Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла,
Консультации специалистов:
Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика


Предисловие

Предательство — это восстание против Бога.

Н. Боханов

Обидно, когда ты — Иуда, а тебя продают, как Христа.

А. Давидович

Шпионаж и разведка, предательство и геройство — грани тайной войны. Разведка — одна из старейших профессий на земле. Как и поэзия, она упоминается в строчках шумерского эпоса о Гельгамеше. Ведь слово «разведка» изначально обозначало проведение какого-либо тайного обследования со специальной целью. А по сути — это механизм для решения важнейших, для той или иной страны, задач. Предательство тоже сродни одной из древнейших профессий, название которой все знают.

По свидетельству Полибия, задолго до своего похода в Италию Ганнибал отправил туда шпионов, поручив им собрать самые точные сведения о плодородии долины По и подножия Альп, о населении этих местностей и местах дислокации боевых частей и подразделений противника.

Еще в Новгородской, а затем в Киевской Руси разведка считалась делом не столько государевым, сколько государственным. Она велась ведомствами по двум направлениям: внешнеполитическим и военным. Русские подданные использовались для сбора разведданных в роли послов, посланников и других сотрудников посольств и делегаций.

В России были наиболее известны пять зловещих типов, олицетворяющих понятие предательства: Андрей Курбский — в Ливонской войне, Иван Мазепа — в Северной войне, Андрей Власов — в войне с гитлеровской Германией, Михаил Горбачев и Борис Ельцин (Эльцин) — в «холодной» войне с последующим умышленным развалом большого государства. На Руси от вождей многое зависело и зависит, в том числе и судьбы страны. Сюда надо присовокупить и кровавые последствия этого грехопадения для всех народов страну образовавших. Попытки героизации и оправдания предателей родины всегда находили осуждение среди большинства людей, так как в основе предательства лежит один из смертных грехов — гордыня. Предатели — это всегда слабые, трусливые люди, нередко пытающиеся оправдать свои грехопадения. Как известно, подлость всегда ищет оправдания.

Предательство в форме шпионажа старо как мир. В царское время это понятие называлось «шпионство», а в современный профессиональный обиход оно вошло как «шпионаж». Шпионаж — это, прежде всего, противозаконная разведывательная деятельность спецслужб иностранных государств по добыванию официально засекреченной информации через свою агентуру.

Владимир Иванович Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» определил понятие шпиона как соглядатая, лазутчика, скрытого разведчика…

Глагол «шпионить», помимо базового значения, обозначает «заниматься разведывательной работой», «наблюдать, подсматривать с плохими намерениями».

Но есть различие между «шпионом» и «разведчиком». Так агентов внешней разведки собственной страны, добывающих теми же способами материалы секретного характера в других государствах, принято называть не шпионами, а разведчиками. В патриотической литературе шпионами называют агентов иностранных разведок, а разведчиками — своих шпионов.

На Брюссельской конференции 1874 года предлагалось подвергать неприятельских шпионов смертной казни без суда и следствия, но это предложение не прошло. В соответствии с нормами международного гуманитарного права, в отличие от шпиона, разведчик — это лицо из состава военнослужащих противника, собирающее информацию на территории противной стороны, не считался лицом, занимающимся шпионажем. Это касалось в основном фронтовых разведчиков. Такие лица должны были носить форменную одежду своих вооруженных сил. Поэтому, в случае задержания разведчик имел право на статус военнопленного. Все другие разведчики, по определению, считались шпионами.

В Российской империи «Уложение о наказаниях», изданное в 1885 году, предусматривало лишь ответственность за сообщение иностранным державам планов крепостей, гаваней, портов, арсеналов и опубликование их без дозволения правительства.

Уголовное уложение 1903 года содержало уже более широкое определение шпионажа. Наказание предусматривало каторжные работы.

В отношении военнослужащих 11 февраля 1903 года императором был утвержден особый закон: за все случаи шпионажа в мирное время они карались смертной казнью.

В СССР шпионаж входил в понятие государственной измены и до 1960 года определялся статьей 58-1а Особенной части Уголовного кодекса РСФСР, введенной в действие постановлением ЦИК СССР 8 июня 1934 года:

«Измена Родине, то есть действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу, караются высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах — лишением свободы на срок до 10 лет с конфискацией всего имущества».

В Уголовном кодексе РСФСР от 1960 года «Измена Родине» была выделена в отдельную 64-ю статью:

«Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР, оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти, — наказывается лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества и со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки или смертной казнью с конфискацией имущества».

В Российской Федерации понятие государственная измена предусмотрена статьей 275 УК РФ, то есть:

«…шпионаж, выдача государственной тайны либо иное оказание помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности Российской Федерации, совершенная гражданином Российской Федерации, — наказывается лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех лет либо без такового».

Шпионаж, совершенный иностранцем или лицом без гражданства, по УК РФ влечет наказание в виде лишения свободы на срок от десяти до двадцати лет.

В этой книге автор попытался дать срез эпохальным событиям трех войн и двух революций в нашем Отечестве на протяжении взорванного ХХ века. В основном через предательство верхов и равнодушие низов Царская Россия и Советский Союз прекратили свое существование, в результате чего появилась Российская Федерация с усеченной территорией и необустроенными границами. Немаловажное значение в разрушении Отечества на разных стадиях его исторического развития сыграли «кроты», как чужие, так и свои доморощенные.

О шпионских страстях и пойдет речь в этой книге.

Книга первая
Первая Отечественная война

Игры Наполеона и с Наполеоном

Тяжелый 1812 год — год начала Первой Отечественной войны императорской России с Францией и ее союзниками — вассалами Наполеона Бонапарта, создавшего почти что полутора миллионную армию для покорения России. В Европе он уже хозяйничал, поставив ее на колени. Война против Российской империи была захватническая и, в первую очередь, в угоду крупной французской буржуазии. Прежде всего, Великий император и полководец хотел заставить Россию подчиниться экономическим интересам Франции и создать россиянам вечную угрозу в виде зависимой от французов Польши, присоединив к ней Литву и Белоруссию.

В Варшаве руководители страны не скрывали надежд на то, что при помощи Наполеона они смогут отхватить у России и другие земли — южную черноземную Украину и таким образом добраться до Черного моря. Они потирали руки в ожидании битвы, которая была уже не за горами.

Париж готовился к военно-экономическому прыжку.

Для французов нужны были «чистые» рынки сбыта своих товаров по всей Европе, в том числе и в Российской империи, с обязательным вытеснением англичан с европейских прилавков. А коль Россия не соблюдала блокады английским товарам, значит, ее надо принудить, чтобы она ничего не покупала у англичан и ничего не продавала. Особенно это касалось вывоза российского сырья в Британию: пушнины, пеньки, древесины, зерна и др. товаров, считавшимися тогда стратегическими.

Был еще один фактор, негативно влияющий на взаимоотношения двух стран и двух императоров. Дело в том, что после поражения русских войск в битве под Фриндландом в июне 1807 года Александр I заключил с Наполеоном Тильзитский мир, согласно которому дал обязательства присоединиться к континентальной блокаде Англии. По соглашению с французским императором Россия в 1808 году отторгла у Швеции Финляндию и сделала ряд других территориальных приобретений.

Надо признать, что накануне войны с Россией у великого полководца возникали сомнения в успешности планов развертывания своей Великой армии в сторону России. А.С. Пушкин по этому поводу отмечал, что «гроза двенадцатого года еще спала…Еще Наполеон не испытал великого народа, еще грозил и колебался он…»

С каждым месяцем в нем росла и крепла уверенность в необходимости обуздать Россию, по мере его побед в Европе, в том числе и над австро-российскими войсками, 2 декабря 1805 года в битве под Аустерлицем, под Эйлау 8 февраля 1807 года и 14 июня того же года под Фриндландом. После неудачных боев в Европе Александр I заключил с Напалеоном мир во время личного свидания в г. Тильзите. Русский император понимал, что его армия недовольна этим позорным соглашением, по которому Наполеон принудил царя примкнуть к «континентальной блокаде» Англии. Русские землевладельцы и купцы пострадали от этих кабальных договоренностей.

* * *

Мысль о важности разведки и контрразведки Наполеон пронес по всей своей походной и политической жизни как маршальский жезл, начиная должности с командующего армией, а затем первого консула и императора Франции. Он не жалел ни сил, ни средств на ведение тайной войны в стане противника. Политическая международная агентура велась непрестанно и настойчиво. Он заставлял консулов и дипломатов высших рангов активно участвовать и помогать военной разведке в сборе данных о войсках противника.

Спецслужбы Наполеона возглавляли такие опытные мастера тайных операций как Савари, Дюрок, Бельярд, Биньон и другие.

Как великий полководец, Бонапарт прекрасно понимал, что разведка — Бог всякой войны, а контрразведка — Ангел Хранитель. После блестящих побед в 1805 и в 1807 годах над австрийцами, пруссаками и русскими под Ульмой, Аустерлицем и Фриндландом, он в беседе со своими маршалами заметил:

«Верьте мне, анализируя исходы военных баталий, невольно пришел к выводу, что не столько храбрость пехоты или отвага кавалерии и артиллерии решали судьбы многих сражений, сколько это проклятое и невидимое оружие, называемое шпионами».

Эти слова были произнесены не философом, раздумывающим в тиши кабинета о роли личности в истории, не правительственным чиновником, считающим армию нахлебницей народа, не писателем-миротворцем, не знающим для чего в государстве живет особой жизнью армия, а великим дирижером полков и дивизий в их военной игре. И Наполеон это сказал не в укор своим прославленным героям полевых баталий, а ради понимания высочайшей роли военной разведки и контрразведки в армии, влияющих на исход боевых сражений.

Полководец прекрасно понимал, что без пронырливости и ловкости таких людей как Карл Людвиг Шульмейстер и ему подобных он не одержал бы больших побед. Дивизионный генерал и один из руководителей военной разведки армии Наполеона Савари — участник походов против Австрии, Пруссии и России в 1805 году так характеризовал в письме к Наполеону главного агента в Вене, внедренного в австрийский генштаб:

«вот, Ваше величество, человек, составленный сплошь из мозгов, без сердца».

Шульмейстер, работая на французского императора, сумел очень ловко и быстро войти в доверие к генералу Венду, стоявшего во главе военной разведки Австрии, которого нередко дезинформировал, приближая этим самым поражение противника.

В мемуарах министра наполеоновской полиции Жозефа Фуше относительно роли шпиона Шульмейстера в кампании 1805 года говорится:

«Наполеон замечательно искусно сбил с толку Макса, который точно окаменел на своей ульмской позиции.

Все австрийские шпионы были очень легко подкуплены, тем более что большинство из них уже изменили своим в Италии, где немало содействовали поражениям Альвинчи и Вурмзера.

Теперь стали действовать на широкую ногу, и точно, все австрийские штабы оказались обманутыми.

Я отдал Саварини, заведовавшему шпионством при главной квартире, все мои секретные записки о Германии, и он быстро с большим успехом разобрал их с помощью знаменитого Шульмейстера — истинного протоиерея по части розыска и субординации…

Раз бреши были таким образом пробиты, все остальное было пустяком для наших храбрых солдат».

Во время итальянских походов Бонапарт, приказывая своим генералам хорошо владеть знаниями о противнике через засылку в стан противника лазутчиков, не гнушался лично проводить явки с ценной агентурой.

Так художник Биожи, находившийся при императоре для фиксации исторических моментов, отмечал:

«Трудно себе представить ту массу лиц, которые каждый день имели к нему доступ; тут были и изящно одетые дамы и лица разных сословий, он им хорошо платил, а потому и знал все».

О явной подготовке Наполеона к прыжку на Россию русский император узнал от известного мастера политической интриги, министра иностранных дел Франции Шарля Мориса де Талейрана, вскоре смещенного со своего поста французским императором и готового за деньги служить хоть сатане, о чем говорит его служба при трех политических режимах во Франции. Недаром имя «Талейран» стало практически нарицательным для обозначения хитрости, продажности и коварства.

Надо сказать, что на счету наполеоновской разведки не мало было проведено успешных операций в Италии, Германии, Австрии, Англии и России. Но она всякий раз оставалась как бы в тени на фоне побед французского оружия, хотя по признанию и самого Наполеона и его маршалов почва для них добывалась и обуславливалась достижениями и успехами разведчиков.

Непосредственным помощником Бонапарта в делах руководства разведкой в ходе боевых действий с частями русской армии выступали министр иностранных дел Маре и командующий Эльбским корпусом в Северной Германии маршал Даву. В штаб корпуса военачальника поступали разведывательные сведенья о русской армии, полученные из войск, а в Париж к министру — депеши от французских дипломатов и секретных агентов.

Наполеон считал, что центром тайной войны против России должно быть его посольство в Петербурге, а поэтому внимательно следил за работой дипломатов и военных агентов (атташе) и высоко ценил расторопных работников на ниве тайной войны.

Примером этого может стать высоко оцененная императором служба первого наполеоновского посла в России генерала Савари, ставшего в последующем министром полиции, сменив на этом посту знаменитого Жозефа Фуше.

Противоположным доказательством жесткой реакции на нерадивость французского либерала, холодно относившегося к шпионажу, был резидент военной разведки генерал Коленкур, которого Наполеон отозвал из России. При встрече по приезду в Париж он в резкой форме высказал ему свои претензии.

— В чем причина, мой император, моего спешного отъезда из России? — спросил Коленкур.

— Причина? Для вас, аристократа по родословной, разведка «подлое ремесло». Вы не справились со своими главными обязанностями — искать и докладывать то, что нужно империи и ее великой армии…Французские генералы, даже находясь в Париже, о положении в России осведомлены много лучше, чем дипломаты, наблюдавшие страну вблизи, буквально из окон посольства в Петербурге, — последовал жесткий ответ Бонапарта.

* * *

Как видит читатель, столь бурная деятельность наполеоновских спецслужб не могла остаться незамеченной российским императором. В период с 1810 по 1812 год на территории Российской империи было разоблачено тридцать девять шпионов, работавших на Францию. Однако, Комитету охранения общей безопасности и Министерству полиции становилось все труднее прицельно и качественно работать по выявлению лазутчиков.

Поэтому с учетом сложившейся обстановки было решено создать специальный орган военной разведки и контрразведки под названием «Особая канцелярия при военном министре» (ОКВМ). Главным механизмом деятельности этой канцелярии являлся военный агент (ныне военный атташе. — Авт.) В сотрудники ОКВМ, как правило, подбирались опытные полицейские чины, офицеры, сотрудники таможни и других силовых структур.

В 1810 году по указанию военного министра России Барклая-де-Толли за рубежи России в наши посольства были направлены военные представители с основной задачей — ведение разведывательно-агентурной работы. Вначале отобрали 7 человек из знатных дворянских родов, как наиболее подходящих для деятельности стратегической разведки во Франции и странах-сателлитах Наполеона. Так сказать, «великолепную семерку» пригласил в кабинет военный министр России, будущий генерал-фельдмаршал М.Б. Барклай-деТолли для дачи окончательного инструктажа. Михаил Богданович поставил офицерам задачу — добыть информацию: о планах Наполеона; о местах расположения его войск и их концентрации на границах с России; о военно-экономическом потенциале Франции и ее сателлитов.

Во Францию отправились — Александр Чернышев, Григорий Орлов, Павел Брозин; в столицу Баварии город Мюнхен — Павел Грабе; в столицу Саксонии город Дрезден — Виктор Прендель; в Вену — Федор Тейль фон Сераскеркен; в Берлин — Роман Ренни.

Первые военные разведчики не подвели российского императора и военного министра. К началу 1812 года на столе Александра I лежала подробная карта с местами дислокации крупных французских гарнизонов, направлениями передвижения войск и районами их сосредоточения. Была названа и их точная численность — 450 тысяч человек, с которыми Наполеон перейдет российскую границу.

По указанию военного министра руководству Особой канцелярии было предложено проанализировать все собранные разведданные и подготовить соответствующий меморандум с предложениями тактики и стратегии ведения русской армией боевых действий с будущими оккупантами. Меморандум был доложен Барклаю-де-Толли. В нем, в частности, предлагалось:

«Уклонение от генеральных сражений, партизанская война летучими отрядами, особенно в тылу операционной неприятельской линии, недопущение до фуражировки и решительность в продолжении войны — суть меры для Наполеона новые, для французов утомительные и союзникам их неприемлемые».

Именно этой рекомендательной канвы, созданной нашими военными разведчиками, при сопротивлении французам придерживался Барклай-де-Толли, а затем и Кутузов, что привело к поражению Наполеона в войне с Россией.

Дело Ротмистра Савана

Исторические события с драматическим подтекстом, в которых перемешались имперские амбиции Франции, Австрии и России, геополитические интересы Пруссии и Саксонии, запутали эти страны в клубок, распутать который могли их императоры только при свете огненных баталий. Эти сражения в конце XVIII века привели к неоднократным разделам Польши и потере ее государственной самостоятельности.

25 ноября 1795 года последний король Речи Посполитой — Станислав Август Понятовский сложил свои полномочия. Государство с населением в двенадцать миллионов человек было разделено между тремя соседями — Пруссией, Австрией и Россией. После этого поляки стали искать пристанище за границей. Более осведомленные политически, молодые и сильные, нашли его во Франции.

Уже к 1797 году в составе «итальянской» армии генерала Бонапарта сражались два польских легиона под командованием Яна Генриха Домбровского. Их маршевой песней стал гимн, начинающий словами: «Еще Польска не сгинела» — (Польша еще не погибла. — Авт.) Нужно признаться, что в Отечественной войне 1812 года поляки были самыми самоотверженными из союзников Наполеона, потому что он возвращал полякам надежду на восстановление государственности, хорошо чувствуя желание этого народа к восстановлению страны.

Поляки это почувствовали летом 1807 года, когда в прусском городке Тильзите после нескольких побед Наполеона в Европе, императоры Франции и России заключили некий союз-соглашение, в результате которого стало возможным создание на отторгнутых от Пруссии и Австрии бывших польских землях, Великого герцогства Варшавского. Конечно, эта страна несравнима с Речью Посполитой, но патриотические чувства грели души многих поляков, считавших, что именно сейчас возродилась идея возврата их земель, ставших теперь российскими.

Именно в это время появляются высоко значимые слова великого польского поэта Адама Мицкевича:

«…И повторяют все с восторгом умиленным: «С Наполеоном Бог, и мы с Наполеоном!»

В Польше у Бонапарта появляется новая привязанность — молодая красивая полячка графиня Мария Валевская, с которой у императора закружился очередной роман. В мае 1810 года у Марии родился сын. Сын императора Франции! Александр Валевский стал со временем известным дипломатом, сенатором Франции.

Поляки восприняли эту любовную интрижку как доказательство того, что Наполеон не бросит их на пути возрождения Большой страны. Мария становится национальным символом, народной героиней.

А что Россия? Она видит в образовавшемся герцогстве не что иное, как трамплин для Наполеона, с которого он готов прыгнуть в ее сторону, чтобы покорить силой Великой армии очередную страну.

Начавшая Первая Отечественная война 1812 года подтвердила правильность этих выводов. 24 июня в шесть часов утра войска Наполеона вошли в российский город Ковно, форсировав реку Неман. Вместе с французами втянется в Россию и 5-й (Польский) почти стотысячный корпус, который примет участие практически во всех важных сражениях этой войны.

Кстати, он будет почти весь уничтожен на русской земле, а его остатки будут задействованы в качестве конвоя для сопровождения императора во время его поспешного бегства из России в ноябре, после катастрофы на Березине. В последней битве под Лейпцигом в октябре 1813 года польские части, возглавляемые Юзефом Понятовским, не уступали в храбрости самим французам. За самоотверженность и мужество Понятовский был произведен в маршалы Франции и погиб через день после получения этого высокого звания.

Война закончилась победой русского оружия. Император Александр I решил польский вопрос достойно для поляк. Великое Герцогство Варшавское превратилось после войны в Царство Польское в составе России с широкой автономией и своей Конституцией.

* * *

Именно в это время было впервые продемонстрировано мастерство нашей контрразведки в оперативной игре с противником. Отставной ротмистр Русской армии Давид Саван в 1810 году проживал в Великом Герцогстве Варшавском — вассальном государстве Наполеона. Потеряв заработок в связи с увольнением, он и его семья длительное время испытывали материальные затруднения. Пытался устроиться в школу преподавателем, но всегда получал отказ. Эти трудности были искусственно созданы сотрудниками военной разведки Герцогства, считавшими его наиболее подходящей кандидатурой для вербовки в качестве агента для работы против России.

В поисках заработка недели проходили за неделями, а руководители учебных заведений всякий раз давали ему «от ворот поворот». Другие, подобные ему знакомые устраивались, и тогда Давид стал догадываться, что он кому-то нужен в другом качестве. Момент истины наступил в один из мрачных зимних дней, когда с ним встретился сотрудник местной полиции и сказал, что его хочет видеть начальник Генерального штаба и руководитель разведки герцогства, генерал Фишер.

— Чем я ему могу быть полезен? — спросил Давид.

— Наверное, заслужили, пан Саван. Не каждому доводится беседовать с таким высоким начальником, — вполне логично ответил полицейский.

На встрече Фишер поинтересовался семейным положением.

— Гол как сокол, — ответил ротмистр, — и никаких перспектив.

— А я их вам нашел, — улыбнулся военный чиновник.

— ???

— Да, да, нашел.

— И чем же я должен заниматься?

— Вы должны помочь герцогству в выяснении некоторых обстоятельств по военным вопросам в России, — заметил Фишер. — Суть их будет вам доведена только после согласия. Согласитесь, вам и вашей семье будет обеспечено безбедное существование.

Давид Саван согласился на сотрудничество и зимой 1811 года, получив подробный инструктаж по выполнению секретного задания и деньги, отправился в Вильно. Он как русский патриот заранее решил, что на российской территории придет с повинной. Так и случилось. В городе он обратился к начальнику гарнизона и рассказал все, как было. К работе со сдавшимся агентом подключились контрразведчики из Особой канцелярии, которые не могли упустить такой благоприятной возможности, и по приказу Барклая-деТолли включились в оперативную игру.

Офицеры военной контрразведки отправили к Фишеру своего агента с обилием «правдоподобных» дезинформационных материалов, мастерски подготовленных в штабе 1-й российской армии.

Наполеоновская армия сидела на скудном пайке в плане информации о Русской армии, поэтому данные новоявленного французского «шпиона», отставного ротмистра Савана, поразили своей глубиной и достоверностью. Фишер был доволен. Он приказал устроить агента в ведомство барона Биньона — руководителя секретной службы передового базирования наполеоновских войск и французского резидента в Варшаве.

«Здесь Саван, — как писал Игорь Атаманенко, — одной рукой верстал планы обучения французских секретных агентов, подготовленных к засылке в Россию, а другой составлял шифровки, в которых сообщал о них контрразведчикам из Особой канцелярии. Нетрудно догадаться каков был конец выданных лазутчиков.

Через Савана, пользовавшегося безусловным доверием Биньона, русским контрразведчикам удалось прогнать огромный объем дезинформации о количестве и качественном составе Русской армии, о планах ее командования. Но главная заслуга этого канала состояла в том, что с его помощью удалось ввести в заблуждение даже самого гения войны — Наполеона».

Ставка делалась на главное оружие россиян — необозримые просторы. В связи с тем, что из Парижа от наших военных агентов были получены достоверные сведения о планах Наполеона — дать генеральное сражение Русской армии на границе, контрразведчики Особой канцелярии подготовили дезинформацию для своего агента Савана. Суть ее заключалась в том, что якобы военный министр России Барклай-деТолли подготовил план встречи французской армии на границе с целью ее разгрома до проникновения французов на территорию России.

Саван по приезду в Варшаву встретился с бароном Эдуардом Биньоном.

— Ну, что, какие новости ты привез? — спросил барон.

— Господин Биньон, по приказу Барклая-де-Толли русские армии готовят вам дать генеральное сражение под Ковно. Военный министр приказал стянуть туда многие армейские части — дивизии и корпуса.

— Вы сами-то наблюдали передвижения войск в этом направлении?

— Да некоторые обозы видел, — последовал ответ Савана…

Каково же было удивление Наполеона, когда он на всем протяжении от Немана до Двины практически не встретил никакого сопротивления из-за отсутствия войск неприятеля. Он вел свою армию, вынуждая ее растягиваться как гармошку, вел по русской земле, занимая без боя города и села. Теперь ему нужно было у Великой армии отщипывать солдат для гарнизонной службы, для охраны отстающих тыловых обозов, для борьбы с партизанами.

С первых дней вторжения наполеоновское воинство принялось грабить население, поджигать дома, вырезать домашних животных, опустошать сады, насиловать женщин. Действия французов вынудили русских, украинцев и белорусов объединиться и подняться на священную Отечественную войну. Большую роль в войне сыграло народное ополчение, объединившее мещан и казаков, крестьян и рабочих, поместных дворян и граждан других сословий.

При приближении французов жители сел и городов вместе с семьями уходили в леса, забирая с собой продовольствие, угоняли скот, поджигая копны с хлебными снопами и стога с сеном. Французам пришлось голодать, а лошади их кавалерии гибли от бескормицы.

А в это время на балах в Варшаве польские дамы толковали примерно так: «Одна только Франция любит нас. Посол устраивает нам танцы зимой, а император весной подарит нам освобожденную большую Польшу — вторую Речь Посполитую».

Но скоро полякам пришлось разочароваться: большой Польши не получилось.

Наполеон понял, что ему всучили дезинформацию. Биньон сразу же почувствовал, что Савана могли перевербовать русские. Подозрения усиливались с каждым днем «победоносных» продвижений Великой армии по России.

Саван уловил изменения в отношении к нему французского разведчика. По приказу Барклая-де-Толли 3 июля 1812 года агента с семьей срочно вывезли из Варшавы и направили на постоянное место жительства в глубокий тыл — Казань. За положительную работу на ниве контршпионажа власти ему пожаловали ежегодное содержание в 1000 рублей. По протекции военного министра сыновья Савана были приняты студентами в Казанский университет.

Дело ротмистра Савана явилось отдельным эпизодом в деятельности русской контрразведки в период Первой Отечественной войны. Сотрудниками Особой канцелярии была разоблачена агентура французских спецслужб в ряде городов России: Москве, Бресте, Риге, Санкт-Петербурге, Смоленске, на Украине и Дону.

Шпионство полковника Плятера

Походы Александра Македонского, Ганнибала Барка, Золотоордынских ханов говорят, что расстояния никогда не были преградой для личностей, одержимых замыслом покорения новых земель. Наполеон был как раз из таких личностей и прекрасно понимал, что в любой войне идет состязание спецслужб — разведок и контрразведок. А еще он неплохо знал историю восстаний Степана Разина и Емельяна Пугачева против русского престола. Осведомлен он был и о прекрасных боевых качествах донских казаков: смелости, решительности и высокой выучке.

«Дайте мне казаков, и я один с ними пройду всю Европу», — как-то воскликнул полководец.

В исторической литературе есть и другое его заявление: «Дайте мне 25 тысяч казаков, и я положу «к ногам» Европу». Такова была оценка донского воинства великим полководцем. А поэтому он требует от соответствующих служб, как можно быстрее «завязать связи» на территориях донского казачества, «заложить очаги восстаний». Главный упор пожизненный консул Франции делал на вольнолюбивое население Дона и недовольную польскую и литовскую шляхту.

«А что, если подбить казаков на бунт против российского царя? — рассуждал, задавая сам себе вопрос Наполеон, вынашивая планы нападения на Россию. — Надо будет через умных эмиссаров разведать настроение казацкой нации, привыкшей к свободе…Да, заиметь бы в лице казачества верного военного союзника. Если возникнет война, недовольные казаки будут плохо сражаться. Их легко можно будет поднять на восстание, обещая им независимость. Необходимо найти среди казаков какогонибудь смелого, который отважился бы организовать восстание и повторить историю Пугачева».

Эти рассуждения у него появились после прочтения одного агентурного материала, в котором французский лазутчик, работавший на Дону, сообщал своему шефу:

«Казаки терпеть не могут жителей Великороссии, почти так же, как ирландцы — англичан…Если вспыхнет война, казаки, которые очень недовольны, будут плохо сражаться. Их легко можно поднять на восстание, обещая им независимость».

Вот почему казачий Дон казался первому пожизненному консулу Франции Наполеону Бонапарту не таким уж далеким!

В перспективных планах самоуверенного Бонапарта была даже запланирована вербовка донского атамана Матвея Платова. Надо отметить, что в Россию забрасывались лазутчики под видом странствующих комедиантов, шутов, нищих, монахов, странников, гадалок, лекарей, гувернеров и прочие. Некоторые агенты были сразу же разоблачены: Гурский, Фишер, Граве и другие.

Весной 1811 года на Дон забрасывается французская «великолепная семерка» во главе с состоявшим на службе в армии Наполеона неким польским полковником А.С. Плятером. Группа лазутчиков под видом русских военнослужащих прошла через белорусские и украинские земли, Центральную Россию и углубилась на территорию казачьего Дона.

Они проникли уже на Волгу, дойдя до Царицына. Пятеро из семерки были арестованы волгарями. После задержания их наградили пудовыми кандалами, а затем посадили в темницу. А вот полковнику Плятеру и его помощнику майору Пикорнелю удалось выскользнуть и направить свои стопы в сторону Дона и донских просторов.

Минуя заставы и пикеты, они снимали схемы дорог и переправ через реки, военных и гражданских баз снабжения, лазаретов и постоев; фиксировали движение воинских обозов, особенно по направлению на запад; хитро выпытывали есть ли у крестьян-станичников оружие и много ли кавалерии и конных заводов находится в глубине России. Собираемые сведения они передавали через связных в Варшаву.

Кроме того лазутчики, бродя по хуторам и станицам, распространяли пасквили на Русскую армию, утверждая, что казачеству место только в едином строю с Великой армией Бонапарта — освободителя от крепостного права. Обещали огромные деньги тем, кто возглавит восстание против России.

Но «сумнительных» типов сумели распознать бдительные казаки. Почуяв, что попали под подозрение, поляки в районе станицы Трехостровской выбросили в реку Дон весь уликовый материал. А дальше на лошадях пытались скрыться, но 5 августа 1812 года лазутчики были настигнуты казаками во главе с атаманом Варламовым в районе станицы Качалинской. Майору Пикорнелю удалось сбежать.

Плятера сначала допросили следователи 2-го Донского сыскного отделения.

— Назовите свою фамилию, — поинтересовался следователь.

— Плятер, — последовал ответ.

— Кто вы?

— Я русский офицер. Нахожусь здесь по делам воинской службы.

— Чем можете подтвердить это?

— Пачпортом…

Через несколько дней задержанного доставили в кабинет прокурора Войска Донского Александру Арнольди, которому он признался в даче ложных показаний следователям сыскного отделения.

— Так кто вы на самом деле? — строго спросил прокурор.

— Я Плятер, польский полковник…служу во французской армии…По заданию своего руководства 1 мая 1811 года перешел российскую границу с группой в семь человек для проведения шпионства против Русской армии.

— Где вы уже побывали?

— Примерно в более чем десяти губерниях.

— Каких?

— В Калужской, Тульской, Тамбовской, Воронежской…, — после перечисленных четырех, он запнулся.

— Давайте, давайте, перечислите остальные вами обследованные территории, — настаивал Арнольди.

— Симбирской, Оренбургской…дальше запамятовал. Там я потеряли пять моих соплеменников. После в районе Саратова меня с сотоварищем ограбили разбойники. Забрали у нас пачпорта и деньги.

— Как же у вас оказался вновь русский пачпорт?

— Нам их помог добыть местный чиновник. С ними мы и отправились в Царицын, а оттуда пришли на Дон.

— Какую задачу вам поставили?

— По этим губерниям мы обследовали ваши тыловые силы. Нас интересовало состояние складов вооружения, пороховых арсеналов, а также продовольственных запасов и фуража.

— За добываемую информацию вы платили источникам?

— Да…а!

— Какими деньгами?

— Фальшивыми.

— Где вы их достали?

— Нас снабдили в Варшаве… На допросах Плятеру ставились и другие вопросы. Тотчас же о задержании крупного французского агента было доложено Кутузову, а последний информировал императора Александра. Государь на депеше учинил краткую резолюцию:

«Поступить с ним по всей строгости существующих законов и по исполнению донести мне!»

К сожалению, нам не дано знать, как решилась судьба Плятера. Очевидно одно — в Варшаву его не отпустили и судили по всей строгости закона, применяемого к таким преступникам.

Поднять казачество на измену Плятеру и его сподвижникам по тайному ремеслу не удалось. Более того, донские казаки атамана Платова одними из первых встретили французские полчища на территории России, прикрывая отход армии Багратиона. Они умело использовали многие тактические приемы — «клин», «завеса», «карусель». Но чаще использовали такие приемы, как «лава» и «вентерь», соответственно, лобовая, всесокрушающая, мощная атака или засада, когда противник атаковывался в лоб и с флангов.

Кутузов высоко ценил казацкую боевую мощь и с нетерпением ждал прибытия дончаков, показавших себе героями в сражениях с полками Великой армии Наполеона. Потом Михаил Илларионович скажет:

«Почтение мое к Войску Донскому и благодарность к подвигам их в течение кампании 1812 года, которые были главнейшей причиной к истреблению неприятеля».

Потом донские казаки двинулись вглубь Европы. В 1813 году участвовали в битве под Лейпцигом, а 18 марта 1914 года вступили в Париж и разбили лагерь на Елисеевских полях на радость парижанок.

После войны ходил анекдот о том, что Наполеон предложил Матвею Платову сформировать для Франции воинское соединение из двадцати тысяч казаков.

— Ваше величество, — ответил Платон Бонапарту, — пришлите нам на Дон двадцать тысяч молоденьких француженок — и Вы получите через 20 лет двадцать тысяч казаков!

Итак, мечтам Наполеона победить Россию, потом вступить с ней в союз и вместе с русскими ворваться в юго-восточное Эльдорадо — Индию, не удалось осуществиться. Планы Бонапарта были разрушены силой, мужеством и стойкостью русских ратников. Ему не помогла ни Великая армия, ни его выдающиеся маршалы, ни шпионские войны, ни фальшивые банкноты!

«Дипломатия» Луи де Нарбонна

Наполеон понимал, что Россия для него — это загадочная, не понятая страна и не только из-за громадных просторов, но и прежде всего из-за состояния армии и планов ее использования императором Александром I. Поэтому, готовясь к будущим баталиям, он осознавал всю тяжесть и опасность принимаемого решения. Свою стратегическую затею он воспринимал, как «самое великое, самое трудное, на которое он когда-либо решался». В письме от 2 апреля 1811 года к вюртембергскому королю он словно исповедуется:

«…Война начинается против его желания (императора Александра. — Авт.), против моего собственного, против интереса Франции, так же как и России. Я часто был свидетелем подобных фактов, что опыт прошедшего открывает мне будущее».

А опыт прошедшего у него был велик. Почти вся Центральная Европа лежала у его ног — она была завоевана его доблестной Великой армией.

Зимой 1812 года он еще раз сверяет свои намерения со взглядами на войну видного дипломата, бывшего посла Франции в России Армана де Коленкура, которого совсем недавно заменил его коллега Жан Александр Ло де Лористон. В частном разговоре с Коленкуром Наполеон заявляет:

«Я оккупирую север Германии лишь для того, чтобы придать силу запретительной системе, чтобы действительно подвергнуть Англию карантину в Европе. Для этого нужно, чтобы я был силен повсюду. Мой брат Александр (русский император. — Авт.) упрям и видит в этих мерах план нападения. Он ошибается. Лористон непрерывно объясняет ему это, но у страха глаза велики, и в Петербурге видят только марширующие дивизии, армии, в боевой готовности, вооруженных поляков».

Но Коленкур понимал — шеф лукавит, так как все шаги и действия Наполеона говорили, что он идет напрямик, идет к войне вместе со своей непобедимой Великой армией.

Но чем дальше и глубже его поглощали размышления о войне с Россией, тем сильнее и вдумчивее он стал относиться к информационному обеспечению затеянного им наступления Великой армии. Для этой цели он усиливает разведывательную деятельность в отношении Русской армии и двора его Величества. Кроме лазутчиков, забрасываемых в глубокий ее тыл, он использует и дипломатические каналы.

В виду исключительной важности начинаемой военной кампании, Наполеон, как говорится, еще раз хотел сверить часы и найти ответы на острые вопросы стратегического характера. Для этой цели он посылает в апреле 1812 года в Вильно, где пребывал российский император Александр I с «культурной» программой, а вернее смотром войск, одного из своих самых приближенных друзей, генерал-адъютанта графа Луи де Нарбонна.

Русский император понимал, что Наполеон, двигая армию на восток, нацеливает ее на Россию. В частности от разведчиков он узнал о нахождении маршала Даву уже на Висле. Царь прибыл в Вильно с большой и представительной свитой, в которую входили: государственный канцлер Румянцев, председатель государственного совета Кочубей, обергофмаршал двора граф Толстой, генерал Аракчеев, министр полиции Балашев, адмирал Чичагов, статс-секретарь, вицеадмирал Шишков и генерал от инфантерии Римский-Корсаков, назначенный литовским военным губернатором на место Бенгисена.

21 апреля 1812 года был день Пасхи. Государь присутствовал при богослужении в дворцовой церкви. При смотре частей гарнизона в Вильно, состоявшего из двух бригад и 4-х пехотных дивизий, остался доволен его боеготовностью. В приказе по 1-й западной армии было объявлено начальствующим лицам высочайшее благоволение.

Нижним чинам пожаловал по рублю и по фунту говядины на каждого.

А вот инспекцией, прибывшей в Вильно 1-й артиллерийской бригаде, остался недовольным. Командиру бригады полковнику Глухову объявил высочайший выговор и сместил его с должности.

Император провел смотр войск, расположенных в Жмуди. В сопровождении военного министра Барклая-де-Толли они проинспектировали 1-й пехотный корпус Петра Христиановича Витгенштейна. Император остался доволен состоянием войск и поблагодарил начальников всех частей корпуса.

Он не только проделал смотры войск, но и выполнил ряд мероприятий культурного значения. Много общался с местным населением. Как отмечал современник Лавринович:

«Всякий имел к императору свободный доступ, и всякий мог его свободно лицезреть: то прогуливающимся по чудным окрестностям Вильны, то делающим, смотры войску, котораго в этот год в городе было видимо-невидимо».

В работе Федота Кудринского «Вильна въ 1812 году» есть упоминание о разоблаченном польском шпионе. Он писал, что во время пребывания императора в Вильно обнаружилось нахождение в городе французских шпионов. Действительный статский советник Яков Иванович Де Санглен — руководитель политического сыска, весной 1812 года назначенный начальником высшей военной полиции (военной контрразведки) 1-й Западной армии М.Б. Барклая-де-Толли поручил виленскому полицмейстеру Вейсу следить за всеми приезжающими в Вильно. Сам же Яков Иванович начал посещать известный тогда ресторан Крешкевича. Его внимание вскоре превлек крайне говорливый и развязный поляк, назвавшийся себя Дранжевским. Санглен познакомился с ним и, выведав, что нужно было, приказал Вейсу провести в его квартире обыск. Под домом и в дымоходной трубе были обнаружены записки Дранжевского о нашей армии, генералах, разные военные инструкции. Дранжеевский был арестован и выдал соучастников по шпионскому ремеслу, которых тоже удалось задержать.

* * *

А как же вел себя Луи де Нарбонн? Какие тайные задания он получил, и какие задачи должен был решить в Вильно? Ему было поручено: секретно выведать план военных действий Русской армии, выяснить настроения литовцев по отношению к России, войти в тайные сношения с видными и влиятельными представителями польского общества в городе Вильно. Но было у него и главное поручение: узнать, не планируется ли сосредоточение русских корпусов на границе и не начнет ли Русская армия военную кампанию первой?

Как писал уже упоминаемый Федот Кудринский Наполеон, готовясь к открытию военных действий и двигая армию к берегам Вислы и Немана ожидал, что русские упредят его и вторгнуться в восточную Пруссию и герцогство Варшавское, которые были им намечены, как исходный пункт вторжения в пределы России. Такое движение русских войск было очень желательно Наполеону. Пользуясь превосходством своих сил, он имел бы на своей стороне все военные преимущества. Но русские далеки были от таких планов.

Официально же миссия Нарбонна заключалась в том, что он должен поздравить русского императора Александра Павловича с прибытием в город Вильно и заявить, что император французов вовсе не желает войны, согласен мирным путем уладить все возникшие недоразумения и попросить русского императора следовать договорам, заключенным в Тильзите и Эрфурте.

Через сто с лишним лет, в 1941 году, возникла похожая ситуация, когда сначала Молотова, а потом Сталина убаюкивали Риббентроп и Гитлер. Фюрер накануне войны, а именно 14 июня послал советскому вождю свои искренние заверения о ненападении.

Не успел Нарбонн выехать по назначению, а шеф военной контрразведки Санглен через свою агентуру точно уже знал и о маршрутах его поездок, и о местах посещений.

Нарбонн прибыл в Вильно 6 мая 1812 года в 9 часов утра в сопровождении капитана Сабастиани, поручика Шабот, курьера Гаро, камердинера Гранто и двух лакеев Мере и Пери.

7 мая Нарбонн был приглашен во дворец к Государю на аудиенцию. Русский император в беседе с французом указал на необоснованность претензий Наполеона Бонапарта. Александр I внимательно посмотрел на французского посланника и заявил:

«Я не ослепляюсь мечтами; я знаю, в какой мере император Наполеон великий полководец, но на моей стороне, как видите, пространство и время. Во всей этой враждебной для вас земле нет такого отдаленного угла, который куда бы я ни отступил, нет такого пункта, который я не стал бы защищать, прежде чем согласиться заключить постыдный мир. Я не начну войны, но не положу оружия, пока хоть один неприятельский солдат будет оставаться в России».

В словах русского императора о том, что на его стороне самое главное и победоносное оружие — «пространство и время», был прогноз для француза. Это оружие могло победить в 1914-ом и победило в 1941 году.

Нарбонн потом заявит, что:

«Александр так тверд в своих убеждениях, доводы его так сильны и логичны, что я не мог ему ничего ответить, кроме пустых придворных фраз».

Таким образом, он саморазоблачился, признав, что его миссия не увенчалась успехом. На другой день, в 18 часов 33 минуты он покинул резиденцию, выехав в Варшаву. Выслушав отчет Нарбонна о поездке в Вильно, Наполеон выпалил: «Хотят войны, я ее начну…».

После этого он отдал своим войскам приказание двигаться к русским границам. 28 мая Наполеон выехал из Дрездена в Познань, а русский Государь в это время побывал на балу в имении генерала от кавалерии Леонтия Леонтьевича Бенигсена в Закрете, где получил известие от Санглена о том, что Наполеон начал переправу.

— Я этого ожидал, — воскликнул Александр, — но бал всетаки будет.

И действительно бал состоялся. Государь станцевал с супругой хозяина, а потом, обуреваемый тяжелыми мыслями о начавшейся войне, незаметно покинул имение, не показав ни малейшего беспокойства.

* * *

Известие о вторжении Наполеона произвело на Александра Павловича тяжелое впечатление. Он знал, что невозможно сдержать противника, дать ему крупное сражение и выбросить со своей территории. Знал и о намеченной стратегии военного министра — не давать генерального сражения Наполеону.

Подписав некоторые срочные бумаги, он направил рескрипт генералу-фельдмаршалу Петру Ивановичу Салтыкову о подготовке войск к отражению агрессии. В этом обращении есть знаменательные слова:

«Не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем».

В середине ночи он вызвал к себе бывшего обер-полицмейстера, ставшего министром полиции Александра Дмитриевича Балашова, и сказал ему:

«Ты, наверно не ожидаешь, зачем я тебя позвал. Я намерен тебя послать к императору Наполеону. Я сейчас получил донесение из Петербурга, что нашему министру иностранных дел прислана нота французского посольства, в которой изъяснено, что как наш посол князь Куракин неотступно требовал два раза в один день паспортов ехать из Франции, то сие принимается за разрыв и повелевается равномерно и графу Лористону просить паспортов и ехать из России…».

На словах «ехать из России» он остановился, словно пораженный внезапным ступором, затем, медленно выходя из него, добавил:

«Если Наполеон намерен вступить в переговоры, то они сейчас могут начаться, с одним условием, чтобы армии его вышли за границу; в противном же случае, даю слово, докуда хоть один вооруженный француз будет в России, не говорить и не принять ни одного слова о мире…Пусть же будет известно Европе и послужит новым доказательством, что начинаем войну не мы».

Балашов с поручениями Александра Павловича выехал в ту же ночь и на рассвете оказался в небольшом местечке Россиены, где располагалось небольшое подразделение авангарда французской армии. Гусары провели его сначала к Мюрату, кстати, женатому на сестре французского императора, а потом доставили в штаб 1-го корпуса маршала Даву.

Как писал Е.В. Тарле Даву, который «весьма грубо, невзирая на протест, отнял у Балашова письмо Александра и послал его с ординарцем к Наполеону. На другой день Балашову было объявлено, чтобы он передвигался вместе с корпусом Даву к Вильно. Только 29 июня Балашов попал таким образом в Вильно, а на другой день 30 июня к нему пришел камергер Наполеона граф Тюренн, и Балашов явился в императорский кабинет».

По воспоминаниям самого Балашова, написанным много лет спустя, после той исторической встречи, Наполеон признался:

«Я знаю, что война Франции с Россией не пустяк ни для Франции, ни для России. Я сделал большие приготовления, и у меня в три раза больше сил, чем у вас».

Потом он стал корить Александра за убийство отца, нелестно отозвался о полководческих способностях Барклаяде-Толли и, скрестив руки на груди, прошелся по кабинету, остановившись у окна. Внимательно посмотрел на Балашова и почти сочувствующе заметил:

«Никогда ни одна из ваших войн не начиналась при таком беспорядке…Сколько складов сожжено, и почему? Неужели у вас предполагали, что я пришел посмотреть на Неман, но не перейду через него? И вам не стыдно? Со времен Петра I, с того времени, как Россия — европейская держава, никогда враг не проникал в ваши пределы, а вот я в Вилне, я завоевал целую провинцию без боя. Уже хотя бы из уважения к вашему императору, который два месяца жил в Вильне со своей главной квартирой, вы должны были бы ее защищать! Чем вы хотите воодушевить ваши армии, или, скорее, каков уже теперь их дух? Я знаю, о чем они думали, идя на Аустерлицкую кампанию, они считали себя непобедимыми. Но теперь они наперед уверены, что они будут побеждены моими войсками».

Балашов, однако, нашелся, что сказать и осмелился предсказать ход и результаты войны словами:

«Это будет война всей нации, которая является грозной массой. Русский солдат храбр, и народ привязан к своему отечеству».

После обеда, устроенного императором Франции, на который были приглашены Балашов и ряд высокопоставленных чиновников наполеоновской администрации, а также несколько маршалов Великой армии, русский посланец вернулся и доложил Александру о разговоре с Наполеоном.

25 июня 1812 года Русским императором был отдан приказ по войскам, объявляющий об агрессии Наполеона и начале войны.

Миссии посла Куракина

Как известно, дипломатия и разведка — это две сестры, кровно связанные между собой. Они всегда друг другу помогали и помогают до сих пор, даже если находятся за пределами своего государства. Мне хотелось остановиться на деятельности человека, которого русский Император Александр Первый отправил на «передовую» горячей дипломатии в Париж накануне Первой Отечественной войны 1812 года. Речь пойдет о князе Александре Борисовиче Куракине (1752–1818). Он был первенцем князя Бориса Александровича и его жены Елены Степановны, дочери фельдмаршала С.Ф. Апраксина. Получив прекрасное образование за границей и общаясь с такими своими сверстниками как Н.П. Румянцев, Н.П. Шереметьев, Н.Б. Юсупов, С.С. Апраксин он быстро сделал себе карьеру. Вот его ступени служебной лесенки: камер-юнкер, камергер, предводитель дворянства. Он был даже посвящен в высшую степень масонства, став гроссмейстером русской православной ложи.

Но время, как и политика изменчивы. Время, конечно же, лучший учитель, но, к сожалению, оно убивает своих учеников. Что-то наподобие казни случилось и с А.Б. Куракиным. В молодые годы он увлекся масонством. С приходом Екатерины II масонство оказалось не столько в забвении, сколько в неприятии. А когда Императрицей была зафиксирована встреча в Петербурге шведского короля Густава III — видного европейского масона в доме Куракина, с ее стороны последовала резкая реакция и Александр Борисович был выслан из Петербурга в саратовскую деревню — село Борисоглебское, которое пленник вскоре переименовал в Надеждино. Устроив шикарную усадьбу, он прожил в ней эдаким русским, довольно таки общительным и хлебосольным барином целых восемь лет. Жил в свое удовольствие!

После смерти Екатерины II ее сын, новый император Павел Петрович позволил Куракину вернуться в Петербург. Возвратившийся из изгнания, он стал расти в чинах и осыпаться наградами. Вот ступени его роста: тайный советник, вице-канцлер, действительный тайный советник. Его находят ордена св. Владимира 1-й ст. и Андрея Первозванного. Кстати, Куракин находился в качестве гостя за столом на ужине императора Павла Петровича в Михайловском замке, накануне убийства последнего 12 марта 1801 года. Именно Куракину было поручено опечатать и разобрать бумаги покойного государя. При вскрытии завещания императора Павла оказалось, что он «своему верному другу» завещал орден Черного Орла, носимый прежде Фридрихом II.

Новый Император России, не в пример отцу, рослый и красивый Александр Павлович поручил Куракину, который тоже был ростом и фигурой под стать государю, руководить внешнеполитическим ведомством — Коллегией иностранных дел.

Известный мемуарист того времени Филипп Филиппович Вигель в своих «Записках» так характеризует руководителя внешнеполитического ведомства:

«Смолоду князь Куракин был очень красив и получил от природы крепкое, даже атлетическое сложение. Но роскошь и сладострастие размягчили телесную и душевную его энергию, а эпикуреизм его был виден во всех его движениях, и лучезарное тихонравие его долго пленяло и уважалось, но в новое царствование, с новыми идеями, оно дало повод сравнивать его с павлином».

Чем не кандидат в дипломаты, ведь он жил принципами школы Эпикура, на воротах которой имелась надпись: «Гость, тебе здесь будет хорошо; здесь удовольствие — высшее благо». Куракин духовно поддерживал и лечил себя т. н. «четверояким лекарством». А древняя рецептура его состояла из таких компонентов: «не бойся богов», «не страшись смерти», «благо легко достижимо», «зло легко переносимо».

* * *

После Аустерлицкого поражения Русской армии Куракин повел себя действительно как дипломат. В подготовленной им докладной записке на имя Императора Александра I он предлагает немедленно усилить вооруженные силы России с одновременным сближением с Францией.

При посредничестве Куракина был заключен Тильзитский мир. Во время переговоров Наполеон и его министр иностранных дел Талейран изъявляли желание видеть в Париже от России именно такого человека. Александр Павлович дал добро, и с октября 1808 по ноябрь 1812 годы Куракин возглавлял русское посольство в столице Наполеоновской империи.

Он настолько глубоко вник в обстановку Франции того периода, в тонкости и казуистику наполеоновской политики, что выдавал «на гора» такую информацию, что ей бы позавидовали любые разведчики. Прогнозы его оказались точны, связи продуктивны, дипломатическое поведение безупречно.

Еще за два года до войны он пророчески, почти как полководец, предупреждал царя о неизбежности войны с «корсиканским чудовищем» Наполеоном и практически определил стратегию ведения будущей войны. Он ему в частности писал:

«Лучшая система этой войны, по моему мнению, это избегать генерального сражения и сколько возможно следовать примеру малой войны…и стараться затруднениями в подвозе припасов расстроить те огромные массы, с какими идут они на нас».

Думается и Барклай-де-Толли, и Кутузов с пониманием отнеслись к рекомендациям дипломата. За год до войны в докладе канцлеру Н.П. Румянцеву он говорит:

«Не время уже нам манить себя пустой надеждой, но наступает для нас уже то время, чтобы с мужеством и непоколебимой твердостью достояние и целость настоящих границ России защитить».

Александр I часто задумывался над вопросом, почему в нарушении положений Тильзитского мира Наполеон активно готовится к нападению на Россию.

«Наверное, из-за того, что я не оценил по достоинству его сватовство и отказался выдать за него замуж мою сестру Анну, — рассуждал русский император. — По всей вероятности так оно и есть — Бонапарт, как и все коротышки, обидчивы и высокомерны. Но часы не идут назад. Драться, так драться. Мы не нападаем. Он лезет в наши просторы».

После того, как Куракину не удалось урегулировать русскофранцузские отношения, он покинул Париж, уверовав одну непреложную идею, что Россия проглотит Великую армию Бонапарта, а потому не стоит давать генерального сражения на границе. Так и случилось, в дальнейшем голодная и холодная армия Наполеона, брела навстречу своей гибели при Бородино и других местах, особенно при отступлении по Смоленской дороге. Правда, на первых порах щеголеватым дивизионным генералам и маршалам с серебристыми и золотыми позументами, при блеске орденов и с надраенными стременами, удавалось гарцевать лихо на ухоженных лошадях. Но по мере продвижения на восток, при непрекращающихся атаках партизан и казаков, победоносная прыть захватчиков улетучивалась.

* * *

Постоянное и быстрое отступление Русской армии из-за превосходящей численности французов лишало нашего главнокомандующего генерала от инфантерии Барклая-де-Толли подготовить войска к сражению, вызывая в стране общественное недовольство. Зароптал народ. У офицеров и рядовых чинов тоже возникало недовольство беззубостью верховного командования. Император Александр среагировал моментально. Он снял Барклая-де-Толли и назначил главнокомандующим генерала от инфантерии Кутузова.

26 августа 1812 года две армии встретились на поле близ села Бородино, что в 125 километрах на запад от Москвы, для того, чтобы в генеральном сражении показать силу, мужество и добыть победу. Двенадцатичасовая битва показала, что обе армии примерно равны в этих показаниях.

Наполеон после бородинской сечи заметил:

«Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми…

Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано французами наиболее доблести и одержан наименьший успех».

А после разгрома Великой армии он выскажется по поводу Бородинского сражения так:

«Бородинское сражение было самое прекрасное и самое грозное, французы показали себя достойными победы, а русские заслужили быть непобедимыми».

Однако мы празднуем Бородинскую победу, но армия Наполеона не была еще разбита, и Кутузов приказал войскам отступить. Конечно, гений великого полководца подсказал ему однозначное решение поставленной Императором задачи — одержать победу с наименьшими потерями. Видимо, Кутузов помнил слова великого знатока о наполеоновской Франции, дипломата с задатками разведчика — графа Куракина.

Доживал он жизнь, хотя и холостяком, оставив около семидесяти детей по разным закуткам России и Европы от многочисленных случайных встреч. Удачен в данном случае воспетый в стихотворении Есенина поворот: «Детей своих по свету растерял…»

Агенты полковника Чернышева

Этот человек стал заметной фигурой накануне Первой Отечественной войны в качестве основного источника разведывательной информации из Парижа, куда он был послан по заданию императора Александра I. Двадцатипятилетний кавалергард, полковник Александр Иванович Чернышев являлся военно-дипломатическим агентом русского правительства при дворе Наполеона Бонапарта с 1809 по 14 февраля 1812 года, был одновременно фактически доверенным лицом русского императора. Надо сказать, что военная карьера Александра Ивановича развивалась стремительно. За Аустерлицкое сражение он был награжден орденом Владимира 4-й степени с бантом, в 1808 году получил орден Георгия 4-й степени.

Он успешно руководил деятельностью русской разведки в Париже. В вихре светских увлечений и удовольствий, в атмосфере придворных балов, ведя светский образ жизни, мотался по Парижу, танцевал, флиртовал, веселился. Чернышев познакомился с любимой сестрой Наполеона — Полиной Бонапарт, неаполитанской принцессой Боргезе. Кстати, это она осталась верной брату. После свержения Наполеона никто из родственников не был таким подспорьем для него, как Полина. Она, распродав свое имущество, отправилась в 1814 году на Эльбу, где находился в ссылке ее брат.

Среди платных агентов Чернышева одно время был даже министр полиции Фуше, хотя часто он использовал его «втемную» при выведывании нужной информации.

Александр Иванович неоднократно встречался с Наполеоном, которому он нравился за самостоятельность суждений, прямоту и светские манеры. Хотя в этой оценке Бонапарт ошибался, так как у Чернышева была своя роль, которую не должен был знать французский император.

Агентура Чернышева держала его в курсе передвижений Великой армии Наполеона в Центральной Европе и помогала правильно оценить внутриполитическую ситуацию во Франции. Он первый сообщил о том, что маршал Даву отбыл в Польшу для инспекции и подготовки польских формирований, намеревавшихся вместе с французами выступить против исторически ненавистной им России.

Именно от Чернышева пришла глубокая аналитическая справка о том, что маршала Удино в последние месяцы приблизил к себе Наполеон за его торопливость скорейшего выступления против России, со стратегическим планом разгромить русских сразу же за Неманом и Днепром.

Начальник 10-й пехотной дивизии Русской армии светлейший князь генерал Иван Андреевич Ливен в своих записках писал, что без лидерства Русского императора было бы невозможно ни сколотить антинаполеоновскую коалицию в 1813 году, ни перенести войну на территорию Франции в 1814 году. И если бы царь Александр I не перенес боевые действия в Европу, то Россия в скором времени столкнулась бы с еще более сильным натиском со стороны Наполеона, который к весне тринадцатого года собрал бы новую Великую армию; сателлитов для рекрутства у него еще хватало.

Первые важные донесения от Чернышева поступили в начале августа 1810 года. Как не удивительно, но главным источником важной информации был сам Наполеон. Как писал В.Д. Черевичный:

«Свои плоды давали его долгие беседы с Чернышевым в неофициальной обстановке, когда император, ни о чем не подозревая, он проговаривался о самых секретных вещах. Теплые отношения русского полковника с Наполеоном не были секретом для окружающих, и это придавало ему вес в свете и позволяло расширить круг полезных знакомств. Но «всепарижскую» славу и любовь Чернышев приобрел после знаменитого пожара зимой 1810 года в доме австрийского посланника.

От плохо закрепленной свечи вспыхнул занавес в тот момент, когда приглашенные на бал гости беспечно танцевали. Мгновенно загорелась сухая мебель, пламя охватило стены, легкие платья дам. Началась паника, в бушующем огне гибли десятки людей, цвет парижского общества. Какой-то офицер вскочил на подоконник, его громкий повелительный голос заставил людей опомниться, не давить друг друга. Он тут же на месте организовал группу смельчаков-спасателей, которые, бросаясь в огонь, вытаскивали беспомощно кричавших людей.

Сам герой вынес из огня двух женщин — Каролину Мюрат и Полину Боргезе, двух сестер императора Наполеона. Этим героем был Александр Чернышев. Наутро слава о нем разнеслась по Парижу. Его даже прозвали «маленьким царем Парижа». Не было в обществе человека, который не мечтал бы познакомиться с умным, красивым, отважным «любимцем двух императоров».

За короткий срок Чернышеву удалось создать разветвленную сеть информаторов в правительственных и военных кругах Франции. «Друзья» были не только «платоническими», многие из них были подкуплены за немалые деньги, в том числе и личные».

Именно через материалы платной (негласной) агентуры нашему офицеру удалось предугадать основные контуры стратегического замысла Наполеона и направление главного удара его Великой армии, а также численности войск его Первого эшелона. Он выдвинул идею так называемого «победоносного отступления». В частности он писал главнокомандующему Русской армии:

«Затягивать продолжительное время войну, умножать затруднения, иметь всегда достаточные армии в резерв. Этим можно совершенно спутать ту систему войны, которой держится Наполеон, заставить отказаться от первоначальных своих планов и привести к разрушению его войска вследствие недостатка продовольствия или невозможности получать подкрепления или вынудить к ложным операциям, которые для него будут гибельны».

Одним из агентов Чернышева стал сотрудник военного министерства Франции Мишель. Он входил в группу офицеров, составлявших дважды в месяц так называемую «Краткую ведомость» — сводку о численности и дислокации французских вооруженных сил. Она составлялась в одном экземпляре и предназначалась лично Наполеону. Но Мишель брал на себя труд снимать копию этого документа для Чернышева. Через неделю эту копию специальный курьер доставлял императору Александру I.

«Зачем не имею я побольше министров, подобных этому молодому человеку», — такую надпись сделал царь на полях одного из сообщений Чернышева.

10 января 1811 года, через несколько дней после пожара, молодой военный атташе вечеринкой отметил свое двадцатипятилетие. Одну из гостей он поехал провожать лично. Это была Полина Боргезе, славившаяся своим легким нравом и беломраморным телом. В эту ночь он домой не вернулся.

Другой его дамой сердца была Полина Фурес. Еще во время египетской кампании она была любовницей Наполеона. Вернувшись в Париж, она завела светский салон, всегда полный умных и интересных гостей.

Одним из завсегдатаев вечеринок был «хозяин картографии» — секретарь топографической службы Наполеона. Он снабжал Чернышева копиями совершенно секретных карт ряда городов Европы, где строились новые дороги, склады и арсеналы.

Бывали тут и маршалы Великой армии: Удино, Лефевр, Даву, Бернадот, Груши и другие, которым он дал четкие и правдивые характеристики.

Лично от Наполеона он получил первые данные о намерении Франции напасть на Россию, что было сразу же доложено Александру Павловичу.

Однажды, исполняя поручение русского императора вручить его письмо Наполеону, Чернышев был вынужден для исполнения задания выехать в Испанию, где в это время в замке Мараке находился французский лидер с целью подавления вспыхнувших народных волнений. По возвращению в Россию Чернышеву удалось собрать много секретных сведений о численности французских войск, находящихся в Испании, о запасных частях, готовившихся для отправки в качестве подкрепления, об очагах восстаний и конкретных фактах недовольства испанцев французами, о местах дислокации военных гарнизонов в восточной части Франции и другие материалы разведывательного толка. Обо всем он подробно доложил государю, который остался доволен сделанной работой Чернышева.

* * *

Активная разведывательная деятельность Чернышева не могла остаться не замеченной со стороны неприятельских спецслужб. Уже весной 1812 года он почувствовал повышенный интерес со стороны французской полиции к своей персоне. Кстати, в этот период был разоблачен его ценный агент Мишель. Скоротечные расследования через следствие и суд вели его на эшафот к гильотине. Встречаясь с другим ценным агентом, он заметил за собой слежку.

«Неужели «хвост» за собой привел мой помощник? — подумал Чернышев. — Значит, он расколот или перевербован… Значит, я работаю с подставой. Но нет, материалы его добротные, перепроверены и высоко оцененные в Петербурге. Сам император похвалил меня».

Та встреча прошла благополучно, но от других личных встреч пришлось на некоторое время отказаться. А тем временем вокруг Чернышева была соткана целая шпионская сеть. Руководство полиции докладывало Наполеону о широкой осведомленности русских по мероприятиям подготовки французов к войне с Россией. После чего в армии и в штабах разных степеней военная контрразведка повысила активность на вероятных каналах утечки секретной информации.

В войска поступил грозный рескрипт Бонапарта, в котором говорилось:

«Министр полиции меня информирует, что краткая ведомость о дислокации войск империи — та, что направляется посольством каждые три месяца, — оказывается у русских, как только она выходит в свет. Эта ведомость дошла даже до их войск и штабов. Горе тому, кто виновен в этом презренном предательстве, я смогу навести порядок, разоблачить преступника и заставить его понести наказание, которое он заслуживает».

Чернышеву пришлось применить всю свою изворотливость и влияние, чтобы не погубить ценного агента. Практически его линия поведения была такова, что в ходе своих конкретных действий он дал повод для подозрения совершенно другого французского военного чиновника.

Но кольцо подозрений против русского военного атташе с каждым днем сужалось. Все чаще он фиксировал за собою слежку. Возле его дома ежесуточно выставлялись филеры, занимающиеся наружным наблюдением. Чернышев понимает, что он может быть задержан, арестован и обвинен в шпионаже, поэтому просится отозвать его в Россию.

Он посылает в Петербург шифровку такого содержания:

«Прошу предоставить мне отпуск по состоянию здоровья. Лечиться я намерен в своем имении парным молоком и свежим воздухом».

Это был сигнал или пароль Центру, говоря современным языком — попал под подозрение спецслужб и надо срочно покинуть страну пребывания. И не потому, что боится оставаться в Париже, он рвется в войска, дабы применить свои знания, опыт и силу на поле брани. Поэтому накануне запланированного срочного отъезда полковник уничтожает всякие уликовые материалы. Однако избавление пришло неожиданно от самого Наполеона, принявшего решение отправить Чернышева с очередным письмом к российскому императору Александру. Таким образом, он благополучно покидает Париж. Вовремя он убыл из Франции.

На следующий день после его отъезда, рано утром в его апартаменты ворвались полицейские. Они перерыли все закутки, просмотрели шкафчики и тумбочки, и, найдя в камине только почерневшие легкие лоскутки бумажной золы, решили «обнаружить» следы шпионства. Да как? Заранее заготовленные «компрометирующие материалы» были подброшены в качестве улик по указанию министра полиции Фуше, в частности, рукописный листок, исполненный якобы Мишелем — надо же было показать своему венценосцу, что они недаром жуют имперский хлеб!

* * *

Во время пребывания А.И. Чернышева в Париже он имел контакты с бывшим министром иностранных дел Франции Шарлем Морисом де Талейраном, который возглавлял это ведомство при трех режимах, начиная с Директории и кончая правительством Луи-Филиппа.

Талейран считал, что для достижения богатства должны быть два условия — власть и женщины. И если внимательно присмотреться к его служебной деятельности и поведению в быту, то мы увидим, что от этих двух принципов в жизни и службе он никогда не уклонялся. Именно женщины помогали ему пробираться на самые высокие ступени карьерной лестницы. Интриги, обман, коварство, заискивание, лесть, обещания — это были его поводыри по жизни. Он легко соглашался со словами: «обидно, когда ты — Иуда, а тебя продают, как Христа», и менял свои принципы, как белье. Талейран, как потом скажут о нем исследователи — свой медный лоб соединял с холодным сердцем.

Так за информацию о готовящейся женитьбе Наполеона на австрийской эрцгерцогине Марии-Луизе Талейран запросил 3000 франков, а за сведения о перевооружении французской армии 4000 франков. Выгода и деньги для него были всем.

Вот почему он оказался для русской разведки находкой. Агентурные сообщения, подписанные псевдонимами: Кузен Анри, Красавец Леандр, Анна Ивановна, Юрисконсульт и многими другими, отсылались в Петербург и с интересом читались царем. Как-то на встрече с Чернышевым император Александр заметил, имея в виду псевдоним Талейрана — «Анна Ивановна»:

«Эта «дама» обошлась русской казне в кругленькую сумму, но информация ее того стоила!»

А ведь этот источник был тесно связан с «великим корсиканцем». О близости к Наполеону Талейран в своих мемуарах так говорил об императоре:

«Я любил Наполеона, даже чувствовал привязанность к его личности, несмотря на его недостатки; в начале его возвышения я чувствовал себя привлеченным к нему той непреодолимой обаятельностью, которой великий гений обладает; его благодеяния вызывали во мне искреннюю признательность…Я пользовался его славою и ее отблесками, падавшими на тех, кто ему помогал в его благородном деле…Поставленный самим Бонапартом в необходимость выбирать между ним и Францией, я сделал выбор, который мне предписывался самим повелительным чувством долга, но сделал его, оплакивая невозможность соединить в одном и том же чувстве интересы моего отечества и его интересы. Но тем не менее я до последнего часа буду вспоминать, что он был моим благодетелем, ибо состояние, которое я завещаю моим племянникам, большею частью пришло ко мне от него. Мои племянники не только не должны забывать этого никогда, но должны сообщить это своим детям, а их дети — тем, кто родится после них, так, чтобы воспоминание об этом было увековечено в моей семье из поколения в поколение, чтобы, если когда-либо человек, носящий фамилию Бонапарта, очутился в таком положении, когда он будет иметь надобность в поддержке или помощи, чтобы мои непосредственные наследники или их потомки оказали ему всевозможную зависящую от них помощь. Этим способом более, чем каким-либо другим, они покажут свою признательность ко мне, почтение к моей памяти».

Как видите, гешефт он хотел выдоить даже после смерти. А при жизни он воровал, присваивал, обманывал того же самого, которого «любил». О его махинациях написаны тома книг, поэтому это повествование обходит конкретику воровства Талейрана.

Как писал Тарле, знал ли Наполеон о том, как его обманывает и обворовывает его министр? Конечно, знал. Точно так же, как Петр I знал о проделках Александра Даниловича Меньшикова. И Наполеон долго не прогонял Талейрана прочь по той же самой причине, по которой Петр не гнал, а только бил Меньшикова дубиной. Наполеон, впрочем, не колотил Талейрана дубинкой, а только один раз схватил его публично за шиворот.

Министр умело хвалил Наполеона перед ближайшим окружением. А во время приезда Александра Павловича на встречу с Бонапартом в Эрфурт, он уже другой:

«Государь, для чего вы сюда приехали? Вы должны спасти Европу, а вы в этом успеете, только если будете сопротивляться Наполеону. Французский народ — цивилизован, французский же государь — нецивилизован; русский государь — цивилизован. А русский народ — нецивилизован, следовательно, русский государь должен быть союзником французского народа».

Это была тайная измена Талейрана Наполеону.

Что касается последних лет жизни эмигрировавшего из Франции авантюриста, то на 84-ом году, он вдруг решил получить отпущения грехов от самого Папы Римского. И он его получил. Когда стало об этом известно в Париже, то все столичные газеты вышли с броским аншлагом: «Князь Талейран всю жизнь обманывал Бога, а перед самой смертью вдруг очень ловко обманул сатану!»

* * *

Александр Иванович имел прощальную аудиенцию у Наполеона 13 февраля 1812 года. А летом того же года началась война!

Чернышев являлся ее активным участником, постоянно подогревая себя желанием лицом к лицу, открыто встретиться с противником на поле боя. До этого были сражения на невидимом фронте.

Так он во главе легкого конного отряда успешно действовал в тылу австрийского корпуса Шварценберга и, возглавив крупный партизанский отряд, в 1813 году взял город Кассель, обороняемый целой дивизией французов под командованием генерала артиллерии Алликса.

Когда по прошествии многих лет его спрашивали о причинах поражения Великой армии Наполеона, он не упомянул о своих заслугах в доведении упредительной информации военному министру и императору, как и не считал, что победоносный исход схватки с французами — это результат взрыва мифического «народного самосознания», о котором писали литераторы. Он видел в победе великую роль сильных личностей — императора и полководцев, ну и, конечно же, низших чинов — российских солдат, терпение и мужество, неприхотливость и стойкость, скромность и верность долгу которых поражала многих иностранцев.

Он говорил, что Александр Павлович блестяще разыграл немногие сильные карты, имевшиеся у него на руках. Без его лидерства убогая, небогатая и слабоуправляемая страна, какой была Россия в начале XIX столетия, вряд ли отбила бы натиск противника, опирающегося на экономику и ресурсы всей Европы. Этот подвиг смог повторить, при всех его «за» и «против», только Сталин в 1945 году в борьбе с немецко-фашистскими полчищами.

В дальнейшем Чернышев дослужился до высоких званий — генерал-адъютанта и генерала от кавалерии.

Заслуги его деле были замечены и отмечены руководством России. Так, в период правления Николая I он исполнял обязанности товарища управляющего главным штабом Его Величества, а затем и военного министра вплоть до 1852 года.

Книга вторая
Вторая Отечественная война

Царская империя в огне

Второе десятилетие ХХ столетия выстраивалось с четким вектором на мирное сосуществование всех государств. Ничто не предвещало эпохально-кровавых событий. В мае 1914 года в Гааге в торжественной обстановке открылся Дворец Мира. На этом сборе присутствовали представители практически всех стран мира. ХХ век провозглашался веком мирного сотрудничества всех народов, столетием без войн и потрясений. Его еще называли веком единения и дружбы людей, независимо от вероисповедания и места проживания.

И, как бы, в подтверждение выше сказанного российский военный агент (военный атташе. — Авт.) во Франции и представитель русской армии при главной квартире полковник Алексей Алексеевич Игнатьев вспоминая это время писал, что «никогда еще за последние годы политический горизонт не казался столь безоблачным…»

Но оказалось, что весна 14-го года для европейцев явилась последним видением прежней жизни. 28 июня в Сараево студентом-гимназистом, боснийским сербом Гавриилом Принципом, были убиты австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга. Через несколько дней Австро-Венгрия предъявила ультиматум Сербии. А Сербия попросила защиты у России, так как выдержать удар начавших уже мобилизацию 11-ти австро-венгерских армейских корпусов она не могла. На обращение сербского престолонаследника Александра, Николай II ответил:

«Россия никогда не останется равнодушной к судьбе Сербии».

И балканское бродило закипело!

Уже в середине июля 1914 года царь Николай Александрович приказал ввести «предмобилизационное положение». А 18 июля он объявил полную мобилизацию, которая никакой опасности для немцев не представляла.

Дело в том, что в Германии подобные меры были приняты за пять суток до этого, и 19 июля в 19:00 она объявила войну России, затем стала требовать того же от колеблющегося венского правительства. Начальник Генерального штаба германской армии граф Мольтке-младший потребовал от австрийского генерала Конрада общей мобилизации австро-венгерской армии для участия в боевых действиях против России. 24 июля Австро-Венгрия объявила войну России. Так начинались первые кровавые поступи Первой мировой войны, о которой написано баталистами достаточно много произведений, но эта книга не о войсковых боях и сражениях, а о невидимых, тайных операциях разведки и контрразведки, для которых никогда не было и не будет понятия партнер даже после окончания противостояний.

По уточненным данным, к моменту выхода из войны общие потери Русской императорской армии составляли 1,7 млн. убитыми и умершими от ран (по другим данным более 5 млн.), 4,95 млн. ранеными и 2,5 млн. военнопленными.

В этом военном месиве пальбы, крови, криков и смертей упорно и целенаправленно действовали органы разведок и контрразведок воюющих сторон. Вообще, значение спецслужб в одинаковой степени велико и в мирное время, и в военное лихолетье. Если Разведка — Бог любой войны, то Контрразведка — Ангел Хранитель войск. Без Разведки армия Слепа, а без контрразведки — Беззащитна.

Для России эта война, я бы ее назвал Второй отечественной, Первой была война с Наполеоном в 1812 году, стала настоящей катастрофой — потерей своей исторической государственности, что привело к двум революциям и десяткам миллионов жертв, к потере территорий, к обнищанию и деградации народа, к утрате духовных и национальных ценностей. От всего этого страна не может опомниться до сих пор. Спасли СССР во Второй мировой войне, а для нас — Великой Отечественной, только глупости гитлеровского Провидения и мужество советского солдата и того народа, который жил и живет на просторах великого государства, урезанного до границ XVII века предательством правителей в 1991 году.

Россия в войне 1914 года планировала побеждать на полях сражений и готовилась к параду победы в Берлине. Начальник германского генерального штаба генерал фон Мольтке отмечал, что перед войной «боевая готовность России сделала исключительные успехи и находится ныне, как никогда раньше, на высоте. Следует в особенности отметить, что она некоторыми чертами превосходит боевую готовность других держав, включая Германию».

Если это правда, то с другой стороны является неправдой, что Россия, в отличие от ее противников, не была готова к войне. А еще было ментальное самопожертвование: в ходе героических битв первых лет войны Россия спасла от разгрома англо-французские армии и позволила Германии избежать длительной войны на два фронта.

Именно наши деды и прадеды остановили вражеские полчища, не пустив неприятеля в пределы коренной России. После осени 1917 года произошло то, что произошло, и побежденные немцы оказались в восточных областях Советской России.

К 1917 году у воющих против России сторон — Австро-Венгрии, Болгарии и Турции, были практически истощены экономические ресурсы. Дело дошло до того, что в Германии был объявлен сбор медных дверных ручек и металлической посуды для нужд войны. А перед этим, в конце ноября 1916 года, Германское правительство выпустило ноту с предложением о перемирии. На весну 1917 года планировалось генеральное наступление Русской армии. Был близок день, когда генерал Юденич мог захватить одну из величайших православных святынь — храм Царьградской Святой Софии. И не вина нашего славного христолюбивого воинства, что чаемая веками победа была вырвана из рук русского солдата глупостями Временного правительства.

Советская власть при засилье в ней иноверцев-большевиков, особенно ленинского периода, во имя сокрытия антинародной и богоборческой физиономии делала все, чтобы уничтожить память о Второй Отечественной войне, о ратных подвигах ее героев, о труде рабочих и крестьян во имя победы над врагами России.

Но Россия жива, — говорил мой дед. — Слава России! С нами, а значит и с нею сам Бог!

А еще, поражение рождалось предательством в тылу так называемой «прогрессивной общественности» и подрывной работой революционеров, получавших щедрое вознаграждение от врагов нашего Отечества.

Четыре страшных года противостояла Россия германскому и австро-венгерскому нашествию, спасая вероломных своих союзников, быстро забывших то, чем они обязаны русскому солдату и российскому народу. Это ощутит Советская Россия и в Третью Отечественную войну, когда Второй фронт союзники открыли только за год до окончательного разгрома Третьего рейха.

* * *

В годы Первой мировой войны (1914–1918) германская агентурная разведка имела строгую систему вертикали. Во главе всей разведывательной деятельности стоял отдел III-Б большого Генерального штаба. Отдел делился на несколько бюро, каждое из которых ведало разведкой в нескольких соседних странах. При пограничных корпусах существовали местные разведывательные отделения, выполнявшие задания центрального отдела: организовывали и руководили местной разведкой в отведенной им определенной зоне или полосе.

Кроме того, в различных приграничных городах имелись местные специальные разведывательные бюро. Помимо этих местных разведывательных органов отдел III Б также непосредственно занимался разведкой. Исполнителями на местах являлись секретные сотрудники и официальные военные атташе. Разведываемые страны делились на так называемые «инспекторские районы» во главе с инспектором. Районы инспекторов разделялись на бригадные участки. Для контроля инспекторов районов существовали специальные разъездные инспектора-контролеры. Их подбирали с особой тщательностью из среды подготовленных сотрудников, преданных делу разведки и имевших конкретные оперативные результаты в прошлом. Они вели работу, то есть контролировали и наблюдали за деятельностью отдельных агентов и резидентур, которые тогда назывались «ячейками».

Австрийская разведка не отставала от германской. Так, полковник австрийского генерального штаба Максимилиан Ронге (1874–1953) в работе «Разведка и контрразведка», изданной книгой Воениздатом НКО СССР в 1939 году писал:

«На основании обширного опыта я могу сделать общий вывод, что для разведывательной службы наиболее важны: трезвая оценка и последовательность, знание людей, компетентность в специальности, знакомство с неприятельской организацией и знание языков. Естественность, здравый смысл и осторожность — вот лучшие свойства разведчика».

Эти самые требования присущи и контрразведывательным службам. Надо отметить, что австрийские и германские спецслужбы уже тогда активно использовали формы и методы зарождающейся радиоразведки, подслушивания телефонов, наблюдения за противником с аэропланов и дирижаблей, средства тайнописи и глубокий опрос неприятельских пленных.

К началу ХХ века в царской России орудовало свыше полутора десятков основных шпионских организаций германо-австрийской разведки. Они действовали двумя группами. Первая — австрийская работала, главным образом, на территориях Юго-Западной России, в пределах Киевского и Одесского военных округов. Германские группы были раскинуты на просторах всей России. Основная сеть германской разведки располагалась в границах планировавшегося театра военных действий — нынешняя Польша, Литва и Петербургский военный округ.

Центральными органами, руководившими и направлявшими деятельность обеих разведывательных групп, являлись соответствующие посольства в Петербурге — Германское и Австрийское. Их агентура проникала к обобщенным секретам, сосредоточенным в верхах российского руководства, и имела конкретный успех. Так весь план подготовки России к войне четырнадцатого года был вскоре известен обеим разведкам. И они немало сделали для того, чтобы сорвать боеспособность русской армии. Также в значительной степени была парализована наша деятельность в Германской и Австро — Венгерской империях.

Масштабы предательства доходили до того, что в эти страны направлялись списки русской агентуры, а даваемые ей задания во многих случаях становились известными германской и австрийской контрразведке. Только поэтому в ходе «неизвестной войны» наша агентура легко ловилась противником и ликвидировалась.

Мотор германской разведки

Полковник Вальтер Николаи (1873–1947) родился в городе Брауншвейге в семье военнослужащего прусской армии и дочери крестьянина. В 1893 году посвятил себя военной службе. С 1901 по 1904 годы учился в Военной академии Генерального штаба в Берлине, а уже в 1906 году был принят на службу в ряды сотрудников уже упоминаемого выше отдела III Б военной разведки кайзеровской Германии. Его сразу же заметило руководство и послало руководить разведывательным пунктом в Кенигсберге.

Он сделал свой пункт образцово-показательным разведывательным форпостом против России, что не осталось вне поля зрения высокого берлинского начальства. В 1913 году его назначают руководителем разведывательной службы (отдел III Б), которая стала во главе с новым начальником решительными темпами готовить свою спецслужбу к войне. Николаи молча творил подвиги во имя кайзеровской Германии. На его служебном небосводе было много ярких звезд шпионажа. Одни незаслуженно блистали, превращаясь в идолов, каким до сих пор является Мата Хари, действовавшая в основном против французских войск, командование которых прикрыло свои поражения на фронтах происками голландской куртизанки. Она пала жертвой правосудия. На «знаменитую» шпионку века парижские судьи списали многие военные неудачи. Другие, более яркие и важные, десятилетия находились в тени из соображений секретности. Такими можно назвать птенцов гнезда Николаи: «агента № 17» — барона Августа Шлуга и сотрудницу разведотдела «фрейлейн доктора» — Элизабет Шрагмюллер.

27 сентября 1945 года на одном из первичных допросов в Берлине генерал НКВД Петровский на вопрос: назвать ценную агентуру, работавшую в пользу Германии на территории России, ответил так:

— Ценной агентуры в России разведорганы Германии вообще не имели, причем ни одного агента я не знаю, потому что вся агентура находилась под руководством офицеров разведки. А лично под моим руководством ни одного агента не было…Еще раз заявляю, в России ценных связей или ценной агентуры германская разведка не имела…

Потом к отставному полковнику Николаи в Берлине подвели более настырного следователя НКВД майора Афанасьева. На вопрос о характере заброски в Россию агентуры отделом тайной разведки, Николаи опять ответил прямолинейно:

— Заброска агентуры в Россию отделом тайной разведки проводилась самостоятельно! Так Афанасьев ничего толкового не добился от дремучего шефа германской разведки.

Все протоколы допросов, естественно, читал генерал-полковник Иван Серов, бывший в то время заместителем главнокомандующего Советской военной администрации Германии и уполномоченным НКВД СССР по Группе советских оккупационных войск в Германии. Кстати, будучи близок к маршалу Жукову, историк Никита Петров отмечал их участие в мародерстве в послевоенной Германии, «вывозе оттуда трофейного имущества». Арестованный после войны по приказу министра госбезопасности Абакумова адъютант Серова (с 1942 по 1947 годы) М.А. Хренков на следствии показал, что по приказанию своего шефа в особняке гросс-адмирала Редера в Бабельсберге был выломан мраморный камин, который отправили в Москву и установили на квартире генерала.

«Крепкий орешек, — подумал уполномоченный НКВД, — даже если бы что и знал, не скажет этот немец. Ничего, на Лубянке из него выбьют спесь, развяжут язык наши мастера-следователи. Отвечать на задаваемые вопросы ему придется честно, иначе соседство с крысами обеспечено».

28 октября 1945 года Серов подписал документ:

«Согласно указанию народного комиссара внутренних дел Союза ССР товарища Берия Л.П. направляю самолетом в Москву арестованного бывшего начальника разведслужбы генерального штаба германской армии, полковника Николаи В.Г. Одновременно высылаю следственные материалы и материалы, изъятые при обыске на квартире Николаи в Нордхаузене».

На допросах в Берлине из уст Николаи слетели только фамилии этих трех помощников германской военной разведки. Других он не назвал ни нацистам, ни сотрудникам НКВД СССР, арестовавших по приказу генерал-полковника И.А. Серова в своем доме № 58 по Штольбергерштрассе города Нордхаузен и доставивших пленника и его архив поздней осенью 1945 года в Москву — на Лубянку. Он не ожидал ареста и был потрясен.

Посадили полковника в одиночную камеру и стали «разматывать» шефа германской разведки периода Первой мировой войны.

Причиной повышенного интереса к престарелому немецкому полковнику — герою и жертве Первой мировой войны, явилась публикация в октябре 1941 года книги некого Курта Рисса «Тотальный шпионаж» в американском издательстве «Г.П. Путнаме Санс». В ней автор нарисовал Николаи супергероем, этаким шпионским гуру всех времен и народов, принимавшим участие в невидимых сражениях как в период Первой, так и начавшейся Второй мировой войны. Особо подчеркивалась его близость к руководителям Третьего рейха. В конце войны, а точнее в апреле 1945 года, «Тотальный шпионаж» на 228 страницах появился и на прилавках книжных магазинов нашей столицы. В книге по существу возводилась напраслина на руководителя германской разведки во время войны 1914–1918 годов.

Сотрудники, особенно следователи НКВД, почему-то поверили, что в ходе допросов Николаи «расколется» и назовет десятки агентов, внедренных в руководящие органы партии, правительства и разные штабы Красной Армии. Но получился облом…

* * *

Что касается судьбы Николаи, то он после Первой мировой войны в звании полковника уходит в отставку и занимается творческой работой, а с приходом к власти Гитлера принял деятельное участие в составе экспертной комиссии Имперского института по изучению и написанию истории новой Германии.

Дело в том, что Николаи слыл «королем» шпионажа и по существу являлся кладезем германской разведки, нацистам и нашим следователям его надо было «ошкурить» для «расширения кругозора, а также получить максимум данных о формах и методах деятельности германских спецслужб — заполнить белые места в истории противостояния Германия — Россия в Первую и Вторую мировые войны.

В начале января 1946 года с Вальтером Николаи беседовали начальник Главного управления контрразведки генерал-лейтенант Е.П. Питовранов и нарком госбезопасности СССР генерал армии В.Н. Меркулов.

16 января 1946 года, спустя несколько дней после этих встреч, на имя Сталина ушла докладная записка, в которой говорилось:

«Из Берлина в Москву распоряжением НКГБ СССР доставлен бывший начальник разведслужбы генерального штаба германской армии в период Первой мировой войны полковник в отставке Николаи Вальтер Германович, 1873 года рождения, автор известных книг «Тайные силы» и «Германская разведка и контрразведка в мировой войне» (русский перевод книги «Разведка, пресса и дух народа в мировой войне»). Допросы Николаи показали, что он окончил военную академию, с 1906 по 1910 год руководил разведслужбой против России в городе Кенигсберге, а во время Первой империалистической войны с 1914 года по 1918 год возглавлял службу разведки и контрразведки при Верховном командовании германских вооруженных сил.

Как показал Николаи, после поражения Германии в 1918 году он был вынужден уйти в отставку и с тех пор якобы отошел от работы в разведке, проживая на пенсию, назначенную ему германским правительством.

В 1925 году турецкое правительство через германского посла Надольного предлагало Николаи возглавить турецкую разведывательную службу, а в 1926 или в 1927 году японский военный атташе в Берлине Ватанабе также просил Николаи оказать командованию Японии помощь в деле улучшения деятельности разведывательной службы, но оба эти предложения Николаи, с его слов, отклонил.

В период с 1930 по 1938 год Николаи имел несколько встреч с Гитлером, Гиммлером, Геббельсом, Гессом, Розенбергом и другими, предлагал им свои услуги, но гитлеровцы якобы отказались от сотрудничества с ним.

В архиве Николаи, изъятом при его аресте, обнаружено письмо Гиммлера от 15 июня 1934 года, в котором последний вежливо отказывается от сотрудничества с Николаи не по личным, а по деловым причинам.

С 1935 по 1945 год Николаи работал в качестве референта-советника в Институте истории новой Германии в Берлине.

Николаи обратился к следствию с заявлением, в котором просит предоставить ему возможность собственноручно изложить свой опыт руководства работой германской разведкой примерно по следующим разделам:

1. Разведывательная служба немецкого генерального штаба в период Первой мировой войны — контрразведка, печать, пропаганда.

2. То же самое в период между Первой и до конца Второй мировой войны, но с учетом, что Николаи в подробности этого периода не был посвящен и не имеет возможности изложить свои личные впечатления и наблюдения.

3. Русская оккупационная зона Германии, как объект разведки, контрразведки и пропаганды и как база для организации со ответствующими советскими органами разведывательной службы на другие страны.

Ссылаясь на свой преклонный возраст (72 года), Николаи просит в случае, если ему будет разрешено выполнить эту работу, создать ему для этого благоприятные условия во внетюремной обстановке.

НКГБ СССР считает целесообразным:

1. В течение ближайших двух-трех недель продолжить активные допросы Николаи в целях выявления возможного его сотрудничества с гитлеровской разведкой.

2. За этот же срок закончить проверку Николаи по имеющимся в НКГБ СССР агентурным разработкам и материалам.

3. В случае, если не будет установлена причастность Николаи к работе разведки гитлеровской Германии, предоставить ему возможность написать свои заметки по указанным выше вопросам, для чего освободить его из тюрьмы, поместить под охраной и наблюдением на одной из конспиративных квартир НКГБ СССР в окрестностях Москвы и обеспечить необходимые условия для этой работы».

Внизу документа на имя Сталина стояла подпись наркома госбезопасности генерала армии В. Меркулова.

В дальнейшем с Вальтером Николаи работали переводчица старший лейтенант госбезопасности С.В. Суходолец, которую он принял за свою соотечественницу, которая имела высокий уровень языковой подготовки, и следователь советских органов государственной безопасности подполковник А.А. Болховитин. Первые допросы проводил следователь Следственной части по особо важным делам полковник Лев Леонидович (Аронович) Шварцман.

Вот как описали этот инцидент авторы книги «Таинственный шеф Мата Хари» Жан Таратута и Александр Зданович.

«Все произошло во время одного из допросов в Москве, когда перед полковником Николаи предстала переводчица старший лейтенант Софья Суходолец. Немецким языком она владела с детства, занимаясь с гувернанткой немецкого происхождения. Безупречное произношение, «нордическая» внешность и гражданское платье, в котором она прибыла в кабинет Шварцмана, настолько насторожили подследственного, что он отказался отвечать на вопросы.

— Эта фрау немка, — заявил Николаи, — она не сотрудница спецорганов, а предательница. В ее присутствии я не буду давать показания!

Он не мог поверить, что русская переводчица столь безупречно разговаривает на его родном языке, что даже он, немец, не заметил в ее речи изъянов. Но когда Николаи были предъявлены доказательства, что он разговаривает с офицером НКВД, допрос начался».

Военными контрразведчиками СМЕРШа, а потом МГБ СССР, изучались материалы его личного архива, обнаруженные в ходе обыска в его доме в Нордхаузене. В этих документах нашлось место воспоминаниям об императоре Вильгельме II, фельдмаршале Гинденбурге, видных генералах Первой мировой войны Людендорфе, Фалькенгайне и Мольтке, а также Гитлере, Гиммлере, Гессе, ну и, конечно, о его агентах большой величины. Кроме того, в чемодане полковника оказались и аккуратно сложенные и в хронологическом порядке подобранные письма, написанные Вальтером Николаи своей возлюбленной жене — Марии Кольгоф.

Следует отметить, что мировую известность Вальтер Николаи получил благодаря ярко и честно написанной книге «Тайные силы», изданной в 1923 году и переведенной на английский, французский, шведский, турецкий, болгарский и русский языки.

По его оценке Германия проиграла войну 1914–1918 годов по вине некоторых стратегических ошибок политического руководства и начавшихся революционных событий в стране. Именно эти два фактора, по его мнению, «вонзили нож в спину» фронтовикам, которые могли довести войну если не до победы, то, во всяком случае, до почетного мирового соглашения.

Этот позор рейхсвера с критиканских позиций использовал Гитлер для достижения власти, но и его вермахт шлепнулся в эту же самую лужу позора.

В бытность учебы автора в Высшей школе КГБ при СМ СССР, преподавателем специальных дисциплин был полковник Масленников В.И. Именно его слушатели называли «баскетболистом» из-за высокого роста. И только недавно стало известно, что ему Вальтер Николаи передал свою рукопись «Разведка 1900–1945 гг. Обобщенный опыт», написанную на оперативной даче МГБ СССР в июле 1946 года.

* * *

В ходе исследования вопроса о степени участия Николаи в поддержке нацистского режима и оценках Гитлера выявлено, что бывший шеф военной разведки в политику не стремился. Он был всего лишь профессионал своего дела, которое, как он считал, нужно новой Германии. В этом качестве он и предлагал себя нацистским бонзам, но они его посчитали отработанным паром, выжатым лимоном.

Что касается оценки нового вождя Германии Гитлера, то он поначалу воспринял его положительно, с большими надеждами на возрождение своей родины. В одном из своих выступлений по радио в 1933 году он говорил:

«Опираясь на собственные силы, на солдатский дух народного фронта, к власти пришел Адольф Гитлер. Он сбросил с трона немецкого народа избирательную урну с тем, чтобы она разбилась на куски. Он взошел на трон не ради собственной личности, он остался с фронтом народа, прочно сросшись с ним в единое целое. В третий раз Провидение дает нам возможность сплотиться вокруг вождя, чтобы не дать свершиться главной военной цели наших врагов и противопоставить их преимуществу, которое, пожалуй, у них есть в численности, оружии и материальных средствах, присущую только нам внутреннюю судьбу, это то преимущество, которого у них никогда не будет при их системе даже в коалиции с другими, поскольку они никогда не были в той крайней ситуации, в которой находимся мы, и не чувствуют той угрозы Европе, которая исходит от большевизма, возникшего в результате мировой войны.

На троне вместо избирательной урны теперь лежит раскрытая книга судьбы нашего народа, в которой мы делаем свои записи в знак признательности Адольфу Гитлеру за то, что он стал вождем. Если мы не поймем именно этот наступивший час, то будем, по крайней мере, самонадеянны, полагая, что Бог и в четвертый раз представил нам возможность к единению и победе.

Провидение возложило на молодые плечи Адольфа Гитлера мантию Гинденбурга, мантию доверия давно ушедшего времени. Но наступит день, когда Бог снимет эту мантию с плеч Гитлера. И тогда Гитлер станет таким вождем немецкого народа, который окончательно сломит вековое сопротивление недоверия к немецкой короне…

Гитлер поднял престиж кайзеровского призыва 1914 года и придал руководству необходимую последовательность, заявив: «Я не признаю больше никаких партий, я признаю только немцев!» Этим выражена идея, связующая фюрера и народ и делающая их непобедимыми.

За нами время бесконечно многих, постоянно противоборствовавших и изменяющихся идей, поддерживаемых различными враждебными силами. Вместо множества идей есть необходимое единство, но оно не передано, как маска, по наследству, поскольку идея должна родиться и соответствовать нынешнему и будущему времени. Эта идея соткана Адольфом Гитлером. Она, как луч солнца, должна быть впитана немецким руководством, поскольку это означает борьбу за победу нового времени.

Гитлер не только понял смысл этой идеи, но и имеет мужество ее реализовать. Но для этого ему нужен народный фронт. Поэтому судьба этой идеи в их руках — фюрера и фронтов».

Но этот панегирик новому вождю нации не принес отставному полковнику ожидаемых дивидендов. Шестидесятилетний Николаи, отмеченный печатью пораженца в минувшей войне и навлекший вместе с кайзеровским руководством страны гнев и проклятие за униженность Германии, не мог претендовать на злачное место у стола молодых хозяев фатерлянда.

Но Николаи не успокоился. Через год он предлагает свои услуги Гиммлеру, желая поделиться своим многолетним опытом. Ответ пришел на имя отставного полковника незамедлительно.

«Берлин, 15 июня 1934 года. Рейхсфюрер СС. № А/03212

Господину полковнику Николаи

Нордхаузен, 1 Гарц, Штольбергерштрассе, 58.


Глубокоуважаемый господин полковник!

Я возвращаюсь к нашему недавнему разговору и благодарю Вас за Ваше предложение помочь мне в области политической полиции. По самым разным причинам я пришел к убеждению, что было бы лучше, если сотрудничество между мной и Вами не имело бы места. Само собой разумеется, что этот отказ вытекает из деловых, а не личных соображений.

С выражением глубокого почтения Ваш Г. Гиммлер».

После того, как высокий профессионал своего дела получил «от ворот поворот», он некоторое время замкнулся, сделался анахоретом, и политика его больше не интересовала.

Об этом свидетельствовали послевоенные показания пленных офицеров гитлеровских спецслужб — генералов Ганса Пиккенброка, Франца Бентевеньи и полковника Эрвина Штольца. Их сведения о деятельности Николаи в период нацистского режима полностью склонились в пользу узника Лубянки.

Только после этого следователи МГБ СССР перестали мучить семидесятилетнего старика. Поняли, что он не нацист, а националист, горячо любящий свою Родину — Германию, вдобавок человек долга и чести. Ко всему прочему, в дела спецслужб Третьего рейха он не был посвящен.

О его явной патриотической патетике говорит посвящение к книге «Тайные силы». Он написал:

«Моему Отечеству — для предупреждения. Всем, кто хочет помочь ему снова обрести свободу, и кому из-за этого угрожают враги — для учения».

А дальше в своей работе он буквально выстрелил меткой фразой о значении разведывательной деятельности, в которой есть такие слова, что если бы исход войны соответствовал жертвам немецкого народа и трудам его военного командования, то Генеральный штаб стал бы весьма настойчиво ходатайствовать перед правительством об использовании этого опыта. Чужая разведка, вместо того чтобы разъедать основания германского государства и будущее германского народа, была бы вновь вырвана с корнем. Всестороннее ознакомление с методами и путями германской разведки, нам кажется по поэтому необходимым как на случай самостоятельного выступления Германии, так и для успешного отражения вражеской разведки.

Истинные слова, как он считал, писались им давно, а вот теперь, под конец жизни, ему пришлось незаслуженно хлебнуть советского плена, хотя с СССР не воевал, а тихо доживал отведенные судьбой годы в кругу милого семейства.

И вот вдруг для Николаи началась новая жизнь. Из одиночной камеры его переводят на спецобъект — оперативную дачу МГБ СССР на берегу Москвы-реки в сосновой роще Серебряного бора и предлагают написать свои профессиональные заметки.

Отлежав десяток дней в больнице из-за упадка сил и неестественности человеческого обитания в тюремном каземате, Николаи в мае 1946 года приступает к написанию своего труда.

Руководство следственной части МГБ СССР подготовило в адрес министра госбезопасности документ, в котором говорилось о том, что Николаи начал работать над воспоминаниями о своей разведывательной деятельности.

Генерал-лейтенанту в отставке А.А. Здановичу удалось найти в архивах КГБ в деле №«Н-21152» этот документ. Вот он:

«Министру государственной безопасности Союза ССР генерал-полковнику Абакумову

РАПОРТ

Докладываю, что в соответствии с указанием товарища Меркулова бывший начальник разведки генерального штаба германской армии полковник в отставке Николаи Вальтер Германович 25 апреля 1946 года помещен на изолированную дачу в подмосковном поселке Серебряный бор.

Взят под круглосуточное наблюдение негласной вахтерской охраной из четырех человек и снабжен всем необходимым для собственноручного изложения своего долголетнего опыта в разведывательной работе.

После непродолжительной болезни и отдыха Николаи В.Г. приступил 13 мая т.г. к работе. В беседе с нашим сотрудником сообщил, что к 1 сентября т.г. он намерен представить МГБ СССР свою рукопись со следующими разделами:

1. Мой путь к разведке и в разведке.

1. Наследие и опыт немецкой службы разведки и контрразведки 1900–1914 гг.

2. Опыт тотальной разведки и контрразведки в связи с прессой и пропагандой в Первой мировой войне.

1. Военное руководство службой разведки и контрразведки и противодействующие ему внутриполитические, а равно и международные силы (буржуазия, Ватикан, финансовые меры и другое).

1. Оценка немецкой службы разведки и пропаганды.

2. О службе разведки и контрразведки будущего: а) задачи б) советы на основе опыта Первой мировой войны в части организации.

По заявлению Николаи, материалы будут представляться четырьмя частями в конце каждого месяца.

Начальник следственной части по особо важным делам МГБ СССР Генерал-лейтенант Влодзимирский».

Одна деталь — генерала Влодзимирского и полковника Шварцмана расстреляют в 1953 году за массовые нарушения соцзаконности, но не в связи с «делом полковника Николаи». В то время часто производилась кровавая рокировка: палачи становились жертвами, а жертвы — палачами и так далее. Взвихренная политическая жизнь засасывала в свой круговорот все новые и новые жертвы…

* * *

Работая усердно над книгой, Николаи надеялся, что по окончании своего аналитического труда советские власти выпустят его на родину в Германию.

«Мне кажется, сотрудники госбезопасности мне поверили, что я не нацист, — рассуждал седоволосый полковник, — что я ни дня не работал в гитлеровских спецслужбах. Если бы было обратное — сидеть мне в камере и отвечать на вопросы дотошных следователей. Нет, нет, мне поверили, а потому попросили написать книгу».

Когда уставала рука и ручка делалась непослушной, а голова раскалывалась от мыслей, он вставал из-за стола, выходил во дворик и жадно втягивал грудью свежий воздух, настоянный на травах газона, цветах клумбы и деревьях, окружавших дачу. Тут росли липы, березы и сосны. Семидесятидвухлетний шеф германской разведки хотя и чувствовал себя выпотрошенным жизнью и обстоятельствами дурацкого плена, однако, радовался каждому дню, проведенному на воле — на советской оперативной даче с прекрасными условиями для творческой работы.

Но как бы он не погружался в профессиональную тематику, его мысли часто улетали в Германию. Чередой в памяти проплывали города Брауншвейг, Геттинген, Кенигсберг, Берлин, Нордхаузен, в которых он оставил свои следы. Снилась семья — супруга и трое дочерей. Нередко во снах он видел свой последний уютный дом. Полковник сожалел, что он забрал с собой в чужую страну свои архивы, которые здесь никому не нужны и будут уничтожены даже в том случае, если его отправят назад, а тем более, если в России он закончит жизненный путь. Его огорчало то, что ставка на Гитлера не оправдалась, что он ошибся и глубоко заблуждался. Гитлер не принес германскому народу счастья, разорив страну. Работал он над рукописью основательно, желая развязать военно-политические узлы первой половины ХХ столетия в отношениях между Германией и Россией. Он глубоко сожалел о том, что немецкий и русский народы были противниками в двух мировых войнах, и ясно представлял тех, кто инспирировал этот мировой мордобой. И вот уже на белоснежном листе поползли строки его размышлений:

«Вторая мировая война закончена. Германия побеждена и разрушена. Этим капиталистические страны достигли цели, которой они не достигли в Первой мировой войне. Это для них некоторая победа. Вместо двух социально-революционных стран они теперь должны бояться только одной — России. Но зато в настоящее время недостает силы, которая могла быть разыграна на месте Германии против России…

Разве мир будет обеспечен тем, что «нарушитель мира» Германия свергнута, а творческая сила германского народа должна быть разрушена?!

Россия распространила свое влияние далеко на Запад. Это результат участия России в победе. Но и ее ценность ограничена. Приобретенные в результате прорыва в Германию страны и народы как будто являются территориально и внешне приростом в силе. Однако испокон веков слабые, в течение долгого времени бросавшиеся в разные стороны, ослабленные еще больше из-за обеих мировых войн, они могут привести к опасности расчленения России, у которой они берут больше сил, чем укрепляют ее…

Если дело дойдет до Третьей мировой войны, то она будет проникнута (с обеих сторон) мыслями об уничтожении…

Орудия молчат. Борьба ведется другими средствами. Театром военных действий является не только Россия, не один только враг стоит против нее. Весь мир является театром борьбы».

Какие пророческие слова!

Вскоре книга «Разведка 1900–1945 гг. Обобщенный опыт» была написана. Он ей отдал последние силы, но она не удовлетворила тех, кто ее заказывал. Лубянка ожидала большего, но «магистр шпионажа» Николаи не «проговорился» ни единым словом о сокровенном в разведке — агентуре.

В начале апреля он отправил письмо своей старшей дочери Эльзе, но так и не дождался ответа. Переживал за внуков и правнуков. От безделья нервничал, ожидая возвращения на родину…

Но 13 апреля 1947 года у Николаи произошел инсульт.

Уже упоминаемый начальник отдела 2-го Главного управления МГБ полковник В. Масленников подготовил рапорт, в котором говорилось, что:

«…осмотром больного на месте установлено наличие у Николаи кровоизлияния в мозг на почве повышенного давления крови. В результате кровоизлияния парализована вся левая сторона тела. По заключению майора медицинской службы Гольштейна, если не последует вторичного «удара», Николаи может со временем поправиться. Для лечения приняты необходимые меры согласно указанию врача».

Его отправили в больницу Бутырской тюрьмы. 4 мая 1947 года наступила смерть от упадка сердечной деятельности. Жизненное колесо полковника остановилось. Тело бывшего руководителя германской разведки кремировали на московском Донском кладбище, а прах захоронили в братской могиле.

Так нелепо, практически по вине американского автора Курта Рисса, закончилась жизнь немецкого патриота периода Первой мировой войны, не принявшего ни малейшего участия в операциях гитлеровской разведки против Советского Союза.

Устремления разведок

Любая война ломает устоявшиеся структурные стандарты оборонных ведомств воюющих стран. Это коснулось и разведывательных органов Австро-Германской коалиции. С началом Первой мировой войны руководство германской разведки в действующей армии было возложено на вновь организованные разведывательные отделения (РО) штабов главного командования. Кроме того, РО имелись в штабах армий, корпусов и дивизий. Разведка в глубоком тылу противника оставалась в ведении РО генеральных штабов.

Для перехода линии фронта негласные источники германской разведки снабжались особыми пропусками. Направляли их главным образом на Петроград, Москву и в прифронтовую полосу Северо-Западного фронта.

Как уже говорилось выше, австрийская разведка интересовалась силами и местами дислокации воинских частей и их позициями Юго-Западного фронта, а также такими центрами как Киев, Одесса, Полтава, Харьков.

В начале златокудрого сентября 1915 года по указанию начальника австрийской военной разведки полковника Макса (Максимилиана) Ронге (1874–1953) через Румынию на Украину австрияки перебросили несколько десятков лазутчиков под видом трупп бродячих артистов: жонглеров, шансонеток, акробатов, солистов. Агентурные гнезда были свиты венскими специалистами в Луцке, Слониме, Брест-Литовске, Митаве и других населенных пунктах.

На территории Румынии действовало несколько австрийских разведчиков во главе с руководителем резидентуры полковником Фишером. А в Бухаресте по указанию полковника Николаи германская разведка открыла спецшколу. Возглавлял ее офицер, имевший опыт в делах плаща и кинжала, капитан Бергель. Его заместителем являлся оконченный русофоб Дольман. Они готовили здесь и забрасывали в тылы российской армии зафронтовую агентуру, в основном под видом беженцев, якобы вынужденных покинуть оккупированную немцами территорию. Им ставились разного рода разведзадачи.

По Одессе: какие корабли и суда находятся в порту, их вооружение, особенно, есть ли зенитное оснащение для обстрела аэропланов и дирижаблей, калибры палубных орудий, запасы горючего, есть ли в порту субмарины, их количество и класс, плавучие доки для ремонта кораблей.

По Николаеву: состояние ремонтной базы плавсредств, а также наличие строящихся военных кораблей и судов гражданского типа.

В Евпатории, Феодосии, Очакове агентам поручалось выяснить наличие подводных лодок, их вооруженность, цели прибытия торгово-пассажирских пароходов.

Лазутчиками становились люди разных возрастных категорий, профессий и увлечений: инженеры и врачи, фокусники и фотографы, офени-торгаши и точильщики, проститутки и воры, дети и подростки, старики и калеки.

Вот один из примеров. 2 сентября 1914 года военными контрразведчиками 8-ой армии, которой командовал генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов, в городе Ровно были задержаны пять подозрительных военнослужащих. Четверо низших чинов и пятый прапорщик почти хором заговорили о том, что они сбежали из плена. Но наблюдательные оперативники обратили внимание на чистоту их рук, аккуратно подрезанные ногти на пальцах, неестественный для лагерных узников румянец на щеках. Стали «ловить и колоть» их на противоречиях. Пришлось «великолепной пятерке» сознаться и дать показания.

Выяснилось, что этим переброшенным «из плена» предателям Российской армии австрийская разведка поставила конкретную задачу — взорвать железнодорожный мост через реку Гуска у Шепетовки.

— Где находится ваша диверсионная экипировка? — задал «прапорщику» резонный вопрос военный контрразведчик.

— Закопали, — последовал ответ…

Скоро оперативная группа извлекла из тайника полтора пуда динамита, взрыватели, хлороформ для усыпления часовых, 300 рублей.

— Что вам еще обещали новые хозяева за выполнение задания?

— Десять тысяч рублей.

— На всех?

— Да!

— Не густо…Кстати, где и кто вас инструктировал и послал сюда? — логично задал вопрос капитан Шебалин.

— После краткосрочных курсов перед заброской с нами в городе Луцке провел завершающий инструктаж австрийский обер-лейтенант по фамилии Шиллер.

Шебалин хорошо знал противника. Шиллер являлся начальником разведывательного бюро, расположенного в этом городе на Волыни.

О задержанных диверсантах и результатах разбирательства по ним оперативники сразу же доложили командующему армией генералу Брусилову. Алексей Алексеевич высоко оценил работу армейских контрразведчиков, ибо понимал, какой масштаб негативных последствий для его объединения предотвратили герои «невидимого» фронта.

К середине 1915 года русская контрразведка располагала списками с местами дислокации 23 разведывательных органов армий противника, как германских спецслужб, так и австро-венгерских, где готовилась агентура для массовой заброски в русский тыл.

Другой случай произошел в середине осени 1915 года, а точнее 13 октября. К сторожевому охранению одного из боевых участков 1-й русской армии под командованием генерала от кавалерии Александра Ивановича Литвинова (до 18 ноября 1914 года армией командовал Павел Карлович Ренненкампф), со стороны противника подошла группа в несколько десятков человек. Этот «летучий отряд» вскоре был разоружен. Стали контрразведчики выяснять, для чего они из плена шли с кавалерийскими винтовками и ручными бомбами. Недолго запирались лазутчики. Истинной целью их было проведение диверсий и терроризм. В частности они имели задачу по охоте за высшим офицерским составом, в том числе и командующим армией.

Эти и другие контрразведывательные операции позволили с меньшими потерями для наших войск, после череды неудач, провести командующему Юго-Западным фронтом А.А. Брусилову с 3 июня по 22 августа 1916 года так называемый «Луцкий прорыв». В ходе этого сражения было нанесено ощутимое поражение армиям Австро-Венгрии и Германии и заняты территории Буковины и Восточной Галиции.

* * *

Румыния, как приграничное государство, представляла стратегическое значение для германских и австро-венгерских армий по ведению шпионства против России и русских войск. Там германская и австрийская разведки готовили настоящий плацдарм для «незримых атак» против императорских войск. Устремления неприятельских спецслужб к русским войскам грамотно фиксировались нашими военными агентами (военными атташе). Так, активно работавший в Румынии военный агент, полковник Семенов, собрал подробные сведения о существовании 16-ти филиалов немецкой разведывательной службы и представил списки из более чем 150 граждан, подозреваемых в агентурных отношениях с германцами.

Об активности работы российских КРО только в границах театра боевых действий Юго-Западного фронта (командующий генерал Брусилов) к началу 1916 года говорили такие успехи, как разоблачение около сотни австрийских и германских шпионов.

Армейским оперативникам удалось только в штабе 7-ой армии (командующий генерал Д.Г. Щербачев) разоблачить около сорока агентов немецкой шпионской организации, представляющей собой глубоко законспирированную резидентуру, руководимую неким Вернером.

К сожалению, забытая из политических соображений в советское время, так называемая «империалистическая война», не позволила историкам спецслужб не то чтобы глубоко вникнуть в суть событий, но даже прикоснуться к ним. Это было время так называемого хрущевского «насморка» с осатанелой десталинизацией, когда даже советские органы военной контрразведки военного периода затаптывались в грязь. Партийное чиновничество умышленно рвало нити памяти с нашими недавними предками, вина которых заключалась в том, что они умудрились родиться в свое время. У каждого человека оно «свое». Поэтому под забвение попадали наши соотечественники, герои Первой мировой войны — генералы и офицеры, не говоря уже о сотрудниках разведки и контрразведки.

А ведь среди них были истинные патриоты Отечества, подвижники своего негромкого, непубличного дела. Одним из таких офицеров был полковник, получивший вскоре звание генерал-майора, Николай Степанович Батюшин, стоявший у истоков российской военной контрразведки.

Однажды, в разговоре с автором книги, его коллега по службе на Лубянке, генерал-лейтенант А.А. Зданович, знаток истории органов госбезопасности, тонко заметил, что «личность этого русского генерала любопытна по ряду причин. Прежде всего, генерал Батюшин является, пожалуй, единственным из руководителей российской разведки, кто непосредственно стоял у ее истоков и профессионально занимался этой работой вплоть до революции. Любопытно еще то, что наряду с военной разведкой, он много сделал для организации и становления военной контрразведки».

И еще одна деталь: как только свершилась Октябрьская революция, он, как не разделявший идеологию большевиков, покинул пределы любящей Отчизны, не захотел участвовать в братоубийственной гражданской войне. Значит, на нем нет русской крови, он дрался на полях невидимых сражений только с недругами России, которую любил, уважал и защищал, как мог: силой знаний, опыта и профессионального мастерства.

Приведу один из примеров его конкретного результата по привлечению к работе на российскую военную разведку полковника австрийского генштаба Альфреда Редля. Его изучение наши военные контрразведчики начали еще в 1900 году, когда капитана генштаба Редля направили для углубленного изучения русского языка, а, скорее всего, для тайной стажировки в качестве разведчика в Россию, в Казанское военное училище.

В ходе углубленной агентурной разработки иностранца в деле-формуляре появилась следующая любопытная запись:

«Человек он лукавый, замкнутый в себе, сосредоточенный, работоспособный. Склад ума — мелочный, вся наружность — слащавая. Речь сладкая, мягкая, угодливая. Движения рассчитанные, медленные. Любит повеселиться…»

Руководством Российского генштаба было поручено Батюшину, продолжить изучение Редля, так как Николай Степанович отвечал за австро-венгерский участок.

Вскоре в Вене нашим военным атташе, полковником В.Х. Роопом, австриец был завербован, скорее на материальной, чем патриотической основе. Хотя, на последней струне нашим вербовщиком тоже было удачно сыграно. Редль, как уроженец Львова, выразил готовность помогать России, прежде всего из личных симпатий к россиянам, среди которых у него «осталось в Казани много прекрасных и душевных друзей…Кроме того, мне не хотелось бы, чтобы между нашими странами разгорелся огонь войны. Уж очень много жизней может поглотить это страшное пожарище».

И он не ошибся — миллионы поглотило пожарище Первой мировой войны.

Через Редля доводилась дезинформация — «уникальные секретные документы русской армии». Зато встречные документы, поступающие в Россию от австрийского контрразведчика, российского агента, сомнений в подлинности в Санкт-Петербурге не вызывали.

Редль развернул кипучую деятельность по привлечению к работе на Россию патриотически настроенных сербов. Практически он руководил резидентурой.

За время сотрудничества с Редлем российский генштаб получил массу добротных материалов, сыгравших положительную роль при проведении Русской армией Галицийской операции в 1914 году.

Но карьере любого, даже самого глубоко законспирированного агента, когда-то наступает конец, как правило, из-за предательства или личной неосторожности. Тут было и то, и другое. Ночью в номер венской гостиницы «Кломзер», где остановился Редль, ворвалась группа сотрудников во главе с начальником австрийской военной контрразведки, полковником Максом Ронге…

26 мая 1913 года австрийские газеты поместили коротенькие сообщения о неожиданном самоубийстве полковника Редля…

Мы привыкли отмечать даты рождения военной разведки и военной контрразведки, соответственно, 5 ноября и 19 декабря 1917 года. Но это не совсем правильно. Как военная разведка, так и военная контрразведка имели свою богатую историю намного раньше прихода большевиков к власти. К сожалению, на занятиях по марксистско-ленинской подготовке нам вдалбливали в головы идеи, что сотрудники царских спецслужб были «императорскими сатрапами и душителями революционных мыслей». Нет, они были высокими профессионалами, образованными офицерами и генералами, опыт которых перенимали позже и сами «дзержинцы».

Тот же Батюшин Николай Степанович, в 1899 году окончил Николаевскую Академию Генерального Штаба по первому разряду! Участник русско-японской и Первой мировой войны.

Несколько слов о дальнейшей судьбе генерала.

После окончания гражданской войны он эвакуировался в Югославию. Проживал в Белграде, преподавая в белградском отделении Высших военно-научных курсов русским офицерам, оказавшимся в эмиграции. Курсы возглавлял профессор, генерал-лейтенант Николай Николаевич Головин. Во время Второй мировой войны выехал в Бельгию, где скончался в доме для престарелых в местечке в Брен-леКонт и был похоронен на местном кладбище.

Старанием российской общественности и моих коллег, в частности из Фонда поддержки ветеранов ФСБ и Общества изучения истории российских спецслужб, много лет возглавляемого генерал-лейтенантом А.А. Здановичем, прах патриота России Н.С. Батюшина был вывезен из-за границы и 20 октября 2004 года перезахоронен на Николо-Архангельском кладбище столицы.

Итак, австриец Альфред Редль ходил в помощниках России, а вот другой его земляк Александр Альтшиллер занимался шпионством против нее, проживая то в Киеве, то в Санкт-Петербурге.

История с Мясоедовым

Замечено, что генштабы многих стран делали роковые ошибки в процессе подготовки к тем или иным войнам. Победители в сражениях празднуют победы, побежденные ищут виновных, и что интересно, быстро находят тех, кто по их мнению может прикрыть ошибки, просчеты и бестолковость тех, кто привел свои армии к позору поражения.

Поражения, которые испытали русские войска на Северо-западном фронте в январе 1915 года, нервировали Ставку. Главнокомандующий русской армией Николай Николаевич Романов то и дело звонил по телефону и распекал то командующего 10-й армией генерала Сиверса, то начальника штаба барона Будберга. И тому и другому он угрожал за отступление и дикие потери в личном составе небесными и земными карами. Когда он на кого-то злился, то всякий раз «забывал» имя и отчество собеседника.

— Господин Сиверс, что за бестолковость. Как же так получилось, что вы не прикрыли фланги двадцатого и двадцать шестого корпусов? Надо быть законченным дураком, чтобы так спланировать боевые действия. Я вас с Будбергом отдам под военный суд, если вы не измените отношения к службе и, в конце концов, не заставите себя думать. Для чего вы носите головы? Что бы жрать или целоваться, что ли? Шпионов развели повсюду. Один только Мясоедов чего стоит! — кричал в трубку великий князь.

Так кто же такой Мясоедов, а может, что такое мясоедовщина?

Сергей Николаевич Мясоедов (1865–1915) — офицер царской армии, потом жандарм в армии в качестве немецкого переводчика. Он окончил Московский кадетский корпус. Проходил службу в 105-ом Оренбургском полку. В 1892 году был замечен жандармским начальством и вскоре приглашен на должность помощника начальника железнодорожного жандармского отделения станции Вержболово. А с 1901 по 1907 он работал там же начальником отделения.

Работа на приграничной станции позволяла ему общаться с высокими чинами, выезжающими за границу, а также с германскими пограничными властями. Он даже был знаком с немецким императором Вильгельмом II, охотничье имение которого располагалось в 15-ти верстах от Вержболова. Однажды на охоте глава Германии подарил Мясоедову свой портрет, что впоследствии сыграло плохую шутку с российским жандармом.

Все было бы хорошо, если бы Мясоедова не мучила одна страсть — жажда денег. Запущенное хозяйство родового имения в виде сада, огородов, пруда и прочего, больших доходов не приносило. Жалованья едва хватало на оплату веселого время препровождения в ресторанах, на любовниц. Поэтому нужно было искать дополнительные источники получения живых денег для веселой жизни. Кандидатку в жены он долго выбирал, не сердцем, а умом, хотел выгодно жениться. И вот после немалых колебаний, наконец нашел невесту в лице немецкой еврейки Клары Самуиловны Гольдштейн, засидевшейся в девках. Обрадованный папаша «отвалил» за нее 115 тысяч рублей золотом. Семья торговца Гольдштейна, выходца из Германии, имела много деловых связей не только по России, но и на Западе. В Берлине проживал брат отца Клары.

Струна торговца стала все чаще и чаще звучать в сознании жандармского невысокого начальника. Он окунулся в различные «гешефты», приносящие прибыль. Прохладное отношение к службе было замечено непосредственным начальством.

Вышестоящее руководство стало получать информацию, позорящую коллегу. Скоро он был изгнан со службы.

Но Мясоедов не растерялся, он нашел себе «творческую» нишу. Уйдя в запас, в 1907 году он становится одним из учредителей акционерного общества «Северо-Западного пароходства» вместе с братьями Борисом и Давидом Фрейбергами, серьезно подозреваемыми в сотрудничестве с австрийской разведкой.

Через несколько лет жандармский подполковник в запасе знакомится с военным министром Сухомлиновым, которому Мясоедов понравился своей напористостью, внешним видом, знанием немецкого языка. Глава военного ведомства берет его к себе на службу в качестве специального офицера, наблюдающего за состоянием революционной пропаганды, и занимающегося противодействием ее влияния на военнослужащих. Кроме того, ему поручается организовать в новом формате службу перлюстрации корреспонденции (ПК) и обобщать для докладов министру слухи о неблагонадежности офицеров и информацию об интригах в его ближайшем окружении. Жандармский опыт, как видите, пригодился ему в армии.

Не проработав и года у Сухомлинова, Мясоедов попадает под шквал критики со стороны врагов военного министра. Так Председатель III Государственной думы А.И. Гучков выступил в печати, в частности, в изданиях «Вечернее время» и «Новое время» и обвинил Мясоедова в шпионаже. Офицер вызывает обидчика на дуэль. Первым по жребию пришлось стрелять близорукому экс-жандарму. Он промахивается. Гучков благородно стреляет вверх.

Мясоедова вскоре уволили и из военного министерства…

* * *

Германская империя, образованная после франко-прусской войны 1870 года, с начала своего появления на свет не стремилась к политическому, экономическому и военному господству на Европейском континенте. Ее создатель Бисмарк, трезво оценивающий ситуацию, понимал, что Германия окружена сильными в экономическом отношении соседями. Он логично утверждал:

«Сильная Германия желает, чтобы ее оставили в покое и дали развиваться в мире, для чего она должна иметь сильную армию, поскольку никто не отважится напасть на того, кто имеет меч в ножнах…Все государства, за исключением Франции, нуждаются в нас и, насколько это возможно, будут воздерживаться от создания коалиций против нас в результате соперничества друг с другом».

К 1914 году Германия уже имела «меч в ножнах» и была готова к войне. Россия после поражения в русско-японской битве только на словах бряцала военной мощью. На деле этих самых «мечей» не хватало.

Русский театр военных действий начался с Восточно-Прусской операции 4(17) августа, когда царская армия перешла госграницу, начав наступление на Восточную Пруссию. Ход войны и ее результаты вне темы этого повествования, однако образную оценку действий армии Российской империи и самой России одним из ее союзников Черчиллем мне хочется привести:

«Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже претерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы уже были принесены, вся работа завершена.

Самоотверженный порыв русских армий, спасший Париж в 1914 году; преодоление мучительного безснарядного отступления; медленное восстановление сил; Брусиловские победы; вступление России в кампанию 1917 года непобедимой, более сильной, чем когда-либо… Держа победу уже в руках, она пала на землю, заживо, как древле Ирод, пожираемая червями».

Россия проиграла эту войну по вине большевиков-инородцев, отдельных продажных генералов и слабого Верховного главнокомандующего в лице ряженного пехотного полковника, не командовавшего даже отделением, царя Николая II.

Мясоедов, гонимый, как он говорил позже, патриотическим порывом, просится на фронт «для борьбы с германцами», которые были лучше всех подготовлены к войне. Они имели первоклассный офицерский корпус, прекрасно обученных рядовых запаса, патриотично-настроенное население, отличную боевую технику, развитую сеть железных и шоссейных дорог. Но, несмотря на это, в первые дни войны мы побеждали на территориях Восточной Пруссии и Царства Польского. На Восточном фронте германский генералитет, понадеявшись на свои традиционные полководческие таланты, получил облом, недооценив оборонительные мероприятия, проведенные русскими воинами. Германским и австрийским солдатам в этих боях пришлось заплатить большой кровью: их потери превышали потери россиян более чем в два раза.

А в начале 1915 года черед праздновать победу пришел к неприятелю — немцам.

Ну, а что делал дальше Мясоедов.

Итак, его, как пехотного офицера, призывают в ополчение. Потом не без протекции Сухомлинова определяют сначала переводчиком, а потом сотрудником, а по другим данным, начальником разведки 10-й армии, которой командовал генерал Фаддей Васильевич Сиверс. Эта армия занимала одну из важнейших позиций на Западном фронте. Мясоедов через своих людей был осведомлен не только о положении дел своей армии, но и знал планы командования 1-й и 2-й армий.

Анализ показал, что поражение русских войск 10-й армии было связано с глубокой осведомленностью противника о наших планах. Снова вихрь шпиономании понесся по окопам, блиндажам и позициям русской крестьянской армии, солдат которой стал задумываться над вопросом, за кого он льет свою кровушку.

Генерал А.А. Брусилов по этому поводу говорил:

«Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой кем-то были убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы — не знал почти никто, что такое славяне — было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать — было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя.

Солдат не только не знал, что такое Германия и тем более Австрия, но он понятия не имел о своей матушке России. Он знал свой уезд и, пожалуй, губернию, знал, что есть Петербург и Москва, и на этом заканчивалось его знакомство со своим отечеством. Откуда же было взяться тут патриотизму, сознательной любви к великой родине?!»

После позорного поражения в Восточной Пруссии 2-й армии генерала Самсонова в битве при Танненберге положение Главковерха было довольно сложным, и он всяческими мерами пытался отвести от себя ответственность за катастрофу. Именно в этой борьбе великий князь Николай Николаевич Романов положил начало волне шпиономании печально знаменитым «делом Мясоедова».

* * *

Нужно отметить, что шпиономания возникла уже в начале войны, когда солдаты требовали патронов и снарядов, а их не было, когда противник буквально заваливал наши окопы пулями и осколками. Особенно эта зараза свирепствовала в тылу, когда чуть ли не в каждом немце или еврее наши воины видели шпиона, вредителя, лазутчика. Это не была бдительность, это было умопомрачение, поддерживаемое военными властями.

Известный русский поэт В.Я. Брюсов, как очевидец этого процесса, писал:

«…наши солдаты, например, глубоко убеждены, что немцы отравляют колодцы, хотя вряд ли это осуществимо уже в силу технических трудностей. Во всяком случае, немцы стреляют из окон по проходящим русским, ночью пытаются зарезать сонных и т. п.».

Выдающийся российский и советский военный теоретик, публицист и педагог Александр Андреевич Свечин называл этот процесс «суеверием». В одной из лекций, прочитанной перед слушателями Академии Генерального штаба РККА, он говорил:

«Надо опасаться легенд о шпионах — они разъединяют доверие друг к другу, которым сильно государство…Сеется страх перед шпионами; создается какая-то тяжелая атмосфера общего предательства; в народной массе ежедневно тщательно культивируется тупая боязнь; а страх измены — нехороший страх; все это свидетельствует прежде всего о растущей неуверенности в своих силах…Ум человеческий отказывается искать простые объяснения грозных явлений. Серьезные неудачи порождают всегда и большие суеверия. В числе таковых, тесно связанных с поражением, наиболее видное место занимают суеверия о шпионах… Жертвы нужны — человеческие жертвы — объятому страхом людскому стаду».

Думается, в такую полосу подозрительности попал и Мясоедов. Некоторые современники пишут, что, конечно, нет дыма без огня, но полностью валить вину на полковника, далеко стоящего от руководства войсками, за поражения наших армий под Варшавой и в заснеженных Августовских лесах Восточной Пруссии нельзя. Одно дело — подозрения, другое — факты, улики, следы преступления.

Давайте посмотрим на ход разработки шпиона и следствие.

18 февраля 1915 года по инициативе начальника разведки и контрразведки Северо-Западного фронта Н.С. Батюшина и генерала-квартирмейстера М.Д. Бонч-Бруевича был арестован и обвинен в шпионаже и мародерстве начальник разведки 10-ой армии, полковник Мясоедов.

Главной уликой против предателя были показания подпоручика Якова Павловича Колаковского, попавшего немцам в плен и изьявившего желание вернуться на родину, согласившись работать на немцев. Допрашивал его Батюшин. В числе традиционных вопросов были и такие:

— Как и при каких обстоятельствах вам удалось заинтересовать германскую разведку? — спросил Николай Степанович.

— В лагере я инициативно обратился к одному из охранников с вопросом, не смог бы он меня свести с сотрудником спецслужбы. Он кивнул в знак согласия, и скоро я беседовал с офицером разведки.

— Как его фамилия?

— Лейтенант Бауермейстер. Он и «завербовал» меня. После непродолжительных курсов я был переправлен через границу все тем же офицером, а скорее бежал из плена через Стокгольм. Там я вышел на военного агента (атташе. — Авт.) полковника Кандаурова и рассказал о своей одиссее.

— Какое задание вы получили от Бауермейстера? Назовите явки, пароли, способы связи с разведцентром, — строго спросил Батюшин.

— Изучать обстановку…а еще советовал по приезду в Петроград обратиться к отставному жандармскому подполковнику по фамилии Мясоедов, через которого я бы мог получать ценную развединформацию по военному ведомству и обстановке в городе и некоторых гарнизонах…

Но, следует заметить, что о Мясоедове он «вспомнил» почему-то только во время третьего допроса. Это насторожило Батюшина.

По воспоминаниям начальника Петроградского охранного отделения К.И. Глебачева в поведении Колаковского стали происходить странности:

«Колаковский стал трубить по всему Петрограду о важности своих разоблачений и что со стороны военных властей никаких мер не принимается. Слухи об этом деле дошли до бывшего в то время товарища министра внутренних дел В.Ф. Джунковского, который приказал мне разыскать Колаковского и подробно его допросить. На допросе Колаковский ничего нового не показал, и сущность его рассказа была повторением того, о чем он заявлял первый раз в Главном штабе.

Протокол допроса Колаковского был отправлен Охранным отделением в контрразведывательное отделение Главного штаба по принадлежности, и с этого, собственно говоря, момента и началось дело Мясоедова, о котором уже знал чуть ли ни весь Петроград, комментируя его на все лады».

Чувствуется, что показания «беглеца и немецкого агента» были притянуты к делу Мясоедова за уши. Однако, несмотря на слабую доказательную базу, 18 марта 1915 года военный суд приговорил Мясоедова к смертной казни через повешение. Мясоедов опешил от такого сурового и постыдного для офицера вердикта. Почему-то военные власти спешили как можно скорее исполнить приговор. Это почувствовал осужденный, когда к нему в камеру зашел священник для исповеди. После ухода священнослужителя Мясоедов впал в транс. Он понимал, что вот-вот наступит развязка. Он разбил пенсне и осколком стекла порезал вены на ногах. Медсестра на скорую руку перевязала порезы, но кровь продолжала сочиться. Сразу после этой процедуры его повели на казнь. Палач набросил петлю на шею жертве, после чего выбил окровавленную табуретку из-под ног. Кровь продолжала капать с босых ступней…

К суду по обвинению в шпионаже были привлечены друзья и знакомые Мясоедова: Оттон Генрихович Фрейнат, барон Оттон Оттонович Гротгус, братья Самуил, Борис и Давид Фрейдберги, Отто Ригерт, Израиль Залманович Фриде, Роберт Исаакович Фальк, Густав Германович Урбан, Альберт Самуилович Гольдштейн, Николай Михайлович Гошкевич, Валентин Григорьевич Иванов, Максим Ильич Веллер, Василий Давидович Думбадзе и германские подданные: Георг Юлиус Беренд, Ричард Спойник, Ада, Густав и Александр Браудэрмейстеры. Разоблаченный как шпион австрийский подданный Александр Оскарович Альтшиллер к этому времени успел скрыться за границу.

Итак, Мясоедова повесили до получения кассационной жалобы командующим фронтом, который не утвердил приговор «ввиду разногласий судей». Но дело решила резолюция верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича Романова такого содержания: «Все равно повесить!»

Надо отметить, что роковым образом совпало так, что правительственные круги надеялись свалить на него вину в военных неудачах, а оппозиция, наоборот, увидела в нем символ разложившегося политического строя.

Как уже упоминалось выше, глава военной разведки Германии Вальтер Николаи через тридцать лет после тех событий на допросе в НКВД в 1945 году показал:

«Приговор…явился судебной ошибкой. Мясоедов никогда не оказывал услуг Германии».

А лейтенант Баурмейстер заявил:

«Я никогда в жизни не обменялся единым словом с полковником Мясоедовым и никогда не сносился с ним через третьих лиц».

Сухомлинов, узнав, что Мясоедов повешен, в дневнике записал:

«Мясоедов повешен. Прости ему, Господи, его тяжкие грехи!»

Видно и военный министр понимал и знал о его ошибках, просчетах, а может и о конкретных преступлениях. Иначе, он таких откровений в дневник бы не занес.

Шпион или покровитель шпионов?

В истории России это был первый случай, когда военного министра подозревали в принадлежности к агентуре противника. Речь пойдет о генерале от кавалерии А.В. Сухомлинове. Как писал знаток «шпионства» в период Первой мировой войны, английский писатель Эдвин Вудхолл:

«Огромная ценность Сухомлинова для германской и австрийской разведок заключалась, главным образом, в том, что он своим «авторитетом» и положением помогал спасению разоблаченных помимо его воли шпионов».

Интересное, не правда ли, определение человека, стоящего перед войной и в начальный ее период во главе военного ведомства России. Его тенью длительное время являлся австриец, которого открыто называли главным шпионом России.

Александр Оскарович Альтшиллер, а по другим данным — Альтшуллер (по духу это имя к нему больше подходило. — Авт.), который еще в 1872 году по заданию австрийской разведки переехал из Вены в Киев. Этот предприимчивый молодой человек, не без помощи широко разветвленной австрийской резидентуры, представленной консульством в Киеве, быстро вписался в жизнь третьего по величине города Российской империи.

За свою долгую историю Киев был столицей: полян и Древнерусского государства, Киевского княжества и Украинской Народной Республики, Украинской державы и Украинской Советской Социалистической Республики, а с 1991 года — независимой Украины. В силу своего исторического веса как центра Древнерусского государства — «Киевской Руси» — город и поныне называют «Мать городов русских».

Киев к началу ХХ столетия заявил о себе как один из культурных, религиозных и промышленных центров государства. Достаточно напомнить, что некоторые новые технологии были впервые внедрены на территории этого большого города на Днепре. Именно в Киеве появились впервые: трамвай, фуникулер, стационарное футбольное поле — стадион, небоскреб, и была проведена первая Всероссийская спортивная олимпиада.

В Киеве и его окрестностях располагались крупные промышленные предприятия и штаб Киевского военного округа.

Поэтому разведывательные устремления австрийской разведки к городу Киеву были вполне объяснимы, а с учетом того, что часть малороссийских (украинских) земель находилась под властью Австро-Венгерской империи, можно было легче проводить противоправную деятельность против России.

Колоритная фигура австрийского шпиона Альтшиллера всю эту оперативную мозаику максимально использовала. Не без помощи местных «друзей» он быстро открыл комиссионную и транспортную контору, а также склад инвентаря по обработке земли. Со стороны казалось, что судьба его вела под ручку; вскоре он становится директором-распорядителем машиностроительного завода и владельцем нескольких великолепных домов.

Однако основным занятием австрийца были не торговля и коммерция. Вся предпринимательская деятельность являлась лишь «крышей» — прикрытием его шпионской работы на пользу своей родины — Австрии.

Военные агенты Генерального штаба Российской армии и штаба Киевского военного округа фиксировали его частые поездки в Вену. Цель поездок, по его объяснению, была одна — коммерция, что было правдой, но не всей.

В ходе дальнейшего изучения деятельности предпринимателя было установлено, что он тесно общается с австрийскими дипломатами, работающими в Киевском консульстве. Оперативники обратили внимание, что среди австрийцев, с которыми общался Александр, были установленные разведчики, действующие легально. Несмотря на эти подозрительные моменты, прямых улик, которые можно было представить в суд, контрразведчики не получили, а Александр Альтшиллер продолжал нагло действовать. По существу он являлся резидентом австрийской разведки с широко разветвленной агентурой. Способный разговорить любого, он, в престижном доме-гостинице небоскреба Гинзбурга, снимал номера и встречался с киевлянами, которые вскоре стали с ним сотрудничать.

В одну из поездок за границу, в частности, в Вену, ему была поставлена задача: познакомиться с начальником штаба и его окружением, а также установить контакт с помощником командующего Киевским военным округом — генералом Владимиром Александровичем Сухомлиновым.

* * *

В 1904 году пятидесятишестилетний генерал от кавалерии В.А. Сухомлинов становится командующим Киевским военным округом, а в дальнейшем, после революционных событий 1905 года, генерал-губернатором Киевской, Подольской и Волынской губерний. Изучение его и возможность использования такого должностного лица, даже втемную, открывало бы блестящие перспективы для австрийской разведки. Главное теперь для Альтшиллера — выявить слабое место в личности генерала. И оно вскоре нашлось.

Дело в том, что шестидесятилетний генерал завел любовницу. Ею стала молодая жена богатого полтавского помещика Владимира Бутовича — Екатерина Бутович (до замужества Гошкевич. — Авт.), в которую он был влюблен без ума и находился с молодкой в интимных отношениях.

Знакомство их произошло в городе Биарриц на юго-западе Франции, где, после рождения сына Юрия и возникшим заболеванием почек, лечилась Екатерина. Биарриц был и остается роскошным приморским и бальнеологическим курортом «серебряного берега» Франции.

Однажды, когда Сухомлинов вышел посмотреть на гудящие валы разбушевавшейся Атлантики, он приметил нежное создание, наблюдавшее за бушующей волной. Одна волна накатывалась на другую, охая и вздыхая, а потом длинными белыми от пены языками они лизали песчаную косу курортного пляжа. Генерал подошел ближе к симпатичной даме, державшей за руку черноволосого мальчика, который жался к ногам матери.

— Какая красота! — промолвил Сухомлинов, желая вовлечь в разговор незнакомку.

— Да, да, неземная картинка, — согласилась женщина.

А потом разговор углубился и уже через несколько минут стояния у кромки стонущего от океанской волны моря, они узнали кое-что друг о друге. Она, почему-то, сразу же почувствовала влечение к себе со стороны мужчины, такое трудно скрыть. Она призналась генералу, что муж ее, домосед и бирюк, сторонится светской жизни.

Эта, маленького роста, хорошо сложенная природой, женщина с васильковыми глазами буквально ворвалась в сердце отдыхающего генерала.

Интересная деталь, когда Катенька Гошкевич была еще маленькой девочкой, художник Виктор Васнецов даже рисовал с нее Младенца Христа для киевского Владимирского собора.

Вскоре об этом увлечении генерала узнал австриец. Альтшиллер доложил подробности в Вену. Оттуда в консульство пришла секретная депеша, в которой говорилось, что есть смысл «познакомиться» с семейством Бутович и положительно повлиять в интересах разведки на семейную пару, чтобы расколоть ее. Австриец быстро нашел ключи к даме, буквально втерся в доверие к Екатерине, которая посвятила его в свои тайны. Через нее он вышел на «страдальца» Сухомлинова. Генерал действительно был обеспокоен тем, что муж Екатерины не давал развода своей «благоверной».

Александр в разговоре с командующим понял одно: он просит, притом срочно, посодействовать в бракоразводном процессе.

«Значит, мне надо влиять на две стороны — Владимира и Екатерину, — рассуждал Александр. — Главное поссорить их так, чтобы они были заинтересованы в бракоразводном процессе. Компромат должен быть и на нее и на него».

И австрияк вскоре нашел ведро сплетен на ту и другую сторону, но, несмотря на деньги и влияние на судей, ложные показания и взятки, процесс с разводом супругов затянулся более чем на пять лет. И вот уже Катя Бутович становится Екатериной Сухомлиновой. После этого события австрийский шпион становится своим человеком в семье видного царского сатрапа.

Молодой жене генерал дарит коллекцию мехов стоимостью в несколько десятков тысяч рублей. Оказавшись в квартире генерала, которого в душе величала обычным словцом — «старикашка», она по существу стала наложницей.

Успех Альтшиллера в разрушении семьи Бутович поставил австрийца в ряды близких знакомых Сухомлинова, среди которых были агент австрийской разведки, богатый киевский колбасник и хозяин «Троицких бань» Поляков, начальник Киевского охранного отделения Кулябко и сексот охранки и будущий убийца Столыпина небезызвестный Богров. Именно в отчем доме Богрова на Бибиковском бульваре эта теплая компания проводила время в кутежах и политических дискуссиях. Сюда же инкогнито приезжали на авто великая княгиня Мария Павловна и великий князь Борис Романов. Для того, чтобы избежать различных провокаций и разоблачений при посещении этого притона, Сухомлинов гримировался и переодевался в черный салонный костюм или в одежду извозчика. Именно здесь шла подготовка убийства Столыпина, вместо которого сватали Сухомлинова. Австро-германская разведка была крайне заинтересована в назначении его на этот пост.

Живя с Сухомлиновым, Екатерина продолжает разъезжать по курортам и домам отдыха, знакомится с другими мужчинами, беззаботно проводя время, благо, что деньги имеются в достатке. Среди новых ее увлечений появляется нефтяной король из Баку Леон Манташев, осыпавший ее деньгами и бриллиантами. Хотя денег от «старикашки» тоже хватало, банковский счет ее мужа разбух от денег подрядчиков.

Он в фаворе у царя, который считает его настоящим боевым офицером, георгиевским кавалером, непревзойденным рассказчиком. Это видно, как стремительно рос будущий военный министр. В 1909 году он получает высокое звание генерала от кавалерии. В 1908 году генерала назначают начальником Генштаба, потом Военным министром, а в 1911 году он вводится в Госсовет. В 1912 году — генераладъютант. Сухомлинов был весьма уступчив, шел охотно на компромиссы. Доклады его царю были легкими и оптимистичными.

А тем временем Екатерину часто видят в ресторане модного отеля «Астория» вместе с другом семьи Альтшиллером, которого подозревают, а иногда открыто называют австрийским шпионом: морской министр И.К. Григорович, председатель Совета Министров В.Н. Коковцев, Великий князь Николай Николаевич Романов, депутаты Госдумы М.В. Родзянко и А.И. Гучков.

Во время болезни Екатерины Сухомлиновой в ее комнате-спальне, расположенной рядом с кабинетом военного министра, работавшего нередко с секретными документами, часто бывали гости, среди них завсегдатай — Альтшиллер. Отмечался случай, когда Сухомлинов вышел из кабинета Альтшиллер в наглую подошел к столу и стал просматривать документы. Только благодаря адъютанту, он был выпровожен из служебного помещения. Вот до каких нонсенсов в доверительности доходили отношения военного министра с «бизнесменом» из Вены.

* * *

Перед началом войны военный министр успокаивал царя и общественность, что Русская армия стопроцентно готова для войны с любым противником. Так в «Биржевых ведомостях» № 14027 от 27 февраля 1914 года В.А. Сухомлинов дал интервью собственному корреспонденту этой газеты, в котором в розовых красках представил состояние своего ведомства. В частности он заявил (привожу с сокращениями его репортаж. — Авт.):

«…С гордостью мы можем сказать, что для России прошли времена угроз извне. России не страшны никакие окрики. Русское общественное мнение, с благоразумным спокойствием отнесшееся к поднятому за последние дни за границей воинственному шуму, было право: у нас нет причин волноваться.

Россия готова!

Всем известно, что на случай войны наш план обыкновенно носил оборонительный характер. За границей, однако, теперь, знают, что идея обороны отложена, и русская армия будет активной…

Русская полевая артиллерия снабжена прекрасными орудиями, не только не уступающими образцовым французским и немецким орудиям, но во многих отношениях их превосходящими…

Уроки прошлого не прошли даром. В будущих боях русской артиллерии никогда не придется жаловаться на недостаток снарядов. Артиллерия снабжена и большим комплектом, и обеспечена правильно организованным подвозом снарядов…

Русская армия — мы имеем право на это надеяться — явится, если бы обстоятельства к этому привели, не только громадной, но и хорошо обученной, хорошо вооруженной, снабженной всем, что дала новая техника военного дела.

Русская армия, бывшая всегда победоносной, воевавшая обыкновенно на неприятельской территории, совершенно забудет понятие «оборона», которое так упорно прививали ей в течение предпоследнего периода нашей государственной жизни. Русская армия, уже в мирное время выросшая в одну треть, состоящая из полков однородного состава, с улучшенным корпусом офицеров и нижних чинов, является первой в мире и по количественному отношению состава кавалерии, и с пополненной материальной частью…

Конечно, если какая-нибудь держава питает агрессивные замыслы против России, то наша новая боевая мощь ей неприятна, ибо никто уже не может теперь питать вожделений о какой бы то ни было части русской земли.

«Si vis pacem — para bellum». «Если хочешь мира, — готовься к войне».

Россия, в полном единении со своим верховным вождем, хочет мира, но она готова!»

Готова к чему? Конечно, исходя из такого панегирика своему ведомству — к войне!

На эту статью резче других отреагировал министр иностранных дел С.Д. Сазонов, который как раз в это время пытался замириться с Германией. Сазонову пришлось дезавуировать хвастливое и явно не ко времени выступление Сухомлинова.

Однако начавшаяся война скоро показала, что так радужно было только на бумаге. Война стала могучим и объективным арбитром, разложив на составляющие и рассудив многие проблематичные, спорные и непонятные обществу вопросы и проблемы, возникшие в действующей Русской армии.

А сбои начались сразу же с началом боевых действий. Из-за просчетов в оценке размаха будущей войны по вине как руководства военного ведомства, так и по причине предпринимательского лобби резко сократилось производство винтовок на Тульском, Ижевском и Сестрорецком оружейных заводах. Почему? А ларчик просто открывался: в армейский строй направили много «нужных специалистов».

Военно-экономическая подготовка к войне оказалась в тисках царской бюрократии и крупного капитала. Именно поэтому существенно уменьшилось производство латуни и мельхиора, необходимых для производства оружейных патронов и артиллерийских снарядов.

По вине хищников капитала и соглашательской политики руководства Главного Артиллерийского Управления (ГАУ) был сорван процесс мобилизации как действительно существовавших, так и потенциальных, неисчерпаемых ресурсов страны по производству орудийных снарядов, ружей и пулеметов, пороха и взрывчатых веществ.

Уже в начале войны недоставало патронов и винтовок, что широко освещено в исторической литературе.

1 сентября 1914 года ГАУ сообщало начальнику российского Генерального штаба генералу от инфантерии Н.Н. Янушкевичу, что «никакого запаса огнестрельных припасов не существует». А через несколько месяцев, 22 ноября, он уже из Ставки сообщал в столицу, что «главный гигантский кошмар — это пушечные патроны…» А чуть позже:

«…с уменьшением числа орудий и числа патронов стало выбывать из строя на 50–60 % больше людей… Волосы дыбом становятся при мысли, что по недостатку патронов и винтовок придется покориться Вильгельму. Чем меньше патронов, тем больше потери…Вопрос патронов и ружей, скажу, кровавый…Все наши военные неудачи, начиная с Лодзи и кончая августом 1915 года на 100 % обусловлены и вызваны недостатком боевых припасов».

С Кавказа генерал от инфантерии Н.Н. Юденич бьет тревогу: «…недостаток патронов ставит армию в безвыходное положение».

А ведь еще в октябре 1914 года Сухомлинову было доложено о нехватке почти миллиона винтовок и патронов, если точнее 870 000, к имеющимся на позициях.

Командующий 8-й армией генерал от кавалерии А.А. Брусилов констатировал:

«Дело доходило до того, что в армии оставалось всего по 175 патронов на винтовку».

Армия не имела также полного комплекта пулеметов.

В каждом полку росли команды безоружных солдат. В стране нарастала анархия. Из-за реквизиции гужевого транспорта и продовольствия у населения росло недовольство политикой властей. Накалялась антигерманская пропаганда. В каждом немце видели шпиона. Именно в это время Санкт-Петербург срочно переименовали в Петроград.

Преступная деятельность военного министра Сухомлинова привела к тому, что в летней кампании 1915 года русская армия вынуждена была очистить Галицию, а затем и Польшу. Части таяли, а в тылу большое количество безоружных солдат ожидало винтовок от убитых и раненых. Фронт для русского солдата стал просто мясорубкой. Когда немцы на определенном участке фронта выпускали по 3000 снарядов, русские могли послать в ответ только 100 своих «гостинцев» для неприятеля.

Русские потери в весенне-летних операциях 1915 года составили 1,4 млн. убитыми и ранеными и около 1 млн. плененными. При этом, среди офицеров процент погибших был крайне высок.

«За годы войны, — отмечал генерал Брусилов, — обученная регулярная армия исчезла. Ее заменила армия, состоящая из неучей».

Это был первый горячий фронт. Но в России к этому времени появился и второй — внутренний фронт, где в «окопах» друг против друга засела власть и общественность.

* * *

Союзники, особенно французы, не давали покоя русскому воинству. Так посол Франции в России Палеолог в сентябре 1914 года писал русскому военному министру:

«Вследствие требования генерала Жоффра (в 19141916 гг. — главком французскими войсками. — Авт.) военный министр желал бы знать, достаточно ли снабжена Имперская российская армия артиллерийским снаряжением для непрерывного продолжения враждебных действий. Полагает ли его высокопревосходительство императорский военный министр возможным продолжать операции без остановки, допуская, что расход снарядов будет продолжаться в условиях настоящего времени. В противном случае до какого предела его высокопревосходительство полагал бы нужным вести непрерывные операции…»

И что мы видим в ответе Сухомлинова французскому чиновнику. Он бойко отвечает:

«В ответ на ноту французского посла…военный министр имеет честь сообщить, что настоящее положение вещей относительно снаряжения российской армии не внушает никакого серьезного опасения. В то же время военное министерство принимает все необходимые меры для обеспечения армии всем количеством снарядов, которые ей необходимо, имея в виду возможность длительной войны и такой расход снарядов, какой обозначился в недавних боях».

Что это — глупость из-за некомпетентности или умышленное действие, а скорее бездействие?

А что было в стране?

Рабочий класс сохранял в какой-то степени нейтралитет — он ведь трудился у станков для фронта. Крестьянская масса кряхтела, но послушно облачалась в шинели и шла воевать с «немчурой и австрияками». Убитых на втором — внутреннем фронте не было, а на первом гибли тысячами за день.

Что касается Александра Альтшиллера, то он, почувствовав за собою слежку, сбежал в Австрию. Вскоре наша контрразведка вышла на его сына Оскара Альтшиллера и его родственника Фридриха Коннера, которые были арестованы по подозрению в проведении шпионажа. Зять Коннера Мозерт тут же обратился за помощью к Сухомлинову, который в свою очередь попытался положительно повлиять в плане защиты задержанных через губернатора Трепова. А товарищу министра внутренних дел Джунковскому написал:

«Семью я эту отлично знаю и могу за них поручиться. Не могу допустить, чтобы за шесть лет они могли измениться».

Почему военный министр повел себя как добрый покровитель? Доброта ли душевная взыграла, жена ли Екатерина попросила походатайствовать или министр действительно сотрудничал с австрийцами или германцами? Все это неясно до сих пор.

В войсках негодовали из-за глупостей, которые наделал военный министр. Скоро и сам царь пришел к выводу, особенно после гибели 2-ой Русской армии генерала Самсонова в Восточной Пруссии, что Сухомлинова опасно держать дальше на этой должности…

И все же он не преминул послать в теплом письме от 11 июня 1915 года своему любимцу мысль о том, что его принесли в жертву общественному мнению:

«Владимир Александрович, после долгого раздумывания пришел к заключению, что интересы России и армии требуют вашего ухода в настоящую минуту. Имев сейчас разговор с вел. кн. Николай Николаевичем, я окончательно убедился в этом. Пишу сам, чтобы вы от меня первого узнали. Тяжело мне высказывать это решение, когда еще вчера видел вас. Сколько лет проработали мы вместе, и никогда недоразумений у нас не было. Благодарю вас сердечно за всю вашу работу и за те силы, которые вы положили на пользу и устройство родной армии. Беспристрастная история вынесет свой приговор, более снисходительный, нежели осуждение современников. Сдайте пока вашу должность Вернандеру. Господь с вами. Уважаемый вас Николай».

Но «беспристрастна история», до сих пор не вынесла ему снисходительного приговора! Хотя шпионом его не считают, но верхоглядом и мздоимцем — да!

* * *

В апреле 1915 года Сухомлинова отправили в отставку. После снятия с должности почти десять месяцев он находился на свободе. Российское общество считало увольнение военного министра полумерами и требовало его ареста. После долгих колебаний царское правительство решило арестовать его. 21 апреля 1916 года он оказался в одиночной камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости по обвинению в измене государю и Отечеству путем шпионажа в пользу Германии, а также в растратах и мздоимстве.

Правда, британский министр иностранных дел Э. Грей в беседе с председателем российской парламентской делегации А.Д. Протопоповым иронично заметил:

«Ну и храброе же у вас правительство, раз оно решается во время войны судить за измену военного министра!»

К следствию были подключены обер-прокурор В.П. Носович и руководитель военной контрразведки генерал Н.С. Батюшин, а также была создана верховная следственная комиссия. При обыске на квартире Сухомлинова были найдены коды, шифры, костюмы извозчика и крестьянина — лапти, армяки, свитки — все то, во что наряжался Сухомлинов во время посещения конспиративных квартир. Среди прочих улик была обнаружена телеграмма, доказывающая причастность его к убийству Столыпина.

Было практически доказано, что к немцам попал один важный мобилизационный документ, составленный военным министром. Дело в том, что перед Первой мировой войной Сухомлинов в феврале 1914 года для доклада царю составил совершенно секретный Перечень мероприятий военного ведомства. О содержании этого документа могли знать только четыре человека в Российской империи — царь, военный министр, начальник Главного управления генерального штаба и председатель совета министров.

Но он оказался достоянием противника…

Поначалу Распутин и царица делали все возможное, чтобы дело замять. Сухомлинов отказывался от выдвинутых против него обвинений, а в равелине для Сухомлинова были созданы тепличные условия. Ему даже разрешили ежедневно встречаться с женой. А дальше придворная камарилья сделала все, чтобы его освободить. Царь в письме к министру юстиции начертал:

«Ознакомившись с данными предварительного следствия верховной комиссии, нахожу, что не имеется оснований для обвинения, а посему дело прекратить.

Николай».

Несколько слов о поведении супруги Сухомлинова в период его нахождения под арестом. Екатерине в это время было всего тридцать три года — дама «кровь с молоком». Она понимает, что надо заручиться протекцией друга семьи царя — Распутина. Сыскари следили за ней и зафиксировали более тридцати визитов к старцу на Гороховскую улицу. «Дворовый лекарь» цесаревича Алексея заявлял, что он, кроме «мамы» (царевны Александры Федоровны. — Авт.) любит еще двух женщин в Питере: Анну Вырубову и Екатерину Сухомлинову.

В период Февральской революции 1917 года семидесятилетнего Сухомлинова вместе с молодой женой Екатериной судил Суд Временного правительства. Государственной измены в действиях экс-министра слуги Фемиды не нашли, зато факты коррупции подтвердились. Его осудили к бессрочной каторге и лишению всех прав состояния. Правда, каторгу заменили тюремным заключением в камере Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. Итак, осужден был только супруг, жену освободили.

Судебный процесс над Сухомлиновыми проходил с 10 августа по 12 сентября 1917 года. После Октябрьской революции большевики перевели узника в тюрьму «Кресты». По амнистии, как достигший 70-летнего возраста 1 мая 1918 года он был освобожден.

Екатерина Викторовна привыкла жить в достатке. Она вскоре нашла нового супруга в лице крепыша-офицера некого Габаева. В условиях военного коммунизма муж решил заниматься спекуляций крупными партиями сахара. Эти деяния в эпоху гражданской войны квалифицировались крайне жестко и рассматривались как особо опасные экономические преступления. По решению революционного трибунала весной 1921 года Сухомлинова и Габаев были расстреляны за злостную спекуляцию.

А какова же судьба самого Сухомлинова? Выйдя из тюрьмы, он выехал сначала в Финляндию, а затем оказался в Германии, униженной своим поражением в войне. Нищенствовал, живя на крохотном пособии, и зимой 1926 года скончался: замерзшего старика нашли на скамейке берлинского парка Тиргартен.

«Медовая ловушка» Ренненкампфа

Как говорится, диагноз стране ставят женщины: чем сильнее их влияние на мужчин при власти, тем меньше у этой власти шансов. Как писал историк Лев Лурье:

«В начале ХХ века казалось: императорская Россия будет существовать вечно. Даже 46-летний Владимир Ленин в январе 1917 года говорил молодым швейцарским социал-демократам: революция, конечно, произойдет, но не на глазах моего поколения. И вдруг все рассыпалось мгновенно и, как оказалось, окончательно. С расстояния времени виден один из признаков угасания старого режима — ослабление воли правящей элиты. Серебряный век стал для России временем нерешительных мужчин и роковых женщин».

Нечто подобное случилось и с Советским Союзом, когда у власти стоял нерешительный президент СССР Михаил Горбачев и его роковая женщина — Раиса Максимовна. Никто не ожидал столь стремительного падения вчерашней сверхдержавы. И вот что удивительно: народ не вышел на «общероссийский майдан», чтобы защитить страну от развала. Даже тогда, когда результаты мартовского 1991 года референдума говорили о молчаливом согласии почти 80 % советских граждан продолжать жить в единой стране, часть правящей элиты во главе с Ельциным пошла по пути откровенного предательства. Он объявил «российскую суверенность», после чего началась цепная реакция распада единой страны.

Но в этой главе речь пойдет о женщине — польской блондинке Марии Сорель, которая помогала германской разведке, возглавляемой полковником Вальтером Николаи, ставить диагноз России, воюющей с Германской и Австро-Венгерской империями. По сравнению с общеизвестной германской шпионкой Матой Хари, тоже выпестованной в гнезде Николаи, Мария Сорель была на голову выше своей коллеги по шпионскому ремеслу. Она действовала на территории Польши, где стояли российские войска, и применяла свою тактику общения с русским офицерством для выведывания важных, порой даже стратегических секретов. Одним словом, сестринская доброта молодой симпатичной девушки заставляла русских развязывать языки. Общеизвестно, что лучшие шпионы, как правило, не похожи на шпионов и этим они опасны вдвойне.

В книге Валентина Пикуля «Честь имею» Мария Сорель нарисована односторонне, как «офицерская подстилка», которой в «заслугу» ставились чуть ли не все неудачи Русской армии. Он ее называет по-разному, но все в одном только ключе: «Гильза Патроновна», «голая женщина», «красивая б…», «шлюха», «молодая красивая сучка», «любвиобильная Мария», «сочная дева», «королева шпионажа» и так далее. Конечно же, эти эпитеты были только одной стороной правды.

Другая сторона этой самой правды заключалась в том, что в этой красивой, белотелой женщине были еще правильно работающие мозги, иначе бы ее не подцепили спецслужбы Германии.

Как писал один из американских специалистов тайных войн:

«…не стоит доверять, в первую очередь, «сочувствующим», которые по непонятной причине так интересуются вашими проблемами. Они могут напомнить вам отца, мать или девушку, оставшуюся дома, но, несмотря на это, вам все равно следует быть осторожными и не вступать в разговоры».

Такой «сочувствующей», создавшей новую технику шпионажа, была Мария для истосковавшимся по элементарным земным радостям — семьи и дому, русских военнослужащих. Она для них была и сестрой, и женой, и матерью, одним словом, символом семейных связей, которых так им недоставало как в мирное время, так и на фронте. С нею они на доверительной основе обсуждали как житейские, так и военные проблемы. А тех, кто покидал гарнизоны и убывал к новому месту службы, в том числе и на фронт, она просила не забывать ее и писать обо всем, что они пожелают.

Таким образом, она превратила свой дом в «почтовый ящик» германской разведки, куда приходили десятки писем от «российских друзей», писавших о своих впечатлениях на новых местах службы.

Она просила писать чаще и помногу. Эти просьбы по существу являлись «искусством грязной игры», но в нее играли российские военные по ее правилам. Офицеры ей писали о местах дислокации их полков, позиций, настроениях, перемещениях, делах на их родине, что становилось достоянием военной разведки Германского генштаба.

* * *

Главным ее «любовником», которого она в порыве откровенности перед близкими людьми презрительно называла «старикашка», являлся командующий 1-ой Русской армии Северо-Западного фронта генерал от кавалерии Павел Карлович фон Ренненкампф (1854–1918). Сын эстляндского дворянина немецкого происхождения ротмистра Карла Густава Ренненкампфа посвятил себя военному делу. Участвовал в подавлении восстания в Китае, в русско-японской войне, в борьбе с революционными выступлениями в Восточной Сибири в начале девятисотых.

Во время Первой мировой войны в августе 1914 года после удачной битвы при Гумбиннене во время Восточно-Прусской операции, он не поддержал наступающие войска 2-ой Русской армии генерала А.В. Самсонова — не прикрыл фланги. В результате 2-ая армия была наголову разбита противником в Восточной Пруссии, а ее командующий застрелился, не вынеся позора поражения с десятками тысяч жертв.

Пока 2-ая армия наступала, Ренненкампф развлекался в штабной палатке со своей любовницей Марией Сорель. Он ей доверял, как себе. Делился с молодой красивой женщиной многими сведениями, в том числе и военного характера, конечно, не догадываясь, что это была «медовая ловушка» — подстава германской военной разведки. Именно Сорель, крепко державшая на коротком поводке своего любовника, распаляла в нем затаенную на Самсонова обиду за пощечину на одном из дальневосточных вокзалов.

Ведь она знала многие подробности жизни и службы своего великовозрастного любовника. Нельзя исключать, что Мария была подробно осведомлена о конфликте двух командиров дивизий Павла Карловича Ренненкампфа с Александром Васильевичем Самсоновым по периоду русско-японской войны, когда части первого не поддержали второго в наступательном сражении под Мукденом. Вина полностью лежала на Ренненкампфе. Кроме того, проведенное расследование выявило казнокрадство и служебные злоупотребления командующего 1-ой армии, которая на тот момент вела бои на территории Восточной Пруссии. За подобные действия его нужно было лишить всех званий и регалий. Но близость молодого генерал-майора ко двору и царю сыграла защитную роль в готовящихся крутых санкциях вышестоящего командования. Однако после этого два комдива встретились на Мукденском вокзале. Между ними произошел конфликт и Самсонов, обвинив Ренненкампфа в предательстве, отхлестал его по лицу. Отпечатки ладоней Самсонова еще долго горели на щеках Павла Карловича.

А в августе 1914 года Ренненкампф не стал ждать своего разгрома и позорно устранился от командования, подлейше бросив армию на произвол судьбы, забрал Марию и умчался с любовницей в глубокий тыл.

До этого Мария Сорель выкрала в штабе генерала Ренненкампфа коды для управления войсками, чтобы передать их своим друзьям из германского генштаба. Как известно, связь в разведке — основное и самое опасное звено в цепи действий по передаче информации до потребителя. Разведцентр торопил агента, ему позарез нужны были данные о планах перемещений и передислокаций русского воинства. Она переживала из-за невозможности передачи собранных важных данных. Некоторое время коды хранились в потайном месте у нее дома. Она лихорадочно искала способ доставить их по назначению. Сама Мария не могла пересечь границу или линию фронта. Скоро такой случай представился. Она завела знакомство со штабным лейтенантом Кровичем, который потерял голову от польской красавицы.

«Я все готов сделать для нее, — рассуждал русский офицер, — она для меня богиня, которую мне послал сам Всевышний». Роман развивался стремительно, по правилам шпионского жанра. В разговоре с россиянином она набралась смелости и призналась, что ее связь с генералом — это временное явление и что со «старикашкой» ей не по пути, а с ним ей довольно комфортно, весело и перспективно.

Мария делала все, чтобы молодой любовник почувствовал уверенность, что и она искренне увлечена им. Нужно было спешить ради поставленной цели. «Вешая лапшу на уши» лейтенанту, она рисовала ему картины их скорого венчания.

— Ты согласен взять меня в спутницы жизни? — неожиданно спросила Мария Сорель.

— Я готов, дорогая, с тобой хоть на край света, — торопливо, захлебываясь от переполняемых чувств, лопотал Крович. — Ты для меня — богиня. Я даже способен порвать с армией.

— Дезертировать?

— Да! Только бы быть с тобой.

В этом любовном коконе он был рабом, а она — властелином. Офицер понимал, что он окунулся в омут страсти, произошло опьянение души, за которым виделись розовые просторы нового бытия. Но в жизни часто случается так: чем сильнее страсть, тем печальнее у нее бывают последствия.

Через несколько дней после знакомства Сорель довела до Кровича «печальную историю» о задержании в Вене ее старшего брата жандармерией, и что она хотела бы его освободить через знакомого германского генерала, для чего и написала ему письмо.

— Дорогой, у меня к тебе будет просьба, отвези послание.

Она растолковала, на какой станции ему следует сойти, где его встретит доверенный человек, который и доставит письмо в Германию.

— Без проблем…

Только поезд отправился от Варшавского вокзала, как беглец из части был задержан военными контрразведчиками. Но он успел каким-то чудесным образом передать Марии через другого офицера — соседа по купе о его задержании.

Расчет оказался верным, шпионка ударилась в бега.

Ее задержали только через несколько месяцев, переодетую в армейское обмундирование. Захватили ее солдаты Серпуховского 120-го пехотного полка, которым командовал полковник Владимир Андреевич Черемисов. В дальнейшем он станет генералом от инфантерии. Когда девицу привели в штаб полка, она вдруг сорвала с вешалки шинель и набросила ее на голову полковника — «маленького, худенького, с бегающими черными глазками и приятным, несколько вкрадчивым голосом» (по воспоминаниям о нем генерала Врангеля). Пока Черемисов размахивал руками, пытаясь освободиться от шинели, она ногой распахнула дверь и побежала по темному коридору в надежде вырваться на волю.

По одним данным — дежурный офицер устремился за ней и тремя выстрелами из револьвера застрелил ее, по другим — шпионку поймали офицеры 1-ой армии в лесном массиве на территории Восточной Пруссии. Она просила о пощаде своих палачей, падала на колени, рыдала и ползала по земле. Просила своего возлюбленного генерала замолвить за нее слово и спасти жизнь. Ренненкампф ответил гробовым молчанием на стенания Марии. Ее подвели к петле и повесили на дереве.

Так бесславно закончила свой жизненный путь красавица-авантюристка, жрица плаща и кинжала германской разведки Мария Сорель, ставшая для многих офицеров штаба 1-ой Русской армии, и в первую очередь для ее командующего генерала от кавалерии Павла Карловича фон Ренненкампфа, «медовой ловушкой».

* * *

Судьба генерала не менее трагична, чем судьба его молодой любовницы. Во время Лодзинской операции войска 1-ой Русской армии вновь оплошали: им не удалось остановить прорывающуюся из окружения немецкую ударную группу генерала Р. Шеффера. За эти промахи в руководстве войсками армии командующим Северо-Западным фронтом генералом Рузским Ренненкампф был отстранен от должности и назначен в распоряжение военного министра. После длительного разбирательства, специально созданная по этому поводу комиссия 6 октября 1915 года отправила Ренненкампфа в отставку с такой припиской в приказе: «уволен по домашним обстоятельствам с мундиром и пенсией», то есть ему разрешалось носить мундир и получить полную пенсию.

После Февральской революции генерала арестовали и поместили в Петропавловскую крепость. Чиновники Временного правительства во главе с Керенским припомнили ему активное участие в подавлении революционных выступлений трудящихся в 1905 году. Но странно повела себя Советская власть после Октябрьских событий. Комиссары не найдя прямых улик против генерала, освободили его из казематов. После чего он уехал с детьми и женой на родину последней — в Таганрог.

Понимая, какие грехи на нем висят, он вынужден был скрываться, живя под чужими именами: то некого греческого подданного Мандусакиса, то мещанина Смоковникова. Эти факты лишний раз подчеркивали его недалекость, ведь генерала знали в лицо многие россияне через портреты в газетах и журналах.

В начале марта 1918 года к нему в дом наведались представители новой власти.

— Нам надо с вами поговорить, — заявил старший по должности из команды большевиков.

— О чем?

— О военных проблемах.

— Я в этих делах совершенно не соображаю, — заявил хозяин.

— Как может не соображать боевой генерал?

— Я мещанин Федор Иванович Смоковников, — пригладив свои пышные усы, проговорил Павел Карлович.

— Гражданин Ренненкампф, не играйте в дурку, — резко оборвал генерала непрошенный гость. Бывший крупный недавний вояка зло вскинул голову и побледнел…

1 апреля он был доставлен к командующему красными войсками Юга России В.А. Антонову-Овсеенко.

— Гражданин Ренненкампф, я вам предлагаю, как крупному знатоку военного дела вступить на службу в Красную Армию. В вашей помощи, как специалиста, она крайне нуждается. Именно сейчас, — четко, по-военному отчеканил красный командующий.

— Я уже стар, не смогу командовать людьми, которые принимали участие в развале армии и являлись по существу сторонниками противников России — германской армии.

В тот же день после его отказа, красным пролетарским судом он был срочно приговорен к ВМН — расстрелу. На следующую ночь отставного генерала вывезли за город и расстреляли возле ангаров Русско-Балтийского снарядного завода, эвакуированного из Ревеля в Таганрог в 1916 году в связи с опасностью захвата его неприятелем.

Через несколько часов после расправы над генералом большевики ворвались в квартиру генерала, где оставались жена Ренненкампфа с дочерьми. Хозяйка была уже пожилой женщиной, ее не тронули, а вот со старшей дочерью Ольгой решили позабавиться. Совершив свое гнусное дело, они ее задушили. Стрелять не захотели, чтобы не всполошить соседей.

Русский полковник — австрийский агент

Одним из крупных «кротов» вычисленных российской военной контрразведкой во главе генерал-майором Н.С. Батюшиным в начальный период Первой мировой войны являлся полковник В.Г. Иванов, состоящий на службе в военном ведомстве, возглавляемом генералом от кавалерии В.А. Сухомлиновым.

Свел офицера Иванова с Сухомлиновым все тот же вездесущий австриец Александр Альтшиллер, который «случайно» познакомился с ним на спортивных соревнованиях. Это было в 1909 году, когда Иванов участвовал в них в качестве наблюдательного арбитра — контролера на трассе военно-автомобильного пробега Петербург — Москва — Киев.

К офицеру подошла парочка — пожилой незнакомец с молодой, модно одетой дамой. Разговорились, а через некоторое время познакомились.

— Александр Оскарович, — представился Альтшиллер и открытой ладонью ткнул в сторону элегантной женщины, — а это моя супруга.

— Валентин Григорьевич Иванов, — отрекомендовался офицер.

— Не озябли на ветру?

— Нет, не жалуюсь на здоровье. Как-никак военный, уже привык к таким «комфортам». Одинаково переношу и жару, и холод, — захорохорился офицер.

Мимо них проносились, урча и пыхтя сизыми дымами выхлопных газов, автомобили. Когда их прогон закончился, парочка пригласила нового знакомого к себе домой на чашечку кофе.

— Небось, проголодались, не соизволите ли посетить нас. Мы вас приглашаем, — проговорил мягко Александр Оскарович. Жена закивала в знак согласия.

Иванов не отказался. С этого периода началась «дружба» австрийского шпиона Альтшиллера с будущим предателем Ивановым.

Через некоторое время Альтшиллер свел Иванова с военным министром В.А. Сухомлиновым, которому бравый офицер понравился. Его назначают на высокую должность в Главное артиллерийское управление (ГАУ) курировать вопросами развития артиллерийских систем и развития фортификационных укреплений. Прошло немного времени, и он получает высокое воинское звание — полковник. Его даже ввели в состав Артиллерийского комитета.

«От радости в зобу дыханье сперло» у Иванова, понимающего, что полковничьи погоны легли на его плечи, в первую очередь, благодаря знакомству с Александром Оскаровичем. Он готов для него сделать многое, если не все.

Скоро на его просьбы пришлось отвечать конкретными действиями, а они были преступными. На одной из встреч Альтшиллер завербовал Иванова.

После этого австрийской, а значит и германской разведкам, передаются секретные и совершенно секретные сведения в виде документов, находящихся в ГАУ. Теперь он заметно активизировал свою профессиональную деятельность: он не упускал возможности побывать на каждом испытании новых орудийных систем, приемке очередных укрепрайонов. Тщательно фиксировал огневую мощь последних, запасы снарядов, количество обслуживающего личного состава.

Он стремится попасть на различные совещания, комиссии, где обсуждаются секретные планы и говорят о тактикотехнических данных (ТТД) новейших пушек и других орудий, и о возможностях их использования.

Как писал Эдвин Вудхолл в своей книге «Разведчики мировой войны» об Иванове:

«…он даже не раз ездил «по делам службы» за свой счет, объясняя это своей особой любовью к артиллерии и фортификационным работам.

Так, весной 1913 года Иванов добился разрешения съездить за свой счет для присутствия при чрезвычайно секретных опытах на острове Березань. Бывший комендант Кронштадтской крепости генерал-лейтенант Маниковский удостоверил, что во время работ на кронштадтских фортах из числа трех представителей Артиллерийского комитета, назначенных наблюдать за ходом работ, Иванов почти всегда являлся на форты без предупреждения и иногда в сопровождении каких-то приглашенных им лиц».

Собранную шпионскую информацию он передавал на личных встречах Альтшиллеру, а тот по известным только ему каналам направлял в Вену своему руководству.

Однажды на встрече резидент заметил своему агенту:

— Валентин Григорьевич, вы носите портфелями секретные бумаги, — не боитесь разоблачения?

— Нет, потому что и перед войной, и с ее началом я встретился с анархией и хаосом в этом деле, — последовал ответ полковника.

— Ну-ну, осторожность никогда не бывает излишней, ибо истинное мужество в разведке — осторожность, — предупреждал агента Альтшиллер.

Иванов в откровенных беседах со своим австрийским пастырем часто признавался, что секретные документы в ГАУ и в других местах сосредоточения обобщенных режимных материалов хранятся беспечно, с преступной халатностью, так что он не боится своего разоблачения, т. к. с ними работают и многие другие сотрудники военного ведомства. Кроме того, ему помогают традиционные «гармошки-праздники», растянутые на несколько дней, когда в штабах практически не бывает народа, и можно секретный документ изъять и «поработать» с ним — сделать выписки и положить обратно…

По этому поводу германский агент Р., перешедший на сторону России, о котором вспоминал Эдвин Вудхолл в своей книге, рассказывал, что:

«…им (агентам. — Авт.) помогали всякие праздники, которые часто длились по нескольку дней подряд. В это время в штабах и управлениях министерства нет ни души. Между тем двух-трех дней было достаточно, чтобы взять документ, сделать из него выписки и положить обратно. А умудрялись делать и так: брали документ, отвозили его в Кенигсберг, Истербург, Торн или другой город и здесь снимали с него любое число копий.

Большинство же документов германская разведка получала прямо в оригинале. Мне приходилось перевозить через границу целые сундуки с такими документами. У нас в Германии, когда печатается секретная вещь, то при этом стоит офицер и унтер-офицер, которые выдают бумагу счетом и счетом ее принимают, следят за рабочими станками и камнями. Кроме того, у вас, по-видимому, очень мало железных и запечатанных шкафов, а также внутренней охраны.

Наконец, еще удивительнее, что выдавая известным лицам секретные документы и требуя расписки в их получении, у вас затем уже, по-видимому, никогда не проверяют, имеется ли данный документ еще у получивших его лиц и не требуют даже возвращения его. Иначе, как бы мы получили документы за штемпелем и номером, причем выдавший не требовал даже его возвращения по миновании надобности, а отдавал в полную нашу собственность».

Весь этот бардак в секретном делопроизводстве часто использовал шпион, которому было легко получать нужные документы.

* * *

К концу 1914 года военная контрразведка вышла на Иванова и сделала оперативный вывод, что он занимается «шпионством». Филеры то и дело фиксировали подозрительные встречи Альтшиллера с Ивановым в доме австрийца или в номерах гостиницы 12-ти этажного Киевского небоскреба господина Гинзбурга.

Кстати, когда в 1941 году Киев оккупировали немцы, небоскреб Гинзбурга стал подпольной штаб-квартирой советского разведчика Ивана Кудри. Там он непродолжительное время хранил свое оружие и ценности, а также использовал здание для передачи радиограмм. 24 сентября 1941 года дом Гинзбурга и несколько других крупных зданий в Киеве были взорваны саперами 37-й армии и подразделениями НКВД в ходе широкомасштабного минирования города.

Но вернемся к Иванову. Разработка его стремительно развивалась, и вскоре он был задержан. При обыске на его квартире контрразведчики обнаружили несколько десятков секретных документов как ГАУ, так и, выражаясь современным языком, центрального аппарата военного ведомства.

Вот перечень некоторых из них:

— секретные карты пограничных районов Российской империи с Германией и Австро-Венгрией,

— фотографии артиллерийских установок,

— чертежи башенных сооружений,

— секретный журнал вооружений Кронштадтской крепости,

— планы некоторых крупных пороховых складов,

— светокопии испытания артиллерийских орудий на линейном корабле «Андрей Первозванный»,

— планы ряда крепостей,

— зашифрованные записи в блокнотах,

— многочисленные письма и прочее.

Интересна одна деталь: в этих письмах часто упоминались странные слова и подписи в конце написанного текста. Упоминались такие слова, как «франт», «Артур», «кудрявый», «папаша», «мамаша», «господин с Мойки», «кузен», «супруга», «тысячный» и другие.

На вопрос, кто же стоял за этими кличками и псевдонимами, скоро нашли ответ следователи. Иванов не хотел их называть, а вот при опросе жены Иванова, после долгих запирательств, она назвала некоторых, раскрыв тайну воровских прозвищ. Так, ради конспирации «папашей» называли Альтшиллера, «мамашей» — его жену, «кузеном» — инженера Гошкевича, «супругой» — жену Сухомлинова, а «господином с Мойки» — самого военного министра России, так как его квартира находилась на набережной Мойки. Псевдоним мужа для австрийской разведки, по ее признанию, был «Артур».

Призналась она и в том, что военный министр любил подписывать письма к Альшиллеру кличкой «Франт» на немецком языке.

При обыске, произведенном у шпиона Веллера, следователи обнаружили в его записной книжке отметку: «Артур 72–81». В ходе поиска ответа на значение этих цифр, было установлено, что под эти номером значился телефонный аппарат полковника Иванова. Германский шпион Веллер тоже рассказал многое о «деятельности своего коллеги» по тайному ремеслу — Иванова в Артиллерийском комитете.

Иванов был тесно связан и с Веллером, через которого передавал сведения для германской разведки. Фирма этого «коммерческого дельца» на полученные бюджетные деньги России завела более сорока представительств в Германии. По указанию руководителя контрразведки Н.С. Батюшина было проведено ряд негласных оперативных мероприятий в штаб-квартире Веллера. Когда нашли улики — секретные документы военного характера, подключились следователи. При официальном обыске они изъяли их и приобщили к уголовному делу на шпиона.

В преступном треугольнике Иванов, Альтшиллер и Сухомлинов находился еще один агент австро-германской разведки инженер Гошкевич — двоюродный брат жены Сухомлинова. Родственная близость к военному министру много способствовала успешности его шпионской деятельности. Сестричка любезно предоставляла своему братику время порыться в квартирном кабинете супруга в его отсутствие. И он использовал эту возможность на все сто процентов.

Чтобы быть ближе к фронту во время войны и легче передавать собранную информацию противнику, Николай Гошкевич вступил в члены «Общества повсеместной помощи пострадавшим на войне воинам и их семьям». Будучи членом этого гуманитарного общества Гошкевич принимал «активное участие» в устройстве медпунктов, лазаретов, госпиталей, в перевозке раненых и больных с фронта, вещей для военнослужащих на фронт. Во время этих поездок он неоднократно бывал в штабе 10-й армии генерала Ф.В. Сиверса, где в это время служил полковник Мясоедов. В штабе армии проходили их деловые встречи.

Конечно, главной заслугой шпиона Гошкевича перед германо-австрийской разведкой была передача ей через Василия Давидовича Думбадзе, «Перечня», составленного «в целях укрепления обороны России» военным министром генералом Сухомлиновым.

Подрывная работа германской и австрийской разведок в царской России была направлена на то, чтобы затормозить развитие стратегических отраслей промышленности и тем самым нарушить во время войны нормальное снабжение русской армии боеприпасами.

Нужно сказать, что в отставании военной промышленности России образца начала ХХ века была повинна ее общая экономическая отсталость.

А в этом «Перечне» в розовых тонах рисовалась стопроцентная готовность России к любой войне. Это было своеобразным усыпляющим средством, запущенным в ход шпионским австро-германским хором, их резидентурами с широко разветвленным агентурным аппаратом, внедренным во все споры государственного организма.

Так, например, тот же В. Думбадзе в своей книге-панегирике «Генерал-адъютант Владимир Александрович Сухомлинов» писал:

«Ни для кого в настоящее время не новость, что Россия ни в одну войну, которую ей приходилось до сих пор вести, не находилась на такой степени подготовки, как в настоящую войну с Германией».

Что же касается «Перечня», выкраденного Гошкевичем, не исключена вероятность — это только версия, что он мог получить копию документа путем фотографирования оригинала через родственницу — жену Сухомлинова в его квартирном кабинете. А Думбадзе отвез его по назначению.

В общем, Берлин и Вена заранее знали, что объявление войны застало русскую армию неподготовленной и необеспеченной боеприпасами и оружием.

1 сентября 1914 года ГАУ сообщало начальнику штаба верховного главнокомандующего, что «никакого запаса огнестрельных припасов не существует». Накопленных в мирное время запасов снарядов хватило лишь на один месяц, а новые не поступали. Фронт буквально кричал: «Дайте боеприпасов!» Но их не было. По замечаниям очевидцев, доходило до того, что на каждые сто неприятельских снарядов русские пушкари отвечали десятком, а иногда и того меньше.

12 октября 1914 года главный начальник снабжения ЮгоЗападного фронта генерал от инфантерии Александр Федорович Забелин телеграфировал вышестоящему командованию, что «положение с пушечными патронами на Юго-Западном фронте становится критическим».

Начальник российского Генерального штаба генерал от инфантерии Николай Николаевич Янушкевич через сутки из Ставки сообщал:

«Главный гигантский кошмар — это пушечные патроны…с уменьшением числа орудий и числа патронов ставит армию в безвыходное положение».

Сухомлинов же об этих воплях и мольбах воюющих писал в дневнике: «Если верно, что снарядов у нас мало, то надо обороняться, а не наступать, да еще при таких условиях…»

* * *

Когда в ходе разоблачения вышеупомянутых агентов противника было вскрыто, что против России работала «целая шпионская шайка», пошли массовые аресты и других причастных к разведывательной и вредительской деятельности цивильных граждан, военнослужащих и иностранцев. Были задержаны Василий Давидович Думбадзе, Максим Ильич Веллер, Оттон Генрихович Фрейнат, Оттон Оттонович Гротгус, братья Самуил, Борис и Давид Фрейдберги, Отто Ригерт, Израиль Залманович Фриде, Роберт Исаакович Фальк, Густав Германович Урбан, Альберт Самуилович Гольдштейн и другие.

Верховная следственная комиссия выяснила жуткую картину, царившую в военном министерстве, как писали Сейдаметов Д. и Шляпников Н. в фундаментальном исследовании «Германо-австрийская разведка в царской России». Заказы на боеприсы раздавались таким лицам и организациям, которые заведомо никогда не были в состоянии их выполнить. Лоббировали их некоторые из высокопоставленных чиновников из вышеупомянутого списка. Например, заказы на некоторые военные средства, крайне необходимые армии, данные обществу «Промет», даже не были приняты к исполнению.

А вот другой пример, а скорее метод вредительства. Он заключался в разбазаривании средств, отпущенных военному ведомству на производство боевого снаряжения. Когда русские заводы готовы были изготовить пулеметы по цене 1 тысяча рублей за штуку, то заказы на такие же пулеметы были сданы фирме «Виккерс» и заплачено ей было по 1750 рублей за штуку. На подобных «выгодных заказах» шулеры и дельцышпионы зарабатывали баснословные деньги. Упоминаемый выше Василий Думбадзе на поставках снарядов «заработал» 2 млн. рублей; шпион Веллер около 13 млн. рублей.

Полковник Иванов, генерал от кавалерии Сухомлинов, инженер Кошкевич и другие кормились не только от щедрот австрийской и германской разведок, но из кассы военного ведомства. Эти и подобные люди буквально жалили и сосали кровь словно слепни из больного тела военного министерства. Подкупы, взятки тесно переплетались с предательством в виде шпионажа.

Так шпион Веллер на суде обратился к председательствующему:

— Разрешите мне быть откровенным?

— Позволяю, — пробурчал глава суда.

— Я подкупил великих князей Сергея Михайловича и Николая Николаевича…Я могу…

Не докончив фразу, Веллер услышал вдруг от рассерженного председательствующего:

— Прошу не касаться, их высочества! На этом откровения подсудимого и закончились.

Книга третья

Третья Отечественная война
Операция «с легким паром»

Из рассказа генерал-лейтенанта А.И. Матвеева на одной из встреч в Совете ветеранов Департамента военной контрразведки:

«Летом 1944 года, когда наши войска вели бои за освобождение Польши, я был начальником особого отдела 47-й гвардейской стрелковой дивизии. Конечно, противник тогда пытался предпринять всяческие меры, чтобы задержать наше продвижение, в том числе путем совершения диверсий на коммуникациях. Кое-что, надо признаться, ему удавалось сделать. Вот почему из управления «Смерш» 1-го Белорусского фронта нам было передано указание сосредоточить главное внимание на противодиверсионной деятельности. Хотя мы и раньше уделяли ей внимание. Но с такой остротой вопрос не ставился.

Дивизия к этому времени дислоцировалась в районе Люблина, она принимала пополнение, готовилась к броску на Вислу. Вместе с командиром соединения гвардии генерал-майором Василием Минаевичем Шугаевым мы проработали маршрут — полосу наступления, определили согласно ориентировкам и нашим разведданным, где имеются разведывательные подразделения противника, карательные части, какие объекты в нашем тылу могут быть выбраны немцами для совершения диверсий.

Мы выделили пять таких уязвимых мест и в том числе железнодорожный узел, по которому шел основной поток грузов для готовящейся наступательной операции. В эти населенные пункты были направлены оперативные группы по 7 — 10 человек во главе с оперативным работником, чтобы скрытно вести наблюдение за объектом, а в случае появления подозрительных лиц разбираться, не являются ли они диверсантами.

Группу, направленную к тому самому важному железнодорожному узлу, возглавлял старший оперуполномоченный капитан Голубцов. Один или два человека в ней были военнослужащие из «Смерш», остальные — из разведподразделения полка.

Довольно скоро в районе объекта, наблюдаемого Голубцовым, появилась дрезина, а в ней — офицер. Его, конечно, остановили, попросили предъявить документы. Офицер без всяких лишних вопросов предъявил все положенные документы, в том числе и командировочное предписание за подписью начальника штаба фронта. Это был представитель железнодорожных войск нашего 1-го Белорусского фронта, который ехал на узел, чтобы определить, насколько он подготовлен к приему большого количества боеприпасов и других грузов для наступающей группировки.

Хотя документы сомнений не вызывали, но Голубцов заколебался, обратив внимание на одно обстоятельство: в ориентировке, которую мы получили, наряду с другими признаками экипировки диверсантов фигурировал ранец. У этого офицера как раз и был ранец. Это вызвало подозрение, но так как все остальное было в полном порядке, то железнодорожника пропустили следовать по назначению. Однако доложить мне об этой встрече Голубцов лишним не посчитал…

А буквально на следующий день в этот же самый район прибыла группа из семи бойцов во главе с офицером. Эти люди имели задачу сбора новых образцов немецкого вооружения в период наступления — этакая трофейная команда. Старший ее предъявил оперативному работнику документ за подписью начальника штаба фронта — требование, чтобы все командиры и начальники оказывали этой трофейной команде всяческую помощь в выполнении поставленной задачи. И офицер, и все его бойцы имели за спиной ранцы…

Нужно ли объяснять, что эта группа сразу же вызвала у капитана Голубцова подозрение? Но виду наш сотрудник, конечно, не подал. Поскольку же ему была высказана просьба о содействии, то он на нее охотно откликнулся.

— Хорошо, — сказал он. — Тут у нас недалеко штаб, я вас с ними свяжу, вы договоритесь, как будете действовать…

Посадил бойцов и командира на проходящую штабную машину и привел их всех ко мне в землянку. А так как он уже доложил мне насчет ранца у вчерашнего офицера, то у меня сразу же возникло подозрение, что с этими «трофейщиками» надо разобраться внимательнее…

Сначала я попросил документы и офицер охотно мне их предъявил: удостоверение, командировочное предписание, просьбу и указание начальника штаба фронта оказать помощь.

Когда я стал их просматривать, то сразу обнаружил отдельные подозрительные признаки, которые были указаны в ориентировке. В частности, в удостоверении личности скрепки были нержавеющие (помните у Богомолова «В августе 44-го» — там как раз об этом говорится), буквы некоторые написаны не так…

В общем, в конце концов, я обнаружил четыре подозрительных признака, и никаких сомнений у меня не было, что это диверсанты.

И вот, представьте себе, создалась ситуация. Они все вооружены автоматами. Сидят в моей землянке вокруг меня. Целая диверсионная группа. И что же делать с ними? Как их задержать, как обезоружить, чтобы обойтись без жертв?

В голове один за другим прокручиваются варианты — и такой вариант, и такой… Но я никак не мог себе представить, что тут можно было сделать. Конечно, сказывалось и волнение — попал в окружение прямо посреди нашего расположения…Ну, поволновался я так немножко, потом взял себя в руки и повел беседу вполне нейтральную. Мол, я им полностью поверил и теперь вникаю в их проблемы, стараюсь помочь. Сказал, что есть тут у нас склад трофейного оружия, мы его можем вам показать, может, вы там найдете что-то для вас нужное. Потом мы свяжем вас со штабом, так как мы, в чем нет большой тайны, буквально на днях готовимся идти в наступление, то вы можете с нами продвигаться и собирать все, что душе угодно…

Такой разговор был, и мне удалось как-то их разрядить и успокоить. Чувствую, что и офицер перестал волноваться и все присутствующие, видимо, решили, что я им действительно поверил.

Тогда я вызвал начальника АХЧ хозяйственной части и приказал ему разместить «гостей» в соседней палатке, поставить на все виды довольствия и прикрепить к штабной команде, какая будет участвовать в наступлении.

Они с этим согласились и таким образом удалось их из землянки вывести…

Но мне-то что дальше с ними делать?! Я быстро созвал всех оперативных работников, кто был под рукой, и мы в спешном порядке стали обсуждать, как нам обезвредить этих диверсантов. Прорабатывали самые разные варианты. Но все никак не получалось, чтобы обойтись без жертв. Парни они все были здоровые как на подбор, и у каждого автомат наготове. Не так, конечно, чтобы откровенно наизготовку и палец на спусковом крючке, но чувствовалось, видно было наметанным глазом.

В конце концов, идею подсказал не оперативник, а этот же самый начальник АХЧ. Он пришел в землянку, где мы совещались, и спрашивает:

— Товарищ майор, а как быть с их санобработкой?

Как раз в это время в нашу дивизию прибыл санкомбинат по санитарной обработке личного состава, и мы за эту мысль хорошо ухватились. Я приказал ему пойти, проинструктировал, как говорить с ними, предложив пройти обязательную в этой ситуации санобработку в связи с приказом командира дивизии во избежании педикулеза.

Офицер, старший группы, начал отказываться, мол, мы перед отправкой сюда прошли осмотр, у нас все в порядке, но начальник АХЧ твердо стоял на своем. Выполняя нашу инструкцию, он сказал, что в этом случае никуда дальше допустить вновь прибывших не может потому, что приказ есть приказ, и ему лишние неприятности не нужны, он с командиром дивизии ссориться не собирается. В общем, люди мы все военные, сами все должны понимать.

Длинный получился разговор, но в конце концов офицер вынужден был согласиться на санитарную обработку.

А тем временем солдаты подготовили баню. Разумеется, она давно уже была готова, истоплена, но мы оттуда вывели всех военнослужащих и вокруг этой палатки скрытно поместили группу захвата…

Когда все было готово, начальник АХЧ предложил «гостям» идти в палатку, принять там душ и пройти санитарный осмотр.

После некоторых колебаний они все таки разделись в палатке раздевалке, сложили обмундирование на специальную полку, автоматы и ранцы туда положили и пошли в палатку-баню, что была в двух метрах от нее. Но одного охранника с автоматом все же оставили.

В бане их начали мыть, как следует, под паром, а в это время вступил в действие наш план, мы же понимали, что охрану они оставят…

Был у меня такой старший оперуполномоченный Иван Каратуев — здоровый, смелый парень, ему и поручили обезоружить охранника. Переодетый санитаром, он преспокойно зашел в палатку, а потом внезапно нанес часовому сильный удар по шее. Тот свалился, как сноп, не пикнув, но Иван ему еще добавил для верности.

Тут же взяли под охрану и всех остальных — их стали связывать под паром, прямо как были, голеньких. Они пытались брыкаться, рваться, но поздно — группа захвата у нас была сильная. Только потом, когда их связали, им выдали нательные рубахи и портки, а потом и все обмундирование.

Когда мы осмотрели вещи задержанных, то оказалось, что в ранцах у них была взрывчатка — сто килограммов на всю группу набралось. Вот для чего, оказывается, ранцы-то они с собой носили!

«Офицер» — это был кадровый сотрудник Абвера, родом из поволжских немцев. На допросе признался, что они имели задание взорвать эшелон с боеприпасами на том важном железнодорожном узле и подорвать стрелочные коммуникации на железной дороге, чтобы затормозить движение поездов.

Остальные диверсанты, кстати, были из числа изменников Родины, ранее служившие в полиции и карательных отрядах на нашей территории, временно оккупированной гитлеровцами.

Конечно, тут же было принято решение найти вчерашнего «офицера-железнодорожника», мы поняли, что это была разведка. Начали интенсивные его поиски, которые вскоре увенчались успехом. Диверсант был обнаружен в двух километрах от объекта, где он отсиживался, замаскировавшись в кустах. При задержании он оказал сопротивление, и был убит…

Таким образом, была обезврежена разведывательно-диверсионная группа и предотвращена диверсия на важном железнодорожном узле».

Смершевский просев

В одной из бесед с автором ветеран военной контрразведки полковник Козловцев Леонтий Иванович, проработавший в системе 2-го отдела ГУКР «СМЕРШ» НКО СССР назвал работу его подразделения «большим ситом» военной контрразведки. Он высоко отозвался о своем начальнике полковнике Сергее Николаевиче Карташове: доброта и требовательность к подчиненным, феноменальная память и невероятная работоспособность которого многих поражала и заряжала энергией работать еще лучше, еще активней. Карташов по сути дела являлся своеобразным аккумулятором оперативной мысли, образно подчеркивал Леонтий Иванович.

Это было время, когда стремительно воплощался в жизнь призыв руководителя Абвера адмирала Канариса:

«…Чтобы выиграть войну, теперь нужны не только танки, пушки, самолеты. Необходимо расшатать советский тыл, максимально ослабить боеспособность их войск. Для этого мы должны завалить противника и в тылу, и на фронте тысячами шпионов и диверсантов, террористов, агитаторов, паникеров и подстрекателей, возмутителей малых народов и народностей, мы должны взорвать их тыл, проникнуть в штабы воинских частей, оперативное руководство войсками, военную промышленность, государственный аппарат».

Вот уж действительно, стоит где-нибудь воздвигнуть храм Господу Богу, как дьявол строит рядышком свою часовню, и самая многолюдная паства оказывается у него. Особенно это было в начале войны в концлагерях, где содержались советские военнопленные. Этим дьяволом был Абвер, готовивший свою паству из духовно опустошенных лютых ненавистников Отчизны.

2-й отдел ГУКР «СМЕРШ» — это был основной генератор оперативно-розыскной и следственной работы по фильтрации военнопленных вражеских армий, находящихся в лагерях на территории СССР в годы Великой Отечественной войны. В начальный период войны, когда тыл быстро превращался в передовую, личному составу Особых отделов НКВД приходилось серьезно заниматься вышедшими из окружения нашими военнослужащими и бежавшими из фашистского плена. Этот канал проникновения на нашу территорию активно использовали Абвер и «Цеппелин», гестапо и другие подразделения РСХА.

Объем работы, проделанной военной контрразведкой трудно даже себе представить по своим масштабам и размаху задействованных сил и средств.

В начале войны руководство страны и НКВД предполагало, что враг скоро будет разбит «непобедимой и легендарной» и возникнет необходимость в содержании большого количества военнопленных вермахта и союзнических с ним армий.

Нарком внутренних дел Л.П. Берия докладывал Сталину о необходимости разворачивания более тридцати приемных пунктов для военнопленных. Но с учетом неудач на фронтах в первые месяцы войны и неожиданно широкого и глубокого отступления Красной Армии было создано всего лишь девятнадцать таких лагерей, да и те пустовали, а если заполнялись, то советскими военнопленными, так как все больше и больше территории нашей страны захватывалась противником. Вот такой парадокс вышел в первые месяцы войны.

Группа армий «Центр» с «танковым королем» Гудерианом и другими броневыми стратегами, взламывая наши оборонительные редуты, стремительно приближалась к Москве. Но уже наступившая осень 1941 года отрезвила оккупантов и заставила немецко-фашистское командование торопиться, чтобы до дождей и холодов реализовать цели, поставленные в плане «Барбаросса». Главный удар по-прежнему был нацелен на советскую столицу, решающая фаза которого имела кодовое название «Тайфун». Берлин считал, что взятием Москвы всему миру будет продемонстрирован триумф стратегии «молниеносной войны» и неотразимость германского оружия. Но блицкрига не получилось. Наши доблестные воины и труженики тыла в невероятно трудных условиях отстояли столицу. Красная Армия погнала непрошенных и наглых гостей на Запад. Это была первая ласточка нашей будущей Великой Победы.

В этой борьбе свой вклад внесли и военные контрразведчики. По мере боевых действий все больше стало попадать в плен солдат и офицеров вермахта. Этот канал для борьбы со спецслужбами третьего рейха грех было не использовать.

Уже к 1 января 1942 года численность германских военнопленных составляла более девяти тысяч человек. После Сталинградской битвы в советском плену оказалось 151 346 человек, в их числе 2500 офицеров и 24 генерала, во главе с фельдмаршалом Паулюсом. Всего же с 22 июня 1941 года по 8 мая 1945 года было пленено 4 миллиона 377,3 тысячи гитлеровских вояк. После разгрома Квантунской армии их число увеличилось еще на 639 635 человек.

Наряду с военнопленными на освобожденные территории нашими войсками были интернированы и помещены в лагеря 208 239 человек, «способных носить оружие», и 61 573 функционера низовых фашистских партийных и административных органов. Это делалось с одной целью — пресечения диверсий и террористических актов в тылу наступающих советских войск.

Для содержания и обслуживания военнопленных на территории СССР и других государств помимо 24 фронтовых приемно-пересыльных лагерей (ППЛ) были сформированы и действовали:

— 72 дивизионных и армейских пересыльных пункта,

— более 500 стационарных лагерей,

— 214 специальных госпиталей,

— 421 рабочий батальон, — 322 лагеря органов репатриации военнопленных, интернированных и иностранных граждан. И вот среди этой массы людей надо было искать кадровых сотрудников немецких спецслужб, их притаившуюся агентуру, военных преступников, обагривших руки кровью наших мирных граждан, а среди вышедших из окружения и сбежавших из лагерей военнопленных наших граждан — предателей и агентуру противника.

Как заметил, уже упоминаемый полковник Козловцев, знавший эту работу не понаслышке:

«Это была тяжелая и изнурительная борьба. Перед нами был сильный и коварный противник…Всю работу военных контрразведчиков жестко контролировал наш шеф в ранге не только руководителя «СМЕРШ», но и заместителя НКО, то есть — Сталина, комиссар госбезопасности 2-го ранга, а потом — генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов. Он часто выезжал в войска, так как не любил засиживаться в кабинете. Он предпочитал знакомиться с содержанием и качеством работы своих подчиненных в боевой обстановке. Со слов многих моих коллег Абакумов был сильным и смелым человеком, причем эта храбрость не была показушной. Мне рассказывали, что однажды его машину в районе Великих Лук атаковал немецкий самолет, и только господин-случай спас Абакумова и его охрану от неминуемой гибели.

В 1944 году в тылу тринадцатой армии 1-го Украинского фронта машину руководителя «СМЕРША» обстреляли бандеровцы, и опять чудо спасло его от смерти. А в феврале того же года в том же месте был смертельно ранен оуновцами командующий фронтом генерал армии Ватутин».

От рук тех же бандеровцев погиб и легендарный разведчик партизанского отряда «Победители», действовавший на Ровенщине и Львовщине под личиной обер-лейтенанта, а потом гауптмана Пауля Зиберта — Николай Иванович Кузнецов.

После этих случаев Абакумов дал команду провести серию чекистско-войсковых операций на территориях Ровенской, Львовской, Дрогобычской и Тернопольской областей. В ходе боестолкновений с бандитами основные силы повстанцев были уничтожены, хотя отдельные разрозненные их отряды действовали на этих «теренах» — территориях еще до начала 50-х годов.

* * *

Первичную проверку и фильтрацию большая часть военнопленных проходила на дивизионных и армейских приемно-пересыльных пунктах (ППП).

Военные контрразведчики в полном объеме проводили оперативную и следственную работу в ППЛ и ППП: вербовали и использовали свою агентуру, строили оперативные комбинации, следственные работники вели допросы и дознание в интересах сначала Особых отделов НКВД, а потом ГУГБ «СМЕРШ» НКО СССР.

Кроме выше указанных мероприятий, органы «СМЕРШ» вели оперативную работу с активным использованием личного состава заградительных отрядов, военно-полевых комендатур, дорожной службы, кабельно-шестовых рот, различных служб тыла и др.

В ходе оперативной работы с военнопленными нередко поступала ценная разведывательная информация. Только в мае — июле 1943 года военные контрразведчики УКР «СМЕРШ» Центрального фронта в ходе оперативных разработок и допросов военнопленных получили более десятка конкретных сведений о месте расположения крупных арсеналов с оружием и боеприпасами, заводов по ремонту боевой технике и прочее. По этим объектам активно поработала наша авиация, успех был ожидаемым.

28 мая в Управление (УКР «СМЕРШ» Центрального фронта. — Авт.) доставили немецкого перебежчика Шаафта из 86-й пехотной дивизии. Он сообщил старшему оперуполномоченному 3-го отделения 2-го отдела лейтенанту Тарабрину, а затем и начальнику Управления генерал-майору Вадису о том, что гитлеровцы готовятся к применению химического оружия.

Немец обладал феноменальной памятью и без запинки называл места дислокации заводов и армейских складов, на которые завозились химическое оружие и отравляющие вещества. Такая информация вызвала подозрение, что это могла быть грандиозная провокация Абвера. Но вскоре показания Шаафта подтвердил другой военнопленный. Их перекрестный допрос и последующая оперативная разработка показали, что Шаафт не является агентом Абвера, а сообщенные им сведения достоверны. В тот же день была направлена срочная докладная на имя В.С. Абакумова.

В результате последующей операции, проведенной 1-м Управлением НКГБ СССР (внешняя разведка), до руководства рейха через прессу союзников была доведена информация, что в случае применения химического оружия на Восточном фронте, Германия получит адекватный, но гораздо более масштабный ответ со стороны держав Антигитлеровской коалиции.

Другая разведывательная информация позволила вскрыть стратегический план гитлеровского наступления на Курском направлении. 5 июля огнем зенитной артиллерии был сбит немецкий самолет-разведчик, а оба летчики были взяты в плен со всеми своими документами. Их отправили в Управление контрразведки «СМЕРШ» фронта, где, спасая свои жизни, они сообщили о численности и составе ударной группировки, участвующей в наступлении на Курск. Полученную информацию генерал-майор Вадис немедленно доложил по ВЧ-связи начальнику ГУКР «СМЕРШ» НКО СССР.

В эти же дни от военнопленного Майера удалось получить подробные сведения не только о новом самоходном штурмовом орудии «Фердинанд», но и узнать о местонахождении завода-изготовителя и системы его охраны.

Всего за годы войны контрразведчики «СМЕРШ», совместно с сотрудниками других подразделений органов госбезопасности, добыли в ходе работы среди военнопленных свыше шести тысяч различных разведывательных материалов.

Тяжелым испытанием для сотрудников «СМЕРШ» стало выявление и разоблачение среди пленных военных преступников, совершивших злодеяния против советских граждан. Месяцами, а порой и годами, оперативники добывали доказательства преступной деятельности нацистов. Эта работа во многом способствовала изобличению главных военных преступников нацистской Германии и милитаристской Японии, представших перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге, а также привлечению к уголовной ответственности их сообщников по агрессии на судебных процессах в Японии, Финляндии, Румынии, Венгрии, Италии и других государствах.

Искали смершевцы агентуру противника также в пунктах и лагерях при фильтрации бежавших из плена и вышедших из окружения наших военнослужащих.

При организации органами «СМЕРШ» оперативного розыска большое значение имела тактика использования агентов-розыскников, агентов-опознавателей и агентов-маршрутников.

Агенты-розыскники вербовались из числа почтальонов, писарей, медиков, связистов, т. е., действовавших в местах большого скопления военнослужащих.

Агенты-опознаватели подбирались из числа разоблаченных или явившихся с повинной вражеских разведчиков и диверсантов, хорошо знавших в лицо готовившихся к переброске либо уже действовавших в советском тылу немецких агентов.

Агенты-маршрутники приобретались из числа линейных надсмотрщиков связи, шоферов, снабженцев, экспедиторов…

В сентябре 1943 года в поле зрения контрразведчиков 2-го отдела УКР «СМЕРШ» Южного фронта попал военнопленный — бывший лейтенант немецкой армии по фамилии Ритц. Первичная информация на него поступила от агента, опознавшего в Ритце офицера «Цеппелина», с которым тот встречался в штаб квартире группы армий «Юг». Ритц пытался убедить агента, что тот обознался. Однако в ходе дальнейшей оперативной разработки сотрудникам ВКР «СМЕРШ» удалось получить дополнительные материалы, подтвердившие принадлежность Ритца к германским спецслужбам. Таким образом, его «раскололи» и он признался в правдоподобности предъявленных ему обвинений. Он подробно рассказал о структуре «Цеппелина», местах дислокации основных центров и назвал установочные данные их руководителей и агентуры. Итак, военные контрразведчики получили данные о 17 кадровых сотрудниках и 25 агентах и диверсантах, заброшенных или готовящихся к выброске в тыл советских войск.

Большим подспорьем в розыске агентуры противника стали вышедшие в мае и сентябре 1943 года сборники «Материалов по распознаванию «поддельных документов», в составлении которых принимали основное участие офицеры 2 — го отдела ГУКР «СМЕРШ». В них впервые были систематизированы уловки противника по подделке фиктивных документов. По материалам сборников были подготовлены «Краткие карманные справочники по проверке документов».

Если до 1943 года удостоверения личности офицерского состава армии и флота печатались в десятках типографий, и они имели разные размеры, цвет обложек, качество бумаги, то в соответствии с приказом НКО СССР № 319 от 16 декабря 1943 года офицерскому составу произвели обмен удостоверений личности на новые.

Новый образец имел единый вид и был отпечатан централизованным порядком в ведомственных типографиях. Каждое удостоверение имело серийный и порядковый номер. При этом одновременно заполнялся и контрольный листок. Он хранился в управлении кадров, где очень легко и быстро можно было проверить подозреваемого. Внедрялись и некоторые «новшества-уловки» — ставились в определенных местах черточки, точки, запятые…

С целью разоблачения агентуры противника в июле 1944 года был выпущен специальный сборник «Материалов по распознаванию поддельных орденов и медалей СССР, изготовленных немецкой разведкой».

Со слов участника Великой Отечественной войны, сотрудника ВКР «СМЕРШ» генерал-майора Л.Г. Иванова факты разоблачения агентуры обобщались и в ориентировках доводились признаки подделки документов.

В частности, стало известно, что в фальшивых красноармейских книжках, которыми фашисты снабжали своих агентов, они использовали скрепку из нержавеющей стали. Такая скрепка всегда была чистой, блестящей. По бокам смежных листов она не оставляла никаких следов ржавчины. В подлинных же красноармейских книжках скрепки изготавливались железными и всегда оставляли на страницах ржавые следы от атмосферной влажности и соленого солдатского пота.

Противником был выпущен фальшивый орден Красной Звезды, где красноармеец был изображен не в сапогах, как в настоящем ордене, а в обмотках.

По приблизительным данным, общее число фальшивых орденов и медалей СССР, выпущенных Абвером или же вообще спецслужбами фашистской Германии, составило 20–25 тысяч экземпляров.

Так, одной из причин провала операции покушения на Сталина со стороны агента разведывательного органа «Цеппелин-Норд», дислоцировавшегося в Риге, террориста «майора Таврина» и его сподвижницы Шиловой, стало незнание спецслужбой некоторых особенностей ношения орденов и медалей.

Вот какая оценка нашей деятельности, в том числе и военной контрразведки, была дана на допросе 28 мая 1945 года военнопленным, бывшим начальником отдела «Абвер-3» генерал-лейтенантом Бентивеньи:

«…Исходя из опыта войны, мы считали советскую контрразведку чрезвычайно сильным и опасным противником. По данным…абвера, почти каждый заброшенный в тыл Красной Армии немецкий агент не избежал контроля советских органов и в основной своей массе немецкая агентура была русскими арестована, а если возвращалась, то как правило была снабжена дезинформационными материалами».

Понять одного из бывших руководителей гитлеровской военной разведки, конечно, можно…

Захват разведшколы

С 1963 по 1967 годы автор учился на 1-ом факультете (военная контрразведка) Высшей школы КГБ при СМ СССР. Это были интересные годы дерзновенной юности и учебы в престижном и интересном вузе. Нас, молодых тогда, позвала на эту незнакомую дорогу, если честно сказать, чекистская романтика, которая стала постепенно развеиваться по мере врастания в практику серьезных дел.

Начальником факультета у нас был генерал-лейтенант Железников Николай Иванович — легендарная личность. Познакомиться и впервые поговорить с ним мне позволила элементарная случайность. Как-то, будучи помощником дежурного по Школе, я оказался в комнате один, дежурный преподаватель отлучился. И в это время раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и представился, как положено, по уставу. Трубка мне ответила такой скороговоркой, что я не разобрал фамилии. Потом она спросила:

— Где генерал Железников? Никак не могу дозвониться в кабинет, будьте любезны, поищите его и передайте, чтобы он мне позвонил.

— Извините, пожалуйста, кому?

— Рокоссовскому…

Волосы мои зашевелились и подняли пилотку. Я даже присел от неожиданности.

— Есть, товарищ Маршал Советского Союза! — пролепетал я перепуганным, а потому несколько надтреснутым голосом.

В это время появился дежурный. Я передал ему содержание звонка.

— Он вас просил, вот и выполняйте просьбу маршала.

Сначала пришлось наведаться в кабинет начальника факультета, располагавшем на втором этаже — закрыт, потом пробежал по группам курсов — нет. Пришлось возвращаться в дежурку — снова позвонил в кабинет — молчок. И тогда майор мне и говорит:

— Ты сходи еще раз к нему в кабинет и постучи в дверь морзянкой — три коротких и один после небольшой паузы. И тут же рукой продемонстрировал стук.

Вняв совету, я отправился вновь на второй этаж. Знакомая дверь. Теперь я уже, вооруженный советом, несколько раз «музыкально» отбил дробь. Послышались шаги, и дверь отворилась. Качнулась седая прядь с желтизной волос на голове.

— А, свои, — улыбнулся генерал. — Что случилось?

— Товарищ генерал, звонил Маршал Советского Союза Рокоссовский, просил связаться с ним.

— Знаю, знаю, напоминает, наверное, о своем дне рождения…Буду…

Сквозь открытую дверь я увидел за приставным столиком седого человека с кипой одинаковых книг, одну из которых он подписывал.

«Наверное, какой-то писатель, — подумал я, — принес плоды своего творчества».

На этом мы и распрощались…

Потом было много встреч и бесед с ним. Железников часто выступал перед слушателями. Его глуховатый, возможно из-за курева, голос приятно было слышать и слушать, по двум причинам: во-первых, он никогда не повышался в децибелах, а во-вторых он рассказывал интересные вещи — эпизоды из своей боевой контрразведывательной практики.

Помнится, мы — желторотые первокурсники — задавали какие-то наивные вопросы, заставляя его серьезно на них отвечать. Он рассказывал о деятельности разведывательно-диверссионной группе «Братушки» в Болгарии, о тяжелых боях под Брянском, об освобождении Прибалтики, тепло отзывался о своем командующем Рокоссовском, с которым до сих пор они дружат семьями…

Запомнился мне один его рассказ о событиях в Прибалтике в конце войны.

Детали этого повествования я записал в блокнот, с которым всегда приходил на такие встречи, считая, что на них могут получиться интересные сюжеты. Итак, это было в октябре 1944 года, накануне наступления советских войск в Латвии.

Военные контрразведчики разоблачили, а потом и арестовали резидента абвера — местного гражданина по фамилии Лангас. В ходе допросов он рассказал, когда и кем был завербован, назвал несколько явочных мест встречи с агентурой, подробно описал несколько своих агентов, работавших в тылу советских войск и, самое главное, сообщил о дислокации в Риге подразделения гитлеровского разведывательного органа «Абверштелле-Остланд».

— Я в то время был, — говорил генерал, — начальником Управления контрразведки «СМЕРШ» 2-го Прибалтийского фронта. Начальник следственного отдела управления наряду с интересными протоколами допросов доложил мне обобщенную справку, в которой предлагал заманчивую мысль — захватить это абверовское гнездо вместе с документами: картотекой, списками агентуры, преподавателей и прочее. Но это надо было сделать до нашего наступления, потому что была опасность срочной эвакуации разведцентра…

«Посоветовавшись, — напишет потом Железников в сборнике «Военные контрразведчики» в рассказе «Ночной бой в Риге», — мы решили, что разведорган в Риге надо захватить не в момент нашего наступления, когда уже будет поздно, а непосредственно перед ним. Для этого направить в город боевую оперативную группу, которая неожиданно захватит здание разведоргана, завладеет документами и скроется в Риге до прихода советских войск или попытается прорваться обратно. Операцию поручили провести молодому, способному и смелому военному чекисту капитану Михаилу Андреевичу Поспелову…

За его плечами уже был опыт партизанской борьбы в тылу врага. Поздней осенью 1941 года партизанский отряд, где комиссаром был Поспелов, в яростном бою разгромил фашистский гарнизон одной из деревень под Старой Руссой, освободил из плена более четырехсот красноармейцев и командиров, взорвал немецкий артиллерийский склад. В этом бою Михаила тяжело ранило. После выздоровления он опять участвовал в боевых операциях партизан.

В 1942 году Поспелова отозвали из-за линии фронта и направили на службу в военную контрразведку. К октябрю 1944 года он уже приобрел богатый опыт контрразведывательной работы. На войне учатся и мужают быстро…»

* * *

Накануне операции группа Поспелова в количестве четырех человек вместе с Лангасом — он хорошо знал не только улицы Риги, но и расположение абверовского разведоргана. Ему поверили, так как понимали, бывшему резиденту надо отрабатывать за свои грехи, а сбежать к отступающим немцам — нелогично.

В ночь на 13 октября 1944 года группа Поспелова, переодевшись в гражданское платье под видом местных граждан, благополучно перешла линию фронта и незаметно вышла к окраине города.

Под покровом темноты Лангас, хорошо ориентировавшийся в городе, провел группу к объекту операции — двухэтажному, неказистому зданию, стоящему на узкой старинной улочки Риги. В нем и располагался один из разведывательных отделов «Абверштилле-Остланд».

Сообразуясь с обстановкой договорись снять бесшумно часовых, что и было аккуратно сделано. Но, ворвавшись внутрь здания, где было темно и тихо, контрразведчики неожиданно наткнулись на группу, засидевшихся допоздна абверовцев. Они и открыли беспорядочную стрельбу. Смершовцам удалось быстро уничтожить их, найти сейф с картотекой и некоторые другие, оперативно значимые документы. Однако звуки выстрелов привлекли внимание патрулей, и скоро все здание было окружено гитлеровцами.

Завязалась жестокая и кровавая сшибка. Пятеро смельчаков из «СМЕРША» противостояли батальону немцев.

— Ребята, надо продержаться, — скомандовал Поспелов. — Нас выручат…Наступление должно начаться или уже началось.

В ход пошло в том числе, оружие и гранаты противника. Вскоре Поспелов и еще один чекист были ранены, но они продолжали сражаться.

И вот они услышали дальний гул канонады, стремительно приближавшийся к городу.

— По договоренности с командующим фронтом одному из подразделений войсковой разведки, — рассказывал Железников, — были даны координаты того места, где сражались чекисты. Группа воинов-разведчиков спецназа спешила, чтобы выручить военных контрразведчиков.

И вот они услышали рядом с домом, сухие автоматные очереди наших «ППШ» и разрывы родных гранат. Слух развила война музыкальный, воины легко определяли звуковые оттенки стреляющего оружия.

— Ура!!! — закричали оборонявшиеся сразу все вместе. Немцев этот яростный крик и стремительно приближающая стрельба повергла в шок. И вдруг они в панике побежали. Это наши автоматчики — группа спецназа из соседнего переулка открыла по ним шквальный огонь…

Когда оперативные работники стали изучать содержимое картотеки и других сейфовых документов. Вырисовалась четкая картина агентурного круга, изучаемых и преподавателей рижского разведоргана «Абверштелле-Остланд».

— Тогда мы вышли и арестовали десятки немецких агентов, проходивших по этой картотеке и работавших в тылу наших войск, — заметил Железников. — Командующий войсками фронта и руководство Управления контрразведки «СМЕРШ» в Москве остались довольны нашей работой. Это была хорошо просчитанная и дерзкая операция. Всех ее участников представили к правительственным наградам…

Помнится еще, генерал рассказывал и о печальных днях отступления, когда в районе Брянска приходилось нашим войскам очень туго. Противник яростно рвался к Москве, осуществляя план Гитлера по «Блицкригу».

Из уст Николая Ивановича мы, молодые его слушатели, впервые узнали о вооруженном антисоветском отряде на Брянщине, возглавляемым неким Каминским. Перед войной он — Каминский Бронислав Владимирович, по отцу-поляк, по матери-немец, арестовывался за антисоветскую деятельность, но после отсидки в тюрьме его направили в поселок Локоть, инженером спиртзавода.

После прихода немцев Каминского назначили обер-бургомистром Локотского округа в составе т. н. «Брянск-Локотской Республики» В знак благодарности немцам за оценку своего труда, осенью 1942 года он сформировал бригаду т. н. Русской Освободительной Народной Армии (РОНА). В ней на январь 1943 года числилось уже около десяти тысяч человек. Она постоянно вела бои с партизанами. В течение нескольких месяцев Каминский очистил свой округ от партизан, получив прозвище «хозяин Брянских лесов». Однако после налета на Локоть чекистского спецотряда капитана Фролова и под напором советских войск бригада Каминского в 1943 году отошла в Белоруссию, где он стал полновластным хозяином созданного по образцу Локотского — теперь Лепельского округа.

Весной 1944 года бригада Каминского была передана в непосредственное подчинение обергруппенфюрера СС К. Готтеберга, руководившего проведением крупномасштабных антипартизанских операций на территории Белоруссии. За участие в этих боях предатель получил награду — Железный крест 1-го класса. Летом 1944 года бригада по распоряжению Генриха Гиммлера бригада РОНА была включена в состав войск СС, а вскоре преобразована в 29 гренадерскую дивизию войск СС или 1-ю русскую дивизию. Это было первое русское соединение в составе немецкой армии. Его первым командиром стал жестокий и властный по характеру Каминский. Когда в Варшаве вспыхнуло национальное восстание, немцы бросили эту дивизию на его подавление. Основные боевые и карательные действия подразделения Каминского проводили в районе Охта польской столицы.

Жестокость активного пособника фашистов не знала пределов. Чтобы угодить им он вешал и расстреливал всех, кто попадал живым в его руки. Дошло до того, что в ходе кровавой Вандеи его солдаты стали угрожать оружием даже немецким офицерам, пытавшихся прекратить грабежи, изнасилование и убийства головорезами Каминского, от рук которых погибло более 15000 варшавян. Мародерство своего войска Каминский не только не пресекал, а поощрял и оправдывал перед гитлеровским командованием. Ходили слухи, что роновцы ограбили и изнасиловали двух немецких женщин.

Подобные действия Каминского вызвали бурю возмущения даже у такого палача, каким был Э. Бах-Зелевский, который пожаловался своему шефу Гиммлеру. Каминского отозвали в Лодзь, где он был арестован гестапо и 28 августа 1944 года по приговору трибунала СС расстрелян за неподчинение, своеволие и мародерство. Однако личному составу дивизии объявили, что командир погиб в стычке с польскими партизанами — такой авторитет он имел среди подчиненных ему отморозков. Новым командиром 29-й гренадерской дивизии СС стал немец — бригаденфюрер СС генерал-майор войск СС Кристоф Дим.

Вскоре 29-я дивизия СС была расформирована ввиду «ненадежности личного состава». Около трех тысяч роновцев затем влились в ряды РОА генерала Власова.

Дело обер-лейтенанта Биттига

Рославль на Смоленщине. Осень 1943 года. После выигранной Красной Армией битвы на Курской дуге пришел черед новых побед. Войска Западного фронта под командованием генерал-полковника В.Д. Соколовского в ходе Смоленско-Рославльской операции 25 сентября освободили город… Думается, читатель помнит Серпилина из романа К. Симонова «Живые и мертвые» и «Последнее лето», который, прибыв в военный Рославль, глазами писателя увидел:

«Серпилин запомнил Рославль приветливым зеленым городком. На девятый день войны их эшелон остановился здесь, на станции, и никому еще не приходило в голову, что ехать оставалось всего ничего до Могилева…

Машина поднялась в гору по исковерканной булыжной мостовой. Главную улицу Рославля было не узнать: две стоявшие при дороге старые церкви разрушены. Одна избита снарядами и вся в дырах, у другой колокольня обрушилась горой битого кирпича: бомба ударила под самый корень.

По обеим сторонам улицы все, что было деревянного, сгорело; среди пустырей полуразбитые каменные дома — нежилые и жилые, с пробоинами, на скорую руку залатанными кирпичом, взятым с других развалин.

От прежнего уцелели только деревья, но и их стало меньше, чем раньше — спилили на дрова…»

Так вот в одном из чудом уцелевших домов в ту радостную для рославльцев осень обосновалась военная комендатура. Управление городом в первые же дни после освобождения, как обычно, взяли на себя военные. Длинная очередь военнослужащих и местных граждан стояла на прием к коменданту — седовласому уставшему общевойсковому майору с посеревшим лицом от бессонницы. Среди ожидавших приема посетителей была и молодая девушка. И вот, когда толпа рассосалась, она вошла в прокуренную комнату.

— С каким вопросом ко мне? — поднял высоко брови майор.

— У меня живет немец, — краснея и волнуясь, ответила гостья. — Но он целиком наш сторонник, добрый и честный человек, ненавидит фашистов и Гитлера. Он сбежал из части, понимая, что скоро наступит конец Германии…

«Это не по моей части, — подумал старый пехотинец. — На хрен мне возиться еще с этим добропорядочным фрицем, и разбираться с их страстями».

Он направил Анну Астафьеву, так представилась девушка, к военным контрразведчикам, которые подчинялись УКР СМЕРШ Центрального фронта.

Там в беседе с оперативным работником, старшим лейтенантом Стариновым девушка «поведала необычную для военного времени романтическую историю». Она рассказала, как однажды вечером к ней на улице пристали пьяные немецкие солдаты. Случайно оказавшийся поблизости ефрейтор Клаус Биттиг защитил ее и проводил до дома. Потом он несколько раз заходил к ней на квартиру, приносил продукты и помогал деньгами. Так постепенно между ними складывались добрые отношения. Инициатива в глубоком чувстве больше исходила со стороны немца.

— Где сейчас находится Клаус? — естественно поинтересовался Старинов.

— У меня дома?!

— Чем он объяснял побег из части?

— Непринятием гитлеровского режима…

— Кого, кроме вас он знал в городе?

— Никого…не было у него в Рославле других знакомых.

— Что собирается делать?

— Устроится на работу, и помогать нашей семье, — ответила Аня Астафьева, участница недавнего рославльского подполья.

Во время беседы, а скорее допроса, у начальника отдела военной контрразведки капитана Москалева ефрейтор Биттиг почти слово в слово подтвердил рассказ своей дамы сердца, дополнительно сообщив, что служил в секретном отделе штаба армейского корпуса.

«Зачем думать и мечтать о журавле, когда у меня синица в руке, — подумал военный контрразведчик. — В случае вербовки и переброски его за линию фронта откроется прямой путь ко многим тайнам гитлеровского армейского командования. Медлить нельзя. Время работает против этой затеи. Германская контрразведка тоже не спит, и тщательно будет проверять, прорвавшихся своих солдат из окружения».

В то же время он понимал, что в ставке на Биттига есть рискованная компонент: слишком мало он знал о немецком ефрейторе. В приемно-пересылочном армейском пункте для немецких военнопленных ни ему, ни Старинову не удалось найти его сослуживцев. Соседи Астафьевой ничего существенного не добавили к тому, что стало известно контрразведчикам.

И все же на имя начальника Управления контрразведки СМЕРШ Центрального фронта генерал-лейтенанта Вадиса Александра Анатольевича была отправлена обобщенная справка на Биттига с замыслом вербовки его и переброски через линию фронта.

С ответом фронтовое управление СМЕРШ не задержалось. Москалев получил на проведение такой операции разрешение, обставленное различными советами в тщательной перепроверке всех объяснений немецкого ефрейтора.

А дальше события развивали так: Беттиг охотно согласился на сотрудничество и дал подписку о неразглашении факта установление негласного контакта с советской военной контрразведкой под псевдонимом «Штабист». По этому случаю на столе появилась бутылка водки и нехитрая армейская закусь.

— А теперь Клаус, — заметил Москалев, — я предлагаю нам всем троим сфотографироваться. Это предложение Биттиг воспринял без энтузиазма.

На второй день снова троица встретилась. Москалев показал сделанную фотографию и попросил на обратной ее стороне еще раз подтвердить советским контрразведчикам свою преданность и готовность выполнить задание.

— Зачем это? — настороженно спросил, естественно, на немецком ефрейтор.

— Для закрепления нашей дружбы, — улыбнулся капитан.

— Если так, то почему бы и не написать, — кисло проговорил Клаус.

С этого момента наступил период интенсивной подготовки «Штабиста» к внедрению в гитлеровский армейский штаб. Ефрейтор на удивление «педагогов» оказался весьма смышленым и способным учеником. Как говорится, все схватывал на лету, и на второй день занятий говорили на одном языке — языке разведки.

Решили подготовить два варианта задания, согласовав их с руководством УКР СМЕРШ Центрального фронта. Вариант первый:

«После возвращения в часть и получения доступа к секретным планам гитлеровцев, вы должны снять копии важных документов и с ними перейти линию фронта».

Но в этом варианте была одна зазубрина. Агент совершенно не знал русского языка, а без этого пройти почти полсотни километров по незнакомой местности было делом рискованным, если несбыточным и невозможным.

Вариант второй:

«После возвращения в часть и получения доступа к секретным планам гитлеровцев, вы должны снять копии важных документов и всю собранную информацию передать нам через связника».

Именно на этом варианте стал настаивать смышленый агент «Штабист».

Это обстоятельство еще более усилило подозрения чекистов о возможной подставе со стороны гитлеровской разведки. Вот уж действительно, чем меньше мы знаем, тем больше выказываем подозрений. А знали армейские чекисты о немецком ефрейторе очень мало. Вокруг «Штабиста» была абсолютная пустота, не за что было зацепиться.

После беседы с Биттигом Москалев возвратился к себе в кабинет и в который раз стал внимательно перечитывать материалы дела на перебежчика, пытаясь найти важную зацепку, которая бы привела к раскрытию хитроумного плана, возможно, задуманного немецкой разведкой.

«Если Клаус враг и осел в городе для сбора информации о наших войсках, — размышлял Москалев, — то у него должен быть связной, который забирал бы у агента секретные материалы и передавал бы их немцам по радио или курьерским способом через линию фронта. Если это так, то надо искать этого затаившегося недруга в городе. Но ведь проверка указанных Астафьевой адресов, где она видела Биттига, тоже ничего не дала. Хозяева пяти квартир не вызывали никаких подозрений, а в двух других жильцы отсутствовали».

* * *

Старинов решил переговорить с солдатами из комендатуры, задержавшими ефрейтора в надежде, а вдруг, что-нибудь прояснят они…

«Что меня толкнуло на этот шаг, — разговаривал сам собой старший оперуполномоченный КР СМЕРША, поспешавший на доклад к своему начальнику. — Наверное, интуиция, которая никогда не подводит того, кто ко всему готов. Она — наш первый учитель. Я был готов ко всему из-за того, что появился в деле «Штабиста» напряг в уверенности запланированной операции. Сомнения у меня росли, ширились и, наконец, после всречи с бойцами превратились в навалившийся огромный ком полного недоверия к немцу».

И вот подчиненный в кабинете Москалева. Ни слова не говоря, Старинов выложил на стол начальнику кучу вещей, среди которых оказался фотоаппарат.

— Что это и откуда они у тебя? — непонимающе спросил капитан.

— Отобрал, вернее, предоставили наши солдаты.

— Не понимаю… Какие? И какое имеют отношение эти предметы к нашему главному делу, — чуть строже спросил Москалев.

— Прямое, самое прямое, — он назвал хозяина кабинета по имени и отчеству, чего раньше никогда не делал, и на лице старшего лейтенанта расплылась довольная улыбка. — Это вещи, которые шустрые комендачи экспроприировали у нашего Клауса при задержании.

— ???

— Да, да, пришлось немного постращать наших мародеров, так они все забранное у немца и принесли мне, — с охотой докладывал подчиненный своему начальнику. — Кроме всего прочего еще одна новость — в одном из двух пустовавших домов неожиданно появились жильцы. Стали обустраивать свое теперь уже послевоенное жилище. Затеяли даже небольшой ремонт в надежде отабориться на прежнем месте жительства, не ахти как пострадавшем от бомбежек.

— Что ж интересно, интересно…Надо хозяина дома хорошенько проверить через наших коллег, кто он и как характеризовался до войны.

— Я навел справки. Перед войной он уже попадал в поле зрения органов госбезопасности, но последующие события, связанные с войной, помешали провести проверку до конца.

Подозрения Москалева начали оправдываться.

— Надо хорошо проработать адрес появившихся хозяев, — приказал начальник отдела оперативнику, а сам занялся с Биттигом подготовкой к заданию. Тот был возбужден и с трудом сдерживал волнение: ведь завтра предстояла его заброска в немецкий тыл.

Москалев, прежде чем пригласить Биттига в кабинет, разложил на столе некоторые вещи «Штабиста», в том числе и фотоаппарат.

Когда немец зашел в помещение, то, увидев фотоаппарат, слегка побледнел, но быстро справился с волнением. В дальнейшем разговоре с советским контрразведчиком он стал энергично отвергать свою связь с гитлеровской разведкой. Самозащиту свою строил на слабых доводах и трудно проверяемых аргументах. Испарины пота на лбу и бледность лица, чередуемая с покраснением ушей, выдавала в нем процессы глубокого волнения.

* * *

А тем временем Старинов, работая по адресу, выяснил интересные подробности о хозяине дома. Им оказался некий чех — Рудольф Гочекаль, попавший к нам в плен еще в годы Первой мировой войны и оставшийся затем проживать в приютившей его России. Он был тут же доставлен в отдел контрразведки СМЕРШ, где, поняв сложившуюся ситуацию, явно провальную для своего агента, не стал долго запираться. Гочекаль признался в своей причастности к германской разведке, сообщив, что начал работать на гитлеровскую спецслужбу с 1936 года. Перечислил ряд выполненных им перед войной шпионских заданий. Последнее из них касалось организации связи с Биттигом, который был специально оставлен на советской территории для сбора развединформации…

Агента арестовали. На следующий день Москалев и Старинов решили допросить немецкого агента. Когда Биттиг вошел в кабинет, то он увидел в углу странную фигуру человека с нахлобученой на лоб черной шляпой с большими полями.

— Проходите и садитесь, — предложил стул военный контрразведчик недавнему «Штабисту».

— Благодарю, — испуганно, как будто ожидая нового удара в своем разоблачении, по-змеинному прошипел Клаус.

Москалев выдержал некоторую паузу, затем вытащил из ящика большую фотографию и спросил:

— Взгляните, вы знаете этого человека?

Биттиг посмотрел на фото и снова, в который раз внезапно быстро бледность исчезла, и его бросило в жар из-за понимания, что игра с чекистами окончательно проиграна. Это был портрет Гочекаля. В это время за спиной немецкого разведчика раздались шаги и появился сам Гочекаль. Проигрыш был очевиден, а поэтому Биттиг заговорил на хорошем русском языке.

О разоблаченном немецком лазутчике в Центр полетела шифротелеграмма:

«Оперсоставом УКР СМЕРШ НКО Центрального фронта был разоблачен агент немецкой разведки обер-лейтенант отдела 1Ц армейского корпуса Клаус Биттиг, который по заданию начальника разведотдела капитана Виккопфа пытался осесть в тылу Красной Армии в г. Рославль Смоленской области для сбора шпионской информации по нашим войскам».

Обескураженный быстрым разоблачением немецкий разведчик много интересного рассказал чекистам. Он поведал о структуре своего отдела, а также об имеющейся на личной связи агентуре и дал установочные данные на ряд своих сослуживцев.

А что касается Астафьевой, то она легко попалась на расставленную Биттигом и его коллегами ловушку. Спектакль с закономерно трагическим концом для фашиста, игравшим «рыцарскую» роль, закончился судом. И все равно «Штабист» даже в таком виде поработал на военную контрразведку.

По следам голубоглазого зверя

Это случилось коротким зимним днем 29 января 1943 года в Сталинграде. Во время прочесывания освобожденной территории города разведывательно-поисковая группа одного из полков Южногого фронта в кирпичных развалинах школы обнаружила человекоподобное существо, одетое в грязные лохмотья. Вместо обуви ступни ног были замотаны в обрывки детского одеяла. На плечах болтался прорванный и прожженный в нескольких местах припорошенный известкой и бетонными, мелкими осколками тулуп. Голова его была замотана в грязный женский платок, покрытый терракотовой пылью — следами кирпичного крошева. На наших солдат испуганно смотрели поблекшие серые водянистые глаза, когда-то имевшие, по всей видимости, голубой цвет.

Только по замусоленым погонам и нашивкам на порванном мундире они догадались, что перед нашими воинами стоит немецкий полковник. С ним был небольшой потрепанный кожаный чемоданчик, в котором лежали карта и, исписанные мелким убористым почерком, общие тетради.

Пока окоченевшего пленного вели в штаб к военным контрразведчикам, полковник сразу же прибодрился, как-никак его вытащили из могилы, где он должен был бы замерзнуть.

— Этот тип, товарищ капитан, мне кажется, по вашей линии. При нем вот и чемоданчик, который может заинтересовать вашу службу, — пояснил один из разведывательно-поисковой группы.

— Ну что ж, молодцы! И его проверим, и с документами разберемся, — ответил старший оперуполномоченный капитан Федоров.

Перед ним стоя поникший, как сморщенный гриб, немецкий вояка в большом военном звании. Скоро Федоров установил, что военнопленный — это командир 134 пехотного полка вермахта полковник Бойе.

«Здесь на Сталинградской земле, — подумал военный контрразведчик, — все они, некогда лощенные, высокомерные и наглые, полковники и генералы, я уж не говорю о солдатах, становились смирными, суетливыми и угодливыми».

На карте, изъятой из чемодана, немец расторопно и охотно стал указывать места расположения огневых позиций его части, оборонительных рубежей батальонов и их штабов, которые перестали уже существовать. Полковнику теперь нечего было скрывать. Трехсоттысячная Сталинградская группировка немцев была разгромлена в ходе проведения наступательных операций наших войск «Уран» и «Кольцо», целью которых являлась ликвидация окруженных гитлеровских войск, во главе с командующим 6-ой полевой армией фельдмаршалом Паулюсом.

В ходе победоносного завершения этой операции было подобрано с полей сражения более 140 тысяч убитых непрошенных гостей. А скольких врагов Сталинградская земля спрятала в осыпавшихся траншеях, и погребла под обломками обрушившихся стен зданий в городе. В плен попало более 91 тыс. человек, в том числе свыше 2,5 тысяч офицеров, а также 24 генерала.

Допрос проходил к концу.

Полковник, хлебнувши горячего чая, стал уже успокаиваться. Но вдруг из чемодана военный контрразведчик высыпал на стол документы — тетради и фотографии. Бойе напрягся и задрожал, он понимал, что последуют вопросы, на которые нужно будет честно отвечать. Он, конечно, мог слукавить, но его бы сразу же разоблачили документы, писанные собственной рукой и фотодокументы.

Немец, наверное, проклинал себя за ту тщеславную мысль, толкнувшую его в эпистолярном жанре фиксировать хронологию событий на оккупированных территориях Украины и России, где его подчиненные не сражались, а хозяйничали, упиваясь властью. Да, он со своим палачами из 134-го пехотного полка больше воевал с мирным населением, чем с бойцами Красной Армии.

«Дранг нах Остен» хотелось запечатлеть в мельчайших подробностях, показав в них степень личного участия в завоевании жизненного пространства Третьему рейху.

Капитан Федоров придвинул лампу поближе к документам и стал внимательно, сначала молча, пробегать по строчкам…

«По всей видимости, он знает немецкий язык, — подумал Бойе. — Да, вопросы неизбежны».

Тетради составляли своеобразный дневник полковника. Это был материал для готовой пропагандистской книги, которая встретила бы одобрение самого Геббельса. На каждой обложке его записей красовался отрезок боевого пути части с одной и той же надписью: «История 134 пехотного полка или Борьба немецкого мастера против Советов».

Документы штаба и вся канцелярия давно сгорели или остались лежать вместе с ее обитателями под кирпично-бетонными развалинами школы.

В блиндаже было тихо. И вдруг, словно разверзлось небо, по-немецки загрохотал простуженный баритон капитана:

«…Проезжаем старую немецкую границу. Мы в Польше. Везде видим евреев. Уже давно пора, чтобы эта страна перешла в порядочные руки империи.

…22 июня полк занимает укрепления, еще одна ночь и тогда начнется невиданная борьба порядка против беспорядка, культуры против бескультурья, хорошего против плохого. Как мы благодарны фюреру, что он вовремя заметил опасность и неожиданно ударит. Еще только одна ночь!

За рекой Буг стоит враг. Стрелки часов медленно движутся. Небо розовеет. Три пятнадцать! Ударила наша артиллерия. Огонь ведется из сотни стволов. Передовые группы бросаются в лодки и переправляются через Буг. Бой начался! Неожиданный удар удался — другой берег наш! Звучат выстрелы. Здесь горит дом, там соломенный стог. Первое сопротивление сломлено. Теперь вперед, дальше!..»

А вот какие воспоминания об этом же дне родились у полковника в отставке Козловцева Леонтия Ивановича, в то время лейтенанта военной контрразведки:

«Впечатление страшное по своему апокалипсическому накалу. Брест обстреляли и бомбили сразу же с началом фашистского вероломства. Артподготовка частей вермахта началась в 3:15. Каждые 4 минуты огневой вал продвигался на 100 метров вперед…День превратился в ночь от поднятой пыли и дыма, заслонивших огни многочисленных пожаров. Всюду убитые, стоны раненых, дикое ржание покалеченных лошадей, мечущиеся женщины с детьми на руках…Военные части и подразделения НКВД сразу распределились в Брестской крепости. Напор немцев был таков, что крепость к 9:00 22 июня уже была окружена, как потом выяснилось войсками 45-й и 31-й пехотных дивизий. До сих пор эти картины вижу во снах, а ведь, сколько воды утекло! Ах, сколько наших людей тут полегло, в основном молодых парней!..»

Когда писались эти прозаические строки, автору захотелось откликнуться на них коротеньким стихотворением:

Он служил на западе у Буга,
Встретив тут июня грозный день.
Не успел чиркнуть в письме подруге,
Как бессмертья набежала тень.
А она ждала вестей из Бреста,
В мыслях из далекой стороны…
Женщина состарилась невестой,
Став навек невестою войны!

Пройдет всего месяц и тональность гитлеровского полковника несколько поменяется. Он с нескрываемым раздражением заметит:

«Мы все удивлены, как выглядит Россия. У многих пропала надежда на хлебный рай на Украине. Мы возмущены тем, что увидели в этом «раю» Советов. Полное бездорожье. Крытые соломой глиняные домишки с маленькими окошками. Кроме полуразрушенной халупы, пары курей и одной свиньи крестьянин ничего не имеет. И это называется рай Советов?!»

С другой стороны, все большее изумление вызывало у Бойе растущее сопротивление советских воинов. Особенно ночные атаки окруженцев, не желающих сдаваться на милость оккупантам и делающих все возможное, чтобы вырваться из полуплена, говоря военным языком — «петли», «мешка» или «котла».

А вот к концу 1941 года от былой уверенности у автора дневника не остается и следа:

«…Противник укрепляется. Продвижение все ухудшается. Мы застреваем по колено в грязи. Машины и повозки безнадежно вязнут или скатываются на обочину. Днем и ночью слышны крики и ругань…»

Военный контрразведчик перестал читать дневниковые записи, затем тряхнул бумажный пакет и оттуда посыпались черно-белые фотографии разных размеров. В них кровавые сцены: горящие дома, отрубленные головы, повешенные на деревьях и телеграфных столбах, разрушенные церкви, истерзанные тела мирных граждан, массовые сцены «цивильного» расстрела в затылок, штабеля из трупов, полевые крематории, работающие на срубленных деревьях и прочее варварство.

— Это не я, это не я, эти все фотоматериалы принадлежат обер-лейтенанту Эверсту…это он, — скороговоркой бубнил испуганный полковник.

— Кто такой Эверст?

— Офицер отдела пропаганды 44-й пехотной дивизии.

— Где он сейчас находится? — спросил Федоров.

— Он погиб под обломками дома…Его накрыла обрушившаяся стена…

Но профессиональная интуиция армейского чекиста подсказывала, что Бойе явно неравнодушен к «коричневым» взглядам и соответствующим оценкам на происходящие события. Поэтому Федоров продолжал допрос, но немец полностью отвергал все обвинения и всячески отрицал свою причастность к преступлениям, бесстрастно запечатленных объективом фотокамеры на фотобумаге.

Материалы на немецкого полковника Бойе оперативники доложили начальнику Особого отдела НКВД Южного фронта генерал-лейтенанту Николаю Николаевичу Селивановскому. Он приказал взять пленного фашиста в глубокую оперативную разработку.

В лагере Бойе вел себя тихо, дружественных контактов с соплеменниками не завязывал. Старался не вступать в дискуссии на политические темы, хотя демонстративно подчеркивал, что политика слишком важное дело, чтобы доверять ее политикам. Его сослуживцев по 134-му полку оперативники не обнаружили.

Но на просочившиеся слухи о некоторых успехах немцев на фронтах, Бойе с нескрываемой радостью среагировал молниеносно. Он заявил одному из немногих солагерников, которому, наверное, доверился:

«С этим сбродом вскоре будет покончено! Нельзя терять веру в себя и Германию… мы должны победить, а победителя никто не спросит, правильно он воевал или нет, правду он говорил, или тоже нет…»

Один из агентов из числа немцев заметил, что Бойе боится за тексты своих дневниковых записей.

Вскоре, 26 сентября 1943 года, контрразведчики СМЕРШ получили информацию, что полковник с 1936 по 1938 годы служил командиром батальона СС в Гамбурге. Это лишний раз убедило чекистов, что они ведут работу в правильном направлении, что перед ними убежденный нацист.

И вот, наконец, удача. В нескольких лагерях для военнопленных, в частности в №№ 27 и 171 были установлены сослуживцы Бойе по 134-му пехотному полку — бывший командир первого батальона майор Эбергард Поль и унтер-офицер из второго артдивизиона Пауль Сухич.

Показания обоих заставили старшего оперуполномоченного капитана Сергея Савельева и начальника отдела УКР СМЕРШ Южного фронта подполковника Федора Пузырева вернуться к дневнику и перечитать его страницы более внимательно.

Из дневника полковника Бойе:

«Рай Советов… Что мы видим в раю Советов? Народ не имеет религии и души. Церкви разрушены и служат амбарами. Культуры не видно и следа. У каждого из нас лишь одно чувство — это счастье, что фюрер решил радикально изменить эту порочную систему. Победа, сохрани нашего фюрера!»

А дальше свидетели дали чистосердечные признания, которые высветили, затушеванные языком Эзопа, описания конкретных событий самого Бойе.

Из протокола допроса Пауля Сухича:

«…В 15–20 км от города Дергачи, в населенном пункте, название которого не помню, по приказу полковника Бойе все население было согнано в синагогу. Последняя была заминирована и взорвана вместе с находившимися там людьми.

…13 июля в населенном пункте Несолонь, 30 км восточнее Новоград-Волынского, полковник Бойе приказал взорвать церковь.

…Приблизительно в первой половине августа месяца 1941 г. по дороге Круполи — Березань, в 10 км от станции Березань, был сожжен совхоз и расстреляно более 300 военнопленных Красной Армии, среди которых большинство были женщины. Полковник Бойе еще кричал: «Что означает женщина с оружием — это наш враг…»

Из дневника полковника Бойе:

«Выходные дни.

…Не часто выпадали выходные дни в войне против Советов. Но после горячих боев около Юровки, Почтовой и на юго-западной окраине Киева принимаем выходные, как лучшие дни. Как быстро, в шутках, забываются упорные бои. Теплое августовское солнце светит с неба. Все ходят в спортивных брюках. Солдаты занимаются своим лучшим занятием — заботой о желудке. Это удивительно, сколько может переварить солдатский желудок. Утки, курицы и гуси — ничто не может скрыться. Их ловят. Гоняют и стреляют…»

Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича:

«…В первой половине августа около города Киева полковник Бойе разъезжал по полю на своей машине и стрелял по военнопленным из винтовки, т. е. охотился на них. Убил лично сам десять человек. Данный факт также видел я…»

Из дневника полковника Бойе:

«Наступление на Дубно.

…Невыносимо жжет солнце. Золотистый урожай на полях. Как хорошо в пшеничном поле! В бесконечных рядах через пески Волыни продвигаются серые колонны. Песок, как мука, попадает в сапоги и делает невыносимым каждый шаг. Пот ручьями течет по лицу и телу.

Пересохло во рту. Воды! Воды! Но ничто не может задержать нас! Ни жара, ни песок, ни пыль и ни пот. Мы все дальше и дальше продвигаемся на восток…»

Из протокола допроса майора Эбергарда Поля:

«…В городе Дубно 134-ый полк захватил в плен много русских танков и четыре танковых экипажа. По приказу полковника Бойе они были расстреляны. Солдаты в городе занимались грабежом мирного населения. По его приказанию все памятники, статуи, бюсты советских руководителей уничтожались личным составом…»

Из дневника полковника Бойе:

«Шоссейная дорога на север.

…Коммунизм за все годы существования ничего не делал кроме уничтожения Европы, и в первую очередь Германии. Везде мы видим огромные укрепления, казармы и казармы. Длинные колонны военнопленных встречают нас. Азиатские лица смотрят на нас. История потеряла свой ум! Чтобы эти орды победили нас?!..»

Из протокола допроса обер-лейтенанта Пауля Сухича:

«…Около села Круполи, у озера в камышах, по приказанию полковника Бойе было расстреляно пять комиссаров. Это лично видел я, находясь с одним сержантом из нашей роты на охоте в этих камышах. Там же, название населенного пункта я не помню, лично полковник Бойе расстрелял офицера, который прятался в стоге сена. Для демонстрации этот труп лежал непогребенным. Среди солдат ходили разговоры, что труп принадлежал работнику ГПУ. Раньше в укрепленном пункте Янов, за рекой Буг, за укреплением из бетона была построена группа из командиров и красноармейцев Красной Армии, приблизительно 20 человек. Полковник Бойе приказал их расстрелять…»

Теперь у чекистов, на основании буквально кровоточащих записей в дневнике и показаний свидетелей — сослуживцев, были основания подозревать полковника Бойе в совершении тяжких преступлений. Но он на допросах упорствовал, пытаясь все и вся отрицать. Больше того, он стал, спасая свою шкуру, строчить доносы на своих командиров.

Первой мишенью стал генерал-фельдмаршал Паулюс. О нем он донес:

«…Я познакомился с генерал-фельдмаршалом Паулюсом еще до войны на маневрах. Тогда он был генералом и начальником штаба танкового корпуса. Здесь, в лагере, его все уважают и почитают. На политические темы он вообще не разговаривает, так как считает, что его подслушивают. Фельдмаршал никогда и ничего не предпримет против Германии и ее правительства. К «Союзу немецких офицеров» его никогда нельзя будет привлечь. Это он расценивает как предательство…»

Но у военных контрразведчиков было другое мнение, поэтому на этот донос они никак не среагировали. Тогда Бойе стал сдавать своих соплеменников чуть рангом пониже, чем генерал-фельдмаршал, не исключая генерал-полковника Штреккера. Он даже попытался сыграть роль наводчика в поиске кандидатов на вербовку. Бывший полковник буквально заваливал контрразведчиков своими письмами-наводками «на нелояльных к СССР немецких офицеров и генералов».

Предлагал свои услуги в работе по сбору доказательств в их преступной деятельности. В очередных доносах о своих начальниках он писал:

«…Генерал Штреккер раньше многих других офицеров стал придерживаться национал-социалистических взглядов. Он против «Союза немецких офицеров» и никогда и ничего не предпримет против Германии. К деятельности в плену его привлечь нельзя».

«…Генерал Дебуа — (непосредственный начальник Бойе — генерал-лейтенант. — Авт.) убежденный националист-социалист и противник «Союза немецких офицеров». Но он не верит в военную победу Германии и его можно привлечь к сотрудничеству».

Но приближался конец войны, а с ним и долгожданная Победа. Активней заработали отделения Государственной комиссии по вскрытию злодеяний фашистов. Большую работу в этом деле проводили и военные контрразведчики СМЕРШ. В одном из Актов говорилось:

«…Южнее села Выдумка Ровенского района, в 500 метрах в лощине песчаного карьера, обнаружено два кострища, возле которых находились три больших пятимиллиметровых листа железа и девять рельсов. Указанное железо и рельсы обгорели во время сжигания людей. Помимо костров, на расстоянии 30 метров имеется яма размером в квадрат 6 метров и 3 метра глубиной, которая наполовину наполнена человеческим пеплом и недогоревшими костями».

Допрошенная в качестве свидетельницы жительница села Несолонь Михайловская показала:

«В июле 1941 года командир полка полковник Бойе лично расстрелял моего мужа за связь с партизанами. Кроме того, по его приказанию были сожжены дома многих жителей».

Житель этого же села Оскиренко подтвердил, что «в июле 1941 года по приказу полковника Бойе также были сожжены церковь и 12 жилых домов, а жители села убегали в лес, преследуемые немцами…»

Оперативная разработка голубоглазого монстра продолжалась более четырех лет, и вот 29 декабря 1947 года военный Трибунал вынес вердикт. Бойе был осужден на 25 лет лишения свободы. Спасла ему жизнь отмена в Советском Союзе смертной казни, которую он явно заслуживал.

Тайное оружие — проказа

Близился конец Великой Отечественной войны. Шли ожесточенные бои на подступах к Берлину. Сломлено сопротивление фашистских войск на Зееловских высотах. Наши войска штурмуют Рейхстаг. В это же время в дивизионные и армейские отделы военной контрразведки СМЕРШ из различных источников стала поступать информация о том, что из Берлина и его окрестностей, в срочном порядке эвакуируются различные фашистские спецорганы, которые были сформированы из изменников и предателей нашей родины. По полученным сведениям они концентрируются где-то в Южной Германии. Поступали также данные, что руководители как военной, так и политической фашистских разведок пытаются вступить в контакт со спецслужбами наших союзников. С этой целью они делают все от них зависящее, чтобы эвакуировать на Запад свою ценную агентуру и специалистов по проведению подрывной работы против советских Вооруженных Сил.

Перед военными контрразведчиками была поставлена задача организовать тщательную проверку этих лиц. Как известно фильтрацией в СМЕРШЕ занимался 2-ой отдел ГУКР СМЕРШ НКО СССР. Первичная проверка бывших военнослужащих Красной Армии возлагалась на третьи отделения вторых отделов управлений КР СМЕРШ фронтов.

К концу войны в странах Западной Европы и западных зонах Германии оказались миллионы советских граждан. Добыть доказательства преступной деятельности некоторых из них или опровергнуть их, входило в задачу военных контрразведчиков. Особое внимание обращалось на выявление позиции союзников к намерениям фашистских спецорганов.

По рассказу генерал-лейтенанта в отставке А.И. Матвеева, активного участника в работе по репатриации наших граждан, он в 1945 году был назначен представителем советской стороны по лагерям в Южной Германии.

А происходило это таким образом. В один из весенних дней сорок пятого года в отдел контрразведки его 47 гвардейской мотострелковой дивизии прибыл представитель СМЕРШ 1-го Украинского фронта майор В.П. Михайлов, который имел специальное задание по проверке этой настораживающей информации.

«В свою очередь, — говорил А.И. Матвеев, выступая в совете ветеранов, — я получил указание оказывать самое активное содействие Михайлову в подготовке и проведении спецмероприятий. Работу начали с опроса военнопленных, выявленных абверовцев. Во время боев еще на одерском плацдарме был взят в плен офицер туркестанского легиона Мустафаев. Его внимание привлек тот факт, что рота, которой он командовал, прибыла на Берлинский фронт из Южной Германии. Мустафаев оказался довольно словоохотливым и сообщил ряд данных, которые представляли оперативный интерес. В частности, он рассказал, что на место боевых формирований туркестанского легиона, которые отправлялись на фронт, прибывали из Берлина и других районов Восточной Германии какие-то секретные подразделения, среди их личного состава было много выходцев из СССР».

После доклада добытой информации Центру было получено указание:

«Для более глубокой ее проверки подобрать и направить на юг Германии своих надежных людей».

Проведение этой операции было поручено майору Михайлову и мне. Поскольку война подходила к концу, отобранных людей надо было перебросить на юг Германии в потоке беженцев на Запад. Эта операция должна была проведена в самые сжатые сроки. Подбор нужных людей из числа советских граждан, служивших в РОА и туркестанском легионе, их проверка, подготовка и переброска через линию фронта была закончена за несколько дней до капитуляции Берлинского гарнизона. В числе переброшенных за линию фронта были Мустафаев и Беспалов, ранее служивший в РОА. Оба прибыли на Берлинский фронт из южно-германского города Ульм.

2 мая Берлинский гарнизон капитулировал. Наши войска расположились в Берлине. Наступила тишина, необычная для воинов. Начались мирные дни. Но и в эти дни у военных контрразведчиков было много работы, так как крестоносцы тайной войны уходили в подполье, стремясь раствориться в общей массе военнопленных и мирного населения. Они не собирались разоружаться, поэтому война с ними продолжалась.

Осенью 1945 года Центром были получены данные о трагической гибели майора Михайлова, направленного в Южную Германию для выполнения специального задания, начало которому было положено еще до окончания войны.

Обстоятельства его гибели были весьма загадочными. Не исключалось предательство со стороны лиц, с которыми он должен был установить контакт…

* * *

После гибели майора Михайлова руководителем советской миссии по репатриации в городе Тюбингене был назначен подполковник Александр Иванович Матвеев. Он действовал под именем Николая Федоровича Смирнова. Путь к будущему месту работы лежал через Франкфурт-на-Майне, Баден-Баден, Нюрнберг и Тюбинген.

Работа по изучению наших граждан и их репатриация сталкивалась с яростным противодействием разведок недавних союзников — Франции, Великобритании и США. Международная организация ЮНРА занималась возвращением перемещенных лиц на родину, в том числе и советских граждан. Сотрудниками этой организации в основе своей были разведчики и контрразведчики. Помогали им бывшие гестаповцы, абверовцы и наши граждане, совершившие разного рода преступления против советской власти: полицаи, националисты из ОУН, УПА, прибалтийские «лесные братья», каратели, старосты, агенты германской разведки, диверсанты и террористы, у которых были, как говорится, руки по локоть в крови.

Четко налаженная работа нашей миссии по возвращению советских граждан на родину мешала разведкам союзников и предателям, боявшихся возвращаться домой. Они строили разного рода козни нашим сотрудникам и в первую очередь Смирнову, видя в нем честного, принципиального, требовательного начальника и тонкого психолога. Он был опасным для них человеком.

Он постоянно ходил над пропастью. Вокруг него плелась паутина грязных сплетней и слухов. Смирнову не раз угрожали убийством, пытались натравить толпу лагерных сидельцев-уголовников для физической расправы над офицером, периодически работало наружное наблюдение. Однажды, пригласив Смирнова на рыбалку, попытались через аквалангиста-террориста, прорезавшего дно надувной резиновой лодки, утопить его в озере. И только сила воли и соответствующие физические данные позволили военному контрразведчику справиться с создавшейся чрезвычайной обстановкой, освободится от потащившего его на дно бандита, а потом во второй атаке с его стороны, обезвредить и уничтожить этого тайного «советского друга».

Реакционные круги Франции, Великобритании и США и их разведки, опираясь на бывшие фашистские разведывательные органы, пытались использовать предателей для ведения подрывной работы в лагерях перемещенных лиц, чтобы воспрепятствовать советским гражданам, в том числе и бывшим военнопленным, вернуться к своим семьям. Кроме того они использовали канал репатриации для засылки в нашу страну диверсантов, террористов и шпионов из числа людей, которые совершили злодеяния на оккупированной территории во время войны.

Их направляли в нашу страну, чтобы путем террора, диверсий и шпионажа помешать нашему народу залечивать тяжелые раны войны.

В одно из рабочих дней в миссию прибыла женщина, которая отрекомендовалась врачом, представителем Красного Креста при ЮНРА. Она предъявила документ, свидетельствующий, что дама работает в Мюнхене в секции Красного Креста при ЮНРА. Она назвала свое имя и фамилию — Инга Шмидке. Это была немка, женщина средних лет, с привлекательной внешностью и хорошими манерами. Во всему было видно, что она получила достаточно высокое образование и воспитывалась в интеллигентной среде. Вообще Шмидке производила впечатление открытой и добропорядочной женщины. Охотно рассказывала о своей семье и работе в ЮНРА.

— Так что вы хотели? — спросил Смирнов, привыкший к четким изъяснениям, и не получивший вразумительного ответа цели ее прибытия.

— Я имею поручение от своего руководства сопровождать вас, господин Смирнов в больницу города Зальцнер, где находится на излечении советский гражданин, — заученно отрапортовала она, называя фамилии руководителей миссий.

— Скажите мне, что известно о больном, чем же он болен, когда заболел. В каком состоянии находится в настоящее время, — поинтересовался советский офицер.

— Я незнакома с его историей болезни и выполняю сейчас чисто благотворительную миссию Красного Креста, — ответила Шмидке.

В клинику прибыли в середине дня. О приезде Смирнова там был осведомлен персонал. Но Смирнова насторожило то, что лечебное заведение было обнесено высоким глухим забором и охранялось вооруженными полицейскими.

В кабинете, куда привели Смирнова с Ингой, их встретил мужчина в белом халате, отрекомендовавшимся дежурным врачом.

— Господин Смирнов, я в курсе цели вашего визита, — словно чего-то стесняясь, быстро пролепетал доктор. — Рекомендую пройти вам к лечащему врачу, который как раз сейчас и занимается с интересующим вас пациентом.

— Благодарю, но я не смогу выполнить вашу рекомендацию, — спокойно ответил Смирнов.

— ???

— Не смогу, пока не ознакомимся я и доктор, прибывший со мной, с историей болезни пациента.

Глаза дежурного врача забегали по сторонам, как будто они искали какой-то и от кого-то поддержки. Чувствовалось его сильное волнение и растерянность.

— Дело в том, господин Смирнов, что история болезни находится у лечащего врача и вы на месте можете с нею ознакомиться.

— Я не согласен, а потому требую пригласить сюда вашего шефа и главного врача клиники, — настойчиво повторил советский офицер.

Такой тон фактического отпора дежурному врачу насторожил и взволновал последнего. Он стал лихорадочно куда-то звонить, но «телефоны молчали». Затем врач буквально выбежал из кабинета, ничего не сказав гостям.

Оставшись в кабинете вдвоем, Смирнов спросил у Шмидке: «Как вы оцениваете ситуацию?»

— Если честно, то мне не нравится поведение врача, — откровенно ответила немка.

Через минут десять вернулся врач и сообщил, что шеф и главный врач на обеде и скоро приедут в клинику. Через полчаса они прибыли: шеф клиники — Шульц и главный врач Шнайдер. Шеф, протянув руку Смирнову, сказал: «Извините, что заставил вас ждать. Я не знал точного времени вашего приезда».

— Прежде, чем встречаться с соотечественником, я хочу знать историю его болезни. Этого желает и мой врач, — нахмурив брови процедил сквозь зубы Смирнов.

— Мне интересен диагноз вашего пациента, — подтвердила Инга.

— Разве вы не информированы, что ваш соотечественник Федотов болен проказой? — Шульц вопросительно посмотрел на Смирнова.

Военный контрразведчик был ошеломлен этой новостью. Врач Шмидке изменилась в лице и виновато взглянув на офицера односложно повторяла, что она ничего не знала о характере заболевания. Только теперь Смирнов сообразил — это очередная ловушка.

— С какой целью этого больного вы пригласили в клинику? — спросил Смирнов.

— Мы это сделали по настоятельной просьбе больного Федотова.

— Вы же врач, и прекрасно знаете, что проказа — это особое инфекционное заболевание, общение с такими больными исключено, — со сталью в голосе вещал подполковник. — Как вы намерены осуществить нашу встречу с больным?

— Да, конечно, это самое страшное заболевание, но он, бедняга, так просил, так просил о встрече, — бормотал Шульц. — Если все же вы пожелаете встретиться с больным, мы примем все меры безопасности. У нас есть специальные костюмы и встреча будет происходить в комнате, отгороженной от больного толстым органическим стеклом.

— Хорошо, — сказал Смирнов, — готовьте все меры безопасности для комиссионного осмотра больного. В состав комиссии должны войти кроме нас с доктором Шмидке, шеф клиники Шульц, главный врач Шнайдер, лечащий врач и представитель эпидемической службы города. А пока пригласите лечащего врача с историей болезни.

Через несколько минут принесли папку с историей болезни и фотографиями больного. Шнайдер передавая ее в руки доктору Шмидке, пояснил, что лечащий врач не мог прийти, так как находится в карантинной зоне, а поэтому не будет участвовать во встрече с больным в составе группы.

— Позвольте! Почему же тогда ваш дежурный врач пытался направить нас прямо к лечащему врачу? — с возмущением обратился Смирнов к Шульцу.

— Не может этого быть, — возбужденно произнес шеф клиники.

— Ну, тогда пригласите его сюда и мы быстро установим истину, — заметил Смирнов.

Шульц, несколько растерявшись, распорядился немедленно вызвать дежурного, но его якобы на месте не оказалось — он вовремя ретировался. Как потом оказалось, это был не врач, а сотрудник полиции.

Врач Шмидке, просмотрев историю болезни, констатировала, что Федотов действительно болен проказой.

«Как же так, — подумал Смирнов, — получается, чтобы избавится от меня, они хотели заразить этой неизлечимой болезнью? Но этот план провалился и Шульц будет отрабатывать какой-то запасной вариант своей реабилитации. Надо же загладить неприглядную картину, которую он рисовал вместе с художниками из спецслужб».

* * *

Скоро все в составе указанной группы, облачившись в спецодежду, отправились в бокс к больному. Это была небольшая комната, перегороженная двухслойным стеклом со столом с переговорным устройством.

Усевши за столом, Смирнов за стеклом увидел какое-то чудовище. Все его открытые части тела были покрыты высоко поднятыми струпьями. Он двигался по комнате и что-то жевал.

Когда представитель советской миссии поздоровался с ним, Федотов бодро и радостным голосом ответил: «Здравия желаю, товарищ Смирнов».

Он попросил разыскать его родственников и сообщить им о его несчастной судьбе. Смирнов записал все установочные данные и объяснил ему о невозможности в настоящее время, при таком обострении болезни, его репатриировать на Родину.

Федотов с пониманием отнесся к словам советского офицера и грустно промолвил: «Да я и сам понимаю нереальность своей просьбы».

— Тогда скажите, кто вам посоветовал встретиться со мной? — громом прогрохотали слова Смирнова.

— Лечащий врач Манфред, — последовал ответ…

Возвратившись в кабинет шефа клиники, Смирнов отклонил предложение Шульца выпить кофе. Сухо распрощавшись и вместе со Шмидке направился к машине. Всю дорогу на обратном пути Смирнов молчал. Он был возмущен этой гнусной провокацией. Шмидке сидела на заднем сидении. Она сначала молчала, а потом расплакалась. Пришлось остановить машину и успокаивать ее. Шмидке только теперь поняла, какая смертельная опасность была уготована ей вместе с советским офицером и призналась, что не была осведомлена об этом коварном плане. Ею решили пожертвовать ради достижения главной цели — таковы нравы западной цивилизации.

Смирнову стало жалко этой женщины. Она упала ему на грудь и еще больше разрыдалась, живо представляя, как ее дети могли остаться сиротами. Он как мог, стал ее успокаивать. Потом предложил зайти в кафе. Она согласилась.

— Ах, как я была беспечна! — все повторяла и повторяла Шмидке, а потом неожиданно спросила, — Что я должна сказать своему начальству?

— Все как было в действительности, — последовал ответ. — А если узнаете что-либо о причастности к этой провокации конкретных лиц, сообщите мне об этом.

На прощанье она горячо поблагодарила Смирнова за свое спасение. Они распрощались как друзья.

На следующий день Смирнов нанес визит к руководителю ЮНРА и сделал ему официальное представление по поводу организованной провокации, которая провалилась благодаря грамотным действиям советского военного контрразведчика.

Изверги в капкане

Оккупационная политика гитлеровской Германии на территории СССР под названием «выжженная земля», сопровождавшаяся неслыханными ранее зверствами, истреблением мирного населения, разрушением городов и сел, вывозом сырья, продовольствия, различных ценностей, не могла оставаться незамеченной мировой общественностью.

СНК, МИД СССР неоднократно выступали с заявлениями, декларациями и нотами по поводу злодеяний и насилия захватчиков в отношении мирного населения и военнопленных. Сообщения Совинформбюро также обращали внимание на эту проблему.

Поэтому все более актуальной становилась задача документирования преступной деятельности гитлеровского оккупационного режима.

25 февраля 1942 года Л.П. Берия подписал приказ о направлении материалов (трофеи, кино— и фотоматериалы, письма, акты, свидетельские показания, протоколы допросов пленных немцев и пособников фашистов) о зверствах немецко-фашистских захватчиков в Управление государственных архивов СССР и его местные органы.

2 ноября 1942 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об образовании Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР».

Освобождение Краснодара проходило в рамках Северо-Кавказской наступательной операции. На Краснодарском направлении главную роль отводилось 56-ой армии генерала А.А. Гречко. В боях за освобождение города сложили головы более 1800 воинов.

Как известно, по материалам органов государственной безопасности, в том числе и военной контрразведки, в СССР в период войны и в послевоенный период было проведено несколько судебных процессов над гитлеровскими палачами и их прихвостнями — предателями из числа советских граждан: Краснодарский, Смоленский, Харьковский и ряд других процессов.

Краснодарский процесс глубоко описал Н. Майоров в одноименной главе книги «Неотвратимое возмездие» под редакцией генерал-лейтенанта юстиции С.С. Максимова. Думается те, кто занимался розыском военных преступников, понимали, что люди делятся на две половины: те, кто сидит в тюрьме, и те, кто должен сидеть в тюрьме.

Города, который ему был знаком до войны, он не узнал. В марте 1943 года после освобождения от фашистских оккупантов Краснодар был разрушен.

«Я ходил по улицам, — писал Н. Майоров, — и не узнавал их. Пожарища, развалины, руины. Были взорваны здания всех институтов, техникумов, библиотек, Домов культуры и сотни жилых домов.

Люди еще не успели избавиться от страшного кошмара, который им пришлось пережить. Они только и говорили о душегубке, оврагах, наполненных трупами людей, казнях детей…

Сначала душегубка появлялась на улицах города по пятницам, а потом курсировала каждый день. Особенно часто ее видели перед бегством гитлеровцев из Краснодара в январе 1943 года. Машина смерти спешила на окраину города и останавливалась у края противотанкового рва. Двери открывались автоматически, изнутри шел синеватый дымок. Вывалив десятки трупов людей на землю, фашисты сбрасывали их в ров, наскоро присыпали землей, и душегубка снова мчалась за очередной партией смертников…»

Вот неполный перечень злодеяний гитлеровцев и их подручных в Краснодаре:

— за два дня 21 и 22 августа 1942 года гитлеровцы истребили почти всех евреев проживавших в городе;

— 23 августа 1942 года было уничтожено 320 больных, находившихся на излечении в краевой психбольнице;

— 9 октября 1942 года фашисты погрузили в машины 214 детей в возрасте от 4 до 7 лет, эвакуированных в город Ейск из Симферопольского детского дома, вывезли их за город, побросали в ямы и закопали живыми;

— на железнодорожной станции Белореченская фашисты заперли в два товарных вагона 80 советских раненых солдат и офицеров и сожгли их;

— по дороге от станции Белореченская до села Вечное были найдены 88 советских военнопленных, замученных и застреленных гитлеровцами;

— в селе Воронцово-Дашковское немецкие захватчики учинили дикую расправу над 204 пленными ранеными советскими военнослужащими. Их кололи штыками, им обрезали носы и уши;

— перед самым бегством из города гитлеровцы повесили на улицах 80 советских граждан и сожгли в камерах гестапо 39 арестованных;

— на Кубани за время оккупации немцы умертвили только посредством отравляющего газа около 7000 советских граждан…


Сразу после освобождения Краснодара по поручению Государственной чрезвычайной комиссии (ГЧК) местными органами власти было начато расследование о совершенных преступлениях оккупантами и их сообщниками. Большую помощь в сборе данных о злодеяниях захватчиков оказали военные контрразведчики 56 армии Северо-Кавказского фронта.

Оперативным составом, в частности, было установлено, что массовые преступления совершались по прямому указанию командующего 17-й немецкой армией генерал-полковника Руофа. Казнями руководили шеф гестапо Кристман, его заместитель капитан Рабе, а убивали, вешали, травили людей в душегубке офицеры гестапо Пашен, Босс. Ганн, Сарго, Мюнстер, Мейер, Сальге, Винц, гестаповские врачи Герц и Шустер, содействовали этому переводчики Эйкс и Шертерлан.

Активными помощниками палачей были изменники Родины В. Тищенко, Н. Пушкарев, И. Речкалов, Г. Мисан, М. Ластовина, Г. Тучков, Ю. Напцок, И. Котомцев, В. Павлов, И. Парамонов, И. Кладов, служившие в фашистском карательном органе — «Зондеркоманде СС-10-А».

Процесс начался 14 июля 1943 года в городском кинотеатре «Великан». В зал ввели 11 подсудимых — изменников, подручных фашистских палачей.

Из показаний В. Тищенко:

«…В августе 1942 года я добровольно поступил на службу в немецкую полицию. А затем в порядке поощрения был переведен сначала на должность старшины «Зондеркоманды СС -10-А», а потом следователя гестапо…»

Одновременно он являлся действующим агентом гестапо. Идя по этим должностным ступенькам, Тищенко часто с другими нацистами выезжал на облавы и аресты советских активистов. На следствии чаще орудовал плетью, чем ручкой и словом, подвергая жертв изощренным пыткам: выворачивал им руки, колол булавками, выдергивал волосы и ногти, принимал участие в казнях, вталкивая сопротивляющихся наших граждан в душегубки.

Об одной посадке он рассказал следующее:

«Однажды в душегубку загнали 67 человек взрослых и 18 детей от одного года до пяти…В машину сначала посадили женщин, а потом, как поленья дров, начали бросать их детей. Если какая из матерей защищала ребенка, ее тут же избивали до полусмерти. Один мальчик, когда его втаскивали в душегубку, укусил гестаповца за руку. Другой фашист убил этого мальчика, ударив его прикладом по голове».

Кроме того, он признался, что офицеры-гестаповцы Кристман, Рабе, Сальге, Сарго и другие насиловали арестованных женщин.

Из показаний Н. Пушкарева:

«Я старался всячески выслужиться перед немецкими офицерами, чтобы они ко мне хорошо относились. Поэтому они назначили меня на должность…командира отделения «Зондеркоманды СС-10-А».

Потом началась серия признаний…

Участвовал в расстреле 20 жителей Анапы, которых загнали в яму и расстреляли в упор из автоматов, и в удушении 11 детей в душегубке. После пыток людей выносили или выволакивали с обезображенными лицами, синяками, кровоподтеками, переломанными конечностями. В декабре 1942 года при побеге одной женщины он отдал команду стрелять в нее, а когда его подчиненный замешкался, выхватил у того винтовку и сам убил женщину.

Далее Пушкарев рассказал, как однажды подвыпивший следователь гестапо Винц проболтался о секретном приказе генерала Руофа, в котором предписывалось при отступлении из Краснодара разрушить город, истребить как можно больше граждан, остальных угнать с собой. Успешное наступление войск Северо-Кавказского фронта помешало гитлеровцам в полной мере осуществить этот преступный замысел.

Из дела И. Речкалова:

В прошлом — растратчик и вор, дважды судимый и условно досрочно освобожденный, он признался, что, уклонившись от мобилизации в Красную Армию, в августе 1942 года добровольно поступил в немецкую полицию. Вскоре за ревностное служение гитлеровцам был переведен в «Зондеркоманду СС-10-А», где участвовал в облавах, арестах, допросах и расстрелах мирных жителей.

На вопрос председательствующего суда, почему он пошел на службу к немцам, Речкалов цинично ответил:

«Искал работу полегче, а заработок побольше…»

Из показаний Г. Мисана:

«В августе 1942 года добровольно поступил на службу в немецкую полицию, а через 12 дней меня перевели в «Зондеркоманду СС-10-А»…Нес охрану арестованных, неоднократно принимал участие в насильственной погрузке смертников в душегубку. Лично расстрелял местного гражданина Губского…»

Потом он стал агентом гестапо — входил в доверие патриотам, выдавал их немцам, участвовал в арестах и расстрелах горожан.


Из дела И. Котомцева:

Осужденный до войны за хулиганство на два года лишения свободы, бывший военнослужащий Красной Армии, он добровольно в сентябре 1942 года сдался в плен, совершив тем самым измену Родине. Поступил в полицию, а потом был принят в «Зондеркоманду СС-10-А», в составе которой активно уничтожал советских людей. Принимал участие в трех карательных экспедициях против партизан. За связь с партизанами в станице Крымской участвовал в казни через повешение 16 советских патриотов.

Из дела М. Листовина:

В прошлом кулак, перед войной поселился в Краснодаре и стал дожидаться прихода немцев, устроившись в Березанскую лечебницу. В декабре 1942 года принимал личное участие в расстреле 60 больных граждан. Он служил у гитлеровцев палачом — расстреливал лично земляков-кубанцев, ставя их на краю выкопанных ими ям. Стрелял по 4–5 человек. Таким образом, он уничтожил боле сотни сограждан.

Из показаний Ю. Напцока:

Это был тайный агент гестапо. Добровольно поступил в полицию, а затем был принят в «Зондеркоманду СС-10-А». Выслеживал патриотов, выезжал на карательные экспедиции против партизан. По его наводке на хуторе Курундупе были повешены несколько советских патриотов.

Почти та же картина возникновения предательства и злодеяний вырисовалась в показаниях И. Кладова, Г. Тучкова, В. Павлова и И. Парамонова. После слов перепуганных иуд настал черед очевидцев злодеяний подсудимых. Заговорили свидетели…

Из показаний Климовой:

Женщин, сидевших в нашей камере, приводили после допроса в таком состоянии, что их невозможно было узнать. Врезался в память страшный рассказ одной девушки, возвратившейся с допроса. Немецкие офицеры приказали раздеть ее и обнаженную привязать к столу. Завели патефон и, пока он играл, девушку били плетьми. Потом начался допрос. Поскольку она ни в чем не признавалась, палачи снова заводили патефон и снова жестоко избивали ее. Так продолжалось несколько часов…

Из показаний Головатого:

У него был сын 17 лет, комсомолец. Его арестовало гестапо. С тех пор он не видел его. Лишь после того как оккупантов изгнали из Краснодара, отец нашел в противотанковом рву изуродованный до неузнаваемости труп сына. На голове кожа у него была вздернута ото лба к затылку вместе с волосами.

«Волосы у него были густые, пышные», — тихо сказал свидетель и заплакал.


Из показаний Корольчук и Талащенко:

Они жили недалеко, возле свалки убитых. Душегубка ходила ко рву мимо окон их дома. Однажды машина застряла в грязи. Тогда фашисты и их прихвостни, сопровождавшие машину верхом на лошадях, стали выгружать трупы из машины на подводы и отвозить в ров.

Из показаний протоиерея Георгиевской церкви города Краснодара Ильяшева:

На второй день после бегства немцев из Краснодара меня пригласили совершить погребальный обряд в семью фотографа Луганского. Только что привезли труп их единственного сына, убитого фашистами. Я не мог совершить обряд, слезы безудержно катились из глаз. Думалось о русских людях, безвинно погибших на своей родной земле от рук немецких извергов…Я свидетельствую перед миром, перед всем русским народом, что это дикие звери, и нет у меня слов, которые бы выразили всю ненависть и проклятие этим извергам.

Из показаний врача Краснодарской городской больницы, свидетеля Козельского:

22 августа 1942 года в больницу прибыл немецкий врач — гестаповский палач Герц. Он поинтересовался, сколько больных и кто они. Потом он собрал в кабинете врача всех служащих больницы, снял с пояса револьвер, положил на стол и на ломаном русском языке спросил: «Коммунисты, комсомольцы, евреи есть?». Услышав, что среди врачей коммунистов и евреев нет, герц продолжил: «Я немецкий офицер, мне приказано изъять отсюда больных. Немецкое командование приказало, чтобы больных во время войны не было. Все. Я приступаю к делу.

Всех больных партиями вывозили душегубкой, и вываливали уже их трупы в противотанковый ров за городом.

Из показаний работницы краевой детской больницы Иноземцевой:

«В этой больнице на излечении находилось 42 ребенка… 13 сентября 1942 года в больницу приехала группа немецких офицеров: Эрих Мейер, Якоб Эйкс и другие. Они остались на несколько дней в больнице, шныряли по всем палатам, следили за детьми и медицинским персоналом. 23 сентября, выйдя на дежурство, я увидела во дворе большую темно-серую автомашину, внешним видом напоминавшую товарный вагон. Высокий немец спросил, сколько детей находится в больнице и кто они по национальности. Это был офицер гестапо Герц…

Приехавшие вместе с ним солдаты по его приказу начали грузить детей в автомашину. Одевать их не разрешали, хотя и сказали служащим больницы, что везут детей в Ставрополь.

Дети были только в трусиках и майках. Они сопротивлялись, молили о помощи, о защите, цеплялись ручонками за санитаров и врачей. Фашист Герц улыбался им, забавно шевеля усами. А потом дверь душегубки захлопнулась, заработал мотор…

Никогда не забуду, как маленькие дети, среди них были и годовалые, плакали, кричали, инстинктивно чувствуя, что над ними затевают что-то недоброе, страшное».

После изгнания немцев из Краснодара было вскрыто место погребения детей. Оно представляло собой месиво из детских трупиков в майках и трусиках, на которых были штампы краевой детской больницы. Из показаний свидетельницы Гажак, жившей поблизости со зданием, в котором размещалось гестапо:

«Я много раз слышала женские крики и детский плач. Они раздавались из подвала. Часто заключенные слабым голосом просили: «Дайте хоть глоток воды». Когда часовой отвлекался, мне удавалось сунуть в окно через решетку кружку с водой или корку хлеба, и тогда я слышала взволнованные детские голоса: «Не пей, не пей. Оставь мне хоть немножко». Через забор я видела, как сажали заключенных в душегубку. Я видела, как пятилетняя девочка, не понимая, что происходит, кричала матери, которую фашисты волокли к зловещей машине: «Мамочка, я поеду с тобой!» Тогда один из немецких офицеров вытащил из кармана какой-то тюбик и смазал ей губы его содержимым, оказавшимся ядовитым веществом. Девочка затихла, и ее бросили в кузов душегубки».

После показаний свидетелей слово было представлено для оглашения заключения судебно-медицинской экспертизы. Для оценки того, что натворили оккупанты достаточно привести несколько только фраз из этого заключения:

«Трупы располагались в ямах, представляя клубки человеческих тел…Судебно-медицинские, судебно-химические и спектроскопические исследования с бесспорностью установили, что причиной смерти в 523 случаях было отравление окисью углерода, а в 100 случаях — огнестрельные ранения головы и грудной клетки.

На основании Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР от 19 апреля 1943 года военный трибунал приговорил В. Тищенко, И. Речкалова. Н. Пушкарева, Ю. Напцока, Г. Мисана, И. Котомцева, И. Кладова и М. Листовину к смертной казни через повешение, а И. Парамонова, Г. Тучкова и В. Павлова — к каторжным работам сроком на 20 лет каждого.

Знаменательно было то, что именно в этот день было подписано Постановление СНК СССР № 415–138 сс о создании Главного управления контрразведки СМЕРШ НКО СССР.

В газете «Правда» от 19.07.1943 года была помещена короткая заметка:

«На городской площади Краснодара 18 июля приведен в исполнение приговор над восемью иудами-предателями, пособниками гитлеровских разбойников. Свою позорную жизнь злодеи закончили позорной смертью.

Не уйдут от суровой расплаты и их подлые хозяева, гитлеровские палачи. Суровое советское возмездие настигнет всех фашистских зверей, мучителей русского, украинского, белорусского и других народов Советского Союза!»

С этой знаменательной даты начался путь легендарного СМЕРШа, завоевавшего право считаться лучшей военной контрразведкой в мире того времени, вчистую разгромившего спецслужбы Третьего рейха — от Абвера и до РСХА…

«Переиграть» сотрудников СМЕРШа удалось лишь Джеймсу Бонду, да и то только в кино.

Но СМЕРШу осталось тоже недолго жить. В 1946 году он прекратил свое существование. Как сказал кто-то из великих людей, иногда настоящая схватка начинается на пьедестале почета. Если вы проживете достаточно долго, вы увидите, что каждая победа оборачивается поражением. В 1951 году был арестован, а в 1954 году незаконно расстрелян бессменный руководитель СМЕРШа генерал-полковник В.С. Абакумов. Второе поражение победители ощутили в августе 1991 и октябре 1993 годов, когда не стало страны-победительницы.

Немецкая берлога для «крота»

Начало 1944 года ознаменовалось новыми победами Красной Армии. От врага было освобождено почти три четверти оккупированной советской земли. Наша армия окончательно похоронила планы вермахта удержать восточный фронт на «голубом рубеже» Днепра. И все же враг, теснимый на Запад, в сторону Третьего рейха, был еще силен. Именно в этот период спецслужбы фашистской Германии, понимая остроту момента и стратегическую несостоятельность руководства вермахта, с новой силой активизировали заброску разведчиков, диверсантов и террористов. В тылы наступающих наших войск направлялись, как говорится «по воздуху и посуху», тысячи вражеских агентов, представляющих серьезную угрозу полкам, дивизиям и армиям…

Начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ НКО СССР Виктор Семенович Абакумов был непоседой, а если правильнее — человеком действия. На фронтах бывал часто, а вот в кабинете засиживаться не любил, хотя нравилось читать за большим столом с зеленым абажуром настольной лампы докладные записки и шифровки с успехами своих подчиненных на фронтах невидимой войны с противником.

Здесь на бумаге она, эта война, проступала явственней, показывая в коротких, отточенных фразах замысловатые ходы армейских чекистов по розыску и обезвреживанию шпионов, диверсантов и террористов. Горечь промахов военных контрразведчиков также близко принималась к сердцу, и вместе с сотрудниками Центра готовились рекомендации, как избежать их в будущем. Прямых виновников срыва операций, особенно начальствующего состава, шеф СМЕРШа не жалел, наказывал по всей строгости законов военного времени, рядовой оперативный состав уважал и никогда на него не повышал голоса.

В годы войны начальник военной контрразведки не однажды рисковал своей жизнью, выезжая на фронты, где предпочитал лично знакомиться с работой своих подчиненных в боевой обстановке.

Его машину однажды атаковал «мессершмитт» в районе Великих Лук на Калининском фронте. И только чудо спасло Абакумова и его охрану от неминуемой гибели. Немецкий, воздушный стервятник вел себя как коршун, гоняющися за полевкой, то взмывал вверх, то закладывал крутые виражи, то стремительно падал с поднебесья в пике. Машина была в буквальном смысле изрешечена. К счастью все обошлось благополучно.

В 1944 году «Виллис» Виктора Семеновича обстреляли бандеровцы. Это случилось в тылу тринадцатой армии 1-го Белорусского фронта на Ровенщине. Но в этот раз бандиты ранили адъютанта начальника контрразведки. И снова Виктора Семеновича спасло какое-то чудо.

Примерно тоже самое событие произошло с генералом Ватутиным 29 февраля 1944 года. Командующий фронтом, отработав в штабе 13-й армии, выехал с охраной в 8 человек и членом Военного Совета генералом Крайнюковым в соседнюю 60-ю армию. Около восьми часов вечера недалеко от села Милятын на колону штабных автомашин напал отряд бандеровцев. В ходе боестолкновения генерал армии Ватутин получил смертельное ранение и, несмотря на срочную доставку раненого в Киевский госпиталь, врачи не смогли спасти ему жизнь, произошло заражение крови.

В этом же году от рук повстанцев погиб и командующий бронетанковыми и механизированными войсками 1-го Украинского фронта генерал-лейтенант А. Штевнев.

В одну из «инспекционных» поездок в Управление КР СМЕРШ этого фронта на служебном совещании Абакумов буквально учинил разнос руководству и потребовал в короткий срок очистить тылы фронта от бандитов.

На сетования начальника УКР СМЕРШа фронта генерал-майора Осетрова Николая Алексеевича о недостаточности сил Абакумов прореагировал резко. Он заявил, что к операциям надо тщательно готовиться и проводить их немедленно вместе с войсками, пока они не двинулись на Запад. Вскоре эта задача по зачистке тылов и коммуникаций частично была выполнена силами одной кавалерийской дивизии, усиленной 20 бронеавтомобилями и 8 танками. Она была проведена в марте 1944 года. на территории Киевской, Житомирской и Ровенской областей. В начале 1944 года СМЕРШ 1-го Украинского фронта вскрыл ряд подпольных организаций, арестовав до 150 их участников…

* * *

В этот теплый по-весеннему день 1944 года Абакумов сидел в своем кабинете, периодически погружаясь в воспоминания недавнего вояжа к Осетрову.

«Толковый начальник, — рассуждал Виктор Семенович, — но учиненную ему встряску заслужил. Понимаю, ему на этом участке трудно, а кому сегодня легко. В Прибалтике разве спокойно, а в войсках Ленинградского фронта — у Быстрова легко?»

Его взгляд скользнул по кипе непрочитанных шифровок, от чего глаза прищурились, а усталое лицо поморщилось. Рядом с этой горкой бумаг лежала тонкая стопка директивных документов: приказы, директивы, указания, ориентировки. Он принялся работать с ними. Первым документом оказалось Указание НКГБ СССР № 49 от 18 апреля 1944 года — «О мероприятиях по выявлению и изъятию агентуры немецкой разведки на освобожденной от противника территории», подписанное народным комиссаром государственной безопасности СССР, комиссаром ГБ 1 ранга Меркуловым. Абакумов его недолюбливал за собачью преданность Берии и его откровенную зависть, что не он — народный комиссар госбезопасности — стоит ближе к Сталину, а начальник СМЕРШа. Меркулову казалось, что Нарком стоит ниже начальника Главка. В запальчивости обиды нарком не мог уразуметь, что Абакумов не столько начальник Главка, сколько заместитель Наркома обороны СССР. А им в то тяжелое время был Верховный Главнокомандующий, руководитель Ставки Иосиф Сталин…

«На наших материалах построено указание Меркулова, — проворчал про себя Виктор Семенович. — Быстров мне уже докладывал об этом шпионе. Молодцы ребята — быстро вычислили «крота», для которого немцами была построена роскошная «берлога».

В документе говорилось:

Германская военная разведка при отступлении немецких войск в последнее время практикует оставление в тылу наступающих частей Красной армии своей агентуры с разведывательными и диверсионными заданиями в специально оборудованных и хорошо замаскированных землянках. Землянки эти сооружаются в лесистой местности вблизи основных коммуникаций, по которым передвигаются наши войска и идет снабжение фронта…

В марте с.г. на Ленинградском фронте при попытке легализоваться в одной из частей Красной Армии органами ВКР СМЕРШ совместно с сотрудниками НКГБ был арестован активный германский шпион Полищук-Бойко М.А.

На допросе лазутчик показал, что 20 февраля 1944 года он, при отступлении немцев был оставлен германской военной разведкой в районе деревни Васьково, что в 12 км от города Дно, для проведения шпионской работы в тылу советских войск.

До ареста Полищук-Бойко скрывался в специально подготовленной для него немцами землянке, вырытой в лесу в одном км от деревни Васьково.

Землянка состояла из двух комнат размером 5 на 3 метра и высотой в два метра. Имела деревянный настил и такое же перекрытие, засыпанное сверху толстым слоем грунта до уровня земной поверхности. Освещалась через маленькое окно, выходившее наружу под ствол сосны, которое на ночь закрывалось деревянной рамой. Отапливалась землянка железной печкой. В одной из комнат стояло две кровати, под одной из которых имелся потайной, хорошо замаскированный подземный ход длиной в 65 метров, выходивший в густые заросли. По этому ходу можно было быстро и свободно передвигаться под землей, слегка согнувшись.

Вход в потайной коридор закрывался специально приспособленными массивными плитами из дерева. Проникнуть в землянку изнутри потайного хода было практически невозможно. Землянка была тщательно замаскирована и обнаружить ее с расстояния 3-х метров довольно сложно.

При аресте Полищука-Бойко в землянке были изъяты:

— радиостанция,

— оружие,

— шестимесячный запас продовольствия,

— фиктивные документы,

— крупная сумма денег.

Агенты, оставленные германской военной разведкой в подобных землянках, были выявлены и в других освобожденных от противника районах.

Исходя из вышеизложенного, предлагаю:

1. Учесть в своих мероприятиях по выявлению и изъятию немецкой агентуры на освобожденной от противника территории необходимость поисковых операций…в районе дорог и подходов к основным коммуникациям, по которым передвигаются наши войска и идет снабжение фронта.

2. Приобрести розыскную агентуру в населенных пунктах, расположенных вблизи коммуникаций Красной Армии, в первую очередь из среды проверенных лесников, объезчиков, охотников, сторожей и пастухов, направив ее на розыск оставленной в нашем тылу вражеской агентуры…

Другим программным документом, который взял в руки Виктор Семенович была Директива Главного управления войск НКВД по охране тыла действующей Красной Армии № 15/10-002196 от 22 апреля 1944 года начальникам войск НКВД по охране тыла фронтов — «Об улучшении руководства боевыми операциями по борьбе с бандитизмом».

В ней говорилось, что части войск по охране тыла 1-го Украинского и 2-го Белорусского фронтов при выходе на освобожденную от противника территорию западных областей Украины столкнулись с активно действующей «Организацией украинских националистов» (ОУН) и многочисленными вооруженными бандами так называемой «Украинской повстанческой армии» (УПА).

Дальше давались подробные рекомендации по организации и проведению борьбы с воинствующим крылом украинских националистов.

Он внимательно прочел документ, наложил короткую резолюцию, адресованную исполнителям, и позвонил начальнику Управления КР СМЕРШ 1-го Украинского фронта генерал-майору Осетрову.

Абакумов поинтересовался оперативной обстановкой.

— Николай Алексеевич, что нового по розыску агентуры и результатам борьбы с оуновскими бандитами?

— Виктор Семенович, работа продвигается. Армейские чекисты с помощью частей Красной Армии, войск НКВД и при поддержке местного населения, думается, скоро покончат с террористическим нацподпольем, — прозвучал короткий рапорт руководителя СМЕРШ фронтового масштаба.

— Нет, ты мне соловьем не заливайся и не делай розовых прогнозов. Как известно, прогноз — дело неблагодарное. Скажи конкретней, что сделано за последние месяцы? — на сей раз у Абакумова появились стальные нотки в голосе.

Осетров, однако, быстро нашелся. То ли ждал он этого звонка, то ли случайно на столе лежали нужные документы, но начальник УКР СМЕРШ фронта стал бойко и чеканно исповедоваться перед всесильным хозяином военной контрразведки в ранге заместителя НКО:

— В полосе 1-го Украинского фронта только за март — апрель 1944 года органы СМЕРШ совместно с войсковыми подразделениями провели сто шестьдесят шесть боевых операций против оуновского подполья в районах освобожденных от гитлеровских захватчиков. В этих операциях было разгромлено сорок семь бандитских групп, убито и захвачено девятьсот тридцать бандеровских головорезов, обнаружен шестьдесят один склад с оружием и боеприпасами, — трубка на мгновение сделала паузу, которую, может быть на радость отвечающего подчиненного, прервал добродушным одобрением начальник.

— Ну вот, это другое дело. Приятно слышать. Думу надо вкладывать в конкретное дело. Что ж, молодцы! Поработали славно, — голос начальника главка стал мягче, а потом и совсем бархатным. — Только не зазнавайтесь и не упивайтесь своим тщеславием из-за моего лестного отзыва. Как говорится в народе: у насмешливого человека всегда зубы белы напоказ. У вас фронт очень, очень ответственный! Радоваться будем после Победы, а теперь надо потеть.

В ответ Осетров стал посылать коротенькие заверения, что его коллектив готов «так держать», но Абакумов его перебил:

— До свидания, желаю дальнейших успехов…

Начальник ГУКР прекрасно понимал, что после выхода этих и других аналогичных документов за подписями Берии и Меркулова обстановкой по данной линии борьбы подразделений СМЕРШ будет интересоваться Хозяин — Иосиф Сталин. А вызвать он может в любую минуту. Завтра тоже назначена встреча на 12:00. По 1-му Украинскому он получил приятные сведения. Теперь его голову просверлила другая мысль, а что там делается, и все ли сделано из запланированного на 1-ом Белорусском. Опять заработала «вертушка». Сквозь шум и треск телефонного эфира он услышал знакомый, немного хрипловатый голос генерал-майора Вадиса.

— Приветствую вас, Александр Анатольевич. Чем меня можете порадовать?

— По какой линии? — несколько стушевавшись, ответил Вадис.

— По одной из главных теперь — борьбе с лесными и хуторскими бандитами.

— Понял…

— Если понял, прошу доложить.

— Товарищ генерал-полковник, в зоне 1-го Белорусского фронта в северных районах Ровенской и Волынской областей за последние два месяца сего года армейские чекисты ликвидировали свыше двадцати националистических бандитских групп. Разгромлена крупная банда в окрестностях Луцка. В одной из директив, захваченных у бандеровцев, главари ОУН-УПА предлагали вести борьбу против мобилизации в Красную Армию путем подачи фальшивых списков, массовой неявки в военкоматы, организации побегов и т. д.

В отношении местных жителей, поддерживающих мероприятия Советской власти, директива требовала ликвидации их всеми доступными методами, а дальше перечисляла эти методы: расстрел, повешение, четвертование, — тараторил генерал-майор Вадис.

— А как насчет розыска немецких шпионов и диверсантов?

— В зоне ответственности 65-ой армии фронта выявлено несколько потайных мест — погребов, схронов, землянок со следами явного пребывания посланцев из-за линии фронта. За этими местами установлено скрытое наблюдение силами оперативного состава.

— О задержании шпионов и диверсантов в этих местах докладывайте немедленно, — приказал Абакумов. — И еще помните случай с Ватутиным, делайте все, чтобы сохранить жизни полководцев. Одна беда не ходит: беда беду водит…

На этом разговор прервался.

Вскоре Вадис шифровкой доложил о захвате немецких разведчиков, а также о совершенном чудовищном злодеянии бандеровцев над советскими военнослужащими, бежавшими из фашистских концлагерей. Ими было замучено и расстреляно более 100 военнопленных. Трупы погибших палачи бросали в реку Горынь, привязав к шеям камни, завернутые в нательные рубахи. В январе 1944 года в Березновском районе на Ровенщине бандеровские бандиты зарезали и зарубили топорами 15 красноармейцев. Все эти сведенья легли на стол Абакумову.

Он читал эти кричащие документы, порой тяжело вздыхал, а потом подумал:

«Сколько же бед обрушилось на Украину. «Свои» бьют своих. Но, какие это свои? Бандиты галицийские и только. Одним словом, на бедную Настю все напасти. Надо что-то делать с этими зарвавшимися бандюками».

Из состояния погруженности в мысли его вывел телефонный звонок. Звонил секретарь вождя Поскребышев. Абакумову надлежало прибыть в Кремль к Сталину в 12:00.

* * *

Оуновцы и уповцы воевали не только трофейным советским оружием, главным источником вооружения и боеприпасов были гитлеровцы.

Задержанный сотрудниками СМЕРШ, прятавшийся в землянке от справедливого возмездия с мыслью пересидеть огненный вал советского наступления, и отправится снова в Германию, сотрудник Абвера капитан Лазарек Юзеф, будучи допрошенным в качестве военнопленного, сообщил:

«На протяжении марта — апреля 1944 года я лично из Львова через свое подчиненного лейтенанта Винтгансена направлял в «черный лес» для банд УПА трижды по две грузовые машины с оружие, в которых находилось около 15 тонн различного оружия (винтовки, автоматы, легкие пулеметы и боеприпасы)».

Об обеспечении фашистскими оккупантами оружием и боеприпасами банд УПА рассказал и захваченный весной 1944 года в схроне оуновский эмиссар Юрий Стефюк:

«Я являюсь живым свидетелем того, как немцы вооружали наших боевиков.

Я лично видел, как весной 1944 года немцы везли на подводах (а их было около 20) вооружение: автоматы, винтовки, патроны, несколько станковых пулеметов, даже две противотанковые пушки со снарядами, военное снаряжение и все это передали в распоряженияе куреня УПА «Тена».

Для постоянной связи с гитлеровцами в распоряжение крупных националистических банд Абвер выделял радистов с рациями, а также специальные группы курьеров.

Как и с кем воевали банды ОУН и УПА очевидно, и комментарии, как говорится, излишни.

Предатели из туркестанского легиона

Вопрос об использовании против Советской России подразделений вермахта, состоящих из тюркских народов СССР и Центральной Азии, был поставлен Гитлером еще в 1933 году, сразу же после прихода бывшего ефрейтора к власти. В советской исторической литературе указывалось, что идея проекта создания Туркестанского легиона, как части большого Восточного легиона принадлежала некому Мустафе Шокаю. Однако сегодня обнаружены другие данные. Ему, видному антисоветскому эмигранту, осенью 1941 года лишь предлагалось возглавить Туркестанский легион. Но он отказался и вскоре скоропостижно скончался. Есть подозрение, что он был отравлен немецкой спецслужбой. Первым руководителем легиона в марте 1942 года был назначен узбек по национальности Вели Каюм.

Источником пополнения Туркестанского легиона, созданного 15 ноября 1941 года при 444-й охранной дивизии, являлись советские военнопленные, а также эмигранты и беженцы, осевшие в европейских странах и Турции. В подразделениях легиона служили казахи, узбеки, туркмены, киргизы, уйгуры, татары и другие народности, исповедующие ислам. Сначала легион назывался «Туркестанским полком», состоявший из четырех рот.

В зиму 1942 года он обрел название «Туркестанский легион», состоявший уже из батальонов. База формирования батальонов находилась в Польше. Весной 1942 года на советско-германский фронт были отправлены первые два батальона — 450-й и 452-й., за ними еще четыре — 781-й — 784-й, весной 1943 года — 8 батальонов. Уже к началу 1944 года на фронте действовало 24 туркестанских батальона.

И все же из-за относительной малочисленности личный состав легиона чаще использовался не в ходе активных боевых действий, а был занят во вспомогательных и тыловых военных, в основном карательных операциях. Задействовали его также в охране стратегических военных объектов. Большинство батальонов было приписано к 6-й армии генерал-полковника Ф. Паулюса.

В мае 1943 года в городе Нойхаммере была сформирована экспериментальная 162-я туркестанская пехотная дивизия, которая воевала в Словении и Италии. Солдатам и офицерам легиона и дивизии германское командование обещало создание Туркестанского государства — Большого Туркестана под протекторатом Германии. Большой Туркестан, в который бы входили помимо Средней Азии и Казахстана, еще Башкирия, Поволжье, Азербайджан, Северный Кавказ и Синьцзян.

Руководство вермахта и спецслужб фашистской Германии не оставляло надежд поднять против советской власти восстание в Центральной Азии. Для этой цели активно работала гитлеровская резидентура в Афганистане. Именно с этой страны немцами планировалась операция по прорыву госграницы. В 1943 году фашисты сформировали специальное подразделение под кодовым названием «Алаш». Руководителем его назначили А. Агаева с задачей заброски отряда в Казахстан и проведения там серии враждебных актов. Группа должна была проникнуть на территорию Жилокасинского района Гурьевской области. Кроме того диверсантам ставились следующие конкретные задания: установить связи с враждебно настроенными к существующей власти элементами и дезертирами из числа местного населения для организации, как в глубоком тылу Красной Армии, так и в местах эвакуированных заводов, завязанных с оборонной промышленностью, проводения диверсий на нефтепромыслах и железнодорожном транспорте. Для ведения профашистской агитации и пропаганды в тылу группа располагала около 3000 листовками на казахском языке, типографским станком, набором шрифтов, красками, готовыми клише антисоветских карикатур, а для легализации на территории Казахстана имелось 130 чистых бланков и свыше 120 печатей различных государственных учреждений.

Немецкие самолеты дважды выбрасывали диверсантов — 3 и 6 мая 1944 года. Полеты транспортников, на которых летели разведывательно-диверсионные группы, были вовремя обнаружены средствами ПВО. Об этом военные быстро сориентировали местное управление НКВД, личный состав которого был задействован в поиске диверсантов. Вскоре пришельцев с неба чекистам удалось обнаружить. Операция завершилась тем, что пять человек из парашютного десанта были уничтожены в ходе боевого столкновения, а девять диверсантов были взяты в плен. Оставшийся в живых радист группы до окончания войны работал на военную контрразведку СМЕРШ, передавая немцам ложную информацию. Приятно было отметить, что дезинформация по группе Агаева достигла цели — Абвер, а потом и РСХА до последних дней войны считали, что получают от «алашистов» объективную информацию.

* * *

О результатах розыскной работы сотрудников военной контрразведки СМЕРШ 3-го Украинского фронта на территории Болгарии и Югославии свидетельствует один документ, фрагменты которого есть смысл привести, чтобы показать масштабы этой деятельности армейских чекистов.

Так в докладной записке УКР СМЕРШ фронта № 29342/3 от 14 декабря 1944 года в ГУКР СМЕРШ НКО СССР о результатах розыска на упомянутых территориях активных карателей, служивших в «Туркестанском легионе», говорилось:

«Со времени вступления войск 3-го Украинского фронта на территорию Болгарии и Югославии органами контрразведки СМЕРШ в результате проводимых мероприятий установлено и арестовано 116 карателей, служивших в т. н. «туркестанских легионах», принимавших активное участие в вооруженной борьбе против частей Красной Армии и в карательных экспедициях против местных партизан.

В процессе агентурно-следственных мероприятий установлено, что арестованные каратели являются бывшими военнослужащими Красной Армии, изменившими Родине, в разное время перешедшими на сторону противника, а затем добровольно поступившими на службу к немцам и сформированные ими 11, 244,785 и 789-й батальоны легионеров из числа среднеазиатских национальностей.

13 октября с.г. в отдел контрразведки СМЕРШ 93 сд, входящей в состав 57-ой армии, поступили данные о том, что в населенном пункте Шабурь (Югославия) скрываются добровольцы немецкой армии, отставшие при их отступлении. Принятыми мерами розыска в указанном пункте были обнаружены и задержаны:

1. Матякубов Базарба, в Красной Армии служил с декабря 1941 до мая 1942 года, с мая 1942 по октябрь 1944 года — в немецкой армии, в звании ефрейтора.

2. Нагиметов Толеу, в Красной Армии служил с 1939 по сентябрь 1941 года, с мая 1944 по октябрь служил в немецкой армии, унтер-офицер.

3. Мирзаев Тимур, в Красной Армии служил с июня по август 1941 года, с октября 1942 по октябрь 1944 года служил в немецкой армии, унтер-офицер.

Произведенным расследованием установлено, что указанные лица в разное время и на различных участках фронта, проявив трусость в боях с немцами, добровольно перешли на сторону противника, а спустя некоторое время также добровольно поступили на службу в немецкую армию. Из показаний арестованных видно, что все трое находились на службе в 785-м туркестанском батальоне легионеров, который на разных участках фронта принимал участие в боевых действиях против частей Красной Армии.

До мая 1944 года батальон располагался в г. Речице Белорусской ССР и Минске-Мазовецком, где нес гарнизонную службу и охрану от нападения партизан. В августе с.г. батальон был направлен на германо-советский фронт и занимал оборону по реке Висла, откуда в начале октября был переброшен в Югославию, где добровольцы принимали участие в боях с Красной Армией в районе Белграда.

В октябре с.г. отделом контрразведки СМЕРШ 244 сд от осведомителя «Стороженко» было получено донесение, в котором указывалось, что находящийся на службе в 913-й сд рядовой «Андрей» ранее служил в туркестанском батальоне в должности командира взвода и зверски относился к мирным жителям. В процессе дальнейшей разработки было установлено, что «Андрей», о котором сообщил осведомитель «Стороженко», есть Рахимов Хайдар, в Красную Армию вторично призван в августе 1944 года на территории Бесарабии. На основании указанных данных и показаний свидетеля Хамраева, Рахимов 22 сентября с.г. был арестован…

На допросе он показал, что, находясь в плену у немцев, в марте 1943 года добровольно поступил на службу в формируемый германским командованием 244-й туркестанский батальон легионеров, где был вначале рядовым солдатом, затем командиром отделения и в последнее время командиром взвода в чине унтер-офицера. Одновременно Рахимов показал, что вместе с ним в батальоне служили и принимали участие в грабежах населения находящиеся на службе в 913 сп:

1. Оразов Туак, в Красную Армию мобилизован в ноябре 1941 года, а в июне 1942 года добровольно перешел на сторону немцев и сдался им в плен. Вторично в Красную Армию мобилизован в августе 1944 года.

2. Джумаев Коленжар Кули, в Красную Армию призван в 1941 году, был в плену противника с 1942 по 1944 годы, служил в немецкой армии. Оразов и Джумаев также арестованы, и показаниями последних установлено, что 244-й туркестанский батальон во время отступления немцев на территории СССР немецким командованием использовался в карательных целях, занимался поджогами населенных пунктов, отбирал у населения скот и угонял его в тыл немецких войск, а также насильственно угонял мирных советских граждан, проводил облавы на партизан и коммунистов. Солдаты этого батальона творили массовые злодеяния и насилия над советскими людьми. Кроме грабежей и насилий, легионеры в составе батальона в 1943 году принимали участие в боях против Красной Армии в районе г. Славянска и по реке Северный Донец. Из показаний арестованных видно, что немецкое командование среди солдат этого батальона проводило усиленную пропаганду под лозунгом «Борьба за создание самостоятельного туркестанского государства».

В ноябре с.г. отделом контрразведки СМЕРШ 34 ск на сборно-пересыльном пункте, за время дислокации последнего в г. Софии (Болгария), среди военнослужащих агентурным путем было вскрыто 3 группы изменников. Они служили в немецкой армии и принимали активное участие в боях против частей Красной Армии и партизан на оккупированной немцами территории.

6 ноября этим же отделом по подозрению в причастности к «туркестанскому легиону» было задержано 34 человека.

Все арестованные в ходе следствия показали, что в 789-й туркестанский батальон они вступили добровольно под влиянием антисоветской пропаганды, проводимой среди военнопленных немецким командованием и изменниками Родины, бывшими командирами Красной Армии из числа среднеазиатских национальностей. В составе этого «батальона» они в конце 1942 года были направлены на Украину, где вели бои с регулярными частями Красной Армии, несли охрану складов, мостов, железнодорожных путей и принимали участие в операциях по борьбе с партизанами.

В декабре 1943 года после того как одна из рот «легионеров» перешла на сторону Красной Армии, 789-й батальон был разоружен и направлен в Германию. Там добровольцы в течение двух месяцев проходили обучение, а затем снова были вооружены и направлены в Грецию для борьбы с греческими партизанами.

Находясь в Греции, арестованные изменники Родины принимали участие в вооруженной борьбе с греческими партизанами, занимались грабежом мирного населения и разрушениями населенных пунктов.

1 ноября с.г. отделом контрразведки СМЕРШ 9-го района авиабазирования 17-й воздушной армии на территории Югославии была задержана, а впоследствии арестована группа изменников Родины в количестве 29 человек, среди которых:

1. Синкенов Байнияз,

2. Курчиев Абас,

3. Алтабаев Козикбай,

4. Салмапаев Имаш и другие лица, являвшиеся военнослужащими Красной Армии, в разное время в 1941–1942 годы в боевой обстановке, с оружием в руках, добровольно сдались в плен противнику…

Будучи в составе туркестанского батальона Синкенов, Курчиев, Алтабаев и другие изменники в течение всего времени службы принимали непосредственное участие в борьбе против Красной Армии; до августа 1944 года несли службу по охране немецких коммуникаций в Польше, в августе — сентябре с.г. принимали участие в строительстве укреплений немцев на р. Висла и там же держали оборону, в сентябре — октябре участвовали в боях против частей народно-освободительной армии Югославии, несли службу по охране немецких коммуникаций в Югославии.

Отделом контрразведки СМЕРШ 34 ск 10 ноября с.г. была арестована группа изменников Родины в количестве 9 чел.: Ачилова Мухтара, Минбаева Конлибая и других лиц, служивших в 789-м туркестанском батальоне, проводивших активную вооруженную борьбу против греческих партизан и принимавших участие в грабежах мирного населения. Следствием установлено, что все арестованные в преобладающем своем большинстве в первые месяцы Отечественной войны сдались в плен противнику и некоторое время содержались в лагерях военнопленных, а затем весной 1943 года добровольно поступили на службу в 789-й туркестанский батальон…

Отделом контрразведки СМЕРШ 295-й сд входящей в состав 37-й армии, 31 ноября с.г. арестовано 20 чел. военнослужащих, проникших на службу в дивизию, разоблаченных агентурным путем как изменники Родине, состоявшие на службе у немцев. В процессе следствия установлено, что все арестованные по делу, находясь в плену противника, добровольно поступили на службу в сформированный немцами т. н. «11-й туркестанский батальон легионеров». В этом подразделении они под командованием немецких офицеров обучались навыкам боевых действий в условиях горной местности, несли охрану железнодорожных сооружений, а затем принимали участие в карательных экспедициях против польских и греческих партизан, поджогах сел и участвовали в грабежах мирных жителей.

Одновременно отделом контрразведки СМЕРШ 34 ск 17 ноября с.г. было арестовано 14 чел. военнослужащих, находившихся на сборно-пересыльном пункте. В отношении этих лиц имелись данные об их службе в том же батальоне и участии в борьбе против партизан, поджогах населенных пунктов и грабежах мирных жителей, в особенности на территории Греции…

Отделом контрразведки СМЕРШ 259-й сд 11 ноября с.г. арестовано 6 чел. ранее изменивших Родине, а затем служивших в 769-м туркестанском батальоне легионеров, в составе которого принимали участие в борьбе против греческих партизан. Также установлено, что все они, как и другие добровольцы 789-го батальона, являлись активными карателями, проводившими грабеж мирного населения и поджоги населенных пунктов. Из материалов следствия по всем делам изменников-карателей видно, что батальоны, в которых они служили осенью 1944 года, в ходе боевых действий были разбиты частями Красной Армии на территории Югославии. Остатки недобитых легионеров бежали с немцами, а часть их была взята в плен.

В ходе следствия выявлен ряд новых изменников Родины — карателей, в отношении которых проводим дальнейшие мероприятия по розыску и аресту. Список выявленных и арестованных изменников Родине, служивших в т. н. «туркестанском легионе», прилагаем.

Начальник Управления контрразведки СМЕРШ 3-го Украинского фронта
Генерал-лейтенант Ивашутин».

Эти предатели получили по заслугам. Одних военные трибуналы приговорили к ВМН — расстрелу, других ожидали, как правило, 10-ти летние сроки лагерного содержания.

* * *

Военные контрразведчики СМЕРШ провели серию интересных операций и на территории Чечено-Ингушской АССР против немецкой агентуры и гитлеровских пособников в лице руководителей и организаторов повстанческого движения в Чечне Хасана Исраилова и Майрбека Шерипова.

«Начиная войну с нашей страной, — как писал известный историк и публицист Игорь Пыхалов, — немцы среди прочего, рассчитывали разыграть «националистическую карту». Частично это им удалось. Ряд народностей СССР, в частности, чеченцы и ингуши, фактически встали на путь массового предательства».

Во-первых, с их стороны отмечалось массовое дезертирство. За первые три года войны из рядов РККА дезертировало около пятидесяти тысяч чеченцев и ингушей, точнее — 49362 человек, уклонилось от призыва — 13389, что в сумме составляло 62751 человек.

Во-вторых, организация бандитизма. Сегодня деятельность «борцов с Советами» часто героизируется, а по сути «повстанцы» были элементарными бандитами. Их обычная тактика — ограбить, украсть, убить, а потом скрыться при появлении опергрупп или воинов РККА. За период с начала войны по 1944 год органами госбезопасности было уничтожено около двухсот банд.

В-третьих, на территории Чечено-Ингушетии произошло три крупных восстания: в конце октября 1941 года — в Галанчожском, Шатоевском и Итум-Калинском районах, в августе 1942 года — в Итум-Калинском и Шатоевских районах и в октябре 1942 года — во Введенском и Чеберлоевском районах.

С приближением фронта к Кавказу немцы стали забрасывать свою агентуру и диверсионные группы с целью максимального усиления бандитско-повстанческих формирований.

Есть смысл остановиться на совместной работе военных контрразведчиков с отдельными территориальными органами НКВД Чечено-Ингушской АССР. Почему отдельными, будет сказано чуть ниже. ГУКР СМЕРШ нужны были сведения о степени участия местного населения в оказании помощи немецким оккупантам и состоянии повстанческого движения в Чечне.

В начале 1943 года советской военной контрразведкой был арестован резидент немецкой разведки Осман Сайднуров (агентурный псевдоним — «Губе»), получивший от руководства Абвера звание оберста (полковника).

Он был выброшен с германского самолета в районе селений Аршты — Берешки Галашкинского района ЧИ АССР в 1942 году вместе с четырьмя пособниками. Перед ними была поставлены следующие задачи: разведдеятельность, проведение диверсий на железнодорожном транспорте в расчете на срыв передвижения частей Красной Армии, формирования бандитских групп и организации восстания на Кавказе.

На допросах Губе показал, что немецкое командование требовало подбивать местное население на участие в саботаже, срывать продовольственные поставки воюющей Красной Армии, проводить теракты против местного чиновничества и военнослужащих, сеять панику и слухи. Гитлеровцы в ответ на лояльность и помощь оккупационным властям заявляли, что дадут после войны независимость всем кавказским народам. Большое внимание уделялось влиянию на призывную молодежь для склонения ее к дезертирству и пополнения банд, особенно в гористых местностях…

На одном из допросов он показал:

«Среди чеченцев и ингушей я без труда находил нужных людей, готовых предать, перейти на сторону немцев и служить им. Меня удивляло: чем недовольны эти люди? Чеченцы и ингуши при Советской власти жили зажиточно, в достатке, гораздо лучше, чем в дореволюционное время, в чем я лично убедился после 4-х месяцев с лишним нахождения на территории Чечено-Ингушетии. Чеченцы и ингуши, повторяю, ни в чем не нуждаются, что бросалось в глаза мне, вспоминавшему тяжелые условия и постоянные лишения, в которых обретала в Турции и Германии горская эмиграция.

Я не находил иного объяснения, кроме того, что этими людьми из чеченцев и ингушей, настроениями изменническими в отношении своей Родины, руководили шкурнические соображения, желание при немцах сохранить хотя бы остатки своего благополучия, оказать услугу, в возмещение которых оккупанты им оставили бы хоть часть имеющегося скота и продуктов, землю и жилища».

25 августа 1942 года группа обер-лейтенанта Ланге в количестве 30 человек, укомплектованная в основном чеченцами, ингушами и осетинами десантировалась в районе селений Чишки, Дачу-Борзой и Дуба-Юрт Атагинского района ЧИ АССР тоже для организации диверсионно-террористических актов и организации повстанческого движения. Для этого руководитель группы установил связь с одним из главарей чеченских банд Хасаном Исраиловым, а также с предателем Эльмурзаевым, который будучи начальником Старо-Юртовского райотдела НКВД, в августе 1942 года перешел на нелегальное положение вместе с районным уполномоченным заготовительной конторы Гайтиевым и четырьмя милиционерами, забрав 8 винтовок и несколько миллионов денег. Однако развернуть свою преступную затею, в полной мере им не удалось. Вскоре бандиты были обнаружены. Не выполнив указаний немцев, обер-лейтенант с остатками своей группы с помощью проводников-чеченцев во главе с Хамчиевым и Бельтоевым перешли линию фронта, и оказались снова у фашистов.

В октябре 1942 года группа, возглавляемая унтер-офицером Гертом Реккертом, забрасывается в горную часть Чечни в составе 12 человек, в основном это были чеченцы. Им была поставлена конкретная задача — встретиться с руководителем повстанцев горных территорий Расулом Сахабовым и подтолкнуть население Введенского района к массовым выступлениям. Его группа в течение непродолжительного времени привлекла в свои ряды около полутысячи человек. Всем завербованным чеченцам и ингушам тут же было вручено немецкое оружие, сброшенное с самолетов во время десантирования группы Реккерта, которая уже в октябре того же года сумел организовать восстание в ряде аулов Введенского и Чеберлоевского районов. Однако принятыми оперативно-войсковыми мерами это вооруженное выступление было ликвидировано. Реккерт в одном из боестолкновении был убит, а примкнувший к нему главарь другой диверсионной группы Дзугаев арестован органами военной контрразведки.

Но в борьбе с немецкой агентурой органами СМЕРШ в конце 1943 года были вскрыты недоработки, ошибки и факты предательства со стороны местных сотрудников НКВД. Возглавлявший НКВД ЧИ АССР капитан госбезопасности Султан Албогачиев, ингуш по национальности, всеми путями отмежевывался от участи в борьбе с террористами.

На одном из заседаний бюро Чеченско-Ингушского обкома ВКП(б), а конкретно 9 ноября 1941 года говорилось:

«Наркомат внутренних дел (нарком т. Албогачиев) не выполнил постановления бюро Чечено-Ингушского обкома ВКП(б) от 25-го июля 1941 года. Борьба с бандитизмом до последнего времени строилась на пассивных методах, в результате бандитизм не только не ликвидирован, а наоборот активизировал свои действия».

На вопрос, откуда такая пассивность у наркома ЧИ АССР, ответ нашли военные контрразведчики. В ходе очередной чекистстко-войсковой операции военнослужащими 263-го полка Тбилисской дивизии войск НКВД лейтенантом Аникеевым и старшиной Нециковым был обнаружен вещмешок одного из главарей чеченских бандитов Исраилова-Терлоева с его дневником и перепиской. В этих документах находилось письмо от Албочагиева следующего содержания:

«Дорогой Терлоев! Привет тебе! Я очень огорчен, что твои горцы раньше положенного времени начали восстание. Я боюсь, что если ты не послушаешь меня, и мы, работники республики, будем разоблачены…Смотри, ради Аллаха, держи присягу. Не назови нас никому. Ты разоблачился сам. Ты действуй, находясь в глубоком подполье. Не дай себя арестовать.

Знай, что тебя будут расстреливать. Связь держи со мной только через моих доверенных пособников. Ты пиши мне письмо враждебного уклона, угрожая мне возможным, а я тоже начну преследовать тебя. Сожгу твой дом, арестую кое-кого из твоих родственников и буду выступать везде и всюду против тебя. Этим мы с тобой должны доказать, что, будто мы непримиримые враги и преследуем друг друга.

Ты не знаешь тех орджоникидзевских агентов Гестапо, через которых, я тебе говорил, нужно послать все сведения о нашей антисоветской работе.

Пиши сведения об итогах настоящего восстания и пришли их мне, я их сразу сумею отослать по адресу в Германию. Ты порви мою записку на глазах моего посланника. Время опасное, я боюсь.

10 октября 1941 г.»

Не отставали от милиционеров и чекистов также и партийные чиновники. При приближении линии фронта в августе-сентябре 1942 года бросили работу и бежали в горы к повстанцам около сотни членов ВКП(б), в том числе шестнадцать первых секретарей райкомов, восемь руководящих работников райисполкомов и четырнадцать председателей колхозов. С учетом того, что в описываемое время ЧИ АССР включала в себя двадцать четыре района и город Грозный, вырисовывается картина — со своих постов дезертировали ровно две трети 1-х секретарей райкомов.

Когда ГУКР НКО СМЕРШ получил обильный материал, свидетельствующий о массовом сотрудничестве местного населения с гитлеровцами, начальник ГУКР НКО СССР генерал-полковник В.С. Абакумов доложил обобщенной справкой Верховному Главнокомандующему. В феврале 1944 года, по указанию Иосифа Сталина органы НКВД СССР провели спецоперацию под кодовым названием «Чечевица», в результате которой из Чечено-Ингушской Автономной Республики спешно выселили в районы Средней Азии, особенно на территории Казахстана и Сибири почти всех чеченцев и ингушей, а саму республику упразднили. Покарали, таким образом, и невинных. Хотя с позиций сегодняшнего дня многим исследователям показалось, что можно было решить эту задачу другим способом, но каким, никто не может ответить.

Но война — есть война, у нее жестокий нрав и она не делает мягче ни солдат, ни офицеров, ни политиков.

«Надо честно признаться, — писал Д.М. Кураев на одном из сайтов в Интернете, — что эффективность данной акции, жертвой которой стали главным образом ни в чем не повинные старики, женщины и дети, оказалась непродуманной и иллюзорной. Вооруженные противники советской власти, озлобленные и доведенные до отчаяния, продолжали мстить русскоязычному населению, устремившемуся на Кавказ после окончания войны».

Операция же по выселению чеченцев и ингушей в Среднюю Азию — в основном в Казахстан и Киргизию, получившая, как известно, кодовое название «Чечевица», началась 23 февраля 1944 года в 2 часа ночи.

Были оцеплены все населенные пункты, устроены дозоры и засады, отключены радиотрансляционные станции и телефонная связь. В 5 часов мужчин созвали на сходы, где им объявили решение правительства и тут же разоружили.

Со слов уже упоминаемого знатока этой темы И. Пыхалова, пока проходил сход, в это время в двери чеченских и ингушских домов уже стучались опергруппы (ОГ). Каждая ОГ, состоявшаяся из одного оперативного работника и двух бойцов войск НКВД, должна была произвести выселение четырех семей. По прибытию в дом выселяемых, проводился обыск, в ходе которого изымалось огнестрельное и холодное оружие, валюта, антисоветская литература.

Главе семьи предлагалось выдать участников созданных немцами отрядов и лиц, помогавших фашистам. С собой выселяемым разрешалось брать продовольствие, мелкий бытовой и сельскохозяйственный инвентарь из расчета 100 кг на каждого человека, но не более полутоны на семью. Деньги и бытовые драгоценности изъятию не подлежали. На сельскохозяйственное оборудование, фураж, крупный рогатый скот выдавалась квитанция для восстановления хозяйства по новому месту жительства. Оставшееся движимое и недвижимое имущество переписывалось представителями приемной комиссии. Все подозрительные лица подвергались аресту. В случае сопротивления или попыток к бегству виновные расстреливались на месте без каких-либо окриков и предупредительных выстрелов.

Следует отметить, что подавляющее большинство «воинственных горцев» послушно отправилось к сборным пунктам, даже не помышляя о сопротивлении. При сопротивлении или попытках к бегству было убито всего лишь 50 человек. В ходе выселения оперсостав совместно с солдатами НКВД изъяли 20072 единицы огнестрельного оружия, в том числе 4868 винтовок, 479 пулеметов и автоматов.

Что касается сознательного уничтожения чеченцев и ингушей, как в этом уверяют обличители «преступлений тоталитаризма», то его не было, а был жестокий послевоенный голод. В этих условиях государство должно было в первую очередь заботиться о лояльных гражданах, а чеченцы и прочие поселенцы во многом оказались предоставлены сами себе. Естественно, традиционное отсутствие трудолюбия и привычка добывать пропитание разбоем и грабежом отдельных из них, отнюдь не способствовали их выживанию. Тем не менее постепенно переселенцы обжились на новом месте, и перепись 1959 года дает уже большую цифру чеченцев и ингушей, чем было на момент выселения…

Ошибки в национальной политике Сталина, Хрущева, Горбачева и Ельцина дорого обошлись нашему народу. В ходе первой и второй чеченской войны практически все русскоязычное население из Чечни было выдавлено. Более 500 000 русскоговорящих граждан, исповедующих христианство, под воздействием угроз и совершения преступлений покинули пределы республики. Их выбрасывали из квартир, убивали, захватывали имущество, делали заложниками для получения выкупа.

Кто ответит уже за это современное головотяпство, если не сказать жестче — преступление? А мы хотим разобраться со Сталинским произволом во время такой непредсказуемой войны. Сегодняшние политики молчат вместе с ангажированными властью журналистами. Но отвечать все же жизнь заставит! Иногда лишь кара пробуждает чувство вины, ибо если виновных нет, их назначают.

«Вервольф» — последняя надежда…

Заканчивалась война. Войска Красной Армии до предела сжали все еще сильную пружину вермахта, разбавленную в ходе разного рода «мобилизационных зачисток», подростками «гитлерюгена» и стариками «патриотами рейха». Именно в это время органы военной контрразведки СМЕРШ получили данные об организации в гитлеровской Германии отрядов ополчения для ведения партизанской войны в тылу наступающих советских войск.

Движение под названием «вервольф» (нем. Werewolf — волк-оборотень) было создано по поручению рейхсфюрера Гиммлера. Возглавил движение обергруппенфюрер СС Ганс-Адольф Прютцман. Он был наделен особыми полномочиями. Этот головорез отметился «активной работой» на оккупированных землях Украины. Кроме того он хорошо знал территорию своей родины — районы Восточной Пруссии. Именно Прютцман организовал в предместьях Берлина свой штаб под названием «Бюро Прютцмана» — (Dienstelle Prutzmann — нем.). Движение существовало с 14 сентября 1944 по 5 марта 1946 годы. Что касается личности Прютцмана, то он работал руководителем обер-абшнита СС «Юго-Запад» в Штутгарте, с марта 1937 года по май 1941 был руководителем оберабшнита «Северо-Восток» в Кенигсберге. В апреле 1941 года стал генерал-лейтенантом полиции. С июня по октябрь 1941 года — СС-полицейфюрер на севере России. Этот же пост он занимал на Украине и Юге России до лета 1944 года. С 9 ноября 1941 года обергруппенфюрер СС и генерал полиции. Летом 1944 года командовал группой «Прютцман» на Украине, был награжден Немецким крестом в золоте. С июня по ноябрь 1941 года — высший СС-полицейфюрер в оккупированной Латвии, ответственен за отправку десятков тысяч евреев в гетто в крупных городах Латвии и холокост на территории оккупированной республики.

В сентябре 1944 года был назначен Гиммлером генерал-инспектором специальной обороны, руководил созданием организации «Вервольф». Имея опыт борьбы с партизанским движением на Украине, планировал обучать членов организации тактике советских партизан. В начале 1945 года по приказу Гиммлера организовал убийство бургомистра Аахена Франца Оппенхофа, назначенного на этот пост американцами. Незадолго до окончания войны Прютцман попал в плен к союзникам. Покончил жизнь самоубийством в тюрьме в Люнебурге 21 мая 1945 года. Клятвой-лозунгом для «вервольфовцев» были такие слова:

«Превратим день в ночь, а ночь в день! Бей врага, где бы его не встретил! Будь хитрым! Воруй у врага оружие, боеприпасы и продовольствие! Немецкие женщины, помогайте борьбе «Вервольфа», где это только возможно!»

Они, кроме боевых вылазок, распространяли листовки такого содержания:

«Мы покараем каждого изменника и его семью. Наша месть будет смертельной».

Но, несмотря на эти угрозы в отношении мирного населения «вервольф» так и не стал действенной боевой силой, способной дезорганизовать, ослабить наступательный порыв наших войск.

И все же следы вооруженного сопротивления отмечались. Как вспоминали многие военные контрразведчики, участвующие в штурме Берлина, стандартной тактикой берлинских «вервольфовцев» были такие действия, как стрельба фаустпатронников с верхних этажей полуразрушенных зданий по втягивающим колоннам танков, бронетранспортеров, автомобилей. Они пропускали колонну вперед, а потом подбивали головную и последнюю машину. После этого «вервольфовцы» начинали расстреливать спешившихся солдат.

Несмотря на то, что преемник Гитлера адмирал Карл Денниц приказал всем членам «вервольфа» прекратить боевые действия, сложить оружие и самораспуститься, «партизаны рейха» продолжали свои кровавые вылазки и после взятия Берлина. Вот что рассказал он представителям военным контрразведки СМЕРШ. На вопрос, что известно ему об обращение НСДАП к членам партии и германскому народу, он заметил, что слышал обращение по радио, но санкции на это не давал.

Но несмотря на это «вервольфовцы» убивали наших солдат и офицеров, обстреливали здания военных комендатур, подрывали эшелоны с вывозимым в СССР демонтированным оборудованием, расстреливали назначенных новой властью обер-бургомистров, угрожали соплеменникам за вывешенные из окон белые полотнища. До последних дней своего существования у «команды смерти» было свой мощный радиоцентр. Часто в эфире можно было услышать:

«Говорит радио «Вервольф»

Каждый немецкий гражданин, который оказывает содействие врагу, будет занесен в черный список. «Вервольф» всегда найдет средства и возможности, чтобы покарать того, кто позорит нацию.

У нас длинные руки, и мы доберемся до каждого предателя».

Со слов упоминаемого уже полковника в отставке Николая Васильевича Левшина 16 июня 1945 года «прютцмановцы» совершили террористический акт в отношении коменданта германской столицы генерала Берзарина. Чтобы не поднимать панику среди наших военнослужащих, было сообщено, что полководец погиб в дорожно-транспортном происшествии, его мотоцикл якобы случайно столкнулся с грузовым автомобилем.

В ночь на 29 апреля 1945 года перед захватом американцами верхнебаварского городка Пенцберга на стенах его домов и заборах появились листовки с угрозами «вервольфа»:

«Мы мстители. Расплата — смерть!»

В тревожные ночные часы ожидания американцев бригаденфюрер СА Ханс Цэберляйн с сотней своих подельников из «вервольфа» прочесал притихший городок в поисках «изменников». Они вытащили до десятка женщин и мужчин и повесили их на главной площади города.

Еще Николай Васильевич поведал о том, что он во время фильтрационной работы разбирался с материалами одного немецкого офицера, которому была известна информация об организации партизанского сопротивления оккупационным войскам. Набирали в нелегальные отряды в основном подростков, стариков и молодых женщин, не связанных с семьей. Отмечались случаи, когда в партизаны «вервольфа» попадали и советские граждане, молодые парни и девушки, хорошо знавшие немецкий язык. Их учили обращаться не только с огнестрельным оружием, но и профессионально убивать ножом. В случае отказов в службе или невыполнения задания угрожали убийством родных и близких. Девушки выполняли функции установки, то есть мест проживания будущих жертв и разведчиц наружного наблюдения. Членам «вервольфа» рекомендовалось внедряться в государственные и частные структуры, налаживать деловые контакты, организовывать в горах склады для оружия, боеприпасов, радиосредств, одежды и продуктов питания. Кроме того, ставили и более острые задачи — проводить диверсии в советской зоне.

Сотрудниками СМЕРШ в ходе проведения операций по так называемых «зачистках» в советской зоне оккупированной Германии задерживались десятки «подпольщиков», вскрывались их склады с оружием и боеприпасами. Особенно много было отрядов «вервольфовцев» в окрестностях города Бреслау. В течение первых двух недель боев наши войска потеряли 162 танка, в основном уничтоженных на улицах города и около 4 000 личного состава.

Под влиянием относительных неудач в борьбе с немецкими «партизанами» командование Красной Армии изменило тактику и занялось постепенным подавлением опорных пунктов огнем артиллерии по квадратам и применением практики выдавливания противника в центр города с использованием штурмовых групп при поддержке саперных подразделений.

В качестве отборных штурмовых частей были введены в бой три батальона морской пехоты Краснознаменного Балтийского флота. Огнем артиллерии была выведена из строя взлетно-посадочная полоса на Кайзерштрассе. Однако немцы решили построить новую в центре города, но и она была разгромлена действиями артиллерии и штурмовой авиации. Немецкие войска, оказывая яростное сопротивление, оставляли дом за домом. 4 мая 1945 года вдохновитель обороны Бреслау, гауляйтер города Ханке сбежал, эвакуировавшись на легкомоторном самолете — «стрекозе» «Fiseler-156 Storch». Именно на таком самолете прилетали на встречу с Гитлером 25 апреля 1945 года летчица Ханна Рейч и генерал Риттер фон Грейм — командующий 6 воздушным флотом. Преемнику Геринга фюрер присвоил звание фельдмаршала. Это был его последний приказ, связанный с присвоением воинских званий.

Ханке занял пост рейхсфюрера СС, заняв место смещенного Гиммлера. Спустя неделю он пропал без вести в районе Праги. Потери гражданского населения Бреслау составили около 80 000 человек, включая «фольксштурм» и подразделения «гитлерюгенда».

6 мая комендант Бреслау генерал Нейхофф подписал акт о капитуляции, а уже 9 мая город перешел под управление Польши.

* * *

В начале 1946 года в одном из кабинетов на Лубянке оперативники читали необычный документ, добытый агентурным путем и датированный событиями 1944 года. В нем в частности говорилось, что десять тысяч преданных нацистов следовало внедрить в среду иностранных рабочих, находящихся в Германии на тот момент. Они должны были после падения фашистского режима вместе с рабочими выехать в разные страны и осуществлять там нелегальную работу.

Для этого, кроме денег в швейцарских банках, огромные суммы законсервировали в Аргентине и Португалии. Нацистам-нелегалам настоятельно рекомендовалось налаживать контакты с руководителями троцкистских групп, поскольку последние не приемлют политику Сталина, что давало реальные шансы с их помощью расколоть международную солидарность в Европе. Не остались безучастными организаторы нацистского подполья и к судьбе фюрера. В агентурном донесении сообщалось:

«…когда для Германии не останется уже надежды на военное сопротивление, Гитлер и его ближайшие сотрудники вылетят в Японию на самолете «Фоке-Вульф-62», имеющем запас горючего в 200 тонн.

Гитлер передаст японцам секрет нового германского оружия для того, чтобы Япония могла продолжать сопротивление».

Документ рисовал картину создания «вервольфа» с выбором в руководители сорокадвухлетнего группенфюрера войск СС и полиции Ганса-Адольфа Прютцмана.

Немцы верно просчитали, что союз между СССР и Англией, а также США долго не продержится. Холодок в отношениях лидеров этих государств они заметили сразу же после 1944 года, когда красная лавина окрепшего в военном отношении Советского Союза могла хлынуть за пределы Польши, а потом и Германии. Присутствие СССР в Западной Европе для Лондона было крайне нежелательным.

С другой стороны советская разведка отслеживала активность челночных поездок высокопоставленного гитлеровского генерала по маршруту Берлин — Берн. В шифровке, полученной органами госбезопасности из Берна помимо уже приведенных фактов, была и такая информация:

«Если между Великобританией, США и СССР возникнет разлад, то будет оказываться открытая и нелегальная помощь британским и американским капиталистам, а также римским католикам в деле создания антисоветского фронта».

В случае союзного раскола могла пойти речь о помощи со стороны подпольной нацистской организации США и Великобритании. И этой организацией мог быть только «вервольф».

В декабре 1945 года при переходе демаркационной линии из английской в советскую зону была задержана некто Крюгер Анна-Мария. На допросах она рассказала о своей работе в штабе немецкой группировки «Норд», находившемся в Гамбурге. Девушка сообщила, что эта группировка была создана в мае 1945 года. По ее словам, среди офицеров вермахта ходили упорные слухи, что в конце 1946 года сформированная армейская группировка будет участвовать в войне с СССР на стороне англичан. А организации «вервольф» отводилась особая роль. Она должна была провести серию массированных терактов в советской зоне Германии, после чего планировалось движение армейской группировки «Норд».

* * *

Несмотря на то, что преемник Гитлера гросс-адмирал Карл Денниц не дал вразумительного ответа уполномоченному НКВД СССР 1-го Белорусского фронта генералу И. Серову по поводу создания «Службы Прютцмана» с организацией «вервольфа», называя ее бессмысленной потому, что народ не мог оказать сопротивления оккупированным войскам союзников, так как армия была уже разгромлена, другие же военнопленные оказались более разговорчивыми.

Так, допрошенные сотрудниками ГУКР СМЕРШ немецкие военнопленные: начальник личной охраны Гитлера группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Иоганн Раттенхубер, вице-адмирал Ганс-Эрих Фосс и генерал-фельдмаршал Фердинанд Шернер дали развернутые показания о существовании организации.

Из показаний Раттенхубера:

«Организация «Вервольф» была создана после того, как союзники переправились через Рейн. Руководителем этой организации был назначен обергруппенфюрер Прютцман. Вопросы, касающиеся практической деятельности этой организации, не обсуждались. Но я не верю, что эта организация будет иметь успех, так как вся Германия оккупирована и обеспечение боеприпасами и оружием невозможно, и к тому же немецкий народ устал от войны, чтобы снова подняться на борьбу, а обергруппенфюрера Прютцмана я не считаю человеком, который способен организовать эту борьбу».

Из показаний Фосса:

«Относительно организации «Вервольф», о которой меня тоже спрашивали следственные органы, мне известно лишь то, что по приказу Гитлера на территории Германии действительно создавались нелегальные организации под названием «Вервольф», руководимые Борманом. Они должны были заниматься террором и диверсией в тылу советских войск и войск союзников».

Из показаний Шернера:

«Вервольф» в немецкой разговорной речи имеет два значения. Первое — мистическое существо — «оборотень». Второе — крестьянский союз, организованный тайно герцогом фон Люнебургом (40 км юго-восточнее Гамбурга) во времена тридцатилетней войны 1648 года с заключением Вестфальского мира. Этот союз возглавил крестьянин Вульф (Вольф) из деревни Пергобстеля. Крестьяне защищали свои семьи и имущество от разбойничьих банд. Известный немецкий писатель Ленз написал об этом роман из старой хроники под названием «Вервольф». На основании этого исторического факта рейхсминистр Борман назвал свою импровизацию «Вервольфом». Насколько я помню, основание этой организации относится к концу 1944 или началу 1945 года. Я совершенно точно знаю, что эта организация была чисто партийным делом. Высшее и низшее руководство в ней осуществлялось партийными людьми…

В моем окружении к «Вервольфу» относились отрицательно по целому ряду причин: несвоевременности этого движения, недостаточного сохранения тайны, неудовлетворительного распространения этого движения, недостаточного вооружения и т. п.»

Несмотря на критичность отзывов о подпольной военной и послевоенной борьбе вышеупомянутых военнопленных, на столе начальника ГУКР СМЕРШ генерал-полковника В.С. Абакумова часто лежали читаемые им документы иного содержания. В них прямо указывалось, что с приближением агонии Третьего рейха в больных головах нацистской верхушки стали мелькать «проекты партизанщины». Все партийные бонзы склонялись к мысли организации тайного отпора — подрывной работы в тылу Красной Армии. В этих целях кроме своих подразделений, готовящих диверсантов и террористов: 4 Управление РСХА (внешняя разведка), Абвер 2 (саботаж и диверсии), отряды «СС-Ягдфербанд» СД (истребительные части СС), Сухопутные войска с отделами 1Ц (формирование диверсионно-разведывательных групп т. н. «фернихтунгсгруппен»). Кроме того, в этих целях активно использовались польские и украинские подпольные организации, формирования Армии Крайовой (АК) и Украинской повстанческой армии (УПА).

23 июля 1944 года начальник 1-го Управления НКГБ СССР, комиссар госбезопасности 3 ранга Павел Михайлович Фитин направил начальнику ГУКР СМЕРШ НКО СССР Виктору Семеновичу Абакумову докладную записку за № 1/и/14256, в которой детально проинформировал коллегу о принятом руководством германского рейха 10 января 1944 года решении: создать «нелегальную националистическую организацию на случай оккупации Германии союзниками». Цель организации — реставрация нацистского режима и подготовка новой мировой войны, из которой Германия должна выйти победительницей.

Поражение в этой войне они прогнозировали, объясняя фиаско двумя основными моментами: недостаточной технической оснащенностью новыми типами вооружения германской армии и слабостью разведывательной работы перед войной.

О накале реальной борьбы СМЕРША против нацистских «оборотней» говорят цифры в докладных записках военных контрразведчиков 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов.

Только с марта по май 1945 года оперативными группами армейских чекистов этих фронтов было арестовано 675 участников германской подпольной диверсионно-террористической организации «Вервольф» и 6 человек уничтожены при задержании. Обнаружено более 50 складов с оружием и боеприпасами, из которых изъято:

— 6 минометов,

— 102 гранатомета (фаустпатронов),

— 20 станковых пулеметов,

— 258 ручных пулеметов…

Заградотряды во спасение столицы

Загрядотряды!

Старое, как мир понятие и, естественно, совсем не сталинско-советское изобретение, как пытаются его изобразить некоторые сегодняшние злопыхатели.

Эти отряды были, может быть, под другими названиями, но с функциями заградительными в войнах Македонского и Чингис-Хана, Наполеона и Гитлера и многих других воителей… Говорят историки, что англичане в ходе проведения операции «Оверлорд» при высадке десанта в Нормандии, созданными заградительными подразделениями за трусость и бегство с поля боя расстреляли, чуть ли не в один день, более 300 солдат и офицеров своей армии. Этот факт исторически доказан.

В вермахте было то же самое, особенно в конце войны, когда Гитлер приказывал держаться «за каждый дом, за каждый куст, за каждый выступ». Во время службы автора в Особом отделе КГБ СССР по Прикарпатскому военному округу во Львове довелось работать и беседовать со многими участниками войны. Старший оперуполномоченный майор Левашов, бывший сотрудник СМЕРШа, рассказывал о фактах, когда в боях районе в Карпат доводилось быть свидетелем прикованных цепями к скалам немецких пулеметчиков. Во время допроса одного из них, чудом оставшегося в живых и не застреленного своими, он показал, что его приковали специалисты из заградотряда. «Если бы вы меня не убили, — заявил он, — то я должен был застрелиться или бы меня прикончили свои снайпера после того, как кончился боекомплект».

Слабоизученными, по сравнению со Второй мировой войной, остаются события 1914–1918 годов. Во французской армии на полях Первой мировой войны заградительные мероприятия практиковались против союзных русских частей. Как писал поручик Власов — участник предпринятого генералом Невелем в апреле 1917 года наступления, за спиной у русских солдат размещались многочисленные формирования французов, оснащенные артиллерией и готовые открыть огонь в случае, если русские дрогнут. Не дрогнули, а потому не получили ни снарядов, ни осколков, ни пуль в спину. Разве это не заградительный отряд в самом позорном и чудовищном виде? Причем, союзнический!

Для них россияне были ничем иным как пушечным мясом, которых надо было гнать на проволочные заграждения германцев, а при попытке бегства с позиций, расстрелять.

А вот как обстояло с этой проблемой в русской армии. Есть смысл привести выдержку из приказа по 8-й армии генерала от кавалерии А.А. Брусилова, датированной 15 июня 1915 года:

«…Сзади нужно иметь особо надежных людей и пулеметы, чтобы, если понадобится, заставить идти вперед и слабодушных. Не следует задумываться перед поголовным расстрелом целых частей за попытку повернуть назад или, что еще хуже, сдаться в плен».

Не меньше, чем штрафные подразделения, массой слухов и домыслов «обросли» заградительные отряды, активно использовавшиеся в Красной армии в годы Великой Отечественной войны. Они, еще хочется подчеркнуть, ни в коем случае не были изобретением сталинского режима, а явились реакцией на тяжелейшую обстановку на фронтах, сложившуюся особенно в первый период войны.

Нередко в современных сериалах о войне можно узреть такие сцены с мрачными личностями в синих фуражках войск НКВД, расстреливающих из пулеметов раненых бойцов и командиров, выходящих из боя. Утверждая эти мифологемы, авторы берут на душу большой грех. Во-первых, «синих картузов» в армии не было, а была полевая армейская форма. Во-вторых, зачем же светиться перед снайперами противника синей тульей. В-третьих, никому из исследователей не удалось найти в архивах ни одного факта в подтверждение этой экзекуции.

Как известно, 17 июля 1941 года постановлением ГКО № 187сс военная контрразведка из Наркомата обороны выводилась в Наркомат внутренних дел, объединенный с НКГБ. Органы 3-го управления НКО СССР от отделений в дивизиях и выше преобразовывались в особые отделы НКВД, а само 3-е управление НКО — в Управление особых отделов НКВД. С этого момента за безопасность фронтовых тылов, за заградительную систему во фронтовой полосе отвечал Наркомат внутренних дел.

Особые отделы в отличие от органов 3-го управления получили право не просто задерживать дезертиров, но и «в необходимых случаях» расстреливать их на месте в сложной боевой обстановке…

Заградительные отряды, в основном состояли из пограничников. Они размещались позади основных воюющих войск и предназначались для охраны тыловых частей, предотвращения бегства военнослужащих с поля боя, задержания шпионов, диверсантов и дезертиров, возвращения в части бежавших с поля сражения и отставших военнослужащих. Они создавались во всех вооруженных силах, особенно в критических ситуациях, из наиболее подготовленных бойцов, потому что порой «загрядотрядовцам» приходилось вступать в бой с прорвавшимся противником, прикрывая обошедших их с флангов своих солдат и офицеров при внезапном отступлении. Таким образом, бойцы загрядотрядов не только останавливали и возвращали на фронт отступающих, но и удерживали возникающие тыловые оборонительные рубежи.

Как известно в соответствии с приказом НКО № 227 в частях действующих в Красной армии по состоянию на 15 октября 1942 года было сформировано 193 заградительных отряда. Из них в частях Сталинградского фронта сформировано — 16 и Донского — 25, а всего 41 отряд, которые подчинялись Особым отделам НКВД армий.

Были заградотряды и чисто армейские. Первым инициативу такого рода проявило военное командование Брянского фронта. Генерал-лейтенант А.И. Еременко 5 сентября 1941 года обратился к Сталину с просьбой создать заградительные отряды в «неустойчивых» дивизиях, где неоднократно имели место случаи оставления боевых позиций без приказа. Через неделю эта практика была распространена на стрелковые дивизии всей Красной армии.

Заградительными отрядами с начала их сформирования (с 1 августа по 15 октября 1942 года) было задержано 140 755 военнослужащих, сбежавших с передовой линии фронта. Из числа задержанных:

— арестовано 3980 человек,

— расстреляно 1189,

— направлено в штрафные роты 2776 человек,

— штрафные батальоны 185 человек,

— возвращено в свои части и на пересыльные пункты 131 094 человека.

По Донскому фронту:

— задержано 36109 человек,

— арестовано 736 человек,

— расстреляно 433 человека,

— направлено в штрафные роты 1056 человек, в штрафные батальоны 33 человека,

— возвращено в свои части и на пересыльные пункты 32933 человека.

По Сталинградскому фронту:

— задержано 15649 человек,

— арестовано 244 человек,

— расстреляно 278 человек,

— направлено в штрафные роты 218 человек,

— в штрафные батальоны 42 человека,

— возвращены в свои части и на пересыльные и пункты 14833 человека.

Следует отметить, что заградительные отряды в период ожесточенных боев с гитлеровцами на Сталинградском и Донском фронтах сыграли свою положительную роль в деле наведения порядка в частях и предупреждения неорганизованного отхода — бегства с занимаемых ими рубежей, возвращения значительного числа военнослужащих на передовую линию фронта.

Вот несколько примеров.

29 августа 1942 года штаб 29 сд 64 армии Сталинградского фронта был окружен прорвавшимися танками противника. Части дивизии, потеряв управление, в панике отходили в тыл. Действующий за боевыми порядками частей дивизии заградотряд (начальник отряда лейтенант госбезопасности Филатов), приняв решительные меры, приостановил отходящих в беспорядке военнослужащих и возвратил их на ранее занимаемые рубежи обороны.

На другом участке этой дивизии противник пытался прорваться вглубь обороны. Загрядотряд вступил в бой и задержал продвижение врага…

13 сентября 1942 года 112 сд под давлением противника отошла с занимаемого рубежа. Загрядотряд 62 армии под руководством начальника отряда (лейтенанта госбезопасности Хлыстова) занял оборону на подступах к важной высоте. В течение 4-х суток бойцы и командиры отряда отражали атаки автоматчиков противника и нанесли им большие потери. Заградотряд удерживал рубеж до подхода воинских частей.

Отмечались случаи, когда отдельные командиры использовали силы заградотрядов в качестве строевых частей.

Так, заградительный отряд 29 армии Западного фронта, будучи в оперативном подчинении у командира 246 сд, использовался как строевая часть. Принимая участие в одной из атак, отряд из 118 человек личного состава потерял убитыми и ранеными 109 человек, в связи с чем заново формировался.

Как свидетельствуют многие участники войны, заградотряды существовали не везде. По утверждению Маршала Советского Союза Д.Т. Язова, они вообще отсутствовали на ряде фронтов, действовавших на северном и северо-западном направлениях.

Не выдерживают критики и версии, будто заградотряды «караулили» штрафные части. Командир роты 8-го отдельного штрафного батальона 1-го Белорусского фронта полковник в отставке А.В. Пыльцын, воевавший с 1943 года до самой Победы, утверждал:

«За нашим батальоном ни при каких обстоятельствах не было никаких загрядотрядов, не применялись и другие устрашающие меры. Просто в этом никогда не возникало такой нужды».

Известный писатель Герой Советского Союза, армейский разведчик полковник В.В. Карпов, воевавший в 45-й отдельной штрафной роте на Калининском фронте, также отрицает присутствие загранотрядов за боевыми порядками их части.

Что касается преступников, то к ним применялись самые суровые меры, диктуемые реалиями обстановки. Это касалось дезертиров, перебежчиков, мнимых больных, членовредителей, так называемых «самострелов». Информация доводилась до личного состава, и расстреливали таких преступников перед строем. Но решение о приведении в исполнение этой крайней меры принимал не командир загрядотряда, не особист или смершевец, а военный трибунал дивизии (не ниже) или, в отдельных, заранее оговоренных случаях, начальник особого отдела армии.

По рассказам очевидцев — ветеранов военной контрразведки, Абакумов В.С. выезжая для оказания помощи фронтовым управлениям особых отделов, а потом и СМЕРШ, внимательно относился к вопросам заградотрядов. Требовал от руководителей фронтового и армейского звена больше уделять внимания функциям качественной фильтрации заградотрядами, появившихся в тылах подозрительных лиц с целью разоблачения возможно проникшей вражеской агентуры.

Это тоже была одна из основных задач заградительных отрядов.

* * *

В битве под Москвой пограничники, задействованные в заградительных отрядах, оказали большую помощь военному командованию. Они сдерживали паникеров, оставляющих свои позиции и пытающихся уйти в глубокий тыл либо вообще дезертировать.

Боролись они и с диверсантами-парашютистами, пытающимися дезорганизовать тылы Красной армии, обескровленные части которой отчаянно сражались на передовой.

Начальник тыла Красной армии генерал Андрей Васильевич Хрулев высоко оценивал работу военных контрразведчиков по защите фронтового и армейского тыла армии, в том числе и через использование заградотрядов. Это они спасли от диверсий тысячи тонн снарядов и мин, продовольствия и снаряжения на территории Подмосковья.

Обобщенные справки, докладные записки, шифротелеграммы ложились на стол начальнику военной контрразведки — заместителю наркома внутренних дел В.С. Абакумову, в том числе и по работе заградительных отрядов при подходе немцев к Москве. Вот один из многих:

Докладная записка «об обстановке на фронте в районе Города Тулы и о работе заградительных отрядов особого Отдела НКВД 50-ой армии. 2 ноября 1941 г.

Совершенно секретно

ЗАМЕСТИТЕЛЮ НАРКОМА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР тов. АБАКУМОВУ

По Вашему приказанию выездом на место в гор. Тулу проведенной разведкой через группу оперативного состава и личным выездом на линию обороны гор. Тулы установлено:

Противник в течение дня 29-го октября стремился прорваться в Тулу. В 17 час. 30 мин. 7 танков и до взвода противника вышли на южную опушку леса села Ясная Поляна. Во второй половине дня 29 октября авиация противника в количестве 17 самолетов бомбила линию обороны, занимаемую 290 стрелковой дивизией…

В результате действий авиации противника основной командный пункт дивизии был уничтожен, запасной командный пункт подготовлен не был. Управление дивизией было потеряно. Командир 290-ой стрелковой дивизии к концу дня оставил дивизию и явился к командующему 50-й армии. Дивизия самостоятельно снялась с рубежа и открыла участок обороны.

По дороге на Тулу наблюдалось движение танков и мотопехоты: до 50 танков в районе Житово, Плавск, Щекино, колонны мотопехоты до 100 автомашин и 60 танков в районе Косой горы, у завода Алексин до 75 танков, около двух полков пехоты противника было замечено в движении из Белева в Богданово.

Разведка противника 29 октября к вечеру по шоссе Щекино — Тула в количестве 7 танков приблизилась к гор. Тула на расстояние двух километров от окраины. Для перепроверки этих данных в 23 часа 29 октября я и товарищ Быстров выехали в этом направлении на линию противотанковой обороны, и с командного пункта противотанковой батареи было видно, как противник освещал ракетами подступы к Туле.

Командир противотанковой батареи сообщил, что впереди на расстоянии 200 метров, около взорванного моста, находятся танки противника, по которым они вели огонь, подбив один танк. Огонь был прекращен, так как в этом месте появилась большая группа гражданского населения (надо полагать, немцы принудили местное население строить мост). Перепроверив данные о появлении противника в непосредственной близости к Туле, мы возвратились в особый отдел НКВД, сообщив об этом в штаб армии.

30 октября утром противник перерезал шоссе в 6 километрах от Тулы на Сталиногорск и захватил село Косая Гора.

Противник действует танковыми частями во взаимодействии с наземными войсками при поддержке авиации. Разведывательная группа танков двигалась на Тулу оторвано от мотопехоты, но при сильной поддержке авиации — 7 танков сопровождались 14 бомбардировщиками.

В течение ночи части 50-й армии продолжали частично отходить на новые рубежи обороны. 30 октября 1941 года приказом командования частям армии поставлена задача: удерживать подступы к Туле с юга, юго-запада, прикрывая одновременно Тулу с севера и востока.

Для непосредственного руководства войсками на подступах к Туле созданы Тульский боевой участок под командованием зам. командующего 50-ой армии генерал-майора Попова…Штаб армии находится в районе дачи, северо-восточнее дер. Медведка.

Особый отдел 50-ой армии в ночь на 30 октября из Тулы переехал в дер. Медведка, оставив в Туле оперативную группу в составе 8 человек во главе с зам. нач. особого отдела тов. Едуновым для руководства заградительными отрядами и работой КРО.

Следует заметить, что в составе 50-ой армии находятся части, вышедшие из окружения, по составу малочисленные, с большим недостатком вооружения.

Так: 290-я стр. дивизия, занимая оборону, на 29 октября имела 1800 человек, из них 300 без винтовок. Противотанковых средств (пушек, гранат, бутылок «КС») дивизия не имела.

По борьбе с дезертирами, трусами и паникерами особым отделом НКВД 50-ой армии организовано 26 заградительных отрядов в составе 111 человек и 8 патрульных групп в составе 24 человек. Работает группа оперативного состава в гор. Туле на сборном пункте формирования.

По Вашему приказанию 30 октября в районе гор. Тулы заградительная работа была усилена. Непосредственно в районе гор. Тулы выставлено 6 заградительных отрядов. По городу организовано патрулирование оперативным составом.

Дополнительно к группам, из состава роты, создано 2 патруля из оперативного состава особого отдела. Высланы заградительные отряды в гор. Сталиногорск и гор. Винев. По шоссе на гор. Винев (основное движение воинских частей) выставлено 2 заградительных отряда и опер. чекистская группа.

Для связи с особыми отделами и оказания им помощи в борьбе с дезертирами выслано в дивизии 5 оперативных работников.

С 15 по 31 октября заградительными отрядами задержано 2681 человек, из них арестовано 239 человек. В числе арестованных преобладающее большинство дезертиры. В то же время задержано и изобличено ряд немецких шпионов.

Арестованный Крылов Н.Н., военврач 3 ранга 269 батальона 173 авиабазы аэродромного обслуживания, уроженец гор. Тулы, на следствии признал, что в плену был завербован под кличкой «ЗЕТ-2» и переброшен к нам с заданием — собирать шпионские сведения по линии авиации.

Арестованный бывший красноармеец минометной роты 3 батальона 62 стр. полка Шабалин И.В., на следствии признал, что он в плену был завербован немцами и переброшен с заданием — подготовить красноармейцев для перехода на сторону противника.

Арестованный Иванов М.П., бывший повар полкового хлебозавода 1 батальона 405-ой горно-стрелковой дивизии, оказался завербованным немецкой разведкой. Вербовка была произведена после того, как Иванов рассказал немцам о расположении известных ему частей Красной Армии. Иванов после вербовки был передан в распоряжение штаба разведки танковой дивизии СС и по заданию должен был пробраться в гор. Тулу, изучить на этом пути дороги, проходимые для танков, вернуться и быть проводником при продвижении немецких танков.

Бывший красноармеец Дерышев П.П., уроженец Удмурдской АССР, завербован немцами и переброшен для сбора сведений о воинских частях, расположенных на линии фронта.

Арестованный Проворов Н.И., уроженец Вологодской области, признал, что переброшен немцами с заданием собирать данные о расположении частей Красной Армии на расстоянии 10 км от линии фронта. При возвращении обратно Проворов при встрече с немцами должен был поднять руку с зажатым кулаком и открытым большим пальцем и назвать пароль «Белая ракета».

По постановлениях особых отделов НКВД расстреляно 38 дезертиров.

31 октября 1941 года в гор. Тула была попытка начать грабежи. Особым отделом НКВД 50-ой армии из числа грабителей двое публично расстреляны.

Произведенные аресты и расстрелы дезертиров и грабителей дали возможность быстро восстановить порядок в городе.

НАЧАЛЬНИК 3 ОТДЕЛА УПРАВЛЕНИЯ ОО НКВД СССР
МАЙОР ГОСБЕЗОПАСНОСТИ РОГОВ.

Такие докладные записки, а их приходило каждый день десятками, приходилось обобщать и докладывать своему непосредственному начальнику Л.П. Берии. Это потом, с образованием СМЕРШа В.С. Абакумов, как зам. наркома обороны, т. е. Сталина, стал напрямую замыкаться на Верховного.

— 6079 винтовок,

— 256 автоматов,

— 272 пистолетов,

— 5414 гранат,

— 628 мин,

— 100 снарядов,

— 5484 взрывателей,

— 3230 детонаторов,

— более 7173000 патронов,

— 1024 зарядов к гранатометам,

— 8217 тонн взрывчатых веществ и 310 ящиков,

— 17800 шт. толовых шашек,

— 3045 м. бикфордова шнура,

— 30 бутылок с горючей смесью,

— 448 клинков и стилетов.

По архивным данным на 1 декабря 1945 года в советской зоне оккупации сотрудниками СМЕРШа было ликвидировано 620 организаций и групп «вервольфа», совершавших поджоги, убийства, распространение листовок и ложных слухов, провоцировавшие гражданское население.

Этот перечень красноречиво свидетельствовал, к чему готовились битые нацисты, но благодаря высокому профессионализму и мужеству военных контрразведчиков, их планы по организации «партизанской» войны потерпели крах. Таким образом, были сохранены жизни десятков тысяч советских воинов, ставших победителями в одной из кровавых в мире войн.

Чекистские мелодии в эфире

Во время Третьей Отечественной войны военные контрразведчики в лице особых отделов НКВД СССР, а затем Главного управления контрразведки СМЕРШ НКО СССР освоили новую сферу тайного противоборства с противником — радиоэфир, как «четвертое измерение» помимо битв на суше, на море и в воздухе.

Одним из новых направлений в деятельности контрразведки стали радиоигры с разведкой противника. Суть их заключалась в использовании захваченной на своей территории вражеской агентуры, имевшей при себе портативные коротковолновые приемно-передающие рации.

Проведение радиоигр способствовало внедрению нашей агентуры в разведывательные органы противника, доведения до вражеского командования дезинформации и повышению эффективности по разоблачению непрошенных гостей из числа лазутчиков, террористов и диверсантов противника.

Дезинформационные материалы передавались через агентуру исключительно с разрешения Генштаба РККА. Они утверждались в то время заместителем начальника ГШ генерал-полковником А.И. Антоновым и начальником Оперативного управления ГШ генерал-лейтенантом С.М. Штеменко.

Внедренные в разведшколы противника наши разведчики после тщательного изучения их личного состава, склоняли отдельных агентов подготовленных к переброске на советскую территорию к явке с повинной. А через наиболее проверенных и надежных граждан практиковали доставку в органы контрразведки собранную ими информацию.

Так в ноябре 1941 года с задачей внедриться в Полтавскую разведывательно-диверсионную школу был переброшен через линию фронта лейтенант РККА Николай Рахов. Удачно разработанная легенда и высокий дух морально-патриотических качеств позволили ему внедриться в разведорган гитлеровцев «Орион» при штабе группы армий «Юг». Старания и смекалка Николая понравилась немцам. Его стали экстренно готовить к заброске и 11 июня 1942 года перебросили на нашу сторону. Выйдя на руководство Особого отдела, направлявшего его в стан противника, наш агент прибыл в контрразведывательное подразделение не с пустыми руками. Он сообщил, изложив письменно, важную упреждающую информацию:

«…В годовщину начала войны, а именно, 22 июня, немецкое командование начнет крупное наступление на Сталинград. В связи с этим Абверкоманда — 101 «А» забросит в тылы Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов около двухсот агентов, окончивших Варшавскую, Брянскую, Полтавскую разведшколы и курсы в Мариуполе, Волновахе и Харькове.

Заброска будет производиться главным образом по воздуху на территории Тамбовской, Саратовской, Сталинградской и Астраханской областей, Краснодарского и Ставропольского краев…»

Далее в своем донесении Рахов подробно описал приметы, готовящейся к заброске агентуры, установочные данные на некоторых, приметы, звания, пароли, точные места десантирования, методы их действий, экипировку.

По этим материалам военные контрразведчики и оперативники управлений НКВД Тамбовской, Саратовской и Сталинградской областей в июле 1942 года задержали более ста агентов гитлеровской разведки.

Большую роль в развитии радиоигр сыграл руководитель ГУКР СМЕРШ НКО СССР генерал-лейтенант В.С. Абакумов, постоянно доказывавший Л.П. Берии о необходимости введения в практику освобождение от уголовной ответственности, явившихся с повинной немецкой агентуры. Однако глава НКВД Берия долго не соглашался, как он выражался, с «телячьими нежностями» главного особиста.

Абакумов знал крутой нрав наркома ВД Лаврентия Павловича, да и времена были суровые. Виктор Семенович не единожды был свидетелем рыка своего начальника: «Ты что, песок кушать хочешь?» От таких слов в обморок падали наркомы. Но он устоял и настоял на своем взгляде при докладе вождю. После этого Абакумов для Берии являлся законченным врагом.

И действительно, только вмешательство Сталина, ставшего на стороне доводов Абакумова, позволило военным контрразведчикам после этого активнее работать в эфире. Поток агентуры противника, явившейся с повинной, заметно увеличился. Некоторые активисты из их среды, удачно отработавшие в радиоиграх с противником, представлялись к высоким правительственным наградам и получали их.

За время войны было проведено 183 радиоигры с Абвером и РСХА противника. Среди них хотелось бы отметить такие, как «Развод», «Знакомые», «Фисгармония», «Десант», «Подрывники», «Витольд», «Березина», «Туман», «Монастырь», «Борисов», «Арийцы», «Явка», «Двина», «Трезуб» и другие.

По понятным причинам нельзя рассказать в книге обо всех операциях в эфире, поэтому остановлюсь на последней раиоигре «Трезуб», с материалами которой мне довелось познакомиться на Украине.

Операция в радио эфире началась 28 ноября 1944 года в Житомире с использованием рации, приданной трем агентам немецкой разведки, выброшенным с самолета в ночь на 21 ноября в районе местечка Дзержинск Житомирской области.

Заявление местных жителей одного из сел о том, что они слышали ночью гул самолета, заставило контрразведчиков СМЕРШа и территориальных органов организовать тщательное прочесывания окрестностей городка. Вскоре трое агентов были задержаны в ходе проверки документов. Они пояснили, что имели задание выйти на связь с любой из боевых групп УПА, установить с бандеровцами контакт и через них начать сбор данных о новых видах вооружений в Красной Армии, рвущейся к своей госгранице. Дело в том, что немцы были встревожены полученной информацией о появлении якобы новых вооружений у противника.

Для выполнения задания агенты были снабжены рацией, работающей от электросети и генератора, тремя пистолетами, ручными гранатами и фиктивными документами на собственные имена.

Радист с паролем «Рыбак» дал согласие на ведение связи с оператором разведцентра «Рыбаком» — немецким разведчиком. Первая шифровка ушла в Германию через несколько дней. В ней говорилось, что они успешно приземлились, нашли «хату» в Житомире и начали выполнять задание. Им удалось выйти на подпольную антисоветскую группу националистов, которым была необходима помощь оружием, боеприпасами, людьми. Были установлены места расположения лагерей с немецкими военнопленными и определена примерная численность Житомирского гарнизона.

Через несколько дней «капитана» снова загрузили «приятной информацией». В шифровке говорилось:

«Капитану. Случайно встретился со старым знакомым, работает здесь бухгалтером в лесотресте. Человек очень надежный. Советской властью был недоволен до войны. Заявил, что знает много людей, которые борются за Украину без коммунистов. Советует и мне принять в этом участие. Думаю сказать ему все про себя. Каково ваше мнение?

Рыбак».

С ответом «капитан» не задержался и уже 4 февраля 1945 года прислал радиограмму:

«Рыбаку. Поддерживайте связь с бухгалтером. Сперва, однако, надо быть особенно осторожным.

Капитан».

Сотрудники СМЕРШ почувствовали, что радисту противник доверяет, начали через него требовать у фашистов новых документов, денег, новой рации и другой шпионской амуниции.

7 марта 1945 года немцам ушла очередная шифровка с «пудрой»:

«Капитану. Знакомый из лесотреста является членом организации, борющейся за Украину без коммунистов. По его словам, организация проводит работу среди населения и в армии, а также с вооруженными группами, действующих в районах области. Эти группы немногочисленны, нуждаются в оружии, боеприпасах и командном составе. Срочно сообщите, как мне действовать в дальнейшем, думаю вступить в организацию. Рассказать ли правду, и какую помощь можно обещать?

Рыбак».

22 марта 1945 года разведцентр ответил:

«Рыбаку. Какой линии придерживается местная организация? В каких районах находятся отряды? Дайте подробные конкретные данные относительно возможной поддержки.

Капитан».

Для того, чтобы активизировать игру и втянуть немцев в русло намеченных советской контрразведкой мероприятий дважды «капитану» отправляли радиограмму такого содержания:

«Капитану. Организация называется «Национально-трудовой союз украинского народа». Боевые группы организации скрываются и особо активно действуют в районах: Андрушевский, Красноармейский, Городницкий, Олевский. Отряды пополняются за счет дезертиров украинцев и местных жителей, ранее служивших в украинской полиции. Для отряда сейчас необходимо оружие, деньги и опытные руководители из украинцев. Знакомому из лесотреста я дал согласие вступить в организацию, он обещал познакомить меня с местным руководителем по имени Чернота.

Рыбак».

Но чернота наступила уже в Берлине. Все слышнее и слышнее содрогалась земля в бункере имперской канцелярии, где находилось руководство «тысячелетнего» Третьего рейха с опустошенным и неадекватным Гитлером, от наших мин, снарядов и бомб.

«Капитан» и ему подобные думали в это время, как спасти свои шкуры, поэтому не до «рыбаков» им было.

После 12 апреля 1945 года вызовы радиоточки прекратились…

Книга четвертая
Четвертая война — «холодная»

Измена и предательство

Четвертая война для Советского Союза не была горячей, очередной Отечественной. Она была «холодной», но по своим последствиям оказалась страшнее любой из предыдущих трех горячих отечественных войн. Внутри правящих кругов США всегда существовали совершенно разные взгляды как на военно-политическое сотрудничество США и СССР в борьбе с Германией, так и по отношению к нашей стране в целом. Одна часть политиков и бизнесменов придерживалась идеи прочного сотрудничества с Советской Россией, другая — была диаметрально противоположного мнения. Последние янки являлись политическими ястребами, стремящимися не допустить армию Сталина в Европу. Но пока у власти находились Рузвельт в США и Черчилль в Англии, трудно было противодействовать союзническим договоренностям.

Агрессивное крыло американских политиков в конце войны, каких только планов не вынашивало против СССР. Еще гремели бои, еще не была повержена Германия, а в Швейцарии, практически за спиной президента США Рузвельта, начались тайные переговоры главы американской миссии в Берне Алена Даллеса и начальника личного штаба Гиммлера генерала СС Карла Вольфа. Цель — остановить истощенную войной Красную армаду путем использования всех антисоветских сил, оказавшихся в Европе.

Об этом сразу же стало известно советской разведке. У Сталина состоялся откровенный разговор с Рузвельтом, который понял коварность своей оппозиции, подрывающей авторитет главы государства. А затем последовала неожиданная его смерть. Умер Рузвельт внезапно. Это случилось 12 апреля 1945 года на отдыхе в Уорм-Спрингсе. Был яркий солнечный день. Благоухала в саду зелень. Клумбы утопали в цветах. Дышалось легко из-за чистого воздуха. Хорошее самочувствие располагало к общению. Он позировал художнице Елизавете Шуматовой. На ее вопросы часто отвечал шутками. Потом он как-то сник. Бледность стала покрывать его лицо. Он пожаловался на головную боль. И вдруг губы стали синеть, и он провалился в кому. Через час сорок семь минут он скончался. До сих пор загадка смерти Рузвельта не разгадана.

Эпоха трезвомыслящего политика исчезла. На американский властный подиум поднялся ястреб Трумен, вокруг которого стали виться недоброжелатели СССР.

Ясно, что союзники, как писал А.В. Шемякин, ни Америка, ни Англия не могли открыто объявить войну Советскому Союзу: приказать воевать американским и английским солдатам и офицерам после четырехлетних совместных усилий с русскими, задача непосильная. С немцами тоже проблема: войска были измотаны войной, а главное, фанатизм был еще крепок, немцы были готовы воевать, но только не за интересы третьей стороны, хотя потенциал для этого все же был.

А вот предателей из числа казачества, перемещенных лиц, разношерстную публику «искателей счастья», наводнившую Германию в конце войны, и бывших белогвардейцев, еще можно было заставить воевать, им было нечего терять.

Еще надо иметь в виду, что Сталину пришлось иметь дело в конце войны не с прежними многолетними контактерами Ф. Рузвельтом и У. Черчиллем, а с новыми политическими игроками Г. Трумэном и К. Эттли.

Особенно эта борьба обострилась, когда Красная Армия стала одерживать внушительные победы и без открытия второго фронта, освобождая свою землю и выходя на европейский театр боевых действий.

Сразу после окончания Второй мировой войны Сталину стало известно о преступной акции в ходе реализации плана Маршалла — «мировая демократия» в лице руководителей оккупационных зон в Западном секторе Германии запланировали в обязательном порядке провести стерилизацию всех мужчин призывного возраста, участвовавших в боевых действиях в качестве фольксштурмистов. В эту организацию призывали, начиная с 14 и до 60 лет. Получалось, что «освободители» из США, Англии и Франции планировали стерилизовать все мужское детопроизводящее население Германии!

Холодная война началась с обнародования двух документов: печально известных тезисов А. Даллеса и Фултонской речи Черчилля. Что эти документы представляют, наверное, знает каждый мой современник. Дальнейшее развитие развала СССР шло по их прогнозам на путях разложения морали и нравственности, привития вещизма и культа денег, вымывания из сознания понятия патриотизма.

Но вернемся в послевоенный период.

Именно Сталин спас Германию после войны от других — новых фашистов. Он предупредил, что в случае начала стерилизации, он начинает боевые действия против союзников. Заявление руководителя СССР сразу же охладило пыл варварам-демократам Запада.

Нужно отметить, во время правления Сталина наше государство шло от одной впечатляющей победы к другой. После него Советский Союз только терял, пока опять же в результате предательства не был разрушен окончательно в начале девяностых прошлого столетия…

* * *

Запад и его послушные последователи — предатели из переродившейся обоймы партократов и «кроты» разного рода в государственном аппарате и армии подточили основы существования государства-победителя в Третьей Отечественной войне. А главному «перестройщику» Горбачеву вместе с «реформатором без реформ» Ельциным и их безнравственному окружению только и осталось обманом и обещаниями новой красивой жизни при капитализме подтолкнуть колосс с подточенным, разрушенным фундаментом, который упал и рассыпался.

Кто бы кто и что не говорил сегодня о слабости СССР, надо признать, что без интеллектуальной помощи Запада этим недоумкам не удалось бы разрушить великую страну.

Ведь раздроб случился волюнтаристски. Вожди республик — эти вчерашние партократы, проигнорировав волю народов Советского Союза, высказанную на мартовском референдуме 1991 года, жить в одном государстве и попробовать другую модель державного строительства, основанную на частной собственности, этого делать не захотели.

Они, с распирающими их собственными амбициями, теперь думали ни о благополучии народов, а о своем месте в истории, корытах и карманах. Думали о больших деньгах, полученных от залоговых аукционов при продаже общенародной собственности. Даешь приватизацию! И полились в карманы вождей и их клевретов огромные потоки денег. Как же, теперь они лидеры наций, вожди собственного народа, князья, ханы, престолонаследники, а потому их никто не посмеет тронуть. Ни одна партийная комиссия, ни один государственный контроль, а на народную ревизию им наплевать.

Страны, появившиеся после 1991 года, пожираются до сих пор олигархами и слившимися в едином порыве с бизнесом чиновничеством. Скоро четверть века, как доедаем, дочерпываем, донашиваем, оставшееся после «застойного» Советского Союза. А что дальше будет — их это не интересует. Деньги толстосумов «надежно» укрыты на Западе в банках. Однако последние события на Украине показали, что степень надежности не такая, как она должна быть. Не послушался президент Янукович советов Запада, и деньги его и сыновей-бизнесменов президента сгорели, а он вынужден был бежать, так как мятежники пригрозили убить.

Вот какие совсем непрочные государственные каркасы выстроили для власти западные радетели свободы при помощи зажравшегося чиновничества и вороватых бизнесменов.

Цветные революции в бывших республиках, начавшиеся после московского «путча» результат деятельности все тех же западных кукловодов уже после окончания холодной войны. Они продолжение «путча».

Холодная война! Если это не война, то что? Это война без войны. В ней предательство — главное оружие. Известный правдоруб, покинувший Советскую Россию по воле властей, и одновременно выдающийся философ современности А.А. Зиновьев писал, что:

«…весь «путч» с самого начала выглядел как фарс или даже как провокация. Впечатление такое, что «путч» был кому-то нужен, но такой, чтобы его (этот путч. — Авт.) было легко раздавить, и чтобы он дал повод для той «революции», которая произошла в Москве на основе его подавления. Надо отдать должное тем, кто спланировал эту операцию».

А потом понеслось, поехало — цепь так называемых «ненасильственных» революций:

— Бархатная революция в Чехословакии — 1989 г.,

— Бульдозерная революция в Югославии — 2000 г.,

— Оранжевая революция на Украине — 2004 г.,

— Тюльпановая революция в Киргизии — 2005 г.,

— Попытка цветной революции в Узбекистане — 2005 г.,

— Революция кедров в Ливане — 2005 г.,

— Попытка Васильковой революции в Белоруссии — 2006 г.,

— Попытка цветной революции в Армении — 2008 г.,

— Цветная революция в Молдавии — 2009 г.,

— Дынная революция — вторая Киргизская революция — 2010 г.,

— Евромайдан на Украине в Киеве — 2014 г.,

— Снежная революция с зарождением протестного движения в России в период 2011–2013 гг.

Интересна одна деталь. Обычно СМИ Запада всякий раз подчеркивают спонтанный и ненасильственный характер цветных революций. Под этим термином понимается то, что якобы свободный народ, уставший от ига, пресса, давления продажных властей хочет взять власть в свои руки. При этом всячески умышленно замалчивается политика подпитки из-за рубежа идеями, деньгами тех, кто хочет встать в оппозицию к законно избранной власти.

Не в защиту цветных революций надо признаться, что с конца ХХ века получили свое развитие на постсоветском пространстве технологии создания общественных институтов с популяризацией общечеловеческих ценностей и политикоправовой культуры. Именно эти технологии на определенном этапе развития того или иного государства являются парадигмой этих революций.

Итак, подводя итог этого раздела, следует отметить, что сепаратизм начался с России когда один — Горбачев с глупости и недалекости, а второй — Ельцин с бодуна и злопамятства начали делить СССР поэтапно — в Огареве, а потом в Вискулях. К сожалению не нашлось Человека, который мог затушить эту горячку в головах этих двух Неронов, поджегших Советский Союз, готовившийся стать Третьим Римом.

Постсоветское пространство стало сегодня кровоточить. Дожились, чего так хотела и хочет западное закулисье в виде получения новых рынков сбыта и дешевой рабочей силы, уже идет славянин брат на брата. В основе этого хаоса лежит измена и предательство…

Разоблачение Иуды

Первым учебным материалом при работе автора в центральном аппарате военной контрразведки, поднимающем желание «трудиться по-серьезному» в поиске «крота», была аналитическая справка по делу оперативной разработки (ДОР) — «Бумеранг», по которому проходил фигурант под псевдонимом «Иуда», разоблаченный американский шпион, сотрудник Главного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба ВС СССР подполковник Попов П.С.

Дело в том, что на занятиях по чекистской подготовке молодым оперативникам, прибывшим недавно в отдел, его руководитель полковник И.А. Ермолаев настоятельно рекомендовал глубоко «проутюжить» эти материалы.

— Нужно много учиться, чтобы немного знать, но знать глубоко, — часто говорил он. — Не ленитесь читать с лупой то, о чем потом будете писать. Он, конечно же, имел в виду планирование операций по вычислению предателей в погонах.

Но начнем все по порядку.

Попов Петр Семенович родился в крестьянской семье на Тверской земле. Являлся участником Великой Отечественной войны, которую закончил в должности порученца при энкэвэдешном генерале Серове И.Н. Именно по его рекомендации он и попал на службу в ГРУ.

В 1951 году Попова направляют на работу в Центральную Группу войск (ЦГВ), находившуюся в Австрии, и назначают стажером в легальную резидентуру ГРУ с задачей подбора кандидатов на вербовку среди иностранцев.

Через год в стране пребывания у него завязывается любовный узел с австрийкой Эмилией Коханек, по всей видимости, подставой ЦРУ. Жена Попова с двумя детьми в это время проживала у своих родителей в городе Калинине (Тверь).

Австрийская пассия требовала к себе не только внимания, но и приличных денежных затрат. Зарплаты на утехи не хватало, а поэтому шел поиск дополнительного финансового источника. Проблема, где достать деньги для расходов на любовницу, как тень преследовала офицера. И однажды он решился…

Сразу же после бурно проведенного новогоднего праздника в обществе любимой дамы — 1 января 1953 года он выходит на вице-консула США в Вене с настоятельной просьбой познакомить его с кем-либо из сотрудников американской разведки. Такая просьба советского офицера, естественно, не могла «заржаветь» у американцев.

Вскоре на Попова вышел кадровый сотрудник ЦРУ США Джорж Кайзвальтер. Выслушав россиянина, янки сразу же «взял быка за рога». А бык оказался молочной коровой, которую можно и нужно было доить. Предателю дали кличку «Грэлспайс». Оборотень сразу начал активно действовать.

За период свой работы на американцев в Австрии Попов выдал сначала четырех офицеров советской военной разведки. Потом у новоиспеченного «крота» пошло-поехало, как по накатанной дорожке. На тайных встречах он сдает адреса конспиративных и явочных квартир, на которых принимает свою агентуру. Вычислить ее теперь никакого труда для американцев не составляет. Но он продолжает усердствовать, сообщая фамилии своих помощников из числа иностранцев.

Перед самым отъездом в СССР «послужной список» его предательства существенно пополнился. Американцы уже располагали сведениями, полученными от своего агента, на более чем восьмидесяти офицеров советских спецслужб. Кроме того, оборотень передал цээрушникам данные о структурных изменениях в центральном аппарате ГРУ, о системе обучения офицеров военной разведки, а также обобщенные данные секретного характера по другим военно-политическим вопросам…

* * *

В 1954 году его отзывают в Москву, чтобы направить в другое место службы — в ГДР, где он пробыл до 1958 года.

За годы службы в Германии у Попова появилась шпионская матерость. Он считал себя агентом со стажем, который знал, где, что и как искать и как уйти из-под чекистского «колпака». Основными технологическими приемами по добыванию секретной информации в Группе Советских войск в Германии были опросы военнослужащих, ознакомление с режимными материалами и присутствие на крупных совещаниях с участием командования группы войск и представителей Генерального штаба Вооруженных Сил СССР.

На таких совещаниях он максимально сосредотачивался, включаясь в процесс запоминания. Слуховой памятью Бог его не обидел, как не обделил и зрительной. Дома он воспроизводил все то, что слышал и видел, и что нужно было американцам, тщательно фиксируя на бумаге выуженные сведения.

Следует заметить, что Попов в совершенстве владел навыками стенографии. Их он активно использовал в преступных целях, на чем и попался. Дело в том, что советская разведка получила копию одного шпионского донесения, в котором «оборотень» сообщил в ЦРУ о содержании оперативного совещания.

Естественно военные контрразведчики стали искать «крота» в первую очередь среди присутствовавших на этом совещании офицеров и генералов. Всего сквозь сито оперативного разбирательства надо было просеять более тысячи человек, участников совещания. Но как говорится, в постоянном и кропотливом труде — надежда! А потом, за что возьмешься с трудолюбием, все заблестит. И заблестело…

Анализ шпионской «шпаргалки» показал, что по всей вероятности она писалась не с магнитофонной ленты, а со стенографического текста. Специалисты — эксперты тоже склонялись к этой версии. Теперь возникла задача найти лиц, присутствовавших на совещании и знающих стенографию. Через неделю военные контрразведчики обладали списком на дюжину таких офицеров. Потом уже методом исключения вышли на Попова, продавшего товар американцам…

* * *

В качестве агента под псевдонимом «Грэлспайса» Попов шел, не боясь быть изобличенным, на личные встречи с представителями американских спецслужб, в данном случае ЦРУ. Именно на таких встречах он передавал собранную секретную информацию, получая за нее предательские сребреники. Все это продолжалось вплоть до его откомандирования в Москву в 1958 году.

Интересно заметить, что в это же время в советскую столицу прибывает в качестве атташе административно-хозяйственного отдела посольства США Рассел Аугуст Лэнжелли. В аэропорту его встречал вместе с «чистыми» дипломатами установленный разведчик ЦРУ господин Римстэд, работающий под крышей первого секретаря посольства. Насторожило оперативников то, что он первым подошел и поприветствовал прибывшего соотечественника. Этот, казалось бы, маловажный на первый взгляд штрих о возможной принадлежности нового сотрудника посольства к спецслужбам США был взят оперативниками на заметку.

Стали внимательно присматриваться к образу жизни и деятельности американца. Но он своим поведением не выдавал связи с разведкой. Вечерами после работы новый сотрудник совершал безобидные прогулки по городу, изучая достопримечательности столицы. Посещал театры, музеи, выставки. Нередко с семьей выезжал в Подмосковье, внешне любуясь его красотами.

Создавалось впечатление, что другие проблемы, выходящие за рамки его компетенции как хозяйственника, не интересуют, что он «чистый» дипломат, заботящий только о работе, семье, своем здоровье и культурном отдыхе.

Однако через некоторое время Лэнжелли ломает рамки дипломатичной благопристойности и вместе с посольским коллегой — атташе по экономическим вопросам Уинтерсом, стал бродить по местам далеким от культурных очагов и других достопримечательностей столицы.

Служба наружного наблюдения не раз фиксировала их вместе в глухих уголках парков и скверов, на стройках, у детских площадок и в проходных дворах. Подозрительно крутились они у ресторанов и баров, не заходя туда, где можно было бы перекусить или выпить по чарочке столичной водки.

Как бается в нашей пословице, их сам черт лычком связал: с кем поведешься от того и наберешься. Все это косвенно говорило о том, что Лэнжелли не тот за кого себя выдает, что, по всей вероятности, он связан со спецслужбой и приехал в Москву для проведения агентурной работы. Подозрения усилились, когда чекисты получили объективные данные на партнера Лэнжелли по совместным прогулкам Уинтерса.

Он оказался кадровым разведчиком, с узкой специализацией — работа против граждан Советского Союза. В послужном списке у него были интересные этапы: служил в военноморской разведке США, изучал русский язык в разведцентре в Колорадо, а затем прошел курс обучения в Русском институте Колумбийского университета. Сразу же после окончания учебы его взяли на службу в ЦРУ.

* * *

Дальнейшее наблюдение за Лэнжелли показало, что он тоже «рыцарь плаща и кинжала». Его связь с разведкой доказывалась конкретными действиями. Он стал активно проверяться, пытаясь вскрыть за собою «хвост» наружного наблюдения и при необходимости благополучно оторваться от него.

Так 21 января 1959 года он с утра покинул посольство на автомашине. Покатался по Москве, заехал в магазин и купил модную тогда среди москвичей цигейковую шапку. А вечером вместе с женой, которая села за «баранку», направился из посольства домой в сторону проспекта Мира, где они проживали.

На маршруте он снова тщательно проверялся: голова крутилась, как волчок. Цель — вскрыть за собой возможную слежку. Для этого он использовал разные ухищрения: приказывал жене резко менять скоростной режим на шоссе, начинать движение в последний момент при переключении светофора на красный цвет, перестраиваться и т. д. Когда машина оказалась в правом крайнем ряду на проспекте Мира и попала в «пробку», он вышел из автомобиля в московской шапке и, смешавшись в толпе с возвращающимися с работы москвичами, направился в сторону метро. Жена одна повела машину дальше.

Лэнжелли вошел в метро и доехал до станции «Проспект Мира». Создавалось впечатление, что он не собирается выходить. Но когда двери вагона стали закрываться, он придержал правой ногой одну из створок и выскочил на платформу. Походил по станции все время озираясь и поглядывая на часы. Где-то в районе 19:45 американец покинул метро и внешне спокойно направился к автобусной остановке, при этом тоже старательно проверяясь.

Ровно в 20:00 возле остановки появился офицер в звании подполковника. Лэнжелии и незнакомец как бы пошли в одном направлении, затем поравнялись и сразу же разошлись. На первый взгляд могло показаться, что это совершенно случайная встреча, но на то и щука, чтобы карась не дремал. Бдительность и профессионализм сотрудников наружного наблюдения позволили зафиксировать кратковременный контакт. Американец и офицер обменялись какимито небольшими предметами.

Перед чекистами встала в данной ситуации главная проблема — надо все сделать, даже ценой потери из-под контроля американца, чтобы установить советского офицера. А подполковник, пройдя еще десятка два метров, вдруг развернулся и подошел опять к остановке, где сел на автобус и доехал до гостиницы «Останкино».

Теперь для оперативников уже не существовало особых трудностей выяснить личность офицера. Незнакомец оказался подполковником Советской Армии Поповым Петром Семеновичем, прибывшим в Москву из Калинина.

Вскоре контрразведчики уже располагали первичными установочными данными о том, что офицер недавно прибыл из Группы Советских войск в Германии (ГСВГ), где служил по линии ГРУ. В 1958 году он был откомандирован в СССР за «неслужебную связь с австрийской гражданкой» и отчислен из военной разведки.

Попова направили в распоряжение отдела кадров штаба Тыла ВС СССР. Семья его проживала, как уже говорилось, в городе Калинине, а он в дни приездов в столицу коротал время в облюбованной им гостинице.

* * *

Сразу стало ясно, что стандартно подходить к изучению этого опытного в делах разведки офицера через агентуру или доверенных лиц оперативники не могли. Он бы быстро обнаружил проявленный к нему интерес. Поэтому решено было с учетом зафиксированного подозрительного контакта Попова с установленным американским разведчиком — агентуристом круглосуточно контролировать его поведение силами наружной разведки, особенно при поездках по Москве. Упор делался на выявлении возможного им использования для связи с американцами почтового канала как в столице, так и в Калинине.

Подключили и силы радио-контрразведки, что сразу принесло некоторую подвижку в изучении объекта оперативной заинтересованности. Анализ передаваемых шифровальных сообщений радио-разведывательным центром ЦРУ США из Фракфурта-на-Майне показал, что, начиная с января 1959 года эти сообщения постоянно шли для неизвестного агента, вероятнее всего осевшего в пределах Москвы или Московской области. Передачи велись в 22:00 по субботам и в 6:30 по воскресеньям.

Но все же главной удачей контрразведчиков был перехват письма, отправленного из Москвы в Калинин на имя Попова от имени некого Смирнова. Обстоятельное исследование почтового вложения специалистами показало, что в письме имеется тайнописный текст. В нем Попова благодарили за высокое качество собранных и переданных им (в ЦРУ. — Авт.) материалов, и ставились очередные задачи по сбору секретной информации. Интересовались янки и новым местом службы офицера. Тексты и конверт сфотографировали. Тайнопись чекисты прочитали и «спрятали» снова под открытое письмо, которое тут же отправили адресату.

Живя в Калинине в ожидании назначения на новый участок службы, Попов часто общался с офицерами — секретоносителями местного гарнизона, что свидетельствовало о вероятном сборе им очередной порции товара — шпионской информации для продажи своим заморским хозяевам.

В феврале 1959 году он в очередной раз приехал в Москву. Вновь остановился в прежней гостинице. Сначала Попов пообщался с офицерами отдела кадров штаба Тыла МО, а потом заехал в ГРУ. Чувствовалось, что эти контакты не случайны, что таким образом он «ошкуривает» своих будущих и старых коллег, выуживая секреты у болтливых говорунов.

Учитывая тот факт, что чекисты уже располагали прямыми уликовыми доказательствами его не только причастности, но активизации в работе на ЦРУ, и в целях минимизации ущерба стране и ее вооруженным силам решено было в очередной приезд в Москву задержать офицера-оборотня.

* * *

19 февраля 1959 года он был арестован. В ходе личного обыска у подполковника Попова контрразведчики обнаружили: в записной книжке домашний телефон Лэнжелли, пароли для вызова на личные встречи, шесть листов специальной копировальной бумаги, блокнот, в котором при помощи тайнописи был записан текст очередного агентурного донесения американцам.

Одновременно провели обыск и на квартире Попова в городе Калинине, в ходе которого нашли и другие предметы шпионской экипировки.

В частности, в укромном месте хранились: инструкция по способам связи агента с разведывательным центром на территории США, как в условиях Москвы, так и заграницы. Нашли план односторонних радиопередач Центр — Агент, шифровальный и дешифровальный блокноты, проявитель тайнописных текстов на бумаге и другие предметы, свидетельствующие о связи советского офицера с американской разведкой.

Он был обескуражен внезапным задержанием. И понимая, что чекисты его выследили, как зверя, и теперь многое знают о его преступной деятельности, на первом же допросе предатель сознался.

«Колоть» шпиона на противоречиях в дальнейших показаниях не пришлось. Он заявил, что начал работать на американцев в качестве агента ЦРУ с начала 1953 года. Пошел на связь из корыстных соображений. Рассказывал все подробно, как собирал секретную информацию, где и кому ее передавал. Сомнений в его откровенности у чекистов за время первых допросов не вызвало. Именно это обстоятельство позволило подвести контрразведчиков к мысли о возможности проведения оперативной игры с американской спецслужбой, которая, естественно, не должна была знать о факте задержания своего агента.

Нужно было сделать все, чтобы янки поверили, что агент активно работает и ему можно доверять. Такая игра позволяла бы не столько дурачить противника, сколько, а это самое главное в таких ситуациях, перехватывать разведывательные устремления ЦРУ к военно-политической проблематике.

Попов признался, что в 1958 году, накануне отпускной поездки на родину, он встречался с Лэнжелли на территории Восточной Германии. Американский разведчик проинструктировал его тогда о способах двухсторонней связи. Упор делался на проведение личных контактов, особенно в первые месяцы их работы в Союзе, а потом постепенном переходе на использование тайников.

Со слов Лэнжелли он подобрал ему ряд безопасных мест для личных встреч: детская площадка в Сокольниках, музыкальный магазин на Петровке, общественный туалет на Пушкинской площади, в ресторанах «Астория» и «Арагви», в Центральном детском театре и у входа на станции метро «Проспект Мира».

По телефону Попов мог связаться с американцем в Москве в любое время, а лучше после 19:00, звоня ему на квартиру. На этой же встрече разведчик ЦРУ передал своему агенту адреса заграничных «почтовых ящиков», по которым он всегда мог отправить собранные материалы, зашифровав их или спрятав в письме с использованием тайнописи через «письма — прикрытия».

Планом операции при проведении оперативной игры с цээрушниками предусматривалось такое объяснение длительного отсутствия агента в Москве: он теперь дескать служит в одной из режимных частей Алапаевского гарнизона, что на Урале. На операцию по игре чекисты отводили срок не более года.

За этот период нужно было помочь руководству ГРУ вывести из-под удара раскрытых Поповым нелегалов и отправить их в страны, где они могли бы чувствовать себя на первых порах в относительной безопасности. Нужно было также быстро среагировать и на выданных агентом противнику советских офицеров военной разведки, отправив их в Союз по экстренной замене.

Но все же самым главным моментом в оперативной игре являлось то, чтобы американец не разочаровался в агенте, заброшенном на периферию. Необходимы были такие дезинформационные материалы, которые бы заставили Лэнжелли держаться за своего источника и верить в его возвращение на службу в Москву.

* * *

Накануне встречи, согласно плану по связи Попов позвонил на квартиру Лэнжелли и спросил паролем: «Боря дома?» Последовал ответ: «Вы ошиблись, это американский дом». Эти пароль и отзыв означали, что они встречаются в 20:00 в первую среду у означенного ресторана.

18 марта 1959 года Попова вывезли из следственного изолятора и конспиративно доставили на квартиру вблизи ресторана «Астория» под эскортом опытных оперативников.

А в это время сотрудник наружного наблюдения сообщил в штаб операции, что Лэнжелли в 19:30 вместе с женой выехали на автомашине из дома. К двадцати часам они оказались уже у вышеупомянутого ресторана.

Надо заметить, что подъезд ресторана чекисты заранее оборудовали скрытой камерой визуального наблюдения, которая четко зафиксировала, как американцы вышли из автомобиля, как муж подал руку жене. Не осталась незамеченной и одна существенная деталь: нежно обнимая супругу, он быстрым движением левой руки вынул из жакета супруги небольшой предмет.

Попов по условиям встречи стоял уже у телефона автомата в небольшом коридорчике. Когда американец закрыл за собой входную дверь, в руку советского гражданина перекочевала небольшая коробочка, а Лэнжелли получил от Попова другую. Произошел мгновенный обмен «сувенирами». Такое конспиративное действо могли зафиксировать только высокие профессионалы своего дела.

В переданной информации Попов сообщал в ЦРУ, что получил должность командира батальона отдельной части в городе Алапаевске. К сожалению, выезжает к месту службы один, его семья остается в Калинине. Этот элемент легенды должен был оправдывать периодичность его приездов из далекого Урала в Калинин и Москву.

Лэнжелли передал Попову блокнот с заданием по сбору сведений подготовки советских вооруженных сил к возможным боевым действиям в связи с обострением «Берлинского вопроса». Также американец просил собрать информацию по межконтинентальным баллистическим ракетам (МБР) и местам базирования стартовых площадок для их запуска.

В пакете, помимо заданий, находились: новый адрес «почтового ящика» американской разведки в Западной Германии и «гонорар» — 20000 рублей.

Вторая встреча прошла 23 июля 1959 года опять же в «Астории». Попов передал «собранную» информацию, которую с нетерпением ждали американцы с учетом остроты предыдущего задания, а Лэнжелли вручил офицеру пакет с новым заданием и 15000 рублей.

В этом задании, в частности, говорилось:

«Можно отвечать на вопросы по номерам, т. е. в ответе ссылаться на номер вопроса и давать информацию минимальным количеством слов. Нам полезно знать, от кого или как Вы получили сведения, например, от человека определенной специальности, из проходивших через Ваши руки документов и т. п.»

Следующая встреча прошла 18 сентября 1959 года в ресторане «Арагви». Опять же, согласно плану по связи, Попов позвонил после 19:00 на квартиру Лэнжелли и спросил: «Федор дома?» Отзыв был, как и прежде: «Вы ошиблись, это американский дом», что означало, что встреча произойдет в 20:00 в первое воскресенье.

На этом свидании разведчика с агентом Лэнжелли вручил Попову пакет с 20000 рублями и измененные данные по условиям связи. Дело в том, что к этому времени семья американского «дипломата» переехала на другую квартиру, и у него теперь был новый номер домашнего телефона.

Шпион же в своем донесении информировал, что в настоящее время находится в отпуске в Калинине, где он запланировал встретиться с коллегами из военной разведки и крупным специалистом в области ракетостроения. Называлась фамилия ученого, которого знали и американцы.

* * *

С учетом того, что за время оперативной игры были выведены из-под удара все нелегалы, которых выдал Попов, и заменены засвеченные им офицеры ГРУ в зарубежных резидентурах, у чекистов не было больше смысла дурачить янки. А вот задержать американца с поличным представлялось с оперативной точки зрения реальным и целесообразным.

15 октября 1959 года Попов вызвал Лэнжелли на очередную встречу на 9:00 утра следующего дня в автобусе маршрута № 107.

16 октября шпион приехал в район встречи на «такси». Лэнжелли в 8:45 вышел из новой квартиры на Кутузовском проспекте. Встретившись на остановке и обменявшись взглядами, они сели в отъезжающий автобус, плотно заполненный пассажирами, среди которых были и оперативники. Попов сразу же прошел вперед, за ним устремился американец, сопровождаемый «бдительными гражданами». Как только разведчик поравнялся со своим агентом, он тут же передал ему пакет. Шпион в свою очередь сунул американцу небольшой конверт с «собранной информацией». После этого Попов дал оперативникам сигнал об окончании операции по связи и обмене материалами.

При выходе из автобуса, на одной из остановок они были задержаны сотрудниками оперативной группы КГБ СССР.

— На каком основании?… Я гражданин Соединенных Штатов Америки…Я — дипломат, вы ответите за этот беспредел, — бормотал трясущимися губами побледневший американец.

Но когда ему предъявили некоторые фото и кинодокументы, где он был запечатлен в «боевой» работе со своим агентом, Лэнжелли сразу же понял, что пойман с поличным. В висках застучало, он то краснел, то бледнел, мысль волчком крутилась в воспаленном мозгу, как лучше выйти из этого дурацкого положения…И он сам себе посоветовал, — надо сдаться, и попросил связаться со своим консулом.

Уже через трое суток с клеймом персона «нон грата» по протесту МИД СССР Лэнжелли с семьей покинул пределы нашей страны, в которую приехал как враг. Карьера американского разведчика была серьезно подмочена.

Попова же ждал суд, потому что без правовой оценки преступной деятельности его нельзя было, как бы то ни было наказывать.

Как и во все времена, нравственные уроды, которые из корыстных побуждений перебегали на сторону противника или шли в тайное услужение ему, чтобы предавать своих коллег по тяжелому и опасному цеху, каким являлась разведка, заслуживали одного позорного слова — предатели. Степень осуждения таких оборотней всегда во все времена и во всех странах была по справедливости жесткой…

«Янг» под колпаком контрразведки

В предательстве полковника Олега Пеньковского автор впервые узнал на лекции по оперативной подготовке в Высшей школе КГБ. Но разве мог предполагать, что пройдет некоторое время и он окажется в том подразделении, офицеры которого принимали активное участие в разоблачении матерого шпиона в недрах ГРУ под кличкой «Янг».

В литерных (аналитических) делах того времени еще было много материалов о предателе, поэтому молодые военные контрразведчики внимательно знакомились с ними, понимая, что опыт, наработанный старшими товарищами, пригодится в дальнейшем. Он не ошибся, считая, что опыт учит понимать, что невероятное не всегда ложно, и что опыт хорош, если за него не заплачено слишком дорого. Именно для того, чтобы в дальнейшем не платить дорого за возможные ошибки в деле поиска «кротов» оперативники и корпели над интересными делами.

Военная карьера Пеньковского даже на первый взгляд была довольно необычной. После окончания в 1939 году Киевского военного училища его направляют в войска. Он участвовал в советско-финляндской войне. С июня 1941 года начал контактировать с военной разведкой РККА. Некоторое время, с 1944 по 1945 годы, являлся офицером связи, порученцем будущего главного маршала артиллерии С. Варенцова. В 1945 году Олег Пеньковский, двадцатишестилетний подполковник по рекомендации Варенцова и маршала Конева был принят в Военную академию им. Фрунзе. В наградном листе Пеньковского значились пять боевых орденов, включая редкий «штабной» орден Александра Невского. В этом же 1945 году подполковник женился на 17-летней дочери генерала Д.А. Гапановича, начальника Политуправления и члена Военного совета МВО. После появления первого ребенка — дочери, он получил, по всей видимости, не без помощи тестя, шикарную квартиру в элитном по тем временам доме. В карьерном росте племянника очевидно принимал участие и его дядя, в будущем генерал армии, В.А. Пеньковский.

В 1948 году он оканчивает Военной академии имени М.В. Фрунзе. Там овладел азами английского языка и намеревался поступить в престижную Высшую военно-дипломатическую школу (ВВДШ). Но получил облом — его не приняли, не помогло и вмешательство тестя. Служба в Москве после «фрунзенки» началась в Центральном военкомате МВО. В начале 1949 года, не без помощи маршала Конева и его зама генерала Маландина, он зачисляется слушателем ВВДШ. В первых числах февраля 1950 года он получил звание полковника.

На банкете, где почетный гость Иван Конев, бросив три полковничьи звезды в бокал с водкой, провозгласил тост «за одну большую генеральскую звезду» одного из самых молодых полковников в стране.

В 1953 году Пеньковский завершил учебу в ВВДШ, потом она будет называться Военно-дипломатической академией, и был направлен в Главное разведывательное управление Генштаба ВС СССР, но там с самого начала службы Пеньковский не сумел найти ключи к новым сослуживцам. Репутация «выскочки» быстро утвердилась за молодым полковником. От него начальство постаралось избавиться.

С 1955 года его назначают на должность исполняющего обязанности военного атташе СССР в Турции. Вместе с женой он вылетел в Анкару. Деловых и товарищеских отношений с коллегами и посольскими работниками у него не сложилось. Пеньковских считали высокомерными людьми, в свою очередь супруга и.о. ВАТ пренебрежительно называла своих коллег «колхозниками».

В январе 1956 года в Анкару из Кабула перевели генерал-майора Н.П. Савченко (Рубенко) и назначили его ВАТ СССР и руководителем резидентуры ГРУ в Турции. С новым руководством у Пеньковского тоже не сложилось деловых отношений, и он, пытаясь отомстить своему начальнику за «глупость и грубость» в своей работе, донес на него в Москву через каналы КГБ. В ноябре 1956 года все руководство ВАТ было отозвано в СССР. Пеньковский понял, что такой его поступок не прибавит «пера в его шляпу» в системе ГРУ.

Тогдашний начальник управления кадров ГРУ генерал Смоликов обрисовал положение Пеньковского так:

«Дорогой мой Олег Владимирович, не так важно, кто прав, а кто виноват. Важно, что уважаемый Николай Петрович Савченко уже был генералом, а вы, простите меня, только полковник. И вряд ли кто-либо из наших с вами начальников-генералов захочет после этого инцидента пригласить вас к себе в отдел. А неволить кого-либо не в наших правилах».

Итак, Пеньковский не сумел перерасти генеральского порученца, который поселился в нем навсегда.

В 1958 году он не без помощи Варенцева направляется на ракетные курсы при Военно-инженерной академии им. Дзержинского. 23 апреля 1959 года Пеньковскому исполнилось 40 лет. Его служебные амбиции не были полностью удовлетворены, хотя в мае 1959 года Пеньковский получил диплом с высшими оценками по всем дисциплинам и был отмечен как лучший выпускник курса. После окончания курсов его опять направляют в ГРУ. Офицера определили на работу в управление внешних сношений Госкомитета по координации научно-исследовательских работ (УВС ГККНИР) при Совете Министров СССР. По его мнению, это было прикрытое добродетелью выдавливания его из центрального аппарата ГРУ и конец карьерному росту.

Что же касается УВС ГККНИРа, оно напоминало в это время старорежимную «богадельню», куда прибивался весь хлам секретных служб, имитирующих важную государственную работу. Это было время армейского скепсиса в результате существенного сокращения Вооруженных Сил СССР как результат хрущевской «политической пластики» в духе «веселого душегуба». Юмористом с кастетом в руках называли его импровизированные шаги во внутренней и внешней политике некоторые острословы.

Появился скепсис и у разведчиков, сдобренный профессиональной «деформацией» в связи с постоянной «облученностью» спецслужбистов, их сталкиванием с изнанкою жизни.

В ноябре 1960 полковник Пеньковский предложил свои услуги ЦРУ. Американцы отнеслись к поступку советского офицера тупо, боясь подставы. Никак не прореагировали они на его письмо. Тогда в апреле 1961 года он повторил свои намерения английской разведке МИ-6. Несмотря на британский снобизм разведка Ее Величества отреагировала достойно…

* * *

Документы свидетельствовали, что, будучи по натуре авантюристом, Пеньковский вел двойную жизнь. Одна была фальшивая, показная, другая — реальная, подлинная. Из этих двух ипостасей он хотел иметь выгоду в виде зарплат, подарков, перспектив роста. Он был бонвиваном, гулякой, лебезил перед начальством, умел показать мокрую спину при минимальных затратах собственных сил. Некоторые сослуживцы принимали его угодничество как человеческую доброту, а карьеризм — как служебное рвение. Нередко успехи сослуживцев выдавал за свои…

Несмотря на суетливость и нетерпеливость, как отзывался о нем англичанин Эндрю Мортон, он почти всегда жил так, как будто бы в его распоряжении находился геологический запас времени или песочные часы, которые можно опять перевернуть после того, как прошел еще один год, запас песка казался постоянным. Пеньковский был склонен переоценивать свой реализм. Кроме того, он усвоил привычку многих чиновников его уровня — сардонически реагировать на абсурдный характер и сюрреалистический стиль советских бюрократических лабиринтов.

На одном из занятий по чекистской подготовке, которое вел полковник И.А. Ермолаев, начальник 1-го отдела 3-го Главка КГБ, участник операции по разоблачению шпиона, был поднят вопрос о личностных качествах «крота».

— И все же, какие главные черты, по вашему мнению, выделяли Пеньковского среди офицеров? — спросил у начальника на этом занятии капитан Стороженко.

— Качество личности, — повествовал чекист, — ее совокупный психологический портрет. К сожалению, у нас мало изучается, и не им измеряется роль человека в коллективе. Порой руководство оценивает работника, создавшего себе репутацию удобными словами, а не реальными делами. Не случайно в личных делах многих офицеров, в том числе и офицеров разведки, лежали характеристики-близнецы с одной стандартной концовкой: «…предан социалистической Родине, Коммунистической партии…хранить секреты умеет» и прочее. Так было и с Пеньковским.

Даже у оперативника, обслуживавшего подразделение, в котором трудился будущий шпион, были на него разрозненные данные, но он не смог свести их в единый психологический портрет.

Объективно же этот портрет сложился только в ходе следствия. В нем есть такие мазки: человек умный, обладает организаторскими способностями, одновременно тщеславен и честолюбив, обожал, когда его замечали, постоянно искал высокопоставленных покровителей и через них всякий раз пробивал карьеру. Даже женитьбу на дочери известного генерала подчинил своему пути к успеху по службе. Крепкой семьи не создал и действовал, сообразуясь с собственной логикой авантюриста. Была у него еще одна характерная черта — он постоянно подчеркивал свою близость к высокопоставленному начальству…

— А, как и когда вышли на него? — поинтересовался ктото из офицеров.

— Первые подозрительные признаки косвенного характера появились у оперативника тогда, когда стали поступать данные о проявлении им повышенного интереса к секретам, выходящим за пределы его должностных обязанностей. Таких сигналов было несколько, но их посчитали тогда чисто субъективными данными. А когда поступило сообщение, что при работе с секретными документами он закрывает на замок дверь кабинета, чекисты стали пристальнее присматриваться к полковнику.

* * *

30 декабря 1961 года сотрудники наружного наблюдения засекли подозрительную встречу жены английского дипломата Анны Чизхолм с неизвестным мужчиной в подъезде дома № 4 по Арбатскому переулку.

При выяснении личности ею оказался советский гражданин, офицер ГРУ Генштаба ВС СССР Олег Пеньковский. С этого времени и началась активная работа по сбору улик на предателя. Было установлено, что Пеньковский вне службы вел разгульный образ жизни, а для этого требовались деньги, и деньги немалые. О его времяпрепровождении ходили легенды. Он любил расслабиться в ресторанах и кафе с нужными ему людьми, то ли для «ошкуривания» объекта беседы, в плане получения от захмелевшего болтуна секретных сведений, то ли рыцарского ухарства в щебетании с дамой сердца. Однажды он так «назюзюкался», что, сидя за столиком в ресторане с очередной жрицей любви, в знак подчеркнутого уважения к даме снял с ее ножки туфель, налил туда шампанское и, подняв тост за здоровье присутствующей, выпил из этого «бокала».

— Браво, браво! — закричала публика, редко видевшая такое проявление чувства кавалера к не первой свежести молодой особе.

При таком прожигательстве жизни полковничьей зарплаты естественно не хватало, поэтому еще в конце 1960 года он пытался установить преступную связь с иностранной разведкой. Для этой цели он подготовил письмо с предложением своих услуг. Легальных контактов для встречи с иностранцами у него было достаточно, так как он работал от ГРУ в Госкомитете по координации научно-исследовательских работ. Это письмо он передал одному иностранцу в американском клубе в Москве. Однако янки отнеслись настороженно к намерениям советского офицера.

Надо заметить, что в то время начальник контрразведки ЦРУ США Д. Энглтон не очень доверял инициативникам из социалистического лагеря, предлагавшим добровольно свои услуги американской разведке, боясь подстав со стороны «коварного и всесильного» КГБ.

Тогда Пеньковский решил пойти другим путем — связать свою судьбу с англичанами. Скоро удобный случай представился. В декабре 1960 года в Москву вместе с делегацией английских специалистов прибыл под личиной бизнесмена разведчик Грэвилл Винн. Из разговора с ним полковник понял, что это тот тип, перед которым можно открыться и попытаться выйти на разведчиков Великобритании. Они быстро подружились.

Когда в апреле 1961 года, в последний день пребывания Вина в Москве, друзья прогуливались по Красной площади, Пеньковский неожиданно заявил, что он располагает рядом сведений, которые любой ценой должны быть переправлены на Запад.

А, находясь на представительском ужине в ресторане гостиницы «Националь», Пеньковский более подробно рассказал Вину о себе, о службе в ГРУ Генштаба и своем желании сотрудничать с английской разведкой. Там же он передал тщательно запечатанный конверт, содержавший полный отчет о всей своей предыдущей деятельности и ряд секретных документов для того, чтобы убедить СИС в искренности намерений предателя.

А 20 апреля того же года Пеньковский в составе советской торговой делегации отправлялся на 16 суток в Лондон. Теперь он вез с собой во внутреннем кармане пиджака шестнадцать страниц убористо написанного текста с ТТД трех новейших ракет…

Вместе со специалистами начальник ГРУ отправил в страну «детей Альбиона» и свой родственный довесок. В аэропорту «Шереметьево» генерал Серов, одетый в модный по тем временам светло-серый габардиновый плащ и такого же цвета шляпу, подозвал руководителя делегации Пеньковского и предупредил:

— С вашей «командой» поедут в Англию моя жена и дочь Светлана. Хотелось бы, что бы их присутствие в делегации прошло «под сурдинку» не только для англичан, но и для ваших командировочных…Олег Владимирович, будь добр, присмотри за женщинами. Заграница — не дом, чего не бывает, сам понимаешь. И ты поспокойнее, суетиться не надо и побольше достоинства…

Потом он подозвал, стоявших в стороне дам, и отрекомендовал им благодетеля:

— А это Олег Владимирович, вот познакомьтесь, будет вашим начальником. Слушайтесь его во всем! Он вам все покажет в Лондоне и вокруг. И купить все поможет, сами понимаете.

И действительно в Лондоне ему удалось «уговорить» жену генерала взять у него деньги на траты. Мадам согласилась, пообещав: «Мой муж неукоснительно вернет вам все, что вы решитесь на нас потратить».

У Пеньковского голова шла кругом от дел: служебных, туристических, магазинных и шпионских.

То было время хрущевского балагана. Как писал в документальном романе «Они умирают в начищенных ботинках» англичанин Эндрю Мортон, знаток Пеньковского с позиций Лондона, это был период пышного расцвета подношений. В центральных аппаратах министерств и ведомств, в том числе и ГРУ, ожили старинные манеры начинать любое дело «по-восточному», с одаривания начальства.

«Машинистке секретного отдела причитался английский шоколадный набор, секретарше босса — «Шанель № 5», охране — нож «Золинген», зажигалка «Ронсон», темные очки «Пайлот». Столоначальникам — авторучка «Паркер», галстук с имперским единорогом или коронами, теннисный инвентарь «Макинтайр» или словари «Вебстер». Командному составу полагалось (уже без ограничений в цене) немецкие ружья, фотоаппараты или сервиз «Цвибельмюстер», швейцарские часы «Лонжин», японские транзисторы или шведский хрусталь.

Детям и внукам лидеров привозились автомобильные аксессуары, пластинки, книги Бердяева, Сергея Булгакова и Розанова. Все категории одариваемых интересовались порнографией…»

Кроме того, проявляли живой интерес партчиновники и военные к «тлетворному искусству» — пластинкам с песнями Лещенко, Вертинского, Реброва и др.

Для этого были нужны деньги, и боль-ши-е деньги. Где он их брал, остается нам только догадываться. Явно, свои не тратил!

И еще он усвоил одну истину, хочешь ездить за границу: вози подарки, иначе пошлют другого.

Каждый вечер, завершив свои официальные дела, Пеньковский выскакивал из гостиницы «Маунт ройял» и направлялся на конспиративную квартиру, где встречался с высокопоставленными чинами английской и американской разведок СИС и ЦРУ. Беседы продолжались до глубокой ночи. Их особенно интересовали те девять месяцев, которые он провел в военной академии имени Ф.Э. Дзержинского, изучая ракетную технику.

Там он и был завербован, получив кличку «Янг». Вербовку закрепили письменным обязательством — подпиской о тайном сотрудничестве.

Тут же в номере ему была поставлена задача по сбору политической, военной и экономической информации. Заморские хозяева передали ему чувствительный транзисторный приемник для прослушивания шифрованных радиопередач, блокнот с шифрами и кодами, средства для нанесения и проявления тайнописи, миниатюрный приемник «Минокс», фотопленки и другие предметы шпионской экипировки. Все это он, вернувшись в Москву, спрятал дома в оборудованном тайнике письменного стола. С этого рубежа оборотень начал активно «работать» в ГРУ против ГРУ и всей страны.

* * *

Для легализации контактов с советскими гражданами англичане приглашали в свое посольство специалистов. Часто на таких приемах бывали и сотрудники Госкомитета по науке и технике. Получал подобные приглашения и Пеньковский, но не для развития внешнеторговых контактов, а совсем для других целей, шпионских. Там тоже присутствовал англичанин Г. Винн.

Во время вояжей по роду службы в европейские столицы Пеньковского «натаскивали», тренировали, как собаку для охоты. На конспиративных квартирах его обучали (занятия шли по несколько часов), как советскому военному разведчику стать первоклассным шпионом. В то же время «доили», устно выпытывая все то, что хранилось им в памяти. А хранил он много, так как собирал товар для продажи. Выслуживаясь перед «хозяевами», Пеньковский однажды в порыве явного бахвальства заявил:

«Взорву в Москве все, что угодно, — выполню любое задание».

В частности, как писали газеты, он сделал предложение, которое и сегодня потрясает нормально мыслящих людей. Показав на карте Москвы двадцать девять мест, где располагались главные военные, политические и государственные учреждения страны, он вызвался в день «Х» по сигналу ЦРУ и МИ-6 заложить в близлежащих магазинах страны, почтах, подъездах жилых домов атомные «бомбы-малютки» с часовым механизмом. По его предложению, они должны быть установленные на одно и то же время с таким расчетом, чтобы до срабатывания он сам успел уехать.

Обосновал эту сумасбродную идею своими глубокими познаниями в военном деле. Он всячески старался убедить американских разведчиков в необходимости этого теракта.

Даже известный противник инициативников — предателей из Советского Союза начальник контрразведки ЦРУ Энглтон, оценивая в те дни надежность шпиона, назвал его «анархистом и человеком с причудами, который по какой-то причине пытается втянуть нас в войну с Россией».

Неуравновешенный и амбициозный Пеньковский был готов лично уничтожить миллионы своих соотечественников.

Для снятия стресса ему предлагали секс с разного рода проститутками, работавшими на английскую разведку. От такого отдыха он, естественно, не отказывался. Шпион понимал, что это тоже своеобразная плата за его нервное перенапряжение, за не восстановленные, погибшие нервные клетки в ходе переживаний на опасной тропе предательства. О низости и скотстве своих поступков он не задумывался, мечтал только о деньгах, больших и скорых деньгах. Чтобы быстрее их потратить.

О фактах обширных связей «рыжего», своего дружка Пеньковского с женщинами легкого поведения подробно расскажут на процессе свидетели, его собутыльники по пьяным оргиям, Рудовский и Финкельштейн.

В один из визитов в Лондон неожиданно Винн пригласил Пеньковского в гости в свой дом. Советский офицер впервые видел быт британского дома снаружи и внутри. Увитые стены дома багряным плющом, ярко-зеленым, как мох, дерном на лужайках. Во дворике стоял стойкий аромат чайных роз. Горел камин, потрескивая дровами с запахом смолки. За раскрытыми окнами жужжали пчелы. Стройная жена Вина Шейла для приличия поинтересовалась родителями гостя.

— Отец погиб на фронте, а мать жива, — ответил полковник.

Вино в графинах скоро испарилось за частыми тостами, но гостью, сидевшему в шотландском клетчатом кресле, не хотелось уходить. Камин манил и притягивал к себе, успокаивая возбужденную его натуру…

* * *

За время заграничных поездок «крот» передал противнику 106 экспонированных фотопленок, в которых было более пяти тысяч кадров. Это были материалы секретного характера, полученные разными путями на шпионской стезе.

А теперь к вопросу его «засветки». Из материалов судебного разбирательства установлено: как уже говорилось, впервые Пеньковский попал в поле зрения органов советской контрразведки в конце 1962 года. Согласно плану по связи шпион должен был передать часть собранных им секретных материалов при личной встрече с женой английского дипломата Анной Чизхолм на Цветном бульваре, где она часто гуляла с детьми. Коробка конфет, в которой находились четыре фотопленки, была передана в качестве «угощения» детям англичанки на лавочке одной из детских площадок, куда якобы «случайно» забрел Пеньковский.

Этот подозрительный факт, как уже говорилось, и был зафиксирован сотрудниками наружного наблюдения. Затем уже все действия подозреваемого в шпионаже и его встречи с иностранцами контролировались чекистами, что позволяло не только разоблачить матерого шпиона, но вскрыть его связи с разведчиками США и Великобритании, работавшими легально под «крышами» соответствующих посольств в Москве.

А их, этих преступных связей, было много, прямо или косвенно обеспечивающих безопасность работы Пеньковского и Вина в столице. Это прежде всего сотрудники посольства Англии А. Рауссел, Г. Кауэлл, его жена П. Кауэлл, Р. Чизхолм и его жена А. Чизхолм, Д. Варлей, Ф. Стюарт и сотрудники посольства США А. Дэвисон, Х. Монтгомери, Р. Карлсон, Р. Джэкоб и В. Джонс.

В 1962 году в ходе агентурно-оперативных мероприятий был получен визуально еще один серьезный уликовый факт. Оперативники зафиксировали момент фотографирования Пеньковским в квартире на подоконнике окна какихто документов, что дало еще одно основание подозревать его в причастности к разведке противника. Надо отметить, что такую «процедуру с бумагами» он проделывал несколько дней подряд.

Участник тех событий И.А. Ермолаев пояснил, что наблюдение за шпионом велось из окна противоположного дома.

Уже тогда, как видите, уровень спецтехники позволял фиксировать не только манипуляции подозреваемого в шпионаже с листами машинописного текста, но и четко определить содержание его работы с неизвестным фотоаппаратом. Как потом выяснилось, это была шпионская мини-фотокамера «Минокс». Сомнения после этого рассеялись, перед нами был явный шпион.

22 октября 1962 года после получения санкции от Генерального прокурора, Пеньковский был арестован при выходе из здания Госкомитета по координации научно-исследовательских работ. В ходе обыска в его квартире чекисты обнаружили тайник с арсеналом шпионского снаряжения: шифры, коды, средства тайнописи, два фотоаппарата «Минокс», микрофотопленки, машинописные листы секретных документов. На столе стояла пишущая машинка, на которой он перепечатывал некоторые записи для того, чтобы легче читались тексты — шпионские донесения — хозяевами в разведцентрах США и Великобритании, и радиоприемник, на котором прослушивались радиопередачи по линии Центр — Агент.

Тогда же была изъята и инструкция, по которой он обучался и действовал в личине оборотня. В частности, в ней давались такие рекомендации по радиосвязи:

«Мы считаем, что этот способ имеет большие преимущества с точки зрения безопасности…Вам очень важно натренироваться, чтобы вы могли узнать и записать цифры при передаче…для этого нужно просто регулярно практиковаться».

Более детально говорилось о тайниках:

«Они будут оставаться основным способом для посылки сообщений и материалов Вами. Для оперативности этого способа нам необходимы описания тайников, обещанные Вами. Вам придется в будущем находить и другие. При выборе тайников имейте в виду, что они должны находиться в местах, нормально доступных иностранцам. Мы считаем, что будет лучше, если мы будем заранее согласовывать день и час, в который Вы будете заряжать условленный тайник, чтобы мы могли его сразу же опустошить, не дожидаясь сигнала…»

Дальше в шести пунктах шло подробное разжевывание технологии и работы с тайниками.

* * *

Спустя некоторое время полковник юстиции в отставке В. Смольников в статье «Неотвратимое возмездие» напишет, что во исполнение этих инструкций «…Пеньковский с рвением приступил к выполнению заданий иностранных разведок. Он фотографировал технические отчеты и другие секретные материалы, выуживая данные военного характера у своих знакомых военнослужащих, фиксировал те сведения о советском вооружении, которое он получил во время службы в армии».

На следствии, а затем на суде Пеньковский признался, что преступную связь с английской и американской разведками он установил исключительно из корыстных соображений: не хватало денег на развлечения с собутыльниками и женщинами легкого поведения.

Наглядней всего характеризует авантюризм шпиона его письмо руководству КГБ при СМ СССР, написанное на третий день после ареста.

«Прошу Вас оказать мне доверие и помочь реабилитироваться и вернуться в наше Общество и в свою семью ценой огромнейшей пользы, которую я сейчас еще имею возможность принести. Я смогу вырвать у врага гораздо больше сведений и материалов, нежели предал.

Это реально с точки зрения сложившихся в настоящее время условий, что является моей жизненной целью. Не превращайте меня в труп — это будет подарком врагу. Забросьте меня туда, где меня ждут. Большего вреда я уже не принесу, и Вы ничем не рискуете.

Беру на себя следующие условия: если изменю своему обещанию и буду присылать некачественные материалы или «дезу» — уничтожьте семью, да и со мной Вы можете всегда расправиться. Но этого не будет. В горячем стремлении принести сейчас реальную пользу Родине — моя сила.

Помогите искупить преступление.

О. Пеньковский
25. Х.1962»

Он был предателем — и страхи его были страхами предателя. Подонок отдавал на заклание даже семью — жену, дочерей и мать ради сохранения своей подлой жизни.

* * *

Как уже ранее упоминалось, Пеньковский вышел на англичан через Г. Винна. Так кто же этот господин? Грэвилл Винн родился в Англии в 1919 году в семье инженера, работавшего на шахтах Среднего Уэльса. После окончания школы получил высшее образование. В начале войны был призван в армию по всеобщей мобилизации и служил в одном из подразделений военной разведки. По завершению военного лихолетья решил заняться бизнесом. Вначале коммерческая деятельность не заладилась — не хватало средств и опыта. В это время, по всей вероятности, ему подставила плечо английская разведка. Не без помощи «Интеллидженс сервис» он основал две компании: «Грэвилл Винн лимитед» и «Мобайл Экземишенз лимитед».

Именно будучи представителем этих и ряда других фирм Винн мотался по странам Европы. Бывал он и на территории Советского Союза. Английская разведка стала активно с ним работать, начиная с 1955 года, понимая, что его деятельность — это прекрасная «крыша» для операций по связи.

Он проходил шпионскую подготовку на специальных курсах. Обучался вскрытию «хвостов» — наружного наблюдения противной стороны за собой, работе с тайнописными текстами, по подбору тайников, кодированию, запоминанию фотографий советских граждан, интересующих английскую разведку.

Таким образом, он становится профессиональным разведчиком, использующим легальные возможности для проведения подрывных акций на территории СССР как главного противника в ходе «холодной войны».

На суде было установлено, что Винн, выполняя задание спецслужбы, намеревался направить в Москву несколько фургонов, согласовав это мероприятие с Госкомитетом по координации научно-исследовательских работ, для демонстрации фильмов, показа диапозитивов и чтения лекций на техническую тематику. В одном из фургонов был устроен тайник, в котором Пеньковского планировали вывезти на запад в случае непредвиденной ситуации, как это сделали потом с другим предателем-разведчиком ПГУ КГБ — Олегом Гордиевским.

На том же процессе разоблаченный шпион показал, что он, боясь за свою шкуру, неоднократно ставил вопрос гарантий своей безопасности в случае осложнения обстановки. Американцы и англичане «обещали» разные варианты оставления СССР, вплоть до побега на подводной лодке, рыболовецкой шхуне или на самолете. Рисовать подобные варианты спасения спецслужбы великие мастера, но им нужней действующий агент, а о провалившемся нет никакой заботы. Это закон джунглей: слабый пусть погибает, а мы найдем нового дурака таскать «каштаны из костра».

Специалисты из английской разведки в Лондоне изготовили для своего агента фальшивый паспорт с тем расчетом, что в случае опасности он должен был перейти на нелегальное положение и находиться в определенное время в условленном месте. Эта забота иностранных разведчиков так растрогала шпиона, что он отправил в центр письмо такого содержания:

«Мои друзья!

Получил ваше письмо с паспортом и описанием к нему…Крепко жму ваши руки, большое спасибо за заботу обо мне, я всегда чувствую вас рядом с собою.

Ваш друг. 5 сентября 1962 года».

Пеньковскому же обещали звание полковника английской и американской армий, ответственную должность в разведке этих стран, оклад в несколько тысяч долларов. По тем временам это была внушительная сумма. Кстати, находясь в одной из командировок в Лондоне, он на конспиративной квартире даже примерял полковничью форму американской армии. Это были только обещания.

Пеньковского спецслужбы лицемерно хвалили, но вывозить за границу не спешили. Им казалось, что он еще мало поработал на них.

На вопрос председательствующего суда о том, как оценивали его работу иностранные разведчики, работавшие с ним, Пеньковский ответил:

— Мне говорили, что я провожу большую работу и высоко оценивали ее как с точки зрения объема, так и с точки зрения важности полученных материалов. По их оценке можно сказать, что я работал не зря.

* * *

Стороженко не раз обращался как к оперативным, так и следственным материалам по делу о Пеньковском не только для расширения собственного чекистского кругозора, но и для проведения занятий с личным составом подразделения в дальнейшем. Это был уникальный опыт разоблачения матерого шпиона, и этот опыт ветеранов нельзя было потерять.

О том, как работали оперативники на последней фазе дела по Пеньковскому, видно из содержания протокола следственного эксперимента для подтверждения правильности показаний шпиона о способе использования тайника № 1.

«В ночь на 2 ноября 1962 года на столбе № 35 на Кутузовском проспекте в Москве была сделана ранее описанная Пеньковским метка. В это же время в подъезде дома № 5/6 по Пушкинской улице был заложен тайник в виде спичечной коробки, обмотанной медной проволокой, при помощи которой она крепилась к костылю, поддерживающему отопительную батарею.

В коробку было вложено донесение, изъятое у Пеньковского при аресте. Подъезд был оборудован специальной аппаратурой, позволяющей видеть и фотографировать действия человека, изымающего содержание тайника.

В 8 часов 50 минут были набраны номера телефонов, названных Пеньковским, а в 9 часов 20 минут у столба с меткой появился помощник военно-воздушного атташе посольства США в Москве А. Дэвисон. Он дважды прошел мимо столба, внимательно осматривая его. В 15 часов 15 минут в подъезд дома № 5/6 по Пушкинской улице зашел человек, который в момент изъятия содержимого тайника был задержан сотрудниками органов безопасности.

При проверке документов этот человек оказался сотрудником американского посольства в Москве Р. Джэкобом».

Эксперимент лишний раз подтвердил, что Пеньковский — реальный, действующий агент иностранной разведки, с которым противник сотрудничает четко и профессионально.

* * *

А теперь об ущербе, нанесенном стране шпионом. Он был огромен по своим политическим, военным и экономическим масштабам. Надо отметить, что это был период становления наших Ракетных войск стратегического назначения (РВСН). Разворачивались на несение боевых дежурств межконтинентальные баллистические ракеты (МБР). Режим секретности в то время по этому роду войск был жесткий, потому что это были особо охраняемые секреты нашего нового поколения оружия, обеспечивающего гарантированную безопасность страны, надо сказать, и до сих пор.

Пеньковский через свои связи в центральном аппарате Министерства обороны СССР по крупицам собрал и выдал данные о некоторых местах расположения этого грозного оружия с привязкой к конкретной местности, а также отдельные планы по строительству новых шахтных колодцев для МБР.

Военному ведомству пришлось срочно менять не только планы оснащения РВСН ракетной техникой, но и «уходить» с отдельных, уже готовых боевых позиций. Стоили эти мероприятия государству, понятно, не один миллион рублей.

Огромный вред «Янг» нанес Противовоздушной обороне (ПВО) страны, выдав святая святых — отдельные элементы системы опознавания, так называемой «свой — чужой». Пришлось и тут казне Советского государства тратить колоссальные средства на латание появившихся брешей при восстановлении режимных мер.

Кроме того, Пеньковский «проинформировал новое свое руководство» о структуре центрального аппарата военной разведки по состоянию на 1960–1961 годы, руководителях ГРУ и отдельных офицерах, работающих в резидентурах за рубежом, местах дислокации некоторых НИИ, доктринальных сведениях о стратегическом и тактическом использовании нелегальной разведки. Этим самым он не только сковал и дезорганизовал деятельность разведаппаратов военной разведки за границей, но и практически бросил отдельных вчерашних коллег под жернова контрразведки противника.

Вместе с тем он передал секретные сведения о военной политике страны: стратегических планах СССР, направлениях развития новейших видов оружия, в том числе лазерного…

Всего за полтора года работы он передал 5000 кадров фотопленки с различными данными шпионского характера.

Ущерб стране, нанесенный предательством «оборотня» в погонах военного разведчика действительно был огромен, и в то же время следует заметить, что если бы чекисты не обезвредили его, то негативные последствия были бы во много крат больше и опаснее для боеготовности Советской Армии. Не случайно последовали суровые санкции против военных руководителей, которые пусть косвенно, но были виновны в том, что Пеньковский как шпион состоялся, и что ему в ряде случаев удавалось через болтунов выкачивать секретнейшую информацию о наших Вооруженных Силах.

Были сняты с должностей и разжалованы до звания генерал-майоров: начальник ГРУ генерал армии И. Серов, главный маршал артиллерии С. Варенцев. Серьезно наказали ряд других генералов и офицеров.

11 мая 1963 года Военная коллегия Верховного Суда СССР огласила приговор изменнику Родины О. Пеньковскому и Г. Винну. Суд приговорил Пеньковского к ВМН — расстрелу, а Вина — к 8-ми годам лишения свободы. Суд также вынес частное определение о незаконной деятельности ряда сотрудников посольства США и Великобритании в Москве.

А 17 мая того же года центральные газеты опубликовали сообщение:

«Президиум Верховного Совета СССР отклонил ходатайство о помиловании Пеньковского О.В., приговоренного Военной коллегией Верховного Суда СССР за измену Родине к смертной казни — расстрелу.

Приговор приведен в исполнение».

Так закончилась операция контрразведчиков по разоблачению шпиона, нацеленного спецслужбами противника на длительную работу. Сколько предатель принес бы еще вреда стране, Самому Богу только известно. Ясно, что много! Но «крот», или, если называть современным сленгом — «оборотень», был обезврежен.

Необходимо отметить гуманную сторону КГБ в работе по предателю. Семью попытались оградить от негативного воздействия общественного мнения. Им помогли сменить фамилию, место жительства и прочее. Старшая дочь продолжала работать в одном из аналитических подразделений КГБ. Из всех членов семьи в предательство Пеньковского не могла поверить только его мать, добрая русская женщина, посещавшая его в тюрьме в простой повязанной вокруг лица косынке.

* * *

Разоблачением шпиона был нанесен ощутимый удар по ЦРУ и МИ-6.

За относительно быстрый провал шпиона после его вербовки, слетели со своих должностей и непосредственные руководители агента американской и английской разведок.

А чтобы хоть как-то реабилитироваться перед своим правительством, разжечь антисоветские настроения и опорочить Советский Союз, ЦРУ неуклюже состряпало фальшивку под названием «Записки Пеньковского», изданную в ноябре 1965 года отдельной книгой. Их написали по указанию ЦРУ бывший сотрудник журнала «Лайф» Фрэнк Гибни и перебежчик из СССР Петр Дерябин.

В ней от начала и до конца сплошная блефонада. Даже буржуазная печать поставила под сомнение наличие рукописи шпиона, считая, что только человек с отключенным сознанием, а проще, круглый дурак, может поверить в существование подобного виртуального дневника с рассуждениями о советской политике на уровне 1965 года, то есть спустя два с половиной года после судебного процесса.

По этому поводу бывший сотрудник ЦРУ Пол Плэкстон в одной из статей журнала «Уикни ревью» писал:

«Утверждение издателей «Записок…» о том, что Пеньковский передал рукопись на Запад еще осенью 1962 года, звучит нелепо, так как он, зная, что за ним внимательно следят, не стал бы подвергать себя опасности разоблачения».

А еще один осиновый кол забил издателям «Записок…» известный «специалист по русскому вопросу» Зорза из английской газеты «Гардиан». Он тоже воспринял эту книгу как фальшивку, и обратился в ЦРУ за ее русским текстом. Однако, как пишет Зорза, «штаб американской разведки не смог предъявить оригинала».

Вот и вся «правда» о Пеньковском и его несуществующих «Записках». Хотя таких «правд» до сих пор всплывает много. Некоторые авторы переворачивают события по Пеньковскому с ног на голову, понимая, что для рекламы можно использовать и дешевый авторитет подобным «открытием».

Так предатель Резун, он же Виктор Суворов написал при активной помощи консультантов-разведчиков из МИ-6 в Англии, а издал в России очередную «свою» книгу под названием «Кузькина мать». Она возвращает читателя к временам Карибского кризиса. Если кратко, то книга о том, что третью мировую войну предотвратил человек, который в бывшем СССР, да и в современной России считается английским и американским шпионом, предателем Родины — это Олег Пеньковский. Комментировать не хочется этот детский лепет взрослых дядь, заточенных явно враждебно к России.

В 2010 году появился еще один «бестселлер» контрразведчика Анатолия Максимова «Главная тайна ГРУ», в котором утверждает, что Пеньковский жив, так как был двойным агентом, работая против американцев. Автор приобрел эту книгу и дал почитать своим коллегам, в том числе и участвующим в оперативных операциях и следствии по Пеньковскому. Ответ один — очередной бред!

«Тигр» ломает когти

Шел 1974 год.

Это был первый год службы автора в центральном аппарате военной контрразведки, в знаменитой Лубянке, с которой связаны и подвиги в работе честных, порядочных чекистов, и преступления злодеев, выполнявших злую волю тиранов, и партийных царедворцев.

В этих стенах, с одной стороны, разрабатывались планы по локализации заговора иноземного врага молодой России Б. Локкарда, нейтрализации британского шпиона С. Рейли и террориста Б. Савинкова, расследовалось дело об убийстве английскими оккупационными властями 26-ти Бакинских комиссаров. Отсюда отправлялся на задание командир отряда особого назначения «Победители» Д. Медведев и его легендарный разведчик Н. Кузнецов. А с другой стороны, готовились материалы для сомнительных с правовой точки зрения процессов над так называемыми «врагами народа» и прочее. В застенках Любянских казематов в одинаковых условиях сидели и жертвы, а потом и их палачи. Эту тему достаточно глубоко разработал А. Солженицын. И все же светлых дел, с позиций организации борьбы со шпионажем, было больше.

Именно здесь автор надеялся встретиться с конкретным делом на живого шпиона в «десятке мишенной системы».

Скоро этот случай, хотя и косвенно, для чекиста с периферии представился.

Суть вопроса в том, что коллеги из соседнего подразделения совместно с территориальными органами госбезопасности вели ДОР на подозреваемого в проведении шпионской деятельности военнослужащего. Так как сил и опыта по таким делам у них было недостаточно, их руководство обратилось за помощью к тогдашнему начальнику второго отделения подполковнику В.С. Филиппову, который подключил к этому делу профессионалов — разработчиков.

После реализации дела они рассказывали личному составу отделения некоторые особенности поиска агента ЦРУ США, так сказать для расширения оперативного кругозора, что стало большим подспорьем для дальнейших удачных стартов военных контрразведчиков на тропе поиска отщепенцев — предателей в армейских погонах.

Но все по порядку…

* * *

Под чекистским колпаком оказался молодой человек, на которого сделала ставку американская разведка. Речь шла о старшем инженере лаборатории физики плазмы одного из московских вузов — неком Александре Нилове, который с 1972 года находился в длительной заграничной командировке в Алжире. Там он по контракту работал в Национальном институте нефти, газа и химии в небольшом городке Бумердесе.

За границей Нилов быстро завязал знакомства с иностранцами. Близких друзей среди соотечественников у него не было. Для Александра они — «совки», «рабочие лошадки», а он, как сам себя считал, голубых кровей и белой кости. Они скучны, со стандартным мышлением, заботятся даже за «бугром» о какой-то советской нравственности. Совсем иное он наблюдал в поведении иностранцев — раскованы в беседах и поступках, коммуникабельны, без комплексов.

«Иностранцы, — рассуждал на досуге молодой человек, — почему-то мне ближе становятся с каждым разом после общения с ними».

Но тут надо пояснить, откуда взялась такая переоценка отношения к людям. Дело в том, что у Нилова возникло чувство, что его сердце воспылало страстной любовью к очаровательной перуанке с американским паспортом по имени Глория. Они стали встречаться все чаще и чаще. Девушка так пленила его, так вскружила голову, что у любовного счастливца зародились планы жениться на иностранке, а затем выехать для постоянного проживания в США…

Ах, если бы знал Александр, что его давно опекали сначала англичане, а затем американцы, а Глория некто иная, как «медовая ловушка» — элементарная подстава ЦРУ. Но, к сожалению, он, ослепленный высоким и святым с его стороны чувством, не догадывался о возможности такого поворота событий, хотя мог и должен был предвидеть, что в ходе знакомств и «зачисток» дружественных контактов с ним затевается коварная игра. Идет его приручение через стандартное и старое, как мир, профессиональное изучение, а если образно сказать, то началась охота: развешиваются красные флажки и ленточки из фольги, ставятся капканы, копаются ямы-ловушки. С позиции охотников жертва была обречена.

Почти все его «импортные друзья» — инженеры, дипломаты, преподаватели, бизнесмены, прямо или косвенно были связаны со своими спецслужбами. Каждый помогал им в условиях заграницы, как и чем мог. Одни — разведчики, прикрытые всевозможными «крышами», рыскали по стране в поисках поставщиков информации, другие — в качестве платных негласных помощников, третьи, — безвозмездно сторожили случай принести пользу стране, пославшей их в Алжир.

Западный мир привлекал и зазывал Александра красочными журналами, со страниц которых смотрели «расшнурованные» красотки на фоне дорогих лимузинов и яхт, интерьеров квартир и вилл. В одной из бесед с «отцом» Глории в ее квартире (как потом выяснилось, это была «липовая» семья, сколоченная специально под кандидата на вербовку), когда Нилов рассматривал пачку цветастой периодики, хозяин заметил:

— Придет время, и в России будут публиковать подобное. Это время вам, россиянам, надо приблизить, оно не за горами. Все будет зависеть от вашего руководства в Кремле. Народ таких вопросов не решает.

В квартиру «гостеприимного» американца Сашу тянуло, прежде всего из-за стройной смуглянки Глории, которую хотелось видеть рядом всегда. Она, подобно журналам, зазывала в красивую, беззаботную жизнь. Будучи человеком поступка и находясь в плену чар молодой американки, Нилов при очередном визите поинтересовался у «родителей» Глории путями получения гражданства США.

Последовал ответ, что этими вопросами занимаются американские дипломаты в ранге консульских работников.

— Как на них выйти? — торопливо спросил Александр.

— Постараюсь вас познакомить со специалистом по этим проблемам, — ответил отец.

* * *

Вскоре знакомство состоялось с вице-консулом миссии США при посольстве Швейцарии в Алжире Вильямом Гэлрайтом (у США в то время своего посольства в Алжире не было, и все дипломатические сношения решались через швейцарцев). Кадровый сотрудник американской разведки, каким являлся Вильям, с пониманием отнесся к просьбе советского инженера. Он готов помочь Нилову, но все это не так просто, как думает россиянин. Гражданство любой страны надо заслужить, тем более такой богатой, как Соединенные Штаты Америки.

В конце концов «дипломат» хлопает «настоящего русского парня» по плечу и раскрывает карты, ставя одно простое условие: он должен поработать на Америку. Только при таком варианте он сможет ему пособить, посодействовать в выезде в США.

— А в чем будет заключаться моя помощь Вашингтону? — наивно спросил Александр.

— Вы можете помочь нам только одним — негласным сотрудничеством с американской разведкой, — прямо в лоб, безо всяких обивняков, ответил вербовщик Вильям.

Когда Нилов услышал такой ответ, настроение сразу же упало, за грудиной враз похолодело, гулко застучало охолонувшее от испуга сердце. Он заметался с решением поставленной американцем непростой задачи.

— Не могу я пойти на такое дело, — с дрожью в горле, не узнавая свой голос, ответил кандидат на вербовку.

— В таком случае я не смогу вам ничем помочь. Вы потеряете шанс стать гражданином великой страны и быть рядом с Глорией. Вы же ее любите? Так?

— Да!!!

— Так в чем же дело?

— Дайте мне подумать.

— Думайте, только недолго…

«Родители» Глории вскоре отправили «дочь» в Штаты, мотивируя ее неожиданный отъезд необходимостью доучиться на каких-то курсах при университете. Таким образом, Глория выходила из игры. На последней встрече она заверила Александра, что после сдачи зачетов и двух экзаменов постарается развернуть свое дело, прибыльный бизнес ей обеспечивают родственники, что будет ждать его и надеется встретиться на американской земле.

— Саша, будь благоразумен, и Бог будет с тобой, он поможет тебе в начинаниях, — Глория словно намекнула на желательность положительного ответа на предложение вице-консула.

— Буду!..

Когда Глория улетела в США. Гэлбрайт стал чаще «окучивать» колеблющегося россиянина, в сознании которого шла яростная борьба мотивов. Обработка со стороны цээрушника происходила с продуманной настойчивостью и психологически выверено. Акценты ставились на подчеркивании его исключительности, наличие якобы широкого общекультурного кругозора и возможностей с таким личностным потенциалом безболезненно встроиться в американский быт. От похвал у Нилова «в зобу дыханье сперло». Он плавился, как воск на солнце, и постепенно склонял себя к ответу: «Да!»

31 мая 1974 года на очередной встрече в ресторане алжирской столицы «Звезды Магриба» Нилов, наконец, дал согласие на работу в качестве платного агента ЦРУ.

На второй конспиративной встрече с Вильямом (это было в начале июня) Александр заполнил небольшую анкету, якобы нужную в дальнейшем при решении вопроса об американском гражданстве, что было элементарной туфтой, ответил на несколько десятков вопросов, написал пространную автобиографию и передал янки две фотокарточки.

— Все это нужно будет при заведении дела на кандидата гражданина США, — слукавил разведчик.

— Что я должен делать?

— Дела у нас с тобой впереди…

В тот вечер Гэлбрайт праздновал победу и решил дальше не напрягать мозги — дать им отдохнуть и загрузиться спиртным. Через несколько часов он назюзюкался, как поросенок…

* * *

«Внутренне я уже видел себя агентом ЦРУ, — вспоминал Нилов на следствии. — А в этом качестве мне лучше было жить без Глории. Почему я решился пойти на вербовку? Во-первых, мне очень импонировало то обстоятельство, что выбор пал именно на меня. Значит, я — исключительная личность. Во-вторых, привлекала сама необычность ситуации. Я всегда мечтал о приключениях, путешествиях, о таком, чего не было в моей жизни. В-третьих, было совершенно очевидно, что многочисленные контакты с иностранцами могут стать известными, и тогда — прощай, карьера. И, конечно же. Не последнюю роль сыграла корысть. Мерещился солидный счет в иностранном банке, фешенебельная вилла на курорте, гоночная машина последних марок, яхта и…шикарные женщины…»

Надо отметить, что Гэлбрайт при встречах, в процессе изучения Александра, постоянно подчеркивал, что он будет богат, что в швейцарском банке сразу же после того, как он начнет поставлять информацию, откроется долларовый счет. Американец, словно вдалбливал в сознание молодого человека принцип русской пословицы: «О чем тому тужить, кому есть, чем жить».

Александр вначале поверил в легкость пути достижения заветной цели, потому что серьезной работой новый хозяин его не нагружал.

В дальнейшем процесс обучения новоиспеченного шпиона, которому был присвоен псевдоним, а вернее кличка — «Тигр», проходил на вилле разведчика, «крышующего» должность вице-консула. На этой, по существу, конспиративной квартире шло натаскивание «молодого специалиста ордена плаща и кинжала», как подыскивать тайники, как их закладывать и изымать, как работать с тайнописными текстами, как принимать и расшифровывать односторонние агентурные радиопередачи. Как работать с шифрблокнотами, как пересылать и читать «микроточки».

Особое внимание уделялось инструктажам о поведении агента и конкретных способах выполнения заданий на территории СССР. На одной из встреч Вильям порекомендовал Александру по прибытии в Москву попытаться устроиться в какое-нибудь подразделение ГРУ, а лучше — в его центральный аппарат на любую должность. Это звучало как святая наивность, но факт есть факт: американец нацеливал своего агента на один из объектов первоочередных устремлений ЦРУ в СССР.

* * *

Как только Вильям почувствовал, что Нилов полностью привязан к нему, в поведении американского разведчика появились элементы чванства и надменности. Александр, как человек, не поднаторевший в шпионских делах и то заметил, что в вопросах конспирации у Гэлбрайта не все в порядке.

Были случаи, когда он подхватывал «Тигра» в людных местах города, что могло привести к «засветке» агента. Вильям не столько баловался спиртным, сколько злоупотреблял градусным пойлом. Пил помногу и разные напитки.

Летом 1974 года они сидели в известном ресторане «Звезды Магриба». Янки в тот вечер сильно перепил. Он просто, выражаясь заслуженным для этого состояния сленгом, ужрался…

В пьяной горячности разведчик стал кричать на своего агента, угрожать ему, что если тот будет отлынивать от работы, то сдаст его чекистам. Нес еще какую-то ахинею, набрасывался на Александра чуть ли не с кулаками. Побил ресторанную посуду на столике, что чуть ли не закончилось его приводом в полицейский участок.

Эта выходка не столько напугала, сколько оскорбила россиянина. Он готов был отказаться от дальнейшего сотрудничества с хамоватым психопатом, посчитавшим, что может Юпитер, то не позволено Быку.

А на утро следующего дня протрезвевший с опухшим лицом и дрожащими руками Вильям чуть ли не на коленях ползал у ног «Тигра», прося прощение за свое недостойное поведение. Примирение наступило так же быстро, как и возникла ссора.

Американец прекрасно понимал, что сейчас от агента ждать солидного трофея не стоит. У него его просто нет, но как охотник, натаскивающий собаку, готовился к предстоящей большой охоте за важными секретами. Он почему-то видел его в сердце советской военной разведки. Но судьба к птенцу гнезда Гэлбрайта повернулась с другой стороны…

* * *

Трехлетняя командировка Нилова в Алжир закончилась быстро. Вот и последняя встреча. Она состоялась у Александра со своим «наставником» 8 июля 1974 года в машине американца. В салоне автомобиля «Тигр» получает от разведчика еще один, теперь уже детальный инструктаж о поведении в Советском Союзе. Гэлбрайт ему вручил радиоприемник фирмы «Сони» для прослушивания зашифрованных радиопередач и подарок — дорогие наручные часы швейцарской сборки «Ролекс», оказавшиеся элементарной «штамповкой». В конце встречи сообщил приятную новость: Александру по линии ЦРУ присвоено первичное офицерское звание «лейтенант».

Но это была явная ложь, так как ЦРУ не имеет права присваивать воинские звания. Они остаются только у тех, кто приходит в разведку из армии, флота и других военизированных подразделений США.

На этой встрече россиянину Вильям передал материальное вознаграждение в сумме 4000 алжирских динаров.

— Это тебе на покупку подарков, карманные расходы и прочее. Потом мы подбросим еще, но это будет уже в Москве. Что же касается валюты в швейцарском банке — она «закапала» в долларах, как и договаривались. Счетчик включен, — еще раз о приятном напомнил янки.

Такая забота патрона польстила самолюбию Александра. Он даже готов был поблагодарить американца, но почему-то сдержался, а только с улыбкой кивнул головой.

В августе 1974 года Нилов возвращается в Москву уже полнокровным агентом американской разведки под псевдонимом «Тигр», где ему предстояло охотиться за секретами. Если говорить откровенно и образно, «когти» у него чесались. Он желает как можно быстрее включить авантюрную натуру в «негласную» работу, подгоняемый одновременно долгом перед новыми хозяевами и болезненным романтизмом не без меркантильных соображений.

Согласно плану связи он должен был обработать тайник, заложенный персонально для него американцами в Москве. В один из хмурых вечеров догорающего лета, а точнее 30 августа 1974 года, Нилов, соблюдая меры конспирации, прибыл к месту нахождения тайниковой закладки по адресу: Палиха, дом № 13. Он знал заранее, что за металлическим шкафом с автоматом для перевода трамвайных стрелок будет находиться камуфляж — доска в виде неотесанного топорища с вбитым с торца ржавым гвоздем. Он, по всем правилам шпионского ремесла, но не без чувства боязни и страха, несколько раз проверился. Никого вблизи не было видно. Александр протянул руку за ящик и извлек именно то, зачем пришел…

Домой летел, как на крыльях, хотелось быстрее ознакомиться с содержимым вложения. Это же была первая иностранная «посылка». Дощечка оказалась с двумя полостями внутри. В первом выдолбленном гнезде находились деньги в размере 500 рублей, копирка для нанесения тайнописи, свернутая в рулончик инструкция, план операций по связи, два шифрблокнота. Во втором гнезде лежала линза пулевидной формы для чтения микротекстов и микроточек. Стоило, допустим, нацелить острие линзы на микроточку — экспонированную пленку величиной в маковое зернышко, как детали увеличивались в 65 раз, превращаясь в строки текста указаний по линии Центр — Агент.

Из устного инструктажа он знал, что микроточка поступит с письмом «от Игоря». Искать ее надо будет в «кармане» под первой и последней буквами своей фамилии на конверте в волокнах бумаги. Содержимое шпионской передачи взволновало агента, конечно же, он ожидал более крупной суммы!

Затем, примостившись удобно в кресле у торшера, он стал внимательно рассматривать шпионскую экипировку. Сердце от волнения работало на «повышенных оборотах», руки неестественно тряслись. Он взял линзу и принялся читать инструкцию, текст которой гласил:

«Милый друг!

Мы искренне надеемся, что ваше воссоединение с семьей и друзьями доставило вам радость и облегчило тяготы приспособления к контролю государства. Вы должны гордиться тем, что сотрудничеством с нами вы делаете большое дело для себя и Америки. Вы должны верить, что мы относимся к вам с величайшим уважением и восхищением.

Мы надеемся, что однажды сможем снова встретиться на Западе и поговорить свободно. А пока это время не наступило. План, который мы предлагаем, и та подготовка, которую вы получили, помогут нам поддерживать связь друг с другом.

Наш язык может показаться сухим, но лишь потому, что нам приходится быть краткими из-за размеров этой пленки. Вам не следует уничтожать ни миллиметра этой инструкции…

Спрячьте эту пленку, шифровальный и дешифровальный блокноты, линзу и вашу тайнописную копирку в такое место, которое вам будет удобным, и к которому вы лишь будете иметь доступ. Мы полагаем. Что первые два-три месяца по возвращению в страну ваши планы, место жительства и военной службы будут неопределенные.

Как только определитесь — сообщите информацию письмом с использованием тайнописи. Мы хотим вам дать несколько советов, как избежать опасности быть раскрытым…»

Далее предлагалось, устроившись на режимный объект, добиваться расположения к себе сослуживцев, быть активным в партийно-политическом процессе, не перечить начальству и т. д. Кроме того, тут же давались подробные указания о приеме односторонних радиопередач из Франкфурта-на-Майне. Женский голос дважды в неделю будет выходить в эфир. Указывались параметры частот и московское время. Агенту будут диктовать разбитый по группам шифровальный ряд. Если он начинается четным числом, то можно пропустить такую шифровку.

Заканчивалась инструкция мягко:

«Помните, что для нас важнее всего ваша безопасность. Мы всегда с вами. Не стесняйтесь. Пишите о своих нуждах. Мы всегда пойдем вам навстречу».

Согласно плану связи, через месяц после выемки контейнера «Тигр» должен был отправить в Париж на подставной адрес ЦРУ первое донесение в виде «письма-прикрытия», исполненного тайнописью.

Время пронеслось быстро. Тридцать суток в бытовых и служебных заботах пролетели мгновенно, и за границу понеслась весточка:

«Жан Шенье. Франция. Париж, 60 улица Ваграм 75017. Привет, старина! Вот, наконец, у меня есть время, чтобы послать тебе маленький привет из Москвы, которая, как всегда прекрасна…»

Эти невинные слова на самом деле говорили о том, что тайник обработан и контейнер изъят. Подробности излагались в другом письме.

«Теодору Ф. Лоллару. США. Штат Нью-Мехико, 8711, город Альбукерке, улица Парижский путь, 3625.

Дорогой Тедди! Наконец, у меня есть возможность написать о своих делах в России и, в частности, в Москве. Здесь работается тяжело. Дело продвигается медленно, так как русские очень придирчивые покупатели. Они крайне серьезные люди и редко улыбаются. Это крайне замкнутая нация…»

Дальше шел довольно-таки нудный текст без ссылки на погоду, время, маршруты движения. Все округло, подстрижено, не привязано к временным и погодным реалиям, письмо же готовилось заранее. А между этими словами был вмонтирован невидимый текст — тайнописный — такого содержания:

«Послание 1 получил вашу «деревяшку»…адрес все тот же. Живу с родителями. Скоро ухожу в армию. Буду служить в Ракетных войсках стратегического назначения…Надеюсь подготовить тайнописное послание в декабре. К вашим услугам. «Тигр».

Но прежде чем активно включиться в работу на американцев, агент, чтобы не оставлять без присмотра всех важных и явных улик дома (готовился в армию), спрятал их в тайник в районе Измайловского лесопарка. Он вложил все «ценные» материалы в металлическую капсулу от кубинской сигареты «Белинда», обмотал содержимое целлофаном и зарыл в землю в условленном месте. В московской квартире оставил лишь листы тайнописной копирки и транзисторный приемник «Сони».

Служба началась с принятия присяги на плацу воинской части. Сначала армейскую службу он постигал в ракетных войсках, а потом продолжил в частях военно-воздушных сил.

О своих изменениях в жизни, в частности, о том, что его призвали в армию, он сообщил американцам очередным «письмом-прикрытия». В конце тайнописного текста обратился с просьбой: «Прошу регулярного денежного содержания и жду приказов».

* * *

Шпион начал служить в войсках, но к настоящей работе по сбору секретных данных для ЦРУ не приступил и приказа от своих заокеанских «доброхотов» не дождался, так как вскоре был арестован сотрудниками органов госбезопасности.

После непродолжительного следствия в 1975 году состоялся суд над шпионом-неудачником. На суде в последнем слове Нилов заявил:

«Я понимаю всю тяжесть содеянного, глубину совершенного преступления. Я раскаиваюсь, что стал на путь измены, на путь предательства интересов моего народа. Мне стыдно перед вами, сидящими здесь. Перед родными, перед друзьями, перед самим собой».

Получилось так, что «Тигр» не запустил своих когтей в государственные и военные секреты, обломал их на пути к ним. А вернее ему обломали когти оперативники КГБ.

Военный трибунал Московского военного округа, принимая во внимание смягчающие обстоятельства: шпион не успел собрать хоть малозначимую информацию секретного характера, счел необходимым применить к нему минимальную меру наказания.

Провал агента «Алекса»

Первый «живой» шпион, в разоблачении которого принимал участие автор — «Алекс». Агент ЦРУ оказался в том институте, в котором еще недавно работал офицер… Помощник военного атташе майор Филатов проснулся рано. Вчера он получил срочное задание найти в книжном магазине красочную литературу по истории страны пребывания. Особого недоумения прихоть начальника не вызвала. Он догадывался, что книги по этнографии предназначались для подарка проверяющему из Центра — одному из руководителей ГРУ, впервые собирающегося посетить Алжир, где намеревался провести инспекцию военного аппарата посольства СССР.

На машине не хотелось ехать из-за боязни вновь, как это было уже дважды за последний месяц, попасть в аварийную ситуацию. Только поэтому Филатов и принял окончательное решение пройтись пешком по городу и выполнить задание шефа. Он быстро оделся и вышел из дома.

Несмотря на раннее утро улицы города были запружены людьми, машинами и велосипедами. Все это гремело, скрипело, сигналило, создавая какую-то необыкновенную мешанину звуков разной тональности. Автомобильные пробки быстро растаскивали полицейские.

Филатов радовался, что отказался от автомашины. Столько бы времени потерял! Его двигала вперед, просто-таки увлекала мысль, во что бы то ни стало найти начальнику необходимые книги (еще со времен пылкой курсантской юности любил угождать отцам-командирам). Таким он остался и в майорских погонах. Натуру не обманешь, ее трудно переделать! Как говорится: слабость натуры — это единственный недостаток, который невозможно исправить.

Безуспешно обойдя несколько кварталов с книжными магазинами, он расстроенный, с тяжелым чувством направился в посольство…

* * *

Неожиданно за спиной скрипнули тормоза автомашины. За рулем сидела миловидная девушка. Она приоткрыла дверцу и пригласила его в машину. Вообще в Алжире принято подвозить пешеходов, поэтому Филатов не придал особого значения этому доброму жесту.

— Вам куда? — на французском языке спросила незнакомка.

— В советское посольство, — неожиданной откровенностью ответил мужчина.

— О, вы знаете французский…Вы дипломат?

— Да!..

В процессе разговора познакомились. Его звали Анатолий, а ее — Нади. Через несколько минут американка знала, что советский дипломат озабочен поиском литературы по местной этнографической тематике.

— Вы ищите довольно редкие книги, — с едва заметным акцентом, теперь уже по-русски промолвила Нади. — Не тратьте себя в поисках таких книг, тем более в этом районе. Надо знать город, чтобы иметь представление, где искать подобную литературу.

От неожиданной участливости молодой и симпатичной девушки офицер опешил. Пусть небольшой, но профессиональный опыт подсказывал ему держаться настороже. Соблазнительно красивое, как в рекламных клипах, лицо, пухлые губы, гордо посаженная голова с рыжим хвостом на затылке, большие голубые глаза, легкое платьице, плотно облегающее точеную фигуру с высокими грудями, и длинные, словно растущие от шеи, ноги с округлыми коленками и налитыми икрами могли свидетельствовать совсем о не случайности появления ее возле советского военного разведчика…

Прошло еще некоторое время, и пассажир уже знал, что американка занимается российской филологией, а ее родители, временно проживающие в Алжире, специалисты по этнографии. В родительской библиотеке должны быть книги по этой тематике. В худшем случае она их сможет достать у коллег или получить ответ на вопрос, где их можно купить.

— Ну, дипломат, давайте встретимся через некоторое время, я попытаюсь вам помочь, — предложила Нади.

— Честно, не откажусь от помощи, — последовал ответ Анатолия.

Договорились встретиться через неделю на этом же месте…

* * *

Филатов дипломатом в прямом смысле не был. Служил в аппарате военного атташе и по технической должности, какую он занимал, дипломатическим иммунитетом не пользовался. Это ущемляло его болезненное самолюбие. Ему казалось, что он достоин большего, поскольку достаточно образован, общителен, деловит, да и Бог внешностью не обидел. Вот уж истинно, самолюбие — это наполненный ветром воздушный шар, из которого вырывается буря, лишь только уколешь его, это любовный роман, продолжающийся у таких людей всю жизнь.

Восклицание «о, дипломат!», несомненно, польстило ему и он почувствовал пусть мнимую, минутную, но неотразимую силу своей значимости. Однако его не покидала настороженность, но она размывалась искренностью Нади. Девушка волновала сердце опытного, несмотря на сравнительную молодость, ловеласа. Она уже частично овладела им…

Неделя в ожидании встречи тянулась резиной. Филатов же торопился. И вот он уже за пределами посольства. Благо время свободное и неподотчетное — он ищет подарок. Машина стояла на обусловленном месте. Нади приоткрыла дверцу, и он плюхнулся на переднее сиденье. Договорились съездить домой к девушке. Автомобиль быстро преодолел пробки в центре алжирской столицы, свернул в узкую улочку и вскоре остановился.

— Вот и мой дом, — весело щебетала голубоглазая спутница. Хлопнули дверцы автомашины, и они оказались у подъезда высокого дома. В лифте поднялись на шестой этаж. Филатов успел заметить ярко-зеленую цифру на табло. Нади достала из сумки ключи и стала долго возиться у двери. Наконец замок поддался. У гостя сложилось впечатление, что она или не часто бывает здесь, или недавно поменяла замок.

Пока ехали в машине, Анатолий узнал, что родители Нади выходцы из России, живут в Алжире и работают на одной из фирм. Правда, в настоящее время отдыхают: отправились с друзьями в недельную одиссею на яхте, а затем на месяц выедут в США.

Квартира, в которую они вошли, поначалу офицеру показалась какой-то казенной, нежилой, неуютной, лишенной той теплоты, какую обычно создают женские руки. И словно разгадав мысли гостя, Нади мило прозвенела своим тоненьким голоском:

— Анатоль, не скучай, я мигом. А хочешь, помоги своим присутствием. Мне будет приятно. Филатов прошел на кухню. Холодильная камера была набита всевозможной снедью. Когда же Нади достала сыр, помидоры, колбасу и ловкими движениями стала готовить бутерброды, офицер пришел в норму, подозрения стали постепенно улетучиваться.

Затем прошли в большую комнату, заставленную старинной мебелью. Удивительная безвкусица снова поразила гостя: рядом с современной стенкой стояли старомодные горки и старинный сервант, вышедшие давно из моды этажерки и комоды — шедевры послевоенного дизайна. Такое нагромождение «эпох» действовало угнетающе, но когда вишневый цвет абажура успокоительно разлился по комнате, скрывая мебельный винегрет, а на экране телевизора показалась картина прерий, комната наполнилась тем домашним покоем, который располагает к бездумному отдыху тела и души.

Включенный кондиционер освежил прохладным и слегка ароматным воздухом. За знакомство выпили по рюмке виски. Бутерброды Анатолию показались вкусными, голод пришел через волнение. Затем американка стала перебирать книги, но «нужных» почему-то не находилось.

— Как же так, я их видела раньше до отъезда родителей! Может, они перепрятали или отдали кому-то, — ворчала себе под нос Нади.

Договорились, что она созвониться с родителями сегодня же по радиотелефону. Взглянув на часы, Филатов заторопился. Условились через неделю вновь встретиться.

* * *

Военный атташе генерал-майор Думов Николай Ильич был доволен, приезд инспектора из Москвы задерживался на месяц. За это время он сможет подготовиться к встрече не очень желанного гостя: подогнать дела, достать сувениры, спланировать не спеша маршруты интересных поездок. Успокаивали и хлопоты подчиненного Филатова: тот договорился якобы в одной из книжных лавок дней через десять непременно достать набор требуемых книг.

А мысли майора, живущего без жены вот уже второй месяц, занимала одна Надюша, таким ласковым русским именем нарек он американку. Дни тянулись медленно. Хотя монотонность службы с закрепленными за ним функциями и нисколько не отягощала его лакейского самолюбия. Ему даже как-то импонировало, что шеф именно ему поручает решение личных вопросов.

Подавленная профессиональная гордость иногда правда просыпалась, напоминая о том, что он приехал за рубеж не для того, чтобы ходить по рынку с авоськой и покупать продукты для семьи своего начальника, а совсем для других целей. Но чем дальше разматывался командировочный клубок, тем отчетливее становилась его роль этакого «мальчика на побегушках».

Думов же, как тонкий психолог, сразу же определился в выборе лакея. Именно таким он и представлял нештатного денщика: трусоватого, недалекого и с хитрецой приспособленца. Приспосабливаясь, как говорил Михаил Пришвин, люди хотят сохранить себя и в то же время теряют себя. Тут этот процесс был на лицо.

* * *

Прошла назначенная неделя. Поставив в известность Думова, Филатов отправился в город. Словно невидимые крылья несли его к условленному месту, где должна будет подобрать его Нади. Машина естественно и к радости ждала «кавалера». Он сел снова на переднее сиденье, улыбчив, галантен и словоохотлив.

— Здравствуйте, Надюша!

— Добрый день, Анатоль! Я, по-моему, нашла то, что вам надо, — широко улыбнулась американка.

— Спасибо за услугу, а я то совсем расстроился, — без лукавства признался он и бросил вожделенный взгляд на загоревшие ноги с округлыми коленками дышащей французскими духами дамы, сидевшей за рулем. Доехали до дома Нади быстрее, чем в прошлый раз…

Предложив кресло у журнального столика гостью, хозяйка подошла к книжной полке и взяла в руки несколько увесистых фолиантов в пестрых суперобложках.

— Вот смотрите, что мне удалось достать, — изгибаясь под тяжестью книг, она быстрыми и короткими шажками оказалась у гостя и с шумом опустила их на полированный столик.

Филатов, просмотрев названия, бегло ознакомился с иллюстрациями и оглавлениями в книгах и сконфужено спросил:

— Сколько я вам должен? Это ведь целый клад! Какая техника печати, качество рисунков и фотографий!!!

Нади лукаво улыбнулась и сделала вид, что крайне удивлена постановкой, как она выразилась, «бестактного вопроса».

— Надо же, книги именно те, что мне нужны. Словно по мановению волшебной палочки, — произнес офицер.

Нади в это время проскользнула на кухню, обдав опять незадачливого ухажера приятным запахом нежных французских духов. Из кухни до него донесся ее певучий голос, показавшийся таким искренним, что невольно поверилось словам:

— Считайте, что это вам от меня подарок. Немного подождите, я кое-что приготовлю. Будет все очень вкусно. Вы еще оцените мои кулинарские способности, — пропела Нади, выказывая свою, то ли влюбленность, то ли заинтересованность в молодом человеке, оказавшемся в ее квартире.

Не прошло и десяти минут, как Нади вкатила десертный столик с бутербродами, фруктами, конфетами и двумя бутылками. В узкогорлой посудине играло золотом сухое светлое вино. А в другой — пузатой бутылке, покоился коньяк. Поставив столик перед гостем, она неожиданно метнулась в ванную и через несколько минут вышла в голубом халатике.

— Немного освежилась, одомашнилась, жарищу не переношу, — заметила американка. — Рекомендую помыть и вам руки. В этой стране все так грязно, так грязно…

Они сидели захмелевшие, живо обсуждая проблемы широчайшего диапазона, от философских тем до уфологии с НЛО и гуманоидами.

Лицо Нади, подрумяненное выпитым, казалось, гипнотизировало его, притягивая к себе. Розовые шары коленок, небрежно и слегка обнаженные тугие груди, частое и близкое дыхание женщины влекли к себе. И словно уловив его плотское желание, Нади резко поднялась и включила магнитофон, наполнивший комнату неповторимой, таинственной и задушевной мелодией, которой он никогда не слышал. В этот миг он ее буквально глотал ушами. Осмелевший и захмелевший Анатолий пригласил даму на танец. Обняв партнершу за талию, он прошел с нею несколько кругов в темпе танго вокруг столика и не заметил, как оказался в постели…

* * *

В кабинете резидента ЦРУ США в Алжире царил полумрак. Сквозь наклоненные книзу жалюзи едва просачивалось яркое африканское солнце. По радио приглушенно звучал голос Эллы Фиджеральд. Он любил джаз, а поэтому возил с собой кассеты с километрами пленок.

Подчиненный резидента полковник Кэйн докладывал шефу вот уже в течение получаса план операции по вербовке советского офицера. В конце он подытожил:

— Тщательно изучив Филатова в периоды предыдущей командировки в Лаосе, да и здесь, в Алжире, я убедился, что использование «медовой ловушки» — это наиболее вероятный путь сделать его нашим источником в системе резидентуры ГРУ, а дальше, — да, поможет Бог!

Сэр, я уже докладывал вам о вспомогательных психологических рычагах воздействия: шантаж, в силу его трусливого характера, деньги, поскольку он патологически жаден, и лесть — ему свойственно дьявольское тщеславие. Операцию планирую начать с конспиративной квартиры. Как вам известно, она оборудована средствами слухового и визуального контроля. Агент Нади быстро вошла в роль и довольнотаки успешно играет в оперативном спектакле.

Резидент неожиданно поднялся с кресла и, с хитрым прищуром глаз, пробасил:

— Господин Кэйн, вы хорошо докладываете, — все расписано, как говорится, по нотам. Прошу, однако, усилить наружную разведку за объектом накануне и после вербовки. Особенно следите за радио-обстановкой. С учетом недавнего отказа спецтехники настоятельно требую персонально проверить ее нынешнее состояние. Кстати, вашу даму, как только она отработает, следует сразу же отправить домой во избежание неожиданных осложнений для нее, да и по медицинским соображениям…

Дальнейший разговор прервал телефонный звонок. Звонили из Центра и интересовались, наряду с другими вопросами, ходом подготовки запланированной вербовочной акции.

— Да, сэр, все это предусмотрено планом…Ей уже оформлен билет, и она улетит вовремя.

— Ну что ж, тогда прекрасно, да поможет вам Бог. До свидания… А в кабинете разговор продолжился.

— Я думаю, нет оснований беспокоиться. Он клюнет на нашу приманку. Этот изголодавшийся сердцеед легко войдет в уготовленный нами лабиринт с тупиковой концовкой, — ощерился Кэйн.

— Ох, Эдвард, не обольщайтесь возможностью легкой победы. Поверьте мне, сломавшему не один зуб профессионального самолюбия на советском орешке. Я глубоко понимаю непредсказуемость русских. Мне вспоминается такой случай в Японии. Один субъект — советский военный дипломат, доведенный, как мне тогда казалось, до кондиции, вдруг сообразил, куда клоню, влепил такую пощечину, что до сих пор горит щека. Затем он еще добавил: «Ты думаешь, я стану подонком?»

Больше я с ним не встречался. Вот так-то, Эдвард. Будь осторожен со славянами: они просты только с виду.

— С учетом того, что вы, сэр, рассказали, я сделаю все, чтобы не получить пощечины в прямом и переносном смысле…

* * *

В приподнятом настроении шагал Филатов в посольство. Плоть была удовлетворена, душа пела, а вот сознание и профессиональное чутье, пусть не высокого уровня, нет-нет, да и давали о себе знать. Что это — любовь, влечение или?…

Он возвращался к событиям последнего месяца. Вспоминал свои встречи с Нади, находил и опровергал в них подозрительные подробности. Однако всякий раз черные мысли изгонялись чувством исполненного долга в приобретении для шефа нужных книг, а договоренность с Надюшей о встрече несла новые надежды приятного времяпрепровождения. Как-никак они условились через неделю встретиться снова!

Передавая книги Думову, Филатов обратил внимание на то, что тот даже не поинтересовался стоимостью, обстоятельствами покупки, их содержанием. Он взял их, как берут охапку дров, и небрежно бросил на выступ кабинетной стойки. Зазвонил телефон.

— Хорошо, я зайду…да-да, сейчас зайду, — ответил военный атташе.

Филатов понял, что шефа приглашает посол по какому-то неотложному делу. Мысль о том, что его вместе с американкой мог кто-то видеть, обожгла сознание.

«Неужели об этом стало известно послу? Кто мог нас видеть? — задавал себе вопросы офицер. — Посол, очевидно, получил информацию от «ближних соседей».

В голове стремительно возникали варианты объяснений, формировались невинные ответы. А в это самое время Думов поднялся из-за стола и, хлопнув подчиненного по плечу, скороговоркой невнятно буркнул:

— Молодец, меня просит посол. Занимайся своими делами.

Филатов облегченно вздохнул и выскочил из кабинета. Он посмотрел по сторонам, раскрасневшийся и возбужденный двинулся в сторону референтуры.

* * *

С той памятной встречи с Нади прошло всего трое суток, но его опять страстно потянуло к ней, в ту, ставшую теперь для него уютную квартиру, где так быстро пролетело время бурного сладострастия.

Работая над обзором местных информационных источников, майор не заметил, как вошел в комнату Думов и приказал зайти к нему через десять минут.

«Вот и мой конец» — вновь обожгла тревожная мысль растерзанное стрессами сознание. Руки покрылись испариной. Десять минут, наполненные тягостным ожиданием, наконец-то истекли. Он торопил события, поэтому вошел в кабинет несколько раньше и стал, затаив дыхание, ждать удара. Однако Николай Ильич был в настроении, находясь «под шафе». Генерал барски растянулся в кресле, зевнул и проговорил:

— Милый, смотайся на рынок. Надо запастись продуктами для узкого представительского мероприятия. Возьми… Он стал перечислять список желаемого.

Анатолий быстро записывал в блокнот. Настроение снова забило голубым фонтаном. «Значит, посол говорил не обо мне, если Ильич продолжает доверять выполнение личных заданий», — обрадовался Анатолий.

Судьба поворачивалась к нему лицом. Он был вне подозрений!.. Значит, возможна встреча с Нади.

* * *

Наконец день назначенной встречи настал. Он вышел из посольства, направился к оговоренному месту и думал только о предстоящем времяпрепровождении с женщиной, вскружившей ему голову, с женщиной, которую он начал читать. Снова городская суета сует: машины, людские потоки, какофония звуков, торговые ряды базара…

На месте встречи Нади не было. Он прождал минут сорок — никого. Прочесал несколько раз квартал, но любимой дамы не обнаружил. Пришлось, не солоно хлебавши, отправиться в посольство. Сладкие раздумья сменились унылым оцепенением, из которого его вывел скрип тормозов неожиданно поравнявшейся с ним знакомой автомашины. За рулем сидел мужчина лет сорока, одетый в светлую сорочку с воротником «стойкой», входившей тогда в моду.

— Садитесь, молодой человек, подвезу, — предложил услужливо незнакомец и открыл дверцу.

Анатолию показалось лицо водителя знакомым. Усталость от пешей прогулки и невыносимый зной сделали свое дело — он нырнул в авто.

— Здравствуйте, товарищ Филатов. Привет вам от Нади, — мило улыбнулся незнакомец и внимательно посмотрел в глаза пассажиру. — Я знакомый Нади. Меня зовут Эдвард Кэйн. Вас зовут Анатолий?

— Да!..

После этого водитель раскрыл папку и вытащил оттуда толстый конверт из желтой плотной бумаги с блестящими зажимами на верхнем клапане. Он положил его на колени офицеру.

— Нади просила просмотреть содержимое конверта прямо в машине и вернуть ей те фотографии, которые вам не понравятся.

Анатолия взволновала и заинтересовала передача, вроде нигде не фотографировались. Он быстро разогнул металлические дужки конверта и обнаружил в нем пачку цветных фотографий высокого качества. Вот они с Нади в городе: у книжного магазина, в машине, у дома. А затем… Затем… кровь ударила в голову, застучало в висках, лоб мгновенно покрылся испариной, к горлу подкатывался тошнотворный, откуда-то взявшийся комок, а сердце готово было выпрыгнуть из грудной клетки.

На фотографиях два обнаженных знакомых тела в разных позах и под причудливо порнографическими ракурсами. Розоватый оттенок кожи на снимках придавал более высокий уровень сексуальности. Вот его пьяная физиономия лежит на бедрах женщины, а вот он щекой коснулся груди, а вот…

«Она раздевалась неторопливо, — вспоминал Анатолий, — как профессионалка из стриптиза, со знанием дела…стерва, стерва. Как же я не догадался? Она ведь позировала, точно зная места расположения фотообъективов».

Потом он резко повернулся к Эдварду и с деланной суровостью спросил:

— Это что, шантаж компрматериалами?

— Нет, просто зафиксированные на века приятные мгновения, обретшие, как говорят философы, материальную форму, — ядовито заметил водитель и тут же добавил: — Нади не ищите, она срочно вылетела в Штаты, однако просила не волноваться, так как эти свидетельства взаимной близости останутся приятными воспоминаниями не только для вас, но и для нее. Возможно, она скоро вернется, все будет зависеть от вас и от тех обстоятельств, которые сложатся вокруг вас обоих…

Монолог продолжался, но Филатов его уже не слушал, окончательно убедившись, кто такая Нади и ее знакомый. Он брезгливо взглянул на конверт, а затем на Кэйна. Мысли барахтались в поиске достойного ответа. Анатолий даже не заметил, как машина остановилась в глухом переулке позади посольства. Эдвард открыл дверцу и тихо промолвил:

— Друг, мы скоро встретимся. Удачи тебе. Не обижайся, мы сделали то, за что ты нас будешь благодарить. У тебя появятся деньги — большие деньги. А конверт правильно, что не взял.

Затем он высадил пассажира, и машина стремительно рванула с места. Бледным, усталым и опустошенным выглядел Филатов. Когда вошел на территорию посольства, показалось, что его состояние видят многие. От случившегося делалось страшно, но инстинкт самосохранения подсказывал: возьми себя в руки, успокойся, надо выглядеть и действовать, как обычно — расковано с товарищами и предельно собрано с начальством.

Начались кошмарные дни тягостных раздумий. У труса страх гипертрофируется, нет ничего страшнее страха. Когда человек поддается страху перед ужасом, он начинает ощущать ужас страха. Ему, то хотелось во всем признаться, то наложить на себя руки, то пойти на развитие отношений с американцами.

Все решил праздник 23 февраля 1974 года, организованный в посольстве СССР. На банкет были приглашены иностранные гости. От американской стороны присутствовал первый секретарь посольства США в Алжире господин Эдвард Кэйн. Он держался в стороне от Филатова, узнавшего янки сразу же и с трепетом ожидавшего контакта с ним. Все, однако, произошло, как в кино, незаметно и естественно. Улучив момент, Кэйн передал советскому офицеру визитную карточку с адресом виллы хозяина.

— Приходите в субботу. Я буду ждать на вилле. По адресу найдете. Желательно вечером, после восемнадцати, — быстро проговорил американец.

— Хорошо, — был краткий ответ Филатова, понимавшего, что он остановился на третьем варианте развития событий. Он решил пойти на переговоры с американцем…

* * *

Вечером назначенного дня Анатолий подошел к вилле Эдварда. Озираясь по сторонам, он ужом прополз, нет, скорее прошмыгнул в калитку и вскоре оказался в относительно просторной комнате с улыбающимся хозяином.

— Добрый вечер, господин Кэйн.

— Здравствуйте, господин Филатов. Я думаю, вы не будете обижаться на нас, на меня. Поймите, я не враг ваш, а друг, желающий только добра.

Выпили по чашечке кофе. Майор немного успокоился и расслабился. Беседа начала завязываться, появилась даже непринужденность. Политических вопросов не касались. Антисоветского прессинга не ощущалось. Доброжелательный тон Кэйна действовал на гостя успокаивающе.

— Я предлагаю профессиональную дружбу. Выражаясь коммерческим языком — деловое сотрудничество, от которого выиграют обе стороны, потому что прекрасно знаю, кто вы и чем занимаетесь. Вы же догадываетесь, кто я. Вам для служебного роста нужна информация, мне она тоже необходима, — вкрадчивым голосом, словно боясь кого-то спугнуть, продолжал американец.

Вопросы сыпались четкие, продуманные, требующие безобидных на первый взгляд ответов. И еще Анатолию показалось, что Эдвард достаточно широко и глубоко информирован по личному составу резидентур КГБ и ГРУ в Алжире, обстановке в советской колонии, закупкам товаров ее обитателями и даже по местным сплетням. Вся эта информационная мощь, словно обильным водопадом обрушилась на гостя, не давая опомниться и сосредоточиться на разумных логических ответах.

Майор уступал молча. Загнанный, как ему казалось, в тупик, он видел перед собой только стену. И вот, наконец, он сдался…

Перед уходом Кэйн подарил «русскому другу» дорогую зажигалку, заметив не без лирического оттенка:

— Пусть она не только поджигает сигареты, но и согревает озябшие ладони, делающие полезные друг другу дела. Договорились встретиться здесь же через десять дней. Кэйн пообещал кое-что раскрыть в их взаимоотношениях.

Срок до очередного свидания пролетел быстро. Это были кошмарные дни и ночи раздумий. Однако ровно в 20:00. как и договорились, россиянин пришел к американцу. По дороге на конспиративную встречу с американцем офицер успокаивал себя:

«Будем обмениваться информацией, это делают на грани фола многие разведчики мира. Важного ничего давать не буду, а от американца даже незначительные материалы всегда будут оценены руководством достойно. Главное их легализовать — Эдвард подскажет».

В то же время он понимал, что дорога, на которую его вывела Нади, не вымощена благими пожеланиями. Она, скорее всего, может привести к чему-то страшному и непоправимому.

Филатов нажал на звонок, и гостеприимный хозяин тут же открыл дверь.

— Проходите. На этот раз мы поговорим в кабинете. Никого из знакомых не встретили по дороге? — поинтересовался Кэйн.

— Нет…

— Ну и хорошо. Прошу в комнату, а здесь можете повесить плащ. Движением руки Эдвард показал на вешалку из красного дерева.

В комнате царил полумрак. В углу под фиолетовым колпаком тускло горел торшер. На круглом журнальном столике из толстого тонированного стекла стояла плоская бутылка виски, и лежали почти такие же бутерброды, какими не так давно угощала его коварная красавица.

— Предлагаю для аппетита и снятия стресса виски со льдом, — хлебосольно предложил американский разведчик. Выпили за встречу. Разговор начался с погоды, экологии, загрязненности города, урбанизации, проблем нарастания панисламистских настроений в отдельных регионах страны.

— Ничего страшного не произошло, Анатоль, — начал Кэйн. — Давай на брудершафт. Он придаст еще больше откровенности.

— Давайте, — стеснительно выдавил из себя Анатолий.

— Конечно, ты вправе считать, что мы поступили не по-джентельменски. Но что делать? Нередко обстоятельства диктуют форму акции. — Он улыбнулся, прищурив хитро бегающие глаза. — Я думаю, твоя служба поступила бы аналогичным образом. Советские партийные органы строго следят за нравственностью в армейских рядах. Я буду откровенным: мы внимательно наблюдали за твоими действиями и поведением. Они вписывались в нормы морали янки.

— Чем же? Какие это нормы?

— Прежде всего, отсутствие закомплексованности на приемах, свобода личных поступков, коммуникабельность, прагматизм с высоким чувством реальности, увлеченность и тяга к знаниям, приобретение модных и дорогих вещей и другое. В последнем вы, — Кэйн снова почему-то перешел на «вы», — как и я, очевидно, руководствуетесь пословицей «Мы не такие богатые, чтобы покупать дешевые вещи». Но, увы, на многие желаемые товары денег у вас не хватало. Или я ошибаюсь?

— Нет, все правильно, — подтвердил офицер.

— Таким образом, как сказал один мудрый человек, настоящий мужчина характеризуется тремя страстями: к красивым женщинам, терпким винам и большим деньгам. Если с первыми двумя показателями у вас все нормально, то с деньгами никак не клеится. Мы готовы помочь, будем хорошо платить. Работа совершенно безопасная, причем обоюдовыгодная. Мы заинтересованы в вашей конспирации не меньше, чем вы сами.

— Я должен все взвесить, — промямлил вербуемый. — Я прекрасно понимаю, в какую сторону вы меня ведете.

— Ответ в данном случае может быть только один — положительный. Думать некогда, вместе с тем, думать всегда надо. Или вы даете подписку о сотрудничестве сейчас, или ваше руководство завтра же будет знать все подробности недостойного поведения помощника военного атташе майора Филатова, — американец умышленно назвал должность и воинское звание жертвы. — Стоит ли объяснять, что произойдет с вами потом.

Офицер и на этот раз сломался… Договорились, что Кэйн тоже будет «подпитывать» Филатова необходимой информацией.

* * *

Кабинет резидента ЦРУ США в Алжире погрузился в табачный смог. Хозяин апартаментов сидел, развалившись в кресле, время от времени затягиваясь сладковато-пахучим дымом трубки. Он курил только табак «Черный капитан», что не мешало ему внимательно слушать прибывшего на доклад полковника Кэйна.

— Вербовка Филатова проведена согласно плану. Он окончательно стал на позиции сотрудничества с нами. Я думаю, компромат и деньги сыграли не последнюю роль. То, что русский рассказал о себе и своей службе, само по себе закрепляет вербовку, не говоря уже о письменном согласии, — докладывал полковник.

— Сейчас главное в работе с агентом, — заметил резидент, — деликатная напористость и напористая деликатность. Используйте метод постепенного втягивания для получения серьезной информации. Вспомните, как удав медленно проталкивает в себя жертву. Но не пытайтесь форсировать события — можете подавиться.

Не загружайте агента с первых шагов сложными заданиями. Вместе с тем, чаще встречайтесь, но не переусердствуйте. Надо создать такие условия, чтобы он был сам заинтересован в добывании сейфовых материалов. Помните о материальном интересе. Агент должен чувствовать нашу заботу. Подчеркивайте его весомость, больше хвалите, но только не переборщите. Вы опытный человек, пусть мой общий инструктаж вас не коробит. Я вынужден по службе говорить эти прописные истины, и говорю каждому сотруднику, заимевшему конкретный оперативный результат в форме агента…

Кэйн праздновал победу. В штаб-квартиру ЦРУ полетела шифровка за подписью резидента о вербовке советского офицера Филатова под кличкой «Алекс». Он прекрасно понимал значение удачного финала: была выполнена главная задача командировки — приобретение агента. Резидент не раз его критиковал за бездеятельность и отсутствие конечного результата. Если бы не эта победа, уехал бы он из Алжира «холостым» — без вербовки агента, а Центр за такую пассивность по головке не гладит. Могли и уволить. А сейчас оценят и дадут еще послужить за границей. Эти мажорные размышления прервал шеф, как будто уловивший нить рассуждения подчиненного.

— Эдвард, — обратился по имени резидент к полковнику, — придется продлить срок вашей командировки здесь, но одновременно считаю полезным с материалами дела на «Алекса» ознакомить вашего сменщика. Пять — шесть встреч с агентом проведите сами, исподволь готовя его к продолжению работы с коллегой. Это закрепит вербовку и создаст дополнительные гарантии его работы после возвращения в СССР. Сменщик должен будет подготовить агента к «выводу его в Россию» уже обученным и с необходимою экипировкой.

— Я вас понял, сэр, — отчеканил Кэйн и с разрешения шефа покинул кабинет.

* * *

Итак, в посольстве СССР в Алжире заработал «крот» — агент ЦРУ «Алекс». Конспиративные встречи с ним проходили только на вилле Кэйна. Агент, как заправский офеня, носил товар, за который купец платил ему щедрые деньги, правда, не из своего кармана. Подкармливался средствами из оперативной кассы и сам Эдвард, завышая расходы на «подарки и представительские мероприятия» с обилием спиртного и продуктов питания. Подозрения возникли у самого агента, о чем он скажет на следствии.

Параллельно с этим шло постижение шпионского ремесла: давались подробные инструктажи о линии поведения, разъяснились способы выполнения заданий, оговаривались сроки встреч и формы конспирации. Гонорары за «творчество» выплачивались регулярно — в долларах, рублях, динарах, а также дорогостоящими сувенирами.

На очередной встрече Кэйн начал интересоваться конкретными советскими гражданами, находящимися в Алжире по линии КГБ и ГРУ. Затем проявил интерес к сведениям по алжирской армии. После того, как американец приручил Филатова, дальнейшая работа с агентом была перенесена с виллы на конспиративную квартиру, где впервые Кэйн почти в категоричной форме потребовал принести какой-нибудь документ о работе советского посольства. Задание «Алекс» выполнил, как говорится, качественно и в срок. Он сделал ксерокопию «Политического отчета Посольства СССР в Алжире».

На одной из встреч Филатов закапризничал — сказалось перенапряжение. От двойной нагрузки стали сдавать нервы. Угрозы прекращения сотрудничества с янки чередовались с нытьем оставить его в покое — таков был диапазон его «бунта». Он умолял сократить время и число встреч, мотивируя тем, что частые отлучки не смогут долго оставаться незамеченными для окружающих.

— Вашу машину знает каждая собака в городе! А мое появление рядом с ней в определенном месте в городе чего стоит? Никакой конспирации. Так и до прокола недалеко, — раздраженно кидался колючими фразами Филатов.

Кэйн с пониманием отнесся к тревогам агента. Очередная встреча была назначена в городе у фонарного столба, заранее известного по условиям связи. Где Эдвард должен был «подхватить» агента и вывезти на новую конспиративную квартиру.

Филатов после работы вышел из посольства и, тщательно проверившись, направился к месту встречи. Ждать долго не пришлось. Через минуту он услышал шум мотора. Оглянулся и…замер от неожиданности. Под фонарным столбом остановился не автомобиль вербовщика, а старенький «жучок» — «Фольксваген». За рулем сидел бородач. И вдруг через опущенное окошко дверцы донесся знакомый голос Кэйна.

«Загримировался, хорек. Видать, подействовали мои замечания, — испугался потерять место, — самодовольно отметил про себя Анатолий.

«Алекс» нырнул, надвинул на лоб клетчатую кепку, извлеченную из целлофанового пакета, и откинулся на спинку заднего сидения. Вскоре приехали на незнакомую виллу, затененную зеленой стеной декоративного кустарника. Прошли в комнату на втором этаже. Агент принес очередной товар по алжирской армии, а Кэйн — гонорар. На этой встрече он намекнул «Алексу», что скоро его командировка заканчивается, и он должен покинуть Алжир.

— Я надеюсь, что наши отношения на этом прекратятся? — спросил Филатов.

— Дорогой Анатолий! Мои отношения с вами перестали быть только нашими. О вас знает Центр, знает, замечу, с лучшей стороны. В швейцарском банке на ваше имя открыт счет. Туда перечисляются немалые деньги. О вас уже осведомлен мой сменщик. Он хочет с вами познакомиться на следующей встрече.

— Никакой встречи не будет. Хватит, наелся…мы же договаривались, — взорвался агент.

— Успокойтесь, прошу. Успокойтесь.

— Я говорю вам вполне серьезно.

— Не горячитесь, господин Филатов. Вы слишком много секретной информации передали нам, чтобы по живому рвать наши отношения.

— В Союзе я для вас ничего делать не буду, — в сердцах выпалил офицер.

— Будете, иного выхода у вас нет, — с уверенной наглостью рявкнул Кэйн. — Не в ваших интересах ссориться с нами.

Завербованный не узнавал вербовщика, сделавшегося внезапно одержимым, нахрапистым и грубым. Таким он его никогда не видел, и не на шутку перепугался из-за трусливого характера.

— Я бы не хотел, чтобы вы разговаривали со мной таким тоном, — заметил сконфуженный агент.

— Прости, Анатоль, погорячился, но ради твоего же благополучия. Я думаю, мы с вами найдем общий язык? — Кэйн тоже от волнения то «выкал», то «тыкал».

Общий язык они, в конце концов, нашли. Договорились, что на очередную встречу он прибудет с коллегой полковником Майклом Джеферсоном…

* * *

Встреча с Майклом состоялась на вилле Эдварда. Анатолий успокоился и окончательно принял решение продолжать сотрудничество с американской разведкой, боясь наказания уже не только за моральное разложение.

— Мой коллега полковник Майкл Джеферсон, — отрекомендовал хозяин.

— Майор Филатов…Анатолий, — словно своему начальнику представился советский офицер, внимательно наблюдая за действиями и манерой разговора нового патрона.

— Майкл, — встав с кресла, назвал себя полковник. — Будем знакомы, — и первым протянул руку. Обменялись рукопожатиями, и вскоре троица уже мирно беседовала за журнальным столиком с бутылкой виски и чашками кофе.

Через какое-то время Кэйн улетел в Штаты. Он выполнил задание по вербовке. Основная нагрузка, — вышколить агента перед возвращением его в Союз, — теперь лежала на новом «воспитателе», который весьма успешно справился с поставленной задачей. «Алекс» дал согласие выполнять задания ЦРУ на территории СССР…

На последней встрече Майкл передал агенту шпионскую экипировку, состоящую из традиционных средств. В частности, в ее набор входили: два листа копировальной бумаги для тайнописи, шесть заранее подготовленных так называемых «писем-прикрытий», две инструкции по сбору и условиям передачи интересующих разведку США сведений, специальная авторучка для тайнописи, шифр-блокнот, мини-фотоаппарат, закамуфлированный под газовую зажигалку, стереофонические головные телефоны-наушники с укрытыми в них кассетами для мини-фотоаппарата, электрический фонарь с оборудованной в его батарейке приставкой для настройки радиоприемников на заданные частоты.

Агенту за проданный товар в феврале 1976 года было вручено 10000 алжирских динаров, которые он обменял на инвалютные рубли. На этой же встрече от Джеферсона он получил 40000 рублей и 24 золотые монеты царской чеканки, достоинством в 5 рублей каждая. Шпионскую экипировку, деньги и ценности Филатов сумел провезти в обход таможенного контроля по фиктивной справке о своей принадлежности к дипломатическому персоналу. Фальшивка была получена от друга, работавшего в консульском отделе посольства.

В начале августа 1976 года в городе Алжире в условленном месте по заданию он поставил сигнальную метку, уведомляющую Майкла о его отъезде в Советский Союз…

* * *

Начальник 1-го отдела 3-го управления КГБ полковник И.А. Ермолаев вызвал руководителей отделений и сообщил информацию о том, что в конце января 1976 года радио-контрразведывательная служба госбезопасности зафиксировала новый канал односторонних радиопередач одного из американских разведцентров на территории ФРГ. Лепесток устойчивого приема накрывал районы Тульской, Калужской и Курской областей.

— Итак, товарищи, есть две версии: агент уже начал действовать или он еще находится за рубежом, — рассуждал начальник отдела, — а сигнал идет для отвода глаз. Противник пытается ввести нас в заблуждение. Вместе с тем не думаю, чтобы он сидел в границах треугольника вышеупомянутых областей. По всей вероятности, он москвич. Сигнал через приставку к радиоприемнику «вытянуть» в столице технически возможно. Необходимо принять меры по выявлению офицеров, прибывших и прибывающих в этом году из загранкомандировок. Искать будем в первую очередь среди этой категории военнослужащих. Меня волнует ваш объект, Николай Петрович, — с этими словами он обратился к подполковнику Петриченко, отделение которого, как уже известно читателю, вело контрразведывательную деятельность в ГРУ. — Еще раз пересмотрите материалы сигналов и дел оперативного учета.

…Прошел почти год поиска полумифического агента «втемную». Многие оперативники видели шпиона чуть ли не в каждом военнослужащем, проходившем по делам и сигналам. Но то, что случилось в феврале 1977 года, еще больше накалило обстановку поиска.

Дело в том, что в ходе работы по выявлению возможных шпионских отправлений на канале почтовой переписки был отобран подозрительный конверт. Содержание вложения вынудило специалистов проверить лист на тайнопись. После необходимой обработки на бумаге отчетливо проявился зашифрованный цифровой текст с коротким словом на русском языке «Конец». Шпионское послание сфотографировали, а тайнопись снова «спрятали» — она исчезла. Письмо без задержки отправили по указанному на конверте адресу, который подсказал «флаг» спецслужбы. Контрразведчикам стало ясно, что они имеют дело с агентом ЦРУ США…

* * *

Начался многомесячный марафон розыскных мероприятий, который завершился успехом. Исполнитель был вычислен. До этого контрразведчики перелопатили горы дел, анкет, автобиографий и других материалов. Подозрение пало на майора Филатова Анатолия Николаевича — сотрудника института, который еще недавно обслуживал Стороженко.

Майор сразу же был взят в активное оперативное изучение. То, что перед чекистами был шпион, не вызывало сомнений, но для суда нужны доказательства.

Начальник отделения Петриченко вызвал в кабинет Стороженко.

— Николай Семенович, вы институт еще не забыли? — неожиданно спросил он.

— Как же забыть «первую любовь»!

— Ну, тогда и карты в руки. Я включаю вас с майором Пашкиным в оперативную группу. Будете работать по вероятному шпиону. Одно прошу: об этом никто не должен знать, даже в отделении. Конспирация превыше всего! Ясно?

— Понятно…

Он обрисовал некоторые детали обстановки, поставил конкретные задачи и потребовал ежедневных докладов. Стороженко гордился высоким доверием, оказанным ему руководством отделения и отдела.

С этого периода проверка оборотня началась по «двухпутке»: территориальные органы госбезопасности изучали его по месту жительства, органы военной контрразведки — по месту службы. Обмен информацией проходил ежедневно.

А тем временем события стали развиваться стремительно, с элементами непредсказуемости. Требовался жесткий и постоянный контроль над действиями изучаемого офицера. Полученная информация о сооружении агентом тайника в квартире в верхнем торце санитарного шкафа туалета говорила, что агент прячет улики. Но для чего? Чтоб временно прекратить работу или возобновить ее?

На службе Филатов демонстрировал штабную пунктуальность в работе с секретными документами, даже нарочитую «боязнь» несанкционированного доступа к ним. В то же время явно фиксировалась внутренняя напряженность.

* * *

Месяц за месяцем упорной работы позволили создать психологический портрет этого человека: одного на службе, другого дома. На работе он показывал сплошную идеологическую выдержанность. Никогда и нигде не позволял резкостей по адресу политорганов, существующей системы и ее вождей. На партсобраниях выступал горячо, убедительно демонстрируя руководству свою «политическую зрелость», клеймил позором американский империализм. Не случайно его приметил начальник политотдела института. Скоро Филатова избрали секретарем партийной организации отдела.

Шаг за шагом оперативники вели документирование преступной деятельности предателя. Агент действовал крайне осторожно: инстинкт самосохранения работал четко! Однако, попав под чекистский невидимый «колпак», он уже был не в силах, даже если бы и захотел, выскочить из-под него. Бездействовать он не хотел и в какой-то мере боялся угроз американцев. А его действия оставляли следы.

Вернувшись из Алжира, «Алекс» по заданию ЦРУ успел передать ряд секретных сведений в Ленгли. Но вскоре этому был положен конец. Закономерным финалом предателя Родины, изменившего словам присяги и долгу разведчика, был его негласный арест, в котором принимал участие и Стороженко.

С этих пор и до суда контрразведчики стали кормить американцев в ходе оперативной игры тупиковой дезинформацией…

* * *

Разбирательство показало, что агент и его заокеанские подручные готовились к «большим делам». «Алекс» стал бы суперагентом, если бы ему удалось пробраться в центральный аппарат ГРУ. По прибытию в СССР Филатов должен был поставить условный знак о готовности приема односторонних радиопередач, однако побоялся это сделать и сообщил в ЦРУ «письмом-прикрытием». Кстати, односторонняя передача, как учил его Майкл, могла передаваться в течение месяца до 8-10 раз. Согласно инструкции для «Алекса»:

«Ровно в 21:00 на условной волне женский голос в течение десяти минут с небольшим интервалом будет вести счет до десяти. После этого последует 10 коротких тональных сигналов и вслед за ними начнется шифрованная передача.

Перед кодированием текстом будет указан номер — трехзначное число — и количество групп пятизначных чисел. Телеграммы с нечетным номером являются учебными».

Выполняя задание, «Алекс» в декабре 1976 и в январе 1977 годах с помощью полученного от американцев специального электронного устройства и имеющего у него транзисторного приемника «Националь-Панасоник» принял две радиограммы с целью проверки возможностей поддержания связи.

В ночь с 29 на 30 января 1977 года во время дежурства в институте он с помощью находившейся при нем шифротаблицы и специальной копировальной бумаги подготовил для ЦРУ первое шифрованное тайнописное донесение, в котором уведомил американцев о своем назначении в институт ГРУ, его структуре и задачах. Это «письмо-прикрытие» отправил 8 февраля 1977 года через почтовый ящик у станции метро «Проспект Мира».

В первых числах марта он принял очередную кодированную радиограмму, в которой из-за океана подтвердили получение первого донесения и предписывали направить очередное 1 марта.

Придя однажды поздно после службы и очередной гулянки, когда семья уже спала, он на кухне подготовил текст второго шпионского сообщения и опять «письмом-прикрытием» 19 марта 1977 года отправил его через прежний почтовый ящик.

В конце марта он принял и расшифровал очередную радиограмму разведцентра США, в которой сообщалось, что вместо тайника под условным наименованием «Дружба» для связи с ним предусмотрен тайник «Река». Далее разъяснялся порядок пользования тайником и указывалось место его расположения — на Костомаровской набережной в Москве. В июне Филатов получил новую квартиру и хотел принять очередную радиограмму, но из-за сильных радиопомех попытка оказалась безуспешной. Потому он решил заложить тайник.

Готовясь к этой операции, «Алекс» выехал на Костомаровскую набережную на рекогносцировку будущей акции. Согласно инструкции от 24 июня на стене дома № 15 по улице Вавилова поставил метку. Она говорила о готовности агента на следующий день изъять содержимое тайника.

Под покровом темноты он пришел к тайнику «Река», но контейнера на месте не обнаружил. На следующий день шпион повторил действие, и снова безрезультатно.

«Что за черт, может, кто подобрал? Или я успел наследить? Скорее надо драпать отсюда, иначе можно вляпаться и привести «хвост», — подумал он и осмотрелся. По телу пробежал противный озноб. На лбу показались градинки пота.

Вечером дома «Алекс» подготовил третье донесение, в котором информировал хозяев о безуспешной попытке обнаружить и изъять тайниковую закладку. В нем же он сообщал, что из-за плохой слышимости не может принимать радиограммы, и предложил использовать запасной канал связи под условным названием «Стадион». Просил о личной встрече с представителем ЦРУ в Москве. Письмо опустил на следующий день в почтовый ящик у метро «Площадь Революции».

Вот как объяснял Филатов на следствии работу с первой американской радиограммой:

«…Согласно инструкции американской разведки, 21 января 1977 года мною был осуществлен прием первой «боевой» кодированной радиограммы. Записав текст радиосообщения, я в тот же вечер начал его расшифровку. Не уложившись в первый вечер, я продолжил эту работу 22 и 23 января. Обычно для того, чтобы жена не смогла меня в чем-то заподозрить, я садился на кухне якобы с целью конспектирования, а на самом деле занимался расшифровкой полученных от американцев кодированных радиограмм».

Несостоявшаяся тайниковая операция «Река» не на шутку напугала Филатова. Несколько дней он ходил замкнутым, в голову лезли всякие тревожные мысли, одна страшнее другой. Письмо из штаб-квартиры ЦРУ несколько успокоило его. В нем после проявления тайнописи появился текст:

«Дорогой Алекс! Нам не удалось заложить тайник 25 июня, так как за нашим человеком была слежка… Благодарим за «Лупакова» письмо (утерянное письмо с тайнописью из ЦРУ. — Авт.) Хотя мы и проверяли адрес несколько раз…письмо, вероятно, пропало на почте. К сожалению, иногда случается. Это не должно вас волновать, так ваши копирки очень надежны (??? — Авт.) и ваша техника при тайнописи отличная.

Просим обязательно ставить марку в 16 копеек и отправлять письмо из районов, посещаемых туристами. Мини-аппарат и кассеты, которые мы дали вам, теперь нужно уничтожить…просим уничтожить эти материалы надежным способом, как, например, забросить их в глубокую часть реки, когда вы уверены, что на вас никто не смотрит…просим также уничтожить кристаллы и батарейки…

Новое расписание: по пятницам в 24:00 на 7320(41 м) и 4990(60 м,), по воскресеньям в 22:00 на 7320(41 м) и 5224(57 м). чтобы улучшить слышимость наших радиопередач, очень советуем использовать находившиеся в этом пакете 300 рублей на покупку радиоприемника «Рига -103-2», который мы тщательно проверяли и считаем, что он хороший.

В этот пакет мы также включили маленькую пластмассовую пластинку преобразователя, при помощи которой вы сможете расшифровать наши радиопередачи и зашифровать вашу тайнопись. Просим осторожно с ней обращаться и хранить. Мы согласны с вашим советом изменить день возобновления связи у стадиона «Динамо» с субботы на пятницу. Это письмо мы написали на бумаге, растворимой в воде.

Уничтожьте ее, положив в стакан воды. Ожидаем от вас скорого сообщения. Сердечный привет.

ДЖ»
* * *

Читая эту инструкцию, Стороженко искренне удивлялся: «Как опекали агента! Как разжевывали ему порядок действий!»

Несмотря на опыт, полученный в Алжире, связь с американцами в Москве порождала страх в душе предателя — родная земля не принимала оборотня. Ему казалось, что за ним устроена постоянная слежка, поэтому ставшие привычные проверки по выявлению «хвоста» при челночных перемещениях квартира-служба, служба-квартира настолько изматывали тело и душу, что его шатало от физического и нервного истощения. Шпионскую экипировку в квартире он постоянно перепроверял и нередко перепрятывал. Это несколько успокаивало его.

Разработка «Алекса» приближалась к логическому завершению. И словно предчувствуя конец, шпион упивался жизнью: тратил большие деньги на встречи и времяпрепровождение с женщинами, памятуя слова Зощенко: «У кого нет денег, те не ходят с дамами». Так он расходовал «заначку» в 40000 рублей, о которой жена не догадывалась. Ей не перепало ни рубля!..

Она содержала семью на остатки майорской зарплаты.

Последняя радиограмма от 22 июля 1977 года, принятая «агентом» в 21:00 и состоящая из 110 групп с позывными 258, была «боевой». Именно она помогла чекистам подготовиться к захвату с поличным американских разведчиков супругов Крокет, с которыми читатель еще встретиться в главе «Барон» на связь не вышел».

* * *

Агент посольской резидентуры ЦРУ в Москве сидел в крутящемся кресле. Мысли янки были заняты предстоящей операцией по связи, в которой участвовал один из лучших офицеров его агентурного аппарата, готовящийся стать особо ценным источником — агент «Алекс». Если бы знал резидент, что их «ценняк» уже в Лефортово, а чекисты дурачат его!.. Раздумья прервал стук в дверь.

— Войдите, — как-то вяло произнес он.

Вошел тот, кому предстояло идти на операцию. Крокетт еще раз выслушал подробный инструктаж шефа и пожелания успехов:

— Ну, с Богом, Винсент! Операция, как вижу, подготовлена качественно, провала не будет потому, что ее готовили настоящие профессионалы. Результаты доложите лично. Я буду вас ждать в кабинете.

Ровно в 19:00 2 сентября 1977 года гражданский помощник по вопросам обороны (именно так называлась должность прикрытия разведчика) Винсент Крокетт одел под майку специальный бандаж с радиоаппаратурой. Она позволяла перехватывать разговоры советских контрразведчиков в районе проведения операции. Еще раз проверил контейнер, присланный из-за океана и предназначенный для «Алекса». Он представлял собой пустотелый обрезок кабеля с вложением: 300 рублей, пять пустых почтовых конвертов с подставными адресами на иностранном языке, несколько шифроблокнотов, ручка для тайнописи и очередная инструкция. Контейнер находился в промасленной тряпке, чтобы не привлечь внимание случайных прохожих. «Валяться» камуфляж в таком виде должен был не более 15-ти минут.

В 20:00 после получения подтверждающего звонка «Алекса», Крокетт вместе с женой Беки выехали на операцию. Вскоре они оказались в районе Салтыковки за отдельным столиком в уютном ресторане «Русь», давно облюбованном иностранцами. Ужинали весьма скромно — бутылочка сухого вина и холодные закуски. Супруги мило беседовали, поглядывая на входные двери и следя за вошедшими, искали «хвост». Беки прижимала к животу дамскую сумочку, в которой в целлофановом пакете лежал шпионский контейнер. Через два часа они покинули ресторан.

Машина рванула с места. Винсент посмотрел по сторонам. Проехали одну улицу, другую, и вот повернули на Костомаровскую набережную. Улица была пустынной: ни пешеходов, ни автомобилей, ни бродячих собак. Когда машина проезжала мимо осветительного столба, Беки по указанию мужа выбросила из окна по направлению к забору контейнер. При этом, освобождаясь от целлофана, испачкала масляной отработкой ладони, юбку, сиденье. То ли руки дрожали, то ли слишком постарались промаслить тряпку «профессионалы».

Машина сорвалась с места, взвизгнув протекторами, и понеслась по Костамаровской набережной до развилки, ведущей к улице Чкалова.

— Все!!! Дело сделано, Беки!

— Жми в посольство, тебе ведь надо доложить, а мне отмыться. Я вся перепачкана.

— Скоро будем дома…

Не успел он договорить фразу, как дорогу перегородили, неизвестно откуда взявшиеся сотрудники ГАИ. Сразу же подъехало несколько автомашин с включенными фарами.

— Конец, мы вляпались, — только и сумел проговорить Винсент супруге. Оставалось «забаррикадироваться» в машине и требовать вызова представителя посольства. Однако последовала не очень приятная процедура, какая случается со шпионами, пойманными с поличным. Группа захвата их «освободила» из автомобильного заточения, и вежливо предложила пересесть в микроавтобус. Бекки пришлось даже кусаться — она укусила руку сотрудницы, участвующей в задержании и личном осмотре негостеприимной дамы.

В приемной КГБ, куда поздно ночью доставили провалившихся разведчиков, супругам Крокетт трудно было отрицать непричастность к фактам и вещественным доказательствам. Сотрудницы приемной помогли Беки помыть руки и почистить одежду. Консул посольства США также не мог опровергнуть улики, послужившие основанием для задержания граждан его страны.

— Все ясно, — ответил американский дипломат. — Как же мне надоело встречаться с вами по ночам.

Эти слова были адресованы сотрудникам контрразведки, принимавшим участие в операции по задержанию американских разведчиков. После подписания протокола об инциденте консул увез провалившихся дипломатов-разведчиков в посольство. Винсенту предстояло отчитываться перед резидентом и спешно собирать вещи уже в качестве «персоны нон грата».

А Филатова ждал судебный процесс. Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила его к высшей мере наказания — расстрелу, замененному 15-ю годами заключения…

Отбыв срок, он обратился в посольство США в Москве с просьбой компенсировать ему моральный и материальный ущерб, переведя на его счет в один из московских банков хотя бы часть суммы, которая якобы лежала в Швейцарии. Американцы долго уклонялись от ответа, а потом заявили: право на компенсацию имеют только граждане США. Как говорится: от ворот поворот. Выжатый лимон выбрасывается!

Дальнейшая судьба предателя, как писали журналисты, тяжелая. Он стал никому не нужен: ни американцам, ни семье, ни Родине. После возвращения из тюрьмы на волю он отправил себя снова в «неволю». Приобрел в одной из деревенек домик и живет отшельником в российской глухомани…

И вот спустя тридцать лет после ареста «оборотня» из ГРУ автору этих строк по приглашению творческой бригады «НТВ» в рамках программы «Русские сенсации» — проект «Лубянка 2» удалось навестить «отшельника», который, как выяснилось, живет совсем не анахоретом. Купил в деревне Старая Жуковка, что в ста километрах севернее Саратова домик с пятью сотками земли. Возделывает огород, кормящий его целый год. Занимается сбором трав для чаепития. С селянами в дружбе. Для здоровья ходит по 10 километров ежедневно и на ночь пьет по 30 грамм настойки самогона на травах. Информирован, смотрит телепередачи. Недавно установил антенну-тарелку. Посредством шести стареньких приемников слушает радиопередачи, в том числе на французском и английском языке.

На чекистов не обижается, считая, что они поступили по долгу службы. Янки презирает за жадность, неискренность и наглость. Как будто в ЦРУ должные быть паиньки?! Винит только себя, но прошлое вспоминать не хочет, так как жизнь он поделил на два куска — с оттенками «черного» и «белого».

Подробно о встрече с человеком, ставшим шпионом не инициативно, а в результате подставы — «медовой ловушки», автор описал в альманахе «Лубянка» № 8 — 2008 г и в книге «СМЕРШ в бою» в главе «Встреча с агентом ЦРУ» — 2010 г.

«Трианон» оказался «Агрономом»

Конец семидесятых для органов госбезопасности СССР ознаменовался разоблачением нескольких крупных агентов ЦРУ США. Одним из них был Александр Огородник — советский дипломат, агент американской разведки под кличкой «Трианон». В начале 70-х — второй секретарь посольства СССР в Колумбии. В столице этой страны Боготе он был скомпрометирован на «медовой ловушке» ЦРУ под угрозой опубликования пикантных фотоматериалов и завербован под псевдонимом «Трианон».

Подставой советскому Дон Жуану послужила сотрудница колумбийского университета Пилар Суарес, тоже негласный источник ЦРУ. Хотя их контакты на сексуальной почве были непродолжительные, она заявила Александру, что ждет от него ребенка. А через несколько дней, янки продемонстрировали ему постельные фотографии с Пилар. Прижатый к стенке позорным компроматом для советского человека, а тем более дипломата, он дал согласие на сотрудничество.

Первичные данные на Огородника КГБ получило еще в период его нахождения в Боготе от бывшего разведчиканелегала ЧССР и СССР «Рино», ставшего в последствии сотрудником ЦРУ, Карела Кехера. Так были получены данные о том, что американская разведка провела вербовку советского дипломата в Боготе. Ранг его не сообщался. Методом исключения за рамками подозрений оказалось десяток дипломатических работников, основное подозрение пало на Огородника.

Кстати, в 1976 году Кехер тайно посещал Прагу, где встречался с генералом КГБ Олегом Калугиным, который спрашивал его мнение об Огороднике. Есть подозрение, что Калугин «сдал» «Рино» американцам в середине 80-х. В декабре 1984 года Карел Кехер был арестован ФБР по обвинению в шпионаже в пользу СССР. Он вместе с супругой Ганой провел 14 месяцев в тюрьме. 11 февраля 1986 года освобожден, лишен американского гражданства и обменен в Берлине на Глиникском мосту на советского диссидента Анатолия Щеранского. После чего вернулся в Прагу и работал научным сотрудником в Институте прогнозирования АН ЧССР, уйдя на пенсию в 1990 году.

А что же Огородник?

В 1974 году он вернулся в Москву и по назначению попал в Отдел Америки Управления по планированию внешнеполитических мероприятий МИД СССР. В течении нескольких лет активно отрабатывал «сребреники», выделяемые ему резидентурой ЦРУ США, работающей с легальных позиций в Москве.

Одна из невест Огородника Ольга С. стала подозревать его в причастности к проведению шпионажа. Он даму сердца «успокоил», заявил сначала, что является специальным агентом ГБ и выполняет важное задание, а затем отравил ее ядом, выделенным ему для самоуничтожения в случае разоблачения.

Недолго ходил в «холостяках», скоро у него появилась новая страсть в лице дочери одного из высоких партийных чиновников — секретаря ЦК КПСС Константина Русакова.

Контрразведка получила проверенные данные нескольких сцен «тайниковых операций» с участием Огородника и сотрудников посольства США в Парке Победы, а также необъяснимых контактах с членами американской делегации во время пребывания его в 1976 году в Находке на симпозиуме по проблемам сотрудничества стран Тихоокеанского бассейна.

После возвращения в Союз он проверялся сначала по сигналу, потом по делу оперативной проверки, а с получением серьезных материалов дело переросло в разработку под названием «Агроном». Так окрестили разрабатываемого Огородника, наверное, из-за профессионального сходства с фамилией.

Частые посещения Огородником парка Победы не остались без внимания чекистов. Вот как проходила одна из его поездок. Он оставил свою «Волгу» на видном месте, расположенном на традиционном маршруте передвижения американских дипломатов. Все эти действия разрабатываемого походили на сигнал, однако о чем именно сигнализировал «Агроном» контрразведчикам пока не дано было знать. И все же посещение им парка повлияло на активность перемещений американских дипломатов по Москве. Эти действия противника были четко зафиксированы оперативниками и еще больше усилили уверенность, что они на правильном пути.

Обычно «Агроном» приезжал в парк Победы в вечернее время и долго ходил по тропинкам и дорожкам, по которым раньше проходили американские дипломаты. Вел себя подозрительно, часто проверялся, пытаясь выявить за собою «хвост».

После того, как в его квартире была установлена оперативная техника звукового и визуального контроля, стало ясно, что Огородник чего-то боится. Вернувшись из поездки, он сразу же стал проверять порядок расположения предметов в своей комнате. Затем подошел к стеллажу, вынул две книги, в которых лежали несколько листов бумаги и конверты, и тщательно осмотрел их. Потом взял фонарик, отвинтил заднюю крышку и провел несколько манипуляций одной из батареек над чистым листом бумаги. Это заинтриговало чекистов.

В очередной его командировочный вояж оперативники вновь проникли в его апартаменты и обнаружили в тайнике на пленке русский текст инструктивные письма ЦРУ, план связи с агентом «Трианон», расписание агентурных передач, схемы мест закладки тайников и установки сигналов.

Нашли и выдержки посланий к агенту «Трианону»:

«Благодарим за Ваш пакет в мае. Ваше краткое изложение документа «А» было очень ценным и сразу показано на высшем уровне нашего правительства…»

«…Ваша работа продолжает быть чрезвычайно важной в нашем понимании советской политики и формировки наших подходов. Благодарим Вас за отличный выбор материалов, особенно материалы о КНР и США…»

«Лично рискуя, Вы много сделали для нас и в пользу нашего общего дела…Сообщаем Вам, что высшие инстанции тронуты Вашей поддержкой их позиции и выразили искреннюю благодарность Вам…»

«…В этом пакете 2000 рублей, по 1000 за июнь и за июль…вознаграждение с января по июнь 1977 г. по 10 000 в месяц — 60 000 американских долларов. Общий итог — 319 928,91 долларов».

Это являлось прямым доказательством «Агронома» работы на американскую разведку. Ответственный секретарь от Дальневосточного отделения Академии наук Виктор Фершт вспоминал:

«Мы познакомились с Огородником в Находке, куда он приезжал по линии Комитета молодежных организаций для участия в ежегодных семинарах молодых исследователей стран Тихого океана. Владивосток тогда был закрытым для иностранцев городом, а Находка, расположенная в трех часах езды, стала удобной базой для идеологической обработки молодых ученых из разных стран Азии…

Огородник приехал в Находку, как он говорил, отдохнуть, попить шампанское и поразвлечься с хорошенькими дальневосточницами. Да, он очень любил женщин, предпочитал пить только шампанское, обожал рассуждать на любые темы, при этом хвастался своими успехами и заслугами перед страной…

Огородник очень не любил Геннадия Янаева, который был тогда Председателем Комитета молодежных организаций ЦК ВЛКСМ, а затем стал вице-президентом СССР и возглавил ГКЧП. В очередной раз они столкнулись в Находке. После банкета по случаю открытия семинара мы с Огородником и другими участниками пошли в его номер пить шампанское. Во втором часу ночи с улицы раздались какие-то пьяные голоса. Огородник выглянул в окно и сразу под каким-то предлогом исчез из номера. Я тоже подошел к окну. Возле крыльца гостиницы стоял абсолютно пьяный Янаев и что-то пытался объяснить двум незнакомым мне подросткам, видимо из местных. Наконец появился Огородник и без всякого предисловия сильно ударил Янаева в глаз. Тот упал, подростки в ужасе убежали, Огородник немедленно исчез в гостиницу.

Утром ничего непомнящий Янаев устроил разнос милиции и всему руководству семинара за плохую организацию собственной безопасности. Под глазом у него горел свежий синяк. Огородник в это время ехидно улыбался и говорил гневные речи о разгуле хулиганства на улицах Находки.

Александр Огородник стал американским шпионом вследствие своей эмоциональной предрасположенности к риску и авантюрам. Он не хотел и не умел заставлять работать свое сознание, предпочитая удовлетворять свои эмоции. Он никогда бы смог работать в разведке…»

Но как оказалось, Виктор Фершт был неправ. Огородник в работе на американскую разведку в качестве шпиона против своей Родины зарекомендовал себя по оценке тех же самых специалистов тайных операций исключительно положительно.

* * *

После того, как в квартире Огородника был проведен второй негласный обыск, в ходе которого обнаруженные ранее уликовые предметы и материалы находились на месте — инструкции, контейнеры с фотопленками, письма-прикрытия, средства тайнописи и радиоприемник удобный для принятия односторонних радиопередач из Центра агенту. С учетом того, что агент может нанести дополнительный вред безопасности стране, руководством КГБ СССР было принято решение о немедленном задержании предателя. Планом пресечения шпионской деятельности «Трианона» предусматривался его арест после работы по месту жительства. Группа захвата без оружия скрытно выдвинулась к месту проживания шпиона.

22 июня 1977 года Огородник был тихо задержан у входа в собственную квартиру в доме № 2/1 на Краснопресненской набережной. Ему только объявили, что он арестован по обвинению в измене Родине в форме шпионажа в пользу США.

Шпион был настолько ошарашен, что за какие-то мгновения бледность на лице сменилась пунцовостью. Холодный пот предательски оросил лоб, виски, шею, а потом предательски остудил загривок.

«Это все. Конец всему тому, что я запланировал. А ведь впереди еще столько лет можно было прожить в свое удовольствие. Где и как я прокололся?…»

Мысли его прервали цепкие руки дюжих оперативников.

Его провели в квартиру вместе с понятыми, где провели обыск. Нашли всю шпионскую экипировку. Поскольку улики были неопровержимыми, Огородник не стал отрицать своей вины.

Кроме того, он указал место расположения тайника в гараже, в котором находился контейнер с вложенной запиской на русском языке:

«Внимание!

Товарищ! Ты случайно проник в чужую тайну, подобрав чужой пакет и вещи, которые были предназначены не для тебя. Оставь деньги и золото у себя, но не трогай других вещей в пакете, чтобы не узнал слишком много и не подвергнул свою жизнь и жизнь твоих близких опасности. Возьми вещи, которые представляют для тебя ценность, а остальное содержимое и пакет выброси в реку, в любое глубокое место, и забудь обо всем. Никому не говори о твоей находке, иначе ты только подвергнешь себя и твоих близких большим неприятностям.

Ты предупрежден!!!»

Затем Огородник пожелал собственноручно написать показания о своей шпионской деятельности. Он, не торопясь, сел за письменный стол, взял бумагу и рядом лежащую ручку.

При первичном допросе ему стало «плохо». Вызвали «скорую», но спасти не удалось. По одним, официальным данным, он отравился, воспользовавшись капсулой с сильнейшим ядом кураре, спрятанной в кнопке для выдвижения стержня авторучки.

В связи с этим обнаружилась интересная запись, сделанная «Агрономом» в дневнике 13 апреля 1977 года:

«…У меня характер борца, сильная воля, честность, преданность идеалам свободы, смелость. Наконец, незаурядная профессиональная подготовка и редкая по своему богатству самыми сложными событиями жизнь…Я никогда не переживал так сильно, как вчера, так как теперь я человек, который давно для себя решил, что не умру дряхлеющим в постели…Я вдруг начал бояться больше, чем надо, опасности…»

По другим оценкам некоторых «ветеранов КГБ»: живой «Трианон» легко-де мог скомпрометировать не только секретаря ЦК партии К. Русакова, своего несостоявшегося тестя, но и члена Политбюро ЦК КПСС А. Громыко, руководителя МИД СССР. И чехо-советский разведчик-нелегал, внедренный в ЦРУ, Карел Кехер придерживался такого же мнения.

Вот его слова:

«Никакого самоубийства у Огородника не было. Это было убийство. У Огордника было слабое сердце. У меня есть справки врачей и врачебная экспертиза после вскрытия тела Огородника. Во время ареста Огороднику стало плохо, сердечный приступ. Приехавшим врачам люди Калугина сказали, что Огородник якобы выпил яд. Поэтому врачи делали с ним все что угодно, но не занимались главным — сердцем. Не было яда, не было самоубийства, ничего этого не было…»

Итак, в деле смерти Огородника до сих пор остается много неясного. Один из участников операции по разработке агента ЦРУ

Огородника генерал-майор В.К. Бояров вспоминал:

«Он (Огородник. — Авт.) был чрезмерно амбициозен. Позер. Очень жадный и мелочный — это отмечали многие знакомые. Но, в тоже время, нравился женщинам — сказывалась морская выправка, интересная внешность, молодость — ему было около 30. Неудивительно, что он сумел завести отношения ни много ни мало… с дочерью секретаря ЦК КПСС Русакова Константина Викторовича — Русаковой Ольгой Константиновной…

Представляете, что было бы, если бы агент ЦРУ стал зятем секретаря и завотделом ЦК? А события там развивались стремительно. К моменту его разоблачения Огородник уже сделал предложение и вроде бы получил согласие. Американцы схватились за такую беспрецедентную возможность всеми руками и ногами. В радиограммах, которые нам удалось расшифровать, они регулярно справлялись о возможной супруге, всячески подчеркивали важность этого момента».

То, что американской разведке не было известно о смерти своего агента, позволило контрразведке КГБ провести среди ночи 15 июля операцию «Сетунь», в ходе которой на Краснолужском мосту при закладке тайника теперь уже для покойного «Трианона» была задержана сотрудница посольства США в Москве Марта Петерсон.

При ее захвате случайно оказавшиеся люди могли слышать визг и крик, таким образом, она по всей вероятности хотела предупредить своего компаньона по шпионскому ремеслу. Марта могла предполагать, что «Трианон» пришел за выемкой и находится где-то рядом. Она несколько успокоилась только в машине с оперативниками, стремительно несущейся по ночной Москве в сторону Лубянки. В Приемной КГБ СССР она снова начала играть — упала в обморок, но врач быстро вывел ее из состояния ступора. Вскоре прибыл специально приглашенный через МИД СССР американский консул в Москве Гросс.

— Господин Гросс, вы подтверждаете причастность госпожи Марты Петерсон к дипломатической работе в посольстве США в Москве, — спросил старший оперативный начальник.

— Да-а, — с грустью согласился консул. — Она дипломатический работник.

— Тогда, как объяснить это? — чекист указал на лежащее на столе шпионское вложение.

После чего в присутствии Гросса был вскрыт захваченный контейнер. В нем содержались микрофиши с инструкциями, миниатюрные фотоаппараты для пересъемки документов, листы тайнописной бумаги, деньги, золотые украшения и небольшой пенал с новой порцией яда.

После подписания протокола задержания, консул увез провалившую разведывательную операцию разведчицу в посольство, чтобы через сутки отправить ее в США по требованию советских властей, объявивших ее персоной нон-грата.

Посольству США был объявлен протест, а захваченная шпионская экипировка послужила наглядным пособием для оперативников в совершенствовании их борьбы с разведками противника.

И герой бывает предателем

Эта история на невидимом фронте стыдливо умалчивается вот уже более тридцати лет. Речь идет о предательстве разведчика ПГУ КГБ СССР, участника Великой Отечественной войны, Героя Советского Союза, полковника Алексея Исидоровича Кулака. Но в последнее время среди специалистов, изучающих историю спецорганов, разгораются споры: кто же он такой на самом деле? Одни считают, что он был агентом-двойником, внедренным Комитетом госбезопасности СССР в ФБР США, другие полагают, что он являлся предателем, длительное время находящимся в качестве агента на связи у сотрудников ЦРУ.

Но все по порядку. Начало 80-х годов. В полдень на одном из престижных кладбищ Москвы, а именно Кунцевском, проходили интересные похороны. По команде сверху с утра администрация погоста закрыла его свободное посещение. Разрешение на погребение было оставлено только для одного покойника — А.И. Кулака.

Немногочисленная похоронная процессия, состоящая из катафалка и нескольких черных «Волг», быстро проследовала к вырытой могиле. Среди тех, кто провожал покойника в последний путь, были несколько коллег, руководители КГБ СССР и даже один из секретарей ЦК КПСС. Звучали типичные для этого случая сдержанные, хвалебные речи о безвременно ушедшем, после тяжелой и продолжительной болезни, полковнике. Прозвучал трехкратный залп прощального салюта, а после захоронения тела на могильном холмике, утопающем в многочисленных цветах, у его изголовья появилась временная табличка — «Герой Советского Союза, Алексей Исидорович Кулак».

Все делалось по законам жанра, но коллеги знали, они хоронят предателя.

Почему такие тайные похороны Героя? — подумает читатель. Но все по порядку.

Алексей Исидорович Кулак родился в 1922 году в Москве в семье рабочего. По окончанию десятилетки перед войной, а точнее в августе 1941 года, его призвали в армию и сразу же направили в артиллерийское училище. После окончания ускоренного курса в мае 1942 года младшего лейтенанта определили в 262-й артиллерийский полк на должность командира батареи. В 1943 году личный состав его подразделения, участвуя в боях на Курской дуге, подбил 10 вражеских танков, за что его командира наградили орденом Александра Невского. В Берлинской операции артдивизион старшего лейтенанта Кулака своим огнем прикрыл форсирование нашей пехоты в районе реки Мюленфлис. Получив ранение в бою, командир продолжал участвовать в сражении, за что был представлен к званию Героя Советского Союза. 15 мая 1946 года он получил эту высшую награду страны.

В послевоенный период он успешно окончил Московский химико-технологический институт. Как сталинский стипендиат был зачислен в аспирантуру. Защитил диссертацию по теме: «Радиоактивный анализ редких металлов». Казалось, что ворота в большую науку перед ним открыты. Но неожиданно на него положили глаз органы КГБ. Кадровик из подразделения внешней разведки пригласил его на собеседование. Он ему понравился, как говорится, подходил по многим параметрам и деловым, и моральным, и политическим. Так он в 1958 году оказался в стенах 101-й разведшколы.

После окончания Школы он некоторое время работал в подразделениях научно-технической разведки, а в ноябре 1961 года выехал в первую долгосрочную командировку в Нью-Йорк под «крышу» сотрудника Секретариата ООН, где использовался в Научном комитете международной организации по изучению воздействия атомной радиации. В 1968 году он вернулся в Москву, чтобы через три года снова вылететь в Нью-Йорк теперь в качестве атташе по науке при советском представительстве в ООН, где он проработал до февраля 1977 года.

На самом деле он являлся оперативным сотрудником научно-технической группы нью-йоркской резидентуры ПГУ КГБ.

За это время в ведомственном музее ПГУ КГБ СССР появился стенд Героя. На полках под стеклом лежали чернобелые фотографии времен войны и послевоенного периода (фотографироваться он любил), шесть орденов, многочисленные медали и некоторые личные вещи. Руководство посчитало — молодежь надо учить на героических делах и подвигах старшего поколения.

Хотя, на самом деле, Кулак сразу же стал спотыкаться в многотрудной и разнообразной, порой творческой работе разведчика за рубежом. Он, как говорится, из кожи лез вон, но птица удачи пролетала мимо него. Полезных связей он не смог найти, а потому, естественно, был не способен осуществить ни одной вербовки иностранца. Он переживал, но чаще злился из-за невезения. Героя такая обстановка била по самолюбию.

«Как же так, на фронте я герой, а тут на каждом совещании тактично, но клюют, — часто рассуждал Алексей. — Я достоин большего, чем участвовать в операциях прикрытия, поисках агентуры и работы с ней. Я Герой Советского Союза, имею научную степень, работник Секретариата ООН. Таких высот не достиг никто из моих нынешних коллег, а я на побегушках вот уже сколько месяцев. А от меня требуют конкретных вербовочных результатов. Понимаю, без негласного помощника информации нет. Что же делать?».

Скоро ответ на заданный сам себе вопрос Алексей нашел. Помочь с кандидатами на вербовку и информацией может… враг. Он где-то об этом читал в художественной литературе и в специальной, обучаясь в Школе. Весной 1962 года Кулак с соблюдением мер конспирации явился в одно из отделений ФБР в районе Манхэттена и предложил американским контрразведчикам свои услуги.

С этого дня он стал работать на спецслужбы США: на ФБР под псевдонимом «Федора», а в ЦРУ в дальнейшем его знали как «Скотч». Среди иностранных авторов «Федора» идентифицировался так же, как и генерал-майор ГРУ ГШ Дмитрий Поляков, о нем читатель познакомится ниже.

Как писал Д.П. Прохоров в книге «Сколько стоит продать Родину», работая на американцев, Кулак, как это ни странно, своих контактов с ФБР особенно не скрывал. Все знали, что он регулярно посещает бар «Брифниз», расположенный неподалеку от советского представительства при ООН, и выпивает там с агентами ФБР, которые рассказывают ему пикантные истории. Например, о том, что руководство компартии США якобы тратит полученные из Москвы деньги не на партийную работу, а на личные нужды. Впрочем, эти контакты проводились с санкции Центра, где рассчитывали на то, что Кулаку удастся завербовать кого-нибудь из фэбээровцев.

Но увы, он уже работал не только с подставой, а как их агент.

Кстати, начальник контрразведки ЦРУ Энглтон посчитал Кулака не инициативником, а подставой советских органов госбезопасности американцам. С этой укоренившейся мыслью янки, отправленный в отставку и скоро спившийся, ушел в могилу.

* * *

Итак, в ПГУ КГБ начал действовать предатель — коварнейший «крот». За время своего сотрудничества Кулак раскрыл противнику сведения о сотрудниках нью-йоркских резидентур — КГБ полностью, ГРУ — частично, сдал многих агентов, доверенных лиц и перспективных кандидатов на изучение в целях возможной вербовки.

Именно благодаря полученным от него данным, ФБР осенью 1963 года арестовало ценного советского агента Джона Бутенко — «Блейка», передававшего КГБ совершенно секретные данные о системах связи и управления Стратегического авиационного командования США.

Э. Гувер высоко ценил советского «оборотня» в погонах.

Кроме того, с Кулаком американцы договорились, что в ответ на его «оперативную подпитку», он должен будет передавать им ежегодные задания резидентурам на сбор информации в области науки и техники, что он аккуратно и делал. В ответ советскому разведчику готовили подставы и дезинформационные или устаревшие материалы. Только за работу на ФБР, по некоторым данным, ему было выплачено более 100 000 долларов. Авторитет разведчика внезапно стал расти. Он заимел «нужную» агентуру. Получаемая от нее информация о новейших научно-технических разработках, проводимых в США, в Центре оценивалась положительно. За активизацию зарубежной работы он получил в Москве два боевых ордена — Красного Знамени и Красной Звезды. Вырос и в звании, получив полковничьи погоны. Многие сотрудники завидовали ему, медаль и то трудно было получить, а тут орденопад! На пике двойных успехов и из-за страха за свою шкуру, он стал злоупотреблять спиртным, таким образом, успокаивал свою совесть и нервы. Часто засиживался на работе, объясняя это необходимостью поработать «ножницами» с открытыми источниками информации. А тем временем прислушивался к служебным разговорам, пытаясь выудить хоть какие-то перлы контрразведывательного характера, нужные американской стороне.

Роль двуликого Януса он играл целых шестнадцать лет…

Коллеги его ценили, доверяли и уважали. Так Ю. Кобяков, служивший вместе с ним в нью-йоркской резидентуре, рассказывал:

«Кулак не был лишен определенного личного обаяния: внешне суровый, но не заносчивый, с чувством юмора, часто граничащего с сарказмом, компанейский мужик, любитель выпить. Имея дипломатический ранг первого секретаря, предпочитал проводить свободное время в компании техсостава и молодых разведчиков…

В целом он производил впечатление циничного, но волевого человека, готового пойти на риск. В отличие от других членов советской колонии, Кулак не интересовался приобретением вещей, пользовавшихся в тот период особым спросом: транзисторных радиоприемников, магнитофонов, другой бытовой техники».

* * *

Но вот еще случилась такая история. Ее поведал А.Максимов — бывший сотрудник управления «Т». Однажды у руководителя группы «химии» 10-го отдела Василия Васильевича пропала в кабинете микропленка с почтой из Норвегии. Поиски пропажи ни к чему не привели. По словам Максимова:

«В кабинет заглядывали соседи, но, видя наши расстроенные лица, в расспросы не вступали. Шумно ввалился отпускник из США. Он был явно настроен на веселый лад. Его все звали Исидорычем.

В обращении он был прост и приветлив.

— Орлы, что вы кислые такие? Не узнаю «химиков».

«ВВ» рассказал историю с фотопленкой. Исидорыч прочно уселся на стул и хитро посмотрел на нас.

— Ну, в ваших поисках я участия принимать не буду — жалко мой светлый костюм. Но историю из личной жизни расскажу, может она вам что-либо подскажет.

Мы посмотрели на коллегу как на шутника и спасителя одновременно, чем черт не шутит…

— Так вот. Год назад получил я почту из Центра — тоже кадров пять-шесть. Положил фотопленку на стол, а через минуту там ее не оказалось. В резидентуре я был один, все прибрано в железные столы и шкафы, но…Стал восстанавливать все свои действия от момента, когда ее видел в последний раз, до пропажи. Получилось менее минуты. Понимал, что она где-то здесь…

Исидорыч сделал паузу и произнес три слова:

— Кондиционер, фотопленка, шляпа. Вот эта — мягкая, фетровая…

— Что «шляпа»? Не мучай, Исидорыч, говори яснее! — начал кипятиться «ВВ».

— Дело оказалось в шляпе! Воздушным потоком от кондиционера фотопленку занесло… Куда?

— В шляпу! — радостно воскликнули мы.

— Не в шляпу, а за шелковую ленту на шляпе. Фотопленка была обнаружена в щели между стеной и полом». Тогда и посчитали Исидорыча, что он оказался магом, дав направления поиска.

Именно в этот период Кулак находился на пике «славы», будучи завербованным ФБР. Его руководитель Эдвард Гувер высоко ценил «Федору» за его добротную информацию, сливаемую американской контрразведке. Он разработал целую систему, призванную поддерживать на плаву своего важного агента. Так ему давались иногда действительно совершенно секретные материалы о ноу-хау в ядерной энергетике. Расчет делался на двух моментах — СССР, в силу отсталости своих технологий, не в состоянии их реализовать или они заводили исследования из-за отсутствия компьютеризации в тупиковые зоны. Они прекрасно понимали, что такой агент как Кулак важнее им, чем тем материалы, которые могут уже завтра и вовсе рассекретить.

У любой дороги есть тупик. Оказался он на пути у Кулака. Из двух командировок в США он прибыл выжатым лимоном. Стал часто прикладываться к бутылке, любил дорогие коньяки. Мог проглотить сразу целую бутылку. Болячки стали окружать его. Друзей он так и не завел. Интерес к службе пропал. Руководство ПГУ одно время посчитало, что он превратился в сотрудника с выработанным ресурсом. В таких случаях в разведке есть метод постепенной адаптации сотрудника такого поведения к цивильной жизни. Полковника перевели в родной химико-технологический институт на должность офицера действующего резерва. Скоро и вовсе отправили в отставку из-за пьянства.

* * *

Именно в это время сотрудники Управления «К» ПГУ КГБ внешней контрразведки получили первичные данные об открывшемся канале утечки секретных данных к американцам. В число подозреваемых, причастных к предательству, поначалу попало несколько человек, в том числе и Кулак. Методом исключения оперативники контрразведки, квалифицированные охотники на «кротов», пришли к выводу, что наиболее вероятной фигурой шпиона, работающего на ЦРУ, может быть только Герой Советского Союза, полковник в отставке Кулак. Проверочные мероприятия в 1983 году подходили к концу, и тут руководству ПГУ КГБ стало известно, что экс полковник неизлечимо болен, у него врачи обнаружили рак.

Как писал Владимир Снегирев, беседовавший с одним из руководителей контрразведки, который признался:

«Нам стало страшно. Сразу несколько человек, независимо друг от друга, занимавшихся этим делом, пришли к одинаковому результату. И никто не хотел первым произнести ту фамилию, которая в итоге осталась единственной».

Другой контрразведчик С. рассказывал автору:

— Мы четко определили, он — враг, но прямых улик, нужных для суда, не нашли.

— Неужели никаких следов не обнаружили?

— Нет, ни денег, ни роскоши. Жил в небольшой двухкомнатной квартире на Садовом кольце.

— А вот те сотни тысяч долларов, которые ему могли заплатить за предательство, он же не мог оставить в США?

— Думаю, некоторую часть он привез в Союз.

— Для чего, чтобы сжечь в печке?

— Может и так, особенно после того, как понял, что жизненная дорожка вот-вот упрется в тупик из-за серьезной болезни.

— А почему же вы его не арестовали по какому-то другому обвинению или хотя бы вызвали на беседу, как это мы сделали по предателю Полякову? Удача нам, как известно, тогда сопутствовала.

— За нас решало руководство КГБ. Там, наверное, долго читали нашу обобщенную справку, и все прикидывали, как лучше поступить с Героем. А он не стал ждать решения Лубянки — взял и скоропостижно скопытился.

— Возможно, для него это был лучший случай.

— Безусловно. Вот почему руководство КГБ решило похоронить Кулака, не пачкая своего мундира. Бог ему судья. Были тут и оперативные соображения — решили повозить янки «фейс оф тейбл».

— А что сталось с музейным стендом Кулака?

— Награды передали в Президиум Верховного Совета СССР, который 17 августа 1990 года отменил Указ о присвоении Кулаку А.И. звания Героя Советского Союза, лишив предателя Родины наград: орденов Ленина, Красного Знамени, Александра Невского, двух орденов Красной Звезды и медали «Золотая Звезда».

«Если агония души у него была длительна, — подумалось мне, — то тела — скоротечна».

Автор побывал на Кунцевском кладбище и воочию убедился, что прах бывшего советского разведчика Кулака А.И., ставшего американским шпионом, покоится в могиле с эпитафией — Герою Советского Союза.

Самый вредоносный «крот»

Помнится, это было где-то летом 1985 года. В кабинет вбежал один из сотрудников и, размахивая газетой, стал читать:

— 13 июня 1985 года в Москве при проведении шпионской акции с поличным задержан второй секретарь посольства США Пол Стомбаух, который за противоправные действия объявлен персоной нон грата и выдворен из Советского Союза…

А потом добавил, — значит, надо ждать в скорости второго сообщения о разоблачении и нашего гражданина, вероятнее всего контактировавшего с янки. Конспирация превыше всего.

И действительно, через несколько дней последовало второе сообщение о том, что КГБ СССР разоблачен и арестован агент американской разведки А.Г. Толкачев, сотрудник одного из московских НИИ…

Кто он? Как вычислили? Что он сдал противнику? — задавали себе вопросы военные контрразведчики, за плечами которых тоже были разоблачения вражеской агентуры. На сей раз удача сопутствовала Второму Главку.

Адольф Георгиевич Толкачев родился в Казахстане. После окончания Харьковского политехнического института попал по разнарядке в Москву — в НИИ радиостроения при Министерстве радиопромышленности СССР. Зарплата вполне удовлетворяла молодого специалиста — 350 рублей. Не каждый инженер получал такие деньги. Как нужному для НИИ специалисту руководство через министерство добилось ему квартиры в высотке на площади Восстания. Здание располагалось рядом с посольством США в Москве, что позволяло потом завербованному агенту под псевдонимом «Сфиэ» проводить личные встречи даже с резидентом посольской резидентуры ЦРУ в советской столице. От связи с Центром через тайники и письма-прикрытия агент категорически отказался, начитавшись литературы на эту тему, такую форму он почему-то считал более опасной, чем личные контакты.

Но все по порядку. Будучи жадноватым от природы человеком, инженер искал каналы приличной коммерции, где можно будет быстро и крупно заработать. С одним из таких каналов он определился давно: обратиться к спецслужбам США. Начиная с середины семидесятых, он стал выходить «на рынок», пытаясь установить контакт с американскими покупателями товара — разведчиками под дипломатическим прикрытием. Для этого он в феврале 1977 года под стеклоочиститель американской машины с дипломатическим номером прикрепил записку, в которой предлагал, как крупный секретоноситель, свои услуги Вашингтону.

Он ждал, но никакой реакции не последовало. Тогда несколько недель спустя он вложил новую записку таким же способом с «просьбой принять помощь». Свою осведомленность Адольф Толкачев подтвердил перечнем тактико-технических данных одной из радарных установок.

Глава ЦРУ Стенсфилд Тернер, получив эти данные, заметил:

— Что за псих крутится у посольства? Наверняка подстава вездесущих агентов КГБ. Надо быть поосторожнее с такими назойливыми людьми — посланцами Лубянки. Этот тип не похож на щедрого инициативника…

Но шеф ЦРУ глубоко заблуждался.

Однако резидент ЦРУ в Москве, опытный разведчик Гарднер Гас Хэтэуэй думал иначе, считая мнение шефа ошибочным. В настойчивом россиянине он обнаружил настоящего офеню с дорогими товарами. В Центр полетела шифровка с убедительными обоснованиями в необходимости познакомиться с советским инженером через телефонный звонок по номеру, который был указан в одной из записок. Тернер находился в хорошем настроении, вернувшись только что от президента, похвалившего его по результатам одной из операций на Ближнем Востоке. Он дал добро на «эксперимент».

Вечером он набрал указанный в записке номер и, не представляясь, быстро проговорил, услышав типичные два слова: «Слушаю вас», сказанные мужчиной.

— Записку мы вашу получили. В телефонной будке второй слева от входа в Институт радиопромышленности вас ожидает пакет.

Сотрудники московской резидентуры ЦРУ внимательно наблюдали за местом закладки тайника. Вот к будке подошел худощавого вида человек, осмотрелся, быстрым движением вытащил пакет и сразу удалился. Зайдя домой, он обнаружил в нем перечень вопросов о советских радарах, подробные инструкции о поведении, как и где оставить ответы, и небольшую сумму советских рублей, примерно, в пересчете на доллары, чуть более 500.

«Вот щедрость! Еще как следует не поработал на янки, а они меня так порадовали. Надо порадовать их новой порцией товара, тогда наверняка и деньги будут другие», — рассуждал Толкачев.

Дней через десять он собрал некоторый объем информации и положил ее, с соблюдением мер конспирации, в обусловленное место. Американцы тут же обработали тайник. Прочитав документы, один из специалистов воскликнул: «Эврика!». Он наткнулся на золотоносную жилу по радиолокации. Руководители ЦРУ поняли, что с ними завязал «дружбу» крупный специалист советской оборонки. Его быстро ввели в категорию «важного агента», так как поняли, что он своей информацией сможет сэкономить налогоплательщикам десятки млрд. долларов.

Агент советской внешней разведки, сотрудник ЦРУ Олдрич Эймс со временем докладывал в Москву:

«…Сотрудники Центрального разведывательного управления любят шутить, что Толкачев взял их на содержание. Именно он окупил все бюджетные затраты ЦРУ, буквально на блюдечке преподнеся Соединенным Штатам советскую авиационную радиоэлектронику. Начнись мировая война, и в воздухе НАТО имела бы неоспоримое преимущество».

Почему? Дело в том, что Толкачев выдал американцам систему оповещения и контроля «свой — чужой». Как писал коллега автора Игорь Атаманенко:

«…измена прибыльная. Никогда еще за всю историю Соединенным Штатам не удалось заполучить более рентабельного агента. Прибыль, полученная американцами от совместного предприятия «ЦРУ — Сфиэ», составила около 20 млрд. долларов. С поправкой на инфляцию сегодня — это около 100 млрд. Измена убыточна. Многомиллиардные контракты на поставку советской авиатехники и средств ПВО арабским странам были сорваны…»

Вот она цена предательства одного специалиста, даже не высокого ранга!

* * *

Впервые Толкачев попал в поле зрения органов КГБ в начале 80-х, когда советская разведка установила широкую осведомленность США по нашим новейшим разработкам в области радиэлектроники. Таким образом, был отфиксирован конкретный канал вероятной утечки секретных данных, по которому уходила информация о направлениях научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ в области радиоэлектронного оснащения современных советских самолетов.

Предстояла большая по объему и кропотливая работа контрразведчикам просеять через сито возможной причастности к утечке тысячи работников радиоэлектронной промышленности и ее отраслевых НИИ. И с этой работой чекисты справились. Сначала под проверку попали тысячи, потом остались сотни, и, наконец, заработал метод исключения, когда осталось десяток наиболее подозрительных. В конце концов, наиболее вероятным виновником утечки оказался Толкачев.

Стали изучать его абонентские карточки секретной библиотеки НИИ радиопромышленности и выяснили, что, начиная с 1981 года, Толкачев неизменно проявлял повышенный интерес к технологии создания советскими КБ бомбардировщика-невидимки. Именно в это время американцы стали разрабатывать свой вариант самолета, которого сложно засечь средствами ПВО. Американский «стеллс» был полным аналогом нашего «невидимки».

Перед контрразведчиками стояла непростая задача. Сразу его арестовать, значит обрубить преступные связи среди американцев, а их надо было разоблачить. Выяснилось, что интерес агента противника к секретным данным беспределен, а доступ к ним неограничен. Надо было что-то сделать такое, что могло хоть как-то нейтрализовать нанесенный ущерб обороноспособности. Решили вспомнить то, чем занимался СМЕРШ в годы войны в ходе радиоигр — провести серию дезинформационных мероприятий. Расчет делался на абсолютное доверие к Толкачеву операторов ЦРУ. Был подготовлен конкретный план мероприятий, нейтрализующих или сводящих до минимума нанесенный урон. И этот план был выполнен. Через секретную библиотеку НИИ, где «кормился» шпион, была подготовлена глубоко и грамотно большими умами, как на Лубянке, так и учеными из оборонки дезинформация. Толкачева, таким образом, делали проводником продвижения к противнику внешне заманчивых, но по сути тупиковых идей, т. е. отключения на «негодный объект». Это касалось дезинформации о направлениях в разработке самолета-невидимки в СССР. Агент «Сфиэ» был «на седьмом небе» от успехов. Как же, он «нарыл» дорогой материал для США.

А в итоге с помощью одураченного предателя удалось помешать инженерам корпорации «Нортроп» завершить работы над чудо-самолетом «Стеллсом» в намеченные сроки и вынудить военно-промышленный комплекс США пойти на огромные затраты…

* * *

В последнее время Толкачев много пил, заглушая то ли страх скорого разоблачения, то ли невозможности долларовых трат. А валютных ассигнаций у него собрался уже целый мешок. Прятались сребреники на даче. Из-за злоупотребления спиртным, машиной часто управляла его супруга, особенно после возвращения с дачи в Москву. Вообще, надо сказать, что она не догадывалась о наличии у благоверного «зеленых», да еще в таком количестве. Жили скромно, даже картошку она садила на клумбе. Однажды она чуть было не застала его над интересным действом. Сажая клубни «второго хлеба», она обратила внимание на клубы дыма, поднимающиеся над дымоходом. Окно было открыто.

— Что ты делаешь? — спросила она. — Теплынь на улице.

— Жгу ненужные бумаги, — последовал ответ.

«Ненужными бумагами» были стодолларовые купюры, которые он прятал от посторонних глаз. Доллары для него теперь теряли ценность.

«Горят мои страхи, мои труды, мои ухищрения, — рассуждал предатель. — Как это все глупо и необъяснимо!»

Он то и дело бросал и бросал в красный от жара зев голландки доллары, предварительно освобождая их от банковских упаковок. Распушенные деньги горели лучше, сворачиваясь в трубочки и вспыхивая каким-то зеленоватым пламенем. Ему стало жарко и дурно от выпитого дешевого коньяка, но он продолжал и продолжал топить печь предательски заработанными баксами. Когда домашний крематорий обуглил последнюю порцию долларов, он облегченно вздохнул и подумал: «Это ведь целое состояние. За границей я бы с женой мог безбедно прожить до конца своих дней. А тут такой пассаж».

Он весь красный вышел помочь жене сажать картофель.

— Видно много у тебя собралось макулатуры, вон как раскраснелся.

— Много, много, мать. Наконец, освободился от всяких глупостей.

— Ну вот и хорошо…Бери лопату… Но картофельного урожая Толкачеву не удалось увидеть. 9 июня 1985 года семейная пара возвращалась с дачи в

Москву. За рулем светлой «копейки» сидела супруга хозяина, задремавшего на переднем сидении после принятой очередной порции коньяка «на дорожку». Но дорога домой оказалась намного короче. На шоссе, когда можно было, как и раньше разогнаться на «четвертой», водительница вдруг заметила двух «гаишников», стоящих у грузовика с брезентовым тентом. Один из них, держа документы, отчитывал за что-то водителя. Другой милиционер привычным движением жезла приказал остановиться легковушке. Как только жена Толкачева нажала на тормоз, из грузовика выскочило несколько дюжих молодцев. Это были бойцы знаменитого подразделения группы антитеррора «Альфа». Они «деликатно» вытащили из салона очумевшего шпиона и затолкали в быстро появившийся «уазик» со шторками на окнах. Предательски щелкнули за спиной наручники, прощупана и порезана одежда на предмет поиска средств для самоуничтожения. Толкачева мгновенно переодели в тюремную робу и машина стремительно понеслась в сторону Москвы. Через некоторое время она въезжала в ворота Лефортовского следственного изолятора КГБ СССР.

* * *

Теперь перед контрразведчиками стояла завершающая оперативная задача — выяснить последнее задание ЦРУ агенту и задержать американского разведчика. Подследственный рассказал о том, что через четыре дня, на 13 июня, у него назначена встреча со связником резидентуры ЦРУ. Контрразведчики в назначенное время успешно провели операцию по задержанию связника «Сфиэ». Им оказался 2-й секретарь посольства США в Москве Пол Стомбаух, которого ждала судьба персоны нон грата, а его напарника — следствие и суд.

При задержании у Стомбауха были изъяты исполненные на миниатюрных листах быстрорастворимой бумаги инструкции ЦРУ, пять мини-фотоаппаратов, изданные за границей антисовестские произведения под фальшивыми обложками. А также деньги, предназначенные для агента, схемы района, места встреч и т. д.

На следствии Толкачев, как уже говорилось выше, признался, что от радиосвязи и тайников он отказался, считая их опасными в условиях повышенной активности местной контрразведки в столице. Встречи, как правило, проводились раз в месяц, но, по условиям связи, могли быть и внеочередными. Конспиративные места встреч с американскими разведчиками фигурировали под наименованиями: «Нина», «Валерий», «Ольга», «Анна», «Новиков», «Шмидт», «Саша», «Черный», «Трубка» и другие.

Учитывая близость дома Толкачева к посольству США, сигналом к готовности агента на очередную встречу являлся сначала зажженный в определенное время свет в одной из комнат его квартиры, а позднее — открытая форточка одного из окон квартиры в обусловленное время. В случае его срочной встречи с американцами шпиону надлежало в определенном месте поставить условную метку, исполненную мелом в виде буквы «0», а затем убедиться в готовности американцев через зажженный тоже в обусловленное время свет в одном из известных предателю окон посольства США.

На вопрос, как так случилось, что он в принципе вполне обеспеченный человек пошел на предательство, он ответил:

«…Я могу только сказать, что значимую роль во всем этом сыграли Солженицын и Сахаров, хотя я с ними не знаком и прочитал только книгу Солженицына, опубликованную в Новом Мире. Какой-то внутренний червь стал мучить меня, что-то нужно было делать. Я стал писать короткие листовки, которые планировал отправлять по почте. Но позднее, поразмыслив глубже, понял, что это бессмысленная затея. Устанавливать контакт с диссидентскими кругами, имевшими связи с иностранными журналистами, казалось мне неразумным по причине моего места работы. Я имел доступ к совершенно секретным документам. Достаточно было малейших подозрений и я был бы полностью изолирован или ликвидирован. Таким образом, родился план, который я осуществил. Я избрал путь, который не позволяет мне вернуться назад и я не намерен сворачивать с этого пути. Мои действия в будущем зависят от моего здоровья и изменений в характере моей работы.

Касаясь вознаграждения, то я не стал бы устанавливать контакт ни за какие деньги, к примеру, с китайским посольством. Но, что же касается Америки? Может быть, она околдовала меня и я, с ума сошедши, люблю ее?

Я не видел вашу страну своими собственными глазами и не полюбил ее заочно. У меня нет достаточной фантазии или романтизма. Как бы там ни было, основываясь на некоторых фактах, у меня сложилось впечатление, что я предпочел бы жить в Америке. Это одна из главных причин, почему я предложил вам свое сотрудничество. Но я не альтруист-одиночка. Вознаграждение для меня есть не только деньги. Это, что даже значительно больше, оценка значения и важности моей работы…»

Конечно, американские покровители и заказчики не обошли стороной и идеологическое околпачивание своего агента, которое могло заметно приблизить конец своего ценного агента. Его, инициативника и сознательного врага Родины, решили еще по глупости подпитывать антисоветчиной. По этому поводу он на следствии пояснил:

«Как правило, американцы присылали мне книги и брошюры в качестве новогодних подарков…Я полагаю, что американская разведка направляла мне эти книги для моей идеологической обработки, пытаясь вызвать у меня антисоветские настроения. Мне это было непонятно, так как я сам обратился к ним с предложением о сотрудничестве и передачей ряда секретных документов привязал себя к ним, и моя еще какая-то обработка была излишней. Полагаю, что в данном случае действовал определенный стереотип, выработавшийся у американских спецслужб по работе с другими, такими же, как я, людьми».

Янки в инструкциях не жалели хвалебных слов, всячески играли на амбициях и тщеславии своего агента, благодарили от имени «высшего правительственного уровня».

Документы секретного характера он часто фотографировал в туалетной комнате института и дома фотоаппаратом «Пентакс». В его учетной карточке выявились поддельные подписи руководителей, разрешающих знакомство Толкачева с тем или иным режимным документом. Причем о «любознательности» инженера говорила полнота его карточки. Он был словно пылесос на новинки.

Многих сотрудников удивляло, что он часто, уезжая домой обедать, не брал с собой супругу, которая работала в этом же НИИ, но из чувства такта не задавали ему подобные вопросы.

Шло время, приближался час расплаты. Возникал страх за свою шкуру. Вот как он это пояснял на следствии:

«Мои опасения возможного провала были обусловлены следующими обстоятельствами. В НИИ, где я работал, в конце апреля стали составлять списки сотрудников, допущенных к материалам по системе государственного опознания самолетов, с включением сведений о домашних адресах и номерах телефонов. Меня это насторожило, так как в марте я передал американцам некоторые сведения по этой системе».

Он уже был под колпаком контрразведки…

* * *

В октябре 1985 года член редколлегии американской газеты «Уолл-стрит джорнэл» Уильям Кусевич писал:

«…Согласно материалам, полученным от высокопоставленных лиц в разведке США, Толкачев был одним из наиболее успешных агентов ЦРУ в Советском Союзе…

В течение нескольких лет он передавал американцам бесценную информацию о новейших советских исследованиях в области авиационной технологии, особенно авионики — аппаратуры электронного слежения и противодействия, включая современные радары и так называемые «невидимки», или технику, с помощью которой самолет нельзя обнаружить радаром. Такие исследования являются крупным достижением в области военной авиации…

Он был одним из наиболее прибыльных источников и сэкономил нам миллиарды долларов, передав информацию о том, в каком направлении будет развиваться советская авиация…»

Но Кусевич тогда еще не знал, что в последние десяти месяцев Толкачев — «Сфиэ» исправно снабжал янки сведениями, составленными по лекалам контрразведки и секретных лабораторий ВНИИ радиопромышленности. Теперь «Стеллс» представлял для СССР угрозу не большую, как дирижабль. Это доказали сербы нашим оружием в марте 1999 года, когда удалось уничтожить самый «секретный» самолет ВВС США F-117А. Руководство НАТО в Брюсселе 27 марта долго не могло прийти в себя. Впервые за всю историю эксплуатации самолета системы «Стеллс» он был не только обнаружен радарами ПВО Югославии, но и сбит в небе недалеко от Белграда.

Это тоже пошло в счет «заслуг наиболее прибыльного источника», который одурачил специалистов из корпорации «Нортроп».

Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Толкачева к высшей мере наказания.

В результате США потеряли одного из самых ценных агентов в СССР.

А потом началась «перестройка» с перестрелкой и предательствами на самом высоком уровне. Разрушение СССР начали два одуревших от жажды власти типа: Горбачев и Ельцин, которых по ошибке или гуманности верхов обошли Верховные Суды СССР и РФ.

Перебежчик Резун, ставший «Суворовым»

Он продал не только своих друзей, боевых коллег, родственников, но и отца-фронтовика, который проклял его за предательство. Таких среди военных разведчиков трудно припомнить. Он изменил Присяге и предал Родину. Фамилия его — капитан ГРУ Владимир Резун.

Этот трусливый по характеру человек стал, пожалуй, самым известным «оборотнем» в нашей стране и за рубежом, бежавшим в период «холодной войны» в Англию. В годы ельцинского правления по милости некоторых отечественных издателей печать и телевидение его «раскрутили» до неприличия. Сомнительную популярность предателю принесла «заказная» писанина, в которой были кровно заинтересованы западные редактора, работающие вместе с рыцарями «плаща и кинжала» на ниве идеологической борьбы с Советской и нынешней Россией.

Автор, хорошо знавший оперативные материалы на предателя, давно вынашивал мысль сказать свое слово об этом экс офицере ГРУ, неожиданно ставшим плодовитым писателем под псевдонимом «Виктор Суворов». Хотелось показать читателю ту, тщательно скрываемую, сторону жизни этого ничтожества в разведке, которую знал не понаслышке. Это в его подразделении оперативники осуществляли весь комплекс агентурно-оперативных мероприятий по выяснению подробностей бегства офицера в стан противника.

Истоки появления «профессионального разведчика» ГРУ, его образование, пристрастие и хобби, особенности характера позволили проследить этапы жизни, приведшие к падению.

Резун Владимир Богданович родился в 1947 году в поселке Барабаш Хасанского района Приморского края. Его отец в звании майора ушел в отставку и переехал с семьей на Украину, в Черкассы. Он хотел, чтобы сыновья Александр и Владимир пошли по его стопам. Так и случилось, только старший, Александр, по-настоящему «понюхал» пороха на службе. А за младшенького, Володю, отец все время хлопотал и устраивал его судьбу. Лучше бы он этого не делал!

В 1958 году свое чадо отец определил в Воронежское суворовское училище, а когда учебное заведение расформировали, перевел в Калининское. После его окончания в 1965 году Владимир поступил в Киевское высшее общевойсковое военное училище. Завершил учебу в 1968 году.

Естественно у оперативников-розыскников возник интерес к разным этапам его короткой жизни в погонах. В первую очередь хотелось найти штрихи к портрету Резуна и его характеристики за время учебы.

Вот как описывает эпизод подгонки первой формы суворовцу Резуну его бывший коллега Александр Кадетов в своей книге «Как Виктор Суворов предавал «Аквариум».

Каптенармус Алферов жаловался:

— Никак не могу подобрать для тебя сапоги. У меня нет таких маленьких сапог, да и попа у тебя, как у нашей уборщицы, в брюки не лезет…ты, хлопец, наверное, весь в «сук» пошел».

И там же говорится о его внешности:

«Небольшого роста, пухлый, рыхлый, он стал предметом насмешек и издевательств со стороны некоторых ребят… Владимир отставал в физическом развитии, поэтому чувствовал себя слабым и униженным. Многих его однокашников удивляло, что при виде крови или во время прививок и профилактических уколов Резун мог запросто упасть в обморок, словно кисейная барышня. Комплекс неполноценности довлел над ним. Он страдал от своих физических недостатков».

А вот фрагмент из характеристики на выпускника Калининского суворовского военного училища:

«Воспитанник Резун В.Б. за время обучения показал себя дисциплинированным, любящим военное дело воспитанником со средними умственными и физическими способностями. По характеру застенчив, болезненно воспринимает критику в свой адрес, с товарищами и старшими робок, раздражителен и иногда несдержан».

Поступив в военное училище, он, на фоне других рослых парней, и здесь продолжает страдать из-за своего малого роста и женоподобной фигуры. Для того, чтобы казаться выше, он набивал каблуки сапог и ботинок. Еще было замечено, что Владимир всегда старался услужить сильному.

После окончания училища, не без помощи друзей отца — кадровиков этого учебного заведения, «блатник» — лейтенант Резун направляется на стажировку не в линейную часть, а в штабы: сначала в штаб Прикарпатского, а затем Приволжского военных округов.

В характеристике, подписанной командирами роты майором А. Крайновым и батальона — подполковником Л. Рубцовым, отмечался старый негатив: «невыдержанность, самолюбие, обидчивость».

При первом поступлении Резуна в Военно-дипломатическую академию психологи отмечали:

«У абитуриента очень низкий порог лабильности, то есть устойчивости к стрессовым фактам. Человек с таким низким пороговым уровнем очень медленно выходит из стрессового состояния и утрачивает, находясь в таком состоянии, способность адекватно и разумно противостоять целенаправленному воздействию на психику».

В связи с этим мандатная комиссия порекомендовала зачислить его только условно с предварительным прохождением годичной практики в войсках. Отец же всеми силами через свои связи продавливал своего «меньшенького» в академию, не служившего и дня в линейных частях.

* * *

Через год, в августе 1971 года, старший лейтенант Резун с женой Татьяной прибывает в Москву. На сей раз, со второй попытки, он становится слушателем Военно-дипломатической академии Советской Армии.

По окончанию первого курса в его характеристике появляются настораживающие моменты:

«Недостаточно развиты волевые качества, небольшой жизненный опыт и опыт работы с людьми. Обратить внимание на выработку необходимых офицеру разведки качеств, в том числе силы воли, настойчивости, готовности пойти на разумный риск».

На втором курсе преподаватели практических занятий отмечали такое качество, как «нерешительность, граничащая с трусостью.

Был случай, когда он на экзамене, посчитав, что ему необъективно занизили оценку, из-за чрезмерного волнения потерял сознание и упал в обморок.

Сотрудники наружного наблюдения 7-го управления КГБ, обучавшие слушателей академии искусству выявления слежки за собой, в отзыве на Резуна отмечали:

«Объект на маршруте вел себя неспокойно, часто совершенно нелегендированно оглядывался, применял шаблонные приемы проверки для обнаружения за собой слежки, дважды завязывал шнурок на ботинке с целью обнаружить слежку, проверялся грубо и непрофессионально».

И все же академию он окончил и вскоре, неожиданно для других офицеров осенью 1974 года, выехал в первую и последнюю загранкомандировку в престижную страну — Швейцарию на должность сотрудника советского постоянного представителя в ООН с местом работы в Женеве. Такие служебные взлеты бывали редко у кого из выпускников.

Там он тоже зарекомендовал себя крайне осторожным, неконтактным человеком, робко осваивающим «крышевую» должность. Сторонился иностранцев, не сходился близко с коллегами, вел довольно замкнутый образ жизни, считая себя специалистом-аналитиком по открытым источникам информации. Таких «спецов» профессионалы, работающие с агентурой, называли «портными с ножницами». Они «кроили» местные журналы и газеты, выбирая из них нужную информацию, которая иногда оценивалась нормально в Центре — в тогдашнем 9-ом управлении Информации ГРУ. На большее такие «специалисты» не годились.

Но для разведчика, особенно за рубежом, нужен результат первой категории, каким во все времена была вербовка иностранца в качестве поставщика нужной информации — агента.

Резун понимал, что скоро командировка закончится, а он окажется с нулевым результатом — «баранкой», что сулило ему с учетом нелестных характеристик довольно-таки туманные перспективы в дальнейшей службе.

Не случайно резидент ГРУ в Швейцарии, — непосредственный начальник Резуна, один из опытнейших военных разведчиков, генерал-майор Глотов дает подчиненному после первого года работы такую характеристику:

«Весьма медленно усваивает методы разведывательной работы. Работает разбросанно и нецелеустремленно. Жизненный опыт и кругозор малы. Потребуется значительное время для преодоления этих недостатков».

Для того, чтобы «поднатаскать Резуна в деле», Глотов однажды поручил своему заместителю задействовать его в проверочных мероприятиях по закладке подобранного тайника. Нужно было заложить учебный контейнер. Резун об этом не знал, так как ему ставилась «боевая» задача. Они подъехали к месту расположения тайника.

Этот эпизод так описал коллега Резуна — Александр Кадетов:

«Заместитель резидента повернулся к Резуну и увидел, что его напарник сидел бледный как полотно и не мог говорить. Он ничего не слышал, его охватил смертельный страх, нижняя губа у него отвисла и тряслась. На него было противно смотреть.

— Что ты испугался, бери контейнер, иди, ищи тайник и закладывай, — властным голосом руководитель попытался вывести Резуна из оцепенения. Однако тот продолжал сидеть, не двигаясь, и молчал, как истукан. Казалось, он ничего не слышал и совершенно отключился. Карта в его руках тряслась. Заместитель резидента выругался в сердцах, вышел из машины и скрылся в кустах. Отыскал нужный пень, заложил контейнер и вернулся к машине…

— Эх ты… Твоя фамилия не Ризун, а Дристун…»

* * *

Следует заметить, что капитан Резун охотно занимался хозяйственными делами. Практически он исполнял должность денщика при семьях руководителей. Ярко это проявилось, когда на смену Глотову прибыл генерал Александров — бывший работник ЦК КПСС. Особенно Владимир угождал генеральше, мотаясь с нею на автомашине по магазинам, ателье и «блошиным рынкам» — барахолкам.

В Женеве семья Резуна жила отдельно от семей других советских граждан, в доме, где обитали иностранцы. Проживание по соседству с американской миссией создавало благоприятные условия для внедрения в квартиру советского гражданина техники слухового контроля. На первом этаже дома находилось также бюро фирмы США по продаже пишущих машинок. Эта фирма на самом деле являлась прикрытием американской разведки, силы которой в Женеве были в тот период, как никогда велики. Американцы работали широко и активно.

До июня 1977 года на одной лестничной площадке с квартирой Резуна обитала молодая, незамужняя англичанка, работавшая в международной организации здравоохранения, а после ее переезда в другой дом в квартире этажом ниже, под «кабинетом и спальней» будущего «великого писателя с мировым именем», поселилась одинокая американка. Причем автомашина Резуна «Тойота» стояла рядом с автомобилем иностранки в одном двухместном боксе, расположенном в подвальном помещении дома. Обе эти женщины подозревались в принадлежности к иностранным спецслужбам.

Как уже отмечалось, за почти двухлетнее пребывание за рубежом разведчик Резун не установил практически ни одного полезного знакомства, нужного для выполнения служебных задач. Он боялся общения с иностранцами и даже сторонился их, пугаясь своей психологической слабости.

Однако в апреле 1977 года он неожиданно «по собственной инициативе» (к тому времени уже вовсю шла разработка советского офицера резидентурой британской разведки в Женеве) познакомился с редактором английского журнала «Международное военное обозрение» Рональдом Фурлонгом, который к тому же нежно «любил сильный пол». Его гомосексуальные наклонности были известны руководству МИ-6. Редакторство — это была его «крыша». На самом деле он являлся кадровым сотрудником разведки Великобритании.

* * *

Резун искал материалы для «ножниц», а поэтому решил зайти в редакцию журнала, где и познакомился с Рональдом. Вот как описывает первое впечатление Фурлонга от встречи с Резуном его сослуживец Александр Кадетов:

«Память вытащила на поверхность этот эпизод, когда он впервые встретился и познакомился с Владимиром Резуном…

Советский дипломат посетил его редакцию. В глаза бросились округлости его женоподобной фигуры, короткие ноги, толстые ляжки, большая круглая голова, пухлые женские губы, румяные, как у девушки, щеки.

Как опытный педераст, Фурлонг сразу безошибочно определил, что перед ним стоит его возможный сексуальный партнер. Все признаки налицо, он не мог ошибиться: русский уже неоднократно бывал предметом мужского вожделения. Надо было не упустить шанс, чтобы эта встреча не оказалась последней.

У его бывшего любовника, архивариуса французского посольства Франсуа Лагранжа, закончилась командировка…

Посетитель, похоже, сам шел на контакт, подробно интересовался тематикой журнала, стоимостью подписки, с большим внимание просматривал издания, задавал вопросы, не торопился уходить. Возможно, Фурлонг это не исключал впоследствии при анализе, что русский дипломат и сам почувствовал родство душ, точнее тел».

Знакомство быстро развивалось. Скоро выяснилось, что оба занимаются нумизматикой, поэтому стали обмениваться монетами. Рональд иногда приглашал Владимира на ленч в ресторан. Оплачивал расходы всегда англичанин — русский не возражал, а потом так и привык к «халяве». Наверное, не хотел вспоминать истину, что бесплатный сыр бывает только мышеловке.

В ходе изучения Резуна Фурлонг безошибочно определил, что Владимир только «крышует» должность международного чиновника в постоянном представительстве СССР при ООН в Женеве, а на самом деле является сотрудником советской военной разведки. К этому выводу он пришел сразу, так как советский гражданин проявлял явно повышенный интерес к военной тематике. И он его стал подкармливать соответственной полуоткрытой периодикой, за что россиянин вручал своему «кормильцу» недорогие подарки, презенты и прочее.

Именно таким путем в резидентуре ГРУ появилась копия открытой инструкции по эксплуатации немецкого танка «Леопард-2».

Фурлонг по совету своего начальника, резидента английской разведке в Берне О?Брайна Тира, подарил Резуну, получившему теперь по разработке псевдоним «Наполеон», книгу Вильяма Ширера «Взлет и падение Третьего рейха». Резун, естественно, не знал, хотя мог предвидеть, что уже разрабатывается англичанами, продолжал с маниакальным упорством доказывать своему новому начальнику, генералу Александрову, что Фурлонг может быть в перспективе кандидатом на вербовку.

* * *

Однажды Фурлонг по договоренности со своим шефом довел Резуну информацию о том, что родной брат англичанина якобы является командиром подводной атомной субмарины и служит вот уже несколько лет на базе военно-морских сил в Гибралтаре. Резун явно заинтересовался этой информацией. Он даже заволновался и стал, чуть ли не в лоб выяснять у собеседника состоянием базы и подводными лодками, базирующие на ней.

Контакты между русским и англичанином «расширялись» и «углублялись». Резун зачастил теперь уже и на квартиру к Фурлонгу. И тут швейцарская контрразведка отличилась. По данным одного из ее руководителей — Фрица Шварцбергера, его оперативно-техническая служба зафиксировала на видеокамеру сексуальные отношения между Фурлонгом и Резуном.

Этот факт коренным образом повлиял на первоначальный план приобщения Резуна к работе на английскую разведку. После того, что увидели англичане на экране, план существенно упрощался.

Несмотря на это, изучение Владимира и игра с ним продолжалась. Фурлонг докладывал начальству, скрывая, естественно, свое влечение к русскому, что Резун не прочь приударить за женщинами. Так, посещая его редакцию, он часто рассказывает сальные анекдоты и… «положил глаз» на его секретаршу Марту — высокую, кривоногую и широкотазую немку. Он дарит ей сувениры, отпускает комплименты. Резидент предложил подчиненному вариант:

— Так создайте комбинацию, чтобы Владимир затащил вашу Марту в постель. Немки сговорчивы. Вот вам и основания для компрометации.

— Проблема в том, что сама Марта игнорирует ухажера, он же для нее гномик, — нашелся Фурлонг, не желающий делать из своего партнера бисексуала.

— Найдите другой объект «медовой ловушки», — настаивал О?Брайн Тир.

— Есть варианты, — неохотно ответил Рональд.

— А вообще делайте все, чтобы «Наполеон» вас разрабатывал в качестве своего потенциального источника информации. Материалами мы вас снабдим. Пусть он считает, что вы податлив, как пластилин. Требуйте от него за бумаги деньжат, желательно под расписку. За материалы, которые он принесет, старайтесь отблагодарить подарками и деньгами. Не жадничайте. Это, я вам скажу, крюк прочный. Таких крючков надо иметь несколько, — продолжал руководитель Службы безопасности Великобритании (СИС) в Берне. — Надо ими его обставить.

* * *

Когда жена Резуна с дочерью уехали в Москву, оперативным офицером английской резидентуры Гордоном Барросом была дана «отмашка» соседке россиянина по дому на улице Рю де Лозанн — англичанке, квартира которой была оборудована звукозаписывающей техникой и фото и видеоаппаратурой. Кстати, они были знакомы, часто их видели в кафе. Она пригласила Резуна к себе посмотреть фильм. Перед просмотром выпили виски, уселись на диван, а после окончания «ужастика» перекочевали на старинную дубовую кровать, которая гостью показалась почти аэродромом…

Для согласования действий по вербовке Резуна О?Брайн Тир вылетел в Лондон к шефу — генеральному директору СИС Иорису Олдфрилду. Подчиненный доложил план вербовочной операции, отметив, что создан достаточно прочный фон компрометации «Наполеона».

— А что он вообще за человек? — спросил шеф. — Поподробней вы, не могли бы рассказать о нем?

— Трусоват, патологически жаден, неопытен. Увлекается нумизматикой и играми в казино. Собирает оловянных солдатиков. Неравнодушен к женщинам и сильным мужчинам, о чем я уже вам докладывал, настоящий бисексуал. В особой коммуникабельности не замечен. Крайне злопамятен, обиды помнит долго и пытается отомстить обидчику. Отмечены также в характере элементы лакейства, услужливости, одним словом, как говорят русские — «холуяжа».

Судя по молодости, на такую ответственную должность мог приехать только «блатник». Кто-то его явно протолкнул в Женеву. Французский язык знает слабо, а вот к военной тематике тянется. Похоже, что он сотрудник советской военной разведки.

Шеф еще раз пробежал глазами по справке с планом вербовки россиянина и, подняв очки на лоб, с выдохом заметил:

— Должно все получиться. Да поможет вам Бог! Проводите вербовку — он созрел, и вы тоже, судя по интересным материалам. А судьбу Фурлонга решим после — отправим эту грязную свинью на пенсию. «Наполеон» нам нужен в Москве, в центральном аппарате ГРУ.

— У него скоро заканчивается командировка, сэр, — уточнил О?Брайн Тир.

— Ну и хорошо…


Возвратился в Берн О?Брайн на следующий день и сразу созвал совещание, пригласив в кабинет своего заместителя Дерфила Сервила и оперативного сотрудника Гордона Барроса.

— Господа, шеф санкционировал вербовку «Наполеона». Участвуем в операции только мы. Фурлонг привезет кандидата в Цюрих в редакцию журнала «Армада» якобы за очередной порцией материалов по вопросам вооружения стран НАТО. Согласие на поездку от Резуна уже получено. Фурлонг во время беседы отлучится под благовидным предлогом…

Теплым апрельским днем 1978 года «партнеры» Резун и Фурлонг выехали в Цюрих. Там все происходило по сценарию англичан. В отдельной комнате редакции журнала «Армада» Резун получил от «хороших друзей» нужные материалы. Рональду предложили «погулять». Покинул компанию и Сервил.

О?Брайн представился советскому офицеру, как доктор Фишер. На его визитке значилось: «Доктор наук. Институт геополитики. Цюрих». После непродолжительной беседы, Резун заторопился.

— Вы собрались уезжать? — спросил Тир.

— Да! Спасибо за материалы. Я тороплюсь.

— А не могли бы вы задержаться и посмотреть очень интересные видеозаписи, — с этими словами Фишер взял пульт и нажал на кнопку. На экране монитора появилось голое тело англичанки и соитие с нею героя беседы…

Резун закрыл лицо руками и проскулил:

— Ради Бога, выключите.

Вербовка состоялась. Резун дал согласие на сотрудничество с английской разведкой. Этот шаг дался не просто. Он нервничал и переживал, а дома чуть ли не упал в обморок. Плакал, охал, стонал… Ходил затравленным зверем по комнате. Но, как говорится, время — лекарь. Постепенно успокоился, взяв себя в руки.

* * *

Владимир, как будто ничего не случилось, продолжал встречаться с Рональдом, получая от него материалы по военно-политическим вопросам, которые высоко, на первый взгляд, оценивались местным начальством — руководством резидентуры. Но со временем из Москвы стали поступать тревожные оценки: материалы от англичанина неглубокие, поверхностные, а иногда и вовсе дезинформационные. Резиденту ГРУ в Швейцарии Центр высказал сомнение о добропорядочности Фурлонга и предложил тщательно проверить источник информации.

6 июня 1978 года эти указания генерал Александров разъяснил Резуну, что не могло у него не вызвать сильного беспокойства. Кроме того, с некоторого времени начальник стал не поощрять труда «с ножницами», а требовал активизации работы с живым материалом — людьми из числа интересных для разведки иностранцев.

— В отношении Фурлонга надо выяснить, наконец, кто же он? — потребовал генерал. — Да, чуть было не забыл, наши коллеги из КГБ получили данные о проявлении повышенного интереса к вам со стороны американцев. Будьте осторожны, вы еще неопытны в разведке. Бдительность, прежде всего!..

И, наконец, 9 июня 1978 года, во время инструктажа Резуна по предстоящей встрече с Фурлонгом, Александрову позвонил резидент ПГУ КГБ. В телефонном разговоре шла речь о совместных мероприятиях по откомандированию в Советский Союз какого-то дипломата. Потом инструктаж был прерван вызовом генерала к послу.

Капитан долго ожидал возвращения начальника. Но когда тот пришел, то, как показалось трусливому Резуну, шеф быстро завершил беседу, что еще больше насторожило подчиненного. Рабочий день у Владимира не клеился, в голове все шло кувырком. Холодный пот то и дело высыпался бисером на лбу и висках. В голове, как заноза, засела мысль — разговор идет явно о нем. Предположил, что его раскололи «ближние соседи» — сотрудники госбезопасности.

Резун так испугался, что его шатало, подташнивало, а привычную розовость лица сменила бледность, переходящая в мертвенную, землистую серость. Он, с трудом дождавшись рабочего дня, заспешил домой.

* * *

— Что с тобой, Володя? — вскрикнула Татьяна. — Посмотри в зеркало, на тебе лица нет… на себя не похож. Что случилось, скажи?

— А ну их к черту. Понимаешь, вызвал Александров, зло упрекнул меня за то, что я якобы без дела общаюсь с иностранцами. Отматерил по-мужицки, а потом выгнал из кабинета. Чувствуется, накапали что-то неприятное гэбисты. Кстати, я слышал разговор шефа, наверное, на другом конце провода находился офицер безопасности. Говорили о срочной отправке завтра неизвестного сотрудника посольства в Союз. Речь шла, наверное, обо мне. Я все проанализировал, кандидат на «вылет» из Женевы только я. А в Центре разбираться не будут, отправят в Сибирь или на Дальний Восток, но не в штаб, а в линейную часть в глухой гарнизон.

— Кем? — спросила перепуганная жена.

— Ротным, а может, выгонят совсем.

— Как же так? За что? Сходи к Александрову. Сколько ты помогал его жене. Объясни ему, что это сплетни, что ты любишь свою работу…

— Поздно… Он кричал, ругался. Потом стал кататься по дивану. Стенал и заламывал руки.

Резун находился в припадке истерии…

Вечером того же дня швейцарский агент английской разведки Шварцбергер вызвал срочно на связь своего хозяина — британца О?Брайна. Встретились в небольшом ресторанчике. Местный контрразведчик поведал негласному шефу, что его техническая служба записала взрывной разговор в семье подконтрольного объекта. Начальники советского дипломата собираются откомандировать его срочно, завтра же в Москву.

— Не может быть! — вырвалось у О?Брайна Тира. Он понимал, что если это случится, то это и конец его карьеры. Было двенадцать часов ночи…

Резидент бросился к машине. Через десять минут влетел в кабинет и вызвал Гордона. Рассказал ему ситуацию.

— Что будем делать?

— Есть сильный вариант — склонить Резуна с женой к невозвращению в Россию и сделать его политическим перебежчиком, — ухмыльнулся Гордон, явно довольный своим экспромтом.

— А если он не захочет?

— Помочь ему.

— Как?

— Состряпаем якобы перехваченную и расшифрованную нами телеграмму советскому послу. Покажем ее «Наполеону» и весь сказ.

На том и порешили. Ночью они приехали на квартиру к перепуганному и изможденному Резуну и «объяснили» ситуацию. Показали телеграмму, в которой Центр требовал срочно откомандировать Резуна в Москву. Офицер, не колеблясь, принял план побега. Татьяна заупрямилась и стала возражать. Заплакала. Тогда он ей зачитал текст телеграммы.

— За что? Ты же не виноват… Как такое могло случиться? А может, ты все же что-то натворил?

— Клянусь!

Татьяна разрыдалась. Ей подали содовой воды с растворенной таблеткой неизвестного успокоительного препарата. Через несколько минут она впала в полусонное состояние и стала совершенно безразлична к происходящему.

— Быстрее, Володя, а то могут с минуты на минуту прийти за тобой, — припугнул россиянина Тир. — Вещей никаких не берите. Скорее в машину.

В полночь два автомобиля отъехали от дома и помчались в неизвестном направлении…

* * *

Следует заметить, Резун был уверен, что англичане его примут в самом разгаре «холодной войны» и выдадут вид на жительство. А со временем он и его семья станут подданными Великобритании, обретут новое гражданство.

В квартире остались водительские удостоверения, дипломатические паспорта, одежда и другие предметы, свидетельствующие о торопливых сборах беглецов, а также коллекция обожаемых оловянных солдатиков. Бросил он и своих любимцев, предав их.

После исчезновения советского офицера с семьей западная пресса несколько дней молчала. Английские власти тоже не торопились обнародовать уже известный во всех подробностях им этот факт. Потом, спустя месяц, появилось сообщение о перебежчике Резуне, попросившем политическое убежище в Великобритании.

И началось…

Сначала его робкие интервью, выступления со статейками в периодике. Потом карманные книжечки с потоками лжи о личном составе ГРУ, спецназа, КГБ, и вот уже всплывает 350-ти страничная, набранная крупным шрифтом «для солидности», книга «Ледокол», где много такого, с чем можно поспорить, не согласиться, отвергнуть с негодованием из-за явной клеветы и пасквилянтства.

Именно спецслужбы навязали «круглолицему мальчику», «абсолютному нулю в разведке», «трусоватому по натуре человечишке и сексуальному извращенцу», как писала одна из западных газет, в качестве псевдонима святое для россиян имя — Суворов.

Кстати, Резун ездил к Чертову мосту, который преодолевал настоящий полководец Суворов, а не «закавыченный стратег». Этот визит, по-видимому, тоже повлиял на выбор псевдонима.

Через некоторое время загадочный советский военный разведчик был представлен читателям одной из ведущих английских газет как «крупный знаток войск спецназа и всей системы ГРУ Генерального штаба ВС СССР». В спецназе он и дня не служил, туда с такими данными не брали.

Постепенно он рос, а вернее, его «растили» — и вот он уже стратег, рассуждающий о тонкостях войны, на которой не был, а задним числом вносил коррективы в приказы полководцев.

Стратегические исследования» Резуна фактически не его мысли. У читающих создавалось такое впечатление, что все уже где-то и когда-то читалось в книгах и статьях, вышедших на Западе. А книга «Ледокол» была нужна нашим противникам, замаячили горизонты окончания «холодной войны» из-за активной работы «пятой колоны» внутри страны.

Специалисты идеологических операций сделали ставку на «труды историка» Виктора Резуна. Обращал на себя внимание тот факт, что почти вся «суворовская» стряпня писана под диктовку разных авторов. Не надо быть опытным лингвистом, чтобы прийти к выводу, что у книг «Аквариум», «Ледокол», «Тень победы», «Последняя республика», «День «М» и других разные авторы так как они написаны разными стилями изложения. Это они пытаются создать оригинального мыслителя из маленького, случайного человека в разведке.

Как бы его не превозносили зарубежные «специалисты» по ГРУ как разведчика — чуть ли не от Бога, но сама объективная оценка самого себя у человека появляется в экстремальной ситуации.

Так давайте поверим автору «Аквариума» Виктору Резуну в правдивость одной фразы:

«Я знаю, что если меня в Академию (ГРУ. — Авт.) примут, то это будет большая ошибка советской разведки».

* * *

Эмоционально, но точно оценил в стихотворной форме предательство его бывший коллега по Швейцарии. Вот фрагмент этого опуса, ходившего по ГРУ:

Когда «Аквариум» творил
И лгал без совести и чести,
Ты душу ложью отравил
И предал тех, с кем клялся вместе.
А сочиняя «Ледокол»,
Став предан Геббельсу без лести,
В грехах Иуду превзошел —
Живых и павших обесчестил.
Что представляешь ты собой.
Твои поступки показали —
Трус, лжец, разведчик никакой,
Не ты — тебя завербовали…

Хотелось бы еще сказать несколько слов по адресу предательской «правды» Резуна. Вот он, как разведывательный гуру поучает:

«Вербовка — сложное дело. Как охота на соболя. В глаз нужно бить, чтобы шкуру не испортить. Но настоящий охотник не считает трудностью попасть в соболиный глаз. Найти соболя в тайге — вот трудность».

Не нашел он «соболя» в Швейцарии, его самого, как зверя подстрелили английские охотники. А в «Аквариуме» играет мускулами, показывает смелость и мужество в общении с иностранцами. Это почти из серии анекдотов: я участвовал в бою со стороны, я трижды ранен в грудь родного брата…

Послушать этого петушка, прямо-таки перед нами вундеркинд, родившийся для разведки и навербовавший корзину негласных помощников из числа иностранцев и бизнесменов, военных и политиков. А как оказалось, ничего он не сделал как военный разведчик, а как предатель сдал людей, нарушил присягу, продал секреты и собственную совесть.

Звучат пронизанные бахвальством слова:

«…откуда Славе знать, что это я ему операцию придумал».

Речь идет о планах вербовки офицера 6-го американского флота. Не бред ли пошел кругами после оперативной фантазии Фурлонга о его «брате-подводнике»?

Или же другой кивок в свою сторону:

«Смотрит на меня шпионская братия, дорогу уступает».

Ах, как хочется примазаться к тем, кто действительно своим умом, выстроенной логикой, мужеством и стальным характером мог убедить процветающего американца развернуться в сторону военной разведки нашей страны. И таких, к счастью, в ГРУ было, есть и будет большинство. Этот же бред Резуна — исключение из правил.

Трижды прав бессмертный Сент-Экзюпери, сказавший, что истина — это не то, что можно доказать, это то, чего нельзя избежать. Измены можно было избежать, поэтому в доказываемую Резуном «истину» поверят только люди-легковеры или ненавистники Отчизны.

* * *

В горбачевском Союзе и ельцинской России заказную идеологическую жвачку «суворовщины» стали активно производить некоторые издания. Критика и газеты того же толка захлебывались от восторга. Они радовались пасквилянту и хотели, чтобы он как-то побольнее лягнул нашу страну.

В трех номерах журнала «Нева» печатался «Аквариум». В № 6 за 1991 год в предисловии к писанине Резуна есть такие слова:

«Книга, которую сегодня предлагает «Нева», написана профессиональным (??? — Авт.) разведчиком. Автор рассказывает о закулисной, черновой и порой весьма жесткой системе подготовки профессионального разведчика. Все это описано с детальным знанием дела…»

Другой специалист по ГРУ, предатель, генерал-майор КГБ О. Калугин, тоже решил осчастливить автора книги своей оценкой. Он говорит, что перед нами «добротная, написанная не без искры божьей книга, читаемая с интересом и сочувствием. Она раскрывает еще одну малоизвестную сторону нашей жизни, долгие годы скрытую завесой секретности, мифической героикой и просто обманом».

А вот отзыв о «Ледоколе» германской газеты «Ди Вельт» от 23 марта 1989 года:

«Эта книга написана профессиональным разведчиком, а не историком, и это резко повышает ее ценность. Советские товарищи и их западные друзья будут в дикой ярости…Не слушайте их, читайте «Ледокол». Это честная книга».

Прочтя эти книги и отзывы на них, Стороженко вспомнил о словах Джона Кеннеди, сказанных им в запальчивости на одной из пресс-конференций:

«Русских войной нельзя взять. Их надо разлагать изнутри, и для этого надо использовать три фактора: водку, табак, разврат».

Забыл американский президент сказать о четвертом факторе — предательстве. Его, к сожалению, у нас было много на протяжении многовековой истории, и не только советского периода.

Почти двадцатилетний стаж работы в ГРУ по линии военной контрразведки позволил автору не только глубоко знать структуру, методы и особенности работы военной разведки, но и принимать непосредственное участие в розыскных мероприятиях по «писателю — профессиональному разведчику», изменившему Родине во время очередного приступа волнения души из-за страха быть разоблаченным.

Ложь на каждом шагу. Сплошные попытки играть роль великого стратега в разведке при серой посредственности, путем одурачивания простаков-читателей.

Не один год автор общался с личным составом войск спецназа ГРУ, к которым «великий их знаток» не был допущен даже на пушечный выстрел, но он пишет о них очередную глупость:

«Кукла — это преступник, приговоренный к смерти. Тех, кто стар, болен, слаб, кто знает очень много — уничтожают сразу после вынесения приговора. Приговоренных к смерти более продуктивно используют. Один из видов такого использования — сделать его куклой в спецназе. И нам хорошо, и ему. Мы можем отрабатывать приемы борьбы, не боясь покалечить противника, а у него отсрочка от смерти получается».

Зайдя как-то на участок к офицерам этого управления, автор показал данную выписку. Реакция у всех была однозначной:

— Шизофрения, чушь, наивность, злонамеренность! Расчет на простаков! Да и сам автор, как чекист с высшим юридическим образованием, знал, что это элементарный блеф.

* * *

Врал Резун и по поводу инструктажа в военном отделе ЦК КПСС. Автору часто приходилось по роду службы общаться с начальником управления кадров ГРУ вице-адмиралом К. Лемзенко. Он назван «писателем» в книге «генерал-полковником». В описанное «сочинителем» время он еще работал на Старой площади и действительно инструктировал капитана — горе разведчика перед поездкой за рубеж. Тот инструктаж, какой описан Резуном, Лемзенко не подтвердил, а только заулыбался, заметив при этом: «Что может сказать профан и лгун в разведке?»

А вот как повествует Резун слова, якобы сказанные Лемзенко:

«Сегодня 23 августа. Эту дату, капитан, запомните на всю жизнь. С этого дня вы входите в номенклатуру, мы поднимаем вас на очень высокий этаж — в номенклатуру ЦК.

Помимо прочих исключительных привилегий вам предоставлена еще одна: с этого дня вы не под контролем КГБ. С этого дня КГБ не имеет права задавать вам вопросы…предпринимать какие-либо акции против вас. Гордитесь доверием…каждый, самый незначительный офицер ГРУ — сверхчеловек по отношению ко всем остальным. Пока вы в нашей системе, — вы обладаете колоссальными привилегиями…когда имеешь молодость, здоровье, власть, привилегии — об этом забываешь. Но вспомнишь об этом, когда ничего уже нельзя вернуть. Некоторые из них бегут на Запад в надежде иметь великолепную машину, особняк с бассейном, деньги. И Запад им действительно много платит. Но, получив «Мерседес» и собственный бассейн, предатель вдруг замечает, что все вокруг него имеют прекрасные машины и бассейны. Он вдруг ощущает себя муравьем в толпе столь же богатых муравьев. Он вдруг теряет чувство превосходства над окружающими. Он становится обычным, таким, как все. Даже если вражеская разведка возьмет этого предателя на службу, все равно он не находит утраченного чувства превосходства над окружающими, ибо на Западе служить в разведке не считается высшей честью и почетом…»

Да простит меня читатель за длинную цитату Резуна. Все в ней поставлено с ног на голову, поэтому без комментариев.

Приехав как-то ГРУ, автор зашел к одному из начальников управления стратегической разведки, участнику минувшей войны, хорошо знавшего Резуна, и попросил поделиться впечатлениями.

— Не скрою, ножницами он работать умел. Ты послушай, сколько в этом пигмее злости на свою профессию, которая не пошла у него, и на тех далеких разведчиков, пострадавших в годы сталинских репрессий. Он пишет: «…кровавая чистка советской военной разведки не ослабила ее мощь. Наоборот, на смену одному поколению приходило новое, более агрессивное. Смена поколений, — вроде как смена зубов у акулы…Чем больше становится мерзкая тварь, тем больше зубов в ее отвратительной пасти».

А сколько претензий на роль арбитра высочайшего ранга! Например, о книге маршала Жукова он говорит, что она написана для умственно неполноценных людей. А дальше: поучения, издевательства, бестактность по отношению к тем людям, которые не могут возразить желторотому мерзавцу.

По существу его книги разные по стилю, т. е. явно писаны не только спецслужбами. Они набиты сталинскими изречениями и авторскими восклицаниями.

И еще автора интересовало мнение о «трудах» Резуна одного из умнейших людей в военной разведке, опытнейшего аналитика, человека с широчайшим кругозором, доктора военных наук, контр-адмирала А. Римского.

Встретились в его кабинете, тепло обнялись, выпили по чашечке кофе, закурили. Николай достал диктофон и начал записывать рассказ:

«…Нету у меня веры к нему, потому что книги писаны разными авторами. «Автор» «Аквариума» дошел в армии до командира взвода. Это очень низкий порог, чтобы рассуждать стратегически. Даже наша академия тех знаний не дает, какие он выплеснул на страницы своих книг. Я прослужил более двадцати лет в центральном аппарате военной разведки и не знаю досконально всей структуры ГРУ и отдельных его подразделений. В разведке существует непреложное правило, — знай только то, что тебе положено, и что от тебя требуют руководители, и не лезь в те вопросы, которые тебя не касаются.

Поэтому в книгах Резуна сборище всевозможных инсинуаций и спекуляций о ГРУ, имеющих широкое хождение на Западе не одно десятилетие. Так что ничего нового для меня он не сказал. Книга «Аквариум» изобилует импортными данными с «бородой».

Даже учитывая определенное количество подонков, предавших свою службу, можно с уверенностью констатировать, что, во-первых, они много не знали; во-вторых, то, что от них получает противник, не афишируется в целях сокрытия степени осведомленности о советской военной разведке. А вот то, что в их бульварных листках публикуется, как раз и составляет основу его книги «Аквариум».

Что же касается книги «Ледокол», то он ее якобы задумал в 1968 году. А сбежал на Запад дескать только потому, что хотел в спокойной обстановке поработать над книгой… В отличие от первой книги в «Ледоколе» затрагиваются серьезные военно-стратегические вопросы, о которых говорили еще во времена Черчилля.

Подобных публикаций на Западе полно, поэтому идеи, скажу сразу, не Резуна. О них мне еще в первой командировке рассказывали западные немцы — историки, лояльно настроенные к нам и не верившие желтой прессе. На эту тему за рубежом написаны сотни книг, где СССР выставлен монстром, жупелом, агрессором. Другое дело, мы их не знали, их не печатали у нас.

Такой же «исторический» подход, как у Резуна, не выдерживает никакой критики.

Во-первых, Сталин после договора, подписанного Молотовым и Риббентропом, вообще уверовал в отсутствии угрозы со стороны Германии. Во-вторых, он ждал нападения Японии. А в-третьих, Гитлер создал группировку своих сил на востоке в течение каких-то месяцев, и план «Барбаросса» претерпел несколько модификаций, но идея его осталась неизменной — в ходе блицкрига разбить СССР.

Могу четко сказать, что «Аквариум» — это плод труда сотрудников английской разведки, а вот «Ледокол» готовили специалисты центров и институтов стратегических исследований. А сам Резун говорит, что у него «пустая душа» — с этим я согласен, а вот с тем, что у него «мозг переполнен номерами дивизий» — не согласен, просто блефует.

Есть, конечно, и личный вклад Резуна в книги: вставные междометия, пустые восклицания, ядовитые вопросики… Они — как дежурные улыбки. Я повторяю, его источники не выдерживают критики: то он ссылается на письма читателей, которые не идентифицируются, то идут ссылки на отца типа «мой папа в кругу своих рассказывал», то использует мемуары участников войны, выворачивая фактуру на изнанку. Ярким примером может служить фальшивая трактовка воспоминаний Константина Симонова.

Часто Резун ссылается на работу в архиве ГРУ во время учебы в Военно-дипломатической академии. Архивы разведки — это святая святых любой спецслужбы. Они молчат десятилетиями, а то и столетиями. Так вот, ни в одном учетном журнале фамилии Резуна за время учебы обнаружено не было. Кто-кто, а архивисты военной разведки знают толк в допуске к своим материалам. Даже такой известный человек, гордость советского спорта, как Юрий Власов, прежде чем попасть поработать с документами своего отца — военного разведчика, прошел через десятки чиновничье-номенклатурных и режимно-правовых фильтров при прямой санкции министра обороны и председателя КГБ. И это при явной заинтересованности политического руководства страны иметь такую книгу, как «Особый район Китая».

А тут никому не известный младший офицер легко и просто преодолевает режимные препоны и работает с секретными архивами ГРУ стратегической разведки. Не нонсенс ли? А чего стоят письма некого Кадыгрова (других данных нет. — Авт.) из Аргентины, служившего накануне войны «старшим лейтенантом на призывном пункте в Минске»! Именно он и «поведал» якобы автору о сенсационных пакетах: «Вскрыть в день «М». Пойди его найди…

Каждый военный знает, что конверты с мобдокументами являются совершенно секретными особой важности. Но ведь речь в них должна идти о более ранней дате, чем 22 июня 1941 года. Но где они, эти документы? Хотя бы один? С учетом наших неудач и повального отступления в начале войны, а иногда и прямого предательства штабных офицеров, не могло же так случиться, чтобы такой компромат о наших агрессивных планах «броска на Запад» не попал бы к немцам. И мог ли он остаться до сих пор невостребованным ни западными журналистами, ни отечественными историками — исследователями войны? Конечно — нет! Значит, таких документов не было в природе…

О вброшенной фальшивке СМИ Резуном о том, что у советского руководства был план нападения на Германию, подписанный Сталиным можно сказать одно: предатель слышал звон да не знал, где он.

По свидетельству военного историка В.А. Анфилова, который в 1965 году встречался Г.К. Жуковым, вопрос о нападении СССР на Германию никогда в прямой постановке не стоял. Вот как пояснил это «открытие» Резуна маршал Победы:

— Идея предупредить нападение Германии появилась у нас с Тимошенко в связи с речью Сталина 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий, в котором он говорил о возможности действовать наступательным образом.

Это выступление в обстановке, когда враг сосредотачивал силы у наших границ, убедило нас в необходимости разработать директиву, предусматривавшую предупредительный удар. Конкретная задача была поставлена А.М. Василевскому.

15 мая он доложил проект директивы наркому и мне. Однако мы этот документ не подписали, решили предварительно доложить его Сталину. Но он прямо-таки закипел, услышав о предупредительном ударе по немецким войскам.

«Вы что, с ума сошли, немцев хотите спровоцировать?» — раздраженно бросил Сталин.

Мы сослались на складывающуюся у границ СССР обстановку, на идеи, содержавшиеся в его выступлении 5 мая…

«Так я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии, о чем трубят газеты всего мира», — прорычал Сталин.

Так была похоронена наша идея о предупредительном ударе…

Стыдно «военному стратегу, профессионалу-разведчику и маститому писателю» по Буковскому с погонами старшего лейтенанта не знать этой давно уже обнародованной истины. А тот материал, что ему всучили англичане, дурно пахнет.

А утверждение Резуна, что плакат И. Табидзе «Родина-мать зовет!», песня А. Александрова «Священная война» были созданы задолго до начала войны.

А разве не плод досужих домыслов его утверждение, что писатели были призваны в армию заранее, опять же, до войны. Документы того периода опровергают грязную стряпню предателя…

* * *

Многие, с кем общался автор в ГРУ, рассуждали примерно так, что при его-то результатах в «разведывательной работе» надо годы отмываться, а может, и всю жизнь и стыдливо хранить гробовое молчание. Так нет, полез в стратеги военной разведки, поднатужился в своем укрытии и решил провести ревизию Великой Отечественной войны. Советский солдат поставил точку в этой тяжелой войне своей Победой. И этим гордиться надо, а не принижать ее ради сомнительной славы ниспровергателя истории.

Поэтому автор считает, что вся писанина Резуна заправлена ложью с добавками невежества и безграмотности в военном деле, в котором действительно он был профаном. Подучить его могли только в Англии педагоги из тамошней разведки, если не считать полученных знаний от коллекционирования великовозрастным игруном оловянных солдатиков, которых тоже предал, оставив коробку с ними на квартире после поспешного бегства.

Сам автор считал, что если он когда-либо будет писать книгу о своей службе, то обязательно выскажется и о Резуне для тех читателей России, которые приняли на веру варево подонка, от которого отказался даже отец.

«Мой отец, — напишет Резун, — был моей первой жертвой. Я у него просил прощения. Он меня не простил. И я снова прошу прощения у своего отца. Перед всей Россией. На коленях…»

Отец не простил до самой кончины. Россия, которую он предал, тоже не сможет это сделать, ибо нет прощения изменнику, тем более, военному в ипостаси офицера-разведчика.

Узнав о побеге за границу любимого внука, совестливый дед Резуна — Василий, не смог выдержать позора, выпавшего на его голову. Затосковал, стал больше молчать, с соседями перестал общаться. А потом закончил земную жизнь грехом христианским. Он, неожиданно для родственников, повесился, хотя все время до этого был жизнелюбом.

Отец Резуна, зная не понаслышке, что такое армейская служба, никак не мог согласиться с известием, что его сын предатель, что сбежал к противнику во время боевой работы (для разведчика она таковая всегда), что не пожелал сын встретиться с отцом в Лондоне, куда выезжал родитель. Он считал, что его выкрали, а потом чем-то опоили.

После этого он стал чаще хворать, сделался ипохондриком: тяжелые мысли в депрессиях грызли совесть. На первые книжки сына реагировал болезненно, потому что знал войну лучше его. По поводу просьбы Владимира простить его ответил коротко и резко: «Не могу!» А уже перед самой кончиной искренне заявил: «Сын принес семье больше горя, чем Гитлер».

* * *

Дочь Резуна, Оксана, по данным английских журналистов, стала в семье неуправляемой. Несколько раз ее задерживала полиция за хулиганство. Последний раз была поймана охраной супермаркета за воровство товара.

Жена Татьяна, хлебнув полной чашей позора, и тяжело пережив «добровольный плен», несколько раз психологически срывалась. Она стала частой гостей психбольницы. Сам же «известный разведчик — писатель и знаток ГРУ» сейчас много пьет, считая, что жизнь — это такая штука, из которой живым не выбраться.

Вот так, видно, Бог наказывает иудино племя!

Бывший диссидент Буковский, пытаясь показать сложность условий, в которых работает Резун в Англии, говорит, что «приговоренный заочно к смертной казни, он был вынужден находиться под постоянной охраной, считаться с требованиями своих ангелов-хранителей…»

И тут ложь. Суд, и только суд, определяет меру ответственности и выносит вердикт. Никакого суда не было, значит, и о приговоре не может быть и речи! Его пока осудили коллеги, отец и порядочные люди.

А охрану он заслужил. В передаче «Би-би-си» под названием «Шпионская война» швейцарский специалист по разведке Карл Луонд в 1979 году так прокомментировал уход Резуна:

«Говорят, что Резун перебежал с помощью своих британских друзей из МИ-6. Возможно…он знает имена…офицеров КГБ в Женеве. Одним из интересных фактов является то, что сейчас, спустя более года после его побега, англичане продолжают получать от него ценнейшую информацию».

Вот откуда деньги на охрану!

«Разведка самая неблагодарная в мире работа, — пишет «знаток» разведки. — Тот, кто ошибался, кто проваливался, кого повесили, тот знаменит». Но сюда можно добавить еще одну категорию «героев»: тот, кто предал «альма-матер» — разведку, оказывается, тоже попадает в «знаменитости». Только вот вопрос: с каким ярлыком или знаком?

В «Аквариуме» есть примечательные для создавшейся ситуации слова, сказанные то ли самим Резуном, то ли кем-то другим и только озвученные им, неважно:

«У каждого человека в голове есть блестящие идеи, и каждый человек страдает в жизни больше всего от того, что его никто не слушает. Самая большая проблема в жизни для каждого человека — найти себе слушателя. Но это невозможно сделать, так как все остальные люди заняты тем же самым — поиском слушателя для себя. Главное в искусстве вербовать — умение внимательно слушать собеседника, слушать…»

Для того, чтобы абсурдная идея стала правдоподобной, надо ее подать. Кроме всего прочего, в красивой и невероятной упаковке, называемой кратким, но емким словом — ложь. Людям надоедает одна и та же пища, а поэтому хочется перемен. Именно на это рассчитаны «откровения» Резуна.


«Дурак льстит самому себе, умный льстит дураку» — гласит народная мудрость. Глядя на ажиотаж вокруг книг предателей Родины — Гордиевского, Резуна, Калугина и других иуд, становится понятным, почему они избрали ложь в качестве своих аргументов.


Лгать самому себе для своей выгоды — подделка; лгать для выгоды другого — подлог; лгать для того, чтобы навредить, — клевета; это худший вид лжи, — писал когда-то Жан-Жак Руссо.


Недавно автор зашел в свой любимый магазин «Библио-Глобус», что на Мясницкой. Еще несколько месяцев назад в историческом отделе «суворовское творчество» лежало на верхних полках, прямо на виду, на уровне глаз. На этот раз книг Резуна на старом месте он не нашел.

Поинтересовался у продавщицы. Миловидная девушка, как бы извиняясь, заметила:

— Поищите там. Мы их отправили на нижнюю полку. В последнее время нет никакой реализации суворовской «Науки предавать!».

Ее ответ поразил автора. После этих слов он взглянул под ноги и почти на полу увидел то, что претендовало на поиск «исторической истины», а обернулось желчным пасквилем в отношении многострадальной Отчизны.

«Пройдет еще немного времени, — подумал он, — и все встанет на свои места. Многочисленные опусы Резуна превратятся в макулатуру, а Суворов для россиян будет только один — Александр Васильевич, с его одной, но бессмертной книгой — «Наука побеждать!»

Двойная игра «Каина»

В сентябре 1980 года в одно из подразделений ГРУ Генштаба прибыл для прохождения дальнейшей службы высокий, стройный человек — старший лейтенант Иванов Александр Васильевич. Военная форма ему шла. Очки в тонкой золоченой оправе придавали лицу особый интеллигентный шарм.

«Такие мужчины должны быть в фаворе у женщин», — неожиданно для себя подумал автор, бывший в ту пору старшим оперуполномоченным, впервые увидев новоприбывшего офицера на своем объекте.

Начальник направления, куда попал служить Иванов, полковник Лобанов охарактеризовал новичка в целом положительно:

— Парень толковый, из него может получиться хороший специалист информационной службы. На работе усидчив, умеет анализировать материалы, неплохо пишет, хорошо поставлена устная речь. У него какие-то связи наверху. Мне Иванова порекомендовали взять, хотя во время командировки в Болгарии у него были какие-то мне пока не известные неприятности на семейной почве, что явилось основанием для досрочного откомандирования из страны. О них мне скупо говорили кадровики, я посчитал бестактно влезать в душу подчиненного.

Первая ознакомительная беседа Стороженко с ним показала, что старший лейтенант Иванов действительно обладает широким кругозором. О себе рассказал, что в 1978 году окончил Военный институт иностранных языков, специализация — английский и болгарский языки. В 1973 году был в месячной командировке в Конго. Откровенно поведал о сложностях семейной жизни. После завершения учебы на спецкурсах ГРУ в 1979 году выехал в длительную служебную командировку в Болгарию.

В ходе беседы выяснилась одна интересная деталь. Оказывается, Сашу Иванова Стороженко мог видеть бегающим в гарнизоне, когда он в качестве слушателя стажировался в конце 60-ых годах от Высшей школы КГБ в Рава-Русском мотострелковом полку. Командовал частью его отец — полковник Иванов. Старший оперуполномоченный полка майор Червоткин очень тепло отзывался о командире. Вот какие в жизни могут быть совпадения и метаморфозы.

* * *

Начало службы в центральном аппарате ГРУ для Иванова было связано и засеяно семейными дрязгами, а в дальнейшем и подготовкой к бракоразводному процессу, с персональным разбором поведения офицера на партийной ячейке — первичной партийной организации. Капризная жена, дочь полковника Генштаба, как он утверждал, требовала оставить ей все нажитое совместное имущество, вплоть до квартиры. Иванов не стал мелочиться, понимая, что жена остается с ребенком.

Командование было на стороне офицера. А вот кадры и политотдел стояли на стороне супруги, которая не без помощи отца существенно влияла на ход разбирательства в свою пользу. Иванов, конечно мог подключить более мощные рычаги, но не хотел впутывать в грязную историю отца-фронтовика и его влиятельного друга в маршальских погонах.

И все же Стороженко не мог успокоиться из-за отсутствия информации о службе Иванова в Болгарии и истинных причинах его досрочного откомандирования. Анализ имеющихся материалов и поступивших уже за период службы Иванова на новом месте позволил прийти к выводу о необходимости заведения на него сигнала. Вскоре согласие от руководства было получено, и Стороженко на «корочках» с материалами вывел черным фломастером кличку — «Каин». Она же стала в дальнейшем фигурировать и в делах оперучета: оперативной проверки, а затем и разработки.

В ходе изучения «засветившегося» старшего лейтенанта оперативник выяснил, каким путем попал и окончил Иванов один из престижных военных вузов. Туда поступали молодые люди после десятого класса, в основном по протекции. Правда, командование разбавляло курсы выходцами «из армии, от плуга и станка». Однако таких слушателей насчитывалось единицы. Существовал даже женский факультет, в шутку окрещенный острословами «пансионатом номенклатурных девиц». Они туда попадали по конкурсу мамаш и папаш.

Генеральские и министерские, не говоря уже о маршальских дочках и удочеренных внучках, сдавали вступительные экзамены для отвода глаз, не боясь быть проваленными.

Из плеяды поднявшихся на «слушательскую скамью» через «отцовский лифт» был и Александр Васильевич Иванов. Его отец и один из маршалов Советского Союза вместе воевали на фронте. Как не помочь чаду сослуживца? Один звонок — и просьба выполнена. Именно таким образом Иванов стал слушателем.

Учился неплохо, схватывал знания на лету, однако столичная жизнь сильно манила своей привлекательностью. Баловала отцовская опека. Очень хотелось после получения лейтенантских погон остаться в Москве. Женитьба на дочери полковника ГРУ Генштаба и быстрое решение квартирного вопроса позволили ему сделать если не шаг, то уверенный шажок к столичному трудоустройству. Остальные шаги в службе помогали делать отец, тесть и тень маршала.

Быстро пройдя спецкурсы военной разведки, он сразу же получил неплохое место в центральном аппарате ГРУ, и через несколько месяцев с женой убыл в первую длительную командировку в Болгарию…

* * *

Многие сослуживцы завидовали молодой семье, хотя все понимали, что новоиспеченному разведчику, сотруднику аппарата военного атташе за границей будет крайне трудно без соответствующего образования и необходимого опыта военной службы. Офицеры-кадровики не могли противостоять приказу сверху, доказывая, что все великое совершается медленным, незаметным ростом, а тем более утверждать о таящихся опасностях начатой таким образом служебной карьеры молодого офицера. Маршальский гнев мог загнать любого смелого и принципиального кадровика далеко от Москвы. А кому хотелось лишаться должности в Генштабе? Таких офицеров, к сожалению, не нашлось.

Служба для помощника военного атташе Иванова началась относительно удачно. Встречал его собственной персоной начальник аппарата Скалов, маленький, щупленький полковник-общевойсковик, четко угадывающий скрытые потоки кадровых перемещений. Он давно подготовился к встрече протеже маршала и зятя полковника Генштаба. В софийском аэропорту он, с угодливой улыбкой, на лице обратился к своему подчиненному не по званию. Обласкал его теплым словом — Сашенька!

— Я приветствую вас на болгарской земле. Думаю, не пожалеете, что выбрали эту прекрасную страну нашего боевого содружества. Квартира вам готова, обмеблирована. Магазинчики рядом. Сашенька, садитесь с женой в мою машину, а сумки и чемодан увезет майор на «Волге», — он бросил взгляд на офицера-водителя…

Первые месяцы службы для Иванова прошли спокойно. Он как бы стажировался, врастая в обстановку. Привыкая к такой загрузке, считал «вкалывание» уделом работяг, а не представителя «белой кости». Но так долго продолжаться не могло, захребетника скоро раскусили сослуживцы. Поднялся справедливый ропот. Скалову поначалу удавалось сдерживать коллектив. Но противостояние зашло так далеко, что на партийных собраниях стали «разделывать под орех» и нетребовательного начальника, и безынициативного подчиненного. Полковник, боясь попасть в немилость к руководству Центра, после почти пятилетнего пребывания за рубежом добился перевода в Москву. Он почти вычислил вероятность «взбрыков» прибывшего блатника.

Вместо Скалова в Софию прибыл генерал-майор Кизяков — зять одного из членов Политбюро ЦК КПСС. Если прежнего военного атташе никто не мог упрекнуть в мздоимстве, то новый начальник с первых шагов стал мелочиться, обманывать Центр, допуская валютно-финансовые злоупотребления. Иванов прекрасно понимал «непробиваемого броненосца», потому что сам ходил при таком же панцире, только тоньше. Многие странные вещи творились у него на глазах. По молодости он посчитал, что начальник у него в кармане, тем более когда узнал, что его партийный родственник отправился к праотцам.

Жена Александра уехала в Москву рожать. И супруг ударился в вольную жизнь, которая не осталась без внимания американских разведчиков.

* * *

…Стояло жаркое, душное утро. Близился вечер субботнего дня. Иванов лежал на диване, размышляя о перипетиях жизни. В его понимании человеческая жизнь похожа на коробку спичек. Обращаться с ней серьезно — смешно, а обращаться несерьезно — опасно. С другой стороны жизнь, как он считал, это чередование всяких комбинаций, их надо изучать, следить за ними, чтобы всюду оставаться в выгодном положении, а поэтому она видится слишком короткой, чтобы позволить ее прожить ничтожно. И, в конце концов, на излете наших лет она представляется островом в море одиночества и уединения. Он видел это мучение многих родителей…

Надвигалась гроза…

Вдруг комнату озарила оранжево-синяя вспышка молнии, резанула по глазам, прервала ход философствования, и тут же последовал сухой, как артиллерийский выстрел, близкий раскат грома. Крупные капли дождя замолотили по листве деревьев, подступающих к окну. Голова офицера гудела от вчерашнего перепоя. Осушив бутылку минеральной воды и стакан огуречного рассола, он стал ждать окончания непогоды. Назначенное свидание с внучкой одного из бывших руководителей компартии Болгарии обещало быть интересным.

Ливень затих так же быстро, как и начался. Полосонули по глазам каленые лучи заходящего солнца. Соломенно-золотистые оттенки светила затекали в окна, лакируя позолотой листву комнатных цветов, стоящих на подоконниках. Иванов резко поднялся с дивана, потянулся руками к потолку и подошел к телефону. Постояв несколько мгновений в раздумье, решительно набрал номер дамы…

Вечеринка на даче у дедушки подруги, несмотря на позднее время, не думала завершаться. Баловни и виновники торжества резвились. Из магнитофона доносились мелодии группы «Абба». Лилось рекой болгарское вино и русская водка.

Александр с девушкой, прилично захмелев, сидели в огромном кресле из натуральной кожи. Говорили на отвлеченные темы. Он приглашал ее в Москву, она его в путешествие по стране. Хмель — это добровольное сумасшествие, которое делает людей смелыми и радушными. Пьянство само по себе не создает пороков, а только выставляет их напоказ: у спесивого — растет чванство, у жестокого — свирепость, у завистливого — злость, у расчетливого — ложь и т. д.

— Знаешь, мне тут хорошо…такое ощущение, что знаком с тобой давно. Все это не случайно, потому что наша первая встреча была не случайна, а закономерна…

Этот дешевый прием ловеласа подействовал на девушку сильнее, чем вино и водка. Недаром говорят, что женщина любит ушами. Она прижала горячую щеку к его плечу, представляя, что скоро будет бродить по улицам Москвы с Шуриком, так она называла советского офицера. У него же самого мысли ходили по одному и тому же кругу, характерному для молодого мужчины в таком состоянии.

Вместе с тем его мозг искал ответа на вопрос: где достать деньги для таких кутежей в дальнейшем? Именно поиск ответа заставлял его иногда отвечать девушке невпопад на задаваемые вопросы. Несмотря на свою молодость, она, не раз побывавшая в аналогичных компаниях, знала, что он военный дипломат, а люди его профессии, тем более молодые, в такие минуты любят расслабиться, отходя от строго вычерченной условиями службы линии поведения. Поэтому она прощала его, хотя из-за приличия надувала губки и принимала вид обиженной невнимательностью собеседника дамы.

Вечеринка продолжалась. Позолоченный циферблат напольных часов показывал около пяти утра, когда гости решили искупаться в бассейне. Александр плавал прекрасно, но девушка не уступала ему в технике, особенно в брассе.

— Подруга, у тебя не школа, а скорее академия, — польстил он пассии, когда та стремительно, словно катер, проплыла двадцати пяти метровую дистанцию.

— Просто давно плаваю. Брасс — мой любимый способ. Да и учителя были хорошие, — ответила она, лукаво улыбнувшись, словно почувствовала его неискренность.

Солнце поднялось уже достаточно высоко, когда гости стали разъезжаться. Прощаясь с Александром, девушка сделала грустную гримасу и, отведя взгляд в сторону, тихо промолвила в ответ на дежурное «до встречи»:

— Может быть, и встретимся… Не знаю, не знаю… После этих слов она направилась в кабинет дедушки.

* * *

…Прошло несколько недель после той памятной вечеринки. Подруга на звонки не отвечала. Он уже стал ее забывать. Появились новые объекты внимания, свежие впечатления. Обычной чередой проходили представительские мероприятия. Жена не подавала никаких признаков желания вернуться к супругу. Он понимал, что причиной молчания жены могли быть «доброхоты», просигнализировавшие в Москву о его загулах.

И вот, как гром среди ясного неба, команда…на досрочное откомандирование. Состоялся крутой разговор у начальника. С перепуганным видом тот распекал своего проштрафившегося помощника.

— Ты что наделал? Как ты мог покуситься на честь внучки такого великого человека? Ты что, сожительствовал с нею? — кричал разъяренный генерал, надеясь сразу же деморализовать волю к сопротивлению советского донжуана.

— Товарищ генерал, у меня с нею были вполне нормальные отношения. Вы же сами требовали расширять круг связей, врастать в обстановку, быть коммуникабельнее и напористее в работе. Как же иначе исполнять обязанности офицеру военно-дипломатической службы в соцстране? — одновременно с нотками испуга и юмора Александр парировал натиск начальника.

— Хватит, из-за тебя пятно позора ляжет на весь здоровый коллектив. Кто тебя учил так работать? Ты прекрасно знаешь, что у них, как и у нас, партийная власть неприкосновенна. Куда ты полез армейскими сапожищами? — громыхал Кизяков, приподнявшись над большим письменным столом.

— Я сапогами не лазил…Я ходил в цивильном костюме…

— Хам, вон из кабинета…негодяй, испачкал и мою биографию, — кричал вдогонку генерал.

Иванов вскочил, как ошпаренный. Несмотря на испуг, ему захотелось смеяться. Офицер прекрасно понимал, что подруга не могла опуститься до роли жалобщицы. Она была слишком избалована жизнью, чтобы останавливаться на каком-то русском военном, тем более имеющем семью.

«Это друзья-завистники «настучали», — подумал Иванов, — делился ведь с некоторыми из них пикантными впечатлениями».

Сборы были недолгими. Вещи уместились в двух сумках и одной коробке… Квартира, к которой он успел привыкнуть, теперь показалась неуютной, и ему хотелось поскорее покинуть ее.

«Да, чем больше я познаю людей, — философствовал Иванов, — тем больше мне нравятся звери: они не завидуют и не предают. Что плохого я сделал? Ничегошеньки! А со мной поступают как с законченным негодяем. Прощай, непрочитанная Болгария. А как хотелось поработать еще здесь! Был бы Скалов, а не этот дуралей, события бы повернулись, наверное, по-другому. Я, конечно, виновен, но не в такой степени, чтобы без расследования ломать судьбу офицера. Не могу простить своей болтливости…»

Он верил в силу «отцовского лифта»…

* * *

Москва встретила Иванова холодным моросящим дождем, а жена, тесть и теща — ледяными взглядами с упреками в неспособности его быть достойным семьянином. Ссора закончилась грозным окриком тестя, чтобы он убирался из квартиры. Разъяренная жена собрала нехитрый скарб мужа в чемодан и выставила его за дверь. Не без влияния родителей она решила, что в дальнейшем совместной жизни у них с Александром не получится. Прошел грязный бракоразводный процесс. На нем всплыли такие сценки из бытовых будней, что у слушавших их показания пропало всякое сочувствие к обеим сторонам судебного разбирательства.

Он поселился в небольшой квартирке друга, убывшего в заграничную командировку. Жизнь стала дорожать с расширением трат на развлекательные мероприятия. Рестораны менялись кафе, кафе — забегаловками. Квартира открыла настежь двери собутыльникам. Нужны были деньги, и большие деньги, чтобы прилично одеваться, жить на широкую ногу с друзьями, хорошо питаться и платить алименты.

Но деньги, как известно, благо отрицательное: о них, как о здоровье, думает человек только тогда, когда их нет. Деньги — хороший слуга, но плохой хозяин. Больших же денег в звании старшего лейтенанта на службе он не мог получить. Разгружать по ночам вагоны было не в его натуре. Да и сколько он мог таким образом заработать? — Гроши! Большие деньги он видел в другом месте, но Александр почему-то забыл одну непреложную истину: если много денег — не радуйся, если мало — не горюй. У него еще не было больших денег, а из-за малых, он горевал.

22 июня 1981 года Иванов приехал на службу раньше обычного. По радио звучали фронтовые песни. Сослуживцев по кабинету, на счастье, не было: один находился в отпуске, второй приболел. Он взял ручку, чистый лист бумаги и начал писать текст, заставивший его поначалу вздрогнуть от неестественности поступка для сына фронтовика, офицера военной разведки, проходящего службу в центральном аппарате ГРУ:

«Господа!

Предлагаю свои услуги по обеспечению Вас и Вашего руководства секретной, совершенно секретной и предназначенной для ограниченного круга лиц информацией, касающейся деятельности центральных органов Министерства обороны, КГБ и МИД СССР. Обладаю широким кругом информационных знакомств…

Я четко представляю то, что Вы вправе считать это письмо провокацией…

Призываю Вас самым серьезным образом отнестись к моему предложению, ибо я сознательно иду на этот шаг. Последние случаи провалов Вашей агентуры в центральных аппаратах заставляют задуматься о качестве подготовки и проведения Вами оперативно-разведывательных мероприятий…

В случае принятия Вами решения работать со мной, очень прошу тщательно спланировать операцию по выходу на встречу…»

Из-за страха быть застигнутым кем-либо из сослуживцев он дописал письмо дома, вложив его в коробку из-под сигарет «Мальборо», которую осторожно поместил в одно из отделений кейса. У него созрела мысль установить связь с американцами, став, таким образом, продавцом секретного товара, за который можно получить неплохие деньги.

* * *

26 июня 1981 года кейс с письмом и другими документами Иванов утерял в районе ресторана «Советский» после очередного «банкета для души». Но и после этого не отказался от преступных намерений. Вместе с друзьями выехал на пляж Николина Гора, что в районе Серебряного Бора. Он знал, что там, на живописном берегу Москвы-реки, иностранные дипломаты давно облюбовали себе место отдыха. Кстати, об утере он не переживал, почему-то веря, что кейс у него умыкнули элементарные ворюги.

В компании была девушка, понравившаяся Иванову. Перед тем, как отправиться купаться, она робко процедила, что проголодалась и не отказалась бы от бутерброда.

— Какой бутерброд, пойдем, попробуем шашлычок. Здесь его делают отменно, проговорил Александр, понимая, что придется платить за всю компанию. Его «друзья» редко когда раскошеливались.

«Скупердяи, любят дармовщину. На халяву все норовят. Сколько раз я рассчитывался за них! А ведь деньги есть, я видел. Лариска понравилась, надо выдержать роль денежного и нежадного офицера», — весь испереживался Иванов.

Шашлык запили шампанским. Напиток ударил в голову. Вскоре хорошее настроение сменилось сплином. Нахлынули тягостные мысли о бытовых последствиях развода, ожидаемых сложностях в служебной карьере и многочисленных долгах.

Неожиданно перед столиком появился мужчина среднего возраста в крупных роговых очках. Тяжелая темная оправа придавала лицу интеллигентный вид.

— Разрешите? — обратился он к Александру по-английски. — Я нечаянно подслушал, как вы сказали даме фразу на моем родном языке — «Чего хочет женщина, того хочет Бог!» У вас прекрасное произношение. Типичный техасский акцент. Вы случайно не учились у нас в Штатах?

— Нет. Кто вы?

— Меня зовут Питер Сэмлер. Я американец, поэтому приятно был поражен таким высоким уровнем знаний нашего языка, тем интересней — молодым человеком, — с небольшим акцентом говорил иностранец.

— Нет, нет я учился в Москве. Качеству языка обязан я только своей преподавательнице. Меня зовут Александр.

Завязался непринужденный разговор. Настроение снова поднялось. Захотелось блеснуть эрудицией и произвести эффектное впечатление на иностранца.

— У вас, Саша, можно я вас так назову? — несомненный талант лингвиста. Мне редко приходилось встречать иностранцев с таким прекрасным произношением. Вас ждет отличная карьера, — как медом мазал Сэмлер. Говорил мягко, вкрадчиво, подчеркивая искреннее расположение к собеседнику. Вскоре американец извинился и распрощался, выразив надежду когда-нибудь снова встретиться. Именно здесь, на отдыхе.

— А почему бы нет?!

— Ну, тогда до следующего выходного — ровно через неделю, — улыбчиво ответил Питер. — Кстати, принесу вам кое-какую литературу. Совершенствовать язык надо — он любит тренировки.

* * *

Иванову польстили комплименты янки. Лариса, ставшая свидетельницей события, тоже осыпала словами восхищения знатока английского языка, оцененного так высоко американцем.

«Случайный человек, — и тот подметил мои языковые способности, — с удовольствием подумал офицер. — А на службе не ценят. Думаю, все от зависти, которая никогда не знает праздника, и ничто не может успокоить завистника…Судьба дает мне шанс. Зачем искать кого-то, когда через Питера смогу выйти на посольского разведчика? Обязательно надо встретиться…»

Через неделю на пляже Александр быстро отыскал Сэмлера, удобно разместившегося под креповым зонтом. Рядом лежала кипа каких-то брошюр и журналов. В стороне стоял голубой «Форд» с дипломатическим номером американского посольства.

«Человек слова, не забыл обещанного», — подумал Иванов, направляясь к знакомцу, стоящему с каким-то молодым человеком. После обмена приветствиями Сэмлер, как бы сглаживая неловкость появления третьего человека, быстро проговорил:

— Разрешите, Саша, я вас представлю коллеге. Он закончил университет, прекрасно знает русский язык. Специализируется по культурным памятникам СССР и, в частности, России. Кроме того, у него есть хобби — собирать русский фольклор.

— Дэннис Макмэхен, — быстро представился молодой подвижный человек, а затем сразу же предложил называть его «просто Володей».

Новый знакомый был неплохим рассказчиком. Говорил по-русски чисто, знал массу анекдотов, подчеркивал внимание к собеседнику, которого профессионально умел слушать. Александру Володя все больше и больше нравился. В процессе общения Иванов сообщил ему данные о себе и сведения о месте службы. В очередной выходной уже сетовал на тяжесть армейской жизни, семейные неурядицы. Не забыл упомянуть о долгах, сделав это специально. Поэтому совсем не удивился, что Володя не только посочувствовал ему, но и пообещал помочь с финансами. Якобы в долг с последующей отдачей.

Договорились встретиться 9 августа 1981 года в районе станции метро «Речной вокзал», в лесопарковой зоне возле улицы Дыбенко.

Иванов понял сразу, что от него требуется. Он инициативно собрал первый шпионский товар для продажи, упаковав его, как когда-то письмо, в пачку, только теперь из-под сигарет «Пэлл-Мэлл».

В условленный день ровно в 16:30 советский офицер встретился с американским разведчиком.

— Привет Александр! Ты «хвоста» за собой не привел?

— Нет…проверялся. Учили ведь…

— Пройдем по аллее, — Макмэхен указал на асфальтированную дорожку лесопарковой зоны. С минуту шли молча. Инициативу вскоре взял Володя:

— Не будем терять зря время. Ответь мне на вопросы. Говорить будешь сюда, — он показал на очечник, где был закамуфлирован крохотный диктофон. — Говори спокойно и четко. Итак, в каком учреждении ты работаешь?

— Я все написал.

— Не имеет значения. Ты должен все равно ответить.

— Ладно, но ты…вы обещали…

— Я понял Саша твой интерес. Деньги я не забыл, — он достал из кармана пакет и протянул его офицеру. — Здесь пять тысяч, как я и обещал.

— Спасибо, Володя, но я хочу сказать…

— Что, этого мало? Вообще плата — это не повод для дискуссий. Этот вопрос мы с тобой еще в деталях обсудим. Запомни одну истину: большие деньги в начале такой карьеры так же опасны, как опасно переедание после длительного голодания. А пока прошу продолжить ответы. Времени у нас мало, давай будем пособранней…

В конце беседы Володя передал Александру спичечный коробок и предложил ознакомиться с содержимым дома. На этом их личная встреча закончилась.

* * *

Придя домой, Иванов открыл коробок. В нем оказалось несколько листков тонкой бумаги размером 18х26 сантиметров, на которых имелся текст. Он стал читать:

«Дорогой друг!

Мы очень рады, что нашли общий язык и установили с вами контакт. Глубоко уверены, что наши отношения по мере их развития будут искренними, взаимно уважительными и, конечно, взаимовыгодными. Мы предлагаем вам 5000 рублей. Зная, что вы нуждаетесь в деньгах. Они помогут поправить материальное положение и рассчитаться с деньгами…»

На другом листе излагалась просьба ответить на некоторые вопросы, интересующие ЦРУ: каков точно ваш адрес и индекс, в каком именно учреждении вы работаете и что оно из себя представляет, в какой должности служите, чем занимаетесь, есть ли у вас фотоаппарат, умеете ли фотографировать, к какой информации имеете доступ, перечислите сослуживцев, их должности, точно укажите место своей службы и сделайте привязку его к местности…

Были в этом перечне и другие вопросы. В конце письма шли досужие рассуждения о личной безопасности. Ему, мол, не предлагают более крупной суммы лишь потому, что он может привлечь к себе ненужное внимание органов военной контрразведки.

Иванов понял: он практически завербован и уже выполняет задания разведки иностранного государства. Пройдет несколько месяцев и, будучи арестованным, он скажет в своих показаниях:

«Я много думал о мотивах, в силу которых стал изменником Родины. Задумываться стал об этом вскоре после того, как со мной установила связь американская разведка…Оценивая совершенное мною деяние…на путь преступления я встал в силу целого ряда обстоятельств субъективного характера…

У меня были искаженные представления о ценностях жизни. Мне были присущи высокомерие и болезненное самолюбие, излишние самоуверенность и самонадеянность, честолюбивые амбиции, переоценка своих способностей и качеств…»

Но все это было потом, а пока он перечитывал последний листок с расписанием последующих встреч, составленным профессионалами посольской резидентуры ЦРУ сразу на четыре месяца вперед. В инструкции предусмотрительно указывалось, что в случае если на встречу придет не Володя, а кто-нибудь другой, Александр должен будет держать в левой руке свернутую газету и на пароль: «Вы друг Володи?» — ответить отзывом: «Да, и прошу передать ему привет!»

Запланированные на 17 и 23 сентября 1981 года личные встречи не состоялись из-за невыхода на связь разведчика. Потом он объяснит срыв встречи болезнью — разбил радикулит. Встретились лишь 27 сентября, агент передал два шпионских сообщения. На следующее свидание Дэннис Макмэхен пришел не один, а в сопровождении незнакомой Александру женщины лет 25-ти, худощавой, неброской, с правильными чертами лица. В беседе она участия не принимала, внимательно смотрела по сторонам — страховала. Это была жена американца — Лесли Макмэхен.

Иванов получил в тот день в полиэтиленовом пакете шпионскую экипировку: специальный миниатюрный фотоаппарат «Минокс», десять кассет к нему с пленкой на 230 кадров каждая, тайнописную копирку, шифр-блокнот, инструкцию по составлению тайнописных сообщений и обычную авторучку, на стержне которой была намотана пленка с новым планом связи.

* * *

Пройдет время, и уже после ареста на допросе «Каин» так поведает о той встрече:

«Подробно рассказав, как обращаться с фотоаппаратом (выдержка и диафрагма у него были заранее установлены, рассчитаны на слабое освещение и изменению не подлежали. — Авт.), Володя несколько раз подчеркнул, что больше с ним в районе улицы Дыбенко — код «Дыб» — встречаться не будет. — Здесь удобно, безлюдно, — попытался воспротивиться я. Но он заверил, что новое место встречи тоже надежное. Мне показалось, что он что-то не договаривал или боялся, что место раскрыто органами советской контрразведки».

А в шпионской инструкции уточнялось новое условное место «Роща» — близ входа в Даниловское кладбище. Место довольно пустынное и глухое. Следует заметить, что на этой встрече американец еще раз «подкормил» своего агента, выделив на сей раз всего лишь 2000 рублей.

«У, жмот, — подумал продавец товара и внимательно посмотрел на своего покупателя. — Понимаю, товар не первой свежести, но хотя бы из-за перспектив моего использования не мелочились. А может, Володька сам приворовывает, как когда-то мой достопочтенный Кизяков. Все, кто связан с госденьгами, одним миром мазаны, хотят утаить, урвать, списать. Одним словом, надуть руководство. Американцы тем более — для них деньги не имеют никакой морали».

Разошлись быстро и незаметно, словно растворились в пространстве. Иванов отправился пешком до станции метро, а парочка вскочила в подошедший автобус. Прошло несколько минут — и уже ничего не напоминало о детективной встрече: «круги потухли, снова гладь воды зеркалит поднебесье», как говорил поэт.

* * *

Чтобы понять яснее причины и обстоятельства предательства молодого офицера, вернемся к службе Иванова в Болгарии в период «кизяковщины». Головокружительная карьера генерала Кизякова (вчерашнего выпускника института физкультуры) на военно-дипломатическом поприще, за счет связей жены и тещи, Александру была известна. Смрадная обстановка того времени нет-нет, да и напоминала о себе, будоражила сознание, рвала нервы. Ему казалось, что «кизяковщина» не ушла в прошлое, а «живет и побеждает», как в армии, так и в других институтах советской государственности.

Вот несколько строчек из материалов того времени, не вошедших из-за боязни «сердить гусей» в материалы уголовного дела в отношении зятя бывшего крупного партийного функционера.

«Кизяков, занимаясь преступным обменом в крупных размерах советской валюты на болгарскую в корыстных целях, неоднократно побуждал меня действовать в нарушении законов. Заставлял меня путем различных противоправных способов с использованием моей изобретательности закупать для него в большом количестве дубленки. Порой мне казалось, что он хочет одеть в них всю Москву…

После очередного представительского приема благодаря моей экономии сохранилось 95 бутылок коньяка, водки и вина, много остродефицитных продуктов. Все это было отвезено на виллу Кизякова по его указанию, а затем беспардонно списано».

Или вот еще перл воспитательной работы. Однажды, зайдя в кабинет к шефу, Иванов представился:

— Товарищ генерал, разрешите доложить о плановой встрече?

— У тебя что — дырка в памяти?

— Все нормально…я прибыл по вашему вчерашнему приказанию доложить служебный вопрос, а вы меня встречаете оскорблениями.

В ответ, отбросив карандаш в сторону и налившись кровью, тот стал визгливо, почти с женской истерией, кричать. Он обвинил офицера, что тот уже неделю не может приобрести для него обувной крем и ему приходится ходить в нечищеных туфлях.

— Товарищ генерал, светло-коричневого крема я не нашел в магазинах, — пытался оправдаться подчиненный.

— Вон из кабинета, бездельник! — заорал в новом порыве ярости Кизяков…

Видя необузданность характера и непредсказуемость поступков военного атташе, офицеры стали ловчить, обманывать дилетанта, заботящегося не о службе, а о своем благе за счет государственных средств. Он обманывал центр фиктивными документами, прикрывая финансовые злоупотребления.

— Гниение империи начинается с головы, — как-то заметил его друг капитан Воробьев. Этот придурок чувствует на себе защиту Москвы. Там же идет настоящая агония власти. Дряхлеющий генсек и его прихлебатели словно забыли о людях, об армии, о государстве. Они упиваются только властью. Это страшно. Мы так можем страну потерять. «Кизяковщина» охватывает страну своими щупальцами, а законы молчат, не действуют, а если действуют, то только избирательно, — находят стрелочников, а крупных воров прокуроры не трогают…

Ни в коей мере не оправдывая предательства Иванова, автор потом придет к выводу, что на этот трагический шаг молодого офицера толкнул помимо субъективных черт характера и деформированный социальный фон, созданный прогнившей партноменклатурой в центре и на местах. Но только не рядовыми коммунистами, которые, как говорилось раньше, вместе «с блоком беспартийных» сделали страну сверхдержавой.

Часто в кабинете, оставшись один, автор прокручивал версии. Вот и сейчас он получил информацию, что Иванов активно ведет себя на партсобраниях, служебные вопросы решает четко, дисциплинирован при решении информационных задач. В то же время от агентуры поступали данные о его широких внеслужебных связях, в которых предстояло еще разбираться.

* * *

Начальник 1-го отдела 3-го управления КГБ полковник Кудряшов на оперативном совещании заслушивал руководителей отделений. После его завершения он предложил задержаться начальнику 2-го отделения подполковнику Кондратову.

— Владимир Петрович, а теперь поговорим о нашем общем знакомом. Вы захватили материалы?

— Да, вот папка. Последние документы все свежие.

— Ну, тогда прошу, доложите.

— Старший лейтенант Иванов, — начал Кондратов, — прибыл на объект с приличной «компрой»: злоупотреблял спиртным, имел неразборчивые связи с женщинами, мягко говоря, легкого поведения. В последнее время живет не по средствам. Нередко приезжает на службу на такси, часто посещает рестораны, питается с рынка и при всем этом платит бывшей супруге алименты. Через несколько дней собирается вылететь в Ялту на десятидневный отдых с собутыльником, который нами установлен. Позавчера устроил грандиозную попойку в ресторане «Союз», где расплачивался сам…

Руководитель отдела слушал Кондратова — опытного профессионала, с мнением которого считалось даже руководство Управления. Он знал: у подчиненного тонкая оперативная интуиция и мертвая хватка в деле.

— Говорите, большие деньги водятся? Где же он мог добыть? Болгарские деньги уже давно просадил. Не исключено, что уже работает на супостата. Что ж, будем искать истину. Деньги — интересный признак в данной ситуации. Если мы узнаем хотя бы приблизительную сумму трат в Ялте, то можно будет работать продуктивно.

— Я уже дал, Михаил Петрович, команду на получение более глубоких документальных материалов о его поведении как на службе, так и в быту, — ответил Кондратов.

— Сейчас работать надо тонко. Не спугните… Он осторожничает, инстинкт самосохранения включил на полную катушку. Надо ответить на главный вопрос: откуда деньги и не сопрягаются ли они с американской разведкой. Если это так, то встречается с американцами лично, и те подкармливают его деньгами. Вот он на эти сребреники, вероятно, и жирует.

— К важному товару этот продавец не в состоянии подобраться. Мы все каналы перекрыли, — успокоил Кудряшова начальник отделения.

— Владимир Петрович, это не ответ профессионала. Если захочет, он найдет нужный товар в вашей конторе. Ставку сделайте на Ялту, — заметил Михаил Петрович. — Срочно ориентируйте тамошних чекистов с целью организации постоянного наружного наблюдения за «Каином».

— Прошу вашего разрешения отправить подполковника Коновалова для координации действий с территориальными органами КГБ в Ялте и местным особым отделом.

— Согласен… Только тщательно проинструктируйте работника.

— Обязательно. У него будут большие полномочия по поставке нам свежей информации из первых рук.

Долго еще сидели два оперативника за большим столом, выдвигая деловые версии, внося коррективы в намеченные агентурно-оперативные мероприятия.

— Надо, надо искать вещественные доказательства о его вероятной причастности к шпионской деятельности. Когда они будут у нас, тогда можно думать о реализации дела, — напутствовал Кудряшов подчиненного. — Действуйте только в рамках закона и нормативной базы, чисто, а прав у нас достаточно…

* * *

Ялта встретила Иванова с другом Ибрагимом Исламбековым ласковым крымским солнцем и ленивыми толпами отдыхающих. Приехали «дикарями». Долго квартиру искать не пришлось. Старушка с превеликим удовольствием согласилась сдать комнату двум молодым людям, обещавшим деньгами ее не обидеть.

С первого же дня «Каин» включился в обычный марафон курортных развлечений. Легко и быстро сходился с дамами, проводя с ними время на пляжах, в ресторанах и постелях. Деньги не жалел, сорил ими налево и направо. За семь дней пребывания в Ялте промотал около 8000 рублей, что по тем временам было фантастической суммой. Двадцати пяти рублевой купюрой расплатился с таксистом за трехрублевый показатель счетчика и отказывался брать сдачу. За пакет черешни, стоимостью в червонец, отдал 25 рублей. Это только два зафиксированных случая, а их по всей вероятности, было значительно больше. Гулял, как говорится, на широкую ногу.

— Ибрагим, ты чего приуныл? Делай, как я. За десять дней мы должны отдохнуть «номенклатурно». Считай комнату бабки дачей на весь период нашей оттяжки в Городе Солнца. Свобода действий — вот божественная потребность настоящего человека. Она у нас в наличии, и мы должны ее использовать на полную катушку, — подбадривал раскисшего собутыльника Александр.

А приуныл Ибрагим не оттого, что ему не импонировал Крым. Невесело у него было на душе, его мучила, сверлила, ломала одна тяжелая мысль: как бы избавиться от «благородной болезни», подхваченной в столице и заявляющей все ярче и зловеще тревожащими симптомами здесь в Ялте. Этого Иванов не знал, как и не знали те горячие дамы — объекты внимания Ибрагима, которым предстояло в скором времени обращаться в соответствующие диспансеры.

* * *

Расчет чекистов полностью оправдался. В ходе контрразведывательной операции под кодовым названием «Кипарис» в отношении фигуранта дела удалось получить неопровержимые доказательства наличия у него больших сумм денег. Осталось раскрыть источник их появления.

По прилету в Москву «Каин» был взят в плотное и глубокое изучение, показавшее ведение им двойной игры: на службе — степенность и послушание, в быту — необузданность и разгульность. Думал ли он об опасности попасть в поле зрения контрразведчиков? Да! Основание — постоянные проверки.

Так, на станции метро «Баррикадная» он продемонстрировал классический способ отрыва от «наружки». Войдя в вагон в числе первых пассажиров, он сразу же прижал ногой половину двери, а когда они стали закрываться, то ужом проскользнул на перрон станции. В другом случае, мчась на автомашине подруги с приличной скоростью по Ленинградскому шоссе, он неожиданно рискованно бросил машину круто влево и, влетев на полосу встречного движения, быстро развернулся и помчался в обратном направлении.

Тогда ему померещилась слежка, поэтому он внимательно наблюдал за перестроениями других машин. Страху свойственно преувеличивать истинное значение факта, а поэтому страх опасности страшней самой опасности. Успокоился, когда убедился в полном отсутствии «опеки». После таких «художеств» оперативники решили вести круглосуточное наблюдение за Ивановым.

Такое решение было принято на совещании в кабинете у начальника отдела и оказалось оправданным. 6 октября 1981 года военные контрразведчики установили, что «Каин» поставил метку на стене дома № 13 по Ленинскому проспекту у стенда газеты «Правда». Сигнал о вероятно готовящейся встрече Иванова с иностранным разведчиком был нанесен губной помадой вишневого цвета.

Прохаживаясь после работы, он как бы случайно зашел к брату — сотруднику КГБ. На самом деле Александр хотел выудить у него хоть что-то для своей «корзины». Но, несолоно хлебавши, вынужден был удалиться, прихватив пенал с губной помадой. Объяснил просто — хочет подарить знакомой женщине на день рождения. Родственник не догадывался, что перед ним уже агент американской разведки, которому было наплевать на судьбу брата.

Раскланявшись с братом и его женой, «Каин» быстро нырнул в метро. Несколько раз проверился и вышел с противоположной стороны станции. Сел в автобус и проехал две остановки. Затем проследовал пешком по Ленинскому проспекту. Дойдя до многоэтажки и поравнявшись с газетной витриной, слева от нее на уровне груди незаметно начертил овал величиной с солидный огурец. Осмотрелся и тут же удалился. На такси быстро добрался до дома. Несколько раз прошелся по двору, снова проверился.

Усиленное наблюдение за местом постановки метки-сигнала показало, что проезжавший по этой трассе утром американский дипломат-разведчик «снял» визуально поставленный знак. Все факты говорили о том, что готовится очередная операция по связи: личная встреча или закладка-выемка тайника.

Дальнейшая работа показала, что на следующий день «Каин» провел очередную встречу с Володей в условленном месте «роща». Не зная, естественно, места встречи и боясь расконспирации, наружная разведка дала ему возможность «оторваться» от «хвоста». В тот день он проверялся особенно тщательно.

* * *

К концу 1981 года оперативникам стало окончательно ясно, что в ГРУ действует «крот». Это подтвердило и письмо из потерянного кейса, которое поступило в КГБ из милиции. Экспертиза показала, что послание исполнено рукой Иванова. Встал вопрос о задержании его с поличным вместе с дипломатом-разведчиком. Очередная встреча могла быть последней для «Каина» и Макмэхена, но судьба распорядилась иначе.

Дело в том, что вскоре командование приняло твердое решение убрать Иванова из центрального аппарата ГРУ из-за злоупотребления спиртным и нарушений служебной дисциплины в последнее время. Инициатива, как считал сам Иванов, исходила от политотдела и от бывшего тестя. Окольными путями он узнал, что его хотят направить в одну из частей в поселок Яковлевка Дальневосточного военного округа. Однако ему еще не верилось, что придется скоро расстаться с Москвой, закрепиться в которой стоило огромных усилий. Благодаря двум зарплатам, получаемым от ГРУ и ЦРУ, жилось безбедно. Он рассчитался с долгами. В его окружении появилась любимая женщина.

Именно в этот период «Каин» вошел в пик предательской деятельности: он буквально «шакалил», собирая любой информационный мусор и передавая его американцам. Важных материалов он уже выудить не мог, находясь под «колпаком» органов госбезопасности.

Через несколько дней начальник направления сообщил, что ему о предстоящем новом месте службы.

«Неужели подозревают или узнали о связях с американцами? Не может быть! Иначе загремел бы в Лефортово. Вся вонь идет из политотдела и тестя. Вот суки, никак не успокоятся», — скривился в гримасе Александр.

На очередной личной встрече с Макмэхеном «Каин» доложил ему о готовящемся переводе его на Дальний Восток. Американец выслушал сообщение без особой радости, так как прекрасно понимал, что руководством резидентуры тут же будет поставлена задача поиска им нового источника информации.

— Саша, мне твое заявление никак не прибавило спокойствия. Скорее огорчило. Мы же сработались, стали понимать друг друга с полуслова. Сегодня придется «убить» таким известием шефа, — быстро заговорил Володя. — Встретимся через неделю здесь же. Я тебе кое-что принесу. От фотоаппарата надо срочно избавиться. Лучше всего выброси его в какой-нибудь водоем, естественно, без свидетелей. Расскажи подробно, как и почему тебе неожиданно предложили поменять место службы? — поинтересовался разведчик.

Иванов без утайки объяснил сложившуюся ситуацию. Макмэхен поверил словам своего агента. На этом и разошлись, предварительно договорившись об очередном месте встречи.

* * *

Неделя прошла быстро: сборы в дальнюю дорогу, снятие с партийного учета, сдача дел новому работнику и уйма других забот в быту не менее важных, чем служебные. И вот прощальная встреча агента с разведчиком. Володя находился, казалось, в хорошем настроении, шутил, призывал офицера не расстраиваться, не паниковать, взять себя в руки и сделать все возможное, чтобы со временем вернуться в Москву. Он передал «Каину» план связи путем личных встреч и через тайник «Гараж» (план связи был исполнен на специальной пленке и закамуфлирован в корпус шариковой авторучки), инструкцию с рекомендациями, шифровальный блокнот и 1000 рублей.

На этой встрече договорились о продолжении сотрудничества и оценили возможность получения гражданства США при условии активной работы. Макмэхен скороговоркой назвал какую-то сумму в долларах, якобы лежащих на счету Иванова в одном из банков Швейцарии. Переспрашивать агент постеснялся. В конце беседы он еще раз напомнил о секретной информации, которая ему нужна.

— Нас интересует информация политического и военного характера. Особенно данные о ракетных войсках стратегического назначения, местах дислокации, способах маскировки средств ядерного нападения. Нам важно знать о лицах в США, работающих на советскую разведку, сведениях, получаемых из Штатов разведками КГБ и ГРУ Генштаба, планах советского руководства в отношении Польши, причинах провала агента ЦРУ в МИД СССР Огородника и помощника военного атташе посольства США в Москве майора Холбрука. Да, чуть не забыл, интересно было бы получить телефонные справочники Министерства обороны СССР, любые материалы по космической разведке.

Что же касается Яковлевки, то мы бы хотели иметь материалы по Китаю. Они там должны быть. Если встретитесь с какими-нибудь данными на перелетевшего в Японию летчика Беленко, будем рады их получить. Кстати, хотелось бы знать причины провала вашего коллеги Филатова… Когда приедете в часть, сразу настраивайтесь на сбор и хранение, естественно, конспиративное, таких материалов: чем конкретно занимается ваша часть, кому подчиняется, сколько в ней личного состава, чем вооружена, характеристики боевой техники и частоты радиосредств.

В первый же приезд в Москву, поставив метку, согласно новому плану связи, выйдите на встречу с нами…

«Неужели американцы ничего не знают о Яковлевке? Скорее всего, будут перепроверять меня, да и свои сведения не прочь таким образом обновить. Понятно, я им здесь нужен, в Генштабе, а заинтересованность в яковлевском периоде моей службы понятна: боятся утерять меня, видать нужен!» — размышлял шпион.

Разошлись на этот раз надолго. После беседы стало еще тревожней на душе, в которой гнездилось нехорошее предчувствие, нарастающее снежным комом с каждым часом. Возвращался Александр опустошенный. Дома его никто не ждал. С друзьями-собутыльниками встречаться не хотелось, мимолетных красавиц приглашать не желал. Такси долго не попадалось. Он вскочил в троллейбус и покатил в холостяцкое, холодное жилище. Грели только сребреники, переданные «новыми друзьями». Предстояли нехитрые сборы. Завтра он пойдет приобретать билеты на поезд…

* * *

Когда чекисты узнали о переводе Иванова на Дальний Восток, то приняли решение задержать «Каина» в вагоне поезда. Для этой цели уже готовилась оперативная группа, на которую возлагалась задача конспиративного ареста шпиона в районе Рязани. Цель — избавить американцев от испуга и «поиграть» с ними. Радетели благополучия своего агента могли негласно его «проводить».

У оперативников к тому времени уже имелись неопровержимые доказательства причастности офицера к агентуре ЦРУ. Ставка делалась на то, чтобы заполучить улики в виде шпионской экипировки.

Однако к вечеру оперативная обстановка изменилась. По докладу бригады наружной разведки «Каин» в районе Метромоста выбросил в Москва-реку какой-то предмет размером примерно 150 x 70 мм. Проверившись, он быстро удалился по направлению оставленной недалеко машины, взятой на прокат у подруги. Выходило, что он, возможно, срочно избавляется от улик, что встревожило не на шутку контрразведчиков. Как потом выяснилось, таким образом он избавился от «Минокса» и кассет к мини-фотоаппарату.

Другим важным обстоятельством, потребовавшим срочного внесения корректив в план операции по задержанию шпиона, явились его непредсказуемые действия. В последний момент он решил лететь самолетом, чтобы выкроить пару дней для исполнения «лебединой песни» в Москве.

«Что это, заметание следов или предчувствие катастрофы? — подумал Кудряшов, рассматривая план действий на случай вылета подозреваемого самолетом. Оба плана были отработаны до тонкости и могли быть легко реализованы при любом варианте действий «Каина», не сдавшего в кассу железнодорожного билета.

«Агент чего-то опасается и пытается скрыться незамеченным из Москвы, — подумал автор. — Наверное, шпионская экипировка при нем. Всю не выбросил».

Заместитель начальника отдела полковник Моляков предложил смелое решение: арест «Каина» произвести в аэропорту до посадки в самолет с тщательным досмотром его вещей и личным обыском. Он верил, интуиция профессионала подсказывала: шпионские улики будут при агенте.

Два резервных дня Иванов провел в обществе милой женщины, которой всецело верил. С ней он мог говорить на любые темы, кроме той запретной и опасной для нее…

* * *

Утром 2 ноября 1981 года он выехал на такси в аэропорт. Машина проскочила часть кольцевой дороги. По обочинам шелестели деревья с чуть держащимися на полуголых ветвях ржавыми листьями. Они бежевыми бабочками летели прямо по курсу машины, ударялись о ветровое стекло и уходили затем в причудливых виражах под колеса.

От выпитого вчера у Иванова шумело в голове. Но приятные воспоминания прошедшей ночи создавали душевный комфорт, появлялась словоохотливость. Он стал беседовать с водителем на пустяковые темы…Вот и аэропорт!

При регистрации билета возникли какие-то «сложности» с его оформлением. Дежурный администратор предложил утрясти вопрос у военного коменданта, где Иванов и был задержан оперативной группой. В ходе личного обыска удалось обнаружить две подозрительные авторучки. В корпусе одной из ручек находилась свернутая специальная пленка с подробным описанием операций по связи на период службы в ДВО и во время возможных приездов в Москву. Корпус второй ручки был предназначен для нанесения тайнописных текстов.

Шпион не сопротивлялся. Единственное, что он сказал:

— Сегодня я чертовски устал. Я сейчас не в форме, поэтому никаких показаний давать не буду. Поговорим завтра. Заявлений и протестов делать не собираюсь. Все вы сделали профессионально. Дайте мне отдохнуть.

После этого он еще больше погрузился в кресло, словно надеялся отдохнуть именно в нем, и закрыл уставшие, красные глаза…

* * *

Негласное задержание «Каина» диктовалось необходимостью проведения оперативной игры с американской разведкой. И действительно, сотрудники ЦРУ в Москве в течение почти года «питались» информацией своего агента, «приезжавшего» в командировки из Дальнего Востока в столицу.

Военные контрразведчики снабжали янки «добротной» информацией, получая за нее еще и деньги. Агент «работал» активно, ему верили.

Примером тому может служить одна из операций, проведенная 3 марта 1982 года. Известив поставленной меткой, согласно плану по связи, своих хозяев о «прибытии» в Москву, агент вышел на встречу в условленное место. Он надеялся встретиться с Володей — Макмэхеном. Однако по указанию резидента ЦРУ на встречу был направлен второй секретарь экономического отдела посольства, установленный чекистами американский разведчик Джозеф Макдональд.

Накануне операции американец специально мельтешил перед охраной посольства в светлом плаще и серой кепке. В этом же одеянии он выехал на машине в город на встречу с «советским другом».

20:30, держа в левой руке свернутую в трубочку газету — это был условный сигнал. Иванов стоял недалеко от входа на Даниловское кладбище. Он ждал Володю, все время озираясь по сторонам. В сгущающихся сумерках он пытался в прохожих разглядеть знакомую фигуру своего патрона. Однако к агенту подошел не Володя. Это был незнакомый мужчина, выше среднего роста, в темном пальто и черной меховой шапке из кролика, с белой полиэтиленовой сумкой в руке.

— Вы друг Володи? — обратился он к Александру.

— Да, и прошу передать ему привет, — ответил на пароль отзывом агент.

— Меня зовут Алик, — представился незнакомец, внимательно разглядывая своего помощника.

Иванову показалось, что американец нервничает и чего-то остерегается. Он постоянно крутил головой, по-воровски озираясь по сторонам и уводя своего агента в глубину темной аллеи. Там начался буквально вопросный прессинг: когда приехал, что привез, как служиться…

Беседу записывал на диктофон, который после опроса спрятал во внутренний карман пальто. Из бокового кармана он достал авторучку и передал ее Александру.

— Здесь новый план связи, новые задания по сбору информации, — на лету спешно растолковывал предназначение «хитрого самописца». Потом он снова вытащил диктофон и стал записывать дополнительные ответы. Когда же агент напомнил обещание передать ему 10000 рублей, Алик выключил диктофон и опять положил его в карман, а Александру вручил пакет с деньгами.

— Сколько тут? — спросил агент.

— Столько, сколько просил, — последовал ответ.

— Ну, спасибо, а то я совсем на мели. Поиздержался, долги, покупки, цены кусаются на Дальнем Востоке. Передайте привет Володе.

— Вы нам здесь нужнее, особенно сейчас и завтра…

* * *

В кабинете следователя Иванов пересчитал деньги — 2000 рублей!!!

«Что это, вместо десяти тысяч целковых передал только две? Забывчивость или прикарманивание? Не случайно же Макдональд не называл в беседе цифру, уклонялся от разговора на эту тему и прятал диктофон, когда заходил разговор о финансах, — рассуждал подследственный. — Явно обманул он свое начальство. Оказывается, крохоборы и у них есть».

Передав через Макдональда агенту шпионские инструкции, американцы невольно «позаботились» о профессиональной подготовке не столько своего помощника, сколько военных контрразведчиков, естественно, не зная, что тот уже под чекистским колпаком.

Вот что было написано в инструкции для пользования авторучкой:

«Внешне авторучка ничем не отличается от обычной, и ею можно писать, как любой другой. Для нанесения тайнописи необходимо убрать внутрь пишущий стержень, а концом корпуса наносить тайнописный текст на листах чистой бумаги или полях книги. Писать следует только на бумаге хорошего качества. В случае сильного давления могут появиться коричневые следы…»

…В ожидании уголовного процесса Иванов часто предавался философским рассуждениям. Он считал суд над собой, несомненно, выше державного.

Обиды на чекистов он не таил. Пройдет еще несколько месяцев, и в 1982 году в зале заседания Военной коллегии Верховного Суда СССР он скажет, что глубина его падения велика, но она была бы неизмеримо большей, если бы военные контрразведчики на ранней стадии не пресекли зло, не остановили его падения в пропасть.

Трудно было понять, чего было больше в таком неожиданном пассаже: искренности на исходе душевной разрядки или скрытности в тактике самообороны.

Вместе с тем как человеку, работавшему по этому делу, анализировавшему материалы падения незадачливого «бизнесмена от секретов», Стороженко было жалко, в хорошем понимании этого слова, сломанной судьбы молодого, способного, но, к сожалению, избалованного человека.

Самое главное в рассуждениях Иванова — это то, что вину за случившееся он взял полностью на себя. Значит, прозрел и покаялся!

Позади молодой жизни остался кошмар плаванья по морю Предательства, впереди текла река Искупления, по которой ему надо будет плыть. Упавший да сумеет подняться, чтобы идти дальше!

Но пришлось Александру снова падать, авантюрную натуру не переделаешь. После освобождения из заключения, он некоторое время поработал на хлебном месте в ЗАО «Мемориал», а потом вымолил американцев, чтобы его приняли «по заслугам» в США. Так он оказался на новой родине. Но денег, оказывается, и там ему не хватало. В Швейцарском банке тоже денег не оказалось, янки обманули. И он решил с подельниками ограбить банк. Его задержали, судили и дали срок — 15 лет. Сейчас он отбывает наказание. Но вот еще один штришок в его биографии. В начале 2008 года в США вылетала со съемочной группой корреспондент и продюсер программы «Русские сенсации» Оксана Матвеева. Она посетила музей шпионажа и хотела взять интервью у Олега Калугина, но тот скрылся. А с Александром Ивановым — нашим «Каином» помогли связаться по телефону. На просьбу поговорить с русским сидельцем директор тюрьмы дал добро. Она позвонила зеку Иванову.

— Я дам вам интервью, только за деньги, — ответил бывший шпион, а теперь гангстер.

— Тогда, сколько я вам должна заплатить?

— 17000 зеленых, — последовал ответ казенного человека.

Интервью не состоялось…

Агент англичан «Ovation»

Имя предателя и шпиона — Гордиевский Олег, псевдоним, данный ему британской спецслужбой МИ-6, официально известной как СИС — «OVATION» («ОВАЦИЯ»). Для руководителей английской разведки те данные, которые сообщал и передавал им бывший советский сотрудник ПГУ КГБ СССР, естественно, должны были встречаться под овацию. И они не ошиблись. Материалы продавца секретов заслуживали рукоплескания. Он думал об иной доходной службе путем распродажи друзей, секретов и негласных помощников, которых приобретал он и вербовали его коллеги, в том числе и подчиненные. Но такая служба признак не банкротства, а признак новой, грязной карьеры предателя.

Очевидно, англичане, завязавшиеся контакты с Гордиевским, сразу поняли, что перед ними человек, способный на многое, ради денег — да, да, ради денег! И пусть сегодня это ничтожество, исходя из понятий простого человека, не говоря уже о воине и разведчике, которому нынче под восемьдесят говорит, что он пошел на измену Родине не из корыстных целей, а по идейным соображением в результате сильного влияния на него хрущевской «оттепели» и осознания сталинских репрессий и вообще советских преступлений, веры ему нет. И это Безверие автор попытается доказать. Да, обидно, когда ты — Иуда, а ты себя продаешь, как Христа.

Он сравнивал себя, служа в системе КГБ, со сторожевым псом КПСС. Да, у него были в наличии все свойства собаки за исключением верности. Люблю измену, как-то сказал Юлий Цезарь, но не изменников. Для измены Родине нужна чрезвычайная низость души, которая всегда есть в наличии у таких типов.

Несколько слов о предателе.

Родился в Москве в семье сотрудника НКВД. Проклинаемая им советская власть дала возможность ему окончить престижный вуз — Московский государственный институт международных отношений (МГИМО) и быть принятым не без помощи семейного лифта на службу в Первое главное управление (ПГУ) КГБ СССР — внешняя разведка. С 1966 по 1970 годы работал под прикрытием сотрудника консульского отдела посольства СССР в Дании в качестве офицера разведки госбезопасности.

По словам Гордиевского, он разочаровался в советском строе после военного подавления Пражской весны 1968 года. Но это не так. Именно в Дании сотрудники СИС обратили внимание на советского консульского работника, который как слон в посудной лавке оставлял после бесед с иностранцами следы своей принадлежности к советским спецслужбам. Его активные посещения магазинов и пабов с попытками всегда получить какую-либо скидку позволили англичанам сделать вывод, что парень прижимистый на деньги падок и готов воевать за них.

С 1970 по 1972 годы служил в Москве в центральном аппарате (ЦА) ПГУ КГБ — в Управлении «С», после чего его вновь направили в Копенгаген. В 1973 году он становится заместителем резидента КГБ в Дании, а в 1976 году назначается резидентом ПГУ КГБ в этой стране. По воспоминаниям сослуживцев, он был неважным вербовщиком, но хорошим аналитиком. Грамотно распоряжался информацией, в том числе и открытой. Как говорили руководители: «Искусно владел ножницами. Знал, что вырезать из газет и как склеить вырезки для получения солидного текста». Отталкивал людей своим высокомерием и холодностью.

По словам предателя, он вновь выдал всю агентурную сеть в Дании.

С 1978 по 1982 год он проходил вновь службу в ЦА разведуправления на должности заместителя начальника 3-го отдела ПГУ. По одним данным, именно в Дании его «зацепили» англичане и провели вербовку. По другим — его привлекли к сотрудничеству еще в годы стажировки в этой же стране в 1961 году, когда Гордиевского и его друга полиция задержала во время облавы в борделе в соседней стране Швеции, где они решили «оттянуться».

Друг вскоре покончил жизнь самоубийством, а Гордиевского, благодаря рекомендациям и поручительству старшего брата, приняли на службу в КГБ.

В 1982 году получил назначение на работу в посольство СССР в Великобритании. В 1984 году Гордиевский консультировал второго секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева во время его визита в Великобританию. С января 1985 года он исполнял обязанности резидента внешней разведки КГБ в Лондоне, а в феврале получил звание полковника. По некоторым данным он был одним из реальных претендентов на должность советского резидента в Великобритании.

Но в этом же году он попал в поле зрения советской контрразведки, серьезно подозревавшей его в причастности к утечке секретных данных к противнику.

* * *

Весну в Лондоне Гордиевский встретил полный надежд, что он станет «хозяином» резидентуры. Но в мае 1985 года его неожиданно вызывают в Москву якобы для утверждения в должности резидента. На самом деле его заподозрили в работе на британскую разведку. Когда он прибыл в Центр, ему предъявили обвинение и пытались добиться признания в «грехах», опоив какими-то психотропными веществами, растворенными в коньяке. Прямых улик не было. Началось расследование, в ходе которого на подозрительные моменты и причастность к британской агентуре высказался бывший резидент КГБ в Лондоне полковник Никитенко, руководитель контрразведывательного отдела ЦРУ (наш агент Олдрич Эймс) и австралийская журналистка Клаудия Райт, работавшая в это время в журнале «New Statesman».

Гордиевского отстранили от работы под предлогом: ему следует психологически восстановиться и отгулять отпуск. Жену и детей руководство также вызвало из Лондона. Полковник отправил их тут же к родственникам на Кавказ. Он понял, что после отпуска 6 августа его могут арестовать. Но, несмотря на плотное обеспечение его наружным наблюдением и слуховым контролем, сумел каким-то образом связаться с резидентом МИ-6 в Москве, и очевидно сообщил ему о своем провале.

Не дожидаясь окончания отпуска, 20 июля 1985 года Гордиевский бежал из СССР. Детали его побега до конца не выяснены. По основной версии, Гордиевский поездом доехал до Ленинграда. На финской границе его ждала автомашина сотрудника британской спецслужбы Джека Скарлетта, который и вывез его в багажнике, используя дипломатический «зеленый» коридор.

Через месяц после того как Гордиевский прибыл в Лондон, из советского посольства были высланы 25 дипломатов и журналистов, объявленных разведчиками. Говорят, что после этого он ходил в синагогу замаливать грехи и просить Бога о спасении не столько души, сколько тела — боялся, грохнут коллеги.

Он выдал и других, известных ему агентов КГБ на Западе, передавал некоторые секретные материалы, информировал СИС о целях, методах и направлениях работы советской разведки.

Жена и дочери от второго брака соединились с мужем и отцом только после событий 1991 года. Разрешение на выезд им дал председатель-разрушитель КГБ В. Бакатин. Но совместная жизнь у бывших супругов не сложилась. Дочери не приняли отца-предателя к тому же прожигающего жизнь этаким аристократом, живущих на «тридцать сребреников», которые ему выплачивало английское правительство.

После отъезда в Россию жены и детей, он женился в третий раз. Так на праздничный обед в честь награждения Севы Новгородцева орденом Британской Империи, на котором среди других гостей присутствовали Виктор Суворов и Владимир Буковский, наш герой пришел с некой Морин Гордиевской.

Гордиевский по-прежнему живет в пригороде Лондона в графстве Суррей, подрабатывая платными интервью, в которых обливает грязью Россию и ее руководство.

В начале ноября 2007 года он потерял сознание у себя дома. Его отвезли в Королевский госпиталь графства, где он находился в коме 34 часа. Затем через прессу раструбил, что это была попытка его физического устранения силами Кремля и его спецслужб.

Он написал не без помощи спецслужб, как и его младший собрат по предательству Виктор Суворов, несколько книг об операциях, внутренней структуре и методах работы советской разведки. Его мемуары и книга «Следующая остановка — расстрел» переведены на русский язык и изданы в РФ.

Правда, в последнее время известный контрразведчик генерал-майор Вадим Николаевич Удилов, с которым и автору удалось встретиться на Лубянке в 80-е годы писал, что стремясь создать благоприятные условия для разложения нашего общества изнутри, западная пресса регулярно печатает статьи, книги и воспоминания бывших граждан СССР, предавших Родину, с одним подтекстом: «люди шли на борьбу с коммунистами и их строем». Чепуха! Торговать Отчизной могут только Иуды. К сожалению и наша печать в погоне за сенсациями не брезгует подобными «откровениями». Читал я такие опусы в журналах «Совершенно секретно», «Щит и меч», в других бульварных газетенках. Даже «Известия» с какой-то теплотой описали 6 марта 1992 года похождения предателя Николая Чернова, выдавшего врагу всю агентурную сеть Главного разведывательного управления Советской Армии во Франции.

О советских разведчиках Чернов мнения невысокого: «наши кустари, а не профессионалы деньги тратят колоссальные, а результат нулевой».

Что ж, подобные оборотни действительно способны свести на нет усилия целого коллектива…

Они не пишут о себе много и всякого, только из-под каждой их строчки видны потоки крови. Предательство всегда соседствует с бедой.

И все же Гордиевскому была посвящена книга «Иуда из Ясенева». Подготовил и издал книгу-проклятие его бывший друг и коллега полковник СВР России Б. Григорьев под псевдонимом Борис Кондаков. Другой оценки «кроты» из семейства Иудиного не заслуживают.

Крушение планов «Сома»

Майская ночь выдалась душной. Соловьиные трели наполняли слух. Казалось чернильная мгла пропитана песнями птиц. Один перещелк накладывался на другой. Звуки неслись со всех сторон, создавая музыку весеннего леса.

Подполковник Сметанин с женой, молодой и статной, вместе с друзьями отдыхали на природе. Бренчала гитара, горел костерок, бросавший оранжевые сполохи на светлозеленый скат палатки. Когда гитарист умолкал, сразу же усиливался соловьиный натиск, так благотворно действующий на настроение человека.

— Как хорошо здесь! Приволье, свежесть, — промолвила Светлана, обращаясь к мужу.

— Нет, за границей лучше. Вспомни Францию: как там жилось! Разве под Парижем были хуже места! — парировал Геннадий.

Так получилось, что они незаметно отделились от компании, сидели в стороне и наслаждались звездами, осыпавшими небосвод сплошным искристым конфетти. Соловьи не унимались…

Офицеру предстояла вторая заграничная командировка. Теперь он направлялся по линии ГРУ Генштаба помощником военного атташе посольства СССР в Португалию.

В Главное разведывательное управление Сметанин Геннадий Александрович был направлен в 1971 году сразу после окончания Киевского высшего общевойскового училища. Услужливый характер молодого офицера заметил начальник политотдела и взял его в порученцы. Мальчиком на «побегушках» он пробегал несколько лет. За период «ответственной» службы у него появился гонор, ленность, завышенные претензии на выезд за границу. Считая себя выше сослуживцев по интеллекту, он делал все возможное и невозможное, чтобы начальник узнал о его сокровенном желании. А в том, что со временем он поедет за границу, был больше, чем уверен, патрон поможет, стоит только заикнуться.

Однажды, это было еще накануне первой загранкомандировки, генерал сам завел разговор на тему поездки за кордон, упрекнув его, Сметанина, за холостяцкий образ жизни и нетипичное поведение офицера военной разведки, серьезно думающего о завтрашнем дне.

— Дорогой, в заграничные командировки мы посылаем только семейных, так что скорей обзаведись супружницей, но не спеши, не бери первую попавшуюся, — семья должна быть крепкой, — подсказал как-то ему начальник политотдела.

Когда вероятность поездки за границу появилась на горизонте, Сметанин срочно женился на вчерашней десятикласснице. Она была намного моложе супруга, но разница в возрасте ни сколько не смущала Геннадия. Вскоре молодая чета убыла в первую длительную заграничную командировку во Францию. Начальник сдержал слово!

* * *

Таким образом, у военного атташе в Париже появился партийный соглядатай из политотдела Главка. Поэтому с первых дней пребывания Сметанина в аппарате военного атташе начальник держал его на определенной дистанции, редко пользовался услугами как переводчика, тем более, что сам сносно знал французский язык. Сметанин почувствовал настороженность руководителя, но воспринял это как свою, пусть небольшую, «номенклатурную силу».

«Ничего, я его заставлю со мной считаться», — часто повторял про себя этот пострел, который успел прикоснуться к партийным органам, упиваясь мыслями о всемогуществе московского патрона.

Командировка во Франции с 1974 по 1977 годы в личном плане прошла благополучно. Семья приоделась, приобрела трехкомнатную кооперативную квартиру, автомобиль «Жигули» последней марки, пополнила и освежила интерьеры комнат.

Приезжая в отпуск, Сметанин привозил дорогостоящие подарки своему покровителю. Начальник «сувениры» брал, но при этом наигранно возмущался, хитрил, как лис:

— Геннадий Александрович! Ну, зачем вы тратитесь? Мне совестно принимать от вас такие вещи.

— Пустяки, Петр Григорьевич, — лукаво отвечал подчиненный, — там стоит это все копейки. Я же получаю сейчас прилично. Спасибо вам.

В разряд сувениров входили столовые наборы, радиоаппаратура, одежда, книги, письменные принадлежности и прочее.

По возвращении Сметанина из командировки начальник политотдела пригласил его с женой к себе домой. Расчет хозяина был тонок, подчиненный не трудоустроен, значит, не будет скупиться на дорогие подарки. Тем более он мечтает продолжить службу не где-нибудь, а в центральном аппарате.

Гости явились с двумя тяжелыми и объемными сумками. На скромном столике, который сервировала жена генерала, вдруг появились виски, французский коньяк и вина. Сели, выпили, закусили. Захмелевшая компания зашумела, стали обниматься, клясться друг перед другом в «вечной дружбе». Генерал пообещал найти приличное место для «дальнейшего профессионального роста перспективного офицера».

Вечер прошел для Сметанина, как он потом признался жене, на все пять баллов. Геннадий, хищник по натуре, понял нутром, что теперь шеф у него в руках. И действительно, даже жена генерала, просмотрев содержимое дарованных коробок и пакетов, заявила мужу, что Геннадия надо поддержать в службе.

Не без помощи всемогущего покровителя майор Сметанин попадает на участок стратегической разведки европейского региона. Он быстро сообразил, что это подразделение является своеобразным трамплином для очередной командировки в одну из центрально-европейских стран. Прогноз вскоре оправдался. Сметанин неожиданно для его новых непосредственных руководителей попадает в число первых кандидатов на поездку в качестве помощника военного атташе в Португалию. Поднявшийся поначалу ропот среди сослуживцев, недовольных незаслуженным поощрением очередного «перекати-поле», быстро затих. Через несколько месяцев, как и ожидалось, семья Сметаниных отправилась в очередной командировочный вояж за границу…

* * *

А тем временем на стол начальника отделения легла обобщенная аналитическая справка на Сметанина. Ее подготовил оперативник, отвечающий за безопасность европейского участка ГРУ.

— Почему же вы, не доложили эти материалы по Сметанину мне до его отъезда за границу? — спросил Николай Семенович.

— Материал получен от человека, возвратившегося недавно из госпиталя. Это был единственный офицер, которого подпускал к себе Сметанин.

— Надо поправлять положение. Изучайте тщательно обстановку вокруг этого подозрительного субъекта. Завтра подготовьте и доложите ваши предложения с учетом новых данных, полученных из-за рубежа от наших коллег.

Дней через десять после этого разговора «по душам» подчиненный доложил, что жена Сметанина обратилась к своей матери с просьбой продать мебельные гарнитуры из их спальни, кухни, прихожей, а также недавно купленную автомашину «ВАЗ» шестой модели. Женщина устроила настоящие торги.

В ходе дальнейшей проверки Сметанина военные контрразведчики узнали кое-какие подробности. Выяснилось, что нажитые вещи по необъясненным пока причинам продавались в спешке, причем по смехотворно низким ценам. Свои действия супруги объясняли в письмах родственникам легкостью приобретения более модной хозяйственной утвари за границей и желанием обновить интерьер квартиры и свой гардероб. Упор делался на наличие приличных сумм в инвалюте, заработанных в Португалии.

Жена Сметанина стала усиленно изучать английский язык, который в стране пребывания никогда не был ходовым. И еще, она вдруг перешла на нижеоплачиваемую работу в посольство. Новая должность открывала ей доступ к режимной информации.

В одном письме она попросила мать срочно прислать в Лиссабон все семейные дубленки: мужа, свои и дочери. И это в страну, где ртутный столбик не опускается ниже тринадцати градусов ниже нуля!

Кроме того, скоро оперативником была составлена справка об итогах углубленного агентурного изучения Сметанина как в быту, так и на службе. В материалах отмечались элементы его повышенной конфликтности в коллективе, заносчивости, неудовлетворенности служебным положением и занимаемой должностью…

* * *

Через некоторое время по прибытию в Португалию Сметанин обратился к резиденту ГРУ с просьбой:

— Товарищ полковник, я хотел бы получить разрешение тренироваться на частных кортах. Там часто бывают представители других посольств, в том числе и США. Можно было бы выйти на интересные связи.

Атташе внимательно выслушал соображения офицера, поинтересовался его спортивной формой, задумками о способах установления связей и предупредил:

— Разрешаю, только смотрите, не поддавайтесь нашим соперникам. Будьте осторожны, там играют профессионалы-разведчики, они искусно обращаются не только с теннисными мячами, но хорошо играют и в другие известные вам игры. Помните о том, что вам сразу же будет брошен крючок с наживкой. Потом доложите о своих первых впечатлениях.

Если бы знал руководитель, что в голове у Сметанина уже созрел план предательства, что выходы на тренировки в теннис ему нужны как удобная ширма для прикрытия будущих встреч с американцами, а в личный блокнот он заложил к тому времени огромный объем уже собранной секретной информации. Не ведал резидент и о том, что Сметанин собирается на основе этих материалов написать книгу и издать ее в США, конечно же, за «зеленые».

В голове Геннадия вызрел дерзновенный план личного обогащения: заинтриговать представителей американских спецслужб в Лиссабоне принадлежностью к советской военной разведке, использовав для приманки некоторые секреты и посольские сплетни, а затем разыграть роль проигравшегося в рулетку. После чего запросить с янки тысяч триста долларов якобы для покрытия образовавшейся недостачи в оперативной кассе, откуда им будто бы были взяты деньги.

Во время очередного посещения теннисного корта Сметанин вышел со своим предложением на военного атташе США в Португалии полковника Нортона, который тоже занимался игрой в теннис, подыскивая способных «спарринг-партнеров». Американец вначале не поверил удаче, неожиданно обрушившейся на него, подполковник советской военной разведки, имеющий на связи агентуру из числа местных граждан и иностранцев, вдруг предлагает свои услуги!

Договорились предметно обсудить эти вопросы у него на вилле, куда Сметанин пришел на следующий день. Там советский авантюрист и рассказал американцам свою байку: дескать, проигрался и задолжал 265 тысяч долларов.

— Господин Сметанин, я понимаю вас, — обратился Джон Нортон к советскому офицеру, — но вы должны войти и в мое положение. Сумма, запрашиваемая вами, достаточно велика и ее выдачу мне надо согласовать с Центром при одном условии, если товар в дальнейшем окажется качественным, нужным нам. Кроме всего прочего, нужен аванс. Вы я, думаю, поняли какой?

— Вас не постигнут разочарования, — почти торжественно ответил подполковник.

* * *

Качество товара высоко оценил представитель ЦРУ, как только Сметанин назвал часть того, чем он располагал. «Слив» материала серьезно заинтриговал янки. Договорились встретиться через неделю на этой же вилле.

Ровно через семь дней он снова навестил Нортона, который сразу же пригласил его в соседнюю комнату. Предатель опешил: в ней находилось двое неизвестных, сидевших за небольшим столиком с какой-то аппаратурой.

— Господин Сметанин, — начал высокопарно Джон, — перед вами мои коллеги, опытные специалисты своего дела. То, что вы военный разведчик, нам известно, но пока не ясна ваша искренность. Поэтому, прежде чем вручить вам доллары, мы должны вас проверить на полиграфе. Надеюсь, слышали о таком агрегате?

— Да! Его у нас в Союзе называют «детектором лжи».

— Вы согласны принять наши условия?

— Согласен. А чего мне боятся?! Я вам рассказал правдиво о том, кто я и что знаю, — ответил советский офицер и внимательно посмотрел на незнакомцев, которых Нортон по имени так и не представил.

— В таком случае садитесь в кресло у столика, — американец указал на специально оборудованный уголок с аппаратурой, от которой разноцветными щупальцами расходились провода.

Так началась проверка россиянина на шпионскую благонадежность. Ответы требовались мгновенные и короткие. Вопросов было около тридцати: ясных, четких, подготовленных опытными психологами. Боковым зрением он улавливал сосредоточенные взгляды соглядатаев — двух американцев, которые изучали мимику, выражающую внутреннее душевное состояние. Вопросы задавал Джон. Он же следил за показателями на мониторе. Вопросы были «разнокалиберными», от биографических данных до подробностей проигрышей в рулетку и на других игровых автоматах. Вскоре поединок человека с электронной машиной завершился. Завершился победой первого, детектор не определил откровенную ложь проверяемого. В глазах Сметанина хваленый заморский аппарат психологических отгадок был окончательно посрамлен, и сделал это он, Геннадий. Ему казалось, что он держит уже Бога за бороду.

— Да, эту чудо-машину действительно не обманешь, — словно в насмешку бросил испытуемый оглупленной и посрамленной троице.

— Она нас еще ни разу не подводила, — процедил скупо Джон Нортон.

Когда процедура закончилась, он предложил Геннадию пройти в другую комнату. Там они были наедине. Американец открыл сейф, усадив предварительно «продавца товара» в кресло. Он достал туго перевязанный крест-накрест целлофановый пакет. Дрожащими руками протянул его Сметанину.

— Здесь двести шестьдесят пять тысяч долларов. Мы вас выручаем в тяжелую минуту. Америка ждет от вас самоотверженной отдачи.

— Постараюсь оправдать ваше доверие и вернуть в последующем долг. Я его отработаю по частям, — отчеканил подполковник, — новоявленный «крот» в аппарате военного атташе.

— Ну, а теперь необходимо оформить передачу вам денег, — напишите расписку в их получении.

Когда бумага была готова, Нортон внимательно прочитав ее, сразу же спрятал в коричневую кожаную папку с замком-молнией. Обрадованный успехом, Сметанин поспешно уложил деньги в спортивную сумку. После этого американец объявил вновь обретенному агенту кличку «Сом», а затем продолжил выпытывание дополнительной информации о жизни посольства и двух резидентур КГБ и ГРУ…

* * *

Все случившееся не обескуражило офицера. Заботило одно — как побольше денег выторговать за подготавливаемые для выдачи сотрудникам ЦРУ секреты. «Американцы будут получать от меня дозированную информацию. Какое-то время, — размышлял предатель, — подержу их на полуголодном пайке.

Пусть знают, что добыча ее дело трудоемкое, опасное, как у шахтеров уголек, а потому и стоит больших денег. А что касается информации, то ее у меня немало. Буду торговаться…»

Возвращался Сметанин в посольство удовлетворенный «тренировкой» на теннисном корте. Войдя в квартиру, (жены дома не было) он с наслаждением пересчитал пачки купюр, словно грелся возле них, и спрятал деньги в платяной шкаф. В голове промелькнул афоризм в оправдание своего поступка: считается, что любовь к деньгам — корень всех бед. То же можно сказать и про отсутствие денег. Деньги, если они есть — трава; если нет — голодная смерть. В конце концов, деньги не имеют никакой морали. Я их заработал и заработаю еще головой.

Затем он продумал объяснение на случай, если жена их неожиданно обнаружит; доллары служебные, взятые из оперативной кассы и предназначены для оплаты хорошо работающего агента-иностранца.

Прошло десять дней. Деньги он постоянно перепрятывал, но жена все-таки на них случайно наткнулась. Она потребовала честных объяснений. И супруг раскололся:

— Милая, я тебе давно хотел сказать, что у меня созрел дерзновенный план нового обустройства нашей жизни, — остаться на Западе, не возвращаться в этот загнивающий Союз, где за любой труд платят одинаково — копейки. Мы в нем остались рабами, несмотря на 1861 год. А 1917 год сделал селян рабами. Они жили без паспортов с единственным правом работать за копейки-трудодни на государство, считай на партийное чиновничество. Это было разве не советское рабство? А теперь, можно ли сравнить жизнь у нас и здесь?

— Но нам потом не будет так хорошо, как сейчас, — тяжело вздохнув, ответила жена.

— Вот ты и подошла к ответу на вопрос. Понимаешь, надо просто иметь деньги. Зарабатывать и зарабатывать капитал. У нас должен быть на черный день фонд, пополняемый каждый раз. Каким образом мы будем зарабатывать — это другой вопрос. Любые проблемы решаются быстро, когда кошелек тяжелый. Я собираю материалы для книги, которую планирую издать через несколько месяцев после того, как мы останемся в свободном мире. Думаю, получу за нее немалый гонорар, причем в долларах. А пока, как ты догадалась, я кое-что отложил на тот черный день, о котором я тебе сказал раньше.

С этими словами он развернул пакет и в присутствии жены пересчитал «зеленые». Было ровно 265000 долларов!

Светлана застыла каменным истуканом, и из ее груди вырвалось одно-единственное слово:

— Гена!!!

— Я работаю на ЦРУ, — расставил все точки над «i» супруг. — Будем считать эти деньги фундаментом нашего будущего дома. Получил я их от американцев.

— А они не фальшивые? — спросила супруга. — Черт его знает, не проверял. Все, конечно, возможно, но не думаю, чтобы янки так низко пали.

— Надо проверить несколько купюр.

— Обязательно. Но есть опасность попасть в поле зрения местных спецслужб, а то и вляпаться в скандал с полицейским финалом, если вдруг они окажутся фальшаком.

* * *

Уверенность, которую демонстрировал Геннадий перед женой, гипнотически подействовала на женщину: она согласилась со всеми доводами мужа, возмечтавшего «обновить» жизнь.

Прошло не так уж много времени и Сметанин, поддавшись уговорам Нортона, отвез на конспиративную квартиру, расположенную в гостинице «Паласио душ Сатеанш», супругу, которую американцы тоже завербовали: она так же дала подписку о сотрудничестве на добровольной основе. Закрепили вербовку молодой женщины получением от нее секретных материалов и вручением агенту в юбке золотой цепочки.

Дело в том, что, устроившись в консульский отдел советского посольства, Светлана Сметанина, по заданию мужа, копировала документы режимного характера. Именно эти материалы и передавались американцам.

В города Линда-а-Велья и Кашкайте Сметанин выезжал на своей машине, где и проходили его встречи с американскими разведчиками.

Встречаясь со своей агентурой из числа местных граждан, Сметанин не опасался португальской контрразведки, так как весь свой негласный аппарат он уже «засветил» перед ЦРУ. Агентуру советской военной разведки из португальцев начали арестовывать. Оборотень в погонах докладывал, что это, дескать, результат некачественного их подбора предшественниками.

Взамен он предлагал подставленных американцами, якобы своих кандидатов, по всей видимости, работавших вместе с португальскими спецслужбами. Они были «живучи», однако по вполне понятным причинам никакой серьезной информации не давали. На службе «Сом» использовал любую возможность по сбору информации для своих новых хозяев.

То из раскрытой рабочей тетради сослуживца, вышедшего «на минутку» из общей рабочей комнаты, выудит установочные данные на кандидата в агенты или доверенное лицо. То подсмотрит адрес конспиративной квартиры. То в результате бесед с коллегами получит сведения о тактико-технических характеристиках отдельных видов современного оружия и боевой техники. Ведь многие офицеры до работы в ГРУ служили в боевых частях.

С особым старанием он делал выписки из шифротелеграмм, а иногда, в зависимости от их важности, переписывал или ксерокопировал полностью. Подробно описывал места закладки тайников для агентуры из числа иностранцев. Одержимый страстью накопительства, он не останавливался ни на минуту в сборе секретной информации, боясь расслабиться и потерять навыки выуживания секретов. Сметанин работал на «огромную» перспективу.

Супруга никогда ни в чем ему не возражала. Так было заведено с первых дней совместной жизни. Он подавлял жену своим авторитетом, опытом, возрастом. В ее же сознании укоренилось примитивно-мещанское понятие: муж — кормилец, а она — слуга, которая должна готовить, одевать, обстирывать, ублажать благоверного.

* * *

Возвращаться Сметанины в Союз для прощания с родственниками поначалу не планировали. И все же жена уговорила Геннадия съездить в отпуск. В одном из провинциальных городков России, в Татарстане, проживала его мать, которую он давно хотел навестить.

На очередной встрече с Джоном «Сом» сообщил о вероятной поездке на родину, на что американец заметил:

— Геннадий, если останешься в Москве и не вернешься в Португалию, всякое бывает в нашей службе, то ты должен знать, что и как делать. Я подготовлю тебе план операций по связи и кое-что из экипировки. Следи за обстановкой вокруг себя, ты едешь уже в новом качестве домой, будь бдителен. Контролируй и анализируй реакцию и действия начальства.

Договорились через неделю повидаться на конспиративной квартире. «Сом» был подготовлен к этой встрече как никогда: решил порадовать хозяина обширной секретной информацией, оставив у себя, как всегда, еще больше про запас. Он любил, как заправский спекулянт-ворюга, сплавлять товар порциями, оптом не продавал, т. к. боялся продешевить. В блокноте, который он в шутку называл «погребком», отмечал красным карандашом то, что уже продано американцам.

Нортон встретил «Сома» любезно, обнял его и усадил в кресло, а затем налил в рюмки виски.

— Геннадий, я тебе кое-что приготовил.

— Господин Нортон, — перебил его Сметанин, — начнем, если это можно, с моей просьбы.

— Готов выслушать.

— Дело в том, что скопившиеся деньги я не хочу оставлять в пустой квартире, поэтому пусть они полежат у вас до нашего возвращения. Конспирация — превыше всего!

С этими словами он достал из сумки и передал Джону пакет, перетянутый полупрозрачным скотчем. В пакете находилось 270000 долларов. «Сом» заявил, что деньги эти собраны им с женой за время работы на две разведки.

— Я думаю, ты правильно поступаешь. Без присмотра такую сумму держать нельзя, тем более, если тебя неожиданно оставят для дальнейшей службы в Москве, — не без резона заметил Джон.

Выпили по рюмке виски и по чашечке кофе. Говорили тепло и откровенно, рисуя перспективы семьи советского офицера в розовом цвете.

— Если ты не вернешься в Лиссабон, то деньги я переведу в швейцарский банк на твое имя. Название банка ты узнаешь потом. Там уже есть кое-какой капитал, тысяч двести, тебе накапало. Конечно, ты нам нужнее в Москве, в Генеральном штабе. Сюда приехать всегда сможешь, я имею в виду не Португалию, а вообще Запад. Мы обеспечим тебе и твоей семье гражданство США. Большим трудом ты уже заработал это право, — хитрил американец, зная, что никаких денег в горной стране у агента нет, и никогда не будет.

На этой встрече Нортон передал агенту очечник и очки, которые являлись по существу двумя камуфляжами, искусно изготовленными в лабораторных условиях технических служб ЦРУ. В первый был вшит план операции по связи на территории Москвы и в случае выезда за границу. В левой дужке очков находилась вмонтированная ампула с сильнодействующим ядом.

Интересно, что по этому поводу патрон заметил:

— Милый друг, в нашей работе могут быть всякие неожиданности, и ты не застрахован от них, поэтому имей в виду, что у тебя теперь будет оружие для защиты от советской контрразведки. Живым в руки чекистов себя не отдавай.

Слова американца буквально потрясли агента своей «заботой»: холодностью и безразличием к его судьбе. Он с испугом посмотрел на очки, в дужке которых таилась его смерть…

* * *

Последний отпуск перед заменой люди обычно используют для вывоза из страны пребывания приобретенных вещей. Сметанины не продали никому ничего из мебели в квартире, а перед самым отъездом в Союз даже прикупили японский телевизор, который в то время по радиочастотным параметрам можно было использовать только в западных странах.

Рассказ об усердии «Сома» будет неполным, если не поведать о его стараниях подготовить себе двойника по предательству. Он в течение полугода искал подходы к угрюмому шифровальщику посольства капитану Агафонову, которого недолюбливал и считал его закомплексованой личностью. С одной стороны, он это делал по просьбе Нортона, которому хотел показать свои профессиональные качества, а с другой — заработать новую порцию долларов, понимая, что за подбор кандидата янки солидно заплатят.

И вот метаморфоза: Сметанина обуяла «любезность» к не замечаемому им ранее офицеру. Он стал все чаще приглашать шифровальщика с женой, в поездки за город на отдых. Завязалась дружба между семьями. Обменивались гостевыми визитами, жены посещали вместе лиссабонские магазины, а мужья навещали бары и ресторанчики. Наивный капитан не подозревал в подполковнике лукавства и коварства. Прозрение наступило в один из августовских вечеров, когда Сметанин предложил Агафонову «сходить попить пивка».

— Пойдем, Петруха! Я нашел одно приличное заведеньице. Отменное обслуживание, прелестное пивцо, — предложил старший «друг». — Не пожалеешь!

— Согласен, душно же! — заулыбался Петр Агафонов.

Шли какими-то улочками, проходными дворами и, наконец, увидели незаметный пивной бар, прилепившийся ласточкиным гнездом у цоколя старинного дома. Рядом располагался рынок. В тот день он был почему-то пуст. Заказали столик. Официант принес пиво, креветки…

Про остальное Агафонов уже ничего не помнил…

Так, во всяком случае, он по собственной инициативе рассказал оперативным работникам, беседовавшим с ним после ареста «Сома». Потом он изменит свои показания и заявит, что его пытались склонить на свою сторону американцы, но он вербовщику по имени Джон так двинул по скуле в ходе «вербовочной полемики», что тот оказался в нокдауне.

Смутно помниться и второй эпизод, когда он нанес другому американцу и Сметанину удары ногой в область паха. Его потом пытались задержать, но он вырвался из цепких рук, оставив им «на память» свою куртку из натуральной кожи. Никому не доложив о происшедшем, на следующий день он набил физиономию своднику, после чего они мирно разошлись, дико боясь друг друга.

Тем временем Сметанин без помех оформил отпуск…

С женой и дочерью он подлетал к Москве. Через иллюминатор четко просматривались, словно подсиненные неведомым чародеем-художником, водоемы, разно колерные участки полей, лесных массивов, голубые жилки речушек и русло Москвы-реки. Потом поплыли серые бетонные коробки домов. Самолет сделал разворот, и стремительно понеслись навстречу аэровокзальные постройки и посадочная полоса.

— Ну, Света, вот мы и дома. Но не надолго. Я думаю, дней двадцать нам хватит, чтобы решить все проблемы и поскорей смыться, смыться навсегда отсюда с этого Абсурдистана.

— Все будет зависеть от того, как скоро управимся, — ответила супруга.

— Теща все сделала, молодец. Ну, почти все. Останется навестить только мою старушку. Дней десять будет достаточно на прощание с матерью, другими родственниками и родным краем.

…Таможенный контроль прошли спокойно, без осложнений, хотя у Сметанина нервы напряглись при мысли непредвиденного досмотра. Однако он ее тут же отогнал, ведь у него зеленый дипломатический паспорт. Затеяв черное дело, постоянно остерегался, не доверял окружающим.

На вторую ночь после приезда в столицу он пришел к выводу о необходимости провериться, нет ли слежки? На ошибочный звонок прореагировал довольно-таки оригинально. Когда незнакомец понял, что не туда попал и сразу же положил трубку, последовали короткие гудки, линия была занята. Хозяин моментально сообразил, что ситуация должна сработать на его «положительный имидж» в случае прослушки, и он, как ни в чем не бывало, продолжал «беседовать».

— Петя, дорогой мой дружище, привет тебе, привет…да, старик, мы приехали, а завтра уже уезжаем на мою родину к матери. Как я соскучился по России…Ну, хорошо, если ты настаиваешь, буду минут через десять. Какой-какой, повтори, номер твоей машины? Понял. Будешь у метро. Вот и хорошо!

Ровно через несколько минут он покинул квартиру. Часы показывали 23:30. Геннадий вышел из подъезда, оглядываясь по сторонам, прошел вокруг своего квартала, используя для возможной фиксации «наружки» и отрыва от нее проходные дворы и открытые пространства сквера. Ничего подозрительного не заметив, возвратился домой.

* * *

Вызывали беспокойство полученные от американцев очки и очечник. Утром, подойдя к окну, в стекла которого бархатным оранжевым лучом уперлось солнце, Сметанин долго рассматривал левую дужку очков, исследуя ее на просвет и запах. Очечник глубоко прощупал. Внешне в этих предметах ничего подозрительного не обнаружилось. Очки и очечник, словно взведенное оружие, он осторожно положил в кейс, с которым решил не разлучаться и в отпуске.

В оборудованном наспех тайнике за платяным шкафом Геннадий спрятал черновик своей будущей книги — еженедельник «Аэрофлот», напичканный собранной шпионской информацией.

— Света, — обратился он к жене на следующий день после ночного выхода из дома, — у меня такое чувство, что нас могут оставить служить здесь, интуиция подсказывает.

— А как быть с вещами? — встревожено спросила супруга.

— Их отправят контейнером или соберут в багаж.

— А почему так может руководство поступить?

— По оперативным соображениям. Есть такой термин в разведке, и ничего против него не возразишь, не попишешь, как говорится…Тогда ты одна смотаешься в Лиссабон, чтобы собрать и отправить вещи в Союз. Ребята помогут.

— А может, уедем?

— Может…

— Что в таком случае будем делать с деньгами, вырученными от продажи машины и мебели? — спросила жена.

— Потратим в отпуске, а оставшиеся раздадим родственникам, прежде всего твоей матери. Это если за границу будем возвращаться вместе. Часть израсходуем на себя; мы же должны достойно прожить последние дни в стране абсурда, — зло закончил свой ответ Геннадий.

Она что-то ответила и стала возиться у кухонного стола…

Беседуя с тещей по телефону, Сметанин дал ей очередное поручение: после убытия их в Португалию продать оставшуюся мебель и другие вещи, а деньги взять себе.

— Мы обеспечены. Привезем большие деньги и купим все новое, — «пудрил» зятек мозги старушке.

* * *

…Поездка на малую родину прошла для Сметанина по задуманной им заранее схеме. Покидая навсегда престарелую мать и отчий дом, он ничем не выдал себя. Возвращался в Москву с хорошим настроением. Не омрачал его даже находившийся при нем кейс со зловещим содержимым.

Военные контрразведчики вместе с другими подразделениями КГБ ко времени отъезда Сметаниных за пределы Москвы уже располагали необходимыми доказательствами их преступной деятельности.

На рабочем совещании в отделе военными контрразведчиками было решено задержать подозреваемого в шпионаже, Сметанина, в пассажирском вагоне при возвращении его в Москву. Такая поспешность объяснялась тем, что всесторонний анализ имевшихся данных убеждал чекистов, что уликовые материалы в виде шпионской экипировки он носит с собой.

Операция по задержанию супружеской четы прошла успешно. В ходе личного обыска Сметанина, как и предполагалось, в кейсе нашли очки с ампулой сильнодействующего яда, гарантирующего моментальный летальный исход при раздавлении ампулы зубами. Это было средство для самоуничтожения в случае провала. Очки лежали в кожаном очечнике, при вскрытии которого под подкладкой было обнаружено семь листков с планом шпионской связи, подготовленном сотрудниками ЦРУ.

Обыск в квартире задержанных существенно расширил доказательную базу. Нашелся еженедельник «Аэрофлот» с записями, составляющими военную и государственную тайну.

Экспертиза вскоре подтвердила, что в ампуле действительно находится яд — цианистый калий, а еженедельник заполнен рукой Сметанина. Извлеченный из очечника план связи предусматривал все стороны регулирования шпионской деятельности и осуществления конкретной связи с представителями ЦРУ как на территории СССР, так и за границей.

Вот что говорилось в одном из разделов плана связи:

«Как слушать и расшифровывать наши радиопередачи:

Передачи разведцентра ЦРУ из Франкфурта-на-Майне будут передаваться в цифрах, разделенные на пятизначные группы, которые вы сможете расшифровать при помощи таблиц расшифровки. Ввиду того, что только у нас с вами имеется такая таблица, никто другой не сможет понять наши сообщения вам.

Обязательно слушайте наши передачи наедине через наушники, чтобы посторонние не знали, что вы именно слушаете…»

Далее в инструкции отмечалось, что включаться в активную работу следует спустя 10–11 месяцев после приезда на родину, за исключением случаев, не терпящих отлагательства. Агенту рекомендовалось за год адаптироваться к новым условиям: привыкнуть к коллективу, войти в доверие к руководству, а после этого начать слушать радиопередачи:

«Летом — с 1 апреля по 30 сентября — по средам с 22:00, по пятницам с 23:00 в диапазонах 4770/6920 кГц — 59.36.09 м; зимой — с 1 октября по 31 марта — по средам и пятницам с 22:00 в диапазонах 4770/6920 кГц — 62.89.35 м. время московское…

Вы будете знать, что передача «боевая», если цифра позывного сигнала будет 2, 5, 6, 7 и 9. Если передача «холостая», то первая цифра позывного сигнала будет 1,3,4 или 0…»

* * *

В камере предварительного заключения у Сметанина было время подумать, как вести себя на следствии. Он выбрал путь лжи, на контакт со следователем не пошел. Пойманный практически с поличным, предатель-агент юлил, оправдывался, выгораживал себя, цинично заявляя, что сотрудничал с американцами из-за желания «поиграть». Хорошая игра с выдачей своей агентуры!

По мере поступления новых обличающих его материалов он отказывался от первоначальных показаний и приводил иную интерпретацию фактов. Показывал мнимое раскаянье, обеляя себя даже в тех случаях, когда изобличался в предательстве и жестокости по отношению к сослуживцам и агентуре.

Жена Сметанина сразу же искренне призналась во всех преступлениях, которые совершала с мужем. Именно ее показания помогали во многом изобличать завравшегося шпиона, а также сохранить жизнь нескольким помощникам ГРУ за рубежом. Их успели вывести из-под удара местной контрразведки еще салазаровской школы.

Сметанин нервничал, нутром чувствуя, что следователь не очень доверяет его доводам, преследующим одну цель: больше сбросить с себя обвинений и поменьше вынести на процесс отягощающих обстоятельств.

Он охотно беседовал с адвокатом, искал хотя бы какие-то смягчающие обстоятельства, вел записи своих объяснений и пояснений, чтобы не сбиться с лживой линии при защите. Однако она всякий раз ломалась после очных ставок, показаний жены и других участников следствия. Вещественные доказательства и элементарная логика рушили все его умозаключения. Материалы экспертиз, допросов свидетелей из числа знакомых и коллег буквально потрясли подследственного. Иногда у него просыпалось чувство реальности, и он начинал говорить правду. Перечислял конспиративные квартиры, на которых его принимали американские разведчики. Называл магазины в Лиссабоне, в которых за доллары ЦРУ они с женой покупали ювелирные изделия и золото: «Пимента», «Маршатан», «АСС» и др.

По мере приближения дела к завершению подследственный стал все больше нервничать. Обвинительное заключение, предъявленное ему, он вынужден был, за малым исключением, признать полностью…

На судебном же процессе Сметанин начал с новой силой лгать, изворачиваться, делать вид, что подписывал некоторые протоколы под давлением следователей, что его «попутал бес» получением легких денег, которые он вначале мыслил «передать бедному государству». Однако под давлением неопровержимых доказательств ему оставалось только признавать и уточнять некоторые детали своей преступной деятельности. На предложение председательствующего Военной коллегии Верховного Суда СССР опровергнуть или подтвердить его встречи на негласной основе с представителями ЦРУ, Сметанин признался, что будучи завербованным американской разведкой, он провел восемь встреч в доме № 1 по улице Партикулар в городе Кашкайше, одну — в гостинице «Париж» в Лиссабоне, одиннадцать — в отеле «Сибра» города Эшториле…

Он еще долго перечислял места конспиративных встреч, на которых продавал секретный товар заокеанским «купцам».

Судебный процесс по делу шпионской четы Сметаниных установил объем секретной информации, которую они выдали американским спецслужбам. Вот неполный перечень выданных супругом сведений: кадровый состав загранаппаратов ПГУ КГБ и ГРУ Генштаба в Португалии, агентура резидентуры ГРУ, объекты оперативных разработок на иностранцев, конспиративные адреса, содержание 33 директив ГРУ, задачи и состав частей специального назначения СССР и многое другое.

Общественный обвинитель отметил, что основу предательства Сметанина составляли его личные негативные качества, которые по вине непосредственных начальников оставались долгое время незамеченными. Это, прежде всего, низкая мораль, корыстолюбие, неуживчивость в коллективе, зависть к успехам коллег и врожденное холуйство, позволявшее ему щеголять и прикрываться связями особого характера с одним из руководителей ГРУ.

Суд установил истину по делу и выдал шпионам по заслугам. Газеты «Правда», «Известия», «Красная Звезда» и другие за 1985 год сообщали о том, что Военная коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела уголовное дело по обвинению в проведении шпионской деятельности агентов американской разведки супругов Сметаниных и приговорила:

«Г.А. Сметанина к исключительной мере наказания — расстрелу. С.И. Сметанину — к 5-ти годам лишения свободы в ИТК строгого режима с конфискацией имущества…»

* * *

Прошло несколько лет. По московской улице шла молодая, красивая женщина, низко опустив голову. Ее бледное лицо, знавшее когда-то французский и португальский загары, сосредоточено. Она торопливо шла, нет, скорее летела, как на крыльях. Супруга Сметанина — Светлана, досрочно освобожденная по ходатайству органов госбезопасности из мест заключения. Она спешила к дочери. А в памяти еще не стерлись воспоминания сытой и роскошной жизни за границей с престижным положением супруга, путешествиями по дорогах Франции и Португалии, Парижа и Лиссабона. Чего не хватало?

Прошла мимо своего бывшего дома и квартиры. Теперь там жили другие люди. Она направилась к отчему дому, где старики мыкают горе, позор и прозябание с внучкой — ее ребенком.

Где-то в душе просыпается обида, злость, уныние, но они сразу же проходят. Она открыла двери и к ней в объятия бросилась вытянувшаяся и повзрослевшая дочурка.

— Мама, мама, как хорошо…теперь мы будем жить вместе?! Мы вместе — ура! Не расстанемся никогда, правда, мама?

— Правда, правда, моя милая…

Женщина плачет от счастья, слезы катятся градом. В окно светит яркое весеннее солнце, предвещая наступление погожего дня. Впереди новая жизнь — трудная, но свободная и честная!

Сколько стоит счастье «коммерсанта»

Полковника Васильева и его семью на Киевском вокзале столицы провожали родственники и друзья. Он был назначен на должность помощника военного атташе советского посольства в Будапеште. Как принято в таких случаях, все желали ему успехов на служебном поприще, а заодно и материального благополучия. И без того скудный бюджет семейства, как считал «бедный» полковник, подтачивали в последнее время подросшие дети, кусающиеся цены и личные все возрастающие запросы.

Васильев слушал провожающих с какой-то отрешенностью. Он понимал, что эти люди пришли сюда в основном ради приличия.

— Ну а теперь «погладим» дорогу, — с этими словами он откупорил бутылку и стал разливать в пластмассовые стаканчики пахуче-терпкий напиток. Посыпались советы, пожелания, напутствия…

Несмотря на радость, вызванную отъездом, Васильев чувствовал себя обойденным. Многие его однокашники уже по третьему заходу съездили в командировки в престижные страны, а он, летчик первого класса, окончивший Военно-дипломатическую академию, который год сидит на приколе. Правда, был один выезд. В начале семидесятых годов он попал в Канаду, но вскоре был выдворен оттуда в ходе начавшейся компании против сотрудников советских спецслужб.

Говорили, что причиной столь массовой «засветки» наших сотрудников явилась работа «крота», работавшего в посольстве, или «агента влияния», орудовавшего в Центре. С годами, уже после горбачевской «перестройки» и ельцинских «реформ», у специалистов и журналистов подозрение пало на А. Яковлева и О. Калугина, имевших, как косвенное, так и непосредственное отношение к канадскому региону.

* * *

Долго, очень долго пришлось ждать предложения выехать в очередную командировку. Хотелось попасть в капиталистическую страну, однако предложили Венгрию без долларов, франков, марок, фунтов…

Тесть его будущего непосредственного начальника в Венгрии носил маршальские погоны. С одной стороны, это радовало. За таким руководителем, как говорится, не пропадешь, с другой, настораживала непредсказуемость поведения очередного баловня судьбы.

Возгласы провожающих вывели его из задумчивости. Приближалось время отхода поезда. Наконец электровоз плавно сдвинул с места зеленый состав и вагоны, поскрипывая, покатились на запад. Он с семьей в купе. Позади Москва, впереди Будапешт — столица незнакомой страны, осколок распавшейся империи, под названием Венгрия. Страна с прекрасными климатическими условиями и веселым народом.

Лежа на верхней полке, Васильев предавался сладостным мечтаниям. Ему казалось, что после трех лет пребывания за границей он обязательно приобретет машину, кооперативную квартиру, дачу на берегу речушки и заживет так же, как и его друзья-удачники. Он им почему-то всегда завидовал.

Будапешт приветствовал Васильева разливом рекламных огней, многоголосьем восточного вокзала Келети. Встречали семью будущие сослуживцы. Они же отвезли семейство в приличную, со вкусом обставленную квартиру: живи, не хочу, хозяин!

На следующий день с утра полковник Васильев в форме авиационного офицера предстал перед военным атташе полковником Зобиным…

Служба вначале понравилась: протокольные встречи, представительские мероприятия, банкеты, экскурсии, дипломатические знакомства, несложные отчеты о проделанной работе. Они с супругой вновь обрели мир, подслащенный, как было во все времена, дипломатическими любезностями, дежурными улыбками, искусственными жестами, за которыми стоял холодно-трезвый расчет с неистребимым желанием выудить «нужную» информацию.

Семейная чета окунулась в мир, где лицемерие превратилось в дань, которую порок постоянно платит добродетели. Благородные сердца там трудно уживаются, так как они говорят только откровенно, искренне, от всей души. Но, именно в таких условиях приходится работать всем разведкам мира и их рыцарям, в том числе и с благородными сердцами…

* * *

Дни, недели, месяцы пролетали быстро, незаметно из-за вживания в новую обстановку. Получаемые форинты и филеры быстро таяли, грозя несбыточностью задуманных планов.

На протокольных мероприятиях он видел совершенно иные манеры западных дипломатов, отмечая про себя их внешнюю безукоризненность и внутреннюю раскованность, которых так недоставало нашим людям, вышколенным идейной закалкой марксистско-ленинской моралистики.

«У нас какая-то закомплексованность, мы до конца из себя не выдавили раба. Как жалок вид наших людей, как они затурканы идеологией!» — часто в таком ключе размышлял Васильев.

В круговерти повседневности он все чаще и чаще ощущал себя униженным человеком, несмотря на принадлежность к супердержаве. Американцы — потомки смелых и решительных англо-саксов, конквистадоров, вели себя нагло, высокомерно, напористо, порой, даже дерзко.

Они всячески подчеркивали свою исключительность. Ведя с ними диалог Васильев, как ни странно, не чувствовал скованности. Он с поразительной откровенностью обсуждал на протокольных встречах мировые проблемы, уровень жизни в своей стране, подчеркивал любовь к авиации и принадлежность к воздушным асам, даже слегка поругивал после «бесплатного» тоста партийное чиновничество и некоторые порядки в государстве и армии.

Особенно охотно беседовал с американским военным атташе полковником Ричардом Бакнером. Его непринужденность в общении, начитанность, знание русского языка притягивали Васильева.

Ричард всячески подчеркивал, что ему интересно беседовать с советским пилотом, так как он сам якобы собирался стать летчиком, но из-за неудовлетворительного состояния здоровья не был допущен к сдаче экзаменов.

Васильев оказался на любимом коньке. Фантазия откровенного рассказчика воодушевляла бывшего летчика. Реальные картинки и небылицы будоражили воображение. В свою очередь бывалому «летуну» казались искренними откровения Бакнера. Частые представительские мероприятия так «сдружили» двух полковников, что они скоро перешли на «ты».

* * *

Однажды МИД Венгрии организовал для дипломатического корпуса, аккредитованного в Будапеште, поездку по достопримечательностям столицы. Автобус часто делал достаточно продолжительные остановки в живописных и исторических местах. Бакнер и Васильев общались, как давние знакомые: вместе курили, «травили» анекдоты, дивились увиденному, попивали местные горячительные напитки, винные фройчи и жидкость покрепче — палинку.

В районе многочисленных охотничьих и рыбацких забегаловок нашли корчму с оригинальным интерьером с муляжами рыб и раков, сетями, вершами, удочками и другими рыбацкими принадлежностями. Уселись у самого окна.

Заказали по холодному с газом фройча — этой удивительной смеси сухого вина и содовой воды, от которого голова светлая, но кружится, а вот ноги делаются ватными. Выпили с удовольствием, закусили пахучими горячими сардельками со сладковатой местной горчицей, похожей на «баварскую».

Уже при выходе осмелевший после выпитого вина Васильев неожиданно задал Бакнеру нелепый на первый взгляд вопрос:

— Ричард, что тебе не хватает для полного счастья?

— Денег! — Нашелся с ответом американец. В этом ответе он был искренен, так как деньги всегда считал неким шестым чувством, без которого остальные пять неполноценны.

— А как бы ты поступил, если бы неожиданно получил миллион? Вот так, вдруг…получил, понимаешь, и все? — продолжал Васильев.

Бакнер на мгновенье замешкался. Он сразу понял, куда клонит советский друг. Интуиция опытного разведчика подсказала, что рыбка начала клевать уже на голый крючок, значит, голодна. И он нашелся:

— Я бы пустил миллион на бизнес! Открыл свое дело. Ну, а теперь мой вопрос: а чего тебе не хватает для полного счастья? — ввернул янки.

Ответ был ошеломляюще прост:

— Мне не хватает пяти тысячи рублей! Я бы их потратил на покупку машины, а может, на приобретение какого-то заброшенного дома в деревне, где после увольнения со службы можно было бы коротать пенсионное время. Люблю возиться с землей, огородничать, садовничать, столярничать, рыбачить…

— Так мало ты хочешь?

— Больше мне не нужно. Понимаешь, сейчас я хочу реализовать программу-минимум в ходе заграничной службы.

— Трудно на зарплату ее осуществить? Я имею в виду вашу, — заострил вопрос Ричард.

Как показалось вначале Васильеву, разговор дальнейшего развития не получил. Однако совсем по-иному оценил намек опытный американский разведчик.

* * *

Прошло несколько дней. На очередном приеме в одном из иностранных посольств, по случаю национального праздника, они снова встретились. В конце вечеринки американец, проходя мимо советского офицера, стоявшего в отдалении от коллег, совершенно открыто вручил ему коробку конфет. Передавая сладости, Бакнер с улыбкой заметил:

— Нижайший поклон супруге. Передай ей мой небольшой презент. Здесь конфеты, а внутри есть кое-что и для твоего счастья.

После этих слов он отошел в сторону и вступил в беседу с офицером военного атташе Италии.

Василия так заинтриговали слова, сказанные Ричардом относительно счастья, что он прошел в туалетную кабину и открыл коробку. На конфетах лежал конверт с деньгами. Ровно 5000 рублей. Ни меньше, ни больше. И записка:

«Милый Володя, не обижайся. Для меня в рублях это не сумма — пустяк. Пока деньги в Советском Союзе в цене — делай счастье. Не пытайся сглупить. Впереди еще много времени. Разбогатеешь — отдашь.

С искренним уважением — Ричард».

Сначала он обрадовался материальному ответу на его в целом абстрактный намек. Но когда деньги оказались не виртуальными, а лежали в кармане. Разволновался не на шутку.

«Влип, я влип. Это вербовка. За этим последует перевод внешне дружественных отношений в русло оперативных контактов. А затем прочной шпионской связи», — обожгли виски горячие мысли, заставившие зачастить даже работу сердца. Потом он на некоторое время отключился от нахлынувшего страха, стал спокойнее.

«Нет-нет, я все верну, все до копейки, ведь это просто общепонятный человеческий долг», — через мгновение начал успокаивать себя Васильев. Он искал оправдание промаху.

* * *

Прием закончился. Он сел с сослуживцами в автобус, который быстро доставил дипломатов до посольства. Васильеву казалось, что коллеги догадываются о подозрительных контактах с Бакнером. Выдавал, как ему казалось, карман брюк, в котором лежали большие деньги. Улучив момент, он переложил пакет во внутренний карман плащевой куртки и успокоился. Вот и дом. Поднялся по ступенькам к квартире, позвонил в дверь. Открыла улыбающаяся жена.

— Что-то вы, синьор-помидор, запоздали. Программа, наверное, была интересной? Жаль, что из-за недомогания я не смогла поехать с тобой, — с улыбкой произнесла супруга, назвав мужа ласковым словом, которое всегда вырывалось у нее при хорошем настроении.

— Ну, так как с ужином? Осилим вдвоем?

— Я сыт, но с тобой с удовольствием посижу.

— У меня сегодня гречневая каша с молоком, твоя любимая.

— Тогда не откажусь, а то уже надоели эти изысканные блюда в чужих посольствах, — он сделал ударение на последнем слоге ради шутки. Да, кстати, тебе большой привет от Бакнера и…подарок. Ты уж извини, не утерпел, посмотрел на конфеты, исполнив в первую очередь чисто саперную работу. Все в целости и сохранности — мин нет. Не мог же я рисковать своей благоверной. Вот только на зуб не пробовал.

О деньгах он не проронил ни слова. Пакет с ними отнес в кабинет и спрятал в личный сейф. Несколько дней прошли в глубоких раздумьях.

«Что же получается? Он, Васильев — полковник ГРУ, становится платным агентом иностранной державы — нашего главного противника, и поэтому обязан будет продавать секреты, боевых друзей, данные оперативного и стратегического характера? Что его ждет дальше?»

На последний вопрос он отвечать самому себе не хотел, не столько стеснялся, сколько боялся. Однажды мелькнула колкая мысль — вернуть деньги, но тут же и погасла. Жажда наживы оказалась сильнее здравого смысла. Он вдруг «забыл», что вырос в трудовой семье, на руках матери, потерявшей мужа в Великую Отечественную войну. Запамятовал о нелегком детстве, летном училище, верных друзьях-товарищах.

Васильев судорожно искал аргументы в оправдание случившегося…

* * *

Плавно несет свои воды Дунай. Будапешт в сизой предутренней дымке, обещающей хорошее утро в знойный день. Сегодня впервые Васильев в качестве «крота», предателя своего коллектива сослуживцев выходит на конспиративную личную встречу со своим коллегой — полковником военной разведки США Ричардом Бакнером. Встреча ответственная, «боевая» в квадрате, поэтому он заранее решил провести рекогносцировку местности, где они «обменяются» информацией.

Такой сценарий обрисовал американец, заявивший на очередном представительском мероприятии:

— Володя, давай встретимся одни в спокойной обстановке. Обговорим, как лучше организовать наше взаимодействие. Васильев прекрасно понял намек: надо отрабатывать «любезность», которая при кажущейся безобидности таила в себе страшный подвох, способный круто изменить жизнь.

С одной стороны он надеялся на порядочность, что в вербовочных делах бывает редко. С другой — мечтал, что эта самая «отработка» не займет много времени, и он еще сумеет и успеет искупить свой грех перед семьей, коллегами, наконец, перед страной.

Под предлогом посещения одной из воинских частей, с командиром которой он когда-то учился в летном училище, Васильев выкроил себе минут сорок для контакта с американцем. И действительно, вначале помощник военного атташе «отметился» у друга, а через некоторое время он уже напряженно изучал на одной из окраин Будапешта подходы к предполагаемому месту встречи. Обстановка была спокойной, ничего и никого подозрительного в окружении.

Удовлетворенный результатом, Васильев поехал для доклада руководству о проделанной работе в подшефной части. А вечером после службы сел на местный автобус…

* * *

Вот и место встречи. Он посмотрел на часы, было ровно 20:30. На углу дома его уже ждал Бакнер, странный, загримированный, трудно узнаваемый.

— Добрый вечер, Ричард, — взволнованно выдавил из себя Васильев.

— Добрый вечер, — как-то неестественно сухо ответил американец. — У нас есть минут тридцать времени. Надо успеть многое. Я введу тебя в курс оперативной обстановки.

Как показалось Васильеву, в голосе собеседника теперь уже зазвучали властные нотки. Бакнер выдал полный курс практической конспирации в условиях венгерской столицы. Долго и нудно инструктировал, как будто перед ним был желторотый юнец. Прелюдий почти никаких, иллюзии о добропорядочности отброшены. Инстинкт самосохранения подсказывал необходимость безропотного подчинения «лектору-практику», рекомендующему при суровой игре «в кошки-мышки» оставаться невредимым в двух ипостасях: советским разведчиком и американским шпионом. Правда, распрощались тепло. Договорились встретиться через десять дней в пригороде венгерской столицы на улице Вираг.

Возвращаясь домой, Владимир анализировал свои действия на встрече. Он словно был загипнотизирован доводами собеседника. То, что им совершено пакостное действо, сознавал, но выхода из создавшегося положения не находил. Или не желал искать, впереди маячили, как он считал, еще большие деньги.

Дежурный по военному аппарату посольства встретил Васильева с полным безразличием. Никто им не интересовался, а шеф уехал на Балатон в дом отдыха Южной группы войск.

Успокоившись, Васильев отправился домой, чтобы уже утром следующего дня приступить к отбору «товара» для американцев. Он делал выписки из секретных документов, выводил коллег в беседах на темы режимного характера, подбирал материалы, представляющие, по его разумению, интерес для новых хозяев.

Собранную информацию агент передавал в основном на личных встречах, маскируя письменные сообщения в пачках сигарет, книгах. Сначала совесть частенько стучалась в его душу, а потом он о ней забыл.

Нужно отметить, что Бакнер никогда не корил за легковесность переданной ему агентом информации. Он просто понимал, что не всегда можно найти то, что надо и всячески нацеливал своего помощника на получение «интересного информационного штриха».

— Только тот, кто по-настоящему ищет, способен первично оценить важность документа и отобрать его для доклада, — убеждал не раз Васильева американец.

Он искренне заботился о безопасности и сохранности приобретенного агента, которому в ЦРУ дали высокую оценку, разработали перспективы его дальнейшего использования, в первую очередь, на территории СССР в ГРУ Генштаба.

Личные встречи и тайниковые операции были основными методами работы американцев с Васильевым на территории Венгрии. Кстати, к этим операциям тщательно готовились, особенно к закладке и выемке. Так, место наблюдения за тайником под названием «Открытка» может служить примером высокого профессионализма.

Любой подход к нему контролировался с одной точки, а человека, ведущего контр наблюдение, скрывали густые кроны приземистых деревьев и декоративных кустарников. Четко описывались места постановки меток перед «боевыми» встречами: «Поэт», «Сокращенная», «Парламент», «Угол» и другие.

Инструкции и задания агент получал от разведчика на растворимой бумаге, уничтожавшейся сразу после ее использования. На одну из встреч Ричард принес в качестве «тридцати сребреников» 30000 венгерских форинтов.

— Возьми, Володя, они тебе пригодятся на расходы и угощения. В ответ прозвучало:

— Спасибо за заботу…

* * *

Вскоре американцы сообщили агенту условия безличной тайниковой связи на территории ВНР, которая предусматривала шесть полных рабочих циклов и один рабочий сигнал. Указанная связь по линии агент-разведчик включала шесть тайников, семь сигналов и была рассчитана на год. И все же основная работа с Васильевым планировалась по возвращении его в Советский Союз. Для этой цели агент загодя снабжался шпионской экипировкой. На одной из встреч Бакнер предложил агенту приобрести в магазине Будапешта миниатюрный микроскоп с подсветкой для чтения микрограмм.

В погожий сентябрьский день в условном месте «Ступеньки» произошла моментальная встреча Васильева с неизвестным ему разведчиком ЦРУ — вице-консулом посольства США в Венгрии. Они обменялись совершенно одинаковыми кейсами. Агент передал дипломат с секретными документами, а разведчик дополнительное устройство для чтения микрограмм, закамуфлированное под шариковую ручку, 600 долларов, разведывательное задание и план по связи на территории СССР.

Как впоследствии выяснилось, американцев интересовали, прежде всего, сведения о высшем командном составе Вооруженных Сил СССР и тактико-технические характеристики высокоточного оружия.

На одной из встреч Бакнер, анализируя «совместную» деятельность, дал высокую оценку своему агенту и сообщил, что тот может в перспективе получить с семьей права гражданства США. На вопрос американца, сможет ли Васильев продолжить работу с его коллегой, тот, после небольшого колебания, ответил:

— К чему этот вопрос? Слишком далеко зашли наши отношения, чтобы отступать или противиться разумным предложениям. Назад пути уже нет — Рубикон перейден.

— Полковник Мэй — мой коллега — опытный работник. У нас с тобой запланирована встреча на восьмое мая. Давай изменим место ее проведения. Увидимся в гостинице «Панония». Кстати, ты когда-нибудь был в ней?

— Нет, не доводилось, — ответил Васильев.

Последовало подробное описание места встречи с перечислением деталей и очередности действий.

* * *

В назначенный день Васильев и Бакнер пришли в подъезд порознь, но у лифта оказались одновременно. Поднялись в номер, где к удивлению агента, еще никого не было. В роскошных апартаментах люкса сели за журнальным столиком в холле. Беседа началась на абстрактные темы. Васильев почувствовал, что Бакнер умышленно оттягивает разговор на «служебную» тематику, ожидая преемника. Так оно и вышло. Не прошло и десяти-пятнадцати минут, как в замочной скважине что-то щелкнуло, дверь легко отворилась. Вошел высокий с квадратным лицом и вьющимися черными волосами мужчина.

— Извините, пожалуйста, подвела машина, а тут еще, как назло, дорожная пробка, — оправдывался вошедший, обнажая белый ряд крупных верхних зубов. Раздевшись, он прошел к креслу в вишневом чехле, и плюхнулся на него.

— Представляю вам, — Бакнер перешел на «вы» и повернулся в сторону Васильева, — мой коллега полковник Карл Мэй. Он заменит меня. А это наш хороший друг Владимир.

Знакомство произошло.

— Ну а теперь перейдем к делу. Володя, честно, мне было приятно общаться с тобой, человеком смелым, далеким от идеологической зашоренности, воздушным асом и профессионалом военной разведки, — лицемерил Ричард. — Приятно то, что мы с самого начала понимали друг друга с полуслова. Такое понимание помогало служить делу прогресса. Твою помощь, прости за высокопарность, Америка никогда не забудет. Я говорю об этом смело потому, что заручился именно такой оценкой со стороны высшего руководства.

Дни совместной работы я буду помнить всегда. Мы занимались большим делом — оберегали мир от неожиданностей. Прошлое готовит будущее, но между вчера и завтра есть сегодня, с реальными треволнениями и радостями — это сама жизнь. Хочу поднять тост за настоящее — живое и действенное, и в нем за Владимира с его счастливой судьбой и благополучным будущим. Да поможет нам Бог!

После неприлично длинного монолога Ричард Бакнер поднял рюмку с виски высоко над головой и добавил:

— За удачу, господа!

Стали пробовать бутерброды. Мэй после первого тоста попытался сострить:

— У вас, русских, закусывают только после третьей. Мы, похоже, нарушили традицию?!

— Я думаю, эта привычка по ошибке приписывается русским, они охочи до еды и после первой чарки, — парировал шутку Карла Владимир.

Все трое заулыбались, налегая на венгерский бекон. По мере осушения бутылки настроение поднималось быстро. Сценарий дальнейшей беседы Васильев вполне разумно просчитал. В нем четко обозначились два полярных исхода: большие деньги, красивая жизнь, и позор, а может даже смерть. Правда, последний исход полковник отбрасывал, так как не думал о поражении. Он был уверен в успехе. Ему хотелось поиграть до определенного предела, а потом «слинять в кусты», как он выражался. Да так, чтобы его никто, никогда не нашел. Деньги не пахнут, победителей не судят! Он же, после заграничной командировки, будет спокойно отсиживаться где-нибудь на даче.

* * *

С середины беседы инициативу разговора незаметно захватил Мэй. Он излагал азбучные истины, что вызывало если не раздражение, то, во всяком случае, потерю интереса к собеседнику. Словно почувствовав и уловив знаки невнимания и равнодушия в ответах Васильева, тот вдруг заговорил другим языком и искренне:

— Я говорю прописными истинами только для того, чтобы злой рок не вторгся в вашу жизнь, чтобы не только Бог, но и мы с вами хранили личную безопасность…Мы с вами в одинаковом звании, с одинаковым, приблизительно, опытом работы. Чтобы обвести вокруг пальца контрразведку, нужна особая осторожность. Со стороны виднее. Пусть это вас не обижает.

Владимиру после этих слов показалось, что Мэй действительно проявляет неподдельную заинтересованность в его благополучии и безопасности. Затем начался контрольный инструктаж с новыми условиями по связи. Хозяева вручили деньги, сувениры. Договорились встретиться через неделю, на окраине города.

Васильев понимал, что его новый хозяин хочет получить более свежую и важную информацию по сравнению с той, которую передавал Бакнеру. Зная об интересе американской разведки к частям Южной группы войск, он смекнул: соберу я материал по авиации.

Сказано — сделано! Это был его инициативный шаг.

Через своего друга, командира авиационного истребительного полка, он получил некоторые данные, обобщил их и подготовил к передаче в течение недели. Он любил педантизм в работе.

Как военный разведчик, Васильев видел проколы в работе своих хозяев, но никогда не упрекал американцев, боялся гнева. Так, например, в одном из планов связи в Будапеште предусматривалось заложить тайник в дупле дерева, громадного каштана, стоящего на одной из центральных площадей города. Причем это дупло находилось на приличной высоте. Вынуть из него закладку было проблематично: любому случайному прохожему бросилась бы в глаза попытка добраться по толстенному стволу до тайника в дупле.

Надо заметить, что автор после ареста Васильева вылетал в Будапешт и при решении других вопросов по следственному делу на разоблаченного шпиона сфотографировал это дерево. Действительно, чтобы взобраться на него и достать вложение в дупле, необходимо было быть виртуозом-циркачом или двуногим «пауком» со стажем. Не думаю, что это была насмешка янки, это было элементарное головотяпство американских разведчиков.

* * *

Васильев прекрасно осознавал свою роль. Он втянулся в преступную связь, завяз в ней глубоко и не собирался прекращать работу на цээрушников, ковал «свое счастье». Более того, Васильев почувствовал даже какой-то азарт в этой сатанинской игре. Игроку тяжелее всего потерять не то, что он проиграл или может проиграть, а то, что надо перестать играть. С Мэем Васильев провел пять встреч. Но всему есть конец…Командировка заканчивалась, и надо было возвращаться в Москву.

Вот и последнее «свидание» с Карлом. Прощались так же тепло, как когда-то с Бакнером. На этот раз американец подарил Васильеву разные сувериры.

— План связи получите через нашего фельдъегеря, — ошарашил агента Мэй.

— ???

— Согласно договоренности с руководителями-дипломатами, он доставит завтра в ваше посольство газеты и журналы США. Прибудет ровно в десять утра. Встречайте у входа. Сделайте это как бы случайно. В пачке с корреспонденцией найдете журнал «Национальная география», в котором и будет находиться план связи на период работы в СССР.

Мэй ухмыльнулся, а затем стал объяснять, что и как надо искать в этом журнале.

Дело в том, что во втором номере за 1983 год этого популярного в мире журнала на определенных его листах в линиях размещались микротексты. Военные контрразведчики впервые встретились с таким ухищрением: черный краситель некоторых линий тончайшим лучом лазера был вытравлен в форме русских букв, составлявших предложения с текстом операции по связи. Считывание таких текстов могло производиться через миниатюрные микроскопы с подсветкой, которые еще раньше советовал Васильеву приобрести в магазине. Такой прибор у шпиона уже имелся, он выполнил указание Бакнера.

План связи начинался словами:

«Дорогой друг!

По прибытии в Москву не предпринимайте попыток выйти на нас. Выждите одиннадцать месяцев и тогда начинайте слушать наши радиопередачи, считая месяц вашего отъезда как нулевой.

Если у вас появилась возможность добывать важные материалы или они у вас уже находятся, поставте сигнал готовности выйти с нами на связь в месте «Дом»…

Далее шло подробное описание места, времени и специфики постановки сигнала. Здесь же давался подробный инструктаж по проявлению секретных сообщений, методике прослушивания и расшифровки радиопередач из Франкфурта-на-Майне. Описывались места закладок и выемки тайников, объяснялись способы использования «писем-прикрытия» и нанесения на их страницы тайнописных текстов.

Приводилась также таблица заменителей русского и английского алфавитов. На случай внезапного выезда за границу в назидательном тоне рекомендовалось немедленно связаться по двум номерам телефонов в США. Звонить рекомендовалось из телефонной будки или из крупного почтамта. По этим номерам, гласила инструкция, можно звонить в любое время суток и передать необходимое сообщение. Лучше заплатить самому за вызов, но при надобности заплатит вызванный номер.

* * *

Васильев прибыл в Москву с семьей теплым сентябрьским днем, отмеченным всеми признаками бабьего лета. Ступив на перрон Киевского вокзала, он вспомнил свой отъезд четыре года назад: уезжал он с розовыми надеждами, а вернулся с черными планами, животным страхом и почти что выпотрошенной, опустошенной душой. Он взглянул на чистое небо, и ему сделалось немного спокойнее.

Идя за носильщиком, Васильев неожиданно споткнулся о камень, лежавший одиноко на привокзальном асфальте.

«Не ласково встречает меня родная земля, — подумалось ему. — Споткнулся с первых шагов на Родине. А может, это и есть прообраз того камня, который я привез ей за пазухой».

Об этом факте своеобразного предупреждения он расскажет на суде.

В подразделении ГРУ Генштаба, куда он прибыл для прохождения дальнейшей службы, его не очень-то ждали. Сослуживцы и раньше недолюбливали Васильева за высокомерие и колючий характер, когда с ним сталкивались по работе.

В других управлениях руководители тоже что-то «темнили», не выказывая особой радости иметь под боком человека с капризным нравом. Давала о себе знать гордость, кружило голову себялюбие. Он с пренебрежением относился к не престижной службе вдали от важных кабинетов. Не любил черновую работу, привык крутиться на виду у начальников и в «нужный» момент плакался о перегрузках. Небольшое дельце, успешно решенное им, выдавал за превеликое. Сослуживцы отторгали «назойливого летуна» еще и по причине постоянных рисовок: Васильев явно переоценивал свои успехи в небе, называл их не иначе как подвигами, что естественно не подтвердилось в ходе ответов с прежних мест службы в период следствия.

К сожалению, жизнь наша соткана из парадоксов. Трудно до сих пор объяснить, почему чиновники управления кадров (не в благодарность ли за сувениры?) предложили Васильеву должность в святая святых любой разведслужбы — в подразделении нелегальной разведки. Этот объект и был вожделенной мечтой американцев.

* * *

Согласно плану связи, ровно через одиннадцать месяцев Васильев должен был войти в рабочий контакт с разведцентром США. Но он пренебрег рекомендациями: он торопился, хотел как можно быстрее получить очередную порцию сребреников. Как считал Васильев, зарплата, даже полковника советского Генштаба была мизерная по сравнению с той, которую он получал в Венгрии. Вдобавок подвернулась деревенская изба в хорошем состоянии, с банькой, садом, приличным огородом и большим сараем, который можно было без особой перестройки приспособить под гараж и мастерскую.

Уже через месяц он связался с американцами и получил первое задание. Инициативности и изобретательности в добывании информации ему было не занимать. Наряду с хищениями данных из секретных документов, он выпытывал такие же сведения у сослуживцев, использовал любые возможности для ускоренного сбора шпионской информации. Так за время работы на новой должности Васильеву приходилось несколько раз присутствовать на разборах учений, подведении итогов и постановке задач в ГРУ Генштаба.

Он записывал на диктофон содержание выступлений офицеров и генералов, спрятав технику под рубашку.

Когда все кассеты были «нашпигованы» разведывательными данными, превращенные таким образом в шпионский товар, он поставил метку о готовности заложить тайник. Торопился получить обещанные янки 30000 рублей.

В начале октября 1985 года агент в заранее обусловленном месте «Звонок» поставил синим красителем знак в виде буквы «Р», говорящий о закладке шпионского контейнера. В шпионскую емкость он поместил 15 кассет с записями совещаний руководящего состава ГРУ. Кроме того, в контейнер вложил сведения на помощника военного атташе, своего сослуживца по Венгрии, разработанные им лично наиболее безопасные условия дальнейшей связи в Москве, записку с просьбой передать ему более современный магнитофон с большим объемом записи, а в конце просил ускорить выплату обещанных денег.

Но произошла осечка… Не получив ответного сигнала об изъятии американцами заложенного им контейнера, агент поздно вечером изъял «товар», а утром отнес на работу и положил в сейф. В первых числах декабря того же года, гонимый стремлением наживы, он вновь поставил знак «Р» на месте «Трап» и заложил контейнер в условленном месте «Киев». На этот раз тайник американцами был обработан, т. е. изъят, и ему оставалось только ждать денежного привета из-за рубежа…

* * *

Но к этому времени военные контрразведчики уже собрали достаточный объем информации. Следует заметить, что еще проходящего по делу оперативной проверки фигуранта Васильева, подозреваемого в проведении шпионской деятельности, решили назвать «Коммерсантом». Точность и оправданность такого псевдонима или клички потом были подтверждены многими поступками военного офени, торговавшего секретами. Они становились известными как в ходе оперативно-технических мероприятий, так и в результате следственно-судебных разбирательств.

В тот год май выдался жарким и душным. Москвичи спешили на дачи. Васильев рано утром отправился на дежурство. Картина дачно-земельного ажиотажа городских жителей вызвала в его душе нездоровую зависть.

«Как же так, — юродствовал «Коммерсант», — я полковник Генштаба, гол как сокол. А соседка по лестничной площадке, продавщица овощного магазина, имеет не только дачу. Недавно приобрела машину для своего мужа-алкоголика. Где же справедливость?»

Об этих мыслях он тоже расскажет на следствии.

Проехав на троллейбусе, а затем несколько станций на метро, он, проверяясь и внимательно наблюдая за прохожими, проходными дворами вышел к КПП военного объекта, где предстояло отдежурить сутки.

У него созрел грандиозный план подготовки классического письменного агентурного донесения, благо вахта выпала в выходной день. Васильев знал, что руководства не будет, поэтому он и решил пренебречь ухищрениями конспирации и напечатать на пишущей машинке пространное донесение в разведцентр. Именно такой формой и объемом собранных шпионских материалов ему захотелось удивить американцев.

«Коммерсант» спешил заработать большие деньги, но и чекисты были начеку. Контроль всех его действий обеспечивала спецтехника.

Прием дежурства прошел сравнительно быстро. У оперативников, наблюдавших за Васильевым, создавалось впечатление, что он проявил к сдающему дежурство полковнику максимум любезности. Такое поведение Васильева при вступлении на дежурство было удивительным, так как обычно он все принимал строго по описи. На этот раз создавалось впечатление, что он очень торопился. Вынув из сейфа секретную рабочую тетрадь, а из кейса блокнот, он принялся за работу. Начиналось донесение такими словами:

«Господа!

В дополнение к ранее собранной и переданной вам информации сообщаю другие данные, возможно, представляющие интерес для ЦРУ США…»

И вот уже допечатана последняя страница. Документ был изготовлен на восьми листах. Васильев закрыл глаза, распрямился и вытянул длинные ноги. Он надеялся за эту работу получить тысяч десять рублей, не меньше. Оперативники так оценят этот труд изменника-оборотня: «информационные потроха». Никаких ценных материалов наскрести он не смог. Но это выясниться потом.

Зазвонил телефон. Службу проверял дежурный по Главку. Он сделал замечание Васильеву: почему не доложил, согласно инструкции, о ходе дежурства.

«Фу, черт, совсем заработался. Не дай Бог капнет начальству, начнется разбирательство, — подумал Владимир, — надо закругляться».

Через минуту после звонка его взгляд остановился на листах шпионского донесения. Он внимательно перечитал свой опус. Затем аккуратно сложил бумаги в стопку и быстро, словно пряча их от посторонних глаз, сунул в большой импортный конверт желтого цвета, какие ходили в то время в ГРУ. Постоял, подумал и решительно направился в угол дежурной комнаты: там лежала на полу хозяйственная сумка с личными вещами и продуктами. Одним движением руки он выгреб из нее содержимое и положил конверт на дно. Затем снова упаковал вещи и, наконец, успокоился.

Открыл пакет молока и одним залпом его осушил. Включил телевизор. Прошелся по программам и остановился на последних новостях. Утолив чувство голода, достал порнографические журналы и стал их внимательно просматривать.

Усталость снял чашечкой кофе. Потом подошел к сумке, вынул конверт и положил под газетную прокладку на полку служебного сейфа в рабочем кабинете.

За окном стемнело. Весенние душистые сумерки медленно вползали в полуприкрытое плотной шторой окно. Он подошел к оконному проему, раздвинул шторы и еще больше приоткрыл фрамугу. Васильев с наслаждением смотрел на молодую зелень дворового газона и кусты сирени, дремлющие в майском безветрии.

* * *

Весна обычно пробуждает силы для здоровой деятельности. У «Коммерсанта» они проснулись для худой, преступно-предательской. Его активность в эти весенние дни порой поражала даже американцев. Только за март — май он провел несколько операций по связи, потребовавших мобилизации немалых сил и средств. Агент блестяще справился с моральными перегрузками. Как-никак перед ним маячила «великая» цель — деньги, ради которых он забывал об отдыхе.

На последней личной встрече с американским разведчиком Васильев предупредил о скором заложении тайника с важными материалами. В конце общения попросил о финансовой поддержке Объяснил, что якобы нужно срочно купить понравившийся ему дом в деревне. Американец нагло, как показалось агенту, ответил, что все будет зависеть от качества товара, но он непременно доложит о его просьбе руководству и постарается разрешить возникшую проблему.

После подготовки донесения ему надо было поставить метку на одном из домов по Ленинскому проспекту. По этому сигналу готовности заложить тайник американцы должны были изъять его через сутки.

После очередной вахты в выходной день он хотел задержаться в служебном кабинете под видом доработки какого-то документа для якобы срочного доклада руководству. Однако, сменивший его на дежурстве молодой офицер оказался дотошным человеком в соблюдении режима работы и стал задавать уточняющие вопросы. Пришлось ретироваться и покинуть служебное помещение.

Выйдя на улицу, «Коммерсант» стал усиленно проверяться. На станции метро «Октябрьское поле» он пропустил один поезд и впрыгнул последним в вагон следующего, придержав ногой дверь. Доехав до станции «Октябрьская», попетлял в зале в надеже выявить «хвост», а затем, убедившись в полной безопасности, на эскалаторе поднялся наверх и пошел тротуаром вдоль Ленинского проспекта. Пройдя метров двести, вскочил в отходящий автобус, проехал на нем до спортивного магазина «Спартак», вышел и снова тщательно проверился.

Вышел к дому, на стене которого предстояло поставить сигнал. Оборотень узнал это место по описанию в плане операции по связи. Он медленно прошелся вдоль стены дома, осмотрелся и решительно шагнул вперед. Стена кончилась, показался угол дома. В правом кармане плаща он, что есть силы сжимал мелок синего цвета. Большой круглый лоб покрылся испариной, ладони вспотели, учащенно билось сердце. На сей раз он сильно разволновался, несмотря на значительный опыт в подобных операциях. Оглянулся. Посмотрел в сторону проспекта, никого не было. Стремительно на шершавой штукатурке стены вывел знак в виде буквы «Т», размером 10x20 сантиметров.

Уходил с места постановки метки с все еще не успокоенным сердцем. Щеки и уши горели пунцовым огнем. Он и тут поспешил, поставил сигнал не вечером, а днем, рискуя проколоться. Вскочив с оледеневшей от страха душой в автобус, «Коммерсант» поехал домой. По пути сменил еще два вида городского наземного транспорта. Пересел в троллейбус. Это был последний этап проверочных действий. Стоя на задней площадке, он внимательно наблюдал через «кормовое» стекло за перестроениями едущих следом машин.

Сойдя на знакомой остановке, еще раз проверился — ничего подозрительного! А вот и родной подъезд.

— Володя, что с тобой? На тебе лица нет! Ты такой пятнистый, бледно-красный! — запричитала жена, встретив в коридоре квартиры мужа, бледного, взъерошенного, с провалившимися глазами. Ей казалось, что это не столько из-за напряженного дежурства, сколько от тяжелой и сложной службы в ГРУ, здоровье мужа стало разрушаться.

— Дел столько было, что не смог даже пообедать. Не служба, а сплошная нервотрепка, если не каторга. Отдежурил сутки, и еще задержали. Приходится трудиться за троих. Ничего, выдержим! Бывало и потруднее, — вешал лапшу на уши супруге «Коммерсант».

* * *

Что-что, а показать «мокрую» спину, «просоленную» рубаху, пожалеть себя он мог и очень любил, как перед начальством, так и перед близкими родственниками. Но волнение не проходило и после ужина. Не дал успокоения, не отвлек от тревожных мыслей и просмотр телевизионной программы «Время». Он долго лежал с открытыми глазами в темной спальне. С вечера предупредил жену, что рано отправится на службу, поэтому, мол, встанет в пять часов утра. Именно в этом раннем пробуждении таилась причина его вечерних переживаний, он шел на закладку тайника.

«Коммерсант» спешил получить деньги за товар. Конверт с донесением свернул в трубочку и вложил в грязный обрезок старого резинового шланга, который затем завернул в целлофановый пакет.

— Господи! Пронеси, помоги мне сегодня утром, — прошептали пересохшие губы иуды, уже проснувшегося, но лежавшего еще в койке.

Вскочил ровно в пять. Выпил чашку крепкого кофе. Посмотрел в окно на медленно оживающую улицу с редкими прохожими и машинами. В пять тридцать вошел в лифт с кейсом, в котором лежало очередное шпионское донесение. Место закладки тайника находилось по пути на службу. Петлять не хотелось, он был сегодня, как никогда ранее, уверен в удаче. Тем более знал, что и как должен делать.

Тайник под условленным названием «Крышка» находился в районе долгостроя. Местом закладки тайника была стальная плита круглой формы, приваренная к металлической горловине недостроенного канализационного колодца. В облущенном бетоне низкого качества, рабочие, по всей видимости, больше положили песочку в раствор, а цемент ушел налево. Возле горловины образовалось, словно специально для закладки тайника, неглубокая, как бы замаскированная раковина. Именно в нее «Коммерсант» и должен был вложить нехитрое изделие — камуфляж с товаром.

Васильев знал, что вчера ровно в 19:30 по маршруту квартира — Ленинский проспект — посольство США проследовала иномарка вишневого цвета. Автомобиль марки «Крайслер» принадлежал второму секретарю американской дипломатической миссии в Москве, который, по данным оперативников, являлся кадровым разведчиком. Он снял визуально метку в виде буквы «Т». Больше от него ничего не требовалось…

А тем временем Васильев спокойно подходил к месту закладки тайника, потому что предварительная проверка не давала повода к беспокойству. Ни впереди, ни сзади посторонних не было. Он уже открыл кейс, достал контейнер и тут услышал за спиной…топот ног. К нему стремительно неслись четверо дюжих молодцев, которые быстро заломили руки, боялись с его стороны суицида, что случалось в последнее время не так редко. Один из оперативников предъявил удостоверение сотрудника органов госбезопасности, отрекомендовался и предложил дать объяснение по поводу резиновой трубки, оказавшейся у него в руках.

— Какое вы имеете право так вольно обращаться с офицером, полковником военной разведки? Я здесь по служебным соображениям и выполняю спецзадание, — ответил бледнеющий Васильев.

Он пытался вырваться из «дружественных» объятий офицеров группы захвата, дергался, но когда клацнули наручники, быстро успокоился. Резиновая трубка была уже у оперативников. Через несколько минут они извлекли сверток со шпионским донесением. На эту насадку вскоре попался и американский разведчик…

* * *

В тот день Васильев на службу не попал. Летящий на большой скорости «Рафик» направлялся в Лефортово. Шпиона ждал следственный изолятор и долгая работа с ним следователей. Военные контрразведчики свое дело сделали, задержав американского агента с поличным. Вещественные доказательства преступной деятельности другого плана предстояло добывать уже следственным работникам.

Васильев вначале пытался всячески отрицать факт длительного сотрудничества с американской разведкой, но под воздействием все новых и новых улик постепенно стал признавать эпизод за эпизодом своего коварного преступления.

— Денежный дьявол меня попутал, жадность добила душу, — скажет он своему сокамернику.

На суде, просяще глядя на судей, он пытался разыграть роль человека, случайно, по неопытности попавшего в расставленные сети противника. Он стал доказывать, что передал американцам «незначительный материал», а мог бы продать и большие секреты. Но его ложь опровергали факты.

Только единственный человек, жена не сомневалась в словах мужа. Она оказалась действительно верной подругой в самом высоком смысле этого слова. Она не отреклась от мужа даже тогда, когда он заслужено обрел клеймо предателя. Женщина не верила в его черные дела, обивала пороги различных партийных и правовых инстанций в надежде найти хоть соломинку для спасения того, с кем шла рядом не одно десятилетие, кого искренне любила.

Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила шпиона В.В. Васильева с учетом нанесенного ущерба стране к высшей мере наказания — расстрелу.

Через месяц в газетах «Правда» и «Известия» появились коротенькие сообщения о том, что ходатайство предателя Родины В.В. Васильева отклонено. Приговор приведен в исполнение.

Запоздавшее возмездие

В мае 1991 года в Англии вышла книга «Беспощадный воитель», написанная корреспондентом Британской радиовещательной корпорации Томом Мэнгоулдом. В ней раскрывалась деятельность агента спецслужб США под псевдонимом «Топ Хэт», являвшимся сотрудником ГРУ Генштаба, советским генерал-майором Дмитрием Федоровичем Поляковым. Фигурировал в иностранной прессе и уже упоминаемый выше псевдоним «Федора», что можно было как-то связать с отчеством нашего антигероя. Но к тому времени агент уже был обезврежен. Он являлся самым высокопоставленным «кротом», которого когда-либо имели американцы внутри ГРУ Генштаба ВС СССР.

Упомянутая книга посвящена главному охотнику за шпионами, начальнику контрразведки ЦРУ Джеймсу Энглтону, по вине которого, как считает автор, произошел провал этого ценного для ЦРУ агента в системе советской военной разведки. Американцы его величали «агентом века», мы называли «предателем столетия». Он проработал в качестве «крота» в ГРУ Генштаба ВС СССР более двух десятков лет.

Но вернемся к Энглтону, который был страстным поборником «холодной войны» и ярым противником работы с инициативниками советского блока, предлагавшими добровольно свои услуги ФБР или ЦРУ. Он считал их подосланными агентами КГБ или ГРУ и утверждал, что Запад стоит перед неминуемым массовым наступлением органов госбезопасности СССР.

Необходимо отметить, что недоверие к перебежчикам у Энглтона возникло в самые критические и взрывоопасные годы противостояния двух великих держав после Второй мировой войны. Запад с большим трудом сдерживал разведывательную активность советских спецслужб.

Инцидент с самолетом У-2, берлинский кризис 1961 года, годом позже Карибский, отставание США от СССР в ракетостроении и освоении космоса, активизация деятельности коммунистических и рабочих партий, усиление мощи Группы советских войск в Германии и других групп войск за границей создали благоприятный фон для подобных утверждений, тем более среди лиц, специализирующихся по Советскому Союзу.

Это было время, когда две сверхдержавы вцепились друг в друга и поставили будущее всей Земли на карту. Жупел всесильного КГБ витал над США и Западной Европой. Однако наши трезвые политики и представители спецслужб понимали, что такое славословие советским органам безопасности нужно в первую очередь противной стороне для искусственной подпитки антисоветизма и выколачивания все новых и новых ассигнований на борьбу с вражескими акциями — реальными и мнимыми.

Родившееся не без помощи Энглтона всеобщее недоверие к перебежчикам нанесло определенный и, надо сказать, немалый вред ЦРУ и ФБР. В 1976 году он был уволен из разведки США, озлобился, стал злоупотреблять спиртным, а вскоре превратился в законченного алкоголика. Ни годы, ни опыт не ослабили его убеждений в неизбежной «победе коварного и хитрого КГБ».

* * *

В книге Мэнгоулда речь идет об агенте американских спецслужб, тайно сотрудничавшем с ними более двадцати лет. По учетам ФБР он проходил под псевдонимом «Топ Хэт», а, работая в дальнейшем на ЦРУ, агент перевоплотился по милости американских разведчиков в «Бурбона».

Еще ранее, 27 февраля 1978 года, в журнале «Нью-Йорк мэгэзин» появилась статья Эдварда Эпштейна под названием «Легенда», в которой автор делает тонкий намек на «Бурбона» — советского разведчика, «крота» в Генштабе.

Основываясь на некоторых собственных данных и учитывая эти публикации за рубежом о существовании агента (лишнее доказательство, как на деле янки заботятся о безопасности своих помощников, тем более такого уровня), советская военная контрразведка приступила к более активным мероприятиям по розыску «крота».

Для того чтобы вычислить оборотня, чекистам понадобился скрупулезный анализ материалов на каналах вероятной утечки секретных данных. Круг лиц, имевших отношение к «убежавшей» информации, постепенно сужался, и настало 7 июля 1986 года, когда генерал-майор Поляков был задержан по подозрению в принадлежности к агентуре спецслужб, как тогда называли, «главного противника». Думается, таким же противником США останутся и для современной России.

Следует заметить, что весь комплекс агентурно-оперативных мероприятий проходил в русле активного взаимодействия различных подразделений КГБ СССР, в особенности территориальных органов, оперативно-технических подразделений, наружной разведки и ряда самостоятельных служб.

Несмотря на отсутствие прямых данных о подозрительных моментах в действиях Полякова во время нахождения в длительных загранкомандировках, из информации, переданной внешней контрразведкой КГБ, можно было сделать определенные выводы. Суть их заключалась в том, что объект искусно маскировал «официальные» контакты с американскими разведчиками, работавшими под «крышами» военных атташе.

Впервые Поляков попал в поле зрения американцев, когда в качестве сотрудника ГРУ Генштаба в 1951–1956 годах работал в Военно-штабном комитете ООН в Нью-Йорке. Затем на молодого и энергичного майора в конце пятидесятых годов в Берлине обратили внимание бывшие сотрудники ЦРУ Дик Кович и Джордж Кайзволтер. Советский офицер в Германии выполнял специальные задания Центра. Американцы начали изучать его в качестве кандидата на вербовку.

В октябре 1959 года Поляков уже в звании полковника был вновь назначен в Нью-Йорк для проведения разведывательной работы под прикрытием секретаря советской делегации в ООН…

* * *

Узнав о появлении кандидата на вербовку, ФБР стало готовить оперативные условия под необходимую вербовочную ситуацию. Однако к осени 1961 года Поляков сам стал изыскивать возможности предложить услуги ФБР. Вскоре он установил личный контакт с представителем американской контрразведки. Они приняли его предложение о негласном сотрудничестве без колебаний.

Бил Брэгиган, длительное время возглавлявший секцию ФБР по контрразведывательной деятельности против СССР, вспоминает, что Поляков был недоволен низкой зарплатой советских служащих в ООН и пошел на сотрудничество с американской спецслужбой, скорее из корыстных соображений, нежели идеологических.

Том Мэнгоулд в книге «Беспощадный воитель» приводит слова Брэгигана о том, что Поляков был настырный в получении дорогих подарков и сувениров за свою предательскую деятельность. Автор отмечает такой эпизод:


«…он хотел получить от ФБР два дорогих охотничьих ружья, чтобы увезти в Москву. Мы сказали ему, что этого делать нельзя, потому что это может вызвать подозрение, и он не сможет объяснить их появление у него. Но он настоял на своем, и, в конце концов, мы передали ему ружья».


В первый же год работы на американцев Поляков выдал ФБР четырех советских агентов, действовавших в вооруженных силах США в начале 60-х годов. Одним из них был подполковник Уильям Х. Волен (Уолен) — советник по вопросам разведки в Комитете начальников штабов Министерства обороны США.

Этот агент работал довольно таки активно, и передал представителям советской военной разведки большое количество важных секретных документов по ядерному оружию Соединенных Штатов. Кроме того, от него шла постоянная информация по перемещению войск, военно-стратегическим планам и оценкам, возможностям спутниковых систем, а также системам управления войсками и связи между подразделениями и частями американской армии и НАТО.

Его материалы докладывали высшему военному и политическому руководству Советского Союза. Уильям Волен являлся самым высокопоставленным офицером американской армии, который когда-либо был осужден за сотрудничество с советской разведывательной службой.

16 ноября 1961 года Поляков, находясь под прикрытием начальника секретариата Представительства СССР в Военноштабном комитете (ВШК) ООН, обратился к руководству американской военной миссии при ВШК в лице генерала О?Нейли с просьбой организовать ему встречу с кем-либо из высокопоставленных сотрудников американской разведки для передачи более важных сведений.

Дней через двадцать на имя нашего военного атташе и Полякова пришли приглашения на прием, который устраивался на квартире американского генерала. По окончании приема при выходе на улицу Поляков был остановлен одним из присутствовавших на приеме. Назвавшийся Джоном, предложил советскому гражданину встретиться через полтора часа в городе на пересечении 6-ой авеню и 60-ой стрит.

Общение состоялось. Беседовали минут тридцать. Джон в разговоре заявил инициативнику, что считает его подставой органов госбезопасности, и предложил для убедительности тут же пофамильно назвать шифровальщиков военной разведки, работающих под «крышей» Представительства СССР. Поляков, не колеблясь, выполнил это требование. 23 и 24 ноября состоялись еще две конспиративные встречи с Джоном, а через десять дней — еще одна. Она запомнилась Полякову надолго, так как проходила в гостинице под интригующим названием «Троцкий» в номере на девятом этаже, на конспиративной квартире ФБР.

На ней всестороннее обсуждались мотивы сотрудничества Полякова, его гарантии и надежность. В конце беседы произошло практическое закрепление вербовки. Оформлена подписка о сотрудничестве и по просьбе, скорее напоминавшей требование американца, Поляков назвал имена известных ему сотрудников советской военной разведки, работающих в Нью-Йорке.

* * *

Новые встречи завербованного агента, получившего псевдоним «Топ Хэт», проходили на конспиративной квартире в обеденные перерывы.

После того, как Поляков в 1962 году был отозван в Москву и вездесущее ЦРУ, которому стало известно о работе советского офицера на американскую контрразведку, стало с нетерпением ждать его нового появления за границей, с тем, чтобы возобновить прерванное на некоторое время сотрудничество. Предполагая, что агента больше не направят в США, ФБР было предложено передать его представителям ЦРУ. С этого периода «Топ Хэт» как бы перестал существовать. Он исчез из фэбээровской учетной документации. Поляков становится агентом ЦРУ, обретая новую кличку, как уже упоминалось, «Бурбон».

Не без помощи новых хозяев, как будет рассказано дальше, он дослужился до высокого звания генерал-майора…

Провал четырех ценных агентов ГРУ в середине 1960-х годов буквально потряс руководство советской военной разведки.

Первым в лапы американской контрразведки по наводке Полякова попал особо ценный агент ГРУ Д. Данлап, проходивший службу в должности штаб-сержанта Агентства национальной безопасности. Почувствовав за собою слежку, Данлап понял, что его предали, и он принял решение покончить жизнь самоубийством, дабы не попасть в руки фэбээровцев.

Второй жертвой Полякова был тоже активный агент ГРУ — сотрудник министерства авиации Великобритании Ф. Боссард.

За ним последовала сдача Нельсона Драммонда, служившего писарем (секретарем) в секретной части штаба ВМС США, а затем сержанта ВВС Герберта Бокенхаупта, работавшего с режимными материалами и секретной боевой техникой.

Чернокожий писарь военно-морского флота США, Драммонд, по кличке «Бульдог» был завербован сотрудником советской военной разведки в 1957 году в Лондоне. Он в течение пяти лет снабжал Генштаб ВС СССР крайне важной информацией, чем нанес такой материальный ущерб, что США потребовалось затратить несколько сотен миллионов долларов, чтобы восстановить то необходимое состояние боеготовности частей и подразделений ВМС, которое было до этого.

Специалист по связи, сержант военно-воздушных сил США Герберт Бокенхаупт инициативно установил связь с советскими представителями в Рабате в 1965 году и в течение года снабжал военную разведку СССР информацией о шифрах, кодах, криптографических системах Стратегического воздушного командования США.

В 1966 году он был арестован по наводке Полякова и осужден по вердикту суда на тридцать лет тюрьмы.

* * *

Военные контрразведчики тех лет активно включились в поиск «крота». Работали энергично и всеохватно. Однако, к великому сожалению, по непонятным причинам Поляков в список подозреваемых почему-то не попал, продолжая жить и работать под личиной двуликого Януса.

Инструктируя Полякова перед отъездом из США, американцы советовали сразу же после прибытия на новое место службы вручить дорогостоящие подарки руководителям. Цээрушники специально закупили агенту «сувениры его роста».

Они же настоятельно рекомендовали ему принять все меры, чтобы попасть на выборную партийно-политическую должность, стать активным пропагандистом марксистско-ленинской идеологии, осесть в подразделении стратегической агентурной разведки с целью повышения гарантий будущих выездов за границу и получения «живой» информации.

Итак, американский агент начал работать в ГРУ Генерального штаба. Его готовили за океаном для «большой и перспективной работы», именно в «десятке мишенной системы». Заиметь такого «оборотня» в стане противника для любой разведки — огромный успех. Тем более в годы, когда авторитет нашей страны еще сверкал в лучах недавней Победы, когда высокий патриотизм кадров существенно ограничивал возможности вербовочной базы ЦРУ среди офицерского корпуса. Органы военной контрразведки хотя и были подточены очередным шельмованием хрущевского образца, работали, используя еще незабытый опыт противодействия гитлеровским спецслужбам — Абверу, Гестапо, СД и другим.

Подарки, шпионская экипировка, деньги — все было приготовлено для организации и проведения враждебной деятельности. Личные встречи и тайниковые операции, быстродействующая двусторонняя радиосвязь с применением приемо-передающего устройства и сигнализатора, прием шифрованных донесений, «письма-прикрытия» и тайнопись — вот неполный перечень средств и методов из арсенала действий изощренного шпиона на протяжении многолетней работы на американцев.

О мотивах сотрудничества, после разоблачения, на судебном разбирательстве оборотень-генерал скажет:

«Моя вера в справедливость и демократизм социалистического общества пошатнулась. Я понимаю, что это стало возможным в результате определенного влияния буржуазной пропаганды… Мне противны были хрущевские бредни, его выходки, его бескультурье… Я решил принять личное участие в противодействии предпринимаемым советским руководством акциям на международной арене и, как следствие, решил обратиться к американцам с предложением своих услуг…

Я при этом отчетливо понимал, что мое сотрудничество с американцами нанесет…ущерб государственной безопасности и обороноспособности страны в целом…»

Однако анализ материалов следствия, показаний свидетелей и самого обвиняемого свидетельствовал, что материальная сторона, корыстные соображения стояли на первом месте. Он буквально клянчил у хозяев дорогие сувениры, ювелирные изделия, охотничьи ружья, рыболовные снасти, фотоаппаратуру, радиотехнику, инструменты для домашнего хозяйства.

В то же время строго из принципа самосохранения придерживался правила, чтобы общая сумма, получаемая от спецслужб противника, не превышала половины его месячного оклада.

* * *

После возвращения из США Поляков в сентябре 1962 года в парке им. Горького заложил первый тайник, непроявленную пленку в кассете, предварительно облепив ее пластилином и обваляв в кирпичной крошке. Это был тайник под кодовым названием «Гор».

При входе на территорию парка агент стал проверяться, внимательно всматриваясь в действия и поведение отдыхающих. Затем подошел к означенной в плане связи скамейке, сел на нее, развернул газету и в удобный момент положил контейнер со шпионской информацией за задней левой ножкой. Почитав немного газету, он поднялся и медленно двинулся к выходу. На одном из столбов ограждения парка поставил сигнал закладки тайника в виде полосы чернильных брызг фиолетового цвета из авторучки.

Однако на следующий день шпион не нашел в обусловленном месте сигнала американцев об изъятии тайника и не на шутку перепугался. Животный страх за безопасность своей шкуры подогревало известие о разоблачении агента ЦРУ, бывшего полковника ГРУ Олега Пеньковского.

Но вскоре он успокоился. В газете «Нью-Йорк таймс» от 20 сентября 1962 года появилось зашифрованное сообщение в разделе объявлений, которое свидетельствовало о получении американцами информации из тайника под названием «Гор».

В августе 1963 года «Бурбон» провел вторую тайниковую операцию, заложив магнитный контейнер с секретной информацией за телефонной будкой на улице Листьева, дом № 12. До своего очередного отъезда в командировку в 1965 году в Бирму он передаст заокеанским хозяевам еще две шпионские закладки через тайники «Молоко» и «Баня».

Об изъятии американцами двух последних тайниковых вложений Поляков был поставлен в известность радио-сигнализатором, оборудованным в настольных электронных часах. Приемник работал так: тайник изъят — загорается чуть видимый, святящийся зеленоватым цветом диод-индикатор. Такой сигнал был безопасен и успокоительно действовал на шпиона. Кроме того, в этот период под обещание больших денег, он обрабатывает еще два тайника «Рыба» и «Береза».

* * *

Желание попасть в заграничную командировку ни на минуту не покидало Полякова, считавшего, что наиболее «плодотворные» и безопасные действия могут быть за пределами страны. Мечта сбылась 3 ноября 1965 года. В этот день он вылетает в Бирму в качестве военного атташе при посольстве СССР.

Вскоре от резидента в Рангуне в ЦРУ полетела шифротелеграмма начальнику отдела по Советскому Союзу Дэвиду Мерфи о том, что прибывший полковник Поляков проявляет необычно дружественное расположение к американским сотрудникам, занимающимся разведывательной работой. Взглянув на присланную фотографию советского офицера, Мерфи подпрыгнул в кресле, и от обилия эмоций чуть было не вскрикнул: «Эврика!» Он понял, что наконец-то нашелся агент после почти годичного молчания.

Следует заметить, что Мэрфи являлся одним из тех сотрудников отдела, кому были известны установочные данные на Полякова, когда тот работал еще на ФБР в Нью-Йорке. Для организации предметной работы с агентом в Рангун вылетели два опытных сотрудника ЦРУ — Джим Флинт и Пол Диллон.

Первый из них, понимая, что работа с «Бурбоном» может принести ему служебные дивиденды, добивается назначения на должность второго секретаря посольства США в Бирме.

По договоренности с американцами Поляков отправляет в ГРУ шифровку. В ней он сообщает о Флите, как о «вероятном кандидате на вербовку» и испрашивает разрешения на его «изучение». Таким образом, открывалась возможность почти легальных контактов «Бурбона» со своим хозяином.

ГРУ не замедлило с ответом, дало добро для проведения операции по изучению кандидата на вербовку. В шифровке давался «зеленый свет» для общения, хотя и с небольшими оговорками о бдительности.

Поляков после этого стал частенько бывать у «друга Джима», приурочивая время «деловых контактов» к началу вечерних киносеансов, которые демонстрировались в американском представительстве. В таком режиме американский разведчик провел тридцать (!!!) встреч со своим высокопоставленным агентом, по одной — две встречи в месяц.

* * *

В 1968 году руководство ЦРУ неожиданно отзывает Флинта в США. Не рассеялось недоверие и янки, с одной стороны, боялись перевербовки, а с другой — все тяжелее и сложнее было готовить дезинформацию для «Бурбона», которой он систематически кормил свое руководство.

Вскоре предателя принял на связь прибывший из Штатов новый сотрудник ЦРУ Алвин Капуста, проведший с ним шесть конспиративных встреч. Как правило, выезжая на машине, он подбирал агента в центре Рангуна…

После отъезда Полякова из Бирмы Капуста тоже покинул страну, а «Бурбон», прибыв в Москву, решил «отдохнуть», он много потрудился на ниве предательства. Нервы стали сдавать. Надо отметить, что в последующем, вплоть до ареста, активности в работе с американцами на территории Советского Союза он не проявлял, так как боялся быть «засвеченным» военной контрразведкой. Перед его глазами все время стояла история с Пеньковским, его неожиданный провал, а затем и позорище для офицера — суд, фрагменты которого демонстрировались по телевидению, а статьи тиражировались газетами и журналами.

И все же «дрыхнуть» долго американцы оборотню не дали. В июне 1972 года Полякова пригласил в кабинет начальник одного из управлений стратегической разведки ГРУ и вручил ему приглашение на прием в американское посольство, в связи с приездом в Москву высокопоставленного военного чиновника, полковника Меррита.

Поляков, из соображений личной безопасности, попытался отказаться от визита, однако начальство настояло на своем. Полякову пришлось пойти на эту встречу. Довод стандартный, «всепогодный» — интересы службы превыше всего! К тому же Поляков уже знал, что он может скоро уехать военным атташе в Индию.

Эту информацию он сообщил Мерриту и во время приема заранее пригласил его на охоту в окрестности Дели.

— Непременно приеду. Слышал, слышал о вас как об опытном рыболове и охотнике. С таким профессионалом не страшно и на тигра идти, — слукавил американец.

— Вы останетесь довольны, уверяю вас. А приехать в такую живописную страну, как Индия, сам Бог велел.

— Бог может и отпустит, да работа не всегда сговорчива, может и попридержать.

— Это верно, у нас то же самое. Военные привязаны к рабочему месту крепчайшим канатом под названием служба…

Прием закончился. Гости стали расходиться. Вдруг неожиданно, как черт из табакерки, к Полякову подскочил сотрудник посольства, представитель ЦРУ и через словесный пароль — «607 Мэдисон-авеню», который оборотень знал заранее, вложил при рукопожатии небольшой предмет. Советский полковник быстро его спрятал в карман…

Дома «Бурбон» тщательно рассмотрел «забугорную» передачу. Это был аппарат величиною с пятикопеечную монету, предназначенный для постановки и читки микроточек. К нему прилагалась инструкция с подробным описанием правил пользования, способов маскировки микроточек и перечнем конспиративных адресов за границей.

Микроточки представляли собой кусочки пленки величиной с маковое зернышко, на которых, например, могли уместиться сфотографированные листы чертежей и других документов секретного характера. Их прятали под марки, в бумажные карманы, в расслоение открыток и т. д. Тект считывался с них при помощи спецтехники.

* * *

В начале 1973 года Поляков с семьей вылетел в Индию. В марте того же года на одном из представительских приемов в разговоре с военным атташе посольства США полковником Кингом Поляков без стеснения спросил:

— Господин Кинг, скажите, когда сотрудники ЦРУ восстановят со мной оперативную связь? У меня есть интересные материалы военно-стратегического характера. Я ведь недавно из Москвы.

— Думаю специалисты, о которых вы мне говорите, вас не забудут. Срочную информацию можете передать мне. — Лучше подожду представителей ЦРУ — моих коллег, — редко улыбающийся Поляков, широко растянул узкие губы.

Ждать долго не пришлось. В июле 1973 года в Дели прибыл первый секретарь посольства США — сотрудник ЦРУ Пауль Лео Диллон. Произошло так называемое «знакомство на людях». О новом «знакомом» Поляков рассказал сотрудникам, жене, сообщил в Центр и, как в предыдущей командировке, попросил санкции на изучение американца на предмет вероятности его приобщения к агентурной работе.

И на этот раз добро из Москвы было получено с припиской одного из руководителей ГРУ:

«Изучение Диллона санкционирую с целью выхода через него на других сотрудников посольства США».

В отчетах Диллон проходил под псевдонимом «Плед».

Первый рабочий контакт агента с разведчиком прошел на рыбалке, где «Бурбон» передал собранные еще в Москве сведения по центральным аппаратам ГРУ и Министерства обороны СССР. Затем серия встреч состоялась в делийских гостиницах «Оберой» и «Ашока».

И все же наиболее интенсивно использовались для конспиративных встреч выезды на природу, где член редколлегии советского журнала «Охота и охотничье хозяйство», Дмитрий Федорович Поляков демонстрировал не только теоретические знания, рассказывал увлекательные байки за шашлыками, но и показывал реальные навыки меткой стрельбы. Стрелял он действительно отлично, как снайпер, но, к сожалению, не только по охотничьим целям, но и по мишеням секретного характера…

В 1974 году в целях создания видимости активной работы, а также для укрепления авторитета своего агента в глазах руководства ГРУ, американцы подготовили ему «кандидата на вербовку». На этот раз им стал сержант Роберт Марциновский, работавший в аппарате военного атташе посольства США.

Обманутый Центр с удовольствием проглотил очередную подслащенную пилюлю. Авторитет Полякова стал стремительно расти. Изучаемого янки вскоре зарегистрировали в ГРУ под кличкой «Ринос». Самого же Роберта как подставу использовали «втемную». Он естественно не знал сути отношений между советским полковником и коллегами. С их стороны ему была дана установка, чтобы он «не отказывался» от просьб иностранного дипломата.

Только поэтому Марциновский искренне полагал, что выполняет какую-то очень важную задачу и участвует в хитроумной игре своей разведки, затеянной с русскими. Он надувал щеки и представлял себя, чуть ли не персонажем из английских сериалов-триллеров, агентом «007», Джеймсом Бондом.

«Бурбон» провел с «Риносом» всего четыре встречи, получив от него незначительную информацию. Отправленная же в Москву, она получила, неожиданно для Полякова, достаточно высокую оценку. Центр посчитал «Риноса» перспективным агентом и рекомендовал продолжить «разработку» американца.

Долго, однако, с «Риносом» работать не пришлось. То ли цээрушников испугала возможность провала своего ценного «крота» из-за грубо сварганенной подставы, то ли иссякла фантазия лепить каждый раз новые «дезинформационные пироги», во всяком случае, Марциновского быстренько переправили на родной материк.

* * *

В 1976 году Поляков покинул Индию, т. к. закончился срок командировки. Возвратившись домой из загранкомандировки, он ожидал очередного назначения. Волновался из-за затяжек с трудоустройством. Присматривался к переменам в центральном аппарате ГРУ, новым людям, рядовым и руководителям. Его грудь в очередной раз украсила высокая правительственная награда — орден Красной Звезды «за заслуги» перед Родиной.

Став начальником факультета Военно-дипломатической академии, и получив звание генерал-майора, он несколько успокоился. Понимал, что «вторая работа» на территории в частности Москвы и всего Союза, намного труднее и опаснее заграничной. Там он сам себе устанавливал порядок рабочего дня, здесь же приходилось тщательно планировать любую операцию по связи, ловчить и обманывать родственников и сослуживцев.

Линию поведения, рекомендованную ему спецслужбами США, он неукоснительно претворял в жизнь. Все политические мероприятия Поляков активно поддерживал. На партийных собраниях гневно клеймил американский империализм, даже иногда отчитывая отдельных коммунистов за политическую слепоту и идеологический нигилизм.

Деловая активность новоиспеченного генерала скоро была замечена начальником политотдела. Полякову предложили перейти на партийную работу. Он отказался, поблагодарил за проявленное к нему доверие, пообещал и дальше на службе руководствоваться партийными установками, говорит, что в «шкуре секретаря первичной парторганизации» он уже побывал.

Играя сразу две роли в опасном спектакле, Поляков не заметил, как накопилась стрессовая усталость. Ее видели или догадывались о ней родственники и близкие, сослуживцы и знакомые: по быстрой утомляемости, набухшими «мешками» под глазами, раздражительностью.

Освоившись с должностью начальника факультета, он понял, что может до самой пенсии передавать опыт молодежи и делиться воспоминаниями о былом, и таким образом, избежать возмездия.

«Нет, — однажды осенила его мысль, — надо тряхнуть стариной. У меня же имеется прекрасная возможность заявить о себе. Показать хозяевам, что «Бурбон» еще чего-то стоит…»

* * *

В течение недели он выжидал удобное время для фотографирования списка личного состава факультета. И вот этот час наступил. Закрывшись в кабинете, он положил листы на стол. Штору окна задернул, словно прячась от яркого солнечного света. Тихо защелкал фотоаппарат…

Таких «рабочих циклов» было несколько. Судьба будущих военных разведчиков нескольких курсов его факультета отдавалась в руки противника. Она, служебная карьера, этой офицерской элиты, будущих выпускников ВДА, если не ломалась совсем, то существенно сжималась тисками широкой осведомленности американских спецслужб. А они ведь подобной информацией делились со своими союзниками по блоку НАТО.

В июне 1978 года «Бурбон» передал очередную информацию через тайник. Камуфляжем служил кирпич, имеющий полую сердцевину, разделенную перегородками. Он вырубил их зубилом, вложил пять катушек экспонированных фотопленок и забрызгал кирпич жидким цементным раствором, придав ему вид бывшего в употреблении. Этот контейнер положил, согласно требованиям последнего плана по связи, у основания столба № 81 на одной из магистралей столицы.

Ждать долго не пришлось. Утром, войдя на кухню, Поляков увидел загоревшуюся лампочку сигнализатора на часах и порадовался, что вся его затея сработала чисто. Сам он, как домушник-рецидивист, следов не оставлял, работал, как говорится, без помарок. Опыт военного разведчика-агента пригодился «Бурбону». Да и экипировка соответствовала, вооружен был по последнему слову шпионской техники. В любой современной спецслужбе позавидуют. Чего стоит одна аппаратура быстродействующей двусторонней радиосвязи с применением приемо-передающего устройства! Нажималась соответствующая кнопка, и определенный сигнал в считанные секунды запрограммированного времени фиксировался в одной из комнат посольства США в Москве. Это помещение принадлежало резидентуре ЦРУ.

Патологически боясь пеленгации, «Бурбон» довольно часто практиковал такую форму связи: «выстреливать» в течение секунды информацию непосредственно из автотранспорта или находясь напротив американского представительства на одной из автобусно-троллейбусных остановок.

Он провел в столице 25 подобных сеансов двусторонней радиосвязи — информационных «выстрелов» по посольству. Принималась информация так же, только нажималась другая кнопка миниатюрного приемно-передающего устройства. Манипуляция происходила в кармане верхней одежды.

* * *

Уже давно замечено, что время, когда приходится чего-то или кого-то ждать тянется бесконечно долго. В беспокойном ожидании команды-приказа выехать в очередную загранкомандировку Поляков находился каждый день. Даже ночами эти мысли не давали ему уснуть и породили глубокую бессонницу, не снимаемую никакими лекарствами. Надежда таяла, руководство молчало, не было никаких даже полунамеков. Вспомнились однажды слова Ницше о том, что верное средство рассердить людей и внушить им злые мысли — заставить их долго ждать. На длительное ожидание он ответил несколькими «радио-выстрелами» по посольству США.

С присущей ему энергией начал перестраивать дачу. Мастерить он любил. Знал толк в работе с деревом. Инструмент, в основном подаренный американцами, позволял работать качественно, быстро и с наслаждением. Поляков считал, что плотницкое и столярное дело особенно благотворно влияет на нервную систему и психику.

Заколачивая однажды бронзовые шляпки гвоздей, подаренных цээрушниками еще в Бирме, в ошкуренную золотисто-соломенного цвета сосновую вагонку, он подумал:

«А что, разве я стар? Если попаду за границу, есть смысл не возвращаться. Заслуги перед США у меня приличные, гражданство янки обязательно дадут. Проблема только с сыновьями. Как их вытащить?»

В начале 1979 года Поляков от друзей узнал, что его кандидатура, в числе других, рассматривается в качестве военного атташе в Индии.

Вскоре начальник управления кадров вызвал его в кабинет и, улыбаясь, поведал:

— Дмитрий Федорович, я предложил начальнику ГРУ генералу Ивашутину вашу кандидатуру на должность военного атташе в Дели. Он согласился со мной. Скоро пойдете на комиссию.

«Ишь как заливает, как поет соловушка! Болеет, оказывается, за меня. А почему? Сколько подарков ты получил?! Ни один отпуск, ни одна командировка не проходила, чтобы я тебе не занес «сувенирчик» ценой, этак за сотню долларов. Ты отнекивался, но брал, брал, брал…Не ты, а я тебя купил, а посему и заказываю музыку, — мысленно бросал Поляков реплики начальнику управления кадров. — А брал потому, что такая практика в нашем ведомстве процветает. И такие как ты, бывшие работники ЦК повинны в насаждении подобных порочных традиций по всей стране».

— Коллектив в военном аппарате избалован, — продолжал кадровик. — Нетребовательность из-за мягкотелости бывшего начальника сделала свое дурное дело. Вам как опытному работнику придется немало потрудиться, чтобы переломить ситуацию, сколотить в целом дружный, работоспособный коллектив, с помощью которого и должны будете решать многочисленные задачи в этой непростой стране. Справитесь? — И, словно уловив на лице Полякова ухмылку, добавил:

— Вы к моим словам, сударь, отнеситесь серьезно. Я вам только добра вам желаю.

«Твое добро ясно, как день божий, — зачищаешь контакты, чтобы снова порадовал тебя сувенирчиком. Не дождешься. У меня другие планы, — мысленно съязвил Поляков. — Остаток лет проведу в Америке. Я заслужил такой финал».

Не догадывался оборотень, какой финал ему уготовила Мойра — богиня судьбы, но должен был знать…

Выездной комиссии при начальнике ГРУ он дал принципиальное согласие поработать «на благо Родины» в Индии. Как поется в песне — «были сборы не долги…» О задуманном побеге он не рассказывал пока ни жене, ни детям, понимая: чем сложнее и грандиознее план, тем больше шансов, что он провалится. Реализацию его намечал на третий, последний год службы за границей. И тут же он вспомнил слова Франклина Рузвельта о том, что единственной преградой для осуществления наших планов на завтра могут быть наши сегодняшние сомнения. Пока, к сожалению, эти сомнения у него жили в душе.

«Надо пожить три года за счет «родного государства», «подоить» его хорошенько, а там уже переходить на соцобеспечение друзей» — так рассуждал «Бурбон», принимая решение о дальнейшем устройстве жизни.

В Индии американцы его уже ждали. Связь с агентом поддерживал кадровый разведчик Вольдемар Скатцко, работавший под посольской «крышей». С ним «Бурбону» было суждено провести только десять конспиративных встреч. Одиннадцатая не состоялась, так как в 1980 году Полякова под предлогом участия в важном совещании отозвали в Москву и он тут же был уволен…

* * *

Начальника 1-го отдела 3-го Главного управления КГБ с материалами дела оперативной разработки на «Дипломата» — Полякова Д.Ф., вызвал первый заместитель председателя Комитета государственной безопасности, генерал армии Георгий Карпович Цинев, небольшого росточка человек с бритой круглой головой, как-то вяло держащейся на узких, почти мальчишеских, плечах. Бывший профессиональный партийный чиновник был говорлив, достаточно образован, однако ему не хватало личного чекистского опыта, каким обладали другие руководители в КГБ. В то же время, справедливости ради надо отметить, что он прошел достаточно длинную по времени оперативную школу.

Вскоре Цинев прервал доклад подчиненного и писклявым голосом произнес:

— Вот что я вам скажу, товарищ полковник. Если мы начнем арестовывать генералов, кто воевать-то будет? Защищать Отчизну…Вы подумали об авторитете разведки Генерального штаба, кстати, и военной контрразведки тоже? У вас в материалах дела нет никаких серьезных вещественных доказательств…

— Есть, товарищ генерал, и еще будут. Мы на пути к открытию момента истины. Результаты аналитической работы, проведенные оперативниками второго отделения отдела, говорят не только о том, что перед нами матерый шпион, но и позволяют определить места вероятного хранения главных уликовых материалов — шпионской экипировки.

— Ваш анализ следователям не нужен, дайте им вещественные доказательства и дело закрутиться, — проворчал маленький генерал с большими звездами на погонах.

— Они уже есть. Разрешите действовать согласно плану оперативных мероприятий?

— Действуйте, только без третьего и четвертого пункта плана.

— Но ведь это же основные пункты, — еле успел проговорить оперативник.

— Вы свободны. Кстати то, что «Дипломат» тесно общался с военными атташе США в Бирме и Индии, ни о чем еще не говорит…

* * *

Прошло немало времени в тяжелейшей борьбе с начальством, пока оперативники наконец-то не убедили все инстанции, от председателя КГБ и до военного прокурора, о наличии оснований для задержания Полякова — «Дипломата».

За это время оперативный состав второго отделения основательно проработал материалы своих предшественников: поднимались архивные дела по расследованию фактов утечки секретных данных, проводился их дополнительный анализ, оценивались вновь поступившие данные, выдвигались и перепроверялись очередные версии по вновь открывшимся обстоятельствам.

Год за годом, месяц за месяцем сужался круг подозреваемых лиц, офицеров ГРУ Генштаба, в возможной причастности к агентуре противника. А круг был велик. Сначала в него входило более 60-ти человек! Через год осталось 31, а на следующий — 25, потом — 10. И, наконец, пятеро…

Последний год был самым активным, самым нервозным. Наконец-то вычислили кандидата на задержание для проведения с ним соответствующей работы. Им был генерал-майор Поляков, чья причастность к вражеской агентуре была оперативно доказана.

И вот санкция на конспиративное задержание Полякова была получена, обставленная немалым количеством письменных предупреждений страховочного плана, в том числе о наступлении тяжелых административно-правовых последствий в случае провала операции.

Риск конечно был. Шпионскую экипировку, о которой военные контрразведчики знали, где она хранится, предатель мог уничтожить в любое время. Но оставалась надежда, выстроенная на солидной практике работников второго отделения, что уликовые материалы никуда не денутся, они под охраной. С другой стороны чекисты догадывались оперативным чутьем, что «Дипломат» их сохраняет для возобновления преступной деятельности. Такую уверенность могут проявлять и испытывать только профессионалы высокого класса. Серия проведенных оперативно-технических мероприятий подтвердила правильность разработки в направлении легализации уликовых материалов. Оперативным путем они были обнаружены в тайнике. Теперь у контрразведчиков были все основания заявить, что перед нами шпион.

* * *

7 июля 1986 года Поляков был задержан за хранение незарегистрированного огнестрельного оружия и препровожден в Лефортово. Как и ожидалось, на поставленные вопросы контрразведывательного характера дал сразу же соответствующие пояснения.

— Я давно хотел вам все рассказать, но времени свободного не было… Хотя ждал, всегда ждал, что этот черный день для меня наступит, — проговорил шпион и стал добровольно перечислять сохранившиеся аксессуары шпионской экипировки и указывать места их хранения.

Не надо забывать, что это был агент ЦРУ с великим опытом, длиною в двадцать с лишним лет, прекрасно понимающий, что после задержания начнутся обыски и непременно будут найдены улики, а поэтому решил сыграть на получении смягчающих обстоятельств, дескать, «чистосердечное» признание зачтется.

«Найдут ведь, все равно найдут, а может, уже знают, где эти «игрушки» находятся, и водят меня за нос. Тут есть шанс, и им надо воспользоваться, — рассуждал оборотень, загнанный в клетку, — но надо четко заявить, что работал на ЦРУ только за границей, и то из-за неприятия реформ Хрущева. Действовал как социал-демократ, так как эти идеи мне всегда были ближе, чем коммунистические».

Об этой особой «любви» к социал-демократии, которая, как он посчитал, будет приветствоваться «архитекторами перестройки», он и скажет спустя некоторое время на суде. Разоблаченный шпион тонко почувствовал наступление антидержавных реформ горбачевской эпохи и хотел хоть какой-то гранью своего обвинения в чудовищном преступлении прислониться к кремлевским политиканам. Надеялся, что Горбачев разделит с ним эти мысли «борьбы с тоталитаризмом социал-демократическим оружием». Но и тут ошибся…

Оперативный состав второго отделения был удовлетворен результатами своего труда — этого трудового чекистского марафона. Каждый сотрудник подразделения внес свою конкретную лепту в разоблачение матерого шпиона, поставившего своеобразный рекорд преступного долголетия.

Руководство военной контрразведки КГБ СССР особо отметило положительную работу по этому делу военных контрразведчиков. Они все были отмечены ведомственными и правительственными наградами.

* * *

Следствие неоспоримо доказало сотрудничество Полякова с американскими спецслужбами и представило вещественные улики. Среди них: инструкция «Бурбону» по связи с американскими разведцентрами как на территории США, так и стран Запада, закамуфлированная в подложку брелка для ключей; двадцать листов тайнописной копирки, замаскированной в книге американского издания; два кадра микропленки с текстом инструкции по радиосвязи и схемой постановки графического сигнала в районе Воробьевского шоссе, находившиеся внутри дюралевой трубки; специальное устройство для подзарядки аккумуляторов быстродействующего приемопередатчика, вмонтированного в бытовую радиотехнику.

Следствие представило четыре контейнера для хранения и транспортировки шпионской экипировки, оборудованные в обложках книг и футляре для рыболовных принадлежностей, транзисторный приемник иностранного производства, предназначенный для приема односторонних радиопередач, и ряд других предметов шпионской экипировки.

Находясь в камере следственного изолятора КГБ, Поляков часто обращался к прошлому, анализируя свои действия. Сокамернику он говорил:

— О многом, что я делал, чекистам почему-то известно, словно из первых уст. Наверно, американцы меня заложили ради спасения более важной и молодой птицы. Где же верность долгу? Я же на них проработал столько лет, и вот такое свинское отношение. Никто из-за океана не поднял голос в мою защиту! Сволочи они все! Сколько из них на моей информации выросли, сделали себе карьеру?!

Здесь «Бурбон» был прав лишь частично. Карьеру они и ему делали за предательство, а что касается «забугорной» реакции, то она была. О нем все-таки вспомнили, но не правительственные, тем более не цээрушные чиновники. Для них он был уже отработанным материалом. О Полякове вспомнил член Европарламента консерватор лорд Беттелл, который неоднократно, но безуспешно поднимал вопрос о судьбе «Топ Хэта» в Комитете по правам человека этой международной организации.

13 сентября 1990 года лорд получил письмо от советского посла в Европейском сообществе Владимира Шемлатенкова, в котором говорилось:

«Я хотел бы проинформировать Вас о том, что согласно официальному ответу из Верховного Суда СССР, Поляков был приговорен к высшей мере наказания по обвинению в шпионаже и нарушении таможенного законодательства.

04.03.1988 года его просьба о помиловании была отклонена Президиумом Верховного Совета СССР.

Приговор приведен в исполнение 15 марта 1988 года».

* * *

Но это к слову о защите провалившегося ценнейшего агента его хозяевами. А пока, до суда события разворачивались так…

В камере он болтал с сокамерником о жизни, пролетевшей, как один миг. Уставившись в зарешеченное окошко, он ощутил вдруг прилив воспоминаний, подобных сновидениям. Такие чувства, замешанные со сгустками галлюцинаций, появляются у человека, как читал он когда-то в одном из американских журналов, перед уходом из жизни. В красочном калейдоскопе прошедших событий вдруг возникали пронзительно четкие, живые картинки. В голографическом трехмерно-объемном изображении проплывали суровые реалии фронтового ада, веселой послевоенной службы, а затем безмятежные годы учебы. Промелькнули счастливые будни заграничной сытой жизни, растянувшиеся в совокупности цепочкой на целых пятнадцать лет…

На судебном процессе он попытался побороться за жизнь, смысл которой, по мере осознания содеянного, плавился, как воск на солнцепеке. На скамье подсудимых сидел постаревший сразу лет на десять и осунувшийся до неузнаваемости человек. Трудно было узнать в нем еще недавно энергичного генерала, словоохотливого на охотничьи и рыбацкие побасенки.

На вопрос Государственного обвинителя — военного прокурора, что его толкнуло на предательство, Поляков, позабыв о своих разоблачениях, заученно ответил, — неприязнь к социалистическому строю и социал-демократическая ориентация. Зная, что в это время Горбачев уже заявлял о своей приверженности социал-демократии, становилось ясно, что предатель рассчитывал на снисхождение, дескать, смотрите, граждане судьи, я рассуждаю так же, как и генеральный секретарь.

Но материалы следственного дела объективно высветили совершенно иную картину: Поляков пошел на предательство в основном из-за материальных, корыстных соображений. Принимая дорогостоящие подарки, он прекрасно понимал, что это плата за преданных коллег и проданные секреты ГРУ и страны в целом.

* * *

«Бурбон» передал американцам все, что знал, и что мог узнать, используя свое высокое служебное положение. Вот лишь незначительная часть шпионского товара, полученного ЦРУ от своего агента:

— об организационной структуре Генштаба, ГРУ и других управлений МО СССР;

— о личном составе разведаппаратов ГРУ в США, Бирме и Индии; — о наших разведчиках-нелегалах в США, методах их подготовки и способах поддержания с ними связи; — о составе агентурных сетей разведаппаратов ГРУ в странах его пребывания; — материалы оперативной переписки за период его нахождения в Бирме и Индии;

— учебники: «Стратегическая разведка», «Оперативная разведка» с гифом «Совершенно секретно особой важности» и многое другое, о чем читатель уже знает.

Оборотень в генеральских погонах выдал 19 нелегалов-разведчиков, более 150 агентов из числа иностранных граждан, раскрыл принадлежность к советской военной и внешней разведке 1500 офицеров.

Не случайно бывший шеф ЦРУ Д. Вулси так отозвался о разоблаченном генерале:

«Из всех секретных агентов США, завербованных в ходе «холодной войны», Поляков был драгоценным камнем в короне американской разведки».

Следует заметить, что в ходе следствия и судебного разбирательства то и дело возникала одна интрига. Военные контрразведчики считали, что Поляков не все выложил следователям и судьям. Они надеялись, что он сможет еще многое «вспомнить», что убережет от провалов некоторых агентов военной разведки и даст возможность с учетом показаний разоблаченного предателя организовать более продуктивную работу на каналах вероятного проникновения вражеской агентуры в подразделения ГРУ Генштаба.

Была подготовлена мотивированная записка на имя Генерального секретаря ЦК КПСС с просьбой не лишать Полякова жизни. Горбачев отказал в просьбе чекистов. Подобным образом поступил и Хрущев в отношении шпиона Пеньковского.

Суд воздал оборотню по заслугам. Хоть и с большим запозданием, но справедливое возмездие наступило.

Узник потерянной совести

Замечено, что жадность до денег, если она ненасытна, а она всегда бывает таковой, гораздо тягостней нужды, ибо, чем больше растут желания, тем большие потребности они порождают. А еще, свою судьбу человек выбирает сам, как бы не утверждали оракулы, что от судьбы не уйти, что она, мол, пишется сверху Всевышним. Мы делаем свою судьбу (она называется — жизнь) сами, чистыми или грязными руками. Все зависит от наших душ и поступков…

Почти тридцать лет он ждал ареста, потому что совершил предательство и чувствовал себя на воле виновным в содеянном преступлении, а потому неуютно. Но стоило попасть в неволю, как тут же он стал «узником потерянной совести», считая себя то «невинной овечкой», то монстром, способным «развалить ГРУ». Этого узника помиловал первый президент России Ельцин, который посчитал предателя Союза, в отместку ненавистной и разрушенной им страны, за друга России. Но все по порядку.

Провалы зарубежной агентуры ГРУ в середине 60-х годов говорили о том, что открылся опасный канал утечки важнейшей информации в Центре — в Москве. Военная контрразведка стала настойчиво искать «крота», явно имевшего доступ к обобщенным данным. Поиск шел долго и упорно. Перепроверялись ранее прекращенные сигналы и дела оперучета — проверок и разработок. Оперативники обращались к материалам литерных дел.

В списках подозреваемых тот, о ком пойдет речь в этом повествовании, значился, но всякий раз удачно выпадал, как мелкий песок через сито…

* * *

В 1960 году на должность оперативного техника советской резидентуры военной разведки в Нью-Йорк прибыл ничем не примечательный служащий — Николай Дмитриевич Чернов.

Теперь уже не один десяток лет отделяет его от того рокового часа, когда он из рядового сотрудника советского посольства в США превратился в платного агента американских спецслужб под псевдонимом «Ник Найк». И опять деньги и корысть сыграли роковую роль в судьбе этого человека в футляре.

Мог ли Чернов предполагать, что роковым событием в его судьбе станет признание арестованного за шпионаж в пользу Штатов бывшего генерал-майора ГРУ Генштаба Д.Ф. Полякова, послужившее основанием дополнительного интереса военных контрразведчиков к персоне Чернова.

В результате предательства этого технического служащего на длительное время открылся канал утечки информации как по резидентуре ГРУ в Нью-Йорке, так и по материалам Центра.

1963 год. Нью-Йорк.

В один из летних дней Чернов с сослуживцем приехал на оптовую базу для покупки стройматериалов — готовился ремонт помещений, занимаемых резидентурой военной разведки. Отобрав нужные материалы и уговорив хозяина торговой точки на подлог, они получили липовые документы без отражения в них торговой скидки за оптовую покупку. Прикарманенные 200 долларов поделили между собой. На следующий день, когда Чернов явился за товаром, его ждали два джентльмена — сотрудники ФБР.

Они заявили сразу же, что знают о его причастности к военной разведке СССР. В ответ на якобы возникшее возмущение советского гражданина, янки показали фотокопии платежных документов, изобличающих его в присвоении долларов.

Правда, эту версию рассказал следствию сам Чернов, разоблаченный сотрудниками военной контрразведки. Но есть и другие объяснения выхода его на тропу предательства.

В упоминаемой уже книге «Беспощадный воитель» ее автор Том Мэнгоулд пишет, что после ухода на пенсию начальника контрразведывательной службы ЦРУ Энглтона, не доверявшего перебежчикам, его преемники Каларис и Маккой «…среди ненужных бумаг в одном из сейфов обнаружили старый и неприметный документ. В нем содержались наводки на двадцать агентов ГРУ, действовавших в различных странах мира. Источником этих сведений был работавший на ФБР агент «Ник Найк»…

Из двадцати наводок «Ник Найка» американской контрразведкой были реализованы все двадцать. В конце концов, шпион стал наиболее ценным источником развединформации по ГРУ, который когда-либо был у американцев».

* * *

Другим подтверждением инициативного обращения Чернова к американцам послужили показания шпиона Полякова. Осознав вину и желая помочь следствию, бывший генерал-майор поведал, что в беседе с ним в 1980 году в Индии американский разведчик Вальдемар Скатцко назвал ему Чернова как одного из завербованных агентов в Нью-Йорке.

Вот как Поляков говорил об этом эпизоде на следствии:

«Американский разведчик с виноватым видом рассказал о том, что в США вышла книга бывшего сотрудника, в которой раскрывается один крайне важный эпизод из деятельности спецслужб США. В ней говорится, что в 1962 году в ФБР инициативно с предложением услуг обратился один сотрудник ГРУ и один офицер КГБ.

Процитировав строки из книги, он тут же бросился заверять меня, что в ней речь идет не обо мне, а о совершенно другом сотруднике нашей нью-йоркской резидентуры — Чернове, являвшемся наркоманом и обратившемся к ним для получения наркотиков в обмен на информацию. Чернов передал американцам средства тайнописи и другие материалы и сведения, к которым имел доступ по роду службы…»

Так ли это было? Вероятно так, ибо следствие не могло упрекнуть Полякова в перекладывании своей вины на плечи Чернова. У каждого из них была своя конкретная вина. Что же касается американцев, то, видимо, им тоже не хотелось чернить одного агента в глазах другого и придумывать небылицы о мотивах, в силу которых Чернов пошел на сотрудничество с ними.

Однако последний мог посчитать ниже своего достоинства иметь «славу» продажного наркомана и на следствии по своему делу расписал этот факт как коварство и изощренность американцев, не особо заботящихся об отыгравшихся игроках.

Где истина? Сегодня уже трудно разобраться. Ясно одно — вербовка была, она состоялась, после чего агент начал действовать. А вербовали или принимали инициативное предложение Чернова сотрудники ФБР Мак Дугал и его босс Боб Стрейнджер. С октября 1962 по май 1963 года шпион провел с ними восемь конспиративных встреч.

* * *

Чем же заинтересовал их на первый взгляд ни чем не примечательный рядовой клерк военной разведки? В функции оперативного техника входило: обработка входящей и исходящей почты, фотографирование документов, добываемых нашими разведчиками, проявление тайнописи, использовавшейся военной разведкой для связи с агентурой. Кроме того, он имел доступ к документам, проходящим через резидентуру, причем ко всем, за исключением шифропереписки. Лучшего места для шпиона и придумать трудно!

Через две недели после вербовки Чернов в надежде на вознаграждение передал американцам специальное вещество, применяющееся сотрудниками ГРУ для тайнописи.

Чернов на следствии показал:

«Американец был очень доволен полученными образцами спецвещества и спросил, сколько мне нужно денег на эти таблетки. Я ответил, что мне ничего не надо, просто я был вынужден выполнить его требование о передаче средств тайнописи для ФБР и таким образом мы квиты: он скрыл от моего руководства факт хищения 200 долларов, а я, в свою очередь, вынужден таким образом произвести с ним расчет».

Но опять-таки это версия Чернова.

За таблетки ему все же вручают деньги — 10000 советских рублей. По тем временам на эту сумму можно было купить две машины «Жигули». Начало предательства, таким образом, было щедро оплачено. Дальше встречи пошли по накатанной дорожке. Он стал подписывать свои шпионские сообщения псевдонимом «Ник Найк».

На одной из последних встреч, перед отъездом Чернова в Советский Союз сотрудник ФБР Боб Стрейнджер его тщательно проинструктировал. Он рассказал о его обязанностях при негласной работе в Москве, какую информацию для американцев «Ник Найк» должен собирать, как ее зашифровывать и передавать в США, как подбирать места закладки тайников и даже как себя вести в случае разоблачения органами КГБ.

Из показаний Чернова на следствии:

«Шеф мне заявил, что в том случае, если я буду разоблачен, то в КГБ должен сказать, что я передавал американцам сведения в обмен на информацию об их агентах в СССР, — мол, в порядке компенсации за свою деятельность против своей страны.

В разговоре он мне показал листок бумаги, на котором были напечатаны фамилии, имена, отчества и места жительства на нескольких своих агентов в разных городах Советского Союза. Этот листок он мне, конечно, не дал, но сказал, что такой же имеется в двойном дне приготовленного для меня футляра фотоаппарата. Дома я обнаружил этот список и переписал его в записную книжку…»

* * *

Возможно и задумывался Чернов тогда над тем, что не делает чести американской разведке такое варварское обращение со своей агентурой, но разве мог он допустить, что через несколько лет данные на него самого американцы также передадут другому своему работающему агенту!

В этом, наверное, и заключается хваленая американская практичность. Их прагматизм — жертвовать отработанными клиентами или не захотевшими продолжать сотрудничество ради спасения более ценного агента. Оно и правильно с позиции логики «богоизбранных» заморцев: выработался — на свалку, под пресс забвения, а то и отправка прямым ходом к праотцам в результате «автокатастрофы» или «сердечной недостаточности».

Николай Дмитриевич хорошо усвоил замашки бесцеремонных хозяев и работал осторожно, продумывая каждый шаг на тропе предательства.

Из показаний на суде:

«Приступив работать фотографом в ГРУ после возвращения из США в 1963 году, я стал постепенно накапливать на фотопленках собранные сведения для последующей их передачи американским спецслужбам…

Я решил отправить кассету «Кодак» с микрокадрами, в которых, как было заранее обговорено с сотрудниками ФБР, сообщалось им шифром о том, что благополучно прибыл в Москву и продолжаю работать на старом месте…

Согласно инструкции, полученной от сотрудников ФБР, я копировал титульные и первые листы документов, отснятых за границей агентами ГРУ или оперативными офицерами. По их атрибутам, как говорили мне в Нью-Йорке, они смогут определить места хранения этих документов и вычислить источник утечки информации.

Бывало, что в день я приносил домой пару кусков скопированной пленки…По моим подсчетам мне удалось передать американцам свыше трех тысяч кадров с информацией разведывательного характера.

В 1972 году, когда узнал о предстоящей командировке, во время которой посещу США, я упаковал фотопленки, вывез из СССР и передал сотруднику ФБР в вагоне поезда Нью-Йорк — Вашингтон. В апреле 1972 года я от американцев вместе с тремя пачками фотобумаги получил закамуфлированные в такую же пачку 30000 рублей и фотоаппарат «Минокс»…(Чернов с 1968 года работал в ЦК КПСС на должности младшего референта международного отдела. — Авт.)

Американцы тогда мне дали задание собирать в СССР любые сведения о Главном разведывательном управлении Генштаба».

Именно в эту поездку шпион передал более 3000 кадров, вместивший огромный объем различных секретных документов о деятельности ГРУ. Следует заметить, что в тот момент он уже не работал в разведке. Уволился из ГРУ он в 1968 году, однако накопленные ранее шпионские материалы активно хранил «до лучших времен».

Дождался!

В то же время в Москве с представителями иностранных спецслужб он не встречался — боялся разоблачения. При перефотографировании на содержание документов не обращал внимания. Главным критерием отбора было то, чтобы документ имел гриф «совершенно секретно», а еще лучше — «особой важности».

Были мысли прийти с повинной. Обуревали сомнения, колебания, но страх за свою шкуру все же преобладал. Мысли о разоблачении, не проходившую тревогу, постоянный страх он заливал водкой. Пил каждый день дома и на работе. На почве хронического алкоголизма в 1974 году он попал даже на излечение в психоневрологическое отделение одной из престижных московских больниц. После выписки из такого знакового медучреждения он потерял место младшего референта международного отдела ЦК КПСС, где контрразведчикам было категорически запрещено работать. А ведь к тому времени в «поисковом кругу» у чекистов значилась и фамилия Чернов.

Затем он часто менял места работы. За несколько лет до ареста ушел на пенсию. Думал встретить спокойную старость, пожить на даче — порыбачить, походить за грибами, подышать свежим воздухом Подмосковья…

* * *

Однако вернемся опять к «заслугам» шпиона перед американцами.

Военная контрразведка в 70-х годах активно работала в направлении выявления подозрительных лиц на реальных каналах утечки важнейшей оперативной информации. Дело в том, что в 1978 году в Париже было арестовано пять глубоко законспирированных и продуктивно работавших агентов советской военной разведки. ГРУ потеряло их неожиданно всех сразу за одну ночь. Провал был страшен по последствиям, и трудно восполним. Чувствовалось большое предательство, предательство человека, допущенного или имевшего кратковременный контакт с делами на этих агентов. Уже тогда в аналитических справках и обзорах замелькала фамилия Чернова.

Французов судили. После процесса один из руководителей французских спецслужб Деспирэ Парэн скажет:

«Впервые после окончания Второй мировой войны мы раскрыли агентурную сеть ГРУ, цель деятельности которой заключалась в систематическом добывании нашей технологической информации. Мы никогда ранее не вскрывали агентурной сети, подобной этой».

В фотокадрах наворованной из «альма матер» информации были данные и на двух помощников — агентов ГРУ в Швейцарии. Один из них — крупный предприниматель, другой — бригадный генерал Жан-Луи Жанмэр, бывший командующий ПВО этой альпийской страны. Чтобы склонить чашу весов, в общем-то обеспеченных людей на нашу сторону, нужны были как решительность, так и убедительная логика. И это сделали смелые офицеры-профессионалы ГРУ. Кроме вышеупомянутых иностранцев, работавших на советскую военную разведку, по наводке «Ник Найка» были арестованы негласные помощники ГРУ также в Греции, Индонезии и Японии.

По оценке американских спецов «постэнглтонской эпохи», Чернов мог бы стать агентом века, если бы Энглтон серьезно, без предубеждений отнесся к нему. Один «Ник Найк» из двух «Н» в псевдониме перещеголял бы двух «П» — Пеньковского и Полякова вместе взятых. А он подошел к нему с рулеткой своего измерения подобных людей:

«Чем выше информация поступает от агента-перебежчика, тем меньше вам следует верить ему и тем больше подозревать, что он что-то скрывает».

Что ж, предателям нигде нет веры! Во все времена и у всех народов к ним относились с неприязнью. Не случайно за подобные злодеяния везде, от племени и до цивилизованного государства, принимались самые суровые меры наказания.

В поле подозрения Энглтона попадали не только перебежчики, но и свои сотрудники. В число подозреваемых угодило более сорока высокопоставленных чиновников и практически никому не удалось выйти целым и невредимым из этого костедробильного круга без ущерба для собственной карьеры.

Авторитет Энглтона в «конторе» позволял заводить все новые и новые дела на подозреваемых в принадлежности к агентуре КГБ и ГРУ. В ходе кропотливых поисков агентуру, естественно, не находили, однако весь советский отдел ЦРУ был надолго парализован.

* * *

Чернов этого, естественно, не знал. Он искренне доверял только авторитету денег, продавая секреты Америке. А еще он понимал, что его готовят для какой-то большой работы на территории СССР.

Как уже говорилось, за «товар» — таблетки для тайнописи — Чернов получил 10000 рублей. Кроме того, на этой встрече янки вручили ему для «плодотворной работы на родине» фотоаппарат «Тессина» и русско-английский словарь с тайнописью.

Шпион Чернов сразу же после ареста стал открещиваться от того колоссального ущерба, который он нанес ГРУ. Отвечал односложно: забыл, не помню, документы фотографировал машинально, не вникая в их суть, в обычной библиотеке, в документах не было ничего ценного и т. д. и т. п.

Факты же говорили о другом.

Вот несколько выдержек из судебного дела. В 1962 году Чернов непосредственно занимался обработкой секретного «Альбома управляемых снарядов ВМС США», полученного от ценного источника «Дрона». Вскоре, уже в июне того же года, американцы начали проводить розыскные мероприятия по установлению лица, передавшего копию этого документа советской военной разведке, а в сентябре «Дрон» был арестован и осужден на пожизненное тюремное заключение.

В марте 1964 года в Лондоне не без помощи Чернова англичане арестовали опытного агента ГРУ «Барда», которого на двадцать один год упрятали в тюрьму.

В 1977 году к восемнадцати годам лишения свободы за шпионаж в пользу СССР был осужден командующий войсками ПВО Швейцарии бригадный генерал Жан-Луи Жанмэр. Он вместе с женой с 1962 года поддерживал тесную связь с советской военной разведкой. «Мур» и «Мэри» — их оперативные псевдонимы — были выявлены по наводке «Ник Найка», а как сообщала зарубежная пресса того времени, — «на основании информации, поступившей от агента из числа советских граждан».

Во время работы Чернова в 1963–1968 годах в фотолаборатории ГРУ обрабатывались документы со сведениями на агентуру, работающую за рубежом. Сколько поломанных судеб на совести предателя Чернова?! Много, очень много. Разоблаченный агент признал только то, что неопровержимо было доказано. На совести у него осталось много других страшных фактов предательства. Но презумпция невиновности — основа судопроизводства. За рамками недоказанного — лишь подозрения, только доказанные факты — вина.

* * *

11 сентября 1991 года Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила Николая Чернова за измену Родине в форме шпионажа к лишению свободы на 8 лет. При назначении наказания суд руководствовался смягчающими вину обстоятельствами: состояние здоровья, возраст (64 года) и «чистосердечное» раскаяние. В результате Чернов получил срок ниже низшего предела, предусмотренного законом. Не была применена к нему и такая мера, как конфискация имущества. Чувствовалось воздействие на судей приближение смерти СССР.

«Да, восемь лет за предательство, — рассуждал Стороженко, присутствующий на суде, — за продажу секретов, за гибель людей, за измену Родине — это ничтожно малый срок… В Штатах за это преступление его бы ждал электрический стул, а в других цивилизованных странах — он был бы повешен или расстрелян. Предателей везде судят сурово».

Но каково было изумление автора и его коллег, принимавших участие в разработке шпиона, когда стало известно, что через пять месяцев «отсидки» шпион был помилован одним из главных разрушителей единой страны — Борисом Ельциным!

Воодушевленный своим нелепо-досрочным освобождением Чернов решил, что уже отмылся от грязи предательства, и начал давать налево и направо интервью газетчикам, представляясь чуть ли не «борцом с тоталитарным режимом».

В интервью газете «Известия» от 6 марта 1992 года этот дилетант — фотограф так рассуждает о разведке:

«Это очень грязное и немножечко тонкое дело. Основной ее принцип: человеку добровольно предлагают сделаться подлецом».

Выходит, он подлец в квадрате! Бывший «политзэк» — так он себя велел величать после освобождения, сидел, развалившись в кресле с трубкой во рту, как описывал его корреспондент Николай Бурбыга. На глазах — черные очки. Очевидно, он прятал глаза от стыда. Услышав фамилию Полякова, оживился:

— О, Поляков — это звезда. А Пеньковский — так себе…Полякова я знал хорошо: вместе работали в Нью-Йорке. Он был заместителем резидента. Свыше двадцати лет работал на американцев. Много наших нелегалов заложил. Знал, кто и куда едет…Отправлял и тут же звонил. Их встречали — и под белые ручки: или работай на нас, или садись пожизненно… Да, нелегкая у этих ребят работа. А те, кто имеет на руках дипломатический паспорт, умеют только водку пить. В этом вся их разведработа.

Говоря о переданных американцам таблетках для тайнописи, Чернов нагло уточняет, ерничая и обеляя себя:

— Они не представляют никакой ценности…Вообще у нас в стране все засекречено, а в ГРУ — даже туалетная бумага. Технику, что у них есть, можно ее использовать против зэков, но против американских спецслужб — извините.

На вопрос, на чем обычно «проваливаются» наши разведчики, последовал издевательский ответ:

— Наши — кустари, а не профессионалы…Россияне берут не умением, а числом…Все пили под одеялом. Благо, по дипломатической скидке бутылка водки стоила всего 90 центов. Выписывали ящиками и везли домой…

В конце беседы с журналистами «Известий» относительно переданных 3000 фотодокументов на пленках, он замечает:

— Ничего ценного там не было. Документы были отсняты в обычной библиотеке. И вообще, если бы я захотел, то развалил бы ГРУ, но я этого не сделал…

Чего тут больше — саморекламы, цинизма или издевательства над светлой памятью сданных им противнику профессионалов, окончивших военные училища и по две-три академии, рискующих постоянно нервами, а иногда и жизнями?!

Тот, кто хорошо осведомлен в специфике работы разведки, в этих ответах усмотрит сплошную ложь и ничтожество их автора, расхрабрившегося после того, как обрел статус помилованного Ельциным.

Любую гуманность надо приветствовать, но от правды не уйдешь. Помилование не означает, что его простили сослуживцы. Нет прощения хотя бы раз предавшему. Его должна жечь, мучить совесть всю оставшуюся жизнь. А тут ничего подобного, лезет в герои, в страдальцы за идею, подбадриваемый, фактически, президентом России. Жалость убаюкивает рассудок, деформирует процесс мышления. Человек и Родина — это лист и дерево — как много между ними общего!

Сплошные ассоциации по сходству. Пока лист на ветке дерева — он зелен. Стоит прекратить связь со стволом и корнями — и он, пожелтевший и сморщенный, полетит вниз, оторвавшись от дерева. Так и человек оторвется от корней, от Родины и полетит прочь. Возвратиться на ветку здоровым листком, прирасти к ней, он уже не сможет никогда.

Потерянная совесть не восстанавливается — это необратимый процесс.

Вот и вся история про узника потерянной совести.

Книга пятая
Предатели новой России

Ошибся в выборе хозяев

В 1991 году после предательского развала СССР, ельцинская администрация провозгласила строительство капитализма в России, оказавшимя в последствии диким и вороватым. Российскому политическому истеблишменту казалось, что теперь Запад для страны станет вразумительным партнером, установятся добрососедские отношения, и заживут люди в мире и достатке без всяких «измов». Тем более первый президент осыпал россиян густым конфетти обещаний о дешевой и светлой жизни в дальнейшем. Он даже готовился пасть на рельсы, если обозначатся ухудшения в социалке. Но это были его очередные загогулины непросчитанности дальнейших путей развития страны.

Что же касается Запада, то он постоянно обманывал Россию, начиная от непродвижения НАТО на Восток и до не поощрений антироссийских акций в образовавшихся государствах на постсоветском пространстве. Все происходило с точностью до наоборот, не говоря об активизации деятельности спецслужб не партнеров, а противников. Все оставалось так, как и было при треклятом Советском Союзе.

В лихие девяностые годы подпрыгнула планка преступности, проникшей во все сферы общества. Многие «молодцы» посчитали, что в этой мутной воде можно поймать золотую рыбку и заставить ее работать на себя. А потому уверовали в дурных поступках и даже преступлениях, что деньги не пахнут.

Много прекрасных инженеров, учителей, врачей, офицеров и других специалистов ушли в сторожа к бизнесменам средней руки, банкирам и олигархам стеречь их легко приобретенное, а не нажитое имущество. Другие, с задатками предательства и повинуясь торгашескому инстинкту, решались даже на измену Родине в поисках богатых покупателей товара с режимным грифом.

Одним из таких «молодцев», пожелавших иметь дополнительный приработок, и таким образом озолотиться, явился офицер-ракетчик российской армии, майор Дудник Игорь Викторович. Он мечтал быстро разбогатеть, став самым богатым шпионом. Товар для продажи у него под рукой — он служил при штабе управления Оренбургской ракетной армии.

* * *

И. Дудник родился в 1964 году в пос. Константиновка Донецкой области. После окончания в 1986 году военного училища, служил в рядах Советской, а после 1991 года, в в частях Российской армии. По службе характеризовался положительно. Нарушений воинской дисциплины с его стороны не отмечалось.

Нужно отметить, что Оренбургская ракетная армия была одной из самых мощных объединений в Советской армии. Такой она осталась и в составе России.

Майор Дудник, проходя службу в штабе армии, имел доступ к секретной и совершенно секретной документации государственного масштаба. Идея предательства не возникла спонтанно, он ее вынашивал, готовя себя к предательству. Видя стремительное расслоение общества, когда кучка граждан не по заслугам и уму разбогатела на практически воровском капитале, полученном в ходе хитрых залоговых аукционов и ваучеризации, он решил построить свой бизнес. В качестве фундамента своего предпринимательства он выбрал продажу секретов.

14 августа 1992 года президент Ельцин подписал указ о приватизационных чеках. В тот период правительство оценило национальное достояние страны, доставшееся от СССР, в 4 триллиона рублей. Из них 1,5 триллиона предназначались для бесплатной раздачи 150 миллионам россиян. Выходило по 10 тысяч рублей одной бумажкой. Это и был ваучер. Кусочек достался каждому, а вот сладкая жизнь — не всем. С 1992 года прошла поголовная ваучеризация населения. Чубайс сначала обещал, что в последствии один ваучер будет равен стоимости автомашины «Волга». Потом заверил, что россиянин за ваучер сможет получить даже два таких автомобиля.

Все это хорошо помнил Дудник. Начиная с 1996 года он решил, что надо действовать: собирать и копить секретные материалы для последующей их реализации на «черном рынке» предательства через сотрудников ЦРУ США. За денежное вознаграждение в сумму 500 тысяч долларов он решил передать, а точнее продать их американцам. Таким образом, Дудник представлял собой «инициативника» — человека, который по своей инициативе готов войти в контакт с разведкой противника.

Во всем мире к таким агентам, как считал начальник контрразведки ЦРУ Джейм Хесус Энглтон, отношение должно быть всегда более чем настороженное, потому что через них может распространяться дезинформация и готовиться разного рода провокации.

Таких агентов противник проверяет годами и никогда не дает тех денег, которые просят за свой товар «инициативники». Надо заметить, что до сих пор «рекордсменом» в получении большого куска долларов был американский агент «Трианон» — инженер Толкачев, передавший за рубеж радиочастоты оборонки для опознания в ВВС самолетов «свой — чужой». Он получил тогда от янки 100 тысяч долларов, которые пришлось сжечь в печке на даче, реализовать побоялся.

500 тысяч, да еще «зеленых», никакая разведка в мире не выдала бы инициативнику. Это было его заблуждение и переоценка своего товара.

* * *

Все, что он собирал, не записывал в блокнот, как это делал упоминаемый выше агент ЦРУ «Сом» — подполковник Сметанин, а аккуратно заносил на магнитный носитель — дискету. Какие же данные он собрал?

— о боевом составе ракетной армии, ее штатов и вооружения,

— о способах подготовки и ведения боевых действий,

— о средствах управления войсками,

— о планах боевого применения и обороны и пр.

Надо признать, что в случае передачи этих сведений в западную разведку, а они естественно достались бы ЦРУ, Россия надолго утратила бы возможность эффективно использовать боевую мощь одной из самых крупных ракетных группировок РВСН. И конечно, потребовались бы огромные материальные затраты на перестройку управления ядерными силами всего государства. И самое главное — позиции отечественных МБР надолго бы остались уязвимыми для противника.

Однако военные контрразведчики оперативным путем узнали о планах «офени в погонах». Знали, что он постоянно носит с собой дискету с записями. Знали, что он собирается выехать в одну из стран СНГ, и там выйти на связь с представителем ЦРУ. Знали, каким транспортом он будет добираться до зарубежной столицы. В связи с чем, решили сопроводить его, исключив таким образом «случайную» встречу с противником в поезде. До места поиска купца Дудник добрался благополучно. А там совместно с местными органами ГБ решили «поиграть» с ним через «близкую связь». Стали уговаривать его осуществить это мероприятие в Москве — там, мол, более широкие возможности для реализации «товара».

Он согласился…

В марте 1997 года майор-инициативник был задержан при попытке передачи дискеты с секретной информацией. На американскую разведку Дудник так и не вышел. Все его действия контролировались контрразведчиками.

Задержание происходило в Москве на Чистых прудах, прямо у памятника Грибоедову, который, как известно, тоже имел отношение к разведывательной деятельности в Персии, где и погиб. Здесь происходила «гибель инициативника в ходе тонкой оперативной игры»…

* * *

Военный суд РВСН в подмосковном городе Одинцово вынес приговор в отношении бывшего майора Российской армии Дудника И.В., который обвинялся в государственной измене в форме шпионажа (ст. 275 УК РФ). Суд приговорил его к 12 годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строго режима с конфискацией имущества, а также лишил его воинского звания, ведомственных и правительственных наград.

Этот процесс стал первым делом о шпионаже после введения нового Уголовного Кодекса, не предусматривающего высшей меры наказания за подобное преступление. При вынесении приговора военный суд РВСН принял во внимание то, что на иждивении родителя находился 9-летний сын-инвалид.

Сам подсудимый объяснял свои действия исключительно материальными соображениями. Свою вину он полностью признал и от последнего слова отказался.

Предатель «Тополя»

Американская разведка не первый год вела безуспешную охоту на секретные технологии российских ракетно-ядерных разработок. Особый интерес сотрудники ЦРУ проявляли к испытанию новой ракетной техники, проводимому на космодроме «Плесецк» в районе Беломорья, что в Архангельской области. Несмотря на договоренности правительственного уровня о взаимных инспекциях между США и РФ, американцев, естественно, интересовала конкретика «ноу-хау» новых межконтинентальных баллистических ракет (МБР).

И вот, в середине «нулевых» газеты, радио и многие каналы телевидения России с вполне обоснованным удовольствием и гордостью за очередной успех отечественного ракетостроения сообщали об удачном пуске МБР «Тополь-М».

В этих сообщениях, в частности, говорилось, что, оторвавшись от пускового «стола», ракета быстро устремилась в небо и, достигши нужной высоты, легла на заданный курс. Не прошло и получаса, как на КП полигона «Плесецк» из далекой Камчатки поступил доклад: «Учебная головная часть точно поразила заданную цель».

* * *

Старший инженер 1-го государственного испытательного космодрома «Плесецк» Владимир Нестерец совсем не бедствовал. Участвуя в испытаниях боевого ракетного комплекса «Тополь-М», он понимал, что допущен к святыне нового вооружения российской армии в РВСН. Государство позаботилось и о социалке этих специалистов. По ведомственному «четырехсотому» приказу министра обороны офицер со всеми надбавками получал около ста тысяч рублей в месяц. Не каждому гражданскому инженеру такая зарплата могла даже присниться, а тут деньги наяву, да еще ежемесячно. Это была плата государства за его допуск к секретным материалам и работе с ними.

Поэтому всего хватало: квартира, автомобиль, гараж и прочие атрибуты для полнокровного бытия по программе минимум. Привозимый ежегодный южный загар говорил, что он любит море и заботится о своем здоровье.

У командования он был на хорошем счету, хотя часто высказывался критически о проблемах в ракетостроении, о чем свидетельствовали «проколы» в пусках ракет последнего времени. Советскую систему контроля над производством ракетного оружия он считал лучшей. Но для этого были чисто объективные условия после распада СССР. Теперь два независимых государства — Россия и Украина — ковали оружие для россиян.

Но червь стяжательства неубиенный. Ненасытной утробе всегда всего мало. И в офицере, увидевшем, как жирует часть, причем малая, ничем умственно не выделенная, нашего общества, проснулась черная зависть иметь уйму денег, виллу у моря и к ней в придачу яхту, чтобы уже в этой жизни оттянутся по большому запросу. Эта шальная мысль преследовала его повсюду. Появились контуры программы-максимум, состоявшей из желания поскорее перебраться «на большую землю», заиметь там квартиру. Но очередь на отселение из режимного объекта, каким являлся космодром «у самого не синего, а Белого моря», как говорили отставники, где-то терялась в просторах неспокойной заснеженной пустыни Арктики. Устроиться на гражданке, тем более с такой специфичной специальностью, как космос и испытание ракетных комплексов, было проблематично. И появилась в голове у него заноза рыночно-шпионского свойства. Она напоминала ему каждый день, как только он просыпался, симптомами своего болевого присутствия.

И он решил получить гонорар от американцев за собранный и предоставленный им свой товар, состоящий из сведений, собранных на полигоне «Плесецк» в ходе испытаний ракетной техники. Проблем собрать материал для янки не составляло, он лежал везде: и в кабинетах, и у испытательного «стола», и в откровениях коллег. Главная незадача покоилась в другой плоскости: как, кому, когда, где и за какое вознаграждение передать собранные секретные данные?

«Можно связаться с американским консульством в Санкт-Петербурге, — размышлял Нестерц, — но есть опасность засветиться. Контрразведка в северной столице такая же мощная, как и в Москве. Лучше это сделать на Украине, в знакомых городах Днепропетровске или Киеве? Все же Киев, наверное, надежнее».

В очередной отпуск он оказался в Киеве. Это случилось 6 апреля 2006 года. Проверяясь и соблюдая меры предосторожности в попытке уйти от возможного «хвоста», он подошел к телефонному автомату и набрал номер посольства США в украинской столице.

— Слушаю вас, — ответила трубка с явным акцентом.

— Я располагаю секретной информацией о ракетном комплексе «Тополь-М». Готов с вами поделиться ею за соответствующее вознаграждение, — быстро проговорил продавец товара.

Американец задал несколько уточняющих вопросов, чтобы убедиться, что перед ним не сумасшедший.

— Как вы выглядите?

Нестерец описал себя.

— Тогда я вас приглашаю в посольство. Знаете, как доехать?

— Да…

— Ну, тогда я вас жду! Офицер был ошарашен такой быстротой в принятии решения.

«Никакой конспирации. Как же так? Он или бесбашенный, или мне не верит, что я могу быть важным источником информации, — подумал Нестерец, — меня же могут элементарно засечь».

Скоро он оказался у светлой коробки четырехэтажного здания, огороженного высоченным забором. В стороне на двух «лапах» стояла черная плита, на которой были выбиты на двух языках слова. В верху на английском: «THE EMBASSY OF THE UNITED STATES OF AMERICA», а чуть ниже «Посольство Сполучених Штатiв Америки». На крыше дипломатического представительства стояла высокая надстройка прямоугольной формы.

«Видать внутри мощная аппаратура стоит, скрываемая от глаз посторонних», — подумал продавец секретов.

И вот встреча состоялась. Встречающий клерк провел россиянина в кабинет. Из-за стола встал средних лет американец с ни чем не привлекательной внешностью.

— Моррис Стэнли, — представился он. — Резидент ЦРУ.

— Подполковник Нестерец, — отрекомендовался офицер. — Старший инженер-испытатель космического ракетного полигона «Плесецк». Имею прямое отношение к разработке и испытаниям новейших ракет, в том числе и ракеты «Тополь-М».

— Расскажите вкратце о полигоне.

Офицер стал торопливо говорить о структуре испытательного центра, мешая природные условия, ландшафт местности и настроения личного состава.

— Что вы можете мне предложить?

— Компакт-диск с собранной информацией.

— Покажите!

— Пожалуйста, — он вытащил из внутреннего пиджака конверт и протянул американцу. — Я хотел бы получить за это 25 тысяч долларов.

На столе появилась бутылка виски, кофе, шоколадки.

— Вы трезвый человек и прекрасно понимаете, что я должен проверить содержание цифровой информации, а скорее не я, а специалисты из Пентагона. А потом и расплатимся с вами.

Нестерец был потрясен такой беспардонностью. Минуту назад он был владельцем товара, оцененного им в 25 тысяч «зеленых», и вдруг этот товар пропал, исчез, испарился в одночасье. И он возвратится в гарнизон ни с чем. Морис, как показалось Владимиру, свернул беседу и культурненько выпроводил гостя за стены посольства.

«Неужели я выжатый лимон? — спросил себя подполковник, и тут же ответил, — Нет, они должны меня оценить!»

* * *

Теперь ничего ему не оставалось, как только ждать ответа и денег. Пойманный стресс после посещения посольства США в Киеве долго не проходил. Страх быть разоблаченным невидимым зверем проник внутрь и терзал душу ожиданием роковых неприятностей. Ему казалось, что после посещения Киева он изменился до такой степени, что сослуживцы как-то по-другому смотрят на него.

Коллеги действительно отмечали, что после возвращения из отпуска Нестерец стал «каким-то чрезмерно раздражительным, еще более замкнутым, о чем-то глубоко переживающим». Одно время это связывали с болезнью матери, но те переживания были совсем другого окраса.

У него самого появилась бессонница, непроходящая и все усиливающаяся тревога за свою судьбу. А тревога, как говорится в народе — это проценты, которые мы авансом платим нашим неприятностям. Наступление этих неприятностей он ждал, потому что все пошло не так, как он рассчитывал. Надеялся же предатель, что ему «украинские янки» сразу отвалят несколько десятков тысяч баксов за проданный, как он считал, добротный товар.

И вдруг неожиданность. На космодром с внезапной проверкой прибыла группа американских инспекторов, работающая в рамках Договора ОСВ-1 об ограничении стратегических наступательных вооружений, подписанном Россией и Соединенными Штатами Америки.

У военных контрразведчиков возник вопрос — с какой стати они приехали, если недавно такая же комиссия убыла за океан? Стали внимательно присматриваться к программе их действий и конкретной направленности. Выяснилось, что американцы проявляют повышенный интерес к результатам испытаний БРК «Тополь-М». Причем чекистами был отмечен такой факт, как довольно глубокая осведомленность о некоторых деталях испытаний.

Встал вопрос, а не могла ли утечь «тополиная» информация к американцам? Стали интересоваться вероятными секретоносителями, которые могли быть причастными к утечке информации. Методом исключения вышли на несколько человек. Среди них оказался и инженер-испытатель подполковник Нестерец. Его взяли в активную разработку и с санкции суда провели весь комплекс агентурно-оперативных и оперативно-технических мероприятий.

Материалы собирались быстро, но качественно. Вот их суть:

— подозреваемый имел доступ ко всей документации испытания «Тополя-М»,

— резкое изменение в его поведении после возвращения из Киева,

— проявление повышенного интереса к секретным документам вне рамок его служебной компетенции, в том числе к ходу испытаний систем БРК «Тополь» на других участках,

— звонок из подставного телефона в США прямо на домашний телефонный аппарат Нестерцу в закрытый гарнизон,

— уединение при работе с секретными материалами,

— отмечался значительный объем служебной осведомленности вне его функциональных обязанностей,

— разрабатываемый офицер трафаретно подходил к вероятному агенту противника, работающему на канале утечки секретной информации с разведывательными устремлениями американской разведки и прочее.

Следует заметить, что заокеанские «друзья» при звонке в заувалированной форме обещали выплатить гонорар, как только проведут оценку. Не сложно было догадаться, что речь могла идти о переданных им материалах, которые должны были оцениваться специалистами Пентагона. Этот загадочный звонок тоже не мог не привлечь внимание российских военных контрразведчиков.

Теперь было ясно, кто есть кто. 12 сентября 2010 года Нестерец был арестован. Во время проведения обыска в его квартире была обнаружена копия компакт-диска, который был набит секретной информацией. Предатель сразу же признался, что из коммерческих соображений пошел на государственную измену. Подтвердил, что занимался сбором совершенно секретных данных по БРК «Тополь-М», которые передал 6 апреля 2006 года резиденту ЦРУ США в Киеве Моррису Стэнли.

Окружной военный суд 10 февраля 2012 года признал Нестерца виновным по статье 275 УК РФ — «Государственная измена» и приговорил его к 13 годам лишения свободы в колонии строго режима, лишив его звания и наград. Следует отметить, что в ходе судебных заседаний В. Нестерец признал свою вину в том, что за денежное вознаграждение передал США сведения об испытаниях новейших российских стратегических боевых ракетных комплексов, составляющих государственную тайну. По этому поводу Центр общественных связей (ЦОС) ФСБ РФ в день завершения суда, в частности, сообщал:

«Сегодня Третьим окружным военным судом вынесен приговор старшему инженеру испытателю космодрома «Плесецк» подполковнику Нестерцу Владимиру Васильевичу. В ходе судебных заседаний Нестерец признал себя виновным в передаче за денежное вознаграждение представителям ЦРУ США сведений об испытаниях новейших российских стратегических боевых ракетных комплексов, составляющих государственную тайну».

Правда, жена осужденного офицера Ирина Нестерец корреспонденту «РИА Новости» рассказала:

«Он мне писал и говорил, что ничего не делал позорящего. Родину не продавал. И все, кто его знают, они ему верят. Но почему он дал признательные показания, что он что-то сделал, я не знаю…

Если его заставили признать свою вину, и если он дал показания о том, что он что-то делал, а мне он писал, что он ничего не делал, что он свою родину никогда не предавал и он настоящий офицер, то, что вы можете сделать?… За что его арестовали. Его с поличным не взяли. Я понимаю, если бы его взяли с поличным… Все основано на том, что он сам сознался. Все что я знаю…»

По данным газеты «Коммерсантъ» подсудимый офицер заключил досудебное соглашение о сотрудничестве с ЦРУ и только благодаря этому избежал еще более внушительного срока.

Как профессионал, имевший опыт в разработках агентуры противника, автор готов засвидетельствовать, что многие жены разоблаченных советской и российской военной контрразведкой не были осведомлены в шпионских действиях мужей и поэтому не могли поверить в их предательства.

Британский «Крот»

Автору этих строк, ветерану того подразделения военной контрразведки, в котором он служил до конца 1991 года и имел отношение к разработкам «оборотней в погонах» в лихие 80-е годы, было приятно узнать, что его молодые коллеги верны традициям старшего поколения оперативников, обезвредили очередного «крота» в системе ГРУ. Это был результат вдумчивой, тяжелейшей работы, которую автор знал не понаслышке. Разведка любого государства, проводившая тайную войну, для контрразведки всегда не партнер, а противник. Так было, так есть и так будет.

У каждого события есть начало и конец, а в нем — герой или антигерой. Последним оказался полковник военной разведки Генштаба ВС РФ Сергей Скрипаль, ставший на путь предательства из-за корыстных соображений, который в декабре 2006 года был арестован за сотрудничество с английской разведкой. Но все по порядку.

Каждый из современников помнит лихие девяностые, когда после развала СССР уровень жизни россиян стремительно пополз вниз. Многие, в том числе и военнослужащие, ощутили на себе удары галопирующей инфляции. Полковник Сергей Викторович Скрипаль, побывавший в двух долгосрочных, желанных для многих его коллег, заграничных командировках на Мальте и в Испании, тоже так считал, а потому завидовал тем молодым «малиновым пиджакам», которые паслись в нарождающемся, порой криминальном бизнесе, ездивших на дорогих иномарках и строивших себе хоромы.

Так случилось, что автор бывал в качестве туриста в местах заграничной службы предателя (и на Мальте, и в Испании), поэтому мог живо представить ту обстановку, в которой он находился.

Итак, в первой командировке он наслаждался столицей Мальты Ла-Валлеттой, городом-музеем, какими являются Венеция или Дубровник. Он чувствовал себя в ней комфортно из-за прекрасных климатических условий и относительно дешевой жизни. При посещении Дворца Великих Магистров — визитной карточки Ла-Валлетты он многое вспомнил, чему учили при подготовке перед поездкой. Мальта, затерявшаяся в голубых водах Средиземноморья — это не только туристическая Мекка, а один из центров мирового шпионажа, каким на континенте являлась и является Швейцария.

Поэтому хорошо подготовленному офицеру с бульдожьей хваткой профессионала не составляло трудностей работать с иностранцами. Руководство его хвалило за конкретные успехи в вербовочной работе и добывании нужной информации, хотя должно было обратить внимание на излишнюю амбициозность, болтливость и корыстолюбие.

Во вторую командировку в Испанию он уже поехал на руководящую должность. Уезжал со смешанным чувством. С одной стороны гордился высокой должностью, с другой — завидовал тем своим коллегам и знакомым, которые окунулись в предпринимательство и зажили жизнью «новых русских». С этой раздвоенностью он и трудился за рубежом. Жилка коммерции то и дело давала знать, и он стал изучать возможности для бизнеса после увольнения.

Скоро он познакомился с неким Луисом, дублером первого испанского космонавта Педро Франсиско Дуке, совершившем на МКС полет в космос. Луис после провала космической карьеры ушел в бизнес. В ходе общения ему понравился «русский друг» своей заинтересованностью коммерцией. По мере знакомства российский офицер выяснил, что Луис длительное время служил на военной базе ВВС США в Испании.

— Много друзей осталось у меня там, — как бы невзначай обмолвился Луис. «О, это хорошо, — подумал Скрипаль, — хорошая может быть вербовочная база».

Но Луис почему-то интересовался жизнью в России, объясняя это интересами развития будущего бизнеса в «холодной стране». Офицер рассказывал все, что его волновало на родине с плюсами и минусами жизни.

— У вас мало солнца, поэтому я вижу смысл в торговле вином, — заметил испанец.

— Да, Россия с учетом развала СССР, потеряла винодельческие регионы. Крым украинский, Грузия, Армения и Азербайджан тоже самостоятельные страны, — рассуждал Скрипаль.

Вскоре они провернули первый коммерческий проект, реализовали в России не без помощи друзей-бизнесменов офицера винные бочки. За помощь, как компаньон, российский резидент положил в собственный карман 6 000 «зеленых». Причем большую часть прибыли от этой сделки Луис отдал россиянину. Это еще больше укрепило уважение Скрипаля к испанскому другу. А потом пошла череда неудач, бизнес никак не развивался.

— Знаешь, Серж, что-то не получается у меня с бизнесом — стартовый капитал слаб. Думаю, надо подключить моего друга. Он более пробивной, — предложил Луис.

«Еще чего не хватало, — ужаленный опасной вестью расширения коммерческого круга, подумал Сергей, — надо быть осторожным, а то мои проделки станут достоянием руководства, тогда кранты моей служебной карьере, а может и досрочное увольнение».

В ходе дальнейшего общения Луис сумел убедить россиянина в необходимости познакомиться с компаньоном. С другой стороны Скрипаль видел в этом варианте две возможности: развить бизнес и посмотреть на него с позиций разведки.

Вскоре знакомство состоялось. Это было в начале сентября 1995 года. Друга Луиса величали Антонио Альварес де Идальго. Семья его, как он пояснил, оказалась антифашистской, не принявшая правление Франко и эмигрировавшая в Великобританию. Там он получил высшее гуманитарное образование. Участвовал в торгах на Лондонской и Нью-Йоркской товарно-сырьевых биржах.

Вел беседу Идальго инициативно, напористо с деловой хваткой. Скрипалю понравилось то, что британец с испанскими корнями подчеркивал несколько раз, что серьезный бизнес «не должен вылезать наружу». Он тоже этого хотел. Вот почему, когда иностранец предложил «подготовить к следующей встрече письменное видение предстоящего бизнес-сотрудничества, в том числе и в России, Скрипаль отнесся спокойно. Он понял, что дело заваривается не шутейное, а «деловое с денежным наполнением», а, по сути, дело на крови.

Своему руководству он не доложил об этом контакте. И на следующей встрече Скрипаль передал Идальго свои «письменные предложения о сотрудничестве». Встреча проходила в стриптиз-клубе. В полутемном помещении приглушенно играла музыка, за столиками сидели завсегдатаи, в основном пожилые мужчины, и сладострастно сглатывали слюни, когда высокотазые с пышными формами девицы извивались на сцене, крутились и ползали на вертикальном металлическом шесте.

На очередной встрече Идальго похвалил за цельные и ценные предложения.

— Чувствуется, вы в одинаковой степени хорошо владеете и пером и темой, — обратился вербовщик к россиянину. — Вы дали нам пищу для размышлений. Я бы хотел, чтобы в случае невозможности личной встречи срочно смогли проконсультироваться по отчету. Для этого разрешите вам презентовать вот этот надежный сотовый телефон.

После этих слов он протянул Скрипалю аппарат стоимостью в несколько тысяч долларов.

— Зачем, что вы, ведь я еще ничего не сделал, — дрожащим голосом от удивления и понимания, что к чему выдавил из себя полковник.

— Считайте это авансом. Впереди у нас большие дела в России.

Прошло несколько месяцев и снова на встрече, как раз в конце декабря, Идальго вручил россиянину 10 000 долларов.

— За что? — выстрелил вопросом Скрипаль.

— Это вам правление испанского концерна «Альбатрос» прислало рождественский подарок, за удачно реализованное одно из ваших предложений. Оно заинтересовано в продолжении сотрудничества, и поэтому готово открыть на ваше имя счет в банке с гарантией полной анонимности.

«Неужели мои предложения такие гениальные? — подумал Скрипаль. — Нет тут что-то не то. Испанские бизнесмены такими деньгами сорить не будут. Не британский ли тут след?»

Скоро сомнения его развеялись. На очередной встрече в роскошном ресторане Идальго неожиданно спросил:

— Сергей, а ведь вы не тот человек, за кого себя выдаете, — шутливо заметил британец, и внимательно посмотрел в глаза визави.

Потом он рассказал о «подвиге Резуна, порвавшем с тоталитарным режимом и хорошо вписавшемся в среду Туманного Альбиона.

— Вы читали его книгу «Аквариум»?

— Нет.

— Советую. Прекрасно написанная книга, профессионально.

— Прочту на досуге.

На очередную встречу с британцем россиянин принес новый товар.

— Сергей, я не хочу темнить, мой друг из разведки высоко оценил твои труды и готов хорошо платить тебе за такой товар.

Тут-то и признался Скрипаль о своей принадлежности к ГРУ и практически принял вербовочное предложение.

— На следующей встрече я хотел бы от вас получить материалы о структуре ГРУ, — уверенно процедил сквозь зубы иностранец.

Вот так был завербован английской разведкой в 1996 году полковник ГРУ Сергей Скрипаль. Система вербовки, как видит читатель, у англичан, как и у их, более богатых младших братьев — американцев, трафаретна и основывалась на четырех принципах: деньги, идеология, компромат, эгоизм.

* * *

А дальше поток предательской информации понесся, как сани с крутой горы. Он понимал, за каждой бумагой, исписанной каллиграфическим почерком или ксерокопии — деньги, большие деньги. И он стал сдавать британцам все, что мог: коллег по учебе в академии и работе, агентуру сослуживцев и свою, конспиративные квартиры, офицеров ГРУ и СВР, структуру подразделений в Центре и т. п.

В 1996 на его имя был открыт счет в одном из иностранных банков.

Скрипаль на каждой встрече требовал денег. Но эти деньги, полученные предательством и кровью, заставляли нервничать, переживать, боятся за свою шкуру. Естественно это не могло отразиться на здоровье, прицепился сахарный диабет. Пришлось срочно уезжать в Москву и подолгу лечиться. Вскоре, это случилось в 1999 году, он был уволен из ВС России по болезни. Устроился в МИД, но и там не удержался, кому нужен работник, который, то лечится, то занимается устройством личных дел. Кроме того, там его не устраивала зарплата. Попытка заняться бизнесом не увенчалась успехом. И вот тогда он вспомнил об Идальго. Выехать в Испанию он не мог, так как отсутствовал заграничный паспорт. Решил позвонить:

— Здравствуй Антонио, это Сергей. Наверное, забыл, — радостно воскликнул Скрипаль.

— Нет, не забыл. Готов продолжить бизнес, — оживился Идальго.

— Я на гражданке, уволился, испытываю материальные трудности, — жаловался предатель. Эзоповским языком он намекнул о своей заначке в банке.

— Бизнес возможен только на поступление товара, — резко ответил английский разведчик, даже не упомянув о скопившихся деньгах в банке.

Скрипаль понял какой товар ждет иностранец. Он стал активно посещать своих сослуживцев, чтобы наскрести что-либо для передачи. Кое-что он собрал и с этой «посылочкой» в виде зашифрованных записей в блокноте, после получения загранпаспорта, выехал в Испанию.

Ознакомившись с товаром, Идальго понял, что Серж уже не тот ковбой, каким был при службе. Товар оценил низко и предложил ему своего коллегу.

— У меня есть друг, которого может заинтересовать ваша судьба, — скороговоркой промолвил иностранец. «Да, очевидно, я стал для него уже выжатым лимоном, — промелькнуло в голове Скрипаля. — Я бы тоже так поступил».

И вдруг «друг» оказался рядом. Проезжая на машине, они «случайно» оказались в поле его зрения. Пригласив Идальго и россиянина в авто, они скоро оказались в небольшом кафе на приморской набережной.

— Стивен, — представился незнакомец.

Пили, жевали, говорили и глазели на синюю панораму воды, успокаивающе действующую на нервы… И тут Стивен рванул с места в карьер:

— Наше руководство высоко оценило ваш вклад в разведку британской короны за информацию по ГРУ.

Идальго, сославшись на занятость, покинул кафе. Они остались вдвоем. Договорились продолжить сотрудничество со ставкой — 10 000 долларов за пакет материалов. Особенно Стивена интересовала Мадридская резидентура и взаимодействие в ней разведчиков ГРУ с их ближними соседями из СВР.

— Давайте следующую встречу проведем 3 июня 2000 года на Мальте. А пока вот вам две тысячи. Это в качестве аванса, — предложил Стивен.

— Спасибо, — отставник спрятал доллары в карман куртки.

После этого англичанин указал место явки и тематику очередного «товара». На этом и разошлись. 1 июня Скрипаль вместе с женой и дочерью вылетели на Мальту. Поселившись в гостинице, он два дня проверялся. Бродил узенькими булыжными улочками недалеко от явочного места вдоль толстых каменных заборов, с высаженными на верху оград, колючими кактусами. Так делилась тут частная земля с небольшими коттеджами и виллами, огородиками, клумбами и фруктовыми деревьями. «Хвоста» он так и не заметил. Ровно в полдень Стивен и Скрипаль встретились на явочном месте.

На этой встрече российский «крот» передал собранную информацию, а получил 20 листов тайнописной копировальной бумаги, спецблокнот с шифрами и кодами. Стивен подробно опросил своего агента по некоторым деталям предыдущего сообщения, проинструктировал о желательности шпионской тематики и предупредил о соблюдении конспирации в работе, особенно в плане траты денег.

После возвращения в Москву предатель стал усердно посещать своих коллег с целью сбора развединформации…

* * *

Военные контрразведчики по крупицам собирали уликовые материалы на попавшего в их поле зрения отставного полковника. Начальник отдела, имевший уже солидную практику по делам и сигналам на шпионаж, собрал на совещание тех, кто участвовал в разработке вероятного «крота». Он заслушал одного из своих подчиненных.

— Ну, что мы имеем на сегодняшний день?

— Товарищ полковник, Скрипаль ведет себя подозрительно. И у нас есть все основания подозревать его в проведении шпионажа.

— Какие?

— Живет не по средствам. В 1999 году он для сына купил трехкомнатную квартиру в Москве, провел евроремонт на своей квартире и приобрел дачу в Тверской области. Ездит на дорогой иномарке. По оперативным данным он постоянно под различными предлогами выходит на связи с действующими в аппарате ГРУ офицерами, от которых пытается получить режимную информацию. Осуществляет дорогостоящие поездки за границу. Недавно мы получили серьезные уликовые материалы о наличии у него денежного счетов в испанских банках. Примечательно то, что они были открыты во время службы офицера в ГРУ и постоянно пополнялись.

— Значит, за что-то ему кто-то платил.

— Крупного бизнеса не прослеживается.

— Выходит, что этот офеня получает большие деньги за какой-то важный товар. Для разведчика им может быть только шпионские материалы. Ясно он работал или работает на разведку. Не исключено, что его «зацепила» СИС.

— Похоже…

Когда Скрипаль осенью 2004 года неожиданно засобирался с женой на отдых в Турцию, этот факт еще больше насторожил военных контрразведчиков. Они сделали все от них зависящее, чтобы проконтролировать его поведение в этой горной стране. Через возможности внешней контрразведки было выяснено, что супруги по прилету в город Измир поселились в гостинице «Измир Пэлас». Она располагалась в двух минутах ходьбы от набережной. И тут произошло интересное «совпадение»: в рядом находившийся отель «Хилтон» в период пребывания россиян приехала группа британских туристов, в числе которых был и Стивен. 5 и 7 октября 2004 года он провел со Скрипалем две встречи. Получив от него материалы и проинструктировав его в направлении шпионажа, он вручил предателю 20 тысяч долларов наличными. Тот был «на седьмом небе», тридцать сребреников не жгли карман.

По прилету в Москву «крот» снова ринулся ошкуривать знакомых коллег, но не тут-то было, ответом было холодное молчание в вопросах на служебные темы. Военные контрразведчики сумели вовремя перекрыть каналы получения разведданных шпионом…

15 декабря 2004 года Скрипаля вызвал участковый уполномоченный милиции по поводу сверки документов на нарезное охотничье оружие. Когда он зашел в подъезд, группа захвата ФСБ России профессионально задержала предателя, не позволив ему, освободится от улик или отравиться.

Его арестовали так же, как когда мы в 1986 году задержали предателя-шпиона генерал-майора Д.Ф. Полякова, о ком выше уже упоминалось в этой книге.

В ходе следствия Скрипаль полностью признал себя виновным в предъявленном ему обвинении, дал правдивые и подробные показания о своей преступной деятельности, что было учтено судом в качестве смягчающего обстоятельства при назначении наказания.

Жертвами предальства Скрипаля стали более 300 кадровых сотрудников российской разведки.

9 августа 2006 года Московский окружной военный суд вынес обвинительный вердикт, по которому он был лишен всех званий, наград и осужден на 13 лет лишения свободы.

9 июля 2010 года в некоторых центральных газетах было опубликовано сообщение, что президент России Д.А. Медведев подписал указ о помиловании четырех граждан России, в том числе и Скрипаля. При принятии решения о помиловании учитывалось то, что осужденные уже понесли суровое наказание. Помилование проходило в рамках операции по обмену четырех «кротов» — россиян, осужденных за шпионаж в пользу США и Великобритании, на десятерых агентов российских спецслужб, задержанных в США в июне 2010 года.

Следует заметить, что во времена СССР Скрипаль точно не отделался бы по приговору тринадцатью годами заключния, а был бы расстрелян.

Перебежчик из российской разведки

Общепринято — предателей не стоит рекламировать. Они своими гнусными действиями перечеркивают память о себе, но есть одно «но», которое требует, чтобы те, кто занимается кадровыми вопросами и контрразведкой лишний раз на примере очередного предательства смогли сделать соответствующие выводы.

И второе, описывая действия предателя, мы лишний раз может всенародно пригвоздить его имя к позорному столбу истории.

Речь пойдет о громком предательстве полковника СВР А.Н. Потееве, сдавшего американцам одну из наших нелегальных сетей в США, известных ему по долгу службы.

Кто же он этот предатель?

Родился Александр Потеев в 1952 году в городе Лунинце Брестской области в семье Героя Советского Союза танкиста, участника Великой Отечественной войны подполковника Николая Павловича Потеева, скончавшегося в 1972 году.

Предателями не рождаются, ими становятся в силу тех или иных обстоятельств, но главное — состояния души и личных качеств. Проследим же этапы деформации его личности, начинающей жизнь, как и многие из его окружения.

После окончания школы, попал в армию, а по завершению службы поступил в Минскую школу КГБ СССР — престижно, романтично, интересно. Это было время «холодной войны» и книжек с диагональной полосой о шпионах. Многие молодые люди «семидесятых» стремились посвятить свою жизнь романтичной профессией чекистов так же, как в тридцатые годы молодежь бредила небом, рвалась в авиацию, к самолетам, чтобы почувствовать рокот «пламенного мотора».

Служил в Минске, а потом после женитьбы вместе с семьей переехал в Москву. Ему предложили должность в центральном аппрате КГБ СССР. Прошел Афганистан в составе групп спецназа КГБ «Зенит» и «Каскад-2». В боевой обстановке проявил себя достойно, за что был награжден орденом Красной Звезды.

После возвращения с войны, закончил Краснознаменный институт КГБ СССР. Его направили на службу в ПГУ КГБ СССР, а затем он оказался в СВР РФ. По линии внешней разведки направлялся в длительные загранкомандировки — дважды в Соединенные Штаты. Сначала он работал в Посольстве СССР в США. А в 1995 году его направили в Постоянное представительство РФ при ООН в Нью-Йорке.

По возвращении из загранкомандировки Потеевы получили трехкомнатную квартиру в доме на Крылатских Холмах и сразу же обзавелись тремя автомобилями: ВАЗ, «Шевроле», «Опель».

В 2000 году он был назначен заместителем начальника Управления «С» (нелегальная разведка), в котором возглавлял американский отдел.

В 2003 году согласно милицейской сводке в жизни полковника Потеева произошло загадочное происшествие. Вот как оно было отражено правоохранителями:

«21.05.2003 г. в 09:45 в ОВД обратилась Потеева Марина Владимировна, 1951 г.р., проживающая: ул. Крылатские Холмы*** и заявила, что в 07:50 трое неизвестных, представившись работниками милиции, проникли в ее квартиру, угрожая двумя пистолетами, связали скотчем ее мужа, Потеева Аленксандра Николаевича — начальника отдела в/ч 33949, и сына, Потеева Владимира Александровича — студента 4-го курса ММУ.

Затем они похитили из квартиры 3300 долларов США, 30 000 рублей и скрылись…»

Дальше давались приметы преступников.

Кто они были, не найдены до сих пор? Существует версия, что акция была устроена ЦРУ на начальной стадии вербовки нашего офицера через нанятых продажных «копов» с целью запугать Потеева. Думается, она нереальна и надумана.

В ходе осмотра места происшествия, московских сыщиков поразило богатство в квартире, напоминающей настоящий музей.

Опрос соседей показал, что они считали Потеева барыгой, банкиром или коррумпированным крупным чиновником. Один из них показал, что обворованный «менял часто иностранные тачки». А дворник Ахмед рассказывал, что несколько раз получал чаевые 500 рублевыми ассигнациями, когда помогал пьяному Потееву добраться до квартиры.

В июне 2010 году, испугавшись проверки на полиграфе, по поддельному паспорту на фамилию «Дудочкин», сбежал из России через Белоруссию за несколько дней до начала июньского визита в Вашингтон президента РФ Дмитрия Медведева.

Как писали газеты, Потеев совершил дезертирство, выехав сначала в Беларусь по общегражданскому паспорту, а затем с помощью цээрушников по поддельным паспортным данным оказался сначала в Украине, оттуда перебрался в Германию, а затем оказался там, где его ждали — в США. Там он скрывается и по сей день.

Перед бегством полковник отпросился с работы, сославшись на недомогание. День спустя он прислал жене Маргарите Владимировне смс-сообщение такого содержания:

«Мэри, постарайся принять эту новость спокойно, я уезжаю не в командировку, а навсегда. Я этого не хотел, но так получилось. Я начну жизнь сначала. Детям буду оказывать помощь, если они ее примут, пожалуйста, не настраивай их против меня».

Есть все основания полагать, что побег Потеева был организован ЦРУ США, боясь его разоблачения.

А затем начались аресты наших нелегалов, так называемых «спящих агентов», не занимающихся до определенного сигнала активной развед-деятельностью в США. В течение 27–28 июня 2010 года было арестовано 10 человек. В числе выданной Потеевым нелегал, генерал-майор СВР Михаил Васенков, живший в США под именем Хуан Лазаро, что является беспрецедентным случаем в истории российской разведки. Выдал он и Анну Кущенко, принявшую в замужестве помимо британского подданства также фамилию Чапман и других. После того, как Анна, почувствовав свою опасность провала из-за выявленной за нею слежки и нескольких попыток явной подставы, она сдалась с санкции Центра нью-йоркской полиции.

Американцы, хотя длительное время и следили за нашей «великолепной десяткой», ничего конкретного не могли найти. Даже после задержания россиян министерство юстиции США было вынуждено предъявить нашим разведчикам поистине смехотворные обвинения… в «отмывании денег». Как писал бывший сотрудник КГБ Федор Яковлев, — «поскольку, видите ли, со средств, переданных российской спецслужбой своим разведчикам для оплаты американских источников информации, они не платили налоги на территории США!?»

Получается в данной ситуации опозорились в первую очередь американские спецслужбы, не способные за продолжительное время контроля за нашими разведчиками собрать доказательств их шпионской деятельности.

И только данные Потеева позволили сотрудникам ФБР получить на россиян некоторую доказательную базу.

Потом, в июле 2010 года их в ходе депортации обменяют на четырех россиян, осужденных в РФ за шпионаж в пользу США.

В ходе разбирательства выяснилось, что руководство СВР фактически «проморгало» тот факт, что дочь Потеева, будучи учащейся Международного университета в Москве была приглашена на работу в московское представительство корпорации «Американские советы по международному образованию». Через некоторое время ей предложили работу в США, где, вероятно, и склонили к сотрудничеству американские спецслужбы. Там она с тех пор и проживает. В США также долгое время находилась и жена предателя. Сын Владимир, закончивший тот же университет, что и сестра, и поработавший в ФГУП «Рособоронэкспорт» тоже оказался в США.

Там он по всей вероятности и попал в поле зрения американской разведки, так как, по словам непожелавшего называть свою фамилию сотрудника СВР, Александр Потеев «очень любил деньги, являлся скопидоном и не прочь был выпить, особенно на халяву…»

По некоторым данным отечественных журналистов из «Новой газеты», полковник Потеев в США занимался отмыванием денег российских чиновников и бизнесменов.

* * *

Криминальный репортер Сергей Канев со ссылкой на одного сотрудника СВР — пенсионера, хорошо знавшего семью Потеевых, писал, что, «…скорее всего, американцы «зацепили» жену Потеева или его дочь. Все в управлении знали, что они оказывали «консультативные» услуги по размещению денег в Америке нашим чиновникам, чекистам и разному сброду, наворовавшему миллионы. Разумеется, не запросто так. Некоторые особняки, недвижимость оформлялись ими на подставные фирмы. Скорее всего, налоговая служба США или министерство финансов заинтересовались мамой и дочкой. И Потееву сделали предложение, от которого нельзя было отказаться. А там пошло-поехало.

…Об этом всем известно, но в газеты сливается обыкновенная дезинформация. А в управлении на предательство Потеева наплевать. Он не первый и не последний. Сейчас все трясутся за свои шкуры, поскольку у многих жены и дети занимаются бизнесом за границей и в России не показываются годами. И этот бизнес не вполне легальный. Ну там обналичка, финансовые проводки, сомнительные операции, оффшоры. К тому же Саша и Марина Потеевы обязательно расскажут американцам, кто к ним обращался за «консультациями», кто из руководства на чем сидит и кто что имеет. А может, уже рассказали?

…То, что Потеев ушел к американцам, это еще полбеды. А если бы его «подломили» исламские режимы? Или террористические группы, ищущие выходы на агентурную сеть и «подсветку» в Америке? Элита, подвиг разведчика… Поверьте, это все слова. У нас такой же бардак, пьянство и поиски, где бы сорвать куш, как у ментов и чекистов. Все измеряется деньгами. Залетел — принеси откат. Вы знаете, как мы теперь называем СВР? Служба внешнего распила.

…Вот вы мне скажете:

«Что хуже: воровать деньги здесь и обниматься с ворами в законе? Или убежать к американцам и сдать пустышек-нелегалов, которых потом наградят орденами, и они будут писать мемуары и сниматься в рекламе?…»

Другой сослуживец Потеева заявил, что за два года до побега у Потеева случился конфликт с одним из начальников (якобы стал мало заносить, и его собирались отправить на пенсию) и, вероятно, он мог и сам предложить американцам свои услуги.

Если принять версии, — утверждает Канев, — изложенные бывшими сотрудниками СВР, то станет понятно, почему после провала 11 российских шпионов в западных СМИ стала появляться информация о том, что разведчики не столько занимались своим непосредственным делом, сколько помогали московским начальникам правильно вложить свои деньги на Западе или там заработать.

И если подобная практика — не частность и за границей успешно делает бизнес не только семья Потеевых, но и других высокопоставленных хранителей российских секретов, то впереди нас ждет еще много «шпионских скандалов», а досье иностранных спецслужб будут пополняться фамилиями наших коррупционеров».

Автор не совсем согласен с такими мрачными обобщениями, но если в них есть хоть частица правды — это страшно для Российского государства. Думается, все это издержки ельцинской «демократии», плавно перетекшей без ее кардинального слома в современное общество.

* * *

3 мая 2011 года следственное управление ФСБ России завершило расследование уголовного дела № 31/99/0002-10 в отношении Потеева Александра Николаевича.

А 16 мая в Московском окружном военном суде начался заочный судебный процесс по обвинению его в государственной измене по ст. 275 УК РФ и дезертирстве по ст. 338 ч.1 УК РФ.

Суд признал, что Потеев выдал неустановленным сотрудникам ЦРУ сведения финансирования российских разведчиков-нелегалов в США и их каналах связи. Потеев встречался с американцами как в Москве, так и за рубежом.

Действуя умышленно в ущерб безопасности России и в целях уклонения от несения воинской службы, говорилось в тексте вердикта, Потеев выдал США сведение, составляющие государственную тайну, чем принес России ущерб в разведывательной деятельности. На основании этого суд заочно приговорил Потеева А.Н. к 25 годам лишения свободы в колонии строго режима, лишил его воинского звания «полковник» и государственных наград.

Бывший российский разведчик-нелегал Андрей Безруков так высказался о предателе на вопрос:

— Что бы вы ему сказали, если бы встретили?

«Вы знаете, я бы ему ничего не сказал. Незачем. По-моему, ему до конца жизни и так будет достаточно паршиво. Предательство, как язва: если она в тебе есть, она тебя съест. Нельзя сохранить какой-то эмоциональный баланс в жизни, когда понимаешь, что кого-то предал или убил. А его отец был Героем Советского Союза. Он предал не только себя, он убил память своих родителей. Какие бы деньги ему не платили, я согласен с Владимиром Владимировичем Путиным, который сказал, что его жизни трудно завидовать. Он или сопьется, или его просто тоска съест: просыпаться каждое утро и помнить о том, что ты сделал. Вы знаете, в ЦРУ и ФБР предательству Потеева очень рады, но к самим предателям отношение, как везде, мерзкое…

Это тот человек, для которого родина и разведка были второстепенными вещами, а значит, разменной монетой…

Моим впечатлением о предателе Потееве было как раз то, что он слаб как профессионал. В разведке оказался случайным человеком, и вот вам результат».

Это как раз на тему о качестве подбора и контроля над теми, кто часто по роду службы облучается вражеской идеологией, кто малодушен, завистлив и жаден.

Послесловие

Шпионаж и разведка — вечны как мир. В эти понятия словно метастазы порой вплетались и, к сожалению, до сих пор вплетаются такие гадкие действа, как предательства. Как говорится, золотого человека легче продать, чем купить. А продают и предают только свои — близкие олигархата с одной стороны, а с другой — умение транжирить легко «заработанные» деньги» породило нездоровую зависть у чиновников, в данном случае, исполнительной власти, особенно правоохранительной ее ветви, а потом и соблазн заиметь хотя бы частицу того, что имеют предприниматели, порою слишком далекие от интересов общества.

И тогда отказывают тормоза у порядочности, патриотизма, верности присяге и пр. Такие типы ради денег готовы торговать любыми секретами. Совесть для них тоже постепенно становится товаром — они ее продают легко и быстро.

Как известно, Россия в настоящее время с 1991 года живет в обстановке первоначального накопления капитала. Вот уже почти четверть века, как власти ищут национальную идею и никак не могут ее найти. Но для того, чтобы люди жили по Закону, нужно сделать так, чтобы все были одинаково ответственны перед Законом. В обществе должны сформироваться критерии добра и зла, правды и неправды. У нас они крайне размыты. Для одних — одни правила, а для других — другие. Надо договариваться и устанавливать общие для всех правила.

Пора понять высокому чиновничеству свою ошибку, которая заключается во вдалбливании порочной парадигмы, что человек существует для государства, а не наоборот.

Как правило, в букете предательств находятся такие сорняки, как праздность и пьянство, эгоизм и зависть, жадность и корыстолюбие, трусость и малодушие, тщеславие и чванство, хвастливость и надменность, хитрость и лживость, лицемерие и угодничество, приспособление и болтливость, злобность и раздражительность, неуживчивость и склочность.

Думается, что они, эти сорные соцветья, эти несимпатичные завязи должны выявляться кадровыми службами при подборе кандидатов на государственные посты.

О предателях и предательстве точно высказался Сэмюэл Хьюстон. Характеризуя одного из таких типов, он сказал:

«У него все свойства собаки за исключением верности».

Такие люди ненавистны всем. Предателей презирают даже те, кому они сослужили службу.


Оглавление

  • Предисловие
  • Книга первая Первая Отечественная война
  •   Игры Наполеона и с Наполеоном
  •   Дело Ротмистра Савана
  •   Шпионство полковника Плятера
  •   «Дипломатия» Луи де Нарбонна
  •   Миссии посла Куракина
  •   Агенты полковника Чернышева
  • Книга вторая Вторая Отечественная война
  •   Царская империя в огне
  •   Мотор германской разведки
  •   Устремления разведок
  •   История с Мясоедовым
  •   Шпион или покровитель шпионов?
  •   «Медовая ловушка» Ренненкампфа
  •   Русский полковник — австрийский агент
  • Книга третья
  •   Третья Отечественная война Операция «с легким паром»
  •   Смершевский просев
  •   Захват разведшколы
  •   Дело обер-лейтенанта Биттига
  •   По следам голубоглазого зверя
  •   Тайное оружие — проказа
  •   Изверги в капкане
  •   Немецкая берлога для «крота»
  •   Предатели из туркестанского легиона
  •   «Вервольф» — последняя надежда…
  •   Заградотряды во спасение столицы
  •   Чекистские мелодии в эфире
  • Книга четвертая Четвертая война — «холодная»
  •   Измена и предательство
  •   Разоблачение Иуды
  •   «Янг» под колпаком контрразведки
  •   «Тигр» ломает когти
  •   Провал агента «Алекса»
  •   «Трианон» оказался «Агрономом»
  •   И герой бывает предателем
  •   Самый вредоносный «крот»
  •   Перебежчик Резун, ставший «Суворовым»
  •   Двойная игра «Каина»
  •   Агент англичан «Ovation»
  •   Крушение планов «Сома»
  •   Сколько стоит счастье «коммерсанта»
  •   Запоздавшее возмездие
  •   Узник потерянной совести
  • Книга пятая Предатели новой России
  •   Ошибся в выборе хозяев
  •   Предатель «Тополя»
  •   Британский «Крот»
  •   Перебежчик из российской разведки
  • Послесловие

  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © читать книги бесплатно