Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Василий Ефремов и его записки о Гражданской войне в Семиречье

В местечке Курбевуа под Парижем находится известный в эмиграции, да теперь уже и в России, Музей Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка, разместившийся там с 1929 года. В этот музей попало множество уникальных экспонатов, сперва вывезенных лейб-казаками из России в 1920 году, а затем пополнявшимися уже эмигрантами первой волны. При музее существует обширный архив Лейб-Гвардии Казачьего полка и вообще всей донской казачьей эмиграции, где хранится масса книг, периодических изданий, документов, отчетов, сводок и различных записок и воспоминаний донских казаков.

И вот среди этой массы самых разнообразных документов, в архиве хранятся рукописные записки одного из офицеров этого полка – Василия Николаевича Ефремова, рассказывающие о событиях Гражданской войны в Семиреченской области России и Синьцзянской провинции Китая в 1919–1920 годах прошлого века. Казалось бы – какое отношение имеет Лейб-Гвардии Казачий полк, воевавший в Гражданскую на Юге европейской России и офицер этого полка, к событиям далекого Семиречья, раскинувшегося у рубежей Поднебесной Империи, в самом сердце Азии? Для этого мы считаем нужным немного рассказать об авторе этих записок, тем более, что его удивительная и полная приключений судьба стоит этого…

Василий Николаевич Ефремов – потомок славного донского казачьего рода Ефремовых.

Родился Василий Николаевич 30 марта (11 апреля нового стиля) 1895 года на хуторе Красном Островской станицы Области Войска Донского в семье коллежского секретаря Николая Васильевича Ефремова и дочери гвардейского поручика Екатерины Дмитриевны Ставровской.

Родители определили сына в Новочеркасскую частную гимназию Петрова, после которой Василий проходил обучение в Ташкентской гимназии, которую окончил ускоренным выпуском в январе 1915 года, сдав аттестат зрелости.

К этому времени уже полгода шла Великая война с Германской Империей и молодой Василий Ефремов, был зачислен юнкером в сотню Николаевского кавалерийского училища в Петрограде. По окончании ускоренного курса училища 1 октября 1915 года Ефремов был произведён в прапорщики со старшинством с 1.6.1915 г. и зачислен в комплект Донских казачьих полков, с прикомандированием к Лейб-Гвардии Казачьему Его Величества полку. Этому назначению в один из элитных полков Русской Императорской армии, в немалой степени способствовало то, что несколько поколений достойных офицеров рода Ефремовых были коренными офицерами Лейб-Гвардии Казачьего полка на протяжении всей его истории.

Уже 21 марта 1916 года молодой прапорщик Ефремов был официально переведён в полк, и произведён в следующий офицерский чин хорунжего 9 августа того же года со старшинством с 1 февраля 1916 года. Василий Николаевич с момента зачисления в полк служил в третьей сотне под командованием есаула Василия Аврамовича Дьякова.

Летом 1916 года Лейб-Казачий полк в активных боевых действиях не участвовал и в августе располагался в окопах в районе реки Стоход. Результатом наступательных действий пехотных частей русского Гвардейского корпуса в сентябре 1916 года явились громадные людские потери, в том числе и в офицерском составе. Офицерам гвардейских кавалерийских частей, находившихся в резерве, было предложено занять командные должности в гвардейской пехоте. Из многих желающих в Лейб-Гвардии Казачьем Его Величества полку жребий вытянули: подъесаул Яков Фёдорович Рыковский, подъесаул Анатолий Клавдиевич Соколов, хорунжий граф Михаил Валерианович Муравьёв-Амурский и хорунжий Василий Николаевич Ефремов. Все они были зачислены командирами рот в Лейб-Гвардии Егерский полк. 1 января 1917 года все офицеры были откомандированы обратно в свой полк, получив очередные награды. Василий Николаевич Ефремов вернулся в родную 3-ю сотню полка, которой теперь командовал Владимир Владимирович Кононов и через четыре месяца – 6 апреля 1917 года был произведён в сотники (со старшинством с 1.11.1916).

Офицеры Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка, командированные в Лейб-Гвардии Егерский полк на должности командиров рот. Слева направо: хорунжий В. Н. Ефремов, подъесаул А. К. Соколов, хорунжий граф М. В. Муравьев-Амурский, подъесаул Я. Ф. Рыковский, полковник А. П. Кривошеин, капитан А. А. Воронов. Сентябрь 1916 года. Архив ЛГКЕВП

К этому моменту Российская Империя уже месяц была без Императора, и постепенно приближалась к своему закату. Несмотря на всеобщую демократизацию Армии и постепенную деморализацию армейских частей, личный состав Лейб-Гвардии Казачьего полка – казаки и урядники – оставались верны своим офицерам. Тем не менее, под влиянием плохих условий жизни, агитации в печати, бестолковых действий Временного правительства и близкого соседства с полуразложившимися неказачьими частями, настроение казаков в конце апреля, с переходом в окопы, изменилось к худшему. Появилась озлобленность, неопределенно к кому направленная.

К сожалению, именно с инцидента, связанного с Василием Николаевичем Ефремовым в Лейб-Казачьем полку начались серьёзные разногласия между казаками и офицерами. Этот инцидент произошёл в конце апреля 1917 года и он хорошо описан в книге офицера, а впоследствии и командира Лейб-Гвардии Казачьего полка И. Н. Оприца «Лейб-Гвардии Казачий Е. В. полк в годы революции и гражданской войны. 1917–1920» (Париж, издательство В. Сияльского, 1939), поскольку этот случай явился переломным моментом в отношениях казаков с офицерами полка:

«Распоряжением высшего начальства в полк были присланы 2 или 3 медали, выданные французским правительством для раздачи отличившимся казакам.

Командирам сотен было приказано прислать соответствующие представления к награде.

Заменявший в окопах командира 3-й сотни, сотник Ефремов сначала хотел представить к этой награде урядника Коновалова^[1], но затем, переговорив с офицерами сотни и вахмистром, передумал и послал представление на другого, более достойного казака. Уряднику Коновалову стало об этом известно, и он, открыто выражая свое недовольство, стал будировать среди казаков сотни против сотника Ефремова.

Вахмистр доложил об этой агитации сотнику Ефремову, который, вызвав Коновалова в свой блиндаж, заявил ему, что право предоставления к наградам принадлежит исключительно начальнику и обсуждению казаками не подлежит, почему он приказывает вредную агитацию прекратить и более к этому вопросу не, возвращаться.

На следующий день сотник Ефремов вышел пройтись позади окопа.

К нему подошел Коновалов и дерзким тоном потребовал объяснить, почему его представление к французской медали было отставлено.

Сотник Ефремов ответил, что он уже говорил Коновалову, что право предоставления есть право начальника и разговаривать на эту тему не будет и не желает.

„А я желаю разговаривать“, – дерзко отрезал Коновалов. Сотник Ефремов приказал ему идти в окоп, на свое место. Урядник Коновалов не только не пошел, куда было приказано, но продолжал говорить дерзости.

Сотник Ефремов, выведенный из себя, выхватил револьвер (как потом оказалось, незаряженный) и скомандовал: „Направо“, Коновалов повернулся, но поворот вышел не в сторону окопа. „Кругом, – поправился сотник Ефремов, – в окоп – марш!“

Урядник Коновалов скрылся в окопе, но там, очутившись среди казаков 3-й сотни, стал кричать, что сотник Ефремов, угрозой револьвера, производил ему „занятие поворотами“, что „офицеры всех нас перестреляют… ребята, берите винтовки, надо Ефремова арестовать…“

Казаки 3-й сотни выскочили из окопа и пошли с винтовками наперевес на сотника Ефремова.

Случайно находившиеся неподалеку командир 5-й сотни подъесаул Рыковский и старший офицер 4-й сотни подъесаул Плеве, увидя казаков, заряжавших винтовки, кинулись к ним навстречу.

Подъесаулу Рыковскому удалось остановить сотню. Быстро опросив сотника Ефремова, он отправил его с подъесаулом Плеве к командующему спешенными сотнями есаулу Фарафонову, а затем не без труда отвел казаков в окоп обратно.

Возбуждение в сотне не улеглось, и через некоторое время к блиндажу командира полка прибыло 5 казаков, заявивших, что они командированы сотней для ареста сотника Ефремова и отправки его для суда в Армейский Комитет.

Есаул Фарафонов, в блиндаже которого сидел сотник Ефремов, отвел дальше от блиндажа в лес возбужденных до крайности и вооруженных винтовками казаков и здесь приказал доложить, в чем дело.

Казаки заявили, что сотня требует ареста, ибо иначе „он, сотник Ефремов, всех нас перестреляет“.

Есаул Фарафонов заявил, что как командир полка он не допустит ареста казаками офицера, да и кроме того, им уже сотник Ефремов арестован впредь до разбора всего дела.

Увидев проходившего случайно офицера 4-й сотни князя Трубецкого, есаул Фарафонов быстро к нему подошел и тихим голосом приказал немедленно, скрытно от казаков, увезти сотника Ефремова на фольварк, отстоявший в 4-х верстах, куда с наступлением ночи должен был отойти в резерв дивизии Лейб-Гвардии Казачий полк.

Вернувшись к „делегатам“, он объяснил им несуразность их опасения и требования и отослал их обратно в окоп.

Ночью полк отошел в резерв к фольварку, а наутро, перед штабом полка выстроились развернутым строем (составляющие 1-ю спешенную сводную сотню) вооруженные винтовками казаки 1-й и 3-й сотен, с требованием выдачи им для ареста сотника Ефремова.

Офицеры Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка, командированные в Лейб-Гвардии Егерский полк на должности командиров рот. Слева направо: хорунжий В. Н. Ефремов, подъесаул А. К. Соколов, подъесаул Я. Ф. Рыковский, хорунжий граф М. В. Муравьев-Амурский, полковник А. П. Кривошеин, капитан А. А. Воронов. Сентябрь 1916 года. Архив ЛГКЕВП

Есаул Фарафонов с несколькими офицерами, бывшими в штабе, вышел и громко поздоровался.

Сотни ответили по-уставному.

На вопрос, почему пришли с винтовками, послышались голоса: „Не верим офицерам, они нас перестреляют.."

Есаул Фарафонов, указав на абсурдность этого заявления и обратив внимание казаков на то, что как он сам, так и офицеры вышли без оружия, объяснил, что желает, чтобы винтовки были составлены в козлы, и скомандовал:

„Передняя шеренга – кругом!"

Шеренга повернулась.

„Составь!" – Винтовок не составили.

Есаул, Фарафонов и командиры сотен начали уговаривать казаков облагоразумиться.

Казаки упорствовали на аресте сотника Ефремова, и даже раздавались, – правда, отдельные – голоса, дерзко заявлявшие, что пойдут арестовывать сами.

Уговоры тянулись более 5 часов. Казаки упорствовали, не расходились, возбуждение то падало, то возрастало.

Дабы кончить тягостную и недостойную сцену, есаулу Фарафонову пришлось согласиться на арест и отправление сотника Ефремова под казачьим конвоем в штаб дивизии.

Здесь сотник Ефремов был немедленно освобожден и на следующий же день уволен в продолжительный отпуск.

Командующий полком полковник Мишарев спешно вызвал в полк судебного следователя Особой Армии.

Последний прибыл и произвел дознание, причем большая часть казаков от дачи показания уклонилась. Казаки прибытием следователя были сильно смущены. Струсил и Коновалов, в своих показаниях валивший свою вину на других казаков и старавшийся запутать всю сотню.

Следователь же в частном разговоре с командиром полка сообщил, что буквально завален аналогичными делами, но более серьезного характера, чем данное, по его определению, „сравнительно пустяковое" и „благополучно кончившееся".

В действиях урядника Коновалова и приказных той же 3-й сотни – братьев Логвиновых, казаков 1-й сотни Серапионова и Свинарева, он нашел состав преступления, бунта и подстрекательства к бунту, в условиях нахождения сотни в боевой обстановке, что оправдывало угрозу револьвером сотника Ефремова.

Наряду с этим сообщил, что бесполезно арестовывать подследственных, так как все арестованные им немедленно же по прибытии в Луцк освобождаются Армейским Комитетом, разгуливают свободно по городу и открыто грозятся его, следователя, убить.

В результате преступление казаков осталось безнаказанным. Казаки 1-й и 3-й сотен, хотя и присмирели, но атмосфера в полку несколько напряглась, и между офицером и казаком был заложен прочный камень взаимного недоверия. Камень этот, внеся элемент личной обиды, усложнил взаимное понимание казаков и офицеров и затруднил работу последних».

Илья Николаевич Оприц характеризует Ефремова, как очень горячего и по молодости лет иногда несдержанного и часто неровного с казаками офицера и, будучи по службе строгим и требовательным, не пользовавшегося в их среде популярностью, чем во многом и объясняется произошедший с ним случай.

После описанных событий и продолжительного отпуска, летом 1917 года Василий Николаевич Ефремов был откомандирован в штаб Особой армии, а в сентябре 1917 года, в связи со смертью отца (его отец Николай Васильевич Ефремов был управляющий канцелярией Туркестанского генерал-губернатора в Ташкенте), получил отпуск и уехал в Ташкент.

К этому времени в России уже начинает вовсю разгораться братоубийственная Гражданская война. Находясь в Ташкенте, Василий Ефремов примкнул к местной подпольной белой организации и принял участие в Осиповском восстании, вспыхнувшем в Ташкенте в январе 1919 года. Мятеж Осипова был подавлен большевиками в течении двух дней, после чего часть восставших с оружием в руках ушла в горы, а часть попыталась незаметно скрыться и затеряться в самом городе. После подавления этого восстания Ефремов некоторое время скрывается в Ташкенте, но начавшиеся в городе повальные облавы и массовые расстрелы бывших мятежников заставили его выбираться оттуда.

В том же 1919 году под видом пикетажиста ирригационной изыскательской партии инженера Е. Г. Иорданского Василию Николаевичу удалось уехать в Семиреченскую область, а оттуда перебраться в Китай, где в городе Кульдже, Синьцзянской провинции он поступает в формирующуюся бригаду войск адмирала А. В. Колчака. Этому периоду борьбы с большевиками в белых войсках Семиречья и посвящены публикуемые здесь воспоминания.

Тут необходимо отметить, что Ефремов очень интересно описывает те события, непосредственным свидетелем и участником которых ему пришлось быть лично. Уникальность этих воспоминаний состоит хотя бы в том, что Ефремов – единственный известный на настоящий момент мемуарист, описавший свою боевую службу в отряде анненковского полковника Павла Ивановича Сидорова и в Кульджинской бригаде армии адмирала А. В. Колчака. В то же время записки Ефремова грешат многими неточностями в отношении Партизанской дивизии и Отдельной Семиреченской армии атамана Б. В. Анненкова, действовавшими на другом от отряда полковника Сидорова и отделенном от него хребтом Джунгарского Алатау, северном участке антибольше-вицкого фронта в Семиречье. Пользуясь разными рассказами и слухами, Ефремов совершенно неправомерно ставит в вину, как Анненкову лично, так и его ближайшим соратникам массовое уничтожение собственных военнослужащих, в чем он «перещеголял» даже советских следователей, судей, историков и журналистов. Все эти домыслы и непроверенные слухи в отношении «преступлений» атамана Анненкова к своим же бойцам, мы попытались критически разобрать в подробных комментариях к тексту воспоминаний В. Н. Ефремова.

На самом деле абсолютно доказанным на настоящее время имеет место факт убийства отдельными чинами Лейб-Атаманского полка Анненкова нескольких оренбургских офицеров и членов их семей на перевале Сельке в Джунгарском Алатау, у самой границы с Китаем, о чем подробно рассказывается в записках Ефремова со слов его знакомых. Но опять же, вины самого атамана Анненкова в этом преступлении нет, так как ни один командир большого соединения не в состоянии уследить за поведением всех своих военнослужащих, разгоряченных неудачным для них окончанием войны, изгнанием из родных мест и спиртными напитками и превратившихся из хороших бойцов в оскотинившихся преступников и садистов. Мало того, известно, что Анненков лично приказал арестовать и предать военно-полевому суду этих изуверов, своих старых сотрудников-партизан, как только ему стали известны подробности произошедшего преступления.

Члены объединения Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка с гостями в день празднования полкового праздника в Нью-Йорке 04.10.1953 года. Справа налево: Чекунов С. А., князь Трубецкой Н. П., Самсонов Е. А., Полковников С. П., князь Трубецкой В. П., Какурин И. И., Ефремов В. Н. (под рук с женщиной взмахнул рукой); слева два гостя (не лейб-казаки). Архив ЛГКЕВП

Поражение армии атамана Анненкова в Семиречье, вынуждает Ефремова вновь оказаться на китайской территории – в 1920 году он перебирается в Кульджу, затем в Урумчи, столицу провинции Синьцзян, а затем в Ланьчжоу – столицу провинции Ганьсу. Кстати, в краткой автобиографии Ефремова на английском языке, написанной в октябре 1939 года и публикуемой здесь, почему-то немного смещены года, что противоречит его же воспоминаниям. Видимо на то у него были какие-то причины, так как он вряд мог забыть эти ключевые моменты своей биографии. Так год бегства в Кульджу из Ташкента у него указан 1918, а не август 1919-го, так же как и год отъезда в Урумчи – 1919, а не 1920.

После небольшого периода пребывания в 1921 году в Пекине, В. Н. Ефремов переезжает в Кэйдзё (Сеул), где проживала его сестра Наталья с мужем Сергеем Виссарионовичем Чиркиным, бывшим вице-консулом Русского генерального консульства в Сеуле. Здесь Василий Николаевич устраивается работать учителем русского языка в военном штабе Школы иностранных языков и Коммерческого училища в Ринзане.

С 1922 по 1928 год Ефремов работал во французской фирме на золотодобывающем руднике, после чего переехал в Мукден, где работал во французской торговой фирме до 1932, когда Мукденское отделение этой фирмы закрылось, после чего прибыл в Сеул, а вскоре уехал в Шанхай, и устроился во французскую муниципальную полицию, где прослужил до декабря 1938. Затем служил в речной полиции Шанхая. К 1941 году состоял членом Офицерского собрания в Шанхае.

Видимо в начале 50-х годов XX века Василию Николаевичу Ефремову удалось перебраться в США и поселиться в Вашингтоне, где он приобрёл квартиру, и имел неплохие денежные средства, судя по тому, что в последующие годы постоянно материально поддерживал своего родного дядю Алексея Ивановича Ефремова, проживающего во Франции в старческом доме.

В 1966 году в Вашингтоне в издательстве Виктора Камкина (Victor Kamkin Inc.) была издана внушительного объема книга Василия Ефремова «Очерки по истории русской литературы XIX века», экземпляр которой хранится ныне в музее Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка в Курбевуа.

Дату и место смерти Василия Николаевича Ефремова пока не удалось установить. Видимо это произошло не ранее конца 60-х годов XX века. Младший брат Василия Николаевича – Николай, скончался в Бостоне 22 февраля 1972 года на 75 году жизни. Сестра Василия Николаевича – Наталья Чиркина, старше его на год умерла в 1989 году в Сан-Франциско.

Книга В.Н. Ефремова «Очерки по истории русской литературы XIX века», Вашингтон, 1966

Его брат:

Ефремов Николай Николаевич, вольноопределяющийся Л.-Гв. Казачьего полка; произведен в хорунжие в октябре 1919 г., выдержав экзамен при НКЮУ; ранен в ногу в конной атаке 22 августа 1920 г. [Оприц И. Н. «Л.-Гв. Казачий полк в годы революции и Гражданской войны 1917–1920 гг.», Париж, 1939, л. 9, 265]. Сотником с 19 августа 1920 г. приказом Войскового Штаба ВВД [РГВА, ф.39456, on., д. 122, л. 23]. Р. 1898 г., казак Старочеркасской ст. Хорунжий 1-й сотни Л.-Гв. Казачьего полка. Умер 22 февраля 1972 г. в Бостоне. [Волков: ж. Часовой].

Их отец:

Николай Васильевич, из дворян, р. ок. 1862 г., казак Островской ст.; окончил Петровскую земледельческую (?) и лесную академию.

В службе при начальнике Кубанской области с 1 декабря 1886 г. Губернским Секретарем со 2 мая 1887 г. Секретарем Екатеринодарского благотворительного общества с 18 января 1890 г. Коллежским Секретарем со 2 мая 1889 г. При Наказном атамане Кубанского казачьего войска с 12 апреля 1890 г. Награжден С-3 – 6 июня 1892 г. Предводителем дворянства Усть-Медведицкого округа с 1 декабря 1895 г. по 1 марта 1896 г, с 1 ноября 1897 г. по 12 января 1898 г., с 20 января 1898 г. по 1900 г., в 1901–1903 гг., в 1904–1906 гг. Награжден С-2 – 8 ноября 1899 г. Почетным мировым судьей Усть-Медведицкого округа в 1901–1904 гг. Награжден А-2 – 19 июня 1903 г. Коллежским Советником с 9 мая 1904 г. Уволен по просьбе с 13 июня 1904 г. Членом областного по крестьянским делам присутствия в 1904–1906 гг. Затем управляющий канцелярии Туркестанского генерал-губернатора в Ташкенте. Умер в 1917 году в Ташкенте.

Жена – дочь гвардии поручика Ставровская Екатерина Дмитриевна, дети: Софья р. 16 сентября 1890 г., Ольга р. 10 ноября 1892 г., Наталья р. 16 февраля 1894 г., Василий р. 30 марта 1895 г., Екатерина р. 2 февраля 1897 г., Николай р. 5 июля 1898 г., Сергей р. 28 октября 1904 г. [РГВИА, ф. 330, оп. 58, д. 503, ПС за 1904 г.].

Жена – попечительница Березовского женского училища. Еще дети: Анна, Дмитрий (умер в младенчестве). [Савелов].

Роман Андреев, Максим Ивлев

(предисловие, подготовка текста, перевод и комментарии)

Выражаем искреннюю благодарность за советы и ценные замечания при подготовке комментариев к воспоминаниям В. Н. Ефремова историкам Вадиму Алексеевичу Гольцеву (Алма-Ата) и Владимиру Александровичу Шулдякову (Омск).

В. Н. Ефремов. Воспоминания. Россия – Китай

Shanghai, October 1939

I was born in April 1895 at Novocherkassk, Don Province. 1914 I graduated classic school and entered The Nikolai Cavalry Academy in Petrograd. In October 1915 I joined The Army as a Cossack Sub-Lieutenant and being promoted Lieutenant in 1917 after The revolution started, went to Tashkent when my parents were at that time.

In 1918 I escaped from Russia to China and joined the anti-bolshevik forces under Admiral Kolchak in Kulja, Sin Kiang province. After the defeat of Admiral Kolchak in 1919 I went to Tihwa-fu The Capital of Sin-Kiang province, and in 1920 – to Langchow-fu – capital of Kansu province.

In 1921 I arrived to Peking from where I proceeded to Keijo (Chosen) in August of the same year, where my sister and her husband, Mr. S. V. Tchirkine, resided. Mr Tchirkine was until 1913 Russian Vice-Consul in Keijo and at present time is employed in The Chosen Railway Administration (Tetsando).

In Keijo became a Teacher of The Russian language in The Military Staff Foreign Language School (Kaikoska) and a Commercial School (Jen Rin Iakko) both in Rinzan.

In 1922 I obtained a position in gold mine (Chosen Syndicate Ltd – Heian Hakudo) where I worked for 6 years until 1928. In 1928 went to Mukden (Hoten) where I worked for four years with L. Rondou & Co., Ltd., a French commercial firm. In 1932 this firm closed and I came to Shanghai where I joined the French Municipal Police. For the following two and half years I worked in the Political Department and four years in Cultral and Foch Stations. In December 1938 I was grauted long leave and decided to Change my job. In January, 1939 I applied for a position in the River Police, Chinese Maritime Customs. My application was approved and I served in the River Police until April of the same year, when I was discharged. At the time of discharge I was assured that the first vacancy in the River Police will be given to me.

Apart from my mother tongue I speak, read and write English and French, speak German and a little Japanese.

Basil N. Efremoff 8/67 Pere Robert Tel. 76123.

Автобиография В. Н. Ефремова

Шанхай, октябрь 1939

Я родился в апреле 1895 года в Новочеркасске, Донской области. В 1914 году я окончил классическую гимназию и поступил в Николаевское кавалерийское училище в Петрограде. В октябре 1915 года я вступил в армию в звании хорунжего, в 1917 году мне было присвоено звание сотника, а после начала революции отправился в Ташкент, где в то время были мои родители.

В 1918 году я бежал из России в Китай и вступил в антибольшевистские силы адмирала Колчака в городе Кульдже, Синьцзянской провинции. После разгрома армий адмирала Колчака в 1919 году я перебрался в Дихуафу¹, столицу провинции Синьцзян, а в 1920 году – в Ланьчжоу-фу, столицу провинции Ганьсу.

В 1921 году я прибыл в Пекин, а оттуда в августе того же года в Кейджо² (Чосен³), где проживали моя сестра и ее муж, господин С. В. Чиркин⁴. Г-н Чиркин был до 1913 года русский вице-консул в Кейджо, а в настоящее время служит в Корейской железнодорожной администрации (Тетсандо).

В Кейджо стал учителем русского языка в военном штабе Школы иностранных языков (Каикоска) и Коммерческого училища (Джен Рин Якко) в Ринзане.

В 1922 году я получил место на золотом руднике (Chosen Syndicate Ltd – Heian Hakudo), где я работал в течение шести лет до 1928 года. В 1928 году я отправился в город Мукден (Хотен), где работал на протяжении четырех лет во французской коммерческой фирме L. Rondou & Co., Ltd. В 1932 году эта фирма закрылась, и я уехал в Шанхай и устроился во французскую муниципальную полицию. В течение следующих двух с половиной лет я работал в Политическом департаменте и еще четыре года на железнодорожных станциях. В декабре 1938 года у меня закончился долгий отпуск и я решил поменять свою работу. В январе 1939 года я подал заявление на должность в речной полиции Китайской морской таможни. Мое заявление было одобрено и я служил в речной полиции до апреля месяца этого года, когда был сокращен. На момент сокращения меня уверили, что первая вакансия в речной полиции будет предоставлена для меня.

Кроме моего родного языка я говорю, читаю и пишу на английском и французском языках, говорю по немецки и немного по японски.

Василий Н. Ефремов 8/67 Пере Робер Телефон 76123.

Перевод с английского Р. О. Андреева и М. Н. Ивлева

Воспоминания 1919

В Верный⁵ мы прибыли благополучно. Прожил я там месяц и потом был командирован с небольшой партией техников в Джаркентский уезд для орошения горной площади «Тишкан»⁶. Здесь я не долго орошал и сговорившись с другим техником – некто Кулькиным – бежали в Китай. Бегство само по себе ничего особенно интересного не представляет. Жили мы на самой границе в Карагаш, выселки «Баскунчак»⁷, у реки «Хоргос», которая и являлась границей Китая. Хор-гос – большая горная речка, летом во время половодья представляющая из себя страшное стихийное чудовище. Шум от ворочания стопудовых камней слышен за несколько верст. В начале августа Хор-гос начинает быстро спадать и в середине месяца он уже переходим в некоторых местах. Как граница – Хоргос охранялся весьма слабо и русскими и китайцами.

Карта Семиреченской области

12 августа утром мы с Кулькиным выехали из Баскунчака, проехали несколько верст вниз по Хоргосу. Потом, когда увидели что нас никто не видит, переехали через реку и очутились в Китае, недалеко от поста китайской пограничной стражи. На посту нас не хотели сначала пропускать, но Кулькин подарил начальнику поста свой бинокль и нас пропустили. Вот то, когда мы легко вздохнули, подумать только – мы в Китае, где нашего брата не арестовывают, не расстреливают и даже не обыскивают. На другой же день из города Суй-Дин⁸ (на полдороге к Кульдже⁹) мы на радостях отправили с оказией письмо в Джаркентский исполком, в котором извинились, что по независящим от нас обстоятельствам мы покинули на время Советскую Россию, но надеемся скоро вернуться, когда начнут вешать большевиков.

На другой же день по прибытии в Кульджу (главный город Илийского края) мы поступили в формировавшуюся там бригаду от Омского правительства¹⁰. Кулькин на ролях писаря, а я обер-офицером для поручений при контрразведке, как «знаток Туркестана».

Кроме нашей бригады была здесь и другая военная организация – полковника Сидорова¹¹ – представителя от отряда Атамана Анненкова¹², который фактически не признавал правительства Колчака, действовал самостоятельно, и Омское правительство в отношении его было бессильно сделать что-нибудь. Подобных атаманов в Сибири было много, из которых самой крупной величиной являлся атаман Семенов, поддерживаемый японцами. Все эти атаманы сильно вредили правительству Колчака, представляя из себя, как их называли умеренные газеты «большевиков справа».

Вскоре после моего приезда наша бригада кончила свое формирование, перешла на русскую территорию и на первых порах одержала две победы над большевиками. Собственно говоря, бригада значилась у нас только на бумаге, в действительности же было не больше трехсот человек очень плохо обмундированных и вооруженных. Отряд Сидорова действовавший одновременно с нашей бригадой исчислялся всего лишь в 60 человек. Я в этих операциях не участвовал, так как незадолго до этого заболел тифом. Выздоровел я в ноябре месяце и в середине декабря был уже на фронте. К этому времени обстановка несколько изменилась. Колчак пал, а Анненков продолжая еще держаться подчинил себе нашу бригаду, так что командование фронтом перешло к его представителю здесь – вышеупомянутому полковнику Сидорову.

Настроение в бригаде было неважное. Последнее сражение в конце ноября было для нас неудачным. Силы у нас были недостаточны чтобы предпринимать наступления, кроме того ощущался большой недостаток в патронах. Боялись, что к большевикам придет подкрепление и тогда наша песня спета.

Желая предупредить неприятеля, Сидоров решился все же пойти в наступление и попробовать взять Джаркент¹³. В конце декабря мы однажды ночью всем отрядом вошли в город, но ожидаемой паники у большевиков не произошло. Мы продержались до 9 часов утра, расстреляв массу патрон[ов] и уложили нескольких красноармейцев. Видя что путного из всего этого не выйдет и принимая во внимание наш скудный запас патрон[ов], Сидоров приказал отступить.

Наши потери в этом бою: два легко-раненых и ни одного убитого; у большевиков же было человек 15 убитых и раненых. Одного товарища – Лавринова в (неразборчиво – Р. А., М. И.) уложил я. Это было утром за час до нашего ухода. Большевики цепью, перебежками наступали на нас. Мы сначала не могли их хорошо рассмотреть и думая, что это наш левый фланг отходит, подпустили их шагов на 200 (дело происходило на Соборной площади), но потом разобравшись стали стрелять и уложили нескольких.

Церковь в Джаркенте. Современный вид

[В] Лавринова (фамилию его я узнал несколькими месяцами позже в Кульдже от беженцев из Джаркента) я стрелял дважды. Сначала я выстрелил в него идущего и промахнулся. Лавринов спрятался за дерево, но постояв немного за прикрытием вышел и стал сбоку. Я выстрелил вторично и на этот раз попал; мне было видно, как он, взмахнув руками, упал навзничь. Я как спортсмен почувствовал удовлетворение. Это был наш предпоследний бой под Джаркентом. Большевики не заставили себя долго ждать с реваншем. В 20-х числах января 1920 года к ним пришло подкрепление и они легко вышибли нас с наших позиций. Мы моментально докатились до китайской границы. Но здесь нас встретили китайские войска и заявили, что пропустят нас в Китай лишь в том случае, если мы сдадим им наше оружие. Тогда Сидоров решил идти напрямик через хребет Алатау¹⁴ в Лепсинск¹⁵ на соединение с Атаманом Анненковым, сохраняя таким образом оружие.

Посмотрели на карту; на ней значился перевал Казан, к которому мы и решили дерзнуть. Казаки жившие у подножия Алатау заявляли, что горы эти считаются непроходимыми и что старожилы не запомнят и пр. и пр., но мы остались непреклонны указывая на то, что по карте эти горы считаются определенно проходимыми. Много рассуждать нельзя было, так как приходилось спасаться от преследования большевиков. Сидоров приказал двигаться. Вот тут-то и начинаются наши страдания. Большевики не преследовали нас. Выслали правда небольшой отряд – проследить за нашими действиями, не вступая в бой.

Это дало нам возможность спокойно отступать без особых мук охранения. К этому времени отряд наш был силою около 150 человек при которых находились 3 женщины и 2 ребенка. Остальная часть нашей бригады успела окольными путями удрать в Китай. Большевики относительно нашего поражения писали в газетах (об этом также нам стало известно несколько месяцев спустя в Кульдже), что разбив белогвардейские банды, загнали их частью в Китай, а частью в горы где они все погибли в снегах.

Дорога наша вела вверх по реке Хоргосу, который берет свое начало у перевала Казан. Это несколько облегчало нам движение так как проводников, знающих этот перевал, у нас не было, но самым главным неудобством было то, что мы, при столь поспешном отступлении, не успели захватить с собой нужного количества продуктов.

Чаю хватило на неделю, хлеба и баранины на 2 дня, а соли совсем не было. На третий день нашего путешествия мы уже начали есть конину. Ехали мы глубоким ущельем без всякой дороги. Страшное летом чудовище – Хоргос, зимой переходим вброд в любом месте. Природа была замечательная по своей красоте и я от души восхищался, пока голод не давал себя чувствовать. Охота также была богатейшая, но убивать нам почти не приходилось, так как двигались мы в количестве полутораста человек, с шумом, распугивая не только диких козлов, но и медведей и барсов. Впрочем все же изредка приходилось стрелять; прапорщик Александров промахнулся стреляя в барса, а одному казаку удалось убить дикого козла (илика) что явилось настоящим десертом после конины.

Двигались мы целый день гуськом по какой-нибудь едва заметной, вытоптанной дикими зверями, тропинке, поминутно слезали и шли пешком. Часов в 5 мы останавливались на ночлег в какой-нибудь еловой рощице на склоне горы. Лошадей спутывали и пускали пастись, корм для которых в виде прошлогодней травы «кепец» везде был в изобилии и лошади в общем питались значительно лучше людей. Моментально разводили костры (в топливе мы не ощущали недостатка), готовили шашлыки из конины и, наевшись, расстилали попоны около костра и ложились спать.

На шестой день мы прибыли к «Казан-Кулю» (большое озеро лежащее у подножия перевала «Казан», согласно карты). Впереди отряда ехал капитан Бекимов (киргиз)¹⁶. Он осмотрев озеро донес, что оно непроходимо и не обходимо, и что нужно искать какого-нибудь другого перевала.

День только начинался и Сидоров решил, не теряя время повернуть назад и свернуть в первое ущелье налево где мы надеялись найти перевал «Кара-Кезын». Так мы и сделали. Я ехал в конце отряда и только успел проехать с полверсты по новому ущелью как последовала снова команда поворачивать назад. Оказалось, что это ущелье так завалено снегом, что двигаться нет никакой возможности. Да и не удивительно, так как в этих горах считается проходимым зимой только один перевал «Казан». Хотя еще не было поздно, Сидоров приказал отряду устраиваться на ночлег, а сам с несколькими казаками снова отправился на разведку озера «Казан-Куль».

Уже ночью было получено от Сидорова донесение, в котором он извещал, что миновал озеро и приказывал отряду к завтрашнего утра выступить. На другой день около 10 часов утра мы подъехали к «Казан-Кулю». Оказалось, что озеро это за лето очень высоко наполнилось водой; с наступлением холодов покрылось льдом. С течением времени вода постепенно просачиваясь через камни и песок ушла совершенно, а лед оседал, лег наконец на дно. Берега с боков, представляли из себя отвесные гранитные скалы, с нашей же стороны крутой берег был покрыт толстым слоем льда, представлявшего из себя почти отвесный, саженей 10 вышины, ледяной спуск, казавшийся совершенно непреодолимым. Обойти озеро ничуть нельзя было, а для того, чтобы ломать лед у нас не было ломов и достаточного количества топоров. Так или иначе, но Сидоров с разведчиками прошел это озеро, следовательно должны были пройти и мы.

Первым спустился казак прибывший с донесением от Сидорова, а за ним стали спускаться и мы. Люди слезали с лошадей, садились на лед и скатывались как на санках. Лошади тоже сидя по собачьи или лежа на боку сталкивались людьми и скатывались на дно. В течение часа весь отряд спустился вполне благополучно если не считать незначительные ушибы и ссадины полученные преимущественно лошадьми. Отсутствие серьезных увечий при переходе этого «чертова» озера объясняется тем, что лед по мере оседания на берег, ломался, образуя небольшие выступы, которые при спуске, давали возможность задерживаться, являясь чем то вроде ступенек на большом расстоянии.

Противоположный берег был полог и очень удобен для подъема. Часам к 3 мы встретили наконец нашу разведку во главе с Сидоровым, который и приказал нам останавливаться на ночлег. Место для ночлега было выбрано замечательное. Узкое ущелье защищенное от ветров громадными разных цветов скалами. Кроме того растительность в виде елей и неизменного «кепца» обеспечивало нам тепло, а лошадям питание. По словам Сидорова дальше идет сначала крутой, а потом пологий подъем на самый перевал Казан, который на следующий день решено было преодолеть.

Когда все люди расположились на отдых и развели костры, оказалось, что человек 40 недостает. Эти 40 человек во главе с штабс-капитаном Шевагиным испугавшись озера и неизвестности впереди, прямо с места ночевки повернули обратно в надежде ночью незаметно проехать мимо большевистских постов в Китай. Как я потом узнал большевики сняли свою заставу в Хоргосской щели так, что «лихой» отряд дезертиров без боя вступил в Китай, сдал китайцам оружие в д. Мазар и рассеялся затем по разным местам Илийского окр[уга].

На другой день была послана разведка, для окончательного выяснения перевала. С этой разведкой поехал и я. Как только мы подъехали к «обо» (искусственная каменная насыпь обозначающая присутствие перевала) началась страшная метель заставившая нас вернуться обратно. Часов в 12 была послана другая разведка. Мы с нетерпением ждали результата. К вечеру разведка вернулась и сообщила, что не может преодолеть глубокого снега доходящего на перевале свыше 2-х аршин глубины.

Настроение в отряде упало; многие завидовали ушедшим дезертирам с шт[абс] – к[апитаном] Шевагиным. Решено было еще пытаться преодолеть перевал.

На другой день снова отправилась с утра разведка и вернувшись подтвердила донесение предыдущих разведчиков. Здесь в первый раз обычная уверенность и присутствие духа оставили Сидорова, он в первый раз созвал всех офицеров для общего решения этого тяжелого вопроса.

А положение наше действительно было серьезно так как отступление нам было отрезано озером «Казан-Куль». Если можно было спуститься на дно то о подъеме на эту ледяную глыбу, да еще с лошадьми, нечего было и думать. Так или иначе, а нужно было искать перевала и чем скорее тем лучше так как запасных лошадей у нас осталось только две и конину мы получали уже теперь строго по порциям.

Один из офицеров – артиллерист капитан Григорьевский заявил между прочим, что это не «Казан», а «Джильды» и что для того чтобы попасть на Казан, нужно поднявшись двигаться по широкому плато в противоположную от перевала Джильды сторону и затем снова спуститься в ущелье, которое и будет лежать у подножья Казана. Слова Григорьевского долго обсуждались; многие не соглашались с ним, но тем не менее приходилось искать какой-нибудь другой перевал. Тяжело было сознавать, что, преодолев столько и уже подойдя к самому перевалу, должны вернуться и искать где-то другого перевала потому только, что не можем преодолеть какую-нибудь версту сплошного снежного сугроба.

На другой день утром выехала разведка под командой Григорьевского для розысков другого перевала. Поздно вечером вернулись наши разведчики и заявили что нашли «Казан». Григорьевский оказался прав – мы были у перевала Джильды, который считался зимой непроходимым. Снова появилась у нас надежда на спасение. На другой день утром мы двинулись к Казану.

Поднялись вверх, свернули влево и выехали на плато, сплошь покрытое глубоким снегом. Лошади тяжело ступая, двигались медленно. Мороз был большой. Отросшие у меня за последнее время, борода и усы покрылись инеем настолько, что буквально сковало мне рот. Ориентировались мы соседними гребнями гор, держа направление на две возвышенности едва заметные впереди. Ехали молча, оттого ли, что было больно открывать скованные льдом рты, или оттого что сознавали что поднимись буран и мы, потеряв все ориентировочные пункты, непременно погибнем. Наконец, проехав верст 30, мы преодолели это снежное поле и стали спускаться в ущелье, богатое травой и топливом. Температура сразу изменилась. По дну ущелья протекала маленькая горная речка, через которую был перекинут незатейливый мостик, что свидетельствует о пребывании здесь летом киргиз-кочевников. Через мост вверх вела заметная тропа – путь к перевалу. В этот же день была послана разведка к отысканию самого перевала.

Увы! Здесь нас ожидали такие же испытания, как у злополучного «Джильды». Двое суток подряд по 2 раза в день выезжала разведка, возвращаясь всегда с неизменным ответом: «нельзя преодолеть снега». Место стоянки тоже оказалось не особенно удобным. Если у Джильды изобиловали барсы, то здесь нас буквально одолели волки, зарезав одну лошадь (что не мешало нам на другой день доесть ее) и давая симфонические концерты по ночам. Приходилось принимать всяческие меры к охранению, выставлять посты, стрелять в воздух из винтовок.

Кроме этого все запасные лошади были съедены и пришлось уже спешить одного всадника, так что конину стали получать в ограниченном размере. Сначала я из-за отсутствия соли не пил навара, но в это время с этим не приходилось считаться и от зеленовато-коричневого бульона не оставалось ничего. Настроение у всех было отчаянное. Даже Сидоров, привыкший всегда действовать самостоятельно, теперь терялся и спрашивал у нас совета. Один только Григорьевский не терял надежду, не пропускал ни одной разведки и все обещал нам, что завтра он обязательно найдет перевал. После двухдневных бесплодных попыток, Сидоров созвал всех офицеров на совет.

Большинство из нас предлагали вернуться обратно к озеру, оставив лошадей попытаться влезть на ледяную гору и пешком уйти в Китай. Григорьевский в единственном числе старался убедить нас еще искать перевал, обещая что завтра он обязательно найдет его. Я ничего не советовал, Сидоров тоже в нерешительности молчал. В конце-концов он склонился в сторону Григорьевского решив пожертвовать последний день на розыски перевала.

На другой день разведка в составе Сидорова, Григорьевского и 4 казаков снова отправилась на поиски Казана. Мы оставшиеся не надеялись на успех и сегодняшней разведки. К обеду однако разведка не вернулась. Стало смеркаться – их все нет. Это было хорошим предзнаменованием. Предположить, что они заблудились из-за бурана мы не могли, так как погода стояла ясная. Наконец мы поужинали и легли спать когда наконец явились два казака из разведки и сообщили, что перевал найден. Моментально мы все вскочили и как по команде огласили горные вершины громким «ура».

Знак Семиреченского казачьего войска (для офицеров). 1912 г.

Сидоров прислал мне записку в которой сообщает, что найден перевал Кара-Муз-Даван (Черный Ледяной Перевал) ведущий к истокам реки «Уртак»¹⁷ впадающей в Бараталу¹⁸. На другое утро отряд наш после трехдневного отдыха двинулся снова. Вид у нас был неважный. От голода нас всех сильно подвело, и то обстоятельство, что при постоянном пребывании на воздухе нам приходилось смотреть на белый снег, отразилось на зрении; глаза у всех покраснели и стали слезиться.

Кара-Муз-Даван отстоял далеко от нашего места стоянки и к перевалу мы попали часа в 3. Перевал этот представляет из себя какую-то горную породу, довольно хрупкую, которая, превращаясь в пыль и смешиваясь под влиянием ветров со снегом действительно делает этот перевал «черным ледяным». У подъема на перевал мы миновали большое обо – сложенная куча камня для обозначения перевала. Перевал этот был вышиной около 13 тысяч футов. Вследствие разряженного воздуха, кровь сильно приливала к голове и лица у всех нас были темно-коричневые. С одной женщиной случился даже обморок.

С перевала как на ладони представилась вся долина Уртака и следующая цепь гор отделяющая названную долину от долины реки Бараталы. Спуск к Уртаку был небольшой, так как мы выходили к его истокам, но довольно тяжелый. Зимой этот перевал настолько заваливается снегом, что считается непроходимым и только наша крайняя нужда заставила опровергнуть это мнение. В особенности много снегу лежало на спуске.

Спускались мы в течение часа. От разведки Сидорова и Григорьевского остался глубокий след в виде коридора. Нам приходилось здесь слезать и идти поверху держа лошадей в поводу. Под конец коридор этот так углубился, что лошади уходили в него с головой. Наконец спуск кончился и мы выехали к речке – увы замерзшей. Снова мы оказались на китайской территории. Двинулись дальше вниз по ущелью. Скоро стало смеркаться. По дороге стал встречаться лошадиный помет, что свидетельствовало об обитаемости этого ущелья. У нас явилась надежда, что сегодня нам удастся спать в юрте и поесть хлеба с солью (действительно самая необходимая пища). Стало совсем темно, а ожидаемых ночевников все нет и нет. Люди и лошади страшно устали, некоторые предлагали остановиться и заночевать, но отсутствие дров заставляло идти дальше. Наконец один из казаков заявил, что он слышал собачий лай. Настроенные пессимистично, мы сначала не поверили ему, но вскоре действительно явственно услыхали лай собак. Как мы обрадовались!

Минут через тридцать мы наконец подъехали к 2-м киргизским юртам где встретились с нашей разведкой. И какой это был чудный вечер, если бы не одно очень печальное событие. Григорьевский отморозил себе обе ступни ног и не мог ходить. На другой день предполагалось переехать в долину Бараталы, куда нас должен был проводить через перевал Кара-Кезын киргиз – хозяин юрты.

Выехали мы все на другой день в хорошем настроении, голод утолили и знали что блуждать больше не придется. Перевал был недалек и через полчаса пути мы стали подниматься. Поднимались недолго так как верховья долины Уртака лежали очень высоко над уровнем моря.

Через 2 часа мы были уже на перевале. Кара-Кезын был намного ниже Кара-Муз-Давана и без снега. Отсюда открывался великолепный вид на всю широкую долину Бараталы, в середине которой тянулась цепочка деревьев, обозначающих русло реки. Баратала лежала ниже Уртака и поэтому спуск в долину был очень длинен. В этот день мы успели спуститься только к предгорьям, и очутились перед сторожевым постом калмаков (монголы обитающие долину Бараталы). Калмаки напустили снача[ла] на себя начальствующий вид и спросили имеем ли мы пропуск от китайских властей. Мы в количестве ста с лишним человек не стали особенно считаться с этим начальством и заявили им, что желаем переночевать у них и на другой день отправиться дальше к перевалу Сарканд, для чего нам потребуется проводник; за все эти услуги мы обещали дать им две винтовки. Калмаки стали торговаться и выторговали себе еще 50 тедз (китайская монета Vio дол.). На этом и порешили.

На другой день мы спустились к реке и вдоль нее проехали к ущелью ведущему к перевалу Сарканд. Саркандский перевал или Кара-Сарык считался хотя и трудным, но проходимым круглый год, вышиною он был около 15 тысяч футов. На другой день махнули и через Сарканд. Перевал действительно был очень трудным по своей длине и крутизне, но мы так наловчились за последнее время в преодолении разных препятствий, что нам все было нипочем. Единственно кто настрадался – это Григорьевский со своими отмороженными ногами. Ночевали мы у киргиз в Саркандском ущелье, куда прибыли только ночью.

Атаман Б. В. Анненков. Художник Наталья Пономаренко, 2008

Из этих гор мы на другой день выехали и ночевали в деревне Покотиловке¹⁹ и на следующий день были уже в станице Саркандской²⁰ в расположении армии генерал-майора Атамана Анненкова. В первый же день прибытия в Сарканд мы узнали много новостей о положении в Сибири, которые в Кульдже до нас не доходили или их просто скрывали. Оказалось, что правительство Колчака уже перестало совершенно существовать. Где-то на востоке Сибири задержались еще какие-то белые части с Семеновым, но и они отходили под напором красных. В «гостях» у Анненкова был атаман Дутов²¹ – инспектор кавалерии, походный атаман всех казачьих войск и начальник Туркестанского края²². Сдав Семипалатинск²³ и Сергиополь²⁴, мы настолько уменьшили наш плацдарм, что небольшие части Копальского и Лепсинского уездов вернее было бы назвать не Туркестанским краем, а краюшкой от Туркестана!

В станице Саркандской находился штаб генерала Щербакова²⁵ – начальника южной группы и войскового атамана Семиреченского каз[ачьего] войска. Дутов находился в Лепсинске, а командующий армией атаман Анненков в селе Осиновке²⁶. Больше других атаманов меня интересовала личность Анненкова. Анненков был известен в Семиречье как спортсмен – офицер 1-го Сибирского казачьего] полка в Джаркенте. За какую-то темную историю был разжалован в рядовые, но с объявлением войны был восстановлен в чинах где и дослужился до есаула (Анненков 1908-го года выпуска из училища). В Гражданскую войну он начал свою карьеру организацией небольшого отряда в окрестностях Омска. С падением эсеровского правительства осенью 18 года Анненков с небольшим отрядом двинулся на юг усмиряя на своем пути непокорные деревни, проявляя при этом большую жестокость, убивая и грабя население.

Колчак с места стал в оппозицию к этому атаману-разбойнику не сразу признавшего Колчака и скорее насаждавшему, чем искоренявшему большевизм. Правительство не давало ему средств на существование, но от активных и решительных мер против него воздерживалось. Прибыв в Семиречье и захватив несколько сел Анненков засел на отдых, занимаясь грызней с командиром 2-го корпуса²⁷ в Семипалатинске, от которого он юридически зависел и частями корпуса действовавшими в том же направлении. Здесь Анненков развернул свой отряд в Дивизию, назвав ее Партизанской, произвел себя в полковники²⁸, выдумал какую-то экзотическую форму: шляпы вместо фуражек, рубахи расшитые галунами, шаровары с генеральскими лампасами²⁹ всех цветов радуги. Выпустил массу офицеров из нижних чинов, назначая их на ответственные должности и затирая настоящих офицеров. Отменил форму обращения между рядовыми и офицерами, заменив: «господин» – «братом» (брат есаул), «здравия желаю», «благодарю», «рад стараться» и «слушаюсь» – «привет», «благодар», «стар» и «есть».

Отдание чести делалось тоже иначе, походившее скорее на какое-то отмахивание. Полки его Дивизии носили громкие наименования: «гусар смерти», «голубых улан», «Лейб-Атаманского», «Кирасирского» и т. п. Офицеры Дивизии – безграмотные или полуграмотные со зверскими, красноармейскими рожами, носили «атаманскую прическу» – челку спускающуюся до глаз и чуб слева. Как между собой, так и к самому атаману, офицеры должны были обращаться на ты. Упоенный властью Анненков производил особо заслуженных в флигель-адъютанты.

Казаки-анненковцы. Семипалатинск, 1918–1919. Слева казак станицы Конюховской Петропавловского уезда П. Г. Шевелев

Дисциплина в Партизанской дивизии была чисто разбойничья, главным если не единственным наказанием была казнь, носившая название «ликвидации», а лица занимавшиеся этим из любви к искусству – «ликвидаторами». Суд в Парт[изанской] Дивизии существовал только на бумаге. «Ликвидировать» кроме самого Анненкова могли по своему усмотрению и начальники частей и гарнизонов. Я знал нескольких «анненковцев» – молодых людей за которыми насчитывалось по несколько сотен «ликвидаций»³⁰.

Все же нельзя отрицать в Анненкове наличности некоторых положительных качеств. Был всегда спокоен и выдержан. В обращении с подчиненными был ласков и очарованный визитер никогда не догадывался, что обаятельный атаман, выслушав его просьбу и обещая исполнить ее, посылает иногда вслед за ним пару ликвидаторов, чтобы отправить его куда Макар телят не гонял. Анненков был великолепным кавалеристом, артиллеристом, пулеметчиком, телеграфистом, шофером, джигитом, хорошо стрелял из винтовки и револьвера, рубил шашкой, обладал громадной физической силой, был строен, молод, красив, одним словом был военным с головы до ног.

Самым ярким качеством Анн[енкова] была его беззаветная храбрость, много раз он спасал критические положения стремительной атакой, бросаясь первым и своим примером воодушевляя других. Но хорошим, тонким стратегом, каким должен быть начальник дивизии и командующий армией в особенности, Анненков не был. Анненков выигрывал небольшие сражения, при взятии какого-нибудь села с небольшим гарнизоном; когда же большевики заняв и укрепив целый плацдарм включая туда три деревни, Анненков ничего не мог сделать – операции велись несогласованно и большевики под конец сдались сами, вынужденные к этому отсутствием всякого рода продовольствия³¹. Анненков был бы хорошим командиром эскадрона, в лучшем случае командиром полка, но не больше.

Анненковские офицеры

До конца 19-го года все же положение на Семиреченском фронте было сносное. Наши части в лице 5-й дивизии³² 2-го корпуса хотя и черепашьим шагом, но продвигались вперед, захватив наконец и Копал³³. К этому времени в связи с общим отступлением в Сибири прибывает сюда атаман Дутов, отступивший через Тургайские степи с 20 000 человек. Отступление его носило беспорядочный характер и если бы только большевики выслали в погоню за ними небольшой отряд, то от этих 20 тысяч, дай Бог, чтобы дошла половина.

Появление Дутова имело для нас роковое значение. Наш небольшой участок и так бедный после постоянных реквизиций и конфискаций, должен был принять 20 000 голодных оренбуржцев, наполовину больных тифом и совершенно небоеспособных. Несколько тысяч здоровых после небольшого отдыха, были правда собраны под командой генерала Бакича³⁴, представляя из себя северную группу, занимая станицу Урджар³⁵, но вскоре под напором большевиков, наступавших с Семипалатинска, принуждены были отступить к китайской границе, а в январе 20-го года Бакич со всей своей группой был уже в Китае³⁶ в городе Чугучак³⁷, сдав оружие китайцам.

К этому времени начались непорядки и в южной группе – целые роты во главе с офицерами двух пехотных полков 5-й дивизии стали переходить к большевикам. Анненков решил убрать их с фронта и не желая держать и кормить у себя в тылу ненадежный элемент он решил их всех ликвидировать. Полки были разоружены и эшелонами отправлены в несуществующий рабочий лагерь. По дороге их встречал киргизский полк и безоружных рубил. Таким способом Анненков ликвидировал около 3000 солдат взявших Копал и доблестно сражавшихся в течении года против большевиков³⁸. Такие меры недальновидного атамана не остановили, а наоборот увеличили недовольство в войсках. Переходить стали не только солдаты, но и офицеры – кадровые, проведшие Германскую войну. К этому прибавились частые восстания целых сел с гарнизонами. Все они подавлялись с большими жестокостями.

Наконец в 30-х числах февраля (так в тексте – Р. А., М. И.) вспыхнуло большое восстание в селе Герасимовке³⁹, где находились артиллерийские склады, и одновременно большевики взяли Копал и напали на деревню Уч-Арал⁴⁰, где чуть не захватили в плен самого Атамана Анненкова. Это была агония нашей власти.

Из Уч-Арала Анненков отбил большевиков, проявив при этом шедевр храбрости, но это было его последней победой – его лебединой песней. Во главе восставших в Герасимовке стал помощник Анненкова – полковник Асанов⁴¹. Получив сразу столько тревожных сведений Анненков увидел, что оставаться более нельзя. Собрав свои полки числом около 7 тысяч (около 1 тысячи разбежались дорогой) Анненков минуя восставшие села прошел к Джунгарским воротам (ворота Мира)⁴², где занял неприступную горную позицию, назвав ее «Орлиным гнездом»⁴³.

Атаман Оренбургского казачьего войска А. И. Дутов

В ночь восстания в Герасимовке и измены Асанова Сидоров и я находились в Лепсинске. Здесь же находился и штаб Дутова. Получив телефонограмму Асанова признать власть большевиков, Дутов посоветовавшись с Сидоровым решили также бежать. В эту же ночь тихо вышли из Лепсинска и направились старой дорогой к Саркандскому перевалу. В селе Покотиловке к нам присоединился Атаман Щербаков с несколькими семиреченскими офицерами и мы все вместе, перевалив через Кара-Сарык (Саркандский перевал), снова вступили на китайскую землю в знакомые для меня места долины реки Бороталы.

Дошли мы до крепости Джимпань⁴⁴, где, простояв больше месяца и сдав оружие «джен-шеу-ши» (командующий войсками Илийского округа), получили наконец разрешение ехать в Чугучак и Кульджу. Дутов со своими оренбуржцами отправился в Суйдин (город в 40 верстах от Кульджи), Щербаков с семиреками и Сидоров с несколькими офицерами (я в том числе) прибыли в Кульджу. Анненков же все это время продолжал еще находиться в «Орлином гнезде».

Анненковцы. Семипалатинск, 1918

Сначала Анненков, заняв такую неприступную позицию, решил отдохнуть и выждать. Кормить же 6 тысяч человек, в верности которых Анненков не был уверен, он не желал. Сначала он распустил киргизские полки, оставив им оружие и отдав приказание (киргизы эти – жители гор, в которых и находился Анненков со своим отрядом) убивать всякого пытающегося вернуться к красным. После этого он объявил в отряде о своем разрешении желающим перейти к красным. Около двух тысяч человек, преимущественно крестьян местных сел выразили желание уйти. Немного из них вернулось домой – по дороге «добросовестные» киргизы ограбив, убивали их⁴⁵. Теперь Анненков за благонадежность своего отряда кажется мог быть спокоен, но он нашел, что ушло недостаточно. Кроме того к этому времени Анненков определенно решил уйти на территорию Китая, чтобы выждав там с небольшим, но безусловно преданным ему отрядом, при первом удобном случае возобновить борьбу с большевиками, действуя в другом месте, где бы он мог рассчитывать на поддержку местного населения. Решив еще уменьшить свой отряд, Анненков пошел на вторую провокацию. Он перестал кормить свой отряд, за исключением своего личного конвоя и Лейб-Атаманского полка. Несчастные партизаны выменивали у монгол хлеб на последнюю одежду, в то время как лошади околевали массами, если предварительно не съедались.

Джунгарский Алатау. Фото М. Ивлева

Выдержав около месяца так свой отряд, Анненков оповестил о присланном якобы большевиками воззвании, призывающем всех вернуться в Россию при полной амнистии. Не зная судьбы первых ушедших и принуждаемые голодом и холодом еще около двух тысяч человек попалось на удочку. На этот раз Анненков обошелся без помощи киргиз. Уходящие группами должны были проходить через узкое ущелье, где их всех верноподданные лейб-атаманцы расстреляли из пулемета⁴⁶. Такими гуманными мерами Анненков уменьшил свой отряд почти на две трети.

Следующей реформой Анненкова было удаление из отряда женщин и детей; им было разрешено выехать в Китай, а мужьям – офицерам отряда сопровождать своих жен и детей. Таковых набралось около 50 человек. Было назначено время и место откуда они должны были двинуться. Проезжать они должны были через урочище Канагат, где на постовой службе находилась 1-я сотня «доблестного» Лейб-Атаманского полка с командиром сотни есаулом Васильевым⁴⁷ – любимцем атамана Анненкова. Как только они прибыли на Канагат, Васильев тотчас же отделил женщин и девочек подростков, приказав отвести их в офицерское собрание, остальных же приказал ликвидировать. Несчастных мужчин (главным образом офицеров Оренбургского полка) и детей отвели в ближайший овраг где шашками и порубили всех. С оставшимися семь офицеров сотни с Васильевым во главе устроили оргию. Когда «господа офицеры» насытились вдоволь, несчастные жертвы были переданы солдатам и переходя из рук в руки полуживыми были отведены в тот же овраг и также ликвидированы. Как ирония вспоминаются начертанные на стенах Николаевского Кавалерийского Училища слова Прудона: «Воин должен быть святым!»

На другой день утром Васильев явился к Анненкову и сообщил, что проезжавшие через его заставу женщины и несколько их мужей бранили атамана и что он, Васильев, не смог этого стерпеть и «выдал им расписку»^[2] (т. е. ликвидировал). Анненков поблагодарил Васильева за службу и этим дело должно было закончиться, если бы не один случай.

Семилетняя дочь одного из казненных офицеров Оренбургского полка оказалась живой в куче казненных тел. Палач неудачно ударил шашкой по плечу не перерубив даже ключицы. Девочка упала и ее сочли мертвой. Когда ликвидаторы ушли, она выбралась из оврага [и] направилась обратно в лагерь Анненкова. Первым ее заметил капитан Федяй, который и рассказал мне эту историю. Федяй отнес несчастную девочку в медицинский околоток, где ей была оказана медицинская помощь и где она рассказывала, как передают, с поразившим всех удивительным спокойствием о происшедшем эпизоде.

Дело было вечером. Девочку уложили спать, а на другой день Федяй отнес ее к Атаману Анненкову (вскоре после посещения его есаулом Васильевым), как доказательство этого преступления.

Анненков выслушав Федяя вскоре отпустил его приказав не болтать о происшедшем. Вслед за этим он кликнул одного из своих конвойцев, приказав доликвидировать несчастную девочку, что им и было исполнено.

Сначала Анненков думал замять эту историю, но обстоятельства сложились иначе. В тот же день к Анненкову явился командир Оренбургского полка Завершинский⁴⁸, который от лица всего полка требовал наказания извергам. Оренбургский полк уже с прибытием атамана Дутова, считался Анненковым ненадежным, видя в нем разделение симпатий между ним и Дутовым. Не исполнить законного требования полка, многочисленного и храброго, грозило конфликтом, который мог окончиться весьма гадательно, принимая во внимание ненадежность всего отряда. (Безусловно преданными частями Анненков считал только свой личный конвой и Лейб-Атаманский полк.) Анненков решил пожертвовать несколькими близкими сердцу лейб-атаманцами и этим сохранить спокойствие отряда.

Анненковский артиллерист

Своего любимца – есаула Васильева, Анненков однако предупредил, и тот своевременно удрал в Китай и таким образом избег наказания. Остальные шесть человек были арестованы и преданы военно-полевому суду, который, признав их виновными в убийстве с целью грабежа и насилия, приговорил к смертной казни.

Шесть смертников были выданы Анненковым Оренбургскому полку где они и должны были быть казнены таким же способом, как они казнили оренбургских офицеров и их жен и детей (т. е. зарублены шашками).

Мне от нескольких очевидцев приходилось слышать описание этой казни, превращенной в многолюдное зрелище. Насколько помню, постараюсь передать ее.

Оренбургский полк был выстроен у подошвы небольшой горки или холма, здесь же находились многочисленные зрители пришедшие от нечего делать посмотреть представление. Приговоренные в нижнем белье, находились на вершине горы откуда поодиночке спускались вниз. Первым явился Гонаго⁴⁹, громадного роста со зверской рожей, известный в бытность свою начальником гарнизона дер. Герасимовки, как редкий ликвидатор и насильник женщин.

На суде, по прочтении приговора, Гонаго, как передают, рыдал до истерики; здесь же перед казнью он набрался мужества. С горы вниз он спустился вприпрыжку и подойдя к Оренбургскому полку произнес даже небольшой спич, где он, нисколько не оправдываясь, наоборот афишировал своими взглядами на женщин, на жизнь и на смерть. В заключение он однако просил убить его без мучений.

Казнить Гонаго, вызвался подросток лет пятнадцати. Не спеша он подошел к Гонаго и решил рассмешить публику. Обещая Гонаго, что он убьет его с одного удара он развернулся шашкой и слегка ударил его по шее плашмя. Гонаго, вообразив себя убитым, повалился на землю, при гомерическом хохоте многочисленных зрителей.

Ординарцы атамана Анненкова (впереди сотник Евстифеев). Лагерь Веселый, Синьзцян, 1920

Атаман Б.В. Анненков со своими ординарцами. Лагерь Веселый, Синьцзян, 1920

Подняться Гонаго не мог, так как был связан по рукам, и вот тут начались его мучения. Мальчишка-палач, был очевидно мастер своего дела. Он начал колоть его шашкой то в живот, то в грудь. Бодрое настроение покинуло Гонаго и он извивался и ревел как бык. Затем началось форменное четвертование. У него были отрублены обе ступни ног, затем руки по локоть, затем опять ноги, потом опять руки. Без рук и ног, облитый кровью Гонаго продолжал жить и кричать. Наконец ему отрубили голову и этим прекратили его жизнь и страдания.

Если Гонаго страдал много, то остальные 5 смертников страдали еще больше, так как принуждены были все это наблюдать и знать, что тоже самое будет и с ними.

Казнь всех шести человек продолжалась около 2 часов. На другой день Оренбургский п[олк] в полном составе ушел из Орлиного гнезда в Китай в д. Джимпань, где присоединился к отряду атамана Дутова.

На этом заканчиваются записки В. Н. Ефремова, и далее в этой же записной книжке идет дописка другим почерком, сделанная видимо кем-то из членов Объединения Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка. (Р. А., М. И.)

Отец [В.Н. Ефремова] – управляющий Канцелярии Туркестанского генерал-губернатора ген. Самсонов, Мартсон и ген. Куропаткин.

Василий Николаевич Ефремов родился в 1895 г. 30 марта с/с⁵⁰ в Донской области, Островской станице в хуторе Красном. Учился в Новочеркасской частной гимназии Петрова, а потом с 6 класса в Ташкентской гимназии, которую окончил в 1915 в январе месяце, ускоренный выпуск, сдав аттестат зрелости, после чего поступил в Сотню Николаевского Кавалерийского Училища в Петрограде. Окончил в октябре 1915 ускоренный курс и выпущен в Л[ейб-]Гв[ардии] Казачий полк прапорщиком с прикомандированием. Служил в 3 Штандартной сотне у В. А. Дьякова⁵¹, есаула. Осенью 1916 был прикомандирован по желанию к Л[ейб-]Гв[ардии] Егерскому полку, где был недостаток офицеров в виду сильной убыли. После чего продолжал службу в 3 сотне, которой командовал В. Кононов⁵² до революции 1917. Летом был откомандирован в Штаб Армии (Особой). В сентябре 1917 г. получил отпуск, узнав о смерти отца, и уехал в Ташкент.

За службу в Л. Гв. Егерском полку получил значек полка. Был прикомандирован с подъесаулом Я. Ф. Рыковским⁵³, А. К. Соколов[ым]⁵⁴ и хорунжим граф[ом] М. В. Муравьев-Амурским⁵⁵. В Ташкенте участвовал в подпольных белых организациях и принимал участие в Осиповском восстании. Осипов⁵⁶ б[ывший] офицер и военный комиссар больщевицкий. После подавления восстания Осипова скрывался в Ташкенте. Вскоре после этого бежал в Семиречье под видом пикетажиста ирригационной изыскательской партии, с ней уехал в Семиречье. Во главе партии стоял инженер Иорданский⁵⁷.

С.В. Чиркин и Н.Н. Чиркина с сыновьями

В 1921 из Пекина прибыл в Корею к родной сестре Н. Н. Чиркиной⁵⁸ б[ывшей] замужем за вице-консулом Русского генерального] консульства в Сеуле, после чего вскоре устроился на французские золотые прииски, где служил до декабря 1927. В том же году уехал в Мукден, где устроился в торговую фирму L. Rondou & Co, французскую, где прослужил до 1932, когда Мукденское отделение этой фирмы закрылось. После чего прибыл в Сеул и вскоре уехал в Шанхай, где через месяц устроился во Французскую Муниципальную полицию, где прослужил до декабря 1938.

Архив Музея Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка

(Архив ЛГКЕВП), Париж

Комментарии

¹ Дихуа-фу – китайское название города Урумчи (Синьцзян).

² Кейджо (Кэйдзё) – нынешний Сеул. Так по-японски город назывался в период японской оккупации 1910–1945 гг.

³ Чосен – Корея.

⁴ Чиркин Сергей Виссарионович (1875–1943) – русский дипломат. Родился в Санкт-Петербурге. Окончил Санкт-Петербургский университет (1901) и Учебное отделение восточных языков при МИД Российской Империи. Управляющий генеральным консульством России в Бомбее (1907–1910). В 1911–1914 секретарь генерального консульства России в Сеуле. С 1915 дипломатический представитель России в Ташкенте. С 1920 в эмиграции в Иране и Корее. Умер в Сеуле. Был женат на родной сестре В. Н. Ефремова – Наталье Николаевне, урожденной Ефремовой. Автор воспоминаний «Двадцать лет службы на Востоке. Записки царского дипломата» (М, 2006).

⁵ Верный – ныне г. Алматы – крупнейший город Казахстана (до 1921 – Верный, в 1921–1992 – Алма-Ата, с 1992 – Алматы). Основан весной 1854, когда по Высочайшему повелению Николая1 сибирскими казаками и солдатами началось строительство Заилийского укрепления, осенью того же года переименованного в Верное. Впоследствии заселялся казаками и крестьянами-переселенцами из Сибири и европейской России. В 1867 Верный становится городом и центром Семиреченской области в составе Туркестанского генерал-губернаторства. В июле того же года было учреждено Семиреченское казачье войско, образованное из 9-го и 10-го полковых округов Сибирского казачьего войска. С 1882 Верный и Семиреченская область в составе Степного генерал-губернаторства. С 1899 опять в составе Туркестанского генерал-губернаторства. В 1913 в городе проживало свыше 43 тыс. человек, работало более 60 промышленных предприятий.

⁶ Тишкан (Тышкан) – плоскогорье в предгорьях Джунгарского Алатау, севернее Джаркента. Место летних военных лагерей. Ныне пограничная застава на границе Казахстана с Китаем.

⁷ Баскунчак – правильно Баскунчи. Основан как казачий выселок Николаевский в 1889. Ныне село Баскунчи Панфиловского района Алматинской области.

⁸ Суйдин (Суйдун, Шуйдин) – городок и крепость в Илийском округе Синьцзяна (Китай).

⁹ Кульджа (Инин) – город на Северо-Западе Китая в долине р. Или. Центр Илийского округа. Ныне город в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР.

¹⁰ Имеется в виду Отдельная стрелковая (Кульджинская) бригада из двух полков (Текесский кавалерийский полк и Кольджатский или Семиреченский пластунский (казачий) полк), формировавшаяся в Кульдже полковником Брянцевым (комбриг) и личным представителем адмирала Колчака генерал-лейтенантом Карцевым, прибывшим из Омска.

¹¹ Сидоров Павел Иванович (1883–1922) – из дворян Санкт-Петербургской губернии. Окончил Виленское пехотное юнкерское училище (1909). Офицер 3-го Сибирского казачьего полка. Участник Первой мировой войны на Германском фронте в рядах 6-го Сибирского казачьего полка. Начальник войск Семипалатинской области и начальник Семипалатинского гарнизона (1918). Войсковой старшина (1918). С 1919 в Семиречье и Кульдже, помощник атамана Анненкова, командир партизанского отряда. Полковник (1919). С 1921 на нелегальном положении в Кульдже занимался подготовкой вторжения в Семиречье. Зарезан чекистскими агентами в ночь на 16.08.1922 в Кульдже.

¹² Анненков Борис Владимирович (1889–1927) – из дворян Новгородской губернии. Окончил Одесский кадетский корпус (1906) и Александровское военное училище (1908). Выпущен хорунжим в 1-й Сибирский казачий Ермака Тимофеева полк. В Первую Мировую войну воевал в составе 4-го Сибирского казачьего полка на Германском фронте. В 1915–1917 г. г. командир Партизанского отряда Сибирской казачьей дивизии. Награжден Георгиевским оружием. Во главе своего отряда прибыл в конце 1917 г. в Омск и отказался подчиниться приказу Совета о разоружении. Отряд Анненкова вел боевые действия против красных под Омском, на Урале, Алтайской губернии. Войсковой старшина (июль 1918). Полковник (октябрь 1918). С октября 1918 г. – командир Партизанской дивизии. С декабря 1918 на Семиреченском фронте. Орден Св. Георгия 4-й степени (1919). Генерал-майор (1919). С конца 1919 – командующий Отдельной Семиреченской армией. В мае 1920 с остатками армии ушел в Китай. В марте 1921, при попытке пробраться на Дальний Восток, арестован китайцами и находился в заключении до февраля 1924. Весной 1926 арестован советскими агентами в Китае и вывезен в СССР. Расстрелян после суда в Семипалатинске 24 августа 1927.

¹³ Джаркент – в начале XX века уездный город Семиреченской области с населением ок. 16 тыс. человек. Основан в 1882, как центр нового Джаркентского уезда. Ныне г. Жаркент, райцентр Алматинской области Казахстана (до 1942 – Джаркент, в 1942–1991 – Панфилов, с 1991 – Жаркент).

¹⁴ Алатау – имеется в виду хребет Джунгарский (Семиреченский) Алатау – горная система на границе нынешнего Казахстана и Китая, расположенная между оз. Алаколь и р. Или. Наибольшая высота 4622 м.

¹⁵ Лепсинск – в началеXX века уездный город Семиреченской области. Основан в 1855 как казачья станица Лепсинская. В 1880 станица получила статус города. В 1936 Лепсинск лишен статуса города и стал селом. Ныне село (аул) Алакольского района Алматинской области (с 2010 – название Лепси).

¹⁶ Возможно, имеется в виду бывший в 1917 году штабс-капитаном Нарынский участковый комиссар Бекимов. С 1918 в Кульдже, в 1919 формировал там отряд из таранчей (уйгур) для белых.

¹⁷ Уртак – река Уртаксары – правый приток реки Боротала (Китай).

¹⁸ Баратала (Боротала) – река в Китае, протекающая вдоль южного склона хребта Джунгарский Алатау и впадающая в озеро Эби-Нур.

¹⁹ Покатиловка – ныне Екиаша. Русское переселенческое село Лепсинского уезда Семиреченской области.

²⁰ Саркандская – казачья станица. Основана в 1858 как выселок. С 1875 – станица. С 1968 – город Сарканд, райцентр Алматинской области Казахстана.

²¹ Дутов Александр Ильич (1879–1921) – из оренбургских казаков. Окончил Оренбургский Неплюевский кадетский корпус (1897), Николаевское кавалерийское училище (1899) и Николаевскую академию Генерального штаба (1908). Участник Русско-японской и Первой мировой войны. Войсковой атаман Оренбургского казачьего войска (1917–1921). В ноябре 1917 избран депутатом Учредительного собрания от Оренбургского войска. Генерал-майор (июль 1918), генерал-лейтенант (октябрь 1918). Командующий Отдельной Оренбургской армией (1918–1919). Походный атаман всех казачьих войск и генерал-инспектор кавалерии (1919). Командующий Оренбургской армией (1919–1920). С армией проделал тяжелейший «Голодный поход» из Оренбуржья в Семиречье, где его войска влились в Отдельную Семиреченскую армию атамана Анненкова. В марте 1920 отступил в Китай. Смертельно ранен чекистскими агентами 6.02.1921 в Суйдуне (Синьцзян).

²² Здесь В. Н. Ефремов ошибается. А. И. Дутов не был начальником Туркестанского края – с 6 января 1920 года он принял должность Главного начальника Семиреченского края (области), сосредоточив в своих руках всю высшую гражданскую власть в Семиречье, входившую в Туркестанский край в числе других областей с 1899 года.

²³ Семипалатинск (казах. Семей) – город в Восточно-Казахстанской области Казахстана. Основан как крепость Семипалатная на реке Иртыш в 1718. Город с 1783. С 1854 административный центр Семипалатинской области.

²⁴ Сергиополь – ныне г. Аягоз Восточно-Казахстанской области Казахстана. Основан в 1831 как крепость Аягуз. С 1847 – станица Аягузская. В 1860 переименована в город Сергиополь. Самая первая и самая северная станица семиреченских казаков.

²⁵ Щербаков Николай Петрович (1879–1922) – из семиреченских казаков. Окончил Сибирский кадетский корпус (1897), Николаевское кавалерийское училище (1899), Николаевскую академию Генерального штаба (1907) и Офицерскую кавалерийскую школу (1909). Участник Первой мировой войны. Награжден Георгиевским оружием (1915). Командир 6-го Волынского уланского полка (1917). Участник белой борьбы на Юге России. Генерал-майор (1919). Командирован в Сибирь к адмиралу Колчаку. Начальник общего отдела Штаба Верховного Главнокомандующего. Заместитель войскового атамана Семиреченского казачьего войска (октябрь 1919). Войсковой атаман Семиреченского казачьего войска (ноябрь 1919). Командующий Южной группой Отдельной Семиреченской армии (1920). В марте 1920 отступил в Китай. В 1922 выехал из Кульджи в Пекин и заболев в дороге тифом умер 15.09.1922 в г. Сюй-Джоу.

²⁶ Осиновка – ныне Теректы. Русское переселенческое село Лепсинского уезда Семиреченской области.

²⁷ Имеется в виду 2-й Степной Сибирский армейский корпус со штабом в Семипалатинске и его командир генерал В. В. Бржезовский.

²⁸ Атаман Б. В. Анненков был произведен в полковники приказом по Сибирской армии 19.10.1918. В. Н. Ефремов в отношении Анненкова пользуется различными непроверенными слухами и часто несправедлив к нему, так как сам видимо никогда не встречался лично с атаманом.

²⁹ Имеется в виду шаровары с двойными лампасами, носившиеся в частности казаками Лейб-Атаманского полка Анненкова и полагавшиеся по форме только генералам Русской армии.

³⁰ Сведения В. Н. Ефремова неверны – в Партизанской дивизии Анненкова существовал военно-полевой суд и старались не допускаться бессудные расстрелы и убийства.

³¹ Имеются в виду события т. н. Черкасской обороны в Северном Семиречье.

³² Имеется в виду 5-я Сибирская стрелковая дивизия 2-го Степного Сибирского армейского корпуса.

³³ Копал (Капал) – в начале XX века уездный город Семиреченской области. Основан в 1847 как казачья станица Копальская. С 1854 – город Копал, с 1867 – уездный центр. В 1921 лишен статуса города, а в 1997 статуса райцентра. Ныне село (аул) в Аксуйском районе Алматинской области Казахстана.

³⁴ Бакич Андрей Степанович (1878–1922) – уроженец Черногории. По политическим мотивам оказался в России. Окончил Одесское пехотное юнкерское училище (1902). Участник Русско-японской и Первой мировой войны. Награжден Георгиевским оружием (1915) и орденом Св. Георгия 4 степени (1916). С 1918 в белых войсках Восточного фронта. Начальник 2-й Сызранской стрелковой дивизии (1918–1919). Генерал-майор (1919). Командир 4-го Оренбургского армейского корпуса (1919–1920). Командующий Северной группой Отдельной Семиреченской армии (1920). В марте 1920 отступил в Китай. Командир Оренбургского корпуса (1920). Генерал-лейтенант (1920). В 1921 с остатками отряда с боями перешел из района Чугучака в Монголию и попытался вторгнуться в Урянхайский край. В декабре 1921 потерпел окончательное поражение, и в феврале 1922 вместе со штабными офицерами выдан монголами большевикам и после суда в Новониколаевске расстрелян 17.06.1922.

³⁵ Урджар – ныне пгт. Урджар, райцентр в Восточно-Казахстанской области Казахстана. Основан как казачья станица Карабулакская в 1855. В 1856 станица переименована в Урджарскую.

³⁶ Ошибка В. Н. Ефремова в дате – А. С. Бакич с войсками Северной группы Семиреченской армии перешел в Китай 27.03.1920.

³⁷ Чугучак (Тачэн) – город в северной части Синьцзяна (Китай).

³⁸ В данном случае В. Н. Ефремов пользуется совершенно непроверенными и недостоверными слухами об уничтожении чинов Отдельной Степной стрелковой бригады генерал-майора Ф. Г. Ярушина (не входившей, кстати, в состав 5-й Сибирской стрелковой дивизии), якобы имевшем место быть в районе озера Алаколь. Причем данные В. Н. Ефремова о количестве жертв (3000 человек) превосходят даже данные большевиков (1500 человек), прозвучавшие в ходе судебного процесса над атаманом Б. В. Анненковым в 1927 году. В ходе судебного процесса над Анненковым, эти нелепые обвинения в уничтожении такого огромного количества людей, были отвергнуты даже предвзятым советским судом. Расстрел и рубка бригады Ярушина – чистый вымысел.

³⁹ Герасимовка – ныне Сапак. Крестьянское переселенческое село Лепсинского уезда Семиреченской области. Восстание в Герасимовке началось 25.03.1920, когда вспыхнул мятеж в Оренбургском казачьем артиллерийском дивизионе.

⁴⁰ Уч-Арал (Стефановское) – ныне город Ушарал, райцентр Алакольского района Алматинской области. В начале XX века – крестьянское переселенческое село Лепсинского уезда Семиреченской области. Упоминаемый В. Н. Ефремовым налет красной конницы на ставку атамана Анненкова в Уч-Арале, отбитый последним, был 23.03.1920.

⁴¹ Асанов Алексей Александрович (1887–1920) – из сибирских казаков Кокчетавской станицы. Окончил Сибирский кадетский корпус (1904) и Николаевское кавалерийское училище (1906). Офицер 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка, однополчанин Б. В. Анненкова. В Первую мировую войну – командир сотни полка. В мае 1918 расформировал полк в Сибири. Командир 1-го Алатавского конного полка Семиреченской казачьей бригады (1918–1919). Командир Конной бригады Партизанской дивизии атамана Анненкова, затем помощник начальника Партизанской дивизии по хозчасти. С декабря 1919 по март 1920 начальник снабжения Семиреченской армии. Асанов не был во главе восставших в Герасимовке, но вопреки приказу атамана Анненкова капитулировал перед красными с вверенными ему частями 27.03.1920. Расстрелян 6.11.1920 в Омске.

⁴² Джунгарские ворота – горный проход между хребтом Джунгарский Алатау с запада и хребтами Барлык и Майли с востока. С древности служили транспортным путем для народов Центральной Азии, по ним проходил Великий Шелковый путь из Китая в Средиземноморье. Через Джунгарские ворота прошла армия Чингис-Хана для завоевания Средней Азии. Ныне граница Казахстана с Китаем.

⁴³ Орлиное гнездо – местность у подножия пограничного перевала Сельке в Джунгарском Алатау, где Анненков с остатками Отдельной Семиреченской армии простоял около двух месяцев до окончательного ухода в Китай.

⁴⁴ Джимпань (Болэ) – китайский город в долине реки Бороталы в Синьцзяне.

⁴⁵ Автор опять пользуется непроверенными слухами и вымыслами. Уничтожения Анненковым своих бойцов, остающихся в России не было – это очередная легенда не имеющая под собой оснований. Подробнее см.: Гольцев В. А. Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова. М., Вече, 2009, стр. 284–290.

⁴⁶ В. Н. Ефремов опять пользуется непонятными слухами. Такого эпизода вообще не существовало и он даже не упоминался на советском суде над Анненковым в 1927 году. Вероятно здесь имеет место дублирование ранее упомянутого эпизода о расстреле его бойцов киргизами при отступлении в горы, только вместо киргизов присутствуют лейб-атаманцы.

⁴⁷ Ошибка В. Н. Ефремова в звании – Васильев был не есаулом, а сотником. Уже в Китае он был пойман и арестован чинами 1-го Оренбургского казачьего полка, а затем расстрелян (по другим сведениям уморен голодом).

⁴⁸ Завершинский Николай Георгиевич (Егорович) (1883–1924) – из оренбургских казаков. Окончил Троицкое 3-классное городское училище и Оренбургское казачье юнкерское училище (1907). И. д. начальника общего отделения управления дежурного генерала штаба Южной армии (1919). Командир 1-го Оренбургского казачьего полка Отдельной Семиреченской армии (1920). В мае 1920 ушел в Китай и присоединился там к отряду атамана Дутова.

В ноябре 1921 арестован Семипалатинской ГубЧК. В июле 1922 приговорен к одному году лагерей. В 1923 возвратился в Троицк. На начало 1924 работал в Троицком окрисполкоме.

⁴⁹ Гонаго (Ганаго) Григорий (?-1920) – из сибирских казаков. С 1916 года вахмистр Ганаго в партизанском отряде Анненкова на Германском фронте. Полный Георгиевский кавалер (четыре солдатских Георгиевских креста). С 1918 в Партизанской дивизии Анненкова. Хорунжий 1-го Драгунского партизанского полка, помощник командира полка по строевой части, произведен в сотники и переименован в поручики с зачислением по армейской кавалерии (1919). В 1920 помощник командира Лейб-Атаманского полка.

⁵⁰ Старого стиля.

⁵¹ Дьяков Василий Аврамович (1886–1945) – из дворян Области Войска Донского. Окончил Донской Императора Александра III кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище (1905). Офицер Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка. Участник Первой мировой войны. Награжден Георгиевским оружием (1915). Полковник (1917). С 1918 в Донской армии. Командир 1-го полка 1-й Донской конной дивизии (1918), командир Лейб-гвардии Казачьего полка (1918), командир Гвардейской бригады 1-й Донской конной дивизии (1919). Генерал-майор (1919). Начальник 1-й Донской конной дивизии (1919–1920), командир 1-й бригады 1-й Донской казачьей дивизии на о. Лемнос (1920–1921), затем до 1924 в распоряжении представителя Главнокомандующего Русской армии в Польше. С 1924 в Данциге. Погиб во время эвакуации в Данциге в марте 1945.

⁵² Кононов Владимир Владимирович (1886–1938) – из дворян Области Войска Донского. Окончил 1-й Московский Императрицы ЕкатериныП кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище (1907). Офицер Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка. Участник Первой мировой войны. Есаул (1917). Умер 06.12.1938 в Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

⁵³ Рыковский Яков Федорович (1889–1918) – из дворян Области Войска Донского. Окончил Донской Императора Александра III кадетский корпус (1907) и Николаевское кавалерийское училище (1909). Офицер Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка. Участник Первой мировой войны. Награжден Георгиевским оружием (1916). Есаул (1917). Убит в конной атаке под Екатеринодаром 31.03.1918.

⁵⁴ Соколов Анатолий Клавдиевич (?-1919). Офицер Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка. Участник Первой мировой войны. Есаул (1917). В 1918 во французском Иностранном легионе. Летом 1919 в Сибирской армии. Полковник. Убит под Камышловым.

⁵⁵ Муравьев-Амурский Михаил Валерианович (1898–1930) – граф. Окончил Суворовский кадетский корпус в Варшаве. Вольноопределяющийся Татарского конного полка. Переведен в Лейб-гвардии Казачий Его Величества полк. Участник Первой мировой войны. Награжден Георгиевским крестом. Сотник (1917). В Гражданскую войну в Северной Добровольческой армии. Эмигрировал в Италию. Умер 14.05.1930 от неудачной операции аппендицита.

⁵⁶ Осипов Константин Павлович (1896–1919) – родился в Красноярске. Окончил Красноярское землемерное училище и 4-ю Московскую школу прапорщиков. Член РСДРП(б) с 1913. С 1916 в Туркестане. Военный комиссар Туркестанской республики (1918). В январе 1919 в Ташкенте возглавил мятеж против советской власти в крае. После разгрома мятежа бежал из Ташкента и был убит одним из своих соратников.

⁵⁷ Иорданский Евгений Георгиевич – инженер, в 1919 – заведующий подотделом водного хозяйства Семиреченского областного комитета государственных сооружений, с 1922 – начальник Управления по строительству и восстановлению семиреченских трактов. Умер в 1922.

⁵⁸ Чиркина Наталья Николаевна (1894–1989) – урожденная Ефремова, сестра В. Н. Ефремова. Окончила Смольный институт благородных девиц в Санкт-Петербурге. Замужем за дипломатом С. В. Чиркиным (см. комментарий выше), с которым познакомилась в Ташкенте. С 1920 в эмиграции в Иране, затем в Корее. С 1950 в США. Умерла в Сан-Франциско. Похоронена на Сербском кладбище.

Р. О. Андреев, М. Н. Ивлев

В. А. Гольцев. Кульджинский эндшпиль полковника Сидорова

От автора

Это о генералах писать легко. Обложился биографическими справочниками, благо их уже выпущено около десятка и – вперед! Авторы этих справочников хорошо поработали в архивах и за их труд – спасибо. Но попробуйте найти сведения о поручике, капитане, хорунжем, сотнике, войсковом старшине, полковнике? Таких справочников почти нет и исследователи, которым создание их под силу, до этой работы еще не добрались и вряд ли собираются. Между тем, такие справочники необходимы, так как неведение об этих офицерах держит в тени целый пласт интереснейших сведений, событий, фактов, которые, если не разворошить этот пласт сейчас, никогда и не увидят света, в то время, как интерес к Гражданской войне, ее причинах, героях и анти-героях растет и порождает новые вопросы. Особенный интерес проявляется к сведениям о воинах среднего звена Сибири и Дальнего Востока.

Вот я пишу о полковнике Сидорове, руководителе белого подполья в Семипалатинске, командующем военной группировкой Атамана Анненкова в Синьцзяне (китайская провинция, граничившая с юго-востоком бывшей России, а ныне – с Казахстаном), трагически погибшим от ножа, вложенного в руки предателя, бывшего прапорщика и соратника Сидорова Мухамедова, чекистами. В архивах сведений о нем крайне мало, да и попробуйте получить там какую-нибудь справку о нужном вам человеке? С вас сдерут за нее кругленькую сумму всевозможные частные организации, присосавшиеся к этим архивам. А почему дельцы должны наживаться на интересе граждан к истории своего народа, государства, к его славным сынам, своих родственников наконец? Многие фонды о Гражданской войне в архивах России и стран СНГ до сих пор закрыты. Спрашивается, почему? Чьи секреты они охраняют? Уже ни одного участника той войны среди нас нет, давным-давно ушли из жизни оклеветанные и оболганные белые и красные генералы, атаманы Гражданской войны, а архивы все хранят секреты уже давно не существующего государства. Кому это надо? Думаю тем, кто пытается скрыть подлинную историю от народа, приспособить ее для своих интересов.

Но я отвлекся от главной темы, которую хотел поднять – темы создания биографических справочников о младшем, среднем и старшем командном составе белых формирований, о людях, непосредственно добывавших победу на том участке фронта, где они действовали. Все условия для этого есть. У многих из нас накопились ведения о своих земляках, еще живы потомки героев. Нужен инициатор и коллектив единомышленников, даже заочный. Время идет, пора браться за дело, иначе будет поздно: грядущие поколения инфантильны, да и фонды Гражданской войны могут быть почищены.

Юнкерство

Павел Иванович Сидоров… Сведения о нем очень скудны и разбросаны по различным и немногочисленным источникам о Гражданской войне в Семиречье. Тем не менее, собранные воедино, они позволяют все же набросать портрет этого незаурядного офицера.

Меня давно привлекала трагическая судьба этого офицера, скромного, решительного, интеллигентного, умного, умелого военного, каких было много среди офицерства дореволюционного времени. Покоряла его непримиримость в отстаивании с оружием в руках своих убеждений даже тогда, когда белое сопротивление Советской власти на Востоке страны было подавлено и свернуто, и только он оказался единственным военачальником, продолжавшим борьбу за Единую и Неделимую, ясно сознавая, что обречен.

Сбор материалов о нем сразу же вызвал затруднения. Но материал с трудом но, добывался. Однако ответ на один из вопросов не давался никак.

В различных источниках о П. И. Сидорове говорится, что он – выпускник Виленского пехотного училища, выпущен хорунжим в 3-й Сибирский казачий полк. Однако в списках выпускников училища, опубликованном в Интернете на сайте училища, его нет. Мое обращение к одному из модераторов сайта вопрос не прояснило, так как тот элементарно на него не ответил, и я продолжал поиск. В том же Интернете я обнаружил справочник по выпускникам училища Юрия Никитина, но Сидорова Павла Ивановича в нем по-прежнему не было. Среди выпускников были и такие, которые направлялись в Донское, Уральское и Оренбургское казачьи войска, но в Сибирское казачье войско эти офицеры не выпускались. К счастью, в Интернете оказался адрес электронной почты Ю. Никитина, одного из авторов справочника по выпускникам училища и я решил задать свои вопросы ему:

1. Не учился ли Сидоров П. И. в училище под другой фамилией?

2. Не могло ли случиться так, что Сидорова П. И., поступившего в Виленское училище, могли перевести в другое училище, но документ об образовании выдали в Виленском?

3. Не случилось ли так, что фамилия Сидорова П. И. не попала в списки выпускников училища и в справочник по техническим причинам?

4. В каком звании Сидоров П. И. был выпущен из училища?

5. Не являлась ли фамилия Сидоров псевдонимом офицера семипалатинского подполья?

6. Не является ли информация о принадлежности Сидорова П. И. к Виленскому училищу элементарно недостоверной?

Здание Виленского пехотного юнкерского училища

Бывший выпускник училища и советский офицер запаса Ю. Никитин ответил мгновенно и извинился, что в течение 2–3 лет сайт не обновлялся и не только уверенно заявил, что П. И. Сидоров является выпускником Виленского пехотного училища, но и подтвердил это документально, прислав копии соответствующих документов.

В Высочайшем приказе по военному ведомству от 6 августа 1909 года о назначении в войска выпускников училищ России значится, что Сидоров выпущен хорунжим и направлен в 3-й Сибирский казачий полк^[3], а в Особом списке офицерским чинам Русской Императорской армии, составленном по 1 января 1910 года приведен список офицеров 3-го Сибирского казачьего полка, в котором значится хорунжий Сидоров^[4]. Таким образом, все сомнения о выпускнике-виленце Сидорове были устранены.

К сожалению, никто из современников Сидорова не оставил нам его словесного портрета. У нас осталась только одна фотография этого офицера в парадном казачьем мундире Сибирского казачьего войска, где он сфотографировался в чине хорунжего в 1909 году, найденная омским историком Владимиром Шулдяковым.

После этих небольших, но важных для понимания вопросов, которые могут возникнуть в дальнейшем, приступаю к изложению материала.

Вначале краткая биография П. И. Сидорова, составленная с использованием материалов, любезно предоставленных выпускником Вильнюсского высшего командного училища радиоэлектроники ПВО и его неутомимым историком Юрием Никитиным.

Павел Иванович происходил из потомственных дворян Санкт-Петербургской губернии и родился 25 июля 1883 года. Получил домашнее образование, затем окончил Виленское пехотное училище – одно из старейших военно-учебных заведений в России. Оно было основано в 1864 году, как пехотное юнкерское училище, но до 1885 года, наряду с офицерами пехоты, готовило и офицеров для казачьих войск. В 1885 году казачий отдел в училище, в связи переводом юнкеров в Елисаветградское кавалерийское и Новочеркасское казачье училища, был упразднен. 27 января 1903 г. училищу было пожаловано простое знамя образца 1900 года – полотнище, окаймленное светло-синей каймой, на нем – золотое шитье Спаса Нерукотворного. Древко черное, навершие образца 1857 года, гвардейское. С 1904 г. училище выпускало подпоручиков.

Училищем командовали заслуженные генералы, отличившиеся в войнах с Турцией, Японией, Германией. В период учебы юнкера Сидорова начальником училища был полковник, затем генерал-майор и генерал-лейтенант Николай Александрович Хамин. Это был один их образованнейших офицеров Русской армии, за плечами которого – все военно-учебные заведения страны от кадетского корпуса до Академии Генерального штаба. Состоял при штабах крупных воинских частей и соединений, начальником штаба 21 пехотной дивизии, командиром 23 пехотного Низовского полка. Участник Русско-японской войны 1904–1905 г. г. Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст.; Св. Анны 3-й ст.; Св. Анны 2-й ст. с мечами; Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом; Св. Владимира 3-й ст.; Св. Станислава. Добровольно вступил в РККА (1918). Начальник Главного Управления Военно-Учебных Заведений (ГУВУЗ) (4 мес.). Заведующий Петроградскими курсами Всевобуча (6 мес.). Начальник Высших Организационных курсов Всевобуча (01.05.1919). Включен в списки Генштаба РККА от 15.07.1919 и 07.08.1920. На 01.03.1923 Преподаватель Главной Военной Школы физического образования трудящихся.

Начальник Виленского пехотного училища полковник Н. А. Хамин

Фамилий и характеристик преподавателей училища периода обучения в нем П. И. Сидорова мне найти не удалось, но следует полагать, что это были тоже заслуженные воины и специалисты высокого класса.

Юнкер Виленского пехотного училища

Юнкера носили синие погоны с белой выпушкой без шифровки. Выпускник училища подполковник А. Г. Битенбиндер в своей статье «Виленское военное училище», опубликованной в журнале «Военная быль» № 79, 1966 год, Париж, отмечал, что «отличительной чертою Виленцев является равенство. Сын москвича граф М., сын крупного миллионера, известного Волжского рыбопромышленника К., сын простого железнодорожного служащего, все пользовались одинаковыми правами, были равны между собою. Всех объединяла идея служения царю и Родине, объединяла железная дисциплина, муштра и товарищество».

В 1909 году полковника Хамина сменил полковник Б. В. Адамович. Воспитанный в духе рыцарства, благородства и чести он ввел для юнкеров два девиза: «Один в поле и тот воин!» и «К высокому и светлому знает верный путь». Впрочем и до введения этих девизов юнкера и выпускники училища свято следовали боевым традициям армии, традициям чести и благородства.

Начальник Виленского пехотного училища генерал Б. В. Адамович в эмиграции

Питомцы училища участвовали во всех войнах царской России, в Гражданской и в Великой Отечественной войнах. Среди выпускников училища – крупные военачальники, многократные Георгиевские кавалеры, умелые командиры. Училище подготовило командные кадры и для армий будущих прибалтийских государств. Выпускниками училища были например, Главком Эстонских сил обороны Йохан Лайдонер, Главком Литовской армии Сильвестрас Жукаускас и другие. Следует отметить, что это училище окончили и будущие советскими военачальники И. И. Вацетис, И. Ф. Блажевич, Н. А. Щорс^[5], кавалер Георгиевского оружия генерал-майор Радус-Зенкович Л. А., генерал-лейтенант Шалин Михаил Алексеевич – генерал-полковник, начальник штаба 16-й и 22-й армий, 1-й танковой армии, начальник Главного разведывательного управления Генштаба Советской армии (1952 г.) и другие.

Справедливости ради, следует отметить, что не только на стороне Советского Союза сражались виленцы. Например, выпускник училища Артур Силгайлис стал оберфюрером СС и успешно воевал против своих однокашников годы Великой Отечественной войны советского народа против немецких захватчиков. Но это, конечно, исключение. В годы же Гражданской войны в России однокашники не только этого, но и многих других училищ, находясь по разные стороны линии фронтов, успешно пускали кровь друг другу.

В отличие от других юнкеров, Сидоров пришел в училище уже обстрелянным воином, за плечами которого Русско-японская война, нижний чин и твердо представляя трудности военной стези, на которую он вступал на всю жизнь. Он был дисциплинирован, хорошо знал военные порядки, хорошо учился и скоро получил офицерский темляк и стал портупей-юнкером^[6], о чем сказано в Высочайшем приказе от 6 августа 1909 года.

В 1909 году Сидоров был выпущен хорунжим в 3-й Сибирский казачий полк по второму разряду.

Как и Атаман Анненков, Павел Иванович Сидоров не был казаком по происхождению. Почему он при выпуске из чисто пехотного училища попросился в казачьи войска – фантазировать не буду. Но причины, видимо, были.

Сидоров служил в первоочередном^[7] 3-м конном казачьем полку 3-го отдела^[8] Сибирского казачьего войска. Полк стоял в городе Зайсане, в самом углу Западного Туркестана, в 20 километрах от китайской границы, установленной русско-китайским Петербургским договором 1881 года, в соответствии с которым на участке полка было исправлено прохождение линии государственной границы в районе озера Зайсан и реки Черный Иртыш.

Полк вел историю с линейного Сибирского казачьего войска полка № 1. Название 3-го Сибирского полк получил в 1892 году. Сибирские казаки охраняли границу с Китаем, от Тарбагатая через Зайсанские ворота и Южный Алтай почти до самой Тувы. С началом весны и до глубокой осени они боролись с казахскими и монгольскими барымтачами^[9] у проходов через Тарбагатай и Саур, в долине Черного Иртыша, у горного озера Маркаколь на Алтае, а затем и у знаменитого Чуйского тракта. Расстояние между крайними алтайским и тарбагатайским постами в разные годы составляло 400–700 верст, а протяженность линии разъездов в 1892–1893 годах достигала 1042 километров.

В войнах России и в походах полк не участвовал и боевых знаков отличий не имел. Но за добросовестную службу ему Высочайше было пожаловано полковое знамя с Александровской юбилейной лентой и одиночные белевые петлицы^[10] на воротнике и обшлагах мундиров низших чинов, пожалованные 6 декабря 1908 г. в награду за верную и ревностную службу как в мирное, так и в военное время. Впрочем, в одной схватке с китайцами случившейся в 1863 г. при Борохудзире в Семиречье полк участвовал. 31 мая 1863 года на реке Борохудзир произошел вооруженный конфликт. Капитан А. Ф. Голубев проводил астрономические наблюдения в урочище Айдарли-Кум. Его сопровождал отряд казаков. Недалеко располагался китайский пограничный пикет Борохудзир, командир которого пригласил русских в гости. Однако как только отряд въехал на территорию пикета, китайцы открыли огонь. Командир отряда поручик Е. Антонов был смертельно ранен, но «пробился к своему отряду, где умер на следующий день». Ранили хорунжего Елгина, 6 нижних чинов, 3 казаков взяли в плен. Четверо погибли. Цинская стража преследовала русских до урочища. На другой день нападение китайцев повторилось. Капитан Голубев отвел отряд на Куш-Мурун, опасаясь окружения, и вместе с Кушмурунским отрядом майора М. Г. Лерхе отбил наступление. Срочно сообщили генералу А. О. Дюгамелю (генерал-губернатор). Тот отдал приказ отправить казаков из Верного для усиления пограничных войск.

К месту конфликта подошли 1,5 взвода пехоты, 25 казаков, сотня киргизов во главе с Тезеком Нуралиевым, взвод конно-артиллерийской казачьей батареи под командованием артиллерии поручика В. Ю. Мединского. Конфликт был урегулирован в октябре 1864 года.

Сохранилась фотография вручение полку полкового знамени.

Полк дислоцировался в станице Зайсанской, основанной в 1864 г. в Зайсанской котловине на левом берегу р. Уйдене, у северного подножья хребта Саур. Основана станица на месте древнего поселения Жеменей, располагавшегося на караванном пути в Семипалатинск. Прежде здесь стоял Зайсанский пост. В 1870 году вокруг поста сложилась одноименная станица, в 1897 году превратившаяся в город Зайсанск, затем вновь ставший Зайсаном. С этого же времени Зайсан стал местом дислокации полка.

Основателем Зайсана являлся начальник штаба Западно-Сибирского военного округа полковник И. Ф. Бабков, оставивший нам мемуары. Он пишет: «Необходимо было оградить пограничный край от враждебных покушений со стороны китайских инородцев и для того озаботится выбором близ границы такого опорного пункта, который мог бы служить средоточием всего управления Зайсанским краем и сборным местом для войск, охраняющих границу, а также основанием русского заселения на этой окраине Империи.

К тому времени прибыл в отряд и назначен в мое распоряжение инженерный офицер г. Войцехович. Этот способный и достойный офицер с самого заложения Зайсанского поста и во все время пребывания моего на границе был моим деятельным и полезным сотрудником. По осмотру местности, выбранной для поста, тот час же было решено приступить к распланированию улиц вдоль которых я поставил непременным условием посадку деревьев в один или два ряда, а также к выбору мест для будущих церкви, сада и станицы».^[11]

Во времена Сидорова Зайсан еще строился. Из отдельных домов складывались улицы, купцами строились магазины, склады. Развивался и военный городок, по его западной стороне вставали одноэтажные деревянные казармы, на площади перед ними, закладывалась полковая церковь. В восточном краю городка стояли конюшни, баня и склады. Не была забыта и гауптвахта. В одной ее половине содержали проштрафившихся казаков, в другой – задержанных хунхузов.

Население города по переписи 1897 г. составляло 7370 человек (4301 м. и 3078 ж., в том числе 730 киргизов). Православное женское приходское училище, 3-х классное городское училище, библиотека, православная церковь, приемный покой. Фабрик и заводов 2 кожевенных и 1 шерстомойный, 5 водяных мельниц^[12].

П. И. Сидоров в чине хорунжего. Фото 1909 г.

Однако успешная служба хорунжего Сидорова в полку внезапно была прервана длительной командировкой.

Монгольский рейд

Вначале XVII в. маньчжуры, жившие на северо-востоке нынешнего Китая, вторглись в районы проживания раздробленных племен монголов и вынудили их платить дань. В 1636 г. они присоединили к себе часть монгольских земель, в дальнейшем получивших название Внутренней Монголии. В 1644 г. маньчжуры захватили Пекин, основали династию Цин и в течении двух лет объединили весь Китай. Укрепившись они вновь обратили взгляд на монгольские земли и в 1696 г. присоединили их к Китаю, чему способствовал съезд монгольских князей, на котором они выразили желание перейти под суверенитет маньчжурского императора. Со временем маньчжуры были ассимилированы китайцами и сами стали китайцами.

Маньчжурское иго длилось до 1911 года, когда в результате буржуазно-демократической революции, по названию года по китайскому календарю, получившей название Синьхайской, пало. Революция вызвала мощное национально-освободительное движение на окраинах государства. Целью этого движения были независимость национальных окраин и их полное отделение от Китая. Одним из очагов этого движения стала Монголия. Россия хорошо помнила происки маньчжурского государства у своих границ и молниеносный разгром Джунгарского ханства^[13], которое, несмотря на постоянные набеги на сибирские районы России, служило подушкой безопасности или буфером, преграждающим агрессивные устремления Цинов к России. Отсутствие такого своеобразного амортизатора беспокоило Россию. Поэтому она решила вмешаться в китайско-монгольскую междоусобицу и помочь монголам создать на юго-восточном участке своей границы дружественное России государство, которое естественно и объективно прикрывало бы ее на этом направлении от Китая. Для этого, она решила воспользоваться этими событиями и тайно оказывало монголам дипломатическую, финансовую и военную помощь. Только на первом этапе борьбы Монголии было передано 6 тысяч винтовок, 3 миллиона патронов, 2 тысячи драгунских шашек, 2 вьючных пулемета и 2 легких орудия^[14]. В дальнейшем такие передачи были неоднократны.

В декабре 1911 года в Урге была провозглашена независимость восточной Внешней Монголии (Халхи). Западная же часть Монголии – Кобдоский округ – продолжала оставаться китайской, и за обладание этим краем здесь шли бои с азиатским ожесточением. В китайском пока Кобдо располагалось российское консульство, которое работало под постоянной угрозой нападения китайцев и их провокаций.

Между тем обстановка в Западной Монголии стремительно обострялась и тайной помощи России было уже недостаточно, а интересы собственной безопасности требовали от нее усиления помощи, в том числе военной.

В ноябре 1912 г. монголы предприняли наступление на Кобдо. По просьбе монголов русский консул в г. Улясутае^[15] Люба направил для отслеживания обстановки отряд казаков под командованием подъесаула Харанова. Встретив в составе монгольских войск русский отряд, китайцы отступили. Но положение в Кобдо было крайне тяжелым и зимой 1913 г.

Россия направила туда подразделения Верхнеудинского казачьего полка а составе 3 сотен и взвода артиллерии, а летом со стороны

Бийска сюда же были переброшены части пехоты и артиллерии. Однако, в развернувшихся боях монголы терпели постоянные поражения. Российские войска в боях с китайцами не участвовали и являлись как бы сдерживающим фактором и напоминанием им, что, в случае необходимости, они вынуждены будут вступить в бои.

13 июля 1913 года для охраны коммуникаций в район боевых действий был направлен экспедиционный отряд сибирских казаков под командованием капитана Г. А. Вержбицкого^[16]. 31 августа 1913 года он занял крепость Шара-Суме, но вынужден был вернуть ее китайцам.

Война затягивалась и нужно было искать выход. По предложению России 25 октября (5 ноября) 1913 г. была подписана декларация по монгольскому вопросу. Россия признавала, что Внешняя Монголия находится под сюзеренитетом Китая, Китай – автономию Монголии.

Граница между Кобдоским округом Монголии и Алтайским округом Китая была установлена по алтайским хребтам. Административно Алтайский округ вошел в состав провинции Синьцзян.

Для защиты интересов России в Алтайском округе, а также проживавших в нем российских подданных, в 1913 году в крепости Шара-Сумэ было открыто русское консульства во главе с надворным советником Кузминским^[17].

Война с китайцами за независимость Монголии длилась до 1921 года. В этой войне китайцев били и войска барона Унгерна, и цырики^[18] Монгольской народной армии и сибирские партизаны. В 1924 году Монголия была провозглашена Народной республикой.

После такого отступления, вернемся к нашему герою. Являясь первоочередным, 3-й Сибирский казачий полк жил тревожной жизнью. Личный состав полка со дня на день ожидал приказ на переход границы. Наконец приказ был получен, но не на ввод полка в Монголию, а об откомандировании туда небольшого отряда для вооруженной охраны и защиты нового российского консульства в г. Кобдо под командованием инициативного и храброго офицера. Выбор пал на хорунжего П. И. Сидорова.

В начале июля отряд (конвой) Сидорова вышел в количестве 12 казаков из Зайсана. Переночевав в пограничном ауле Майкапчагай, отряд перешел границу и взял направление на китайский город Кобдо, путь к которому знали почти все казаки отряда. Двигаясь по выгоревшей под солнцем степи, применяя меры маскировки, разведки и боевого охранения, отряд без потерь 12 июля 1912 года прибыл в консульство, пройдя за пять суток 400 верст. Сидоров и его казаки были временно приписаны консулом Кузминским к штату консульства, и Сидоров возвратился в Россию только накануне Первой мировой войны.

Описание города Кобдо нам оставил знаменитый русский путешественник, разведчик и генерал М.В Певцов. В «Путевых очерках Джунгарии» он пишет, что по своей чистоте город составляет редкое исключение между китайскими городами, обыкновенно грязными и зловонными в летнее время. По главной улице, имеющей около полуверсты длины и 25 саженей ширины, тянется аллея высоких тенистых тополей. В городе 60 домов из необожженного кирпича, 1000 человек жителей (1878 г.). Против концов главных улиц – две цитадели. В одной из них располагаются органы управления и гарнизон (400 солдат). Консульство располагалось в этой крепости^[19]. Но постоянные обстрелы и штурмы города то монголами, то китайцами вынуждали консульство выезжать за его пределы на расстоянии до 40 километров. Полевые условия, конечно затрудняли охрану консульства.

Сведений о боевых делах Сидорова во время монгольской командировки нет, но безусловно в отдельных стычках с китайцами он участвовал и дело свое делал добросовестно. Например, в начале августа 1912 года российские газеты пометили такую информацию о событиях в Монголии.

«Обстрел китайцами русского консула.

КОШ-АГАЧ. 2 августа русский консул Кузминский, уступая просьбам Монголов, направился к осажденной ими крепости Кобдо, заранее предупредив местного китайского амбаня, что он будет ожидать его уполномоченного в указанном месте, чтобы предложить свое посредничество к прекращению кровопролития. Консул ехавший в сопровождении конвоя, с консульским и белым флагами, был внезапно обстрелян Китайцами из крепости. Консул с конвоем выехал из поля обстрела без потерь».

Безусловно, участником этой стычки был и хорунжий Сидоров и в том, что консул не пострадал большая заслуга принадлежит начальнику конвоя.

Учитывая неспокойный характер Кузминского и его стремление всегда находиться там, где обстановка складывалась наиболее остро и требовала авторитетного вмешательства, следует пролагать, что Сидорову приходилось часто и нелегко опекать своего шефа.

Хочу еще воскресить один эпизод, в котором, возможно, участвовал Сидоров. То было опасное, требующее большой храбрости, решительности и физической силы дело.

В начале XX века в Монголии появился авантюрист Джа-лама, выдававший себя за перерожденца^[20] Амурсаны^[21]. Это был выходец из России, астраханский калмык, прибывший восстановить Джунгарию в территориях Кобдосского и Алтайского округов, т. е там, где служил наш герой.

Вначале борьба Джа-ламы против китайцев была на-руку России, и она ему не препятствовала. Отличаясь большой волей, жестокостью, беспощадностью, огромной силой, он сумел подчинить себе не только монгольских князей, но и высшее ламаистское духовенство и повел себя как независимый правитель Монголии. Безусловно, Россия стремилась поставить Чжа-ламу на службу своим интересам, но вскоре от этого отказалась. Джа-лама в борьбе за свое утверждение применял неслыханную жестокость. Ему ничего не стоило, вспоров человеку грудь, вырвать из нее и съесть его сердце. Особенно он ненавидел казахов за их участие на стороне китайцев в разгроме Джунгарского ханства. Дело доходило до того, что он снимал с них живьем кожу и делал, так называемые, тулупы. По приказу Джа-ламы, кочевников-мусульман лишали пастбищ, отбирали скот и имущество. Доведенные до отчаяния, в сентябре 1913 г. казахи бежали к русской границе. В этот период переходы через границу имели особенно массовый характер. Крестьянский начальник 4-го участка Бийского уезда Томской губернии доносил: «из провинции Монголии Бекен-Мерина в пределы Российской империи (надельные земли Бургузинского общества Кош-Агачской волости) вторглось более 5 тыс. человек монгольскоподданных киргиз (казахов – авт.)».

Джа-лама

Причиною, побудившею этих киргиз перейти русскую границу, послужило то обстоятельство, что монгольские власти, подозревая их в сношениях с китайскоподдаными киргизами, по приказу Чжа-ламы стали их преследовать, принуждая к переходу в буддизм, и перегоняя с места на место во время начавшейся бескормицы. Самовольно перейдя в пределы России, где и заняли надельные земли Бургузинского общества. С присущей им бесцеремонностью, киргизы стали вытеснять коренное население. Их скот начисто стал вытравлять зимние пастбища и заготовленное на зиму сено. Теленгиты (местная национальность), опасаясь преследования вторгнувшихся к ним киргиз монголами, ввиду отсутствия с этой стороны русской воинской охраны, стали спешно покидать свои жилища, угоняя скот, бросая все на произвол судьбы.

Этого Россия простить Джа-ламе уже не могла. 9 февраля 1914 года он был захвачен казаками 3-го Сибирского казачьего полка под руководством капитана 4-го Сибирского стрелкового полка Булатова и доставлен в Россию. Здесь он несколько лет провел в Томской и Якутской тюрьмах, но отказаться от своего плана воссоздать Джунгарское ханство не мог. После освобождения он вернулся в Монголию, и в январе 1923 года был убит, а его отрубленная голова несколько лет кочевала по монгольским степям и рынкам как напоминание всем бунтовщикам об их участи, пока не нашла успокоения в Ленинграде в петровской Кунсткамере в 1925 году.

Об участии в операции по захвату Джа-ламы хорунжего Сидорова сведений нет. Нет Сидорова и в рапорте капитана Булатова, назвавшего других участников операции. Но это не означает, что Сидоров не мог выполнять в операции другие не менее важные роли. Накануне мировой войны хорунжий Сидоров был отозван в полк.

В омуте войны. 28 июля 1914 – 11 ноября 1918

В мясорубке, вошедшей в историю под названием Первой мировой войны, сражались все казачьи войска России. Учитывая, что многим современникам об этой войне ничего не известно, кратко напомню о ней.

Поводом для начала военных действий послужило убийство в Сараево эрцгерцога Франца Фердинанда сербским националистом, членом организации «Молодая Босния» Гаврилой Принципом. Причины же Первой мировой войны лежали значительно глубже и простому обывателю того времени были неизвестны. Но их хорошо знали Генеральные штабы вступавших в войну государств, сумевшие скрыть от народов истинные причины войны и внушить им идею о необходимости защиты отечества. На самом деле это была война за передел уже поделенного мира, колоний, сфер влияния и приложения капитала, за порабощение других народов.

После убийства эрцгерцога Фердинанда события развивались стремительно:

– 15 (28).07.1914 Австро-Венгрия объявила войну Сербии.

– 19.07 (01.08) Германия объявила войну России.

– 21.07 (03.08) Германия объявила войну Франции.

– 22.07 (04.08) Великобритания объявила войну Германии. Практически в войне сражались почти все страны мира, а точнее 38 из 59 существовавших в то время и составлявших две коалиции держав: коалиции центральноевропейских государств (Германия, Австро-Венгрия, Болгария) и Турции и Антанты^[22] (Россия, Франция, Великобритания, Сербия, позднее Япония, Италия, Румыния, США и др.; всего 34 государства).

Кратко назову основные цели, которые преследовали эти государства.

Великобритания – отобрать у Германии районы Восточной и Юго-Западной Африки, в которые та проникла и ослабить своих союзников Россию и Францию.

Франция – возвратить Эльзас и Лотарингию, отделенные от нее в 1871 году и сохранить свои колонии, в частности Северную Африку.

Россия – задержать экспансию Австро-Венгрии в Сербию, Герцеговину и Боснию, овладеть Босфором и Дарданеллами и утвердиться на Балканах.

Сербия (в составе Антанты) – утвердиться на Балканах в качестве лидера славянских народов полуострова.

Германская империя – стремилась разгромить главного соперника Великобританию и лишить ее колоний; разбить Францию и закрепить за собой Эльзас и Лотарингию; нанести поражение Бельгии и Голландии и захватить колонии этих держав; ослабить Россию, отнять у нее Польшу, Украину и Прибалтику; подчинить своему влиянию Турцию и Болгарию и совместно с Австро-Венгрией прочно укрепиться на Балканах.

Австро-Венгрия – удержать захваченные ею в 1908 году Боснию и Герцеговину.

Следует сказать, что ни одна из этих стран не достигла своих целей, а в России война создала предпосылки к революциям, гражданской войне и социализму.

Несколько цифр:

– около 73,5 млн. человек были мобилизованы;

– убиты и умерли от ран 9,5 млн.;

– более 20 млн. ранены;

– 3,5 млн. остались калеками.

Длилась эта война примерно 4 года.

К началу Первой мировой войны (1914 г.) в Сибирском казачьем войске числилось 152 офицера (генералы, штаб– и обер-офицеры, 74 классных чиновника и 14 647 нижних чинов (подхорунжие, вахмистры, старшие и младшие урядники, приказные, казаки) годных к службе^[23].

С началом войны войско выставило 9 конных полков, 1 артиллерийский и 2 запасных дивизиона, 3 отдельные сотни, запасный артиллерийский взвод и ряд команд – всего свыше 16 тысяч человек. В дальнейшем были выставлены дополнительные части (потери 790 человек убитыми и без вести пропавшими).

После возвращения из Монголии, в связи с угрозой войны с Германией и ее союзниками, Сидоров был переведен в 6-й конный полк Сибирского казачьего войска. 23 мая 1915 года он вступил в командование 3-й сотней полка. В июле 1915 года полк выступил на фронт в составе Сибирской казачьей дивизии, действовавшей в составе войск Северо-Западного фронта. Командиром бригады, в которой воевал Сидоров, был генерал-лейтенант Усачев Александр Яковлевич, бывший командир 3-го казачьего полка.

Об участии сотника Сидорова в боях можно сказать следующее. В пункте 3 Списка по старшинству в чинах Штаб– и обер-офицерам и классным чиновникам 6-го Сибирского Казачьего полка (РГ-ВИА, Ф.5370, о. 1, документ 32, л. 1), составленному по документам и сведениям, имевшимся в полку по 31 декабря 1915 года включительно, 13 января 1916 года, имеется графа «В каких компаниях участвовал (годы компаний), был ли в сражениях, не был ли ранен или контужен в военное или мирное время, если причислен к классу раненых, то к какому. Не имеет ли травматических повреждений, полученных в мирное время и внесенных в послужной список». Но в этой графе участие в каких боях участвовал офицер не расшифровывалось, а просто писалось «Был в сражении», «Участвовал в бою» или «В сражениях не был». Лишь у сотника полка А. П. Машенского в этой графе записано: «в сражении был 3 октября 1915 г., ранен, находился в госпитале». Что касается Сидорова, то у него в этой графе записано: «в 1915 г. участвовал в сражении, ранен и контужен не был». Наличие даты боя у А. П. Машенского позволяет установить, что полк участвовал в боях в оборонительной Виленской операции, проведенной 10-й и 5-й армиями русского Западного фронта 9 (22) августа – 18 сентября (2 октября) 1916 года в районе города Вильно (Вильнюс). Удерживая район Вильно, русская армия во встречных боях нанесла большие потери немцам. Но, усилив свою 10-ю армию резервами, германское командование начало наступление на Свенцяны и прорвало оборону русских войск. В прорыв немцы ввели 6 кавалерийских дивизий, которые отбросили немногочисленную русскую конницу, в том числе и 6-й казачий полк, и достигли железной дороги восточнее Минска. Однако, оторвавшись от своих баз, не имея поддержки пехоты и артиллерии, наступление немецкой кавалерии ослабло. В дальнейшем русские войска нанесли контрудар по прорвавшейся группировке противника и разгромили германскую кавалерию. К 18 сентября (2 октября) 1915 года Свенцянский прорыв был локализован русскими войсками на линии озер Дрисвяты, Нарочь, Сморгонь.

Хочу сказать несколько слов в защиту сибирских казачьих полков, действовавших на Северо-Западном фронте. Виленская операция, как и другие операции русских войск на этом фронте, были связаны с отходом со своих позиции, иными словами, с их отступлением. Основным же видом боевых действий конницы, в том числе казачьей, являлось наступление, в ходе которого она атакует противника, наносит удары по его флангам, преследует отходящие войска, прикрытие флангов и отхода своих войск, а также ведет разведку, осуществляет набеги и рейды по тылам противника и пр. К началу Первой мировой войны конница являлась единственным подвижными родом войск и составляла 8-10 % численности армий воюющих коалиций. Действия же конницы в ходе этой войны, вследствие насыщения армий артиллерией, пулеметами и применения авиации, сопровождалось большими потерями личного состава и лошадей. Поэтому кавалерия воюющих государств, в том числе и казачья, не сыграла значительной роли. А с переходом к позиционной войне ее личный состав был спешен и вел боевые действия, как и пехота из окопов. Активности казачьих полков мешали и другие факторы^[24].

В сентябре 1917 года полк вернули в войско, штаб и четыре сотни разместили в Семипалатинске, две – соответственно в Омске и Ново-николаевске.

Сотник Сидоров на этой войне наград не заслужил, хотя от пуль не прятался и за солдатскими спинами не укрывался. Пребывание полка на фронте было краткосрочным и в оборонительных боях редко представляются случаи проявить храбрость и отвагу.

Сотня Сидорова была дислоцирована в Семипалатинске. На том его мировая война закончилась.

Семипалатинское подполье

Писать о подполье вообще трудно. Особенности конспирации, минимум изготовляемых подпольщиками документов, уничтожение их, немногих, в целях той же конспирации… Особенно трудно писать о белом подполье. Кроме тех причин, только что перечисленных выше, здесь сказывается политика сов. власти, принимавшей все меры, чтобы никаких следов его деятельности не осталось. Поэтому в архивах таких документов единицы, тем более в провинциальных, тем более, что пишу я о нем почти через сто лет, прошедших после событий, когда ушли в небытие их участники и современники, которым было не до мемуаров и они их не оставили. Но мне повезло, потому что удалось найти сразу два документа о белом подполье в Семипалатинске, одним из руководителей которого был мой герой, есаул П. И. Сидоров. Эти документы я и использую для написания этой главки.

«Семипалатинск – областной город. Расположен на левом берегу р. Иртыша и его рукава р. Семипалатинки. Построен в XVIII веке для защиты колонистов от киргизов и калмыков, в 1854 г., утвержден областным городом. Зданий до 2700, жителей по переписи 1897 года числится 26 362 (14153 мужчин и 12 200 женщин). Главный пункт по торговле со Средней Азией. Торговля с киргизами ведется меновым путем: скот, шкуры, мех, шерсть, войлок и прочие продуты скотоводства вымениваются на мануфактурные, железные и колониальные товары. Фабрик и заводов 43, в основном кирпичных. Отделение Государственного банка, отделение Сибирского торгового банка. Городская больница на 30 кроватей, лечебница для душевнобольных на 20 кроватей, 2 амбулаторных лечебницы, 3 православных церкви, 9 мечетей. Учебных заведений 16, в том числе мужская и женская прогимназии, городское 5-классное училище, 2 приходских училищ, 3 церковно-приходских школ, 7 магометанских школ, 1 еврейская, Музей, общественная библиотека с бесплатной читальней. Издаются областные ведомости. Соединен пароходным сообщением с городами, лежащими вниз по Иртышу. Вблизи города находятся гранитные ломки»^[25].

Это был город деревянных и саманных домов, узких немощеных улиц, деревянных заплотов, длинных неосвещенных ночей, жары, пыли и мощных арбузов в конце лета – начале осени. Таким его застала и великая смута Семиречья – гражданская война. Этому событию предшествовал ряд факторов.

Одновременно с так называемым «триумфальным шествием Советской власти», представители свергнутых классов и недовольной интеллигенции устремились на окраины России, в надежде отсидеться и вернуться в насиженные гнезда, или эмигрировать в сопредельные страны. Это привело к тому, что в Семипалатинске, крупной и последней на юго-восточном направлении России железнодорожной станции и речном порту, скопились тысячи беженцев из Центральной России, что укрепило власть, оставшуюся здесь со времен Временного правительства и затрудняло установление Советской власти в городе. Но свержение этой власти готовилось. Большевики подпольно создавали отряды Красной гвардии из рабочих и революционно настроенных солдат гарнизона, проводили собрания и митинги. В ночь с 15 на 16 февраля 1918 года по призыву народно-революционного комитета отряды Красной гвардии захватили железнодорожную станцию, почту, телеграф, Государственный банк, пристань и другие важнейшие объекты. Сопротивление белогвардейцев было подавлено. 17 февраля «Известия Семипалатинского Совета рабочих и солдатских депутатов» опубликовали Обращение Совета к гражданам области, в котором извещалось население о том, что Совет «принял на себя всю власть по управлению городом и областью, вошедшей в состав Российской Советской Федеративной Республики». В марте 1918 года Советская власть победила на большей части Семиречья.

Потерпевшие поражение белогвардейцы не могли смириться с потерей столь важной в стратегическом отношении области и начали готовить в Семипалатинске свое восстание. Организатором этой работы явился специально оставленный в городе есаул П. И. Сидоров. Нелегально проживая в казачьей Семипалатинской станице, он сумел найти среди казаков единомышленников. Они обсуждали сложившееся в городе положение и выражали недовольство своим. Скоро обсуждение этих вопросов стало принимать все более острый характер и возник вопрос – что делать? Сидоров предложил сплотиться и копить силы для защиты своих интересов и для свержения ненавистной власти. Так, в казачьей станице Семипалатинской возникла подпольная организация. Руководителем организации был избран есаул Сидоров. В организованный им штаб вошли офицеры-казаки и станичники, уже зарекомендовавшие себя в борьбе с большевизмом. Между офицерами штаба были распределены обязанности. Организованы агитация и пропаганда среди казаков станицы и городского населения, разведка. Станица была небольшой и организация была малочисленной. Ревизия наличия в организации оружия показало, что ее вооружение ничтожно, поэтому первейшей задачей организации было приобретение оружия. Но чтобы добыть его, нужны были силы и тоже оружие, но их не было, а нападения на красногвардейские патрули не всегда удавались, да и не могли решить задачу вооружения. Организация закономерно попала в поле зрения ЧК, которая считала Семипалатинскую станицу рассадником контрреволюции не только в городе, но и в уезде. Однако, опасаясь вооруженного выступления казачества в защиту своих прав, Советская власть проводила политику заигрывания с ними и казаков не трогала. В то же время она вела усиленную агитацию среди местных красногвардейцев, натравливая их на местное казачье население и внушая, что казачество контрреволюционно.

Между тем антибольшевистское подполье в городе росло. В городе начинают организовываться военные организации из местного офицерства, которые устанавливают связи с казачеством.

Активная подготовка к свержению советской власти в Семипалатинске и в области началась в середине апреля с приездом из Барнаула для организации восстания против советской власти Политического комиссара и представителя Томского штаба Западно-Сибирского военного округа поручика И. А. Зибарева-Давыдова (Давыдов – подпольный псевдоним). По сравнению с Сидоровым это был опытный подпольщик, надлежащим образом проинструктированный, снабженный некоторой суммой денег и имевший связь с подпольем Омска, Но-вониколаевска, Томска, Барнаула и с омскими военными властями. «По прибытии в г. Семипалатинск, – пишет он в докладе Сибирскому Временному Правительству, – я выяснил, что до меня там были лишь слабые попытки подготовить восстание, почему мне пришлось налаживать дело с самого начала»^[26].

Зибарев установил контакты с местными офицерами, казаками, гражданскими лицами и некоторыми коммерсантами, сочувствовавшими идее свержения большевизма и создал подпольную организацию и ее штаб, обязанности в котором были распределены следующим образом: начальник штаба – капитан Иосиф Харченко (псевдоним Альский (?)), начальник мобилизационного отдела подъесаул М. С. Герасимов (псевдоним Спиридонов), начальник контрразведки – Носков (псевдоним Рощин), начальник связи – поручик А. Суторихин (псевдоним – Синютин), помощник начальника мобилизационного отдела – юрист Анциферов (псевдоним Дубровин) и есаул Машинский (псевдоним Сальников).

Одновременно с этим была составлена комиссия из лиц гражданского ведомства – Председателя Семипалатинской городской Думы Ф. К. Станкевича, гласных той же Думы Н.В Вайснера, А. Никольского, П. В. Клепацкого, В. П. Колтыпина и кандидата в гласные И. И. Гинята, которой было поручено, во-первых, разработать схему гражданского управления областью на первое после переворота время, пока не будет связи с Временным Правительством и до полного восстановления органов местного самоуправления, а во-вторых, изыскать средства для военной организации.

Кроме того, была налажена связь с казаками пригородной Семипалатинской станицы, но казаки Семипалатинской станицы были весьма малочисленны, всего человек 40–50 и сильно опасались, что в случае неуспеха, ярость большевиков обрушится прежде всего на станицу, семьи и их добро. Поэтому они обещали лишь поддержку при выступлении, но никакого участия в работе организации не принимали. Формально они делегировали в штаб семипалатинской организации Сидорова. Сидоров понимал, что казаки в данной ситуации – не бойцы и с головой ушел в работу в организации Зибарева. Вскоре он стал его заместителем, а затем и начальником штаба.

Связь с казаками не терялась и поддерживалась через бывшего станичного атамана Василия Леднева и казака Лиханова. Была установлена связь и со степными киргизами, которые тоже обещали поддержку организации при ее выступлении.

Подпольная работа и вовлечение людей в организацию требовали больших денег. На эту работу Барнаульским штабом было ассигновано всего 5 тысяч рублей, что было ничтожно мало. Поэтому организацией принимались значительные усилия для приобретение финансов из местных источников. Значительную помощь в получении денег от местного купечества оказали коммерсант А. А. Спасский и прапорщик М. М. Красильников, сын местного коммерсанта. Но купечество сомневалось в успехе замысла подпольщиков и неохотно расставалось со своими капиталами и лишь после значительных усилий, просьб и заверений, денежные суммы стали поступать. Таким путем частями с купечества было собрано 46.700 рублей.

Несколько окрепнув финансово, организация приступила к вербовке членов в боевые отряды. Эта работа велась в трех направлениях:

1. Организация офицерства и добровольцев;

2. Установление связи с казачеством;

3. Мобилизация киргиз.

Из привлеченных в организацию офицеров и добровольцев формировались ячейки. Каждая такая ячейка состояла из 8 человек. Начальник восьмерки назначался начальником мобилизационного отдела или его помощником и обязывался набрать в свою ячейку 8 человек. В интересах конспирации состав одной восьмерки не был известен другим восьмеркам. Так как очень многие начальники восьмерок и «восьмерщики» были совершенно не обеспечены материально, то им выплачивалось жалование в 100, 150, 200 и даже 300 рублей в месяц, в зависимости от имущественного состояния каждого из них. Набор добровольцев производился сравнительно медленно, ибо люди записывались в восьмерки неохотно и приходилось привлекать их к делу главным образом дополнительными обещаниями. Гораздо лучше проходила мобилизация офицерства. Таким образом к моменту восстания в ряды организации удалось привлечь до 200 офицеров, фронтовиков, солдат, добровольцев, граждан и учащейся молодежи.

Привлечение киргиз проводилось в основном через Н. В. Вайснера и увенчалось успехом: через своего представителя Сарсенова киргизы передали в организацию 29.000 рублей, а к моменту выступления выставили до 100 всадников, принесших значительную пользу в службе связи. Впоследствие численность киргизского отряда возросла до 300 человек.

В середине мая было установлено, что советская власть готовит ценности банков к вывозу из города. Как только об этом стало известно станичникам, они тот час же делегировали к рабочим своих казаков и разъяснили, что увоз большевиками банковских ценностей поставит область в тяжелое положение и этому во что бы это ни стало нужно воспрепятствовать. Подготовка к вывозу ценностей была сорвана.

Но главной задачей организации было ее вооружение. Для приобретения оружия нужны были деньги, которых не было. Поэтому штаб решил пойти на крайнюю меру: получить оружие из красноармейского арсенала по подложному документу с подкупом заведующего арсеналом офицера. Вначале дело двигалось блестяще, документ на вывоз оружия был изготовлен и заведующий складом поручик 34-го Сибирского полка Пашковский обещал выдать казакам 200 винтовок и 10 000 патронов за 2000 рублей. Деньги эти были Пашковскому уплачены и за получением оружия был направлен небольшой отряд из офицеров с поручиком Правденко во главе. Но Пашковский предал и, когда казаки начали грузить винтовки на подводу, из ближайших зданий грянул залп. Правденко был убит, а остальным пришлось спасаться бегством. Попытка завладеть оружием вызвала введение большевиками осадного положения, объявление всех офицеров «вне закона» и массовые аресты, как среди них, так и из гражданских лиц. На всякий случай, казаки выставили в станице посты и с оружием в руках, охраняли станицу, давая приют всем, кто по политическим мотивам преследовался большевиками.

В конце мая 1918 года поднял антисоветский мятеж чехословацкий корпус, возвращающийся с согласия Советского правительства в Европу. Действуя совместно с внутренней контрреволюцией, чехи захватили и свергли Советскую власть в Омске, Ново-Николаевске, Павлодаре, Петропавловске, Акмолинске, Атбасаре, Кустанае и приближались к Семипалатинску. Из Томска Зибареву поступил сигнал о выступлении. Зибарев и Сидоров явились в станицу на казачий сбор и уже открыто от имени Временного Сибирского Правительства стали призывать казаков к восстанию. Сход вынес постановление о выступлении и призвал ближайшие к Семипалатинску станицы к мобилизации и присылке казаков в Семипалатинск.

Одновременно, чтобы исключить приход в Семипалатинск подкрепления советским войскам из Павлодара и Усть-Каменогорска, в эти города для организации восстания в них были направлены хорунжий Толмачев и офицер Казначеев с павлодарским купцом Осиповым. Эти посланцы сумели, опираясь на местные подпольные организации, организовать дело так, что в этих городах советская власть пала даже раньше, чем в других. В Усть-Каменогорске во время боя с большевиками погиб хорунжий Толмачев.

В предвидении восстания все силы организации были стянуты в казачью станицу, где по уверениям казаков было сложено их оружие и куда должны были доставить свое оружие и киргизы. Однако, у казаков, кроме бомб, никакого оружия не оказалось, а киргизы своего оружия не доставили. Поэтому казаки от активного выступления решительно отказались и постановили защищаться только в случае нападения на станицу советских войск. А 8 июня в станице прошел станичный сход, на котором положение в городе было признано исключительно опасным, и казаки были поставлены «под ружье». Главной проблемой для подпольщиков оставалось практически полное отсутствие оружия, без которого рассчитывать на успех переворота не приходилось. Потеряв надежду поднять восстание в Семипалатинске, И. А. Зибарев-Давыдов с тридцатью офицерами отправился в степь для поднятия киргиз и захвата их силами города.

10 июня советское руководство Семипалатинска, не имея достаточных сил для удержания власти и чувствуя шаткость своего положения, приняло решение об эвакуации в Барнаул. Это было вызвано падением Омска, Павлодара и Барнаула и боязнью ожидавшегося ими со дня на день восстания офицерского подполья. На следующий день в городе выступила подпольная организация, возглавляемая есаулом П. И. Сидоровым и капитаном Н. Д. Виноградовым. Ее активное ядро составляли 15 офицеров и 25 казаков. На улицы города высыпала ликующая публика. «Казакам пожимали руки, благодарили и осыпали цветами. Шум, песни, ликование, – вспоминала очевидица. – Казаки сдергивали красные флаги, рвали их на куски. Затем состоялся благодарственный молебен в казачьей церкви…»^[27].

Вся военная власть в Семипалатинске сосредоточилась в военном штабе, во главе которого встал есаул П. И. Сидоров. Штаб приступил к формированию добровольческих отрядов, и одновременно объявил всеобщую мобилизацию офицеров, военных чиновников и юнкеров в возрасте от 18 до 43 лет. Согласно приказу есаула Сидорова от 15 июня мобилизация должна была завершиться к 21 час. 18 июня. Всех не явившихся к указанному сроку Сидоров объявлял дезертирами, подлежащими военно-полевому суду. Всем чехословакам, проживавшим в Семипалатинске, было предложено добровольно вступить в отряд, формируемый при военном штабе Людвигом Кальводой..

Отряд был сформирован в количестве 63 бойцов. По состоянию на 17 июня в Семипалатинске в полной боевой готовности находилось 200 вооруженых и невооруженных добровольцев. Кроме того, формировались пеший боевой отряд из офицеров, юнкеров и чиновников (200 человек), отряд из мобилизованных казаков (150 человек), чехсословацкий (63 человека) и польский (120 человек). На их вооружении имелось 2 пулемета, 600 винтовок различных систем и 51,5 тыс. патронов. 18 июня в Семипалатинск прибыли руководитель Алаш-Орды А. Букейханов^[28] и поручик И. А. Зибарев-Давыдов с киргизским отрядом из 300 бойцов при 35 русских офицерах-инструкторах. Считая свою миссию выполненной, Зибарев-Давыдов не стал оспаривать право на руководство у старшего по чину есаула Сидорова. 28 июня приказом по Степному Сибирскому корпусу П. И. Сидоров назначается на вновь учрежденную должность командующего войсками Семипалатинской области с правами начальника отдельной дивизии.

Значительную опасность для Семипалатинска представлял также и Барнаул, связанный с Семипалатинском железной дорогой. Чтобы обезопасить себя с этой стороны, на станцию Рубцовка были направлены посланцы, которые сумели организовать в районе станции взрывы железнодорожных мостов. Сообщение с Барнаулом было прервано.

Оценивая работу П. И. Сидорова, следует сказать, что она велась с должной осторожностью, но инициативно и решительно. В это время

Сидоров зарекомендовал себя волевым, жестким и принципиальным руководителем. Оба руководителя были достойны друг друга, работали четко и слаженно. Несмотря на значительную разницу в чинах, между ними не было дрязг и каких-либо трений, что в военной среде случается.

О результатах своей работы по организации свержения советской власти в г. Семипалатинске и в Семипалатинской области, Сидоров и Зибарев-Давыдов направили доклады Временному Сибирскому Правительству и Командующему Сибирской армией. На докладе Сидорова резолюция: «Читал. Считаю действия ес. Сидорова, как вызванные обстоятельствами, правильными. Генерал (подпись неразборчива) 26 июля 1918 г.».

Фрагменты этих докладов легли в основу данной главы.

Областной воинский начальник

После свержения Советской власти Сидоров – начальник Семипалатинского военного штаба (до 28 июня 1918), начальник войск Семипалатинской области и начальник Семипалатинского гарнизона (28 июня – 5 сентября 1918), одновременно – уполномоченный командира 2-го Степного Сибирского корпуса по охране общественного порядка в Семипалатинской области (с 27 июля 1918). 12 сентября приказом по Сибирской армии Сидоров был произведен в чин войскового старшины (со старшинством с 10 сентября). В 1919 году Сидоров перешел на службу в дивизию Атамана Анненкова, а затем возглавил штаб пополнения Партизанской дивизии атамана Анненкова. В Семиречье получил чин полковника.

С принятием на себя обязанностей начальника войск области на Сидорова свалилась масса забот. Добросовестный по природе, он отдавал этой работе все время. А его не хватало. Нужно было организовывать борьбу с советским подпольем, наладить учет офицеров и унтер-офицеров, демобилизованных нижних чинов и военных чиновников, а также призывных возрастов, решать другие вопросы. В связи с прибытием в Семипалатинск частей 2-го Степного корпуса, возникли вопросы с размещением офицеров и нижних чинов и обеспечением им хотя бы минимального уюта. В маленьком городке сделать это было не легко. Обстановка в Семипалатинске была сложной: в городе было оставлено большевистское подполье, в нем и в области имелись значительные группы населения, сочувствовавшие Советской власти, в отдельных районах области еще оставались красные части и подразделения. В городе процветали бандитизм, разбои, грабежи, кражи. Кроме того, над городом постоянно висела угроза активных действий красных со сторон Барнаула, куда укрылись бежавшие из Семипалатинска большевики и со стороны Семиречья, занятого значительными большевистскими отрядами. Это побудило военный Штаб издать особое временное положение об управлении областью с присвоением Начальнику Штаба всей полноты военной и гражданской власти. Для работы с населением временное положение установило при Начальнике Штаба должность Помощника специально по гражданской части, на которую был назначен гласный Семипалатинской городской Думы, член Окружного суда Александр Ильич Никольский, благодаря работе которого служащие советских учреждений, а также почти все почтово-телеграфные и железнодорожные служащие, перешли на сторону белых.

Опасение штаба относительно возможности обратного движения семипалатинских советских отрядов на Семипалатинск оказались вполне основательными, т. к. отряды эти, соединившись с Барнаульским, действительно направились в числе 7 эшелонов на Семипалатинск по железной дороге, но усилиями правительственных войск были остановлены и принуждены изменить направление. В боях с правительственными войсками эти отряды были разгромлены, при этом большинство семипалатинских главарей большевизма и их приспешников были доставлены в Семипалатинск. Возбуждение масс в отношении этих большевиков достигло крайних пределов, а киргизы даже потребовали выдачи им плененных большевиков-киргизов для придания народному киргизскому суду.

В целях борьбы с пособниками Советской власти, скорейшего введения жизни в нормальное русло и предупреждения самосудов, Военный Штаб признал необходимым объявить область на военном положении с применением узаконений о Военно-Полевом Суде. Однако военно-полевые суды вскоре были отменены, так как выяснилось, что они были ликвидированы еще Временным Правительством в марте 1917 года. Осуществляя военную власть в городе, жесткий Сидоров просил Правительство, ввиду крайней необходимости, разрешить введение ускоренных судов и повышенных репрессий, до смертной казни включительно. В этом ему также было отказано. А тут еще вспыхнула междоусобная война казаков и крестьянства под боком, в северном Семиречье. 11 июня 1918 г. белые войска вошли в Семипалатинск и вскоре в их руках оказалась вся территория, занимаемая ныне Северным и Северо-Восточным Казахстаном. Захват сибирской контрреволюцией Семипалатинска открыл ей дорогу на северные районы Семиречья – на Сергиополь, затем – Верный и далее вглубь Туркестана.

Взятие Семипалатинска явилось сигналом для активизации казачьих мятежей в Капальском и Лепсинском уездах соседней Семиреченской области. Казаки разгоняли местные Советы, арестовывали их членов, нередко расстреливая их, создавали вооруженные отряды.

Обеспокоенное этими событиями, Временное Сибирское правительство, находившееся у власти до колчаковского переворота (18 ноября 1918 года), решило воспользоваться ситуацией и захватить Семиречье.

В составе армии Временного Сибирского правительства находился 2-й Степной корпус со штабом в г. Омске. Корпусом командовал генерал-майор П. П. Иванов-Ринов^[29]. Для захвата Семиречья он срочно сформировал сильный отряд, начальником которого был назначен старый семиреченец, около 30 лет прослуживший в этих краях и хорошо знавший местные условия, полковник Ярушин^[30]. Ближайшей задачей полковника Ярушина был захват Сергиополя и свержение здесь Советской власти, последующей – формирование из зажиточной части казачества, кулачества и байства белогвардейских и алашордынских отрядов и свержение Советской власти в Северных районах Семиречья.

В формировании отряда Ярушина принял активное участие и начальник войск Семипалатинской области есаул П. И. Сидоров. Чтобы обеспечить отряду Ярушина продвижение вглубь Семиречья, есаул решил произвести разведку боем тракта на отрезке Семипалатинск – Сергиополь (Аягуз). По данным В. А. Шулдякова 7 июля из Семипалатинска выступил конный отряд подъесаула Г. П. Люсилина в составе Семипалатинской партизанской сотни, сводной сотни 3-го Сибирского казачьего полка и офицерской пулеметной команды (более 100 сабель, 2 пулемета). На рассвете 15 июля отряд Люсилина в конном строю с налета захватил Сергиополь. «Не останавливаясь, влетел в Крепость и дал залп по казармам, из которых повыскакивали полуодетые красноармейцы. Они заметались в паническом ужасе. Но далеко не все. Часть успела перебежать в окопы и открыла залповый огонь, да такой действенный, что казаки не выдержали и ускакали из Крепости в город. Красные получили некоторое время для того, чтобы прийти в себя и сорганизоваться. Они явно готовились к отражению наступления со стороны Семипалатинска, так как вокруг Крепости сплошным кольцом были вырыты окопы. Теперь красноармейцы – их было до 100 человек – заняли круговую оборону и огнем пресекли все попытки казаков пойти в атаку. Вечером белые оставили Сергиополь. На следующий день разведка сообщила о подходе к красным крупного подкрепления с артиллерией и пулеметами, и Люсилин отвел свой маленький отряд к пикету и почтовой станции Алтын-Кулат… Ввиду превосходства противника, Люсилин стал ожидать подхода из Семипалатинска основных сил Семиреченского отряда полковника Ф. Г. Ярушина и вести разведку»^[31]. С подходом отряда полковника Ярушина Сергиополь был взят.

Однако пребывание есаула П. И. Сидорова на посту командующего войсками Семипалатинской области было непродолжительным. Строевой офицер Сидоров тяготился этой, в основном административной деятельностью, и просил об освобождении от ее исполнения. Его просьба была удовлетворена, а вскоре эта должность была ликвидирована, так как с прибытием регулярных белых частей в город и размещением военных гарнизонов в населенных пунктах области, она потеряла прежнее значение. Сидоров стал служить в штабе 2-го Отдельного Сибирского Степного корпуса.

В партизаны

В Семипалатинске судьба навечно связала Сидорова с Атаманом Анненковым. Вероятно Сидоров с Анненковым были знакомы еще по войску. Оба только недавно училища и были в одном звании, хорунжими, оба только что начинали службу, оба служили в полках первой очереди. Встречались они на учениях, состязаниях, но дальше знакомства их отношения не пошли, так как Сидоров был откомандирован в Монголию и несколько лет его в войске не было. Слышали они друг о друге и на фронте, возможно, встречались.

В Семипалатинске их встреча была неожиданной для обоих. Войсковой старшина Анненков и есаул Сидоров потянулись друг к другу. Сидоров, как и весь Семипалатинск, был наслышан об Анненкове, его непонятном атаманстве и о его отряде, не похожем на другие воинские формирования, с обычаями, правилами и своими традициями. Всех шокировали его отказ от традиционного порядка взаимоотношений солдат и офицеров и установление нового, нигде не бывалого, учреждение своих, тоже новых, невиданных форм одежды, знамен, шевронов, эмблем, присвоение частям пышных, извлеченных из прошлой Императорской армии, наименований – «Черные гусары», «Голубые уланы», Егерский, Атаманский и другие полки, его категорическое неприятие подчинения своего формирования кому бы то ни было.

В отряде были свои традиции и правила. Золотых погон не носили, слово «господин» было заменено на «брат», на приветствие отвечали «Привет!», на благодарность – «Стар!», на поздравление – «Благодар!», вместо «Так точно», «Никак нет!» и «Слушаюсь!» отвечали «Да!» «Нет!», «Есть!». Обращение друг с другом было только «на ты». Рукоприкладство строго каралось. Сестер милосердия в отряде не было. Женщины, в том числе и жены офицеров в расположение не допускались.

В отряде велась беспощадная борьба с пьянством и сквернословием. Продажа спиртных напитков запрещалась. Виновные в их изготовлении и продаже предавались военно-полевому суда. Пьяные арестовывались на 2 недели, на них налагались штрафы в размере 1000 рублей.

Эти суммы расходовались очень разумно и гласно: 500 руб. – в лазарет, 300 – «в общество», 200 – в пользу поимщика. Осуждали военные и название отряда партизанским, а его солдат – партизанами.

Анненкову нужны были хорошие офицеры, грамотные, молодые, смышленые. Наведя кое-какие справки о Сидорове, он решил перетащить его к себе. Сидоров был непротив, потому что переведенный во 2-й Степной Сибирский корпус, он ходил без определенной должности и тяготился этим. Поэтому он без колебаний согласился на перевод к Анненкову, и Анненков приступил к ходатайству. Руководство корпуса было не против анненковских усилий, но обстановка в Семипалатинской области и в Семиречье была обострена крестьянскими бунтами, боями между ними и казачьими отрядами самообороны и даже с регулярными частями. Поэтому вопрос о переводе Сидорова к Анненкову практически не решался. Тогда разъяренный Анненков шлет в штаб корпуса начальнику штаба и оберкваркору^[32] резкую телеграмму и напоминает: «Я просил о назначении войскового старшины Сидорова в отряд, но не получил ответа. Прошу не отказать ответить. Атаман Анненков»^[33].

В конце 1918 года Сидоров переводится в дивизию Анненкова. Вначале он возглавил штаб пополнения Партизанской дивизии, занимавшийся вербовкой в дивизию добровольцев, затем Анненков назначает его своим заместителем.

4 августа 1918 года, в соответствии с указанием Временного Сибирского правительства, в Омске был издан приказ по 2-му Степному корпусу, которому была поставлена задача овладеть Илийским краем и городом Верным.

В Семиречье был направлен сильный отряд под командованием опытного, старой закалки полковника В. Г. Ярушина, но его сил для подавления восставших крестьян и наведения порядка было мало. Тогда было решено направить в Семиречье часть дивизии Анненкова. В конце октября 1918 года эта часть выступила из Семипалатинска и взяла курс на Сергиополь и 28 ноября в Омск пошло донесение:

«Для усиления нашего фронта, в Семиречье направлена партизанская дивизия полковника Анненкова численностью 800 штыков, 1773 сабли, 6 орудий, конные части, которой находятся в районе станицы Урджарской, т. е. в 450 верстах от нас, а пехота – по пути к Сергиополю».

В начале декабря, для усиления группировки Анненкова, в Семипалатинске началась подготовка к переброске в Семиречье 1-го полка его дивизии, а 18 декабря временно исполнявший в Семипалатинске должность начальника дивизии полковник Сидоров издал приказ № 02 о переброске полка в Семиречье:

1. Противник двумя группами продолжает занимать районы: северная группа – Антоновское – Черкасское – Осиновское, южная – Капал – Гавриловское.

2. Дивизия продолжает переброску сил в Семиречье, чтобы разбить большевиков и освободить Семиречье от ига большевизма.

3. 5-я Сибирская стрелковая дивизия удерживает район Сарканд – Лепсинск и Аксу – Саратовское – Стефановское (другое название Уч-Арала – В. Г.).

4. Ближайшей задачей ставится разбить северную группу.

5. Для усиления южной группы в Урджаре, приказываю: 1-му партизанскому атамана Анненкова полку перейти в район Стефановское по маршруту: Сергиополь – Урджар – Стефановское.

6. Переброску начать со 2-го батальона, головной эшелон направить 20 декабря.

7. Движение по пикетной дороге производить поэшелонно, не более одной роты в каждом.

8. Этапы на военных дорогах учреждаются на пикетах Аркалыкский – № 1, Джертасский – № 2, Аркат – № 3, Узун-Булакский – № 4, Инрекейский – № 5, Сергиополь – № 6.

9. Переброску людей производить на подводах.

10. Продовольствие в пути – взятыми с собой припасами.

11. Дивизионному коменданту снабдить части путевым довольствием и нарядить подводы.

12. Остальным частям продолжать формирование и обучение в Семипалатинске.

13. Начальникам эшелонов доносить о прибытии эшелонов в Сергиополь, Урджар, Стефановское.

14. О получении донести.

Анализ этого приказа с современных позиций показывает, что Сидоров был грамотным в оперативном отношении офицером и его приказ отвечает всем канонам полевого устава царской армии. Более того, содержание приказа соответствует требованиям, предъявляемым к таким документам ныне.

Еще до выхода дивизии в Семиречье Сидорову и Анненкову пришла мысль о необходимости прохода по китайской территории дивизии или ее части на Джаркент и удара по большевикам с тыла. Они обосновали свою инициативу и, минуя штаб, ходатайствовали перед Министерством Иностранных дел о получении от китайских властей разрешения. Главную роль в подготовке документа, как лицо, знакомое с дипломатической перепиской по службе в российском консульстве в Кобдо, был Сидоров. Министерство Иностранных дел естественно обратилось к командованию Сибирской армии.

Министерство

Секретно

Иностранных Дел

Г. Начальнику штаба Сибирской армии

№ 47/222

8 ноября 1918 г.

г. Омск

8 ноября с. г. Министерством Иностранных Дел получено от Атамана Партизанского отряда Анненкова телеграмма следующего содержания: «Омск, Министру Иностранных Дел. Ввиду предстоящих действий на Семиреченском фронте вверенного мне отряда вдоль китайской полосы, прошу Вас не отказать для успеха борьбы с большевиками войти в соглашение с Китайским Правительством через Российского Посланника в Пекине о разрешении пройти по китайской территории небольшой части отряда вдоль долины реки Боратала, озера Сай-рам-Нур на Джаркент.

Китайское Правительство этого района принципиально ничего не имеет против, но без указания Пекинского Правительства не решается разрешить». Сообщая об этом, 4-й Политический отдел имеет честь просить Вас срочно уведомить, не встречаются ли с Вашей стороны какие-либо препятствия к возбуждению Министерством Иностранных Дел переговоров с Китайским Правительством по существу просьбы Атамана Анненкова.

И. Д. Советник 4-го Политического отдела Н.Э………

Секретарь^[34]

Возмущенное выходкой Анненкова, но делая хорошее лицо при плохой игре, командование было вынуждено поддержать инициативу атамана:

В Министерство Иностранных Дел.

4-й политический отдел

Начальник штаба

Степного Корпуса

? ноября 1918

№ 280

Г. Омск

Командир Корпуса всецело поддерживает ходатайство Атамана Анненкова о разрешении ему пройти небольшой частью отряда по китайской территории.

Наштакор^[35]

Вскоре такое разрешение от китайских властей было получено:

Из Зайсана 7/XII – 1918 Сообщаю, что китайские власти разрешили пропуск транспорта с оружием через перевалы Бургусутай и Хабарасу. Сообщаю, что в любое время существует прямая ближайшая дорога из Зайсана через Хабарасу. Капал и Лепсинск заняты большевиками и их отрядами.

Консул Долбежев.^[36]

Однако, воспользоваться этим разрешением Анненкову не пришлось.

С прибытием в Семиречье дивизия Анненкова ввязалась в бои и несла значительные потери.

– Я убедился, – говорил Анненков позже, – что Семиреченский фронт – это настоящий фронт, а не только одно восстание крестьян, как говорили.

Растущие потери требовали решения. И Анненков и Сидоров его нашли.

В Синьцзян

Отсутствие в Северном Семиречье призывного контингента и источника для пополнения своей дивизии были для Анненекова постоянной головной болью. Потери были значительны: люди гибли в боях, становились инвалидами, умирали от эпидемий. В централизованном порядке пополнение в дивизию не приходило, а штабы пополнения призывников присылали редко. Анненков был вынужден решать эту задачу самостоятельно. И атаман нашел этот источник – русское и местное населения приграничного Синьцзяна, где скопилось значительное число российских эмигрантов, прозябающих в нищете и готовых вновь вступить борьбу за восстановление утраченного положения.

Прямых данных, сколько в Илийском крае было эмигрантов я не встречал. Но в труде сибирского историка Аблажей Натальи Николаевны^[37] я нашел сведения о том, что, несмотря на препятствия китайских властей советизации эмиграции в Синьцзяне, здесь было восстановлено в советском гражданстве 94977 человек. Поэтому можно предположить, что в рассматриваемый период в Синьцзяне оказалось более 100 тыс. бывших российских подданных и в основном мужского пола.

Изучая возможность пополнения рядов дивизии добровольцами из числа белоэмигрантов и жителей Синьцзяна, Анненков связался с российским консулом в Чугучаке В. В. Долбежевым^[38], с которым у него сложись хорошие отношения и с российским консулом в Кульдже В. Ф. Любой^[39].

Консулы изучили возможный добровольческий контингент в своих округах. Оказалось, что на 10–15 тысяч рассчитывать можно. Конечно, не все эти тысячи будут пригодны для борьбы с большевизмом. Но даже с учетом этого, людей будет вполне достаточно для формирования хорошей воинской части.

О найденном источнике пополнения живой силой Анненков сообщил в Омск и Семипалатинск и в феврале 1919 г. (по другим данным – 25 марта 1919 г.) направил в Кульджу группу офицеров, руководителем которой назначил есаула П. И. Сидорова. Кроме вербовки добровольцев, на Сидорова была возложена задача сбора средств на содержание дивизии среди русскоподданных купцов.

Прибыв в Кульджу, группа Сидорова сразу же включилась в работу, но сказывались ее неопытность и неумение в вербовочной работе. В состав группы входили как русские офицеры, так и офицеры местных национальностей: капитан Шелестюк, есаул Бакамов (Бикимов) и др. На оплату вербовочных расходов Сидоров от кульджинского комиссионно-торгового промышленного объединения «Экспорт-импорт» получил субсидию в размере 5000 рублей.

К оказанию помощи Сидорову подключились и панисламисты полагавшие что, в случае успеха наступления Сидорова и соединения его отрядов с главными силами Анненкова, вся южная и юго-восточная часть нынешнего Казахстана будет очищена от большевиков, что будет им на руку в создании панисламистского государства с территорией от Алтая до Кавказа. Панисламистская контрреволюционная группа через бывшего комиссара Временного Правительства Воробчука обратилась к Анненкову, предложив свои услуги в формировании отрядов. Анненков связался с атаманом Семиреченского казачьего войска А. М. Ионовым, штаб которого находился в Сергиополе, и тот срочно командировал в Синьцзян своего представителя сотника Попелевского. Узнав об этом, панисламистский центр во главе с крупным капиталистом Юнусовым связался с Воробчуком и вместе с ним выехал в штаб 2-го Степного Сибирского корпуса, а оттуда – в Омск, в ставку адмирала Колчака. Колчак согласился и приказал выделить офицеров для формируемых белогвардейских отрядов.

Самое непосредственное содействие в проведении вербовочной работы оказывали российские консулы Долбежев, Люба и Дьяков^[40]. Нередко, они даже выражали недовольство ходом этой рабаты и информировали Анненкова о недостаточном усердии команд вербовщиков. Так чугучакский консул Долбежев писал Анненкову 26 февраля 1919 года:

«Наш консул в Кульдже Люба телеграммой за № 144 сообщает следующее: Прошу передать генералу Ефремову и Атаману Анненкову: «Здесь для организации партизанского отряда таранчей ничего не сделано. Желая оказать помощь в борьбе с большевиками, таранчи стремятся встать в ряды войск. Население выразило готовность снабдить до 500 партизанов лошадьми, одеждой. Капитан Бекимов просит разрешения приступить к формированию таранчей в отряды и о зачислении последних, по формированию, на казенное довольствие».

Видимо, Сидоров получил от атамана горячие руководящие указания и группа активизировала свою работу. Исполнявший обязанности Российского консула в Кульдже А. П. Воробчук доносил Председателю Совета Министров Временного Российского правительства: «Сейчас в Кульдже находится полковник Сидоров, который уже сформировал из беженцев и таранчей конный полк в 480 человек, о чем он 5 мая донес атаману Анненкову. Штаб 2-го отдельного Степного корпуса намеревался, послать в Кульджу для организации добровольческого отряда штаб-офицеров и инструкторов. Я уверен, в этом случае таранчи охотно пойдут в ряды войск и станут достойными сынами молодой русской армии. В будущем же они будут лучшим штатом русской государственности на наших границах с Китаем»^[41].

Призыв добровольцев шел успешно и Анненков решил усилить группировку Сидорова за счет своих средств. 8 мая 1919 г. он информировал Сидорова: «если будет возможность, пошлю в Кульджу полк в составе 600 всадников, 2 пулемета, два орудия, если нет, то роту 90 штыков и команду в 50 шашек». Далее он сообщал что «организовал два киргизских полка, имеет оружие в запасе. Полковник Никитин привез 1 миллион патронов, Семенов выслал 700 штук снарядов»^[42].

С опозданием, но активная деятельность Сидорова была замечена разведорганами Красной Армии. В разведсводке сведений о событиях в Илийском округе Китая и сопредельных с ними областях России за апрель месяц 1919 года говорилось, что в Кульджу с фронта прибыл «полковник Сидоров, ближайший сотрудник атамана Анненкова в деле формирования партизанской дивизии, имеющий специальное поручение соорганизовать здесь и отправить на фронт добровольческий отряд из таранчей. На сотника Попелевского^[43] атаманом Ионовым возложены специальное поручение сформировать в Илийском округе и в казачьих станицах Семиреченской области особые повстанческие отряды из казаков»^[44].

Наконец, к Анненкову прибыли личный представитель Верховного правителя адмирала Колчака генерал-лейтенант Карцев^[45] и полковник Брянцев^[46] соштабными офицерами 2-го Степного корпуса. Обговорив детали предстоявшей работы, представители Ставки и Корпуса убыли в Чугучак, а затем в Кульджу.

Однако Сидоров фактически действовал самостоятельно, координируя, разумеется, свои действия с генералом Карцевым и полковником Брянцевым. Ему удалось сколотить два мобильных партизанских отряда по 400–500 человек каждый из семиреченских казаков, киргизов и таранчей, один из которых под командованием капитана Бредихина он направил к Анненкову и который действовал как отдельный дивизион. Во главе другого встал есаул Сапожников.

4 июня того же года Анненков сообщал в Омск: «Сегодня прибыл первый эшелон таранчей из Кульджи… Есть еще из Китая хорошие вести для нас. Осипов^[47] движется на присоединение к нам. Есть донесения, что еще один эшелон в пути. Может быть доставлено до трех тысяч таранчей»^[48].

11 июня Анненков доносил в Семипалатинск командиру 2-го корпуса уточненные данные по этому вопросу: «Прибыл первый эщелон таранчей из Кульджи в количестве 150 человек. Второй и третий в пути. Всего будет выслано 10 эшелонов до 1200 человек. Прошу распоряжения о формировании конного таранчинского полка».

Полковник Брянцев сформировал два неполных полка. Сообщил Сидорову, что приобрел 350 винтовок и выразил упрек агентам Сидорова, что они закупали оружие по высоким ценам, чем резко поднимают цены и тем самым наносят ущерб интересам общего дела.

Но все же, добровольцы шли неохотно и Анненков обратился к населению Илийского края с призывом:

Русско-подданным, проживающим в китайских пределах

Граждане!

Партизанская дивизия в настоящее время борется с большевистскими отрядами перед последним опорным пунктом Лепсинского района, перед Черкасским. Борьба трудная и жестокая. Противник, сознавая свою безвыходность, упорно защищается.

С Божьей помощью мы сломим упорство предателей и освободим край от их ига. Идя в Семиречье, мы надеялись, что и вы поможете и поддержите нас и не будете праздно смотреть на нашу кровавую борьбу.

Посылая своего помощника и представителя полковника Сидорова в Кульджу для формирования 1-го конного Илийского полка, я был уверен, что он скоро будет в наших рядах и с Вашей помощью сражаться против большевиков, но Увы! наши ожидания оказались напрасными.

Не забывайте, что настанет тот день, когда Вам придется жить с нами рука об руку, и мы спросим у Вас, помогли ли Вы нам в этой борьбе? Имеете ли Вы нравственное право пользоваться благами жизни в крае, если ВЫ палец о палец не ударили для того, чтобы помочь общему делу.

И так, Граждане! Идите навстречу нам, помогайте нашим бойцам, которые не жалеют жизни за Ваше благополучие! Помогите полковнику Сидорову создать полк, который явится оплотом Вашим.

У нас нет миллионов, но у нас есть чувство патриотизма и долг Родине у нас есть желание бороться с предателями.

Атаман Анненков

2 августа 1919^[49].

Воззвание Анненкова сыграло свою роль. К Сидорову продолжали стекаться добровольцы. Со временем мелкие отряды были сведены в полки и составили бригаду численностью до 1500 человек. Это была уже мощная и активная сила, затаившаяся у восточной границы республики. Для действий на таком узком (Хоргос – Кольджат) участке фронта сил бригад было вполне достаточно.

Конечно, одними патриотическими речами и обещаниями светлого будущего заманить добровольцев в отряды Сидорова было невозможно. Это понимал и Анненков, выделявший из своих весьма скромных средств деньги и золото. Но основной ходовой монетой в Синьцзяне был опиум, который интенданты Анненкова умудрялись покупать у ферганских басмачей и привозить в Ставку.

Нужда в деньгах была огромной. Николаевские деньги обесценились и в качестве платежа не принимались. Единственным средством платежа стал опиум. Его постоянно просят командиры частей для продажи китайцам и закупки на вырученные деньги продовольствия и медикаментов. Опиум нужен для подарков и взяток китайским чиновникам, иначе с ними не решишь элементарных вопросов, опиум нужен для выплаты жалования добровольцам. Опиум постоянно просили у Сидорова его отряды для расчетов с китайцами и населением. Но опиума постоянно не хватало. Тем острее была его боль, когда он внезапно обнаружил, что опиум уворовывается его офицерами, которым тот был доверен для хранения. Проведенным расследованием хищение опиума было подтверждено. Сидоров был непримирим к недостаткам и крут к тем по чьей вине они допускались. Возмущенный, он пишет командирам своих отрядов:

4.1 (1920– В.Г.) В Кульджу.

подполковнику Петрову,

подполковнику Брянцеву.

Копия Российскому Консулу.

НР 89. 13 декабря я приказал Вам дать сведения о состоянии бригады и, между прочим, наличности ценностей. Но Вы с подполковником Петровым сообщили все, кроме данных о 4 пудах опия, который увезли лично в Кульджу для продажи. Вы в Кульдже допустили Вашим личным распоряжением тайный оборот с опием, произведенный Трояновым, и полное распыление всей вырученной суммы уже тогда, когда по этому делу велось особое разбирательство специальной комиссией. Все действия Ваши и Ваших ближайших помощников явно мошеннические. Предлагаю Вам в однодневный срок собрать обратно незаконно розданные деньги не проведенные через установленную отчетность. Если Вы не представите упомянутых денег, то ссылки Ваши на приказ Верховного Правительства, строго карающий за непринятие мер по удовлетворению жалованием, не может служить оправданием. Вам, Троянову, Закржевскому, Безверхову за явно невыгодные для казны сделки, кроме того, полная изолированность района и отсутствие притока денег, также организационная работа на фронте и непрерывные боевые операции, все это, скорее всего должно было внушить Вам самую строгую постоянность в деле и Вашим помощникам. Ожидаю, что через 24 часа деньги будут внесены Бригинту (бригадному интенданству – В.Г.) Сидоров^[50].

Деньги были возвращены, есаул Троянов арестован и лишен орденов.

К сентябрю 1919 г. у Сидорова и Брянцева стало достаточно сил для перехода от мелких набегов на территорию Джаркентского и Пржевальского уездов к крупным по их возможностям операциям.

По некоторым данным^[51] в дальнейшем им были сформированы Отдельная Стрелковая бригада из двух полков (Текесского кавалерийского и Кольджатского или Семиреченского пластунского казачьего полка).

Театр военных действий

Военные действия между отрядами полковника Сидорова и красными силами происходили на территории восточной части Джаркентского уезда, являвшегося продолжением Илийской впадины. Здесь эта часть уезда совпадала с государственной границей России, проходящей по р. Хоргос, на севере и западе ограничивалась Джунгарским Алатау, на юге – поймой р. Или. Эта часть Илийской долины стала российской в результате ее передачи Китаем в соответствии с Ливадийским соглашением 1887 г. и Петербургским договором 1883 г. для расселения китайских подданных, бежавших в Россию после подавления китайцами восстания местного населения в 70-х гг. XIX века и сменивших китайское подданство на российское.

Джунгарский Алатау является горной системой в которую входят хребты Токсанбай, Баскантау, Беджинтау и другие. Он простирается на 300 верст от южных притоков о. Алакуля до равнины р. Или, составляя границу между Семиреченской областью России и Кульджинской провинцией Китая. Высшие точки хребтов достигают высоты 3960 м. В южной части хребта имеются перевалы и ущелья, через которые на территорию уезда выходили из Китая и возвращались обратно отряды Сидорова и через которые ему поступали от атамана Анненкова оружие и боеприпасы.

В восточной части гор находятся Джунгарские ворота – проход, который в течение многих веков использовался для вторжения в Среднюю Азию орд кочевников. Через них же шли на запад и монголо-татары Чингисхана. Ветры, дующие через Джунгарские ворота, входят в число самых мощных ветров на территории России.

Как любой другой горный район, Джунгарский Алатау изобилует широко разветвлённой речной сетью – Лепсы, Тентек, Аксу, Каратал и многочисленными озёрами. Исторически сложившееся название этого района – Семиречье. Это была административно-территориальная единица, соответствовавшая губернии, располагавшаяся на землях Семиреченского казачьего войска. Название происходит от семи рек, находящихся на территории Семиречья: Или, Каратал, Биен, Аксу, Лепса, Баскан, Сарканд. Семиреченская область образована в 1867 г. и входила в состав Туркестанского генерал-губернаторства (в 1882–1899 – Степного генерал-губернаторства). Делилась на уезды: Верненский, Капальский, Лепсинский, Пишпекский, Пржевальский и Джаркентский. Центр – город Верный. 13 октября 1922 года Семиреченская область переименована в Джетысуйскую (казах. – жети – семь, су – река, вода).

Административный центр Джаркентского уезда – г. Джаркент. Его население по переписи 1897 г. составляло 16.372 человек, из них мужского пола – 9.458. Улицы в городе широкие, дома одноэтажные, саманно-глинобитные. Промышленных и ремесленных заведений 33 с 56 рабочими и годовым доходом 25.750 руб^[52]. В городе всегда дислоцировался крупный военный гарнизон. В рассматриваемый период городе стоял 27 пехотный полк и несколько красногвардейских, слабо вооруженных, отрядов.

Вокруг города располагались многочисленные крупные и мелкие населенные пункты – Хоргос, Верхний и Нижний Пенджимы, Чаган, Алтыуй и др., а также казачьи станицы Баскунчи, Голубевская (Борохудзир). Из Джаркента на Хоргос и Баскунчи вел грунтовый тракт.

Растительность очаговая: саксаул, кустарники, полынь, терскен, осока, тростник. Климат – резко континентальный. Зима сравнительно мягкая, лето жаркое, сухое.

Почва в уезде лессовая, местами чернозем. Прилегающая к р. Или местность равнинная, по мере приближения к Джунгарскому Алатау холмиста. Сцементировавшаяся каменистая почва позволяет передвигаться без дорог в любом направлении и в любую погоду. Земель годных для обработки, было сравнительно мало. Хлебопашеством, огородничеством и садоводством занимались казаки, русские переселенцы, уйгуры и дунгане. Основное занятие казахского местного населения – кочевое животноводство.

От станицы Хоргосской и селений Педжим до р. Или тянется полоса песков шириной до 3–5 километров. Пески проходимы, имели набитые тропы и являлись хорошим укрытием. Главная река в уезде – Или (Глинянная), самая крупная в Семиречье, берущая начало в Китае и впадающая в озеро Балхаш. Берега невысокие, местами заболоченные, по ним – заросли камыша, ивняка, барбариса, эффективно использовавшимися отрядами Сидорова для засад и укрытий. Река в то время была судоходной, но паромных переправ в районе боевых действий отрядов полковника Сидорова не имела и являлась серьезным препятствием при ее форсировании. Поэтому его отряды переплавлялись через Или по кульджинскому мосту и вторгались в Россию по сухопутью. Что касается притоков реки, то они большую часть года были мелководными и представляли препятствие только весной и в случае сильных дождей. Основные из них – реки Усек, Барахудзир, Чаган, Хоргос и несколько других, более мелких.

Левобережная часть уезда представляет каменистое плато, постепенно поднимающееся к горам Заилийского Алатау. В глубину Заилийского Алатау, через Кетменьский перевал проходила каменистая дорога, которая вела к селам Охотничье (Нарынкол), Текес, Кегень и далее через перевал Санташ – в Пржевальский уезд.

Между левым берегом р. Или и Заилийским Алатау располагались пристань Дубунь и крупные селения – Чунджа, Кольджат, Подгорное, Большое Очинахо и другие.

Заилийская часть уезда являлась театром военных действий отрядов генерала Карцева и полковника Брянцева, действия которых в данной работе рассматриваются только в связи с действиями отрядов полковника Сидорова.

Выводы

Не обученные в боевом отношении подразделения регулярной армии и красногвардейских отрядов, их малочисленность, слабое вооружение и снабжение, отсутствие боевого опыта, нередко элементарной военной подготовки командного состава не позволяли красным силам вести эффективную борьбу с отрядами Сидорова.

Совершенно открытая приграничная местность как со стороны китайской пограничной провинции Синьцзян, так и со стороны Джаркентского уезда, была доступна для перехода на российскую территорию и для возвращения обратно в любое время года, суток, при любой погоде и практически в любом месте. Этому способствовала и слабая охрана границы обоими сопредельными государствами.

Слабая охрана границы и свободное передвижение через нее местных жителей обоих государств давали возможность боевикам переходить границу не вызывая подозрений и внезапно вступать в бои с малочисленной охраной и слабыми красными силами или нападать на избранный объект.

Боевые действия

Активные боевые действия отрядов Сидорова и Брянцева начались в июле – сентябре 1919 года. Белые отряды прорывались в красное приграничье, вступали в бои с мелкими подразделениями Красной армии и красногвардейцев, расстреливали и пленяли сельских активистов, угоняли скот, уничтожали посевы и, имея недосягаемый для красных тыл, оставив после себя разруху и панику, возвращались за границу. Их действия оттягивали на себя красные силы Северного Семиреченского фронта и активизировали действия антисоветских элементов в уезде, сея панику среди местного населения, нанося экономический и политический вред.

Время активизации действий в Джаркентско-Пржевальском районе было выбрано не случайно. Это был самый критический период для Северного Семиреченского фронта. Анненков едва отбивался от наседавших красных отрядов и частей и активизация Сидорова и Брянцева заставила красное командование снять с фронта только что присланные в Семиречье Реввоенсоветом Туркестанского фронта 1-й кавалерийский полк и мусульманский батальон и направить их в Джаркентско-Пржевальский район.

Отличительными чертами условий, в которых приходилось действовать отрядам Сидорова-Брянцева, в этом районе были отсутствие какой-либо определенной линии фронта и чрезвычайная слабость и даже вовсе отсутствие охраны государственной граница, как со стороны советских Джаркента и Пржевальска, так и со стороны Китая. Оба эти фактора позволяли этим отрядам беспрепятственно вторгаться на территории. Джаркентского и Пржевальского уездов на любом направлении и проникать к любому объекту.

Важнейшим благоприятным фактором для отрядов Сидорова-Брянцева явилось нахождение центров их формирования и источников снабжения за линией границы и возможность отхода за кордон при возникновении неблагоприятной для них обстановки.

Карта боевых действий в Джаркентско-Пржевальском районе Семиреченской области

Несомненным преимуществом казачьих отрядов были их высокая подвижность и маневренность, обеспечивающие быстрый подход к объекту, налет и отход за границу и внезапное появление там, где их не ждали.

Джаркентские власти пытались противостоять отрядам Сидорова и Брянцева своими наспех сколоченными и слабо обученными отрядами. Но этого было недостаточно и часто эти отряды терпели поражение.

Эти успехи обрадовали Анненкова и он, поддавшись победным реляциям Сидорова и Брянцева, от имени своих партизан, обратился к красногвардейцам и населению с восторженным обращением:

Ура! Ура! Ура!

Да здравствует Южный фронт!

Да здравствует Джаркентский Южный отряд!

Нами получена телеграмма из Кульджи. Восставшими казаками, таранчи, киргизами и крестьянами Джаркентского района свергнута Советская власть в Джаркентском уезде. Отряд около 500 красноармейцев при одном орудии и 5 пулеметах под командой «товарища» Журавлева был окружен и разбит совершенно. Командующий «товарищ» Журавлев^[53] взят в плен.

Взяты орудия и все пулеметы. Джаркентские жители встретили освободителей с хлебом-солью.

Вот какую телеграмму мы получили и вот почему вам не могут послать помощи из Верного. 7 октября утром из Абакумовска вышел отряд при двух пушках и начал наступать на Сарканд. В это же время из Антоновки подошел конный отряд около тысячи человек с орудиями и подводами и присоединился к наступающим красным. Саркандский гарнизон, выйдя из деревни, вступил в бой и разбил красных, захватил много пленных и разогнал красных, бежавших в Абакумовск.

Так вот, товарищи, как обстоят дела на фронте у нас под Саркандом и в области. Вот какие успехи у ваших комиссаров. Что было у нас под Черкасским, вам не нужно писать: вы и сами хорошо знаете.

А знаете, что нам писал в октябре «товарищ» Тузов^[54]? Он писал, что у них есть сахар, соль, белые сухари. Вот, видите: у них, у главарей, все есть, а вам приходится есть пшеничку, да и то полфунта. Вот оно, житье!

Ничего! Скоро сами увидите, кто прав и кто не прав, да будет поздно. Мы спросим у вас потом, а почему вы не слушали нас и не переходили к нам, почему вы с оружием в руках сидели в окопах? Что вы скажете нам?

Не подумайте говорить, что вас заставили. Мы не поверим, потому, что, кто хотел, тот перешел и теперь живут у нас на свободе. На помощь не надейтесь, мы не пропустим ее обратно, а все теперь не пропустим в область. Хотя ваши главари и хотят сформировать новую конницу для противодействия нам.

ПОМНИТЕ, ТОВАРИЩИ: ЧЕМ ДОЛЬШЕ БУДЕТ ВАШЕ УПОРСТВО, ТЕМ БОЛЬШЕ БУДЕТ У НАС ОЗЛОБЛЕНИЯ, ТЕМ ТРУДНЕЕ БУДЕТ ВАШ ОТВЕТ.

Долой войну! Переходите к нам, борющимся за порядок и закон. Выдавайте своих главарей – и конец всему. Вас, не желающих сражаться, больше, чем коммунистов. Поднимайтесь все, как один – и к нам! Вместе пойдем за правое дело, за спасение нашей Родины.

ПАРТИЗАНЫ

10 октября 1919

Черкасская позиция^[55]

Но радость Анненкова была преждевременна. Советская власть в Джаркенте продолжала существовать и оказывая сопротивление, собиралась с силами.

После падения Черкасской обороны^[56], 14–15 ноября 1919 года, отряды полковников Сидорова и Брянцева предприняли большое наступление на красное Семиречье по трем направлениям: 1) на Джаркент со стороны Хоргоса, 2) на Дубун и Подгорное со стороны Кольджата и 3) на Пржевальск со стороны Нарынкола.

Казаки Сидорова прочно закрепились тогда в Хоргосе, Баскунчах и Тышкане, а Брянцев занял Дубун, Подгорное и Чунджу, которые удерживал до конца января 1920 г. Несмотря на то, что взять Джаркент и Пржевальск так и не удалось, действия белых отрядов в этом районе сковывали значительные силы красных и постоянно угрожали основным силам большевиков Северного Семиреченского фронта фланговым ударом.

11 ноября отряд Сидорова (400 сабель) захватил Хоргос и соседнюю станицу Баскунчи. Оставив комендантом Хоргоса и Баскунчей полковника Эверта, Сидоров пошел на Пиджим и далее к Джаркенту. Поддерживающий связь с Анненковым только через радиостанцию российского консульства в Кульдже, Сидоров просил консула:

15—13/XII Кульджа – Консулу Любе

Прошу телеграфировать Атаману: Одиннадцатого декабря партизаны имели бой в районе Солокента. Джаркентским гарнизоном, наступавшим из города, около одной тысячи человек, двумя орудиями и пулеметами. Противник отошел обратно город. Во время боя сотня киргиз заскакала в тыл, произвела панику городе и вышла потерями обратно. Убито около 20 партизан. Ранен Стефанович. Составе моего отряда сражались пластуны и семиреки. Полковник Сидоров^[57]

К январю 1920 г. белогвардейское командование решило усилить Джаркентскую группу своих войск. Под Джаркент со всего района были стянуты отряды полковника Сидорова, капитана Бекимова и есаула Зебраева численностью до 500–600 человек, киргизы и ала-шордынцы численностью до 2,5 тысяч бойцов. С Северного фронта было переброшено несколько пулеметов, снаряды для артиллерии.

В ночь на первое января 1920 года, пользуясь густым туманом, казачьи сотни Сидорова подошли к Джаркенту, селениям Чижин и Тышкан и вступили в город. Сопротивления не было. Джаркент спал, окна глинобитных домов были темны. Отряд по окраинным улицам вышел на северо-восточную окраину города и подступил к казармам. Тишина удивила и насторожила нападавших и, после небольшой заминки, отряд налетел на казармы. Казармы откликнулись ружейно-пулеметным огнем, полетели гранаты. По неизвестной причине казачьи сотни получили приказ отходить.

«Как мы тогда поняли, – пишет один из участников налета, – цель налета заключалась в самом факте взятия города, он должен был продемонстрировать мощь казачьего атамана Сидорова… Белое воинство Семиречья уже пережило свою агонию, банды разваливались, остатки казачьих полков уходили за границу. Взяв Джаркент, мы все равно не смогли бы удержать его: у нас почти не оставалось боеприпасов, люди были вооружены в основном пиками, причем собственного изготовления. К тому же вера в победу давно погасла, и люди лишь по инерции продолжали подчинятся своим атаманам. Тут большую роль играл личный пример главарей, того же Дутова и Сидорова. Они фанатически держались своей пресловутой идеи восстановления прежнего строя России»^[58].

Одновременно с отрядом Сидорова на Кольджатском направлении вторгся отряд полковника Брянцева (около 500 штыков и сабель) и занял пристань Дубун, села Подгорное и Чунджинское (ныне – Чунджа – В.Г.), Нарынкол (Охотничье) и проник в район Башаринских хуторов. Дальнейшее продвижение отряда было приостановлено и попытка выйти к г. Пржевальску окончились неудачей.

Конечно же, нахождение в пограничных уездах белоказачьих отрядов, постоянно отвлекавших на себя силы и средства с Семиреченского фронта и дезорганизующих его тыл, красные терпеть не могли.

Для ликвидации отрядов Сидорова и Брянцева и полного их разгрома здесь была создана мощная военная группировка.

Операция по очищению Джаркентско-Пржевальского района началась 18 января 1920 года. Части 27 стрелкового (Джаркентский) и 4-го кавалерийского полков вели наступление в двух направлениях: на Хоргос и на Кольджат. На Хоргосском направлении 22 января было занято с. Пенжим, а 23 января опорные пункты противника – пограничные поселки Хоргос и Баскунчи, было взято в плен около 70 белоказаков и алаш-ордынцев. Вся пограничная полоса в районе Джаркента была очищена от противника.

В верховьях р. Хоргос части Красной Армии окружили остатки противника, а разгромленные белогвардейские отряды Сидорова ушли в пределы Западного Китая. Победы Красной Армии в вооруженной борьбе с белогвардейцами на всех фронтах заставили китайские власти по-новому взглянуть на использование белыми их территории для борьбы против Советской России. Синьцзянские военные власти, по представлению советского командования Семиречья, потребовали от сидоровских отрядов, покинуть китайскую территорию, угрожая разоружением. Выполняя это требование, полковник Сидоров с остатками своей бригады (около 200 бойцов) в феврале 1920 г. перешел на советскую территорию. Здесь отряд Сидорова был внезапно окружен небольшим отрядом джаркентского гарнизона. По команде полковника сотни без боя начали отходить на Баскунчи. Видя, что казаки отходят, красный отряд после непродолжительной перестрелки вернулся в город.

Вечером Сидоров созвал командиров сотен. Он поблагодарил офицеров за стойкость и самоотверженность, напомнил о взятии Джаркента, а потом объявил о прекращении самостоятельных действий отряда и отходе на соединение с атаманом Анненковым.

На Кольджатском направлении 18 января красными было взято с. Подгорное, 21 января с. Баян-Казах, 22 января с. Узун-Там, 23 января с. Дардамты, а 24 января – с. Дубун. и пограничный пункт Кольджат. Остатки отряда полковника Брянцева устремились вдоль линии границы на север, стремясь соединиться с полковником Сидоровым, но было уже поздно и Брянцев также укрылся на сопредельной территории.

Расчеты Сидорова и Брянцева на поддержку вторжения их отрядов населением уездов не оправдались.

В результате этой операции весь Джаркентско-Пржевальский район был очищен от белогвардейских отрядов.

Снежный капкан

Это только издалека Джунгарский Алатау кажется приветливым.

Его склоны, обращенные к вам, манят яркостью красок, а вершины – белизной своих снежных шапок. Недаром древние назвали этот хребет «Ала», что означает «Пестрый». Но стоит только сунуться в такую красоту, как вы оказываетесь среди мрачных каменных склонов, только что казавшимися такими красочными. Вглубь вас манят десятки узких ущелий, а избранное через много километров может привести вас в цветущую долину с несколькими рыбными речками и с травою по пояс или – в тупик. Вы наконец поймете, что заблудились и начнете искать пути возвращения. Зимой же все замерзает и заметается снегом, тропы и перевалы становятся непроходимыми. Вот в такое зимнее ущелье и повел свой отряд полковник Сидоров в надежде пересечь хребет и выйти к войскам Анненкова.

Утром отряд снялся со стоянки и по ущелью Хоргос стал подниматься в горы.

«Вначале мы двигались строем, как и полагалось воинской части, но дорога все сужалась и нам приходилось менять порядок, пока сотни, наконец, не вытянулись цепочкой. Впереди была лишь тропка, уходившая к перевалу.

Здесь в горах лежал снег, местами очень глубокий, и лошади тонули в нем по брюхо. Два дня мы барахтались в этой морозной каше, замучили лошадей и сами извелись. По ночам жгли костры, чтобы как-нибудь обогреться, восстановить силы. В глазах многих бойцов можно было прочесть отчаяние и страх. Они с радостью оставили бы отряд и скрылись, но некуда было податься – кругом пустынные склоны, скалы, пропасти. Атаман понимал состояние людей и всех торопил. Отряд растянулся по всему перевалу – от головы до хвоста цепи – чуть ли не на километр. Заметно было, что часть бойцов отстает умышленно, стремится оторваться от штаба»^[59] и дезертировать. Многим это удалось, в том числе автору вышеприведенных записок, бежавшему вместе с сослуживцем по действующей армии Али Минеевым.

Рассказ Касымхана Мухамедова нашел неожиданное подтверждение в записках офицера Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка сотника В. Н. Ефремова. Эти записки хранились в архиве Музея этого полка, находящегося в г. Курбевуа под Парижем. Сотник пишет, что в 1917 г. он попал в Туркестан, а в 1919–1920 годах воевал в отряде полковника Сидорова. Он довольно подробно описывает бои под Джаркентом, отход отряда Сидорова от Джарента и из-под Тышкана в расположение войск Анненкова через верховья р. Хоргос. Полагая, что рассказ очевидца не заменит никакое его изложение, помещаю отрывок из воспоминаний сотника Ефремова о переходе к войскам Анненкова почти без купюр.

«Посмотрели на карту; на ней значился перевал Казан, к которому мы и решили дерзнуть. Казаки жившие у подножия Алатау заявляли, что горы эти считаются непроходимыми и что старожилы не запомнят и пр. и пр., но мы остались непреклонны указывая на то, что по карте эти горы считаются определенно проходимыми. Много рассуждать нельзя было, так как приходилось спасаться от преследования большевиков. Сидоров приказал двигаться. Вот тут то и начинаются наши страдания. Большевики не преследовали нас. Выслали правда небольшой отряд – проследить за нашими действиями, не вступая в бой.

Это дало нам возможность спокойно отступать без особых мук охранения. К этому времени отряд наш был силою около 150 человек при которых находились 3 женщины и 2 ребенка. Остальная часть нашей бригады успела окольными путями удрать в Китай…

Дорога наша вела вверх по реке Хоргосу, который берет свое начало у перевала Казан. Это несколько облегчало нам движение так как проводников, знающих этот перевал, у нас не было, но самым главным неудобством было то, что мы, при столь поспешном отступлении, не успели захватить с собой нужного количества продуктов.

Чаю хватило на неделю, хлеба и баранины на 2 дня, а соли совсем не было. На третий день нашего путешествия мы уже начали есть конину. Ехали мы глубоким ущельем без всякой дороги. Страшное летом чудовище – Хоргос, зимой переходим вброд в любом месте. Природа была замечательная по своей красоте и я от души восхищался, пока голод не давал себя чувствовать. Охота также была богатейшая, но убивать нам почти не приходилось, так как двигались мы в количестве полутораста человек, с шумом, распугивая не только диких козлов, но и медведей и барсов. Впрочем все же изредка приходилось стрелять; прапорщик Александров промахнулся стреляя в барса, а одному казаку удалось убить дикого козла (илика) что явилось настоящим десертом после конины.

Двигались мы целый день гуськом по какой-нибудь едва заметной, вытоптанной дикими зверями, тропинке, поминутно слезали и шли пешком. Часов в 5 мы останавливались на ночлег в какой-нибудь еловой рощице на склоне горы. Лошадей спутывали и пускали пастись, корм для которых в виде прошлогодней травы «кепец» везде был в изобилии и лошади в общем питались значительно лучше людей. Моментально разводили костры (в топливе мы не ощущали недостатка), готовили шашлыки из конины и, наевшись, расстилали попоны около костра и ложились спать.

На шестой день мы прибыли к «Казан-Кулю» (большое озеро лежащее у подножия перевала «Казан», согласно карты). Впереди отряда ехал капитан Бекимов (киргиз). Он осмотрев озеро донес, что оно непроходимо и не обходимо, и что нужно искать какого-нибудь другого перевала.

День только начинался и Сидоров решил, не теряя время повернуть назад и свернуть в первое ущелье налево где мы надеялись найти перевал «Кара-Кезын». Так мы и сделали. Я ехал в конце отряда и только успел проехать с полверсты по новому ущелью как последовала снова команда поворачивать назад. Оказалось, что это ущелье так завалено снегом, что двигаться нет никакой возможности…

Хотя еще не было поздно, Сидоров приказал отряду устраиваться на ночлег, а сам с несколькими казаками снова отправился на разведку озера «Казан-Куль».

Уже ночью было получено от Сидорова донесение, в котором он извещал, что миновал озеро и приказывал отряду к завтрашнему утру выступить. На другой день около 10 часов утра мы подъехали к «Казан-Кулю». Оказалось, что озеро это за лето очень высоко наполнилось водой; с наступлением холодов покрылось льдом. С течением времени вода постепенно просачиваясь через камни и песок ушла совершенно, а лед оседал, лег наконец на дно. Берега с боков, представляли из себя отвесные гранитные скалы, с нашей же стороны крутой берег был покрыт толстым слоем льда, представлявшего из себя почти отвесный, саженей 10 вышины, ледяной спуск, казавшийся совершенно непреодолимым. Обойти озеро ничуть нельзя было, а для того, чтобы ломать лед у нас не было ломов и достаточного количества топоров. Так или иначе, но Сидоров с разведчиками прошел это озеро, следовательно должны были пройти и мы.

Первым спустился казак прибывший с донесением от Сидорова, а за ним стали спускаться и мы. Люди слезали с лошадей, садились на лед и скатывались как на санках. Лошади тоже сидя по собачьи или лежа на боку сталкивались людьми и скатывались на дно. В течение часа весь отряд спустился вполне благополучно если не считать незначительные ушибы и ссадины полученные преимущественно лошадьми. Отсутствие серьезных увечий при переходе этого «чертова» озера объясняется тем, что лед по мере оседания на берег, ломался, образуя небольшие выступы, которые при спуске, давали возможность задерживаться, являясь чем то вроде ступенек на большом расстоянии.

Противоположный берег был полог и очень удобен для подъема. Часам к 3 мы встретили наконец нашу разведку во главе с Сидоровым, который и приказал нам останавливаться на ночлег. Место для ночлега было выбрано замечательное. Узкое ущелье защищенное от ветров громадными разных цветов скалами. Кроме того растительность в виде елей и неизменного «кепца» обеспечивало нам тепло, а лошадям питание. По словам Сидорова дальше идет сначала крутой, а потом пологий подъем на самый перевал Казан, который на следующий день решено было преодолеть.

Когда все люди расположились на отдых и развели костры, оказалось, что человек 40 недостает. Эти 40 человек во главе с штабс-капитаном Шевагиным испугавшись озера и неизвестности впереди, прямо с места ночевки повернули обратно в надежде ночью незаметно проехать мимо большевистских постов в Китай. Как я потом узнал большевики сняли свою заставу в Хоргосской щели так, что «лихой» отряд дезертиров без боя вступил в Китай, сдал китайцам оружие в д. Мазар и рассеялся затем по разным местам Илийского окр.

На другой день была послана разведка, для окончательного выяснения перевала. С этой разведкой поехал и я. Как только мы подъехали к «обо» (искусственная каменная насыпь обозначающая присутствие перевала) началась страшная метель заставившая нас вернуться обратно. Часов в 12 была послана другая разведка. Мы с нетерпением ждали результата. К вечеру разведка вернулась и сообщила, что не может преодолеть глубокого снега доходящего на перевале свыше 2-х аршин глубины.

Настроение в отряде упало; многие завидовали ушедшим дезертирам с шт [абс] – к [апитаном]. Шевагиным. Решено было еще пытаться преодолеть перевал.

На другой день снова отправилась с утра разведка и вернувшись подтвердила донесение предыдущих разведчиков. Здесь в первый раз обычная уверенность и присутствие духа оставили Сидорова, он в первый раз созвал всех офицеров для общего решения этого тяжелого вопроса…

Один из офицеров – артиллерист капитан Григорьевский заявил между прочим, что это не «Казан», а «Джильды» и что для того чтобы попасть на Казан, нужно поднявшись двигаться по широкому плато в противоположную от перевала Джильды сторону и затем снова спуститься в ущелье, которое и будет лежать у подножья Казана. Слова Григорьевского долго обсуждались; многие не соглашались с ним, но тем не менее приходилось искать какой-нибудь другой перевал. Тяжело было сознавать, что, преодолев столько и уже подойдя к самому перевалу, должны вернуться и искать где-то другого перевала потому только, что не можем преодолеть какую-нибудь версту сплошного снежного сугроба.

На другой день утром выехала разведка под командой Григорьевского для розысков другого перевала. Поздно вечером вернулись наши разведчики и заявили что нашли «Казан». Григорьевский оказался прав – мы были у перевала Джильды, который считался зимой непроходимым. Снова появилась у нас надежда на спасение. На другой день утром мы двинулись к Казану.

Поднялись вверх, свернули влево и выехали на плато, сплошь покрытое глубоким снегом. Лошади тяжело ступая, двигались медленно. Мороз был большой. Отросшие у меня за последнее время, борода и усы покрылись инеем настолько, что буквально сковало мне рот. Ориентировались мы соседними гребнями гор, держа направление на две возвышенности едва заметные впереди. Ехали молча, оттого ли, что было больно открывать скованные льдом рты, или оттого что сознавали, что поднимись буран, и мы, потеряв все ориентировочные пункты, непременно погибнем. Наконец, проехав верст 30, мы преодолели это снежное поле и стали спускаться в ущелье, богатое травой и топливом. Температура сразу изменилась. По дну ущелья протекала маленькая горная речка, через которую был перекинут незатейливый мостик, что свидетельствует о пребывании здесь летом киргиз-кочевников. Через мост вверх вела заметная тропа – путь к перевалу. В этот же день была послана разведка к отысканию самого перевала.

Увы! Здесь нас ожидали такие же испытания, как у злополучного «Джильды». Двое суток подряд по 2 раза в день выезжала разведка, возвращаясь всегда с неизменным ответом: «нельзя преодолеть снега». Место стоянки тоже оказалось не особенно удобным. Если у Джильды изобиловали барсы, то здесь нас буквально одолели волки, зарезав одну лошадь (что не мешало нам на другой день доесть ее) и давая симфонические концерты по ночам. Приходилось принимать всяческие меры к охранению, выставлять посты, стрелять в воздух из винтовок.

Кроме этого все запасные лошади были съедены и пришлось уже спешить одного всадника, так что конину стали получать в ограниченном размере. Сначала я из-за отсутствия соли не пил навара, но в это время с этим не приходилось считаться и от зеленовато-коричневого бульона не оставалось ничего. Настроение у всех было отчаянное. Даже Сидоров, привыкший всегда действовать самостоятельно, теперь терялся и спрашивал у нас совета. Один только Григорьевский не терял надежду, не пропускал ни одной разведки и все обещал нам, что завтра он обязательно найдет перевал. После двухдневных бесплодных попыток, Сидоров созвал всех офицеров на совет.

Большинство из нас предлагали вернуться обратно к озеру, оставив лошадей попытаться влезть на ледяную гору и пешком уйти в Китай. Григорьевский в единственном числе старался убедить нас еще искать перевал, обещая что завтра он обязательно найдет его. Я ничего не советовал, Сидоров тоже в нерешительности молчал. В конце-концов он склонился в сторону Григорьевского решив пожертвовать последний день на розыски перевала.

На другой день разведка в составе Сидорова, Григорьевского и 4 казаков снова отправилась на поиски Казана. Мы оставшиеся не надеялись на успех и сегодняшней разведки. К обеду однако разведка не вернулась. Стало смеркаться – их все нет. Это было хорошим предзнаменованием. Предположить, что они заблудились из-за бурана мы не могли, так как погода стояла ясная. Наконец мы поужинали и легли спать когда наконец явились два казака из разведки и сообщили, что перевал найден. Моментально мы все вскочили и как по команде огласили горные вершины громким «ура».

Сидоров прислал мне записку в которой сообщает что найден перевал Кара-Муз-Даван (Черный Ледяной Перевал) ведущий к истокам реки «Уртак» впадающей в Бараталу. На другое утро отряд наш после трехдневного отдыха двинулся снова. Вид у нас был неважный. От голода нас всех сильно подвело, и то обстоятельство, что при постоянном пребывании на воздухе нам приходилось смотреть на белый снег, отразилось на зрении; глаза у всех покраснели и стали слезиться.

Кара-Муз-Даван отстоял далеко от нашего места стоянки и к перевалу мы попали часа в 3. Перевал этот представляет из себя какую-то горную породу, довольно хрупкую, которая, превращаясь в пыль и смешиваясь под влиянием ветров со снегом действительно делает этот перевал «черным ледяным». У подъема на перевал мы миновали большое обо – сложенная куча камня для обозначения перевала. Перевал этот был вышиной около 13 тысяч футов. Вследствие разряженного воздуха, кровь сильно приливала к голове и лица у всех нас были темно-коричневые. С одной женщиной случился даже обморок.

С перевала как на ладони представилась вся долина Уртака и следующая цепь гор отделяющая названную долину от долины реки Бараталы. Спуск к Уртаку был небольшой, так как мы выходили к его истокам, но довольно тяжелый. Зимой этот перевал настолько заваливается снегом, что считается непроходимым и только наша крайняя нужда заставила опровергнуть это мнение. В особенности много снегу лежало на спуске.

Спускались мы в течении часа. От разведки Сидорова и Григорьевского остался глубокий след в виде коридора. Нам приходилось здесь слезать и идти поверху держа лошадей в поводу. Под конец коридор этот так углубился, что лошади уходили в него с головой. Наконец спуск кончился и мы выехали к речке – увы замерзшей. Снова мы оказались на китайской территории. Двинулись дальше вниз по ущелью. Скоро стало смеркаться. По дороге стал встречаться лошадиный помет, что свидетельствовало об обитаемости этого ущелья. У нас явилась надежда, что сегодня нам удастся спать в юрте и поесть хлеба с солью (действительно самая необходимая пища). Стало совсем темно, а ожидаемых ночевников все нет и нет. Люди и лошади страшно устали, некоторые предлагали остановиться и заночевать, но отсутствие дров заставляло идти дальше. Наконец один из казаков заявил, что он слышал собачий лай. Настроенные пессимистично, мы сначала не поверили ему, но вскоре действительно явственно услыхали лай собак. Как мы обрадовались!

Минут через тридцать мы наконец подъехали к 2-м киргизским юртам где встретились с нашей разведкой. И какой это был чудный вечер, если бы не одно очень печальное событие. Григорьевский отморозил себе обе ступни ног и не мог ходить. На другой день предполагалось переехать в долину Бараталы, куда нас должен был проводить через перевал Кара-Кезын киргиз – хозяин юрты.

Выехали мы все на другой день в хорошем настроении, голод утолили и знали что блуждать больше не придется. Перевал был недалек и через полчаса пути мы стали подниматься. Поднимались недолго так как верховья долины Уртака лежали очень высоко над уровнем моря.

Через 2 часа мы были уже на перевале. Кара-Кезын был намного ниже Кара-Муз-Давана и без снега. Отсюда открывался великолепный вид на всю широкую долину Бараталы, в середине которой тянулась цепочка деревьев, обозначающих русло реки. Баратала лежала ниже Уртака и поэтому спуск в долину был очень длинен. В этот день мы успели спуститься только к предгорьям, и очутились перед сторожевым постом калмаков (монголы обитающие долину Бараталы)…

На другой день мы спустились к реке и вдоль нее проехали к ущелью ведущему к перевалу Сарканд. Саркандский перевал или Кара-Сарык (высота 3800 м. – В. Г.) считался хотя и трудным, но проходимым круглый год, вышиною он был около 15 тысяч футов. На другой день махнули и через Сарканд. Перевал действительно был очень трудным по своей длине и крутизне, но мы так наловчились за последнее время в преодолении разных препятствий, что нам все было нипочем. Единственно кто настрадался – это Григорьевский со своими отмороженными ногами. Ночевали мы у киргиз в Саркандском ущелье, куда прибыли только ночью.

Из этих гор мы на другой день выехали и ночевали в деревне Покотиловке и на следующий день были уже в станице Саркандской в расположении армии генерал-майора Атамана Анненкова».

Это случилось в начале февраля 1920 года.

Этот эпизод еще раз характеризует Сидорова, как властного и решительного командира, при этом не стеснявшегося в трудной обстановке советоваться и с офицерами и с казакам. Несомненно, положительный результат снегового похода – заслуга лично его и решительных офицеров типа капитана Григорьевского, которых он сумел найти и на которых опирался.

Семиреченский атаман генерал-майор Н. П. Щербаков

Сидоров после свидания с Анненковым и обсуждения вопросов, связанных с дальнейшими действиями в Китае, с группой анненковцев возвратился в Поднебесную. Через этот же перевал 2 апреля 1920 года повел в Китай отряды Оренбургского атамана А. И. Дутова и атамана Семиреченского войска Н. П. Щербакова сотник Ефремов. Описание этого перехода оставил Дутов в присьме к генералу А. С. Бакичу: «Дорога шла по карнизу к леднику. Ни кустика, нечем развести огонь, ни корма, ни воды… Дорога на гору шла по карнизу из льда и снега. Срывались люди и лошади. Я потерял почти последние вещи. Вьюки разбирали и несли на руках. Редкий воздух и тяжелый подъем расшевелили контузии мои, и я потерял сознание. Два киргиза на веревках спустили мое тело на одну версту вниз, и там уже посадили на лошадь верхом, и после этого мы спустились еще на 50 верст. Вспомнить только пережитое – один кошмар! И, наконец, в 70 верстах от границы мы встретили первый калмыцкий пост. Вышли мы на 50 % пешком, без вещей, несли только икону^[60], пулеметы и оружие. У Вас 10000 человек было, не знаю сколько теперь. А у меня было около 100, а сейчас набирается до 1600, так как беглецы Анненкова все идут ко мне и на коленях просят о принятии их.»

Перейдя на территорию Китая, дутовцы добрались до крошечного глинобитного поселка, находящегося в 20 километрах от русской границы – Суйдун, где 6 февраля 1921 года Атаман Дутов был убит в результате чекистской операции.

Сотник Ефремов возвратился к Сидорову, а после распада отряда попал в Корею, затем в Китай, работал в таможне, в полиции в Шанхае, где проживал до 1939 года. Далее его следы теряются.

Гибель Сидорова

Кульджа – главный город и торговый центр Илийского края. Китайское название города – Инин, но оно употребляется, в основном в официальных документах. Есть и третье название города – Или, но оно сейчас почти не употребляется. При правлении Цинов Кульджа была самым заурядным провинциальным городом – грязным, пыльным, с глинобитными одноэтажными домами и домишками, плоскими крышами, тупиками, кривыми и узкими улицами, то взбирающимися вверх на холмы и пригорки, то сбегающимися вниз к долине реки Или. Только на правом берегу Или, где жили чиновники и цырики-солдаты постройки были из жженого кирпича и с черепичными крышами. Во время десятилетнего пребывания в городе русских во время оккупации Илийского края (1871–1881) в консульском квартале выросли вполне современная гостиница и здание русско-азиатского банка, выстроены склады-зернохранилища. Население Кульджи было пестрым: магометане, буддисты, язычники. В начале семидесятых годов XIX века здесь образовалась и русская колония, состоявшая преимущественно из офицеров, солдат и их семей. В 1877 г. на средства, поступающие от сборов с населения была выстроена церковь. Храм был назван именем Александра Невского. Колокола для церкви отливали на местном медеплавильном заводе купца Бусугина, прибывшего в Кульджу из Тюмени. В погожий день золотые кресты храма и ярко-зеленые купола хорошо были видны на десятки верст вокруг, а с высокой колокольни просматривалась вся Илийская долина. Примерно в это же время через Или был построен каменный мост, отвечающий требованиям безопасности перехода по нему транспорта и пешеходов. По мусульманским праздникам за городом проводились народные гулянья, айтысы^[61] акынов, конные соревнования.

В городе были три базара – таранчинский, китайский и скотский или сенной. На подходе к базарной площади начинались мануфактурные лавки и магазинчики китайских купцов. В них торговали шелками различных расцветок, фарфором, драгоценными камнями, несколькими сортами чая. В ювелирных лавках можно было купить изделия из золота, серебра и драгоценных камней. Лавки русских купцов были наполнены самыми ходовыми товарами – ситцем и парчой, коленкором и русским сукном, металлическими изделиями. Среди них – швейные иглы, самовары, скобяные изделия. Огромными буртами были навалены овощи, фрукты, арбузы, дыни. На базаре встречались и продавцы опиумного мака. Они особенно не таились, но торговля опиумом была запрещена. Впрочем, Кульджа даже в годы расцвета торговли прозябала в застое и невежестве. Если центр еще кое-как был похож на город, то окраины выглядели захудалыми, серыми и грязными. Водопровода и канализации в городе вообще не было. Однако весь город весной и летом утопал в зелени виноградных лоз и фруктовых деревьев.

Начало 20-х годов XX века круто изменило облик Кульджи – старинного городка китайского Илийского края, ставшего здесь центром торговли и перевалочным пунктом товаров всех стран и во все страны. На улицах Кульджи можно было встретить сейчас бывших помещиков, купцов, жандармов, царских чиновников, щеголявших своей формой и орденами белых офицеров. Одни из них фланировали по улицам, демонстрируя собственное самодовольство и наряды своих жен, другие пытались открыть свое дело, третьи метались в поисках работы. Для управления этой массой китайские власти создали органы самоуправления эмигрантов, так называемые шанхои (буквально – торговые, коммерческие общества) – органы, помогавшие эмигрантам совершать сделки, устраиваться на работу, регулировать семейно-брачные и другие проблемы. Эти шанхои строились по национальному признаку, они были русскими, татаро-башкирскими, казах-киргизскими, узбекскими, таранчинскими и другими. Работали в них эмигранты, а управляли ими ставленники китайского правительства, изучавшие также процессы, происходящие в среде пришельцев. В деле «Доклады Облвоенревсовета о политической и культурно-просветительской работе в частях войск Семиречья. 1919 год» я обнаружил отрывок какого-то документа без начала и конца, в котором так говорится о Кульдже: «Все, что было в Семиречье плохого – интриганы, спекулянты, мародеры, филистеры, черносотенцы и даже разбойники бежали в Кульджу. Все это сгруппировалось в Кульдже, под покровительством работавшего до сих пор консульства царской России свило прочное гнездо»^[62].

Активно работали в Кульдже японская, немецкая, английская и другие разведки.

В конце мая 1920 года с остатками своей армии перешел в Синьцзян атаман Анненков. Оказавшись здесь, Анненков незамедлительно стал готовить свой поход в Советскую Россию. Основным его помощником в разработке плана похода был полковник Сидоров. Подготовка общего похода не удалась, так как ни Анненков, ни Дутов не хотели уступать один другому первой роли. Дутов, сумев установить с китайскими властями хорошие отношения, спровадил с их помощью Анненкова и его буйных отрядцев подальше от границы, в район города Урумчи, а затем – в город Гучен и на китайский Дальний Восток. Связь Сидорова с Анненковым постепенно притуплялась, зато, с Дутовым у него установились тесные отношения. Атаман помогал Сидорову деньгами, оружием, и снаряжением. Общая цель борьбы с Советской властью сплотила их, и Дутов, не особенно нуждаясь в пополнении своего отряда людьми, не мешал Сидорову вербовать себе добровольцев.

Сидоров не успокоился. Он продолжал отправлять мелкие группы своего отряда за кордон, на советскую территорию – на прощупывание границы и разведку территории РСФСР. Казаки из отряда Сидорова время от времени наводили ужас на советские власти в приграничных районах Семиречья. Они могли появиться где угодно – из камышей и тугаев реки Или, или из предгорьев. Неожиданно налетев на село и уничтожив там советских активистов, сидоровские казаки моментально исчезали в горах, или пределах Китая, напоминая местному населению о недремлющем оке грозного атамана.

Когда в конце 1920 года чекисты начали масштабную зачистку семиреченских станиц, после раскрытия ими подпольной повстанческой организации полковника Бойко, Сидоров лично возглавил рейд по Семиречью в помощь, как ему казалось, восставшим казакам семиреченских станиц. Он пробился через границу и попытался выйти к станицам семиреков, надеясь поднять там полномасштабное восстание. Против Сидорова семиреченские большевики выслали свою самую надежную на тот момент часть – дунганский кавалерийский полк под командованием Магаза Масанчи. В районе Джаланаша сидоровские казаки столкнулись в жестокой схватке с красными дунганами, но после прибытия подкрепления к красным они решили отойти в Китай.

После ожесточенного боя на Ахкентской дороге, где красные попытались окружить повстанцев, казаки Сидорова ушли все-таки в Китай. Интересно, что в Алма-Ате, ныне Южной столице Казахстана до сих пор есть улица красного командира Магаза Масанчи (Ма-Сан-Чи), расстрелянного в 1938 году, как «врага народа», и там же, в Алма-Ате живут его потомки, но мало кто знает о настоящем, не выдуманном НКВД-шниками, враге этого красного командира – белогвардейском партизане полковнике Сидорове.

После смерти Дутова (7 февраля 1921 г.) и разгрома военной группировки в Синьцзяне генерала Бакича^[63] (сентябрь 1921) Сидоров стал последним и практически единственным в Синьцзяне белым вождем, пытавшимся продолжить вооруженную борьбу с Советской Россией.

К описываемому времени между Советской Россией и Синьцзяном начали активно развиваться дипломатические, торгово-экономические отношения, заработали различные торговые организации. В мае 1921 г. из Кульджи был буквально вытеснен так много сделавший для эмигрантов царский консул В. Ф. Люба, а в ноябре того же года из Чугучака царский консул В. В. Долбежев. В 1921 г. во всех городах Синьцзяна обосновались советские торговые представительства и организации РСФСР, под крышей которых удобно разместились и спецслужбы ВЧК-ГПУ. Необходимость скрываться не только от китайских властей, ставших крайне отрицательно относиться к белоэмигрантам и к партизанам, а также от советской агентуры, потребовали ухода партизан и переноса всей работы по подготовке к единоборству с РСФСР в подполье.

Исходя из обстановки, Сидоров, распространив слух о своей гибели, перешел на нелегальное положение и начал подготовку вторжения в Советскую Россию. Для своего штаба, на тихой улочке Кульджи, за базарной площадью, он открыл небольшую кузницу, кузнецами в которой трудились бывшие прапорщики и есаулы. Работы было много, хотя прибыль Сидорова не интересовала: кузница служила лишь штабом и явочной квартирой, где проходили его встречи с доверенными лицами.

Старый подпольщик Сидоров в штатской одежде выглядел как обыкновенный содержатель маленького дела. Ни особых примет, ни чего-либо другого, бросающегося в глаза в его облике не было. В Кульдже, кроме посвященных лиц, никто не знал о существовании атамана, местные власти считали Сидорова погибшим, у них он был зарегистрирован как кузнец Бодров.

Как военачальник, Сидоров был малоизвестен. Он никогда не командовал крупными соединениями и, если бы ни его участие в семипалатинском подполье, деятельность по формированию отрядов для Анненкова за рубежом и организация налетов его отрядов на приграничье Джаркентского и Пржевальского уездов, его имя не задержалось бы в истории белого движения в Семиречье.

«Мне и тем, кто изучал обстановку за кордоном, фигура Сидорова не казалась главной, а тем более решающей, – писал убийца Сидорова Мухамедов, – первым в ряду стоял Дутов, за ним Анненков, остальные шли следом»^[64].

За кордоном Дутов был более авторитетен, чем Анненков, на него делали ставку европейские правительства. Он располагал реальными войсками и, что не менее важно, был более популярен среди офицерства.

Готовя поход на Россию, Дутов рассчитывал на помощь оружием и людьми со стороны коменданта крепости Курэ У Тайджу, бывшего командира конно-маньчжурского полка в армии атамана Анненкова, о котором придется сказать несколько слов.

Где и когда появился У Тайджу у Анненкова (в некоторых источниках его называют И Тайджу, Ву Тайджу, Яо Тайджу), точно не установлено, но к прибытию в Семипалатинск 200 китайских добровольцев – военнослужащих 27 Харбинского полка, привезенных из Иркутска поручиком Соколовым в сентябре 1918 года, он уже командовал у него небольшим китайским отрядом в составе егерского полка. С прибытием китайских добровольцев отряд был развернут в конно-егерский маньчжурский полк, и У Тайджу стал его командиром. В тяжелые дни поражений армии Анненкова, У Тайд-жу был первым, кто предложил Анненкову интернироваться в Китай.

Видя безвыходность положения, Анненков принял его предложение. С прибытием в Орлиное гнездо^[65], китайский полк ушел в Поднебесную и был выведен китайцами из подчинения атамана. Это было сделано по-китайски нагло, без его ведома и согласия. Полк был переподчинен командующему войсками Илийского района генерал-лейтенанту Ян-Фу-Ся. На протест Анненкова генерал в резкой форме ответил, что Маньчжурский полк был русским только до момента перехода границы, а после перехода границы весь его личный состав является китайскими гражданами»^[66]. Учитывая, что маньчжуры всегда тяготели к Анненкову, китайцы, боясь, что полк может вернуться к нему, присвоили его командиру У Тайчжу генеральское звание, а полк передислоцировали из района г. Боратолы (Джимпань) в небольшую крепость Курэ, близ г. Суйдуна. Все оружие, изъятое у Анненкова и Дутова во время интернирования их отрядов, китайцы поместили в Куре, комендантом которого стал У Тайджу. У Тайджу не забыл хорошее отношение к нему Анненкова и тайно от китайцев взял его и атамана Дутова под свою опеку.

6 февраля 1921 года в крепости Суйдун, в своей резиденции в результате успешно проведенной джаркентскими чекистами операции, атаман Дутов был смертельно ранен. Выстрел в Суйдуне был услышан во всех уголках Илийского края. В среде эмигрантов начался переполох, кто возмущался, кто уходил вглубь Китая, кто впадал в панику и торопливо снимал с себя мундир, которым недавно гордился. Многие укрылись.

Когда паника улеглась, встал вопрос, кто теперь возглавит подготовку похода в Россию. После долгих дебатов выбор остановился на полковнике Сидорове. Он был боевым офицером, отлично знал обстановку и местность в джаркентском приграничье, имел здесь осведомителей, знал пути и тропы, по которым можно было быстро и без потерь выйти к Верному, Пржевальску и в Ферганскую долину, к басмачам, имел навыки партизанской борьбы, так необходимые в местных условиях. Поэтому группировка Дутова^[67] безоговорочно приняла Сидорова своим руководителем, и мощь его отряда с учетов его партизан, ждавших его сигнала по кишлакам и селам, многократно увеличилась. Выбор дутовцев был правильным, потому что Сидоров был единственной фигурой, способной на первом этапе возглавить поход против Советского Туркестана. При удачном развитии событий он, конечно же, был бы заменен более грамотным в военном отношении и опытным военачальником.

Сидоров активно взялся за формирование отрядов. Синьцзянская эмиграция и остатки войск Дутова признала его на этот момент своим военным вождем-атаманом^[68].

На базе объединенных сил Сидоров рассчитывал сформировать сильный отряд, способный пробить брешь в охране советской границы и уйти в рейд по Джаркентскому и Пржевальскому уездам, поднимая вокруг пламя борьбы с советами. Как и Дутов он рассчитывал привлечь к действиям ферганских басмачей. Кроме того, в китайской крепости Куре стоял гарнизоном перешедший по необходимости на китайскую службу анненковский Маньжуро-китайский полк. Его командир У Тайджу заверил Сидорова, что полк примет участие в его действиях. Надеялся Сидоров и на поддержку семиреченских казаков и старожильческого крестьянства.

Могли поддержать Сидорова и барон Р. Ф. Унгерн, засевший в Монголии, и атаман Енисейского казачьего войска, партизанствующий в енисейской тайге Казанцев, и есаул Кайгородов, оперирующий на Алтае. Все они, при общей согласованности действий, могли организовать наступление на Верхнеудинск, Минусинск и далее – на Красноярск, Бийск и Барнаул. Вероятно рассчитывал он и на действия белых в Приморье.

Между тем подготовка к походу шла активно. Сидоров после покушения на Дутова перестал появляться в городе, а если и появлялся, то с личной охраной. Офицеры устраивали встречи в укромных местах, на скотных базарах скупались в большом количестве лошади, шел пошив обмундирования, так как Сидоров хотел явиться в Россию не бесшабашным разбойником, а регулярной армией, обмундированной по единому образцу. К главе ферганских басмачей Курширмату^[69]

Сидоров послал курьеров с предложением участвовать в походе и с обещанием снабдить его отряды оружием.

В сопровождении переодетых белогвардейцев У Тай-джу посетил все переправы, проехал по уже заброшенным тропам, ведущим к перевалам. В горных селениях генерал беседовал со старыми проводниками… Генерал снова посетил Урумчи и встречался с атаманом Анненковым, видели его и в Кульдже.

Полковник Сидоров был хорошо знаком с У Тайджу, поэтому никаких секретов друг от друга у них не было. Батальон охранявший оружие Анненкова в Курэ, подчинялся У Тай-джу. По первому сигналу анненковский полк в Курэ восстанет, разоружит гарнизон и обеспечит оружием всех нуждающихся.

Над Советской Россией вновь нависла угроза вооруженного вторжения и возобновления Гражданской войны на ее юго-востоке. Этого допустить было нельзя и чекистские органы приступили к операции по ликвидации Сидорова и его группировки.

Конспирация и псевдоним не помогли Сидорову, и Семиреченский отдел ГПУ хорошо знал, кто скрывается в неприметной кузне под именем Боброва и, поставив его работу под жесткий контроль, разрабатывал операцию по его ликвидации. Распоряжение о ликвидации Сидорова и другого известного белогвардейца – Семиреченского атамана генерала Щербакова, получил начальник Джаркентского политбюро^[70] Ветлугин. Как всегда, самым трудным в любой операции было найти надежных и толковых исполнителей. Не мудрствуя лукаво, Ветлугин решил привлечь в качестве исполнителей старых агентов Джаркентской УЧК, участников операции по ликвидации Оренбургского атамана Дутова Касымхана и Аббаса Чаны-шевых, Тынчерова, Маралбаева и Идрисова. Но большая часть их сидела в тюрьме по подозрению в контрабанде, меньшая – находилась на свободе, но под следствием. Однако руководитель группы боевиков, совершивших теракт в отношении Дутова Касымхан Чаны-шев, посоветовал Ветлугину освободить из под стражи Тынчерова и Маралбаева, доверить им ликвидацию Щербакова и Сидорова и поручился за них^[71].

Так как для выполнения этой операции нужны были большие средства, а таковых в распоряжении Политбюро не было, то, по согласованию с Ветлугиным, начальник милиции Чанышев отдал распоряжение Тынчерову из задержанной в это время контрабанды на 12 лошадях, половину употребить на покупку 10 лошадей для участников операции, а другую половину вернуть контрабандистам, дабы создать у них впечатление взятки. При этом, чтобы контрабандисты не были задержаны вторично, дать им проводника до границы.

В другой раз, с ведома Политбюро и оперативных начальников, Тынчеров и другие сами похитили на территории Китая несколько лошадей и баранов, продали их и приобрели для выполнения операции 20 лошадей. По всем этим действиям было проведено дознание. Постановлением государственного прокурора по Алма-Атинскому уезду от 5 декабря 1922 года уголовное дело в отношении всех привлеченных к теракту лиц было прекращено.

Все это заставило чекистов отказаться от сомнительных кандидатур контрабандистов и искать новые. Вскоре человек, удовлетворяющий всем требованиям чекистов, был найден. Этим человеком оказался Касымхан Мухамедов^[72], бывший прапорщик отряда Сидорова, дезертировавший из него в памятные дни ухода сидоровцев к Анненкову через Хоргосское ущелье. Как он попал в поле зрения джаркентских чекистов – неизвестно, но весной 1922 года агент Мухамедов оказался в Кульдже и начал готовить покушение на своего бывшего командира.

Заброшенный в Кульджу, он устроился в татарский шанхой и стал выжидать удобный момент для встречи с Сидоровым. Тратить времени на поиск Сидорова Мухамедову было не нужно. Однажды он пришел в кузницу и был приветливо встречен полковником. Мухамедов вел себя очень осторожно, не торопил события, не задавал лишних вопросов, не любопытничал. Постепенно он втирается в доверие к Сидорову, повышается им в чине до подъесаула и назначается командиром формирующейся сотни. Его посвящают в детали подготовки вторжения, о чем он немедленно, через своего связного Мухамеда Агидулина, а затем Ахмеда-Вали докладывает чекистам в Джаркент.

Сидоров с нетерпением ждал вестей от Курширмата. У него была настоятельная необходимость в установлении связи с ферганскими басмачами, чтобы уточнить их силы и сроки совместных действий против Советской России. Он даже поручил Мухамедову немедленно сообщить ему о появлении посланцев Курширмата, если тому станет что-то известно о них. Через несколько дней в город прибыл реальный курьер Курширмата. Мухамедов был на грани провала: ведь у курьера могли быть и собственные выходы на полковника, а это грозило Мухамедову разоблачением. Агент решил опередить события. Мухамедов решил воспользоваться этим и, под предлогом встречи с басмачами, заманить Сидорова к себе на квартиру и покончить с ним. Вскоре он сообщил Сидорову, что посланцы прибыли и готовы встретиться с ним на квартире Мухамедова 14 августа.

К назначенному времени Сидоров прибыл с охраной. Конечно, никакой встречи с вымышленными басмачами состояться не могло, как не мог состояться и акт террора. Сидоров, прождав несколько часов, ушел, а план Мухамедова рухнул. Он пришел к Сидорову и заявил, что прошлая встреча не состоялась, потому что басмачи побоялись его охраны, но готовы встретиться с ним наедине завтра. Дальнейший ход операции предоставляю рассказать самому Мухамедову:

«Полковник оказался точным как всегда. Вошел в комнату ровно без пятнадцати двенадцать.

Я попросил его сесть против окна, чтобы первым увидеть человека в полосатом халате. В руки ему дал книгу, не помню уже какую.

Сам продолжал подносить к столу сладости.

– Как только увидите гостя, – предупредил я, – дадите мне сигнал. Оставлю вас одних.

Полковник кивнул и стал пристально смотреть в окно…

… На этом закончился последний визит атамана в мой дом.

Через полчаса я запер дверь на замок, закрыл ставни и тихими улицами выбрался к пригороду Кульджи. Еще через полчаса вместе с Эрса Юсуфходжаевым мы оседлали коней и покинули город»^[73].

Это было 15 августа 1922 года. 16 августа Мухамедов был уже в Джаркенте.

Как произошло убийство Сидорова Мухамедов не рассказал, но, вероятнее всего, по древнему восточному обычаю – орудием убийства был нож.

Доклад Мухамедова вскоре подтвердили синьцзянские власти. Через несколько дней на заборах Кульджи и других городов появились объявления на китайском, русском и уйгурском языках, обещавшие 5000 китайских ланов^[74] за его поимку.

Соратники Сидорова организовали преследование и поиск убийцы в Джаркенте, чтобы отомстить за смерть военачальника, но чекисты успели переправить его вглубь российской территории.

Так погиб этот доблестный офицер, посвятивший всю свою короткую, но яркую жизнь борьбе с большевизмом. Он не дожил до сорока лет. На фоне имен других белых военачальников имя его горит не столь ярко, а сейчас даже забыто и лишь недавно стало вновь появляться на страницах работ новых, независимых исследователей. А ведь он был одним из последних могикан, пытавшихся вздыбить Россию на борьбу с Советской властью…

Будучи уже официальным сотрудником ОГПУ Узбекской ССР, Мухамедов написал воспоминания об убийстве полковника Сидорова, к которым я и отсылаю всех желающих с ними ознакомиться.

Сидоров был похоронен на кульджинском православном кладбище. Его могила часто посещалась соратниками, но в 50-60-х годах XX века, в связи с возвращением русского населения Кульджи в Советский Союз, могила была забыта и ныне утеряна.

Литература

Аблажей Н. Н. С Востока на Восток. Российская эмиграция в Китае. Новосибирск. Сибирское отделение РАН. Институт истории, 2007.

Высочайший приказ по военному ведомству от 6 августа 1909 года. Журнал «Раведчик» № 981, 1909.

Особый список офицерским чинам Русской Императорской армии, составленном по 1 января 1910 года. СПБ, 1910, ст. 644.

РГВА. Ф. 39617, о. 1, д. 32. Доклад Семипалатинского областного военного штаба Временному Сибирскому правительству.

РГВА. Ф. 39616, о. 1, д. 38. Доклад Политического комиссара и организатора И. А. Зибарева-Давыдова Командующему Сибирской армией и Временному Сибирскому правительству о работе и организации свержения советской власти в г. Семипалатинске и в Семипалатинской области.

Ефремов В. Н. Воспоминания. 1919. Россия – Китай. Рукопись. Архив Музея ЛГКЕВП, Париж.

Жантуаров С. Б. Огненное кольцо. Фрунзе, 1968.

Ивлев М. Н. Антибольшевицкое движение в Семиреченском казачьем войске. // Альманах «Белая гвардия» № 8, «Казачество России в белом движении», М.: Посев, 2005.

Уткин А. И. Забытая трагедия. Россия в Первой мировой войне. Смоленск, 2000.

Мухамедов К. З. Особое задание. – В книге «Чекисты. Воспоминания», Ташкент, 1967.

Колпакиди А. И. Опасное задание. – В книге «Ликвидаторы КГБ», М., 2009.

Гибшман-Ивановский И. Д. В далекие двадцатые. – В книге «Чекисты. Воспоминания». Ташкент, 1967.

Большая энциклопедия. Библиографический Институт (Мейер) в Лейпциге и Вене, Книгоиздательское Товарищество «Просвещение», С-Петербург, б. г., т. 8.

Советская военная энциклопедия, т. т. 2, 4. М.: Воениздат, 1977.

Шулдяков В. А. Гибель Сибирского казачьего войска. Том 1. 19171920. Том 2. 1920–1922. М., 2004.

Ибраев Ж. По горячему следу. // Мы из ЧК. Алма-Ата, 1974.

Гольцев В. А. Абиров Х. И. Борьба с бандитизмом на казахстанском участке государственной границы в 1920–1934 годах. Алматы, 2005.

Алма-Ата в период Октября и в годы гражданской войны (19171920 гг.). Летопись событий. Алма-Ата: Казахское объединенное государственное издательство, 1949.

Бабков И. Ф. Воспоминания о моей службе в Западной Сибири. 18591875. Разграничение с Западным Китаем 1869 г. С-Петербург: Типография В. Ф. Киршбаума, Дом Министерства Финансов на Дворцовой площади, 1912.

Певцов М. В. Путешествия по Китаю и Монголии. М.: Государственное издательство географической литературы, 1951.

Моисеев В. А. Россия и Китай в Центральной Азии (вторая половина XIX века – 1917 г.). Барнаул, 2003.

Якупов М. Д. Кульджа – город торговый. Алматы, 2004.

Вадим Алексеевич Гольцев

Только что прочитанная читателем книга «Кульджинский эндшпиль» – это последняя работа известного исследователя Гражданской войны в России Вадима Гольцева.

Сам автор не дождался выхода в свет этого произведения – он умер 8 февраля 2014 года в Алма-Ате, на восемьдесят четвертом году жизни. Наверное, стоит сказать напоследок несколько слов об авторе…

Вадим Алексеевич был удивительным человеком больших знаний и культуры, как в плане профессиональном – офицера-погранични-ка, так и в плане историка-исследователя, выискивавшего и выводившего на суд читателей неизвестные доныне факты из истории нашей Родины.

И как писатель он также состоялся как профессионал – читать его произведения легко и в то же время они дают обильную пищу уму и освещают нам многие факты с совершенно неожиданной стороны.

Вадим Алексеевич родился в огромном сибирском селе Назарово Красноярского края 25 октября 1930 года. С 1950 года жизнь его была постоянно связана с армией. Он окончил Канское училище военных переводчиков и Иркутский государственный университет. Стал военным переводчиком китайского и английского языков и юристом-правоведом. Служил в пограничных войсках в Забайкалье и Казахстане, преподавал в Алма-Атинском высшем пограничном училище.

Исходил пешком всю юго-восточную государственную границу от Алтая до Памира. И всегда Вадим Алексеевич проявлял пытливый интерес к истории тех мест, где ему приходилось побывать по долгу службы. Этот неподдельный интерес возрастал год от года и заставлял его искать дополнительных сведений в воспоминаниях современников, литературе и архивах.

Он очень сокрушался впоследствии, что ко многим из заинтересовавших его тем он приступил слишком поздно, когда уже умерли почти все участники и свидетели Гражданской войны. А первые встречи с бывшими белогвардейцами, их детьми и внуками, состоялись у молодого лейтенанта Гольцева на границе в Забайкалье, когда он встречал возвращавшихся в СССР в пятидесятые годы семьи бывших колчаковцев, семеновцев и анненковцев. Затем ему пришлось служить в Панфилове (ныне Жаркент), в том же самом гарнизоне, где когда-то служили будущие белые атаманы П. Н. Краснов и Б. В. Анненков. Проходя анненковскими дорогами, он естественно заинтересовался судьбой этого незаурядного офицера и постепенно начал собирать материалы о нем.

Выйдя в отставку, Вадим Алексеевич не порывал связей с родными ему пограничными войсками и понемногу занялся литературным творчеством. Сперва это были небольшие брошюры, рассказывающие о минувших днях пограничников – «Пантеон пограничной славы», «Трагедия Матвеевской заставы», «Борьба с бандитизмом на казахстанском участке государственной границы в 1920–1934 годах» и др. Постепенно, количество накопленного за годы материала вылилось в объемистую книгу – «Атаман Анненков», вышедшую в 2006 году в Алматы.

В таком ключе об Анненкове еще никто не писал! Он предстал не «кровавым атаманом», как писали о нем в СССР, и не «предателем Белого дела» и «большевиком справа», как писали о нем в эмиграции, а живым человеком из плоти и крови, храбрым офицером и талантливым кавалерийским командиром, иногда ошибавшимся, но шедшим своим, казавшимся ему единственно верным путем.

Такое исследование не осталось незамеченным, и через три года в Москве, в крупнейшем российском издательстве «Вече» вышло значительно дополненное и переработанное издание этой книги под названием «Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова». Вадим Алексеевич Гольцев сразу же перерос рамки чисто «пограничного» казахстанского писателя и его имя стало известно по всему СНГ.

Настоящий русский интеллигент и пытливый исследователь забытых страниц истории, Вадим Гольцев был очень работоспособным и бодрым духом человеком – не замыкаясь на судьбе Анненкова, он продолжил изучение Гражданской войны в Семиречье и в последние годы подготовил еще две книги – о судьбах атамана Дутова и белого партизана, полковника Сидорова. Начал работу по выяснению биографии Сибирского атамана Иванова-Ринова. К сожалению, он так и не дождался выхода в свет своих последних произведений, как и не узнал о выходе из печати очередного издания «Сибирской Вандеи», которое вышло в 2014 году в Москве. Уходя подлечиться в госпитале, он был еще полон новых планов и по выходе собирался продолжить свои исследования. Увы, этого не случилось…

Нам же теперь остается только склонить головы перед светлой памятью этого талантливого и отзывчивого человека, дождаться выхода в свет его новых произведений и почтить его словами, обращенными к Богу: «и сотвори ему Вечная Память»!

Максим Ивлев

Примечания

1

Урядник Коновалов происходил из интеллигентной дворянской семьи и имел брата, подполковника Генерального Штаба (произведенного впоследствии, во время Гражданской войны на Дону, в генералы)

В Лейб-Казачьем полку не делалось различий между казаками по классовому признаку, и урядник Коновалов нес службу без каких бы то ни было поблажек наряду с другими рядовыми казаками. В 1916 году урядник Коновалов, будучи послан на разведку по закупке в тылу фуража, познакомился там с группой пехотных солдат и дезертиров, бродивших по тылам и занимавшихся там грабежом и воровством. В одной деревне эти солдаты убили и ограбили одинокую старую женщину. Спустя некоторое время дезертиры-грабители были арестованы, причём судебным следствием было установлено соучастие какого-то казака. Дознание, произведенное в Лейб-Казачьем полку, установило участие урядника Коновалова. Участие в убийстве урядник Коновалов категорически отрицал, однако после опроса судебным следователем он, по обвинению в соучастии, был предан суду Особой Армии, с оставлением под надзором в сотне.

Висевшая над головой перспектива суда угнетала Коновалова, и он вызвал в полк своего брата. Заступничество приехавшего брата не помогло: случай грабежа в Лейб-Гвардии Казачьем полку был исключением, и ни командир полка, генерал Греков, ни командир сотни подъесаул Кононов не согласились заминать дела.

С приходом революции общая картина развала и безнаказанности кругом возбудили в уряднике Коновалове надежду отвертеться от суда.

Урядник Коновалов цеплялся и за французскую медаль в надежде, что сам факт представления к награде не то облегчит, не то избавит его от ответственности.

(обратно)

2

Собственные слова Васильева (прим. В. Н. Ефремова)

(обратно)

3

Высочайший приказ по военному ведомству от 6 августа 1909 года. Журнал «Раведчик»№ 981, 1909.

(обратно)

4

Особый список офицерским чинам русской императорской армии, составленном по 1 января 1910 года. СПб, 1910, ст. 644.

(обратно)

5

Вацетис, Иоаким Иоакимович (1873–1938). Родился в многодетной семье безземельного крестьянина. Окончил Виленское пехотное юнкерское училище и Академию Генштаба. В 1915 году – полковник, командир 5-го Земгальского стрелкового полка. Вместе с полком перешёл на сторону большевиков. С июля 1918 года – командующий Восточным фронтом, затем главнокомандующий всеми Вооружёнными Силами РСФСР и одновременно командующий Армией Советской Латвии. В июле 1919 года арестован по подозрению в измене. Оправдан. С августа 1919 года работал в Реввоенсовете. С 1921 года на преподавательской работе в Военной академии РККА, командарм 2-го ранга. 29 ноября 1937 года арестован во второй раз. Обвинен в шпионаже и участии в контрреволюционной организации и расстрелян. Реабилитирован в 1957 г.

Блажевич Иосиф Францевич (1891–1939), командир Красной армии. Из крестьян. Окончил Виленское военное училище (1913). Участник Первой мировой войны, подполковник. С мая 1918 года в Красной армии, помощник командира полка в 6-й Московской пд. В январе 1919 г. командир 1-й Симбирской отдельной сбр, с февраля – командир бригады 26-й сд. В ноябре – декабре начальник 27-й сд. За бои при освобождении Омска награжден орденом Красного Знамени (1924). В марте – июле 1920 г. начальник 59-й сд и одновременно командир Семипалатинской группы войск. За ликвидацию белоказачьих банд атамана Анненкова в районе Сергиополь, Копал награжден 2-м орденом Красного знамени (1920). В июле – ноябре 1920 г. начальник 2-й Туркестанской сд, в декабре 1920 – январе 1921 г. командующий 1-й армией (Туркестанский фронт). В дальнейшем на командных должностях, комдив. Член ВЦИК. Арестован в 1938 и расстрелян в 1939 г. Реабилитирован в 1956 г.

Щорс Николай Александрович (1895–1919) – офицер военного времени. Окончил ускоренный курс Виленского военного училища. Подпоручик. Командир украинских повстанческих формирований, начдив Красной армии По одним данным погиб в бою, по другим застрелен своим заместителем.

(обратно)

6

Портупей-юнкер, юнкер, награжденный офицерским темляком. В военных училищах так назывались унтер-офицеры из юнкеров. Темляк – петля из ремня или ленты на эфесе холодного оружия для одевания на руку, чтобы оружие, выбитое из нее, не упало на землю. Оставив оружие висеть на руке, можно было прибегнуть к револьверу или пистолету. Эфес – рукоять сабли, шпаги, шашки, палаша, вообще холодного оружия, т. е. та часть оружия, за которую держат его рукой.

(обратно)

7

Полк первой очереди.

(обратно)

8

Отдел – часть казачьей области, по количеству населения способная выставить первоочередной полк.

(обратно)

9

Барымтач – скотокрад.

(обратно)

10

Белевые петлицы – особые украшения из серебряного галуна на воротниках мундиров и на обшлагах рукавов, введены в форму всех казачьих частей, кроме гвардейских, указам от 6 декабря 1908 года» в награду за верную и ревностную службу, в ознаменование особого монаршего благоволеня.

(обратно)

11

Бабков И. Ф. Воспоминания о моей службе в Западной Сибири. 18591875. Разграничение с Западным Китаем 1869 г. С-Петербург, Типография В. Ф. Киршбаума, Дом Министерства Финансов на Дворцовой площади, 1912, с. 370.

(обратно)

12

«Большая энциклопедия», том 9, С-Петербург, Типография Т-ва «Просве щение», 7 рота, 20, 1902, с. 464.

(обратно)

13

Джунгарское ханство (1635–1758), феодальное государство. Располагалось на части территории Северо-Западного Китая, Алтая и Семиречья. Разгромлено китайцами.

(обратно)

14

Моисеев В. А. Россия и Китай в Центральной Азии (вторая половинаХ! Х века – 1917 г.). Барнаул, АзБука, 2003. с. 275–276.

(обратно)

15

Улясутай – город на западе Монголии в 115 км. от Улан-Батора. Основан в 1733 г. как крепость. Был важным центром караванной торговли.

(обратно)

16

Григорий Афанасьевич Вержбицкий стал видным военачальником Белой армии Сибири. Командуя крупными соединениями одержал победы в ряде крупных операций Награжденный высшими боевыми наградами России, генерал-лейтенант Вержбицкий окончил жизнь эмигрантом в Китае, перебиваясь доходами мастерской дамских шляпок. Умер в 1942 году в Тяньцзине.

(обратно)

17

Кузминский Михаил Николаевич. На службе по МИД 1902 г. Студент миссии в Пекине (1902), секретарь консульства в Урге (1904), секретарь и драгоман (переводчик) консульства в Улясутае (1896), секретарь консульства в Урге (1907), секретарь генконсульства в Харбине (1909), консул в Кобдо (1911), консул в Шара-Сумэ (1913). Участвовал в переговорах о независимости Внешней Монголии от Китая и автономии.

(обратно)

18

цырики – солдаты

(обратно)

19

Певцов М. В. Путешествия по Китаю и Монголии. М., Государственное издательство географической литературы, 1951, с.80.

(обратно)

20

Перерожденец – согласно буддийской религии все мы после смерти воплощаемся в каком-либо другом существе: рыбе, птице и др. Поэтому Джа-лама выдавал себя за перерожденца Амурсаны и монголы, были глубоко уверены в этом.

(обратно)

21

Амурсана – ойротский князь, поднявший в 1755 г. восстание против маньчжуро-китайского засилия, объединил на борьбу с ним всех джунгар, т. е. западных монголов. Его имя стало в Центральной Азии символом борьбы за национальную неависимость.

(обратно)

22

Антанта – тройственное соглашение Франции, Англии и России, созданное в противовес Тройственному союзу Германии, Австро-Венгрии и Италии. Во время войны 1914–1918 г. г. – военно-политический союз Англии, Франции, России, Италии и Бельгии (совместно с США) против коалиции Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии.

(обратно)

23

Шулдяков В. А. Гибель Сибирского казачьего войска. 1917–1920. М: Центрполиграф, 2004 с. 25.

(обратно)

24

Советская военная энциклопедия, том 4, Воениздат, 1977, с. с. 12–13.

(обратно)

25

Большая энциклопедия под редакцией С.Н Южакова. Том 17, С-Петербург. Типо-литография книгоиздательства Т-ва «Просвещение». Без года., с 257.

(обратно)

26

РГВА Ф. 39617, О. 1, Д. 38.

(обратно)

27

Шулдяков В. А. Указ. Соч. с. 91.

(обратно)

28

Букейханов Алихан Нурмухамедулы (1866–1937). Депутат 1-й Государственной Думы. За деятельность против колониальной политики России сидел в тюрьмах в Семипалатинске и Павлодаре. Комиссар Временного правительства по Казахстану. После разгрома Колчака вошел в соглашение с большевиками, обещавшими сохранить автономию казахов. Отказался от активной политической и государственной деятельности. Работал в области культуры. Расстрелян в Москве.

(обратно)

29

Иванов-Ринов Павел Павлович род. в 1869. «Ринов» – подпольный псевдоним в эсеровской организации. Окончил Сибирский кадетский корпус и Павловское военное училище. До Гражданской войны – полицейский исправник в одном из городов Туркестана. Войсковой атаман Сибирского казачьего войска (1918). Большой интриган, что помогло ему свергнуть военного министра Гришина-Алмазова и самому стать военным министром. Восстановил погоны, ввел в армии царские порядки. При Колчаке командовал 2-м Степным Сибирским корпусом. Генерал-лейтенант. После падения Колчака – в Забайкалье и на Дальнем Востоке, затем – в эмиграции в Китае. В 1926 году возвратился в СССР и расстрелян.

(обратно)

30

Ярушин Федор Гаврилович (1867-?) – полковник, затем генерал-майор (1918). Окончил кадетский корпус и Павловское военное училище. Участник 1-й мировой войны. На Семиреченском фронте с июля 1918-го по март 1920-го. С 1920 – в эмиграции в Китае. В мае 1921 захвачен большевиками в Чугучаке и вывезен в Советскую Россию. Дальнейшая судьба неизвестна.

(обратно)

31

Шулдяков В. А. Гибель Сибирского казачьего войска. 1917–1920., том 1. М.: Центрполиграф, 2004, с. 183.

(обратно)

32

Оберкваркор – старший картирмейстер корпуса – лицо, занимавшееся в том числе кадровыми вопросами.

(обратно)

33

ГАРФ. Ф. 39409, о. 2. Д. 61, л. 147. Дело начальника отряда есаула Анненкова. 13.VI. – 20.XI 1916.

(обратно)

34

РГВА. Ф. 39498, о. 2, д. 61 л. 153.

(обратно)

35

РВГА. Ф. 39489, о. 2, д. 61, л, 159.

(обратно)

36

Там же, л. 22.

(обратно)

37

Аблажей Н. Н. С Востока на Восток. Российская эмиграция в Китае. Новосибирск. Российская академия наук. Сибирское отделение. Институт истории, 2007, с. 164.

(обратно)

38

занялся преподаванием китайского языка русским эмигрантам. Позже он поселился в Вермонте (США).

(обратно)

39

Люба Виктор Федорович – выпускник факультета восточных языков Петербургского университета. Будучи секретарем российского консульства в Урге, являлся инспектором Ургинской школы переводчиков. В 1899 году чиновник Министерства иностранных дел в Гирине (Северная Маньчжурия) на правах консула. Автор ряда проектов по преподаванию китайского языка для русских в Маньчжурии. Консул в Кобдо (1913–1914), в Кульдже (19171918). Эмигрировал во Францию. Автор мемуаров на французском языке.

(обратно)

40

Дьяков Павел Павлович – окончил духовную семинарию и Институт Восточных языков в Санкт-Петербурге. В течение двадцати лет был российским консулом в Урумчи. После Гражданской войны остался в Китае.

(обратно)

41

ГАРФ. Ф. Р-1701, о. 1, д. 35, л. 31.

(обратно)

42

Жантуаров С. Б. Огненное кольцо. Фрунзе, Изд. «Киргизстан», 1968, с.144.

(обратно)

43

Попелевский – бывший начальник гарнизона г. Пржевальска.

(обратно)

44

Ф.? О. – ? л. 42 (об).

(обратно)

45

Карцев Владимир Александрович (1858-15.10.1938, Бела Церква, Югославия). Генерал-лейтенант Кубанского казачьего войска. В 1918–1919 гг. состоял в резерве чинов при штабе Добровольческой армии, а затем – при штабе вооруженных сил Юга России. Был членом ряда комиссий: по организации Кубанских частей (15.11.1918), по приему в армию генералов, адмиралов и чинов, имевших право занять в армиях высшие командные и штабные должности (17.02–05.03.1919). Выехал в Сибирь, в связи с чем 4 августа 1919 г. исключен из резерва чинов при штабе главнокомандующего Вооруженными силами Юга России. Прибыл в распоряжение Верховного правителя и Верховного главнокомандующего адмирала А. В. Колчака и 30 июня 1919 г. Был прикомандирован к его штабу. 2 октября 1919 г. назначен в распоряжение командира 2-го отдельного Степного корпуса. Эмигрант.

(обратно)

46

Брянцев ранее был командиром отдельной Сибирской бригады.

(обратно)

47

Бармин В. А. К вопросу о сотрудничестве бывших консулов царского и временного правительств в Синьцзяне с белогвардейским движением. Интернет-статья.

(обратно)

48

РГВА. Ф. 38711, о. 1, д. 61, л. 318.

(обратно)

49

РГВА. Ф. 397ёё, р. 1 д. 11, л. 187.

(обратно)

50

РГВА. Ф. 110, о. 1, Д.1337. Лист без номера.

(обратно)

51

Ивлев М. Н. Антибольшевицкое движение в Семиреченском казачьем вой ске. Альманах «Белая гвардия» № 8, «Казачество России в белом движении» М.: Посев, 2005.

(обратно)

52

Большая энциклопедия. т. 8. Издатель: Библиографический Институт (Мейер) в Лейпциге и Вене, Книгоиздательское Товарищество «Просвещение», С-Петербург, без года издания, с. 401.

(обратно)

53

Журавлев Сергей Макарович (1894–1919) родился в г. Верном. В 1916 г. окончил Саратовскую школу прапорщиков. В 1917 г. вернулся с фронта в г. Верный и вошел в состав большевистской подпольной организации. Работал среди солдат и рабочих. Участник восстания за установление Советской власти в Верном. В 1918–1919 г. г. был командиром 2-го пехотного полка, политическим комиссаром войск Джаркентского уезда и начальником Джаркентского гарнизона. Командуя крупным отрядом на Кольджатском направлении погиб в бою 28 сентября 1919 г.

(обратно)

54

Тузов Петр – военный инструктор, присланный Реввоенсоветом Туркестанского фронта. Один из руководителей Черкасской обороны против войск Анненкова. Погиб при падении Обороны в конце октября 1919 года.

(обратно)

55

РГВА. Ф. 39711, о.1, д. 11, л. ш 7.

(обратно)

56

Черкасская оборона – вооруженная борьба крестьян-переселенцев 12 сел Лепсинского уезда Семиреченской области в тылу белогвардейских войск. Название – по одному из сел обороны – Черкасскому.

(обратно)

57

РГВА. Ф. 110, о.3, д. 1329, л. 16.

(обратно)

58

Мухамедов К. З. Особое задание. В книге «Чекисты. Воспоминания». Ташкент: «Узбекистан», 1967, стр. 170.

(обратно)

59

Мухамедов К. З. – там же, с. с. 171–172.

(обратно)

60

Речь идет о Табынской иконе Божьей матери, покровительнице Оренбургского казачьего войска. Ежегодно 7 сентября икона выносилась в Оренбург, а 22 октября – для посещения других мест. Последний раз это произошло в 1919 году. Оставляя Оренбург, Дутов увез икону с собой. После его гибели, она хранилась в одной из православных церквей в Китае. С началом Культурной революции икону вывезли в Австралию, где ее следы теряются. Есть данные, что она находится в частной коллекции в США.

(обратно)

61

Айтыс – песенное состязание акынов.

(обратно)

62

Государственный архив Алматинской области (ГААО). Ф. 489, о.1, д. 3.

(обратно)

63

Бакич Андрей Степанович (1878–1922), серб. Образование: Белградская гимназия, Одесское пехотное юнкерское училище. Георгиевский кавалер, генерал-лейтенант Командир 4-го Оренбургского армейского корпуса. В эмиграции в Китае с марта 1920. Расстрелян в Новониколаевске в июне 1922 года.

(обратно)

64

Мухамедов К. З. Особое задание. В книге «Чекисты. Воспоминания». Ташкент: «Узбекистан», 1967.

(обратно)

65

Орлиное гнездо – последняя ставка атамана Анненкова на русско-китайской границе. Названа так самим Анненковым.

(обратно)

66

Попов А. В. Несостоявшийся поход в Индию: атаман Борис Владимирович Анненков и его отряд в Синьцзяне. Интернет-статья.

(обратно)

67

пандзы.

(обратно)

68

Гибшман-Ивановский И.Д. В далекие двадцатые… В книге «Чекисты. Воспоминания», Ташкент: «Узбекистан», 1967, с.163.

(обратно)

69

Курширмат – руководитель группировки басмачей на гульчинско-иркеш-тамском направлении.

(обратно)

70

Политбюро – подразделение уездной милиции, занимавшееся контрразведывательной работой до образование органов ВЧК Казахстана (апрель 1921 г).

(обратно)

71

ГААО. Ф. 348, о. 19, д. 264, л. 5об.

(обратно)

72

Мухамедов Касымхан Закирович. Родился в 1896 г., член КПСС с 1936, в 1923–1937 г. г работал в органах ОГПУ-НКВД, затем – на пенсии.

(обратно)

73

Мухамедов К. З., указ соч., с. 195, 196.

(обратно)

74

Лан – 37,301 г. серебра.

(обратно)

Оглавление

Василий Ефремов и его записки о Гражданской войне в Семиречье

В. Н. Ефремов. Воспоминания. Россия – Китай

  Автобиография В. Н. Ефремова

  Воспоминания 1919

  Комментарии

В. А. Гольцев. Кульджинский эндшпиль полковника Сидорова

  От автора

  Юнкерство

  Монгольский рейд

  В омуте войны. 28 июля 1914 – 11 ноября 1918

  Семипалатинское подполье

  Областной воинский начальник

  В партизаны

  В Синьцзян

  Театр военных действий

  Выводы

  Боевые действия

  Снежный капкан

  Гибель Сидорова

  Литература

Вадим Алексеевич Гольцев

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно