АНАТОЛИЙ ХЛОПЕЦКИЙ

«И ВЕЧНЫЙ БОЙ…»

Книга третья

СОТВОРЕНИЕ

Калининград

2002

Путь длиной в жизнь

Передо мной на столе лежат два тома – две первые книги задуманной трилогии «И вечный бой…» От Святого Николая до Президента» , которую я посвящаю истории создания русского единоборства самбо, его истокам, философии и жизни основателя этого единоборства - Василия Сергеевича Ощепкова.

Рукопись, над замыслом которой я работал с таким увлечением и самоотдачей, близится к своему завершению. Время еще раз вернуться к сделанному, самому оценить, что удалось воплотить из задуманного, перед тем, как завершить всю трилогию и отдать ее на строгий читательский суд.

Знаю, что у каждой книги, как говорится, свой читатель. Очень бы хотелось, чтобы эти книги приняли прежде всего те, кто не равнодушен к состоянию своей души, к своей внутренней духовной жизни.

Хочется, чтобы трилогию взяли в руки юные, те, кто стоит в самом начале своего жизненного и спортивного пути, узнали о судьбах тех, кто стоял у истоков самбо и поняли, что выбранный ими путь это больше, чем спорт – это образ жизни и путь воспитания души.

Таким путем длиной в жизнь стала борьба для Василия Сергеевича Ощепкова и всех его учеников. Об одном из них – Николае Васильевиче Мурашове – в трилогии рассказывается подробнее. Этим я обязан своему знакомству с Николаем Васильевичем, которое состоялось, когда мы случайно встретились у подножия Сурагадайского холма в Токио, где он был в то время советником нашего посольства. Я приехал в Японию в составе спортивной делегации и пришел к месту нашей встречи привлеченный благовестом колокольни собора Воскресения. Японцы до сих пор называют этот собор «Николай-до» - в память о его основателе – Святителе Николае Японском, первом епископе японской Православной Церкви.

Наше знакомство с Николаем Васильевичем Мурашовым привело меня к встрече с митрополитом Калининградским и Смоленским Кириллом. Он и рассказал мне об удивительной судьбе мальчика со Смоленщины Вани Касаткина, которому судил Господь стать Святителем Николаем Японским и совершить подвиг апостольского служения в далекой чужой стране. Святой Николай Японский стал еще одним, как сейчас говорят, «знаковым» героем моего повествования, потому что история самбо оказалась удивительным образом связана с его именем.

Довелось мне познакомиться с отрывками из дневников и писем Святителя Николая, с воспоминаниями о нем его современников. Помню то волнение, с которым я впервые всмотрелся в фотографию с изумительным лицом Святителя, исполненным какой-то особенной строгой красоты и одухотворенности. Мне казалось, что взгляд этих глаз читает в моей душе.

Уже только эта необыкновенная жизнь была бы достаточным поводом для того, чтобы взяться за перо и рассказать о ней людям. Но случилась еще более удивительная вещь: жизнь этого святого человека пересеклась, оказывается, с не менее высокой судьбой. Я имею в виду судьбу Василия Сергеевича Ощепкова – основателя спортивного единоборства самбо. Вот что я узнал от Николая Васильевича Мурашова о начале пути этого удивительного человека.

...В самом конце морозного, с пронизывающим ветром, декабря 1892 года в поселке Александровский пост, на каторжном Сахалине, у Марии Ощепковой родился сын. Уже в одиннадцать лет мальчик осиротел. По всем канонам тех далеких лет этого мальчика , ждала незавидная судьба. Но несколько лет спустя жизненный путь сироты счастливо пересекся со светлой, благородной дорогой замечательного человека - архиепископа Японского, Преосвященного Николая.

Не имея достаточных материальных средств, отец Николай все-таки сумел создать в Японии несколько учебных заведений. В одно из них и попал четырнадцатилетний сирота Вася Ощепков.

Семинария дала Василию отличное образование, помогла стать по-настоящему интеллигентным человеком в добрых старых русских традициях. Широта взглядов архиепископа проявилась и в том, что в семинарии для желающих преподавались даже основы борьбы дзюдо, всего лишь двадцать пять лет назад созданной знаменитым теперь педагогом Дзигоро Кано. Василий с головой окунулся в эту новую для себя увлекательную стихию.

В архивах Кодокана до наших дней сохранилась запись о поступлении туда Василия Ощепкова 29 октября 1911 года. Василий в полном объеме познал всю суровую школу дзюдо тех лет. Даже в наши дни японские специалисты считают, что практикуемая в Японии тренировка дзюдоистов непосильна для европейцев.

Василий не только успешно закончил это весьма своеобразное учебное заведение, но и стал после этого претендовать на получение мастерского звания. А через полгода после того, как он прошел основной четырехлетний курс Кодокана, Ощепков завоевал право подпоясать свое кимоно черным мастерским поясом. Японцы необычайно ревностно относились тогда к присуждению мастерских степеней - данов, и особенно иностранцам. Ощепков стал первым русским и одним из всего лишь четверых европейцев, заслуживших в те годы первый дан.

Возвратившись на родину, Ощепков, знавший не только японский, но и английский язык, начал работать военным переводчиком. Совершенно естественно, что, оказавшись снова на родине, именно он стал пионером дзюдо, а впоследствии и основателем самбо в России.

Обо всем этом я рассказал в первой книге трилогии « И вечный бой…» -«Становление».

Я задумал эту трилогию, как повествование, посвященное глубинным истокам, истории и философии одного из истинно русских спортивных единоборств – самбо.

Ключевым для меня в повести является и образ Святого Николая Японского. Мне хотелось, чтобы как можно больше людей узнало о подвижническом житии Святого Николая от рождения до его последних дней. Полученный уникальный материал позволил впервые с такой полнотой рассказать широкому читателю об этом современном русском святом.

Особенно важным кажется мне тот исторический факт, что именно Святой Николай Японский благословил подростка Васю Ощепкова на путь овладения секретами восточных единоборств, с тем, чтобы поставить и эту силу на службу России. Я убежден, что именно благодаря сочетанию исконно русских традиций, обогащенных приемами других национальных видов борьбы, и освоенных с благословения Святого Николая древних восточных канонов, был создан принципиально новый, важный для России вид спортивного и боевого единоборства – самбо.

Раскрывая во многом неизвестный доселе читателю духовный облик В.С.Ощепкова, рассказывая о закрытых до недавних пор страницах его биографии, я не мог не придти к выводу, что, создавая самбо, Василий Сергеевич имел в виду нечто большее, чем просто эффективные приемы самообороны. В сущности рождалась новая идеология жизни, вобравшая в себя и лучшие устои российского народа, и моральные традиции, глубинные знания всего человечества. О том, что это именно так, свидетельствует и жизнь самого В.С. Ощепкова, которая является примером подлинного служения своему народу и своей стране, и жизненные пути других выдающихся мастеров самбо.

Но борьба не только вырабатывает способность максимально сконцентрировать свои усилия в очень короткое время; победить противника, используя его собственную агрессию; интуитивно предвидеть действия противника и предупреждать их. Уверенность в себе, действенное отношение к жизни, спокойная доброта и готовность в любую минуту вступить в борьбу со злом извне и в себе самом, какое бы обличие оно ни приняло, – вот тот облик, которого помогает достичь самбо. На примере многих мастеров самбо я убедился что , начав заниматься этим видом единоборства, человек любого возраста ступает на непростой, но очень важный для собственного становления путь – это кардинальное изменение характера, моральных принципов, образа бытия, взгляда на окружающих людей и собственное место в жизни.

Мне хотелось написать книгу о том, как выковываются такие люди, как В.С. Ощепков, как сопротивляются они житейским обстоятельствам и различным духовным соблазнам. Поэтому одной из центральных глав второй книги трилогии – Искания – я считаю главу «Искушение».

Николай Васильевич не дожил до второй книги трилогии, но он оставил мне поистине бесценное наследство: свои дневники, записи своих воспоминаний, архивных изысканий, фотографии. Весь этот материал будет мне помогать в работе над Сотворением – третьей книгой трилогии.

Перечитав всё написанное в предыдущих книгах, я понял, что есть необходимость разобраться, что за феномен мы имеем в лице самбо. Есть настоятельная потребность взглянуть на это уникальное явление не только с исторической или технической, но и с философской стороны.

Пора наконец осознать место самбо в духовной жизни нашего общества, определить его роль в процессе формирования национального самосознания, подчеркнуть его роль в воспитании по заветам наших предков и по Божьим заповедям тех черт народного характера, без которых невозможно великое будущее России.

Следует, по-моему, также здесь объяснить, почему трилогия имеет подзаголовок: «От Святого Николая Японского до Президента», проследить подробнее ту очевидную, связующую эти имена, нить, которая , на мой взгляд, проходит через два столетия. Мне кажется, что эта связующая нить – идея самбо как российского национального единоборства. Причем самбо выступает здесь как образ жизни и мышления, как средство воспитания деятельных, высоко моральных, духовно богатых людей, так нужных России.

Каждому верующему человеку ясно, что всё в нашем бытии – и личном, и историческом – свершается по Божьей воле и только Господним Промыслом можно объяснить то, что Святой Николай Японский, проповедуя православную веру среди японцев, не оставил без внимания ничего, что составляло дух этой нации, в том числе и национальные единоборства. Только горячий патриот своей страны мог придти к мысли, что и эту ценность можно обратить на пользу России.

Хочу предупредить читателей, что для решения той непростой задачи, которую я перед собой поставил, работая над этой частью трилогии, мне неизбежно придется иногда возвращаться к отдельным фактам, эпизодам, личностям, о которых уже упоминалось в предыдущих книгах, с тем, чтобы взглянуть на них под другим углом зрения. Этим объясняется и принятое в этой части повествования построение глав.

Выражаю глубокую признательность тем , чьи книги, статьи, интервью, воспоминания помогли мне при написании «Сотворения».

Мое нынешнее повествование начинается с очередного переломного момента в судьбе моего героя: он понимает, что его работа в Сибири исчерпала себя, она не позволяет ему полностью реализовать его силы и возможности, осуществить все замыслы, выполнить данное ему судьбой предназначение. Василий Сергеевич Ощепков предпринимает попытку перебраться в Центр страны, в ее столицу – Москву.

2.Обретения и потери.

Жаркий сибирский август всё же намекал на осень прохладными утренниками и как-то незаметно перетек в сентябрь. В конце августа покинул Новосибирск Коля Мурашов – единственная остававшаяся здесь близкая Василию Сергеевичу Ощепкову душа. Поехал парень в Москву за знаниями. Стало неуютно вечерами в опустевшей квартире, которую занимали с Николаем на паях, и Василий Сергеевич допоздна задерживался то в штабе за бумагами (продолжал работать военным переводчиком при штабе СИБВО), то в спортивном зале, где возобновились занятия секции дзюу-до.

Как ни выматывал он себя тренировками, как ни призывал на помощь испытанные и в Кодокане, и в семинарии способы быстро засыпать, всё чаще приходили ночные раздумья обо всем на свете, а больше всего о собственной жизни, о ее перипетиях и неуловимом внутреннем смысле.

Припоминались строчки отосланного в Москву письма, в котором он раздумывал о бесплодно уходящих годах и просился на работу в Москву или Ленинград – военным переводчиком или преподавателем в школу физо. Он сообщал в этом письме, что, в крайнем случае, готов демобилизоваться и трудоустраиваться благодаря своей редкой профессии – знанию японского языка и дзюдо.

В который раз Василий Сергеевич задавал себе вопрос: что, собственно, гнало его из Сибири? Может быть просто, как сейчас принято говорить, «личные обстоятельства» - смерть любимой жены, наступившее одиночество? Может быть, в самом деле, после «заграниц», после столичного Токио и бойкого портового Владивостока, угнетала сибирская провинция?

Да, наверное, все это играло свою роль. Но главное все-таки было не в этом. Мучило непонятно откуда возникшее убеждение, что вот именно сейчас (теперь или никогда) настало ему время совершить то, к чему он был предназначен, и этим свершением оправдать, так сказать, всю свою жизнь. А пока маялся Василий Сергеевич, как любимый им русский богатырь Илья Муромец до свершения первого своего богатырского подвига. Он был убежден, что связано было его свершение именно с тем, что он знал и умел лучше всего – с борьбой.

Но в то же время, пока ещё не вполне ясным ему самому образом, это было значительно больше любых спортивных успехов и достижений. Это было связано с рассказами деда о российских богатырях; с благословляющей ладонью Владыки Николая на его, Василия, стриженой мальчишеской голове; со словом «Россия», которое с детства звучало для него так: могучая симфоническая музыка и вдруг, вплетается в неё тоненький, щемящий душу мотив пастушьей дудки-жалейки… Чувствовал почему-то Василий Сергеевич, что этот напев, и босоногого мальца – пастушонка, и деревеньку с деревянным храмом, затерявшуюся в необозримых просторах, и сами эти просторы предназначено именно ему оберегать и защищать от любого врага и любой напасти. Не зря же Россия вот так ему помнилась, виделась и чувствовалась! Теперь, как никогда, Василию Сергеевичу казалось, что настала пора действовать, и всё, что собиралось, накапливалось, обдумывалось, должно наконец найти свое воплощение.

Хотя и ожидался с нетерпением ответ из Москвы, ( « из Центра», как привык он думать во времена своей работы в разведке), но ответ пришел как всегда неожиданно: Василия Сергеевича с утра вызвали к начальству и сообщили, что пришел ему вызов из Инспекции физической подготовки РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии). Надо ехать в Москву.

И тут оказалось, что прежде надо решить, с чем он туда поедет. Речь, конечно, шла не о личных вещах – здесь всё обстояло по-военному просто. Но казалось необходимым собрать наконец воедино все обретенные за долгие годы наработки, идеи, записи, как следует посидеть и подумать над ними. А времени-то уже и не оставалось…

Провожали его из Новосибирска по-доброму и сожалели, что уезжает, понимая, что расстаются, видимо, навсегда. На вокзал пришли не только нынешние, осиротевшие с его отъездом ученики, но и те, кто занимался в его секции в прошлые годы.

В двухместном спальном купе так называемого «международного» вагона , который, полязгивая на рельсовых стыках, повез Василия Сергеевича по Транссибу, Ощепков на первых порах оказался один и, пользуясь этим, он разложил на столике взятые с собой бумаги.

Записи велись в разное время и для одного себя – краткими, только самому понятными фразами. Но теперь под мерный стук колес за каждой записью вставали сценки пережитого.

Вот пометка, датированная еще первыми владивостокскими месяцами: тогда он вел занятия в спортивном зале на Корабельной улице и однажды среди его курсантов оказался необычный паренек: поручив наиболее опытным своим ученикам проводить схватки с новичками, Василий Сергеевич увидел в одной такой паре смуглого черноволосого юношу, который вышел на ковер в одних шароварах, поверх которых был накручен широкий, как свернутое полотенце, пояс. Это было явным нарушением привычных Василию канонов дзюу-до, и он немедленно остановил схватку.

- Но у нас именно так борются, - настаивал на своем новичок, поглядывая на тренера миндалевидными черными глазами. – Этот халат, - он отодвинул кимоно, - только стесняет мои движения.

- Где это у вас? – поинтересовался Василий Сергеевич.

- Бухара, - лаконично ответил паренек.

- Василий Сергеевич, он, правда, из этих – из бухарцев. Здорово борется! – зашумели милиционеры. – Только не совсем так, как вы показываете.

- Ну хорошо, показывай, что ты умеешь, - усмехнулся Ощепков, уверенный, что новичку не устоять против одного из лучших его учеников. – Выйди к нему, Семен.

Борцы долго примеривались друг к другу. Наконец, Семен сделал попытку захватить противника за пояс сзади, но новичок ушел от захвата. Он сам предпринимал попытки атаки: хватал Семена за отвороты кимоно – но тут же отпускал.

«Не знает как использовать захват кимоно»,- догадался Василий.

Все собравшиеся в зале затаили дыхание. Болели, явно, за новенького, но никто не осмеливался ни подать реплику, ни выкрикнуть совет.

Между тем Семен ухватил-таки бухарца за пояс и подвернулся для броска через бедро – казалось, что новичка уже ничего не спасет, но тот вдруг, используя движение противника, неожиданным рывком бросил Семена на татами. В зале одобрительно зашумели.

- Ну-ка еще раз, - удивился Василий. – Так… А теперь покажи медленно, как ты это делаешь.

Оказалось, бухарец провел зашагивание за спину, притянул Семена к своему животу и прогибом назад бросил его через грудь.

- Где ты этому научился? – поинтересовался Василий.

- У нас на праздниках часто выступают борцы и приглашают всех желающих из публики. Это всегда собирает много людей. Все болеют за кого-нибудь из своих. Тот, кто хочет остаться победителем, должен одолевать все новых и новых противников. Они меняются, а он стоит против них, пока хватает сил или пока не победит всех, кто хотел с ним бороться.

« Интересно, что еще умеют борцы в Бухаре», – подумал тогда Василий Сергеевич. И снова, в который раз, борьба показалась ему чем-то живым, что постоянно развивается и обогащается. Но впервые во время встречи с этим пареньком каноны Кодокана, о нерушимости и чистоте которых Ощепкову твердили столько лет, дали в его сознании трещину – жизнь вносила в них очень интересные и перспективные поправки.

Вот, например, спортивная одежда: бухарец отбросил кимоно как что-то мешающее ему… Не значит ли это, что нужна другая форма спортивной одежды, которая не мешала бы борцу, ощущалась бы им буквально как собственная кожа?

И еще одну интересную мысль, сам того не ведая, подбросил ему новичок из Бухары: человек лучше всего овладевает тем, что, как бы, уже живет у него в крови. Нет, определенно не простое перенесение на российскую почву чужого, пусть очень эффективного, единоборства имел ввиду Владыка Николай, благословляя его на занятия в Кодокане. Речь должна идти о большем…

Вспомнились под стук вагонных колес и первые в России международные соревнования по дзюу- дзюцу: во Владивосток приехали тогда молодые японцы со своим тренером сэнсеем Хидетоси Томабеци.

Первые схватки между питомцами Владивостокского спортивного общества и их японскими гостями тогда сначала складывались не в пользу хозяев. На японцев работало то, что, согласно существующей в Стране Восходящего Солнца системе физического воспитания, они занимались дзюдо с ранних школьных лет: для них приемы этого единоборства были такими же естественными, как ходьба, бег или комплекс утренней зарядки.

Василий Сергеевич с огорчением наблюдал, как его воспитанники, непривычные к напряженной обстановке первых в их жизни международных соревнований, словно забывают даже то, что неплохо отрабатывали на тренировках. Разочарованно притихла и публика. Наконец самым опытным из ощепковцев удалось наметить перелом в ходе соревнований – теперь нужна была хотя бы одна убедительная победа, закрепляющая достигнутое.

Окинув взглядом своих питомцев, Василий Сергеевич заметил напряженные просящие глаза Петро Лукьяненко – молоденького украинца, подмастерья из ремонтного депо и кивнул ему головой.

Он понимал, что это, в общем-то, не лучший выбор: сильный и крепкий физически, Петро в глубине души был убежден, что всё дело именно в том, кто сильнее. Он и сейчас начал с напористой атаки. Но увертливый японец не давал втянуть себя в прямое противоборство – постоянно передвигаясь на ковре, он легко срывал все попытки захватов.

Василий видел, что Петро начинает злиться: его попытки становятся все более непродуманными, он пытается захватить ногу противника, но японец уходит в сторону и делает удачный бросок с подхватом под обе ноги. Василий с облегчением увидел, что Петро вывернулся: упал не на спину, а на живот и ушел в защиту.

Судья поднял борцов в стойку.

Не только Василий понимал, как много зависит от исхода этой схватки. В зале стоял разноязыкий гул. Ощепковцы, наученные собственным опытом, подавали своему товарищу в общем-то довольно дельные советы: «Не суетись ты!», « Чего прешь, как медведь – этим его не возьмешь!». Василий понимал, что Петро сейчас вряд ли слышит даже половину из того, что ему советуют, и потому не торопился присоединить свой голос к общему хору. Петро и сам, конечно, уже понял, что выбрал неправильную тактику: он начал более осмотрительно продолжать схватку.

Видимо приняв эту осмотрительность за нерешительность и, может быть, страх противника, японец явно уверовал в свою победу. Он удачно перехватил руку Петра, который потянулся за отворотом его кимоно, и сделал бросок через спину. Но Петро снова уже в воздухе перевернулся , падая на живот. Теперь схватка продолжалась в партере: японец запустил ноги и, захватив ворот кимоно возле самой шеи Петра, попытался провести удушающий прием, но его противнику удалось просунуть подбородок под захват. И снова в ход схватки вмешался судья. Однако японец еще больше уверился, что победа близка. Он уже не думает об обороне и переходит к решающим действиям: захватывает рукав и отворот кимоно Петра сверху и, потянув на себя, делает подворот для броска подхватом изнутри. Но Петро, вовремя среагировав на это движение, отклоняет свой корпус и, захватывая маховую ногу противника за бедро, проводит бросок боковым переворотом, падает сверху на японца и, проводя удержание, лишает противника возможности дальнейшего сопротивления.

Василий привстал на своей тренерской скамье: это была та победа, которой так не хватало. Но откуда взял Петро эту нестандартную комбинацию? Этого нет в классическом наборе приемов дзюдо. Видимо, удивлены и японцы. Но результат не позволяет оспаривать победу.

Потом уже, на последующих тренировках, не раз и не два Петро по просьбе Василия будет показывать этот свой бросок, но на вопрос, откуда он его взял, всё тем же застенчивым хохлацким говорком будет объяснять:

- Та воно…как-то так - самесенько выйшло…

Вот тут и понимай как знаешь! Однако Василий взял эту результативную «самодеятельность» на заметку. Во всяком случае впоследствии разбор первого международного опыта российских дзюдоистов занял не одну тренировку и был полезен не только ощепковцам, но и их тренеру. Вспоминая победу Петра Лукьяненко, Василий Сергеевич невольно подумал о том, что, Владыка Николай, благословляя его поступление в Кодокан, видимо, среди прочего имел в виду и эту славянскую способность вносить своё, неожиданное, в любые правила и каноны, четкие рамки которых тесноваты для порывистой широкой души.

И позже еще не раз приходилось ему сталкиваться с незнакомыми приемами национальных единоборств и каждый раз он убеждался, что только не следуя слепо классическим приемам борьбы можно добиваться более высоких результатов.

Однажды еще во Владивостоке Василий Сергеевич увидел перед началом занятий в схватке с кем-то из своих учеников крепыша в полосатом халате и поинтересовался, как называется единоборство, которым он занимался.

- Это наш туркменский курес! - с гордостью заявил тот. – Только у нас им не занимаются специально: это с детства умеет каждый мальчишка. А борются батыры на праздниках и на свадьбах, показывают свою силу.

- А халат борьбе не мешает? – поинтересовался Ощепков, вспоминая голого по пояс бухарца.

- Без халата в круг не пустят! – удивился тот.

- Э, там в халате или без халата, а я тебя мигом положу на спину! – вмешался в разговор еще один ученик Василия Сергеевича. – У нас, татар, во время борьбы вся сила в подножке: умеешь ее подставить, когда противник не ждет – и ты сверху!

- Давай, давай, Юсуф, покажи ему! – подначивали слушатели татарина.

Ощепков смеялся вместе со всеми, не спеша переходить к академическим занятиям. Наверное, многое из того, что демонстрировали его слушатели, показалось бы его первому японскому тренеру сенсэю Сато варварским. Но такой жила борьба в народе: здесь были свои правила, своя форма борцовской одежды, свой кодекс спортивной чести и свои чемпионы. И вовсе не хотелось сходу отбрасывать все это во имя чистоты иноземного единоборства.

Когда занятия уже были окончены, Василий Сергеевич попросил задержаться одного из самых способных учеников, который, что называется, на лету схватывал классические приемы Кодокана.

- Может быть, еще одну-две схватки? Мысль одну хочу проверить.

- С нашим удовольствием, Василий Сергеевич!

Противник оказался не слабым и, пожалуй, ему можно было бы для морального поощрения подарить победу, но неожиданно, когда схватка уже подходила к концу, Ощепков, как показывал когда-то бухарец, сделал зашагивание за спину противника и бросил его через грудь на татами.

- А так разве можно, Василий Сергеевич? – спросил ошарашенно тот, поднимаясь на ноги. – Вы нас этому не учили!

- Да и меня этому не учили! – рассмеялся Ощепков.

- А что вы проверяли? Этот прием, да? Или меня?

- Этот прием без нас с тобой уже проверили. Ему, наверное, не одна сотня лет. Да и ты, вроде, в дополнительной проверке не нуждаешься. А проверял я собственную думку, что даже самые строгие каноны не могут все время быть неприкосновенными. Есть тогда риск, что они тогда в конце концов станут мертвыми. Так что – спасибо. Свободен.

3. Встреча вечерняя

Василий Сергеевич не заметил, как за этими воспоминаниями в купе стемнело. Постучавшись вошел проводник, поинтересовался, будет ли пассажир пить чай. « Наш, грузинский, экстра, с лимончиком» - весело похвастался он. И когда золотистый, светлый от лимонного ломтика чай стоял на столике, в такт вагонной тряске позванивая ложечкой, а проводник вышел, неплотно притворив за собой дверь, Василий Сергеевич уже твердо решил для себя, что по крайней мере эти, в свое время записанные им приемы национальной борьбы он включит в те схватки, которые будет демонстрировать в Москве. «Уж пусть не обижается доктор Кано!» - усмехнулся он про себя.

И тут же вспомнилась ему последняя встреча в Токио с прославленным основателем Кодокана, когда он заглянул туда через несколько лет после окончания этого японского Института дзюдо. Ощепков находился тогда в Токио на нелегальной разведывательной работе и все же находил возможность продолжать свои спортивные тренировки .

В Кодокане Василия Сергеевича сразу вспомнили: еще работали те, кто тренировал его, да и некоторые борцы из его выпуска уже сами стали здесь же тренерами. Во всяком случае «русский медведь» был принят «старичками» вполне доброжелательно и только некоторые из молодых, одержимые агрессивным националистическим «духом Ямато», бросались на него и впрямь как свора щенков, обложившая медведя.

Ему рассказали тогда, что доктор Кано теперь редко появляется в до-дзё: занят своими философскими трудами, всё больше становится теоретиком созданного им единоборства.

- Это не совсем так, - поправили говорившего, - сэнсей каждый день бывает в Кодокане и принимает активное участие в тренировочных схватках, давая наглядные уроки и борцам, и тренерам. Просто никто не знает, в какое время и в каком из тренировочных залов он появится, поэтому ты можешь долгое время не сталкиваться с ним.

И всё-таки однажды Ощепкову повезло.

Он, стоя в стороне, поправлял свою дзюдогу – борцовский костюм – готовясь к выходу на татами, и наблюдал за схватками молодых, которые с азартом стремились добиться победы. Вдруг в какой-то момент обстановка в зале переменилась: тренерские окрики прекратили схватки, и центром внимания стал незаметно появившийся в дверях немолодой человек в белой дзюдоге. «Сэнсей!», «Доктор Кано!»- зашелестели и стихли почтительные голоса.

Вместе со всеми склонился в приветственном поклоне и Василий Сергеевич. Распрямляясь, заметил, что мастер чем-то рассержен:

- Вы сражаетесь, как молодые быки, которые сталкиваются рогами! – голос сэнсея отрывисто прозвучал в абсолютной тишине до-дзё. – Ни в одном из приемов, которые я сейчас видел, не было ни отточенности, ни изящества. Я никогда никого не учил такому дзюдо! Если все вы будете думать только о победе и надеяться лишь на физическую силу, наступит конец Кодокана.

И он резким взмахом руки призвал продолжать занятия, продолжая стоять в дверях.

Василий Сергеевич также занял место на татами. Его противником был явно не новичок: даже сквозь плотную ткань кимоно было видно, как перекатываются тренированные литые мышцы. Обменявшись традиционными поклонами, борцы начали обычную «разведку» обманными движениями и ложными выпадами. В этот момент Ощепков уже не слышал обычного разноголосого шума до-дзё, не помнил о присутствии доктора Кано, которое так волновало его еще секунды назад.

Наконец соперник решился провести бросок и, захватив пояс Ощепкова, поднял его в воздух. Однако Василий Сергеевич успел зацепиться ногой за опорную ногу противника и лишил его возможности подбросить себя вверх. Японец был вынужден опустить его на землю. Прием был сорван и Ощепков не замедлил воспользоваться этим: обвивом назад он провел свой успешный, завершающий схватку, бросок.

Тренер резко хлопнул в ладоши: Василий Сергеевич поднял голову и увидел, что к нему направляется доктор Кано.

- Вы применили прием, которого нет в дзюдо, - доктор Кано пристально смотрел в глаза Ощепкову, но было непонятно, узнает ли он своего русского питомца. – Это ваше собственное изобретение?

- Нет, сэнсей, - с поклоном ответил Василий Сергеевич. – это прием национальной татарской борьбы. Так борются татары.

- Татары? – вопросительно повторил Кано.

- Да, это одна из национальностей, входящих в состав России.

- Россия… - задумчиво произнес мастер. – Мы мало знаем о ее национальных единоборствах…

«Мы сами далеко не все знаем о них», - чуть не вырвалось у Василия Сергеевича, но он только молча наклонил голову.

- В общем-то это естественно, что каждый народ, начиная заниматься классическими единоборствами, вносит в них свой национальный элемент, - продолжал доктор Кано. – Я столкнулся с этим еще во время своих поездок по Европе. Более того, мне кажется, что именно благодаря этому, распространяясь по миру, дзюдо избегает опасности закостенеть раз и навсегда в своих канонах. Поэтому я и сам внес в программу занятий Кодокана элементы французской борьбы и окинавского каратэ. Правда, начиная внедрять принципы дзюдо, я лишь во вторую очередь имел ввиду их спортивное применение, - с оттенком горечи добавил он. – Мне казалось, что прежде всего теоретические принципы дзюдо должны помочь возрождению Японии…Ну что ж. Рад, что не зря потратил на вас свое время в пору вашего ученичества, «русский медведь». – закончил он и на губах мастера мелькнула чуть заметная усмешка.

Василий Сергеевич отпил уже остывшего чая и, усмехнувшись своим воспоминаниям, раздумчиво покачал головой: нет, вряд ли обиделся бы мастер, узнав, какое применение собирается найти его ученик приемам национальной борьбы. Он ведь и сам создавал свою систему единоборства не на пустом месте, отбирая всё лучшее, что было создано до него другими борцовскими школами. Интересно, что имел ввиду доктор Кано, оговорившись, что принципы дзюдо лишь во вторую очередь имеют для него спортивное значение? То, что дзюдо – боевое искусство?

- Наверное, не только это, - вдруг услышал он негромкий старческий голос.

Василий Сергеевич с изумлением поднял глаза от бумаг. Напротив, возле самых дверей, в затененном углу дивана, оббитого вытертым, еще дореволюционным плюшем, сидел худощавый старик в черном монашеском облачении.

- Я прошу прощения, что бесцеремонно вмешиваюсь в ваш диалог с самим собой, - продолжал неведомо откуда возникший попутчик, - но вы были так увлечены вашими размышлениями вслух, что я некоторое время оставался их невольным свидетелем, не желая вам мешать.

- Позвольте, но откуда…. – начал было Василий Сергеевич.

- А это и вовсе просто, - перебил его, не дослушав, старик. – Мне удалось взять билет только в соседний общий вагон, но по возрасту моему и сану мне было не очень удобно на верхней боковой полке и удалось за соответствующую приплату договориться с проводником…Вы же, повторяю, были так заняты, что…

- Да, да, - остановил его объяснения Василий Сергеевич, - я вас понял. Однако, раз уж так вышло, давайте знакомиться: Ощепков Василий Сергеевич.

- Иерей Серафим, - с достоинством произнес монах, протягивая узкую бледную руку, пожатие которой, однако, оказалось довольно сильным и энергичным. – Так вот, возвращаясь к высказанному вами вопросу…

« Высказанному ли?» - про себя усомнился Василий Сергеевич.

- Возвращаясь к этому вопросу, - продолжал монах, и насмешливая искорка промелькнула в его умных, совсем не старческих глазах, - я полагаю, что надобно вспомнить, в какое время доктор Кано решил обнародовать свой принцип «мягкого пути».Это было время, когда старый уклад японской жизни был решительно сломан, а новая идеология еще не укрепилась… Вам это ничего не напоминает?

- Откуда вам столь ведомы этапы японской истории? – не отвечая поинтересовался Ощепков.

- А как же? – вопросом на вопрос ответил отец Серафим и продолжил: - нам ведь тут в Сибири жизнь очень жёстко, я бы даже сказал жестоко, преподала совсем недавно уроки и географии, и истории. Так что о ближайших соседях теперь предпочитаем знать как можно больше. В том числе скажу, предвосхищая ваш следующий вопрос, о философии соседей и об их боевых искусствах.

- Неужели сами занимались? – с любопытством спросил Василий Сергеевич. –

- Да собственно практика у меня больше вприглядку: присмотрелся, как борются пленные японцы, когда бывал у них в лагере. А вот философской основой весьма интересовался. Хотя большинству моих японских собеседников она была известна, так сказать, в прикладном виде – как некое приложение к тренировкам и медитации.

- Среди пленных японцев были христиане? – живо откликнулся Ощепков, все больше заинтересовываясь своим необычным попутчиком.

- А чему тут удивляться? – спокойно ответил отец Серафим. – Владыка Николай немало положил трудов, да и самую жизнь свою, чтобы жива была душа Японской православной Церкви.

- Вы знавали Владыку Николая? – с надеждой спросил Василий Сергеевич.

- Лично не довелось, но у нас в Сибири весьма почитают своих первопросветителей: Стефания Пермского, преосвященного Иннокентия – архиепископа камчатского и курильского. А ведь именно Владыка Иннокентий провожал молодого тогда священника отца Николая на новое пастырство в Японию и возложил на будущего миссионера свой бронзовый наперсный крест, полученный Владыкой за участие в Крымской войне…

« Поистине неисповедимы пути Господни, - подумал Василий Сергеевич, - и непредсказуемо сплетение времен и человеческих судеб…Кто бы мог ожидать такой фантастической встречи в обычном поезде дальнего следования!»

- Однако вернемся, если хотите, к первоначальному предмету нашей беседы, - прервал его размышления монах. – Доктор Кано, если помните, утверждал в свое время, что « всегда должен существовать единый всеобъемлющий принцип, управляющий всей системой приемов. И этот принцип – оптимальное, наиболее эффективное использование духовной и физической энергии, направленное на достижение конкретной цели».Далее, как вы, разумеется, знаете, сэнсей утверждал, что этот принцип может и должен быть использован буквально во всех сферах общественной жизни, а также в быту, в экономике, делопроизводстве, становясь, по его выражению, «школой жизни».

Ощепков снова подивился необычной осведомленности своего собеседника в вещах, казалось бы далеких он его сана и возраста, а отец Серафим между тем продолжал:

- Вы, я думаю, согласитесь, что дзюдо – это не только единоборство – это и образ жизни, и определенная этическая система. И это все тоже доктор Кано собирал отовсюду понемножку: тут и отголоски кодекса самураев, и конфуцианская этика, и буддистское стремление к ненасилию…Словом, всё, из чего веками складывался национальный японский характер.

- А у нас..., - начал было Василий Сергеевич.

- А разве у нас нет своих исторически сложившихся этических «кодексов»? Многое на уровне традиций и преданий, но, скажем, тот же «Домострой», или неписаные правила дворянской чести, или многие произведения древнерусской литературы , национальный эпос других народностей … И, конечно, труды Святых Отцов Церкви. Наш, укрепляемый основами веры, российский характер – вот она – духовная основа нашего единоборства.

Страна у нас, как вы сами знаете, много наций вмещает, а значит и много религиозных конфессий. Но под Добром и Злом мы все понимаем одно и то же. Заповеди Божии даны всем нашим народам, как и всему роду человеческому. Расскажу вам в подтверждение исторический случай, который описан в сборнике житий святых отцов под названием «Троицкий патерик». В середине пятнадцатого века на Нижний Новгород и окрестности напали татары из Казанского ханства, которое еще не входило в состав России. Они неожиданно нахлынули на обитель, где игуменом был преподобный Макарий. Иноков избили, а самого Макария увели в плен. Когда татарский хан Улу- Махмет увидел Макария, узнал о его высокой жизни и благотворительной любви, он в негодовании сказал своим воинам: «Если действительно таков этот человек, зачем вы напали на него? Или не знаете, что за оскорбление таких кротких людей гневается Бог, который один – у них и у нас?!» Он с честью отпустил на свободу не только самого Макария, но, по его просьбе, и множество русских пленников с женщинами и детьми, а Макарий выпросил себе еще позволение похоронить убитых братий в разоренной обители. «Вот Божий человек, - сказал хан, - он заботится не только о живых, но и о мертвых». Думается, в том, что Татарстан и сейчас входит в состав России, заслуга не столько Ивана Грозного, завоевавшего Казань, сколько таких святых отцов, как Макарий, показывавших пример, что значит быть Божьими людьми

В самом существовании таких вот святых людей - корень самобытной нашей культуры и самобытной нашей общественности. Российский тип мышления - целостный, духовный, основанный на законах любви, согласный с ними и им подчиненный…

Я думаю, вы со мной согласны. Однако, для нашего разговора сейчас было бы наиболее интересно то, что доктор Кано понимал под «духовной энергией».Как вы полагаете, что он считал ее источниками?

Ощепков улыбнулся:

- Как вы понимаете, я не обсуждал с доктором Кано этого вопроса. В Кодокане вообще не было позволительным что-либо обсуждать, тем более – с сэнсеем. Боюсь, что я, так же, как ваши японские собеседники, вникал в философские построения доктора Кано лишь в той мере, в какой это было нужно для борьбы. Еще мальчишкой меня научили, что путем тренировок и медитации можно открыть и развить в себе огромные внутренние силы. Я думаю, что они таятся в каждом человеке. Что касается их природы… Называют даже космическую энергию. Разное говорят.

- Да как же разное?! – воскликнул отец Серафим. – Разве вас не учили с детства, что человек создан по Образу и Подобию Божию? Кем же еще, как не Создателем, могут быть заложены в человека эти могучие, физические и духовные, творящие силы?! Заметьте, к сознательному творчеству, в самом широком смысле этого слова, способен только человек – единственный из всех Божьих творений. У прочих – там пчел, пауков, муравьев – созидание на уровне инстинкта. И если мы не развиваем эти внутренние силы в себе, не используем их, то не уподобляемся ли мы тому рабу из библейской притчи – рабу ленивому и лукавому, который зарыл свои таланты в землю…

Не по-старчески сильные тонкие пальцы отца Серафима легли на руку Ощепкова и от этого прикосновения будто электрический разряд пробежал по всему телу Василия Сергеевича. Он не мог оторвать взгляда от ярких, притягивающих глаз монаха, а тот продолжал:

- Людям российским надо помочь включить эти могучие силы, сделать их работающими… Завещанное вам Святым Николаем Японским дело – один из очень важных путей к этому.

Вся ваша жизнь до сего времени была лишь подготовкой и испытаниями.. Теперь вы уже готовы. Время активно действовать. Будете в Москве, непременно, в память о духовном вашем отце, побывайте в трех храмах Николая – угодника. Этого святого на Москве особливо почитают, их вам всякий укажет. И ещё: загляните в Троице- Сергиеву Лавру – там над могилой Преподобного Сергия Радонежского теплится лампада возле «Троицы» письма Андрея Рублева – великого русского иконописца. Вы, конечно, знаете, что творческий замысел «Троицы» принадлежит самому Сергию и Андрей Рублев написал сию икону в похвалу Преподобному? Да поторопитесь: ее ведь скоро там не будет. И помните: одному вам того, что предназначено Господом, не поднять – ищите соратников, учеников, продолжателей. Они обязательно найдутся – без этого всё теряет смысл.

- Откуда вы это знаете и обо всём, и обо мне? Кто вы? – почти вскрикнул Ощепков

- Неужели вы думаете, что после смерти Владыки Николая, всё, что им для вас по соизволению Божию было задумано и свершалось, оставлено было на волю обстоятельств? – покачал головой отец Серафим. – Наивный вы человек. Слишком много в вас вложили и Владыка Николай, и его сподвижники, чтобы дать всему этому пропасть. Конечно, время для того, что вам надлежит исполнить, не самое благоприятное. Скорее наоборот. Да разве для доктора Кано оно было лучше? Времена не выбирают, на всё Воля Божия. Вы разве не поняли, что борьба ваша – это не цель, а средство, способ, принцип, наконец, как говорил ваш доктор Кано? А цель – великая, высокая цель, заповеданная через Владыку Николая…

«Родину, Россию поднять, спасти…» - не то молнией мелькнула мысль у Василия Сергеевича, не то монах, а может быть и он сам, произнесли эти слова вслух.

Отец Серафим поднялся, оказавшись неожиданно высокого роста, и сказал совсем другим, торжественным тоном:

- Теперь ты сам уже знаешь ответ. Да будет так. Господь с тобой.

И старческая рука поднялась в благословляющем крестном знамении…

… В это время неожиданно поезд затормозил резким толчком. Снаружи раздались голоса, какой-то шум и Ощепков невольно прильнул к вагонному окну. Когда он обернулся, монаха уже не было. Из приоткрытой двери купе тянуло холодноватым осенним сквознячком. Василий Сергеевич вышел из купе.

- Послушайте, - остановил он пробегавшего мимо проводника, - почему мы стоим?

- Так ведь полустанок. Встречный поезд пережидаем, - не приостановившись отозвался тот.

- Постойте! Не скажете ли, кого это вы недавно подсадили ко мне в купе?

- В купе? Когда? Я ведь только что на дежурство заступил. Может, сменщик мой? – то ли удивился, то ли прикинулся непонимающим проводник. – Да вы, вроде, один едете? А вообще, товарищ командир, по пути тут много садятся да выходют, вагоны-то в поезде битком набиты – всех разве упомнишь… Чайку горячего не желаете? Свеженького заварил.

Ощепков махнул рукой и отказался и от чая, и от дальнейших расспросов простоватого с виду проводника.

4. Дорожные размышления

Поезд снова тронулся, и под стук вагонных колёс Василию Сергеевичу вдруг ясно вспомнился предостерегающий голос Владыки Николая, напоминавший им, юным семинаристам, слова Нового Завета о том, что нам не дано знать, кем на самом деле является тот, кто повстречался нам на житейском пути. И только в Судный День, когда будет решаться, где наше место – среди праведников или среди грешников, нам откроется, что был Господь и тем нищим, с которым мы поделились последним грошом, и тем старцем, которому мы отказали в ночлеге… Думалось о многих мудрых поучениях, рассыпанных как драгоценности, в речах и проповедях Владыки, вспоминался, как живой, и он сам с его проникновенным, насквозь проникающим душу собеседника взором…

Мы можем только догадываться, что именно из разговоров Святителя Николая с ним самим и его товарищами по семинарии вспоминалось Василию Сергеевичу у вагонного окна поезда «Новосибирск – Москва».Но познакомившись наконец с дневниковыми записями Святого Николая Японского, мы можем себе представить, какие нравственные наставления мог давать Святитель Николай юноше, который готовился к тому, чтобы стать, так сказать, миссионером вдвойне: миссионером Слова Божия, как выпускник семинарии, и «миссионером» неведомого в его родной стране вида единоборства. Вот что записал в своем дневнике Святой Николай:

« Какие качества должны быть настоящего миссионера? Да прежде всего смирение. Приедет он смиренным, незаметным, молчаливым. «Что и как здесь? Научите пожалуйста», - да в год, много в два, овладеет языком, завоюет симпатии…войдет в течение всех дел…, всё узнает внутри и вне, и при всём этом ни на волос не будет в нем заметно усилие проявиться, дать себя заметить. Он будет, напротив, везде устраняться, стушевываться: «Я, мол, только учусь» - но сила будет говорить сама за себя и будет возбуждать к себе и доверие, и симпатии. И, глядь, миссионер, сам по скромности не замечая того, оказывается центром, около которого вращается всё; сила из него истекает и вращает всё, и придает жизнь и быстрое движение всему».

Думается, что именно наставления, подобные этому, позволили Василию Ощепкову найти правильную линию поведения в нелегких условиях Кодокана и затем стать действительно той силой, которая сдвинула с места огромный труд по созданию целого ряда школ самбо, которое он тогда , всё по тому же завещанному Святителем смирению перед учителями, продолжал называть пока «дзюу-до». Конечно, многое из сказанного выше, помогало и Ощепкову – военному разведчику- возбуждать к себе и доверие, и симпатии.

Предвидел Святой Николай и те минуты слабости, которые могут наступить у его учеников, и писал, обращаясь к ним:

« Все вы, когда выходите из школы, ревностны. Отчего? Благодать, призываемая вашим желанием, возбуждает вас и дает огонь; кроме того, смирение еще есть в вас, которое и не мешает действовать благодати. Что же значит, что, послужа, вы слабеете? Дух угасили, обеднили, а иногда и выродились, - благодать и оставила вас. «Духа не угашайте» - вот средство, ревность не ослабляйте. Скажете – трудно? А вы хотите только легкого труда, хотите пряников всегда по-детски, не хотите взрослой пищи, хотите широкого пути, а указанный Спасителем узкий путь вам не по вкусу?….Говорят – надоедает, но разве надоедает матери всегда одинаково кормить детей, или учителю? Что ж, иногда и почувствуешь усталость, так средство здесь же, около тебя : мысленно призови помощь благодати – и бодрость с тобой.

Вы видали ли, чтобы я без улыбки входил в класс или на кафедру? А разве мне тоже не надоедает всегда одно и то же? Так на что же молитва? «Проси – и дастся, толки – и отверзется» - разве пустые слова? Что же не просите? Что не употребляете силы, которая с вами и при вас?».

Перечитываешь эти слова и начинаешь понимать, что они адресованы, в сущности, каждому человеку, который жалуется на однообразие своей жизни и работы, на то, что «заела среда». Ссылаясь на собственный опыт, Святитель указывает самый верный путь одоления этой слабости – молитвой призывать Благодать Божию и не оставлять собственных усилий. И тогда ежедневный труд будет восприниматься так же естественно, как воспринимает мать кормление собственного ребенка. «Духа не угашайте!» - призывает нас Святитель.

И уж вовсе особый смысл имеет это напутствие для тех, кто начинает заниматься самбо и, особенно не попробовав радости первых побед, начинает жаловаться на однообразие тренировок, на «узкий путь» самоограничения, и совсем по-детски хочет «всегда пряников».

Читая заметки Святителя начинаешь понимать, какой удивительный, чуткий и строгий наставник был у Василия Ощепкова в пору его юности. Для этого наставника всё было главным в нравственном облике его учеников. Он напоминал им, что «патриотизм – чувство естественное, вложенное Господом в природу человека, как чувство птицы к своему гнезду, оленя к своему стаду. Религия только освящает его, углубляет и укрепляет.

Святитель Николай наставлял также своих учеников в искусстве общения, учил их «говорить со всеми …кротко, разумно, от любви – тогда слово большею частию будет производить хорошее действие, по крайней мере не будет вредить ; говорить же гневно, гордо, нетерпеливо – слово будет гнилое, люди так и примут его и хорошего ничего не выйдет; попробуй кто гноем брызнуть на кого – всяк вознегодует, станет смахивать, противиться; душевные болячки – гнев, лень, гордость, нетерпение, злоба, ненависть и пр. не менее гадки, чем телесные. Из гнойной раны – гнева, гордости и пр. брызжущее слово – вонюче, мерзко, оттого и у людей вызывает противодействие – тоже гнев, злость и т.п….Итак – слово кроткое, любовное, разумное – ко всякому; и кто его не примет – ему же хуже, а мне вреда не будет».

Снова и снова повторял Святой Николай Японский:

«Что страшнее смерча? А отчего он? От встречи двух ветров. Итак, если дует ветер злобы, подлости, глупости, то не возмущаться и не воздымать навстречу ветер гнева; тогда дрянной ветер разрушится сам собою в ничто; а иначе – ломка и гибель, а после угрызения и терзания. Сохрани меня, Господи, от гнева и дай мне спокойствие капитана, плывущего по неспокойному морю».

Святитель Николай Японский, в своих дневниковых заметках и письмах неоднократно подчеркивал, что помощь Божия вовсе не предполагает пассивности самого человека, и есть справедливость в пословице: «Небеса помогают тому, кто сам помогает себе». Святитель писал в своем дневнике: «Пойдет воспитание в направлении природы - из нас выйдут богатыри, взамен мелких теперешних людишек…Да-с, природа родит – то Божье дело; воспитание или недостаток воспитания портит, то – несчастие наше». Мечта о воспитании «в направлении природы» и заставляла Святителя присматриваться к тому, что представляют собой единоборства, раздумывать, нельзя ли взятое оттуда рациональное зерно овеять духом христианского мировоззрения и обернуть на пользу России.

Однако «неправильное воспитание или недостаток воспитания» это не то обстоятельство, на которое человек может ссылаться всю свою жизнь в оправдание своей бездеятельности или своих неудач. Поэтому, вступая на путь занятий единоборством , вскоре настоящий борец осознаёт, что основную борьбу приходится вести с самим собой – со своей слабостью, леностью, дурными привычками, страхом боли, страхом поражения…

Это относится не только к спортсменам. Каждый человек ведет с Божьей помощью эту борьбу всю свою жизнь, и, как во всякой борьбе, успех не всегда сопутствует ему. Но недаром уныние и отчаяние причисляются к смертным грехам: христианин должен верить в свою победу, ибо это победа, которую он обязан одержать над Злом в самом себе.

Ощепков вернулся из вагонного коридора в купе. И , странно, - напряжение, владевшее им всю дорогу с самого Новосибирска, вдруг куда-то испарилось, бесследно исчезло. В конце концов неважно, кем на самом деле был этот отец Серафим, и всё равно даже, был ли он вообще. Ощепков знал с этих пор ясно и определенно, зачем едет в Москву, чем будет заниматься там, на что, если это потребуется, положит всю свою дальнейшую жизнь: это было русское национальное единоборство, контуры которого теперь были уже ясно видны ему.

Думается, теперь самое время, снова оставив ненадолго нашего героя наедине с его дорожными раздумьями, задать самим себе вопрос: а что же, собственно, такое борьба?

Несомненно правы те, кто утверждает, что борьба существует с незапамятных времен. Памятники культуры древних подтверждают это. В те, ещё дохристианские времена, когда оружие дальнего боя было менее совершенным, особенно большое значение придавалось рукопашному бою. Подтверждением тому являются, например, египетские орнаменты, на которых изображены как отдельные рукопашные схватки, так и целые сражения, причем отображены многие из тех борцовских приемов, которые и в наше время применяются в различных видах спортивной борьбы.

Многие примеры единоборств дает нам Библия, особенно это касается Ветхого Завета. Все Книги Ветхого Завета полны примерами ожесточенной борьбы народов и племен Эллады, Египта и Ближнего Востока между собой в процессе формирования их государств. Есть там немало и примеров единоборства., в ходе которого Господь даровал победу праведникам. Сошлемся хотя бы на Первую Книгу Бытия, где Иакову доводится вступить в единоборство с самим Господом:

« 24. И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари;

25. И увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним.

26. И сказал (ему) отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу тебя, пока не благословишь меня.

27. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков.

28.И сказал (ему): отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль; ибо боролся ты с Богом, и человеков одолевать будешь».

Можно вспомнить Давида, одолевшего с Божьей помощью гиганта Голиафа; Даниила, уцелевшего во рву львином, и многие подобные эпизоды Священного Писания.

Вторая Книга Маккавейская в Ветхом Завете повествует о том, что воины Маккавея участвовали в битве « руками сражаясь, а сердцами молясь Богу» и их предводитель « вооружил каждого не столько крепкими щитами и копьями, сколько убедительными добрыми речами».

Отступая от темы, хочется заметить, что в этом Библейском Тексте что ни слово – то повод для глубоких раздумий. В самом деле: в разгар жестокой битвы идут воины, вооруженные «убедительными добрыми речами»!

Отметим, что большое внимание борьбе уделялось в Древней Греции, где единоборства как один из основных видов спорта входили в программу большинства Олимпийских игр.

Технику, отдельные приемы российской национальной борьбы сохранили для нас былины – русский национальный эпос. Вот только несколько примеров: в былине «Илья Муромец и Идолище» явственно просматривается применение приема, который употребляется борцами и сейчас, известен как бросок захватом двух ног: «Старый казак ведь Илья Муромец…хватил как его да за ноги и трапнул его да о кирпичный пол»…

В былинах, рожденных еще во времена Киевской Руси увековечены не только победы былинных богатырей, но и наиболее эффективные приемы их борьбы: «Изучал Добрынюшка боротися, изучился он с крутой, с носка спущать…Прошла про него слава великая, мастер был Добрынюшка боротися, сшиб осударя Илью Муромца на сыру землю»…Русские знатоки былинного творчества еще в девятнадцатом веке так описывали сущность данного приема: «… борец , покосив противника на правую сторону, вместе с тем подбивал ему носком правой ноги его левую ногу и этим способом мгновенно сшибал его с ног на землю…».

Считалось, что особенно искусно владели этим приемом московские борцы. Прием именовали московским и родилась даже поговорка: «Москва бьет с носка».

А в восемнадцатом веке, составитель «Энциклопедии», изданной в Берлине в 1794 году так описывает российскую национальную борьбу:

«Русские имеют обычай… показывать свою ловкость и силу в борьбе. Они… стремятся схватить друг друга и повалить, подставляют друг другу ноги, что является одним из основных приемов для победы над противником…Некоторые из этих борцов обладали необыкновенной силой, но их способ не вызывал несчастных случаев; не обнаруживалось ни переломов рук или ног, ни сильных ушибов»…

Характерно, что иностранный составитель энциклопедии восемнадцатого века счел необходимым подчеркнуть гуманность и нетравматичность русской национальной борьбы задолго до появления самбо. Это говорит о том, что у самбо были именно российские национальные корни в том, что касалось этики борьбы, ее моральных норм..

Этнограф А. Терещенко, описывая народный быт в России девятнадцатого века писал: « Искусные борцы берут не силой, а ловкостью: противник старается схватить своего противника так, чтобы он потерял равновесие, - тогда смело может позволить повалить или бросить его на землю, как игрушку». То есть в нашей народной борьбе уже издавна существовали те приемы, которые как бы предвосхищали появление самбо.

Здесь впору задать себе вопрос, только ли техникой, борцовскими приемами отличается одно единоборство от другого? Мы не раз убеждались, что приемы могут быть заимствованы одним видом борьбу у другого или использоваться несколькими единоборствами.

То, что уже в Кодокане называлось «Духом борьбы», - и есть подлинное отличие между единоборствами. Что же такое, собственно, « дух единоборства»? Это его философская, нравственная, духовная основа.

Есть все основания утверждать, что основы подлинного духа самбо были заложены именно Святителем Николаем Японским - это те христианские ценности, которые он внушал своим духовным чадам, своим питомцам – и японцам, и россиянам, которым выпало счастье учиться в открытым по его благословению учебных заведениях, лично слушать его проповеди и общаться с ним.

Этот «дух самбо» и старался донести до своих учеников основоположник самбо Василий Сергеевич Ощепков. Не прерывалась никогда эта нить добра, терпения, труда, любви к своему Отечеству, как бы ни складывалась жизнь тех, кто принимал эти заветы от основателя самбо и передавал их дальше своим ученикам.

Именно в семинарии, находившейся под прямым попечительством иерарха Церкви Святителя Николая Японского будущий основоположник самбо Василий Ощепков узнал, что единоборства можно использовать для сплочения и возрождения нации, для концентрации общественной энергии.

Вернемся , однако, к нашему герою – Василию Сергеевичу Ощепкову.

Теперь, когда Василий Сергеевич словно очнулся от своих тревог и сомнений, когда даже записи прежних лет уже не уводили его с такой силой в прошлое, он с любопытством выздоровевшего или проснувшегося после долгого сна человека стал всматриваться в то, что делалось вокруг.

А вокруг во всей своей полноте и силе разворачивалась российская жизнь.

Прежде всего это были пейзажи, которые , в зависимости от скорости поезда, то плыли, то мелькали за вагонным окном. За своими размышлениями Василий Сергеевич не заметил, как перевалили Урал, и теперь уже расстилалась под колесами, манила рельсами вдаль срединная, коренная Россия, в которой он никогда еще не был.

Заметно другими стали леса и перелески – сильно тронутая осенней рыжиной и подернутая голубыми утренними туманами сибирская да уральская тайга уступила место лесостепи. Проплывали мимо поля, ощетинившиеся желтым ежиком стерни. Плотнее селились здесь люди – чаще замелькали города , поселки, деревушки. Кое-где выныривали порой из пожухлой сентябрьской зелени белая игла колокольни или маковка сельского храма. Из речи людей на станциях стали исчезать и степенное сибирское «однако», и усмешливое уральское «чо?».

Конечно, не так уж много можно было разглядеть из вагонного окна: огромная страна с нечеловеческим напряжением выходила из разрухи и нищеты, преодолевая порой жестокостью и насилием стоящие на ее пути препятствия и противоречия. Вместе с отжившим рушили порой не глядя, сплеча, и то, что составляло основу российской духовной жизни, культуры, нравственности…

Однако и сам поезд, который вез Василия Сергеевича в Москву осенью 1929 года можно было бы назвать своеобразным зеркалом того, как жила Россия. Зачем только ни странствовали по своей и казенной надобности тронувшиеся в дальний железный путь российские люди – в одном вагоне с подавшимися на заработки из деревни крестьянами ехали мобилизованные в осенний призыв комсомольцы с Алтая служить на подшефный Балтийский флот; уральский народный ансамбль песни и пляски с разудалым гармонистом спешил на первую советскую олимпиаду художественной самодеятельности в столицу. Мешочники везли в деревню выменянные на картошку и сало ситец и гвозди; на верхних полках листали учебники припозднившиеся к началу занятий студенты московских рабфаков; инженеры добирались с пересадками на северные стройки; геологическая партия возвращалась из Сибири после окончания летнего сезона изысканий. И в особом, прицепленном к поезду, ещё «столыпинском», вагоне, о котором, впрочем, не знал Василий Сергеевич, везли раскулаченных крестьян- сибиряков строить Беломоро- Балтийский канал…

Василий Сергеевич даже жалел иногда, что взял билет в свое уединенное двухместное купе: захотелось ближе приглядеться к людям, узнать, чем и как они живут в этих местах. Правда, после Перми у него несколько раз появлялись и менялись попутчики, но это были по большей части командированные маленькие и большие начальники, озабоченные предстоящим выбиванием лимитов, стройматериалов, металлопроката, кадров, и беседы с ними не очень складывались. Правда, узнав, чем он занимается, пару раз его очень активно зазывали то директором заводского стадиона, то инструктором физкультуры на текстильный комбинат. Обещали приличный оклад и даже дефицитную отдельную жилплощадь и очень удивлялись его несговорчивости. Но он объяснял, что человек военный, выбирать не приходится – будет следовать, куда дадут предписание.

На больших станциях, где поезд стоял подольше, Ощепков спешил к вокзальным киоскам за свежими газетами. Судя по газетным заголовкам и статьям, окончательно сворачивался НЭП – новая экономическая политика. Известный публицист Михаил Кольцов утверждал на страницах «Известий»: «Не может быть и речи о возвращении нашей торговли на заезженные рельсы капитализма…». Уже шли бодрые рапорты об окончательной победе над кулаком и партийной линии на сплошную коллективизацию деревни.

Поистине это был год великого перелома не только для нашего героя, но и для всей его большой, еще во многом не познанной им родины. И поезд, увозивший Василия Сергеевича из Сибири, был как бы микроскопическим срезом этой ломавшейся и строившейся жизни.

5. «Москва, Москва! Люблю тебя как сын…»

Москва начиналась долго и все никак не могла начаться – около часа не доезжая до площади трех вокзалов, тянулись пригородные поселки и дачные станции, какие-то склады и железнодорожные мастерские, убегали вбок тупиковые ветки с ржавыми шпалами и поставленными на вечный прикол вагонами.

Еще были тогда окраинами и дачными местностями те поселки и деревушки, которые теперь стали полноправными микрорайонами столицы.

Сознаюсь, мне непросто было представить себе, какую Москву увидел Василий Сергеевич Ощепков, выйдя из здания Ярославского вокзала на Каланчевскую, ныне Комсомольскую, площадь. Уверен только, что Москва 1929-го года ни в малой степени не походила на нынешнюю.

В самом деле – еще не было даже начато строительство метрополитена, еще стояли на своих исконных местах построенная по велению Петра Великого Сухарева башня и воздвигнутый на народные пожертвования в честь победы над Наполеоном Храм Христа Спасителя, вмещавший семь тысяч молящихся…Ещё не были перемещены памятники Александру Пушкину и Минину и Пожарскому. Еще теплилась неугасимая лампада в часовне перед иконой Иверской Божьей Матери – была часовня, восстановленная ныне, разрушена позднее приезда Василия Сергеевича в Москву.

Еще не пришла в Москву через сложную систему каналов и шлюзов волжская вода…Еще ходили по Красной площади трамваи и стоял на ней пока только деревянный Мавзолей.

Но уже начались и первые потери: совсем не намного опоздал Василий Сергеевич Ощепков увидеть замечательные исторические постройки Чудова и Вознесенского монастырей в Кремле – они были снесены до основания как раз в 1929 –ом году, перед самым его приездом в Москву.

Начиналось стирание целого пласта культуры: ведь каждая церковь не только напоминала о страницах истории, не только олицетворяла красоту в ее идеальной, высшей степени, но и была русской народной святыней.

Каждый московский храм был не только местом молитв и свершения христианских обрядов, где отмечались вехи в жизни горожан великих, известных и простых, когда они рождались на свет, венчались, прощались навсегда с близкими. Каждая церковь – средоточие духовных ценностей, произведений живописи и прикладного искусства. Это и архив, где сберегались важные записи, которых так недостает сегодня историкам. Это и библиотека, и хранилище драгоценных реликвий. А главное – каждый храм, какой бы конфессии он ни принадлежал, - это Дом Божий, пребывание в котором так необходимо для бытия живой души человеческой.

И эта-то духовная жизнь называлась при советской власти «религиозным дурманом» …

Однако Василий Сергеевич в этот первый миг своей встречи с Первопрестольной еще ничего не ведал ни о своих обретениях, ни о своих потерях. Он с удовольствием, как моряк сошедший с корабля, наконец после вагонной тряски почувствовал под ногами твердую землю, несколько минут постоял, с любопытством оглядываясь вокруг, и затем двинулся неторопливым упругим шагом по указанному на бланке официального вызова адресу.

Московские улицы уже освобождались от нэповских частных реклам, но еще шныряли в уличной толпе бойкие мальчишки - разносчики, навязывая толстые папиросы «Ира» с золотым ободочком на мундштуке; зазывали к своим будочкам чистильщики обуви, приторговывая шнурками и сапожным кремом; на пятачках у входов в кинотеатры бойкие цветочницы предлагали гражданам пестрые дары подмосковной осени – разноцветные астры, кудрявые хризантемы и яркие последние розы.

Пестрым потоком автомобилей и извощичьих пролеток , текущим по мостовой, руководили, виртуозно вертя полосатыми жезлами , милиционеры-регулировщики в белоснежных гимнастерках, туго перетянутых ремнями.

В кабинете главного инспектора РККА по физподготовке и спорту навстречу Василию Сергеевичу поднялся худощавый, крепкого сложения человек с залысинами над высоким умным лбом. Это был Борис Алексеевич Кальпус – помощник начальника Центрального управления военной подготовки трудящихся Николая Ильича Подвойского, друг Фрунзе и Ворошилова.

Василий Сергеевич и Борис Алексеевич сразу нашли общий язык: с юных лет Борис Кальпус и его младший брат Анатолий самым серьезным образом занимались спортом, участвовали в соревнованиях по классической борьбе и даже выступали на арене цирка .И позднее, заняв важную руководящую должность, этот неугомонный человек продолжал активно заниматься теннисом, греблей на байдарке, волейболом, лыжами. У Кальпуса была, как сейчас сказали бы, спортивная семья: жена Бориса Алексеевича была неоднократной чемпионкой страны по бегу и первой в СССР женщиной, получившей семь так называемых «оборонных» значков, в том числе по альпинизму и водолазному делу. Даже дочь Клара у же в шесть лет уверенно каталась на коньках. Партнерами Кальпусов по спортивным играм были семьи Мерецковых, Тухачевских, Василевских, Коневых и других видных военачальников.

Кальпус считал, что занятия физкультурой и спортом должны стать образом жизни его современников. В одном из своих выступлений в печати он писал: « Обычно в жизни мы на каждом шагу наблюдаем поразительное безразличие и полнейшее пренебрежение именно к вопросам сохранения здоровья. Нецелесообразно и безрассудно расходуется масса жизненной энергии по отношению к человеческой машине, со спокойным сердцем попираются элементарные правила ухода за какой бы то ни было машиной. Абсолютно не используются для целей совершенствования заложенные в организме запасы жизненной энергии, наоборот ставятся сплошь и рядом самые разнообразные помехи для проявления и развития наличных психофизических возможностей. И лишь преждевременная потеря работоспособности и нормальной жизнедеятельности, тяжелые болезни и раннее старение заставляют обычно с ужасом и поздним раскаянием оглянуться на пройденный жизненный путь , в течение которого не было использовано огромное богатство возможностей экономной траты и увеличения самой большой ценности, которую вообще может иметь человек – здоровья».

Конечно, в этой своей горячей статье в защиту здорового образа жизни Борис Алексеевич отдает дань индустриальным увлечениям своего времени, уподобляя человека машине, но в остальном с ним нельзя не согласиться. Интересна и оговорка о том, что спорт позволяет совершенствовать психофизические возможности человека: для современников Кальпуса понятие «психика» совершенно заменяло «устаревшее» слово «душа»…

Не так ли начиналось, с полного одобрения властей, рождение нынешней нашей бездуховности, от которой мы сейчас с трудом опоминаемся как замороченный дурманом человек, и начинаем понимать, что , кроме сердца, которому «не хочется покоя» и мозга – вместилища условных рефлексов, есть в нас что-то еще такое, где живут совесть, целомудрие, святая вера, идет вечный бой Добра и Зла – словом, есть душа живая… Её-то и надо беречь, и заставлять трудиться, и воспитывать, потому что именно в душе нашей должны мы обрести Господа.

Борис Алексеевич Кальпус был организатором Первой Всесоюзной спартакиады 1928 года, в ходе которой динамовцы неожиданно для всех выиграли у рабочей команды Германии первую для советских спортсменов международную встречу по джиу-джитсу. Уже тогда Кальпус заинтересовался этой восточной борьбой, увидев в ней основу для создания отечественного эффективного комплекса военно- прикладного единоборства. Однако в Москве только на базе спорткомплекса «Динамо» существовала единственная в то время закрытая секция джиу-джитсу, где обучали только отдельным разрозненным приемам, известным еще по дореволюционным наставлениям для чинов полиции.

Естественно, что, подняв историю распространения этого боевого единоборства в России, Кальпус не мог пройти мимо сообщения о том, что в 1917 году во Владивостоке состоялись международные состязания по более совершенной системе борьбы – дзюдо, в которой принимал участие и выпускник знаменитой школы Кодокан Василий Сергеевич Ощепков. Кальпус долго искал этого человека и в конце концов обнаружил его следы в Новосибирске. Таким образом письмо Ощепкова оказалось как бы шагом навстречу этим поискам. Сама судьба, казалось, свела этих двух людей, которые с разных сторон одновременно подошли к одной и той же идее создания отечественной системы борьбы.

В ту первую встречу они долго разговаривали, как два человека, понимающие друг друга с полуслова.

- Вам предстоит участвовать в той работе, которую мы уже несколько лет ведем по созданию нового наставления по рукопашному бою, - сказал своему собеседнику, завершая затянувшуюся беседу, главный инспектор. - Вот возьмите, познакомьтесь: это изданное в 1924 году руководство «Физическая подготовка РККА и допризывной молодежи». Особое внимание обратите на раздел « Способы защиты и нападения без оружия ( борьба, бокс, джиу-джитсу)». Правда, эта разработка не дает нам пока практической возможности обучения личного состава – и сами боевые приемы отобраны по случайному принципу, и изложение недостаточно внятное. А это учебное пособие товарища Калачева « Штыковой бой ( по иностранным источникам) ». Издано два года назад. Здесь он дает, в частности, рекомендации по борьбе безоружного с тем, кто вооружен штыком. И в качестве боевых приемов впервые рекомендует подножки, удары ногой и коленом, выкручивание руки… Есть еще приемы, которым обучает Спиридонов в «Динамо», но во Всевобуче они не применяются – это ведомственная система НКВД. Как видите, немногим мы пока располагаем. Но кое-какие шаги уже сделаны. Даю вам неделю на обустройство и решение личных вопросов - и включайтесь.

- Есть! – по-военному кратко отозвался Ощепков.

Наверное, Кальпус был бы несколько удивлен, если бы узнал, как его собеседник использовал предоставленное ему свободное время: устроившись на первых порах в офицерском общежитии, Василий Сергеевич решил отдать остальные дни знакомству с Москвой.

В первый же день своих московских странствий пять или шесть часов бродил он по этому, сразу захватившему его сердце, городу. Над домами из белого камня и красного кирпича, над их зелеными крышами, то и дело круглились золоченые или лазоревые в золотых звездах купола соборов, или похожие на луковицы маковки церквей. Мощной древней громадой встал перед Ощепковым Московский Кремль , а рядом, словно смягчая своей нарядностью грозную суровость Кремля, привлекал взгляд разноцветный храм Василия Блаженного.

Угадывалась в роскошных особняках-дворцах, утопавших в зелени, старая усадебная Москва с ее аллеями, парками и прудами.

Говорили сами за себя названиями прежние ремесленные, и стрелецкие слободы, торговые ряды, кварталы иноземных посольств.

Уже на второй день Василий Сергеевич понял, что ему не обойтись без всезнающих московских извозчиков.

Петляли по городу, обходя знаменитые семь холмов, на которых лежит столица, Яуза и Москва-река.

Вздымали крепкие зубчатые стены с бойницами Донской, Сретенский, Саввиновский, Новинский, Андронников и иные монастыри, по кольцу застав не только молитвами своих чернецов, но и боевыми укреплениями оборонявшие Москву.

Навестил Ощепков и Троице-Сергиеву лавру, еще не превращенную в Сергиево- Посадский музей. Икону, написанную Андреем Рублевым, он нашел в Троицком соборе. Три задумчивых и грустных ангела, казалось, вели безмолвную беседу в мерцающем свете лампады и скорбели о людях, томящихся по небесной любви в грешном и несовершенном мире, разделенном ненавистью…

На пятый день, когда, казалось, уже было изъезжено пол-Москвы, исхожены и Зарядье, и Замоскворечье, и Чистые Пруды, всё ещё оставалось ощущение, что увидена лишь малая толика того, что хотелось узнать, посетить и повидать. В самом деле – ещё только снаружи была увидены знаменитая Третьяковская галерея и другие московские музеи, ещё ни один театр не поднимал перед ним своего занавеса, ещё ни одна библиотека не раскрывала перед ним богатства своего каталога. Да и мыслимо ли было всё это за первые три дня?

Усталый, он присел на скамейку в Александровском саду, у самых стен Кремля, там, где нынче горит Вечный огонь над могилой Неизвестного солдата.

Василий Сергеевич отдыхал, припоминая и заново переживая увиденное. Где же еще надо бы в первую очередь побывать, как только выдастся свободное время?

«Да еще в память о духовном вашем отце посетите три храма Николая – угодника…» - прозвучали в голове Василия Сергеевича слова его таинственного дорожного попутчика. Он поднялся и снова направился в Замоскворечье, где, помнится, больше всего встречалось ему домов старой постройки и таких же немолодых, степенных и неторопливых с виду людей.

Спрошенные им старушки с охотой и доброжелательно называли Василию Сергеевичу ближние храмы, но сердце ему подсказывало, что не это имел в виду отец Серафим.

Наконец почтенного вида старик с бородой, чем-то напомнивший ему церковного старосту одного из владивостокских храмов, поразмыслив, убежденно сказал так:

- Есть у нас Никола в Толмачах и Никола в Мясниках…Но ежели имеются в виду три храма неподалеку друг от друга, так это вам, гражданин, беспременно нужны Никола Явленный, Никола на Песках и Никола в Плотниках – все три церкви на Арбате.

Василий Сергеевич поблагодарил за совет и, отправившись на Арбат, долго ещё вновь и вновь изумлялся богатству русского языка и русской старине, так наглядно сохранившейся в названиях московских улиц, слобод и храмов. Переулки, монастыри, заставы, бульвары оберегали эту старину и передавали ее из поколения в поколение.

Он побывал во всех трех храмах, которые были ему названы, поставил свечки к иконам святого угодника Николая, и каждый раз, выходя, чувствовал себя так, будто снова увиделся со своим духовным отцом владыкой Николаем, опять в который раз ощутил его незримое молитвенное присутствие…

6.Еще одна знаковая встреча

Сентябрьский день был по-осеннему прозрачен и солнечен, когда Василий Сергеевич вышел из третьей посещенной им церкви – храма Николы Явленного. Его внимание привлекла необычная колокольня, непохожая на всё, что он видел раньше.

- Это шатровая звонница восемнадцатого века, - произнес за его спиной мягкий мужской голос, - она в своем роде уникальна: другой такой нет на Москве.

Василий Сергеевич обернулся – худощавый седоволосый священник стоял перед ним.

- Священник Захарий, храма здешнего иерей, - представился он.

И, пока продолжался между Ощепковым и отцом Захарием завязавшийся неспешный разговор о церкви Николы Явленного и о других московских монастырях и храмах, Василий Сергеевич снова и снова убеждался про себя в справедливости услышанных им по пути в Москву слов: « Неужели вы думаете, что после смерти Владыки Николая всё, что им для Вас, по соизволению Божию, было задумано и свершалось, оставлено было на волю обстоятельств?». Отец Захарий ни разу не задал, казалось бы, естественный вопрос, откуда его собеседник настолько осведомлен в церковной жизни и храмовой архитектуре, чем он занимается сейчас и давно ли пребывает в Москве.

- А знаете, - доверительно сказал он Василию Сергеевичу, касаясь его руки, - ведь одним из келейных образов Преподобного Сергия Радонежского тоже была икона святителя Николая Чудотворца. Он молился перед нею и перед образом Божьей Матери Одигитрии – Путеводительницы. Вы их, к сожалению, уже не увидите – иконы на днях запрятаны в музейные запасники… Под видом сохранения убрали от народа эти святыни, как будто только в древности их ценность.

Ощепков молча покачал головой. Он вспомнил, как Владыка Николай рассказывал им, подросткам, что японцы, как и многие другие иностранцы, называли Николу- Чудотворца «русским богом». Николай, епископ Мирликийский, всегда считался в народе милосердным заступником обездоленных и грозным воителем для врагов и еретиков.

- Известный богослов Павел Флоренский, - продолжал отец Захарий – писал когда-то об этой древней иконе Николая Чудотворца, что она символизирует человеческий подвиг духа, усилием завоевываемый. Вам это особенно должно быть понятно, не так ли? Ведь и борьба – это тоже усилие не только мышц, но и духа. А тем более – воинский подвиг, тоже требующий этого усилия.

Нет, явно не могла быть случайна эта встреча, во время которой Василий Сергеевич почувствовал, несмотря на внешнюю необязательность происходившего разговора, что опять обрел в лице своего собеседника духовного наставника, и его многолетнее внутреннее одиночество наконец кончилось.

Правда, затем, когда он расстался с отцом Захарием, договорившись, что будет теперь бывать у Николы Явленного, к светлому этому чувству прибавилась и неясная тревога: предупреждение о том, что этого храма скоро не будет, припомнилось ему.

« Да как же это может статься, - подумалось ему, - все-таки уникальное строение здесь, в самом центре столицы…» Но тут же заколоченная Владивостокская церквушка, где впервые встретился он с отцом Алексием, встала перед его глазами. Ржавый амбарный замок на ее дверях представился ему. И он понял, что его тревога небезосновательна.

И это в самом деле было так: сталинский Генеральный план «реконструкции Москвы» не оставил ничего от всех трех арбатских храмов, посещенных В.С.Ощепковым. Их ждала даже горшая судьба, чем ту дальневосточную церковку – их просто снесли до основания, освобождая место для сквера и новой застройки. А церковь Николы Явленного не спасла даже уникальная звонница, которую хранили бы, как зеницу ока, если бы такое чудо было построено в любой другой столице мира…

Размышлениями о судьбах российских храмов я поделился с Владыкой Кириллом, митрополитом Смоленским и Калининградским, который за время работы над трилогией нередко становился моим неоценимым собеседником и духовным пастырем.

Я спросил его, почему до сих пор на Руси так много заброшенных или приспособленных для самых невероятных нужд храмов и монастырских строений? Ведь кроме тех, которые были взорваны и уничтожены под самыми благовидными предлогами «спрямления улиц» или «построения транспортных развязок», есть и такие церкви, которые пришли в упадок на глазах прихожан и как бы при их равнодушном попустительстве.

- Разрушение храмов это лишь одно звено в общей цепи гонений на веру, - возразил мне Владыка Кирилл, - храмы были оставлены и пришли в запустение там, где прежде были прекращены службы, где всеми правдами и неправдами были устранены, а нередко и репрессированы священнослужители. Ведь что такое был прежде для Руси, особенно для ее сельских необозримых просторов, храм?

Его Преосвященство взял со стола раскрытый том, который, видимо, перечитывал перед началом нашего разговора, и, перелистав несколько страниц, напомнил мне строки Александра Ивановича Солженицына: «Пройдя проселками Средней России, начинаешь понимать, в чем ключ умиротворяющего русского пейзажа. Он – в церквах. Взбежавшие на пригорки, взошедшие на холмы; царевнами и белыми, и красными вышедшие к широким рекам; колокольнями стройными, точёными, резными поднявшиеся над соломенной и тесовой повседневностью, - они издалека-издалека кивают друг другу. Они из сел разобщенных, друг другу невидимых поднимаются к единому небу. И где бы ты в поле, в лесах ни брел, вдали от всякого жилья, - никогда ты не один: поверх лесной стены, стогов наметанных и самой земной округлости всегда манит тебя маковка колоколенки…И всегда люди были корыстны и часто недобры. Но раздавался звон вечерний, плыл над селом, над полем, над лесом. Напоминал он, что покинуть надо мелкие земные дела, отдать час и отдать мысли – вечности…В эти камни, в колоколенки эти наши предки вложили всё своё лучшее, всё своё понимание жизни».

Владыка Кирилл захлопнул книгу и, взглянув на меня поверх очков, продолжил:

- Вот вам во многом исчерпывающий ответ, почему на Руси воздвигалось столько храмов, и одновременно объяснение тому, почему их столько было разрушено во времена бессмысленного богоборчества: в храме человек задумывается о вечном, переоценивает земные ценности. Храм объединяет людей, а разрушив храмы, разобщив людей, лишив их «единого неба», ими легче управлять, как всякой толпой, одержимой сиюминутными интересами.

Святитель Николай провидчески объяснил, что происходило с Россией и ее народом - еще после революции 1905 года он записал в своем дневнике:

«Наказывает Бог Россию, то есть отступил от нее, потому что она отступила от него. Что за дикое неистовство атеизма, злейшей вражды на Православие и всякой умственной и нравственной мерзости теперь в русской литературе и в русской жизни! Адский мрак окутал Россию, и отчаяние берет, настанет ли когда просвет? Без Бога, без нравственности, без патриотизма народ не может самостоятельно существовать. А в России судя по ее мерзкой – не только светской, но и духовной - литературе – совсем гаснет вера в Личного Бога и бессмертие души».

Рушились не только храмы – еще прежде того, как заметил Святитель Николай Японский, рушилась в душах людских вера в Господа.

Как-то однажды, проезжая мимо такой порушенной сельской церковки, явно превращенной в склад, я посетовал о том, что делается, и вдруг мой попутчик, немолодой уже человек, сказал фразу, которая заставила меня задуматься:

- А может быть Господь попустил остаться на Руси стольким храмам, сколько осталось истинно верующих?

Мысль эта не оставляет меня до сих пор….

- Те грехи и бесчиния, о которых говорит Святой Николай и привели к тому, что Господь попустил России испытать все пережитые ею бедствия, - сказал мне Владыка Кирилл.

- Но заметили ли вы, - продолжал Владыка, - что Святитель через своего ученика и преемника по Токийской миссии митрополита Сергия Страгородского помог Русской Православной Церкви найти правильный путь, позволивший ей сохранить себя и всех верующих после Октября 1917 года? Ведь именно Владыка Сергий был в самые тяжелые для верующих годы местоблюстителем Патриаршего Престола, а затем ( после 1943 года) и Патриархом Московским и Всея Руси.

В 1927 году совместно с синодом митрополит Сергий составил специальное обращение к духовенству, получившее известность как «Декларация митрополита Сергия». В ней, в частности, говорилось:

«Мы, церковные деятели, не с врагами нашего Советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и нашим правительством…Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза , лояльными к Советской власти могут быть не только равнодушные к православию люди, не только изменники нему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи…Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза « не только из страха, но и по совести», как учил апостол».

Не всеми была понята и принята эта «Декларация», но она , по существу, открывала путь к нормализации церковной жизни.

- Ведь разрушение храмов, - рассказывал Владыка Кирилл, - шло как бы волнами: сначала под предлогом того, что Церковь борется с Советской властью и храмы, монастыри это, якобы, сплошь гнезда контрреволюции. Затем разнузданная компания двадцатых годов против «религиозного дурмана» и против веры, как символа «старого», «отжившего» мира.

Однако уже в 30-х годах увлекшиеся «реконструкцией» Москвы большевики все же спохватились, что по крайней мере московские храмы являются неотъемлемой частью облика столицы. В сентябре 1933 года выходит строго секретное постановление ЦК, где говорится:

« В период с 1920 до 1930 годов в Москве и на территории прилегающих районов полностью уничтожено 150 храмов. 300 из них (оставшихся)переоборудованы в заводские цеха, клубы, общежития, тюрьмы, изоляторы и колонии для подростков и беспризорников.

Планы архитектурных застроек предусматривают снос более чем 500 оставшихся строений храмов и церквей.

На основании изложенного ЦК считает невозможным проектирование застроек за счет разрушения храмов и церквей, которые следует считать памятниками архитектуры древнего русского зодчества.

Органы Советской власти и рабоче-крестьянской милиции, ОГПУ обязаны принимать меры, вплоть до дисциплинарной и партийной ответственности по охране памятников древнего русского зодчества».

Таким образом хотя бы часть храмовых строений была сохранена, хотя и оставалась долгое время потерянной для Церкви и верующих.

Для меня было ясно, что компромисс, на который пошел митрополит Сергий, признав, по существу, Советскую власть, был единственно возможным путем сохранить для верующих Церковь с ее храмами, со всеми ее догматами и преданиями, со всем ее каноническим и богослужебным укладом. Мне это напомнило ту позицию, которую занимал Святой Николай Японский, продолжая служение в стране, которая воевала с его родиной. Он также сохранял именно ту лояльность к милитаристскому японскому правительству, которая позволила православной Церкви в Японии не подвергнуться гонениям и запрету. Думается, помнил об этом и митрополит, а затем патриарх Сергий, для которого пребывание в Токийской миссии рядом с таким человеком, как Святитель Николай, несомненно, оставило отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Символично, что именно через ученика Святого Николая хранил Господь Церковь Российскую в тяжкие для нее и народа времена.

Только в годы войны, когда народ потянулся к Богу в пору страшных бед и испытаний, власть поняла, какой мощной духовной ( и не только духовной) поддержкой является вера

- Но закончилась война, - продолжал Владыка, - жизнь стала возвращаться в свою колею и уже в шестидесятые годы, выдавая следствие разрушительной антирелигиозной работы за причину, Хрущев заявил, что «… верующих в Бога становится всё меньше и меньше – растет молодежь, а она в подавляющем большинстве не верит в Бога…Народное просвещение, распространение научных знаний, изучение законов природы не оставляют места для веры в Бога». Желаемое выдавалось за действительное, а в действительности Церковь в годы хрущевского гонения начали подрывать изнутри, передав всю финансовую и административную власть в руки мирян – старост, которые назначались местными властями. Храмы рушились, а деньги на их восстановление, собранные прихожанами, расходовались на иные нужды. Храмы ветшали, а их закрывали «за ненадобностью».Так было и в семидесятые годы – я, будучи ректором Духовной академии в Ленинграде, сам сталкивался с установкой властей не допустить в академию людей образованных, детей из социально значимых семей. А вы сами понимаете, как важно, какой иерей придет в храм, как он сможет направлять духовную жизнь верующих…

- А ведь многие наши современники сейчас искренне считают себя верующими в Бога, а в то же время повторяют: « Зачем нам все эти храмы, иконы, молитвенные служения? Бог должен быть у человека в душе», - заметил я.

- Это мнение опровергается самой жизнью. Вы же видите, как с возрождением общества стали возрождаться и храмы, строиться новые, причем нередко не только с помощью государства, но и усилиями самих верующих. Значит, люди в этом ощущают духовную потребность. Бог же не только в душе человеческой – он во всем мироздании и возносить молитвы Господу действительно можно во всякое время и во всяком месте.

Но храм нужен для духовного поддержания людей, для того, чтобы выполнить призыв Господень: «Приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененнии… И Я успокою вас…найдете покой душам вашим».Именно в церкви совершается величайшее из таинств – Таинство Причастия, соучастниками которого становятся пришедшие в храм.

И, наконец, где как не в храме по-особому возвышенно и проникновенно звучит в устах истинного пастыря Слово Господне. Вы ведь сами замечаете, как нуждаются сейчас в нем люди.

Поистине вспоминаются слова из Книги пророка Амоса в Библии: «Вот наступают дни, говорит Господь Бог, когда Я пошлю на землю голод, не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания Слов Господних. И будут ходить от моря до моря и скитаться от севера к востоку, ища слова Господня…»

И я не мог не согласиться с Владыкой Кириллом: ведь и в моем Янтарном крае люди почувствовали необходимость найти дорогу к Храму. Здесь, на земле, никогда не видевшей церквей православной архитектуры, одна за другой возникают часовни, строятся новые храмы иных конфессий, заложено основание собора Христа Спасителя.

Сейчас снова строятся храмы, молитвенные дома и других конфессий. Это сложный процесс – ведь помимо материальных трудностей приходится преодолевать и пережитки в человеческом сознании: мифы о национальном превосходстве, религиозную нетерпимость.

От всего этого общество наше избавляется не вдруг, отыскивая настоящую дорогу к Храму. И это происходит повсюду, даже на земле с таким сложным историческим прошлым, как наша самая западная Калининградская область.

7. На своем месте

Через неделю по прибытии в Москву Василий Сергеевич получил назначение на работу в Центральный дом Красной Армии (ЦДКА) на должность инструктора дзюдо. Одновременно его приглашают на преподавательскую работу в Государственный центральный институт физической культуры (ГЦИФК).

Он поселился, можно сказать, в центре – неподалеку от Белорусского вокзала, в доме по Дегтярному переулку, соединяющему улицы Горького и Чехова.

Первые дни ушли на то, чтобы внимательно познакомиться с предложенными ему разработками по рукопашному бою. Просмотрев полученные от Кальпуса пособия, Василий Сергеевич мысленно согласился с ним: есть только отдельные шаги в нужном направлении, кое-какие приемы, некоторые идеи…Нет, всё надо начинать с самого начала. Но он решил, что, прежде чем взяться за создание российского единоборства, надо показать наглядно, какие возможности раскрывает по-настоящему разработанная, продуманная система тренировок – показать на примере одной из самых сбалансированных систем – дзюдо.

Вскоре в журнале «Физкультура и спорт» появилась расширенная информация об открытии при спортивном секторе ЦДКА двухмесячных курсов дзюдо. « В программу занятий, - сообщалось в журнале, - войдут: 1) броски, рычаги, удары руками и ногами и удушения; 2) приемы самозащиты невооруженного против вооруженного винтовкой, револьвером, саблей, ножом или другим холодным оружием ближнего боя; 3)приемы схватки двух невооруженных.

За основу будет принята японская система самозащиты дзюудо, как наиболее проработанная, а главное, представляющая собой уже готовый комплекс различных приемов самозащиты. Для желающих совершенствоваться в этой системе будут созданы специальные спортивные группы, которые будут проходить тренировку и выступать в соревнованиях, намечающихся к проведению в будущем. Курсами будет руководить инструктор т. Ощепков, окончивший институт «Кодокан-дзюудо» в Японии ( в Токио )».

Василий Сергеевич взял за правило каждый раз начинать свою тренерскую работу с демонстрации возможностей дзюдо. Ему важно было показать, что в исполнении мастера приемы самозащиты и обезоруживания это настоящее искусство. И на этот раз его работа в Москве началась со спортивного вечера, специально устроенного по этому случаю в зале Центрального Дома Красной Армии.

Зрители с интересом смотрели на рослого, крепко сложенного бритоголового мужчину в полувоенном костюме: в гимнастерке без петлиц, галифе и крагах. Потребовалось совсем немного времени, чтобы убедиться – на сцене отличный мастер своего дела и блестящий демонстратор. Он боролся одновременно против нескольких «противников». Они нападали с голыми руками, рубили шашкой, кололи штыком, били палкой, наносили режущие удары кинжалом, пытались стрелять из пистолета. И всё это не демонстрационно, а всерьез: это были боевой штык, остро отточенные нож и шашка. И даже пистолет заряжался гильзой, из которой удалялись только пуля и порох, но капсюль оставался. Проверяющий становился позади Василия Сергеевича и мог точно сказать, успел ли Ощепков отбить оружие раньше выстрела нападающего, так как в этом случае мог бы ясно видеть легкую вспышку капсюля в стволе отведенного в сторону оружия, которое уже не заслоняла мощная фигура Ощепкова.

Всё было по-настоящему у нападающих, но отлетали в сторону выбитые из их рук ножи. Винтовка или пистолет мгновенно оказывались в руках у Ощепкова, не успев выстрелить, а противники летели на землю, описав в воздухе широкую дугу или невольно вскрикивали, попав на болевой прием.

После этого вечера в ближайшем номере «Физкультуры и спорта» был помещен броский фотоочерк, иллюстрирующий целый ряд этих приемов, и восторженный комментарий к этим снимкам.

Сам Василий Сергеевич считал, что все эти успехи лишь предисловие к настоящей работе, которая будет проходить день за днем в спортивных залах, свободных от зрителей, от их недоверия, переходящего в неумеренные восторги.

Организованные Василием Сергеевичем курсы предназначались прежде всего для начальствующего состава московского гарнизона – это их, ведущих военачальников, надо было сначала убедить в необходимости принять рукопашный бой на вооружение Красной Армии. Ощепков понимал, что работу над новым единоборством надо было начинать именно здесь – в наиболее организованной в то время среде, уже подчиненной жесткой военной дисциплине.

На первых занятиях присутствовали С. Каменев, И. Якир, М. Тухачевский. Этих, крещенных огнем в боях гражданской войны, крепких физически людей было, что называется, «не провести на мякине». Там, где они в чем-то не были уверены, они и сами выходили на ковер . Так поступил Михаил Тухачевский, обладавший недюжинной силой. Ощепкова предупредили, что маршал самолюбив и обязательно постарается доказать, что не на всякого распространяется эффективность приемов нового единоборства. Бороться всерьез так всерьез: Тухачевский вышел со своим боевым оружием – именной шашкой. Уж ее-то он не отдаст никому. Но блистательный клинок не успел даже покинуть ножны – Тухачевский был обезоружен и в прямом, и в переносном смысле: он понял, что в искусстве боя есть еще пока вещи ему неподвластные.

Для сомневавшегося Якира пришлось устроить показательную схватку с целым отделением красноармейцев. Поочередно Ощепков выступал против четырех противников сразу, и каждая новая четверка испытывала на себе сокрушительные возможности ощепковских приемов.

Как-то на занятия в ЦДКА пришел Семен Михайлович Буденный, сам большой знаток вольтижировки и фехтования и потому очень интересовавшийся теми видами боя, где можно показать не только силу и умение, но и искусство. Вот как рассказывает об этом случае В.В. Сидоров, бывший не только свидетелем, но и участником этой встречи:

Мне показалось, что для В.С. Ощепкова это посещение не было неожиданностью, т. к. после короткого разговора он сам лично приступил к демонстрации приемов с комментариями (В.С.Ощепков был уже в спортивной форме). Демонстрировались сначала приемы спортивного раздела, а затем (весьма подробно) приемы прикладно-боевые («бой невооруженных против вооруженных различным оружием» и «бой вооруженных различным оружием»). Интересно отметить, что у нас на занятиях вместо винтовки применялся шест (около двух метров длиной) с укрепленным на его конце теннисным мячиком, а изучение приемов защиты от винтовки проводились без маски. Такой наш спортивный инвентарь не вызвал возражений у С.М. Буденного, а возможность проводить изучение приемов без маски ему понравилась.

В присутствии такого авторитетного и уважаемого гостя все курсанты стремились показать себя с наилучшей стороны и, когда в конце была проведена короткая вольная схватка, произошел небольшой курьез: один из спортсменов попал на удушающий захват и упорно не хотел сдаваться (кому же захочется сдаваться в присутствии самого Буденного!). Спортсмен потерял сознание и потребовалось быстрое вмешательство самого Василия Сергеевича, который быстро оказал ему помощь.

Это понравилось Семену Михайловичу: жесткое боевое единоборство оказывалось, по своей сути, гуманным по отношению к противнику.

Поинтересовался С.М. Буденный, как идет разработка брошюры «Физические упражнения в РККА» и норматива «ГТО-2», где должны были содержаться первые красноармейские инструкции рукопашного боя.

- Плотнее, плотнее беритесь за разработку, - поторопил Ощепкова маршал, усмехаясь в свои знаменитые пушистые усы. – Армии она очень нужна.

Новый, 1930-й, год в ЦДКА встречали, как всегда, праздничным балом. На радость нарядным командирским женам танцевали все : и прославленные маршалы, и недавние военные курсанты, только что получившие свои назначения. В этой нарядной толпе невольно выделялись несколько подтянутых спортивных молодых людей, которые, как бы группируясь, держались вместе. Василий Сергеевич издалека увидел своих курсантов и стал пробираться к ним сквозь шумную праздничную толпу.

- Смотрите, ощепковцы! – восхищенно сказал кто-то за его плечом. – О них нынче говорят. Самая модная спортивная секция в ЦДКА, да пожалуй, и во всей Москве.

- Разве что модная… - протянул в ответ другой ленивый и насмешливый голос. – Удивляюсь я – Ощепков да Ощепков… Будто задолго до него никто не практиковал здесь все эти захваты и броски джиу-джицу…

Отойдя на несколько шагов Василий Сергеевич оглянулся. Ленивый голос принадлежал высокому, сухощавому, усатому человеку с солдатской выправкой. Его собеседником, которому он продолжал что-то не то объяснять, не то доказывать, был Кальпус. Заметив Ощепкова, Борис Алексеевич весело окликнул его:

- С Наступающим Новым годом, «русский японец»! О делах сегодня ни слова. А всё же как двигается работа? Заметьте себе, очень важно, чтобы у нас складывалась отечественная терминология прикладных единоборств. Вы это имеете в виду? Да, кстати, знакомьтесь – Виктор Афанасьевич Спиридонов. Он только что претендовал передо мною на первородство в применении вашего дзюу-до на русской почве. Что скажете?

- Рад познакомиться, - Ощепков протянул Спиридонову руку и ощутил крепкое, изучающее рукопожатие. – А на своем первородстве я, в общем, не настаиваю…Были бы результаты и делу польза.

Спиридонов отделался общими фразами и попросил разрешения отойти, заметив в толпе кого-то знакомого.

- Сложный человек, самолюбивый, и с очень непростой судьбой, - негромко сказал Кальпус, глядя ему вслед.

- Он из бывших офицеров царской армии? – скорее утвердительно, чем вопросительно заметил Ощепков. – Выправка сохранилась.

- Да, и боевой, заметьте, офицер, - подтвердил Кальпус. - из гимназии ушел в армию вольноопределяющимся, потом был принят в Казанское юнкерское пехотное училище. В русско-японскую войну воевал в Манчжурии, в конной разведке. У него два боевых ордена и «Святая Анна» четвертой степени.

- Да видел я таких во Владивостоке: лохматые папахи, красная лента с желтыми полосками на темляке шашки…

- Вот-вот. Но он не из типичных, так сказать: выйдя в отставку оставил при себе раненого денщика, можно сказать, членом семьи… А впрочем, это долгая история. Вон вас ваши ребята дожидаются. Они что – зарок дали сегодня не танцевать? Или это вы их так воспитываете в аскетическом духе? Нет? Ну не буду вас больше задерживать – празднуйте! Это ведь ваш первый московский Новый Год?

В толпе снова мелькнула сухощавая фигура Спиридонова…

Уже позднее и из других уст Василий Сергеевич узнал житейскую и спортивную историю этого человека. В судьбу Виктора Афанасьевича Спиридонова, как и в жизнь многих людей его поколения, всё переиначив, вмешалась революция. Он был арестован, но сумел доказать Чека свою непричастность к белому движению и, выйдя на свободу, начал новую жизнь в скромной должности счетовода Главного управления Красной Армии – образованные, да и просто грамотные люди были в то время в новой армии на вес золота.

Однако не хотелось боевому офицеру провести остаток жизни в качестве «канцелярской крысы». Он обратил внимание на работавшие рядом с Управлением курсы допризывной военной подготовки, внес ряд предложений по усовершенствованию их работы и в 20-м году с легкой руки Подвойского, ценившего опыт старых военных специалистов, стал руководить этими курсами. Он преподавал бокс, увлекался классической «цирковой» борьбой, изучал и джиу-джицу, но ему негде было пройти все ступени этой японской системы под квалифицированным руководством. К его услугам были только отдельные, изданные еще до революции под грифом «только для служебного пользования» наставления по борьбе без оружия для чинов полиции, где, в частности, использовались и элементы восточных единоборств.

Однако, Спиридонов считал, что и того, что он знает, уже достаточно, чтобы применить эти приемы в боевой обстановке. На основе этого единоборства он и предложил свою «Защиту и нападение без оружия по системе джиу-джицу».

Надо сказать, что к дзюу- дзюцу, как еще называли в то время это единоборство, Виктор Афанасьевич подошел критически, предложив, в сущности, комбинационное единоборство, обогащенное элементами бокса и французской борьбы, которому и стал обучать солдат – резервистов. В ходе состязаний , которым Спиридонов придавал большое значение, рождались новые практические приемы.

Шли в дело и навыки русского офицерского рукопашного боя, как называли систему, предложенную в свое время Нилом Ознобишиным, одним из наиболее известных в дореволюционной России «джиу-джитсеров». ( Был тогда в ходу такой термин). Ознобишин исповедовал принцип «атлета-универсала»: его комплексная боевая система, кроме джиу-джитсу опиралась на английский и французский бокс, приемы фехтования пикой и европейские виды боевой борьбы, в том числе на знаменитые средневековые «85 приемов фон Ауэрсвальда». Уже в тридцатых годах Нил Нилович опубликовал свои методики, из которых следовало, что, будто бы, те, кто освоил его систему, могут успешно защитить себя от одного и даже нескольких противников, вооруженных холодным, а иногда и огнестрельным оружием.

Но утверждения утверждениями, однако, по воспоминаниям тех, кто ещё до революции были свидетелями показательных боев, на которых выступал сам Ознобишин, демонстрируя возможности своей системы, одержать победу ему удавалось довольно часто, но только не в тех случаях, когда против него выходил подготовленный боксер. А уже через два десятилетия ученики Ознобишина столкнулись с проблемой: если безоружный противник, избегая захватов, навязывал им бой на дистанции удара, они оказывались почти бессильны.

Спиридонов знал, что школа Ознобишина ударами не пренебрегала, но Ознобишин чересчур прямолинейно использовал борцовскую тактику, основанную на равноправном действии обеих рук. Он предпочитал прямую, а не боковую стойку и работу «двойным ударом», с одновременным выбросом обоих кулаков в голову и торс противника. При этом сильно ограничивалась возможность собственной защиты, что вдвойне опасно не только при схватке с профессиональным боксером, но и с вооруженным противником, тем более, если их несколько.

Спиридонову казалось, что Ознобишин разрабатывал свою тактику во многом ориентируясь на личные физические особенности : у него был высокий рост и длинные конечности при малом весе и довольно хрупком телосложении. Тактика Ознобишина требовала творческого осмысления, особенно в случае ее применения, так сказать, для «полицейских» нужд. Этим и занялся Виктор Афанасьевич Спиридонов.

Однако, несмотря на сугубо прикладной характер спиридоновской школы, ее питомцы на Первой Всесоюзной спартакиаде 1928-го года весьма достойно выступили в схватках с японцами, которые расценили ничью в этих состязаниях как свое поражение.

Авторитет Спиридонова с этих пор стал непререкаемым. Он быстро уловил, что новая власть склонна подчеркивать классовый характер всех явлений, происходящих в обществе ( тем более, что и сам был однажды уволен от руководства своими курсами «за работу с классово чуждыми элементами») и предложил идею новой организации СПОРТИНТЕРН , построенной именно по классовому принципу.

Отсюда был всего один шаг до закрытости спортивных секций, где обучали по его системе, до запрета открытых соревнований. И Спиридонов этот шаг сделал.

А так как самым закрытым ведомством того времени было НКВД, то вполне естественно, что именно оно приняло под свою опеку новую, весьма перспективную школу рукопашного боя.

Личное знакомство с Ощепковым - человеком, о котором по Москве ходили чуть не легенды, не оставило Виктора Афанасьевича равнодушным. Не то чтобы он боялся соперничества или думал, будто Ощепков владеет каким-то неизвестным ему мастерством - после победы своих учеников в соревнованиях с японцами.

Спиридонов считал, что ему нечему учиться у побежденных – однако было непонятно и немного обидно, почему тот же Кальпус относится к Ощепкову словно к какому-то открытию и новому слову в искусстве рукопашного боя.

Виктор Афанасьевич знал, что и некоторые из его питомцев с восхищением обсуждают мастерство нового борца. А вот это было уже неприятно – не хватало только, чтобы завелись перебежчики к новому тренеру.

8. Новые ученики и последователи

Время показало, что Виктор Афанасьевич был не так уж не прав в своих опасениях. По крайней мере один из тех, кого он называл своим лучшим учеником, был морально готов к тому, чтобы повнимательнее присмотреться к новому мастеру.

Интерес к борьбе пришел к этому пареньку в ранней юности. Вот как он сам позднее рассказывал об этом: «Еще до революции в моде были книжки по джиу-джицу, и кто из нас, молодых ребят, не мечтал овладеть приемами этого единоборства, чтобы, как тогда говорили, стать на голову выше не знавших эти приемы. Да где было учиться? Мы знали, что обучали этим приемам, в основном, в царской полиции, где обучение это шло чисто «по-фельдфебельски» - командами натаскивали на самые примитивные приемы.

Вплоть до 1926 года не было ни одного кружка, где бы занимались этим видом борьбы. Организованная позднее в системе спортивного общества «Динамо» секция джиу-джицу также не культивировала этот вид борьбы в полном смысле слова, а занималась только обучению отдельным приемам, взятым из дореволюционных полицейских наставлений и несколько систематизированным».

Любознательный юноша решил заняться самообразованием: будучи в 1927-ом году уже преподавателем физкультуры в Новочеркасской школе милиции, он овладел отдельными запрещенными приемами французской борьбы и стал по разным брошюркам знакомиться с заветным джиу-джицу. Спустя некоторое время он уже стал обучать полученным навыкам своих курсантов, хотя понимал, что и его собственные познания, и техника борьбы весьма далеки от совершенства.

Еще год спустя , наконец, подвернулся счастливый случай: в Ростов приехал инспектор Центрального Совета «Динамо» В.А. Спиридонов для проведения краевых курсов по джиу-джицу. Попав на эти курсы, преподаватель из Новочеркасска вынес из них неожиданные впечатления: « Я, спустя несколько дней, был весьма разочарован тем, что Спиридонов, вместо того, чтобы передать свои знания собравшимся на этих курсах, в том числе и мне, увидал во мне своего помощника и, дав мне свою книгу, полностью передоверил мне проведение курсов. По окончании этих курсов, приехав со мной в Новочеркасск, Спиридонов отрекомендовал меня начальнику нашей школы милиции как одного из своих лучших учеников. Нет нужды говорить о том, что мои познания в технике джиу-джицу нисколько не пополнились ни от сбора, ни, тем более, от похвал Спиридонова…»

Звали этого «лучшего ученика» Спиридонова Александр Рубанчик. И ему, по всему видно, было просто предопределено встретится с Василием Сергеевичем Ощепковым.

О том, какие отношения складывались в ту пору у Василия Сергеевича со своими курсантами, спустя много лет вспоминал мастер спорта СССР по самбо В.В. Сидоров:

« Я начал заниматься «Дзюу-до» в Москве, в ЦДКА, в 1929 году( примерно октябрь – ноябрь), будучи курсантом военной школы. Занятия по «Дзюу-до» в ЦДКА вел В.С. Ощепков, сам изучивший эту систему самозащиты и борьбу в Японии и удостоенный за свои успехи звания мастера «Черного пояса» « 2-й ступени.

Интерес к системе самозащиты и борьбе «Дзюу-до» в то время был огромный и в ЦДКА были организованы три группы - две мужские и одна женская. Занятия женской группы проводились отдельно, но в последующем, после освоения определенного комплекса приемов, женщины иногда посещали занятия и мужской группы (чтобы проверить свои возможности и в порядке подготовки к показательным выступлениям). Необходимо отметить, что сам В.С. Ощепков в то время был в отличной спортивной форме и проводил как демонстрацию и показ отдельных приемов, так и вольные схватки со своими учениками, просто блестяще.

Занятия проводились в спортивной куртке с поясом и в трусах, на ногах – борцовские туфли ( по возможности).

На занятиях выделялись два раздела этой системы: спортивный, куда входили различные броски с захватом костюма и ног, различные приемы лежа (рычаги и удержания), а также в первые годы – удушающие захваты; и второй раздел: прикладно-боевой, куда входили различные приемы боя невооруженных, бой невооруженного с вооруженными различным оружием и бой вооруженных.

Необходимо заметить, что сам В.С. Ощепков, кроме владения системой «Дзюу-до», отлично владел штыковым боем и в соревнованиях по штыковому бою на первенстве Московского гарнизона в 193о году он занял первое место. Об этом сохранился диплом, выданный ему 30 апреля 1930 года.

Большинство занимающихся в группах Дзюу-до в ЦДКА ( в начальный период) интересовались изучением приемов второго раздела системы Дзюу-до, т.е. прикладно-боевыми приемами, и, изучив какой-то комплекс приемов уже считали, что они «все могут». Поэтому в составе групп была большая текучесть.

Лично я с большим интересом изучал оба раздела системы Дзюу-до, но несравненно большее внимание я уделял спортивному разделу, т.к. несмотря на то, что в то время еще не было открытых и официальных соревнований, В. С. Ощепков непрерывно внушал нам, что недостаточно только выучить, как выполняется тот или иной прием. Необходимо его выполнение довести до автоматизма, а этого возможно достичь путем непрерывных тренировок, главным образом в вольных схватках и желательно с сильным противником. Поэтому я старался как можно чаще проводить вольные схватки с В. С. Ощепковым. Он проводил их со своими учениками в конце занятий.

Я старался не пропускать ни одного занятия и был весьма упорным в изучении и отработке техники выполнения приемов, что В.С.Ощепков быстро заметил и стал уделять мне значительно больше внимания, чем другим членам спортивной секции. Все это способствовало быстрому росту моей спортивной техники.

В результате быстро росло также наше взаимное уважение друг к другу, которое вскоре переросло в хорошую человеческую дружбу, которая связала нас до конца его жизни».

Уж в начале тридцатого года, когда заканчивались двухмесячные курсы для комсостава, которые вел Ощепков в ЦДКА, Василий Сергеевич знал, что пора искать тех, кто станет его соратниками в работе над новым единоборством, и что круг этих поисков надо расширять за пределы Москвы. Конечно, это должны быть физически подготовленные люди, уже обладающие некоторыми навыками и опытом спортивной борьбы. Так родилась идея провести Всесоюзный сбор преподавателей физкультуры, посвященный дзюу-до.

«В связи с вопросами судейства по классической борьбе, - вспоминает Александр Матвеевич Рубанчик, - я встретился с инспектором по тяжелой атлетике Всесоюзного Совета физкультуры Пустоваловым, от которого узнал о том, что в Москве находится окончивший Токийский институт дзюу-до Кодокан Василий Сергеевич Ощепков, и что он будет проводить Всесоюзный сбор преподавателей физкультуры по этому виду спорта. Я активно включился в организацию этого сбора, и летом 1930-го года был откомандирован в Москву».

Василий Сергеевич многого ждал от этого сбора. Он не только надеялся, что в Москву приедут перспективные борцы, но и ожидал, что в их арсенале окажутся интересные местные наработки.

Кроме того, несмотря на то, что в последнее время всё чаще приходилось остерегаться даже намека на откровенный разговор о вере, Ощепкову хотелось надеяться, что хотя бы по нравственным установкам среди приехавших окажутся его единомышленники.

Меньше всего хотелось бы столкнуться с бездумной агрессивностью, с поисками «врагов», с приверженцами жестокого принципа: «Если враг не сдается, его уничтожают». Да, он стремился внести своей работой над новым спортивным комплексом вклад в оборону Родины. Но прежде всего в оборону, в защиту всего, что от рождения должен любить каждый человек. А для этого нужны не только высоко духовные, но и закаленные, сильные физически, здоровые люди

В этом Василий Сергеевич был полностью согласен с Борисом Алексеевичем Кальпусом, который, побывав в командировке по странам Европы, в частности, очень заинтересовался английским опытом и написал в одной из своих статей:

« …В минувшую империалистическую войну Англия и Америка сумели в короткий срок мобилизовать и бросить на фронт крупные массы дисциплинированных и способных успешно выносить боевые тяготы войск только потому, что эти массы в свое время в школе и в специальных общественных организациях получили превосходную спортивную подготовку…Спортивные занятия в английской армии занимают значительную часть свободного времени у рядового и командного состава армии и флота. Никакими специальными чисто гимнастическими чисто прикладными уроками их воспитательное значение заменить невозможно, да и не нужно при той серьезной постановке физвоспитания, которой отличается английская школа и которую прекрасно дополняют многочисленные спортобщества и клубы, густой сетью покрывающие страну…»

Не удивительно, что Кальпус всячески одобрил идею проведения обучающего и организационного сбора преподавателей физкультуры и спорта, прежде всего работающих в учебных заведениях силовых ведомств.

Итак, они приехали – первые участники Первого Всесоюзного сбора. О том, что там происходило, лучше всего услышать из уст одного из участников – всё того же Александра Рубанчика:

« Двухмесячный сбор по дзюу-до проходил в помещении спортзала ЦДКА, на нем присутствовали тринадцать человек из разных городов Советского Союза.

…Меня поразило, как Василий Сергеевич проводил этот сбор - вернее, приятно удивило его неутомимое личное участие в показе всех приемов борьбы дзюу-до. Работали мы по шесть часов в день, из коих очень немного, и то по ходу занятий, отводилось на теорию. Нагрузка была такая, что из тринадцати человек, приехавших на курсы, семь человек по разным причинам выдержали не до конца.

На второй месяц сбора ежедневно последние два часа занятий посвящались вольным схваткам. Таким образом мы не только обучались неизвестным нам прежде приемам дзюу-до, но и, в известной степени, в спортивных схватках приобретали навыки ведения борьбы, причем с противниками различных весовых категорий.

Каждый из нас должен был ежедневно бороться и с самим Василием Сергеевичем, и тут меня буквально поразила его техника. Он обычно предупреждал, что будет бросать противника таким-то приемом, и бросал, несмотря на все наши предупредительные меры. В отношении боевых приемов Василий Сергеевич требовал не обозначения «удара» или «укола», а настоящий удар или укол , и с какой-то поистине поразительной ловкостью демонстрировал уход или контрприем.

Да, у него было чему поучиться. Он был не только педагогом, но и наглядным примером того, чего может достичь человек упорной тренировкой. Блестящий техник этого вида борьбы, он сумел заразить нас всех желанием постичь эту технику и продолжать совершенствоваться в дальнейшем, т.е. по окончании сбора.

Вот где я, наконец, удовлетворил свою давнишнюю жажду по-настоящему начать овладевать джиу-джицу, углубить свои знания и приобрести нужную технику исполнения практических приемов. Этого мне не смог дать ни Спиридонов, ни кто-либо другой из его последователей.

Я, таким образом, не только узнал систему дзюу-до, не только освоил технику выполнения прикладных и спортивных приемов, но, что самое главное, Василий Сергеевич заложил в нас желание и возможность дальнейших самостоятельных тренировок, так необходимых всякому спортсмену, желающему достичь результатов в любом виде спорта.

Вот в этом-то и сказалось главное различие между преподаванием системы дзюу-до и кустарным натаскиванием «по разделам» системы Спиридонова в физкультурном обществе»Динамо».

На фотографии состава этого Первого Всесоюзного сбора по дзюу-до Василий Сергеевич недаром поставил рядом с собой Рубанчика из Ростова и Дашкевича из Ленинграда. Этим двум на первых порах предстояло пропагандировать новую борьбу в своих городах и организовывать ее практическое изучение. Пока это было ещё дзюу-до. Но уже обогащенное всеми теми наработками, которые Ощепков успел сделать за годы своей преподавательской и тренерской работы на Родине.

Александр Рубанчик впоследствии вспоминал:

« Я уехал обратно в Ростов, где в это время работал В Управлении милиции, с грамотой Всесоюзного Совета Физкультуры, которая давала мне право преподавать дзюу-до во всех физкультурных кружках. По возвращении в Ростов я сразу приступил к внедрению дзюу - до в органах милиции. Провел краевой сбор…Разработал 60-часовую программу по этому единоборству для органов милиции».

Однако, кроме тех учеников, которых Василий Сергеевич обрел в Москве, оставались и те, кто соприкоснулся ранее и с его искусством, и с его неординарной личностью. Они не только помнили о нем, не только передавали другим те спортивные навыки, которые от него получили.

Для многих из этих молодых людей он стал старшим другом, наставником, по которому сверяют собственную жизнь. Николай Мурашов относился к Василию Сергеевичу Ощепкову именно так.

9.Снова вместе

(По воспоминаниям Н.В. Мурашова)

Я расстался с Василием Сергеевичем в Новосибирске. Подготовившись по его настоянию к сдаче экзаменов за среднюю школу, я решил попробовать свои силы в Москве и подал документы на поступление в Бауманку.

Мы попрощались, как обычно, утром: Василий Сергеевич спешил на тренировку. Только вот вечером в свою квартиру, в которой он уступил мне комнату, ему предстояло возвращаться одному… Мы оба были сдержанными людьми, не склонными к излишним сантиментам, и потому он просто крепко пожал мне руку со словами: «Ну, Коля, желаю удачи». И хотя и его, и моё будущее были в ту минуту совершенно неизвестны нам обоим, я был почему-то уверен, что мы ещё обязательно встретимся.

Уже в поезде я вскоре попал в веселую компанию студентов –москвичей, возвращавшихся с дальней практики на уральских заводах. Они наперебой нахваливали мне свои вузы и факультеты, посвящали в подробности жизни студенческих общежитий. Я слушал их, и мне всё больше казалось, что я обязательно поступлю на один из рабфаков и стану таким же разбитным, веселым, уверенным в себе, везде буду чувствовать себя как дома…

Москва быстро определила мою подлинную цену и, что называется, поставила меня на место. Нет, моя новосибирская зубрежка не пропала даром: я сумел-таки привести в систему свои разрозненные знания и довольно прилично справился с билетами, которые мне попались на вступительных экзаменах. Но дальше…

Оказалось, что у меня, как тогда говорили, «подгуляла анкета». Уже не говоря о не вполне пролетарском социальном положении моих настоящих родителей, не вызвали доверие причины, по которым моя приемная семья оказалась в Харбине – как тогда говорили, «гнезде белой эмиграции» Да, конечно, служба на КВЖД была вне подозрений. Но вот поездка моих приемных родителей в Монголию, их возможные нежелательные контакты и в самом Харбине, и , тем более в местах, где еще разгуливал атаман Семенов…Всё это, как мне объяснили в ректорате, требовало дополнительных проверок, а тем временем занятия в аудиториях Бауманки уже начались…

Сначала я хотел и в самом деле потребовать проверки и дождаться ее результатов, но в Москве у меня никого не было, деньги, которые я взял с собой, подходили к концу, а повторять на новом уровне опыт моего Владивостокского бродяжничества мне было уже не по возрасту.

Я решил вернуться в Новосибирск, утешая себя только тем, что там есть Василий Сергеевич, который, хотя и скажет мне снова, что человек должен сам выстраивать свою судьбу, но всё же придет мне на помощь хотя бы советом.

Однако и здесь судьба опередила меня: к тому времени, как я на перекладных, с пересадками, дотащился до Новосибирска, Василия Сергеевича там уже не было. Он только что уехал по вызову в Москву, и меня долго мучила мысль, какой же была та станция, на которой, хотя бы на минуту , но должны были сойтись наши встречные поезда. А может быть наши составы просто проплыли мимо друг друга однажды в ночи посреди зауральских степей или приуральской тайги…

Как бы то ни было, а решать, как жить дальше, мне, действительно, приходилось самому. Был, правда, ещё Перлов – чекист, который в свое время как бы взял меня под свою опеку… Но вот уж кого мне меньше всего хотелось бы разыскивать. Мне казалось, что в конце концов доносительство стало бы той ценой, которую пришлось бы платить за его помощь.

Был и ещё один вариант – вернуться во Владивосток, где у меня по крайней мере были могила матери и память о детстве. А может быть удалось бы найти кого-нибудь, кто знал доктора Мурашова или помнил меня самого по занятиям дзюу-до на ощепковских курсах.

На мое счастье, буквально на второй день по приезде в Новосибирск, намыкавшись с ночевкой на вокзале, откуда таких бедолаг, как я, по нескольку раз за ночь гоняла железнодорожная охрана, я увидел на привокзальной площади объявление о наборе курсантов в областную школу милиции.

Это могло бы стать выходом: по крайней мере я учился бы, да и казенная форма, наряду с койкой в общежитии, мне были бы вот как кстати.

До окончания приема документов оставалось буквально три дня. Но еще не истек срок действия документов, собранных мной для Бауманки, и с ними я отправился в приемную комиссию.

То ли в Новосибирске более мягко относились к вопросу о «пролетарском происхождении»; то ли тамошняя милиция очень нуждалась в кадрах; то ли с кем-нибудь из принимавших мои документы я встречался в секции Василия Сергеевича, но приняли меня, что называется, без разговоров. А может быть сработали и все перечисленные выше причины сразу.

Сначала я, как мне казалось, ничем не выделялся из общей курсантской массы: вместе со всем нашим общежитием ни свет ни заря вскакивал на утреннюю пробежку и зарядку, мужественно старался не клевать носом на лекциях по политграмоте, с аппетитом заправлялся перловкой с мясом в нашей столовой.

Всё переменилось, когда началась боевая и физическая подготовка. Однажды инструктор, показав несколько примитивных приемов обезоруживания вооруженного преступника, вызвал перед строем меня, чтобы продемонстрировать свою защиту от этих приемов. Я довольно небрежно трижды отобрал у него оружие, воспользовавшись уроками доктора Мурашова, моего харбинского сэнсея Чанга и Василия Сергеевича Ощепкова.

- А ну, покажи, что ещё умеешь! – приказал недоумевающий инструктор. – Не по программе, но здорово! – заключил он после того, как я с полчаса демонстрировал перед ним то, чему научился в секции у Василия Сергеевича. – Знаешь что, будешь моим помощником. Я договорюсь с начальством – оформим тебя на полставки. Эта твоя наука нашим хлопцам очень пригодится.

Уже через несколько недель я вёл, можно сказать, самостоятельный курс борьбы, которую я сам не рискнул бы назвать дзюдо, особенно перед таким строгим знатоком и ценителем, как Василий Сергеевич Ощепков. Но моим товарищам занятия нравились, они отрабатывали приемы, которые я им показывал, с увлечением. Хотя поначалу это увлечение даже стало причиной моего конфликта и с инструктором, и с курсантами.

Дело в том, что, захваченные азартом борьбы, парни порой забывали, что их противник в схватке – это не враг, а партнер. Агрессивность, которая сама по себе даже приветствуется в схватке, иногда переходила в неоправданную жестокость.

- Да не останавливай ты их! – возмущался мой инструктор, когда ему доводилось становиться свидетелем таких моментов. – Они же не кисейные барышни! Злее будут.

- Мы же не собак натаскиваем, - не выдержав резко ответил я. – Милиционеры тоже должны оставаться людьми.

- Это с бандюганами? – ехидно прищурился инспектор.

- И с ними тоже. Милиционеру не дано право наказывать преступника: он его только ловит, обезоруживает и изолирует. А жестокость лишь вызывает ответное ожесточение. Как потом такого ожесточившегося допрашивать и, тем более, перевоспитывать, возвращать в нормальную жизнь?

- Ты мне, Мурашов, философию не разводи! – не найдясь что возразить, рявкнул инструктор. - Учишь ребят – ну и учи…Конечно, правила нарушать не давай, - смягчился он.

Весной 1930 года пришла из Москвы бумага о том, что из нашей школы должен быть направлен преподаватель физкультуры на Всесоюзный сбор по дзюдо. Сообщалось, что проводить его будет воспитанник Токийского института дзюдо Кодокан В. С. Ощепков.

- Ты эти занятия ведёшь, тебе и ехать, - заявил мой инструктор, которому я к тому времени, что называется, все уши прожужжал о Василии Сергеевиче. – К лету отпустим твой курс на каникулы – и поезжай. Я о тебе доложу начальнику школы.

Эта предстоящая поездка стала, настоящим смыслом моей жизни. Я ужесточил свои собственные тренировки, чтобы не стыдно было показаться Василию Сергеевичу, гонял и своих курсантов, отрабатывая методику преподавания.

Каникулы близились, но жизнь распорядилась иначе. В болотах Васюганья устроила базу вооруженная банда дезертиров. Их вылазки сопровождались поджогами колхозных амбаров и сараев для скота, грабежами и убийствами. В помощь внутренним войскам на ликвидацию банды бросили и курсантов школы милиции. Во время решающей схватки с бандитами погибли несколько наших ребят, был ранен и я. Когда проходил Московский Сбор, я долечивался в госпитале.

Вернувшись к осени в школу, я узнал, что меня вызывает начальник. Вручая мне благодарность и награду «за проявленное мужество», он сказал:

- Мы тут посоветовались, Николай, и решили послать тебя на учебу в Москву, в Высшую школу милиции. Курс здесь ты еще не закончил, и это могло бы стать препятствием, но ты у нас оформлен как преподаватель. К тому же, вот, и боевое крещение прошел. Словом, вот тебе направление и собирайся в столицу. Там прием в октябре.

И снова уже знакомой дорогой повез меня поезд в Москву.

На этот раз мое зачисление прошло, как говорится, без сучка, без задоринки.

В первый же день, когда я заселился в общежитие Центральной Высшей школы милиции, в нашей комнате только и разговоров было у ребят, что о недавнем вечере в клубе НКВД. Из их восторженных рассказов я понял, что в этом клубе проходила демонстрация примерной программы курса дзюу-до. На демонстрации присутствовали представители Высшего Совета физической культуры и руководство «Динамо». Впечатление было потрясающее. И уже стало известно, что тренер , проводивший демонстрацию, приглашен на работу в нашу Центральную Высшую школу милиции. Я не сомневался, что этим человеком мог быть только Василий Сергеевич Ощепков. Дальнейшие разговоры подтвердили эту мою уверенность.

Так сам собой решился вопрос, где мне в этом большом незнакомом городе отыскать моего старшего друга и учителя: нам предстояло встретиться на занятиях.

Я стоял во втором ряду шеренги курсантов, выстроившихся для занятий в спортивном зале, когда вошел Василий Сергеевич. В руках у него был список нашего курса, и он начал перекличку.

- Мурашов! – услышал я свою фамилию и откликнулся традиционным : «Я!».

Он на секунду поднял голову от списка, нашел меня глазами, но его лицо осталось таким же спокойным и невозмутимым. И, не помедлив ни на миг он назвал следующую фамилию.

Конечно, я не ожидал, что мы тут же перед строем кинемся друг другу в объятия, и всё же жгучая обида захлестнула меня: он мог бы хотя бы кивком, тенью улыбки показать, что узнал меня и так же, как и я, рад нашей встрече! А может быть это только я с такой радостью и нетерпением ждал ее? В самом деле, кто я для него? Один из тех мальчишек, которые десятками, наверное, проходят через его курсы, секции и кружки…

Эмоции так захлестнули меня, что я чисто механически выполнял упражнения разминки и не сразу расслышал, когда Василий Сергеевич вызвал меня на ковер, чтобы в спарринге показать остальным начальные приемы дзюу-до. И тотчас же всё моё волнение отступило – для меня уже не существовало ничего, кроме предстоящей схватки.

Все мои ненужные переживания отлетели сами собой и, как это всегда бывало во время наших схваток, ничего больше не существовало кроме борьбы.

- Ничего! Вы , оказывается, не потеряли форму, - заметил Василий Сергеевич, отпуская меня с ковра.

Когда занятия закончились, он остановил меня на выходе из спортзала и улыбаясь сказал:

- Не ожидал встретить вас именно здесь, Коля. А как же Бауманка?

Выслушав краткий рассказ о моих злоключениях он философски заметил:

- Как говорили мои наставники, на всё Божья воля. Вот вы и получили первое боевое крещение. Рана не беспокоит? – и внимательно посмотрев на меня добавил: - Ранение не озлобило вас, Коля? Или это милицейская служба вообще на вас так подействовала? Мне показалось, в вас прибавилось агрессивности.

Я вспыхнул: вспомнился мой спор с инструктором в Новосибирске. Неужели я, воспитывая других, просмотрел самого себя?

Но Василий Сергеевич, кажется, уже сам нашел ответ на свой вопрос и, покачав укоризненно головой, успокаивающе положил свою сильную и добрую руку мне на плечо..

Это сразу напомнило мне наше новосибирское житье и то лето, когда мы плавали вместе на плотах, чередуя отдых и тренировки с моей подготовкой к экзаменам. Словно мы и не расставались вовсе.

Он расспросил меня о дальнейших планах, предложил, кроме программных занятий в школе, тренироваться у него в ЦДКА, а на прощанье сказал:

- Вы ведь впервые в Москве? Давайте как – нибудь побродим по столице вместе. Помните, как бывало во Владивостоке?

Я с радостью согласился.

Наша первая прогулка состоялась в ближайшие выходные, и со временем наши воскресные путешествия по Москве стали своего рода традицией. Я с удовольствием увидел, что Василий Сергеевич вспомнил одно из своих давних увлечений: через плечо у него на тонком ремешке висел «кодак». Много позднее, встречая снимки столицы тридцатых годов , на которых умело и любовно запечатлены не новостройки, а именно приметы и уголки старой Москвы, я часто думал, не Василия ли Сергеевича это работа… Может быть уцелели фотографии, которые он так охотно дарил знакомым и ученикам, если встречал интерес к истории города?

Мы оба не знали, что многое из запечатленного его объективом вскоре перестанет существовать: храм Христа Спасителя, двуглавые орлы на кремлевских башнях, многие из монастырей, охранным кольцом окружавших древнее ядро Москвы: Страстной, Крестовоздвиженский, Никитский, Георгиевский, Златоустинский…Всего этого не станет ещё на его глазах. А сейчас почти все они были закрыты или переоборудованы на что –нибудь «полезное».

- Понимаете, Коля, - с горечью говорил Василий Сергеевич, - эти монастыри прикрывали Москву еще в то время, когда вблизи них не было ни застав, ни валов, ни рвов; когда вокруг монастырских стен простирались только леса, поля, рощи, пашни. От города тянулись к каждому монастырю дороги, по которым шли паломники, тянулся народ на праздничную службу, а порой и двигались печальные похоронные процессии на монастырские кладбища…

Я слушал его и догадывался, что кто-то очень сведущий в истории старой Москвы рассказывал Василию Сергеевичу об ее прошлом. Мои догадки вскоре подтвердились.

Во время одной из наших прогулок мы подошли к храму Николы Явленного, что на Арбате. Несмотря на воскресный день, службы в нем не было. Церковь была закрыта. Василий Сергеевич с недоумением огляделся: казалось, он искал кого-то. Но только сгорбленная старушка, закутанная в толстую теплую шаль, показалась из-за угла храма и, не глядя на нас, поспешила за ограду.

- Постойте, матушка, - обратился к ней Василий Сергеевич. – Что, службы сегодня не будет? А где же отец Захарий?

Старушка долго всматривалась в нас обоих подслеповатыми глазами и наконец пробормотала как бы про себя:

- Нет, кажись, они не из этих… Гражданочкой не называют, - и чуть погромче ответила, обращаясь к Василию Сергеевичу: - Нет у нас больше отца Захария. Увезли. Третьего дня ночью. А церковь, говорят, снесут…

Меня удивило, что Василий Сергеевич не задал ни одного из тех вопросов, что у меня, например, вертелись на языке: «Что значит увезли? Кто увез? Куда?». Но я не знал, кто такой отец Захарий, и потому промолчал. Так молча мы и продолжали наш путь, только выходя из церковной ограды, Василий Сергеевич попросил меня подождать и, обернувшись, сделал несколько щелчков затвором своего «кодака».

Но на этом наши арбатские приключения не закончились: не прошли мы и половины квартала, как, откуда ни возьмись, вывернулся бравый милиционер в синей шинели с малиновыми петлицами и потребовал: «Ваши документики, граждане!». Василий Сергеевич вынул красную книжечку, и я узнал удостоверение Центральной Высшей школы милиции. Я достал и своё. Постовой взглянул на них и, вытянувшись, взял под козырек: «Виноват, товарищи, ошибочка вышла. Доложили: мол, закрытую церковь какие-то фотографируют…».

- Да, народ у нас бдительный, - как-то неопределенно отозвался Василий Сергеевич. Он неспешно двинулся дальше по переулку и снова надолго замолчал, но я видел сбоку как перекатываются желваки на его крупно вылепленных высоких скулах.

Было чем поинтересоваться и среди новостроек тогдашней Москвы: вскоре мы приметили в самом центре несколько обнесенных дощатыми заборами сооружений, на которых красовалась большая красная буква «М» - это начинали строиться первые станции московского метрополитена. Интерес к этому строительству и энтузиазм молодежи, которая считала эту стройку своей, были так велики, что меня самого чуть не захлестнула эта волна: я всерьез подумывал, не податься ли мне в метростроевцы, и только трезвый скептицизм, с каким отнесся Василий Сергеевич к этим моим порывам, остановил меня.

- Не мечитесь, Коля, - спокойно заметил он мне. – Впереди у вас большая жизнь и в ней ещё будет, как сейчас любят говорить, место подвигу. А начатое дело – в данном случае вашу учебу – всегда нужно доводить до конца.

10. Хранить в чистоте

Осенние холода сменились первыми зимними заморозками и , наконец, город посветлел от первого снега. Этой зимой я начал дополнительно заниматься с Василием Сергеевичем, хотя до сих пор не знаю, когда он находил время для этих занятий: ведь одновременно с преподаванием он в это время участвовал в разработке нового спортивного комплекса ГТО и еще заканчивал работу над новым «Руководством по физической подготовке РКК».

Пожалуй именно в это время я заметил, что меняются подходы моего учителя к тренировкам. Это был даже не интерес к курсантам из национальных республик (Василий Сергеевич еще во Владивостоке не упускал возможности познакомиться с неизвестными ему приемами национальной борьбы), новым было то, как смело и раскованно он обращался с незыблемыми, казалось, прежде канонами Кодокана.

Мне казалось, что , подобно своим Кодокановским учителям – сэнсеям, Василий Сергеевич будет скрупулезно соблюдать все древние каноны дзюудо.

Но он как-то заметил мне:

- Следование заветам доктора Кано как раз и предполагает смелую ломку отжившего. Но дело даже не в заветах мастера. Дело в том, Коля, что мы с вами не в Японии, а в России. И, согласно пословице, в наш российский монастырь мы не будем ходить с чужим уставом.

Теперь во время наших прогулок мы не только любовались уголками старой Москвы. Василий Сергеевич рассказывал мне о своей работе над пособием, как бы проверяя на будущем читателе насколько понятными и приемлемыми будут его основные положения.

- Я думаю, мы уйдем от чисто японских ритуалов, не соответствующих нашим национальным обычаям, - раздумчиво говорил Василий Сергеевич, - закрепим то, что уже вошло в практику наших тренировок и соревнований: например, приветствия соперников до и после схватки в виде рукопожатий - вместо поклонов со сложенными ладонями Внесем коррективы и в борцовский костюм: упростим его. Вместо кимоно наши ребята уже сейчас выступают в приталенных куртках и трусах или трико. На ногах удобнее всего мягкие борцовки. Пора упорядочить и весовые категории.

То, что предлагал Василий Сергеевич, казалось мне бесспорным – ведь все это уже было им проверено на практике .Не менее интересными казались мне и его замыслы об изменениях в стратегии и тактике подготовки борцов.

Конечно, в связи с тем, что пособие готовилось на базе ЦДКА, речь шла прежде всего об армейской подготовке, соответствующей была и концепция будущей книги:

- Наша задача, - говорил Василий Сергеевич, приноравливая ритм своей речи к нашему размеренному шагу, - состоит в том, чтобы поднять дело изучения дзюу-до, особенно с методической и технической стороны, на значительно более высокую ступень, чем это достигнуто, например, немцами, у которых эта система в последние годы вылилась в форму массового спорта…В методическом отношении по изучению дзюу-до мы расходимся не только с немцами, но и с институтом Кодокан…

В защиту доктора Кано я мог бы возразить Василию Сергеевичу, что, в отличие от наших красноармейцев, призванных в армию, что называется, прямо от станка и сохи, большинство японцев, тем более принятых в Кодокан, занимались физическим развитием с детства. Поэтому в Кодокане и не нужна была предварительная физподготовка. Но я промолчал, потому что он был прав в главном: за этим его утверждением стояло требование развертывания той массовой физкультуры, которой так прославились впоследствии тридцатые годы. Недаром даже в местных парках культуры массовой статуей стала знаменитая спортивная «Девушка с веслом».

-Борьбу следует не просто пассивно изучать, - продолжал между тем Василий Сергеевич, - надо добиться применения ее в деле укрепления обороноспособности нашей страны, обогатив ее нашими достижениями в смысле методики ее изучения и техники выполнения ее приемов.

И в этом я с ним был безусловно согласен.

Однако мне казалось, что помимо означенных важных задач, была у моего учителя и ещё какая-то затаенная цель, которую он никогда при мне не формулировал, но которую настойчиво проводил в жизнь.

Речь шла, если можно так сказать, о личности единоборца, о его духовном, нравственном облике, о ведущих чертах характера. Собственно говоря, эта сторона нашего воспитания в школе милиции тоже не была в забросе. Но поскольку она была полностью доверена нашим политработникам, то и основные ее параметры были тоже предельно ясны: люби и защищай свою Родину; будь верен делу Ленина-Сталина и линии партии, борись беспощадно с врагами народа, соблюдай моральную чистоту в личной жизни. Неписанные добавки к этим правилам требовали не бросать друга в беде, ни на кого не доносить, не нападать на того, кто слабее, не жадничать и не трусить. За невыполнение этих неписанных правил, известных даже мальчишкам любого двора, полагалось презрение товарищей, можно было и взбучку от них получить.

Но я вскоре убедился, что нравственные каноны, которым следовал Василий Сергеевич и по которым он, видимо, оценивал людей, были неизмеримо выше и сложнее. Убедиться в этом мне помог незначительный, с моей точки зрения, случай. Как-то вечером мы шли с Василием Сергеевичем с тренировки, когда сзади на нас внезапно налетела из-за угла шумная ватага подвыпившей молодежи. Ничего дурного они не замышляли, но от неожиданности я еле удержался на скользком тротуаре и зло выругался нецензурными словами, покричав им вслед: «А, чтоб вы ….!». Сразу вслед за этим я обратился к Василию Сергеевичу, продолжая наш разговор, но он мне не ответил, а некоторое время спустя негромко сказал:

- Знаете, Коля, я хочу вам напомнить: душевная жизнь слагается из ежедневных, ежечасных, ежеминутных мыслей, чувств, желаний…Все это – как малые капли, сливаясь, образуют ручей, реку и море – составляют целостные жизни. И как река, озеро светлы или мутны оттого, что капли в них светлы или мутны, так и жизнь – радостна или печальна, чиста или грязна оттого, что таковы ежеминутные и ежедневные мысли и чувства, Такова и бесконечная будущность будет – счастливая или мучительная, славная или позорная – каковы наши обыденные мысли и чувства, которые дали тот или иной вид, характер, свойства нашей душе. Я сейчас дословно повторил вам слова Владыки Николая, Архиепископа Японского, потому что в своё время они навсегда врезались в моё сердце. Владыка, кстати, он ваш тезка, сказал еще тогда: В высшей степени важно беречь себя ежедневно, ежеминутно от всякого загрязнения. Поймите меня правильно: я не мораль вам читаю. Но то, что вы только что себе позволили – грязь. И я не хотел бы, чтобы это повторялось.

Слова Владыки Николая, приведенные Василием Сергеевичем, врезались и в мое сердце, но не потому, что Преосвященный был моим тезкой, а от незабываемого чувства жгучего стыда, которое я испытал в те минуты.

Я дал себе слово, и старался не нарушать его всю свою жизнь, что буду внимательнее и строже к себе в том, что обычно называют бытовыми мелочами и из чего, в сущности, и складывается повседневность.

Много позднее я понял, что приведя мне слова Преосвященного, Василий Сергеевич имел ввиду нечто намного большее, чем просто «культура речи». В конце концов дело шло об отношении к окружающим, к ближним своим, которых следует по-христиански любить, как самого себя и не оскорблять не только бранным, но и праздным словом. Я вспомнил те слов Апостола Павла, которые так часто повторял отец Алексий и которые однажды при мне он привел поручику Полетаеву:

« Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею , то я - медь звенящая, кимвал бряцающий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви – то я ничто. И если я раздам все имение мое, и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею – нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не ищет зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.. .Пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».

Правда, как показало дальнейшее, напрасно цитировал отец Алексий Послание Апостола Павла в коринфянам - оглушенное ненавистью сердце поручика в то время осталось глухо к апостольским словам.

И в самом деле повседневная жизнь мало оставляет возможностей для проповеданной Апостолом евангельской любви… Но тем необходимее ежедневный труд человека, чтобы сохранить в себе душу живую и чистую, а значит – любящую.

11. Прошлое стучится в дверь

Ощепкова беспокоил Коля Мурашов. Конечно, Василий Сергеевич понимал, что жизнь неизбежно должна была внести свои коррективы в духовный облик того юноши, который воспитывался отцом Алексием. И, тем более, очень многое, даже не считая возраста, отделяло Колю от светловолосого мальчика со старой фотографии, который так чисто и доверчиво всматривался в мир, прислонясь к материнским коленям. Неизвестно было, есть ли в каждом дне этого юноши сейчас, как это было прежде, место молитве, любви к Господу… Сейчас, когда рушатся храмы, когда с такой грубой напористостью идет пропаганда безбожия, как растить этих юношей в духовной чистоте, воспитывать у них неприятие всякого зла, пошлости, насилия, предательства?

Василий Сергеевич уже знал о трагической гибели Колиных приемных родителей, сделавшей юношу замкнутым и ушедшим в себя. Но сейчас стало очевидно, что не прошло для Коли даром и скитание по общежитиям, повседневное общение с бесцеремонной и напористой «комсой». Конечно, была эта грубоватость во многом наносной и внешней, но Ощепков, державший в памяти слова Преосвященного о важности держать в чистоте повседневные поступки, мысли и чувства, не хотел оставлять эти «мелочи» без вмешательства.

« А может быть так вообще принято у них, в Школе милиции, и такими они приходят ко мне в спортзал, а я позволял себе до этого времени не обращать на это внимания?» - упрекнул он себя.

Занятый этими мыслями, он подошел к своему подъезду, мельком поздоровался с соседом – антикваром, вышедшим прогулять собаку, и стал неторопливо подниматься по лестнице, по привычке, чтобы успокоиться, считая ступеньки.

На площадке стояла какая-то женщина, повязанная блеклой косынкой. Он, не вглядываясь в ее лицо, на всякий случай поздоровался и с ней ( может, тоже живет по соседству). Она, не ответив ни слова, низко поклонилась ему и вдруг сделала несколько шагов вперед, под тусклый свет лестничной лампочки. Василий Сергеевич увидел ее лицо.

- Анна! Господи, Анна! – вскрикнул он. – Как ты? Что же ты тут? Входи! – и он зашарил по карманам, ища и не находя ключи.

- Ты уж, поди, и похоронил меня, а я вот…явилась, - сказала она без улыбки, стаскивая в прихожей свою неяркую косынку. Он увидел, что она обрезала косу, и теперь легкие косые пряди светлых волос ложились на щеки.

- Ты с дороги? Устала? Я сейчас чаю, - торопился он, чтобы занять чем-то простым и понятным эти первые, трудные для обоих, минуты встречи.

- Нет, я ведь в Москве живу, - рассеянно проговорила она, разглядывая комнату. По нему ее взгляд тоже скользнул, не останавливаясь: то ли она не хотела его смущать, то ли уже видела где-то прежде и успела освоиться со всеми произошедшими в нем за это время переменами.

- Что ж не спрашиваешь, зачем сейчас пришла, почему тогда исчезла, где была, что со мной приключалось за эти годы? – чуть позже спросила она, принимая из его рук чашку горячего зеленого чая.

Он невольно заметил, что ни ее, ни его собственные пальцы не дрогнули, соприкасаясь, и с горечью подумал: «Крепкими мы, однако, стали людьми… Или это оттого, что многое уже осталось в прошлом?». Он припомнил, с какой тоской и надеждой высматривал ее на перроне Владивостокского вокзала, уезжая в Харбин, а вслух сказал только:

- Что ж спрашивать…Наверное сама расскажешь, что сочтешь нужным.

- Расскажу… Только длинный, пожалуй, получится рассказ. А я к тебе сегодня ненадолго: узнать, захочешь ли видеть, не погонишь ли с глаз долой. А теперь пора мне: меня ждут.

- Ты не одна в Москве? – спросил он.

- Не одна… Потом расскажу.

- Когда же увидимся? Может, теперь я навещу тебя?

- Нет, лучше я опять сюда приду, когда скажешь. Я угол снимаю, хозяевам может не понравиться, что гости ко мне. Ты, я вижу, один живешь?

- Сейчас один - ответил он, отвечая уклончивостью на ее уклончивость.

Так и расстались они в этот раз на недомолвках и недосказанностях, только условившись о скорой встрече. Даже проводить себя она не позволила. Удивило, что его она не расспрашивала ни о чем – то ли ждала тоже, что сам расскажет, то ли знала о нем всё, что хотела знать…

Долго не засыпалось в эту ночь Василию Сергеевичу. Уже привычная по-своему налаженная жизнь снова шла на излом. Следовало разобраться и в возникшей ситуации, и, прежде всего, в себе самом. Как ни говори, женщина, что снова шагнула в его жизнь этим вечером, была его венчанной, Богом данной женой. И справка Харбинской консистории о разводе с нею дана была ему только потому, что считалась она безвестно пропавшей и как бы умершей… За годы их разлуки он встретил другую, которую считал и считает до сих пор своей единственной настоящей любовью. Такое не повторяется – он был слишком цельным и духовно чистым человеком, чтобы после смерти Марии искать ей замену.

Но эта, Анна… Он вспоминал годы, прожитые с нею на Сахалине, ее преданность ему, умение создать для него настоящий дом…Вот только детей у них не было и, подумал он, может быть это и был знак свыше о предстоящем расставании, предупреждение, которое они не поняли и не вняли ему.

Он уже много лет не судил ее за тот уход, не гневался на нее, но и давно уже перестал тосковать о ней и даже вспоминать ее. Разве только в его молитвах иногда мелькала просьба о покое для ее души, если и впрямь нет уже Анны на белом свете, и о легком пути – если жива.

И вот теперь она снова появилась и, если она поступила так после того, как, в сущности, бросила его для чего –то, что сочла более важным, чем клятва перед алтарем, - если она появилась, то не единственный ли он сейчас человек, к которому она может прибиться? Не в беде ли она? Во всяком случае, прежде, чем решать, как быть дальше, следовало узнать, где она была все эти годы и что снова привело ее к нему.

Рассказ ее о себе и впрямь оказался длинен и занял не один вечер, но, коли убрать из него подробности, важные только для самой рассказчицы, невольные паузы, нужные, чтобы ей успокоиться, слезы и слова покаяния, то оставалось не так уж и много голой сути…И, перебирая в памяти всё рассказанное ему, Василий Сергеевич ещё раз пожалел в мыслях, что принял «наследство» дорогой тещи - староверки Маремьяны Игнатьевны, оставившей дочери на сохранение резные дощечки и книгу с непонятными письменами. С этими дощечками около десяти лет назад и исчезла во Владивостоке из его жизни Анна, оставив только записку: « Ты свободен. Не ищи меня. Прощай». Да еще оставалась неведомая книга, у которой тоже оказался свой путь, закончившийся для Василия Сергеевича в горном Китае, в приюте монаха-отшельника Дионисия.

Теперь Василий Сергеевич знал, что ушла Анна и впрямь по своей воле, выполняя долг перед матерью, которой безвестный странник, убивший, обороняясь, деда Анны, оставил резное послание. Предназначалось оно костромским староверам- «голбешникам», побывавшим в паломничестве в Тибете, и узнавшим там о существовании древнего космического Знания, которое его Хранители хотели передать большевистской России, потому что поверили, что там идет строительство подлинно справедливого и свободного для всех общества…

Шла Анна на север России, в костромские края, с тибетцами, которым была нужна как переводчица и как свидетель, знающий о том, что случилось с первым посланцем – странником. Однако многое переменилось за время их долгого пути почти через всю страну.

Прежде всего сами тибетцы сказали своей спутнице, что они на личном, так сказать, опыте убедились в том, что озверевшие за время братоубийственной гражданской войны люди, утратившие, к тому же, в революционной сумятице многие нравственные ориентиры, вряд ли готовы к тому, чтобы воспринять и, главное, применить на пользу себе и всему человечеству высокие космические знания.

Прибыв в Москву, они обнаружили , к тому же, что через сотрудника Бехтеровского Института мозга Барченко о существовании таинственных дощечек с неведомым, но, возможно, могучим знанием узнали в особом отделе ГПУ, которым руководил в то время Глеб Бокий - талантливый шифровальщик, увлекавшийся мистикой.

Чекисты увидели в тибетском знании ( так же, как в рукопашных единоборствах и гипнозе) прежде всего возможность получить некое тайное оружие, которое могло бы помочь манипулировать массами. Им очень нравилась идея о том, что человеческий мозг – не что иное как особого вида радиостанция, излучающая и принимающая волны. Разгадай «частоту» этих волн – и ты становишься властелином мира. Недаром даже в фантастике тридцатых годов появились произведения советских писателей на эту тему.

Идею особого вида излучения разрабатывал в эти же годы физик Чижевский, которого теперь называют основоположником гелиобиологии. Это он первым доказал, что от вспышек на Солнце зависит вся наша жизнь. Вспышки, воздействуя на человеческий организм, провоцируют множество катаклизмов, в том числе войны и революции…По подсказке своего учителя Циолковского Чижевский создал невиданную оздоровительную машину для будущих космических кораблей, которая сейчас широко используется для оздоровления людей под названием люстры Чижевского. В тридцатые годы он был известен в мире как «Леонардо да Винчи ХХ века», для него открывали лаборатории, его именем назвали колхозы и институты….

Так что сила, подаренная Космосом, только иная, чем рисовалось древним и фантастам 30-х годов, на самом деле была вполне реальной вещью. И, чекистам казалось, что надо только, что называется, протянуть руку и взять ее. А на это у ГПУ был такой бесценный сотрудник, как известный террорист и разведчик Яков Блюмкин, тот самый, который в свое время убил в Москве германского посла Мирбаха. Теперь, в тридцатые годы, он числился главным знатоком по Китаю, Тибету, Афганистану и очень интересовался, кстати, тибетскими, монгольскими и китайскими экспедициями Рерихов, которые другими путями подбирались к своей «Шамбале» - легендарному центру все того же Космического Знания.

Разобравшись во всем этом, тибетцы окончательно уверились, что отдавать Знание рано и, более того, опасно. К тому же оказалось, что костромской старец Никитин, который бывал на Тибете и к которому они шли, недавно от старости умер, а его ближайший преемник арестован всё тем же ГПУ как шпион… Миссия тибетцев оказалась прерванной, так и не завершившись. Окончились и странствия Анны.

Впрочем, ее не сразу оставили в покое:

- Ко мне еще долго приходил один человек от Блюмкина, - рассказывала Анна, - Ух, скользкий же тип! Всё ходил кругами, хотел выпытать, что мне рассказывали тибетцы, да что на тех дощечках написано. Сначала уговаривал, потом намекать стал, что мне не поздоровится, если я что-то утаиваю. Потом отвязались они, вроде, от меня. А вот недавно опять заявился от них какой-то Перлов… Яковом зовут.

- Перлов? – удивился Ощепков. – Яков Перлов? Чернявый такой?

- Ну да. Ты-то его как знаешь?

- Да он ходил ко мне на тренировки, когда я после Японии вел курсы во Владивостоке. Всё поближе подружиться хотел. Так он в Москве?

- После Японии, говоришь? Так ты побывал всё-таки в Кобе, куда мы с тобой ехали?

- Я много где побывал, усмехнулся Василий Сергеевич, - И в Кобе, и в Токио, и в Шанхае, и в Харбине…

- И чем ты там занимался? Кинопрокатом?

- И кинопрокатом тоже.

- А тебе не кажется, что теперь уже твоя очередь рассказать о себе побольше?

- Нет. Ты ведь мне еще не рассказала, что с тобой было дальше.

- А что дальше…В довольно странном оказалась я положении: возвращаться на Сахалин через всю страну у меня не было ни сил, ни средств. Да и как бы стала я объяснять отцу и сестре свою разлуку с мужем. Пристроилась в Москве на работу, как многие приезжающие сюда женщины…

- Так ты и теперь где-то работаешь? – спросил Василий Сергеевич, когда наступила какая-то заминка в конце этого странного и горького рассказа. – А меня ты как разыскала?

- Ну, разыскивать тебя долго не пришлось – афиши с твоим именем, почитай, на каждом столбе, - усмехнулась Анна, не отвечая на первую половину его вопроса. – Вот, оказывается, чем ты теперь занимаешься – борьбой… А кино как же?

- Это в прошлом. Да и кинотеатр наш на Сахалине, если уцелел, так теперь или городской, или стал каким-нибудь клубом. Да, о Сахалине – ты не знаешь, как там твой отец?

- Нет уже бати… Я геолога одного недавно встретила – он нефть на Сахалине с экспедицией разведывал. Говорил, помнят батю на острове: «последним красным купцом» его называют. Настена замуж вышла, уехала на материк, никто не знает куда. А синема наше – ты прав – теперь клуб рыбакколхозсоюза…Об остальном поговорим потом, в следующий раз.

Так теперь и повелось – Анна часто наведывалась на Дегтярный переулок вечерами и как-то незаметно взяла в свои женские хлопотливые руки холостяцкое хозяйство Василия Сергеевича. Возникли в комнатах и на кухне какие-то цветы на подоконниках; клеенку на столе заменила шитая скатерть; даже теплые пирожки временами появлялись к чаю, хотя и сетовала Анна, что духовка в плите не то, что русская печка. Он принимал заботу бывшей жены так же просто, как она проявляла ее, оба они как бы подчеркивали этим, что всё это никого из них ни к чему не обязывает.

И, конечно, продолжались долгие вечерние разговоры, которые теперь Василий Сергеевич старался переводить на общие воспоминания. Уходила она по-прежнему едва начинало смеркаться, и только на второй неделе их встреч на просьбу сказать, к кому же она так торопится, Анна сказала:

- Ладно… Думаю, вам и впрямь пора познакомиться. Завтра жди меня в гости не одну.

Она, как в самую первую встречу, возникла в плохо освещенной прихожей всё в той же неяркой косынке, только теперь из-за ее плеча любопытно и немного застенчиво выглядывала худенькая девчушка лет двенадцати.

- Знакомься, это моя Дина, - было коротко сказано о ней.

Василий Сергеевич заставил себя не задать ни одного вопроса из тех, что готовы были сорваться у него с языка. Пили вместе чай. Дина вела себя смирно – то ли стеснялась, то ли так была воспитана. За каждую конфету говорила: «Спасибо». Сидела на диване и, болтая ногами в аккуратных сандаликах, внимательно смотрела предложенный ей японский каталог кинофильмов с картинками, но о том, что там изображено, не расспрашивала.

Когда Анна вышла следом за ним на кухню помыть опустевшие чашки, Василий Сергеевич раскрыл было рот, но она только руками замахала: «Потом, потом! Завтра… Нам домой пора – боюсь, она и так от впечатлений не скоро заснет, а ей с утра в школу».

Они посмотрели в глаза друг другу и навсегда остались благодарны один другому, что больше не понадобилось никаких ненужных объяснений и лишних слов.

Появление этого ребенка как-то сразу помогло Василию Сергеевичу найти нужное решение: в нем нуждались, и он должен был стать тем, кем и должен всегда быть настоящий мужчина: надежным плечом, обороной и защитой от всех бед и непогод. Следовало прежде всего покаяться – рассказать на исповеди обо всем, что произошло, просить Господа о прощении за грехи вольные и невольные, совершенные в ведении и в неведении – и начать жить сначала.

Через некоторое время новые жильцы прибавились в ощепковской квартире в старинном Дегтярном переулке и теперь тех, кто приходил туда к Василию Сергеевичу, встречали приветливая спокойная женщина и непоседливая девчушка с быстрыми внимательными глазами.

Гражданский брак Ощепковым пришлось оформить заново. « Всё равно ведь перед Богом мы повенчаны, а что люди напутали – надо исправить», - сказал Василий Сергеевич. И Анна Ивановна согласилась с ним.

Настала и та минута, когда он рассказал Анне о тех страницах его житейского пути, которые были связаны с Марией. О том, как она появилась в его судьбе , сказал только: « Не обижайся, что это произошло буквально через несколько дней после твоего ухода. Сначала это был не мой выбор. Так сложились обстоятельства, о которых я не могу тебе рассказать. Это не моя тайна – она связана с моей работой, о которой тебе лучше не знать. Но потом …она стала моей жизнью, моим всем».

И снова пришлось ему подивиться, сколько глубокой мудрости и душевной чуткости может таиться в сердце русской женщины: видно, Анна действительно сумела понять, кем была и остается для ее мужа эта неведомая ей спутница его жизни, потому что никогда ни слова ревности или упреков не сорвалось с ее губ.

Казалось, всё теперь наладилось в жизни Василия Сергеевича, но в глубине души какое-то неясное тревожное предчувствие не оставляло его: он привык не доверять счастью и покою – они так переменчивы.

И всё же его жилье в Дегтярном переулке теперь ожило, и было куда торопиться по вечерам, и чаще стали заглядывать на огонек друзья и ученики. Стал бывать у Василия Сергеевича и Николай Мурашов.

12. Те же и Перлов

(По воспоминаниям Н.В. Мурашова)

Я был рад, что дом моего учителя снова стал семейным и меня тянуло туда, как тянет любого человека из общежития или казармы к теплому очагу. Мне помнилось, как тяжело переживал Василий Сергеевич смерть своей прежней жены в Новосибирске, хотя я и не был с нею знаком. В то время, когда я познакомился с Ощепковым, она уже была больна туберкулезом , и я видел, что семейная жизнь для него оборачивалась в ту пору прежде всего заботами и тревогами. Теперь, наконец, в его дом, кажется, пришел покой.

Анна Ивановна была приветлива со всеми, кто приходил к ним, хотя порой мы вваливались туда после тренировок немалой компанией и приносили с собой еще неостывшую энергию схваток. Но в большой комнате с книжными полками и зелеными растениями как-то невольно хотелось двигаться и говорить размереннее и тише, внимательнее прислушиваться друг к другу. Такая там была, как сейчас любят говорить, аура.

В то время в окружении Ощепкова постоянно появлялись новые люди и многим из них довелось впоследствии сыграть немалую роль в сотворении и развитии того нового единоборства, которое стало для Василия Сергеевича делом всей его жизни и, в сущности, было для него больше, чем борьба. Это был образ жизни, была философия, и , как я сейчас понимаю, это была идеология, хотя долгое время самую мысль об этом высказывать было опасно – идеология у нас могла быть только одна: марксистско-ленинская.

Много позднее, уже зрелым взрослым человеком, заново переживая эти годы моего общения с Василием Сергеевичем Ощепковым, я, возвращаясь памятью к беседам с отцом Алексием, в свое время спасшим меня от беспризорничества, окончательно убедился: Ощепков до конца своих дней оставался настоящим христианином и именно эти его убеждения легли в основу создаваемого им единоборства.

Но тогда, по молодости лет, я больше был увлечен теми внешними изменениями, которые производил мой тренер, преобразуя и совершенствуя то, в чем он и так, по-моему, достиг совершенства – борьбу дзюу-до.

Именно от Василия Сергеевича я впервые услышал имена, вскоре ставшие известными в мире спорта: Андрей Будзинский, Николай Галковский, Борис Сагателян, Анатолий Харлампиев, Виктор Волков, Иван Васильев, Александр Рубанчик и многие другие. С некоторыми из них я встречался не только на ковре, но и в доме на Дегтярном переулке.

Но среди новых и старых имен однажды выплыло то, которое почему-то мне меньше всего хотелось бы слышать.

Как-то от своих товарищей по Высшей школе милиции я узнал, что готовится выступление Василия Сергеевича с группой учеников перед чекистами. Предполагались и их выступления. Говорили, что Ощепков, конечно, будет, как всегда, на высоте и наши «покажут класс».

Разговор шел в коридоре перед спортивным залом и ребята спорили о том, кого выберет Василий Сергеевич для этого показа. Называли и мою фамилию. И тут я вдруг почувствовал чью-то руку на своем плече и знакомый голос с усмешечкой произнес:

- А не боишься, Коля? Спиридоновцы тоже не лыком шиты и по их системе здесь раньше начали заниматься…

Я обернулся. Голос принадлежал Якову Перлову, человеку , с которым однажды свела меня судьба во Владивостоке, когда он тоже тренировался по дзюу-до у Василия Сергеевича.

Этот Перлов сыграл в свое время немалую роль в том, что я перебрался в Новосибирск, но затем наши пути как-то разошлись. Мне и раньше казалось, что он тоже в Москве, и я даже несколько раз, вроде, замечал его в толпе, но у нас в Школе столкнулся с ним впервые.

Теперь его замечание меня просто возмутило: как мог Яков отдавать первенство Спиридонову, когда сам до известной степени был «ощепковцем» - я же помнил, как старался он заслужить внимание Василия Сергеевича, когда занимался вместе со мной у него во Владивостоке, в спортзале на Корабельной улице. Уж не хочет ли он теперь сказать, что с тех пор почерпнул что-то новое у Спиридонова?

Перлов хотел. Всё так же усмехаясь, он заметил:

- Игрушками вы все тут занимаетесь. Детский сад эти ваши гуманные схватки. Спиридоновская система в нашей службе не в пример больше годится.

Я уже открыл было рот, чтобы сказать в ответ какую-нибудь резкость, но меня опередил Сагателян, которого Василий Сергеевич нередко вызывал на ковер, чтобы продемонстрировать как можно более чисто и отчетливо те приемы, которые должны были войти в учебное пособие по дзюу-до. Со своим чуть заметным характерным южным акцентом он язвительно спросил:

- А вы считаете, что у Спиридонова есть система? Приведите, пожалуйста, конкретные примеры.

Я с удовольствием слушал, как выкручивается Яков, отделываясь общими фразами. мы все прекрасно знали, что именно конкретные примеры он и не может привести даже перед нами: Спиридоновская «система» считалась засекреченной.

Наш спор прервал звонок на занятия. Я поспешил со всеми, но Яков снова придержал меня за плечо:

- Может, встретимся вечерком, Николай? Старое вспомянем, за жизнь поговорим…

Мне очень не хотелось беседовать с ним «за жизнь» - я был уверен, что он снова попытается мной руководить. К счастью, благовидный предлог всплыл в моей памяти:

- Я бы с удовольствием, но вечерами у меня тренировки. Василий Сергеевич не любит, когда их пропускают, сам помнишь. Мне и сейчас пора на занятия.

Что-то неуловимое мелькнуло в лице Перлова, но он только снисходительно заметил:

- Ну-ну, давай беги. Тренируйся. Ещё увидимся.

После занятий, выходя из раздевалки вместе с Василием Сергеевичем, я рассказал ему об этой встрече. Оказывается, ему уже рассказали о споре, но не назвали фамилию спорщика: Якова у нас, видимо, не знали.

- Так вот кто этот безымянный спиридоновец – Яков Перлов, - задумчиво сказал Василий Сергеевич. – Что-то слишком часто он стал мне попадаться в моей жизни… К чему бы это?

Я тогда не понял этого замечания, потому что выходило, что после Новосибирска Ощепков слышал о Якове Перлове впервые. Впрочем, подумалось мне, у каждого человека свой отсчет времени.

Мы вышли из Школы милиции вместе и Василий Сергеевич пригласил меня зайти к нему: Анна Ивановна обещала к чаю сибирский пирог с рыбой.

- Правда, рыба-то не та, - жаловалась она, подкладывая мне на тарелку горячий румяный кусок, - здесь, в Москве, ни омуля, ни нельмы, ни сайры днем с огнем не найдешь.

Мы дружно уверяли ее, что пирог всё равно удался.

После очередной чашки чая Василий Сергеевич сказал жене:

- Ты знаешь, кто сегодня в нашу Школу заходил? Яков Перлов. Сам я его не видел, но вот Николай с ним столкнулся.

Оказывается, Анна Ивановна тоже знала Перлова: она даже чуть заметно изменилась в лице.

- Что ему от тебя надо? – отрывисто спросила она мужа.

- Да говорю же тебе, я его не видел, - отозвался Василий Сергеевич, - значит, не ко мне он и приходил. Он моих ребят с учениками Спиридонова пытался сравнивать. Я уж им сказал, что такие споры бесполезны, их решает только схватка. Так Спиридонов не очень-то хочет, чтобы мои ребята с его питомцами встречались на ковре.

Встреча у чекистов, о которой мы спорили возле нашего спортзала, прошла так, как и ожидалось: наши ребята действительно «показали класс». А сам Василий Сергеевич был, как обычно, безупречен. Спиридонов, который показывал своих курсантов вперемежку с нашими, тоже получил свою долю успеха, правда, в этом случае восторги были более сдержанными: может быть не потому, что чекисты проигрывали в сравнении с ощепковцами, а в силу того, что спиридоновцы были своими, привычными, да и соревновательности эта встреча не предполагала, так что можно было за них не болеть.

Однако нам показалось, что сам Виктор Афанасьевич был недоволен реакцией зала. И, выходя из клуба вслед за Ощепковым, я стал случайным свидетелем разговора, который подтвердил это впечатление. Василий Сергеевич и Спиридонов вышли вместе. Они разговаривали внешне спокойно и дружелюбно, но по доносившимся до меня репликам было ясно, что шло довольно напряженное выяснение отношений.

- Твоим ребятам не хватает предварительной системы подготовки, - убеждал Василий Сергеевич. – Для того, чтобы борец стал действительно совершенной личностью, можно сказать, живущей в единоборстве, надо вводить его в борьбу постепенно, но постоянно и настойчиво. А что делаешь ты? Берешь известные тебе эффективные приемы и начинаешь буквально натаскивать на них совершенно неподготовленного человека. Он их усваивает, конечно, но механически. Твои упражнения вырваны, так сказать, из контекста.

- Ага, а ты знаешь как наш фельдфебель новобранцев обучал? – отозвался Спиридонов. – Повторяй до одури штыковой, скажем, прием, пока не задолбишь так, что руки сами его делать будут. И ты думаешь, он с подготовленными ребятами работал? Да все сплошь Ваньки из деревни. А, скажешь, сейчас в милицию после спортивных секций приходят? Пока я их по твоей Кодокановской системе до совершенства доводить буду, кто с внутренними врагами управится? Я, если хочешь, прикладник. Мне не до высоких материй. Я учу ребят, как городовых до Октября учили. Тоже ничего – крепкий был народ.

- Да я тоже курсантов не только для показательных выступлений готовлю, - спокойно ответил Василий Сергеевич. – и, кстати, как и ты, отхожу от классического дзюу-до: жизнь заставляет. Мы всё-таки не японцы. Вопрос в том, что отбрасывать и чем дополнять единоборство. И при всех изменениях, оно все-таки должно оставаться системой, пусть даже и совершенно новой в конечном итоге.

- У тебя своя система, а у меня своя! – резковато бросил Спиридонов.

- Я все-таки думаю, что твои тренировки в систему еще не сложились. Ну давай решим в схватках, чья подготовка лучше, - предложил Ощепков.

- Уволь, – с уже нескрываемым раздражением ответил Спиридонов. – Я еще в царской армии был против дуэлей.

Они ушли вперед и я перестал их слышать. Другая группа участников этой спортивной встречи обогнала меня и я снова услышал еще один знакомый голос:

- Не дрейфьте, ребята. Подумаешь, ощепковцы. Оперативная работа – это вам не аплодисменты на сцене срывать. Ваши встречи с врагом проходят в следственных кабинетах, в камерах – лицом к лицу. Еще, может быть, и с этими…

Конца фразы я не расслышал, но дружный смех всей компании был ответом Якову Перлову.

Я стал догадываться, какую роль играл мой давнишний знакомый, появляясь то в одном, то в другом спортивном клубе: он, что называется, стравливал борцов, подогревая какие-то отнюдь не спортивные страсти. Было ли это его служебным заданием, или просто входило в какие-то его личные планы, я не мог тогда сказать. Я поделился своей догадкой с Ощепковым, но тот только плечами пожал: « За своих я спокоен – на провокацию не поддадутся».

Однако к весне я узнал, что Яков Перлов все-таки возобновил своё знакомство с Василием Сергеевичем. Сказал мне об этом сам Перлов, когда мне в очередной раз не удалось избежать встречи с ним один на один и пришлось принять предложение «попить вместе пивка».

Зашли в какую-то пивную в парке культуры, где Яков, видимо, считался завсегдатаем, сели за столик под деревьями. Ссылки мои на спортивный режим не помогли, и нам обоим налили по большой запотевшей кружке пенного напитка. Я отхлебнул глоток, чтобы избежать дальнейших приставаний Якова, и стал дожидаться, пока он скажет, зачем я ему понадобился. Над высокими, еще полуодетыми листвой кронами плыли кучевые облака. Я следил за ними взглядом, стараясь воспринимать разглагольствования Перлова так же спокойно, как это облачное передвижение…

Начал он, как я и полагал, с напоминаний и упреков. С напоминаний о том, как он « в трудную минуту взял в свои руки» моё будущее и столько сделал для меня: можно сказать, привел в комсомол, помог устроиться на работу в Новосибирске и даже получить общежитие. С упреков, что не обратился к нему, когда в первый раз отправился в Москву поступать в вуз: «учился бы теперь на инженера». Он был, похоже, твердо убежден, что обладает достаточными возможностями, чтобы устроить любую судьбу, а уж мою – во всяком случае.

- Тебе и не снилось, с какими людьми мне по службе приходится иметь дело! – похвастался он. – я и твоему Василию Сергеевичу предлагал: если, мол, чего нужно или кто вам станет мешать – только намекните. Так он, знаешь, мне про каких-то данайцев залепил: не то он их боится, не то я их должен бояться. Ты не слыхал, кто такие?

Слова: «твоему Василию Сергеевичу» неприятно поразили меня, но затем я чуть не расхохотался вслух, узнав в изложении Перлова любимую пословицу Ощепкова: «Бойтесь данайцев, дары приносящих», что, в моем понимании, означало: «Бесплатный сыр – только в мышеловке». Я отлично понял ответ Василия Сергеевича, но не разъяснять же это было Перлову, и я только молча помотал головой. Яков подозрительно посмотрел на меня, но затем, видимо, не учуяв никакого подвоха с моей стороны, успокоился и снова отхлебнул пива.

Отхохотавшись про себя, я всё-таки спросил его:

- А всё же скажи мне, чего это ты обо мне так печешься? Вроде я тебе не сват, не брат…

Перлов состроил обиженную физиономию и развел руками:

- Вот оно где, Николай, сказывается твое беспризорное сиротство – не доверяешь ты никому. А я к тебе с открытой душой, как к товарищу по Коммунистическому Союзу молодежи. Вижу, отрываешься ты от масс, заболеваешь индивидуализмом…

На этот раз я не стал сдерживаться от хохота:

- Да брось ты, честное слово! Мы же с тобой в пивнушке, а не на комсомольском собрании! Не хочешь отвечать, так и скажи.

- Комсомолец везде должен оставаться комсомольцем, - с достоинством произнес Яков. И затем, тоже усмехнувшись, добавил: - Но ты правильно понял, у меня к тебе и свой интерес есть…Да не боись, ничего особенного я с тебя не потребую. Просто у меня, как бы это тебе объяснить, сложности с людьми. В том смысле, что схожусь я с ними трудно. Ну характер что ли такой. Вот и с Василием Сергеевичем, например, у меня что-то не получается: хотелось бы сойтись поближе, когда и по душам побеседовать, а он, понимаешь, ровно стеночкой какой от меня отгораживается. Всё вроде хорошо – а в душу не пускает…

Я во все глаза смотрел на Перлова, не в силах вымолвить ни слова: это какое же нахальство надо иметь, чтобы добиваться влезть в душу Василию Сергеевичу! «Да ты хоть понимаешь, кто ты и кто он! Как ты смеешь себя с ним ровнять!» - хотелось мне закричать. Но я молчал, а Яков продолжал свои откровения:

- Уж я к нему и так, и эдак…Не доверяет он мне, что ли? А ты вот даже в дому у него бываешь, с тренировок вместе ходите… Я ведь знаю, он всё в себе переносит, а мало ли что случится – так хоть ты дай мне знать, я постараюсь уладить, помочь. Ребята эти вокруг него толкутся – странные какие-то: вроде тебя, не курят, не выпивают…Разобраться бы, что за народ, а то влипнут они во что-нибудь и его за собой потянут.

Вот оно что! Яков искал теперь через меня дорогу к Василию Сергеевичу и рассчитывал, что я буду «держать в курсе» Перлова обо всем, что говорится и делается в доме на Дегтярном переулке, куда ему почему-то не было хода… Можно было, конечно, возмутиться и с какими-нибудь гордыми словами выплеснуть ему в лицо стоявшую передо мной кружку пива. Но, наверное, недаром столько возились со мной и доктор Мурашов, и отец Алексий, и Чанг, и сам Василий Сергеевич. Я словно услышал голос своего тренера и старшего друга: «Спокойнее, Коля», - и небрежно сказал, не глядя на Перлова:

- И как это столько лет до сих пор Василий Сергеевич жил без твоей опеки и помощи? Просто удивительно…

Странно, но эти спокойные слова подействовали на Перлова примерно так же, как выплеснутое в лицо пиво.

- Я смотрю, гордые вы очень с Василием Сергеевичем, - прошипел он сквозь зубы. – Ну ничего – Яков Перлов не обидчивый, Яков Перлов подождет. Придет коза до воза!

Но, видно, не зря и его учил на тренировках Василий Сергеевич сдерживать свои эмоции: минуту спустя Перлов, как ни в чем ни бывало, похохатывая сказал:

- Ладно, замнем для ясности. Я тебя, Николай, в общем-то понимаю: сам такой – люблю обходиться собственными силами. Ну, мне пора. Бывай. Еще увидимся.

Я рассказал об этом разговоре за вечерним чаем в гостях у Василия Сергеевича, разумеется, промолчав о своих выводах и догадках. Василий Сергеевич откликнулся не сразу, но зато, к моему удивлению, на этот рассказ бурно отреагировала всегда такая спокойная Анна Ивановна.

- Ты бы подальше держался от этого Перлова, Коля! Ну что, в самом деле, может быть меж вами общего? У него и стать такая – собачья: только всё вынюхивать. И не заметишь, как он тебя к своим подлым делам припутает.

- Анна, Анна, - остановил ее Василий Сергеевич, - так ставить вопрос нельзя. Перлов – это одно, а наши отношения с Колей – совсем другое. Николай, если ты заметила, уже большой – сам разберется, что подло, а что нет. Я уверен. А, кстати, общего у них с Яковом больше, чем ты думаешь – они оба занимаются у меня дзюу-до.

- Господи! – воскликнула Анна Ивановна, - да ты что: забыл, о чем я тебе рассказывала? Или не поверил мне?

- Я всё помню, - всё так же мягко и спокойно ответил ей Василий Сергеевич. – Я просто думаю, что ему хочется ещё раз убедиться, уже через меня, что ты действительно больше ничего не знаешь. Ну и пусть его убеждается. Крепче спать будет.

И он перевел разговор на другую тему, не сочтя нужным пояснить мне, что именно он имел ввиду, переговариваясь с супругой.

Я тоже постарался переключиться на что-нибудь другое, но неясная тревога не оставляла меня. И, как окажется позднее, не напрасно.

С Перловым я больше старался не встречаться наедине, да и он после нашего разговора, казалось, потерял ко мне всякий интерес. Но неприязнь между нашими ребятами и спиридоновцами время от времени вспыхивала с новой силой, правда, оставаясь на уровне косых взглядов и словесных стычек. В конце концов нам казалось, что речь идет, в общем-то, лишь о разных путях нашего физвоспитания. Глубже мы, по молодости, не вникали.

13. Соперники или партнеры?

Здесь, по-моему, самое время попробовать окончательно разобраться в тех непростых отношениях, которые складывались между школами единоборств Ощепкова и Спиридонова и самими руководителями этих школ, тем более, что отголоски этих взаимоотношений всплывают и до сих пор, особенно когда речь заходит о том, кого, собственно, считать основоположником самбо. Масла в огонь подливает и то, что название-то самбо в конце концов получило от спиридоновского единоборства, хотя первым его применил в названии своего пособия ученик Спиридонова В. Волков.

Из тех далеких времен выплывают и утверждения, что самбо было «закрытым» единоборством для «органов», и только Харлампиев сделал его массовым.

Мы уже упоминали о том, как непросто складывались отношения между «ощепковцами» и «спиридоновцами», приводили свидетельства Александра Рубанчика о том, чего ему стоил уход из спиридоновской школы борьбы.

Следует, наверное, сослаться и на самого Василия Сергеевича Ощепкова, который так описывает свои взаимоотношения со спиридоновской школой борьбы:

«В 1930 году я приехал в Москву с Дальнего Востока с целью популяризации неизвестной в СССР спортивной дисциплины Дзюудо.

По предложению Инспектора физподготовки РККА тов. Кальпуса я развернул работу в ЦДКА с целью популяризации Дзюудо в частях Московского гарнизона.

В Москве я ближе познакомился с системой самозащиты т. Спиридонова, культивируемой им в «Динамо» под названием Джиу-Джицу ( ныне переименованной в «Сам»).

Основательное ознакомление с системой «Джиу-Джицу» т. Спиридонова ( по его литературным трудам и путем встреч в тренировках с его лучшими учениками) убедило меня в том, что система Спиридонова не имеет ничего общего с подлинной японской «Дзюу-Дзюцу» («Джиу-Джицу»), существовавшей в Японии до появления «Дзюудо», и тем более резко отличается от современной системы Дзюудо, значительно уступая ей в смысле подбора приемов, техники и их жизненности.

Что же представляет собою современная Дзюудо? В чем заключается коренное отличие этой системы от «Джиу-джицу т. Спиридонова? Где изучил я систему дзюудо и посему отстаиваю ее как лучшую систему самозащиты?

Дзюудо - это система физического развития, сложившаяся в Японии более 50 лет тому назад, которая представляет собою как бы квинтэссенцию из весьма разнообразных и многочисленных систем самозащиты, каковыми были «Дзюу-Дзюцу», «Тензинсньорю», «Киторю» и другие.

Современное «Дзюудо» делится на две основные части: спортивную и прикладную. Спортивная часть состоит из раздела «Борьба невооруженных в стойке и лежа на земле». Она представляет собой вольный стиль борьбы, в которой разрешается бросать партнера подножками, а в партере применять болевые захваты суставов рук и ног с целью принудить противника к сдаче. Наиболее опасные болевые приемы ограничены здесь строгими правилами, благодаря чему для партнеров совершенно исключается возможность причинить какой-либо вред друг другу. Спортивная борьба «Дзюудо», наравне с французской борьбой и боксом, требует не только одной работы мышц, но и концентрированного внимания, что наилучшим образом способствует повышению физических и воспитанию волевых качеств человека, вырабатывает в нем выносливость, быстроту, подвижность, хладнокровие и решительность. Борьба вольного стиля по системе Дзюудо дает возможность в освоении техники, тактики и умения применять в нужный момент соответствующие ему наиболее эффективные приемы, позволяющие выйти из самых затруднительных положений, создающихся в схватке с противником, особенно при внезапном нападении.

Прикладная часть Дзюудо состоит из трех разделов: борьбы невооруженных, борьбы невооруженного против вооруженных и борьбы вооруженных. Борьба невооруженных в стойке и лежа на земле заключается в весьма разнообразных приемах: броски (запрещенные в спортивной борьбе Дзюудо); «гяку» (болевые приемы на суставы рук и ног), запрещенные в спортивной борьбе Дзюудо; удушающие захваты дыхательных путей и органов; удары руками и ногами и способы защиты против указанных приемов. Комбинации и контрприемы, предусматривающие всевозможные моменты невооруженного противника спереди, сзади, сбоку и лежа на земле.

Борьба невооруженного против вооруженного построена на захватах и обезоруживании противника, вооруженного ножом, палкой, саблей, револьвером и винтовкой со штыком путем использования в комбинированном сочетании всех приемов из раздела борьбы невооруженных.

Борьба вооруженных предусматривает использование приемов Дзюудо в момент близкого сближения вооруженных противников ( нож против ножа, револьвер против револьвера , винтовка против винтовки и т. д.), когда становится невозможным воспользоваться оружием.

Таким образом современная Дзюудо представляет собою не только систему самозащиты в узком применении этого слова, но является вообще широко разработанной системой рукопашного боя, построенной в основе на спортивной борьбе вольного стиля, которая и служит источником техники Дзюудо. Культивирование этой системы в Японии поручено специальному Институту в Токио «Кодокан-дзюудо», созданному в 1882 году.

Современную систему Дзюудо я изучил в Японии, в Центральном Институте «Кодокан-дзюудо» в Токио, который закончил в 1913 году в звании мастера 2-й ступени, пробыв в названном Институте около пяти лет. В подтверждение сказанного мною имею надлежащие документы. На поприще преподавателя и пропагандиста Дзюудо я работаю 14 лет. Владея японским и английским языками, я все время слежу за развитием системы Дзюудо как в Японии, так и в Европе и в Америке, используя все, что встречается в литературе нового о методах этой системы, ее технике, тактике, а также обогащении ее новыми приемами. Следовательно, мои выступления в качестве пропагандиста Дзюудо в Советском Союзе – это выступление специалиста, вооруженного подлинными знаниями об этой системе, стремящегося передать эти знания советской физкультурной молодежи.

В чем же основное отличие системы Дзюудо от «Джиу-джицу» Спиридонова, и почему я настаиваю на культивировании именно Дзюу-до в советских условиях? Подробное рассмотрение этих двух систем заняло бы слишком много места. Поэтому я останавливаюсь здесь лишь на некоторых наиболее существенных положениях, характеризующих, с моей точки зрения, недостатки «Джиу-джицу» как системы самозащиты. Для окончательного же сравнения и оценки Дзюудо и «Джиу-джицу» Спиридонова необходим прежде всего тщательный просмотр советской физкультурной общественностью каждой из этих систем, о чем я прошу в настоящем заявлении.

Комплекс приемов «Джиу-джицу» Спиридонова представляет собой набор приемов из старых книг по «Джиу-джицу» ( авторов Гонкока, Кара, Асикаго, Ходзио, Такуй) и некоторых приемов, взятых им из французской и вольно-американской борьбы. Будучи заимствованными из различных европейских литературных источников, о качестве и новизне которых т. Спиридонов не мог судить вследствие незнания природы современной Дзюудо, приемы эти претерпели большое искажение, а сведение их в единую систему лишило эту систему целостности, необходимой стройности и, в большинстве своем, даже жизненности.

Система «САМ» построена исключительно на самозащите без оружия, т.е. на единственном разделе борьбы невооруженных. Она совершенно не содержит таких важнейших разделов, как борьба невооруженного против вооруженных и борьба вооруженных, а следовательно не может быть полноценной системой самозащиты в условиях оперативной работы ОГПУ, милиции и РККА. Из каких же приемов состоит этот единственный раздел борьбы не вооруженных в системе «САМ»? Приемы в стойке основаны главным образом на приеме «Рычаги», т.е. на таких приемах, которые выворачивают суставы в болевом направлении. «Рычаги» в стойке в условиях серьезной рукопашной схватки не имеют практического значения и могут быть действительны лишь тогда, когда противник «добродушно поддается», «не ожидает нападения» или вообще «не имеет ввиду сам нападать». Значение их тем более уменьшается, если на них делается ставка как на самостоятельный прием. «Рычаг» может быть действительным только в сочетании с подножкой или ударом, но таких сочетаний, и, главным образом, сочетаний жизненных в системе «САМ» нет. В Японии давно уже отказались от применения «рычагов» в стойке во время борьбы. Даже француз Джозеф Рено в своей книге говорит: «Существуют преподаватели, которые, демонстрируя рычаги в стойке, претендуют на проведение джиу-джицу, однако вы имеете полное право им не доверять».

Подножки в Дзюудо играют главную роль и имеют решающее значение в этой системе ( Как тут не вспомнить немецкого энциклопедиста 18 века, который считал подножки одной из главных примет российской национальной борьбы! Примеч. автора) .В системе «САМ» подножки считаются трудновыполнимыми приемам:, требуют много времени на их изучение, решающего значения в схватке не имеют. А потому им придается второстепенное значение и на их изучение не обращено должного внимания. Игнорирование подножек объясняется не тем, что их трудно изучить или они не имеют жизненного применения, Введенные Спиридоновым в систему «САМ» пять подножек (кстати сказать без полного объяснения) искажены, архаичны и нежизненны.

В системе «САМ» нет защиты против ударов руками и ногами и не указаны способы удушения в стойке и на земле с помощью костюма, а также не указаны способы оживления. Все это дает возможность знающему английский бокс без особого труда и в короткий срок расправиться с любым мастером спорта «САМ».

В системе «САМ» отсутствует спортивная основа, хотя существуют правила соревнований (кстати говоря по которым никогда, нигде и никто не проводил еще соревнований), правила эти расходятся с фактическими приемами, большинство которых, по признанию самого Спиридонова, являются «по результатам своим опасными и влекут за собой различные повреждения», начиная с мелких растяжений и вывихов до переломов конечностей и позвоночника, а следовательно не могут быть применимы в соревнованиях.( В. Спиридонов. «Самозащита без оружия». Издание Москва. 1933 год, стр. 15)

Отличительные свойства обеих систем значительно возрастут, если коснуться методики, техники и тактики каждой. Здесь со всей наглядностью всплывает вся неосновательность построения «САМ». Ее непродуманность, наивность, устарелость и нежизненность большинства ее приемов. Я неоднократно в самых дружеских тонах указывал т. Спиридонову на необходимость очищения системы «САМ» от архаических приемов и введения вместо них новейших и наиболее жизненных приемов современной Дзюудо, но предложения мои не были приняты т. Спиридоновым, а его позиция резко стала враждебной по отношению ко мне. Дело началось с распускания им слухов, что моя система – ничего нового, что «все это известно и старо» ( Давыдов, московское «Динамо»). Что я «никогда не был в Японии, не знаю японского языка, никакого Института Дзюудо в Японии не кончал, никакого звания мастера не имею и вообще аферист»…, что «САМ» является засекреченной системой защиты в «Динамо» и что Дзюудо как родственная система «САМ» будет в скором времени запрещена не только во всех физкультурных вузах и коллективах, но и в органах милиции. Слухи о запрещении Дзюудо поползли буквально отовсюду, мне об этом передавали и студенты ГЦИФК и курсанты и служащие ЦВШ РК милиции, и, наконец, об этом мне сказал лично т. Лаврентьев. Не ограничиваясь подобными лживыми измышлениями, Спиридонов перешел в активное наступление против меня, действуя не совсем добросовестными методами.

Какие же результаты дали на сегодняшний день интриги Спиридонова?

1. В 1931 году ВСФК и МСФК организовали закрытый просмотр Дзюудо с целью ее сравнения с Джиу-Джицу Спиридонова. Просмотр Дзюудо был организован в ЦДКА 21 ноября, на нем присутствовали инспектор физподготовки РККА т. Кальпус, от МСФК – т. Кононов и Догаев, от Московского «Динамо» - Давыдов и Столяров, а также т.т. Аксельрот, Таперов, Любимов, Слепнев, Кривошеин Жамков, д-р Котов, Аркадий Харлампиев, Галковский и др.

Просмотр Джиу-Джицу, несмотря на согласие, данное Лапиным, Спиридоновым организован не был.

2. В 1933 году по инициативе т. Непомнящего ВСФК вторично пожелал просмотреть ту и другую системы, но на этот раз предложение ВСФК осталось без внимания со стороны «Динамо».

3.Инструкторам физкультуры РКА Милиции т. Рубанчику (Ростов-на-Дону), и Дашкевичу (Ленинград), окончившим специальные курсы Дзюудо при Центральной Высшей Школе Рабоче-Крестьянской Милиции в Москве, в 1931 году, преподавание Дзюудо было запрещено их непосредственными начальниками.

4. Студентам Бабковскому, и Станкевичу, окончившим ГЦИФК и поступившим на работу в «Динамо», запрещено преподавание Дзюудо.

5. Успешно существовавший с 1932 года кружок Дзюудо в Ленинградском Совете «Динамо» запрещен в марте месяце этого года ( инспектор Дзюудо «Динамо» т. Щеголев).

6. В августе месяце 1933 года я был приглашен Минским «Динамо» для проведения курсов по Дзюудо среди инструкторов «САМ» и командного состава ОГПУ. Перед самым выездом приглашение мое было аннулировано. Впоследствии выяснилось, что в это дело вмешался Спиридонов, который категорически опротестовал мое приглашение…

7. В январе месяце 1934 года по распоряжению Главного Управления Милиции существовавшее около трех лет в ЦВШ РК Милиции Дзюудо было закрыто, а вместо нее введена «САМ». На предложение руководству школы устроить просмотр обеих систем и оставить ту, которая окажется лучшей, последовало «разъяснение», что в органах ОГПУ и Милиции должна существовать единая система, каковой является «САМ»…

8. Спиридонов не удовлетворился тем, что наконец добился полного моего устранения из органов Милиции, и попытался вмешаться в дела ГЦИФК. Так в феврале месяце сего года в ГЦИФК явился его ученик Пронин, который от имени «Динамо» заявил протест против того, что стипендиаты «Динамо» проходят в ГЦИФК Дзюудо, а не «САМ», и потребовал, чтобы эти студенты проходили не Дзюудо, а «САМ» под руководством динамовского преподавателя…

Перестраивая нашу физкультурную работу на базе освоения передовой физкультурной техники, мы стремимся к тому, чтобы в самом непродолжительном времени не только догнать, но и перегнать буржуазные страны по всем видам спорта. Создание в СССР целого ряда школ мастеров по отдельным видам спорта , специализация в физкультурных вузах и личное знакомство с техникой иностранных мастеров показывают, что мы не можем уже оставаться на завоеванных позициях в области физкультурных достижений, а должны стремиться к высотам мировой спортивной техники, освоение которой является боевой задачей дня.

Вопрос о Дзюудо у нас в СССР должен рассматриваться под таким же углом зрения, под каким рассматривается любая полезная для нас спортивная дисциплина. Было бы колоссальной политической ошибкой в наше время, когда у нас имеются все возможности быть впереди, пользоваться старыми, давно отжившими приемами самозащиты, которые в условиях излишней доверчивости культивируются ловкими дельцами под маркой популярной, но давно не существующей «Джиу-Джицу».

Следует наконец учесть, что Дзюудо в Японии стоит на высокой ступени технического развития и является обязательной не только в армии, флоте и полиции, но и в средних учебных заведениях.

Японский империализм, стремясь к оснащению своей армии передовой техникой, придает огромное значение Дзюудо, которое вооружает ее личный состав приемами ловкости, гибкости, умением нападать и защищаться не только с оружием, но и без оружия.

Для бойцов и командиров РККА освоение приемов искусства Дзюудо должно стать боевой задачей дня, ибо Красная Армия, защищающая границы единственного в мире государства трудящихся, не может отставать от возможных врагов своих ни в технической вооруженности, ни в физической подготовленности.

В заключение считаю необходимым просить ВСФК рассмотреть вопрос о Дзюудо и «САМ», для чего предлагаю:

1. Создать при ВСФК комиссию из представителей высококвалифицированных мастеров французской борьбы, бокса и фехтования, которая должна изучить эти две системы.

2.Устроить общественный просмотр, пригласив на него ответственных лиц советской физкультурной общественности.

3. Комиссия, на основе изученного материала и просмотра, должна решить вопрос о единой УНИФИЦИРОВАННОЙ системе самозащиты в СССР, которая нашла бы свое применение в оперативной работе ОГПУ, Милиции и РККА, и в то же время получила бы широкое распространение среди физкультурных масс нашего Советского Союза как спортивная борьба вольного стиля, как мы видим в Японии, Германии и других странах».

Однако окончательно этот спор был разрешен только в 1940-41 годах, когда, думая до конца утвердиться в качестве единственного авторитета в области самозащиты без оружия, Спиридонов в рапорте на имя замминистра МВД Круглова обвинил автора учебного пособия «Курс самозащиты без оружия «самбо» Волкова в плагиате своих трудов.

Для разбора этого заявления была создана весьма представительная комиссия ( в нее вошли, в частности, Рубанчик, Жамков, Будзинский и Анатолий Харлампиев), которая в течение месяца разбиралась в этом вопросе, тщательно рассматривая, конечно, не только пособие Волкова, но и книгу самого Спиридонова, изданную в 1933 году.

Выводы комиссии были уничтожающими для Спиридонова и его соавтора некоего Шестеркина: « авторы т.т. Спиридонов и Шестеркин являются малограмотными работниками в области самозащиты и физкультуры в целом, не идут в ногу с развитием самозащиты, стараясь возвести в идеал выпущенные ими в 1925-33 годах труды… Книга Спиридонова, изданная в 1933 году является абсолютно непригодной вследствие технической неграмотности авторов в вопросах самозащиты и кустарного подхода к ее изданию».

Вместе со Спиридоновым досталось и Волкову, т.к. в его книге «учебный материал, как текстовой так и иллюстративный, в большинстве страдает недоработкой, а частично и совершенно неверен».

На состоявшемся в марте 1941 года первом всесоюзном сборе общества «Динамо» спортивная судьба Спиридонова была окончательно решена – старшим тренером сбора был назначен не он, а Анатолий Харлампиев.

14. Мастер и сыновья

Среди тех молодых людей, которые частенько после тренировок заглядывали в квартиру в Дегтярном переулке, не раз бывал и Анатолий Харлампиев – сын известного в спорте человека с необычной биографией, о котором мы уже подробно рассказывали в предыдущей книге.

К 1922-му году, к тому времени как Василий Ощепков бродил со своим фотоаппаратом по Сахалину, Аркадий Харлампиев наконец вернулся домой, не без помощи ближайшего соратника Ленина – начальника Всевобуча и ЧОНа ( частей особого назначения), председателя Высшего совета физической культуры и Спортинтерна Н.И. Подвойского. Аркадий Харлампиев под чужой фамилией и с чужим паспортом, узнав, что Подвойский прибыл по делам в Берлин, сумел пробиться к нему и убедить бывшего Председателя Военно- революционного комитета в необходимости своего возвращения.

Подвойский, понимая ценность Харлампиева как тренера, привлекает его к работе на курсах Всевобуча и вводит его в руководящий состав Общества строителей Международного Красного стадиона. Так же, как и Спортинтерн, Международный Красный стадион был, так сказать, знамением своего времени – начала тридцатых годов. Молодая Страна Советов утверждала новый настрой жизни: « И жизнь хороша, и жить хорошо»! В этот настрой вписывались Всесоюзные олимпиады и спартакиады, спортивные парады и праздники. Одновременно руководство страны заботилось о том, чтобы, с дальним прицелом на мировую революцию, крепить международную пролетарскую солидарность, в том числе и через спорт.

Рядом со смотровой площадкой на Воробьевых горах, недалеко от основания нынешнего трамплина, были сооружены деревянные лестницы и трибуны, выровнено поле, на котором могли проводиться не только спортивные состязания, но и массовые зрелищные игры, инсценировки, выступления хоровых и танцевальных коллективов.

Аркадий Георгиевич Харлампиев в эти годы озабочен, так сказать, репертуаром того, что должно происходить на стадионе. Он проводит сбор и обработку известных и полузабытых народных игр : записывает приемы и правила лапты, городков, перетягивания каната, выталкивания из круга и т.п. На основе этих игр создаются и новые массовые военно-спортивные состязания В этой работе ему помогают сыновья Анатолий и Георгий, окончившие к тому времени курсы инструкторов физической культуры.

Аркадий Георгиевич успешно систематизировал и доработал целый ряд российских и зарубежных спортивных игр, большинство из которых содержали не только общеразвивающие, но и боевые элементы. Даже названия этих игр говорят сами за себя: «Осада», «Воинский долг», «Стрелковая цепь в атаке», «Взятие в плен». Некоторые из придуманных старшим Харлампиевым игр через много лет возродились в детских и юношеских военно-спортивных играх типа «Зарницы». Их участники соревновались на точность и силу броска в метании, должны были владеть навыками групповой борьбы.

Игра «Лев на ловле» совмещала правила «пятнашек» и схваток с приемами ударов и толчков, причем удары производились обеими руками одновременно, в то время как кисти рук были наложены одна на другую. «Толкучка», наоборот, представляла собой переработанный Харлампиевым вариант одноручного регби: и действия с мячом, и борцовские приемы осуществлялись только правой рукой.

Трудно сейчас сказать, кому из Харлампиевых пришла в голову удачная мысль, что на поле стадиона хорошо смотрелись бы состязания по народным национальным видам борьбы – русской, татарской, цыганской. Детальные описания правил и приемов различных видов единоборств Аркадий Георгиевич поручил Анатолию, который в то время еще не может определиться, какой из его многочисленных интересов является для него главным : он всерьез занимается вместе с братом цирковой акробатикой, учится по классу валторны в музыкальном техникуме, увлекается альпинизмом…

На основе собранных записей Аркадий Георгиевич конструирует, например, армейскую гимнастико-атлетическую игру «Отважный защитник»: в ней один борец в стойке противостоит нескольким противникам, обороняя от них определенную территорию – то насыпной холм, то помост, то огороженную площадку. При этой защите главную роль играли не удары, а подсечки и силовые толчки ладонями, предплечьем.

С помощью сыновей у Аркадия Георгиевича начинает скапливаться библиотека по различным видам единоборств и боевых искусств, кладется начало архива записей по этой тематике.

В 1930 году в этой библиотеке Аркадия Георгиевича появляется труд Нила Ознобишина «Искусство рукопашного боя», в которой автор, описывая различные зарубежные системы борьбы отдает предпочтение джиу-джицу и боксу.

Нил Ознобишин – давний знакомец Аркадия Харлампиева: еще до революции они вместе выступали на арене цирка. Обучая своих сыновей основам бокса, Харлампиев направляет их на стажировку к Ознобишину. Анатолию в это время шестнадцать лет, Георгию, нареченному так в честь деда, - четырнадцать.

Однако годом раньше, в 1929 году, происходит еще одно событие, во многом определившее дальнейшую судьбу Анатолия – Аркадий Георгиевич приводит его в Центральный Дом Красной Армии и знакомит со своим новым другом – тренером по дзюу-до Василием Сергеевичем Ощепковым.

А что же Анатолий Харлампиев, сын Аркадия Георгиевича? Думается, что для Ощепкова он был очень подходящим учеником: выросший в атмосфере спортивной семьи, развитый физически, достаточно упорный в достижении цели и обладающий всесторонними интеллектуальными способностями, он, казалось бы, как губка, должен был впитывать то, что мог ему дать такой тренер, как Василий Сергеевич Ощепков. Так оно, видимо, и было в том, что касалось техники единоборства, недаром на одной из рукописей Харлампиева-отца есть посвящение: «Дорогому Василию Сергеевичу за то, что он обучил моего сына дзюу-до».

Во всё же остальное Анатолий Харлампиев в то время, как и Николай Мурашов, по молодости не вникал, о чем свидетельствуют и его студенческие конспекты, где, наряду с описанием приемов дзюу-до, как нечто важное записывается следующее: « В. С. считает, что в дальнейшем можно создать систему борьбы «ГТО» вольного стиля без рубашек, но что время для этого еще не настало, так как нужно сначала внедрить борьбу с рубашками, так как на ней легче вырасти технике, а затем уже можно переходить к борьбе без рубашек».

Словом, всё то же зацикливание слушающих Ощепкова на теме военной подготовки (ГТО) и перемен в форме одежды. Как будто ничего более значительного и не происходило, и не замышлялось, и не осуществлялось.

Кроме того эта запись дает возможность последующим ее интерпретаторам настаивать на том, что у Василия Сергеевича было желание культивировать в дальнейшем именно так называемую вольно-американскую борьбу. Словно «без рубашек» выступают только именно борцы этого стиля! А вот национальными единоборствами ( где, кстати, тоже есть форма одежды «без рубашек»), техникой, приемами национальной борьбы Ощепков, якобы, не занимался. Их собирание и описание – это, по мнению интерпретаторов, исключительно заслуга Харлампиевых, и преимущественно Анатолия. Так закладывается основа «легенды», которая переживет и Ощепкова, и Аркадия Харлампиева, и самого Анатолия.

Но к этому, читатель, мы вернемся позднее. И, надеюсь, восстановим истину, не умаляя, но и не преувеличивая значение работы каждого из тех, кто был причастен к рождению самбо.

15. Единомышленники и противники

А пока рядом шли все эти «подковёрные» разборки – кому принадлежит приоритет, да чья система подготовки борцов лучше - Василий Сергеевич, на самом деле, был занят самой главной, в его понимании, на тот момент работой: он отбирал учеников. И не просто учеников – а единомышленников: тех, кто одинаково с ним понимал суть нового вида борьбы, из кого со временем должны вырасти не только чемпионы ( как и для доктора Кано, это, пожалуй, было сначала для Ощепкова не самым главным), а прежде всего – инструкторы, мастера, миссионеры создаваемого единоборства.

Собственно, это совершалось одновременно: различные, казалось бы, по стилю виды борьбы в синтезе переплавлялись в нечто совершенно новое, ещё не бывалое, и, в то же время, в тех же спортивных залах шел поиск людей, способных понять, осмыслить, запечатлеть эту новизну и, как эстафету, передать ее дальше.

По- разному приходила молодежь в борьбу: кого-то привлекало то, что было увидено на показательных соревнованиях, на тренировках, услышано от друзей. Некоторых, как Толю Харлампиева, приводили родители. А бывали случаи, когда начиналось со схватки, с противоборства, с желания показать свою «крутость».

Василию Сергеевичу вспомнилось, как он вместе с Анной и Диной, которые встречали его с тренировки, однажды шел поблизости от Дворца спорта завода « Авиахим», где он вел кружок по дзюу-до,. На узком тротуаре Ощепковых обогнали несколько молодых людей в модных клетчатых кепочках. Не желая посторониться, они грубо столкнули жену и дочь Василия Сергеевича на мостовую, чуть не сбив обеих с ног. На резкое замечание Ощепкова один из них двинулся на него грудью и заорал:

- Ну чего вяжешься, чего вяжешься?!. Да ты знаешь, кто мы такие? Про джиу-джицеров слыхал? Ну и вали дальше, дядя!

Наверное, проще всего было тут же показать новоявленным «спортсменам», с кем они имеют дело. Но не хотелось затевать драку, да и Анна с Диной смотрели на все происходящее испуганными глазами. Василий Сергеевич пожал плечами и холодно сказал:

- Слыхать-то слыхал, а вот посмотреть бы. Если не врете, пойдем вот тут рядом в спортзал – я и посмотрю, если не возражаете.

Парни замешкались, а посовещавшись и, видимо, предвкушая легкую потеху, нестройным хором закричали:

- Идёт!

Василий Сергеевич негромко, но твердо сказал Анне:

- Идите домой, я скоро вернусь.

Знакомый вахтер с удивлением посмотрел на вернувшегося тренера, но ключи от спортзала дал.

Тот парень, который гордо назвал всю компанию «джиу-джицерами», вышел на ковер первым. С первого захвата Ощепков понял, что парень ничего не смыслит в борьбе. После нескольких довольно щадящих ощепковских бросков хвастун, растерявший весь кураж вместе с пуговицами, попросил пощады.

- Кто желает продолжить? – вежливо осведомился Ощепков.

Парни зашептались, подталкивая друг друга. Наконец один из них, сняв ботинки, вышел на ковер. Посмотрев на его перепуганное лицо, Василий Сергеевич, скрывая усмешку, предложил по-джентельменски закончить поединок, не начиная его. Они пожали друг другу руки и Ощепков уже хотел сказать присмиревшей компании несколько прощальных слов, как самый крупный из парней, видимо, во время первой схватки отошедший в сторону, яростно прыгнул ему на спину. Василий Сергеевич инстинктивно продолжил движение парня броском через плечо.

Потерявшего сознание нападавшего все вместе оттащили в душевую и через несколько минут привели в себя.

Вся эта история может быть и не запомнилась бы Василию Сергеевичу, если бы через несколько дней он не увидел в вестибюле Дворца спорта того парня, который так и не отважился с ним бороться. Переминаясь с ноги на ногу , он пробормотал свою просьбу взять его в секцию дзюу-до.

Некоторое время Ощепков незаметно наблюдал за новичком, желая понять, не жажда ли реванша привела его в спортзал. Однако излишней агрессивности и грубости за ним не замечалось, но зато стало видно, что у парня в общем-то неплохие перспективные данные и из него можно воспитать мастера. Со временем так и получилось.

Бывало и так, что, переоценив свои силы и свою способность к упорному труду, новички уходили из борьбы и из спорта вообще. Но у Ощепкова таких случаев были считанные единицы.

Василий Сергеевич вскоре убедился, что, пожалуй, с технической стороной работы над новым единоборством было легче: то, что отрабатывалось и пробовалось в спортивных залах, он вечерами, допоздна просиживая в желтом кружке света настольной лампы над своими тетрадками, зарисовывал и описывал. Привлек даже на помощь свою давнюю союзницу – фотографию: позировал перед объективом в спаррингах с кем-либо из наиболее понятливых учеников, и беспристрастная пленка в десятках кадров запечатлевала приемы нового единоборства, которое пока еще носило классическое название: «дзюу-до».

Чаще других боролись с Василием Сергеевичем перед объективом Сагателян и Петров. В работу на ковре Сагателян вносил свой южный темперамент и пылкость. В то же время Борис как никто умел для объектива расчленить борцовский прием на составные элементы, чего и добивался Ощепков, чтобы придать этим снимкам характер учебного материала. Ему же, как вспоминают современники тех лет, Ощепков поручил привезти из поездки на Кавказ фотографии фаз исполнения приемов грузинской борьбы чидаоба.

Несмотря на последующие обстоятельства, фотография не подвела мастера - в десятках кадров пленка сохранила этот бесценный материал – важный не только как учебное пособие, но и как свидетельство кропотливой работы Василия Сергеевича Ощепкова над усовершенствованием каждого приема.

И наконец в 1932 году элементы дзюу-до были включены в нормативы комплекса ГТО второй ступени. Журнал «Физкультура и соцстроительство» подчеркнул в редакционной врезке, что «…следует приветствовать попытку д-ра Котова и т. Ощепкова дать серию статей, помогающих усвоить один из интереснейших и наиболее прикладных разделов комплекса второй ступени – приемы борьбы дзюу-до».

Уже первая статья на эту тему, помещенная в журнале за подписью Г.И. Котова содержала несколько положений, весьма важных для решения о том, когда собственно родилось единоборство, носившее имя вольной борьбы, а затем позднее переименованное в самбо. Дзюу-до называется в этой статье «видом самозащиты» и подчеркивается, что «по характеру физических упражнений и методике подготовки дзюу-до можно разделить на две: спортивную дзюу-до и дзюу-до, в основе которой имеются исключительно прикладные виды упражнений, рассчитанные на борьбу с вооруженным противником и его быстрое обезоруживание и поражение».

Позднее читатель увидит, что такое же деление дает в своих письмах во Всесоюзный Совет физкультуры и спорта и сам В.С. Ощепков.

Автор статьи в журнале «Физкультура и соцстроительство» разъясняет далее, что «второй вид дзюу-до учит физкультурника приемам самозащиты и нападения в общем комплексе рукопашного боя».

Подробно останавливаясь на тех приемах, которыми предстоит овладеть сдающему нормы ГТО второй ступени, автор не забывает подчеркнуть и то, что всегда имел ввиду и Василий Сергеевич Ощепков: «Непосредственная близость противника, разнообразие приемов, которыми противник может пользоваться для нанесения поражения при нападении, разнообразие положений в схватке и выход из боя вырабатывают и ряд ценнейших психофизических качеств у обороняющегося: инициативы, находчивости, сметливости, решительности, ловкости, мгновенности принятия решений, настойчивости и выносливости».

Конечно, ребята, собравшиеся к своему тренеру из разных уголков страны, кто незаметно для себя, а кто и сознательно, учились у него не только борьбе. Они, разумеется, помнили, что Василий Сергеевич – воспитанник легендарного Кодокана, и они не могли не слышать многочисленных рассказов о почти сверхъестественной силе и ловкости прославленных сэнсеев. Может быть, некоторые из ребят и ожидали, что тренер посвятит их в эти сверхъестественные тайны, в то, что можно было назвать мистикой дзюдо, и были слегка разочарованы, что вместо тайн и секретов он предлагал им работу и еще раз работу - не только над своими реакциями, мышцами, но и над своей личностью, и над тем, наличие чего их, атеистов и комсомольцев, приучали не признавать – над собственной душой.

Для многих это было невольным подражанием – они любили и уважали своего тренера и учились двигаться неторопливо и пластично, как он; так же, как он, спокойно и веско говорить; не поддаваться на разные провокации; не стыдиться протянуть руку тем, кто слабее…

Но некоторые еще и понимали ход его мыслей и учились думать так же, как и он, сверять по нему шкалу своих жизненных ценностей. Этих Василий Сергеевич отличал, в этих видел людей, перспективных для совершенствования и распространения не только техники нарождающегося единоборства, но и духовного, нравственного облика этих молодых людей.

Он вспомнил, как однажды спросил парней, которых тренировал, какие качества характера они считают наименее подходящими для настоящего борца. Конечно, первыми были единодушно названы трусость, нерешительность, безынициативность. С этим трудно было не согласиться. Потом наступила заминка и наконец кто-то презрительно скривив губы, бросил: «Смирение, кротость»… В то время эти качества были у молодежи не в чести – ценились и культивировались удаль, сила, задиристость, или, как еще говорили, «комсомольский задор».

Василий Сергеевич пожал плечами:

- Смотря что понимать под смирением.

- Ну, это…Как его… Если кто ударит тебя по левой щеке, подставь и правую.

Все дружно рассмеялись.

Василий Сергеевич тоже улыбнулся:

- Да, во время схватки это, конечно, вряд ли подойдет. Но ведь борец не всё время проводит на ковре. А если эти слова понять так: « Не воздавайте злом за зло» или «не исцеляйте зло злом»? Меня когда-то учили: преодоление зла - добром, силы – смирением, ненависти – любовью это ключевые вопросы истории человечества.

- Что-то не очень получается – любовью-то, - заспорил кто-то. – Ненависти вон сколь на Земле накопилось!

Его поддержали, загалдели, приводя примеры из истории, из настоящего и из совсем недавнего прошлого, случаи из собственной жизни.

- Стойте, а причем здесь борьба? – спохватился тот, что сказал про смирение.

- А разве ты сейчас на ковре всегда отвечаешь на силу насилием? – ответил за тренера Коля Мурашов. – Дзюу-до – мягкий путь. Ты же не видишь в своем противнике врага? А смирение – это вовсе не признак слабости: отец говорил мне, что только очень сильный духом человек способен не ответить на оскорбление оскорблением, гневом на гнев, обидой на обиду. Властвовать собой – это нелегкое умение. Ведь надо не только не отвечать злом на зло, но и не таить в сердце недоброго чувства, стереть из памяти то плохое, что тебе сделали.

- А зачем это надо?! – выкрикнул парень, заспоривший с Ощепковым. – По-моему, такое непротивленчество просто унизительно и нелепо для любого нормального, физически здорового человека.

- Слушай, злопамятность хорошее качество, да? – вкрадчиво спросил его Сагателян .

И спор загорелся с новой силой.

Василий Сергеевич слушал ребят вполуха – мыслями был далеко, в той давней поре, когда спросил мальчишкой Владыку Николая как сочетается борьба с верой, с христианским милосердием. Владыка тогда напомнил ему про былинных богатырей, про Пересвета с Ослябей, как их благословил Сергий Радонежский на Куликовскую битву.

Это хорошо, что те же вопросы волнуют молодых и сейчас. Хорошо, что они пытаются думать и сами, а не только по учебникам марксистской этики.

Кто из них оправдает его надежды, в ком он не ошибется, кому окажется по плечу нелегкая ноша, не только в спорте, но и в жизни, – должно было показать время. А пока оставалось одно – искать их и отдавать им всего себя. Всего, без остатка.

Перечитал написанное о споре учеников Василия Сергеевича и подумал: а ведь, пожалуй, это самое трудное в жизни истинно верующего человека – не только не отвечать на зло, причиненное тебе, местью, но и даже не просить об этой мести у Господа, а наоборот – молиться за врагов своих…Может быть, это проще в спортивной борьбе – не видеть в противнике врага, особенно если он победил тебя; не унижать того, над кем ты одержал победу, не кичиться ею. Искренне желать сопернику побороть свои слабости и в дальнейшем добиться успехов. Этому учит самбо.

Так в спортзале. А в жизни? Однажды рассказали мне поучительную житейскую историю, которая о многом заставила меня задуматься.

Начиналась она так: взялись три партнера, три товарища за большое и важное дело. С самого начала уговорились: каждый берет на себя какие-то конкретные обязательства, но работаем вместе, в одной упряжке, ради единой цели поддерживая друг друга плечом.

Все договоренности, в том числе о равенстве и партнерстве, оговорили устно, не составляя никаких бумаг - это давало любому из них свободу впоследствии поступать или по договоренности, или как кому выгоднее.

Дело есть дело: двум из трех партнеров достались в нём более престижные и ответственные места. Они, что называется, управляли процессом, принимали решения, и, чем дальше, тем больше стала к ним закрадываться мысль, что Третий им вроде как и ни к чему: зачем делить на троих то, что может достаться только двоим? Тем более, что вопрос стоял о власти.

Особенно не терпелось Молодому: ведь из двух партнеров одному всегда легче выбиться в лидеры. «Третий лишний!», - решил он и стал потихоньку создавать такие условия, чтобы этот третий сам догадался уйти.

А что же Третий? Он отлично понимал, чего от него ждут, но именно поэтому решил не уступать. В конце концов ведь главным оставалось дело, а не их личные отношения. И долгое время Третий смирял свою гордыню, терпеливо переносил возникающие трения.

Однако всякому терпению бывает предел: пренебрежение Молодого становилось слишком явным и уже оскорбительным. После одного такого разговора с Молодым Третий принципиально заявил, что он уходит. То, что происходило в это время в его душе, трудно передать словами. Чувство обиды на несправедливость переполняло его. Он искренне верил, что существовавший между ними договор – это нечто нерушимое; что обязательства, взятые на себя каждым из них, должны неукоснительно выполняться…Он чувствовал, что его провели и предали.

Видимо, и его партнеры, особенно тот, что старше, почувствовали, что их поступок не совсем порядочен – они решили с ним как-то договориться. Но Третий не мог даже слышать их голоса .

Положение, казалось, было безвыходное, но у человека, попавшего в беду, всегда остается главное, а иногда и единственное прибежище – обращение к Господу. И Третий молился – он просил у Создателя силы, чтобы вынести то, что на него обрушилось, и спрашивал, как ему быть.

Прозвучавший в его душе ответ был прост: это было напоминание о Господней Заповеди «Возлюби ближнего, как самого себя»…

Но Божья благодать – это не просто дар, это ещё и призывание к труду души, к преодолению себя, поэтому мы порой закрываемся от нее, как от дождя зонтиком. И первым чувством, охватившим Третьего, был протест: «Как, - возлюбить? Да как можно их любить?! Как можно за них молиться?!»

И только после долгих раздумий однажды, в храме, как озарение, пришла к нему мысль: « Да ты не только молиться за этих людей, ты в ноги им должен кланяться – ведь это благодаря им ты искренне обратился сердцем к Господу. Пусть они упиваются властью и деньгами – ты получил неизмеримо больше . И, действительно, остаётся только молиться за них, чтобы поняли: они не победили, не выиграли, а морально утратили гораздо большее, чем то, что им досталось. И ещё – пострадало общее дело».

Если каждый только за себя, за свои личные достижения, то, в конце концов, проигрывает само дело– то, ради чего, собственно, и нужно было соединить общие усилия, не борясь за личное первенство в этом партнерстве. А, значит, страдают многие люди, которым в конце концов должно быть безразлично, как складываются взаимоотношения между партнерами, лишь бы дело двигалось вперед и развивалось.

Именно поэтому у Третьего не возникло даже мысли о мести этим двоим, он перестал даже осуждать их. Оставалось, действительно, только молиться, чтобы им по плечу оказался тот воз, который они решили тащить вдвоём, чтобы удача не изменила им, потому что от этого пострадают люди.

Вот такая история…Да и мне самому порой приходилось сталкиваться с тем, что в деловых отношениях утрачен своеобразный кодекс чести, когда соглашение, скрепленное словом, считалось нерушимым. А сейчас, нередко происходит так: обсуждена какая-то проблема, достигнута договоренность, но вот встали из-за стола переговоров, разошлись и оказывается, что каждый поворачивает эту договоренность так, как ему выгодно. Какая уж тут ответственность за общее дело!

Возвращаясь к нашему повествованию, хочу сказать, что для искренне верующего человека очень часто то, что казалось неудачей, оборачивается в конце концов благоприятными обстоятельствами. Недаром, уповая на Господню волю, народная мудрость гласит: «Что ни делается, всё к лучшему». Так произошло и с нашим героем, Василием Сергеевичем Ощепковым, после его ухода из Высшей Школы милиции.

Настоящим звездным часом в деятельности Ощепкова становится его преподавание в Московском институте физкультуры. Но его приходу туда предшествовали сложные обстоятельства, и были они вызваны всё тем же упорным стремлением соперников Ощепкова отстоять свой приоритет.

«В 1933 году противники Василия Сергеевича сумели добиться его ухода из Школы милиции – вспоминает Александр Матвеевич Рубанчик, который, как мы уже рассказывали, перешел к Ощепкову от Спиридонова - его заменили одним из учеников Спиридонова который, конечно, не смог, да и не собирался продолжать так успешно начатую Ощепковым работу. Ощепков ушел в Институт физкультуры, где и стал преподавать, занимаясь попутно с кружком, который был организован во Дворце спорта завода «Авиахим».

Вместе с Василием Сергеевичем из Школы милиции ушел в Инфизкульт на должность доцента и Аркадий Георгиевич Харлампиев.

С определенными сложностями столкнулись в это время и те ученики Василия Сергеевича, которые начинали заниматься дзюдо в системе милиции и пытались продолжить там дело своего учителя и тренера. И здесь мы снова , по хронологии, должны будем вернуться к конфликту Спиридонова и Ощепкова, главным образом для того, чтобы пояснить, почему Василий Сергеевич вынужден был оставить преподавание в Школе милиции. Дело было в том, что конфликт затрагивал уже не только его самого и его систему единоборства, но и его учеников.

« Будучи переведен в Москву, в Центральную Высшую Школу милиции, я пытался вновь организовать секцию дзюу-до в школе, - вспоминает Александр Рубанчик, - но, узнав об этом, Спиридонов сумел от имени Центрального Совета «Динамо» направить на имя начальника школы …следующую бумагу: «Т. Рубанчик не может преподавать в школе джиу-джицу, так как он не знаком с принятой у нас в обществе системой». ( Самое интересное, что это утверждение адресовалось тому самому человеку, которому когда-то в Новочеркасске, после проведенных сборов, Спиридонов нахваливал Рубанчика как своего лучшего ученика… Да – у «великих» тоже бывают свои слабости…)

« Всё это для Начальника Школы и для меня было таким откровением, что мы сразу увидели настоящее лицо Спиридонова, - продолжает А. Рубанчик. – Центральный Совет «Динамо» направил в школу преподавателем единоборства по спиридоновской «системе», футболиста Амерлинского, закончившего у Спиридонова 40- часовые курсы…Всё это мы долго обсуждали с Василием Сергеевичем Ощепковым, так как он недавно пережил аналогичное».

Андрей Будзинский в своих воспоминаниях утверждает: «В совете ветеранов есть неоспоримый документ – письмо, написанное в 1934 году во Всесоюзный совет физкультуры при СНК СССР с просьбой разобрать вопрос приемлемости двух систем единоборств: Ощепкова и Спиридонова. Кроме того в этом заявлении указывается на неприемлемые высказывания Спиридонова в адрес Ощепкова. Там же Ощепков рекомендует создать комиссию из компетентных лиц для разбора этой проблемы. Первым в этом списке идет комкор Кальпус, затем известные мастера единоборств, в том числе боксер Аркадий Харлампиев. Комиссия собиралась дважды, но Спиридонов на неё не являлся, уклоняясь от разбора конфликта».

Между тем Ощепков считал, что «комиссия на основе изучения материала и просмотра должна решить вопрос о единой УНИФИЦИРОВАННОЙ СИСТЕМЕ самозащиты в Советском Союзе (выделено В.С. Ощепковым), которая нашла бы своё применение в спортивной работе, ОГПУ, милиции, в РККА, и в то же время получила бы широкое распространение среди физкультурных масс нашего Советского Союза как спортивная борьба вольного стиля… (выделено автором).

В сущности в этом абзаце ощепковского письма содержится четкое заявление Василия Сергеевича о том, что уже в 1934 году существует унифицированная система борьбы вольного стиля, готовая к самому широкому распространению и применению.

Это было сказано за четыре года до того, как Анатолий Харлампиев объявил в своем докладе на Всесоюзной конференции 1938 года о рождении «нашей советской борьбы нового стиля».

И это важный факт читателю стоит запомнить.

Между тем слухи о запрещении дзюудо поползли буквально отовсюду…И дело не ограничилось лишь распусканием слухов. Благодаря интригам Спиридонова, который всячески уклонялся от каких бы то ни было соревновательных показов, были запрещены преподавание дзюудо и работа кружков поэтому единоборству в ленинградском «Динамо», в Ростове-на-Дону и наконец в Центральной Высшей Школе Рабоче-крестьянской милиции в Москве. Отменило приглашение Ощепкова руководить курсами по дзюдо «Динамо» в Минске. Главное Управление милиции разъяснило, что «в органах ОГПУ и милиции должна существовать единая система, каковой считается система Спиридонова»…

Конечно, посеянные Василием Сергеевичем в Школе милиции семена после его ухода не пропали даром: те, кто занимался с ним, продолжали тренировки в других кружках, как тогда называли спортивные секции. Не ушло дзюу-до и из учебной программы. Но преподавалось в самой Школе милиции по сути уже не то единоборство, которое вел Ощепков, – живым и развивающимся для курсантов Школы оно было именно в изложении своего создателя.… Однако не бывает худа без добра: работа в Инфизкульте дала Ощепкову уникальную возможность ближе познакомиться с национальной борьбой: в московский институт целыми группами приходили увлеченные физкультурой сильные и ловкие парни из национальных республик. Едва ли не каждый из них был хорошо знаком с искусством борьбы своего народа. Занимаясь у Василия Сергеевича, они сноровисто использовали на ковре собственные, с детства знакомые приемы, и еще сами того не осознавая, вносили свой вклад в новую, еще только рождавшуюся борьбу. И, конечно, это тоже было предметов разговоров и обсуждений Ощепкова и Харлампиева. У обоих был интерес к национальным видам борьбы и запас личных наблюдений, и попытки применить увиденное в собственной борцовской практике – в боксе и в дзюдо.

Думается, что, если бы позволили время и обстоятельства, два эти мастера могли бы вступить в ещё более тесное сотрудничество, тем более, что между ними не вставало и тени соперничества.

16. Нас выбирают, мы выбираем

( По воспоминаниям Н. В. Мурашова)

Уход Василия Сергеевича из нашей Школы так подействовал на меня, что я сгоряча чуть не ушел из милиции вслед за ним. Меня не остановило бы даже то, что я был на последнем курсе и до выпуска мне оставалось несколько месяцев. Но против моего ухода оказался сам Василий Сергеевич:

- Я ценю ваше отношение ко мне, Коля, - сказал он, положив руку мне на плечо, - но никогда не решайте ничего на волне эмоционального порыва. Ну и, если хотите, мне вряд ли будет моральной поддержкой мысль, что из-за меня вы испортили себе будущее. Кроме того, ведь наши тренировки в любом случае будут продолжены, так стоит ли ломать копья из-за того, что они будут происходить в другом спортивном зале? Обещайте мне, что вы перемените ваше намерение.

Не поддержали меня и товарищи:

- Ты извини нас, Николай, но Василия Сергеевича все равно нам не вернут, а Школу-то кончать надо. Не пыли, успокойся. Ты же по-прежнему у него будешь тренироваться. И мы все тоже.

Так все и осталось – как будто по-старому, только тренировались мы теперь в спортзале завода «Авиахим», а иногда и в Инфизкульте. С тренировок ходили, как и раньше, стайкой – провожали Василия Сергеевича, а иногда, по его приглашению, заходили попить чайку с московскими баранками или с «фирменными» рыбными пирожками Анны Ивановны.

Как-то раз, возвращаясь вот так вместе вечерком, наткнулись на Якова Перлова, шагавшего нам навстречу. Яков остановился и, широко раскинув руки, словно пытался обнять нас всех сразу, изобразил бурную радость:

- Какие люди – и все вместе! Здорово, братцы! Здрасьте, Василь Сергеевич! Птенцов на прогулку вывели?

- А ты, выходит тогда, заблудший птенец? – не выдержал я такого нахальства. – Из гнездышка выпал?

- А, и ты здесь, Мурашов! – как ни в чем не бывало обрадовался Яков. – Вот и хорошо. Отойдем-ка чуток: разговор есть, - и только прищуренные на секунду глаза выдали, что мой выпад попал в цель.

Мы отошли.

- Не задерживайтесь, Коля, самовар у Анны Ивановны остынет, - сказал мне вдогонку Василий Сергеевич.

Ребята двинулись дальше. Яков молчал, ковыряя носком ботинка рыхлый ледок на кромке тротуара. Помалкивал и я, рассматривая новое перловское обличье: знаменитую кожанку, кепку и хромовые сапоги, в которых он щеголял в двадцатых годах, сменили долгополое пальто с поднятым воротником, похожее не то на шинель, не то на плащ, ботинки и шляпа с остро замятым спереди верхом. Как-то заострилось и само лицо Якова – не было в нем почему-то прежней лихой самоуверенности. Я еще не знал тогда, что и среди чекистов, причем высшего эшелона, уже начались аресты…

Я уже открыл было рот, чтобы прервать это затянувшееся молчание, как вдруг откуда-то из переулка вылетела черная легковушка и остановилась прямо возле нас, взвизгнув тормозами.

- Яков, тебя Агранов ищет! Быстрее! – крикнул, высунувшись в приоткрывшуюся дверцу шофер.

- На Лубянку-2? – почему-то бледнея спросил Перлов.

- Нет, на квартиру – на Милютинский,9 – ответил шофер.

- Ну так едем! А, черт! – повернулся он ко мне, - ты вот что… Ты подскочи завтра часов в десять вечера на Ленинградский вокзал. Найдешь меня там – платформа девять. Ты мне позарез нужен. Придешь?

Сам не зная почему, я , не задумываясь ответил:

- Да.

Медленно, в раздумье, отправился я на Дегтярный переулок… Оказывается, прямым начальником Перлова был не кто иной как первый заместитель наркома внутренних дел Ягоды, комиссар госбезопасности первого ранга Яков Саулович Агранов… А может быть, судя по тому, что был вызван прямо на квартиру к шефу, наш Перлов был не только подчиненным, но и доверенным Агранова, которому, по слухам, подчинялись все оперативные отделы НКВД? Стало быть, не врал Перлов, говоря, что с очень могущественными людьми свела его служба…

Занятый своими мыслями, я не заметил, что сзади дорогу осветили фары машины, и едва успел посторониться, когда меня, чуть не сбив на ходу, обрызгав грязным снегом, обогнала «черная маруся» - грузовой фургон, ночное появление которого у любого подъезда, (несмотря на безобидную надпись на борту: «Хлеб» или «Продукты»), воспринималось как знак непоправимой беды, ломавшей всю жизнь…

Я, конечно, жил не под стеклянным колпаком – меня, как и всех моих современников, обдували жёсткие ледяные ветры моего времени – я читал газеты, ни один номер которых не обходился без сообщений о разоблачении и арестах «врагов народа», мы обсуждали это на комсомольских собраниях, и время от времени кто-нибудь из моих товарищей с белым, словно посыпанным мукою, лицом, в тишине, звенящим голосом каялся в «политической близорукости» и отрекался от арестованных и осужденных близких людей…

И всё же лично меня всё происходившее пока не касалось и я, как многие в то время, пребывал в твердой уверенности, что уж меня-то обвинить совершенно не в чем – перед Родиной и своим народом я абсолютно чист, а значит мне не грозит ночной звонок в дверь хриплый голос дворника: « Вам телеграмма…»

Однако встреча с этой зловещей черной машиной была для меня на сегодня уже слишком – остаток пути я проделал почти бегом.

Самовар у Анны Ивановны был еще горячим. Никто не расспрашивал, о чем мы беседовали с Перловым, промолчал и Василий Сергеевич, лишь на секунду остановив на мне внимательный взгляд. Не знаю, что он успел разглядеть на моем лице, но ни во время затянувшегося, как обычно, чаепития, ни прощаясь в прихожей, он так ни о чем и не спросил меня, верный своему обычному правилу: надо будет - человек обо всем расскажет сам.

На другой день, как назло, снова зарядил мокрый снегопад и поздним вечером мне совсем не хотелось добираться до Ленинградского вокзала по холодной, хлюпающей под ногами жиже. Но, давши слово – держись. А кроме того я был уверен, что, раз ему так приспичило, Перлов всё равно меня достанет, а мне вовсе не хотелось лишний раз попадаться вместе с ним на глаза своим товарищам по Школе – очень уж одиозное к тому времени сложилось у большинства из них об Якове мнение.

Ленинградский вокзал к десяти вечера уже почти опустел – в северном направлении ушли последние в этот день пассажирские поезда. Но вокзальные буфеты еще работали, и бдительная железнодорожная милиция не торопилась очищать залы ожидания от случайных прохожих, забежавших погреться и перекусить.

На выходе к девятой платформе не было почему-то обычного постового, и я решил обойтись без покупки перронного билета: в случае чего Яков меня прикроет. Потуже замотав шарф и подняв воротник, я шагнул из ярко освещенного зала в ветреную холодную темноту.

Девятая платформа была пуста, но сбоку, возле восьмой, стоял товарный состав. Около вагонов с высокими зарешеченными окнами толпились люди. Резкий синеватый луч прожектора освещал паровоз, разводивший пары. Я в недоумении остановился.

В начале восьмой платформы отворились вокзальные двери, послышались какие-то окрики и собачий лай. К вагонам направлялась нестройная колонна людей с вещмешками. Это походило бы на посадку новобранцев в воинский эшелон, если бы не возраст и совершенно штатский вид конвоированных. Да, колонну явно сопровождал вооруженный конвой с собаками.

Рядом со мной кто-то пошевелился. Я оглянулся и увидел старуху, одетую в железнодорожную форму. В руках у нее была швабра и совок на длинной ручке, в какой обычно собирают мусор вокзальные уборщицы.

- Третий эшелон отправляют, ироды, - прошелестела она. – Опять на Кемь - пересылку, а оттель, поди, на Соловки…

У входа на восьмую платформу снова хлопнула дверь , яркий свет скользнул по лицу уборщицы и я узнал в ней женщину, встретившуюся нам с Ощепковым у храма Николы Явленного.

- Кто это? Зачем? – спросил я у нее.

- Да ты разве не знаешь? Батюшки это наши, московские, - мученики за веру православную. Сказывают, из деревень тоже есть – и священники, и диаконы. Ссылают их на Севера. Я думала, ты провожаешь кого… Ну да ладно – дело твоё.

- Как это – «батюшки»? За что?

- А им не требуется нынче «за что». Теперича и «за так» сойдет. Ты думаешь отчего это попов да монахов сюда согнали? Нелюба власти стала правда Господня, вот дело в чем, вот ее и затаптывают! Вот ты, сынок, об этой правде, что затаптывают, почаще вспоминай, чтобы самому от нее не отстать…Ой, да ты гляди, гляди – никак и наш отец Захарий тут! Господи! – и она рванулась было вперед, но я рывком же оттащил ее обратно в тень.

Однако, видимо, тот, к кому устремилась ее простая душа, каким-то непостижимым образом уловил это движение: высокий седобородый старик шагнул к краю платформы и, повернувшись в нашу сторону, сотворил широкое, благословляющее крестное знамение. И в ту же минуту военный, из тех, что руководили посадкой, подскочил к священнику и, схватив его за бороду, с размаху ударил по лицу.

Я невольно вскрикнул. Не думаю, что мой голос был услышан среди окриков конвойных и лая собак, но ударивший обернулся и в резком свете прожекторов я узнал Якова Перлова.

Он с минуту вглядывался в мою сторону, но, видимо, луч прожектора слепил его, он явно не увидел нас и, резко обернувшись, быстро зашагал вперед, выкрикивая слова какой-то команды.

Я повернул было к выходу с перрона, но теперь уже уборщица удержала меня:

- Не ходи. Видишь – ирод вернулся. Прицепится.

Я всмотрелся в дверное стекло, увидел появившегося постового и понял, кого так величает моя собеседница.

- Пойдем, - потянула она меня за рукав, - я тебя через служебный выход выведу. В случае чего – ты мой внучек, меня с дежурства пришел проводить до дому.

« Надо же, и не боится ведь, старая, что могут донести на нее… А ведь она меня совсем не знает», - подумал я и пошел за нею вслед.

На мокрых и грязных ступенях Ленинградского вокзала она перекрестила меня на прощанье и я, сам не знаю как, поцеловал ее морщинистую отекшую руку. Она легонько оттолкнула меня в лоб и, отступая сказала:

- Ишь чего выдумал! Что я – благородная что ли? Мне и смолоду-то ручек не целовали… Ну, иди, Господь с тобой. Да что узнал, - никому не сказывай. А про меня помни: ежели что – так я тебя николи и в глаза не видывала. Так-то оно лучше будет. Прощай.

И, повернувшись, мелкими старушечьими шажками посеменила обратно в вокзал.

Я в нерешительности простоял ещё несколько минут и совсем было уже собрался уходить, как из того же служебного выхода вышел Яков Перлов. Несмотря на промозглую сырость, ему, видимо, было жарко – верхняя пуговица его долгополой («под Дзержинского») шинели была расстегнута.

- Вот ты где! Давно пришел? Искал меня? – быстро спросил он, испытующе взглянув на меня.

- Да нет, - так же быстро и без запинки ответил я. – Извини, опоздал – тренировка затянулась.

- Да, да – любит вас Сергеич помытарить, - с явным облегчением, похохатывая, сказал он. – Ну пойдем в вокзал, перекусим - там на втором этаже у Люси пирожки с капустой вкусненные.

Пирожки, действительно, оказались вкусными и, наливая горячий чай, буфетчица Люся не пожалела ни сахара, ни заварки, но я с трудом заставлял себя есть и пить – кусок не лез мне в горло. Я с усилием отводил взгляд от сильных коротких пальцев Якова, хищно разрывавших пополам свежие пирожки, прежде чем с аппетитом отправить их в рот. Только что этой рукой он ударил в лицо старого человека, священника…

Горькая мысль мучила меня: нет, нет - невозможен был бы такой разгул зла, такое выставление на позор и осмеяние нравственных основ жизни, если бы миром управляла благая верховная сила!

Я не слушал, что говорит мне Перлов, а он объяснял и объяснял мне что-то, и еще набивал рот, жадно заглатывая пищу. Я спохватился только тогда, когда он спросил меня:

- Так как ты на это дело смотришь, а? Люди нам сейчас вот как нужны – работы по горло.

Судя по этой последней фразе, я догадался, что он предлагает мне работу у них. И я знал теперь, что это за работа. Надо было ответить так, чтобы он не догадался, что я все-таки был на платформе и видел то, что мне, очевидно, не полагалось видеть…

- А как же милиция? – вяло ответил я, прикрывая глаза. – У нас ведь распределение… Да и в армии придется отслужить.

- Брось! Хочешь участковым в Тмутаракань? Ворованных коз бабкам разыскивать? Да ты что – не слыхал что ли? Я же сказал, что наши всё уладят. Э, да ты спишь никак? Разморило тебя в тепле? Ладно, подумай –можешь сейчас не отвечать. Только долго не тяни – у нас этого не любят. - И вскользь, но по-отечески заботливо, посоветовал: - Знаешь, не перенапрягался бы ты так с этим своим дзюу-до. Ты в чемпионы что ли готовишься? Всё должно иметь свою меру и полезное применение в жизни, - назидательно закончил он. - А иначе – на фига?

Я кивнул головой и пообещал подумать о его предложении. На этом мы и расстались.

Все последующие дни я ходил как под дамокловым мечом: мне было совершенно ясно, что Перлову надо решительно отказать. Но я боялся, что это отзовется на моем распределении, а карьера сельского участкового меня и в самом деле не привлекала, прежде всего потому, что в Тмутаракани, как выразился Перлов, вряд ли есть спортзал и тренер по дзюу-до.

Можно было, конечно, обратиться к Василию Сергеевичу – я знал, что к тому времени он передал ряд своих кружков лучшим ученикам: тот же кружок во Дворце спорта завода «Авиахим» вел с недавних пор Толя Харлампиев и под руководством Василия Сергеевича весьма успешно осваивал азы тренерской работы.

Но дело было в том, что только сам Ощепков решал, кого из своих учеников он считает готовым к началу тренерства. Я не знал, как он оценивает степень моей готовности, но, судя по тому, что до сих пор он не заговаривал со мной об этой работе, мне не стоило ставить в неловкое положение ни его, ни себя. К тому же я не был уверен, что Перлов, так же легко, как из милиции, не взял бы меня в свое ведомство и из тренеров.

На другой же день первым моим движением было отправиться к Василию Сергеевичу и рассказать ему обо всём, что произошло на Ленинградском вокзале. Но я вспомнил, как разыскивал он отца Захария, как потемнел лицом, узнав, что священника «увезли», и решил не сообщать Ощепкову то, что мне стало известно о дальнейшей судьбе иерея.

Однако, надо было что-то решать с предложением Перлова, но, как я ни старался, ни одна подходящая мысль не приходила мне в голову. И, как это обычно бывает у людей, попавших в безвыходное положение, я со всей горячностью взмолился: « Господи, помоги мне !». И как -то сами потекли слова знакомых с детства молитв, которым учила ещё маменька… Удивительно, но решение проблемы вскоре пришло само, без каких-либо усилий с моей стороны.

К концу недели меня вызвали в кабинет начальника Школы. Не скажу, что этот вызов пробудил во мне приятные предчувствия: нашего брата – курсанта в этот высокий кабинет чаще всего вызывали для нахлобучки, достаточно серьезной, чтобы находиться в компетенции начальника курса или, тем более, руководителя группы. И от того, что я не чувствовал за собой никаких грехов, мне было ничуть не легче: был бы курсант, а грехи найдутся.

В кабинете, кроме начальника Школы, находился неизвестный мне военный средних лет, в форме без знаков отличия. И эта деталь отнюдь не прибавила мне уверенности в себе. « Перловские штучки – достал он меня всё-таки», - мелькнула мысль.

- Садись, Николай Мурашов, - пригласил начальник, когда я отрапортовал о своем прибытии. – Вот тут товарищ хочет с тобой побеседовать.

Он кивнул военному и вышел, плотно притворив за собой дверь в приемную.

- Мы сделаем так, товарищ Мурашов, - сказал военный, раскрывая на столе какую-то синюю папку, - я расскажу вам всё, что знаю про вас и про вашу жизнь, а вы меня поправите , если где неточно, и дополните, если я что пропустил.

Он сказал это так уверенно и спокойно, что мне и в голову не пришло возразить ему или хотя бы справиться, кто он такой и зачем это всё нужно.

В синей папке и в самом деле содержалась вся моя жизнь: и сведения о моих родителях, и дата моего рождения, и наше бегство с отступающими белыми во Владивосток после революции, и гибель отца, и смерть матери, и мое беспризорничество, и встреча с отцом Алексием, и мое усыновление доктором. Я пояснил только, что впервые с доктором меня свела именно мамина смерть еще до того, как он ушел в партизанский отряд. Были в синей папке и годы моей жизни в Харбине, и занятия борьбой с Чангом.

Мой собеседник, видимо щадя мои чувства, лишь вкратце упомянул о гибели моих приемных родителей и о причинах моего возвращения во Владивосток. Здесь он остановился и попросил меня поподробнее рассказать про обстоятельства моей первой встречи с Василием Сергеевичем Ощепковым.

- Расскажите также, что вам известно об этом человеке, - предложил он. И, видя мое замешательство, положил рядом с первой еще одну синюю папку:

- Я не прошу вас рассказывать мне о жизни товарища Ощепкова или о его убеждениях и разговорах. Вот здесь, - он похлопал по второй синей папке, - есть всё о нем. Вы, наверное, уже убедились, что мы знаем довольно подробно об интересующих нас людях. Мне важно знать, что известно о нем именно вам.

Я, как мог, собрался и сбивчиво выложил вкратце все, что слышал от Ощепкова о его сиротстве, о воспитании в Японии, об учебе в Кодокане, о службе переводчиком в Красной Армии, о болезни и смерти его жены и о новой женитьбе здесь, в Москве. Я сказал также, что Василий Сергеевич – мой первый учитель по дзюу-до и что он тренирует меня до сих пор.

- Хороший тренер? – вскользь поинтересовался мой собеседник и настойчиво спросил: - Вам больше нечего добавить? Вспомните, вы ничего не упустили? Он больше о себе ничего не рассказывал?

Я отрицательно покачал головой.

- Ну хорошо, - сказал военный, захлопывая мое досье. – Я ценю вашу выдержку, потому что не может быть, чтобы человек в вашем возрасте был настолько нелюбопытен, чтобы его не интересовало, к чему весь этот разговор. Мне, наверное, пора представиться: я заместитель начальника второго отдела Разведывательного управления РККА.

Он назвал свое звание, фамилию, имя и отчество. По вполне понятным причинам я их в этом повествовании опускаю. Позднее я узнал, что этот отдел еще называли восточным, и это во многом объяснило мне, почему я попал в поле зрения его сотрудников. Но пока ничего, кроме недоумения, вероятно, не отразилось на моем лице, потому что он продолжал:

- По окончании Школы вам, кроме милицейской работы, предстоит ещё срочная служба в Красной Армии. Мы считаем, что вам следует проходить ее по нашему ведомству. А так как из разведки не уходят, готовьтесь расстаться с будущей милицейской карьерой. Но Школу вам следует закончить. И как можно лучше. Поэтому продолжайте ваши занятия, и особенно тренировки у товарища Ощепкова. Возобновите также ваши разговорные познания в китайском и монгольском языках – два раза в неделю, в удобное для вас время, с вами будет заниматься преподаватель. Он вас сам найдет. Разумеется, о нашем разговоре никому ни слова – о чём вы сейчас дадите подписку.

Он протянул мне бланк со стандартным текстом.

И тут я не выдержал и сказал:

- Вы, наверное, должны, мне кажется, узнать, что не далее как на прошлой неделе ещё одно ведомство предлагало мне стать его сотрудником.

И я рассказал ему про разговор с Яковом Перловым.

Он изумленно поднял брови:

- Да вы, Мурашов, оказывается, малый нарасхват. Ну-ка поподробнее.

Выслушав всю историю моего знакомства с Перловым, он помолчал, побарабанил пальцами по столу, и я уже был готов к тому, что он, как Яков, скажет: «Ну, это наши уладят»,- когда он поднялся и, подавая мне на прощание руку, произнес:

- Значит, договорились: учитесь, тренируйтесь… А этот, как его – Перлов? – мне кажется, он вас больше не потревожит.

И он, что называется, как в воду смотрел: Яков Перлов не только не тревожил меня больше, но и вообще не попадался с тех пор на моем пути. Скорее всего моя вербовка была пока его личной инициативой, о которой он не успел или почему-то не захотел потом доложить выше. Мне, правда, довелось еще раз в жизни услышать о нем, и снова я пожалел, что вообще знал этого человека.

Этот отрывок из воспоминаний Николая Васильевича Мурашова заставил меня задуматься о многом – прежде всего о том, какова была судьба служителей Русской Православной Церкви после революции и почему большевики, явно видя в служителях культа своих идеологических противников, всё-таки сохранили хотя бы видимость веротерпимости.

Мне думается, что это было прежде всего опасение, чтобы война классовая не превратилась ещё и в войну на религиозной почве: русская история слишком живо помнила и раскол, и богоборчество Петра Первого, выливавшееся в самосожжение целых деревень.

И все-таки, как согласился со мной и Владыка Кирилл, митрополит Смоленский и Калининградский, мой давний собеседник, главное состояло в глубокой уверенности и церковных иерархов, и всех истинных христиан в то, что Церковь устоит, а ниспосланное испытание укрепит веру. В этом состоит Промысел Божий. Слабые и маловерующие отпадут, зато те, кто останутся, будут ее опорой, какой были мученики первых веков.

- Герой вашего повествования отец Захарий был предстоятелем храма и в то время, когда многих духовных лиц после закрытия храмов обряжали в лагерные бушлаты, насильно стригли и брили, и могли расстрелять за исполнение любых треб, - сказал Владыка Кирилл. – И это касалось всех вероисповеданий. Знаете, например, что в декабре двадцатого года некто Самсонов, заведующий секретным отделом ВЧК, писал Дзержинскому? « До сих пор ВЧК занималась только разложением православной церкви, как наиболее могущественной и большой, чего недостаточно, так как на территории республики имеется еще ряд не менее сильных религий каков ислам и пр., где нам также придется шаг за шагом внести то же разложение, что и в православной церкви». Я уже этого времени не застал, но это не значит, что потом не было утеснений по религиозному признаку. Просто формы стали изощреннее.

- Отчего же после окончания гражданской войны, когда, казалось, должен был наступить гражданский мир, гонения на Церковь приняли такие крайние формы?

- По-своему просто ответила на ваш вопрос та уборщица из вашего повествования, что стала невольной свидетельницей отправки очередной партии священнослужителей на Соловки. И ещё - помните, я вам приводил слова писателя Солженицына о том, что значили храмы для Русской земли? А теперь, - Владыка снова потянулся за книгой и надел очки, - вот что пишет об этом времени еще один писатель – Олег Волков, отбывавший срок на Соловках одновременно с такими иерархами Церкви как Преосвященный Петр, архиепископ Задонский и Воронежский; Преосвященный Виктор, епископ Вятский; Преосвященный Илларион, архиепископ Тульский и Серпуховской… Тогда на Соловках находилось в заключении более двадцати епископов и целый сонм священников и диаконов, настоятелей упраздненных монастырей. Так вот что пишет Волков: « Над просторами России с ее церквями и колокольнями, из века в век напоминавшими сиянием крестов и голосами колоколов о высоких духовных истинах, звавшими «воздеть очи горе» и думать о душе, о добрых делах, будившими и в самых заскорузлых сердцах голос совести, свирепо и беспощадно разыгрались ветры, разносившие семена жестокости, отвращавшие от духовных исканий, требовавшие отречения от христианской морали, от отцов своих и традиций.

Проповедовались классовая ненависть и непреклонность. Поощрялись донос и предательство. Были поставлены вне закона терпимость к чужим мнениям, человеческое сочувствие и мягкосердечие. Началось погружение в пучину бездуховности, подтачивание и разрушение нравственных устоев общества…»

Хочу вам также напомнить, что 15 мая 1932 года декретом правительства была объявлена пятилетка, поставившая целью: « К 1 мая 1937 года на территории страны должно быть забыто имя бога» ( именно так, с маленькой буквы). Пятилетку и назвали «безбожной». К счастью, несмотря на отчеты о досрочном выполнении и этой пятилетки, Бога, конечно, русские люди не забыли.

- Тут, Владыка, мне хочется повторить вслед за Колей Мурашовым тот вопрос, который часто задают люди, столкнувшиеся с несправедливостью, обидой, болью, злодеянием: «Где же был Бог!?»

- А ведь ответ очень прост и нам его подсказывает сам Господь: Бог появляется среди нас, когда мы полны братской любви, сострадания, сочувствия. Он помогает нам в добрых деяниях и ободряет в неустанной борьбе за совершенствование души. Истинного христианина встреча со Злом никогда не заставит усомниться в Бытии Божием, разве что в минуту отчаяния, которое, кстати, само по себе является грехом... Господь всегда с теми, кто к Нему обращается, кто Его ищет, - ответил владыка Кирилл.

В связи с этими словами Преосвященного вспомнилась мне притча, которую я услышал во время одного из тех разговоров о жизни, о душе, которые часто случаются в часы отдыха и дружеских встреч на самбистских турнирах:

« Одному человеку приснился сон, что он умирает.

Мгновение спустя он увидел себя идущим по берегу реки вместе с Богом. Далеко впереди виднелись врата Рая.

Но прежде чем войти в них, человек решил бросить еще один, последний взгляд на реку своей жизни. Ему захотелось вспомнить все следы, которые он оставил на прибрежном песке.

Оглянувшись назад он увидел, что в небе над рекой вспыхивают одна за другой картины его жизни. А внизу, на берегу, отчетливо виднелись две цепочки следов. Одна принадлежала ему, другая – Богу.

Но, к удивлению своему, он заметил, что самым тяжелым и грустным дням его жизни соответствовала только одна цепочка следов. Второй же не было вообще.

И наполнилась душа человека печалью. И сказал он:

- Господи, я верил, что Ты будешь со мной всегда и не оставишь меня ни на одно мгновение. Но я вижу, что в самые горькие и тяжелые дни моей жизни Тебя не было со мной. Где же Ты был, Господи? Почему ты покидал меня, когда я нуждался в Тебе более всего?

И в ответ на свой упрек услышал он ласковый и прощающий голос Господа:

- Чадо мое, знай, что я любил тебя всегда и никогда не оставлял. Там, на берегу реки, где видна лишь одна пара следов, там, где дни твои были полны отчаяния, я нёс тебя на руках…».

17. Картинка начинает складываться?

Есть такая детская игрушка, которою, впрочем, порой с увлечением занимаются и взрослые: начинаешь складывать, подбирая их друг к другу, бесформенные разноцветные кусочки, и постепенно вырисовывается вполне осмысленная картинка: машинка, или самолетик, или длинноносый Буратино, или Иван-царевич на сером волке… Для названия таких картинок, собранных из разноцветных кусочков, широко используется иностранное словечко «пазлы», что в дословном переводе с английского означает: «загадки».

На первый взгляд непосвященному поверхностному наблюдателю могло показаться, что именно таким складыванием разнообразных элементов и приемов и занимался, преподавая в Инфизкульте, Василий Сергеевич Ощепков. И в результате этого внимательного, но в общем-то, почти механического собирательства и вырисовалась, наконец, «картинка» - основа нового, национального, единоборства. Но это только на взгляд человека, не занимающегося борьбой. Остальным же конечно ясно: происходило вовсе не механическое соединение, а скорее синтез.

Время и обстоятельства оставили нам только, что называется, «верхушку айсберга» - единственную печатную работу Василия Сергеевича : статью в двадцать пять машинописных страниц ( один печатный лист) в Сборнике материалов по учебным дисциплинам 1932\ 34 учебных годов, изданном для Инфизкульта. Статья Ощепкова называлась: «Практика физических упражнений . Дзюу-до». Она содержала в себе историческую справку, перечень комплекса приемов, включенных в ГТО, описание техники приемов с иллюстрациями, указания по организации занятий, методику обучения приемам борьбы в объеме требований ГТО II ступени.

Надо заметить, что эта книга стала единственным пособием, которое использовалось в то время для проведения занятий по самозащите во всех физкультурных учебных заведениях страны ( четырех вузах и двадцати четырех техникумах).

Для того, чтобы понять, чем был занят Ощепков в эти годы, кроме преподавательской работы ( которую, кстати, он начинает всё больше передавать лучшим из своих учеников – Кузовлеву, Сидорову, Галковскому, Васильеву, Школьникову, Харлампиеву) следует, во-первых, определить, как далеко и в чем именно ушло дзюу-до, преподаваемое Ощепковым, от классического дзюдо, которым он овладел в Кодокане. Во - вторых, разобраться, чем отличалась его методика преподавания от Кодокановской ( здесь могут помочь рассказы тех, кто у него тренировался). И, наконец, самое сложное, ибо в силу условий времени принуждено было совершаться и оставаться втайне – воссоздать те философские и нравственные принципы, которые были им заложены в основу нового единоборства – здесь свидетельства могут быть только самые косвенные, но зато и весомые – это прежде всего нравственный облик его учеников, их жизненные принципы и самый образ их бытия.

Начнем, как это предписывается всеми методиками, с самого простого - с того, что было «во-первых». Отход от классического дзюдо начался почти сразу с тех пор, как Ощепков вернулся из Японии на Родину. Можно было бы счесть, что происходило это оттого, что на долгие годы Василий Сергеевич самими жизненными обстоятельствами оказался отрезанным от института дзюдо, а так как любое единоборство не может не развиваться, да и деятельный характер самого Ощепкова этого не позволял, то и стало прирастать его мастерство теми национальными элементами борьбы, с которыми он сталкивался на родной почве.

Это утверждение является отчасти истиной, но далеко не всею. В нем не учитывается самое главное – то, что отбор совершался Василием Сергеевичем далеко не по принципу: « результативный, эффектный приемчик – может пригодиться, надо взять на вооружение». Прием должен был не только органически вписаться в комплекс других приемов. Он должен был занять свое место в общем замысле нового единоборства. Надо помнить, что с самого начала у Ощепкова была, как говорится, своя «сверхзадача». И этою сверхзадачей было создание подлинно русского по форме и духу единоборства, спортивная философия которого могла и должна была бы стать и жизненной философией, образом жизни.

Думается, что отдельные детали работы по трансформации дзюу-до Ощепков не мог так или иначе не обсуждать со своим коллегой по Инфизкульту Аркадием Харлампиевым. В это время Аркадий Георгиевич Харлампиев и Василий Сергеевич Ощепков не только вместе работают в Государственном ордена Ленина институте физической культуры: Ощепков в качестве преподавателя по дисциплине «дзюу-до», а Харлампиев – заведующего кафедры «защита и нападение». Каждый из них, что называется, находит в другом родственную душу. И дело не только в увлеченности обоих спортом, в широкой общей образованности – они воспитаны в православных семьях, у них одинаковые духовные христианские ценности. По обоим непросто прошла та революционная ломка, которая всё перевернула в России. И оба они приняли то, что происходит, во имя будущей России, в которую верили.

И Ощепков, и Харлампиев были знакомы с попытками многих спортивных деятелей первой трети двадцатого века создать универсальные системы самозащиты. Не раз обсуждали их во время дружеских встреч и споров. Поиски таких систем были потребностью времени, в котором зримой реальностью становилась война. Шла она и с теми, кого и до революции, и после нее принято было называть «внутренними врагами».

И Харлампиев, и Ощепков, рассматривая известные им русские «системы» единоборств, соглашались, что просматривается некое рациональное зерно в усилиях В. Спиридонова, И. Солоневича, В. Короновского, М. Яковлева и других авторов пособий по самозащите соединить в единое целое отдельные приемы джиу-джицу, английского и французского бокса, греко-римской и вольной борьбы, штыкового боя. Однако, похоже, всеми этими авторами руководило основное стремление: в короткий срок обучить приемам, которые позволяли бы отражать внезапное нападение, обезоруживать и задерживать противника. Это явно предназначалось прежде всего « для служебного пользования».

Но то, что более или менее годилось для полиции и других «спецслужб», не приживалось среди широких масс, да и не было им достаточно известно. А потому прославленные в узких кругах «школы» умирали, чтобы повториться в тех или иных комбинациях у новых последователей.

И уж конечно ни на какую философию такая «самозащита» даже не претендовала, так же как и на «высокие материи» вроде духовного совершенствования человека.

Присматриваясь к тренерской работе Василия Сергеевича Ощепкова, Аркадий Харлампиев замечал, что тот отнюдь не придерживается слепо и нерушимо канононических традиций Кодокана, охотно использует приемы других единоборств, в том числе и национальных, и догадывался, что на его глазах совершается воплощение какого- то большого и глубокого замысла, который вовсе не ограничивается рамками спорта. Но они пока об этом не говорили, ограничиваясь молчаливым взаимопониманием и поддержкой.

Занимаясь преподаванием, Василий Сергеевич продолжал работу, начатую им еще во Владивостоке и продолженную в Новосибирске: он ввел, например, в практику болевые приемы на ноги, которые не использовались в дзюдо. В правилах соревнований, разработанных Ощепковым в 1933 году уже указывались в качестве разрешенных также приемы финско-французской и вольно-американской борьбы в партере, а в стойке ещё и броски из швейцарского, кавказского и других национальных видов единоборств.

Следует пояснить, что финско-французской называлась в то время классическая французская борьба, значительно развитая и дополненная финскими борцами. Вольно-американская борьба представляла собой более жесткий вариант вольной борьбы, дополненный болевыми приемами. Швейцарской еще со времен старых цирковых чемпионатов именовалась простая русская борьба на поясах, с тем, чтобы придать ей в рекламных целях заграничный колорит. Однако Василий Сергеевич взял на вооружение технически более богатую разновидность поясной борьбы, в которой применялись подножки. Это, до известной степени, была дань детству и тем приемам, которым обучал его отец. Под кавказскими видами борьбы прежде всего понимались грузинская чидаоба и азербайджанский гюлеш, мало отличающийся от персидской борьбы.

Таковы были кардинальные и решающие изменения, обозначившие ту широкую базу, на которой Ощепков начал последовательно создавать новый вид борьбы. Дзюдо, с которого начинал Ощепков, постепенно, но всё заметнее превращалось всего лишь в одну из составляющих среди многих иных видов борьбы, синтезированных в новое единоборство.

Поддержку нашли и те изменения, которые предложил Ощепков для формы одежды спортсменов, для ритуала приветствий в начале и конце соревнований. И опять считалось, что эти изменения Ощепков предлагает потому, что «так удобнее, чем у японцев» и, в конце концов, предложенная им куртка, вместо кимоно, ближе к армейской гимнастерке. Наличие мягкого борцовского ковра способствовало развитию техники борьбы лежа.

В общем-то это, наверное, было в те времена благом, что в усовершенствованном Ощепковым дзюу-до большинство не усматривало ничего другого, как прикладное средство для укрепления физической мощи будущих и настоящих бойцов Красной Армии. Ещё один, достаточно эффективный вид военной подготовки – и ничего больше.

На эту сторону дзюу-до упирал в своих высказываниях и сам Ощепков, понимая, что только этого и ждут от него. В сборнике материалов по учебным дисциплинам он писал: « В основном мы позаимствовали эту систему от японского института « Кодокан дзюу-до»… Прикладность и полноценность дзюу-до заключается в том, что эта система, признанная в Японии системой физического воспитания, построена на комплексе боевых упражнений, имеющих колоссальное военно-прикладное значение».

И внешне - никакой философии. Так было всем, а главное начальству, понятнее и проще.

И только близкие ученики, которые неформально общались со своим тренером, невольно ощущали, как влияет на них нравственно его неординарная личность.

Да ещё Яков Перлов, тренируясь у Ощепкова, общаясь с другими его учениками прямо –таки нутром чувствовал, что вокруг этого «русского японца» совершается что-то необычное, выходящее за рамки «нашей советской действительности», да вот был Яков Перлов человеком из совсем другого мира. Слишком многому его не учили, потому и не мог он определить, что именно тут «не так».

Между тем именно эти годы общения с мастером заложили в близких его учениках ту духовную и нравственную основу, которая сейчас позволяет нам говорить о школе Ощепкова – духовной школе Святого Николая Японского - и позволяет безошибочно узнавать тех, кто и через несколько поколений сохранил главные черты этой школы: доброту и любовь к людям, спокойную доброжелательность, чувство справедливости, неспособность и презрение к предательству, стремление щедро поделиться своими знаниями и навыками.

Председатель Оргкомитета международного юношеского турнира «Победа», Полномочный представитель Президента РФ в Центральном Федеральном Округе Г. С. Полтавченко, выражая душевное состояние многих спортсменов, недавно сказал в интервью журналистам: « …предки наградили нас неплохой идеологией. Она называется православной верой…именно вера объединила Русь более тысячи лет назад. Почему бы нам не последовать примеру прадедов…Я долго шел к вере и это сегодня очень помогает мне в жизни». Г. А. Полтавченко был паломником на Афоне и в Иерусалиме с друзьями, которые, как и он, веруют в Господа и уповают на него.

Мастер спорта, профессор, доктор юридических наук В. М. Бозров, осетин по национальности, рассказывает: « У осетин есть покровитель мужчин – его называют Георгий-Победоносец. И изображен он точно также, как на гербе Москвы. И если куда-то собираешься, обращаешься к нему – он обязательно поможет…Я искренне верю, что это Божья помощь. Знаете, когда два года назад я крестился, это была не дань моде, а глубокая внутренняя потребность. Мне так жить легче».

Многие из тех самбистов, кто в годы Советской власти в силу обстоятельств вынужден был обходить молчанием свое отношение к религии, сейчас, как Антон Новиков, признаются в том, что « когда было трудно, я всегда обращался к Богу. И было так, как говорят в таких случаях: Бог ведёт. Правда, - продолжает он, - когда всё получалось, так вроде и забывалось, что взывал к Божьей помощи. Зато когда я отошел уже от спорта и заново осмыслил всё, что со мной происходило, я принял крещение и ношу в душе большую благодарность Господу за участие в моей судьбе».

А разве мало бывает в нашей жизни случаев, когда мы в трудную минуту обращаемся с горячей мольбой о помощи к Господу, а когда сложная ситуация рассасывается, мы готовы считать причиной этого помощь конкретных людей, случай, благоприятное стечение обстоятельств и уходим от простого и ясного понимания: «Бог помог», не находим в душе таких же горячих и искренних слов благодарения…

18. В братстве безымянных

( По воспоминаниям Н.В. Мурашова)

Много позднее, будучи уже зрелым человеком с немалым опытом за плечами, я узнал, что мой приход в разведку совпал с очередной ее реорганизацией.

Это было следствием несогласованности и вечного соперничества между военными разведчиками и агентами внешней разведки ОГПУ. Ими руководили разные ведомства, что неизбежно приводило к неувязкам и даже крупным провалам. Естественно, что в этом случае неизбежен был и острый дефицит кадров.

Дело было еще и в том, что буквально до тридцать пятого года Разведупр не имел своего высшего учебного заведения, готовившего военных разведчиков высшей квалификации. Новички проходили только курсы усовершенствования при управлении, которые предстояло бы пройти и мне. Но после специального постановления Политбюро в 1934 году была организована школа разведчиков на 200 человек. Среди направлений, по которым намечалась работа агентурной разведки, значились Япония, Маньчжурия и Китай – это и определило мое будущее.

В военную разведку того времени в качестве рядовых разведчиков брали молодых людей от двадцати до тридцати лет, преимущественно из рядов Красной Армии, в большинстве случаев неженатых. Я определенно подходил под все эти требования. Но, видимо, были еще обстоятельства ( и таились они где-то в моем прошлом), по которым был наиболее подходящим именно я. Жизнь показала, что в этой своей догадке я не ошибался.

Те, кто решил за меня мою дальнейшую судьбу, больше пока меня не тревожили и на свободе я мог сколько угодно предаваться размышлениям, почему избранным оказался именно я.

Учитель монгольского языка и впрямь вскоре отыскал меня – мужчина неопределенных лет и, как сказали бы сейчас, «азиатской национальности» однажды остановил меня возле Инфизкульта и, поздоровавшись, кратко спросил: «Николай Мурашов?». Получив утвердительный ответ, бодро представился: « Я ваш учитель монгольского и китайского. Зовите меня Иван Иванович».

Я чуть не рассмеялся вслух: из него был Иван Иванович как из меня Чан-кай-ши или Чингисхан. Однако я сложил ладони в восточном приветствии и почтительно поклонился сэнсею. Мы договорились о дне и часе нашего первого урока и, несмотря на свою явно не московскую внешность, он как-то очень быстро и ловко растворился в толпе.

Несмотря на вопиющее несовпадение имени и внешности, учителем Иван Иванович оказался, однако, очень толковым: оставив в стороне грамматику и премудрости письменности, он довольно быстро помог мне восстановить в памяти и монгольский, и китайский разговорные языки, добавив в мой словарный запас несколько словечек из диалектов разных китайских провинций, монгольский жаргон кочевников – скотоводов, да десятка два слов из условного языка, на котором изъяснялись торговцы опиумом, мелкие лавочники и воры.

Продолжались мои тренировки с Василием Сергеевичем и, не зная, что именно мне может пригодиться в будущем, я уделял особое внимание общему физическому развитию и просто молился, надеясь, что Господь мне поможет, да и молитва может мне пригодиться не только как умение сосредотачиваться, но и как способ уходить от болевых ощущений, которые, как я предвидел, могут появиться у меня в будущем в избытке.

Мой тренер ни о чем меня не спрашивал, но, как мне кажется, уловил таки направление моих упражнений и весьма целенаправленно вел меня по нему.

Между тем наступило то время, когда, после довольно несложных экзаменов, должна была состояться торжественная церемония нашего выпуска. Мы принимали присягу на Красной площади, возле воздвигнутой всего четыре года назад каменной пирамиды Мавзолея. Но башни Кремля еще были увенчаны двуглавыми орлами. Рубиновые звезды, которые станут символом советской Москвы, будут установлены вскоре, в том же 1935 году.

Я уже знал, что мне предстоит дальнейшая учеба – в школе Разведупра, но для моих товарищей я убывал в длительную и дальнюю командировку, куда-то в Забайкалье. Кто-то мне сочувствовал, кто-то даже завидовал, но недоумевали все. На вопросы я только пожимал плечами: «Начальству виднее. Прибуду – на месте разберусь». Но потом кто-то вспомнил о моем участии в борьбе с бандитизмом в Сибири, о былом ранении, и расспросы плавно перетекли в подшучивание: «Ну, держись теперь бандиты – Мурашов идёт!» - «Кто не спрячется – я не виноват!» - с облегчением подхватывал я шутку. Всё-таки мне очень не хотелось бы перед расставанием слишком уж заливать этим славным ребятам, с которыми успел сдружиться.

Меня предупредили, что на время учебы мне придется прервать все контакты с людьми, которые так или иначе знали меня. И я готов был к этому – за одним, но немалым исключением: я не знал, как объяснить свое «исчезновение» Василию Сергеевичу, да и не хотелось мне с ним расставаться. Не говоря уже о моей чисто человеческой привязанности к семье Ощепковых, я не представлял себе тренера, который смог бы дать мне больше, чем он.

Я попробовал было заикнуться о продолжении тренировок у Ощепкова, но мне сухо сказали, что моя спортивная подготовка начиналась в системе спортобщества «Динамо», которое курирует сам Лаврентий Павлович Берия, и должна быть там продолжена. Формально это был правильный довод - занятия в нашей школе милиции теперь тоже вели «спиридоновцы».

Тогда я решил, несмотря на данную подписку о неразглашении, хотя бы намеками объяснить Василию Сергеевичу истинную причину моего с ним расставания. Хорошо помню эту, по существу, последнюю с ним встречу. Я пришел в спортивный зал Инфизкульта с очень сложными чувствами: ведь я знал, что это моя завершающая тренировка у Василия Сергеевича. Я так и не смог собраться, чтобы работать в своем обычном ритме , и Василий Сергеевич, внимательно присмотревшись ко мне, вызвал на ковер другого спортсмена.

После тренировки мы вместе вышли из спортзала Инфизкульта. Некоторое время шли молча, а потом я нашел в себе силы прервать молчание и извинился перед ним за то, что из-за меня ему пришлось прервать тренировку.

- Да, Коля, сегодня явно не ваш день, - кратко промолвил он и мы снова замолчали.

Наконец он, видимо, решился помочь мне продолжить разговор и спросил:

- Я слышал вас распределили в Забайкалье? С чем это связано?

Тут я окончательно понял, что просто не смогу повторить ему придуманную для меня ложь и, как в воду бросаясь, сказал, не глядя на него:

- Я никуда не уезжаю, я перехожу в распоряжение военной разведки. Нам придется перестать видеться.

То, что я услышал в ответ, ошеломило меня:

- Ну что ж, - неторопливо сказал Василий Сергеевич, - несколько лет тому назад мы с вами, Коля, были бы бойцами одного фронта. Теперь я отошел от этих дел. Не сердитесь на меня – я уже несколько месяцев знаю вашу тайну. Товарищи, с которыми я служил вместе, и с которыми теперь придется служить вам, спрашивали мое мнение о том, подходите ли вы для вашей будущей деятельности. Как вы догадываетесь, я дал положительный отзыв.

Я испытал двойственное чувство : это была радость, что мое новое назначение как бы еще больше сближает меня с моим тренером, но был и стыд за себя – Василий Сергеевич, как подобает настоящему разведчику, держал язык за зубами, а я вот позволил сентиментальным чувствам сделать из меня болтуна.

- Я знаю также, что вам еще предстоит специальная подготовка, - продолжал Василий Сергеевич, - и это очень хорошо, потому что любого жизненного опыта ( а я знаю, что, несмотря на молодость, он у вас есть) всё-таки будет маловато. Мне, например, такой подготовки недоставало. Я был бы очень рад передать вам свой собственный опыт и свои познания, но это очень конкретные вещи, а я не знаю, для чего вас готовят. Физически и, пожалуй, духовно вы готовы вступить, красиво выражаясь, на тропу тайной войны. Но вот умение владеть своими эмоциями, не давать порывам чувств командовать собой… Этого пока вам очень недостает.

( Жизнь показала, как прав был мой учитель. Именно это неумение владеть своими эмоциями, всегда мне свойственное, а тогда еще и обостренное молодостью, и подвело меня в самый решающий час, можно сказать, в начале моей работы… Но об этом после.)

Мы снова помолчали.

- Как я понимаю, вы для всех будете в отъезде, значит, и для меня тоже. Не стоит рисковать ради возможных встреч, - снова заговорил Василий Сергеевич, останавливаясь. Я и не заметил, как мы дошли до его подъезда. – Ну что ж… Удачи вам, дорогой мой. И Господь с вами. Я не хочу говорить вам : «Прощайте» - ведь жизнь такая длинная…

С каким горем, с каким тугим комом в горле не раз вспоминал я впоследствии эти его последние слова!

Сознаюсь, я перебирал бумаги Николая Васильевича за этот период с надеждой найти в них еще какие-нибудь следы его общения с Василием Сергеевичем Ощепковым, признаки его дальнейшего влияния на судьбу ученика. Но, видимо, новая профессия Николая Васильевича не располагала к подобного рода записям, и оставалось только догадываться когда и при каких обстоятельствах курсант Николай Мурашов вспоминал не только тренерские установки своего учителя, но и их долгие беседы во время совместных прогулок – беседы, которые касались, конечно, не только дзюу-до.

Впрочем, один намек на содержание этих бесед я нашел в следующем обрывке дневниковой записи Николая Васильевича:

Кстати, однажды Василий Сергеевич как-то раздумчиво сказал мне:

- А знаете, Коля, когда я еще подростком однажды спросил Владыку Николая Японского, как совмещаются библейские истины с борьбой и вообще с воинскими подвигами, он привел мне в пример русских богатырей и Преподобного Сергия Радонежского, и еще сказал: « А вот разведка вообще упоминается в Ветхом завете как древнейшая воинская профессия». И он напомнил мне как в Первой книге Моисея Иосиф упрекает своих братьев в том, что они – соглядатаи, пришедшие в землю Египетскую, чтобы «высмотреть наготу земли сей». То есть разведать ее слабые места. Как будто предвидел Владыка, что и мне придется иметь дело с этой древнейшей профессией.

- А позднее, - продолжал он, - уже в Токио, как-то перелистывая Библию, я нашел в Ветхом Завете, в Книге Иисуса Навина такое место: «И послал Иисус, сын Навин, из Ситтима двух соглядатаев тайно и сказал: пойдите, осмотрите землю и Иерихон».Видите, Коля, предстоит вам вполне богоугодная работа. Кстати, в Библии дальше рассказывается, что этих двух юношей-соглядатаев спрятала от преследователей в снопах льна некая блудница, к которой они обратились за сведениями о жизни города Иерихона. Так что женщин определенного поведения разведка вербовала еще в библейские времена, имейте это ввиду и остерегайтесь.

Я улыбнулся и поблагодарил за предостережение, хотя не скажу, что ссылка на Библию полностью успокоила все мои тревоги по поводу будущей моей работы и учебы.

Николай Васильевич Мурашов вкратце рассказывал в своих воспоминаниях о той подготовке, которую он прошел в школе Разведупра, но, хотя эта часть его записок довольно интересна, мы почти не будем ее здесь касаться, потому, что наше повествование, собственно, не об этом. Приведу, только, пожалуй, часть любопытного документа, найденного мною среди бумаг старого дипломата – разведчика Мурашова. Это была первая инструкция о работе военных агентов, утвержденная еще Александром II, ею пользовался В.С. Ощепков и она явно не устарела к тому времени, как Коля Мурашов приступил к своей специальной учебе.

В инструкции, в частности, говорилось: « Каждому агенту вменяется в обязанность приобретать довольно точные и положительные сведения о нижеследующих предметах:

О числе, составе, устройстве и расположении как сухопутных, так и морских сил.

О способах правительства к пополнению и умножению вооруженных сил своих и к снабжению войск, армии и флота оружием и другими военными потребностями.

О различных передвижениях войск, как приведенных в исполнение, так и предполагаемых, стараясь по мере возможности проникнуть в истинную цель сих передвижений.

Об опытах правительства над изобретениями и усовершенствованиями оружия и других военных потребностей, имеющих влияние на военное искусство.

О духе войск и образе мыслей офицеров и высших чинов.

О состоянии различных частей воинского направления, как-то: артиллерийского, инженерного, комиссариатского, провиантского со всеми их отраслями.

О новейших сочинениях, касающихся до военных наук, а также об издаваемых картах – планах, в особенности тех областей, которые могут быть полезны при возможных военных действиях.

О состоянии военно- учебных заведений в отношении устройства их, методов преподавания наук и господствующего духа в этих заведениях.

Об устройстве генерального штаба и о степени познаний офицеров, оный составляющих.

О способах к передвижению войск по железным дорогам с возможными подробностями о числе войск и времени окончания ими передвижения между данными пунктами.

Об улучшении военной администрации вообще для скорейшего исполнения письменных дел и сокращения времени в передаче приказов.

Все означенные сведения собирать с самою строгою осторожностью и осмотрительностью и тщательно избегать всего, что могло бы навлечь на агента малейшее подозрение местного правительства».

Читая эту бумагу, я невольно вспоминал агентурную работу военного переводчика, а затем коммерсанта и фотографа Василия Сергеевича Ощепкова и ещё раз убеждался в том, что, в сущности, тех же сведений требовали от него разведотделы РККА , за исключением того, что они не обращали внимания на последний пункт этой инструкции, о чем их неоднократно просил Ощепков. Поэтому так трудно приходилось ему в последние месяцы его работы в Японии.

Разбирая бумаги Николая Васильевича этой поры, наткнулся я и на обрывок какого-то конспекта, который тоже показался мне любопытным. Под заголовком «А. Внешняя безопасность» были набросаны следующие пункты:

Необходимо:

- Не привлекать к себе излишнего внимания ( тактика растворения в среде):

а) не выделяться внешним видом (обыденная стрижка, привычная для большинства одежда, отсутствие чего-либо «крикливого»; если однако ваше окружение экстравагантно, то будьте как они…);

б) не ввязываться в ссоры и скандалы ( это, во-первых, привлекает к вам ненужное внимание, а , во-вторых, может быть просто провокацией, направленной на задержание или «наказание»);

в) стараться точно следовать рисунку выбранной социальной роли: аккуратно платить за жилье, всегда оплачивать проезд в транспорте, не иметь претензий по работе, не выделяться там на общем коллективном фоне;

г) не проявлять избыточной осведомленности в чем-либо, если этого не требует ваша роль ( не забывайте древних: « у бдительного должен быть закон о трех нет: «не знаю», «не слыхал», «не понимаю»);

д) выработать манеру поведения, не вызывающую у окружающих возможной настороженности (излишним любопытством или навязчивостью), либо неприязни ( бестактностью, занудством, гордыней, грубостью), не делать ничего, что может привлечь внимание или вызвать недовольство соседей ( хлопанье двери ночью, избыток посетителей, визиты женщин, громкая музыка, возвращение домой на такси и пр.);

е) с привычной настороженностью («зачем?» и «почему?») всегда воспринимать попытки сблизиться с вами (случайные знакомства, чьи-то рекомендации и пр.), не оставлять без внимания неожиданные визиты работников ремонтных служб, рекламы и сервиса, просматривать их документы и вежливо уточнять их принадлежность указанным организациям по телефону;

ж) быть осторожными со всеми, кто предлагает как бы бескорыстные услуги ( предлагает деньги взаймы, активно помогает в чем-то, предоставляет по дешевке что-либо нужное вам);

з) проанализировать всю свою жизнь и выделить те сомнительные моменты, которые могут быть использованы для шантажа или дискредитации, прикинуть, кто и по какой причине может узнать сей компромат, и как возможно нейтрализовать подобную осведомленность. Определить объекты своей уязвимости ( жена, дети, моральные устои…) поскольку через них на вас могут осуществлять давление;

и) выявить свои слабости ( хобби, вино, секс, деньги, отдельные черты характера) и помнить, что их всегда могут использовать против вас;

к) не ввязываться в сомнительные аферы, не связанные с общим делом. В рискованные авантюры, имеющие отношение к делу, встревать только при разрешении свыше.»

Дальнейший текст этой, видимо, лекции был оборван, и я невольно пожалел об этом: ведь кое-что из этих «мудрых указаний» могло бы быть на пользу не только разведчикам. В сущности, это правила безопасности для любого человека, вынужденного действовать в недоброжелательной или агрессивной окружающей среде…

Когда разошлись ( на время или навсегда) дороги тренера и одного из его учеников, Василий Сергеевич Ощепков был озабочен тем, чтобы новое единоборство, пусть существовавшее пока под старым престижным именем, начало расширять свою географию.

Для того, чтобы работа Василия Сергеевича и его учеников могла действительно иметь не только спортивное, но и нравственное, воспитывающее влияние на молодежь, нужна была широкая сеть спортивных секций, клубов и учебных заведений. Поэтому так внимательно следил Василий Сергеевич за работой своих учеников, разъехавшихся по всем необъятным просторам страны.

19. От Москвы до самых до окраин

Прав был Коля Мурашов, приметив, что только сам Василий Сергеевич Ощепков мог посчитать своих учеников готовыми к тренерской работе и дать на нее свое негласное благословение. Прежде всего это были, конечно, выпускники Инфизкульта – целая их плеяда разъезжалась после каждого выпуска по городам и весям страны. Возникали новые организации, где работали тренерами птенцы Ощепковского «гнезда». Легче работалось Василию Сергеевичу в эти годы и потому, что здесь же рядом, в самом Инфизкульте уже преподавали выращенные им тренеры: Галковский, Сагателян, Рубанчик.

В 1934- м году Василий Сергеевич передал свое тренерство в «Крыльях Советов» Анатолию Харлампиеву, вокруг которого сразу же стала группироваться талантливая молодежь. Немудрено, что многие из них так всю жизнь и считали себя «харлампиевцами», учениками Анатолия, не задумываясь над тем, насколько тесной была в эти первые годы самостоятельного тренерства связь между Анатолием и Василием Сергеевичем Ощепковым - его первым наставником на пути нового единоборства.

Вот как вспоминает об этом один из тех, кто тренировался в те годы у Анатолия Харлампиева - Андрей Будзинский: « Весной 1935 года, работая на авиационном заводе «Авиахим», я пришел в «Крылья Советов» и записался в секцию дзюу-до, которую вел уже Анатолий Харлампиев. Василий Сергеевич внимательно следил за первыми шагами своего ученика и почти еженедельно посещал зал. Каждый его приход был для нас событием. Если позволяло время, Василий Сергеевич надевал спортивную форму и показывал чудеса техники на ковре, поправляя как нас, так и тренера Анатолия Харлампиева. Надо отдать должное Харлампиеву, он в то время был предельно внимателен к своему наставнику и его замечаниям».

О том же рассказывает и уже упоминавшийся нами ученик Василия Сергеевича В.В. Сидоров, который на первых Московских соревнованиях по дзюу-до занял первое место в полусреднем весе: « На этих же соревнованиях у меня произошло первое близкое знакомство с А.А. Харлампиевым, который также выступал там, причем в моей весовой категории. Наша схватка с ним была очень скоротечной –в течение менее одной минуты я провел два чистых броска передней и боковой подсечкой. Первый бросок последовал сейчас же как только мы сделали взаимный захват за куртки, причем бросок был настолько неожиданным и для Харлампиева, и для судей, что последние посовещались и решили продолжить схватку. Тогда последовал второй бросок боковой подсечкой на всю спину и схватка была прекращена. А.А. Харлампиев был весьма обескуражен таким результатом и очень расстроился, но справедливости ради считаю необходимым заметить, что он тогда был достаточно самокритичен. По окончании соревнований он подошел ко мне и в присутствии В.С. Ощепкова и других спортсменов высказал мне несколько весьма лестных комплиментов, а так же и похвалу в адрес В.С. Ощепкова, который так хорошо меня подготовил, и заверял В.С. Ощепкова, что придет время, когда другие его ученики будут радовать его такой техникой».

Да, к тому времени у Василия Сергеевича уже было немало учеников, которые радовали его не только техникой и личными успехами, но и, прежде всего, своим творческим отношением к сотворению нового единоборства, тем, что в этом деле они становились его соратниками.

За оставшимся преподавать в Инфизкульте Николаем Галковским сразу приметил Василий Сергеевич интерес к теории единоборства, к накоплению материалов, которые могли стать ( и стали впоследствии) основой для будущего учебного пособия. Это было здорово – иметь среди преподавателей еще одного единомышленника, помощника в повседневной практической работе с молодежью. Преподавал Николай на кафедре штыкового боя и это позволяло расширить диапазон приемов будущего боевого самбо, приблизить его к насущным потребностям обучения бойцов Красной Армии.

Интересно было работать с Александром Рубанчиком, который не только оставил неплохую секцию по дзюу-до в Ростове, но и, перебравшись в Москву, стал активным помощником в работе над новыми правилами единоборства. Хорошо, что ученик подходил к делу творчески и порой спорил с учителем – в споре, как известно, рождается истина. Саша был за боевое, военизированное единоборство и не понимал, почему тренер так настаивает на гуманном отношении к противнику. «Это же не игра, а схватка, бой!» - возмущался он. Василий Сергеевич не то что не соглашался с ним, он просто глубже ученика видел, насколько далеко уходит действительность от христианских заповедей и не хотел давать ни малейшего повода к тому, чтобы будущее самбо превращалось в закрытую боевую систему спиридоновского образца.

В сущности каждый из них, ощепковцев «первого призыва», внес что-нибудь свое в рождение нового единоборства и эту творческую жилку в них Василий Сергеевич как мог старался развивать и поддерживать. Взять хотя бы Романа Школьникова: еще на первых курсах Инфизкульта глянулся Василию Сергеевичу этот паренек - студента отличала не только горячая заинтересованность в приобретении глубоких знаний, но и стремление активно участвовать во всех институтских делах.

Когда Василий Сергеевич, убедившись, что японское кимоно оказывается неподходящим для нового единоборства, организовал конкурс на создание более целесообразной спортивной формы, одним из первых включился в новое дело именно Роман. Василий Сергеевич, собственно, и не удивился, когда Совет тренеров института признал лучшим комплект спортивного костюма, предложенный Школьниковым. Костюм, придуманный студентом, состоял из спортивной куртки- халата специального покроя и легких ботинок – борцовок с предохранительными накладками на лодыжке и у основания большого пальца: удобно, не стесняет движений и предохраняет от возможных травм. Именно этот комплект и был утвержден Советом для использования на занятиях, тренировках и соревнованиях.

Роман учился еще только на втором курсе, когда по рекомендации Василия Сергеевича он начал работать инструктором физкультуры в Центральном Доме Красной Армии. Тренер был уверен, что Роман Школьников, как и другие его товарищи из первой ощепковской плеяды, получил отличное профессиональное образование и был вполне готов к активной и продуктивной работе.

По окончании института распределили Романа Школьникова« в качестве молодого специалиста» в Харьков для работы преподавателем на кафедре защиты и нападения Государственного института физкультуры Украины.

На Украине культивировали тогда только «французскую» то есть греко-римскую борьбу. Об ощепковском дзюу-до если кто и знал, так только понаслышке. Так что Школьников оказался первым и единственным специалистом по этому единоборству на всю большую республику. Приходилось начинать, как говорится, с абсолютного нуля. Тут, пожалуй, у кого хочешь опустились бы руки, но только не у такого горячего энтузиаста, как Роман.

Он бросился в эту огромную и труднейшую работу словно в борцовскую схватку на ковре. «В конце концов, разве Василию Сергеевичу было в свое время легче начинать во Владивостоке?» - убеждал себя молодой преподаватель.

Здесь, в Харькове, очень помогало Школьникову одобрительное отношение спортивной администрации ко всем его, даже самым смелым начинаниям. А он , не ограничиваясь только институтским контингентом, всячески стремился расширить свою «аудиторию».

Кроме преподавания основного курса борьбы студентам стационара, молодой преподаватель организовал при институте сначала трехмесячные, а затем и шестимесячные курсы, на которых, естественно, преподавал сам.

Роман сам, по примеру Ощепкова, писал для курсантов и студентов конспективно простые методические пособия, учебные планы, программы, готовил плакаты, иллюстрирующие технику борьбы.

Выпускники его курсов разъезжались по всей республике и вскоре не только в Харькове, но и в столичном Киеве, в Донецке, Днепропетровске, Запорожье, Ворошиловграде и других украинских городах выходили на ковер в спортивных костюмах и борцовках конструкции Школьникова его ученики и ученики его учеников.

Василий Сергеевич мог бы, что называется, издали гордиться Романом – всё, что было в него вложено тренером, окупалось сторицей. Но выпуская в большой мир своих учеников, Василий Сергеевич вовсе не порывал с ними связи: он считал своим долгом довести, как говорится, до полных кондиций хотя уже и дипломированного, но ещё не получившего достаточного опыта преподавателя. В пределах Москвы это, конечно, было проще. Но для дела и семь верст не околица.

И Василий Сергеевич нет-нет да и наведывался в Харьков к Школьникову. С удовольствием добирался из Москвы «на перекладных» - с пересадками - всматривался в эту новую для него « Малую Русь» с белыми хатками – мазанками и пирамидальными тополями, вслушивался в певучую, мелодичную украинскую «мову».

В Харькове Ощепков читал лекции, проводил показательные уроки, на которых в зале яблоку было негде упасть. Проверяя подготовленность учеников, считал необходимым «поработать» почти с каждым из них на ковре. Разувался, снимая свои неизменные краги, как привык делать на всех показательных занятиях, заранее предупреждал, каким именно приемом он бросит на ковер своего очередного соперника. Просил быть очень внимательным и всячески противодействовать задуманной атаке.

Но как ни старались студенты, как ни исхитрялись избежать заранее известного нападения, каждый все-таки летел вверх тормашками на ковер. А Василий Сергеевич тут же немедленно объяснял допущенные партнером ошибки…

Вернувшись в Москву, он вечерами подбивал итоги проделанной работы и, в общем, был доволен: хотя многое еще предстояло сделать, но рождавшееся, что называется , прямо на ковре, еще пока не названное самбо буквально ручейками растекалось по стране - на юге был Школьников, не севере, в бывшей столице, в Ленинграде, утверждала себя школа Ивана Васильева.

Только в октябре 1934 года подписал Василий Сергеевич слушателю школы ВЦСПС им Шверника при Государственном Центральном Ордена Ленина Институте физкультуры Ване Васильеву справку-диплом «в том, что он занял первое место в соревнованиях по дзюу-до на первенство школы в легком весе», а уже через год имя Ивана Васильева числилось не последним и среди ленинградских борцов.

И уже не дано было узнать Василию Сергеевичу, что звание чемпиона города Ленинграда в полулегком весе Иван Васильев получит в июне 1940-го года – за год до начала Великой Отечественной, что следующие спортивные успехи лейтенанта Васильева будут отмечены уже военным командованием и датированы фронтовыми годами, и что станет Иван Васильев в послевоенные годы сам родоначальником целой школы выдающихся ленинградских тренеров, один из которых будет тренировать будущего президента новой России…

Самое интересное, что наконец проявили себя и те, кого готовил Василий Сергеевич на курсах во Владивостоке, в 1927 году - например, Федор Жамков. В Ленинграде появились Виктор Кузовлев и Валентин Сидоров– тоже курсанты тех владивостокских лет. А позднее было и так, что выпускники Инфизкульта 1935 года, как Лев Турин, становились теперь уже сами основоположниками самбистских секций , а их ученики объявлялись где-нибудь в далеком Красноярске.

И уже действительно ученики учеников начинали расширять географию нового единоборства. Тренировавшийся в «Крылышках» Андрей Будзинский буквально зачаровал своим знаменитым броском «мельница» совсем еще юного Володю Сосновского, который в 1937 году чисто случайно, заглянув в спортзал, где шли тренировки дзюудоистов, стал партнером уже знаменитого борца. Злая судьба сына «врага народа» помотала Володю Сосновского по лагерям и в конце концов забросила в сибирский Прокопьевск, где он и стал тренировать ребят по новому единоборству, которое силой своей помогло ему в превратностях судьбы выжить и остаться человеком.

Словом, если уподобить секции, или, как тогда говорили, кружки нового единоборства ветвящемуся дереву, то оно постоянно прирастало новыми молодыми отростками. Пора было объединять возникшие новые организации, как-то централизовать руководство ими, и в 1936 году была создана Всесоюзная Федерация дзюудо , первым председателем которой стал Василий Сергеевич Ощепков.

Начали проходить соревнования на первенство городов, сборы. В 1935 году прошел сбор дзюудоистов ЛенВО, а в 1936 - разыграно первенство Москвы.

И, наверное, не менее важным было то, что в каждой из организаций нового единоборства рождался и укреплялся тот особый дух спортивного братства и, можно сказать, «рыцарства», который неизбежно переносился и на все стороны жизни спортсменов.

Уверен, именно от своего основоположника, первого тренера, взяли и пронесли через всю жизнь будущие самбисты душевную отзывчивость, неравнодушие, глубокую, не на показ, истинно христианскую доброту, хотя многие даже и не пытались как-то соотносить ее в себе с религией.

Хочется привести воспоминания чемпиона Советского Союза Николая Новикова: « Мой отец и Анатолий Харлампиев дружили… И вот в деревне, где они неподалеку вместе отдыхали, случай был. Одна мать отказалась практически от дочери, подкинула ее бабушке. А у той сына посадили, и вот эта внучка – Галя. Бедненько жили, ничего у них не было. И надо Гале в школу идти. Анатолий Аркадьевич по своей инициативе, никто ему ничего не рассказывал, сам увидел и сориентировался – взял внучку за руку, повел в магазин, купил ей всего: карандаши, ручки, пенал, портфель, форму… Экипировал ее полностью».

В голодноватые первые послевоенные годы еще один из первых ощепковцев, Лев Турин, уже на втором занятии своей новой секции по самбо в Химках попросил сделать шаг вперед тех мальчишек, у которых нет отцов. После тренировки он посадил ребят в свою «Победу» привез к себе домой, накормил и предложил: « Вы, ребята, дневники школьные мне приносите. Потому что спорт – это хорошо, но основное ваше занятие – это учеба».Мальчишки поняли, что с этого времени они перестали быть безотцовщиной.

Много позднее, уже в наше время , заслуженный тренер СССР по самбо Валерий Метелица так вспомнит об особой атмосфере, которая сложилась в их молодом самбистском коллективе: « У нас не принято было сквернословить даже в отсутствии тренера. Шуточки, подначки, пусть добродушные, но грубые, такие обычные в других секциях, у нас как-то не прижились. Мы тоже были молоды и веселы, тоже шутили и хохмили, но это ни в коем случае не носило оскорбительного, унижающего оттенка. Напротив, мы стремились поддержать друг друга, помочь, отозваться, если что-то не так в семье или с учебой, Низменные, худшие стороны своей натуры каждый старался изжить или, по крайней мере, спрятать подальше. Они не приветствовались, такие наклонности. Ценились доброта, порядочность. Блеснуть не пошлостью, а острым словцом, эрудицией, умом. Красиво, душевно высказаться о живописи, искусстве, природе. О женщине. О любви. Пошлость, пышно расцветающая в мужских коллективах, была не в почете. Ну бывало ляпнет кто-нибудь что-нибудь этакое. И все готовы хохотать-реготать, как водится. А посмотришь – старшой наш не приветствует. Или реплику бросит, или отойдет молча. Так постепенно и родился у нас такой коллектив, в котором поощрялись все хорошие человеческие качества и осуждались плохие».

Хочется добавить к этим хорошим свойствам, о которых говорит В. Метелица, еще и такое качество, как честность и щепетильность в отношениях между спортсменами. В связи с этим вспоминается рассказ одного из сильнейших самбистов СССР, члена исполкома ФИАС, президента Федерации самбо и дзюдо Белоруссии – Владимира Япринцева: « В 90 -м году мы готовились к чемпионату мира в Лондоне. Мест нам дали очень ограниченное количество – уже тогда денег на спорт выделялось маловато. Что делать – бросили жребий, кому ехать… После этого многие из тех, кому не повезло, разъехались по своим городам.. И вдруг неожиданное известие: нам дают места ещё для четырех участников. Можно было, конечно, включить в команду ещё четыре человека из оставшихся в Москве – так быстрее и проще. Но справедливее ли? И команда решает: вызвать тех, кто уехал, и провести жеребьевку среди тех, кто не попал в сборную, заново».

Такое вот понятие о справедливости и товариществе воспитывало самбо!

Кто-нибудь, пожалуй, может сказать, а при чем здесь христианство? Речь идет о чертах человеческого характера, об общих признаках культуры личности. Мне эти рассуждения напоминают рассказ Владыки Кирилла во время одной из наших бесед:

- Бывает так: придет человек на исповедь и говорит: «Не совершал, батюшка, ничего особенного, как у всех, только мелкие грехи. Не украл, никого не убил…» . И думаешь: « А разве не свойственно тебе, сын мой, самолюбие, неперенесение укоров, черствость, чревоугодие, малодушие, духовная леность, слабость веры и любви? И разве это «неважные» грехи? Что мы все уже достигли кротости, безгневия, смирения? Слова о том, что мы созданы по образу и подобию Божию – вот наше мерило, наша совесть, путь, по которому надо идти. Всякий иной путь – потеря себя и извращение своей личности и только в преобразовании себя в образ и подобие Божие, в возвращении к тому, чем мы созданы и что исказили в себе, – истинная жизнь человека».

Мне думается, что через физическое совершенствование и вел Василий Сергеевич своих учеников к этому возвращению людям образа и подобия Божия, и семена, посеянные им, как в библейской притче о сеятеле, который вышел сеять, в большинстве своем не упали на бесплодную почву и не были склеваны хищными птицами. Об этом говорит вся история самбо – единоборства, основоположником которого был Василий Сергеевич Ощепков.

Я уверен, что есть ещё вещи, которых мы просто пока не знаем и которые требуют более внимательного изучения, потому что не только спортивные и нравственные прочные нити тянутся от работы и личности Василия Сергеевича Ощепкова в наше время и делают эту работу востребованной для современников.

Поясню, что я имею в виду. Все знают, какой бедой для всего мира, а теперь и для России стала наркомания. Пробуются десятки способов избавить от наркотической зависимости тех, кого она уже прочно оплела своей липкой паутиной.

И вот недавно в прессе мелькнуло сообщение о методе руководителя наркологической клиники Якова Маршака, который помогает наркоманам овладеть навыками, позволяющими поддерживать высокий уровень душевного комфорта без наркотиков. Маршак пришел к выводу, что эффективность лечения зависит главным образом от того, насколько после его прохождения наркоман сможет быть счастлив без наркотиков.( Кстати, это касается и лечения алкоголизма).

Это само по себе очень важно, но меня заинтересовало в этом сообщении другое – рассказ Маршака о том, как он пришел к разработке этой восстановительной методики: « В 1971 году я познакомился с Вадимом Вязьминым, - учеником Анатолия Харлампиева…Харлампиев практиковал систему особых упражнений и посвятил в их секрет только Вадима, а тот показал их мне. В то время у меня были серьезные проблемы с алкоголем. Я начал делать комплекс специальных упражнений каждое утро и с удивлением заметил, как в течение целого дня у меня не возникало мыслей об алкоголе. Я стал получать удовольствие от всяких приятных житейских мелочей, которых раньше просто не замечал».

Сделав такое открытие, Я. Маршак на протяжении пятнадцати лет исследовал различные виды психофизических упражнений, в том числе и входящих в систему самбо, прежде чем выстроил собственную реабилитационную методику.

Во всей этой истории не следует забывать, что Анатолий Харлампиев был учеником Василия Сергеевича Ощепкова и, скорее всего, именно от него узнал «систему особых упражнений». В пользу этой версии говорит и та сугубая секретность, которой окружил эти знания Анатолий Аркадьевич – обычно такой открытый и щедро отдающий всем своим ученикам свои знания и умения. В то время он вряд ли мог допустить упоминание о своем первом учителе дзюудо Василии Сергеевиче Ощепкове.

Почему бы не предположить, что в работу над новым единоборством, которое затем получило имя самбо, Василий Сергеевич включал и комплекс, который при дальнейшей разработке мог бы помочь избавить Россию от одного из главных ее зол – водочной зависимости людей? Разве это не вернуло бы многим, как говорится, Божеский образ?

А между тем время , в которое довелось Василию Сергеевичу жить и творить, было вовсе не благостным и не спокойным как в нашей стране, так и в мире.

20. По старым местам

( По воспоминаниям Н. В. Мурашова)

Политическая обстановка в мире всё больше накалялась. Германский фашизм накапливал военную мощь – рядовых немцев геббельсовская пропаганда убеждала, что для нации пушки куда важнее сливочного масла. В подтверждение этого Гитлер без единого пушечного выстрела, только продемонстрировав мощь грозных изделий стального концерна «Крупп», оккупировал Рейнскую область. «Фюрер вернул исконные западногерманские земли», - кричали пропагандисты Геббельса.

Все больше утрачивала свое значение Лига наций, признав завоевания фашистской Италии в Абиссинии и никак не наказав Японию за агрессию против Китая.

В разгар лета 1935 года мадридское радио передало в прогнозе погоды условную фразу: «Над всей Испанией безоблачное небо» и началось восстание генерала Франко против Испанской демократической республики, поддержанное германским фашизмом.

Дай нам волю – вся наша разведшкола в полном составе отправилась бы добровольцами в испанские интербригады. Да по отдельным намекам мы догадывались, что некоторые наши товарищи уже воюют там, спрятав под испанскими псевдонимами свои русские, украинские, белорусские, грузинские имена. Но воинская дисциплина нас держала крепко и, как сказал наш начальник, бывалый кадровый разведчик: «Каждый из вас пригодится в свое время и на своем месте. А сейчас ваше дело повседневно и неуклонно к этому готовиться».

И всё-таки доучиться мне полностью не довелось. Еще когда я только заканчивал первый курс, меня отправили однажды в Большой Знаменский переулок - в приемную комкора Урицкого, начальника военной разведки. Было поручено отнести и лично вручить Семену Петровичу какие-то запрошенные им данные по курсантскому составу. Как я теперь понимаю, это были своеобразные мои «смотрины» у высокого начальства. Но тогда я отнесся к этому поручению со всем легкомыслием молодости. К тому же дело-то было привычное: ведь еще во Владивостоке мне довелось начинать службу рассыльным при штабе.

В приемной меня попросили подождать и предупредили, что Семен Петрович не сможет уделить мне много времени – торопится на заседание Военного Совета.

Ждать пришлось недолго – вскоре двойная, обитая черной кожей дверь кабинета отворилась и в приемную вышли двое: черноволосый смуглый человек лет сорока с умными карими глазами и второй – высокий, элегантный, спортивного вида мужчина с копной густых темно-каштановых волос и волевым подбородком. Широкие, приподнятые вразлет брови придавали его лицу облик восточного воителя, к тому же он слегка прихрамывал, и имя «Тимур Ленг» ( «Хромой Тимур», как звали Тамерлана в современной ему Европе) тотчас мелькнуло в моей памяти.

Но этого «Тамерлана» звали Рихард – во всяком случае так обратился к нему спутник: как я понял по реакции дежурного, черноволосый и был хозяин кабинета – Семен Петрович Урицкий. Увидев меня, комкор слегка недовольно приподнял брови, видимо, не ожидая кого-либо встретить в это время в приемной, но, выслушав объяснения дежурного, кивком головы еще раз распрощался со своим гостем и так же кивком показал, что готов выслушать мой доклад.

Видимо, он и в самом деле торопился, потому что, собственно, ограничился лишь внимательным пристальным взглядом и, приняв бумаги, отпустил меня, не задав ни одного вопроса. Я весело отправился обратно на занятия, радуясь, что удалось по уважительной причине прогулять физподготовку: после тренировок у Василия Сергеевича мне, в сущности, там нечего было делать.

В московских переулках звенело птицами лето, пахло зацветающими липами, я шел и просто радовался солнечному дню, не подозревая, что день этот навсегда отпечатается в моей памяти – ведь тогда я единственный раз встретился лицом к лицу с человеком, чья работа на многие годы определит и мою судьбу – со следами этой работы мне постоянно придется сталкиваться, проходя тайными тропами по чужой земле. Этим человеком был разведчик Рихард Зорге, первый раз за всё время нелегальной работы в Японии приехавший по вызову Центра в Советский Союз, окольными путями, через Америку и Канаду, чтобы запутать следы. Его предшественником в Японии был Василий Сергеевич Ощепков.

Много раз потом я вспоминал это своеобразное волевое лицо, глубокие морщины, прорезавшие высокий открытый лоб, серо-голубые, почти синие глаза, сильную спортивную фигуру… Позднее я прочел о нем немало всякого, написанного друзьями и недругами. Но тогда, в самом начале моей работы военного разведчика, Зорге был для меня идеалом и примером, да, пожалуй, таковым и остался до сих пор. Хоть и говорят, что окончательную оценку историческим личностям дает только время, но как узнать, когда проходит достаточно времени для такой оценки?

Вскоре после памятного визита в приемную Урицкого, я обнаружил, что, кроме общих, положенных по программе, экзаменов и зачетов я то и дело прохожу какие-то внеплановые проверки – то по восточным языкам, то по восточным единоборствам, то по фотоделу, то по шифровальному мастерству. А то вдруг меня проверяли на доскональное знание харбинских улиц и переулков, заставляли припоминать наиболее приметные вывески, как бы мимоходом сообщая, какая из фирм еще существует, а какая уже обанкротилась и перешла в другие руки.

Но однажды мне пришлось выдержать по-настоящему нелегкое для меня испытание. Меня пригласили в кабинет начальника разведшколы, и незнакомый военный с загорелым лицом, словно выдубленным ветром и солнцем, подвинул ко мне лежавшие перед ним тетради со словами:

- Вам это знакомо, Николай, не правда ли?

Я молча кивнул головой. Видел ли я это раньше? Ещё бы! Передо мной лежали дневниковые записи погибших в Манчжурии отца и матери – их последние обращенные ко мне слова… Когда-то я не мог оторваться от них , снова и снова переворачивая страницы и словно подпитывая эти бесконечным чтением свое горе. Тогда Чанг, мой единственный старший друг в Харбине, отобрал у меня эти тетради – он хотел, чтобы я вернулся к реальной, окружающей меня жизни и снова научился жить без тех, кого потерял.

Я и вправду научился этому, хотя еще долгое время не мог держаться без опоры, и такой опорой стал для меня сильный, добрый и очень чистый человек – мой тренер, Василий Сергеевич Ощепков.

Зачем же теперь кто-то посчитал возможным вернуть мне эти записи? Откуда они взялись здесь, в Москве? Что это – очередная проверка меня на выдержанность и стойкость? Не слишком ли жестокая?

Хотя большинство из этих незаданных вслух вопросов так и остались без ответа, всё оказалось проще:

- Ваши родители между делом сообщают здесь немало подробностей о быте и обычаях жителей тех мест, где работала их экспедиция, - сказали мне. – Мы решили не пересказывать их вам, а попросить перечитать самому всё заново, но уже под другим, профессиональным углом зрения. Так, наверное, будет лучше?

Я согласился.

Не скажу, что мне сразу удалось стать беспристрастным читателем этих тетрадей, написанных вперемежку то слегка неразборчивым «докторским» почерком отца, то изящными, летящими строчками матери… Я будто заново переживал все прожитые рядом с родителями годы и поражался, как мало я, в сущности, ценил своё счастье, как часто променивал те минуты, которые мог провести с ними, на разные свои важные подростковые дела, просто на бесцельное шатание по харбинским улицам. Если бы только знать, что я их потеряю, разом обоих, если бы можно было всю жизнь до этого пережить заново! Как часто бы я давал им знать, что они мне дороги, сколько постарался бы сделать для них хорошего!..

Наконец я не без усилия подавил в себе эти с новой силой вспыхнувшие эмоции и постарался внушить себе, что передо мною лежат только важные оперативные документы, написанные посторонними людьми и теперь попавшие ко мне для изучения.

Прежде всего я обнаружил, что тетрадей не две, а три, и одну из них, вложенную во вторую, я вижу впервые. Написана она была раньше, чем то, что передали мне в Харбине, да и адресованы эти записи были не мне. Я наспех перелистал их и впервые понял, что мои родители были в Манчжурии не только с врачебной миссией. Я снова начал читать всё, уже внимательнее, и согласился, что в тетрадях содержится немало ценного материала. И это были не только сведения о местных обычаях и быте кочевых племен, но и пометки о колодцах, караванных тропах и стоянках, о количестве встреченных военных отрядов и их вооружении…

Теперь уже не только Василий Сергеевич Ощепков, но и мои родители как бы протягивали мне из прошлого эстафетную палочку, оброненную на бегу, на тайном и опасном пути. И я чувствовал, что должен поднять её и нести дальше.

Между тем во всем этом оставалась для меня какая-то неясность. Правда, я только много позднее узнал, что после того, как в 1935 году советское правительство продало Манчжурии свой участок КВЖД (Китайско- Восточной железной дороги) и почти сразу все ее бывшие работники были взяты под подозрение как «японские шпионы». Но всё равно ведь именно работа моих родителей в Харбине в своё время послужила поводом к тому, что меня не допустили к экзаменам в Бауманку. Почему же теперь то же самое обстоятельство, что называется, работало на меня?

Мне очень хотелось выяснить это, но даже недолгое пребывание в стенах разведшколы уже научило меня не задавать лишних вопросов, да я и не знал, кого из тех, кто занимался со мной, я мог бы спросить о том, что меня беспокоило.

И всё же скоро настал день, когда этот постоянно занимавший меня вопрос я должен был задать. Мне оставался еще почти год до выпуска, когда меня снова вызвали к начальнику школы. Тот же человек, который вернул мне путевые записки моих приемных родителей, снова положил передо мною несколько документов и предложил с ними познакомиться. Мне бросился в глаза гриф «Совершенно секретно». И тогда я, отодвинув лежащие передо мной бумаги, срывающимся голосом сказал:

- Прежде, чем я прочту это, я хочу вам напомнить, что меня в свое время не приняли в Бауманку из-за «неясностей» в моей биографии. Вам это известно?

- Неужели нет? – улыбнулся мой собеседник. – А вы, оказывается, обидчивы и обиды запоминаете? – И, нахмурившись, отчетливо сказал, словно убеждая в чем-то не только меня, но и себя:

- Вас проверяла политическая контрразведка и для этого она имела все основания. А сейчас вы проходите подготовку в системе военной разведки Генштаба и то, что мы знаем о вас и ваших родителях, как приемных, так и настоящих, не дает нам повода вам не доверять. Есть ещё вопросы? Нет? Тогда, прошу вас, читайте.

Среди предложенных мне бумаг была одна, которая мне особенно запомнилась - это было письмо японского дипломата Тосио Сиратори своему другу, руководителю министерства иностранных дел Японии:

« Друг мой Арита, - писал Сиратори, - сама судьба решила, что славяне и раса Ямато должны бороться друг с другом за главенство на азиатском материке. Советская Россия должна разоружить Владивосток, вывести свои войска из Внешней Монголии, не оставив ни одного солдата в районе Байкала. Это должно быть нашим минимальным требованием. Сюда же включается передача нам Северного Сахалина по умеренной цене. В будущем нам надо также иметь в виду покупку приморских областей Сибири. Эти требования должны быть осуществлены со всею решительностью. Я остро ощущаю сейчас, друг мой, необходимость решений со стороны кабинета относительно великих целей нашей дипломатии. Эта цель – решительный разрыв отношений с Советским Союзом».

Далее Сиратори предупреждал о том, что Советская Россия быстро идет вперед в своем развитии и с нею не справиться без антикоминтерновского пакта.

Я понимал, что это письмо и другие лежащие передо мной бумаги добыты большими усилиями людей, которые, оставаясь почти для всех безымянными, вели свою опасную нелегальную работу на чужбине. Много позднее я узнал, что этими людьми были разведчики группы Рамзая – Зорге. А тогда меня потрясло, что речь шла о тех местах, где были могилы моей матери и отца Алексия, где партизанил в гражданскую войну доктор Мурашов…

- Вот такие дела, сынок… - мне на плечо легла тяжелая мужская рука, легла, словно ноша, которую отныне мне предстояло нести.

- Похоже, близко война, - скорее подтвердил, чем спросил я.

- Близко? Да она уже идет, только пока другими средствами. Помнишь, доктор Мурашов и его жена работали на эпидемии? Так вот, сейчас в приграничных районах с Монголией, а также по теченью реки Аргунь сейчас возникают странные эпидемии сибирской язвы среди скота. Мы обнаружили, что концы, как ни странно, ведут в занятый японцами Харбин…

Я понял, что всё это время меня готовили к возвращению в места, где прошла моя ранняя юность.

Состоялся разговор, во время которого меня познакомили с обстановкой, в которой мне предстояло работать. А обстановка была та ещё - помимо частей японской Квантунской армии, в Манчжурии стояли три белогвардейских специальных отряда. По примеру эсэсовских частей формировались они из молодежи, входивших в Русский фашистский Союз, председателем которого был перебежчик из России Константин Радзаевский.

Среди показанных мне в разведшколе документов была директива штаба Квантунской армии, где так и было сказано: « Белогвардейцы независимо от пола и независимо от их желания должны широко привлекаться для войны с Советской Россией и особенно для тайной войны…»

Мне предстояло внедриться в один из таких отрядов. Предполагалось, что я верну себе фамилию моих настоящих родителей и буду играть роль молодого человека, затаившего в душе жажду отомстить за их поломанные революцией судьбы…

Впрочем, на разработку моей «легенды» и ее тщательную подготовку ушло еще некоторое время. А потом настал час моего расставания с Москвой.

21. На невских берегах

А в то время, когда Николай Мурашов отправлялся навстречу своей новой, полной опасностей, неизведанной жизни, воспитавшее его единоборство продолжало жить и развиваться . Появлялись новые центры ощепковской борьбы и среди них всё заметнее первенство у Москвы оспаривал Ленинград.

Официально начало ленинградского самбо считается с 1938- 39 гг. Однако вернемся на несколько лет назад от этой всеми признанной даты. Еще в сентябре 1933 года в Ленинградском институте физкультуры имени П. Ф. Лесгафта вводится новая учебная дисциплина «Борьба дзюдо», обязательная для всех студентов, как мужчин, так и женщин.

Это было уже единоборство, трансформированное Василием Сергеевичем Ощепковым и его учениками – другого, кроме привезенного Ощепковым в Москву после Новосибирска, в нашей стране не знали. А Ощепков уже во Владивостоке, и тем более в Новосибирске, вводил в единоборство новые каноны.

А с начала третьего семестра (февраль 1934 года) создается курс спортивного совершенствования по борьбе дзюдо. Следует подчеркнуть, что учебные занятия и тренировки по самозащите со студентами института и слушателями открытого при нём военного факультета проводил В.Г. Кузовлев, который в 1927 году , во Владивостоке, окончил шестимесячные курсы у Василия Сергеевича Ощепкова.

В тридцатых годах преподавателями института физкультуры в Ленинграде были ученики В.С. Ощепкова В.Д.Щеголев, С.В. Дашкевич – выпускник первых двухмесячных курсов, проведенных Ощепковым в Москве на базе ЦДКА, и воспитанник В.Г. Кузовлева А.М. Ларионов.

В начале 1934-35 учебного года в Ленинградском институте физкультуры вводится «Программа нормального учебного плана ( минимум) по дзюудо». Помимо студентов, она была рассчитана на аспирантов и слушателей военного факультета.

Нет никакого сомнения, что это была программа именно того единоборства, которое впоследствии стало носить имя самбо, потому что ряд занятий по этой программе вел в Ленинграде сам Василий Сергеевич Ощепков, а также его ученики Н. М. Галковский, Б.А. Сагателян и др.

Предполагалось, что весь курс должен занять шестьдесят часов, те. Тридцать занятий. Первые четырнадцать отводились на изучение приемов борьбы невооруженного с вооруженным противником; с пятнадцатого по двадцать восьмое изучались приемы спортивной борьбы. Спортивный раздел программы назывался «Борьба вольного стиля». Ещё раз подчеркнем, это был не 1938, а 1934 год.

Последнее занятие по этой программе было организовано как официальные состязания на личное первенство курса. Участникам, выполнившим требования спортивной квалификации, присваивался третий спортивный разряд.

В. Г. Кузовлев, заведовавший в то время доцентурой дзюудо по кафедре защиты и нападения Института физической культуры им. П. Ф. Лесгафта, перерабатывает к этому времени правила спортивной борьбы вольного стиля 1932 года, приводя их в соответствие с Всесоюзными правилами других видов спортивной борьбы. Все изменения и уточнения он согласовывает со своим учителем и наставником В.С. Ощепковым, и после этого они приобретают силу закона в Ленинграде. По этим правилам вплоть до 1938 года проводились все городские соревнования.

В 1935 году при Ленинградском гарнизонном Доме РККА организуются шестимесячные курсы инструкторов по спортивной борьбе и рукопашному бою без оружия. Слушателями курсов были курсанты военных школ Ленинградского гарнизона, Занятия проводил И.В.Васильев, окончивший год назад двухгодичную школу при ГЦОЛИФК, где он прошел полную программу единоборства под руководством В.С. Ощепкова.

В том же 1935 году в Ленинграде организуются трехмесячные курсы по борьбе вольного стиля (дзюдо) для преподавателей физической культуры вузов. Это было вызвано тем, что в учебные программы всех учебных заведений включается изучение самозащиты в объеме требований ГТО II ступени ( составленных непосредственно В.С. Ощепковым).

Эти курсы закончили двадцать восемь человек, многие из которых в дальнейшем посвятили всю свою жизнь тренерской работе по новому виду борьбы.

После завершения курсов в 1935 году было проведено организационное собрание городской секции борьбы вольного стиля. В неё вошли В.Г. Кузовлев, С.В. Дашкевич, С.В. Магеровский и А.М. Ларионов. Председателем секции был избран И.В. Васильев.

На мой взгляд, именно с этого момента и начинается отсчет организационного оформления школы самбо в Питере…

Успешно работала секция борьбы вольного стиля в Ленинградском университете. Перед весенней зачетной сессией в гимнастическом зале университета собиралось на тренировки около семидесяти человек. Команда ЛГУ участвовала в городских соревнованиях новичков в феврале 1938 года. Шестнадцать человек получили третий разряд, а Чернов, Геллер, Саморуков и Короткевич заняли призовые места в своих весовых категориях.

На следующий год секция арендовала для занятий более подходящий зал в пединституте им. Герцена и многотиражная газета «Ленинградский университет» пишет: « К популяризации этого нового вида спорта и к комплектации секции должны серьезно подойти все звенья физкультурных организаций – физорги факультетов, бюро секции, совет ДСО «Наука» ЛГУ и кафедра физкультуры…

Нужно, чтобы комсомольская организация университета не осталась в стороне, не отнеслась безучастно к работе секции советской борьбы нового стиля – оборонному виду спорта и помогла сделать его массовым»

Не отстает от университета и ленинградский пединститут имени Герцена . Здесь секция борьбы вольного стиля работает уже несколько лет . Институтская многотиражка «За большевистские педкадры» в 1939 году с гордостью сообщала, что три года назад здесь отвели для секции специальный спортзал и теперь даже сдают его в аренду, своими силами сшили борцовский ковер.

Этот спорт теперь уже широко известен физкультурникам Ленинграда и пользуется их любовью, - сообщает та же газета - По массовости в 1937\38 году он далеко обогнал популярные здесь виды: французскую борьбу, бокс и штангу. Это легко объяснимо. Все виды спорта имеют оборонное значение, но, безусловно, борьба вольного стиля в этом смысле стоит на одном из первых мест; навыки бойца здесь вырабатываются несравненно полнее, чем в любом виде спорта.

Борьба вольного стиля должна стать еще более массовым видом спорта в нашем институте. Контрольная цифра подготовки борцов, данная нам городским комитетом физкультуры, должна быть перевыполнена».

В ноябре 1939 года в Ленинграде прошли впервые организованные всесоюзные соревнования на личное первенство СССР по борьбе вольного стиля.

В спортивном зале общества КИМ при большом стечении зрителей встречались семьдесят борцов из Москвы, Ленинграда и Харькова. Новый большой спортивный зал не смог вместить всех желающих посмотреть эти состязания

« Исключительно сильный состав участников в полулегком, легком и полусреднем весе, - замечает корреспондент газеты «Красный спорт. – Заметный рост класса борцов периферии – самое отрадное явление в первенстве.

В центре внимания - блестящие выступления абсолютного чемпиона страны во французской борьбе полутяжеловесе Коберидзе. Он изумительно демонстрирует в новом единоборстве приемы, взятые из грузинской национальной борьбы».

На этих соревнованиях было проведено более двухсот схваток. Звания чемпионов СССР были присуждены ленинградцам Куликову, Питкевичу и Иванову – членам обществ «Водник» и « Авангард», а также москвичам Чумакову, Будзинскому и Коберидзе и харьковчанину Никельскому.

Таким образом еще задолго до войны начала формироваться ленинградская школа самбо, которая последовательно сохраняла и развивала фундамент, заложенный в это единоборство его основателем. И речь идет не только о чисто спортивных, но и о духовных основах.

Должен сознаться, начиная писать историю самбо я хотел широко осветить работу его спортивных подразделений во всех городах, в том числе и в Москве. Но во время моей работы над трилогией многое произошло – и прежде всего высветилась некая линия, которая прямиком вела от выпускника Петербургской Духовной Академии Николая Японского до воспитанника ленинградской школы самбо Владимира Путина.

Для того, чтобы отчетливее показать читателю эту связь мне и пришлось сосредоточиться прежде всего именно на развитии самбо в северной столице. О том, что такая связь существует, свидетельствует многое. И я уверен, что мы вправе отнести эту протянувшуюся через века цепь «случайностей» и «совпадений» к разряду закономерностей.

22. От своих корней и истоков

Теперь, когда именно «питерская команда» начинает играть всё большую роль во всех областях жизни нашей страны, да и Президентом мы избрали коренного петербуржца, пора вплотную подойти к вопросу о том, почему , собственно, наша трилогия носит такой подзаголовок: «От Святого Николая Японского до Президента».

Уже первые биографы Президента отмечали: «очень многие из крупных этапов биографии Путина заключают в себе реализацию жизненных вариантов, вероятность осуществления которых меньше, чем вероятность неосуществления. В терминах метафизического мышления это выглядит как следование по предустановленной линии судьбы под водительством высшего начала. В его биографии простота жизненного пути сочетается с почти мистическим соединением целого ряда маловероятных ситуаций».

Сейчас, когда вышла в свет автобиографическая книга Президента «От первого лица», где с наибольшей достоверностью описана его биография, а также познакомившись внимательно с многими повествованиями о нем русских и зарубежных авторов, начинаешь понимать, что приход этого человека к власти в стране, которую издавна называли Святой Русью, вовсе не случаен и предопределен далеко не только волей избравшего его электората.

Уместно напомнить здесь ещё раз, что все в человеческом бытии свершается по Воле Божией и, как сказано в Священном Писании, ни один волос не упадет с головы человека без соизволения на то Господа.

Уже в самой атмосфере семьи Путиных из поколения в поколение накапливались и передавались по наследству те черты духовной нравственности, которые так явственны сейчас в характере Президента.

Спиридон Иванович Путин, дед Президента, был, по общим воспоминаниям всех, кто знал его, человеком скромным, безукоризненно честным, строгим, принципиальным и исключительно трудолюбивым. Именно эти качества передал он сыну, а через него и внуку. Он всегда, где бы ни работал, считал невозможным воспользоваться своим положением, чтобы как-то улучшить жизнь семьи и говорил, что каждый должен всего добиваться собственным трудом. В этом смысле он действительно был одним из тех людей, которые сумели через всю жизнь пронести в себе Образ и Подобие Божие

Хочется еще раз напомнить притчу, которую в свое время поведал мне Владыка Кирилл. Основатель монашества святой Антоний Великий однажды вопросил у Бога, кто подскажет ему, у кого учиться, где искать путь, наиболее праведный? И Господь послал его в Александрию и назвал точно дом, в который Антонию следует обратиться.

Антоний выполнил повеление Господа, но он нашел в этом доме не монаха, не подвижника или отшельника, а простого ремесленника с многодетной, как мы бы сейчас сказали, семьей. Антоний стал спрашивать его: чем ты так угодил Господу, что такого особенного в твоей жизни? И ремесленник ответил ему: « Не знаю. Просто я тружусь каждый день, старательно делаю свое дело. Никого не осуждаю. Люблю свою семью. Выполняю то, что мне в жизни положено».

Как видите, этот человек не был знатного рода, он не искал каких-то особых путей к Господу, каких-то особых тайных знаний…Но Господь отметил его как праведника, у которого следует учиться.

Хочется привести также мнение Виктора Борисенко - школьного товарища Президента о его отце:

« Кстати, Владимир Спиридонович , в моем понимании, был настоящим партийным человеком, образцовым коммунистом, он не только искренне верил в эти идеалы, но и стремился жить по кодексу коммунистов, который, как известно, очень был похож на заповеди Христа: не убий, не укради, не солги и так далее».

Такими были нравственные традиции семьи Путиных, которые легли в основу его духовного облика.

23. Готов к труду и обороне

В 1932 году в нормативы ГТО II ступени, разработанные Ощепковым, вводятся элементы дзюдо и имеются инструкции по сдаче этих нормативов. Этот комплекс содержал требования и нормы для военнослужащих разных возрастных групп. Приемами самозащиты при этом обязаны были владеть все военнослужащие. Чему же учили в это время призывников?

Комплекс боевых приемов самозащиты ГТО II ступени был значительно большим по объему, чем для новобранцев, и предназначался для совершенствования военнослужащих в часы массовой спортивной работы, дополнительно к часам, предусмотренным планом боевой подготовки. Он состоял из следующих разделов: бой невооруженного против вооруженного ( четыре приема); бой вооруженного против вооруженного (четыре приема); бой невооруженных в стойке (тридцать девять приемов).

К сдающим нормы по самозащите (как мужчинам, так и женщинам) предъявлялись требования в умении выполнить любую комбинацию или прием, предусмотренные программой, и автоматически провести прием против внезапного нападения. При этом невооруженному необходимо было знать хотя бы по одному варианту отражения основных моментов нападения: если, например, нападающий может применить один из четырех возможных ударов ножом ( т.е. сверху, снизу, справа и слева), то знание хотя бы одного из вариантов защиты от каждого из этих ударов следовало считать обязательным.

То же относилось к револьверу, палке, сабле, тесаку, саперной лопатке и винтовке – против каждого из этих видов оружия следовало знать основные приемы самозащиты, которые и были включены в нормы значка ГТО.

В нормы ГТО II ступени наравне с дзюдо входила и норма по фехтованию на винтовках с эластичным штыком. Для их сдачи необходимо было продемонстрировать приемы штыкового боя и провести показательный бой по правилам спортивных соревнований.

Каким образом учили приемам дзюу-до призывников 1932 года? Журнал «Физкультура и соцстроительство» писал в это время: « Прикладность упражнений дзюу-до и значение ее приемов в общем деле подготовки бойцов Красной Армии чрезвычайно очевидны. При выработке этих практических навыков у физкультурников, будущих бойцов РККА мы обеспечим быстрое усвоение приемов рукопашного боя.

Непосредственная близость противника, разнообразие приемов которыми противник может воспользоваться для нанесения поражения при нападении, разнообразие положений при схватке и выход из боя вырабатывают и ряд ценнейших психофизических качеств у обороняющегося: находчивости, сметливости, решительности, ловкости, мгновенности принятия решений, настойчивости и выносливости.

Комплекс приемов самозащиты из дзюу-до, подобранный единственным мастером дзюу-до в СССР т. Ощепковым В.С., представляет собой необходимую норму по отделу рукопашного боя».

В той же статье предлагалась даже методика групповых занятий с новичками: «Обучать борьбе с противником можно двухсторонне, шеренгами до 30 – 40 человек одновременно».

В 1932 году при институте физкультуры был образован военный факультет, где проводились занятия и по самозащите, которые проводил В.С. Ощепков. Выпускники факультета становились специалистами высшей спортивной квалификации, в первую очередь для работы в РККА, они и проводили в армии занятия по новому комплексу ГТО.

В 1932 году начинает свою учебу у Василия Сергеевича Ощепкова Иван Васильев – гордость и слава ленинградского самбо, а также Анатолий Харлампиев, который в будущем займет такое большое место в истории этого единоборства.

Через год в свет выходят организационно-методические указания и программа «Физическая подготовка РККА», где наряду с другими разделами физической подготовки предусмотрено изучение приемов рукопашного боя ( приемы штыкового боя; приемы боя вооруженного против вооруженного; приемы боя невооруженного против вооруженного и т.д.).

В эти годы Василий Сергеевич постоянно заботился о проведении публичных состязаний для своих учеников. Он отлично знал, что в ответственных условиях соревнований особенно строго проверяются и , вместе с тем , закрепляются навыки, полученные на тренировках. Не говоря уже о том, что публичные выступления служили отличной пропагандой нового вида борьбы.

Первые открытые соревнования Ощепков организовал в Институте физкультуры еще в 1932 году. На следующий год состоялись состязания в рамках первой вузовской спартакиады. В 1936 году состоялось не только первенство Института физкультуры, но и первый чемпионат столицы. С тех пор они проводились регулярно, впоследствии даже в тяжелое военное время, кроме 1943 и 1945 годов.

Не отставая от москвичей, ленинградские борцы с того же тридцать пятого года начали систематически организовывать состязания на первенство своего города.

Характерно, что эта спортивная традиция питерцев быть непременными участниками предвоенных соревнований борцовских сборных разных городов, в наше время возродилась в проведении турниров сборных городов – Героев, а затем и в состязании самбистских сборных семи федеральных округов. Об этом мы еще будем говорить.

24. «Неладно что-то в датском государстве…»

Расставаясь с Василием Сергеевичем Ощепковым, Николай Мурашов мысленно порадовался, что тот остается здесь, в Москве, занятый любимым делом, среди друзей и единомышленников, на родине, и, как полагал Николай,, в полной безопасности…

До известной степени огражденный от окружающей действительности стенами разведшколы, Николай Мурашов не мог и предполагать, насколько его уверенность в безопасности старшего друга и тренера далека от истины. Мурашов оставил Москву в обстановке «большого террора», наступившего после того, как 1 декабря 1934 года в Ленинграде, в коридоре Смольного, прозвучал выстрел, которым был убит Киров. Виновниками этого убийства были названы «троцкисты и зиновьевцы», к которым автоматически причислялись все, не согласные с линией сталинского ЦК. А к несогласным нетрудно было причислить даже тех, кто просто недостаточно воодушевлено славил «вождя и учителя». «Троцкистско-зиновьевский блок» обвинялся также во вредительстве, шпионаже и связи с иностранными разведками…

Сейчас мы многое знаем о тех годах и можно было бы не затрагивать тему, если бы Василий Сергеевич Ощепков не жил именно в это время. Историки до сих пор ищут ответ на вопрос, как относилось население в целом к тому, что происходило тогда в стране, и делят людей на тех, кто искренне верил в то, что ведется борьба с врагами народа; на тех, кто придерживался принципа: «меня это не касается»; и на меньшинство, считавшее, что «отец народов» исказил и предал ленинизм…Какому же из этих разрядов соответствовали убеждения Василия Сергеевича Ощепкова?

Мне думается, что и сами эти «разряды» достаточно условны, и основатель самбо был слишком неординарной личностью, чтобы можно было ответить на этот вопрос однозначно.

Во всяком случае в свое время он сделал выбор в пользу Советской власти потому что именно большевики были в Приморье в то время единственной силой реально противостоявшей иноземному нашествию.

Он продолжал служить в Красной Армии и учил ее воинов мощному боевому единоборству, над которым одновременно работал и сам создавая на основе того, чем он отлично владел, нечто новое и еще более совершенное. Он разрабатывал ту часть комплекса ГТО, которая включала в себя элементы этого единоборства, потому что искренне хотел, чтобы каждый из его сограждан был готов к труду и обороне.

Это то внешнее, что мы знаем о нем. Но он не мог, например, не понимать, что став членом «Красного Спортинтерна», страна порвала связи с другими международными спортивными организациями, ушла за железный занавес и в этой области, лишив надолго своих спортсменов реально сопоставлять свою подготовку с результатами, достигнутыми в мире.

Что творилось в его душе, когда на его глазах были арестованы первый ректор Инфизкульта, а затем и его преемник, когда летом 1937 года, после июньского так называемого «процесса маршалов» были подвергнуты аресту 17 преподавателей института физкультуры, где работал и он сам, только за то, что они тренировали этих военачальников?

Да и первый председатель Всесоюзного Совета физкультуры и спорта Н. Антипов, который так ратовал за повсеместное внедрение сдачи внедрение норм ГТО и был инициатором введения звания «Заслуженный мастер спорта», тоже был репрессирован, правда несколько позднее – перед самой войной.

Ощепков, конечно, не мог не понимать, что творилось зло, и, думается, вся его спортивная работа со своими учениками в это время и была единственно возможной для него в то время формой борьбы с этим злом – он воспитывал людей, на такое зло не способных. Не надо думать, что ему не мешали в этой работе.

К тому же именно в 1936 году Василий Сергеевич потерял человека, который был его единомышленником и в сложных ситуациях выступал с ним единым фронтом, как это было, например, в конфликте со Спиридоновым, - речь идет об Аркадии Георгиевиче Харлампиеве. Он умер в 1936 году.

В спортивной прессе начинаются всё более частые упоминания о работе Ощепкова. Газета «Красный спорт», например, дав краткую справку по истории возникновения единоборства, пишет затем: «В СССР изучение дзюу-до началось в Московском Инфизкульте под руководством т. Ощепкова, который долгое время жил в Японии и изучал дзюу-до. В настоящее время в Москве имеется уже 6 организаций, культивирующих борьбу по системе дзюу-до ( Инфизкульт, завод им. Авиахима, 1-й совет «Динамо», МГУ, МЭИ, консерватория) Впервые соревнования по дзюу-до были проведены в 1935 году, а в 1936г. было разыграно первенство Москвы».

Здесь еще спортивный журналист стремится подчеркнуть как достоинство, что дзюу-до в нашу страну пришло прямиком из первоисточника – из Японии. Будут, конечно, позднее и более подробные, и более квалифицированные отчеты о соревнованиях борцов этого единоборства, но изменится очень многое: исчезнет упоминание о японских корнях, о Василии Сергеевиче Ощепкове, да и сама борьба не единожды сменит название в угоду веяниям эпохи.

И эти веяния не заставили себя ждать. Еще было много лет до пресловутой компании борьбы с космополитизмом, но в конце ноября 1936 года в Берлине был подписан антикоминтерновский пакт.

Задолго до известий об этом в открытой прессе, в Москве узнали о подписании пакта из сообщений группы Зорге. Через три дня после опубликования сообщений о пакте, министр иностранных дел Литвинов обнародовал данные советской разведки о тайных германо-японских переговорах по координации военных планов и приготовлений в Европе и в Азии.

Все эти обстоятельства, наряду с утверждениями фашистов о том, что в каждой стране у них есть своя «пятая колонна», способная в случае войны обеспечить решающий успех, породили и в нашей стране вспышку шпиономании и недоверия ко всему иностранному.

Наиболее «предусмотрительные» деятели от спорта, боясь обвинений во вредительской и вражеской деятельности, решили на всякий случай начать потихоньку открещиваться и от такого «сомнительного» по происхождению единоборства как дзюдо. Единоборство было вообще исключено из учебных планов институтов и техникумов физкультуры. А Ленинградский спорткомитет отказался от запланированной благодаря стараниям Ощепкова матчевой встречи своих борцов с москвичами.

Разумеется, Василий Сергеевич никак не мог смириться с этими необъяснимыми и нелогичными для него действиями. В начале июня 1937 года он пишет резко протестующие письма во Всесоюзный Комитет по делам физкультуры и спорта, инспекцию физподготовки и спорта армии, в Московский, Ленинградский, Украинский и Закавказский институты физкультуры.

Хочется привести этот уникальный документ полностью, без сокращений, тем более, что это то немногое, что сохранилось из подлинных документов, написанных Ощепковым:

« Руководитель курса ДЗЮ –до

ГЦОЛИФК им. Т. Сталина

8 июня 1937 года.

В Ученый Совет ГЦОЛИФК

им. Сталина

Копии: Всесоюзный Комитет по делам Физкультуры и спорта

Инспекция физподготовки и спорта

ГЦОЛИФК им Лесгафта.

УГИФК

ЗГИФК

В марте 1931 года по приглашению ГЦИФК мною был прочитан доклад о дзю-до и продемонстрированы ее приемы.

По мнению руководства ГЦИФК и студенческого актива института, дзю-до явилось именно той дисциплиной, которая отвечает всем принципам, положенным в основу физической подготовки нашей молодежи.

Ввиду этого дзю-до была включена в учебный план ГЦИФК на 1931- 1932 учебный годи для ее прохождения было определено по 30 часов.

Ясно, что за это время можно было лишь бегло ознакомить студентов с дзю-до и научить их весьма ограниченному количеству приемов.

Что же такое дзю-до и в чем заключается ее ценность для нас? Дзю-до всегда представляла собой прежде всего один из видов борьбы вольного стиля. Чтобы иметь ясное представление о ней, как о борьбе вольного стиля, я позволю себе сравнить дзю-до с французской борьбой. Во французской борьбе существует всего два элемента: броски с падением без подножки и захватов ног руками и способы переворачивания противника на обе лопатки, когда он лежит на животе или стоит на коленях и локтях в так называемой «скамейке».

В борьбе же дзю-до помимо всех этих приемов, которые входят во французскую борьбу, разрешается применять ещё подножки, захваты руками ног противника, бросать его, оставаясь при этом на ногах, производить захваты, удерживающие противника спиною на ковре в течение определенного времени и применять в области локтевого сустава, ахиллесова сухожилия и шеи такие захваты, которые заставляют противника сдаться.

Таким образом, мы видим , что борьба вольного стиля дзю-до по своему содержанию гораздо богаче и имеет большее прикладное значение, чем борьба греко-римского стиля, что даёт ей полное основание развиваться в СССР как спортивной борьбе, способствуя в т же время подъему и развитию многих национальных видов борьбы вольного стиля в нашем Союзе, которые по своему характеру имеют много общего с борьбой вольного стиля дзю-до.

Однако, несмотря на это, я счел необходимым на базе ее приемов разработать СПЕЦИАЛЬНЫЙ КОМПЛЕКС приемов САМОЗАЩИТЫ, знание которых обеспечивает возможность в условиях рукопашного боя невооруженному справляться не только с невооруженным противником , но и с противником, вооруженным любым холодным или огнестрельным оружием.

В 1932 году комплекс приемов самозащиты был просмотрен и получил одобрение МСФК, ПВШ РК милиции и инспекции физподготовки РККА, и был включен в нормы ГТО 2 ступени.

Введение комплекса приемов самозащиты по системе вольной борьбы дзю-до в РККА, милиции и в нормы ГТО поставило меня в необходимость переключиться на подготовку кадров преподавателей по этому комплексу. В силу этого программа по дзю-до в ГЦИФК была переделана в соответствии с комплексом самозащиты, изучение которого стало вестись в объеме 30 часов, отведенных для ознакомления с дзю-до в академическое время.

Неоднократные показательные выступления студентов ГЦИФК на различных физкультурных вечерах и т.д. с демонстрацией дзю-до также были построены на показе главным образом приемов самозащиты, ввиду того, что были эффектны, разнообразны и хорошо воспринимались зрителем, который видел не только форму каждого приема, но и технику, и содержание как каждого приема в отдельности, так и всего комплекса в целом.

С точки зрения пропаганды комплекса самозащиты дзю-до подобные выступления имели безусловно положительную сторону, но зато у зрителя создавалось впечатление, что дзю-до не борьба, а самозащита, что это сугубо прикладная система, которая не имеет ничего общего со спортом.

Такое же неточное представление о дзю-до, к сожалению, сложилось и у большинства руководства института, и во Всесоюзном Комитете по делам Физкультуры и Спорта.

Уже в 1933 году я заметил и понял, что упор на дзю-до как на самозащиту ведет к тому, что оттесняет на задний план ее чисто спортивную сторону, имевшую не меньшее значение, чем самозащита по этой системе. Я стал просить, и неоднократно, руководство ГЦИФК увеличить часы на дзю-до для того, чтобы параллельно с комплексом самозащиты вести занятия по обучению борьбе вольного стиля дзю-до. При этом я обращал внимание руководства на то обстоятельство, что преподаватель по самозащите будет полноценным только тогда, когда он освоит технику БОРЬБЫ ВОЛЬНОГО СТИЛЯ ДЗЮ – ДО.

К сожалению, мои просьбы не были удовлетворены, и положение с увеличением часов на основном отделении осталось без изменения до настоящего времени.

Между тем дзю-до как борьба продолжала успешно развиваться в различных кружках Москвы и по линии клубной работы СКИ. За время с 1931 по 1937 гг. только в Москве было проведено около пятнадцати открытых и закрытых соревнований, в которых приняло участие до трехсот с лишним человек, и на сегодняшний день по Москве и Ленинграду имеется около двухсот человек дзюдоистов, получивших второй и третий разряды.

К сожалению, за всё это время ни директор ГЦОЛИФК, ни его помощники, а также никто из руководителей Всесоюзного комитета, ни одного раза не посетили занятий по борьбе вольного стиля дзю-до и не присутствовали ни на одном соревновании по дзю-до. Это свидетельствует о том, что руководство ГЦОЛИФК и Всесоюзный Комитет по делам Физкультуры и Спорта относятся к дзю-до совершенно безразлично и нисколько не заинтересованы в ее развитии в СССР.

Даже более, есть основания думать, что они скорее против дзю-до, чем за, т.к. на мои обращения с просьбой устроить общественный просмотр дзю-до , подвергнуть ее тщательному обсуждению с целью внедрения ее в СССР, меня не удостоили даже ответом. А не так давно…на последнем ленинградском активе дзюдоисты услышали о дзю-до самый отрицательный отзыв. Это отношение Председателя Всесоюзного Комитета по делам Физкультуры и Спорта говорит о том, что он имеет о дзю-до смутное представление. На докладную записку, представленную заведующим доцентурой дзю-до ГОИФК им Лесгафта тов. Кузовлевым с просьбой заслушать доклад с демонстрацией работников по дзю-до Московского и Ленинградского институтов, ответа до сего времени не последовало.

РЕЗУЛЬТАТЫ ТАКОГО ОТНОШЕНИЯ К ДЗЮ-ДО НАЛИЦО:

а\ дзю-до исключена из учебного плана техникумов ФК

б\ Ленинградский Комитет отказался от встречи по дзю-до Москва – Ленинград,

в\ дзю-до исключена из учебного плана на основном отделении институтов ФК на 1937-38 учебный год.

Что дзю-до не только самозащита, но и спорт, - об этом говорят авторитетные лица, мнение которых я позволю себе здесь привести.

В предисловии к книге : Ирвин Ганкок. Дзюу.дзюцу. Париж. 1905. – указывается, что дзю-до является методом борьбы и упражнениями гимнастического характера. В предисловии к другой книге:Le Jiujutsu et Le Femme. Париж.1906 – доктор Ф. Лангранж вскрывает ВОСПИТАТЕЛЬНЫЕ качества дзю-до с точки зрения ФИЗИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ и указывает, что дзю-до на много столетий опередило шведскую гимнастику Линга.

Те же положительные качества дзю-до с точки зрения физкультуры подчеркивают и все японские авторы. Последние подчеркивают ещё и МОРАЛЬНУЮ сторону дзю-до, ее положительное значение в развитии психофизических качеств.

Ввиду того, что в настоящее время производится пересмотр программ на 1937-38 учебный год, я считаю, что дзю-до, как одна из ценнейших для нас спортивных дисциплин, должна быть включена в учебные планы институтов и техникумов ФК, и на изучение ее должно быть отведено не 30 часов, как это было до сего времени, а 80 часов, с тем, чтобы дзю-до была изучена не только как самозащита, но и как БОРЬБА ВОЛЬНОГО СТИЛЯ. Если будет отведено указанное количество часов, то студенты основного отделения не только технику, но смогут изучить и частную методику каждого упражнения, а также получат познания в области теории, тактики и получат инструкторские навыки для преподавания дзю-до.

Если же руководство института считает, что изучение дзю-до не входит в задачу подготовки студента как будущего квалифицированного педагога, как не входят в эту задачу и борьба, и бокс, то я считаю СОВЕРШЕННО НЕОБХОДИМЫМ, чтобы в институтах проводилось обязательное ознакомление с дзю-до, и не только как с самозащитой, но и как с борьбой вольного стиля, на тех же правах и в течение того же времени, которое будет отведено для борьбы и бокса на основном отделении. Снимать же дзю-до с учебного плана без всякого к тому основания считаю мероприятием совершенно ошибочным.

Изучение дзю-до в факультативное время является для студентов делом совершенно необязательным, а поэтому обречено на полный провал. Это красноречиво подтверждается положением дзю-до в техникумах ФК в текущем 1936-37 учебном году.

Наконец необходимо с 1937-38 учебного года открыть в Высшей школе тренеров при ГЦОЛИФК им. Т. Сталина двухгодичное отделение дзю-до на 30 человек для подготовки высококвалифицированных преподавателей-тренеров по борьбе вольного стиля дзю-до и по самозащите. Позволю себе надеяться, что Ученый Совет заинтересуется создавшимся положением с подготовкой кадров по дзю-до и разрешит все вопросы, связанные с ее развитием в СССР.

Руководитель курса дзю-до

ГЦОЛИФК им. Т. Сталина

\Ощепков\

Интересный сам по себе, этот документ нуждается в некоторых комментариях. Прежде всего – уточним его адреса. Подчеркнем, что, решившись отстаивать дело всей своей жизни, которое он считает необходимым для всей страны, Ощепков обращается не в ЦК, как это сделали бы многие на его месте, не «лично к товарищу Сталину» - лучшему другу всех физкультурников, а в те спортивные инстанции, которые, по его мнению, сами обязаны и компетентны решать такие вопросы. Этот факт можно рассматривать по-разному: как нежелание вмешивать высшее партийное руководство страны в такие частные дела как учебные планы спортивных вузов, или как мнение автора письма, что спорт, и в частности борьба, стоят вне партийной политики.

Из письма четко видно, что главной причиной негативного отношения к дзюдо Ощепков считает просто некомпетентность тех, кто принимал решение исключить его из учебных планов: они не бывали на соревнованиях и показах; видимо, путают частный комплекс самозащиты с целым – борьбой вольного стиля дзюдо, в которую этот комплекс входит.

Он негодует по этому поводу ещё и потому, что второй раз в жизни некомпетентные люди вмешиваются в его судьбу и работу – в первый раз это было в пору его разведывательной деятельности.

Где-то в тексте, по ходу письма, Ощепков не удерживается от того, чтобы не упомянуть и о воспитательном, моральном значении своего единоборства. Это очень знаменательно, хотя и упоминает он об этом вскользь - на самом деле это для него одна из важнейших составляющих работы.

Василий Сергеевич всё еще считает, что ссылки на иностранные авторитеты могут убедить тех, к кому он обращается. Но он не учитывает, что, в отличие от него, эти люди увидят в его ссылках только «преклонение перед буржуазными авторитетами»… Такое уж было время!

Судя по тексту письма, Ощепков ищет обычную человеческую логику в решениях руководства Инфизкульта и Спорткомитета, он не хочет понять, что эти решения продиктованы элементарным шкурным страхом: «Как бы чего не вышло»!

Или (что тоже не невероятно) руководство института получило негласное указание убрать из программ и учебных планов подозрительное «японское единоборство».

И тогда претензии Василия Сергеевича на увеличение часов по дзюдо и еще открытие двухгодичного(!) курса в Высшей школе тренеров могли быть расценены «наверху» по меньшей мере как «недопонимание политики партии».

Словом, понятно, почему ни на одно из разосланных писем Василий Сергеевич не получил никакого ответа, с какой бы надеждой он ни брался за ежедневную почту…Более того, для многих из его окружения уже ясно, что «немилость» касается не только самого единоборства, но и его преподавателя и распространителя.

25. Под чужою маскою

( по воспоминаниям Н.С. Мурашова)

В это время я был уже далеко от Москвы и даже эхо происходивших в советских спортивных кругах событий не долетало до меня.

Долог и непрост бывает путь разведчика, так сказать, «к месту основной работы». Вот и я, побывав совсем рядом – в Забайкалье - , потом многие месяцы и весьма окольными путями добирался до Харбина.

Пока не прибыл в Китай, со стороны которого мне предстояло явиться в Манчжурию, побывал я в Америке сначала дипкурьером, потом перебежчиком и инструктором по восточным единоборствам ( особенной популярностью у публики пользовались схватки с неграми – боксерами); плыл пароходами и летел самолетами; менял имена и, соответственно, документы; был коммивояжером, продававшим в Шанхае американский аспирин; подрабатывал акробатическими номерами в бродячем цирке шапито и наконец рекомендовался бывшим семеновцем, потерявшим своих после ранения – спасибо новосибирским бандюганам, оставившим мне очень достоверный шрам.

Правда, для последней этой своей роли был я слишком молод, но предполагалось, что по случаю ранней смерти матери я рос при отце в войске атамана Семенова, а когда погиб в стычке с красными и отец, сам взялся за оружие, чтобы мстить за его смерть. В этой «легенде» всё было довольно правдоподобно – в те времена мальчишки рано взрослели.

Китай для меня начинался с Шанхая, а затем через Тяньцзин я добрался до Мукдена, где почти напротив здания гостиницы, в которой я остановился, находилось здание штаба интересовавшей меня Квантунской армии. Я долго смотрел из окна гостиничного номера на низкий вход в здание штаба, возле которого стояли два часовых в касках, и окончательно пришел к выводу, что свое внедрение я буду начинать не отсюда. Даже если бы мне удалось добиться приема, я в глазах японского штабного начальства был бы не более чем подозрительным иностранцем. А зная традиционное национальное отношение японцев ко всем, кто не является коренным жителем Страны Восходящего Солнца, я бы, что называется, сам себе не позавидовал.

Нет, начинать надо было с самого низа, может быть даже с какой-нибудь черной подсобной работы, и, конечно, не здесь, а прямо в Харбине. Туда я и направился, решив попутно побывать в приграничье с Монголией, чтобы освоиться с обстановкой.

Приехав экспрессом в Пекин, я решил не тратить ни часа на знакомство с красотами и достопримечательностями столицы, а перебравшись на другой вокзал, вскоре тронулся дальше, в Калган, центр приграничной провинции Чахар.

Было за полдень, поезд пересекал широкую равнину, за окном медленно уплывали назад квадратики полей, глинобитные домики, обнесенные сплошными тоже глинобитными стенами. А дальше впереди поднимались из земли отвесные зубчатые скалы и по вершине хребта , повторяя его причудливые изломы, бесконечным драконом ползла Великая китайская стена.

Мы пересекли этот хребет по целой системе тоннелей и рано утром следующего дня приехали в Калган. Поселившись в «Калган-отеле», я пошел бродить по грязным и пыльным улицам города, ощущая знойное дыхание Гобийской пустыни. Я осматривал китайские кумирни, монгольские храмы и монастыри, к которым притулились опиекурильни. Вот уж поистине занесло меня на край света…

Я словно перенесся в эпоху Чингисхана. Меня обгоняли не переменившиеся с тех древних времен арбы, с тяжелыми, как жернова, сплошными колесами; кочевники, ведущие на поводу своих коней, китаянки, семенившие в своих длиннополых кимоно…В одном из храмов я бросил мелкую монетку гадальщику, предсказывавшему судьбу на обожженных костях священных животных. Он предсказал мне удачу в дороге и торговых сделках. И правда – я за сущий бесценок приобрел у старика на местном базаре синий, обтрепанный, но чистый стеганый халат.

Так потихоньку я пробирался по расщелинам улиц до предместья, застроенного всё теми же глиняными домами без единого, казалось, оконца – они были обращены к улице своей тыльной стороной.

Наконец я выбрался из города , остановился возле мутного ручья, который бежал по каменистому руслу… Впереди, на холме, рядом с мостом, перекинутым через ручей, в двух домиках всё за теми же глиняными стенами находился штаб японского гарнизона, совсем недавно сменивший здесь резиденцию китайского генерала. И снова ни одна из моих «легенд» не подходила для визита в это небезынтересное для меня учреждение.

Я вернулся в «Калган-отель». С наслаждением смыл с себя в ванной желтую уличную пыль, обрил наголо голову у гостиничного парикмахера, и почувствовал себя готовым к продолжению путешествия. Однако и мои здешние блуждания не были совсем уж напрасными: я воочию убедился, что в этой приграничной провинции идет усиленное строительство автомобильных и железных дорог по направлению к монгольской границе – именно на эти стройки мобилизовано население таких городков, как Калган, и окрестных сёл. Растет и численность японских гарнизонов – гораздо более многочисленных, чем нужно для того, чтобы просто обозначить военное присутствие…

Калганским трактом, с верблюжьим караваном, я прибыл после многих недель дороги в Харбин под видом больного, ещё не совсем оправившегося за время лечения в хайларской больнице от последствий ранения и ушиба головы. Это была самая безопасная из моих ролей – кочевники относятся к больным с психическими травмами как к людям, отмеченным перстом высших сил – кормят их, не удивляются любым странностям в поведении и оставляют в покое, решил ли безумец следовать с караваном или лег на дорогу, чтобы остаться там умирать. Поэтому когда я в Харбине ночью исчез с места ночевки караванщиков, никто и не подумал меня разыскивать.

А я отправился искать человека, которого мне назвали в Москве, и сразу совершил первую свою профессиональную ошибку: по пути на явку заглянул на ту улицу, где жил с родителями подростком и куда меня просто неудержимо потянуло… Там всё было по-другому: исчез забор, который так старательно чинил когда-то Чанг. На окнах вместо штор висели циновки из камыша, а во дворе был сложен небольшой мангал для жарки мяса. Видимо, теперь в доме жили монголеры – русские, выросшие в здешних краях и окончательно принявшие местный быт и обычаи.

Я поплелся обратно, понимая, что совершил непозволительный поступок, и уговаривая себя тем, что никого знакомого не встретил, да вряд ли кто-нибудь узнал бы меня прежнего в этом дочерна обгоревшем на солнце, обритом наголо парне, одетом в потрепанный стеганый халат.

Китаец, встретивший меня на явочной квартире, передал мне явки и пароли для связи и объяснил, что мне делать дальше.

На другой день к вечеру, переодевшись в обтрепанный офицерский китель без погон и потертые галифе, я разыскал на одной из харбинских улиц грязноватый трактир «Питер» и заказал у расторопного полового в холщовой рубахе стакан холодной смирновской водки и соленый огурец.

За соседним столом сидели человек десять – русские, среди которых затесался один японец. Три женщины, входившие в компанию, пили наравне с мужчинами. Верховодил в компании черноволосый узколицый мужчина: он движением руки подзывал полового, одним жестом останавливал то и дело вспыхивающие споры. По данным мне ещё в Москве описаниям я узнал Радзаевского- главу местных белогвардейцев…

Однако долго присматриваться было опасно – я хлопнул залпом водку, заел огурцом, пахнувшим родным смородиновым листом, и, через некоторое время , опустив голову на руки, разразился громкими якобы пьяными рыданиями. Затем, встал и, покачиваясь, направился к соседнему столику. Ухватившись за скатерть и слегка потянув её на себя, я разразился горячей спотыкающейся речью о том, как приятно мне наконец услышать здесь , на чужбине, родной русский язык.

Радзаевский морщась выслушал меня и резко спросил:

- Что вам надо? Денег на водку?

Я , насколько мог, гордо выпрямился и, покачнувшись, заявил:

- Семеновцы не нищенствуют, милстивый гсдарь! Я требую извинений. Счас же! Иначе извольте дать мне… удовлетворение!

Он пренебрежительно махнул рукой и процедил:

- Полно…не имею чести знать вашего чина… Ну ладно, простите… Между своими что за счёты. Так чем могу?…

Я демонстративно опустился на пол и снова зарыдал, выговаривая сквозь слезы:

- Поверьте, у меня - никого и ничего… Всё предано и продано! Я не ел как следует уже неделю … И вот – последние деньги здесь, сейчас… Даже застрелиться не из чего – оружие украли в больнице…

Радзаевский опять брезгливо поморщился, помог мне встать и щелкнул пальцами, подзывая полового:

-Иван! – бросил он подбежавшему трактирщику, вставая и жестом поднимая свою компанию, - мы уходим, вот тебе расчет и на чай. Их благородие остаётся. Накормишь его ( водки не давать!). пристроишь на ночлег, а завтра проводишь ко мне. Знаешь?

- Как не знать, Константин Владимирович! – угодливо отозвался тот. – Премного вам благодарны! Всё будет в аккурате! – и рысцой побежал перед кампанией, чтобы с поклонами распахнуть перед ними дверь.

Лежа после сытного ужина в теплой темноте какого-то запертого снаружи закутка, смахивавшего на кладовую, я совершенно трезво заново просматривал только что разыгранную мною сцену. Нет, вроде заподозрить меня было не в чем: стакан водки для голодного человека в теплом помещении – вполне достаточно для того, чтобы развезло даже офицера, привычного пить. Ну а моей «легенде» еще только предстояло завтра пройти проверку на убедительность. Поэтому я постарался заснуть, и мне это довольно быстро удалось.

Наутро, опохмелив меня всё тем же смородиново-огуречным рассолом, меня препроводили к Радзаевскому. Судя по его расспросам и реакции на мои ответы, моя история вполне походила на те, которые здесь, в бывшем «русском», а теперь уже и бывшем китайском городе, ему приходилось выслушивать десятками. При нашем разговоре присутствовал и давешний японец из трактирной компании, но он сидел в сторонке и помалкивал с абсолютно безразличной физиономией.

Через неделю, ушедшую, как я понимаю, на некоторую проверку, я поступил на службу в учреждение под длинным названием: «Управление по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии». А японец при следующей встрече оказался полковником Квантунской армии Асано, командиром русского белогвардейского отряда, называвшегося его именем.

Меня научили делать лабораторные анализы воды, которую привозили в бутылках с наклейками, обозначавшими названия водоемов. Чем занимаются остальные сотрудники этого большого дома на Биржевой улице, перед которым стояли японские часовые, было пока непонятно.

В отряде «Асано» я был рядовым, мне выдали военную, почему-то маньчжурскую форму, и раз в неделю, по выходным, перед тем, как отправиться хлопнуть рюмочку в «Питере», я наводил глянец на свои ботинки возле будочки уличного чистильщика. Любой посторонний наблюдатель убедился бы, что при этом мы не обмениваемся ни словом. Да это и не надо было: то я вместе с монеткой совал чистильщику во много раз сложенную рисовую бумажку, испещренную цифрами, то он, ловко орудуя щетками, извлекал такую же бумажку из-за бортика моих высоких солдатских ботинок. Словом, связь с Центром работала безотказно.

Однажды, зайдя в «Питер», и, как всегда заняв место напротив большого, до блеска начищенного самовара, который служил мне прекрасным зеркалом для обзора зала, я услышал позади себя любопытный разговор:

- Понимаешь, я часто спрашиваю себя, какого черта я делаю здесь, в этой псевдорусской харбинской декорации, в этой имитации настоящей России, - с тоской говорил кто-то за соседним столиком. - Я болен, я не знаю, сколько мне ещё осталось, но , веришь ли, я остаток жизни отдал бы за то, чтобы хоть раз снова оказаться на Смоленщине, в нашем родовом дедовском имении… В детстве родители так часто отвозили меня к нему из Омска на лето… Знаешь – черемуха, соловьи над речкой поют… Сидишь с удочкой над речушкой – туман белым молоком разливается…

Голос показался мне знакомым. Я пригляделся к отражению в самоваре. Говоривший сидел ко мне спиной, а его собеседник носил старорежимные погоны ротмистра.

- Брось, Полетаев, - лениво протянул ротмистр, отхлебывая из своего бокала какое-то пойло. – В жизни иногда приходится идти к желаемому и обходными путями.

«Полетаев!». Я до боли в пальцах сжал свою рюмку и, не будь она из толстого граненого стекла, наверное раздавил бы её: за соседним столиком сидел убийца моих родителей – тот самый поручик Полетаев, которого доктор Мурашов во Владивостоке прятал у отца Алексия и лечил от чекистской пули. Поручик, который был вхож в наш дом, а потом принес мне вещи доктора и его жены, потому что был среди бандитов, напавших в Монголии на русскую врачебную экспедицию! А я мог только сжимать кулаки в бессильной ярости и думать не о мести, а о том

Мне надо было уйти немедленно, , чтобы он не узнал меня, потому что это означало бы мой провал. Уходить, уходить, пока, поднявшись раньше меня и проходя к выходу мимо моего столика, Полетаев не кинул на меня случайный взгляд. И я встал, хотя мне казалось, что вместе с собой я поднимаю неимоверно тяжкую ношу. Я, извинившись за свою забывчивость, расплатился уже почти у дверей с подскочившим ко мне трактирщиком и приказал себе навсегда забыть дорогу в трактир «Питер».

Через некоторое время меня перевели из лаборатории в отряд, состоявший из членов русской фашистской организации, и здесь цели моих работодателей стали проясняться. Полковник Асано часто говорил нам через переводчиков: « Вы – костяк будущей русской армии освобождения. Когда мы вместе освободим Россию от большевиков, каждый из вас станет военным управляющим небольшого района на вашей родине. У вас будет власть, деньги, хорошая жизнь. Конечно, если вы будете старательно служить сейчас».

Вскоре небольшие группы из нашего отряда стали выезжать в приграничные районы. Мы брали с собой бутылки для проб воды и много дезинфицирующих средств: ведь управление на Биржевой улице занималось не только водоснабжением, но и профилактикой. Одна из таких поездок в район приграничной реки Аргунь стала, по существу, концом моей карьеры разведчика.

На этот раз нас было всего трое, вместе с шофером. Он остался в машине, а я с офицером-японцем спустился к быстрой, но не широкой в этом месте реке. Он долго лазал по берегу, выбирая какое-то нужное ему место, бросал в воду коряги, проверяя течение, а когда увидел, что коряги прибивает к противоположному берегу, велел мне принести из машины термос.

Из открытого термоса потекла в реку какая-то густая белесая жидкость.

- Что это? – спросил я японца.

- Подарочек на тот берег, - улыбнулся он, обнажая крупные белые зубы. В это время скользкая галька поехала у него под ногами, он потерял равновесие и капли жидкости из термоса попали на его руку. Японец изменился в лице и с ужасом закричал:

- Дезинфекция, дезинфекция давай! Сибирка!

Тут только до меня дошло, что «подарочком на тот берег» был раствор, насыщенный бактериями сибирской язвы. Кровь ударила мне в голову. Лица моих погибших приемных родителей с поразительной ясностью встали передо мной: они, врачи, верные клятве Гиппократа, не задумывались об опасности для своей жизни, борясь с эпидемиями. Они в своей врачебной профессии не делили людей на белых и красных – они просто помогали тем, кто нуждался в лечении. А эта мразь…Офицер, стоя по колено в реке, судорожно полоскал руку в воде и словно забыл обо мне.

Я отбросил всё, чему меня учили в разведшколе, и, повинуясь безотчетному порыву, не раздумывая, бросился на него – вот где пригодились мне тренировки у Василия Сергеевича. От неожиданности и без того перепуганный японец почти не сопротивлялся, и вскоре всё было кончено. Машина, на которой мы приехали, черной точкой виднелась далеко на пригорке…

Я сбросил с себя всё лишнее, захватил в рот полую камышину, и, держась под водой, поплыл к нашему берегу…

Не буду подробно описывать, что было дальше. Скажу только, что уловки контрабандистов и шпионов были хорошо известны нашим пограничникам, не удалось обмануть пограничный наряд и мне. Меня, что называется, выловили из воды и с триумфом отконвоировали на заставу. Там сделали вид, что поверили моему рассказу, и, по моей просьбе, связались с Разведупром.

Однако больше, чем мой краткий рассказ, в моей правдивости пограничников убедило то, что через несколько дней после моего появления на нашем берегу я слег с высокой температурой (видимо, нахлебался-таки речной воды). С теми же симптомами легочной формы сибирской язвы слегли задержавшие меня пограничники. На заставе объявили карантин. Наша болезнь, к тому же, странным образом совпала с очередной вспышкой сибирской язвы у местного скота.

Валяясь на больничной койке я, едва придя в сознание, с ужасающей ясностью понял и оценил весь непрофессионализм своего поступка. Но, видимо, профессионалами не становятся только потому, что окончена разведшкола. Да, меня подвело именно то неумение владеть собой, о котором мне говорил еще в Москве Василий Сергеевич. И теперь предстояло отвечать за свой провал полной мерой… И все же я еще оправдывал себя какой-то своей внутренней правотой и смутно надеялся, что не могут же ее принять во внимание.

В Москву я смог отправиться только после выздоровления, получив предписание добираться поездом до Смоленска, где меня встретят.

Измученный своими душевными терзаниями и полной неизвестностью того, что меня ожидало, я в конце концов впал в своеобразную спячку под монотонный перестук вагонных колес… Где-то за день до прибытия меня разбудила под утро непонятная суета – через наш вагон то и дело пробегали какие-то люди, и я, казалось, разглядел среди них в утренних сумерках врача в белом халате.

- Что случилось, - спросил я шепотом, схватив за руку пробегавшего мимо проводника.

- Покойник у нас, - также шепотом отвечал он мне. – Трех часов до места назначения не дотянул, бедняга…Выпимши был, правда, сильно. И документа при нем никакого нету.

Через некоторое время по узкому проходу пронесли закрытые брезентом носилки. Санитар, державший их спереди, зацепился локтем за свисавшую с верхней полки ногу моего соседа и резко притормозил. Край брезента завернулся, открывая лицо умершего, и я узнал…поручика Полетаева.

Мой сон как рукой сняло. Всё-таки почти добрался поручик до своего дедовского смоленского имения. И, наверное, к лучшему, что не добрался – ничего хорошего не ждало его там… Барский дом, если и уцелел, так был скорее всего занят клубом или колхозной конторой, а бывшие сверстники по детским играм давно подросли и тоже прошли суровую школу гражданской войны, только на другой стороне…

Невольно слова Господней молитвы всплыли в моей памяти и слезы подступили к горлу, когда я неслышно прошептал: «… и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим…». Да, с этой минуты Сергей Полетаев ничего не был мне должен… Бог ему был судья за всё, что он совершил в своей запутанной и, в общем, несчастливой жизни. И я помолился о том, чтобы этот Суд был милосердным.

Меня удивило то, что на вокзале в Смоленске встречал меня сам начальник отдела, один, за рулем армейского газика.

В путь мы тронулись не сразу. Выслушав в машине мой подробный доклад, начальник отреагировал на него самым необычным образом - сняв фуражку, и отирая одной рукой пот с бритой головы, а другую небрежно положив на руль, он со вздохом сказал именно то, что я не раз повторял сам себе на госпитальной койке:

- Эх, Мурашов, Мурашов…Лучше бы ты от той сибирки помер. Для всех лучше, и для тебя, между прочим, тоже!

Я буквально онемел от неожиданности. ..

26. «Это есть наш последний и решительный бой…»

Чтобы понять, что же случилось в Москве за время отсутствия в ней Николая Мурашова, вернемся в самый конец жаркого августа 1937 года.

В старинном Дегтярном переулке, в квартире преподавателя Инфизкульта Василия Сергеевича Ощепкова, окна были распахнуты прямо в зелень лип, уже начинавшую местами проблескивать желтизной. Да и во дворе этой самой желтизны тоже прибавилось – зацвели на клумбе «золотые шары». Цветок этот, вместе с распустившимися георгинами и астрами в московских двориках, – верная примета начала осени, как бы ни грело ещё солнышко.

Василий Сергеевич сидел за столом над рукописью своей книги «Борьба вольного стиля», в которой собрался наконец обобщить опыт долголетней творческой деятельности. Свободного времени для работы над рукописью стало больше и он её уже заканчивал – за последние недели ни разу не приглашали на показательные выступления, а в Инфизкульте ещё продолжались летние каникулы . Правда, непонятно «завис» план нагрузки на новый учебный год – никто не торопился его согласовывать, а ведь Василий Сергеевич внес в своем письме к руководству вполне конкретные предложения.

Может быть, стоило подойти к начальству самому и выяснить, как же будет обстоять дело, но это означало бы суетиться, а такое Василию Сергеевичу было совершенно не свойственно Следовало ждать письменного ответа или телефонного звонка - это уж как там им заблагорассудится.

Словом, времени пока было навалом. Казалось бы, работай себе спокойно, но чудилось Василию Сергеевичу в этом затишье что-то душное, предгрозовое – оттого и окна держал открытыми, словно мог развеять необъяснимые дурные предчувствия теплый ветерок.

Нет, не работалось сегодня. Он встал от стола, вышел в прихожую, пообещал Анне Ивановне не опаздывать к обеду и вышел пройтись. Хотя рядом шумела большая Москва, переулок был в этот час тих: взрослое население было на работе, а большинство детишек ещё догуливало последнюю смену в пионерских лагерях или лакомилось малиной в гостях у подмосковных деревенских бабушек. Так что напрасно скучал в аккурат напротив дома Василия Сергеевича мороженщик со своей голубой тележкой.

Василий Сергеевич прошел мимо него и, словно подслушав мысли Ощепкова о напрасности своего здесь стояния, мороженщик медленно двинулся следом за ним, катя перед собою свою тележку. А так как Василию Сергеевичу не было до этого мороженщика никакого дела, то он и не заметил, как на ближайшем перекрестке мороженщик свернул, кивнув перед этим какому-то субъекту, читавшему газету на скамеечке под липами. Субъекту немедленно наскучило изучать газету и он вразвалочку двинулся следом за Василием Сергеевичем, помахивая своим печатным изданием, свернутым в трубочку.

Конечно, будь Василий Сергеевич где-нибудь в Токио, в Шанхае или, на худой конец, в Харбине, он немедленно засек все эти нехитрые маневры. Но здесь, в Москве он даже не задумывался о самой возможности слежки и потому только ощутил какое-то непонятное неудобство, какое ощущаешь обычно, когда кто-то слишком упорно пялится тебе в затылок.

В конце концов он всё-таки оглянулся, но не увидел ничего примечательного, тем более, что и субъект с газеткой, по которому он мельком скользнул взглядом, тут же поменялся своей ролью с кем-то ещё.

Придя домой, не усмотрел он ничего чрезвычайного в сообщении жены, что без него приходили с телефонной станции и поменяли на новый старый телефонный аппарат, пояснив, что такая плановая замена идет по всему району… А надо бы усмотреть и насторожиться, потому что с этого дня прослушивалось всё, что по телефону говорил он или говорили ему.

Так продолжалось с месяц.

Неизвестно, что писали в своих докладных агенты наружного наблюдения и к каким выводам приходили те, кто анализировал каждый телефонный разговор Василия Сергеевича, но только из всего этого, да ещё из поднятых архивов военной разведки; из рассмотрения под особым углом зрения каждой написанной им официальной бумажки; из донесений сотрудника НКВД, давно внедренного в команду ощепковских учеников, к концу сентября сформировалось мнение, по которому получалось, что «Ощепков Василий Сергеевич достаточно изобличается в том, что, проживая в СССР, занимается шпионажем в пользу Японии».О чем и было доложено по инстанциям.

В этой связи на Лубянке 29 сентября 1937 года было принято « Постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения». Постановление предусматривало «гражданина Ощепкова привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58 п.6». Мерой пресечения «способов уклонения от следствия и суда» было избрано содержание под стражей.

А между тем в Инфизкульте шел уже учебный год и, несмотря на то, что так и не был всё ещё утвержден новый учебный план, Ощепков приступил к тренировкам на факультативной основе. Всё происходило, вроде, так же, как обычно, ребята приходили к нему, несмотря на необязательность посещения. Только борцы первого выпуска, те, что занимались вместе с Колей Мурашовым, теперь или разъехались по городам и весям, или занимались преподавательской и тренерской работой здесь же, в Москве, а эти, вновь набранные новички, ещё только приглядывались к новому тренеру, так же, как и он к ним. Наверное поэтому как-то сошел на нет обычай провожать его с занятий и всё чаще после тренировок он вечером медленно возвращался в свой Дегтярный переулок один – размеренно дышал, старался ни о чём не думать…

Однажды во время такого неторопливого возвращения, это было первого октября, почти у самого дома Василия Сергеевича окликнули. Он обернулся и увидел Перлова. Яков в своём длинном пальто стоял под желтоватым светом уличного фонаря, как-то небрежно покачиваясь с пятки на носок, - похоже был нетрезв…

Ощепков подошел поближе, поздоровался. Они стояли друг напротив друга, обменивались вроде бы случайными, незначащими фразами, потом замолчали. Василий Сергеевич взглянул в лицо собеседнику и поразился выражению его глаз: оно было какое-то знающее, это выражение… И как-то странно мешались, сменяя друг друга, в перловском взгляде страх и торжество, злорадство и почти собачья просьба о каком-то прощении…

Василий Сергеевич невольно встряхнул головой, словно освобождаясь от этого непонятного взгляда, приподнял шляпу и поклонился, прощаясь. Протягивать Якову руку почему-то не хотелось. Перлов не сразу тронулся с места – может быть ждал, что его пригласят в дом, потом кивнул, как бы говоря: «Ну, так тому и быть!» и резко развернувшись, исчез в темноте.

- Может, зря я его к нам не пригласил? – усомнился Василий Сергеевич, рассказывая жене об этой странной встрече.

- Нет уж, уволь! – с жаром возразила она. – Я имени его на нюх не переношу, не то что чаи с ним распивать.

- Ну зачем же сразу уж и чаи? – поддразнил её Василий Сергеевич.

- А без чаю какое гостеванье! – пресекла она попытку мужа отвлечь её от неприятной темы. – Интересно, что ему об этакую пору возле нашего дома понадобилось? Может, тебя поджидал?

- Да, вроде, нет..., - раздумчиво ответил Василий Сергеевич. – Разговор-то у нас так, пустой был.

Он и спать лег с мыслями об этой встрече, о несостоявшемся чаепитии с Перловым, и уже на самой грани сна мысль о Тайной Вечере вдруг почему-то пришла к нему, смешалась с раздумьями об учениках, и внезапно словно въявь прозвучал усталый и скорбный голос: «…истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня».

Василий Сергеевич проснулся, подхваченный этим, блеснувшим как молния, многое объяснявшим озарением, и позвал жену:

- Анна! Слышишь, Анна? – и услышав ее сонный отзыв продолжил: - Если что…Ну, если со мной что случится, рукопись мою Толе Харлампиеву отдай, коли не заберут ее.

Но жена то ли не вникла в его речь спросонок, то ли решила, что приснился ему дурной сон – откликнулась без тревоги, совершенно мирно:

- Господь с тобой, ну что может случиться? Спи…

Но Василию Сергеевичу долго не засыпалось, хотя уже был прочитан им про себя весь порядок вечерних молитв, а когда, казалось, сон только что сморил его наконец, резко и пронзительно в предутренней тишине прозвенел дверной звонок и следом раздался нетерпеливый стук.

- Господи, да кто там?! Что такое?! – вскрикнула Анна, наспех набрасывая халат.

Василий Сергеевич по-военному быстро оделся и усмехнулся знакомому голосу управдома, произнесшему из-за двери: - Открывайте, телеграмма вам. – Подумал: « Хорошо, что Динки нет, у подружки ночевать попросилась, а то – напугали бы».

Обыск длился долго, перевернули всю квартиру. «Странно, - подумал Василий Сергеевич, - их совсем не интересует то, что относится к спорту. Что же они думают здесь найти?».

Они оживились только обнаружив японский штык, который он привез с собой на память о Токио. Внесли его в протокол об изъятии, заставили расписаться. Заполняя еще какие-то бумажки, спросили, кто постоянно проживает вместе с ним. Он ответил: «Жена» - и, увидев предупреждающий взгляд Анны, промолчал о девочке. Ничего не сказал и присутствовавший в качестве понятого управдом. Так и осталась эта запись в его «деле», словно и не было на свете ребенка по имени Дина. А может и впрямь по их нелюдской логике не была эта девчонка, на её счастье, «членом семьи изменника Родины» - сокращенно: ЧСИР, как именовали эту категорию в Соловецких, Колымских, Кунгурских и иных отделениях ГУЛАГА, где сидели и подростки.

Когда сказали наконец: - Собирайтесь! – Анна кинулась к нему, молча припала к груди. И он, тоже без слов, гладя её растрепанные со сна волосы, с горечью подумал: «Вот и опять расстаёмся…Бедная ты моя…». Но ещё не верилось в долгую и тем более окончательную разлуку: это, конечно, ошибка, может быть, чьи-то наветы. Должны же разобраться, сказать, в чем обвиняют, и он им всё объяснит.

На Лубянке, в следственном изоляторе, перед тем, как отправить в камеру, он прошел медицинское освидетельствование: молодая врачиха с каким-то серым невыразительным лицом спросила, есть ли у него жалобы на здоровье, и в глазах её мелькнуло сожаление, которого он не понял.

А она подумала, оглядывая его мощную спортивную фигуру, о том, что именно таким – физически крепким людям – здесь приходится особенно тяжело: им приходится выносить всё до конца, потому что они своей силой лишены возможности ускользнуть в спасительное беспамятство и бесчувствие. Она предвидела, что и этому придется вынести многое, и потому, минуту подумав, неразборчивым «докторским» почерком вписала в медкарту, в графу про жалобы : « Ишемическая болезнь сердца». Забыв научное название болезни, добавила так, как называли в народе: «Грудная жаба». В случае чего – пригодится…

Ему отвели ( со значением!) камеру, в которой сидели арестованные по так называемому «делу ученых – японистов». И потянулись дни ожидания, наполненные неизвестностью: ведь во время ареста никакого обвинения ему не предъявили – ласково сказали: «А вот вы сами во всём следователю и признаетесь. У нас все признаются».

Ему так и не успели предъявить никакого обвинения: по крайней мере в протоколе его первого и единственного допроса нет никаких вопросов и ответов, касающихся существа дела, кроме тех, что уточняют личность допрашиваемого и его биографию.

Времени для раздумий у Василия Сергеевича оказалось предостаточно, и вероятно, по мнению тех, кто затягивал его вызов на первый допрос, должен был он мучиться неизвестностью, гадать, что уже известно следователям, придумывать увертливые ответы на те вопросы, которые ему зададут.

Но он не чувствовал себя ни в чем виноватым ни перед своим народом, ни перед своей страной, а потому не стал ничего гадать, напомнив себе народную мудрость: «От сумы, да от тюрьмы не зарекайся», и в конце концов решил, что любое испытание – от Господа, а почему Господь его так испытывает – на то Божья воля.

Заключение - тяжелое испытание для сильных, деятельных, энергичных людей, но у Василия Сергеевича были по крайней мере одна возможность облегчить своё положение: уйти в глубокое молитвенное состояние.

Те, кто подсматривал за необычным заключенным в дверной глазок, постоянно докладывали о его непонятном поведении следователю, и тот серьезно задумался над этими сообщениями. К тому же как-то в одном из коридоров следственного изолятора встретил следователь знакомого чекиста Якова Перлова и, припомнив, что тот «разрабатывал» Ощепкова до ареста, спросил:

- Слышь, Яков, ты этого дзюдоиста, - ну, Ощепкова – помнишь? С ним как лучше общий язык найти? – и с удивлением заметил, как по лицу Перлова пробежала какая-то судорога. Нехорошо усмехаясь, Яков ответил:

- А никак! Не завидую я тебе: ни на какой козе к нему не подъедешь, я –то уж точно знаю. - похоже было, что Якову нравилось наблюдать, как его собеседник меняется в лице, и он со злорадством добавил:

- Имей ввиду, усиленный конвой не поможет: он и с несколькими запросто справится. Так что прими меры.

«Легко сказать – прими меры… - подумал следователь, со злостью глядя в спину уходящего Перлова, - Нас, конечно, тоже кое-чему учили по системе Спиридонова – не совсем уж лыком шиты. Однако остеречься не помешает…». И следователь решил разобраться с этой проблемой по-своему.

Через неделю после ареста, в камере, где содержался заключенный Ощепков, заскрежетал в железной двери ключ и раздалась команда: «На выход».

Он шел бесконечными, казалось, коридорами в сопровождении трех конвоиров : двое по бокам и один сзади. Наконец уперлись в дверь, которая распахнулась, ослепляя потоком солнечного света, и Василий Сергеевич уже собирался шагнуть через порог, как вдруг неожиданный удар по затылку чем-то тяжелым ошеломил его и, уже на лежачего, посыпались удары и с боков…

Он начал приходить в себя оттого, что его ткнули в бок, и сквозь прижмуренные ресницы увидел силуэт склонившегося над ним человека. Хорошо поставленный мужской голос произнес: « Ишь, разлегся! Поднимите его!» . И нога говорившего занеслась над ним, чтобы снова ткнуть…

Тогда он собрал все силы и хорошо отработанным приемом рванул эту ногу на себя. На помощь упавшему кинулись остальные… Ощепков не рассуждал в эту минуту, как никогда прежде не раздумывал и на ковре. Его хорошо тренированное тело чувствовало чужую ярость и чужой страх – эта ярость и этот страх были слабым местом его врагов, это работало на него. Он расшвыривал их, но снова и снова, как стая остервеневших собак, они, стеная от боли и матерясь от злости, кидались на него…

Наконец кто-то успел нажать кнопку звонка под столешницей, и караульный, прибежавший на подмогу, увидел из распахнутых дверей клубок сплетенных тел на полу. А затем из этого стонущего клубка, разбросав его, поднялся мощный бритоголовый человек в разорванной до пояса рубахе и шагнул к дверям.

И тогда, от ужаса не понимая, что он делает, караульный вскинул винтовку и, почти не целясь, выстрелил. Он был ворошиловским стрелком, только что на отлично сдавшим все нормы ГТО, и потому пуля попала шагнувшему прямо в сердце…

Так и было написано потом в соответствующем акте предусмотрительной врачихой: « 3 \ Х – с.г. арест. Ощепков был у меня на приеме, причем установлено заболевание сердца и сосудов \ грудная жаба \. Можно предположить, что смерть Ощепкова В.С. наступила во время приступа грудной жабы»…

Словом, предположим, что сердце не выдержало. А разве это не правда?

Так и пошла эта запись дальше, наверх, и осталась в «деле» Василия Сергеевича – в деле, в котором не было ничего, кроме постановления об аресте, протоколе изъятия японского штыка, опросных данных, устанавливающих личность и биографию арестованного, и акта о его смерти…

А теперь вот появилось там и постановление о прекращении следствия за смертью обвиняемого.

Записи тюремного врача о причине смерти Ощепкова многие верили и верят до сих пор: в самом деле, почему бы и не страдать Ощепкову болезнью сердца и сосудов под названием «грудная жаба» (хотя у всех настоящих врачей эта болезнь носит научное название «стенокардия»)?

Но даже волос не упадет с головы человеческой без воли на то Господа. В том, наверное, и есть ещё одно проявление мудрости Господней, что очень редко люди подлинно творческие умирают от болезней: смерть приходит к ним так же экстремально, какой была и вся их беспокойная земная жизнь, подобная пламени на ветру. Потому и дал Господь Василию Сергеевичу окончить свою жизнь как борцу и воину.

И, может быть, не стоит сетовать, что такие, как он, уходят, не довершив начатого дела – всегда (благодарение Господу!) есть кому подхватить эстафетную палочку того, кто сошел с дистанции.

27. В живых не числюсь…

( По воспоминаниям Н.С. Мурашова)

За километры, отделявшие перрон Смоленского вокзала от московских окраин, моя жизнь ещё раз сделала такой кувырок, словно кто-то, ведающий моей судьбой, считал необходимым периодически переворачивать её, как песочные часы.

Мой спутник, сидя в машине на вокзальной площади Смоленска, рассказал мне, что к моему возвращению - к осени 1938 года - зашатался непререкаемый авторитет «железного наркома» Николая Ивановича Ежова, и назначенный к нему первым заместителем Лаврентий Берия уже потихоньку начал чистить чекистские ряды, освобождая места своим людям. Затронул этот процесс и военную разведку.

- В такой ситуации ты, Мурашов, первый претендент на расстрельную статью. Посуди сам: своё задание - внедриться и гнать информацию - ты в конце концов сорвал. Ты же не диверсант, чтобы врагов в речке топить, а подготовленный разведчик. А кто тебя такого, непрофессионального, склонного к самодеятельности, отправил в Харбин? Я. А подо мной и без тебя уже земля горит – вокруг немало людей похватали, круг сужается и не сегодня -завтра замкнется. Ну я им в лапы сдаваться не собираюсь. И людей своих зазря не сдаю. Но что с тобой делать, ума не приложу. Вот и выходит, что лучше бы тебе помереть там, на Аргуни, право слово! – закончив этот выразительный монолог , он помолчал, закурил и продолжил:

- Однако, поскольку ты жив, значит надо тебе как-то исчезнуть, затеряться: сменить документы, внешность подправить – ну, усы там отпусти, стрижку смени… Беда в том, что у нас в стране люди бесследно не исчезают: на каждый факт нужен акт. А лучше бы труп предъявить, да откуда его взять?..

И тут меня озарило: торопясь и захлебываясь, я рассказал ему вкратце о поручике Полетаеве, о его роли в моей судьбе, и о том, что его неопознанный труп лежит сейчас в смоленском морге. Правда, у нас с Полетаевым существенная разница в возрасте, но кто будет проверять на сколько лет может выглядеть много переживший, тяжело болевший и, не просыхая, пивший человек?

- Документов, говоришь, не было у него? Точно знаешь? – оживился начальник. - Ну, попытка не пытка…Только как всё это обставить? Ладно… Едем в Москву, там я тебя высажу где-нибудь, а сам, поскольку тебя «не встретил», сделаю запрос по линии, не было ли каких ЧП. Потом получу ответ о смерти в поезде, съезжу на опознание, похороним тебя… Ну, шучу, шучу – труп срочно похороним, акт к делу подошьем – и начнешь ты жизнь заново. По новой «легенде». Тебе ведь не привыкать?

Легко сказать – не привыкать…Думал ли я, что жить «по легенде» мне доведется в своей собственной стране? А начальник успокоено продолжал:

- Документы новые тебе сделаем на …Какое желаешь ФИО?

Я подумал и твердо сказал, вспомнив своего маленького друга беспризорных владивостокских лет: - Буду Митяевым Николаем Васильевичем. Кстати, и инициалы менять не надо.

- Ну что ж… Митяевым так Митяевым. Значит так: для хлопот отвожу я себе на всё про всё пять дней. Если со мной что случится, попробую успеть оставить тебе документы . Ты где на эти дни перекантуешься?

Имя Василия Сергеевича Ощепкова единственным всплыло в моей голове, его я и назвал. Мой собеседник переменился в лице и замахал на меня руками:

- С ума сошёл?! Да твоего Ощепкова уже год как нет на свете – помер в тюрьме на Лубянке. И ты к ним на квартиру лучше не суйся. Впрочем, если уж на крайний случай – оставлю твои документы у вдовы в почтовом ящике, напишу на пакете, что для тебя. Риск большой, конечно… Других предложений нет?

Я только помотал отрицательно головой, не в силах вымолвить ни слова. Весть о гибели Василия Сергеевича окончательно добила меня: да что же это, Господи, делается на Родине? ! Мне и хотелось знать подробности, и не было сил спросить о них.

Мой спутник рассказал, где он живет, и мы расстались, договорившись, что через пять дней я подойду к его дому к семи часам утра и буду ждать его под аркой ворот. Он сунул мне немного денег, но вопрос о том, где я проведу эти пять дней, так и оставался открытым. Дело осложнялось ещё и тем, что у меня не было никаких документов – даже справку из больницы начальник у меня забрал.

Я болтался по городу до усталости, перекусил в какой-то забегаловке. Всё это время мысли о Василии Сергеевиче не оставляли меня. Я должен, должен узнать, что же на самом деле произошло, и что стоит за этими словами: « помер в тюрьме на Лубянке». Да как он вообще там оказался?! Как же Бог попустил, чтобы такой кристально чистый и честный человек окончил свои дни в тюрьме как «враг народа»? Голова у меня горела от этих мыслей и я не находил ответа ни на один заданный себе вопрос.

Потом, когда уже стемнело, ноги сами привели меня на площадь к Ленинградскому вокзалу: я рассчитывал напиться чаю в вокзальном буфете и, может быть, воспользоваться вариантом, который мне с грубой прямотой посоветовал начальник – снять на привокзальной площади девицу легкого поведения ( они там ловили приезжих командированных, не взирая на строгости милиции) и переночевать у неё, пока не сыщется какое-нибудь другое временное жильё.

Пошел мелкий осенний дождь. Я медленно поднимался по ступеням, когда у входа в вокзал заметил какую-то согнутую фигурку. Подойдя поближе, я разглядел, что это была очень немолодая женщина в железнодорожной форме, с совком, подбиравшая метлой мокрую листву. Она выпрямилась и я узнал ту уборщицу, что выводила меня с вокзала служебным ходом в день памятной моей встречи с Перловым. Я ухватился за встречу с этой женщиной как за последнюю соломинку:

- Здравствуйте! – почти выкрикнул я, схватив её за рукав, . – Вы меня не узнаёте? Помните, там на платформе? Вы ещё сказали, что меня внучком назовете, если спросят, кто я такой…

Не знаю, что она поняла из моего сбивчивого объяснения, но, отрицательно покачав головой, она высвободила руку и, не спеша направилась к входу в вокзал.

Я кинулся за ней и снова заступил ей дорогу:

- Господи, да посмотрите же вы на меня! Это было, когда отца Алексия на Соловки отправляли. Ну? Вспоминаете?

Она шарахнулась от меня в сторону и сердитым, совсем не старушечьим голосом зачастила:

- Чего озоруешь? Ну чего фулиганничаешь?! Вот я сейчас милицию свистну!

Этого мне только не доставало! Я сел прямо на мокрые, только что выметенные ею ступени и закачался, схватившись за голову обеими руками. Надо же так глупо влопаться! Я ждал свистка, но вместо этого она потянула меня за руку, заставляя подняться, и всё так же сурово спросила:

- Что? Аль уж совсем худо приходится?

Я только кивнул в ответ.

Всё так же держа меня за руку, она потянула меня к фонарю у входа в вокзал и с минуту всматривалась в моё лицо. Не знаю, что она там разглядела, и узнала ли она меня, но, отпустив, устало спросила:

- Чего тебе от меня надоть?

Я. как мог объяснил, что в Москве у меня никого нет, и я ищу пристанища дней на пять. Конечно, я заплачу.

Она подумала немного и предложила:

- Погуляй тут где-нибудь: у меня через полчаса смена кончается. Чего-нибудь тебе придумаем.

Через полчаса я уже шагал вслед за нею на трамвайную остановку и после короткой езды в полупустом дребезжащем вагоне она привела меня к себе – в маленький флигелек в глубине одного из арбатских двориков.

Только там мы представились друг другу: я назвался просто Николаем, а она повеличала себя Ольгой Саввишной. Надо отдать ей должное – моя спасительница оказалась не очень-то щедрой на расспросы, хотя, наверное, ей и хотелось узнать, кто я такой, откуда прибыл и что делаю в столице. Но она просто накормила меня горячей отварной картошкой с квашеной капустой и бросила на старенький диван льняную простыню, две пуховые подушки и пестрое лоскутное одеяло.

Так я поселился у арбатской прихожанки заколоченной церквушки Николы Явленного, у женщины, с которой Бог меня свел в третий раз в моей жизни. Ольга Саввишна посменно убиралась на Ленинградском вокзале, а я с утра до вечера ходил взад и вперед по ее маленькой комнатушке, слушал черную тарелку репродуктора, передававшего победные отчеты о разоблаченных «врагах народа» и о том, как лучше и веселее стало теперь жить в нашей стране…

Эти пять дней тянулись для меня бесконечно. Наконец назначенный мне срок подошел к концу. Я плохо спал ночь и, проснувшись ни свет, ни заря, отправился в условленное время в показанный мне двор.

Уже рассветало, но под аркой, соединявшей два дома, ещё сгущались потемки. Однако во дворе уже было заметно какое-то движение. Я сделал несколько шагов вперед и разглядел у подъезда машины милиции и «скорой помощи»... В стороне собиралась небольшая кучка людей, к которой время от времени обращался молоденький милиционер: «Расходитесь, граждане! Ну чего не видали?».

Затем дверь подъезда открылась и ещё двое милиционеров вынесли носилки, закрытые чем-то белым, и поставили их в машину «скорой». Милиционеры направились к своему служебному транспорту. Зафырчали моторы, и машины прошли под аркой, посветив мне прямо в лицо своими включенными фарами. Люди, толпившиеся во дворе, стали расходиться. Я подошел поближе и услышал обрывки разговоров:

- Говорят, всю ночь бумаги какие-то жёг…

- А пистолет-то у него откуда?

- Сказывают, большой был начальник – машина его на службу возила…

- С чего же это он?

Я, похолодев от предчувствия, обратился к какому-то мужчине:

- Скажите, вы не из этого дома? – но он с испугом отшатнулся от меня:

- Я ничего, ничего не знаю!

Наконец, кто-то произнес знакомую фамилию, и я всё понял: мой начальник сдержал сказанные мне слова: « Я им в лапы сдаваться не собираюсь».

«А как же я?! – мелькнуло у меня в голове. – Успел ли он сделать что-нибудь для меня?».

Был только один способ узнать об этом. Я отыскал поблизости будочку уличного телефона, набрал знакомый номер и сказал взявшей трубку женщине:

- Анна Ивановна? Извините, это Мурашов вас беспокоит…

- Никакой Анны Ивановны здесь нет! - сердито ответила она. – Вы ошиблись номером.

- А вы не знаете.., - начал было я, но она уже положила трубку.

Я растерянно тоже опустил трубку на рычаг. Это была настоящая катастрофа. Но немного поостыв и взяв себя в руки, я рассудил, что не мог же мой начальник не знать о перемене ощепковского адреса. Я отправился на поиски киоска «Мосгорсправки». Там мне дали новый адрес Анны Ивановны Ощепковой. Оказалось, это был теперь Благовещенский переулок.

Я позвонил в дверь и сказал, услышав голос Анны Ивановны:

- Здравствуйте. Это Коля Мурашов. Вы меня помните?

- Да, да! – ни секунды не помедлив отозвалась она, как будто ждала моего прихода. – Вы можете немного подождать? Я выйду в переулок.

Она быстро шла ко мне навстречу, и беспощадный свет серого осеннего утра высвечивал, как же она переменилась, осунулась, постарела за то время, что мы не видались… Наконец мы встретились.

Я стоял перед нею и не находил слов для выражения моего сочувствия и моей собственной боли. Да она, видимо, и не ждала этого. Она протянула мне какой-то сверток, обернутый в газету, и торопливо сказала:

- Вот, тут пришло на ваше имя вчера. Возьмите и уходите – не надо, чтобы вас со мной видели. Мы ведь теперь с дочкой как зачумленные…

Она повернулась, и мои слова благодарности я произнес уже ей вдогонку.

В пустом проходном дворе я развернул сверток и нашел там пакет, а в нем документы на своё новое имя. В них были даже какие-то пометки – якобы о местах моей прежней прописки и работы, какие-то справки… Был военный билет с отметками о прохождении срочной воинской службы. Ко всему этому прилагалась напечатанная на машинке записка без подписи: «Всё получилось. Тебя нет. Уезжай из Москвы. Прощай. Живи».

В этот день я пришел домой раньше обычного и, всмотревшись в моё лицо, Ольга Саввишна достала из старинного буфета какой-то графинчик и плеснула из него мне в стакан. И я впервые после Харбина выпил залпом водку за упокой души человека, подарившего мне ещё одну жизнь. Вечером, не вдаваясь в подробности, я рассказал Ольге Саввишне, что вынужден скрываться от тех, кого она когда-то назвала «иродами», и она, недолго подумав, предложила:

- Тут в деревне Пареньково, почитай что в Ленинградской области, у меня племянница в школе работает, так она сказывала, что у них никак физкультурника найти не могут. Деревушка –то уж больно глухая, кругом леса да болота. Парни то в город сбегают, то в армию их берут. Ты, поди-ка, отслужил уже, а сам собой здоровый. Неуж с детишками не справишься?

Поразмыслив я согласился.

Мы поехали к племяннице в ближайшее воскресенье. Она оказалась веселой румяной девушкой с косой, уложенной короной вокруг головы. Звали её Валей, Валентиной Алексеевной. В школе она преподавала русский язык и литературу.

Встретила меня Валя очень доброжелательно, лишних вопросов не задавала, видимо доверяя рекомендации тетки, а в понедельник привела меня в школу на радость директору и той разновозрастной ребятне, что сходилась сюда на занятия из всех окрестных деревушек, ещё меньших, чем эта. На другой день прозвенел звонок на мой первый урок и с этого дня началась моя новая жизнь под именем Николая Васильевича Митяева… Я поселился во второй половине той избы, которую колхоз отвел под учительское жилье. В другой половине жила Валя.

Я привыкал к своей новой жизни и стороной - из передач, пойманных по Валиному детекторному приемнику, из старых газет - по крупицам собирал картину происходившего в то время, когда я был далеко от Москвы. Кое-что успел мне рассказать во время нашей встречи мой начальник.

Я узнал, что вскоре после гибели Василия Сергеевича Ощепкова был арестован и расстрелян во время бериевской чистки органов НКВД Яков Перлов. Поговаривали, что именно на его совести были аресты и гибель многих людей, в том числе известных военных, служителей церкви, спортсменов. Думаю, что и арест Василия Сергеевича – его вина.

. Над именем Василия Сергеевича сомкнулись темные воды молчания, но начатое им дело жило, получив, правда, другое название. И называли в качестве основоположника этого единоборства другое, но хорошо знакомое мне имя…

28. Со смертью ничего не кончается

(По воспоминаниям Н.В.Мурашова и материалам спортивной прессы)

С помощью Вали я отыскал у сельчан подшивки старых газет , в том числе и спортивных, которые, видно, выписывали мои предшественники, и, листая пожелтевшие страницы, кое-где оборванные на самокрутки, узнал, что в то самое время, когда я внедрялся в харбинский отряд «Асано», чтобы подобраться к самым истокам начала бактериологической войны против СССР, которую готовили и опробовали там, жизнь продолжалась и после трагической гибели моего учителя. В спортивных кругах Москвы продолжали заниматься организацией новых соревнований, обсуждали победы и поражения известных борцов и, на первый взгляд, казалось, что после смерти Василия Сергеевича «отряд не заметил потери бойца»…

Через два месяца после его гибели , в конце декабря 1937 года, в Ленинграде состоялся первый междугородный матч по дзюу-до . За несколько дней до его начала тренеры команд обоих городов выступили в прессе с общей информацией. Я не без интереса познакомился с ней. Газеты писали:

«24 декабря в зале Ленинградского Текстильного института состоится матч дзюу-до сборных команд Москвы и Ленинграда. Это первый междугородный матч борьбы вольного стиля, которая начала у нас развиваться.

В дальнейшем матчи будут происходить ежегодно. Московский и Ленинградский комитеты по делам физкультуры и спорта устанавливают переходящий приз, который будет разыгрываться в течение шести лет.

Москва и Ленинград являются пионерами в этом виде спорта. Но до настоящего времени соревнования проводились только между отдельными коллективами и на первенство города. Встреча сборных команд Москвы и Ленинграда позволит сравнить достижения москвичей и ленинградцев и даст им возможность позаимствовать друг у друга много нового.

В результате отборочных соревнований в сборную Москвы вошли: в наилегчайшем весе Сазонов («Крылья Советов») – чемпион Москвы 1936-37 годов, обладающий незаурядной техникой; в легчайшем весе Васюков («Крылья Советов»)- один из лучших представителей борьбы дзюу-до в стойке; в полулегком весе на отборочных соревнованиях выдвинулся Шинин («Крылья Советов»), легко справившийся со своими четырьмя противниками; в легком весе Будзинский («СКИ»)- лучший борец, вне конкуренции в своей категории; в полусреднем весе впервые выступает чемпион Москвы Сидоров, хороший техник, перешедший из легкого веса. Вне конкуренции прошли в команду Гладков («Самолет») – в среднем весе; Харлампиев («Крылья Советов») – в полутяжелом и Сидоренко(«СКИ») – в тяжелом весе.

После отборочных соревнований в Ленинграде в сборную города вошли: в наилегчайшем весе Силин (Институт гражданского воздушного флота) – хорошо тренированный спортсмен; в легчайшем весе Хоняк ( Институт физкультуры им. Лесгафта)- занявший в соревнованиях1935 года первое место в своей весовой категории; в полулегком весе Иванов ( Механический техникум) – хорошо владеет техникой борьбы в партере; легковес Федоров( «Спартак») – находится в хорошей форме, обладает высокой техникой борьбы в стойке; в полусреднем весе Лавров(«Темп») – показывает прекрасную технику; в среднем весе Константинов – отлично проявил себя и в стойке, и в партере. В полутяжелом весе выступают: Пурзал («Пищевик») – неоднократный победитель соревнований на первенство города; тяжеловес Нанишвили - впервые выступает на больших соревнованиях, но хорошо владеет техникой своей национальной борьбы, схожей с дзюу-до.

Встреча обещает быть интересной. Возможны и неожиданности, так как должно сказаться некоторое различие в технике исполнения отдельных приемов».

В отчете мелькали некоторые знакомые фамилии, но были и новые спортивные имена… Знать бы, кто из них выпестован Василием Сергеевичем…

В газетах сообщалось, что на следующий год летом должны состояться встречи дзюу-доистов в Москве и Ленинграде.

Всё шло внешне так, как будто ничего не случилось. Арест Василия Сергеевича не повлёк за собой новых преследований, но, наверное, всё же те кто близко знал его, чувствовали себя по меньшей мере неуютно… Я узнал потом, что именно в эти дни большинством с судорожной поспешностью уничтожалось и выбрасывалось всё, что могло доказывать добрые отношения с Ощепковым, Сжигались письма, деловые бумаги, документы. Тщательно затушевывалось его лицо на групповых фотографиях…

Однако так поступали не все: истинные друзья и ученики тайно хранили и фото, и документы спортивных состязаний с его подписью, и учебные кадры, запечатлевшие демонстрацию ощепковских приемов борьбы…

В начале июня 1938 года мне попалась почти целой ленинградская спортивная газета «Спартак».

Под заголовком «Тренерский сбор дзюдоистов» эта газета извещала своих читателей: « 6 июня в Москве открывается Всесоюзный тренерский сбор по борьбе вольным стилем – дзюу-до. Ленинград получил три места и посылает на сбор тт. Васильева, Ларионова и Магеровского. Задачей сбора является установление единого принципа в методике преподавания, тренировки и повышения спортивного мастерства по дзюу-до. Сбор продлится один месяц».

Я с нетерпением стал ждать отчетов об этом сборе. Вспомнилось, как проходил такой сбор при Василии Сергеевиче и под его руководством, какими окрыленными, обогатившимися взаимным опытом разъезжались с него тренеры!

Через двадцать дней, если верить московской спортивной прессе, что объявленный сбор, действительно, состоялся, но только это был совершенно другой сбор! Судите сами: « Сейчас в Москве Всесоюзный Комитет проводит сбор, на который съехались тренеры различных видов национальной борьбы – киргизской, татарской, туркменской, казахской, кавказской и др.» ( Газета «Красный спорт», 27 июня 1938 года)

Может быть, речь шла о каком – то другом сборе? Да нет – Ленинград там представляют Васильев и Ларионов, Москву – Будзинский и Шенин. Интересно, какую же русскую национальную борьбу представляли эти питомцы Ощепкова на сборе тренеров по национальным единоборствам?.. Да какую же, кроме ощепковской!

Между тем та же газета повествовала: «Участники знакомят друг друга с различными приемами своего вида и т. д. Таким образом наша борьба вольного стиля, представляющая собой уже сейчас стройную систему, имеющую свои правила соревнований, пополняется новым материалом из национальных видов, обогащающих её технику. Первый Всесоюзный тренерский сбор и учебно-методическая конференция, которая за ним последует, призваны заложить научный фундамент в этом виде спорта, имеющем большое прикладное и оборонное значение».

Заметьте – конференция ещё только последует, ещё впереди тот знаменитый доклад на ней Анатолия Харлампиева, в котором он заявит, что : « Только в нашей Советской стране, руководимой коммунистической партией, которая идет под знаменем Ленина –Сталина, только в Сталинскую эпоху, согретые Сталинской заботой о человеке, народы необъятного Советского Союза Республик, сумели создать этот прекрасный вид спорта – Советскую борьбу нового стиля»! Всё ещё впереди, а удивительно догадливая пресса уже спешно переименовывает под будущий доклад и сам сбор, и единоборство, отсекая от названия «борьба вольного стиля» компрометирующий довесок- «дзюу-до».

Центральным становится на конференции доклад Анатолия Харлампиева, где новое единоборство ( а оно и было уже таким, благодаря усилиям Ощепкова) было названо просто борьбой нового стиля.

Наверное, в зале конференции сидели люди, многие из которых раньше Анатолия начали заниматься этим единоборством, но никто и не пытался возражать, когда в первой же фразе своего выступления докладчик заявил: «Национальные борьбы (именно так и сказал, с ударением на первом слоге –прим. автора) нашего необъятного Советского Союза послужили основой для создания большой общей борьбы, которую сейчас мы с вами все называем советской борьбой нового стиля».

Много позднее известный спортивный журналист, многие годы посвятивший восстановлению правды о создании самбо, напишет: « Перечитывая стенограмму конференции я никак не могу отделаться от впечатления, что происходили там какой-то непонятный театр абсурда, возможный лишь в то иррациональное время. Спектакль, где актеры уверенно произносят со сцены совсем не то, что написано в пьесе, а зрители, отлично знающие об этой фальши, тем не менее дружно выражают своё полное согласие с ней и даже одобрение. А куда денешься, если всё это поистине ложь во спасение, да ещё какое насущно необходимое спасение! Вот и слушали, одобряли и бешено аплодировали, боясь кончить хлопать раньше других…»

Мне было горько читать эти отчеты в своей сельской глуши: казалось, будь я там, на этой конференции, не удержался бы, вскочил и высказал в полный голос то, что считал правдой… И будь что будет!

Но тут же спокойное, чуть усталое лицо Василия Сергеевича встало перед моими глазами, и я вспомнил, как он в свое время прореагировал на мое решение уйти вслед за ним из школы милиции. Он был мудрым человеком и настоящим борцом, всегда правильно оценивавшим силы и свои, и противника. И мне опять досталось бы «за излишнюю эмоциональность»… Тем более, что позднее я, как ни странно, понял и позитивную сторону того, что произошло.

Стенограмма конференции 1938 года стала последним документом, в котором было употреблено ощепковское название единоборства: «борьба вольного стиля ( дзюу-до)». Слово, заключенное в скобки, было отсечено и оставлены лишь три первых. Вероятно, по смыслу это было справедливо: всё, что за годы творческого труда было создано Ощепковым и коллективом его учеников, явно придало единоборству самобытные черты. По существу, это был уже новый, самостоятельный вид борьбы, который развивался по своим собственным законам и совершенно независимо от японской системы уверенно шел более перспективным путем. В конце концов ведь и сам мастер ещё в 1934 году так назвал, если читатель помнит, созданное им единоборство.

К сожалению, это принятое конференцией и подтвержденное приказом Госкомспорта название нашей борьбы дублировало имя уже достаточно широко распространенного международного спортивного единоборства, хотя сама вольная борьба по международным правилам в то время в Советском Союзе ещё не была распространена.

Между тем докладчик не ограничился переименованием борьбы и сообщением о её «подлинных истоках». Он предложил также систематику и единую терминологию борцовских приемов. Сам он без лишней скромности так оценил проделанную работу: «Систематика – новая наука в нашем виде спорта, а в других видах спорта и вовсе невстречающаяся. Часто мне дают вопрос: а какая польза от этого, нужно ли это дело. Если человек учил химию, то когда его начинают учить первый год, то говорят ему, что раньше была алхимия, а с тех пор как Менделеев своей таблицей определил элементы, т.е. другими словами систематизировал элементы, с тех пор началась научная химия, которая сделала колоссальные шаги. Этот маленький пример можно перенести и на нас».

Харлампиев буквально огорошил свою аудиторию этими пятью тысячами карточек и наукообразными терминами: «морфологическая систематика». « педагогическая систематика», «конституционная систематика», хотя стояли за этими определениями просто принципы происхождения борцовских приемов Конференция дружно закрепила за Харлампиевым авторство этой систематики и предложенной им терминологии, о чём даже сделана была специальная выписка из протокола.

И здесь невольно напрашивается вопрос: почему Василий Сергеевич Ощепков, который, в сущности, настолько реконструировал дзюдо, что количество произведенных им изменений перешло в новое качество и родилось новое национальное единоборство, почему он сам никогда и нигде не ставил вопрос о своем авторстве, не записывал это ни в каких протоколах и не требовал никаких, впоследствии бережно хранимых, выписок?

Ведь именно это обстоятельство позволило впоследствии некоторым утверждать, что преподавал Василий Сергеевич всего-навсего дзюдо, лишь внешне приспособленное к российским обстоятельствам по форме одежды борцов, по оборудованию спортплощадок и по упрощению ритуалов.

Да немалая работа в этом направлении была проведена В.С. Ощепковым: его ученики боролись не на жестком дзюдоистском татами, а на мягком ковре, который в России и других европейских странах традиционно использовали борцы и, так же, по нашей традиции, приветствуя друг друга перед началом схватки, обменивались рукопожатием. Потом делали ещё один – два шага вперед и начинали схватку. Боролись не босиком, как японцы, а обувались в обычные «борцовки» . Вместо слишком просторных кимоно с неприкрепленным поясом использовались соответствовавшие нашему типу одежды куртки с пришитым поясом, а на смену непривычным в нашем спорте панталонам пришли спортивные трусы с надетыми под них плавками.

Отказ от непременных обрядовых поклонов, нерусского оборудования зала и костюма с первого взгляда можно было принять за чисто внешние перемены, но это далеко не так. Все эти отличия неизбежно и весьма заметно влияли на технический рисунок исполнения одного и того же приема. Но этим дело вовсе не ограничивалось.

Прежде всего были решительно отброшены дзюдоистские философско- религиозные основы, повторявшие догматы дзен-буддизма, чуждые россиянам. Василий Ощепков получил в духовной семинарии прекрасное воспитание в старинных православных традициях. Могучее благотворное влияние такой высоко духовной личности, как архиепископ Николай Японский, ныне причисленный к лику святых, наделяло семинаристов ценностями, противоположными самурайским. Под его мощным воздействием даже сами самураи отрекались от прежних языческих убеждений и принимали православие, а уж тем более не мог им следовать россиянин, к тому же глубоко переживший поражение своей родины в русско-японской войне. И в предвидении неизбежной будущей войны он всеми силами стремился донести до соотечественников усовершенствованное , значительно модернизированное и улучшенное « тайное оружие» рукопашного боя.

В сущности единственными изначально взятыми из дзюдо и в значительной степени сохранившимися у Ощепкова явились только основы техники. Но и здесь он проводил жесткий отбор, дорабатывая их. Почему же не было затребовано Ощепковым признание авторства? Не успел из-за ареста? Не спешил, дожидаясь выхода в свет своей рукописи, чтобы все наглядно увидели, что им сделано?

Может быть, и это тоже. Но, думается, дело в другом: ученик доктора Кано прекрасно понимал, что в борьбе главное – не набор приемов, пусть даже приведенных к определенному порядку, последовательности – т. е. «системе». Он тоже считал, что единоборство делает новым новизна его идеи, духа, принципов. А подлинный дух нового единоборства – христианский дух - в то время и долгие годы спустя, вряд ли мог быть заявлен Василием Сергеевичем.

И он, понимая, что дело не в названиях, отдавал все свои силы не систематике и терминологии (хотя и это имеет определенное значение) а прежде всего внедрению и распространению нового единоборства, воспитанию новых людей – за это, в первую очередь, он боролся, о чем говорит вся история последних лет его жизни.

Кроме того, немаловажно, что он был по-настоящему скромным человеком и личная слава не имела для него никакого значения. Тем более, что он видел в своей работе и труд многих причастных к этому людей.

Играла роль и его исключительная честность – он знал, что все позднейшие изменения были наложены им и его учениками на уже существовавшую, отработанную мастерами, систему, которой его учили в Кодокане. И, переделывая, обогащая её, не мог сделать вид, что не пользовался этой основой или забыл о ней.

К тому же, будучи разведчиком, он прекрасно знал, что подвиги порой надолго, если не навсегда, остаются безымянными, и долгое время никто не знает имен погибших героев.

Однако не будем поспешно и опрометчиво осуждать и то, что было сделано на той, вошедшей в историю самбо, конференции. Отречение, более того, открещивание от японского первоисточника – это было единственное условие, которое могло спасти впавшую в немилость из-за международной и политической обстановки борьбу.

И дух нашей новой борьбы в то время тоже следовало заявить как единственно возможный – дух и идеологию эпохи, которую ее современники величали не иначе, как «великой советской» и «сталинской».

Никакой другой идеологии власть не потерпела бы. Хотя, по существу, будучи все «детьми Ощепкова», его ученики, сознательно или бессознательно, несли в себе и передавали следующим поколениям борцов именно духовные христианские принципы своего учителя.

Конечно, немалым вкладом в дальнейшее развитие нового единоборства были и проведенные Харлампиевым на основе ощепковских материалов, дополненных собственными наблюдениями, «систематика», и упорядочение терминологии – это прежде всего упрощало проведение соревнований, убирало путаницу при встречах между различными школами, городами, республиками, позволяло объективно оценивать индивидуальные особенности каждого борца, облегчало обучение новичков.

В конце концов вполне объяснимым было многолетнее замалчивание самого имени Василия Сергеевича Ощепкова – как говорится, не он первый, не он последний из тех, кого вымарывали из учебников и энциклопедий. Ему ещё повезло, что хоть не шельмовали годами в печати его честное имя, не клеветали на него посмертно.

В конечном счете всё, что произошло на той знаменательной конференции, не было таким уж трагичным для судьбы самого единоборства: основательно подчистив свою «биографию» в сторону благонамеренности и благонадежности, ощепковская борьба всё же получила право на существование. Началась череда крупных соревнований : прошли междугородние матчи с участием команд пяти-шести городов, а в 1939 году состоялось даже первенство Советского Союза…

Надо отдать должное Анатолию Харлампиеву: вся его последующая жизнь была отдана сохранению и развитию самбо, созданию всемирно признанной советской самбистской школы. Ученик, что называется, достойно продолжил и развил дело своего учителя – оно попало в надежные руки

Трагедия состоит в том, что из темной воды замалчивания имени Ощепкова выплыло и укоренилось утверждение, что именно за основным докладчиком конференция 1938 года признала не больше и не меньше как авторство нового вида борьбы.

Раз прозвучав и не будучи никем опровергнута, эта мысль, подтвержденная произвольно толкуемой выпиской из протокола, затем обрастала у авторов различных публикаций вполне колоритными подробностями биографии «основоположника» и как бы подкреплялась успехами его учеников. Сам «основоположник» сначала просто не возражал, а потом так привык к своей славе и к своему авторитету, что пользовался уже этой легендой об авторстве как чем-то само собой разумеющимся.

Из-за чего же тогда возникла снова эта проблема с авторством? Следует подчеркнуть, что спортсмены, поднявшие вопрос об истинном творце единоборства, которое в конце концов стало называться самбо, не имели от этого никакой личной выгоды – они с таким же успехом могли оставаться соратниками и последователями Анатолия Харлампиева, ничего от этого не теряя ни в успехах, ни в славе.

Но дело было опять же в том исключительном чувстве честности и справедливости, которое воспитал в своих учениках Василий Сергеевич Ощепков. Поэтому и был ими поднят вопрос о его приоритете и о об истинной оценке того, что сделал для самбо А.А. Харлампиев.

Может быть не стоило об этом говорить, но не будь ареста и гибели учителя, Анатолий Харлампиев так и остался бы в тени его великого имени: конечно, лучшим – но учеником; талантливым продолжателем – но не основоположником.

Хотя, по большому счету, пора бы уже понять: не тот это случай, когда стоило считаться славой – правильнее было бы воздать всем по справедливости ( каждому – за сделанное им) и пусть всем общим памятником будет торжествующее и развивающееся прекрасное российское национальное единоборство – самбо.

29. Поставить на службу Родине

(По воспоминаниям Н.В.Мурашова и материалам спортивной прессы)

Новое единоборство получало настоящий смысл только тогда, когда оно становилось по-настоящему массовым. Имела эта массовость и оборонное значение.

Для того, чтобы работа Василия Сергеевича и его учеников могла действительно иметь не только спортивное, но и нравственное, воспитывающее влияние на молодежь, нужна была широкая сеть спортивных секций, клубов и учебных заведений. А следовательно нужны были тренеры, организаторы, энтузиасты, подвижники.

Прежде всего это были, конечно, выпускники Инфизкульта – целая их плеяда разъезжалась после каждого выпуска по городам и весям страны. Возникали новые организации, где работали тренерами птенцы Ощепковского «гнезда».

Рождавшееся, что называется , прямо на ковре, еще пока не названное самбо буквально ручейками растекалось по стране - на юге был Школьников, не севере, в бывшей столице, в Ленинграде, утверждала себя школа Ивана Васильева.

В январе 1939 года, получив первый номер нового года журнал «Физкультура и спорт», я прочел:

«Борьба вольного стиля относится к тем видам спорта, который имеет большое оборонное значение. Она вырабатывает ценнейшие качества, необходимые каждому патриоту нашей родины: силу, смелость, быстроту, подвижность, выносливость, хладнокровие и решительность…Характерное для борьбы вольного стиля качество – это умение выходить из самых затруднительных положений. Победа в ней остается за тем, кто окажется технически сильней, кто обладает высокими волевыми качествами и может в борьбе с противником использовать его силу, экономя при этом свою».

Значит, жило единоборство, созданное моим учителем и тренером, набирало вес и популярность, приносило пользу. Я искал и находил свидетельства этому в каждом номере спортивных газет – слава Богу, колхоз выписывал их на школу безотказно.

Судя по газетам, всеобщее большое внимание привлекли соревнования, которые Всесоюзный комитет физкультуры провел в конце ноября 1938 года в Баку. Мне хочется привести отчет об этих соревнованиях, ничего не изменяя в терминологии, которой пользовались спортивные журналисты того времени:

«Наиболее сильную команду выставила Москва (общество «Крылья Советов»). Выступавшие за столицу такие классные борцы, как Будзинский, Харлампиев и др. , казалось, гарантировали команде первое место. Большую конкуренцию Москве обещала составить команда Ленинграда. Получилось несколько иначе. В трех весовых категориях первенство завоевали москвичи, в двух – ленинградцы. Однако отсутствие в команде Москвы тяжеловеса и внезапный проигрыш Харлампиева киевлянину Зарубину дали возможность команде Ленинграда оттеснить москвичей на полтора очка назад и выйти на первое место.

В легчайшем весе лучше всех зарекомендовал себя Чумаков (Москва). Этот борец восхищал своей быстротой, натиском и в то же время уверенностью и спокойствием. Встреча Чумакова с ленинградцем Куликовым по существу решало вопрос о первом месте в данном весе. С самого начала схватки Чумаков показал явное преимущество над своим противником. Он активно нападал, пытаясь провести результативный прием. Куликов же без боя сдаваться не собирался. Однако во второй половине схватки Чумаков провел два удержания и получил победу по очкам.

Выиграв также у остальных своих соперников, Чумаков не получил ни одного штрафного очка и заслуженно вышел на первое место.

Куликов занял только третье место. Представитель Саратова способный борец Малолетенко сумел выиграть у него по очкам и оказаться на втором месте.

Наибольший интерес в полулегком весе представляла пара Чухров (Москва) - Васильев (Ленинград). На первой же минуту, перекинув через себя партнера, Васильев внезапно остался внизу, на лопатках. Ничуть не смутившись, он пытался зажать ногами голову Чухрова, но из этого ничего не вышло. В свою очередь Чухров попробовал сделать удержание со стороны ног, но ленинградца спасло то, что борцы уже были на краю ковра. Не увенчалась также успехом попытка Чухрова провести «рычаг ноги».

После минутного отдыха противники снова на ковре. Борьба продолжается с той же быстротой. Васильев пробует подсечки, но Чухров крепко стоит на ногах. Схватка заканчивается вничью.

Свою схватку со Сверчковым (Саратов) Васильев начал несколько рискованно. В результате неточно проведенного приема Васильев попал а партер. Этим воспользовался Сверчков и, проведя удержание, получил выигрышное очко. Все старания Васильева сквитать очки ни к чему не привели, и он вынужден был довольствоваться только первым местом».

Читая я почувствовал живую атмосферу борцовских схваток. И впервые задумался над тем, что спорт есть спорт и «живые легенды» самбо – Харлампиев, Васильев - никогда не были безупречными героями – победителями: они тоже могли проигрывать, выбирать неудачную тактику, ошибаться при проведении приемов, недооценивать противника. Это ничуть не умаляет их славы.

Я заметил, что, чем ближе становилась еще никому в те дни не известная дата начала войны, тем чаще начинает звучать в спортивной прессе тема физической подготовки бойцов и командиров Красной Армии. Появилось сообщение, что Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта принимает решение: «Физкультурники – боевой резерв Красной Армии. Как бы ни были хороши в своей области пловец, футболист или тяжелоатлет, они обязаны уметь поразить врага штыком или заставить его немедленно сдаться. Каждый спортсмен должен быть всесторонне развитым бойцом – сильным, ловким, искусно владеющим холодным оружием, умеющим вести бой с несколькими противниками одновременно, быстро скрытно передвигаться, переносить грузы, преодолевать препятствиями сочетать движение вперед с ведением огня. Такой спортсмен всегда желателен для Красной Армии и Военно – Морского Флота… К фехтованию на штыках необходимо добавить элементы борьбы вольного стиля. Каждый боец не только должен уметь поразить своего противника штыком, но и сбить его с ног, а также одним из приемов отнять винтовку».

Мы не хотели войны, мы строили мирную жизнь, но недаром даже в спортивных секциях читали тогда лекции по международному положению. Черная тень фашизма уже ложилась на Европу. Да и наши мужчины уже знали о войне не по наслышке: в 39-40 годах они штурмовали линию Маннергейма, сражались в интербригадах в Испании, позади у них были бои на озере Хасан. В финской кампании 1939 года участвует ленинградец Иван Васильев – один из учеников Ощепкова.

В конце 1940 года я узнал еще об одном знаменательном событии: будущее самбо получает название просто вольной борьбы. Так она называется уже в декабре 1940 года, когда проходят вторые всесоюзные соревнования по этому единоборству в Москве, во Дворце спорта общества «Крылья Советов».

Валя ездила в Москву за учебниками и привезла свежий номер «Вечерней Москвы». Там сообщалось: « Нет особой нужды агитировать за вольную борьбу. Знание ее приемов пригодится во всех случаях жизни. Больше всего эти знания будут нужны во время боевых схваток с врагами нашей родины. В самый ответственный момент, когда дело дойдет до рукопашной, удачно проведенные подсечка или рычаг всегда сослужат хорошую службу».

Характерно звучало в той же «Вечерке» и сообщение о победителях этого чемпионата:

« В полулегком весе звание чемпиона СССР присвоено киевскому красноармейцу Баеву. В легчайшем весе победу одержал ленинградский красноармеец Беда. У средневесов победителем снова вышел лейтенант Пономаренко (Краснознаменный Балтийский флот )».

Даже в таких мелочах сказывалось , в каком напряжении живет страна: в воздухе носилось предчувствие надвигающейся военной грозы…

Соревнования предвоенного времени, по-моему, как раз и были важны тем, что они учили, воспитывали, выковывали будущих бойцов, которым вскоре предстояло вступить в смертельную схватку с фашизмом.

Это сказывалось даже в нашей повседневной школьной жизни: наши старшие ребята ездили в район на соревнования «ворошиловских стрелков», хвастались умением за считанные минуты собрать и разобрать винтовку…

30. Предгрозье

( По воспоминаниям Н.В. Мурашова и материалам М.И.Тихомирова)

«…И потянуло порохом от всех границ», - эти слова поэта я мог бы повторить в то время, как и каждый гражданин нашей страны.

Как часто, вернувшись из школы и бросив к предпечью вязанку мерзлых поленьев, я , даже прежде, чем затопить печь, присаживался к своему детекторному приемнику и слушал мир… И все чаще врывались в мою затерянную в снегах избу военные марши, крикливые задиристые лозунги на чужом языке …

Потом приходила из школы Валя, присаживалась возле моего плеча у затопленной печи. Мы сидели, молча глядя на огонь, и это как-то сближало и успокаивало нас… Огонь был вечен, и в этом меняющемся мире уходили, но возвращались вновь снег, ветер, сумерки… От сознания этого тревоги на время отступали, но не уходили совсем.

А жизнь между тем текла своим чередом: я ходил на уроки, вечерами помогал Вале проверять тетрадки и с нетерпением ждал, когда наша бойкая почтальонша Нюра привезет в школу на велосипеде свежую почту.

Я прежде всего хватался за спортивные издания , читал все отчеты о соревнованиях борцов и завидовал репортеру журнала «Физкультура и спорт» , который был свидетелем таких интересных схваток, как поединок москвича Будзинского и ленинградца Беды :

«С первых же секунд Беда смело пошел на противника, но при попытке перекинуть его через себя оказался внизу. Поднявшись в стойку, он «полез» на бедро Будзинскому и упал вновь. Во второй половине схватки Беда делает попытку плотно захватить туловище противника, но физически сильного Будзинского свалить с ног почти невозможно. Будзинский подставляет бедро и, свалив Беду на обе лопатки, пробует провести удержание. Беда уходит из опасного положения. Через несколько секунд Будзинский снова бросает его на лопатки , уже вместо удержания проводит рычаг плечевого сустава и добивается победы.

За тридцать две секунды Будзинскому удается тушировать Сулейменова (Баку). Эта победа досталась ему при помощи приема «мельница» ( захват одноименных руки и ноги противника, подъем на плечо и бросок). В итоге первое место в соревнованиях завоевала команда Ленинграда».

Эти отчеты о проходивших в то время соревнованиях были интересны для меня еще и тем, что ясно обозначилось: главными соперниками на всех крупномасштабных соревнованиях по дзюдо-самбо становились спортсмены двух школ – московской и ленинградской.

Состязались они с переменным успехом, но ясно было, что, пожалуй, именно ленинградцы являются более сплоченной командой, внутри которой происходит постоянный обмен опытом и рост мастерства. Опорой самбистских секций, по-видимому, были ленинградские вузы, заводы и Балтийский флот.

- А ты заметил, - сказала мне Валя, которая вслед за мной начала интересоваться спортивной прессой, - что начали развиваться эти виды борьбы и в советских республиках?

Да, Валя была права: еще в 1932 году, утверждая комплекс ГТО II ступени, Президиум Всесоюзного Совета физкультуры ввел для национальных республик норму по национальным видам борьбы. Это привело к тому, что самобытные национальные виды борьбы стали полноправными видами спорта.

Не только спортивная пресса, но и «главная газета страны» - «Правда» в сороковом году то и дело сообщали о соревнованиях по национальным видам спорта: в августе 1940 года на московском стадионе «Динамо» состоялись показательные выступления мастеров грузинской борьбы; в сентябре – чемпионат по национальной азербайджанской борьбе в Баку и соревнования между командами борцов Эстонии и Латвии. В октябре 1940 года эстонская спортивная делегация посетила Москву, а в декабре в республиках Средней Азии прошли чемпионаты по узбекской и таджикской борьбе.

Начиная с 1939 года национальные борцы стали принимать активное участие в соревнованиях по самбо. Первым победителем из национальных борцов в наилегчайшем весе стал в матче шести городов Махмет Гуд Шарим из Туркмении; первым чемпионом СССР 1939 года – К. Коберидзе из Грузии. Многие национальные борцы в последующие годы становились не только чемпионами страны, но и чемпионами Европы и мира по борьбе самбо . Их участие в спортивных соревнованиях обогащало технику и тактику борьбы самбо и стало постоянным источником ее дальнейшего развития.

Борьба сближала спортсменов, учила правилам честной схватки, сдруживала между собой людей с разных концов огромной великой страны.

Спортивная пресса поместила в это время интересный материал о том, какой организаторской работой обеспечивалась массовость физкультурного движения. Из приведенной ниже заметки в газете «Красный спорт» я понял, что речь шла в первую очередь именно о массовости, ( в частности, и о массовости распространения борьбы вольного стиля)и а не о борьбе за «голы, очки, секунды»:

« Все спортивные секции Дворца спорта общества «Крылья Советов» соревнуются между собой. Основные показатели соревнования – массово-политическая и воспитательная работа, подготовка значкистов ГТО – II, борьба за овладение второй, оборонной, специальностью, подготовка кадров помощников тренеров- общественников и инструкторов.

Так секция борьбы вольного стиля уже подготовила 12 общественных помощников тренеров. Некоторые из них зарекомендовали себя активными работниками. Например, стахановец завода им. Авиахима перворазрядник тов. Неведомский отлично справился с проведением тренировочных и учебных сборов борцов вольного стиля в Киеве и Башкирии, куда его командировал Всесоюзный комитет физкультуры.

Недавно секции провели взаимную проверку своих договоров. Массово-политическая и воспитательная работа заняла значительное место в жизни каждой секции. Лекции на международные и злободневные общеполитические темы стали системой, так же как и коллективные посещения спортсменами Музея Революции, Третьяковской галереи, театров, кино. Эти успехи следует закрепить – добиться того, чтобы каждый спортсмен… был всесторонне развитым, культурным, передовым гражданином нашей страны»

Конечно, газетный язык этой заметки был беден, изобиловал политическими штампами нашей эпохи, но ведь суть-то была уловлена правильно: спорт, и в частности борьба вольного стиля – мощное средство для воспитания всесторонне развитых граждан нашей страны. Главное речь не шла о том, чтобы заводской Дворец спорта стал инкубатором рекордсменов, в него не вкладывали большие деньги. Более того, в той же заметке сообщалось, что «во всех секциях проведены беседы по разъяснению приказа Всесоюзного комитета по делам физкультуры об отмене дотаций». Но тем не менее, радовался я, секции соревнуются, спортсмены слушают лекции на международные темы и коллективно ходят в Третьяковку… А стахановец Неведомский ещё и едет как общественный помощник тренера проводить сборы по борьбе вольного стиля в Башкирии.

Это значило, что борьба вольного стиля развивалась в задуманном Василием Сергеевичем направлении – стали понимать, что спортсмен должен совершенствоваться не только физически, но и духовно, нравственно. И пускай тогда не было в этих заметках даже намека на веру, но люди все равно сохраняли, благодаря всей этой работе, свой нравственный облик, учились сочувствовать, помогать друг другу, а значит и любить ближнего своего.

Люди что ли были другие, - подумал я, читая эти заметки Николая Васильевича, - или, скорее, были в то время у них четкие жизненные ориентиры и ценности, на первом месте стояло: «жила бы страна родная». Когда эти ориентиры были утрачены, стали Дворцы спорта превращаться в ранки и арены шоу-бизнеса... А где сейчас те Дворцы пионеров, в которых работали секции борьбы вольного стиля – довоенного самбо? Многие из них просто «распроданы по одиночке» - сдали частями в долгосрочную аренду. Вот что надо возрождать, и это не имеет никакого отношения к реабилитации прежнего политического строя. Это имеет отношение к восстановлению базы для занятий спортом, это имеет отношение к сбережению нашего молодого поколения – будущего России.

Однажды, включив после работы приемник, я попал на московской волне на репортаж из Дворца физкультуры московского спортивного общества «Крылья Советов», где проходило первенство СССР по вольной борьбе. Взволнованный и напористый голос спортивного репортера рассказывал:

- Представители Красной Армии Будзинский( Москва) и Беда( Ленинград) - чемпионы СССР по вольной борьбе. Противники стоят на углах ковра, спокойно ожидая свистка арбитра. Зато волнуются зрители, разместившиеся на трибунах вокруг арены: кто выйдет победителем?.. Арбитр в белом костюме представляет борцов:

-Будзинский (ЦДКА, Москва). - Орловский (Харьков).

Борцы сходятся к центру, обмениваются рукопожатиями. Затем, схватив друг друга за рукава прочных халатов, опоясанных кушаками, они начинают ходить по кругу, выжидая момента для проведения того или иного приёма. Орловский пробует сделать своему противнику подножку, Будзинский переносит вес тела на другую ногу и в свою очередь пытается осуществить захват ноги.

-Ого, излюбленный приёмчик! - восклицает кто-то на трибунах. Но Орловский мастерски уходит от приёма, грозящего очень неприятными последствиями - броском и, возможно, поражением.

-Молодец ,- комментирует тот же голос.

Прошло 4 минуты. Противники уже испытали десятки различных приёмов: захватов, бросков, рычагов, несколько раз каждый из них успел полежать на ковре, отсчитывая про себя время удержания, но сколько-нибудь заметного преимущества одного над другим не было видно.

-Обоим - в стойку! - диктует арбитр. Наконец, Будзинскому удалось провести свой излюбленный приём - захват ноги и бросок «мельница». За первым последовал второй и третий, решительный бросок. Арбитр объявил решение судейской коллегии:

- В 5 минут 32 секунды броском «мельница» победил Будзинский.

Будзинского знает аудитория. Это - испытанный борец. В 1939 году, выступая в легком весе, он уверенно выиграл звание чемпиона страны. Но в этом году он перешел в следующую весовую категорию. Хватит ли у него выдержки довести борьбу до конца, с более тяжелыми, чем он, но не менее сильными и техничными борцами? Этот вопрос волнует всех.

На ковер вызывается следующая пара.

Всего в чемпионате участвует 60 человек, представляющих все весовые категории. На куртках 12 борцов - красные звезды с серпом и молотом посредине. Это - представители Красной Армии: Будзинский, Звягинцев, Спунгин (ЦДКА), Данилин, Маслов, Куликов, Смирнов, Данилин В., Иванов, Леонардов, Беда, Гром-Басов (ЛВО). Многие из них участвуют в розыгрыше первенства СССР впервые, но это не мешает им уверенно выходить на ковер и уверенно вести схватку.

Схватку ведет чемпион Ленинградского Военного Округа красноармеец Беда. Немного медлительный, он мгновенно преображается после свистка арбитра; он подвижен и агрессивен; мастерски использует весь арсенал приёмов вольной борьбы: заднюю и переднюю подножки, броски через бедро и через голову, всевозможные рычаги (болевые приёмы), вынуждающие противника прекратить борьбу.

И победа достается ему. За четыре дня соревнований тов. Беда провел шесть схваток и выиграл все. Только одна победа из шести присуждена ему «по очкам».

- В кулуарах Дворца физкультуры, - продолжал репортер, - борцы - представители Ленинградского военного округа - рассказали нам такой эпизод, имевший место во время войны с финской белогвардейщиной. Выполняя задание командования по разведки тыла противника, один боец очутился лицом к лицу с белофинном, который уже приготовился нанести ему штыковой удар в грудь. Применить оружие было поздно. Боец сделал шаг вперед и сильным ударом левой руки отбил штык. Одновременно нанёс носком правого сапога между ног. Белофинн упал. Воспользовавшись этим, смелый разведчик выхватил у противника винтовку и его же штыком заколол белофинна. Этот разведчик был неплохим борцом вольного стиля. Знание приёмов помогло ему выйти из затруднительного положения.

Да, это уже была схватка не на ковре: вольная борьба испытывалась в боевых условиях…. И с честью выдерживала это испытание .

Большое внимание уделила этим соревнованиям и газета «Красный спорт». Помещенный в ее декабрьском номере отчет был мне интересен тем, что с ним на страницах газеты выступал А. Рубанчик – главный судья первенства, ученик В.С. Ощепкова:

«Вольная борьба имеет большое прикладное значение. Этот вид спорта вырабатывает качества, необходимые бойцам Красной Армии: силу, ловкость, смелость, быструю ориентировку и выносливость. Вольная борьба за короткий срок получила широкое распространение. Ею стали заниматься в ряде городов СССР. Проведённое с 28 ноября по 1 декабря в Москве второе первенство страны по вольной борьбе привлекло 60 участников - представителей 11 городов СССР».

Я хранил эти газеты к великому негодованию старшего мужского населения нашей деревни:

- Ну прочитал – дай другим попользоваться, а то вот селедку в сельпо в Баринове привезли, а завернуть не во что. Опять же ежели цигарку из самосада вечерком на завалинке выкурить охота, из чего ее свернешь?…

Я отговаривался как мог учебной надобностью, а пуще тем, что газета не моя – казенная, колхозом выписанная.

Подчеркнем: отчет, о котором упоминает Николай Васильевич, важен еще и тем, что в нем в последний раз прозвучали имена тех борцов, которым суждено погибнуть в боях за Родину – Например, Шинина, Баева. Ну а пока все ещё живы, все ещё живы…

А счет мирным дням шел уже не на годы – на месяцы, на недели.

И все же – не верилось, что в одночасье может оборваться эта мирная летняя жизнь, и детишек, как всегда, вывозили на дачи и в пионерские лагеря; и в выходные дни ноге некуда было ступить на пляжах; и на железнодорожных станциях мальчишки предлагали курортникам первую землянику, завернутую в прохладные лопухи….

В конце марта 1941 года еще прошли соревнования на лично-командное первенство Москвы по вольной борьбе. На ковре встретились лучшие юные борцы спортивных обществ «Динамо», «Крылья Советов» и ЦДКА.

На ковер вышли семнадцатилетние. Значит, им уже придется попробовать солдатского хлеба в «сороковые роковые, свинцовые, пороховые » годы.

Восьмого июня 1941 года состоялось первенство Ленинграда по вольной борьбе и это было последнее предвоенное мирное первенство. Перед нами пожелтевшая Грамота:

« Дана настоящая тов. ВАСИЛЬЕВУ И. В. ,

занявшему первое место в полулегком весе и получившему звание

« чемпиона г. Ленинграда 1941 года»

на соревнованиях по вольной борьбе для мастеров и I разряда

8 и 9 июня 1941 года»

Тринадцать дней остается до начала Великой Отечественной войны…

31. Не спортом единым…

( По воспоминаниям Н. В. Мурашова)

Я перечитал свои записки и с невольной улыбкой подумал, а ведь тот, к кому попадут эти страницы, может подумать, что все эти годы до начала войны я только и делал, что прислушивался через радиоэфир к ее близкому дыханию, да читал спортивную прессу… А ведь это было далеко не так.

Прежде всего оказалось, что во мне сидел увлеченный спортивный тренер: белоголовые, ясноглазые мальчишки и девчонки из нашей и соседних деревень с удовольствием гоняли со мной мяч по пришкольной лужайке, подтягивались на турнике, играли в волейбол и ходили в походы. После Дальнего Востока, Сибири, Монголии я с наслаждением постигал мало знакомый мне мир русского Северо-Запада. Здесь даже травы и цветы были другими – неяркие, нежные, пахучие. Ребятишки становились моими проводниками – название каждой травки было им знакомо с детства…

А спортивная площадка, оборудованная возле школы, не пустовала даже после уроков. Нехитрые спортивные снаряды –турник, столбы для футбольных ворот и волейбольной сетки мне помог установить зоотехник с соседней фермы, а сетки ( рыболовные, после починки) пожертвовал дед Игнат из Петушков – деревушки в три дома, что была за дальним болотом.

К сожалению, Ольга Саввишна, уговорившая меня приехать сюда, была права: мужиков в деревне было немного, да и те, как говорится, на возрасте. Хоть деревня наша и называлась Пареньково, парни в ней не задерживались: после армии, после учебы старались остаться в Москве или в Ленинграде , благо деревня находилась на самом стыке этих больших городов, и я сейчас даже не помню, к какой из областей она относилась.

Но зато девушки живо заинтересовались нашей школьной спортплощадкой, особенно когда Валя, к негодованию здешних старушек, первой вышла к волейбольной сетке в майке и спортивных трусиках. Пример оказался заразительным: всем окрестным девчатам захотелось стать похожими на тех жизнерадостных, красивых спортсменок, которых показывала кинопередвижка в хроникальных фильмах «Новости дня», в отчетах о проходивших в столице спартакиадах. Вскоре у нас собрались две неплохие волейбольные команды – школьная и из окрестной молодежи.

Я огорчался про себя, что мне не с кем заниматься здесь борьбой, когда случай помог мне решить и эту проблему.

Как –то ранней осенью Валя отправилась в соседнюю деревню посетить родителей одного из учеников – парнишка небрежно выполнял домашние письменные задания и нередко приходил с невыученными уроками. Вернулась она уже затемно, запыхавшаяся и чем-то расстроенная. После долгих расспросов удалось выяснить, что визит оказался неудачным: отец мальчика, местный тракторист, что называется, принял на грудь, и после Валиных намеков, что в семье не созданы условия для занятий ребенка, рассвирепев пообещал показать, кто в доме хозяин, и сыну, и «училке». Когда он от слов попытался перейти к действиям, его жена с сыном убежала спасаться к своим родителям, а за Валей он гнался до самой околицы и пообещал вдогонку в следующий раз спустить на нее собаку.

Конечно, мы оба знали: протрезвев механизатор явится извиняться и будет с самым смиренным видом уверять, что это его «змий попутал», а так он человек безвредный – кого хошь в округе спроси. Но все же я в шутку предложил Вале научить ее приемам самообороны и, к моему удивлению, она с энтузиазмом всерьез ухватилась за эту идею. В широких сенях были настелены толстые соломенные маты из ржаных снопов и наши занятия начались.

Честно говоря, я ожидал, что продлятся наши уроки до первой боли или травмы – а они неизбежны , особенно в начале тренировок. Но моя ученица оказалась не только переимчивее, но и терпеливее многих знакомых мне начинающих борцов. Она не боялась болевых приемов, не пропускала ни ранних утренних пробежек, ни гимнастики. А когда я хвалил ее за быстроту, с какой она бегала, Валя простодушно объясняла:

- Так ведь еще корову до уроков надо успеть подоить!

В сельской местности ведь без своей живности огорода не обойтись учителю. Но даже корова, смирная рыжая Буренка, служила для Вали стимулом к успешным занятиям вольной борьбой. И через некоторое время кое-какими первыми навыками она уже сама могла делиться с ребятами.

В деревне, а особенно такой небольшой, как наша, мало что можно удержать в секрете и вскоре, подсмотрев летом, как я во дворе кидаю Валю через бедро на свежее сено, ко мне в борцовскую науку стали проситься мальчишки из старших классов. Я организовал секцию борьбы вольного стиля, и порой мне казалось, что Василий Сергеевич Ощепков из своего невозвратимого далека смотрит на меня с одобрительной улыбкой.

К следующей осени на праздник первого звонка приехал на бричке председатель здешнего колхоза и вручил мне колхозную Грамоту за спортивные успехи.

- Между прочим, - сказал он, - благодарность тебе, Николай, от нашего участкового. Сам он приехать не смог – вызвали в район, но просил передать, что с этими твоими занятиями в деревнях стало потише – меньше семейных скандалов и драк. Опасаются мужики – кому охота опозориться, полетев наземь вверх тормашками…

Я кланялся, улыбался и мысленно благодарил район, вызвавший на эту пору к себе участкового. Встречаться с ним мне не хотелось, и хотя я понимал, что эта встреча рано или поздно состоится, но пусть лучше попозднее. Все-таки я был в бегах и чутье разведчика подсказывало мне, что никакое убежище не может долгое время оставаться надежным.

Случились во время моего житья в Паренькове в моей жизни и кое-какие другие важные перемены. Что греха таить, деревенские кумушки нас с Валей поженили чуть не с первых дней после моего приезда.. Но на самом деле нужна была весна, и соловьиные серенады на маленькой здешней речушке, заросшей черемухой, и лунные ночи, чтобы мы оторвались от учебников и уроков, вышли за околицу из учительской, наконец разглядели друг друга и почувствовали, как мы молоды, как сильны, как играет в нас обоих горячая кровь…

Мы не торопились в сельсовет, чтобы зарегистрировать наши новые отношения, но приехавшая навестить племянницу Ольга Саввишна внимательно посмотрела на нас своим зорким взглядом, пошушукалась с Валей и как всегда строго и безапелляционно заявила:

- Ну вот что. Я бы вас конечно перевенчала по закону православному, но коли уж не выходит и ни одного батюшки в округе не осталось, так хоть бумажку получите в сельсовете – не позорьтесь перед людьми.

И мы отправились в сельсовет. Румяная толстуха в кудряшках шестимесячной завивки занесла нас в потрепанную книгу записи актов гражданского состояния и выдала нам свидетельство о браке. Так и стала моя Валечка Валентиной Алексеевной Митяевой. Свадьбу мы играть не собирались, но угостить соседей, потянувшихся к нам с подарками «на обзаведение» угостить все-таки пришлось. Спасибо Ольге Саввишне, которая наконец использовала нашу русскую печь по ее прямому назначению: испекла в ней пироги с вареньем да с капустой.

Счастье мое омрачало только то, что сам –то я не был никаким Митяевым, да и Мурашовым по-настоящему не был , и не мог дать любимой женщине своего настоящего родового имени…Но так, видно, Бог судил…

Мы любили друг друга, мы все-таки рассчитывали на мирную жизнь, и даже я со своими тяжкими тайнами все же надеялся, что с Божьей Помощью все как-то в конце концов образуется…

На имя Митяева и пришла мне повестка из военкомата, когда ясным июньским днем 1941 года «прокричали репродукторы беду»…

Валя проводила меня до околицы, постаралась сдержать слезы, пожелала вернуться со скорой победой, и мы оба расстались, не зная, что пройдет совсем немного времени и на Ленинград лягут первые бомбы, и замкнется блокадное кольцо, и на какое-то время мы окажемся по разные стороны этого кольца… Мы еще совсем ничего не знали о том, что уготовало нам будущее.

Я оглянулся уходя, и, если бы знал, что ждет меня дальше, то не торопился бы, а встал бы и долго смотрел, навек запоминая и деревушку, и лес за нею, и высокие над нею облака, и женщину с косою, завернутой тяжелым узлом на затылке…

32. «Мы не дрогнем в бою…»

( По материалам Н.В. Мурашова, митрополита Калининградского и Смоленского Кирилла и периодической печати.)

На призыв «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!» борцы ощепковской школы откликнулись в первых рядах – многие из них ушли на фронт добровольцами.

Сейчас, когда совершенно ясно, что подлинной духовной основой самбо буквально с момента замысла этого единоборства была православная христианская вера, у многих может возникнуть вопрос, как, в таком случае, согласуется добровольное участие борцов-самбистов в боях с христианской заповедью возлюбить не только ближних, но и врагов своих, молиться за них?

И, может быть, возникнет искушение объяснить это кажущееся противоречие тем, что все, ушедшие на фронт, были неверующими, как их пыталась воспитать господствовавшая в то время идеология.

Думается, однако, что уместно привести здесь, как ответил на аналогичный вопрос одного из читателей газеты «Комсомольская правда» митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл :

« Надо сказать следующее: христианин должен прощать личные обиды, в то же время долг каждого христианина противостоять проявлениям зла в мире. Зачастую это приходится делать силой принуждения или даже оружия. В таком случае, например на войне, христианин приносит в жертву своим ближним не только свою жизнь, но и в какой-то степени свое нравственное совершенство. Именно о таком подвиге говорит в Евангелии Христос Спаситель: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих( Ин. 15; 13)».

Видно горяча была молитва Святого Николая и всех Святых, предстоящих за Землю Русскую, велика Любовь и Милость Божия, если вынес наш народ и потрясения гражданской войны, и все изломы, сопровождавшие коллективизацию деревни, и разрушения Храмов, и гонения на Церковь - и поднялся в Великую Отечественную войну на защиту своего Отечества от иноземных захватчиков в едином патриотическом порыве.

Великая Отечественная война потребовала изменений в подготовке резервов для фронта. В сентябре 1941 года было введено всеобщее военное обучение. Военно-физическая подготовка была предписана даже школьникам 1-4 классов, а допризывная военная подготовка вводилась для школьников средних и старших классов и учащихся техникумов. И меня не покидала мысль, кто же будет заниматься всем этим в Пареньковской школе. Впрочем, первое же письмо, присланное женой в запасную часть, куда меня сначала определили, меня немного успокоило – с малышами стали заниматься ребята из моей секции, а старшеклассников стала готовить сама Валентина, взяв на себя дополнительную нагрузку.

Комплекс ГТО также был пересмотрен в связи с требованиями военного времени: в 1942 году в него были внесены требования по строевой подготовке, знанию материальной части винтовки, умению ползать по-пластунски и вести штыковой бой.

Резервы для фронта готовились главным образом в запасных частях, таких, как наша. К проведению занятий с мобилизованными бойцами по рукопашному бою привлекались преподаватели многих физкультурных вузов страны. Был среди них и неоднократный чемпион Ленинграда, ученик В.С. Ощепкова И. В. Васильев. Он с первых дней войны обучал приемам рукопашного боя разведчиков, десантников и бойцов истребительных батальонов.

Мне тоже посчастливилось проходить начальную подготовку у него. Я узнавал на тренировках любимые приемы Василия Сергеевича, его манеру объяснять собственным показом. Иван Васильевич вскоре заметил, что я не новичок, и нередко поручал мне ассистировать ему, а то и самостоятельно вести занятия с небольшими группами.

Спортсмены, занимавшиеся вольной борьбой, воевали не только на Ленинградском фронте. Для примера, как сражались борцы-самбисты, хочется привести лишь два (из многих) случая, описанные уже в послевоенные годы по воспоминаниям ветеранов в журнале «Военные знания» под характерным заголовком: «Самбо – невидимое оружие»:

«Жарким летом 1943 года под Гомелем чемпион страны по самбо Б. Цюпа с двумя партизанами, войдя в одну из деревень, неожиданно наткнулся на группу гитлеровцев. Те, что были ближе к украинскому богатырю, тотчас кубарем полетели в горячую пыль, сбитые подсечками и ловкими бросками. Товарищи Бориса открыли огонь из автоматов. Фашистов было довольно много, но их замешательство в первые минуты было так велико, что они в панике бежали из деревни.

Многие самбисты-фронтовики награждены орденами и медалями, а ленинградец В. Данилин и Д. Голев стали Героями Советского Союза.

На известного самбиста В. Данилина, который шел с пакетом на лыжах, у старого кладбища внезапно напали три вражеских разведчика. Схватка была короткой. Виктор провел бросок – и один из фашистов замер, нанизанный на стержни могильной ограды. Данилин выбил оружие из рук второго, оглушил третьего… Одним словом, охотники за «языками» сами попали в плен. Данилин впоследствии был тяжело ранен – его прошило пулеметной очередью – но выздоровев, вернулся в строй, а после войны успешно выступал в соревнованиях».

Ветеран Великой Отечественной войны, десантник Владимир Козлов, призванный в армию в 1942 году, вспоминает:

« Мы получили задание в Плоешти взорвать нефтебазу, которая снабжала немцев горючим. Вот когда нам сильно пригодились освоенные приемы боевого самбо: нас было всего одиннадцать человек, но мы сняли без единого выстрела всех часовых, охранявших это огромное нефтехранилище».

Может быть, кого-то из тех, кто считает, в связи со своими убеждениями, невозможным участие в какой бы то ни было войне, покоробит жестокость описанных схваток… Невольно встает вопрос, а достоин ли человек, проливший кровь, лишивший жизни, пусть даже врага, вечного спасения своей души? В ответ хочется привести слова настоятеля православного храма в Грозном отца Александра, записанные в беседе с ним в 1999 году корреспондентом журнала «Солдат удачи»:

« … Настолько Господь милосерден и человеколюбив, что должен человеку даровать спасение, потому что человек, в войне раненый или убитый, омывается своей кровью от своих грехов. Как и при крещении…И говорит всякий православный священник, что труд воина не напрасен, и народ всегда будет чтить его за добросовестную службу, и нести ее надо, не смущаясь».

И, наконец, к месту будет привести обстоятельное высказывание на эту тему наместника Сретенского монастыря архимандрита Тихона:

« Существует давно укоренившееся и крайне неверное представление о том, что Церковь якобы призывает к покорности злу. На самом деле нет ничего более чуждого православному христианству, чем утверждение о том, что не должно противиться злу. Другое дело, что Христос заповедует нам величайшее терпение, противоположное демонической агрессивности, и за исполнение этого терпения, за миролюбие, за героическое самопожертвование ради мира обещает Свою помощь.

…Вопрос этот необычайно тонкий. Заповедь любви к врагам – личный подвиг подвижника-христианина, видящего даже в помраченном злобой человеке образ и подобие Божие. Это величайший и трудный подвиг – любить человека даже в самом искаженном его состоянии, прощать даже самое огромное зло, причиненное лично тебе. И высшая степень самоотречения, доступная и понятная далеко не каждому – не противиться злу, направленному лично против тебя.

Но совершенно другое, когда христианин сталкивается со злом, направленным на ближнего или на целое общество. Здесь он не только может, но и должен сделать все, чтобы это зло было пресечено.

Духовный последователь преподобного Сергия Серафим Саровский, когда к нему пришли разбойники, и, избив до полусмерти, ограбили его, не поднял и руки для своей защиты, хотя был физически необычайно силен. Но он же благословлял воинов на защиту Отечества, не просто убеждал, но и требовал пресечь действия мятежников, посягавших на государственные и духовные устои России.

…Русский патриотизм всегда носил оборонительный, защитительный характер. Полтора столетия назад знаменитый московский первосвятитель митрополит Филарет дал чеканную формулу, определяющую церковный взгляд на патриотизм как на религиозный долг: «Люби врагов своих, сокрушай врагов Отечества, гнушайся врагами Божьими».

Необходимо напомнить, что в первый же день Великой Отечественной войны Православная Церковь позвала и благословила народ на борьбу с захватчиками.

Приведу ОБРАЩЕНИЕ МИТРОПОЛИТА МОСКОВСКОГО И КОЛОМЕНСКОГО, ГЛАВЫ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ В РОССИИ СЕРГИЯ «К ПАСТЫРЯМ И ПАСОМЫМ ХРИСТОВОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ» от 22 июня 1941 года :

«В последние годы мы, жители России, утешали себя надеждой, что военный пожар, охвативший едва не весь мир, не коснется нашей страны. Но фашизм, признающий законом только голую силу и привыкший глумиться над высокими требованиями чести и морали, оказался и на этот раз верным себе, фашиствующие разбойники напали на нашу родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю.

Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени пред неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему Отечеству.

Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божьею помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге пред Родиной и верой и выходили победителями.

Не посрамим же их славного имени и мы — православные, родные им и по плоти, и по вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. Тут есть дело рабочим, крестьянам, ученым, женщинам и мужчинам, юношам и старикам. Всякий может и должен внести в общий подвиг свою долю труда, заботы и искусства.

Вспомним святых вождей русского народа, например Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и Родину. Да и не только вожди это делали. Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов, безвестные имена которых русский народ увековечил в своей славной легенде о богатырях Илье Муромце, Добрыне Никитиче и Алеше Поповиче, разбивших наголову Соловья-разбойника.

Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла, и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг.

Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о Долге и о воле Божией.

Положим же души своя вместе с нашей паствой. Путем самоотвержения шли неисчислимые тысячи наших православных воинов, полагавших жизнь свою за родину и веру во все времена нашествий врагов на нашу родину. Они умирали, не думая о славе, они думали только о том, что родине нужна жертва с их стороны, и смиренно жертвовали всем и самой жизнью своей.

Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей родины.

Господь нам дарует победу.

Патриарший местоблюститель

смиренный Сергий,

митрополит Московский и Коломенский

После запасных частей я попал во фронтовую разведку, но нам, можно сказать, повезло: несколько раз уходили мы за линию фронта и возвращались не без потерь, но выполнив боевое задание и раздобыв «языка». Кроме меня в группе были еще три студента из Ленинградского пединститута – их взяли к нам за отличное знание немецкого языка и владение приемами рукопашного боя: до войны эти ребята входили в состав сборной Ленинграда.

Борцы самбо учили своей науке побеждать не только на личном примере. В 1943 году было издано массовым тиражом подготовленное Васильевым методическое пособие. Эта учебно-методическая литература позволила дальше совершенствовать технику выполнения приемов и методику обучения единоборству, которое уже после войны получило название самбо, а в военное время было грозным оружием против врага.

Даже в самые напряженные годы войны не прекращалась спортивная работа: проводились соревнования ( в том числе и по вольной борьбе) между частями и подразделениями, особенно тыловыми.

Многие спортсмены, показавшие высокие результаты в соревнованиях по борьбе и ушедшие добровольцами защищать Родину, погибли в боях за нее. Назовем имена некоторых из них, потому что полный перечень был бы достоин Книги Памяти. Это погибший в боях на Ленинградском фронте заведующий доцентурой Института физкультуры им. Лесгафта Д.Ф.Косицин; неоднократный чемпион Москвы Н.И. Сазонов; ученик Анатолия Харлампиева В.П. Владимиров; чемпион Москвы 1938 года В. И. Шинин; ученик Романа Школьникова, чемпион СССР 1940 года Е.П. Баев; призер матча пяти городов в Баку В.И. Зарубин; победитель в матче шести городов в Ростове-на-Дону И.А. Штекель; ученик Бориса Сагателяна Н.А. Суслов; воспитанник Романа Школьникова В.И. Карминов; ученики Андрея Будзинского В. И. Цыганков и А. К. Анилович.

Этот скорбный список можно было бы продолжать…

А жизнь и в эти годы по-прежнему сплетала свою удивительную вязь, в которой далекие, казалось бы, независимые друг от друга события, приближаясь, становились символическими и уже не хотелось считать их случайными.

В 1944 году, сразу после того, как была прорвана блокада, Путины получили от завода ту квартиру в Басковом переулке, где впоследствии прошло детство, отрочество и юность Президента. До этого Владимир Спиридонович вместе с женой ютился у родственников.

И в том же Басковом переулке , через несколько домов от Путиных, переживала блокаду и жила долгое время семья человека, которому потом пришлось сыграть такую большую роль в становлении Володи Путина – речь идет о его будущем тренере по самбо Анатолии Семеновиче Рахлине.

В те военные годы, когда Володи Путина еще не было на свете, Толя Рахлин был еще совсем мальчишкой. Он вспоминает:

« Всю блокаду и военные годы мы – дедушка, бабушка, мама, старший брат и я – прожили в четырнадцатиметровой комнатушке коммунальной квартиры. Помню, что бомбили наш квартал очень здорово, так как рядом находился, по-моему, штаб ПВО фронта… Конечно, я все это помню: обстрелы, бомбоубежища, голод и умирающих на улице людей…»

Важно отметить в этих воспоминаниях Анатолия Рахлина еще один момент- он подчеркивает: «Но я бы не сказал, что блокада и война нас, детей, как-то ожесточили, даже в отношении тех же немцев».

Российские люди, несмотря на все перемены и ломки в общественном строе и идеологии, по сущности своей, по традициям предков своих оставались христианами: ненависть не могла поселиться в душах их детей, исковеркать их. И став взрослыми они не передавали ненависть в наследство будущим поколениям.

Вот и снова возник светлый, звенящий луч Божественного замысла, протянутый через время от Святого Николая Японского до наших дней, и осветил судьбы многих людей, в ведении и в неведении причастных Пути самбо. И сколько их еще будет – «совпадений» и «случайностей», когда из всех возможных вариантов будут исполняться именно самые невозможные.

В самом деле – разве мало было возможностей к тому, чтобы Владимир Спиридонович Путин оказался среди тех, кто сложил свои головы на Невском пятачке, погиб прямо в заводских цехах во время артобстрела или был скошен жестокой блокадной дистрофией?

В своей книге «От первого лица», отвечая на вопросы корреспондентов, Владимир Владимирович вспоминает о том, как его отец уцелел после окружения разведгруппы:

« Шансов выжить почти не было. Немцы обложили их со всех сторон, и только некоторым, в том числе и отцу, удалось вырваться. Началось преследование. Остатки отряда уходили к линии фронта. По дороге потеряли еще нескольких человек и решили рассеяться. Отец с головой спрятался в болоте и дышал через тростниковую трубочку, пока собаки, с которыми их искали, не проскочили мимо. Так и спасся».

А разве мало было вероятностей того, что Марию Ивановну Путину с ребенком брат не успеет вывезти из Петергофа как раз перед тем, как замкнется кольцо блокады? Путина переживала саму блокаду в тех же нечеловеческих условиях, как и те, кто не дожил до ее прорыва… Дадим снова слово Президенту:

« …однажды мама от голода потеряла сознание, думали – она умерла и ее даже положили вместе с покойниками. Хорошо, что мама вовремя очнулась и застонала. Чудом, в общем, осталась жива».

Как тут не сказать: Господь сохранил и сберег их семью.

33. Беду лечат временем и работой

За размышлениями о спортивных и духовных путях развития самбо мы, читатель, чуть было совсем не потеряли из виду человека, который совсем этого не заслуживает: ведь он тоже причастен и к судьбе Василия Сергеевича Ощепкова. Я имею ввиду Николая Васильевича Мурашова. Как же складывалась все эти годы его жизнь? Лучше всего об этом рассказывает он сам в своих тетрадях- дневниках.

Если вкратце: я воевал, был разведчиком и пехотинцем, попадал в окружение, партизанил, снова воевал в армейской части и дошел с нею до Берлина. То, что происходило со мной в военные годы, я, если успею, расскажу отдельно. Скажу только одно: Бог, видно, хранил меня, и ещё - не раз навыки, обретенные у Василия Сергеевича Ощепкова, не раз спасали мне жизнь…

Первый дань Пасхи 1945 года , помню, символично пришелся на шестое мая – День великомученика Георгия-Победоносца, который издревле считался небесным покровителем Русского Воинства. К этому дню победно завершились последние сражения Великой Отечественной войны.

Вернулся я с войны с боевыми наградами и ранениями. Но ведь это только так говорится: вернулся… Некуда мне было возвращаться: моё семейное гнездо, малая моя деревушка Пареньково, была без остатка перемолота войной – столько раз проходила по ней линия фронта, отклоняясь то в одну, то в другую сторону, что даже фундаменты сгоревших изб и те перепаханы были снарядами…

Я приехал туда еще в гимнастерке и фронтовой шинели, весь день бродил по неузнаваемым теперь местам, которые совсем другими хранились в моей памяти, на закате посмотрел в небо – на срезанные снарядами верхушки деревьев – и помолился молча за всех, кто встретил здесь свой последний час…

Уже в сумерки приехал я на попутной полуторке в село, где регистрировали мы с Валей свой брак. За испачканным чернилами столом секретаря сельсовета сидела совсем другая, молоденькая девчонка. Но она узнала меня – оказалась бывшей нашей с Валей ученицей. От нее, от Веры, и выслушал я горький рассказ о судьбе своей жены…

Мы с Валей потеряли друг друга в страшной круговерти войны еще до того, как я попал в окружение, а затем в партизанский отряд на Брянщине. Я знал, что там, где я оставил Валю, уходя на фронт, было самое пекло… Но как она? Успела ли уехать, эвакуироваться? Где она сейчас?

- Валентина Алексеевна в школе оставалась до последнего, - глотая слезы, рассказывала Вера. – А когда уже фронт совсем близко подошел, и зарево стало видно на краю неба, она собрала старших ребят и сказала:

- Я буду лесами пробираться к своим. Если фронт нас обгонит, и мы не выйдем к нашим, будем искать партизанский отряд. Кто со мной?

- Она верила, что обязательно должны быть партизаны. И весь десятый класс ушел за ней. И мой старший брат Сережа тоже. Я просилась с ними тоже, следом с ревом бежала… А они меня как кошку шуганули: «Брысь домой!». Сережка сказал, что он на меня маму оставляет. Все еще думали, что женщин и детей фрицы, может, и не тронут…

Немцы нашу деревню как-то краем обошли – видно, мала она была, чтобы постоем в ней становиться. Только переночевали, кур всех переловили и школу подожгли, где спали. Мы все, пока они из деревни не ушли, за болотом прятались – уже знали, как они «хозяйничают».

- Ну а Валя, Валентина Алексеевна? Ты о ней что-нибудь еще знаешь?

- Сначала никаких вестей от них не было. А потом слухи поползли, что, мол, партизаны объявились. В соседнюю деревню девчонка приходила, вроде милостыню просить, - а говорили: разведчица… Мы не знали , чей отряд обстрелял немецкую полуторку на лесной дороге и поджег склад с бензином в райцентре. У наших ребят ведь даже оружия не было, когда они уходили…

- Ну а дальше, дальше?

- Зимой, когда болота замерзли, немцы облаву устроили…Много их наехало… С собаками… И самолеты лес за болотом бомбили. Я не знаю, вышел ли кто живым из этой ихней блокады. Но вот уже и война кончилась, а никто из тех, что с Валентиной Алексеевной в леса ушли, домой не вернулся. И наш Сережка тоже. И о ней самой нет никаких известий.

Валя, Валя… Светлый мой бескомпромиссный человек… Конечно, ты не могла ни сдаться, ни смириться – ты была настоящим борцом и воспитала таких же учеников. И не ваша вина, что силы в этой схватке были слишком неравны.

Много лет искал я следы этого неизвестного отряда, что, видимо, погиб тогда в лесах. Искал следы его: хоть землянку, хоть какую-нибудь оброненную и уцелевшую вещицу… Не было ничего. Земля была нашпигована гильзами и осколками – не сразу и разберешь, где чьи…

Потом, когда всё постепенно затянулось кустарником и мелколесьем, и стало ясно, что лес так и не выдаст свою трагическую тайну, я перенес свои поиски в архивы. Но Валин отряд не значился и в летописи партизанского движения – видно слишком мало он просуществовал и не успел установить связь с Большой Землей.

Разум говорил мне, что Вали больше нет, а сердце не хотело с этим соглашаться… Я молился, просил Господа подать мне хоть какой-нибудь знак, что с Валей – на этой она Земле или уже нет ее в нашем мире. Небо молчало мне в ответ. Но надо было жить дальше…

Поступил я на волне фронтового набора в Московский Государственный институт международных отношений и успешно закончил его, получив дополнительно заочно экономическое образование. Учиться было трудно – знания не возьмешь прямой атакой и от экзаменов в окопе не отсидишься. Но вузовские нагрузки спасали меня от отчаяния.

В эти годы возобновил я и занятия самбо – стал тренироваться в университетском спортзале . И здесь тоже было непросто – слишком велик был перерыв в регулярных тренировках, да и ранения, пусть уже залеченные, всё же на первых порах давали о себе знать

Я всячески избегал возможных встреч с теми, кто знал меня в тридцатые годы, и это мне, в общем удавалось: многие мои былые однокурсники по школе милиции, да и некоторые преподаватели погибли на фронте, а другие несли милицейскую службу по всей стране.

Но надежное самбисткое братство лечило мою боль: мои новые товарищи по борьбе, видимо, предполагая, что на душе у меня какая-то большая тяжесть, лишних вопросов мне не задавали, на ковре меня не щадили, но в остальное время старались не оставлять меня надолго одного и незаметно втягивали в свои разнообразные дела, связанные с поездками на соревнования и с немногословной мужской взаимопомощью в решении разных общих, постоянных в то трудное время , проблем. Это они заставили меня вспомнить, что уныние - это смертный грех, что человек не имеет права уходить от реальной жизни в свои страдания…

А в 1956-м году, когда был развенчан культ личности Сталина и начался пересмотр, чаще всего посмертный, заведенных в те времена дел, я счел за правильное сам явиться в органы разведки и поставить вопрос о восстановлении своего доброго имени.

Тщательно проверив все обстоятельства, там сочли, что если и была на мне какая-то вина, то я искупил её на войне кровью, а вся моя дальнейшая жизнь протекала вполне достойно. Так я снова стал Николаем Васильевичем Мурашовым.

Все эти нелегкие годы было одно обстоятельство, которое помогало мне справляться со всем, что бы на меня ни обрушивалось. И это не навыки, полученные в разведшколе, как можно было бы подумать, хотя и они не были совсем уж бесполезны.

Нет, держала меня в жизни, не давала сломиться та духовная основа, что была укреплена моим старшим учителем и другом Василием Сергеевичем Ощепковым, а ещё раньше –заложена была материнской молитвой, охранялась теплой благословляющей ладонью отца Алексия. Эту основу поддерживали во мне и мои приемные родители Мурашовы своей честностью, верой в справедливость и готовностью придти на помощь людям. Приняла эту эстафету и незнакомая мне прежде новая самбистская молодежь, которую тренеры учили действовать не только на ковре, но и в жизни, по тем же высоким и строгим нравственным законам российской борьбы…

Здесь заканчивается последняя прочитанная мною тетрадь дневников, которые завещал мне мой старший друг. Но в ящике из – под японского фарфорового сервиза еще есть не разобранные мною бумаги, до которых у меня пока не дошли руки. И я мысленно говорю Николаю Васильевичу: « Я еще не прощаюсь…»

34. Как Феникс из пепла…

(По материалам М. И, Тихомирова.)

Закончилась война и вернувшиеся с ее фронтов спортсмены приступили к тренировкам по борьбе. И уже 14 июня 1946 года в Ленинграде состоялся чемпионат города по вольной борьбе, а 25 августа того же года в ленинградском Центральном парке культуры и отдыха им. С.М. Кирова был проведен первый послевоенный матч по вольной борьбе между командами Москвы и Ленинграда. Победу одержали ленинградцы.

В это время произошли события, важные для будущего развития единоборства: в 1946 году Всесоюзный комитет по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР внес изменения в содержание комплекса ГТО II ступени – из комплекса исключаются боевые приемы и остается только спортивная борьба. А в марте следующего года в Ленинграде состоялся 2-й Всесоюзный учебно-тренировочный сбор специалистов вольной борьбы. Именно в Ленинград в первое послевоенное время переместился центр этого единоборства. И это тоже в некотором роде символично.

По окончании тренерского сбора 1947-го года была проведена 2-я Всесоюзная конференция специалистов единоборства, которая и приняла решение о переименовании «вольной борьбы» в борьбу «самбо». Из комплекса единоборства самбо был исключен прикладной отдел и обучение молодых борцов боевым приемам прекращается. Самбо стало чисто спортивной борьбой.

Боевой раздел самбо получил свое дальнейшее применение в частях Советской Армии в свете требований к рукопашному бою. Спортивная борьба самбо также получила широкое развитие в армии как вид спорта. Армейские спортсмены добивались высоких спортивных результатов по самбо, выступая в соревнованиях различного ранга. Но спортивное самбо отныне стало развиваться и своим, не зависящим от оборонных целей и задач, путем.

В декабре 1947 года в Москве был проведен первый после войны чемпионат СССР по борьбе самбо. Первыми чемпионами самбо стали Н. Куликов («Динамо», Ленинград), Б.Васюков («Динамо», Москва), Е. Чумаков («Динамо», Москва), В. Данилин («Динамо», Ленинград), А. Мекокешвили («Динамо», Москва).

Неудивительно, что в первые несколько военных лет ведущими в самбо были борцы общества «Динамо»: многие фронтовики, не сняв шинелей, пошли на службу в милицию, вступили в борьбу с разбоем и бандитизмом – обычными последствиями военного времени, когда все силы были брошены на борьбу с внешним врагом и этим воспользовались различные темные элементы внутри страны.

Так , например, одним из многих пошел сразу после войны работать в Московский уголовный розыск (знаменитый МУР) Андрей Будзинский, чемпион страны 1939 года. Он воевал, дошел до Берлина, а на Петровке сразу стал одним из самых смелых и крепких оперативников – это при его непосредственном участии была ликвидирована сверхопасная банда «Черная кошка», мешавшая жить и трудиться жителям столицы.

Выполняя свой служебный долг, обезоружил опасного бандита мастер спорта по самбо, полковник милиции Александр Попрядухин, получивший звание Героя Советского Союза уже в мирное время .

Старшим тренером Ленинградского «Динамо» по борьбе самбо работает после войны Иван Васильев. Неизменным старшим тренером Всесоюзных сборов становится Анатолий Харлампиев. В «Динамо» пользуются составленной им программой занятий : «Шестьдесят основных приемов вольной борьбы «Самбо» и методическими материалами. Это ценное пособие для тех, кто начинает бороться. Но тренер В.В. Сидоров, прошедший успешно ощепковскую школу, несмотря на дружеские отношения с Харлампиевым, утверждает: « необходимо отметить, что по своему содержанию они ничего нового не содержали , а являлись лишь точным повторением учебно-методических материалов, составленных В.С. Ощепковым в период его работы в Институте физической культуры и Высшей школе милиции».

С 1949 года борьба самбо стала развиваться и в других спортивных обществах: в соревнованиях на лично-командное первенство СССР, проведенных в этом году, участвовали команды Москвы, Ленинграда и десяти других городов и республик страны, а еще через год, кроме спортсменов «Динамо», в состязаниях приняли участие борцы ДСО «Наука», «Строитель», «Крылья Советов», «Спартак», «Трудовые резервы».

В 1958 году в Ленинграде возник спортивный клуб «Кировец», основателем которого стал ученик Ивана Васильевича Васильева Владимир Давыдович Малаховский, теперь заслуженный тренер РСФСР, судья международной категории. Ученик Ощепкова Васильев передал эту спортивную и духовную эстафету своему питомцу. В. Д. Малаховский пишет об этом так:

« Мне посчастливилось заниматься у замечательного советского тренера Ивана Васильевича Васильева. Много раз он становился призером первенства страны, но чемпионом так и не стал. Однако подготовил пятьдесят шесть чемпионов и призеров страны и Европы, а рядовых мастеров спорта, вышедших из его школы, сегодня уже и не сосчитать. Иван Васильевич однажды обмолвился, что тренер зачастую желает своему ученику достичь того результата, до которого не смог подняться сам. В этом главный смысл тренерской работы: выразить себя через ученика».

Владимир Давыдович Малаховский – блокадник. Двенадцатилетним мальчишкой застала его война в Ленинграде. Он вспоминает: «Так уж случилось, что самые тяжелые годы блокады я жил и учился в самом центре Ленинграда…Прошло много лет с той поры. Уже внуки мои подросли…Об одном лишь молю Бога: убереги их, Господи, от того, что пришлось пережить мне… А всё остальное с помощью Твоей переживем-переможем…»

Став затем профессиональным тракторостроителем, он целый день проводил на Кировском заводе, а потом несколько вечерних часов в зале борьбы спортклуба «Кировец». Под руководством Малаховского более ста человек стали мастерами спорта СССР. Гордостью спортклуба «Кировец» стал Антон Новиков, завоевывавший три года подряд звание чемпиона мира по борьбе самбо. Его тренером был Александр Недожогин, который сам когда-то подростком пришел в «Кировец», стал чемпионом Ленинграда, был включен в состав сборной Вооруженных сил.

Владимир Малаховский в полной мере выполнил завет своего учителя: став тренером, он воспитал учеников, которыми по праву гордится: это и известный тренер Альберт Рублевский, и видный ученый-физик Владимир Иванов, и знаменитый каскадер Николай Сысоев, дублировавший актеров в головоломных, порой смертельно опасных трюках более чем в восьмидесяти фильмах, и многие, многие другие.

Но это будет потом. А в 1952 году штатных тренеров еще не было в девяти республиках Союза. Но борьбой самбо уже занималось более четырех с половиной тысяч человек, из них более половины – в Москве и Ленинграде. В 1952 году Иван Васильевич Васильев издает свое новое пособие по борьбе самбо

Первенство СССР по самбо в 1953 году так и не проводилось, но в этом году было принято решение проводить такие соревнования раз в два года. А первые международные соревнования прошли только в 1957 году: советские самбисты встретились с венгерскими дзюдоистами по согласованным правилам. Из сорока семи схваток все выиграли борцы СССР. Эти соревнования подогрели интерес к борьбе самбо за рубежом.

Тренерами стали ученики С.В. Дашкевича Магеровский и Рахлин. После трех лет занятий самбо Анатолий Рахлин поступил на факультет физического воспитания Института им. Герцена. Не оставлял он занятий борьбой и в институте, и после его окончания – во время срочной службы на военно-морском флоте. После возвращения из армии Анатолий Рахлин устроился тренером на Адмиралтейский завод и набрал свою первую группу будущих самбистов.

Но это будет потом. А пока в 1952 году Толя Рахлин со своим приятелем пришел в секцию самбо Ленинградского Дворца пионеров к тренеру Сергею Васильевичу Дашкевичу.

«Ну а после войны началась совсем другая жизнь, - продолжает свои воспоминания А.С. Рахлин. – В нашем Дворце пионеров были спортивные секции и в 1952 году я пошел туда записываться на борьбу. Помню, собралось очень много ребят. Был специальный отбор, который я благополучно прошел.

Прекрасно помню своего первого тренера – Сергея Васильевича Дашкевича. Огромный такой был мужчина. Уже пожилой…Так что самбо я начал заниматься в 1952 году, у Дашкевича».

Итак, в 1952 году , можно сказать, «родился» Рахлин как самбист.

Давайте запомним и эту дату, и тренера Толи Рахлина…

Дату –потому, что в том же 1952году родился Володя Путин – будущий президент России.

Тренера – потому что ленинградец Сергей Васильевич Дашкевич был выпускником первых двухмесячных курсов, проведенных Василием Сергеевичем Ощепковым на базе ЦДКА в Москве .

35. По Божьему Промыслу

( по воспоминаниям В.В. Путина и беседам с Кириллом, митрополитом Смоленским и Калининградским)

Воспоминания В.В. Путина и близких ему людей позволяют рассказать о том, чем было знаменательно для этой семьи начало 60-х годов.

В 1952-м году произошло важное событие в семье ленинградцев Владимира Спиридоновича и Марии Ивановны Путиных. Супругам было уже по сорок лет. Позади остались четыре войны – Первая и Вторая мировые, гражданская, финская – две революции и разруха, ленинградская блокада. Да и послевоенный период был не из легких. Было над чем призадуматься, когда стало ясно, что Мария Ивановна ждет ребенка: сможет ли в ее возрасте женщина, бывшая блокадница, нормально выносить и родить ребенка? Хватит ли у семьи сил и возможностей вырастить его? В начале пятидесятых бытовые условия в Ленинграде были по-прежнему тяжелыми. Город только начал отстраиваться. В коммунальной квартире, где жили Путины, не было ни горячей воды, ни центрального отопления.

Но Путины воспринимали будущего сына как дар Господень за все пережитые испытания. И 7 октября 1952 года ребенок появился на свет . Его назвали Владимиром в честь отца. Мать воспринимала свои удачные роды как благословение Божие. И действительно, если учесть все перечисленные выше обстоятельства, то появление этого ребенка было своего рода чудом, как мы уже видели, – не первым на жизненном пути этой семьи.

Мария Ивановна, женщина глубоко верующая, окрестила своего сына в Преображенском соборе Ленинграда.

Вот как сам Президент передает эту семейную историю:

« У нас одно время в коммуналке в Ленинграде жила старушка – баба Аня. И вот когда я родился, они с мамой вместе забрали меня и крестили втайне от отца, потому что он был членом партии, секретарем партийной организации цеха.

- А мама ходила в церковь? – спрашивает корреспондент.

- Да, ходила, конечно. Года за четыре до маминой смерти я поехал в Израиль. И мама тогда дала мне мой крестильный крестик – освятить на Гробе Господнем. Я взял его и, чтобы не потерять, надел на себя. С тех пор так и не снимаю».

Перечитывая этот отрывок из воспоминаний Президента, я снова обратился мыслями к одной из тех бесед, которые нередко происходили у меня с архимандритом Калининградским и Смоленским Кириллом. Мы говорили о том, что испытания военной поры, и особенно самых тяжких первых ее лет, заставили и советских руководителей страны понять, какой огромной силой для нашего народа является вера.

- Да, вера никогда не умирала в России, - подтвердил Владыка Кирилл, - и это несмотря на то, что тысячи соборов, церквей и монастырей были сожжены, взорваны динамитом, превращены в тюрьмы, спортивные залы, хозяйственные склады и животноводческие фермы. Так выполнялось секретное указание ВЦИК Дзержинскому: «В соответствии с решением ВЦИК и Сов. Нар. Комиссаров необходимо как можно быстрее покончить с религией. Попов надлежит арестовывать, как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатывать и превращать в склады». К концу тридцатых годов во всей России продолжали служение всего четыре епископа.

И все же, несмотря на это помрачение народного сознания, именно с Господом, с Божией помощью связывали истинно верующие люди свои надежды на победу в войне, на то, что враг будет изгнан из пределов России и уничтожен.

И так же, как во времена Сергия Радонежского, Православная Церковь возносила молитвы о даровании победы русскому воинству.

Состоявшийся в сентябре 1943 года в Москве Собор епископов Русской Православной Церкви с религиозно-гражданских позиций осудил предателей Родины, сотрудничавших с фашистами: «Всякий, виновный в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма, как противник Креста Господня, да числится отлученным, а епископ или клирик – лишенным сана».

Борьба с фашизмом была поистине делом не только политическим, национальным, государственным, но и делом Веры: это была борьба за уничтожаемые святыни нашего народа.

Но дело не только в том, что в каждой церкви молились о даровании победы над фашистами, а многолетний местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Сергий призвал верующих на священную народную войну с врагом. По инициативе духовенства на собранные в храмах средства были созданы танковая колонна имени Дмитрия Донского и эскадрилья боевых самолетов имени Александра Невского. Владыка Николай, митрополит Крутицкий и Коломенский , так писал в то время об этом событии: «Танки, носящие имя Димитрия Донского, более сильны, чем немецкие танки «Тигры», дальнобойность их орудий превышает последние достижения немецкой военной техники. И знал я также, что поведут эти танки люди, в каждом из которых есть черты, сходные с чертами характера Димитрия Донского».

Эти грозные боевые машины в 1944 году прорвали сильно укрепленную оборону немцев на Первом Белорусском фронте. Поистине Божье благословение было над ними. Все боевые экипажи танковой колонны «Димитрий Донской» за мужество и умелое выполнение приказа были награждены высокими правительственными наградами.

Было немало примеров и прямого участия священнослужителей в действиях партизанского подполья на оккупированных территориях. В это время начала оживать и церковная жизнь: на Соборе 1943 года был наконец снова избран Патриарх. Им стал митрополит Сергий, в свое время подвизавшийся в Токийской миссии Японской Православной Церкви при Святителе Николае.

Великая Отечественная война, все пережитое во время нее, дарованная Господом Победа – это послужило тому, что многие люди сделали первые шаги к возвращению в лоно Церкви, к пониманию, что вера есть не только основа личной духовной жизни отдельного человека, но и основа славы и могущества всей страны.

Я всей душой согласился с Владыкой Кириллом и, слушая его, припомнил, что сходную мысль прочел в интервью одному журналу наместника Сретенского монастыря архимандрита Тихона:

« Первая волна церковного возрождения поднялась в годы Великой Отечественной войны, когда народ, презрев всю богоборческую атмосферу, потянулся к Богу и вынудил правительство внести изменения в свою антицерковную политику. Вообще, когда происходят социальные, политические или военные катаклизмы и народ убеждается в тщетности своих упований на светскую власть, на привычные общественные институты, на всю материальную инфраструктуру бытия, когда под ногами все становится зыбким и ненадежным, тогда люди заново переосмысляют вою жизнь, многие не только верой, но и опытом приходят к тому, что все в этом мире может предать, изменить, но до конца верен лишь Бог».

«Только вера может стать настоящей прочной опорой для возрождения России, - продолжил свою мысль Владыка Кирилл, - потому что для нашего народа всегда было важно жить по правде, то есть по справедливости, - это и означало: «жить по-божески». А Божью Правду наш народ искал всегда и шел за теми, кто, как ему казалось, боролся за нее, за справедливую жизнь.

Но ещё многое должно было быть пережито, прежде чем пришло осознание того, что главная причина нравственного упадка народа коренится в отказе от веры.

То, что это осознание приходит, говорят судьбы многих людей, прошедших «горячие точки» или продолжающих там находиться – воины принимают святое крещение, все чаще приходят за духовной помощью к отцам Церкви.

Обращаются за духовной поддержкой и те, кто согрешил, преступил Божеские и человеческие законы и теперь несет заслуженное наказание – для них любовь и милость Божия – подчас единственная надежда на спасение души и возвращение в человеческое общество: недаром открываются храмы и часовни во многих исправительных учреждениях.

И вообще мы можем с полным правом говорить о начале возрождения православной жизни России. Однако очень важно, чтобы люди, пережившие десятилетия государственного атеизма, научились отличать внешние приметы христианского поведения от глубокого, подлинно духовного обращения к Богу. Например, стали бы понимать, что соблюдение Поста – это не только постная пища, но и очищение души от шлаков гнева, нетерпимости, равнодушия, легкого бездумного развлекательства, исключительных забот о собственном благоудовлетворении. Это еще и пробуждение в себе деятельной любви к ближним – бескорыстная помощь всем, кто в ней нуждается, - и помощь духовной поддержкой, и материальная благотворительность.

Слушая Владыку Кирилла я невольно думал о том, что нередко мы забываем: вера, не подкрепленная делами, мертва. А наша действительность представляет собой обширное поле для такого рода деятельности: это и благотворительная помощь людям старшего поколения, которые уже не могут позаботиться о себе сами, и уход за тяжело больными и престарелыми, и больная проблема беспризорных детей.

О детях сейчас много говорится и уже начало многое делаться в рамках государственных программ, но думается, что как раз самбо могло бы организовать этих детишек, заблудившихся в сложной взрослой жизни, вернуть их обществу не только физически, но и духовно здоровыми.

Примеров тому немало – как раз в первые послевоенные годы многие тренеры-самбисты стали в полном смысле этого слова вторыми отцами для таких ребят – это и Лев Турин, и Иван Васильев, и Сергей Дашкевич, и Анатолий Харлампиев, и многие другие выдающиеся борцы.

Особое внимание уделялось спортивной работе с детьми – война оставила многих из них без отцов; у многих отцы вернулись с войны инвалидами и далеко не все из них вписались в послевоенную жизнь. Первые послевоенные годы, которые были сложными не только потому, что половина страны лежала в руинах. Война прошла огнем и мечом по человеческим судьбам, по семьям, многие из которых остались неполными – дети потеряли отцов; женщины-матери – мужей и старших сыновей. Забыть ничего было нельзя, но жизнь продолжалась и важно было не потерять поколение ребят, оставшихся без отцовской любви и строгой заботы.

Ребят надо было увести с улицы, от дворовой «вольницы», или, как откровенно говорит сейчас Президент, от дворовой шпаны. В Ленинграде такие люди, как Сергей Васильевич Дашкевич, не только приобщили десятки мальчишек к самбо, но и вырастили из самых талантливых борцов новое поколение тренеров.

В своем самоотчете на партийном собрании в МЭИ Анатолий Харлампиев говорил: « Чтобы проверить методы воспитательной работы в условиях, несравненно более трудных, чем в МЭИ, я взял группу особо трудных подростков в ЖЭКах Ленинского района г. Москвы и организовал школу самбо. Все трудные подростки сейчас стали на ноги , часть из них уже учится в ВУЗах, часть служит в рядах Советской Армии, часть поступила в школу юных десантников».

Куда еще пойдет с улицы «трудный» подросток? Конечно, в борьбу, в бокс – ведь в том мире, где ему приходится жить, царит культ силы. А как только его приучат самозабвенно работать, все его отрицательные качества слетят с его души как шелуха, будет закаляться воля, появятся товарищи не по уличным подвигам, а по тренировкам. Он подрастет, начнет задумываться о настоящих духовных ценностях, о смысле жизни. А доказывать что-то кому-то в подворотне ему станет просто неинтересно.

Это подтверждает своими практическими наблюдениями и заслуженный тренер России Василий Шестаков, начинавший заниматься борьбой одновременно с В.В. Путиным: « Определенное количество подростков традиционно тянется к единоборствам. На улице ведь всегда есть желающие доказать свою силу. И неважно, занимается он борьбой, боксом или не дошел до спортзала. Поэтому задача создать сеть бесплатных секций , чтобы подросток с улицы мог туда попасть, актуальна до сих пор. Это позволит, во-первых, снять естественную агрессивность в этом возрасте. Потому что, когда он на тренировке «намолотится», ему на улице уже как бы и нет смысла это делать. Во-вторых, убрать ребят из криминогенной зоны, из дурной наркозависимой компании»

Само собой разумеется, что самбо – это не только метод перевоспитания «трудных подростков». Задача как раз состоит в том, чтобы эти « трудные» не появлялись – чтобы детство и юношество было для наших ребят светлой порой роста и возмужания. И решение этой задачи под силу самбо, особенно если приобщать к нему ребят с максимально возможного раннего возраста и если подготовленные тренеры будут обращать внимание не только на физическое, но и на духовное развитие своих питомцев, руководствуясь Божьими заповедями и христианскими ценностями.

Есть и в наше время немало таких клубов и школ самбо как московские «Самбо-70» и клуб им. А, Харлампиева в Хамовниках, барнаульская «Спарта», уральские и сибирские юниорские школы самбистов.

Сегодня «Самбо-70» известно всему миру. А начиналось все в 70-м, когда шестикратный чемпион СССр, заслуженный мастер спорта Давид Рудман открыл на базе одной из московских школ спортивную секцию, в которой собрал девятнадцать трудных подростков и начал их обучать основам самбо.

Начинание оказалось настолько успешным, что уже через год в клубе занималось несколько сот будущих борцов. История «Самбо-70» - это история стремительного восхождения к мировым спортивным высотам, но здесь никогда не гонялись за славой, не ставили главной целью спортивные успехи. И основатель школы Давид Рудман и сменивший его в 1990-м году Ренат Лайшев заботились прежде всего о том, чтобы их ученики вырастали честными людьми, учили их правильно относиться к жизни, любить спорт, уважать себя и окружающих. Основы, заложенные в школе, позволяют ребятам впоследствии добиваться высоких результатов в любой области. «Самбо-70» справедливо называют школой лидеров. А это значит, что и через самбо продолжает воплощаться в жизнь мысль Святителя Николая и основоположника самбо Василия Ощепкова о воспитании людей, в которых так нуждается Россия.

Благородное дело развития детских и юношеских школ, секций, клубов и кружков самбо следует всячески поддерживать. Причем, вероятно, следует на первых порах не увлекаться масштабными спортивными комплексами, на которые может пока и не хватать средств - масштабной должна быть география распространения этих детских спортивных структур: надо стараться дойти буквально до каждого маленького городка и села, и, что называется, до ребятишек каждого двора и квартала.

Самбо – не просто спорт, а образ жизни, и оно позволило бы не только оздоровить подрастающее поколение физически, но и духовно обогатить их такими редкими для многих ребят качествами, как любовь к ближнему, внимание и уважение к старшим, желание придти на помощь, деятельная любовь к своей «малой родине» и к своей стране, заложило бы в них основы веры, без которой человек не может считать себя сохранившим образ и подобие Божие.

О понимании этого ясно говорит пример В.В. Путина, ставшего инициатором проведения ежегодных турниров по самбо среди детских и юношеских команд на приз Президента России.

В 2001 году в Москве, в спортивном комплексе «Дружба» состоялся первый международный юношеский турнир по самбо «Победа».

В турнире, посвященном 56-ой годовщине победы над фашизмом приняли участие спортсмены из городов –героев России, Белоруссии, Украины. Вся история Великой Отечественной, вся география Победы была отражена в адресах приехавших команд – Брест, Владимир, Волгоград, Керчь, Киев, Минск, Москва, Мурманск, Нижний Новгород, Новый Уренгой, Новосибирск, Одесса, Пермь, Санкт-Петербург, Севастополь, Смоленск, Тула.

Открывая соревнования, В.В. Путин сказал: «Мы возрождаем очень добрую и очень нужную традицию. Самбо – отечественный вид спорта, который воспитывает характер».

В финале из семнадцати команд городов –героев, претендовавших на звание победителя, остались две: сборная Москвы и Санкт-Петербурга. Первое место в упорных поединках завоевали спортсмены с берегов Невы. И это воспринимается как продолжение славных традиций довоенного самбо, как память о тех самбистах – москвичах и ленинградцах – которые внесли и свой вклад в то, что их города стали носить гордое имя городов-героев.

С 2002 года эти соревнования проводятся в семи федеральных округах, а завершающий турнир – в Питере.

Приветствуя участников юношеского турнира «Победа» среди сборных команд городов-героев и сборных команд Федеральных Округов России Президент сказал:

« С огромной радостью поздравляю всех вас с началом ставшего уже традиционным международного турнира «Победа». Символично, что ваши спортивные поединки будут проходить в городе, овеянном мужеством и героизмом его защитников. Мне очень приятно, что подвиги наших отцов и дедов молодое поколение помнит и чтит. Важно знать и гордиться историей своего народа и страны. Пусть сегодня станет несколько светлей на лицах и в душах ветеранов Великой Отечественной войны, пусть они видят и чувствуют огромное уважение к себе и память к погибшим.

Я верю, что вы, дорогие ребята, проявите всё своё умение, характер и волю для достижения желанной победы. Пусть не всем улыбнется удача стать чемпионом, но, главное, вы закалите себя в поединках, заставляя перебороть слабости, проявляя лучшие качества – силу, выносливость, терпение и мужество – те качества, которые, несомненно, пригодятся вам на протяжении всей жизни.

Искренне желаю счастья и благополучия всем участникам турнира, вашим родным и близким».

Для того, чтобы традиция действительно сохранялась и стала постоянной, важно, чтобы подготовка к этим турнирам стала в регионах делом по-настоящему массовым, чтобы ребятам помогало все общество, а не только региональные власти из тощих местных бюджетов.

36. Второе рождение

В 1965 году тринадцатилетний школьник Володя Путин встретился с человеком, о котором впоследствии сказал: «Тренер сыграл в моей жизни, наверное, решающую роль... Это Анатолий Семенович меня на самом деле из двора вытащил. Ведь обстановка там была, надо честно сказать, не очень».

Когда шестиклассник Володя Путин и его одноклассник Виктор Борисенко пришли в небольшой спортивный зал ДСО «Труд» на улице Декабристов, 21, ,

формально набор в секцию самбо был уже закончен, но их все-таки приняли.

А. С. Рахлин объясняет это так: « Во-первых, я никогда не проводил жесткого отбора среди желающих заниматься самбо, потому что, честно сказать, не знаю, как отбирать ребят, не знаю, какие должны быть критерии, дающие тренеру возможность стопроцентно не ошибиться в ребенке. На мой взгляд, ребят в спорте должна отбирать сама жизнь, а также их собственное желание заниматься, личное стремление к самосовершенствованию что проявляется уже в процессе тренировок. Лично я считаю, что бесталанных ребят просто нет».

Занимались в секции два, а то и три раза в неделю. Тренировка в небольшом зале длилась почти два часа , начиналась обычно пробежкой, затем шла активная разминка и отработка приемов.

До того момента, как произошла эта встреча, многое произошло и в жизни Анатолия Семеновича Рахлина, и в развитии того единоборства, которому он посвятил свою жизнь.

После трех лет занятий у Дашкевича Анатолий Рахлин поступил на факультет физического воспитания ленинградского пединститута им. Герцена и продолжал тренироваться. Закончив институт в 1959 году, он пошел служить в военно-морской флот, где также в течение трех лет в свободное от службы время продолжал заниматься самбо. Вернувшись из армии, Рахлин устроился тренером на Адмиралтейский завод и набрал свою первую группу борцов. О дальнейшем он сам говорит так: « Два года я их тренировал и понял, что не получаю удовольствия от работы со взрослыми, что мне намного интереснее работать с детьми. Ведь подростки – это совершенно другой материал. Они более любознательны, восприимчивы к новому, значительно подвижней. И я в течение нескольких лет целенаправленно занимался с ними. Что называется, не только сеял, но и пожинал плоды своего труда, видел его результаты и понимал, где я строил тренировочный процесс правильно, а где ошибался».

Стоит сказать, что за свою тренерскую жизнь А.С. Рахлин воспитал более ста мастеров спорта.

К тому времени, когда произошла встреча Володи Путина с Анатолием Семеновичем Рахлиным, развитие самбо уже перешло в новое качество: наше единоборство стало выходить на международную арену. В 1957 году были проведены по согласованным правилам товарищеские встречи самбистов «Динамо» и «Буревестника» с дзюдоистами венгерских спортивных клубов «Дожа» и «МТК». Все сорок семь схваток выиграли советские спортсмены.

В 1958 году самбисты с большим успехом демонстрировали свое мастерство в программе показательных спортивных выступлений на Всемирной выставке в Брюсселе.

Уже первые выступления советских самбистов СССР на международных соревнованиях показали, что в основе борьбы самбо лежит громадное богатство технических приемов, отлично разработанная методика обучения и особая высокая духовность, которую в то время называли патриотической направленностью и волей к победе.

Самбо вызывало всё больший интерес за рубежом. Борцы разных стран хотели помериться силами с советскими самбистами. Борцы общества «Динамо» выезжали на соревнования в ГДР, где провели ряд встреч с сильнейшими дзюдоистами и все встречи выиграли. Такие же результаты были налицо, когда спортсмены из ГДР приехали с ответным визитом в нашу страну.

В 1962 году во Львове прошли две встречи борцов СССР и ЧССР, которые закончились победой команды самбистов Советского Союза. В Москве в этом же году состоялась встреча сборной команды СССР по самбо и национальной сборной Франции по дзюдо. В команде гостей были неоднократные чемпионы и призеры национальных европейских первенств, поэтому команда Франции, в принципе, рассчитывала на легкую победу. Об этом с уверенностью говорили и многочисленные спортивные комментаторы. Соревнования были проведены по правилам дзюдо. Дворец спорта ЦСКА, рассчитанный на пять тысяч зрителей, не смог вместить всех желающих посмотреть эту интересную матчевую встречу. И наши самбисты не обманули ожидания своих болельщиков: они победили со счетом 6:2. Повторная встреча состоялась в Киеве, но счет ее остался прежним. Не удался французам и реванш, который они хотели взять в Тбилиси. Французские специалисты по дзюдо вынуждены были признать высокую эффективность нового для них вида борьбы.

Именно в эти годы международных успехов наших самбистов в Федерации самбо возникла идея, что разносторонне подготовленные самбисты могли бы с успехом выступать и по дзюдо, которое к этому времени было уже включено в программу Олимпийских игр. Предполагалось, что «через дзюдо самбо может выйти на международную арену». И часть самбистов стала выступать на соревнованиях по дзюдо, получив возможность выезда за рубеж для ведения наглядной агитации за самбо. Постепенно главным критерием для комплектования команд борцов, участвующих в международных соревнованиях, стала способность спортсменов выступать по дзюдо, в результате многие сильные самбисты оказывались «невыездными».

Против выступления самбистов на соревнованиях по дзюдо решительно выступал Анатолий Харлампиев. Внешне это было очень патриотично и выглядело защитой самбо. « Настало время разобраться, кто хочет строить свою советскую систему , а кто хочет пойти на поводу у японских милитаристов» - непримиримо заявлял «основоположник» . Поддерживая версию возникновения самбо только в 1938 году, после собственного доклада на Всесоюзной конференции тренеров, Харлампиев не терпел даже намека на дзюдоистскую основу «своего» единоборства, называя это «ревизией самбо». Ведь за этим «намеком» неотвратимо вставала тень погибшего учителя – Василия Сергеевича Ощепкова.

Эта ситуация лишний раз подчеркивает, что и в истории самбо, как и в истории вообще, ничего нельзя однозначно обозначать знаками «плюс» или «минус»: нельзя категорически осуждать решения конференции 1938 года – ведь они, в сущности, спасли будущее самбо, сохранили ему право на существование и дальнейшее развитие. Так же не приходится однозначно оценивать положительно резкое отношение Харлампиева к любому отклонению от созданной им «СИСТЕМЫ». А он в случае таких отклонений в выражениях не стеснялся: «отступники» ( это о Турине, Васильеве и их учениках, выступавших за использование в самбо приемов вольной борьбы); «кусочки, скрепленные…глупостью», «похоже на китаезированный марксизм», «грязные домогательства» ( это о попытках Магеровского и ленинградской школы внести новое в методику и технику единоборства. См. конспект доклада , сделанного Харлампиевым в г. Протвине).

И это говорит человек, который через несколько абзацев в том же докладе заявляет: «Мы готовы совершенствовать в борьбе самбо всё: инвентарь, оборудование, технику, тактику, методику и правила борьбы. Кроме того всё новое прогрессивное, возникшее в любой национальной борьбе, если оно не противоречит принципам борьбы самбо, должно немедленно включаться в борьбу самбо».

Что можно возразить против такого заявления? Только одно: требуется уточнить, кто, кроме «основоположника» , будет решать, что включать или не включать в его «СИСТЕМУ»?

Тем не менее, несмотря на некоторые внутренние расхождения и неурядицы, самбо продолжало завоевывать все новые международные позиции. В 1963 году, в канун Токийской Олимпиады 1964 года , японцы пригласили наших самбистов выступить в Токио и еще трех крупных японских городах в матчевых встречах с борцами дзюдо.

Об итогах этой встречи лучше всего, пожалуй, говорит аналитическая статья крупного американского специалиста по дзюдо Донна Дрегера в Еженедельнике Федерации дзюдо США. Ее неоднократно цитировали в переводе на русский язык наши спортивные журналисты, и я тоже позволю себе привести некоторые ее положения. Интересен уже ее заголовок: « Самбо – это угроза, нависшая над дзюдо».

Дреггер, сам дзюдоист высокого пятого дана, писал: «Дзюдо – пройденный этап для самбистов. Они очень быстро и просто освоили дзюдо. Я не хочу на этом подробно останавливаться, но вы должны знать, что самбисты после 4-5 месяцев подготовки могли успешно бороться с обладателями 4-го дана ( причем заметьте, что при этом они были ограничены непривычными для них правилами дзюдо).

Отличительной чертой, с которой столкнулись дзюдоисты на соревнованиях с самбистами, была особая устойчивость от бросков во всех направлениях, их феноменальный баланс. Попытки дзюдоистов провести броски в стойке и перевороты в партере разбивались о защиту самбистов.. Эта устойчивость достигается специальной гимнастикой в результате того, что в самбо включаются элементы различных видов борьбы…

Самбисты отлично чувствуют себя в борьбе лежа, но также неплохи и в стойке ( включая броски и захваты).Самбисты хорошо проводят выведение из равновесия, они используют любой промах противника для перевода его в партер. Они специализируются на удержаниях, но неумело делают перевороты применяя приемы вольной борьбы. Они мастера проведения болевых приемов из всех положений, в том числе и из стойки, «оседлания»,

Дзюдоисты должны твердо усвоить, что болевые приемы могут начинаться в стойке и самбисты часто используют такую технику…

Захваты самбистов часто ставят дзюдоистов в беспомощное положение своей силой и эффективностью. Судьи, не понимающие самбо, видят в этих захватах нарушение правил. К этому прежде всего относятся захваты пояса.. Захват за пояс – это атакующий захват, используемый самбистами для атаки как наступающего, так и отступающего противника.

В 1963 году, когда русские были в Токио, этот захват был вначале оставлен японскими судьями без внимания, его рассматривали как чисто оборонительный прием… Самбо – это вызов дзюдо. До сих пор дзюдо воображало о себе слишком много. Окружившись баррикадами японских традиций, оно чувствовало себя в безопасности.

Теперь в этом узком спортивном мире появилась новая форма борьбы – такая как советское самбо, которое открывает неожиданный факт: дзюдо несовершенно, оно имеет множество болезней и с точки зрения современного отношения к спортивным соревнованиям требует внимательного исследования и изучения.

Самбо овладевает Востоком и Европой. Это слово вызывает сейчас среди дзюдоистов внимание и уважение, поскольку удары, нанесенные борьбой самбо, были весьма чувствительны и потребовали пересмотра целого ряда позиций дзюдо. Америка еще не встретилась с самбо, но это вопрос только времени и тогда результаты будут весьма плачевными. Наши лучшие дзюдоисты будут легко разбиты советскими самбистами».

Угрозу, о которой писал Дреггер, ощущали и родоначальники дзюдо – японцы. Именно поэтому такое значение придавалось предолимпийской матчевой встрече наших и японцев в 1963 году. « Ни мы, ни наши тренеры не знали ни правил, ни приемов, которые были разрешены в борьбе дзюдо, - рассказывает заслуженный тренер СССР, восьмикратный чемпион по борьбе самбо Олег Степанов, который входил в сборную наших борцов на той Токийской олимпиаде. – самбисты были очень сильны в борьбе лежа, а судьи не давали бороться лежа, поднимали в стойку и борьбу приходилось начинать со статического захвата. С тактической точки зрения самбисты были ограничены…В каждом из четырех городов Японии, где бы мы ни выступали, каждый раз менялись правила…нас снимали со всех сторон. Это помогло японцам лучше подготовиться к встрече с нами на Олимпиаде».

Несовпадение приемов дзюдо и самбо, приверженность судей устоявшимся традициям привели к тому, что несомненная победа наших самбистов на Олимпиаде была оценена только бронзовыми медалями. Пример того, почему так происходило, приводит все тот же Олег Степанов: « Мне запомнилась встреча с южно-корейским борцом. Надо было выиграть только чисто. На какой-то из минут я почувствовал, что создалась удобная ситуация для проведения болевого приема из стойки, технику проведения которого японцы не знали и это буквально ошеломило судей – прием был проведен за какие-то доли секунды и корейцу не оставалось ничего как сдаться…

В полуфинале я встречался с борцом Накатани, с которым я уже встречался в Москве. Я подготовил очень мощный и сильный прием, неизвестный японцам: зацеп снаружи за две ноги с броском через грудь. Я провел его на третьей минуте, но судья не дал за него даже половину победы. Он не признал этот прием, как не признавал и то, что броски можно проводить из положения лежа».

Такие процессы происходили в самбо, когда в него пришел В. Путин. Конечно, большинство этих взрослых проблем шло в то время мимо него. Анатолий Семенович Рахлин вспоминает:

«Он был внешне такой же, как все ленинградские мальчишки –худенький, щупленький, ничем особо не выделялся. Я не знаю, какая побудительная причина привела его заниматься самбо. Видимо, хотел быть сильным, смелым. В ту пору он довольно много болел…А со временем, чем больше он занимался, тем меньше болел. Видимо, спорт пошел на пользу его здоровью.

Но постепенно от тренировки к тренировке он стал раскрываться. И нельзя было не заметить прежде всего его целеустремленность. Он ставил перед собой задачи и непременно добивался их решения – даже в тринадцать лет.

…Можно сказать, что уже тогда, в детском возрасте, он был интеллигентным – это сказывалось в его скромном поведении, разговоре, манере одеваться. Путин никогда не издевался над ребятами, не задевал слабых, было у него такое внутреннее чувство собственного достоинства… А года через три-четыре сложилась манера борьбы, стал вырабатываться характер. Если до того можно было сказать только, что он дисциплинированный и исполнительный ученик, то после начал вырисовываться образ неплохого борца…

Володя , если приходил на тренировку, всё отрабатывал – это качество я заметил. Он не баловался, не играл в борьбу – он отрабатывал. Конечно, черты характера есть черты характера, а есть природные и наработанные качества. У него была поразительная выносливость – кстати, она сохранилась и сейчас….

В его поступках никогда не было непредсказуемости. Просто жизнь этого не требовала тогда. Не мог он совершить то, чего я не ожидал. В принципе наша работа всегда складывалась из работы тренера и ученика. Для меня самое главное- это не только подготовить спортсмена, но и подготовить человека. Моя задача все-таки была их воспитывать…Володе доставалось – честно говорю. Вначале нет, а потом да. Потому что он был лучше других и потому от него хотелось больше добиться. У меня на тренировках достается лучшим, но не худшим. Если я вижу, что из них может что-то получиться, таким достается…

Он никогда никого не боялся. Всегда шел вперед, не боялся проиграть. Бывает, кто-то кому-то проиграет на ковре – и уже боится этого парня. Он смело шел в борьбу. Что такое идти назад, он не знал…

На ковре же Путин был бескомпромиссен. Когда выходил на схватку, то совершенно преображался. Он яростно бился с полной отдачей до последней секунды. А когда поединок заканчивался – перед тобой вновь оказывался добрый, хороший, интеллигентный человек. Я считаю, что это высшее человеческое умение – превращаться в воина на ковре, а затем после поединка возвращаться к состоянию философа, мыслителя Это изумительное качество, которым он обладает.

Еще одна черта, на которую нужно обратить внимание, чем он был интересен, чем необычен: он, проводя броски, бросал в любую сторону, причем совершенно неожиданно. С точки зрения медицины это значит, что оба полушария мозга у него развиты одинаково – что левое, что правое. То есть такому человеку без разницы писать левой или правой рукой. Он не задумывается, как писать. И в борьбе то же самое… Таких борцов очень мало.

Сейчас он стал старше, он стал мудрее. Но заложенное в детстве не меняется»…

Память тренера сохранила много подробностей о тех первых шагах будущего президента в самбо. И то, что поначалу было тяжело с самбистской формой потому что не было возможности купить настоящую спортивную обувь, и то, что первую борцовскую куртку ему сшила мать.

Рахлин серьезно относился к учебным успехам подростков и Володя приносил на тренировки дневник, отчитываясь перед тренером. Закон секции был суров: получил двойку – отправляйся домой, станешь лучше учиться – возвращайся в спортивный зал, и Володя захватывал с собой учебники, чтобы успеть хотя бы прочитать заданное в трамвае, а учителя и родители замечали, что учиться он стал лучше.

Впрочем, к занятиям сына борьбой Путины относились неоднозначно: мать считала их баловством и напрасной тратой времени, а отец иногда вначале даже приходил на тренировки и соревнования. Через четыре года занятий , в 1969 году, Володя выполняет первый взрослый разряд по самбо, а на первенстве Ленинграда среди молодежи занимает второе место. В следующем году он выполняет норматив кандидата в мастера спорта по самбо.

К нему в это время вполне применимо замечание его тренера: «Безусловно, подросток постоянно и незримо воспитывается окружением: семьей, родственниками, педагогами, друзьями, старшими ребятами, которых он видит во дворе или на секции. Но именно сам подросток делает выбор, чему и у кого учиться, к чему следует стремиться. И отбирает только необходимое для себя».

Анатолий Семенович называет это « процессом обретения зримых целей и внутренних ориентиров» и считает, что у его питомца такой процесс активно начался именно лет в тринадцать-четырнадцать.

Это же подтверждают и все, кто помнит, как изменился Володя, когда начал заниматься в секции самбо – прежнего неуправляемого подростка было не узнать…

37. Обретено в самбо

То, что приобрел В.В.Путин, занимаясь борьбой, и прежде всего самбо, окружающие обычно сначала замечают в чисто внешних проявлениях. « Путин перемещается, - пишет один из встречавшихся с ним психологов, - как бы не делая движений. Стремительная походка танцора и мастера боевых искусств – подтянутая и развинченная одновременно».

« Внешнее обличье Путина создает ощущение вежливого, немного отстраненного спокойствия, - замечает другой, - Но это лишь маска, под которой надежно укрыт темперамент страстного, впечатлительного человека, остро переживающего трудности и неудачи, но привыкшего держать себя в железной узде…Многолетняя привычка к разумному самообузданию выработала в нем исключительную выдержку, хотя по натуре Путин склонен к сильным эмоциональным проявлениям. Как положено закаленному борцу, у него непроницаемо прочная внешняя психологическая оболочка сочетается с мгновенной реакцией».

« Это сухощавый, решительный и сильный человек, способный к длительной трудной работе и быстрому удару», - так сформулировал в интервью в печати свое впечатление от беседы с Президентом профессиональный скульптор Эрнст Неизвестный

Схожее мнение высказывали в свое время и сами представители прессы – корреспондент газеты «Московские новости» признался: « …от легкой улыбки и дружеского взгляда светлых глаз многим становится не по себе. Чувствуется недоиспользованный и даже не продемонстрированный секретный потенциал. Вряд ли приятный, если придется столкнуться на деле. Одним из важнейших ресурсов личности Президента остается умение казаться выше проблем, которые он решает. Как будто есть еще что-то более важное, что известно только ему».

Это очень интересное замечание, потому что , думается, и в самом деле в своем внутреннем, духовном мире Путин, как человек истинно верующий, стоит выше тех проблем, которые ему приходится решать как представителю земной власти. Выше не в том смысле, что он не осознает их судьбоносности для доверенной ему страны . Это как раз наоборот – здесь он во всех своих действиях активный государственный деятель высочайшей ответственности. Но, как христианин, он не может не осознавать и Божьего Промысла, Господней Воли над Россией и ее народом. И это, в самом деле, очень важно.

По свидетельству Анатолия Семеновича Рахлина, именно спорт развил в будущем Президенте очень важные качества, которые необходимы ему в качестве руководителя великой страны. Речь идет, в частности, о выносливости и умении вести борьбу на грани разумного риска. Самбо развило в нем волю, целеустремленность, соревновательность, заложило основы жизненной философии.

Это наблюдение тренера подтверждает другой самбист – вице-президент Московской федерации самбо Николай Журавлев. В своей корреспонденции «Новой газете» он пишет:

«…убедительные объяснения некоторых сторон внешнего поведения второго президента и его манеры осуществления своих политических намерений лежат на поверхности ковра. Поэтому пора бы взглянуть на нашего нынешнего президента со спортивной точки зрения. Поразмышлять о реальном влиянии самбистского воспитания на личность, характер и тактическое мышление нынешнего руководителя государства.

Жизнь спортсмена – поединщика делится на две части: схватки и перерывы. Отсюда отношения с возможными партнерами. До соревнований – видимость нормальных отношений. Но одновременно тщательный тайный пригляд, вдумчивый кулуарный анализ с тренерами.

На ковре – схватка без скидок и компромиссов, нацеленная на полную и желательно чистую победу. И в это время борец представляет собой странную смесь бешенного азарта с полным хладнокровием. После победного свистка рефери победитель дает ему поднять свою правую руку в знак очередной победы, а затем дружелюбно пожимает руку проигравшему. Запомните, лучшее рукопожатие – после болевого приема. А на ковре – никаких компромиссов…

Политика для Путина ( осознает он это или нет) – это большой самбистский ковер.

…И это не волейбол, где рядом команда ( и разделение ответственности), и не теннис, где соперник в двух десятках метров. И не бокс , где ударил – отскочил. Это борьба, самозащита без оружия, когда противники, сопя, дышат друг другу в лицо. И уклонение от захвата, от контакта, от проведения приема дает только очки противнику.

Так что бывший тренер Путина может гордиться – ученик у него получился толковый и сообразительный, способный применить науку побеждать в спортивном поединке – к самой беспощадной и жестокой борьбе: политической.

…Обратите внимание, как Путин пожимает руки. Это совсем не дипломатически галантное «ручкание» высочайших особ и не вялое рукоприкладство вельможи или властительного старца. Это прямо протянутая рука, точно в ладонь, крепкое пожатие и прямой взгляд. И количество их не играет роли. Путин равномерно, не напрягаясь и без усталости, обходит ряды любой длины и столы любой окружности.

Так поступают все борцы. Для них рукопожатие полно внутреннего смысла. Это не пустая формальность, знак вежливости. Это вхождение в контакт, включение взаимодействия. И если впереди не захваты и удержания ради медали, а просто разговор ( о чем угодно: о ПРО, о тарифах, о завтрашних дебатах, о военной форме или юбилее Большого театра), то ведь это тоже поединок. И рукопожатие – знак начала, готовности к диалогу – поединку.

Отсюда и впечатление, которое Путин производит на людей, которые ни разу не выходили на ковер или на ринг. Им неведом такой тип мышления».

Правда, с ним не совсем согласен вице-президент спортивного клуба «Явара-Нева» Василий Шестаков, знающий Путина еще с той поры, когда они вместе шестнадцатилетними выступали за сборную Ленинграда: « Перенести приемы из спорта в политику в чистом виде невозможно. Разве что тактику… Но вот те черты характера, которые ему были присущи в борьбе, проявляются и в политической деятельности, - утверждает Василий Борисович, и поясняет: « Владимир Владимирович придерживался на ковре различной тактики. Когда он боролся, то мог активно подавлять противника и проводить свои приемы или вести выжидательную тактику борьбы, «разведку боем». Борец, который применяет только один вид тактики, например агрессивное подавление партнера, зачастую не может добиться высоких результатов, к нему быстро приспособятся».

Самбо воспитывает уважение к сильному противнику и понимание, что поражение в схватке с ним – это урок, которого не следует стыдиться. Этот урок просто следует учесть и принять на вооружение в дальнейших тренировках. Вот как вспоминает об одном таком уроке сам Владимир Владимирович в книге «От первого лица»:

« Еще одна схватка запомнилась на всю жизнь, хотя я и проиграл ее – с чемпионом мира Володей Кюлленином…

У нас первенство города было. Он уже был чемпионом мира. И с первых минут я его запустил через спину, причем так красиво, с амплитудой. В принципе должны были тут же остановить схватку, но поскольку он чемпион мира, было неприлично так сразу закончить борьбу. Поэтому мне дали очки, и мы продолжили. Конечно, он был сильнее, но я старался. При проведении болевого приема любой возглас считается сигналом о сдаче. Когда он проводил болевой прием – перегибание локтевого сустава в обратную сторону, – схватку остановили. Поскольку судье показалось, что я издал какие-то утробные звуки. В итоге он выиграл. Но, несмотря на это, я до сих пор вспоминаю эту схватку. А проиграть чемпиону мира было не стыдно».

Заметьте, как умеет герой этого рассказа встать над схваткой – понять логику судьи, с точки зрения которого « неприлично так закончить схватку»; верно оценить ресурсы противника: «конечно, он был сильнее…»; принять без обид явно спорное поражение: « проиграть чемпиону мира было не стыдно». Это и есть то, что можно назвать школой самбо.

Почти все, кому доводилось так или иначе работать или общаться с Путиным, отмечают его постоянную готовность к вызовам времени – качество настоящего борца, который сосредоточен на условиях, обстоятельствах и характере стоящих задач. Он не любит много обещать, но всегда держит слово. Он умеет доводить до конца любое дело, даже самое неприятное.

Он жёсток и решителен в достижении цели, но не конфликтен и не любит открытых ссор. Успех, как правило, достигается им не прямым противостоянием, а путем маневра. Ни один из возникавших конфликтов не перерастал в затяжную борьбу – как и положено самбисту, он решает их быстро и экономно, без грубостей и открытых столкновений. Поэтому он всегда остается в гармонии с окружением и с самим собой: делает то, что нужно, и делает это сосредоточенно, профессионально, хорошо.

Путин всегда предельно собран и организован, можно сказать, что он осторожен, но там, где это необходимо, он может принимать молниеносные и зачастую нестандартные решения.

Думается, именно школа самбо помогла создать человека с таким большим диапазоном возможностей – весь его жизненный путь свидетельствует, что он легко адаптируется, точно оценивает людей, общие условия, сущность стоящих проблем и находит эффективные способы их решения.

Это именно такой человек, каких и должно было, в конечном итоге, воспитывать российское национальное единоборство.

Владимир Владимирович и сам неоднократно подчеркивал роль самбо в его жизни и в становлении его личности. В своей книге «От первого лица» от отмечает: «Если бы спортом не стал заниматься, неизвестно, как бы все дальше сложилось».

На пресс-конференции в США, отвечая на вопрос корреспондента о его успехах в дзюдо, Президент заметил, что этим он обязан замечательному российскому национальному единоборству самбо – сначала он стал мастером спорта и чемпионом города именно по самбо.

Обращаясь к участникам и гостям первого чемпионата России по боевому самбо, В.В. Путин сказал: « Самбо - это не только спорт, но и жизненная философия. Это стремление к совершенству и собранность, быстрота реакции и воля, мужество и точность в оценке ситуации. Самбо воспитывает и закаляет характер, все те качества, которые очень нужны не только на спортивной арене, но и в жизни. Человек, овладевший его приемами, уверен в себе, в своих силах. Он знает, что может постоять за себя и защитить другого. В России самбо – по-прежнему один из самых любимых видов спорта».

38. Испытание разведкой

Здесь не ставится задача хронологически представить читателям еще один вариант биографии Президента. Интересны и важны лишь те ее моменты и периоды, где наиболее ясно высвечивается внутренняя связь личности Президента и пройденной им школы самбо.

То, что эта связь существует, подтверждается еще одним «совпадением» из тех, на которые так богато наше повествование: и основоположник самбо Василий Сергеевич Ощепков, и ученик его учеников Владимир Владимирович Путин, в котором нашел наивысшее воплощение замысел самбо, - оба прошли своеобразное испытание школой внешней разведки.

Напомним, что, вернувшись в Россию в начале первой мировой войны , Василий Ощепков, «русский японец», прекрасно владеющий несколькими иностранными языками, почти сразу попадает в поле зрения военной разведки.

Всё в нем кажется созданным именно для этой борьбы на невидимом фронте: прекрасная физическая подготовка; живое знание реалий другой страны, обычаев, характера ее жителей; редкая выдержка, умение просчитать на несколько ходов вперед действия противника; почти инстинктивное чувство грозящей опасности… И, наконец, главное – способность внушить к себе доверие и симпатию своим искренним дружелюбием, отсутствием агрессивности, стремлением придти на помощь там, где она требуется. И при всем - этом отсутствие амбициозности, стремления выделиться среди окружающих: внешне это обычный человек среди обычных людей.

Начав свою разведывательную деятельность до 1917 года, Ощепков продолжает ее и после революции , потому что с самого начала четко представляет себе, что служит не властям и правительствам, а России. Поэтому, когда в 1923 году Василия Сергеевича отыскивает руководитель разведки 17-го Приморского корпуса Л.Я. Бурлаков и предложил оказать содействие Красной Армии в борьбе против японских интервентов, Ощепков раздумывал недолго и дал согласие на агентурную работу по сбору информации о японских частях на Сахалине.

Во второй половине 1924 года ему предлагают выехать на разведывательную работу в Японию. С этого времени он проходит по отчетным документам под номером 1\ 1043, под псевдонимами Японец и Монах.

Буквально через год штаб Сибирского военного округа дает ему такую характеристику: « Источник № 1\ 1043, кличка Японец, беспартийный, русский, профессия – переводчик с японского языка . Имеет связи во всех кругах Японии. Служит представителем германской кинокомпании «Вести». Окончил японскую гимназию. Владеет японским, русским и английским языками. Знает Японию, Сахалин и Маньчжурию. Бывший контрразведчик штаба Амурского военного округа. Смел, развит, честен. Ведет военно-политическую, экономическую разведку…и держит связи с источником 2\ 1044. Постоянное местожительство – Токио».

Следует иметь ввиду, что, по мнению опытных военных агентов Генерального штаба, «В Японии разведка является делом особенно трудным и рискованным». В числе причин называлась, например, невозможность завербовать, допустим, игроков, нуждающихся в деньгах: азартные игры в стране запрещены и те, кто уличен в азартных играх, находятся под усиленным надзором полиции. Японцы не болтливы: многое из того, что в европейских странах является предметом обыденных разговоров офицеров и чиновников, никогда не обсуждается вне соответствующих учреждений и, следовательно, не может быть услышано никем посторонним. В этой стране секретным считаются многие сведения, которые в европейских странах появляются в открытой печати. Секретны учебники военных училищ, большая часть карт.

Но несмотря на все эти обстоятельства, на Японца вскоре начинают работать преподаватели военного училища, бывшие семинаристы, служившие теперь в жандармерии, министерствах иностранных и внутренних дел, работавшие в прессе.

Выдержка, доброжелательность, личное обаяние Ощепкова убеждали этих людей, что, помогая ему, они не вредят своей стране, а помогают уберечь мир от агрессии и новых военных бедствий.

«Монах с черным поясом» не был ни Рембо, ни Джеймсом Бондом – суперагентами, рожденными литературой и кино, - меньше всего его можно было причислить к так называемым «рыцарям плаща и кинжала». Ни оружие, ни яды, ни воровство секретных документов из тайных сейфов нужных ведомств не были его методами. Сущность его и своей профессиональной работы спустя много лет другой разведчик определил так : « специалист по общению с людьми».

Один из сослуживцев Путина в беседе с журналистами рассказал, что Путин умел вербовать агентов без использования компромата. Денег он им не предлагал. Он просто сумел за несколько лет напряженной работы переубедить многих иностранцев – а у себя на родине они были далеко не последними людьми – и сделать их своими единомышленниками.

Конечно, умению нравиться людям, завоевывать их симпатии разведчиков учат в процессе профессиональной подготовки. Но многие, знавшие Путина, говорят о том, что это было не заученным, приобретенным, а естественным свойством его личности : « Владимир Владимирович обладал даже неким магнетизмом. У него очень хорошо поставленные глаза: они призывают вас говорить правду, не вилять, и вместе с тем предупреждают о жесткости вашего собеседника…». И в этой способности общаться с людьми, вызывая их доверие, конечно, немалую роль играла интуитивная проницательность борца – способность чувствовать партнера, не ошибаться в том, чего он стоит, осознать мгновенно его слабости и сильные стороны.

Сотрудники «Штази» - ГДРовской госбезопасности – не скрывали своего удивления от способности Путина, как они говорили, применять на практике принципы строго иерархической философской системы, лежавшие в основе такого японского вида спорта как дзюдо. Он тщательно соблюдал субординацию и никогда не производил впечатления карьериста, хотя безусловно стремился продвинуться по службе.. Коллеги ценили его за самообладание и самодисциплину.

Это наблюдение не лишено основания: вероятно именно в Германии с ее национальной приверженностью к скрупулезному порядку и табели о рангах было особенно применимо то восточное начало, которое лежало в основе самбо. Иная философия здесь была бы неуместна.

«Обыкновенная разведдеятельность: вербовка источников информации, получение информации, обработка ее и отправка в центр. Речь шла об информации о политических партиях, тенденциях внутри этих партий, о лидерах – и сегодняшних, и возможных завтрашних, о продвижении людей на определенные посты в партиях и государственном аппарате. Важно было знать, кто, как и что делает, что творится в МИДе интересующей нас страны, как она выстраивает свою политику по разным вопросам в разных частях света. Или – какова будет позиция наших партнеров на переговорах по разоружению, например. Конечно, чтобы получить такую информацию, нужны источники. Поэтому параллельно шла работа по вербовке источников и добыче информации, а также по ее обработке и анализу. Вполне рутинная работа» - так раскрывает сущность своей работы в разведке в книге «От первого лица» В.В. Путин. Рассказывая о своей работе в разведке, он утверждает то же, что мог сказать В.С. Ощепков о своей работе в Японии: « Я не работал против интересов Германии. Это абсолютно очевидная вещь».

Видимо, в судьбах и Ощепкова, и Путина разведка была необходимым испытанием, но отнюдь не целью жизни и не конечным этапом, потому что работа эта закончилась у обоих , в сущности, не по их воле.

Оба они в свое время столкнулись с тем, что так виртуозно добытые ими и их товарищами сведения не используются должным образом. Василий Сергеевич Ощепков обнаружил, что ценнейшие разведматериалы на японском языке не докладываются Центру потому, что их некому перевести, а значит и проанализировать.

С подобной ситуацией после падения Берлинской стены столкнулся и резидент в ГДР В. В. Путин:

« То, что мы делали, оказалось никому не нужным. Что толку было писать, вербовать, добывать информацию? В центре никто ничего не читал. Разве мы не предупреждали о том, что может произойти, не рекомендовали, как действовать? Никакой реакции. Кому же нравится работать на корзину, вхолостую? Тратить годы своей жизни. На что? Просто получать зарплату?

Вот, например, мои друзья , которые работали по линии научно-технической разведки, добыли на несколько миллионов долларов информации о важном научном открытии. Самостоятельная разработка подобного проекта обошлась бы нашей стране в миллиарды долларов. Мои друзья его добыли, направили в Центр. Там посмотрели и сказали: «Великолепно. Суперинформация. Всех вас целуем. Представим к наградам». А реализовать не смогли. Даже не попытались. Технологический уровень промышленности не позволил».

Так же нераспорядительно, расточительно относились не только к добываемым разведчиками сведениям, но и к ним самим.

После увольнения Василия Сергеевича Ощепкова из разведки новый начальник штаба Сибирского военного округа, выпускник Восточного факультета Военной академии РККА Комаров писал в Центр:

« Я хочу выразить глубокое возмущение по поводу снятия с работы Ощепкова, этот факт не лезет ни в какие ворота… Я глубоко убежден, что если бы в свое время было дано надлежащее руководство, он во сто крат окупил бы затраты на него… Это тот тип, которого нам едва ли придется иметь когда-либо…Я полагаю, что если бы вы дали нам Ощепкова сейчас, мы сделали бы из него работника такого, о котором может быть не позволяем себе и думать».

Наверное, нелегким был и для Владимира Путина переход от деятельности активного разведчика-аналитика к совершенно другой работе на Родине , которая и сама проходила в то время переломный период в своей истории.

Характерно, что оба разведчика чувствовали глубокую личную ответственность за тех людей, которых они привлекли к своей работе. Василий Сергеевич Ощепков прежде всего беспокоится о том, что его отъезд на родину может поставить под удар помогавших ему японцев. И все же успевает сделать так, что после его отъезда никто из них не был не то что арестован, но даже и заподозрен в сотрудничестве с иностранной разведкой.

В. В. Путин рассказывает, что, когда в 1989 году возникла опасность, что толпа может захватить дом № 4 на Ангеликаштрассе в Дрездене, где размещалась разведгруппа, в первую очередь « мы все уничтожили, все наши связи, контакты, агентурные сети. Я лично сжег огромное количество материалов. Мы жгли столько, что печка лопнула.

Жгли днем и ночью. Всё наиболее ценное было вывезено в Москву».

Уже оставив работу в разведке, будучи вице-мэром Петербурга, Путин беспокоился о том, чтобы люди из бывшей ГДР, с которыми он продолжал поддерживать связи, не пострадали от этого:

«На одном из приемов я так сказал германскому консулу: «Имейте ввиду, я получаю письма, это мои личные связи. Я понимаю, что у вас там кампания какая-то против бывших сотрудников госбезопасности, их ловят, преследуют по политическим мотивам, но это мои друзья, и я от них отказываться не буду».

Один из коллег Путина в своем интервью замечает: «Хотя не все дела в разведке совпадали с заповедями Христа, вряд ли кто-нибудь может упрекнуть Владимира Путина в непорядочности».

Истоки этой порядочности все-таки , думается, следует искать именно в том, что в душе Путин всегда был и остается христианином и его отношение к людям, по большому счету, всегда диктовалось именно этим обстоятельством.

39. «Путин и его семья – христиане. Это главное»…

( По интервью и беседам митрополита Калининградского и смоленского Кирилла и наместника Сретенского монастыря архимандрита Тихона)

« Владимир Владимирович Путин – действительно православный христианин, и не номинальный только, а человек, который исповедуется, причащается и осознает свою ответственность перед Богом за вверенное ему высокое служение и за свою бессмертную душу», - это свидетельствует архимандрит Сретенского монастыря Тихон. Он убежден, что вера для Президента не мода, не орудие власти, а внутренняя необходимость и средство познания, понимания жизни. Путин пришел к вере задолго до того, как оказался у власти. Свою нынешнюю государственную ношу он воспринимает как христианин.

Если для человека, исполненного алчности, корысти, гордыни, тщеславия власть становится тяжким и губительным испытанием, то для христианина власть есть ответственность и долг перед Богом за своих ближних, за своих соотечественников, за своих потомков, ибо всякая власть от Бога.

Более чем тысячелетие, прошедшее до 1917 года правители России преемственно являлись православными христианами. Эта преемственность была оборвана отречением и мученической смертью императора Николая Второго и сейчас в личности нынешнего Президента как бы восстановлена прерванная связь времен. Впервые за долгое время новый руководитель страны испросил у приглашенного на церемонию передачи властных полномочий Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II благословения на предстоящий труд управления страной и предстал как глубоко верующий человек, отводящий вере в Господа важную роль в общественной жизни.

Благословение – это церковное напутствие на благие труды и начинания. Поэтому просьба Путина свидетельствовала о высоком уровне его духовных и нравственных воззрений, о понимании им огромной ответственности за предстоящее служение.

Путин, который крещен в православии, посещает церковь и детей своих приобщил к тому же, ибо быть христианином – это значит жить в полноте Таинств литургической жизни Церкви. Его религиозность гармонично сочетается со стремлением поддерживать не только духовное, но и душевное, и телесное здоровье.

В отличие от некоторых других политиков Президент не афиширует свою религиозность, не подчеркивает ее. Среди тех христианских ценностей, которые укрепила в Путине борьба самбо – скромность. Эта черта в нем естественна, органична. Ее замечают все, кому приходится с ним общаться – и друзья, и коллеги, и товарищи по спорту, и журналисты. Путин скромен не только в манере общения – он не любит рассказывать о своей личной жизни, а занимаясь спортом никогда не хвастался своими победами.

При первом представившемся случае в самом начале своего президентства он посетил несколько исконных северных русских монастырей, православные святыни в греческих Салониках, освятил свой нательный крест при Гробе Господнем в Иерусалиме. Будучи в Валаамском монастыре он высказал мнение, что без православия не было бы и самой России. И поэтому в нынешнем возрождении России православная вера призвана сыграть особую духовную роль, возвращая нас к нашим корням.

Однако Россия –не только европейская страна с христианскими ценностями: это лишь одна сторона природы и сущности России как государства и общества. На юге и на востоке Российская Федерация включает в свой состав обширные области населенные издавна народами, которые исповедуют другие религии и имеют другие культурные традиции, хотя и активно воспринимают русский язык и русскую культуру.

В.В. Путин не раз всем своим поведением подчеркивал, что он понимает многоконфессиональность России и испытывает уважение к людям, исповедующим другие религии. Он уважительно относится к религиозным традициям как христиан, так и российских мусульман, евреев и буддистов, проявляя доброжелательное внимание к верующим в знаменательные для них дни.

И в то же время он признает, что культура России в первую очередь основана на традициях православия. Именно оно служило многие века гарантом межрелигиозного мира на необозримых пространствах России, совершенно не унижая приверженцев других конфессий. Россия веками была сильна именно теми ценностями, которые исповедовала наша православная христианская вера и только вера с ее этическими и государственными принципами может стать основой для возрождения России.

Поздравляя мусульман России с религиозным праздником «Курбан- байрам», Президент отмечает в своем послании: «Взаимоотношения государства и различных религиозных объединений в последнее время динамично развиваются. Нашей общей заботой должно стать сохранение и приумножение духовных ценностей, богатейшего культурного наследия всех народов России. Религиозные традиции российских мусульман являются важной частью нравственного фундамента общества».

Именно в отказе от веры коренится главная причина нравственного упадка народа, помрачение народной души.

Надо понимать, что все испытания, посланные России и ее народу, в том числе и в нынешние времена – это попущение Божие. Надо уметь сопротивляться обстоятельствам и уметь без ропота отступать, если такова Божья воля. История России не раз дает примеры таких тяжких отступлений, когда Россия затем все-таки поднималась и побеждала, выполняя свою Божественную миссию в истории человеческого общества.

Когда-то Святой Иоанн Кронштадтский сказал в одной из своих проповедей: «Не ищите Святую Русь , живите в ней». Первые шаги к этому делаются: воссоздаются ранее распавшиеся церковные приходы, возобновляется деятельность храмов, давно закрытых и превращенных в служебные помещения и склады, возрождаются и открываются вновь монастыри, возрастает потребность в священнослужителях.

И когда Президент делает приоритетом возвращение России ее былого величия и в нравственных христианских принципах видит орудие оздоровления и центральной власти, и всей страны, он ощущает духовную поддержку всех верующих людей, готовых объединиться вокруг имени Божьего, чтобы делать с верой и надеждой на успех добрые дела для России, для собственного народа и для самих себя.

Духовный опыт, даже самый малый, дает совершенно особое видение и понимание жизни, а с ним приходят и результаты реальной деятельности, совершаемой по законам веры и христианской нравственности. Президент – христианин дает России надежду на то, что по этим законам начнет обустраиваться жизнь каждого россиянина, его труд и быт.

40. «Нужны духовно богатые, умные, честные люди…»

За два столетия, отделяющих нас от времени, когда Святым Николаем Японским были сказаны эти слова, в России появилось немало таких людей – людей дела, для которых слова «вера без дел мертва» - не пустой звук Именно такие люди становятся духовной опорой обыденной трудовой жизни, опорой нравственного хозяйствования, опорой государства. И многих из них вывело на правильную дорогу, воспитало в нужном направлении российское национальное единоборство самбо.

Надо сказать, что, конечно, это прежде всего наш Президент – мастер спорта по самбо и дзюдо В.В. Путин. Но он не исключение: многие видные политики, ученые, лидеры экономики своими успехами и той роли, которую они играют в жизни современного общества, обязаны именно борьбе. Среди них можно назвать хотя бы президента Республики Беларусь Александра Лукашенко, представителя Президента по Южному Округу Виктора Казанцева, мастера спорта международного класса академика, генерал-майора милиции, депутата Государственной Думы Асланбека Аслаханова; вице-премьера правительства СССР, мастера спорта международного класса Владимира Щербакова; мастера спорта, доктора юридических наук, заведующего кафедрой Российской Академии правосудия Сергея Запольского; заместителя . начальника Главного управления кадров МВД СССР, генерал-майора, доктора юридических наук, профессора Оскияна Галустьяна; Героя Советского Союза, полковника милиции Александра Попредухина; генерал-лейтенанта милиции, начальника ГУВД г. Москвы Владимира Панкратова; генерал-майора милиции, начальника ГАИ ГУВД г. Москвы , кандидата юридических наук Василия Юрьева; заместителя начальника милиции общественной безопасности ГУВД г. Ленинграда, доктора юридических наук, профессора Германа Лаевского; генерал-майора, начальника Главного управления Государственной противопожарной службы МВД РФ Владимира Дедекова; заместителя мэра г. Москвы, мастера международного класса Алексея Брячихина; и многих других – это перечисление могло бы занять здесь не одну страницу .

Тех, кого воспитало и поставило на службу нашему Отечеству самбо – не одна сотня.. Среди них доктора наук и академики, деканы и ректоры вузов, предприниматели и политические деятели, врачи и юристы, - так находит свое реальное воплощение завет о российском единоборстве, способном сформировать всесторонне развитую личность на пользу всему обществу.

До сих пор, по существу, остается открытым вопрос о роли личности в истории. Среди многих суждений на эту тему мне наиболее близко такое: когда общественные нужды и национальные интересы невозможно удовлетворить без появления человека, способного видеть дальше других, хотеть сильнее других и делать больше и лучше, чем другие, такой человек обычно появляется. Меня не устраивает в этой фразе только неопределенное словечко «появляется». По – моему конец этой фразы должен звучать так: «… такого человека обычно и посылает Господь».

С самого начала своего появления на большой политической арене Путин стал как бы центром , собирающим вокруг себя тех, кого можно назвать здоровой частью общества. И это при том, что большинство средств массовой информации называли нового политика «уравнением со многими неизвестными», «чистым листом».

Иностранцы, смотревшие на Россию, так сказать, «со стороны», пожалуй, быстрее многих россиян увидели, что пришел человек, в котором нуждалась Россия: «Этот человек наделен сильным характером. Я увидел в нем патриота, охваченного идеей о величии его страны. Он желает, чтобы Россия заняла подобающее ей место и была уважаема в мире. Это умный, сосредоточенный и острый собеседник. Путин не ведет записей. Он живо реагирует на беседу, прерывает говорящего и демонстрирует ясный, точный и быстрый ум и видение ситуации. Это одновременно хладнокровный и увлеченный человек», - так отозвался о нашем Президенте один из видных французских политиков.

Схожую характеристику дали Президенту и наши профессиональные психологи: « Это человек серьезный, здравомыслящий, с чувством ответственности. На таких людях держится общество: они честно выполняют свои обязательства и держат слово. Обладают способностью сосредоточиться, организовать дело надежно, довести его до конца. Отличаются четкими продуманными взглядами, их трудно отвлечь в сторону и зародить в них сомнения . По общей совокупности качеств людей, подобных Путину, до сих пор не было в высшем эшелоне власти России, но сегодня именно такого человека хотело видеть во главе государства российское общество, и он соответствует желаниям и ожиданиям населения страны».

Если вспомнить высказывание Святителя Николая , вынесенное в заголовок этой главы, то можно с полной уверенностью сказать: свершилось! Господь услышал молитвы Святителя о людях, так нужных России. Это люди, которые обладают способностью подчинять своей воле других людей и привлекать особые симпатии своих сограждан. Принято считать, что такие люди обладают особым свойством, которое называется греческим словом «харизма», что в переводе означает «благодать», то есть особый духовный дар, посланный Богом, особое предназначение. Феноменальный успех Путина, которому многое удается, объясняется, в первую очередь, тем, что он действительно харизматический лидер и его деятельность отвечает условиям и требованиям времени, логике жизни страны и общества.

Думается , однако, что мы не должны быть несправедливы и к предшественникам нынешнего Президента. Каждый из них был востребован страной в свое время и сделал свою долю работы по подготовке сегодняшнего состояния общества, которому теперь потребовался именно такой Президент, как Путин, и, конечно, отнюдь не волюнтаристским было решение президента Ельцина доверить именно Путину бразды правления Россией. Как сказал один из современных политиков: « Владимир Путин – «это человек судьбы». Он затребован ситуацией. Его вызвали и провели через карьерные преграды, которые просто так никем не преодолеваются, некие силы…» Мы скажем определеннее: каждое такое судьбоносное решение принимается по воле Божией.

Однако, какими бы высокими качествами ни обладал сам политический лидер и собранная им около себя «команда» , они вряд ли могут добиться поставленных результатов, если их цели не примет как свои весь народ, или, по крайней мере, его активная, трудоспособная часть, поэтому так важно вернуть наше общество к истинным духовным и нравственным ценностям

Прежде всего непреложным нравственным требованием должно стать привитое с детства понимание, что труд – это добродетель и обязанность человека перед Богом и ближними. Почетен и достоин уважения всякий труд, на всяком месте, кого куда Бог поставил. Постыдны и достойны всяческого осуждения праздность и лень, ибо они порождают пороки. Тогда легче будет достичь той достойной жизни для каждого россиянина, о которой говорит Президент.

Мы все хотели бы видеть себя и нашу страну богатыми, но утратили, мне кажется, осмысление духовной природы любого материального достатка, благосостояния, богатства. Они существуют не сами по себе – эти блага через труд даются человеку, обществу, народу, государству как дар Божий, который следует обернуть во благо ближних. Жить без мирских имущественных забот могут лишь немногие люди, посвятившие свою жизнь духовному подвигу.

В Евангелии осуждается не материальный достаток как таковой, а упование на богатство как главную ценность и силу. Мнимым, неправедным называется богатство, которое приобретено негодными средствами и расточительно используется в личных целях. Святой Иоанн Златоуст писал: «Богатство и бедность оцениваются не по количеству достатка, но по образу мыслей…Нет, не тот беден, кто ничего не имеет, а тот, кто вожделеет многого; не тот богат, кто много имеет, а кто ни в чем не нуждается. …Желания делают человека богатым или бедным, а не обилие или недостаток денег».

Русь вернется к своим нравственным началам и жизни по Заповедям Божиим, когда основным мотивом труда станет не удовлетворение все новых и новых потребностей и страстей, а сама радость созидания; не прибыль любой ценой, а совестливость и справедливость; не накопительство, а щедрость и милосердие. Тогда наше государство возродится и нравственно, и духовно, и социально.

Весь этот нравственный, духовный уклад должен воспитываться с детства, но ни многие наши семьи, ни учебные заведения сейчас не готовы к такой работе. И здесь свое слово в воспитании нравственно и физически здорового поколения может и должно сыграть самбо.

Самбо – часть нашей культуры, нашей не только спортивной, но и духовной жизни. Оно может и должно работать, воспитывать гордость молодого поколения за нашу страну. Мы вправе говорить юным, знакомя их с национальным единоборством: «Вот это – наше, отечественное. Этому весь мир научился у нас».

Именно таким образом может найти свое дальнейшее воплощение воля Господа, подвигнувшего Святого Николая Японского показать через своего ученика возможности для воспитания деятельных, сильных, умных людей, нужных России. Божьим Промыслом, через время и все тяжкие испытания, мы обрели во главе нашей страны христианина, принявшего на себя нелегкое бремя властного служения своему народу.

Теперь от народа российского, то есть от нас, зависит, сумеем ли мы продолжить и передать нашим детям сияющую нить , протянутую через столетия – Господень дар Веры, Любви и Надежды на возрождение и процветание Святой Руси.

Самбо может помочь выковать волю, настойчивость в достижении цели, устойчивость к соблазнам, терпение и мужество в преодолении трудностей, умение быстро принимать правильные решения и принимать как волю Божию испытания и возможные неудачи. Человек, прошедший школу самбо, может быть полезен своему народу и своей стране, куда бы ни привел его Господь.

Убежденность в этом и привела нас, людей так или иначе причастных к созданию этой трилогии, к мысли попытаться определить, что же является подлинным духом российского национального единоборства самбо, прямо заявить о его духовных истоках и тех задачах, которые ставит перед собой и должен решать человек, посвятивший свою жизнь занятиям этой борьбой.

Представленная ниже Духовно-философская концепция самбо создавалась группой людей, среди которых не только автор трилогии, но и митрополит Калининградский и Смоленский Кирилл, Президент Всероссийской и Всемирной федерации самбо, вице-президент Олимпийского комитета России М.И. Тихомиров и другие причастные к самбо люди. Свои замечания и свое положительное мнение об этой идее высказывали многие видные тренеры самбистов и сами борцы, которые имели возможность с нею познакомиться.

Немалую поддержку оказала нам точка зрения, высказанная на конференции Русской Православной Церкви, посвященной проблеме «Православие и боевые искусства».

В ее решениях в частности говорилось: «Нынешнее тяжелое положение страны заставляет всех думающих о будущем своей Родины людей искать пути выхода из сложившегося кризиса, а главное, точку отсчета, откуда это движение начнется…

В настоящее время крайне важно говорить о восстановлении российского самосознания. Значительную роль здесь могут сыграть боевые искусства, особенно боевые искусства созданные в России и уже получившие мировое признание… Мощное заявление о крайне эффективном боевом искусстве, которым занимаются миллионы по всему миру, со своей стройной традицией и историей, с четко очерченными корнями, боевое искусство, которое имеет государственную поддержку ( объявлено национальным видом спорта) явится моментом возврата для многих россиян (особенно молодежи) к национальным интересам».

Предлагаемая концепция не претендует на истину в конечной инстанции - мы надеемся, что она будет подвергнута всестороннему изучению и обсуждению и с благодарностью примем все концептуальные предложения и дополнения.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ДУХОВНО-ФИЛОСОФСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ САМБО

ЧТО ТАКОЕ САМБО

Самбо - истинно российское единоборство, которое, вобрав в себя и переработав все лучшее из техники других национальных единоборств (в том числе русский рукопашный бой, восточные единоборства, а так же французская борьба, грузинская чидаоба, узбекская кураш и др.), в то же время имеет своими истоками и сутью вековые, глубинные традиции российской богатырской борьбы - ее патриотизм, ратный дух, защитительную направленность.
Так как основоположником самбо является ученик, воспитанный Святым Николаем Японским В.С.Ощепков, сохранивший верность православию в условиях обучения в Японии основам дзюдо, то вступивший на путь самбо, должен быть продолжателем дела основоположника этого вида борьбы, со вниманием относиться к другим религиозным верованиям и духовным философским исканиям, уважать содержащиеся в них моральные ценности
. Начавший путь самбо учится применять качества, воспитанные в нем этим единоборством (собранность, быстроту реакции, умение сконцентрировать свою волю на достижении поставленной цели, способность быстрой и правильной оценки создающихся ситуаций, реалистичность в оценке себя и партнера, умение обращать против противника его собственную силу, несклонность к агрессии и насилию, способность на уровне подсознания управлять своими действиями и эмоциями, а также высокие духовные и нравственные свойства) не только в спорте, но и в других областях своей жизни и деятельности - в повседневной бытовой, личной и семейной жизни; организаторской управленческой работе и общении с людьми, на государственной службе и в частном бизнесе; в нештатных ситуациях любой сферы жизни и деятельности.
Таким образом, путь самбо является, прежде всего, способом последовательного и эффективного воспитания деятельных, собранных, высоконравственных, патриотически настроенных граждан, наделенных духовными и физическими силами и способных с наибольшей пользой использовать эти силы на благо созидания Великой России, ее процветания и обретения ею достойного места в мировом сообществе.
Путь самбо равноправно открыт всем представителям народов и национальностей, населяющих многонациональную Россию, в том числе представителям других конфессий и неверующим, при условии должного уважения ими православных духовных ценностей и готовности применить полученные на этом пути силы и знания на благо России.
Путь самбо открыт для представителей всего мирового сообщества, разделяющих высокие общечеловеческие этические нормы, принципы мира, охраны окружающей среды, ненасильственного разрешения конфликтов, соблюдающих и защищающих достойность человеческой личности.

ПРИОРИТЕТЫ ДУХОВНО-ФИЛОСОФСКОЙ КОНЦЕПЦИИ САМБО

Наряду со спортивным мастерством, концепция самбо признает неотъемлемым и важным условием полного овладения искусством этого единоборства осознание его христианской нравственной основы, той самой основы, которая на протяжении тысячи лет помогала нашим людям достойно реализовать себя во всех отраслях, в личной семейной и общественной жизни, на службе высшим интересам государства.
Эта основа в полной мере приемлема и для тех, кто принадлежит к другим религиям и конфессиям или, будучи человеком нерелигиозным, разделяет высокие принципы общечеловеческой морали, которые имеют своей причиной и своим источником заложенное Богом в природу человека универсальное, нравственное начало.
В основу воспитания через систему самбо полагается также и патриотическая идея, в традициях соборности и солидарности, протекающей из традиций общинной жизни.
Концепция самбо предполагает участие в возрождении всех сторон жизни нашего общества через воспитание духовно и физически здоровых людей, способных реализовать идеал богатой и духовно процветающей России.

КТО МОЖЕТ СЧИТАТЬСЯ ИДУЩИМ ПО ПУТИ САМБО

Вступивший на путь самбо:
Прилагает все усилия для того, чтобы как можно лучше овладеть техникой и мастерством единоборства, одновременно неуклонно следуя его нравственным принципам. Признавая высокий авторитет наставника, тренера, не находится от него в психологической и иной духовной зависимости, не теряет дарованную Господом свободу духовного выбора.
Оберегает свое сознание и свою душу, как от каких бы то ни было наркологических воздействий (алкоголь, все виды наркотиков), так и от манипулирования при помощи различных гипнотических и зомбирующих оккультных ритуалов, обещающих приобщение к «тайным знаниям и энергиям», общение с запредельным миром, присоединение к «космическому Разуму», магическим «Учителям» и пр., отрицает оккультную мистику и практику, близких к самбо единоборств и охраняет от нее дух своего искусства, учится видеть разницу между православием и псевдорелигиозными учениями.
Учится придерживаться в своей повседневной жизни христианских, нравственных норм.
Постоянно обращается на протяжении всей жизни к историческому и духовному наследию нашей Родины , опыту и подвигу ее национальных героев, стремясь изучить его и черпая из него свои нравственные идеалы и примеры для подражания.
Воспринимает, полученные в ходе овладения искусством единоборства самбо силы и умения, не как сверхъестественные способности, а как Дар Божий, полученный за упорные труды, и обязуется использовать их лишь во благо, в целях борьбы со злом в себе и в окружающем мире, а также в защиту своей Родины, своих близких и тех, кто нуждается в помощи.
Идущий по пути самбо находится в постоянном процессе нравственного самосовершенствования, стараясь избавится от таких пороков как;
гордыня, тщеславие, высокомерие, надменность, чванство, жадность и корыстолюбие; изжить в себе уныние, раздражительность, нетерпимость к упрекам, жажду похвал, искание легких путей, лицемерие, привычку к самооправданию и пр. Для идущего по пути самбо не приемлемы лживость, черствость, зависть, угодничество, духовная и физическая леность, пустословие, слабость веры и любви;
идущий по пути самбо вырабатывает в себе трудолюбие, настойчивость в работе по совершенствованию своего духовного и физического облика и повседневного образа жизни; терпеливость, умеренность в еде и питье, избегает излишеств во всем. Он стремится обрести умение преодолевать последствия временных неудач и поражений; в случае утрат старается не держаться за свои горести как за единственный смысл жизни, больше думает о других, чем лично о себе;
идущий по пути самбо избегает осуждения чужих недостатков, считает обязательными для себя милосердие к слабым, добрые дела в повседневной жизни; без зова разделяет горе и проявляет в беде необходимую посильную помощь;
считает главным своим долгом участвовать в защите Отчизны от любой угрожающей ей опасности, руководствуется принципами патриотизма и защиты своих духовных убеждений, народных национальных традиций и ценностей, не щадя в случае необходимости самой жизни и не считая это подвигом. Обладая необходимыми силами и знаниями, предпочитает обходится без применения насилия, если есть возможность уладить возникающие проблемы и конфликты мирным путем.
В отношении семейной этики, идущий по пути самбо считает, что основы общественной жизни закладываются в семье и потому:
стремится к сохранению нравственного и физического целомудрия, не приемлет случайных сексуальных связей, избегает безнравственной литературы, разговоров, зрелищ, помыслов;
считает основой семьи любовь, верность, доверие и уважение супругов друг к другу, совместное трудолюбивое и терпеливое построение добродетельного семейного мира, а также взаимопомощь во всех житейских трудностях и в воспитании детей в подлинно христианском духе;
рассматривает как непреложный долг по отношению к родителям - любовь и уважение к ним, почитание авторитета вне зависимости от их и собственного возраста, постоянную заботу о них и помощь им, когда они начинают в этом нуждаться, а также воспитание уважения к ним у своих детей и бережное отношение к памяти родителей после их смерти;
личным примером воспитывает детей в христианском духе, несет полную ответственность за их душу, здоровье, склонности и поведение, практически и нравственно готовит их к будущей самостоятельной жизни, учит противостоять соблазнам и искушениям, передает им свои духовные и нравственные ценности, а также, по мере возможности, свои знания и свое искусство.
Идущий по пути самбо не считает свое мастерство, свои успехи в постижении искусства единоборства и высокие спортивные результаты самоцелью, постоянно соизмеряя свои достижения с высокими духовными целями, которые ставятся самбо. Свою спортивную славу он посвящает Отечеству.
Идущий по пути самбо не обязательно становится профессиональным спортсменом (это удел тех, кто имеет для этого способности и призвание), но он постоянно поддерживает в себе хорошую физическую форму и заботится о сохранении обретенных духовных и нравственных качеств с тем, чтобы иметь возможность всегда применить их на любом поприще во имя и во славу Великой России.

КОНЦЕПЦИЯ САМБО КАК ФИЛОСОФСКАЯ ОСНОВА ВОСПИТАНИЯ ДЕТЕЙ И ЮНОШЕСТВА

Важным практическим шагом было бы включение самбо в программу общеобразовательных школ, имея ввиду, что это может и должно служить не только спортивным целям, но и более широкой задаче: приобщить детей и подростков к национальным духовным ценностям, отвлечь от пустого и вредного времяпровождения, воспитывать здоровое, сильное, деятельное поколение достойных граждан, готовых послужить государству, обществу, своей стране.
Учитывая, что самбо уже распространено более чем в семидесяти регионах России, реально решается проблема подготовки тренерских кадров, способных заниматься не только физическим развитием школьников: речь идет о тренерских семинарах общероссийского, окружного и регионального уровней при поддержке Православной Церкви.
Сегодня самбо активно развивается в сорока странах мира. Всемирная федерация самбо подготовила документы на признание самбо олимпийским видом спорта.

СПЕЦИАЛЬНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ.

(Предлагается ввести в детских спортивных школах (не государственных) на основе добровольного выбора).

Начало и конец тренировки учащихся спортсменов сопровождать краткой молитвой .

Начало тренировки:

«Господи! Благодарю тебя за возможность укреплять свои физические силы, обретая знания и умения честной борьбы. Помоги мне усвоить преподавание учения и быть послушным моим учителям и наставникам».

Окончание тренировки:

«Господи! Благодарю тебя за обретение новых знаний, умений и навыков. Обещаю никогда не употреблять их во зло, но только на несправедливо обиженных, во спасение жизни и здоровья близких и родных, как и своей собственной для защиты веры и Отечества».

__________________

ОГЛАВЛЕНИЕ

Путь длиной в жизнь………………………..
Обретения и потери…………………………
Встреча вечерняя…………………………….
Дорожные размышления…………………….
«Москва, Москва! Люблю тебя как сын..»….
Еще одна знаковая встреча…………………..
На своем месте…………………………………
Новые ученики и последователи……………..
Снова вместе……………………………………
Хранить в чистоте…………………………….
Прошлое стучится в дверь…………………….
Те же и Перлов…………………………………..
Соперники или партнеры?..................................
Мастер и сыновья………………………………..
Единомышленники и противники……………..
Нас выбирают, мы выбираем…………………..
Картинка начинает складываться…………….
В братстве безымянных…………………………
От Москвы до самых до окраин…………………
По старым местам………………………………
На невских берегах………………………………..
От своих корней и истоков………………….
Готов к труду и обороне…………………………
«Неладно что-то в датском государстве»……
Под чужою маскою……………………………….
«Это есть наш последний и решительный бой»……
В живых не числюсь…………………………………….
Со смертью ничего не кончается………………………
Поставить на службу Родине……………………………
Предгрозье…………………………………………………..
Не спортом единым……………………………………….
«Мы не дрогнем в бою»……………………………………
Беду лечат временем и работой…………………………
Как Феникс из пепла ………………………………………
По Божьему Промыслу……………………………………
Второе рождение …………………………………………
Обретено в самбо…………………………………………..
Испытание разведкой……………………………………..
«Путин и его семья –христиане. Это главное..»……….
«Нужны духовно богатые, умные, честные люди»……..

Приложение

Аннотация:

«Сотворение» - третья книга трилогии Анатолия Хлопецкого «И вечный бой…» От Святого Николая до Президента» - рассказывает о вкладе Василия Сергеевича Ощепкова, его современников и последователей в развитие нового российского единоборства самбо и о значении этой борьбы для России, для становления духовно богатых, энергичных деятелей, необходимых нашему Отечеству.