизия форсировала Шпрее и завязала бои уже непосредственно в Берлине.

Кто воевал, тот знает, как трудно вести уличные бои в населенных пунктах. А в таком большом городе, как Берлин, многократно труднее. Только один пример. Наш дивизионный наблюдательный пункт находился на одной из улиц на чердаке пятиэтажного дома. А напротив такой же дом занимали поэтажно наши и немцы. На первом и втором — наши, выше — фашисты. В таких условиях не так-то просто применять артиллерию и танки, не говоря уже об авиации. Расчет только на оружие ближнего боя — винтовку, автомат, пистолет, гранаты.

30 апреля дивизия получила приказ форсировать в центре Берлина Ландвер-канал и штурмом овладеть важнейшим очагом вражеской обороны — Тиргартеном. Все подступы к каналу простреливались, все мосты через него взорваны. Но с наступлением темноты полки начали форсирование и к утру 1 мая основными силами закрепились на его северном берегу.

Железное кольцо советских войск неумолимо сжималось, дальнейшее сопротивление фашистов становилось бессмысленным. В 0 часов 40 минут 2 мая радиостанция 79-й стрелковой дивизии перехватила радиограмму на русском языке с таким текстом:

«Алло! Алло! Говорит 56-й германский танковый корпус. Просим прекратить огонь. К 0 часов 50 минут ночи по берлинскому времени высылаем парламентеров на Потсдамский мост. Опознавательный знак — белый флаг, на его фоне красный крест».

О радиограмме немедленно доложили командующему 8-й гвардейской армией В. И. Чуйкову. Последовал приказ:

«Штурм прекратить на участке встречи парламентеров».

Потсдамский мост в зоне действия нашей дивизии. Посылаем туда офицеров штаба. Ждем сообщений. И вот телефонный звонок. Полковник И. В. Семченков, исполнявший обязанности командира дивизии вместо раненого накануне генерала В. М. Шугаева, подошел к телефону. Докладывал командир.137-го гвардейского стрелкового полка Герой Советского Союза И. А. Власенко:

— На участке моего полка перешел линию фронта немецкий полковник, назвавшийся начальником штаба 56-го танкового корпуса и оборонительных сил Берлина. С ним два майора.

Полковник Семченков распорядился доставить группу в штаб дивизии, располагавшийся в одном из массивных домов на Потсдамерштрассе. Вскоре парламентеры прибыли. Старший представился:

— Полковник фон Дуфвинг, начальник штаба 56-го танкового корпуса. Я уполномочен командиром корпуса генералом артиллерии Вейдлингом заявить советскому командованию о его решении прекратить сопротивление и капитулировать.

На вопрос полковника Семченкова, сколько войск обороняет Берлин, он ответил:

— Гарнизон сформирован из частей 56-го танкового корпуса 9-й армии, усилен частями, которые постоянно дислоцировались в городе…

— Сколько времени нужно командованию корпуса, чтобы личный состав сложил оружие и был передан советскому командованию? — продолжал Семченков.

Фон Дуфвинг ответил:

— На это потребуется три-четыре часа. Мы намерены поторопиться и использовать ночное время, так как Геббельс отдал приказ стрелять в спину всем, кто попытается перейти к русским.

Обо всем снова было доложено генерал-полковнику В. И. Чуйкову. Командарм приказал:

— Полковника фон Дуфвинга отправить к генералу Вейдлингу с заявлением о принятии капитуляции, а двух немецких майоров, пришедших с ним, оставить у себя.

Полковник фон Дуфвинг ушел. Ждем результатов. Понимаем историческое значение предстоящего события, не скрываем волнения. Перед рассветом 2 мая в нашем штабе появляется среднего роста, худощавый старик в генеральском мундире, в очках, дышит тяжело. Некоторое время сидит перед полковником Семченковым с закрытыми глазами.

— Назовите себя, генерал, — предлагает Семченков.

Тот оживляется.

— Вейдлинг, — говорит, — генерал артиллерии, командир 56-го танкового корпуса, с некоторых пор командующий обороной города Берлина. Я уже отдал по корпусу приказ о капитуляции. Полагаю, он будет встречен одобрительно?

— Безусловно, — отвечает полковник Семченков.

Генерал обращается в Семченкову с просьбой организовать ему встречу с представителем высшего командования Советской Армии. Прибыл заместитель начальника разведотдела армии подполковник А. И. Матусов, передаем Вейдлинга ему. Делимся впечатлениями. Ведь еще в сорок первом верили, что победа будет за нами, что враг будет капитулировать, только не могли представить в деталях, как это произойдет. А все оказалось так просто… Кто-то заметил, что генерал Вейдлинг вел себя немного странно. Вертелся на стуле, осматривал комнату, будто ожидал встретить кого-то.

Объяснилось все у командарма В. И. Чуйкова. Вейдлинг посетовал:

— Да будет вам известно, что полчаса назад ваш полковник будто по злой иронии судьбы имел неповторимый случай допрашивать меня в моем родовом доме, в моем личном кабинете. Каково?

Там же, в штабе командующего 8-й гвардейской армией, генерал Вейдлинг написал приказ гарнизону Берлина:

«30 апреля фюрер покончил жизнь самоубийством, и нас, присягнувших ему на верность, оставил одних. Согласно приказу фюрера вы должны продолжать борьбу за Берлин, несмотря на недостаток в тяжелом оружии и боеприпасах, несмотря на общее положение, которое делает борьбу явно бессмысленной. Каждый час продолжения борьбы удлиняет ужасные страдания гражданского населения Берлина и наших раненых. Каждый, кто падет в борьбе за Берлин, принесет напрасную жертву. По согласованию с верховным командованием советских войск, требую немедленного прекращения борьбы».

Немцы строились в колонны и сдавались в плен. Бросали в кучу оружие, знамена.

В тот же день 2 мая вместе с женой Ниной Андреевной, старшиной медицинской службы, идем к рейхстагу — расписаться на нем, сфотографироваться на память.

Воздух Берлина еще пахнет гарью, а дышится легко, вольно: мир!

А. И. ЛЯПУСТИН,
журналист, лейтенант запаса
ЕГО ПОДПИСЬ БЫЛА НА РЕЙХСТАГЕ

Этот снимок теперь обошел почти все издания. Солдат, закинув за плечи автомат, пишет свою фамилию на стене рейхстага:

«9.5.45. Усачев».

Михаил Филиппович Усачев очень хорошо помнит этот день. Они только вернулись с трудного задания. Семьдесят два часа тянули связь к Берлину. Чертыхались про себя — наши неделю как в городе, а они все еще на подходе. Только вечером 8 мая им выдали новое обмундирование. Повеселевший старшина приказал:

— К утру привести себя в порядок — поедем к рейхстагу.

А утром поднял всех на ноги сигнал тревоги:

— Немцы! Из метро прорвались!

Связистам помогли стоявшие неподалеку пехотинцы, танкисты. В последний раз работал в этот день автомат ефрейтора Усачева. Михаил Филиппович короткими очередями косил фашистов и думал, что вот и довелось сражаться в Берлине.

Потом он увидел знамя над рейхстагом. Избитые пулями, испещренные надписями стены. «Сколько до нас здесь побывало!» Он вскинул за плечи автомат, подобрал кусок штукатурки, привстал на носках, чтобы дотянуться до свободного места. «9.5.45. Усачев», — старательно выводил он свою фамилию. Когда ставил точку, щелкнул за спиной затвор «лейки» военного корреспондента.

Осенью сорок пятого года ефрейтор Усачев, получив единственную за всю войну награду — медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», вернулся в родные Озеры под Москвой. Потом переехал в Челябинск и все послевоенные годы, как и до ноября сорок первого, работал «по электричеству» — на заводе электромашин.

Спустя двадцать два года после войны этот снимок был напечатан в «Правде», и две работницы столярного цеха, присмотревшись повнимательней к цеховому электрику, пришли в партком завода с газетой:

— Это наш дядя Миша…

Все вдруг по-новому посмотрели на своего товарища по работе, который ни разу и словом не обмолвился о своем участии в великом сражении, никому не рассказывал о последнем дне войны. В редакцию «Правды» послали заметку — это тот самый Усачев, который работает на нашем заводе.

И пошли письма: «Челябинск, завод электромашин. Усачеву». Люди в них выражали признательность дяде Мише. Им неважно было, отмечен ли он в наградных листах. Но он осуществил мечту многих — и тех, кто погиб в суровые годы войны, и тех, кто сражался на трудовом фронте тыла, — дошел до Берлина и поставил точку.

…«От Советского Информбюро. В ночь на шестнадцатое июля наши войска вели крупные бои на Псковском, Смоленском, Обо-Бобруйском, Новоград-Волынском направлениях…»

Я родился 16 июля 1941 года, когда гремела война и наша армия, оказывая ожесточенное сопротивление фашистам, отступала на восток. В июле сорок первого бригадир колхоза «Старо-Берсенский» Иван Ляпустин сдавал дела — дома ждала повестка. Через несколько месяцев вьюжной февральской ночью он погиб на окраине смоленского села.

Пуля настигла его в наступлении, наши войска уже погнали фашистов на запад. Ему не суждено было познать радость победы. Он просто заплатил за эту победу своей жизнью. А в нашу деревню пришел первый казенный пакет: «Ваш муж… смертью храбрых… в боях за Родину…» Это о моем отце.

Их было в деревне тридцать, подлежащих мобилизации мужчин. Может быть, кто-то из них пошел бы на фронт добровольцем, но не успел: всем вручили повестки в самые первые дни войны. Все тридцать ушли на фронт. Двадцать пять страшных писем принесли за четыре военных года в деревню, двадцать пять серых похоронных листков. По их обратным адресам можно было бы составить маршрут пути к победе — Подмосковье, Смоленщина, Белоруссия, Польша…

В пятьдесят пятом году, уже здесь в Челябинске, я узнал судьбу Владимира Иосифовича Солуянова. Тоже в июле сорок первого, только мальчишкой неполных семнадцати лет, пришел он в Троицкий военкомат, повесив на грудь все свои оборонные значки. Он убедил комиссара, что должен быть на фронте, что без него победы быть не может, и он обязательно дойдет до Берлина, а там застрелит самого Гитлера. Он убедил комиссара, но не дошел до Берлина.

В одном из боев десантника Солуянова ранили. После госпиталя — тыл. Он лежал на вагонной полке и мучился, силясь заснуть. Не раны мешали спать, сверлило голову одно: «Как же я так, ведь хотел до Берлина? Матери обещал за брата отомстить…» После одной из остановок медицинская сестра не досчиталась в вагоне бойца Владимира Солуянова. А тот в это время слушал перестук колес другого поезда, катившего в обратном направлении — на фронт, на запад.

И опять, теперь уже осенью сорок четвертого, его остановила пуля. Очнувшись, он успел увидеть над собой фашиста, который целил ему прямо в лицо. Дальше он не помнит ничего, а в Еманжелинск отцу с матерью пришло извещение о гибели второго сына.

Он познал радость борьбы, он уже видел, что победа близка. Он узнал и радость победы. Да. Всем смертям назло он выжил. И победа помогла ему встать с госпитальной койки.

А Михаил Усачев, «1908 года рождения, русский, образование четыре класса, рядовой необученный…», в июле сорок первого разносил по Озерам повестки своим друзьям, дежурил на крышах после нелегких смен на фабрике. Военком не спешил выдавать ему повестку — останавливала запись в красноармейской книжке: «Годен к нестроевой службе». Только в ноябре Усачев принес повестку себе.

Михаил Усачев был сугубо штатским человеком, никогда не думал, что ему придется взять в руки оружие, увидеть сожженные села… Его назначили в глубокий тыл (понятие, впрочем, относительное — немцы тогда были у самой Москвы). Он обращался к командирам разных рангов, упрашивая отправить его на передовую. Настойчивость победила. Его перевели под Гомель — в соединение авиационного базирования. Электрик Усачев стал связистом-наблюдателем. Задача простая — обеспечить четкую связь. Простая, но не из легких. Может, кто и прошагал эти тысячи верст до победы в полный рост, а связист Усачев большую половину их прополз по-пластунски вдоль полевого провода связи. Полз, отмораживая ноги в белорусских лесах, полз, чудом избегая вражеской пули.

Мечтал ли он о подвиге, о славе! Может быть. Как и все другие. О подвиге не ради подвига, ради общего — победы над врагом. Он беспокоился — не сделать бы меньше других.

Усачев не был добровольцем. И если бы ему не пришла повестка, он, наверное, воспринял бы это, как должное — значит, нужнее в тылу. Но когда его мобилизовали, понял, что и он нужен на войне. А если так, то дайте мне в руки оружие, позвольте в полной мере исполнить свой долг.

Пришел последний день войны. Их было тысяча четыреста восемнадцать. Пришел день, который не забудет никто. День, который долго и терпеливо ждали — 9 мая 1945 года.

Михаил Усачев, закончив свой последний бой, остановился у стены рейхстага. Закинул за плечи остывающий автомат, подобрал покрупнее кусок штукатурки. Друзья кричали:

— Давай, Михаил, повыше, чтоб всем видно было!

Это мог сделать и мой отец. Имел право. За это право он заплатил жизнью. Имел на это право и Владимир Солуянов. Он геройски сражался на фронте, и не его беда, что он не дошел до Берлина. Мечтал дойти и политрук старший лейтенант челябинец Владимир Колсанов — его могила на Курской дуге.

Усачев — рядовой этой войны. И все же внутренний закон, а не случай привел Усачева к стенам рейхстага. Ибо не подвигом единым делалась победа, исход великого сражения в равной мере зависел от танкиста Колсанова, десантника Солуянова, связиста Усачева.

…Закопченные, иссеченные пулями стены последнего прибежища фашистов. Сейчас такого не увидишь — зданию вернули былой лоск.

Я спросил у Михаила Филипповича, знает ли он, что давно уже стерты со стен рейхстага все надписи, сделанные в те майские дни сорок пятого года. Он ответил на редкость спокойно:

— Знаю, — и, чуть подумав, добавил: — Только есть память сердца, память поколений.

Л. А. ВЕРШИНСКИЙ,
ветеран войны, полковник в отставке
ГЕРОЙ САХАЛИНА

За героизм и мужество, за умелое руководство батальоном в боях при освобождении Южного Сахалина Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 сентября 1945 года южноуральцу Л. В. Смирных посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Поселок, в боях за который он погиб, назван Смирных. А в центре Леонидово (тоже его имя!) на могиле Героя капитана Смирных стоит памятник, увенчанный красной звездой, у его подножия разбит цветник. Один из районов Южно-Сахалинской области носит название — Смирныховский. В городе Александровске-на-Сахалине есть улица имени Героя Советского Союза Л. В. Смирных. Имя нашего мужественного земляка «Леонид Смирных» носит теплоход Сахалинского морского пароходства.

…Вдоль всего западного (Камышового) и восточного (Невельского) побережья острова тянутся горные хребты — покрытые густыми вековыми лесами. В центральной части острова неширокая Поронайская долина, на которой протекает река Поронай. Эта долина представляла собой сплошное болото. Единственная грунтовая дорога проходила по склонам Камышового хребта. Японское командование было уверено, что наступление русских может быть только на узком участке фронта, справа и слева от дороги. Восточный и западный хребты считались доступными для боевых действий мелких групп.

В течение пяти лет японцы строили Харамитогский укрепленный район, с огневых позиций которого просматривалась и простреливалась из всех видов оружия дорога и вся прилегающая к ней местность. Весь район занимал по фронту до 12 километров и в глубину до 14—15. Здесь были сооружены многоярусные доты, до 200 дзотов, прочные убежища, густая сеть траншей и ходов сообщения.

Главный удар наши войска наносили вдоль дороги. А в пятнадцати километрах восточнее ее по болотам Поронайской долины совершал обходный маневр 179-й стрелковый полк. В авангарде его действовал батальон под командованием капитана Смирных. В нем подобрались уральцы, сибиряки, дальневосточники, большинство имели за плечами шесть-семь лет армейской службы.

На рассвете 11 августа батальон под дождем перешел неширокую прямую пограничную просеку по пятидесятой параллели. За просекой такая же тайга, мрачно-темная, густая. Двигались медленно, преодолевая зыбкие поляны, поросшие багульником, кочки, топи, поваленные стволы деревьев. Промокло все обмундирование, наполнялись водой сапоги.

Наконец приблизились к опорному пункту — вражеской заставе Муйка. Кругом тихо. Тщательно выяснив обстановку, подразделения бесшумно подошли и внезапно для противника ворвались на заставу. В коротком, но жарком бою они уничтожили японский гарнизон.

Особенно отличился взвод, которым командовал лейтенант Хисматуллин. Бойцы гранатами и штыками уничтожили находившихся в казармах пограничников.

За первые сутки батальон преодолел около 10 километров и вышел глубоко на фланг японского укрепленного района. А к вечеру 12 августа он был уже в тылу, около железнодорожной станции и поселка Котон. Но овладеть ими с ходу не удалось.

Японское командование подбросило туда свежие резервы, рассчитывая атаковать и разгромить наши войска, появившиеся у них в тылу. Силы врага росли. У батальона не было ни орудий, ни танков. Пришлось перейти к обороне. Натиск противника все усиливался. Но советские солдаты отбили все атаки с большими для японцев потерями.

Стало темно. Бойцы окапывались. Ждали — враг мог и ночью внезапно атаковать.

Ночью Смирных со своим заместителем старшим лейтенантом Степочкиным и начальником штаба капитаном Захаровым, оценив создавшуюся обстановку, сделали один вывод: наступать! Овладеть поселком и станцией, перерезать шоссейную дорогу, идущую с юга острова в укрепрайон. Тем самым они будут способствовать главным силам корпуса в разгроме врага.

Рано утром 13 августа командир корпуса генерал-майор Дьяконов отдал приказ перебросить в район батальона Смирных артиллерийский полк, которым командовал подполковник Мехимчук. К Котону стали подходить и основные силы 179-го стрелкового полка.

Смирных решил, не дожидаясь прибытия артиллерийского полка, начать атаку. И его верные боевые друзья перешли в наступление.

Смелую инициативу и геройский подвиг совершил пулеметчик коммунист сержант Паршин. На вагонетке, которая стояла в тупике, установил станковый пулемет. Затем, оттолкнув с силой, вскочил на нее. Вагонетка шла под уклон, набирая скорость. Он открыл огонь по станционным постройкам, где засели японцы. Это вызвало растерянность и панику среди врагов. Воспользовавшись моментом, бойцы батальона бросились в атаку и захватили станцию.

Весть о героическом подвиге батальона Смирных молниеносно разнеслась по войскам корпуса. Тогда-то пулеметчик сержант Антон Ефимович Буюклы повторил подвиг Александра Матросова. Враг сильным пулеметным огнем не давал возможности продвигаться. Особенно злобствовал и был неуязвим дзот в кустарнике.

Буюклы со своим «максимом» по-пластунски двинулся вперед, преодолевая болото. Наконец он подполз к дзоту и, смертельно раненный, собрав последние силы, закрыл его амбразуру пулеметом и собственным телом. Дзот противника умолк. Этим воспользовались солдаты роты. Они ворвались на позиции самураев. А. Е. Буюклы посмертно присвоено звание Героя Советского Союза…

…Артиллерийский полк и основные силы стрелкового полка прибыли в Котон, когда он уже был в руках батальона Смирных. Сразу же стали разворачиваться на север, чтобы завершить окружение всего укрепленного района.

Атакованный с фронта и тыла, противник отчаянно защищался. Но батальон Смирных, сопровождаемый отдельными танками и орудиями прямой наводки, следовавшими в его боевых порядках, упорно продвигался вперед. Бой принимал затяжной характер. Батальону приходилось буквально прогрызать оборону врага.

14 августа. Утром по сигналу красных ракет при поддержке орудий прямой наводки и противотанковых ружей батальон снова поднялся в атаку. Шаг за шагом он преодолевал укрепления японцев, овладел несколькими дзотами и тремя дотами. К исходу 15 августа расстояние между нашими частями, наносившими по японцам главный удар с севера, и батальоном Смирных сократилось до семи-восьми километров. Решительная атака последних опорных пунктов укрепленного района была назначена на 10 часов 16 августа.

Началась артиллерийская и авиационная подготовка атаки. По сигналу ракет поднимаются бойцы батальона. В бой вступили орудия прямой наводки, минометы и пулеметы. Десятки гранат летят в окопы противника. Воины перебежками, медленно приближались к вражеским огневым точкам. В полдень противник сильным пулеметным огнем остановил одну из рот батальона. Рота залегла. Среди бойцов появился капитан Смирных. «Капитан с нами», — понеслось по цепи. Он подал команду: «За Родину — вперед!» Бойцы, сжимая в руках винтовки и автоматы, поднялись вновь. Это была последняя команда бесстрашного комбата-коммуниста. Он погиб от пули японского снайпера-смертника, сидевшего на дереве.

Бой завершился полной победой. Дорога на юг острова была открыта, и наши части, опрокидывая заслоны противника, устремились вперед. 18 августа японское командование укрепленного района взмолилось о пощаде. Над траншеями поднялись белые флаги. Всего сдалось в этот день около трех тысяч японцев, солдат и офицеров.

…В наградном листе Л. В. Смирных, подписанном командующим 16-й армией генерал-майором Черемисовым, говорилось:

«Товарищ Смирных, умело и решительно командуя батальоном, обеспечил прорыв укрепрайона противника, нанес большие потери противнику в живой силе и технике, отбил атаки превосходящих сил японцев и, преследуя врага, овладел пятью дотами. Погиб геройской смертью в бою, достоин присвоения звания Героя Советского Союза».

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин писал вдове Героя:

«Посылаю Вам Грамоту Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Вашему мужу звания Героя Советского Союза для хранения на память о муже-герое, подвиг которого никогда не забудется нашим народом».

Вот некоторые сведения из биографии Героя. Леонид Смирных родился в деревне Круглое Красноармейского района Челябинской области, в семье учителей. Вскоре семья поселилась в деревне Шершни. Мальчику было 9 лет, когда умер отец. Мать с детьми (у Леонида были две старшие сестры), переехала в Челябинск. Учился Леонид в школе № 2.

Шестнадцатилетним юношей стал он воспитанником кавалерийского эскадрона Уральской стрелковой дивизии. Так начался путь Леонида Смирных к подвигу…

А. И. ЛЯПУСТИН,
журналист, лейтенант запаса
С ФРОНТА — НА КРАСНУЮ ПЛОЩАДЬ

24 июня 1945 года на Красной площади в Москве состоялся исторический парад — Парад Победы. Уже стихли бои, длившиеся 1418 дней и ночей, уже отзвучал торжественно-праздничный голос Левитана, возвестивший о Победе, уже начали возвращаться домой с войны воины-победители.

Десятки раз в кадрах хроники мы видим волнующие мгновения. Четкий, блистающий орденами и медалями строй полков-победителей, заполненные трибуны, ленинский Мавзолей и падающие к его основанию фашистские штандарты с паучьей свастикой. Затаив дыхание, со слезами на глазах смотрим мы на этот миг истории. И люди на экране кажутся фантастическими, легендарными. А ведь многие из них живут среди нас. Кто они?

Этот вопрос задала своим читателям газета «Вечерний Челябинск». Пришли письма. Много писем. От самих участников парада, от их друзей по работе, соседей, боевых друзей…

«Вы должны знать людей, которые с оружием в руках отстаивали жизнь и счастье наше. Поэтому я вам сообщаю об одном человеке, который проживает в Челябинске, — Петре Егоровиче Воронине. Он был пулеметчиком, а я его комиссаром. В боях за освобождение Ровно, Умани, Здолбунова, Дубно Петр проявил чудеса героизма, на его счету сотни убитых фашистов. Есть у него в биографии замечательная страница — он участник Парада Победы…

К.  В.  Б о б и н, бывший комиссар 115-го кавалерийского полка. Минск».

Это одно из писем, а их было много. И писем, и телефонных звонков.

Кто же они, эти люди, прошагавшие в боевом строю по Красной площади 24 июня 1945 года? На встречу, устроенную в городском комитете комсомола, их пришло 29. Заглянем хотя бы в некоторые анкеты, которые тогда заполнили они.

Николай Федорович Чуваков службу в Вооруженных Силах начал еще до войны, рядовым сапером. Воевал на Северо-Западном фронте, под Старой Руссой и Валдаем. От озера Селигер — до Великих Лук. После ранения — заряжающий, наводчик, командир минометного расчета. Освобождал Духовщину и Витебск, Минск, Каунас, Вильнюс, прошел до Кенигсберга. Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны 2-й степени, Славы 3-й степени, медалями. За мирный труд удостоен ордена «Знак Почета». Был на площади в строю Московского дважды Краснознаменного военно-политического училища имени В. И. Ленина.

Герой Советского Союза, полковник в отставке Иван Степанович Зажигин, воевал в воздушно-десантных войсках. Награжден орденами Ленина и Красной Звезды, медалями. Участвовал в параде как курсант курсов офицерского состава воздушно-десантных войск.

Гвардии капитан Иван Михайлович Зоненко на фронте с первых минут войны. Прошел с боями до Праги, четыре раза ранен. Орденами Красного Знамени, Александра Невского, двумя орденами Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги» и другими отмечен его ратный подвиг. В парадном строю он был в казачьей форме — ведь воевал он артиллеристом в частях прославленного командира кавалерийской дивизии И. А. Плиева.

Алексей Иванович Иванов — авиатор. Он так о себе написал в анкете:

«С начала Великой Отечественной войны участвовал в боях по уничтожению фашистских захватчиков в составе 202-го бомбардировочного авиационного полка, который базировался в Ленинградской области, затем полк перебазировался на Калининский фронт и действовал в направлении Великих Лук».

Потом Волховский, Ленинградский, Воронежский фронты… На парад вышел в строю Краснознаменной военно-воздушной академии (ныне она носит имя Ю. А. Гагарина).

Яков Наумович Ходоровский — участник войны с августа 1941 года до победного дня. Сержант-артиллерист, награжденный орденами Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды, боевыми медалями, удостоен за мирный труд ордена «Знак Почета», звания «Почетный металлург СССР». На параде он был в строю полка 3-го Украинского фронта.

У каждого из участников встречи славная боевая биография, у каждого боевой путь отмечен многими наградами. Но каждый считает участие в Параде Победы главной из всех наград. Чувства каждого из них выразил в своей книге «Малая земля» Леонид Ильич Брежнев:

«Не забыть мне и великий акт торжества — парад на Красной площади в честь победы. С радостью и гордостью я прочитал приказ о том, что комиссаром сводного полка 4-го Украинского фронта назначается начальник политуправления фронта генерал Брежнев. Как дорогую реликвию храню и по сей день саблю, с которой шел на параде вместе с командованием во главе нашего сводного полка.

Так сбылась и моя мечта дойти до победы — это была мечта миллионов советских солдат, которые не только стояли насмерть, защищая свою землю, но и с честью пронесли Знамя Победы по трудным дорогам войны и водрузили его в Берлине над рейхстагом».

А теперь попробуем с помощью документов и воспоминаний перенестись на тридцать пять лет назад. Нам помогают сведения из книги «Сто военных парадов», воспоминания С. М. Штеменко «Генеральный штаб в годы войны», книга Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления».

Генерал армии С. М. Штеменко:

«Через несколько дней после подписания победного приказа Верховный Главнокомандующий приказал нам продумать и доложить ему наши соображения о параде в ознаменование победы над гитлеровской Германией.

— Нужно подготовить и провести особый парад, — сказал он. — Пусть в нем будут участвовать представители всех фронтов и всех родов войск…»

На подготовку парада отводился месяц. За это время надо было сформировать сводные фронтовые полки, сшить для каждого участника парадное обмундирование, научить тех, кто умел ползать по-пластунски и двигаться перебежками, шагать парадным строем.

Генерал армии С. М. Штеменко:

«Из директивы Верховного Главнокомандующего:

Верховный Главнокомандующий приказал:

1. Для участия в параде в Москве в честь победы над Германией выделить от фронта сводный полк…

3. В сводном полку иметь — шесть рот пехоты, одну роту артиллеристов, одну роту танкистов, одну роту летчиков и одну роту сводную — кавалеристы, саперы, связисты…

5. Личный состав для участия в параде отобрать из числа бойцов и офицеров, наиболее отличившихся в боях…

8. Сводному полку прибыть в Москву 10 июня с. г., имея при себе тридцать шесть боевых Знамен наиболее отличившихся в боях соединений и частей фронта и все захваченные в боях войсками фронта боевые знамена соединений и частей противника, независимо от их количества…»

Столица готовилась к параду. Шила парадные мундиры победителям, готовила для них жилье, сама принаряжалась в праздничный наряд.

23 июня 1945 года «Правда» и другие газеты опубликовали приказ:

«В ознаменование Победы над Германией в Великой Отечественной войне назначаю 24 июня 1945 года в Москве на Красной площади парад войск Действующей Армии, Военно-Морского Флота и Московского гарнизона — Парад Победы. Парад Победы принять моему заместителю Маршалу Советского Союза Жукову.

Командовать Парадом Победы Маршалу Советского Союза Рокоссовскому…»

Из воспоминаний участников парада:

«В полках царил небывалый подъем, мы репетировали очень старательно, заново учились ходить в строю. В день парада мы ранним утром двинулись строем к Красной площади. Но улицы уже были запружены народом. Москвичи пели, плясали, кричали «ура!» Улица Горького — живой коридор. Нас выхватывали из строя, качали, несли на руках, дарили цветы, угощали конфетами…»

Но вот все готово. Замерла площадь. Во главе колонн сводных полков — прославленные маршалы и генералы: Карельского фронта — Маршал Советского Союза К. А. Мерецков, Ленинградского — Маршал Советского Союза Л. А. Говоров, 1-го Прибалтийского — генерал армии И. Х. Баграмян, 3-го Белорусского — Маршал Советского Союза A. М. Василевский, 2-го Белорусского — генерал-полковник К. П. Трубников, 1-го Белорусского — генерал армии В. Д. Соколовский, 1-го Украинского — Маршал Советского Союза И. С. Конев, 4-го Украинского — генерал армии А. И. Еременко, 2-го Украинского — Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский, 3-го Украинского — Маршал Советского Союза Ф. И. Толбухин. Сводный полк военных моряков возглавлял вице-адмирал В. Г. Фадеев.

Десять часов. Из ворот Спасской башни выехал Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Его встречает Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Они объезжают войска, здороваются…

Праздник! Торжественные минуты.

Фанфаристы: «Слушайте все!» Сводный оркестр: «Славься, русский народ!» Маршал Советского Союза Г. К. Жуков с трибуны Мавзолея обращается с краткой речью. Гимн Советского Союза. Артиллерийский салют. Солдатское «ура!»

«К торжественному маршу-уу-у!» …Начался парад. Исторический Парад Победы. Идут победители, спасители человечества, идут люди, уничтожившие коричневую чуму фашизма. Идут по Красной площади сыны Отечества.

Прошли представители Войска Польского, сражавшиеся вместе с советскими воинами. Их возглавлял начальник Генерального штаба Польской армии B. В. Корчиц.

Внезапно стихает оркестр. Резкая дробь барабанов. Двести солдат, спустив до земли фашистские штандарты, шагают по площади. Поворот направо, и они бросают их на мостовую. Бесславный конец завоевателей. Славный, символический акт победителей!

Примечания

1

Печатается в сокращении.

(обратно)

Оглавление

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

В. Г. КУЗНЕЦОВ, ветеран войны, майор в отставке ПЕРВЫЙ ТАРАН

Ф. Н. БРАГИН, ветеран войны, лейтенант запаса БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ

Б. М. ЦИКУНКОВ, ветеран войны, старший лейтенант в отставке ПОСЛЕДНЯЯ ГРАНАТА

Т. К. КУЗНЕЦОВ, ветеран войны, капитан в отставке ЛУЖСКИЙ РУБЕЖ

С. М. ШУШУНОВ, ветеран войны, капитан в отставке МАГНИТОГОРСКАЯ ЗАКАЛКА

А. С. РОГАЧЕВСКИЙ, ветеран войны, инженер-капитан в отставке БОЙЦЫ-ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКИ

А. Л. КАРЕЛИН, ветеран войны, майор в отставке СУРОВАЯ ЮНОСТЬ

С. В. ЗИНОВЬЕВ, подполковник в отставке АДРЕС ОТПРАВИТЕЛЯ: «ГОРОД ЧЕЛЯБИНСК…»

А. И. ПОТЕРПЕЕВА, старший научный сотрудник Государственного архива Челябинской области АДРЕС ОТПРАВИТЕЛЯ: «ПОЛЕВАЯ ПОЧТА…»

С. М. ШУШУНОВ, ветеран войны, капитан в отставке МСТИТЕЛИ

Л. Д. СИТКОВА, ветеран войны, бывший комсорг снайперской команды ВРАГ НА ПРИЦЕЛЕ

Н. Н. МЫЛЬНИКОВ, журналист, ветеран войны, полковник в отставке СЕВЕРО-ЗАПАДНЕЕ ВЕЛИКИХ ЛУК

М. А. МЕНЬШИКОВА, журналист ОТ ОРЛА ДО ПРАГИ

А. И. ИНЧИН, журналист, ветеран войны, старший лейтенант в отставке ОПЕРГРУППА № 6

Л. Н. СУРИН, журналист ГВАРДИИ МАЙОР КОНДРИН

Е. Г. ХОВИВ, журналист С ФРОНТА НЕ ВЕРНУЛСЯ[1]

В. А. ГАНТОВ, журналист, старший лейтенант запаса КАВАЛЕР ЗОЛОТОЙ ЗВЕЗДЫ

И. В. ЧЕРНЯДЕВА, журналист ОНИ СРАЖАЛИСЬ НА МАЛОЙ ЗЕМЛЕ

Ф. М. СТРОКАНЬ, ветеран войны, полковник в отставке ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ РАЗВЕДЧИКА

В. И. МОЗГОВОЙ, журналист, лейтенант запаса ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ НЕБУ

В. Н. КОЗЛОВ, журналист, старшина II статьи запаса ВОЙНА БЕЗ ВЫСТРЕЛОВ

Е. И. МОРДОВСКИХ, ветеран войны, капитан в отставке ПОД ЗНАМЕНЕМ УРАЛЬСКИХ РАБОЧИХ

Б. Д. ДРОБИЗ, журналист, ветеран войны, капитан в отставке КОММУНИСТ СЕРЖАНТ НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВ

И. Е. КОЗИН, журналист ГЕРОИ НЕ УМИРАЮТ

А. Ф. ВАСИЛЬЕВ, ветеран войны, старший лейтенант в отставке ТАНКИСТЫ ИЗ «ГРОМА»

А. В. ТЕРЕХИН, журналист, лейтенант запаса НА ОДЕРСКОМ ПЛАЦДАРМЕ

Н. Е. ХАНЕВИЧЕВ, полковник, начальник кафедры Челябинского Высшего Военного автомобильного инженерного училища С ПОЛЯ БОЯ НЕ УШЕЛ

И. В. ЧЕРНЯДЕВА, журналист НА ВСЮ ЖИЗНЬ

А. Ф. ВАСИЛЬЕВ, ветеран войны, старший лейтенант в отставке ШЕСТОЙ ПОБЕГ

М. Д. ВОРОБЬЕВ, ветеран войны, полковник в отставке В СЕРДЦЕ И В ПАМЯТИ

А. И. ЛЯПУСТИН, журналист, лейтенант запаса ЕГО ПОДПИСЬ БЫЛА НА РЕЙХСТАГЕ

Л. А. ВЕРШИНСКИЙ, ветеран войны, полковник в отставке ГЕРОЙ САХАЛИНА

А. И. ЛЯПУСТИН, журналист, лейтенант запаса С ФРОНТА — НА КРАСНУЮ ПЛОЩАДЬ

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно