Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Часть первая

Время бурных потоков

Серебряной стрелой взметнулся в небо истребитель, сверкнул на солнце и исчез в бездонной синеве, оставив за собой белоснежную борозду инверсионного следа.

Ныне Отчизну надежно охраняют самые совершенные реактивные самолеты, обладающие и огромным потолком, и сверхзвуковой скоростью, и мощным вооружением. Пятый океан стал уже тесен, и сегодня наш крылатый народ смело и уверенно штурмует космос.

Слова известного марша: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» наполняются новым, более глубоким смыслом. Но мне хорошо памятен и вчерашний день отечественной авиации.

Летом 1913 года мой родной город Ростов-на-Дону был взбудоражен вестью о том, что на местном ипподроме известный авиатор Сергей Уточкин совершит головокружительный полет на аппарате тяжелее воздуха. С афиш, расклеенных на заборах, задорно улыбался спортсмен в кожаной куртке и летном шлеме. Художник изобразил рядом и диковинный аэроплан, напоминавший чем-то этажерку.

В назначенный для полетов воскресный день пестрые толпы людей и вереницы экипажей двинулись на городской ипподром, превращенный в летное поле. Там неумолчно гремел духовой оркестр, а возле празднично украшенного входа бойкие торговцы продавали мороженое и фруктовую воду.

Поскольку входной билет на ипподром был нам не по карману, мы с отцом, как и многие неимущие горожане, расположились на ближайшем холме, с нетерпением ожидая, когда аэроплан поднимется в воздух.

Звуки умолкшего оркестра сменились сердитым ревом мотора. Видно было, как быстро завертелся пропеллер и позади крылатой машины заколыхались волны травы. Любопытствующая публика шарахнулась в стороны.

Аэроплан, словно нехотя, тронулся с места и, покачиваясь, покатился по полю, все убыстряя свой бег. Затем он плавно оторвался от земли.

— Полетел, полетел! — раздались ликующие возгласы. — Ур-ра!..

Совершая круг над ипподромом, аэроплан с оглушительным рокотом пронесся низко над холмом, и на нас из кабины глянул летчик. Мне особенно запомнились его непомерно большие очки, отчего он показался каким-то сказочным чудовищем.

Самолет не на шутку переполошил мирно стоявших лошадей, и бородатые извозчики принялись грозить пилоту кнутовищами. А некоторые пожилые женщины начали даже креститься.

Таких, конечно, было немного. Большинство ростовчан горячо аплодировали первым успехам отечественной авиации. А я с каким-то замиранием и боязнью следил за аэропланом и радостно захлопал в ладоши, когда он благополучно приземлился…

Всему миру известно, что Россия является родиной авиации. Первый в мире самолет изобрел наш талантливый соотечественник А. Ф. Можайский. Выдающиеся русские ученые Н. Е. Жуковский, К. Э. Циолковский и другие заложили основы авиационной науки, вооружили человечество законами аэродинамики, теорией воздухоплавания, реактивного движения и космических полетов.

Но из-за косности царского правительства и экономической отсталости страны русская авиация в дореволюционное время развивалась медленно. А ведь наша Родина и тогда была богата талантами. Основоположник «мертвой петли» и высшего пилотажа. П. Н. Нестеров, его соратники К. К. Арцеулов, М. Н. Ефимов, Е. Н. Крутень и другие крылатые рыцари неба своими дальними перелетами, рекордами и новаторством внесли неоценимый вклад в развитие отечественной и мировой авиации.

К героической когорте богатырей пятого океана принадлежал и Сергей Уточкин. О нем ходили легенды. Он не раз отличался на международных авиационных состязаниях, первым в России совершил полет над Черным морем.

Сергей Уточкин был разносторонним спортсменом. Он считался одним из первых мотоциклистов и автомобилистов России, известным яхтсменом, пловцом, футболистом, конькобежцем.

Уточкин летал на очень несовершенных аэропланах и поэтому попадал в сложные ситуации, терпел аварии. А поскольку парашютов тогда не существовало, он падал на землю вместе с обломками своей машины, не раз жестоко разбивался. Поднятый врачами на ноги, Уточкин с еще большей решимостью продолжал летать. Гонимый нуждой, замечательный спортсмен иногда шел на самые рискованные эксперименты. А на его все возрастающей славе наживались владельцы аэропланов и ловкие дельцы. Словом, это был человек большой, но трудной судьбы.

Я не помню, на каком типе самолета Сергей Уточкин демонстрировал свое мастерство перед ростовчанами. Но безошибочно могу сказать: на машине с очень низкими летно-техническими данными. Да и откуда они тогда могли быть высокими?

В то время лишь немногие могли предсказать авиации великое будущее. Еще меньше людей могли утверждать, что за сказочно короткий исторический срок она станет реактивной, сверхзвуковой. И вот мы, свидетели первых полетов крылатых машин, стали современниками космической эры.

Думал ли я в тот памятный летний день 1913 года, что рано или поздно свяжу свою жизнь с авиацией? Не помню, не знаю. Но случилось именно так. Об этом мне и хочется рассказать в своей книге.

Суровая юность

Когда рассказываешь о пройденном и пережитом, память невольно воскрешает наиболее яркие картины далекого детства. Вот и теперь мне живо вспомнилась и семья, и вся моя жизнь в те суровые годы.

За швейной машинкой уже несколько часов, не разгибая спины, сидит мать. Ее усталое лицо избороздили морщинки, в темно-русых волосах заметно проступила седина. В красном углу перед иконами мерцает лампадка, богородица с таким же скорбным лицом, как у матери, укоризненно смотрит на нас. А мы, старшие и младшие школьники, облепив со всех сторон стол, делаем уроки при тусклом свете керосиновой лампы. В дробный перестук швейной машинки порой вплетаются бормотание какого-нибудь школяра, пытающегося затвердить урок, да грустный свист закипающего самовара. В комнате пахнет дымком.

— Что-то батя запропастился, — со вздохом говорит мать и смотрит в окно, в густую темноту.

Проходит некоторое время, и мы слышим сначала скрип калитки, потом тяжелые шаги отца, поднимающегося по ступенькам крыльца. Распахнув дверь, он переступает через порог, и в доме сразу становится теснее. Высокий, плечистый, он сочным басом приветствует свое многочисленное семейство.

Отец славился своим голосом на всю округу. Да и все его домочадцы уродились певучими. Долгими зимними вечерами у нас нередко устраивались импровизированные концерты. А родителя нашего знакомые частенько приглашали на свадьбы.

В начале первой мировой войны мы осиротели и вынуждены были покинуть Ростов-на-Дону. Переехали в Баку, где уже обосновалась старшая сестра. Город встретил нас удушливым запахом нефти, дымом и копотью нефтеперегонных заводов. С неба неистово палило солнце, горячий ветер гонял по улицам волны пыли. Вот так неприветливо принял нас Баку. Не случайно он назван городом ветров. Восточная экзотика здесь соседствовала с европейской цивилизацией, нефтяные вышки — с древними минаретами, над глинобитными хижинами возвышались прекрасные здания.

Новичков особенно удивлял базар, расположенный в старой нагорной части города. К нему со всех сторон, словно игривые речушки, стекались узкие, извилистые улочки и переулочки, оглашаемые скрипом арб и криками осликов. Крестьяне стремились продать то, в чем они меньше всего испытывали нужду, в основном — виноград и некоторые другие фрукты.

Базар ослеплял пестротой красок, оглушал пронзительными выкриками водоносов, продавцов, расхваливающих свой товар. Нас, ежедневно недоедавших мальчишек, больше всего возбуждали запахи, распространявшиеся со всех сторон. Там возвышались горы фруктов. В другом месте с лотков продавали горячие чуреки, в третьем — жарили на углях знаменитые кавказские шашлыки. Но все это было нам недоступно. Бедняки в лучшем случае могли полакомиться жареными бараньими кишками с картошкой. А те из нас, кто пытался взять хотя бы одно яблоко или грушу, получали увесистые тумаки.

…Три года длится империалистическая война. Город переполнен ранеными. Под госпитали заняты даже многие общественные здания. Мы, школьники, помогаем взрослым оборудовать лазареты, таскаем койки, тумбочки, табуретки, участвуем в сборах пожертвований для раненых.

В городе ощущается острая нехватка продовольствия. Оскудел и когда-то обильный базар. Цены на все поднимаются ежедневно. Все чаще проводится мобилизация. Нарастает ропот солдаток, оставшихся без мужей-кормильцев с оравой голодных детей. И вот — взрыв! Вспыхнул бабий бунт.

Я хорошо помню, как доведенные до отчаяния женщины громили продовольственные магазины, как бушевали на улицах людские толпы, а воздух сотрясали возгласы: «Хлеба!», «Долой войну!». Разъяренным жандармам и полицейским никак не удавалось усмирить бунтовщиков. Тогда на помощь им были вызваны конные казаки, которые сразу же пустили в ход нагайки. За избиваемых женщин вступились солдаты-новобранцы. Завязалась настоящая битва.

Стихийный взрыв женщин-солдаток был немедленно поддержан организованным выступлением бакинского пролетариата, руководимого большевиками. Забастовали рабочие нефтяных промыслов и нефтеперегонных заводов. Пытаясь хоть немного разрядить обстановку и вызвать у населения патриотические чувства, губернатор, градоначальник и нефтяные тузы пригласили в Баку дядю императора — Николая Николаевича Романова, в прошлом незадачливого Верховного главнокомандующего русской армии. По этому случаю на Николаевской улице города спешно сооружалась так называемая Триумфальная арка, развешивались гирлянды цветов, фонарики и флажки. Учителя разучивали с гимназистами «Боже, царя храни» и «Коль славен».

Но усердие отцов города оказалось напрасным. Царская особа не успела приехать в Баку. Как раз в те дни в России произошла февральская буржуазно-демократическая революция и кровавый самодержец Николай II был свергнут.

На улицах появились толпы ликующих людей с красными флагами. Повсюду возникали митинги. Революционные отряды рабочих и солдат освободили из тюрьмы политических заключенных, разгромили полицейские участки и захватили многие важные пункты города. Мы, мальчишки, тоже находились в гуще событий. Ребята помогали взрослым вылавливать жандармов и полицейских, прятавшихся на чердаках, в сараях и погребах.

Перед выборами в Бакинский Совет мальчишки активно распространяли листовки с крупной цифрой пять и что есть мочи кричали: «Голосуйте за большевиков!» Но это было небезопасно. Мы частенько получали затрещины от эсеров, меньшевиков, бундовцев, мусаватистов и прочих враждебных элементов, ополчившихся против ленинцев. Никто из нас не прекращал работы, не отказывался от поручений партии.

31 октября 1917 года в Баку была провозглашена Советская власть. Бакинская коммуна явилась апофеозом героизма и самоотверженности верного ленинским идеям рабочего класса Азербайджана.

На митингах мне не раз доводилось слушать выступления Степана Шаумяна, Мешади Азизбекова, Алеши Джапаридзе, Ивана Фиолетова, Мир Гасана Везирова и других легендарных бакинских комиссаров.

Над Баку победно развевалось Красное знамя Великого Октября. Но внутренняя контрреволюция, опираясь на щедрую помощь международного империализма, всячески старалась задушить молодое Советское государство. Зарубежные хищники никак не хотели смириться с тем, что их выбросили из богатейшего нефтяного края.

К Баку устремились турецкие войска, пропущенные грузинскими меньшевиками. Окружив город со всех сторон, они отрезали все пути подвоза и перекрыли Шалларский водопровод. Над блокадным городом нависала угроза пищевого и питьевого голода.

Большевики бросили клич: «Все на защиту завоеваний революции, на защиту Баку и Бакинской коммуны!» Из рабочих спешно комплектовались отряды самообороны. В отражении натиска турецких войск большую роль сыграли красноармейские подразделения, присланные С. М. Кировым из Астрахани. Они располагали даже тяжелыми орудиями.

В эти грозные для революции дни с честью выдержала суровый экзамен и наша юность. Это про наше поколение поется: «Выросли мы в пламени, в пороховом дыму». Юные добровольцы, в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет, организовали вспомогательный отряд. Они помогали красноармейцам прокладывать линии телефонной связи, набивали патронами пулеметные ленты, подносили боеприпасы, выносили с поля боя раненых.

Героически вели себя и бакинские женщины. Особенно запомнилась тетя Даша. Ее называли так даже сорокалетние отцы семейств, а мы, юнцы, тем более. Жаль, что тогда я даже не поинтересовался фамилией героини. Теперь приходится только сожалеть об этом.

Ежедневно перед заходом солнца седая женщина направлялась на передовые позиции с двумя ведрами холодной питьевой воды, которая тогда ценилась буквально на вес золота. Не боясь пуль, тетя Даша неторопливо шла вдоль окопов и утоляла жажду бойцов. Умела она и по-матерински ободрить людей, укрепить у них веру в свои силы.

А вот трусливых тетя Даша не терпела. Помню, как-то шел я вместе с ней в подразделение и нес в руках две коробки с пулеметными лентами. Вдруг она остановилась, опустила на землю ведра и, откинув седую прядь волос, указала рукой на двух парней, которые ушли с передовой и теперь укрывались за массивной кладбищенской плитой.

— И эти червяки называются мужчинами! — гневно воскликнула она. — Позор!

— Не ругайся, мамаша, — сконфуженно пролепетал один из них. — Лучше дай нам попить.

В ответ тетя Даша так презрительно посмотрела, что трусы, как мне показалось, даже съежились. А она рывком подняла тяжелые ведра и пошла дальше с гордо поднятой головой.

Вот и Волчьи ворота, где проходит передний край. Отсюда хорошо просматриваются и занятые противником горы, и зеленая долина с железной дорогой, убегающей в сторону Тифлиса (так назывался тогда Тбилиси).

Защитники Баку очень обрадовались, увидев тетю Дашу. В благодарность за принесенную воду они дали залп по врагу. А вслед за артиллеристами открыл огонь и пулеметчик, расстреливая только что принесенные мною пулеметные ленты.

Страшно ли было нам, мальчишкам? Пожалуй, что нет. Ведь мы старались во всем походить на фронтовиков. Спортивный руководитель Гржибовский, который одновременно возглавлял вспомогательный юношеский отряд самообороны, выхлопотал у командования несколько комплектов старого солдатского обмундирования. Матери, ворча и поругивая нас, все-таки выстирали его, залатали дыры и сшили нам форменные брюки и гимнастерки.

Гржибовский старался выводить отряд на фронт в периоды относительного затишья или в ближние тылы. Но мы ухитрялись поодиночке бывать на передовых позициях, когда там шла жаркая перестрелка.

В боевой обстановке старались вести себя так, как учили нас бывалые солдаты: при залпах нашей батареи открывали рты, чтобы не оглохнуть, при вражеском обстреле быстро убегали в укрытия. Научились и маскироваться на местности.

В окопах находилось много семейных рабочих-добровольцев. Скучая о детях, они отдавали нам частицу отцовского сердца, встречали нас всегда ласково, старались получше накормить мальчишек.

В дни Бакинской коммуны и героической обороны я работал курьером продовольственного комитета. Возглавлявший его молодой и энергичный комиссар работал не жалея сил и здоровья, твердо насаждал в своем учреждении революционный порядок. А это было не очень просто. Чиновничьи привычки и другие пережитки прошлого частенько проявлялись у некоторых людей. Я не раз слышал, как комиссар решительно обрывал льстецов и подхалимов. Он также изгонял из учреждения бюрократов и грубиянов.

Трудолюбивый и бескорыстный комиссар был педантичен до мелочей. Он получал такой же продовольственный паек, как и другие: мелкие орехи, из которых пекли лепешки, шелуху бобов какао, которую заваривали вместо чая, сахарин и гнилой изюм, сельдь и воблу, кукурузную муку. И все это, разумеется, в очень небольшом количестве.

Зарплата выдавалась обычно в присутствии комиссара, в его кабинете. Первыми получали деньги рядовые работники продкомитета, потом уже руководящие. Последним расписывался в ведомости он сам.

Бакинский пролетариат оборонялся героически. Но в конце июля 1918 года контрреволюционерам и интервентам благодаря огромному превосходству в силах удалось захватить город. Призвав на помощь английские экспедиционные войска, меньшевики и эсеры нанесли революции удар в спину. Эти продажные душонки, выполняя тайное задание империалистических разведок, сделали все для того, чтобы задержать успевших эвакуироваться из Баку 26 большевистских руководителей. По пути в Астрахань, у острова Нарген, пароход «Эвелина» был перехвачен канонерками, а находившиеся на нем комиссары — арестованы. 20 сентября 1918 года интервенты учинили над ними зверскую расправу. Весть об их расстреле с быстротою молнии разнеслась по городу и потрясла всех честных людей.

В памяти народной навсегда остались славные имена бакинских героев: Степана Шаумяна, Мешади Азизбекова, Алеши Джапаридзе, Ивана Фиолетова и других. Позже о них были сложены стихи, поэмы и песни. Вот что писал Сергей Есенин в своей «Балладе о двадцати шести»:

В пески, что как плавленый

Воск,

Свезли их

За Красноводск.

И кто саблей,

Кто пулей в бок,

Всех сложили на желтый

Песок.

26 их было,

26.

Их могилы пескам

Не занесть.

Не забудет никто

Их расстрел

На 207-й

Версте.

Предатели не ушли от возмездия. Их задержали, доставили в Баку и всенародно судили.

Дни кровавых бесчинств интервентов невозможно забыть. Турки, сменившие англичан, за период кратковременного хозяйничания в Баку благословили мусаватистов на организацию трехдневной резни армянского населения, на дикие погромы. Затем в городе снова появились англичане. В своих злодеяниях они, пожалуй, превзошли турецких янычар. Палачи в лайковых перчатках убивали скрытно, всячески заметая следы.

Следуя своей излюбленной тактике «разделяй и властвуй», английские интервенты стремились использовать каждую возможность для того, чтобы вызвать национальные распри среди населения города. Сами они пренебрежительно относились к людям другой национальности, нередко пускали в ход стеки, внушая таким образом «уважение» к подданным его королевского величества.

При содействии мусаватистского марионеточного «правительства» английские оккупанты с ненасытной жадностью разворовывали наше главное национальное богатство — нефть и нефтепродукты. Весь каспийский флот тогда напряженно работал на них, вывозя награбленные ценности.

Но интервентам не удалось обосноваться в Баку. Хозяйничали они недолго. В ночь с 27 на 28 апреля 1920 года пролетариат, руководимый Коммунистической партией, поднял в Баку вооруженное восстание. Действуя смело и решительно, революционные отряды один за другим занимали важнейшие городские объекты.

Свергнув власть мусаватистов, трудящиеся провозгласили создание Азербайджанской Советской Социалистической Республики. Временный ревком во главе с Н. Н. Наримановым обратился по радио за помощью к Совнаркому РСФСР. По указанию В. И. Ленина восставшим была оказана военная помощь. 11-я армия перешла в наступление и быстро приближалась к Баку. Я помню, как мы были разбужены нарастающей канонадой, как в стане интервентов поднялась паника. Они спешно грузились на корабли и удирали в Энзели. Как ни кичились они своей мощью, а им снова пришлось убираться восвояси с нашей земли.

Первым ворвался в Баку сводный бронеотряд под командованием М. Г. Ефремова, впоследствии прославленного генерала, героя Великой Отечественной войны. Азербайджанская Советская Социалистическая Республика, провозглашенная 28 апреля 1920 года, наградила его орденом Красного Знамени, на котором был выгравирован номер один. Ему вручили золотую саблю с надписью: «Освободителю герою Азербайджана».

С великой радостью и ликованием встретили трудящиеся Баку воинов 11-й армии. Вместе с первыми частями в освобожденный город прибыли С. М. Киров, Г. К. Орджоникидзе, А. И. Микоян и М. К. Левандовский. Советская власть на азербайджанской земле утвердилась навсегда.

Город залечивал раны, набирался сил. Ни хозяйственная разруха, ни голод, ни болезни не сломили волю трудового народа, завоевавшего свободу. Под руководством Коммунистической партии люди трудились с огромным энтузиазмом. Они жили светлой мечтой о великом Завтра.

Секретарем Центральною Комитета Коммунистической партии Азербайджана стал член Реввоенсовета 11-й армии С. М. Киров. Ученик и соратник великого Ленина, пламенный трибун и выдающийся организатор, он поднял и повел рабочие массы на восстановление нефтяной промышленности.

Стране крайне нужно было топливо, а производство нефти у нас пришло в полный упадок. Баку, считавшийся нашим главным нефтяным резервуаром, был разрушен английскими оккупантами. Короли «черного золота» (Нобель, Манташев, Муса Нагиев и другие) в безумной злобе привели в негодность не только промысловое хозяйство, заводы, но и увезли с собой всю техническую и геологоразведочную документацию.

Впоследствии, когда мне довелось работать в нефтеразведке, наши изыскатели обнаружили в районе Чаил-Даг пробуренные еще до революции скважины, которые могли давать нефть с солидным дебитом, но они были законсервированы и тщательно замаскированы. Прежние владельцы нефтепромысла постарались скрыть даже малейшие следы существования нефтяных скважин, надеясь приберечь их до «лучших времен». История вынесла капиталистам суровый и справедливый приговор, единственно законным и полноправным хозяином всех богатств нашей земли стал рабочий класс, весь трудовой народ.

Первый секретарь ЦК КП(б) Азербайджана Сергей Миронович Киров, с жаром отдавшийся созидательной работе, привлек к восстановлению бакинской промышленности крупного специалиста большевика А. Серебровского, который возглавил «Азнефть». Мудрым и смелым укротителем нефтяных и газовых пожаров зарекомендовал себя инженер Г. Мамиконянц, получивший мировую известность. Много их было, подлинных энтузиастов, применявших новые, зачастую дерзкие способы добычи и разведки «черного золота».

Нефтяная промышленность, развивающаяся на социалистической основе, быстро пошла в гору. Коренным образом улучшились и условия труда рабочих-нефтяников.

Но мне памятна и дореволюционная пора. Изможденные, оборванные рабочие трудились, стоя подчас по колено в нефти. Тяжело было желонщикам и бурильщикам, но еще тяжелее — ведерщикам. Они опускались в глубокие колодцы, где наполняли ведра нефтью и подавали их наверх. Случалось, люди задыхались от скопившихся в колодцах ядовитых газов, теряли сознание, а порой и тонули. На промыслах было очень много несчастных случаев. А сколько людей погибло от нефтяных пожаров!

А. М. Горький, дважды побывавший до Октябрьской революции в Баку, вспоминал: «Нефтяные промыслы остались в памяти моей гениально сделанной картиной мрачного ада. Эта картина подавляла все знакомые мне фантастические выдумки устрашенного разума, все попытки проповедников терпения и кротости ужаснуть человека жизнью с чертями, в котлах кипящей смолы, в неугасимом пламени адовом. Впечатление было ошеломляющим».

Великий пролетарский писатель сравнивал бакинские нефтяные промыслы с грязной сковородкой, «на которой кипели, поджаривались тысячи измученных рабочих людей».

Лишь после того, как могучий ураган Октябрьской революции смел с лица нашей земли всех нобелей, манташевых, нагиевых и других нефтяных королей, труд из подневольного и рабского превратился в дело чести, славы и геройства. Ленинская партия поистине окрылила людей, открыв перед трудящимися широкие горизонты и ясные цели. Каждый почувствовал, что самая превосходная должность на земле — быть человеком, гражданином и хозяином своей страны.

На основании ленинского декрета о ликвидации безграмотности мне и другим юношам приходилось заниматься со взрослыми людьми, учить их читать и писать. Всюду создавались ликбезы, очаги просвещения и культуры. На базе коммерческого училища открылся Государственный университет. Пожалуй, именно с этого началась культурная революция в Азербайджане, где при царизме 90 процентов населения не знало грамоты. До революции здесь не было ни одного высшего учебного заведения. Ныне республика добилась сплошной грамотности, имеет 13 вузов и более сотни научно-исследовательских учреждений во главе с Академией наук.

А путь к высотам науки начинался с букваря, за который после революции прилежно взялись стар и млад. В 1920 году широкую известность получил выразительный плакат А. Радакова, на котором был изображен стоящий у пропасти человек с завязанными глазами. Подпись под рисунком гласила: «Неграмотный тот же слепой. Всюду его ждут неудачи и несчастья».

В первые годы Советской власти активно распространялось и самое массовое из искусств — кино. Хроникальные и документальные фильмы, а также диапозитивы, именуемые туманными картинами, довольно часто покавывались людям бесплатно на площадях и улицах города. В Баку все больше открывалось кинотеатров, читален, красных уголков.

Прекрасное здание, принадлежавшее так называемому Благородному дворянскому собранию, было передано трудящимся. Здесь, в большом концертном зале, перед рабочими, красноармейцами и краснофлотцами выступали бакинские артисты. Приезжали сюда на гастроли Ф. Шаляпин и многие другие знаменитости. На литературных вечерах мне не раз приходилось слушать выступления В. Маяковского и С. Есенина.

Интересные и разнообразные формы принимала в то время и атеистическая пропаганда. Сильное впечатление производили на молодежь антирелигиозные диспуты, на которых Анатолий Васильевич Луначарский вел яростный идеологический поединок с профессором теологии митрополитом Введенским. Как ни изощрялся в словоблудии духовный сановник, его неизменно побивал научно обоснованными доводами и большевистской правдой А. В. Луначарский.

Не менее сложно было вести борьбу с дикими обычаями и вредными обрядами магометан. Во время религиозного праздника «шахсей-вахсей» взвинченные неистовыми заклинаниями мулл люди в кровь разбивали себе спины железными цепями, пускали в ход кинжалы и совершали поистине бессмысленные поступки. Вполне понятно, что такой опасный и изуверский «праздник» был запрещен.

А как блюстители корана противились раскрепощению женщины! Подстрекаемые муллами и ослепленные яростью националисты избивали камнями и палками, травили собаками и даже убивали женщин, сбросивших чадру.

В двадцатых годах мне приходилось снимать комнату в доме пожилого азербайджанца, слепо следовавшего законам корана. И я воочию убедился, что закутанная с детских лет в чадру женщина живет на жалком положении темной, неграмотной и забитой рабыни, а существовавший в то время обычай многоженства еще более унижал ее достоинство. И одним из первых мероприятий большевистской партии и Советской власти было раскрепощение азербайджанки, в прошлом забитой и бесправной, опутанной религиозными предрассудками. Лозунг «Долой чадру!» открывал женщинам путь к свету, знаниям, приобщал их к общественной и политической жизни, помогая стать равноправными членами социалистического общества, активными строителями новой жизни.

В первые годы Советской власти говорили о трех фронтах всенародной борьбы: первый — отстаивать завоеванное с оружием в руках; второй — возводить заводы и обрабатывать пашни; третий — настойчиво заниматься просвещением масс. Ведь от царизма нам досталось тяжелое наследие — темнота, дикость и невежество.

Приведу один, может быть, незначительный, но довольно показательный пример. Если мне память не изменяет, в 1923 году я смастерил радиоприемник и решил показать его хозяину дома, его семейству и соседям. Включаю питание, слышатся легкое попискивание, треск и шорохи, а затем раздается отчетливый голос диктора: «Внимание! Говорит…» Впечатление было потрясающим. Хозяин дома в ужасе заткнул уши и с воплями и причитаниями «шайтан, шайтан» выбежал из комнаты. За ним поспешили и другие пожилые люди. Но молодежь все же преодолела первоначальный страх, не поддалась панике и продолжала слушать передачу.

Социалистическое искусство, поставленное на службу народу, помогало трудящимся бороться с пережитками прошлого, а затем и уничтожать буржуазную плесень, появившуюся в период нэпа. Одно за другим закрывались низкопробные казино с шансонетками, запрещены были игорные дома, собачьи и петушиные бои, проводившиеся в обстановке нездорового ажиотажа.

При содействии общественности наши славные чекисты и милиция решительно уничтожали подпольные притоны, кабаки и опиокурильни, вылавливали контрабандистов, доставляющих из-за кордона кокаин и гашиш. С наркоманией этим зловещим наследием старого мира — повела эффективную борьбу и советская медицина.

В двадцатых годах стала выходить газета «Бакинский рабочий», а затем и орган нефтяников — «Вышка». На русском, азербайджанском и армянском языках выпускалась политическая и художественная литература, массовыми тиражами издавались произведения классиков.

Я поступил на постоянную работу в издательство «Бакинский рабочий», занимался подпиской, отправкой, а подчас и доставкой газеты непосредственно на нефтепромыслы и предприятия. Нефтяники полюбили ее, остро реагировали на критические выступления, чутко прислушивались к советам и рекомендациям. Газета просто и доходчиво каждодневно разговаривала с массами, разъясняя политику большевистской партии, громя оппортунистов и уклонистов, отстаивая великие ленинские идеи, выполняя почетную и благородную роль коллективного пропагандиста, агитатора и организатора.

Деятельность «Бакинского рабочего» умело направлял Сергей Миронович Киров. Он нередко заглядывал в редакцию и издательство, с глубоким знанием журналистского и типографского дела вел разговоры с сотрудниками.

В двадцатых годах «Бакинский рабочий» редактировал П. И. Чагин, а издательство возглавлял В. Л. Фришберг. Петр Иванович Чагин был не только многоопытным редактором и талантливым журналистом, но и тонким ценителем литературы, особенно поэзии. Он сердечно встречал местных и московских писателей, умел зажечь их интересной и большой темой, привлечь к участию в газете.

Сергей Есенин, которого мы не раз видели у себя в редакции, к циклу стихотворений «Персидские мотивы» сделал, например, такое посвящение: «С любовью и дружбой — Петру Ивановичу Чагину».

В творчестве С. Есенина бакинский период отмечается как наиболее плодотворный и политически целенаправленный. Поэт встречался с С. М. Кировым и М. В. Фрунзе, читал им свои произведения, беседовал о литературных задачах, получал от них добрые советы и пожелания.

Впервые поэма Сергея Есенина «Анна Снегина» была полностью опубликована в «Бакинском рабочем» 1 и 3 мая 1923 года, а его знаменитая «Баллада о двадцати шести» появилась в нашей газете 22 сентября 1924 года. Сборник стихотворений «Русь советская» также впервые был выпущен в Баку в 1925 году.

Это, разумеется, лишь отдельные факты из огромной и многогранной деятельности коллектива редакции и издательства газеты «Бакинский рабочий», занимавшегося политическим и культурным воспитанием масс, освещавшего самые различные стороны советской действительности и кипучие трудовые будни социалистического строительства. Я очень благодарен славному коллективу этой старейшей газеты, который помог моему становлению, идейному и культурному росту.

В 1923 году меня выдвинули на должность заведующего балаханским районным отделением издательства «Бакинский рабочий». Несколько лет я занимался распространением в массах газет, журналов и подписных изданий.

Тогда я был молод, энергичен и вместе со сверстниками много занимался спортом. Инициативу нашу поддерживали и возможность проявлять ее предоставляли, но и не баловали физкультурников. В первые годы Советской власти у социалистического государства денег было мало, приходилось экономить на всем. Заводы не опекали спортсменов, средств не выделяли, да и специальных тренеров не было. Спортинвентаря не хватало, форму мы шили сами, а вместо бутсов надевали обыкновенные солдатские ботинки.

Влюбленные в спорт юноши бескорыстно и самозабвенно играли в футбол не на специальном стадионе с травяным покровом, а на пыльной и каменистой Петровской площади, на месте которой ныне возвышается прекрасное здание правительства АзССР. Здесь проводились и ответственные состязания, междугородные матчи.

Увлекались мы также и плаванием. А баскетбольная команда встречалась со сборными Грузии и Армении и со спортсменами Ростова-на-Дону.

В юные годы мы, разумеется, не были образцово-показательными. Да и внешний вид наш никто не мог назвать респектабельным. Но, дорогой читатель, не суди нас особо строго. Время было нелегкое и юность суровая. И вот теперь, собираясь вместе, мы, старые друзья-бакинцы, ныне генералы, инженеры, ученые, врачи, не сетуем на то далекое, боевое, легендарное время, а гордимся, что были современниками, очевидцами и даже участниками гражданской войны и становления Советской власти в Азербайджане.

А память о Баку, который покинул в конце двадцатых годов, я пронес через всю жизнь. Прошло несколько десятков лет, и уже в наши дни снова встретился с прекрасным городом своей юности.

Но где эта улица, где этот дом?.. Все знакомо и незнакомо, все перестроено, улучшено, благоустроено. Неузнаваемо изменился город. Куда девались прокопченные лачуги из ракушечника и неотесанных камней, в которых до революции ютились бедняки, куда девались мрачные казармы для рабочих-нефтяников! Мы жили тогда в полуподвальных помещениях, делали уроки при свете коптилок и ламп, обогревались керосинками, пили опресненную, насквозь пропахшую керосином воду. А теперь все бакинцы живут в благоустроенных домах со всеми удобствами.

Новые улицы, даже районы. Прекрасен Приморский бульвар с зоной отдыха и венецианскими каналами. Там, где некогда был заброшенный пустырь, теперь раскинулся замечательный парк имени С. М. Кирова. Красивы набережные, скверы, архитектурные ансамбли.

Новое неумолимо наступает, сметая старое, отжившее. Восточная экзотика… Долго бродил я с «подругой дней моих суровых», женой Зоей Ивановной, по знакомым нам с детства улицам, но ничего экзотического мы так и не встретили.

Прощаясь с любимым городом Баку, который М. И. Калинин образно назвал орлиным гнездом революции, мы, взволнованные, вышли на главную площадь, к братской могиле 26 комиссаров, считая непременным долгом своим почтить светлую память героев Бакинской коммуны.

Большинство из них я видел живыми и не раз во время гражданской войны слушал их яркие речи. Вместе с трудящимися города мне довелось провожать легендарных комиссаров в последний скорбный путь. Под звуки траурного марша и пение революционной песня «Вы жертвою пали в борьбе роковой» доставленные из красноводских песков останки расстрелянных английскими интервентами 26 бакинских комиссаров были погребены на этой главной площади города.

Сейчас здесь воздвигнут величественный мемориальный ансамбль, созданный скульпторами И. Зейналовым и Н. Мамедовым, архитекторами Г. Алескеровым и А. Гусейновым.

Сильное впечатление производит скульптура скорбно склонившегося рабочего. В его мускулистых руках — факел с Вечным огнем над братской могилой 26 бакинских комиссаров, отдавших жизнь за власть Советов, за великое дело партии Ленина, за счастье миллионов.

На мраморной стене, завершающей мемориал, — барельефы большевистских руководителей Бакинской коммуны С. Шаумяна, М. Азизбекова, П. Джапаридзе, И. Фиолетова.

В строгом молчании застыл воинский караул, звучит мелодия композитора Кара-Караева, выражающая скорбь, величие подвига и несокрушимую революционную силу народа-борца, героя, созидателя.

Путевка в небо

Полет одного из первых авиаторов России еще в 1913 году навеял мне крылатые мечты. В Баку желание стать летчиком еще более упрочилось. Юношеская спортивная школа, в которой я учился, а затем был инструктором, находилась неподалеку от школы морских пилотов, созданной во время первой мировой войны. Мы постоянно наблюдали за полетами гидроаэропланов, часто общались с летным и техническим составом. Среди них были и революционно настроенные люди.

У нас в доме не раз бывал летчик Н. Романов. Его смелостью восхищались все. Когда я слушал его или о нем, мне хотелось быть таким же, как он. Особенно проявил себя Николай в дни Бакинской коммуны и обороны города.

После оккупации Баку англичанами Романов перелетел в Астрахань. Но и оттуда, как мне потом рассказывали, он, вместе с другими отважными летчиками, наведывался в наши края. Николай сажал свой гидросамолет под самым носом оккупантов. Подпольщики на парусных лодках тайком подвозили к краснозвездным гидросамолетам бензин, который пилоты затем доставляли в авиачасти 11-й армии.

…Став энтузиастом авиации, я сразу же вступил в Общество друзей Воздушного Флота (ОДВФ), организованное в 1923 году. Состоял и в добровольном обществе «Закавиа», объединявшем трудящихся Закавказья. Оно было равнозначно всероссийскому «Добролету».

Развернувшаяся индустриализация страны возвестила начало расцвета советской авиации. Повсюду звучал призыв: «Трудовой народ — строй Воздушный Флот!»

Создавалась отечественная самолето- и моторостроительная промышленность, крепли крылья Отчизны. Стране нужны были авиационные кадры.

Меня вызвали в районный комитет комсомола и сообщили, что получена разнарядка направить нескольких курсантов во 2-ю объединенную школу летчиков и авиатехников, находившуюся в городе Вольске. Согласен ли я поехать туда? Конечно же, ведь это моя давняя мечта!

Авиация — удел молодых, и верный помощник партии — ленинский комсомол, постоянно заботившийся об укомплектовании авиачастей и учебных заведений молодыми кадрами, в 1931 году принял шефство над Военно-Воздушными Силами Красной Армии.

Я очень хотел поступить в авиационную школу. Но, как известно, одного желания мало. Прежде всего нужно было пройти медицинскую комиссию. А здоровье требовалось отменное. Сейчас с такой строгостью, наверное, только в космонавты отбирают. Но вот все опасения позади. Меня признали годным. Благополучно пройдена и проверка общеобразовательной подготовки. Секретарь приемной комиссии Ф. Мошечков вручил мне путевку. Вместе со мной в Вольск направлялись еще несколько человек, в том числе комсомольцы А. Барханов и Р. Насыров. Возглавлял нашу группу В. Уткин.

После большого и шумного Баку Вольск немного разочаровал меня. Он оказался относительно небольшим городом, раскинувшимся у горных отрогов на правом берегу Волги. Рассказывали мне, что, когда над ним появилось первое звено самолетов, чуть ли не все его жители выбежали из домов посмотреть на диковинные крылатые машины.

Нас переодели в авиационную форму, и мы сразу же, без раскачки, взялись за учебу. Дисциплин было много: теория авиации, конструкция самолетов и двигателей, авиационное материаловедение, термодинамика… Большое внимание уделялось политической подготовке. Мы изучали историю партии, текущую политику, политэкономию, исторический и диалектический материализм.

Но вскоре моей крылатой мечте был нанесен удар. Школа стала готовить только авиационных техников. Меня, как и многих других курсантов, это крайне огорчило. Я даже помышлял об уходе из учебного заведения.

— Что ж, неволить не станем, — строго сказал командир роты Смирнов. Можете подавать рапорт, будете дослуживать положенный срок в пехоте. Помолчал немного и с усмешкой добавил: — Все рвутся в облака, а того не понимают, что и на земле кому-то надо работать — обслуживать, ремонтировать и беречь авиационную технику, готовить ее к полетам. Нашему Воздушному Флоту сейчас очень нужны образованные и политически сознательные авиационные техники. Вы должны сами это понимать.

Говорил он, конечно, правильно, но и нам было очень нелегко смириться с тем, что мы не будем летать. Однако пришлось. Учеба пошла своим чередом.

В День международной солидарности трудящихся — 1 Мая я и мои товарищи принимали Торжественное обещание — так называлась тогда Военная присяга.

Личный состав школы выстроился на плацу. Мощный репродуктор доносил из Москвы бравурные песни и марши. Вдруг все стихло, и стало отчетливо слышно цоканье копыт по брусчатке. Это на коне выезжал принимать парад Нарком обороны. Потом мы услышали приветственные слова К. Е. Ворошилова и громкое красноармейское «ура». После его речи началось принятие Торжественного обещания, которое мы повторяли хором. Оно начиналось словами: «Я, сын трудового народа». Присягая Родине, мы клялись строго и неуклонно соблюдать революционную дисциплину и беспрекословно выполнять все приказы командиров. Клялись по первому зову рабоче-крестьянского правительства решительно выступить на защиту Отечества, за дело социализма и братство народов, не щадить ни крови своей, ни самой жизни.

Потом под звуки оркестра мы прошли со знаменем перед памятником погибшим борцам Октябрьской революции и вместе с трудящимися Вольска приняли участие в первомайской демонстрации.

После принятия Торжественного обещания стали нести караульную службу. Помню, меня назначили охранять склад боеприпасов. Ночь выдалась темная и ненастная. Тревожно шуршали ветки кустарника, ветер гнал по земле клочья соломы, и каждый шорох заставлял меня еще больше настораживаться.

Но вот в мутном рассвете стали угадываться приближающиеся фигуры.

— Стой! Кто идет?

В ответ послышался знакомый голос:

— Разводящий с караульными!

Пост у склада боеприпасов был самым ответственным и трудным. Больше всего охотников находилось нести караул во фруктовом саду.

В свободное время мы прогуливались по бульвару. Волга в Вольске широкая и раздольная. На левом ее берегу природа создала прекрасные песчаные пляжи, заливные луга радовали взор обилием цветов. Река несколько сглаживала тоску по морскому простору. Да и рыбалка в те годы была замечательная!

Физической подготовке будущих авиатехников уделялось большое внимание. Летом у нас плавание чередовалось с легкой атлетикой, баскетболом. Зимой совершались лыжные походы. Мне, южанину, трудно давался этот вид спорта, но постепенно я овладел им и показывал неплохие результаты.

Курсанты школы активно участвовали в жизни страны, в частности в коммунистических субботниках. Наша четвертая рота, например, помогала рабочим подшефного цементного завода «Большевик» грузить на баржи готовую продукцию.

Выступала на этом предприятии и агитбригада, которую я возглавлял. В нее входили докладчики, чтецы-агитаторы, участники художественной самодеятельности.

1931 год стал этапным в моей жизни. Я вступил в ряды Коммунистической партии.

Годы учебы пролетели быстро. И вот последний раз выстроились на плацу. Начальник школы Ф. И. Жаров и комиссар Березуев поздравляют нас и желают успехов в большой авиационной жизни. Затем объявляется приказ Народного комиссара обороны о назначении выпускников авиационными техниками. Почти вся наша четвертая рота должна была выехать на Дальний Восток. Там тревожно. Но вначале молодым техникам предстояло направиться в Воронеж, где комплектовались подразделения, предназначенные для ДВК. Правда, не всем. Мои друзья А. Кулешов, Р. Насыров, В. Уткин и другие, освоив в сжатые сроки самолет ТБ-3, выезжали прямо к месту постоянной службы. Я по-хорошему завидовал им.

В то время на Дальний Восток направляли только холостяков. Я, как семейный человек, получил назначение в Ленинградский военный округ, в Гатчину.

Командир отдельной эскадрильи Ф. И. Дубяго встретил нас приветливо, но откровенно признался, что с жильем у них туго. Всех прибывших, в том числе и семейных, разместили в общей казарме.

А вокруг царило великолепие. Мы бродили по дворцовым паркам, любовались вековыми деревьями, статуями и павильонами. Перед бывшим императорским дворцом раскинулся печально знаменитый плац, где поклонник «артикула» и палочной дисциплины — Павел I на прусский манер муштровал русские войска.

Старичок, бывший дворецкий, показал нам личные апартаменты царей. Но нас больше интересовали вспомогательные помещения дворца, в которых когда-то жили придворные. В большинстве своем они не представляли никакой ценности, пустовали. Нуждавшиеся в жилплощади семейные авиаторы предприняли смелый, я бы сказал, дерзкий шаг: они решили временно поселиться в этих дворцовых комнатах. Хранителя здания мы сумели убедить в справедливости наших действий. Сделать это было нетрудно, поскольку он считал, что мы действуем с ведома командования. Правда, бывший дворецкий с лукавой улыбкой предупредил, что мы не обрадуемся царским чертогам. И он оказался прав. В первую же ночь нас чуть не заели блохи.

Заметив коллективное исчезновение из казармы приезжих семей, вездесущий начальник КЭО отыскал нас во дворце и учинил неимоверный скандал. Дело дошло до командира бригады. Комбриг сделал нам внушение, но из царских чертогов не изгнал. Мы остались там теперь уже на легальном положении.

Настало время, когда мы переселились в только что отстроенные дома. Новое жилье нам сразу пришлось по душе.

Первым самолетом, который мне пришлось самостоятельно обслуживать, был знаменитый в то время легкий бомбардировщик-разведчик Р-1. За ним закрепилась слава машины весьма строгой, не прощающей никаких ошибок в технике пилотирования. Но те, кто постиг его, как правило, очень быстро осваивали и другие типы самолетов.

Обслуживая Р-1, я тоже получил хорошую практику. При его эксплуатации надо было постоянно следить за установочными углами, выносом крыльев и другими регулировочными данными. В противном случае он легко сваливался в штопор. Чтобы читатель лучше представил себе сложность эксплуатации этой машины, напоминаю, что на ней стояли сначала иностранные двигатели «Либерти», а затем отечественные М-5 с весьма сложным бабинно-прерывательным механизмом. Ветераны, наверное, помнят систему зажигания «Делько», доставлявшую нам немало хлопот, и так называемую «икону божьей матери», то есть приборную доску, в которую был вмонтирован ампер-переключатель. По его показаниям мы судили об исправности системы зажигания, определяли дефекты.

Вскоре наша отдельная эскадрилья перешла на эксплуатацию самолета конструкции А. Н. Туполева Р-6, на котором первоначально стоял иностранный двигатель БМВ, а затем отечественный М-17. Тот и другой имели конструктивные дефекты: течь водяных рубашек и срыв анкерных шпилек цилиндров, прогар выхлопных клапанов и седел, в результате чего терялась компрессия, а стало быть, уменьшалась и мощность мотора.

Ремонтировать двигатели зачастую приходилось сразу же после полетов, непосредственно на аэродроме. Мотористы, техники и инженеры приобрели в этом деле основательный опыт. Однако частые неполадки нас серьезно беспокоили. Впрочем, причины их возникновения были вполне объяснимы и понятны. Только что зарождающаяся молодая моторостроительная промышленность переживала болезни роста. Мы знали, что качество металла было высоким и для изготовления коленчатых валов, шатунных механизмов и других особо ответственных деталей моторов применяется хромоникелевая прочная сталь. Но металлообработка была еще не на высоком уровне, детали тогда не полировали, а лишь шлифовали, и не всегда качественно, ибо квалифицированных рабочих и мастеров не хватало. Да и широкий диапазон технических допусков позволял в то время изготавливать детали с большими или минимальными зазорами. Эти досадные мелочи подчас основательно усложняли эксплуатацию авиационной техники. Из-за масляного голодания, например, вызванного малыми зазорами, подчас плавились подшипники, а то вдруг появлялся стук, после которого «летел» коленчатый вал или «рвался» шатун.

Качество продукции проверялось на глазок. Заводы и военные представители не располагали аппаратурой, позволяющей обнаружить невидимые человеческим глазом дефекты материалов и деталей.

В годы первых пятилеток мощь советской авиации неуклонно возрастала. В нашу эскадрилью продолжали поступать самолеты конструкции А. Н. Туполева Р-6. Эта простая в эксплуатации машина по своим тактико-техническим данным считалась одной из лучших как в нашей стране, так и за рубежом. Самолет имел мощное по тому времени вооружение — пять пулеметов «шкас»: два спаренных в передней кабине, два для защиты задней полусферы и один кинжальный для защиты хвоста снизу. Машина располагала солидной бомбовой нагрузкой. Вот почему Р-6 справедливо считали многоцелевым истребителем-бомбардировщиком, способным выполнять боевые задачи в глубоком тылу противника, осуществлять дальнюю разведку, сопровождать и прикрывать бомбардировщики и даже производить штурмовки. А поскольку он имел двойное управление, то впоследствии использовался и для переучивания летчиков на СБ. В дальнейшем пойдет особый разговор об этом самолете и его роли в нашей авиации.

Жизнь ставила перед нами, молодыми авиационными техниками, новые, более сложные задачи. Нашему становлению хорошо помогали инженер эскадрильи А. Васильев, очень опытные специалисты Климов, Семенов и Морозов. Главный инженер ВВС округа В. Коврижников тоже часто интересовался нашей жизнью и работой. Не раз он вместе с бригадным инженером Осиновым засучивал рукава, чтобы помочь нам устранить неисправности в моторах. Под их руководством мы выполняли слесарные и медницкие работы, учились клепать и паять.

Мы, молодые специалисты, искренне уважали своих начальников, гордились ими, восхищаясь их умением и мастерством. Эти люди с глубокими профессиональными знаниями и отточенными навыками не гнушались никакой черновой работы. Они не раз советовали нам не останавливаться на достигнутом, настойчиво осваивать смежные специальности.

Так мы и поступали. Потом эта наука здорово пригодилась, особенно в военные годы.

Самолет — оружие коллективное. Успехи экипажа в воздухе во многом зависят от умения и старания техника, механика, моториста, оружейника, которые готовят машину к полетам. Вот почему летчики так высоко ценят мастерство своих наземных друзей — авиаспециалистов различных служб. Я знаю немало случаев, когда пилот, переведенный в другое подразделение, настойчиво добивался перевода туда же и его бывшего техника, потому что сработался с ним и верит ему, как самому себе. А доверие в авиации — это вторые крылья.

В свою очередь и техники всегда радовались успехам своего экипажа, даже спорили между собой, чей летчик лучше, гордились своим командиром. В авиации особенно ценны взаимное уважение воинов, честная и принципиальная дружба, помогающая службе.

Но в жизни моей встречалось и иное. По окончании Вольской авиационно-технической школы я попал в экипаж летчика бывалого, можно сказать именитого, но не совсем хорошего воспитателя. От авиаторов дореволюционной формации он перенял много отрицательных черт, в том числе зазнайство и самолюбование.

Выпускников школы летчик встретил с подчеркнутым пренебрежением. Опершись на крыло самолета, он картинно отставил ногу и небрежно сказал:

— Я — пилот! А вы кто? Всего-навсего обслуживающий персонал. Ваше дело содержать в порядке материальную часть, а мы созданы для того, чтобы летать. Запомните это!

В то время, надо заметить, бытовало мнение, будто летчиком может быть лишь высокоодаренный человек, обладающий врожденными способностями без приборов легко и свободно ориентироваться в пространстве. Эти доводы опровергла сама жизнь. Слов нет, летная профессия требует многого. Очень важно, например, быть физически развитым человеком, с крепкими нервами, отличным зрением и слухом, безупречным вестибулярным аппаратом. Но профессиональные качества и навыки все-таки приобретаются в процессе учебы, в результате систематических и упорных тренировок, проводимых по принципу от простого к сложному.

Я знаю многих авиационных специалистов, успешно овладевших летной профессией. Среди них немало прославленных пилотов, обогативших себя инженерными знаниями и продолжавших летную работу. Ныне это вполне закономерно. В наше время летная и инженерная подготовка слились воедино, сплав теоретических знаний и практических навыков дает великолепные результаты.

Но в начале тридцатых годов по этому вопросу лишь дискутировали, пережитки прошлого в летной среде давали о себе знать. Мне, например, их пришлось испытать на себе. Командир экипажа грубо и надменно обращался не только со мной, но и с другими авиаспециалистами. При каждом подходящем случае он старался подчеркнуть, что летчики — это все, а техники — ничто, так сказать, люди второго сорта.

А ведь успех любого полета, как я уже говорил, обеспечивается коллективными усилиями многих специалистов. В их крепкой дружбе — залог высокой и постоянной боеготовности каждого авиационного подразделения.

Тридцатые годы знаменательны качественным ростом авиационных кадров. Из учебных заведений прибывали летчики и техники, имеющие отличную военную и политическую подготовку. Особенно выделялась молодежь, пришедшая в авиацию по партийной и комсомольской мобилизации. В 1933 году в Военно-Воздушных Силах насчитывалось около 76 процентов коммунистов и комсомольцев. Их благотворное влияние сказывалось на всех сторонах жизни, учебы и летной работы.

Командир и комиссар, партийная и комсомольская организации нашей отдельной эскадрильи большое внимание уделяли борьбе за слетанность подразделения. Достигалось это не только улучшением учебного процесса, но и воспитанием дружбы в коллективе, повышением личной ответственности каждого за общий успех.

Отдельная эскадрилья, которой командовал Ф. И. Дубяго, на протяжении многих лет держала первенство в социалистическом соревновании и считалась лучшей в военно-воздушных силах Ленинградского военного округа. Ей было присвоено имя С. М. Кирова. Сергей Миронович постоянно интересовался состоянием боевой и политической подготовки в подразделении, лично знал руководящий состав, многих летчиков, инженеров и техников, неоднократно бывал у нас на аэродроме, наблюдал за полетами, присутствовал на учениях.

С эскадрильи, носившей имя С. М. Кирова, был и спрос особый. В числе первых мы осваивали новую для того времени технику, а иногда и проводили войсковые испытания самолетов.

В начале тридцатых годов, когда Советский Союз начал оказывать интернациональную помощь революционным силам Китая в борьбе с японскими захватчиками, наша эскадрилья послала туда лучших своих авиаторов. В провинции Синьцзян, в районе Урумчи, советские авиаспециалисты обучали китайских летчиков боевым действиям на самолетах Р-6. В ожесточенных боях погибли мои хорошие товарищи летчик Муравьев и борттехник Дегтярев. Несколько позднее мы потеряли экипаж летчика Малиновского, метко бомбивший вражеские объекты на острове Формоза (Тайвань), захваченном японскими оккупантами.

На Гатчинском аэродроме с нами соседствовала 1-я Краснознаменная истребительная эскадрилья. Она прославилась еще в годы гражданской войны. Здесь мужали крылья В. Чкалова, А. Серова и других отважных соколов нашей Родины.

До 1933 года эскадрилья летала на самолетах И-5 конструкции Н. Н. Поликарпова и Д. П. Григоровича. Затем личный состав стал осваивать новый истребитель И-7. И тут одна за другой начались поломки. Они случались даже у опытных летчиков из-за того, что новая машина имела тенденцию разворачиваться на разных этапах пробега. Не совсем удачной оказалась конструкция шасси. Естественно, самолет этот авиаторы невзлюбили, посыпались просьбы снять его с эксплуатации.

Помню, в Гатчинский гарнизон прибыл начальник ВВС Ленинградского военного округа Фроловский. Искусный летчик, знакомый чуть ли не со всеми типами машин, он сделал строгое внушение авиаторам эскадрильи за то, что они спасовали перед новым истребителем. Затем неожиданно приказал:

— Приготовьте самолет И-7 к полету!

Прослышав, что нашим соседям Фроловский учинил разнос и теперь хочет сам подняться в воздух на новой машине, мы побежали понаблюдать за этим необычным полетом.

Начальник ВВС округа вырулил самолет на старт. Короткий разбег — и И-7 в воздухе. Направившись в зону, Фроловский четко выполнил петлю Нестерова и еще несколько фигур высшего пилотажа. Мы искренне восхищались его летным мастерством.

И вот машина пошла на посадку. Планирование, борьба со сносом, выравнивание. Самолет касается земли, плавно совершает пробег. Вдруг он резко разворачивается и кренится. Слышатся треск, скрежет — крыла как не бывало.

Все ахнули. Стартовая команда бросается к поломанной машине. Авиаторы помогают командующему выбраться из кабины.

— Вы не ранены? — тревожно спрашивают его. — Врач не нужен?

В ответ слышится:

— Комэск, готовьте новый самолет!

И опять Фроловский взлетел как по струнке и отменно выполнил все элементы в воздухе. А при посадке, во время пробега, самолет, как и в первый раз, внезапно развернулся и снова сломал крыло.

Фроловский намеревался еще раз подняться в воздух на И-7, но его все же сумели отговорить от рискованного эксперимента. Злополучную машину вскоре сняли с производства.

В 1933 году в нашей стране впервые праздновался учрежденный правительством и ставший ныне традиционным День Воздушного Флота СССР. Советский народ проявлял большую заботу об укреплении Военно-Воздушных Сил нашей Родины. Интерес к авиации был необычайно огромен. Особую авиаэскадрилью имени С. М. Кирова, расположенную рядом с Ленинградом, постоянно посещали делегации с фабрик и заводов, учреждений и учебных заведений города. Мы показывали трудящимся различные типы самолетов и моторов, объясняли конструкцию боевых машин, знакомили с нашей жизнью и бытом. Гостям мы всегда были рады, но уж очень они одолевали нас просьбами «покатать» на самолете. А в нашем отряде, надо заметить, имелся громадный биплан «Фарман-голиаф», типа отечественного «Ильи Муромца». Он обладал большой подъемной силой, летать на нем было приятно и легко, хотя от шума двигателей у пассажиров надолго закладывало уши.

…Авиационная бригада, в состав которой входила наша эскадрилья, приступила к освоению ночных полетов в лучах прожекторов. Готовились к ним тщательно, учитывая неприятный случай, произошедший в одном из подразделений. Из-за того что колпак плохо закрывался, яркий свет прожектора, пробившись сквозь щели, ослепил летчика, и тот потерял пространственную ориентировку.

По заданию комбрига мы с командиром отряда Оленевым специально проверили в воздухе, можно ли пилотировать Р-6 в лучах прожекторов. Когда пришли в зону, я закрылся колпаком и вскоре убедился в его надежности. Летчик, освоивший полеты по приборам, может без всяких осложнений пилотировать машину даже в лучах трех прожекторов.

О результатах проверки доложили командиру бригады. Он принял решение выпускать ночью для взаимодействия с зенитчиками наиболее подготовленные к «слепым» полетам экипажи При этом потребовал строго придерживаться последовательности в обучении летного состава.

Ночные полеты оказались по плечу почти всем экипажам нашей эскадрильи. Летчики обладали отличной выучкой, практика у них и остальных авиаторов была довольно большая. Но трудностей встретилось немало. Ведь в тридцатые годы аэродром не имел ни ограничительных электрических огней, ни приводных и посадочных прожекторов, ни светящегося «Т». Были только плошки, в которых чадила пакля, пропитанная отработанным маслом. Однако летчики неплохо ориентировались и по этим светильникам, успешно взлетали ночью и совершали посадки.

Осенью, когда начался заключительный этап боевой учебы, эскадрилья перебазировалась на полевой аэродром, находившийся неподалеку от Пскова, в Карамышеве. В обстановке, приближенной к боевой, личный состав продолжал настойчиво осваивать ночные полеты. Техники и механики особенно сильно уставали. Днем готовили материальную часть, ночью обслуживали полеты. Иногда и после окончания летного дня нам было не до отдыха: то прогорит выхлопной клапан, то сорвет анкерную шпильку цилиндра или картера, то случится еще что-нибудь подобное. Приходилось немедленно браться за ремонт. После такой нагрузки кое-как добирались до сарая с сеном и, не раздеваясь, валились спать. На аэродроме в Карамышеве нас частенько навещали выпускники Военно-политической академии, которой в 1938 году было присвоено имя В. И. Ленина. Ее личный состав находился рядом с нами в летних лагерях. С большим интересом мы слушали их лекции и доклады. Будущие политработники были благодарны нам за радушный прием и за то, что у нас они всегда находили внимательную аудиторию.

Дружили мы и с врачами Ленинградской военно-медицинской академии, которые готовили наш отряд к высотным полетам. В то время барокамер еще не было и для выполнения заданий на больших высотах подбирали людей особенно крепких, способных переносить и перегрузки, и кислородное голодание.

После тренировок и тщательной подготовки летчики всем отрядом на самолетах Р-6 поднялись в воздух. Им поставили задачу достичь высоты пять тысяч метров. Сейчас это вызывает улыбку, а в то время, когда кислородных приборов не существовало, такая высота была довольно внушительной.

Пришлось делать промежуточную площадку. Когда достигли заданного потолка, самолеты уже еле держались в воздухе. Люди тоже с трудом переносили нехватку кислорода. Но испытание они выдержали.

Вскоре наступила пора осенних учений. В Ленинградский военный округ прибыли Нарком обороны К. Е. Ворошилов и начальник ВВС РККА Я. И. Алкснис.

С видным военачальником Яковом Ивановичем Алкснисом мне не раз приходилось встречаться. Я слушал его выступления на совещаниях руководящего состава и поучительные разборы на летно тактических учениях. Бывал он и в нашей отдельной авиаэскадрилье имени С. М. Кирова.

В 1926 году партия направила общевойскового командира Якова Ивановича Алксниса на руководящую работу в авиацию. Став заместителем начальника ВВС РККА, он в сжатые сроки овладел летным делом, успешно сдал экзамены на военного летчика, а потом принимал участие даже в рекордных перелетах на дальность.

В 1931 году Я. И. Алкснис назначается начальником ВВС РККА и утверждается членом Реввоенсовета СССР, заменив на этом высоком посту погибшего в авиационной катастрофе видного партийного и военного деятеля П. И. Баранова.

Яков Иванович со знанием дела руководил Военно-Воздушными Силами, проявляя особую заботу об оснащении частей новой техникой и вооружением, пилотажно-навигационными приборами и радиосредствами. Он твердо и решительно боролся с летными происшествиями и добился сокращения аварийности. Начальник ВВС РККА всегда заботился о том, чтобы учеба и работа были пронизаны духом новаторства, инициативы, а мерилом всех дел служила бы высокая боевая готовность.

Войсковые маневры и летно-тактические учения проходили у нас всегда в сложной обстановке, приближенной к боевой. Вот и теперь командиру отряда и мне, его инженеру, было приказано вылететь в глубокую разведку на полный радиус действия самолета Р-6. Для выполнения такого ответственного задания комэск Ф. И. Дубяго уступил нам свой самолет, на котором были установлены совершенно новые двигатели БМВ.

Полет проходил в сложной и все ухудшающейся метеорологической обстановке. Покров только что выпавшего ослепительно-белого снега затруднял ориентировку. И, несмотря на это, экипаж выполнил задание успешно. Когда легли на обратный курс и прошли станцию Дно, попали в сильный снегопад. Видимость резко ухудшилась. С высоты с трудом различалось железнодорожное полотно, окаймленное лесными массивами.

Положение еще более осложнилось, когда один из двигателей внезапно взвыл и самолет затрясло. Я взглянул на мотор и ахнул от изумления: привычно вращающегося воздушного винта не было.

Как только я доложил о случившемся, командир выключил неисправный двигатель. Позже выяснилось, что винт отлетел вместе с обрывком коленчатого вала мотора.

Самолет стал резко терять высоту. Впереди расстилался лесной массив. Но с помощью работавшего на форсаже исправного мотора можно было развернуться в сторону станции Батецкая, которую только что миновали, и сесть там где-нибудь в поле или на огороде. Командир экипажа именно так и поступил. Сбивая плетни, повредив и расщепив лыжи, мы все-таки кое-как приземлились.

Несколько оправившись от неизбежного в таких случаях шокового состояния и убедившись, что оба живы, мы выбрались на фюзеляж и молча сели. Из раздумья нас вывели бегущие со всех сторон люди. У некоторых за плечами были охотничьи ружья.

— Ни с места! Руки вверх! — послышался грозный окрик.

— Вы что, братцы, сдурели? — спокойно ответил командир.

После короткой словесной перепалки все прояснилось. Оказывается, местные жители приняли нас за экипаж заблудившегося иностранного самолета, поскольку на руле поворота нашего Р-6 вместо привычной алой звезды был нарисован флаг ВВС.

Сменив гнев на милость, жители станции Батецкая проводили нас к секретарю районного комитета партии. Прямо из его кабинета мы позвонили в округ и доложили о случившемся. Затем телефонограммой передали с таким трудом добытые данные глубокой воздушной разведки.

Буквально на следующий день я начал снимать поломанный мотор. Вскоре техники нашей эскадрильи доставили новый двигатель. Присланные для его установки специалисты такие сложные работы ранее не выполняли, поэтому мне почти все пришлось делать самому, а они только помогали. Разумеется, одновременно и приобретали недостающие навыки. Ремонт сильно осложнялся отсутствием подъемных механизмов и других приспособлений. И все же мы справились с заданием. Работая в полевых условиях, сумели к указанному сроку вернуть самолет Р-6 в строй.

Когда машина была полностью восстановлена, к нам прибыли командир эскадрильи и представители бригады. Они окончательно определили причину вынужденной посадки — скрытый заводской дефект, который имел совершенно новый немецкий мотор БМВ.

Приведенный случай не единичен. Коленчатые валы БМВ ломались в самых различных местах. Это объяснялось невысоким качеством стали, а возможно, и просто техническими диверсиями. Ведь в 1933 году власть в Германии захватили, как известно, фашисты. Они сразу же развернули бешеную антикоммунистическую пропаганду, которая отражалась и на наших экономических взаимоотношениях.

В итоге успешного выполнения первого пятилетнего плана в Советской стране была создана собственная авиационная и моторостроительная промышленность. Мы полностью отказались от услуг германской промышленности.

Командир эскадрильи приказал перегнать отремонтированный самолет на аэродром. Взлетать предстояло с небольшой заснеженной площадки. Оставив в машине минимум горючего, мы с летчиком отрулили Р-6 к опушке леса, расчистили полосу, утрамбовали снег.

Включены моторы. Особенно настороженно прислушиваюсь к замененному двигателю, но ничего подозрительного пока не слышу. Моторы взвыли еще сильнее, командир экипажа начал взлет, однако скорость нарастала медленно. Навстречу угрожающе надвигался железнодорожный мост. Пришлось дать двигателям форсаж. Едва не задев шасси за высокие фермы, мы с трудом преодолели это препятствие и взяли курс на Гатчину. Командир облегченно вздохнул и даже замурлыкал какую-то песенку. А я слушал другую музыку — музыку ритмично работавших двигателей.

Случай, имевший место на учениях, разумеется, исключительный. В большинстве своем полеты проходили нормально, без поломок и летных происшествий. Личный состав авиаэскадрильи имени С. М. Кирова стремился достичь высоких показателей по технике пилотирования, по всем видам боевого применения, а также по политической подготовке. Нам было чем порадовать нашего дорогого шефа Сергея Мироновича Кирова, делами доказать, что наше подразделение не зря носит его славное имя.

Личный состав напряженно готовился к окружным летно-тактическим учениям. Стало известно, что на этом смотре боевой готовности будет присутствовать Сергей Миронович.

Но к великому огорчению, мы так и не увидели нашего дорогого Мироныча. Ночью, когда эскадрилья была поднята по тревоге, мы узнали страшную весть о том, что С. М. Киров предательски убит.

Последняя моя встреча с Сергеем Мироновичем была в Таврическом дворце, куда я в числе авиаторов нашей эскадрильи был делегирован нести почетный траурный караул у гроба пламенного трибуна революции большевика-ленинца С. М. Кирова.

Новый, скоростной…

То были поистине крылатые дни. Семь отважных летчиков, семь первых Героев Советского Союза, борясь с туманами, пургой, обледенением, отыскали в студеных полярных водах дрейфовавшую льдину и с риском для жизни спасли потерпевших кораблекрушение челюскинцев. Прошло немного времени, и выдающийся летчик Михаил Громов побил мировой рекорд дальности полета, а Владимир Коккинаки рекорд высоты. Советские воздухоплаватели продолжали героически штурмовать стратосферу, метеорологическая ракета на жидком топливе, впервые запущенная в СССР, стала предвестницей наших грядущих побед в космосе…

Советские люди, руководимые Коммунистической партией, успешно претворяли в жизнь предначертания В. И. Ленина, строили социализм. Первая в мире социалистическая держава набирала богатырскую силу, обретала экономическую мощь.

Развернувшаяся во второй пятилетке реконструкция народного хозяйства страны преображала и Красную Армию. Нам, авиаторам, это было особенно заметно, ибо Военно-Воздушные Силы развивались очень бурно. Если в начале первой пятилетки в авиации преобладали легкие разведывательные самолеты, то в 1934 году бомбардировщики, истребители и штурмовики составляли уже 73,8 процента.

Ученые, конструкторы и самолетостроители успешно выполняли поставленную ЦК ВКП(б) и Советом Народных Комиссаров генеральную задачу: летать выше всех, быстрее всех и дальше всех. Большую роль в строительстве Воздушного Флота СССР и в оснащении нашей авиации современной боевой техникой сыграл утвержденный Советским правительством план развития ВВС на 1935–1937 годы.

В конце 1934 года поднялся в небо двухмоторный скоростной бомбардировщик СБ, созданный под руководством А. Н. Туполева бригадой ведущего конструктора А. А. Архангельского. Это произвело подлинную революцию в самолетостроении. Новая боевая машина имела прекрасную аэродинамическую форму, довольно тонкий профиль крыла, гладкое металлическое покрытие с потайной клепкой, убирающиеся шасси. Она явилась крупным достижением не только в отечественном, но и в мировом самолетостроении. Ведь в то время почти все летательные аппараты имели гофрированную поверхность крыла и фюзеляжа, повсеместно применялась грубая клепка. Все это, несомненно, ухудшало аэродинамические качества машин, снижало их скорость. Нередко обшивка отставала и деформировалась, возникали так называемые хлопуны.

Новый двухмоторный бомбардировщик СБ развивал скорость 450 километров в час, то есть почти такую же, какую в 1935–1936 годах имели истребители. Это намного повышало его боеспособность, делало менее уязвимым. Разбег и пробег у СБ были вдвое меньше, чем у предшествующих типов бомбардировщиков, что расширяло возможности его эксплуатации на полевых аэродромах.

Самолет имел изменяемый в полете шаг винта, максимальную по тем временам механизацию, радиотехнические средства, совершенное вооружение и бомбардировочное оборудование.

Жизнь новой крылатой машины начинается с чертежей, воплотивших творческие замыслы конструктора. Но ее детальное проектирование не под силу одному человеку. Этим сложным и трудоемким делом занимается большой коллектив. Одни заняты фюзеляжем, другие — винтомоторной группой, третьи — вооружением и т. д. Много творческой выдумки проявляют конструкторы, стараясь искуснее «запрятать» топливные баки и, не нарушая аэродинамической формы самолета, вписать в него кабины летчика, штурмана и воздушного стрелка-радиста.

Но вот все предусмотрено, размещено и согласовано. Утвержденные главным конструктором А. А. Архангельским чертежи нового самолета поступают на завод и обретают реальные формы в виде опытной модели. Она продувается в аэродинамической трубе, в нее вносят необходимые коррективы, учитывают и предложения производственников.

В создании нового типа боевой машины участвуют и другие предприятия, поставляющие так называемую самолетную начинку. В связи с этим мне вспоминается выступление А. Н. Туполева перед руководящим инженерным составом ВВС. Он сообщил, что в производстве самолета его конструкции участвует несколько сот предприятий, поставляющих авиационному заводу различные детали, арматуру, приборы, вооружение.

Когда опытный образец построен, начинались его испытания, сначала заводские, затем государственные, проводимые уже в научно-исследовательском институте Военно-Воздушных Сил. Осуществляют их хорошо подготовленные летчики и авиационные инженеры.

Но и это еще не все, даже если самолет получил положительную оценку и пошел в производство.

Несколько десятков машин первой серии проходили затем войсковые испытания. В ходе их проверяется не только прочность нового самолета, но и его боевые качества. Как видим, рождение крылатой машины — это результат творчества большого коллектива людей.

В войсковых испытаниях скоростного бомбардировщика СБ довелось участвовать и мне. С особым интересом мы осваивали предназначенный для этого самолета новый двигатель М-100 конструкции В. Я. Климова. Наше внимание привлекла амортизационная подвеска гильз цилиндров. Их температурные деформации упреждались специальным пружинным кольцом, а это предотвращало прорыв газов в зарубашечное пространство и исключало механические повреждения блоков. Наполнение выхлопных клапанов металлическим натрием способствовало их лучшему охлаждению и исключало прогорание. Многокарбюраторность (шесть карбюраторов) обеспечивала лучшее заполнение их рабочей смесью. Применение высокопрочного сплава алюминия — силумина — позволило снизить сухой вес двигателя до 0,5 килограмма на лошадиную силу.

А мощность его значительно возросла благодаря использованию еще одной новинки — центробежного нагнетателя с анероидным регулятором давления.

На авиационном и моторостроительном заводах мы изучили и, как говорится, прощупали все узлы и агрегаты самолета СБ и двигателя М-100. В НИИ ВВС летный и инженерно-технический состав продолжал освоение нового скоростного бомбардировщика. Лишь после этого мы, получив десять сверкающих лаком машин, приступили к их войсковым испытаниям.

Взлет — посадка, взлет — посадка… Тысяча однообразных и утомительных полетов при полной нагрузке на все агрегаты. Самолет эксплуатировался зимой и летом, в самых разнообразных условиях: в холод, дождь и жару.

Испытания проводились по уплотненному графику с большим напряжением. Их результатами постоянно интересовался Александр Александрович Архангельский правая рука А. Н. Туполева. Летчики, инженеры и техники сознавали свою ответственность за порученное им дело, стремились как можно быстрее и лучше выполнить важное государственное задание. О ходе их работы регулярно докладывалось Центральному Комитету нашей партии и Советскому правительству.

Войсковые испытания СБ проводились под контролем начальника НИИ ВВС и других ответственных работников Техническим составом руководил инженер НИИ ВВС И. В. Марков, ставший впоследствии генералом, крупным специалистом инженерно-авиационной службы. Вопросами штурманского обеспечения занимался участник ряда выдающихся перелетов А. М. Брянденский.

Очень много внимания уделял нам начальник испытательного отдела НИИ ВВС Кириллов, которого авиаторы уважительно называли Бородой. Он испытал уже несколько сот различных боевых машин.

Кириллов погиб буквально на наших глазах в начале 1936 года, когда проверял в воздухе первую модель одного из самолетов. Летчик-испытатель П. М. Стефановский не советовал ему это делать, предупредил, что машина сваливается в штопор при малейшей передаче ноги, что ее надо снять с испытаний и отправить на доработку. Однако начальник отдела испытаний НИИ ВВС Кириллов решил лично убедиться в недостатках новой машины. При заходе на посадку самолет свалился в штопор, из которого летчику его вывести не удалось из-за малой высоты. Перед моими глазами до сих пор стоит, словно живой, этот человек — высокий, стройный, с черной, аккуратно подстриженной бородкой. Он отдал жизнь во имя того, чтобы советская авиация получила на вооружение лучшие в мире боевые машины.

Выдающийся летчик, обаятельный человек и требовательный начальник, Кириллов оказывал нам большую помощь своими советами и рекомендациями. В числе первых он одобрительно отозвался и о СБ. Но прежде чем пустить новую машину в серийное производство, необходимо было устранить дефекты монтажного и производственного порядка, которых вначале оказалось немало. Например, течь водяных и масляных радиаторов, трещины швов сварки стоек шасси. Отказывали и навигационные приборы. На некоторых самолетах была не в порядке гидросистема.

С раннего утра инженеры, техники и механики занимались устранением дефектов и подготовкой машин к испытаниям в воздухе. Затем они обслуживали полеты. И так каждый день!

В ходе войсковых испытаний СБ мы сталкивались со многими трудностями. В один из летних дней, когда жара достигла 30 градусов, моторы неожиданно начали перегреваться, температура воды в системе подскочила до 110–120 градусов. Создалась опасная ситуация, и мы вынуждены были прекратить полеты.

Все приуныли, начали искать выход из создавшегося положения. Встревожились также главный конструктор самолета СБ А. А. Архангельский и главный конструктор двигателя В. Я. Климов.

Мы пробовали менять клапаны водяной системы, принимали некоторые другие меры, но все они оказывались безрезультатными.

Загадка, как это иногда случается, была разгадана неожиданно. Стремясь придать машине совершенную аэродинамическую форму и добиться увеличения ее скорости, самолетостроители постарались «зализать» все выступающие детали. В принципе они приняли верное решение, но кое-где переборщили. Закрыв двигатель где надо и не надо дефлекторами, они тем самым усложнили авиаспециалистам доступ к некоторым агрегатам. И те просмотрели серьезный дефект — выпадание анкерной силовой шпильки и как следствие свинчивание гайки. Первым его обнаружил техник А. Николаев. Но при осмотре остальных машин выявилось, что он носит массовый характер. Не дожидаясь особого разрешения, мы сняли все ненужные дефлекторы. Это позволило улучшить стартовый осмотр самолетов, внимательнее следить за состоянием анкерных болтов, своевременно подтягивать гайки, если возникала такая необходимость.

Результат оказался совершенно неожиданным. Перегревы двигателей, так беспокоившие нас, прекратились. Температура воды в системе охлаждения теперь не превышала 90 градусов. Виновниками ее скачкообразного повышения явились злополучные дефлекторы. Так обнаружение одного дефекта позволило устранить другой.

Испытания возобновились с прежней интенсивностью. Но меня вдруг вызвал на завод главный конструктор А. А. Архангельский и стал распекать за самостоятельный съем дефлекторов. О наших действиях его проинформировал прикрепленный к группе инженер завода. Я согласился с тем, что мы не имели права без его ведома менять конструкцию самолета, то есть снимать дефлекторы, но тут же объяснил, чем это вызвано. И добавил, что такая мера позволила одновременно снизить температуру воды в системе охлаждения моторов.

А. А. Архангельский мгновенно это оценил и даже обрадовался, что загадка наконец разгадана. Ознакомившись с представленными мною данными об изменении температурного режима двигателя, этот довольно мягкий человек дал нагоняй конструктору, рассчитывавшему «зализы» (дефлекторы).

— Вы, — сказал Архангельский, — должны благодарить технический состав за то, что он в ходе войсковых испытаний исправил ваши промахи.

Не скрою, мне было приятно слышать такой отзыв о работе наших инженеров и техников.

Главный конструктор приказал снять дефлекторы со всех ранее выпущенных машин и прекратить их изготовление в дальнейшем. Его решение принесло двойную пользу. Во-первых, улучшились качества СБ, поскольку с машины были сняты детали, препятствующие обдуву двигателя. Во-вторых, завод получил большую экономию: ведь «зализы» изготовлялись вручную и стоили довольно дорого.

Это далеко не единичный факт плодотворного сотрудничества инженерно-технического состава частей и подразделений ВВС с конструкторскими бюро, авиационными и моторостроительными заводами. В частности, инженеры и техники нашей эскадрильи, участвуя в ряде войсковых испытаний, внесли немало ценных предложений, которые помогли усовершенствовать конструкцию самолета и двигателя, повысить живучесть деталей и узлов, улучшить эксплуатацию материальной части в воздухе и на земле.

Параллельно с войсковыми испытаниями самолета СБ проводились государственные испытания другой новой машины — дальнего бомбардировщика С. В. Ильюшина, получившего впоследствии название ДБ-3.

1 мая 1936 года на традиционном военном параде в Москве самолеты были представлены довольно широко. Внимание всех его участников, и особенно зарубежных гостей, привлекли новые скоростные машины — истребители И-16 и бомбардировщики СБ. Друзей они радовали, а у недругов вызывали злобу, смешанную со страхом и завистью.

Реакцию наших вероятных противников нетрудно было понять. Именно в 1936 году фашистская Германия и милитаристская Япония заключили антикоминтерновский пакт. К ним вскоре присоединилась и Италия. Международная обстановка все более накалялась. В 1935 году фашистская Италия напала на Абиссинию, в 1936 году гитлеровцы ввели свои войска в Рейнскую область и вплотную придвинулись к границам Франции.

18 июля 1936 года одна из испанских радиостанций послала в эфир довольно безобидную фразу: «Над всей Испанией безоблачное небо». Это был условный сигнал для начала фашистского мятежа генерала Франко и его приспешников против республиканского правительства. Для поддержки мятежников, не имевших опоры в испанском народе, итальянские и германские фашисты бросили трехсоттысячную армию.

На защиту республики поднялись не только рабочий класс и трудовое крестьянство Испании, но и все прогрессивное человечество. В Советском Союзе проходил сбор средств для сражающейся республики, туда направлялись пароходы с продовольствием и медикаментами.

СССР оказывал ей и военную помощь. Бывая на авиационном заводе, мы сами видели, как рабочие спешно разбирали новенькие СБ и упаковывали их в ящики для отправки в Испанскую республику. Мы с волнением читали газетные сообщения о ее героической борьбе. Каждый из нас был душой и мыслями там, на переднем крае развернувшегося сражения с международным фашизмом. А когда летчики, инженеры и техники нашего отряда узнали, куда отправляются самолеты, они все, как один, подали рапорты направить их в Испанию, дать им возможность с честью выполнить свой интернациональный долг.

Вскоре нас вызвали в Москву. Уверенные в том, что наша просьба будет удовлетворена, мы прибыли в Управление кадров ВВС в приподнятом настроении. Однако радость наша оказалась преждевременной. Находившийся там командующий ВВС нашего округа В. Н. Лопатин категорически заявил:

— Никуда вы не поедете. И больше рапортов не пишите. Будете здесь готовить авиационные кадры!

Несмотря на вмешательство В. Н. Лопатина, несколько экипажей нашей эскадрильи все же выехали в Испанию. Позже мы узнали, что в боях с фашизмом отличились М. Лисов, Н. Серебряков, Д. Валентик и другие. Но таких счастливчиков можно было пересчитать по пальцам. Остальным авиаторам отряда не удалось осуществить свою мечту.

Выполняя приказ командующего, мы перегнали полученные на заводе СБ на окружной аэродром и приступили к переучиванию летного и технического состава округа. Эта группа стала ядром новой авиационной части, которая пока не имела названия. Мне было поручено проводить занятия по конструкции самолета и двигателя, а Андрею Стетишину, назначенному командиром эскадрильи, — по технике пилотирования СБ. Штурман Иноземцев преподавал свой предмет.

После основательной наземной подготовки начались вывозные полеты. Вначале они выполнялись на самолетах Р-6, имевших двойное управление, затем слушатели пересаживались на двухмоторный бомбардировщик СБ.

Командующий ВВС округа комкор В. Н. Лопатин осваивал новый самолет в числе первых. Его прилежанию мог позавидовать каждый. Он старался досконально изучить материальную часть, интересовался буквально мелочами, просил не делать ему никаких поблажек, спрашивать, как он выразился, по всей строгости.

Однажды мне и пришлось спросить с него «по всей строгости». Объясняя назначение взлетно-посадочных щитков нового бомбардировщика, я подчеркнул, что при взлете надо обязательно выпускать щитки на 10 градусов — это облегчает его быстрый отрыв от земли. Неожиданно командующий оборвал меня и заявил, что щитки предназначены только для торможения, для сокращения пробега при посадке, что они ни в коей мере не являются аэродинамическими.

Невыдержанность слушателя, хотя и высокопоставленного, несколько обидела меня. Я еще раз разъяснил аэродинамическое назначение щитков, а в заключение предупредил: если летчик при взлете не выпустит щитки и нарушит инструкцию, я снижу ему оценку, невзирая на звание и должность. Комкор удивленно вскинул брови, внимательно посмотрел на меня, будто увидел впервые, но ничего не сказал.

Настал день, когда В. Н. Лопатин должен был вылететь на СБ самостоятельно. Я стоял рядом с командиром эскадрильи А. Стетишиным, ожидая, когда слушатель попросит разрешения на взлет. Заметив, что щитки на его самолете выпущены, решил уже запретить ему вылет. Но напрасно я заподозрил его в упрямстве. В. Н. Лопатин отклонил щитки, как и положено, на 10 градусов и лишь после этого поднял руку, запрашивая разрешение на взлет.

Новую машину командующий освоил отлично и первый самостоятельный полет выполнил, можно сказать, образцово. Когда закончилась учеба, он подошел ко мне и поблагодарил за науку. Не постеснялся даже во всеуслышание заявить о том, Что не он, а я был прав, что щитки действительно эффективны при взлете. Обращаясь к собравшимся вокруг нас авиаторам, комкор В. Н. Лопатин сказал:

— Не зная подобных мелочей, товарищи, нельзя сполна использовать все возможности новой авиационной техники.

В годы первых пятилеток, преобразивших нашу Родину, партия призывала советских людей проявлять энтузиазм не только в строительстве новых заводов, но и в их освоении. О стремлении новаторов оседлать первоклассную технику, взять от нее максимум того, что она может дать для повышения производительности труда, красноречиво свидетельствовало широко развернувшееся в стране стахановское движение.

Охватив и армию, это движение еще более активизировало борьбу за овладение научно-техническими знаниями, подняло на новую ступень рационализацию и изобретательство, пропаганду передового опыта.

Помню, секретарь партийной ячейки поручил мне сделать на собрании доклад на тему «Коммунисты и новая техника».

— Великий Ленин, — напомнил он, — называл партию большевиков партией новаторов, занятых революционным преобразованием общества. Для строительства социализма, а также для защиты Родины нужны и новая техника, и люди, в совершенстве овладевшие ею.

Секретарь порекомендовал подчеркнуть и провести эту мысль в докладе, выступить поострее, чтобы взбудоражить людей. Главное внимание уделить критике наших недостатков.

— Равнодушия и благодушия у нас пока много, — сказал он. — А это, как правило, порождает застой в мыслях и делах, мешает нашему движению вперед.

Секретарь партячейки был прав. В то время встречались такие летчики, которые считали, что они превзошли уже все, раз умеют держаться за ручку управления самолетом и ориентироваться в воздухе. Теоретическую учебу они считали для себя необязательной. Пробелы в подготовке этих товарищей особенно сильно дали о себе знать, когда началось переучивание на новую авиационную технику. Привыкнув жить вчерашним днем, они порой не верили в точность показаний авиакомпаса и в маршрутных полетах ориентировались визуально. Не доверяли они и авиагоризонту, предлагали снять с самолета радиостанцию, заявляя, что она только утяжеляет машину, ухудшает ее летно-тактические данные.

В докладе я использовал такой пример. К нам на вооружение поступил новый по тому времени оптический прицел «Герца». Ранее бомбардировочные экипажи при сбрасывании бомб пользовались весьма примитивным прибором, в шутку прозванным «гвоздиком». Он крепился на борту кабины штурмана.

Получив новинку, мы сразу же решили испытать ее на практике и на флагманском воздушном корабле вылетели на бомбометание. Самолет вел командир отряда И. П. Ларюшкин, а я, инженер отряда, выполнял обязанности борттехника. Штурман у нас был тоже довольно опытный.

И вот мы над полигоном. Внизу отчетливо виден крест и знак, разрешающий выполнять бомбометание. Штурман, размахивая, как дирижер, руками, выводит самолет на боевой курс. Следуют его дополнительные поправки, и воздушный корабль точно выходит на цель.

Промелькнут еще две-три секунды, и бомба полетит вниз. Это будет первый опыт использования прицела «Герца». Знаю, с каким нетерпением молодые штурманы ждут результатов бомбометания.

Хорошо вижу штурмана, приникшего к оптическому прицелу. Но крест вдруг уходит под самолет. Сброса не последовало. Что ж, в авиации всякое бывает, тем более при бомбометании.

Делаем повторный заход. Цель надвигается стремительно. Чувствую, что пора сбрасывать бомбы, и снова перевожу взгляд на штурмана. Но что это? Он почему-то отвернулся от нового прицела и смотрит через борт, сосредоточив все внимание на привычном «гвоздике».

Выбрав момент, штурман дергает ручку бомбосбрасывателя. Бомбы летят вниз, как бы обгоняют нас, а затем уходят под самолет. На земле вспыхивает цепочка взрывов. Серия бомб легла точно в цель.

Однако такой успех меня не обрадовал. Опытный штурман — и вдруг отбомбился с помощью «гвоздика»…

Нехотя, со скрипом переходили некоторые авиаторы на новую технику. Я не называю фамилию штурмана лишь потому, что он всегда бомбил отлично и освоил впоследствии не только прицел «Герца», но и другие, более сложные и совершенные приборы.

На партийном собрании мы крепко пропесочили тех людей, которые жили вчерашним днем и не доверяли новой технике. Деловой разговор подкрепили практическими мероприятиями. У нас стали регулярно проводиться технические конференции, вечера вопросов и ответов, викторины, смотры рационализаторских предложений, выставки литературы, освещающей теорию и практику эксплуатации самолета, мотора, электро- и радиотехнического оборудования.

Переучивая личный состав, мы и сами настойчиво пополняли свои знания и совершенствовали практические навыки.

Вскоре к нам приехали известные парашютисты К. Ф. Кайтанов и Н. А. Евдокимов, награжденные орденом Ленина. Они сообщили, что намерены побить мировой рекорд в высотном прыжке, что осуществить этот замысел позволит им наша новая машина. По распоряжению командования ВВС округа мы начали усиленно заниматься экспериментальными высотными полетами, готовить людей и технику к штурму мирового рекорда.

И вот долгожданный день настал. Погода выдалась ясная, солнечная.

Самолет СБ, пилотируемый летчиком Скитевым, оторвался от земли и начал набор высоты. И хотя видимость была отличной, серебристая машина вскоре превратилась в точку, а затем исчезла в голубом пространстве.

Рассчитав время выброски парашютиста, внимательно всматриваемся в небо, но Кайтанова не видим. Наконец заметили его все увеличивающийся купол парашюта. Напряженно следим за спуском.

Момент выброса был определен точно. Парашютист Кайтанов приземлился в районе аэродрома.

После посадки летчик Скитев сообщил, что парашютист совершил прыжок точно с запланированной высоты. Теперь Кайтанову нужно получить официальное заключение комиссии.

С волнением следим за тем, как спортивные комиссары вскрывают опломбированные приборы и проверяют их показания. Барограф беспристрастно зафиксировал предельную высоту, с которой совершен прыжок. Есть мировой рекорд! Раздаются крики «ура». Все горячо поздравляют Кайтанова, обнимают его.

Я, как инженер, особенно рад успеху парашютиста. В этом полете еще раз подтвердились прекрасные летные данные бомбардировщика СБ.

Переучивание кадров проходило успешно. Вчерашние наши ученики становились учителями и передавали свои знания подчиненным. Так в Ленинградском военном округе постепенно формировалось первое соединение скоростных бомбардировщиков.

В те напряженные дни мы решали сразу несколько задач: переучивались на новую технику, занимались боевой и политической подготовкой, укомплектовывали соединение и строили. Расширялись взлетные и посадочные полосы, возводились ангары, склады, казармы. Сооружалась электростанция. Комендантом аэродрома был назначен старший летчик А. В. Федосеев. Собранный, энергичный, он успешно справлялся со своими обязанностями.

На первых порах формированием этой авиационной бригады, боевой учебой и строительством руководил начальник штаба Вениамин Федорович Юдаев. В январе 1937 года в командование вступил ветеран советского Воздушного Флота, ныне маршал авиации Степан Акимович Красовский, член Коммунистической партии с 1918 года. Он принял наше соединение в самое горячее время: поступали не только новые самолеты, но и новые люди. А вскоре начались самостоятельные полеты. Степан Акимович лично руководил ими. Спокойный, уравновешенный, волевой, он никогда не дергал подчиненных.

Правда, С. А. Красовский пробыл у нас недолго. Его назначили командиром 4-го авиационного бомбардировочного корпуса. Наше соединение сначала возглавил полковник М. И. Котельников, затем его сменил полковник В. В. Нанейшвили.

Период освоения новой авиационной техники стал знаменательным и в моей службе. Меня назначили инженером скоростной бомбардировочной авиабригады. Круг обязанностей расширился, забот прибавилось, нередко приходилось работать не только днем, но и ночью. С авиазавода поступали очередные партии самолетов, комплектовались новые экипажи, пополнялся инженерно-технический состав.

Именно в то время к нам прибыли выпускники Киевского авиационного института. Молодые инженеры обладали хорошими теоретическими знаниями, но с боевой техникой встретились впервые и, естественно, натолкнулись на многие трудности. Кто-то из прибывших заявил, что своим призванием он всегда считал работу в конструкторском бюро или на авиационном заводе, что проверить мотор и подтянуть какую-либо гайку может любой недипломированный сверхсрочник.

— Жаль, что в институте вас плохо информировали о будущем нашей авиации, заметил я. — Военно-Воздушным Силам сейчас крайне необходимы теоретически подготовленные люди, способные быстро освоить новую технику. Поэтому-то вас и прислали в нашу бригаду. Даю слово, что вы полюбите армейскую жизнь и работу в войсках.

Так оно и получилось. Вначале молодые инженеры привыкали к новой обстановке, были дублерами техников самолетов, затем самостоятельно работали техниками звеньев и инженерами отрядов. Постепенно они стали опытными эксплуатационниками, хорошими специалистами. Впоследствии некоторые из них занимали руководящие должности в Военно-Воздушных Силах.

За переучивание личного состава без аварий и поломок, за образцовую организацию эксплуатации и сложных ремонтных работ все ветераны освоения нового самолета СБ получили благодарности и ценные подарки от Наркома обороны К. Е. Ворошилова и командующего ВВС ЛВО В. Н. Лопатина. В приказе по войскам отмечалось, что коллектив с честью выполнил задачу, поставленную перед ним партией и правительством.

Весной 1937 года наша бригада начала подготовку к первомайскому параду в Москве. В столицу вылетели три эскадрильи — майора Н. Ф. Науменко, капитана Е. Н. Мозгового и майора Хаецкого. Они совершили посадку на летном поле Центрального аэродрома Москвы, находившегося неподалеку от нынешней станции метро «Аэропорт».

1 мая 1918 года В. И. Ленин принимал в этих местах первый военный парад молодой Красной Армии, наблюдал за полетами краснозвездных аэропланов, беседовал с красвоенлетами. Тогда здесь находилось всего несколько стареньких деревянных «этажерок», обтянутых перкалем. Теперь же сверкали лаком на солнце десятки современных воздушных кораблей. Кроме нашей на Центральный аэродром прилетели Киевская и Смоленская бомбардировочные бригады, а также другие авиационные части.

Между ними сразу же развернулось социалистическое соревнование на лучшую слетанность парадных колонн, на образцовую подготовку материальной части к полетам. После тренировок и репетиций подводились итоги, определялись места. Гласность, сравнимость результатов социалистического соревнования подстегивали каждого из нас, все стремились высоко держать честь родной бригады, Ленинградского военного округа.

Проверить качество подготовки материальной части к параду прибыла инспекция Военно-Воздушных Сил Красной Армии. Волновались все, а я, как инженер бригады, наверное, больше других. Особенно побаивался придирчивого А. И. Мезинова. Однажды он уже осматривал нашу технику и дал тогда явно заниженную оценку. Инженер, видимо, умышленно так поступил, чтобы у нас не появилось благодушное настроение.

И в этот раз члены инспекции осматривали машины весьма скрупулезно, но никаких дефектов не нашли. Отличная оценка позволила бригаде занять первое место в соревновании.

Наступил первомайский праздник. Восход солнца мы встретили на стоянках. Провели предполетный осмотр, опробовали двигатели. После этого бомбардировщики вырулили на старт. Самолеты замерли в ровной шеренге. Летчики сидят в кабинах. Технический состав, подготовивший материальную часть к параду, собрался в группу и наблюдает за машинами. Стоит торжественная тишина. Бомбардировщики будут взлетать одновременно.

В воздух взвилась зеленая ракета. Тишину разорвал рев запущенных моторов. Самолеты пошли на взлет. И вот они все до одного уже в воздухе. Техники и механики облегченно вздохнули.

Вслед за ленинградцами взлетают Киевская и Смоленская бригады. Они сразу же уходят в сторону Клина. Там к ним должны подстроиться другие авиационные части.

Через некоторое время парадная колонна самолетов снова проносится над Центральным аэродромом. Отсюда она берет курс на Красную площадь.

Особенно пристально мы следим за бомбардировщиками нашей бригады. Они точно выдерживают интервалы и дистанцию. Четкость строя радует глаз.

Но что такое? Один СБ вдруг резко отвернул от колонны и, как-то неестественно покачиваясь, стал вопреки правилам заходить на посадку по ветру. Значит, что-то случилось неладное. Все, кто находился на аэродроме, бросились к приземлявшемуся самолету, который даже не дотянул до «Т». Подбежав, я увидел, что переднее остекление кабины разбито, а летчик в крови.

Вот он неторопливо снял очки и, стряхнув с них перья, стал вытирать измазанное лицо.

Оказывается, в самолет попал оторвавшийся от стаи гусь. Только высокое летное мастерство командира экипажа позволило предотвратить катастрофу.

Вскоре возвратились все бомбардировщики бригады.

Мне потом рассказывали, что над Красной площадью они прошли в безукоризненно четком строю. Волнения, связанные с парадом, прошли.

2 мая 1937 года в Кремле состоялся прием участников военного парада. Мне тоже посчастливилось присутствовать на нем. Это были незабываемые минуты.

1937 год ознаменовался выдающимися перелетами советских авиаторов. В мае Герой Советского Союза М. В. Водопьянов, а затем известные полярные летчики В. С. Молоков, А. Д. Алексеев и И. П. Мазурук посадили свои тяжелые самолеты на Северном полюсе. Водрузив там флаг Страны Советов, четверка отважных папанинцев создала первую в мире дрейфующую научную станцию.

Еще не смолкли рукоплескания в их честь, как над Северным полюсом в июне 1937 года пролетел новый краснокрылый гигант. Это В. П. Чкалов, Г. Ф. Байдуков и А. В. Беляков совершали беспосадочный перелет Москва — США. Через три недели М. М. Громов, А. Б. Юмашев и С. А. Данилин достигли Америки по более протяженному маршруту.

Попутно замечу, что в тридцатых годах были осуществлены перелеты хотя и малоизвестные, но весьма примечательные. Например, отряд тяжелых бомбардировщиков ТБ-3 из Ленинградского военного округа совершил сложный по тому времени воздушный экскурс через ряд европейских стран — Польшу, Францию, Италию и другие. Советскую военную делегацию возглавлял Р. П. Эйдеман.

Участник перелета борттехник С. Н. Бурсаков рассказывал мне, что первую посадку они совершили в Кракове. Бензозаправщики польских ВВС не были приспособлены для перекачки горючего на большую высоту, и насосы, как говорится, не тянули. Чтобы напоить свои гигантские воздушные корабли, технический состав отряда вынужден был таскать бензин бидонами.

На следующий день самолеты поднялись в воздух и взяли курс на Рим. Буржуазная пресса, ссылаясь на заявления зарубежных авиационных авторитетов, высказывала сомнения в том, что тяжелые воздушные корабли смогут преодолеть альпийский барьер. Но наши экипажи довольно легко набрали необходимую высоту и благополучно пролетели над заснеженными Альпами. После шестичасового полета над горами и Средиземным морем они совершили посадку на аэродроме Чампино, неподалеку от Рима.

За рубежом наши экипажи кроме показные совершали также экскурсионные полеты, забирая на борт ТБ-3 по сорок пассажиров. В середине тридцатых годов эта цифра производила довольно сильное впечатление. Тем более что на войсковых маневрах именно с этих самолетов сбрасывались массовые парашютные десанты.

В Италии советские авиаторы продемонстрировали великолепные летные и боевые качества отечественных воздушных кораблей, созданных конструкторским бюро А. Н. Туполева. У высших чинов итальянских ВВС полеты ТБ-3 вызывали смешанное чувство — тут было и удивление, и восторг, и… страх.

К сожалению, фашистские правители не вняли нашему внушительному предостережению. Сначала Муссолини организовал нападение на Эфиопию, затем вкупе с Гитлером предпринял интервенцию против республиканской Испании, поддержав мятеж генерала Франко.

В знаменательном 1937 году эскадрильи этой скоростной бомбардировочной авиабригады участвовали и в параде, посвященном 20-летию Великого Октября. Страна победившего социализма встретила свое славное двадцатилетие выдающимися достижениями на всех участках великого строительства. За короткий исторический срок, сбросив с себя вековую отсталость, наша Родина стала могучей индустриально-колхозной державой, страной высокой культуры, оплотом борьбы против фашистского мракобесия, маяком для всего прогрессивного человечества.

Началась Вторая Мировая

В XX веке почти все войны начинались внезапным и вероломным нападением агрессора, лицемерно оправдывавшего преступный разбой сфабрикованными доводами и фактами. Но историю никогда и никому обмануть не удавалось. От нее не укроется никакая фальшь.

Гитлер, Гиммлер и их подручные в глубочайшей тайне готовили провокационный акт, послуживший формальным поводом для нападения на Польшу. Но тайное вскоре стало явным. В ночь на 1 сентября 1939 года банда немецких уголовников, отобранных в тюрьмах и одетых в форму польских жолнежей, инсценировала нападение на пограничный город Глейвиц. По сигналу прервав радиопередачу, диктор драматически завопил в микрофон, что напавшие поляки врываются в здание германской радиостанции. Затем послышались частые выстрелы, истерические крики, польская речь с немецким акцентом.

Поднаторевший на провокациях эсэсовский главарь Альфред Науйокс решил замести все следы и перестрелял участников позорного спектакля. Тела одетых в польскую военную форму немецких уголовников были поспешно сфотографированы представителями прессы.

А на рассвете 1 сентября 1939 года заблаговременно сконцентрированные германские вооруженные силы пересекли границу Польши и развернули наступление на земле, в воздухе и на море. Так началась вторая мировая война.

Пока англичане и французы предъявляли фюреру ультиматумы и терпеливо ждали положительного ответа, немецко-фашистские войска прорвали польскую оборону и стремительно продвигались к районам Западной Украины и Западной Белоруссии, отторгнутым в 1920 году от Советской Родины международным империализмом.

Хорошо помню, с какой тревогой вчитывались мы в скупые газетные сообщения. Под ударами немецких дивизий польский фронт рушился, фашистская авиация повсеместно сеяла смерть и превращала города и села в руины.

Чувство негодования вызывало и подлое, предательское поведение правителей буржуазно-помещичьей Польши. Отвергнув со шляхетской заносчивостью предложенную Советским Союзом военную помощь, они затем позорно бежали в Румынию. Страна и народ были брошены на произвол судьбы.

Советский Союз не был равнодушным наблюдателем происходящих событий. Активно противодействуя гитлеровской агрессии, он взял под защиту трудящихся Западной Украины и Западной Белоруссии.

Как только разразилась вторая мировая война, войска Ленинградского, Особых Киевского и Белорусского, а также Калининского, Московского и Харьковского военных округов были приведены в боевую готовность. Народный комиссар обороны распорядился задержать увольнение красноармейцев, отслуживших свой срок, и отменил отпуска командному составу.

Вторая мировая война застала меня на посту заместителя главного инженера ВВС Ленинградского военного округа. По роду службы мне приходилось переезжать с одного аэродрома на другой, чтобы как можно быстрее привести самолетные парки частей и соединений в боевую готовность. Приходилось также заниматься укомплектованием полков техническим составом, развертыванием авиаремонтных подразделений, снабжением запасными частями.

Военно-воздушными силами Ленинградского военного округа в то время командовал комкор Е. С. Птухин. Он обладал хорошими организаторскими способностями, высокой летной и технической культурой, был требовательным и в то же время заботливым военачальником. К этому надо прибавить и его солидный боевой опыт, приобретенный на фронтах Испании.

Направляя главного инженера ВВС округа А. В. Агеева и меня в авиационные гарнизоны, комкор Е. С. Птухин напомнил:

— Особое внимание обратите на рассредоточение авиационной техники и маскировку. Мы не к параду готовимся, а к выполнению боевой задачи. Хотя у нас с Германией и заключен договор о ненападении, но бдительность и настороженность всегда полезны. Тем более что фашисты коварны и способны на любую подлость. Находясь в Испании, я не раз в этом убеждался.

Расправившись в течение трех недель с Польшей, гитлеровцы устремили свои алчные взоры на прибалтийские страны, как на исходный плацдарм для нападения на Советской Союз. Стремясь преградить путь германской агрессии на Восток и учитывая чаяния народов Прибалтики, Советское правительство подписало договоры о взаимопомощи с Эстонией, Латвией и Литвой. На основе заключенных пактов на территории прибалтийских республик должны были быть размещены советские войска, в том числе и соединения Ленинградского военного округа.

В те дни на базе ВВС Ленинградского военного округа были сформированы военно-воздушные силы 8-й армии. Командующим назначили А. А Новикова, его заместителем — полковника С. В. Слюсарева, а главным инженером — меня.

Части и соединения, входившие в состав ВВС 8-й армии, собрались на указанном аэродромном узле. Все было готово к выполнению правительственного задания — к прикрытию своих наземных войск, вступающих на территорию Прибалтики.

В ожидании приказа на вылет мы с полковником С. В. Слюсаревым зашли в кабинет А. А. Новикова.

— Есть боевая работа! — громогласно объявил он, пожимая нам руки. Командование не знает, где находятся наши передовые части. Приказываю вам вылететь на разведку!

Мы с радостью бросились на аэродром. Пока полковник С. В. Слюсарев готовил карту, я опробовал моторы СБ. Взлетели. Вот уже идем над территорией Эстонии. Под крылом мелькают реденькие березовые рощи и сосновые леса, поля, изрезанные многочисленными межами.

Экипаж довольно быстро обнаружил двигавшиеся по дорогам советские войска. Пролетая над танковыми и механизированными колоннами, Слюсарев то и дело покачивал крыльями самолета, давая понять наземным частям, чтобы они обозначили себя, выложили сигнальные полотнища. Но старания летчика оказались тщетными. Что греха таить, взаимодействие авиации с пехотой тогда не было по-настоящему отработано, в организации связи тоже имелось немало недостатков.

Отчаявшись, полковник С. В. Слюсарев решил пронестись над колоннами на предельно малой высоте. Мы отчетливо видели, как сидевшие в открытых машинах красноармейцы приветливо махали нам руками. Окончательно убедившись, что это головные части наших войск, мы возвратились на аэродром и доложили командованию о результатах воздушной разведки. Доставленные нами данные были сразу же переданы по назначению.

При размещении советских войск в Прибалтике авиационные части вошли в состав общевойсковых гарнизонов. Управление ВВС армии было расформировано.

Вскоре в составе инспекторской группы, возглавляемой Ф. А. Агальцовым, мне довелось побывать в Эстонии, беседовать с рабочими и представителями демократически настроенной интеллигенции. Хорошо говоривший по-русски пожилой эстонец, который в свое время работал на Путиловском заводе в Петрограде, вспоминал, как в результате Великой Октябрьской социалистической революции была создана Эстляндская трудовая коммуна и Эстония стала Советской. Но буржуазные националисты, опираясь на военную силу международного империализма, задушили молодую республику, вернули власть помещиков и капиталистов.

Несмотря на полицейский террор, находившаяся в подполье Коммунистическая партия продолжала активно работать, сплачивая трудящихся на борьбу против эксплуататоров. Когда в Эстонию вступили советские войска, власть в этой стране все еще находилась в руках капиталистов и помещиков. Классовая борьба в этот период приобрела особую остроту. Она находила свое отражение и в отношении к нам местных жителей. Все люди труда радовались приходу Красной Армии, встречали советских воинов дружелюбно и приветливо. Представители же имущих классов, наоборот, не скрывали своей ненависти к нам. Особенно злобствовали молодчики из фашистской националистической организации. Они нападали из-за угла не только на эстонских коммунистов, но и на советских военнослужащих. От их рук, в частности, пострадал начальник штаба авиабригады полковник Тищенко. Бандиты подкрались к нему ночью, когда он крепко спал, и нанесли несколько ножевых ран. Однако отважный буденновец, награжденный в гражданскую войну двумя орденами Красного Знамени, и на этот раз сумел постоять за себя. Несмотря на ранения, он все-таки отбился от фашистских молодчиков.

Свергнутым капиталистам, помещикам и их прихвостням не удалось ни саботажем, ни террором вернуть утраченные позиции. На эстонской земле, как и в других прибалтийских странах, восторжествовала Советская власть.

Мы понимали, что фашистские выкормыши, вступившие на путь убийств и провокаций, никогда не представляли и не могли представлять своей нации. Когда речь заходит о трудолюбивом, талантливом и мужественном эстонском народе, его революционных традициях, на память приходят имена героических борцов, коммунистов-ленинцев Яна Анвельта, Виктора Кингисеппа, Ханса Хейдемана и многих других. Когда мы говорим о героическом пути трудящихся Латвии, то вспоминаем прежде всего латышских стрелков, охранявших В. И. Ленина и беззаветно сражавшихся за власть Советов на фронтах гражданской войны. В юные годы мне довелось в Баку видеть и слышать выступления на митингах славного сына латышского народа, большевика-ленинца Эйжена Берга — одного из 26 бакинских комиссаров. Всем известны имена легендарного героя гражданской войны Яна Фабрициуса и Петра Стучки, который возглавил первое Советское правительство Латвии, задушенное в 1919 году империалистами Антанты.

В 1940 году мне неоднократно приходилось бывать в авиагарнизонах, расположенных в Эстонии и Латвии. Я своими глазами видел мощные революционные выступления рабочих прибалтийских стран, воодушевленных великим примером Октябрьской революции и борющихся за свое социальное освобождение. Трудящиеся Литвы, Латвии и Эстонии, руководимые Коммунистическими партиями, свергли ненавистные фашистские буржуазные режимы и установили Советскую власть. В августе 1940 года в состав СССР вошли новые советские социалистические республики — Литва, Латвия и Эстония.

Накануне грозных испытаний

На земле, объятой пламенем второй мировой войны, с каждым днем становилось все тревожнее. Весной 1940 года немецко-фашистские войска перешли в наступление и буквально за несколько недель разгромили Францию, оккупировали Бельгию, Нидерланды, Люксембург. Еще раньше они захватили Норвегию и Данию. Над поверженной Польшей, превращенной в протекторат, нависла паучья фашистская свастика.

Сокрушительное поражение во Франции потерпели и английские экспедиционные силы. Пережив позор под Дюнкерком, англичане поспешно эвакуировались на свои острова. Фашистские воздушные пираты нанесли ожесточенные удары по лондонским докам и портовым складам с продовольствием, вызвав сильные пожары. Они варварски бомбили Ковентри, Манчестер, Бирмингем, Ливерпуль. Таков был трагический финал позорной мюнхенской политики империалистов Англии, Франции и США, которые больше помышляли о происках и интригах против Советского Союза, нежели об отпоре фашистскому агрессору.

В связи с нарастанием военной опасности круто изменилась и наша армейская жизнь. Сороковой год стал годом коренной перестройки боевой учебы войск, укрепления единоначалия, дисциплины и порядка.

Весной 1940 года Народным комиссаром обороны был назначен С. К. Тимошенко. Выражая важнейшие требования цартии и правительства, он в одном из приказов о боевой и политической подготовке поставил задачу — учить войска тому, что нужно на войне, и только так, как делается на войне.

Обучение и воспитание летного и технического состава теперь проводилось на основе этого руководящего принципа, в условиях, приближенных к боевым. А что такое боевая действительность, мы хорошо представляли. Ведь большинство из нас участвовало в боях на Карельском перешейке во время советско-финского конфликта. Теперь наши экипажи более осознанно и прилежно, чем раньше, отрабатывали приемы и способы боевого применения, учились искусно маневрировать и взаимодействовать. Летная и другие виды подготовки требовали от авиаторов большого физического напряжения, воспитывали у них высокие морально-боевые качества. Экипажи учились действовать не только днем, но и ночью, на различных высотах, в сложных метеорологических условиях.

На высоте, близкой к расчетному потолку СБ, воздух сильно разрежен. При резком пилотировании с креном самолет может сорваться в штопор. Но для умелого летчика такой «сюрприз» не страшен. А умение достигается тренировками. Вот почему вывод самолета из штопора считался одним из обязательных элементов высотной подготовки. Наши авиаторы довольно успешно освоили его, что в дальнейшем помогло им избежать многих летных происшествий.

Однажды мне сообщили по телефону, что в Старо-Русской скоростной бомбардировочной бригаде, которой командовал Н. Ф. Науменко, произошла авиационная катастрофа. Командующий ВВС округа Е. С. Птухин приказал своему заместителю И. И. Копецу и мне вылететь на место происшествия и установить причины случившегося.

И вот что нам удалось выяснить. На высоте 5000 метров летчик СБ сделал площадку, а затем ввел бомбардировщик в штопор. После полутора витков, предусмотренных упражнением, он попытался вывести машину в нормальное положение, но не смог.

После нескольких безуспешных попыток летчик приказал остальным членам экипажа прыгать, а сам продолжал борьбу за спасение самолета. Однако ему так и не удалось укротить бомбардировщик. Мы подъехали к месту происшествия и по болотным кочкам пробрались к рухнувшему СБ, который оказался сравнительно целым, если не считать погнутых винтов. Но что самое удивительное — уцелели и летчик, и воздушный стрелок-радист, не успевший выпрыгнуть с парашютом. На своем веку я повидал немало «чудес», но такое встретил впервые: самолет упал с пяти тысяч метров, а находившиеся в нем члены экипажа остались живыми.

В результате тщательного расследования было установлено, что бомбардировщик свалился в так называемый плоский штопор. Вот почему он упал не отвесно и не под острым углом, а прочертил относительно пологую траекторию. Помогло и болото, значительно смягчившее удар. Летчик и стрелок-радист, испытавшие сильное потрясение, постепенно оправились от шокового состояния и вернулись на летную работу. Но самолет пришлось все-таки списать.

Хоть плоский штопор считается явлением необычным и редким, мы вскоре снова столкнулись с ним. Наши части осваивали истребитель И-15бис. Эта усовершенствованная машина отличалась хорошей маневренностью и устойчивостью. И вдруг мы узнаем, что наш новый истребитель свалился в плоский штопор. Просто не верилось. Вскоре поступил второй сигнал: выполняя фигуры высшего пилотажа, летчик ввел И-15бис в штопор, а вывести его не смог. Снова имел место плоский штопор.

Вместе с главным инженером округа Александром Владимировичем Агеевым мы скрупулезно изучили документы, в которых зафиксированы два этих летных происшествия. Надо было во что бы то ни стало разгадать тайну плоского штопора. Ведь никто — ни летчики, ни инженеры — на конструкторские изъяны самолета не жаловались. Наоборот, все отзывались о нем с похвалой. А может быть, плоский штопор возникал из-за какого-то заводского дефекта?

Проанализировав все обстоятельства летных происшествий, мы с А. В. Агеевым пришли к выводу, что причиной непроизвольного сваливания истребителя И-15бис в плоский штопор является деформация при больших перегрузках недостаточно прочных стабилизаторов. Свои соображения доложили командующему ВВС округа Е. С. Птухину. Через несколько дней он вызвал нас и предложил выехать с ним в один из гарнизонов, где в то время проводились полеты на И-15бис.

Когда летный день закончился и машины зарулили на стоянку, командующий сказал мне:

— Проверим ваши предположения опытным путем. Берите нож и вспарывайте обшивку стабилизаторов.

Я уверенно приступил к делу. Разрезал перкаль на хвосте одного самолета, другого, третьего. Никаких дефектов обнаружить не удалось. Силовой набор стабилизаторов на всех машинах оказался в норме.

Командующий нахмурился, а я прямо-таки опешил: неужели мы с главным инженером ошиблись? А ведь наш эксперимент был не только рискованным, но и дорогостоящим. Выходит, напрасно выведено из строя несколько боевых машин.

Однако командующий, хорошо разбиравшийся как в летном деле, так и в инженерно-авиационной службе, подбодрил нас. Он отметил, что предположения инженеров резонны и технически обоснованны.

— Проверим еще несколько машин, — сказал Евгений Саввич Птухин. Вскрывайте стабилизаторы!

Обшивку на хвосте очередного самолета я распорол с некоторой неуверенностью. Но на этот раз мои опасения оказались напрасными. Тот самый «неуловимый» дефект был наконец обнаружен. Вскрыли еще один стабилизатор — та же картина. Полки лонжеронов имели сильные складчатые деформации. Они-то впоследствии и приводили к возникновению плоского штопора. А почему же на первых трех самолетах не удалось обнаружить этого дефекта? Да по очень простой причине. Эти самолеты совсем недавно поступили с завода и пока еще не испытали больших перегрузок в воздухе.

Мы предъявили заводу рекламацию. Авторитетная комиссия и генеральный конструктор согласились с ней. Заводские бригады усилили лонжероны стабилизаторов самолетов И-15бис. Плоский штопор исчез, жизнь многих летчиков была сохранена.

Мне не раз приходилось расследовать происшествия под руководством командующего. И все, кто с ним работал, удивлялись его необычайному умению глубоко и безошибочно анализировать факты, оценивать предположения, делать наиболее правильные выводы. Евгений Саввич отлично знал законы аэродинамики и превосходно разбирался во всех сложных явлениях, которые могут произойти в полете.

Вспоминается случай, когда комкор Е. С. Птухин лично сам отыскал пропавший СБ. Самолет не вернулся на базу вскоре после заключения мирного договора с Финляндией. Пролетая над территорией Карельского перешейка, Евгений Саввич заметил полосу поваленного леса. Когда снизился, сразу же обратил внимание на то, что это след не взрывной волны, а упавшего самолета. Вначале виднелись деревья, у которых были сбиты только верхушки, затем расщепленные стволы, и, наконец, поваленные сосны образовывали как бы зафиксированную картину входа самолета в лесной массив на глубоком вираже. Получилось что-то вроде коридора шириной, не превышающей размах крыльев СБ.

Вернувшись на аэродром, командующий приказал создать поисковую группу и вместе с ней направился к месту происшествия. Его предположения подтвердились. Часть поваленного леса сгорела, вокруг валялись обломки разбившегося СБ. Это и была машина, пропавшая при загадочных обстоятельствах. На остатках фюзеляжа и плоскостях не нашли ни пулевых, ни осколочных пробоин. Значит, самолет не был сбит. Катастрофа произошла из-за недостаточной выучки летчика.

Постепенно выяснились все обстоятельства летного происшествия. В тот день и час, когда пропал наш самолет, погода под Выборгом резко ухудшилась. Внезапно налетевший снежный заряд сократил видимость до предела. А летчик оказался неподготовленным к самолетовождению по приборам. Поэтому он продолжал вести машину на малой высоте, чтобы иметь возможность визуально наблюдать за местностью. Выполняя вираж в условиях плохой видимости, летчик врезался в лес.

На совещании командиров авиационных частей и соединений комкор Е. С. Птухин обстоятельно проанализировал это происшествие и потребовал строго соблюдать принцип последовательности в летном обучении, при организации полетов всегда учитывать крайне неустойчивую погоду в районах, примыкающих к Балтике.

— Допустить недостаточно обученного летчика к полетам в сложных метеорологических условиях, — сказал Евгений Саввич, — равносильно тому, что столкнуть не умеющего плавать человека в глубокий омут.

Комкор Е. С. Птухин одним из первых в Военно-Воздушных Силах был удостоен звания генерала. В 1940 году его назначили командующим ВВС Киевского Особого военного округа. После Пленума ЦК ВКП(б), рассмотревшего в марте 1940 года основные итоги войны с Финляндией, опытными кадрами были укреплены многие округа Красной Армии, и прежде всего пограничные. На руководящие должности в Вооруженных Силах выдвигались люди, уже понюхавшие пороху, а Евгений Саввич Птухин сражался в небе Испании и воевал с маннергеймовцами. На посту командующего ВВС Ленинградского военного округа его сменил генерал А. А. Новиков, который также обладал боевым опытом и хорошими организаторскими навыками.

Как-то вместе с А. А. Новиковым я поехал на один из новых наших аэродромов под Выборгом. По дороге рассказал ему о том, как Е. С. Птухин помог нам, инженерам, найти заводской дефект в самолетах И-15бис и избавить эту безусловно хорошую машину от произвольного сваливания в плоский штопор.

Генерал А. А. Новиков неожиданно спросил:

— А вы знакомы с самолетом КВ?

— Новые тяжелые танки КВ знаю, а самолетов с таким названием что-то не встречал, — ответил я, приняв его вопрос за шутку.

— Да, плохи же наши дела, если заместитель главного инженера ВВС округа не знает, что в частях появился новейший самолет КВ, — все в том же шутливом тоне заметил командующий. — Летчики очень довольны этой машиной, говорят, что не променяют ее ни на какую другую.

Затем генерал А. А. Новиков пояснил, что речь идет о самолете И-15бис, которому авиаторы присвоили наименование КВ, то есть король воздуха.

Забегая вперед, скажу, что в начале Великой Отечественной войны боевая практика подтвердила живучесть самолета И-15бис. Авиационные части, вооруженные этими истребителями, несли потери гораздо меньше других. Звенья маневренных самолетов И-15бис успешно сковывали и изматывали воздушного противника, облегчая тем самым атакующие действия более совершенных скоростных истребителей.

Вскоре командующий ВВС округа генерал А. А. Новиков направил меня и инженера С. Н. Бурсакова на авиазавод осваивать новый пикирующий бомбардировщик Пе-2. Этот самолет конструкции В. М. Петлякова был способен поражать малоразмерные, даже так называемые точечные цели.

Талантливый конструктор В. М. Петляков, погибший во время Отечественной войны в авиационной катастрофе, создал великолепную боевую машину, наиболее полно отвечающую требованиям фронтовой авиации. На ней можно было производить пикирование под любым углом до 90 градусов, то есть даже отвесно. После сбрасывания бомб она автоматически выходила из пике. Пе-2 хорошо зарекомендовал себя с первых дней его боевого применения.

Новый бомбардировщик стал поступать и на вооружение наших полков. Командующий ВВС округа организовал в Кречевицком гарнизоне специальные сборы пикировщиков. Его заместитель бригадный комиссар Н. С. Шиманов потребовал, чтобы работники отделов политической пропаганды соединений (так назывались тогда политотделы), партийные организации полков свое главное внимание сосредоточили на освоении новой материальной части, на вопросах технической пропаганды.

Дело в том, что некоторые летчики и штурманы с опаской отнеслись к новому бомбардировщику и установленным на нем автоматическим средствам. А вдруг, мол, при пикировании под углом 70–80 градусов откажет автомат вывода из пике? Не успеешь и воспользоваться парашютом. Ходили и другие кривотолки. Вот почему политработники, инженеры и техники считали своим долгом укрепить у людей веру в новый пикирующий бомбардировщик, в его надежность и безотказность. Коммунисты и комсомольцы, как всегда, показывали пример в освоении материальной части Пе-2.

На сборах пикировщиков, проходивших под руководством генерала А. А. Новикова, авиаторам были продемонстрированы великолепные боевые возможности нового самолета, способного поражать как площадные, так и точечные цели. Затем летчики сами выполнили по нескольку полетов на бомбометание с пикирования.

По окончании сборов их участники разъехались по частям, чтобы передать свои знания и опыт другим. Так у нас появилась первая группа пикировщиков, ставшая впоследствии костяком новых формирований бомбардировщиков.

Немало замечательных летчиков, штурманов, инженеров и техников вырастил ордена Ленина Ленинградский военный округ. Здесь зарождалась авиационная слава Валерия Чкалова и Анатолия Серова. Здесь закаляли свою волю и оттачивали мастерство почти все первые Герои Советского Союза, отличившиеся при спасении челюскинцев: Н. П. Каманин, И. В. Доронин, С. А. Леваневский, А. В. Ляпидевский, В. С. Молоков, М. Т. Слепнев. А сколько питомцев округа героически сражались в небе Испании, на Хасане и Халхин-Голе, на Карельском перешейке!

Выпестована здесь и славная когорта талантливых авиационных военачальников. Среди них — Главный маршал авиации А. А. Новиков, генералы Н. П. Дагаев, И. П. Журавлев, Н. П. Кретов, И. И. Копец, Н. Ф. Науменко, А. С. Пронин, Е. С. Птухин, И. М. Соколов, С. Д. Рыбальченко, В. Н. Жданов и многие другие.

К началу сороковых годов в округе сложился замечательный коллектив авиационных инженеров. Под руководством Александра Владимировича Агеева инженерно-авиационная служба ВВС успешно решала задачи, поставленные Наркомом обороны.

По Ленинградскому военному округу мне хорошо памятна 1-я советская эскадрилья истребителей, преобразованная впоследствии в авиаполк. Созданная в 1918 году старейшая авиачасть находилась затем на Дальнем Востоке, а в годы Великой Отечественной войны отличилась в боях под Москвой и в других сражениях. Прославленный авиаполк стал первым в Военно-Воздушных Силах гвардейским. 1 мая 1945 года, когда завершался штурм Берлина, его летчики сбросили над рейхстагом алый стяг с гордой надписью: «Победа!»

В Ленинградском военном округе было немало и других прославленных авиационных частей, известных своими героическими традициями.

В 1940 году в оперативное подчинение ВВС ЛенВО вошел тяжелый корпус ТБ-3, которым командовал генерал В. И. Изотов. Это был строгий и требовательный командир, уделявший внимание не только летной, но и другим видам подготовки, в том числе строевой и физической. Следует заметить, что тогда эти дисциплины не пользовались в авиации почетом, летчики считали их второстепенными. Приказ Наркома обороны о боевой и политической подготовке на летний период 1940 года внес ясность в этот вопрос. Строевая подготовка стала обязательной для всех родов войск, в том числе и для авиации. Она рассматривалась как важнейшее средство повышения боеготовности частей и подразделений, сплачивания воинских коллективов и воспитания военнослужащих.

Командир корпуса генерал В. И. Изотов любил физкультуру и спорт. Подняв по тревоге одну из частей и проверив боевую готовность, он приказал затем всему летному составу прыгать через «коня» и выполнить самое элементарное упражнение на перекладине. Внезапная проверка показала, что физкультура и спорт здесь все еще в загоне и некоторые летчики начинают «обрастать жирком». А это нередко ведет к ухудшению здоровья, является одной из причин ухода с летной службы.

Командир корпуса проявлял повышенную требовательность и к хозяйственникам. Он рекомендовал заведующим столовых комсостава обзавестись самоварами и готовить чай по всем правилам, а не кипятить его в котле, где ранее варились кислые щи. Летчикам нравилось такое новшество. Да и кто откажется в морозный день после полетов от стакана ароматного чая!

По роду службы мне неоднократно приходилось встречаться с генералом В. И. Изотовым. Чаще при передаче материальной части вверенным ему авиабригадам и полкам. Он хорошо разбирался в нашем деле, превосходно знал боевую технику. Инженерно-авиационная служба ВВС округа наградила передового командира библиотечкой авиационной литературы.

Летом 1940 года некоторые наши части выполняли важное правительственное задание. Вскоре после заключения мирного договора с Финляндией была исправлена еще одна историческая несправедливость. Со времен гражданской войны на географических картах штрихами обозначалась Бессарабия, насильственно отторгнутая от нашей Родины королевской Румынией и международным империализмом. Советское государство никогда не признавало этого наглого захватнического акта и не могло примириться с оккупацией наших земель. Трудящиеся СССР всегда сочувствовали братьям-молдаванам, которые временно оказались под гнетом румынских бояр. Мы помнили о Татабунарском восстании, жестоко подавленном королевской ратью, до нас доходили вести о зверствах жандармов сигуранцы, о чудовищной эксплуатации трудящихся помещиками и капиталистами.

26 июня 1940 года правительство СССР решительно потребовало, чтобы Румыния вернула наши исконные земли. Для освободительного похода Ленинградский военный округ направил бомбардировочную бригаду и ряд обслуживающих подразделений. Мы тепло проводили наших товарищей. А вскоре от них пришли письма, в которых рассказывалось о том, как трудящиеся Бессарабии и Северной Буковины восторженно встречали советских воинов-освободителей. 2 августа 1940 года было провозглашено образование Молдавской Советской Социалистической Республики. Ее столицей стал город Кишинев.

Достойно выполнив освободительную миссию, наши авиационные части вернулись в Ленинградский военный округ.

Советская военная доктрина вполне обоснованно считала, что для успешного ведения боевых действий в будущей войне необходимы объединенные усилия всех видов Вооруженных Сил и родов войск. Вместе с тем подчеркивалась возрастающая роль танков, авиации, воздушных десантов, артиллерии.

В 1940 году наше государство выделило для развития авиации 40 процентов всех средств, предусмотренных военным бюджетом. Прямо скажем, доля щедрая, внушительная.

Авиационная промышленность заметно увеличила свои производственные мощности, развернув выпуск таких совершенных боевых машин, как Пе-2, Ил-2, Як-1, ЛаГГ-1 и МиГ-3. Наши летчики, штурманы, инженеры и техники подчас неохотно расставались с привычной материальной частью. Новое всегда настораживает, а первые неудачи могут даже разочаровать. Так было, например, с самолетом МиГ-3, созданным конструкторским коллективом во главе с А. И. Микояном и М. И. Гуревичем. Он обладал высокой по тому времени скоростью — 640 километров в час. Его потолок равнялся 7800 метров.

А вот на малых и средних высотах МиГ-3 терял свои преимущества. Не случайно в начале Великой Отечественной войны вражеские летчики при ведении воздушных боев всячески старались снизиться до 1500–2000 метров.

Некоторые наши истребители, привыкнув к маневренным, но недостаточно скоростным самолетам И-15бис и И-153 («чайка»), неохотно пересаживались на МиГ-3. Нам, инженерам, пришлось провести немалую работу по пропаганде новой техники. Лекции и беседы подкреплялись показными полетами, которые выполнялись мастерами воздушного боя.

В то время начался серийный выпуск штурмовика Ил-2 конструкции С. В. Ильюшина и других новых боевых машин.

Как видим, накануне Великой Отечественной войны конструкторский задел у нас был значительным. Это позволило нам быстро организовать выпуск самой совершенной авиационной техники и завоевать превосходство в воздухе над сильным и коварным врагом.

Еще в конце 1940 года ЦК ВКП(б) и Советское правительство, Народный комиссариат обороны приняли меры по реорганизации и перевооружению наших Военно-Воздушных Сил. Формировались новые авиаполки, готовились кадры летчиков, штурманов, авиационных специалистов. Существенно был реорганизован и тыл ВВС, сформированы батальоны аэродромного обслуживания. Совершенствовалась и расширялась аэродромная сеть.

В 1940–1941 годах наши конструкторские бюро создали около двадцати типов новых боевых машин, отвечающих современным требованиям. Авиазаводы стремились как можно быстрее пустить в серию новую технику, но перевооружение боевых частей и соединений осуществлялось уже в ходе войны. В ВВС Ленинградского военного округа в то время преобладали машины старых конструкций.

Всех мероприятий, намеченных партией и правительством, по укреплению Советских Вооруженных Сил, к сожалению, не удалось выполнить. На нашу страну вероломно напала фашистская Германия.

Часть вторая

Тревожная ночь

В субботу, 21 июня 1941 года, нам пришлось задержаться в управлении. Командующий ВВС Ленинградского военного округа генерал-майор авиации А. А. Новиков сдавал дела другому военачальнику и по вызову Наркома обороны готовился выехать в Москву за новым назначением.

Около полуночи мы попрощались с Александром Александровичем и, взволнованные, вышли проводить его до автомашины. На площади Урицкого еще несколько минут постояли возле приземистого ЗИСа.

— И не жаль вам, товарищ генерал, покидать такую красоту? — спросил я у А. А. Новикова, указав рукой на архитектурный ансамбль адмиралтейства.

Стояла очаровательная пора белых ночей, когда, по словам А. С. Пушкина, «не пуская тьму ночную на золотые небеса, одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса».

— Да, Ленинград всегда красив, а в пору белых ночей особенно, — задумчиво произнес Александр Александрович и с оттенком легкой грусти добавил: — И с городом жаль расставаться, и с вами, дорогие друзья.

Впрочем, расстаться нам не пришлось. Суровая действительность опрокинула все прежние планы и замыслы. Генералу А. А. Новикову не довелось выехать в Москву за новым назначением. Едва он вернулся домой, как был экстренно вызван в штаб округа. Там его ознакомили с только что полученной директивой наркома. Начиналась она следующими словами:

«1. В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, Од ВО. Нападение может начаться с провокационных действий»^[1].

Документ, подписанный С. К. Тимошенко, Г. К. Жуковым и, как потом стало известно, утвержденный И. В. Сталиным, требовал привести все части в боевую готовность, держать войска рассредоточенно и строго соблюдать маскировку. Директива обязывала перед рассветом 22 июня 1941 года рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать. Документ предписывал также привести в боевое состояние противовоздушную оборону, подготовить все мероприятия по светомаскировке.

Не медля ни минуты, генерал А. А. Новиков лично позвонил по телефону командирам авиационных соединений и отдал необходимые распоряжения. В ВВС округа была объявлена готовность номер один.

В ту злополучную ночь и в моей квартире раздался продолжительный телефонный звонок. Не успев еще заснуть, я мгновенно снял трубку. Дежурный по штабу ВВС округа отрывисто и кратко произнес:

— Объявлен сбор по тревоге. Прошу немедленно прибыть в штаб.

Что ж, за многие годы военной службы мне не раз приходилось вставать ночью по тревоге. Уж такова армейская жизнь — всегда быть начеку. И никогда не знаешь, учебная ли это тревога или боевая, возвещающая о начале военных действий.

Сборы были недолгими. Обняв жену, я посмотрел на мирно спавших детей, взял в руки так называемый «тревожный» чемоданчик с нехитрыми предметами солдатского обихода и отправился в штаб ВВС округа.

В ночь на 22 июня 1941 года генерал А. А. Новиков несколько раз звонил начальнику Главного управления ВВС Красной Армии генералу П. Ф. Жигареву и докладывал о том, что на участке Ленинградского военного округа и в воздухе, и на земле пока спокойно. Информируя об этом Москву, он одновременно пытался узнать о положении дел в других пограничных округах, но ответы получал не очень вразумительные.

Незаметно пролетела короткая июньская ночь. Наступал самый длинный день года, день большой войны. На рассвете 22 июня 1941 года генерал А. А. Новиков позвонил в Киев генералу Е. С. Птухину. По по всему чувствовалось, что тому сейчас не до разговоров.

Александр Александрович медленно положил трубку и горестно вздохнул:

— Да, война все-таки началась! Птухин говорит, что фашисты бомбят Киев…

Затем генерал А. А. Новиков связался с командующим ВВС Западного Особого военного округа генералом И. И. Копецем и узнал, что немецко-фашистские войска атаковали наши границы, самолеты противника наносят бомбовые удары по аэродромам, железнодорожным узлам и населенным пунктам. Столь же безрадостные вести поступили и от командующего ВВС Прибалтийского Особого военного округа генерала А. П. Ионова.

Не думали мы тогда, что это будет последний разговор с командующими ВВС соседних пограничных округов, что мы не встретимся с ними более.

Как и другие ветераны Ленинградского военного округа, я хорошо знал по совместной работе этих авиационных генералов, выдвинутых на руководящие посты в Особые приграничные военные округа. Они обладали глубокими военными знаниями, высокой летной культурой, а геройство и отвагу, беззаветную преданность Советской Родине они не раз показывали в боях.

Что касается просчетов и промахов, якобы допущенных ими в первые дни войны, то, право слово, не только они их допускали. Пусть об этом объективно и беспристрастно скажут свое слово историки.

На участке Ленинградского военного округа, преобразованного 24 июня 1941 года в Северный фронт, вражеские войска вначале не предпринимали решительных действий, не вторгались на нашу территорию. Если на земле было относительно спокойно, то в небе Ленинграда уже в первые часы Великой Отечественной войны развернулась ожесточенная борьба с гитлеровскими пиратами.

Воздушные бои с самолетами противника велись и на дальних подступах к городу Ленина, в районе Кронштадта, над Балтикой. В эти напряженные дни достойно выполняли свой воинский долг летчики 39-й истребительной авиадивизии под командованием полковника Е. Я. Холзакова. Особенно эффективно вел воздушные бои 158-й полк этого авиасоединения. Он имел отличный кадровый состав, который успел полностью переучиться на новом по тому времени самолете Як-1. Оказавшись на главном направлении наступления вражеской ударной группировки, 158-й полк принял на себя основную тяжесть воздушных боев с превосходящими силами противника.

Новые истребители Як-1 поставлял один из заводов сельскохозяйственных машин, переключившийся с началом войны на выпуск боевой авиационной техники. Это один из многочисленных примеров того, как партия и правительство планомерно готовились к отражению возможного вражеского нападения на Советский Союз.

Весьма важную роль в этом направлении сыграло принятое в феврале 1941 года постановление партии и правительства «О реорганизации авиационных сил Красной Армии». Очень своевременными и необходимыми были также решения об оснащении авиации новыми средствами самолетовождения, бомбометания и радиоаппаратурой.

В апреле 1941 года ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР осуществили ряд решительных и действенных мер по значительному увеличению мощности предприятий Наркомавиапрома. Наряду со строительством новых самолето- и моторостроительных заводов производство авиационной техники, навигационных и других приборов, средств связи, вооружения и боеприпасов развернулось на площадках предприятий других наркоматов. В частности, завод сельскохозяйственных машин по указанию правительства занялся выпуском истребителей Як-1.

Однако производство самолетов на предприятии сельскохозяйственного машиностроения на первых порах не совсем ладилось. Боевые машины порой имели производственные дефекты и недоделки, устранять которые было довольно сложно в той чрезвычайно напряженной обстановке. Но технический состав 158-го истребительного авиаполка, возглавляемый старшим инженером А. И. Сидоровым, успешно выполнял различные ремонтные работы, образцово обслуживая материальную часть.

Коварный враг обрушил на СССР внезапный удар невиданной силы. Его не выдержала бы ни одна другая армия мира. Немецко-фашистские войска насчитывали пять с половиной миллионов солдат и офицеров.

Застало ли нас врасплох вероломное нападение фашистской Германии? Кое-где это отчасти имело место. Но в нашем округе, как и в ряде других, войска были приведены в боевую готовность сразу по получении директивы наркома. Выше я уже упоминал, что тревогу у нас объявили в час ночи 22 июня 1941 года, то есть за несколько часов до начала войны. Военно-воздушные силы были приведены в готовность номер один. Экипажи находились в кабинах самолетов, полностью готовые к выполнению задания.

Ничуть не покривлю душой, если скажу, что нападение гитлеровской Германии на Советский Союз для меня и моих сослуживцев не явилось очень большой неожиданностью. Фашистское чудовище, сожравшее чуть ли не половину Европы, все более угрожающе топталось у наших границ, и мы чувствовали, что рано или поздно столкновение с ним неминуемо.

Весной сорок первого года, когда я по делам службы находился в Риге, ко мне подошел пожилой человек в штатской одежде, но с завидной военной выправкой. Он сказал, что в прошлом являлся офицером латышской армии, затем спросил:

— Известно ли господину полковнику, что Гитлер скоро нападет на Советскую Россию?

— Откуда у вас такие сведения? — в свою очередь спросил я.

— Земля слухом полнится, — уклончиво ответил он, — да и факты есть настораживающие…

И в самом деле, настораживающих фактов было немало. О нарушениях наших воздушных границ свидетельствовали газетные сообщения ТАСС, а также боевые донесения.

Периодически мы получали информацию из разведывательного управления Генштаба РККА. Она также содержала немало данных о переброске немецких дивизий на восток, к границам Советского Союза. Неспокойно было и на участке Государственной границы, который охранял Ленинградский военный округ. Немецкие войска накапливались не только на территории оккупированной ими Норвегии, но и перебрасывались морем в Финляндию, которой Маннергейм навязал незавидную роль сателлита гитлеровской клики.

В июне 1941 года, за несколько дней до начала войны, немецкие и финские войска начали выдвигаться к границе. Замечены были группы офицеров, занимавшихся рекогносцировкой. Активизировалась наземная и воздушная разведка. Мы прекрасно отдавали себе отчет в происходящем и делали все возможное для того, чтобы во всеоружии встретить нападение врага.

В первых числах июня 1941 года по ВЧ позвонил заместитель главного инженера Военно-Воздушных Сил Красной Армии генерал-майор инженерно-технической службы А. В. Винокуров и передал приказание принять самые неотложные меры для ввода в строй всех самолетов ТБ-3 1-го дальнебомбардировочного авиакорпуса генерала В. И. Изотова.

Сделать это оказалось чрезвычайно нелегко. Во всех Военно-Воздушных Силах заводские бригады заменяли на ТБ-3 ответственные узлы, оказавшиеся с трещинами. Они разобрали уже 60 самолетов, сняв с них даже крылья.

Мне пришлось доложить генералу А. В. Винокурову, что 1-й дальнебомбардировочный авиакорпус является резервом Главного Командования и нам фактически не подчинен, что командир и инженер корпуса ревниво оберегают свою самостоятельность.

— Мы им тоже пошлем распоряжение, — сказал генерал А. В. Винокуров. — А вы без промедления приступайте к делу. Не позднее 20 июня 1941 года все работы должны быть завершены. Предстоит выполнять очень ответственные задания.

Задание государственной важности, предельно сжатые сроки, данные для его выполнения, всех нас насторожили. Чувствовалось, что назревают какие-то важные события. Мы понимали, что приведение корпуса в боевую готовность имеет большое оборонное значение, и к порученному делу отнеслись с особой ответственностью. Руководство всеми работами было возложено на старшего инженера по эксплуатации С. Н. Бурсакова. Мы позаботились о том, чтобы на аэродромы, где базировались тогда ТБ-3, своевременно перебросили ремонтные средства округа. Люди трудились с огоньком. Ответственное задание было выполнено в срок. 20 июня 1941 года я доложил в Москву, что все самолеты 1-го дальнебомбардировочного авиакорпуса отремонтированы, узлы, имевшие дефекты, заменены новыми, вся материальная часть приведена в боевую готовность.

А буквально через два дня разразилась война. Я не склонен все изображать в розовом свете. К боевым испытаниям страна и армия готовились с величайшим напряжением. Но многое мы просто не успели сделать. Время не позволило. В ВВС Ленинградского военного округа к июню 1941 года мы смогли перевооружить и переучить на новые самолеты три полка — один на бомбардировщики Пе-2 и два на истребители Як-1 и МиГ-3. «Миги» для 7-го авиакорпуса ПВО были получены в самый канун войны. На аэродроме Горелово и на железнодорожной станции находилось в ящиках более сотни таких машин.

Утром 22 июня 1941 года, отдав боевые распоряжения частям и соединениям, командующий ВВС округа генерал А. А. Новиков приказал мне:

— Быстро в машину, поедем на аэродром Горелово. Надо как можно скорее ввести в строй прибывшие с завода самолеты МиГ-3. Сотня новых истребителей немалая сила!

Распаковать ящики, в которых находились разобранные боевые машины, дело, конечно, нехитрое. Главное — собрать их, тщательно проверить, устранить неисправности и производственные дефекты.

Первоначальный вариант самолета МиГ-3 оказался несколько перетяжеленным за счет вооружения. Чтобы облегчить его и тем самым улучшить скороподъемность и увеличить потолок, предложено было снять с него две пушки «швак», размещенные в крыльях.

Однако этим дело не ограничивалось. Прежде чем выпустить самолеты в бой, требовалось отбуксировать их в тир, отладить там синхронизаторы и пристрелять оружие. Надо было также подвезти бомбы и набить ленты патронами. Всю сложную и кропотливую работу по подготовке материальной части к полетам техники, механики и младшие авиаспециалисты проводили под руководством старшего инженера ВВС ЛВО В. Стрепехова и старшего инженера войск ПВО Кальченко.

По договоренности с начальниками авиатехнической школы имени К. Е. Ворошилова и школы техников по авиавооружению мы перебросили на аэродром Горелово курсантов этих учебных заведений и инструкторов. Трудились они хорошо и помогли частям 7-го истребительного авиакорпуса быстро ввести в строй самолеты МиГ-3.

Кроме истребителей МиГ-3 в авиачасти Ленинградского военного округа, преобразованного в Северный фронт, начали поступать ЛаГГ-1 и ЛаГГ-3.

Первые истребители ЛаГГ-3 мы получили буквально через несколько дней после начала Великой Отечественной войны. Однако качество самолетов оставляло еще желать лучшего. Впрочем, такое явление, было вполне объяснимо. Завод, поставлявший их, первоначально специализировался на выпуску простейшего учебно-тренировочного самолета По-2, и переход на неизмеримо более сложную технику являлся делом совершенно новым. Заводской коллектив только осваивал технологию ЛаГГ-3, а руководители Наркомата авиационной промышленности уже требовали пустить производство истребителей на поток. В тяжелых условиях начавшейся войны испытания самолета проходили по сокращенной программе и не выявили всех конструктивных, технологических и других дефектов самолета. Но эти дефекты не укрылись от внимания опытных инженеров и техников, занятых приемкой истребителей ЛаГГ-3. По каждому самолету были предъявлены конкретные и обоснованные рекламации. Первая партия боевых машин оказалась фактически забракованной.

В адрес командования ВВС посыпались жалобы. Нас обвиняли чуть ли не в саботаже и срыве серийного производства новых истребителей, в косности и других немыслимых грехах. Инженерно-технический состав, производивший приемку самолетов ЛаГГ-3, оказался между двух огней. С одной стороны на нас нажимали производственники, ибо задерживалось оформление денежных расчетов и стало нечем платить рабочим. С другой стороны на нас давили командиры авиачастей, поскольку многие летчики оказались «безлошадными» и им крайне нужна была боевая техника.

Но бракоделам мы поблажки не давали и в своей деятельности опирались на постановление ЦК ВКП(б), обязывавшее заводы сдавать авиачастям только бездефектную продукцию. Да и сами мы не имели права рисковать жизнью летчиков, так как на забракованных самолетах перегревались моторы, возникала течь радиаторов и гидросистемы, ломались тяги аэродинамических щитков, не убирались или же не выпускались шасси. Встречались и другие, более мелкие дефекты.

Командующий ВВС Северного фронта генерал А. А. Новиков и главный инженер ВВС фронта бригинженер А. В. Агеев ломали голову над этим вопросом и все же решили принять самолеты ЛаГГ-3, так как другого выхода у нас тогда не было. Командующий приказал инженерам, занятым приемкой авиационной техники, доискаться совместно с представителями завода до первопричин возникновения дефектов, устранить сообща все неполадки и привести самолеты ЛаГГ-3 в полную исправность.

Главный инженер 7-го корпуса ПВО М. Плехов, старший инженер по эксплуатации истребителей ВВС фронта С. Т. Муратов и другие специалисты оказали неоценимую помощь заводу не только в устранении дефектов, но и в совершенствовании самой технологии производства. Мы потребовали снять дефлекторы винтовой группы самолетов ЛаГГ-3, чем устранили перегрев моторов, порекомендовали непременно усилить тяги аэродинамических щитков. Наши специалисты помогли устранить причины течи гидросистемы, улучшить амортизацию подвески радиаторов и сделали многое другое. Это в значительной мере помогло заводу выйти из трудного положения и быстро наладить серийный выпуск качественной продукции.

К началу Великой Отечественной войны ВВС округа (фронта) насчитывали более 1300 самолетов, но около 600 боевых машин нам не хватало до полного укомплектования частей и соединений. Это были преимущественно самолеты старого типа. Так, например, мы имели 396 истребителей И-16. Кратко напомню некоторые его данные: полетный вес — 1680 кг, вооружение — 4 пулемета калибра 7,62 мм, максимальная скорость — 460 км/час, потолок — 10 000 м, максимальная дальность полета — 800 км.

Истребитель И-16, как видно из его характеристики, в конце тридцатых годов был вполне современен. Его боевые качества получили хорошую проверку в небе республиканской Испании, в многочисленных и весьма успешных воздушных поединках с фашистскими самолетами Ме-109. Затем в районе Халхин-Гола он хорошо зарекомендовал себя в схватках с японскими истребителями последней модификации.

Но к 1941 году прославленный самолет И-16 уже устарел. Наши талантливые авиационные конструкторы к тому времени создали более современные истребители, которые не только не уступали самолетам фашистской Германии, но по некоторым данным превосходили их. На наших авиазаводах началось серийное освоение новых скоростных и высотных истребителей, и участь И-16 была решена. Он снимался с вооружения, хотя к началу войны в авиачасти поступал модернизированный самолет И-16 типа 29 с 20-мм пушками «швак», реактивными установками РС-82 и мощным мотором.

По состоянию на 22 июня 1941 года ВВС округа (фронта) располагали также 223 истребителями И-153 («чайка»).

Эта машина также прошла проверку огнем в воздушных боях в районе Халхин-Гола. Имея убирающиеся шасси, она превосходила японские истребители в горизонтальном и вертикальном маневре, что помогало нашим летчикам одерживать победы над врагом. Однако к 1941 году и этот самолет устарел, поскольку по скорости значительно уступал новейшим истребителям.

Этот последний самолет-биплан обладал хорошей подъемной силой, но вместе с тем и большим сопротивлением. Авиационные конструкторы, как за рубежом, так и у нас, перешли к строительству самолетов-монопланов металлической и смешанной конструкций. Прочностные и аэродинамические показатели таких боевых машин позволили резко увеличить скорость полета.

В частях нашего фронта имелось и 98 истребителей И-15бис. Предшественник самолета И-153, он обладал меньшей скоростью, хотя и являлся высокопилотажной машиной. Шасси на И-15бис в полете не убирались. Одно это уже говорило о том, что такой самолет безнадежно устарел.

Мы располагали также 365 фронтовыми бомбардировщиками СБ. Боевые качества этого самолета проявились еще в небе Испании, где советские летчики-добровольцы достойно выполнили свой интернациональный долг. Бомбардировщики СБ были грозой для франкистских мятежников, итальянских и германских фашистов. Характерно, что немецкие истребители Ме-109А имели равную с ними скорость, а итальянские истребители «фиат» даже уступали им. Это обстоятельство вынудило фашистов спешно модернизировать свой самолет. Вместо Ме-109А они стали выпускать истребитель Ме-109Ф.

Но с годами самолет СБ по скорости и бомбовой нагрузке значительно отстал от появившихся у нас новых самолетов. В 1940 году он был снят с производства.

В наших частях имелось также и 23 пикирующих бомбардировщика АР-2. Это был модернизированный самолет СБ. Он появился еще до войны, но распространения не получил.

Из числа новых типов боевых машин мы располагали 164 истребителями МиГ-3. Имелось у нас и 20 самолетов Як-1.

К 22 июня 1941 года мы имели 15 ЛаГГ-3, на которых проводилось переучивание летного состава. В ходе Отечественной войны поступление новых истребителей продолжалось. Хотя это был современный самолет, недостаточная мощность двигателя М-105 не обеспечивала ему превосходства над немецким Ме-109Ф. В дальнейшем ЛаГГ-3 модернизировали. Вместо М-105 на нем установили мотор АШ-82, что значительно повысило его летные качества. После модернизации самолет получил новое название Ла-5.

И наконец, мы имели 19 самолетов Пе-2. Этот новый фронтовой пикирующий бомбардировщик был вооружен двумя крупнокалиберными пулеметами и четырьмя «шкасами». Его потолок составлял 8800 метров. При бомбовой нагрузке в 1000 кг он развивал скорость 540 км/час — значительно большую, чем у Хе-111 и Ю-88. Даже модернизированным немецким истребителям он совсем немного уступал в скорости. Такая быстроходность позволяла фронтовому пикирующему бомбардировщику в течение всей войны успешно действовать в районах переднего края в дневных условиях. Поскольку Пе-2 производил пикирование под углом 80 85 градусов, наши летчики метко поражали малоразмерные и точечные цели.

Но фронтовых пикирующих бомбардировщиков, как и истребителей новых конструкций, мы к началу войны имели недостаточно, поскольку перевооружение авиации только начиналось. Основной самолетный парк ВВС округа (фронта) по состоянию на 22 июня 1941 года составляли старые типы самолетов СБ, И-16, И-15, И-153, которые вначале и приняли на себя основную тяжесть боев с сильным, технически оснащенным врагом.

Военно-воздушным силам Северного фронта противостояла 5-й воздушный флот Германии и вся авиация Финляндии. Но наши летчики с честью выдержали первые боевые испытания, достойно защитив город Ленина, обеспечив прикрытие и боевую поддержку наземных войск.

Директива наркома от 22 июня 1941 года разрешала нашим военно-воздушным силам наносить удары по германской территории, хотя и на ограниченную глубину. Но она категорически запрещала производить налеты на Румынию и Финляндию. Оккупированная гитлеровцами Норвегия вовсе не упоминалась. А там базировались значительные силы противостоящего нам 5-го воздушного флота Германии.

Запрет налетов на Финляндию и Румынию был понятен. Даже в первые часы войны, когда писалась директива наркома, руководители партии и правительства продолжали надеяться, что благоразумие все же возьмет верх над авантюристическими тенденциями буржуазных правителей сопредельных с нами государств и они воздержатся от военного нападения на СССР. Но, ослепленные звериной ненавистью к нашей стране, махровые антикоммунисты Антонеску и Маннергейм вступили в преступную сделку с Гитлером и ввергли свои народы в пучину кровавой войны.

Авиация противника усиливала разведывательные полеты не только в прифронтовой полосе, но и над районами, прилегающими к Ленинграду, норовя во что бы то ни стало раскрыть систему нашей противовоздушной обороны. Чувствовалось, что противник замыслил в ближайшее время совершить воздушный налет на город Ленина — колыбель Великого Октября.

Вот почему генерал А. А. Новиков так заботился об укреплении авиации ПВО Ленинграда, хотя она и считалась самостоятельным звеном, но оперативно подчинялась ВВС фронта и находилась на нашем материально-техническом обеспечении. Именно потому в тревожное раннее утро 22 июня 1941 года генерал А. А. Новиков, забрав меня с собой, выехал прежде всего в Горелое, на один из аэродромов 7-го истребительного авиакорпуса ПВО, чтобы лично на месте организовать и ускорить сборку и ввод в строй новых самолетов МиГ-3 и тем самым повысить эффективность противовоздушной обороны Ленинграда.

Доложив командующему ВВС фронта о выполнении его важного задания, я рассказал о высоком боевом духе личного состава частей авиакорпуса, о первых боевых вылетах. А затем у меня как-то непроизвольно сорвалось с языка:

— Истребители воюют, а бомбардировщики пока сидят без дела. Пора бы и им ударить по фашистам.

— Всему свое время, — ответил Александр Александрович, и на его лице появилась загадочная улыбка.

Я не знал тогда, что генерал А. А. Новиков чуть ли не на второй день Великой Отечественной войны представил командованию Ленинградского военного округа тщательно разработанный план массированного удара по аэродромам, на которых базировались основные силы 5-го воздушного флота Германии.

Позднее, когда стали известны детали этого плана, я понял, что оперативная мысль наших военачальников не дремала ни в канун войны, ни в первые ее дни. План был немедленно доложен в Москву, и Ставка Верховного Главнокомандования одобрила его. Кроме ВВС нашего фронта для совместного массированного удара привлекалась авиация Балтийского и Северного флотов.

Перед началом этой крупной операции у нас прошло партийное собрание. Поставив перед коммунистами управления конкретные задачи, генерал А. А. Новиков отметил, что впервые в истории наших Военно-Воздушных Сил в нанесении бомбового удара будет участвовать более пятисот самолетов.

На завершение подготовки операции отводились одни сутки. Поэтому выступавшие в прениях вели речь прежде всего о том, как лучше использовать это время, чтобы успешно выполнить задание Верховного Главнокомандования. Они говорили о высокой ответственности коммунистов, призванных обеспечить общий боевой подъем.

Я и поныне вспоминаю это первое после начала войны партийное собрание. Оно сыграло огромную мобилизующую роль. Каждый из нас чувствовал необыкновенный прилив энергии, готов был отдать все свои силы и знания, чтобы как можно лучше выполнить боевую задачу.

И снова по заданию командующего и главного инженера я направился в очередную командировку на один из аэродромов. Требовалось проверить подготовку самолетов к воздушной операции. Там поговорил и с коммунистами-инженерами, и с политработниками. Посоветовал им глубже разъяснить техникам, механикам и младшим специалистам политический смысл выполняемой работы. Пусть каждый поймет, что от его усердия на самолетной стоянке зависит общий успех воздушной операции.

Беседы и личный пример коммунистов мобилизовали и вдохновили весь инженерно-технический состав. Подготовка материальной части завершилась в срок и с высоким качеством. На рассвете самолеты один за другим взмыли в небо и отправились на задание. Взлет они производили при развернутом знамени.

Такая же картина наблюдалась и на других аэродромах ВВС Северного фронта. В воздушной операции приняли участие самолеты фронтовой авиагруппы, ВВС 7, 14 и 23-й общевойсковых армий фронта, авиация Балтийского и Северного военно-морских флотов.

Утром 25 июня 1941 года, то есть на четвертый день Великой Отечественной войны, 263 наших бомбардировщика и 224 истребителя нанесли массированный удар по 18 наиболее крупным аэродромам противника. Этот воздушный налет буквально парализовал действия вражеской авиации. Советские самолеты подходили к целям волнами. Одну группу сменяла другая, не давая фашистам опомниться. Только за первый день воздушной операции застигнутый врасплох противник потерял 41 самолет.

А наши экипажи все, как один, вернулись на аэродром. Правда, пробоин они привезли предостаточно.

Радостная весть о первой внушительной победе советских авиаторов быстро облетела все части фронта. Она подняла моральный дух воинов, укрепила их веру в нашу победу над фашизмом.

Начавшаяся 25 июня 1941 года воздушная операция продолжалась шесть суток. За это время авиация фронта нанесла удары по 39 вражеским аэродромам, по железнодорожным узлам и станциям, по скоплениям живой силы и техники противника. Наши летчики уничтожили на земле и в воздухе 130 вражеских самолетов^[2].

Успеху воздушной операции во многом способствовала инициативная и самоотверженная работа инженерно-технического состава ВВС Северного фронта. Выделенные для ударов по вражеским аэродромам 540 самолетов содержались в образцовом состоянии, в полной боевой готовности.

Огненное лето

Жаркие бои шли на земле и в воздухе. В конце июня 1941 года егерские дивизии из немецкой армии «Норвегия» атаковали позиции нашей 14-й общевойсковой армии, прикрывавшей мурманское направление. Вслед за ними на ухтинском направлении начали боевые действия финские войска, а 1 июля немцы и финны нанесли совместный удар из района Куолаярви на Кандалакшу. Озаботила нас и активизация противника на Карельском перешейке, на участке 23-й общевойсковой армии, прикрывавшей подступы непосредственно к городу Ленина.

Наши военно-воздушные силы, нанесшие серьезное поражение авиации противника, довольно успешно поддерживали боевые действия советских пехотинцев, танкистов и артиллеристов, отражавших яростные атаки врага и защищавших свои позиции.

В предвоенное время командование Ленинградского военного округа многое сделало для того, чтобы укрепить северо-запад нашего государства, защитить славный Ленинград и порт международного значения Мурманск, который по праву считается одним из крупнейших заполярных городов мира.

Первые дни боев с вероломно напавшими на нас гитлеровцами показали, что войска Северного фронта, в том числе и ВВС, располагали относительно достаточными силами и боевыми возможностями для того, чтобы отразить первые массированные удары противостоящей нам объединенной немецко-финской группировки войск и тем самым прикрыть мобилизацию, сосредоточение и развертывание наших главных сил. В какой-то мере это удалось осуществить.

Но трагические события лета сорок первого года принесли немало и горьких неожиданностей, жесточайших испытаний. Невиданная по своим масштабам война, развернувшаяся на суше, в воздухе и на морских просторах, с первых же дней приняла маневренный характер, высокие темпы развития и пространственный размах.

В ходе ожесточенных кровопролитных боев соседний с нами Северо-Западный фронт не смог сдержать в Прибалтике бешеного натиска превосходящих сил врага и в тяжелейших условиях вынужден был отходить. Связь с Северо-Западным фронтом у нас еще в первые дни нарушилась, а информация запаздывала и не давала полного представления о быстро меняющейся оперативной обстановке. Вот почему генерал А. А. Новиков вынужден был высылать воздушную разведку в район Западной Двины, чтобы проникнуть в полосу соседнего с нами Северо-Западного фронта.

В конце июня 1941 года воздушная разведка сообщила ошеломляющее известие: прорвавшиеся немецкие танки с ходу взяли Даугавпилс (Двинск), а чуть позднее противник переправился через Западную Двину и в районе Крустпилса, захватив важный плацдарм.

Осуществленный поспешно контрудар советских войск под Даугавпилсом на несколько дней притормозил продвижение гитлеровцев, но окончательно остановить врага не удалось. И хотя несколько вражеских соединений двинулись на Ригу, главная ударная группировка противника устремилась на Псков. Теперь уже никаких сомнений не оставалось: танковый клин врага своим острием был нацелен на Ленинград.

Над городом Ленина нависла смертельная опасность. Фашистские полчища надвигались на Ленинград с юга, где не было ни укрепленных районов, ни минных полей, ни противотанковых рвов, ни элементарных окопов. Отсутствовали здесь и войска, за исключением авиачастей и подразделений, базировавшихся на Псковском аэродроме.

Все наши оборонительные сооружения строились на северо-западном фасе, и воинские части находились там, выполняя поставленную Северному фронту задачу. Они вели тяжелые бои с дивизиями немецкой армии «Норвегия», которой командовал генерал Фалькенхорст, и с финской армией барона Маннергейма.

По призыву партийной организации города во всех районах Ленинграда начали формироваться дивизии народного ополчения, костяком которых стали коммунисты и комсомольцы. Десятки тысяч ленинградцев направились на строительство лужского оборонительного рубежа.

Кто мог держать винтовку — становился в боевой строй защитников города Ленина, кто в силах был копать противотанковые рвы и траншеи — брался за кирки и лопаты, кто мог участвовать в местной противовоздушной обороне — нес ночную вахту на крышах зданий и отважно тушил термитные «зажигалки», а затем без устали трудился у станка, выполняя срочные заказы для фронта…

По решению Военного совета в спешном порядке начала формироваться и лужская группировка войск под командованием генерал-лейтенанта К. П. Пядышева. Военно-воздушным силам Северного фронта, как наиболее мобильному виду войск, было приказано немедленно развернуть боевые действия против прорвавшейся к берегам Западной Двины немецко-фашистской танковой группировки и поддержать войска соседнего Северо-Западного фронта.

Ставка Верховного Главнокомандования приказала находившемуся в ее резерве и дислоцированному у нас 1-му дальнебомбардировочному авиакорпусу генерала В. И. Изотова нанести удары по скоплениям врага в районе Даугавпилса. Группы тяжелых бомбардировщиков ТБ-3 летали на большой радиус без истребителей сопровождения. Поэтому они несли немалые потери.

На Западной Двине бомбили и штурмовали вражеские переправы экипажи 44-го Краснознаменного бомбардировочного авиаполка и некоторые части морской авиации. Но они тоже не имели достаточно надежного сопровождения и прикрытия.

Существовавшую в то время структуру ВВС я не могу назвать идеальной. Основная масса авиации пропорционально распределялась по общевойсковым армиям. ПВО считалась самостоятельным звеном, 1-й дальнебомбардировочный авиакорпус был в ведении Ставки, а непосредственно командующему ВВС фронта подчинялась фронтовая авиагруппа, насчитывавшая 317 боевых машин, в том числе 163 истребителя.

Вот почему сопровождением и прикрытием бомбардировщиков занимались только три полка, которые имели на вооружении самолеты И-16, Як-1 и МиГ-3. Но и эти части в большинстве своем использовались для штурмовых действий, так как требовалось во что бы то ни стало отразить бешеный натиск врага или хотя бы на несколько дней задержать продвижение гитлеровцев. Важно было прикрыть сосредоточение и развертывание лужской группировки наших войск, завершить работы по строительству оборонительного рубежа.

Всецело штурмовыми действиями у нас занимался авиаполк под командованием А. Н. Витрука. На вооружении части были старые самолеты-штурмовики и лишь три новые машины Ил-2, полученные для переучивания летного состава. Командир полка А. Н. Витрук, первым освоивший новый самолет Ил-2, в качестве ведущего летал на выполнение боевых заданий. Командир-коммунист воодушевлял подчиненных личным примером. Несмотря на сильный заградительный огонь, он дерзко прорывался к объектам и наносил снайперские удары по важным целям.

Ведущему всегда больше других достается, ибо по его машине противник сосредоточивает огонь. Не успеет техник залатать на самолете старые пробоины, как появляются новые. На машине Витрука, как говорится, и живого места не было, но командир полка продолжал совершать по нескольку боевых вылетов в день. Вернется с задания, кратко сделает разбор полета, подведет итог боевой работе и действиям каждого ведомого, а потом скажет инженеру и техникам:

— Подлатайте немножечко самолеты, приготовьте машины к полетам. Есть новое задание!

Командир полка задумчиво покурит, поразмышляет с начальником штаба над новым заданием, самую малость отдохнет и снова во главе подчиненных вылетает на штурмовку.

Я не раз удивлялся, как у А. Н. Витрука хватает времени и на боевую работу, и на текущие дела, и на обучение подчиненных. Даже в тяжелый начальный период войны он усиленно занимался переучиванием летного состава на новую авиационную технику, проявляя заботу о том, чтобы летчики, воздушные стрелки, а также инженеры и техники освоили самолет Ил-2. Однако на скорое получение большой партии новых штурмовиков Ил-2 мы не надеялись, а тем более в насыщенное невиданными испытаниями начальное время войны. Вскоре в штурмовом авиаполку осталось только два самолета Ил-2, и притом порядочно побитых. На них летать Витрук уже никому не давал. Пока одна машина ремонтировалась, на другой командир полка сам ходил на штурмовку и наносил врагу беспощадные удары.

Линия фронта неумолимо приближалась к границам Ленинградской области. Первые потери, первая горечь невозвратимых тяжелых утрат. Подписывая инспекторские свидетельства о списании самолетов, не вернувшихся с боевого задания, я читал фамилии погибших летчиков и штурманов, большинство которых хорошо знал, ибо это был довоенный кадровый состав, костяк ВВС Ленинградского военного округа. Невыносимо тяжело было читать эти скорбные документы, мысленно прощаясь с боевыми друзьями, павшими смертью героев в боях за честь, свободу и независимость Отечества.

На некоторые наши аэродромы стали прибывать экипажи, эскадрильи и полки, принадлежавшие ВВС соседнего Северо-Западного фронта. Добирались на машинах и пешком летчики и штурманы, потерявшие в боях самолеты или вовсе не имевшие таковых. Прорыв танковой группировки врага и форсирование противником Западной Двины лишил ВВС Северо-Западного фронта всех аэродромов и баз снабжения. К нам соседи прибыли в ослабленном составе, имея в наличии менее одной трети боевой техники^[3]. Эти изнуренные в боях авиачасти, прибывавшие главным образом в район Старой Руссы, нуждались хотя бы в короткой передышке, пополнении личным составом и оснащении боевой техникой.

Мы искренне сочувствовали товарищам в беде и всем, чем могли, старались помочь, хотя сами испытывали острую нехватку материальной части. Мы ремонтировали даже такие разбитые самолеты, которые раньше списывались из-за большого объема работ.

В то тяжелое время, когда каждая боевая машина была на особом счету и ценилась на вес золота, а может быть, и дороже его, среди инженерно-технического состава не раз вспыхивал жаркий, острый и принципиальный спор о воздушном таране как средстве борьбы с врагом. В начальный период Великой Отечественной войны он получил широкое распространение. 27 июня 1941 года летчик 158-го истребительного авиаполка комсомолец младший лейтенант Петр Харитонов из-за отказа оружия не смог поразить фашистский бомбардировщик Ю-88. Решив любой ценой выполнить боевую задачу и уничтожить воздушного врага, младший лейтенант П. Т. Харитонов дерзко пошел на таран и ударом винта истребителя И-16 разрушил «юнкерсу» хвостовое оперение. Буквально через день, 29 июня 1941 года, боевые друзья Харитонова летчики того же 158-го истребительного авиаполка кандидат в члены ВКП(б) Степан Здоровцев и член ВЛКСМ Михаил Жуков, стремясь любой ценой защитить город Ленина, пошли не колеблясь на таран и уничтожили прорывавшиеся фашистские бомбардировщики.

Нас всех взволновало величие подвига трех богатырей. Но некоторые инженерно-технические работники, хотя и воздавали должное храбрости летчиков, вместе с тем не очень одобряли таран как средство борьбы с врагом. Ведь после такого удара и наш самолет нередко получал серьезные повреждения. Его с большим трудом удавалось отремонтировать, а порой приходилось даже списывать.

Услышав эти сетования, я напомнил людям, что таран для наших летчиков никогда не являлся самоцелью. Петр Харитонов не стал бы рисковать собой и самолетом, если бы безотказно действовало оружие. Таран есть крайний, но порой совершенно необходимый способ уничтожения врага. Впервые его применил наш знаменитый соотечественник П. Н. Нестеров в 1914 году. В воздушном бою под Волей-Высоцкой он таранным ударом уничтожил неприятельский самолет «Альбатрос» и сам погиб смертью героя.

В годы Великой Отечественной войны советские летчики приумножали героические традиции русских авиаторов. Только за три дня истребители 158-го авиаполка совершили три тарана. О героическом подвиге П. Т. Харитонова, М. П. Жукова и С. И. Здоровцева командующий ВВС Северного фронта генерал А. А. Новиков сразу же доложил члену Военного совета фронта А. А. Жданову, а тот по ВЧ незамедлительно сообщил Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину. 8 июля 1941 года был обнародован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении этих летчиков. Три славных богатыря стали первыми в Великой Отечественной войне Героями Советского Союза.

Обстановка на фронте все более осложнялась. Под натиском превосходящих сил противника наши войска вынуждены были оставить Псков, Гривочки, Старую Руссу. Группа немецко-фашистских армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала фон Лееба наносила главный удар через Лугу на Красногвардейск, намереваясь с ходу ворваться в Ленинград.

И хотя строительство лужского оборонительного рубежа не было завершено, советские войска поспешно заняли его и встретили врага сокрушительным огнем. На земле и в воздухе с новой силой разгорелись ожесточенные бои. Теперь летчикам нашего фронта стало совсем тяжело. Кроме 5-го воздушного флота на них обрушился и 1-й воздушный флот Германии. Соотношение сил резко изменилось в пользу противника.

Вражеские самолеты контролировали шоссе Псков — Луга — Ленинград, бомбили мосты, линии связи, автоколонны. Порой они охотились даже за отдельными машинами. Мне самому не раз приходилось попадать под штурмовые удары немецко-фашистской авиации.

Однажды мы, работники управления ВВС фронта, направились на автомашине в район Луги. Догнали колонну студенток, задорно распевающих походную песню. На плечах у них вместо винтовок были лопаты. Видимо, они шли рыть окопы.

Бодрое настроение девушек передалось и нам. Мы тоже запели, потом так увлеклись, что не услышали гула приближавшихся немецких самолетов. Шедший впереди грузовик вдруг резко остановился, и из его кузова начали поспешно выпрыгивать красноармейцы. Они сразу же побежали в лес. Наш водитель тоже затормозил автомашину. Едва мы успели соскочить на землю, как с оглушительным ревом пронеслась пара «мессеров», поливая шоссе свинцовым дождем. Где-то впереди, за леском, гулко ухнули разрывы бомб…

К счастью, фашистские воздушные пираты не причинили вреда ни нашей, ни другим машинам. Наученные горьким опытом водители стали теперь соблюдать определенную дистанцию. Сидевшие в кузовах экипажи, в том числе и наш, выделили наблюдателей за воздухом.

Чувствуя свое превосходство, вражеские летчики совсем обнаглели. Вскоре они появились над аэродромом, на который мы прибыли и где базировались наши И-16. Патрулировавшие в воздухе советские истребители не заметили врага. Командир полка нервничал, посылал в небо сигнальные ракеты, чтобы указать цель воздушным патрулям. Но все его усилия оказались напрасными.

Крепко досталось летчикам, когда они вернулись с задания. Отругав их, командир полка потребовал, чтобы они были предельно внимательными в воздухе, активнее искали противника и решительнее атаковали его. Вот и все, что он мог сделать. Ведь средствами наведения он тогда не располагал. В авиаполках они появились значительно позже.

Своими бомбовыми ударами противник часто нарушал наши телеграфные и телефонные линии. А радиосвязь с авиачастями тогда не поддерживали: не хватало радиотехнических средств. Даже в штабе ВВС фронта отсутствовал выносной пункт управления. Его удалось оборудовать лишь в конце 1941 года. Но и после этого им пользовался только генерал А. А. Новиков с небольшой оперативной группой. Остальные работники управления и штаба ВВС всю войну находились в своем довоенном здании, где был оборудован стационарный узел связи.

А фронт уже докатился до Луги. Из-за реки Мшага доносилась артиллерийская канонада, а порой слышалась даже пулеметная стрельба. Это наши воины вступили в бой с передовым отрядом противника.

Грохот орудий взбудоражил всю округу. Беженцы из Прибалтики и с Псковщины, нашедшие пристанище под Лугой, снова тронулись в путь. Поспешно покидали свои села и местные жители. Война выплеснула на дороги огромную массу людей. Одни брели пешком, другие толкали перед собой тачки с пожитками, третьи ехали на повозках. Громыхали тракторы с вагончиками и комбайны.

В огромной массе штатских людей встречались и небольшие группы усталых, пропыленных бойцов, выбравшихся из окружения. Встречались даже дезертиры и вражеские лазутчики.

Однажды на полевой аэродром под Лугой забрел неизвестный лейтенант. Он рассказал о нескольких боях, в которых якобы участвовал, красочно обрисовал, как горят наши танки, как неотвратимо движется вперед стальная лавина врага.

Все слушали незнакомца разинув рот, и никто, в том числе и я, не удосужился проверить у него документы. Но вот к нашей группе подошел советский танкист, оставивший неподалеку в кустарнике свой КВ.

— Хватит чепуху молоть! — гневно выкрикнул он, немного послушав странные разглагольствования незнакомца. — Говоришь, натерпелся, намучился, а гимнастерка-то новенькая. Что-то ты не похож на фронтовика. Прошу предъявить документы!

Рассказчик переменился в лице, глаза его воровато забегали, он начал невнятно бормотать, что, мол, документы зарыл под кустом, когда выбирался из окружения. Пришлось его задержать.

А танкист тем временем подал сигнал механику-водителю, и из кустов с рокотом выдвинулся танк. Когда КВ приблизился к столпившимся авиаторам, он сказал:

— По шрамам на броне вы сами видите, что наша машина действительно побывала в пекле. Мы уже сожгли и подбили несколько фашистских танков, а наш КВ по-прежнему в боевом строю. На советскую сталь мы не жалуемся — хорошая, прочная, надежная!

Танкист помолчал немного и со смущенной улыбкой добавил:

— С горючим вот просчет получился. Выделите, братцы, хотя бы одну заправочку. Нам скорее в бой идти надо…

Авиаторы, разумеется, выручили танкистов. Экипаж КВ, заправив машину горючим, без промедления двинулся на передовую.

А подозрения по поводу словоохотливого «окруженца» подтвердились. Вначале мы приняли этого типа за безобидного болтуна. Но он оказался фашистским провокатором, профессиональным лазутчиком абвера. Такие, как он, наемники шпионско-диверсионного ведомства Канариса, переодевшись в красноармейскую форму, пытались в ряде мест захватить мосты и переправы, нарушить линии связи, совершить диверсии на аэродромах и железных дорогах, собрать разведывательные данные о дислокации и перегруппировке советских войск.

Разоблачение вражеского лазутчика еще раз напомнило нам о том, что бдительность нужна всегда и везде, в большом и малом. Недаром о повышении бдительности со всей определенностью говорилось в Директиве ЦК ВКП(б) и СНК СССР партийным и советским организациям прифронтовых областей от 29 июня 1941 года. Ее содержание было положено в основу выступления И. В. Сталина по радио 3 июля 1941 года.

Как и всем моим современникам, участникам Великой Отечественной войны, мне хорошо запомнилось это выступление. От имени Коммунистической партии председатель Государственного Комитета Обороны сказал гражданам многонационального Советского Союза суровую правду о величайшей опасности, нависшей над нашей Родиной, об острой необходимости перестроить всю работу на военный лад.

Поднимая народ на священную освободительную Отечественную войну, партия и правительство призвали трудящихся, воинов армии и флота отрешиться от благодушия и беспечности, давать отпор трусам и паникерам, распространителям ложных слухов, быть бдительными, драться до последней капли крови за наши города и села, отстаивать каждую пядь родной земли, мобилизуя все силы на разгром врага.

Призыв ленинской партии всколыхнул народные массы. Отпор врагу нарастал с каждым днем. Тыл в еще больших размерах помогал фронту, посылая вооружение, боеприпасы, формируя ополченческие части, направляя на строительство оборонительных рубежей новые трудовые рабочие отряды.

В районе Луги развернулись ожесточенные бои. Не сумев прорваться в Ленинград с ходу, гитлеровцы предприняли скрытный обхотный маневр, двинули танковые и моторизованные части по лесным доротм в район Кингисеппа.

Помню, как взбудоражились наши штабные работники, когда воздушная разведка доставила первые сведения о продвижении немецких танков к Кингисеппу. Ведь там регулярных советских войск почти не было, а недавно сформированная 2-я дивизия народного ополчения только двигалась туда по железной дороге, находясь еще в эшелонах.

Командующий войсками фронта генерал-лейтенант М. М. Попов, разумеется, принял меры для прикрытия этого оперативного направления. На прорвавшегося противника обрушилась и наша авиация.

В тревожные июльские дни 1941 года Государственный Комитет Обороны образовал три главных командования. Главнокомандующим нашего Северо-Западного направления был назначен Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов, членом Военного совета — А. А. Жданов, начальником штаба — генерал М. В. Захаров. Это направление объединяло Северный и Северо-Западный фронты, Северный и Балтийский флоты. Генерал А. А. Новиков, возглавивший ВВС направления, координировал боевые действия авиации двух фронтов, двух флотов и ПВО Ленинграда.

Вступив в командование войсками, Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов сразу же направился под Кингисепп. По его приказу курсанты Ленинградского пехотного училища имени С. М. Кирова и подоспевшие ополченцы контратаками стремились выбить противника с захваченных им плацдармов.

Как и многим другим, мне не раз довелось встречать Климента Ефремовича в районе боевых действий, в том числе и под Кингисеппом. Обстановка была тревожной. Совсем неподалеку рвались вражеские снаряды и мины, в огненном небе с ревом носились наши и немецкие самолеты. Спокойно и хладнокровно, будто он находился не под обстрелом врага, а в служебном кабинете, Климент Ефремович выслушал доклад начальника пехотного училища полковника Г. В. Мухина, задал ему ряд вопросов, а затем сел в автомашину и поехал в село, на окраине которого кипел бой, горели крестьянские избы. Главком решил лично разобраться в сложившейся обстановке и повлиять на ход боя.

Над плацдармами под Ивановским и Большим Сабском воздушные поединки не затихали до наступления темноты. Наши летчики ежедневно совершали по нескольку боевых вылетов, нанося бомбовые и штурмовые удары по танковым и моторизованным частям противника. Авиаторы испытывали предельное напряжение физических и моральных сил. Летным экипажам было немного легче. Они имели так называемую вторую смену, с которой поочередно выполняли боевые задания. А инженерно-технический состав трудился бессменно, днем и ночью, стремясь любыми способами компенсировать нехватку самолетов.

Противник рвался к Ленинграду. В первой декаде июля 1941 года он начал наступление на Карельском перешейке и на петрозаводском направлении, намереваясь на реке Свирь соединиться с другой группировкой войск. Гитлеровцы угрожали Ленинграду и на новгородском направлении, прорвавшись в районе Шимска к лужской полосе обороны.

Командование Северо-Западного направления организовало в районе Сольцы контрудар по прорвавшемуся к Шимску 56-му моторизованному корпусу Манштейна. Этот генерал, не знавший поражений во Франции, вынужден был отойти со своим корпусом на 40 километров. При отступлении гитлеровцы потеряли много живой силы, боевой техники и транспортных средств. 8-я немецкая танковая дивизия и тылы 56-го моторизованного корпуса были буквально разгромлены. В районе Шимска и Солец хорошо поработала и наша авиация.

Немецко-фашистское командование временно приостановило наступление, и до 8 августа фронт более или менее стабилизировался. Но в воздухе продолжались ожесточенные бои. Используя численное превосходство, 1-й и 5-й германские воздушные флоты усилили налеты на наши аэродромы, железнодорожные станции и другие важные объекты. В июле они неоднократно пытались прорваться к Ленинграду.

Но врагу не удалось парализовать боевую активность наших летчиков. Авиация Северного фронта нанесла ряд мощных ударов по вражеским аэродромам. В результате налетов 20 и 22 июля 1941 года на Зарудинье было уничтожено 29 фашистских самолетов. 26 июля ударам с воздуха подверглись немецкие аэродромы в Малитино, Крестах и Веретенье. В этот день противник потерял еще 26 самолетов^[4].

Временное затишье на фронте никого не радовало. Данные воздушной и наземной разведки свилетельствовали о том, что противник подбрасывает резервы и наращивает силы, концентрирует ударные группировки, готовится к новому решительному наступлению на Ленинград.

В августе на нашем участке фронта появился авиационный корпус небезызвестного генерала Рихтгофена, сформированный из отборных летчиков, асов Германии. Оа насчитывал примерно четыреста самолетов. Воздушная обстановка еще более обострилась.

Положение осложнялось тем, что в результате эвакуации заводов на восток произошел временный перебой в снабжении техникой. В июле мы получили немногим более тридцати машин, да и в августе дело обстояло не лучше. Нехватка материальной части давала о себе знать все больше и больше.

Мы были благодарны тем командирам и инженерам частей, которые по-государственному относились к сохранению боевой техники и порой под огнем врага вывозили с оставляемых аэродромов все, что можно было использовать на новом месте базирования. А то, что не представлялось возможным эвакуировать, они полностью уничтожали, не оставляя врагу ни грамма горючего, ни болта, ни шайбы.

На площадях эвакуированных ленинградских заводов инженерная служба ВВС фронта создала хотя и нештатные, но довольно крупные ремонтные базы. Туда доставлялись для восстановления поврежденные в боях самолеты и двигатели.

Эвакуационная команда, сформированная из курсантов авиатехнической школы имени К. Е. Ворошилова, во главе с инженером Щербаковым вывезла с аэродромного узла Дно — Гривочки 20 комплектов крыльев самолета МиГ-3, различные запасные части и расходные материалы, в том числе крайне дефицитные дюралевые и хромо-молибденовые заклепки.

Инженер В. Г. Баранов доставил из-под Луги в Ленинград на легковом пикапе кабину штурмана самолета СБ. От лица службы я вынес ему благодарность.

На ремонтные базы поступало немало неисправных самолетов и двигателей. Они восстанавливались в предельно сжатые сроки и немедленно поставлялись авиачастям. Для нас это было особенно ценно: в то время Москва не могла удовлетворить наши заявки, мы очень мало получали авиационной техники.

После непродолжительной паузы противник снова перешел в наступление. Началось оно на Карельском перешейке, а 8 авгусаа мощная группировка немецко-фашистских войск нанесла удар на кингисеппском направлении. 10 августа гитлеровцы ринулись вперед и на лужском. Враг заметно активизировался и севернее Ладожского озера.

Ценой огромных потерь противнику удалось потеснить наши войска. Мне пришлось спешно заняться эвакуацией аэродрома под Лугой. Одни авиаспециалисты грузили на автомашины остатки авиационного имущества, другие срочно готовили истребители к последнему боевому вылету. Когда «ишачки» поднялись в воздух и ушли все автомашины с имуществом, мы разрушили взлетно-посадочную полосу и взорвали ангары.

Но что делать со складом горюче-смазочных материалов? Вывезти его не удалось. Автоцистерны, которые мы ожидали, так и не прибыли. Работники склада и охрана ждали приказа. Огромные емкости с бензином были подготовлены к взрыву.

Узнав, что мы прибыли из штаба ВВС фронта, к нам подъехал командир танковой части с просьбой пополнить его бензозаправщики и боевые машины горючим.

— Здесь мы вступим в бой, — сказал он. — Будем бить противника из засад, контратаковывать его, прикрывать подступы к городу Ленина.

Взяв всю ответственность на себя, я решил передать оставшееся горючее в распоряжение командира танковой части. Ведь другого выхода у нас не было: вывезти запасы бензина мы не могли, а уничтожать его пока не следовало, поскольку здесь еще оставались наши части.

Вскоре авиаторам пришлось покинуть еще несколько аэродромов — Сиверская, Сиворицы, Гатчина. К ним уже продвигались прорвавшиеся в районе Кингисеппа передовые танковые подразделения противника.

Получив задание проверить ход эвакуации материальной части с этих аэродромов, мы с водителем автомашины Смирновым побывали в Гатчине, а затем направились в Сиворицы. Увидев еще издали клубящийся над аэродромом столб черного дыма, я с досадой подумал, что инженерно-технический состав бесхозяйственно сжигает аэродромное имущество и авиационные материалы. А ведь мы отдали распоряжение — вывезти в Ленинград все, что возможно. Уничтожить разрешили лишь непригодное для эвакуации оборудование.

— Жми вовсю! — крикнул я водителю, забыв о том, что эти места уже стали ареной боевых действий.

Неподалеку от Сивориц мы увидели ползущих по кювету двух красноармейцев. Они отчаянно замахали руками, чтобы мы остановились.

— Впереди противник! — взволнованно выкрикнул запыхавшийся красноармеец. Мы с пулеметом находились в дзоте, прикрывая перекрестье дорог. Уничтожили более десятка фашистских автоматчиков, остальных заставили залечь. Только вот с танком справиться не смогли. Он разбил нашу огневую точку. Нам пришлось отходить.

Забрав пулеметчиков с собой, мы вернулись в Гатчину. Я немедленно доложил командованию о том, что на шоссе Псков — Ленинград прорвались немецкие танки. Навстречу противнику устремились несколько наших КВ.

В один из августовских дней, когда я находился в истребительной части под Лугой, инженер полка сообщил мне о том, что с боевого задания не вернулись два самолета И-16 типа 29. Добравшиеся на попутных машинах летчики рассказали, что в ходе продолжительного воздушного боя с «мессерами» у них кончилось горючее, и они совершили вынужденную посадку на своей территории в районе станции Батецкая. И тут же словно в оправдание добавили, что самолеты исправны и хорошо замаскированы на опушке леса.

Это сообщение встревожило меня. Дело в том, что данный тип истребителя, особенно его вооружение, тогда считался секретным. На нем были установлены 20-мм пушки «швак» и четыре реактивных снаряда. Станция Батецкая находилась неподалеку от линии фронта. Туда со дня на день мог прорваться противник.

Вместе с инженером полка, летчиками и техниками мы направились на автомашине в район вынужденной посадки, чтобы эвакуировать самолеты. Как ни спешили, а не успели. Прорвав оборону наших войск правее Батецкой, противник устремился вперед, угрожая окружением всей лужской группировке. В этой обстановке Военный совет фронта принял решение отвести ряд частей к Красногвардейскому укрепрайону. Отступление проходило в необычайно трудных условиях.

Встретившись на КП стрелковой дивизии с членом Военного совета фронта секретарем Ленинградского обкома партии Т. Ф. Штыковым, я доложил ему обо всем, что произошло. Выразил и надежду на то, что гитлеровцы могут не найти самолеты, поскольку они хорошо замаскированы в густом лесу.

— Единственно, чем могу помочь, — сказал Т. Ф. Штыков, — это связать вас с командованием организованного в том районе партизанского отряда. Партизаны возьмут самолеты под охрану, а в случае безвыходного положения уничтожат их вместе с секретным реактивным вооружением.

Пришлось поступать так, как посоветовал Т. Ф. Штыков.

А фронт неумолимо приближался к Ленинграду. Учитывая сложность создавшегося положения, Государственный Комитет Обороны 23 августа 1941 года разделил Северный фронт на Карельский и Ленинградский. Несколько дней спустя Северо-Западное направление было расформировано. Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов возглавил Ленинградский фронт, на который Ставка возложила всю полноту ответственности за оборону города Ленина.

В конце августа 1941 года собрался партийный актив города. Руководитель ленинградских большевиков член Политбюро ЦК ВКП(б) и секретарь Центрального Комитета партии Андрей Александрович Жданов с суровой прямотой и откровенностью сказал:

— Враг у ворот. Вопрос стоит о судьбе нашего города, о жизни и смерти ленинградцев.

В кольце

Сентябрь 1941 года принес ленинградцам немало тяжелых испытаний. Возобновив наступление, немецко-фашистские войска в первых числах этого месяца вышли на ближние подступы к городу. Ожесточенные бои разгорелись в районе Колпино и на красносельско-красногвардейском направлении.

Особенно большую тревогу у ленинградцев вызвало продвижение противника к станции Мга. Ведь Октябрьская железная дорога была уже перерезана, и транспортное сообщение с Москвой осуществлялось кружным путем по Северной дороге через Тихвин, а затем через Мгу.

1 сентября на эту станцию ворвался передовой отряд наступающих немецко-фашистских войск. Решительными контратаками наши подразделения выбили оттуда противника. Тогда гитлеровское командование поспешно перебросило в район Мги 39-й моторизованный корпус, действовавший ранее под Смоленском и Старой Руссой.

Вражеские пикировщики усилили бомбардировку станции. Несколько дней шли ожесточенные бои, и противнику, имевшему большое численное превосходство, все же удалось овладеть этим важным пунктом. 8 сентября он ворвался в Шлиссельбург (Петрокрепость). В результате Ленинград оказался окруженным.

Гитлеровские захватчики, стремясь любой ценой овладеть городом, непрерывно бомбили его с воздуха и методически обстреливали из дальнобойных орудии. Особенно неистовствовала вражеская авиация 8 сентября 1941 года.

И хотя летчики 7-го истребительного авиакорпуса ПВО бдительно несли боевое дежурство и взмывали в небо по первому сигналу, чтобы вступить в бой с фашистскими асами, им становилось все труднее сдерживать натиск численно превосходящего врага. Ведь линия фронта проходила совсем рядом с Ленинградом, и посты ВНОС, разумеется, не могли заблаговременно предупреждать наше командование о приближении неприятельских самолетов. Локаторов и других современных радиотехнических средств тогда еще не было.

Фашисты бомбили город не только днем, но и ночью. Они подожгли крупнейшие Бадаевские продовольственные склады. Несколько зажигательных бомб упало на Центральный авиационный склад ВВС фронта. Но его работники, действовавшие организованно и четко, сумели быстро обезвредить зажигалки.

Всю ночь никто из нас не сомкнул глаз. А утро принесло нам новые испытания. 9 сентября 1941 года немецко-фашистские войска возобновили наступление на Ленинград. На красносельском направлении они бросили в бои около 200 танков и крупные силы мотопехоты.

Командующий фронтом К. Е. Ворошилов выдвинул на угрожаемое направление находившуюся в резерве 1-ю бригаду морской пехоты, а нашим ВВС приказал поддержать ее с воздуха. Как рассказывали очевидцы, маршал сам повел моряков в контратаку. Но бойцы обогнали его и заслонили от пуль. Дрались они храбро, с яростью. Мощным ударом морские пехотинцы опрокинули и уничтожили передовые цепи гитлеровцев, но полностью восстановить положение им не удалось. На стороне противника был огромный численный перевес.

Во время боя в небе появились несколько десятков вражеских самолетов и с пикирования начали наносить по контратакующим бомбовые удары. Пятерка наших истребителей смело вступила с ними в схватку и разогнала их. Большинство бомб гитлеровцы сбросили куда попало, даже на свои войска. Наблюдавший эту картину К. Е. Ворошилов приказал представить отличившихся летчиков к награде. Позже мы узнали фамилии храбрецов: Кузнецов, Плавский, Новиков, Добровольский, Грачев.

Под натиском превосходящих сил противника наши части вскоре вынуждены были оставить Красногвардейск (Гатчину), угроза захвата нависла над Пулковом и Пушкином.

В эти критические для Ленинграда дни в командование фронтом вступил генерал армии Г. К. Жуков. Мы слышали, что он подчас бывает крут, что работать с ним нелегко. Однако Александр Александрович Новиков, знавший Георгия Константиновича еще по Белорусскому Особому военному, округу, высказал иное мнение:

— Он хотя и строг, но общий язык с ним найти можно. Понапрасну людей не дергает. Жуков — талантливый военачальник, очень энергичный и волевой, сделает все возможное для защиты Ленинграда.

Действительность подтвердила правильность слов А. А. Новикова. Под командованием генерала армии Г. К. Жукова войска фронта, взаимодействуя с кораблями Балтийского флота, сорвали генеральное наступление немецко-фашистских войск на Ленинград. Понеся огромные потери, гитлеровцы в конце сентября прекратили атаки, перебросили часть дивизий на московское направление.

Наша авиация надежно прикрывала и активно поддерживала свои наземные войска, наносила эффективные удары по аэродромам противника. За период с 22 июля по 22 сентября 1941 года она совершила более сорока тысяч самолето-вылетов. За это время только на земле было уничтожено и повреждено около 500 вражеских самолетов.

Командующий ВВС фронта А. А. Новиков, его заместитель И. П. Журавлев, начальник штаба А. П. Некрасов и другие командиры постоянно заботились о совершенствовании тактики использования истребительной авиации для ударов по аэродромам противника. Это объяснялось тем, что бомбардировщиков у нас было еще мало, а штурмовиков Ил-2 в начале войны насчитывалось всего несколько штук. Они использовались для переучивания летных кадров.

На Ленинградском фронте хорошо оправдали себя смешанные авиационные группы, состоявшие из различных типов истребителей. Они делились на ударные и прикрывающие. Первые кроме пушек и пулеметов оснащались бомбами или реактивными снарядами. Действовали они совместно, атакуя цели с разных направлений.

Вскоре все аэродромы, расположенные южнее и юго-западнее Ленинграда, оказались занятыми врагом. Он захватил даже Горелово и Пушкин, находившиеся рядом с Ленинградом. Наша авиация базировалась теперь на поспешно оборудованных полевых площадках и комендантском аэродроме, расположенном на окраине города. Здесь летному и инженерно-техническому составу приходилось особенно туго. Гитлеровцы не только бомбили его, но и периодически обстреливали из дальнобойных орудий с противоположного берега Финского залива.

В таких же условиях находился и аэродром Пески, расположенный на берегу Невы. Фашисты ежедневно обрушивали на него тысячи бомб, снарядов и мин. Однако самолеты, защищенные капонирами с прочным накатом, оставались невредимыми. Был всего один случай, когда из-за беспечности летчика мы потеряли связной самолет По-2. После посадки он не позаботился отрулить машину в укрытие.

Наши авиаторы действовали героически, самоотверженно и расчетливо. Возвратившись с задания, летчик сразу же на большой скорости рулил к капониру. Навстречу ему немедленно выбегали техники и механики, извещенные ударами в сигнальный колокол. Действуя сноровисто, они быстро закатывали машину в укрытие.

Нередко самолеты возвращались с серьезными повреждениями. Наши неутомимые труженики (инженеры, техники и младшие авиаспециалисты), несмотря на усталость и недоедание, сразу же брались за дело и возвращали машины в строй. Горжусь тем, что мне довелось работать с такими мужественными и стойкими людьми, замечательными знатоками авиационной техники.

В разгар тяжелых сентябрьских боев Военный совет фронта утвердил специальный строго секретный план внутренней обороны Ленинграда. Для работников штаба и управления ВВС тоже был определен сектор обороны. Мы должны были защищать подступы к штабу.

Никто из нас в душе, конечно, не верил, что дело может дойти до уличных боев в Ленинграде. Однако экстренный вызов руководящих инженеров к командованию ВВС фронта убедил нас в том, что на фронте создалось исключительно тяжелое положение.

— Товарищи инженеры! — обратился к нам генерал-майор авиации А. А. Новиков. — Может случиться так, что нам потребуется перебазировать истребители за черту блокады. Хватит ли у нас горючего, чтобы долететь, например, до Череповца или Вологды?

Этот вопрос, признаться, удивил нас и застал врасплох. Распорядившись подготовить для всех истребителей подвесные баки, командующий ВВС тут же пояснил, что это делается на всякий случай и данный разговор нужно держать в строжайшем секрете. В заключение командующий выразил уверенность в том, что Ленинград мы обязательно отстоим, что нам не понадобится перебрасывать авиацию на другие аэродромы.

Подвесных баков на наших складах оказалось мало. Пришлось заказывать их ленинградским заводам. Выполнить в срок поставленную задачу нам помог горком партии.

К счастью, использовать подвесные баки не пришлось. Положение на нашем участке фронта более или менее стабилизировалось.

Понятие «фронт» было, разумеется, относительным. Бойцами переднего края считали себя все, кто находился в осажденном городе. Вот что писал тогда Николай Тихонов в статье «Колыбель свободы».

«В огромных ночных цехах Н-ского завода идут митинги. Старый рабочий, обтерев руки о кожаный фартук, читает письмо заводского коллектива к защитникам Ленинграда: «Когда враг ломится в ворота Ленинграда, когда мы слышим гул артиллерийской канонады, исчезло деление на фронт и тыл. Наш завод стал боевым участком фронта. Умрем, но Ленинград врагу не отдадим».

Люди города Ленина вышли на смертный бой. Ленинградцы целыми семьями взялись за оружие. Четыре брата Сычевых: Алексей, Александр, Николай и Иван пошли в ряды ополчения.

Железнодорожники муж и жена Тимофеевы во время войны с белофиннами вместе были в армии. Теперь они снова вместе ушли на фронт.

Николай Сергеев сражался с немцами в 1914 году, бил их в 1918 году и теперь пошел добровольцем-артиллеристом в часть, где служат его сын, дочь и зять — командир Столяров.

Пулеметчица, участница гражданской войны, партизанка, дочь донецкого шахтера старая ленинградка Анна Джуль сражалась на подступах к Ленинграду, а в армии находились ее муж и восемь братьев.

Депутат Верховного Совета РСФСР, заслуженная учительница Мария Вячеславовна Кропачева стала политруком. Будучи ранена в голову и руку, она перевязывала раненых своим бинтом, забыв о собственных ранах. Старый партизан слесарь-инструментальщик Мазакин за две недели до ухода на фронт привел на завод сына-восьмиклассника Женю и обучил его. Уходя, он сказал: «Смотри, сынок, не подведи отца, работай как следует».

…Живет наш могучий красавец город. День и ночь работает он на оборону. По улицам проходят части на фронт — люди с винтовками, в касках. Они как бы говорят людям без винтовок: «Мы хорошо понимаем, что такое наш Ленинград! Не бойтесь, мы грудью защитим его».

На улицах висят листы с напечатанным крупным шрифтом стихотворением Джамбула. «Ленинградцы, дети мои! Ленинградцы, гордость моя!» — говорит седой певец вольного Казахстана, и любовно смотрят с портрета его глаза на пушки и грузовики, идущие по проспекту»^[5].

В тяжелое блокадное время особенно ярко проявилось единство народа и армии. Войска Ленинградского фронта, в том числе и авиация, были отрезаны от баз снабжения, остро нуждались в боеприпасах, горючем и запасных частях. Мы обратились за помощью к рабочим нескольких заводов: «Красный выборжец», «Красный Октябрь», «Красногвардеец». Правда, все они были в основном эвакуированы, но часть оборудования осталась. Не покинули Ленинград многие инженеры, техники и рабочие. С большой охотой и чувством высокой ответственности патриоты взялись за выполнение заказов для фронта.

Когда нам потребовалось организовать ремонт воздушных винтов, мы обратились на завод имени К. Е. Ворошилова. Специалисты этого предприятия в очень короткий срок разработали технологию восстановления поврежденных при вынужденной посадке лопастей. Они выпрямлялись с помощью пресса, матриц и пуансонов. Потом шлифовались и покрывались лаком или специальным антикоррозийным составом.

Технология была разработана хорошая, а матриц и пуансонов в нужном количестве не оказалось. Выручил нас Путиловский завод, имевший уникальное оборудование, в том числе и копировальные станки. Он и изготовил необходимые детали.

Развернулась напряженная работа. Несмотря на холод, недоедание и другие лишения, люди трудились по полторы-две смены. Небольшие перебои случались лишь из-за нехватки электроэнергии.

В среднем рабочие успевали отремонтировать за сутки 25–28 лопастей.

Вспоминаются многие имена самоотверженных тружеников. Среди них главный инженер Анатолий Александрович Штукин, технолог Павел Антонович Коваленко, заместитель начальника цеха Иван Федорович Щитов, слесарь Марк Никитович Довбаненко, правильщицы Екатерина Матвеевна Михайлова и Мария Ивановна Никифорова, подручная правильщицы Лидия Алексеевна Карпова, шлифовщицы Антонина Тимофеевна Титова и Ася Таканаева, обжигальщик Александр Павлович Петров. Прекрасно работали и прикомандированные к заводу красноармейцы Николай Георгиевич Тимофеев, Серафим Карпович Рубис, Александр Михайлович Чертов.

В тяжелое блокадное время хорошо помог авиаторам и конструкторский коллектив, возглавляемый Ж. Я. Котиным. Несмотря на огромную занятость своей основной работой — созданием танков, его сотрудники сконструировали новый водяной радиатор для самолета. Он был на 50 килограммов легче обычного, поскольку изготовлялся не из меди, а из сплава алюминия и магния. Его серийным выпуском после испытаний на земле и в воздухе занялся завод «Красногвардеец», производивший медицинские инструменты.

Некоторые руководящие работники Наркомата попытались выселить из заводских помещений созданные нами ремонтные базы. Пришлось обратиться в Военный совет Ленинградского фронта. И он помог нам. В частности, нас авторитетно поддержал Андрей Александрович Жданов. По этому вопросу было принято специальное постановление.

Базы работали с предельной нагрузкой, возвращая в строй поврежденную технику. Но с каждым днем им все труднее становилось выполнять возросшие заказы авиационных частей. Требовалось организовать ремонтные работы непосредственно на аэродромах, создать в полках подвижные авиационно-ремонтные мастерские (ПАРМы). Производство необходимого оборудования для них можно было наладить на все тех же авиационных заводах.

Составив проект постановления Военного совета фронта по этому вопросу, я обсудил его с главным инженером А. В. Агеевым, а затем представил командующему. Генерал-майор авиации А. А. Новиков написал на документе, что он ходатайствует перед Военным советом о принятии такого решения. Затем Александр Александрович вернул мне бумагу и сказал:

— Доложите суть дела первому члену Военного совета Андрею Александровичу Жданову. Поскольку вы инженер, вам, как говорится, и карты в руки!

Признаюсь, я немного растерялся. Ведь Андрей Александрович Жданов был не только членом Военного совета фронта, но прежде всего членом Политбюро ЦК ВКП(б), секретарем Центрального Комитета партии, первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б).

— Боюсь, что товарищ Жданов не станет со мной разговаривать, — высказал я опасение. — Ведь совсем недавно Военный совет решал вопрос о нештатных ремонтных базах. И вдруг — новое дело — ПАРМы.

— Не робейте и не теряйте времени, — ободрил меня командующий. — Андрей Александрович сейчас в кабинете, и на приеме у него пока мало народу.

Генерал А. А. Новиков помолчал немного и, как бы размышляя вслух, продолжал:

— Товарищ Жданов хорошо относится к авиаторам, заботится об укреплении наших ВВС. Он знает, как дорог нам каждый отремонтированный самолет, и непременно поможет.

И вот я в приемной А. А. Жданова. Его секретарь то отвечает на телефонные звонки, то сам кого-либо вызывает на прием к Андрею Александровичу.

Первый член Военного совета Ленинградского фронта принял меня довольно быстро. Здороваясь, он приветливо улыбнулся, и это как-то сразу помогло мне освободиться от скованности.

Я не раз слушал выступления А. А. Жданова на торжественных собраниях, партактивах и партийных конференциях, но наедине с ним оказался впервые. Андрей Александрович выглядел усталым, чувствовалось, что он постоянно недосыпает и не совсем здоров. Мой доклад он слушал внимательно, вопросы задавал четкие, лаконичные, иногда делал записи в блокноте.

Затем Андрей Александрович переговорил по телефону с секретарем Ленинградского горкома партии по промышленности, чтобы уточнить производственные возможности некоторых предприятий, и с командующим ВВС фронта генералом А. А. Новиковым. У товарища, отвечавшего за работу городского транспорта, он выяснил, сколько можно выделить автобусов для нужд фронта.

Видный деятель партии А. А. Жданов подошел к решению нашего вопроса с таким же глубоким пониманием, с каким относился к мероприятиям государственного масштаба.

По решению Военного совета фронта нам дали 50 автобусов. Получили мы и необходимое станочное оборудование. На заводе, которым в то время руководил Т. В. Молодых, эти автобусы довольно быстро переоборудовали в ПАРМы. Так был решен очень важный для нас вопрос.

Организация подвижных авиаремонтных мастерских (ПАРМ-1) повысила оперативность в работе инженерно-технического состава. А поскольку они комплектовались наиболее подготовленными специалистами, возросло и качество ремонта.

Фронтовая обстановка вынуждала даже многие сложные повреждения устранять непосредственно в частях, минуя ремонтные базы и авиазаводы. Взять, к примеру, восстановление пробитого хромомолибденового лонжерона на самолете СБ.

Заводская технология предусматривала наложение на пробоину бужа. Иными словами, к лонжерону приклепывался стальной манжет. Чтобы выполнить эту сложную и трудоемкую операцию, требовался специальный инструмент. А он имелся далеко не во всех частях. Но когда на счету каждая боевая машина, мы не могли бомбардировщики с поврежденными лонжеронами отправлять на завод и тем самым на длительный срок выключать их из боевой работы. Стали искать иной выход. И нашли.

Во 2-й смешанной авиадивизии старший инженер В. Ф. Таранущенко и его заместитель А. К. Первушин впервые в полевых условиях приварили к лонжерону буж. Быстро отремонтированный бомбардировщик был снова включен в боевой расчет.

Помню, с какой придирчивостью и скрупулезностью специалисты осматривали возвращенный в строй СБ. Но никаких недоделок они не нашли и признали качество ремонта отличным.

Нас это особенно радовало потому, что сварка хромомолибденовых деталей с трудом осваивалась даже на заводах. Там и некоторые опытные рабочие на первых порах делали грубые и не всегда надежные швы. Сваренные детали не выдерживали перегрузок, возникающих в полете, и давали трещины.

А вот во 2-й смешанной авиадивизии, где начальником ПАРМ-1 был В. И. Савинов, освоили не только бужирование лонжерона, но и успешно сваривали детали из легированной стали.

Замечательные ремонтники имелись и в других ПАРМах. Вспоминается мастер-новатор К. Кузнецов, которого сослуживцы прозвали кудесником. Он освоил сварку особо ответственной детали из сплава электрона.

Специалисты, видимо, помнят то время, когда даже сами слова «сварка» и «электрон» считались несовместимыми: сплав при сварке мгновенно воспламенялся. В поисках выхода из этого тупика ремонтник Кузнецов начал экспериментировать. И он добился своего — смастерил специальную горелку, позволяющую без опасений надежно сваривать поврежденные детали, изготовленные из сплава электрона. Его ценный опыт был изучен и распространен во всех авиационных частях фронта.

Как видим, личный состав инженерно-авиационной службы ВВС вносил весомый вклад в дело разгрома врага. Только за шесть военных месяцев 1941 года наши специалисты восстановили 1536 поврежденных самолетов и отремонтировали 1076 авиамоторов. Эти цифры свидетельствовали не только о старании, сметке и изобретательности воинов. Они говорили также об огромной помощи авиаторам со стороны героических тружеников Ленинграда. Без них в условиях тяжелейшей блокады нам очень трудно было бы решать поставленные задачи.

Взять, к примеру, изготовление прозрачной брони. При штурмовке вражеских войск, аэродромов, железнодорожных узлов и других важных объектов наши самолеты подвергались сильному зенитному обстрелу. Остекление кабин получало иногда такие серьезные повреждения, что невозможно становилось летать. Запасы прозрачной брони на складах вскоре кончились. А изготовлял ее до войны в основном Константиновский стекольный комбинат, находившийся в оккупированном теперь Донбассе.

И мы снова — в который раз! — обратились за помощью к работникам ленинградской промышленности.

Завод, который согласился изготовить для нас плексиглас, нашли довольно быстро. Но для производства его потребовался этиловый спирт, раздобыть который в условиях блокады было чрезвычайно трудно. С помощью городского комитета партии мы наконец нашли нужное количество спирта, и производство плексигласа быстро наладилось. Однако задача оказалась решенной лишь наполовину.

Как известно, прозрачная броня состоит из двух слоев: первый представляет собой закаленное стекло высокой прочности, называемое сталинитом, второй плексиглас.

Пришлось искать завод, который занялся бы изготовлением сталинита. Трудностей встретилось много. Были неудачи, разочарования. Но в конце концов и эту проблему удалось решить. На авиационные склады начала поступать прозрачная броня.

Вместе с героическим рабочим классом на боевых постах оставались выдающиеся ленинградские ученые, которые талант, знания, опыт, все свои силы отдавали служению сражающейся Отчизне.

В 1941 году в блокадном Ленинграде находился академик А. Ф. Иоффе. Ученый-физик с мировым именем, теперь он всецело переключился на решение проблем оборонного значения. Мы поддерживали с ним постоянный контакт. Он и сам несколько раз бывал у нас, консультируя некоторые изобретения.

Профессор В. И. Воячек помог создать систему медицинской помощи раненым воинам, в том числе и авиаторам. Он много лет руководил кафедрой в Ленинградской военно-медицинской академии имени С. М. Кирова, затем стал ее начальником, Героем Социалистического Труда, академиком Академии медицинских наук.

Ученый Кутумов по просьбе командования ВВС фронта разработал антиобледенительную смазку, которую авиаторы так и назвали кутумовской. Плодотворно работал у нас зачисленный в кадры Советской Армии знаменитый конструктор бомбардировочных прицелов и фотокинопулеметов Симановский.

Проблемами горючего, улучшением его антидетонирующих свойств занимался инженер Семенов, руководивший научно-исследовательским институтом. Зимой 1941/42 года он систематически брал пробы бензина со сбитых вражеских самолетов и вскоре пришел к выводу, что гитлеровцы стали вводить в горючее новый компонент — каменноугольный бензол. Это сообщение обрадовало нас. Ведь бензин с такой примесью замерзает уже при температуре минус 20 градусов.

Командующий ВВС фронта генерал А. А. Новиков принял решение при наступлении первых же морозов ударить по вражеским аэродромам. Воздушная операция была подготовлена и осуществлена блестяще, без потерь. Стояли суровые морозы, и ни один немецкий истребитель не смог подняться в воздух: замерзало горючее. В числе отличившихся участников этого массированного налета высокой правительственной наградой был отмечен и инженер Семенов.

К нам в ВВС фронта приходили десятки людей со своими задумками и находками. Мы внимательно рассматривали их предложения, оказывали практическую помощь, если требовалось, направляли к ученым на консультацию.

Один из инженеров работал над проектом самолета с изменяемой геометрией крыла. Другой новатор придумал для бомб взрыватель дистанционного действия, который срабатывал на заданной высоте. Испытания его дали хорошие результаты. Документацию по обоим предложениям мы отправили в Москву.

Хорошо был воспринят и прибор ночного видения с инфракрасным облучением объекта. Применение его намного расширяло боевые возможности авиации, особенно истребительной.

Научная и техническая мысль в годы войны работала с особой интенсивностью. Люди горели желанием сделать все для победы над врагом.

Когда ВВС фронта потребовались авиационные реактивные снаряды, механические заводы, работая в содружестве с научно-исследовательскими институтами, довольно быстро освоили технологию их изготовления. А группа инженеров и техников, руководимая заместителем главного инженера по вооружению В. Н. Стрепеховым, оборудовала простейшую зенитную установку, стреляющую эрэсами. Она хорошо себя оправдала.

В 1941 году враг вплотную приблизился к Тихвину, где базировалась оперативная группа ВВС фронта. Сводный батальон воинов тыла и младших авиаспециалистов под командованием подполковника Г. Н. Прокопенко стойко оборонял подступы к аэродромному узлу. Фашистская авиация непрерывно бомбила его позиции, стремясь расчистить путь своим наземным войскам. Отражая налеты огнем зенитных установок РС-82, наши воины сбили пять вражеских самолетов. За героическую оборону Тихвинского аэродромного узла начальник района авиационного базирования подполковник Г. Н. Прокопенко и многие его подчиненные были отмечены правительственными наградами.

Когда мы начали применять самолеты По-2 в качестве легких ночных бомбардировщиков, их тоже оснастили реактивными установками РС-82.

Инженерно-техническому составу ВВС пришлось заниматься и несколько несвойственными ему делами — обезвреживать неразорвавшиеся вражеские бомбы и снаряды. При выполнении таких опасных заданий снова проявили себя наши специалисты по вооружению В. Н. Стрепехов и С. Супрунов. Порой с риском для жизни раскрывали они секреты вражеской техники, а потом участвовали в разработке инструкций по обезвреживанию неразорвавшихся авиабомб. Позднее, когда были подготовлены кадры квалифицированных саперов и специалистов-пиротехников, инженеров освободили от этих дел.

В один из осенних дней сорок первого года МПВО Ленинграда сообщило командующему ВВС фронта о довольно странном случае. На Старо-Невском взорвалась крупная бомба, но над городом не пролетало ни одного вражеского самолета. Это авторитетно подтвердила и служба ВНОС. Генерал А. А. Новиков поручил мне и В. Н. Стрепехову расследовать происшествие. По найденным осколкам мы без труда определили, что это не авиабомба, а артиллерийский снаряд небывало крупного калибра.

— Неужели под Ленинградом объявилась «Толстая Берта»?! — воскликнул я с изумлением, вспомнив виденную мною в юные годы фотографию гигантской германской пушки, установленной на железнодорожной платформе. В первую мировую войну она с дальнего расстояния обстреливала Париж. «Толстой Бертой» назвал ее немецкий фабрикант оружия Крупп в честь своей дражайшей супруги.

Мои предположения оказались не далеки от истины. Немецко-фашистское командование, решившее превратить Ленинград в руины, обрушило на него не только крупные силы авиации, но и артиллерию всех калибров. Под его стенами появились мортиры особой мощности.

Воздушная разведка обнаружила огневые позиции вражеской дальнобойной артиллерии в районе Дудергофа. И хотя осадные орудия, установленные на железнодорожные платформы, все время кочевали, гитлеровцам не удалось уберечь их от ударов советской авиации, от огня нашей береговой корабельной артиллерии. Одну из «Толстых Берт» — это установлено точно — заставили навсегда замолчать.

Однажды вместе с комиссаром ВВС фронта А. А. Ивановым и другими работниками штаба мы прилетели на аэродром, где базировался 7-й бомбардировочный полк. На собрании личного состава комиссар объявил, что Военный совет Ленинградского фронта и командование ВВС возлагают на 7-й полк тяжелых бомбардировщиков чрезвычайно ответственное боевое задание.

Авиаторы насторожились. Видимо, каждый в этот момент прикидывал в уме, какой же важный объект предстоит бомбить. Ведь морские летчики под командованием Е. Н. Преображенского сумели даже нанести удар по Берлину. Именно нашим вооруженцам довелось подвешивать к этим самолетам бомбы крупного калибра.

Но полковой комиссар А. А. Иванов многих разочаровал. Он сказал, что 7-й полк полностью переключается на доставку ленинградцам продовольствия.

— Решили нас воздушными извозчиками сделать? — раздался чей-то недовольный возглас.

— Так может говорить только несерьезный человек, — резко ответил комиссар и тут же, ничего не скрывая, обрисовал положение в блокадном Ленинграде. — От голода, холода и болезней людей гибнет не меньше, чем от вражеских бомб и снарядов. Фашисты ждут, что ленинградцы не выдержат длительной осады и поднимут руки. Но этому никогда не бывать! — твердо заявил А. А. Иванов. Скорее Нева потечет вспять, чем советские люди склонят голову.

Он сделал небольшую паузу и продолжал:

— Пока не замерзнет Ладожское озеро, должен бесперебойно действовать воздушный мост. На него вся надежда. Сводки о доставленных вами продовольствии и других грузах будут ежедневно докладываться товарищу Жданову. Это — задача огромной государственной важности. Речь идет о спасении многих тысяч человеческих жизней.

Воины-авиаторы хорошо понимали, какая ответственность на них возложена. Эскадрильи Н. Афонина и Б. Езерского летали на самолетах ТБ-3 не только ночью, когда это было безопаснее, но и днем, под прикрытием истребителей. Воздушный мост через Ладогу действовал, можно сказать, круглосуточно. Технический состав полка, возглавляемый инженером И. В. Ивановым, трудился напряженно, тщательно готовил каждую машину к полетам. Мы старались всячески помочь полковым специалистам, снабжали их инструментами и дефицитными запасными частями.

Регулярно доставляя в Ленинград продовольствие, экипажи тяжелых бомбардировщиков ТБ-3, равно как и самолетов Ли-2 и Си-47, эвакуировали из осажденного города детей и женщин, тяжелобольных и раненых. На Большую землю они переправляли также оружие и боевую технику, изготовленную на местных предприятиях.

Как видим, даже в тяжелейших блокадных условиях ленинградцы не забывали о нуждах воинов, старались им помочь, чем могли.

Я преклоняюсь перед этими героическими тружениками. Отстояв у станка 10 12 часов, они затем дежурили на крышах, спасая здания от вражеских зажигалок, тушили пожары, расчищали завалы. А сколько женщин и девушек копали противотанковые рвы, окопы и траншеи! Нередко они валились с ног от усталости и истощения, но, очнувшись от обморока, снова брались за работу.

Никогда не забуду случай, происшедший при мне на заводе «Красный Октябрь», где мы организовали мотороремонтную базу. В бывший директорский кабинет, который занимал теперь начальник этой базы, вошел изможденный пожилой рабочий с ярко выраженными признаками острой дистрофии.

— Ну вот, — негромко сказал он, опираясь на стол, чтобы не упасть. — Смену свою отстоял, что положено сделал. Но если завтра не приду, не посчитайте дезертиром трудового фронта. Значит, силы мои совсем иссякли. А пока прощайте, дорогие товарищи!

Начальник базы как мог ободрил человека, пожал ему руку на прощанье. Когда я через некоторое время вышел из кабинета, то увидел в приемной лежащего на полу человека. Это был тот самый рабочий. Вызванный врач застал его уже мертвым. Он умер, можно сказать, на трудовом посту.

Ремонтные подразделения ВВС фронта почти ежедневно несли потери. Люди гибли от голода, холода, вражеского огня. 37 квалифицированных рабочих и служащих были убиты прямо на производстве, на своих рабочих местах.

Фронтовой паек военнослужащих осажденного Ленинграда тоже несколько раз урезывался и был не намного больше, чем у остальных граждан. Недоедали не только рядовые авиаторы, но и руководители, даже командующий ВВС фронта А. А. Новиков, ставший генерал-лейтенантом авиации. А ведь он мог питаться гораздо лучше. Подчиненные ему летчики доставляли с Большой земли многие тонны продовольствия. За рекой Волхов базировалась наша оперативная группа, руководимая его заместителем И. П. Журавлевым. Он тоже мог бы доставить для командующего продукты, поскольку там не было блокады, а следовательно, и не существовало такой острой продовольственной проблемы. Но Александр Александрович категорически отказался от всяких привилегий. Своей честностью он подавал пример подчиненным.

Однажды Александр Александрович Новиков вернулся из поездки по частям очень поздно. Побеседовав со мной по служебным делам, он как бы между прочим спросил, не найдется ли у инженеров каких-либо продуктов, хотя бы сухариков. К сожалению, ни у меня, ни у моих подчиненных ничего съестного не нашлось. Единственно, что я смог предложить командующему для согрева после дороги, это стопку спирта. Но Александр Александрович отклонил мое предложение.

Вспоминается еще один примечательный факт. Старший инженер 2-й смешанной авиадивизии В. Ф. Таранущенко и инженер А. К. Первушин добровольно отказались от половины своего пайка в пользу многодетной семьи инженера П. Пупкова.

Люди не щадили себя на фронте. Верно говорится, что на войне человек познается гораздо быстрее, чем в мирное время. В тяжелых же условиях блокады душевные качества воинов раскрывались как-то сразу и во всей своей полноте. Вспоминая фронтовых друзей, я невольно восхищаюсь их нравственной красотой.

5 ноября 1941 года, в канун 24-й годовщины Великого Октября, немецко-фашистская авиация произвела крупный ночной налет на Ленинград. Одному из бомбардировщиков удалось прорваться к городу. Прожектористы быстро поймали его, а взаимодействовавшие с ними зенитчики открыли по нему сильный огонь. Внезапно они прекратили стрельбу, и тотчас же позади «хейнкеля» появился серебристый «ястребок». Сблизившись с вражеским бомбардировщиком, он рубанул его винтом по хвосту. Оба самолета мгновенно исчезли в ночной мгле.

Вскоре дежурный по штабу ВВС фронта получил сообщение, что протараненный нашим летчиком немецкий Хе-111 упал в Таврический сад, а выбросившиеся на парашютах члены его экипажа взяты в плен. Несколькими минутами позже поступило другое известие: охрана Невского завода имени В. И. Ленина сняла с крыши одного из зданий неизвестного парашютиста, который назвался советским летчиком. Представители штаба ВВС сели в автомашину и поехали выручать задержанного. Героем ночного тарана оказался летчик 26-го истребительного авиационного полка Алексей Севастьянов. Утром его принял генерал-лейтенант авиации А. А. Новиков. В кабинете командующего в это время довелось присутствовать и мне. Алексей Севастьянов был высокого роста, статен и широкоплеч. Когда летчик вошел, командующий невольно улыбнулся и восхищенно воскликнул:

— А вы в самом деле богатырь!

Он по-отечески обнял летчика и добавил:

— Спасибо за подвиг, за верную службу Родине. Потом я съездил с летчиком в Таврический сад и осмотрел сбитый фашистский бомбардировщик.

— Какую акулу удалось свалить! — задумчиво сказал Алексей Севастьянов. Два раза бил по нему с ближней дистанции, и все напрасно. Как заговоренный, гад! В третий раз подошел вплотную. Нажал на гашетку, а пулеметы молчат. Боеприпасы кончились. Как быть? И я решил рубануть его винтом по хвосту…

Помолчав немного, Алексей Севастьянов упавшим голосом заключил:

— Жаль, что «чайку» свою загубил. Жди теперь, когда дадут новый самолет…

Но вскоре мне сообщили, что истребитель И-153, на котором А. Т. Севастьянов совершил ночной таран, не разбился и его можно отремонтировать. Я обещал летчику направить машину на 1-ю рембазу, где работали великолепные мастера.

6 ноября Андрей Александрович Жданов вызвал к себе генерала А. А. Новикова и предупредил, что гитлеровцы могут повторить воздушный налет на Ленинград, чтобы омрачить праздник Великого Октября.

— Да они и не скрывают своих подлых замыслов, даже афишируют их, — хмуро заметил он и кивнул на немецкую листовку, лежавшую на столе.

Новиков взял желтоватую бумажку и пробежал глазами малограмотно срифмованный раешник. Смысл этого сочинения был примерно такой: седьмого они будут нас бомбить, а восьмого явятся хоронить…

— Воздушный налет, видимо, будет более крупный, чем прошлой ночью, сказал А. А. Жданов. — Поэтому вам, летчикам, надо быть начеку, проявить особую бдительность и сорвать замыслы гитлеровцев.

Предположения первого члена Военного совета фронта подтверждали и данные воздушной разведки. На вражеских аэродромах, расположенных поблизости от Ленинграда, значительно прибавилось бомбардировочной авиации. Особенно в Сиверской и Гатчине. Генерал-лейтенант авиации А. А. Новиков, всегда стремившийся вырвать у врага инициативу, бить его не числом, а умением, решил нанести упреждающий массированный удар по аэродромным узлам противника.

Правда, самолетов у нас было все еще маловато, несмотря на то, что в сентябре 1941 года Ставка перебросила на Ленинградский фронт два авиационных полка — 125-й бомбардировочный и 175-й штурмовой.

Бомбардировочным полком командовал коренной ленинградец майор В. А. Сандалов. Он имел за плечами уже пятнадцать лет летной практики и известный боевой опыт. Подчиненные уважали его за справедливость и человечность, хотя он был строг и требователен по отношению к ним.

Командир-коммунист В. А. Сандалов почти всегда сам водил группы на бомбометание. Так случилось и утром 6 ноября 1941 года.

Несмотря на неблагоприятные метеорологические условия, группа Пе-2, ведомая майором В. А. Сандаловым, пробилась к вражескому аэродрому и внезапно, из облаков, обрушила на него бомбовые удары. Благодаря отличным расчетам, произведенным штурманом Михайловым, и слаженным действиям экипажей цель была накрыта со снайперской точностью. На аэродроме один за другим вырастали фонтаны взрывов, вспыхивали и горели вражеские самолеты. Взлетел на воздух и крупный склад боеприпасов.

В тот же день полк майора В. А. Сандалова произвел еще один налет на аэродром Сиверская. На этот раз он взаимодействовал со штурмовиками и истребителями. Потеряв большое количество самолетов, противник 6 ноября не смог произвести массированный налет на Ленинград.

О том, как мы во фронтовой обстановке встречали 24-ю годовщину Великого Октября, правдиво и точно рассказывалось в праздничном номере газеты «Ленинградская правда»:

«Мы живем в осажденном городе.

Враг от нас на расстоянии пушечного выстрела. Что означает эта дистанция, мы знаем по разрывам снарядов на улицах. Полями сражений стали места гуляний и отдыха. Где звенели наши праздничные песни, гремят орудия. Окопы вырыты за жилыми домами. Баррикады перерезали улицы. Батареи установлены на окраинах.

Война вошла в город. Бульвары и сады изрыты щелями. Окна первых этажей забраны щитами.

Осада определила наш быт. Он прост и суров. Мы ложимся, готовые встать по звуку сирены. Работаем под грохот канонады. Девушки-вожатые ведут трамвайные поезда под артиллерийским обстрелом. Домохозяйки гасят зажигательные бомбы…

Первый раз за двадцать четыре года мы не выйдем, как всегда, на площадь Урицкого, не пронесем свои знамена по ликующим улицам.

Сожмем руки на оружии, товарищи! Поклянемся родной стране нашей — от Мурмана до Днестра, от Западной Двины до Великого океана — и той ее части, которая стонет под игом мучителей, и той, которая напрягает силы для победы: мы обещаем, что не опозорим чести Ленинграда, славы его не запятнаем слабостью.

Будет холодно — перетерпим!

Будет голодно — туже затянем ремни!

Будет трудно — выдержим!

Выдержим — победим!^[6]».

Но в столице нашей Родины Москве традиционный военный парад состоялся. Прямо с Красной площади полки шли в бой. Этот парад, поднял боевой дух не только защитников Москвы, но и воинов других фронтов, в том числе Ленинградского. Он укрепил у всего советского народа веру в нашу победу.

Ноябрь 1941 года явился для ленинградцев одним из самых трудных месяцев. Возобновив наступление, немецко-фашистские войска захватили Тихвин и перерезали железную дорогу, связывающую его с Волховом. Таким образом, подвоз продовольствия на фронтовую перевалочную базу у Ладожского озера удлинился на 400–500 километров. Затем развернулись жаркие бои на подступах к станции Войбокало. Базы снабжения пришлось перенести оттуда в Заборье и Подборье.

Ледостав на Ладожском озере, сопровождаемый штурмовыми ветрами и опасной передвижкой льдов, в первых числах ноября полностью приостановил доставку продовольствия в Ленинград водным путем. Теперь все надежды возлагались на наш воздушный мост. Выполняя правительственное задание, экипажи самолетов за период с 14 по 28 ноября 1941 года доставили в Ленинград 1200 тонн высококалорийных продуктов. Но этого оказалось крайне мало. Военный совет фронта вынужден был отдать для обеспечения ленинградцев все сухари из неприкосновенного запаса войск и аварийные запасы муки Балтфлота.

Тем временем по заданию Военного совета проводилась инженерная разведка будущей ледовой трассы через Ладогу. Нужно было хоть немного улучшить снабжение Ленинграда продовольствием. Ведь в октябре — ноябре нормы выдачи хлеба урезывались трижды. По состоянию на 20 ноября 1941 года рабочие горячих цехов получали 375 граммов хлеба, рабочие и ИТР — 250, служащие, иждивенцы и дети до 12 лет — 125 граммов^[7]. За это время трижды сокращалась норма выдачи хлеба и в войсках. В тыловых частях и учреждениях она снизилась на 62,5 процента, в войсках, подразделениях, находившихся на передовой, — на 44,4 процента. Вот почему с таким нетерпением ленинградцы ожидали, когда окрепнет лед на Ладоге и будет в состоянии выдерживать груженые автомашины. Ледовая дорога расценивалась как дорога жизни. Впоследствии она и получила такое название.

Дорога Жизни

Во второй половине ноября 1941 года, когда лед еще трещал и прогибался, через Ладожское озеро в Ленинград двинулся первый санно-гужевой обоз с продовольствием. Опытный рейс завершился успешно, и в ночь на 22 ноября на ледовую трассу вышла первая автоколонна, возглавляемая командиром 389-го отдельного автобата капитаном В. А. Порчуновым. Она благополучно доставила в Ленинград десятки тонн драгоценной муки.

Так начала действовать созданная по решению Центрального Комитета партии и Советского правительства ледовая магистраль на Ладоге, названная благодарными ленинградцами Дорогой жизни.

Но в первую блокадную зиму и наши летчики продолжали интенсивно доставлять в Ленинград продовольствие. Запасов муки в городе почти не было, и люди получали хлеб, как говорится, с колес.

Ледовая трасса принесла немалую пользу и авиаторам. Теперь нам в гораздо большем объеме автотранспорт доставлял горюче-смазочные материалы, боеприпасы, запасные части.

Кто бывал на переполненной различными грузами перевалочной базе в районе Войбокало, тот мог воочию убедиться, что осажденному Ленинграду помогали все республики, края и области нашей необъятной Советской Родины, вся страна. Ленинградцы никогда не чувствовали себя одинокими.

Главными героями Ладожской магистрали по праву считались водители автомашин. В тяжелейших условиях они доставляли важные грузы: под бомбежкой и артиллерийским обстрелом, в метель и стужу.

На щитах, установленных по трассе, были написаны лозунги, призывающие водителей совершать, как правило, два рейса в сутки: «Помни! Каждые два рейса обеспечивают хлебом десять тысяч ленинградских жителей!» И шоферы стремились достойно выполнять свой долг.

Ладожская военно-автомобильная дорога непрерывно совершенствовалась и расширялась. Прокладывались новые пути, строились мосты, объезды, закрывались трещины, расчищались торосы, создавались пункты обогрева, технической помощи и санитарно-медицинской службы. А как героически боролись воины-дорожники с часто бушевавшими метелями и сильными снегопадами! Быстро расчищая ледовую трассу, они обеспечивали бесперебойное движение по ней.

На Ладожскую магистраль, учитывая ее огромное значение, Военный совет Ленинградского фронта направил группу лучших политработников. Ее возглавил заместитель начальника политического управления фронта И. В. Шикин, который стал комиссаром этой военно-автомобильной дороги. 700 коммунистов послал туда и Ленинградский горком партии.

Бесперебойная работа Дороги жизни позволила впоследствии несколько раз повышать нормы снабжения населения хлебом. Был нанесен сокрушительный удар по людоедскому плану Гитлера, замыслившего задушить блокированный Ленинград голодом.

Командование ВВС фронта хорошо понимало, что немецко-фашистское командование попытается блокировать Ладожскую ледовую магистраль с воздуха. Для прикрытия ее выделялись лучшие летчики, лучшие инженерно-технические силы и средства.

Бывший комиссар Ладожской военно-автомобильной дороги генерал-полковник И. В. Шикин позже писал: «До сих пор мы, работники фронтового ледового пути, с глубокой благодарностью вспоминаем летчиков дважды Героев Советского Союза П. А. Покрышева и А. Т. Карпова, Героев Советского Союза П. А. Пилютова, П. Т. Харитонова, В. Н. Харитонова, Г. Н. Жидова, В. И. Матвеева и многих других. Они совершили тысячи вылетов для прикрытия Дороги жизни, непрерывно вступали в воздушный бой, сбивали фашистских стервятников, обращали их в бегство»^[8]. Ладожскую ледовую магистраль надежно прикрывали с воздуха 39-я истребительная авиадивизия ВВС фронта, 123-й истребительный авиаполк 7-го корпуса ПВО, 5-й и 13-й истребительные авиаполки ВВС Балтфлота.

После небольшой, но довольно тяжелой для нас паузы эвакуированная на восток авиационная промышленность возобновила выпуск военной продукции и начала постепенно набирать темпы. Это сразу почувствовали и мы в блокированном Ленинграде, получая все больше самолетов отечественного производства. Боевой дух авиаторов заметно повысился.

Перевод промышленности на военные рельсы, перебазирование оборонных предприятий на восток убедительно свидетельствовали о титанической деятельности Коммунистической партии, сплотившей многонациональную Советскую страну, доблестную армию и героический тыл в единый боевой лагерь.

В Ленинграде, ставшем в первые же недели войны фронтовым городом, мне самому довелось увидеть, как продуманно, организованно и быстро решалась невероятно сложная проблема переключения промышленности на военное производство. А в каких тяжелых условиях эвакуировалось в тыл оборудование предприятий оборонного значения!

Вместе с заводами, фабриками, научными учреждениями были эвакуированы на восток и многие миллионы рабочих, служащих, членов их семей.

Прошло совсем немного времени, и эвакуированные предприятия начали поставлять фронтам различное оружие, боевую технику, боеприпасы. Когда в газетах появились скупые сообщения о трудовых успехах рабочих тыла, мы, прочитав их, встретили немало знакомых фамилий ленинградских инженеров и мастеров.

Узнали мы и о том, что где-то в «Танкограде» делает могучие танки прославленный ленинградский завод имени С. М. Кирова. Особенно обнадеживала нас перспектива развития авиационной промышленности. Государственный Комитет Обороны передал ей ряд машиностроительных, станкостроительных и электротехнических предприятий. Строились и новые авиазаводы.

По долгу службы мне нередко приходилось бывать на ремонтных базах, созданных в помещениях эвакуированных заводов. Там осталось немало кадровых рабочих этих предприятий. Многие из них получали заманчивые приглашения от своих товарищей, уехавших на восток. Поступали даже официальные запросы директоров.

Понять руководителей эвакуированных заводов было нетрудно. Они испытывали острую нехватку кадров. Ведь часть рабочих ушла на фронт, иные остались в Ленинграде. Это отрицательно сказывалось не только на количестве, но и на качестве выпускаемой продукции.

Нам тоже не хватало квалифицированных специалистов. Одно время первостатейной проблемой стало изготовление поршневых колец. Изнашивались они быстро, а запасов у нас никаких не было. Пришлось обратиться за помощью к одному из ленинградских институтов. И он выручил нас. Его сотрудники нашли довольно удачный состав шихты для отливки болванок. Специалисты ремонтных мастерских вытачивали из этих болванок поршневые кольца повышенного качества. Успешно ремонтировали мы и гильзы цилиндров двигателя, применяя метод хромирования. Словом, делалось все для поддержания высокой готовности авиационной техники.

В конце 1941 года командующий ВВС Ленинградского фронта генерал-лейтенант авиации А. А. Новиков выехал с группой ученых и инженеров на испытание опытной радиолокационной станции. Она была нацелена на Лужский аэродромный узел, откуда взлетали и собирались в группы вражеские бомбардировщики и истребители, совершавшие налеты на Ленинград. И хотя дальность действия локатора была еще мала, мы убедились, что на вооружение нашей авиации поступает перспективное средство обнаружения вражеских самолетов.

Военно-воздушные силы Ленинградского фронта получили новые радиолокационные станции. Часть из них у нас немедленно забрали и отправили в Москву для усиления ПВО. Обижаться на это мы никак не могли, ибо знали, что центр борьбы на советско-германском фронте переместился на московское направление. Даже из-под Ленинграда противник перебросил туда несколько дивизий.

Войска Западного фронта под командованием переведенного от нас генерала армии Г. К. Жукова героически обороняли подступы к столице. С глубоким волнением ленинградцы слушали по радио сводки Совинформбюро и читали короткие газетные информации.

Ленинградский писатель Виссарион Саянов в ноябре 1941 года писал в газете: «Немцы рвутся к Москве и Ленинграду. Они угрожают двум великим столицам. Много недель длится гигантская битва под Ленинградом. Подходит к концу первый месяц боев за Москву. Еще совсем недавно москвичи с волнением и надеждой повторяли названия ленинградских пригородов — мест, где решалась судьба Ленинграда. Теперь в окопах под Ленинградом больше всего волнует бойцов ход подмосковной битвы.

— Как там на можайском направлении? Что на малоярославском? Что происходит под Волоколамском?

Москва и Ленинград — два передовых бойца на главных позициях величайшей битвы в истории.

Бойцы, командиры и политработники рабочих батальонов Москвы писали недавно трудящимся Выборгского района Ленинграда: «Плечом к плечу с вами, миллионами советских патриотов, мы будем сражаться, пока последний гитлеровский бандит, вступивший на нашу родную землю, не найдет здесь себе могилы». Эти слова боевой клятвы повторяются на старых ленинградских заводах. Линия обороны Москвы проходит через наши сердца. Через сотни верст чувствуем мы здесь, в Ленинграде, биение живого сердца столицы.

Не бывать Москве и Ленинграду под пятой немецких захватчиков! На подступах к Москве и Ленинграду немецкая армия истечет кровью»^[9].

И это было сказано не ради красного словца. Почти одновременно Москва и Ленинград нанесли сильнейшие удары по фашистским полчищам. 5 декабря 1941 года под Москвой началось крупнейшее контрнаступление советских войск. Сообщение о нем ленинградцы встретили с ликованием. А 9 декабря у нас была новая радость. Войска 4-й армии, которой командовал генерал К. А. Мерецков, завершили разгром крупной группировки противника и овладели городом Тихвин. Это значительно облегчало положение Ленинграда и сократило пути подвоза к нему грузов.

Продолжали наступать 52-я армия генерал-лейтенанта Н. К. Клыкова и 54-я армия генерал-майора И. И. Федюнинского. И хотя боевые действия авиации сковывала плохая погода, мы использовали каждую возможность для поддержки своих наземных войск.

17 декабря 1941 года произошла реорганизация. Ставка Верховного Главнокомандования приказала 4-ю и 52-ю армии объединить во вновь образованный Волховский фронт, который возглавил генерал армии К. А. Мерецков. В состав этого фронта вошли и многие наши авиачасти, базировавшиеся на Волховском и Тихвинском аэродромах. Командующим ВВС стал полковник И. П. Журавлев.

Разгром немецко-фашистских войск под Москвой, Тихвином и Ростовом-на-Дону, знаменовавший важный поворот в ходе второй мировой войны, неизмеримо поднял авторитет СССР. Под давлением демократических сил правительства США и Англии начали поставлять нам по ленд-лизу боевую технику, вооружение, продовольствие. Правда, делалось это неохотно, хотя помощь оказывалась взаймы, а не бескорыстно. Например, за период с октября по декабрь 1941 года, когда на советско-германском фронте шли ожесточенные бои, когда решалась судьба Москвы и Ленинграда, США и Англия не додали нам по ленд-лизу 450 самолетов.

Союзники по антигитлеровской коалиции поставляли нам в основном устаревшую технику.

«Воздушную кобру», например, мы начали получать лишь в 1943 году, а в сорок первом к нам поступали такие безнадежно устаревшие самолеты, как «харрикейны», «тамагауки» и «киттихауки». Причем чаще всего мы получали их без всякой документации, то есть без инструкций по эксплуатации и боевому применению. Неудовлетворительно снабжали нас союзники и боеприпасами, хотя прекрасно знали, что наши снаряды и патроны не подходят к их пушкам и пулеметам.

Выручили наши вооруженцы во главе с В. Н. Стрепеховым. Они сумели подогнать отечественные боеприпасы к «тамагаукам» и «харрикейнам». Мне, ведавшему вопросами эксплуатации, пришлось раньше других изучить зарубежную авиационную технику, чтобы разработать краткие рекомендации летному и инженерно-техническому составу по ее освоению.

Настал день, когда наши экипажи должны были совершить первый боевой вылет на американских и английских самолетах. Но позже выяснилось, что вражеская агентура внимательно следила за нашим аэродромом.

Когда летчики, заняв места в кабинах, запустили моторы, я подошел к машине ведущего группы. У соседнего самолета стоял В. Н. Стрепехов и давал экипажу какие-то указания. Все ждали сигнала на взлет.

И вдруг раздался взрыв. За ним последовал другой, третий… Тело пронзила острая боль. Взрывная волна от разорвавшегося поблизости тяжелого артиллерийского снаряда опрокинула меня навзничь. Одновременно со мной было ранено еще несколько летчиков, техников и младших авиаспециалистов. Получили повреждения и отдельные боевые машины. Вылет пришлось задержать.

Так я угодил в госпиталь, оторвавшись на время от дел. Впрочем, товарищи и подчиненные довольно часто навещали меня, рассказывали о своих успехах и трудностях, советовались по некоторым техническим вопросам.

Операция, во время которой был извлечен осколок, прошла без осложнений. Позднее я с удивлением узнал, что меня поставил на ноги бывший зубной врач. Переквалифицироваться его заставила острая нехватка хирургов в блокадном Ленинграде.

В госпитале я лежал в то тяжелое время, когда нормы продовольствия были урезаны до предела, особенно для тыловых частей, в том числе и для медицинских. Но никто из больных даже ни разу не заикнулся о плохом питании. Все отлично сознавали, что жителям осажденною города приходится еще хуже.

В один из февральских дней 1942 года навестившие меня товарищи сообщили, что Александр Александрович Новиков назначен первым заместителем командующего ВВС Красной Армии и уже улетел в Москву.

Это известие повергло меня в уныние. Приятно, конечно, когда уважаемый тобой военачальник получает заслуженное повышение, и все-таки грустно расставаться с ним. Ведь под руководством А. А. Новикова я прослужил не один месяц в самый тяжелый период Великой Отечественной войны.

— На каком самолете он улетел? — поинтересовался я у товарищей. Вопрос был не праздным. По установившейся традиции машина командующего готовится к вылету под личным контролем главного инженера или его заместителя по инженерно-эксплуатационной службе.

Оказалось, что в 125-м бомбардировочном авиаполку (да пожалуй, во всех ВВС фронта) к февралю 1942 года остался лишь один исправный бомбардировщик Пе-2, на котором летал Владимир Александрович Сандалов. Свою машину он никому не доверял и вызвался лично доставить в Москву генерала А. А. Новикова.

Рана моя долго не заживала. Видимо, сказывалось постоянное недоедание. Командование предложило мне эвакуироваться в глубокий тыл. Там и харчи получше, и обстановка поспокойней. Но я решительно запротестовал. Тогда было принято компромиссное решение. Из ленинградского военного госпиталя меня направили в тыл долечиваться. Там находился наш учебный центр, возглавляемый полковником Ф. С. Хатминским (ныне генерал-майор авиации). Он и его семья сделали многое, чтобы помочь мне выздороветь и окрепнуть.

Вскоре за мной прилетел санитарный самолет. Неподалеку от Ладожского озера мы сели дозаправиться и подождать наступления сумерек. Днем через Ладогу было рискованно лететь без надежного прикрытия истребителей. Здесь постоянно сновали фашистские самолеты, пытавшиеся прорваться к Дороге жизни. Ведь ледовая трасса действовала чуть ли не до конца апреля 1942 года. Время тянулось томительно. Но вот солнце начало клониться к горизонту, и нам разрешили вылетать.

К Ладожскому озеру подошли на высоте 200 метров. Внимательно наблюдаем за воздухом, чтобы не попасть под внезапный удар «мессеров».

Сумерки и небольшая высота полета помогли нам избежать встречи с воздушным противником. Но нас подстерегла другая беда. Мотор неожиданно затрясся как в лихорадке, а у цилиндра двигателя сорвало головку. Земля стремительно приближалась, скорость нарастала. Едва я успел крикнуть бортмеханику «держись!», как раздался оглушительный треск и грохот. Затем наступила тишина. «Жив», — мелькнуло в сознании, но тревога не прошла: «Ведь самолет может загореться». Кричу: — Кто живой, отзовись!

Под обломками самолета ворочался и ругался бортмеханик. А вскоре до слуха донесся стон летчика Лебедева. Надо помочь товарищам. Хочу выбраться, но мне никак не удается вытащить застрявшие в обломках ноги. Пожертвовав унтами и разбередив рану, я с трудом освободился из «плена» и помог выбраться бортмеханику. Потом мы вместе вызволили летчика Лебедева. Он был серьезно ранен и не мог двигаться самостоятельно.

А по темному небу скользили лучи прожекторов. Они то скрещивались, то снова расходились в стороны, отыскивая вражеские самолеты. Совсем неподалеку мелькали вспышки разрывов зенитных снарядов. Время от времени доносились глухие взрывы вражеских бомб. Это авиация противника предприняла очередной ночной налет на Волховскую ГЭС.

Тем временем наступила ночь, похолодало. Поляну с трех сторон обступал лес. Решили дождаться утра, чтобы лучше сориентироваться на местности и добраться до ближайшего населенного пункта или же до воинской части.

Перевязав Лебедеву раны, мы осторожно натянули на него спальный мешок. А я с помощью механика вызволил наконец свои застрявшие в обломках меховые унты. Скажу прямо, тяжело нам пришлось в ту ночь. Но и утро не принесло радости. Вот уже около часа мы с механиком, поддерживая под руки летчика, брели по глубокому снегу, а никаких признаков близости населенного пункта не замечали.

Наконец впереди замаячила тригонометрическая вышка. Когда дотащились до нее, бортмеханик забрался на верхотуру и, ко всеобщей радости, увидел неподалеку небольшую деревушку. Напрягая последние силы, двинулись к ней.

В деревне раздобыли подводу, бережно уложили на сани раненого летчика Лебедева и доехали до железной дороги. Там дождались очередного воинского эшелона, затем на поезде добрались до другой станции, неподалеку от которой находился аэродром. В авиационной части, куда мы прибыли, быстро нашлись друзья-товарищи. Поместив Лебедева в госпиталь, я связался по телефону с новым командующим ВВС Ленинградского фронта генерал-майором авиации С. Д Рыбальченко и доложил ему о случившемся. Поговорив также с главным инженером А. В. Агеевым, в ту же ночь на автомашине выехал по ледовой трассе в Ленинград. А через день, 2 апреля 1942 года, уже включился в боевую работу.

В штабе ВВС мне сообщили печальную новость: погиб экипаж Ли-2, пилотируемый В. Очневым. Катастрофа произошла, прежде всего, по вине технического состава, отправившего машину в воздух со струбцинами на рулях высоты. А летчик по неопытности усугубил их ошибку — выпустил на посадке аэродинамические щитки. Поскольку рули высоты, зажатые струбцинками, не действовали, он не смог выравнять самолет при снижении.

Так же как и других работников управления ВВС фронта, меня потрясла нелепая гибель экипажа Ли-2. Ведь даже к боевым потерям мы никогда не относились равнодушно. На разборах полетов и при подведении итогов они анализировались с предельной тщательностью. Тут же определялось, что нужно сделать для того, чтобы мы меньше теряли людей и боевой техники. Командиры и штабы настойчиво улучшали воздушную разведку, оперативную маскировку, при разработке боевых заданий стремились обеспечить внезапность налетов на вражеские объекты. Широко пропагандировался опыт мастеров воздушного боя, бомбовых и штурмовых ударов, совершенствовались тактика, техника, вооружение, усиливалась броневая защита. Словом, делалось все для сохранения жизни летчика, штурмана, воздушного стрелка, радиста.

В тяжелой, кровопролитной борьбе с фашистскими полчищами наши командиры и политработники умели ценить люден, берегли их. Они строго взыскивали с тех, по чьей вине допускались неоправданные потери.

За многие годы службы в авиации я не раз убеждался, что малейшая невнимательность, отступление от уставов, наставлений и инструкций, даже незначительное проявление недисциплинированности влекут за собой опасные и даже тяжелые последствия. Так случилось, например, с экипажем В. Очнева.

По возвращении из госпиталя мне, ведавшему вопросами эксплуатации материальной части, пришлось с еще большей настойчивостью и требовательностью взяться за наведение железного порядка в техническом обслуживании и обеспечении летной работы. Бывая на аэродромах, я иной раз замечал, что во время напряженных полетов некоторые техники осматривают самолеты и двигатели на скорую руку, нередко не обращают внимания на настораживающие симптомы в работе мотора, прибора или какого-либо агрегата, надеются на пресловутое «авось».

Вспоминается случай, когда недостаточно опытный младший авиаспециалист пренебрег правилами контровки деталей. Эта кажущаяся, на первый взгляд, мелочь послужила причиной поломки в воздухе, и экипаж испытал несколько очень тревожных минут, пока не исправил повреждение и не совершил посадку. В авиации мелочей не бывает. Вот почему инженерно-технический состав так решительно ополчился на недисциплинированность и неряшливость в работе отдельных специалистов.

Есть твердое правило: доверяй, но проверяй. Горячо ратуя за тесную дружбу между летным и техническим составом, за взаимное уважение и доверие, я всегда настаивал на том, чтобы командиры экипажей самым тщательным образом занимались предполетным осмотром самолетов, по-уставному принимали их от техников. Ведь это — самый последний заслон против ошибок и летных происшествий.

Я всегда ставил в пример скромных тружеников ВВС нашего фронта — техников звеньев П. Тюрина, З. Шаха, Игнатьева, Белоглазова, Козлова, техников самолетов И. Афанасьева, Б. Терентьева, Бирюкова, Харитонова и других специалистов. Изо дня в день, из месяца в месяц они образцово обслуживали авиационную технику, своевременно и с высоким качеством готовили самолеты к выполнению боевых заданий. На протяжении длительного времени у них не было случаев отказа материальной части. Их опыт убедительно подтверждает, что в авиации можно и должно полностью исключить поломки и аварии.

В свое время М. В. Фрунзе сформулировал требование, полностью относящееся и к инженерным кадрам: «Наш командир должен уметь ставить работу так, чтобы масса видела в нем не только технического руководителя, но и воспитателя»^[10].

Таких умелых воспитателей было немало и в наших ВВС. Среди них — инженеры авиационных полков П. И. Пупков, В. А. Мацунов, Н. Журавлев, Кузьмин, Осипов, Куваев, Шатохин, Солдатов, Толманов, Тельнов, Курепин, Фролов, Замятин, Бугров, Попов, Путягин, инженеры эскадрилий Челноков, Чернов и другие.

Комиссар ВВС фронта Андрей Андреевич Иванов и политработники частей, беседуя с инженерами, нацеливали их на то, чтобы они постоянно заботились о повышении технической культуры подчиненных. Вместе с тем они неизменно подчеркивали важность морально-волевых качеств воина в боевой обстановке.

Полковой комиссар А. А. Иванов очень умно и ненавязчиво учил инженеров полков и эскадрилий сложному искусству работы с людьми, помогал им наладить более тесный контакт с политработниками, партийными и комсомольскими организациями в деле воспитания авиаторов. Его слова звучали весомо, авторитетно еще и потому, что он сам был знатоком авиационной техники и превосходно летал на различных типах боевых самолетов.

Впоследствии Андрей Андреевич Иванов перешел на строевую работу и командовал авиационным соединением. Этот человек всегда болел за дело и не щадил себя. Он и скончался за штурвалом.

Вот что сообщили мне об этом. Однажды комкор вместе со своим адъютантом и однофамильцем И. А. Ивановым вылетел в одну из частей. По обыкновению, самолет По-2 он вел сам. Внезапно почувствовав себя плохо, Андрей Андреевич успел лишь крикнуть:

— Бери управление на себя! — И тут же потерял сознание.

Адъютанту, к сожалению, ни разу не приходилось водить самолет самостоятельно, хотя он и был знаком с техникой пилотирования. Будучи человеком решительным и отважным, адъютант И. А. Иванов взял управление По-2 на себя и благополучно посадил машину на первое же поле. Он стремился спасти Андрея Андреевича, оказать ему медицинскую помощь. Но было уже поздно. Не приходя в сознание, комкор скончался.

В суровых условиях блокады подлинный трудовой героизм проявили коллективы ПАРМ-1, руководимые В. М. Савиновым, Ф. А. Богдановым, Д. Жуковым, Скутневым, Тузовым, Аккуратовым, Тарасовым, Богданцом, Ступиным, а также наши уборочные команды во главе с С. Родионовым и Осадченко. «Уборщики» эвакуировали поврежденные самолеты не только из прифронтовых, насквозь простреливаемых зон, но порой и с переднего края.

Впрочем, в Ленинграде понятие «прифронтовой тыл» являлось относительным. И хотя враг, получив сокрушительный удар под Тихвином, был остановлен, хотя войска Ленинградского и Волховского фронтов в течение января — апреля 1942 года нанесли ему большой урон, решить главную задачу им пока не удалось: город по-прежнему оставался в тисках блокады. Все так же продолжались артиллерийские обстрелы жилых кварталов, налеты вражеской авиации.

4 апреля 1942 года, вечером, мы вместе с командующим ВВС фронта генералом С. Д. Рыбальченко вышли из штаба на Дворцовую площадь подышать свежим весенним воздухом. Неожиданно в рупоре радиорепродуктора, висевшего на столбе, послышалось тревожное щелканье метронома и завывание сирены. Сигнал воздушной тревоги совпал с появлением над нашими головами большой группы вражеских самолетов. От них уже отделились бомбы и летели на наш центральный район. Бежать в бомбоубежище было бесполезно, и мы прислонились к Александрийской колонне, которая могла хоть немного защитить от осколков. К счастью, все бомбы упали не на Дворцовую площадь, а где-то поблизости от нее.

Но вот мы заметили в небе группу краснозвездных истребителей. Это были самолеты 7-го истребительного авиакорпуса ПВО страны. Они дерзко врезались в строй вражеских бомбардировщиков и расчленили его. Фашисты бросились наутек. Оставшийся бомбовый груз они беспорядочно сбросили уже за чертой города.

Последний массированный налет на Ленинград окончился бесславно для противника. Потеряв много самолетов, уничтоженных нашими истребителями и зенитчиками, он в дальнейшем изменил тактику: стал посылать к городу одиночных бомбардировщиков, да и то в ночное время.

Первая, самая холодная и голодная блокадная зима осталась позади. Ленинградцы выдержали суровое испытание. Город Ленина выстоял в тяжелой и неравной борьбе, жить в нем становилось все легче. Если мне не изменяет память, после открытия ладожской Дороги жизни норма выдачи хлеба постепенно была повышена втрое.

Трудящиеся города-героя до глубины души были тронуты заботой партизан, сумевших переправить через линию фронта большой обоз с продовольствием, собранным во временно оккупированных районах. Добравшись до Тихвина, партизаны послали в адрес Ленинградского обкома партии следующую телеграмму:

«Товарищи ленинградцы! Немцы хвастают, что они заняли наши районы, но в этих районах они сидят, как в осажденной крепости, и почва горит под их ногами. Партизаны и колхозники — советские люди, глубоко преданные матери-Родине, — вот кто являются настоящими полновластными хозяевами наших районов… Мы держим под своим контролем площадь в 9600 квадратных километров. Ни карательные экспедиции, ни жестокие расправы с мирными жителями — ничто не сломило и не сломит нашей воли к победе. Вооруженная рука партизан поддерживает и охраняет в районах… советские порядки…

Мы с вами, дорогие друзья, боевые товарищи. Более двухсот подвод с продовольствием для вас собрали мы во временно оккупированных районах, провели свой красный обоз через линию фронта. Великая честь выпала на нашу долю вручить подарки партизан и колхозников наших районов и передать от их имени вам, трудящимся героического Ленинграда, горячий привет.

…Еще раз от имени пославших нас партизан и колхозников мы говорим: «Здравствуй, друг наш, богатырь Ленинград!» Мы твердо верим, что ленинградцы, явившие великий пример героической борьбы, и впредь будут работать для фронта, для полного разгрома врага не покладая рук, не жалея сил и жизни своей. Будьте стойкими до конца, упорными в труде и мужественными в бою»^[11].

…С наступлением весны ленинградцы начали приводить в порядок город. Тысячи горожан взялись за лопаты, чтобы вскопать пустыри и даже скверы для посадки овощей. Они бережно собирали первые побеги крапивы, щавеля и другую зелень для питания.

Рядом с прошлогодним воззванием, тревожно извещавшим о том, что над родным Ленинградом нависла смертельная опасность, на стенах зданий появились новые призывы: «Ленинградцы — на огороды!» В листовках, деловито излагавших советы агрономов, говорилось: «Ленинградец, помни: если ты обработаешь и засеешь 15 сотых га, ты получишь капусту, ты получишь редиску, лук, морковь. Этого вполне хватит, чтобы обеспечить свою семью овощами на весь год».

И хотя ленинградцы с наступлением вешних дней занимались огородами и другими житейскими делами, надписи на зданиях Невского проспекта и других улиц города сурово предостерегали: «Граждане! Эта сторона улицы наиболее опасна при артиллерийском обстреле».

Враг был еще рядом. Фронт вплотную подступал к блокированному Ленинграду.

В июне 1942 года, когда исполнилась годовщина Великой Отечественной войны и моего пребывания в осажденной крепости на Неве, меня вызвали в Главное управление кадров Военно-Воздушных Сил Красной Армии за новым назначением. Но я категорически отказался от повышения по службе, заявив, что, пока Ленинград в блокаде, не покину родного города. Однако приказ есть приказ, и мне, как военному человеку, пришлось подчиниться.

К тому времени ВВС Ленинградского фронта преобразовали в 13-ю воздушную армию, которой стал командовать генерал-майор авиации С. Д. Рыбальченко. Главным инженером назначили генерал-майора инженерно-авиационной службы А. В. Агеева.

Пост заместителя главного инженера и начальника отдела эксплуатации 13-й армии я сдал С. Т. Муратову. Однако вскоре он тоже получил новое назначение и передал эстафету нашему соратнику С. Н. Бурсакову.

Покидая город на Неве, я тепло попрощался с ними и другими боевыми друзьями — парторгом В. Г. Зимогорским, являвшимся большим специалистом по радио, с инженером по фотооборудованию М. М. Исьяновым, с инженерами В. А. Свиридовым, В. Н. Стрепеховым, В. Л. Сусловым, С. Супруновым, В. Г. Барановым и другими. Побывав на комендантском и других наших аэродромах, сердечно простился с главным инженером 7-го корпуса ПВО страны М. Н. Плаховым, его заместителями Антоневичем и Кальченко, инженерами соединений и частей В. Ф. Таранущенко, П. М. Маликовым, Н. Н. Усиковым, Векличем, А. К. Первушиным, И. А. Мартыненко, В. И. Сикорским, А. Коленовым, В. П. Черновым. Крепко пожал руку механику Агафонову, слесарю-солдату Некрасову и другим нашим скромным и беззаветным труженикам войны.

И потом на каких бы фронтах я ни бывал, всегда с гордостью вспоминал о неприступной крепости на Неве, о мужественных и стойких защитниках города-героя Ленинграда — колыбели Великого Октября.

Барьеры новой техники

В Москву я прибыл в один из тихих июньских дней 1942 года. На фронтах тогда тоже установилось кратковременное затишье. По крайней мере, ничего существенного, как сообщали сводки Совинформбюро, там не происходило. Но мы-то знали, что на юге нашей Родины снова сгущаются грозовые тучи.

В столице я не был с октября 1941 года. Тогда я прилетал сюда по экстренным делам.

Город, опоясанный окопами и траншеями, противотанковыми рвами и надолбами, напоминал осажденную крепость. На улицах, перегороженных баррикадами, чаще всего встречались воинские подразделения, направляющиеся на передний край, да рабочие отряды москвичей с кирками и лопатами, шагающие на строительство новых оборонительных рубежей.

В то время Москва была объявлена на осадном положении. Тяжелые, кровопролитные бои шли на ближних подступах к столице. Многие предприятия и правительственные учреждения эвакуировались в глубь страны. И на месте управления Военно-Воздушных Сил Красной Армии осталась лишь оперативная группы.

Так было в октябре 1941 года. Но в июне 1942 года, после сокрушительного разгрома гитлеровцев под Москвой, столица нашей Родины выглядела уже не блокадной и, главное, еще более уверенной в своей несокрушимости. Правда, она по-прежнему оставалась по-фронтовому собранной и по-военному суровой.

И вот я снова в управлении Военно-Воздушных Сил, которое уже давно возвратилось в Москву. Командующий ВВС Красной Армии генерал А. А. Новиков принял меня сердечно, но категорически отверг мою просьбу вернуть к прежнему месту службы.

— Вы назначены главным инженером вновь формируемой первой бомбардировочной армии РГК, — строго сказал он.

— Представьтесь командарму Судец и вместе с ним отправляйтесь на место формирования.

Итак, новая работа, новые люди, еще не спаянный коллектив. Каков наш командующий? Удастся ли установить с ним тот незримый деловой контакт, без которого немыслима дружная плодотворная работа?

В разное время я дважды встречался с В. А. Судцом, но встречи эти были короткими. Полного и ясного представления о нем как о человеке и военачальнике они, разумеется, не могли дать. Но кое-что мне тогда удалось подметить.

Командующий 1-й бомбардировочной армией генерал В. А. Судец, как я и предполагал, оказался волевым и требовательным руководителем, хорошим организатором и неутомимым тружеником. Работу в ВВС он начал авиационным техником, а затем овладел и летным делом. Зная особенности инженерно-авиационной службы, он, можно сказать, с пристрастием контролировал мои первые шаги. Я, разумеется, не был в восторге от такого пристального внимания. Работая в течение ряда лет старшим инженером-инспектором, затем начальником отдела эксплуатации, заместителем главного инженера ВВС ЛВО и Ленинградского фронта, я пользовался доверием своего наставника и руководителя А. В. Агеева, привык действовать самостоятельно, без напоминаний, «надиров» и нравоучений.

Но через некоторое время обстановка изменилась. Убедившись, что я в состоянии сам решать сложные вопросы, командующий армией В. А. Судец стал меньше «дергать» меня, больше доверять. Все, как говорится, стало на свои места.

После большой напряженной работы 1-я бомбардировочная авиационная армия была наконец сформирована. В нее вошли четыре дивизии. Две из них летали на Пе-2, одна — на Б-3 («Бостонах») и одна — на американских ночных дальних бомбардировщиках Б-25. Всего у нас насчитывалось более 250 самолетов. Но чтобы эта сила стала действительно грозной, летному и инженерно-техническому составу предстояло в совершенстве освоить новую материальную часть. Важно было овладеть техникой пилотирования и боевым применением самолета не только днем, но и ночью.

Личный состав под руководством опытных командиров дивизий Ф. И. Добыша, И. Д. Антошкина, Титова и Г. В. Грибакина осваивал новую материальную часть. Технической подготовкой летного состава занимались инженеры дивизий Степанов, Кузьмин, Аквельянов и другие. Не менее напряженно, чем летчики, учились техники, механики и авиационные специалисты различных служб.

Город, в котором дислоцировалась армия, находился в глубоком тылу. Но с изготовлением запасных деталей и ремонтом авиационной техники здесь было гораздо труднее, чем в блокадном Ленинграде. Главная причина — ограниченные возможности местной промышленности. Пришлось обратиться за помощью к предприятиям более крупного города, расположенного на Волге.

Мы вылетели туда вместе с командующим армией на самолете Пе-2. Оформив заявки, отправились в обратный путь. Удачный исход переговоров и ясная, солнечная погода создавали хорошее настроение.

Впереди показался наш аэродром. Самолет идет на посадку. Генерал В. А. Судец выпускает шасси, но сигнальные лампочки не горят. Уходим на второй круг. Попытка выпустить шасси аварийным способом тоже не удалась. Они никак не становятся на замки.

«Позор!» — с тревогой и горечью подумал я. Командующий с главным инженером на борту будет сажать самолет на фюзеляж. У всех на глазах. Предпринимаю последнюю попытку выйти из критического положения. Вскрываю центральный распределительный щиток (ЦРЩ) и вижу, что дваддатиамперный предохранитель шасси сгорел. А запасного у нас нет. Быстро достаю перочинный нож и лезвием замыкаю контакты. Снова выпускаю шасси. Секунды кажутся мне вечностью. И вдруг… на приборной доске вспыхивают сначала одна, затем и другая зеленые лампочки. Все в порядке — шасси выпустились и надежно встали на замки. Теперь со спокойной душой можно идти на посадку. Сразу после приземления я внимательно осмотрел мотор уборки и выпуска шасси. Оплетка некоторых проводов в витках оказалась недоброкачественной. Искра пробила их, и произошло замыкание. Предохранитель сразу же сгорел.

По моему указанию были проверены моторы и на всех остальных бомбардировщиках. На нескольких машинах специалисты обнаружили аналогичный дефект. Пришлось предъявить заводу рекламацию.

Командующий приказал инженерно-техническому составу как можно быстрее привести материальную часть в полную боевую готовность.

Сообщения Совинформбюро о крупном наступлении немецко-фашистских войск на юго-западном направлении встревожили всех авиаторов. Лавина вражеских танков прорвалась в большую излучину Дона, создав непосредственную угрозу Сталинграду и Северному Кавказу. Приказ Народного Комиссара Обороны № 227 от 28 июля 1942 года прозвучал призывным набатом: «Ни шагу назад!» Отступать больше нельзя.

В эти грозные дни, когда началась величайшая битва второй мировой войны, оставаться в глубоком тылу мы никак не могли. Генерал В. А. Судец доложил в Москву, что 1-я бомбардировочная армия к боевым действиям готова.

Однако на фронт нас не послали. Поскольку армия составляла резерв Верховного Главнокомандования, Ставка приказала нам перебазироваться на подмосковные аэродромы и ждать дальнейших указаний.

Авиачасти продолжали усиленно заниматься боевой и политической подготовкой. Отрабатывались слетанность экипажей и целых подразделений, одиночное и групповое бомбометание. Наряду с учебой приходилось выполнять и отдельные боевые задания.

Вскоре представитель Ставки Верховного Главнокомандования К. Е. Ворошилов и командующий Военно-Воздушными Силами Красной Армии генерал-лейтенант авиации А. А. Новиков провели смотр новых формирований. А затем состоялись учения, в которых приняли участие наша 1-я бомбардировочная армия, 1-я и 2-я истребительные авиационные армии резерва Главного Командования. Они насчитывали в общей сложности около тысячи самолетов. Это свидетельствовало о быстром росте боевой мощи нашей авиации, о накапливании крупных стратегических резервов.

Учения прошли успешно. Части показали хорошую, слетанность и четкое взаимодействие, а военачальники продемонстрировали свое умение руководить крупными авиационными соединениями.

С честью выдержав ответственный экзамен, некоторые авиационные части нашей армии начали выполнять боевые задания. Они совершали ночные полеты в районы Будапешта и Вены, активно вели воздушную разведку. Отдельные экипажи бомбардировщиков производили выброску наших разведчиков в тыл врага.

Напряженно трудился в эти дни инженерно-технический состав армии. Опираясь на помощь промышленных предприятий столицы, мы занимались ремонтом материальной части, производили пристрелку оружия, установленного на американских самолетах типа «Бостон». Попутно устраняли различные дефекты и недоделки.

Надо сказать, что бомбардировщики, поступавшие из США, доставляли нам много неприятностей. Как-то мне позвонил инженер авиадивизии Аквельянов и сообщил, что на многих самолетах Б-25 пришли в негодность мягкие бензиновые баки. Внутри они совершенно раскисли. Это сообщение меня сильно встревожило. Запасных баков у нас не было, а ожидать, пока из-за океана придут новые, значило обречь на длительное бездействие большое количество дальних ночных бомбардировщиков Б-25.

Сообщив в соответствующие органы о массовой поставке из США недоброкачественной продукции, мы не сидели сложа руки. Связались с одним из авиационных заводов и начали спешно ремонтировать мягкие баки — заменять у них внутренний слой.

Невысокого качества оказались и моторы «Райт», установленные на самолетах Б-25. Наши техники и мотористы стали замечать, что во время работы в двигателях появляются стружки свинцовистой бронзы. А это верный признак плавления подшипников. Сразу же установили тщательный контроль за фильтрами. Вскоре наши предположения подтвердились. Дефект был выявлен своевременно. Не внушающие доверия моторы пришлось заменить.

Ответ из США пришел довольно быстро. Заокеанские фирмы отвергали нашу рекламацию на бензиновые баки и моторы «Райт». Бизнесмены, не желая нести материальную ответственность за негодную продукцию, обвинили нас, эксплуатационников, в том, что мы якобы применяем некондиционные горючее и масло, хотя они прекрасно знали, что на бомбардировщиках Б-25 и некоторых других военных самолетах США мы применяем американский бензин Б-100. Затевать бесконечную и явно безрезультатную переписку с заокеанскими фирмами мы не стали, ибо на это у нас просто не хватало времени: мы были заняты неотложными делами.

Боевая работа наших частей все более активизировалась. Вскоре некоторые авиадивизии, составлявшие резерв Верховного Главнокомандования, Ставка перебросила с подмосковных аэродромов на важнейшие участки советско-германского фронта. А затем она приняла решение расформировать 1-ю бомбардировочную, 1-ю и 2-ю истребительные авиационные армии. На их базе образовались крупные авиакорпуса, которые можно было быстро перебрасывать с одного места на другое.

Глубокой осенью 1942 года наш 1-й бомбардировочный авиакорпус, состоявший из двух дивизий Пе-2, перебазировался на новое место. На совещании у командующего ВВС Калининского фронта генерала М. М. Громова соединению были поставлены конкретные боевые задачи. В беседе со мной главный инженер Е. А. Марков сообщил, кто нас снабжает горючим, боеприпасами и запасными частями. Уточнили мы и вопросы, связанные с ремонтом авиационной техники.

Части 1-го бомбардировочного авиакорпуса сразу же после перебазирования включились в напряженную боевую работу. В основном они наносили удары по прифронтовым объектам и переднему краю гитлеровцев в районе Ржева и Великих Лук. На великолукском и ржево-вяземском направлениях наши наземные войска осуществляли наступательные операции, чтобы сковать противника и лишить его возможности перебрасывать резервы под Сталинград.

Самолеты Пе-2 использовались главным образом для уничтожения малоразмерных и точечных целей. Атака с пикирования под углом 50–70 градусов намного повышала точность бомбометания.

Но у этих прекрасных машин, созданных талантливым конструктором В. М. Петляковым, вскоре выявился серьезный недостаток.

Во время одного из массированных ударов по вражескому объекту под Великими Луками мы понесли значительные потери. Анализ причин такой неудачи показал, что большинство «пешек» пострадало от истребителей противника на выходе из пикирования. Нашлось и объяснение такому удивившему нас явлению. Выяснилось: когдо самолет пикирует, штурман не может вести огонь из своего пулемета. В это время он занят сбрасыванием бомб. Верхняя полусфера, таким образом, оказывается незащищенной.

Опытные немецкие асы из истребительного авиакорпуса Рихтгофена, сделав такое «открытие», не преминули сразу же им воспользоваться.

Командир авиакорпуса приказал изменить схему электропитания Пе-2 таким образом, чтобы боевая кнопка сброса бомб была не у штурмана, а на штурвале летчика.

Я оказался в весьма затруднительном положении: объем работы большой, а времени — в обрез. И все-таки надо было что-то делать — ведь на карту поставлена жизнь многих экипажей.

Немедленно созываю совещание всех инженеров частей по электроспецоборудованию. Объясняю задачу, вместе размышляем над электросхемой самолета.

Буквально на другой же день ко мне подошел один из техников звена по электроспецоборудованию и робко сказал:

— Я как будто решил этот кроссворд.

— Какой кроссворд? — удивленно спросил я, не сразу поняв, о чем идет речь.

— Вчера вы предложили нам поразмышлять над схемой электропитания Пе-2, пояснил техник звена. — Я, кажется, нашел решение.

Он достал из кармана сложенный вчетверо листок, развернул его и протянул мне. Взглянув на измененную схему, я обрадованно воскликнул:

— Вот молодчина! До чего же ты смекалистый парень.

Было чему радоваться. Сложную техническую задачу, над которой накануне безуспешно ломали головы многие опытные специалисты, он решил оригинально и просто: следует пересоединить электропровода в центральном распределительном щитке.

— Пожалуй, надо на практике проверить твое предложение, — сказал я технику. — Поехали на аэродром!

Когда мы прибыли на самолетную стоянку, техник сразу же взялся за дело и буквально за несколько минут пересоединил электропровода в центральном распределительном щитке. Переделка схемы оказалась совсем незначительной, и результат получился что надо: боевая кнопка летчика теперь постоянно находилась под током.

Так быстро и просто был решен важный и сложный вопрос, из-за которого я собирался ехать в Москву за помощью к конструктору самолета Пе-2 В. М. Петлякову, главному инженеру ВВС Красной Армии. Когда я доложил о замечательном рационализаторском предложении командиру корпуса, он приказал переделать схему электрооборудования на всех бомбардировщиках Пе-2 и без этого ни один самолет не выпускать на задание.

В первых же боевых вылетах предложенное техником звена новшество принесло желаемый результат. Когда воздушные пираты из авиакорпуса Рихтгофена по привычке применили заученный прием атаки наших «пешек» сверху в момент пикирования, они жестоко поплатились за это. Если раньше такая тактика позволяла им действовать безнаказанно, то теперь они неожиданно напоролись на уничтожающий огонь пушек наших бомбардировщиков. Понеся значительные потери, гитлеровцы отказались от излюбленного тактического приема.

Инженерно-технический состав постоянно думал о том, что можно еще сделать для сохранения жизни летчиков, штурманов и воздушных стрелков-радистов, для повышения живучести наших боевых машин. Чтобы предохранить самолеты от загорания, промышленность усилила бензобаки протекторами, состоящими из бензонабухающей и бензостойкой резины. Замысел конструктора такой защиты состоял в следующем. При простреле бака пулей нижний слой резины набухает от горючего, и пробоина закупоривается. А следующий бензостойкий слой не позволяет распространяться течи.

Первое использование протекторов давало желаемый результат, что в известной мере повысило живучесть самолетов. Однако вскоре фашисты ввели в боекомплекты зажигательные пули, от которых пропитанная бензином резина загоралась. Они стали применять также крупнокалиберные снаряды, делающие большие рваные пробоины, закупорить которые протекторная бензонабухающая резина была уже не в состоянии. Вытекающее топливо быстро воспламенялось.

Успехи 1-го бомбардировочного авиакорпуса на Калининском фронте несколько омрачались потерями, которые несли части и подразделения. Провожая боевых друзей в последний путь, мы не только клялись отомстить врагу, но и серьезно задумывались над тем, как повысить живучесть самолетов, как уменьшить возможность их загорания.

Вспомнили, что еще во время военного конфликта с Финляндией в 1939–1940 годах один завод изготовил опытную аппаратуру для заполнения бензобаков СБ отработанными выхлопными газами, которые предотвращали вспышку паров бензина от зажигательных пуль.

Когда я приехал по командировке на этот завод, мне сказали, что работа носила экспериментальный характер и что аппаратура предназначалась для СБ, а не для Пе-2. На мою просьбу срочно изготовить для 1-го бомбардировочного авиакорпуса 120 комплектов таких установок директор, сославшись на план, ответил отказом. Поскольку переубедить его мне не удалось, я обратился за помощью в Центральный Комитет партии. Руководитель авиационного отдела ЦК Н. С. Шиманов внимательно и со знанием дела отнесся к нашей просьбе, горячо поддержал нас. В моем присутствии он связался с заводом по телефону и переговорил сначала с директором, а затем с главным инженером. Важный для нас вопрос решился положительно.

Вскоре на фронт прибыла заводская бригада во главе с инженером Ловцовым и приступила к установке на Пе-2 аппаратуры, значительно уменьшавшей возможность их загорания. Эта новинка спасла жизнь многим авиаторам.

В суровых условиях морозной и метельной зимы 1942/43 года личный состав авиадивизий, которыми командовали полковники, а ныне генералы Г. В. Грибакин и Ф. И. Добыш, образцово выполнял ответственные задания Верховного Главнокомандования.

Для авиаторов этих соединений было характерно творческое отношение к делу. Они всегда стремились как можно полнее использовать в бою возможности новой авиационной техники.

Взять хотя бы самолет Пе-2. Он имел замечательные аэродинамические качества и довольно мощные двигатели. Выявив скрытые резервы, несколько наших наиболее подготовленных экипажей успешно совершили боевые вылеты с тонновой нагрузкой вместо шестисоткилограммовой, предусмотренной по норме, и на гораздо больший, чем обычно, радиус. Командир корпуса и его заместитель по политической части полковник Брагин сердечно поздравили отличившихся.

Инициативу передовых экипажей активно поддержали партийные и комсомольские организации частей. Опыт лучших стал достоянием всего летного и технического состава соединения.

Хотя к полетам с повышенной бомбовой нагрузкой допускались лишь хорошо подготовленные летчики, число экипажей «тысячников» изо дня в день множилось. Росла также продолжительность, а следовательно, и дальность полетов, с 2 часов 30 минут она увеличилась до 3 часов 30 минут. Удвоив нагрузку Пе-2, мы теперь могли подвешивать такие крупные бомбы, как ФАБ-500, и наносить удары по долговременным сооружениям противника.

Увеличение грузоподъемности самолетов, разумеется, потребовало от наших вооруженцев гораздо большего трудового напряжения. Но они стойко переносили тяготы фронтовой жизни.

Приведу пример. Нашу самолетную стоянку продувают холодные, порывистые ветры, но авиаспециалисты, возглавляемые инженером полка по вооружению М. Кравченко, словно не замечают стужи, трудятся в поте лица. Им поставлена задача в ограниченный срок подготовить самолеты Пе-2 к боевому вылету. Мороз крепчает, ртутный столбик показывает уже сорок градусов ниже нуля, резкий ветер слепит глаза, забирается за воротник куртки, пронизывает тело до самых костей.

Перчатки быстро намокли от снега и заледенели. Авиаспециалисты снимают их и продолжают работать голыми руками, подтаскивают тяжелые бомбы, которые подвешивают к самолетам. Подышав на окоченевшие руки и погрев их за пазухой, они идут к другой машине, затем к третьей.

Авиаторы действуют сноровисто, но без спешки. Торопливость в их деле опасна. Вооруженец, как и сапер, ошибается только один раз, ибо тоже соприкасается со смертоносными бомбами и снарядами.

Но вот груз подвешен, бомбардировочное вооружение проверено, люки закрыты. Самолеты выруливают на взлетно-посадочную полосу и один за другим уходят на боевое задание.

Но и теперь вооруженцам отдыхать не приходится. Надо готовить к подвеске очередную партию бомб. Воины трудятся без перерыва, их все время не покидает мысль о том, как сработают бомбосбрасыватели, как экипажи выполняют бомбометание. Ведь в обеспечение каждого полета они вкладывали не только энергию и знания, но и частицу своего сердца.

Очень нелегок внешне неприметный, но поистине героический труд инженеров, техников, механиков и мотористов. Все время они находятся возле самолетов, в стужу прогревают двигатели, заботливо укрывают их теплыми чехлами, круглосуточно поддерживают материальную часть в полной боевой готовности.

Отдыхают специалисты большей частью в землянках, даже тогда, когда аэродром расположен вблизи населенного пункта. Нередко им приходится спать под открытым небом, на еловых ветвях или на старых самолетных чехлах.

Обслуживая боевую технику, наши авиаспециалисты порой занимались и совершенно несвойственными им делами. Они строили капониры для самолетов, отрывали на полевых аэродромах щели и окопы для укрытия личного состава, убирали сугробы снега со взлетно-посадочных полос, расчищали рулежные дорожки. Да разве перечислишь все, что приходилось делать инженерно-техническому составу ВВС во время войны? Главное — никто из специалистов никогда не роптал, не гнушался самой черновой работы, отдавал все свои силы и знания для победы над врагом.

«За первый период войны фронтовой авиацией и авиацией дальнего действия было совершено 858 тыс. боевых самолето-вылетов, сброшено на войска, технику и различные тыловые объекты противника 6 215 тыс. бомб общим весом до 170 тыс. тонн»^[12].

Более шести миллионов смертоносных бомб сброшено на головы озверевших фашистов, вероломно напавших на нашу любимую Родину. За этой внушительной цифрой стоит массовый героизм летчиков, штурманов, стрелков-радистов, героический труд инженерно-технического состава и всех авиаторов, с честью выполнявших свой воинский долг.

Прорыв блокады

1 января войска Калининского фронта освободили Великие Луки, ознаменовав тем самым начало Нового, 1943 года — года коренного перелома в Великой Отечественной войне. В боях отличился и 1-й бомбардировочный авиакорпус, возглавляемый генералом В. А. Судец.

Затем Ставка Верховного Главнокомандования приказала нам срочно перебазироваться на Волховский фронт. Там со дня на день должна была начаться операция по прорыву блокады Ленинграда.

Вместе с командиром корпуса, руководившим переброской авиачастей на Тихвинский аэродромный узел, мы задержались под Калинином и были застигнуты свирепой непогодой, исключавшей какие-либо полеты. Генералу Судец и его помощникам пришлось дальше продвигаться на эмках.

С трудом пробираясь по заметенным снегом дорогам, мы не раз застревали в сугробах, выходили из автомашин и толкали их под дружные возгласы: «Раз-два, взяли».

Когда стемнело, метель еще больше разбушевалась. Наконец добрались до какого-то населенного пункта. Решили остановиться здесь и переночевать. В крайней избе, куда мы вошли, жил с дочерью и двумя выучками древний, но все еще бодрый старик. От него мы узнали, что попали в знаменитое село Кончанское, где когда-то отбывал царскую ссылку великий русский полководец Александр Васильевич Суворов.

Когда мы, прозябшие в дороге, решили согреться наркомовскими ста граммами и придвинули хозяину дома чарку, старик бережно принял ее, встал и дрожащим от волнения голосом сказал:

— Сынки мои, бейте проклятых супостатов так, как бивал их раньше со своими чудо-богатырями наш дорогой Александр Васильевич Суворов.

Примерно те же слова он повторил и на следующее утро, когда прощался с нами.

Прибыв на новое, а мне очень хорошо знакомое место, мы сразу включились в боевую работу. 12 января 1943 года войска Волховского и Ленинградского фронтов перешли в наступление. Частью сил они нанесли встречные удары по шлиссельбургско-синявинскому выступу.

Немецко-фашистские войска оказывали упорное сопротивление. Они опирались на разветвленную систему долговременных оборонительных сооружений, которую успели создать за месяцы осады Ленинграда.

Все важные объекты противник прикрывал мощным, хорошо организованным огнем зенитной артиллерии. Это вынуждало наших бомбардировщиков наносить удары по врагу с больших высот. Но и в этих условиях они метко поражали цели. Особенно эффективно действовали пикировщики. Экипажи Пе-2 разрушали доты и дзоты, уничтожали артиллерию и танки противника, расчищая путь своим наступающим наземным частям.

Продвижение советских войск затрудняла лесисто-болотистая местность. И все-таки они благодаря активной поддержке артиллерии и авиации сумели прорвать вражескую оборону, эшелонированную на глубину до 14 километров. После упорных боев, продолжавшихся около недели, части и соединения Волховского и Ленинградского фронтов разгромили гитлеровцев на всем южном побережье Ладожского озера. Они освободили от захватчиков станции Синявино и Подгорная, город Шлиссельбург и ряд других населенных пунктов. 18 января 1943 года войска этих двух фронтов соединились в районе рабочих поселков № 1 и 5. Блокада Ленинграда была таким образом прорвана.

Советская армия навсегда перечеркнула изуверский план гитлеровцев задушить ленинградцев костлявой рукой голода, истребить их артиллерийским огнем и бомбежками. Теперь, когда установилось сначала автомобильное, а затем и железнодорожное сообщение города со страной, сразу же улучшилось и снабжение населения продовольствием, и обеспечение войск боевой техникой, горючим, боеприпасами.

Но и после прорыва блокады бои на нашем участке фронта нисколько не ослабевали. Довольно крупная мгинско-синявинская группировка гитлеровцев оказывала нам ожесточенное сопротивление.

На аэродроме, куда перелетели наши «петляковы», оказался бомбардировочный авиаполк, в формировании и обучении которого мне довелось в свое время участвовать. Здесь я встретил нескольких друзей и знакомых еще по довоенному времени.

Из разговоров я узнал, что в ожесточенных боях полк потерял немало кадровых летчиков. Особенно опечалила меня гибель моего товарища Николая Бабенко.

Судьба этого летчика сложилась несколько необычно. Перед войной его по болезни уволили из армии. Он немного подлечился и в грозный для Отечества час снова вернулся в авиацию, на летную работу. Командование ВВС удовлетворило его просьбу зачислить в родной полк.

Николай Бабенко обладал не только летным мастерством, но и мужеством, сильной волей. Не раз он прорывался к цели сквозь сплошные завесы зенитного огня. И погиб он как герой. Будучи смертельно раненным, Николай не выпустил из рук штурвала. Истекая кровью, он сумел привести поврежденный бомбардировщик на свой аэродром и благополучно посадил его. Выбраться из самолета летчик уже не смог. Он так и умер за штурвалом боевой машины…

Командование воздушной армии, в которую включили наш 1-й бомбардировочный авиакорпус, приняло нас хорошо. Мы сразу же включились в боевую работу.

Наступательная операция по прорыву ленинградской блокады потребовала большого расхода бомб. Но благодаря четкой работе армейского тыла, возглавляемого генералом П. Казаковым, экипажи не ощущали нехватки боеприпасов.

Большое внимание материально-техническому обеспечению полетов уделял и заместитель командующего по политической части М. И. Шаповалов. Со знанием дела вникал он в различные стороны боевой жизни авиаторов, в том числе и в работу инженерно-авиационной службы.

Помню, как резко критиковал М. И. Шаповалов одного политработника за невнимание к быту летного и технического состава.

— Как же можно говорить с людьми о мужестве в бою и не интересоваться тем, в каких условиях они живут, — с досадой выговаривал ему Шаповалов.

По инициативе заместителя командующего по политчасти в нашей армии был организован даже дом отдыха. Летчики с похвалой отзывались о нем. После напряженной боевой работы они, если позволяла обстановка, направлялись на день или два туда и быстро восстанавливали свои силы. В доме отдыха демонстрировались кинофильмы, устраивались концерты. Там была неплохая библиотека и спортивная база.

После успешного завершения наступательной операции по прорыву блокады авиаторы нашего корпуса немного отдохнули, а затем нас перебросили на Северо-Западный фронт. Здесь 15 февраля 1943 года начались упорные бои с противником, оборонявшим демянский плацдарм.

Наши части базировались на хорошо знакомых мне еще по довоенной службе аэродромах. Неподалеку находилась узловая железнодорожная станция, через которую непрерывно шли воинские эшелоны с грузами для действующей армии. Поэтому она то и дело подвергалась воздушному нападению противника.

Несмотря на неустойчивую, порой очень плохую погоду, экипажи наших авиачастей летали с максимальным напряжением сил. Вскоре против нас снова начал действовать истребительный авиакорпус Рихтгофена. Никого это не удивило. Он давно начал персонально «опекать» наших бомбардировщиков.

Мы тоже уже довольно хорошо изучили противника, его сильные и слабые стороны. Поэтому экипажи-пикировщики действовали в воздухе уверенно. При появлении фашистов они смыкали строй и встречали их дружным, организованным огнем. Они не только успешно отражали атаки врага, но и наносили ему урон.

Вскоре советские истребители приземлили одного зарвавшегося фашистского аса, который почти ежедневно появлялся над одним из наших аэродромов. Пленный оказался командиром истребительного авиасоединения.

На допросе он показал, что на нашем участке фронта появилось несколько новых немецких авиачастей, и указал места их базирования. Он сообщил также, что немецко-фашистское командование готовит массированный удар по нашим аэродромам.

Когда воздушная разведка подтвердила показания пленного, командующий ВВС Красной Армии генерал А. А. Новиков принял решение сорвать замысел врага. 1-му бомбардировочному авиакорпусу была поставлена задача — во взаимодействии с другими авиачастями нанести массированные удары по аэродромным узлам Новгорода, Гривочек, Солец, Старой Руссы, где базировалась преимущественно бомбардировочная авиация противника. Одновременно намечалось блокировать те аэродромы, на которых находились вражеские истребители.

Операция готовилась в предельно сжатые сроки. Важно было хотя бы на день упредить противника. В этих условиях пришлось основательно потрудиться и летному, и инженерно-техническому составу.

Глубокой ночью, когда на темном небе, усыпанном звездами, холодно поблескивал тонкий серп луны, я прибыл на самолетную стоянку. Девятка «пешек», которой предстояло взлететь первой, была уже готова к выполнению задания. В воздухе висел оглушительный гул. Техники и мотористы на разных режимах опробовали двигатели.

Вскоре прибыл автобус с летным составом. Командиры экипажей начали осмотр и приемку боевых машин. Они не высказали никаких претензий инженерно-техническому составу, и самолеты плавно порулили на старт. На рассвете наши бомбардировщики нанесли внезапный удар по вражеским аэродромам, казармам, складам, боеприпасов и горючего. Они уничтожили и вывели из строя несколько десятков самолетов противника, нанесли ему большой урон в живой силе. На воздух взлетели три склада с боеприпасами и горючим. Этим массированным налетом 1-й бомбардировочный авиакорпус завершил свою боевую деятельность на Северо-Западном фронте.

Чтобы избежать ответного удара, авиаполки сразу же перелетели на новые аэродромы и тщательно замаскировали самолеты. Было запрещено движение по открытым местам не только автомашин, но и людей.

Предосторожность оказалась не напрасной. Вскоре вражеская авиация действительно нанесла ответный удар. Но пришелся он по пустому месту. Пострадал лишь транспортный самолет Ли-2, случайно приземлившийсяг на одном из наших прежних аэродромов. Однако и его нам удалось отремонтировать.

Перелетев на Воронежский фронт, 1-й бомбардировочный авиакорпус вошел в состав 2-й воздушной армии, которой командовал генерал-лейтенант авиации С. А. Красовский. Когда я прибыл в армейский штаб и представился командующему, Степан Акимович сразу узнал меня. Под его началом мне довелось служить еще в середине тридцатых годов в 147-й скоростной бомбардировочной авиабригаде, которая формировалась под Ленинградом.

Признаться, я несколько удивился, встретив в штабе генерал-майора инженерно-авиационной службы А. В. Винокурова. Многие годы он занимал руководящие посты в центральном аппарате ВВС, был даже заместителем главного инженера Военно-Воздушных Сил Красной Армии. Однако в суровое военное время Винокуров попросился на фронт. Став главным инженером 2-й воздушной армии, он прошел с ней большой и славный путь от Воронежа до Берлина и Праги.

Я обстоятельно доложил генералу А. В. Винокурову о состоянии авиационной техники в корпусе и о наших нуждах. Он с пониманием отнесся к моим просьбам, обещал помочь, дал немало хороших практических советов.

В штабе 2-й воздушной армии я узнал, что генерал В. А. Судец уходит от нас. Его назначили командующим 17-й воздушной армией. Повышение это было вполне закономерным. В. А. Судец уже побывал на посту командарма. И не его вина, что 1-ю бомбардировочную армию, которую он возглавлял, по ряду причин преобразовали затем в авиакорпус.

В штабе мне сообщили еще одну новость: командиром нашего корпуса назначен полковник И. С. Полбин. Я слышал много хорошего о нем, о его летном мастерстве, а вскоре своими глазами увидел нового комкора. Иван Семенович Полбин оказался плечистым мужчиной выше среднего роста с отличной выправкой. На его широкой груди сверкала Золотая Звезда Героя. Прищурив серые с искринкой глаза, Полбин крепко пожал нам руки. Мне показалось, он дал почувствовать, что силенка у него есть и что рука у него крепкая, умеющая держать бразды правления.

По дороге на аэродром у нас с Иваном Семеновичем завязался непринужденный разговор. Заметив его простоту, я осмелел и спросил у комкора, откуда он родом.

— Прямо скажу, — ответил Иван Семенович, — в невеселом месте я родился. В тюрьме!

Перехватив мой недоуменный взгляд, комкор повторил:

— Да-да, в симбирской тюрьме, в 1905 революционном году. Моя мать сидела там за крамольное выступление на крестьянской сходке в деревне Ртищево-Каменка по поводу кровавых событий 9 января в Петербурге и жестокого произвола симбирских помещиков.

Из откровенного рассказа Ивана Семеновича я вкратце узнал его биографию. Рос он в нужде, батрачил, был подпаском. Только Советская власть вывела крестьянского парня на светлый путь, дала ему образование, помогла осуществить крылатую мечту.

Полковник И. С. Полбин вступил в командование 1-м бомбардировочным корпусом, имея богатый боевой опыт. Еще в 1939 году он участвовал в разгроме японских империалистов на реке Халхин-Гол и за проявленную отвагу был награжден орденом Ленина. В Великой Отечественной войне Иван Семенович участвовал с самого ее начала. За период с 16 июля 1941 года по 2 августа 1942 года полк под его командованием совершил около 3000 боевых вылетов, в том числе более 800 в ночное время. За подвиги, проявленные в битве на Волге, его удостоили высокого звания Героя Советского Союза.

Затем И. С. Полбина отозвали с фронта и назначили на руководящую должность в штаб Военно-Воздушных Сил. Однако выдвижение его не обрадовало, и вскоре он добился отправки на фронт. Вот что писал по этому поводу Иван Семенович своей жене Марии Николаевне:

«Здоров, бодр. Сейчас снова в действующей армии. Три с половиной месяца работал в Москве. Работа, да еще в условиях войны, не по моему характеру. Оторвать меня от техники, от самолета — это непостижимое дело! А теперь опять упорно работаю над задачей скорейшего разгрома врага, мечтая вернуться с победой»^[13].

Прибыв на аэродром, полковник И. С. Полбин тепло поздоровался с теми, кто находился на стоянке, и с лукавой усмешкой заметил, что более обстоятельно познакомится с людьми в ходе боевой работы.

Все занялись своими текущими делами, а Иван Семенович попросил показать ему командирский самолет. Осматривал он машину очень внимательно, даже придирчиво, но никаких замечаний не сделал.

В тот же день Полбин поднялся в воздух. Он побывал в зонах, над полигоном, летал мастерски, очень красиво, чуть ли не отвесно пикировал. И при посадке, за которой пристально наблюдали находившиеся на аэродроме авиаторы, Иван Семенович не допустил ни одной ошибки. Чувствовалось, что перерыв в летной практике не отразился на его навыках.

— Прекрасная машина! — сказал Полбин, вылезая из кабины.

Мы отошли в сторону, сели на траву и разговорились о летно-технических особенностях бомбардировщика Пе-2.

Я полностью разделял мнение Ивана Семеновича о необходимости более полно использовать возможности самолета Петлякова.

— Летаете вы прекрасно, — заметил я Полбину, — но, может быть, все-таки не стоит так резко пилотировать на малых высотах. Молодежь начнет вам подражать и, чего доброго, побьет машины.

— Если самолеты зачехлить и ни один экипаж не выпускать в воздух, будет полная гарантия от летных происшествий. Так, что ли, инженер? — хитровато подмигнул мне Иван Семенович. И, немного подумав, продолжал:- Нет, летать мы будем много, тренироваться упорно и действовать, как в настоящем бою. Важно, чтобы молодежь уверенно и смело летала на любых высотах. Наш пикировщик полностью покоряется лишь храбрым и умелым людям.

Полковник И. С. Полбин — противник всякого лихачества и недисциплинированности — вместе с тем решительно поддержал творческие искания отдельных летчиков, рискнувших выполнять на Пе-2 фигуры сложного и даже высшего пилотажа. Командир-новатор добивался, чтобы его подчиненные в совершенстве владели боевой машиной, выжимали из нее все, на что она способна.

Ивану Семеновичу, как и нам, инженерам, было известно, что В. М. Петляков со своим конструкторским бюро еще в 1938–1939 годах разрабатывал высотный истребитель дальнего действия ВИ-100. Но обстоятельства заставили срочно переделать эту машину на пикирующий бомбардировщик, так остро необходимый нашей авиации. Поставленную задачу конструктор выполнил блестяще. Он со своими помощниками создал великолепный пикировщик, в котором в известной мере сохранились и качества высотного истребителя.

Позднее из печати я узнал, что Иван Семенович довольно успешно использовал прекрасные боевые данные Пе-2. Возглавляя группу, насчитывавшую 17 пикирующих бомбардировщиков, полковник И. С. Полбин нанес меткие удары по двум железнодорожным станциям. В результате было подожжено несколько эшелонов противника, взорван склад боеприпасов, уничтожено много автомашин.

Продолжая полет, наши бомбардировщики встретились с восемнадцатью «юнкерсами». Вот как описал этот эпизод сам Иван Семенович:

«По команде «Внимание, в атаку за мной!» резким поворотом в сторону группы противника, наращивая скорость, пошел на сближение. Электроцепь оружия и освещения прицела включена. Молниеносно сокращается расстояние между группами «Петляков-2» и Ю-87. Заметив наше преследование, немцы, теряя боевой порядок, попытались мелкими группами уйти с разворотом, но было поздно. Я дал первую очередь с дистанции 800 метров, «юнкерс» вспыхнул и камнем пошел вниз. В то же время часть экипажей группы занялась штурмовкой аэродрома и подожгла два немецких самолета на земле. Почти одновременно удачными атаками сбили по одному Ю-87 гвардии лейтенант Плотников и стрелок-радист Серебрянский…

В результате воздушного боя группа моих пикировщиков уничтожила шесть самолетов Ю-87 и сорвала задуманный немцами вылет на бомбометание по нашим войскам»^[14].

Как видим, в этом полете полковник И. С. Полбин и его подчиненные действовали не хуже летчиков-истребителей.

Талантливый командир, летчик-новатор, автор знаменитой «вертушки» и других тактических новинок, он не щадил себя в бою. Стал затем генералом, дважды Героем Советского Союза. И. С. Полбин погиб при выполнении боевого задания. Светлый образ его никогда не изгладится из нашей памяти.

Мне, к сожалению, довелось недолго поработать с Иваном Семеновичем Полбиным. Получив новое назначение, я распрощался с ним, с его заместителем по политчасти Брагиным, со своими ближайшими помощниками — инженерами Хаткевичем, Малышевым — и другими боевыми друзьями.

Часть третья

Затишье предвещает бурю

С командировочным предписанием я прибыл в 17-ю воздушную армию на должность главного инженера. Выслушав мой доклад, генерал В. А. Судец сразу же высказал недовольство тем, что я, как показалось ему, слишком долго сдавал дела в корпусе и добирался к новому месту службы. Немного успокоившись, он отрывистым голосом приказал:

— Немедленно принимайте инженерно-авиационную службу и впрягайтесь в работу.

На мой вопрос, чем вызвана такая спешка, уклончиво ответил:

— Возьметесь за дело — сразу поймете. — Помолчал немного и уже определенно добавил: — Ожидается крупное наступление немцев.

— В полосе нашего Юго-Западного фронта?

— Нет, под Курском. Но мы обязаны помочь соседям.

Поскольку я раньше находился на Воронежском фронте, мне было хорошо известно, что под Белгородом и Орлом противник создает мощную группировку, в основном из танковых и моторизованных дивизий. Конечно же, он намеревается не обороняться, а наступать. А от генерала В. А. Судец я узнал о том, о чем раньше не знал. В частности, он сообщил, что эскадры 4-го немецкого воздушного флота, которым командовал генерал-фельдмаршал Рихтгофен, заметно усилены.

Когда я ознакомился с положением дел в инженерно-авиационной службе, мне стали понятны беспокойство и некоторая нервозность В. А. Судца. 17-я воздушная армия, которой он командовал, за время тяжелых боев под Сталинградом, а затем под Харьковом (февраль — март 1943 года) понесла значительные потери в живой силе и технике. В некоторых дивизиях осталось лишь по 15–20 исправных самолетов. Отдельные машины можно было бы вернуть в строй на месте, но не хватало запасных частей. Особенно острый дефицит ощущался в воздушных винтах, бензобаках, радиаторах.

Даже весной 1943 года, когда войска Юго-Западного фронта, в том числе и 17-я воздушная армия, уже вышли на рубеж Северного Донца, на полях Сталинградской битвы все еще оставались поврежденные самолеты. Возле некоторых из них, особенно тех, которые произвели вынужденную посадку, дежурили механики или другие авиаспециалисты. Оторванные от своих частей, они не регулярно обеспечивались даже питанием.

Задержка с эвакуацией поврежденной техники во многом объяснялась весенней распутицей, передислокацией частей, а также вспыхнувшей эпидемией туляремии, свалившей добрую половину летного и технического состава.

Таковы были трудности, с которыми довелось столкнуться. Вместе с тем я довольно быстро убедился, что инженерно-авиационная служба армии укомплектована хорошо подготовленными специалистами. Правда, некоторым из них недоставало организаторских навыков. Пришлось на это обратить их внимание.

Без коренного перелома в организации полевого ремонта трудно было рассчитывать на быстрое восстановление боевой техники. Мы решили все работы выполнять собственными силами, придав авиачастям подвижные ремонтные мастерские (ПАРМ-1). Нашу инициативу поддержало только что созданное управление полевого ремонта инженерно-авиационной службы ВВС. Его возглавлял тогда генерал М. М. Шишкин.

Трудностей встретииось немало. Во-первых, нужно было добыть автомашины и станки для укомплектования ПАРМ-1. А их требовалось немало, чтобы снабдить все авиаполки. Следовало также найти токарей, слесарей, сварщиков и других специалистов.

Часть автомашин нам по приказу командарма передали батальоны аэродромного обслуживания. Остальные мы с разрешения Военного совета фронта подобрали из числа трофейных. Среди захваченного у противника имущества отыскали несколько токарных станков и некоторое другое оборудование. Побывавшие в госпиталях наши инженеры подобрали среди выздоравливающих солдат нужное количество специалистов.

Большую работу по укомплектованию ПАРМ-1 проделал инженер-подполковник К. П. Орлов, возглавлявший отдел полевого ремонта. Человек он был с виду тихий, но энергичный, настойчивый. Подчиненная ему служба действовала безукоризненно.

Кроме ПАРМ-1, рассчитанных на полки, мы укомплектовали также дивизионные ПАРМ-3. Они состояли из трех специальных автомашин с оборудованием, предназначенным для более сложного ремонта авиационной техники. Во время боев на Курской дуге, когда был особенно дорог каждый самолет, они сыграли немаловажную роль в восстановлении поврежденных машин.

Вскоре управление капитального ремонта создало еще более мощные мастерские — ПАРМ-10. Они придавались воздушным армиям. К нам, например, поступили два ПАРМ-10 (самолетный и мотороремонтный), а также ПАРМ-8 (смешанный). Возглавляли их соответственно инженер-капитан Каледин, инженер-майоры Минаков и Барковский. Авиамастерские были смонтированы в железнодорожных вагонах.

По нашей просьбе Наркомат авиационной промышленности прислал в армию две ремонтные бригады, скомплектованные из специалистов авиационных заводов. Руководимые опытными инженерами Фрадкиным и Плаксенковым, они оказали нам большую помощь в доводке новых самолетов.

Весной 1943 года, как я уже говорил выше, была плохо организована эвакуация боевых машин, совершивших вынужденную посадку за пределами аэродрома. По моему ходатайству генерал В. А. Судец приказал создать для этой цели специальные команды, обеспечив их подъемными и буксировочными средствами. Числились они в штатах батальонов аэродромного обслуживания. Однако и теперь подбитые самолеты не всегда сразу после их приземления удавалось отправить в мастерскую. Иногда они какое-то время оставались без присмотра. Несознательные люди пользовались такими случаями, снимали с машин часы, радиоаппаратуру, даже выламывали плексиглас из кабин для изготовления мундштуков и портсигаров.

Чтобы покончить с такими безобразиями, командующий фронтом издал специальный приказ. Наземным частям вменялось в обязанность немедленно брать под охрану все самолеты, совершившие вынужденную посадку, не допускать их повреждения. В прифронтовой полосе такая задача ставилась перед местными органами Советской власти.

За время оперативной паузы, то есть к началу Курской битвы и наступательной операции по освобождению Донбасса, нам удалось создать в своей воздушной армии довольно мощную ремонтную базу. Это позволило своевременно вводить в строй неисправные самолеты, постоянно поддерживать высокую боевую готовность частей и соединений.

Наша инженерно-авиационная служба тесно взаимодействовала с тыловыми организациями армии, и прежде всего с отделом материально-технического снабжения. Руководил им полковник Г. Н. Прокопенко, с которым у меня сложились самые добрые отношения. Он зарекомендовал себя способным инициативным руководителем, знающим специалистом.

Вскоре генерал В. А. Судец возложил и на меня ответственность за техническое снабжение. Одновременно он дал нам еще одну нагрузку — заниматься ремонтом автотранспорта. Я стал было возражать, но генерал Судец, не привыкший менять свои решения, на этот раз не приказал, а попросил навести порядок в армейском автохозяйстве.

Названная командующим цифра неисправных автомашин в батальонах аэродромного обслуживания ошеломила меня. Положение сложилось, можно сказать, катастрофическое. Рембазы систематически не выполняли план ремонта.

Я согласился с решением генерала и все-таки оговорил одно условие: как только мы наладим дело и отремонтируем сотую автомашину, свою миссию будем считать выполненной. Он дал такую гарантию.

На следующий день мы с инженер-капитаном Б. С. Власовым, моим первым помощником по автотранспорту, вылетели в совхоз, где находилась ремонтная база. Там ожидала нас весьма неприглядная картина. Мастерские размещались в полуразрушенных домах. Электроэнергии не было, многие дефицитные запасные части отсутствовали. Даже то очень небогатое станочное оборудование, которым располагала база, пока бездействовало. Люди производили мелкий, текущий ремонт, о капитальном же и не помышляли. А главное — коллектив трудился без строго определенного плана, хотя располагал знающими и опытными инженерами.

Совещание работников базы, которое мы сразу же провели, помогло выявить не только недостатки в организации труда, но и узнать нужды ремонтников. Я обещал помочь чем можно и поставил коллективу задачу подготовить рембазу к приему большого количества машин. Велел также составить заявку на получение запасных частей.

Потом поинтересовался у ремонтников, какие взаимоотношения сложились у них с дирекцией совхоза. Выяснилось, что никаких контактов с местными властями у них нет, живут они обособленной жизнью.

— Так не годится, — не сдержался я. — Пойдемте вместе знакомиться со здешним начальством.

В конторе совхоза нас встретил могучий казак с лихо закрученными усами. На его кителе красовалась орденская планка.

— Меркулов, — пробасил он, протягивая руку. — Директор совхоза. Чем могу быть полезен?

— Очень многим, — ответил я.

Колоритная фигура директора прочно врезалась в мою память. Старый коммунист, он в гражданскую войну командовал кавалерийской частью и был награжден орденом Красного Знамени. Затем партия поручила ему организовать на Дону зерновое хозяйство. Крупнейший совхоз стал выращивать знаменитую твердую пшеницу, идущую на экспорт. На солидную основу здесь было поставлено и животноводство. Совхоз, костяк которого составили активные участники гражданской войны, процветал, расширялся и имел несколько отделений, раскинутых по бескрайней донской степи и связанных между собой узкоколейной железной дорогой.

Донцы и кубанцы давно прославились как лихие конники. Когда грянула Великая Отечественная война, казаки снова тряхнули стариной и сели на коней, чтобы вступить в бой с немецко-фашистскими захватчиками. Правда, конница теперь стала иной. Она была вооружена автоматами и пулеметами, усилена танками и артиллерией.

При приближении противника к совхозу Меркулов эвакуировал все хозяйство на восток, а сам со многими своими станичниками добровольно вступил в Донской казачий корпус. Воевал он отважно, прошел большой боевой путь, был ранен. После лечения в госпитале шестидесятилетний казак вернулся в родной совхоз, снова возглавил его и энергично взялся за восстановление разрушенного войной хозяйства.

В беседе с директором мы договорились о взаимной помощи и поддержке. В частности, он обещал выделить рабочих для восстановления электростанции и ремонта наших производственных помещений. После продвижения советских войск на запад мы обязались передать их совхозу. Дали также обещание отремонтировать сильно изношенный совхозный автотранспорт.

Благодаря совместным усилиям дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Активную поддержку встретили мы со стороны автобронетанкового управления Юго-Западного фронта, возглавляемого генералом П. В. Волохом, и начальника тыла Военно-Воздушных Сил генерала Ф. И. Жарова, у которого в свое время я учился в авиационно-технической школе.

Инженер по ремонту автотранспорта Б. С. Власов все время находился в разъездах, размещая на заводах наши заказы. Порой приходилось просить рабочих потрудиться сверхурочно, и они, надо сказать, всегда шли нам навстречу, не считаясь с недоеданием и усталостью.

Мы знали, что людям живется нелегко, продовольствие строго нормировано. Чтобы хоть в малой степени стимулировать сверхурочные работы, решили выдавать специалистам, выполняющим наши заказы, дополнительные пайки. Для этой цели совхоз выделил нам небольшой продовольственный фонд.

Стимул сыграл свою роль в ускорении работ. Помещения, в которых размещались мастерские, были довольно быстро отремонтированы, оборудование установлено и отлажено. С каждым днем армейская авторемонтная база получала все новые производственные мощности. Наконец она начала перевыполнять план. Сто обещанных командующему грузовиков мы отремонтировали за три месяца, причем капитально. Теперь можно было передать руководство рембазой начальнику тыла.

Приходилось заниматься и другими не свойственными нам работами. Этого требовала боевая обстановка.

Однажды вызвал меня генерал В. А. Судец и говорит:

— Летный состав двести сорок четвертой бомбардировочной авиадивизии жалуется, что на самолете «Бостон» штурману трудно ориентироваться в полете. Нельзя ли его пересадить из-за спины летчика в переднюю кабину? А то он все равно что в колодце находится. Подумайте над этим вопросом.

Тут следует пояснить, что эти «Бостоны» были не совсем обычными, из серии А-20Ж, изготовленными для Тихоокеанского театра военных действий. Они представляли собой вариант штурмовика. В носовой части самолета находились четыре пулемета калибра 12,7 мм и боекомплект к ним. Стрельбу по целям производил летчик. У нас эта машина использовалась как фронтовой бомбардировщик, и штурману действительно было трудно вести наблюдение и заниматься счислением пути.

На другой же день я отправился в 244-ю бомбардировочную дивизию, выслушал претензии летчиков, штурманов и инженеров, посоветовался с ними, облазил самолет, как говорится, вдоль и поперек. У нас, инженеров, довольно четко сложился вариант модернизации «Бостона». Оружие и боеприпасы изымались, и на этом месте устанавливалось кресло штурмана, монтировались навигационное и бомбардировочное оборудование, а также средства связи. В кабине летчика вырезались окна и остеклялись плексигласом. После такой переделки машины штурман оказывался уже рядом с пилотом и получал возможность для хорошего обзора вперед и по сторонам.

Изъятое вооружение и боекомплект мы взвесили и сравнили со средним весом штурмана и вмонтированного оборудования. Недостававшую нагрузку компенсировали установкой стальных плит в кабинах. Со строжайшим соблюдением центровки сзади сверху установили башню с двумя крупнокалиберными пулеметами для стрелка-радиста. Облет модернизированной машины показал ее отличные качества. Впоследствии переоборудованный нами самолет «Бостон» был отправлен в Москву. Главный инженер Военно-Воздушных Сил одобрил наш вариант модернизации американского бомбардировщика и рекомендовал его как образец переделки всем соединениям, имевшим на вооружении такие самолеты.

Замечу, кстати, что модернизация «Бостона» этим не ограничилась. Вместо четырех замков бомбодержателей мы сделали шестнадцать и получили возможность увеличить бомбовую нагрузку до 1000 килограммов.

Активно включился в рационализаторское движение весь наш инженерно-технический состав. В 244-й бомбардировочной авиадивизии, например, очень быстро заменили американское стрелковое и бомбардировочное оборудование отечественным. Это позволило увеличить бомбовую нагрузку до 1000 килограммов при взлете с грунта и до 1200 килограммов — с бетонки. Естественно, что сразу же возросла и эффективность ударов по врагу с воздуха.

Работами по модернизации «Бостонов» в 244-й бомбардировочной авиадивизии руководил инженер по полевому ремонту М. З. Меламед. Ему активно помогали старший инженер по вооружению И. И. Загородский, старший инженер по электроспецоборудованию А. Г. Бородаенко, старшие инженеры авиаполков А. И. Жуков, Юрченко и Кузьмин, инженеры Лавров-Аверин, Михайловский, Смирнов, Донец, Ищеулов, Колодяжный, Сухов и другие. Хорошо потрудились ремонтники ПАРМ-1 под руководством офицеров Чернушко, Стренберга и Каца.

Одно время мы испытывали острую нужду в самолетах с двойным управлением, столь необходимых для ввода в строй молодых летчиков. Авиазаводы, занятые производством боевых самолетов, спарок выпускали мало, снабжали ими, в основном, летные училища и запасные полки. Командующий приказал нам обеспечить все соединения армии нужным количеством учебных машин. Переделку боевых машин я поручил ПАРМ-3, руководимому инженером Г. Карагодиным, и некоторым другим ремонтным органам. Несмотря на сложность поставленной задачи, выполнили они ее довольно успешно. За короткое время все авиаполки были обеспечены спарками местного производства.

Относительное затишье на нашем участке фронта продолжалось примерно с марта по июль 1943 года. Эту паузу командиры и штабы старались как можно полнее использовать для обучения личного состава на земле и в воздухе, для всесторонней подготовки авиаторов к новым боям.

Курская битва

2 июля 1943 года Ставка Верховного Главнокомандования предупредила войска о том, что в районе Курского выступа в период с 3 по 6 июля немцы могут перейти в наступление. Войскам и авиации предписывалось быть готовыми к отражению возможных ударов противника.

Примерно такое же предупреждение Ставка делала еще в мае, но тогда на фронте, как говорится, существенных перемен не произошло. Теперь же, кажется, должно было случиться что-то значительное.

Перед началом Курской битвы советская авиация провела две операции. В них участвовало шесть воздушных армий, в том числе и наша 17-я. Действовали они на широком фронте и на большую глубину. Наши летчики внезапно нанесли массированный удар по аэродромам противника, расположенным в треугольнике Днепропетровск, Краматорская, Запорожье. Там скопилось большое количество вражеской авиации из состава 4-го воздушного флота Рихтгофена.

Подготовкой к Курской битве планомерно занимались командиры всех степеней, штабы, политорганы. В 17-й воздушной армии побывал представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал-полковник авиации Г. А. Ворожейкин, являвшийся заместителем командующего ВВС Красной Армии. Он поставил перед нами конкретную задачу — оказать войскам Воронежского фронта поддержку при отражении ими возможного наступления противника и мощными ударами с воздуха обескровить его.

Маршал авиации С. А. Красовский, командовавший в то время 2-й воздушной армией, входившей в состав Воронежского фронта, впоследствии вспоминал: «Подготовка к операции шла полным ходом. К нам прилетел представитель Ставки по авиации генерал-полковник Г. А. Ворожейкин. Он только что побывал в штабе 17-й воздушной армии у генерала В. А. Судец.

— Будем бить противника объединенными усилиями двух воздушных армий. У вас, Степан Акимович, сил больше, а значит, и основную задачу придется решать вам. Но без помощи соседей, конечно, не обойтись.

Ворожейкин подошел к оперативной карте и продолжал:

— Меня интересует, какие варианты действий противника предлагает Ватутин.

— У Ватутина три варианта, — начал я. — Противник может наступать на Обоянь, Корочу и Прохоровку. При действиях по первому варианту Судец вряд ли сможет помочь: аэродромы далеко.

— Зато по второму и третьему вариантам, — заметил Ворожейкин, — вы вполне можете действовать совместно. Что для этого требуется? Прежде всего, Степан Акимович, надо поручить вашим операторам тщательно разработать варианты использования сил семнадцатой армии в полосе гвардейской армии М. С. Шумилова, на левом крыле фронта.

— Для уточнения деталей не мешало бы пригласить операторов из семнадцатой.

— Я предусмотрел это, — ответил Ворожейкин. — Владимир Александрович Судец пришлет офицера из своего оперативного отдела»^[15].

Добавлю лишь, что представитель штаба 17-й воздушной армии постоянно находился при штабе Воронежского фронта, обеспечивая четкое взаимодействие авиации с наземными войсками и 2-й воздушной армией.

В канун Курской битвы у нас побывал и заместитель командующего ВВС Красной Армии генерал-полковник авиации С. А. Худяков, который в скором времени стал маршалом авиации. Внимательно выслушав мой доклад, он начал задавать вопросы. Поинтересовался, как подготовлена материальная часть к полетам на полный радиус, как мы намерены эвакуировать свои подбитые самолеты в полосе Воронежского фронта и организовать их ремонт в полевых условиях. Он глубоко вникал во все стороны инженерно-технического обеспечения операции, сразу же вносил коррективы в планы нашей работы.

Но вот служебные вопросы выяснены, и генерал С. А. Худяков продолжил разговор не как начальник, а как старший и опытный товарищ. Вспомнили общих знакомых, поговорили о жизни, обменялись новостями. Я ушел от него с хорошим, бодрым настроением.

Позже мне не доводилось встречаться с С. А. Худяковым. Но в разгар сражения на Курской дуге до нас долетела печальная весть о гибели его сына. Мы искренне разделяли большое горе генерала, хотя понимали, что идет жестокая, кровопролитная война.

К началу Курской битвы 17-я воздушная армия состояла из 1, 3 и 9-го смешанных авиакорпусов, 244-й бомбардировочной и 262-й ночной бомбардировочной авиационных дивизий. В общей сложности у нас насчитывалось 735 самолетов.

После нескольких месяцев относительного затишья все авиаторы рвались в бой. Подъему их духа, воспитанию у них стремления достойно выполнить свой долг перед Отчизной во многом способствовала партийно-политическая работа, проводимая в частях и соединениях.

Заместитель командующего по политической части генерал-майор авиации В. Н. Толмачев, начальник политотдела армии полковник В. Г. Точилов и другие руководители большую часть времени проводили в полках и дивизиях. Они непосредственно на местах оказывали конкретную помощь политработникам, особенно молодым.

Постановление ЦК ВКП(б) от 24 мая 1943 года «О реорганизации структуры партийных и комсомольских организаций в Красной Армии и усилении роли фронтовых, армейских и дивизионных газет» подняло на новую ступень партийное руководство в Красной Армии. Влияние коммунистов возросло во всех сферах жизни и деятельности войск.

На основании постановления Центрального Комитета партии и директивы Главного политического управления РККА от 4 июня 1943 года в бомбардировочных частях были созданы первичные парторганизации эскадрилий, а в полках партийные бюро на правах комитетов. Они сохранились и в полках истребительной и штурмовой авиации^[16].

Созданию полнокровных партийных организаций способствовал активный рост партийных рядов, который был наиболее интенсивным накануне Курской битвы. Лучшие летчики, штурманы и воздушные стрелки-радисты, техники и младшие авиаспециалисты выражали одно заветное желание — идти в бой коммунистами.

Вспоминается ночь на 5 июля 1943 года, когда мы получили приказ с раннего утра начать боевую работу. На аэродром, где базировалась 244-я бомбардировочная авиационная дивизия, я прибыл в предрассветный час. На самолетной стоянке шло партийное собрание. Обсуждался важный вопрос «Об авангардной роли коммунистов в бою». Выступления были короткими, но яркими, проникновенными. Они вдохновляли и как бы зажигали людей. В решении подчеркивалось, что от мужества, стойкости и мастерства каждого коммуниста, от его личной примерности зависит успех не только отдельных боевых вылетов, но и операции в целом.

На партийном собрании были рассмотрены все заявления о приеме в ряды ВКП(б). Парткомиссия быстро утвердила принятые решения. Она действовала настолько оперативно, что уже вечером начальник политотдела тут же, на стоянке, вручил молодым коммунистам партийный билеты и кандидатские карточки. Эти товарищи только что возвратились с боевого задания. Правда, некоторых из вновь принятых уже не стало. Они погибли в жестокой схватке с врагом, погибли как большевики-герои.

Во время сражения на Курской дуге немецко-фашистское командование делало главную ставку на танки, прежде всего на тяжелые «тигры» и «пантеры», а также на самоходные орудия типа «фердинанд». И хотя гитлеровцы здесь впервые применили свою новую бронетанковую технику, они не застали нас врасплох. Советские войска к тому времени располагали уже качественно новыми противотанковыми средствами, и в достаточном количестве.

Перед началом Курской битвы в штурмовые и бомбардировочные авиаполки были доставлены самолетами прямо с заводов противотанковые кумулятивные авиабомбы ПТАБ — калибра от полутора до двух с половиной килограммов. Ими наполнялись специальные контейнеры, которые подвешивались к самолетам. Экипажи буквальна засыпали этими небольшими по размеру и легкими по весу бомбами танковые колонны противника. Например, самолет Ил-2 брал с собой около 200 кумулятивных бомб, а бомбардировщик — в несколько раз больше.

Кумулятивное действие ПТАБ основывалось на принципе концентрации взрыва в одном определенном направлении. Со скоростью 12–16 километров в секунду он устремлялся на чрезвычайно малую площадь и тонкой струей раскаленного металла и газов буквально прожигал броню вражеских танков. Эффективность кумулятивных авиабомб и артиллерийских снарядов была необычайно высока.

Особенно сильно гитлеровцы боялись наших штурмовиков. Не случайно они прозвали их черной смертью.

Надо сказать, что самолет Ил-2 был не только прекрасно вооружен, но и отличался исключительной живучестью. Это объяснялось тем, что все жизненно важные агрегаты машины, а также ее экипаж имели надежную броневую защиту. У первых штурмовиков уязвимыми оставались лишь деревянный фюзеляж и крылья. Но когда вражеские снаряды попадали в бензобаки, мы теряли даже такие живучие самолеты.

Конструкция штурмовика непрерывно совершенствовалась. Потом к нам на вооружение начал поступать самолет Ил-10 с металлическими крыльями и фюзеляжем. Живучесть его намного повысилась.

Кроме того, на нем были установлены более мощные 37-мм пушки.

5 июля 1943 года на врага нескончаемым потоком устремились краснозвездные штурмовики и бомбардировщики. Они нанесли массированный удар по Харьковскому аэродромному узлу.

К сожалению, ненастная погода не позволила нашим авиаторам вылететь на рассвете. Поэтому при подходе к цели советские штурмовики и бомбардировщики натолкнулись на сильное сопротивление истребителей противника. На разных высотах закипели ожесточенные воздушные бои. И все-таки наши экипажи сумели прорваться к намеченным объектам, успешно выполнили поставленную задачу.

Для 17-й воздушной армии бои под Курском и Белгородом были, пожалуй, самыми тяжелыми за все время войны. Ведь здесь гитлеровцы сосредоточили около 70 процентов своей авиации, находившейся на советско-германском фронте. Непосредственно нам противостоял 4-й воздушный флот Рихтгофена — самый крупный в ВВС фашистской Германии. Его эскадры имели на вооружении новые штурмовики «Хеншель-129», истребители-бомбардировщики «Фокке-Вульф-190», модифицированные бомбардировщики «Хейнкель-111» и другую новейшую технику.

Первый день сражения на Курской дуге был особенно напряженным. Наши истребители, штурмовики и бомбардировщики работали с утра до позднего вечера. Каждый экипаж совершил по нескольку боевых вылетов. Действовали мы преимущественно на корочанском направлении, где войска 7-й гвардейской армии под командованием генерала М. С. Шумилова героически отбивали яростные атаки вклинившихся в нашу оборону пехоты и танков противника.

Незаметно приблизился вечер. Но, несмотря на сгущающиеся сумерки, боевая работа не прекращалась. Теперь на старт выруливали экипажи 262-й ночной бомбардировочной дивизии и «ночники» других авиачастей. Они должны были наносить удары по резервам противника, выдвигавшимся из районов Томаровки и Белгорода.

Около полуночи я зашел к командарму. Он был очень утомлен и озабочен. Генерал В. А. Судец в целом был доволен действиями частей и соединений 17-й воздушной армии. Сражались они героически и нанесли противнику большой урон. Но командарм тут же с горечью сообщил, что и наши части имеют немалые потери.

Стараясь успокоить Владимира Александровича, я высказал предположение, что первоначальные сведения о потерях бывают нередко преувеличенными. Затем доложил, что по моему указанию инженеры частей переместили свои ремонтные органы и аварийные команды ближе к переднему краю, а также подготовили посадочные полосы для приема подбитых самолетов. Об этом мы предупредили всех летчиков.

Лично я твердо верил, что большинство не вернувшихся 5 июля самолетов непременно найдется. Так оно и получилось. Многие бомбардировщики, действовавшие на полный радиус, получив повреждения, не смогли дотянуть до своих баз и сели либо в указанных нами пунктах, либо на аэродромах соседних Воронежского и Степного фронтов. Почти все эти машины были потом отремонтированы и возвращены в строй. Инженерно-технический состав и работники тыла армии, а также бригады Наркомата авиационной промышленности на протяжении всей Курской битвы трудились с полным напряжением сил, обеспечивая высокую боевую активность нашей авиации.

После танкового побоища под Прохоровкой в сражении на Курской дуге наступил коренной перелом. На ее северном фасе Брянский, Центральный и Западный фронты перешли в наступление. А 16 июля и на южном фасе выступа немецко-фашистское командование начало отводить свои изрядно потрепанные части.

17 июля решительно двинулись вперед войска нашего Юго-Западного и соседнего Южного фронтов. Личному составу 17-й воздушной армии пришлось без малейшей передышки включаться в активную боевую работу на своем основном направлении. И хотя это наступление не получило развития, оно привело в смятение командующего группой немецких армий «Юг» генерал-фельдмаршала Манштейна и всю гитлеровскую ставку. Наиболее точная оценка тем событиям дана в Краткой истории Великой Отечественной войны Советского Союза. Там сказано:

«Значительную помощь в разгроме врага на орловском и белгородско-харьковском плацдармах оказали войска Юго-Западного и Южного фронтов. Своим июльским наступлением они не только сковали донбасскую группировку врага, но и вынудили гитлеровское командование снять из-под Белгорода пять танковых дивизий и перебросить их в Донбасс»^[17].

Освобождение Донбасса

Войска Юго-Западного фронта, в том числе части 17-й воздушной армии, в сжатые сроки подготовились к новой крупной операции по освобождению Донецкого бассейна.

13 августа 1943 года перешли в наступление части и соединения правого крыла Юго-Западного фронта. Они оказывали содействие Степному фронту, прорвавшему внешний оборонительный обвод противника вокруг Харькова. Развернулись упорные бои за город.

Наша наступательная мощь все более возрастала. 16 августа активные боевые действия начала ударная группировка в центре Юго-Западного фронта, а 18 августа перешел в наступление и соседний Южный фронт.

«Если бы кто-нибудь мог окинуть взглядом гигантскую панораму боев и сражений за освобождение истерзанной Украины, — писал командовавший в то время Юго-Западным фронтом Р. Я. Малиновский, — перед ним предстала бы всесокрушающая лавина советских войск, оснащенных самой совершенной по тому времени боевой техникой — тысячами, десятками тысяч орудий всех систем и калибров, мощных танков, скоростных самолетов, всеми другими видами и типами вооружения»^[18].

Наши наземные войска, поддерживаемые 17-й воздушной армией, ломали ожесточенное сопротивление противника и упорно продвигались вперед. Части, наступающие на правом крыле фронта, форсировали Северный Донец, овладели Змиевом и продолжали развивать успех.

На левом фланге фронта стремительно шла вперед 3-я гвардейская армия генерал-лейтенанта Д. Д. Лелюшенко. Вступив на территорию Донбасса, она освободила Лисичанск, Артемовск, Краматорск, Константиновку, Красноармейское.

Исключительно ожесточенное сопротивление врага наши войска встретили в районе Изюма. Опираясь на долговременные оборонительные сооружения, гитлеровцы здесь ввели в бой свежие резервы: 23-ю танковую и 16-ю моторизованную дивизии. Наша авиация, тесно взаимодействуя с артиллерией и другими наземными частями, обрушила мощные удары по танковым и механизированным колоннам врага, сорвала все его контратаки. Понеся большие потери, гитлеровцы перешли к обороне. Немецко-фашистское командование, чувствуя шаткость своего положения, начало поспешно вывозить в Германию заводское оборудование, уголь, руду, хлеб, фураж, скот. Мы получили задачу — систематическими ударами с воздуха парализовать вражеские перевозки по железным дорогам, пресечь попытки оккупантов разграбить советский Донбасс. И уже 5 сентября 1943 года части 9-го смешанного авиакорпуса приступили к выполнению этого ответственного задания. Первые мощные удары бомбардировщики и штурмовики нанесли по станции Лозовая и железнодорожному перегону восточнее Черкасской. Они уничтожили три эшелона с боеприпасами и полностью разрушили более километра железнодорожного полотна.

Весьма удачными оказались действия 305-й штурмовой авиадивизии, которой командовал полковник Н. Г. Михевичев. 25 августа 1943 года подразделения этого соединения взорвали крупные склады боеприпасов на железнодорожной станции Барвенково. Как свидетельствовали железнодорожники, пожары и взрывы там наблюдались в течение двух суток. На некоторое время железная дорога была полностью парализована, через нее не прошел ни один вражеский эшелон.

Гитлеровцы пытались как можно быстрее устранить разрушения полотна и возобновить сообщение. Однако наши штурмовики днем и легкие бомбардировщики По-2 ночью непрерывно наносили удары с воздуха по этому железнодорожному узлу и срывали восстановительные работы. В результате при отступлении фашистам пришлось оставить здесь не только награбленное имущество, но даже свою боевую технику. В Барвенково советские войска захватили 40 эшелонов со станками и заводским оборудованием, продовольствием, снаряжением и медикаментами.

Большой ущерб наша авиация нанесла и вражеским аэродромам. В районах Барвенково, Краматорской, Красноармейского, Днепропетровска, Близнецов и Канцеровки она уничтожила и повредила около 200 фашистских самолетов.

Обеспечивая продвижение своих наземных войск, части и соединения 17-й воздушной армии особенно много поработали при уничтожении изюмского укрепленного района противника. Мне довелось побывать в этих местах сразу после боев и своими глазами увидеть развороченные бомбами сооружения из бетона и стали.

В одном из дотов я заметил убитого немецкого солдата. Он был прикован к пулемету железной цепью. Случай этот оказался не единичным. Гитлеровцы частенько поступали так со штрафниками-смертниками, не надеялись на их стойкость в бою. Но ни водные преграды, ни железобетонные укрепления врага, ни смертники, прикованные к пулеметам, — ничто не смогло сдержать наступательного порыва советских воинов, освобождавших от захватчиков свою родную землю.

В боях за освобождение Донбасса мы с успехом применяли трофейные боеприпасы. Особенно заинтересовала нас небольшая крылатая бомбочка, прозванная «лягушкой». При первом прикосновении она подпрыгивала и разлеталась на множество осколков. Эти сюрпризы гитлеровцы сбрасывали в специальных, довольно вместительных контейнерах, которые раскрывались в воздухе.

За изучение «лягушек», расшифровку схемы их устройства взялся старший инженер 262-й ночной бомбардировочной авиадивизии по специальному оборудованию А. И. Мошкин. Он блестяще справился с этой опасной работой. Более того, вместе с инженером по вооружению дивизии он внес необходимые изменения в электросхему самолета По-2, которые позволили успешно применять коварное оружие гитлеровцев против них самих.

Вскоре старший инженер 262-й ночной бомбардировочной авиадивизии А. И. Мошкин опубликовал в периодической печати статью «Электросхемы немецких авиационных взрывателей». В беседах и докладах он также охотно делился своим опытом. За проделанную работу, позволившую нам широко использовать в боях трофейные бомбы, командование отметило его правительственной наградой.

В ходе сражений наши командиры уделяли пристальное внимание и вопросам взаимодействия авиации с наземными частями. Практика показала, что при наступлении, когда обстановка быстро меняется, некоторые летчики, вызванные пунктом наведения для нанесения бомбового или штурмового удара, не всегда могли быстро сориентироваться и определить, где находится наша пехота, а где противник. Полотнища и ракеты оказывались весьма несовершенными средствами обозначения.

Инженер-капитан Е. Б. Теленгатор задался целью разработать новые способы информации об изменениях в наземной обстановке. Своими соображениями он поделился со мной. Я одобрил его замысел, и он с головой окунулся в работу.

Опыт в принципе удался, хотя и требовались некоторые доработки. Поскольку наши дороги вскоре разошлись, я не знаю, как дальше совершенствовал инженер-капитан Теленгатор предложенные им средства сигнализации.

Во время войны ко мне, как главному инженеру, поступало немало оригинальных изобретений и ценных рационализаторских предложений. Многие из них мы не только поддержали, но, как говорится, дали им зеленую улицу.

Инженер одной из ремонтных баз как-то сообщил мне, что он уже длительное время вынашивает мысль отказаться от использования фрикционных металлов (баббита и свинцовистой бронзы) при заливке подшипников. Для нас эта проблема являлась чуть ли не первоочередной. Дело в том, что по мере увеличения мощности двигателя стремительно возрастало удельное давление на шейку коленчатого вала. Фрикционный материал в подшипниках нередко начинал плавиться, и двигатель выходил из строя. Порой это приводило к летному происшествию.

Инженер-практик предложил не заливать стальной вкладыш подшипника фрикционным металлом, а только хромировать. Затем обратным током его поверхность разрушалась. Образовавшиеся микротрещины становились своеобразными резервуарами масла, которое, постоянно смазывая подшипник, не давало ему быстро изнашиваться.

Предложение нас заинтересовало. Решили поставить такого рода подшипники на мотор М-11 и проверить его на стенде. Испытания дали положительный результат.

В напшх ВВС родился и прогрессивный метод электроискровой (эрозийной) обработки металлов, получивший затем широкое распространение как у нас, так и за рубежом. Все это говорило о том, что наши люди отличались не только исполнительностью и трудолюбием, но также творческим отношением к порученному делу. Они искали и находили новые пути повышения боеготовности подразделений.

Во время боев за освобождение Донбасса инженерно-технический состав 17-й воздушной армии надежно обеспечивал бесперебойную боевую работу авиации, своевременно и качественно восстанавливал поврежденные самолеты. Нередко инженеры, техники и младшие авиаспециалисты трудились и ночью, чтобы подготовить материальную часть к утреннему вылету. В те напряженные дни и мы, работники инженерно-авиационной службы, большую часть времени находились на аэродромах первой линии.

Однажды, когда я только что вернулся из авиационной части, меня вызвал командующий армией. Туда же на выносной пункт управления он приказал явиться и начальнику тыла генералу П. М. Ступину. Мы вылетели с ним вместе на трехместном санитарном самолете. Воздух был чистым, прозрачным, но отнюдь не спокойным. Беспрерывная болтанка становилась невыносимой. Она даже мешала вести пристальное наблюдение за окружающей обстановкой. Если раньше я не верил рассказам о том, что болтанка может выбросить летчика или пассажира из кабины, то теперь решительно пересмотрел свои взгляды. По возвращении в армейский штаб немедленно направил во все части телеграмму, в которой обязал инженеров тщательно проверить, есть ли привязные ремни на связных самолетах, и приказал не выпускать машины в воздух, если таковые отсутствуют.

В донецких степях довольно часто и, как правило, внезапно задували сильные, порывистые ветры. Это заставило нас скрупулезно изучить движение воздушных масс и размещать самолеты на стоянках, строго сообразуясь с полученными данными. Мы также усилили крепление машин. Мне тогда невольно вспомнилось чрезвычайное происшествие, имевшее место в тридцатых годах в Ростовской тяжелой авиабригаде. Внезапно налетевший ураганный ветер сорвал с креплений бомбардировщики ТБ-1 и поднял их в воздух. Некоторые машины тут же упали на землю, а остальные, увлекаемые мощным потоком, начали парить. Прибежавшие по тревоге летчики, техники и красноармейцы охраны с удивлением следили за полетом грузных машин, делавших такие замысловатые эволюции, словно в кабинах их сидели опытные летчики. Еще больше нас поразило то, что отдельные самолеты потом были найдены целыми и невредимыми. Ураган нанес бригаде большой урон. Учитывая уроки давнего происшествия, мы теперь усилили крепление самолетов: в дополнение к применяемым штопорам врыли в землю так называемые мертвяки.

Предусматривалась и еще одна предосторожность: при резком усилении ветра объявлялась тревога. Люди быстро являлись на аэродром и руками удерживали машины, которые распределялись между ними заранее. Перелетая на новые аэродромы, мы размещали самолеты с учетом местной «розы ветров», то есть таким образом, чтобы набегавший на них поток воздуха не создавал на крыльях подъемную силу. Такая предосторожность помогала нам сберегать материальную часть от возможных стихийных опасностей.

В битве за Донбасс 17-я воздушная армия действовала в исключительно сложных условиях. Применяя тактику «выжженной земли», гитлеровцы уничтожали все на своем пути. Они выводили из строя не только стационарные аэродромы, но и временные взлетно-посадочные площадки. Но, несмотря на эти трудности, наши авиационные соединения перебазировались на новые места всегда своевременно, не отставали от наступающих наземных войск, действовали с неослабевающей активностью.

О том, насколько успешно авиаторы выполняли поставленные перед ними задачи, убедительно свидетельствуют цифры, приведенные в книге «Советские Военно-Воздушные Силы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Там, в частности, говорится: «За подготовительный период… и в ходе операции 17-я воздушная армия в августе совершила 16 188 самолето-вылетов»^[19].

Героическая Красная Армия настойчиво продвигалась вперед. Она освободила от гитлеровских захватчиков шахтерскую столицу Сталино (ныне Донецк), Макеевку, Константиновку, Славянск, Артемовск. Название каждого из этих городов живо напоминало нам о легендарной трудовой славе Донбасса, о выдающихся рекордах героев труда.

Мы проходили по опустошенной земле. Вместо прежних гигантов индустрии над пепелищами торчали обугленные коробки полуразрушенных зданий. Тяжко было глядеть на следы, оставленные гитлеровскими погромщиками. Казалось, никогда не возродится былая слава «всесоюзной кочегарки».

Наша мудрая ленинская партия заботилась не только о разгроме врага, но и о восстановления разрушенного войной народного хозяйства. Вслед за передовыми подразделениями в освобожденные населенные пункты вступали оперативные группы, которые энергично брались за созидательный труд, за возрождение жизни на израненной земле. Инженеры и хозяйственники, словно заботливые врачи, осматривали поваленные домны и мартены, разрушенные шахты и заводы.

Так претворялось в жизнь Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 21 августа 1943 года «О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации». Особое внимание партия и правительство уделяли возрождению «всесоюзной кочегарки». Над Донбассом взял шефство ленинский комсомол. Помогали ему шахтеры Подмосковья, Кузбасса, металлурги Урала, словом, вся страна.

Развивая наступление, войска Юго-Западного фронта овладели Павлоградом.

В конце сентября на участке между Днепропетровском и Запорожьем они вышли к Днепру и начали с ходу его форсировать.

Враг упорно сопротивлялся. Особенно сильные бои разгорелись на запорожском плацдарме, где противник опирался на заранее подготавленные, хорошо оснащенные огневыми средствами оборонительные рубежи.

Помню, при мне генералу В. А. Судец доставили свежие данные воздушной разведки. Рассматривая с помощью лупы еще не просохшие снимки, он задумчиво сказал:

— Да, здорово немцы окопались. Один только Днепрогэс опоясан тремя оборонительными рубежами. А сколько укреплений на подступах к Запорожью и внутри города! Нелегко будет его брать, а надо. Очень надо!

На рассвете 10 октября в наши авиачасти поступила листовка. Военный совет Юго-Западного фронта обращался ко всем воинам с пламенным призывом освободить Запорожье (важный индустриальный центр на Днепре), ликвидировать запорожский плацдарм врага и развернуть бои за освобождение Правобережной Украины.

Сражения на земле и в воздухе разгорелись с новой силой. Особенно часто воздушные поединки возникали над днепровскими переправами. Гитлеровская авиация действовала, как правило, большими группами по 30–50 самолетов. Но наши истребители не давали ей возможности наносить массированные удары. Они встречали «юнкерсов» на дальних подступах и дерзкими атаками рассеивали их. Вражеские бомбардировщики поспешно освобождались от смертоносного груза и поворачивали назад.

Своевременно перелетая на передовые аэродромы, соединения 17-й воздушной армии действовали бесперебойно, оказывали постоянную и действенную поддержку своим наземным войскам. Мы стали смелее маневрировать и ремонтными органами, размещая их в непосредственной близости от линии фронта. Риск этот оправдывался с лихвой. Поврежденные машины возвращались в строй намного быстрее обычного.

Наступление на запорожском направлении, как я уже говорил выше, началось утром 10 октября 1943 года. Однако первые бои, несмотря на их ожесточенность, желаемых результатов не принесли. Проанализировав опыт трехдневного сражения, командующий войсками Юго-Западного фронта генерал армии Р. Я. Малиновский решил штурмовать Запорожье ночью 14 октября. В эту ночь части и соединения 17-й воздушной армии должны были наносить бомбовые удары по вражеским переправам, расположенным непосредственно перед городом, и обеспечить тем самым успешное продвижение своих войск.

Погода благоприятствовала действиям наших летчиков. Небо было чистое, ярко светила луна. Это облегчало не только работу техников, готовивших материальную часть. Такие условия позволяли и штурманам быстрее находить нужные цели.

Всех нас особенно волновал один вопрос: удастся ли спасти от разрушения Днепрогэс. Со стороны Запорожья время от времени доносились сильные взрывы. Видимо, специальные команды эсэсовцев уничтожали промышленные предприятия города и дома мирных жителей. Предчувствуя это, советские бойцы с яростью шли на штурм, чтобы не дать гитлеровским головорезам полностью выполнить свои черные замыслы. Разведка донесла, что основные сооружения ГЭС уже взорваны. Однако плотина была пока цела, хотя под основание ее фашисты заложили большое количество тола и крупнокалиберных авиабомб. Минировали они и все турбины. Чтобы все это взлетело на воздух, им достаточно было включить рубильник.

Требовалось как можно быстрее найти провода, соединяющие рубильник со взрывными устройствами. Но как это сделать, если они находились в воде, а противник вел пристальное наблюдение за подступами к плотине и простреливал каждый метр?

И все-таки советские воины перехитрили врага. Действуя совместно по хорошо обдуманному плану, наши водолазы, саперы и разведчики сумели перерезать кабель. Гитлеровцам удалось взорвать лишь машинное отделение. А плотина пострадала в меньшей степени. Освободив Запорожье и Днепровскую гидроэлектростанцию имени В. И. Ленина, войска Юго-Западного фронта, который стал теперь называться 3-м Украинским, вскоре штурмом овладели Днепропетровском и Днепродзержинском. Это произошло 25 октября 1943 года. Пресловутый Восточный вал немцев рухнул под ударами наших чудо-богатырей. На огромном протяжении от Лоева до Запорожья Днепр был преодолен. В его излучине войска 3-го Украинского фронта, взаимодействуя со 2-м Украинским, захватили плацдарм шириной 400 и глубиной 100 километров.

Предстояли новые, более упорные бои за освобождение Правобережной Украины. Я срочно вылетел в Москву за моторами и запасными частями, необходимыми для самолетного парка. За время интенсивной боевой работы авиационная техника изрядно износилась. Некоторые машины просто нужно было заменять.

В управлении тыла ВВС Красной Армии к нашим заявкам отнеслись внимательно. Активную помощь оказали нам генерал Степанов, возглавлявший управление материально-технического снабжения, инженеры Беляев, Виноградов, Юша и другие. И хотя с запасными частями было очень трудно, мы получили почти все необходимое.

С хорошим настроением встретили мы Новый, 1944 год. Положение на фронтах красноречиво говорило о том, что он станет годом наших решающих побед. Уверенность в этом основывалась не только на успехах, достигнутых Красной Армией в ходе наступательных операций. Иными стали у нас и боевая техника, и, что самое главное, люди, кадры.

За время суровых испытаний в 17-й воздушной армии выросли замечательные командиры, летчики, штурманы, воздушные стрелки-радисты, умудренные опытом и закаленные в невзгодах и лишениях инженеры, техники, механики и другие авиационные специалисты. Я и поныне добрым словом вспоминаю таких прекрасных знатоков своего дела, волевых и инициативных организаторов, как главный инженер 9-го смешанного авиакорпуса инженер-полковник В. А. Баранович. Он и сам трудился с полной отдачей сил и умел вдохновить на работу с огоньком и задором всех своих подчиненных. Частенько, если того требовала обстановка, для Василия Александровича не существовало ни ночи, ни полночи. А его беспокойство и заботливость незримо передавались всем, с кем ему приходилось соприкасаться.

Запомнились мне инженер корпуса С. И. Белоусов, инженер дивизии К. П. Кузьмин и многие другие мои боевые соратники. Особенно сроднился я со своими ближайшими помощниками по инженерно-авиационной службе — Фроловым, М. А. Меликянцем, Д. Волковым, А. И. Платоновым, К. П. Орловым, М. А. Бейдером, Корзиновым, Огурцовым, Мамулатом, Замосковным, Б. С. Власовым.

В то время инженерно-технический состав нашей армии охватила эпидемия гриппа. Но отлеживаться в постелях было некогда: шла напряженная подготовка к очередной наступательной операции. Не щадя себя, люди даже с высокой температурой продолжали работать. Они вводили в строй поврежденные самолеты, собирали и отлаживали новые, только что полученные с авиационных заводов. Думы у всех были только об одном — привести технику в полную боевую готовность.

А самолетов к нам поступало много и, как правило, самые новейшие. Нас радовало и окрыляло то, что в свое время эвакуированные на восток военные предприятия не только успешно завершили период становления, но с каждым месяцем набирали темпы выпуска высококачественной продукции.

В самом деле, страна уже давала фронту в средном 27 тысяч самолетов в год, почти полностью удовлетворяя потребности в них воздушных армий. Неузнаваемо расширилась и техническая база снабжения других родов войск. По железным дорогам нескончаемым потоком двигались эшелоны с танками, артиллерийскими орудиями, бронетранспортерами и иными машинами. К линии фронта доставлялись даже фермы стационарных железнодорожных мостов. Причем они предназначались для конкретных водных рубежей — для Ингульца, Южного Буга, Днестра. Во всем проявлялась четкая, хорошо продуманная подготовка к предстоящим наступательным боям.

Январь, по обыкновению самый морозный, в 1944 году оказался слякотным. Мокрый снег чередовался с дождем. Даже реки вскрылись, и овраги наполнились талой водой. Земля оттаяла чуть ли не на метр, дороги раскисли.

В условиях непредвиденной распутицы очень большая нагрузка выпала на нашу транспортную авиацию, особенно на самолеты По-2, которые выполняли у нас самые разнообразные задачи. Они использовались и как ночные бомбардировщики.

Когда перед только что восстановленным Днепропетровским железнодорожным мостом возник ледовый затор и вспучившаяся река готова была вот-вот снести его, нас и здесь выручили экипажи всемогущих «кукурузников». Точным бомбометанием они раскрошили сгрудившиеся льдины и спасли очень важную фронтовую переправу. На самолетах По-2 доставлялись в передовые части оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты и другое имущество. «Воздушные извозчики» работали с полным напряжением и, главное, безотказно.

Несмотря на сложные метеорологические условия и плохое состояние полевых аэродромов, части и соединения 17-й воздушной армии продолжали наносить по врагу сокрушительные удары. Эскадрильи 1-го смешанного авиакорпуса генерала Шевченко и 244-й бомбардировочной дивизии полковника П. В. Недосекина, например, разрушили неприятельские переправы в районе Никополя и уничтожили немало живой силы и техники противника, особенно на железных и шоссейных дорогах.

30 — 31 января 1944 года войска 3-го и 4-го Украинских фронтов начали совместное наступление на никопольско-криворожском направлении. Эта операция преследовала не только военные, но и экономические цели. Для страны, для скорейшего достижения победы над врагом очень важно было освободить и Кривой Рог с его богатейшим железорудным бассейном, и Никополь с крупнейшими залежами марганца, без которого не сваришь высокопрочный металл, столь необходимый для производства танков, самолетов и другого вооружения.

Воины всех родов войск были полны решимости с честью выполнить поставленную задачу, невзирая ни на распутицу, ни на какие-либо другие трудности. В развернувшихся упорных боях они проявили поистине непревзойденные морально-боевые качества. Там, где не могли пройти не только автомашины, но и подводы, они тащили на себе орудия, минометы и ящики с боеприпасами. Нередко люди валились с ног от усталости, но не падали духом. Даже песни и шутки слышались на марше. Одна фронтовая частушка мне особенно врезалась в память:

Мы в степях Кривого Рога

Скрутим их в бараний рог…

«Их», то есть фашистов. И гитлеровцам действительно очень крепко досталось в криворожских степях. После двухдневных напряженных боев войска 3-го Украинского фронта, руководимые генералом Р. Я. Малиновским и представителем Ставки Верховного Главнокомандования Маршалом Советского Союза А. М. Василевским, прорвали сильно укрепленную вражескую оборону. В образовавшуюся брешь устремились наши подвижные части. Фашисты дрогнули. Бросая в грязи танки, артиллерию, автомашины, обозы, они начали затем поспешно отходить. В результате смелого охватывающего маневра наши войска 5 февраля 1944 года овладели городом Апостолово, а 8 февраля — Никополем. Вражеский плацдарм на левом берегу Днепра был ликвидирован. Пожалуй, ни одна операция не протекала в таких сложных условиях, как эта Никопольско-Криворожская.

После непродолжительной передышки войска 3-го Украинского фронта возобновили наступление. Хотя погода к тому времени резко изменилась, но она нисколько не улучшилась. На смену дождям пришли снегопады и бураны. В борьбе с разбушевавшейся стихией воинам активно помогали жители освобожденных сел. Они расчищали от снега дороги, посыпали щебенкой крутые покрывшиеся наледью спуски и подъемы, ремонтировали мосты, прокладывали объездные пути. Авиаторам 17-й воздушной армии местное население помогало восстанавливать разрушенные гитлеровцами аэродромы, доставлять горючее и боеприпасы. Трудились не только старики, женщины, но даже дети. Когда я встречал на фронтовых дорогах подростков, тащивших тяжелые ящики со снарядами, то невольно вспоминал далекие годы гражданской войны и свою тревожную юность. Мне и моим сверстникам тоже приходилось тогда носить на передовые позиции коробки с пулеметными лентами. Радовала и согревала душу мысль о том, что и нынешнее молодое поколение в период тяжелых испытаний оказалось рядом с отцами, на переднем крае борьбы с врагом. Вот оно, живое продолжение славных революционных традиций!

22 февраля 1944 года войска 3-го Украинского фронта освободили Кривой Рог и вышли затем на реку Ингулец. Этой замечательной победой был ознаменован наступающий праздник Советской Армии и Военно-Морского Флота.

Едва наши авиационные части перебазировались на новые аэродромы, как началось новое наступление. 6 марта 1944 года в прорыв двинулась конно-механизированная группа генерала И. А. Плиева.

Против танкистов и конников, вышедших на оперативный простор, гитлеровцы бросили крупные силы авиации. Но наши истребители надежно прикрывали свои наземные войска. В воздухе непрерывно шли напряженные бои с превосходящими силами вражеской авиации. Одновременно штурмовики и бомбардировщики наносили удары по опорным пунктам неприятельской обороны и по резервам противника.

Во время мартовского наступления на Украине, когда дороги раскисли так, что порой даже танки увязали в грязи, снова со всей остротой встала проблема материально-технического обеспечения частей и подразделений. И опять на выручку наземным войскам пришла авиация. Командующий 17-й воздушной армией генерал В. А. Судец на время снял с боевой работы даже бомбардировщики Б-3, чтобы переключить их на доставку оружия, боеприпасов и продовольствия. Для этих же целей были использованы транспортный полк Ли-2, несколько эскадрилий По-2 и отдельные экипажи «Бостонов».

Овладев Новым Бугом, а затем Новой Одессой, советские войска вышли в район Снегиревки, поставив 6-ю немецкую армию под угрозу окружения. Напуганные призраком Сталинграда, перспективой оказаться в котле, гитлеровцы начали поспешно отходить.

В конце марта 1944 года войска фронта форсировали Южный Буг и продолжали наступление. Снова, как и прежде, их активно поддерживала с воздуха наша авиация. Об одном из многочисленных фактов такой помощи говорится в книге «Советские Военно-Воздушные Силы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»:

«Большую помощь наступавшим частям оказывала военно-транспортная авиация армии…Конно-механизированная группа генерала И. А. Плиева, прорвавшись далеко в тыл войск противника, оказалась отрезанной от своих тылов. Необходимо было оказать ей материальную помощь. Шесть военно-транспортных самолетов Ли-2 при сопровождении шести истребителей должны были найти в тылу противника наши кавалерийские части и сбросить им груз»^[20]. Встретив противодействие немецких истребителей, командир эскадрильи 866 иап капитан А. И. Колдунов в завязавшемся воздушном бою сбил два истребителя противника. Груз был сброшен, и все наши самолеты вернулись на свой аэродром.

Тяжелые бои на земле и в воздухе разгорелись в районах Березовки и Раздельной. Хорошо показали себя здесь и наши воздушные разведчики.

В боях на подступах к Одессе, которую фашисты обороняли особенно упорно, мы потеряли командира 306-й штурмовой дивизии полковника А. Ф. Исупова, который чаще всего сам водил группы на боевые задания, показывая пример бесстрашия и летного мастерства. Все авиаторы очень переживали, когда он не вернулся на базу.

О том, что случилось с ним тогда, мы узнали лишь в конце войны. А произошло вот что. Тяжело раненного А. Ф. Исупова, когда он находился без сознания, гитлеровцы захватили в плен. Слегка подлечив советского полковника, они стали склонять его к измене сначала посулами, а затем зверскими пытками. Но коммунист-патриот остался верен Родине, не нарушил воинскую присягу, не выдал военной тайны. Убедившись, что никакими средствами они не добьются своей цели, фашисты расстреляли А. Ф. Исупова.

10 апреля 1944 года войска 3-го Украинского фронта при активной поддержке 17-й воздушной армии освободили Одессу. Вместе с передовыми частями туда сразу же прибыл секретарь обкома А. Г. Колыбанов, который в сорок первом году был членом Военного совета Одесского оборонительного района, а также другие партийные и советские работники.

За мужественной борьбой защитников черноморской твердыни мы с волнением следили суровой осенью 1941 года, когда сами находились в осажденном Ленинграде. Еще два с половиной месяца длилась героическая оборона Одессы. Воины армии и флота оставили ее и перебазировались в Севастополь лишь по приказу Верховного Главнокомандования.

Теперь, встретившись с уцелевшими защитниками города-героя, мы узнали много такого, что походило на легенды. О беспримерных подвигах моряков нам рассказал мой давний знакомый капитан дальнего плавания Борис Васильевич Загоровский. Он одним из последних уводил отсюда свой корабль под градом бомб и ливнем снарядов. О дерзких налетах партизан поведал товарищ Юргилайтис, укрывавшийся со своими боевыми товарищами в знаменитых одесских катакомбах и наносивший оттуда дерзкие и внезапные удары по врагу.

Выброшенные из Одессы немецко-фашистские захватчики причинили городу огромный ущерб. Они разрушили многие портовые сооружения, причалы, элеватор, взорвали почти все заводы, превратили в пепелища и развалины тысячи жилых домов.

Жители Одессы, руководимые партийными и советскими органами, с первых дней освобождения города дружно взялись за его восстановление. Им помогали в этом воинские части, в том числе и авиаторы 17-й армии.

Наши ремонтные мастерские, размещавшиеся на джутовой фабрике, участвовали в восстановлении некоторых цехов этого предприятия и на первых порах снабжали его электроэнергией.

Воспользовавшись наступившей паузой в боевых действиях, мы придвинули свои ремонтные органы поближе к передовым частям и занялись ремонтом поврежденной авиатехники. Надо было заменить и двигатели, выработавшие установленный ресурс. Словом, забот и хлопот хватало.

В то время как инженерно-технический состав занимался восстановлением самолетного парка, медперсонал армии, руководимый полковником медицинской службы Михаилом Никифоровичем Жуком, проявил поистине отеческую заботу о здоровье авиаторов. После тщательного обследования всех нуждающихся в радикальном лечении отправили в госпитали, а тех, кто мог обойтись без этого, исцеляли на месте. Был приведен в порядок санаторий на Хаджибейском лимане (Холодная Балка). Там летчики и техники, перенесшие ранения и болезни, не только отдыхали, но принимали также грязевые ванны и другие процедуры. Авиаторы с благодарностью отзывались о наших замечательных врачах, таких как Клавдия Семеновна Жук и Сильва Давыдовна Бейдер-Боярская.

Отдых отдыхом, а дело делом. Подкрепив здоровье, ветераны снова включались в напряженную работу. Они обобщали боевой опыт и занимались с молодежью, стараясь как можно быстрее ввести ее в строй и приучить к фронтовой обстановке. Мы настойчиво готовились к новым наступательным боям.

Курс на Балканы

Летом 1944 года первыми перешли в наступление Ленинградский и Карельский фронты. Затем, после сокрушительного удара в Белоруссии, двинулся вперед 1-й Украинский…

Приближался и наш черед действовать. Мы остро чувствовали это, хотя и не знали, когда поступит приказ. В частях царил небывалый подъем, люди горели неукротимым желанием как можно быстрее разгромить немецко-фашистских захватчиков и завершить войну нашей полной победой.

В подъеме боевого духа воинов огромную роль играла целеустремленная партийно-политическая работа, проводимая в войсках. В июле — августе 1944 года в 17-й воздушной армии побывали представители Главного политического управления, Политуправления фронта и даже работники ЦК партии. Они встречались и беседовали не только с командирами и руководителями политорганов, но также с летным и техническим составом, с рядовыми коммунистами, комсомольцами — со всем личным составом. Многогранная деятельность их была подчинена одной цели подготовке авиаторов к предстоящим решающим боям.

В беседе со мной представители ЦК ВКП(б) и Главного политического управления поинтересовались, как инженеры и техники занимаются воспитанием людей, как проводится партийно-политическая работа на рембазах. Они спросили, не упускаем ли мы из поля зрения мелкие подразделения и тех авиаспециалистов, которые выполняют задания вдали от своих частей.

В связи с тем что войскам 3-го Украинского фронта вскоре предстояло действовать за рубежами Отчизны, политотдел 17-й воздушной армии, возглавляемый полковником В. Г. Точиловым, проводил в частях доклады и беседы о благородной освободительной миссии Красной Армии, о поведении советских воинов за границей, об их отношении к мирному населению. Особое внимание уделялось бдительности, сохранению военной тайны, соблюдению требований маскировки.

На основе плана, разработанного штабом, создавались ложные аэродромы, к ним «наезжались» дороги, на них время от времени двигались макеты самолетов. А вокруг устанавливались сделанные из дерева «орудия» зенитных батарей. В ночное время, когда в небе появлялись воздушные разведчики противника, на взлетно-посадочных полосах мерцали огни. Словом, делалось все для того, чтобы ввести неприятеля в заблуждение.

В целях маскировки самолеты окрашивались в два цвета: сверху в темно-зеленый, снизу — в голубой. Иногда они в зависимости от характера местности, окружающей аэродром, камуфлировались, то есть покрывались разноцветными пятнами или узорами.

Предусматривался также вывод самолетов из-под возможных ударов противника. Для этого оборудовались запасные аэродромы и взлетно-посадочные площадки.

Незадолго до начала Ясско-Кишиневской операции почти вся штурмовая и бомбардировочная авиация 17-й воздушной армии была переброшена на тыловые аэродромы. На передовых остались лишь дежурные истребительные авиаполки, прикрывавшие наземные войска и переправы.

Чтобы дезориентировать противника, наши авиаторы активизировали полеты на тех направлениях, где намечались вспомогательные удары. Проводились и другие мероприятия, предусмотренные планом подготовки к наступлению.

К началу Ясско-Кишиневской операции нам удалось переучить летный состав двух дивизий легких ночных бомбардировщиков на штурмовики и вооружить их самолетами Ил-2. Это заметно повысило ударную силу армии.

В подготовительный период большая нагрузка выпала на долю инженерно-авиационной службы. Мы доукомплектовали все технические экипажи, ввели в строй молодых специалистов, прививая им необходимые навыки самостоятельной работы.

Во время оперативной паузы боевая и политическая учеба проводилась с повышенной интенсивностью. Она была максимально приближена к реальным боевым условиям. Мы располагали замечательными полигонами. Мишенями для бомбометаний и штурмовок служили трофейные танки, орудия и самолеты. Кроме того, активно велись воздушная разведка и аэрофотосъемка. Здесь особенно отличался 39-й разведывательный авиаполк.

Еще в конце мая 1944 года в командование войсками 3-го Украинского фронта вступил генерал армии Ф. И. Толбухин, а начальником штаба стал генерал-полковник С. С. Бирюзов.

После того как мы тепло проводили Родиона Яковлевича Малиновского, возглавившего 2-й Украинский фронт, генерал В. А. Судец представил нас новому командующему. В беседе с нами Ф. И. Толбухин интересовался, как мы готовимся к наступлению, выразил твердую надежду, что 17-я воздушная с честью выполнит те задачи, которые будут поставлены.

Перед началом наступательной операции наша армия насчитывала около 1100 боевых самолетов. Ей предстояло обеспечить надежное прикрытие и успешное продвижение своих наземных войск на главном направлении.

В ночь на 20 августа в части были разосланы листовки с приказом командующего 3-м Украинским фронтом о переходе в наступление. Там прошли и короткие митинги. На рассвете эскадрильи штурмовиков и бомбардировщиков, сопровождаемые истребителями, первыми атаковали укрепления врага. С выносного пункта управления, куда меня вызвал командарм, чтобы дать последние указания, я хорошо видел, как наши соколы обрабатывали передний край противника. Волна за волной они накатывались на неприятельские оборонительные рубежи и буквально не давали гитлеровцам поднять головы… Пикировщиков в воздухе сменяли штурмовики, за ними снова над целями появлялись бомбовозы. Мощную поддержку наступающей пехоте оказывала и артиллерия. Передовые стрелковые батальоны, сопровождаемые танками, решительно ринулись в атаку и, несмотря на отчаянное сопротивление фашистов, прорвали их оборону. В прорыв устремились основные силы.

На направлении главного удара, где с тираспольского плацдарма наступала 37-я армия генерала М. Н. Шарохина, наиболее активно и результативно действовали штурмовики. Группами, насчитывающими от 12 до 24 самолетов, они наносили сокрушительные удары по артиллерийским и минометным позициям противника, уничтожали его командные и наблюдательные пункты, узлы связи, а также живую силу и технику. В это время бомбардировщики выполняли несколько иную задачу.

Они громили вражеские штабы, чтобы парализовать управление неприятельскими войсками, и уничтожали подходящие к фронту резервы гитлеровцев.

Из штурмовиков следует выделить группы, которые водили в бой капитаны Чухарев, Хороненко и Елдышев. Они разрушили несколько важных переправ противника, уничтожили немало его живой силы и техники.

В результате стремительного наступления войска 3-го и 2-го Украинских фронтов вышли в район Хуши и замкнули кольцо вокруг крупной неприятельской группировки. Представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко предъявил окруженным гитлеровцам ультиматум о капитуляции. Однако немецкие генералы, нисколько не дорожившие жизнями своих солдат, отказались сложить оружие. Более того, на отдельных участках они попытались организовать прорыв кольца окружения. Разгоревшиеся здесь упорные бои нередко переходили в рукопашные схватки.

Отбив все яростные атаки врага, наши наземные войска, активно поддерживаемые авиацией, начали дробить окруженную группировку и уничтожать ее по частям. В этот период только наша 17-й воздушная армия совершила около 6000 боевых вылетов. А ведь бок о бок с нами действовала еще и 5-я воздушная армия, поддерживавшая 2-й Украинский фронт.

Безраздельно господствуя в воздухе, советские летчики непрерывно бомбардировали и штурмовали окруженных гитлеровцев, уничтожая их и подавляя у оставшихся в живых волю к сопротивлению. Вскоре они начали сдаваться в плен, но, как правило, в одиночку или небольшими группами. Видимо, драться их вынуждала боязнь быть расстрелянными за трусость своими офицерами.

В одном из боев нам удалось захватить в плен немецкого генерала. Вначале он держался надменно и отказывался принять меры к прекращению дальнейшего кровопролития. Тогда командир 4-го мехкорпуса генерал В. И. Жданов пригласил его на НП и дал ему в руки бинокль. Увидев своих солдат, безумно мечущихся под разрывами бомб и снарядов, он схватился руками за голову и истерично зарыдал. Потом он обратился по радио к своим подчиненным с просьбой прекратить сопротивление.

В ходе Ясско-Кишиневской операции советские войска взяли в плен более 200 тысяч вражеских солдат, офицеров и генералов. В огненном котле бесславно сгорело несколько тысяч гитлеровцев.

Ясско-Кишиневскую операцию следует расценивать не только как новый крупный шаг на пути к полному освобождению нашей Родины и окончательному разгрому германского фашизма. Разгромив многочисленную и хорошо вооруженную группировку противника, Красная Армия очистила от оккупантов последние районы Молдавской ССР и вступила на территорию Румынии. Ее приход оказал решающее влияние на изменение политической обстановки в стране. Патриотические силы румынского народа, возглавляемые Коммунистической партией, свергли кровавый фашистский режим Антонеску, а вскоре румынская армия повернула оружие против гитлеровских захватчиков.

Еще до вступления советских войск на территорию нашего вчерашнего противника — сателлита немецко-фашистской Германии — Военный совет 3-го Украинского фронта в своей директиве указывал: «Красная Армия вступила в Румынию, как высокоорганизованная, культурная и дисциплинированная армия советского народа, несущего на своих знаменах освобождение народу от немецко-фашистского гнета. Красной Армии чужд произвол в отношении мирного населения. Каждый солдат и офицер Красной Армии должен высоко нести честь и достоинство армии советского народа»^[21].

Наши солдаты, сержанты и офицеры с честью оправдывали высокое звание воинов-освободителей. Люди труда радостно встречали Красную Армию, отличавшуюся и высокой дисциплиной, и гуманным поведением.

Они хорошо понимали, кто помог им обрести подлинную свободу.

Развивая наступление на важнейшем стратегическом направлении, войска 3-го Украинского фронта вышли на румыно-болгарскую границу. Это создало благоприятную обстановку для антифашистского восстания трудящихся Болгарии. Началось оно под руководством Болгарской рабочей партии, возглавляемой выдающимся деятелем международного коммунистического движения Георгием Димитровым.

8 сентября 1944 года, когда передовые советские части пересекли болгарскую границу, народное восстание против фашистской тирании охватило почти всю страну. Спустившиеся с гор партизанские отряды при поддержке трудящихся захватывали один населенный пункт за другим. Повсеместно устанавливалась власть Отечественного фронта. В ночь на 9 сентября 1944 года монархо-фашистская диктатура была окончательно свергнута. Вот почему этот день стал национальным праздником болгарского народа.

Местные жители повсюду встречали советских воинов-освободителей хлебом-солью. У въезда в населенные пункты возвышались арки, увитые цветами, висели транспаранты с приветственными словами: «Добре дошли, другари!» Часто возникали импровизированные митинги.

Ликующие люди, казалось, забыли про свои дома, дни и ночи не покидали улиц и площадей. Они угощали наших бойцов и командиров виноградным вином, фруктами и другими кушаньями. Не смолкая играли оркестры, звучала национальная музыка. Такое гостеприимство запомнилось на всю жизнь!

Солдаты болгарских пограничных застав не вели боев против советских войск. Они сразу же перешли на сторону своего восставшего народа. А затем и воинские части старой царской армии Болгарии присоединились к ним, вышли навстречу нашим воинам с приветственными транспарантами.

О дружелюбии болгар к Стране Советов, об их нежелании сражаться в рядах немецко-фашистских захватчиков мы уже знали. Нас убедили в этом многочисленные факты. Мне вспомнился тогда довольно типичный случай, произошедший еще весной 1943 года. 17-я воздушная армия готовилась тогда к битве за Донбасс. В районе Старобельска на подступах к одному из наших аэродромов появилась группа «мессершмиттов».

Навстречу им немедленно вылетели советские истребители. Завязался воздушный бон. Наблюдая за ним, я понял, что к нам пожаловали довольно опытные вражеские летчики. Но и нашим соколам было не занимать ни мастерства, ни смелости. Ошеломив гитлеровцев дерзкой атакой, они быстро обратили их в бегство. Однако один «мессер» вдруг резко отвалил от группы и начал быстро снижаться. Наши товарищи, наблюдавшие за воздушным поединком, решили, что вражеский самолет сбит, и дружно закричали «ура!». Пара советских истребителей зажала «мессера» в «клещи» и повела на посадку.

Он приземлился благополучно. Выбравшийся из кабины неприятельский летчик заявил, что он болгарин, насильственно мобилизованный в немецкую армию, и что это первый его боевой вылет. В бою, уклоняясь от атак наших истребителей, с трудом уцелел. Сам же не сделал ни одного выстрела. Проверка подтвердила, что летчик сказал правду: комплект боеприпасов на его самолете оказался нетронутым. В беседе болгарин сообщил нашему командованию немало ценных сведений о дислокации немецко-фашистской авиации. А в заключение сказал:

— Верю, что русские братья, предки которых когда-то освободили нашу страну от турецкого ига, скоро снова придут на болгарскую землю и спасут Болгарию от фашистского гнета. Наш народ с нетерпением ждет Красную Армию.

Мы полностью разделяли его уверенность. И вот теперь наша армия выполнила свою освободительную миссию и интернациональный долг.

В Софии, куда мы перелетели, руководители Отечественного фронта сообщили нашему командарму о поспешном бегстве персонала германского посольства. В специальном поезде, который выехал в неизвестном направлении, кроме гитлеровских дипломатов находились переодетые эсэсовские руководители, а также высшие военные чины царской болгарской армии. Болгарским патриотам, к сожалению, не удалось задержать эту преступную шайку во главе с германским послом Беккерле, прихватившую с собой дипломатический архив, шпионские досье, разные ценности и значительную сумму болгарских левов. Они просили советское командование помочь им разыскать и захватить поезд.

О бегстве германского посольства немедленно доложили командующему 3-м Украинским фронтом Ф. И. Толбухину. Маршал приказал генералу В. А. Судец немедленно выслать воздушную разведку для поиска злополучного поезда. Он распорядился также перебросить в нужный район десантную группу, чтобы она перекрыла беглецам пути через турецкую и греческую границы.

Я не буду описывать подробности этой необычной операции. Многим они известны по художественному кинофильму «Украденный поезд», который консультировал маршал авиации В. А. Судец.

Много лет спустя из газеты «Красная звезда» я узнал фамилию командира той десантной группы. Им оказался Иван Зотович Котелков, ныне полковник запаса, проживающий в городе Николаеве.

Очень скупые разведывательные данные позволили лишь предположительно определить, где может находиться поезд. Но это была уже ниточка, за которую и уцепился майор И. З. Котелков. Облетев всю освобожденную от фашистов болгарскую территорию, он вместе с группой бойцов высадился на небольшом полевом аэродроме близ Свиленграда и приступил к поиску. Большую помощь в выполнении задания оказали ему болгарские воины во главе с офицером Атанасовым, префект города и другие патриоты.

Узнав, что поезд совсем недавно вышел из этого населенного пункта к греческой границе, группа Котелкова и его помощники бросились в погоню.

В газете «Красная звезда» так описывается дальнейший ход событий:

«На станцию Раковская прибыли ночью. Сняв армейскую фуражку и надев поверх кителя плащ одного из болгар, майор Котелков вместе с префектом прошел к дежурному по станции. Тот доложил префекту, что ему удалось под предлогом неисправности вагонов задержать поезд посольства, и он находится сейчас в одном из тупиков.

…Котелков решил послать от имени начальника станции к немцам местного человека. Он должен был предложить «высоким господам» перебраться в вокзал на время замены неисправных вагонов. Была приготовлена комната со всеми удобствами, где послу и сопровождавшим его лицам предстояло «отдохнуть до утра».

Как только посол и военный атташе переступили порог «комнаты для отдыха», они были арестованы советскими солдатами.

— Я до сих пор помню, — вспоминает Котелков, — как выражение крайнего удивления на лице посла Беккерле сменилось гримасой бешеного гнева. Он облил нас потоком самых грязных ругательств»^[22].

Нацистского посла и нескольких высших военных чинов советские смельчаки доставили самолетом на наш аэродром. А оттуда их вскоре отправили в Москву. Через некоторое время на железнодорожную станцию Добрич пригнали и злополучный поезд с остальными гитлеровцами.

За успешное выполнение чрезвычайного задания майор И. З. Котелков был награжден орденом Красного Знамени. Высокими правительственными наградами Родина отметила и других участников этой операции.

В Бургасе нашим войскам удалось захватить большие склады авиационного горючего. Однако применять его мы не могли, хотя запасы отечественного топлива были уже на исходе. Требовалось срочно определить антидетонационные свойства трофейного бензина и дать указание о его использовании. Такую задачу и поставил передо мной командующий воздушной армией.

Проверить трофейное топливо в местных условиях не представлялось возможным, поскольку мы не располагали специальной установкой «вакеша». Как быть? Посоветовался с начальником ГСМ тыла армии инженером Семеновым — крупным специалистом по этому вопросу. В свое время он работал под руководством академика Иоффе, а на Ленинградском фронте специально занимался немецким авиационным горючим.

Решили провести эксперимент сначала на земле. Он показал, что трофейный бензин вполне кондиционен. Даю указание применять его на всех авиационных двигателях, но не пользоваться форсажем.

Одновременно инженер Семенов по моему заданию вылетел в Москву, чтобы там, в институте, «простукать» немецкое топливо на установке «вакеша». Вскоре он закодированной телеграммой сообщил, что задание выполнил, все в порядке. Октановое число трофейного бензина было всего на единицу больше нашего. Проблема с горючим, таким образом, была решена.

Настал день, когда мы распрощались с гостеприимной Болгарией. 28 сентября 1944 года началось наступление войск 3-го Украинского фронта. 57-я армия генерала Н. А. Гагена, которую мы поддерживали, нанесла по врагу мощный удар из района Видина, успешно преодолела Восточно-Сербские горы и вскоре вышла в долину реки Морава.

4-й гвардейский механизированный корпус генерал-лейтенанта танковых войск В. И. Жданова первым форсировал эту водную преграду и к вечеру 13 октября уже вышел на ближние подступы к столице Югославии. Тем временем к Белграду подошли части югославской Народно-освободительной армии.

Успешно наступала на левом фланге фронта болгарская Народная армия. Ее надежно прикрывали и поддерживали наши части 17-й воздушной.

В результате активных согласованных боевых действий советские и югославские части окружили юго-восточнее Белграда двадцатитысячную группировку врага. 20 октября 1944 года Белград был полностью освобожден.

Трудящиеся Югославии восторженно встречали советских воинов-освободителей. Всюду развевались красные флаги, на домах висели лозунги и транспаранты, прославляющие доблесть Красной Армии, нерушимую дружбу наших народов.

В долине Дуная

Как только была освобождена столица Югославии, управление воздушной армии перебазировалось в местечко Ульма, расположенное неподалеку от Белграда. Однако пробыли мы там недолго. В конце октября 1944 года по приказу Ставки Верховного Главнокомандования 57-я общевойсковая и 17-я воздушная армии, а также другие части и соединения 3-го Украинского фронта передислоцировались на территорию Венгрии, в район южнее Байи.

Переброска войск проходила в сильную распутицу. Солдаты тонули по колено в грязи, совершая многокилометровые марши. Они торопились. Нам тоже надо было срочно продвигаться к участку, где пехоте с ходу предстояло форсировать такую крупную водную преграду, как Дунай. Без поддержки с воздуха наземные части не могли рассчитывать на успех. А между тем все аэродромы раскисли.

Чтобы обеспечить условия для боевой работы авиации, генерал В. А. Судец приказал подготовить взлетно-посадочные полосы неподалеку от берега Дуная, на участках с песчаным грунтом. Но как туда перегнать самолеты? Над этим вопросом ломали головы командиры соединений, их заместители по инженерно-авиационной службе, специалисты тыла.

— Поезжайте к Толстикову, — сказал мне командующий. — Там, кажется, нашли способ переброски самолетов на новые аэродромы.

Я немедленно отправился в 9-й смешанный авиакорпус и поговорил с заместителем командира по инженерно-авиационной службе В. А. Барановичем. Он отличался широким кругозором и творческой инициативой. Василий Александрович признался, что распутица их тоже поставила в тупик, и тут же рассказал, как совершенно неожиданно решился вопрос о перебазировании авиационной техники на взлетно-посадочные полосы с песчаным грунтом.

Командир корпуса генерал О. В. Толстиков как-то вызвал к себе В. А. Барановича и недовольно спросил:

— Ну что будем делать, инженер? Наши наземные войска вот-вот начнут форсирование Дуная, а мы ни одной машины не можем поднять в воздух. Что делать — ума не приложу. Хоть разбирай самолеты, чтобы по частям перетащить их на новое место.

Василий Александрович тогда ничего не ответил командиру, но с досадой брошенная генералом фраза заставила инженера всерьез задуматься над ее смыслом. А что, если и в самом деле разобрать истребители и по шоссе переправить их на песчаные придунайские аэродромы? О своем замысле полковник В. А. Баранович доложил мне, а я — командующему армией. Генерал В. А. Судец одобрил эту идею, и технический состав сразу занялся расстыковкой истребителей. Плоскости грузили в кузова автомашин, а фюзеляжи крепили к ним жесткими буксирами.

Особенно отличился в этой наземной операции летный и технический состав 31-го авиационного истребительного полка. Инженеры-коммунисты П. М. Вьюнин, М. А. Мякота, техники М. Н. Миранцов, Н. Д. Молчан и другие быстро провели расстыковку самолетов, а механики-комсомольцы во главе с комсоргом В. Д. Соколовым проворно готовили автомашины для буксировки самолетов на новый аэродром.

Истребители разбирали и перевозили на новое место партиями, чтобы большая часть из них находилась в полной боевой готовности. Там их сразу же собирали. Буксировку доверили наиболее опытным шоферам. Были четко определены маршруты движения, по которым езду других видов транспорта временно запретили. Армейские зенитчики усилили охрану этих колонных путей.

Перебазирование авиации прошло быстро, скрытно и без поломок. Пострадало лишь несколько покрышек от острых камней и осколков, валявшихся на шоссе. Но мы предвидели это и заранее подготовили запасные. На следующий же день после перевозки все «лавочкины» первой партии были собраны. А вскоре мы переправили и подготовили к боевым действиям остальные истребители.

Но громоздкие «Бостоны» перебазировать подобным способом не представлялось возможным. Осмотрев аэродромы 244-й бомбардировочной авиадивизии, летавшей на этих машинах, мы посоветовались с командиром соединения полковником П. В. Недосекиным, его заместителем по инженерно-авиационной службе Кузьминым и пришли к выводу, что с форсажем можно взлетать и с такого грунта. Правда, при большой нагрузке быстрее изнашиваются двигатели, но оставить наземные части без поддержки с воздуха мы не могли. Забегай вперед, скажу, что ни один из моторов не отказал. В этом заслуга и летчиков, которые грамотно эксплуатировали материальную часть, и технического состава, тщательно готовившего самолеты к полетам. А вскоре необходимость в применении форсажа отпала. Грязь, укатанная колесами, постепенно затвердела.

Несколько иначе была произведена переброска самолетов на новые, заранее подготовленные площадки в одном из полков 306-й штурмовой авиадивизии. Смекалку снова проявил главный инженер 9-го авиакорпуса В. А. Баранович. Он цриказал снять со штурмовиков вооружение, а бензином заправить их только на 15–20 минут полета.

Полевой аэродром, где находились самолеты, так раскис, что пришлось для взлета «илов» выложить из бревен настил и покрыть его металлическими листами. Все штурмовики без помех поднялись в воздух с этой импровизированной полосы, правда, с форсажем. На новом месте они тоже приземлились благополучно. Так самыми различными способами оперативно перебазировались на сухие песчаные аэродромы все полки и дивизии 9-го смешанного авиакорпуса. В результате 17-я воздушная армия оказалась в полной боевой готовности, когда наши наземные войска начали форсирование Дуная. Активно поддержала она их и во время боев за удержание и расширение захваченных плацдармов.

В связи с успешным перебазированием самолетов «посуху» вспомнились и некоторые смелые новшества главного инженера корпуса В. А. Барановича. В 1942 году, например, у нас было так мало транспортных самолетов, что использовать их для переброски технического состава при перебазировании считалось непростительной роскошью. Но Василий Александрович и здесь нашел выход из трудного положения. Он предложил в исключительных случаях, когда этого требует сложная обстановка, перевозить техников и механиков на шасси самолетов Ил-2. А предварительно лично проверил безопасность необычного способа передвижения.

Поскольку во время таких перелетов шасси не убирались, пассажиры размещались следующим образом: двое привязывались к их стойкам, двое ложились в бомболюках и один садился за бензобаком (второй кабины на Ил-2 тогда еще не было). Таким способом штурмовой авиаполк доставлял на новое место базирования около ста человек, которые сразу же приступали к работе.

Грамотных, энергичных и инициативных инженеров-практиков, таких как, например, В. А. Баранович, во время Великой Отечественной войны встречалось немало. Они набирались опыта и росли вместе с развитием нашей авиации, в числе первых осваивали новые типы самолетов, в совершенстве знали материальную часть, обладали хорошими организаторскими способностями.

С уважением вспоминаю ветерана инженерно-авиационной службы Т. Г. Черепова, который еще до революции стал мотористом, а в советское время прошел путь до главного инженера воздушной армии. Всю жизнь отдал авиации И. С. Троян. До войны он некоторое время исполнял обязанности главного инженера ВВС Красной Армии. Вспоминаются спокойный и рассудительный А. Васильев, возглавлявший инженерно-авиационную службу ПВО Москвы, подвижный и энергичный В. И. Ребров. Столь же прекрасными инженерами и умелыми организаторами проявили себя А. Г. Руденко и Н. А. Гуркович.

Но почему эти талантливые труженики не получили высшего инженерного образования? Не захотели учиться, успокоились на полученном среднетехническом? Конечно же, нет. Они, как правило, жадно тянулись ко всему новому, постоянно занимались самообразованием. Скорее их, как людей знающих и опытных, очень неохотно отпускали в академии. Да и напряженная обстановка на фронтах не позволяла отзывать в тыл квалифицированные авиационные кадры. Лишь после победоносного завершения Великой Отечественной войны, когда схлынуло боевое напряжение и объем технических работ в ВВС сократился, многие наши практики смогли поступить в академии и получить высшее инженерное образование.

Продолжим, однако, рассказ о боевых действиях 17-й воздушной армии на территории Венгрии. Выдвинувшись к озерам Балатон и Веленце, войска 3-го Украинского фронта совершили глубокий рейд и обошли Будапешт с запада. На всех этапах наступления наши летчики активно поддерживали объединения, находившиеся в подчинении Маршала Советского Союза Ф. И. Толбухина, а также части 1-й болгарской и 3-й югославской армий.

20 декабря 1944 года наступление в Венгрии возобновилось. Войска 3-го Украинского фронта прорвали сильно укрепленную оборону противника юго-западнее Будапешта и за три дня боевых действий продвинулись вперед почти на 40 километров. Были взяты города Секешфехервар и Бичке. В приказе Верховного Главнокомандующего отмечались и части 17-й воздушной армии, в том числе соединения генерал-лейтенанта авиации О. В. Толстикова, генерал-майора авиации Тищенко, полковников А. В. Иванова, Б. А. Смирнова, Н. П. Терехова.

В районе Секешфехервара советские войска захватили аэродром с большим количеством самолетов и крупный авиазавод, откуда гитлеровцы не успели вывезти оборудование. По заданию Военного совета фронта и командующего воздушной армией мы с инженером Б. Власовым выехали туда для осмотра этих объектов и принятия мер по их охране. Аэродром и авиазавод находились неподалеку от переднего края и обстреливались противником. Оставив машину на шоссе, мы с Власовым все-таки пробрались туда. У ангара, прикрывшись стеной, стоял наш танк. Экипаж бдительно следил за гитлеровцами, находившимися по ту сторону летного поля, примыкающего к заводу.

Добравшись до завода, мы осмотрели оставшееся там оборудование, а затем ознакомились с состоянием аэродрома.

Когда мы путешествовали по цехам, вражеская артиллерия обстреляла нашу легковую автомашину, одиноко стоявшую на шоссе, а затем в небе появились «мессершмитты». Но мы уехали отсюда лишь после того, как завершили осмотр.

Войска 3-го Украинского фронта вскоре форсировали Дунай и, заняв город Эстергом, соединились с действовавшими на другом берегу частями 2-го Украинского фронта. Таким образом, крупная будапештская группировка противника, насчитывавшая 188 тысяч человек, оказалась в кольце.

29 декабря 1944 года советское командование, руководствуясь гуманными целями, направило в штаб окруженных неприятельских войск парламентеров капитанов Миклоша Штейнмеца и И. А. Остапенко. Накануне наши мощные звуковещательные станции всю ночь предупреждали гитлеровцев: где и в какое время появятся наши представители для вручения ультиматума. Условия капитуляции были довольно мягкими. Однако озверевшие фашисты не только отклонили ультиматум, но и зверски убили обоих парламентеров.

«История современных войн не знает подобных преступлений, — с гневом сообщило об этом Советское информбюро. — С незапамятных времен парламентеры пользуются правом неприкосновенности. Это право освящено традициями. Оно записано и в Гаагской конвенции 1907 года «О законах и обычаях сухопутной войны». Гитлеровские изверги еще раз показали всему миру, что для них закон не писан. Они нагло попирают все конвенции и договоры, подписанные Германией. Начав войну вероломным нападением на СССР, они вели себя как варвары и людоеды и кончают ее как подлые и трусливые убийцы, которым уже нечего терять»^[23].

Бои под Будапештом отличались исключительным упорством. Окруженные гитлеровцы и салашисты, надеявшиеся на помощь извне, оборонялись с яростным ожесточением. Уничтожая их, советские воины, наши авиаторы демонстрировали массовый героизм, высокие морально-боевые качества, непреклонную волю к победе.

Соединения 17-й воздушной армии, стараясь обеспечить четкое взаимодействие с наземными частями, максимально приближали свои аэродромы к линии фронта. Это позволяло и увеличить радиус полетов.

Например, сразу после захвата нашими войсками нескольких пригородов Будапешта, в том числе и Вечеша, туда выехала передовая команда 130-го гвардейского штурмового авиаполка во главе с инженер-капитаном М. М. Герасимовым. Перед ней была поставлена задача обеспечить приемку и техническое обслуживание самолетов, которые приземлятся там после выполнения боевого задания.

Однако, когда автомашина с техническим составом приблизилась к Вечешу, ее остановили советские автоматчики. Они сообщили, что въезд туда воспрещен, поскольку там нет наших войск, а дорога к аэродрому находится под вражеским наблюдением и обстрелом.

Услышав это неожиданное сообщение, инженер-капитан Герасимов взглянул на часы. Через 20–25 минут штурмовой авиаполк должен совершить посадку в Вечеше. Что делать? И он, посоветовавшись со своими помощниками, решает прорваться к аэродрому, осмотреть летное поле и либо принять «илы», либо воспретить им посадку.

Получив согласие командира стрелковой роты (это его автоматчики остановили машину) и договорившись с ним о взаимодействии, инженер приказал водителю на большой скорости проскочить опасную зону. Все находившиеся, в кузове техники и младшие авиаспециалисты были вооружены автоматами, карабинами и гранатами. Дерзкий замысел инженер-капитана удался. Гитлеровцы, конечно, заметили грузовик и открыли минометный огонь. Однако цель двигалась так быстро, что они не сумели ее поразить.

Прибыв на место, воины передовой команды развернулись в цепь, чтобы прочесать летное поле огнем. Они внимательно осмотрели все постройки и укрытия, однако гитлеровцев нигде не обнаружили. Герасимов приказал немедленно начать подготовку аэродрома к приему самолетов. Это был, разумеется, риск, но вполне оправданный. Ведь обстреливалась только дорога, а наши наземные части вели наступление. Значит, они должны продвинуться вперед и завершить очищение от противника района, прилегающего к аэродрому.

Техники, механики и все специалисты работали быстро, сноровисто. Они проверили, нет ли мин, засыпали все воронки. Едва они успели выложить посадочный знак, как в воздухе появились первые «илы».

После благополучной посадки самолетов технический состав сразу же приступил к подготовке их к вылету.

Объем работ был очень большой: на каждого человека приходилось по 2–3 боевые машины. Техники Кукушкин, Ковбасюк, Косычев, механик Кухтин и другие воины трудились даже при наступлении темноты. Но и после подготовки «илов» воины передовой команды не легли спать. Они бдительно охраняли аэродром, самолеты, спящих летчиков и воздушных стрелков, которые на рассвете должны были вылететь на новое боевое задание.

Первая ночь на аэродроме Вечеш прошла тревожно. Невдалеке то и дело потрескивали пулеметные и автоматные очереди, даже видны были огненные трассы пуль и вспышки ракет.

Как только наступило утро, 130-й гвардейский штурмовой авиаполк в полном составе вылетел на задание. При возвращении он проштурмовал ближайшие к аэродрому вражеские позиции. Заранее предупрежденный об этом стрелковый батальон немедленно воспользовался ударом «илов», перешел в атаку, выбил гитлеровцев из передних траншей, а затем продвинулся далеко вперед. Теперь аэродром Вечеш могла обстреливать лишь дальнобойная артиллерия противника.

Но наибольшую угрозу представляла вражеская авиация. И вот первый воздушный налет — первые потери. Вражеская бомба угодила в самолет Ил-2, и он загорелся. Три механика, которые находились рядом, были тяжело ранены. Огонь, охвативший штурмовик, уже подбирался к бензобакам. Механик гвардии старший сержант Кухтин с риском для жизни вынес раненых товарищей в безопасное место, а затем вернулся к «илу» и сумел погасить пламя. За отвагу и находчивость, проявленные при спасении людей и боевой техники, его наградили орденом Славы 3-й степени. Поврежденный самолет мы вскоре восстановили и вернули в боевой строй.

Примерно одновременно с Вечешем был освобожден другой пригород венгерской столицы — Будаерш. Туда для осмотра аэродрома выехал на автомашине инженер-майор М. А. Бейдер. По прибытии на место он увидел, что пехотинцы еще ведут напряженный бой, вышибая фашистов из домов, примыкающих к летному полю. Бейдер тоже включился в эту перестрелку и лишь после ее завершения начал осматривать аэродром. Взлетно-посадочная полоса оказалась в довольно хорошем состоянии, но ангары гитлеровцы успели заминировать. Однако взорвать их им не удалось. Группа венгерских патриотов во главе с Иштваном Эриньи предупредила нас о грозящей опасности и помогла предотвратить взрыв.

Образцово выполнил задание командования и инженер-майор Федотов. Три дня он действовал вместе с пехотинцами, непосредственно участвовал в боях и в числе первых проник на завод в Чепеле. Осмотрев цеха, опытный инженер быстро определил, что в них изготовлялось, организовал охрану объекта, а затем подробно проинформировал о нем Военный совет.

Когда под Секешфехерваром наши войска продвинулись вперед, на аэродром, расположенный на восточной окраине города, села 288-я истребительная авиадивизия, которой командовал Герой Советского Союза полковник Б. А. Смирнов, сражавшийся с фашистами еще в небе Испании. Эту дивизию мы называли лидирующей, поскольку она всегда располагалась в непосредственной близости от линии фронта.

Однако на секешфехерварском аэродроме этому соединению долго пробыть не пришлось. Обстановка чрезвычайно осложнилась. Только в январе 1945 года немецко-фашистское командование нанесло три сильных контрудара по войскам 3-го Украинского фронта, пытаясь деблокировать окруженную нами группировку и во что бы то ни стало удержать Венгрию в своей упряжке. Сильные контрудары фашисты нанесли у озера Балатон и в марте 1945 года.

Бои в Венгрии длились несколько месяцев и носили ожесточенный характер. Обстановка нередко менялась не в нашу пользу. Особенно опасной она была, когда гитлеровцы перешли в контрнаступление в районе Секешфехервара. Ценой огромных потерь им удалось вклиниться в расположение наших войск. Под угрозой оказался и аэродром, на котором базировалась 288-я авиадивизия. Положение осложнялось еще и тем, что надвинувшийся густой туман плотной пеленой окутал летное поле, не давая истребителям возможности подняться в воздух.

По заданию командующего мы вместе с начальником тыла армии генералом П. М. Ступиным выехали туда, чтобы обеспечить эвакуацию самолетного парка, а также имущества и техники батальона аэродромного обслуживания. Обстановка там действительно накалилась до предела. До аэродрома доносилась не только орудийная, но и автоматная стрельба. Командир стрелковой дивизии, оборонявшей этот район, сообщил, что его полки с трудом сдерживают бешеный натиск превосходящих сил врага, что не исключена возможность прорыва немецких танков к аэродрому. Он добавил также, что вышестоящее командование может вот-вот приказать им отойти на новый рубеж.

Самолеты стояли с подвешенными бомбами. Летчики уже сидели в кабинах. Но проклятый туман не рассеивался и не было никаких признаков скорого улучшения погоды.

На всякий случай принимаем меры для перебазирования авиационной техники «посуху». Благо, такой опыт уже есть. Решаем буксировать самолеты без расстыковки до аэродрома отскока, что в пяти километрах отсюда, в местечке Брегенд. Проверили дорогу, устранили все препятствия на ней, подготовили автомашины-буксировщики.

Заблаговременно вывезли в тыл все лишнее имущество, почти все боеприпасы и горючее. Эвакуировали и машины, подлежащие ремонту.

А погоды все нет и нет. Наступил вечер. Обстановка стала еще более тревожной, гул боя доносился теперь особенно отчетливо. Он то нарастал, то немного утихал.

Начальник тыла армии П. М. Ступин, обеспокоенный возможностью прорыва немецких танков к аэродрому, взволнованным голосом доложил командующему армией о сложности создавшейся обстановки. Выслушав его, генерал В. А. Судец запретил эвакуировать боевые самолеты ночью с помощью автомобильного транспорта и приказал ждать рассвета, ибо к утру, как предсказывали метеорологи, должно наступить прояснение, и погода станет летной.

— Вы очень взволнованны, — сказал командующий Ступину. — Выпейте воды, успокойтесь и объективно оцените обстановку. Не так страшен черт, как его малюют.

Как потом выяснилось, командарм был обстоятельно проинформирован об оперативной обстановке и планах командования фронтом. Он знал, что вводятся резервы, которые должны воспрепятствовать прорыву немецких танков.

Отдохнув два часа в штабе дивизии, я снова принялся за дела. Начальник штаба дивизии полковник Калошин сообщил радостную весть: погода начала выправляться.

Медленно занимался рассвет, но еще медленнее, как нам казалось, рассеивался туман. Когда видимость стала достаточной, истребители прямо со стоянок начали взлет. Они обрушили на врага сначала бомбовые удары, а затем принялись штурмовать его позиции. Закончив штурмовку, они с разворотом ушли на аэродром подскока Брегенд.

Вместе с генералом Ступиным и старшим инженером дивизии Алимовым осматриваем опустевшие самолетные стоянки. Убедившись, что все имущество вывезено, а саперы заканчивают подготовку к взрыву некоторых объектов, мы покидаем аэродром.

Вскоре сюда действительно прорвались вражеские танки. Противник снова овладел Секешфехерваром и аэродромом.

Положение наших войск под Будапештом становилось все более трудным. Сосредоточив значительные силы севернее озера Балатон, гитлеровцы нанесли мощный контрудар. В полосе обороны 4-й гвардейской армии они имели ощутимое превосходство: по танкам в 2,4 раза, а по пехоте — 1,7 раза. Ценой огромных потерь им удалось глубоко вклиниться в нашу оборону. Танки противника прорвались к Дунафёльдвару, где находилась наша главная переправа. В результате войска 3-го Украинского фронта оказались расчлененными на две части.

Ничего не зная о происходивших драматических событиях, я возвращался из-под Будапешта, а точнее, с острова Чепель, где по заданию командующего изучал состояние расположенного здесь индустриального гиганта и прикидывал, как его лучше использовать для нужд нашего фронта. По пути заехал в штаб 9-го смешанного авиакорпуса и спросил генерала О. В. Толстикова, почему в воздух поднято так много самолетов.

— Откуда взялся, Алексей Лаврентьевич? — вопросом на вопрос ответил удивленный генерал. — А я думал, что ты тоже танки отражаешь.

— Какие танки?

— Ясно какие, немецкие…

И генерал О. В. Толстиков сообщил мне, что вражеские танки атаковали штаб 4-й гвардейской армии. Одновременно они устремились к штабу 17-й воздушной армии, находившемуся в местечке Цеце, что в пяти километрах от штаба фронта. Решался даже вопрос о переносе командного пункта маршала Ф. И. Толбухина. Под угрозой оказался и аэродром Мадоче, где базировалось большое количество наших самолетов.

Когда командующий 17-й воздушной армией по радио отдавал боевые распоряжения генералу О. В. Толстикову, тот доложил ему, что я нахожусь в штабе 9-го смешанного авиакорпуса. Командарм приказал мне любыми способами перебраться на правый берег Дуная на аэродром Мадоче и организовать эвакуацию самолетов.

Прибыв на переправу у Дунафёльдвара, я увидел картину, напомнившую мне тяжелые времена сорок первого года. С левого берега спешили переправиться через Дунай резервные части, которым была поставлена задача преградить путь прорвавшемуся врагу и восстановить положение. На правом же берегу все подступы к мосту были усеяны автомашинами с ранеными и медперсоналом госпиталей, с личным составом и громоздким имуществом тыловых армейских учреждений. От других переправ через Дунай противник нас уже отрезал, его танки находились в каких-нибудь восьми километрах от Дунафёльдвара.

При таком столпотворении на переправе и по обе стороны от нее трудно было рассчитывать на установление здесь организованности и порядка. К тому же на нее непрерывно налетала вражеская авиация, в небе не прекращались жаркие воздушные бои. Да и сама эта переправа не обладала большой пропускной способностью. Она выглядела каким-то фантастически странным сооружением, напоминавшим знаменитый аттракцион в Ленинграде «Американские горки».

Саперы и дорожники приспособили под переправу взорванный гитлеровцами, беспорядочно провисший над рекой железнодорожный мост. Некоторые его опоры и пролеты сохранились, а остальные обрушились в Дунай. Из воды торчали лишь остатки ферм. Строители соединили уцелевшие опоры и металлические элементы моста пролетами, сделали деревянный настил. И хотя временный мост красотой и изяществом не отличался, он все же считался основной переправой фронта. Недаром сюда остервенело рвались немецкие танки и постоянно налетала вражеская авиация.

В этой сложной обстановке, когда у Дунафёльдвара на подступах к реке образовались пробки, порядок на переправе взялся наводить лично сам член Военного совета фронта по тылу генерал В. М. Лайок. Он действовал не только словом, убеждением, но и мог пригрозить нерадивым суровым наказанием. Чрезвычайными полномочиями Военный совет наделил и находившихся на переправе начальника автомобильного управления генерала Н. Страхова, начальника дорожного управления генерала В. С. Мичурина и других руководящих работников фронта. Бывал здесь и первый член Военного совета фронта генерал-полковник А. С. Желтов.

Убедившись, что проехать к переправе невозможно и что вне очереди меня через мост никто не пропустит, я немедленно помчался на ближайший аэродром., а оттуда самолетом перелетел в Мадоче. И снова беспокойная ночь, снова под носом у противника мы организуем эвакуацию боевой техники и имущества. Несмотря на многие трудности, задание командарма мы выполнили в срок.

Противнику удалось отрезать и окружить район, где базировалась ночная бомбардировочная авиадивизия генерал-майора авиации Тищенко. Не поддавшись панике, которая вполне могла возникнуть в подобных обстоятельствах, летный и инженерно-технический состав уверенно продолжал боевую работу. Генерал Тищенко всегда поддерживал дисциплину и порядок в своей авиадивизии. Умело руководил он и перебазированием, когда этого потребовала обстановка. Все четыре полка благополучно улетели на другие аэродромы. Соединение без потерь эвакуировало технику и имущество.

Генерал Тищенко потом докладывал командующему, что героизм и отвагу проявили не только летчики и штурманы, но и все те, кто трудился на земле, инженеры, техники, младшие авиаспециалисты, воины авиационного тыла. Четко обеспечив подготовку материальной части к полетам, они затем при перебазировании не раз брались за оружие, чтобы вместе с пехотинцами отбить атаки гитлеровцев на подступах к аэродрому.

Во время боев на территории Венгрии, длившихся более трех месяцев, в сложной обстановке оказывалась не только эта дивизия, но и некоторые другие наши авиационные соединения. Случалось порой, что для обороны аэродромов инженерно-технический состав приспосабливал и бортовое вооружение штурмовиков. Для этой цели хвостовая часть самолетов поднималась, и подъемники фиксировались в горизонтальном положении, что позволяло вести по противнику прицельный огонь из пушек и пулеметов. Наши техники и механики часто использовали бортовое оружие и для отражения налетов вражеской авиации на аэродромы. Большой угол наклона пушек позволял это делать.

Когда я вернулся из Мадоче в штаб армии, сослуживцы рассказали мне о том, как воины нашей комендатуры, офицеры всех отделов и служб во главе с начальником штаба генералом Н. М. Корсаковым и начальником оперативного отдела полковником М. В. Комаровым мужественно отражали атаки противника, прорвавшегося к местечку Цеце. Они сумели выстоять до прихода стрелковых частей. Затем офицеры М. А. Бейдер, М. А. Меликянц и Замосковный перевезли всю документацию в пункт новой дислокации. Личный же состав организованно переправился на левый берег Дуная и сразу приступил к выполнению своих обязанностей.

В боях с противником, прорвавшимся к Цеце, погибло несколько наших товарищей, в том числе и инженер по вооружению Виноградов.

Боевой путь армии отмечен не только победами. В Югославии под Петровградом начальник ПАРМ-10 Каледин похоронил погибшую в боевой обстановке жену. Она работала в тех же ремонтных мастерских, где и муж, делила с ним все тяготы фронтовой жизни.

В Венгрии внезапно оборвалась жизнь начальника рембазы инженер-майора И. И. Минакова. В те дни технический состав частей и ремонтных органов работал с огромным напряжением сил. Когда я приехал в одну из рембаз, ее главный инженер сказал, что специалисты трудятся днем и ночью с такой нагрузкой, что у него есть серьезные опасения за их здоровье.

Я мог лишь посоветовать ему более планомерно распределять задания и дать людям возможность более нормально отдыхать. Ведь и личный состав авиачастей выполнял свой долг часто без сна и отдыха.

Мы летали в любую погоду, моторесурс вырабатывался очень быстро. Пришлось даже обратиться к первому члену Военного совета фронта генералу А. С. Желтову с просьбой дополнительно выделить автотранспорт для более быстрой доставки неисправных моторов в ремонтные органы и отремонтированных — в части. Наша просьба была удовлетворена.

Ресурс двигателя можно было восстановить сравнительно быстро, а вот здоровье людей редко поддавалось «ремонту». Инженерно-технический состав работал не жалея ни сил, ни жизни, как говорится, на износ.

Я уже говорил о скоропостижной смерти начальника реморгана инженер-майора И. И. Минакова. Как коммунист-руководитель, он больше всех болел за дело и меньше всех позволял себе отдыхать. Он буквально сгорел на работе, на трудовом посту.

Тяжело мы переживали и гибель талантливого летчика Героя Советского Союза Н. Ф. Краснова. Мы познакомились с ним еще осенью 1943 года, когда шли бои в районе Днепропетровска. Тогда он был командиром истребительной эскадрильи. По ряду причин его затем направили к нам, в инженерно-авиационную службу, на должность летчика-испытателя.

Здесь я узнал Краснова ближе и убедился, что прежняя слава героя не вскружила ему голову. Не опустил он рук и после понижения в должности. Его по-прежнему отличали скромность и трудолюбие. Летал он неутомимо, смело, четко выполнял все задания.

Краснов пробыл у нас более года. А когда под Будапештом разгорелись тяжелые бои, командование разрешило ему вернуться в строевую часть и возглавить истребительную эскадрилью.

Герой Советского Союза Краснов воевал храбро и мастерски, в некоторые дни сбивал по два, а то и по четыре вражеских самолета. Погиб он при облете истребителя, на котором заменили мотор. Поскольку полет носил испытательно-технический характер и совершался в районе аэродрома, боекомплекта на машине не было.

Во время выполнения задания летчик заметил на подступах к аэродрому немецкий самолет. Сердце воздушного бойца не вытерпело, и он погнался за врагом. По всей вероятности, Краснов таранил «юнкерса». Его последнее сообщение по радио было лаконичным: «Срубил фрица!»

Летчик, к сожалению, не вернулся на аэродром. Перетянув через Дунай поврежденную машину, он спланировал на левый берег, угодил на старые окопы, и истребитель скапотировал.

Героя Советского Союза Краснова мы похоронили с почестями в Одессе. Останки его доставила туда делегация фронтовых друзей из 17-й воздушной армии.

На территории Венгрии 17-я воздушная армия вела напряженные боевые действия. Только за январь 1945 года наши соединения произвели 16 500 самолетовылетов, тогда как авиация противника в нашей полосе совершила около 4650 самолето-вылетов^[24]. Это говорило прежде всего о возрастающей мощи советской авиации, завоевавшей господство в воздухе, о выдающихся успехах тружеников тыла, все щедрее снабжавших фронт новой боевой техникой. Однако тот факт, что авиаторы нашей армии совершили в три с половиной раза больше самолето-вылетов, чем противостоящий нам противник, объясняется не столько увеличением численности нашего самолетного парка, сколько интенсивностью работы летного и технического состава. Каждый экипаж совершал по нескольку боевых вылетов в день. А их нужно обслужить, обеспечить боеприпасами, горючим, продовольствием — словом, всем необходимым для боя и жизни. Героизм, таким образом, проявлялся советскими авиаторами и в небе и на земле.

По данным начальника снабжения 17-й воздушной армии полковника Прокопенко, только за время боев по ликвидации группировки врага, окруженной под Будапештом, было сброшено 157 265 бомб разного калибра, 156 220 противотанковых кумулятивных; расстреляно 40 120 пушечных снарядов и 4 000 000 патронов к самолетным пулеметам; израсходовано на боевые вылеты 5600 тонн авиационного бензина. Все эти грузы доставлялись в труднейших условиях с территории Советского Союза.

В боях успешно осуществлялись маневрирование силами авиации и взаимодействие между ними. Мощные удары по танковым группировкам врага в полосе 3-го Украинского фронта наносили не только части 17-й воздушной армии, но и соединения 5-й воздушной армии, которой командовал генерал С. К. Горюнов. Нашим соседям особенно много пришлось поработать в марте 1945 года, когда гитлеровцы предприняли контрнаступление в районе озера Балатон.

Взаимодействие двух воздушных армий осуществлялось по всем линиям, в том числе и между инженерно-авиационными службами. Главный инженер 5-й воздушной армии Александр Георгиевич Руденко посетовал как-то, что у них создалось тяжелое положение с моторами для штурмовиков Ил-2. Поскольку мы свой голод в таких двигателях утолили, а моторесурс у них довольно высокий, то охотно согласились отремонтировать для соседей несколько десятков моторов, тем более что производственные возможности наших реморганов были в то время неплохими.

Правда, у нас не хватало некоторых запасных частей двигателя. Но у соседей они были, и А. Г. Руденко сразу же согласился выслать вместе с неисправными моторами и необходимые комплекты. С нашей помощью 5-я воздушная армия довольно быстро восстановила боеспособность своего самолетного парка, что сказалось при проведении ближайшей наступательной операции.

К середине февраля 1945 года войска 2-го и 3-го Украинских фронтов, поддерживаемые 5-й и 17-й воздушными армиями, освободили примерно две трети Венгрии, в том числе и ее столицу. Еще в январе была очищена восточная окраина города Пешт, а 13 февраля западная — Буда. В результате многодневных ожесточенных боев советские войска ликвидировали окруженную группировку врага, взяв в плев более 138 тысяч гитлеровцев.

Фашистские варвары причинили Будапешту большие разрушения. Его окрестности оказались густо заминированными.

Когда я вместе с группой штабных армейских офицеров прибыл на один из пригородных аэродромов, саперы остановили нас и предупредили: далее двигаться опасно. На наших глазах они спустили с поводков несколько служебных собак, и те, разбежавшись по летному полю, начали жадно нюхать землю. Вот одна из них села, за ней — другая, третья, обозначив, где находятся тщательно замаскированные мины. К собакам сразу же поспешили саперы, вооруженные щупами и другими инструментами. Они осторожно обезвредили обнаруженные «сюрпризы» и двинулись дальше, хладнокровно выполняя свою опасную работу. Постепенно саперы с помощью собак очистили взлетно-посадочную полосу. Аэродром стал пригодным для нормальной эксплуатации.

В Будапеште и его окрестностях гитлеровцы конфисковали все продовольственные склады. Поэтому нашему командованию пришлось сразу же после освобождения венгерской столицы всерьез заняться и вопросами снабжения городского населения, чтобы спасти его от голодной смерти.

15 марта 1945 года временное правительство Венгрии приняло декрет о проведении аграрной реформы. Миллионы безземельных и малоземельных крестьян встретили его с ликованием. В этой стране помещикам принадлежало не только подавляющее большинство посевных площадей, но также почти все леса, луга и другие угодья. Крестьянам категорически запрещалось собирать без разрешения даже валежник и хворост. Их штрафовали и даже отдавали под суд.

Помню, как под впечатлением от всего увиденного и услышанного в Венгрии агитатор одного из наших авиаполков решил прочесть младшим авиаспециалистам знаменитую речь В. И. Ленина о «человеке с ружьем». Выступая в День красного офицера перед курсантами первых военно-учебных заведений молодой Красной Армии, Владимир Ильич вспомнил однажды услышанный им в вагоне рассказ старушки. Сравнивая старых солдат с революционными, она говорила, что первые защищали интересы буржуазии и помещиков, а вторые — бедноты. «Раньше бедняк жестоко расплачивался за каждое взятое без спроса полено, а теперь, если встретишь в лесу, говорила старушка, солдата, так он еще поможет нести вязанку дров»^[25].

Я думаю, — продолжает Ленин, — что лучше награды для Красной Армии трудно представить»^[26].

Как весомо и злободневно прозвучали в устах агитатора мудрые ленинские слова о «человеке с ружьем» — благородном и справедливцм советском воине, который несет свободу народам Европы!

Несмотря на то что буржуазная пропаганда в течение многих лет распространяла ложь и клевету о Советском государстве, а во время войны всячески запугивала население якобы карательными мерами Красной Армии, венгерские рабочие и крестьяне доброжелательно относились к советским воинам. В Будапеште мы быстро установили контакт с трудящимися крупных промышленных предприятий.

Особенно хорошие взаимоотношения у нас наладились с рабочими и инженерами завода «Тунгсрам», которые начали выпускать для нас радиоаппаратуру и вакуумные приборы. Мы сделали им также заказы на радиолампы различных модификаций, пообещав кроме справедливой оплаты труда продовольственную помощь. Коллектив завода принял наше предложение. Своей продукцией он оказал нам действенную помощь в разгроме фашизма.

Командующему воздушной армией доложили, что более двадцати американских бомбардировщиков совершили вынужденную посадку в полосе 3-го Украинского фронта. Генерал Судец приказал мне помочь союзникам отремонтировать неисправные самолеты, заправить их горючим, позаботиться об экипажах.

Эта задача стала потом для нас постоянной. Была даже создана специальная оперативная группа во главе с инженером Мамулатом.

Меня несколько удивляло, что некоторые американские летчики садились на вынужденную даже в тех случаях, когда самолет получал незначительные повреждения. И я снова и снова думал о наших бесстрашных соколах, которые с риском для жизни приводили на базу изрешеченные осколками и снарядами машины, возвращались, как говорится, «на честном слове и на одном крыле». Они делали все возможное и невозможное для спасения дорогостоящей боевой техники. Память хранила немало имен таких мужественных людей, настоящих рыцарей пятого океана.

…Середина тридцатых годов, Ленинградский военный округ, Едровская авиабригада… Экипаж самолета ТБ-3 совершал учебно-тренировочный полет на дальность. Внезапно один из двигателей загорелся. Заметив это, летчик А. Иванов немедленно включил противопожарную установку, но уничтожить пламя ему не удалось. Выключение мотора тоже не дало желаемого результата. Оставался один выход: покинуть воздушный корабль. Но жаль было губить бомбардировщик. В этот критический момент бортмеханик коммунист В. А. Петров вызвался пробраться к загоревшемуся двигателю изнутри плоскости, чтобы ликвидировать пожар.

— Действуй! — разрешил ему командир экипажа. Взяв бортовую инструментальную сумку и огнетушитель, В. А. Петров стал пробираться между переплетениями подкосов и раскосов, через балки лонжеронов. Едкий дым слепил ему глаза, все нестерпимее становился жар разгорающегося пламени. Но отважный воин преодолел все эти трудности. Добравшись до противопожарной перегородки двигателя, он прорубил ее и направил на огонь сильную, пенящуюся струю огнетушителя. Пожар был ликвидирован, самолет спасен.

Другой случай произошел в 1940 году на аэродроме под Выборгом, где базировался 153-й истребительный авиаполк. В одном из ангаров от короткого замыкания загорелся самолет. Начали рваться снаряды и патроны.

Технический состав во главе со старшим инженером полка Чернашевым бросился спасать боевую технику. Пренебрегая опасностью, авиаторы выкатили из ангара загоревшуюся машину и тем самым спасли десятки боевых самолетов.

Вспомнился и героический поступок В. А. Уткина, с которым мы вместе учились в Вольской авиатехнической школе.

В середине тридцатых годов мой товарищ служил уже на Дальнем Востоке старшим борттехником самолета ТБ-3.

Однажды экипаж тяжелого бомбардировщика совершал дальний перелет над Тихим океаном. Вдруг неожиданно, как всегда бывает в таких случаях, на одном из двигателей отказало бензопитание. Старший борттехник точно определил: вышла из строя бензопомпа «АМ», ее надо заменить. К счастью, у предусмотрительного Уткина имелась при себе запасная.

Сняв парашют, старший борттехник отключил от бензосистемы отказавший двигатель, пролез в капот мотора и принялся за дело. Леденящий ветер пронизывал его, казалось, насквозь, руки одеревенели. Но коммунист В. А. Уткин не прекращал работу до тех пор, пока не заменил помпу. Экипажу не пришлось возвращаться на аэродром для ремонта. Двенадцатичасовой беспосадочный полет он выполнил успешно.

В памяти ожили и совсем свежие факты героизма советских авиаторов. Не сдержавшись, я решил рассказать об одном из них американским летчикам. Тем более что обстановка располагала к такому разговору: мы пригласили союзников на обед. Среди нас находился и один из главных героев эпопеи, связанной со спасением авиационной техники, которую мы получали от США по ленд-лизу, инженер М. З. Меламед.

Произошло это летом 1942 года — в самое тяжелое для нас время. Воспользовавшись отсутствием второго фронта в Европе, немецко-фашистское командование сосредоточило на юге нашей страны крупные силы и развернуло наступление. В районе Воронежа подвижным группам противника удалось переправиться через Дон и захватить плацдармы.

Гитлеровцы непрерывно бомбили и обстреливали ближние подступы к городу, в том числе и наш аэродром. По приказу советского командования авиачасти покинули его.

Проводив эскадрильи, технический состав начал также готовиться к перебазированию на новое место. Но в самый последний момент произошло непредвиденное: на аэродроме совершили вынужденную посадку на фюзеляжи два подбитых самолета «Бостон». А через некоторое время приземлились и три истребителя.

Что делать? Гитлеровцы уже вышли на опушку леса, примыкавшего к аэродрому, и начали из минометов обстреливать летное поле. В такой обстановке инженеры и техники имели полное право уничтожить все поврежденные самолеты и немедленно отправиться к новому месту базирования.

— Сжечь «Бостоны» легко, но это — крайность, — сказал оставшимся с ним техникам и младшим авиаспециалистам дивизионный инженер по ремонту М. З. Меламед. Надо во что бы то ни стало спасти боевую технику. У нас каждый самолет на строжайшем учете.

Согласившись с ним, авиаторы сразу же начали готовить самолеты к эвакуации. Им помогали рабочие Воронежского авиазавода во главе с бригадиром Бутовским. Их прикрывали расчет зенитного орудия и два танка.

С истребителями авиаспециалисты управились довольно быстро. Они были тут же подняты, разобраны и отбуксированы на железнодорожную станцию. Там их погрузили на платформы и отправили в тыл.

А вот с поврежденными бомбардировщиками пришлось поступить иначе. Сметку здесь проявил инженер Меламед. Учитывая, что без специальных приспособлений громоздкие «Бостоны» поднять будет очень трудно, инженер М. З. Меламед нашел другое, более правильное решение. По его указанию авиаспециалисты вырыли под основными и передним колесами наклонные канавки и выпустили шасси. Отбуксировав бомбардировщики в безопасное место, они затем отремонтировали их и перегнали в свою часть.

Выслушав с помощью переводчика мой рассказ, американские летчики начали наперебой восхищаться героизмом советских авиаторов. Однако и теперь они не выказали горячего стремления спасать материальную часть так же самоотверженно, как наши ребята.

— У дяди Сэма самолетов много, — с усмешкой заметил один из них, — а у меня запасной шкуры нет. Ее беречь надо.

В годы войны очень ярко проявилась способность советских инженеров, техников и младших авиаспециалистов быстро осваивать новые самолеты, как отечественные, так и зарубежные. Не довольствуясь краткими переводными описаниями и инструкциями, наши авиаторы сами со словарем в руках разбирались в бесчисленном количестве надписей, пестревших на истребителях и бомбардировщиках, которые нам поставляли США и Англия. Мне лично довелось изучить, а затем и эксплуатировать иностранные машины почти всех конструкций.

Однажды случай свел меня с «летающей крепостью» (Б-17), экипаж которой совершил вынужденную посадку. Инструкции по эксплуатации этого самолета у нас не было. Специалистам, которые ранее имели дело с «Бостонами», новая машина также оказалась незнакомой, особенно ее двигатель.

И все-таки мы разобрались в этой конструкции, восстановили повреждённую громадину. А вскоре летчики освоили самолет Б-17 и перегнали его на аэродром Текель.

Одно время у нас образовалась своеобразная выставка авиационной техники США. На ней кроме известных всем самолетов были представлены новейшие по тому времени бомбардировщики Б-17 («летающая крепость») и Б-24 («Либерейтор»).

На эту выставку генерал В. А. Судец решил пригласить все руководство фронта: командующего — Маршала Советского Союза Ф. И. Толбухина, начальника штаба — генерал-полковника С. П. Иванова, членов Военного совета генерал-полковника А. С. Желтова и генерал-лейтенанта В. М. Лайока. Были здесь и руководящие работники воздушных армий. Давать необходимые пояснения пришлось также и мне.

Рассказывая о летно-тактических и технических данных самолетов США, я не мог не отметить, что собраны они в основном из унифицированных деталей. Это, несомненно, намного облегчало работу инженерно-технического состава, значительно упрощало и ускоряло выполнение ремонта.

К сожалению, у нас и в предвоенные годы, и во время войны вопросам стандартизации и унификации не уделялось должного внимания. Наши талантливые конструкторы, создававшие великолепные самолеты и двигатели, почему-то старались сделать их не похожими на другие аналогичные машины и агрегаты. Не только двигатели, воздушные винты и подмоторные рамы, но даже штуцеры и болты конструктивно отличались от своих «собратьев». Такая «индивидуализация», может быть, и льстила авторскому самолюбию отдельных конструкторских коллективов, но, как показала практика, отрицательно сказывалась на боевой готовности авиачастей.

В тяжелых фронтовых условиях отсутствие унифицированных узлов и деталей сильно усложняло техническое обслуживание и ремонт боевых машин.

Невольно вспоминается тяжелая осень 1941 года. К Луге прорвались немецко-фашистские подвижные части. На одном из прифронтовых аэродромов после его эвакуации остались два поврежденных истребителя: И-16 и Як-1. Первый располагал трубкой для запуска двигателя, а у второго она отсутствовала. Все наши попытки завести мотор «яка» не дали результата. Его штуцер был совершенно отличным от других.

Оставалось одно: взорвать самолет, чтобы он не достался врагу. Однако к такой крайней мере прибегнуть не пришлось. Выручили наземные войска, которые в течение нескольких часов героически отбивали атаки гитлеровцев. У нас появилась возможность демонтировать «яка» и вывезти его по частям. Однако и разборка истребителя доставила немало хлопот: у него крылья не отделялись от центроплана. Для погрузки его понадобился подъемный кран.

Мы кое-как преодолели трудности и спасли машину. Но это нам стоило невероятного напряжения сил и нервов. А если бы у «яка» штуцер оказался таким же, как у других истребителей, мы сразу после ремонта могли бы перегнать машину на другой аэродром.

Что ж, и у наших авиаконструкторов были кое-какие просчеты. На войне они выявились намного быстрее, чем в мирное время. Горькие уроки позволили сделать и более решительные выводы. Стандартизация стала одним из важнейших направлений в развитии многих отраслей промышленности, в том числе и в самолетостроении.

На Венском направлении

После взятия Будапешта и разгрома окруженной здесь группировки немецко-фашистских войск наш фронт начал готовиться к наступлению на Вену. Но враг был еще силен; он не только упорно сопротивлялся, но даже сделал отчаянную попытку перехватить у нас стратегическую инициативу.

Примерно в середине февраля 1945 года воздушная разведка обнаружила в районе озера Балатон крупную танковую группировку противника. Ее появление здесь было настолько неожиданным, что у некоторых наших руководящих товарищей возникли сомнения относительно достоверности полученных данных. «Это, мол, рассуждали они, — гитлеровцы оборудовали ложные оборонительные районы. А вместо боевой техники поставлены деревянные макеты». Однако вскоре войсковая и агентурная разведка подтвердила: танки все-таки обнаружены настоящие, причем среди них немало новейших сверхтяжелых «королевских тигров». А потом удалось захватить несколько «языков». Контрольные пленные показали, что на наш участок фронта из Италии переброшены пополненная 6-я танковая армия СС и ряд других соединений.

«Когда мы доложили об этом в Генеральный штаб, нам сначала не поверили, вспоминает генерал С. П. Иванов. — Даже начальник Генерального штаба А. И. Антонов, разговаривая по ВЧ с командующим войсками фронта Маршалом Советского Союза Ф. И. Толбухиным, недоуменно спросил: «Кто вам может поверить, что Гитлер снял 6-ю танковую армию СС с запада и направил против 3-го Украинского фронта, а не под Берлин, где готовится последняя операция по разгрому фашистских войск?» Действительно, трудно было поверить, что гитлеровцы в условиях, когда советские войска находятся в 60 км от Берлина, будут перебрасывать свои танковые соединения в Венгрию и организовывать там контрнаступление.

Однако достоверность представленных нами в Генеральный штаб разведывательных данных вскоре подтвердилась. Гитлеровское командование действительно сосредоточивало против 3-го Украинского фронта крупные силы»^[27].

Так в самом начале подготовки к наступлению нам пришлось срочно переключаться на отражение ударов противника. Должен сразу сказать, что немецко-фашистскому командованию не удалось застать нас врасплох. Советские войска, опираясь на богатейший опыт Курской битвы, сумели в короткий срок создать глубоко эшелонированную оборону.

В ночь на 6 марта 1945 года крупные силы врага атаковали оборонительные рубежи болгарской и югославской армий на реке Драва. А утром 6-я танковая армия СС нанесла главный удар по советским войскам. Здесь, в межозерье Веленце и Балатон, бои приняли особенно ожесточенный характер. И хотя ненастная погода не благоприятствовала полетам, штурмовые и бомбардировочные соединения 17-й воздушной армии непрерывно наносили мощные удары по скоплениям живой силы и техники противника, по его огневым средствам и резервам. В это время истребители надежно прикрывали свои наземные войска и переправы.

За десять дней напряженных боев мы совершили 5877 самолето-вылетов. Все свои действия четко координировали с авиаторами 5-й воздушной армии, которые поддерживали 2-й Украинский фронт. Объекты нашего прикрытия отстояли сравнительно далеко друг от друга. Болгарская и югославская армии оборонялись на реке Драва, а советские войска отражали бешеный натиск 6-й немецкой танковой армии СС под Балатоном.

К середине марта 1944 года гитлеровцы после яростных, но безуспешных атак наконец выдохлись. Они понесли огромные потери в живой силе и технике. Одних танков было уничтожено более 500, примерно столько же и бронетранспортеров.

И вот в этот-то самый подходящий момент войска 3-го Украинского фронта без всякой оперативной паузы перешли в наступление. Ночь на 16 марта мне хорошо запомнилась. Волновались тогда все: и командующий генерал В. А. Судец, и начальник штаба генерал Н. М. Корсаков, и другие. Утром экипажам надлежало подняться в воздух, чтобы бомбовыми и штурмовыми ударами расчистить путь пехоте и танкам, а погода стояла нелетная. Нисколько не улучшилась она и утром. Над землей висел густой, непроглядный туман.

Оценив обстановку, командование фронта решило начать наступление во второй половине дня. Отсрочка оказалась разумной. К полудню белесое покрывало над аэродромом растаяло, даже небо немного прояснилось.

И вот назначенный час наступил. На вражеские позиции обрушился настоящий ливень снарядов и бомб.

Оборона противника была потрясена до основания. На ряде участков гитлеровцы не сумели оказать никакого сопротивления. Здесь наши наземные части стремительно продвинулись на несколько километров вперед.

Однако на следующую ночь противник, кажется, опомнился. Подтянув свежие резервы, он нанес сильный контрудар.

Советские воины отбили этот натиск и снова перешли в наступление. Особенно упорно гитлеровцы обороняли Секешфехервар. Но как только наши пехотинцы, поддерживаемые артиллерией, танками и авиацией, взяли этот мощный опорный пункт, фашисты дрогнули и начали поспешно отходить.

Наступление войск 3-го Украинского фронта, усиленного 6-й гвардейской танковой армией генерала А. Г. Кравченко, ускорилось. 4 апреля 1945 года они завершили освобождение Венгрии от немецко-фашистских захватчиков и вступили на территорию Австрии. Впереди была Вена.

На всех этапах этой наступательной операции, будь то прорыв вражеской обороны под Балатоном, преодоление Баконского леса, форсирование реки Раба, 17-я воздушная армия непрерывно и активно поддерживала свои наземные войска. Некоторым нашим авиачастям пришлось действовать и в полосе наступления 2 го Украинского фронта, помогать соседям.

Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед войсками фронта задачу — с ходу ворваться в Вену, чтобы уберечь ее от разрушения. В нашей воздушной армии все экипажи бомбардировщиков и штурмовиков были заблаговременно предупреждены о необходимости бережно относиться к памятникам культуры, которыми богат этот город.

Военный совет обратился к австрийскому населению с воззванием. В нем говорилось, что Советский Союз не преследует захватнических целей. Он полон решимости изгнать гитлеровских захватчиков из Австрии, ликвидировать навязанный ей фашистской Германией так называемый «аншлюс» и восстановить независимость республики. «Час освобождения столицы Австрии — Вены от немецкого господства настал, — говорилось в обращении. — Но отступающие немецкие войска хотят превратить и Вену в поле боя, как это они сделали в Будапеште. Это грозит Вене и ее жителям такими же разрушениями и ужасами войны, которые были причинены немцами Будапешту и его населению»^[28].

Опасения советского командования были вполне обоснованными. Гитлеровцы намеревались не только уничтожить исторические и архитектурные памятники Вены, но и стереть с лица земли всю австрийскую столицу. Только стремительное продвижение советских войск сорвало изуверские планы немецко-фашистских оккупантов.

Напряженные бои шли на земле и в воздухе. В эти дни отвагу, находчивость и высокое сознание своего воинского долга проявил летчик Калинин. Он спас от плена, а может быть, даже от гибели, экипаж Г. Ф. Сивкова, самолет которого был подбит над целью и совершил вынужденную посадку на территории, занятой противником. Сначала Калинин, открыв огонь из пулеметов и пушек, обратил в бегство вражеских солдат, спешивших к нашему подбитому «илу», а затем сел рядом с ним, забрал товарищей и улетел.

Через несколько дней Сивков получил новую машину и продолжал беспощадно громить врага. Он совершил немало славных дел, стал дважды Героем Советского Союза.

Целую неделю шли упорные бои за австрийскую столицу. Гитлер отдал категорический приказ: «Вена должна стать неприступной крепостью»^[29].

Этот крупнейший европейский город был с одной стороны опоясан Дунаем, а с другой защищен лесистыми горами. Для обороны были приспособлены почти все кирпичные здания, многие улицы перегораживались баррикадами, а на перекрестках стояли бронеколпаки.

Но нет таких крепостей, которые не мог бы взять советский солдат. 13 апреля 1945 года после многодневного героического штурма войска 3-го Украинского фронта овладели Веной.

Советским воинам удалось спасти немало замечательных исторических памятников. Среди них выдающееся творение зодчества — собор святого Стефана с его 137-метровым шпилем.

И все-таки гитлеровцы натворили много черных дел в австрийской столице. Они взорвали мосты через Дунай, не пощадили даже здания всемирно известного Венского оперного театра.

Мы с уважением относились к австрийцам, которые стали первой жертвой гитлеровской агрессии. Этот талантливый и трудолюбивый народ дал миру таких выдающихся композиторов, как И. Гайдн, В. Моцарт, И. Штраус. В Австрии жили и творили Л. Бетховен, Ф. Шуберт, И. Брамс.

13 апреля мне довелось проездом побывать в освобожденной Вене. На ее улицах еще дымились пожарища, ветер гнал по ним кирпичную пыль, а на одной из площадей воины какого-то музвзвода с душевной проникновенностью наигрывали знаменитый штраусовский вальс «На прекрасном голубом Дунае».

Водитель уговорил меня заехать в знаменитый венский лес. К сожалению, в нем не было того очарования, которое покорило меня, когда я впервые увидел замечательный кинофильм «Большой вальс». Везде валялись срубленные вековые деревья, поляны были замусорены и загажены.

Объезжая частоколы надолб, огороженные саперами фугасы и лесные завалы, мы со спутниками поднялись на вершину Каленберга. Внизу, как на ладони, лежала Вена, украшенная голубой лентой Дуная, в бинокль отчетливо просматривались дворцы Шенбрунн, Гофбург, Бельведер.

Однако любоваться пейзажами было некогда. Нас ждали новые боевые дела: война еще продолжалась.

Форсировав Дунай, советские войска двинулись к Австрийским Альпам. Когда они стали подходить к Винер-Нейштадту, американская авиация обрушила на этот небольшой городок сотни фугасных и зажигательных бомб. Никакой военной необходимости в такой бомбардировке не было. Местным жителям она принесла гибель близких людей и разрушения, а нас союзники своей «помощью» старались, видимо, вынудить приостановить наступление.

В те дни мне довелось побывать на одном из заводов Мессершмитта, сильно разрушенном американской авиацией. Однако производство самолетов на нем продолжалось до самого подхода наших войск.

В районе Граца, освобожденного советскими войсками, нам удалось обнаружить несколько подземных военных заводов. Один из них, в частности, находился возле города Юринбург. На нем изготовлялись различные части для самолетов и моторов. Новейшие уникальные станки находились под током. Нажимай пусковую кнопку — и они сразу же придут в движение.

Хотя этот район освободили советские войска, он по решению Ялтинской конференции должен был отойти под контроль союзников. Подземные и наземные заводы мы, представители инженерно-авиационной службы, посещали не ради любопытства, а по заданию Военного совета. Информацию об этих предприятиях мы также сообщали в Союзную контрольную комиссию по Австрии. После войны, когда борьба за обеспечение мира и безопасности народов вступила в новую стадию, наши сведения оказались очень нужными.

На одном из аэродромов Австрии, расположенном в лесу, нам удалось обнаружить большую партию самолетов Ме-109Ф и «Фокке-Вульф-190». На просеках стояло примерно 300 совершенно новых машин. Узнав о нашей находке, к нам прилетел главный инженер ВВС болгарской Народной армии Кабакчиев и попросил выделить для них 50 трофейных машин. Я хорошо знал этого крупного авиационного специалиста, окончившего нашу Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского. Но удовлетворить его просьбу было не в моих силах. Требовалось разрешение Верховного Главнокомандования. Я посоветовал Кабакчиеву подсказать Георгию Димитрову, чтобы он переговорил по этому вопросу с И. В. Сталиным. Такой разговор, видимо, состоялся, поскольку мы получили распоряжение передать болгарским ВВС часть наших трофеев.

По решению Советского правительства помощь самолетами была оказана также и Югославии. Кроме того, мы безвозмездно передали ВВС этой страны оборудование двух авиаремонтных мастерских — ПАРМ-1 и ПАРМ-3.

К 15 апреля войска 3-го Украинского фронта вышли на рубеж Тульн, Санкт-Пельтен, Берндорф, Марибор, река Драва. После захвата в тот день Корнейбурга Венская операция фактически завершилась. По приказу Ставки Верховного Главнокомандования наши наземные части и соединения перешли к обороне.

Но авиаторам отдыхать не пришлось. Наша 17-я воздушная армия переключилась на поддержку советских войск, действовавших на южном крыле советско-германского фронта, прежде всего на территории Чехословакии. А там у противника была довольно крупная группировка армий «Центр», к которой, кроме того, присоединились остатки разгромленной нами группы армий «Австрия». В общей сложности в них насчитывалось более 900 тысяч солдат и офицеров. Гитлеровцы имели на этом участке около тысячи самолетов^[30].

17-я воздушная армия прикрывала также освобожденную Вену и другие важные объекты.

Обслуживая боевые вылеты, наш инженерно-технический состав одновременно осваивал и устанавливал на самолеты 200 комплектов радиолокационных приборов СЧ-3 («Свой — чужой»). Эта аппаратура оказалась очень ценной. Она позволяла летчикам быстро обнаруживать воздушного противника и заблаговременно готовиться к отражению его атак или к нападению на него.

Установкой приборов СЧ-3 руководил инженер-майор М. А. Меликянц. Особенно много и плодотворно потрудились инженеры по электроспецоборудованию А. Г. Бородаенко, П. А. Смирнов, В. В. Ворохов, Е. Б. Теленгатор, А. И. Мошкин, Ф. Г. Чигиринский, Б. А. Шапиро, А. Д. Михайлов, А. Ф. Сазонтьев и другие.

15 апреля 1945 года, как я уже говорил, мы завершили Венскую операцию, и у нас наступило относительное затишье. А на соседних фронтах в это время развернулись большие события. 16 апреля 1945 года несколько фронтов начали наступление на Берлин.

Первомай мы встретили в ожидании скорой победы. Всеобщее ликование вызвала весть о том, что советские воины водрузили над рейхстагом Красное знамя и завершают героический штурм германской столицы.

В честь праздника у нас состоялся концерт художественной самодеятельности. Слушая задушевные песни, каждый из нас как бы побывал мысленно на родимой земле, в кругу семьи.

После концерта начались танцы. Девчата впервые за время войны вместо военной формы надели красивые платья. На ногах у них были не кирзовые сапоги, а новые туфельки. Это мы в порядке поощрения обеспечили их трофейной мануфактурой и обувью.

Скромные труженицы заслуживали и более дорогих подарков. Ведь они работали без устали наравне с мужчинами, делили с нами все трудности и опасности фронтовой жизни.

Почти все девушки добровольно вступили в действующую армию. Держались они мужественно, не страшились ни бомбежек, ни обстрела. Сложную авиационную технику они освоили в совершенстве, стали высококвалифицированными специалистами. В разгар веселья кто-то задорно выкрикнул:

— А теперь — «шимми»! — И тут же запел известный всем мотивчик из оперетты: «Шимми — модный танец, шимми — танцуют все».

Все дружно засмеялись. Каждый хорошо знал иной смысл этого слова: в недавнем прошлом «шимми танцевала» передняя нога шасси «аэрокобры». Летчикам и техникам она доставляла немало неприятностей. Дело в том, что американские самолеты имели трехколесное шасси, с которым мы встретились впервые. На некоторых из них вскоре выявился серьезный недостаток: «танцевала» передняя нога, выдерживать направление на взлете и при посадке было делом нелегким и довольно опасным.

«Танец» появлялся из-за отказа демпфера передней стойки. Он как раз и предназначен для того, чтобы гасить тенденции колеса к разворотам в стороны. Установив причину возникновения «шимми», технический состав быстро устранил производственный дефект на самолетах. Американская авиационная техника стала работать лучше.

На нашем фронте с новой силой развернулись бои. В первых числах мая 1945 года наземные войска, поддерживаемые 17-й воздушной армией, вышли на рубеж Линц, Клагенфурт и здесь соединились с союзниками.

Но в лесах и горных ущельях укрывалось много гитлеровцев из разбитых подразделений, а также предателей. По ночам они пытались прорваться к американцам, рассчитывая укрыться там от возмездия.

А по фронтовым дорогам тянулись вереницы советских людей, которых Красная Армия вызволила из фашистской неволи. Были среди них и граждане из других стран — поляки, чехи, словаки, французы.

Под ударами Советских Вооруженных Сил рухнула пресловутая «альпийская крепость», на которую фашисты возлагали большие надежды. Победа теперь была совсем близка!

Когда отгремели бои

После взятия Берлина и разгрома нашими войсками «альпийской крепости» боевые действия не закончились. Наш правофланговый сосед — 2-й Украинский фронт вместе с 1-м и 4-м Украинскими фронтами двинулся на помощь восставшей Праге. На территории Чехословакии оставалась еще крупная группировка немецко-фашистских войск генерал-фельдмаршала Шернера. Ее-то и нужно было разгромить. Отзвуки развернувшегося сражения временами доносились до нас.

В ночь на 9 мая 1945 года я возвратился в штаб из авиачастей, перебазировавшихся на новые аэродромы, сделал кое-какие неотложные дела и отправился к себе на квартиру немного отдохнуть.

Но поспать почти не пришлось. Часа в два раздался продолжительный и резкий телефонный звонок, точь-в-точь такой же, как перед рассветом 22 июня 1941 года. Оказавшийся на проводе генерал Н. М. Корсаков попросил меня немедленно явиться в штаб. «Что там стряслось? — озабоченно подумал я. — Неужели нам, как и соседям, придется возобновить боевые действия?»

Генерала Н. М. Корсакова я застал в окружении подчиненных, они сидели возле радиоприемника, включенного на полную мощность. Стены сотрясал взволнованно-торжественный голос диктора Ю. Б. Левитана, читавшего сообщение Совинформбюро о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии. Первый пункт акта, подписанного в пригороде Берлина — Карлхосте, гласил: «Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени германского верховного командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооруженных сил на суше, на море и в воздухе, а также всех сил, находящихся в настоящее время под немецким командованием, — Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному командованию союзных экспедиционных сил»^[31].

Капитуляцию от поверженного врага приняли представитель Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных Сил Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, английский маршал авиации Артур В. Теддер, командующий стратегическими воздушными силами США генерал Спаатс и главнокомандующий французской армией генерал Делатр де Тассиньи. Со стороны фашистской Германии акт подписал генерал-фельдмаршал Кейтель.

Победа! Полная и окончательная победа! Даже степенные и солидные люди, забыв о своих высоких званиях, радовались словно дети — хлопали в ладоши, кричали «ура», обнимали и целовали друг друга.

Волнующая весть молнией облетела все части подразделения. Какой тут сон! Генералы и офицеры, сержанты и солдаты, а также вольнонаемные сотрудники шумно высыпали на улицы. Многие салютовали из автоматов и пистолетов, даже из зенитных орудий и пулеметов. Поднялась невообразимая стрельба. В воздух то и дело взлетали разноцветные ракеты. Казалось, ликованию не будет конца.

Когда люди немного успокоились, я собрал их и поздравил со знаменательной победой советского народа и наших Вооруженных Сил. Многое вспомнилось во время беседы с офицерами и младшими специалистами инженерно-авиационной службы армии. Мы вместе прошли большой и нелегкий путь, переносили голод и холод, опасности и лишения, хоронили боевых товарищей.

В памяти ожили и блокадный Ленинград, и суровая фронтовая Москва. А затем начался тернистый путь на запад, освобождение Украины и Молдавии, великий поход по многим странам Европы. Румыния и Болгария, Югославия, Венгрия и Австрия — многие европейские столицы освободил наш фронт, в состав которого входила и родная 17-я воздушная армия. Победы над врагом вызывали у каждого из нас законную гордость.

За время войны наши армейские авиационные части совершили 200 341 самолето-вылет, подавляющее большинство которых были боевыми. Таков наш весомый вклад в дело победы.

Инженерно-технический состав ВВС работал не покладая рук, стойко переносил все трудности и лишения. Отдыхали люди урывками, чаще всего под крылом самолета. Иногда техникам и механикам приходилось заменять выбывших из строя воздушных стрелков, а порой они с оружием в руках отражали атаки противника, прорвавшегося к аэродромам.

А сколько труда вкладывали авиаспециалисты в сооружение капониров и других укрытий для боевых машин, в расчистку взлетно-посадочных полос от снежных заносов. Любая работа им была по плечу. Я преклоняюсь перед этими мужественными, честными и необыкновенно скромными людьми. Пример в труде и в бою показывали коммунисты и комсомольцы. На них равнялись все.

9 мая 1945 года в 20 часов Москва чествовала войска 1-го Украинского фронта, освободившие столицу Чехословакии — Прагу. А в 22.00 радио донесло до нас громовые раскаты артиллерийских залпов. Из тысячи орудий салютовала столица в честь нашей Победы. И у нас всю ночь не прекращались самодеятельные салюты.

Огромное впечатление на всех произвело обращение Верховного Главнокомандующего к советскому народу. «Великие жертвы, принесенные нами во имя свободы и независимости нашей Родины, — говорил он, — неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе войны, напряженный труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь отечества, — не прошли даром и увенчались полной победой.

…Период войны в Европе кончился. Начался период мирного развития.

С победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы!»^[32].

Но послевоенный период был лишь относительно мирным. Еще предстояли боевые действия против милитаристской Японии. В связи с этим соседствовавший с нами 2-й Украинский фронт, которым командовал Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский, двинул свои войска на Дальний Восток.

Наш фронт, ставший затем базой для Южной группы войск, передислоцировался в Румынию. Штаб авиации, в том числе инженерно-авиационная служба, разместились в местечке Эферия поблизости от города Констанца. Там и начался новый этап в жизни наших воинов-авиаторов — мирная боевая учеба, защита государственных интересов Родины и стран социалистического содружества.

Вскоре от нас к новому месту службы уехал Маршал Советского Союза Ф. И. Толбухин, назначенный командующим Закавказским военным округом. А генерал-полковник авиации В. А. Судец стал начальником Главного штаба Военно-Воздушных Сил. Убыл и заместитель командующего генерал-лейтенант авиации А. Е. Златоцветов.

В командование ВВС группы вступил генерал-полковник авиации С. К. Горюнов. С ним мы познакомились еще во время войны против белофиннов. Авторитетный и опытный военачальник, умеющий дисциплинировать людей, он вместе с тем отличался удивительной мягкостью, интеллигентностью и умел создать для подчиненных хорошую рабочую обстановку. Недаром воины-авиаторы 5-й воздушной армии, которой он командовал во время Великой Отечественной войны, очень любили его.

Вместе с новым командующим прибыл его заместитель генерал-лейтенант авиации Ф. Ф. Жеребченко. С ним я служил еще в начале тридцатых годов в эскадрилье имени С. М. Кирова, летал в качестве борттехника на том самом самолете Р-6, на котором он переучивался с истребителя на бомбардировщика. Мы быстро сработались тогда и теперь стали жить дружно.

По приказу Народного Комиссара Обороны началась демобилизация старших возрастов. От нас уходили опытнейшие кадры механиков, мотористов, специалистов по вооружению, приборам, электроспецоборудованию. Попрощался я также с шоферами П. С. Кузнецовым, Д. З. Тарасенко, вместе с которыми прошел путь от Ленинграда до Вены.

Военные водители внесли немалый вклад в достижение победы. Как и младшие авиаспециалисты, они всегда находились возле машин. В холодные ночи они сами мерзли, а моторы укрывали телогрейками, чтобы не выходили из строя радиаторы. Я уже не говорю о том, что им, как и всем воинам-фронтовикам, приходилось выполнять задания под бомбежками и артиллерийскими обстрелами.

Осенью 1946 года в Прикарпатском военном округе проводились крупные учения с массовым десантированием. На парашютах выбрасывалась не только пехота, но также танки, артиллерия и другая боевая техника.

Главным посредником от ВВС на этих учениях был генерал-полковник авиации В. А. Судец, его помощником — генерал-лейтенант авиации Е. М. Белецкий, а я контролировал инженерно-авиационную службу.

На аэродромах сосредоточилось несколько полков транспортных самолетов преимущественно Ли-2 и Си-47. Здесь базировались также истребительные части.

Инженерно-технический состав готовился к учениям с чувством высокой ответственности. После тщательного осмотра материальной части были выполнены точно в срок регламентные и ремонтные работы, придирчиво выверены и отлажены приборы. В результате все осмотренные нами боевые машины получили хорошую оценку.

Стрелковые подразделения, артиллерийские и минометные расчеты, саперы, связисты, равно как и воины других специальностей, в тесном содружестве с инженерно-техническим составом авиационных частей много и упорно тренировались в посадке десанта на воздушные корабли и размещении техники. Они учились применять погрузочные приспособления и механизмы, стремясь всемерно сократить время подготовки к вылету.

Наблюдая за совместными занятиями десантников и авиаторов, я невольно вспомнил экспериментальные работы, проводимые в тридцатых годах НИИ ВВС Красной Армии, особенно военным летчиком и изобретателем П. И. Гроховским. Он создал целый ряд приспособлений и подвесок, при помощи которых на самолетах ТБ-1 и ТБ-3 десантировались автомашины, бронеавтомобили, орудия и другая техника. А в мягких контейнерах сбрасывались различные грузы. В те годы на учениях с помощью легких самолетов По-2 и Р-5 успешно прокладывались линии связи. Телефонные провода разматывались с катушек, укрепленных под фюзеляжем. Делались и другие опыты.

Гроховский явился одним из инициаторов массового десантирования не только личного состава, но и боевой техники, грузов, что получило затем широкое распространение во всех армиях мира. Появились в то время и крылатые машины, могущие и взлетать после небольшого разбега, и садиться на «пятачок». Испытывался также автожир, явившийся первенцем отечественной вертолетной техники.

Но с тех пор, как говорится, много воды утекло. И теперь вот, в 1946 году, наступил новый этап освоения десантной техники и проверки выучки воинов на учениях. К рассвету войска заняли исходные позиции. По условному сигналу подразделения быстро выдвинулись к аэродрому. Началась организованная посадка личного состава на воздушные корабли и погрузка вооружения.

Все самолеты взлетели четко. Построившись в полковые колонны, они, как на параде, направились к месту высадки десанта. Их надежно прикрывали истребители.

Я не вижу надобности в подробном описании учений по десантированию стрелковых подразделений. Отмечу только, что прошли они успешно и дали много полезного Сухопутным и Воздушно-десантным войскам, а также нашим Военно-Воздушным Силам. На разборе главный посредник генерал-полковник Г. К. Маландин дал высокую оценку действиям всех воинов, в их числе и инженерно-техническому составу ВВС.

В том же, хорошо памятном мне 1946 году были проведены сборы главных инженеров ВВС округов и авиации Военно-Морского Флота. Мы подвели итоги нашей деятельности на фронте, обобщили накопленный боевой опыт. В годы Великой Отечественной войны советская авиация совершила 3125 тысяч самолетовылетов, сбросила 30 450 тысяч бомб различного калибра, уничтожила в воздушных боях и на аэродромах 55 тысяч вражеских самолетов^[33].

В обеспечении боевых успехов летчиков, штурманов и воздушных стрелков-радистов немалая заслуга принадлежит инженерно-техническому составу ВВС. В книге «Советские Военно-Воздушные Силы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» об этом сказано так: «Своевременным и качественным выполнением всех заданий и работ, личным героизмом и мужеством, самоотверженным трудом инженерно-технический состав под руководством генералов А. В. Агеева, И. И. Бондаренко, А. В. Винокурова, З. А. Иоффе, В. Н. Кобликова, К. П. Моисеева, И. В. Маркова, П. Д. Невинного, И. П. Осипенко, Н. И. Плотникова, А. Г. Руденко, В. И. Реброва, А. Л. Шепелева внес достойный вклад в дело разгрома немецко-фашистских захватчиков»^[34].

Если мне память не изменяет, все перечисленные авиационные инженеры присутствовали на первых послевоенных сборах. Среди нас не было лишь генерал-полковника ИТС И. В. Маркова. Кроме названных товарищей обменяться опытом прибыли инженер-полковник Е. А. Марков, генерал-майор ИТС Н. И. Носкович, главный инженер ВВС Московского военного округа генерал-майор ИТС Т. Г. Черепов, главный инженер ВВС Приволжского военного округа генерал-майор ИТС Гуркович и главный инженер авиации ПВО генерал-майор ИТС П. Л. Каминский, сменивший на этой высокой должности моего сослуживца и доброго друга генерал-майора ИТС А. К. Васильева.

Все они плодотворно трудились на своих постах.

Даже те, кто не участвовал в боях, своей кропотливой работой внесли весомый вклад в победу над фашизмом. Одни из них готовили кадры для фронта, другие заботились о бесперебойном обеспечении боевых частей авиационной техникой и горючим.

На сборах я с особой радостью встретился со своим бывшим наставником генерал-лейтенантом ИАС А. В. Агеевым. Под его началом мне довелось служить в Ленинградском военном округе, участвовать в боях с белофиннами в 1939–1940 годах и в обороне Ленинграда во время Отечественной войны. Мы не виделись с ним четыре года, и нам было о чем поговорить. Сердечной была встреча с П. Д. Невинным, З. А. Иоффе и другими боевыми товарищами.

Главные инженеры съехались не только для того, чтобы обобщить опыт минувшей войны. На сборах речь шла и о перспективах нашей работы в мирное время, о будущем советских Военно-Воздушных Сил. Ведь в авиации в те годы уже наступила эра реактивных самолетов.

Нам дали возможность лично ознакомиться с некоторыми образцами новейших бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей. Но пожалуй, самую большую пользу участникам сборов принесли встречи с ведущими советскими авиаконструкторами: А. Н. Туполевым, А. С. Яковлевым, С. В. Ильюшиным, С. А. Лавочкиным, А. А. Архангельским и О. К. Антоновым.

Много нового и полезного мы почерпнули из лекции А. М. Люлька — автора первых отечественных реактивных турбокомпрессорных двигателей большой тяги.

Первые послевоенные сборы явились хорошей школой. Они обогатили нас, авиационных инженеров, теоретическими знаниями и помогли уверенно приступить к освоению новой реактивной техники, которая вскоре начала поступать на вооружение авиачастей.

В 1947 году я расстался с ВВС Южной группы войск. Некоторое время служил в Одессе, а затем меня назначили в ВВС Воронежского военного округа. Работа на новом месте сразу же увлекла меня. Здесь шло переучивание авиационных кадров на реактивную технику. В части в основном поступали два типа самолетов: бомбардировщик Ил-28 и истребитель МиГ-15.

С этими новыми для того времени боевыми машинами нас, главных инженеров, неплохо ознакомили в Москве. Занятия с нами проводили видные авиационные специалисты. Однако я чувствовал, что полученных знаний все еще недостаточно для уверенного руководства учебным процессом и для контроля за изучением реактивной техники летным и инженерно-техническим составом.

По прибытии на новое место я снова проштудировал всю имеющуюся там литературу, а также ознакомился с ведомостями дефектов, выявленных в процессе эксплуатации новых боевых машин. По-настоящему постичь реактивную технику мне помогали и преподаватели теоретических дисциплин и техники, работавшие непосредственно на аэродромах. Особенно благодарен я инженеру по специальному оборудованию инженер-майору Куно.

А учебные будни шли своим чередом. Осваивая новую реактивную технику, советские авиаторы шли, можно сказать, по непроторенной дороге.

Зарубежные теоретики, например, туманно писали о невозможности выполнения сложных фигур пилотажа из-за особой специфики двигателя, большой скорости полета, чрезвычайных перегрузок и других различных причин. Но мы не обращали внимания на подобные замечания и выводы, а ориентировались на опыт наших крылатых новаторов. Ведь еще в начале 1947 года известный летчик-испытатель генерал П. М. Стефановский выполнил на реактивном истребителе комплекс фигур высшего пилотажа. В том же году на авиационном празднике в Тушине полковник Иван Полунин продемонстрировал индивидуальный высший пилотаж, а звено Николая Храмова — групповой. А годом позже пятерка реактивных истребителей, ведомая дважды Героем Советского Союза Е. Я. Савицким, поразила зрителей целым каскадом головокружительных фигур.

Правда, и у нас находились перестраховщики в этом вопросе. Помню, когда нам на сборах показывали реактивные истребители Ла-15 и МиГ-15, один из лекторов безапелляционно заявил: новые самолеты и двигатели требуют такого бережного отношения к себе, что содержать их можно только в ангарах. Не понравилось нам и другое его утверждение: поскольку, мол, при большой скорости реактивные двигатели не переносят пыли, то летать надо только с бетонных полос.

Никто из нас не возражал против бережливости и аккуратности в обращении с новой техникой. Но как можно было согласиться с мнением, что реактивные самолеты приспособлены лишь к тепличным условиям хранения и эксплуатации?! Ведь они предназначены для боя, для фронтовой обстановки.

У руководящих работников ВВС округа тоже, к сожалению, не было единого мнения насчет полетов с грунта. А тут, как на грех, вышел из строя единственный аэродром с бетонированной полосой. План переучивания кадров на Ил-28 оказался под угрозой срыва.

Мы, инженеры, да и многие авиационные командиры, видели единственный выход из создавшегося положения — летать с грунта. Начальник штаба ВВС округа полковник Бенюк, временно исполнявший обязанности командующего, поддержал наше предложение. И он не ошибся. Для бомбардировщика Ил-28 грунтовая взлетно-посадочная полоса не оказалась помехой. Полеты возобновились, и план переучивания наконец-то сдвинулся с мертвой точки. Когда наши авиаторы совершили в полевых условиях 1000 полетов на реактивных бомбардировщиках Ил-28 и 5000 на реактивных истребителях МиГ-15, мы обобщили приобретенный опыт и тщательно проверили состояние материальной части. Свои соображения и выводы доложили руководству ВВС. Нашу инициативу поддержали и одобрили заместитель Главнокомандующего ВВС генерал Ф. А. Агальцов, начальник Управления боевой подготовки ВВС генерал В. И. Аладинский и заместитель главного инженера ВВС генерал В. И. Кобликов. А вскоре Главнокомандующий ВВС издал приказ, разрешавший всем авиачастям летать с грунта на реактивных самолетах Ил-28 и МиГ-15.

Поскольку мы проявили склонность к экспериментам с реактивной техникой, нам поручили испытать самолет Ил-28 на износ. Задание было ответственным, сроки чрезвычайно малы. На двух выделенных для этой цели реактивных бомбардировщиках летали самые опытные экипажи. Каждому из них предстояло совершить не менее 1000 посадок, большое количество полетов в зону, по маршруту и на боевое применение.

Испытательная программа была комплексной. Проверялись не только новые двигатели ВК-1, но и надежность покрышек шасси из искусственного каучука, качество топлива, точность навигационных приборов.

Экспериментальные полеты прошли успешно. Самолет Ил-28 оказался прекрасным во всех отношениях. Двигатели его и приборное оборудование работали надежно, значительного износа деталей шасси, несмотря на большое количество посадок, мы также не обнаружили.

Ответственное задание было успешно выполнено прежде всего благодаря высокой выучке летного и технического состава, их увлеченности своим делом, энергии и творческой инициативе. Особенно хочется мне отметить инженеров Александрова, Саломыкина, Кузнецова и Скрипченко. Отрадно было сознавать, что инженерно-авиационная служба ВВС Воронежского военного округа укомплектована такими замечательными специалистами.

Незаметно подошло время расставаться с родной авиацией, которой отдал лучшие годы своей жизни. Фронтовые испытания, ленинградская блокада и ранения все сильнее давали о себе знать. По состоянию здоровья мне пришлось уволиться из Вооруженных Сил. И хотя проклятый недуг не прекращал своих коварных атак, я решил взяться за перо.

О героических летчиках написано много увлекательных повестей, романов, рассказов и воспоминаний. И они вполне заслуживают такого внимания и почета. Я же поставил перед собой нелегкую задачу рассказать читателям, и прежде всего молодежи, о самых скромных тружениках войны — инженерах, техниках, механиках, специалистах эксплуатационной и ремонтной служб, воинах авиационного тыла. Воспоминания мои посвящены тем, кто обеспечивал боевые вылеты, наши победы в воздухе. Чувствую, что написал далеко не обо всем увиденном и пережитом, не обо всех, о ком хотелось бы сказать доброе слово. Уверен, что товарищи не упрекнут меня за это. А некоторые из них, может быть, сами дополнят показ героических дел технического состава.

Моему поколению, родившемуся в мрачные времена царизма, выпала нелегкая доля. Вспоминаются рабочие забастовки на заводах и нефтепромыслах, голодные бабьи бунты и озлобленные казаки, свирепо налетающие на рабочих с нагайками и обнаженными шашками. Мы сполна испытали голод, холод, нищету и лишения, рано начали работать, поздно учиться.

И все же наше поколение называют счастливым. Да, мы счастливы и гордимся тем, что приняли от отцов и старших братьев омытое алой кровью революционное Красное знамя и пронесли его через все боевые испытания, через смертельную схватку с цепным псом международного империализма — кровавым фашизмом.

На наших глазах произошла Великая Октябрьская социалистическая революция, потрясшая весь мир, свершались великие преобразования, в результате которых наша Родина стала могучей индустриально-колхозной державой, идущей во главе мирового научно-технического и социального прогресса.

Нас партия учила, растила, вела вперед. Мы поднимались на строительные леса пятилеток, штурмовали науку, овладевали военной техникой, строили морской и воздушный флот, укрепляли обороноспособность государства.

Многие яркие страницы истории отечественной авиации тоже запечатлелись в моей памяти. В дореволюционные годы я не раз видел демонстрационные полеты первых русских летчиков на стареньких небесных тихоходах. В середине двадцатых годов летал пассажиром на купленных за границей и сильно поношенных транспортных «юнкерсах».

А в начале тридцатых годов мне, борттехнику, довелось летать на самолетах с открытыми кабинами, когда никакие комбинезоны и унты не спасают от леденящего ветра, а длительные полеты по 10–12 часов донельзя изматывают экипаж.

Но мне, как и многим другим, выпало счастье быть свидетелем и участником бурного расцвета советской авиации и встретить наступление эры самолетов реактивных. Как изменились крылатые машины! Какими они стали комфортабельными и удобными для пассажиров и экипажа. А какое аэродромное оборудование и средства обеспечения безопасности полетов днем и ночью!

Завидую ли я нынешнему поколению инженеров и техников? В известной мере да, хотя не сетую и на свою судьбу. Искренне рад, что боевая эстафета перешла в надежные руки. Молодым специалистам теперь покоряются самые совершенные сверхзвуковые самолеты. Успехов им, моим собратьям по профессии, в их нелегком, но благородном и полезном труде. Высокого и ясного неба нашим славным советским летчикам. Надежно охраняйте мир, завоеванный вашими отцами и старшими братьями!

г. Сухуми, 1970–1973 гг.

Примечания

1

Архив МО СССР, ф. 208, оп. 2454, д. 26, лл. 68–69.

(обратно)

2

Архив МО СССР, ф. 217, оп. 12900, д. 1, л. 17.

(обратно)

3

Архив МО СССР, ф. 208, оп. 256210, д. 1, л. 100.

(обратно)

4

Архив МО СССР, ф. 362, оп. 6169, д. 1, л. 40.

(обратно)

5

Известия», 14 сентября 1941 г.

(обратно)

6

«Ленинградская правда», 7 ноября 1941 г.

(обратно)

7

«Ленинградская правда», 13 января 1942 г.

(обратно)

8

«Военно-исторический журнал», 1971, № 12, стр. 60.

(обратно)

9

«Известия», 4 ноября 1941 г.

(обратно)

10

Фрунзе М. В. Избранные произведения. М., 1965, с. 226.

(обратно)

11

Сборник «Репортаж с фронтов войны. 1941–1945». М, 1970, с. 91–92.

(обратно)

12

Советские Военно-Воздушные Силы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М., 1968, с. 118.

(обратно)

13

«Красная звезда», 10 февраля 1971 г.

(обратно)

14

«Красная звезда», 10 февраля 1971 г.

(обратно)

15

Красовский С. А. Жизнь в авиации. М., 1968, с. 189.

(обратно)

16

Архив МО СССР, ф. 32, оп. 11309, д. 183, лл. 1–8.

(обратно)

17

Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945, Краткая история М, 1970, с. 258.

(обратно)

18

Малиновский Р. Я. В боях за освобождение Советской Украины. Сборник «В большом наступлении». М., 1964, с. 25.

(обратно)

19

Советские Военно-Воздушные Силы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М., 1968, с. 204.

(обратно)

20

Советские Военно-Воздушные Силы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг., с. 259–260.

(обратно)

21

«Военно-исторический журнал», 1971, № 5, с. 38–39.

(обратно)

22

«Красная звезда», 23 мая 1971 г.

(обратно)

23

«Правда», 31 декабря 1944 г.

(обратно)

24

Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945. Краткая история, с. 422.

(обратно)

25

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 37, с. 200.

(обратно)

26

Там же.

(обратно)

27

«Военно-исторический журнал», 1969, № 3, с. 14–15.

(обратно)

28

Внешняя политика Советского Союза в период Великой Отечественной войны. Документы и материалы. Т. III. М., 1947, с. 172.

(обратно)

29

Архив МО СССР, ф. 243, оп. 203080, д. 21, л. 270.

(обратно)

30

Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945, Краткая история, с. 509.

(обратно)

31

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1969, с. 668.

(обратно)

32

«Правда», 10 мая 1945 г.

(обратно)

33

Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945. Краткая история, с. 588–589.

(обратно)

34

Советские Военно-Воздушные Силы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М, Воениздат, 1968, с. 421.

(обратно)

Оглавление

Часть первая

  Время бурных потоков

  Суровая юность

  Путевка в небо

  Новый, скоростной…

  Началась Вторая Мировая

  Накануне грозных испытаний

Часть вторая

  Тревожная ночь

  Огненное лето

  В кольце

  Дорога Жизни

  Барьеры новой техники

  Прорыв блокады

Часть третья

  Затишье предвещает бурю

  Курская битва

  Освобождение Донбасса

  Курс на Балканы

  В долине Дуная

  На Венском направлении

  Когда отгремели бои

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно