Королева

Салли Беделл Смит
Королева

Посвящается Стивену

Достоинство и ум ее мы чтим,
Величья свет, улыбку для друзей –
И скоро шумом радостным людским
Британия восславит Юбилей.
Но четких фраз спокоен мерный ход,
И новый образ вдруг на ум пришел:
Фигурка одинокая вперед
Шагает бодро сквозь олений дол.
Привычен взгляд, и все открыто ей:
И трещины ворот, и ветхость стен…
Полна хлопот свобода королей –
За всех один в ответе Суверен [1] .
Из “Открытия парламента”. Мэри Вильсон, супруга премьер-министра Гарольда Вильсона (1964–1970, 1974–1976)

Американский историк и журналистка Салли Беделл Смит – автор ставших бестселлерами биографий принцессы Уэльской Дианы, Джона и Жаклин Кеннеди, Билла и Хиллари Клинтон. Работала репортером по новостям культуры в «Time» и «New York Times», с 1996 года – редактор журнала «Vanity Fair», награждена Sigma Delta Chi Award.

www.sallybedellsmith.com

...

“Смех как будто переполняет ее изнутри. Она смеется всем лицом”.

Королева Елизавета II и принц Филипп, герцог Эдинбургский, в Нью-Брансуике, Канада, на праздновании Золотого юбилея своего царствования. Октябрь 2002 года. Norm Betts/Rex USA

Предисловие

После церемонии венчания 29 апреля 2011 года сияющие молодожены принц Уильям и Кэтрин Миддлтон, прежде чем направиться к выходу из Вестминстерского аббатства, подошли засвидетельствовать почтение бабушке и деду Уильяма – королеве Елизавете II и принцу Филиппу. Чествуя новобрачных, многие отмечали решимость молодого принца жениться на своей возлюбленной, несмотря на ее “простое” – не августейшее и не аристократическое – происхождение. Невеста присела в глубоком реверансе, жених склонил голову перед королевой, прямую спину которой не согнули восемьдесят пять прожитых лет. Ее величество выразила благосклонность едва заметным кивком.

Семьдесят два года назад королеве пришлось так же, как и принцу Уильяму, самостоятельно распорядиться своей личной жизнью. Ей было всего тринадцать, когда она влюбилась с первой же встречи (1) [2] в восемнадцатилетнего греческого принца Филиппа, невероятно красивого, но бедного офицера, проходившего подготовку в британских ВМС. Восемь лет спустя под этими же готическими сводами Вестминстерского аббатства состоялась их свадьба. Совсем юной девушкой Лилибет, как ее тогда звали, приняла свое самое важное самостоятельное решение, поступив наперекор матери, прочившей дочери в мужья титулованного английского аристократа. “Она больше ни на кого и не смотрела” (2), – вспоминает кузина Елизаветы Маргарет Роудз.

Елизавета, тогда еще принцесса, проявила железную твердость – и необыкновенный для такой юной барышни характер. Однако это не единственная поразительная черта августейшей особы, которая уже шестьдесят лет царствует над Соединенным Королевством Англии, Уэльса, Шотландии и Северной Ирландии, а также пятнадцатью другими землями и четырнадцатью территориями в разных частях света. Королевская роль непостижима: это Богом данное наследственное главенство над мультикультурным, многоконфессиональным государством, разительно отличающимся от той однородной страны, которой тысячу лет правили британские монархи до Елизаветы. Монаршая жизнь строго регламентирована, начало этому круговороту повторяющихся из года в год мероприятий было положено еще во времена королевы Виктории. Елизавета II пользуется беспрецедентной мировой известностью, держит рекорд пребывания на посту главы государства и производит впечатление знакомой, предсказуемой и непоколебимо верной своему долгу.

Всю свою эпохальную жизнь королева играет доставшуюся ей роль с великим актерским талантом – она единственная, для кого весь мир действительно театр. На глазах миллиардов она превращалась из прекрасной инженю в деловую женщину и работающую мать, а затем в мудрую бабушку. Ей было двадцать восемь, и она царствовала уже три года, когда ее первый личный секретарь сэр Алан Ласселл отметил: “Люди еще не скоро осознают, насколько она умна… Но рано или поздно это признает весь народ” (3). И тем не менее большей частью этот глубокий ум, индивидуальность, юмор остаются в тени. За фасадом загадочной, исполненной достоинства королевской особы скрывается совершенно неизученный человек.

“В домашнем общении она оказалась совсем другой, – свидетельствует Говард Морган, художник, писавший портрет королевы в 1980-х. – Она тараторит, как итальянка, жестикулирует. Она невероятно экспрессивна” (4). Редко демонстрируя бурную жизнерадостность на публике, королева щедро делится ею с друзьями и родными – распевая песни с деревянного ящика на Гебридских островах, пуская мыльные пузыри на праздновании дня рождения в Лондонском аквариуме, подскакивая к шведскому столу, чтобы наполнить тарелку для американского художника Джорджа “Фролика” Уэймота в столовой Виндзорского замка. “Она складывала грязные тарелки стопкой! – вспоминает Уэймот. – А нас в детстве за это ругали” (5).

В неформальной беседе у нее искрятся глаза, интонации теплые, задорные. “Иногда ее смех разносится по всему дому, – говорит Тони Парнелл, бывший смотритель Сандрингема, норфолкской королевской усадьбы. – Он искрится радостью” (6).

Неожиданностью для тех, кто видит королеву впервые, оказывается ее миниатюрность и невысокий рост – метр шестьдесят два. Однако, как и у ее прапрабабушки королевы Виктории, едва достигавшей метра пятидесяти двух, осанка и умение держать себя заставляют забыть о росте. Величие подчеркивает “размеренная и целеустремленная поступь” (7), как охарактеризовал ее королевский модельер Норман Хартнелл.

Не менее парадоксальной кажется и очаровательная непритязательность, выработанная королевой еще в юности. “Королевское достоинство сочетается в ней со скромностью, – утверждает Маргарет Роудз, – которая не дает ей возгордиться” (8). Когда королева едет в театр, в зал она старается войти незаметно, уже после того, как погасят огни. Один из ее бывших личных секретарей отмечал, как непривычно видеть ее “незаметно проскальзывающей в комнату <…> Она никогда не пытается обратить на себя внимание” (9). Когда чествуют кого-то другого, ее величество с легкостью отступает в тень. На праздновании девяностолетия ее кузины леди Мэри Клейтон (10) в декабре 2007 года приглашенный шаржист запечатлел собравшихся на общем портрете. В центре композиции – Мэри, а ее величество затерялась среди остальных гостей в заднем ряду.

Несмотря на свою известную осторожность, Елизавета II упорно отказывается надевать шлем на прогулки верхом (как выясняется, из практических соображений). По этому поводу персонал Виндзорского замка шутит: “Покушаться на королевскую укладку позволено лишь платку от “Hermиs” (11). Кроме того, она не пристегивается ремнем в машине и гоняет по частным дорогам своих резиденций, “как бешеная летучая мышь” (12), – утверждает Маргарет Роудз.

Даже королевские брови наперекор всем веяниям моды не знают пинцета. Четверть века назад биограф Элизабет Лонгфорд первой отметила стойкую привязанность ее величества к естественности, придающей внешности “своеобразие и индивидуальность” (13) и превращающей лицо в “живую летопись, а не бессмысленный чистый холст”.

Елизавета II предпочитает выглядеть соответственно своему возрасту, не прибегая к вмешательству косметической хирургии, не меняя, по сути, даже прическу. “Когда человек так долго верен себе, это невероятно успокаивает, – отзывается дама Хелен Миррен, получившая “Оскар” за роль ее величества в фильме “Королева” (“The Queen”) 2006 года. – Это свидетельство надежности. Королеву никогда не кидало из стороны в сторону. Ее самодисциплина, мне кажется, идет скорее изнутри, чем диктуется внешними обстоятельствами” (14).

Ее величество ведет дневник, однако он поступит в распоряжение историков лишь после ее кончины. “Это такая же привычка, как чистить зубы (15), – пояснила как-то Елизавета II. – Он мало похож на дневник (16) королевы Виктории и не такой подробный. Довольно краткий”. По предположениям знакомых, не раз слышавших меткие характеристики и мудрые замечания королевы, такого рода записи эти дневники, скорее всего, и содержат.

Положение требует от Елизаветы II незаурядности. В то же время народ хочет видеть ее если не простым, то хотя бы человеком. С момента восхождения на трон Елизавета старается уравновесить эти два требования. Если королева будет слишком загадочной и неземной, она утратит связь с народом, если будет такой же, как все, лишится загадки.

Во время открытого приема в Букингемском дворце в 2007 году ее величество обменивалась с гостями дежурными репликами вроде: “Долго добирались?” Одна из приглашенных, когда ее представили королеве, спросила: “Чем занимаетесь?” “Я не знала, что ей ответить” (17), – призналась Елизавета II, рассказывая в кругу друзей об этом приеме несколько дней спустя. С таким вопросом за всю многолетнюю практику подобных мероприятий к ней обратились впервые.

В Британии власть и величие существуют отдельно друг от друга. Елизавета II царствует, но не правит, обязуясь служить стране до последнего своего вздоха. Уинстон Черчилль, первый премьер-министр ее величества, в 1953 году высказался так: “Проиграна великая битва: парламент смещает правительство. Выиграна великая битва: толпа приветствует королеву” (18). Представители власти – премьер-министры, возглавляющие парламент, когда их партия получает большинство голосов, – приходят и уходят, подчиняясь результатам выборов, а королева остается главой государства. Не обладая правительственными полномочиями, она тем не менее выступает сдерживающим фактором. При наличии королевы ни один премьер-министр не может быть полноправным главой. “Она препятствует диктатуре, препятствует военным переворотам, препятствует узурпации власти, – доказывает консерватор Роберт Гаскойн-Сесил, 7-й маркиз Солсбери, бывший председатель палаты лордов. – Препятствует, поскольку, чтобы ее обойти, придется приложить усилия” (19).

Кроме того, она обладает возможностью активного воздействия – “правом советовать, правом поощрять и правом предостерегать” (20). Ее величество влияет собственным примером, устанавливая высокую планку гражданственности и служения долгу, вознаграждая за успехи, прилежно исполняя свои обязанности. Тони Блэр, десятый из двенадцати сменившихся за время царствования Елизаветы II премьер-министров, назвал ее “символом согласия в беспокойном мире <…> воплощением всего лучшего в Британии” (21).

Елизавета II не может выйти из своего королевского статуса ни на миг, и это ставит ее особняком. Даже родные обязаны постоянно помнить о том, что имеют дело с королевой. У нее нет ни паспорта, ни водительских прав, она не может голосовать и выступать свидетелем в суде, не может сменить веру и перейти из Англиканской церкви в католичество. Поскольку она олицетворяет национальное единство и не должна вызывать отторжение у подданных, она обязана хранить строжайший нейтралитет – не только в политических вопросах, но в таких, казалось бы, невинных, как любимый цвет, песни или телепередачи. И все же предпочтения у нее периодически возникают.

К числу похвальных качеств Елизаветы II можно отнести прямолинейность. “Когда она что-то говорит, то говорит всерьез. А публика подхватывает и восхищается” (22), – отмечает одна из приближенных королевской семьи, Гай Чартерис, вдова Мартина Чартериса (лорда Чартериса Эмисфилдского), старшего советника ее величества на протяжении трех десятилетий.

С середины XIX до начала XXI века (сто двадцать три года из последних ста семидесяти четырех лет) у штурвала монархии стояли две выдающиеся женщины – королева Виктория и королева Елизавета II. Вместе они выступают символом Британии гораздо дольше, чем четверо мужчин, занимавших трон в промежутке между правлениями королев. К матриархам предъявляются особые требования, поэтому Елизавете II пришлось взять на себя не только традиционно женские, но и традиционно мужские обязанности.

Среди представительниц ее поколения в целом и британской аристократии в частности работающих женщин практически нет, поэтому Елизавете II не на кого было равняться в совмещении ролей монарха, жены и матери. Профессиональный долг, усугубленный присущей ее величеству ответственностью, очень часто брал верх над обязанностями материнскими. Пренебрежение воспитанием не могло не возыметь неприятных последствий, и головной боли от подросших детей Елизавета II получила куда больше положенного. Иногда она давала выход своим переживаниям, однако большей частью хранила все в себе, выпуская пар разве что во время долгих прогулок с собаками. “В Шотландии растет сорняк, в народе прозванный стручком-вонючкой, его очень трудно выдрать из земли, – вспоминает леди Элизабет Энсон, кузина королевы. – А она уходила в поле и рвала его там охапками” (23).

Принц Филипп говорит, что его роль принца-консорта (самая долгая за всю историю Британии) сводится к тому, чтобы “поддерживать королеву” (24). На публике они напоминают Фреда и Джинджер, станцованную пару, излучающую искренний интерес и понимающую друг друга с полувзгляда. Кроме того, Филипп своими меткими и зачастую непочтительно хлесткими замечаниями разбавляет виндзорский елей. “Принц Филипп – единственный во всем мире, кто воспринимает ее величество как обычного человека, – утверждал Мартин Чартерис. – Разумеется, и королеве, в свою очередь, случается велеть принцу Филиппу заткнуться. Высказать такое кому-то другому ей, в силу своего статуса, было бы непросто” (25).

Монаршая жизнь – распланированная на год вперед, подробно расписанная за полгода – размеренна и упорядоченна. Один из знакомых ее величества, Джон Джулиус Купер, 2-й виконт Норвич, пошутил как-то, что секрет королевского самообладания прост: Елизавете “никогда не приходилось искать место для парковки” (26). По мнению одного из ее личных секретарей, “у нее два великих достоинства. Во-первых, у нее крепкий сон, а во-вторых, крепкие ноги, и она может очень долго стоять неподвижно. <…> Ее величество вынослива как вол” (27). В общей сложности четыре месяца в году королева скрывается в своих загородных резиденциях. Возвращаясь в Сандрингем, королева неизменно “находит усадьбу такой же, как и при отъезде, – утверждает Тони Парнелл, проработавший там пятьдесят лет. – Забытая на кресле безделушка останется лежать нетронутой до возвращения хозяйки” (28).

История Елизаветы II – это повесть о том, как она распорядилась уготованной ей судьбой. Мне хотелось узнать, какие черты характера, личности, какие составляющие воспитания помогли королеве исполнить свою уникальную роль. Какая она, как проводит время? Как училась в процессе работы общаться с политиками и главами государств, с шахтерами и профессорами? Не мешает ли незримый кокон взаимодействовать с внешним миром? Какого подхода придерживается в руководстве, изменился ли он со временем и если да, то как? Как относится к собственным ошибкам и просчетам? К родным? Как ей удается сохранять душевное равновесие и не изменять принципам? Как, будучи постоянно на виду, бережет она свою частную жизнь? Не собирается ли когда-либо отречься от престола в пользу старшего сына, принца Чарльза, или внука, принца Уильяма? Как, уже в почтенном возрасте, смогла обеспечить монархии стабильность и жизнеспособность?

Я познакомилась с королевой Елизаветой II (29) в Вашингтоне в мае 2007 года на открытом приеме в резиденции британского посла. День стоял теплый и безоблачный, гостей-вашингтонцев было около семи сотен – мужчины в выходных костюмах, многие женщины в шляпах.

Расторопные военные расставили нас вдоль дорожек, разделенных девятью метрами газона. В преддверии назначенного часа над резиденцией взвился королевский штандарт, возвещая, что ее величество уже на подходе. Восьмидесятиоднолетняя королева и ее супруг принц Филипп вышли на террасу и прошествовали между двумя гренадерами в алых мундирах и медвежьих шапках. Под “Боже, храни королеву” в исполнении полкового оркестра Колдстримовской гвардии августейшая чета спустилась по короткой лестнице.

Мы с моим мужем Стивеном стояли у той дорожки, по которой двинулся принц Филипп, Елизавета II шла по другой.

Королева скрылась вдалеке, но мы не двигались с места, и вскоре она показалась в конце нашей дорожки, возвращаясь по ней обратно к резиденции. Британский посол сэр Дэвид Мэннинг представлял ее величеству примерно каждого двадцатого в ряду. Подав нам знак, он шепотом представил меня королеве. Елизавета II протянула руку в белой перчатке, и я, повинуясь протоколу, произнесла: “Приятно познакомиться, ваше величество!” Затем пришел черед моего мужа, и королева осведомилась, действительно ли он редактор вашингтонской газеты. Как и ее супруг, Елизавета II не особенно жалует прессу – за шестьдесят лет правления она не дала ни одного интервью, – однако на неприязнь не было и намека.

Ей тут же пришлось поплатиться за учтивость, поскольку Стивену вздумалось нарушить протокол сразу дважды: задать королеве вопрос и предположить, что она делает ставки на скачках. “Вы ставили на Стрит Сенса на Черчилль-Даунз?” – поинтересовался он, подразумевая победителя Кентуккийского дерби, где ему самому довелось впервые побывать в минувшую субботу. Королева дипломатично ушла от ответа, но двигаться дальше не спешила. Видимо, что-то в формулировке Стивена ее заинтересовало. Мы с мужем смотрели скачки по телевизору, и Стивен, как давний поклонник этого спорта, умел “считывать заезд” и подмечать маневры жокеев, для меня остававшиеся загадкой. Он высказал краткие соображения по поводу тех скачек, и Елизавета II ответила, что ей было непривычно видеть выигравшую заезд лошадь всю в грязи после скачки по голой земле – в Англии скачки проходят на траве.

Видимо, обрадованная возможностью пообщаться на свою любимую тему, о лошадях, ее величество прошлась туда-сюда с моим мужем, вспоминая тот заезд и его потрясающий финиш, когда Стрит Сенс пришел первым, стартовав девятнадцатым. “Этот желтый шлем летел как молния!” – воскликнула она. Стивен сообщил, что гандикапер в его газете “The Washington Examiner” угадал всех трех победителей и порядок финиша. “Да, это достойно восхищения”, – сказала королева. И удалилась.

Я никак не ожидала этого оживления, блеска в голубых глазах, сияющей улыбки. На минуту мне открылась та жизнерадостная натура, что постоянно прячется за предписанным королевской ролью величием. А еще (осознала я это лишь позже) она продемонстрировала высочайшее дипломатическое мастерство и владение ситуацией. Проигнорировав неуместный вопрос, она сумела в то же время не поставить моего мужа в неловкое положение. Она просто ушла от ответа и направила беседу в более приемлемое русло.

На протяжении своего царствования Елизавете II удавалось (большей частью) держаться в стороне от политики и противоречий. Она не голливудская звезда, но знаменитость большой величины. Очень долго она оставалась самым популярным членом королевской семьи в Гугле, собирая на порядок больше запросов (30), чем остальные, хотя с 2004 года ее внуки, принцы Уильям и Гарри (а после помолвки старшего также Кэтрин Миддлтон), наступают королеве на пятки, а иногда и обгоняют ее в “Гугл трендc”. Она появилась даже в “Симпсонах”, где ее озвучил комик Эдди Иззард.

Хорошее здоровье и стремление держать форму позволят королеве выполнять свои обязанности еще десяток с лишним лет, сокращая срок будущего царствования наследника престола, принца Чарльза, которому в 2012 году, во время Бриллиантового юбилея королевы, отмечающей шестидесятилетие правления, исполнится шестьдесят четыре.

Наверное, знаменательно (31), что вторая моя встреча с королевой состоялась при участии общества “Пилигримы”, посвященного англо-американской дружбе, на приеме для шестисот членов общества и гостей, устроенном ее величеством в Сент-Джеймсcком дворце в июне 2009 года в Лондоне. Я уже более года трудилась над биографией королевы. К моему пропуску прилагалось также разрешение посетить алый с золотом Тронный зал в составе пятой группы, возглавляемой генералом сэром Ричардом Даннаттом, тогдашним главой Генштаба британской армии.

На больших приемах приглашенных часто заранее разбивают на небольшие группы, чтобы представить Елизавете II. На встрече с “Пилигримами” ей предстояло приветствовать лично около сотни гостей, и в моей группе представлением занимался генерал Даннатт. На этот раз перчатка на протянутой мне руке оказалась черной, на локте другой висела неизменная сумочка “Launer”. Несколько месяцев назад королеве докладывали о работе над биографией, и пресс-секретарь ее величества, стоявший рядом, знал, что я буду на приеме. Однако слишком многие были представлены королеве в этот день.

Я сказала, как приятно после предыдущей встречи в Вашингтоне снова видеть ее на англо-американском приеме.

– Вас привело в Англию сегодняшнее мероприятие? – поинтересовалась Елизавета II.

– Нет, я приехала в Лондон на свадьбу дочери.

– И когда свадьба? – спросила королева.

– Четвертого июля [3] .

И снова мелькнули эти лукавые искорки в глазах.

– Вот как! Несколько рискованно.

– Я думаю, все счеты давно забыты, – ответила я.

Улыбнувшись, королева прошествовала дальше.

...

Отцовское упорство служило ей примером.

Принцесса Елизавета наблюдает за отцом, читающим документы из ящиков для официальных бумаг правительства. Апрель 1942 года. Lisa Sheridan/Getty Images

Глава первая Королевское воспитание

Новость десятилетней Елизавете Александре Марии Виндзор сообщил лакей. 10 декабря 1936 года, почти накануне своего сорок первого дня рождения, ее отец неожиданно стал королем, поскольку его старший брат, король Эдуард VIII, отрекся от престола, чтобы жениться на дважды разведенной американке Уоллис Уорфилд Симпсон. Эдуард VIII царствовал всего девять месяцев, взойдя на трон после кончины своего отца, короля Георга V, и оказался, согласно одной злой шутке, “единственным монархом в истории, который бросил государственный штурвал, чтобы наняться третьим помощником на балтиморскую шаланду”.

“Значит, после него тебе придется стать королевой?” – спросила младшая сестра Елизаветы Маргарет Роуз (так ее называли в детстве). “Да, когда-нибудь”, – ответила Елизавета. “Бедная”, – посочувствовала Маргарет (1).

Несмотря на пристальное внимание прессы и публики, жизнь двух принцесс в окружении гувернанток, нянюшек, горничных, собак и пони была теплично-беззаботной. Месяц за месяцем девочки проводили на лоне английской и шотландской природы, играя в загородных резиденциях в “ловлю дней” (2) – подхватывание на лету опадающих с деревьев осенних листьев. Их своенравная шотландская няня Мэрион Крофорд (“Крофи”) постаралась познакомить принцесс и с обычной жизнью, периодически путешествуя с ними по Лондону на метро и автобусе, однако в остальном сестры варились в придворном соку.

До появления Маргарет Елизавета прожила четыре года единственным (и не по годам развитым) ребенком, родившись в дождливую ночь 21 апреля 1926-го. Уинстон Черчилль отметил у двухлетней принцессы “удивительную для ребенка такого возраста вдумчивость и повелительность” (3). Крофи наблюдала у девочки “отцовскую аккуратность и методичность” (4), принцесса была исполнительной, старательной и больше всего любила находиться при деле. Кроме того, у нее рано проявилась способность переключаться – свойство, которое в дальнейшем облегчит ей бремя королевских обязанностей. Кузина королевы, леди Мэри Клейтон, старше Елизаветы на восемь лет, вспоминает: “Она любила играть в пони, изображая из себя лошадку. И когда кто-нибудь окликал ее во время игры, она не отзывалась, а потом объясняла: “Я ведь была пони и не могла ответить” (5).

Отречение принесло семье много хлопот – не только скандальностью, но и неэтичностью по отношению к остальным претендентам на престол. Отца Елизаветы звали Берти (уменьшительное от Альберта), но он предпочел короноваться как Георг VI, ради преемственности и ассоциаций с отцом. (Его супруга, коронованная вместе с ним, станет зваться королевой Елизаветой.) Берти не готовили на престол. Он не мог удержаться от слез, обсуждая с матерью неожиданный поворот судьбы. “Я никогда этого не желал, – признавался он своему кузену лорду Луису Маунтбеттену (“Дики”). – Я ни разу в жизни не держал в руках государственных бумаг. Я простой морской офицер, других занятий я не знаю” (6). Новый король отличался сдержанностью, мнительностью и не самым крепким здоровьем. Он сильно заикался, и этот недостаток отчаянно досаждал ему, доводя до вспышек ярости, известных как “скрежет зубовный”.

В то же время он был человеком долга и старательно исполнял свои монаршие обязанности, заботясь о том, чтобы маленькая Лилибет – так Елизавету звали в семье – оказалась более подготовленной к своей будущей роли, чем он сам. После восхождения отца на трон Елизавета стала не “прямой”, а “предполагаемой” престолонаследницей, поскольку теоретически ее родители могли еще произвести на свет сына. Однако и Елизавета, и Маргарет Роуз были рождены кесаревым сечением, и в те дни третья подобная операция считалась чересчур рискованной для матери. На публике Лилибет, как предписывал обычай, называла родителей королем и королевой, но в домашней обстановке они по-прежнему оставались для нее мамой и папой.

Готовясь сниматься в фильме “Королева” 2006 года, Хелен Миррен раз за разом пересматривала одну двадцатисекундную пленку, считая ее невероятно показательной. “На этих кадрах королеве лет одиннадцать-двенадцать, – рассказывает Миррен, – и она выходит из огромной черной машины. Ее встречают высокопоставленные лица, она с важным сосредоточенным видом протягивает руку. Она действует согласно своим представлениям о том, как надо, и получается хорошо” (7).

“Мне кажется, в конечном счете именно воспитанию я больше всего обязана, – отметила королева накануне сорокалетнего юбилея своего царствования. – При должном воспитании – а я надеюсь, мое было именно таким, – можно многого добиться” (8). По нынешним меркам ее общеобразовательная подготовка покажется поверхностной. Женщины ее поколения и ее класса обычно обучались дома, и упор делался на практические навыки, а не на академические знания. “В университеты шли только те, кто собирался посвятить себя науке” (9), – говорит кузина Лилибет, Патриция Маунтбеттен. Если географию, историю, грамматику, литературу, поэзию и сочинение Крофи преподавала сносно, то “с математикой у нее была беда” (10), – свидетельствовала Мэри Клейтон, тоже учившаяся под началом Крофи. Давать уроки музыки, танцев и французского приглашались другие гувернантки.

От Елизаветы не требовали блестящей учебы и уж тем более интеллектуальных высот. У нее не было ни соревнования в оценках с одноклассниками (за отсутствием оных), ни изнурительных экзаменов. Единственная задача, которую отец Елизаветы ставил перед Крофи, принятой ко двору в 1932 году, – научить дочерей, шестилетнюю и двухгодовалую на тот момент, “разборчивому письму” (11). У Елизаветы почерк выработался летящий и четкий, похожий на почерк матери и сестры, но с более сильным нажимом в завитушках. Однако Крофи чувствовала необходимость утолять жажду знаний “как можно более полной мерой” (12). Она познакомила Лилибет с “Children’s Newpaper” [4] , периодическим изданием, освещавшим текущие события, и подготовила почву для перехода впоследствии на новости в “The Times” и на радио BBC. В результате один из придворных советников отметил, что семнадцатилетняя принцесса “превосходно разбирается в государственной политике и текущей обстановке” (13).

На протяжении всего девичества Елизавета каждый день отводила себе какое-то время на чтение Стивенсона, Остин, Киплинга, сестер Бронте, Теннисона, Скотта, Диккенса, Троллопа и другой классики. И тогда, и повзрослев, она предпочитала историческую прозу, особенно о “дальних уголках Британского Содружества и тамошних народах” (14), – утверждает Марк Коллинз, директор Фонда Британского Содружества. Десятилетия спустя, награждая Джоан Роулинг за серию книг о Гарри Поттере, королева сообщила писательнице, что активное чтение в детстве “сослужило хорошую службу, поскольку теперь я читаю довольно быстро, а читать приходится много” (15).

Когда Елизавета оказалась непосредственной претенденткой на престол, ее учебную программу расширили и углубили. Самым главным наставником будущей королевы стал сэр Генри Мартен, вице-ректор Итона, расположенной неподалеку от Виндзорского замка престижной частной мужской школы, выпускников которой традиционно называют “старыми итонцами”. Мартен, выступивший соавтором учебника “Основы британской истории”, никак не походил на чопорного ученого. Этот шестидесятилетний холостяк с круглым, как луна, лицом и блестящей лысиной имел привычку жевать уголок платка, а у себя в кабинете, где громоздились стопки книг, которые Крофи сравнила со сталагмитами, держал ворона. Сэр Алек Дуглас-Хьюм, впоследствии четвертый премьер-министр королевы Елизаветы II, вспоминал Мартена как “импульсивного, увлеченного, яркого преподавателя” (16), в рассказах которого оживали исторические деятели.

Начиная с 1939 года, когда Елизавете исполнилось тринадцать, дважды в неделю в сопровождении Крофи она ездила в экипаже к Мартену – разбирать хитросплетения истории и тонкости британской конституции. Сперва принцесса отчаянно робела и поминутно умоляюще оглядывалась на Крофи в поисках поддержки. Мартен скользил взглядом мимо Елизаветы и, сбиваясь, именовал ее “джентльмены”, как итонцев. Однако вскоре она “совершенно освоилась” (17), вспоминает Крофи, и у них с преподавателем сложилась “чудесная дружба”.

Мартен составил суровую программу, взяв за основу внушительный трехтомник “Конституционный закон и обычай” сэра Уильяма Энсона. Кроме того, в списке литературы значились “Социальная история Англии” Дж. М. Тревельяна, “Имперское содружество” лорда Элтона и “Английская конституция” Уолтера Бэджота – основной инструмент толкования конституции, который изучали и отец, и дед Елизаветы. Мартен включил в программу даже курс американской истории. “Не скрывайте ничего” (18), – посоветовал личный секретарь короля Георга VI сэр Алан “Томми” Ласселл, когда Мартен обратился к нему с вопросом, под каким углом подавать принцессе роль короны в конституции.

В отличие от писаной американской конституции, где все четко разложено по полочкам, британская представляет собой, кроме свода законов, свод неписаных традиций и прецедентов. Она носит гибкий характер, ее творят те, кто выносит решения или даже модифицирует законы по мере возникновения прецедентов. Энсон назвал ее “несколько эклектичной конструкцией <…> как дом, который все многочисленные владельцы переделывали по своему вкусу” (19). Обязанности и прерогативы конституционного монарха довольно расплывчаты. Его авторитет состоит скорее в бездействии, чем в действии. Конституция обязывает суверена подписывать все законы, одобренные парламентом, – о вето не может быть и речи, хотя в принципе такая возможность не исключается.

Елизавета изучала Энсона шесть лет, старательно делая выписки и пометки в убористом тексте. Согласно биографу Роберту Лейси, листавшему впоследствии эти потрепанные тома в итонской библиотеке, Елизавета выделила утверждение Энсона, что усложненная конституция дает более прочную гарантию свободы. В определении англосаксонской монархии как “совещательного и условного абсолютизма” (20) она подчеркнула “совещательный” и “условный”. Мартен посвящал ее в тонкости законодательного процесса и рассказывал о всеобъемлющей парламентской власти. Елизавете приходилось так глубоко вникать в “процедурные подробности”, будто, как выразился Лейси, “ее готовили в спикеры [палаты общин], а не на трон” (21). Впоследствии премьер-министры поражались этому знанию конституционных тонкостей, проявлявшемуся в неожиданно метких вопросах.

Когда Елизавете исполнилось шестнадцать, родители наняли преподавательницей французской литературы и истории утонченную бельгийскую виконтессу Марию Антуанетту де Беллэг. “Тони”, как ее звали принцессы, спрашивала строго и заставляла сестер говорить по-французски за столом. Беглостью своего французского Елизавета поразила даже парижан, восторгавшихся “отшлифованным” (22) произношением двадцатидвухлетней принцессы во время визита в Париж в 1948 году.

Де Беллэг работала в тандеме с Мартеном, который предлагал темы для французских эссе Елизаветы. Позже гувернантка вспоминала, что Мартен приучал будущую королеву “рассматривать вопрос с разных сторон и составлять собственное суждение” (23). По мнению де Беллэг, Лилибет “с самого начала мыслила в верном направлении, инстинктивно чувствуя истину. Она была бесхитростная, “tr?s naturelle” [5] . И в ее характере joie de vivre [6] неизменно уживалась с сильнейшим чувством долга”.

Огромное влияние на развитие характера и личности Елизаветы II оказала мать. Елизавета Боуз-Лайон, дочь графа и графини Стратмор, выросла в аристократической шотландско-английской семье, где было девять детей. В 1929 году журнал “Time” назвал ее “свежей, пышной, очень живой герцогиней” (24). Она читала много, запоем, питая особое пристрастие к П. Г. Вудхаусу. Кроме того, как ни удивительно, она питала слабость к гангстерским рассказам Деймона Раньона и даже однажды попробовала подражать раньоновскому сленгу в письме к приятельнице: “Наша дама Перл чешет будь здоров, просто конфетка, высший класс!” (25)

Королева Елизавета научила дочь читать в возрасте пяти лет и уделяла много времени чтению вслух детской классики. Как только Лилибет освоила письмо, мать выработала у нее привычку каждый вечер записывать в дневник мысли о прошедшем дне. На коронации отца в 1937 году одиннадцатилетняя принцесса вела красочную “Хронику Лилибет, написанную ей самой”. “Во время папиной коронации под сводами [Вестминстерского аббатства] витало ощущение чуда”, – писала она. Когда короновали мать и титулованные особы в белых перчатках одновременно возложили короны на головы супругов, “было восхитительно, когда венцы замерли в руках, а потом руки исчезли, словно по волшебству” (26).

Родители принцессы приглашали художников писать ее портреты с раннего возраста. За всю жизнь Елизавете пришлось позировать сто сорок с лишним раз – больше любого другого известного истории монарха. Для августейших особ портреты давно служат неотъемлемой частью образа, помогая формировать представление народа о своих властителях. На вопрос, оставляет ли она портреты себе, королева ответила: “Нет, никогда. Все они пишутся для других” (27).

Первым, кому довелось увековечить Лилибет, стал популярный светский портретист венгерского происхождения Алексис де Ласло. Елизавете было тогда всего семь. Ласло счел ее “умненькой и незаурядной”, хотя признавался, что “сонливой и беспокойной” (28) она тоже бывала. Аристократичных матрон красноречивый шестидесятичетырехлетний художник приводил в восторг, но Елизавета считала его “жутким” и годы спустя вспоминала о нем с гримасой. “Он из тех, кто велит застыть неподвижно и сверлит тебя глазами” (29). Портрет – самый любимый у матери Елизаветы – изображает эфирное создание в облаке шелковых оборочек, со светлыми локонами и широко распахнутыми голубыми глазами, с корзиной цветов на коленях. Однако плотно сжатые губы выдают легкое раздражение юной принцессы.

Второй портрет Елизаветы (30), но уже не живописный, создал другой венгр, скульптор Жигмонд Штробль, которому принцесса позировала в течение восемнадцати сеансов с 1936 по 1938 год. К тому времени она повзрослела, уже называлась предполагаемой престолонаследницей и с удовольствием болтала с венгерским журналистом, которого приглашали на сеансы развлекать позирующую принцессу беседами. Живопись и лепка с натуры неплохо воспитывали терпение. Уже в бытность королевой сеансы позирования станут для Елизаветы отдушиной, когда можно ослабить пружину, общаться с посторонним человеком без опаски, говорить о чем вздумается – иногда и на личные темы – и даже шутить. “Это довольно приятно, – отметила она с лукавой улыбкой на сеансе позирования в преддверии восьмидесятилетия. – Сидишь себе бездельничаешь, но тебя никто не отвлекает, потому что ты вроде бы занят” (31).

Излюбленной темой бесед во время сеансов у Штробля были лошади, которые стали для Елизаветы настоящей страстью – и открыли бескрайние просторы для учебы. Ее отец, продолжая королевскую традицию, разводил чистокровных скаковых лошадей. Он и познакомил Елизавету со всеми аспектами конноспортивного мира и коневодства, впервые посадив ее на лошадь в три года. К 1938-му принцесса начала осваивать боковую посадку – обязательный навык для ежегодной церемонии выноса знамени, проводящейся на день рождения монарха. В красном мундире, длинной темно-синей юбке-амазонке и черной треуголке Елизавете предстояло ехать во время парада верхом во главе тысячи четырехсот с лишним военных.

Езда верхом дважды в неделю помогала выработать спортивную форму и укрепить мышцы, а также учила не терять голову в минуту опасности. Елизавета испытывала безграничный восторг, перемахивая через препятствия и скача по полям и лесам, сбрасывая на время оковы официальных обязанностей. И хотя охоту на лис она тоже пробовала в подростковом возрасте – сперва с английскими фоксхаундами в Беркшире, потом со сворой Бофорта в Глостершире, – ее уже увлекло коневодство и скачки.

Наведываясь вместе с отцом в конюшни Хэмптон-Корта и Сандрингема, Елизавета получала начатки знаний о племенной работе, потихоньку начинала разбираться в родословных вариациях темперамента и экстерьера, жизненно важных для выведения хороших скакунов. Она смотрела на грозных жеребцов, кобыл и их потомство, наблюдала, как тренируют молодняк на уилтширских “прогонах” – больших полосах пружинистого грунта на косогорах, повторяющих линию ипподромного трека. Она знакомилась с грумами и конюхами, тренерами и жокеями – этой замкнутой кастой со своим особым взглядом на жизнь, которая вертится вокруг лошадей. Спустя годы Елизавета заметила художнику Фролику Уэймоту, что “лошади – величайшие в мире уравнители” (32).

Так же легко складывались отношения Елизаветы с собаками. В 1933 году ее отец проникся симпатией к вельшкорги – коротколапым ушастикам с лисьей мордой – и подарил дочери щенка по кличке Дуки, положив начало королевской стае, которая впоследствии станет визитной карточкой Елизаветы. В разное время в стае насчитывалось до двенадцати собак, которые “стелятся перед королевой, будто живая ковровая дорожка” (33), как выразилась принцесса Уэльская Диана. Собаки придают обстановке непринужденность и служат отличной темой для беседы, но кого-то из гостей или персонала могут и напугать, клацнув зубами. “Они овчарки, пастушьи собаки, им свойственно кусаться, – объяснила как-то Елизавета II и добавила с лукавой улыбкой: – Людей они тоже пытаются пасти” (34).

Еще до переезда в Букингемский дворец в 1937 году, когда взошел на трон отец Лилибет, юной принцессе было нелегко заводить друзей. Превращение в предполагаемую престолонаследницу обязывало заходящих к ней девочек приседать в реверансе и называть ее “мэм”. “Это очень мешало” (35), – вспоминает леди Элизабет Кавендиш, которую приглашали на игры и чай в Букингемский дворец. Во время одного из приездов королевской семьи к 12-му графу и графине Эрли в шотландский замок Кортахи сын Эрли Джеймс Огилви толкнул принцессу Елизавету на диван. Через мгновение к нему подскочил отец и ткнул его в живот со словами: “Так нельзя обращаться с королевскими особами!” “Принцесса не обиделась, – вспоминал Огилви, – но те рамки, в которых она воспитывалась, такое обращение запрещали” (36).

Как подметила Крофи, жизнь во дворце “отделяла тебя от окружающего мира прозрачным занавесом” (37). Букингемский дворец – это огромное здание из семисот семидесяти пяти комнат, скорее штаб-квартира монархии, чем дом. Лилибет долгими часами просиживала у окна, наблюдая за бурлящей внизу жизнью и гадая, какая эта жизнь у “настоящих людей” (38).

Чтобы расширить круг общения принцессы и преодолеть обособленность, Крофи организовала во дворце женский скаутский отряд. Изначально он насчитывал двадцать человек и состоял из родственниц принцессы – в частности, Патриции Маунтбеттен, начальницы Патруля зимородков, под “довольно жестким” (39) (по мнению Лилибет) командованием которой оказалась предполагаемая престолонаследница, – и приятельниц из аристократических семей – например, леди Камиллы “Микки” Уоллоп (дочери 9-го графа Портсмута), а также дочерей шоферов и дворцового персонала.

Устраивая штаб либо в специально отведенном помещении дворца, либо в летнем домике на территории сада площадью сорок акров, девочки разводили костры, наблюдали за птицами и играли в командные игры. Характер будущей королевы постепенно закалялся. Она “росла с убеждением, что люди не должны видеть твоих слез, – вспоминала Патриция Маунтбеттен. – “Если упала, не хнычь”, – внушали ей в детстве” (40).

Всех высокопоставленных лиц, которых принимали король и королева, представляли принцессе, и она должна была поддерживать с ними умные разговоры за столом. Елизавета интересовалась людьми не меньше матери, однако ей не хватало присущего Елизавете-старшей искреннего оживления при виде гостей. Королева Елизавета помогала Лилибет преодолеть скованность с помощью ролевых игр, где изображала архиепископа Кентерберийского и других важных особ. Королева внушала дочери истину, усвоенную еще от собственной матери: “Если тебе скучен человек или занятие, виновата ты сама” (41). Кроме того, она учила дочерей не тушеваться под пристальными взглядами трех тысяч гостей во время приемов в саду Букингемского дворца и двигаться размеренным шагом. “Нельзя слишком спешить, когда пробираешься через толпу к чайному столу. Это некрасиво” (42), – наставляла сестру Лилибет.

В своих красочных письмах из заграничных вояжей с Георгом VI королева Елизавета знакомила дочь с большим миром и жесткими требованиями королевского служения. Во время путешествия родителей в Канаду и Соединенные Штаты в 1939 году Лилибет и Маргарет Роуз отмечали путь их следования на картах, развешанных по классной комнате. Американцы в описании королевы представали “очень милыми и легкими в общении… им приятно видеть, что мы обычные и довольно учтивые люди, по уши заваленные работой” (43). Она признавалась, что “иногда не силах сдержать слезы при виде их искренних эмоций” (44), но не скрывала, насколько тяжело “почти непрерывно оставаться на арене… наступает момент, когда держаться становится невозможно” (45).

Глубокую христианскую веру у Лилибет тоже воспитала мать. Королева Елизавета читала дочерям Библию и заучивала с ними молитвы и псалмы из “Книги общественного богослужения”. “Королева знает молитвенник назубок” (46), – засвидетельствовал Джордж Кэри, 103-й архиепископ Кентерберийский, впоследствии лорд Клифтон. Королева Елизавета проявляла свою набожность ежевечерней коленопреклоненной молитвой и ту же привычку передала дочери. “Она происходит из поколения, для которого молиться на коленях перед сном вполне естественно, – говорит Кэри. – Для молитвы необходим настрой, и коленопреклоненная поза помогает проявить смирение перед Всевышним” (47).

Королева Елизавета уделяла внимание и более обыденным вещам. Кларисса Иден, вдова сэра Энтони Идена (1-го графа Эйвона), второго премьер-министра Елизаветы II, восхищалась тем, как королева “держит осанку, не касаясь спинки стула. И может сидеть так часами” (48). Это умение Елизавета переняла в раннем возрасте от матери, твердо убежденной, что “спина леди ни в коем случае не должна касаться спинки стула” (49).

В детстве Лилибет страдала вспыльчивостью – эта семейная черта наблюдалась не только у ее отца, но и у Георга V, и у Эдуарда VII, – и мать лечила этот недостаток как личным примером, так и наставлениями. Мать самой королевы Елизаветы, графиня Стратмор, “учила своих детей (а те учили своих) владеть собой и не давать воли настроению” (50), – говорит Мэри Клейтон. Принципы просвещенного воспитания, которых придерживалась королева Елизавета, строились на поощрении и понимании: не высмеивать, пресекать хвастовство, не повышать голос и “ни в коем случае не кричать и не запугивать”, иначе “потеряешь драгоценное доверие” (51). Как она писала в письме к Лилибет, “главное – держи себя в руках, не изменяй своему слову и будь любящей” (52).

Как удалось Елизавете – обладательнице ста пятидесяти кукол и конюшни из тридцати взнузданных и оседланных игрушечных лошадок ростом в один локоть, девочке, не знавшей ни в чем отказа, которой за столом прислуживали лакеи в алых ливреях, – вырасти неизбалованной и незаносчивой? “Ее растили строгие няни, – объясняет приятельница королевы с пятилетнего возраста. – Я помню, как однажды принцесса Елизавета и принцесса Маргарет прибыли на чай, и принцесса Елизавета поставила локти на стол. Миссис Найт велела: “Уберите!” Я не думала, что принцессу нужно воспитывать, но ее воспитывали, насколько это по силам няне, и королева никогда не нарушала правил” (53).

Клара “Алла” Найт, родом из Хертфордшира, нянчила королевских детей и на пару с шотландской нянькой Лилибет, Маргарет “Бобо” Макдональд, отвечала за девочек за пределами классной комнаты, проводя с обеими принцессами гораздо больше времени, чем их родители. Бобо – согласно характеристике лакея Джона Дина, “смекалистая и довольно категоричная кнопка” (54) – служила в королевской семье до самой своей смерти в 1993 году. “Королеве доставляло удовольствие общаться с простой и здравомыслящей шотландкой” (55), – говорит Мэри Клейтон.

Воспитывая опрятность и бережливость, Алла и Бобо приучали Лилибет аккуратно складывать и расставлять вещи (56), хранить оберточную бумагу разглаженной и свернутой конвертиками, а ленты – в тугих рулончиках и выключать свет за собой. Принцессе выдавались карманные деньги, по пять шиллингов в неделю, – полезная мера, но несколько надуманная, учитывая шесть тысяч фунтов годового дохода Елизаветы. Раздеваясь, принцесса послушно сворачивала одежду и вешала под кисейно-кружевной чехол, не швыряя ничего на пол и не оставляя на креслах. Еще Алла и Бобо отучили ее грызть ногти, однако им не удалось до конца победить то, что Хелен Миррен называла “нервным мандражом” (57), скрытым за внешним спокойствием: у взрослой Елизаветы осталась привычка вертеть на пальце помолвочное и обручальное кольца.

Огромное влияние на Елизавету оказала и ее бабушка по отцовской линии, королева Мария, супруга короля Георга V. Она была очень важной и чопорной, к ужину неизменно выходила в диадеме (58), даже если за столом кроме нее с супругом никого не было. Фотограф Сесил Битон отмечал, что она “никогда не смотрит в лицо” (59). “Королева Мария носила диадемы, как шляпки, – свидетельствовала Дебора Митфорд, герцогиня Девонширская, – словно не мыслила себя без них” (60). Она отличалась безукоризненными манерами и абсолютной преданностью долгу. Незадолго до своей кончины в возрасте восьмидесяти пяти лет королева Мария трогательно пожалела, что ни разу в жизни не лазила через забор (61).

Строгая блюстительница протокола, королева Мария требовала, чтобы Лилибет и Маргарет Роуз приседали перед ней в реверансе при каждой встрече. Она не позволяла себе абсолютно никакого проявления эмоций – максимум едва заметно поджать губы в знак удивления – и внушала Лилибет, что для монарха неприемлемо улыбаться на людях. Стоило Лилибет заикнуться о “толпе людей, которая будет ждать нас снаружи” (62) после концерта, и бабушка наказала ее за эту хвастливую реплику немедленной отправкой домой. Лилибет с готовностью усваивала даже самые трудные уроки, отчасти благодаря тому, что отличалась такой же сосредоточенностью, прилежанием и уравновешенностью, как и королева Мария. Впоследствии она не раз будет приводить в пример свою строгую бабушку.

Черчилль отмечал, что, при всей своей строгости и консерватизме, королева Мария “не боялась новых веяний” (63). Эта парадоксальная широта сознания и побудила ее воспитывать Елизавету более сурово, тогда как королева-мать была склонна слегка ослабить хватку, чтобы “детство сохранилось в воспоминаниях дочерей счастливым” (64). Действуя через Крофи, королева Мария вносила изменения в расписания и учебные программы, поднимала планку в выборе литературы для чтения, приветствовала заучивание стихов наизусть как “чудесный способ тренировки памяти” (65). Она водила Лилибет и Маргарет на экскурсии в музеи и картинные галереи, на монетный двор, в Банк Англии, в Гринвичский дворец и Тауэр.

Королева Мария страстно увлекалась историей – особенно родословной королевской семьи – и для Лилибет сама выступала живой связью с прошлым. Ее дед, принц Адольф, герцог Кембриджский, был сыном короля Георга III; королева Виктория была ее крестной, а еще она знала двух самых выдающихся британских премьер-министров – Уильяма Гладстона и Бенджамина Дизраэли. Она рассказывала о пышных торжествах Дели Дурбар 1911 года, когда ее и короля Георга V чествовали как императора и императрицу Индии, а также о происхождении и характеристиках королевских драгоценностей, в которых красовалась без стеснения, иногда прикалывая ослепительные бриллианты “Куллинан” I и II (530,2 и 317,4 карата соответственно) на свою обширную грудь на манер броши.

В сонме наставников и воспитателей Елизаветы особое место занимает ее отец. Лишь Георг VI мог открыть ей, каково это – быть монархом, в чем трудности и как лучше с ними справляться. Елизавета схватывала быстрее отца, которому тяжело давалось заучивание цифр и фактов, и отличалась большей уравновешенностью, однако застенчивостью и целеустремленностью она пошла в него. Она восхищенно наблюдала, как отец борется с заиканием перед ежегодным рождественским обращением к народу и как прилежно он делает за обедом пометки для памяти в специальном блокноте. Отцовское упорство, говорила она впоследствии, служило ей примером (66).

Незабываемые уроки мужества, стойкости и верности долгу принцесса получила от отца во время Второй мировой войны. Лилибет было всего тринадцать, когда 3 сентября 1939 года после вторжения Гитлера в Польшу Британия объявила Германии войну. Полтора месяца спустя (67), сидя вместе с Маргарет Роуз и Крофи в Шотландии, Елизавета читала “К высокой музыке” Милтона, когда по радио сообщили, что нацисты потопили линкор “Ройял Оук”, нанеся первый сокрушительный удар по британскому боевому духу. Король распахнул двери своей шотландской резиденции Балморал для матерей с детьми, эвакуированных из порта Глазго перед немецкими бомбардировками. Под руководством Крофи принцессы (68) угощали эвакуированных чаем и беседовали с женщинами об их сыновьях и мужьях, ушедших в армию.

10 мая 1940 года немецкие войска вторглись в Голландию, Бельгию, Люксембург и Францию, Невилл Чемберлен оставил пост премьер-министра Британии, и его сменил Уинстон Черчилль. Лилибет рыдала, слушая по радио прощальную речь Чемберлена, – было ясно, что спустя почти девять месяцев напряженного ожидания начинается настоящая война. Через два дня принцесс отослали за двадцать одну милю от центра Лондона под защиту крепостных стен средневекового Виндзорского замка, где девочки и оставались до победы над Германией в мае 1945 года. Из соображений безопасности место их пребывания держалось в тайне, хотя выходить за пределы тринадцати акров замковой территории им позволяли.

Всю войну король и королева либо жили в Букингемском дворце, либо перемещались по стране в королевском поезде из десяти вагонов, навещая войска, фабрики, больницы и пострадавшие от бомбардировок районы. Много раз они приезжали к дочерям в Виндзор и ночевали в гулком убежище, выстроенном под Брансуикской башней замка, или в укрепленных апартаментах на первом этаже башни Виктории. Оставаясь работать в Лондоне, они подвергали себя большой опасности, но завоевывали тем самым народное признание. Когда люфтваффе начало массированные бомбардировки британских городов и военно-стратегических объектов летом 1940 года, Букингемский дворец выдержал девять попаданий. Вторая бомба, сброшенная в середине сентября, разрушила дворцовую часовню и чуть не убила короля и королеву.

Подростковые годы Елизаветы, как и всех ее ровесников, прошли в чрезвычайной ситуации, созданной войной. Однако вопреки утверждениям некоторых обозревателей, принцессу вовсе не обрекали на затворничество среди женщин и не погружали в “анабиоз” (69). Напротив, жизнь в замке познакомила ее с мужским миром, в который ей придется впоследствии войти в статусе королевы. Елизавета часто общалась с молодыми офицерами Гвардейского гренадерского полка, призванного охранять королевскую семью. (Гренадерский полк, созданный в 1656 году, входит в число семи парадных частей Королевской гвардейской дивизии под эгидой монарха. Остальные – это четыре пеших полка, Колдстрим, Шотландский, Ирландский и Валлийский, и два кавалерийских, Лейб-гвардейский и тот, который после объединения Королевской конной гвардии и Королевских драгун стал называться “Блюз энд Ройялз”.) “Меня растили в мужском окружении” (70), – скажет позже сестра Елизаветы Маргарет.

В шестнадцатилетнем возрасте Елизавете присвоили звание почетного полковника гренадеров, и полк подвергся первой из многих последующих инспекторской проверке со стороны обладательницы ястребиного взора. Суровая критика побудила одного из майоров посоветовать Крофи тактично намекнуть принцессе, что “первое качество по-настоящему хорошего офицера – умение сочетать справедливость с милосердием” (71).

Офицеры приходили на чай и на более официальные обеды, где Елизавета руководила рассадкой и оттачивала мастерство хозяйки приема. В число постоянных гостей входили лорд Руперт Невилл и Хью Юстон (впоследствии герцог Крафтон), дружба с которыми сохранится на всю жизнь. Приходили также поправляющиеся или находящиеся в отпуске офицеры, среди которых были летчики из Новой Зеландии, Австралии, Канады и Соединенных Штатов. Из “довольно застенчивой барышни” (72) Елизавета превратилась в “очаровательную девушку, способную изящно выйти из любой ситуации, – свидетельствовала Крофи. – Она стала великолепным собеседником”.

Елизавета с сестрой “ни на минуту не забывали, что идет война, – говорит Антуанетта де Беллэг. – Однако уныния и обреченности не было” (73). В Виндзорском замке проводилось затемнение, подступы ощетинились колючей проволокой и зенитными батареями, просторные залы освещались тусклыми лампочками слабого накала, а горячей воды подавалось так мало, что ванны наполняли только на тринадцать сантиметров, по отметке, специально сделанной на этой высоте. Тем не менее питалась семья хорошо, на стол подавали мясо и дичь из прочих королевских резиденций. Принцессы привыкли к “свисту и вою бомб” (74), и только их мать переживала, что “они стали совсем другими” (75), потому что “орудия бьют без передышки” и в окрестностях замка снаряды сыплются дождем – к концу войны число сброшенных фугасов приближалось к трем сотням. “Они очень послушные и уравновешенные, – писала она королеве Марии, – однако за дверью все время кто-то дышит, а иногда и отпрыгивает, и это начинает нервировать” (76).

Несколько раз семья уезжала ненадолго в Балморал, где, к радости королевы Елизаветы, у дочерей “появлялся аппетит и румянец” (77) после прогулок на свежем воздухе среди покрытых вереском холмов над Ройял-Дисайд, долиной, вытянувшейся вдоль реки Ди, которой со времен королевы Виктории и принца Альберта было отдано сердце королевской семьи. Прапрадед и прапрабабка предполагаемой престолонаследницы приобрели Балморал в 1853 году, влюбившись в шотландское высокогорье. “Здесь все дышит свободой и покоем, – писала Виктория в своем дневнике, – заставляя забыть о внешнем мире с его глупой суетой” (78).

Виктория и Альберт снесли купленную усадьбу и построили из сияющего бежевого гранита, сереющего со временем, замок Балморал с тридцатиметровой башней, множеством эркеров и шпицев – по собственноручному проекту Альберта, адаптировавшего баронский стиль. Во внутреннем убранстве спорили друг с другом шотландские клетчатые пледы, шторы, ковры, линолеум, обои с чертополохом, пейзажи сэра Эдвина Ландсира и оленьи головы, украшающие коридоры. За огромными окнами зеленели газоны, сады, сосновые леса и холмы над долиной Ди – земной рай, служивший местом семейных вылазок.

За четыре десятилетия, прошедшие после смерти Виктории в 1901 году, Балморал совершенно не изменился, и ее потомки ощущали волшебство этих мест в полной мере. В дорогих сердцу местах семья проводила два месяца каждую осень, возобновив священную традицию в конце войны. Во время коротких семейных вылазок в шотландские горы Лилибет подстрелила своего первого оленя (79) и поймала первого лосося (80) – в скромные три с половиной килограмма весом. Король с супругой, дочерьми и придворными развлекались после ужина игрой в шарады, затягивавшейся до полуночи и запомнившейся тем, как Томми Ласселл сорвал голос, изображая сенбернара (81).

В начале войны король и королева поддерживали светскую жизнь периодическими балами в Букингемском дворце и Виндзорском замке. Один из танцевальных вечеров для “барышень и кавалеров” (82) в декабре 1943 года в Виндзоре продолжался до четырех часов утра. Король, обладавший лаврами “лучшего танцора вальсов в мире” (83), не знал удержу на паркете и даже возглавил цепочку конги, проведя ее по анфиладе ослепительных парадных покоев. До конца войны Елизавете еще несколько раз удавалось попасть в Лондон – на редкие званые ужины и на первую в своей жизни оперу “Богема”, которую в Новом театре давала труппа Сэдлерс-Уэллс.

Крофи старалась поддерживать в замке непринужденную атмосферу, организуя игры в прятки, в “сардинки” [7] и в поиск сокровищ с офицерами, а еще она организовала Общество мадригалов, чтобы девочки могли заниматься пением вместе с гвардейцами и юношами из Итона. На Рождество принцессы вместе с местными школьниками участвовали в ежегодной большой пантомиме, которая разыгрывалась в зале Ватерлоо. Елизавета пела и отбивала чечетку перед пятью сотнями зрителей, среди которых были также горожане и солдаты. Крофи отметила ее манеру держаться, а на тренера верховой езды Хорэса Смита произвели впечатление “апломб и уверенность” (84) принцессы, а также задор, с которым произносились комические реплики.

Время от времени приходили скорбные вести о гибели на фронте знакомых офицеров – так, в 1942 году дядя Елизаветы, принц Георг, герцог Кентский, разбился в воздушном бою, оставив троих детей, младшему из которых едва исполнилось семь недель. “В какое жуткое время приходится расти детям, – писала королева Елизавета своему брату Дэвиду в 1943 году. – Лилибет знакомится в Виндзоре с молодыми гренадерами, а потом они гибнут, и это ужасный удар для молодой девушки” (85). Несмотря на более поздние свидетельства знакомых, что королеве практически невыносимо писать соболезнования по случаю смерти близких, во время войны она с готовностью брала перо и писала матери погибшего офицера, “рассказывая вкратце, как его ценили в Виндзоре и о чем они беседовали” (86), – вспоминает Крофи.

Антуанетта де Беллэг, Марион Крофорд и Генри Мартен продолжали учить Елизавету и в годы войны. Мартен поднимался на холм к замку в двуколке, держа на коленях набитый учебниками саквояж. Сэр Оуэн Морсхед, придворный библиотекарь, разнообразил учебный план регулярными осмотрами коллекций Виндзорского замка, включавших такие артефакты, как рубаха, в которой был казнен Карл I, и свинцовая пуля, сразившая лорда Нельсона в Трафальгарской битве. (Бесценные полотна на время войны были вынуты из рам и вывезены из замка.) Будущая королева скажет впоследствии, что считает Виндзор своим домом, поскольку он олицетворяет “самые счастливые воспоминания детства” (87).

Скаутский отряд действовал по-прежнему и неожиданно стал для Елизаветы полигоном демократического общения, пополнившись девочками-подростками из семей беженцев, когда в Виндзоре приютили жителей разбомбленного лондонского Ист-Энда. Скауты завоевывали значки за готовку, под руководством замковой экономки выпекая кексы и оладьи (впоследствии Елизавета блеснет своим умением перед американским президентом), варя суп и делая рагу (88). Беженки, объяснявшиеся на кокни и не отличавшиеся манерами, никак не выделяли будущую королеву, называли ее Лилибет (тогда как даже для дочерей аристократов это семейное прозвище было под запретом), заставляли мыть посуду в жирной лохани и убирать обугленные головешки от костров (89).

Самым необычным – и памятным – опытом стала для Елизаветы трехнедельная практика, которую в 1945 году, в возрасте восемнадцати лет, она проходила в Центре подготовки механиков-автомобилистов, организованном Вспомогательной территориальной службой. Полученные там навыки упомянуты в ключевой сцене фильма “Королева”, когда Хелен Миррен, уверенно проведя “лендровер” по холмам Балморала, садится днищем на камень, форсируя реку Ди. “По-моему, я сломала кардан” (90), – сообщает она своему главному егерю Томасу по телефону. “Вы уверены, мэм?” – спрашивает тот. “Абсолютно. Причем передний, так что полному приводу конец. Я ведь была механиком в войну, помните?”

Эпизод в фильме выдуманный, однако Елизавета II действительно гордится своим умением разбираться в автомобиле. Спустя более двух десятилетий после войны она призналась лейбористке Барбаре Касл, что лишь тогда, на курсах по автоделу, ее оценивали наравне с ровесниками (91). На самом деле остальные одиннадцать учениц в центре подготовки были семью годами старше, однако второй субалтерн-офицер Елизавета Александра Мария Виндзор носила ту же невзрачную форму и получала те же задания: училась водить трехтонку в плотном лондонском потоке, менять колеса и свечи, разбираться в работе системы зажигания, прокачивать тормоза и перебирать двигатель. Елизавета ходила перемазанная в машинном масле и салютовала старшим по званию. Однако в результате она обрела уверенные навыки вождения. “Я никогда столько не вкалывала, – признавалась она знакомой. – Раньше я ни малейшего представления не имела обо всех этих загадочных машинных внутренностях” (92).

Если не считать первого радиообращения к потерявшим кров детям в 1940 году – сентиментальной речи, зачитанной девичьим голоском с тщательно отрепетированными паузами и интонациями, – до последних лет войны Елизавете почти не приходилось выполнять официальных обязанностей. В 1944 году она побывала с королем и королевой в Уэльсе на встрече с шахтерами и выступила с первыми речами в Лондоне в Детской больнице королевы Елизаветы и Национальном обществе предупреждения жестокого обращения с детьми, спустила на воду свой первый линкор и присутствовала на первом официальном обеде в Букингемском дворце в честь премьер-министров британских доминионов.

Когда Англия праздновала День Победы 8 мая 1945 года, Елизавета вместе с родными и премьер-министром Уинстоном Черчиллем вышла на балкон Букингемского дворца приветствовать ликующую толпу. Вечером они с Маргарет Роуз под присмотром Крофи, Тони де Беллэг и королевского адъютанта выбрались за пределы дворца (93). Собралось шестнадцать человек, среди которых была и кузина Елизаветы, Маргарет Роудз, и несколько гвардейцев, в том числе Генри Порчестер, который на всю жизнь останется другом королевы и ближайшим советником в вопросах коневодства и скачек. Щеголяя своей формой автомеханика, будущая королева подхватила друзей под руки и увлекла их в толпу. Они устроили забег по Сент-Джеймс-стрит, радостно сплясали конгу, ламбет-уок и хоки-коки. Вернувшись к дворцовой ограде, принцессы вместе с толпой принялись скандировать: “Хотим видеть короля! Хотим видеть королеву!” – и приветствовали вышедших на балкон родителей восторженным воплем. Когда Елизавета и Маргарет Роуз проскользнули обратно во дворец через садовую калитку, королева Елизавета “накормила нас собственноручно приготовленными сэндвичами” (94), – вспоминает Тони де Беллэг.

На следующий вечер вылазку повторили. “Снова в народ, – записала Елизавета у себя в дневнике. – Набережная, Пикадилли, Пэлл-Мэлл, прошли не одну милю. Видели родителей на балконе в 12:30 ночи – ели, гуляли, спать в три утра!” (95) “Это был небывалый полет на крыльях свободы, – пишет Маргарет Роудз, – золушкин бал наоборот, когда принцессы притворялись обычными людьми из толпы” (96).

Три месяца спустя тем же составом они отправились отмечать победу над Японией. И снова “прошли не одну милю” (97), как записала Елизавета. “Пробежали через “Риц” <…> пили в “Дорчестере”, дважды видели родителей, на огромном расстоянии, везде толпы”. На этот раз Елизавету узнали и приветствовали, хотя полиция предупредила гуляк, что “принцессы хотели бы остаться инкогнито, и к ним больше не приставали” (98).

Окончание войны Елизавета встретила девятнадцатилетней. Несмотря на затворничество в стенах Виндзора, она испытала много такого, что для юного отпрыска королевской семьи, воспитываемого в привычных рамках, осталось бы неведомым. Она увидела родителей в героическом свете, олицетворением долга и мужества, она пережила горечь потерь и пообщалась с людьми за пределами королевского круга. Она получила новые обязанности, впереди уже маячил следующий этап, несущий перемены не только в статусе предполагаемой престолонаследницы, но и в личной жизни, однако эту тайну она хранила со свойственной ей и в дальнейшем скрытностью. Из девочки-подростка, которой она была в начале войны, Елизавета превратилась в прекрасную девушку.

...

“Наверное, в этот момент все подумали: “Ага!”

Принцесса Елизавета и Филипп обмениваются красноречивыми взглядами на свадьбе их кузины леди Патриции Маунтбеттен. Октябрь 1946 года. © TopFoto/The Image Works

Глава вторая Рука и сердце

“Там был целый батальон симпатичных молодых людей” (1), – вспоминает леди Анна Гленконнер, чьи родители, граф и графиня Лестерские, были друзьями и соседями короля Георга VI и королевы Елизаветы по норфолкской резиденции Сандрингем. Однако Лилибет “определила свою судьбу и еще в юности отдала свое сердце принцу Филиппу. Он был идеалом – хорош собой и к тому же иностранный принц”.

В каком-то отношении ее выбор можно назвать традиционным, поскольку принцесса с Филиппом состояли в родстве, однако не настолько близком, чтобы вызывать осуждение. Они приходились друг другу четвероюродными братом и сестрой, имея общих прапрабабку и прапрадеда – королеву Викторию и принца Альберта. При этом в жилах Филиппа текло больше “голубой крови”, чем у Елизаветы, дочери обычной британской аристократки (пусть и дальней родственницы английских и шотландских монархов), поскольку его родителями были принцесса Алиса Баттенбергская (правнучка королевы Виктории) и греческий принц Андрей, потомок датского принца, приглашенного на греческий трон в середине XIX века. И у Лилибет, и у Филиппа имелась родня в большинстве правящих европейских династий, где столетиями практиковалось кровосмешение. Королева Виктория состояла в еще более близком родстве со своим супругом – двоюродном, по бабушке, вдовствующей герцогине Кобургской. Мать Виктории (тоже Виктория) и отец Альберта Эрнст были братом и сестрой.

С другой стороны, Филипп имел за плечами незавидную биографию и не тянул на выгодную партию. Королева Елизавета не скрывала, что предпочла бы выдать дочь за кого-нибудь из ее английских друзей-аристократов, например из семьи Стратмор – будущих герцогов Графтонских, Рутлендских и Бэклу, или Генри Порчестера, будущего графа Карнарвона. Филипп, в отличие от них, не мог похвастаться ни обширными владениями, ни состоянием.

Принц родился 10 июня 1921 года на острове Корфу, однако в Греции прожил не более года, поскольку вся королевская семья была изгнана из страны после переворота. Вместе с четырьмя старшими сестрами родители вывезли его в Париж, где их приютили в своем доме богатые родственники. Гордый кадровый военный, экстраверт и остроумец принц Андрей оказался не у дел, Алисе (официально титулуемой “принцесса Греческая”) приходилось тяжело с большим семейством, не в последнюю очередь из-за врожденной глухоты. И все же Филипп в эти годы не знал отказа в семейной, преимущественно женской, любви и заботе. Он ходил в американскую школу в Сен-Клу, научился свободно говорить по-французски и добиваться своего.

Безоблачное детство закончилось, когда восьмилетнего принца отослали в Чим, английскую частную школу-пансион. Год спустя у матери Филиппа случился нервный срыв, и она попала на несколько лет в лечебницу для душевнобольных, что привело в конечном счете к расставанию родителей. Алиса перебралась в Афины и основала там православный монашеский орден, посвятив себя служению Господу.

Принц Андрей тоже практически не участвовал в жизни сына, прожигая собственную в Монте-Карло с любовницей, насколько позволяло мизерное годовое содержание (2). Обучение Филиппа оплачивали благодетели из числа родных и знакомых. Четыре сестры Филиппа вышли замуж за богатых немецких принцев – в некоторых случаях связанных с нацистской партией – и принимали младшего брата на школьные каникулы, пока растущая гитлеровская агрессия не положила этим визитам конец. Дважды за отроческие годы Филиппу пришлось переживать смерть близких – сперва погибла в авиакатастрофе его сестра Сесилия с семьей, а годом позже рак свел в могилу его любимого дядю и опекуна Джорджа Маунтбеттена, 2-го маркиза Милфорд-Хейвена.

Филипп был обречен на бесконечные скитания по чужбине, без дома и родительской поддержки. Годы спустя на вопрос о том, каково было расти без корней, он ответил: “Семья развалилась <…> мне оставалось только смириться и жить дальше. Так надо. Ничего не поделаешь” (3). Покинув Чим в 1933-м, он провел год в Салеме, немецкой школе-пансионе под управлением прогрессивного педагога-еврея по имени Курт Хан. Посидев в нацистских застенках, Хан бежал в 1934 году на шотландское побережье Северного моря и основал там Гордонстоунскую школу, куда вскоре поступил Филипп.

В Гордонстоуне не только давали знания, но и воспитывали в учениках лидерские качества, ответственность и физическую выносливость (суровыми тренировками и холодными обливаниями). Достойно преодолев трудности, Филипп стал первым учеником (“старостой школы”). “Он был из числа тех, кто уже в раннем возрасте проявляет способности к бескорыстному служению и не требует положенных по крови привилегий” (4), – вспоминал Хан. В итоговой характеристике Хан называл Филиппа “прирожденным лидером” (5), которому нужна “соответствующая роль с суровыми требованиями, чтобы раскрыться во всей полноте”. Директор видел в нем “остроту ума и характер” (6) вкупе с “безрассудством”, а также отмечал, что лидерским качествам Филиппа “временами мешают нетерпение и нетерпимость”.

Оказавшись в Великобритании, Филипп попал под покровительство тамошних родственников – своей бабки Баттенберг, вдовствующей маркизы Милфорд-Хейвен, проживавшей в апартаментах Кенсингтонского дворца, а также младшего брата матери, Луиса “Дики” Маунтбеттена, впоследствии 1-го графа Маунтбеттена Бирманского, который усердно налаживал связи с королевской родней.

Высокий (метр восемьдесят ростом), синеглазый, светловолосый, с точеными чертами, Филипп выглядел настоящим Адонисом. Кроме того, он отличался спортивным сложением, галантностью, уверенностью и толикой дерзости. Он был находчивым, энергичным и деятельным, однако при этом скорее одиночкой, склонным, в силу своей недолюбленности, ощетиниваться чуть что. “Принц Филипп гораздо ранимее, чем кажется, – свидетельствовала его кузина Патриция Маунтбеттен, старшая дочь Дики. – У него было трудное детство, и жизнь заставила его нарастить броню, чтобы не пропасть” (7).

В статусе кузенов судьба сводила Филиппа и Елизавету дважды: сперва на свадьбе родственницы в 1934 году, а затем на коронации короля Георга VI в 1937-м. Однако лишь 22 июля 1939 года, когда король и королева привезли дочерей в дартмутский Королевский военно-морской колледж, тринадцатилетняя принцесса познакомилась с кадетом Филиппом ближе.

С подачи Дики Маунтбеттена, офицера британского флота, Филипп получил приглашение на ланч и чай с королевской семьей. Крофи видела промелькнувшую между ним и принцессой искру, написав впоследствии, что Лилибет “не сводила с него глаз” (8), хотя он “не обращал на нее особого внимания” – неудивительно, ведь он уже выходил в свет, а она едва переступила порог отрочества. Тем поразительнее глубина и сила чувств Елизаветы и ее решимость выйти замуж именно за Филиппа.

В годы войны Филипп время от времени навещал кузин в Виндзорском замке и переписывался с принцессами, уходя в море. Он служил в британском ВМФ на Средиземном море и Тихом океане, получил благодарность за проявленную отвагу после сражения с итальянскими силами у мыса Матапан в 1942 году. К декабрю 1943 года друзья и родные уловили романтические флюиды между Елизаветой и Филиппом, когда принц, отпущенный на побывку на Рождество, смотрел на игру семнадцатилетней Елизаветы в пантомиме “Аладдин” в Виндзорском замке. Вскоре после этого королева Мария писала своей подруге Мейбелл, графине Эрли, что кузены “влюблены уже полтора года. На самом деле, мне кажется, даже дольше” (9). Король проникся большой симпатией к Филиппу, отметив в разговоре с матерью, что молодой человек “умен, обладает чувством юмора и правильно мыслит” (10). Однако и король, и королева считали Лилибет слишком юной, чтобы всерьез задумываться о выборе спутника.

Летом 1944 года Филипп приехал в Балморал и после писал королеве Елизавете, какое удовольствие участвовать в “простых семейных радостях и развлечениях, в которые тебя с готовностью принимают” (11). В декабре этого же года, пока Филипп был на флоте, его шестидесятидвухлетний отец умер от остановки сердца в номере отеля “Метрополь” в Монте-Карло. Своему двадцатитрехлетнему сыну он оставил лишь несколько чемоданов одежды, помазок с костяной ручкой, запонки и перстень с печаткой, который Филипп затем будет носить не снимая (12).

Пока Филипп завершал службу на Дальнем Востоке, Лилибет наслаждалась свободой послевоенного периода. В августе 1945 года она вовсю радовалась балморалской вольнице, охотясь на оленей, устраивая пикники на вересковых пустошах и распевая “народные припевки” (13) с родителями. Единственной утратой, омрачившей это радостное время, стала смерть няни Елизаветы, Аллы, которая скончалась в декабре 1945 года после непродолжительной болезни во время первого семейного Рождества в Сандрингеме, только что открытом после шестилетнего перерыва.

Той осенью Лилибет получила в Букингемском дворце собственные апартаменты с золотисто-розовой цветочной отделкой (14) и видом на Биг-Бен, а также обрела личный маленький “двор”, состоящий из двух фрейлин, лакея (называемого также пажом), горничной и Бобо, которая теперь выполняла обязанности ее камеристки (приближенной, которую посвящают в личные дела). Одну из фрейлин, миссис Викари Гиббс (15), а также свою кузину леди Мэри Кембридж и нескольких гвардейцев Лилибет пригласила в Сандрингем, самостоятельно развлекала гостей за ужином, включала радио и участвовала в играх.

На приеме, который устроили Гренфеллы в своем особняке в Белгравии в феврале 1946 года в честь празднования мира, принцесса поразила Лору Гренфелл “абсолютной непринужденностью <…> Она располагает к себе остроумием и добрым юмором <…> Все рыдали от смеха, когда она рассказывала о часовом, сбившем штыком ружья собственную шапку, когда брал на караул” (16). Елизавета “перетанцевала все танцы” (17). Она “веселилась до упада”, а “гвардейцы в форме выстраивались в очередь”.

В марте 1946 года Филипп окончательно вернулся в Лондон. Он поселился в доме Маунтбеттенов на Честер-стрит, вверив свой потрепанный гардероб заботам дядюшкиного дворецкого. Филипп был частым гостем (18) в Букингемском дворце – лихо влетал через боковой въезд на своем черном спортивном “моррисе” и поднимался к Лилибет в гостиную на ужин, где Крофи выполняла роль дуэньи. Маргарет тоже неизменно оказывалась рядом, и Филипп принимал ее в бурные игры с мячом или салки по длинным коридорам. Крофи он подкупал своим шармом и простотой, которая сильно контрастировала с замшелой чопорностью придворного окружения.

Во время месячного визита в Балморал летом 1946 года Филипп сделал предложение Елизавете, и она сразу же его приняла, даже не спросив родителей. Отец дал согласие при условии, что помолвка останется тайной до следующего апреля, когда принцессе исполнится двадцать один. Как и принцесса, Филипп не был склонен демонстрировать чувства на публике, поэтому скрывать их оказалось несложно. Однако в трогательном письме к королеве Елизавете он излил их без утайки, спрашивая, заслужил ли он “все то хорошее, что со мной происходит” (19), особенно “эту огромную всепоглощающую любовь”.

Придворные, аристократические знакомые и родные королевской семьи относились к Филиппу с подозрением, считая его нищим втирушей. Он раздражал их своей непочтительностью к старшим. Но самое главное, они воспринимали его как иностранца, немца или, в моменты крайнего негодования, “гунна” – самое большое оскорбление для тех, кто только что пережил кровопролитную войну. И хотя его мать родилась в Виндзорском замке, сам он учился в Англии и доблестно служил в британском флоте, избавиться от континентального флера Филипп не мог, как не мог обрасти школьными связями “старых итонцев”. Кроме того, в датской династии, правившей в Греции, действительно преобладали немцы, в число которых входил и дед Филиппа по отцу, принц Людвиг Баттенбергский. Щекотливой темой оставались и немецкие мужья его сестер.

При этом никто не упоминал, что и британская династия с XVIII века получала неоднократные вливания немецкой крови. После “Славной революции” 1688 года, когда католик Яков II бежал из Англии, корона перешла к его дочери-протестантке Марии II Стюарт, которая правила вместе с супругом Вильгельмом III. Вслед за Марией на трон взошла ее сестра королева Анна и правила до своей смерти в 1714 году. Поскольку наследников она не оставила, в силу вступил Закон о престолонаследии 1701 года – парламентская мера, призванная обеспечить присутствие на троне протестанта. Закон обязывал передавать корону лишь по линии Софии Ганноверской, внучки Якова I. На момент смерти королевы Анны преемником оказался сын Софии, Георг Людвиг, ставший первым представителем ганноверской династии на британском престоле – королем Георгом I. Ни он, ни его рожденный в Германии сын король Георг II не говорили по-английски. Первым британцем в ганноверской династии стал король Георг III, взошедший на трон в 1760 году.

В XIX веке немецкую линию британских престолонаследников усилил брак герцога Кентского Эдуарда, четвертого сына Георга III, с принцессой Саксен-Кобург-Заальфельдской, в результате которого на свет появилась принцесса Виктория, занявшая трон после смерти дяди, короля Вильгельма IV. Затем королева Виктория еще раз укрепила немецкие позиции, выбрав в мужья принца Альберта Саксен-Кобург-Готского, взяв его фамилию и выйдя из ганноверской династии. Их внук Георг V, в свою очередь, женился на Марии, отец которой, принц Франц, герцог Текский, был немцем. Принцесса Виктория Мария Текская, хоть и родилась в Кенсингтонском дворце, всю жизнь говорила с легким немецким акцентом.

Во время Первой мировой войны, на фоне сильных антигерманских настроений в Британии, король Георг V принял стратегическое решение избавить королевскую семью от тевтонских ассоциаций. Королевским указом 1917 года он переименовал династию Саксен-Кобург-Готских в династию Виндзоров, в честь древнего фамильного замка, и переиначил на английский лад фамилии боковых ветвей семьи: Баттенберги стали Маунтбеттенами, Теки – Кембриджами и Атлонами.

Елизавету не смущали претензии к немецким корням Филиппа и дерзким манерам. Для предполагаемой престолонаследницы этот самодостаточный красавец был глотком свежего воздуха. Она понимала, что с ним будет непросто – однако он не даст ей скучать, в отличие от тех, кого прочила дочери в мужья королева Елизавета. Знакомый с понятием долга, Филипп в то же время не давал загнать себя в рамки и мог скрасить серые протокольные будни. Насколько жизнь принцессы была расписана до мелочей, настолько Филиппа ничто не сковывало, не связывали имущественные и прочие обязательства земельного британского аристократа. По свидетельству Патриции Маунтбеттен, принцесса чувствовала, что под защитной броней “у Филиппа бьется полное любви сердце, к которому нужно лишь подобрать ключ, и Елизавета этот ключ подобрала” (20).

В принцессу “нетрудно было влюбиться, – утверждала Патриция Маунтбеттен. – В такую красивую, остроумную, веселую. С ней приятно было танцевать и ходить в театр” (21). За семь лет, прошедших с их первой встречи, Лилибет (так теперь называл ее и Филипп, добавляя “дорогая”) превратилась в настоящую красавицу, а миниатюрное сложение только подчеркивало эту красоту – не классическую, скорее в духе очарования “пин-ап” (22), как выразились в журнале “Time”. Высокая грудь (как у матери), узкие плечи, тонкая талия и точеные ножки. Волнистые каштановые волосы оттеняли фарфоровое лицо с “сахарно-розовым” (23), как его назвал Сесил Битон, румянцем, живыми голубыми глазами и сочными губами, которые растягивались в ослепительной улыбке, переходящей в заразительный смех. “Смех как будто переполняет ее изнутри, – подметила кузина Елизаветы Маргарет Роудз. – Она смеется всем лицом” (24).

Елизавета не стремилась выглядеть броско и стильно. Почти до самой юности они с сестрой одевались в одинаковые детские наряды, прежде всего чтобы успокоить Маргарет, которая всегда “гналась за сестрой” (25), – объясняет Анна Гленконнер, близкая подруга младшей из принцесс. Лишь когда Лилибет исполнилось девятнадцать, она начала выбирать себе одежду сама, но даже тогда тяготела к консервативному стилю и пастельным тонам, которые предпочитала и ее мать, избегая даже намека на декольте. Крофи стоило немалых усилий уговорить ее на ярко-красное парадное платье с плиссированной юбкой и приталенный жакет с белым шелковым кантом – “один из самых обворожительных ее нарядов” (26), по свидетельству гувернантки. Принцессу увлекал процесс заказа одежды у придворного модельера Нормана Хартнелла – эскизы, модели, примерки. Однако вертеться перед зеркалом у нее не хватало терпения, любование собой было не в ее характере.

Пресса пронюхала о завязывающемся между кузенами романе еще в октябре 1946 года, на свадьбе Патриции Маунтбеттен с лордом Брейберном в Ромсейском аббатстве. Филипп в должности распорядителя встречал прибывшую в автомобиле королевскую семью. Принцесса обернулась, когда Филипп помогал ей снять шубу, и защелкавшие фотоаппараты запечатлели промелькнувший между кузенами нежный взгляд. “Наверное, в этот момент все подумали: “Ага!” (27) – вспоминает Патриция Брейберн. Однако официального подтверждения не последовало, Филипп и принцесса по-прежнему активно вращались в свете. Знакомые гвардейцы Елизаветы сопровождали ее в ресторанах и модных клубах вроде “400”, а Филипп вывозил Елизавету и Маргарет на приемы и в театр, оставаясь лишь одним из многих, с кем танцевала предполагаемая престолонаследница.

У Лилибет прибавлялось официальных обязанностей на “королевской фирме” (28) (или просто “фирме”), как в шутку называл ее Георг VI. В июле 1945 года родители взяли принцессу в Северную Ирландию, и Елизавета впервые полетела на самолете. Восемь месяцев спустя она побывала там вновь – с первым сольным визитом в шесть протестантских графств, образованных после разделения Ирландии британским правительством в 1922 году. Ирландию завоевал и сделал британской колонией английский король Генрих II в XII веке. В 1916 году, устав от восьми веков британского гнета, ирландские националисты подняли восстание, которое вылилось в кровопролитную шестилетнюю войну за независимость, приведшую к разделению страны. Север (область, называемая Ольстером) остался в составе Соединенного Королевства, а двадцать шесть католических графств юга страны образовали независимое Ирландское Свободное государство, британский доминион (по аналогии с Канадой и Австралией), признающий, хоть и через силу, владычество британского монарха.

Георг VI оставался для дочери самым главным наставником. Во время долгих прогулок по Сандрингему, Балморалу и Виндзорскому дворцовому парку он давал ей советы и делился своими взглядами на управление государством и политику.

Короля в народе любили по-прежнему, однако в послевоенные годы ему пришлось нелегко. На июльских выборах 1945 года большинство мест в парламенте получила партия лейбористов. Уинстона Черчилля, героически проведшего Британию через бури войны, наперсника и опору короля, сменил на Даунинг-стрит лидер лейбористов Клемент Эттли. Эттли был молчаливым и скрытным, но самое главное, его социальная политика – амбициозная лейбористская программа по созданию широкомасштабного государства благоденствия, национализации промышленности и перераспределению благ – вызывала отторжение у монаршей четы (что не помешало королеве Елизавете дать ему меткую характеристику: “прагматик… себе на уме… нелюдим, но вскоре оттаивает” (29). Король не скрывал своего возмущения при близких, но на людях хранил строгий нейтралитет. Старшая дочь видела, как его губит нервное напряжение. Он мучился сильными болями от затрудненного кровообращения в ногах, вызванного развившимся атеросклерозом. Однако вместо того, чтобы сбавить обороты, засиживался за бумагами допоздна, куря сигарету за сигаретой.

1 февраля 1947 года король Георг VI, королева Елизавета, принцесса Елизавета и принцесса Маргарет отправились в первый официальный совместный визит за границу. Три месяца они провели в британских колониях Южной Африке и Родезии и в общей сложности месяц в море, на борту сорокатысячетонного линкора “Вэнгард”, где адмиральскую каюту переделали в салон-гостиную, а остальные украсили гравюрами с лондонскими пейзажами, обставили диванами и креслами в нарядных кремово-сине-бежевых тонах, а также мебелью из атласного дерева. Со свитой из десяти человек королевская семья отбыла пасмурным днем из Портсмута, оставляя позади Британию, скованную рекордными для английской зимы морозами, измученную дефицитом топлива и карточным распределением.

В этом путешествии Лилибет выдвинулась на авансцену королевской семьи и познакомилась с дальними регионами Британской державы. Британское Содружество начало складываться в начале XX века, объединяя имперские колонии, переходящие к независимости, однако сохраняющие связь с короной. В 1949 году современная модель Содружества еще только зарождалась, однако Георг VI хотел передать предполагаемой наследнице свою беззаветную любовь к странам прежде могущественной Британской империи. Елизавете путешествие дало возможность окончательно проверить разлукой свои чувства к Филиппу, а королю Георгу VI – побыть вместе с семьей, “своей четверкой”, как он ласково называл родных.

Первые несколько дней (30) вся королевская делегация лежала в каютах, мучаясь от морской болезни. Корабль болтало и трепало так, что королевский штандарт – красно-сине-золотой флаг с золотой арфой и львами шествующими и восстающим – был разорван в клочья. В тропических широтах небо прояснилось, и принцессы без шляп, в платьях с цветочным рисунком любовались волнами, опираясь на поручни, ложились на палубу в тире, соревнуясь в стрельбе, и играли в салки с бойкими морскими офицерами. Король в рубашке с коротким рукавом и шортах, открывающих худые ноги, резался в палубный теннис с мичманами, а зрительницы следили за игрой. Пересечение экватора сопровождалось праздничным действом – матросы переоделись русалками, нацепив парики, фальшивые груди и юбки, а руководил праздником сам Нептун с трезубцем. “Новичкам”, пересекающим экватор впервые, полагалось макание в воду и прочие издевательства, но принцессам лишь попудрили щеки огромными пуховками.

Елизавета возила с собой фотографию (31) жениха и переписывалась с ним на протяжении всего путешествия, рассказывая о своих приключениях. Она восторгалась красотой диких южноафриканских пейзажей и поражалась после лондонского дефицита изобилию продуктов и товаров в витринах. Сидя на аэродроме зулусской территории, Лилибет и Маргарет изумленно смотрели (32), как пять тысяч полуголых воинов в набедренных повязках, звериных шкурах, бусах и перьях, потрясая копьями и щитами, притопывают и припевают в ритуальном танце. Принцессы замирали перед водопадом Виктория, любовались дикими животными в Крюгеровском национальном парке, ходили по тропам Драконовых гор в заповеднике Наталь и стригли перья у страусов. Но Елизавета чувствовала “неловкость за то, что мы тут греемся на солнце, пока остальные мерзнут, – признавалась она королеве Марии. – До нас доходят ужасные вести о погоде и ситуации с топливом на родине <…> Надеюсь, вам не очень туго пришлось” (33).

Королевская делегация непрерывно находилась в дороге, проведя тридцать пять дней своего насыщенного графика в Белом поезде из четырнадцати кондиционированных вагонов, выкрашенных в цвет слоновой кости с золотом. Елизавета наблюдала, как родители выдерживают бесконечные встречи, разномастные представления и празднования, умудряясь при этом проявлять живой интерес к происходящему. Напряжение от постоянного пребывания на виду – чувство, “будто тебя выжали досуха” (34), как выразилась мать в разговоре со своей племянницей в середине путешествия, – Елизавета ощущала и на себе. Она видела, как отец бывает готов взорваться, когда у него сдают силы и нервы, и как мать гасит его “вспышки” (35) легким прикосновением. То ли от неизвестной, точащей его изнутри болезни, то ли от сильных нагрузок король ощутимо терял в весе.

Южную Африку лихорадило, что неудивительно для страны под управлением белого меньшинства, которое раскалывалось на африканеров преимущественно голландского происхождения и англоязычную прослойку – суровое наследие Англо-бурских войн XIX века, в которых британцы жестоко подавляли восстания голландских поселенцев и создавали собственные колонии. Королевский визит отчасти был попыткой Георга VI способствовать примирению и поддержать премьер-министра фельдмаршала Яна Смэтса, африканера, получившего образование в Англии.

Смэтс готовился ко всеобщим выборам 1948 года, но многие африканеры считали, что он слишком близок к Британии и слишком симпатизирует темнокожим. Выступая против наделения их политической властью, Смэтс тем не менее был сторонником патерналистских мер, улучшающих условия жизни темнокожих. Оппозиционная Национальная партия африканеров выступала за политику апартеида, расовой сегрегации и порабощения. В конечном счете ратующие за апартеид экстремисты победили, почти на полвека загнав Южную Африку в тупик изоляционизма. Лилибет видела, как разделяют по расовому признаку зрителей на мероприятиях, и наблюдала политический раскол среди белых. Непредвзятые представления о репрессивной политике в Южной Африке и соседней Родезии сослужили ей впоследствии неоценимую службу, когда пришлось разбираться в расовых разногласиях, угрожавших целостности Содружества.

Кульминацией путешествия стал для Елизаветы ее двадцать первый день рождения 21 апреля. Южная Африка праздновала совершеннолетие принцессы как государственный праздник – с военными парадами, балом в честь Елизаветы и фейерверками. Смэтс преподнес имениннице ожерелье из двадцати одного бриллианта. Сама Елизавета отметила эту важную жизненную веху проникновенной речью, посвященной молодежи, вместе с ней “пережившей грозные годы Второй мировой войны” (36). Речь была написана (37) Дермотом Мора, историком-монархистом и автором передовиц “The Times”, а затем отшлифована Томми Ласселлом, придавшим ей “победоносное звучание Тильбюрийской речи другой Елизаветы и бессмертную простоту знаменитого “Я буду хорошей!” Виктории” (38).

Елизавета прослезилась, когда прочла этот текст в первый раз (39). Пусть не она сочиняла эти слова, но они оказались настолько созвучны ее собственным мыслям и чувствам, что выступление получилось неподдельно искренним и характеризует королеву по сей день. Если “двести миллионов людей плачут, слушая вашу речь… значит, цель достигнута” (40), – сказал Елизавете Ласселл.

Ее выступление, транслируемое из Кейптауна “для всех народов Британского Содружества и империи”, длилось шесть минут. Высоким срывающимся голосом Елизавета говорила о странах Содружества как о своем доме и призывала сверстников облегчить “бремя” старших, которые “сражались, работали и терпели лишения, чтобы защитить наше детство”, бороться с трудностями послевоенного периода. “Если мы все сообща, с несокрушимой верой, мужеством и спокойной душой возьмемся за дело, – говорила она, – то превратим древнее Содружество… в нечто более великое – более свободное, процветающее, счастливое и более способствующее мировому благу”. Это кредо, выработанное, как и надеялся ее отец, за три проведенных в Африке месяца, Елизавета пронесла через всю жизнь.

Однако подлинной путеводной звездой для будущей королевы стала ее собственная клятва – “торжественное обещание”, произнесенное в конце речи. “Я хочу сейчас сделать одно заявление, – произнесла она, ощутимо волнуясь. – Очень простое. Я заявляю во всеуслышание, что вся моя жизнь, сколько мне ее отмерено, будет посвящена служению вам и той великой империи, к которой мы все принадлежим”. Лишь слово “империя” не выдержало проверки временем. На фоне независимости Индии и растущего беспокойства других британских колоний становилось ясно, что дни империи сочтены.

Речь Лилибет вызвала “комок в горле у миллионов людей” (41), в том числе и королевы Марии. “Я, конечно, рыдала” (42), – написала она королеве Елизавете. Предполагаемая престолонаследница вела королевскую семью в будущее, став новым ее лицом, “ответственным и располагающим” (43), по отзыву Томми Ласселла, обладая “здоровым чувством юмора” и “переняв от матери умение обращаться со старыми занудами”. Он же отметил у Елизаветы “неожиданную заботу об удобстве других; подобный альтруизм в этой семье не самое частое явление” (44).

По стандартным меркам африканское путешествие прошло более чем успешно, закрепив образ королевской семьи как олицетворение преемственности, единства и стабильности в непростые времена. Король с королевой постарались заглянуть (45) в каждый уголок региона, останавливая Белый поезд в захолустье, и принцессам иногда приходилось выходить в ночных халатах (46), но при драгоценностях, чтобы не ударить в грязь лицом. И в городах, и в буше их встречала огромная восторженная толпа, пресса тоже отзывалась как нельзя более благосклонно. Взойдя в конце апреля на борт (47) “Вэнгарда”, чтобы отправиться в обратный путь, “своя четверка”, стоя над носовой орудийной башней, махала толпе, распевающей “песни надежды”, как назвал их диктор в радионовостях. В следующий раз Лилибет посетит Южную Африку лишь в 1995 году, когда будет покончено с апартеидом и президентом станет Нельсон Мандела.

Филипп в это время работал преподавателем Военно-морского колледжа в Гринвиче и с помощью Дики Маунтбеттена обрел в феврале 1947 года британское гражданство, отрекшись от титула “его королевское высочество принц Филипп Греческий”. Теперь ему требовалась фамилия, и он выбрал Маунтбеттен, переиначенную на английский лад фамилию своей матери, Баттенберг. На самом деле, как выяснилось, без натурализации можно было обойтись, поскольку все потомки Софии Ганноверской, а значит, и Филипп, признавались гражданами Британии автоматически.

9 июля 1947 года было сделано объявление о державшейся в тайне помолвке, а на следующий день счастливая пара была официально представлена свету на открытом приеме в Букингемском дворце. Мать Филиппа достала из банковского сейфа фамильную диадему, и несколько бриллиантов из нее пошло на изготовление обручального кольца у лондонского ювелира Филиппа Антробуса. Через несколько месяцев Филипп был принят архиепископом Кентерберийским в лоно Англиканской церкви.

В июле 1947 года у принцессы Елизаветы появился первый личный секретарь, расторопный и сметливый государственный служащий по имени Джон “Джок” Колвилл, во время Второй мировой служивший помощником личного секретаря у Невилла Чемберлена и Уинстона Черчилля. Колвилл строил грандиозные планы, собираясь значительно расширить горизонты Елизаветы. Королева Мария со свойственной ей дальновидностью посоветовала свеженазначенному секретарю организовывать для предполагаемой престолонаследницы побольше поездок, возможностей для общения с людьми за пределами ее социального круга и даже знакомств с политиками-лейбористами. Ожидаемого интереса к политике Колвилл у Елизаветы не обнаружил, однако увидел неплохие задатки (48) и принялся их развивать. Принцесса читала телеграммы из Министерства иностранных дел, слушала прения по международной политике в палате общин, присутствовала в течение целого дня в суде по делам несовершеннолетних и получила приглашение на Даунинг-стрит, 10, где премьер-министр устраивал обед для подающих надежды лейбористских выдвиженцев.

Филипп, которому теперь полагался собственный лакей и телохранитель, в преддверии назначенной на 20 ноября свадьбы проводил с королевской семьей бо?льшую часть времени и в конце лета перебрался вместе с ними в Балморал. “Там было много роскоши, солнца и веселья (49), – писал Джок Колвилл, – ежедневные пикники на вересковых пустошах, умиротворенные сиесты в саду среди разноцветья роз, левкоев и львиного зева, песни и игры”.

Остальная Британия продолжала переживать мрачные времена – annus horrendus, как охарактеризовал этот год министр финансов Хью Далтон, – безработицы, простаивающих предприятий и продуктового дефицита. Государственный финансовый кризис повлек за собой повышение налогов и другие меры жесткой экономии. И в эти нелегкие дни двор повел с лейбористским правительством переговоры об увеличении годового довольствия Елизаветы с пятнадцати тысяч фунтов, полагавшихся ей по достижении совершеннолетия, до сорока тысяч, и о дополнительных десяти тысячах фунтов для Филиппа. Эти суммы выделялись по так называемому цивильному листу согласно договоренности между сувереном и парламентом, достигнутой еще в XVIII веке.

Вторгшийся на остров в 1066 году Вильгельм Завоеватель присвоил значительную часть английских владений, а сменяющие его на престоле монархи прибавили к ним земли в Шотландии, Уэльсе и Ирландии, не считая больших наделов, которые отходили вассалам в качестве награды за преданность. Владения, остававшиеся у монарха, назывались имуществом короны и включали обширные городские и сельские угодья. Когда в 1760 году королем стал Георг III, эти владения уже не приносили особого дохода, поэтому было условлено передавать доходы с королевской собственности в государственную казну в обмен на фиксированные ежегодные выплаты – так называемый цивильный лист. В то же время доход от отдельной категории владений, герцогства Ланкастерского, сохранялся за монархом и его преемниками на престоле.

Из этих двух источников финансировался королевский двор и члены королевской семьи. В 1947 году имущество короны принесло правительству почти миллион фунтов “избыточного дохода” от коммерческой и жилой недвижимости, шахт, ферм, лесов и рыбных хозяйств (50). Парламент уполномочил казначейство вернуть в качестве выплаты по цивильному листу четыреста десять тысяч фунтов королю Георгу VI и сто шестьдесят одну тысячу фунтов членам семьи, оставляя, таким образом, государству почти четыреста тысяч фунтов на общие расходы.

В преддверии свадьбы дочери король одарил будущего зятя целым набором громких титулов – герцог Эдинбургский, граф Мерионетский и барон Гринвичский, а также издал указ об обращении к нему “ваше королевское высочество”. Тем не менее для большинства герцог Эдинбургский по-прежнему оставался принцем Филиппом и продолжал подписываться своим собственным именем. (До официального принятия титула принца Великобритании оставался еще добрый десяток лет.) Кроме того, король наградил Филиппа орденом Подвязки – высшей личной наградой, которую может даровать монарх, ведущей свою историю с 1348 года. Елизавета удостоилась ордена Подвязки неделей ранее, в знак превосходства над супругом.

18 ноября король и королева устроили торжественный бал в Букингемском дворце, который драматург Ноэль Кауард назвал “сенсационным вечером, где все сияли от счастья” (51). Елизавета и Филипп “блистали… От зрелищности и драматичности захватывало дух”. Король уже по традиции провел цепочку конги по парадным покоям, празднества закончились после полуночи. Филипп вручил подарки подружкам невесты – серебряные пудреницы в стиле ар-деко с золотой короной, венчающей монограмму из его и Елизаветы инициалов, и пятью маленькими сапфирами-кабошонами. С типичной своей небрежностью “он раздавал их, как игральные карты” (52), – вспоминала леди Элизабет Лонгман, вошедшая в число восьми подружек невесты, несмотря на отсутствие родства.

Два дня спустя, в утро свадьбы, Филипп бросил курить, расставшись с привычкой, вынуждавшей его лакея Джона Дина “без конца наполнять портсигары” (53). Филипп знал, как мучает Елизавету пристрастие отца к курению, поэтому он бросил, по свидетельству Дина, “резко и, судя по всему, легко” (54). Патриция Брейберн, которая тоже была с кузеном тем утром, говорит, что Филипп пытался понять, кем делает его эта свадьба – “отчаянным храбрецом или отчаянным глупцом” (55). Однако это не значит, что он сомневался в своей любви к Лилибет, скорее опасался предать другие значимые аспекты своей жизни. “Ей никакие перемены не грозили, – вспоминает его кузина. – Для него же должно было измениться все” (56). Прежде чем покинуть Кенсингтонский дворец, где он ночевал в бабушкиных апартаментах, Филипп выполнил излюбленный королевский ритуал – глотнул джина с тоником.

У Вестминстерского аббатства, несмотря на холод, собрались десятки тысяч зрителей, встречающих Ирландскую парадную карету, везущую принцессу с отцом. Две тысячи гостей удостоились чести лицезреть начавшуюся в половине двенадцатого пышную церемонию в аббатстве, которую Уинстон Черчилль назвал “светлым лучом на нашем тернистом пути” (57). Платье Елизаветы было создано Норманом Хартнеллом из шелкового атласа цвета слоновой кости и расшито жемчугом и хрустальными бусинами; шлейф длиной четыре с половиной метра несли два пятилетних пажа, принц Уильям Глостерский и принц Майкл Кентский, в шотландских килтах из тартана королевского клана Стюартов и шелковых сорочках. Невесомую фату, украшенную кружевом, прижимала диадема королевы Марии, а на морском кителе Филиппа блестел орден Подвязки. Гости-мужчины были одеты в форму и фраки-визитки, дамы щеголяли длинными платьями, белыми перчатками до локтя, великолепными драгоценностями и диадемами либо шляпками, многие из которых были украшены перьями. Венчавший молодых архиепископ Йоркский, Сирил Гарбетт, велел им запастись для семейной жизни “терпением, пониманием и выдержкой” (58).

После часовой церемонии венчания молодожены двинулись к выходу во главе процессии из пяти королей, пяти королев и восьми принцев и принцесс, в число которых входили коронованные главы Норвегии, Дании, Румынии, Греции и Голландии. Мать Филиппа тоже присутствовала, однако его трех сестер и их немецких мужей намеренно не пригласили. Бросалось в глаза отсутствие брата Георга VI, бывшего короля Эдуарда VIII, ныне герцога Виндзорского, и его супруги-герцогини, ради которой он отрекся от престола. Отрекшиеся Виндзоры жили в Париже, лишь изредка появляясь в Лондоне, где их присутствие не приветствовалось. При всей суровости таких мер альтернативы изгнанию Георг VI, королева Елизавета и их советники не видели. Проживание действующего и бывшего монарха в одной стране привело бы к появлению двух соперничающих дворов.

Под перезвон вестминстерских колоколов Елизавету и Филиппа в Стеклянной карете доставили в Букингемский дворец. Перед каретой и за ней выступали два полка дворцовой кавалерии в полном парадном обмундировании: королевская конная гвардия в синем, лейб-гвардия в красном, все в белых кожаных лосинах, черных ботфортах, сияющих стальных кирасах и блестящих шлемах с красным или белым плюмажем. Такого зрелища Лондон не видел со времен войны, толпа то и дело взрывалась ликующими возгласами и громом оваций. Более ста тысяч человек прорвались за полицейское ограждение и навалились на ограду дворца, выкрикивая: “Хотим видеть Елизавету! Хотим видеть Филиппа!” Вышедшая на балкон королевская семья получила “громогласное подтверждение народной любви” (59).

На “свадебном завтраке”, который на самом деле представлял собой торжественный обед в Парадной столовой, присутствовало всего 150 человек – дань тяжелым послевоенным временам. В скромном меню значились: “Filet de Sole Mountbatten, Perdreau en Casserole и Bombe Glacйe Princess Elizabeth [8] . Блюда подавали на позолоченном серебре лакеи в алых ливреях. Столы украшали бело-розовые гвоздики, а места гостей отмечались памятными бутоньерками из мирта и белого балморалского вереска. Свадебный торт – четыре яруса высотой в 2,75 метра – молодожены разрезали подаренной Филиппу шпагой Маунтбеттена.

Король не стал мучить себя произнесением речи и обозначил торжественность момента, подняв бокал шампанского “за невесту”. Обсыпанные розовыми лепестками в парадном дворе, молодожены в открытой карете, запряженной четверкой лошадей (“молодая жена уютно устроилась в гнездышке из грелок” (60), проследовали к вокзалу Ватерлоо, пересекая Темзу по Вестминстерскому мосту, освещенному в сумерках уличными фонарями. Вслед за Елизаветой, ступившей на красную дорожку (61) у вокзала, из кареты выскочила ее любимая корги Сьюзан, и принцесса передала поводок лакею Сирилу Дикману, которому предстояло сопровождать молодоженов в свадебном путешествии вместе с Джоном Дином, Бобо и детективом.

Первую неделю они провели в Броудлендсе, хэмпширском поместье Маунтбеттенов, и более двух недель в заснеженном уединении белокаменного Беркхолла, балморалской усадьбы начала XVIII века, выстроенной на лесистом берегу реки Мик. В этом уютном уголке с викторианским убранством – сосновая мебель, ковры в шотландскую клетку, картины Ландсира и карикатуры Спая [9] – и воспоминаниями о летних днях раннего детства, когда родители еще не стали королем и королевой, Елизавета чувствовала себя как дома. В армейских сапогах и кожаном жилете с суконной подкладкой Елизавета с мужем охотилась на оленей, чувствуя себя “атаманшей во главе вооруженного до зубов разбойничьего отряда” (62), – писала она своей кузине Маргарет Роудз.

Она сочиняла нежные письма родителям, благодаря за личный пример и жизненные уроки. “Я лишь надеюсь, что смогу вырастить своих детей в той же счастливой атмосфере любви и честности, в которой выросли мы с Маргарет” (63), – писала она, добавляя, что они с молодым мужем “словно уже давным-давно вместе! Филипп – ангел, очень ласковый и внимательный”. Филипп же приоткрывал свои тщательно завуалированные ощущения в письме к теще: “Дорожить Лилибет? Сомневаюсь, что это слово способно передать все мои чувства” (64). Он заявлял, что молодая жена – “единственный для меня смысл жизни, и я хочу спаять нас двоих в несокрушимый союз, который будет нести благо”.

...

“Королева по-своему безгранично добра, однако у нее слишком мало времени на семью”.

Принцесса Елизавета со своим первенцем, возможным престолонаследником принцем Чарльзом. Ноябрь 1948 года. Cecil Beaton, Camera Press London

Глава третья Судьба зовет

Молодожены вернулись в Лондон как раз к пятьдесят второму дню рождения короля Георга VI 14 декабря, готовые приступить к новым обязанностям. Своей резиденцией они выбрали Кларенс-Хаус, особняк XIX века, примыкающий к Сент-Джеймсcкому дворцу, отделенному от Букингемского лишь улицей Мэлл. Однако здание требовало существенного ремонта, поэтому молодые временно заняли апартаменты в Букингемском дворце. На выходные они снимали жилье в Уиндлсхем-Мур в Суррее, недалеко от Виндзора. По будням Филипп перекладывал бумаги в Адмиралтействе на другом конце Мэлл, а Елизавету загружал делами Джок Колвилл, чьи педагогические усилия начинали постепенно приносить плоды. Элеонора Рузвельт, еще во время визита в Англию в 1942 году отметившая умение Елизаветы задавать “серьезные вопросы” (1), шесть лет спустя пришла в восторг, увидев при посещении Виндзорского замка, что принцесса живо интересуется “социальными проблемами и путями их решения” (2).

Самой масштабной задумкой Колвилла стала организация первого официального визита Елизаветы и Филиппа в Париж в мае 1948 года. За четыре проведенных в столице дня блестящая молодая чета завоевала сердца недоверчивых французов, вызывая симпатию к Британии. Толпа вдоль Елисейских Полей приветствовала гостей так восторженно, что у Елизаветы “наворачивались слезы на глаза” (3). Британский посол сэр Оливер Харви отметил, что даже недоброжелательные обычно коммунистические газеты “опубликовали хорошие фотографии и отзывались о событии в положительном ключе” (4).

Ни французы, ни британцы не ведали, что Елизавета на четвертом месяце беременности и за закрытыми дверьми мучается от токсикоза. Они с Филиппом продолжали вести активную светскую жизнь. Ездили на скачки в Эпсом и Аскот, посещали с друзьями рестораны, ночные клубы и танцы. На костюмированный бал в Коппинсе, резиденции герцогини Кентской, Елизавета оделась “инфантой – черное кружево, большой гребень и мантилья, – писал в своем дневнике Чипс Чэннон, – и танцевала, не пропуская ни одного танца, почти до пяти утра” (5). Филипп, по свидетельству того же Чэннона, “явился в полицейском шлеме и с наручниками и веселился вовсю, выделывая разные антраша в знак приветствия <…> Они с принцессой Елизаветой лучились счастьем и много танцевали вместе”. При друзьях – например, Руперте Невилле и его жене Микки, бывшей Камилле Уоллоп (которая вместе с Елизаветой состояла в скаутском отряде), а также Джоне и Патриции Брейберн – королевская чета не скрывала нежных чувств друг к другу. Во время визита к Брейбернам в Кент Джон заметил Филиппу: “Надо же, какой у нее чудесный цвет лица” (6). – “Да, – ответил Филипп, – она у меня вся чудесная”.

Ранним вечером 14 ноября 1948 года стало известно, что принцесса Елизавета начала рожать – в спальне на втором этаже Букингемского дворца, где для появления ребенка на свет была оборудована больничная палата (7). Принимали роды четверо врачей под руководством гинеколога сэра Уильяма Гиллиатта и акушерки Хелен Роу. Филипп в ожидании играл в сквош с тремя придворными, победив по очереди всех троих. К девяти вечера старшие члены семьи (8) собрались в Адъютантском зале – гостиной на первом этаже, располагающей богато укомплектованным баром, – и почти сразу же им доложили, что в 9 часов 14 минут Елизавета родила сына весом 3 килограмма 345 граммов. Тут же закипела работа – в телеграммы вписывали слово “принц”, звонили в Министерство внутренних дел, премьер-министру Эттли и лидеру оппозиции Уинстону Черчиллю. “Я знал, что она не подведет! – воскликнул пресс-секретарь короля коммандер Ричард Колвилл, ликуя по поводу появления наследника престола. – Она никогда нас не подводила” (9).

Дворецкий Энсли вызванивал “свободных пажей, чтобы летели сюда на всех парах” (10), потому что в Адъютантский зал продолжала прибывать родня. Восьмидесятилетняя королева Мария привела своего брата, графа Атлонского, с женой, принцессой Алисой, графиней Атлонской. “Рад, что все позади, – пробормотал граф. – Надеюсь, все благополучно, – ох, тяжкое это дело” (11). Поднявшись посмотреть на новорожденного, пожилая троица вернулась с королем, королевой и докторами пить шампанское. Сэр Джон Уир, один из официальных врачей королевской семьи, признался личному секретарю королевы Елизаветы майору Томасу Харви, что “еще никогда так не радовался при виде мужского достоинства” (12). Королева Елизавета “светилась от счастья”, а Георг VI “ликовал оттого, что все складывается отлично”. Королева Мария, восседая “в кресле с самой прямой спинкой, которую мы только смогли найти”, выпытывала “подробнейший отчет” у сэра Уильяма Гиллиатта. Филипп, как был, в кедах и спортивном костюме, поднялся с букетом из роз и гвоздик поцеловать только что отошедшую от анестезии жену.

Незадолго до полуночи младенца принесли в бальный зал, чтобы показать придворным. Томас Харви описывал его так: “Сверток, из которого высовывается лишь сморщенное личико, простая колыбелька с белым одеяльцем, а рядом няня Роу, гордо вытянувшаяся в почетном карауле <…> Бедолага, всего два с половиной часа от роду, и на него уже глазеет толпа незнакомых людей – правда, ласково и с любовью” (13). Благожелатели, узнавшие от полицейского о рождении наследника престола, все еще ликовали у ограды дворца, пока Ричард Колвилл и лейтенант Майкл Паркер, личный адъютант принца Филиппа, не убедили их разойтись.

Елизавета и Филипп назвали сына Чарльз Филипп Артур Георг. “Я не представляла, что даже в постельном режиме нет ни минуты свободной – постоянно что-то происходит! – писала Елизавета своей кузине леди Мэри Кембриджской через две недели после родов. – И все еще не верится, что у меня действительно ребенок!” (14) Особенно очаровывали молодую мать “длинные, изящные пальчики сына – совсем не похожие на мои и тем более на отцовские” (15), – как она описывала их в письме своей бывшей учительнице музыки Мейбл Лэндер. Принцесса кормила сына грудью почти два месяца, пока не слегла с корью – одной из немногих детских болезней, которыми ей из-за домашнего обучения не удалось переболеть в свое время, – и Чарльза пришлось на время забрать, чтобы не подхватил корь в таком нежном возрасте.

К заботе о сыне у Елизаветы с Филиппом добавлялись заботы о ремонте Кларенс-Хауса. Филипп руководил дизайном, указывая, как развешивать на стенах картины (эта привилегия останется за ним на всю семейную жизнь, и тешил свою любовь к передовым технологиям установкой звуковой системы в спальне. Елизавета вносила практические предложения. “Когда кто-то жаловался на запах краски в комнате, она говорила: “Поставьте тут ведро с сеном, запах уйдет” (16), – пишет биограф Сара Брэдфорд. Елизавета остро чувствовала потребность мужа утвердиться в своем статусе. “Филипп ужасно независим”, – писала она матери во время медового месяца, добавляя, что хочет дать ему почувствовать себя “хозяином в собственном доме” (17).

Они въехали в Кларенс-Хаус летом 1949 года, радуясь, что наконец будут вместе в своем жилище. У них были смежные спальни с дверью в общей стене, у Филиппа – строгая, с деревянными панелями, у Елизаветы – розово-голубая, с пологом, “ниспадающим с короны” (18) над двуспальной кроватью. “В Англии аристократам всегда полагались раздельные спальни, – объясняет их кузина леди Памела Маунтбеттен (впоследствии Хикс). – Никто не храпит над ухом и не брыкается во сне. А если захочется, можно иногда спать вместе. Приятно, когда есть выбор” (19).

У супругов имелся полный штат придворных: личный секретарь Елизаветы Джок Колвилл; ее фрейлины, в том числе леди Маргарет Эгертон (которая впоследствии станет женой Колвилла); личный адъютант Майкл Паркер – бесцеремонный австралиец, служивший вместе с Филиппом на флоте; генерал сэр Фредерик “Бой” Браунинг, гофмейстер (казначей); личный лакей Филиппа Джон Дин; камеристка Бобо Макдональд; несколько дворецких, лакеев, горничных, шоферов, телохранителей и повар с поварятами. Принц Чарльз в продолжение семейной традиции находился на попечении двух нянек-шотландок, строгой Хелен Лайтбоди и ласковой Мейбл Андерсон, в придачу к которым ему полагался собственный лакей, Джон Гибсон, прислуживавший за едой и ухаживающий за коляской – как шофер ухаживает за автомобилем.

Служба в королевской семье предполагала строгую конфиденциальность, поэтому Елизавета и ее родители были неприятно поражены, когда в начале 1949 года Крофи решила выпустить мемуары о своей работе при дворе. И хотя картину она нарисовала достаточно радужную (не греша против достоверности), доверие королевской семьи бывшая няня предала. С ней оборвали все связи, и ее имя стало нарицательным для всех подобных предательских поступков – которых будет еще немало.

Филипп не собирался оставлять военно-морскую карьеру, поэтому уже более года учился в Военно-морском колледже в Гринвиче, куда ему приходилось уезжать по будням вечерами. Елизавета, как молодая мать, выполняла королевские обязанности в меньшем объеме, но время от времени ей приходилось выступать с речами. Одна из них, произнесенная на собрании Союза матерей осенью 1949 года, вызвала небывалую волну критики от сторонников модернизации семейного кодекса, поскольку Елизавета заклеймила развод как “одно из величайших зол современного общества” (20). Речь, как обычно, была написана придворными, однако отражала преобладающее в королевской семье представление, что семью необходимо сохранять в любой ситуации. И все же подобная резкость была не свойственна принцессе, склонной к более обтекаемым высказываниям.

В октябре 1949 года Филипп вернулся в действующую армию и был назначен старшим помощником капитана эсминца “Чекерс”, приписанного к маленькому островному государству Мальта в Средиземном море, которое с 1814 года входило в Британскую империю и служило крупной перевалочной базой и форпостом Средиземноморского флота. Для жены морского офицера такое назначение не было неожиданностью. По свидетельству Джона Дина, королевскую пару “предупреждали, что условия там [на Мальте] не подходят для юного наследника” (21). Елизавета могла остаться с сыном в Лондоне, однако решила последовать за супругом. Она сама привыкла в детстве к долгим отлучкам родителей, поэтому готовность оторваться от Чарльза не вызвала удивления. Ребенок оставался на попечении опытных нянек, не говоря уже о бабушке с дедом, которым не терпелось повозиться с внуком. Елизавета надолго отбывала на Мальту, в перерывах возвращаясь в Кларенс-Хаус.

Она уехала через неделю после первого дня рождения Чарльза, как раз успевая воссоединиться с Филиппом на вторую годовщину свадьбы. Первое время она исполняла свои обязанности (22) предполагаемой престолонаследницы, посещая исторические достопримечательности, появляясь на промышленной выставке и в больнице, инспектируя корабли и открывая мемориальную доску, увековечивающую героизм мальтийцев во Второй мировой.

В остальном, если не считать этого минимума королевских обязанностей, Елизавета пользовалась непривычной свободой и анонимностью. “Мне кажется, счастливее всего она была там, на Мальте, простой женой моряка, – говорит Маргарет Роудз. – Ей еще никогда не удавалось настолько приблизиться к обычной жизни” (23). Она общалась с другими офицерскими женами, ходила в парикмахерскую, вела беседы за чаем, носила в кошельке и тратила собственные деньги – хотя продавцы замечали, “что ей непривычно рассчитываться” (24). Тем не менее августейшая чета жила (25) на порядок лучше остальных, на вилле Гуардаманджа графа Маунтбеттена – в просторном здании из песчаника, врезанном в холм с узкой дорогой, романтическими террасами, апельсиновыми деревьями и садами. Дики Маунтбеттен командовал Первой крейсерской эскадрой, и его жена Эдвина сопровождала Елизавету в первом перелете на Мальту.

Рождество 1949 года Филипп и Елизавета встретили на острове, а их сын в это время оставался с бабушкой и дедом в Сандрингеме. В конце декабря, когда “Чекерс” вышел в рейс в Красное море, принцесса улетела обратно в Англию. Первые несколько дней она провела в Лондоне, заехав на скачки в Херст-парке посмотреть, как побеждает в стипль-чезе ее Монавин, и только потом, после пятинедельной разлуки, встретилась с Чарльзом в Норфолке.

Когда Филипп вернулся с маневров, Елизавета снова отправилась к нему на Мальту в конце марта 1950 года. Их ждали полтора месяца идиллии. Елизавета отпустила шофера (26) и сама водила свой “даймлер-салон”, подаренный отцом на восемнадцатилетие. Иногда, чтобы привлекать еще меньше внимания, они колесили по острову на “хилмане-минкс” Филиппа.

К вящей радости дяди Дики обе супружеские пары проводили много времени вместе, исследуя на лодке островные бухточки, загорая и устраивая пикники. Они поздравляли младшую дочь (27) Маунтбеттенов Памелу, выигравшую скачки в конном клубе, а по вечерам ездили ужинать и танцевать в отель “Фениция”.

За эти недели Елизавета сблизилась с дядей, который занимал такое значимое место в жизни ее мужа. Дики выделил ей пони для поло и сам ездил с ней верхом, заставляя оттачивать навыки боковой езды, которую она, по воспоминаниям Памелы Маунтбеттен, “ненавидела, потому что теряла связь с конем. При боковой посадке она чувствовала себя скованной, поэтому предпочитала ездить как обычно” (28). Однако отчасти благодаря настойчивости дяди Дики “выработала отличную боковую посадку”.

Также с подачи Дики Филипп занялся поло – “очень скоростной, опасной (29), адреналиновой игрой, которая обязательно должна была понравиться племяннику. Однако именно Елизавета со свойственной ей проницательностью помогла правильно воздействовать на мужа: “Не уговаривайте. Не давите. Не подталкивайте его. Дайте увлечься самому” (30). Как только Филипп из зрителя сделался участником, жена запечатлела его игру на новую кинокамеру, с которой началось ее пожизненное увлечение съемками.

9 мая она вылетела обратно в Лондон, готовая, несмотря на шестой месяц беременности, частично вернуться к обязанностям члена королевской семьи. Джок Колвилл возобновил службу в дипломатическом корпусе и покинул двор, уступив должность личного секретаря Елизаветы тридцатишестилетнему Мартину Чартерису, которого принцесса покорила (31) с первой же встречи.

“Старый итонец”, проходивший военную подготовку в Сандхерсте и дослужившийся до подполковника в армии, Чартерис был младшим братом 12-го графа Уимиззского, представителя одного из самых именитых шотландских родов. Он вносил свежую ноту непринужденности, в свободное время занимался скульптурой и имел старомодную привычку нюхать табак, которым делился с дамами, теряющими силы во время изнурительных официальных выездов. Женат он был на дочери виконта Марджессона, бывшего главного парламентского организатора от Консервативной партии и военного министра при Черчилле. Интеллигентный, порядочный, эрудированный и лишенный снобизма, Чартерис более четверти века служил для Елизаветы мудрой и надежной опорой. Даже на девятом десятке глаза его радостно светились при возможности поговорить о ней.

Колвилл так и не смог поладить с Филиппом, писал, что герцог отпускает слишком “вульгарные” (32) реплики и слишком “фамильярничает” с принцессой. Мартин Чартерис с его мягким юмором и непринужденностью вносил меньше разлада. Помогая Елизавете лучше разобраться в общественной жизни, он договорился, чтобы с июня 1950 года она получала меморандумы и протоколы заседаний кабинета, а также ежедневные отчеты с парламентских слушаний и документы Министерства иностранных дел.

15 августа 1950 года в 11 часов 50 минут утра Елизавета родила второго ребенка – Анну Елизавету Алису Луизу. Филипп вернулся в Лондон двумя с лишним неделями ранее, чтобы заново познакомиться со своим почти двухлетним сыном после года разлуки. Однако в начале сентября он получил назначение на фрегат “Мэгпай” – и повышение в звании до капитан-лейтенанта, так что ему пришлось отбыть обратно на Мальту. Анну, как и Чарльза, Елизавета кормила грудью несколько месяцев. Отпраздновав второй день рождения сына, она вскоре последовала на Мальту за мужем. И снова семья встречала Рождество порознь, отец с матерью отдельно от детей, оставленных в Сандрингеме на попечение бесконечно любящих бабушки и деда. Королева Елизавета регулярно писала дочери, рассказывая, как Чарльз “восторженно обнимает себя за плечи” (33), а Анна “такая милашка, аккуратная и очень женственная <…> Все их безумно любят, и они несказанно нас радуют”.

Следующей весной Елизавета впервые побывала в Италии и Греции, где Филипп показал ей Парфенон и другие достопримечательности своей родины. Сам всегда следящий за весом, он помог жене восстановить форму после родов (34), уговорив отказаться от картофеля, вина и сладостей. Однако их средиземноморская идиллия заканчивалась. Здоровье короля Георга VI с 1948 года неуклонно ухудшалось, его мучило онемение и боли, вызываемые атеросклерозом. В марте 1949 года он перенес операцию, которая должна была улучшить кровообращение в ногах. Он продолжал выполнять свои обязанности, однако внешне очень сдал, и к маю 1951 года совсем слег, на этот раз с лихорадкой и хроническим кашлем, который не поддавался лечению.

Вернувшаяся домой Елизавета заменяла отца на разных мероприятиях, главным из которых стал вынос знамени в июне, когда она впервые принимала парад (35) вместо отца. Единственная женщина во главе строя щеголяющих выправкой мужчин, она ехала боком на гнедом полицейском коне по кличке Уинстон, одетая в алый с золотом мундир гренадерской гвардии – того самого полка, чье знамя выносили в ходе пышной часовой церемонии, – и треуголку с белым плюмажем из пера цапли, точную копию той, что надевал полковник гренадеров в 1745 году. Двадцатичетырехлетняя принцесса легко придерживала левой рукой узду с поводьями, недрогнувшей правой беря под козырек. Из окон над Конногвардейским плацем парад смотрели многочисленные родные: королева Елизавета, королева Мария, принц Чарльз, его крестный – король Норвегии Хокон и граф Маунтбеттен, поднявший маленького принца на подоконник и учивший его правильно отдавать честь. Принц Филипп не мог прилететь с Мальты, а Георг VI был слишком слаб, чтобы стоять у окна.

Филипп вернулся в Лондон в июле, когда стало ясно, что наследная чета должна будет замещать суверена полностью. Он взял отставку на флоте на неопределенный срок, однако, по сути, тридцатилетнему герцогу приходилось завершать военную карьеру, не пробыв и года в роли командира корабля и вспоминая об этих одиннадцати месяцах как о “самых счастливых морских днях” (36). Позже Филипп рассудит философски: “Я думал, что смогу сделать карьеру на флоте, но стало ясно, что не судьба <…> Выбора не было. Так сложилось. Нужно идти на компромиссы. Это жизнь. Я принял ее и пытался не унывать” (37).

В сентябре Георгу VI сделали биопсию, которая выявила злокачественное образование, и в ходе трехчасовой операции хирурги удалили королю левое легкое. Диагноз открыто не обсуждался и, разумеется, не разглашался прессе, однако родные понимали всю тяжесть состояния короля. В качестве меры предосторожности королева и две принцессы были возведены в ранг государственных советников, чтобы действовать от имени короля, несмотря на заверения в дворцовых бюллетенях, что его величество идет на поправку.

Елизавета и Филипп должны были отправиться с официальным визитом в Канаду и Соединенные Штаты, но отложили выезд на две недели и отбыли, только убедившись, что непосредственная угроза миновала. Океанскому лайнеру “Императрица Британии” они предпочли “боинг стратокрузер” и именно на нем совершили свой первый перелет через Атлантику. Салон двухпалубного самолета (38) обтянули в их честь в “королевские синие” тона, а для сна наследной паре предлагались откидные койки, застеленные белым бельем. Филипп с Елизаветой вылетели в полночь 8 октября 1951 года, попрощавшись в аэропорту с королевой Елизаветой и принцессой Маргарет, и шестнадцать часов спустя приземлились в Монреале – отправной точке тридцатипятидневного путешествия протяженностью более десяти тысяч миль от Восточного побережья Тихого океана и обратно. Они передвигались в королевском поезде из десяти вагонов, один из которых представлял собой отделанную деревянными панелями салон-гостиную, и еще два – спальни супругов (у Елизаветы с цветочной обивкой, у Филиппа – в строгих тонах).

На всем пути следования, от франкоязычного Квебека (где Елизавета наблюдала “один из самых масштабных военных парадов в истории города” (39) до острова Ванкувер (до которого их восемьдесят миль везли по морю), их встречали с ликованием. В Торонто (40) хор из тридцати восьми тысяч школьников исполнил для них серенаду на стадионе, а в городском Риверсайд-парке посмотреть на гостей собралось сто тысяч человек. Филипп с Елизаветой старались как можно больше быть на виду, даже в холод и снег разъезжая в автомобиле с открытым верхом, закутавшись в дорожные пледы (дарившие “уют, комфорт и убежище” (41) даже в тропиках). И все же в студеном Виннипеге над автомобилем пришлось натянуть прозрачный пластиковый купол. Личными приветствиями супруги, как правило, обменивались лишь с крайне важными персонами (в число которых вошли знаменитые семнадцатилетние “пятерняшки” Дион, пять сестер в одинаковых разноцветных костюмах и шляпках в тон), однако удалось пообщаться и с простыми людьми, детьми в основном, а также с ветеранами, получившими ранения на войне.

В этой долгой поездке у супругов выработалась та самая манера держаться на публике, которой они будут придерживаться не одно десятилетие: Елизавета хранила сдержанность, скупясь даже на едва заметные улыбки, что вызвало некоторое неодобрение у прессы. “У меня скулы болят от улыбок” (42), – пожаловалась она Мартину Чартерису, услышав эти критические отзывы. Филипп, всегда державшийся на полшага позади, уже тогда приноровился разряжать напряжение шутками. На родео в Калгари (43), где проходила объездка мустангов и гонки повозок с походной кухней, они кутались в электрические одеяла и явно мерзли. Однако Филипп, не унывая, радостно размахивал во время скачек новой ковбойской шляпой. Однажды он перегнул палку, совершив первую из своих легендарных “оплошностей”, – в шутку назвал Канаду “хорошим вложением” (44), чем заставил канадцев надолго заподозрить Британию в неоимперских настроениях.

Темп и размах поездки были изматывающими. Филипп с Елизаветой сделали более семидесяти остановок, за один день в Онтарио посетив восемь городов. И все это время Елизавета не переставала беспокоиться о здоровье отца, находившегося за 3400 миль. Готовясь к худшему, Мартин Чартерис возил с собой документы, необходимые для вступления Елизаветы на престол, а принцесса держала в дорожном гардеробе траурную одежду. Не падать духом помогали обнадеживающие звонки матери, придававшие “бодрости и сил” (45).

В поезде, вдали от посторонних глаз, Филипп пытался поддерживать непринужденную атмосферу, однако и его это путешествие явно утомляло. “Он раздражался (46). Беспокоился, – вспоминает Мартин Чартерис. – Он еще не определил до конца свою роль <…> Его очень нервировали придворные со своими церемониями, и иногда, по-моему, ему казалось, что принцесса больше уделяет внимания им, чем ему. И ему это не нравилось. Он ничего такого не имел в виду, временами называя ее “дурехой”. Остальные, кажется, обижались на это больше, чем она сама”.

Бо?льшую часть поездки Филипп щеголял в морской форме, а Елизавета предпочитала скромные костюмы и плотно сидящие шляпки, иногда с вуалеткой, а еще шубы и плащи. Во время посещения Ниагарского водопада все облачились в клеенчатые накидки, чтобы защититься от брызг на открытой смотровой палубе. Низко натягивая капюшон, Елизавета воскликнула: “Конец моей укладке!” (47)

Помимо достопримечательностей, на которые отводилась львиная доля поездки (и которые Елизавета снимала на кинокамеру), они посетили сталелитейный и бумажный заводы, а из Виндзора, провинция Онтарио, Елизавета бросила первый взгляд на Соединенные Штаты, увидев очертания (48) МотоСити [10] на другом берегу реки Детройт. Несколько недель спустя наследная чета села в самолет на Вашингтон и 31 октября впервые ступила на американскую землю – налаживать бесценные связи с Соединенными Штатами, которые в дальнейшем будут только крепнуть.

Президент Гарри Трумэн с женой Бесс и дочерью Маргарет встретили гостей в аэропорту, где в их честь прогремел двадцать один залп оружейного салюта. Трумэн выразил радость, что король “так быстро идет на поправку” (49), и процитировал свою дочь, которая, познакомившись с принцессой Елизаветой во время своего визита в Англию, “утверждала, что в вас невозможно не влюбиться” (50). К поклонникам, назвав Елизавету “прекрасной принцессой” (51), причислил себя и сам шестидесятисемилетний президент. Елизавета в ответ отчеканила своим высоким голосом, что “свободные люди всего мира с любовью и надеждой смотрят на Соединенные Штаты” (52). Позже она призналась Мартину Чартерису (53), что естественность Трумэна ее покорила.

В столицу они въехали на кортеже кабриолетов под приветственные возгласы шестисот тысяч человек, растянувшихся вдоль всего маршрута. Останавливались Филипп с Елизаветой вместе с Трумэнами в Блэр-Хаусе, официальной гостевой резиденции, и президент лично сопровождал принцессу на экскурсии по Белому дому, который в это время подвергался капитальному ремонту.

Насыщенный график поездки наследной четы начинался с приема в отеле “Статлер” (54) (впоследствии “Капитал Хилтон”) на Шестнадцатой улице, где присутствовало девятьсот представителей “прессы, радио, телевидения и кинохроник”. Елизавета сделала ряд кратких заявлений, супруги побеседовали с несколькими журналистами, Филипп развлекался тем, что подглядывал в блокноты двух репортерш, – этот полюбившийся трюк он повторит и в дальнейших встречах с прессой.

На следующий день они побывали в Капитолии, изучили Декларацию независимости и Конституцию в Библиотеке конгресса, посетили могилу Джорджа Вашингтона в Маунт-Верноне и Могилу Неизвестного Солдата на Арлингтонском национальном кладбище, а затем два часа пожимали руки полутора тысячам гостей на приеме в британском посольстве. На церемонии в Розовом саду Белого дома они вручили Трумэнам зеркало с цветочным орнаментом, которое предполагалось повесить над камином в отремонтированном Голубом зале как “украшение… и знак нашей дружбы” (55). (В конечном счете зеркало определили в розовую спальню на личной половине Белого дома.) Закончился визит торжественным ужином в честь Трумэнов в канадском посольстве.

Обратный путь через Северную Атлантику на борту “Императрицы Шотландии” был нелегким. Морская болезнь пощадила только Елизавету (56), и та регулярно выходила в кают-компанию, а морской волк Филипп досадовал на собственную слабость. По прибытии в ливерпульские доки через три дня после трехлетия принца Чарльза они пересели на Королевский поезд, который доставил их на лондонский вокзал Юстон. На платформе их встречали королева Елизавета, принцесса Маргарет и принц Чарльз, который не видел родителей больше месяца. Он шалил, приставал к гвардейцу с вопросом “Где твоя шпага?” (57), но послушно прошел вдоль строя высокопоставленных лиц, пожимая руки.

Сойдя с герцогом на перрон, принцесса Елизавета кинулась на шею матери и расцеловала ее в обе щеки. Маленького Чарльза она просто чмокнула в макушку и повернулась поцеловать Маргарет. “Предполагаемая престолонаследница Британии ставит долг превыше всего, – объяснил диктор новостей. – Материнская нежность подождет до Кларенс-Хауса, где не будет посторонних” (58). Принц Филипп повел себя еще сдержаннее и лишь тронул сына за плечо, показывая, что нужно двигаться к дожидающимся лимузинам. По перрону принц Чарльз снова шагал с бабушкой, родители ушли вперед.

В отсутствие наследной четы в Британии прошли всеобщие выборы. 25 октября 1951 года консерваторы получили незначительное парламентское большинство, Эттли ушел, и на Даунинг-стрит после сокрушительного поражения шестилетней давности снова воцарился семидесятисемилетний Уинстон Черчилль. На торжественном обеде в честь возвращения (59) Елизаветы и Филиппа в лондонской ратуше Черчилль поднял бокал за их здоровье.

Король и королева встретили Рождество в Сандрингеме с дочерьми, зятем, обоими внуками, королевой Марией и разномастной родней – впервые за все время клан собрался вместе на праздники. Как и осенний отъезд в Балморал, полуторамесячный семейный “отпуск” в Норфолке каждую зиму – это незыблемая традиция, уходившая корнями к королю Эдуарду VII и его матери королеве Виктории, которая купила для него усадьбу Сандрингем, когда он был принцем Уэльским.

В 1870 году будущий Эдуард VII перестроил Сандрингем, существенно увеличив его в размерах: теперь это здание в неоренессансном стиле вмещает в себя более трех сотен помещений. Фасад из красного кирпича (60) разлинован камнем, украшен балконами и эркерами, над которыми возносятся многочисленные шпицы, дымоходы и луковичные маковки. Просторные залы отделаны деревянными панелями и затейливой штукатуркой, поражают воображение арками, колоннами и кессонными потолками. Сердце здания – сразу за главным входом – величественная двухсветная гостиная, большой зал в якобинском стиле, опоясанный галереей менестрелей на уровне второго этажа и привлекающий внимание двумя массивными каменными каминами. Спальные покои тоже огромны и обставлены, как выразился писатель Дэвид Сесил, в “громоздко-мещанском” (61) стиле. Герцогиня Девонширская Дебора с изумлением обнаружила в своей ванной три мраморные раковины с надписью “только лицо и голова” (62) на первой, “руки” на второй, а “на последней, слава богу, не было написано ничего, так что ее предназначение осталось загадкой”, – делилась она с другом в письме.

Празднование Рождества 1951 года шло по заведенному королевой Викторией распорядку – подарки, согласно немецкому обычаю, открывали в сочельник. Все собрались в бальном зале, где на покрытых тканью разборных столах высились груды подарков с пометками, кому какой предназначается. Разделавшись с оберточной бумагой и лентами, взрослые переоделись в смокинги и вечерние платья к ужину с шампанским, а потом, весело хлопая рождественскими хлопушками, вытаскивали бумажные колпаки и безделушки. На следующее утро все отправились в местную приходскую церковь Святой Марии Магдалины, затем вернулись на рождественский обед. После обильного завтрака на “день подарков” – 26 декабря празднуется в Британии как второй день Рождества с давних времен, когда землевладельцы раздавали подарки подданным и награждали их за службу, – мужчины выехали на традиционную фазанью охоту. Король чувствовал себя достаточно хорошо (63), и, взяв легкое ружье, тоже принял участие.

Однако давно запланированный на грядущий год официальный визит в страны Содружества – Австралию, Новую Зеландию и Цейлон – слабеющий здоровьем король уже не тянул, поэтому в почти полугодовое путешествие командировал Елизавету и Филиппа. Они решили прибавить к поездке еще несколько дней на Кению, бывшую тогда британской колонией, которая в качестве свадебного подарка предоставила им резиденцию у подножия горы Кения под названием Сагана-Лодж.

31 января 1952 года король и королева проводили отъезжающих в аэропорту. Осунувшийся Георг VI стоически махал с взлетного поля дочери и зятю, взмывающим в небо на самолете “Аргонавт” Британской корпорации трансокеанских воздушных сообщений. Пять дней спустя, устроившись в уединенной Сагана-Лодж, Елизавета с Филиппом переночевали в отеле “Тритопс”, в трехкомнатной хижине, построенной в заповеднике на ветвях огромного фигового дерева над освещенным соляным лизунцом. Елизавета в брюках хаки (64) и бедуинском шарфе восторженно снимала на камеру слонов, носорогов, обезьян и других животных. “Смотри, Филипп, они розовые!” (65) – воскликнула она, не догадываясь, что огромные толстокожие просто вывалялись в розовой пыли. Прободрствовав почти всю ночь, Елизавета встала на рассвете, чтобы вместе с Майклом Паркером, личным секретарем мужа, посмотреть на парящего над головой белого орла.

Вернувшись в Сагану около полудня, Паркер принял телефонный звонок от Мартина Чартериса из расположенного неподалеку отеля “Аутспэн”. Личный секретарь Елизаветы сообщил скорбную весть о кончине пятидесятишестилетнего короля – в возрасте двадцати пяти лет принцесса Елизавета Александра Мария стала королевой.

Георг VI провел день за охотой на зайцев (66) в Сандрингемском поместье, поужинал с женой и принцессой Маргарет и в половине одиннадцатого спустился в свою спальню на первом этаже. Ранним утром 6 февраля он скончался во сне от тромба в сердце. Паркер немедленно известил принца Филиппа, который пробормотал, что для жены это будет “самым страшным ударом” (67), но все же прошел к ней в спальню и сообщил о случившемся. Она не пролила ни слезинки, но “побледнела и встревожилась” (68). Филипп повел ее по тропе через сад к реке Сагана, и они долго бродили вдоль берега.

В ответ на соболезнования от своей кузины и фрейлины Памелы Маунтбеттен новоиспеченная королева произнесла лишь: “Спасибо. Мне так жаль, что нам придется возвращаться обратно в Англию и расстроить всеобщие планы” (69).

Момент обретения Елизаветой королевского статуса вызывает в памяти определенные исторические параллели. Когда скончался король, Елизавета находилась в ветвях африканского фигового дерева – как тут не вспомнить о Елизавете I, которая в 1558 году, тоже в возрасте двадцати пяти лет, сидя под дубом в Хартфилд-Хаусе, услышала о кончине, королевы Марии, означавшей, что теперь на трон предстоит взойти ей.

Ее преемница из XX века со сверхъестественным самообладанием принялась за составление писем, телеграмм и меморандумов – “обеими руками ухватив”, по свидетельству Чартериса, “вверенные ей судьбой бразды правления” (70).

...

“Это был самый волнующий момент. Она выглядела такой юной, еще без короны, в одной простой белой накидке поверх платья”.

Двадцатишестилетняя королева Елизавета II перед помазанием на коронации в Вестминстерском аббатстве. Июнь 1953 года. Getty Images

Глава четвертая “Готовы, девочки?”

“Как вы намерены именоваться?” (1) – спросил Мартин Чартерис, когда Елизавета несколько оправилась после потери отца. “Собственным именем, разумеется. А как иначе?” – ответила она. Вопрос был не праздный, поскольку королевой Елизаветой до тех пор называли ее мать. В конечном счете решилось так: она будет царствовать как королева Елизавета II (после тезки из XVI века, Елизаветы I), или просто королева. Елизавета-старшая станет королевой-матерью, а не вдовствующей королевой, как ее нарекли бы прежде. Елизавета II будет царствующей королевой (Queen Regnant) и получит королевскую монограмму E II R.

“Все случилось очень внезапно”, – вспоминала она четыре десятилетия спустя. Ее задача состояла в том, чтобы “принять дела и не ударить в грязь лицом. Дорасти до того, что ты уже привык выполнять, и принять как данность, что вот она, твоя судьба, потому что преемственность, как мне кажется, крайне важна” (2).

Елизавета II вернулась в Англию на “Аргонавте”, который неделей ранее принес ее в Кению. Лакей Филиппа Джон Дин, несколько раз взглянув на проходящую мимо бывшую принцессу, заметил, что “кажется, она плакала” (3). Майк Паркер свидетельствовал, что Филипп держался “стойко, как Гибралтарская скала, утешая жену по мере своих сил” (4).

7 февраля 1952 года после девятнадцатичасового перелета самолет приземлился в сумеречном лондонском аэропорту. Одетая в простой черный плащ и шляпу Елизавета хранила самообладание. На поле их с Филиппом встречала небольшая делегация в темных пальто, цилиндрах и котелках во главе с дядей Елизаветы герцогом Глостерским и премьер-министром Уинстоном Черчиллем. Министр иностранных дел Энтони Иден и его коллеги обнажили головы, когда Елизавета двинулась вдоль шеренги, и отвечали на ее рукопожатие глубоким поклоном. “Даймлер” с королевским гербом доставил ее в Кларенс-Хаус, где восьмидесятичетырехлетняя королева Мария продемонстрировала смену ролей, присев перед Елизаветой в реверансе и поцеловав ей руку, однако не преминув заметить: “Лилибет, твой подол слишком короток для траурного платья” (5).

На следующий день новоиспеченная королева прибыла в Сент-Джеймсcкий дворец, официальную резиденцию монарха. Построенное Генрихом VIII в XVI веке, это здание из красного кирпича со множеством башенок в самом сердце Лондона служило жилищем суверена с тех пор, как сюда переехала из слишком большого для нее Букингемского дворца королева Виктория. В Сент-Джеймсе Елизавета II на двадцать минут предстала перед несколькими сотнями участников Совета престолонаследия – церемониального органа, в состав которого входит Тайный совет (группа основных советников монарха, набирающаяся из высокопоставленных политиков, духовенства и судей, а также других выдающихся государственных деятелей Британии и Содружества). Согласно Закону о престолонаследии 1701 года, Елизавета становилась королевой с момента кончины ее отца, однако совет все равно должен был собраться и принять ее декларацию и клятву. Это не отменяло необходимости выждать шестнадцать месяцев до коронации, но Елизавета получала все требуемые для исполнения обязанностей монарха полномочия.

Члены совета дружно склонились перед сороковым монархом со времен Вильгельма Завоевателя, занявшего английский трон после битвы при Гастингсе в 1066 году. Елизавета II провозгласила звонким голосом: “После скоропостижной кончины моего отца я должна взять на себя долг и обязанности суверена. Меня слишком переполняют чувства, поэтому сегодня я скажу лишь, что буду, как и мой отец на протяжении своего царствования, действовать во имя блага и процветания моих народов, рассеянных по всему миру… Я молю Бога о помощи в этом нелегком бремени, которое оказалось возложено на меня в столь юном возрасте” (6).

Из зала она вышла под руку с супругом, и, по свидетельству некоторых очевидцев, в глазах ее стояли слезы (7). Елизавета с Филиппом отправились в Сандрингем, чтобы вместе с королевой-матерью и принцессой Маргарет почтить память покойного короля, прежде чем его увезут в Лондон для официальной церемонии прощания в Вестминстерском зале и последующего захоронения в часовне Святого Георгия в Виндзоре 15 февраля. Всем надолго врезались в память три скорбные фигуры – бабушка Мария, королева-мать и Елизавета II, – стоящие у катафалка вместе с принцессой Маргарет в плотных черных вуалях, ниспадающих до пояса.

Королева-мать выступила с беспрецедентным обращением к подданным, прося “с заботой и любовью” отнестись к ее дочери, “призванной исполнить свой великий и уникальный долг” (8). “Мне невыносимо думать о том, что Лилибет приходится взваливать этот груз на плечи так рано” (9), – признавалась она в личном письме к королеве Марии.

Черчилль, знавший Елизавету II почти с пеленок, скорбел о Георге VI и был подавлен сменой главы государства. Джок Колвилл, который к тому времени вернулся к Черчиллю в качестве личного секретаря, “пытался подбодрить его, рассказывая, как замечательно у него сложатся отношения с новой королевой, но тот твердил, что совершенно ее не знает и что она совсем еще дитя” (10).

По утверждению младшей дочери Черчилля, Мэри Сомс, “отец очень быстро понял, что Елизавета подает большие надежды” (11). Как отмечал Мартин Чартерис, “она его поражала. Она оказалась добросовестной, эрудированной и целеустремленной. Спустя считаные дни после воцарения она принимала премьер-министров и президентов, послов и верховных комиссаров <…> и справлялась безукоризненно” (12). Королева и сама чувствовала, что меняется, признаваясь подруге: “Странно, я больше не испытываю ни тревоги, ни беспокойства. Не знаю как, но я утратила всякую робость” (13).

Черчилль, пользуясь своим даром красноречия и умением чувствовать момент, подготовил почву для “новой Елизаветинской эпохи”, как ее оптимистично назовет пресса. Британия по-прежнему страдала от дефицита товаров; чай, сахар, масло выдавались по карточкам, лондонские улицы лежали в руинах после бомбардировок, закат империи неумолимо надвигался, а страхи перед распространением коммунистической угрозы приближали холодную войну.

В своем выступлении перед палатой общин через пять дней после восхождения Елизаветы на трон Черчилль назвал ее “светлой юной особой <…> наследницей всей нашей славы и традиций”, утверждая, что ей предстоит царствовать “во времена, когда измученное человечество нерешительно балансирует на грани между мировой катастрофой и золотым веком”. Он выразил надежду, что королева “ознаменует собой <…> блестящее спасение человеческого рода” (14). Перспективная молодая активистка Консервативной партии по имени Маргарет Тэтчер строила не менее оптимистичные прогнозы, заявляя в газетной статье: “Если, как искренне надеются многие, с воцарением Елизаветы II исчезнут последние крупицы предвзятого отношения к женщинам, занимающим высокие посты, для женщин действительно наступит новая эпоха” (15).

27 февраля в 11 часов утра Елизавета II приступила к первой своей церемонии награждения – инвеституре – в просторном зале Букингемского дворца, представляя гражданских лиц и военных к наградам за образцовое служение отечеству. Ежегодно правительство отмечает таким образом заслуги двух с половиной тысяч граждан страны. На фоне резкого падения мирового престижа Британии инвеституры помогали поддержать патриотический дух, и королева всегда подходила к этой церемонии ответственно и серьезно. За шестьдесят лет пребывания на престоле она провела шестьсот десять таких награждений, в ходе которых более четырехсот четырех с половиной тысяч человек получили знаки отличия из ее рук. “Человеку нужно признание, – сказала она однажды. – Иначе жизнь будет слишком мрачной” (16).

На каждой такой церемонии она лично приветствует более сотни лауреатов, вручая им медали и ордена (в случае присвоения рыцарского звания касается шпагой плеча коленопреклоненного лауреата) со словами личной признательности. На этой пышной, длящейся около часа церемонии присутствуют лейб-гвардейцы в красных с золотом мундирах и офицеры собственного Гуркского полка ее величества.

Самым первым орденом, который Елизавета вручила 27 февраля, был Крест Виктории, высшая военная награда за героизм в бою, и получил его Уильям Спикман, рядовой Собственного королевского шотландского пограничного полка. Он проявил “мужество и полное презрение к грозящей ему опасности” во время “жесткой рукопашной схватки” в Корее в ноябре предыдущего года, возглавив более десяти атак и, несмотря на серьезные ранения, “нанеся серьезный урон противнику” (17). За шестьдесят лет, прошедших после Второй мировой войны, кавалерами этого ордена стали всего пятнадцать британских подданных.

Поскольку после вступления на престол королева становилась также главой вооруженных сил, вручение этой награды несло особый смысл для Елизаветы. Военнослужащие приносят присягу суверену, а не правительству, храня верность короне, а не политикам, которые приходят и уходят. За годы царствования Елизавете II предстояло не раз утверждать повышение в воинском звании, подписывать все назначения и исполнять обязанности почетного командира семи полков Королевской гвардейской дивизии, составляющих личное войско суверена.

К апрелю королевская семья окончательно переселилась в Букингемский дворец, и будни Елизаветы стали строиться по режиму, который почти не менялся на протяжении царствования. Подъем в половине восьмого утра, когда горничная раздвигает шторы в спальне на втором этаже и Бобо (единственная из персонала, кому позволено звать королеву “Лилибет” и “барышня” (18) вносит “поднос для визиток” с чашкой “Эрл Грея” и печеньем “Мари”. По пятам за Бобо врывается стая королевских корги, которые ночуют чуть дальше по коридору в специально отведенной для них комнате, смежной с Пажеской кладовой, каждая в собственной плетеной корзине-лежанке. К этому времени лакей уже успевает их выгулять.

Приняв ванну (температурой около 21 градуса), одевшись и дождавшись, пока уложат волосы и закрепят лаком прическу, Елизавета II проходит через гостиную (по дороге обычно слушая BBC по портативному радиоприемнику) на завтрак, накрытый в ее личной столовой, украшенной полотнами XVIII века. На столике уже разложены утренние газеты. Первой королева открывает “Sporting Life” (которую позже сменила “The Racing Post”) с новостями скачек, затем идет очередь “Dayly Telegraph” (с двумя кроссвордами, которые Елизавета разгадывала ежедневно, не прибегая к помощи словаря) и “The Times”, а затем наскоро пролистываются таблоиды “Express”, “Mail” и “Mirror”. В ранние годы ее величество предпочитала на завтрак вареное яйцо и тост с кусочком масла с виндзорских маслобоен, на котором выдавливали ее вензель (кусочки тоста отщипывались толкающимся под столом собакам). Позже Елизавета заменила горячий завтрак чаем и тостом с тонким слоем апельсинового джема.

Ровно в девять утра под окном раздаются звуки шотландской волынки, и вышагивающий туда-сюда музыкант пятнадцать минут играет высокогорные рилы и стратспеи – эту традицию завела во всех своих резиденциях королева Виктория. В десять часов Елизавета II садится за стол в своей гостиной у высокого окна, выходящего на дворцовый сад, в чиппендейловское кресло красного дерева, сиденье которого вышивал ее отец (рукоделие было одним из его хобби), в окружении бумаг и книг, семейных фотографий в серебряных рамках и портретов маслом – в числе которых и портрет Сьюзан, ее любимой корги. Добавим к описанию хепплуайтовский книжный шкаф из красного дерева, комод из атласного дерева и удобные кушетки в окружении ваз с розами, нарциссами и другими свежими цветами. “Мне нравится, когда у комнат жилой вид” (19), – сказала как-то Елизавета.

На столе у королевы стояли два телефона и переговорное устройство с кнопками для вызова личных секретарей – Томми Ласселла и его заместителей, Майкла Адина, Мартина Чартериса и Эдварда Форда, которые входили по одному, коротко кивая в знак приветствия, с корзинами бумаг на подпись и рассмотрение. Они проводили всю встречу на ногах, каждый отвечал за свою область, спектр обсуждаемых вопросов охватывал графики зарубежных и внутренних поездок, присвоение военных званий и церковных санов, рассматриваемые парламентом законопроекты и другие злободневные проблемы. Эдвард Форд называл королеву “мечтой чиновника. С ней отлично работалось, она никогда не отгораживалась <…> С ней можно было советоваться, как с другом, который приехал погостить на выходные. “Премьер-министр задерживается, перенесем на завтра?” Встречи проходили гораздо легче и непринужденнее, чем было с королем” (20).

С такой же ответственностью Елизавета II относилась к письмам от народа. Пролистывала стопку конвертов в корзине, быстро прочитывала, делая пометки для ответов, которые писались либо фрейлинами, либо личными секретарями. Как она объяснила однажды, письма всегда казались ей “сугубо персональными посланиями, ведь люди пишут их в надежде, что я открою и прочту”. Письма “давали ей представление о том, что волнует народ” (21).

Десять минут в месяц отводилось на встречу с четырьмя министрами, входящими в Тайный совет. В ходе аудиенции (всех участников держат на ногах, чтобы не рассиживаться) королеве оглашаются различные правительственные действия, в основном касающиеся назначений и процедур, и на каждое она должна сказать “утверждаю”.

Ежедневно, за исключением Рождества и Пасхи, будь то в Лондоне или Виндзоре, на отдыхе в Сандрингеме или в Балморале, в гостях у друзей на выходные, в поездках по Великобритании или заграничных путешествиях, королева разбирает официальные правительственные бумаги из кожаных красных ящиков, ключ от которых есть только у нее и у личных секретарей. Каждый из ящиков доверху заполнен телеграммами Министерства иностранных дел, бюджетными документами, кабинетными протоколами, указами, требующими королевской подписи, и секретными разведывательными донесениями.

Перед ужином поступает ящик меньших размеров, содержащий итоги парламентского рабочего дня в изложении главного парламентского организатора. Согласно предпочтениям королевы, это “резюме объемом от трехсот до девятисот слов <…> выдержанное в “легком” стиле” (22). Удостаиваются упоминания дебаты “невысокого накала”, “одобрительные и неодобрительные возгласы”, а также отзывы о “наиболее остроумных, пылких и хлестких” (23) речах. Если королева встречается за ужином с политиками, то, согласно одному из обозревателей, она “будет осведомлена не хуже своих собеседников” (24).

Традиционно королева получала экземпляр ежедневного Дворцового циркуляра – официального перечня мероприятий, подготовленного придворным пресс-секретарем, – и вычитывала его на предмет ошибок перед завтрашней публикацией в “The Times” и “Dayly Telegraph”. Такую же правку и замечания она вносила в правительственные документы, которые доставлялись с ее подписью в кабинет личного секретаря до восьми утра следующего дня. Майкл Адин подсчитал (25), что на бумажную работу у королевы ежедневно уходило по три часа, и нередко она засиживалась за своим письменным столом допоздна.

На выходные ей приносили еще больший ящик, полный бумаг, которых с лихвой хватало на целое утро беглого, но внимательного чтения. Как-то раз в гостях у близких друзей королева сообщила, что ей “нужно заняться ящиками”. “Обязательно сейчас, мэм?” – спросили ее. “Если пропущу, потом ни за что не наверстаю” (26), – призналась королева.

Немаловажную роль в распорядке играли персональные аудиенции в гостиной на первом этаже дворца – “мой способ встречаться с людьми наедине, без лишних ушей”, – пояснила однажды Елизавета II. Эти сессии дают ей “полную картину происходящего на самом деле – в правительстве или в государственных органах <…> Без посторонних человек склонен высказываться более свободно”. Конфиденциальность, располагающая к откровенности, – “за счет этого я и узнаю то, что меня интересует” (27).

Примерно полтора часа почти каждое утро посвящаются приему верительных грамот от только что назначенных послов, одетых в парадную или национальную одежду, прощанию с отбывающими посланниками, встречам с духовными лицами, правительственными чиновниками, военными и выдающимися гражданами. Иногда чествование производится лично, иногда на общей церемонии. Все встречи строятся по годами отработанной процедуре: гости ожидают в просторном, сияющем позолотой Церемониальном зале, королева нажимает кнопку звонка, двери распахиваются, гостя объявляют, один шаг к дверям, затем поклон или реверанс, еще три шага, снова поклон или реверанс, затем рукопожатие и обмен репликами на ногах либо приглашение присесть и поговорить подольше. Всех посетителей предварительно инструктируют фрейлины, личные адъютанты и секретари, а королева заранее читает краткое досье на каждого, с кем ей предстоит встретиться. Словно прислушиваясь к тиканью точнейших внутренних часов, она безошибочно улавливает момент, когда пора свернуть беседу, и протягивает руку в знак прощания. Затем нажимает звонок, вызывая кого-нибудь из старшего персонала, чтобы гостя проводили к выходу.

К ужину, даже если королева ест одна или с принцем Филиппом, в столовой личных покоев стол сервируется торжественно, каждый из лакеев отвечает за свой вид посуды – хрусталь, серебро и фарфор. Еще один лакей катит по длинным коридорам из подвальной кухни с противоположного крыла дворца старинную деревянную тележку с блюдами. В качестве аперитива перед обедом Елизавета II выпивает джин с “Дюбонне” (полпорции, со льдом и лимоном), а перед ужином – крепкий джин-мартини, неразбавленный и без добавок. Филиппу, в отличие от ее величества, подают в отдельном графине более сложную смесь. Прислуживает за столом паж, старший лакей, но еда простая – жаренное на гриле мясо, курица или рыба (очищенная от костей), овощи с виндзорской фермы и сыр. Острые пряности под запретом, равно как и чеснок, макаронные изделия с соусом и сырые моллюски вроде устриц и мидий. Жирных десертов королева старается избегать, однако может съесть клубнику со сливками, которую, вспоминая детство (28), разминает в пюре.

“Она непривередлива в еде, – свидетельствует бывший работник дворцовой службы. – Для нее еда – всего лишь подзарядка. Если подавали стейк, нашей задачей было выбрать для королевы самый маленький и самый прожаренный кусок” (29). Кроме того, требовалось постоянно пополнять запасы малвернской воды, из которой делался также лед для ее величества, особенно в заграничных поездках, когда содержимое водопровода оставляет желать лучшего.

За обедом королева редко засиживается дольше часа. Вторая половина дня обычно отличается большим разнообразием, чем первая. Она может включать какие-то дела вне дворца, продолжение работы с документами, еще одну аудиенцию, долгую прогулку с собаками по дворцовым садам, мытье головы и укладку у парикмахера, примерку в гардеробной с зеркалами и туалетным столиком с ниспадающей до пола скатертью, на котором лежат золотые щетки для волос и стоят фотографии в рамках.

Вечерний чай – это святое. Каждый день в пять часов паж привозит покрытую кружевом тележку с тарелками сэндвичей на тонких ломтиках хлеба с огурцом, яйцом и кресс-салатом, а к ним свежевыпеченные сконы, пряники и маффины. Королева заваривает “Эрл Грей” или “Дарджилинг” в серебряном чайнике – по чайной ложке заварки на чашку. Чай она предпочитает чуть теплый и ограничивается сэндвичами, скармливая кусочки сконов своим корги.

Чарльзу было всего три года, когда его мать взошла на престол, Анне – полтора, и дети почти все время находились либо в шестикомнатной детской на третьем этаже Букингемского дворца, либо гуляли по просторам сада под присмотром двух нянек. Первым шагом к модернизации (30) со стороны Елизаветы II стала отмена традиционных поклонов и реверансов, которыми должны были бы приветствовать ее дети. По будням Чарльз и Анна спускались вниз после завтрака в половине десятого, чтобы немного поиграть с родителями. Потом они не видели королеву и герцога до самого чая, после которого няньки приводили детей вниз на “вечернюю возню” (31), во время которой Чарльз иногда плескался с отцом в бассейне.

Укладывать детей спать начинали в шесть вечера, поэтому королеве пришлось внести еще одно изменение в официальный распорядок. Ее отец проводил встречу с премьер-министром по вторникам в половине шестого, однако попытка Елизаветы II следовать тому же графику встретила недовольство детей. “Почему мама к нам сегодня не придет?” (32) – обижались они. Тогда королева перенесла аудиенцию на половину седьмого, чтобы успеть поучаствовать в купании детей перед сном и уложить их в постель, прежде чем обсуждать государственные дела с Уинстоном Черчиллем.

Филипп тяжело привыкал к новой роли принца-консорта. “Для военного это очень нелегко” (33), – отмечает Патриция Брейберн. В отличие от Елизаветы II, для которой все было расписано заранее, ему приходилось выбивать себе нишу под косыми взглядами придворных сановников, и готового образца для подражания у него не имелось.

Принц Альберт “оказывал неопределенное и безграничное влияние на королеву” (34), – писал биограф королевы Виктории Литтон Стрейчи. “Прирожденный глава ее семьи, управляющий ее двором и доверенный по личным делам, единственный конфиденциальный советник по политическим вопросам, единственный помощник в общении с правительственными чиновниками <…> наставник королевских детей, личный секретарь монархини и ее постоянный министр”. В 1857 году Виктория даровала супругу титул принца-консорта, тем самым официально вознаграждая его за заслуги и ту уникальную роль, которую он исполнял уже семнадцать лет с момента женитьбы на новоиспеченной королеве.

Филипп, в отличие от Альберта, не допускался к участию в официальных делах и разбору государственных бумаг в красных ящиках, а главное, ни он сам, ни королева не считали титул принца-консорта подходящим и приемлемым для XX века. “Монархия изменилась, – объяснял впоследствии Филипп биографу Джайлзу Брандрету. – Она стала институтом. И мне нужно было в него вписаться <…> Множество людей указывало мне, чего не делать: “не вмешивайтесь”, “воздержитесь”… Я изо всех сил старался поддерживать королеву, никуда не вмешиваясь. Самым сложным оказалось определить, чем я все-таки могу быть полезен” (35).

Как и принц Альберт, у старших сановников принц Филипп слыл аутсайдером. “Супруг-отщепенец” (36), – иронично отзывался он о себе. Его больно ранило пренебрежение. “Филиппа постоянно отфутболивали, задевали, щелкали по носу и били по рукам” (37), – вспоминает Джон Брейберн. Причина подобного отношения крылась в близости Филиппа к Дики Маунтбеттену. “Моего отца считали “розовым”, то есть радикалом, – говорит Патриция Брейберн. – Поэтому существовало опасение, что принц Филипп начнет ломать устои при дворе и внесет сумятицу” (38).

Самый обидный инцидент произошел через несколько дней после кончины короля, когда до слуха королевы Марии дошли слова Дики Маунтбеттена, провозгласившего с триумфом, что “теперь воцарится династия Маунтбеттенов” (39). Елизавета II, как и возмущенные этим заявлением королева Мария и ее невестка королева-мать, намеревалась сохранить как дань памяти отцу и деду родовую фамилию Виндзор, не меняя ее на мужнину. Черчилль и кабинет министров поддержали решение. Филипп в ответ отправил Черчиллю меморандум, в котором бурно протестовал против подобного совета премьер-министра и выступал за династию Маунтбеттенов, что само по себе было парадоксально, ведь фамилия досталась ему именно от матери, а не от отца.

В пользу Филиппа говорил недавний прецедент, когда королева Виктория взяла фамилию супруга, прервав династию Ганноверов. Ее сын Эдуард VII был первым королем Саксен-Кобург-Готским, однако Георг V из политических соображений сменил эту фамилию на Виндзор. Елизавета II имела полное право выбирать на свое усмотрение, отказ от перемен был продиктован нежеланием идти наперекор не только Черчиллю, но и матери с бабкой. Королева не учла, насколько этот отказ повлияет на Филиппа и как скажется на отношениях с супругом. “Она была совсем молодая, – говорит Патриция Брейберн. – А Черчилль – пожилой и опытный, поэтому она прислушалась к его совету. Мне кажется, случись это все позже, она смогла бы возразить” (40).

“Я единственный мужчина в этой стране, которому не дозволено передать свою фамилию детям (41), – кипятился Филипп перед друзьями. – Я просто жалкая амеба” (42). Дики Маунтбеттен высказывался еще резче, обвиняя во всем “старого пропойцу Черчилля”, который “надавил” на королеву (43). Премьер-министр испытывал сильную неприязнь к графу Маунтбеттену – прежде всего из-за Индии, которую тот подтолкнул к независимости, когда премьер-министр Клемент Эттли назначил его вице-королем. “Черчилль не простил моему отцу “упущенную Индию” (44), – утверждает Патриция Брейберн.

С молчаливого согласия племянника Дики продолжил закулисную кампанию, лоббируя смену фамилии. Филипп тем временем предпочел поддерживать супругу и одновременно искать собственную нишу, обретя себя в последующие десятилетия в шефстве над восемью с лишним сотнями различных благотворительных организаций из области спорта, молодежной деятельности, охраны дикой природы, образования и защиты окружающей среды. Кроме того, Филипп взял на себя управление всеми королевскими резиденциями, “чтобы избавить жену от лишних хлопот” (45). Однако, что гораздо важнее, как писал в 1994 году официальный биограф принца Чарльза Джонатан Димблби, королева “безоговорочно слушалась папу” (46) во всем, что касалось детей.

Верховным домашним арбитром, писал Димблби, она назначила Филиппа, поскольку сама “была не столько равнодушной, сколько далекой от участия” (47). Консерватор Уильям Дидс, газетный редактор, сам не слишком вникающий в детские дела, видел в этой отстраненности Елизаветы II “старание быть достойной главой государства, а это нелегкая ноша. Королева по-своему безгранично добра, но у нее слишком мало времени на семью. Это, по моему мнению, вполне закономерно, однако чревато проблемами” (48).

Поначалу Елизавета II изо всех сил старалась казаться суровее и солиднее. “В первые пять лет она гораздо больше сковывала себя формальностями” (49), – вспоминает одна из заслуженных фрейлин. Вольности, которые она могла позволить себе в бытность принцессой (например, явиться на бал в резиденции (50) американского посла в костюме эдвардианской горничной под руку с Филиппом, одетым как официант), пришлось забыть – по крайней мере, на публике. Величие и достоинство – вот что ставилось во главу угла, и Елизавета предпочитала следовать заветам королевы Марии, предостерегавшей против улыбок, хотя молодость и красота давали ей несомненную фору. Как высказалась писательница Нэнси Митфорд: “На молодую королеву куда приятнее смотреть, чем на того зануду” (51). Кроме того, Елизавета II не делала на публике никаких резонансных заявлений, сохраняя ореол загадочности. Наибольшую деликатность ей приходилось проявлять с матерью, овдовевшей в возрасте пятидесяти одного года. Елизавета прекрасно сознавала, что ее собственная жизнь расцвела яркими красками, тогда как будущее ее матери и сестры Маргарет “выглядит довольно-таки тусклым” (52). Королева-мать была приучена скрывать чувства на людях, однако делилась своими переживаниями с подругами, поведав Эдит Ситуэлл, что “вокруг сгустились темные тучи горя и беды” (53). Вместе с супругом она потеряла и резиденции, и место на авансцене. Она согласилась переехать в Кларенс-Хаус, однако перебралась туда из Букингемского дворца лишь спустя год с небольшим.

Гостя у друзей в Кейтнессе на сумрачном северном побережье Шотландии, Елизавета-старшая приобрела между тем небольшой полуразрушенный замок (54) с видом на Оркнейские острова, притаившийся в скрюченной постоянными ветрами роще. “Он такой понурый, – сказала королева-мать. – Прямо как я” (55). Она назвала его замок Мэй и планировала “время от времени скрываться там, когда жизнь станет особенно невыносимой” (56). Сама покупка обошлась в символические сто фунтов, неизмеримо больше пришлось потратить на ремонт, длившийся три года и включающий перестройку ванных и проведение электричества.

Однако обречь королеву-мать носить вечный траур по мужу, следуя примеру королевы Виктории, было бы неправильно. Осенью 1952 года Черчилль убедил ее вернуться к общественной роли, вызывавшей восхищение всего мира, и помочь дочери в исполнении ее обязанностей. Королева-мать согласилась, по сути, взять на себя роль всеобщей бабушки, всегда ласковой и улыбающейся, покровительницы благотворительных организаций и посла доброй воли от лица страны и монархии, приняв как основное кредо, что “смысл человеческой жизни и существования – неустанно творить добро” (57).

Сесил Битон назвал ее “замечательным воплощением материнской любви и заботы для всех нас <…> Она окружает своим теплом и участием, словно укутывая в плед у камина” (58). Умение мгновенно расположить к себе любого сочеталось в королеве-матери с высоким драматизмом “великой опереточной актрисы 1930-х” (59), – утверждал сэр Рой Стронг, бывший директор Национальной картинной галереи и Музея Виктории и Альберта. Она могла безнаказанно, не вызывая косых взглядов, надеть жемчуг на рыбалку в шотландской глуши или опаздывать на встречи, выплывая затем “розовым воздушным облаком” (60), как выразился однажды Битон.

Елизавете-старшей суждено было вдовствовать до конца своих дней (добрую половину жизни и половину века, чего тогда никто, конечно, предугадать не мог), отвергая возможность повторной любви. Ей требовалось чем-то заполнять досуг помимо протокольных обязанностей, поэтому королева обеспечивала матери беззаботную, полную роскоши и постоянных развлечений жизнь в окружении легких на подъем друзей.

Мать и дочь общались по телефону почти ежедневно. Когда королева набирала номер, дворцовый телефонист обращался к Елизавете-старшей: “Доброе утро, ваше величество, ее величество просит ваше величество к телефону”, и эта реплика стала расхожей шуткой среди друзей и придворных. Королевы обменивались новостями о лошадях и скачках, обсуждали семейные дела и сплетничали. “Они делились всем, – вспоминает преданная фрейлина королевы-матери, дама Фрэнсис Кэмпбелл-Престон. – Королева посвящала ее в свои переживания. Королева Елизавета сознавала, какая огромная ответственность лежит на ее величестве. Она сама прошла через это с королем, поэтому понимала всю тяжесть бремени” (61).

Королева-мать во многих отношениях была “эдвардианской дамой строгих взглядов” (62), – вспоминает Кэмпбелл-Престон. “Свое безмерное уважение к традициям и правилам ее величество переняла от матери” (63), – утверждает бывший придворный. В результате именно с ее легкой руки глохли все перемены, предлагаемые принцем Филиппом и верховными советниками. “Без королевы-матери не обходилось никогда, – свидетельствует еще один бывший придворный. – Ее величество всегда спрашивала: “А королева Елизавета об этом знает?” (64)

Неизбежно возникали сравнения (не всегда лестные) между чопорной молодой королевой, которую связывали по рукам и ногам протокольные условности и требования нейтралитета, и ее бойкой вдовствующей матерью, вольной открыто выражать свои восторги и делиться радостью. Наедине обе окружали друг друга почтением (65), хотя приседать в реверансе полагалось лишь королеве-матери. И все же в июне 1952 года Ричард Молинье, бывший личный адъютант королевы Марии, свидетельствовал, что во время визита в Виндзорский замок королева держалась “как истинный монарх. Она выступает по меньшей мере на десять шагов впереди мужа и матери” (66).

Первый год царствования королевы был почти целиком отдан подготовке к коронации, намеченной на вторник 2 июня 1953 года. Предстояло решить, показывать ли церемонию по телевизору, и изначально королева при поддержке Черчилля намеревалась оставить софиты и камеры за порогом, опасаясь, что они нарушат таинство. Однако запрет на съемку возмутил и телевизионные компании, и публику – народ не желал лишаться причастности к столь значимой церемонии.

Королева сдалась, осознав, что подданные жаждут видеть коронацию, и согласилась на компромисс: освещать в прямом эфире все, кроме главных таинств, включая помазание и причастие, а также крупных планов. В первом рождественском радиообращении она провозгласила, что во время коронации “миллионы людей за пределами Вестминстерского аббатства услышат звучащие в его стенах присяги и молитвы и увидят древнюю церемонию почти целиком. <…> Я прошу всех вас, независимо от вероисповедания, молиться за меня в этот день – о том, чтобы Господь дал мне мудрость и силы выполнить те торжественные клятвы, которые я принесу, о преданном служении Ему и вам до конца моих дней” (67).

Осенью того же года Елизавета II пошла навстречу супругу, объявив во время церемонии открытия парламента, что “отныне ранг принца Филиппа будет соразмерен статусу ее величества” (68). Когда королева открывала в ноябре свою первую парламентскую сессию, герцог Эдинбургский восседал в палате лордов на троне несколькими дюймами ниже, расположенном по левую руку от королевского, как восседал когда-то принц Альберт. Елизавета II, в отличие от запинавшегося отца, зачитала написанную Черчиллем семиминутную речь размеренно и гладко. Как всегда внимательный Сесил Битон подметил ее спокойный, “не замученный и не затравленный” (69) взгляд.

В Вестминстерском аббатстве в июне принц Филипп, однако, не удостоился тех почестей, которыми его окружили в парламенте. По предложению королевы, его назначили председателем комитета распорядителей коронации, однако о том, чтобы шествовать под руку с королевой, речи не было. “Само собой разумелось, что она будет одна, – вспоминает Гай Чартерис. – Для него это явно было тяжело. Но таковы обстоятельства. Она монарх. Однако будь она мужчиной, супруге дозволили бы быть рядом” (70). Именно так происходило в 1937 году, когда помазали, а затем короновали вместе с мужем королеву Елизавету. Тем не менее коронацию и помазание консорта традиция не предполагает.

За два месяца до торжественной церемонии, 24 марта 1953 года, скончалась во сне в возрасте восьмидесяти пяти лет королева Мария. Ей отдали последние почести в Вестминстерском зале и погребли в часовне Святого Георгия в Виндзоре. Ее сын, герцог Виндзорский, присутствовал на похоронах, однако ни на поминальный ужин, ни на коронацию королева его не приглашала, согласившись с Черчиллем, что “для отрекшегося короля это будет ни к чему” (71). “Спеси моим родственничкам не занимать”, – писал уязвленный герцог жене (72).

Подготовка к коронации сплотила Британию в патриотическом порыве и радостном ожидании, тем более что страна постепенно выкарабкивалась из экономического застоя и послевоенных лишений. “Словно возрождающийся феникс. Все поднимается из пепла. Глядя на эту молодую красавицу-королеву, хотелось верить, что дальше будет только лучше и лучше” (73), – вспоминает принцесса Маргарет. Пусть новая Елизаветинская эпоха, о которой говорил Черчилль, была всего лишь утопией, но на какое-то время она завладела мыслями британцев и подчеркнула важность роли монарха как “государственного символа, символа нашей страны и стража нашей национальной гордости” (74), говоря словами Ребекки Уэст.

Неделями королева зубрила до мельчайших нюансов трехчасовую церемонию. Несколько раз она встречалась (75) с Джеффри Фишером, 99-м архиепископом Кентерберийским, который посвящал ее в духовный смысл различных обрядов и разучивал с ней молитвы, которые предстояло произнести. Королева ежедневно репетировала слова и движения в бальном зале Букингемского дворца, набросив на плечи сшитые вместе покрывала с пристроченными к подолу грузиками, изображающие тяжелое платье со шлейфом. За свой рабочий стол она садилась в двухкилограммовой с лишним короне святого Эдуарда, которой короновали еще Карла II, и слушала записи с коронации отца.

Постановкой церемонии заведовал 16-й герцог Норфолкский, невысокий, румяный, весьма исполнительный пэр, носивший также титул граф-маршала (то, что роль постановщика досталась ему, само по себе парадоксально, поскольку в результате исключительно протестантской церемонией руководил католик) [11] . Его жена Лавиния, герцогиня Норфолкская, заменяла королеву на многочисленных репетициях в Вестминстерском аббатстве, часть которых прошла под пристальным наблюдением Елизаветы II. Шесть фрейлин королевы, незамужние дочери наследственных пэров высочайшего ранга (герцогов, графов и маркизов), обязанностью которых было нести мантию, также многократно репетировали в аббатстве и один раз во дворце. На вопрос, не сделать ли во время церемонии перерыв для отдыха, королева ответила: “Я выдержу. Я сильная как лошадь” (76).

Смотреть коронационное шествие в Лондон прибыло около миллиона человек, сорок тысяч из которых составляли американцы. В официальную делегацию из Соединенных Штатов, возглавляемую генералом Джорджем Маршаллом, входили губернатор Калифорнии Эрл Уоррен и генерал Омар Брэдли. Кроме того, среди зрителей присутствовала двадцатичетырехлетняя Жаклин Бувье – будущая супруга президента Джона Кеннеди, а тогда корреспондент “Washington Times Herald”, ведущая своеобразные репортажи с места событий. Благодаря ей читатели узнали, что “все свергнутые монархи (77) остановились в “Кларидже”, а также о том, что в день коронации дамам пришлось назначать укладку волос на половину четвертого утра, чтобы успеть рассесться по местам в половине седьмого уже в диадемах, а “это дело не быстрое” (78).

В ночь перед коронацией сотни тысяч зрителей, невзирая на невыносимый холод, пронизывающий ветер и ливень, застолбили себе места вдоль пути следования процессии, которая начиналась в девять утра. В шествии участвовали двадцать девять оркестров и двадцать семь экипажей, а также тринадцать тысяч военных, представляющих порядка пятидесяти национальностей – в том числе индийцев, пакистанцев, малайцев, фиджийцев, австралийцев и канадцев. Сердца зрителей покорила своим “обаянием и широтой натуры” (79) королева государства Тонга (британской территории в южной части Тихого океана) Салоте, которая ехала, несмотря на непогоду, в открытом ландо, “закутанная в пурпурный шелк, и великолепный плюмаж на ее короне развевался по ветру” (80).

Елизавета II прибыла в Вестминстерское аббатство в семиметровой золотой парадной карете с позолоченной лепниной и классическими живописными сюжетами XVIII века. Тянула сказочный экипаж восьмерка серых лошадей, одну из которых звали Эйзенхауэром. Облачение королевы составляла диадема прапрабабушки и коронационное платье из белого шелка с короткими рукавами и сердцевидным вырезом. Корсаж и юбку в форме колокола украшали символы Великобритании и земель Содружества (в том числе роза, чертополох, клевер, кленовый лист и папоротник), вышитые шелком пастельных тонов, золотыми и серебряными нитями, полудрагоценными камнями, мелким жемчугом и мерцающими хрустальными бусинами. Под бурное и громогласное ликование толпы королева улыбалась и помахивала затянутой в белую перчатку рукой. Принц Филипп красовался в полной парадной форме адмирала флота, поверх которой во время церемонии он накидывал алую мантию пэра с горностаевой пелериной.

У дверей аббатства королеву в одиннадцать часов утра встречали фрейлины, одетые в одинаковые белые платья из шелка, расшитые жемчугом. “Она выглядела такой красавицей и совершенно не волновалась, – вспоминает Анна Гленконнер (тогда леди Анна Коук, дочь графа Лестерского). – У нее была точеная фигурка с тонкой талией, великолепная кожа и огромные глаза. Принц Филипп был начеку и все время отдавал нам распоряжения – сделайте то, теперь это” (81). “Вы, должно быть, нервничаете, мэм?” – спросила королеву одна из помощниц. “Разумеется. Но, мне кажется, Ореол все-таки придет первым” (82), – ответила Елизавета II, подразумевая скакуна, которому предстояло через четыре дня участвовать в дерби.

С помощью правительницы гардеробной, вдовствующей герцогини Девонширской, фрейлины расправили королевскую алую бархатную парадную мантию с горностаевой опушкой и золотым кружевом. Когда фрейлины взялись за шелковые петли пяти с половиной метрового шлейфа, королева посмотрела через плечо и спросила: “Готовы, девочки?” (83) Они подняли тяжелый бархат и двинулись по длинному проходу к покрытому золотым ковром коронационному “подиуму”, за которым возвышался главный престол аббатства, задрапированный ало-синими с золотом гобеленами, где искрились под ярким светом телевизионных софитов скипетры, шпаги и короны.

В процессию входили главы государств, дипломаты, африканский вождь в леопардовой шкуре и головном уборе из перьев, мусульманин в черном, кронпринцы и члены королевской семьи, включая мать Филиппа в сером монашеском одеянии и апостольнике, а также королеву-мать и принцессу Маргарет в почти четырехметровых мантиях. Все женщины были в бальных платьях, а мужчины – кроме облаченных в развевающиеся одежды и национальные костюмы (“выхваченные без разбора с мертвых страниц британской истории”, как писал Рассел Бейкер в “Baltimore Sun” (84) – во фраках с бабочками, хотя лейборист Эньюрин Бивен позволил себе явиться в обычном черном пиджаке.

Когда королева приблизилась к главному престолу, покачивая тяжелой юбкой “в мерном завораживающем ритме” (85), хор мальчиков Вестминстерской школы запел “Vivat Regina Elizabetha! Vivat! Vivat! Vivat!” [12] – единственную во всей церемонии строчку на латыни. За время коронации, процедура которой мало изменилась с Рождества 1066 года, когда в аббатстве короновали Вильгельма Завоевателя, Елизавета сменила три разных трона. Первое тронное кресло было обращено к центру подиума, спиной к королевской галерее, перед которой тянулся длинный стол, уставленный золотом и позолоченным серебром – в том числе огромными блюдами, кубками и солонками. Резной дубовый трон короля Эдуарда, используемый на всех коронациях с 1308 года, был установлен лицом к алтарю – именно на этом троне предстояло восседать королеве после помазания и коронования.

Когда Елизавета II встала у трона короля Эдуарда, архиепископ начал церемониал, представляя коронуемую по очереди четырем группам именитых гостей общим числом в семь с половиной тысяч, рассаженным по четырем сторонам аббатства. В ответ на возглас каждой четверти “Боже, храни королеву Елизавету!”, сопровождаемый фанфарами, королева слегка склоняла голову (86) и медленно приседала в неглубоком реверансе – единственный раз за все время пребывания на престоле, когда от нее требуется этот двойной знак почтения.

После принесения коронационной присяги, в которой королева клянется чтить законы Великобритании, ее земель, территорий и владений, а также “соблюдать Закон Божий”, началась религиозная часть церемонии. Со стоящей перед коронационным креслом королевы фрейлины сняли алую мантию, перчатки, драгоценности и диадему. После этого вдовствующая герцогиня Девонширская и лорд обер-гофмейстер маркиз Чамли помогли Елизавете II облачиться в Colobium Sindonis – простое белое полотняное платье с круглым вырезом и широкой плиссированной юбкой, надевающееся поверх бального. “На спине облачение застегивал лорд Чамли, – вспоминает Анна Гленконнер. – Поскольку с пуговицами ему было бы трудно справиться, платье сделали на кнопках” (87).

Четыре рыцаря Подвязки держали шелковый златотканый балдахин на серебряных шестах над троном короля Эдуарда, где в ожидании помазания восседала невидимая для телекамер королева. “Это был самый волнующий момент, – продолжает Анна Гленконнер. – Она выглядела такой юной в одной простой белой накидке поверх платья и с непокрытой головой” (88). Архиепископ Кентерберийский налил святого елея из мирницы двадцатидвухкаратного золота в форме орла в серебряную позолоченную ложку для миропомазания и помазал Елизавету II на царствование, начертив крест на обеих ее ладонях, на лбу и верхней части груди. “То, что Елизавета, в отличие от Виктории, не протестовала против прикосновения архиепископа к ее груди”, вызвало, согласно одному из источников, “некоторый ажиотаж” (89).

Затем на Елизавету надели коронационное облачение весом в шестнадцать килограммов из златотканой парчи – далматик с длинными рукавами и широким ремнем, вышитую столу, присобранную вокруг шеи, и имперскую мантию – огромный сияющий шлейф, застегивающийся на пряжку в виде золотого орла. Все элементы одеяния от простого полотняного платья до этих ослепительных регалий, а также помазание призваны были обозначать ее священнический статус. Британские монархи давно перестали быть помазанниками Божьими, отвечающими за свои действия лишь перед Господом, а значит, не обязанными прислушиваться к указаниям простых смертных министров и парламента. Однако королева, как верная христианка, считала, что коронация благословляет ее в глазах Господа на службу народу.

“Подлинный смысл коронации заключался для нее в помазании, не в возложении короны, – считает каноник Джон Эндрю, друг королевской семьи и старший капеллан при 100-м архиепископе Кентерберийском. – Благословение, вот что превращает ее в королеву. <…> Она останется королевой до конца своих дней” (90).

Затем последовала череда обрядов, в ходе которых ей вручались регалии, каждая из которых выступала символом королевской власти – начиная с двух армилл, тяжелых браслетов из двадцатидвухкаратного золота, олицетворяющих искренность и мудрость. Кроме того, она получила золотые шпоры, толстую белую перчатку, дабы “мягкой была длань, взимающая налоги” (91), и драгоценный жертвенный меч, которым ей предстояло защищать добро и карать зло. Меч королева, благоговейно поддерживая обеими руками, отнесла к алтарю. Коронационный перстень с рубинами и сапфирами, надетый на правый безымянный палец, символизировал верность народу, драгоценные скипетры знаменовали королевскую власть, милосердие и главенство, а держава с крестом из драгоценных камней означала власть Христа над человечеством.

Восседая на троне короля Эдуарда, утопающая в складках своих величественных золоченых одежд, с драгоценным скипетром в каждой руке, королева в “напряженном ожидании” (92) смотрела, как архиепископ благословляет массивную корону святого Эдуарда из чистого золота с 444 полудрагоценными камнями. Подняв венец обеими руками, архиепископ возложил его на голову Елизаветы – голова склонилась на миг, но тут же поднялась. В этот же момент пэры в алых горностаевых мантиях, сидящие в одном секторе аббатства, и блистающие драгоценностями знатные дамы в другом секторе, также облаченные в красный бархат с меховой опушкой, надели свои короны – золотые с бархатом и горностаем. Собравшиеся дружно воскликнули: “Боже, храни королеву!”, в Гайд-парке и в Тауэре грохнули пушки. Когда архиепископ возгласил: “Господь венчает тебя венцом славы и праведности”, – Елизавета II ощутила всю тяжесть (одеяние, корона и скипетры вместе весили около двадцати с половиной килограммов) королевского бремени на своих хрупких плечах.

В сопровождении архиепископа и граф-маршала королева, не выпуская из рук скипетры, поднялась на постамент к трону, где ей предстояло принимать клятву верности от “принцев и пэров”. Первым был архиепископ, за ним герцог Эдинбургский, который поднялся в своей длинной красной мантии по пяти ступеням, преклонил перед женой колено и, вложив свои ладони в ее, произнес: “Я, Филипп, становлюсь душой и телом твоим вассалом; клянусь служить тебе верой и правдой, до конца дней своих, защищая от любых врагов. Да поможет мне Бог”. Вставая, он коснулся ее короны (Елизавете пришлось спешно ее поправить) и поцеловал в левую щеку, а затем, пятясь, чтобы не поворачиваться спиной, удалился с поклоном.

На королевской галерее между королевой-матерью и принцессой Маргарет сидел маленький принц Чарльз в белой шелковой сорочке и черных шортах – он видел и помазание, и инвеституру регалиями, и коронование, и клятву верности, принесенную отцом. “Смотри, там мама!” (93) – сказал он бабушке, и королева едва заметно улыбнулась.

Сама она, шестнадцать лет назад прошедшая такую же церемонию, сияла улыбкой, однако Битон уловил в ее лице “смешанную с гордостью печаль” (94). “Она не раз говорила, что монарх – это почти священнослужитель, – вспоминает Фрэнсис Кэмпбелл-Престон. – Наверное, не каждый день наблюдаешь помазание дочери на царство” (95). Принцесса Маргарет смотрела слегка застывшим взглядом и, по одному из свидетельств, во время инвеституры “не сводила глаз со спокойного лица сестры” (96). Тем не менее в конце службы она залилась слезами. “Мэм, вы так печалитесь” (97), – сказала Анна Гленконнер принцессе, увидев ее покрасневшие глаза. “Я потеряла отца, а теперь и сестру, – ответила Маргарет. – Она будет постоянно занята. Наша жизнь изменится бесповоротно”.

После того как представители знати один за другим принесли клятвы верности, долгая церемония завершилась, и настало время для причастия. Королева приняла вино и хлеб, опустившись на колени, “как простая прихожанка” (98). Затем Елизавета II с фрейлинами ненадолго удалилась в часовню Святого Эдуарда Исповедника, где сняла свое золотое облачение, надела драгоценности и новое платье из пурпурного бархата с горностаевой оторочкой, подбитое белым шелком и украшенное вышитой золотой короной и вензелем E. R. (Elizabetha Regina – королева Елизавета). Корону святого Эдуарда, которую надевают лишь на церемонию коронации, она сменила на более легкую (всего 1,4 килограмма) Имперскую церемониальную корону, использующуюся также на церемонии открытия парламента и других торжественных событиях государственного значения. Этот прославленный венец украшают самые известные драгоценные камни мира – рубин “Черный принц”, который был на Генрихе V в битве при Азенкуре, “сапфир Стюартов” и бриллиант “Куллинан II” весом более 317 карат. Перед тем как покинуть часовню (99), архиепископ извлек из-под зеленой с золотом ризы фляжку с бренди и пустил ее по кругу, угощая королеву и фрейлин, чтобы поддержать их силы перед оставшейся частью торжества.

С державой весом в килограмм с небольшим и килограммовым скипетром новоиспеченная королева, за которой фрейлины несли пяти с половиной метровый шлейф, прошествовала через неф аббатства в придел, где вместе с фрейлинами отведала за торжественным ланчем “Коронационного цыпленка” – холодную курицу в соусе майонез с карри и кусочками абрикоса. После этого Елизавета II и Филипп уселись в золотую парадную карету, в которой им предстояла двухчасовая поездка длиной в семь миль по Лондону, на этот раз под проливным дождем.

К прибытию во дворец королева в продуваемой насквозь карете продрогла до костей, однако, уединившись с фрейлинами в Зеленой гостиной, дала выход напряжению. “Мы ринулись по коридору и дружно уселись на диван”, – вспоминает Анна Гленконнер. – Королева сказала: “Великолепно, все прошло как по маслу!” Мы заливались смехом” (100). Елизавета II сняла корону, и принц Чарльз нахлобучил ее себе на голову, но тут же повалился под ее тяжестью, а принцесса Анна, радостно смеясь, ползала под материнским шлейфом. Конец проказам положила королева-мать, “ухватив обоих шалунов за руки и поцеловав принца Чарльза в макушку” (101), – писал Битон.

День коронации принес, помимо благополучно прошедшей церемонии, еще один повод для ликования. Утром стало известно, что участники Британской альпинистской экспедиции, новозеландец Эдмунд Хиллари со своим проводником-шерпом Тенцингом Норгеем, впервые в истории достигли вершины Эвереста. “Елизаветинские первопроходцы” (102) выпили бренди за здоровье королевы и установили штандарт ее величества на самой высокой горе мира, на отметке 8,8 километра над уровнем моря.

Как писал в докладе президенту Дуайту Эйзенхауэру Эрл Уоррен, “коронация ощутимо сплотила страну” (103). Ошеломляющее число людей смотрело церемонию по телевизору. В Британии из тридцати шести миллионов населения зрителями прямой трансляции стали около двадцати семи миллионов человек, а число обладателей телеприемников увеличилось вдвое. Будущий премьер-министр Джон Мейджор (104), которому тогда было десять лет, тепло вспоминал о том, как смотрел церемонию по первому в семье телевизору. Такие же теплые воспоминания хранит и Пол Маккартни. “Я вырос при королеве и считал ее просто прелестью. Она была такая ослепительная, такая красавица” (105).

В Париже за ходом церемонии наблюдал один весьма пристрастный зритель – бывший король Эдуард VIII, который отрекся еще до коронации (что важно, поскольку, как отметила одна из знакомых королевы, “он не был помазан, а значит, не был истинным королем” (106) и последний раз был на подобном торжестве в 1911 году, герцог Виндзорский смотрел церемонию в гостях у Маргарет Биддл, богатой американки, организовавшей “телевизионный ланч” (107) на сотню приглашенных знакомых. В комнате, заполненной рядами позолоченных кресел, она разместила три телевизора, и герцог, устроившийся в центре первого ряда, “не выказал ни малейшей зависти и горечи” за все время трансляции. Под конец передачи он потянулся, закурил сигарету и проговорил ровным голосом: “Очень зрелищная была церемония. И очень трогательная – в первую очередь, наверное, потому, что короновалась женщина”.

...

“Особенно ей будет не хватать еженедельных аудиенций, столь познавательных и, если так можно выразиться о государственных делах, веселых”.

Уинстон Черчилль прощается с Елизаветой II после торжественного ужина по случаю ухода в отставку. Апрель 1955 года. Associated Press

Глава пятая Государственные дела

Ореол, горячий трехлетний гнедой скакун, занимавший мысли Елизаветы II перед коронацией, был одним из фаворитов на Коронационном дерби в субботу 6 июня 1953 года, когда в Эпсоме состоялись 174-е скачки трехлеток. Он происходил от Гипериона и Ангелолы, однако кличку получил по линии деда, жеребца Донателло, названного в честь скульптора эпохи Возрождения, который украшал головы своих ангельских персонажей на барельефах массивными нимбами.

Королеве доставляет огромное удовольствие придумывать клички своим скакунам. Как любительница кроссвордов и шарад, она изобретает изящное сочетание в два счета: например, Ангелола от Донателло и Феолы или Лост Марблз (“Шарики за ролики”) от Амнезии и Лорда Элгина [13] . “У нее энциклопедические знания, вмещающие все вплоть до старинных шотландских имен” (1), – вспоминает графиня Джин Карнарвон, супруга Генри Порчестера – впоследствии графа Карнарвона, для Елизаветы II, впрочем, оставшегося “Порчи”, который более трех десятилетий служил у ее величества скаковым управляющим.

Под ликующие возгласы полумиллионной толпы зрителей – рекордное количество для Эпсома – королева с супругом сделали круг по ипподрому (2) на заднем сиденье открытого “даймлера”. Сидя в королевской ложе, Елизавета II не сводила бинокля с жокея в цветах своей конюшни (лиловый камзол с золотыми позументами и алыми рукавами, шапочка черного бархата с золотой бахромой) – вместе с другими двадцатью шестью чистокровными скакунами ее конь несся стрелой, покрывая дистанцию в полмили до финиша. Ореол пришел вторым, не сумев обойти Пинцу, оторвавшегося от него на четыре корпуса. Королева в темных очках и шляпке-клоше улыбнулась и помахала рукой, несмотря на досаду. Жокей, сорокадевятилетний сэр Гордон Ричардс, получил свое рыцарское звание (первым среди жокеев) буквально накануне. При личной встрече с королевой он убедился, что ее величество “не меньше его самого довольна результатами заезда” (3), и назвал ее “замечательным человеком” (4).

В королевской ложе присутствовал и Уинстон Черчилль, горячее всех поддерживавший Елизавету II во время коронационных торжеств. За шестнадцать месяцев, прошедших со вступления на престол, у нее сложились необычайно теплые отношения с самым грозным государственным деятелем Британии. Преодолеть пятидесятилетнюю разницу в возрасте помогала привязанность премьер-министра к родителям королевы и связывающие обоих воспоминания о Второй мировой войне. Елизавета II, ценя мудрость, опыт и красноречие Черчилля, советовалась с ним, как держать себя в роли суверена.

Кроме того, Черчилль был отличным собеседником – не в последнюю очередь потому, что разделял увлечение ее величества коневодством и скачками, придя к этому хобби в довольно позднем возрасте. На еженедельные встречи с королевой во вторник вечером он являлся в Церемониальный зал во фраке и цилиндре. Аудиенции с премьер-министром полностью конфиденциальны, поэтому подробности этих бесед нам почти неизвестны. Много лет спустя у Елизаветы II полюбопытствовали, с кем ей было приятнее всего встречаться, и она сообщила: “Конечно, с Уинстоном, с ним всегда было очень весело” (5). Черчилль на вопрос о самой частой теме их бесед ответил: “Скачки” (6), а его дочь Мэри Сомс подтвердила, что “бо?льшую часть встреч они обсуждали лошадей” (7).

Придворные сановники провожали премьер-министра в зал аудиенции, а затем, дождавшись в соседней комнате, когда он выйдет, около получаса разговаривали с ним по душам за виски с содовой. “Я не слышал, о чем они беседуют, – писал в дневнике Томми Ласселл, – однако разговоры эти частенько сопровождались взрывами хохота, и Уинстон обычно выходил, вытирая слезы смеха. “Она en grande beaut? ce soir” [14] , – высказался он однажды на своем школьном французском” (8).

Дружбой с Черчиллем Елизавета II напрашивалась на неизбежную параллель с королевой Викторией, которая взошла на трон в возрасте восемнадцати лет и получила в качестве первого премьер-министра пятидесятивосьмилетнего Уильяма Лэмба, виконта Мельбурна. Мельбурн, по свидетельству Литтона Стрейчи, “с непревзойденной легкостью сочетал почтительность и осторожность государственного мужа и придворного с нежной отцовской заботой. Он был одновременно и учтив, и ласков, выступая и слугой, и наставником” (9). Тем не менее, когда бывший придворный Ричард Молинье прямо спросил у едва начавшей царствовать Елизаветы II, похоже ли отношение Черчилля на отношение Мельбурна к Виктории, королева ответила: “Нисколько. По-моему, он невероятно упрям” (10).

Она не стеснялась подловить своего премьер-министра на недостаточной подготовленности, когда, например, тот не успевал прочитать важную телеграмму от британского посла в Ираке. “Что вы думаете насчет той интереснейшей телеграммы из Багдада?” (11) – спросила королева в очередной вторник. Черчилль вынужден был признать, что в глаза ее не видел, и вернулся на Даунинг-стрит, “клокоча от ярости” (12). Тем не менее, прочитав телеграмму, он увидел, что вести действительно достойны внимания.

“Если он и учил ее, то не сухими лекциями, – говорит Мэри Сомс. – Королева была великолепно осведомлена о своем конституционном положении. И отец, в отличие от большинства премьеров, прекрасно знал, какое положение занимает монарх по отношению к премьер-министру, кабинету и парламенту, что было большим преимуществом, как и его огромный опыт в управлении государством. Они разговаривали о текущих делах. Наверняка говорили о народе. У королевы, несмотря на юный возраст, тоже имелся некоторый опыт. Она путешествовала. Она, возможно, знала некоторых людей лучше, поэтому могла поделиться с ним. Особенно поражала отца ее сосредоточенность. Она всегда следила за собой и своими поступками, проявляя исключительную осмотрительность” (13).

Уверенность королевы в себе постепенно крепла. Когда Черчилль, заканчивая мемуары о Второй мировой, спросил у королевы разрешение на публикацию двух своих писем к ее отцу, разрешение она дала, однако заметила, что он “слишком резко отзывается там о поляках” (14), и попросила “в интересах международной дружбы” “слегка сбавить тон”. Черчилль с готовностью отредактировал оригинал письма, отправленного десятилетием назад.

В последние недели перед коронацией на семидесятивосьмилетнего премьер-министра обрушился увеличенный объем работы, поскольку Энтони Иден (министр иностранных дел и, по сути, заместитель Черчилля), перенесший неудачную операцию на желчном пузыре, вынужден был лететь в Бостон на повторную операцию и курс восстановительной терапии. По мнению Клементины Черчилль, дополнительная нагрузка (15) подорвала силы ее супруга. В отсутствие Идена Черчилль перенес инсульт, поразивший его 23 июня после ужина в честь итальянского премьер-министра. Как ни удивительно, благодаря сохраненной ясности ума Черчиллю с помощниками удалось списать паралитические симптомы на “усталость” (16) и скрыть болезнь от широкой огласки.

Королева, знавшая о состоянии Черчилля, написала ему непринужденное письмо (17), стараясь подбодрить, и пригласила в сентябре в Донкастер на розыгрыш скакового приза Сент-Леджер, а затем на выходные в Балморал. Премьер-министр оправился от инсульта удивительно быстро, однако был еще слаб. Когда на ипподроме он хотел отсидеться в заднем ряду королевской ложи, Елизавета II сказала: “Они хотят вас видеть” (18). Тогда Черчилль, как он рассказывал позже своему врачу, вышел вперед и “получил не менее теплый прием, чем королева”.

Отдохнув некоторое время на юге Франции, в октябре Черчилль вернулся к работе и снова выступал с речами и председательствовал на заседаниях кабинета. Однако он быстро утомлялся, начались расстройства памяти. Очевидно было, что пора уходить в отставку, но Елизавета II не стала давить на премьера во время еженедельных встреч. Черчилль раз за разом называл Идену дату ухода – и неизменно находил предлог, чтобы задержаться в должности еще ненадолго. По мнению жены Идена Клариссы, премьер-министр “мариновал их почти два года” (19).

Помимо болезни и выздоровления премьер-министра, молодой королеве пришлось выдержать тем летом еще одно испытание семейного характера, чреватого конституционными последствиями. Принцесса Маргарет, влюбившись, собралась замуж за одного из самых благонадежных дворцовых служащих, тридцативосьмилетнего полковника авиации Питера Таунсенда, который работал в королевской семье с 1944 года. Вдобавок к тому, что разница в возрасте у него с принцессой составляла шестнадцать лет, он был разведен и имел двух сыновей.

Мягкость характера не помешала Таунсенду мужественно сражаться в королевских ВВС во Второй мировой и сбить в Битве за Британию одиннадцать немецких самолетов. Первоначально его направили в Букингемский дворец на три месяца в качестве личного адъютанта, который помогает монарху в организации мероприятий, отвечает за транспортировку и присматривает за приглашенными. По свидетельству Ласселла, Таунсенд был “из рук вон плохим адъютантом, он даже автомобиль не мог подать к нужному часу, однако мы всегда помнили, что, защищая наши жизни, он три раза купался в море вместе с самолетом” (20). Тем не менее спокойный нрав и участливость Таунсенда подкупили Георга VI, и тот взял ветерана в штат на постоянной основе – сперва как личного адъютанта, а затем как заместителя дворцового эконома, отвечавшего за общественно значимые дворцовые мероприятия.

Маргарет было всего тринадцать, когда Таунсенда приняли в штат, однако благодаря своему заводному характеру принцесса была самой яркой фигурой в королевской семье. “Лилибет – моя гордость, Маргарет – моя радость”, – говорил отец девочек. Маргарет всегда была противоположностью сестре, проказницей и остроумной шалуньей, знающей, как поднять настроение отца. Ее мысли скакали в непредсказуемых направлениях, и их трудно было держать в узде. Своенравная и склонная к соперничеству, она не могла простить сестре, что та получила лучшее образование. Маргарет просилась посещать уроки Генри Мартена вместе с Лилибет, однако получила отказ: “Вам это не пригодится” (21). Отец, видимо, чтобы сгладить неравенство, старался побольше баловать младшую дочь, тем самым лишь портя ее еще сильнее. “Она никогда не слушалась, – вспоминает кузина принцессы, Мэри Клейтон. – Проказничала как ни в чем не бывало. Но выходило так смешно, что ее не наказывали, хотя ей бы пошло на пользу” (22).

Младшая сестра часто досаждала окружающим, но Елизавета неизменно вставала на ее защиту. “Маргарет была ужасной задирой, – утверждает Мэри Клейтон, – однако ее поведение играло на руку сестре, помогая справляться с трудными ситуациями” (23). Кроме того, она отодвигала старшую на задний план. “Королева никогда не рисуется, в отличие от Маргарет, которая вечно крутится на виду” (24), – свидетельствует историк Кеннет Роуз. Несмотря на разницу в характере, шутки у сестер были общими, хотя Елизавета обладала более мягким и ироничным юмором. Обе слыли талантливыми подражательницами и любили распевать популярные песни под пианино, на котором виртуозно играла Маргарет.

Маргарет повзрослела, и Таунсенд не устоял перед ее “необычной, броской красотой” (25). При росте метр пятьдесят пять сантиметров она обладала пышными формами, а также, как описывал сам Таунсенд, “огромными фиалковыми глазами, чувственными полными губами и гладкой кожей с персиковым румянцем”. Его поражала “невероятно выразительная мимика” принцессы, “у которой томная, меланхоличная грусть в мгновение ока могла смениться безудержной буйной радостью”. Он видел, что “за апломбом и кажущейся самоуверенностью скрывается редкая мягкость и искренность, надо лишь приглядеться”.

К тому времени, как Маргарет исполнилось двадцать в августе 1950 года, брак Таунсенда после череды романов, которые закрутила его жена Розмари, развалился. Принцесса и синеглазый адъютант с точеными чертами лица все дольше беседовали по душам, а в августе 1951 года король заметил, каким влюбленным взглядом дочь смотрит на Таунсенда, дремлющего в балморалских вересковых зарослях. Однако они с королевой тут же отвернулись, предпочтя по излюбленной королевской привычке “сунуть голову в песок” и закрыть глаза на щекотливую ситуацию.

У Таунсенда Маргарет искала утешения и в первые месяцы после смерти отца, когда “провалилась в черную дыру” (26). В июне того года он подал на развод с Розмари на основании ее измены с Джоном де Ласло, сыном того художника, который писал портрет Лилибет в детстве. После полученного в ноябре 1952-го развода Таунсенд сообщил Томми Ласселлу, что они с принцессой “беззаветно влюблены” (27) и хотят сочетаться браком – об этих намерениях знали пока лишь королева и герцог Эдинбургский.

На следующий день у Ласселла состоялась первая из ряда бесед с королевой, в которой он перечислил “непреодолимые препятствия” (28), возникающие в связи с Законом о королевских браках 1772 года, призванным предотвращать мезальянсы, угрожающие королевской семье. Согласно этому закону, ни один член семьи, входящий в число наследников престола, не может сочетаться браком без согласия суверена, однако по достижении двадцатипятилетнего возраста он может вступить в брак через год после оповещения Тайного совета, при отсутствии возражений со стороны обеих палат парламента. Беда Маргарет состояла в том, что брак с разведенным не одобрила бы Англиканская церковь, главой которой выступала королева, а значит, старшая сестра не могла дать согласия на этот союз. В очереди престолонаследования принцесса Маргарет была лишь третьей после детей Елизаветы II, однако по малолетству Чарльза и Анны могла бы оказаться регентом. Вопрос оставался открытым и на некоторое время отошел на задний план в связи с всепоглощающими приготовлениями к коронации.

За исключением королевы-матери, которой влюбленные признались в феврале, до самого дня коронации никто не догадывался о матримониальных намерениях, пока в день торжества репортер одного из таблоидов не увидел, как Маргарет смахивает “пылинку с лацкана” (29) кителя Таунсенда и строит ему глазки. Несколько дней спустя во дворце узнали, что воскресный таблоид “The People” собирается осветить историю отношений принцессы и Таунсенда, о чем 13 июня Ласселл сообщил Черчиллю. “Что может быть важнее! – воскликнул Черчилль. – Одна автомобильная авария, и следующей королевой окажется эта барышня” (30). Премьер-министра беспокоил не только предполагаемый церковный запрет, но и неодобрение со стороны парламентов Содружества, которых потомство Маргарет и Таунсенда не устроило бы в качестве претендентов на престол. Черчилль “ясно дал понять, что принцессе Маргарет, если она действительно собралась замуж за Таунсенда, придется отказаться от прав на британский трон”.

Черчилль, Ласселл и Майкл Адин, как свидетельствует Ласселл, пришли к общему заключению, что единственный выход – предложить Таунсенду “назначение за границу, и как можно скорее. Королева с этим согласилась” (31). До обнародования в 2006 году меморандума, написанного Ласселлом в 1955-м, где подробно излагалась последовательность событий, считалось, что королева предпочитала оставаться в стороне (32) от гонений на Таунсенда, а принцессу Маргарет ввел в заблуждение Ласселл, убедив, будто в двадцать пять она сможет выйти замуж без помех. На самом же деле, согласно меморандуму, “королева, переговорив с принцессой Маргарет – и, очевидно, самим Таунсендом? – сообщила мне через несколько дней, что считает наиболее подходящим назначением Брюссель” (33). Кроме того, Елизавета II потребовала изложить официально, чем чревато ее возражение против брака сестры. Генеральный прокурор составил циркуляр, а Ласселл – письмо, обрисовывающее вероятность раскола с Содружеством, если “ряд парламентов <…> займет диаметрально противоположную остальным позицию”. В конце года личному секретарю королевы предстояло уйти в отставку (34), однако до ухода он передал эти сведения Елизавете II и Маргарет (которая в феврале 1954-го выразила ему благодарность).

В июле 1953 года Таунсенд отбыл в бельгийскую ссылку, и королева с советниками надеялись, что разлука охладит пыл влюбленных. Однако ежедневная переписка между ними продолжилась. Маргарет ошибочно полагала, что после двадцать пятого дня рождения сможет настоять на своем, даже если сестру вынудят не давать согласия. На деле отсрочка лишь продлила мучения, заставив младшую сестру королевы два года промаяться зря.

Оглядываясь назад, можно без труда понять, почему Елизавета II не хотела форсировать события. Разведенные исключаются из участия в торжественных дворцовых приемах и других мероприятиях, проходящих в королевских резиденциях и на королевской яхте. Дед Елизаветы II первым решился приглашать “пострадавшую сторону” разведенных пар на королевскую трибуну в Аскоте, а королева снизошла до приглашения и “виновной стороны”. Тем не менее развод вызывал у нее почти физическое отторжение, которое она выразила, еще будучи принцессой, в своей единственной нашумевшей речи. “Она искренне считала, что развод заразен, – утверждает леди Элизабет Энсон, кузина королевы по линии Боуз-Лайон. – Стоит развестись одним, как эстафету моментально подхватывает другая пара, балансирующая на грани разрыва” (35).

Отложив до поры до времени дилемму Маргарет, королева всецело сосредоточилась на кульминации продолжающихся коронационных торжеств – пышном пятимесячном турне по странам Содружества, в ходе которого предполагалось по морю и по воздуху покрыть сорок три тысячи миль от Бермуд до Кокосовых островов. Это была ее первая продолжительная поездка в качестве суверена и первое для британского монарха кругосветное путешествие. По некоторым подсчетам (36), она выслушала 276 речей и 508 исполнений “Боже, храни королеву!”, 102 речи произнесла, обменялась 13 213 рукопожатиями и получила 6770 реверансов.

Роль символического главы Содружества наций не только помогла Елизавете II укрепить свои позиции и расширить влияние, но и стала поводом для гордости, источником радости и неотъемлемой частью самосознания королевы. “Она считает себя спаянной навеки с тем институтом, которым когда-то была империя” (37), – высказался бывший премьер-министр Канады Брайан Малруни по случаю почти шестидесятилетнего пребывания королевы на этом посту. Сэр Филипп Мур, личный секретарь (38) ее величества с 1977 по 1986 год, подсчитал как-то, что половину своего времени королева уделяет Содружеству. За время царствования большинство стран-участниц она посетила не по одному разу.

Современное Содружество родилось в 1949 году, когда Лондонская декларация изъяла из названия слово “британское”, признавая тем не менее короля Георга VI “главой Содружества”. В том же году недавно обретшая независимость Индия попросила сохранить за ней членство после превращения в республику, тем самым подав пример другим откалывающимся колониям. Ирландское Свободное государство провозгласило себя республикой годом ранее, упразднив роль британского монарха как главы государства, а затем вышло из Содружества, демонстрируя давнюю неприязнь к Британии, вызванную многовековым гнетом и усугубленную переживаниями по поводу раздела острова. Тем не менее другие страны после обретения независимости охотно вступали в Содружество. “Превращение короны из олицетворения господства в символ свободного добровольного союза <…> не знает исторических параллелей” (39), – подытожила Елизавета II после двадцатипятилетнего пребывания на троне.

Тесный кружок из восьми стран – Британии, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Южно-Африканского союза, Пакистана, Цейлона и Индии – разросся к началу XXI века до пятидесяти четырех стран, составляющих почти треть мирового населения. Большинство государств-участников стали республиками, однако в ряде стран (например, Бруней и Тонга) имелись собственные монархи. Кроме того, в Содружество входят все двадцать девять подвластных Елизавете II земель и территорий.

Объединив большие и маленькие страны “первого” и “третьего” мира из всех регионов, кроме Ближнего Востока, Содружество стремится наделить всех участников равным правом голоса и привить чувство родства. Пользуясь английским как общим языком, оно пропагандирует справедливое правление, образование, экономическое развитие и права человека – хотя (и это основная его слабость) закрывает глаза на вопиющие злоупотребления тиранов властью.

В ходе подготовки к первому турне по странам Содружества гардероб королевы пополнился (40) сотней новых нарядов, созданных модельером Норманом Хартнеллом под непосредственным наблюдением ее величества. Основные требования предъявлялись такие: удобство дневных костюмов (обычно утяжеленных грузиками по подолу на случай ветреной погоды); яркие цвета, выделяющие королеву в толпе на открытых мероприятиях; роскошные ткани для вечерних нарядов, в чьих узорах нередко встречалась символика принимающей страны. В гардероб входило и коронационное платье, которое предстояло надевать на открытие парламентов в ряде государств.

Ноэлю Кауарду, смотревшему телетрансляцию церемонии отбытия вечером 23 ноября 1953 года, королева показалась “очень юной, хрупкой, но целеустремленной” (41), и в целом, по его мнению, августейшей чете “хватало звездных качеств в избытке”. Елизавете II и Филиппу предстояли десять часов на борту “боинга стратокрузер” с приземлением для дозаправки в Гандере на острове Ньюфаундленд, а затем пяти с половиной часовой перелет до Бермуд. Весь путь отслеживался британскими и канадскими военными кораблями, находящимися на постоянной радиосвязи.

Посвятив день официальным визитам на территории старейшей британской колонии, королевская чета перебралась на Ямайку, где пересела на пароход “Готик”, чтобы совершить трехнедельный переход по Панамскому каналу к архипелагу Фиджи в южной части Тихого океана. В пути королева работала в своей гостиной с документами и писала письма (отправлявшиеся из каждого порта захода дипломатической авиапочтой). В одном из посланий Черчиллю Елизавета II отмечала его “направленные на благо мира” (42) попытки наметить на бермудской встрече с президентом Эйзенхауэром и французским премьером Жозефом Ланьелем стратегию борьбы с угрозой ядерного противостояния в холодной войне с Советским Союзом. В свободное время королева наблюдала (43) за игрой придворных сановников в шаффлборд, метание колец и палубный теннис, а также снимала на камеру традиционный обряд посвящения в моряки при пересечении экватора. Фрейлину Памелу Маунтбеттен макал в резервуар с водой наряженный демоном-брадобреем из свиты Нептуна принц Филипп, которого затем и самого без всяких церемоний столкнули в бассейн.

На Фиджи королеве пришлось выдержать нешуточную проверку на прочность и терпимость к экзотическим обычаям. Сперва на борт “Готика” поднялась группа племенных вождей и, усевшись по-турецки, приветствовала Елизавету II долгим танцем с прихлопами и утробными звуками, а затем торжественно вручила ей китовую челюсть. На берегу вожди приготовили уйму кавы – крепкого успокоительного напитка из толченых корней, обильно смоченных слюной. Королева, наблюдавшая за долгим обрядом приготовления, осторожно пригубила из торжественно поднесенной морской раковины с питьем. Вернувшись после торжественного ужина на “Готик”, Елизавета II не переставала восторгаться впечатлениями дня. “Ну не прелесть ли?” (44) – воскликнула она и уселась по-турецки на пол кают-компании прямо в вечернем платье. “Стюард, заставший ее в самый разгар хлопков и утробных звуков, застыл как вкопанный”, – вспоминает Памела Маунтбеттен.

Следующим пунктом маршрута стало островное королевство Тонга, где состоялась радостная встреча с полнотелой королевой Салоте, которая покатала свою британскую коллегу по острову в лондонском кебе, приобретенном во время коронации, и устроила пир на семьсот персон, где все сидели на земле и ели руками. “Королеве пришлось нелегко, – отмечала Памела Маунтбеттен. – Она обычно ест мало, но вынуждена подолгу возиться с каждым куском, чтобы не заставлять остальных прекращать трапезу, как только ее величество отложит приборы” (45).

В Новую Зеландию королева со свитой прибыла под Рождество. Праздники встретили в оклендской резиденции генерал-губернатора, сэра Уиллоуби Норри, и оттуда Елизавета II обратилась к подданным с рождественской речью, заявив о своем намерении продемонстрировать народам Содружества, что “корона не просто абстрактный символ нашего единства, а живая, личная связь между вами и мной” (46). Кроме того, она затронула тему надежд, возлагаемых на “Елизаветинскую эпоху”, признаваясь, что “искренне говоря, совсем не ощущает в себе сходства со своей великой предшественницей из рода Тюдор, не благословленной ни супружеством, ни детьми, деспотичной и ни разу за всю жизнь не покидавшей берега родины”. Королева подчеркнула, что Содружество “не имеет ничего общего с империями прошлого”, поскольку зиждется на “дружбе, верности и стремлении к свободе и миру”, а также повторила слова из присяги, принесенной в свой двадцать первый день рождения, обещая “до конца дней своих душой и телом служить этому равноправному союзу стран и народов”.

Внимательнее всех это обращение слушали (47) пятилетний принц Чарльз и трехлетняя принцесса Анна, которые проводили Рождество в Сандрингеме с бабушкой. Королева и принц Филипп общались с ними по радиотелефону, но в основном узнавали о жизни детей из регулярных писем королевы-матери, которая забирала внуков на выходные в Ройял-Лодж, бледно-розовый дом в глубине Большого Виндзорского парка. Как Елизавета и Маргарет в свое время, принц Чарльз отмечал маршрут родителей флажками на глобусе в детской. “Он очень ласковый, нежно любит тебя и Филиппа” (48), – уверяла королева-мать в письме к дочери.

Повсюду королевскую экспедицию встречали огромные ликующие толпы. Лодки встречающих заполонили сиднейскую гавань – лицезреть королеву прибыло около трех четвертей населения (49) Австралии. Двадцатисемилетнюю Елизавету II называли “любимицей всего мира” (50), но королевская чета не позволяла себе заразиться звездной болезнью. “Вы не представляете, как нас превозносили, – вспоминает принц Филипп. – Мы легко могли бы возгордиться. Так просто было бы играть на публику, но я принял сознательное решение этого не делать. Лучше не возноситься слишком высоко, оттуда больнее падать” (51). Это инстинктивное стремление отделять публичный образ от домашнего поддерживала и королева-мать. “Как трогательно и скромно, – писала она дочери в начале марта 1954 года, – выступать проводником такой любви к стране. Ты ее чувствуешь?” (52)

Герцог Эдинбургский, кроме всего прочего, помогал супруге не сломаться после бесконечных многочасовых светских бесед. “Я помню, как она жаловалась в Австралии: “Все эти мэры такие зануды. Почему они такие скучные?” – свидетельствует Памела Маунтбеттен. – Принц Филипп объяснил ей: “Просто в Англии тебе не приходится каждый день сидеть с ними бок о бок. А в Австралии мы всего два месяца, поэтому с ними сталкиваешься чаще”. Филиппу, который сам берет быка за рога и выруливает куда хочет, было проще. Королева же поначалу тяжело заводила разговоры и сходилась с людьми, поэтому ей общение давалось сложнее. И потом, перед ней все робели. Протокол запрещает заговаривать с ней первым, поэтому беседа не клеилась” (53).

Королева держалась скованно – “ни одного лишнего движения”(54), как подметил однажды фотограф Сесил Битон, – улыбаясь лишь в моменты искреннего восторга или удивления, а не дежурной улыбкой, характерной для политиков. От обмена приветствиями с тысячами людей на приемах и званых вечерах у нее развивался временный тик. Однако смотря представление или парад с расслабленным лицом, она выглядела угрюмой, даже хмурой. Портретист Майкл Ноукс подметил, что “у нее нет промежуточного выражения – либо лучезарная улыбка, либо суровая замкнутость” (55). Королева и сама признавала с грустью: “Беда в том, что, в отличие от матери, я совершенно неулыбчивая” (56). Филипп старался время от времени развеселить жену, шепча на мероприятии в Сиднее: “Не грусти, колбаска” (57), вызвать улыбку, цитируя Библию в самые неподходящие моменты или вполголоса вопрошая: “А что это за блеяние овец в ушах моих?” [15] (58)

Постепенно у королевы вырабатывались разного рода хитрости, позволяющие выдерживать эти долгие однообразные мероприятия, – в том числе и сверхъестественная способность часами выстаивать на ногах. Много лет спустя она поделилась этой хитростью с Сьюзан Кросленд, женой министра иностранных дел Энтони Кросленда: “Нужно поставить ноги вот так, – продемонстрировала ее величество, приподнимая вечернее платье до лодыжек, – ступни держать параллельно и опираться одновременно на обе. Вот и все” (59). Рукопожатие тоже отработано с учетом самосохранения: королева первой протягивает и пожимает руку гостю, ее рука при этом, как правило, затянута в белую перчатку седьмого размера, защищающую от возможных микробов и от порезов бриллиантами в дамских кольцах.

В левой руке Елизавета II обычно держит сумочку, провоцируя разные слухи о значении этого неизменного аксессуара и о его содержимом. Менеджеру футбольной команды “Халл-Сити” Филу Брауну удалось как-то заглянуть внутрь, когда в 2009 году он сидел рядом с королевой на торжественном обеде. “Там типичный дамский реквизит – косметика, кошелек, подсластитель для кофе – ничего необычного. По идее такое положено таскать фрейлине, но для королевы эта сумочка вроде любимого плюшевого мишки” (60).

Фрейлины отвечают за другие важные мелочи – запасную пару перчаток, нитки, иголки, булавки на всякий пожарный случай. Личный секретарь носит при себе тексты речей, по мере необходимости выдавая их королеве. Однако ее величество “человек земной и практичный, – свидетельствует одна из ее заслуженных фрейлин. – Вдруг ей понадобится расческа, или помада, или салфетка? Пусть лучше будут под рукой” (61). На этот же предмет в сумочке обычно имеются очки для чтения, мятные леденцы и перьевая ручка. Наличных денег в ней почти не водится, если не считать сложенной купюры в пять или десять фунтов для воскресных церковных пожертвований.

Кроме того, Елизавета II носит специальное хитроумное приспособление, позволяющее пристраивать сумочку поудобнее. “Я видел, как королева вытащила из сумочки белую присоску, незаметно на нее плюнула, а затем прилепила к столешнице снизу, – вспоминает один из гостей, побывавших в беркширском доме кузины ее величества Джин Уиллс. – Внизу у присоски был крючок, и на него она повесила сумочку” (62).

Елизавета II воспитывала в себе наблюдательность, обращая внимание на неприметные мелочи. Увидев однажды в толпе монаха-францисканца, она шепнула стоящему поблизости чиновнику: “Меня всегда восхищали их сандалии, а вас?” (63) Интересные моменты она запоминала на будущее и потом пересказывала, великолепно имитируя разные диалекты, мужу и советникам. Так она “разгоняла скуку и разряжала атмосферу” (64), – говорит бывший придворный.

Немало торжественных ужинов на борту “Готика” за время вояжа по странам Содружества было посвящено обмену подобными впечатлениями. Сбросить напряжение помогали визиты на конные заводы и скачки в австралийском Рондвиче и Флемингтоне. В ходе вылазок на пляж по выходным советники королевы постепенно привыкали к фамильярности Филиппа в адрес супруги. Когда она отказалась надевать купальный костюм в поездку на Большой Барьерный риф, Филипп заявил: “Да ладно тебе, все равно бездельничаешь, поплавай хотя бы”. – “Мне нельзя жариться на солнце”, – ответила королева. “Ну ты и бабка-ворчунья!” (65) – поддел Филипп.

Сам он на общественных мероприятиях по-прежнему развлекался остроумными шпильками и подтруниванием, а следуя в кортеже, любил помахать кому-нибудь самому неприметному. Однако, выступая от собственного лица, произносил речи, свидетельствующие о расширении круга его интересов. Так, например, на конференции (66) в новозеландском Веллингтоне он долго рассуждал о применении научных знаний в сельском хозяйстве, медицине и военном деле. Если королева высказывалась кратко и придерживалась заранее написанных текстов, Филипп постепенно осваивал искусство спонтанных реплик и импровизации.

Последний отрезок пути снова лежал через экзотические края с остановками на Цейлоне (нынешней Шри-Ланке), Кокосовых островах в Индийском океане, в Уганде и Ливии. Сессию цейлонского парламента королева открывала в своем коронационном платье, и, поскольку церемония проводилась в наружном павильоне, за час на открытом солнце наряд, расшитый драгоценными камнями, нагрелся так, что жгло кожу, однако ее величество не подавала вида. Фрейлины замечали (67), что даже в самую сильную жару у королевы не появлялось и намека на испарину, – этого свойства она не утратила и сейчас, на девятом десятке лет. Во время визита на мемориальную площадку на месте башен-близнецов Всемирного торгового центра в Нью-Йорке в июле 2010 года она почти полчаса провела на рекордной сорокаградусной жаре, общаясь с семьями погибших здесь 11 сентября. “Мы все обливались потом, – вспоминает вдова пожарного Дебби Палмер, – а у нее абсолютно сухой лоб. Вот что значит королевское величие” (68). Однако Памела Маунтбеттен, отметившая невероятное хладнокровие Елизаветы II шестью десятилетиями ранее, считает иначе: “Есть люди, которых легко бросает в пот, но она не из таких. В результате в жару ей вдвойне тяжелее, поскольку влага не находит выхода. Это с ее собственных слов. Удобное свойство, потому что позволяет не терять лицо, но дается нелегкой ценой” (69).

В ливийском Тобруке королева и принц Филипп пересели на “Британию”, новую 412-футовую королевскую яхту (70) с сияющим темно-синим корпусом, которую они проектировали совместно с архитектором, сэром Хью Кассоном. Герцог отвечал за техническую оснастку и общий декор, а королева выбирала элегантную обивку для мебели, абажуры и даже дверные ручки. “Британия” с ее огромной парадной лестницей, просторными салонами и элегантной гостиной как нельзя лучше подходила для того, чтобы приглашать мировых лидеров и устраивать большие приемы для почетных гостей. Вечерний чай накрывали на более домашней застекленной веранде, обставленной бамбуковой мебелью и плетеными креслами. Королеве и принцу Филиппу отводились отдельные уютные спальни с дверью между ними, а также две персональные гостиные со встроенными письменными столами. “Британия” служила не только плавучим королевским посольством – островком британской земли, который предстояло использовать в будущих кругосветных вояжах, но и уединенным “загородным домом на море” (71), где королева, по ее словам, могла “по-настоящему расслабиться” (72).

В свой первый рейс в начале мая 1954 года “Британия” доставила к родителям принца Чарльза и принцессу Анну, дав возможность впервые за полгода увидеться воочию. Елизавета II радовалась и одновременно волновалась, что дети их не узнают. Королева-мать успокаивала дочь в письме: “Увидишь, как Чарльз вырос и стал еще ласковее” (73).

Тем не менее, когда королева после канадской части путешествия поднялась на борт яхты, стремление прятать чувства и привычка следовать протоколу возобладали. “Нет, дорогой, сперва они” (74), – сказала она своему пятилетнему сыну, приветствуя сначала почетных гостей, и лишь затем пожимая протянутую детскую руку. Однако наедине можно было не скрывать (75), как они соскучились, и принц Чарльз повел Елизавету II на экскурсию по яхте, на которой прожил больше недели. Королева рассказывала матери, как она счастлива снова оказаться со своими “очаровательными” (76) детьми. Сперва оба “пожимали нам руку как чужим, – писала она. – Наверное, с трудом верили, что мы действительно тут, а еще потому, что слишком много новых знакомств на них обрушилось в последнее время! Однако лед растаял очень быстро, и нас принялись таскать по всей яхте и озадачивать бесконечными вопросами”. И все же обида от этой скомканной встречи не утихла и сорок лет спустя, судя по биографии принца Чарльза, написанной Энтони Холденом, который назвал главу о детстве принца “Нет, дорогой, сперва они” (77).

Королева с семьей прибыла на остров Уайт, где на борт “Британии” поднялся Черчилль, чтобы вместе с ними пройти вверх по Темзе до Лондона. “Видно было, какая это грязная промышленная река” (78), – вспоминает королева. Черчилль, однако, “называл ее серебряной нитью, проходящей через всю британскую историю”. Премьер-министр, по словам ее величества, “видел все в самом романтичном сияющем свете, тогда как мы, похоже, смотрим на окружающий мир чересчур приземленно”. Это часто пародируемое монаршее “мы”, при всей его чопорности, часто выручает ее величество, позволяя избегать более личного “я”.

Черчилль приурочил дату ухода в отставку к возвращению королевы из вояжа, однако в очередной раз увильнул. Елизавета II надеялась, что в этот раз он сдержит обещание, и на встрече с Энтони Иденом после торжественного июльского приема в Букингемском дворце отметила, что Черчилль “кажется, уже настраивается на уход” (79). Тем не менее премьер-министр продержался на посту еще восемь месяцев, причем, согласно Джоку Колвиллу, получасовые аудиенции с королевой “все удлинялись и удлинялись, <…> зачастую доходя и до полутора часов, и, насколько я могу судить, обсуждались там не только скачки” (80).

В конце концов восьмидесятилетний политик согласился покинуть кресло премьера 5 апреля 1955 года. В последнюю минуту он чуть не пошел на попятную, решив выступить в роли миротворца и созвать четырехстороннюю встречу в верхах с участием Советского Союза. На аудиенции 29 марта королева терпеливо сообщила (81), что не против очередной отсрочки. Тем не менее два дня спустя Черчилль официально уведомил, что уйдет в отставку как намечено. Личный секретарь Майкл Адин ответил, что королева “глубоко и искренне сожалеет” и что “особенно ей будет не хватать еженедельных аудиенций, столь познавательных и, если так можно выразиться о государственных делах, веселых” (82).

Четвертого апреля Черчилль дал прощальный ужин, на котором поднял бокал за королеву как за “блестящую молодую поборницу священных ценностей, мудрости и доброты” (83). Своему кабинету он дал напутствие “не разлучаться с Америкой” (84). На последней аудиенции 5 апреля Елизавета II предложила ему в знак особых заслуг перед британской историей титул герцога, сохранившийся в наше время лишь для “королевских особ”. Джок Колвилл уверял королеву, что Черчилль откажется, поскольку “желает умереть в палате общин” (85). Однако, увидев премьер-министра, отправляющегося в Букингемский дворец во фраке и цилиндре, Колвилл начал опасаться, что старик передумает, поддавшись сентиментальному порыву. “Я едва не согласился, – со слезами признался Черчилль своему личному секретарю, вернувшись на Даунинг-стрит. – Меня так пленили ее красота, очарование и благодарность, с которой она предлагала мне титул, что на миг я готов был поддаться. Но потом я вспомнил, что должен умереть тем, кем был всегда, – Уинстоном Черчиллем. И попросил простить меня за отказ. И знаете, как ни странно, она, кажется, почувствовала облегчение”.

В последующем письме к Черчиллю Елизавета II сообщила, что ни один из его преемников “никогда не займет место моего первого премьер-министра” (86). Она благодарила его за “мудрое наставничество” и за руководство страной в период холодной войны “с ее угрозами и страхами, равных которым мы не знали до сих пор ни в военное, ни в мирное время”. Черчилль ответил, что старался “дать ее величеству полное представление о суровых и сложных проблемах нашей эпохи” (87). По его словам, она с самого начала царствования “исполняла августейшие обязанности, как и подобает современному монарху, должная подготовка обеспечила ей прочный запас знаний”, а также “решимость не только править, но и служить, то есть править посредством служения”.

Королева обладала конституционной прерогативой выбрать, посовещавшись с участниками Консервативной партии, следующего ее лидера, способного обеспечить необходимое большинство в палате общин. Во время последней аудиенции с уходящим в отставку Черчиллем Елизавета II попросила его порекомендовать кого-то в преемники, однако бывший премьер уже не имел права выступать с рекомендациями и оставил выбор за королевой. Согласно Колвиллу, она ответила, что “в таком случае позовет Энтони Идена” (88).

Очевидно, королева уже успела проконсультироваться с функционерами из партии тори, однако о содержании и результатах этих консультаций не распространялась. И тогда, и позже на всем протяжении царствования она строго придерживалась конституционно закрепленных процедур и избегала навязывать личные предпочтения.

На первой аудиенции с Иденом королева не спешила переходить к официальной части. И только когда премьер-министр наконец спросил после непринужденной беседы: “Ну что, мэм?” – Елизавета II ответила: “Судя по всему, я должна поручить вам сформировать правительство” (89).

Пятидесятисемилетний премьер, “старый итонец” и сын баронета, был “самым элегантным политиком своего времени” (90), эрудитом и обладателем оксфордской степени с отличием по восточным языкам, включая персидский и арабский. Он обладал завидным опытом, поскольку служил в парламенте с 1923 года, занимая высокие должности в предвоенном, военном и послевоенном правительствах. Он отличался обаянием, однако мог быть довольно жестким и иногда непредсказуемым, “с взрывным характером” (91), по свидетельству Синтии Гладвин, жены дипломата сэра Гладвина Джебба, а также падким на похвалу и лесть. Из-за некоторой робости он держался скованно, поэтому вся тяжесть установления отношений ложилась на королеву.

Тем не менее она преуспела, что со всей очевидностью проявилось летом, когда Иден с женой Клариссой, племянницей Уинстона Черчилля, присутствовали на военном мероприятии в Винчестере вместе с королевой. После этого премьер прибыл на еженедельную аудиенцию, и Кларисса услышала из соседней комнаты, о чем шел разговор. “Энтони пересказывал ей, чем его кормили у Айка [16] , – веселья было через край” (92), – писала она в своем дневнике. Много лет спустя она снова вспомнила об этом эпизоде: “Они болтали и заливисто смеялись. Я никак не ожидала такого шума, думала, все происходит гораздо более регламентированно, вопрос – ответ” (93).

Иден женился на Клариссе после того, как его первая жена, Беатрис, сбежала с другим, сделав его первым разведенным премьер-министром в британской истории. Из-за этого он оказался в щекотливом положении, когда 21 августа 1955 года принцессе Маргарет исполнилось двадцать пять, и ее роман с Питером Таунсендом – пострадавшей стороной при разводе, как и Иден, – снова выдвинулся на первый план. За неделю до дня рождения Маргарет отправила Идену письмо, в котором объясняла, что останется в Балморале до октября, дожидаясь, пока Таунсенд прибудет в Лондон в ежегодный отпуск. “Мне кажется, только увидев его, я смогу окончательно решить, выходить за него или нет, – писала она. – Надеюсь, что в результате я буду уже в состоянии сообщить вам и премьер-министрам других стран Содружества окончательное решение” (94).

Пока пресса подогревала интерес публики к королевскому роману (“Ну же, Маргарет! Решайся наконец!” (95) – умоляла “Daily Mirror”), королева, премьер-министр и Майкл Адин обсуждали, как поступить, если ее величеству придется, как главе Англиканской церкви, дать отказ, вынуждая Маргарет просить разрешения у парламентов Соединенного Королевства и стран Содружества. В начале октября Идены прибыли (96) в Балморал с ежегодным визитом премьера на выходные, которые прошли в долгих совещаниях, частично с участием принца Филиппа. Королева желала сестре счастья, однако не могла поступиться принципами, согласно которым королевская семья должна служить подданным положительным примером. Скрепя сердце она выбрала нейтралитет и предоставила Маргарет решать самой.

Вернувшись в Лондон с постановлением, что парламент не одобрит союз, порицаемый церковью, Иден сообщил Маргарет: если она хочет сочетаться с Таунсендом официальным браком, ей придется отказаться от прав на трон. Это означает отказ от выплат по цивильному листу и исключение ее потомков из очередности наследования.

20 октября 1955 года кабинет подготовил к слушанию в парламенте Указ об отречении, а четыре дня спустя передовица “The Times” разложила по пунктам стоящий перед принцессой нелегкий выбор: либо Маргарет сохраняет свой высокий статус (97) в глазах Содружества и отказывается от Таунсенда, либо сочетается официальным браком и теряет королевский статус.

31 октября принцесса Маргарет объявила о расставании с Таунсендом. В печальном заявлении (98), составленном при участии самого Таунсенда, делался упор на веру и чувство долга перед Содружеством, однако подлинным решающим фактором послужило то, что Маргарет выросла в роскоши и не могла представить себя живущей, как выразился Кеннет Роуз, “в лачуге на жалованье полковника авиации” (99), вне королевской семьи, без которой она себя не мыслила.

После этих метаний и крушения матримониальных планов Маргарет подверглась легкой общественной критике, однако в основном ее хвалили за готовность пожертвовать личным счастьем ради королевского долга. Маргарет осталась жить с матерью в Кларенс-Хаусе, продолжая появляться на публике и блистать в свете, хотя, как отметил Томми Ласселл, некоторым она стала казаться более “эгоистичной, неуступчивой и своевольной” (100). Как и отец, королева предпочитала потакать сестре в ее выходках, а не воспитывать.

В середине 1950-х образ Елизаветы II складывался у народа, в первую очередь, по двум самым известным ее портретам. Увековечивая поездку по странам Содружества, австралийский художник Уильям Дарги писал портрет королевы в течение семи сеансов (101), проходивших в конце 1954 года в Желтой гостиной на втором этаже Букингемского дворца. Дарги ее величество показалась довольно общительной, он восхищался ее “идеальной осанкой, умением ни на миг не опускать плечи” (102), однако отмечал, что “рот королевы очень сложно передать на холсте”. Образ получился одновременно величественный и земной – “милый и располагающий” (103), как отозвалась о нем королева. Портрет заказывали для здания австралийского парламента в Канберре, однако Елизавете II он так понравился, что она попросила художника написать копию для своих апартаментов во дворце. Кроме этой работы (104), в личной коллекции королевы имеется лишь один ее портрет – парадный в коронационном платье, кисти сэра Джеймса Ганна, который висит в Виндзорском замке.

С октября 1954 по февраль 1955 года Елизавета II позировала в течение шестнадцати сеансов для Пьетро Аннигони. Сорокачетырехлетний флорентиец был коренастым (около метра пятидесяти ростом), довольно грузным, с цепкими карими глазами и большими крестьянскими руками. По-английски он говорил плохо, поэтому общались только на французском. Художнику Елизавета II показалась “доброй, естественной и совершенно не заносчивой” (105); его тронула непринужденность, с которой она упоминала в разговоре своих родных – без титулов, просто “мама”, “муж”, “сестра”. Ее детские воспоминания, то, как она “смотрела на прохожих и машины за окном на Мэлл” (106), подали ему мысль изобразить ее “далекой и отстраненной”, несмотря “на любовь миллионов людей, которые были ей дороги” (107).

В результате появился потрясающий воображение портрет в три четверти, на котором Елизавета II изображена без короны, с непокрытой головой, в просторной темно-синей мантии ордена Подвязки на фоне мрачного пейзажа. В ее осанке чувствуется королевское величие, во взгляде – задумчивость и едва уловимая решимость. Королеве портрет очень понравился, а Маргарет отметила (108), что у этого художника непослушный рот получился удачнее. На следующий год Маргарет сама отсидела у Аннигони тридцать три сеанса (109), и результат восхитил ее до слез. Когда американский художник Фролик Уэймот спросил, что она думает о портрете старшей сестры, Маргарет фыркнула: “Мой красивее!” (110)

В преддверии тридцатилетнего юбилея в 1956 году Елизавета II по-прежнему купалась в народной любви, тогда как премьер-министр столкнулся с чередой кризисов. Всего месяц спустя после вступления в должность, в мае 1955 года, он провел выборы, на которых с большим отрывом победили тори. Однако страну лихорадило от лейбористских протестов – в июне пришлось даже отменить парад на день рождения королевы в связи с чрезвычайным положением, которое объявил Иден в ответ на забастовку железнодорожников. Черчилль в свое время никак не пытался замедлить рост государства всеобщего благоденствия, созданного лейбористским правительством после войны, и теперь расходы били по экономике.

Королева предприняла несколько решительных шагов, сокращая традиционную дистанцию между монархом и подданными. Во время февральской поездки в Нигерию она посетила лепрозорий (111) в Оджи-Ривер – в те годы больные проказой считались неприкасаемыми. “Мы наблюдаем воплощенное милосердие и сострадание, – писала британская журналистка Барбара Уорд, – в лице молодой королевы, которая пожимает руки излечившимся от проказы нигерийцам, переубеждая тем самым жителей местной деревни, не верящих в излечение” (112). Этот жест наделал не меньше шума, чем рукопожатие принцессы Дианы с больными СПИДом в 1987 году, когда в массах силен был страх заразиться через прикосновение.

11 мая 1956 года (113) королева начала устраивать неофициальные званые обеды в Букингемском дворце для выдающихся личностей, отличившихся в той или иной области – медицине, спорте, литературе, искусстве, религии, образовании и бизнесе. Эти обеды устраиваются по сей день. Идею подал принц Филипп, считавший, что ежемесячные встречи с небольшой группой светил помогут королеве наладить связи с внешним миром. Дополнительная сложность в том, что гости не имеют почти ничего общего друг с другом (114), и некоторые в таком непривычном окружении сильно теряются. Елизавета II, появление которой неизменно предваряет стая корги и особой помеси корги с таксой под названием “дорги”, обычно общается со всеми за коктейлем, а затем переходит к более продолжительным беседам за овальным столом в Гостиной 1844 года или в Китайской столовой.

Как и на больших приемах, не обходится без мелких оплошностей. Как-то раз одна из корги сделала лужу (115) на ковре, и королеве пришлось подать знак дворцовому эконому, вице-адмиралу сэру Питеру Эшмору, который, опустившись на колени, принялся промокать пятно старинным пресс-папье с ближайшего стола – гости делали вид, что ничего не замечают.

Весной того же года Елизавете II выпала возможность отточить свои дипломатические навыки на новоиспеченных главах Советского Союза – генеральном секретаре Никите Сергеевиче Хрущеве и председателе Совета министров Николае Булганине. Эти два суровых противника по холодной войне прибыли в Британию с государственным визитом вовсе не в качестве гостей королевы. Однако они горели желанием с ней познакомиться, поэтому получили приглашение в Виндзорский замок. Проведя встречу с Иденом, они выехали из Лондона, “щеголяя новыми черными костюмами, чистыми сорочками и разными галстуками” (116).

Королева покорила советских лидеров непринужденностью. “Одета она была очень просто, в светлом платье неяркой расцветки, – писал Хрущев в своих мемуарах. – В Москве на улице Горького можно встретить летом молодую женщину в таком же одеянии” (117).

Показав гостям дворец, Елизавета II угостила их чаем в стаканах с подстаканниками по русскому обычаю. Филипп расспрашивал гостей о Ленинграде, а Елизавета поинтересовалась самолетом ТУ-104, который видела, когда он шел над замком на посадку в лондонский аэропорт. Хрущева поразил ее голос – “мягкий, спокойный, не претендующий ни на что особенное. Она не проявила никакой королевской чопорности. <…> Елизавета II – обычная женщина, жена своего мужа и мать своих детей. Такой она представилась нам, и такое у нас осталось впечатление”. На обратном пути в “Кларидж” советские гости с жаром спорили, кому досталось больше внимания: “Королева сказала мне…” – “Нет, это она мне сказала!” (118)

После безмятежной весны и начала лета грянул Суэцкий кризис, развивавшийся с середины июля до конца года. Началось с того, что президент Египта Гамаль Абдель Насер национализировал Суэцкий канал, который до тех пор через Компанию Суэцкого канала контролировали Британия и Франция. Этот судоходный путь длиной в сто двадцать миль, соединяющий Средиземное и Красное море, долгое время служил стратегическим каналом для британского военного флота, однако обретал все большее значение для транспортировки нефти в Европу. Насер пытался освободить регион от британского влияния и, прежде всего, тесной связи с королевствами Ирак и Иордания, чтобы самому занять главенствующее положение в арабском мире. Иден считал Насера (четырьмя годами ранее свергнувшего египетского короля Фарука) опасным диктатором, которого необходимо остановить.

В последующие несколько месяцев Британия открыто рассматривала разные дипломатические возможности международного контроля над каналом, тайно планируя в то же время военные действия против Египта совместно с Францией и Израилем. По этому плану Израиль должен был 29 октября 1956 года вторгнуться в Египет через Синайский полуостров, чтобы оправдать дальнейшее вмешательство британских и французских войск под предлогом урегулирования военного конфликта. Вся эта слабо продуманная операция была лишь уловкой, обеспечивающей Британии и Франции возможность вернуть канал силой.

После недели военных действий войска были введены. Однако Иден жестоко просчитался, исключив из расклада Соединенные Штаты и тем самым прогневив Дуайта Эйзенхауэра, который выстраивал “особые отношения” с британским правительством. Недавно избранный американский президент порицал суэцкую авантюру не только за дестабилизацию обстановки на Ближнем Востоке, но и из опасения, что за Египет вступится Советский Союз и развяжет более масштабную войну. Соединенные Штаты вместе с другими государствами– участниками ООН, среди которых было много союзников Британии по Содружеству, выразили неодобрение по поводу суэцкой операции и потребовали прекращения огня. Кризис вызвал падение фунта – в результате опустошения миллионных счетов в фунтах стерлингов, особенно в Соединенных Штатах, – и тем самым подарил Эйзенхауэру еще один рычаг давления в виде отказа обеспечивать международные займы Британии до вывода захватнических войск. В полночь 6 ноября вступило в силу соглашение ООН о прекращении огня, а к концу декабря французские и британские войска завершили позорное отступление.

Среди ежедневной правительственной документации, которую читала королева, были и планы Министерства иностранных дел, касающиеся суэцкой кампании. “От нее ничто не скрывалось. Она знала о секретных соглашениях заранее” (119), – утверждает один из придворных советников. По мнению Идена, “она прекрасно понимала, чем мы занимаемся” (120). На пару недель, предшествующих вводу войск, выпало две встречи с премьер-министром, у которого уже едва выдерживали нервы от напряжения. Он начал принимать бензедрин (121), лишь усугубивший бессонницу и перепады настроения. Мартин Чартерис позже называл его “нервным” и “дерганым” (122) – по его словам, премьер-министр едва мог усидеть на месте во время визитов в Букингемский дворец. “Королева, наверное, думала, что Иден помешался” (123), – вспоминает Чартерис.

Если не считать сомнений со стороны отдельных министров, кабинет Идена поддержал суэцкую операцию почти единогласно. Майкл Адин встал на сторону премьера, однако личные секретари ее величества Мартин Чартерис и Эдвард Форд решительно высказались против. Елизавета II, возможно, задала свой излюбленный вопрос: “Вы уверены, что поступаете правильно?” (124) Два десятилетия спустя Иден сообщил биографу Роберту Лейси лишь то, что королева не выразила неодобрения, “но и просуэцкой ее позицию я бы не назвал” (125). Елизавета II по-прежнему придерживалась сугубо нейтральных взглядов в соответствии со своей конституционной ролью. “Я не думаю, что она выступала за, – вспоминает Гай Чартерис. – Это у Мартина сложилось такое впечатление, поскольку сам он высказывался категорически против” (126).

Разбитый физически и душевно – “до бессвязности в речи” (127), по одному из свидетельств, – Иден вылетел в середине ноября на Ямайку отдыхать и поправляться в “Голденае”, доме Яна Флеминга, оставив своим заместителем Р. А. “Рэба” Батлера. Черчилль, критиковавший Идена (128) за несогласованность действий с Эйзенхауэром, отправил тому письмо на правах давней дружбы, подчеркивая, что обеим странам пора перестать возмущаться по поводу решений Идена и объединить силы против Советского Союза. В своем ответе от 23 ноября Эйзенхауэр соглашался, что “настоящий враг” (129) – это Советы и что США и Британия должны “преследовать на Ближнем Востоке легальные цели”.

Черчилль переслал письмо Эйзенхауэра королеве. “Крайне интересно узнать его видение ситуации – надеюсь, это означает, что на смену нынешним разногласиям между нашей страной и Америкой вскоре придет еще более тесное сближение” (130), – ответила она. В последующие десятилетия Британия действительно будет сотрудничать на международной арене с Америкой более гармонично, несмотря на падение своего престижа как мировой державы и борьбу колоний за независимость.

Саму королеву никто ни в чем не обвинял, однако суэцкий позор бросил тень и на нее как на монарха. Больше всего пострадал сам Иден. Так и не восстановив здоровье, 9 января 1957-го он решил подать в отставку на пороге своего шестидесятилетия, пробыв в должности всего год. Королева похвалила его “неоценимое руководство” (131) страной “во времена потрясений”, а Иден выразил ей благодарность за “мудрую и беспристрастную реакцию на события” (132). Однако его репутация как государственного деятеля была погублена безвозвратно.

И снова перед Елизаветой II встала задача выбрать лидера партии, однако на этот раз она попала в ловушку политических махинаций, впервые за все время дав повод усомниться в своем умении держать нейтралитет. Если у лейбористов лидер выбирается голосованием, то консерваторы, придерживающиеся более элитистских взглядов, предпочитают менее прозрачную процедуру частных совещаний, которая называется “выдвижением”. Ведущими кандидатами выступали шестидесятидвухлетний министр финансов Гарольд Макмиллан и пятидесятичетырехлетний Рэб Батлер, председатель палаты общин, замещавший премьер-министра и претендовавший теперь на повышение.

Было бы вполне логично вознаградить Батлера за десятилетия службы на руководящем посту. Кроме того, он выступал против суэцкой кампании, в отличие от Макмиллана, который входил в число организаторов, хотя и пытался дистанцироваться теперь от позорного фиаско. Иден, официально не имевший права голоса в выборе преемника, сообщил королеве, что предпочел бы Батлера.

Уходящий в отставку премьер-министр предлагал королеве опираться в своем решении на корифеев партии – шестидесятитрехлетнего лорда Солсбери и пятидесятишестилетнего Дэвида Максвелл-Файфа, виконта Килмурского, исполнявшего обязанности лорда-канцлера, одной из высших парламентских должностей. Вместе они опросили кабинет, а также нескольких бывших министров и лидера “заднескамеечников” – рядовых членов парламента. Солсбери доложил королеве, что по опросам с большим отрывом лидирует Макмиллан. Свою лепту внес и Черчилль, посоветовав “выбирать того, кто старше” (133).

Однако когда 10 января Елизавета II вызвала Макмиллана во дворец и поручила ему сформировать правительство, для партийных низов это оказалось полной неожиданностью, поскольку многие выступали за Батлера. Вместо того чтобы принять взвешенное решение, Елизавета II, судя по всему, положилась на парочку закоснелых аристократов, не видящих дальше своего носа. По совести говоря, королева всего лишь следовала правилам Консервативной партии. Сделай она независимый выбор – что, учитывая ее обычную осторожность, маловероятно, – ее обвинили бы в превышении полномочий. Тем не менее даже при таком раскладе она показала себя малосведущей особой, стремящейся угодить клике избранных. Радужные надежды на “Елизаветинскую эпоху” постепенно меркли под холодным дождем критики.

...

“Ух ты!” – воскликнула королева, увидев с военного парома сияющие очертания Нижнего Манхэттена. Он напомнил ей “россыпь драгоценных камней”.

Королевская чета приближается к Нью-Йорку на пароме. Октябрь 1957 года. Associated Press

Глава шестая Выход на телеэкраны

В напряженные дни суэцкого конфликта и смены партийного руководства королеве отчаянно не хватало мнения одного человека – принца Филиппа. Именно тогда его моральная поддержка пришлась бы как нельзя кстати. Однако 15 октября тридцатипятилетний герцог, с подачи самой супруги, отправился в четырехмесячный сольный вояж по странам Содружества на яхте “Британия”, которой предстояло покрыть почти сорок тысяч миль.

Изначально его путь лежал в Мельбурн на открытие Олимпийских игр 1956 года, и, как высказался Филипп впоследствии, “было бы гораздо проще слетать туда и обратно на самолете” (1). Однако они с королевой решили расширить маршрут путешествия, включив побольше остановок в Австралии, а также высадки в Новой Зеландии, Кении, Гамбии и ряде таких “отдаленных, но преданных участниц Содружества” (2), как Папуа – Новая Гвинея, Сейшелы, Цейлон и Малайя. Кроме того, перед Филиппом стояла задача посетить Фолкленды в Южной Атлантике и британские базы в Антарктиде.

Сам Филипп называет себя “моряком по специальности” (3), гордясь “принадлежностью к редкому в нашем мире великому братству – морскому” (4). Поэтому осенью 1956 года он с радостью предвкушал возвращение в дружескую атмосферу офицерской кают-компании, только более роскошную, чем в период его морской службы, – с торжественными ужинами за столом на двадцать персон с серебром и хрусталем под лучшие винтажные вина из яхтенного винного погреба.

Кроме того, поездка давала возможность отдохнуть от строгостей придворной жизни и косых взглядов сановников. В отличие от мужчин своего поколения и социального класса он подчинялся жене и был от нее зависим. Только в отрыве от нее он получал полномочия, которые у его сверстников имелись по умолчанию. Увлеченный романтикой первопроходцев (5), он позвал в плавание знаменитого ветерана антарктических экспедиций сэра Раймонда Пристли; еще он отрастил аккуратные усы и бороду, которые на флоте называли “полный комплект” (6), и брал уроки живописи у частного преподавателя, норфолкского художника Эдварда Сигоу, учившего его с начала года. Из ностальгических чувств (7) Филипп подписывал свои работы греческой буквой фи – кружком, разделенным вертикальной чертой.

Дома в Британии критики уже начали называть затянувшееся путешествие “блажью Филиппа” (8) – не прошло незамеченным отсутствие герцога во время неудачного вторжения на Ближний Восток, не говоря уже о пропущенной девятой годовщине бракосочетания (несмотря на присланные королеве белые розы (9) и фото двух обнимающихся игуан) и Рождестве, на которое он выступил с коротким радиосообщением откуда-то между Новой Зеландией и мысом Горн, призывая граждан Содружества “служить другим, но не себе” (10).

К пятому году царствования супруги Филипп уже очертил себе круг занятий и интересов, который в дальнейшем собирался расширять. “Он из тех, кому среди множества дверей интереснее всего закрытая, – утверждает придворный советник. – Ему нужно знать, что происходит. Такой у него характер” (11).

Еще со времен морской службы Филипп увлекался наукой и техникой, часто говоря о необходимости повышать качество образования в этих областях. Однако с той же настойчивостью он выступал за развитие “цельной натуры” (12), за развитие не только ума, но и характера. Он был убежден в существовании тесной взаимосвязи между душевным, моральным и физическим здоровьем, требовал создать молодежи условия для занятия физкультурой, чтобы, как он выражался, “не плодить хиляков” (13). Филипп стоял у истоков “Outward Bound” – сети школ выживания, созданной основателем Гордонстоуна Куртом Ханом для развития командных навыков и закалки характера путем преодоления суровых физических испытаний. В 1956 году Филипп учредил международную Награду герцога Эдинбургского для молодежи и подростков за участие в общественно полезной работе и физкультурно-спортивные достижения.

Под конец путешествия давнему другу и преданному личному секретарю Филиппа Майку Паркеру неожиданно пришлось вернуться в Лондон, поскольку его жена Айлин подала на развод, обвиняя супруга в измене. Новость выплеснулась на страницы британских таблоидов, и Флит-стрит, перекинув ассоциативный мостик от Паркера к Филиппу, пропадающему в многомесячном вояже, не преминула заодно усомниться в стабильности королевского брака. В прессе муссировались посещения герцогом холостяцкого “Четверг-клуба” в Сохо, участниками которого, кроме Паркера, состояли также актеры Дэвид Нивен и Питер Устинов. В самом клубе ничего предосудительного не происходило – выпивка, сигареты, пикантные истории – однако, по слухам, один из участников, светский фотограф Стерлинг Генри Наум, больше известный как Барон, предоставлял свою квартиру для встреч герцога с неизвестной “девицей легкого поведения”, которые “расшатывали” его брак.

Филиппа, как записного красавца и ценителя женских прелестей, сводили в сплетнях с такими актрисами и светскими львицами, как Пэт Кирквуд, Элен Корде и Кэти Бойл, – однако все они соглашались признать лишь дружбу или мимолетное знакомство. История с “девицей легкого поведения” (14) тоже не имела под собой никаких оснований, и Филипп был “до глубины души уязвлен и взбешен” (15) подобными подозрениями. Королева пошла на непривычные меры, поручив своему сдержанному на язык пресс-секретарю коммандеру Ричарду Колвиллу выступить с открытым опровержением. “Никакого разлада между королевой и герцогом нет” (16), – заявил Колвилл. На этом все и завершилось, хотя каждый раз, стоило Филиппу потанцевать или завязать оживленную беседу с хорошенькой женщиной, слухи тут же вспыхивали снова.

Паркер ушел в отставку, чтобы успокоить общественность, пока его дело рассматривалось в суде. Елизавета II и Филипп воссоединились 16 февраля 1957 года в Португалии, и королева с присущим ей юмором воспользовалась моментом, чтобы развеять все сомнения в стабильности их брака. Когда загорелый и свежевыбритый консорт поднялся на борт королевского самолета, супруга с домочадцами встретили его в фальшивых бородах. Королевская чета провела два дня наедине, прежде чем вернуться к своим общественным обязанностям во время трехдневного официального визита в Португалию. Отчитываясь 26 февраля за торжественным обедом в Лондоне о путешествии, герцог не забыл упомянуть, что прежде четырехмесячная разлука с домом пролетела бы для него незаметно, а теперь “по вполне очевидной причине” (17) в виде жены и детей долговременное отсутствие “дается гораздо тяжелее”. Однако он готов на “некоторые личные жертвы”, если это “хотя бы чуть-чуть” пойдет на пользу Содружеству.

Четырьмя днями ранее королева вознаградила Филиппа за эти жертвы и за поддержку, даровав ему официальный титул принца Великобритании – более высокий, чем титул герцога, имевшийся у него с момента вступления в брак. Идею подал (18) новый премьер-министр Гарольд Макмиллан, проницательно рассудив, что это хороший способ укрепить статус Филиппа при королеве, а также в глазах Британии и Содружества.

Несмотря на мрачный от природы склад характера, Макмиллан принял назначение с оптимизмом, сумев элегантно дистанцироваться от суэцкого позора и утвердить представление о Британии как о великой стране с трудолюбивым народом. “Большинство наших граждан никогда не жило так хорошо” (19), – заявил он 20 июля 1957 года. Под его руководством благосостояние страны действительно повысилось. Вскоре после переезда на Даунинг-стрит Макмиллан принялся спешно восстанавливать особые отношения, подорванные Суэцким кризисом, втихомолку организовав для королевы приглашение от Эйзенхауэра посетить с официальным визитом Соединенные Штаты осенью 1957 года.

Макмиллан общался с Елизаветой II более непринужденно, чем его нервный предшественник, – отношения складывались пусть не такие дружеские, как с Черчиллем, но вполне дружелюбные, особенно с ее стороны, хотя временами королеву раздражали (20) его старомодные славословия и велеречивость. С Черчиллем Макмиллана роднила мать-американка (которую неизменно называли властной и напористой) и, как выразился его биограф Алистер Хорн, “врожденный пиетет перед монархией” (21). Премьер-министр был прозорлив, остроумен и учтив, а кроме того, развлекал королеву меткими характеристиками и политическими сплетнями.

Макмиллан был сложной натурой, сочетая в характере хитрость и ранимость, глубокую религиозность и безжалостность. Внук обедневшего шотландского фермера, сколотившего затем состояние на книгоиздании, Гарольд пользовался всеми преимуществами выпускника Итона и Оксфорда. Из Первой мировой он вышел с пятью ранениями, необычной привязанностью к представителям рабочего класса, с которыми вместе мерз в окопах, и долей вины выжившего.

В аристократические круги он проник, женившись на третьей дочери 9-го герцога Девонширского, леди Дороти Кавендиш, которая затем изводила его многолетним романом с Робертом Бутби, колоритным политиком-бисексуалом. Отношения были секретом Полишинеля (“Мы все знали о романе” (22), – сообщила годы спустя королева-мать своему знакомому Вудро Уайатту, консервативному журналисту “The Times” и “News of the World”), и от этого унижение Макмиллана становилось еще мучительнее. Сначала этот роман довел его до нервного срыва, однако со временем он свыкся с положением дел и нацепил “маску непробиваемого равнодушия” (23). Под этой “викторианской вялостью” (24), как ее называл посол США Дэвид Брюс, у Макмиллана скрывались и “сила”, и “решительность”, и “хватка”.

Чувствуя себя более вольготно в компании единомышленников в баре “Уайтс”, мужского клуба на Сент-Джеймс-стрит, он тем не менее быстро проникся симпатией к королеве, которая складом ума и отличным умением разбираться во внутренней и внешней политике, поразившим его с самого начала (25), сильно отличалась от знакомых ему светских дам. Он с готовностью откликнулся на материнскую доброту Елизаветы II и умение соблюдать конфиденциальность, называя королеву “своей большой опорой, потому что она единственный человек, с которым можно поговорить” (26).

Батлер, лейтенант-фронтовик, который ездил по вторникам в Букингемский дворец вместо Макмиллана, когда тот путешествовал за границей, разделял его мнение о королеве как о собеседнице. “Она никогда не реагировала бурно, – отмечал он позже. – Никогда не бросалась необдуманными фразами. Никогда не спешила высказаться” (27). Скорее, спрашивала мнение собеседника и “выслушивала до конца”.

За семь лет пребывания Макмиллана в должности у него с Елизаветой II сложились тесные рабочие отношения. Он часто посылал ей длинные письма, полные похвал в адрес мировых лидеров и признаний в собственных недостатках, а также витиеватостей и мрачных прогнозов. Королева писала ответы собственноручно, неизменно ободряющие и благодарные. Макмиллана покоряла ее непринужденность и чувство юмора. Как и многие другие, он хотел бы “чаще видеть ее улыбку” (28) на публике. Узнав об этом пожелании, ее величество заметила, что “ей всегда казалось, людям, напротив, приятнее видеть ее серьезной” (29).

После шестилетнего перерыва Елизавета II, которой уже исполнился тридцать один, захотела еще детей, и Филипп ее поддержал. Дики Маунтбеттен списывал большой перерыв (30) на недовольство Филиппа отказом Елизаветы II царствовать под его фамилией. Однако, по собственным словам королевы, мечту о большой семье пришлось отложить в первую очередь из-за желания сначала освоиться и показать себя в роли монарха.

Во время визита в Букингемский дворец в мае 1957 года Элеонора Рузвельт провела с Елизаветой II почти час на следующий день после операции по удалению миндалин у принца Чарльза. Перед бывшей первой леди королева предстала “совершенно спокойной и собранной, будто ее не мучили мысли о бедном мальчике” (31). Чарльза, по словам ее величества, и так уже покормили мороженым, чтобы смягчить боль в горле, однако, несмотря на вечерний час, она была вынуждена развлекать вдову бывшего президента США, вместо того чтобы сидеть у кровати восьмилетнего сына.

Несмотря на несомненную любовь к своим детям, королева подчинялась долгу службы, который не давал уделять много времени семье. Недостаток материнской ласки восполняли няни – Чарльза, например, брала под “надежное крыло” (32) Мейбл Андерсон – и любящая бабушка. Однако из-за упрямого служения долгу, усиленного природной сдержанностью и неприятием конфронтации, многие радости и трудности материнства прошли мимо Елизаветы II. “Она предоставила детей самим себе, – считает Гай Чартерис. – У нее каждый день была уйма дел, и проще было заняться ими, чем детскими капризами, ведь красные ящики с правительственными документами не терпят отлагательства” (33). Весьма отчетливо дистанцию между королевской четой и детьми демонстрирует каноническая фотография 1957 года, сделанная будущим мужем принцессы Маргарет, Энтони Армстронг-Джонсом. На снимке Елизавета II и Филипп, опираясь на каменный мостик в саду Букингемского дворца, восхищенно наблюдают за Анной и Чарльзом, читающими книгу внизу.

Последствия такого подхода к материнству наблюдала воочию Кларисса Иден, когда гостила в Виндзорском замке в апреле 1955 года и отправилась вместе с мужем на пикник с королевской семьей. Шестилетний Чарльз плюхнулся (34) на место Энтони Идена, и королева сделала мальчику замечание. Тот отказался вставать, и Елизавета II повторила просьбу – “это ведь подушка премьер-министра, он устал, ему нужно посидеть”. Юный принц не двинулся с места. Потом, когда Чарльз отказался есть немытыми руками, королева-мать тоже пошла у него на поводу: “Да, я его понимаю. Налейте воды в тарелку, пусть помоет”. Избалованность принца Клариссу Иден позабавила (35), однако она удивилась, что королева “не сказала: “Все, Чарльз, вставай!” – вероятно, она пыталась любой ценой избежать скандалов”.

Филипп, штатный блюститель порядка в королевской семье, в тот момент отсутствовал, отправившись на ближнее озеро поплавать на плоскодонке с шестом. Если королева ошибочно склонялась к попустительству, ее супруг, напротив, часто проявлял чрезмерную строгость. В “принадлежащей ему по праву” (36) роли главы семьи он следил за соблюдением правил, требуя, например, чтобы Чарльз каждое утро заправлял постель (37) и не опаздывал к завтраку. Филипп держал “предполагаемого престолонаследника” в ежовых рукавицах, хотя сын во многом разительно отличался от отца – робкий, неуверенный, погруженный в себя и не особенно спортивный. С раннего возраста он, по словам королевы-матери, был “очень ласковым, добросердечным мальчиком” (38). Принцесса Анна, даром что младше брата на два года, обладала куда более твердым характером – уверенная, жесткая и напористая, как Филипп.

Поворотный момент в судьбе Чарльза настал, когда пришла пора получать образование. (Анна, как принято было у аристократии, оставалась на домашнем обучении до 13 лет, чтобы потом уехать в школу-пансион.) Пытаясь организовать сыну подобие обычной жизни, королева и герцог решили отправить его в частную начальную школу – прежде такое для наследников престола не практиковалось. Филипп выбрал школу Хилл-Хаус в Лондоне, пятилетнее учебное заведение, следующее плутарховскому принципу, что ум ребенка – это “не сосуд, который нужно наполнить, а огонь, который нужно разжечь” (39). Для Чарльза, выросшего в дворцовой детской, было непривычно оказаться в одном классе с другими мальчишками (40), что уж говорить о таких демократичных занятиях, как подметание пола и поездки на автобусе на школьный стадион. Однако в Хилл-Хаусе Чарльз провел всего год, за который огонь его ума едва начал разгораться, поскольку осенью 1957-го, за два месяца до девятилетия – в этом возрасте мальчиков из высших слоев обычно отправляли в школу-пансион – родители перевели его в отцовскую альма-матер, школу Чим в Хэмпшире.

Филипп предпочел школу, исповедующую принцип “целостного” обучения (41). Однако он преследовал и другую цель – закалить сына, перебороть его очевидную мягкотелость. Объясняя свою задумку годы спустя, герцог писал: “Дома детей можно баловать, но школа должна обеспечивать спартанские условия и дисциплину, чтобы воспитать сознательных, уравновешенных и независимых взрослых” (42).

Чарльз начал страдать с той минуты, как вошел в общую спальню. За последующие пять лет он, хоть и приспособился к строгому режиму и научился сосуществовать с восемью с лишним десятками мальчишек в классе и на стадионе, все равно всегда оставался в стороне и тосковал по далекому спокойному дому. Позже, объясняя свою неспособность заводить много друзей, он сказал: “Я всегда предпочитал общаться с самим собой – или один на один с кем-то” (43).

Конец первого учебного года принес Чарльзу новые переживания по поводу своей исключительности, когда мать даровала ему титул принца Уэльского – наглядно обозначающий его место в очереди престолонаследования. Ни о чем таком не подозревая (44), Чарльз в компании нескольких одноклассников смотрел летом 1958 года в кабинете директора телетрансляцию выступления королевы на закрытии Игр Содружества в Кардиффе – проходящих раз в четыре года спортивных состязаний, спонсируемых странами-участницами. Услышав сакраментальное заявление и рев толпы на маленьком экране: “Боже, храни принца Уэльского!” – Чарльз съежился на стуле от смущения.

Родители прекрасно знали о том, как ему плохо в школе; королева даже записала в дневнике, как сыну страшно (45) возвращаться в Чим после каникул. Однако они считали необходимым воспитывать характер, и со всеми жалобами Елизавета II отправляла Чарльза к отцу. Филипп, с его резкостью и склонностью критиковать, вместо того чтобы поддержать и утешить, отличался особенной строгостью, которая только углубляла пропасть между ним и сыном.

В практическом отношении школа-пансион себя оправдывала, учитывая плотный и напряженный график королевы и принца Филиппа. Кроме того, она помогала укрыть мальчика от любопытных глаз прессы. До тех пор все касающиеся монарха новости и статьи в газетах и журналах – а также в безупречно корректных передачах BBC – были проникнуты безоговорочным почтением к королеве и пели ей хвалу; источник сенсаций журналисты видели только в муже и сестре ее величества. Теперь же пресса впервые за все время стала позволять себе критику в адрес Елизаветы II и ее советников.

В августовском затишье 1957 года, когда королева и двор отбыли в ежегодный отпуск в шотландское высокогорье, в малоизвестном издании “National and English Review” появилась публикация под названием “Монарх сегодня”, написанная редактором журнала, тридцатитрехлетним Джоном Григгом, 2-м бароном Олтрингемом. Он выступал оппозиционером в партии тори, устраивая кампании против своих однопартийцев – наследных пэров, заседающих в палате лордов, – многие из которых, по его оценке, “не подходят для государственной службы” (46). Кроме того, он выступал за рукоположение женщин в духовный сан в Англиканской церкви и жестко критиковал суэцкую авантюру Энтони Идена.

Теперь же он нацелился на тех, кто служит – вернее, по его представлению, плохо служит – монархии, которую он якобы поддерживает. Авторитет его словам придавал титул, а также итонское и оксфордское образование и звание офицера гренадерской гвардии – привычного источника придворных кадров для Букингемского дворца. Олтрингем называл советников “тесной кликой” (47) “твидовой” аристократии, наполнявшей официальные речи королевы банальностями. “Выражения, которые вкладывают в ее уста, – писал он, – рисуют образ школьницы-зубрилки”, мешая ей проявить себя “независимой неповторимой личностью”. Олтрингем призывал королевскую семью сделать свое окружение более радикальным и социально разнообразным, создав “по-настоящему бесклассовый двор, отражающий состав Содружества”, тем самым творчески решая “невозможную на первый взгляд задачу королевы – быть одновременно обычной и незаурядной”.

В своей статье Олтрингем вторил оставшемуся почти незамеченным эссе журналиста и радиоведущего Малкольма Маггериджа, опубликованному двумя годами ранее в “New Statesman”. На свежем примере раздутой в прессе шумихи вокруг драматических отношений принцессы Маргарет с Питером Таунсендом Маггеридж предупреждал в октябре 1955 года об опасности чрезмерной огласки. Он настоятельно рекомендовал королевской семье обзавестись “хорошими специалистами по связям с общественностью” (48), которые заменили бы придворных “в их нелепых потугах” контролировать прессу и “отражали бы наиболее злобные нападки”. Более компетентные советчики, писал он, помогут королевской семье “не дать превратить свою жизнь в подобие мыльной оперы”. Маггеридж, как искусный полемист, высказывался в сдержанном и уважительном тоне, позволив себе, самое большее, отметить, что монархия “превратилась в эрзац-религию”, и предложить британской королевской семье присмотреться к скандинавскому подходу – “простому и незаметному для подданных существованию”.

Рассуждения Олтрингема в том же ключе вызвали бы у четырех с половиной тысяч читателей журнала разве что недоумение, не посмей он язвить в адрес лично ее величества насчет “дебютантских штампов” и “удручающей нехватки подготовки” к роли монарха. “Елизавете I, – писал он, – недостаточно было бы Крофи, сэра Генри Мартена, лондонских сезонов, скачек, охоты на куропаток, канасты и периодических официальных турне”.

Кроме того, он прошелся по королевской “манере речи, которую просто больно слушать. Как и ее мать, она не может связать и двух слов без бумажки. <…> Даже если она вынуждена все свои речи независимо от размеров зачитывать с листа, пусть хотя бы научится читать их как следует. При должной тренировке даже подготовленную речь можно подать как экспромт”. В порыве, по его собственному утверждению, “искренней и конструктивной критики” Олтрингем заявлял, что, “как только развеется очарование юности”, ее величеству останется полагаться лишь на характер. “Ей придется говорить и держаться так, чтобы народ прислушивался и внимал”, – писал он.

Заявления эти вызвали волну негодования в прессе и влиятельных кругах. Таблоиды пестрели заголовками о “нападках” на королеву. “The Sunday Times” назвала Олтрингема подлецом и трусом, а Генри Фэрли высмеял в “The Times” недоброжелателя ее величества, посмевшего “со своим крохотным зашоренным умишком посягнуть на многовековой опыт” (49). Архиепископ Кентерберийский Джеффри Фишер счел Олтрингема “просто глупцом” (50). Б. К. Бербидж из Лиги верноподданных империи, встретив обидчика ее величества на улице, залепил ему пощечину, и даже мировой судья, оштрафовавший его за это на один фунт, заявил, что “девяносто пять процентов населения страны возмущены и оскорблены этой писаниной” (51).

Во дворце критику приняли конструктивно. Мартин Чартерис назвал ее “знаковым событием для послевоенной монархии” (52) и склонен был благодарить автора за “неожиданную услугу”. По некоторым данным, принц Филипп (53) – не жаловавший чопорных придворных – склонялся к тому же мнению. Королева, под руководством мужа (54) и таких профессионалов, как ведущий передач BBC Дэвид Аттенборо и приятель Филиппа по Гордонстоуну Энтони Крэкстон, добилась большей естественности в речах – прежде всего, понижая тембр голоса и убирая отрывистость. Однако зачитывать их она продолжала по бумаге, не рискуя неосторожным словом нарушить положенный монарху нейтралитет. Вопреки прогнозу Олтрингема, даже утратив очарование юности, она по-прежнему вызывала уважение публики своей серьезностью и продиктованным скромностью нежеланием “заставить народ внимать”.

Помимо благодарности Чартериса за своевременный сигнал тревоги имелись и другие свидетельства готовности ее величества идти в ногу со временем, демократизируя свою деятельность и диверсифицируя окружение. На следующий год королева покончила с традицией балов (55) для дебютанток в Букингемском дворце – устаревшим аристократическим ритуалом, ведущим свою историю со времен Георга III, – и вместо них ввела дополнительный дворцовый прием на открытом воздухе, куда приглашалась достаточно широкая публика.

Не подозревая о намечающихся за кулисами дворца переменах, Малкольм Маггеридж подлил масла в огонь, выступив в октябре 1957 года с эссе под заголовком “Действительно ли Англии нужна королева?” в американском еженедельнике “The Saturday Evening Post”. Развив поднятую ранее тему “королевской мыльной оперы”, он пошел дальше, позволив себе саркастический тон и резкую критику королевы и ее почитателей.

“Как раз те, кто общается с королевской семьей лично, – писал он, – злословят на счет ее величества больше всех. Не продавщицы считают королеву безвкусной, унылой и банальной, а приближенные к ней герцогини” (56). Он утверждал, что королева исполняет свои обязанности “с сонной вялостью в жестах, движениях и манере”. Что еще хуже, она “генерирует снобизм и выступает средоточием низкопоклонства”.

Маггериджу задали в прессе еще более суровую трепку (57), чем Олтрингему. Кроме того, его преследовали на улице, громили дом, он получал гневные письма (в том числе с экскрементами и бритвенными лезвиями в конверте). BBC временно отстранила его от эфира, однако, вернувшись, он стал одним из самых знаменитых ведущих телерадиовещательной корпорации.

Реакция могла быть менее бурной, если бы Маггеридж не подгадал с критической статьей к долгожданной поездке Елизаветы II в Северную Америку. Прибыв 12 октября в Канаду с пятидневным визитом, она впервые выступила в прямом эфире – попеременно на английском и французском языках перед четырнадцатью миллионами зрителей из шестнадцати с половиной миллионов населения Канады. Кроме того, она в первый раз воспользовалась телесуфлером (58), позволявшим не читать с бумаги, а смотреть прямо в камеру. Королева произвела впечатление “застенчивой, немного робкой и местами неловкой” (59), однако милой, поскольку ее выступление было “невероятно человечным”, согласно оценке “The New York Times”.

Возможно, свое влияние оказала критика Олтрингема и Маггериджа, поскольку семиминутную речь королева начала с непривычной фразы: “Я хочу поговорить с вами по душам”, а затем продолжила почти доверительно: “Бывает, что очень долго жизнь кажется скучной рутиной, мелочной бесцельной возней, а потом вдруг мы становимся участниками каких-то больших событий, позволяющих увидеть, насколько прочны и незыблемы устои нашего существования” (60).

На следующий день она – первой из когда-либо живших монархов – открывала канадский парламент. Чтобы канадцы могли ощутить “причастность к знаковому событию канадской истории” (61), Елизавета II согласилась на телевизионную трансляцию своей тронной речи из палаты сената в Оттаве.

Королева особенно ждала второй поездки в Америку. В письме к Энтони Идену она заметила, что “между нами и США намечается явное сближение (62), тем более после запуска советского спутника, который заставил всех по-новому взглянуть на советский научный прогресс!”. На этот раз поездка – по сравнению с краткосрочным визитом 1951 года – намечалась более обстоятельная: шесть дней в Вашингтоне, Нью-Йорке и Джеймстауне, штат Вирджиния, где предстояло отметить 350-ю годовщину основания первой британской колонии в Америке.

Елизавета II поддерживала теплые отношения с шестидесятисемилетним американским президентом, зародившиеся еще во время Второй мировой, когда Эйзенхауэр был в Лондоне в качестве Верховного главнокомандующего союзными войсками в Западной Европе. Он дорожил “преданной дружбой” (63) с родителями королевы и любил вспоминать (64), как однажды они организовали для него экскурсию по личным покоям Виндзорского замка. Чтобы не мешать экскурсионной группе, они решили не покидать своих апартаментов, однако в назначенный день Георг VI об этом забыл и вместе с домашними и Маргарет Роудз устроился на террасе над розарием за накрытым для чая столом с белой скатертью до пола. Услышав приближение Эйзенхауэра с группой, король понял, что своим присутствием заставит прервать осмотр. “Мы дружно нырнули под стол и затаились” (65), – вспоминала королева годы спустя. “Если бы они [Эйзенхауэр с группой] подняли глаза <…> то увидели бы стол, трясущийся от сдерживаемого смеха спрятавшихся под ним” (66), – подтверждает Маргарет Роудз. Когда Георг VI позже признался во всем Эйзенхауэру, генерал, по словам Елизаветы II, “был просто ошеломлен этими королевскими прятками” (67).

В Вирджинии, куда королева и герцог прибыли 16 октября на однодневные праздничные торжества в Джеймстауне и Вильямсбурге, их приветствовала десятитысячная толпа (68). Высокопоставленных гостей сопровождала свита из шестидесяти шести человек, в том числе британский министр иностранных дел Селвин Ллойд. В Вильямсбурге королева произнесла короткую речь с балкона Колледжа Вильгельма и Марии, вознося хвалу “просвещенным и мудрым государственным деятелям” (69), основавшим Американскую республику. “Лорд как-его-там попал пальцем в небо, – писала “Washington Post”. – Оратор из королевы никудышный, однако выговор у нее, по мнению сегодняшних слушателей, приятный”.

Следующим утром гости вылетели в Вашингтон на самолете Эйзенхауэра “Коломбина III” – стремительном и изящном винтовом аэроплане с четырьмя мощными двигателями на длинных крыльях. В ожидании взлета (70) Филипп углубился в спортивный раздел газеты, а Елизавета II открыла золотым ключиком кожаный бювар со своей монограммой и принялась подписывать открытки детям. “Филипп!” – позвала она вдруг. Супруг продолжал читать. “Филипп!” – повторила королева. Он обернулся. “Какие двигатели запускают первыми на таком большом самолете?” Герцог задумался. “Ну? – засмеялась Елизавета. – Говори быстрей, а то сейчас запустят”. Филипп предположил наугад, но в итоге его предположение подтвердилось. (Двигатели запускают по очереди, сперва на одном крыле – ближний, затем дальний; потом в той же последовательности на другом крыле.) “Его озадачили, – вспоминает сидевшая тогда рядом Рут Бьюкенен, жена Уайли Бьюкенена-младшего, главы протокольной службы Эйзенхауэра. – Королева повела себя точь-в-точь как обычная жена, желавшая привлечь внимание мужа” (71).

В столицу Филипп и Елизавета II въезжали вместе с президентом и его супругой Мейми на лимузине с прозрачной выпуклой крышей под аккомпанемент шестнадцати оркестров и восторженные приветствия более миллиона людей, выстроившихся вдоль всего пути следования, невзирая на проливные дожди. Королевская чета провела четыре ночи в самых элегантных гостевых покоях недавно отремонтированного Белого дома – ее величеству отвели Розовые апартаменты, декорированные в федеральном стиле (впоследствии переименованные в честь высоких гостей в Королевскую спальню и гостиную), а герцогу Эдинбургскому – спальню Линкольна с широченной резной кроватью из розового дерева.

Бо?льшая часть пребывания прошла за обычными приемами, торжественными обедами в Белом доме и британском посольстве (на золотой посуде, привезенной самолетом из Букингемского дворца) и посещением местных достопримечательностей, во время которого публике удавалось мельком взглянуть на королеву, называемую в новостях “миниатюрной британской монархиней” (72).

Рут Бьюкенен отчетливо видела, что королева “вполне уверена в себе и не тяготится своей ролью. Однако она не спешила убирать барьер. Она держала дистанцию и выверяла каждое движение, что, впрочем, не мешало ей смеяться над шутками моего мужа” (73). Как-то раз, когда Бьюкенен ждала, пока супруг проводит королевскую чету к лимузину, “я услышала ее хохот. Кто бы мог подумать, что королева умеет так заразительно смеяться? Однако стоило ей завернуть за угол и увидеть нас, как она тут же посерьезнела”.

Присутствия ее величества требовал прием на две тысячи гостей в британском посольстве, ради которого посол Гарольд Качча установил в саду пять шатров из переливающейся стеклоткани, а также предшествовавшая ему более камерная встреча для восьмидесяти дипломатов с супругами. Во время экскурсии в Национальную галерею королева призналась директору музея Джону Уолкеру, что мечтала недавно приобрести Моне на Лондонском аукционе, однако требуемая “баснословная сумма” (74) оказалась ей не по карману.

Вице-президент Ричард Никсон принимал королевскую чету на торжественном ланче с девяносто шестью гостями в украшенной орхидеями бывшей палате Верховного суда в Капитолии. Это была их первая встреча с проницательным, но несколько скованным в общении вице-президентом. Памятуя о недавней критике в адрес королевы, Никсон побеседовал с гостьей об ораторских приемах, а на следующий день даже передал в качестве пособия книгу с “интересными идеями” (75) – “Искусство удобочитаемого письма”, написанную признанным лингвистом доктором Рудольфом Флешем, сторонником “простой речи”.

На третий день королева позволила себе слегка отклониться от привычного набора мероприятий. Узнав о мечте ее величества побывать на “встрече”, как она выразилась, по американскому футболу (76), Белый дом организовал места в “королевской ложе” по центру поля на стадионе “Берд” Мэрилендского университета, где местная команда играла с Университетом Северной Каролины. Увидев по дороге супермаркет “Гигант”, Елизавета II поинтересовалась, нельзя ли устроить посещение, чтобы “посмотреть, как закупают продукты американские домохозяйки” (77).

Под приветственные возгласы сорока трех тысяч болельщиков королева вышла на поле побеседовать с игроками команд-соперниц – коротко стриженными мускулистыми рослыми парнями. Греясь в норковой шубе за пятнадцать тысяч долларов (78) – подарок Ассоциации селекционеров норки, объединяющей американских производителей пушнины, – королева увлеченно следила за игрой, хотя и “нервничала” (79) во время силовых заслонов. Зрелище было поистине американским: чирлидеры, крутящие “колесо”; мажоретки с барабанами, марширующие оркестры и северокаролинские девушки, наряженные пачками сигарет и сопровождающие танцем “парад отраслей” (80) штата.

Пока гостей развлекали в перерыве между таймами, сотрудники службы безопасности на полном ходу неслись в супермаркет, чтобы в срочном порядке организовать визит. Хозяева поля победили со счетом 21:7, и в пять часов вечера кортеж, к изумлению сотен покупателей, остановился у Квинстаунского торгового центра. Елизавета II и Филипп видели супермаркет впервые – до Британии это явление еще не докатилось, – поэтому визит заслуживал внимания не только спонтанностью, но и необычностью.

С любопытством антропологов и непринужденностью, которую в Британии они народу не демонстрировали совсем, Елизавета II и Филипп пятнадцать минут пожимали руки, расспрашивали покупателей и изучали содержимое магазинных тележек. “Как замечательно, что можно брать с собой детей” (81), – заметила Елизавета II, кивнув на маленькое сиденье тележки. Королеву и консорта потрясли не только ломящиеся от продуктов полки, но и разнообразие ассортимента, включающего одежду, канцелярские принадлежности, косметику и бытовую химию, даже костюмы для Хеллоуина. Ее величество с интересом рассматривала замороженные пироги с курицей, а герцог, попробовав крекеры с сыром, пошутил: “Мышиная радость!” (82) Прослушав рассказ про технологии заморозки, оба прошли через кассы с конвейерной лентой, заинтригованные объяснениями кассира Дэвида Ферриса. “Спасибо за экскурсию, – поблагодарила королева управляющего супермаркетом Дональда Д’Аванцо. – Мне очень понравилось”. Д’Аванцо признался позже, что “сильно перенервничал <…> Это было величайшее событие в моей жизни” (83).

В последний день пребывания (84) в Вашингтоне королева и Филипп совершили единственный за всю поездку частный визит – прокатились на кабриолете в Вирджинию, где королева осмотрела восемнадцать годовалых скакунов в Миддлбургском конноспортивном центре. Почти час она наблюдала за лошадьми и беседовала с владельцами и тренерами. Принимал Елизавету II спортсмен и филантроп Пол Меллон, знакомый и коллега по разведению чистокровных лошадей. Вечером он угощал гостей чаем в своем аппервильском имении с прилегающими четырьмя тысячами акров земли.

Гораздо более пышный прием ждал Елизавету II и Филиппа на следующее утро в Нью-Йорке. Королева пожелала исполнить еще одну мечту детства – увидеть Манхэттен с воды, “как на него и подобает смотреть” (85). “Ух ты!” (86) – воскликнула она, увидев с военного парома сияющие очертания Нижнего Манхэттена. Они напомнили ей “россыпь драгоценных камней” (87).

Вдоль улиц от Бэттери-парка до мэрии, а к северу до “Уолдорф-Астории” выстроилось 1,25 миллиона человек, размахивающих британскими и американскими флажками, кричащих “Привет, Лиз!” (88) и “Ура принцу Филу!” и запевающих “Боже, храни королеву!”. Проезжая по Уолл-стрит в лимузине Эйзенхауэра со стеклянным колпаком, королева и Филипп попали под настоящий дождь из телеграфных лент, конфетти и разорванных в клочья телефонных книжек. “Я и подумать не могла, что они так близко друг к другу!” (89) – изумилась Елизавета II, очутившись в каньоне из небоскребов.

На все про все – выполнить желаемое и намеченное и пожать три тысячи рук – было отведено всего пятнадцать часов (“для затравки” (90), по словам самой королевы). В темно-синем шелковом коктейльном платье и розовой бархатной шляпе она выступила с обращением к представителям восьмидесяти двух стран в Генеральной Ассамблее ООН. На шестиминутную речь, восхваляющую достойные начинания организации и призывающую участников продолжать борьбу за мир, двухтысячная аудитория откликнулась “громом бурных аплодисментов” (91). Потом Елизавета II отправилась на часовую экскурсию по выстроенной пять лет назад штаб-квартире ООН, полюбопытствовав в какой-то момент, как “не падает” (92) тридцатидевятиэтажное стеклянное здание Секретариата. Во время приема с участием делегатов Филипп побеседовал с советским послом Андреем Громыко о недавно запущенном спутнике, который королева упомянула в письме к Энтони Идену.

Королевская чета получила во временное пользование апартаменты в стиле Людовика XV на двадцать восьмом этаже “Башен Уолдорф” и присутствовала на двух трапезах в легендарном отеле – торжественном обеде на тысячу семьсот человек, организованном мэром Робертом Вагнером, и ужине на четыре с половиной тысячи гостей, устроенном обществами английско-американской дружбы – Союзом говорящих на английском языке и “Пилигримами Соединенных Штатов”. В промежутке ее величество любовалась “потрясающим видом” (93) со сто второго этажа Эмпайр-стейт-билдинг – в вечерних сумерках (еще одна особая просьба), когда “лиловеет вечернее небо, а в офисах еще горят огни и весь горизонт словно затянут огромными полотнами тончайшего кружева” (94), – как живописал британский автор Алистер Кук.

К началу грандиозного вечернего банкета в большом бальном зале напряженный график стал брать свое, что ощутила даже энергичная тридцатилетняя королева. На экранах кабельных телевизоров, установленных в шести смежных банкетных залах, гости могли лицезреть Елизавету II в восьмисантиметровой бриллиантовой диадеме и вечернем платье, переливающемся пастельными пайетками. Королеву не предполагается снимать за едой, однако именно так она предстала на экране – с вилкой в левой руке, угощаясь полосатым окунем (95) под соусом “шампань”, говядиной под трюфельным соусом, картофелем “бенье”, стручковой фасолью в миндальной панировке и уолдорфским ромовым савареном. Гости могли убедиться (96), как строго она следует застольному протоколу, за первыми двумя блюдами общаясь с соседом слева, бывшим американским послом в Британии Льюисом Дугласом, а после появления главного блюда переключаясь на соседа справа – председателя “Пилигримов” Хью Буллока.

“The New York Times” отметила, что “усталость королевы чувствовалась лишь во время произнесения речи <…> Она не пыталась выдавить улыбку <…> и, хотя запнулась всего раз, ее выдавал сам голос” (97). Несмотря на не самый бодрый вид, королева тепло поблагодарила обоих устроителей приема за напоминание об объединяющем Британию и Америку “языке и историческом наследии”, а также “сознательное стремление” не допустить, чтобы “любовь переросла в привычку”.

Тем же вечером ей пришлось выдержать еще одно мероприятие – Королевский бал Содружества на четыре с половиной тысячи персон в Арсенале Седьмого полка на Парк-авеню. Глава протокольной службы Уайли Бьюкенен восхищался тем, что, несмотря на усталость, королева восседала на пьедестале “прямая как штык, даже не касаясь спиной стула” (98). Уже далеко за полночь, направляясь с Филиппом к поданному лимузину, ее величество несколько раз останавливалась поговорить с ветеранами войны. Один из летчиков, ослепший на Первой мировой, попытался подняться с кресла-каталки в знак почтения. “Она мягко коснулась его плеча и попросила не вставать, – вспоминает Бьюкенен. – Задержавшись, она перекинулась с ним несколькими фразами, затем проследовала дальше”.

Бьюкенен разместил на полу автомобиля королевской четы подсветку, чтобы высыпавшие на улицы Манхэттена и Квинса толпы могли полюбоваться ослепительным блеском платья и диадемы Елизаветы II. Многие женщины в толпе были в халатах и бигуди. “Филипп, – сказала королева, – посмотри, сколько народу в пижамах. Я лично ни за что бы не вышла в ночной сорочке посмотреть на какую-то там коронованную особу!” (99)

В два часа ночи королева с Филиппом пересели на борт авиалайнера “Дуглас DC-7” “Семь морей” “British Airways”, готовясь к почти четырнадцатичасовому перелету домой. “Вы оба покорили американцев своим обаянием и обходительностью” (100), – написал Эйзенхауэр в своем прощальном письме высокопоставленным гостям.

Американские и британские газеты объявили состоявшийся визит “невероятным успехом” (101) и “потрясающим американским триумфом”. Больше всех ликовал премьер-министр Гарольд Макмиллан, который неделей позже своего суверена должен был лететь в Вашингтон на ряд встреч с Эйзенхауэром. Королева, писал Макмиллан в своем дневнике, “похоронила память о Георге III на веки вечные” (102). Однако британцы невольно почувствовали себя обделенными, читая об импровизированных вылазках и тем более о масштабных телетрансляциях. “Почему ее величество ожила только по ту сторону Атлантики?” (103) – вопрошала лондонская “Daily Herald”.

Выход Елизаветы II на телевидение был обдуманным шагом, и немалую роль в этом новом для королевы начинании сыграл ее супруг. Учитывая увлечение Филиппа техникой, стоит ли удивляться, что именно он сумел разглядеть потенциальную пользу телеэфиров для монархии? Еще в ноябре 1952 года он пророчески заметил, что радио и телевидение “вышли за рамки развлекательных диковинок” (104). Он первым из членов королевской семьи стал вести собственную телепередачу – документальный цикл о своем турне по странам Содружества, показывая снятый в поездке фильм.

С самой коронации Елизавета II с опаской относилась к бесцеремонному вмешательству телекамер. Своими опасениями она поделилась с Иденом в письме, отправленном перед визитом в Америку: “Хуже всего телевидение, но, наверное, когда привыкаешь, оно уже не так ужасно, как на первый взгляд” (105). Еще предыдущим летом она приняла решение впервые выступить с рождественским обращением по телевидению, а не по радио, изменяя ему как раз в двадцать пятую годовщину первого радиовыступления своего деда, короля Георга V. За несколько дней до отправки в Канаду она даже прорепетировала с телесуфлером в импровизированной студии Букингемского дворца. Режиссером выступал Филипп, который и уговорил королеву испытать (106) хитроумный прибор, зачитав свою старую речь. Сперва получилось слишком монотонно, но Филипп внес замечания, и речь зазвучала, по общей оценке, “живее” (107) – добавились улыбки и кивки в нужные моменты.

Канадская трансляция послужила генеральным прогоном перед прямым эфиром 25 декабря, однако Елизавета II все равно волновалась. На ее счету это было уже шестое рождественское обращение. С самого начала они готовились без правительственных “подсказок”, давая монарху возможность раз в год гарантированно обратиться к народу напрямую. Королева всегда подходит к этому наставлению с большой ответственностью, делая в нем упор на веру и чувство долга, внушая народу приверженность высоким идеалам и вдохновляя на благие начинания. Как правило, к речи прикладывают руку личные секретари, однако основная часть сочиняется не один месяц в тесном сотрудничестве с Филиппом и зачастую объединяется какой-то конкретной темой, связанной с событиями уходящего года.

В телевыступлении 1957 года Филипп принимал особенно активное участие (108) и даже привлек своего знакомого с BBC Энтони Крэкстона. Выбрав в качестве студии сандрингемскую Долгую библиотеку за отличную акустику, они поставили там маленький письменный стол на фоне стеллажа с рождественскими открытками и семейными фотографиями. Микрофон прятался в композиции из остролиста на столе, для съемки установили две телекамеры с суфлером.

Готовясь, королева не только тренировалась (109) читать ползущие по экрану крупные строки, но и посмотрела обучающий фильм, снятый диктором BBC Сильвией Питерс. Однако даже после трех репетиций Елизавета II признавалась одному из гостей на праздничном вечере для персонала в Виндзорском замке: “Мой муж, кажется, открыл секрет, как расслабляться перед камерой. А я по-прежнему волнуюсь, потому что для меня это все еще загадка” (110). За несколько дней до передачи (111) Крэкстон сорок пять минут репетировал с королевой текст строчку за строчкой.

Ее величество говорила семь минут (112), периодически поглядывая на лежащую перед ней стопку бумаг и переворачивая страницу. Время от времени она улыбалась краем губ и сжимала руки в ключевые моменты. Телевидение, говорила она, должно “приблизить ее к народу” и сделать ежегодное обращение к жителям Британии и стран Содружества “более душевным и личным”. В то же время она предупреждала о коварстве технических новинок, поскольку “все вокруг стремительно меняется”, вызывая у людей растерянность, “ведь непонятно, что хранить, а что выбросить, как воспользоваться благами нового, не растеряв то хорошее, что имелось в старом”.

Сами по себе “нововведения” не беда, продолжала она. “Беда в недальновидных людях, которые бездумно выбрасывают на свалку вековые идеалы, словно вышедшие из строя механизмы”. Чтобы поддержать оказавшиеся на грани исчезновения “основополагающие принципы”, потребуется, по словам королевы, “особое мужество <…> поднимающее нас на защиту всего правильного, всего истинного и искреннего. Нам понадобится мужество, помогающее противостоять незаметному действию яда цинизма и показать миру, что мы не боимся будущего”.

“Я не могу повести вас на бой, – подытожила Елизавета II. – Но я могу сделать кое-что другое. Подарить вам свое сердце, свою преданную любовь к этим древним островам и ко всем народам нашего братства наций”. Переходя к рождественским пожеланиям, она мельком посмотрела на мужа, стоящего за одной из камер (113), и улыбнулась зрителям сияющей улыбкой.

Выступление, согласно подсчетам, посмотрели тридцать миллионов человек, и пресса, особенно в Соединенных Штатах, провозгласила его достойной отповедью критикам, “пост-олтрингемской королевской речью” (114). По оценке “The New York Times”, Елизавета II держалась “естественно и свободно” (115). “Она продемонстрировала все свое обаяние, изящество и простоту, – писал лондонский обозреватель из “Daily Express”. – Я растрогался <…> до слез” (116). Гарри Трумэн назвал милым замечание о “недальновидных людях”: “До утраты идеалов еще далеко, но мы определенно начинаем о них забывать” (117).

Ни одно рождественское обращение за пять десятилетий не вызывало такого резонанса и не имело такого на удивление мрачного подтекста. “Окончательный вариант на самом деле принадлежит Филиппу” (118), – писал позже Крэкстон. Однако по сути это был результат обмена мнениями между королевой и ее супругом. Она всегда старалась высказывать только то, с чем была внутренне согласна, даже слово “очень” не произносила, если считала его лишним. Поэтому ее клятва в верности народу и призыв “подняться на защиту всего правильного” несомненно шли от сердца, как и глубокая духовность, которой было проникнуто выступление.

Год спустя правительство впервые разрешило сделать телетрансляцию церемонии открытия парламента. (Оно отказалось от телесъемок в 1957 году, когда королева объявила об инициированной Макмилланом и его министрами реформе – учреждении пожизненного пэрства, позволяющего женщинам заседать в палате лордов.) Открытие парламента, как одно из величайших британских торжеств, не менее зрелищно, чем любое событие королевского календаря, а значит, подходит для телевидения. Кроме того, оно напоминает о королевской роли “венца парламента”, собирая вместе палату общин, палату лордов и монарха, когда королева зачитывает правительственную законодательную программу.

Сама церемония построена на вековых традициях и ритуалах. Проводится она неизменно в помещении палаты лордов с ее богато украшенными сводами, витражами и вычурной резьбой.

Накануне церемонии из Тауэра в Букингемский дворец привозят имперскую церемониальную корону и церемониальный меч XVII века, чтобы королева привыкла к почти полуторакилограммовой тяжести на голове. Вечером она обычно садится за свой рабочий стол в этом подбитом фиолетовым бархатом венце, сверкающем тремя тысячами бриллиантов. Был год, когда дворецкий увидел (119) ее величество за разбором документов в короне и розовых домашних тапочках.

Утром церемонии запряженная лошадьми карета везет корону и меч, а также церемониальную шапку из алого бархата с горностаевой опушкой по Мэлл к зданию парламента. Вторая карета везет золотые булавы. Елизавета II называет эти символы королевской власти “рабочей экипировкой” (120) и следит за тем, чтобы лицевая часть короны, с огромным рубином “Черный принц” и бриллиантом “Куллинан II”, была обращена в карете вперед. “Главное – запомнить одно, – подмигнув, сказала она королевскому ювелиру Дэвиду Томасу перед его первой поездкой в Вестминстерский дворец с бесценным грузом. – Где лошади – там перед” (121).

В длинном белом платье, драгоценной цепи ордена Подвязки, длинных перчатках и бриллиантовой диадеме королева вместе с принцем Филиппом, как всегда облаченным в адмиральскую форму, следуют в Ирландской церемониальной карете с четверкой лошадей к Вестминстерскому дворцу в сопровождении гвардейской кавалерии. В Зале для облачений, расписанном фресками на сюжеты артуровских легенд, королева надевает пяти с половиной метровую мантию из алого бархата и корону.

Палата лордов, неизменно битком набитая, напоминает пеструю клумбу. На скамьях восседают пэры в красных мантиях с белой меховой оторочкой по вороту (в 1958 году их ряды впервые пополнились пятнадцатью пожизненными пэрами, в том числе четырьмя женского пола), военные в мундирах, духовенство в церковном облачении и послы во фраках. На большом красном пуфе, олицетворяющем “мешок с шерстью”, пытаются уместиться судьи в париках и черных мантиях.

Процессию возглавляют церемониймейстеры с диковинными средневековыми званиями вроде чрезвычайного герольда Мальтраверса, герольдмейстера Кларенсо и персеванта Красного дракона в расшитых золотом алых камзолах, штанах до колен и шелковых чулках. Вдоль пути следования процессии стоят охраняющие королеву лейб-гвардейцы в шлемах с плюмажем из лебяжьих перьев и знаменитые бифитеры в алых с золотом мундирах до колена, алых штанах, белых брыжах и черных тюдоровских шляпах.

Елизавета II в сопровождении четырех пажей и двух фрейлин, под руку с принцем Филиппом, величественно шествует по Королевской галерее в палату. Перед ней несут меч и церемониальную шапку, болтающуюся на длинном шесте, а возглавляют процессию, пятясь задом, два главных церемониймейстера – граф-маршал и лорд-обер-гофмейстер. Ровно в половине двенадцатого утра королева садится на позолоченный трон под золотым балдахином, а Филипп устраивается по левую руку от нее на таком же троне, но несколькими дюймами ниже.

“Черная булава” – чиновник, выступающий от лица королевы, проходит в палату общин, где перед его носом демонстративно захлопывают дверь в знак независимости нижней палаты. (Ни один монарх не переступал порог палаты общин с 1642 года, когда король Карл I, ворвавшись на заседание, попытался арестовать пятерых депутатов.) После трех громких ударов в дверь жезлом из черного дерева “Черную булаву” допускают в палату, где он велит депутатам “немедленно предстать перед ее величеством в палате лордов”. Депутаты парламента во главе с премьер-министром, кабинетом и лидером оппозиции встают за деревянным барьером у входа в палату лордов – их место там. Теснящиеся на пятачке в шесть на три с половиной метра политики несколько приземляют пышную церемонию, “выглядя, словно обвиняемые на суде” (122), как писал американский посол Дэвид Брюс.

Лорд-канцлер взбирается на помост и достает из красного шелкового мешка речь, написанную премьер-министром и кабинетом, которую вручает королеве. Ее величество старательно зачитывает законодательную программу правительства на предстоящий год – длится это не больше пятнадцати минут. “По-моему, я произнесла скучнейшую и зануднейшую речь в жизни, – делилась она с Пьетро Аннигони во время сеанса позирования после церемонии 1969 года. – Но что поделать, такой материал. Пытаешься добавить хоть чуточку эмоций, однако оживить этот текст человеку просто не под силу” (123). Не забудем и о короне, которая весит ровно столько, на сколько выглядит. Даже несколько часов спустя “шея по-прежнему не гнется” (124), – призналась Елизавета II однажды.

Речь 28 октября 1958 года, длившаяся две минуты десять секунд, оказалась одной из самых коротких и совпадала, кроме того, с убеждениями самой королевы, содержа общие места о сближении с Содружеством, поддержке ООН и Атлантического альянса. Королева говорила об историческом значении телетрансляции открытия парламента, позволяющей “многим миллионам моих подданных <…> наблюдать обновление парламентской жизни” (125). Она упомянула и о визите “с моим дорогим супругом” в Канаду, запланированном на следующее лето, а затем в Гану, провозгласившую в 1957 году независимость от Британии.

Однако перед тем, как отбыть в Гану, Филипп отправился еще в один визит доброй воли на борту “Британии”, посетив за четыре месяца Индию, Пакистан, Сингапур, Бруней, Борнео, Гонконг, Соломоновы острова, острова Гилберта и Эллис в Тихом океане, Панаму, Багамы и Бермуды. Вернулся он в конце апреля 1959 года, и немного погодя Елизавета II наконец снова оказалась в положении. Несколько лет спустя пошли слухи, будто принц Эндрю, появившийся на свет в результате этой беременности, был зачат как раз во время долгого вояжа Филиппа – от Генри Порчестера, близкого друга королевы и такого же увлеченного коннозаводчика. Однако, учитывая, что принц родился в середине февраля 1960 года, зачатие приходилось на май предыдущего года, когда королева и Филипп “почти не расставались” (126), согласно последующему расследованию Найджела Демпстера, автора колонки светских сплетен и покаянному инициатору тех самых слухов.

Как только беременность ее величества подтвердилась, Мартину Чартерису было выдано конфиденциальное поручение. “У меня будет ребенок, к появлению которого я уже довольно давно стремлюсь, – сообщила она помощнику личного секретаря. – Это значит, что я не смогу отправиться в Гану, как планировалось. Поэтому я поручаю вам поехать и объяснить ситуацию [президенту Кваме] Нкруме, но попросить его держать язык за зубами” (127).

Елизавета II с Филиппом продолжили тем временем свое шестинедельное путешествие протяженностью в пятнадцать тысяч миль по Канаде с посещением всех провинций и территорий. На совместное с Соединенными Штатами открытие морского пути Святого Лаврентия 26 июня чету Эйзенхауэр пригласили на ланч на борту “Британии”. Десять дней спустя королева и Филипп на четырнадцать часов прилетели в Чикаго, и президент снова предоставил им лимузин – на этот раз с открытым верхом. Мэр Ричард Дейли (128) расстелил красную дорожку через Лейк-Шор-драйв, представил Елизавете II своих семерых детей и провозгласил: “Чикаго ваш!” (129) Эйзенхауэр передал в письме королеве слова своего шофера, который “никогда не видел подобного воодушевления в толпе, выстроившейся вдоль улиц” (130).

Королева страдала от токсикоза, который умудрялась скрывать, хотя и пролежала в постели несколько дней во время путешествия по Юкону. Пресс-служба сослалась на легкое расстройство желудка, и, отлежавшись, ее величество продолжила визит. Через неделю после возвращения в Лондон 1 августа дворец официально объявил о беременности, и королева направилась в Балморал на ежегодный отдых.

Гарольд Макмиллан, отложивший выборы до возвращения королевы, использовал его как приманку, чтобы убедить Эйзенхауэра посетить Британию в рамках планируемого мирового турне. Премьер-министр понимал, что визит американского президента сильно повысит шансы его партии в предстоящей кампании. Узнав, что Эйзенхауэр колеблется, Макмиллан пустил слух, что “королева глубоко оскорбится” (131), если он обойдет Великобританию стороной. Поскольку ее величество не планировала возвращаться в Лондон, Эйзенхауэр принял приглашение провести два дня в Балморале.

28 августа принц Филипп встретил Айка, Мейми и их сына Джона в абердинском аэропорту и сопроводил в Балморал. Президент с компанией быстро подстроились под замковый распорядок, общаясь с королевской семьей и друзьями, среди которых был граф Уэстморлендский (132), лорд и леди Порчестер, а также Доминик Эллиот, сын 5-го графа Минто и друг принцессы Маргарет.

“Королева отлично ладила с Эйзенхауэром, – вспоминал Эллиот. – Президент был очень интересным человеком, отличным парнем и замечательно вписывался в компанию” (133). От охоты на куропаток Айк отказался, однако ее величество устроила для него пикник на берегу Лох-Мика и даже пожарила на решетке шотландские оладьи, вспомнив уроки виндзорской кухарки, полученные во время войны. Президент был так впечатлен, что попросил рецепт – Елизавета II выслала его через несколько месяцев, извиняясь за ингредиенты в расчете на шестнадцать человек. “Когда едоков меньше, я просто уменьшаю количество муки и молока”, – поделилась она советом, добавив, что “тесто нужно хорошенько взбить” (134).

Королева-мать устроила Эйзенхауэрам веселую коктейльную вечеринку в Беркхолле перед отъездом. Президент охарактеризовал визит как “во всех отношениях идеальный” (135) и отдельно поблагодарил королеву за прощальный подарок – куропаток, подстреленных на охоте. На следующий вечер он отужинал ими в Чекерс-Корте с премьер-министром.

Макмиллан и тори одержали полтора месяца спустя убедительную победу на всеобщих выборах. Премьер-министр написал королеве, которая тогда была почти на шестом месяце беременности, что ей нет необходимости возвращаться в Лондон досрочно. В том году она пропустила из-за своего положения церемонию открытия парламента, и речь вместо нее зачитал лорд-канцлер.

Несмотря на вынужденную необходимость отложить визит ее величества в Гану, в конце ноября в качестве представителя королевы туда отправился Филипп – отчасти чтобы успокоить Нкруму, глубоко огорченного срывом приезда суверена. Филипп произнес за шесть дней восемь речей (136), посвященных пропаганде академических свобод в университетах, содействию научным исследованиям и привлечению молодежи в медицинские профессии. Похвала “великому национальному пробуждению” (137) страны была встречена одобрительно, и Филипп обещал вернуться в 1961 году уже с супругой.

На седьмом месяце беременности королева временно отстранилась от своих официальных обязанностей. Однако оставалось одно незаконченное дело, требующее завершения. Когда Макмиллан приезжал в Сандрингем в начале января 1960 года, королева сообщила, что хотела бы пересмотреть вопрос с фамилией, который не давал покоя ее мужу с тех самых пор, как в 1952 году она решила предпочесть Виндзоров Маунтбеттенам. “Королева попросту хочет (имея на то полное право) сделать приятное мужу – которого безумно любит, – писал премьер-министр в своем дневнике. – Но мне не нравится <…> грубость принца по отношению к ней из-за этих разногласий” (138). Дальше следует загадочная фраза: “Я никогда не забуду, что она рассказала мне тем воскресным вечером в Сандрингеме”.

Вскоре после этого разговора Макмиллан отбыл с визитом в Африку, оставив решение щекотливой семейной проблемы ее величества на Рэба Батлера, своего заместителя, и лорда Килмура, исполняющего в качестве лорда-канцлера роль главы судебной системы страны. 27 января Батлер отправил Макмиллану в Йоханнесбург телеграмму, сообщая, что королева “твердо намерена” (139) изменить решение в пользу Филиппа. Однако есть свидетельство, что Батлер сообщил по секрету одному знакомому, будто Елизавета II “была в слезах” (140).

В ходе совещаний с личными секретарями и министрами была принята формула, по которой королевская семья по-прежнему будет называться “домом и династией Виндзоров”, однако “некоролевские потомки” (141) Елизаветы II – начиная с внуков, которым не положено обращение “королевское высочество”, – получат фамилию Маунтбеттен-Виндзор. Прямые наследники, включая всех королевских детей, останутся Виндзорами. Казалось бы, никаких разночтений, однако тринадцать лет спустя принцесса Анна по наущению Дики и принца Чарльза (142) нарушит порядок, расписавшись в день своей свадьбы как Маунтбеттен-Виндзор.

Елизавета II призналась Макмиллану, что этот компромисс для нее “как гора с плеч” (143). В своем официальном заявлении от 8 февраля она объявила, что “на королеву это долго давило, и решение выстраданное” (144). 19 февраля 1960 года она родила в Букингемском дворце своего второго сына, и радостную весть встретила собравшаяся у ограды ликующая толпа. Как любящая жена, Елизавета II назвала мальчика в честь отца Филиппа, которого тот потерял пятнадцать лет назад.

...

Макмиллана восхитил “решительный блеск ее прекрасных глаз”.

Елизавета II со своим третьим премьер-министром Гарольдом Макмилланом в Оксфордском университете. Ноябрь 1960 года. © Popperfoto/Getty Images

Глава седьмая Новые начинания

За два месяца до собственного тридцать четвертого дня рождения Елизавета II произвела на свет третьего ребенка. В отличие от первых лет брака, когда родились Чарльз и Анна, теперь у нее имелись королевские обязанности, посягающие на “декретный отпуск”. “Долг для нее был превыше всего, решительно всего, – вспоминал помощник личного секретаря сэр Эдвард Форд. – Вот начинаются роды, мы знаем, что какое-то время ее не увидим. Однако проходит какой-то мизерный срок, то ли сутки, то ли двое суток, и она как ни в чем не бывало просит прислать ей новые документы, если уже поступили” (1).

Эндрю Альберту Кристиану Эдварду, номеру второму в очереди на британский престол, едва исполнилась неделя от роду, когда все внимание перетянула на себя двадцатидевятилетняя принцесса Маргарет, объявив о помолвке со своим ровесником, знаменитым фотографом Энтони Армстронг-Джонсом. Сестра королевы, пережившая горькое разочарование после неудачного романа четырехлетней давности с Питером Таунсендом, стала заметной фигурой в лондонском бомонде. Ее прически менялись в зависимости от настроения, а роскошные изгибы облачались в откровенные наряды ярких цветов. (Нэнси Митфорд, ужаснувшись ее неаристократичным туфлям с открытым носком, назвала ее “Пигмейка-пальцы-наружу” (2).) Заядлая курильщица, Маргарет прославилась своими двадцатипятисантиметровыми мундштуками и любовью к виски “Феймос Граус”, которым частенько злоупотребляла.

Если королева вовлекала людей в беседу, то принцесса Маргарет атаковала их своим “манерным мурлыканьем” (3), как описал ее выговор директор музея Рой Стронг. Она гораздо строже относилась к формальностям, чем королева, отвергая даже друзей, если они невольно нарушали протокол словом или жестом. “Только попробуйте пропустить “королевское” в “вашем королевском высочестве”, она вас в клочки порвет, – свидетельствовал один из ее знакомых. – Высочеств полным-полно в арабских странах. А я – королевское высочество” (4). В фильме “Королева” с Хелен Миррен есть вполне правдоподобный момент, когда Елизавета II говорит: “Я не измеряю глубину реверансов, этим занимается сестра” (5).

С 1953 года принцесса Маргарет наслаждалась затянувшейся подростковой вольницей под материнским крылом в Кларенс-Хаусе, отсыпаясь по утрам после позднего возвращения с вечеринок (оборачивающегося неудобствами для других гостей, не смеющих уйти раньше августейшей особы). Смущая знакомых, Маргарет могла нагрубить матери, например раскритиковав угощение на устроенном ею ланче, или бесцеремонно переключить телевизор на другой канал. “Не волнуйся, – успокаивала королева-мать свою подругу Пруденс Пенн, обеспокоенную хамским поведением Маргарет. – Я к этому привыкла” (6).

Королева тоже прощала сестре ее выходки, даже когда Маргарет на полтора часа опоздала в Букингемский дворец на празднование десятой годовщины царствования. “Чувствовалось, что сестра совершенно не считается с королевой и не в самом лучшем свете представляет монархию, – высказалась Патриция Брейберн. – Королева предпочитала разбираться с ней наедине, помогая сестре необходимой поддержкой и, возможно, советом, который, скорее всего, пропадал зря” (7).

Однако Маргарет могла быть и ласковой, и любящей – проявляя “редкостную кротость”, замеченную Питером Таунсендом, – а также доброй и заботливой, особенно с больными. Она увлекалась театром и исполнительским искусством, прежде всего балетом. Друзей она пленяла остроумием и живостью, подкрепленными проницательностью.

Влюбленность Маргарет в Тони Армстронг-Джонса королева восприняла с облегчением, поскольку желала сестре прежде всего счастья. Избранник не принадлежал к аристократии, однако имел довольно высокое происхождение. Его отец, Рональд Армстронг-Джонс, был барристером с глубокими валлийскими корнями, а красавица-мать Анна Мессель происходила из семьи богатых банкиров, заработавших состояние в Германии еще до переезда в Лондон и перехода из иудаизма в христианство (на этот генеалогический факт королевская семья предпочла закрыть глаза). Армстронг-Джонсы развелись, когда Тони было всего пять лет, и его мать обрела аристократический статус, выйдя за графа Росса. Итонское и кембриджское образование открыло Тони двери в аристократические круги, где он находил клиентов для своего растущего фотографического бизнеса.

Он был выше миниатюрной Маргарет на несколько дюймов, хорош собой, покорял ослепительной улыбкой и слегка прихрамывал после перенесенного в шестнадцать лет полиомиелита. Обаятельный и утонченный, он не терялся ни среди грубоватой богемы, ни в рафинированной атмосфере королевского двора. Кроме того, он мог потягаться с Маргарет в остроумии и разделял ее любовь к светской жизни. Неудивительно, что к нему прониклись симпатией и королева-мать, и Елизавета II, которая перед свадьбой предложила ему графский титул. Сперва он отказался, однако принял подарок год спустя и стал графом Сноудоном (в честь высочайшей горы Уэльса) в преддверии рождения их с Маргарет первенца Дэвида, обеспечив персональный титул – виконт Линли – племяннику королевы, который в противном случае остался бы мистером Армстронг-Джонсом.

Елизавета II не жалела средств для молодых. За два дня до свадьбы они с принцем Филиппом дали пышный бал в Букингемском дворце, где “все вокруг” – по свидетельству Ноэля Кауарда – “дышало роскошью и помпезностью” (8).

День свадьбы – пятница 6 мая 1960 года – выдался ослепительно солнечным. Над Мэлл трепетали на ветру белые полотнища с вышитым золотым вензелем “А и М”, около ста тысяч человек выстроились вдоль дороги к Вестминстерскому аббатству, словно “бесконечная цветущая изгородь, – писал Кауард. – Полицейские улыбались, гвардейцы сияли, воздух был напоен восторгом и волшебством весны” (9).

Маргарет напоминала сказочную принцессу в изысканно простом платье из белой шелковой органзы – номинально творении Нормана Хартнелла, однако по сути смоделированном Тони. Почти восьмисантиметровая Полтиморская бриллиантовая диадема прикрывала шиньон и служила креплением для длинной фаты из шелкового тюля. Принц Филипп повел свояченицу к алтарю, где ее ждал “бледный и слегка дрожащий” (10) Тони. За невестой шли восемь подружек в возрасте от шести до двенадцати лет во главе с девятилетней принцессой Анной в белых шелковых платьях до пола.

Ноэль Кауард, глядя на элегантную королеву в светло-голубом платье и жакете-болеро в тон, пытался понять, чем вызвана ее “хмурая гримаса” – “недовольством или попыткой скрыть печаль” (11). Внимательные наблюдатели пришли к выводу, что такое выражение появляется у ее величества при попытке подавить сильные эмоции. “Когда она чем-то сильно взволнована и пытается взять себя в руки, она похожа на грозовую тучу” (12), – писал лейборист Ричард Кроссман.

Как и все королевские торжества, празднество организовывал герцог Норфолкский, а BBC впервые устроила трансляцию с королевской свадьбы. Стеклянная карета – традиционный экипаж для королевских невест в последние полвека – доставил улыбающихся молодоженов в Букингемский дворец, где состоялся свадебный обед на сто двадцать из двух тысяч присутствовавших в аббатстве гостей. Для полуторамесячного свадебного путешествия королева предоставила сестре и зятю яхту “Британия”. Свадебные расходы в размере двадцати шести тысяч фунтов (13) взяла на себя королева-мать, которую, в свою очередь, щедро субсидировала Елизавета II, при том что оплата свадебного путешествия (шестьдесят тысяч фунтов) легла на правительство Макмиллана (14). После возвращения в Лондон Маргарет и Тони переехали в предоставленные королевой двадцатикомнатные апартаменты на четырех этажах Кенсингтонского дворца. Ремонт обошелся (15) в восемьдесят пять тысяч фунтов, пятьдесят тысяч из которых предоставило (16) Министерство общественных работ на восстановление здания после бомбардировок времен войны.

В 1960 году королева отказалась на время младенчества своего третьего ребенка от заграничных путешествий, однако в остальном исполняла официальные обязанности в полном объеме, получая от Макмиллана неиссякаемый поток писем и циркуляров, в основном на тему внешней политики. К еженедельным встречам премьер-министр готовил четкую повестку дня, “помогающую ее величеству обдумать и сформулировать возможные вопросы” (17), – писал биограф премьера Алистер Хорн. Макмиллан проникался все большим уважением к королеве, наблюдая “прилежание, с которым она обрабатывает огромный вал поступающих документов, и примечательное – для такого недолгого срока на троне – накопление политического опыта” (18).

Во время африканской поездки в начале 1960 года Макмиллан заявил белому южноафриканскому парламенту, что “на Африканском континенте дует ветер перемен, и, нравится нам или нет, рост национального самосознания – это политическая данность” (19). Не прошло и месяца, как южноафриканская полиция расстреляла шестьдесят семь протестантов в Шарпвилле, а на проводимой раз в два года Конференции глав Содружества в Лондоне наметилась угроза раскола по вопросу апартеида.

После десяти дней ожесточенных споров Макмиллан составил коммюнике, в котором пытался примирить и черных, и белых руководителей африканских государств. “Официальный текст слаб, – признавался он королеве, – но хотя бы имеет шансы быть принятым <…> По крайней мере, он на какое-то время удержит Содружество от развала” (20). Однако Южная Африка последовала дальше по пути сепаратизма, и в октябре 1960 года белое население с огромным перевесом проголосовало за упразднение монархии и провозглашение белой республики.

Одним из краеугольных камней внешней политики Макмиллана была кампания за вступление Британии в Общий рынок (европейскую зону свободной торговли, охватывающую Францию, Западную Германию, Италию, Бельгию, Люксембург и Нидерланды), от которого всецело зависело экономическое будущее страны. Самой влиятельной фигурой в этом вопросе выступал французский президент Шарль де Голль, которого предстояло убедить, что Соединенное Королевство настроено на полноценное партнерство, поскольку тот подозревал, что Британия гораздо теснее связана с Содружеством и Соединенными Штатами, чем с Европой. К помощи в переговорах Макмиллан привлек королеву, которая взяла на себя роль хозяйки пышного трехдневного государственного визита для де Голля с супругой.

Дважды в год с самого начала царствования Елизавета II принимала глав государств в Букингемском дворце в соответствии со строгими протокольными и церемониальными правилами. (Позже, в 1960-х, в качестве альтернативного помещения для приемов добавился Виндзорский замок.) Государственные визиты составляли существенную часть королевских обязанностей, и ее величество, славившаяся гостеприимством, окружала одинаковой заботой и вниманием лидеров больших и маленьких стран. Руководителя, которому надлежало оказывать почести, выбирало британское правительство, однако только королева могла подтвердить приглашение.

Визиты, как правило, длились три дня, главу государства селили в самых роскошных покоях Букингемского дворца – шестикомнатных Бельгийских покоях на первом этаже с видом на сад. По заведенному порядку прием начинался с торжественной встречи (обычно во вторник) с почетным караулом и марширующим оркестром, после чего гостя везли в экипаже во дворец на ланч с королевской семьей. После обмена подарками ее величество демонстрировала в картинной галерее королевские сувениры, представляющие интерес для высокопоставленного визитера. Вечером в дворцовом бальном зале устраивался торжественный банкет примерно на сто шестьдесят персон. В следующие два дня высокий гость встречался с правительственными функционерами и представителями бизнеса, а на второй вечер давал “ответный” обед в честь Елизаветы II и принца Филиппа.

Для французского президента британское правительство повысило градус причитающейся гостю помпезности и роскоши – “чтобы потрафить тщеславию де Голля” (21). К зрелищному проезду 5 апреля в открытой карете с королевой и торжественному банкету с цветистым тостом ее величества добавились фанфары от дворцовой кавалерии перед обращением де Голля к палате лордов и палате общин в Вестминстерском зале, гала-представление в “Ковент-Гардене” и фейерверк над дворцом. Де Голль, который из-за своей склонности к обрывочным, эллиптическим фразам был довольно сложным собеседником, нашел Елизавету II “эрудированной, хорошо разбирающейся в людях и ориентирующейся в событиях. Никто так близко к сердцу, как она, не принимает заботы и проблемы нашей бурной эпохи” (22). Насчет Британии и Общего рынка он скромно умолчал.

В начале 1961 года королева возобновила путешествия, отправившись вместе с Филиппом в пятинедельное турне по Индии, Пакистану, Непалу, Ирану, Кипру и Италии и пропустив первый день рождения принца Эндрю. Вскоре после возвращения ее величества в начале марта Макмиллан поделился с ней соображениями о новой президентской чете Америки – Джоне Фицджеральде Кеннеди и его блистательной молодой жене Жаклин. С Джеком Англия была уже знакома, поскольку до Второй мировой его отец Джозеф Кеннеди служил послом Соединенных Штатов при дворе святого Якова (так официально титуловался американский посланник в Британии). Ни один современный американский президент ни до, ни после не имел таких тесных связей с Британией, как Джек Кеннеди.

Будучи почти на десять лет старше Елизаветы II, Джек в конце 1930-х уже учился в колледже, а Елизавета была еще ребенком, поэтому друг с другом их не знакомили. Однако она видела Джо Кеннеди с женой Розой во время их визитов в Виндзорский замок и Букингемский дворец. Королева рассказывала канадскому премьер-министру Брайану Малруни о теплых чувствах, которые питала к матери Джона Кеннеди, приведя в качестве примера случай, когда в связи со смертью родственника их с Маргарет бросили одних в маленькой комнатушке, пока родители принимали высокопоставленных лиц. “Только Роза Кеннеди зашла к ним в комнату развлечь беседой, – передает Малруни. – Остальные гости оставили их без внимания, и королева помнит об этом спустя сорок лет!” (23)

Джо Кеннеди не отличился как посол и прослужил всего два года, пока Франклин Рузвельт не отозвал его в ноябре 1940-го. Кеннеди заискивал перед нацистами и заслужил презрение британцев, когда во время Лондонского блица [17] отсиделся в загородной резиденции. Позорное поведение отца “въелось в душу” (24) Кеннеди-младшего, по мнению друга президента, философа Исайи Берлина. Однако юношеские воспоминания об Англии не оттолкнули Кеннеди, а, напротив, усилили его любовь к этой стране и ее руководителям – прежде всего к Уинстону Черчиллю, которого он считал “величайшим человеком на своем жизненном пути” (25).

Макмиллан терпеть не мог Джо Кеннеди и поначалу настороженно относился к его сыну, опасаясь, что тот окажется “молодым наглым ирландцем” (26) и “темной лошадкой” (27), будет “упрямым, обидчивым, безжалостным и неразборчивым в связях”. Однако племянник Дороти Макмиллан, Билли, маркиз Хартингтонский, был женат на сестре Джека Кеннеди Кэтлин [18] , и это подстегивало любопытство Макмиллана.

Тем не менее за две первые встречи с Кеннеди в марте и апреле 1961 года шестидесятишестилетний премьер-министр проникся мгновенной симпатией к сорокатрехлетнему президенту. “Нам удалось побеседовать (наедине) свободно и открыто, – писал позже Макмиллан, – и посмеяться (что существенно) над нашими советниками и самими собой” (28). Королеве он докладывал, что Кеннеди “окружил себя высокообразованными людьми” (29).

По предложению Кеннеди, Макмиллан назначил британским послом в Соединенных Штатах сорокадвухлетнего сэра Уильяма Дэвида Ормсби Гора, знакомого Джека еще с довоенных времен и кузена Билли Хартингтона. Кроме того, сестра Гора Кэтрин была замужем за сыном Макмиллана Морисом, еще больше скрепляя эти “особые отношения в рамках особых отношений” (30). Кеннеди назначил своим послом в Британии шестидесятитрехлетнего Дэвида Брюса, заслуженного ветерана дипломатического корпуса, который прежде возглавлял посольства во Франции и Западной Германии. Первая жена Брюса, Алиса, была сестрой Пола Меллона, ближайшего друга королевы в американских скаковых кругах. Вольготно чувствующий себя и в брюках гольф на стрелковом поле, и в бриджах для верховой езды на псовой охоте, Брюс отлично вписывался в круг общения королевы. Заслуживший среди ровесников славу “профессионального функционера” (31), он завоевал доверие и старших придворных, и политиков высокого ранга, и продержался в должности восемь лет – рекордный срок для американского посла в Лондоне.

В июне 1961 года президентская чета прибыла в Лондон, поразив перед этим воображение французов во время краткого парижского визита, а Джону пришлось выдержать переговоры с непредсказуемым и непробиваемым Никитой Хрущевым во время двухдневной встречи в Вене, после которой в холодной войне между Соединенными Штатами и Советским Союзом наметилось резкое потепление. Визит в Лондон был обозначен как частный, с целью присутствовать на крещении племянницы Джеки, дочери Ли Радзивилл и ее мужа Стаса, однако на самом деле Джек хотел поделиться с Макмилланом итогами переговоров с Хрущевым. Премьер-министр докладывал позже королеве, что Кеннеди “был совершенно ошарашен непробиваемостью и варварством русского генсека” (32).

Вечером после крещения королева и принц Филипп устроили ужин для четы Кеннеди в Букингемском дворце – американским президентам не доводилось обедать там с 1918 года, когда король Георг V принимал Вудро Вильсона. Хозяева дворца “устроили роскошный прием в прекрасных покоях” (33), – писал после Дэвид Брюс. Однако тридцатилетняя первая леди, восемью годами ранее с искренней непосредственностью описывавшая коронацию, теперь робела перед тридцатипятилетней королевой, которую сочла “довольно замкнутой” (34). “Похоже, я ей совсем не нравилась, – поведала Джеки писателю Гору Видалу. – Филипп был милым, но нервничал. Они казались совершенно чужими друг другу”.

Точно так же первая леди откровенничала с фотографом Сесилом Битоном. Признав, что “они все были невероятно добры и милы” (35), Джеки сообщила, что “ее не впечатлили ни цветы, ни обстановка апартаментов Букингемского дворца, ни темно-синее пышное фатиновое на бретельках платье королевы, ни ее скучная прическа”. По словам первой леди, “королева оттаяла только раз”, когда Джеки пожаловалась на тяготы и напряжение канадского визита, а Елизавета II подмигнула ей заговорщицки и утешила загадочной фразой: “Со временем приноравливаешься, и становится легче” (36).

Несколько месяцев спустя, во время отложенного ранее государственного визита в Гану, Елизавета II неожиданно продемонстрировала характер. Сразу после обретения независимости от Британии в 1957 году президент Кваме Нкрума показал себя просвещенным руководителем, блюстителем западных политических и деловых интересов и приверженцем многорасовости. Его жена-египтянка (37) была из христиан-коптов, среди верховных сотрудников его администрации имелись англичане – в частности, капитан армии в качестве секретаря и женщина, работавшая у него ассистенткой и переписчицей.

Однако за два года, прошедших с отложенного визита королевы, Нкрума превратился в диктатора, который вверг страну в “тиранию и коррупцию” (38) (по отзыву Черчилля), отправляя за решетку без суда и следствия сотни участников оппозиции, высылая британских чиновников и советников, выступая против Британии в своих речах. Настораживало также, что, побывав в сентябре 1961 года с визитом в Москве, Нкрума начал склоняться к альянсу с Советским Союзом и возможному выходу из Содружества.

Несмотря на ощутимо накаляющуюся в свете демонстраций, рабочих волнений и угроз в адрес Нкрумы обстановку, Макмиллан посоветовал королеве не отменять планирующийся на середину ноября приезд. В то же время он подстрекал Кеннеди расстроить планы Советского Союза насчет Ганы предложением спонсировать постройку гидроэлектростанции Акосомбо, однако американский президент пока тянул с решением. Британский парламент и отдельные представители прессы призывали Елизавету II отменить поездку. Черчилль писал Макмиллану о “растущем беспокойстве за безопасность ее величества, а также опасениях, что ее визит может быть воспринят как одобрение откровенно авторитарного режима” (39). Макмиллан ответил в тот же день, что “королева желает ехать. С ее отважным характером это неудивительно” (40).

Саму Елизавету II до глубины души раздражало давление со стороны “малодушных депутатов и прессы” (41). “Как я буду выглядеть, если испугаюсь и пойду на попятную, а Хрущев потом приедет и получит в Гане теплый прием?” (42) Она не изменила точку зрения даже после взрывов в Аккре, прогремевших за пять дней до ее визита.

Она покорила Нкруму, с которым ее фотографировали танцующей на торжественном балу, и очаровала ганскую прессу, назвавшую ее “величайшим в мире социалистическим монархом” (43). Народ Ганы “полюбил ее всем сердцем – буквально голову потерял, – заявила диктор BBC Одри Рассел. – Она сидела в кабриолете рядом с Нкрумой <…> совершенно невозмутимая. Само спокойствие. Высоко поднятая голова, никаких лишних улыбок – все как надо” (44). Впоследствии Елизавета II поразительно метко охарактеризовала Нкруму в письме к своему другу Генри Порчестеру, удивляясь, “насколько запутанны его представления об остальном мире и насколько наивны и тщеславны личные и государственные амбиции”, ужасаясь “его недальновидности” и неспособности “заглянуть чуть дальше отмеренного ему жизненного срока” (45).

После возвращения Елизаветы II в Лондон в конце ноября Макмиллан позвонил Кеннеди и заявил: “Я рисковал своей королевой. Теперь вы должны рискнуть своими деньгами!” (46) Кеннеди согласился ответить “храбростью на храбрость” (47), и менее чем через две недели объявил о решении США финансировать строительство гидроэлектростанции Акосомбо. Опасения насчет выхода Ганы из Содружества поутихли.

С Джеком Кеннеди королеве больше встретиться не довелось, хотя Джеки и Ли были в Лондоне проездом в марте 1962 года, возвращаясь в Штаты из Индии и Пакистана. На этот раз Елизавета II устроила для сестер-американок (48) торжественный обед в Букингемском дворце с Макмилланами, Эндрю Девонширом (11-м герцогом), Майклом Адином, дворцовым экономом Патриком Планкетом и другими гостями. В отличие от предыдущего визита первая леди и королева прониклись друг к другу симпатией. “Было очень приятно увидеться с миссис Кеннеди, – писала Елизавета II Джеку. – Надеюсь, ее пакистанский подарок [гнедой мерин по кличке Сардар, полученный от президента Мухаммеда Айюб Хана] окажется хорошим – передайте ей, пожалуйста, что мой пакистанец совсем распоясался, скача с детскими пони на праздниках, надеюсь, ее конь окажется спокойнее!” (49)

Весной принцу Чарльзу, окончившему Чим, настала пора переходить на следующую школьную ступень. В апреле пятнадцатилетнего подростка перевели в Гордонстоун. Филипп еще больше уверился в мысли, что строгий уклад его альма-матер поможет робкому, погруженному в себя сыну закалить характер и сделает его более стойким. Он считал, что мальчик должен “понять, из какого теста он сделан; обрести себя или хотя бы в общих чертах определить свои способности” (50). Юноша, преодолевший себя, “отличается от других, у него глаза горят”, – считал Филипп. Причина этих отличий – осознание, что “он справился”, что “страшно лишь поначалу, а теперь он знает, что себе можно доверять и не пасовать перед трудностями”.

Однако, как и в случае с Чимом, Филипп принимал желаемое за действительное, перенося на сына собственный удачный опыт обучения в Гордонстоуне, и ни Елизавета II, ни ее мать не могли его разубедить. Королева-мать ратовала за Итон как за облегченный вариант с привычной для Чарльза аристократической средой. Но Филиппа не устраивала его близость к Виндзорскому замку и Лондону с вездесущими репортерами желтой прессы. Кроме того, как модернизатор он видел несомненные преимущества погружения сына в более эгалитарную и разнообразную среду, чем итонская с ее укоренившимися аристократическими традициями.

Чарльз отбыл пятилетний “тюремный срок” (51), как он называл его впоследствии, в Северо-Восточной Шотландии, где условия оказались еще суровее, чем в Чиме. К шортам в холод, утренним пробежкам, холодному душу и открытым в любую погоду окнам добавились постоянные невыносимые издевательства. Чарльз писал родителям, что “здесь просто ад, особенно по ночам” (52), когда соседи по спальне закидывают его тапками и подушками или “налетают на меня с разбега и бьют что есть силы”. Он умолял забрать его домой, однако отец отвечал, что испытания закаляют.

Единственной отдушиной для Чарльза были поездки в Балморал, точнее, в Беркхолл, к любящей и заботливой бабушке, разделявшей его увлечение искусством и музыкой. Но даже там “за три-четыре дня до отъезда в школу он ходил мрачнее тучи, – вспоминает друг семьи Дэвид Огилви, 13-й граф Эрли. – Он ненавидел возвращаться в Гордонстоун” (53).

Как раз после окончания королевского отпуска в Балморале в октябре того года мир на тринадцать дней замер на волосок от ядерной войны, когда между Соединенными Штатами и Советским Союзом разгорелся конфликт из-за размещения ядерных ракет на Кубе. Королеву держал в курсе происходящего Макмиллан, который находился в тесном контакте с Кеннеди. Ракетный кризис еще больше укрепил британско-американские связи. Кеннеди руководствовался советами Дэвида Ормсби-Гора в ключевых тактических решениях, например относительно протяженности блокадного периметра, а Макмиллан получил совещательный голос.

За семь лет пребывания Макмиллана в должности премьера у него с королевой сложились теплые отношения, проникнутые взаимопониманием и уважением. Не умаляя своего достоинства, он относился к Елизавете II с подобающим почтением, как прежде Черчилль. “Она любит свои обязанности и хочет быть королевой, а не марионеткой” (54), – писал он. Особое восхищение ее величества заслужили усилия Макмиллана, направленные на стабилизацию обстановки в Содружестве. Королева умела поддержать премьера добрым словом, выражением восхищения или сочувствия, но в 1963 году ей пришлось пустить в ход весь свой эмоциональный арсенал.

В январе она вместе с премьер-министром огорчалась, когда де Голль, пользуясь своей властью, не пустил Британию на Общий рынок. Вскоре после этого королева с Филиппом отправились на борту “Британии” в очередной масштабный тур по тихоокеанским странам Содружества, включая Австралию и Новую Зеландию. Мартовский Лондон встретил их по возвращении бурным постельным скандалом, угрожающим крахом макмиллановского правительства. Военный министр Джон Профьюмо вступил в связь с “известной в Лондоне девушкой по вызову” (55) Кристин Килер, состоявшей одновременно в любовницах у советского военного атташе, что дало основание подозревать ее в шпионаже и “политической дискредитации” (56) “распущенного и развратного” правительства, как выразился советник Кеннеди Артур Шлезингер.

Поначалу Профьюмо отрицал свою связь с Килер и перед Макмилланом, и перед палатой общин, однако в июне вынужден был с позором уйти в отставку, покаявшись во лжи. Макмиллану пришлось признать себя перед парламентом жертвой “отвратительного обмана” (57), который Дэвид Брюс назвал “прискорбным и крайне тревожным звонком” (58). Брюс опасался, что доверие к Макмиллану “теперь катастрофически подорвано” (59).

Королеве премьер-министр отправил письмо, в котором выражал “глубочайшее сожаление по поводу недавних событий” (60) и извинялся за “несомненный урон, нанесенный ужасным поступком одного из министров ее величества”, добавляя, что “разумеется, не имел ни малейшего представления о двойной жизни” Профьюмо и его окружения. Елизавета II ответила “трогательными утешениями <…> и сочувствием своему премьер-министру, переживающему трудные времена” (61), как охарактеризовал ее письмо Алистер Хорн.

Профьюмо удалился с государственной арены и всю оставшуюся жизнь тихо трудился на благо бездомных и неимущих. Годы спустя с ним негласно подружилась премьер-министр Маргарет Тэтчер, которая, восхитившись его скромным и благородным трудом, на свое семидесятилетие в “Кларидже” в 1995 году усадила его рядом с Елизаветой II. Дворец одобрил (62) это почетное место, отражая тем самым терпимость королевы и умение прощать ошибки. Разделяя уважение Тэтчер к его добрым делам, Елизавета II вела с реабилитированным Профьюмо “оживленную беседу” (63), как свидетельствует Чарльз Пауэлл, барон Пауэлл Бейсуотер, один из старших советников Тэтчер.

Как и опасался Дэвид Брюс, поступок Профьюмо серьезно ударил по Макмиллану, который в сентябре 1963 года сообщил королеве, что собирается к следующим выборам, выпадающим на будущий год, оставить руководство партией. Менее чем через месяц, 10 октября, сраженный острейшим приступом простатита, он был увезен на срочную операцию по удалению, как предполагалось, злокачественной опухоли. Операция прошла успешно, опухоль оказалась доброкачественной. Тем не менее Макмиллан впал в панику, как когда-то Иден, и решил подать в отставку немедля – королеве пришлось прервать отпуск в Балморале и вернуться в Лондон.

На следующей неделе разыгралась драма, бросившая тень и на Елизавету II: Макмиллан строил козни против своего заместителя Рэба Батлера, не желая видеть его своим преемником. Путем немыслимых манипуляций Макмиллан оставил за собой право окончательного решения по итогам переговоров с четырьмя кандидатами, которые он вел, лежа в больнице короля Эдуарда VII. Его выбор пал на шестидесятилетнего министра иностранных дел 14-го графа Хьюма, которому была обеспечена наибольшая поддержка в Консервативной партии. Для укрепления своих позиций он провел опрос в кабинете министров, из которых десять высказались за Хьюма, три – за Батлера, и по трое за оставшихся двух кандидатов. Тем не менее на поддержку рядовых членов партии нельзя было полагаться так же твердо.

Прикованный к постели после операции, Макмиллан отослал во дворец прошение об отставке и через Майкла Адина договорился о последней аудиенции с королевой в больнице. Утром 18 октября 1963 года дворец объявил об уходе премьер-министра с должности. Вслед за этим ее величество в ярко-зеленом пальто и шляпе выехала в больницу. Койку Макмиллана выкатили в зал заседаний, и вид у больного был не самый презентабельный: старый коричневый свитер поверх белой шелковой сорочки, катетер, по которому желчь сливалась в ведро под кроватью, и там же сосуд на случай внезапного недержания.

Когда Елизавета II вошла в зал, Макмиллана восхитил ее “твердый шаг и решительный блеск прекрасных глаз” (64). По воспоминаниям врача премьер-министра, сэра Джона Ричардсона, “на самом деле в глазах ее величества стояли слезы” (65). Усевшись на стул рядом с койкой, королева, “растроганная” (66), как писал позже Макмиллан, “выразила свои сожаления по поводу моего письма об отставке”. С этого момента он перестал быть премьер-министром, и Конституция больше не обязывала Елизавету II прислушиваться к его мнению. В обоих предыдущих случаях, когда королева в соответствии со своей прерогативой выбирала лидера партии тори, Черчилль и Иден после отставки намеренно не давали рекомендаций.

Тем не менее, согласно Макмиллану, “королева попросила совета в выборе” (67), и он охотно зачитал ей свой меморандум, агитирующий за лорда Хьюма, и предложил вызвать лорда немедленно. Кроме того, Макмиллан советовал воздержаться от назначения Хьюма премьер-министром сразу. Вместо этого Елизавета II должна была порекомендовать ему “пройти выдвижение” (68) и доложить, заручился ли он достаточной поддержкой партии, чтобы сформировать правительство.

Королева последовала совету бывшего премьер-министра в точности. Хьюм получил поддержку кабинета – в том числе и Батлера, отказ которого войти в число министров Хьюма был бы воспринят как вероломство. На следующее утро сэр Алек Дуглас-Хьюм отказался от пэрского достоинства и отправился в Букингемский дворец “целовать руки” (официально вступая в должность главы правительства, премьер-министр берет руку королевы в свою и слегка касается ее губами), становясь четвертым премьер-министром Елизаветы II.

Процесс выбора вызвал недовольство в прессе и среди политиков обеих партий. Несмотря на постоянно провозглашаемую конституционность своих действий, Макмиллан, единодушно утверждали критики, подставил королеву, вынудив ее, по сути, последовать совету отставного премьера. Он мог сколько угодно говорить, что пытался соблюсти королевскую прерогативу, однако эти выборы положили конец традиции, при которой лидера тори назначал монарх. Вскоре после инцидента партия приняла новые правила назначения руководителя выборным путем, взяв пример с лейбористов.

Макмиллана и близкий к нему “влиятельный круг” (69) аристократов обвиняли в узурпации решения, которое должно приниматься на основе более широкой выборки. Однако часть вины возлагалась и на Елизавету II – за неспособность организовать независимый сбор голосов за пределами кабинета, особенно после почти аналогичного недовольства на выборах 1955 и 1957 годов, а также за непротивление антибатлеровской пропаганде Макмиллана. До сегодняшнего дня это решение остается самым спорным из всех ею принятых, необъяснимой потерей тонкого политического чутья, которое она выработала за двенадцать лет царствования.

Придворные советники склонялись к мысли, что она и сама предпочла бы Дуглас-Хьюма. Батлер представлялся ей “слишком чужим” и “слишком сложным” (70), тогда как Дуглас-Хьюм был очередным “старым итонцем”, таким же воспитанником эксцентричного сэра Генри Мартена и давним другом семьи, с которым они не раз встречались в охотничьих угодьях шотландских резиденций. Худой почти до прозрачности, новый премьер-министр был хрестоматийным джентльменом и увлекался флористикой. Дэвид Брюс называл его “умопомрачительно комичным” (71).

В официальной обстановке Елизавете II тоже доводилось с ним встречаться и до премьерства – не только как с министром макмиллановского кабинета, но и как с высокопоставленным пэром, которому на открытии парламента доставалась честь нести на жезле церемониальную шапку. Он занял прогрессивную позицию, когда в 1957 году предложил в палате лордов законопроект о пожизненном пэрстве, сыронизировав при этом, что “принять в лоно парламента женщин – это самый что ни на есть мужской поступок для пэра” (72). В число его достоинств входил и широкий внешнеполитический кругозор, строящийся, среди прочего, на целом годе штудирования марксистских трудов (включая “Капитал”), когда в юности ему пришлось лежать с туберкулезом позвоночника. Королеву он воспринимал как “доброжелательного директора школы, принимающего у себя в кабинете главного старосту” (73), умеющего внимательно выслушать, задать точные вопросы и озаботиться обозначенными проблемами.

Макмиллан ушел в отставку шестидесятидевятилетним, и ему было отведено еще двадцать три года активной жизни. Королева написала ему длинное проникновенное письмо в период послеоперационной реабилитации, благодаря за то, что он был ее “проводником и опорой в лабиринтах международной политики, а также наставником во многих злободневных вопросах, касающихся конституции и социально-политической жизни моего народа” (74). Она предложила ему графский титул как возможность “продолжать участие в общественной жизни в рядах верхней палаты” (75), а также орден Подвязки, но Макмиллан довольно надменно отказался от обоих знаков признания. Более чем через два десятилетия, в свой девяностолетний юбилей, он наконец сдался и принял титул графа Стоктона, дарованный лично ее величеством, – один из редчайших для конца XX века случаев учреждения наследственного пэрства.

В октябре 1963 года, когда происходила передача власти в Консервативной партии, Елизавета II была на четвертом месяце беременности. К тому времени ее дом уже на две трети опустел – Чарльз учился в Гордонстоуне, Анна в сентябре отбыла в школу-пансион в Бенендене. К ноябрю королева свела появления на публике почти к нулю, хотя в середине месяца все же почтила своим присутствием торжественный обед, устроенный послом Дэвидом Брюсом и его второй женой Евангелиной в Уинфилд-Хаусе, посольской резиденции у Риджентс-парка. В силу своего положения королева попросила сделать прием камерным, всего на шестнадцать персон, согласованных в ходе обсуждений с Брюсом и Майклом Адином.

“Просто невероятно, сколько всяких мелочей нужно учесть, планируя обед для королевы” (76), – писал Брюс в своем дневнике. Дворецкий-поляк, русский повар, четыре лакея и бесчисленные горничные готовили “пир на весь мир”, в том числе разузнавая, правда ли, что королева не любит суп и во время беременности приемлет только томатный сок. Единственное, о чем предупредили повара во дворце, – воздержаться от украшения десертов “аморини” – итальянскими шоколадными сердечками в яркой глазури – и пищевым серебром. Королева, в свою очередь, ответила на заданный ей вопрос, что ей безразлично, какой длины платья будут на гостьях.

На приеме собралась хоть и высокопоставленная, но оживленная смешанная британско-американская компания: Молли и Роберт Крэнборн (будущие 6-й маркиз и маркиза Солсбери); консерватор Иэн Гилмор с супругой Каролиной (дочерью 8-го герцога Бэклу); американский журналист Уолтер Липман с женой Хелен; Ли и Стас Радзивилл; вдовствующая герцогиня Девонширская; Майкл Адин; министр-тори и будущий премьер Эдвард Хит, а также Кэтрин Макмиллан (жена Мориса, сына бывшего премьера). Королева лично знала всех, кроме Липманов, поэтому, не тратя времени на знакомство, смогла уделить немного внимания спаниелям Брюса.

“Все прошло великолепно, – вспоминает посол. – Королеве понравилось и угощение, и вина, она, как и ее супруг, весело и увлеченно участвовала в беседе. <…> Достоинство сочетается в ней с открытостью, она поражает изумительным цветом лица и своей сердечной, доброжелательной, непринужденной манерой”. После обеда она сперва пообщалась с Уолтером Липманом, затем с каждым из оставшихся гостей-мужчин, пока Филипп занимал разговорами дам. Покинула прием королевская чета около полуночи.

Всего через десять дней, 22 ноября, произошло убийство президента Джона Кеннеди. “На наш народ обрушилось глубочайшее горе” (77), – провозгласила Елизавета II. Принц Филипп и Алек Дуглас-Хьюм вылетели в Вашингтон на похороны, королеве же врачи в связи с беременностью не рекомендовали присутствие на поминальном богослужении в соборе Святого Павла. Тогда Елизавета II решила устроить собственную службу (78) в часовне Святого Георгия в Виндзоре, на которую пригласили почти четыре сотни американских военнослужащих, расквартированных в Англии.

Около полутора лет спустя, 14 мая 1965 года, она будет участвовать в открытии уникального мемориала погибшему президенту – акра земли в Раннимиде, где король Иоанн подписал в 1215 году Хартию вольностей, навечно дарованного затем британским народом Соединенным Штатам. На мемориальной доске помимо дат рождения и смерти Кеннеди выбита цитата из его инаугурационной речи: “Пусть каждое государство, желает ли оно нам добра или зла, знает, что мы заплатим любую цену, вынесем все трудности, преодолеем любые испытания, поддержим своих друзей и остановим врагов ради спасения и укрепления свободы”. Сбором средств, разработкой и сооружением мемориала занималась комиссия под председательством Дэвида Ормсби-Гора, и королева с подчеркнутым интересом следила за ее работой.

На торжественном открытии Елизавета II и герцог Эдинбургский вместе с Джеки Кеннеди и ее детьми проследовали по лесной тропинке к мемориальной доске. Четырехлетний Джон Кеннеди-младший приветствовал королеву коротким поклоном, его семилетняя сестра Каролина присела в быстром реверансе. Принц Филипп, взбираясь на холм, ласково держал Джона за руку.

Во время церемонии Макмиллан тепло отзывался о своем покойном друге и союзнике, а тактичные реплики Елизаветы II были проникнуты “чуткостью и пониманием” (79), как свидетельствует Дэвид Брюс. Она говорила о тесных связях Кеннеди с Британией – о его жизни в Англии в “тягостные предвоенные годы”, о его старшем брате Джо, погибшем “во время выполнения опасного задания” на войне, о “дорогой его сердцу сестре” Кэтлин, которая “похоронена в английской земле” (80). Королева напомнила об “остроумии и изяществе” Кеннеди, добавив, что “мой народ всей душой радовался его победам, огорчался неудачам и горько оплакивал его гибель” (81). Джеки не произносила речей, но составила благодарственное обращение к британскому народу, “разделяющему горе, которое слезы выразить бессильны” (82).

10 марта 1964 года тридцатисемилетняя королева родила в Бельгийских покоях Букингемского дворца своего четвертого ребенка – Эдварда Энтони Ричарда Луиса. До мая она не показывалась на публике, однако продолжала кабинетную работу. Малышу не было и месяца, когда в правительственных ящиках обнаружилась щекотливая конфиденциальная информация, которую ее величество смогла раскрыть лишь пятнадцать лет спустя. Энтони Блант, с 1945 года служивший смотрителем королевских полотен – то есть ответственным за дворцовые коллекции живописи, – оказался советским шпионом. Британские спецслужбы наделили Бланта неприкосновенностью в обмен на поставку “неоценимых сведений” (83) о советских пособниках. “Королева в течение многих лет знала, что этот человек – шпион, – утверждает Питер Роулинсон, барон Юэлл, заместитель генерального прокурора, который и обеспечил агенту неприкосновенность. – Необходимо было сохранить ему должность смотрителя полотен в Букингемском дворце, иначе русские догадались бы, что его раскрыли” (84).

Если Елизавету II и обеспокоило разоблачение Бланта, она не подала виду. “Я заметила, что часто стараюсь выкинуть из головы неприятные факты” (85), – делилась она с одним сановником. Отчасти в силу подготовки, отчасти по собственной склонности Елизавета II привыкла получать сведения из настолько разрозненных источников – разведдонесений, документов по предложенным к рассмотрению правительственным преобразованиям, беседы с судьей о проблемах судебной системы, – что поневоле приучила себя отсекать самую конфиденциальную информацию. “У нее мозг устроен как шкатулка с множеством ящичков, – говорит Маргарет Роудз. – Она может бурно веселиться, одновременно обдумывая в другом “отсеке” какой-нибудь конституционный вопрос” (86).

Менее чем через неделю после скандального признания Бланта Елизавета II устраивала один из весенних “ужинов с ночевкой” в Виндзорском замке. “Она говорила обо всем, – вспоминает Дэвид Брюс, – включая такие злободневные политические темы, как Лаос, Кипр и Занзибар, демонстрируя широкий кругозор и осведомленность, а в более светских разговорах – юмор и общительность” (87).

Эти рауты, которые начала еще королева Виктория в XIX веке, когда двор в апреле официально переезжал в Виндзор, традиционно собирают восемь-десять высокопоставленных гостей из артистических, дипломатических, духовных, деловых, военных, академических, судебных и политических кругов за непринужденной вечерней трапезой. Несмотря на протокольность мероприятия, виндзорские ужины проходили проще, чем ланчи в Букингемском дворце, организованные с той же целью. “Виндзор для нее как дом, – считал Алек Дуглас-Хьюм, – обычный дом, как у любого человека. Нам это сложно осознать” (88). Помимо Пасхи, Елизавета проводит в Виндзоре каждые свободные выходные и с гордостью выполняет обязанности кастеляна, инспектируя гостевые комнаты перед прибытием приглашенных и подбирая для них развлекательное чтение.

Порядок проведения этих ужинов с ночевкой почти не изменился со времен короля Георга VI и королевы Елизаветы, которые возобновили традицию после Второй мировой. Гости съезжаются с шести до семи вечера, каждую пару личный адъютант королевы и фрейлина провожают в отведенные им покои в Ланкастерской и Йоркской башнях, а также башне короля Эдуарда III. Покои состоят из двух больших спален и ванных, гардеробной и просторной гостиной с письменным столом, укомплектованным писчей бумагой и канцелярскими принадлежностями. Маленькие столики заставлены минеральной водой, виски, хересом и джином, разнообразными фруктами, мятными леденцами в конфетницах, банками печенья и вазами свежих цветов.

К каждому из гостей приставляется лакей и горничная, в обязанности которых входит распаковывать чемоданы, укладывать белье в прозрачные мешочки из органзы, выстраивать в идеальном порядке флаконы с косметикой и парфюмерией, забирать одежду на стирку и глажку (“стирают здесь чище, чем в лондонских химчистках” (89), по отзыву супруги дипломата одной из стран Содружества), набирать для гостя ванну желаемой температуры, предусмотрительно приготовив на спинке стоящего рядом стула большое банное полотенце, подавать одежду и перед отъездом упаковать чемоданы, перекладывая вещи папиросной бумагой. Размеры штата и уровень обслуживания не имеют равных, хотя директору музея Рою Стронгу было “несколько неловко, когда вокруг тебя так хлопочут” (90).

Гости собираются в одной из огромных замковых гостиных, где к ним за аперитивом присоединяются королева и принц Филипп в сопровождении неизменно крутящихся под ногами корги, а также полдюжины придворных. Королева развлекает приглашенных рассказами о предыдущих гостях, изображая их в лицах и подражая выговору, и смеется над проказниками корги. “Очень забавно, когда собаки не слушаются королевских приказов” (91), – вспоминает один из бывших придворных. Затем всех провожают назад в покои по застеленному красным ковром 170-метровому Большому коридору, огибающему восточную и южную стороны замкового периметра.

Наперегонки со стрелками часов гости переодеваются к ужину (на сборы остается всего полчаса), который в четверть девятого начинается в Парадной столовой с аперитива. Пятнадцать минут спустя прибывают королева и принц Филипп. Елизавета II появляется в вечернем платье, сверкая бриллиантами на шее, в ушах и на запястьях. Филипп в смокинге собственного дизайна, вечерней версии “виндзорской формы” (92), придуманной Георгом III для придворных: темно-синий бархат, медные пуговицы, алый воротник и манжеты.

Королева не приемлет за столом общей беседы и даже разговоров втроем, поэтому выступает “дирижером”: сперва все вслед за ней обращаются к своему соседу слева, а затем, во второй половине застолья, все, как и она, разом поворачиваются вправо. Предполагается, что гости знакомы с протоколом, но иногда королева делится маленькими подсказками. “С салфетками есть одна хитрость, – сказала она как-то гостю. – Вот смотрите, все кладут их неправильно, накрахмаленной стороной вниз. Так они соскальзывают с колен. А нужно вот так, обратной стороной на колени и подоткнуть” (93).

Общается она участливо, но старается не углубляться, предпочитая менять темы. В конце ужина по своему немного эксцентричному обыкновению она открывает вечернюю сумочку, достает карманное зеркальце и освежает помаду на губах. Первая леди Лора Буш, повторив подобный фокус за ланчем с вашингтонскими дамами, пояснила с озорной улыбкой: “Королева говорит, что так можно” (94).

После ужина, придерживаясь аристократического обычая даже после побед феминизма в 1970-х годах, Елизавета II с дамами удаляются из столовой, оставляя мужчин наслаждаться портвейном и сигарами. “Она и бровью не повела, – вспоминает Джин Карнарвон, вдова королевского скакового управляющего. – Иного не предполагалось” (95). Беседа в этой тесной женской компании, даже если затрагивает какие-то невинные личные темы, не предполагает откровений со стороны королевы.

Следующий пункт программы – замковая библиотека, где Елизавета II заранее отбирает книги в соответствии с интересами каждого приглашенного. “Подборка скорее развлекательная, чем информативная” (96), – поясняет Оливер Эверетт, почти два десятилетия состоящий королевским библиотекарем. За несколько дней до намеченного ужина библиотекарь отправляет ее величеству циркуляр с описанием приготовленных изданий и пометками относительно актуальности. Американскому чиновнику будет предложена переписка Джорджа Вашингтона или ответ миссис Линкольн на соболезнования королевы Виктории по поводу убийства ее мужа, а директор Музея Виктории и Альберта сможет ознакомиться с оригиналом письма королеве Виктории от 8-го герцога Девонширского, где тот предлагает дать музею ее имя. “Так у гостей появляются темы для разговора, – говорит Джин Ситон, вдова писателя Бена Пимлотта. – Очень удобный выход для ее величества, которая по характеру довольно застенчива” (97).

Кульминацией вечера становится эксклюзивная возможность лицезреть бесценные коллекции в парадных покоях замка, по которым гостей водят лично королева и герцог. На вопрос о любимом стиле живописи Елизавета II ответила как-то: “Пейзажи, по-моему, очень симпатичны” (98). Радуют королевский глаз и картины с лошадьми кисти Джорджа Стаббса, однако, к большому огорчению королевы, “он всячески экспериментировал с полотнами, поэтому сейчас одно из них ужасно крошится, и мы ничего не можем поделать” (99). Известно, что современное искусство королева не особенно жалует. На открытии галереи “Тейт-Модерн” “ее ловко уводили от незаправленной кровати и разной требухи в формалине, представив ее взору лишь несколько ярких абстракций” (100), – писала Диана Митфорд (леди Мосли) своей сестре Деборе, герцогине Девонширской.

Тем не менее королева не устает поражать гостей своими комментариями к виндзорским шедеврам кисти ван Дейка, Гольбейна и Рубенса – у нее всегда найдется что рассказать о каждой картине помимо даты создания и сюжета. “Ее отзывы очень искренни и зачастую необычайно метки, – утверждает бывший смотритель королевских полотен. – У нее хорошая зрительная память. Кроме того, она никогда не кривит душой и не делает вид, будто ей нравится то, чего она не признает или не понимает” (101). В отличие от королевы Виктории Елизавету II нельзя назвать страстным коллекционером, который штудирует каталоги аукционов, охотясь за редкостями. “Она не искусствовед и не музейный работник, – говорит Оливер Эверетт. – Однако она разбирается в своих шедеврах и понимает их ценность” (102). Как выразился один из ее бывших советников, милее всего сердцу Елизаветы II “красота природы” (103), но к своей роли хранителя королевских коллекций, насчитывающих около семи тысяч полотен, она относится серьезно.

После кофе в одной из гостиных королева и принц Филипп прощаются с приглашенными. Ранний завтрак подается каждому в покои, где специальные памятки просят “воздержаться от денежного вознаграждения слугам ее величества” (104), хотя чаевые для приставленных к гостям лакеев и горничных разрешаются. Кто-то из приглашенных пользуется возможностью еще раз побродить по парадным покоям, прежде чем старшие придворные проводят их к выходу, напомнив на прощание сделать запись в гостевой книге с толстыми страницами из белого картона. “Меня поразило, насколько же мало людей побывало здесь за все время в качестве приглашенных” (105), – отмечает Рой Стронг.

К лету 1964 года королева полностью вернулась к своим общественным обязанностям. Она снова возглавила парад по случаю своего дня рождения в июне, выехав верхом в боковом седле, а в июле устроила открытые приемы в Букингемском, а затем Холирудском дворце в Шотландии. Начало этой традиции положила королева Виктория в 1860-х годах, организуя приемы для своего аристократического окружения, а королева Елизавета II в 1960-х демократизировала их после отмены балов для дебютанток. Открытые приемы, собирающие по восемь тысяч человек, призваны отметить заслуги перед Британией представителей самых разных слоев общества.

Личные приглашения на плотном белом картоне с вытисненной золотом королевской короной и вензелем сообщают, что “лорд-гофмейстер именем ее величества” (106) имеет честь пригласить имярека в назначенный день. (Лорд-гофмейстер, которого не следует путать с лордом-обер-гофмейстером, возглавляет штат служащих Букингемского дворца, под его началом находятся восемь с лишним сотен человек.) Когда в три часа дня отворяются двери (107), мужчины в визитках, дамы в коктейльных платьях и шляпах, военные в форме и духовные лица в соответствующем облачении устремляются на просторы садов и зеленых газонов. Они терпеливо выстаивают очередь к 120-метровому фуршетному столу в огромном бело-зеленом полосатом шатре, чтобы отведать заранее утвержденных ее величеством сэндвичей, пирожных и печенья с чашечкой предпочитаемой королевой смеси “Дарджилинга” и “Ассама”. Под задорные мелодии в исполнении двух военных оркестров лейб-гвардейцы в алых с золотом мундирах с белыми брыжами и черных бархатных шляпах с красно-бело-синими бантами вокруг тульи выстраивают приглашенных шеренгами.

Ровно в четыре часа на террасе появляются королева, принц Филипп и различные члены королевской семьи, чтобы под звуки государственного гимна помахать рукой приглашенным. Церемониймейстеры – отставные военные в визитках и цилиндрах – отбирают около сотни гостей, которых будет представлять ее величеству лорд-церемониймейстер, стараясь сделать выборку как можно более широкой. Королева движется вдоль шеренги примерно час, демонстрируя отточенное мастерство мимолетной, но неспешной беседы с каждым, постепенно приближаясь к Королевскому шатру с нарисованной на нем сияющей короной.

Лакей подает ее величеству чашку чая на подносе, и королева берет десятиминутную паузу, прежде чем перейти в соседний Дипломатический шатер, чтобы поприветствовать высокопоставленных лиц, а затем в шесть вечера вернуться во дворец. Супруга одного из дипломатов ошеломленно наблюдала как-то раз, как королева “взяв чашку с чаем, сбросила туфли и стояла в одних чулках, уперев руку в бок. Она пила чай и, смеясь, болтала с дворецким” (108). Елизавета II сознает, насколько значимым событием является этот прием для тысяч гостей, и ее не утомляет отработанный распорядок. Сесил Битон, наблюдая однажды, как она “беседует неспешно с пожилой парой”, подумал: “Все эти люди достойны восхищения, это настоящая соль земли. Они сделали что-то полезное для своей страны. Это костяк Британии, и видно, что королева это тоже чувствует” (109).

Осенью 1964 года королева и принц Филипп отправились в Канаду с девятидневным государственным визитом. В Лондон они вернулись за два дня до всеобщих выборов 15 октября. Весь первый год премьерства Алека Дуглас-Хьюма СМИ, особенно два новых сатирических порождения поп-культуры 1960-х, журнал “Private Eye” [19] и телевизионный дайджест “That Was the Week That Was” [20] , безжалостно высмеивали его как далекого от жизни аристократа. Подливал масла в огонь и лидер лейбористов Гарольд Вильсон, величая премьера исключительно его наследственным титулом, 14-м графом Хьюмом. Дуглас-Хьюм не остался в долгу: “Мистер Вильсон, если вдуматься, тоже может именоваться 14-м мистером Вильсоном” (110). Прозвище закрепилось.

На самом деле Дуглас-Хьюм хорошо справлялся с обязанностями и пользовался популярностью у избирателей. Однако тяга к переменам обеспечила лейбористам крошечный перевес – 44,1% голосов и 317 мест в парламенте против 43,4% и 303 мест у тори. Гарольд Вильсон стал первым премьером-лейбористом после Эттли, занявшего этот пост в 1945 году. И впервые королеве не пришлось участвовать в выборе премьера, поскольку партия уже избрала своим лидером Вильсона.

Если Эттли, в кабинете которого насчитывалось трое “старых итонцев”, был вполне предсказуемым лейбористом, то Вильсон оставался для королевы “темной лошадкой”. Выходец из низших слоев среднего класса, прошедший через сито грамматической школы, он окончил Оксфорд с высочайшими отличиями и почти десять лет преподавал там экономику. Он гордился своим провинциальным происхождением и йоркширским акцентом, но при этом обожал оперы Гилберта и Салливана и перенял у оксфордской профессуры привычку к курению трубки. Тем не менее благодаря его невзыскательности, вдумчивости и остроумию с ним было легко общаться.

16 октября он взял с собой в Букингемский дворец на “целование рук” не только свою жену Мэри, но и двоих сыновей, отца и Марсию Уильямс (своего политического секретаря и главную помощницу). Обозначая свою демократическую принадлежность, новый глава государства не стал облачаться в визитку, а явился на прием в полосатых брюках с обычным пиджаком от другого костюма. Придворные, не растерявшись, предложили многочисленным спутникам херес в Адъютантской, пока Вильсон встречался с ее величеством.

Конституция обязывает монарха работать с премьер-министром независимо от его политической принадлежности, которая у Вильсона, несомненно, отличалась от тори, стоявших у руля последние двенадцать лет. Когда Вильсон ввел “общественный договор” для профсоюзов, сэр Майкл Освальд, управляющий королевским конным заводом в Сандрингеме, предложил ее величеству назвать так жеребенка. “Ответом мне был мрачный взгляд” (111), – вспоминает Освальд.

Елизавета II сразу же продемонстрировала премьеру, что с ней не стоит шутить. Когда он явился на первую встречу, настроившись на общую, ни к чему не обязывающую беседу, королева принялась выпытывать, что он думает насчет укрепления фунта и как собирается урегулировать платежный дефицит. Как и Черчилль в аналогичной ситуации, Вильсон пережил не самые приятные минуты и несколько лет спустя советовал своему преемнику “вовремя читать телеграммы и протоколы заседаний комитетов”, чтобы не “оказаться в положении двоечника у доски” (112).

“Над ним придется потрудиться” (113), – усмехнувшись, поделилась королева с фрейлиной после первой аудиенции. “Через три месяца он будет готов отдать за нее жизнь, – вспоминает фрейлина. – Она отлично знает, на что именно сделать упор”. Королева-мать, не изменявшая своим консервативным убеждениям, нашла Вильсона “несколько обидчивым <…> неудобным собеседником” (114), поэтому была рада узнать, что дочь его “укротила” (115). Однако на самом деле особого укрощения не понадобилось. “Гарольд никогда не был республиканцем (116), – говорит Марсия Уильямс, впоследствии баронесса Фолкендер. – Он происходил из очень монархистской семьи”. Восхищался, по его собственному признанию, “дворцовыми церемониями” и “питал огромное уважение к традициям” (117).

На руку играло и то, что сорокавосьмилетний Вильсон был всего на десять лет старше Елизаветы II. “Она начинала с Уинстоном Черчиллем, который относился к ней по-отечески, а с Гарольдом они оказались примерно на равных” (118), – говорит его жена Мэри. Вильсон обнаружил, что и в присутствии королевы можно чувствовать себя непринужденно. “Он совершенно не ожидал, что она может сидеть вот так. – Марсия Фолкендер заинтересованно подается вперед, сжимая руки. – Она не выпрямлялась на стуле, будто кол проглотив, как положено чопорной даме. Она самой своей позой демонстрировала, что слушает с интересом” (119). Вскоре, как свидетельствует его верный политический секретарь, “Гарольд с королевой стали не разлей вода. Он ездил к ней на аудиенции в половине седьмого вечера по вторникам. Встречая его в вестибюле, мы уже знали, куда он идет. Он отпускал какую-нибудь остроту, посасывая свою трубку, и отбывал. Возвращался он очень довольный”.

...

“Она умеет не просто настроить лошадь на выполнение команд, но и сделать так, чтобы той самой это нравилось”.

Королева, как всегда без шлема, на ипподроме в Аскоте во время скаковых состязаний с членами семьи. Июнь 1961 года. Popperfoto/Getty Images

Глава восьмая Спасение в привычном

Если вступление Гарольда Вильсона в должность премьера знаменовало новую страницу британской истории, то случившееся три месяца спустя эпохальное событие закрыло целую главу в жизни королевы. 24 января 1965 года в возрасте девяноста лет скончался Уинстон Черчилль. Сразу же началась подготовка к государственным похоронам – пышной траурной церемонии, которой со времен кончины герцога Веллингтона в 1852 году не удостаивался ни один из не принадлежащих к королевской семье.

На самом деле приготовления под кодовым названием “Операция не дай бог” (1) начались еще в 1958 году, когда бывший премьер-министр чуть не умер от пневмонии и королева приняла решение проводить его в будущем в последний путь по высшему разряду, поручив подготовку своему обер-церемониймейстеру 16-му герцогу Норфолкскому. “Государственные похороны – это исключительная заслуга королевы, – вспоминает дочь Черчилля Мэри Сомс. – Ее величество намекнула отцу на такую возможность за несколько лет до его кончины, и он был очень польщен” (2).

Представлять Соединенные Штаты должен был президент Линдон Джонсон (3), однако он оказался в Морском госпитале Бетесды с острым бронхитом, и врачи его не отпустили. Он очень хотел присутствовать, не в последнюю очередь потому, что Черчилль имел англо-американское происхождение и считал связи между двумя государствами “живым организмом, который нужно холить и лелеять” (4). В течение трех дней Джонсон отчаянно пытался (5) изыскать возможности для присутствия – прибыть на церемонию с собственным креслом, поставить навес от непогоды и получить разрешение сидеть, когда все остальные будут стоять. Кроме того, он добился согласия королевы на персональную аудиенцию в Букингемском дворце после окончания церемонии.

Однако в конце концов врачи настояли на своем. Джонсон упустил не только возможность принять участие в великом мероприятии, но и шанс встретиться с королевой. Назначенный заместителем (6) президента на церемонии министр иностранных дел Дин Раск заболел гриппом и вынужден был также отказаться от присутствия. Официальная американская делегация сократилась до председателя Верховного суда Эрла Уоррена и Дэвида Брюса. Дуайт Эйзенхауэр присутствовал как частное лицо и произнес надгробную речь, в которой превозносил Черчилля как “великого исторического деятеля”, “воплощавшего в себе британскую несгибаемость, мужество перед лицом испытаний, невозмутимость в минуты опасности и сдержанность в моменты триумфа <…> руководителя, перед которым в неоплатном долгу весь свободный народ” (7).

По указу Елизаветы II тело Черчилля сперва было выставлено в течение трех дней для торжественного прощания в Вестминстерском зале, и лишь в субботу, 30 января, состоялась траурная церемония в соборе Святого Павла, “отдающая дань признательности <…> человеку, который своей жизнью являл пример национального героя” (8). Церемония вошла в число самых впечатляющих зрелищ XX века: сто двадцать военнослужащих медленным маршевым шагом тянули гроб на пушечном лафете, который использовался также при похоронах королевы Виктории и Георгов V и VI; процессию сопровождали полки всех воинских частей и девять военных оркестров, было дано девяносто пушечных залпов, по разу в минуту за каждый год жизни Черчилля. За гробом шли мужчины из семьи усопшего, а вдова и дочери ехали в предоставленном королевой экипаже, укомплектованном одеялами (9) и грелками, чтобы спасаться от холода. Сотни тысяч скорбящих выстроились вдоль пути следования процессии из Вестминстера в собор, продолжавшегося целый час.

В соборе перед прибытием процессии к трем тысячам собравшихся (в том числе главам ста десяти государств) присоединилась королева, заняв место рядом с мужем и матерью в позолоченных красных креслах напротив катафалка, установленного под стоодиннадцатиметровым куполом. “Вопреки всем обычаям и протоколу, – как подметила Мэри Сомс, – королева ждала прибытия своего величайшего подданного” (10). Кроме того, Елизавета II попросила членов семьи Черчилля “не тратить время на реверансы и поклоны, проходя перед ней, чтобы не задерживать церемонию” (11).

Служба длилась полчаса, без проповеди и надгробных речей, только молитвы, отрывки из Библии и три любимых Черчиллем церковных гимна. Берущий за душу “Боевой гимн Республики” Джулии Уорд Хоу отдавал дань американским корням усопшего (мать Черчилля, Дженни Джером, была из Нью-Йорка) – в прошлый раз он исполнялся в соборе Святого Павла чуть больше года назад на поминальной службе по Джону Кеннеди. На церемонии прощания с Черчиллем музыканты, по отзыву Дэвида Брюса, “вкладывали в этот гимн душу” (12).

Когда протрубили вечернюю зорю и трубач стал играть утреннюю побудку, королева снова совершила отступление от канонов, покинув собор вслед за семьей Черчилля, идущей за гробом, который несли восемь гренадеров. Королевская семья молча стояла на ступенях собора вместе с другими главами государств, “и с губ ее величества срывались облачка пара” (13). Похоронная процессия под приглушенный рокот барабанов удалилась к Тауэрской пристани. Оттуда гроб в сопровождении родных усопшего был перевезен на катере вверх по Темзе, а затем поездом доставлен к месту погребения на погосте близ Бленхеймского дворца, где родился Черчилль.

Еще одним беспрецедентным поступком со стороны королевы стал фуршет в Букингемском дворце для всех близких покойного и высокопоставленных иностранных лиц. “Прием был сбалансирован идеально, – вспоминает Дэвид Брюс. – Торжественный, но без формализма” (14). Гостей не выстраивали в приветственные шеренги, королева подходила ко всем сама, и придворные представляли ей приглашенных. Принц Чарльз, принцесса Анна и принц Эндрю “непринужденно бродили по залу”, даже десятимесячного принца Эдварда “принесли взглянуть одним глазком”, и около двух часов королева удалилась.

Из всех впечатляющих моментов этого дня самым незабываемым стал гроб Черчилля, покрытый британским флагом “Юнион Джек” и украшенный единственной черной подушечкой, на которой покоились регалии Благороднейшего ордена Подвязки: изысканная орденская цепь с медальоном в виде святого Георгия, поражающего дракона, звезда с Георгиевским крестом и девиз ордена Подвязки: “Honi soit qui mal y pense” (“Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает”). Нобелевский лауреат и кавалер множества других орденов, Черчилль особенно ценил Подвязку, поскольку “ею награждает только королева” (15). Учитывая, что число рыцарей Подвязки (“компаньонов”) неизменно равняется двадцати четырем (не считая членов королевской семьи и монархов иностранных государств), орден можно по праву считать самым закрытым клубом в мире. Он был учрежден в 1348 году королем Эдуардом III, и кавалеры ордена состоят в нем пожизненно.

В июне 1965 года королева собрала своих рыцарей на ежегодную встречу, на которой предстояло также принять двух новых компаньонов – Бэзила Брука, бывшего премьер-министра Северной Ирландии, и Эдварда Бриджеса, бывшего главу гражданской службы. Награждение “знаком королевской благосклонности” (16) не требует пояснений со стороны Елизаветы II, однако на сегодняшний день этой награды удостоились восемь ее премьер-министров и других высокопоставленных лиц из политических, законодательных, деловых, военных, дипломатических и судебных кругов, а также наследственные пэры, часть которых попала в число кавалеров за личную службу королеве. Женщины (за исключением королевских особ) не могли претендовать на членство в ордене до 1987 года, пока Елизавета II не учредила звание “дам-компаньонов”, первой из которых стала Лавиния Фицалан-Говард, герцогиня Норфолкская, которая замещала ее величество на репетициях коронации и регулярно принимала Елизавету II (17) и Филиппа в своем родовом поместье, Арундельском замке, во время летних Гудвудских скачек. Как ни странно, Елизавета II никогда не пыталась отметить этим орденом свою сестру, принцессу Маргарет, хотя в 1994 году удостоила награды принцессу Анну, а в 2003 году – свою кузину принцессу Александру – за преданную службу королевскому двору.

Спустя сорок лет после смерти отца в орден была принята Мэри Сомс. К ее приходу в Букингемский дворец королева выложила регалии Подвязки на крышке рояля. “Вот она, – сказала Елизавета II и добавила, указывая на цепь: – Она принадлежала вашему отцу!” – “Нет, мэм, – воскликнула Мэри, – этого не может быть!” Смущенная тем, что приходится противоречить монарху, она объяснила, что отцовская цепь выставлена в витрине в Чартвелле, кентской резиденции Черчилля. “Я попросила ее вынуть”, – подмигнула королева. В витрину, по ее распоряжению, поместили копию (18).

День Подвязки, выпадающий на понедельник после Церемонии выноса знамени в июне, – одно из самых красочных мероприятий королевского календаря. Кавалеры ордена собираются в Виндзорском замке, наблюдая за посвящением новичков, проходящим в Тронном зале Подвязки. Зал – словно ожившее средневековое полотно, все облачены в тяжелые темно-синие бархатные мантии с белыми атласными бантами на плечах, оттеняющие блеск цепей и орденов. “Придумавший эти мантии совсем не заботился об удобстве, – заметила как-то королева. – Даже если в его время они были более привычны” (19). Присягу и клятвы рыцарей в верности “она старается не затягивать, все проходит четко и быстро, – утверждает Дебора Девонширская, наблюдавшая за посвящением своего супруга Эндрю, 11-го герцога Девонширского. – Однако клятвы эти – язык сломаешь, и содержание довольно зловещее, сплошь битвы с миром и людьми” (20).

Затем королева приглашает рыцарей на обед в палате Ватерлоо – протяженной галерее с необычным резным потолком и ленточными окнами под ним, навевающими воспоминания о военных кораблях XIX века. Стол изысканно сервирован позолоченным серебром и украшен цветами. Как и на других королевских застольях, по свидетельству Деборы Девонширской, “неторопливому едоку здесь рассиживаться не дадут” (21).

После ланча (22) рыцари готовятся выступить процессией, застегивая мантии и поправляя ордена, цепи и черные бархатные шляпы с плюмажами из страусиных перьев. Из главного здания замка они следуют по мощеной улице к часовне Святого Георгия, шествуя за музыкантами полкового оркестра в золотых мундирах, виндзорскими рыцарями в алой форме и герольдами в алых с золотом камзолах и черных штанах до колена. Вдоль пути следования выстраиваются пешие солдаты королевской конной гвардии.

Многие кавалеры ордена уже довольно пожилые, поэтому некоторым приходится нелегко под тяжестью объемных мантий. “Королева всегда заботится об их удобстве, – свидетельствует подполковник сэр Малкольм Росс, бывший гофмейстер королевы. – Если она предупреждает: “За таким-то надо присмотреть, чтобы он не запыхался”, я веду его короткой дорогой” (23).

День Подвязки – одно из самых массовых туристических зрелищ, устраиваемых королевским домом, собирающее ежегодно восемь тысяч зрителей на улицах и еще тысячу – в часовне Святого Георгия на благодарственный молебен, где рыцари Подвязки отсиживаются на хорах. После службы королева, герцог Эдинбургский и рыцари едут в экипажах и автомобилях обратно в замок. “Каждый раз радуюсь, что пешком приходится идти под гору, а не наоборот” (24), – признается королева. После отъезда членов королевской семьи компаньоны собираются на чай в палате Ватерлоо, где царит атмосфера “шляпы долой, все могут расслабиться” (25), как утверждает Дебора Девонширская.

Спустя десятилетие с небольшим участие в замысловатых церемониях ордена Подвязки начнет принимать и первый для королевы премьер-социалист Гарольд Вильсон, с воодушевлением отнесшийся к пышным ритуалам. А пока он проводил широкомасштабные социальные реформы и увеличивал бюджетные расходы на жилищное строительство, пенсии, здравоохранение и социальные пособия. Обеспечив себе хотя бы незначительный перевес в парламенте, правительство в лице правящей партии обретает практически неограниченную власть, не требующую компромиссов с оппозицией. Консерваторы за послевоенный период почти не работали над сокращением программ “государства благоденствия”, запущенных при Эттли, и Вильсон значительно расширил их охват.

С 1965 года лейбористы успели отменить смертную казнь, правительственную цензуру, запрет на аборты и уголовное преследование гомосексуализма, снизить избирательный возраст до восемнадцати лет и реформировать законы о разводах. При Вильсоне почти вдвое выросло число университетов и значительно расширились возможности получения бесплатного высшего образования (эта практика закончится через тридцать три года с введением платы за обучение, продиктованным соображениями государственной экономии). В то же время снизилось качество среднего образования за счет упразднения финансируемых государством элитных “грамматических школ”, где в свое время учился не только сам Вильсон, но и другие выдающиеся британские государственные деятели, например Маргарет Тэтчер и Эдвард Хит. На смену учебным заведениям с высокими требованиями пришли эгалитарные общеобразовательные школы со сниженными образовательными стандартами. Финансирование расширяющихся государственных программ происходило за счет увеличения налогов и введения многочисленных займов.

Свои планы премьер-министр излагал королеве на вечерних аудиенциях в Букингемском дворце по вторникам. “У нее был очень правильный подход, – считал Вильсон, согласно воспоминаниям Марсии Фолкендер. – Она не давила, мол, “вот мой совет и вы обязаны его принять”, понимая, что ее задача не советовать, а давать вопросы для обсуждения” (26). Пресс-секретарь Вильсона, Джо Хейнс, подметил, что подобный сократический метод вынуждает премьер-министра “аргументировать свои предложения и очень дисциплинирует, поскольку нужно четко выстроить в голове все тезисы” (27). Тем не менее по большому счету королева не особенно препятствовала маршу социалистического прогресса, хотя Гарольд Макмиллан, в частности, считал, что она оказывала “ограничительное воздействие” (28).

Как и Макмиллан, Вильсон развлекал ее величество политическими сплетнями, например, среди прочего, о французском президенте Валери Жискаре д’Эстене, который, по слухам, любил приударять за женщинами на парижских улицах. “Ее величество воспринимает все, ее ничто не шокирует, – утверждала Марсия Фолкендер. – Она очень хорошо разбирается в людях и видит их насквозь. <…> Со знанием дела описывает положение на политической арене” (29). Кроме того, Вильсон знал, что ее величеству можно довериться, и делился с ней своими тревогами (30) насчет министров, ставящих палки в колеса.

Если отношения с Вильсоном у Елизаветы II складывались тепло с самого начала, то большинство его классово сознательных коллег относились к монархии и королеве с меньшей приязнью. Тем не менее со временем ей удавалось завоевать симпатии даже самых непримиримых, в том числе Барбары Касл, огненноволосой активистки, получившей прозвище лейбористской Черной королевы, и Ричарда Кроссмана, которого историк Э. Н. Уилсон назвал “необузданным бисексуалом-переростком” (31). Когда кабинет Гарольда Вильсона впервые собрался перед Елизаветой II, чтобы принести присягу в качестве членов Тайного совета, им пришлось скрепя сердце соблюсти “ужасно отсталую” (32), по выражению ярого социалиста Веджвуда Бенна, традицию коленопреклонения, клятвы на Библии, касания королевской руки и отхода не разворачиваясь. Сам Бенн постарался отделаться “самым незаметным поклоном на свете” (33).

Кроссман, как и многие другие, ценил способность королевы расположить к непринужденному общению, отмечал ее “приятный смех” и утверждал, что “на самом деле она довольно импульсивна” (34). Королева во время аудиенций с Кроссманом позволяла себе откровенные замечания по широкому кругу вопросов, а он, в свою очередь, гордился умением подметить нюансы ее характера. При упоминании дамы Эвелин Шарп, грозной чиновницы, ответственной за городскую реконструкцию, королева обронила: “Ах, эта! Знаете, она мне не нравится” (35). Про церемонию принесения присяги Тайным советом она сказала: “Филипп всегда считал ее пустой тратой времени”. Однако Елизавета II не знала, что ее собеседник старательно фиксирует все откровения в своих пухлых дневниках. Когда после смерти Кроссмана в 1974 году хранители его литературного наследия собрались опубликовать эти записки, Мартин Чартерис убедил их исключить оттуда “самые неоднозначные фрагменты”, в том числе с высказываниями королевы.

Барбару Касл, отличавшуюся резким юмором и взрывным характером, Елизавета II покорила своим остроумием и “природным обаянием” (36), и отношения между ними установились вполне дружеские. После торжественного банкета в 1965 году Касл слушала, как Елизавета II с принцессой Маргарет обсуждают принца Чарльза, беспокоящегося по поводу приемных экзаменов в университет. “Мы с тобой ни за что бы не поступили” (37), – сказала вдруг королева сестре, и лейбористка поспешила убедить монарха, что “там все не так страшно, как кажется”. Касл поражало, насколько искусно Елизавета II может лавировать в разговоре с политиками противоположных взглядов, храня в памяти массу биографических подробностей, “благодаря чему беседа держится в безопасном, политически нейтральном русле” (38).

Бенн, однако, по-прежнему принимал в штыки Елизавету II и все, что она олицетворяла, – не смягчившись даже после женитьбы на богатой американке с большим особняком в фешенебельном квартале Холланд-парк. Пользуясь своим положением министра связи в правительстве Вильсона, он даже развернул абсурдную кампанию по удалению портрета королевы с почтовых марок. Она терпеливо выслушала его предложение (39) и рассмотрела альтернативные эскизы. Бенн вышел с сорокаминутной аудиенции уверенный, что королева согласна на его проект. “Она оставила его в дураках, – писал историк Кеннет Роуз. – Хотя он думал, что сам обвел ее вокруг пальца” (40). Елизавета II высказала Вильсону свое недовольство в частном порядке, и премьер-министр прикрыл кампанию. Когда Бенн некоторое время спустя прибыл во дворец присягать уже как министр технологии, королева, не удержавшись, сыронизировала: “Наверное, будете скучать по своим маркам” (41). Незадачливый министр поблагодарил ее за “доброту, поддержку и помощь в работе”, а затем, послушно поклонившись, как и положено, покинул зал, пятясь задом.

К числу противников королевы принадлежал и Майкл Стюарт, министр иностранных дел в лейбористском правительстве. Во время ужина с ночевкой в Виндзорском замке в 1968 году он высказал Лидии Катценбах, жене американского генерального прокурора, что королева “глупа и разбирается только в конских крупах” (42). Позже, когда Катценбах передала эти слова Дэвиду Брюсу, тот удивился, “поскольку премьер-министр, наоборот, восхищается осведомленностью королевы в международных вопросах. Вполне возможно, что при наличии выбора (которого она лишена) она и предпочла бы лошадей государственным делам, однако никто не вправе обвинять ее в пренебрежении своими бесконечными и, как мне кажется, зачастую скучными официальными обязанностями”.

Для Елизаветы II, вступившей в “средний возраст”, лошади действительно были и страстью, и отдушиной. Все эти годы она очень редко приобретала скакунов в свою конюшню, предпочитая лошадей собственного разведения, по традиции, идущей еще со времен королевы Елизаветы I. В 1960-х она уже более десяти лет заведовала королевским конным заводом с племенными хозяйствами в Сандрингеме и близлежащих Вулфертоне и Хэмптон-Корте, а также Поулхэмптонской конюшне в Беркшире, которую королева арендовала в 1962 году. Десять лет спустя она выкупила Поулхэмптон под “санаторий” для недавно отлученных от кобылы годовалых жеребят и нуждающихся в отдыхе скакунов, которых заслуженный управляющий ее конным заводом Майкл Освальд называл “ходячими больными” (43).

И в частной, и в общественной жизни королева придерживается довольно предсказуемого, упорядоченного графика. В конноспортивной области и племенной работе этот график диктуют случки, рождения, отнятие от кобылы, выездка и скачки. Обычно ее величество навещает кобыл и жеребцов на Сандрингемском конезаводе по два раза в первые полтора месяца года, когда начинается сезон разведения, а затем приезжает в апреле и июле взглянуть на жеребят, появившихся на свет по результатам прошлого сезона. Всех кобыл с потомством она методично фотографирует своим старомодным проверенным фотоаппаратом.

Ранней весной и осенью Елизавета II наведывается с инспекцией к своим однолеткам в Поулхэмптоне, а весной и летом при каждом удобном случае навещает многочисленный молодняк на тренировках в уилтширской, хэмпширской и беркширской конюшнях. Весь год она следит за успехами своих лошадей на скачках, однако посетить лично удается лишь немногие – королевские обязанности не оставляют времени. Неизменны лишь Эпсомское дерби в начале июня и Аскот чуть позже, все прочие крупные скаковые мероприятия ее величество посещает по мере возможности.

Королевский конный завод в Сандрингеме (44) представляет собой живописный комплекс XIX века из красного кирпича и местного коричневого песчаника с дымоходами и круглыми крышами. Кобылы содержатся в просторных денниках, в которых не тесно будет и с новорожденными жеребятами, однако самые роскошные условия у жеребцов: еще более просторные боксы с кафельными стенами, тридцатисантиметровым слоем опилок на полу, инфракрасными лампами для обогрева и сушки, высокими окнами и двускатной деревянной кровлей, крытой сверху тростником. Для жеребцов предназначены четыре паддока по два акра каждый, огороженные кирпичными стенками и живой изгородью, за которыми зеленеют сады с фонтанами.

Главное здание конного завода, где и происходит разведение, – случной манеж, огромное сооружение с песчаным полом. Специалисты по племенной работе и скачкам дают рекомендации, однако, в отличие от своих официальных обязанностей, где она вынуждена прислушиваться к другим, здесь Елизавета II часто проявляет инициативу, руководствуясь собственными наблюдениями и знанием кровей. Она сама видит, какие лошади более выносливы, какие берут скоростью, каким присуща такая важная черта, как храбрость. У королевы точный глаз на лошадиные стати – как отмечал Генри Порчестер, она с ходу определяет “хорошие плечи, короткие берцовые кости, хорошее копыто, плоское копыто, саблистые или прямые скакательные суставы, хороший круп, глаза или правильно вылепленную голову” (45). Именно она заметила, когда на конюшне перепутали двух однолеток, Дутелля и Эгримента, которых она прежде видела лишь жеребятами. “Она много читает и великолепно ориентируется, – говорит Майкл Освальд. – Если хотите обсудить каталог выставленных на продажу, нужно подготовиться как следует, потому что родословную каждой лошади она перечислит вам до четвертого колена” (46). Окончательное решение “всегда остается за королевой” (47), – писал Артур Фицджеральд в официальной истории королевских конюшен.

Освальд в шутку называет Сандрингемский конный завод “Центром планирования семьи и брачным агентством для лошадей” (48). Однако сам процесс случки призового скакуна стоимостью в несколько миллионов долларов с одной из королевских племенных кобыл – не для слабонервных. Это серьезнейшее испытание, требующее направить в нужное русло страсть двух мощных возбужденных животных весом почти в тонну каждое. Елизавета II в этой своей ипостаси обычной деревенской жительницы наблюдала бурю страстей на случках чистокровок не один раз. Сдержанная и рафинированная в обычной жизни, королева обычно вставала в углу манежа рядом с грумами и управляющим, пока специалисты по безопасности не потребовали соорудить для нее специальную смотровую трибуну. “Она спокойно относится к естественным процессам, – говорит Майкл Освальд, – и не устраивает ажиотажа” (49).

Стремительный, неистовый и потенциально опасный акт случки начинается, когда в манеж вводят пришедшую в охоту кобылу. На задние ноги надевают тяжелые кожаные “сапоги”, чтобы она не лягнула жеребца, а шею и холку закрывает толстая кожаная “фальшивая грива”, защищающая лошадь от нередких во время страсти укусов.

Сперва кобылу заводят в специальный денник с обитыми мягким материалом стенами и большим окном наружу, где она заигрывает с жеребцом-“пробником”, и, когда достигнет достаточного возбуждения (безошибочным признаком которого служит “мерцание” вульвы), ветеринар с помощью пальпации и ультразвука определяет, близка ли овуляция. Если да, кобылу возвращают в случной манеж и ставят в углубление посередине. Один из грумов держит ее под уздцы, второй фиксирует с помощью “закрутки” – шеста с петлей на конце, которая закручивается вокруг верхней губы. Еще четверо требуются, чтобы удержать разгоряченного жеребца, который, покрывая кобылу, упирается, фыркает, ржет и встает на дыбы. Направить его дикую энергию в нужное русло помогает конюх, стоящий у хвоста кобылы.

После того как ультразвуковой анализ подтвердит оплодотворение, королева будет следить за вынашиванием, которое длится одиннадцать месяцев. Иногда она присутствует и на выжеребке, обычно случающейся ночью. Как правило, ее величеству отсылают фотографию жеребенка, кличку для которого она иногда придумывает еще до появления малыша на свет. За ростом и развитием новорожденных королева следит до самого отлучения от кобылы и перевозки в годовалом возрасте в Поулхэмптон.

Во время одного из своих визитов в Поулхэмптон Елизавета II вместе с Генри Порчестером, конюхом Шоном Норрисом, тренером Иэном Болдингом и его женой Эммой вышла в леваду посмотреть поближе на шестерых жеребят, которых как раз должны были объезжать. Внезапно жеребята пустились вскачь по кругу (50), то взбрыкивая, то поднимаясь на дыбы. Стоять на месте остались только Болдинг и королева, остальные трое гостей кинулись со всех ног к выходу. Елизавета II и тренер знали, что нужно застыть столбом, тогда молодняк не тронет их и постепенно успокоится.

“Да, было страшно” (51), – признавалась королева после. “Она и бровью не повела”, – утверждает Болдинг, ставший свидетелем этого примера несгибаемого мужества, одной из определяющих черт характера королевы. “В момент стресса она успокаивается, не позволяя себе поддаться всплеску адреналина и паниковать” (52), – говорит Монти Робертс, подружившийся с ее величеством калифорнийский конный тренер, владеющий, по слухам, “лошадиным словом”.

Подготовка однолеток к скачкам требует от королевы почти такого же пристального внимания, как и разведение. Как заметил Генри Порчестер, “общаться с ней – это почти как общаться с тренером” (53), настолько хорошо она разбирается в деле. “ Будь она обычным человеком, наверное, тренировала бы лошадей, – считает Иэн Болдинг. – Ей очень нравится процесс” (54). Королева всегда распределяла своих скакунов между несколькими тренерами – прежде всего из желания наблюдать разные подходы. “Тренер может с одной лошадью сработаться лучше, с другой хуже, – утверждает Освальд. – Это примерно как выбирать школу для ребенка” (55). Елизавета II может часами стоять у окутанного рассветным туманом тренировочного трека в своем платке, твидовом пальто и резиновых сапогах, не сводя бинокля с лошадей, галопирующих по холмистой равнине. “Она следит за движениями коня, за выбросом ног, – комментирует Иэн Болдинг. – За манерой бега” (56).

Повторно королева навещает (57) своих лошадей в денниках вечером, когда можно не спеша осмотреть их по одному, угощая морковкой или пучком клевера, и ласково похлопать по холке, беседуя с грумами. Она знает всех грумов и персонал, с уважением относясь к их опыту и знаниям. Конноспортивный мир – одна из немногих областей, где стираются границы и где королева может общаться со всеми на равных. Дела и тревоги конников заботят ее не меньше, чем дела их четвероногих подопечных.

Осматривая конюшни Болдинга в Кингслере, Елизавета II поинтересовалась системой вентиляции, зная, что лошади дышат только носом и поэтому подвержены респираторным инфекциям. Вернувшись в дом, она высморкалась и показала изумленному тренеру платок с темными следами. “Мне показалось, что там невероятно пыльно и нечем дышать” (58), – сказала королева. Таким простым и наглядным способом она продемонстрировала, как туго приходится лошадям. Болдинг прорубил в задней стенке конюшни несколько отверстий, которые затем закрыл экранами, и добавил вентиляционный люк в крыше, чтобы улучшить циркуляцию воздуха.

В своих загородных резиденциях королева выезжает верхом почти каждый день, даже в дождь – для разгрузки и физической зарядки. Она отлично ездит с самого детства, у нее хорошая посадка и легкая, но твердая рука. Несмотря на неизменно сопровождающих ее грума и телохранителя, в этой беззаботной скачке по сельским просторам она максимально предоставлена сама себе – что для королевы редкий случай.

Она не увлекается взятием барьеров и знает, как обезопасить себя. Однако при всем своем благоразумии никогда не надевает шлем – не надевала даже в молодости, когда повязанный на голове платок едва не слетал от бешеной скачки на соревнованиях с сестрой и дочерью во время ежегодного Золотого кубка в Аскоте. По воспоминаниям Джин Карнарвон, ее супруг “просто бесился, когда она так делала. Он ее убеждал надеть шлем, а она ни в какую” (59). Иэн Болдинг однажды попытался урезонить королеву во время верховой прогулки в Виндзорском парке. “Уж кому-кому, а вам точно следовало бы надевать шлем” (60), – сказал он. “А я не надеваю. Зато вам, в отличие от меня, не приходится делать укладку” (61), – парировала королева без капли высокомерия, подчеркивая лишь необходимость быть постоянно готовой к встречам и аудиенциям.

Филиппа, в отличие от жены, не приучали к седлу в детстве. В 1950 году на Мальте он увлекся поло, дававшим отличную физическую нагрузку и возможность преодолевать себя. Он с самого начала придерживался агрессивного стиля, “стремился к победе любой ценой” (62), – свидетельствует майор Рональд Фергюсон, частый партнер Филиппа по игре. По мнению Фергюсона, “в турнирах Филипп выплескивал накопившееся у него недовольство. Он приезжал весь взвинченный <…> дым из ушей, но через несколько игр буквально преображался – злости и гнева как не бывало”.

Для герцога пони для поло сродни кроссовому мотоциклу. “Он пытается обращаться с конем, как с машиной. Нажимаешь на педаль – и поскакал, нажал на тормоз – и остановился, поворачивать налево-направо на полном ходу, – говорит Монти Робертс. – Ему неинтересно, “что к чему”, ему важно, “чтобы работало” (63). Филипп не понимает лошадей, ему все равно, чем они отличаются друг от друга.

Елизавета II придерживается более интуитивного, вдумчивого подхода, ей важно, как лошадь реагирует. “Она умеет не просто настроить лошадь на выполнение команд, но и сделать так, чтобы той самой это нравилось” (64), – утверждает сэр Джон Миллер, много лет служивший личным адъютантом и конюшим королевы. “Она прислушивается к лошади и улавливает настрой” (65), – дополняет Робертс.

Принц Филипп, не будучи поклонником скачек, по долгу службы тем не менее каждый год сопровождает супругу в Аскот, на главное мероприятие скакового сезона, традицию, существующую в королевской семье со времен королевы Анны, начавшей ее в 1711 году. На четыре дня в июне, со вторника после Дня Подвязки (который некоторые называют “Аскотским бдением”, где рыцари якобы “молятся на коленях за победителя будущей недели” (66), королева собирает друзей – в основном из конноспортивного мира – в Виндзорском замке. В Аскоте правит элегантность и военная четкость. Все красуются в лучших нарядах (67), мужчины облачаются в визитки с цилиндрами, дамы – в вечерние платья с затейливыми шляпами – таков дресс-код для королевской ложи на ипподроме.

Для гостей устраивается роскошный ланч, и, когда в урочный час Елизавета II встает из-за стола, за ней устремляется неизменная собачья свита. Проехав на автомобилях через Большой Виндзорский парк к Аскотским воротам, королева и гости пересаживаются в ландо, запряженные четверкой лошадей, с двумя форейторами в алой форме на облучке и лакеями в красных ливреях и черных цилиндрах на приступке сзади. Преодолев две мили проселочных дорог, королевская процессия (ведущая свою историю с 1820-х годов – времен правления Георга IV) въезжает в два часа дня в Золотые ворота ипподрома, чтобы затем проехать традиционную “прямую милю” по травянистому грунту.

В королевском секторе гости предоставлены сами себе, пока все внимание ее величества сосредоточено на скаковой дорожке. Даже напряженное наблюдение за собственным скакуном, участвующим в заезде, – это тоже отдых. “В скачках для нее самое замечательное, что можно на два-три часа подряд полностью уйти “в себя”, в мир, непохожий на повседневные рабочие будни, отключиться от тревог и беспокойных мыслей, – говорит Майкл Освальд. – Один из ее личных секретарей считает, что это отличный терапевтический прием” (68).

Когда королевская лошадь выигрывает заезд, Елизавета II прыгает от радости, как маленькая девочка, забыв обо всех сдерживающих ее обычно правилах приличия. Однако ставки она не делает. При этом она исключительно наблюдательна во время скачки. “Он бежит не с той ноги, – замечает Елизавета II, подавшись вперед и пристально вглядываясь в участников заезда. – Конечно, он не вписывается в поворот (69). <…> Эта явно не выйдет. Видели, как она дернулась? Не нравится мне, как он прижимает уши. Хорошо ускоряется. <…> По-моему, ей лучше на левосторонний трек, а не на правосторонний” (70).

Из оборудованной всем необходимым застекленной королевской ложи с телевизионным экраном на задней стене открывается самый лучший вид на трек. После четвертого заезда королева приглашает гостей и высокопоставленных лиц со всего королевского сектора на чай в ее личном зале за ложей, где лакеи разносят сэндвичи, сконы, клубнику со сливками и пирожные. Какое-то время Елизавета II проводит за беседой с гостями, но с началом следующего заезда тут же вскакивает, боясь пропустить хоть секунду. “Как и любому человеку, нам свойственна надежда, – сказала однажды королева, отвечая на вопрос о своей любви к конному спорту. – И азарт, заставляющий верить, что наша лошадь окажется лучше соперницы, поэтому мы этим и занимаемся” (71).

Скачки и разведение королева оплачивает из своих личных средств, компенсируя часть затрат призовыми деньгами, платой за случку с племенными жеребцами и продажей некоторых призеров другим заводчикам. Чистая сумма затрат, по подсчетам, составляет полмиллиона фунтов в год. 1950-е принесли Елизавете II (72) целую плеяду призеров во главе с ее любимцем Ореолом, который, проиграв Эпсомское дерби, выиграл другие скачки, в том числе престижные розыгрыши кубков короля Георга VI и королевы Елизаветы в Аскоте. В 1954 и 1957 годах ее величество оказалась в самом большем выигрыше среди всех британских игроков.

Всеми удачами и неудачами коннозаводческой и конноспортивной жизни Елизавета II делилась с матерью. В 1949 году они на паях владели стипльчейзером по кличке Монавин, но, когда после перелома ноги во время прыжка через барьер на скачках в Херст-парке его пришлось усыпить, королева решила ограничиться гладкими скачками, тогда как сердце Елизаветы-старшей по-прежнему принадлежало стипль-чезу, скачкам с препятствиями. Имея больше свободного времени, королева-мать чаще, чем Елизавета II, посещала скаковые мероприятия и чаще испытывала азарт владельца, болеющего в заезде за свою собственную лошадь.

Королева-мать активно интересовалась увлекавшим ее дочь разведением чистокровных лошадей, и Елизавета II отдавала матери тех, кто выказывал больше способностей к взятию барьеров, чем к бегу по ровной местности. Обеих королев объединяли глубокие познания в лошадиных статях. В ежедневных телефонных разговорах они успевали обменяться всем – от сплетен о жокеях, тренерах, призерах и проигравших до новостей о травмах, разведении, выжеребке и именах. Из путешествий они слали длинные письма, делясь наблюдениями и советами. “Скачки здесь – это что-то невероятное, – писала ее величество из Новой Зеландии. – Все напропалую делают ставки и устраивают марафоны по восемь заездов кряду” (73).

Елизавета II с радостью спонсировала увлечение матери скачками, зная, что той оно доставляет огромное удовольствие. В неудачный год, когда стипльчейзеры Елизаветы-старшей проигрывали один за другим, королева предложила оплатить и гонорары тренеров. “Королева-мать с благодарностью согласилась, – сообщает ее биограф Уильям Шокросс, – поставила свою подпись в счете и под общим итогом приписала: “О боже!” (74)

Не утратившую и на седьмом десятке лет жизнерадостности и энергичности “королеву-матушку”, как ее ласково прозвали в таблоидах, несложно было порадовать. Слегка располневшая, она считалась “большим гурманом” (75), хотя родные и подтрунивали над ее не самыми скромными аппетитами. В декабре 1966 года (76) у нее диагностировали рак толстой кишки, о чем за пределами семьи не знал никто. Опухоль удалили, дальнейшее лечение не требовалось, рецидива не последовало. Достаточно было спокойного восстановительного периода в Сандрингеме, чтобы к Елизавете-старшей вернулась былая бодрость.

Свои официальные обязанности – в среднем около сотни с лишним мероприятий в год – она исполняла охотно и с пользой для дела, заражая всех своим воодушевлением, особенно когда всплескивала руками в театральном восторге. Дебора Девонширская после одного свадебного торжества прозвала ее “Тортик”, поскольку, услышав, что молодые собираются резать свадебный торт, королева-мать воскликнула: “Ой, тортик!” (77) – будто никогда раньше не наблюдала этот ритуал. “Она превосходна в своем превосходстве” (78), – писала герцогиня своей сестре Диане в 1965 году. На ужине, который Джон Профьюмо давал в своем доме у Риджентс-парка за год до позорной отставки, королева-мать даже училась отплясывать (79) последний писк танцевальной моды, твист, вместе с Тедом Хитом, Дэвидом Брюсом и несколькими аристократами.

Она любила устраивать для друзей роскошные торжественные обеды в своих многочисленных резиденциях и ланчи на свежем воздухе, когда полдюжины ливрейных лакеев прислуживали за накрытыми белой скатертью столами с тончайшим серебром под сенью деревьев в саду Кларенс-Хауса. Компания собиралась более разношерстная, чем за столом королевы, поскольку Елизавета-старшая приглашала кого душе угодно, в том числе танцоров, художников, писателей и актеров, развлекавших ее своим искусством и интересной беседой. Блюда подавались изысканные, рекой лился кларет и едкие замечания хозяйки вечера – открытая критика политиков (лейбористов в основном), неприязнь к “япошкам” (80), подозрительность к немцам и французам (“такие милые, но ведь проходимцы – как им можно доверять?” (81). Вспоминая о встрече с племенем динка в Судане, она заявила: “Они были голые, но из-за черноты это не бросалось в глаза” (82).

Ее эдвардианский мирок не всегда соотносился с реальностью. Глядя на непрезентабельный вид из окна в гостях у своей давней знакомой Тортор Гилмор, королева-мать посоветовала: “Дорогуша, попроси их закрыть эту бензоколонку и передвинуть школу” (83). Окидывая взглядом собравшихся на изысканный ланч в Кларенс-Хаусе, королева-мать и бывшая королева проговорила: “Ну вот, мы же самые обычные люди. Сидим за самым обычным столом и едим самую обычную еду” (84).

Между тем жизнь простого народа в 1960-х стремительно менялась. К масштабным социальным реформам, проводимым лейбористами, добавлялись настоящие тектонические сдвиги в британской культуре. Рок-н-ролл смел ограничения, контрацептивы подарили женщинам свободу половых связей, в фильмах и театральных постановках стало больше секса. Семнадцатилетняя принцесса Анна в 1967 году побывала на мюзикле “Волосы” (“Hair”), где присутствует неприкрытая нагота (85).

В популярной культуре безраздельно царствовали “Битлз”. В октябре 1965 года Гарольд Вильсон, подчеркивая свою современность, посоветовал Елизавете II наградить каждого из участников “Великолепной четверки” орденом Британской империи. Каких-нибудь четыре года назад группа играла в ливерпульском подвале, однако с тех пор битломания достигла невиданных масштабов, у группы появились легионы визжащих фанатов, а пластинки расходились миллионными тиражами. Аристократия возмутилась было, что правительство обесценивает награду, отдавая ее поп-звездам, а некоторые ветераны даже сдали свои ордена в знак протеста. Ноэль Кауард назвал ситуацию “крупным просчетом со стороны премьер-министра <…> Мне кажется, королеве не стоило соглашаться” (86).

Впервые “Битлз” встретились с королевой, когда играли в 1963-м на “Королевском варьете”. Приняв их почтительный поклон, ее величество спросила, когда следующее выступление. “Завтра вечером, мэм”, – ответил Пол Маккартни. “Да? И где?” – поинтересовалась Елизавета II. “В Слау, мэм”. – “Надо же, – воодушевилась королева. – Это ведь рядом с нами!” “Она, конечно, имела в виду Виндзорский замок, – вспоминает Маккартни. – Очень получилось забавно и по-свойски” (87).

Два года спустя она вручала им ордена в Букингемском дворце, а полиция тем временем сдерживала бесновавшуюся у ворот толпу визжащих девчонок. Во время инвеституры, проходящей в роскошном белом с золотом зале, королева, по словам Маккартни, была “очень любезна <…> Она отнеслась к нам по-матерински” (88). Тем не менее у Джона Леннона радость от обладания наградой вскоре померкла, и в 1969 году он отказался от нее в знак протеста против вьетнамской войны.

И не он один. Правительство Вильсона поддерживало растущее военное присутствие США в Юго-Восточной Азии, однако на просьбу Линдона Джонсона помочь войсками премьер-министр ответил отказом – как сетовал президент, не выделив даже “отряда шотландских волынщиков” (89). Уязвленный Джонсон про себя называл Вильсона “мелким мерзавцем” (90) – хотя в связи с вьетнамской войной в университетских кампусах на улицах Британии и Соединенных Штатов уже разворачивались масштабные протесты и забастовки.

Иного рода баталии пришлось выдержать с началом “проблем” в Северной Ирландии, где католическое меньшинство, подвергающееся повсеместной дискриминации, стало требовать независимого союза с Ирландской Республикой. В конце 1960-х за дело взялась воинствующая Ирландская республиканская армия. Наводить порядок и разнимать католиков с отстаивающими статус-кво протестантами были высланы британские войска. ИРА подливала масла в огонь терактами и общими беспорядками, положившими начало трем десятилетиям кровопролития.

Пертурбации 1960-х породили волну возмущения британскими правящими кругами, и главной мишенью оказалась монархия. В середине десятилетия сатирический журнал “Private Eye”, способствовавший в свое время уходу Алека Дуглас-Хьюма, нацелился на королевскую семью, порицая ее за отрыв от реальности, снобизм и приверженность устаревшим традициям. Принца Филиппа прозвали “Филом Греком”. Помимо прочего, журнал высмеивал и магистральную прессу за лизоблюдство. Газеты откликались более пристальным и непочтительным вниманием к королеве и ее семье, настойчиво требуя большей открытости, чем привык предлагать двор.

Королева следила за событиями по газетам, телевизионным новостям и конфиденциальным документам из своих правительственных ящиков. Дэвид Брюс был поражен, сидя рядом с Елизаветой II в королевской ложе на Гудвудских скачках в 1968 году, – на фоне масштабных студенческих выступлений против университетских властей, вьетнамской войны и ядерного вооружения, – что “королева достаточно долго распространялась на тему силовых методов, к которым прибегает молодежь по всему миру” (91).

Елизавета II не меняла привычек и на всем протяжении бурных 1960-х с их социальными потрясениями исправно исполняла свои обязанности, оставаясь для широких масс знакомой фигурой, машущей им из кареты или из коричневого “роллс-ройса” с королевским гербом. Помимо регулярных путешествий в страны Содружества в Азии, Африке, Тихом океане, на Карибах и в Северной Америке, она побывала с государственными визитами еще в дюжине стран в разных уголках мира. В мае 1965 года Елизавета II провела десять дней в Федеративной Республике Германии, куда с 1913 года не наносил визитов ни один член королевской семьи. Подготовка к этой поездке началась двумя годами ранее, во времена Макмиллана, однако с тех пор появилась новая политическая подоплека – лейбористы собирались подавать повторную заявку на вступление в Общий рынок.

Кроме того, поездка носила дипломатический, примирительный характер, будучи приуроченной к двадцатой годовщине окончания Второй мировой войны. Перед королевой открывалась возможность исследовать свои немецкие корни, а перед Филиппом – попасть на родину предков, показать жене места своего и сестер счастливого детства до Второй мировой. Не допущенные на свадьбу Елизаветы II с Филиппом из-за послевоенной неприязни к немцам три его остававшихся в живых сестры – Теодора, София (прозванная “тетей Крошкой”) и Маргарита, вышедшие замуж за немецких принцев, – получили почетные места в королевской ложе Вестминстерского аббатства во время коронации. Кроме того, королева и Филипп негласно принимали их у себя по разным торжественным случаям – например, каждую весну на Королевском конноспортивном представлении в Виндзоре, красочном зрелище с конными соревнованиями, военными парадами и фейерверками.

Высшего накала эмоции достигли в Западном Берлине, когда запрудившая площадь Джона Кеннеди ликующая толпа принялась скандировать: “Елизавета!” Но королеву, упоминавшую до этого о своих немецких предках, такие бурные восторги несколько смутили. “Думаю, ей показалось, что это уж чересчур и смахивает на традиционное нацистское приветствие, – вспоминал министр иностранных дел Майкл Стюарт. – Пожалуй, тогда я первый и единственный раз увидел ее обескураженной” (92).

С особым трепетом Елизавета II читала в Ганновере письмо, положившее начало ее династии. Письмо, отправленное в 1714 году британским дворянином Георгу Ганноверскому – будущему королю Георгу I, – гласило: “Королева Анна при смерти. Приезжайте быстрее, определенные круги хотят видеть на троне наследника-якобита, а не вас” (93).

Осенью 1965 года вниманием королевы завладела Африка, где развернулась борьба между британским правительством и колонией под названием Южная Родезия. Родезийский премьер-министр Иэн Смит в одностороннем порядке декларировал независимость от Британии и сформировал правительство белого меньшинства, отражающее политику апартеида, проводимую в соседней ЮАР. Поскольку Британия придерживалась тенденции давать независимость только тем колониям, где устанавливается власть большинства, Гарольд Вильсон убедил ООН ввести экономические санкции против Южной Родезии. Смит, в свою очередь, пытаясь привлечь Британию на свою сторону, заявил, что королева по-прежнему останется главой его государства. Вильсон в ответ предложил ее величеству прямо сообщить Смиту, что она не намерена выступать сувереном для власти, которая не обеспечила участия черного большинства в управлении страной. Елизавета II послала родезийскому премьеру написанное от руки письмо с предложением найти компромисс.

Критики высказали мнение, что подобными подпольными действиями королева нарушает нейтралитет. Смит продолжал поддерживать видимость, будто Южная Родезия остается монархией, несмотря на отказ британского правительства признать законность родезийских властей. В конце концов он бросил притворяться, и Родезия провозгласила себя республикой, после чего чернокожие повстанцы начали партизанскую войну.

Год спустя на королеву, не сумевшую просчитать меняющиеся ожидания народа, обрушилась новая волна критики. 21 октября 1966 года гигантский селевой поток уничтожил шахтерский поселок Аберфан в Южном Уэльсе, накрыв начальную школу со ста шестнадцатью детьми и двадцатью восемью взрослыми. Тони Сноудон, движимый желанием помочь (94) своим землякам-валлийцам, выехал из Лондона, не поставив в известность королевский двор, и в два часа ночи прибыл на место трагедии утешать убитых горем родных и навещать выживших. На следующий день к нему присоединился принц Филипп, и уже вдвоем они наблюдали за спасательными работами и расчисткой. Королева же, несмотря на настойчивые рекомендации советников, отказалась выезжать на место. “Я оттяну внимание на себя, – объяснила она. – И спасатели проглядят какого-нибудь несчастного ребенка, которого еще можно вытащить из-под завалов” (95).

Ответ свидетельствовал о рассудительности и инстинктивной осторожности ее величества. Наконец, когда примерно неделю спустя из-под завалов были извлечены последние тела, королева с Филиппом приехала в Аберфан и больше двух часов беседовала с родственниками погибших, приблизилась к накрывшей школу земляной горе и возложила венок на кладбище, где похоронили восемьдесят одного ребенка. Обстоятельства вырвали ее из замкнутого мирка и заставили вступить в прямой и неожиданный контакт с подданными, которые выразили свою признательность за это. “Я тоже мать, и я представляю, что вы сейчас испытываете, – произнесла Елизавета II со слезами на глазах. – Мне жаль, что сейчас я ничем не могу вам помочь, кроме сочувствия” (96).

Как человеку, привыкшему тщательно скрывать свои чувства на людях, ей пришлось нелегко. Королева понимала, что поддержит пострадавших своим присутствием и что в наше время в такие минуты эмоции уже не принято сдерживать. Однако ее непреклонность, проявившаяся в запоздалом отклике на трагедию, успеет создать немало трудностей в последующие годы.

Трагедия в Аберфане пришлась как раз на возвращение королевы из двухмесячного отпуска в Балморале – самого долгого и живительного из сменяющих друг друга мероприятий королевского календаря. Зимний отпуск в Сандрингеме с Рождества до начала февраля тоже оставляет немало времени для охоты и прогулок, однако настоящего уединения там добиться сложно, поскольку норфолкские угодья площадью в двадцать тысяч акров исчерчены общественными дорогами между вкраплениями полудюжины деревень. Только в Балморале, где дороги обрамляют поместье, королева может действительно отвлечься от привычных дел – за исключением правительственных ящиков. “При наших постоянных разъездах очень приятно бывает устроить себе передышку” (97), – призналась однажды Елизавета II.

Долгая подъездная дорога (98), ведущая от ворот через окружающие поместье вечнозеленые хвойные леса, создает атмосферу уединения и покоя. Вековые традиции переездов королевского двора незыблемы: в начале августа, за неделю до прибытия королевы, из Лондона подтягиваются грузовики с чемоданами одежды (99) и предметами обстановки. Из Виндзора перевозят лошадей, из Сандрингема – собак. Как только Елизавета II покидает Букингемский дворец, мебель в личных покоях накрывается чехлами, хотя все службы продолжают действовать, разве что в более размеренном режиме. Горничные, повара, управляющие, лакеи, охрана и прочие работники также переезжают на север двумя сменами по восемьдесят человек в каждой, на месяц поселяясь в балморалском корпусе для обслуживающего персонала.

“Есть своя прелесть в том, чтобы сохранять здесь все как при королеве Виктории” (100), – считает Елизавета II. Обстановка остается подчеркнуто неизменной – убрали (ко всеобщей радости) только пальмы в горшках. “Мебель почти вся на прежних местах, – подтверждает кузина королевы Маргарет Роудз. – Картины тоже все прежние” (101). Любимое кресло королевы Виктории в гостиной неприкосновенно, никому не разрешается в него садиться. “Стоит ничего не подозревающему новичку сделать к нему хотя бы шаг, как все дружно вскрикивают” (102), – говорит Джин Карнарвон.

Елизавета II, а вслед за ней и ее окружение, придерживается неизменного, уходящего корнями в конец XIX века распорядка с незначительными уступками веяниям современности. Атмосфера напоминает летний лагерь с режимом школы-пансиона. После того как в девять утра волынщик проиграет свой марш, королева обычно проводит несколько часов за разбором правительственных ящиков, которые на тележке доставляются в ее кабинет на втором этаже – эту комнату когда-то предпочитала и королева Виктория за вид на долину реки Ди. Кроме того, Елизавета II следит за состоянием дел на пятидесяти тысячах акров своей резиденции. Несмотря на то что непосредственное управление Балморалом осуществляет ее муж, “ее величество всегда в курсе происходящего” (103), – говорит Мартин Лесли, шестнадцать лет исполняющий обязанности управляющего. Помимо чтения ежедневных отчетов управляющего, королева лично проверяет состояние стад разводимых в имении хайлендских коров и беседует с егерями и ловчими, которых знает не первый десяток лет. Порой она обнаруживает совершенно неожиданную осведомленность. Например, показывая свои владения шотландскому священнику, она вдруг воскликнула “Ура!” (104) при виде егеря, шагающего по склону холма с молодой женщиной. Выяснилось, что егеря бросила жена, и королева радовалась тому, что у него снова кто-то появился.

Переделав обязательные утренние дела, она старается проводить как можно больше времени на свежем воздухе – кататься верхом или гулять с собаками по ельникам и багряным от вереска холмам, перебираясь через ключи, бьющие из-под каменистой земли. Вдыхая напоенный сосновым ароматом воздух, она устремляет взор к снежным вершинам Северного Кэрнгорна и “сумрачной круче” (105) байроновского Лохнагара, на девятьсот с лишним метров возвышающегося над лежащим у подножия Лох-Миком. “В Балморале ей знаком каждый дюйм, – утверждает Малкольм Росс, много лет возглавлявший двор Елизаветы II. – Она умеет наслаждаться сельской жизнью” (106).

С шестнадцати лет, едва научившись стрелять из ружья, Елизавета II пристрастилась к охоте на обитающих в здешних лесах оленей. Облачившись в непромокаемые штаны, она садилась на крепкого шотландского пони – гаррона или фелла – или выводила из гаража темно-зеленый “рейнджровер” и въезжала на высокий хребет за линию леса. Вместе с ловчим они терпеливо выслеживали оленей с позднего утра почти до вечера, иногда взбираясь почти на шестьсот метров и останавливаясь лишь перекусить холодным мясом, фруктами и куском сливового пудинга из холщового мешка. Готовясь уложить оленя, королева почти ползком подбиралась через подлесок на расстояние выстрела. “Всегда очень забавно было наблюдать за ловчим-новичком, который выходил с королевой на охоту впервые, – вспоминает Маргарет Роудз, которая еще в отрочестве начала охотиться с кузиной. – Они не рассчитывали, что она будет ползти за ними на животе, почти утыкаясь носом в их сапоги” (107). Последнего своего оленя (108) Елизавета II застрелила в 1983 году, в маленькой лощине близ Спиттал-оф-Гленмик, которую впоследствии прозвали королевской.

Подстреленного оленя потрошат тут же на склоне, тушу навьючивают на лохматого крепконогого пони, который везет добычу по усеянным валунами холмам к замку, где ее вешают в оленьей кладовой и снимают шкуру. (Даже перестав охотиться, королева по-прежнему любит наведывается в кладовую под вечер.) В употребление идет вся туша без остатка, от головы и рогов, которые вешаются на стену в качестве трофея, до копыт и глазных яблок, продающихся на экспорт. Мясо поступает на кухню. Белые пони-гарроны настолько перемазываются кровью, пока везут туши, что их приходится чистить каждый вечер.

Эти кровавые подробности королеву не смущают, как не смущает и другое любимое занятие – подбирать за охотниками подстреленных куропаток. Тем не менее в восемьдесят пять ей пришлось от него отказаться из-за постоянных болей в колене. Дробовики никогда ее не привлекали, поэтому она не вставала на линию стрельбы вместе с мужчинами, которые, облачившись в твидовые охотничьи костюмы и защитную одежду от Барбура, целились в птиц, выписывающих непредсказуемые петли в вышине. Она стояла чуть поодаль, в юбке, плотной куртке и платке, с парой-тройкой подружейных собак – обычно кокер-спаниелей (прозванных “пылесосами” (109) или лабрадоров. Пользуясь внушительным набором условных сигналов – свистков, жестов, команд, – она посылала собак подбирать подстреленную птицу, иногда на расстояние до километра, направляя их поиск. Если они приносили еще живого подранка, королева избавляла его от страданий ударом палки. Однажды, сорвав восторженные аплодисменты охотников, егерей и загонщиков особенно зрелищным и сложным маневром, королева откликнулась: “Если бы я знала, что вы все смотрите, я бы и пробовать не рискнула” (110).

Любители охоты на оленей и куропаток обычно приезжают в Балморал на выходные, но и в остальное время замок полон друзей и родственников. Королева приглашает всех с ночевкой и ответственно относится к роли хозяйки, лично встречая гостей у бокового входа. “Она сама провожает всех в комнату, – свидетельствует один из частых гостей. – Обязательно упоминает о приготовленных для каждого книгах. Они меняются каждый год. В замке создается атмосфера расслабленной официальности или официального расслабления” (111). По словам Малкольма Росса, в шотландской резиденции у Елизаветы II “будто переключатель срабатывает. Она по-прежнему королева, но при этом замечательная хозяйка собственного дома. И вам даруется редкая привилегия – наблюдать ее в самой непринужденной обстановке” (112).

Проведя день в холмах, гости переодеваются из охотничьих нарядов в обычную одежду, и королева заваривает для всех чай – насыпает заварку и заливает кипятком из серебряного самовара. Затем приглашенные переодеваются еще раз, к аперитиву в гостиной, где Елизавета II раскладывает за столом пасьянс, словно в викторианские времена. “Она беседует с нами за пасьянсом, – вспоминает один из гостей. – Все рассаживаются вокруг. Одни общаются между собой, другие стоят у ее стола. Она переворачивает карты и ведет беседу, совершенно непринужденно, не напрягаясь” (113).

В сентябре с обязательным визитом приезжает на выходные премьер-министр, на один день наведываются члены Тайного совета, однако о делах говорят лишь пару минут. В основном все просто общаются и знакомятся, в том числе во время ланчей-пикников и барбекю при свечах в охотничьих домиках, разбросанных по берегам озер и рек, в чаще Старого Каледонского леса или высоко в холмах. Зачастую гости до последнего момента не знают, во что переодеваться к ужину – в смокинги и вечерние платья или свитера с брюками и юбками (за день они уже успевают переодеться к разным событиям раза три).

Пикники у королевы и принца Филиппа организованы с военной четкостью. Повара в замке готовят блюда, затем всю еду, посуду, столовые приборы и необходимое кухонное оборудование грузят в специальный фургон, который цепляют к “лендроверу”. В фургоне, спроектированном Филиппом с морской рачительностью, ни один миллиметр не пропадает зря, для каждой вещи предусмотрен свой отсек. Прислуга почти демонстративно удаляется, и ее обязанности с удовольствием берет на себя королева. Она всегда сама накрывает на стол и “старается, чтобы все было по правилам” (114), – как свидетельствует Анна Гленконнер, часто посещавшая замок по приглашению принцессы Маргарет. Филипп, весь в дыму, жарит мясо на гриле. Он славится творческим подходом, импровизациями на тему рецептов, подсмотренных по телевизору, – от колбасок до жареного поросенка.

Не обходится и без накладок. Как-то раз в противоположной части охотничьей хижины, где устроились Елизавета II с гостями, накрыли обед для королевы-матери с друзьями, приехавшими к ней в Беркхолл. “Мы закруглились с ланчем, пока они [компания королевы-матери] еще только допивали аперитив” (115), – вспоминает один из гостей. Когда королева надевает желтые резиновые перчатки, собираясь мыть посуду, все кидаются убирать со стола, и уборка проходит в считаные секунды. Каждый предмет должен вернуться на отведенное ему место в фургоне. “Горе вам, если перепутаете, куда класть столовые приборы” (116), – подтверждает один из давних и частых гостей.

По вечерам семья издавна практикует подвижные игры вроде “салок с банкой” с гостями и прислугой. Дважды за осень они собираются в бальном зале замка на Бал гилли, куда мужчины приходят в смокингах и килтах, а женщины в диадемах и вечерних платьях с перевязями из шотландки, заколотыми бриллиантовыми брошами. Под аккомпанемент военного оркестра королева с родными кружатся в замысловатых рилах и велетах с егерями, ловчими, лакеями и горничными, вызывая в памяти образы и мелодии минувшего века.

Балморал хранит множество воспоминаний – о детстве, о войне, о сватовстве Филиппа, – он уносит во времена королевы Виктории и даже – стараниями принца Альберта, адаптировавшего немецкие архитектурные стили, – перекидывает мостик к баварским пейзажам Елизаветиных предков. “В Балморале она ни на миг не забывает, что она королева, – говорит шотландский священник, часто гостивший в замке. – И вам тоже не удается забыть” (117). Все гости, включая родственников, которым позволено звать ее Лилибет, и давних друзей, встречают ее поклонами и реверансами поутру и провожают вечером, когда она отправляется спать.

И тем не менее шотландское высокогорье дает королеве возможность пожить максимально возможной для нее обычной жизнью и дарит ощущение свободы. Она может прогуляться в соседний поселок Баллатер и постоять в очереди в местных магазинах. Она выполняет обязанности обычной хозяйки в охотничьих домиках. Одевается в непритязательные поношенные вещи – юбки из шотландки (брюки только для верховой езды или охоты и рыбной ловли), простые черные ботинки с носками, кардиган на пуговицах и поверх него еще свитер с неизменной ниткой жемчуга. Досуг проводит за чтением, предпочитая исторические романы, а вовсе не семитомник Пруста, “захваченная страданиями Свaнa <…> пока на мокрых холмах впустую стреляют ружья” (118), как пытался представить ее Алан Беннетт в своей иронической повести о королеве под названием “Непростой читатель” (“The Uncommon Reader”). Год за годом она полагается в своем выборе (119) на рекомендации Книжного треста, британской благотворительной организации, основанной в 1921 году для пропаганды книг и чтения. Однако главной отдушиной для ее величества служит первобытное слияние с природой. “Можно пройти не одну милю и не встретить ни души, – подтверждает королева. – Здесь открываются безграничные возможности” (120). Это мир, где она может жить обычной жизнью “во всей полноте”.

...

“Наверное, самый волнующий и значимый для меня миг наступил, когда я вложил свои ладони в мамины и поклялся служить ей верой и правдой и защищать от всех врагов до последних дней своих”.

Принц Чарльз приносит клятву верности матери после провозглашения принцем Уэльским. Июль 1969 года. Reginald Davis MBE (London)

Глава девятая Пролить свет на таинство

В 1960-х королева стала свободнее, и паре младших детей она уже уделяла больше времени, чем старшим. “Какая, оказывается, радость, когда в доме снова появляется младенец!” (1) – воскликнула она после рождения Эдварда в 1964 году. Мэри Вильсон вспоминает, что по вторникам, когда аудиенция с премьер-министром подходила к концу, ее величество “всегда торопилась к купанию детей” (2).

Возможность проводить больше времени в детской не тяготила Елизавету II, поскольку ей удалось отлично поладить с Мейбл Андерсон. Старшая няня Чарльза и Анны, Хелен Лайтбоди, была властной женщиной на пятнадцать лет старше королевы и жестко вела себя с детьми. Лайтбоди отдавала предпочтение Чарльзу, поэтому замечания и наказания сыпались в основном на Анну. Недовольный слишком суровым обращением (3) со своей ершистой дочерью, принц Филипп договорился, чтобы с Лайтбоди распрощались.

Мейбл Андерсон была на год младше королевы, умела проявить гибкость и согреть лаской, твердо зная, что хорошо, а что плохо. Елизавета II не робела перед ней (4), как робела перед Лайтбоди, и парой младших детей они занимались вдвоем. Когда Андерсон брала отгулы, королева легко оставалась в детской с Эндрю и Эдвардом, купала их, повязав фартук, и пела им колыбельные, убаюкивая на ночь. Некоторые критики предполагают, что младших она излишне баловала, компенсируя недоданное старшим детям внимание.

По-прежнему не склонная к поцелуям и объятиям, с Эндрю и Эдвардом она все же раскрепощалась и больше играла с ними. Они знали, что Букингемский дворец – это офис, где, по словам Эндрю, все подчинено “работе, долгу и обязанностям” (5). Однако в коридоре у детской часто раздавался стук теннисного и футбольного мячей, чудом не задевающих стеклянные витрины. Сэр Сесил Хогг, больше десяти лет служивший семейным отоларингологом, наведываясь во дворец для планового осмотра, “слышал, как буянят в соседней комнате младшие дети, – вспоминает его дочь Мин Хогг. – Когда один из разбойников ворвался в королевскую спальню, Елизавета II, рассмеявшись, воскликнула: “Уж эти мне ваши монстры!” (6)

В Виндзорском замке, который мальчики считали своим настоящим домом, они гоняли на велосипедах и педальных машинках (7) не только по гравиевым дорожкам сада, но и по раззолоченному Большому коридору, украшенному двадцатью двумя полотнами Каналетто и сорока одним бюстом на постаментах из искусственного мрамора. Если мальчикам случалось споткнуться и упасть, королева “поднимала нас и говорила: “Не глупи, ничего страшного, иди умойся”, – как самая обычная мама” (8), – вспоминает Эндрю. За чаем они с родителями смотрели спортивную передачу BBC “Grandstand”(“Трибуны”) по субботам и “The Sunday Cricket League” (“Воскресную лигу крикета”). “В семье мы чаще видели королеву по выходным, чем по будням”, – говорит Эндрю.

Чарльз и Анна в 1960-х в основном жили в школе. В престижном пансионе Бененден в Кенте Анна освоилась гораздо лучше, чем ее старший брат в Чиме и Гордонстоуне. От вредин-однокашниц, которых она прозвала “едкой щелочью” (9), ее спасала унаследованная от отца толстокожесть и острый язык. Директор отмечала у Анны “умение поставить себя естественно, без агрессии” (10). Как и принц Филипп, она “схватывала все на лету”, и ее раздражали тугодумы. Обогнав мать в росте (метр шестьдесят семь), она обладала подтянутой фигурой. От королевы ей досталась также фарфоровая кожа, но черты лица получились более резкими, особенно выпяченная нижняя губа, придававшая ей угрюмый вид. Подростком Анна носила длинные волосы, несколько смягчая эту резкость.

При всем своем остром уме Анна не питала особого интереса к науке, и набранных после аттестационных экзаменов баллов оказалось недостаточно для поступления в университет. Она предпочитала покорять спортивные вершины – еще одна черта, унаследованная от отца, который учил ее ходить под парусом в бурных шотландских водах и соревновался с ней на регате в Коузе. Анна писала, что хождение на яхте дает “ощущение полной свободы, которое до этого она испытывала только в седле <…> Это состязание со стихией, проверка на прочность и на соответствие своим идеалам” (11). Анна прониклась страстью к лошадям с той минуты, как двухлетней малышкой ее впервые усадили на коня – белого пони по кличке Фам (12). Окончив в 1968 году Бененден, восемнадцатилетняя Анна посвятила себя достаточно жесткому виду спорта – конному троеборью.

В декабре 1965-го, когда Чарльзу оставалось доучиться в Гордонстоуне последний год, родители принялись обсуждать будущее наследника престола (без участия самого наследника). Трое предыдущих королей – Эдуард VII, Эдуард VIII и Георг VI – учились в Оксфорде и Кембридже, однако дипломов не получали. Поскольку ни у Филиппа, ни у Елизаветы II собственного университетского опыта не имелось, они полагались на мнение архиепископа Кентерберийского Майкла Рэмзи, премьер-министра Гарольда Вильсона, Дики Маунтбеттена (возглавлявшего в это время Штаб обороны), виндзорского настоятеля Робина Вудза и сэра Чарльза Вильсона, ректора и вице-председателя совета Университета Глазго, а также председателя Комитета ректоров и проректоров.

В течение нескольких часов приглашенные обсуждали за обедом различные варианты, а королева слушала. Гарольд Вильсон ратовал за Оксфорд, тогда как Маунтбеттен отдавал предпочтение кембриджскому Колледжу Троицы и Военно-морскому колледжу в Дартмуте с последующей службой на флоте. Именно этот путь в итоге и выбрали. В Кембридже Чарльзу понравилось – не в последнюю очередь из-за близости к охотничьим угодьям Сандрингема с их “изысканнейшей дичью” (13). Поступив в университет осенью 1967 года, он оказался первым августейшим студентом, поселившимся в общежитии. Наставником Чарльза стал бывший консерватор Рэб Батлер, тогдашний ректор Колледжа Троицы.

В общем и целом королева стремилась создать Чарльзу и Анне условия для преодоления себя и предпочитала разговаривать с ними “на равных, по-взрослому” (14), как отметил в 1968 году один писатель. “Я помню, как сдержанно себя вел Чарльз во взрослом окружении” (15), – говорит Мэри Вильсон. Присутствовавшая на обеде в Букингемском дворце в честь делегации из Нигерии Синтия Гладуин охарактеризовала его так: “обаятельный <…> услужливый, присматривающийся ко всем и краснеющий, как дикий шиповник <…> чувствительный, в отличие от своего отца” (16). Готовя детей к требованиям придворной жизни, Елизавета II побуждала их преодолевать трудности и учиться думать своей головой – хотя некоторые приближенные видели в этом подходе попустительство.

“С самого начала им чересчур многое позволялось”, – сообщила фрейлина журналисту Грэму Тернеру, который в пух и прах раскритиковал воспитательные способности королевы. “Эта преждевременная независимость сделала из семьи что-то вроде клуба, – продолжает та же фрейлина. – Чарльз и Анна, в свою очередь, тоже рассуждали так: “Не будем лишний раз беспокоить маму, ей и без нас забот хватает”. Королева и принц Филипп воспитывали детей очень сурово” (17).

Принцесса Анна возразила, что это “просто уму непостижимо” – предполагать у ее матери равнодушие и отстраненность. “Детьми мы вряд ли до конца понимали, какие ограничения накладывает на нее роль монарха, почему она постоянно в делах и в разъездах, однако я не думаю, что хоть один из нас, хоть на секунду, мог подумать, что она не любит нас, как любит детей обычная мать <…> Нам давали возможность искать себя, нас всегда побуждали обсуждать проблемы, проговаривать. Люди имеют право набивать собственные шишки, и, мне кажется, она всегда это признавала” (18).

Из всех детей Елизаветы II Анна была самой уверенной в себе и самодостаточной. Ее отношения с матерью складывались гладко, не в последнюю очередь благодаря общей любви к лошадям. С отцовской суровой любовью она тоже справлялась легко, поскольку слеплены они с ним были из одного теста – оба прямолинейные, пробивные и напористые.

Чарльзу, однако, под грузом отцовских требований и ожиданий пришлось несладко. Он мужественно сносил физические испытания – выдержав, например, оба семестра в школе Тимбертоп, затерянной в австралийской глуши. Вернувшись в Гордонстоун, он занял ту же руководящую должность старосты, которую когда-то занимал отец. Он даже подражал некоторым его манерам – закладывал руку за спину при ходьбе, разряжал атмосферу непринужденной шуткой, одергивал рукава пиджака, сплетал пальцы или тыкал в воздух указательным, подчеркивая свои слова.

Однако Филипп продолжал вместо похвал сыпать упреками, еще больше подрывая уверенность Чарльза в себе. Филипп не мог смириться с “разительным несходством” (19) между собой и сыном. “Он романтик, а я прагматик”. И хотя Чарльз никогда бы в этом не признался, как писал Джонатан Димблби, “принц жаждал одобрения и любви, которые его отец – и мать – не могли или не хотели ему дать <…> В качестве защитной реакции у него вырабатывалась все большая холодность и официальность в отношениях с родителями” (20). Когда наступало время принимать решения относительно будущего Чарльза, отец с сыном обменивались сухими письмами, уменьшая вероятность конфликта.

Больше всего точек соприкосновения с родителями у королевских детей обнаруживалось в Сандрингеме и Балморале. Для Елизаветы II Сандрингем – это “не только убежище, но и коммерчески рентабельные земли”. “Я люблю фермерский труд <…> люблю животных, – говорит ее величество. – Одних возделываемых земель мне было бы недостаточно” (21). Королева и принц Филипп привили всем своим четверым детям любовь к природе, и они, по свидетельству Анны, умели ценить “чистую роскошь” верховых прогулок по “скошенным полям вокруг Сандрингема” (22), а также “прелесть рябиновых и березовых рощ в осеннем уборе и величие старых шотландских сосен” (23) в Дисайде. Чарльз проникся настолько, что в двадцать лет даже сочинил для младших братьев книгу о мифическом “Старце из Лохнагара”, который жил в пещере над Балморалом и, попробовав съездить в Лондон, вернулся в итоге в свою отшельническую нору.

Филипп научил всех четверых детей стрелять, нырять в заводях реки Ди и ловить лосося нахлыстом. Анна охотилась вместе с матерью на оленей – зачастую оказываясь, кроме королевы, единственной женщиной на оленьей тропе. Родители и дети проявляли единодушное уважение к сельским обычаям и обрядам – таким, например, как намазывание щек кровью после добычи первого своего оленя.

Всей семьей они часто ездили на Королевском поезде в горы и не раз начинали отпуск с круиза на “Британии” по Внешним Гебридам. С конца 1960-х морские путешествия стали традицией. На борту корабля Елизавета II ходила в брюках – один из немногих поводов (24), кроме охоты или верховой езды, облачиться в этот вид одежды. В них ей было удобнее (и приличнее) садиться в шлюпки, перевозившие их с яхты на безлюдные берега, где устраивались пикники. Кульминацией круиза становился День “Британии”, когда яхта швартовалась в Кейтнессе у Северного побережья. Они высаживались в порту Скрабстер и кавалькадой машин отправлялись в замок Мэй, где к их приезду уже несколько недель готовилась королева-мать (25) с помощью своей фрейлины Рут Фермой, отдавая распоряжения повару и проверяя спелость фруктов и овощей в саду. Был год, когда королева-мать отправила дочери на “Британию” срочную телеграмму: “Катастрофическая нехватка лимонов. Не могли бы вы привезти парочку с собой? М .” (26). Королева послушно прихватила с королевской яхты полиэтиленовый пакет с лимонами.

Прогулявшись по замковому саду, августейшая компания устраивалась обедать в столовой замка, где заранее сервировали угощение – яйца “драмкилбо” (любимое блюдо королевы-матери – мусс из яиц, креветок и омара), лосось, курица, баранина и ягодный пудинг. Днем гости посещали прилегающие к замку фермы или дышали воздухом у моря, а после чая возвращались в Скрабстер. По традиции королева и Елизавета-старшая обменивались прощальными стихами, посылая их через береговую охрану:

Отдохнули на славу, пир был горой –
Не лопнуть бы нам по дороге домой.
В зеленый Балморал прибудем вот-вот,
Но Мэй до сих пор в нашем сердце живет (27).

Когда “Британия” проходила вдоль берега, с борта и суши пускали сигнальные ракеты, а королева-мать с друзьями и персоналом, выстроившись у стен замка, размахивали кухонными полотенцами и скатертями. Крошечная фигурка королевы на палубе, различимая разве что в бинокль (28), тоже махала белым полотенцем под трубный глас пароходного гудка.

Весной 1967 года королевская семья слегка увеличилась: в Букингемском дворце по приглашению Елизаветы II поселилась мать Филиппа. Разоренная и немощная восьмидесятидвухлетняя принцесса Алиса переехала из Афин, где ей из-за финансовых проблем пришлось закрыть сестринскую общину. Уже не являясь монахиней, она по-прежнему носила серое монашеское одеяние – из практических соображений. “Ей не приходилось заботиться о гардеробе или делать укладку” (29), – объяснял Филипп биографу Алисы Хьюго Викерсу.

В отличие от королевы-матери, которая не пропускала ни одного значимого мероприятия, Алиса вращалась по отдельной орбите, то приближаясь, то удаляясь во время визитов в Лондон, Виндзор, Сандрингем и Балморал. Она ставила Филиппа в неловкое положение, называя его детским прозвищем “Карапуз” (30), а внуки обращались к ней “яйа” (31) – “бабушка” по-гречески. Их одновременно завораживали и пугали ее эскапады и хриплый низкий голос. Алиса не расставалась с сигаретой, поэтому о ее приближении всегда можно было догадаться по облаку дыма и сухому лающему кашлю.

Роднившую ее с сыном резкость высказываний усугубляла глухота. “А я думала, вы что-то интересное говорите” (32), – заявила Алиса помощнику личного секретаря королевы Эдварду Форду, когда за обедом он несколько раз повторил действительно банальный вопрос про цирк. Анна соглашалась, что Алису трудно назвать “доброй уютной бабушкой” (33), а Чарльз признавался, что поначалу она его очень пугала. Однако вскоре она покорила их детскими воспоминаниями о королеве Виктории и интересными теоретическими рассуждениями – например, о необходимости раскладывать все в голове “по отсекам” (34).

Когда она переехала в свои покои – две комнаты на втором этаже справа от парадного балкона по фасаду Букингемского дворца, – Эндрю и Эдвард часто наведывались к ней сыграть в халма (35) – разновидность китайских шашек. Частым гостем была и королева, которая отлично общалась со своей свекровью и даже смотрела вместе с престарелой принцессой смену караула из окна (36). Филипп, при всей сыновней преданности, ладил с матерью хуже – “они не ссорились, но у них случались, скажем так, некоторые разногласия, – объясняла Анна Хьюго Викерсу. – После этого отец уходил по коридору, ворча себе под нос, и она у себя в комнате тоже ворчала” (37).

Алиса страдала хроническим бронхитом, и после восемьдесят четвертого дня рождения в феврале 1969 года ее состояние резко ухудшилось. 5 декабря она скончалась во сне. Похоронили ее в Виндзоре, где она родилась. Наследство она оставила еще более мизерное, чем покойный супруг, – три халата, которые тут же раздали ее сиделкам (38).

Доживая остаток своих дней во дворце, Алиса не показывалась на публике и не появилась даже в беспрецедентном медиапроекте с участием королевской семьи – документальном фильме, демонстрирующем Елизавету II и ее родных за работой и во время досуга. Фильм был плодом коллективного труда принца Филиппа, успешного кинопродюсера Джона Брейберна, Дики Маунтбеттена и нового пресс-секретаря королевы, Уильяма Хеселтайна, который сменил ушедшего в 1968 году в отставку коммандера сэра Ричарда Колвилла, назначенного ответственным за связи с прессой еще королем Георгом VI в 1947 году. В 1965 году королева в благодарность за долгую службу произвела Колвилла в рыцари.

Более двух десятилетий он, как Цербер, охранял подступы ко двору. “Мы не пресс-агенты королевской семьи, – говорил он в 1949 году. – Мы здесь для того, чтобы вовремя перекрыть журналистам ходы” (39). Вести из жизни августейших особ он скармливал в микроскопических дозах двум придворным корреспондентам из главного британского новостного агентства Press Assosciation, имевшим собственный кабинет в Букингемском дворце, а также организовывал съемку немых видеорепортажей с появлений королевы на публике в Британии и за границей.

Однако к 1960-м сложилось мнение, что королева отдаляется от подданных, которые начинают воспринимать ее и ее семью как скучный пережиток, интересоваться, чем именно она занимается и, что еще опаснее, отрабатывает ли она выделяемые на монархию бюджетные средства. Филипп, единственный из всей семьи, считал телевидение эффективным средством взаимодействия с общественностью. После документального фильма 1957 года, снятого в путешествии по странам Содружества, он вел десятилетие спустя (40) еще одну программу о Галапагосских островах, а также первым дал в 1961 году телевизионное интервью.

Единомышленника Филипп нашел в Уильяме Хеселтайне, разбитном австралийце с современными взглядами (мало похожем на традиционно служивших при дворе застегнутых на все пуговицы аристократов). “Я рассуждал совсем иначе, – вспоминает Хеселтайн. – Мне казалось, что стратегия разделения частной и публичной жизни зашла, пожалуй, слишком далеко” и что королева с семьей стали “восприниматься слишком однобоко” (41). Его идея, поддержанная Филиппом и остальными, состояла в том, чтобы показать королеву за упорной работой в самой разной обстановке, передать “неустанность” ее труда и приподнять завесу над ее личной жизнью в роли жены и матери, “пустив” зрителей в прежде не виданные ими покои. Фильм планировалось показать непосредственно перед провозглашением Чарльза принцем Уэльским в июле 1969 года, представив принца как символ нового поколения монархии.

В первую очередь создатели фильма хотели показать живого человека, скрывающегося под холодной маской восседающего на троне монарха, а также вывести на первый план здоровый образ полноценной семьи. “По-моему, в корне неправильно делать упор на отстраненность и величественность, – говорил Филипп. – Если народ увидит в правителе – в любом правителе – человека, личность, мне кажется, ему гораздо легче будет принять соответствующую систему правления и почувствовать себя частью этой системы” (42).

Елизавета II сперва отнеслась к перспективе съемок прохладно, не желая впускать во дворец любопытные камеры. Однако затем, выслушав своего давнего друга Джона Брейберна, королева уступила: “Хорошо, давайте, а потом посмотрим, что получится” (43). В качестве режиссера Брейберн привел Ричарда Костона с BBC, а Филипп курировал консультативную комиссию, собранную из сотрудников BBC и конкурирующей Ай-ти-ви, обговаривая все с Хеселтайном и его командой. Елизавета II, по мнению Гай Чартерис, согласилась, поскольку “привыкла подчиняться необходимости” (44). Название для фильма придумали незамысловатое – “Королевская семья” (“Royal Family”).

Съемки начались 8 июня 1968-го и длились около года. Семьдесят пять с лишним дней за королевой пристально следила съемочная группа с камерами и софитами, перемещаясь вслед за ней по всему миру. Итогом стали сорок три часа отснятого на ста семидесяти двух площадках материала, из которых после монтажа осталось сто десять минут. Поначалу королева держалась скованно, затем Костону удалось расположить ее, и она уже почти не замечала его присутствия, даже когда камера оказывалась совсем близко. “Она вдруг обнаружила, что съемки – это не так страшно” (45), – вспоминает Джон Брейберн. Режиссера Елизавета II звала просто по фамилии и приглашала обсудить за обедом освещение и угол съемки. “Нельзя ли убрать здесь тень? – интересовалась она, переходя на киношную терминологию. – Иначе посол получится в контражуре, так не годится” (46). Однако показывать рабочий материал Костон отказался, мотивируя тем, что королева может засмущаться.

Новизна фильма состояла в противопоставлении личного и общественного, он рисовал образ королевы как работающей матери, сидящей за письменным столом в деловом, но при этом довольно уютном кабинете. Зрителям представлялся уникальный случай увидеть непритязательную простоту Королевского поезда, дышащие уютом загородного дома салоны “Британии” и частные покои Виндзорского замка и Букингемского дворца.

Создатели фильма в полной мере осветили официальные обязанности королевы: вот она раздает награды и почести, вот она во время государственных визитов в Чили и Бразилии, вот обсуждает речь для Бразилии со своим личным секретарем Майклом Адином (“Маловато благодарственных слов <…> Будет неучтиво, если не поблагодарить”), вот здоровается с Гарольдом Вильсоном, прибывшим на еженедельную аудиенцию; принимает послов, ведет скованную беседу с президентом Ричардом Никсоном перед обедом в Букингемском дворце, возглавляет открытый прием в саду, едет в боковом седле на параде по случаю своего дня рождения, курсирует между гостями на дворцовых мероприятиях. Чарльза показали спортивным, на водных лыжах и на велосипеде, еще он шутил насчет своей курсовой по истории. Филипп пилотировал самолет и вертолет, работал у себя в кабинете (более модерновом, чем у супруги) с бумагами благотворительных организаций и писал красками пейзаж. В ключевые моменты в кадре возникали красные ящики с правительственными бумагами – на борту Королевского поезда, спускаемые с вертолета на палубу “Британии”, в Балморале и Сандрингеме.

Фильм, впрочем, подчеркивал не только преданность королевы своему долгу, но и впервые давал возможность увидеть ее в часы досуга: как она в костюме для верховой езды кормит лошадей морковкой, как скачет верхом вместе с Анной по беркширским пустошам, как рассматривает ожерелье с огромными рубинами вместе с Бобо Макдональд, моет посуду, везет в “лендровере” детей посмотреть щенков на сандрингемских псарнях, устраивает семейное барбекю на Лох-Мике с Филиппом, Чарльзом, Анной, Эндрю, Эдвардом и собаками, смеется вместе с детьми над американской комедией по телевизору и рассказывает забавные истории за ланчем, украшает рождественскую елку со всеми многочисленными родными, включая и королеву-мать, которая вспоминает о короле. За кадром остались все сцены охоты, которая могла показаться слишком кровавым занятием, доступным к тому же лишь аристократии.

Проявляя неожиданную для зрителя материнскую нежность, Елизавета II показывала младшим сыновьям фотографии в семейном альбоме и водила Эдварда на экскурсию в магазин близ Балморала. Выудив из кошелька несколько монеток, королева сказала продавщице: “Больше у меня нет”, а потом вручила дожидавшемуся в машине Эдварду пару шоколадок и рассмеялась: “Ужас! Сейчас тут все перемажется”.

Много шума наделал кусок, где из-за неудачного монтажа действующие лица предстали в неприглядном свете. 29 апреля 1969 года американский посол Уолтер Анненберг вручал королеве верительные грамоты. Вручаются они в ходе освященной временем протокольной церемонии, являться на которую положено в “придворном костюме” – во фраке с цилиндром. Ближе к полудню посла привозят на аудиенцию в Букингемском дворце в одной из королевских золоченых карет с кучером и лакеем в длинных красных ливреях и обтянутых шелком шляпах. Тем самым королева демонстрирует личную ответственность за дипломата – известны случаи, когда придворные получали нагоняй за нежелание высылать карету в ненастную погоду. “Она всегда отдает должное церемониям, – говорит дипломат, присутствовавший на многих вручениях верительных грамот. – Однако при этом стремится после протокольной части как можно скорее дать человеку освоиться и расслабиться. Она замечательно умеет сочетать официоз с непринужденностью” (47).

Уолтер Анненберг несколько раз прорепетировал свои реплики, не забыв поупражняться в поклонах и реверансах вместе со своей женой Ли. В назначенное утро, после безукоризненно исполненных церемониальных поклонов и вручения “отзывных грамот предшественника и собственных верительных грамот”, королева попыталась разрядить атмосферу в своей обычной манере, спросив, где сейчас живут посол с супругой. “В резиденции посольства, – ответил тот, – где сейчас, конечно, несколько неуютно в силу недостачи некоторых предметов обстановки и некоторой неустроенности”. Опешив на мгновение, королева поспешно перешла к знакомству с остальными сотрудниками посольства и Ли Анненберг.

Следующий эпизод, в котором королева прибывает на дипломатический прием в Букингемском дворце, словно специально подчеркивал оплошность посла. “Его здесь нет”, – шепчет ее величество мужу на входе. “Кого нет?” – не понимает Филипп. “Американского посла”, – с удивленной улыбкой отвечает королева, и зритель делает вывод, что речь идет о злосчастном Анненберге (48), хотя на самом деле подразумевается его предшественник Дэвид Брюс, поскольку показанный в кадре прием состоялся еще в прошлом ноябре.

Анненберг доложил Ричарду Никсону, что вручение грамот прошло “более чем достойно и произвело хорошее впечатление” (49). Однако, когда 21 июня 1969 года “Королевская семья” вышла на BBC, “недостача некоторых предметов обстановки” вызвала у британцев гомерический хохот и шквал насмешек. Читатели газет упражнялись в остроумии, составляя еще более нелепые фразы; “The Sunday Times” назвала Анненберга “окосевшим посланником” (50), а один заявил, что красноречием он не уступает У. К. Филдсу (комику, чаще всего представавшему в образе подвыпившего мизантропа). Пресса ведать не ведала, что разменявший седьмой десяток посол, как и отец Елизаветы II, страдал заиканием. В ходе логопедических занятий (51) он выработал несколько парадоксальный способ обходить свой недостаток, выстраивая сложные витиеватые фразы. Анненберг был настолько раздавлен, что даже собрался подавать в отставку, если Никсон сочтет его не соответствующим должности. Никсон, однако, убедил посла остаться.

“Фраза про недостачу предметов обстановки рассмешила нас еще при отсмотре рабочих материалов фильма, и мы сразу заспорили, оставлять ее или вырезать, – признавался впоследствии Мартин Чартерис. – В итоге решили оставить, хотя не следовало. Королевская семья, мне кажется, сожалеет, что позволила сделать из Уолтера мишень для насмешек. На самом деле он очень благородный и прямой человек” (52).

При всей своей внешней естественности фильм представлял собой строго распланированный “ребрендинг” королевской семьи как близкой к народу, занимающейся понятными обычным людям делами. Большинство критиков хвалили фильм за гуманистическое воздействие. Сесил Битон, близко знакомый с королевой более двух десятилетий, отмечал, что “она получилась в фильме очень цельной – довольно строгая, уверенная в себе, немного властная, серьезная, несколько хмурая (и с наморщенным лбом). В речи она слегка притормаживает: делает паузу посреди фразы, вам кажется, что она уже иссякла, – но нет, она продолжает как ни в чем не бывало. В общем и целом королева предстает в фильме таким же милым человеком, как и в жизни” (53).

Не обошлось без напрашивающихся насмешек над старомодными традициями и нелепыми костюмами. Один остряк назвал фильм “Корги и Бесс”, а “Private Eye” переименовал всех на простонародный манер – королева стала Брендой, принц Филипп – Китом, принцесса Маргарет – Ивонн, а принц Чарльз – Брайаном.

Некоторых беспокоило нарушение выведенной еще в XIX веке экономистом и правоведом Уолтером Бэджотом формулы, согласно которой суверен должен оставаться для подданных загадкой: “Мы не должны проливать свет на таинство” (54). Милтон Шульман, телевизионный обозреватель из “Evening Standard”, усомнился, что королева и ее родные действительно ведут себя в жизни, как “семейство среднего класса из Сурбитона или Кройдона” (55), и отметил прецедент использования монархией телевидения “как имиджмейкерского средства”, не преминув добавить, что “все институты, которые до сих пор пытались с помощью телевидения популяризировать или возвеличить себя, в итоге лишь опошлялись”. Даже диктор BBC Дэвид Аттенборо, один из продюсеров “Королевской семьи”, заявил, что фильм может убить монархию как институт, “опирающийся на мистику со времен существования племенных вождей. Если рядовой член племени случайно заглянет в хижину вождя, рухнет вся племенная иерархия, а в конечном счете развалится и само племя” (56).

Ни королева, ни представители двора не высказывали сожалений по поводу фильма, однако больше Елизавета II такого откровенного вмешательства в свою частную жизнь не допускала. Принцесса Анна позже назвала фильм “дурацкой идеей”, которая ей “не нравилась с самого начала <…> Ты и так у всех на виду с самого детства, куда уж больше. В чем мы точно не нуждаемся, это в еще большей открытости” (57). Однако публика приняла фильм как нельзя более тепло. “Королевскую семью” повторяли пять раз, она собрала сорок миллионов зрителей в Великобритании и около четырехсот миллионов в ста тридцати странах мира. Зрителей покоряла простота королевы и ее родных, а “домашний” голос и заразительный смех оказывались полной неожиданностью.

Теплые чувства, вызванные фильмом, не ослабли и к 1 июля, когда состоялось провозглашение Чарльза принцем Уэльским, транслировавшееся по телевидению с заросшего зеленью парадного двора древнего Карнарвонского замка в Уэльсе. До того официальную церемонию провозглашения проходил только один из предыдущих принцев Уэльских, двоюродный дед Чарльза герцог Виндзорский, в 1911 году. Стремясь укрепить связи с Уэльсом, преодолеть историческую рознь, идущую со времен завоевания страны английскими королями в XIII веке, и потушить зарождающийся национализм, королева еще весной перевела Чарльза на два месяца из Кембриджа в Аберистуитский университет. Там он немного выучил валлийский и прошел курс истории валлийского самосознания, получив, как он впоследствии говорил сам, ценные уроки, помогающие осознать, насколько “уникальны и особенны язык и культура Уэльса” и “как важно их сохранить” (58).

Сама процедура провозглашения (инвеституры) была отсылающим к средневековым традициям представлением XX века, поставленным герцогом Норфолкским в современных декорациях, созданных валлийцем лордом Сноудоном, который помимо дизайна занимался и фотосъемками. В расчете на телекамеры Сноудон сконструировал в качестве помоста круглую плоскую площадку из сланцевых плит под минималистичным плексигласовым пологом на стальных шестах, напоминающих пики. На помосте установили три аскетичных сланцевых трона с алыми подушками. Сноудон стремился отобразить “простоту и величие” (59) современной монархии. “Я не хотел красных ковровых дорожек, – объясняет он. – Принц должен был идти по обычной зеленой траве” (60).

Королева против обыкновения сильно нервничала, готовясь выйти на парадный двор. Заметно волнуясь, она спрашивала, будет ли подготовленная для нее речь лежать на троне. Филипп довольно резко ответил, что он понятия не имеет и что “главная героиня она, а не он” (61). Обменявшись колкостями, августейшие особы двинулись вперед, придав лицам подобающее выражение.

Стоя на помосте в ожидании сына, Елизавета II прижимала локтем свою белую сумочку, а в другой руке держала сложенный зонт – излишняя предосторожность для кратковременной легкой мороси. Под взглядами четырех тысяч приглашенных Чарльз вышел из Башни Чемберлена в темно-синем мундире шефа Королевского валлийского полка, на котором поблескивала цепь ордена Подвязки.

Кульминация церемонии наступила, когда он преклонил колени перед матерью, и начался торжественный ритуал вручения сопутствующих титулу регалий, сопровождаемый застенчивыми улыбками Чарльза. Сперва королева опоясала сына мечом с девизом “Ich Dien” (“Я служу”). Затем короновала его венцом из 24-каратного валлийского золота, инкрустированн бриллиантами и изумрудами, обрамляющим бархатную пурпурную шапочку с горностаевой опушкой. В отличие от других королевских корон эта выглядела самой стилизованной: с одной-единственной дугой, увенчанной гравированной державой, и похожими на булавки для галстука крестами, перемежающимися с почти схематичными геральдическими лилиями принца Уэльского.

Возложенная на голову Чарльза корона опустилась почти до бровей, и он поправил ее рукой. На левый безымянный палец сына Елизавета II надела аметистовый перстень, символизирующий единство принца с Уэльсом, а затем вручила ему золотой жезл (как временному правителю) и накинула на плечи пурпурную шелковую мантию с горностаевым воротом, привычным материнским жестом разгладив складки, прежде чем защелкнуть золотую застежку. Приняв клятву верности, королева подала сыну знак встать, и они расцеловали друг друга в левую щеку в знак преданности, скрепляя поцелуем обязательство королевы защищать принца в его служении.

“Наверное, самый волнующий и значимый для меня миг, – писал позже Чарльз, – наступил, когда я вложил свои ладони в мамины и поклялся служить ей верой и правдой и защищать от всех врагов до последних дней своих” (62). Теми же самыми словами клялся его отец во время коронации Елизаветы II, и Чарльзу они казались “чарующими, средневеково-сказочными, но не утратившими актуальности”. Королева тоже соблюдала торжественность, однако несколько недель спустя, за ланчем в Ройял-Лодже, когда Ноэль Кауард сообщил, какой трогательной ему показалась церемония инвеституры, “она тут же развеяла мои сентиментальные иллюзии. Как выясняется, и Чарльз, и Елизавета II едва сдерживали смех, потому что на репетиции корона оказалась слишком велика и накрывала принца, словно колпак свечу” (63).

Свидетелями официального вступления наследника престола в эпоху зрелости стали около пятисот миллионов телезрителей по всему миру. Для Чарльза инвеститура знаменовала начало пути к трону – насколько долгого, он тогда и предугадать не мог.

...

Он часто говорил Елизавете II: “Ваша задача – нести людям свет счастья”.

Королева с личным секретарем сэром Мартином Чартерисом просматривает поздним вечером правительственные документы на борту королевской яхты “Британия”. Март 1972 года. Lichfield/Getty Images

Глава десятая Заговор молчания

Весной и осенью 1969 года Пьетро Аннигони снова приезжал в Букингемский дворец писать портрет королевы. После пятнадцатилетнего перерыва ему легче было заметить изменения, невидимые для тех, кто общался с сорокатрехлетней королевой изо дня в день. “Она будто сжалась – в чем-то стала более хрупкой, в чем-то более жесткой. Лицо ее во время позирования было живым как ртуть, – улыбка, задумчивость, решимость, неуверенность, расслабленность, напряжение сменяли друг друга, словно в калейдоскопе… (1) На каждом сеансе королева общалась со мной в самой непринужденной, естественной манере, не переставая удивлять и восхищать своей обезоруживающей открытостью” (2).

Художник сразу выложил королеве свое видение будущего портрета: “Ваше величество обречены на одиночество в силу своего положения. Ипостасей матери и жены это не касается, но в роли монарха вы стоите особняком, и именно так я хочу вас изобразить. Если все удастся, то на холсте предстанет женщина, королева – и, соответственно, одиночество” (3). Елизавета II кивнула, осмотрела эскиз, который Аннигони рисовал в течение восьми сеансов, и сказала: “Мы сами не знаем себя. Отражение в зеркале предвзято – и к тому же перевернуто”. Она одобрила намерение портретиста изобразить ее “задумчивой и строгой, но при этом человечной”, величественной, но не приукрашенной. “Я чувствую здесь вдохновение”, – призналась королева.

Сеансы возобновили в конце октября, после возвращения ее величества из Балморала. Между тем мир потрясла первая высадка человека на Луну. Первопроходцы XX века покорили сердце королевы (4) еще в феврале, когда Дэвид Брюс привел в Букингемский дворец Фрэнка Бормана – командира “Аполлона-8”, первого экипажа, облетевшего вокруг Луны, – с супругой и двумя сыновьями.

Ступивший на лунную поверхность 20 июля Нил Армстронг должен был оставить там послание от королевы, записанное на микропленку. Кроме того, ее величество отправила поздравления экипажу “Аполлона-11” “и американскому народу с этим историческим событием” (5). Она восхищалась доблестью астронавтов Армстронга, Эдвина “Базза” Олдрина и Майкла Коллинза, подвиг которых “открыл человечеству новые горизонты познания Вселенной”. Трое героев-американцев прибыли в Лондон в октябре того же года в рамках мирового турне, первым делом побывав в Букингемском дворце, где их приветствовала Елизавета II с семьей. Встреча прошла тепло, несмотря на одолевавший астронавтов кашель и насморк. Во время обмена рукопожатиями гости поклонились маленьким Эндрю и Эдварду, а также отметили, как хорошо ее величество осведомлена об их космическом путешествии.

Теперь королева с неослабевающим интересом следила за полетом следующего экипажа, “Аполлона-12”, который отправился в космос 14 ноября. Она призналась Аннигони, что специально встала на рассвете, чтобы посмотреть телетрансляцию второй высадки на Луну. В течение двух сеансов позирования она подробно рассказывала о том, как продвигается экспедиция, хотя и согласилась с художником, что “при всем восторге и восхищении, более глубокого душевного отклика этот полет не вызывает” (6).

Вторая лунная экспедиция совпала с совершеннолетием принца Чарльза, которое его мать отметила пышным балом в Виндзорском замке с четырьмя сотнями приглашенных. Веселье было бурным и продолжалось далеко за полночь, королева танцевала босиком, скинув туфли. Были и незваные гости – перелезший через стену оксфордский студент, попытавшийся слиться с толпой приглашенных. Королева его тоже видела, по ее воспоминаниям, “он был так пьян, что не мог связать двух слов, кроме нецензурных” (7). Тем не менее, когда молодого человека (который оказался отличником учебы) арестовали, королева простила ему этот дерзкий поступок. Она выразила надежду, что нарушителя не исключат из университета и он отделается “строгим наказанием и испугом”.

Виндзорское празднество было творением Патрика Планкета, 7-го барона Планкета, с 1954 года состоявшего заместителем дворцового эконома, ближайшего советника и друга детства ее величества. Убежденный холостяк, старше королевы на три года, он отличался аккуратностью в одежде, военной выправкой и озорной улыбкой. Кроме того, от координатора частных светских мероприятий Елизаветы II требовался безупречный вкус. Планкет любил украшать Виндзорский замок оригинальными цветочными композициями, сочетая циннии, душистый табак и манжетку с пионами и высокими белыми дельфиниумами, подчеркивая букеты точечной подсветкой. “Вы, наверное, опустошили все оранжереи в Большом Виндзорском парке” (8), – заметила как-то Елизавета II. “Почти, – ответил он. – Кое-что все-таки осталось”.

С подачи Планкета в списках гостей Елизаветы II стали появляться имена из мира искусства – “люди, которые прежде никогда бы туда не попали” (9), – вспоминает заслуженная фрейлина Елизаветы II. Именно Планкет отбирал имиджевые фигуры для неформальных обедов, которые устраивала королева в Букингемском дворце, и даже внес некоторое разнообразие в охотничьи вылазки по выходным. “Он знал всех и вся – вплоть до того, кого недолюбливает принцесса Маргарет, а значит, не захочет видеть своим соседом по столу” (10), – свидетельствует Маргарет Роудз.

Имелась у Планкета и менее очевидная роль, столь же значимая для королевы и завязанная на давней дружбе. Родители Планкета, Тедди и Доротея, близко знакомые с Георгом VI и Елизаветой, погибли в авиакатастрофе в 1938 году. Пятнадцатилетний Патрик и двое его младших братьев остались сиротами, и король с королевой приняли живое участие в их воспитании. После Итона и Кембриджа Планкет служил во время Второй мировой офицером в Ирландской гвардии и в 1944 году был ранен в Бельгии.

По возвращении в Лондон король назначил его своим личным адъютантом, а потом он остался на дворцовой службе по просьбе взошедшей на престол Елизаветы II. “Она быстро поняла, что на Патрика можно положиться, – говорит его брат Шон Планкет. – У него была отменная память на имена и лица, а еще интуиция и поразительное чутье” (11). В отличие от других придворных, нередко избегавших сообщать неприятную правду, Планкет говорил со “своим начальством”, как он называл королеву, открыто – “часто смягчая свои слова улыбкой и вызывая ответную” (12), – вспоминает Шон.

Ценитель искусства, коллекционер, обладатель нескольких Рубенсов, Планкет помогал Елизавете II c приобретением предметов искусства. Вместе с принцем Филиппом он руководил переделкой пострадавшей от бомб часовни Букингемского дворца в Галерею королевы, в которой в 1962 году взору публики впервые были представлены шедевры из королевских собраний. Он делился своими знаниями с Елизаветой II, и ее величество проникалась еще более трепетным отношением к сокровищам искусства, демонстрируемым гостям Виндзора и Букингемского дворца.

Он был ей вместо несуществующего брата. Королева знала, что может доверить ему самые сокровенные переживания, не опасаясь огласки. Кузина Планкета, леди Аннабель Голдсмит, называла его “великим защитником” (13). Если королева казалась ему уставшей, он спрашивал: “Мэм, мне сворачивать мероприятие или кого-нибудь другого попросить?” (14) – не заявляя напрямую: “Кажется, вы устали”. Он всегда называл Елизавету II “мэм”, ни на минуту не забывая о субординации.

При этом чувство юмора у него было скорее озорное, однако идеально совпадающее по тональности с Елизаветиным. На протокольных мероприятиях Планкет с притворной торжественностью подмигивал или кивал своим знакомым – иногда за спиной королевы. После мероприятий он развлекал (15) Елизавету II забавными историями – например, о найденной булочке с глазурью, в которой целиком осталась вставная челюсть. Он разряжал атмосферу и создавал комический настрой, танцуя с королевой, когда Филипп не мог присутствовать на вечере, но при этом никогда не переступал границ. Консорт и придворный симпатизировали друг другу, и Филипп радовался (16), что у жены есть такой компетентный советник в вопросах, в которых он сам не сведущ.

Остроумный и не склонный к подобострастию Планкет нашел единомышленника (17) в Мартине Чартерисе, который помогал создать вокруг королевы атмосферу большей открытости. Оба приближенных находились при Елизавете с первых дней ее царствования, и восхищение их крепло вместе с преданностью. У обоих имелись загородные дома, однако в Лондоне оба жили рядом с королевой – Планкет в небольших апартаментах из спальни, ванной и кабинета в Букингемском дворце, а Чартерис – в покоях Монастырского двора при Сент-Джеймсcком дворце.

Несмотря на то что почти двадцать лет Чартерис оставался лишь помощником личного секретаря, без него не обошлось ни одно из ключевых решений, принимавшихся при дворе. Он близко общался с детьми королевы, особенно с Чарльзом, который, по свидетельству Гай Чартерис, чувствовал, что “Мартину можно довериться” (18). Однако в конце 1960-х придворный осознал, что его карьера завершится там же, где и началась. Поскольку Адин был старше всего на три года, после его ухода на пенсию “повышать Мартина до личного секретаря было бы уже поздно” (19), – объясняет вдова Чартериса.

“Что приятно поражает при королевском дворе, – отмечал в начале 1969 года Дэвид Брюс, – это всеобщее восхищение ее величеством. И я считаю его более чем заслуженным <…> Окружающая ее сердечная доброжелательность производит впечатление абсолютно искренней” (20). Королева высоко ценит своих сотрудников, обращается с ними уважительно и очень редко высказывает недовольство.

Помимо штата придворных королева с самого начала окружила себя не менее компетентными фрейлинами, подчиненными строгой иерархии со средневековыми званиями и четко очерченными обязанностями. Попадают во фрейлины почти исключительно представительницы аристократии, во многих случаях состоящие в друзьях королевской семьи, обладающие схожими интересами, врожденной осторожностью и умением ориентироваться в хитросплетениях придворного этикета, общительные и дружелюбные.

Старшей придворной дамой с 1967 года стала Форчун Фицрой, герцогиня Графтонская, смотрительница королевской гардеробной (на самом деле следить за нарядами королевы ей не приходилось). Исторически на эту должность всегда назначали герцогинь, и Форчун приняла эстафету от вдовствующей герцогини Девонширской, ушедшей на пенсию. До этого – с 1953 года – она набиралась опыта на “второй ступени” в должности камер-фрейлины (тоже не имевшей никакого отношения к монаршей “камере”, то есть спальне). Третью ступень иерархической пирамиды занимали просто фрейлины. И на второй, и на третьей ступенях имелись “запасные”, которых вызывали по особым случаям, доводя общее число придворных дам до одиннадцати.

Форчун Графтон, как старшая фрейлина, сопровождает ее величество на самые торжественные мероприятия и в самых важных поездках, камер-фрейлины по очереди трудятся то дома, то за рубежом, а обычные фрейлины занимаются в основном корреспонденцией и помогают королеве на разных событиях. Все они мастерски лавируют между гостями на приемах, представляя королеве приглашенных или отвлекая на себя тех, кто пытается слишком надолго завладеть вниманием ее величества.

Фрейлины, как и личные адъютанты, которые выполняют те же обязанности, знают, что Елизавета II помнит о них, даже если смотрит в другую сторону. Пристальный взгляд королевы – просьба подойти. Кроме того, они по мельчайшим признакам улавливают, когда королева собирается проследовать дальше, и кто-нибудь из помощниц тут же подхватывает разговор вместо нее. Иногда ей достаточно всего лишь поправить сумочку или покрутить кольцо на пальце – знаки едва заметны, подмечать их учатся в ходе долгого общения с королевой, специально она ничего не оговаривает. “Никаких сценариев не существует, – подтверждает одна из бывших старших помощниц. – Все на интуиции, как у жены, которой лишь опыт подсказывает, готов ли муж уйти с коктейльной вечеринки” (21).

У фрейлин обостренное чутье на так называемую “нервную когорту” – тех, кого нужно успокоить перед встречей с монархом. В группе встречающих они стоят на подхвате, чтобы принять врученные королеве букеты или неожиданные подарки. “Она всегда спрашивает: “Справитесь? Если нет, позовите кого-нибудь из полицейских на помощь”, – рассказывает одна из заслуженных придворных дам. – Когда ей преподносили огромную корзину цветов, она поворачивалась к нам в недоумении: “Что же нам теперь с этим богатством делать?” (22)

Свою службу фрейлины несут исправно, однако проколы все же случаются, и тогда помощниц настигает (по выражению графини Лестерской Элизабет, двадцать лет состоявшей в должности камер-фрейлины) “грозный взгляд” (23). Однажды, когда фрейлина Сьюзан Хасси заспорила “жарким шепотом” (24) с историком Полом Джонсоном, стоявшая рядом королева посмотрела на них, сдвинув брови, и приструнила: “Прекратите препираться, вы двое!”

Передвигаясь с королевой в автомобиле, фрейлины, как правило, не завязывают беседу, предоставляя это ее величеству. “Болтливая фрейлина – это ужасный ужас, – утверждает Эсме, вдовствующая графиня Кромер, назначенная на должность в 1967 году. – Ведь королеве приходится думать о предстоящих делах, о встречах, о речах. Она бы не выдержала, окажись рядом любительница почесать языком, поэтому я держу рот на замке” (25).

Фрейлинам, как и их неутомимой начальнице, приходится проводить много времени на ногах, но поскольку они не стеснены в средствах, то могут позволить себе волонтерскую, по сути, работу с символическим жалованьем и незначительной компенсацией представительских расходов. Они могут конкурировать из-за “лакомых” заданий, однако эту конкуренцию не афишируют. Наградой в их работе выступает сама честь служения монарху и принадлежность к клубу избранных, где так легко “пристраститься к роскоши” (26), как писала Фрэнсис Кэмпбелл-Престон, фрейлина королевы-матери.

В загородных королевских резиденциях к их услугам весь штат горничных, которые заботятся об удовлетворении их бытовых нужд, а во время дежурств в Букингемском дворце помощницы королевы собираются в собственной гостиной на третьем этаже, напротив детской. В большинстве случаев они обедают в придворной столовой с личными секретарями, адъютантами и другими старшими сотрудниками. Ближе к вечеру им подают чай и напитки в Адъютантской. “Мы никогда не обсуждали королеву и принца Филиппа, – говорит Эсме Кромер. – Никогда не позволяли себе жалоб или пересудов. Мы умели оставлять свое мнение при себе. И разумеется, никаких служебных баек” (27).

Как и своих главных советников, королева всегда называла фрейлин и адъютантов по имени. Остальной штат (не прислуга, это слово Елизавета II не приемлет) – лакеи, горничные и экономы – зовется по фамилии, за исключением ближайших личных помощников – камеристки и пажа. Два десятилетия с начала царствования Елизаветы II ее камеристка Бобо Макдональд занимала отдельное место в дворцовой иерархии – заботливая нянюшка, ухаживавшая за королевой с пеленок и негласно считавшаяся “глазами и ушами” ее величества. В Букингемском дворце эта невысокая очкастая шотландка обитала в покоях этажом выше королевских, куда ей подавали завтраки, обеды и ужины ливрейные лакеи, – за общий стол с остальным персоналом она не садилась. Свои волнистые волосы она укладывала почти так же, как Елизавета II, носила шелковые платья, созданные придворным модельером Норманом Хартнеллом, с тройной ниткой жемчуга.

За пределами семьи никто не знал королеву лучше Бобо и не мог олицетворять такую неразрывную связь с ее детством. Она спала в одной комнате с принцессой Елизаветой (28), пока та не достигла подросткового возраста, в том числе и в военные годы в Виндзорском замке. Бобо находилась рядом с Елизаветой неотлучно – в свадебном путешествии, при получении известия о смерти короля, на идиллической беззаботной Мальте, во время долгих многомесячных разлук с Филиппом, при рождении всех четверых детей, во время праздников, отпусков и заграничных поездок. “Бобо может не выбирать выражений перед королевой, она способна высказать, например: “Вы ужасно выглядите в этом платье” или “Вам нельзя носить зеленое”, – говорит Маргарет Роудз. – Она – доверенное лицо королевы в самом полном смысле слова” (29).

Главные модельеры Елизаветы II, Норман Хартнелл и Харди Эмис, догадывались, что роль Бобо не сводится лишь к организации примерок по вторникам, и ее консервативный вкус очень сильно влияет на выбор королевы. К своему гардеробу Елизавета II относится в какой-то степени как офицер к форменным комплектам, которые положено надевать по соответствующим случаям. Однако, если верить Крофи, когда Елизавета II была еще принцессой, ей нравилось самой создавать себе наряды. “Весь пол был устелен эскизами и рулонами тканей”, – вспоминает Валери Раус, торговый представитель Харди Эмиса. – Она ползала по полу, приговаривая: “Вот это надо взять к этому”. Она твердо знала, что с подплечниками перебарщивать не стоит. И что слишком коротко не годится. Во всех примеряемых вещах она пробовала садиться и махать рукой” (30).

Бобо ратовала за практичность и удобство, особенно зимой, когда ее больше всего заботило, как бы “маленькая леди” не замерзла. Своим коньком она считала аксессуары, особенно знаменитые сумочки-футляры, набившие оскомину остальным придворным. Бобо настолько невзлюбила Эмиса, что королева, произведя своего придворного модельера в рыцари, сказала: “Бобо меня за это убьет” (31).

Королева очень во многом оглядывалась на свою преданную служанку, однако практически никто не мог объяснить, почему Бобо пользуется таким влиянием. “Она знала о королеве все, – утверждает заслуженный лакей. – Они были не разлей вода. Мисс Макдональд никого к ее величеству не подпускала” (32). Грозная Бобо держала в кулаке почти весь штат – от лорда-гофмейстера до горничных, – хотя, “оттаяв, она становилась довольно дружелюбной” (33), как писал камердинер Джон Дин, и обладала хорошим чувством юмора. Когда в 1967 году королева приехала на конный завод герцога Одиффре-Паскье в Нормандии, чтобы посмотреть на жеребцов, которые уже не первый год покрывали ее племенных кобыл, Бобо заблудилась (34), отправившись на прогулку по окрестным лесам, и ее арестовали французские спецслужбы. Этот случай еще долго служил поводом для шуток при дворе.

Узкий круг близких друзей королевы отличается такой же строжайшей скрытностью, как и самые преданные слуги. Елизавета II никогда особенно не стремилась к новым знакомствам, однако время от времени все же этот круг расширяла. Принадлежность к друзьям королевы предъявляет заведомо незаурядные требования. Допущенные в ближний круг понимают и принимают правила и инстинктивно чувствуют невидимые границы. Дамы приседают перед королевой в реверансе, она целует их в щеку, и тогда они могут ответить ей тем же. Они умеют рассмешить ее и снять напряжение, она сбрасывает броню и даже позволяет себе поделиться если не сокровенными мыслями, то неоднозначными мнениями о людях и событиях.

Друзья обращаются к ней за советом – “разумным, человечным и мудрым” (35), по характеристике Патриции Брейберн. Однако это не значит, что они хватают телефонную трубку и звонят излить душу. Прежде всего, они учтивы. Даже Дэвид Эрли (13-й граф), знакомый с королевой с пяти лет, никогда не позволял себе фраз типа: “Да ладно, бросьте!” Один из основополагающих принципов, так называемый “заговор молчания” (36), – ни в коем случае не цитировать королеву дословно. “Те, кто знаком с ней накоротке, никогда ничего определенного не скажут – из боязни потерять ее доверие” (37), – объясняет сын одного из давних друзей королевы. Однако у знающих ее ближе всех вырабатывается талант отзываться о ней достаточно метко и исчерпывающе, не нарушая при этом границ доверия.

“Она не из тех, кто раскрывает душу, – говорит человек, знакомый с Елизаветой II почти шесть десятилетий. – Она отличный друг, с ней невероятно весело. Она очень прямая и практичная, отзывчивая. Если у кого-то заболеет ребенок, она поинтересуется, как дела и самочувствие. Но дистанция, граница все равно сохраняется. Вы не сможете общаться с ней запросто, как с закадычной подругой. Не потому, что она держит людей на расстоянии намеренно, такого нет, это просто часть ее натуры. В ее личную жизнь вторгнуться нельзя – вы туда просто не сунетесь” (38).

Непосвященные могут решить, что окружение королевы составляют оторванные от жизни снобы, однако на самом деле среди ее знакомых много самодостаточных, успешных, остроумных и энергичных людей, все отличаются крепкой закалкой и надежностью. “Одно из величайших достоинств королевы в том, что она не связывает себя со старой земельной аристократией, – утверждает Роберт Гаскойн-Сесил, 7-й маркиз Солсбери, который принадлежит именно к этой группе, включающей также герцогов Мальборо, Девоншира и Бофорта. – У нее нет клики. Есть старые друзья и родственники. Она дорожит семейными узами” (39).

В друзья и подруги Елизаветы II попадали представители многочисленной плеяды родственников по материнской линии – это и Мэри Колман, и Джин Элфинстоун-Уиллс, и кузина королевы Маргарет Роудз, Маунтбеттены – Патриция Брейберн и Памела Хикс, а еще Генри “Порчи” Карнарвон, Хью Графтон и Руперт Невилл, которые знали королеву с военных времен, проведенных в Виндзорском замке. Сюда же относились и увлекающиеся охотой и спортом друзья семьи – графы Эрли и Вестморланд, а также сэр Эрик и Пруденс Пенн, связанные с королевой в разных плоскостях. Пруденс дружила с Елизаветой II с подростковых лет, а ее муж более двадцати лет служил при дворе, организовывая торжественные события. Его дядя и фактический опекун Артур Пенн, один из самых близких друзей и советников королевы-матери, пестовал Елизавету II еще в детстве, в шутку называя ее “Полковник” (40).

“Снобизм ей совершенно не присущ, – уверяет Патриция Брейберн. – Она одинаково учтиво общается что с герцогами, что с дворецкими, что с горничными” (41). Точно так же, пожалуй, можно охарактеризовать ее отношение к американцам. Из ее близкого окружения немало ниточек тянется к бывшей британской колонии. Супруга Дэвида Эрли, Вирджиния, – дочь Джона Барри Райана и его жены Нин, которые занимали высокое положение в Нью-Йорке и Ньюпорте. Мать Порчи, Кэтрин Венделл, тоже была из Нью-Йорка, а его жена Джин, Уоллоп в девичестве, выросла в Вайоминге. Ее дед по отцовской линии, 8-й граф Портсмутский, поселился в Соединенных Штатах и женился на дочери кентуккийского судьи. Двоюродная сестра Джин – подруга детства королевы, Микки Невилл, – дочь американки и 9-го графа Портсмутского.

Приехав в Англию в 1955 году, Джин Уоллоп познакомилась с королевой в лондонском доме друзей своей кузины, Гэвина Астора, 2-го барона Астора Хиверского, и его жены Айрин. “Я чуть не умерла от страха, – вспоминает Джин. – Очень боялась встречи с королевой. Однако очень скоро я освоилась” (42). Елизавета II с самого начала поразила Уоллоп “невероятной уравновешенностью. С ней трудно сблизиться, но ожидание того стоит. Дружба складывается постепенно, и, чтобы узнать королеву, нужно очень много времени”.

Возможность гостить у друзей в частном порядке очень долго оставалась бесценной отдушиной для Елизаветы II, которая чувствует себя одинаково вольготно и в большом загородном поместье, и в тесном городском домике-мьюзе. Хозяйка обычно присылает королеве список гостей (43), однако та предпочитает не вмешиваться в рассадку. Она приезжает на малолитражке, в сопровождении детектива-телохранителя, который остается в соседней комнате, не выдавая своего присутствия. За обедом у Джона и Патриции Брейберн в 1966 году Ноэль Кауард увидел королеву “веселой, беззаботной и радостно смеющейся” (44). Два года спустя (45) она не менее бурно веселилась в ночном клубе “Раффлз” на Кингз-Роуд на вечеринке по случаю совершеннолетия сына Брейбернов, Нортона Натчбулла. В том же году она даже показалась на свадьбе дочери (46) своей фрейлины Генриетты Абель Смит, где жених был в расписанной цветами хламиде, а среди гостей присутствовал Мик Джаггер.

В эти “домашние” моменты рядом с Елизаветой II чаще всего находился Филипп. Приближающийся в конце 1960-х к своему пятидесятилетию, консорт вел чрезвычайно насыщенную жизнь, посещая отдельно от королевы в среднем около трехсот семидесяти официальных мероприятий в год, в том числе и за рубежом. На публике он по-прежнему высказывался резко, даже резче прежнего. “Вас донимают москиты, нас – журналисты” (47), – обронил он в разговоре с главной медицинской сестрой Карибской больницы в 1966 году, возмутив этой репликой королевских корреспондентов, которых пришлось затем умасливать извинениями. Но и это его не утихомирило, судя по высказанному на выступлении в Эдинбургском университете: “Я получаю по зубам за свои слова” (48). В интервью шотландскому журналисту Филипп объяснил, что “монархия дееспособна только потому, что кто-то время от времени принимает огонь на себя <…> Если сидеть сложа руки и не высовываться – вдруг раскритикуют, – так и проживешь бесполезным овощем. Нужно отстаивать свои убеждения” (49). Именно это сделал Филипп в поездке по Северной Америке осенью 1969 года – и газеты запестрели негодующими заголовками. Сперва он заявил делегации в Оттаве: “Ответ на этот вопрос о монархии предельно прост. Если народу она не нужна, значит, требуются перемены. Но давайте расстанемся друзьями, без ссор. Монархия существует не ради собственной выгоды, а ради блага страны. Мы не развлекаться сюда приезжаем. Развлечения можно найти и более интересные” (50). Возмутив канадских подданных ее величества, Филипп перебрался в Соединенные Штаты, где устроил еще больший переполох.

В отличие от королевы, которая не наведывалась в Америку уже десять лет, Филипп совершил за это время несколько визитов, налаживая торговые связи между двумя странами и агитируя за свои общественно значимые начинания. Во время десятидневного пребывания в 1966 году он даже успел на спор прыгнуть в плавательный бассейн (51) на приеме в Майами-Бич, получив взамен пожертвование в сто тысяч долларов для благотворительного “Верайети клуба”. Три года спустя (52), 4 ноября, президент Никсон организовал для герцога холостяцкий ужин, на котором собрались сто пять приглашенных из администрации президента и конгресса, военного и судебного ведомства, а также из числа ведущих представителей бизнеса, связи и науки.

Совершенно случайно в тот же вечер в Белом доме оказалась Барбара Уолтерс, ведущая передачи “Today” (“Сегодня”) на NBC, которая снимала интервью с дочерью Никсона Трисией. Увидев президента, Уолтерс пожурила его за то, что он не пригласил на мероприятие с Филиппом ни одной женщины. Президент попытался исправить дело, предложив уговорить герцога выступить в ее передаче. “Я и не подозревала, что президент Соединенных Штатов может выступать в роли антрепренера” (53), – вспоминает Уолтерс.

На следующее утро Филипп появился в эфире и на вопрос Уолтерс “Может ли королева Елизавета когда-нибудь отречься в пользу принца Чарльза?” ответил: “Кто знает? Не исключено” (54). Эта мимолетная ремарка спровоцировала огромную шумиху в британской прессе и выступления в поддержку королевы на улицах. Дворцу пришлось официально заверить граждан, что ее величество не собирается покидать трон. Уолтерс затем прислала Филиппу письмо с извинениями за переполох, а он в ответ поблагодарил ее за неожиданную возможность “вызвать такую впечатляющую демонстрацию признательности и поддержки <…> особенно в наше время, когда большинство демонстраций проникнуты лишь негодованием и злобой” (55). Никсону он сообщил, что Уолтерс показалась ему “весьма очаровательной и эрудированной” (56).

Еще больший резонанс вызвало замечание Филиппа, высказанное в следующее воскресенье на передаче NBC “Meet the Press” (“Встреча с прессой”), которую журнал “Time” анонсировал как “словесную дуэль между герцогом Эдинбургским и его мирным противником, “четвертой властью” (57). На вопрос, как королевская семья справляется с инфляцией, Филипп ответил: “В будущем году мы окажемся в минусе. И если положение не исправится, не знаю, может быть, переберемся в домик поменьше. Одну яхточку и так уже пришлось продать, а меня, наверное, заставят бросить поло” (58). В шутке Филиппа имелась доля правды, и ироничный тон портил впечатление. Вопрос был нешуточный. Инфляция подрывала экономику Британии, сказываясь и на королевском бюджете. С 1953 года потребительские цены выросли на 74% (59), а жалованье служащих при дворе, традиционно более низкое, чем в частной сфере, поднялось на 167%.

В цивильном листе, главном источнике средств, выделяемых правительством на представительские расходы королевы, значилась закрепленная после воцарения Елизаветы II сумма в четыреста семьдесят пять тысяч фунтов в год, вполне достаточная поначалу и даже позволяющая откладывать излишки на черный день. Однако, когда в 1962 году инфляция начала набирать обороты, расходы стали превышать доходы, и дефицит покрывался за счет накоплений. К моменту выступления Филиппа на NBC перед королевой уже маячила перспектива финансировать цивильный лист из других источников. Неплохой денежный приток обеспечивало герцогство Ланкастерское – не облагаемый налогом портфель инвестиций и недвижимости, используемый в государственных и частных нуждах, – а также частные доходы (тоже свободные от налогов) неустановленного объема, позволяющие содержать Балморал, Сандрингем, конноспортивные предприятия и покрывать ряд личных издержек.

Другие расходы монархии субсидировались за счет грантов от правительственных департаментов, отвечающих за содержание королевских дворцов, транспорт и безопасность. Цивильный лист тем не менее служил громоотводом для недовольных лейбористов, протестующих против финансирования богатой королевской семьи – помимо самой королевы включавшей ее супруга, мать, сестру, дочь и прочих родственников, исполнявших свою часть протокольных обязанностей. (У Чарльза, как у герцога Корнуолльского и принца Уэльского, имелся собственный доход от обширных земель герцогства Корнуолльского, существующего со Средних веков.) Недовольные забывали, однако, что цивильный лист обеспечивался имуществом короны, и на королевскую семью приходилась лишь малая толика от внушительного массива доходов с этой собственности, уже более двух десятилетий отчислявшихся в государственную казну.

Филипп своей репликой взбаламутил воду – причем как раз когда королева официально попросила увеличить содержание по цивильному листу. В парламенте разгорелись жаркие дебаты с призывами провести тщательную проверку королевских финансов. Брошенное походя замечание Филиппа ужаснуло даже Гарольда Вильсона, и 11 ноября 1969 года он объявил о создании специальной комиссии, которая проведет исследование и даст рекомендации парламенту.

25 февраля 1970 года Национальная портретная галерея представила публике новый образ королевы, созданный Аннигони на рубеже десятилетий. Это впечатляющая работа, удивительная и необычная, совершенно лишенная лоска и прикрас, свойственных первому портрету его же кисти. На этот раз королева стоит в красной мантии ордена Британской империи, без украшений и снова без короны, на фоне пустого вечернего неба, сливающегося с низким ровным горизонтом. Ее величество изображена в полный рост, и пустота фона подчеркивает одиночество, с которым она несет бремя своих обязанностей. Выражение лица сурово, но во взгляде читается легкая печаль. В неспокойные для страны времена королева взирала с холста уверенно и обнадеживающе.

...

Как и свадьба Елизаветы и Филиппа четвертью века ранее, пышное бракосочетание их дочери оживило Британию в нелегкие для нее времена.

Королевская семья на балконе Букингемского дворца после свадьбы принцессы Анны и капитана Марка Филлипса. Ноябрь 1973 года. Mirrorpix

Глава одиннадцатая “Черта с два!”

В июне 1970 года Гарольд Вильсон объявил всеобщие выборы, предполагая, что сможет обеспечить лейбористское большинство в парламенте. Однако он просчитался в опросах общественного мнения и недооценил недовольство инфляцией и ростом безработицы. Консерваторы одержали убедительную победу с неожиданным перевесом. Девятнадцатого числа в Букингемский дворец отправился целовать руки пятидесятитрехлетний Эдвард Хит – первый премьер-тори, избранный партией, а не назначенный королевой.

Тем же вечером Елизавета II давала в Виндзорском замке большой бал в честь семидесятилетия сразу нескольких юбиляров – королевы-матери, Дики Маунтбеттена, своего дяди Гарри (герцога Глостерского) и Генри Сомерсета, 10-го герцога Бофорта, который с самого начала царствования Елизаветы II служил у нее шталмейстером.

Оформлением бала занимался Патрик Планкет (1) – замок был залит светом прожекторов, а стены готического вестибюля украшали фуксии в горшках. Многие из гостей праздновали победу тори. “Мы настраивались еще пять лет мириться с Вильсоном и его недотепами, – писал Сесил Битон, – однако все вдруг разительно изменилось” (2). Новоиспеченного премьера-триумфатора встречали ликующими возгласами. “Мне говорили, что он покраснел до корней волос” (3), – вспоминает Битон.

Тем не менее Хит, даром что абсолютный ровесник Вильсона, тяжело сходился с королевой, которая была младше его на десять лет. Как и его предшественник-лейборист, он имел довольно скромное происхождение, с отличием окончил грамматическую школу и получил диплом Оксфорда. Провинциальность скрадывал светский лоск знатока классической музыки и яхтсмена, хотя в беседах с Елизаветой II ни та ни другая область не помогали. Убежденный холостяк, которого Филипп Зиглер, официальный биограф Хита, назвал “монахом” (4), был в лучшем случае равнодушен к женщинам, а в худшем – презирал их.

Шестой премьер-министр королевы слыл человеком резким, даже грубым. Вильсон характеризовал его как “холодного и бесчувственного” (5). Ему не хватало вильсоновского добродушия и инстинктивной учтивости. Что еще хуже, с точки зрения королевы, у него отсутствовало чувство юмора, и держался он отстраненно. Елизавета II находила в нем и заслуживающие восхищения черты – политический талант, несомненные успехи на этом поприще, целеустремленность, честность. Однако своеобразный характер Хита временами превращал его неизменную вежливость по отношению к ее величеству в источник раздражения.

Хит довольно скоро зауважал Елизавету II и научился ценить еженедельные аудиенции – особенно учитывая, что у него не было супруги, которой можно излить душу и пожаловаться на жизнь. Королева терпеливо выслушивала (6) премьера, который выходил “далеко за рамки” (7) очерченной личными секретарями повестки дня, лежавшей обычно под рукой. “Многолетний опыт ее величества и незыблемость статуса уже сами по себе придают уверенности” (8), – говорил Хит. Несомненную пользу (9) можно было извлечь также из обширной переписки Елизаветы II с главами иностранных государств.

При этом он не разделял ее любви к Содружеству, что приводило к трениям и разногласиям. С момента избрания премьером Хит намеревался продолжить дело Макмиллана и пробиваться на Общий рынок – после двух отклоненных президентом Шарлем де Голлем заявок. Хит с фанатичным усердием взялся убеждать нового президента Франции Жоржа Помпиду, за которым сохранялось право вето. Пытаясь продемонстрировать французам, что Британия по-настоящему европейская страна, Хит всячески преуменьшал значение Содружества. Кроме того, он настроил против себя ряд африканских стран-участниц, сняв эмбарго на поставки оружия в ЮАР, наложенное Вильсоном в 1967 году, и возобновив вооружение режима апартеида. В ответ президент Замбии Кеннет Каунда и президент Танзании Джулиус Ньерере пригрозили выйти из Содружества.

Опасаясь конфронтации с главами стран Содружества на встрече в Сингапуре в январе 1971 года, Хит не позволил королеве на ней присутствовать. Как он и предполагал, африканские ораторы не оставили на нем живого места, однако из Содружества никто не вышел. По свидетельству биографа Хита Джона Кэмпбелла, королеву “глубоко огорчало неприкрытое пренебрежение премьер-министра” ее драгоценным Содружеством и “удручали скандалы, омрачившие” (10) саммит 1971 года. Мартин Чартерис утверждал, что присутствие Елизаветы II могло бы минимизировать трения или даже свести их на нет. “Она для них вроде доброй няни. Требует, чтобы при ней вели себя прилично <…> Она всех их знает, и они ее любят” (11). Елизавете II очень не понравилось оставаться в стороне, и “она намеревалась решительно пресечь подобное в дальнейшем”.

С Соединенными Штатами у Хита, стремящегося укрепить европейские связи, разговор тоже оказался короткий. Советник Ричарда Никсона по национальной безопасности Генри Киссинджер писал, что британский премьер не только не сумел наладить “особые отношения”, но и “активно содействовал их разрыву” (12). Никсон делал все возможное, чтобы не поссориться с Хитом и угодить королеве. Вскоре после ужина с Филиппом президент в июле 1970 года пригласил в Белый дом Чарльза и Анну – это была их первая поездка в Америку (13) и четвертый подобный визит принца Уэльского с 1860 года.

Старших детей Елизаветы II знакомили с королевскими обязанностями так же, как в свое время знакомили ее саму. “Я просто обезьянничал – перенимал родительский опыт путем подражания” (14), – высказался однажды Чарльз. Во время путешествия Анны в Новую Зеландию с отцом и матерью в марте 1970 года королевский имиджмейкер Уильям Хеселтайн модернизировал отработанную программу пребывания ее величества, добавив “променад” – неторопливую прогулку, предполагающую беседы и обмен рукопожатиями с простыми людьми. Дочь королевы тоже должна была принять участие. “В девятнадцать лет вдруг оказаться посреди улицы, – вспоминает Анна, – где от тебя требуется ни с того ни с сего заговорить с прохожим. Весело? По-моему, нет. То еще испытание” (15).

Программу двухдневного пребывания (16) Чарльза и Анны в Вашингтоне Никсон подготовил довольно насыщенную: обед на президентской яхте “Секвойя” и плавание к поместью Маунт-Вернон, барбекю в президентской загородной резиденции Кэмп-Дэвид, ужин с танцами на семьсот персон на лужайке перед Белым домом, бейсбольный матч “Вашингтон сенаторз”, а также осмотр памятников и посещение музеев. Компанию гостям составляли двадцатичетырехлетняя дочь Никсонов Трисия, которая годом ранее присутствовала на инвеституре Чарльза, и ее младшая сестра Джулия со своим мужем Дэвидом Эйзенхауэром, внуком бывшего президента. Три с лишним десятилетия спустя (17) Чарльз, посещая со своей новой женой Камиллой Джорджа и Лору Буш в Белом доме, пошутит, что Бушам не стоит сводить своих дочерей-близняшек с его сыновьями Уильямом и Гарри, как Никсон когда-то пытался “сосватать” ему Трисию.

Никсон отвел полчаса на тет-а-тет с Чарльзом в Овальном кабинете. Киссинджер в своем меморандуме рекомендовал прозондировать взгляды двадцатиоднолетнего принца на Содружество, Уэльс, Шотландию и Северную Ирландию, узнать его впечатления от Канады и выяснить, “чем живет и дышит его поколение” (18). В итоге они проговорили полтора часа на самые разные темы. Когда Никсон посоветовал Чарльзу “заявлять о себе”, не боясь конфронтации, принц “возразил, что слишком часто выступать резонером тоже не следует, иначе тебя перестанут принимать всерьез” (19). Позже Чарльз добавил в своем дневнике: “Голословно заявлять о себе смерти подобно <…> Такого заявителя сметут в мгновение ока”.

В октябре того же года Никсон прибыл в Англию на совещание с Хитом. Королева, находившаяся в отпуске (20) в Балморале, обеспокоилась, что будет невежливо не увидеться с американским президентом во время его непродолжительного визита. Советники рассмотрели варианты приглашения в Виндзор и Букингемский дворец, но решили, что ни там, ни там не получится “в короткие сроки организовать большой прием” (21). Вместо этого королева приняла предложение Никсона прилететь из Шотландии на ланч в Чекерс-Корт – впервые получив возможность побывать в загородной резиденции премьер-министра. По свидетельству старшего личного секретаря Хита Роберта Армстронга, в этом случае королева могла встретиться с Никсоном “в неформальной обстановке и не посягать на плотный четырехчасовой график официальных бесед президента и премьер-министра” (22). Никсон остался признателен Елизавете II за “беспримерную любезность” (23), и встреча прошла на высоте.

При всей своей нелюбви к помпезности и церемониям, которыми так восторгался Вильсон, Хит был воспитан роялистом и старался делать все необходимое для поддержки исправно функционирующего института монархии. При нем состоялась обещанная Вильсоном аудиторская проверка королевских финансов: созванная для этой цели специальная комиссия с преобладанием тори провела около полудюжины заседаний в 1971 году. Майкл Адин составил подробный отчет об официальных обязанностях королевы, послуживший для правительства и народа основным и исчерпывающим оправданием ее роли. Кроме того, он показал, сколько заботы и труда вкладывается в несложные на первый взгляд повседневные дела. “Проявлять живое участие, поддержать добрым словом, задать нужный вопрос, всегда улыбаться, отвечать на приветствия, когда ведешь машину, иногда по нескольку часов, – нужен немалый опыт, чтобы проделывать это с блеском” (24).

Критики-лейбористы интересовались, почему королева освобождена от уплаты налогов, и требовали огласить размеры ее личного состояния. Уильям Гамильтон, убежденный республиканец, состоящий в комиссии, назвал принцессу Маргарет (у которой официальная нагрузка оказалась сильно облегченной – всего тридцать одно мероприятие за пределами Лондона в 1970 году) “дорогой содержанкой” (25). Дворец выдвинул возражение, что оценка чистой стоимости активов королевы в сто миллионов фунтов завышена, поскольку большинство этих активов – коллекция произведений искусства, драгоценности короны, обстановка трех принадлежащих государству дворцов – находятся в доверительной собственности, дохода не приносят и продаже не подлежат.

2 декабря комиссия представила свой доклад, и парламент одобрил Закон о цивильном листе от 1972 года, удовлетворявший пожелания королевы: выплаты по цивильному листу увеличивались до 980 000 фунтов в год на десять лет, повышалась также компенсация представительских расходов других членов королевской семьи. (Довольствие принцессы Маргарет выросло с 15 000 до 35 000 фунтов в год.) “Личный кошелек” Елизаветы II, обеспечивающий как персональные, так и общественные расходы (например, пенсию придворных), теперь должен был финансироваться не по цивильному листу, а исключительно за счет доходов с герцогства Ланкастерского. Кроме того, аудиторские проверки предполагалось сделать регулярными. У прессы появлялась возможность из года в год поднимать вопросы налогообложения и финансовой поддержки “второразрядных” членов королевской семьи.

В начале 1972 года Майкл Адин решил отправиться на покой – за три года до планируемого срока ухода в отставку, – и личным секретарем был назначен Мартин Чартерис. “Мартин получил свой шанс и проявил себя во всей красе, – свидетельствует Гай Чартерис. – “Единственное, чего я хочу, – говорил он, – показать людям истинную королеву”. Мне кажется, ему удалось” (26). Ободряя Елизавету II, он часто повторял: “Ваша задача – нести людям свет счастья” (27). Стоило ему занять главенствующую позицию, и речи королевы тут же засверкали новыми красками, в них появились прежде отсутствовавшие юмористические нотки. Кроме того, он нашел общий язык с Уильямом Хеселтайном, который получил должность его помощника, и Рональдом Эллисоном, новым пресс-секретарем, прежде работавшим на Флит-стрит и знавшим репортерскую кухню.

В свои сорок пять Елизавета II не утратила кипучей энергии и по-прежнему могла похвастаться крепким здоровьем. В ноябре 1971 года, однако, она умудрилась заразиться ветрянкой – “ладно бы еще от кого-то из детей”, по ее собственным словам. “Нелепая болезнь” (28), как она сама ее называла, заперла Елизавету II на время карантина в четырех стенах. Когда инфекционный период уже закончился, а сыпь еще оставалась, королева вернулась к своим обязанностям на территории дворца – в том числе к встречам с премьер-министром по вторникам. Получив от Хита довольно сухую записку с “сочувствием” (29) по поводу болезни, ее величество в непринужденном ключе поблагодарила за участие и подосадовала, что не может пока выйти на люди, чтобы “не заразиться снова – ведь с вирусом шутки плохи” (30).

Подобные недомогания у королевы случались крайне редко. Она всегда верила в пользу свежего воздуха и физической нагрузки, которую ей обеспечивала верховая езда и ежедневные прогулки пешком. Спасала также привычка надевать перчатки на общественных мероприятиях и держаться подальше от кашляющих и чихающих. Тем не менее на четвертом и пятом десятке лет (31) ее величество периодически страдала от случайных простуд и приступов ларингита и синусита, не вызывавших, впрочем, жалоб на жизнь и не заставлявших откладывать дела. “У нее теория, что нужно работать как ни в чем не бывало, и простуда отступит” (32), – утверждает кузина королевы. Исключением стала суровая простуда, подхваченная после инвеституры Чарльза, когда Елизавете II пришлось отменить все встречи на четыре дня.

Домашний отоларинголог королевы сэр Сесил Хогг вынужден был ездить по всем королевским резиденциям. После первого визита в Букингемский дворец он признавался, “как неловко видеть королеву в спальне в ночной сорочке и слушать ее стетоскопом, – вспоминает его дочь, Мин Хогг. – Однако ее величество мастерски помогла ему преодолеть смущение. “Я нервничаю не меньше вашего”, – успокаивала она врача” (33).

Несмотря на полный штат докторов, включая узких специалистов, Елизавета II во многом полагалась на гомеопатию – задолго до того, как подобные средства получили широкое распространение. Она, как и ее мать, считает, что “вреда они не принесут, а пользу вполне могут” (34), – объясняет леди Анжела Освальд, соседка и приятельница по Норфолку. К гомеопатии – приему сильно разведенных в воде препаратов, которые при обычной концентрации способствуют развитию болезни, – пристрастилась еще королева Виктория, и в 1923 году врач-шотландец сэр Джон Уир начал прописывать гомеопатические средства членам королевской семьи. После ухода Уира на пенсию в 1968 году королева впервые взяла в придворные лекари женщину – доктора Марджери Блэки, тоже гомеопата. Среди самых экзотических ее назначений (35) можно назвать малвернскую воду с каплей мышьяка от синуситов.

Гомеопаты “прибегали на каждый чих, – утверждает Мин Хогг. – Настоящие врачи и хирурги только возводили глаза к небу” (36). Тем не менее Елизавета II всегда уважала профессионализм своих докторов. Когда в 1971 году семидесятилетнему сэру Сесилу пришлось уйти на пенсию – по настоянию медицинских советников королевы, – она сказала: “Мне очень жаль вас терять, у вас такая легкая рука”.

В третье десятилетие царствования Елизавета II уплотнила график своих зарубежных поездок – пятнадцать визитов в страны Содружества, включая довольно продолжительные путешествия по странам Тихоокеанского региона, призванные укрепить их связи с Британией, а также государственные визиты в семнадцать стран вне Содружества. Одним из самых значимых в их числе стал визит доброй воли во Францию в мае 1972 года, подготовивший почву для парламентской ратификации договора о вступлении Британии в Общий рынок, который Хит выторговал, обхаживая скептически настроенного Жоржа Помпиду.

Серьезную угрозу для поездки представляли опасения за жизнь дяди королевы, семидесятисемилетнего герцога Виндзорского, у которого началась терминальная стадия рака горла. В свое время его не пустили на свадьбу и коронацию Елизаветы II, однако затем королева протянула семидесятилетнему на тот момент герцогу оливковую ветвь мира (37), когда Виндзор приехал в Лондон делать операцию на глазах. Она поддерживала его, навестив дважды за время реабилитационного периода, и впервые с тех пор, как Виндзоры покинули Британию, увиделась с герцогиней. Два года спустя герцог с супругой вместе с остальными членами семьи открывали мемориальную доску в честь матери Виндзора, хотя на торжественный обед у королевы, как и на семейный ужин после похорон королевы Марии, их не пригласили. Однако в 1968 году (38) ее величество милостиво согласилась на просьбу герцога похоронить его и герцогиню в королевской фамильной усыпальнице в Фрогморе, в Виндзорском дворцовом парке, и выплачивать скромное довольствие герцогине, если она останется вдовой.

Когда в ноябре 1971 года врачи диагностировали рак и радиационная терапия не принесла результатов, королева предупредила Министерство иностранных дел о своем желании навестить дядю во время пятидневного государственного визита. В конфиденциальном циркуляре британский посол во Франции сэр Кристофер Сомс без обиняков изложил, как отразится состояние здоровья герцога на англо-французских отношениях. “Если герцог Виндзорский скончается 12, 13 или 14 мая либо утром 15 мая перед отъездом королевы в Париж, визит придется отменить, – писал Сомс. – Я должен подчеркнуть, что Помпиду придает важнейшее значение этой части визита, и боюсь, что отмена, даже по уважительной причине, его возмутит” (39).

Герцог продержался. После путешествия по Провансу и посещения скачек в Лоншане 18 мая королева, Филипп и принц Чарльз вместе с Мартином Чартерисом и Форчун Графтон прибыли в гости к Виндзорам в Нейи-сюр-Сен. Герцогиня, заметно нервничая, угостила их чаем в гостиной, а потом повела Елизавету II наверх, в комнату дяди Дэвида. Старый герцог проявил чудеса учтивости, с огромным трудом привстав, несмотря на капельницу, с кресла-каталки, чтобы поклониться племяннице и расцеловать ее в обе щеки. Он усох до тридцати восьми килограммов, однако нарядился в элегантный синий блейзер, не желая сдавать позиции записного франта. Они с королевой проговорили около четверти часа, и, когда она выходила, врач герцога, Джин Тин, увидела в ее глазах слезы.

В сопровождении свиты из тридцати шести человек (40) королева продолжила программу пребывания – каталась в открытом автомобиле с Помпиду, вечерами появлялась на банкетах в Версале и британском посольстве, меняя сверкающие диадемы. “Даже если руль в наших машинах с разных сторон, едем мы в одном направлении” (41), – заявила Елизавета II на ответном банкете в честь французского президента, предвосхищая эпоху более тесного сотрудничества Британии с Западной Европой.

Отбытие из Франции было обставлено очень зрелищно: королева доехала на автомобиле до Руана (42) в устье Сены, чтобы оттуда отплыть на яхте “Британия”. Особая романтика заключалась в том, что Руан – столица Нормандии, родины Вильгельма Завоевателя. “Ранним вечером Елизавета II поднялась на борт “Британии”, – вспоминает Мэри Сомс, жена британского посла. – На крышах толпились люди. По всему берегу почти до самого устья стояли машины с включенными фарами. Королева несколько часов не уходила с палубы, пока провожающие махали ей рукой” (43).

Дипломатический успех поездки не вызывал сомнений, Помпиду остался доволен. Британская воскресная газета “Observer” отмечала “явное потепление в политике после десяти лет прохлады” (44). Королева “покорила и очаровала всех своим шармом и простотой” (45), – писала “Le Figaro”, провозгласившая визит “началом новой эры французско-британского сотрудничества”. “После визита королевы можно считать, что Общий рынок у Британии в кармане” (46), – заявлял “Time”.

28 мая, всего десять дней спустя после отъезда королевы, скончался герцог Виндзорский. Елизавета II приказала Патрику Планкету организовать 5 июня, в понедельник, достойные, но не пышные похороны. Единственная загвоздка состояла в том, как быть с церемонией выноса знамени, выпадавшей на 3 июня. Отменять ежегодный парад по случаю дня рождения не стали, но волынщикам и барабанщикам Шотландской гвардии было поручено сыграть похоронную песнь в память о бывшем короле – этот компромиссный вариант предложил Чартерис. Тело герцога было в течение двух дней выставлено для прощания в виндзорской часовне Святого Георгия, где также состоялась получасовая служба, за которой последовало погребение в Фрогморе. Вели службу четыре сановных священнослужителя – архиепископ Кентерберийский, архиепископ Йоркский, модератор Шотландской церкви и настоятель Виндзора; присутствовали все взрослые члены королевской семьи за исключением единственного остающегося в живых брата покойного, занемогшего герцога Глостерского.

Семидесятипятилетнюю герцогиню поселили в Букингемском дворце, и во время первого ужина с королевой и принцем Чарльзом она “трещала без умолку” (47), словно забыв о смерти супруга. На следующий вечер в часовне Святого Георгия вдова то и дело повторяла: “Он отказался от всего ради такой малости” (48), показывая при этом на себя со “странной улыбкой”, как свидетельствует Чарльз. В день похорон ее накачали успокоительными, и, сидя на хорах вместе с королевой, она слабо ориентировалась в пространстве, поэтому ее величество “с материнским участием и заботой постоянно поглаживала ее руку и поддерживала под локоть” (49), – вспоминает Кларисса Иден.

В рождественском обращении того года Елизавета II упомянула серебряную свадьбу, которую они с Филиппом отпраздновали месяцем ранее, проведя параллель между семейной жизнью и гармоничными международными отношениями, для которых в равной степени необходимы терпимость и понимание. Основная задача состояла в том, чтобы успокоить страны Содружества в преддверии официального вступления Британии в Европейское экономическое сообщество (так теперь назывался Общий рынок) в 1973 году. “Новые связи не заменят отношений с Содружеством, – утверждала королева. – Старые друзья не останутся в стороне, Британия возьмет их с собой в Европу” (50). Цель присоединения к ЕЭС, добавила она, в том, чтобы “расширить международную семью государств”.

Рождественское обращение снималось теперь в обновленном формате, перейти на который Елизавету II побудил успех “Королевской семьи”. В 1969 году вместо обычного телевыступления она обратилась к народу в письменной форме, одновременно вместе с советниками, как выразился Филипп, “ломая голову, что бы такое придумать получше” (51). В результате Ричард Костон осовременил подход, предложив вместо статичной картинки, где королева зачитывала текст с телесуфлера, иллюстрировать речь кадрами событий уходящего года. В эту подборку вошли королевские зарубежные поездки, Елизавета II с детьми, эпизоды празднования серебряной свадьбы. Как и документальный фильм 1969 года, эта итоговая подборка подчеркивала семейное благополучие королевы и ее родных.

В то же время британские таблоиды все агрессивнее охотились за сенсациями и жареными фактами, связанными с королевской семьей. Возглавляли эту тенденцию “The Sun” и “News of the World”, перекупленная в 1969 году австралийским издателем Рупертом Мердоком, закоренелым республиканцем, который считал монархию вершиной “пирамиды снобизма” (52). Австралия признавала главой государства королеву, однако единомышленники Мердока, разделяющие его стремление к республике, составляли около четверти населения страны. К ним принадлежало и пришедшее к власти в декабре 1972 года лейбористское правительство с премьер-министром Гофом Уитлемом. Мердок намеревался рассмотреть королевскую семью под микроскопом и немедленно обнародовать все оплошности, одновременно обеспечивая продажи газеты и подрывая устои монархии.

В 1970-х, как, видимо, и следовало ожидать, британская пресса переключилась на молодое поколение королевской семьи – в частности, Анну и Чарльза. Окончив в 1970-м Кембридж, Чарльз, покорно следуя намеченному родителями плану, поступил через год в Военно-морской колледж в Дартмуте. В глазах прессы он стал отважным персонажем, получившим прозвище “крутой боец” (53). На заре своей военно-морской карьеры он познакомился с Камиллой Шэнд, симпатичной спортивной дебютанткой годом старше. У нее был “соблазнительный чарующий голос” (54), а главное, она умела развеселить принца Уэльского и помочь снять напряжение. Их тихий роман длился около полугода, до ухода Чарльза в долгий рейс. Оставшись одна, Камилла вышла замуж за Эндрю Паркер-Боулза, офицера Королевской конной гвардии, и Чарльз, узнав об этом, “почувствовал пустоту в душе” (55).

Эндрю Паркер-Боулз успел какое-то время повстречаться с принцессой Анной, однако, будучи католиком, не мог составить партию представительнице королевской семьи. К “изумлению и ужасу” (56) старшего брата, в мае 1973 года двадцатидвухлетняя Анна объявила о помолвке с двадцатичетырехлетним Марком Филлипсом, симпатичным капитаном сухопутных войск и заслуженным наездником, завоевавшим золотую медаль на Олимпиаде в Мехико в 1968 году. Они встретились на вечере в честь британской команды после игр, хотя оба признавали, что любовь вспыхнула не с первого взгляда. “Мы сами даже не вспомнили, что уже знакомились в 1968 году, нам об этом сказали другие” (57), – говорит Анна. Чарльз нашел Марка скучным и недалеким, однако проникся сочувствием, когда на будущего зятя обрушилась “корыстная и жестокая любовь” (58) прессы. Королева и Филипп сочли Марка вполне подходящей партией. Как и Тони Сноудон, он происходил из простой семьи, но с Анной его объединяло увлечение конным спортом, и в частности троеборьем.

Свадьба состоялась в среду 14 ноября, на двадцать пятый день рождения Чарльза, в Вестминстерском аббатстве, где собралось полторы тысячи гостей во главе с архиепископом Кентерберийским. Королева в ярко-синем пальто и платье смотрела с улыбкой, как Анна с мужем садятся в знаменитую Стеклянную карету, которая должна была доставить их обратно в Букингемский дворец на свадебный завтрак в кругу семьи. Традиционный выход молодоженов на балкон дворца сопровождался ликующими возгласами пятнадцатитысячной толпы.

День свадьбы был объявлен государственным выходным, поэтому вдоль пути следования процессии выстроились десятки тысяч пришедших посмотреть. Сотни миллионов зрителей в шестнадцати странах мира наблюдали церемонию по телевизору. Как и свадьба Елизаветы и Филиппа четвертью века ранее, пышное бракосочетание их дочери – кареты, военные оркестры, шестнадцать глашатаев с фанфарами, почетный караул – оживило Британию в нелегкие для нее времена.

Весь срок премьерства Хита экономику терзала инфляция и высокая безработица. Попытка пресечь требования о повышении зарплаты от влиятельного профсоюза шахтеров закончилась масштабной забастовкой; не оправдали себя и старания заморозить выплаты, цены, ренту и дивиденды в конце 1972 года. Разбушевавшийся осенью 1973 года кризис практически парализовал страну. В начале 1973 года ОПЕК, Организация стран – экспортеров нефти, подняла цены на нефть на 12%, а четвертая арабо-израильская война, разразившаяся в октябре, когда Египет и Сирия вторглись в Израиль, привела к прямому эмбарго на импорт нефти в Соединенные Штаты и Западную Европу. Поставки топлива сократились, цены выросли в четыре раза, шахтеры грозили новой забастовкой. 13 декабря Хит объявил о введении трехдневной рабочей недели и принудительных отключениях электроэнергии.

Королева решила, что о плачевной ситуации нельзя не упомянуть в рождественском обращении. Несмотря на сугубо личный характер этой речи, сочинявшейся без опоры на рекомендации правительства, Елизавета II попросила Мартина Чартериса уведомить Хита о своем намерении сказать в заключение “несколько слов” (59) о кризисе: “Я не могу в это Рождество обойти вниманием возникшие трудности, поскольку они глубоко затрагивают народ в целом и отдельных его представителей. Все мы по-разному, хотя и совершенно искренне, переживаем возникшие проблемы и по-разному смотрим на то, как их следует решать. Давайте, однако, помнить, что общее, объединяющее нас, сейчас гораздо важнее, чем разногласия”.

На ближайшей аудиенции Хит сообщил королеве, что о кризисе упоминать не следует. Елизавета II, не испугавшись его цензуры (60) (о которой прессе не сообщили), предприняла вторую попытку. Чартерис выслал Хиту отредактированный до единственного предложения вариант, который теперь предполагалось поставить в начало выступления: “Я не могу в это Рождество обойти вниманием трудности и тяготы, которые обрушились на многих из нас, поскольку они глубоко затрагивают народ в целом и отдельных его представителей”. Однако Хит снова зарубил порыв на корню, поручив своему личному секретарю передать ее величеству, что ей придется “ввиду исключительных обстоятельств” отказаться от любых упоминаний о кризисе. Королеве пришлось подчиниться.

В новом году шахтеры опять устроили забастовку, а трехдневная рабочая неделя навевала воспоминания о суровом послевоенном времени с карточками и застоем экономики. Электричество отключали, конторы освещались свечами, служащие мерзли в пальто за письменными столами. Пока Елизавета II c Филиппом путешествовали по тихоокеанским странам Содружества, Хит неожиданно объявил выборы 28 февраля. Королева прилетела обратно из Австралии, чтобы ей мог засвидетельствовать почтение либо Хит, либо снова Гарольд Вильсон.

Лейбористы получили триста одно место, консерваторы – двести девяносто семь, либералы – четырнадцать, и двадцать три места пришлось на разношерстные мелкие партии. Ни одна из основных партий не обладала теперь достаточным перевесом, чтобы беспрепятственно проводить желаемые законы. Тем не менее, не собираясь подавать 1 марта в отставку, Хит отправился в Букингемский дворец – известить королеву о намерении попытаться сформировать коалицию с лидером либералов Джереми Торпом.

До сих пор Елизавете II не приходилось иметь дело с “подвешенным парламентом”, и она действовала с оглядкой. “Королеве оставалось только дожидаться развития событий, – писал Роберт Армстронг. – Пока мистер Хит не подаст в отставку, она все равно не могла ничего предпринять” (61). Она выжидала четыре дня, пока Хит вел переговоры, однако в конце концов, в понедельник 4 марта, он сдался. В Букингемский дворец прибыл Вильсон, в возрасте пятидесяти восьми лет избранный премьером на второй срок, и, как он вспоминал, “мы тут же возобновили непринужденное сотрудничество” (62).

Лейбористы со своим крошечным перевесом могли поставить Елизавету II в затруднительное положение, если бы Вильсон попросил ее распустить парламент, чтобы на скорую руку провести повторные выборы в надежде увеличить количество мест для своей партии. Королева была вправе отклонить подобное предложение, если считала, что это повредит стране во времена экономической нестабильности, однако ей претило прибегать к столь редко используемой конституционной прерогативе. Вильсон, впрочем, не стал настаивать. Согласно Мартину Чартерису, когда премьер-министр заговорил о немедленных перевыборах, “королева <…> дала понять, что она этой перспективы не одобряет” (63). Лейбористы подождали до октября, и тогда повторные выборы дали им хороший рабочий перевес, добавив еще три места.

Вильсон удовлетворил требования шахтеров и отменил трехдневную рабочую неделю, однако трудности продолжались – промышленное производство стояло, инфляция держалась на уровне 15%. К середине 1970-х добрая половина взрослого населения Британии жила на государственное пособие. Тем не менее Вильсон как ни в чем не бывало продолжал продвигать целый ряд программ социального обеспечения. Кроме того, он пошел навстречу королеве, когда стремительный рост расходов вынудил ее снова просить увеличения выплат по цивильному листу до 1,4 миллиона фунтов в год.

20 марта 1974 года, когда Елизавета II с принцем Филиппом путешествовали с государственным визитом по Индонезии, принцессу Анну с мужем попытались похитить. Вооруженный злоумышленник по имени Иэн Болл блокировал своей машиной их “роллс-ройс” на Мэлл, когда сиятельная чета возвращалась в Букингемский дворец после благотворительного мероприятия. Открыв огонь, Болл ранил Джима Битона, единственного телохранителя Анны (пытаясь защитить свою подопечную, он получил три пули и позже был награжден Георгиевским крестом, высшей гражданской наградой за мужество в Британии), водителя, прохожего и полицейского. Однако на приказ Болла выйти из машины Анна закричала: “Черта с два!” (64) Болл попытался вытащить ее силой, но она отчаянно сопротивлялась, и муж тянул ее за другую руку обратно в салон, пока злоумышленника не схватила прибывшая полиция. О случившемся Анна рассказала Чарльзу по телефону “как о самом обычном своем дне. Ее храбрость и несгибаемость просто невероятны” (65). Королеву и принца Филиппа немедленно известили об инциденте, однако они не стали срывать график поездки и вернулись в Лондон 22 марта.

К тому времени Анна с Марком уже уехали на его “малую родину” в Грейт-Сомерфорд в Уилтшире, сажать памятное дерево в честь свадьбы, забыв и думать о вопиющем происшествии. “Что толку мусолить одно и то же? – рассуждала Анна. – Мы так быстро вернулись к своим делам, что совсем не вспоминаем о случившемся” (66). Затем супруги поселились в Оук-Гроув, доме с пятью спальнями на территории Королевской военной академии в Сандхерсте, где Марк работал преподавателем. Лошади по-прежнему оставались их главным увлечением, Анна и Марк вместе тренировались и участвовали в конных кроссах, производя впечатление вполне гармоничной и слаженной пары.

У самой королевы на конноспортивном поприще дела в 1974 году тоже складывались удачно, омрачившись лишь кончиной ее драгоценного Ореола, в память о котором она посадила (67) в паддоке, где он умер, лесной бук. К тому времени у нее насчитывалось около пятидесяти лошадей в тренинге и более двух десятков вышедших из скакового возраста. Неудовлетворенная переменными конноспортивными и коннозаводческими успехами 1960-х, в следующем десятилетии Елизавета II выработала более систематический подход к делу, официально назначив Генри Порчестера (впоследствии Карнарвона) первым скаковым управляющим, а сэра Майкла Освальда поставив во главе конного завода. “Генри был ближайшим другом королевы, его мнение всегда имело большой вес, – говорит заслуженный тренер Иэн Болдинг. – Однажды он сказал ей: “У вас маловато победителей. Подготовка совершенно не налажена”. И она ответила: “Так давайте я назначу вас управляющим. Вы отлично справитесь!” (68)

Племенная работа в Сандрингеме приобрела более сложный характер, поскольку теперь в нее вовлекались жеребцы, принадлежащие синдикатам, в которых у Елизаветы II имелись акции. Помимо собственных кобыл королевы эти производители покрывали (69) в год около сотни других, специально привезенных на случку. Освальд, проживающий рядом с заводом, стал штатным менеджером по племенной работе. Порчестер тем временем работал с тренерами, помогал решить, в каких скачках участвовать, давал советы по продаже и покупке чистокровок, консультировал по скрещиванию и представлял королеву на многочисленных скаковых состязаниях, присутствовать на которых ей мешали официальные обязанности.

Елизавета II поддерживала постоянную связь с двумя своими главными советчиками, разговаривая с Освальдом по два-три раза в неделю, а с Порчи почти каждый день. Порчестер принял стратегическое решение отправлять больше принадлежащих Елизавете II кобыл в Соединенные Штаты на случки, “для прилива новой крови” (70). В 1960-х королева посылала некоторых своих лошадей во Францию и несколько в Соединенные Штаты, однако к 1970-м уже стало ясно, что лучших производителей надо искать в Кентукки. Порчестер посоветовал королеве (71) переправить через Атлантику по крайней мере полдюжины кобыл, распределив их по нескольким племенным заводам, чтобы скрестить с такими чемпионами, как Нижинский. Родившихся жеребят предполагалось перевезти затем обратно и тренировать в Англии.

В 1974 году Елизавету II порадовала победами “легконогая кобылка” (72), рожденная от Хайлайт, прямого потомка Феолы (великой королевской чистокровки, которая не только выигрывала скачки в 1930-х, но и дала миру в последующие десятилетия целую плеяду победителей), и Гусара, жеребца, принадлежавшего отцу Порчестера, 6-му графу Карнарвону. Королева назвала кобылу Хайклер в честь племенного завода Карнарвонов. Завоевав для ее величества первый за восемнадцать лет титул в классической скачке на приз в тысячу гиней в Ньюмаркете, Хайклер отправилась в июне в Шантийи, чтобы участвовать в престижных скачках на приз Дианы, известных также как “Французские дубы”.

Шестнадцатого числа королева в сопровождении Генри Порчестера, его жены Джин, Майкла Освальда и Мартина Чартериса вылетела из Виндзорского замка во Францию, чтобы присутствовать на обеде перед большими скачками. Недавно избранный президент Франции Валери Жискар д’Эстен прислал большую корзину (73) красных роз, и Елизавета II с сопровождающими проехала в открытом автомобиле по ипподрому, за которым виднелся замок Конде. Из разговора с девушкой-конюхом в паддоке ее величество знала, что Хайклер “в боевом настроении” (74). Последние фарлонги заезда она просидела в королевской ложе со спокойной улыбкой, молитвенно сложив руки, тогда как Порчестер и Освальд кричали во все горло. “Я очень несдержанно себя веду на ипподроме, – говорит Порчестер. – Бурно болею, совсем не по-британски. Помню, что, войдя в раж, хлопнул королеву по спине, когда Хайклер выиграла приз Дианы” (75). До этого на французских классических скачках не завоевывал победу ни один монарх.

Толпа зрителей скандировала “Vive la Reine!” (76), и, когда Елизавета II стала спускаться к Хайклер, ее чуть не задавили – уцелеть помогли Порчестер, Освальд и несколько жандармов. Вечером королева пригласила всех сопровождающих, включая тренера Дика Херна и жокея-победителя Джо Мерсера, на ужин в Виндзорский замок с королевой-матерью, принцем Филиппом, принцессой Анной и Дики Маунтбеттеном. На почетном месте в центре стола красовался только что завоеванный золотой кубок. После этого Хайклер победила в скачках короля Георга VI и Бриллиантовых скачках королевы Елизаветы в Аскоте, принеся в итоге львиную долю призовых ста сорока тысяч фунтов, полученных ее хозяйкой в том году.

Французский триумф состоялся как раз накануне скачек в Аскоте, которые в те дни представляли собой гораздо более пышное мероприятие, чем сейчас. Порядка шестидесяти гостей приглашались в замок на целую неделю. “Ко мне приставили лакея и каждый день выдавали программу с предложениями досуга на выбор, – вспоминает человек, посещавший скачки в двадцатилетнем с небольшим возрасте. – На обед и на сами скачки я должен был являться в визитке, а на ужин вечером – при полном параде. Опаздывать не полагалось, за этим, как и за тем, чтобы мы были правильно одеты, следили лакеи” (77).

Утро королева, как правило, проводила в ложе, тогда как ее знакомые выбирали более активные виды досуга – прогулки верхом, теннис, плавание и упражнения на деревянном тренажере Филиппа для поло (установленном в специальной ограде около крытого плавательного бассейна). Остальные оставались в замке читать, складывать пазлы или играть в скраббл. Иногда королева приглашала нескольких молодых гостей-мужчин прокатиться с ней часок верхом до обеда, на который она являлась свежая и собранная, хотя на переодевание после прогулки отводилось всего полчаса. Вторая половина дня всегда посвящалась скачкам. В среду вечером устраивался большой торжественный ужин на сто пятьдесят персон в палате Ватерлоо, еще на один вечер планировался визит в ближайший театр с последующим ужином. Кроме того, как и во время ужинов с ночевкой, королева показывала гостям библиотеку и собрание предметов искусства. Патрик Планкет расписывал программу по минутам.

В начале 1975 года у большого друга и непревзойденного импресарио королевы диагностировали неоперабельный рак печени. В середине марта Планкета положили в больницу короля Эдуарда VII, однако через несколько дней он потребовал выпустить его на важный прием в Букингемском дворце, заявив: “Мне нужно переодеться во фрак и прицепить награды” (78). Накачав морфином, его отвезли во дворец, где он облачился в вечерний костюм и приступил к объявлению гостей. В больницу Планкет вернулся в два часа ночи. Утром он обнаружил на своем подносе с завтраком письмо от королевы, гласившее: “Патрик, я безмерно благодарна вам за прошлый вечер. Искренне ваша, Елизавета R.” (79).

Патрик Планкет скончался десять дней спустя, в Пасхальное воскресенье, в возрасте пятидесяти одного года. Королева почтила его заслуги траурной церемонией в Королевской часовне Сент-Джеймсcкого дворца под скорбные мелодии в исполнении хора мальчиков. В последний путь его провожали малым кругом – только родные и Елизавета II с Филиппом. Кроме того, королевская чета присутствовала на поминальной службе в Гвардейской часовне на другой стороне Сент-Джеймсcкого парка, где Филипп зачитал отрывок из Библии. Аннабель Голдсмит, оглянувшись на королеву, увидела “глубочайшую скорбь в ее глазах” (80).

Как свидетельствует брат Планкета Шон, королева посодействовала также появлению некролога в “The Times”. “Она определенно приложила руку, – утверждает Шон. – Текст был очень светлый, с цитатой, стопроцентно относившейся к его службе при дворе” (81). Однако никаких соболезнований ее величество, по обыкновению, не отправила. “Мы, наверное, и не ожидали ничего такого, – говорит Шон Планкет. – Мы знали, что она горюет не меньше нашего. Ей не нужно было доказывать это на бумаге”. Один из своих самых любимых шедевров, морской пейзаж кисти английского художника XIX века Ричарда Паркса Бонингтона, Планкет завещал подарить королеве. Его братья преподнесли картину (82) Елизавете II в ее кабинете в Букингемском дворце и получили в ответ теплое благодарственное письмо.

Этим признательность королевы не ограничилась – в честь Планкета на холме над Долинными садами в Большом Виндзорском парке была выстроена белая беседка, мемориальная доска на которой гласит: “В память о Патрике Планкете, за верную службу королевской семье”. Павильон был выстроен на средства его родных и друзей, включая Елизавету II, Филиппа и королеву-мать. Ее величество принимала живое участие как в архитектурном, так и ландшафтном дизайне. “Я ведь точно говорила садовнику, что мне не нравятся пестролистные хосты, – делилась она с Шоном Планкетом во время инспекционного осмотра. – Понятия не имею, почему он их в итоге посадил” (83). Поскольку мемориал находится в нескольких минутах от Смитовой площадки, куда королева часто наведывается смотреть поло, она периодически приходит посидеть в раздумьях на скамейке в павильоне.

Смерть Планкета означала не только потерю доверенного лица, вместе с ним из придворной жизни исчезло озорство. Мероприятия стали более приземленными, списки гостей – менее рискованными. Некоторые полагают даже (84), что, останься Планкет в живых, он смог бы присмотреть за принцессой Уэльской Дианой. Через год после его кончины кто-то спросил королеву: “Вы не думали, кем заменить Патрика Планкета?” – “Его нам никто не заменит” (85), – ответила она.

...

Она подтвердила клятву пожизненного служения, принесенную в день своего совершеннолетия, “в зеленой юности, когда мои суждения были еще незрелыми. Однако я не вычеркну оттуда ни единого слова”.

Королева в шляпе, украшенной двадцатью пятью колокольчиками из ткани, приветствует отмечающих Серебряный юбилей ее царствования. Июнь 1977 года. Getty Images

Глава двенадцатая Тепло любви

Кончина Патрика Планкета стала для королевы первой крупной потерей после случившейся двадцать три года назад смерти отца, и она черпала силы в своей “глубочайшей религиозности” (1) (как охарактеризовал эту черту один из ее давних друзей), взращенной в детстве и укрепленной помазанием в 1953 году.

Как глава Англиканской церкви, монарх выступает защитником веры – официальной религии страны, закрепленной законом и исповедуемой по зову сердца. Однако, переезжая в Шотландию, королева переходит в лоно Шотландской церкви, самоуправляющейся и не признающей государственного вмешательства. Это не значит, что, пересекая границу, она отрекается от англиканства, скорее наоборот, хотя ни один англиканский епископ ни разу не приезжал с проповедями в Балморал.

Елизавета II всегда “считала королевский сан священным” (2), по свидетельству бывшего архиепископа Кентерберийского Джорджа Кэри. Религия для нее – обязанность “не в смысле бремени, а в смысле радостного служения” (3) подданным. Вера органично встроена в повседневный ритм королевы. “У нее ровные отношения с Господом, – утверждает Кэри. – Вера помогает безропотно принимать повороты судьбы, поскольку строится на жизненной философии, согласно которой все предопределено” (4).

По воскресеньям она неизменно молится в церкви – будь то крошечная часовня в Лаврентийских горах Квебека или деревянная хижина на реке Эссекибо в Гайане, до которой приходится два часа плыть на лодке. Однако ее величество “не кичится своей религиозностью” (5), – утверждает каноник Джон Эндрю, часто наблюдавший королеву в 1960-х, когда помогал архиепископу Кентерберийскому Майклу Рэмзи. В отпуске она посещает богослужения в приходской церкви Сандрингема и в церкви Крейти у въезда в Балморал.

Причащается королева три-четыре раза в год – на Рождество, Пасху, Пятидесятницу и, бывает, по особым случаям – “таков старинный англиканский уклад, в котором ее воспитали” (6), – поясняет Джон Эндрю. Королева любит простые традиционные церковные гимны и короткие, без лишнего мудрствования, проповеди. Джордж Кэри считает ее религиозность умеренной: “Королева дорожит англиканством. В Сандрингеме молится по “Книге общественного богослужения” 1662 года. Не одобряет современные службы, но в открытую об этом не распространяется. Из версий Библии предпочитает старую, короля Якова. Она ценит красоту английского языка в библейских текстах, впитывает их всем существом” (7). Библию короля Якова Елизавета II называет “шедевром английской прозы” (8).

Поскольку в Сандрингеме и Балморале нет своих священников и службы ведут приезжие, они часто гостят в замке. “Королевская семья не закрывается от духовных лиц, – свидетельствует священник Шотландской церкви. – Родные королевы расслабляются в нашем присутствии. Иногда выходит довольно неловко, когда они не следят за языком” (9). Однажды, гостя в Сандрингеме, Джордж Кэри услышал, как королева назвала принцессу Маргарет дурехой (10). “Это было сказано не в обиду, а любя, – вспоминает Кэри. – Обычная семейная перепалка”. Бывают и забавные случаи. “От всей души возблагодарим Всевышнего за яства, которые мы сейчас вкусим, и за последующие плотские утехи!” (11) – эту речь священника из Абердина, произнесенную перед обедом в Балморале, королева потом цитировала друзьям, мастерски передавая шотландский акцент.

Как главе государства, Елизавете II доводилось встречаться с духовными лицами самых разных рангов, от пап до приходских священников. В Виндзорском замке несколько раз устраивал частное богослужение американский баптист Билли Грэм. Восторгаясь его проповедями (12), ее величество тем не менее отклонила приглашение в королевскую ложу на массовое богослужение на стадионе “Уэмбли” с ста тысячами собравшихся, отказавшись обнажать душу до такой степени.

Архиепископу Кентерберийскому положено около шести регулярных аудиенций в год, однако бывают и внеурочные, если необходимо разрешить какие-то связанные с религией вопросы. Королева поддерживает отношения и с другими сановными англиканскими священниками, но ближе всего ей, пожалуй, настоятель Виндзора, который “выполняет роль семейного духовника” (13), по утверждению Маргарет Роудз. “Он встречается с Елизаветой II достаточно часто, поскольку находится в непосредственной близости от Виндзорского замка и выслушает в случае сомнений. Королева знает, что найдет с ним общий язык”.

Религия находит отражение и в общественных обязанностях Елизаветы II – не только в рождественской речи, но и в присутствии на торжественных службах, например в Поминальное воскресенье (единственное мероприятие в королевском календаре, на которое ее величество является в черном) во вторые выходные ноября. В этот день у лондонского Кенотафа проводится поминальная служба в честь погибших на войне граждан Британии и Содружества.

За три дня до Пасхи, в Страстной четверг, проводится современная интерпретация ритуала, олицетворяющего смирение и восходящего к истории об Иисусе, который омывал ноги своих учеников перед Тайной вечерей. В предшествующие века монархи действительно омывали в этот день ноги бедным, однако в 1685 году Яков II эту практику прекратил, заменив ее подачей милостыни. Во времена Елизаветы II “великопостная милостыня” вручается избранным пожилым подданным как награда за служение обществу. С подачи Филиппа церемонию перенесли в 1957-м в собор за пределами Лондона, и с тех пор она периодически проводится в разных местах по всей стране. Обставлена церемония очень торжественно (14): бифитеры в алых мундирах с белоснежными брыжами выносят на серебряных подносах мешочки с отчеканенными специально для этого случая серебряными монетами. Королева, двигаясь вдоль шеренги, число мужчин и женщин в которой равно количеству прожитых ее величеством лет, вручает каждому мешочек с монетами, добавляя слова благодарности за добрые дела.

Основная обязанность королевы как главы Англиканской церкви состоит в том, чтобы назначать архиепископов, епископов и настоятелей по рекомендации премьер-министра. Она не может отклонить кандидатуру, однако, как и в светских делах, имеет право задать вопросы и потребовать дополнительных сведений. “Это очень тонкий способ намекнуть премьеру, чтобы он подумал еще, – говорит историк Кеннет Роуз. – Если на следующей неделе он по-прежнему будет настаивать на изначальной кандидатуре, значит, на этом все. Королева не станет перекраивать конституцию по такому поводу” (15).

Особенно радовался аудиенциям с подобной повесткой дня Гарольд Вильсон. “Духовные дела он считал оазисом покоя в пустыне, в которую большинство премьер-министров неизбежно превращают свой сад” (16), – писала биограф Элизабет Лонгфорд. Обрушившиеся на Британию невзгоды давили на Вильсона гораздо сильнее, чем во время первого срока премьерства, и силы его убывали. Видя, как он терзается, королева старалась подбодрить и утешить его во время визитов четы Вильсон в Балморал. “Нас привезли на машине из Абердина, заботливо укутав пледами, – вспоминает Мэри Вильсон. – Королева с Филиппом встречали нас у входа в замок. Вокруг носились корги, на полу стояли собачьи миски, мою комнату украшал составленный королевой букет горечавки в вазе. Ее величество, как шепнула провожавшая меня наверх фрейлина, надеялась, что мне понравится. Она всегда уделяет внимание таким мелочам” (17).

Во время сентябрьского приезда (18) Вильсонов в 1975 году Елизавета II отвезла их в охотничий домик, угощала чаем и собственноручно испеченными оладьями. После, когда королева с Мэри мыли посуду, Вильсон неожиданно для ее величества признался, что в марте, под свое шестидесятилетие, собирается подать в отставку. Обнаруженная у него впоследствии болезнь Альцгеймера позволила предположить, что он, еще тогда распознав у себя симптомы расстройства сознания, решил уйти, не дожидаясь, пока болезнь отразится на его способности управлять государством. Однако Марсия Фолкендер утверждает, что еще в марте 1974 года, “вновь перебравшись на Даунинг-стрит, он сказал, что пробудет здесь недолго” (19). Кроме его жены и Фолкендер, о предстоящей отставке знал только Мартин Чартерис, который хранил тайну премьера вместе с королевой.

Перед отъездом премьера из Балморала королева сделала несколько фотографий. На одном из снимков она стоит в платке, смущенно улыбаясь из-под капюшона дождевика, рядом с Вильсоном, который в элегантном твидовом костюме и с трубкой в руке выглядит истинным сельским джентльменом. Вильсон потом не расставался с этим снимком и годами носил его в бумажнике (20).

Непростую задачу иного рода задал ее величеству в ноябре 1975 года австралийский премьер-лейборист Гоф Уитлем. Как королева Австралии, Елизавета II нежно любила эту далекую страну, которую со времени коронации успела посетить пять раз. Когда в 1972 году Уитлема только избрали, Елизавета II задалась целью переубедить республиканца, открыто заявляющего о намерении упразднить монархию в Австралии. В апреле 1973 года, на свой сорок седьмой день рождения, она пригласила его погостить в Виндзорском замке вместе с женой Маргарет, “высоченной” и “несуразной” (21) (как она сама себя называла), получившей у придворных прозвище “Мардж-каланча” (22). Уитлемов принимали по высшему разряду, поселив в покоях с видом на Длинную аллею (23), которая тянется на две с половиной мили через Большой Виндзорский парк к гигантской конной статуе Георга III на Снежном холме.

После обеда Уитлем преподнес королеве именинный подарок – “ворсистый кремовый ковер из овчины” (24), на который ее величество с сестрой кокетливо уселись, расстелив на полу гостиной. “В тот вечер она твердо решила поймать гостя в свои сети, – рассказывал Мартин Чартерис писателю Грэму Тернеру. – Обычно она глубоко прячет свою сексуальность, но в тот вечер она использовала свои чары как оружие. Она вертела Гофом Уитлемом как хотела. Усевшись перед ним на ковре, она поглаживала ворс, нахваливая его мягкость и нежность. Я просто опешил от такого открытого кокетства” (25). Позже Уитлем сказал Чартерису: “Если у нас такая королева, то пусть будет монархия!”

В последующие два визита в Австралию королевская чета постаралась не дать угаснуть симпатиям. Прощаясь после октябрьского приезда в 1973 году, Маргарет написала, что “все было очень душевно” (26). Однако 11 ноября 1975 года симпатии оказались не у дел, когда Уитлем увяз в противоборстве с сенатом, отказывающимся принимать его бюджет, и перед страной маячила перспектива дефолта.

На всех пятнадцати подвластных королеве территориях за пределами Британии ее представляет генерал-губернатор, назначаемый по рекомендации премьер-министра соответствующей страны и выполняющий практически ту же роль и функции, что и суверен Соединенного Королевства. Во время бюджетного кризиса генерал-губернатором Австралии был сэр Джон Керр, уважаемый бывший судья. Пытаясь вывести страну из законодательного тупика, Керр пошел на чрезвычайные меры и, воспользовавшись своей “запасной властью”, снял с должности Уитлема, назначив вместо него временным премьером до выборов (которые Уитлем отказывался проводить) лидера либералов Малкольма Фрейзера. Королеву держали в курсе развития событий, однако Керр намеренно оставил ее в неведении перед решающим шагом, чтобы не вовлекать в конфликт – а главное, в политические разногласия. Керр консультировался с председателем Верховного суда Австралии, который подтвердил, что австралийская конституция позволяет генерал-губернатору прибегнуть к своей резервной власти и сместить министра.

Разъяренный Уитлем и лейбористы попытались повлиять на королеву, чтобы та уволила генерал-губернатора за превышение полномочий, но успеха не добились. Своего представителя она могла убрать только по совету действующего австралийского премьер-министра. Керр не выходил за рамки закона. Новые выборы привели к появлению коалиции, возглавляемой либералами, правительство одобрило бюджет и приступило к работе. Уитлем сохранил теплые отношения с королевой, однако Керра не простил. Генерал-губернатор ушел в отставку в 1977 году, получив в награду за заслуги личный подарок от ее величества – Королевский Викторианский орден. В 1986 году австралийский парламент издал закон, лишающий генерал-губернатора полномочий на вмешательство, подобное предпринятому Керром, хотя две трети населения страны по-прежнему желали видеть Елизавету II своей королевой.

Кризис назревал и в собственной семье Елизаветы II. Осень 1975 года доставила ей немало переживаний, когда распался брак принцессы Маргарет и Тони Сноудона. Первые пять лет после свадьбы они были на устах у всего Лондона – красивые, притягательные, стильные, устраивали искрометные вечера с яркими гостями из светских кругов и богемы. У них родилось двое детей – Дэвид в 1961 году и Сара в 1964-м, а Тони пользовался все большим успехом (27) как фотограф, художественный консультант журнала “The Sunday Times” и бесплатный консультант Совета по промышленному дизайну.

Однако Маргарет начала скучать, становилась все более раздражительной и ревнивой. Тони в ответ по уши зарывался в работу, отсиживаясь вечерами в своей студии в Кенсингтонском дворце и стараясь почаще брать заказы за рубежом. Несмотря на кажущуюся совместимость – сильное сексуальное влечение, остроумие, любовь к балету и театру, сибаритское пристрастие к вечеринкам и долгим отпускам на роскошных пляжных курортах, – тревожные звонки слышались с самого начала. Маргарет вышла замуж, пытаясь оправиться от разрыва с Питером Таунсендом. Она была знакома с Тони всего около года, когда в конце 1959-го согласилась на тайную помолвку, услышав, что сорокасемилетний Таунсенд собирается жениться на девятнадцатилетней бельгийке. “Утром я получила письмо от Питера, – вспоминает Маргарет, – а вечером решила выйти замуж за Тони” (28). Принцессу привлекали в Тони (по крайней мере, отчасти) творческая натура и богемный образ жизни, отличавший его от бывшего отцовского адъютанта.

Маргарет не могла предположить, что Тони окажется неисправимым ловеласом. Они оба были эгоцентриками, жаждали постоянных развлечений, старались оказаться в центре внимания и не хотели или не умели анализировать собственные отношения. Тони желал свободы передвижений (29). Маргарет, напротив, загоняла его в жесткие рамки совместного бытия, не принимая в расчет, что он начинает работу рано утром, а она не показывается раньше полудня, всегда готовая веселиться и общаться далеко за полночь.

Взаимные претензии копились, подшучивания над Тони обретали все более садистский оттенок, забавные перепалки перерастали в отвратительные, подогретые алкоголем ссоры в присутствии друзей. Тони начал разбрасывать по дому записки с перечнями “твоих самых отвратительных недостатков” (30), а Маргарет поносила последними словами загородный коттедж, который муж любовно отделывал. Оба не раз изменяли друг другу. В число пассий Тони входила дочь маркиза и маркизы Ридинг, его соседей по Суссексу (31). Маргарет крутила роман с одним из лучших друзей Тони, Энтони Бартоном (32).

На публике Тони исправно играл свою роль, сопровождая Маргарет на протокольные мероприятия, выступая на два шага позади и всегда предоставляя ей высказаться первой. Особенно они блистали в зарубежных визитах, сияя улыбками во время бесконечных приемов. В ноябре 1965 года они обрушили свои чары на пять американских городов во время трехнедельного тура по США, включающего торжественный обед в Белом доме. Президент Линдон Джонсон назвал принцессу “юной леди” (33) и выдал на редкость неподходящий для этой пары рецепт счастливого брака: “Во-первых, пусть она думает, что вертит тобой как хочет. А во-вторых, пусть вертит” (34).

Сноудоны все больше отдалялись друг от друга, особенно после того, как Маргарет стала уезжать на виллу на карибском острове Мюстик, подаренную ее другом Колином Теннантом (впоследствии лордом Гленконнером). Несмотря на почти ежедневные разговоры с сестрой и матерью, Маргарет не распространялась о неладах в семейной жизни. Как однажды выразилась королева-мать в разговоре с одной из доверенных знакомых Маргарет: “Моя дочь не так воспитана, чтобы обсуждать со мной своего мужа!” (35) И Елизавета II, и королева-мать находились в плену обаяния и артистизма Тони. В их компании он всегда вел себя безупречно. “Он прикидывался перед ними, – утверждает Анна Гленконнер. – Королева явно не подозревала об истинной натуре Тони. Королева такие вещи не обсуждает. Она выше сплетен” (36).

Тем не менее Елизавета II видела, что сестра иногда пытается бунтовать – грубит матери, вымещая злость, или нарушает протокол (37), отказываясь на банкете повернуться одновременно с королевой к другому соседу по столу и вынуждая ее величество смотреть в затылок сидящему рядом. Она знала, что Маргарет выпивает. Когда ее кузине Памеле Хикс пришлось отменить вечер из-за проблем мужа с алкоголем, королева сказала: “Понимаю. Я это уже проходила с Маргарет” (38). Однако, по своему обыкновению, Елизавета II избегала прямых стычек с принцессой. “Как там Маргарет, не буянит? – спрашивала она у подруги сестры перед ланчем в Ройял-Лодже. – Стоит мне рискнуть выйти на террасу?” (39)

В 1973 году Маргарет увлеклась Родди Ллуэллином, незлобивым и симпатичным садоводом-любителем младше ее почти на восемнадцать лет. Эта связь вывела из себя Тони и огорчила королеву, особенно когда Маргарет начала оставаться у Родди в его богемной аристократической коммуне в Уилтшире. К ноябрю 1975 года Сноудоны дошли до точки. Тони отправил королеве письмо, сообщая, что “обстановка невыносима для всех участников событий” (40) и что им с женой необходимо расстаться. Королева ответила несколько недель спустя, называя письмо Тони “сокрушительным ударом” (41), как свидетельствует биограф Сноудона Анна де Курси. “Она признавалась, что видела, насколько плохи их дела, и понимает, как тягостна сложившаяся ситуация для них обоих”. Королева просила только подождать до Рождества и по итогам обсуждения во дворце посоветовала объявить о расставании в пасхальные каникулы, когда дети будут дома. Во дворце предполагали объявить лишь о “разъезде” Сноудонов (42), заверив, что “официальной процедуры развода не последует”.

Все дворцовые предположения пошли прахом в конце февраля 1976 года, когда фотокорреспондент желтой газеты запечатлел Маргарет и Родди в купальных костюмах за столом виллы на Мюстике. “News of the World” Руперта Мердока немедленно растиражировала скандальный снимок принцессы и “сладкого мальчика”, дав Тони повод немедленно выехать из дворца. Несмотря на наличие собственной пассии, Люси Линдси-Хогг, Тони выглядел теперь пострадавшей стороной. Он слил вести о предстоящем разводе газете “Daily Express”, которая опубликовала их 17 марта, за два дня до планируемого дворцом извещения. Из-за скандала почти незамеченным остался даже уход Гарольда Вильсона, который как раз надеялся назначенной на 19 марта отставкой отвлечь внимание от назревающей катастрофы.

Всегда бывший на короткой ноге с прессой, Сноудон провел 17 марта собственную пресс-конференцию, в которой желал жене счастья, просил понимания у детей и пел дифирамбы королевской семье. Этот ловкий ход окончательно выставил Маргарет виновницей разрыва, себялюбивой капризной принцессой. “Елизавета II и королева-мать не принимали сторону Тони во время этого скандала, – говорит одна из родственниц королевы, – однако и врагом его не считали. Они знали, что с их дочерью и сестрой бывает невозможно ужиться” (43). Сноудон сохранил расположение королевы и ее матери, не сказав ни одного дурного слова ни о Маргарет, ни об остальных членах королевской семьи.

Отставка Гарольда Вильсона оказалась неожиданностью – не только для публики, но и для его собственной партии, которая выбрала следующим лидером министра иностранных дел Джеймса Каллагана. Новый премьер, прошедший церемонию целования рук 5 апреля 1976 года, успел прежде послужить министром финансов и министром внутренних дел, поэтому в Букингемском дворце был лицом знакомым. В знак признания заслуг уходящего премьера королева согласилась присутствовать на прощальном ужине Вильсона в его резиденции на Даунинг-стрит – впервые со времен такого ужина у Черчилля двадцатью одним годом ранее. Идея исходила от Чартериса, и Вильсон был очень польщен. Озорной “почерк” личного секретаря чувствовался и в речи королевы, в которой она назвала себя и Вильсона жильцами наемных квартир на разных концах Мэлл.

21 апреля 1976 года королева отпраздновала пятидесятилетие. Выглядела она по-прежнему на зависть молодо – благодаря хорошим генам, здоровому образу жизни и ненавязчивому уходу за собой. “Она не жарится на солнце и не губит кожу на охоте под ветром и дождем” (44), – свидетельствует одна из ее близких подруг. За каштановыми волосами, в которых уже начали появляться седые пряди, ухаживал постоянный парикмахер Чарльз Мартин (45). Наклоняясь вперед, а не назад, как в обычных парикмахерских, королева клала подбородок на край раковины с душевой насадкой, и ее голову мыли яично-лимонным шампунем. У Мартина уходило около полутора часов на создание неизменной укладки, пока ее величество просматривала стопку писем, изредка поглядывая на свое отражение в зеркале. Для лица выбирались средства марки “Cyclax” (46) – в частности, увлажняющее “Розовое молоко” и очищающее “Молоко с медом”. На макияж времени почти не тратилось – только чуть-чуть пудры и ярко-красная помада, которую лучше видно на публике.

В июне 1976-го, принимая с государственным визитом президента Франции Валери Жискара д’Эстена, Елизавета II мастерски организовала публичную демонстрацию поддержки сверхзвукового самолета “конкорд” (47). Этот совместный англо-французский проект французы считали перспективным – несмотря на пугающие затраты, и Жискара д’Эстена тревожили слухи о падении интереса со стороны британцев. Перед торжественным банкетом в Букингемском дворце королева проинструктировала Мартина Чартериса разразиться в нарушение протокола громкими аплодисментами, когда она упомянет в своей речи самолет. Чартерис захлопал, как и договаривались, и его примеру (как высокопоставленного личного секретаря ее величества) тут же последовали другие британские гости. На пресс-конференции на следующий день французский президент заявил, что “неожиданная овация” развеяла все сомнения относительно интереса британцев к проекту. Николас Хендерсон, опытный дипломат, наблюдавший своими глазами, как разыгрывалась эта схема, засвидетельствовал, что “ее величество отлично разбирается в механизмах направляемой демократии” (48).

В следующем месяце Елизавета II впервые после семнадцатилетнего перерыва отправилась в Соединенные Штаты. Идею государственного визита, приуроченного к двухсотлетию американской независимости, президент Никсон продвигал еще в 1973-м, за полтора года до ухода в отставку после Уотергейтского скандала. Британские власти полагали, что сроки визита требуют “осторожного согласования” (49). Как писал в свое время Мартину Чартерису Роберт Армстронг, старший личный секретарь Хита: “Нужно хорошенько подумать, насколько уместно присутствие ее величества на праздновании раскола с британской короной” (50). К тому же, добавлял он, британский посол в Вашингтоне Роуленд Баринг, 3-й граф Кромер (муж фрейлины Елизаветы II Эсме Кромер), “полагает, что празднование Декларации независимости будет проходить достаточно бурно, и королеве не очень желательно было бы с этим буйством ассоциироваться <…> Подобные празднества традиционно проводятся в Америке с большой помпой и размахом, в которых трудно будет сохранить достоинство”.

Несмотря на изначальные сомнения, шестидневный государственный визит все же организовали – с шестого июля с остановкой в Филадельфии. “Четвертое июля было бы чересчур, – заявил представитель британского посольства Дэвид Уокер. – Терпимость тоже имеет границы” (51). В состав королевской свиты вошла близкая подруга Елизаветы II Вирджиния (Джинни) Эрли, сорокатрехлетняя супруга 13-го графа и первая фрейлина-американка. Такая же миниатюрная, как и сама королева, являющая собой, по словам Сесила Битона, “образец жизнерадостности и достоинства” (52), Джинни Эрли получила это назначение в 1973 году. Сперва она хотела отказаться, ссылаясь на американское гражданство и шестерых детей, младшему из которых было всего два года, и предложила королеве “выбрать кого-то более сведущего” (53). Однако Елизавета II настояла. Непритязательная жена пэра замечательно пришлась ко двору и без труда приспособилась к образу жизни, который она наблюдала на приемах и охотничьих уик-эндах в Сандрингеме и Балморале. И все равно фрейлина Сьюзан Хасси не отказывала себе в удовольствии назвать ее “американкой” (54).

Королевская делегация в составе двадцати человек вылетела на Бермуды, где пересела на “Британию” для трехдневного перехода к американским берегам. В первую же ночь яхта попала в девятибалльный шторм (55). Сьюзан Кросланд, уроженка Балтимора и супруга министра иностранных дел Энтони Кросланда, отмечала, что на предобеденный аперитив королева, несмотря на страшную качку, явилась “философски спокойной, даже веселой, в накинутом на одно плечо длинном шифоновом шарфе” (56). Бывший флотский офицер Филипп, однако, был “бледен и угрюм”, почти как в 1951 году, когда его терзала морская болезнь во время перехода через бурную Северную Атлантику. Королева, как тогда, так и в этот раз, единственная сумела противостоять тошноте.

После кофе в салоне, едва королева взялась за ручку раздвижной двери, как корабль подхватило волной. Дверь поехала вбок, и у ее величества вырвалось восторженное “Уууух!” (57). Корабль качнуло в обратную сторону, дверь заскользила снова, и все снова услышали “Ууух!” и только затем “Спокойной ночи!”. На следующее утро за завтраком Елизавета II произнесла: “Никогда не видела за столом столько серых и мрачных лиц. Филиппу тоже нездоровится”, – добавила она с усмешкой.

На пристани королеву встречала пятитысячная толпа – “Британия” швартовалась точно в том же месте, где высадился в 1681 году Уильям Пенн. Под нещадно палящим солнцем делегация перемещалась от одного памятного места к другому в окружении около семидесяти пяти тысяч человек, размахивающих американскими флагами и “Юнион Джеком”. Репортеры никак не ожидали, “что королева будет с такой готовностью заводить толпу” (58).

В национальном парке Независимости Елизавета II подарила городу мемориальный Колокол Двухсотлетия весом в шесть с половиной тонн, изготовленный лондонским колокольным заводом в Уайтчепеле, где в 1752 году отливали исконный Колокол Свободы. “Я обращаюсь к вам как прямой потомок короля Георга III”, – произнесла Елизавета II, отметив далее, что Четвертое июля “следует праздновать не только в Америке, но и в Британии <…> в знак искренней благодарности отцам-основателям <…> преподавшим Британии очень ценный урок. Мы потеряли американские колонии, потому что нам не хватило государственной мудрости “уловить момент и вовремя отпустить то, что не можешь удержать” <…> Мы научились уважать право других на самоуправление. <…> Без этого великого подвига во имя свободы, совершенного в Индепенденс-Холле двести лет назад, империя никогда не превратилась бы в содружество” (59).

Вечером ей пришлось выдержать незначительные нарушения протокола со стороны Фрэнка Риццо, мужиковатого мэра Филадельфии, бывшего полицейского, избиравшегося под лозунгом “Рядом со мной Аттила покажется хлюпиком” (60). Во время изысканного обеда на четыреста персон в Музее искусств Филадельфии Риццо, покинув королеву, принялся обходить остальные столики и обмениваться рукопожатиями (61). “Какой молодец!” (62) – невозмутимо заметила Елизавета II и удалилась в “дамскую комнату” – “почистить перышки” и “сделать передышку”, как завуалированно называли эти отлучки в королевских кругах, – перед вторым приемом еще на шестьсот персон.

В Вашингтоне жара стояла уже под тридцать семь градусов, однако Елизавета II “вышагивала под безжалостно палящим солнцем как ни в чем не бывало” (63), – писала Сьюзан Кросланд, вежливо отказавшаяся от предложенной Мартином Чартерисом бодрящей понюшки табака. После церемонии приветствия на Южной лужайке Белого дома всех пригласили на устроенный президентом Джеральдом Фордом с супругой Бетти торжественный обед на двести двадцать четыре персоны под большим шатром с японскими фонариками в Розовом саду. Государственное телевидение транслировало репортаж с банкета в прямом эфире, соблюдая при этом запрет на съемку ее величества за едой или танцами. Елизавета II в желтом вечернем платье из органзы, бриллиантовой диадеме, колье и серьгах являла собой ослепительное зрелище.

Жена Генри Киссинджера, Нэнси (64), курила на протяжении всего банкета, а супруга вице-президента Нельсона Рокфеллера, Хэппи, поинтересовалась немецкими корнями Филиппа. Услышав в ответ, что он датчанин, Хэппи заявила Тони Кросланду: “Принц Филипп отрекается от своих немецких корней!” (65) В Восточном зале гостей развлекал Боб Хоуп, а затем выступили поп-звезды “Captain & Tennille” с хитом “Любовь ондатр” (“Muskrat Love”) о паре грызунов, кружащихся в вальсе при свечах. После этого королева с Джеральдом Фордом танцевали под “Эта леди – бродяга” (“The Lady is a Tramp”) – культовую мелодию Роджерса и Харта, обретшую популярность благодаря Фрэнку Синатре. В свои апартаменты в Блэр-Хаусе королева с Филиппом отправились лишь около часа ночи.

Следующий день прошел так же насыщенно, а вечером третьего дня Елизавета II давала ответный торжественный ужин с четырьмя переменами блюд на восемьдесят четыре персоны в британском посольстве после открытого приема на свежем воздухе на тысячу шестьсот приглашенных, где за ней хвостом ходили телеоператоры с яркими софитами. Внезапно камеры и софиты куда-то делись. Это прибыла, “эффектно обставив свое появление” (66), Элизабет Тейлор, как свидетельствует Майкл Ши, тогдашний директор Британской информационной службы в Нью-Йорке. Британский посол сэр Питер Рамзботам был вне себя от возмущения, но Елизавета II “только радовалась, что в кои-то веки кто-то другой оказался в центре внимания прессы”.

Как и в 1957 году, королева прибыла на Манхэттен по воде – в этот раз на кондиционированной Королевской барже с “Британии”. Короткая прогулка по Нижнему Манхэттену обернулась хаосом, поскольку прохожие пытались подобраться поближе, и полиция “не справлялась с таким напором” (67), – вспоминает Майкл Ши. Елизавета II уже не в первый раз демонстрировала поразительное хладнокровие на фоне обливающейся потом толпы. “К счастью, зной на меня не действует” (68), – весело сообщила она.

Ее величество снова встретилась с “Пилигримами” и Союзом говорящих на английском языке – за ланчем в “Уолдорф-Астории”. По дороге в Гарлем, куда их с Филиппом везли в кабриолете посетить особняк Морриса-Джумел XVIII века – старейшее здание Манхэттена, – королева заметила знакомого на углу Парк-авеню и Шестьдесят первой улицы. “О! – воскликнула она. – Это же Джон Эндрю!” (69) Англиканский священник помахал рукой и крикнул в ответ: “Здравствуйте! Увидимся вечером!” Когда машина скрылась из вида, он подумал про себя: “Вот остолоп, кто же так разговаривает с королевой?”

Кульминацией этого насыщенного дня стал визит в “Блумингдейл” – подготовленный заранее, в отличие от спонтанного посещения супермаркета девятнадцать лет назад. На этот раз представители магазина водили королеву от одной экспозиции до другой по всем трем этажам. Она осматривала копии чиппендейловских стульев, отмечая, что сиденья у них шире, чем в Британии, и восхищалась моделями Кельвина Кляйна, демонстрирующими модные твидовые юбки миди. “Боже, неужели здесь действительно носят такие длинные?” (70) – удивилась она. Филиппу предложили другой маршрут, развлекая “камнями-питомцами” и говорящими калькуляторами в отделе популярных новинок.

Затем королевская чета устроила небольшой обед на три дюжины гостей на борту “Британии”, похожей, по мнению “The New York Times”, на “английский загородный особняк – тот же скромный шик пиджаков с заплатами на локтях, подушки в цветочек, семейные фотографии, плетеные кресла и сувениры, напоминающие об имперском прошлом, – вот акульи зубы с Соломоновых островов, а вот золотой кубок в память о победе Нельсона в Трафальгарской битве” (71). Один разговорчивый член экипажа признался потом репортеру “The Times”: “У нас бывают феерические вечеринки, когда королевы нет, и герцог остается на борту один” (72). На самом деле феерии хватало и в присутствии Елизаветы II – когда королевская семья и придворные, наряжаясь в театральные костюмы, разыгрывали забавные скетчи по сценариям Мартина Чартериса с песнями и плясками под аккомпанемент прикрученного к полу пианино.

После обеда состоялся прием еще на две сотни гостей, в числе которых был и каноник Джон Эндрю. Он сопровождал Шермана Дугласа, дружившего с королевой с конца 1940-х, когда отец Шермана, Льюис Дуглас, служил послом США в Британии. При виде Эндрю Елизавета II рассмеялась: “Вы так смешно смотрелись, когда стояли там один на углу!” (73) Когда они с Шерманом расцеловались, подошел Филипп с наклейкой “Большого яблока” на лацкане смокинга (наклейки раздавались в ходе рекламной кампании, пропагандирующей Нью-Йорк). “Это что еще такое?” – спросил Джон Эндрю. Герцог снял наклейку и прилепил ее священнику на лоб. “Вот!” – сказал он, и королева снова рассмеялась.

Следующие два дня Елизавета II путешествовала по Восточному побережью – сперва в Монтичелло – усадьбу Томаса Джефферсона – и Вирджинский университет, затем в Ньюпорт на Род-Айленде, где Форды присутствовали на обеде на борту “Британии”. Закончилось путешествие в Бостоне, “осмотром череды памятников событиям 1776 года” (74). Произнося речь в старом здании парламента, королева отметила, что находится в городе, “где все начиналось”. Когда “Британия” выходила из бостонской гавани, держа курс на Галифакс в канадской Новой Шотландии, судовой оркестр играл “Старое доброе время” [21] (“Auld Lang Syne”). “Мне напомнили, как замечательно, когда восстанавливается былая дружба, – поведала позже Елизавета II. – Кто бы мог подумать двести лет назад, что потомок короля Георга III будет принимать участие в подобном праздновании?” (75)

В том же темпе визит на Американский континент продолжался еще две недели в Канаде, где королева открывала Олимпийские игры в Монреале и болела за свою дочь в составе британской конноспортивной команды. Когда во время троеборья лошадь Анны споткнулась о барьер и сбросила седока на землю, Елизавета II в тревоге кусала ногти и пристально всматривалась в трек. Однако Анна, стойкостью не уступающая матери (76), вскарабкалась обратно в седло и продолжила скачку, несмотря на ушибы и легкое сотрясение, стершее эти соревнования у нее из памяти.

Неутомимость ее величества, как обычно, поражала. Несколькими годами ранее в путешествии по Саскачевану Элвин Гамильтон, тогдашний министр Канады по сотрудничеству Северных стран и государственным ресурсам, шепнул личному секретарю королевы: “Мы весь день на ногах, а ее величество, как я вижу, даже по надобности не отлучается”. – “Не беспокойтесь, – ответил личный секретарь. – Ее величество легко выдерживает по восемь часов” (77).

Елизавета II умела выглядеть спокойной и непринужденной в любой обстановке. Несколько месяцев спустя во время обеда в рамках королевского визита в Люксембург приглашенные с изумлением наблюдали, как ее величество, усевшись за барабаны, “подхватывает ритм, покачивая в такт головой” (78). На бенефисе благотворительного фонда “Венеция в опасности” с просмотром “Смерти в Венеции” Лукино Висконти хозяин вечера Джон Джулиус Норвич (2-й виконт) сидел в зале между королевой и принцессой Анной. Через несколько минут после начала двухчасового фильма он услышал с королевского кресла горестный всхлип (79). “Потом она всхлипнула снова, – вспоминает Норвич. – Я сидел сам не свой, слушая эти всхлипы до самого конца фильма, и ломал голову, что сказать, когда включат свет”. Но когда фильм закончился, королева повернулась с сияющей улыбкой и сказала: “Мрачновато, да?” “Она почувствовала мое замешательство, – объяснил Норвич, – и попыталась меня успокоить”.

В рождественском обращении 1976 года королева впервые упомянула предстоящий Серебряный юбилей – двадцатипятилетие царствования. “Наступающий год особенно значим для меня, – сказала она. – И самый желанный подарок… прийти к примирению везде, где оно требуется” (80). Правительство Каллагана сперва возражало против празднования Серебряного юбилея из-за тяжелого экономического положения страны, однако Чартерис и его коллеги при дворе утверждали, что торжества, наоборот, поднимут моральный дух и что королева должна объехать не только Британию, но и подвластные ей страны Содружества. Тем не менее Елизавета II особо подчеркнула, что она против “лишних расходов” (81). Пресса отнеслась к событию с предсказуемым скептицизмом – в частности, прореспубликанская “The Guardian” провозгласила в воскресенье 6 февраля, что “юбилейные планы чахнут на корню” (82).

Формально отсчет царствования ведется со дня воцарения, однако Елизавета II не хотела праздновать момент смерти отца, поэтому выходные провела в Виндзорском замке с семьей. Четыре дня спустя она отправилась в первое из двух зарубежных юбилейных турне, в течение семи недель обойдя на “Британии” Западное Самоа, Тонгу, Фиджи, Папуа – Новую Гвинею, Новую Зеландию и Австралию. Оказанный ей прием не оставлял камня на камне от мрачных прогнозов “The Guardian”. “На причалах яблоку негде было упасть” (83), – вспоминает коммодор Энтони Морроу. На Фиджи во время представления с танцами аборигенов провалилась крыша – к счастью, никто не пострадал. Один из репортеров заметил, что, когда толпа устремилась к месту происшествия, королева “воспользовалась моментом, чтобы стремительным движением подкрасить губы” (84). По возвращении в Англию Елизавета II присутствовала при победах своей трехлетней кобылы Данфермлин – второй великой призовой бегуньи 1970-х – на двух классических британских скачках: сперва на “Эпсомских дубах”, затем летом на Сент-Леджере в Донкастере.

Настоящие торжества начались 4 мая 1977 года, с “клятв верности”, зачитываемых королеве палатой лордов и палатой общин в Вестминстерском зале, и последующей ответной речи ее величества. Как и рождественское обращение, речь была примечательна тем, что написана от себя. Елизавета II предсказуемо тепло отзывалась о Содружестве, в то же время назвав вступление Британии в Европейское экономическое сообщество “одним из самых значимых шагов за время моего царствования” (85). Неожиданностью стал и отклик на растущие призывы к делегированию ряда полномочий Шотландии и Уэльсу. “Эти стремления вполне понятны, – заявила Елизавета II, – однако я не должна забывать, что меня короновали как суверена Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии. Возможно, юбилей – самое подходящее время вспомнить о той пользе, которую приносит этот союз жителям всех частей Соединенного Королевства как во внутренних делах, так и на международной арене”.

“Очень важное замечание, весомое именно в силу своей уникальности” (86), – считал Саймон Уокер, служивший у королевы пресс-секретарем и ответственным за связи с общественностью с 2000 по 2002 год. Шотландские националисты выразили протест, осознав, что единство остается для ее величества незыблемым принципом. Однако Елизавете II редко выпадала возможность высказаться.

В понедельник 6 июня ее величество стояла на вершине Снежного холма в Большом Виндзорском парке, повязав голову своим знаменитым платком на случай непогоды, и готовилась зажечь костер, вслед за которым в ее честь запылают другие костры по всей стране. К сожалению, какой-то прыткий солдатик успел поднести свой факел раньше – но эта накладка Елизавету II скорее рассмешила, чем рассердила. “Ваше величество, все идет кувырком”, – признался майор сэр Майкл Паркер, импресарио королевских мероприятий и специалист по пиротехнике. “Ну и славно, так веселее!” – ответила королева с улыбкой (87).

Кульминация празднований наступила на следующий день, когда королева и принц Филипп выехали в Золотой церемониальной карете в сопровождении дворцовой гвардии, лейб-гвардейцев и принца Чарльза, едущего верхом в медвежьей шапке и красном мундире почетного командира валлийских гвардейцев. В эту вычурную, сияющую свежей позолотой карету Елизавета II не садилась со времен коронации. “Я и забыла, какая она неудобная” (88), – позже признавалась ее величество подруге.

Процессия – состоявшая также из Ирландской церемониальной кареты, Кареты королевы Александры и Стеклянной кареты, в которой ехала остальная королевская семья, – проделала путь от Букингемского дворца до собора Святого Павла мимо миллиона с лишним зрителей, многие из которых занимали места с вечера и всю ночь укрывались от дождя. В соборе королеву ждали две тысячи семьсот гостей, включая шестерых ее премьер-министров и ряд глав государств. Дональд Когган, 101-й архиепископ Кентерберийский, назвал Елизавету II “образцом неустанного служения и преданности долгу, хранителем стабильной и счастливой семейной жизни” (89) – телекамера в это время скользила по лицам родных королевы. Принцесса Маргарет, больше года назад расставшаяся с Тони Сноудоном, но по-прежнему привлекавшая внимание желтой прессы эскападами с Родди Ллуэллином, привела обоих детей.

Королева в ярко-розовом платье-футляре, пальто в тон и шляпке-клоше с двадцатью пятью маленькими тканевыми колокольчиками прошествовала с мужем к собору по ближайшим улицам, пожимая руки и обмениваясь любезностями с напирающими на барьеры зрителями. На торжественном обеде в ратуше она повторила клятву пожизненного служения, принесенную в день своего совершеннолетия, “в зеленой юности, когда мои суждения были еще незрелыми” (90), добавив, что “не вычеркнет оттуда ни единого слова”.

Когда Елизавета II с Филиппом ехали в открытой карете в Букингемский дворец, даже цокот конских копыт по мостовой тонул в реве толпы (91). Королевская семья показалась на знаменитом дворцовом балконе – мужчины в форме, женщины – словно пастельная радуга: Елизавета II в розовом, королева-мать в бледно-желтом, Маргарет в темно-розовом и беременная Анна в аквамариновом. Елизавета II ликовала – смеялась, шутила, махала рукой толпе, которую видела с этого балкона уже много раз начиная с отцовской коронации в 1937 году. Однако сейчас собравшиеся под балконом приветствовали именно ее – как олицетворение монархии и как человека, который многого сумел добиться. Герцогиня Кентская, жена двоюродного брата Елизаветы II Эдварда, герцога Кентского, в порыве чувств расцеловала королеву, воскликнув: “Они вправду вас любят!” (92) Позже Катарина Кентская поясняла, что ее величество была “совершенно потрясена этой обрушившейся на нее волной любви и признательности”. Трансляцию событий смотрели около пятисот миллионов телезрителей по всему миру.

Два дня спустя празднования завершились проходом флотилии барок по Темзе от Гринвича до Ламбета, призванным воскресить в памяти величественные речные караваны тюдоровских времен. После заката ночное небо вспыхнуло фейерверками, и огромные толпы снова собрались перед Букингемским дворцом и вдоль Мэлл, чтобы посмотреть на процессию освещенных карет, везущих королеву и ее родных обратно. Среди зрителей был и Рой Стронг, директор Музея Виктории и Альберта. “В основном британский средний класс, – вспоминал он. – Слышались интеллигентные голоса. Проходили мужчины в костюмах с “Юнион Джеком” на кончиках зонтов” (93). То там, то тут запевали хором “Боже, храни королеву!” и “Правь, Британия!”. Когда кареты прогрохотали мимо, Стронг почувствовал “общее ликование”. Елизавета II с родными показались на балконе дворца, потом вышли снова после полуночи – принцесса Маргарет “вытолкнула их туда чуть ли не силой, почувствовав лихорадочное возбуждение толпы” (94).

Только в Лондоне было устроено четыре тысячи уличных празднеств по случаю Серебряного юбилея и около двенадцати тысяч в остальных городах, городках и деревнях страны. Лишь панк-группа “Sex Pistols” внесла ложку дегтя своей нигилистической композицией “Боже, храни королеву!”, называя виновницу торжества фашиствующей правительницей государства без будущего. Несмотря на отказ BBC пускать песню в эфир, она достигла второй строчки в хит-парадах.

Этот сомнительный успех, впрочем, не омрачил праздничное настроение. В последующие несколько месяцев королева объехала тридцать шесть графств Великобритании. Размах рос, дошло до того, что в Ланкашире в один из дней собралась миллионная толпа. Последней остановкой Елизаветы II на внутригосударственном маршруте стала Северная Ирландия, которую она не посещала уже одиннадцать лет.

Представители дворца и министры долго обсуждали, стоит ли идти на этот риск. Ольстерский конфликт с самого его начала сильно беспокоил королеву. Британские войска, введенные в Северную Ирландию в конце 1960-х для защиты католического меньшинства, стали добычей снайперов и мишенью терактов ИРА на фоне растущего напряжения. В августе 1971 года власти принялись сажать воинствующих католиков за решетку без суда и следствия в попытке подавить насилие.

“Королева приняла меня на очередной аудиенции, посмотрев по телевизору хронику беспорядков в Белфасте, очевидно потрясенная жестокостью творящегося в одном из регионов ее страны, – вспоминает Эдвард Хит. – В частности, ее ужаснули искаженные ненавистью лица женщин, цепляющихся за высокую сетчатую ограду, за которой скрывались британские войска. Я всегда представляю этот момент, когда ее величество обвиняют в оторванности от народа и равнодушии к мытарствам подданных” (95).

Протестуя против новой политики интернирования, около десяти тысяч католиков нарушили 30 января 1972 года запрет на массовые демонстрации и прошли маршем по улицам Лондондерри. На месте событий высадили отряд британских десантников, и, оказавшись под градом камней и других твердых предметов, войска открыли огонь, застрелив тринадцать из разбегающихся в панике демонстрантов и ранив четырнадцать, один из которых позже скончался. В толпе находились и вооруженные бойцы ИРА, однако все погибшие были безоружными католиками, а некоторых из них убили выстрелом в спину, когда они убегали.

Трагические события вошли в историю как Кровавое воскресенье и стали поворотным моментом, после которого ИРА ужесточила борьбу за воссоединение Ольстера с Ирландской Республикой. Узнав о расстреле демонстрации, толпа сожгла британское посольство в Дублине. ИРА пополнила свои ряды молодыми воинствующими рекрутами и усилила террор против британской армии и англичан, а заодно и протестантов Северной Ирландии. Жертвы исчислялись тысячами.

В нескольких рождественских обращениях после Кровавого воскресенья Елизавета II затронула “горестные события в Северной Ирландии” (96), обещая молитвы и сочувствие пострадавшим, призывая протестантов и католиков вместе бороться за мир, “ради сохранности человечества и здравого смысла”. Как и ожидалось, она решительно настояла на своем, когда летом 1977 года чиновники начали сомневаться насчет запланированной поездки в Северную Ирландию, как и в 1961 году, когда чуть не сорвался визит в Гану. “Мартин, мы ведь сказали, что едем в Ольстер, – убеждала она личного секретаря. – Будет очень жаль, если мы не сможем” (97).

10 августа вертолет с ее величеством на борту приземлился на территории замка Хилсборо под Белфастом – советники по безопасности сочли этот способ “самым надежным для транспортировки королевы” (98). Никогда прежде Елизавета II на вертолете не передвигалась – они пугали даже ее, славящуюся своей храбростью.

На два дня пребывания королевы в Ольстере был введен режим повышенной безопасности, охрану обеспечивали около тридцати двух тысяч военных и сотрудников полиции. Порядка семи тысяч человек посетили приемы и церемонию инвеституры, транслирующиеся по телевидению. Побывав в Новом университете Ольстера в Колрейне, Елизавета II присоединилась к родным на борту “Британии”, отправляющейся в ежегодный круиз по Внешним Гебридам с последующим двухмесячным отпуском в Балморале. Поездка в Северную Ирландию, как свидетельствовала ее величество в рождественской речи того года, напомнила ей, что “отчаяннее всего в примирении нуждаются именно там” (99). Состоявшийся визит дал “людям доброй воли возможность принять участие в празднованиях”.

Вторая поездка по странам Содружества, проходившая по Канаде и Карибскому бассейну, заняла почти три недели. 2 ноября Елизавета II вернулась из Барбадоса на “конкорде”, неповторимом сверхзвуковом самолете с клювообразным носом, пущенном в эксплуатацию в январе 1976 года. Этот почти четырехчасовой футуристический полет завершал юбилейные путешествия, в ходе которых было преодолено пятьдесят шесть тысяч миль.

15 ноября в 10 часов 46 минут утра в возрасте пятидесяти одного года Елизавета II стала бабушкой: у Анны родился первый сын – Питер Филлипс. Впервые за пять сотен лет (100) в королевской семье появился на свет простолюдин, поскольку Марк Филлипс отказался, женясь на Анне, принять титул. Анна и Марк намеревались оградить сына – а затем и его сестру Зару, родившуюся четыре года спустя, – от бремени королевских обязанностей, за что дети много лет спустя были им очень признательны.

В том же месяце ушел на пенсию шестидесятичетырехлетний Мартин Чартерис, прослужив у королевы двадцать семь лет. Кроме Бобо Макдональд, никто из придворных не знал ее лучше, не работал с ней так плотно и не преодолевал вместе с ней этапы жизненного пути – девические годы с официальными обязанностями принцессы, тяжелую утрату отца и последующее превращение в уверенную и компетентную правительницу. Он всячески облегчал ее бремя не только мудрым словом, но и умением оживить ее речи и мягко подталкивать к расширению горизонтов и экспериментам.

Елизавета II попрощалась с ним на короткой аудиенции в Букингемском дворце. Чтобы не расплакаться, она пригласила свою стойкую как кремень дочь, которая не потерпела бы материнских слез. “Королева знала, что Мартин прослезится, и не ошиблась, – говорит Гай Чартерис. – Он не сдерживал чувств. Сама она не плакала, считая, что долгие проводы – лишние слезы” (101). Несколько лет спустя Елизавета II призналась матери, что ей очень не хватало “ее Мартина”, когда тот ушел, но она чувствовала: “он по-прежнему рядом и поможет, если у меня возникнет трудный вопрос” (102). Однако в то утро во дворце она сказала лишь: “Мартин, моя благодарность не знает границ” (103), – и вручила серебряный поднос с такой же надписью. Мартин сморгнул слезы и привычно отшутился: “Когда вы увидите этот поднос в следующий раз, на нем будет джин с тоником!”

...

Королева всегда была добра к Диане. Однако, даже видясь со свекровью чаще, Диана по-прежнему ее боялась.

Принц Чарльз с будущей женой леди Дианой Спенсер и королевой вскоре после объявления о помолвке. Март 1981 года. Press Association Images

Глава тринадцатая “Железная леди” и “английская роза”

Серебряный юбилей Елизаветы II помог поднять моральный дух народа в нелегкие времена, так же как в свое время стала лучом света ее свадьба в мрачные послевоенные годы. Премьер-министр Джеймс Каллаган с момента своего избрания в 1976 году, когда ему было шестьдесят четыре, пытался раскачать застойную британскую экономику. Тогда правительство было вынуждено, чтобы не допустить банкротства, взять заем в 3,9 миллиарда долларов в Международном валютном фонде. Заем выдавался на определенных условиях, которые обычно ставились развивающимся странам, – ограничение правительственных расходов и повышение зарплат в государственном секторе.

Премьер-министр (получивший прозвище Солнечный Джим) на еженедельных встречах с королевой, которая была младше его на четырнадцать лет, напоминал доброго дядюшку. Сын главного старшины ВМФ и школьной учительницы, он начал карьеру госслужащего с должности сборщика налогов, не располагая средствами на университетское образование. Как неприкрытый монархист, он получал удовольствие от аудиенций у королевы, радуясь обстановке, в которой “беседа течет легко, охватывая широкий круг социально-политических и международных тем” (1). Обсудив в течение пятнадцати минут три пункта повестки дня, остаток часа Каллаган с королевой могли проговорить о семейных делах или сравнить цены на сено в Суссексе, где у премьера было имение, с норфолкскими и шотландскими (2). Каллаган научился удовлетворять интерес королевы к политическим фигурам и восхищался ее умением завуалированно донести свою мысль: тем, как она “оценивает” затруднения своего премьер-министра и, избегая прямых советов, намекает “в отстраненной манере” на возможное решение (3).

Каллаган при росте в метр восемьдесят пять был самым высоким из премьер-министров Елизаветы II, симпатичным, жизнерадостным, сыпал комплиментами и даже слегка заигрывал. Однажды королева пригласила его на прогулку по садам Букингемского дворца и кокетливо вставила ему в петлицу лилию (4). Каллаган правильно расценивал ее ровное отношение ко всем премьер-министрам, кроме Уинстона Черчилля, который стоял особняком. “Мы получаем дружеское расположение, – подытоживал он, – но не дружбу” (5).

“Бедному старине Джиму Каллагану” (6), как его называла королева-мать, вечерние встречи по вторникам давали короткую передышку от политической нервотрепки. Несмотря на настоятельную необходимость затянуть пояса, профсоюзы в 1978 году продолжали неумолимо требовать повышения зарплаты, вынуждая правительство увеличивать расходы, чтобы не гневить бюджетников. На протяжении всей ставящей рекорды холода “зимы недовольства”, как назвали зиму 1978/79 года, страну то и дело парализовали забастовки дальнобойщиков, санитаров, мусорщиков, водителей “скорой помощи”, могильщиков и школьных уборщиков. На улицах копились груды мусора как олицетворение бесхозяйственности и развала.

28 марта 1979 года консерваторы в палате общин объявили вотум недоверия правительству, требующий, согласно конституции, большинство парламентских голосов. Лейбористы проиграли всего один голос (в основном из-за того, что инициативу тори поддержала либеральная партия), и на 3 мая были назначены всеобщие выборы. К власти пришли консерваторы во главе с пятидесятитрехлетней Маргарет Тэтчер, получив триста тридцать девять мест в парламенте против двухсот шестидесяти восьми у лейбористов и одиннадцати у либералов. На целование рук в Букингемский дворец прибыла амбициозная леди, еще двадцать семь лет назад писавшая, что “с воцарением Елизаветы II могут исчезнуть последние крупицы предвзятого отношения к женщинам, занимающим высокие посты” (7). Когда чуть позже Елизавете II позвонил конный тренер Иэн Болдинг, она спросила: “Что вы думаете насчет прихода к власти Маргарет Тэтчер?” (8) – “Мэм, – ответил тот, – я как-то слабо представляю себе женщину у штурвала страны”. Королева помолчала. “Понимаете, о чем я?” – уточнил Болдинг. Елизавета II рассмеялась и ничего не ответила.

Разница в возрасте королевы и премьера составляла всего полгода. Одетые с иголочки, тщательно причесанные, они обе славились трудолюбием и компетентностью, однако существенно отличались воспитанием и темпераментом. Маргарет Робертс родилась в семье зажиточного бакалейщика из Грэнтема, графство Линкольншир, жившего в квартире над лавкой. Получив оксфордский диплом химика, она вышла замуж за Денниса Тэтчера, преуспевающего разведенного бизнесмена, и до выборов в парламент 1959 года работала юристом.

При разных премьерах-консерваторах она занималась строительной и образовательной политикой, а в 1975 году стала лидером партии, победив Хита на выборах. Она намеревалась остановить экономический спад в стране, заставив профсоюзы ослабить хватку, разительно урезав государственные расходы, уменьшив зависимость граждан от правительства, ослабив государственное вмешательство в частный бизнес, чтобы стимулировать рост, и попутно подняв престиж Британии на мировой арене.

Тэтчер была смелым и искусным оратором, горячо отстаивала принципы фундаментального консерватизма, сформулированные такими мыслителями, как Милтон Фридман и Фридрих фон Хайек. Историк-консерватор Пол Джонсон называл ее “вечной студенткой-стипендиаткой (9), которой только в радость учиться, зубрить, сдавать контрольные и экзамены на “отлично”. Боевой характер делал ее полным антиподом неконфликтной королевы. Елизавета II не могла даже донести до своего премьера всю комичность разговора с Иэном Болдингом, поскольку чувство юмора у Тэтчер почти отсутствовало. На ближайшие одиннадцать лет можно было забыть о шутливом трепе, которым развлекал ее величество Джеймс Каллаган (не влиявшем, впрочем, на мнение Елизаветы II о его политике). Беседы на равных тоже не получалось, поскольку Тэтчер имела привычку разглагольствовать подолгу и читать лекции. “Королеву это раздражало” (10), – утверждает близкий к Елизавете II генерал армии.

Аудиенции стали сухими и деловыми. “Повестка дня включала основные злободневные события и была довольно основательной, – говорит Чарльз Пауэлл, старший советник премьер-министра по внешней политике. – Леди Тэтчер не готовилась специально, однако держалась на высоте. Она уже на месте выясняла, о чем бы хотела поговорить королева, и продумывала, что можно сказать человеку, владеющему одними с ней сведениями. Леди Тэтчер не требовалось дисциплинировать, она и без того была достаточно дисциплинированной” (11).

После аудиенции премьер заглядывала на глоток виски к личным секретарям ее величества. “Она беседовала с нами, – говорит бывший придворный. – И совершенно не напрягалась, что для нее редкость. Наверное, слушатели действовали успокаивающе” (12). Временами Тэтчер возвращалась на Даунинг-стрит с просьбой от королевы, обычно касающейся гвардейского полка. “Она приезжала в хорошем настроении, – вспоминает Чарльз Пауэлл. – Ей искренне нравились эти аудиенции, она не считала их пустой тратой времени, скорее напротив” (13).

Родив в 1953 году двойню, Тэтчер, как и королева, выступила в нетипичной для своего поколения роли работающей матери и точно так же поручила воспитание детей няням. Обе женщины избегали обсуждать свои чувства и переживания, поэтому не затрагивали при встрече личных тем, которые могли бы их объединить, – о трудностях совмещения работы и материнства, о том, как быть, когда муж оказывается на вторых ролях. Единственным исключением стала аудиенция, на которой королева поделилась советами по поводу гардероба перед поездкой премьера в Саудовскую Аравию (14). В остальном обе собеседницы старались не допускать даже намека на “женскую болтовню”. “Миссис Тэтчер считала немыслимым идти на сближение и, скорее, ожидала бы первого шага от королевы” (15), – утверждает бывший правительственный советник. Не делая таких шагов, Елизавета II тем не менее проявляла учтивость и внимание. Когда Тэтчеры приезжали в Виндзор (16) на ужин с ночевкой, королева тщательно выбирала интересные экспонаты для библиотеки – в один год это была коллекция антикварных вееров, в другой – нотная запись, созданная Моцартом в десятилетнем возрасте.

И королева, и премьер-министр командовали мужчинами без труда – но придерживались разных подходов. Елизавета II “оставалась сдержанной, однако могла бросить не то чтобы повелительный, но скорее мягко побуждающий взгляд, – говорит заслуженный придворный Эдвард Форд. – При ней ты чувствовал себя мужчиной” (17). Тэтчер, в кабинете которой имелась всего одна женщина-министр, завоевывала авторитет жесткостью и силой – заслужив прозвище “железная леди”, которое королева сочла бы для себя ненужным и даже неприемлемым. В сатирической телепередаче “Spitting Image” (“Точная копия”), где карикатурные куклы изображали политиков, королевскую семью и некоторых знаменитостей, в 1984 году вышла сценка, где премьер-министр с членами кабинета сидят в ресторане. “Что будете заказывать, сэр? – обращается официантка к Тэтчер (одетой в мужской костюм с галстуком и держащей в левой руке сигару). “Мне, пожалуйста, стейк”, – отвечает та. “Какой прожарки?” – уточняет официантка. Тэтчер: “С кровью”. Официантка: “Как насчет овощей?” Тэтчер: “Им то же, что и мне” (18).

Принцесса Майкл Кентская, жена одного из кузенов королевы, неожиданно точно подметила суть разделения труда между двумя стоящими у штурвала страны женщинами, обладающими каждая своим авторитетом. “Королева – это мать народа, – объясняла она своим детям. – Она отправляет вас в школу” (19). Маргарет Тэтчер представала “директором, который диктует правила, которым нужно подчиняться”.

Тем не менее премьер-министр проявляла подчеркнутую учтивость к своему суверену. “Никто не приседал в реверансе глубже, чем Маргарет Тэтчер, – говорит Чарльз Пауэлл. – Меня бы из такого реверанса достали только подъемным краном. Она происходила из очень патриотичной семьи, относящейся к нижним слоям среднего класса, где культивировалось величайшее почтение к монарху и его семье, поэтому она всегда зажималась в присутствии ее величества” (20). Тэтчер как-то сказала, что, будь она пришельцем-марсианином, которого попросили создать конституционное устройство, “учредила бы <…> наследственную монархию с добросовестными представителями, подготовленными к руководству страной и исполнению своих обязанностей, способными усваивать уроки, несокрушимыми, стоящими над политикой, купающимися в народной любви и выступающими символом патриотизма” (21).

Тем не менее была одна повинность, которая премьер-министра тяготила, – ежегодное осеннее паломничество в Балморал, совершаемое ею “из преданности” (22), как утверждает Чарльз Пауэлл. Она приезжала в неизменном твидовом костюме и на каблуках – категорически неподходящей для сельской жизни экипировке. “Премьер любит прогулки по холмам?” – поинтересовался как-то один из частых гостей. “По холмам? – изумилась королева. – Каким холмам? Она с аллеи и шагу не сделает!” (23) Елизавета II подметила также, что Тэтчер не придерживается обычая удаляться с другими дамами после обеда. “Королева постаралась сгладить ситуацию, приглашая Тэтчер только на барбекю, не такие регламентированные, как обеды в замке, избавляя ее тем самым от необходимости следовать сложившейся традиции” (24), – объяснял другой гость. Для Денниса Тэтчера специально выделяли партнером по гольфу одного из личных адъютантов. Непременным пунктом программы был визит в Беркхолл, на чай к королеве-матери, которая была большой поклонницей Тэтчер. В последний день премьер-министр с мужем обычно отбывали на рассвете.

Всего три месяца спустя после вступления в должность Маргарет Тэтчер пришлось столкнуться с непривычной несговорчивостью королевы в роли главы Содружества. Камнем преткновения послужило правительство белого меньшинства в Родезии под руководством Иэна Смита, измученное непрекращающимися атаками черных партизан. В конце июля – начале августа 1979 года главы стран Содружества должны были встретиться в Лусаке, столице соседней Замбии, чтобы одобрить проведение лондонской конференции с участием Смита и всех фракций, включая предводителей черных партизан Роберта Мугабе (ярого марксиста) и Джошуа Нкомо, призванной уладить родезийский конфликт и подготовить почву для свободных и честных выборов. Британский премьер считала партизанских руководителей террористами и выступала за соглашение о разделе власти, которое Смит уже обсуждал с более умеренной черной партией.

Поскольку именно в Замбии располагалось командование партизанских сил, Тэтчер попыталась отговорить королеву от присутствия на встрече глав Содружества. Однако Елизавета II прекрасно помнила, как Хит не пустил ее на сингапурский саммит восемью годами ранее, поэтому на поездке настояла. До прибытия в Лусаку королева отвела девять дней на государственные визиты в Танзанию, Малави, Ботсвану и Замбию. Услышанное во время пребывания заставило ее всерьез обеспокоиться, что ряд африканских стран могут выйти из Содружества, если к власти в Родезии не придет черное большинство. Во время торжественного банкета в Малави на нее произвел такое впечатление доктор Хейстингс Банда, что она, забыв о манерах, даже позволила себе в разговоре поставить локти на стол (25). Неудивительно, ведь Банда был одним из самых незаурядных африканских руководителей – жесткий диктатор, получивший образование в Соединенных Штатах и Шотландии, занимался медицинской практикой в Соединенном Королевстве, где и приобрел привычку носить костюмы-тройки и фетровые шляпы.

Елизавета II прибыла в Лусаку 27 июля 1979 года, за два дня до Тэтчер, и на встрече с замбийским президентом Кеннетом Каундой призывала его поумерить антибританские речи в местной прессе. Во время четырехдневной конференции стран Содружества королева выступала в привычной роли символической главы организации, устроив прием с банкетом для всех сорока двух руководителей. В тот вечер она, против обыкновения, оставалась с гостями почти до полуночи, “перемещаясь по залу и беседуя с разными главами государств, – прокомментировал нигериец Эмека Аньяоку. – Я убежден, что это вмешательство побудило организацию (которая уже находилась на грани раскола) к поиску компромисса” (26).

Это неофициальное воздействие продолжалось и в кулуарах, когда каждый из руководителей наведывался в бунгало Елизаветы II на пятнадцати-двадцатиминутную личную аудиенцию. На этих встречах, особенно с африканцами, она старалась проявить полное понимание, не утверждая прямо свою собственную точку зрения, и собеседники уходили пораженные тем, как глубоко ее величество вникает в их заботы. Снизив накал страстей, королева помогла Тэтчер пересмотреть мнение о Содружестве, к чему премьера открыто призывали и остальные – в частности, собственный министр иностранных дел Питер Каррингтон и австралийский премьер Малкольм Фрейзер. Африканские руководители тоже пошли на уступки, согласившись обсудить формулу представительства белых в новом парламенте Родезии.

Сложно определить, что же именно сделала королева, кроме как, по выражению Каррингтона, “сыграла огромную роль в подготовке мирной почвы” (27). Под конец встречи в верхах Тэтчер подписала Лусакские соглашения с перспективой созыва сентябрьской конституционной конференции в лондонском Ланкастер-Хаусе. Королева “разговаривала с миссис Тэтчер и с Каундой, – комментирует тогдашний генеральный секретарь Содружества гайанец Санни Рамфал. – Она помогла делу самим своим присутствием” (28).

Премьер-министр Британии с воодушевлением занялась процессом мирного урегулирования, который закончился 21 декабря подписанием соглашения о прекращении огня и свободных выборах. В апреле 1980 года Родезия провозгласила независимость и стала сорок третьей участницей Содружества – Республикой Зимбабве с премьер-министром Робертом Мугабе. Тогда и оправдалось изначальное предубеждение Тэтчер против Мугабе, поскольку он показал себя жестоким диктатором, расправляясь со всеми политическими соперниками, выгоняя белых фермеров с их наделов и разрушая когда-то самую процветающую среди африканских стран сельскохозяйственную экономику. В 2002 году Содружество приостановило членство Зимбабве, а на следующий год Мугабе вышел из организации окончательно.

Вскоре после возвращения из Африки 4 августа 1979 года королева отправилась в ежегодный отпуск в Балморал. Когда они с Филиппом обедают в замке вместе (29), придворным запрещено их беспокоить – за исключением чрезвычайных случаев. Поэтому, когда в четверг 27 августа в столовую вошел Роберт Феллоуз, помощник личного секретаря, Елизавета II сразу приготовилась к худшему. Тем утром в резиденции Маунтбеттенов в ирландском Слайго двадцатисемифутовое рыболовное судно с шестью членами семьи Маунтбеттен и местным подростком взорвалось на бомбе ИРА. Погибли дядя Филиппа и кузен королевы семидесятидевятилетний Дики Маунтбеттен, восьмидесятитрехлетняя мать Джона Брейберна Дорин, Николас Натчбулл – один из четырнадцатилетних близнецов Брейберн – и Пол Максвелл, пятнадцатилетний ирландец. Патриция и Джон Брейберн, а также оставшийся в живых сын Тимоти получили серьезные ранения.

Королева с родными были убиты горем. Принц Чарльз считал Маунтбеттена “своим самым близким другом и величайшим авторитетом” (30). В своем дневнике Чарльз писал, что двоюродный дед “безмерно любил меня, говорил не самые приятные вещи, был щедр как на справедливую похвалу, так и на критику <…> Теперь, после его кончины, жизнь никогда не станет прежней” (31).

Елизавета II позвонила в больницу (32) и долго разговаривала с членами семьи, но письмо с соболезнованиями отправил только Филипп. Как объяснял Патриции Брейберн врач Красного Креста: “Такие закрытые люди обычно глубоко переживают, но не хотят выставлять чувства напоказ. Скорее всего, ей кажется, что любые слова в данном случае бессильны и недостаточны, а значит, незачем и пытаться” (33). И наоборот, когда ее сестра Памела Хикс прислала однажды соболезнования по поводу гибели одной из королевских корги, Елизавета II ответила на шести страницах. “Пережить утрату собаки легче, – поняла Хикс, – поэтому можно выплеснуть самые сокровенные переживания, которые больше не представляется случая выразить” (34).

Королевская семья отправилась в Лондон на торжественные похороны в Вестминстерском аббатстве 5 сентября. Сто двадцать два служащих ВМФ в сопровождении сводного военного оркестра тянули лафет с гробом Маунтбеттена. Граф заранее спланировал церемонию прощания во всех подробностях; кроме того, ее неоднократно репетировали в течение предшествующей недели. Когда родные садились на поезд до Ромси, где должно было состояться погребение, королева позвала в соседки свою кузину Памелу: “Прошу тебя, расскажи мне, как все это случилось” (35). “Она слушала, почти ничего не говоря, внимая каждому моему слову”, – вспоминает Памела Хикс. После похорон родные собрались в Броудлендсе. Джоанна Натчбулл, старшая из дочерей Брейбернов, оставшаяся за хозяйку в отсутствие родителей, которых еще не выписали из больницы, ждала гостей у парадного входа. Елизавета II вышла из машины с красными от слез глазами. “Мэм, может быть, вы хотите подняться наверх?” – спросила Джоанна. “Да, пожалуй”, – ответила королева (36).

Месяц спустя Елизавета II совершила показательный поступок, пригласив четырнадцатилетнего Тимоти Натчбулла погостить в Балморале после выписки из больницы. Приехав в замок поздно ночью вместе со старшей сестрой Амандой, он увидел королеву, “которая шагала по коридору, словно наседка, собирающая разбежавшихся цыплят” (37). Поцеловав Тимоти с сестрой, она накормила их супом и сэндвичами, отвела в комнаты и начала распаковывать вещи, но Аманда убедила ее отправиться спать. “Она окружила нас неиссякаемой материнской заботой” (38), – вспоминал Тимоти.

В последующие дни королева следила, чтобы Тимоти вовремя укладывался в кровать, отговорила от прогулок на тетеревином току и поручила перевязки своему собственному врачу. “Она была участливой и чуткой” (39), – свидетельствует Тимоти. Сидя рядом с ним за обедом, она словно почувствовала, как ему хочется выговориться о происшедшем. “Она ничего не выпытывала. К ней просто тянешься как намагниченный, она умеет разговорить человека. Я изливал ей душу, рассказывая то, что больше никому у меня выведать не удалось”.

Размышляя о кончине дяди Дики, принц Чарльз написал: “Вряд ли я смогу простить тех, кто это сделал” (40). Принцесса Маргарет отреагировала еще резче. Во время визита в Чикаго той осенью, услышав соболезнования в связи с терактом, она назвала ирландцев свиньями (41). Елизавета II держала свое мнение при себе. “Она испытывала такую же горечь и боль, что и все, – утверждает Тимоти Натчбулл. – Наверняка у нее случались вспышки гнева или нежелания смириться со случившимся. Но она держала планку, сохраняя достоинство, демонстрируя заботу и понимание, что у британцев и ирландцев хватает собственного страдания и горя” (42). Много общаясь с королевой, он “ни в коей мере не отмечал у нее” охлаждения к Ирландии.

Неожиданным источником утешения (43) для принца Чарльза стала его давняя любовь Камилла Паркер-Боулз, к тому моменту уже мать двоих детей, супруг которой в открытую ей изменял. В 1979 году после рождения ее второго ребенка они с Чарльзом снова стали встречаться, что не прошло незамеченным для однополчан Эндрю Паркер-Боулза из Королевской кавалерии. Один из них доложил о романе ее величеству – Елизавета II приняла к сведению, но сыну ничего не сказала.

В это же время Чарльз познакомился с леди Дианой Спенсер, внучкой давней подруги и фрейлины королевы-матери Рут Фермой (вдовы 4-го барона Фермоя) и дочерью бывшего личного адъютанта королевы Джонни Спенсера, 8-го графа и наследника одного из почтенных дворянских семейств, состояние которых складывалось еще в Средние века. Вместе с другими заговорщиками-аристократами Спенсеры в 1714 году спасли Британию от католического правления, посадив на престол протестантов Ганноверов. Это ставило Диану даже выше королевы и ее родных. Позже, когда брак с Чарльзом развалился, Диана сказала занимавшемуся их разводом адвокату Энтони Джулиусу, что не нужно было выходить замуж “в немецкую семью” (44). Джонни Спенсер сопровождал королеву с принцем Филиппом в полугодовом путешествии по странам Содружества после коронации. Еще до отъезда в ноябре 1953 года он сделал предложение Фрэнсис Рош, дочери Рут Фермой, и вернулся из поездки – что неслыханно для придворного – задолго до ее окончания, всего через два месяца после отбытия. “Когда мы добрались до Австралии, он уже так изнывал от тоски по своей Фрэнсис, что королева сказала: “Джонни, тебе нужно обратно” (45), – вспоминает Памела Хикс, состоявшая тогда фрейлиной.

Спенсеры жили в норфолкском Парк-Хаусе, который арендовали у королевы, у них было четверо детей – Сара, Джейн, Диана и Чарльз. После того как Джонни оставил службу при дворе и занялся сельским хозяйством, Спенсеры, проживая в шаге от Сандрингема, общались с августейшими соседями лишь эпизодически. В сентябре 1967 года, когда Диане было шесть лет, Фрэнсис ушла от мужа к любовнику, Питеру Шэнд-Кидду, и начала скандальный бракоразводный процесс, чтобы затем выйти за Кидда замуж. Сара и Джейн Спенсер в это время учились в школе-пансионе, а Диана с трехлетним братом хлебнули склок и грязи полной мерой, что оставило неизгладимый след в душе Дианы и посеяло зерна эмоциональной нестабильности. В возрасте девяти лет она поступила в первую из двух своих школ-пансионов, которые давали хорошую подготовку, хотя училась Диана плохо и дважды заваливала экзамены обычного уровня. После неудачных полутора месяцев в швейцарском пансионе для благородных девиц Диана вернулась в 1978-м в Англию и год спустя поступила помощником воспитателя в лондонский детский сад “Янг Ингланд”.

Когда принц Чарльз в конце 1976 года отслужил свои пять лет в ВМФ, желтая пресса принялась отслеживать все его романтические шаги, особенно после наступившего в ноябре 1978-го тридцатилетия – вехи, которую он сам три года назад назвал “подходящим возрастом для женитьбы” (46). Среди его мимолетных пассий оказалась и Сара Спенсер, а затем, во время охоты на фазанов в Элторпе, нортгемптонширском поместье площадью в тринадцать тысяч акров, которое Джонни Спенсер унаследовал после смерти отца в 1975 году, Чарльз заметил Диану. Он был на двенадцать лет старше, однако шестнадцатилетняя девушка беззастенчиво флиртовала с кавалером сестры и по уши влюбилась в наследника престола. В следующие несколько лет их пути периодически пересекались, но полноценный роман начался лишь в июле 1980 года, с домашнего приема в Суссексе. Диана была соблазнительно хорошенькой, с выразительными голубыми глазами и прелестным нежным румянцем, а кроме того, отличалась “легким и открытым нравом” (47) и явной любовью к загородной жизни, которую обожал и Чарльз. Особенно его тронуло сочувствие Дианы к постигшей его в предшествующем году утрате – гибели Дики Маунтбеттена.

Последовали стремительные ухаживания с приглашениями на скачки в Коуз и в Балморал, где Диана уже успела побывать дважды со своей сестрой Джейн, вышедшей замуж за королевского советника Роберта Феллоуза в 1978 году. Однако на этот раз ее приглашала сама Елизавета II, и, когда “прелестная английская роза” попалась на глаза репортеру желтой прессы, “The Sun” тут же раструбила, что “леди Ди – новая претендентка” (48). Следующие несколько месяцев Чарльз колебался насчет предложения, а двое его друзей, Николас Сомс и Пенни Ромси, жена внука Маунтбеттена, Нортона Натчбулла, выражали сомнение насчет Дианы. Пенни Ромси опасалась, что девушка “полюбила скорее образ, чем человека” (49). Сомс попросту сбрасывал ее со счетов как “незрелого ребенка” и говорил, что у нее с Чарльзом “совершенно ничего общего”.

Таблоиды и папарацци тем временем не давали Диане прохода, и в январе 1981 года Филипп отправил сыну письмо, разъясняя, что для спасения своей репутации он должен либо сделать предложение, либо потихоньку свернуть роман. Как глава семейства, Филипп выражал и мнение жены, однако Елизавета II напрямую никак не оценивала кандидатуру Дианы как возможной супруги наследника престола. Вернувшись с горнолыжного курорта, тридцатиоднолетний Чарльз сделал 6 февраля предложение девятнадцатилетней Диане в Виндзорском замке, и на 24 февраля назначили помолвку.

Впоследствии Чарльз скажет, что своим письмом отец надавил на него и задел за живое. “Принц Филипп и королева чувствовали ответственность за Диану, тем более что Джонни служил когда-то адъютантом при дворе, – говорит Памела Хикс. – Принц Филипп своим письмом хотел помочь сыну, но принц Чарльз прочел его иначе. Он решил, что от него требуют пойти на жертву и наконец определиться. Письмо он держал при себе и периодически перечитывал” (50).

Чарльза ждала скоропалительная женитьба на молодой девушке, отвечающей в силу своего благородного происхождения и девственности главным критериям будущей супруги наследника. В этой спешке жених с родителями замечали только привлекательные черты Дианы – магнетизм, юмор, душевность, застенчивое обаяние, послушность. Зная, что родители невесты в разводе, они тем не менее полагали, что ей будет в радость войти в королевскую семью. Кроме того, как человеку, близко наблюдавшему придворную жизнь с детства, ей окажется несложно подстроиться под предъявляемые этой жизнью требования – тут они, что называется, попали пальцем в небо. “Одно дело – соседствовать, и совсем другое – выйти замуж и стать участницей всех этих приемов и банкетов, знать, кто все эти люди вокруг, что кому можно и нельзя говорить” (51), – объясняет одна из норфолкских школьных подруг Дианы.

Если бы королевская семья удосужилась узнать Диану получше через ее друзей и родных, им открылись бы неожиданные черты характера, которые заставили бы их повременить с предложением. Разного рода комплексы, усугубившиеся в перипетиях детства, отсутствие дисциплины, перепады настроения, признаки навязчивых состояний, лживость… Обо всем этом прекрасно знала Рут Фермой, однако, как впоследствии объясняла бабушка Дианы биографу Чарльза Джонатану Димблби, выразить свои сомнения вслух она не могла. “Вряд ли я переубедила бы Чарльза, объяснив, что он делает большую ошибку. Он действовал под давлением” (52).

13 июня, за считаные недели до свадьбы старшего сына, королева выехала во главе парада по случаю своего дня рождения на Бирманке, девятнадцатилетней вороной кобыле, которую подарила ей в 1969 году канадская королевская конная полиция. Предыдущие две недели Елизавета II ежедневно оттачивала навыки езды в боковом седле на Конном дворе Букингемского дворца, а в день торжества отправилась на своей любимице на раннюю прогулку по дворцовому парку.

Елизавета II в тринадцатый раз выезжала на Бирманке между плотными рядами ликующих зрителей на Мэлл, одетая в алый мундир Валлийской гвардии и темно-синюю юбку-амазонку. Идеально ровно держа спину, она смотрела строго перед собой, перекинув ноги на левый бок Бирманки и крепко сжимая левой рукой поводья, а правой – хлыстик. За ней ехали Чарльз и Филипп в красных мундирах и медвежьих шапках, а также несколько гвардейцев.

Около 11 часов утра, когда королева повернула направо к Конногвардейскому плацу перед началом церемонии выноса знамени, из толпы прозвучали шесть выстрелов. Испуганная лошадь Елизаветы II рванула вперед, и королева машинально натянула поводья обеими руками, думая только о том, как ее успокоить. Муж и сын даже не успели среагировать – гвардейцы и зрители моментально скрутили стрелявшего, на помощь спешила полиция, а один из кавалеристов, пришпорив коня, подскакал к королеве. Та уже ехала шагом, похлопывая Бирманку левой рукой, и, улыбнувшись толпе, продолжила церемонию. Выстрелы оказались холостыми. Стрелявшего, семнадцатилетнего Маркуса Сарджента, приговорили к пяти годам заключения за “попытку напугать” (53) суверена. Позже королева рассказывала друзьям и близким, что на долю секунды разглядела в толпе нацеленный на нее ствол пистолета Сарджента, но не поверила своим глазам.

Своей реакцией королева продемонстрировала не только мастерское умение обращаться с лошадьми, но и непоколебимую храбрость и уравновешенность, которые друзья и придворные наблюдали “в домашнем кругу”, – не двинуться с места в окружении встающих на дыбы жеребят или на крикете, когда в соседнее кресло влетает лихо закрученный мяч (54) и все разом вскакивают от неожиданности. “Я ни разу не видел ее испуганной” (55), – утверждает сэр Эдвард Форд, пятнадцать лет служивший помощником личного секретаря. Даже когда какой-то псих сбросил камень на ее машину во время одного из первых визитов в Белфаст, а она “поехала дальше как ни в чем не бывало”.

Сознавая риск появления на публике верхом или в открытой карете, Елизавета II все равно отказывалась от защитных экранов, которые загораживали бы ее от зрителей. Не в последнюю очередь этот ее фатализм объяснялся наличием наследника. Тем не менее в 1982 году армия ввела новые правила, согласно которым на именинном параде с двух сторон от ее величества должны ехать придворные. “Вы ведь знаете, зачем вас ко мне приставили? – бодро заявила королева Малкольму Россу, оказавшемуся в роли такого прикрытия. – Чтобы пуля угодила в вас, а не в меня” (56). Периодически во время проезда по Мэлл она, оглядываясь, командовала, как строгий инструктор по верховой езде: “Левую ногу выпрямить!” (57) Королева выезжала верхом до 1986 года, пока двадцатичетырехлетнюю Бирманку не отправили на пенсию. Тренировать новую лошадь для этих целей она не пожелала и пересела в фаэтон.

Пресса и публика восхищались самообладанием королевы. “В каждом пабе и клубе страны вердикт вынесен единодушный, – писала “Daily Express”. – Ее величество продемонстрировала храбрость, мужество, выдержку, крепкие нервы и вообще показала себя молодцом!” (58) К восторгам примешивалось радостное предвкушение предстоящей свадьбы Дианы и Чарльза, и престиж монархии резко вырос. По данным июльского опроса 1981 года, ее поддерживали 86% населения (59), тогда как все предыдущие двенадцать лет эти показатели не поднималась выше 80%.

Одним из самых почетных гостей на свадебном торжестве стала Нэнси Рейган. Первая леди познакомилась с Чарльзом (60) несколько лет назад через Уолтера Анненберга, посланника Никсона в Британии, и его жену Ли, во время визита в Калифорнию, когда принц еще служил на флоте. Кроме того, Нэнси завоевала симпатии королевской семьи (61), пригласив Чарльза в мае предыдущего года на ужин в частных покоях Белого дома вместе с Кэри Грантом, Одри Хепберн, Уильямом Бакли и Дианой Вриланд. “Я просто влюбился в миссис Рейган, – признавался Чарльз Мэри Хендерсон, жене британского посла Николаса Хендерсона. – Я готов был ее расцеловать!” (62)

Поскольку Елизавета II, занятая предсвадебной подготовкой, не могла принимать первую леди сама, она поручила своей кузине Джин Уиллс дать обед в честь американской гостьи во вторник, 28 июля, за которым последовало приглашение на кофе к королеве-матери в Ройял-Лодж и игра в поло в Большом Виндзорском парке. Нэнси Рейган и Джозефина Луис, супруга недавно назначенного посла Джона Луиса, “разоделись, как на бал” (63). “Кажется, для поло мы выглядели слишком нарядно”, – вспоминает Джозефина.

Когда игра уже началась, к площадке подкатил “лендровер”, с водительского места выпрыгнула королева в простой твидовой юбке и ботинках-брогах и пробралась сквозь толпу в королевскую ложу. Личная охрана держалась в тени. “Королева была само радушие, – свидетельствует Джозефина Луис. – Такая открытая и дружелюбная” (64). Нэнси Рейган подружилась и с королевой-матерью, которая к вечеру прислала ей сердечное письмо и коробочку шоколадок с мятной начинкой в память о визите в “маленький домик в Большом Виндзорском парке” (65).

Состоявшаяся на следующий день в соборе Святого Павла свадьба стала поводом для радости посреди омраченных расовыми беспорядками и растущей безработицей будней. Праздничная атмосфера царила на улицах (66), где выстроилось около шестисот тысяч пришедших посмотреть на торжественный проезд, Диана выглядела ослепительно в воздушном подвенечном платье из шелковой тафты с почти восьмиметровым шлейфом, когда архиепископ Кентерберийский Роберт Ранси провозгласил собравшимся знаменитое: “В такие мгновения и рождается сказка”. Позже Ранси признавался, что видел несовместимость Чарльза и Дианы, но надеялся – “стерпится, слюбится” (67).

Родные, близкие друзья и королевские гости отправились на свадебный завтрак. Вечером, когда Чарльз и Диана отбыли в свадебное путешествие, кузина королевы, леди Элизабет Энсон, собрала в “Кларидже” пять сотен гостей, включая Елизавету II и принца Филиппа. Все веселились (68), на телеэкранах проигрывались видеоролики с бракосочетания. Королева, присев на кушетку с бокалом мартини, любовалась на экране действом, в котором участвовала несколько часов назад. “Ой, Филипп, взгляни! – воскликнула она вдруг. – Опять я застыла с физиономией мисс Пигги!” (69)

Королева пригласила Нэнси Рейган в сопровождении Джона Луиса и принцессу Монако Грейс за свой стол на ужине-фуршете, Филипп сидел во главе соседнего стола, а пятидесятилетняя принцесса Маргарет устроилась с тарелкой омлета на полу. Бальный зал украшал полог из разноцветных ленточек с привязанными на концах яблоками, одно из которых, качнувшись, угодило Филиппу в глаз. Августейшие супруги часто выходили танцевать, хотя Елизавете II было немного неудобно в паре с американским послом, который возвышался над ней во весь свой почти двухметровый рост. Танцы под музыку оркестра Лестера Ланина продолжались почти до половины второго ночи.

В конце концов Елизавета II все-таки собралась уходить, заявив с сожалением: “Я бы с радостью осталась танцевать до утра!” (70) Вслед за ней и Филиппом отбыли Джон и Джозефина Луис, а Нэнси Рейган проскользнула в телефон-автомат, чтобы позвонить в Белый дом супругу с подробным отчетом о прошедшем вечере. “Королева сердилась на Филиппа, который ни в какую не хотел снимать праздничную шапочку, – вспоминает Джозефина Луис. – Ей это казалось неуместным. Наконец она его упросила, но, как только они сели в машину, он нахлобучил шапочку снова” (71).

Никто из гостей не предполагал, что брак Чарльза и Дианы уже дал трещину. Проблемы начались, еще когда Диана, поселившаяся в Букингемском дворце после помолвки, чувствовала себя одиноко, стоило Чарльзу куда-нибудь отлучиться. Подверженная скрытой булимии, она быстро теряла вес (72), вынуждая модельера Элизабет Эммануэль несколько раз ушивать свадебное платье. Чарльза пугали перепады настроения невесты, обвинения насчет Камиллы Паркер-Боулз, с которой он в то время порвал. (Камилла вместе с мужем, Эндрю, присутствовала в числе трех с половиной тысяч гостей на венчании, но из списка приглашенных на прием Диана ее вычеркнула.) К моменту возвращения в Балморал после двухнедельного круиза на “Британии” Диана стала плаксивой и раздражительной, исхудав до пятидесяти килограммов при росте метр семьдесят семь (73).

Принцесса не скрывала, как она ненавидит Дисайд и все с ним связанное – замковый распорядок и особенно охоту. “Это было нечто, – вспоминает Филипп. – Она не выходила к завтраку. За ланчем она сидела в наушниках, слушала музыку, а потом исчезала на прогулку или пробежку” (74). Никто никогда не нарушал протокол наглее Дианы и не выказывал такого неуважения к королеве. Чарльз пытался умаслить жену, но безуспешно. Не в силах справиться с ее претензиями, он либо выходил из себя, либо отступал, пораженный “обратной стороной” той “веселой девушки” (75), которая очаровала его своей мягкостью. Наконец, с согласия матери, Чарльз отправил Диану в Лондон на психиатрическое обследование, чем явно оттолкнул, а не утешил (76).

От королевы не укрылось бунтарское поведение Дианы, однако она предпочитала списывать все на стресс от перемен, а не на более глубинные причины. Елизавета II не понимала Диану – например, как ей удается совмещать эмпатию и эгоцентризм, – в том числе и потому, что, как выразился один из бывших верховных советников, “королева думает о себе в последнюю очередь. Она не любит говорить о себе, и ее мало интересуют попытки других представить себя центром вселенной” (77). Кроме того, она предпочитала не вмешиваться в жизнь близких. “Как бы ни грубила ей Маргарет, королева ей и слова не скажет, – свидетельствует одна из давних подруг королевы-матери. – Таков ее принцип. Детям она тоже не делает замечаний. Она очень порядочный человек, но воспитывать никого не берется” (78).

В основе этой нелюбви к конфронтации лежит глубочайшая терпимость. Вернувшись в Лондон, Елизавета II дала невестке понять, что будет рада ей в любое время. Поначалу Диана, называвшая королеву “mama”, заглядывала к ней, когда наведывалась в Букингемский дворец поплавать в бассейне. “Королева всегда была добра к Диане, – утверждает Лусия Флеча де Лима, близкая подруга принцессы. – И всегда ее принимала” (79). Однако, даже видясь со свекровью чаще, Диана по-прежнему ее боялась (80), как утверждал Роберт Ранси.

Королева поручила сорокадвухлетней леди Сьюзан Хасси, самой молодой из придворных дам, научить Диану придворным манерам. Острая на язык исполнительница “самого четкого и глубокого реверанса” (81), она помогала освоить премудрости придворного этикета Чарльзу и Анне, когда те были подростками. Однако не исключено, что строгая блюстительница протокола слишком сильно давила на неуравновешенную Диану и была недостаточно снисходительна к ее очевидным недостаткам. Несмотря на благодарственные письма (82), в которых Диана называла свою наставницу старшей сестрой, позже принцесса призналась, что давняя дружба фрейлины с Чарльзом вызывала у нее подозрения. Одна из приближенных к королевской семье считала, что Елизавете II следовало бы вместо Хасси поручить Диану своей американской фрейлине, Вирджинии Эрли. “Она очень милая, мягкая и веселая, – свидетельствует приближенная. – Она помогала бы Диане искренним советом и шуткой” (83). Как и следовало ожидать, Диана крупно поругалась со Сьюзан Хасси, рассказав потом друзьям, что почувствовала себя “оплеванной” (84) со своей безоговорочной верностью Чарльзу.

Диана забеременела во время медового месяца, однако в этот период она стала еще более нервной. Навязчивое внимание желтой прессы выводило ее из себя, и королева устроила в декабре 1981 года встречу с двадцатью одним редактором в Букингемском дворце. Пресс-секретарь Майкл Ши сообщил представителям Флит-стрит, что своими преследованиями они окончательно допекли Диану и та боится выходить из дома (85). На вопрос Барри Аскью, редактора желтой “News of the World”, почему принцесса сама ходит за сладостями в магазин, вместо того чтобы послать слуг, королева, не удержавшись, ответила: “Большей снобистской ереси я в жизни не слышала” (86).

Президент назвал королеву “очаровательной” и “простой”, отметив также, что она “отлично владеет конем”.

Королева и президент Рональд Рейган на тщательно спланированной верховой прогулке по Виндзорскому парку. Июнь 1982 года. © Kent Gavin Associates

Глава четырнадцатая Особые отношения

После Нового года внимание к Диане ослабло, переключившись на разгорающуюся в Южной Атлантике войну за Фолклендские острова между Британией и Аргентиной. В пятницу 2 апреля 1982 года Аргентина ввела свои войска на острова, колонизированные Британией еще в XVIII веке, утверждая, что на самом деле Мальвины, как называют их аргентинцы, принадлежат им. Вторжение на суверенную территорию Британии дало Маргарет Тэтчер право немедленно выслать военный десант, чтобы вернуть острова обратно. Королева полностью поддержала действия премьера не только как монарх пострадавшей страны, но и как глава Содружества.

Кроме того, Елизавете II пришлось решать, отправляться ли ее двадцатилетнему сыну Эндрю, второму наследнику престола, в зону военных действий. Жесткостью Эндрю пошел в отца, по чьим стопам следовал и в Гордонстоуне. В отличие от Чарльза младший брат со своим мужским волевым характером легко переносил суровые школьные условия. По программе обмена он отучился полгода в Лейкфилд-колледже в канадском Онтарио, однако после окончания Гордонстоуна в 1979 году, пропустив университетский этап, сразу прошел подготовку в Дартмуте, как отец, и поступил на флот. К началу Фолклендской войны Эндрю получил лицензию пилота вертолета.

Правительство возражало против вылета в горячую точку, но, когда Эндрю настоял на отправке вместе со своим эскадроном на авианосце “Инвинсибл”, Елизавета II его поддержала. Это решение “как на ладони показало, в чем состоит ответственность матери, по совместительству выступающей сувереном, – вспоминает Эндрю. – Королеву и герцога полностью устраивало, что я туда еду. Решение было безоговорочное”. Теперь “народ знал, что королева не отделяет себя от страны и переживает то же, что переживают остальные родители военных” (1).

14 июня Аргентина сдалась, и война закончилась, унеся двести пятьдесят пять погибших с британской стороны и шестьсот пятьдесят – с аргентинской. Эндрю, хоть и не участвовал в боях, совершил ряд диверсионных вылетов на вертолете “Си Кинг”, перевозил бойцов и проводил поисково-спасательные операции, подвергаясь самой что ни на есть серьезной опасности. Он терял друзей и однополчан, его корабль попал под обстрел ракетами “Эксзосет”. “Я отправился туда мальчишкой, а вернулся мужчиной” (2), – с уверенностью утверждал Эндрю.

Твердость, проявленная Маргарет Тэтчер в ходе Фолклендской кампании, сильно укрепила ее образ “железной леди” и репутацию Британии как державы, отрастившей неплохие мускулы четверть века спустя после суэцкого позора. “Мы больше не отсиживаемся в тылу” (3), – заявила Тэтчер. Ее верным союзником в битве выступил Рональд Рейган, администрация которого ввела экономические санкции против Аргентины и снабжала британские войска разведоборудованием и боевой техникой, рискуя испортить отношения с Южной Америкой. Взаимодействие двух глав государств, дополненное личными и идеологическими симпатиями, вывело британско-американские “особые отношения” на высочайший уровень со времен премьерства Черчилля. Позже королева наградила Рейгана и его министра обороны Каспара Вайнбергера титулами рыцарей-командоров ордена Британской империи.

В июне у президента Рейгана с супругой Нэнси планировался визит к королеве и принцу Филиппу – их позвали еще в июле прошлого года, когда первая леди приезжала в Лондон на свадьбу Чарльза. Визит не имел статуса государственного, организуемого правительством. Рейганов пригласили как личных гостей королевы, провести “два спокойных дня между французским и немецким саммитами” (4), и, кроме них, из американских президентов с женами пока никому не доводилось ночевать в Виндзорском замке. Самым предвкушаемым пунктом программы была конная прогулка королевы и президента, обговаривавшаяся на многочисленных встречах сторон в Вашингтоне и Лондоне. Британский посол Николас Хендерсон не раз видел, как загораются глаза (5) у Майкла Дивера – главного имиджмейкера Рейгана и заместителя главы администрации – при упоминании о конной прогулке. “Картеру такое было бы не по зубам, – утверждал Дивер. – А какие возможности открываются для фото!”

Предшественник Рейгана Джимми Картер встречался с королевой лишь дважды, во время ее вашингтонского визита в рамках празднования двухсотлетия независимости, а затем после инаугурации, в ходе первого для него зарубежного турне (6), 5 мая 1977 года. Он приехал в Англию для обсуждения экономических и внешнеполитических вопросов с последующим торжественным обедом для глав НАТО в Букингемском дворце. Знакомясь с семидесятишестилетней матерью королевы, Картер (в галстуке-бабочке размером в три раза больше, чем у Филиппа) попытался польстить ей сравнением с собственной обожаемой матушкой “миз Лилиан” и в порыве восторга поцеловал ее в губы. “Я резко отпрянула, – вспоминала королева-мать, – но увернуться не удалось” (7). Позже она признавалась, что ее не целовали так уже четверть века, со времен кончины мужа.

Рональд и Нэнси Рейган прибыли в Виндзорский замок на вертолете в понедельник 7 июня 1982 года. Им отвели семикомнатные Апартаменты 240 в Ланкастерской башне с великолепным видом на Длинную аллею – две спальни, две гардеробные, две ванные и гостиная с портретами предков королевы кисти Ханса Гольбейна. Королева позаботилась о прямой телефонной связи (8) с Белым домом и велела установить первый в Виндзорском замке душ, поскольку советники сообщили, что “без него президент не обойдется” (9).

Днем королевская чета повела Рейганов на экскурсию по парку, а вечером президент и первая леди вместе с остальными участниками делегации – Майклом Дивером, министром иностранных дел Александром Хейгом, главой администрации Джеймсом Бейкером и советником по государственной безопасности Уильямом Кларком – собрались с королевской семьей на частный торжественный ужин в Алом зале, маленькой столовой на частной половине, который предварял аперитив в Зеленой гостиной.

“Мы ощущали себя словно на семейном обеде, – говорит Каролина Дивер. – Они свободно общаются в присутствии посторонних. Ты чувствуешь себя своим, хотя на самом деле своим тебе там никогда не стать” (10). На вечере присутствовали также принцесса Анна с Марком Филлипсом и Чарльз с Дианой, которая была на восьмом месяце и явно не в духе. “Она вышла в красном платье и не поднимала головы, – свидетельствует Каролина Дивер. – Сидела ближе к концу стола и едва перекинулась парой слов с соседями”.

На следующее утро Елизавета II и Филипп пригласили Рейганов на завтрак на маленькой террасе при своей спальне. “Все было очень по-домашнему, – вспоминает Нэнси Рейган. – Мы прошли через их комнату, на столе террасы стояли пакеты с хлопьями. Я спросила у принца Чарльза: “Как тут принято?” Он ответил: “Просто берете и угощаетесь чем хотите”. Я и близко такого не могла представить” (11).

В половине десятого пробил час разрекламированной конной прогулки. Пятидесятишестилетняя королева в коричневых бриджах, шерстяном клетчатом жакете, бежевых перчатках и платке оседлала Бирманку. Семидесятиоднолетний президент щеголял в рубашке с открытым воротом и легком твидовом пиджаке. Ехал он на жеребце-восьмилетке по кличке Сентенниал в английском седле, “подпрыгивая где не надо” (12). Ни королева, ни президент не надели шлемов, вызвав предсказуемые упреки.

Прежде чем устремиться в туманную даль шестисотпятидесятипятиакрового Дворцового парка, Рейган повеселил шутками толпу из ста пятидесяти репортеров, выкрикивающих вопросы из-за ограды. “У вас хороший конь?” – полюбопытствовал один. “Да, – ухмыльнулся Рейган. – Если постоите смирно, я перепрыгну ограду” (13). Королева, которая никогда не отвечает на такие подначки, сердито оглянулась на президента и, натянув поводья, ускакала, заставив Рейгана поспешно ее догонять. За ними последовали два королевских адъютанта, два верховых телохранителя и “рейнджровер” с агентами спецслужб и британскими офицерами охраны, приставленными к президентской чете. Филипп тем временем запряг экипаж четверней и повез Нэнси Рейган в отдельный тур по парку. Оставив в 1971 году поло из-за артрита, Филипп стал чемпионом в соревнованиях конных упряжек и теперь, помимо рассказа об окружающем пейзаже, посвящал первую леди в тонкости этого вида спорта (14).

В течение часа Елизавета II и Рейган ехали то шагом, то рысью, то пускались легким галопом, один раз за восьмимильную прогулку остановившись, чтобы поздороваться с фермерами посреди выпаса. Следуя вдоль канала, впадающего в Темзу, Рейган так активно махал зевакам, что королева начала опасаться, как бы он не свалился в воду, и в какой-то момент, подхватив его лошадь под уздцы, потянула ее вправо, подальше от края. Прогулка закончилась в конце Длинной аллеи Большого Виндзорского парка, где за каждым деревом и кустом притаились сотрудники охраны, и репортеры снова забросали президента вопросами, вызвав новую вспышку недовольства у королевы, когда Рейган с готовностью остановился поболтать. Свою спутницу он назвал “очаровательной” и “простой”, отметив также, что она “отлично владеет конем” (15).

Несколько часов спустя Рейган положительно отозвался о Фолклендской кампании в выступлении перед обеими палатами парламента, первым из американских президентов удостоившись этой чести (16). Королева в Виндзоре тем временем занялась бумагами из правительственных ящиков в своей личной гостиной. Каролина Дивер провела остаток дня, осматривая замок, гуляя по Большому коридору и восхищаясь пейзажами Каналетто. “Не скучаете?” – раздался знакомый звонкий голос из-за соседней двери. “Эти картины просто великолепны!” – восторженно отозвалась гостья. “Не торопитесь, смотрите сколько угодно, – продолжила королева. – Я рада, что вам нравится” (17).

Не меньше картин потрясли Каролину Дивер тщательные, длившиеся весь день приготовления к вечернему торжественному банкету на сто пятьдесят восемь персон в зале Святого Георгия. Пятидесятитрехметровый стол из красного дерева был таким широким (два с половиной метра), что помощникам дворецкого приходилось влезать на него с ногами (надев полотерные суконки), чтобы расставить позолоченные серебряные подсвечники и цветочные композиции в золотых вазах.

На банкете королева публично восхитилась тем, “как ловко Рейган управлялся с незнакомой лошадью и еще более непривычным седлом” (18). Затем перешла к более серьезной теме: “Конфликт на Фолклендах был навязан нам агрессорами <…> На протяжении кризиса британцы чувствовали поддержку и понимание американского народа. Мы признательны за прямоту, терпение и мастерство, с которой США исполнили двойную роль союзника и посредника” (19).

После ужина лакеи отодвинули стулья от стола к стене, и Рейганы с королевской четой прошествовали по образовавшемуся проходу. Впереди, спиной вперед, лицом к королеве, шел, указывая дорогу, шестидесятишестилетний лорд-гофмейстер лорд Чарльз “Чипс” Маклин, 27-й глава клана Маклин. С растущей тревогой Рейган оглянулся на королеву, ища подтверждения, что так действительно положено по древнему придворному ритуалу. “И вдруг я увидел, что моя миниатюрная спутница делает знак рукой” (20), – вспоминает президент. Как Елизавета II позже объяснила Рейгану, она подсказывала Маклину направление, “чтобы он не споткнулся, потому что стулья не всегда ставят ровно”.

Диана плохо себя чувствовала и на банкете не появилась, однако две недели спустя она выполнила свой долг продолжения династии, родив 21 июня Уильяма Артура Филиппа Луиса. “Я испытала большую радость, потому что все снова наладилось, – вспоминала она позже. – И мне на какое-то время стало легче” (21). Королева в числе первых (22) навестила Диану в больнице Святой Марии и увидела новорожденного принца, занявшего теперь второе место в очереди престолонаследования.

Спустя менее года после покушения Маркуса Сарджента Елизавете II пришлось выдержать еще более серьезную проверку на прочность. В четверть восьмого утра в пятницу 9 июля ее разбудила хлопнувшая дверь – придворные такого точно допустить не могли, а Филипп уехал в шесть утра на мероприятие за городом. Подняв глаза, королева увидела, как босой незнакомец в футболке и джинсах раздвигает шторы и прыжком оказывается в изножье ее кровати с осколком стекла из разбитой пепельницы, капая кровью из порезанного правого большого пальца на постель.

Бросив дерзкий вызов системе охраны, тридцатилетний Майкл Фейган взобрался по четырехметровой стене, проник во дворец через открытое окно и беспрепятственно прошел по коридору, добравшись незамеченным до спальных покоев королевы. Как выяснилось, это не первое его проникновение – 7 июня он уже влезал во дворец и поживился половиной бутылки вина.

“Выметайтесь немедленно!” (23) – воскликнула королева, но Фейган, не обращая внимания, принялся плакаться на свои проблемы. Осознав, что опасности он не представляет, Елизавета II сменила тактику. Десять минут она терпеливо слушала жалобы, поддерживая беседу о детях и заинтересованно поддакивая, одновременно несколько раз нажав тревожную кнопку и дважды позвонив на пульт охраны дворца. Позже Фейган свидетельствовал, что королева хранила совершенно невозмутимый вид. Невольно вспоминается сходное происшествие в Виндзорском замке в феврале 1941 года, когда человек в невменяемом состоянии проник в спальню Елизаветы-старшей и схватил ее за лодыжки. Королева-мать, удержавшись от крика, вымолвила: “Что у вас стряслось?” (24) Пока незнакомец рассказывал, она пробралась вдоль стенки к тревожному звонку.

Елизавета II повела себя с Фейганом аналогично – отчасти, как она рассказывала знакомым, потому что “привыкла заговаривать с людьми на улице” (25). Однако немалую роль сыграло и ее сверхъестественное самообладание, а также храбрость и здравомыслие. Когда незваный гость попросил сигарету, королева воспользовалась моментом и повела его в соседнюю буфетную, где лежали запасы.

Встретившаяся им в коридоре горничная Элизабет Эндрю всплеснула руками: “Батюшки, мэм, это еще что за тип?” (26) (Позже Елизавета II цитировала эту реплику друзьям, мастерски изображая йоркширский выговор девушки.) Тут подоспел Пол Уайбрю, старший лакей почти двухметрового роста, со стаей выгулянных корги. Под яростный лай собак лакей вручил Фейгану бокал спиртного, чтобы успокоить. Через несколько секунд прибыл наконец полицейский расчет. “Да шевелитесь же вы!” (27) – воскликнула королева, когда один из офицеров остановился поправить галстук.

“Я даже не испугалась, – заявила она потом адъютанту матери Колину Берджесу. – Так все это было абсурдно. Он просто вошел, мы побеседовали, и он, не причинив никому вреда, удалился” (28). По словам одного из родственников, королева “испытала не испуг, а скорее замешательство и ощущение полной нереальности происходящего” (29). В одиннадцать утра королеве предстояло вести церемонию награждения, и она появилась точно к назначенному времени, попросив советников сохранить происшествие в тайне, пока правительство латает прорехи в системе охраны. Однако уже в понедельник “Express” раструбила о случившемся под заголовком “Посторонний в королевской кровати”. Вечером Маргарет Тэтчер прибыла на еженедельную аудиенцию на день раньше, чтобы принести извинения, а ее министр внутренних дел Уильям Уайтло, выдержав град вопросов в палате общин, подал в отставку.

Неделю спустя на минах ИРА подорвались два военных отряда в Гайд-парке и Риджентс-парке – погибли восемь кавалеристов Королевской конной гвардии и музыкантов “Зеленых мундиров”, еще сорок семь получили ранения. Невольно возникали мысли, что подобную мясорубку террористы способны устроить и во дворце. На общественных мероприятиях королева выглядела притихшей, и врачи советовали ей взять отпуск. Фейгана обвинили в краже вина, однако в сентябре его оправдал суд присяжных. Если не считать помещения в клинику для душевнобольных на пять месяцев, он ловко избежал наказания и какое-то время наслаждался славой.

Немного отвлечься от тревог помогло крещение принца Уильяма 4 августа, в восемьдесят второй день рождения королевы-матери. Елизавета II доверила имениннице почетное право взять младенца на руки, уступив тем самым авансцену самому младшему и самой старшей из своих родных. Диана держалась молодцом, хотя на самом деле уже тогда впала в послеродовую депрессию, которую позже называла “мрачными временами” (30). Кроме того, она вернулась к привычке вызывать у себя рвоту после еды и еще сильнее ревновала мужа к Камилле, отказываясь верить, что он действительно порвал с соперницей. В сентябре, гостя вместе с Чарльзом в Крейговане, особняке на территории Балморалского поместья, она ранила себя острыми предметами, вызывая все большие опасения по поводу своей неуравновешенности, которую Чарльз предпочел скрыть от родителей. Он снова отвез Диану в Лондон на курс терапии под руководством двух независимых специалистов (31), однако принцессы хватило всего на три месяца.

Набор симптомов – депрессия, боязнь быть отвергнутой и брошенной, перепады настроения, членовредительство, непреходящее ощущение одиночества и пустоты – наводил на мысль о пограничном расстройстве личности, которое трудно поддается лечению. Однако за исключением отдельных моментов – опоздания Дианы в королевскую ложу в Альберт-Холле в ноябре 1982 года на ежегодный Фестиваль памяти, прилюдной ссоры с Чарльзом и надутой физиономии – публика оставалась в неведении относительно неуравновешенности принцессы и семейных невзгод принца Уэльского.

Осенью на авианосце “Инвинсибл” вернулся Эндрю, пять месяцев воевавший на Фолклендах. Королева, принц Филипп и принцесса Анна вылетели из Балморала в Портсмут, чтобы присутствовать при торжественной встрече. Когда ликующая толпа на берегу размахивала флагами и транспарантами, Елизавета II украдкой вытирала слезы. “Это было очень трогательно” (32), – вспоминал Эндрю, который разрядил атмосферу, подойдя к матери с розой в зубах.

В феврале 1983 года королева осуществила свою давнюю мечту посетить Западное побережье Соединенных Штатов – в 1957 году эту часть маршрута из ее программы пребывания вырезали, “чтобы не нарушать график и протокол” (33). Елизавета II рассказывала о своем желании (34) Николасу Хендерсону еще до того, как он вступил в должность в Вашингтоне в 1979 году, поэтому приглашение, поступившее от Рональда и Нэнси Рейган во время визита в Виндзор, очень ее обрадовало. “Надо пользоваться моментом, пока во главе Штатов стоит калифорниец!” (35) – пошутила королева. Она сразу поинтересовалась (36), покажут ли ей Ранчо-дель-Сьело Рейганов на горном склоне близ Санта-Барбары, и президент пообещал конную прогулку в ковбойском стиле.

Десятидневной поездке предшествовало несколько недель официального вояжа на “Британии” по странам Карибского бассейна, и королевская чета настраивалась на чередование протокольных мероприятий с осмотром достопримечательностей под знаменитым калифорнийским солнцем. Однако в субботу 26 февраля Калифорния встретила гостей проливным дождем, который не прекращался всю дорогу вдоль побережья, поставив рекорд непогоды за два десятилетия. Вместо того чтобы красоваться в разноцветных шелковых платьях, Елизавете II пришлось каждый день облачаться в клетчатый макинтош “Берберри” и черные сапоги. Принцесса Маргарет даже позвонила как-то раз из Англии с советом купить еще один плащ (37).

Дороги в Сан-Диего, первом пункте их маршрута, были настолько затоплены, что королевскую чету пришлось перевозить на большом автобусе ВМФ США – к вящему изумлению группы лондонских корреспондентов, сопровождающих делегацию. “Она ведь никогда в жизни не ездила в автобусе!” (38) – воскликнули журналисты, по словам Питера Маккея из “Daily Mail”.

“Они устроились на передних сиденьях – ни дать ни взять школьники на экскурсии” (39), – говорит Сельва “Лаки” Рузвельт, глава протокольной службы Рузвельта. Мэр Сан-Диего Уильям Клитон допустил позорнейшую оплошность во время осмотра гостями гавани, то и дело мягко разворачивая ее величество за плечо. “Королева хмурилась, давая понять, что такое обращение ей не по вкусу” (40), – свидетельствовала “Daily Express”, хотя принимающей стороне Елизавета II жаловаться не стала. Бедняга Клитон не знал, куда деться от стыда. Филиппу тоже досталось (41), когда во время прогулки вдоль подпорной стены его облил водой выпрыгнувший из моря тюлень. Королева рассмеялась, но герцогу было не до смеха.

Филипп исполнял свою роль консорта мастерски, временами забывая при этом о политкорректности и пререкаясь по поводу чересчур жестких охранных мер. “Неприятностей ждете?” (42) – рявкнул он на Пита Метцгера, военного атташе Рейгана, которого приставили к герцогу на время экскурсии по авианосцу “Рейнджер”. “Нет, сэр”, – ответил Метцгер. “Тогда отойдите!” – велел Филипп. Пожимая руки пяти представительницам официальной делегации из Сан-Франциско, он полюбопытствовал: “Неужели никого из мужчин не прислали? Вот, наверное, монашеский город!” (43) Когда они с Лаки Рузвельт ехали в автомобиле обратно на “Британию”, он огрызнулся на спецагентов, попросивших выключить в лимузине свет, делавший его удобной мишенью. “Вот еще! – ответил Филипп. – Люди специально пришли на нас посмотреть” (44). Прибыв на пристань, он выскочил из машины и захлопнул тяжелую бронированную дверь прямо перед носом главы протокольной службы. Уже на полпути к яхте, осознав, что он натворил, Филипп развернулся, кинулся обратно и с извинениями поцеловал руку Лаки Рузвельт.

В воскресенье после церкви королева и Филипп вылетели в Палм-Спрингс на ланч в Саннилэндз, двухсотвосьмиакровое имение Уолтера и Ли Анненберг, где на столе уже красовался роскошный фарфоровый сервиз “Флора Даника”. “У Анненбергов фарфор лучше, чем у королевы” (45), – пробормотала одна из фрейлин. Дождь лил даже в пустыне, поэтому после ланча Ли Анненберг предложила гостям короткие экскурсии по огромному особняку (занимающему почти акр площади) с частным собранием импрессионистских и постимпрессионистских шедевров, включающим Ван Гога, Мане, Моне, Вюйара и Коро. Елизавета II настояла на том, чтобы наперекор стихии осмотреть все-таки территорию и поле для гольфа на девять лунок, поэтому Майк Дивер подогнал пять гольфмобилей. Они помчали прикрывающихся зонтами гостей к полю – королеве с послом достался гольфкар технической службы со швабрами и щетками (46).

Вечером королеву и Филиппа чествовали на ужине для пятисот гостей в павильоне звукозаписи номер девять студии 20th Century Fox – среди приглашенных были такие британские и американские кинозвезды, как Джули Эндрюс, Дадли Мур, Фред Астер и Бетти Дэвис, развлекали собравшихся Джордж Бернс, Фрэнк Синатра и Перри Комо, а в меню значились любимые Рональдом Рейганом пироги с курицей из голливудского ресторана “Чейзенс”.

Во вторник состоялся долгожданный визит в Санта-Барбару на ранчо Рейгана, однако непрекращающийся ливень вынудил делегацию вместо “Британии” воспользоваться “бортом номер два”. У подножия горы пришлось выйти из лимузинов и пересесть на кавалькаду внедорожников. “Начались споры, стоит ли подниматься по серпантину в дождь, – рассказывает Лаки Рузвельт. – Королева была настроена решительно” (47). “Она сказала: “Если можно проехать, давайте попробуем” (48), – вспоминает Чарльз Энсон, пресс-атташе британского посольства. Елизавета II в черных резиновых сапогах забралась в джип, втиснувшись рядом с Джозефиной Луис. “Не знаю, каково ей было в этой тесноте, – говорит жена посла. – Я изо всех сил старалась не прижиматься и не наваливаться на нее. Но когда я предложила забрать у нее сумочку, она отказалась и сжала ее покрепче” (49).

Даже в ясную погоду (50) подъем на семьсот тридцать метров по семимильному, лишь местами асфальтированному серпантину Рефухио-Роуд выглядит опасным, учитывая изобилие крутых обрывов и недостаток ограждений. Во время визита королевы дорогу в полудюжине мест размыло потоком и видимость была почти нулевая. Елизавета II, хоть и не проронила почти ни слова за весь подъем, сохраняла невозмутимость (51).

Ранчо тонуло в тумане, и Рейганы без конца извинялись за погоду, расстроившую конную прогулку и скрывшую панорамные виды завесой дождя. “Ну что вы! – отвечала королева – Это же приключение!” (52) Четверка отобедала техасско-мексиканскими блюдами – такос, энчиладами и “пережаренной фасолью”. “Все было очень вкусно, мистер Дивер, – поблагодарила королева позже. – Особенно подержанная фасоль” (53). Когда королевская делегация отправилась обратно к подножию, выглянуло солнце. “Вот досада! – не удержался Рейган. – Я ведь говорил, что скоро прояснится” (54).

Все вернулись на Лонг-Бич к ужину на “Британии”. После пели песни под аккомпанемент Майка Дивера на пианино, Нэнси Рейган осталась на яхте до утра. “Мы никак не могли наговориться, – вспоминает она. – Болтали не как королева с первой леди, а как матери и жены, о своей жизни, особенно о детях” (55). У нее уже тогда вызывала беспокойство Диана.

Шторм помешал королевской чете отплыть в Сан-Франциско, потому вместе с тридцатью участниками свиты они вылетели на “борту номер два”. Снижаясь, самолет пролетел (56) почти над самым мостом Золотые Ворота, и королева вместе с остальными восторженно приникла к иллюминатору, окидывая взглядом знаменитую панораму. Президентско-королевская делегация заняла сорок шесть номеров на четырех этажах отеля “Сент-Фрэнсис”. Королеву и Филиппа поселили в президентских апартаментах стоимостью в тысячу двести долларов за ночь, которые дизайнер интерьеров Нэнси Рейган Тед Грабер на скорую руку украсил (57) картинами и предметами искусства из местных художественных музеев.

Повинуясь порыву, англо-американская группа решила отобедать в Трафальгарском зале ресторана “Трейдер Викс”. Королева сперва возражала, однако муж ее переубедил. “В этот вечер я увидела, что она к нему прислушивается, не считая свое мнение единственно правильным, – свидетельствует Каролина Дивер. – Мне он показался чуть более склонным к авантюрам, и ему явно хотелось заразить своим озорством жену” (58). Елизавета II сообщила Диверам, что последний раз обедала в ресторане лет пятнадцать с лишним назад, однако в зале она чувствовала себя совершенно свободно – смеялась и пробовала экзотические пунши с ромом. В конце обеда она разломила свое печенье (59) с предсказанием, прочитала, показала Филиппу и сунула в сумочку.

В четверг 3 марта в честь королевы и Филиппа был устроен торжественный обед в Мемориальном музее де Янга. Когда Майк Дивер полюбопытствовал у Филиппа Мура, зачем сиятельной чете столько времени на подготовку к вечеру, личный секретарь ответил: “Чтобы королева успела украсить диадему” (60). Как он объяснил, у Елизаветы II имеется специальный набор инструментов (61), с помощью которых она дополнительно украшает некоторые бриллиантовые диадемы жемчужинами или драгоценными камнями. Это занятие ей очень нравится, как свидетельствует бывший придворный ювелир Дэвид Томас.

Для банкета в музее Елизавета II выбрала жемчуг, однако блеск диадемы, подходящего к ней колье и больших серег-капель затмевало богато расшитое вечернее платье из тафты цвета шампанского с “пышными рукавами в рюшах из кружева с золотой каймой” (62) и большими бантами на плечах. Щурясь сквозь очки для чтения, она обратилась к двумстам шестидесяти собравшимся в зале Херста: “Я знала еще до приезда сюда, что на Американский континент перекочевали многие британские традиции, однако не догадывалась, что погода тоже в их числе” (63). Тут же раздался гомерический хохот Рейгана, уморительно контрастировавший с убийственно серьезным лицом Елизаветы II.

В пятницу погода наконец-то вернулась к калифорнийским стандартам, и королевская чета отправилась на день в Сакраменто. Последний обед на “Британии” у американских берегов был дан в честь тридцать первой годовщины брака Рейганов. “Я помню, что многое обещал Нэнси в день свадьбы, но разве мне удастся превзойти вот это?” (64) – сказал президент, обводя рукой салон. В знак признательности (65) он подарил Елизавете II компьютерную систему для коммерческих расчетов “хьюлетт-пакард” стоимостью двадцать четыре тысячи долларов. Сразу же по возвращении королева установила подарок (66) в Букингемском дворце и стала вести на нем базу данных по племенной работе, тренингу и конноспортивным делам.

У королевы с Рейганами сложилась искренняя дружба, которая распространялась и на других членов ее семьи – прежде всего на Чарльза, а также на принцессу Маргарет. 1 октября 1983 года президент и первая леди устраивали для Маргарет с группой друзей обед на втором этаже Белого дома. Принцесса горячо благодарила Рейганов за “незабываемый вечер” и клялась в “бесконечной любви к этой стране” (67).

Пятидесятитрехлетней сестре королевы трудно было угодить – одинокая, часто всем недовольная, она курила как паровоз и пила столько, что даже угодила в результате в больницу с алкогольным гепатитом. С Тони она развелась в 1978 году, и через несколько месяцев он женился на Люси Линдсей-Хогг. Родди Ллуэллин какое-то время тоже мелькал в кадре, хотя на пятидесятилетие Маргарет в “Рице” в августе 1980 года королева его приглашать отказалась.

На следующий год Ллуэллин женился на модельере Тане Соскин, и Маргарет благоразумно поддерживала хорошие отношения с бывшим любовником и его женой, которая предпочитала не распространяться о знакомстве с августейшей особой. Принцесса по-прежнему исполняла минимум протокольных обязанностей, и на страницы газет гораздо чаще попадали ее фотографии на отдыхе на Мюстике или под руку с очередной мимолетной пассией. При этом она оставалась заботливой матерью, оберегая своего сына Дэвида и дочь Сару от назойливого внимания прессы и развивая их художественные таланты. “Забавно, что как раз беспутной Маргарет удалось воспитать таких приличных и милых детей” (68), – высказался один из бывших личных секретарей королевы.

Всего через несколько недель после теплого приема, оказанного Маргарет, Рейган глубоко оскорбил королеву, введя войска на остров Гренада в Карибском бассейне. Остров входил в Содружество и признавал королеву главой государства, однако с 1979 года им правил диктатор-марксист. В середине октября от рук левых радикалов погиб премьер-министр Морис Бишоп, и власть захватила хунта. Рейган опасался, что кровавый переворот дестабилизирует обстановку в регионе, и переживал за группу американских студентов-медиков, находящихся на острове, поэтому с сочувствием откликнулся на просьбу остальных карибских стран о помощи. О возможном вводе войск президент поставил в известность Маргарет Тэтчер, и она предупредила его о нежелательности таких мер. Тем не менее, не советуясь больше со своим самым надежным союзником, 25 октября Рейган отдал приказ о начале военной операции и известил Тэтчер о вторжении только после захвата главных зачинщиков переворота и обеспечения безопасности американских студентов.

И премьер-министр, и королева были возмущены бесцеремонным вмешательством Рейгана во внутренние дела государства – члена Содружества, не говоря уже о попытке действовать за их спиной. Елизавету II особенно уязвляло, что ее американский друг переступил через нее как главу этого островного государства. Однако вскоре она сменила гнев на милость, и на ноябрьской конференции руководителей стран Содружества в Нью-Дели предложила не “пререкаться о прошлом” (69), как выразилась Тэтчер, а “совместными усилиями помочь Гренаде вернуться к демократии”. В июне того же года Рейган приезжал в Европу на сороковую годовщину высадки союзных войск в Нормандии и присутствовал на саммите в Лондоне. На торжественном обеде (70) в Букингемском дворце он сидел на почетном месте между Елизаветой II и королевой-матерью.

Программа зарубежных поездок Елизаветы II в 1984 году включала государственный визит в Иорданию весной, а также две недели в западных провинциях Канады осенью. В рамках второго турне она решила устроить себе первый частный отпуск в Соединенных Штатах: пять дней в легендарном лошадином раю – “штате мятлика” Кентукки, затем три дня в Вайоминге на ранчо Генри и Джин Порчестер. В последние выходные прошлогоднего путешествия (71) по Западному побережью Елизавета II с Филиппом успели познакомиться с величественными горами и сосновыми лесами Йосемитского национального парка, который только раззадорил их желание снова вернуться на американский Запад. Каньонное ранчо Порчестеров под скалистым хребтом Биг-Хорн подходило для этого как нельзя лучше. Филипп уже гостил у них (72) пять дней в 1969 году, развлекаясь рыбалкой и охотой, а поскольку конные заводы его мало интересовали, в этот раз после турне с супругой по Канаде он намеревался отправиться на Ближний Восток.

В этой поездке Елизаветы II отразилось как ее увлечение лошадьми, так и дружба с Соединенными Штатами. За шесть десятилетий царствования она побывает в Америке одиннадцать раз, пять из которых – в частном порядке, посвятив этому континенту больше всего отпускного времени, если не считать Балморал и Сандрингем. Для сравнения, в Австралию, одну из крупнейших подвластных ей стран, она летала шестнадцать раз.

Частным визит в Кентукки был лишь формально, на самом деле он расписывался с той же поминутной точностью, что и государственный. Полюбоваться красотами штата королева хотела тоже, однако главным пунктом было посещение племенного завода, где уже почти два десятилетия содержались ее кобылы, и осмотр шестидесяти с лишним жеребцов для возможного отбора в производители. Чтобы извлечь максимальную пользу (73) из качественного американского племенного поголовья, Елизавета II с Генри Порчестером собирались выслать в 1985 году в Кентукки пять из двадцати трех королевских конематок.

По предложению заводчика Пола Меллона Елизавета II договорилась погостить у сорокачетырехлетнего Уильяма Стэмпса Фэриша 3-го и его жены Сары на ферме Лейнс-Энд площадью в тысячу четыреста акров близ Лексингтона. Меллон был доверенным и очень щедрым знакомым королевы. Каждый год он предоставлял (74) для случки с ее кобылами своего Милл Рифа, производителя-чемпиона, содержащегося на Национальном племенном заводе в Ньюмаркете, отказываясь от сотен тысяч долларов положенной ему за это платы.

Прежде королева виделась с Уиллом Фэришем лишь мельком в 1973 году, во время игры в поло на Смитовой площадке, однако Меллон заверил ее, что супруги-кентуккийцы очень тихие, скромные и совершенно не “публичные” люди. Их кирпичный усадебный дом начала XIX века был оборудован по высшему разряду и представлял архитектурный интерес – длинное здание глубиной всего в одну комнату с арочно-колонным портиком у главного входа. Интерьеры отличались скромностью – деревенская кухня с дубовыми балками, просторная гостиная в желтых тонах с выстроившимися вдоль стен книжными стеллажами, жокейские картины Джорджа Маннингса на стене столовой.

Уилл Фэриш был мультимиллионером из Хьюстона, унаследовавшим семейное состояние в виде прибылей “Humble Oil” (впоследствии “Exxon”) и “Sears Roebuck”, а Сара выступала наследницей “DuPont”. Более двух десятилетий они близко дружили с Джорджем и Барбарой Буш, Фэриш управлял “слепым трастом” вице-президента во время пребывания того в должности. В 1963 году Фэриш занялся разведением лошадей в Кентукки и к 1984 году вывел Лейнс-Энд в лидеры области.

Когда в воскресенье 7 октября Елизавета II высадилась (75) в Лексингтоне, сотрудница таможенной службы отказалась впускать ее без паспорта. Кэтрин Мердок, приставленная к королеве представительница протокольного отдела Министерства иностранных дел, объяснила, что суверену паспорт не положен, однако блюстительница порядка стояла на своем. Пришлось звонить за подтверждением в Вашингтон. Приехав в Лейнс-Энд, королева немедленно переобулась в броги (76), надела дождевик, повязала платок и отправилась на прогулку по сырой траве. За чаем Фэриши принесли показать новорожденного щенка, который тут же сделал кучку прямо перед гостьей. “Официоз как рукой сняло, – свидетельствует Кэтрин Мердок. – Королева – признанная собачница, ее кучкой не напугаешь, но именно так ее встретил дом Фэришей” (77).

Каждый день королевская делегация отправлялась на экскурсии по прославленным фермам. Конюшие выводили жеребцов, а тренеры и заводчики отвечали на вопросы высокой гостьи и советников, комментировавших особенности экстерьера и обсуждавших крови. Парад чемпионов включал победителей “Тройной короны” Сиэтла Слю, Аффермида и Секретариата, восхитивших королеву своими статями. На конном заводе Дарби-Дэн Джона Галбрета ее величество навестила Раунд Тауэр, единственную из ее конематок, содержавшуюся на тот момент в Кентукки. Недавно ожеребившаяся кобыла уже снова была на сносях.

Несколько заводчиков приглашали Елизавету II на ланч и чай, однако темп поездки не особенно позволял рассиживаться. Ее величество посетила скачки на ипподроме “Кинленд”, на которых вручила призеру Кубка королевы Елизаветы II для кобыл-трехлеток серебряный кубок в георгианском стиле, заказанный у лондонского ювелира. В Информационной службе исследования чистокровного домашнего скота двадцатипятилетний сын Генри Порчестера Гарри Герберт показал королеве, как новейший компьютер за десять секунд подбирает варианты для случки, и Елизавета II решила обязательно поставить такую же программу на недавно установленном в Букингемском дворце компьютере; директора “Кинленда” инсценировали аукцион (78) в большом, отделанном деревянными панелями павильоне, представив рекордные ставки прошлых лет в виде викторины, на которой зрителям предлагалось угадать лошадей-однолеток по родословным.

Каждый вечер Фэриши устраивали ужин на десятерых (79), где Елизавета II раскрывалась с неожиданной для всех советников стороны. Все гости принадлежали к конноспортивной сфере, многих королева уже знала, и беседа редко выходила за коневодческие рамки. “Она чувствовала себя в Кентукки как дома, – утверждает один из придворных. – Там царили невиданные для Англии непринужденность и веселье. Никто не называл ее “мэм” или “ваше величество”. Она смеялась, шутила и радовалась. Соединенные Штаты – ее большая любовь” (80).

Незадолго до отъезда из Штатов в пятницу 12 октября королеве доложили, что ИРА устроила мощный взрыв на съезде Консервативной партии в брайтонском “Гранд-отеле”. Маргарет Тэтчер, главная цель террористов, не пострадала, однако пять человек погибли и тридцать четыре получили ранения, в том числе два самых ценных помощника премьера – Норман Теббит и главный парламентский организатор Джон Уэйкем. Тэтчер еще четыре года назад заняла непримиримую позицию против тюремных голодовок в Северной Ирландии, а когда июньские выборы 1983 года усилили перевес консерваторов в парламенте, повысила сопротивление политическим требованиям ИРА. На следующее утро после теракта Тэтчер собрала участников съезда в половине десятого, как и планировалось по программе, и выступила с возмущенной речью, провозгласив, что “все попытки террористов уничтожить демократию обречены на провал” (81).

Елизавета II немедленно откликнулась “выражением глубокого соболезнования” (82) премьер-министру, а пресс-секретарь двора Майкл Ши назвал теракт “вопиющим преступлением”. Прибыв в Вайоминг, королева позвонила Тэтчер, которая первым делом спросила: “Как вам там, нравится?” (83) По утверждению Тэтчер, поддержка Елизаветы II “подняла наш боевой дух” (84). Затем королева позвонила Рональду Рейгану, который выразил “искреннее сочувствие” (85), тем более искреннее, что какое-то время назад он сам стал жертвой покушения.

Хоть и омраченные событиями на родине, выходные в Вайоминге дали королеве возможность впервые за месяц по-настоящему отдохнуть, когда она устроилась в двухэтажном каменно-деревянном доме Порчестеров с великолепным видом на розовые в лучах заката и восхода вершины гор и одетые в золото осинники на склонах хребта Биг-Хорн. Недовольство вызывали только (86) чересчур усердные агенты спецслужб, распугивающие лосей и оленей. Тем не менее королеве удалось прогуляться (87) по территории в четыре тысячи акров, устроить несколько пикников у ручья Литтл-Гус-Крик и поучаствовать в утренней охоте, глядя вместе с собаками, как стрелки сбивают одного за другим фазанов, куропаток и рябчиков. На стол подавали простую американскую еду (88) – радужную форель, пироги с курицей и с яблоками, мороженое и домашнее печенье.

Елизавета II совершила несколько вылазок “в народ” – в Музей западного и индейского искусства Брэдфорда Бринтона в Биг-Хорне и на Главную улицу города Шеридан, где прогулялась вопреки рекомендациям секретной службы и к восторгу тысячи местных жителей, собравшихся посмотреть на королеву.

Субботним вечером ее величество пригласила свиту и десяток друзей Порчестеров на ужин в ночном клубе “Маверик”. За два года ей всего второй раз довелось заказывать по ресторанному меню, и видно было, что это ей непривычно. Ее выбор пал на филе-миньон, однако размер порций – кинг-сайз и квинсайз – поставил в тупик. “Квин-сайз будет логичнее” (89), – решила она, добавив картофель хаш-браун с луком, “потому что никогда такого не пробовала” (90). “Каким соусом заправить салат? – уточнила официантка. – Есть французский, итальянский, ранч, медовая горчица и фирменный” (91). Окончательно растерявшись, Елизавета II дипломатично попросила помочь ей с выбором и остановилась на фирменном.

Перед отъездом в понедельник она раздала подарки (92) принимавшей стороне – подписанные фотографии и миниатюрные эмалевые шкатулки “Halcyon Days” с королевским шифром. Кроме того, она отправила Рональду Рейгану письмо с восторженным отзывом, благодаря за возможность “полюбоваться прекрасными чистокровными скакунами” и “погулять по широким просторам предгорий” (93).

Дома королеву встретил новорожденный внук. Второй сын Чарльза и Дианы, Генри Чарльз Альберт Дэвид, появился на свет 15 сентября, когда ее величество была в Балморале. Принца Гарри (как его станут называть) она видела всего раз, во время визита в Хайгроув, глостерскую резиденцию сына, за два дня до вылета в Канаду. Двадцатитрехлетняя Диана в целом находилась в лучшем расположении духа, чем после рождения Уильяма, совмещая материнство, общественные дела и режим укрепления здоровья. Однако, по ее собственному признанию, она “отгородилась” от мужа (94), и ее раздражало в нем практически все. Кроме надзора за своими благотворительными фондами, в частности Фондом принца, помогающим в профессиональной подготовке молодежи из бедных городских кварталов, Чарльз будоражил умы пропагандой защиты окружающей среды и активным неприятием брутализма в архитектуре. Раскритиковав в мае 1984 года проект нового крыла Национальной галереи как “чудовищный нарыв на симпатичном лице” (95), он вызвал возмущение архитектурной общественности, однако крыло все-таки выстроили в более традиционном и приятном ключе.

Чарльз старался не подавать вида, но его очень задевало всеобщее преклонение перед Дианой во время их совместных выходов. Ему до смерти надоело ее недовольство и упреки по поводу Камиллы, несмотря на неоднократные заверения, что он не только не видел свою бывшую любовь, но и ни единым словом с ней не перекинулся. Принцесса Майкл Кентская, супруга кузена Чарльза принца Майкла, в разговоре с Роем Стронгом назвала Диану “катастрофой” и “бомбой замедленного действия” (96), сообщив, что Чарльзу стало совсем туго, когда жена превратилась в “королеву СМИ”.

Чтобы укрепить уверенность Дианы в себе, Елизавета II несколькими месяцами ранее поручила пресс-секретарю двора выступить с официальным заявлением поддержки: “Королева вполне довольна своей невесткой. Она гордится деятельностью принцессы в Британии и других странах мира” (97). С общественными делами Диана справлялась как нельзя лучше, окружая подопечных – особенно больных и обездоленных – теплом и участием, которых не демонстрировали остальные члены королевской семьи. Эта демократичность в сочетании с броской красотой и аристократическими манерами наделяла Диану сильным влиянием – и очень опасным, если обернуть его против мужа.

Во время визита в Вашингтон осенью 1985 года Чарльз и Диана старались скрыть семейный разлад от посторонних глаз. На самом деле Диана ревновала к любой особе женского пола, приближавшейся к мужу, в том числе к Нэнси Рейган, которую Чарльз неприкрыто обожал. Годом ранее Диана в конфиденциальной беседе с Эндрю Нилом, редактором “The Sunday Times”, назвала президента скучным стариканом, а первую леди – охотницей за фотографиями с королевской семьей. Нил не ожидал от нее подобных колкостей (98). Однако на обеде в свою и Чарльза честь в Белом доме принцесса сияла улыбкой, танцуя с Джоном Траволтой (99), а затем с Нилом Даймондом и Клинтом Иствудом.

Через три дня после отпразднованного весной шестидесятилетнего юбилея Елизаветы II скончалась в возрасте девяноста девяти лет герцогиня Виндзорская. Королевская семья присутствовала на службе в часовне Святого Георгия и похоронах в Фрогморе, где герцогиню погребли рядом с мужем. Диана Мосли, подруга усопшей, также переселившаяся во Францию, писала своей сестре Дебо Девонширской, что королева “заботливо предоставила лучшие места Жоржу и Офелии” (100) – французскому дворецкому герцогини и его жене. У могилы Елизавета II стояла в слезах, “оплакивая печальную судьбу этих двоих” (101), – отмечал писатель и автор дневников Джеймс Лиз-Милн.

Менее месяца спустя королева вернулась в Соединенные Штаты на второй “рабочий отпуск”, в этот раз проведя в Кентукки четыре дня. Она снова воспользовалась гостеприимством Уилла и Сары Фэриш, оценивая плоды племенной работы, проведенной вместе с Генри Порчестером полтора года назад, и осматривая новую партию потенциальных производителей. Большинство кентуккийских заводчиков (102) отказывались от случной платы, экономя ее величеству около восьмисот тысяч долларов в обмен на клеймо королевских конюшен для потомства от их жеребцов. К середине 1980-х лошади Елизаветы II выиграли почти три сотни забегов и порядка двух миллионов долларов призовых денег. Однако самые престижные скачки в Британии, Эпсомское дерби, не давались в руки.

Июньским дерби начинался сезон спортивных мероприятий, вечеров и торжеств, кульминацией которых в 1986 году стала свадьба двадцатишестилетнего второго сына Елизаветы II, состоявшаяся 23 июля. Принц Эндрю выбрал в жены рыжеволосую ровесницу по имени Сара Фергюсон (известную в широких кругах как “Ферги”), компенсирующую недостаток образования – второсортную школу-пансион и секретарские курсы – бойкостью и открытостью.

Родители Ферги не отличались знатным происхождением, однако входили в круг респектабельного сельского дворянства, могли похвастаться аристократическими предками и родством с 6-м герцогом Бэклу и принцессой Алисой, герцогиней Глостерской. Отец Сары, майор Рональд Фергюсон, оставив карьеру кавалериста лейб-гвардии, стал управлять семейной фермой в Хэмпшире, а мать, в девичестве Сьюзан Райт, была представлена ко двору на балу дебютанток 1954 года. Оба они были увлеченными конниками и свободно вращались в высших кругах английского общества.

Когда Саре было тринадцать, ее мать сбежала с аргентинским игроком в поло Гектором Баррантесом в Южную Америку, оставив на бывшего мужа Сару и старшую дочь. Рональд Фергюсон играл в поло с принцем Филиппом, работал у принца Чарльза управляющим по поло и руководил Гвардейским клубом поло в Виндзоре, поэтому знакомство его дочери с Эндрю было вполне закономерным.

К лету 1985 года, когда начался их роман, желтая пресса уже окрестила принца “Рэнди-Энди” (“Энди-повеса”) за многочисленные похождения с самыми разными женщинами. Королева, вместо того чтобы приструнить сына, смотрела на его распутство сквозь пальцы. Одна из фрейлин вспоминает, как они с Елизаветой II писали письма в Сандрингеме под навесом. “Внезапно из кустов по соседству раздались ахи-охи и хихиканье. Затем из-за угла вышел Эндрю, таща за собой дочь садовника в помятом платье. Королева как ни в чем не бывало продолжила диктовать письма” (103).

Эндрю и Сару Фергюсон объединял разбитной характер и пристрастие к грубым шуткам. Тем не менее Елизавета II души не чаяла в Саре, которая любила охотиться на оленей, стрелять и рыбачить в Балморале – что автоматически ставило ее в глазах свекрови выше Дианы. Ферги регулярно выезжала с королевой верхом и “чувствовала себя обласканной (104) <…> Я была спортивной, веселой и не задирала нос” (105). На руку Ферги играло и двоюродное родство с Робертом Феллоузом, недавно повышенным до заместителя личного секретаря. “Она очень пронырливая, – утверждала принцесса Майкл Кентская, – и отлично подружилась с королевой” (106).

В день свадьбы Елизавета II даровала Эндрю и его молодой жене титул герцога и герцогини Йоркских. Выйдя на балкон Букингемского дворца после церемонии венчания в Вестминстерском аббатстве, они порадовали толпу не по-королевски страстным поцелуем. Теперь уже трое из четверых детей ее величества состояли в браке, у нее имелось четверо внуков, ожидались и новые прибавления. С какой стороны ни взгляни, она выглядела главой счастливой растущей семьи.

...

“Никто не приседал в реверансе глубже, чем Маргарет Тэтчер”.

Премьер-министр Маргарет Тэтчер приседает в реверансе перед королевой на Даунинг-стрит, 10. Декабрь 1985 года. Tim Graham/Getty Images

Глава пятнадцатая Семейные расколы

В разгар свадебных торжеств СМИ обрушились на королеву с критикой, всерьез усомнившись в ее компетентности. В воскресенье 20 июля 1986 года “The Sunday Times” Руперта Мердока напечатала сенсационную статью в одну полосу, утверждающую, что Елизавету II ужасает политика Маргарет Тэтчер. Королева якобы не одобряла (1) неприятие премьер-министром экономических санкций против ЮАР, призванных положить конец апартеиду; жесткие меры по расколу союза шахтеров во время долгой и суровой забастовки 1984–1985 годов; выдачу Соединенным Штатам разрешения на дозаправку на британских авиабазах перед началом бомбардировок Ливии в апреле прошлого года, а также нападки на программы социальной защиты, поддерживаемые “консенсусом” тори и лейбористов с конца Второй мировой. Согласно статье в “The Sunday Times”, королева не просто считала подход Тэтчер к управлению государством “вредным, противоречивым и сеющим рознь”, она превратилась в “непримиримого политического диверсанта, готового при необходимости выступить против Даунинг-стрит” (2).

В субботу вечером старшие советники Елизаветы II ужинали в “Будлз”, мужском клубе на Сент-Джеймс-стрит, с личными секретарями монархов восьми государств, когда поступил звонок с сообщением о выходящей статье. Сановники отправили помощника пресс-секретаря на вокзал Виктория, чтобы перехватить тираж, доставляемый в одиннадцать вечера грузовиком. “Напоминало эпизод из Троллопа, – говорит один из участников. – За столом идет мирная беседа с высокопоставленными гостями, на другом конце зала один личный секретарь общается по телефону с Букингемским дворцом, второй – с “The Sunday Times”, третий – с Даунинг-стрит, пытаясь погасить разгорающийся конфликт” (3).

“Маргарет Тэтчер очень переживала, – говорит Чарльз Пауэлл. – Она возмущалась тем, что кто-то раздул скандал в прессе, но не считала зачинщицей Елизавету II” (4). Больше всего премьер-министра беспокоило, что “простые люди” (5) обидятся на то, что она “расстраивает королеву”. Елизавета II тоже сердилась. В воскресенье она позвонила Тэтчер из Виндзорского замка, чтобы сообщить, что все инсинуации абсолютно беспочвенны, и собеседницы, согласно одному из старших придворных, “поплакались друг другу” (6).

Пресс-секретарь двора Майкл Ши выпустил поспешное опровержение. Глядя, как он убивается (7), коллеги заподозрили, что именно он слил информацию прессе. Выпускник Гордонстоуна с полученной в Эдинбургском университете степенью доктора экономических наук, он пятнадцать лет служил дипломатом, прежде чем поступить в 1978 году во дворец руководителем пресс-службы – к удивлению всех (8), кто знал о его скептическом отношении к монархии.

В предыдущие недели в прессе (9) уже муссировались слухи, что Елизавета II опасается возможного выхода из Содружества ряда стран-участниц, недовольных политикой Тэтчер в отношении ЮАР. На встрече глав Содружества в октябре 1985 года в Нассау Тэтчер активно протестовала против комплекса жестких экономических санкций, доказывая, что они приведут к безработице темнокожего населения ЮАР, повредят британскому экспорту и отодвинут правительство белого меньшинства во главе с П. В. Ботой еще дальше на правый фланг. С подачи королевы канадский премьер-министр (10) Брайан Малруни, выступавший председателем Содружества, принялся совместно с другими руководителями вырабатывать согласованную позицию по вопросу уничтожения апартеида.

Елизавета II не высказывалась по поводу санкций. Однако, как и шестью годами ранее в Лусаке, она сглаживала трения при личных встречах с руководителями, на этот раз проходивших в салоне “Британии”, и подчеркивала “моральную необходимость” (11) продолжать переговоры. Тэтчер в конце концов пошла на компромисс (12), подписав общее коммюнике, порицающее апартеид, требующее ограничения банковских займов и торговых миссий и учреждающее группу из семи руководителей, которой предстояло встретиться в Лондоне в августе для обсуждения дальнейших действий. Статья в “The Sunday Times” вышла всего за несколько дней до намеченного “мини-саммита”.

Категоричные заявления в прессе о высказываниях королевы насчет внутренней и внешней политики противоречили незыблемому принципу, которому ее величество не изменяла все тридцать четыре года царствования, – не комментировать политическую обстановку. “Она никогда не распространялась на острые темы” (13), – утверждает один из ее старших советников. Не знала она заранее и о статье в “The Sunday Times”, которую ее личный секретарь Уильям Хеселтайн, не стесняясь в выражениях, объявил клеветой. Теперь вопрос состоял не только в том, кто мог слить подобную информацию, но и зачем.

Прикрывая осведомителя (14), “The Sunday Times” намекала на “многочисленные источники”, однако уже к концу недели стало известно, что это дело рук Ши. Он признал, что несколько раз беседовал по телефону с корреспондентом Саймоном Фриманом на общие темы, полагая, что дает ему материал для прогностической статьи о монархии в XXI веке. Ши уверял, что обходился без конкретики и что Фриман с политическим редактором газеты Майклом Джонсом просто “извратили” его данные (15). По утверждению Фримана, Ши намеренно приписывал королеве левоцентристские высказывания по ряду вопросов и лично дал добро на публикацию статьи. Ши возразил, что Фриман опустил “ключевые фрагменты” (16), зачитывая ему черновик.

Коллеги пресс-секретаря (17), не знавшие прежде об общении Ши с корреспондентом “The Sunday Times”, подозревали, что провокационный сюжет был состряпан редактором газеты Эндрю Нилом, Фриман действовал лестью и хитростью, а Ши зарвался, когда ему вскружили голову, и потерял бдительность. Даже Руперт Мердок сообщил колумнисту “The Times” и “News of the World” Вудро Уайатту: “По-моему, у него мегаломания” (18). Кроме того, Ши продвигал собственные либеральные взгляды, которые часто выражал в разговорах со знакомыми на званых обедах. “Он сам недолюбливал Маргарет Тэтчер, – заявила подруга Елизаветы II Анжела Освальд. – Он приписал королеве слова, которых та никогда не произносила. Ее учили никогда не вмешиваться в политику партии. И она никогда не подала бы виду, что ставит одного политика выше другого” (19).

Через неделю после публикации королева с премьер-министром встречались во дворце Холируд в Эдинбурге, и Ши сидел за обедом между ними. Он принес извинения Тэтчер, которая ответила попросту: “Ничего страшного” (20). В тот же день, разговаривая по телефону с Тэтчер, Вудро Уайатт сообщил, что королева должна либо уволить Ши, либо вынудить его уйти в отставку. “Это не в моих силах, – сказала премьер-министр. – Это решать ее величеству. Но мы должны позаботиться о том, чтобы подобное не повторилось” (21). Через несколько месяцев Ши ушел с придворной службы в частный бизнес.

4 августа 1986 года Елизавета II устраивала первый за время своего царствования “рабочий обед”, собрав семерых руководителей стран Содружества в Букингемском дворце после первого раунда встреч мини-саммита на Даунинг-стрит. Министр иностранных дел сэр Джеффри Хоу назвал этот обед “намеренной попыткой королевы <…> напомнить нам всем о необходимости найти общий язык” (22). Ранее в тот же день президент Замбии Кеннет Каунда активно нападал на Тэтчер, несправедливо обвиняя ее в сочувствии апартеиду. Премьер-министр, проявив завидное самообладание, успокоила оппонента, взяв его за руку и произнеся: “А теперь, Кеннет, нам обоим нужно пообедать, чтобы подкрепиться перед новой схваткой” (23). Вечером за обедом королева, посмотрев на Каунду, подмигнула индийскому премьер-министру Радживу Ганди: “Как тут наш буян?” (24)

“Ее величество, вне всякого сомнения, выступала на стороне Содружества, – утверждает Брайан Малруни. – Однако она не могла этого высказать. Нужно уметь расшифровывать намеки и жесты. Она изъяснялась аллюзиями. За обедом она, воспользовавшись своим авторитетом посредника, вывела нас на возвышенное обсуждение прав человека. Я не знаю, переубеждала она или нет, но определенно подталкивала всех в нужном направлении” (25). К концу конференции Тэтчер вместе с другими шестью руководителями подписала комплекс рекомендаций, которые предполагалось затем представить остальным сорока девяти членам Содружества. “Маргарет знала: ее величество ждет той или иной резолюции, – вспоминает Брайан Малруни. – Поэтому нам удалось внести три-четыре финансовых пункта, приемлемые для Маргарет, которые позволили перейти к следующей встрече без ссор”.

После ежегодного отпуска в Балморале королева и принц Филипп отправились в середине октября в Китайскую Народную Республику, став первыми из представителей британской монархии, кому довелось посетить материковый Китай. Подготовка к визиту началась за несколько лет. Королева читала обширные материалы по истории и культуре, а также досье о пристрастиях и увлечениях восьмидесятидвухлетнего руководителя страны Дэн Сяопина, в число которых входил бридж и курение без передышки. Маршрут королевской четы проходил от Пекина до Шанхая, через Куньмин и древний город Сиань, где перед ними предстала целая глиняная армия в полный человеческий рост, недавно откопанная археологами.

Елизавета II очаровала Дэн Сяопина, когда за ланчем заметила, что он становится все беспокойнее, и, повернувшись к Джеффри Хоу, произнесла: “По-моему, надо сказать мистеру Дэну, что можно закурить” (26). “Первый раз видел, чтобы кто-то закуривал с такой радостью, – вспоминает Хоу. – Со стороны королевы это был очень человеческий жест, и Дэн Сяопин его оценил”. Когда китайский руководитель сплюнул в стоявшую неподалеку плевательницу, Елизавета II “и бровью не повела” (27), – свидетельствует Майкл Ши.

Поездка проходила гладко, пока Филипп не предостерег встреченную в Сиане группу британских студентов, сказав, что в Китае задерживаться опасно, иначе тоже можно превратиться в “узкоглазых”. Желтая пресса тут же заулюлюкала, что герцог оскорбил весь китайский народ, перечеркивая положительные отзывы о дипломатических успехах королевы.

“Британская пресса взорвалась, – говорит один из советников королевы. – Но мы не могли взять в толк, почему об оскорбительном замечании герцога не было ни слова в китайских СМИ” (28). Сановники решили, что принимающая сторона просто не хочет портить визит, однако высшие чины китайского правительства прокомментировали позже, что не придали этому эпизоду значения, поскольку сами нередко употребляют это слово между собой. Скандальная реплика пополнила коллекцию собираемых прессой ляпов Филиппа, случавшихся, когда он, по мнению его друга сэра Дэвида Аттенборо, пытался разрядить атмосферу (29) во время протокольных мероприятий. “Я не знаю, откуда у него этот дар так попадать впросак с шутками, – говорит бывший личный секретарь королевы. – С одной стороны, ему недостает чуткости, а с другой – пресса, раз вцепившись, уже специально выискивает новые ляпы и не замечает остального” (30).

За маской фанфарона можно было не разглядеть пытливый ум, а за резкостью – удивительные грани характера и немаловажную роль, которую Филипп играл при дворе. В качестве почетного ректора Кембриджского и Эдинбургского университетов он пропагандировал передовые технологии и нововведения. “Я фанат передовых технологий, вот чем мне действительно стоит гордиться, – сказал он однажды. – Я занимаюсь этим профессионально уже сорок лет. Это я качал в колыбельке первый микрочип” (31). Среди тысяч книг в его библиотеке имелись обширные собрания, посвященные религии, дикой природе (с особым упором на орнитологию), сбережению ресурсов, спорту и лошадям, а также поэзии и искусству. В число его мало признанных художественных талантов входила живопись маслом и дизайн ювелирных изделий, воплотившийся в золотом браслете (32) с вензелем Е и P [22] , украшенном бриллиантами, рубинами и сапфирами, который Филипп преподнес Елизавете II на пятую годовщину свадьбы.

К 1984 году он написал девять книг – антологий речей, эссе о религии, философии, науке, сбережении энергии, а также полный свод правил для соревнований на конных упряжках. Кроме того, он выступал в документальном сериале “Природа” (“Nature”), призывая к сохранению дождевых лесов Бразилии, – через несколько десятилетий эстафету подхватит Чарльз. В 1982 году Филипп начал ездить по Сандрингему (33) на электромобиле “Бедфорд Смит” и установил в резиденции солнечные панели (правда, лишь “для сбережения энергии” (34), а не как полноценную замену остальным источникам).

“Бывает, приходишь к королеве с какой-то идеей – не конституционной, этими вопросами ведает ее личный секретарь, – вспоминает один из бывших придворных, – и она спрашивает: “А что думает Филипп?” (35) Она давала понять, что сперва надо обращаться к нему и не заставлять ее тратить время, которое они проводят вдвоем, на обсуждение рутинных дел”.

Разговаривая с советниками жены, “принц Филипп всегда просит изучить вопрос с разных сторон, – рассказывает придворный. – Королева ограничивается простым: “А то-то и то-то вы учли?” С принцем Филиппом все по-другому. Это не значит, что королева не вникает, но у нее и без того хватает забот, а кроме того, она не будет докапываться и доискиваться. У герцога подход скрупулезный, как в штабе обороны, он разложит идею на молекулы, найдет и плюсы, и то, что нуждается в доработке. И вот тогда с ней можно идти к королеве – если Филиппа устраивает, значит, и ее величество, скорее всего, одобрит”.

Еще одно немаловажное для двора событие середины 1980-х – беспрецедентная полномасштабная аудиторская проверка управления и расходов, проведенная Дэвидом Эрли, который 1 декабря 1984 года в возрасте пятидесяти девяти лет стал лордом-гофмейстером, уйдя с поста председателя авторитетной коммерческой банковской организации “Schroders”. Как друг детства Елизаветы II, он был известной в придворных кругах фигурой. На одной из своих любимых фотографий (36) Эрли запечатлен вместе с пятилетней принцессой Елизаветой в свой пятый день рождения. Родители подарили ему блестящую педальную машину, и, когда отец предложил дать покататься принцессе, Дэвид долго сопротивлялся, но все же уступил. На фотографии Елизавета радостно вертит руль, а будущий 13-й граф Эрли с недовольной гримасой толкает машину сзади.

Королева знала, что Эрли должен уйти из банковской фирмы в конце ноября – как раз тогда собрался оставить пост лорда-гофмейстера Чипс Маклин, управлявший двором тринадцать лет. Маклин, служивший с Эрли в Шотландской гвардии, спросил, не хочет ли тот стать его преемником. Вскоре после этого, когда Эрли приехал в Сандрингем на охоту, королева уточнила: “Вы действительно желаете стать лордом-гофмейстером?” (37) Этим собеседование и ограничилось, однако на самом деле кандидатуру Эрли рассматривали очень тщательно.

Его знали как жесткого и весьма успешного бизнесмена, с одной стороны, и утонченного аристократа – с другой, – то есть человека достаточно квалифицированного и авторитетного, чтобы вдохнуть новую жизнь в дворцовое управление. Он сразу же увидел у Елизаветы II “огромную практичность” и “деловую хватку” (38). Если он писал ей циркуляр, требующий ответа, отклик поступал в течение суток. Если нет, он знал, что решение еще не принято и королеве нужно “переварить мысль” (39). Несмотря на многолетнее общение с Елизаветой II, Эрли прежде не замечал, до каких высот доходит ее наблюдательность во время общественных мероприятий. “Она шагает не спеша, потому что ей хочется как следует рассмотреть происходящее и людей, – говорит Эрли. – Шествуя, она окидывает взглядом окружающих, и, честное слово, я не устаю поражаться тому, что она при этом подмечает” (40).

После полугода наблюдений (41) Эрли посоветовал Елизавете II нанять стороннего консультанта для внутренней кадровой работы, чтобы гарантировать непредвзятость и профессиональный подход. С согласия королевы он привел тридцатипятилетнего Майкла Пита, такого же “старого итонца”, закончившего Оксфорд и получившего степень магистра делового администрирования в престижной французской бизнес-школе INSEAD. Больше десяти лет Пит проработал в семейной аудиторской компании KPMG, занимающейся и дворцовой финансовой отчетностью, а с Эрли познакомился, когда тот работал в “Schroders”.

Под руководством Эрли Пит больше года готовил отчет на тысячу триста девяносто три страницы со ста восемьюдесятью восемью предложениями по оптимизации дворцового управления и внедрению “механизмов эффективности”, принятых во многих фирмах. В числе прочего он предлагал пополнить отдел персонала более профессиональными кадрами и создать отдел королевских коллекций, который займется художественными собраниями короны, а также дворцовыми магазинами и прочими коммерческими образованиями. Рекомендации коснулись и сокращения штатов, однако, по настоянию лорда-гофмейстера, проводиться оно должно было естественным путем, за счет “естественной убыли”, а не путем увольнений.

В ходе подготовки отчета Эрли докладывал о продвижении работ Елизавете II и Филиппу, но без подробностей. Лорд-гофмейстер понимал, что королева не приемлет перемены ради перемен, однако воспринимает аргументированные доводы. К декабрю 1986 года королева приняла все, что предлагалось в отчете, и за три последующих года сто шестьдесят два из внесенных предложений было воплощено в жизнь.

Оптимизируя дворцовую жизнь, модернизаторы тем не менее не могли воздействовать на королевских детей, трое из которых выставили себя на посмешище участием в телевизионном шоу. Инициатором выступил двадцатитрехлетний принц Эдвард, который пытался сделать карьеру в индустрии развлечений. Окончив Гордонстоун и получив диплом Кембриджа, он по семейной традиции поступил в морскую пехоту. Эдвард увлекался спортом, активно участвуя в теннисных соревнованиях, однако по характеру был довольно робок и раним.

Вскоре после окончания полугодового курса боевой подготовки в январе 1987 года он неожиданно объявил, что подает в отставку. Руководили им, скорее всего, соображения психологического характера, и пресса сообщила, что отец (42) решением принца остался крайне недоволен. Однако из письма к командиру пехотинцев – позже попавшего неведомыми путями в газету “The Sun” – становилось видно, что Филипп на самом деле отнесся к решению сына с пониманием и сочувствием. “Его вечно пытаются выставить деспотом, – пожаловалась королева-мать Вудро Уайатту, – а ведь на самом деле он желает детям только добра” (43).

Оставив военное поприще, Эдвард решил поискать себя в театре и на телевидении. Первым его проектом стала вариация на тему популярного шоу “Полный нокаут”, где участники в дурацких костюмах соревновались друг с другом в нелепых конкурсах. Целью передачи Эдварда, названной “Its a Knockout” (“Королевский нокаут”), был сбор денег для благотворительности, а в качестве конкурсантов он собирался пригласить других членов семьи и знаменитостей. Чарльз сразу же отказался, категорически запретив привлекать и жену, но Анна, Эндрю и Ферги поддержали идею.

Для участия членов королевской семьи требовалось получить одобрение ее величества. Елизавета II долго колебалась. Уильям Хеселтайн беспокоился, что передача выставит августейших особ в невыгодном свете, поэтому вместе с другими верховными советниками убеждал королеву запретить затею. Однако она поддалась порыву не препятствовать детям и дала Эдварду разрешение – с единственной оговоркой, чтобы члены королевской семьи выступали не конкурсантами, а капитанами команд.

В прямом эфире 19 июня 1987 года появились Эдвард, Анна, Эндрю и Ферги, одетые в шутовские “королевские” наряды. Они прыгали у бортика, руководя командами британских и американских звезд (в составе которых были Джон Траволта, Майкл Пэлин, Роуэн Аткинсон, Джейн Сеймур и Марго Киддер), дубасивших друг друга искусственными окороками. Беседуя с членами королевской семьи, ведущие шоу склонялись в поклоне чуть не до земли, отчего августейшие гости выглядели еще нелепее. Позору натерпелись еще больше, чем опасались сановники, и положение не спас даже миллион фунтов, собранный для Международного фонда дикой природы, фонда “Спасем детей”, Пристанища для бездомных и Международной награды герцога Эдинбургского для молодежи.

Сильнее всего просчиталась принцесса Анна, разом перечеркнув уйму усилий, потраченных с начала десятилетия на улучшение своего имиджа. К началу 1970-х, когда она увеличила число своих официальных обязанностей и стала больше показываться на публике, ее привыкли считать высокомерной и несдержанной, особенно с ненавистными журналистами. Анне долго припоминали знаменитое “Пошли на!..”, брошенное репортерам на Бадминтонском конном троеборье. Журналисты в ответ наградили принцессу титулом “ее королевское грубейшество”. Принцесса не прятала колючки, однако в конце концов завоевала если не любовь, то признание своей неустанной благотворительной деятельностью, особенно в фонде “Спасем детей”. За шесть дней до передачи “Its a Knockout” королева вознаградила дочь за профессиональный подход и упорный труд титулом “принцесса крови”, присваиваемым лишь старшей дочери монарха.

Финальным аккордом стало выступление Эдварда на пресс-конференции после шоу. “Ну как вам?” – спросил он, вызвав дружный смех более пятидесяти репортеров. Уязвленный их реакцией, он покинул помещение, и пресса назвала его высокомерным глупцом. Передача опозорила не только самих участников, но и монархию как институт. Вердикт двора и знакомых королевы был, по свидетельству Майкла Освальда, единодушен: “Это катастрофа, и допускать ее изначально не следовало” (44).

Учитывая натянутые отношения в семье, наверное, к лучшему, что “Британия” этим летом стояла в доке, проходя полное переоборудование, и ежегодный круиз по Внешним Гебридам отменялся. Вместо круиза Елизавета II отправилась на север и провела три спокойных дня в замке Мэй (единственный раз, когда она вообще оставалась там с ночевкой) со своей восьмидесятисемилетней матерью. Королева-мать уступила дочери собственную спальню с видами на пастбища с призовыми абердин-ангусскими коровами и шевиотовыми овцами, а сама перебралась в “комнату принцессы Маргарет”, в которой ее младшая дочь на самом деле никогда не жила, считая Мэй “холодным, разорительным и полным сквозняков” (45).

Две королевы прогуливались (46) по окрестным лесам и вдоль моря, посетили шотландские горские игры местного разлива на глинистом футбольном поле. По вечерам королева-мать устраивала веселые ужины с друзьями из округи, включая местного священника, который приходил с гитарой. После ужина он играл (47) шотландские песни, и все, в том числе и королева, с удовольствием подпевали.

Через несколько месяцев Мартин Чартерис заявил Рою Стронгу, что младшее поколение королевской семьи “слишком обнажилось” (48) и пора “вернуть завесу тайны”. Преданный бывший придворный и предположить не мог, насколько еще обострятся проблемы с королевскими детьми.

К концу 1980-х во всех трех браках наметились трещины. В 1985 году Диана закрутила роман (49) с телохранителем, Барри Мэннаки, у которого имелись жена и двое детей, а в ноябре следующего года (50) за ужином в Кенсингтонском дворце завязала близкие отношения со своим берейтором, капитаном Джеймсом Хьюиттом из лейб-гвардии. Чарльз тем временем (с 1986 года) снова начал встречаться с Камиллой, признательный ей за “теплоту <…> понимание и постоянство” (51). Желтая пресса еще не знала об этих изменах, однако периодически распространяла слухи о неладах в семье принца Уэльского, когда во время государственного визита в Португалию супруги ночевали в отдельных спальнях, а потом несколько отпусков провели порознь, даже в шестую годовщину свадьбы. Пусть королева и не догадывалась, насколько велико на самом деле их отчуждение, осенью 1987 года неприязнь уже настолько бросалась в глаза (52), что незадолго до отбытия супругов в официальное турне по Западной Германии Елизавета II пригласила их как-то вечером в Букингемский дворец на разговор. Она призвала их взять себя в руки, и какое-то время они явно следовали ее совету.

Однако примирения не последовало. Скорее, они “разграничили сферы” (53) – теперь Чарльз в основном работал в глостерширском Хайгроуве, а Диана – в лондонском Кенсингтонском дворце, тем самым сохраняя в течение нескольких месяцев видимость семейной гармонии. Пресса провозгласила появление “новой Дианы” (54), более внимательной к официальным обязанностям и благотворительности: в 1988 году на ее счету значилось двести пятьдесят мероприятий по сравнению со ста пятьюдесятью тремя у Ферги и шестьюстами шестьюдесятью пятью у неутомимой Анны.

В начале 1988 года Ферги ждала первую из двух своих дочерей, принцессу Беатрис, однако в семейной жизни с Эндрю она разочаровывалась все больше. Служба на флоте позволяла ему проводить с семьей всего сорок два дня в году, и остальное время Сара мыкалась одна в унылых и на удивление скромных трехкомнатных покоях Букингемского дворца. Слуги и прочие привилегии Саре полагались, однако весь ее доход составляли (55) тридцать пять тысяч фунтов годового жалованья Эндрю, и расточительность вскоре вогнала ее в долги, исчисляющиеся шестизначными суммами.

Отчасти к транжирству Сару подталкивало соревнование с Дианой, шикующей на миллионный доход от герцогства Корнуолльского. Невестки то пытались уколоть друг друга, войдя в раж соперничества, то резвились, как школьницы-подружки, дурачась на горнолыжных склонах и тыча сложенным зонтом в спину знакомого в Аскоте. Желтая пресса, прежде хвалившая Ферги за непривычную открытость, объявила ее “паршивой овцой (56) <…> бестактной хамкой, полностью лишенной достоинства” (57). Подтверждением складывающегося стереотипа послужил даже отец Ферги, уличенный в посещении массажного эротического салона.

Об Анне и Марке Филлипсе на лондонских званых ужинах и загородных приемах уже давно поговаривали (58), что они живут отдельно и крутят романы на стороне. Анне приписывали (59) Питера Кросса (одного из сотрудников ее службы безопасности), а также супруга Камиллы (60), Эндрю Паркер-Боулза, с которым принцесса встречалась до знакомства с Филлипсом. Определенность наступила в апреле 1989 года, когда таблоиды обнародовали четыре перехваченных тайком любовных послания к тридцативосьмилетней принцессе от коммандера Тимоти Лоренса, тридцатичетырехлетнего адъютанта королевы.

Словно повторяя историю принцессы Маргарет с Питером Таунсендом, Анна сблизилась с Лоренсом, когда тот поступил в 1986 году на службу при дворе. В письмах, охватывающих период в полтора года, он называл Анну “дорогая”, и написаны они были “с любовью” (61), хотя и без конкретных указаний на интим. Дворец подтвердил подлинность писем, которые “The Sun” передала затем в Скотленд-Ярд. Вскоре после этого Анна с мужем объявили о разъезде, тогда как Лоренс, благодаря негласной поддержке королевы, остался в штате. Публика отреагировала сочувственно, однако для Елизаветы II рухнувший брак дочери стал большим ударом.

Спасение от семейных невзгод Елизавета II искала в коневодстве. В конце 1988 года она прочитала (62) в двух американских журналах, “Blood Horse” и “Florida Horse”, о новом методе заездки, разработанном пятидесятитрехлетним калифорнийским ковбоем по имени Монти Робертс. Отказавшись от взнуздывания и стреноживания однолеток во время приучения к седоку, Робертс изобрел метод, основанный на “сближении-удалении” (63), зрительном контакте и незаметных сигналах, апеллирующих к стадному инстинкту лошади. В юности он активно наблюдал, как укрощают своих своенравных жеребят дикие мустанги, а затем, получив степень психолога и животновода в Калифорнийском политехническом государственном университете в 1955 году, начал тренировать чистокровных скакунов, стремясь уйти от насильственных методов, которые применял его отец.

Королева отправила (64) подполковника сэра Джона Миллера, недавно ушедшего в отставку после двадцати лет службы в должности королевского конюшего – ведающего всеми дворцовыми лошадьми, кроме скаковых, – на ранчо Робертса к северу от Санта-Барбары, чтобы посмотреть демонстрацию метода. Когда Миллер доложил, что новый подход кажется ему интересным, королева пригласила Робертса в Виндзорский замок, чтобы убедиться самой. Робертс согласился провести демонстрацию в течение пяти дней начиная с 10 апреля 1989 года. Елизавета II позвала (65) около двух сотен гостей, на глазах которых ковбою предстояло приучить к седлу шестнадцать лошадей, хотя сама королева гарантировала свое присутствие только на один час первого дня. Если метод окажется приемлемым, она обещала устроить Робертсу турне по двадцати одному городу Соединенного Королевства для обучения остальных коневодов.

В субботу перед демонстрацией Робертс с Миллером отправился в замковую школу верховой езды осмотреть недавно сооруженный манеж диаметром пятнадцать метров, предоставленный ему для работы с лошадьми. Там он увидел одетую в бриджи и элегантный жакет королеву, которая стремительным шагом подошла поговорить с Миллером. Она была “целеустремленная, деловая, решительная”, – вспоминает Робертс, совершенно не похожая на тот “впечатанный в сознание образ”, сложившийся по трансляциям из Аскота, Эпсома и Ньюмаркета, – “утонченная леди в вечернем платье, с сумочкой, ступающая плавно и неторопливо, с улыбкой взирающая на выстроившихся перед ней подданных”.

Разом подобравшийся Миллер представил Елизавете II крепкого загорелого ковбоя с живыми голубыми глазами. “Покажите мне эту вашу львиную клетку, – попросила королева, протягивая руку. – Хлыст и табурет понадобятся?” “Она не просто шутила ради красного словца, – свидетельствует Робертс, – она мастерски разряжала атмосферу”.

В девять часов следующего утра он увидел среди зрителей не только Елизавету II, но и принца Филиппа, и королеву-мать, чья кобыла оказалась первой на очереди. Августейшие гости вместе с Миллером, Майклом Клейтоном (редактором журнала “Horse and Hound” – единственным журналистом, удостоившимся дружбы с Елизаветой II) и новым конюшим, подполковником Сеймуром Гилбарт-Денемом, сидели на застекленной смотровой площадке в торце высокого зала со стрельчатыми готическими окнами. Вдоль стен стояли скептически настроенные грумы.

Робертс начал работать, бросив лошади легкий хлопчатобумажный шнур, и та в ответ затрусила по периметру манежа. За следующие четверть часа кобылка, подбадриваемая жестами и взглядами Робертса, успокоилась и даже пошла за тренером, когда тот повернулся к ней спиной. Еще через десять минут она позволила ему дотронуться – в его терминологии, “подключилась”, – а потом дала надеть сбрую и седло. Еще через несколько минут помощник Робертса уже скакал на кобылке по манежу. “Это было великолепно!” – поздравила Робертса Елизавета II, пораженная его мягким, но эффективным подходом. Филипп крепко пожал калифорнийцу руку и поинтересовался, сможет ли тот поработать с упряжными пони. Королева-мать со слезами на глазах призналась, что “мало видела в жизни подобных чудес”.

Робертс с изумлением смотрел, как Елизавета II начала отдавать приказы. “Я удивился. Оказывается, королевы действительно командуют”. Несколько девушек-грумов заподозрили, что Робертс напичкал кобылу транквилизаторами, бросая порошок ей в нос, и сообщили об этом королеве. Та в ответ потребовала ужесточить условия следующей демонстрации и привезти из Хэмптон-Кортских конюшен двух необъезженных жеребцов-трехлеток. Сама она, изменив планы, тоже собиралась вернуться после ланча.

Днем посмотреть набралось уже человек сто. Королева стояла, скрестив руки на груди, прямо у самого манежа и внимательно смотрела вместе со своими девушками-грумами. Жеребцов привели “разгоряченных, огромных, взмыленных”, но Робертс через полчаса занятий обуздал и их. График королевы тут же магическим образом стал свободнее, и она всю неделю приходила на утренние и дневные демонстрации, наблюдая работу американца с двадцатью двумя лошадьми. Еще она обзвонила ведущих тренеров со всей страны, настоятельно рекомендуя посетить последующие организованные ею для Робертса представления в разных городах, а также аккредитовала Майкла Клейтона вести хронику турне в своем журнале. Она даже предоставила Робертсу пуленепробиваемый “форд-скорпио” для поездки.

Дружба между королевой и ковбоем стремительно крепла, подпитываемая общими взглядами на лошадиную психологию и завидными знаниями кровей. За ланчем в саду замка Робертс обстоятельно и четко отвечал на вопросы Елизаветы II своим негромким, но уверенным голосом. “На моих глазах происходил прорыв за рамки затверженного в течение десятилетий традиционного подхода, – вспоминает Робертс. – Королева осознавала, что мой способ лучше” (66).

Его поразило, что она “понимает каждый прием, его смысл и цель” (67). Когда он рассказывал о чем-то ранее неизвестном, королева слушала, примостившись на краешке стула, “как первоклашка”. Не ожидал он и подсказок от ее величества, как лучше донести свою концепцию (68) до английской аудитории. “Поменьше напора, – советовала она, – чтобы не казаться конкурентом, соперником”. В этих рекомендациях ощущалось “небывалое умение ловить настрой – прямо как у лошади”.

Дружба с королевой изменила всю жизнь Монти Робертса. Елизавета II не только переняла его подход и применила в работе со многими своими лошадьми, но и побудила написать автобиографию с изложением своих тренерских методов. Она критиковала черновики, заставляла его переписывать большие фрагменты и знакомила с издателями. Вышедшая в 1997 году книга “Человек, который слушает лошадей” разошлась двухмиллионным тиражом. Королева хвалила калифорнийца не только за написание книги, но и за правильную подачу. Робертс открыл тренировочные центры по всему миру, обучая своей методике около полутора тысяч слушателей в год. И все это время королева неустанно следила за его успехами и дважды в год во время визитов американца в Виндзор узнавала новости. В 2011 году она удостоила (69) Робертса звания почетного кавалера Королевского Викторианского ордена.

Скачки всегда были для королевы источником чистой радости, однако в 1989 году удовольствие от знакомства с Монти Робертсом и новыми возможностями, которые давал его подход, омрачилось разногласиями и разочарованиями – как в скаковом мире, так и за его пределами. Виновником оказался молодой скакун по кличке Нашван от Хайт-ов-Фэшн, призовой кобылы, выведенной королевой десятилетием ранее.

Хайт-ов-Фэшн выиграла пять из своих семи скачек в 1981 и 1982 годах, чем привлекла внимание наследного принца Дубая шейха Хамдана аль-Мактума. Он предложил за лошадь (70) больше миллиона фунтов – баснословную по тем временам сумму за непроверенную, нерожавшую конематку. По совету Генри Порчестера Елизавета II решила продать кобылу и на вырученные деньги купила конюшню в беркширском Вест-Илзли. Проживающий в расположенном неподалеку доме приходского священника, также выкупленном королевой, заслуженный королевский тренер майор Дик Херн подписал на конюшню семилетний договор аренды.

Херн работал у Елизаветы II с 1966 года, тренируя одновременно лошадей других именитых владельцев, в том числе Мактумов. Он же тренировал двух главных королевских фаворитов – Хайклер и Данфермлин – и праздновал победу на Призе Дианы в Виндзорском замке.

В 1984 году Херн сломал шею на охоте. Его парализовало до пояса, однако он мужественно продолжал тренировать, пересев в инвалидное кресло, и выращивать победителей. Четыре года спустя он пережил рецидив и перенес серьезную операцию на сердце. В августе 1988 года, когда Херн приходил в себя в больнице, заслуженный скаковой управляющий Елизаветы II (унаследовавший годом ранее фамильный титул после смерти отца и ныне известный как 7-й граф Карнарвон) сообщил шестидесятисемилетнему тренеру, что по истечении срока аренды на будущий год ему придется покинуть Вест-Илзли. Бессердечие Порчи вызвало волну возмущения в скаковом мире.

Какое-то время Херн продолжал тренировать лошадей Елизаветы II, но в марте 1989 года она объявила, что его заменит Уильям Хейстингс-Басс, будущий граф Хантингтон. Теперь все возмущавшиеся Карнарвоном (71) ополчились на королеву – не только за увольнение тренера, но и за выселение его из дома священника, где он жил с 1962 года. Как сообщил Роберту Феллоузу Иэн Болдинг, близкий друг Херна: “Если я не пристрою куда-нибудь Дика Херна, от королевы отвернутся все, и ее лошадей, чего доброго, освищут в круге почета победителей” (72).

До этого не дошло. Однако в мае, когда Нашван, которого Херн тренировал для Мактума, выиграл забег в Ньюмаркете, зрители приветствовали тренера “бурными и продолжительными аплодисментами” (73), а тот неистово махал шляпой лошади, вбегающей в круг почета победителей. “Королева совершила, казалось бы, невозможное, – поделился Вудро Уайатт с женой 18-го графа Дерби Изабель. – Она превращает жокей-клуб и скаковую публику в республиканцев” (74).

Однако худшее – по крайней мере, для такого амбициозного владельца, как королева, – было еще впереди. 7 июня Елизавета II посетила Эпсомское дерби, самые желанные и не выигранные пока скачки. Тем досаднее было смотреть, как первым, обогнав соперников на пять корпусов, финиширует не кто иной, как Нашван – упущенный ею скакун.

К тому времени она уже поняла (75) ошибочность карнарвоновского совета и оставила Херна работать на конюшне Вест-Илзли на весь 1990 год, разделив тренерскую нагрузку между ним и Хейстингс-Бассом. Что еще существеннее, она разрешила ему жить в доме священника, сколько он пожелает. Мактумы купили и переоборудовали для заслуженного тренера новую конюшню, и он успешно служил у них до ухода на пенсию в 1997 году. Прощением самой большой оплошности за всю свою карьеру коневода Елизавета II обязана прежде всего великодушию Херна, который сердечно благодарил ее после Эпсомского дерби и не сказал о ней ни одного дурного слова.

Новый год принес долгожданное разрешение одной из самых острых проблем царствования Елизаветы II. Новый белый президент ЮАР Фредерик Виллем де Клерк сделал 2 февраля 1990 года сенсационное заявление, пообещав освободить Нельсона Манделу, руководителя Африканского национального конгресса, отсидевшего двадцать семь лет за сопротивление политике апартеида. Девять дней спустя Мандела вышел из ворот тюрьмы свободным человеком. Де Клерк легализовал АНК и приступил к уничтожению апартеида и подготовке к всеобщим демократическим выборам.

Оба руководителя уступали давлению изнутри страны и извне, и в 1993 году их успешное примирение принесло им Нобелевскую премию мира. Мандела придавал существенное значение антиапартеидной позиции, занятой Содружеством, а также роли королевы в сохранении единства организации. “Санни Рамфал [генеральный секретарь Содружества] заседал в Лондоне с [Табо] Мбеки и [Оливером] Тамбо из АНК, – вспоминает представитель Канады Брайан Малруни. – Он был в курсе всего, что происходило в Содружестве, а эти двое, соответственно, передавали все Манделе. В плане морального руководства Мандела обязан спасением ЮАР Содружеству” (76).

Разрядка напряженности в ЮАР принесла облегчение и Маргарет Тэтчер, вступающей в одиннадцатый год премьерства после трех одержанных тори побед на выборах – в 1979, 1983 и 1987 годах. Тяжелые для Британии времена суровой финансовой политики, высокой безработицы и борьбы с профсоюзами оставили позади экономический рост конца 1980-х. Тэтчер удалось остановить инфляцию, развить малый бизнес, увеличить число домовладельцев, приватизировать государственные предприятия, сократить размеры государственного аппарата и открыть лондонские финансовые рынки для иностранных инвестиций. На международной арене престиж страны повысила твердая антикоммунистическая позиция (поддержанная Рональдом Рейганом), а экономическая политика служила примером восточноевропейским странам, сошедшим с социалистических рельс после начавшегося в 1989 году распада Советского Союза.

В июле 1990 года Дэвид Эрли предложил премьер-министру новую схему финансирования по цивильному листу. Внедрив основную массу предложенных Питом реформ, он продемонстрировал правительству, что сановники – “хозяева собственной судьбы” (77). Эрли предлагал вернуться к прежней модели финансирования с фиксированной суммой на десять лет, как делалось по Закону о цивильном листе 1972 года, от которого в 1975 году отказались лейбористы в пользу ежегодных запросов на повышение. Тэтчер согласилась поднять ежегодные выплаты с 5,1 миллиона фунтов до 7,9 миллиона к 2000 году.

Убедившись в профессионализме и компетентности советников королевы, премьер-министр передала управление финансами жилых королевских резиденций из ведения Министерства окружающей среды в ведение двора, а Майкла Пита назначили директором финансовой и хозяйственной служб. Тэтчер в защиту новой модели цивильного листа подчеркнула, что он “придаст короне достоинства и стабильности” (78), поскольку “подавляющее большинство населения страны считает королевскую семью величайшей ценностью Великобритании и безмерно восхищается ее деятельностью”.

Несмотря на многочисленные достижения Тэтчер, оппозиция среди избирателей и внутри самой Консервативной партии росла. Увеличивая бюджет местного самоуправления, Тэтчер отменила налоги на собственность, заменив их подушным налогом на избирателей, одинаковым для всех взрослых граждан. Тем не менее местные власти, воспользовавшись новой системой, повернули все так, что малоимущим пришлось платить намного больше, чем прежде. Массовое недовольство избирательным налогом ставило под сомнение победу тори на выборах 1991 года.

Либеральным участникам партии тори не нравилась “евроскептическая” позиция Тэтчер по отношению к ЕЭС, стремящемуся после окончания холодной войны к большей интеграции. Тэтчер выступала категорически против отказа от фунта стерлингов в пользу единой европейской валюты, пропагандируемой рядом главных министров. Один из них, министр иностранных дел Джеффри Хоу, в знак протеста подал в отставку 1 ноября 1990 года. Через две недели Майкл Хеселтайн, возглавлявший кабинет Тэтчер в 1986 году, выступил претендентом на роль лидера партии.

Несмотря на перевес после первого тура голосования во вторник 20 ноября, для убедительной победы Тэтчер, согласно партийным правилам, требовалось большее преимущество. В среду, настроенная на успех во втором туре, она прилетела в Лондон из Парижа (79), где находилась во время первого этапа голосования. Однако, посовещавшись со своими главными сторонниками, она решила переговорить с каждым из министров кабинета по очереди. Один за другим ее верные доселе вассалы утверждали, что голосование будет проиграно. К вечеру премьер решила снять свою кандидатуру и не искушать судьбу. В четверг утром она явилась в Букингемский дворец предупредить королеву о предстоящем уходе в отставку. “Королева очень понимающий человек, – отзывалась Тэтчер после. – Она согласилась, что я принимаю правильное решение. <…> Грустно было сознавать, что кончились мои визиты во дворец в качестве премьер-министра, длившиеся одиннадцать с половиной лет” (80).

На втором туре голосования, 27 ноября, Майкла Хеселтайна победил Джон Мейджор – министр финансов и предпочтительный преемник Тэтчер. На следующее утро она подала королеве прошение об отставке, а через три четверти часа Мейджор прибыл во дворец принимать поручение суверена формировать правительство. В возрасте сорока семи лет он стал самым молодым премьером за столетие с лишним.

Елизавета II продемонстрировала Тэтчер свою признательность, удостоив ее двух самых престижных персональных наград – ордена Подвязки и ордена “За заслуги”. Последний был учрежден в 1902 году королем Эдуардом VII, и число его кавалеров, как и в ордене Подвязки, не превышает одновременно двадцати четырех человек, среди которых из бывших премьер-министров значились лишь трое – Уинстон Черчилль, Клемент Эттли и Гарольд Макмиллан. “Ордена Подвязки удостаиваются (81) со временем все бывшие премьеры, а вот орден “За заслуги” получают в основном ученые и академики. Поэтому для Тэтчер он дорогого стоил”, – утверждает давний ее советник Чарльз Пауэлл.

Королева-мать, глубоко огорченная уходом Тэтчер, называла ее “большой патриоткой” (82) и надеялась увидеть среди гостей Балморала после отставки. “Она говорит, что, по мнению королевской семьи, с ней обошлись крайне несправедливо и просто отвратительно, – записал в дневнике друживший с Тэтчер Вудро Уайатт через два дня после ее ухода с должности. – Они восхищаются ею, считают ее замечательным премьером, который много сделал для Британии, не только внутри страны, но и на международной арене”. По утверждению Уайатта, все слухи о том, что королева якобы недолюбливала Тэтчер, – “сплошной вымысел”.

...

“Критика достигнет цели, даже если будет чуточку мягче, добрее и сочувственнее”.

Королева Елизавета II выступает с речью “Annus Horribilis” о постигших ее семью невзгодах. Ноябрь 1992 года. Tim Graham/Getty Images

Глава шестнадцатая Annus Horribilis

Из всех премьер-министров Елизаветы II Джон Мейджор обладал самым незаурядным происхождением. Его отец, отправившись пытать счастья в Соединенных Штатах, работал сперва на сталепрокатном заводе Питтсбурга, затем ушел в цирк воздушным гимнастом и выступал на подмостках Америки и Британии. После смерти первой супруги он женился на молодой танцовщице, а затем открыл фирму по продаже садовых украшений. Джон, четвертый ребенок в семье, родился, когда отцу было шестьдесят четыре и семья переживала финансовые неурядицы.

Мейджоры переехали в брикстонские трущобы, Джону пришлось в шестнадцать лет уйти из школы, чтобы помогать родителям. Он подрабатывал, чем только мог, пока не занялся банковским делом, где и добился успеха. Заинтересовавшись политикой, он дорос от муниципального совета до парламента и в 1987 году вошел в кабинет министров Тэтчер. Его ценили за “твердую руку”, дотошность, целеустремленность и проницательность.

Вступив в должность премьера, Мейджор первым делом постарался примирить враждующие фракции в партии тори. Через пять месяцев он упразднил ненавистный налог с избирателей, заменив его модифицированным налогом на собственность, исчисляющимся из стоимости жилья и количества проживающих. Он приумножил экономические достижения эпохи Тэтчер и выторговал выигрышные условия по Маастрихтским соглашениям 1991 года, позволявшим Британии остаться в составе укрепленного Евросоюза (бывшего ЕЭС), не теряя независимости в вопросах заработной платы, здравоохранения и безопасности и не отказываясь от фунта в пользу единой континентальной валюты.

В присутствии придворных королева обращалась с учтивым Мейджором так же, как с его резкой предшественницей. “Я не видел никакой разницы” (1), – утверждал один из ее старших советников. Мейджор перед аудиенциями “совершенно не волновался и не зажимался. После встречи, заходя к личным секретарям, он почти неизменно беседовал о крикете”.

Вскоре после прихода к власти нового премьера Британия вступила в коалицию с Соединенными Штатами и тридцатью другими странами, созданную для освобождения Кувейта от иракских войск, введенных туда в августе 1990 года. Британские силы сыграли ключевую роль в воздушной бомбардировке Ирака, начавшейся 17 января 1991 года, и последующей наземной операции, которая 28 февраля завершилась победой. Мейджор регулярно отчитывался перед Елизаветой II о ходе кампании, и, когда в воскресенье 24 января сухопутные войска перешли в атаку, королева выступила с первой речью о войне за все время своего царствования, заверив страну, что молится о победе.

Прекращение огня положило конец оккупации Кувейта, однако иракский диктатор Саддам Хусейн по-прежнему оставался у власти. Тем не менее войну провозгласили гигантской победой Мейджора и преемника Рейгана Джорджа Буша. Оба руководителя тесно сблизились как союзники, “которых многое объединяет” (2), – писал посол Буша в Британии Рэй Сайтц.

Три месяца спустя Буш принимал Елизавету II в Вашингтоне с третьим государственным визитом. Аристократы Буши без труда нашли общий язык с Виндзорами. Сорок первый президент США и герцог Эдинбургский были ровесниками, оба участвовали в тихоокеанских сражениях во время Второй мировой. Кроме того, два семейства сближали англосаксонские традиции и ценности, а также общие знакомые – например, гостеприимные кентуккийцы Уилл и Сара Фэриш. “Королева держится довольно официально, – вспоминал Буш. – Однако в ее сдержанности нет высокомерия. В двух словах не объяснить, но на самом деле с ней очень и очень легко. Беседа завязывается без труда” (3).

Елизавета II прибыла в Вашингтон во вторник 14 мая, когда еще не остыла признательность Штатов за помощь в войне в заливе. Буш устроил пышную встречу на Южной лужайке Белого дома – с военным оркестром, барабанно-флейтовым отрядом и одновременным залпом двадцати одной гаубицы в сквере “Эллипс”. Однако после цветистых речей в честь “друзей свободы” (4) и Буш, и его помощники забыли выдвинуть подножку на трибуне для миниатюрной королевы, выступавшей после высокого (метр восемьдесят пять) президента. Поэтому во время ответной речи Елизавету II почти не было видно за микрофонами, и телезрителям оставалось разглядывать лишь очки под широкой фиолетовой шляпой в белую полоску.

На скромном обеде в частных покоях Белого дома с членами семьи Буш, британским и американским послами и Фэришами “все от души посмеялись” над неувязкой с трибуной (5). Как свидетельствует Буш, “чувство юмора королевы помогло сгладить неловкость”. Кроме того, шестидесятипятилетняя Елизавета II впервые увидела старшего сына руководителя Штатов, сорокачетырехлетнего Джорджа Буша-младшего, будущего сорок третьего президента, который в то время заведовал бейсбольной командой “Техасские рейнджеры”. “Лукавая искорка в ее взгляде подсказывала, что можно не напрягаться, – вспоминает он. – К моей радости, королева действительно не старалась продемонстрировать превосходство” (6).

Буш-младший сообщил Елизавете II, что его ковбойские сапоги шьются на заказ и обычно на них выбито “Техасские рейнджеры”.

– И на этих тоже? – полюбопытствовала ее величество.

– Нет, мэм, – пошутил молодой Буш. – На этих “Боже, храни королеву!” (7).

– Вы, кажется, в семье белая ворона? – лукаво поинтересовалась развеселившаяся Елизавета II.

– Похоже.

– Ничего, они в любой семье есть, – обнадежила королева.

– А в вашей кто?

– Не отвечайте! – предостерегла первая леди.

Королева послушалась и изящно ушла от ответа.

После обеда президент повел гостью на балкон Трумэна – полюбоваться видом на приливный бассейн и Мемориал Джефферсона. На фасаде Белого дома обновляли краску, сняв двадцать слоев предыдущей до голого светлого камня и досок. На ближайшей колонне виднелась копоть от пожара 1814 года, устроенного в президентском особняке британскими войсками. “Я не удержался и поддел – мол, это ваши тут набедокурили, – вспоминает президент. – Мы заговорили о том, что эти отметины теперь останутся в веках” (8).

Вечером на торжественном обеде на сто тридцать человек президент, не утратив шутливого тона, отметил неутомимость ее величества на прогулке, “когда запыхались даже агенты спецслужб <…> Рад, что мое истерзанное сердце не подверглось испытанию этим марафоном” (9). Своими тостами хозяин вечера и гостья подтвердили англо-американскую дружбу, скрепленную недавно военным союзом. “Неудивительно, что я чувствую себя здесь как дома, – сказала королева. – Для британцев Америка никогда не была чужой” (10). Она выразила признательность Бушу за участие в недавней войне “делом, а не пустыми речами”.

Елизавета II втиснула в три дня пребывания в американской столице восемнадцать мероприятий, включая первое обращение британского монарха к депутатам обеих палат конгресса. Выступление она предварила фразой: “Надеюсь, сегодня меня всем видно” (11), встреченной дружным смехом и бурными аплодисментами. Кроме того, королева посмотрела первый бейсбольный матч высшей лиги между “Балтимор Ориолз” и “Оукленд Атлетикс”. Как прежде в подобных случаях, она подготовилась заранее, прочитав материалы о национальном американском спорте. Поприветствовав жующих жвачку игроков, выстроившихся у скамейки запасных, Елизавета II выслушала вводный курс от Буша, игравшего когда-то за университетскую команду Йеля, и проследовала с ним в ложу владельцев.

Самый забавный момент произошел во время визита в бедные кварталы города, где Елизавете II предстояло познакомиться с Элис Фрейзер, тучной шестидесятисемилетней темнокожей прабабушкой семейства, и посмотреть на недавно отстроенный дом, приобретенный в рамках совместной частно-государственной программы для малоимущих. Фрейзер энергично потрясла протянутую королевой руку, спросила: “Как поживаете?” (12) – и заключила гостью в медвежьи объятия. Елизавета II мужественно улыбалась поверх плеча Фрейзер, стиснутая могучими ручищами. “Американское радушие, – оправдывалась потом Фрейзер. – Не могла сдержаться” (13).

В короткие минуты отдыха Елизавета II и Филипп удалялись в пятикомнатные с двумя ванными апартаменты в Блэр-Хаусе. Завтракали в верхней библиотеке, где на стол подавал их паж, однако большей частью королева оставалась в своей комнате, а Филипп выключал везде лишний свет, ворча: “Не берегут электричество, совсем не берегут” (14). Как-то утром генеральный управляющий Блэр-Хауса Бенедикт Валентайнер, стоя в вестибюле, увидел королеву, спускающуюся на первое в этот день мероприятие. “Она застыла, – вспоминает Валентайнер, – как будто глядя внутрь себя, настраиваясь. Я просто восхитился. Вот как она поддерживает заряд. Никакой пустой болтовни, просто застыть и ждать, погрузиться в себя. Удивительный способ сохранения энергии” (15).

В пятницу Елизавета II с полусотней человек свиты и четырьмя с половиной тоннами багажа (ее чемоданы всегда помечались желтыми ярлыками с надписью “королева”) отправилась на “конкорде” “British Airways” в путешествие по шести городам Соединенных Штатов и трехдневный отдых в Кентукки. Они приземлились в Майами и десять часов ездили по городу, прежде чем пересесть на “Британию” в качестве хозяев торжественного ужина для пятидесяти высокопоставленных лиц, включая Рейганов и Фордов.

Особенно долгожданной была встреча с Рейганами, которые оставались преданными друзьями Елизаветы II и Филиппа. Годом ранее Рональд Рейган, узнав о кончине Бирманки, написал королеве письмо с соболезнованиями. В проникнутом благодарностью ответе на двух страницах Елизавета II рассказала, как еще накануне печального дня, гуляя с собаками, видела двадцативосьмилетнюю кобылу “мирно пасущейся” (16) на виндзорском лугу. На следующее утро Бирманка умерла от остановки сердца, “прожив долгий для лошади век”.

Елизавета II с удовольствием пообщалась на “Британии” с сороковым американским президентом, который порицал обременительные расходы на содержание большого правительственного аппарата. “Если две трети бюджета уходят на чиновников, – сокрушался Рейган, – и только треть на нуждающихся, дело плохо” (17). – “Все демократические страны сейчас на грани банкротства, – с нажимом ответила королева, – поскольку государственная служба располагает к стяжательству”. Слушая, как Рейган возмущается стремлением чиновников тратить, вместо того чтобы сокращать расходы, она согласилась: “Да, определенно <…> Мне кажется, следующему поколению придется очень туго”. Эти неподготовленные, но пророческие замечания, демонстрирующие согласие с политической доктриной Рейгана и Тэтчер, вошли в документальный фильм о королеве, снимаемый командой BBC.

Пройдя на “Британии” через острова Драй-Тортугас в Мексиканском заливе, королевская делегация высадилась на три часа в Тампе, где королева даровала почетный рыцарский титул генералу Норману Шварцкопфу, командовавшему коалиционными войсками в войне в Персидском заливе. Затем был перелет на “конкорде” в Остин и проезд единым махом через весь “Штат одинокой звезды” – ночевка в Остине, два часа в Сан-Антонио, семь часов в Далласе, две ночи и день в Хьюстоне. “Я невероятный человек! – воскликнула королева на торжественном обеде в ее честь в хьюстонском Музее изобразительных искусств. – Вчера я посетила четыре крупных техасских города! Проснулась в одном, заснула в другом, а между ними побывала еще в двух!” (18) В те времена гостей Хьюстона развлекали экскурсией в Центр управления полетами Космического центра Джонсона. Королева вдоволь пообщалась с восхищавшими ее астронавтами (19), любопытствуя, что видно через золотистые лицевые стекла шлемов и почему во время космического полета еда прилипает к тарелке, а не болтается по кораблю.

Филипп в четвертый раз отказался от визита в Кентукки и после утомительного девятидневного протокольного марафона вылетел домой. Когда Елизавета II приземлилась в Лексингтоне, чтобы остаться на выходные, Сара Фэриш встретила ее поцелуем в щеку (20) – демонстрацией дружеской признательности, которую королева редко позволяла себе на публике.

Суматошная, насыщенная событиями поездка оказалась безмятежным отдыхом по сравнению с тем, что ждало Елизавету II в Лондоне. Таблоиды в преддверии десятой годовщины брака Чарльза и Дианы строили теории одну скандальнее другой. Желтая пресса знала и о возвращении Чарльза к Камилле, и о романе Дианы с Джеймсом Хьюиттом. Дальше всех зашел Эндрю Мортон из “The Sun”, расписывая, какое это “унижение для Дианы, что муж предпочитает столько времени проводить с Камиллой, а не с ней” (21). За несколько недель до десятилетия свадьбы 29 июля принцесса начала тайно готовить с Мортоном “книгу откровений”, дав ряд интервью их общему другу доктору Джеймсу Колтхерсту, который выступил посредником, помогая автору и главной героине “остаться в белом”.

Эндрю и Ферги куролесили (22) по-своему, шикуя в новом пятикомнатном доме под названием Саннингхилл-Парк, на который королева потратила около трех с половиной миллионов фунтов. В 1990 году у них родилась вторая дочь, принцесса Евгения. Однако радости материнства меркли перед радостями лондонских ночных клубов, а также дорогим отдыхом в Марокко, Швейцарских Альпах и на юге Франции в отсутствие Эндрю. Особенный интерес таблоидов вызывали отлучки Ферги с тридцатипятилетним техасским миллионером Стивом Уайаттом.

Распущенность младшего поколения королевской семьи побудила редактора “The Sunday Times” Эндрю Нила написать резонансную критическую передовицу (23), эхо которой прокатилось по всем СМИ. К давнему мнению о разбазаривании государственных средств на августейших дармоедов добавилось новое: не пора ли королеве платить налоги со своих баснословных личных доходов?

На самом деле в Букингемском дворце тоже медленно, но верно двигались к тому, чтобы монарх вносил свою лепту. Главным инициатором выступал сорокадевятилетний Роберт Феллоуз, сменивший в 1990 году Уильяма Хеселтайна в должности личного секретаря. “Старый итонец” и бывший офицер Шотландской гвардии, Феллоуз обладал самыми необычными связями среди секретарей королевы. С одной стороны, он был двоюродным братом Ферги и состоял в свойстве с Дианой, а с другой стороны, его отец, майор сэр Уильям “Билли” Феллоуз, двадцать восемь лет прослужил у королевы управляющим Сандрингемом. “Мне еще не доводилось нанимать в секретари человека, которого я когда-то младенцем качала на руках” (24), – прокомментировала это назначение Елизавета II.

Феллоуз доказал свою компетентность и надежность, служа у королевы с 1977 года. Он был кристально честен, склонен к аскетизму (ездил на работу на велосипеде (25) и носил отцовский потрепанный портфель) и безгранично предан ее величеству. Тем неожиданней было видеть у этого сдержанного очкастого интеллигента настолько прогрессивные и радикальные взгляды, что приятели по мужскому клубу на Сент-Джеймс-стрит называли его “отъявленным либералом” (26). Вопрос о налогах Феллоуз со своим заместителем Робином Джанврином обсуждали еще до того, как эту тему начали муссировать в прессе.

Сперва королева высказалась против. Ей претило “выставлять всю кухню монархии напоказ” (27), как прокомментировал один из придворных. Останавливало ее и категорическое убеждение отца, что принцип налоговой неприкосновенности – это один из краеугольных камней монархии. Однако и королева Виктория, и король Эдуард VII платили налоги со своих доходов – лишь при Георге V налогообложение стали постепенно уменьшать, пока не свели на нет.

Исследовав вопрос, старшие советники Елизаветы II пришли к выводу, что уплата налогов не ляжет на монархию непосильным бременем. Докладывая результаты королеве по возвращении в начале 1992 года из Сандрингема в Лондон, Феллоуз готовился к жесткому отпору, однако ее величество согласилась собрать рабочую группу (28) из правительственных и придворных чиновников, которые подготовили бы к рассмотрению подробный план. “Ее не беспокоила сумма налогов как таковая” (29), – вспоминает придворный. Самым убедительным аргументом стало символическое значение этой меры, “способствующей повышению популярности монархии”.

В 1992 году королева собиралась отмечать сорокалетие царствования. Празднование в таких случаях положено торжественное, однако Елизавета II решила в этот раз обойтись без фанфар и помпы – отчасти из-за неурядиц в жизни детей. Когда под Рождество Эндрю и Ферги сообщили, что подумывают о разводе, королева попросила их отложить расставание на полгода. Меньше месяца спустя “Daily Mail” опубликовала фотографии Ферги и Стива Уайатта на отдыхе в Марокко. Разъяренный Эндрю обратился к адвокатам (30), и королева приготовилась к неминуемому.

Пытаясь смягчить негативную огласку и переключить внимание на задачи монархии, Елизавета II позволила BBC в 1991 году снять о себе новый документальный фильм, призванный показать ее в работе. Получившаяся лента под названием “E II R” вышла в эфир в годовщину восшествия на престол, 6 февраля 1992 года. Этот день стал кульминацией худшего года ее царствования и самого бурного десятилетия ее жизни.

В фильме звучали закадровые наблюдения самой королевы – записанные ею уже после окончания съемок. Не интервью как таковое (31), а размышления о себе, сходные с брошенными вскользь ремарками о скачках и Содружестве, попадающимися в предыдущих фильмах. “Большинство людей ходит на работу, потом возвращается с работы домой, а здесь работа и жизнь – это одно целое, они практически неразделимы, – рассуждала Елизавета II. – Приходится прокручивать в мыслях все свои старания, а потом додумывать, что нам в них нравится” (32). Говоря, что привыкла “соблюдать традиции и заведенный порядок”, она добавила с грустью: “Наверное, для молодого поколения именно в этом главная трудность, в регламентированности”. В конце она подчеркнула, что ее работа – “на всю жизнь”, опровергая тем самым распространяемые друзьями принца Уэльского слухи о возможном отречении в годовщину восшествия на престол.

Пресса приняла фильм благосклонно, хваля за то, что королева в нем выведена образцом ответственности, чуткости, скромности и мудрости. Однако даже такое искусно сработанное свидетельство непогрешимости не могло затмить сыплющиеся со всех сторон напоминания о выходках родных королевы, не говоря уже о “динамичной сексуальности принцессы Дианы и дивной вульгарности Ферги” (33), как выразились в одном таблоиде.

Отношения Дианы с прессой вышли на новый и весьма опасный виток: осознав себя центром внимания, принцесса сперва ловила это внимание, затем притягивала, а теперь научилась использовать его как оружие против Чарльза. В феврале во время турне по Индии она мастерски пристыдила супруга, позируя фотографам перед романтичным Тадж-Махалом “в печальном одиночестве”, как написала “Daily Mail”. Весь ее вид говорил о том, что “брак действительно на грани развала” (34), – комментировал биограф Чарльза Джонатан Димблби.

Эндрю и Ферги официально объявили о расставании в марте, бракоразводный процесс Анны и Марка Филлипса завершился 23 апреля, а в мае Ферги выехала из Саннингхилл-Парка. Однако богаче всего на потрясения оказался июнь – праздничный месяц, который при иных обстоятельствах был бы посвящен юбилейным торжествам в честь ее величества.

7 июня (35) “The Sunday Times” опубликовала первые два отрывка из скандальной книги Эндрю Мортона “Диана. Ее истинная история” (“Diana: Her True Story”). Она живописала серьезные эмоциональные проблемы принцессы, однако куда опаснее было изображение Чарльза черствым и неверным мужем (со всеми подробностями о романе с Камиллой) и равнодушным отцом, а остальных членов королевской семьи – высокомерными и холодными. На заданный несколько раз Робертом Феллоузом вопрос об участии в подготовке книги Диана солгала, отрицая всякую причастность. Несмотря на упорные слухи (36) о том, что принцесса все же приложила руку, Феллоуз поверил ей на слово и обратился в Комиссию по жалобам на прессу.

Обман со стороны Дианы раскрылся, когда Феллоуз сопровождал королеву во время государственного визита в Париж несколькими днями позже. Он немедленно подал в отставку в связи с дискредитацией комиссии, но Елизавета II настоятельно попросила его не уходить. Феллоуза, как человека принципиального (37) и не склонного к вероломству, ужаснуло и оскорбило двуличие Дианы. В результате принцесса испортила отношения не только с личным секретарем королевы, но и со своей сестрой Джейн Феллоуз.

Королева продолжила программу парижского визита, в перерывах разбираясь с нападками прессы, о которых ей докладывал сорокавосьмилетний пресс-секретарь Чарльз Энсон. “Я ни разу не видел даже намека на раздражение, – свидетельствует закаленный двумя десятилетиями дипломатической службы чиновник. – Двери открывались, и королева выходила к людям абсолютно невозмутимой” (38). Однако на самом деле ей было нелегко. На совещаниях с Феллоузом (39) и другими советниками она подчеркивала, что, несмотря на предательство Дианы, брак необходимо сохранить, хотя бы ради Уильяма и Гарри, а также во избежание конституционных последствий, которыми чреват развод наследника престола.

Второй отрывок “The Sunday Times” напечатала 14 июня, когда королева уже вернулась в Виндзор, а двумя днями позже, как раз на открытие Аскота, вышла вся книга целиком. Вечером Чарльз и Диана встретились в замке с родителями принца. Разговаривали на повышенных тонах (40), как свидетельствует Диана, обсуждавшая затем эту беседу со своим дворецким Полом Барреллом и соавтором Мортона Колтхерстом. Вероятность разъезда и официального развода рассматривалась, однако, согласно Барреллу, королева и Филипп настоятельно рекомендовали молодой паре не рубить с плеча, “научиться уступать, умерить эгоизм и постараться преодолеть свои трудности ради монархии, собственных детей, страны и народа” (41).

Чарльз с матерью в основном молчали, Диана в слезах жаловалась на мужа и Камиллу, а Филипп кипятился, выражая общесемейное мнение по поводу книги Мортона. Теперь принцесса, впервые с книгой, соврала мужу и его родителям, снова отрицая свое сотрудничество с автором. “Mama огорчалась все больше, – рассказывала Диана Барреллу. – А я всего лишь изливала ей свое отчаяние” (42).

Поскольку процесс переговоров налаживался, королева попросила Диану и Чарльза прийти назавтра снова. Однако Диана не только отказалась приходить, но и, собрав вещи, уехала из Виндзорского замка, вынудив Филиппа написать ей двухстраничное письмо с изложением своего разочарования и советами, как залатать расползающийся по швам брак. За этим письмом последовали еще четыре, написанные с июня по октябрь “в дружеской попытке разрешить ряд семейных проблем” (43), и на каждое был получен пространный ответ от Дианы.

Как глава семьи, Филипп пытался убедить невестку признать вместе с ошибками мужа и собственные ошибки, одновременно хваля ее успехи. Добиваясь компромисса, он подчеркивал то, что Диану с Чарльзом объединяло, и приводил в пример собственный опыт – как ему пришлось отказаться от личной карьеры, когда жена стала королевой. Роль супруги наследника престола, писал он, стараясь смотреть объективно, “заключается не только в том, чтобы завоевывать любовь народа” (44).

И хотя Диана называла письма своего свекра “обидными”, “резкими” и “гневными” (45), личный секретарь Филиппа, бригадный генерал сэр Майлз Хант-Дэвис, позже свидетельствовал под присягой, что “в переписке не было ни единого уничижительного слова” (46). Ответы Дианы начинались с “дорогой Па” (47) и заканчивались “с горячей любовью”. Она писала, что “тронута до глубины души его участием”, благодарила за “искренность” и восхищалась тем, “как мастерски он ищет пути решения этой крайне сложной семейной проблемы”. Когда Филипп написал, что “постарается всеми силами помочь ей и Чарльзу наладить отношения”, оговариваясь тут же, что он “правда, не семейный психолог!”, Диана возразила: “Нет-нет, вы недооцениваете себя как семейного консультанта. Ваше последнее письмо – образец такта и понимания”. Чувствовалась в посланиях Филиппа и рука Елизаветы II, поэтому в одном из ответов Диана приписала: “Огромное спасибо вам обоим”.

В конечном счете советы Филиппа пропали даром, поскольку, согласно подруге, читавшей эти письма, “сердце Дианы оставалось к ним глухо, ведь герцог апеллировал только к долгу, а не к любви” (48).

Осознав всю глубину двуличия Дианы, семья встала на сторону Чарльза. До выхода книги Мортона (49) Чарльз не рассказывал родителям о накопившихся проблемах. “Мне кажется, он долго приходил к осознанию, что вина здесь не столько его, сколько ее, – утверждает Патриция Брейберн. – Королева видела манипуляции Дианы, но в личной жизни трудно понять, где правда. У обоих участников имелся свой взгляд на происходящее, и нужно было как-то эти взгляды примирить” (50). Чарльз радовался неожиданному пониманию со стороны родителей – Филипп даже написал сыну длинное письмо, в котором хвалил за “ангельское терпение” (51).

В стан Чарльза переметнулся даже Эндрю, который ближе всех из братьев наследного принца успел сойтись с Дианой. Анна и прежде относилась к невестке прохладно, Эдвард тоже предпочитал держать ее на расстоянии. Из всей семьи Диана сроднилась лишь с принцессой Маргарет – на почве любви к балету и схожего чувства юмора. Маргарет сочувствовала незащищенности Дианы, а Диана вместе с ней печалилась о неудачах, преследующих старшую принцессу в личной жизни. Однако книгу Мортона Маргарет восприняла как выпад против сестры, поэтому все ее сочувствие к Диане мигом улетучилось.

Королева делилась переживаниями только с близкими, пытаясь, как выразился один из родственников, “сохранять лицо” (52). Обедая с Джоном и Патрицией Брейберн, она сказала сокрушенно: “Представляете, каково это – сразу две такие невестки?” (53) “Это обескураживало, – вспоминает Патриция Брейберн. – Просто непонятно, как вести себя, когда начинается подобная неразбериха. Хочешь помочь, но как?”

Джордж Кэри, уже год состоявший в сане архиепископа Кентерберийского, черпал информацию у двух фрейлин – Сьюзан Хасси и Риченды Элтон, жены 2-го барона Элтона. “Если мне нужно было разобраться, я обращался к ним, – говорит он. – По настроению королевы трудно что-то уловить, оно неизменно ровное. Поэтому я спрашивал: “Что ее тревожит?” – и мне рассказывали” (54).

Архиепископ склонялся к мнению, что разлад между Дианой и Чарльзом уже слишком глубок и повлиять на них не сможет никто. “Они чересчур разные по характеру, – утверждал Кэри. – Королева это понимала. Ей оставалось лишь поддерживать их и молиться” (55). Беспокоила Елизавету II и вероятность женитьбы Чарльза на Камилле. “Был у нас один очень откровенный разговор с ее величеством о разводе, – свидетельствует Кэри. – “История повторяется”, – произнесла она с сокрушенным вздохом, и я понял, что она имеет в виду герцога и герцогиню Виндзорских. Она боялась, что Чарльз бросит все и уйдет от Дианы с целью построить новую семью. Момент был тревожный, и для меня главным было успокоить ее величество”.

Королеве очень повезло в эти сложные времена с премьер-министром, являвшим собой образец спокойствия. Джон Мейджор часто опирался на ее взвешенное компетентное мнение и, в свою очередь, помогал королеве разбираться в запутанных семейных делах. Аудиенции по вторникам “превратились в сеансы взаимовыручки и поддержки” (56), – писал королевский биограф Уильям Шокросс. – Мейджор знал, как убивают Елизавету II скандалы”. “Люди представления не имеют, насколько она сильная, – отзывался Мейджор много лет спустя. – Мне кажется, своей тогдашней выдержкой она уберегла монархию от множества бед” (57).

В июле премьер-министр довел до сведения Джорджа Кэри, что Чарльз и Диана, скорее всего, разойдутся осенью, и все идет к официальному разводу. Мейджор попросил архиепископа поучаствовать “в подготовительной работе по конституционным вопросам” (58) вместе с лордом-канцлером Маккеем Клашферном, секретарем кабинета Робином Батлером и министром иностранных дел Дугласом Хердом. Вдобавок Кэри встречался отдельно с Дианой и Чарльзом. “Мой долг священника состоял в том, чтобы помочь им разойтись достойно и мирно” (59), – писал он. В ходе этих встреч он “с прискорбием отмечал, что Чарльз в своем браке скорее жертва, а не грешник. В психологическом складе Дианы имелась черта, не позволявшая ей пойти на уступки”.

Не удалось укрыться от семейных неурядиц и во время отпуска в Балморале, где сыр-бор разгорелся из-за Ферги, прибывшей по приглашению Эндрю. В четверг 20 августа (60) “Daily Mirror” опубликовала сенсационную подборку под заголовком “Незаконные поцелуи Ферги”. Дальше шли десять страниц фотографий, на которых тридцатидвухлетняя герцогиня Йоркская нежилась с голой грудью на пляже Французской Ривьеры с двумя дочерями и своим “финансовым консультантом”, тридцатисемилетним американцем Джоном Брайаном. На одном из кадров Брайан целовал пальцы ног Ферги, а на другом обнимал ее на глазах двухлетней Евгении.

Унизительное зрелище открылось взору королевской семьи, гостей и придворных за завтраком. “Овсянка давно остыла, – пишет Ферги в своих мемуарах. – Взрослые, разинув рты и округлив изумленно глаза, шелестели страницами “Daily Mirror” и остальных таблоидов (61) <…> Меня пропесочили по полной. Недостойная. Непригодная. Позор страны” (62). Ферги немедленно принесла извинения королеве, которая “негодовала” (63) по поводу вопиющей неосмотрительности невестки. “Вдвойне обидно было сознавать, что гнев ее справедлив”, – вспоминает Ферги. Выдержав три дня под ледяными взглядами родителей мужа, опозоренная герцогиня вернулась в Лондон. В Балморале она не показывалась с тех пор шестнадцать лет.

Филипп так и не простил Ферги ее выходки. “Я не вижусь с ней, поскольку не считаю нужным” (64), – объяснял он биографу Джайлзу Брандрету. Однако ее величество, как обычно склонная к всепрощению, не держала зла на невестку. Она даже договорилась, чтобы Ферги разрешили поселиться в особняке Вуд-Фарм на время рождественских каникул в Сандрингеме, чтобы ее дочери могли праздновать вместе с остальной семьей. “Королева любила свою невестку, несмотря на все ее частые оплошности, – говорит один из старших советников. – Ферги обезоруживала своей бесхитростной простотой и вся была как на ладони” (65). Совсем другое дело Диана – коварная и скрытная, – которую не так легко оказывалось простить.

Через четыре дня после подборки “Mirror” (66) конкурирующая “The Sun” взорвала новую бомбу под названием “Моя жизнь – сплошная мука”. В статье пространно цитировался записанный тайком телефонный разговор между Дианой и ее близким другом, тридцатитрехлетним Джеймсом Гилби, который тоже участвовал в подготовке книги Мортона. Запись сделали еще в конце декабря 1989 года, когда Диана гостила в Сандрингеме. В беседе хватало сексуального подтекста и ласковых словечек (Гилби все время называл Диану “плюшечкой”, а она его – “мой дорогой”). С изобретательностью двурушницы она придумывала прикрытия для тайных свиданий с ним. Но противнее всего были резкие выражения, в которых она отзывалась о Чарльзе и его родне. “Вот дерьмо! И это после всего, что я сделала для этой долбаной семейки!”

Двор отказался от комментариев – королева пыталась сохранить душевное равновесие. Маргарет, уехавшая отдыхать в Италию, прислала сестре письмо со словами поддержки, выражая надежду, что шотландское высокогорье послужит хорошим лекарством (67).

Диана, в отличие от Ферги, не сбежала из Балморала. Вместо этого она, по словам ее личного секретаря Патрика Джефсона, “попеременно впадала в отчаяние, вставала в позу и жалела себя” (68), объявив, что не будет сопровождать Чарльза в ноябрьском официальном визите в Корею. Королеве снова пришлось вмешаться (69), на этот раз с участием Филиппа, и убедить принцессу все же поехать, хотя даже видимость хороших отношений была уже ни к чему. Вернувшись осенью в Лондон, и Чарльз, и Диана принялись консультироваться с адвокатами, однако ни один не решался сделать трудный шаг к официальному разводу.

Сенсационные разоблачения вызвали новую волну ажиотажа по поводу налогового иммунитета королевы. В начале сентября от правительства (70) начали поступать намеки, что пора бы изменить существующий порядок. Осенью рабочая группа почти закончила исследование, оставалось довести до ума некоторые подробности в окончательном варианте. Дэвид Эрли собирался представить его королеве во время приезда с женой в Сандрингем на охоту в выходные в начале января. Этот подход нередко выручал его в трудных случаях, поскольку позволял поговорить с Елизаветой II в непринужденной обстановке, “не спеша, подобраться окольными путями, держа Филиппа на подхвате” (71), – поясняет старший советник. Как только ее величество даст добро, рассуждали чиновники, весной 1993 года можно будет сделать официальное объявление.

Однако в пятницу 20 ноября, в сорок пятую годовщину свадьбы Елизаветы II и Филиппа, судьба распорядилась по-своему. Королева собиралась на предполуденную аудиенцию (72), когда из Виндзора позвонил Эндрю с сообщением, что замок горит. В ряде покоев меняли проводку, от лампы загорелась штора в домовой часовне, а оттуда огонь стремительно перекинулся из Честерской башни в Брансуикскую. Сильно пострадали девять парадных покоев – в том числе зал Святого Георгия, Парадная столовая, Алая гостиная, Зеленая гостиная, Большой приемный зал и Восьмиугольная столовая, – досталось и сотне с лишним других помещений. К счастью, из-за ведущихся реставрационных работ многие произведения искусства из наиболее пострадавших залов были убраны и избежали огня. Оставшиеся картины, мебель и другие ценности принялись спасать десятки добровольцев, к которым присоединился и принц Эндрю, а также дворцовые кавалеристы и виндзорский настоятель.

В три часа дня прибыла королева. “Такой убитой я ее видел впервые” (73), – утверждает один из старших советников. Виндзор был для нее настоящим домом, и пожар воспринимался как безжалостная кара за прегрешения родни. В дождевике, зюйдвестке и резиновых сапогах, засунув руки в карманы, Елизавета II стояла посреди двора, потерянно глядя на бушующее пламя, пожирающее крышу парадных покоев. Этот кадр передавал ее крайнее одиночество гораздо выразительнее, чем любой портрет кисти Аннигони.

Простояв под серой моросью около часа, она отправилась на частную половину помогать служащим выносить ценные вещи, на случай если огонь распространится дальше. Когда пожарным удалось укротить пламя, королева вместе с принцем Эндрю принялись оценивать ущерб.

Филипп, уехавший на конференцию в Аргентину, долго утешал Елизавету II по телефону. Королева-мать пригласила дочь на выходные к себе в Ройял-Лодж, чтобы без помех отвести душу в разговоре. “Только благодаря тебе я не сошла с ума в этот жуткий день” (74), – писала матери королева неделю спустя.

Министр культуры Питер Брук заявил, что расходы по восстановлению замка в размере от двадцати до сорока миллионов фунтов возьмет на себя правительство, что совершенно оправданно, поскольку королевские резиденции не подлежат коммерческому страхованию. Кроме того, содержание и ремонт Виндзорского замка – включая и тот, что предшествовал пожару, – всегда финансировались правительством. Однако неожиданно для королевы и Джона Мейджора “Daily Mail” развернула массовую кампанию протеста, подогреваемую накопившейся неприязнью к младшему августейшему поколению. Ввиду экономического спада газета требовала, чтобы Елизавета II восстанавливала замок на свои средства и, кроме того, начала платить налоги.

Придворные чиновники в срочном порядке, нарушив весь свой график, добились от королевы одобрения налогового плана. Начиная с 1993 года Елизавете II и принцу Чарльзу предстояло добровольно выплачивать налоги с личных доходов от герцогства Ланкастерского и герцогства Корнуолльского соответственно. Кроме того, королева обязалась возмещать правительству из личных средств девятьсот тысяч фунтов в год, перечисляемых по цивильному листу Эндрю, Анне, Эдварду и Маргарет на официальные нужды. Чтобы добыть финансы на восстановление Виндзорского замка, Елизавета II согласилась за входную плату открыть для посетителей парадные покои Букингемского дворца.

Инициатива исходила от Майкла Пита при активной поддержке Дэвида Эрли, и обсуждение длилось не один месяц. Сперва королева, по словам одного из придворных, опасалась, что “монархия слишком резко лишится своей завесы загадочности. Приглашение во дворец прежде считалось особой привилегией, побывать внутри доводилось не каждому. Не обесценят ли эту привилегию экскурсии?” (75) С другой стороны, “она понимала, что тем самым монархия станет ближе к народу, а кроме того, люди увидят шедевры королевской сокровищницы, которая в конечном счете представляет собой народное достояние, – рассказывает другой старший советник. – Необходимость сознавали все, однако ее величество не знала, как организовать посещения, чтобы не мешать дворцовым службам и охране” (76). Принц Уэльский поддерживал инициативу, а вот королева-мать, не жалующая любые перемены, категорически выступала против, как и в 1977 году (77), когда Елизавета II открыла для посещений Сандрингем.

В конце концов было принято компромиссное решение – пускать публику во дворец во время отъезда ее величества в Балморал. Королева-мать смирилась с нововведениями, хотя и убеждала Вудро Уайатта, что дочь “пошла на поводу у Мейджора” (78) в вопросе о налогах, поскольку Маргарет Тэтчер “такого бы никогда не предложила и не допустила”. На самом деле Мейджор поначалу тоже не поддерживал эту идею и возмущался поднятой в прессе шумихой вокруг финансирования ремонта Виндзора, называя ее “не свойственной британскому духу подлостью и жалким интриганством” (79).

Тем не менее открытие дворца для широких масс “числится среди ключевых перемен, которыми ознаменовалось царствование королевы” (80), – утверждает один из старших советников. Кроме того, оно оказалось золотым дном, обеспечив три четверти из тридцати семи миллионов фунтов, ушедших на восстановление замка (остальную долю покрыли за счет экономии на всех остальных резиденциях), а также дальнейшие расходы на содержание.

Через четыре дня после пожара Елизавета II прибыла в лондонскую ратушу на торжественный обед, устроенный лорд-мэром в честь ее сорокалетия на престоле. Королеву мучила простуда (81) с температурой под тридцать восемь, в горле першило от дыма, которого она наглоталась на пожаре. В темно-зеленом платье и шляпке в тон с завернутыми полями она выглядела осунувшейся, голос ее звучал хрипло и слабо. Речь сочинял Роберт Феллоуз, однако в ней отчетливо чувствовались переживания королевы. “Вряд ли мне будет приятно вспоминать 1992 год, – произнесла она. – Это поистине Annus Horribilis, как выразились сочувствующие” (82).

Она мягко упрекнула “некоторых современных обозревателей”, подчеркнув, что историческая перспектива учит “умеренности и состраданию – даже мудрости, – которой порой очень не хватает тем, кто горазд на сиюминутные суждения о событиях великих и малых”. Королева признала необходимость критики, отмечая, что “ни один институт <…> не в силах избежать пристального внимания со стороны своих сторонников и помощников, не говоря уже о противниках” – мелкий, но явный камешек в огород республиканцев. “Критика достигнет цели, даже если будет чуточку мягче, добрее и сочувственнее, – добавила Елизавета II. – Кроме того, критика может и должна служить стимулом к переменам”.

Сановники аплодировали стоя. Даже “Daily Mail” положительно охарактеризовала эту “вдумчивую и многогранную речь” (83) как свидетельство готовности королевы к необходимым реформам в жизни монархии. Annus Horribilis вошло в число крылатых выражений эпохи Елизаветы II, хотя его автор, бывший помощник личного секретаря сэр Эдвард Форд, признавал, что более точным латинским эквивалентом был бы annus horrendus – “ужасный год”, тогда как horribilis означает “пугающий” (84). Однако во многих отношениях слово horribilis подходило куда лучше.

Произнося речь в ратуше, королева готовилась к новой порции печальных новостей – на этот раз о Чарльзе и Диане. Во время поездки в Корею Диану “терзали отчаяние, тошнота и слезы” (85). На мероприятиях она ходила как сомнамбула, со скучающим или измученным видом, Чарльзу тоже было сильно не по себе. Таблоиды, цепляясь к видимым признакам напряжения, называли принца и его жену “нытиками” (86).

Вскоре после возвращения в Англию Диана перешла все границы, в последнюю минуту сообщив Чарльзу, что ее с детьми не будет на ежегодной охоте в Сандрингеме. Чарльзу “не оставалось ничего другого, кроме как расстаться” (87). Через день после произнесенной матерью речи об annus horribilis он встретился с Дианой в Кенсингтонском дворце и объявил о своем решении.

В среду 9 декабря Джон Мейджор выступил перед палатой общин с заявлением, что наследник престола расходится с женой. “Развода не предполагается, конституционные роли останутся прежними, – поспешил добавить он. – Очередность престолонаследия не меняется <…> принцессу Уэльскую вполне можно будет короновать, когда придет время” (88). Доводы Мейджора звучали малоубедительно, поскольку возможная коронация пылающих ненавистью, но по-прежнему состоящих в браке супругов ничего хорошего для монархии не предвещала. “Оглядываясь назад, мы понимаем, что так говорить не следовало, – утверждает секретарь кабинета Робин Батлер. – Но тогда это была попытка смягчить удар, показать, что Диану не бросают на произвол судьбы” (89).

Проблеском света в этой черной полосе стала следующая суббота. В этот холодный и мрачный день принцесса Анна обвенчалась с коммандером Тимоти Лоренсом в балморалской церкви Крейти. Анна настаивала на церковном браке, однако развод не позволял ей повторно венчаться в англиканской церкви, поэтому на помощь пришла более мягкая шотландская. Приготовления велись в такой спешке (90), что королеве-матери пришлось на целый день бросить в Ройял-Лодже своих гостей, приглашенных на выходные.

Сорокадвухлетняя невеста и тридцатисемилетний жених обменялись клятвами на камерной получасовой церемонии в присутствии тридцати свидетелей, среди которых были двое детей, трое братьев и тетя Анны, а также родители и бабушка. Лоренс красовался в морской форме, Анна – в белом костюме с юбкой до колена. Вместо фаты прическу украшал букетик белых цветов. Единственной “подружкой” невесты была ее одиннадцатилетняя дочь Зара. Поскольку Балморал стоял заколоченный на зиму, короткий прием после церемонии венчания устроили в Крейгован-Лодже. Скромностью эта свадьба не шла ни в какое сравнение с пышными торжествами первого бракосочетания Анны двумя десятилетиями раньше.

В своем рождественском обращении королева снова затронула “черную полосу” – прежде всего чтобы поблагодарить за “молитвы, понимание и сочувствие” (91), послужившие ей и семье “поддержкой и утешением”. Не склонная долго жаловаться на судьбу, королева постаралась сделать свои невзгоды фоном, на котором лучше видны старания тех, кто вопреки обстоятельствам трудится на благо других. Так, она отметила полковника авиации Леонарда Чешира, бывшего пилота ВВС, ставшего защитником инвалидов. Героизмом и “презрением к опасности” во время Второй мировой он завоевал Крест Виктории, а в 1981 году королева наградила его орденом “За заслуги”.

В 1992 году она виделась с Чеширом на встрече кавалеров ордена – незадолго до его гибели от “продолжительной смертельной болезни”. Эта встреча “отодвинула на задний план мои собственные горести, – сказала королева. – Он ни словом не обмолвился о недомогании, говорил лишь о своих надеждах и планах помощи ближним”. Он “воплотил в жизнь христианские заповеди” и своим “ярким примером” “поселил в нас веру в возможность помощи другим”. Вдохновленная Чеширом, Елизавета II снова поклялась “и впредь верно служить народу”. Как всегда стойкая, она готовилась оставить “ужасный год” в прошлом и “с надеждой смотрела в 1993-й” (92).

...

Не зная, как отреагируют люди, королева не смогла скрыть тревоги. Когда они с Филиппом подошли к груде цветов, толпа начала хлопать.

Королева и принц Филипп неожиданно для собравшихся у Букингемского дворца шагают среди моря цветов, возложенных в память о принцессе Уэльской Диане. Сентябрь 1997 года. Camera Press London

Глава семнадцатая Трагедия и традиции

В середине января новая лавина скандальных заголовков моментально погребла под собой все надежды королевы на достойный грядущий год. И “Daily Mirror”, и “The Sun” выпустили компрометирующие записи телефонного разговора между Чарльзом и Камиллой, тайно записанного при загадочных обстоятельствах в декабре 1989 года, почти одновременно со злополучной Дианиной “плюшечкой”. На протяжении почти всей беседы Камилла пыталась подбодрить Чарльза (“Ну ты же умный, ты же у нас мозг!” (1) Однако публику больше интересовала сексуальная составляющая – особенно желание Чарльза перевоплотиться в тампон, чтобы “жить у тебя между ног”. Дворец снова отказался от комментариев, однако подлинность записей не вызывала сомнений, подтверждая обвинения в неверности Чарльза. Согласно опросу, опубликованному в таблоиде “Today” (2), 68% считали репутацию Чарльза испорченной, а 48% предпочли бы видеть следующим королем десятилетнего принца Уильяма.

В феврале королеве удалось немного отвлечься от скандала, когда Дэвид Эрли устроил пресс-конференцию с целью “объяснить СМИ, зачем ее величество решила платить налоги и как это будет организовано” (3). Старшие советники Елизаветы II официально не высказывались, руководствуясь принципом, что “придворных не должно быть ни видно, ни слышно” (4). Однако лорд-гофмейстер, по замыслу королевы, должен был выступить, демонстрируя готовность ее величества идти в ногу со временем и открыто отвечая от ее имени на все вопросы.

Эрли намеренно выбрал местом проведения брифинга исторический зал королевы Анны в Сент-Джеймсcком дворце с огромными портретами королей – прозрачно намекая на то, что выступает от лица многовековой истории. Он подробно разъяснил, как будут платиться налоги с личных доходов Елизаветы II, а также прироста капитала после различных вычетов, включая ассигнования принцу Филиппу и королеве-матери на официальные расходы. Пресса, прицепившись к самому главному исключению, допытывалась, почему такие активы, как Сандрингем, Балморал и герцогство Ланкастерское, освобождаются от налога на наследство при передаче преемнику.

“Разве она не такая, как мы?” – спросил один из репортеров. “Нет, не такая!” (5) – ответил Эрли и объяснил, что суверену необходимы личные источники доходов, которые нельзя разбазаривать при наследовании. После презентации Эрли ропот по поводу королевских финансов поутих – однако вопросы о размерах состояния Елизаветы II и уровне расходов на предметы роскоши вроде “Британии” остались.

В том же году после отъезда королевы в Балморал скончалась в своих покоях (6) в Букингемском дворце ее восьмидесятидевятилетняя бывшая няня и камеристка Бобо Макдональд. Она уже давно числилась на пенсии, но оставалась близка к Елизавете II, которая наняла двух сиделок (7) для круглосуточного ухода за слабеющей здоровьем Бобо. Ее величество прибыла из Шотландии (8) в Лондон на церемонию прощания, устроенную в королевской часовне Сент-Джеймсcкого дворца. Почтить память Бобо пришли и другие члены августейшей семьи, а также слуги – включая сестру покойной, Руби, тоже долго прослужившую при дворе. Бобо пестовала свою “барышню” шестьдесят семь лет, однако ее уход Елизавета II приняла с обычной сдержанностью.

Скандалы вокруг королевских детей в 1993 году прекратились, хотя Диана по-прежнему доставляла немало головной боли. С одной стороны, она вовсю занималась благотворительностью, активно помогая хосписам и умственно отсталым детям, борьбе с алкоголизмом и наркоманией, тяжелыми заболеваниями вроде СПИДа. А с другой – не забывала докладывать о своих перемещениях Ричарду Кею, аккредитованному при дворе корреспонденту “Daily Mail”, стремясь перетянуть внимание на себя и затмить Чарльза с остальной родней. Параллельно она работала с Мортоном над новой книгой.

Роман со своим бывшим берейтором Джеймсом Хьюиттом она завершила в 1991 году, когда за него слишком рьяно взялись журналисты. “Она просто перестала звонить и отвечать на мои звонки” (9), – свидетельствовал Хьюитт годы спустя. После она закрутила с женатым арт-дилером по имени Оливер Хор. Роман был бурным (10), принцесса буквально сходила с ума, досаждая домашним Хора анонимными телефонными звонками, из-за которых им пришлось обращаться в полицию. К концу 1993 года о тайном романе пронюхала пресса и начала публиковать подтверждения.

Примерно тогда же Диана с надрывом объявила, что удаляется от общественной жизни, ей нужны “свобода и время” (11), чтобы разобраться в себе и заняться сыновьями, она не в силах больше терпеть “назойливое внимание” прессы. Королева и принц Филипп советовали ей (12), если уж она решила отказаться от протокольных обязанностей и благотворительности, сделать это потихоньку, без лишнего шума. Принцесса не послушалась и устроила мелодраму, однако ее все равно пригласили на Рождество в Сандрингем вместе с остальными. Десант папарацци, прибывших снимать подъезжающую Диану, в этой накаленной обстановке (13) только рассердил королеву.

Несколько недель спустя, когда Елизавета II каталась в Сандрингеме верхом, ее конь оступился и упал. Падая, королева успела оттолкнуться, однако конь все равно придавил ее, серьезно повредив связку на левом запястье. Ехала она в тот день на Сентенниале, том самом жеребце, которого двенадцать лет назад седлали для Рональда Рейгана. Бывший президент прислал сочувственное письмо, на которое королева ответила подробным описанием случившегося, сетуя на закованную в гипс руку. “Я позволила себе отвлечься!” (14) – казнилась Елизавета II.

С рукой в гипсе она отправилась в трехнедельный тур по шести карибским странам с заходом на Бермуды в феврале – марте. Этот регион ей всегда особенно нравился. “Ей не важен цвет кожи, – утверждает давний корреспондент BBC Уэсли Керр, коренной ямаец, выросший в приемной семье в Британии. – Ямайка – четвертая по величине из ее земель, и, называя себя королевой Ямайки, она не кривит душой. На Карибах все друг другу братья” (15).

Королева знала, что у Керра на Ямайке обширная родня с девятнадцатью братьями и сестрами по отцу. “Виделись с отцом, мистер Керр? А меня он видел?” (16) – поинтересовалась она во время одной из встреч. На другой день Керр поражался ее выдержке во время прогулки по Кингстону. “На нее налетела стайка женщин и стала хватать за руки, приговаривая: “Как мы рады!” – вспоминает Керр. – Она и бровью не повела, хотя охране пришлось ее чуть ли не отбивать. Она не делала из себя фарфоровую куклу, поэтому на прикосновения не обижалась”.

Три месяца спустя – 6 июня 1994 года – она вместе со страной отмечала пятидесятую годовщину высадки союзных войск в Нормандии. Кроме того, она впервые достаточно долго общалась с сорок вторым американским президентом Биллом Клинтоном и его супругой Хиллари. Накануне празднования на нормандском побережье Елизавета II и Филипп устроили банкет в Портсмуте и пригласили Клинтонов с ночевкой на “Британию”.

Сорокасемилетнего президента, сидевшего на банкете рядом с шестидесятивосьмилетней королевой, покорила “хитроумная манера обсуждать злободневные вопросы, выведывая исподволь мое мнение, но не выпячивая свои политические пристрастия <…> Если бы судьба распорядилась по-другому, ее величество могла бы стать блестящим политиком или дипломатом. Впрочем, ей и так приходилось совмещать обе ипостаси, но только негласно” (17). Хиллари, усаженная между принцем Филиппом и Джоном Мейджором, смотрела, как королева “кивает и смеется, слушая Билла” (18). На следующий день на морском берегу в Арроманше Елизавета II “светилась от радости, глядя на марширующих ветеранов – своих сверстников, – писал Уильям Шокросс. – Дрогнувшим против обыкновения голосом она обменивалась словами признательности с ветеранами. Ее наследник, принц Чарльз, стоявший там же, был растроган не меньше” (19).

Гармония взаимопонимания между матерью и сыном разрушилась в том же месяце – когда Чарльз потряс родителей выступлением в телеинтервью с журналистом Джонатаном Димблби. Принц уже два года работал с Димблби над телепередачей и сопутствующей биографией, призванными привлечь внимание к его благотворительной деятельности в преддверии двадцать пятой годовщины провозглашения принцем Уэльским. Не менее важно для Чарльза было обелить себя и восстановить испорченную Дианой в книге Мортона и в прессе репутацию.

Родителям Чарльз обрисовал суть проекта в общих чертах, когда подготовка уже шла полным ходом, и они посоветовали не особенно откровенничать в обсуждении личных вопросов. Однако принц рассудил иначе. Вышедший 29 июня 1994 года двух с половиной часовой документальный фильм охватывал широкий спектр самых разных злободневных тем, но все они меркли (20) перед коротким эпизодом, посвященным “голословному обвинению” Чарльза в “систематических изменах” Диане “с самого начала” семейной жизни. Чарльз клялся, что “хранил верность” жене до тех пор, “пока брак не развалился окончательно, несмотря на обоюдные попытки помириться”. Камиллу он упоминал лишь как “давнего друга”, однако его связь с ней не вызывала сомнений, как и возобновление романа спустя пять лет после женитьбы на Диане.

Чарльз искренне надеялся этими подробными разъяснениями “развеять миф, будто он с самого начала не собирался становиться примерным семьянином” (21). Общественного сочувствия он все-таки добился – страданиями и готовностью признать свои ошибки. Тем не менее публичным признанием в измене Чарльз бросил тень и на Елизавету II, нарушив заодно ее кодекс конфиденциальности. Кроме того, он начал новый виток пикировки с Дианой, которая в отместку стала готовить очередное выступление на телевидении.

Два месяца спустя королеву ждал еще один удар – Чарльз, как выяснилось, передал Димблби свои дневники, письма и официальные документы. Обеспокоенный Джон Мейджор (22) сообщил Вудро Уайатту, что готов воспользоваться Законом о государственной тайне, чтобы не допустить появления выдержек из этих министерских бумаг в прессе. Просьбу матери вернуть конфиденциальные документы Чарльз исполнил, однако отношения между Елизаветой II и сыном настолько испортились, что вместо Балморала той осенью принц гостил у королевы-матери в Беркхолле.

В середине октября, когда Елизавета II отправилась в Россию с историческим четырехдневным визитом (первым для британских монархов со времен прадеда королевы, который в 1908 году встречался с царем Николаем II на яхте в российских водах), в “The Sunday Times” появился отрывок из книги Димблби. Этот опус объемом в шестьсот двадцать страниц еще глубже вбил клин между Чарльзом и родителями. Королева, если верить этой биографии, обрекла сына на несчастное детство, не участвуя в его воспитании, а отец выглядел бездушным деспотом. Елизавету II и Филиппа эти образы, по свидетельству друзей, уязвили до глубины души. Королева воздержалась от комментариев, однако оба брата и сестра Чарльза высказали свое возмущение ему в лицо. Королева-мать на вопрос о возможной подоплеке всплеснула руками и воскликнула с презрением: “Все этот Джонатан Димблби!” (23)

Пока пресса мусолила откровения Димблби, королева продолжала знакомиться с Москвой и Санкт-Петербургом, всколыхнув в памяти темные страницы истории. Царствующая династия Российской империи состояла в близком родстве с британскими королями. В 1918 году дед Елизаветы II подписал смертный приговор царской семье, расстрелянной впоследствии большевиками, отказавшись предоставить политическое убежище в Британии своему двоюродному брату Николаю II. Как ни парадоксально, КПСС (24) всегда относилась к британской королевской семье с уважением, но Елизавете II совесть не позволяла наведаться в Россию до падения Советского Союза в 1991 году.

В 1994 году русские приняли ее радушно. “Монархия несокрушима, – писали “Известия”. – Что бы ни происходило в стране, британцы знают, что есть институт, который переживет любые потрясения” (25). Первый президент демократической России Борис Ельцин, очарованный королевой не меньше, чем когда-то Хрущев, рассказывал ей, как тяжело развивать демократию после долгих лет тоталитарного гнета. Ответной откровенности ему, впрочем, добиться не удалось – при попытке выведать ее мнение (26) по этому вопросу королева направила собеседника к своему министру иностранных дел, Дугласу Херду.

На балете “Жизель” в Большом театре Елизавету II, ослепившую всех блеском бриллиантов и сапфиров в диадеме, колье и браслете, встретили десятиминутной овацией. “Кажется, с драгоценностями вышел перебор” (27), – высказала она позже свои опасения придворному ювелиру Дэвиду Томасу. “Нет-нет, мэм, всем понравилось”, – заверил ее Томас, считавший необходимым “держать марку”. По мнению Дугласа Херда, “королева пробудила ностальгические чувства” у русских, “заново открывающих собственное прошлое” (28).

По возвращении домой Елизавету II поджидала очередная встряска: Мартин Чартерис неожиданно разоткровенничался о скандалах в королевской семье в интервью журналу “The Spectator”. Как он признался позже, ему заморочила голову хорошенькая журналистка, убедив, что разговор не записывается, – “очень самонадеянно с моей стороны” (29). Чартерис высказал вслух то, о чем в королевском окружении лишь шептались: герцогиня Йоркская Сара Фергюсон – “невыносимо вульгарная”, Чарльз с Дианой “явно разведутся”, но это лишь “прояснит обстановку” и не помешает Чарльзу короноваться, когда придет время (30).

Кроме того, отставной придворный объективно отозвался о королеве, назвав ее “гораздо большей реалисткой, чем кажется”. По его словам, она намеревалась “переждать бурю”, понимая, что у монархии бывают черные полосы. Королева-мать, которую Уайатт несколько месяцев спустя попросил высказать свое мнение, заверила его, что ни она, ни остальные члены семьи ни в коей мере не держат зла на Чартериса. “Обычно у него хватает мудрости” (31), – сказала она.

В марте 1995 года Елизавета II испытала “один из самых волнующих моментов в жизни” (32), впервые почти за полвека вновь ступив на южноафриканскую землю. Принимающий ее с государственным визитом Нельсон Мандела называл гостью просто Елизаветой. (Из всех государственных руководителей только он и президент Замбии Кеннет Каунда (33) могли звать ее по имени.) С Манделой королева познакомилась в 1991 году на конференции глав Содружества в Зимбабве. ЮАР тогда еще не вернулась в Содружество, Мандела как лидер АНК выступал лишь наблюдателем и, не обладая статусом главы государства, не был приглашен на традиционный банкет к королеве. Однако Роберт Феллоуз подсказал ее величеству сделать исключение. “Конечно, давайте пригласим” (34), – тотчас поддержала Елизавета II. Тогда это было чревато осложнениями, поскольку всего четыре года назад Маргарет Тэтчер клеймила Манделу как террориста.

В апреле 1994 года его избрали президентом ЮАР на первых демократических выборах без расовых ограничений. Вскоре после этого Содружество приняло бывшего изгоя в свое лоно, и в июле королева присутствовала на посвященной этому событию службе в Вестминстерском аббатстве. Состоявшийся спустя восемь месяцев визит Елизаветы II в ЮАР вызвал большое воодушевление, особенно в черных кварталах, где люди выходили с плакатами: “Спасибо, что вернулись!” “Обе стороны получили огромный эмоциональный заряд” (35), – утверждает Дуглас Херд.

Гораздо меньше Елизавета II могла ручаться за доброжелательное отношение британских подданных. Все внимание по-прежнему перетягивала на себя Диана – новостями о телефонном преследовании Оливера Хора; книгой, подробно описывающей роман с Джеймсом Хьюиттом, которого желтая пресса окрестила “крысой”; продолжением опуса Эндрю Мортона, содержащего шокирующие подробности самоистязания Дианы, а также сенсационными заявлениями о намерении вернуться к благотворительной деятельности (36) – спустя менее года после истерического ухода с этого поприща.

В преддверии 8 мая 1995-го – пятидесятой годовщины окончания Второй мировой войны в Европе – королеву одолевали несвойственные ей сомнения. “Ее беспокоило, что рушится репутация монархии в глазах народа, – вспоминает Роберт Солсбери, лидер партии тори в палате лордов, отвечающий за организацию празднования. – Я хотел собрать у Букингемского дворца такую же толпу, как в 1945 году. Но королева, из опасений, что никто не придет, предлагала провести церемонию на Конногвардейском плацу, где помещается меньше народа. Я пообещал, что обеспечу достаточное количество и у дворца, но нервничал ужасно: если просчитаюсь, выставлю себя полным идиотом” (37).

Толпа собралась даже больше, чем в День Победы. Глядя на людское море с балкона вместе с сестрой и девяносточетырехлетней матерью (в том же составе, только еще с королем Георгом VI, они стояли на этом балконе пятьдесят лет назад), Елизавета II сохраняла каменное выражение лица, скрывая бушующие внутри эмоции. “Глаза королевы блестели от слез, – говорит одна из фрейлин. – Но она категорически не хотела, чтобы кто-то их увидел. Вернувшись в зал, она поспешно схватила и выпила залпом большой бокал джина с тоником” (38).

Как часто случалось в те годы, положительное воздействие этого душевного единения продержалось не долго. 14 ноября – в сорок седьмой день рождения принца Чарльза, что не случайно, – Диана сообщила представителям Букингемского дворца о своем намерении выступить в передаче BBC “Panorama”, посвященной общественной деятельности. Втайне даже от своего личного секретаря и пресс-секретаря она уже записала у себя в Кенсингтонском дворце пятидесятипятиминутное интервью с Мартином Баширом – малоизвестным журналистом и продюсером телерадиосети.

Передача вышла 20 ноября, в сорок восьмую годовщину свадьбы Елизаветы II и Филиппа. Это была отчаянная месть Дианы своему уже бывшему мужу. Обойдясь в этот раз без посредников, она получила вопросы заранее и прорепетировала все ответы. Барбара Уолтерс, позже беседовавшая с Дианой об этом интервью, назвала его “разыгранным как по нотам” (39). Принцесса без утайки рассказывала (40) о своих душевных терзаниях, о романе с Хьюиттом и развалившемся браке, изображая королевскую семью черствой и равнодушной к мытарствам “неуравновешенной” невестки.

Самый оглушительный залп Диана приберегла для Чарльза, посеяв сомнения в его готовности к роли наследника престола. По ее словам, королевские обязанности для него – “смертная мука”. “Статус монарха, – заявила Диана, – загонит его в жесточайшие рамки, и я не уверена, что он их выдержит”. Говоря о романе с Камиллой, она произнесла свое знаменитое: “Нас в этом браке было трое – и всем оказалось тесно”, забыв посчитать Джеймса Хьюитта, с которым их в таком случае было четверо. Не меньший отклик у пятнадцати миллионов британских телезрителей и многих миллионов за рубежом вызвало желание Дианы “стать королевой людских сердец”.

Позже близкая подруга принцессы Роза Монктон писала, что в этой передаче “Диана развернулась во всю мощь” (41). Друг Чарльза Николас Сомс увидел в интервью “запущенную стадию паранойи” (42). Этим выступлением Диана нанесла и себе, и королевской семье еще больший урон, чем книга Мортона, хотя поначалу опрос общественного мнения (43), проведенный Институтом Гэллапа, зафиксировал положительную реакцию публики – 77% респондентов считали, что принцесса вправе изложить свой взгляд на происходящее. Королеву беспокоило другое: уже 46% опрошенных (на 13% больше, чем два года назад) сочли Чарльза неподходящим претендентом на престол. За ланчем с Вудро Уайаттом в Мейфэре Мартин Чартерис назвал Диану “очень опасной” и “неуравновешенной”, констатировав также, что развод теперь “неизбежен” (44).

Королева не смотрела телеинтервью. Ее пресс-секретарь Чарльз Энсон ясно дал понять прессе, что ее величество “не смотрит “Panorama” никогда”, “ошеломив BBC (45) этой редкой оглаской личных пристрастий. Советники, однако, все видели и вкратце изложили ключевые моменты. Посовещавшись с Джоном Мейджором и Джорджем Кэри, Елизавета II 12 декабря сообщила премьер-министру, что напишет Чарльзу и Диане по письму с просьбой “в интересах страны договориться о разводе пораньше” (46). Два с лишним года официального раздельного проживания позволяли Чарльзу подать на развод по обоюдному согласию – если Диана не воспротивится. Выверенные до последнего слова указания – королевский приказ, по сути, – своей невестке Елизавета II подписала: “с любовью, mama ” (47).

Главным камнем преткновения в этом разводе оказались не деньги, не опека над детьми, не прерогативы, а титул Дианы. На встрече с королевой в Букингемском дворце 15 февраля 1996 года в присутствии стенографиста – заместителя личного секретаря Робина Джанврина – Диана приготовилась добровольно отказаться от “королевского высочества”. Елизавета II, сохраняя предсказуемую невозмутимость (48), посоветовала Диане подробно обсудить все вопросы с Чарльзом. Позже Диана рассказывала Полу Барреллу, что свекровь проявила “чуткость и доброту” (49).

“Переговоры” с Чарльзом состоялись 28 февраля в Сент-Джеймсcком дворце. Диана согласилась на развод, заботиться о детях им с Чарльзом предстояло наравне, однако титул она теряла, оставаясь отныне просто принцессой Уэльской, без “королевского высочества”. И снова она явила себя во всей красе (50), тотчас выложив прессе конфиденциальные подробности беседы и нанеся удар в спину (руками своего союзника в “Daily Mail” Ричарда Кея) заявлением, будто от титула ее заставили отказаться королева и Чарльз. Однако у Елизаветы II имелась стенограмма, подтверждающая неправомерность обвинения, поэтому Чарльз Энсон высказался от имени королевы напрямую: “Решение отказаться от титула исходило только и исключительно от принцессы. Ни королева, ни принц ее об этом не просили. Это полностью исключено. Королевская семья никогда не станет утверждать подобное, не имея на руках неоспоримых фактов” (51).

Пока Чарльз с Дианой вели свои сложные переговоры, у Эндрю и Ферги завершился бракоразводный процесс – 30 мая, спустя десять лет после свадьбы. Как и Диана, Ферги отказалась от “королевского высочества” и именовалась теперь Сарой, герцогиней Йоркской. Однако, в отличие от Чарльза с Дианой, Йорки расстались мирно, несмотря на продолжающиеся эскапады Ферги. В воспитании дочерей оба принимали участие (52) и, по словам Ферги, составляли “счастливейшую разведенную пару” (53).

Диане было определено щедрое содержание: семнадцать миллионов фунтов отступных единовременно и более трехсот восьмидесяти пяти тысяч фунтов ежегодно на представительские расходы. Жить она оставалась в Кенсингтонском дворце, Чарльзу отводился Сент-Джеймсcкий. Благотворительную деятельность принцесса должна была вести отдельно от королевской семьи, но испрашивать позволения у королевы и Министерства иностранных дел на заграничные путешествия в рамках этой деятельности. Ей разрешалось использовать для приема гостей парадные покои Сент-Джеймсcкого дворца и королевский транспорт для официальных мероприятий. В последний момент Диана попыталась отвоевать “королевское высочество”, однако в конце концов уступила, когда четырнадцатилетний Уильям заявил, что проживет и без титула. Подтверждая высокий статус Дианы, представители двора подчеркивали, что она “по-прежнему будет считаться членом королевской семьи” (54), и на всех государственных и национальных мероприятиях она фигурировала как “ее королевское высочество”.

Благословенную передышку от семейных перипетий предоставил Елизавете II Нельсон Мандела, прибывший во вторник 9 июля с четырехдневным государственным визитом. Десятки тысяч британцев – ни один зарубежный гость не собирал своим приездом такие толпы уже много десятилетий – пришли приветствовать африканского руководителя, едущего с Елизаветой II в экипаже в Букингемский дворец после торжественной встречи на Конногвардейском плацу. На вечернем торжественном банкете семидесятилетняя королева чествовала семидесятисемилетнего главу африканского государства как спасителя страны, “занимающей особое место в моем сердце и в сердцах британцев” (55). Мудрость и отходчивость человека, двадцать семь лет просидевшего за решеткой, королева отметила тремя днями позже, после двадцатиминутной встречи Манделы со своей бывшей противницей Маргарет Тэтчер, прошедшей под девизом “забыть старые счеты” (56).

Вместо традиционного ответного обеда в Южноафриканском доме в четверг вечером Мандела решил, слегка нарушив протокол, поблагодарить принимающую сторону концертом “Двух наций” в Королевском Альберт-Холле. На организованном при участии принца Чарльза мероприятии вместе с Филом Коллинзом, Тони Беннеттом и Куинси Джонсом выступили Хью Масекела и другие знаменитые южноафриканские музыканты. Мандела, известный своей любовью к танцам под южноафриканские ритмы, сидел с королевой, Филиппом, Чарльзом и другими высокими гостями в королевской ложе. В антракте он отвел в сторону Робина Ренвика (барона Ренвика Клифтонского), который служил прежде британским послом в ЮАР. “Мне станцевать?” – спросил Мандела. “Непременно”, – ответил Ренвик. “А что скажет королева?” – “Танцуйте, не беспокойтесь” (57).

Когда началось выступление а капелла мужской группы “Ladysmith Black Mambazo”, Мандела в черной шелковой рубахе принялся пританцовывать. К нему неуверенно присоединился Филипп, а затем и Чарльз стал покачиваться и прихлопывать в такт музыке. “К всеобщему удивлению, – вспоминает Робин Ренвик, – королева тоже встала и слегка подвигалась” (58). Как отметила на следующий день “Dayly Telegraph”, “нечасто увидишь буги в исполнении Елизаветы II” (59).

28 августа завершился бракоразводный процесс Чарльза и Дианы – королевская семья вздохнула с облегчением. Однако они и предположить не могли, что принцесса пожелает остаться в центре внимания. Диана привлекла в стратегические союзники Тони Блэра, лидера лейбористов и кандидата в премьеры на предстоящих выборах 1997 года. В начале нового года они пересекались (60) на нескольких частных званых обедах, где молодой амбициозный политик присмотрелся к принцессе повнимательнее. Его покорили ее красота и харизматичность, а она советовала ему, где лучше фотографироваться для предстоящей предвыборной кампании, рассказывая “в довольно циничных и расчетливых выражениях (61), как она “подалась в благотворительность”.

Блэру нравилось в ней “яркое сочетание аристократизма и простоты <…> аристократка, но обычная, человечная и, главное, стремящаяся общаться на равных” (62). В то же время она выглядела “непредсказуемым метеором”, который ворвался в “упорядоченную и стройную галактику” (63) королевской семьи. Хоть принцесса и не конкретизировала своих политических пристрастий, Блэр счел, что “по темпераменту и создаваемому настроению” она “идеально впишется” (64) в его планы развития Лейбористской партии.

Если Диана “приближала аристократию к народу”, то Блэр пытался менять устои и ломать лейбористские стереотипы, ища так называемый “третий путь”. По сути, оба искусно актерствовали. “Мы с ней были манипуляторами, – писал позже Блэр, – ловко считывая чужие эмоции и инстинктивно под них подстраиваясь” (65). Эти хамелеонские способности как нельзя лучше помогли Блэру в кампании против стабильного, но скучного руководства Джона Мейджора. “Неолейбористская” доктрина сулила молодой задор и модернизацию – с опорой скорее на рыночный консервативный подход, чем на принципы классического социализма. 1 мая 1997 года лейбористы одержали внушительную победу на выборах, и Блэр, вступивший в должность за четыре дня до своего сорок четвертого дня рождения, стал первым премьером, рожденным после восшествия Елизаветы II на престол.

Блэр вырос в поднявшейся из низов шотландской семье. Приемные родители его отца Лео трудились в доках Глазго, а дед по материнской линии был мясником. Самостоятельно заработав на учебу, Лео закончил юридический и стал адвокатом, параллельно преподавая право в Даремском университете в Англии и делая карьеру в Консервативной партии – пока ее не оборвал инсульт.

Тони он постарался дать самое лучшее частное образование, отправив его в Феттес-колледж – школу-пансион в Эдинбурге, прозванную шотландским Итоном. Затем Блэр изучал право в Оксфорде и работал какое-то время в лондонской адвокатской конторе, где познакомился с Шери Бут, амбициозным и компетентным юристом из Ливерпуля, которая вскоре стала его женой. Вступив в Лейбористскую партию, в 1983 году он получил депутатский портфель и зарекомендовал себя как реформатор. По-мальчишески симпатичный, сияющий улыбкой (королева-мать пошутила как-то, что он “зубами сверкает, но не кусает” (66), Блэр привлекал внимание бойкими убежденными речами и завоевывал поддержку своим обаянием. “Вежливее его я не встречал премьер-министра ни в Британии, ни за рубежом” (67), – писал историк-консерватор Пол Джонсон.

В 1994 году после смерти лидера лейбористов Джона Смита Блэр все-таки показал зубы, когда выиграл выборы как глава оппозиции, обойдя своего друга и соратника Гордона Брауна, кандидатуру которого тоже активно поддерживали. Браун обвинил Блэра в “предательстве” (68), и Блэр дал понять, что со временем уступит Брауну свое кресло. Этот уговор положил начало многолетней вражде между двумя работающими бок о бок политиками.

Блэр отличился и на целовании рук в Букингемском дворце, куда он прибыл 2 мая 1997 года. Получив наставления от адъютанта, он споткнулся о край ковра (69) и упал прямо на протянутую для поцелуя руку Елизаветы II. Королева, не поведя и бровью, сообщила, что он ее десятый премьер-министр. “Первым был Уинстон. Еще до вашего рождения” (70). Этот эпизод, драматически приукрашенный, фигурирует и в фильме “Королева”, где точно передана крайняя нервозность Блэра. “Я почувствовал себя мелкой сошкой перед огромным пластом истории, – вспоминал Блэр в интервью 2002 года. – Однако уже в ту встречу королева продемонстрировала <…> что обязательно постарается избавить собеседника от неловкости” (71).

Спустя двадцать минут “общих разглагольствований” (72) о законотворческих планах лейбористов кто-то из придворных привел Шери, воинствующую республиканку, которую часто ругали за непочтительное отношение к монарху. “Вроде бы я не избегала реверанса целенаправленно, – смутно припоминает Шери, – значит, наверное, все-таки присела перед королевой” (73). Женщины обсудили трудности переезда на Даунинг-стрит с тремя детьми, и королева “сочувственно цокала языком” (74). По воспоминанию премьер-министра, Елизавета II, “проговорив с нами положенное время, едва уловимым кивком поставила точку в беседе и проводила нас к дверям”.

Одиннадцатью днями ранее Елизавета II отпраздновала свой семьдесят первый день рождения в тиши Виндзорского замка. Она прокатилась верхом, посидела за ланчем со своей девяностошестилетней “матушкой” и полюбовалась красотой фрогморского сада под “жарким весенним солнцем (75)”, как гласит ее письмо к Нэнси Рейган.

В возрасте, когда большинство ее сверстников уютно устраивались на пенсии и ударялись в консерватизм, королеву положение обязывало расширять горизонты и не отставать от новых веяний. 6 марта Елизавета II запустила первый королевский интернет-сайт, содержащий сто пятьдесят страниц материалов о монархии. На открытии она назвала Интернет “пропуском в огромный мир знаний, не разделенный государственными границами” (76). Тем не менее, как выразился Блэр, “в королеве всегда остается что-то незыблемое”, в основном связанное с традициями, “оберегающими тайну и величие монархии” (77).

Один из щекотливых вопросов, которые пришлось решать новому премьеру, касался сорокатрехлетней яхты “Британия”. В рамках сокращения расходов правительство Мейджора еще тремя годами ранее постановило закончить ее эксплуатацию в 1997 году. Тори не желали расставаться с необходимыми на переоснащение одиннадцатью миллионами фунтов, не говоря уже о растущих ежегодных тратах на содержание. “Многие тем не менее считали, что от “Британии” избавляться нельзя, – говорит бывший старший представитель двора. – Для простых людей она по-прежнему оставалась символом величия державы” (78). Приводили доказательства, что яхта повышает престиж британской торговли по всему миру благодаря “Морским дням” для бизнесменов (79), пополнившим государственную казну на три миллиарда фунтов с 1991 по 1995 год. В конце концов, когда “Британия” превратилась в олицетворение роскоши и неполиткорректного расточительства народных средств, Елизавета II согласилась с ней расстаться.

Правительство Мейджора все же рассматривало политически рискованную возможность постройки новой суперсовременной королевской яхты, не требующей таких затрат на эксплуатацию, и Министерство обороны представило ориентировочную смету в восемьдесят миллионов фунтов. На церемонии передачи суверенитета над Гонконгом Китайской Народной Республике 30 июня 1997 года Тони Блэр убедился, насколько значимо это плавучее олицетворение Британии. Глядя, как после спуска британского флага залитая светом прожекторов яхта величественно выходит из Гонконгской гавани, Блэр восхищенно произнес: “Наше достояние!” (80) Однако вскоре его правительство отказалось от намерения строить замену “Британии”, расписавшись тем самым в собственной недальновидности, учитывая семьсот пятьдесят миллионов фунтов, потраченных на Купол тысячелетия, ставший символом выброшенных на ветер государственных средств.

В августе королевская семья перед отдыхом в Балморале в последний раз отправилась на “Британии” в плавание по Внешним Гебридам с традиционным заходом в замок Мэй. На память о прощальном празднике “Британии” в гостевой книге королевы-матери расписались “Лилибет” и “Филипп” (81), за ними Эндрю с двумя дочерями, после Анна с сыном и дочерью и ее второй муж Тим Лоренс, Эдвард со своей подругой Софией Рис-Джонс, дочь Маргарет Сара и муж Сары Дэниел Чатто, а также сын Маргарет Дэвид Линли и его жена Сирена. Традиционный обед “был овеян печалью” (82), однако это не отменило обмена стихотворениями, когда “Британия” в сопровождении двух эсминцев дважды пропыхтела вдоль берега (83), прежде чем скрыться за горизонтом.

Послание на яхту сочинял для королевы-матери ее друг поэт-лауреат Тед Хьюз, и в нем имелись, в частности, следующие строки:

Приняв на борт воспоминаний сладких груз,

Куда бы курс твой ни лежал отныне,

Ты в гавань наших душ войдешь, как прежде, горделиво,

И встанешь там на якорь навсегда (84).

Шестнадцатистрочный ответ Елизаветы II, отправленный к “зубчатым стенам”, гласил:

Расчудесный дивный день,

Полный счастья и веселья,

Яств заморских пестрый строй

Щедрой выставлен рукой.

Кто сорбет для нас прислал –

Индия иль Пакистан? (85)

Даже в балморалской тиши королеве с друзьями и родными не было спасения от подборки утренних газет на журнальном столике, повествующих о новых выходках Дианы. После развода принцесса посвятила себя общественной борьбе, выступая, например, против применения противопехотных мин. Однако личная жизнь у нее по-прежнему шла наперекосяк, поскольку партнеров она выбирала самых неподходящих. Заботясь об Уильяме и Гарри, Диана старалась как можно ближе знакомить их с обычной жизнью, прививая, как она объяснила в интервью “Panorama”, “представление о человеческих чувствах, опасениях, страхах, надеждах и мечтах” (86). В то же время она чересчур перегружала их – особенно Уильяма – ненужными сведениями, посвящая в свои проблемные отношения с бойфрендами (87).

В середине июля она пала совсем низко, закрутив с Доди Файедом, сыном египетского магната Мохаммеда Файеда, которому неоднократно отказывали в британском гражданстве. Мохаммед подружился с Дианой, щедро спонсируя несколько ее благотворительных проектов. По свидетельству какое-то время консультировавшего Файеда Эндрю Нила, “он завоевал ее расположение, укрепляя в мысли, что они оба изгои и враги у них общие” (88).

С Доди принцесса познакомилась, гостя вместе с сыновьями на десятиакровой вилле Файедов в Сан-Тропе. Сорокадвухлетний Доди являл собой классический пример дурного воспитания – избалованный, малообразованный, тунеядствующий, безответственный, неприкаянный, пристрастившийся к кокаину и гоночным машинам. Он осыпал Диану роскошными подарками, в числе которых были и золотые часы “Cartier Panthиre” за одиннадцать тысяч долларов, и путешествия на отцовском самолете и яхтах. С самого начала их романа 7 августа таблоиды докладывали о каждом шаге развлекающейся парочки, не скупясь на сенсационные подробности и откровенные фотографии. Уильям и Гарри, отдыхавшие с отцом в Балморале, не доверяли Доди и стыдились эксгибиционизма матери (89).

Около часа ночи в воскресенье 31 августа Робину Джанврину в Крейгован-Лодж позвонили из британского посольства в Париже с леденящим душу сообщением: Диана и Доди разбились в страшной аварии в туннеле под площадью Альма. Джанврин тут же помчался в замок Балморал на экстренное совещание с королевой, Филиппом и Чарльзом. В четыре с небольшим часа утра они получили известие, что тридцатишестилетняя Диана, как и ее любовник с водителем машины, скончалась.

Уильяма и Гарри решили не будить, матери Елизавета II велела передать записку, когда проснется (90). В четверть восьмого утра Чарльз рассказал сыновьям, которым тогда было пятнадцать и двенадцать, о произошедшей трагедии. С этого момента Елизавета II разрывалась, утешая внуков и организуя вместе с советниками церемонию прощания с Дианой.

Робин Джанврин остался с королевой в Балморале, остальные сановники устроили импровизированный командный штаб в Китайской столовой Букингемского дворца с видом на памятник Виктории. Дэвид Эрли отменил поездку в Италию, подполковник Малкольм Росс, казначей кабинета гофмейстера, прилетел из Шотландии, а Роберт Феллоуз прибыл из Норфолка. Тони Блэр с главными советниками тоже принялись со своей стороны разбираться с “беспрецедентной катастрофой” (91) и надвигающимся кризисом монархии.

К моменту утренней беседы Блэра с Елизаветой II пресс-служба двора уже выступила с лаконичным заявлением: “Королева и принц Уэльский глубоко потрясены ужасным известием” (92). Елизавета II сообщила премьеру, что намерена воздержаться от дальнейших комментариев. Блэр увидел в ее отклике “философский подход, заботу о мальчиках, а также предусмотрительность и практичность. Она сознает масштаб события, однако не собирается плясать под чью-то дудку” (93). Против краткого выступления Блэра перед церковной службой королева не возражала. Заглядывая в пометки, наскоро сделанные на обороте конверта, Блэр назвал Диану “народной принцессой” (94), заверил, что разделяет общую боль, намекнул, “как тяжело ей приходилось временами” (95), и восхитился теми, кто “по-прежнему верен” покойной.

Своей речью он хотел утешить людей и отчасти преуспел, наполнив опустевшие души чувством любви и скорби. Но в глазах королевской семьи (96) превращение Дианы с легкой руки Блэра в “народную принцессу” скорее взбаламутило народ, чем успокоило. Джордж Кэри опасался, что этот титул “сотворит из Дианы мученицу, противопоставляя ее королевской семье. И на неделе станет ясно, оправданны ли эти страхи” (97).

Королева с родными посетили традиционную воскресную службу в Крейти. Диана в молитвах не упоминалась, что типично для Шотландской церкви, где “не молятся за души усопших, ибо их прибрал Господь” (98), – пояснил бывший сановный священник, часто проповедовавший в Балморале. Однако пресса усмотрела в этом оскорбление памяти Дианы и упрекнула королеву, которая повела в церковь Уильяма и Гарри, всего несколько часов назад потерявших мать. Корреспондент BBC Дженни Бонд назвала действия королевы страусиной политикой (99). На самом деле церковное утешение пришлось как нельзя кстати (100). Уильям, по одному из свидетельств, хотел “поговорить с мамой” (101). Вся королевская семья, включая мальчиков, демонстрировала привычную стойкость и выдержку в минуты душевных потрясений, а в ответ получала упреки в черствости и равнодушии.

На какое-то время семья скрылась от любопытных глаз. Королева действовала из самых чистых побуждений – окружить внуков той же материнской заботой, что и Тимоти Натчбулла после трагедии с Маунтбеттенами в 1979 году. Она считала, что Уильяма и Гарри нужно как можно дольше продержать в шотландском высокогорье, в кругу любящих людей. Как и отцу, мальчикам сызмала прививали любовь к этим сельским просторам, так что теперь королева отправляла их на рыбалку и оленью охоту с кузеном Питером Филлипсом и возила на барбекю в холмах с остальной родней. “Увезти их в Лондон, чтобы они слонялись без дела по Букингемскому дворцу, было бы ужасно” (102), – подтверждает Маргарет Роудз.

За телом принцессы в Париж предстояло лететь принцу Чарльзу с сестрами Дианы, Сарой и Джейн, на предоставленном королеве самолете ВВС. В воскресенье днем, по просьбе Елизаветы II, на военном аэродроме Нортхолт самолет должен был встретить Блэр. Выполняя наказ королевы воздать покойной все почести, положенные члену августейшей семьи, гроб закутали в собственный штандарт принцессы – упрощенную версию красно-сине-золотого геральдического знамени суверена.

Поначалу Елизавета II уступила желанию Спенсеров организовать камерные похороны, однако, переговорив с советниками, пришла к выводу, что церемония все же должна быть более пышной – уровня торжественных похорон в Вестминстерском аббатстве, но, конечно, не “государственного масштаба”. В подготовке ей помогал Роберт Феллоуз, который привез свою жену Джейн и остальных Спенсеров. Сценарии погребальных церемоний для членов королевской семьи не только заранее подробно расписываются, но и снабжены кодовыми названиями: у королевы – “Лондонский мост”, у королевы-матери – “Тейский мост”, у принца Филиппа – “мост через Форт”. Однако для похорон Дианы готового сценария не предусматривалось, поскольку формально она уже не принадлежала к королевской семье. “Заготовок нет, – сообщил Дэвид Эрли своим коллегам. – Придется работать с нуля” (103).

Все воскресенье и почти всю ночь сановники Букингемского дворца выстраивали сценарий церемонии прощания на следующую субботу, сочетающий традиционные элементы с современными. Гроб повезут на лафете, запряженном лошадьми (прежде всего, для лучшего обзора, которого не даст обычный катафалк), в сопровождении двенадцати гвардейцев Валлийского полка, а за ним вместо обычной военной процессии, которая бы не понравилась Диане, пойдут пятьсот работников ее благотворительных организаций. “Мы хотели собрать простых людей, которым она помогала, не председателей и попечителей, – объяснил Дэвид Эрли. – Кроме того, важно было представить срез публики, которая обычно не попадает в аббатство, – той, с которой общалась Диана” (104). Вместо церемонии прощания в Вестминстерском зале сановники предложили желающим расписываться в траурных книгах, выставленных в Кенсингтонском и Сент-Джеймсcком дворцах (в Королевской часовне последнего будет стоять до погребения катафалк с телом Дианы).

Ранним утром в понедельник Эрли позвонил Джанврину в Балморал, чтобы изложить расписанный сценарий. К 9 утра его одобрила королева. “Ей очень понравилась идея с работниками благотворительных организаций” (105), – вспоминает Росс. Дворец объявил, что это будут “уникальные проводы уникального человека” (106).

Лорд-гофмейстер провел ряд встреч со всеми участвующими сторонами, включая полицию и военных, а также нескольких ключевых функционеров Блэра, специально приглашенных Эрли. Вместе они продумали мелкие штрихи “народных похорон” (107), как их окрестила пресса, добавив оригинальности в виде соло Элтона Джона и надгробной речи премьер-министра, а также убрав традиционные фанфары и барабаны. Днем во вторник окончательно расписанный план был переправлен в Балморал, чтобы королева “посмотрела все целиком”. Она снова без возражений одобрила предложенный сценарий. “Ей удобнее, когда все представлено на бумаге, особенно длинное и сложное, – поясняет Росс. – Она читает быстро и очень ловко управляется с документами” (108).

Вопреки распространенному мифу о консерватизме и зашоренности придворных сановников подручные королевы проявили гибкость и изобретательность. Эрли уже больше десятилетия выступал в авангарде модернизации Букингемского дворца. Роберт Феллоуз, по мнению Блэра, продемонстрировал удивительную “проницательность и предусмотрительность” (109). Робин Джанврин “четко просчитывал последствия” (110), – вспоминает Блэр. Даже Алистер Кэмпбелл, антимонархист из пресс-службы премьера, признал за сановниками “склонность к нестандартному мышлению и готовность идти на риск” (111). Королева, доверяя им, поддержала предложение удлинить вдвое маршрут траурной процессии, чтобы охватить больше пришедших проститься, и поставить для трансляции огромные видеоэкраны в Гайд-парке.

Однако Елизавета II наотрез отказалась выполнить бессмысленные, на ее взгляд, требования прессы и публики, идущие вразрез с давними традициями и желанием королевской семьи пережить трагедию без постороннего вмешательства. Ко вторнику оказалось, что смерть Дианы вызвала беспрецедентную демонстрацию скорби. Приток скорбящих в Лондон, по некоторым оценкам, составлял “около шести тысяч человек в час” (112). Они завалили ограды Букингемского и Кенсингтонского дворцов цветами (113), мягкими игрушками, шариками, письмами соболезнования и другими знаками памяти, ставили палатки в парках, обнимались и рыдали, словно по близкому родственнику или давнему другу. К вечеру среды (114) около трех четвертей миллиона человек отстояли очередь (некоторые больше десяти часов), чтобы расписаться в траурной книге, число которых за два дня выросло с четырех до тридцати четырех. Казалось, будто люди переняли от самой Дианы склонность к бурному излиянию чувств – идущих “от сердца, а не от головы” (115), как она выразилась в интервью “Panorama”, – и оставили привычную сдержанность, владевшую ими во время похорон короля Георга VI и Уинстона Черчилля.

Сперва толпа ополчилась на желтую прессу с подачи брата Дианы, графа Чарльза Спенсера, который спустя считаные часы после смерти сестры заявил: “Я всегда знал, что журналисты когда-нибудь сведут ее в могилу” (116). В воскресенье у Кенсингтонского дворца скорбящие кричали репортерам: “Ну что, довольны?” (117) Однако к середине недели народный гнев обратился против королевы, которая отсиживалась в Шотландии и не спешила разделить горе своих подданных в Лондоне. “Если бы только августейшие особы могли плакать вместе с народом” (118), – сетовала “The Independent” в передовице за среду. “СМИ выискивали, на кого бы перевести стрелки” (119), – утверждает один из верховных советников Елизаветы II. “Им нужно было переложить вину на другого, – вторил Блэр. – Однако нельзя не признать, они отражали подлинные чувства народа” (120). Усмотрев свидетельство равнодушия королевы в пустом флагштоке над Букингемским дворцом, пресса потребовала поднять приспущенный флаг в память о Диане.

По многовековой традиции над дворцом мог реять лишь королевский штандарт, и то лишь как знак пребывания ее величества в своих покоях. Его не приспускали никогда, поскольку в момент кончины монарха на престол тут же восходит наследник. Однако толпе не было дела до таких тонкостей, и возмущение грозило вылиться в бунт. “Больше всего, кажется, меня поразила и насторожила звенящая тишина” (121), – говорит Дэвид Эрли, несколько раз прогулявшийся вокруг дворца.

В среду лондонские советники Елизаветы II порекомендовали наперекор традициям все же поднять приспущенный британский флаг, но королева, как и Филипп, осталась непреклонной. “Описывать ей настроения, царящие в Лондоне, выпало Робину, – рассказывает Малкольм Росс. – Это была та еще мука, потому что королева очень переживала. Робин говорил, что она, фигурально выражаясь, просто расцарапала ему щеки в кровь. Но ему приходилось возвращаться с докладами снова и снова” (122).

К вечеру представитель дворца попытался снять растущее напряжение, сообщив, что “вся королевская семья <…> чувствует поддержку народа, разделяющего ее глубочайшее горе и скорбь” (123). Тони Блэр тоже выступил в защиту королевы, понимая при этом, как он признавался позже, что “моя речь лишь подчеркивала молчание Елизаветы II” (124). Не желая конфликтовать с королевой самому и “соваться” (125) “с указаниями” (126), Блэр позвонил Чарльзу, и тот пообещал поговорить с матерью. На словах Чарльз соглашался с премьером, что королеве нельзя больше “отсиживаться в тиши” и нужно “прибыть в Лондон, откликаясь на народные чувства” (127).

Балморал – это островок идиллии, в котором плохо различим накал страстей, бушующих за пятьсот пятьдесят миль. Тем не менее королева не раз летала оттуда на юг по долгу службы – принять отставку Макмиллана, лежащего на больничной койке, пообедать с Ричардом Никсоном в Чекерс-Корте, встретить своего сына Эндрю в Портсмуте после Фолклендской кампании и присутствовать на похоронах Бобо Макдональд. Ее нынешнее нежелание покидать замок было продиктовано стремлением оградить внуков от дальнейших встрясок. Ситуация складывалась парадоксальная: после многочисленных упреков в том, что Елизавета II ставит долг превыше семьи, теперь ее порицали ровно за противоположное. “Прибудь она в Лондон, пресса тут же выставила бы ее бесчувственной по отношению к внукам, которых она бросила в горький для них час” (128), – объяснил Дики Арбитер, бывший представитель пресс-службы ее величества.

В четверг утром таблоиды (129) подлили масла в огонь заголовками: “Докажите, что вам не все равно” (“Daily Express”), “Где наша королева? Где ее флаг?” (“The Sun”) и “Ваш народ страдает – поговорите с нами, мэм” (“Daily Mirror”). Согласно опросу MORI (130) (Международной службы исследований рынка и общественного мнения), за упразднение монархии высказывались уже 25% населения – существенно больше почти неизменных с 1969 года 19%.

Алистер Кэмпбелл позвонил Феллоузу и Джанврину с известием, что настроения на улицах приобретают “опасный и неприятный” (131) характер. “Робин Джанврин сообщил, что королева держится, но расстроена складывающимся у народа убеждением, будто ей все равно” (132), – говорит Джордж Кэри. На утренней конференц-связи с лондонской командой королева осознала всю серьезность положения – не только то, что своим отсутствием она ставит под удар монархию, но и необходимость исполнить роль руководителя страны во времена отчаяния.

Отчасти на Елизавету II повлияли упреки в прессе, однако гораздо сильнее подействовали уговоры советников (133). Вместо ночного поезда, который привез бы королеву в Лондон к назначенным на 11 утра субботы похоронам, Елизавета II с родными решила лететь в пятницу самолетом. Вечером она выступит с речью на телевидении и почтит память Дианы у гроба в Королевской часовне. В субботу, как только она отправится из Букингемского дворца на похороны, королевский штандарт опустят, и впервые за всю историю на флагштоке поднимется приспущенный британский флаг.

Эндрю и Эдварда королева попросила постоять в четверг днем у гроба Дианы, а затем вернуться в Букингемский дворец по Мэлл, через толпу собравшихся, явив тем самым первый жест сочувствия общему горю. Принцев, беседующих со скорбящими, встретили достаточно тепло. “То, что царило за стенами дворца, не поддается описанию, – вспоминает Эндрю. – Никто и представить себе не мог ничего подобного” (134).

В середине дня королеве, по ее просьбе, позвонил Блэр, чтобы обсудить изменившиеся планы. “Я впервые слушал, как он общается один на один с королевой, и, надо сказать, ему отлично давались все эти “мэм”, – утверждает слушавший по отводной трубке представитель пресс-службы премьера Алистер Кэмпбелл. – Он посоветовал ей показать, насколько сильно она переживает, потому что все это почувствуют. Он сказал: “Я вас очень понимаю. Нет ничего ужаснее, чем горевать и слушать при этом обвинения в черствости” (135). Блэр вспоминал, что Елизавета II “вняла доводам и настроилась. Это было нелегко, но результат не вызывал сомнений” (136).

Днем пресс-секретарь ее величества Джеффри Крофорд зачитал перед Сент-Джеймсcким дворцом необычное заявление, в котором излагался не только распорядок завтрашней церемонии, но и чувства королевы. “Королевскую семью больно ранят упреки в равнодушии к горю страны”, – заявил он, добавив, что сыновьям Дианы “очень ее не хватает” (137). Крофорд рассказал о желании Уильяма и Гарри остаться в “уютной тиши” Балморала и стремлении королевы помочь им “примириться с утратой”, готовясь “к тяжелому испытанию – оплакивать мать вместе со всей страной”.

Несмотря на решимость ради успокоения подданных проявить чувства, Елизавете II приходилось держать себя в руках ради семьи и страны. Принцесса Маргарет позже благодарила сестру за то, как она “умело наладила жизнь всей родни после трагедии и облегчила горе бедным мальчикам <…> Ты всегда была рядом, выслушивала и решала все вопросы <…> Я не уставала восхищаться” (138).

Филипп предложил перед отбытием в Лондон посетить службу в Крейти (139). На этот раз, в отличие от предыдущего воскресенья, священник Боб Слоун упомянул Диану – молясь об утешении скорбящей королевской семьи. После службы они остановились перед толпой фотографов у ворот Балморала – мальчики в темных костюмах, взрослые в привычных твидовых пиджаках и клетчатых килтах, – чтобы посмотреть на цветы, возложенные оплакивающими Диану. Без двадцати три в пятницу – через пять дней после гибели Дианы – Елизавета II и Филипп появились с той же целью у ворот Букингемского дворца.

Выйдя из “роллс-ройса”, королевская чета увидела стоящую до самого памятника Виктории толпу и тысячи букетов в целлофановой обертке, громоздящихся почти двухметровыми горами вдоль ограды дворца. “В толпе, выстроившейся вдоль Мэлл, настроение царило воинственное” (140), – свидетельствует помощница личного секретаря Мэри Фрэнсис. Не зная, как отреагируют люди, королева не смогла скрыть тревоги. Когда они с Филиппом подошли к груде цветов, толпа начала хлопать.

“Недовольство еще не ушло, но уже чувствовалось, как меняется атмосфера” (141), – говорит Фрэнсис. Одна девочка протянула Елизавете II букет. “Хочешь, чтобы я их положила к ограде?” (142) – не поняла королева. “Нет, ваше величество, это вам”, – объяснила девочка. Королева поговорила с несколькими женщинами в очереди к траурной книге, спросила, долго ли они уже стоят (143). “Я просто сказала, как мне жаль, – вспоминает Лора Трейни, студентка из Хэмпшира. – И что теперь главное – заботиться об Уильяме и Гарри. Она ответила, что обязательно позаботится. И еще что им очень тяжело, потому что они совсем еще дети и очень любили маму” (144).

Во дворце королева и Филипп “долго обсуждали сложившуюся обстановку и настроение народа, – говорит Мэри Фрэнсис, – желая понять, но будучи не в состоянии выйти, смешаться с толпой и услышать все разговоры” (145).

Елизавета II готовила долгожданную речь – второе особое телевизионное обращение за время своего царствования (первое было сделано накануне войны в заливе в 1991 году). Запись нужно было сделать днем, чтобы вечером пустить в эфир. “Она знала, что это необходимо, – свидетельствует один из старших советников. – И четко представляла, что скажет” (146).

Роберт Феллоуз, написав первый черновик речи с помощью Дэвида Эрли и Джеффри Крофорда, передал его Робину Джанврину в Балморал. Затем королева с Филиппом, как при подготовке рождественского обращения, обсудили речь между собой и со старшими советниками – она должна была выражать мнение королевы, а не правительства.

Как и рождественское обращение, эту речь королева отправила на Даунинг-стрит. Текст прочитали Блэр и Кэмпбелл, который предложил вставить уточнение, что ее величество говорит сейчас не только как королева, но и как бабушка (147). Именно эта фраза больше всего тронула слушателей, как оказалось впоследствии. “Местами там еще кое-что обсудили и подкорректировали, – вспоминает Блэр, – но по выражениям и общему тону было видно, что, раз уж королева решила достучаться до сердец, она сделает это мастерски” (148).

Ближе к вечеру пятницы советники королевы решили, что будет лучше зачитать речь без записи, в прямом эфире. Кроме того, с подачи Алистера Кэмпбелла они выбрали фоном открытое окно Китайской столовой, за которым видна будет собравшаяся у дворца толпа. Звукорежиссер поставил у подоконника дополнительный микрофон, чтобы улавливать гул с улицы.

Королева не особенно любила прямые эфиры – именно поэтому несколько десятилетий назад она стала записывать рождественские обращения заранее, – однако на просьбу всегда откликалась. Уэсли Керр из BBC слышал, как она репетирует с телесуфлером. “Последний прогон” (149), – пояснила королева.

В шесть часов вечера она появилась на экране – в очках, с безупречной укладкой, в простом черном платье с треугольной бриллиантовой брошью, тройной ниткой жемчуга и жемчужными серьгами. Она говорила три минуты девять секунд, и гул тысяч людей за ее спиной придавал речи драматическое, почти потустороннее звучание.

Елизавета II выбрала идеальную тональность – сдержанную, почти без эмоций – и четко, без ненужного многословия, изложила свою позицию. Она прекрасно знает недостатки Дианы и видит, сколько бед она принесла ее старшему сыну. Однако при этом она признает, что ее “трудная” невестка нашла подход к людям, своей простотой и участием меняя мир к лучшему.

Смерть Дианы “стала для нас огромным горем, – сказала королева. – Мы все по-своему пытаемся с ним справиться” (150). “От всей души” она похвалила покойную принцессу как “исключительного и одаренного человека” и лишь мельком коснулась ее душевной неуравновешенности: “И в тяжелые, и в радостные времена с Дианой оставались ее улыбка и смех, а также способность согревать других своей добротой и теплом”.

Елизавета II выразила ровно то, что чувствовала: “Я восхищалась ею и уважала ее за энергичность и служение другим, особенно за ее преданность своим сыновьям”. “Мы все пытаемся помочь Уильяму и Гарри справиться с этим сокрушительным ударом, обрушившимся на них и на всех нас”, – подчеркнула она.

Отразилось в ее речи и понимание необходимости идти в ногу со временем: “Я склонна считать, что жизнь принцессы и этот невероятный отклик на ее гибель преподают нам очень важный урок. Я разделяю ваше стремление почтить ее память”.

Поблагодарив всех за огромную поддержку и “доброе дело”, она призвала зрителей подумать о семье Дианы и родственниках остальных жертв трагедии, объединившись в скорби на похоронах. Завершила Елизавета II свою речь типичной недоговоренностью, поблагодарив Господа за “ту, что дарила счастье многим и многим”, подразумевая негласно, что были и другие, не столь счастливые.

Речь приняли на ура. Даже давний недоброжелатель королевы Джон Григг, бывший лорд Олтрингем, провозгласил ее “одним из лучших выступлений” (151) и свидетельствовал, что она “стабилизировала обстановку”. По мнению Джорджа Кэри, “в ней отразилось сочувствие и понимание. Она отлично приструнила критиков и разрешила сложившееся недоразумение” (152). Тони Блэр назвал выступление “близким к идеалу. Ее величество сумела совместить обе ипостаси – королевы и бабушки” (153).

Совсем другого мнения придерживался сценарист и писатель Алан Беннетт, искусно изобразивший королеву в своей пьесе “Вопрос точки зрения” (“A Question of Attribution”). Беннетту выступление показалось “неубедительным” (154), поскольку Елизавета II – “никудышная актриса, совсем даже не актриса, по правде говоря”. Он сетовал, что королеве не подсказали “оставить несколько пауз и сделать вид, будто не может подобрать нужное слово”, огорчался, что “она, как всегда, тарабанит без запинки”. “Разница между принцессой Дианой и королевой, – писал он, – в том, что одна умеет играть, а вторая нет”.

Тем не менее неспособность Елизаветы II притворяться и тем более кривить душой всегда оставалась в числе ее главных достоинств. Спустя сорок пять лет после восхождения на престол она сидела перед телекамерой все такая же искренняя и прямая. И эта неподдельность придавала ее словам еще больший вес. “Ей незачем завоевывать популярность, примеряя чужие маски, – заявил Саймон Уокер, с 2000 по 2002 год служивший ее секретарем по связям с общественностью, – поскольку это попросту бесполезно” (155).

Вечером за ужином в Букингемском дворце принц Филипп помог разрешить неулаженный вопрос насчет похорон: нужно ли Уильяму и Гарри, как положено мужчинам королевской семьи, идти за гробом вместе с отцом и дядей Чарльзом Спенсером? Оба мальчика, особенно Уильям, всю неделю избегали подобных публичных демонстраций – в основном, согласно Алистеру Кэмпбеллу, из-за “горячей ненависти к журналистам” (156), доконавшим их мать. Представители двора, в свою очередь, опасались открытых нападок на принца Уэльского, вздумай он показаться без сыновей.

В пятницу вечером Филипп (семидесятилетнего бывшего свекра в число идущих за гробом не включали) сказал Уильяму: “А вдруг ты потом пожалеешь, что не пошел? Мне кажется, это нужное дело. Если я пойду, пойдешь со мной?” (157) Уильям с братом без колебаний согласились, договорившись, что присоединятся к процессии у Сент-Джеймсcкого дворца, и за гробом пойдут торжественным строем четыре принца и граф.

Солнечное субботнее утро (158) 6 сентября 1997 года поражало почти сверхъестественной тишиной. Центр Лондона перекрыли для всех машин, кроме автомобилей службы безопасности и доставляющих гостей к аббатству, изменили воздушные коридоры над городом. Свыше миллиона людей выстроились вдоль четырехмильного пути следования траурной процессии и заполнили городские парки. Все стояли молча и неподвижно, и в этой тишине цокот копыт лошадей, запряженных в лафет, слышался еще отчетливее.

Траурный кортеж двигался по Конститьюшн-Хилл от Кенсингтонского дворца к Букингемскому. Еще раз поразив всех, королева вместе с сестрой и остальными родственниками вышла из ворот и встала рядом с толпой. Когда лафет проехал мимо, Елизавета II вдруг поклонилась гробу Дианы. “Это вышло совершенно неожиданно, – говорит Мэри Фрэнсис, стоявшая поблизости. – Вроде бы заранее ничего подобного не обсуждалось, по крайней мере с советниками. Она поступила так, как подсказало сердце, и не ошиблась” (159). Кроме того, “королева наглядно продемонстрировала тем самым готовность меняться” (160), – считает бывший пресс-секретарь ее величества Рональд Аллисон.

Королевская семья присоединилась к двум тысячам собравшихся внутри аббатства. Благодаря громкоговорителям стоящие снаружи люди слышали всю церемонию, которая к тому же передавалась на гигантские видеоэкраны. Около тридцати одного миллиона британцев и еще два с половиной миллиарда зрителей по всему миру смотрели трансляцию по телевидению. Служба, которую проводили настоятель Вестминстера его высокопреподобие доктор Уэсли Карр и архиепископ Кентерберийский Джордж Кэри, была, по воспоминаниям последнего, “вызывающе популистской, и эмоции били через край” (161). Сестры Дианы выступили с проникновенными стихотворениями, Тони Блэр с чрезмерным пылом прочел отрывок из Первого послания к коринфянам. Музыкальное сопровождение отличалось эклектичностью, традиционные церковные гимны и фрагмент из “Реквиема” Верди звучали вперемешку со специальной переработкой “Свечи на ветру” (“Candle in the Wind”) Элтона Джона и современными инструментальными композициями Джона Тавенера.

Гром среди почти ясного неба раздался под конец выразительного и эмоционального выступления Чарльза Спенсера, который, заговорив о горе Уильяма и Гарри, поклялся, что Спенсеры, “ваша родная семья, постараются вырастить вас в той же атмосфере любви и свободы” (162), что и мать. Спенсеры имели ничуть не больше прав называться “родной семьей” мальчиков, чем Виндзоры, и эти “неуместные”, как позже назвал их Кэри, слова (163) глубоко задели королеву, принца Филиппа и остальных родственников, сидящих в алых с позолотой креслах напротив катафалка с гробом Дианы. Что еще хуже, когда слова Спенсера услышали за стенами аббатства, толпа начала аплодировать. “Похоже было на шелест листвы” (164), – вспоминает присутствовавший в аббатстве Чарльз Мур, редактор “Dayly Telegraph”. Аплодисменты подхватили и в соборе – в нарушение всех традиций Англиканской церкви. Хлопали даже Уильям и Гарри, воздержались лишь королева и Филипп. “Момент был шекспировский, – говорит Мур. – Одна семья против другой. И невероятно мощная речь”.

После похорон королевская семья вернулась в свой шотландский оплот. На следующий день туда прибыли Тони и Шери Блэр, у которых предполагался традиционный для премьер-министра уик-энд в Балморале, однако волею обстоятельств они ограничились лишь обедом с Елизаветой II и ее друзьями. Королева и Филипп, по воспоминанию Шери Блэр, “были очень добры” (165), однако ни о Диане, ни о потрясениях прошлой недели никто не обмолвился и словом. Слушая разговоры об охоте, видах на урожай и рыбалке, Шери подумала: “В голове не укладывается. Вчера за обедом на Даунинг-стрит после похорон я обсуждала последние события с Хиллари Клинтон и королевой Иордании Нур, а сегодня мы с главой нашей страны беседуем о ценах на овец” (166).

Аудиенцию с премьер-министром королева провела в гостиной. Блэр попался в ту же ловушку, что и все новички, попытавшись сесть в кресло Виктории, – предостерег его “полузадушенный вопль” (167) лакея и “взлетевшие в ужасе брови королевы”. Блэр чувствовал себя скованно и позже признал за собой некоторую самонадеянность и бестактность. Говоря о возможных уроках, которые надо вынести из сложившейся ситуации, он почувствовал, что “королева замкнулась в ответ” (168). Однако в общем и целом она приняла его доводы, демонстрируя “мудрость понимания и переосмысления”.

Блэр еще плохо знал Елизавету II в то время, поэтому со времени гибели Дианы до похорон взаимодействие между монархом и премьером было не таким плотным, как полагают многие. Блэр с помощниками не давали Елизавете II и Филиппу режиссерских указаний, как показано в фильме “Королева”. Тем не менее благодаря тесному сотрудничеству с отзывчивыми сановниками Букингемского дворца им удалось в чем-то переубедить королевскую семью.

Будучи близко знакомым с Дианой, Блэр хорошо ее понимал и быстрее королевы с советниками осознал, чем обернется ее гибель. Почувствовав, что массовый всплеск скорби грозит перерасти в “борьбу за перемены” (169), Блэр счел своим долгом “уберечь монархию” (170). Трудно сказать, насколько накалила атмосферу его ремарка о “народной принцессе”, сделанная из лучших побуждений. Однако, выскажись Блэр в неодобрительном ключе, монархия, несомненно, пострадала бы сильнее, поэтому он постарался направить народный гнев в другое русло и обелить образ королевы. Ключевую роль сыграли придворные сановники, однако и их понадобилось слегка подтолкнуть, в том числе используя Чарльза в качестве посредника, чтобы королева поступила вопреки устоявшимся принципам. На восьмом десятке лет Елизавета II пришла к осознанию, что иногда ради укрепления монархии необходимо где-то отойти от традиций.

...

“Время мне не указ, – говорила королева-мать. – Я сама им распоряжаюсь. И хочу встречаться с людьми”.

Королева с сестрой Маргарет и матерью на балконе Букингемского дворца во время празднования столетнего юбилея королевы-матери. Август 2000 года. Press Association Images

Глава восемнадцатая Любовь и утрата

По возвращении осенью в Лондон королеву наконец ждало радостное событие – открытие великолепно отреставрированных парадных покоев Виндзорского замка, как раз к золотой годовщине свадьбы 20 ноября 1997 года, ровно через пять лет после разрушительного пожара. Руководили реставрацией Филипп и Чарльз, питавшие общий интерес к искусству, архитектуре и дизайну. В живописи они оба тяготели к ландшафтам. Чарльз писал акварелью небольшие картины в мягкой гамме, тогда как Филипп работал в более современной манере, любил масло, яркие цвета и густые широкие мазки.

Оба они ценили в архитектуре традиционный подход и предъявляли строжайшие требования к декораторам, которым предстояло заниматься отделкой виндзорских залов. Филипп возглавлял совещательную комиссию (1), ответственную за весь проект, включавший приведение пяти парадных покоев в первоначальное состояние. Чарльз заведовал подкомиссией по дизайну, занимавшейся прочими пострадавшими помещениями. Королева подавала идеи мужу и сыну, за ней оставалось окончательное решение.

Взамен уничтоженной огнем домовой часовни (2) отстраивалась под наблюдением Чарльза неоготическая восьмиугольная Фонарная приемная с примыкающей часовней в средневековом стиле. Эскизы Филиппа вдохновили (3) реставраторов на создание для часовни новых витражных окон с изображениями спасателя, пожарного и святого Георгия, поражающего злобного огнедышащего дракона. Когда Филипп отверг планы (4) декоративного пола для Фонарной приемной, считая, что будет слишком скользко и кричаще, Чарльз придумал в качестве компромисса использовать при необходимости ковер с вытканной на нем звездой ордена Подвязки. Он же руководил “современным переосмыслением” (5) средневекового балочного свода величественного зала Святого Георгия.

Реставрацию удалось завершить на полгода раньше намеченного на весну 1998-го срока и сократить на три миллиона фунтов сорокамиллионный бюджет. 14 ноября королева отметила завершение работ приемом в отреставрированных покоях для полутора тысяч подрядчиков, трудившихся над проектом. На приеме к ней подошел плотник-пакистанец с просьбой: “Ваше величество, ваше величество, пойдемте со мной, пожалуйста. Я вас кое с кем познакомлю” (6), – и представил ей своего брата. Потом он подошел снова, когда Елизавета II беседовала с кем-то из гостей: “Ваше величество, пойдемте со мной, пожалуйста”. На этот раз он представил ей второго своего брата, занимавшегося резными работами. Королеву эта святая простота совершенно не возмутила, скорее позабавила. Несколько лет спустя, рассказывая эту историю (и талантливо имитируя южноазиатский акцент) высокопоставленному индийскому дипломату, она добавила со смехом: “Я уже начала опасаться, как бы у него не оказалось двенадцать братьев!”

В торжествах по случаю годовщины свадьбы отразились как дань традициям, так и готовность к переменам, пришедшая к королевской семье после смерти Дианы. В среду 19 ноября Филипп произнес благодарственную речь в честь своей жены и родных на званом обеде, устроенном для супругов лорд-мэром в лондонской ратуше. В этой речи Филипп назвал “терпение и снисходительность непременными составляющими любого счастливого брака <…> Без них не обойтись, когда становится туго”. Елизавете II, по его словам, “терпимости не занимать” (7). Помня о недавних потрясениях, обрушившихся на семью, он отметил и своих взрослых детей, признав, что “в непростой и ответственной ситуации они проявили себя достойно”.

20 ноября Елизавета II и Филипп присутствовали на благодарственном молебне в Вестминстерском аббатстве, перед алтарем которого они предстали пятьюдесятью годами ранее. Кроме четырех детей и шести внуков августейших юбиляров чествовали семь королей, десять королев, эрцгерцог, двадцать шесть принцев и двадцать семь принцесс, а также пятьдесят других супружеских пар из простого народа, сочетавшихся браком в 1947 году. Воспоминания о состоявшихся здесь же почти три месяца назад проводах Дианы настраивали на суровый и торжественный лад, особенно когда в сопровождении отца прибыли Уильям и Гарри. У всех “встал комок в горле” (8), когда Джордж Кэри благословил преклонивших перед ним колени королеву и Филиппа. “Я задумался, достойны ли мы как народ их преданного служения и незыблемого чувства долга”, – вспоминает архиепископ.

Реверансом в сторону модернизации стал “народный банкет” (9) – прием, организованный в неолейбористском стиле Тони Блэром. Вместо того чтобы сажать королевскую чету за главный стол на подиуме в окружении высокопоставленных лиц, премьер-министр пригласил триста пятьдесят гостей из всех слоев общества и рассадил их за круглыми столами без оглядки на титулы и звания. Соседями королевы оказались (10) автомеханик, полицейский, жокей, ремонтный рабочий, а непосредственно рядом с ней усадили двадцатичетырехлетнюю вожатую скаутов.

В произнесенной на банкете речи Блэр еще раз поблагодарил Елизавету II за то, как она повела себя во время “ужасного испытания” (11) гибелью Дианы, когда говорились “обидные слова”. Он понимал, “как тронуло вас это излияние скорби <…> Вы всегда пытались <…> исходить, в первую очередь, из интересов внуков, и это правильно”. Премьер-министр обещал поддерживать “сильную и процветающую монархию”, возглавляемую королевой, олицетворяющей “вечные ценности служения и долга”. Именно тогда Блэр провозгласил Елизавету II “символом единства в беспокойном, постоянно меняющемся мире”, произнеся знаменитое: “Вы наша королева. Мы уважаем и ценим вас. Вы – лучшее, что есть в Британии”.

В своем ответном выступлении (12) королева поблагодарила мужа и развила тему “необходимых уроков”, впервые затронутую в речи на смерть Дианы. Отметила она и технические новшества, вошедшие в обиход за пять десятилетий супружеской жизни, – телевидение, мобильную связь, Интернет (до нее, правда, добравшийся лишь в “обрывках чужих разговоров о поисках в Интернете”).

Далее Елизавета II перешла к рассуждениям об “огромных конституционных различиях между наследственной монархией и избираемым правительством”, при том что оба института существуют с одобрения народа. “Вам, господин премьер-министр, народное одобрение или его отсутствие наглядно демонстрирует урна для голосования. Система суровая, где-то жестокая, однако она дает четкую недвусмысленную картину”.

Королевской семье “распознать отношение народа труднее, оно завуалировано славословием, этикетом и протоколом, противоречиями в общественном мнении. Однако распознавать его необходимо”. Елизавета II выразила признательность принцу Филиппу за неувядающую любовь и неустанную помощь “в этом нелегком труде”, заверив слушателей, что “и впредь постарается оправдывать ожидания народа”. Поблагодарила она и за поддержку после смерти Дианы. “Это вы, все вместе и каждый в отдельности, помогли нам справиться и с честью выполнить свой долг”.

Закончила она искренним и трогательным признанием Филиппу, который, “боюсь, слишком часто вынужден молча слушать мои выступления”. Она отметила его заслуги в составлении речей и дар открыто выражать свои взгляды. Признавая за ним “нелюбовь к комплиментам”, она попросту подытожила, что все эти годы Филипп был ее опорой, “и я, и все наши родные, наша страна и многие другие страны находимся перед ним в неоплатном долгу”.

Важная веха семейной жизни Елизаветы II вызвала в прессе всплеск размышлений на тему, как часто подвергались проверке на прочность хваленые “терпение и снисходительность” королевы. Филиппа за эти годы не раз подозревали во флирте, а в 1996 году Сара Брэдфорд недвусмысленно заявила в биографии королевы, что “этому прочному, проникнутому любовью союзу заигрывания и мелкие интрижки Филиппа были нипочем” (13).

Филиппу приписывали романы с представительницами высшей аристократии – как правило, близкими подругами августейшей четы: признанной красавицей Джейн, графиней Вестморландской; Пенни Ромси, которая часто ездила с герцогом на соревнованиях конных упряжек; его (и королевы) кузиной принцессой Александрой и, наконец, Сашей Аберкорн, женой 5-го герцога Аберкорна, ровесницей принца Уэльского. Ни один из этих слухов не нашел подтверждения.

Незадолго до золотой свадьбы Мартин Чартерис попытался положить конец инсинуациям в интервью с журналисткой “Daily Mail” Анной де Курси. “Я не знаю ни одной женщины, которая претендовала бы на роль его любовницы или особую близость, – заявил он в начале ноября 1997 года. – Неужели, найдись такая, она стала бы держать язык за зубами? Он мужчина, он любит веселиться и общаться с красивыми женщинами. Но я абсолютно уверен, что он не допустит угрозы своему браку” (14).

Патриция Брейберн, кузина августейшей четы по линии Маунтбеттенов, прокомментировала впоследствии отношения Филиппа со своей невесткой Пенни Ромси так: “Они дружат. Эта дружба строится в основном на увлечении конными упряжками, но ведь Пенни – фигура заметная” (15). Брейберн также “категорически отрицала” (16) вероятную неверность королеве со стороны Филиппа. “Он ни за что бы себе такого не позволил. Он всегда любил королеву <…> и не посмел бы ее оскорбить” (17).

Высказалась и Саша Аберкорн с той же целью – положить конец слухам. Джайлзу Брандрету она рассказала, что подружилась с Филиппом в 1970-х на почве общего интереса к трудам швейцарского психиатра Карла Юнга, о котором они вели “захватывающие беседы” (18). На вопрос Брандрета, почему они с герцогом держались за руки на острове Элеутера, Саша объяснила: “У нас была нежная дружба, но исключительно платоническая. Я не спала с ним. Возможно, такое впечатление складывалось, но ничего не было. Он не такой. Ему нужен единомышленник, кто-то разделяющий его интеллектуальные увлечения”.

Королева, по словам ее двоюродной сестры Памелы Хикс, “ничего не имеет против флирта Филиппа. Он заигрывает со всеми, и она знает, что это ничего не значит” (19). Памела вспоминала, как Филипп оскорбленно заявил ее сестре, “что не связывался ни с одной женщиной с момента женитьбы. Послушать журналистов, я кручу роман с каждой встречной. Может, надо было не отказывать себе в удовольствии?”. Даже биограф Сара Брэдфорд в конце концов пошла на попятную, сообщив “The Times”: “Положа руку на сердце, какие у нас есть доказательства? Королева во всем опирается на него, пережитые встряски их в любом случае только сплотили. Очень сплотили. Они понимают друг друга” (20).

11 декабря 1997 года в Портсмуте королевская чета попрощалась с одним из самых ярких символов своего союза – списанной в резерв яхтой “Британия”. (Впоследствии ее поставят в Эдинбурге и сделают музей.) Перед церемонией Елизавета II и Филипп вместе с сановниками поднялись на борт. Прощальный обед был накрыт в Парадной столовой – длинный стол красного дерева, хепплуайтовские стулья и сувениры из дальних стран, в том числе бивень нарвала, трубка мира племени сиу и китовый ус, подобранный Филиппом на берегу острова Десепсьон в Антарктиде. Королева со свитой обошли весь свой “загородный дом на море”, прощаясь с экипажем. “Было очень горько, она даже плакала” (21), – свидетельствует один из сановников. Проведенную корабельными священниками на причале церковную службу, на которую собралось две тысячи двести бывших офицеров “Британии” и яхтсменов, посмотрели по телевизору миллионы. Оркестр морских пехотинцев, уходя, сыграл “Старое доброе время” и отсалютовал яхте на прощание. Королева, одетая в красное, вытерла слезу рукой в черной перчатке. Некоторые СМИ не удержались от критики – разве можно так убиваться из-за какого-то корабля? Однако у Елизаветы II и ее родных с “Британией” было связано много дорогих сердцу воспоминаний. “Это не просто корабль, – утверждает фрейлина королевы. – Она служила их плавучим домом” (22). И самое главное, как выразился один из родственников ее величества, яхта “олицетворяла для нее свободу” (23).

К началу 1998 года королевский двор начал предпринимать конкретные шаги к претворению в жизнь уроков, преподанных Дианой. Взлет республиканских настроений (24) после гибели принцессы сменился спадом до 12% благодаря телевизионному выступлению Елизаветы II, а затем закрепился на привычном для трех последних десятилетий уровне 19%. Однако нестабильность общественного мнения в этот период привела заместителя личного секретаря королевы Робина Джанврина (25) к Роберту Вустеру, американскому профессору, основавшему службу опросов MORI.

Со времен назначения Майкла Ши пресс-секретарем королевы в 1978 году советники Елизаветы II периодически встречались с Вустером за ланчем в Лондоне, чтобы в частном порядке узнать царящие в народе настроения относительно монархии. Теперь же Джанврин хотел подрядить MORI для официального опроса. Интервьюеры, собирающиеся на брифинги во дворце, выявляли симпатии к монархии и республике в зависимости от региональной, гендерной, возрастной, социальной и других демографических характеристик опрашиваемых. С помощью фокусных групп они составили список из десяти факторов (повышение престижа Британии за рубежом, важность для Британии, почет и уважение, поддержка и пропаганда благотворительной деятельности, трудолюбие, понимание нужд простых людей, компетентность, окупаемость, современность, актуальность), относительную важность которых для народа предстояло оценить.

У старших советников ее величества было два главных опасения: что монархия теряет популярность у молодежи и что королевскую семью считают “слишком зашоренной и недальновидной” (26). Однако исследование (27) с участием фокусных групп показало, что почтение к монархии остается для британского менталитета непреложной ценностью, не зависящей от сиюминутных настроений. Эта установка придала двору уверенности и обеспечила объективный взгляд со стороны. Результаты частных опросов в первые несколько лет также подтвердили, что если у двадцатилетних склонность к республиканству варьируется от 28 до 35%, то к тридцати с небольшим они приходят все к тем же неизменным 19%. “Люди начинают задумываться о будущем, о том, что детей хочется растить в приличной стране, – говорит Роберт Вустер. – Именно поэтому монархия не сдает позиций” (28). Тем не менее самым уязвимым местом для королевской семьи оказалось сложившееся представление о ее отрыве от жизни народа, разделяемое третью с лишним британцев на момент начала опросов в конце 1990-х.

Обнадеженные результатами исследования, придворные сановники начали разрабатывать стратегии отклика на народное мнение и способы показать, что королевская семья гораздо ближе к людям, чем кажется. Интервьюеры помогли двору подобрать места для посещения ее величеством и темы спонсируемых ею мероприятий. Пресс-секретаря переназначили “секретарем по связям с общественностью”, а в помощь ему наняли пиар-специалиста из “British Gas” тридцатидевятилетнего Саймона Льюиса, оформив на двухлетнюю стажировку с сохранением половины жалованья от корпорации. С королевой и принцем Филиппом он познакомился в мае 1998 года.

“В первую очередь, меня поразила их невероятная открытость, – вспоминает Льюис. – Мы обсудили мои обязанности и предстоящие трудности. Я думал, все будет намного формальнее” (29). Льюис отметил также “взаимопонимание между ними двумя, то, как свободно они держались, как обдумывали вместе эту должность. Беседа вышла очень содержательной”. Филипп, в частности, “много внимания уделял вопросу коммуникации, и именно он вел обсуждение. Его очень интересовал создающийся интернет-сайт, он продвигал идею прямого общения с народом. На традиционные СМИ он махнул рукой, признав, что от них не отделаешься. Единственный выход он видел в непосредственном контакте, и меня поразила его дальновидность”.

Протокольные обязанности остальных членов семьи тоже подкорректировали. Еще в конце 1994 года Дэвид Эрли учредил Координационную группу, которая дважды в год собирала вместе королеву, принца Филиппа, их четверых детей и старших советников для урегулирования планов. Теперь предстояло перенять то хорошее, что делала Диана, и применить в работе королевской семьи. Снизить градус формализма (в частности, предупреждать приглашенных, что поклоны и реверансы уже не обязательны) и добавить свободы в общении – выпить чаю с жителями муниципального квартала, пройтись по классу при посещении школы, а не подсматривать в приоткрытую дверь. “Это не значит, что нужно целоваться с каждым встречным, – объясняет сановник. – Просто побольше участия” (30).

Девизом стратегии стала “невидимая эволюция” (31) – по аналогии с выведенной Робином Джанврином “теорией мармайта”. Мармайт, солоноватая паста, которая еще сто с лишним лет назад прописалась на всех британских кухнях, фасуется в банки с узнаваемой желто-красно-зеленой этикеткой, такой привычной, уютной и домашней. Лишь поставив рядом две банки – современную и пятидесятилетней давности – можно увидеть различия в оформлении. Оно менялось настолько плавно и постепенно, что никто не замечал разницы. По теории Джанврина, монархии предстояло эволюционировать так же – маленькими, незаметными шажками, создавая уверенность, что привычный институт остается прежним, но в то же время подстраивается под новые условия.

Тем не менее и у Джанврина с коллегами периодически случались просчеты – например, когда королеве пришлось по их задумке приветствовать прохожих у “Макдоналдса”, демонстрируя близость к народу. Пресса тут же разоблачила показушность мероприятия, опубликовав фотографии стоящего у входа в фастфуд королевского “роллс-ройса”. Елизавета II побеседовала после с Робином Джанврином, но недовольства не высказала. “Она очень хорошо чувствует, как что будет воспринято, – говорит Саймон Льюис. – Меня поразил ее прагматизм и интуиция. У нее тончайшее восприятие действительности. Иногда на какую-то идею она возражает: “Так нельзя, это слишком помпезно” (32).

Последние годы XX столетия принесли королеве уйму новых тревог – на этот раз касающихся матери и сестры. Королева-мать в преддверии столетнего юбилея все больше слабела здоровьем, хотя, не утратив бойкого характера, отказывалась не только от кресла-каталки, но и от трости. “Время мне не указ, – утверждала она. – Я сама им распоряжаюсь. И хочу встречаться с людьми” (33).

Даже после операции по замене правого бедренного сустава в ноябре 1995 года она не отказалась от участия в протокольных мероприятиях. В январе 1998-го, посещая сандрингемский конный завод, она упала и сломала шейку второго бедра, после чего перенесла еще одну операцию по замене. Тем не менее в девяносто семь лет она вернулась к светской жизни (34), появившись в конце марта на ежегодной встрече благотворительного общества “Гильдия одевающих” в Сент-Джеймсcком дворце – первом из сорока шести предстоящих ей в том году мероприятий.

Проблемы Маргарет были скорее психологического, чем физиологического свойства. В прошедшие годы ее одолевали самые разные недуги (35) – мигрени, депрессии, бронхит, гастроэнтерит, алкогольный гепатит, – вызванные в основном чрезмерным курением и пристрастием к спиртному. В 1985 году она перенесла операцию по удалению фрагмента легкого. И хотя образование оказалось доброкачественным, Маргарет попыталась – безуспешно – бросить курить и меньше стала прикладываться к своему любимому виски “Феймос Граус”.

Сестры продолжали ежедневно созваниваться, и из зарубежных поездок Маргарет всегда первым делом звонила Елизавете II (36). В Балморале принцесса “чувствовала себя бедной родственницей, – утверждает один из придворных. – Королева ее жалела” (37). “Иногда Маргарет становилось очень одиноко” (38), – говорит ее давняя подруга Джейн Рейн. “Кроме Тони и Родди, никто не дарил ей счастья, – считает один из близких знакомых принцессы. – На званых обедах она часто намекала, чтобы я отвез ее домой. Приглашала меня зайти и делилась наболевшим под рюмку горячительного” (39).

В конце февраля 1998 года шестидесятисемилетняя Маргарет перенесла легкий инсульт. От удара она оправилась, хотя с тех пор стала быстро уставать и проявляла признаки рассеянности. Почти год спустя она обварила кипятком ногу, принимая ванну у себя на Мюстике. Королева организовала для нее перелет на “конкорде” в Англию, где ее положили в больницу короля Эдуарда VII. После этого принцесса стала ходить с трудом и часто усаживалась в кресло-каталку. Были и другие свидетельства угасания. С начала 1980-х (40) Маргарет увлеченно переписывалась с Нэнси Рейган, однако в 1999 году от ее имени стала писать фрейлина Аннабель Уайтхед.

Уже в мае 1999 года (41) королева сомневалась, сможет ли ее слабеющая сестра присутствовать на предстоящей свадьбе принца Эдварда и тридцатичетырехлетней Софии Рис-Джонс, деловой представительнице среднего класса, внешне чем-то напоминающей Диану. Дочь торговца автозапчастями и домохозяйки, София выросла в небольшом кентском городке и училась в колледже Пембери, престижной школе для девочек. Сменив ряд должностей, связанных с пиаром, в 1996 году она открыла собственную фирму. С Эдвардом София познакомилась в 1993-м, когда рекламировала благотворительный теннисный турнир, и в январе 1999 года, через пять лет ухаживаний, они объявили о помолвке.

После позора с “Королевским нокаутом” Эдвард добился умеренных успехов на ниве кинопроизводства, снимая, в частности, документальные фильмы о замках с привидениями в Уэльсе, о своем двоюродном деде герцоге Виндзорском и восстановлении Виндзорской резиденции. Поскольку из всех королевских детей тридцатипятилетний Эдвард женился последним, слухи о его сексуальной ориентации ходили настолько упорные, что Софии пришлось публично опровергнуть все подозрения. “Я бы с радостью прокричала с любой крыши, что это неправда. Позволила бы людям убедиться самим, но это невозможно” (42).

В отличие от свадеб других королевских отпрысков, состоявшееся 19 июня в виндзорской часовне Святого Георгия бракосочетание Эдварда и Софии, по максимуму организованное их собственными силами (43), было относительно скромным. Королева даровала им титулы графа и графини Уэссекских и предоставила в качестве резиденции викторианский особняк в пятьдесят шесть комнат под названием Бэгшот-Парк в Суррее, который тут же назвали слишком роскошным для второстепенных членов королевской семьи. Они не оставили работу, намереваясь совмещать ее с протокольными обязанностями, и в профессиональных кругах получили известность как Эдвард и София Уэссекские.

В декабре Елизавета II лишилась одного из самых дорогих ей людей, когда в возрасте восьмидесяти шести лет скончался Мартин Чартерис. В начале месяца у него диагностировали запущенную стадию рака печени и немедленно положили в больницу короля Эдуарда VII. Королева навестила его там и пробыла в течение часа. “Они сразу же принялись обсуждать злободневные вопросы, – вспоминает Гай Чартерис. – Говорили обо всем. Первый раз видела, чтобы они так беседовали вдвоем” (44). Елизавета II не проронила ни слова сочувствия по поводу плачевного состояния своего заслуженного советника. “Она знала, что это бессмысленно, – свидетельствует вдова Чартериса, – и что Мартин предпочел бы побеседовать на привычные для них рабочие темы”.

Через три недели его выписали из больницы, и 23 декабря он скончался дома в Глостершире. Год спустя королева пригласила родных Чартериса в Виндзорский замок на установку чугунной задней стенки камина, барельеф которой Мартин лепил в последние месяцы жизни. Он умер, не завершив работу, и доделывал ее молодой скульптор из Итона. В барельефе присутствовали все королевские гербы и – трогательный штрих – три корги. “Я уверена, будь Мартин жив, одна из собак задирала бы на барельефе заднюю лапу” (45), – говорит его вдова. Королева поместила каминную стенку в зале Святого Георгия в память не просто о придворном, но о друге.

На празднование кануна миллениума 31 декабря 1999 года Блэры пригласили королеву и принца Филиппа вместе с Анной и ее мужем в огромный Купол тысячелетия в Гринвиче. Строительство этого выставочного центра, воплощающего неолейбористский образ “могучей Британии”, постоянно омрачалось превышениями сметы и сбоями графика. Тони Блэр обещал в ночь открытия ни больше ни меньше как “величайшее шоу на свете” (46). Полет воздушных гимнастов под высоченным куполом сменился концертом, а затем, незадолго до полуночи, архиепископ Кентерберийский прочитал молитву.

По свидетельству Алистера Кэмпбелла, Елизавета II “по крайней мере, выдавила улыбку”, тогда как остальные “откровенно злились” (47). Анна, в частности, “застыла с каменным лицом”. Не способствовало веселью и отсутствие отопления, заставившее королеву, как и тысячи других приглашенных, кутаться в пальто. “Было видно, что они бы предпочли сидеть сейчас под пледами в Балморале” (48), – вспоминает Кэмпбелл. С двенадцатым ударом часов все должны были, взявшись за руки, спеть “Старое доброе время”. Королева, неподвижно глядя прямо перед собой, вяло сцепила пальцы с Блэром и Филиппом, который запечатлел на ее щеке редкий для публичных появлений поцелуй. Даже Блэр назвал этот “трогательный” момент ужасным (49).

Неудачный новогодний вечер не испортил отношений королевы с Блэром, которые складывались вполне успешно. Ее величество председательствовала на открытии шотландского парламента и присутствовала на учреждении Национальной ассамблеи Уэльса, знаменующих главные вехи неолейбористской программы по делегированию законодательной власти британского парламента после десятилетий давления со стороны националистов. “Королеве принадлежала ключевая роль в делегировании полномочий, – утверждает Саймон Льюис. – Поэтому важно было сделать ее присутствие заметным. Народ должен знать, что она принимает непосредственное участие в переменах” (50). В своей речи ее величество подчеркнула, что политикам не следует забывать: “Королевство по-прежнему остается единым <…> Его части лишь фрагменты целого, и благодаря единству мы представляем собой нечто большее, чем просто сумма частей” (51).

Поначалу Блэр относился к еженедельным аудиенциям у королевы достаточно небрежно и даже позволял себе пародировать ее перед знакомыми: “Все, Блэр, хватит этой белиберды насчет народной принцессы, у народа есть королева” (52). Однако со временем он проникся к ней уважением за проницательность, как утверждает глава кабинета Блэра, Джонатан Пауэлл, и “за умение правильно оценивать людей и обстановку” (53). Блэр осознал, что королева “постоянно держит руку на пульсе страны – хотя народ об этом вряд ли подозревает” (54). “Она умеет увидеть подоплеку происходящего, – говорит Блэр. – Не просто факты, что, где, когда и как случилось, а крошечные механизмы события” (55).

Как и для его предшественников, зал аудиенций превратился для Блэра в святая святых. “Он загружал себя по полной, встречи шли сплошной чередой, – рассказывает его советник. – И, только садясь в машину со своим личным секретарем, чтобы ехать к королеве, он расслаблялся. Впереди ждала спокойная беседа, возможность поговорить, о чем будет угодно ее величеству” (56). Он ценил, что она никогда “не ходит вокруг да около, высказывается по существу” (57). Как Блэр писал позже, “с королевой нельзя быть на короткой ноге. Даже если она слегка сократит дистанцию, не вздумай ответить тем же, иначе получишь предостерегающий взгляд”.

Шери Блэр тоже потеплела в своем отношении к королевской семье, хотя вначале не обошлось без колкостей в адрес принцессы Маргарет и принцессы Анны, которым, как выразилась Анна, “воспитание не позволяло” называть жену премьера просто Шери. “Я без ума от принца Филиппа, – говорит Шери. – Он, как и я, интересуется Интернетом”. Шери вполне вольготно чувствовала себя на барбекю в Балморале, в отличие от супруга, который сперва очень стеснялся, когда “вокруг тебя хлопочет привычный с детства символ страны”. Больше всего Шери поразило (58) во время приезда, как Елизавета II возилась с их двухлетним сыном Лео, терпеливо уча его бросать собакам печенье и ничуть не сердясь, когда он раскидал по комнате целую горсть.

Сама Елизавета II, как обычно, не спешила делиться мнением о своем десятом премьер-министре, хотя на вопрос знакомого ответила однажды: “По-моему, он вступил не в ту партию” (59). “Она отметила это мимоходом, – пояснил знакомый, – подтверждая общее впечатление его несоответствия образу типичного лейбориста”. Филипп, как и ожидалось, высказался более открыто, сообщив Джайлзу Брандрету, что он, конечно, модернизатор, но “не какой-нибудь Блэр, чтобы разом все перевернуть с ног на голову” (60).

В марте 2000 года, на фоне растущей неопределенности австралийско-британских отношений, королева отправилась с тринадцатым по счету визитом в Австралию. В ноябре предшествующего года состоялся исторический референдум, на котором решалось будущее монархии. С перевесом в 54% против 45% австралийцы проголосовали за подданство британской королеве, несмотря на отмеченное опросами усиление республиканских настроений. По мнению многих обозревателей, отказ народа от республики был продиктован лишь тем, что в этом случае президента выбирал бы парламент, а не двенадцать миллионов избирателей, то есть референдум отразил скорее недоверие политикам, чем симпатии суверену.

Когда Елизавета II пришла навестить Мартина Чартериса в больнице через месяц после голосования, “первое, о чем они заговорили, – станет ли Австралия республикой” (61), – вспоминает Гай Чартерис. Королева смотрела на ситуацию философски: когда-нибудь Австралия действительно откажется от подданства британскому суверену. В речи, произнесенной 20 марта 2000 года в сиднейском Оперном театре, она призналась, что “считала себя своей в этой суровой, но открытой и предприимчивой стране” (62), с тех пор как “ступила на ее землю” в феврале 1954 года. Однако “будущее монархии в Австралии зависит лишь от вас, от австралийского народа, и только вы вправе решать его – демократическим, конституционным путем”, – продолжила королева. Она поклялась, что ее “глубокое уважение и любовь к Австралии” останутся неизменными, “как бы ни сложилась дальнейшая судьба страны”.

Самочувствие сестры и матери по-прежнему внушало Елизавете II тревогу, особенно во время двухнедельной отлучки в далекую Австралию. “Она постоянно волновалась, как там мама, не упадет ли она снова, сокрушалась, что никак не заживает прооперированное бедро” (63), – вспоминает кузина королевы Памела Хикс.

В преддверии отмечаемого в августе столетия королевы-матери Елизавета II устроила целую череду незабываемых торжеств. Первым стал грандиозный бал в парадных покоях Виндзорского замка в среду 21 июня, посвященный также семидесятилетию принцессы Маргарет, пятидесятилетию принцессы Анны и сорокалетию принца Эндрю. Список из восьми с лишним сотен гостей (64) включал европейских королей, королев, принцев и принцесс, ведущих представителей британской аристократии, международных знаменитостей, а также управляющих королевскими резиденциями и конных тренеров. Позвали также няньку королевских детей Мейбл Андерсон, Родди Ллуэллина с женой, капитана Марка Филлипса с новой супругой, герцогиню Йоркскую Сару и Камиллу Паркер-Боулз с мужем. В четырех разных комнатах поставили бары с напитками, в палате Ватерлоо сменяли друг друга три танцевальных оркестра, а в Королевском аудиенц-зале громыхало диско.

Четырьмя годами ранее в прессе поднялся недовольный ропот (65), когда выяснилось, что королева-мать превысила кредит в банке “Coutts” на четыре миллиона фунтов. Критики ругали ее величество за потакание расточительности матери и сомневались в целесообразности выплат шестисот сорока трех тысяч фунтов (66), положенных ей по цивильному листу. Однако против полуторачасовых торжеств 19 июля на Конногвардейском плацу в честь столетнего юбилея королевы-матери не возражал никто, поэтому все прошло на ура: тысячи актеров в театрализованном шествии (67), оркестр Королевской филармонии, военные, хоры, музыканты, быки, овцы, куры, лошади, сотня голубей и авиашоу с участием старинных аэропланов ВВС. Несколькими днями ранее состоялась служба в соборе Святого Павла и были получены поздравления от палаты лордов и палаты общин.

Две недели спустя, 4 августа 2000 года, в день своего столетия, королева-мать с принцем Уэльским проехала в украшенной цветами карете по Мэлл к Букингемскому дворцу, где ее приветствовала сорокатысячная толпа. “Прошло всего три года со смерти принцессы Уэльской, и меня поразило, насколько выросла популярность монархии, – говорит Саймон Льюис. – Я стоял на парадном дворе Букингемского дворца и думал: “Если у кого-то еще есть вопросы насчет отношения народа к монархии, то пусть придет и ощутит эту витающую в воздухе радость”. Мы убедились, что тяжелые времена для этого института позади, и он прочно стоит на ногах” (68).

Тем же летом началась подготовка к Золотому юбилею царствования самой Елизаветы II – то есть пятидесятилетия ее пребывания на троне, до которого оставалось еще два года. Эта задача легла на плечи Робина Джанврина, сменившего Роберта Феллоуза на посту личного секретаря в 1999 году. Сын вице-адмирала, Джанврин с отличием окончил Оксфорд, а затем, до поступления в дворцовый штат в 1987-м, служил офицером флота и дипломатом. Воочию наблюдая трудности, которые переживала монархия в эти годы, он стал первым модернизатором среди верховных советников ее величества.

Первым себе в помощники он завербовал Саймона Уокера, специалиста по связям с общественностью из “British Airways”, которому предстояло сменить возвращающегося в “British Gas” Саймона Льюиса. Южноафриканец по происхождению, Уокер разрушал классический образ придворного еще и тем, что успел поработать не только в Лейбористской партии, но и с Джоном Мейджором в его последние два года на Даунинг-стрит. Королевским советникам нужен был еще один пресс-менеджер, способный взглянуть на ситуацию со стороны и умеющий просчитать, как сыграет та или иная подача фактов. После полудюжины встреч с разными официальными представителями двора – в основном призванных определить, не вынашивает ли Уокер республиканских идей, – Джанврин вынес вердикт: “Только один человек может решить, годитесь ли вы на эту должность. Королева” (69).

Собеседование Уокера с ее величеством состоялось ближе к вечеру в июньскую среду 2000 года. Королева спросила, не возражает ли он постоять, потому что она уже насиделась за три часа позирования для портрета. Во время беседы одна из корги (70) все время тянула Уокера за брючину, поэтому стоять было трудновато. Королева не пыталась приструнить собаку, вообще не обращала на хулиганку внимания, и Уокер начал подозревать, что ему устраивают проверку на прочность.

Собеседование проходило в дружеской, непринужденной обстановке, королева проявляла осведомленность. Она не выпытывала всю подноготную, как делается на собеседованиях в частном секторе, а скорее прикидывала, придется ли Уокер ко двору и сработается ли с ней. “В этом подходе чувствовалась своя тонкость” (71), – признает Уокер.

Он поступил в штат в сентябре, когда уже шла подготовка к Золотому юбилею царствования. Уокер с коллегами хорошо помнили “разочарование от миллениума”, вызванное ажиотажем, который Блэр устроил вокруг Купола. “Медиаподача юбилея шла под лозунгом “меньше обещаний – больше дела” (72), – вспоминает Уокер. Вместо копирования Серебряного юбилея с его многолюдными уличными празднествами предполагалось отразить мультикультурные изменения (73), произошедшие за время царствования королевы. В центре внимания окажется сама Елизавета II, а не монархия как институт, и разные социальные группы будут вольны праздновать по своему усмотрению на фоне крупных мероприятий, образующих костяк официальных торжеств в Лондоне.

Одним из наглядных символов современных веяний при дворе можно назвать и портрет, который писали, как раз когда Саймон Уокер пришел на собеседование к королеве. Этот образ оказался самым противоречивым из всех созданных за время царствования. Автором выступил Люсьен Фрейд, внук психоаналитика Зигмунда Фрейда, считавшийся величайшим из ныне живущих художников-реалистов. Идея портрета исходила от Роберта Феллоуза (74), которого тот же художник запечатлел в 1999 году. Заказ был сопряжен с определенным риском, поскольку Фрейд писал в грубой, даже гротескной манере, широкими резкими мазками. Он ставил себе задачу передать “внутренний мир, скрытый за узнаваемым всеми лицом” (75), и считал, что добиться этого “не легче, чем достичь Северного полюса” (76).

Вместо богато украшенной Желтой гостиной Букингемского дворца, выходящей окнами на Мэлл, в которой десятилетиями работали с Елизаветой II все ее портретисты, Фрейд выбрал студию Монастырского двора в Сент-Джеймсcком дворце, отведенную под реставрацию картин. Он усадил королеву на фоне пустой бежевой стены, в той самой бриллиантовой с жемчугом диадеме, которую каждый много раз видел на марках и банкнотах и которая странно контрастировала с голубым костюмом и тройной ниткой жемчуга. Фрейду пришлось ограничиться всего пятнадцатью сеансами (77) (с мая 2000 года по декабрь 2001-го), что для художника было удручающе мало. Тем не менее семидесятисемилетний Фрейд не уступал трудолюбием своей семидесятитрехлетней модели.

Поначалу в студии постоянно присутствовали несколько офицеров службы безопасности, охранявших диадему, но, поскольку они отвлекали художника (78), Елизавета II попросила их выйти за дверь. Она рассказала Фрейду (79), как столкнулась с одним из них на охоте в имении знакомых. Когда она собиралась подобрать подстреленного фазана, раненая птица вылетела прямо на нее из-за кустов, отчаянно хлопая крыльями, и королева повалилась на землю. Увидев кровь на ее одежде – фазан бешено царапался, – стоявший рядом охранник испугался, что королеву задела пуля. Бросившись на нее, он принялся делать искусственное дыхание рот в рот. “После такого близкого знакомства” (80), как сообщила Фрейду королева, она взяла офицера к себе в службу безопасности.

Ее величество с честью выдержала буравящий взгляд художника, а тот, в свою очередь, расположил ее к себе тем, что оказался таким же увлеченным лошадником. Лошади восхищали его с детства (81), он даже спал тогда в конюшне, чтобы быть к ним поближе, поэтому неудивительно, что среди его работ немало ошеломляющих портретов коней. “Люсьен получал безмерное удовольствие от общения с королевой, – говорит его давняя знакомая Кларисса Иден. – Они говорили о скачках и лошадях. Королева только спохватывалась то и дело: “Все, довольно болтовни, пора за работу” (82).

В апреле 2001 года в памяти всколыхнулись давние скандалы вокруг младшего поколения королевской семьи, когда жену принца Эдварда, Софию Уэссекскую, подставил корреспондент “News of the World” Мажер Махмуд. Прикинувшись арабским шейхом, желающим заключить договор с ее фирмой на пиар-услуги, Махмуд тайно записал разговор с Софией и опубликовал его в сенсационной рубрике “World Exclusive” (“Мировой эксклюзив”). Другие таблоиды тут же раструбили, будто София называла королеву “мамашей”, королеву-мать “старушкой”, лидера консерваторов Уильяма Хейга “убожеством”, а Шери Блэр “жуткой”. На самом деле ничего подобного она не произносила (83), однако все же сболтнула подставному шейху, что королевская семья называет премьер-министра “президент Блэр, поскольку таковым он себя мнит” (84), что у Хейга “ужасная манера речи <…> он говорит будто с чужих слов”, а Джон Мейджор был “просто деревянным”. Лейбористский бюджет София провозгласила “чушью собачьей”, а повышение налогов ее откровенно пугало.

В попытке предотвратить публикацию записи София – с одобрения пресс-службы двора – дала интервью газете. Именно тогда она публично опровергла подозрения в нетрадиционной ориентации Эдварда, а также рассказала, как ей тяжко от постоянных сравнений с Дианой, да еще не в свою пользу. “Меня доводят до слез, – призналась она. – Я не отрицаю, что мы похожи внешне, для меня это скорее комплимент. Но с ее общественным имиджем мне тягаться не под силу. Я не Диана” (85). Для новичка в королевской семье этот скандал оказался мучительным испытанием, и София извинилась перед всеми, кого обидела. Однако она не только не впала в немилость у ее величества, но и вместе с мужем стала еще ближе к королеве. “София в первую очередь чтит Елизавету II как королеву, затем как свекровь, но главное – видит в ней человека и относится соответствующе” (86), – утверждает кузина ее величества Элизабет Энсон.

Через несколько месяцев, 19 июля, королева принимала в гостях своего десятого американского президента. Недавно избранный на эту должность Джордж Буш-младший прибыл на обед в Букингемский дворец с супругой Лорой, прежде чем проследовать в Женеву на конференцию “Большой восьмерки”. Вместе с ним прилетел и старый друг ее величества Уилл Фэриш, новый посол США в Британии. Выйдя из автомобиля под портиком Главных ворот, они услышали гимн Соединенных Штатов, мастерски исполненный оркестром Колдстримовской гвардии. Когда сорок третий президент вместе с герцогом Эдинбургским (87) вышел на парадный двор, где его встречал почетный караул, полил дождь, промочивший насквозь брюки и ботинки Буша. Филипп посмеялся от души, но Елизавета II тактично воздержалась от комментариев. Через десять лет после их первой встречи в Белом доме Буш-младший проникся “естественной симпатией” (88) к королеве, которая создала для гостей радушную и непринужденную атмосферу.

Еще больше сплотил Британию и Америку теракт, устроенный 11 сентября исламскими террористами Аль-Каиды. Королева была в Балморале и на этот раз, не в пример реакции на смерть Дианы четырьмя годами ранее, откликнулась быстро. Она выразила соболезнования президенту Бушу, сообщая, что “потрясена до глубины души и отказывается верить в происходящее” (89), и приготовилась вернуться в Лондон на специальную службу в соборе Святого Павла в память о почти трех тысячах погибших, среди которых было шестьдесят семь британских граждан.

Из Лондона в Балморал позвонил Малкольм Росс (90), прося разрешения приспустить “Юнион Джек” над Букингемским дворцом – во второй раз со времен гибели Дианы (в октябре предыдущего года королева позволила приспустить флаг (91) в знак траура по скончавшемуся Дональду Дьюару, первому министру Шотландии). Кроме того, Росс предложил при следующей смене караула (92) сыграть вслед за британским гимном государственный гимн США с двухминутной паузой между ними. Королева сразу же одобрила оба предложения, и Робин Джанврин попросил американское посольство принять участие в церемонии. В четверг, через два дня после теракта, Уилл Фэриш и принц Эндрю вытянулись во фрунт на парадном дворе под звуки “Звездного знамени” в исполнении оркестра Колдстримовской гвардии и плач собравшихся за оградой дворца.

11 сентября Елизавету II постигла еще одна утрата – от внезапной остановки сердца скончался ее давний друг, семидесятисемилетний Генри Карнарвон. Как и королева, и миллионы других по всему миру, Карнарвон с женой Джин следили по телевизору за разыгравшимся в Штатах кошмаром наяву. Когда в здание Всемирного торгового центра врезался второй самолет, сердце Генри не выдержало. В “скорой”, везущей его в больницу, он спросил жену: “Позвонишь королеве?” (93) Вскоре он скончался в операционной, и его дочь, леди Каролина Уоррен, позвонила в Балморал. “Королева была убита горем, – говорит Джин Карнарвон. – Все так внезапно. Беда задела нас всех” (94).

В пятницу 14 сентября королева вместе с двумя тысячами семьюстами собравшихся (в большинстве американцев) присутствовала на поминальной службе в соборе Святого Павла в память жертв теракта. Принц Филипп зачитал отрывок из Библии, все спели хором “Боевой гимн республики”, не звучавший в этих стенах с 1960-х, когда он исполнялся в честь Джона Кеннеди и Уинстона Черчилля. “Когда играли государственный гимн, я смотрела на королеву, которая исполнила его без запинки, – вспоминает Джеки Дэвис, жена сотрудника американского посольства. – И я подумала, что если она смогла, то и мне ничего не стоит выучить “Боже, храни королеву” (95).

20 сентября Тони и Шери Блэр вылетели в Нью-Йорк, чтобы принять участие в другой поминальной службе – в церкви Святого Фомы на Пятой авеню. Премьер-министр продекламировал фрагмент из “Моста короля Людовика Святого” (“The Bridge at San Luis Rey”) Торнтона Уайлдера, однако “Послание ее величества королевы”, зачитанное британским послом сэром Кристофером Майером, не менее красноречиво отразило остроту момента. Написанная Робином Джанврином речь заканчивалась фразой, которую Билл Клинтон назвал “бьющей прямо в сердце” (96): “Горе – это цена, которую мы платим за любовь” (97). Эти точные, проникновенные слова (98) были высечены впоследствии не только в церкви Святого Фомы, но и на Гроувенор-Сквер у американского посольства в Лондоне.

Тони Блэр держал Елизавету II в курсе относительно дальнейшего развития событий, которое в октябре привело к вводу в Афганистан войск США, Британии и других участниц НАТО. Цель вторжения заключалась в том, чтобы выбить из Афганистана вооруженные соединения талибов и уничтожить базы подготовки террористов Аль-Каиды. Так был сделан первый шаг в мировой войне с терроризмом, двумя годами позже переросшей в иракскую военную кампанию, покончившую с диктатурой Саддама Хусейна, подозреваемого в изготовлении оружия массового уничтожения, которое предназначалось для борьбы с Соединенными Штатами и их союзниками.

Все это время Блэр периодически консультировался с королевой. “В центре внимания оказались арабские страны, – говорит премьер, – с которыми у нее имелся огромный опыт отношений. Она общалась со многими королевскими домами и правящими династиями на протяжении долгих лет, она прекрасно разбирается в их деятельности, в их образе мыслей и лучше знает, как к ним подобраться” (99).

20 декабря в Букингемском дворце Люсьен Фрейд представил публике свою работу “Ее величество королева” и пожертвовал ее в дар королевскому собранию живописи к Золотому юбилею. Пресса приняла портрет в штыки: “Dayly Telegraph” назвала его “абсолютно нелестным” (100), а “The Sun” и вовсе приклеила клеймо “травести”.

Портрет действительно во многих отношениях неординарен. Начать с размера – всего двадцать три на пятнадцать сантиметров. В результате план взят очень крупный – на холсте видны только голова и плечи Елизаветы II, которую без диадемы было бы трудно узнать. “Вы смотрите на эту картину добрых полминуты, – говорит Кларисса Иден, которую тоже писал Фрейд. – И только потом вас вдруг осеняет, что это королева” (101). Лицо ее выглядит грубым, хмурым, с набрякшими веками, кожа – лоскутное одеяло из белых и оранжевых мазков, подбородок тяжелый, с сизой тенью, будто от щетины.

Однако, несмотря на нежелание Фрейда передать ее выразительный взгляд и светящуюся кожу, ему каким-то магическим образом удалось ухватить самую суть ее целеустремленного характера, ее силу и стойкость. “На этом портрете изображен жизненный опыт” (102), – утверждает Адриан Серл, художественный критик из “The Guardian”. А значит, это тоже отражение эпохи. “Десять лет назад мы бы такого портрета не увидели” (103), – считает Сэнди Нэрн, директор Национальной портретной галереи с 2002 года.

По словам Фрейда, Елизавета II поглядывала на мольберт (104) во время сеансов, но оценок не делала. Сэр Хью Робертс, директор королевского художественного собрания, выразил официальное мнение двора, назвав портрет “выдающейся работой” (105). Еще красноречивее прокомментировала результат Дженнифер Скотт, помощник хранителя живописной части коллекции, которая написала, что портрет “выглядит земным, настоящим, будто Фрейд снял слой за слоем всю монаршую позолоту и нарисовал скрытого под ней человека” (106).

Рождество в Сандрингеме выдалось в этом году неспокойным. Маргарет, которой уже исполнился семьдесят один, перенесла в начале 2001-го еще два инсульта, оставшись в результате частично парализованной, прикованной к постели и слепой. Во время короткого появления 12 декабря в Кенсингтонском дворце на столетнем юбилее своей тети принцессы Алисы, вдовствующей герцогини Глостерской, Маргарет была в темных очках, с опухшим от стероидных препаратов лицом. Анна Гленконнер, давняя подруга Маргарет и соседка по Норфолку, приехав в Сандрингем, подсказала поставить в комнате принцессы телевизор и плитку, чтобы сиделка могла поджарить яичницу. “Отличная мысль!” (107) – одобрила королева. Чарльз заботился о тетушке больше всех, по очереди с Анной Гленконнер читая ей вслух. К тому времени она уже почти утратила речь и “состояние ее было плачевным” (108), по словам Гленконнер.

Несгибаемая королева-мать, четыре месяца назад отметившая сто первый день рождения, тоже потихоньку сдавала. Под Рождество она слегла с респираторной инфекцией, которая заперла ее в четырех стенах сандрингемских покоев. В начале февраля Маргарет переправили обратно в Кенсингтонский дворец, а королева-мать осталась выздоравливать в Норфолке. Когда принцессу везли на кресле-каталке к машине, Елизавета-старшая “по семейной традиции помахала ей вслед белым платком” (109).

День восшествия на престол, 6 февраля, обычно отмечался королевой в домашнем кругу. Однако по случаю пятидесятилетнего юбилея (110) она не только появилась на публике, но и выразила благодарность в современном ключе – через Интернет, на официальном сайте, посвященном юбилею. Этот день в Сандрингеме она начала с ранней утренней прогулки верхом, затем отправилась на машине в соседний Кингс-Линн, открывать онкологическое отделение при больнице королевы Елизаветы, где побеседовала с больными и совершила экскурсию по зданию. Отчасти этот визит был данью памяти отца, боровшегося с раком легких.

Два дня спустя у Маргарет случился еще один инсульт. Ближе к ночи, диагностировав проблемы с сердечной деятельностью, ее срочно перевезли в больницу короля Эдуарда VII. В половине седьмого утра в субботу 9 февраля принцесса скончалась на руках у дочери и сына, сидевших у больничной койки. Королева была в Виндзоре, принц Филипп остался в Сандрингеме на охотничий уик-энд. Чарльз немедленно приехал в Норфолк утешать бабушку. Та, со свойственной ей верой в лучшее, сказала, что смерть наверняка “послужила дочери милосердным избавлением от мук” (111).

Похороны Маргарет состоялись в пятницу 15 февраля, в три часа дня в часовне Святого Георгия – через пятьдесят лет после погребения там же ее отца, короля Георга VI. Принцессе полагалась “королевская торжественная церемония”, однако она сама, желая “обойтись без лишней суеты” (112), попросила “частную церемонию”, по определению более камерную. Кроме того, в отличие от других королевских особ, она предпочла кремацию, завещав поместить свой прах рядом с останками отца в склепе часовни.

Принцесса сама отобрала заранее отрывки из Библии и музыку для службы, демонстрируя не только “прочную и убежденную” (113), как выразился ее большой друг Джордж Кэри, приверженность Англиканской церкви, но и любовь к балету. Четыреста пятьдесят скорбящих вошли в часовню под мелодии из “Лебединого озера” в органном исполнении. Среди собравшихся было тридцать семь членов королевской семьи, а также друзья из шоу-бизнеса – в частности, актрисы Джуди Денч и Фелисити Кендал. Присутствовали и Родди Ллуэллин с Тони Сноудоном.

Двумя днями ранее королева-мать упала в Сандрингеме и порезала руку. Однако от присутствия на похоронах дочери она не отказалась, и накануне ее доставили в Виндзор вертолетом. В часовню ее привезли на кресле-каталке вслед за королевой и усадили подле гроба, накрытого личным королевским штандартом Маргарет и убранного белыми розами и розовыми тюльпанами.

После службы восемь королевских шотландских стрелков в брюках из шотландки и темных мундирах вынесли гроб под вечернюю зорю и побудку в исполнении фанфар. Волынщик сыграл “Отчаянную борьбу птицы” (“The Desperate Struggle of the Bird”), отразив в похоронной песне пережитые принцессой страдания. Королева-мать ненадолго поднялась, когда проносили гроб Маргарет, и в целом держалась стойко. Елизавета II украдкой вытирала слезы, глядя, как гроб водружают на катафалк. “Такой печальной я не видел ее никогда” (114), – утверждает Рейнальдо Эррера, близкий друг Маргарет.

Когда родные собрались в замке у Елизаветы II на поминальный чай, она уже взяла себя в руки (115), мысленно сосредоточившись на предстоящем через три дня вылете на Ямайку. Королева отправлялась в приуроченное к Золотому юбилею двухнедельное турне по странам Содружества, охватывающее также Новую Зеландию и Австралию.

“Она выехала точно по графику, – сообщает дворцовый служащий. – Вы бы ни за что не заподозрили, что она переживает утрату. Она выполняла свои обязанности, улыбалась, смеялась, участвовала во всем. Может быть, в узком кругу она позволяла себе погоревать, но мы ничего не видели” (116). Ямайцы оказали самый теплый прием женщине, которую на местном диалекте называли “миссис королева” (117) и “леди королева”.

В Новой Зеландии и Австралии ажиотаж вокруг приезда ее величества тоже превзошел все ожидания. Сэр Эдмунд Хиллари, покоривший Эверест в день коронации Елизаветы II и присутствовавший на званом обеде в Окленде в честь ее визита, сказал: “Большинство австралийцев предпочли бы видеть главой государства королеву, а не этого никуда не годного премьер-министра” (118). В Квинсленде тридцать тысяч человек собрались под дождем послушать, как она отзовется о большой сельскохозяйственной ярмарке в Народный день. Услышав от жителя Квинсленда Теда Смаута, что ему сто четыре года, Елизавета II воскликнула: “Надо же, моей матери всего сто один!” (119) В узком кругу она “непрестанно” (120) говорила о Маргарет и каждый день звонила справиться о здоровье матери. Вернувшись в воскресенье 3 марта в Англию, Елизавета II тут же отправилась к ней в Ройял-Лодж.

Почти месяц спустя королева приехала в Виндзор на пасхальные выходные. Королева-мать заметно сдала, однако на предыдущей неделе еще пребывала в достаточно ясном уме (121), чтобы обзвонить друзей и родных с разными распоряжениями – то есть, по сути, последней волей. Утром 30 марта 2002 года (122) – в Пасхальное воскресенье – королева, отправившись на привычную конную прогулку, получила от лечащих врачей матери сообщение, что приближается конец. Когда Елизавета II в одежде для верховой езды вошла к ней в комнату, королева-мать сидела в кресле у камина, закутанная в халат. Они обменялись несколькими словами наедине (123), и больше Елизавета-старшая ничего не говорила. Вскоре после она закрыла глаза и потеряла сознание. Каноник Джон Оувендон, капеллан королевской часовни Всех Святых из Большого Виндзорского парка, держал ее за руку и молился.

Елизавета II отлучилась в замок переодеться и вернулась в Ройял-Лодж с детьми Маргарет, Дэвидом Линли и Сарой Чатто. Там же находилась племянница и близкая подруга королевы-матери Маргарет Роудз, которая жила поблизости, в Большом парке, и навещала тетушку каждый день. В четверть четвертого пополудни (124) королева-мать мирно скончалась в возрасте ста одного года в окружении плачущих родных – старшей дочери, двух внуков и племянницы. Тони Блэр, беседовавший вечером с королевой, нашел ее “горюющей, но собранной” (125). Принц Чарльз, катавшийся в это время в швейцарском Клостерсе на горных лыжах с сыновьями, примчался в Виндзор на следующий день, чтобы отдать дань памяти своей бабушке, которую он называл “омолаживающим эликсиром” (126).

Сценарий похорон под названием “Тейский мост” начал воплощаться точно по намеченному плану. По обычаю похороны именовались не государственными (за редким исключением вроде Уинстона Черчилля, положенным лишь правящим монархам), а королевскими церемониальными, однако на пышность и торжественность наименование не влияло. Поначалу королева с советниками беспокоились (127), насколько оправдан будет девятидневный официальный траур, включающий три дня прощания. Отчасти эти опасения были вызваны достаточно скромным стечением народа к Букингемскому дворцу и к траурным книгам в Сент-Джеймсcком дворце, а также освещением в прореспубликанских газетах вроде “The Guardian”, которая на следующий день после кончины королевы-матери вышла с заголовком: “Вялое прощание свидетельствует о расколе страны” (128).

К пятнице 5 апреля, когда гроб королевы-матери водрузили на лафет и повезли с пышной процессией из Сент-Джеймсcкого дворца в Вестминстерский зал для прощания, все сомнения рассеялись – вдоль пути следования стояла двухсотпятидесятитысячная толпа, местами по двадцать рядов. Гроб был покрыт собственным красно-бело-синим с золотом штандартом усопшей, украшенным восстающими львами и луками с фамильного герба Боуз-Лайонов [23] . На крышке покоился венок из белых камелий с карточкой, надписанной “От любящей тебя Лилибет”, а перед ним – фиолетовая подушка со сверкающим коронационным венцом королевы-матери, в котором поблескивал легендарный бриллиант “Кохинор” в сто пять карат.

Лафет тянули кони королевской роты. Тысяча шестьсот военных, представляющих разные подразделения из Британии и стран Содружества, шли торжественным маршем под аккомпанемент военных оркестров и приглушенный барабанный бой. Сразу за гробом шагала мужская половина королевской семьи вместе с принцессой Анной. Как и ее братья Чарльз и Эндрю, она была в морской форме с брюками, положенной ей по рангу почетного контр-адмирала.

У дверей Вестминстерского зала их встречали королева и дочь Маргарет Сара Чатто. Гроб установили на двухметровой высоты постаменте, где пятью десятилетиями раньше покоилось выставленное для прощания тело Георга VI. После короткой молитвы за родных, прочитанной архиепископом Кентерберийским, королеву и принца Филиппа увезли обратно в Букингемский дворец. Собравшиеся на улицах видели глубочайшую печаль на лице Елизаветы II, махавшей им из окна автомобиля. Когда машина проехала Парламент-Сквер и повернула на Уайтхолл, молчаливая толпа вдруг разразились аплодисментами, подхваченными по всей Мэлл. “Это очень ее тронуло, – говорит один из родных. – Она увидела, что люди и вправду переживают” (129). У самой королевы этот момент, по ее признанию, тоже числится в числе “самых трогательных в жизни” (130).

Когда высокий средневековый зал открыли для публики, очереди выстроились по мосту через Темзу и вдоль южного берега реки. За три дня почтить память усопшей пришли более двухсот тысяч человек – гораздо больше, чем ожидалось. Чиновникам пришлось продлить часы, чтобы пропустить максимальное число скорбящих, наглядно свидетельствующее о том, что позиции монархии укрепляются.

В понедельник вечером перед погребением королева выступила по телевидению с произнесенной у окна Виндзорского замка речью в память о своей “любимой маме” (131). Выступление длилось всего две минуты пятнадцать секунд, однако говорила Елизавета II очень проникновенно, скорбя об утрате и благодаря за “атмосферу любви и преданности, окружавшую королеву-мать на ее последнем пути”. Она выразила надежду, что на похоронах “глубокую скорбь заслонит всепоглощающее чувство признательности не только к самой усопшей, но и к эпохе, которую она олицетворяла”. Елизавета II поблагодарила и за “поддержку, помогающую мне и родным справиться с утратой, из-за которой мы все осиротели. От всей души благодарю вас за любовь, которую вы дарили ей при жизни, и за почести, которые воздаете ей теперь”.

Речь Елизаветы II завершала череду публичных проявлений скорби со стороны родных королевы-матери. В предыдущий понедельник принц Чарльз выступил с собственным телеобращением из Хайгроува, представ в окружении фотографий усопшей. Он говорил еще доверительнее, чем Елизавета II, перечисляя самые восхитительные для него черты “волшебнейшей из бабушек” (132), “которая научила его ценнейшим в жизни вещам”, с которой “мы хохотали до слез – как же мне будет не хватать этого смеха и величайшей мудрости, даруемой опытом, наблюдательностью и чуткостью к жизни”.

Другие члены королевской семьи тоже попытались донести свои чувства до публики. София Уэссекская и принцесса Анна (133) со своим сыном Питером Филлипсом и мужем Тимом Лоренсом вышли пообщаться со скорбящими в очереди к гробу королевы-матери. Непосредственно перед телевыступлением (134) Елизаветы II принцы Чарльз, Эндрю и Эдвард, а также сын Маргарет Дэвид Линли встали у четырех углов катафалка в траурном двадцатиминутном карауле.

Неожиданнее всего проявили себя принцы Уильям и Гарри (девятнадцати и семнадцати лет соответственно), рассказавшие в интервью о чудачествах королевы-матери. О том, как их столетняя прабабушка (135), посмотрев по телевизору шоу Саши Барона Коэна, учила их изображать Али Джи. После семейного рождественского ужина в том же году, прищелкнув пальцами в стиле Али Джи, она провозгласила: “Дорогая, обед был просто супер – респект!” (136)

Во вторник 9 апреля королевский ювелир Дэвид Томас (137) прибыл к шести утра, чтобы почистить водруженную на крышку гроба корону. Вдоль пути следования к месту погребения выстроился миллион людей, более одиннадцати миллионов собрались у телеэкранов. Среди двух тысяч двухсот собравшихся в Вестминстерском аббатстве присутствовали двадцать пять представителей европейских королевских домов, Блэры, Тэтчеры, Мейджоры, Джеймс Каллаган, первая леди Лора Буш, секретарь ООН Кофи Аннан и прочие высокопоставленные лица. Были и обычные люди, знакомые с королевой-матерью по трем с лишним сотням благотворительных обществ, которым она покровительствовала. В надгробных речах, вслед за телеобращением Елизаветы II, торжественные слова перемежались воспоминаниями о том, как королева-мать, “подобно солнцу, согревала нас своим теплом” (138), по словам архиепископа Кентерберийского Джорджа Кэри. Она воплощала “одну из самых основополагающих ипостасей и ролей – роль матери, мамы, королевы-мамы”.

Эта неделя стала важным рубежом. Пятьдесят лет Елизавета II преклонялась перед матерью, а теперь объект преклонения пропал. Королеве пришлось взвалить на себя помимо собственной роли еще и роль ушедшей матери. Она поднялась на новую возрастную ступень и стала всеобщей бабушкой, или, как выразилась Маргарет Роудз, “пожилым августейшим лицом” (139). Королева-мать, как ни обожала ее Елизавета II, все же затмевала дочь своим веселым, открытым характером, завоевывавшим народную любовь. Елизаветой II восхищались всегда, однако лишь теперь привязанность к королеве-матери начала перерастать в глубокое уважение к самой королеве.

Смерть сестры и матери с интервалом в полтора месяца “сильно подкосила” (140) семидесятипятилетнюю Елизавету II, по словам Маргарет Роудз. “Утрата была огромной, – подтверждает Элизабет Энсон. – Два самых родных человека, с которыми она каждый день говорила по телефону, в одночасье ушли” (141). В полной мере эта утрата – как и перемены в отношениях с народом – даст о себе знать гораздо позже. А пока Елизавета II будет искать утешение в верности своему долгу.

...

“Спустя пятьдесят лет они вдруг прозрели и поняли, чем ценна королева”.

Королева Елизавета II и принц Филипп едут в Золотой парадной карете из Букингемского дворца в собор Святого Павла на благодарственный молебен в честь Золотого юбилея царствования. Июнь 2002 года. Rebecca Nadin/Press Association Images

Глава девятнадцатая Кадр за кадром

“Британцы разучились веселиться от души” (1), – заявил историк Дэвид Старки в конце января 2002 года, объясняя, какие перемены в британском обществе помешают воссоздать праздничную атмосферу Серебряного юбилея двадцать пять лет спустя. Старки вместе с хором других скептиков предрекал провал Золотого юбилея. Как и в 1977 году, солировала в этом хоре “The Guardian”, а вторила ей “The Independent” – те же газеты, что сулили чуть ранее вялый отклик на смерть королевы-матери.

Даже огромный всплеск признательности, продемонстрированный толпами пришедших попрощаться с Елизаветой-старшей, не убедил прессу. Придерживаясь прежней стратегии заниженных ожиданий под лозунгом “потихоньку-полегоньку” (2), советники Букингемского дворца сосредоточились на уточнении своих амбициозных планов. Празднование финансировалось из частных средств, и на разработку сценария ушло полтора года. Председателем комитета Золотого юбилея был назначен судовладелец Джеффри Стерлинг (3), лорд Стерлинг Плейстоу, зарекомендовавший себя еще во время организации Серебряного. За несколько месяцев он собрал почти шесть миллионов фунтов от корпораций и частных лиц, желающих поздравить королеву.

Немаловажную роль в подготовке (4) сыграла консультативная группа из сторонних людей, которых Робин Джанврин пятнадцать раз собирал в 2001 году на ланч в Китайской столовой. В группу входили именитые представители пиар-индустрии, телерадиовещания и прессы – например, Либби Первес, ведущая колонки в “The Times” и отражающая взгляды “средних британцев”. Претворяя в жизнь решение о большей открытости, Джанврин и Саймон Уокер пригласили в том числе и критиков монархии – в частности, Вахида Алли, пэра-лейбориста, а также успешного телевизионного продюсера и борца за права сексуальных меньшинств. Участники комиссии вносили собственные идеи и критиковали сценарии, предлагаемые придворными сановниками. И членство в комиссии, и обсуждаемые планы держались в тайне на протяжении всей подготовки.

Популярность королевы в регионах замеряли опросами с участием фокусных групп (5). Эти исследования помогли советникам Елизаветы II составить трехмесячный график шестнадцати турне по регионам Великобритании с 1 мая. Дворец намеренно поставил первыми пунктами (6) маршрута графства Корнуолл и Девон как наиболее симпатизирующие монархии. Чтобы обеспечить максимальное освещение в СМИ, пресс-служба провела брифинги в трех тысячах общественных организаций на местах, прежде чем перейти к неофициальным брифингам для национальной и региональной прессы, за которыми последовали встречи с международными СМИ.

25 апреля 2002 года королева принимала в Виндзорском замке более семисот пятидесяти журналистов, представляющих как мелкие региональные издания, так и крупнейшие лондонские ежедневники. Алистер Кэмпбелл не удержался от сарказма: “Жалкое зрелище являли собой эти так называемые акулы пера, особенно провозглашающие себя республиканцами, когда принялись кланяться и приседать” (7). Королева “с легкостью лавировала между ними, и они пускали слюни умиления”. Когда Саймон Уокер предложил (8) ее величеству устроить такой же прием лет через пять, Елизавета II сказала, что лучше через десять.

Четыре дня спустя Тони и Шери Блэр давали обед на Даунинг-стрит для Елизаветы II, Филиппа, четверых ныне живущих бывших премьеров – Хита, Каллагана, Тэтчер и Мейджора – и родных уже ушедших. “Какое счастье! – воскликнула королева, приветствуя Блэров. – Никого никому не надо представлять” (9). Кэмпбелл отметил существенную разницу в поведении королевы в Виндзоре, “когда она вела вынужденную светскую беседу” (10), и здесь, в резиденции премьера, “где ее радость казалась неподдельной”.

На следующий день Елизавета II выступила перед обеими палатами парламента в Вестминстерском зале, где всего три недели назад стоял гроб с телом ее матери. Как и в 1977 году, речь была составлена королевой лично и отражала главную мысль юбилейного года. “Перемены стали неотъемлемой частью существования, – сказала Елизавета II. – Искусство управления ими только развивается, и от того, как мы их примем, зависит наше будущее” (11). Она подчеркнула важность таких незыблемых для Британии ценностей, как умеренность и прагматизм, изобретательность и творческий подход, справедливость и терпимость, а также приверженность традициям и долгу.

Продолжая тему всеохватности, она упомянула “консолидацию нашего многокультурного и многоконфессионального общества” как “крупнейшее достижение” с 1952 года, которого удалось добиться “мирным путем и доброй волей”. (Несколькими днями ранее было объявлено (12), что во время летнего путешествия ее величество посетит индуистский храм, еврейский музей, храм сикхов и исламский центр – впервые за всю жизнь переступив порог мечети.) В свои семьдесят шесть Елизавета II вновь подтвердила готовность “продолжать, при поддержке моей семьи, служение народу нашей великой страны, отдавая ему все свои силы, независимо от грядущих перемен”. Тысяча пэров и депутатов поднялись на ноги и устроили громкую продолжительную овацию, одновременно тронув и смутив своим откликом ее величество.

Совершив первые три поездки в регионы, Елизавета II отправилась 13 мая в Северную Ирландию с трехдневным визитом, в атмосфере которого не осталось и следа напряжения, царившего во время Серебряного юбилея. Подписанное 10 апреля 1998 года Белфастское соглашение принесло Ольстеру мир, позволив представить и протестантское большинство, и католическое меньшинство в создающемся законодательном собрании (получившем автономию от Лондона). Кроме того, теперь объединение Ирландии могло состояться лишь с одобрения избирателей и Ольстера, и Ирландской Республики.

Четыре года спустя Елизавета II впервые обратилась к депутатам Североирландской ассамблеи как их королева на приеме в здании парламента в Стормонте. Она отметила выпавшую им “историческую возможность приблизить управление Северной Ирландией к народу”, которому они служат, и “оправдать ожидания как тех, кто горд причислить себя к британцам, так и тех, кто считает себя прежде всего ирландцем” (13).

Центральным событием Золотого юбилея стали четырехдневные “народные гулянья” в начале июня с двумя беспрецедентными концертами в садах Букингемского дворца. Каждый из них посетили двенадцать тысяч поклонников, отобранных в случайном порядке из почти двух миллионов желающих, и оба концерта транслировались в прямом эфире BBC. В субботу 1 июня играли классику, в понедельник 3-го – поп-музыку.

Поп-концерт потребовал некоторых дипломатических усилий от организаторов. “Нам важно было заинтересовать юбилеем молодежь” (14), – поясняет Саймон Уокер. В конце концов Робин Джанврин уговорил королеву, которая категорически отказывалась слушать поп-певцов три часа. В качестве компромисса было решено, что ее величество прибудет за тридцать пять минут до конца.

Концерт начался выступлением Брайана Мэя, гитариста “Queen”, который сыграл свою вариацию на тему государственного гимна с крыши Букингемского дворца. Когда появилась Елизавета II (15), Эрик Клэптон пел “Лейлу” (“Layla”), и дама Эдна Эверидж (комический персонаж Барри Хамфриса) представила королеву как “золотую именинницу”. Королева, заткнув уши желтыми берушами (16), просидела с Филиппом, Блэрами и двадцатью четырьмя членами королевской семьи в ВИП-ложе до конца представления, завершившегося “Хей, Джуд” (“Hey Jude”) в исполнении Пола Маккартни. В сопровождении мужа, Чарльза, Уильяма и Гарри Елизавета II вышла вместе с исполнителями на сцену. Чарльз поздравил “мамочку” и выпил за “пятьдесят выдающихся лет” (17), добавив: “Ты воплотила нечто жизненно для нас необходимое – постоянство. Ты была и остаешься островком незыблемости и традиции посреди глубокого, иногда бурного, моря перемен”. Под одобрительные возгласы наследник престола поцеловал мать в щеку.

После концерта Елизавета II зажгла сигнальный огонь перед памятником Виктории – первый в цепочке из двух с лишним тысяч костров, запылавших в Великобритании и странах Содружества. В Кении костер зажгли близ отеля “Тритопс”, где Елизавета II стала королевой. Вечер завершился красочным фейерверком и световым шоу на фасаде дворца – на радость миллионной толпе, которая заполонила Мэлл и ближайшие парки. Королева и Филипп смотрели шоу со специального помоста, встречая улыбками нарисованный цветными лучами на фасаде развевающийся британский флаг.

В последний день торжеств, вторник 4 июня, состоялся церемониальный проезд богато украшенной Золотой парадной кареты из дворца к собору Святого Павла на юбилейную службу, за которой последовал обед в ратуше. На обеде Тони Блэр сказал королеве: “Почет можно унаследовать, но любовь – только заслужить, и любовь народа к вам не вызывает сомнений” (18). Днем королева и Филипп посетили фестиваль на Мэлл, в котором приняли участие двадцать тысяч человек – в том числе церковный хор из пяти тысяч солистов и представители пятидесяти четырех стран Содружества в народных костюмах. К вечеру огромная толпа почти целиком запрудила Мэлл. Люди размахивали флагами, радовались, пели, как и двадцать пять лет назад, “Землю надежды и славы” и “Боже, храни королеву!”, а Елизавета II с родными махали им с дворцового балкона. Над ними, на высоте всего в полкилометра, пролетел “конкорд” в сопровождении пилотажной группы ВВС “Красные стрелы”.

Празднества продолжались все лето – Елизавета II тем временем проехала около трех с половиной тысяч миль на Королевском поезде и посетила семьдесят городов. В Сандрингеме, Балморале, Букингемском дворце и Холируде прошли открытые приемы. Проводились и частные вечеринки. Пятьдесят человек, в детстве побывавшие пажами (19) на разных королевских мероприятиях, пригласили ее величество на торжественный ужин в закрытом клубе “Уайтс”, куда женщины допускались лишь в исключительных случаях. Как рассказывал позже один из участников, кто-то из завсегдатаев при виде ее пробурчал: “Королева в “Уайтсе” – докатились…” (20) (Фотография ее величества в окружении бывших пажей висит на почетном месте в туалете клуба.)

Золотой юбилей имел оглушительный успех. “Люди неожиданно осознали, что ее величество – это стабильность, покой, постоянство, умение владеть собой в черные дни и чувство юмора, спасающее, когда все идет кувырком, – говорит ее бывший пресс-секретарь Чарльз Энсон. – Спустя пятьдесят лет они вдруг прозрели и поняли, чем ценна королева” (21). Пресса фонтанировала признаниями в любви. Юбилейные торжества, как отмечала BBC, “убедительно доказали, что королева и монархия по-прежнему в чести у миллионов британцев” (22). Подтверждали это и результаты опросов. “Народ почувствовал внимание королевы и стремление разделить с ним свою радость” (23), – говорит Роберт Вустер из MORI. Когда проводимые дворцом опросы только начались, число считающих, что монархия далека от народа, составляло около 40%, но после юбилея эта доля снизилась до 20% с небольшим.

Осенью 2002 года королева оказалась втянута в неприятную историю, касающуюся ее встречи пятилетней давности с Полом Барреллом, дворецким покойной принцессы Уэльской. За безоговорочную преданность (которая, как выяснилось, не означала умения держать язык за зубами) его прозвали “скалой”. До того как стать дворецким, Баррелл работал лакеем в Букингемском дворце, и за службу Елизавета II представила его к своей личной награде – Королевскому Викторианскому ордену. Говорили, что Баррелл очень глубоко переживает гибель Дианы, поэтому, когда он попросил аудиенции во дворце, королева не стала отказывать.

18 декабря 1997 года, в четверг вечером, Елизавета II приняла бывшего дворецкого в личной гостиной на втором этаже с видом на сад. Полтора часа кряду (24) он говорил о проблемах Дианы и о ее чувствах к Чарльзу. Баррелл сообщил, что мать Дианы (25), Фрэнсис Шэнд-Кидд, наведываясь в Кенсингтонский дворец, уничтожает Дианины письма и документы, поэтому он “забрал часть бумаг принцессы на хранение” (26) – впрочем, упомянул он об этом (27) вскользь.

Три года спустя (28), в январе 2001-го, по наводке другого бывшего придворного, полиция устроила у Баррелла обыск. В результате было обнаружено более трехсот предметов из резиденции Дианы, включая дизайнерскую одежду, драгоценности, сумки и мебель, а также ряд вещей, предположительно принадлежащих Чарльзу и Уильяму. Бывшего дворецкого обвинили в краже. Пока проводилось расследование, королева несколько раз беседовала с Робином Джанврином (29), однако не говорила о разговоре с Барреллом, поскольку не сочла обмолвку (30) о взятых на хранение бумагах относящейся к текущему делу. Баррелл, в свою очередь, скрыл суть беседы от своих адвокатов, назвав ее “личным разговором” (31).

Суд над Барреллом начался 14 октября 2002 года, накануне возвращения Елизаветы II из десятидневной поездки в Канаду в честь Золотого юбилея. В пятницу 25 октября по дороге на поминальное богослужение Филипп с Чарльзом обсуждали (32) нашумевший процесс. Филипп упомянул, что королева встречалась с Барреллом после смерти Дианы и дворецкий говорил о припрятанных бумагах. Судя по всему, Чарльз об этой встрече слышал впервые. Он немедленно сообщил своему личному секретарю, а тот дал знать властям. 1 ноября дело было закрыто как “строящееся на ложном допущении, будто мистер Баррелл никогда не упоминал, что берет вещи” (33). И хотя слова Баррелла в разговоре с королевой относились лишь к неустановленному числу документов, а не к уйме ценных вещей, этого оказалось достаточно, чтобы прекратить слушания.

Пресса не смогла упустить такой сенсационный поворот и предположила, что Елизавета II с сыном нарочно попытались остановить процесс, чтобы избежать публичной дачи показаний о покойной принцессе и королевской семье. Встречное предположение, что королева – женщина уже пожилая и рассеянная (34), вдохновляло еще меньше.

На самом деле ее величество ничего не забыла. Еще раньше, в Балморале, когда во всех новостях трубили о предстоящем суде, Елизавета II развлекала гостей беседой за аперитивом, прежде чем отправиться на барбекю. “Она раскладывала пасьянс, спокойно и неторопливо, – говорит знакомый, бывший с ней в тот день. – И вскользь упомянула о беседе, состоявшейся у нее с Барреллом. Она отчетливо помнила, что Баррелл сообщил ей лишь о нескольких документах, а не о сотнях вещей” (35). Судя по всему, разоблачение Баррелла для нее мало что значило. “По ее словам, она и думать не думает о том разговоре, – утверждает знакомый. – Вспомнила о нем лишь потому, что из-за предстоящего суда Баррелл был у всех на устах, и наверняка пересказывала прежде, если приходилось к слову”.

Майкл Пит, который к тому моменту съехал из Букингемского дворца, став личным секретарем Чарльза, провел скрупулезное расследование, выясняя, не было ли “нарушений и упущений” (36) в закрытии дела Баррелла. Никаких доказательств намеренного саботажа слушаний Пит не обнаружил. Он подчеркнул, что, если бы такая цель действительно преследовалась, “у дворца была масса возможностей вмешаться раньше и предотвратить или замять процесс”. Суть обвинений пресса донесла до публики уже после начала слушаний, что еще раз подтверждало: Баррелл перетаскал к себе сотни вещей втихую.

Через неделю после закрытия дела Елизавета II посетила Поминальное поле у Вестминстерского аббатства, где в память о погибших в бою британских военных были воткнуты в землю девятнадцать тысяч крестиков – по традиции, берущей начало в 1928 году, когда таким способом впервые почтили павших в Первой мировой. Прежде сюда каждый год приходила королева-мать, останавливаясь поговорить с бывшими военными и родными уже покойных ветеранов. В ноябре предыдущего года (37) она пришла воткнуть крестик, несмотря на минусовую температуру, а теперь крестик установила Елизавета II в ходе короткой поминальной службы, на которую собрались несколько тысяч человек. Во время минуты молчания, которой завершилась молитва, у королевы по щекам текли слезы.

Душевная ранимость, появившаяся после перипетий 2002 года, не означала хрупкости здоровья, которое у королевы оставалось по-прежнему крепким. На конноспортивном шоу в Виндзоре в мае она поразила зрителей своей энергией, болея за Филиппа во время соревнований конных упряжек в Большом Виндзорском парке. “Она подъезжала на своем “рейнджровере” к каждому из препятствий с интервалом в полмили, – вспоминает Нини Фергюсон, американская участница соревнований. – Филипп правил четверкой. Королева смотрела, как он проходит препятствия, потом запрыгивала назад в машину. Она была в резиновых сапогах, платок реял по ветру, за ней семенили четыре или пять корги, и она казалась воплощением молодости, энергии и боевого духа” (38).

В начале января 2003 года Елизавета II поскользнулась в Сандрингеме, где навещала свою надежду – жеребенка по имени Дезерт Стар, – и порвала мениск правого колена. Травма потребовала хирургического вмешательства (39). В письме к Монти Робертсу королева жаловалась, как ужасно “томиться в четырех стенах” (40), лишившись катания верхом и прогулок с собаками. Колено зажило, и менее года спустя Елизавета II перенесла аналогичную операцию на втором мениске (41), где врачи обнаружили легкие повреждения. Проходив несколько недель с тростью, она вскоре вернулась к еженедельным поездкам в седле. Елизавета II сделала одну-единственную уступку возрасту – пересела с высоких лошадей, на которых ездила десятилетиями, на коренастых пони породы фелл. “Они около четырнадцати ладоней в холке, надежные приземистые коняшки, – говорит Майкл Освальд. – В ее возрасте вообще мало кто ездит верхом, так что безопасность не помешает” (42).

Потеряв мать и сестру, Елизавета II стала проводить больше времени в кругу своей растущей семьи. Прежде по воскресеньям в Виндзоре, посетив службу в королевской часовне Всех Святых, она приходила в Ройял-Лодж на аперитив. Теперь вместо этого она отправляется (43) к своей миниатюрной и энергичной кузине Маргарет Роудз, которая живет в коттедже в глубине Большого Виндзорского парка (44). Там царят простота и уют, обстановка скромная, а на полу валяются резиновые игрушки Гильды, вест-хайлендского терьера хозяйки. Столы в гостиной уставлены фотографиями королевы-матери, короля Георга VI и Елизаветы II в балморалской экипировке.

Когда в 1981 году у мужа кузины обнаружили смертельную стадию рака, Елизавета подарила ей этот дом, чтобы проще было добираться до лондонских больниц оттуда, чем от фермы в Девоне. “Ты не против переехать в предместья?” (45) – спросила Елизавета II. “Это был ответ на наши молитвы”, – вспоминает Маргарет Роудз.

Каждое воскресенье после церкви королева садится за руль своего “ягуара” и едет к Маргарет (46). Кузина встречает ее реверансом, Елизавета II присаживается на потертый диван в гостиной, не снимая шляпу, в которой нужно еще доехать обратно до замка. Под джин с “Дюбонне” они беседуют о событиях прошедшей недели, обмениваются новостями о родных и знакомых – например, о здоровье пожилого балморалского егеря.

В 2002 году, принесшем как страшные утраты, так и народную признательность, Елизавета II перевернула страницу, оставив лихие 1990-е позади. Теперь королева чаще улыбалась на людях. Она стала общительнее, радушнее, спокойнее – больше похожей на мать в каких-то аспектах. “Как ни кощунственно звучит, но, по-моему, королева расцвела после смерти матери” (47), – говорит Роберт Солсбери. Монти Робертс считал, что “она теперь больше, чем прежде, интересуется чудесами природы” (48).

В 2003 году Елизавета II обедала с отрядом гренадеров в Офицерской столовой Сент-Джеймсcкого дворца (красивом высоком зале, украшенном предметами антиквариата, полковым серебром, деревянной дверью от офицерской латрины из окопов Первой мировой и портретом молодой королевы Виктории) (49). Доносившийся через открытые окна хохот и громкие разговоры помешали гофмейстеру ее величества Малкольму Россу, жившему там же, во дворце, и он пожаловался на шум, не зная, кто приглашен в этот вечер на обед. Когда один из гвардейцев доложил о жалобе королеве, та ответила: “Передайте Малкольму, чтобы не валял дурака” (50).

Роберт Солсбери заметил перемены в поведении Елизаветы II, когда она сидела рядом с ним на праздновании семидесятилетия Джинни Эрли в клубе “Аннабель” в феврале 2003 года. Королева рассказывала друзьям, как ей не терпелось сюда попасть, потому что в ночном клубе она не бывала практически с самого замужества. “Первый раз видела такое бурное веселье, – свидетельствует Аннабель Голдсмит (в честь которой получил свое название клуб), также сидевшая рядом с королевой. – Эта суровая женщина смеялась и шутила, развлекая весь стол” (51).

На следующий день у Елизаветы II был запланирован визит в аббатство Святого Альбана к северу от Лондона. Когда ее знакомили с сановниками, настоятель, заметив Роберта Солсбери, спросил королеву, встречалась ли она с ним прежде. “Да-да, – не моргнув глазом ответила ее величество. – Вчера мы с Робертом гуляли до половины второго в ночном клубе” (52).

Она нашла новую наперсницу в лице Анжелы Келли, заменившей Бобо Макдональд. Младше королевы на двадцать пять лет (53), Келли поступила в дворцовые горничные из армии и дослужилась до камеристки, самостоятельно повысив затем это звание до “личного помощника”. Как и Бобо, которая была дочерью железнодорожника, Келли происходила из скромной семьи ливерпульского докера. Однако в отличие от Бобо, державшейся в тени, блондинка Келли со своим искрометным характером стала заметной фигурой в королевской свите.

Когда Келли рядом, “вокруг царит веселье” (54), – говорит Анна Гленконнер. “Она заполнила пустоту, образовавшуюся после смерти Маргарет и матери” (55), – считает один из родственников королевы.

Келли профессионально следит за гардеробом Елизаветы II, переосмысливая традиции королевских модельеров Хартнелла и Эмиса с учетом некоторой театральности появлений ее величества на публике. Камеристка часто сопровождает придворных сановников в подготовительных поездках перед зарубежными визитами, выясняя, как будет обставлен выход королевы. Она изучает национальные цвета, узнает, какие обладают для данного народа отрицательным или положительным значением. “Анжела понимает, что на улице королева должна быть видна издалека, а в машину можно надеть что-то более нейтральное, серое или бежевое” (56), – поясняет старший королевский советник. Келли часто прибегает к услугам кутюрье, например Стюарта Парвина, однако многие платья, пальто и шляпки для королевы она моделирует сама, а затем отдает шить на заказ по невысокой цене.

Королева всегда интересовалась своими драгоценностями и историей аксессуаров в обширной личной коллекции. Ей нравится демонстрировать их как широкому кругу публики, так и в домашней обстановке, надевая иногда на званые обеды по нескольку колец, в том числе на указательный палец. Знакомясь на обеде в Уинфилд-Хаусе с Джоэлем Артуром Розенталем, создателем ювелирной компании “JAR”, Елизавета II проявила осведомленность: “Я слышала, Дэмьен Херст инкрустировал бриллиантами череп? Мне больше нравятся те, что сейчас у меня на шее” (57).

Вслед за своей начальницей Анжела Келли использует компьютерные базы данных, чтобы не ударить в грязь лицом, когда королева будет выбирать украшения. “Анжела выкапывает самые неожиданные подробности, – говорит одна из фрейлин. – Если брошь, например, мексиканская, расскажет, откуда именно добыты камни. Ей интересно, она получает удовольствие” (58).

В среду 19 ноября 2003 года королеву с придворными ждала утренняя сенсация в рубрике “Мировой эксклюзив “Daily Mirror” – на первой странице красовалась фотография лакея на знаменитом дворцовом балконе под кричащим заголовком: “Внедрился!” Ниже следовало пояснение: “Перед приездом Буша мы раскрываем крупнейший скандал в системе королевской безопасности благодаря нашему корреспонденту, который два месяца прослужил лакеем Букингемского дворца” (59). Далее шли четырнадцать страниц (60) сделанных тайком снимков, а также описаний личных покоев и распорядка членов королевской семьи, перемежающихся не менее броскими заголовками (“Я мог отравить королеву”). Все это было делом рук двадцатишестилетнего репортера “Mirror” Райана Пэрри, который обманом нанялся в лакеи и теперь сливал добытую информацию, нарушая подписку о неразглашении, взятую при приеме на службу.

Газета пыталась убедить читателей, что старалась для всеобщего блага, однако на самом деле хотела только одного – подсмотреть за королевой и ее родными в домашней обстановке. Больше всего пересудов вызвала фотография накрытого для королевы и принца Филиппа завтрака – белая скатерть, цветочная композиция, серебряные приборы, костяной фарфор, дорогой радиоприемник и три расставленные строго по линейке коробочки “таппервэр” с кукурузными хлопьями и овсянкой. Пэрри написал, что королева завтракала тостом “с капелькой апельсинового джема”, но и его почти весь скормила своим корги под столом.

Еще он сообщал, что для каждого чайного подноса имеется отдельная схема расстановки посуды, что убежденный трезвенник Эндрю может приложить лакея грубым словом, принцесса Анна требует к завтраку “совершенно почерневший банан и спелое киви” и “ест не спеша”. Софию Уэссекскую он назвал “доброй и благодарной”, а ее величество вышла в его описании любительницей поболтать по душам – “которой явно недостает королевского высокомерия” (61), как отметила “The Sunday Times”.

Фотографии и описания личных покоев продемонстрировали публике любовь Эндрю к мягким игрушкам и подушечкам с вышитыми лозунгами типа “Ешь, спи и смени жену”, гостиную Анны, “под завязку забитую книгами, безделушками, кипами журналов и бумаг”, и аккуратно прибранные комнаты Эдварда и Софии Уэссекских с современной обстановкой. Пэрри даже удалось щелкнуть ванную Уэссексов с картинкой-комиксом, на которой ее величество беседует с делегацией пингвинов в “королевских нарядах”.

На следующий день “Mirror” нанесла новый удар, выпустив вторую серию, “виндзорскую” (62), где на первой странице Пэрри гладил двух королевских корги на фоне замка, а дальше шли одиннадцать полос фотографий и рассказов о работе лакея в Виндзоре по выходным. На снимке накрытого к завтраку стола виднелась подборка утренних газет для королевы – сверху, как всегда, “The Racing Post”, затем “Daily Mail”, “Express” и “Mirror” (с очередной сенсацией, отрывком из разоблачительной книги Пола Баррелла о королевской семье), затем “Dayly Telegraph” и “The Times”.

Пэрри выдал и пристрастие королевы к просмотру на редкость низкопробных телепередач за обедом – популярной полицейской драмы “Чисто английское убийство” (“The Bill”) (“Не люблю я его, – призналась Елизавета II Пэрри, когда тот наливал ей кофе, – но втянулась и смотрю”), бесконечного сериала “Ист-эндцы” (“EastEnders”) и, что самое невероятное, комедийного шоу “Домашнее видео Керсти” (“Kirsty’s Home Videos”), составленного из любительских роликов и изо билующего “голыми задами”. Завершала выпуск панорама роскошного викторианского летнего павильона при замке с растениями в кадках, скульптурами, бассейном, крытым бадминтонным кортом, настольным теннисом и деревянным тренажером принца Филиппа для поло в сетчатой ограде.

Королева пришла в ярость, и придворные юристы немедленно подали в суд на газету, обвиняя ее в “злонамеренном вторжении в частную жизнь без законного на то основания” (63). Они добились бессрочного судебного запрета, обязывающего “Mirror” воздержаться от дальнейших публикаций на данную тему и лишающего газету возможности перепечатывать ряд фотографий. Издательство выплатило Елизавете II двадцать пять тысяч фунтов в счет судебных издержек, передало королевской семье все неиспользованные снимки и уничтожило неопубликованные репортажи.

Тем не менее редактор “Mirror” Пирс Морган, который стал популярным телеведущим в Соединенных Штатах, добился своего. Он не просто высмеял королевскую семью, но и подгадал с публикацией (64) (на которую тут же откликнулись и другие издания) к приезду Джорджа и Лоры Буш со вторым за время президентства государственным визитом. Из американских руководителей в Букингемском дворце с таким размахом прежде принимали лишь Вудро Вильсона в декабре 1918 года.

Исторический визит Бушей и без того был омрачен трудностями с обеспечением безопасности и возможным многотысячным маршем протеста против войны в Ираке. В результате королеве пришлось отменить традиционную торжественную встречу на Конногвардейском плацу и проезд в каретах по Мэлл. Вместо этого обошлись усеченной церемонией на парадном дворе за оградой Букингемского дворца, где обычно проходит смена караула. Переночевав в дальней части дворца, Буши обогнули здание на автомобиле и подъехали к переднему фасаду, затем поднялись по накрытым красной дорожкой ступеням в специально построенный павильон, где их приветствовала королева и прочие официальные лица. Прогарцевала дворцовая кавалерия, президент с герцогом Эдинбургским осмотрели почетные караулы, и все проследовали во дворец на ланч – получилось несколько надуманно и скомканно (65), что пресса не преминула отметить.

Бушам тем не менее понравилось, и королева, которая уже давно завязала с президентской четой непринужденную дружбу, помогла им почувствовать себя как дома. “Ее не пугали массовые протесты, – вспоминает Джордж Буш. – Она многое повидала в жизни и не обращала на них внимания. Как и я” (66).

Вечером королева давала торжественный банкет на сто шестьдесят персон. На следующий вечер Джордж и Лора Буш ответили на гостеприимство более скромным и камерным ужином у Уилла и Сары Фэриш в Уинфилд-Хаусе. В число шестидесяти приглашенных вошли такие выдающиеся американцы, проживающие в Британии, как сенатор Джордж Митчелл и Роз-Мари Браво, генеральный директор “Берберри”. “Напоминало встречу старых друзей, – говорит Кэтрин Фентон, секретарь Белого дома по протокольным вопросам. – Королева и герцог Эдинбургский тепло приветствовали Фэришей, много было смеха и радости” (67).

Протестующие на улицах всю неделю поносили не только Буша, но и Блэра, хотя премьер-министру в вину ставилось другое – затянутая лейбористами кампания по запрещению охоты на лис. Когда Блэр попробовал объяснить суть дела, Буш удивился: “Зачем вы вообще это начали?” (68) Президент, как отметил Блэр, “по обыкновению смотрел в корень”.

Предлагаемый запрет объединил борцов за права животных, переживающих за лис, которые гибли на охоте мучительной смертью, и противников аристократии. Блэр видел в этом шаге исключительно политическую уловку, призванную умаслить левое крыло партии. Дебаты по поводу запрета растянулись (69) на семь с лишним сотен парламентских часов – так долго не обсуждался ни один законопроект блэровской эпохи. Кроме того, он вызвал серию протестов лондонского “сельского альянса”, собиравшего огромные толпы мирных демонстрантов – от земельных аристократов до скромных сельских жителей, зарабатывавших этой охотой себе на жизнь. И хотя принц Уэльский к протестующим не примкнул, он, будучи, как и его сыновья, заядлым охотником, открыто выступал в защиту этого хобби, сообщив Тони Блэру, что запрет “абсурден” (70). Блэр, в свою очередь, посоветовал Чарльзу не “ввязываться в политические игры” (71). Преобладающее в королевской семье мнение выразила София Уэссекская: “Охота на лис – это всего лишь отстрел вредителей, но люди привыкли считать ее пустой забавой дармоедов-аристократов” (72), добавив, что Блэр “ничего не смыслит в сельском хозяйстве”. Позже премьер признал ее правоту (73).

Елизавета II вынуждена была сохранять нейтралитет. Однако, как отмечала ее кузина Маргарет Роудз, “она в душе сельская жительница. Она обязательно отстояла бы охоту, поскольку это один из стержней, на которых держится сельское хозяйство” (74). По своему обыкновению, королева несколько лет потихоньку обрабатывала Блэра (75) во время его приездов в Балморал, пока законопроект не вынесли на голосование. Она терпеливо объясняла ему за обедом, что охотой увлекаются не только высшие слои общества, но и обычные люди. Некоторые охотники, например, не имея своих лошадей, берут их напрокат на платных конюшнях. Королеве казалось, что Блэр должен знать о таких предприятиях, составляющих костяк сельского хозяйства, но он о них слышал в первый раз.

Разъяснения Елизаветы II помогли Блэру понять экономическую и социальную значимость охоты для сельской местности, и позже он признал, что “считает этот запрет одной из своих самых больших законодательных ошибок” (76). Блэр утверждал, что ему было уже не под силу остановить принятие в 2004 году Закона об охоте. На самом же деле “он позволил собственной партии забаллотировать встречное компромиссное решение” (77), – писал Чарльз Мур в “The Spectator”, в результате чего “в парламенте протащили полный запрет”. Охота на лис тем не менее не исчезла, поскольку хитрые охотники пользуются “дырами” в законе, а предполагаемые крупные штрафы взимать так и не начали. Однако членам королевской семьи пришлось от этого увлечения отказаться, как от формально незаконного.

В субботу 9 апреля 2005 года принц Уэльский наконец женился на своей давней возлюбленной Камилле Паркер-Боулз – спустя тридцать четыре года после знакомства и почти через два десятилетия после возобновления романа в середине 1980-х. Ему было пятьдесят шесть, ей – пятьдесят семь.

Камилла развелась с первым мужем в 1995 году и после смерти Дианы постепенно приобщалась к королевскому окружению. Впервые ее увидели на публике с Елизаветой II и остальными на двух концертах по случаю Золотого юбилея (78) в Букингемском дворце. Несмотря на то что роман Камиллы с Чарльзом усугубил проблемы в браке с Дианой, королеве многое в ней нравилось – здоровый юмор, устойчивая психика, душевная теплота, здравомыслие, а главное – преданность Чарльзу. Камилла увлекалась охотой и рыбной ловлей, значимыми для королевской семьи, и принимала все их традиции. Все годы, когда Камиллу поливали грязью в прессе, она стойко хранила молчание, что тоже подкупило Елизавету II. “Камилла никогда не жалуется, – сообщила она одному из давних друзей. – Она решает проблемы по мере поступления и старается относиться к ним с юмором” (79). Когда таблоиды за несколько недель до свадьбы стали нагнетать обстановку, Камилла пошутила: “Подумаешь, событие, две старые развалины женятся” (80).

Смягчившиеся за это время каноны англиканства позволяли венчаться двоим разведенным, однако главы церкви решили, что совершенная обоими супружеская измена оскорбит как священников, так и прихожан. В результате Камилла и Чарльз обменивались клятвами в Виндзорской ратуше.

Как глава Англиканской церкви, королева сочла неподобающим присутствовать на гражданском бракосочетании в ратуше вместе с двадцатью восемью членами семьи. “Ее отсутствие было продиктовано исключительно общественным статусом и ни в коей мере не личными чувствами, – писал Джонатан Димблби. – Как бы им ни хотелось, советники знали, что не переубедят ее – она не придет, даже понимая, насколько черствой и старомодной рискует показаться” (81). Однако на последовавшем затем богослужении в часовне Святого Георгия Елизавета II с Филиппом появились.

Среди семисот двадцати собравшихся, заполнивших всю часовню, были и Блэры, и другие политические лидеры, а также представители королевских домов Европы и Ближнего Востока, многочисленные титулованные особы и звезды кино и телевидения, в частности Кеннет Брана и Прунелла Скейлс. На традиционной службе, которую проводил Роуэн Уильямс, 104-й архиепископ Кентерберийский, использовалась “Книга общественного богослужения” 1662 года, которую Чарльз предпочитал современной версии. Вместо морской формы, в которой он венчался в Вестминстерском аббатстве четверть века назад, Чарльз облачился в визитку, а Камилла (которая стала теперь герцогиней Корнуолльской) – в элегантное шелковое платье-плащ до пола из бледно-голубого шелка с золотой вышивкой. Выйдя из западных дверей часовни, они отказались целоваться перед двумя тысячами доброжелателей, пропущенных по билетам на территорию замка, но сделали пятиминутный круг почета, пожимая руки и принимая поздравления.

На приеме, устроенном матерью принца в парадных покоях замка, все веселились от души. “У меня два важных объявления, – сказала Елизавета II. – Всем хочется знать, кто выиграл Большой национальный [24] , – так вот, это был Хеджхантер” (82). Когда аплодисменты стихли, она повернулась к Чарльзу и Камилле: “Преодолев Бичеров ручей и Кресло [самые опасные препятствия этого турнира], счастливые молодожены гордо вступают в круг почета победителей”. “Раздался дружный гул одобрения, совершенно неаристократичный” (83), – писал заслуженный телерадиоведущий Мелвин Брэгг, польщенный возможностью оказаться среди “великих Англии”, празднующих свадьбу. Чарльз поблагодарил свою “драгоценную Камиллу” (84) за то, что “рискнула выйти за меня замуж”. Юмористка Джоан Риверс, подруга новобрачных, знакомясь с королевой, сказала: “Сегодня вечером я выступаю у Ларри Кинга, обязательно расскажу ему, какая у вас красивая брошь” (85). – “Спасибо”, – ответила слегка озадаченная королева.

Уезжая из замка в Беркхолл на медовый месяц, новобрачные остановились у парадного входа, где Камилла с королевой – впервые на публике – расцеловались на прощание. Принцы Уильям и Гарри тоже поцеловали новоиспеченную мачеху (86), которая вслед за тем села в автомобиль с надписью “принц” и “герцогиня” на ветровом стекле.

В июне того же года Уильям окончил шотландский Университет Сент-Эндрюс. Его младший брат Гарри начал делать карьеру военного, и Уильям планировал заняться тем же. Однако сперва он поработал на отцовских фермах в Глостершире и в Чатсуорте, резиденции герцога и герцогини Девонширских, чтобы набраться опыта управления недвижимостью. Три недели он наблюдал за работой таких финансовых учреждений, как Банк Англии, Лондонская фондовая биржа и “Lloyd’s”, “усваивая, как функционируют и взаимодействуют различные финансовые институты” (87). К январю 2006 года он поступил в Королевскую военную академию в Сандхерсте, которую к тому моменту оканчивал Гарри.

В свои двадцать два Уильям уже демонстрировал соответствие образу будущего наследника престола, добиваясь своего с упорством, похожим на материнское. Он мог поступать наперекор, если на него давили (88), и все же, по его собственным словам, чаще “прислушивался, поскольку, когда говорят, что я не прав, обычно так и есть”. Он научился жить “в свете софитов”, хотя пристальное внимание “несколько мешало”. И в то же время ценил “простоту, когда никто не делает за тебя самых обычных, повседневных вещей”. Он даже за покупками любил ходить сам и расплачиваться картой, потому что “для наличных я слишком безалаберный”.

Королева и принц Филипп играли заметную и значимую роль в жизни внуков, которых с появлением в ноябре 2003 года первой дочки Эдварда и Софии, Луизы, стало семь. Особенное внимание Елизавета II уделяла Уильяму как второму в очереди престолонаследия. Во время учебы в Итоне он часто наведывался к бабушке в Виндзорский замок на чай и в принципе помнил ее с раннего детства.

В ноябрьском интервью 2004 года он утверждал, что “очень близок” и с дедом, и с бабушкой. Королеву он назвал “замечательной, настоящим образцом для подражания. Она всегда поможет распутать любые проблемы и затруднения. Но я на самом деле тоже достаточно закрытый, поэтому не ною на каждом шагу”. Дед “постоянно меня смешит. Он очень веселый. Зато именно он может высказать мне что-то неприятное, не боясь огорчить. Он знает, что так надо, и я признателен за эту откровенность, потому что мне совершенно не хочется, чтобы все вокруг только льстили”. На вопрос, не приходилось ли ему носить парик, склонный к раннему облысению принц самокритично отшутился: “Это к делу не относится, но нет, пока не приходилось”.

В четверг 7 июля 2005 года исламские террористы устроили взрывы в лондонском метро и нескольких автобусах – пятьдесят два человека погибли, семьсот получили ранения. В этот день королева сама приказала приспустить британский флаг над Букингемским дворцом. Назавтра она объезжала больницы, навещая раненых, и посетила место одного из взрывов. Вспоминая лозунг лондонцев “держись и делай свое дело” времен бомбардировок Второй мировой и терактов ИРА, Елизавета II заявила: “Хочу выразить восхищение лондонцами, которых не сломила вчерашняя трагедия и которые продолжают жить прежней жизнью вопреки всему. Это и есть ответ на совершенное бесчинство” (89).

Через неделю после терактов вся Европа почтила память жертв минутой молчания. Королева собрала родных на парадном дворе Букингемского дворца, и с двенадцатым ударом Биг-Бена все замерло. “Там, в арке, стояла королева, – вспоминает один из придворных. – Две минуты, с сумочкой на локте, совершенно одна, как символ единства и незыблемости” (90).

В октябре Маргарет Тэтчер отметила восьмидесятилетие приемом в отеле “Мандарин Ориентал” близ Гайд-парка. В отличие от своей августейшей ровесницы “железная леди” сильно сдала, перенеся несколько инсультов. Однако прибытие королевы привело ее в ощутимый восторг. “Ничего, если я до нее дотронусь?” (91) – спросила Тэтчер при виде Елизаветы II. Она протянула руку, и королева крепко сжала ее, когда бывшая премьер-министр присела в реверансе, хотя и не таком глубоком, как прежде. Затем ее величество, не отпуская руку Тэтчер, прошествовала с именинницей через толпу из шестисот пятидесяти гостей. “Очень непривычное зрелище для британцев, мы ведь знаем, что до королевы не принято дотрагиваться, – говорит Чарльз Пауэлл. – Но они шли под руку, и Елизавета II провела Тэтчер по всему залу” (92).

К восьмидесятилетию самой Елизаветы II, которое наступило через полгода, в ее и детей жизни установилась долгожданная гармония. Чарльз произнес по телевидению речь в честь “дорогой mama” (93) и пригласил двадцать пять членов семьи на торжественный обед во дворце Кью, где королева сидела между ним и Уильямом. Наследник престола был счастлив с Камиллой, посвящая себя благотворительности и многочисленным общественным начинаниям; Эндрю уже пять лет работал полномочным представителем Британии в области международной торговли и инвестиций; Анна с мужем прилежно исполняли протокольные обязанности; Эдвард и София оставили частный сектор, чтобы в полную силу трудиться на королевской “фирме”. Кроме того, согласно обещанию, данному королевой в день свадьбы Эдварда в 1999 году, именно он должен был наследовать титул герцога Эдинбургского после Филиппа. И хотя восьмидесятипятилетний Филипп по-прежнему активно участвовал в мероприятиях, младший сын стал брать часть его обязанностей на себя – например, программу поощрения молодежи, известную как Награда герцога Эдинбургского.

На публике Елизавета II тщательно избегала любых комментариев по серьезным вопросам, высказываясь только с одобрения правительственных советников, которые, в свою очередь, следили за тем, чтобы не выдать ее политических пристрастий. Однако в кулуарах она периодически позволяла себе перейти черту. Летом 2004 года ее друг Уилл Фэриш, неудовлетворенный своей работой в должности посла США, подал в отставку. Его преемник Роберт Таттл прибыл вручать Елизавете II верительные грамоты в разгар трений посольства с Кеном Ливингстоном, либеральным мэром Лондона, который, стремясь избавить город от автомобильных пробок, ввел плату за въезд в центр. Сотрудники посольства отказывались платить сбор, считая его налоговым, а значит, их, как иностранцев, не касающимся.

После церемонии вручения верительных грамот в Букингемском дворце королева спросила Таттла: “Значит, вы считаете сбор против пробок налогом?” (94) – “Да, мэм”, – ответил Таттл. “И я так считаю”, – согласилась королева. “Я оглянулся на Майкла Джея, главу дипломатического корпуса, – вспоминает Таттл. – Он стоял обомлевший”.

Королева постепенно уходила от формализма и церемоний. Во время своего пятнадцатого визита в Австралию в марте 2006 года она посетила Игры Содружества, которые предпочитала называть “Дружескими играми”. Повинуясь духу всеобщего братства (95), Елизавета II присоединилась к участникам соревнований за ланчем в столовой и радостно позировала с одной из спортсменок, которая положила руку ее величеству на плечо. Не смутил ее и Эдди Дэниел, двадцатилетний боксер с островов Кука, который присел за стол рядом с ней и чмокнул в щеку. Она “просто улыбнулась в ответ” (96) на “знак уважения”, как охарактеризовал свой порыв Дэниел, добавив, что “королева просто молодец!”.

В первый день скачек в Аскоте в июне того же года королева открывала полностью перестроенный ипподром. Два года назад комплекс снесли подчистую и скачки временно перенесли в Йорк. Елизавета II с Филиппом принимали активное участие в разработке проекта. Новый комплекс, земля которого арендуется у имущества короны, обошелся в двести миллионов фунтов. Своим представителем в Аскоте королева назначила Перегрина Кавендиша, 12-го герцога Девонширского (в кругу друзей известного как Стокер), – он курировал проект и совещался с августейшей четой с появления самых первых планов по перестройке комплекса в 1996 году. “У принца Филиппа большой опыт по части самого разного строительства, – поясняет герцог, – поэтому он смотрел с точки зрения практического применения, а ее величество – с точки зрения удобства для скачек” (97).

Королева вникала во все, иногда интересуясь самыми неожиданными подробностями – от покрытия трека до конструкции уменьшенной по сравнению с прошлой, но так же великолепно оборудованной королевской ложи. Ложа вмещала два изогнутых дугой ряда удобных кресел (по четыре в ряду), телевизионные экраны, показывающие дорожку под четырьмя разными углами, стоячие места за креслами для остальных гостей, и чайную комнату с круглыми столиками. “Больше всего королеву интересовал грунт, – утверждает Стокер Девоншир, – и как по нему будут скакать лошади” (98). Для покрытия вырастили семьдесят акров специального газона в Линкольншире и, собрав его в нужный момент, перестелили трек.

Новые трибуны построили внушительные, с просторной светлой галереей за ложами и общими рядами. Многочисленным завсегдатаям тем не менее современный прилизанный стиль пришелся не по вкусу, а эскалаторы напомнили здание аэропорта. Жаловались также на ухудшение обзора с некоторых рядов, менее живописный паддок, невкусное угощение и трудности с ориентацией на местности.

Руководство Аскота потратило дополнительные десять миллионов на то, чтобы улучшить обзор на нижних рядах, а королева пригласила свою кузину леди Элизабет Энсон, заслуженного организатора приемов, принарядить шатры для гостей в королевском секторе и заодно подкорректировать меню.

В честь своего восьмидесятилетия Елизавета II позволила выпустить два документальных фильма, посвященные ее жизни и работе, уже, впрочем, без “проникновения за кулисы”, разрешенного почти четыре десятилетия назад в “Королевской семье”. Кроме того, она снялась в несколько наигранной ленте о новом своем портрете, который писал семидесятипятилетний австралийский художник и телеведущий Рольф Харрис. На поступившее от BBC предложение (99) двор ответил согласием уже через два дня – еще раз подтверждая готовность Елизаветы II отойти в глазах народа от традиционного образа.

Однако все успехи советников в выстраивании имиджа ее величества затмил вышедший на киноэкраны в 2006 году фильм “Королева”, одинаково восторженно принятый и публикой, и критиками. “Мы сделали из королевы голливудскую звезду” (100), – заявил режиссер Стивен Фрирс, что Елизавету II вряд ли обрадовало. Тем не менее фильм представил ее в новом свете, и, как ни парадоксально, в народном сознании настоящая королева соединилась с убежденной республиканкой Хелен Миррен (101), которая стала теперь преданной поклонницей ее величества. И, хотя большинство диалогов и эпизодов были выдуманы сценаристом Питером Морганом (принц Филипп никогда не называл жену “капусткой”, разве что “колбаской”), подготовительная работа велась серьезная, и сюжет строился на реальных событиях.

Фильм подкупал возможностью увидеть королеву с непривычной стороны – в бигуди и халате; переживающей худший в жизни кошмар после гибели Дианы; не лишенной недостатков, но уравновешивающей их добрыми побуждениями и, наконец, выражающей тревоги, сомнения и горечь самого зрителя. “Самое замечательное, что этот фильм обладает мифотворческими качествами”, – считает Фрэнсис Кэмпбелл-Престон, тридцать семь лет прослужившая фрейлиной у королевы-матери. И хотя текст в нем “не обязательно повторяет сказанное королевой, он соответствует истине” (102).

“Как я понимаю, вышел новый фильм, – сказала Елизавета II Тони Блэру на аудиенции, которая состоялась после выхода. – Имейте в виду, я не собираюсь его смотреть. А вы?” – “Нет, конечно нет” (103), – заверил Блэр. Однако кое-кто из родни все же пересказал королеве сюжет во всех подробностях по телефону. Услышав, что фильм сослужит хорошую службу монархии, она спросила, каким образом. “Он объясняет, почему ты не смогла приехать в Лондон, что ты в это время была прежде всего бабушкой, а не королевой” (104), – объяснили ей, посоветовав фильм все же не смотреть, чтобы “не переживать заново ту жуткую неделю” и “не раздражаться, глядя на себя в чужом изображении”.

Кто-то из знакомых мягко поддразнил Елизавету II (105), прислав комикс под названием “Королева” из журнала “The Spectator”. В нем изображался зал кинотеатра, где зрителю загораживала обзор сидящая впереди дама в короне. Королеву комикс рассмешил, однако друга она заверила, что не собирается нарушать уговор с Блэром. Возможно, в ней говорило упрямство, но отсутствие склонности к самолюбованию тоже прослеживалось. Когда о фильме упомянул Монти Робертс, Елизавета II и его попросила не смотреть, пусть даже, как утверждают, ее представили там в выигрышном свете. “Это кому как” (106), – пояснила королева. “Думаю, она хотела, чтобы я знал ее настоящую, а не экранную”, – считает Робертс.

Тем не менее почти все знакомые королевы фильм посмотрели и почти единодушно признали экранный портрет “правдоподобным” (107), как выразилась Нэнси Рейган. Сходство ощущалось и в чертах характера, и в твердом шаге, и в манере надевать очки. Однако заметили они и другое: трагическая сюжетная линия вывела на первый план собранную и замкнутую публичную ипостась Елизаветы II, а не более открытую и веселую домашнюю. Большинство согласилось, что Филипп получился непривычно строгим, а королева-мать и Робин Джанврин просто непохожими на себя. Но даже Елизавета II, согласно утверждениям знакомых, не могла не оценить феноменальное влияние фильма. Придворные сановники радовались (108) волне статей о “балморалском шике” в модных журналах и растущей популярности вощеных барбуровских курток.

“Вот уже пятьдесят с лишним лет Елизавета Виндзор восхищает нас неизменным чувством собственного достоинства, неизменным чувством долга и неизменным стилем укладки (109), – заявила Хелен Миррен под одобрительный смех на вручении “Оскара” за лучшую женскую роль в феврале 2007 года. – Мы привыкли видеть ее в шляпе и при сумочке, твердо стоящей на ногах, несмотря на бушующие вокруг жизненные штормы, и я салютую ее мужеству и несгибаемости. Дамы и господа, – закончила она, подняв в вытянутой руке статуэтку “Оскара”, – представляю вашему вниманию “Королеву”!”

...

“Она настоящий образец для подражания и всегда поможет распутать любые проблемы и затруднения”.

Принц Уильям водит королеву по военной базе в Уэльсе, где он служил пилотом спасательного вертолета. Апрель 2011 года. Ian Jones Photography

Глава двадцатая Честь мундира

В апреле 2007 года Елизавета II впервые позировала для портрета американке – светскому фотографу Энни Лейбовиц. Мало того что сеанс пришлось из-за плотного графика королевы ограничить двадцатью пятью минутами, его еще снимали на камеру для очередной документальной ленты о работе королевы. Она согласилась надеть ослепительную диадему королевы Марии, бриллиантовое колье низама Хайдарабада, белое шелковое вечернее платье, вышитое золотом, и развевающуюся темно-синюю мантию ордена Подвязки. Лейбовиц несказанно удивилась (1), узнав, что ее величество делает макияж сама и укладывает волосы лишь раз в неделю.

В короткой беседе перед фотосессией королева очень тепло отзывалась о британском фотографе Джейн Баун, своей ровеснице, которая делала ее портрет годом ранее. “Она добиралась сюда сама, без помощников! И я помогала ей двигать мебель для композиции” (2), – вспомнила Елизавета II. “Завтра будет наоборот”, – пообещала Лейбовиц.

Королева, обычно по праву гордящаяся своей пунктуальностью, опоздала на фотосессию на двадцать минут. “У меня мало времени”, – заявила она фотографу, которая заметила, что горничные “стоят от нее метрах в пяти” (3).

Елизавету II определенно раздражали многочисленные помощники фотографа. Когда Лейбовиц попросила ее снять “корону”, чтобы сделать образ чуть менее пафосным, королева пробурчала: “Пафосным! Это еще что?” (4) Но вскоре она успокоилась и согласилась с предложениями фотографа поменять наряд и позу. Лейбовиц, по ее собственному признанию, понравилось, что королева “показала характер” (5), а готовность довести нервное и утомительное дело до конца вызывала огромное уважение.

Снимки получились поразительные. На самом впечатляющем из них королева без диадемы, в простом морском дождевике с начищенными медными пуговицами, скрывающем руки, стоит на фоне подложенного на компьютере пейзажа с зимним небом и голым дворцовым садом. Лейбовиц создала неприкрытую аллюзию на прежние легендарные образы кисти Битона и Аннигони, символизирующие одиночество королевы, а также попыталась передать “соответствующее данному жизненному этапу настроение” (6).

Фотографии представили публике накануне десятого визита Елизаветы II в США и третьего по счету государственного, принимающей стороной в котором выступили Джордж и Лора Буш. Перед отлетом королева устроила прием в Букингемском дворце для трехсот пятидесяти выдающихся американцев, проживающих в Лондоне. В число тех, кого представляли ее величеству, попал и корреспондент “Washington Post” Кевин Салливан – наряду с Доном Джонсоном, игравшим в вест-эндском мюзикле “Парни и куколки” (“Guys and Dolls”), оксфордскими гребцами Теренсом Койкером и Эндрю Райтом, а также Брайаном Макбрайдом, ведущим игроком футбольного клуба “Фулхэм”.

Звезду популярного сериала “Полиция Майами” (“Miami Vice”) королева в Джонсоне не признала, зато заинтересовалась гребцами, попросив разрешения взглянуть на их мозолистые ладони. “Королева внимательно их осмотрела, сочувственно цокая, будто парни были ее внуками” (7), – вспоминает Салливан, который к тому же подметил у ее величества “обезоруживающую искреннюю улыбку”, не похожую на характерную для политиков “приклеенную намертво”. Во время беседы Елизаветы II с Макбрайдом к ним, нарушив все правила протокола, пристроился еще один человек. “Вы тоже футболист?” (8) – спросила королева. “Нет. Я продаю вафельно-оладьевую смесь, в основном на Ближнем Востоке”. – “Надо же, чего люди только не едят”, – пробормотала королева и двинулась к следующей группе.

В четверг 3 мая Елизавета II и Филипп прибыли в Ричмонд, штат Вирджиния. В своей речи перед законодателями штата королева выразила соболезнования по поводу трагедии в Вирджинском политехе на предыдущей неделе, когда пробравшийся в здание вооруженный злоумышленник перестрелял тридцать студентов и преподавателей, а затем застрелился сам. Кроме того, Елизавета II изменила график визита, чтобы встретиться с жертвами трагедии. Затем она отправилась в Джеймстаун, первое британское поселение на американской земле, отмечавшее тогда четырехсотлетие, навестив его спустя пятьдесят лет после первого своего визита во времена Эйзенхауэра. При осмотре археологических находок ее взгляд упал на экспонат номер пятнадцать – железную лопатку с ярлыком “при сильных запорах”. Подозвав делегационного врача, коммандера Дэвида Суэйна, который всегда стоял чуть поодаль с черным медицинским чемоданчиком, содержащим жизненно необходимые лекарства и плазму крови, она воскликнула, показывая на страшное орудие: “Вам бы надо обзавестись!” (9)

На выходных она исполнила свою давнюю мечту посетить Кентуккийское дерби и в пятый раз погостила на ферме Фэришей. Бывший посол с супругой сохранили близкие отношения с королевой, и Сара Фэриш снова расцеловала ее величество в обе щеки.

Лошадей Елизаветы II в Кентукки теперь содержалось мало. Центр коневодства сместился на мощные конные заводы в Ирландии, предлагающие на выбор высококлассных производителей и избавляющие от необходимости переправлять конематок через Атлантику. Однако до 1998 года, пока не вступил в силу договор о мирном урегулировании, пути через Ирландское море были заказаны. Новый советник по племенной работе (10), зять Генри Карнарвона Джон Уоррен, старался улучшить крови королевской конюшни и сделать ее лошадей более конкурентоспособными, в надежде выиграть наконец не дающееся в руки Эпсомское дерби.

Все это, впрочем, не мешало королеве наслаждаться отдыхом в штате мятлика с друзьями-единомышленниками, знавшими ее не первое десятилетие, – и в этот раз к ней впервые присоединился Филипп. Она сидела в саду фермы Лейнс-Энд, попивая вечерний мартини, и переживала за дочь принцессы Анны Зару Филлипс, выступавшую на троеборье в Бадминтоне. “Никто не слушает бабушку!” (11) – сокрушалась она.

На Кентуккийском дерби в воскресенье королеву заинтриговал победивший жокей Келвин Борел, каджун, едва умеющий читать и писать, однако известный удивительным умением находить общий язык с лошадьми. Предвосхищая интерес гостьи (12), Лора Буш специально оставила два лишних места на запланированном через два дня торжественном обеде и пригласила Борела. Эми Цанцингер, секретарь по протокольным вопросам, помогла ему найти фрак, а его невесте – купить вечернее платье, договорившись, чтобы магазин одежды в Луисвилле поработал в воскресенье.

Джордж Буш допустил ляп в приветственной речи на Южной лужайке Белого дома перед семью тысячами пришедших в понедельник 7 мая гостей. “Вы участвовали в праздновании двухсотлетия нашей страны в тысяча семьсот семьдесят… э-э, в тысяча девятьсот семьдесят шестом году”, – провозгласил он. Сделав паузу, он подмигнул королеве и сказал: “Она посмотрела на меня, как мать на неразумного сына” (13). Елизавета II и Филипп отобедали наверху, в Желтом овальном кабинете, в узком кругу семьи Буш, в том числе с первым президентом и Барбарой Буш, которые затем сопроводили высоких гостей к мемориалу Второй мировой войны на Эспланаде. Это был последний пункт насыщенного двухдневного графика, включавшего также посещение НАСА и Национального детского медицинского центра.

Если не считать короткого перехода через улицу с президентом и первой леди от Белого дома до Блэр-Хауса в первый день визита, королева почти не показывалась на публике. В стоящей за ограждением тысячной толпе было много детей, и Елизавета II останавливалась по дороге перекинуться с ними парой слов. “Очень мешали эти строгие меры безопасности. Даже прогулку расписали по минутам” (14), – сожалел один из участников делегации.

Днем на открытом приеме в британском посольстве королева, заметив своего знакомого, Фролика Уэймота, направилась прямо к нему. “Так рада вас видеть, – улыбнулась она. – Как вы? Слышала, болели?” (15) Зная, что Елизавета II собирает мельницы для перца, несколькими месяцами раньше он прислал ей пластиковую из итальянского ресторана – в виде официанта, который говорил с итальянским акцентом: “Вы свернете мне шею!” – когда мельницу крутили. Королева тут же поблагодарила его письмом, рассказав, как позабавила ее эта вещица. И теперь, под конец беседы в саду посольства, Уэймот спросил: “Мэм, прислать вам еще мельницу для перца?” “И тут, – вспоминает Уэймот, – она полностью преобразилась. Хохотала в голос, хлопая ладонью по сумочке. Но потом снова собралась и двинулась дальше, такая же элегантная”.

Прибыв вечером на торжественный обед, Елизавета II увидела в шеренге встречающих и Кевина Борела. Позируя для официальной фотографии между монархом и первой леди, Борел допустил, по выражению Лоры Буш, “милую оплошность” (16), приобняв обеих дам. Постепенно прикасания к королеве становились в порядке вещей. В своем тосте Елизавета II тепло отзывалась о “жизненно важном альянсе” (17), который выковал Черчилль в военные годы и который уже не первое десятилетие “заставляет с собой считаться”.

На следующий вечер Елизавета II давала ужин в честь Бушей в британском посольстве. Весь день советники уговаривали ее слегка проехаться в тосте насчет оговорки, допущенной президентом накануне, и в конце концов королева поддалась. “Я думала начать тост так: “Когда я была здесь в тысяча семьсот семьдесят шестом…” – но решила, что не стоит”, – провозгласила Елизавета II под одобрительный смех гостей. “Это был отличный ответ” (18), – отзывался позже Буш. Сразу после спуска королевского штандарта на флагштоке посольства королеву и Филиппа – прямо в вечернем платье с диадемой и во фраке – увезли на военную базу имени Эндрюса, откуда им предстоял перелет домой.

27 июня 2007 года Тони Блэр ушел с поста премьер-министра, уступив нажиму своего пятидесятишестилетнего министра финансов, Гордона Брауна. Шотландцу надоело десять лет играть вторую скрипку при харизматичном премьере, и он совершил тайный переворот. Блэр к тому времени утратил популярность из-за войны в Ираке, а возглавляемый Брауном блок Лейбористской партии набрал силу, и Блэр уступил давлению – через два месяца после того, как побил десятилетний рекорд пребывания на посту премьера. Сын священника Шотландской церкви, Браун учился в школе по экспериментальной программе, поступил в Эдинбургский университет в шестнадцать и через десять лет после окончания получил докторскую степень. Внешностью и характером он мало располагал к себе и в политике продвигался вопреки тому, что Блэр называл “лакуной – полным отсутствием интуиции, внутреннего чутья. Политический расчет – да, присутствует. Аналитический ум – несомненно. Эмоциональное чутье – по нулям” (19). Браун добивался успеха за счет безграничной энергии, впечатляющих умственных способностей и сосредоточенности. Однако среди политиков он был белой вороной – способным проявить остроумие, но зачастую неуклюжим и слишком скованным в светском общении.

Брауну пришлось в жизни нелегко. Из-за несчастного случая во время игры в регби в подростковом возрасте он ослеп на один глаз и стал хуже видеть другим. Он женился лишь в сорок девять лет, а в 2002 году они с женой Сарой лишились своего первенца – дочери, которая прожила всего десять дней. Позже у них родились двое сыновей, у одного из которых обнаружили муковисцидоз.

Елизавета II знала Брауна по брифингам, проводившимся перед представлением бюджета на текущий год. На прошлогодней аудиенции он пообещал королеве порадовать ее “хорошими новостями относительно обеспечения наших войск в Ираке” (20). “Их ведь там теснят повсюду”, – ответила королева. Услышав, что принц Эндрю недавно побывал в Ираке, Браун заверил, что правительство “намерено докупить вертолетов”. “Хорошо бы они еще работали, те вертолеты, которые мы приобретаем”, – метко сыронизировала Елизавета II.

Она обращалась с Брауном учтиво, и премьер-министр “проявлял огромное уважение к королевской семье” (21), как свидетельствует Саймон Льюис, служивший пресс-секретарем Брауна в последний год его пребывания в должности. “Когда возникали какие-то проблемы, связанные с двором, он говорил: “Саймон, мы должны быть на высоте”. Он очень трепетно относился к этим вопросам и неплохо ладил с королевой”. На руку Брауну играло и то, что, в отличие от Блэра – горожанина до мозга костей, – он вырос в сельской глуши, в доме с видом на залив Ферт-оф-Форт.

Брауну очень помогало умение королевы “отличать годное от негодного. Иногда случается и подкорректировать черновик речи после беседы с ней” (22). Однако особенно он ценил ее чувство юмора и способность “подметить что-то смешное и для нее, и для меня” (23). В кругу друзей королева нередко передразнивала (24) самого Брауна, пользуясь своим актерским талантом и привычкой к шотландскому акценту, который много лет был у нее на слуху. Когда в Балморал приезжал Браун, “в воздухе повисало напряжение” (25), по словам Маргарет Роудз.

20 ноября 2007 года Елизавета II и Филипп добрались до очередной значимой вехи, став первыми королевой и консортом, отмечающими шестидесятилетие супружеской жизни. “После ухода матери и сестры герцог Эдинбургский взял на себя роль наперсника” (26), – говорит один из старших советников королевы. Отлучаясь в Сандрингем на выходные поохотиться в Вуд-Фарм (27), он звонил жене каждый день. “Они не демонстрируют близость, но крепкая связь между ними ощущается, – утверждает другой сановник. – Королева по-прежнему оживляется при виде мужа. С ним она делается мягче, добрее и радостнее” (28).

Стали крепче и связывающие их религиозные узы. Если королева с детства хранила нерушимую верность Англиканской церкви, то Филипп шел долгим путем от греческого православия родителей через лоно англиканства к исследованию богословских и межрелигиозных проблем. “Он больше, чем королева, склонен к метаниям и больше упирает на интеллектуальную сторону, – говорит Джордж Кэри. – Он в поиске, он наводит мосты между разными религиями. У него на это больше времени, и королева ему не препятствует” (29).

Тем не менее Елизавету II и Филиппа, по свидетельству их кузины Памелы Хикс, “ни в коем случае нельзя вообразить этакими милыми голубками. Характер у обоих отнюдь не голубиный” (30). Одним из камней преткновения выступает пресса. “Я не читаю таблоиды! – презрительно фыркнул Филипп в ответ на вопрос “великого инквизитора” BBC в 2006 году. – Просматриваю максимум один. Одного достаточно. Терпеть их не могу. Но королева читает любую бумажонку, которая попадается ей на глаза!” (31)

После очередного, ставшего последней каплей падения (32) Филиппа на соревнованиях конных упряжек Елизавета II настояла, чтобы он отошел от участия, хотя это не помешало ему править упряжками на досуге. По другим вопросам королева старалась не спорить. Когда понадобилось перекрасить гардеробную мужа в Сандрингеме, “по настоянию ее величества нам пришлось подбирать колер под цвет старых грязных стен, чтобы герцог не заметил, – раскрывает тайну Тони Парнелл, смотритель, более трех десятилетий отвечавший за ремонт здания. – По-моему, удалось” (33).

Елизавета II предоставила Филиппу простор для экспериментов в управлении резиденциями. В результате в Сандрингеме создали трюфельную ферму, разводили французских куропаток (которых герцог назвал “редкостными тупицами” (34) и выращивали фрукты для производства яблочного сока и черносмородинового ликера. Филипп отвечал и за частную коллекцию живописи, покупая на выставках в Эдинбурге и развешивая в личных покоях полотна многообещающих молодых художников. Королева тем временем продолжала заниматься декором частных резиденций. “Она довольно скромна в выборе отделки и тканей, – говорит Тони Парнелл. – В качестве замены почти всегда ищется аналог” (35).

Филипп любил передвигаться по Лондону инкогнито на собственном черном такси-кебе, иногда сам садясь за руль. Однажды он приехал на нем на ужин к знакомым в скромную квартирку на окраине Белгравии, принадлежащую Джейн Вестморленд, вдове 15-го графа. “Он был в шоферской фуражке, а телохранитель сидел на заднем сиденье, – вспоминает Фролик Уэймот. – И он выписывал круг за кругом перед подъездом, показывая, как легко эта машина поворачивает” (36).

На публике Филипп по-прежнему мог заставить королеву понервничать своей несдержанностью в присутствии прессы. Депутат парламента от Лейбористской партии Крис Маллин вспоминает, как в 2003 году королева присутствовала на Конференции стран Содружества в Нигерии. Услышав произнесенную местным чиновником речь на открытии нового офиса Британского совета в Абудже, Филипп пробурчал: “Тарабарщина какая-то” (37). Потом он повернулся к группе женщин и спросил, не преподавателями ли они работают. Те ответили, что “вооружают народ знаниями”. “Вооружаете знаниями? – прогремел Филипп – Разве так говорят по-английски?” Как пишет Маллин в своем дневнике, “королева, почувствовав, что назревает скандал, повернулась и показала куда-то за балконную ограду со словами: “Смотри, какая керамика”. Герцог, не договорив, озадаченно шагнул к ней. Когда они ушли, я тоже подошел посмотреть. Никакой керамики не обнаружил”.

По просьбе королевы празднование бриллиантовой свадьбы прошло тихо, в семейном кругу. В воскресенье 18 ноября супруги отправились в Броудлендс и долго искали там дерево, под которым фотографировались во время медового месяца. Королева надела ту же двойную нитку жемчуга (38) и сапфировую брошь в обрамлении бриллиантов, что и шестьдесят лет назад. Воссоздали и композицию шестидесятилетней давности для официальной юбилейной фотографии – Елизавета II держит Филиппа под локоть, супруги с улыбкой смотрят друг на друга. Герцог, по сравнению со старым снимком, несколько утратил лихость, но во взгляде Елизаветы II чувствовалось прежнее тепло. Вечером Чарльз и Камилла устроили семейный ужин в Кларенс-Хаусе.

На следующий день королева и Филипп присутствовали на богослужении в Вестминстерском аббатстве, где принц Уильям зачитал отрывок из Евангелия от Иоанна со строкой: “Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога” (39). Джуди Денч продекламировала стихотворение поэта-лауреата Эндрю Моушна, гласившее: “В многоголосье регламентов, обязательств и протоколов нежность свои вплетает чуткие ноты, и нам не узнать, каково это, когда каждый день, каждый жест на виду” (40).

20 ноября супруги вылетели на Мальту – в ностальгическое путешествие по острову, подарившему молодой чете незамутненное счастье и недолгую возможность пожить обычной жизнью. Через месяц они получили запоздалый юбилейный подарок – на свет появился их восьмой внук, Джеймс Александр Филипп Тео Уэссекский. Как и старшую дочь (41), Эдвард и София освободили его от титула “королевское высочество”, чтобы не ограничивать в выборе призвания.

Все время празднования Елизавета II и Филипп хранили в секрете, что их двадцатитрехлетнему внуку, принцу Гарри, второму лейтенанту Дворцового кавалерийского полка “Блюз энд Ройялз”, предстоит на семь месяцев отправиться в афганскую провинцию Гильменд. С момента ввода войск (42) в Афганистан в 2001 году и в Ирак в 2003-м Елизавета II получала регулярные сведения о развитии событий от верховного командования и Министерства иностранных дел, поэтому прекрасно сознавала, насколько туго приходится британским войскам на обоих фронтах.

Роль главы вооруженных сил – одна из самых священных обязанностей королевы. С ее пристрастием к иерархии, обычаям, традициям, подходом к гардеробу как к форме, она всегда радела за честь мундира. Бойцы знают, что сражаются за Родину и королеву. “Королевская семья гордится нашей армией, – заявил генерал Чарльз Гатри, барон Гатри из Крейгибанка, начальник штаба обороны с 1997 по 2001 год. – Что бы ни случилось, армия будет верна королеве, своему главнокомандующему” (43).

Со времен общения со стоящим в Виндзорском замке гарнизоном в дни Второй мировой и непродолжительной службы во Вспомогательном территориальном корпусе Елизавета II живо интересовалась военными делами, встречаясь с верховным командованием за ланчами, обедами и на аудиенциях. Она достаточно непринужденно чувствует себя в компании военных и без колебаний входит в расположение тысячного дивизиона. Однажды она с готовностью выслала (44) командиру подшефного полка журнальную фотографию пегого шайрского жеребца, которого прочила на роль драмхорса – лошади барабанщика – для Королевской конной гвардии.

Служащие при Елизавете II офицеры быстро усваивают, что с ней бесполезно тягаться в знании воинских традиций и уставов. У приглашенного на обед Джонни Мартин-Смита, лейтенанта караульной службы Виндзорского замка, ее величество поинтересовалась: “У Валлийской гвардии новая форма? С красными носками?” (45) Оказывается, она увидела из окна, как солдат Валлийской гвардии устанавливает помост для оркестра в красных носках вместо предписанных уставом зеленых.

“У королевы орлиное зрение – на пятнадцать орлов хватит” (46), – утверждает один из придворных. После ежегодного парада в честь дня рождения она высказывает критические замечания старшим офицерам – вплоть до того, почему такой-то солдат стоял на пару шагов дальше отведенного ему места или перебирал пальцами по ружейному стволу. “Надеюсь, порезанная рука скоро заживет”, – сказала она ответственному офицеру после одного из парадов. В переднем ряду один из солдат порезал руку штыком, и никто этого не заметил, кроме королевы, которая стояла чуть поодаль. “Кто-то порезал руку, мэм?” – удивился офицер. “Да. Третий или четвертый по центру шеренги”.

Королева “не станет читать трехтомник по истории Афганистана” (47), – заявил часто встречавшийся с ней Чарльз Гатри. Однако благодаря докладам офицеров, встречам с солдатами, возвращающимися с фронта, знакомству с правительственными документами и газетами, а также телевизионным новостям Елизавета II отлично знает, как идут дела. “С ней можно делиться соображениями, – говорит Гатри. – Можно критиковать правительство, она выслушает. Молча, без комментариев. Она не станет опускаться до сплетен, может уточнить определенные злободневные моменты, но допрос не устроит. Она не выпытывает, она беседует. Она полностью сознает свои конституционные полномочия и не переходит границ. Она не пытается командовать армией” (48).

Когда в 2006 году в целях снижения затрат лейбористы объединили ряд исторических армейских формирований, королева наводила справки, но в дебаты не вступала. “Она знала, что с полками у нас перебор, – говорит старший советник Блэра Джонатан Пауэлл. – Ее беспокоило происходящее, но она не лоббировала свои интересы” (49). Тем не менее, разговаривая с одним из высших армейских чинов (50), Елизавета II не смогла скрыть огорчения оттого, что легендарный “Черный дозор” сливают с пятью другими полками в составе нового Шотландского королевского полка. Королева-мать шестьдесят пять лет была почетным командиром “Черного дозора”, в этом же полку служили три ее брата, один из которых погиб в бою на Первой мировой.

Елизавета II полностью поддерживала Уильяма и Гарри в решении стать военными. “Это традиция, и традиция хорошая, – объяснял Чарльз Гатри, обсуждавший с ней перспективы. – Помогает набраться командирского опыта. Ставит королевских особ плечом к плечу с выходцами из самых разных слоев, из низов, что тоже очень полезно” (51). То, что принцы отдали предпочтение сухопутным войскам, а не военно-морскому флоту, где служили их отец, дядя и дед, отражало практические реалии современной войны и, увы, падение престижа Британии как морской державы. Кроме того, армия позволила Уильяму и Гарри укрыться от всевидящего ока прессы.

Армейская дисциплина и товарищество особенно помогли Гарри, который в силу своего безответственного характера рисковал покатиться по наклонной. Поймав сына в семнадцать лет за курением марихуаны, отец отправил его на экскурсию в наркологический центр послушать лечащихся от наркотической зависимости. Были и другие неприятные инциденты с участием номера третьего в очереди престолонаследования – пьяные дебоши в лондонских клубах и костюмированная вечеринка, куда Гарри явился со свастикой на рукаве. Из-за рыжих волос и веснушек злые языки долго подозревали в отцовстве Гарри Джеймса Хьюитта – хотя имеются документальные подтверждения того факта (52), что Диана познакомилась с офицером лишь после рождения младшего сына. Сама Диана пошла внешностью в бабушку по материнской линии, Рут Фермой, и мало напоминала отцовскую родню, а Гарри, наоборот, унаследовал фамильную спенсеровскую рыжину.

Изначально Гарри собирались отправить в Ирак. Он был решительно настроен (53) служить со своей частью, но, когда объявление об отправке, сделанное зимой 2007 года, спровоцировало угрозы против него со стороны террористов, командующий армией сэр Ричард Даннатт (54) отменил приказ. Королева, выступавшая за отправку, помогла Гарри пережить досаду и поддержала его в решении “не унывать и делать свое дело” (55).

Когда в том же году полк “Блюз энд Ройялз” передислоцировали в Афганистан, Даннатт проконсультировался с Гордоном Брауном, принцем Уэльским и королевой. Было принято решение отправить Гарри на условиях договоренности (56), достигнутой с рядом новостных организаций, согласившихся опубликовать подробности службы лишь после благополучного возвращения принца в Британию. Королева не колебалась ни секунды, как и тогда, когда отправляла на войну Эндрю двадцать пять лет назад. Внуку она сообщила новость в декабре, во время выходных в Балморале. “Думаю, она рада, что мне выпала возможность добиться своей цели, – сказал тогда Гарри. – С ней очень приятно это обсудить” (57).

С самого своего прибытия за несколько дней до Рождества Гарри служил на передовой оперативной базе под регулярным пулеметным, снайперским, ракетным и минометным огнем. Он наносил воздушные удары и патрулировал опасные районы, захваченные талибами. Как командир, отвечающий за одиннадцать бойцов разведки, он несомненно подвергался опасности. При этом он “драил сортиры” наравне с остальными, готовил паек, по очереди с товарищами заваривал чай и кофе, чистил оружие и снаряжение” (58), – писал полковник Ричард Кемп, бывший командующий британскими войсками в Афганистане.

Его назначение продержалось в секрете десять недель – пока тайну не нарушили австралийский журнал и немецкая газета, вслед за которыми новость подхватил американский сайт “Drudge Report”. Приказом Министерства обороны Гарри отозвали из Гильменда – отчасти ради безопасности его боевого отряда. Перед отъездом принц заявил: “Все мои мечты сбылись. Я сделал свою работу. Приятно хоть иногда побыть обычным человеком (59). Наверное, ничего более обычного мне не светит” (60).

Конец 2007 года ознаменовался выходом еще одного художественного произведения, которое приковало к королеве внимание общественности. В повести “Непростой читатель” Алана Беннетта Елизавета II проникается страстью к чтению, наверстывая упущенное (61) в ранние годы. Забывая о своих официальных обязанностях, она глотает книгу за книгой без разбора – в ее списке Митфорд, Остен, Бальзак, Пипс, Байетт, Макьюэн, Рот и даже мемуары Лорен Бэколл, которой она завидует, потому что “та родилась под более счастливой звездой” (62). Королева озадачивает своих собеседников вопросом о любимых книгах, устраивает переполох среди родни и придворных и в конце концов решает заняться сочинительством, чтобы переосмыслить свою жизнь, “используя анализ и размышления” (63).

Сюжет, учитывая практический склад ума и глубокое чувство ответственности Елизаветы II, совершенно надуманный. Однако, как и в “Вопросе точки зрения”, вышедшем двадцать лет назад, Беннетт выводит на первый план недооцененные черты ее величества – проницательность, любознательность, наблюдательность. Королева в его повести, восклицающая: “Ну давай, не тяни!” (64) – когда читает за чаем Генри Джеймса, довольно точно копирует ироничные реплики настоящей Елизаветы II.

Книга быстро стала бестселлером в Британии и Соединенных Штатах благодаря восторженным отзывам критиков и читателей. После “Королевы”, писал Джереми Маккартер в книжном обозрении “The New York Times”, “эта книга подарила нам еще один повод проникнуться симпатией к ее величеству и еще раз напомнила, что и великим ничто человеческое не чуждо” (65). Как и фильм, книга Беннетта откликнулась на желание извлечь Елизавету II из королевского кокона, показать присущее ей скрытое озорство. Самый трогательный момент повести – когда персонаж, нарисованный Беннеттом, обнаруживает, что за чтением сливается с толпой остальных читателей: “Чтение анонимно, его можно разделить с другими, оно общее для всех. <…> Странствуя по страницам книг, она оставалась неузнанной” (66).

Подлинная Елизавета II хранит свои литературные пристрастия в тайне, однако это не мешает ей живо интересоваться ежегодной премией Содружества, за которую состязаются писатели всего мира. Произведения лауреатов королева читает и ради удовольствия, и из чувства долга. В большинстве случаев это исторические романы: среди отмеченных ею в последние годы – “Тайная река”(“The Secret River”) Кейт Гренвилл – о первых колонистах Австралии, “Мистер Пип” (“Mister Pip”) Ллойда Джонса о Папуа – Новой Гвинее и “Книга негров” (“The Book of Negroes”) Лоуренса Хилла о работорговле с Канадой. Каждое лето королева приглашает лауреата в Букингемский дворец на аудиенцию. “Все очень по-домашнему, – говорит директор Фонда Содружества Марк Коллинз, который сопровождает писателей. – Встреча проходит наверху, в личных покоях, кругом носятся собаки” (67). В увлеченной двадцатиминутной беседе Елизавета II успевает расспросить писателя о его корнях, об источнике вдохновения и о том, как шла работа над книгой. “Ей интересно, как выбиралось место действия, как лепились персонажи, что писатель думает об обсуждаемой стране, – вспоминает Коллинз. – Разговор идет как по маслу”.

Елизавета II не склонна предаваться мрачным размышлениям о смерти, однако, разменяв девятый десяток, судя по всему, решила пройтись по “жизненному списку”, доделывая недоделанное и посещая непосещенное. В июне 2008 года она впервые побывала на ланче в “Пратте”, закрытом мужском клубе на Сент-Джеймс-стрит, принадлежащем герцогу Девонширскому. По приглашению охотничьего общества (68) “Шикар-клуб” королева с мужем встретилась с другими десятью участниками за аперитивом у большого камина, перейдя затем к более плотной трапезе – копченому лососю, бараньим отбивным и пирогу с патокой. В июле она присутствовала (69) на ежегодной Лебединой переписи – традиционном кольцевании лебедей на Темзе (принадлежащих суверену), берущем начало в XII веке. Кроме того, королева стала ездить из Кингс-Линна (70) в Норфолк в зимний отпуск в Сандрингеме обычным пригородным поездом – правда, не в общем вагоне. Королева с небольшой свитой занимает отдельное купе первого класса – из соображений безопасности.

На охотничье-рыболовные выходные в Сандрингем и Балморал начали звать больше представителей младшего поколения. “Но мы их почти не видим, – говорит постоянная гостья Елизаветы II и Филиппа с 1950-х годов. – Им просто неинтересно со стариками” (71).

Дети давних друзей обнаружили (72), что Елизавета II с готовностью принимает приглашения на неторжественные обеды и находит время поболтать с их собственными детьми-подростками. На восьмидесятилетие одной из своих “подружек невесты” (73), леди Элизабет Лонгман (в кругу знакомых известной как “Смит”), Елизавета II отправилась на устроенную в честь именинницы коктейльную вечеринку в маленькой квартирке. Оставив телохранительницу ждать в машине, королева поднялась вместе с одним из гостей на хлипком лифте и пробыла на вечеринке больше часа, четверть этого времени разговаривая с внуком Смит, Фредди ван Зевенбергеном, дизайнером, создающим уменьшенные копии особняков.

В июне 2008 года, впервые за девять лет, лошадь Елизаветы II выиграла последний день скачек в Аскоте. Двухлетний жеребец по имени Фри Эйджент преодолел, как выразился Джон Уоррен, “стену” (74) из опережавших его десяти лошадей всего за шестьсот метров до финиша, вырвавшись на два корпуса с четвертью. “Получилось!” (75) – закричала королева. Вскочив со своего места между Уорреном и Филиппом, она выбросила кулак вверх в победном жесте – подарив вечерним новостям BBC непривычно эмоциональный кадр со своим участием. “Это была искренняя радость”, – говорит Джон Уоррен. После, как свидетельствует ее пятидесятидвухлетний советник по племенной работе, “она с юношеской прытью помчалась в паддок. Мы за ней едва поспевали. Жокей, Ричард Хьюз, пытался объяснить, как ему удалось, но королева хотела в этот момент только одного – погладить своего коня”.

Несколькими днями ранее, узнав, что в Аскоте присутствует Хелен Миррен, приехавшая вручать кубок, королева пригласила свою кинематографическую альтер эго на чай в королевскую ложу. “Меня бы ни за что не позвали, если бы фильм ей не понравился, – считает Миррен. – И меня очень тронуло это приглашение” (76). Королева сказала: “Здравствуйте, приятно познакомиться” и тут же завела разговор о лошадях. До Миррен Елизавета II всего раз встречалась с исполнительницей такой же роли – Прунеллой Скейлс, изобразившей королеву в “Вопросе точки зрения”. Когда Скейлс поклонилась Елизавете II в шеренге встречающих, та сыронизировала: “Наверное, вам привычнее было бы принять поклон от меня?” (77)

Старший сын Елизаветы II отметил шестидесятилетие в ноябре 2008 года, став самым старым принцем Уэльским в истории – до него таковым считался король Эдуард VII, только в пятьдесят девять лет сменивший на троне королеву Викторию, скончавшуюся в 1901-м. Елизавета II устроила накануне дня рождения Чарльза 14 ноября торжественный прием в Букингемском дворце с инструментальным концертом и ужином в честь именинника. Однако гораздо больший интерес представляет ее с Филиппом визит в благотворительный Фонд принца, который с момента основания в 1976 году помог полмиллиону представителей неблагополучной молодежи получить специальность и найти работу.

Всю свою жизнь Чарльз добивался родительского одобрения и в этот день получил из уст королевы редкое публичное признание в том, что она гордится филантропической деятельностью сына, который заведует двадцатью благотворительными организациями и курирует еще триста пятьдесят. “Для меня и принца Филиппа нет большей радости, чем знать, что наш сын свято чтит основополагающие принципы служения другим” (78), – заявила королева.

Чарльз побил рекорд своей сестры Анны по протокольной нагрузке, записав на свой счет пятьсот шестьдесят официальных мероприятий в 2008 году. (Анна с пятьюстами тридцатью четырьмя мероприятиями отстала, впрочем, ненамного.) Королева тем временем совершила четыреста семнадцать визитов в Великобритании и за рубежом – слегка снизив планку по сравнению с 2007 годом, на который пришлось четыреста сорок визитов. В свои восемьдесят два – на семнадцать лет больше официального пенсионного возраста – она не собиралась снижать темп, в декабре предшествующего года став старейшим монархом за всю историю и оставив позади королеву Викторию, которая прожила восемьдесят один год и двести сорок три дня.

Она исполняла свой долг с тем же усердием, что и после восхождения на престол: выступала главой государства, официально представляя правительство страны на родине и за рубежом, а также главой страны, награждая подданных за достижения и заботясь об их нуждах. Разве что количество церемоний награждения, проводимых ею ежегодно, постепенно сократилось с двадцати шести в начале царствования до пятнадцати – часть мероприятий взяли на себя принц Чарльз и принцесса Анна.

“Все церемонии устроены с большим умом, – свидетельствует бывший гофмейстер Малкольм Росс. – Темп снизили, но очень незаметно” (79). Однако, когда советники пытаются слишком топорно подкорректировать график с целью дать ее величеству передышку, “она тут же замечает и спрашивает, откуда взялось “окно”, – говорит приближенный ко дворцу источник. – От нее ничего не скроется” (80).

В 2007 году ушел в отставку Робин Джанврин, личный секретарь королевы и главный идеолог модернизации. Сменил его в этой должности единомышленник, сорокашестилетний Кристофер Гайдт, заслуженный работник Министерства иностранных дел, обладатель дипломов лондонского Королевского колледжа и Кембриджского университета. Он великолепно вписался в штат, сразу задав тон своей расторопностью и легким чувством юмора.

Придворным аппаратом по связям с общественностью заведовали теперь две почти сорокалетние женщины, обе с маленькими детьми. Саманта Коэн, пресс-секретарь королевы, прежде чем поступить на службу во дворец, работала корреспондентом региональных газет в своей родной Австралии, а также возглавляла отдел связей в “National Grid” – международной компании – поставщике электроэнергии и газа. Заместитель пресс-секретаря Алиса Андерсон перешла на государственную службу из регионального издательства в Уэссексе и занимала должность ответственного за связи с прессой при консерваторе Николасе Сомсе в Министерстве обороны и при лейбористке Маргарет Беккет, когда та была министром в кабинете Блэра. Находчивые, компетентные, жесткие, Коэн и Андерсон успешно оберегали от праздного любопытства личную жизнь королевы, в то же время активно пропагандируя ее образ как символ современности.

Елизавета II начала живее откликаться на кризисы и выражать больше чувств на публике. Она заказала свой портрет в виде голограммы. Непринужденно общалась с поп-звездой Леди Гагой, не смущаясь ярко-красного латексного костюма певицы, принимала в Букингемском дворце модельера Зандру Роудз, явившуюся в розовом парике, и фотографа Дэвида Бейли в потрепанных джинсах. Когда осенью 2008 года грянул финансовый спад, королева посетила Лондонскую школу экономики. Прослушав лекцию о причинах кредитного кризиса, она задала главный вопрос: “Почему никто не спохватился раньше?” (81) “Она кажется более человечной, простой, понимающей и осведомленной” (82), – утверждает представитель дворца.

Несмотря на то что свой первый компьютер в подарок от Рональда Рейгана королева получила на двадцать пять лет раньше мужа, в освоении новых технологий она отставала от Филиппа. Герцог начал писать письма на компьютере (83) еще в 1980-х, быстро приобщился к электронной почте и Интернету – в частности, собирая материал для речей. В конце концов Елизавета II предпочла посылать СМС-сообщения (84) внукам с помощью сотового телефона, а компьютер оставила для конноспортивных дел. С подачи принца Эндрю (85) в 2005 году она приобрела айпод и, не изменяя бумаге и перу, все же начала обмениваться электронными письмами с членами семьи. Спустя десять лет после запуска королевского сайта в 1997 году Елизавета II обзавелась собственным каналом на YouTube, получив миллион просмотров в первую же неделю.

Нагляднее всего готовность королевы приобщаться к новым технологиям отразил ее визит в лондонский офис Гугла осенью 2008 года. Молодая компания в честь этой встречи украсила свой логотип на лондонской домашней странице профилем Елизаветы II в короне. Королева и Филипп (“великий гуглер, – по словам одного из старших советников. – Всегда гуглит, а потом делится информацией с королевой” (86) провели в гостях больше часа, знакомясь с молодыми, совершенно не по-офисному одетыми сотрудниками. “Только что с пробежки?” (87) – спросил Филипп руководителя маркетинговой службы Мэтью Тревеллу, облаченного в толстовку с капюшоном, кеды и мешковатые брюки.

Во время визита королева загрузила на Королевский канал видео устроенного в 1968 году приема для спортсменов-олимпийцев в Букингемском дворце, осторожно двигая мышь затянутой в черную перчатку рукой. Когда им с Филиппом показали знаменитого “смеющегося малыша” на YouTube, они тоже не удержались от смеха. “Прелесть, да? – повернулась королева к мужу. – Не представляла, что такая кроха может так заливаться!” (88)

Даже увлекаясь новинками и сосредоточиваясь на злободневном, королева не забывала о прошлом, свято чтя память покойной матери. Во время охотничьих выходных (89) в Сандрингеме в январе 2009 года оборвалась еще одна связующая нить между ними – умерла Эмма, последняя из корги королевы-матери. Заметно опечаленная, несмотря на утешения Филиппа, Елизавета II оповестила об этой утрате всех гостей.

В феврале семья с многочисленными друзьями собралась на террасе под Карлтон-Хаусом на открытие почти трехметрового бронзового памятника королеве-матери в мантии ордена Подвязки. Скульптор изобразил ее в возрасте пятидесяти одного года, поскольку памятник предназначался в пару бронзовой статуе Георга VI, увековечившей короля в таком же орденском одеянии в пятьдесят шесть лет, в год его смерти. “Теперь они вместе навек” (90), – провозгласил принц Чарльз, когда Елизавета II потянула за шнурок и синее атласное покрывало скользнуло вниз. Памятник обошелся в два миллиона фунтов, полученных с продажи юбилейных монет, отчеканенных в честь восьмидесятилетия Елизаветы II. Цоколь его украшали два трехметровых бронзовых фриза, на которых королева-мать утешала оставшихся без крова жителей Ист-Энда во время Второй мировой, принимала поздравления с победой своего скакуна и сидела в компании двух корги в саду замка Мэй.

Несколько месяцев спустя Елизавета II появилась в качестве неожиданного гостя на благотворительном приеме в пользу фонда замка Мэй. Любимую резиденцию королевы-матери открыли для посещений в августе 2002 года, содержание замка и сада частично финансировалось из частных средств. По задумке Елизавета II должна была лишь на минутку заглянуть (91) в “Горинг-отель” близ Букингемского дворца, где проводился прием, однако она задержалась на полтора часа, обходя гостей и беседуя с меценатами и потенциальными спонсорами. Один британский бизнесмен под впечатлением от встречи выписал фонду чек на двадцать тысяч фунтов.

Заткнуть за пояс всех премьер-министров неисчерпаемыми знаниями о Соединенном Королевстве Елизавете II помогают так называемые “выезды” – путешествия по городам и весям страны. “Она знает в Британии каждый дюйм, с ней бесполезно тягаться, – утверждает Чарльз Пауэлл, оценивший этот кладезь, когда служил личным секретарем Маргарет Тэтчер и Джона Мейджора. – Она очень много общается с людьми, поэтому прекрасно видит, как и чем живет британский народ. По-моему, ей отлично известно, что такое обычная жизнь” (92).

В марте 2009 года Елизавета II впервые за десять лет посетила город Гулль в Восточном Йоркшире – названный “The Times” в числе “немногих оплотов непримиримого республиканства” (93). Увидев написанную к ее первому визиту в 1957 году речь, начинавшуюся словами: “Я несказанно рада посетить сегодня ваш город”, – королева решительно вычеркнула “несказанно”, пояснив: “Я, может, и буду рада, но не до такой степени” (94). Неизвестно, стал ли уместнее вычеркнутый эпитет теперь, пятьдесят два года спустя, однако Елизавета II с большим интересом осмотрела некогда процветавший кораблестроительный центр, пострадавший от экономического кризиса и от разрушительного наводнения, вызванного ливневыми дождями двумя годами ранее.

Маршрут четырехдневного выезда придворные сановники разрабатывали в сотрудничестве с лордом-наместником Восточного Йоркшира Сьюзан Канлифф-Листер и другими местными функционерами. В былые времена королева выдерживала (95) до восьми различных посещений кряду, теперь же ограничивалась максимум четырьмя до обеда. В помощь ее величеству (96) Канлифф-Листер выслала семьдесят страниц справочного материала – досье на людей, с которыми ей предстоит встретиться, описание предназначенных для посещения мест, а также меню и план рассадки на обеде в ратуше. Придворные сановники расписали график поездки на семнадцать страниц, отразив в нем буквально каждый шаг.

Чтобы не слишком сильно нарушать расписание железнодорожного движения, но и не опоздать, Елизавета II и Филипп переночевали в Королевском поезде под Гуллем. Этот сияющий коричневый состав – одно из основных средств передвижения монархов со времен королевы Виктории, для которой изготовили первую версию в 1842 году. Его трогательно старомодный облик с функциональной отделкой родом из 1970-х. У королевы и Филиппа имеется по отдельному вагону (“салону” в придворном лексиконе), разделенному на спальню, ванную и гостиную с бюро и небольшим обеденным столом. Мебель сделана из светлого дерева, полы покрыты однотонным ковролином, а обшитые пластиком стены украшены шотландскими пейзажами и викторианскими гравюрами на сюжеты железнодорожных путешествий.

Вышедших из поезда в Гулле (97) 3 марта в десять двадцать утра Елизавету II и Филиппа встречала на платформе неизменная шеренга официальных лиц – “орденоносная бригада” на придворном жаргоне, прозванная так за церемониальные орденские цепи и прочие регалии, которые надевают по таким случаям лорд-мэр, старший шериф и бидлы, облаченные в мантии, бриджи, туфли с пряжками и шляпы с пером. Королевская свита была в этот раз малочисленной – фрейлина, помощник личного секретаря, адъютант и несколько телохранителей, однако местной охраны было в избытке.

По настоянию Елизаветы II встречи в Гулле предполагались в основном с обычными, ничем не примечательными людьми. У вокзала ждал королевский “бентли” (доставленный накануне эвакуатором) со Святым Георгием, убивающим дракона, на капоте и небольшим гербом королевы на крыше. Пройдя каких-нибудь двадцать шагов вдоль ограждения у выхода из вокзала, Елизавета II села в автомобиль и отправилась в Королевский центр онкологии и гематологии, где почти час беседовала с пациентами, врачами и сестрами.

На обеде в ратуше рядом с королевой сидел Фил Браун, сорокадевятилетний менеджер футбольного клуба “Халл-Сити”. “У нее удивительная способность просканировать тебя в два счета и поговорить с тобой на твоем языке, а потом снова обрести королевское достоинство” (98), – говорит он. Елизавета II беседовала и с сидящей напротив регулировщицей школьного пешеходного перехода, и с водителем “скорой”, и с “общественным защитником окружающей среды” (99). Мария Рейпер, регулировщица, в изумлении смотрела, как королева, съев тройной шоколадный мусс, обновляет помаду и как “она все время отщипывала по кусочку от закусочной булочки. Под конец у нее на пирожковой тарелке набралась целая горка этих крошек” (100). Елизавета II щедро дарила улыбки и передвигалась неспешно, памятуя завет Мартина Чартериса “нести людям свет счастья”. На следующее утро гулльская “Daily Mail” вознаградила ее за усердие заголовком: “Она оживит кого угодно” (101).

Несколько недель спустя Елизавете II пришлось переключиться на дела международные в связи с государственным визитом президента Мексики Фелипе Кальдерона. Приняв на своем веку девяносто шесть визитов подобного уровня, королева не стала небрежнее относиться к церемониальным и протокольным тонкостям. Каждый пункт рассадки на торжественном банкете в бальном зале строго выверяется, и все фрукты на столе полируются до зеркального блеска.

Во время визита мексиканского президента королева с принцем Филиппом давали прием в Букингемском дворце для двадцати глав “Большой двадцатки”, прибывших на саммит. Перед приемом состоялось их знакомство с новым президентом Америки сорокасемилетним Бараком Обамой и его сорокапятилетней женой Мишель.

Несмотря на многочисленные летние отпуска в Провинстауне на Кейп-Коде, Гордон Браун не сумел выстроить таких тесных отношений с Соединенными Штатами, как Блэр, который был лично знаком и с Биллом Клинтоном, и с Джорджем Бушем-младшим. Обама тоже не слишком жаловал концепцию “особых отношений”. Вскоре после вступления в должность он вернул Британии бронзовый бюст Уинстона Черчилля, семь лет красовавшийся в кабинете при Буше. Британское правительство передало его Штатам после 11 сентября на время “как символ нерушимых трансатлантических уз” (102), и Обама решил, что время это истекло.

Тем не менее сорок четвертый американский президент с супругой прибыли к частному Садовому входу во дворец в некотором предвкушении. Первая леди даже призналась одному из придворных (103), что нервничает перед встречей с сувереном. Встречала гостей по распоряжению королевы ее фрейлина-американка Джинни Эрли, а затем дворцовый эконом Дэвид Уокер проводил их наверх, в личные покои, где они двадцать минут оживленно беседовали с Елизаветой II и Филиппом. Королевская чета подарила гостям стандартный сувенир – подписанную фотографию в рамке, – а Обамы вручили хозяевам айпод с сорока мелодиями из классических мюзиклов, фотографиями, хрониками визитов Елизаветы II в Соединенные Штаты с 1957 по 2007 год, записью выступления президента на национальном съезде Демократической партии 2004 года и его инаугурационной речью, а также подборкой инаугурационных фотографий.

После встречи Елизавета II и принц Филипп приветствовали глав остальных государств “Большой двадцатки”, которые затем проследовали в Картинную галерею с выдающимся собранием живописи, включающим полотна Каналетто, Рубенса, Рембрандта, Вермера и Гольбейна. “Королева даже среди других государственных руководителей всегда остается самой влиятельной фигурой, – отметил как-то бывший премьер-министр Канады Брайан Малруни. – Она всегда номер один, даже если ее страна уже не числится в лидерах” (104).

В наэлектризованной от такого средоточия мировой власти атмосфере Елизавета II непринужденно общалась с высокопоставленными гостями, не требующими представления (поэтому адъютантам и фрейлинам оставалось лишь занимать разговорами дожидающихся своей очереди). Госсекретарь США Хиллари Клинтон, преследовавшая свои предвыборные цели, в какой-то момент обратилась к французскому президенту Николя Саркози, перебив королеву. Ее величество, по мнению одной из фрейлин, наверняка сочла эту выходку “до колик забавной” (105).

Обама со своим ростом метр восемьдесят два и его не менее рослая жена возвышались почти надо всеми. Беседуя с Мишель Обамой, Елизавета II повернулась к своей фрейлине Сьюзан Хасси с комментарием о разнице в росте. Первая леди положила королеве руку на плечи, и Елизавета II ответила тем же, слегка приобняв ее за талию. Через десять секунд королева руку отпустила (106), а гостья оставила и даже легонько похлопала ее величество по плечу.

“Все вышло само собой, – говорит Питер Уилкинсон, придворный оператор, который запечатлел этот момент на камеру. – Королева и Мишель приподнялись на носки, меряясь ростом. Королева доходила Обаме до плеча и, когда они обнялись, в шутку запрокинула голову к потолку. Сью Хасси рассмеялась. На самом деле они потянулись друг к другу одновременно” (107).

Газеты, перепечатав с телеэкранов пойманный Уилкинсоном кадр, устроили ажиотаж вокруг “невиданного” (108) нарушения протокола. Однако после всех объятий в Америке и Австралии последних лет, не говоря уже об объятиях и поцелуях с близкими друзьями, королева гораздо спокойнее относилась к подобному панибратству. Придворные сановники поспешили заверить, что не усматривают ничего неуважительного в этом “спонтанном проявлении взаимной симпатии и признательности” (109). “Здесь нечего анализировать, – говорит один из сановников. – Как получилось, так и получилось. Мы такого раньше не наблюдали, но королева веселилась от души, все шло отлично, поэтому и возник этот порыв чувств”.

В ноябре того же года Елизавета II отправилась в далекую заокеанскую поездку – два дня на Бермудах, затем трехдневный государственный визит в Тринидад и Тобаго, совмещенный с созываемой раз в два года конференцией глав Содружества. По традиции в аэропорту Хитроу королеву провожал лорд-гофмейстер Уильям Пил, 3-й граф, которому Филипп неизменно кричал на прощание: “Остаетесь на хозяйстве!” (110)

В свои восемьдесят три королева все так же внимательно изу чала справочные материалы – краткие биографии людей, с которыми предстояло встретиться (с транскрипцией труднопроизносимых имен и фамилий), а также предоставленную Министерством иностранных дел общую канву ответов на вопросы, которые могут затронуть зарубежные руководители. График поездки, подготовленный принимающей стороной и придворными сановниками и расписанный до тридцати секунд, тоже утверждался Елизаветой II. Любой значимый клочок информации записывался в синий перекидной блокнот под названием “мини” – имена, переезды, реквизиты безопасности, требования дресс-кода, количество шагов от точки до точки (например, 13+7 значило “тринадцать шагов, пауза, семь шагов”), неоднократно отрепетированных помощниками во время подготовительных поездок.

Визит на Бермуды проводился в честь четырехсотлетия заселения острова потерпевшими кораблекрушение англичанами. Ровно пятьдесят шесть лет назад, день в день, ее величество впервые ступила на землю своей заморской атлантической территории во время коронационного турне.

Сразу после восьмичасового перелета королева, без перерыва на сон, прибыла на торжественную встречу, устроенную губернатором Бермуд сэром Ричардом Газни (в ослепительной белой форме и белой треуголке с лебедиными перьями) и премьером Эвартом Брауном. За встречей последовала прогулка и полуторачасовой коктейльный прием со ста пятьюдесятью выдающимися гражданами Бермуд в резиденции губернатора – итальянизированной вилле на северном берегу острова.

Елизавета II, сияя улыбкой, общалась с гостями (111), стараясь не слишком увлекаться. На подобных приемах, в отличие от домашней обстановки, она отделывалась как можно более обтекаемыми фразами. Ее реплики похожи на тест Роршаха – минимум слов, которые собеседник волен домысливать на свое усмотрение. На камерном обеде, состоявшемся после приема, Ричард Газни заметил, что “она совершенно не подает признаков усталости. Она явно умеет распределять силы, незаметно для окружающих дозируя эмоции и энергию” (112). Выпавший на следующие плотно забитые сутки четырехчасовой перерыв (113) королева потратила на разбор правительственных бумаг из красных ящиков в своих трехкомнатных апартаментах.

Пересекая остров из конца в конец, Елизавета II как можно чаще ходила пешком, проехала по улицам Гамильтона в открытом ландо и по мере возможности притормаживала кортеж, поскольку, как она сама объяснила несколько десятилетий назад, “чтобы в меня верили, я должна быть на виду” (114). Вдоль улиц выстроилось около двадцати тысяч человек, местами в четыре ряда, – со времен предыдущего визита в 1994 году интерес значительно повысился. В этом воодушевленном отклике видели и протест против независимости острова, за которую ратовал Эварт Браун и которую систематически отвергали респонденты опросов общественного мнения.

На следующий день на борт (115) “Боинга-777” “British Airways”, следующего курсом на Тринидад, поднялись вместе с королевой шестьдесят человек свиты – в том числе два личных секретаря, адъютант, две фрейлины, врач, личный помощник, парикмахер, лакеи, горничные, административный персонал и сотрудники службы безопасности, а также пятнадцать представителей прессы. Вся делегация вольготно разместилась в салоне, рассчитанном на двести тридцать пассажиров.

Королевская чета единолично расположилась в первом классе, придворные заняли бизнес-класс, а журналисты и охрана – эконом. В премиум-отсеке экономкласса с убранными по центру креслами помещалась груда пристегнутого ремнями королевского багажа под присмотром лейб-гвардейца Мэтью Кинга. Королева везла тринадцать комплектов одежды, четыре отдельных платья и две бриллиантовые диадемы, не считая целого арсенала брошей, колье, серег и браслетов. В былые годы (116), когда королевская делегация путешествовала на “Британии”, в свиту – гораздо более многочисленную – входили также несколько поваров и большое количество военных, на борт загружали вдоволь продовольствия, вина и прочего спиртного, а также столовое белье, фарфор, приборы и прочие дорогие сердцу мелочи вроде электрического чайника с монограммой королевы. После списания королевской яхты Елизавета II переложила эти заботы на плечи принимающей стороны. В столице Тринидада Порт-оф-Спейне королева со свитой заняли весь двенадцатиэтажный отель “Карлтон Саванна”.

На Карибах Елизавета II чувствует себя как дома. Тринидад и Тобаго получили независимость в 1962 году, а в 1976-м страна провозгласила себя республикой, однако из Содружества не вышла и сохранила крепкие финансовые и культурные связи с Британией, а также непреходящую симпатию к королеве. Свое уважение к стране-хозяйке ее величество выразила на торжественном обеде в первый вечер пребывания, надев “эмблемное платье” дизайна Анжелы Келли, расшитое изображениями красного ибиса и чачалаки – национальных птиц Тринидада и Тобаго, а также национального цветка, дикой пуансетии.

На следующий день Елизавета II открывала конференцию Содружества, присутствуя на красочной церемонии в столичном Центре исполнительских искусств, где выступила с пятиминутной речью, в которой напомнила главам государств о необходимости совместной работы над проблемами окружающей среды, в том числе помощи более слабым и уязвимым странам. “Каждое ее слово – на вес золота” (117), – считает генеральный секретарь Содружества, индийский дипломат Камалеш Шарма.

“Содружество – это во многом ее наследие, – говорит Брайан Малруни. – Для нее это главное достижение и опора” (118). Без ее руководства и личного примера “многие из нас вышли бы из организации” (119), – утверждает Кеннет Каунда, бывший президент Замбии. Не обладая полномочиями исполнительной власти, королева тем не менее научилась, пользуясь своим авторитетом, гасить назревающие кризисы кулуарными беседами. Благодаря собственным источникам информации она лучше разбирается в проблемах и заботах стран Содружества, особенно африканских, чем высшие чины британского правительства. С главами входящих в организацию государств (даже с марксистами) она выстраивала более теплые отношения, чем ее премьер-министры. Королева обсуждала с ними все – от прав на выпас скота (120) в Сомали до любимых рыбных мест (121) и церковных гимнов (122) того или иного руководителя. Принц Филипп назвал ее “психотерапевтом Содружества” (123).

Если прежде она устраивала двадцатипятиминутные аудиенции для каждого главы правительства, то в Тринидаде ограничилась камерным приемом для пятнадцати руководителей, занявших должность уже после предыдущей конференции двухгодичной давности. На ужине для всех государственных глав в “Хаятте” – где каждое место за столом было отмечено позолоченным серебряным кубком Содружества, присланным из Лондона неделей ранее и хранившимся в Центральном банке Порт-оф-Спейна, – британский премьер Гордон Браун ничем не выделялся из массы остальных руководителей и скромно стоял в конце шеренги встречающих.

Режиссером на всех мероприятиях турне выступала пресс-секретарь Саманта Коэн. Выстраивала композицию для фотографий с учетом выигрышных ракурсов и оттенков фона, помогала корреспондентам подать материал в интересном для читателя и редактора разрезе. В отличие от королевы-матери Елизавета II “не смотрит в камеру, – по словам Робина Нанна, бессменного фотографа королевской семьи. – Но со временем учишься угадывать, куда она посмотрит, и ловить ее взгляд” (124).

Елизавета II хотела как можно ближе познакомиться (125) с карибской культурой, поэтому Эрик Дженкинсон, верховный комиссар Британии в Порт-оф-Спейне, организовал ряд музыкальных представлений с последующим шествием в толпе детей, наряженных к карнавалу. Королеву совершенно не смущали (126) ни толкотня, ни шум, ни жара. Фотографы и операторы теснили друг друга, маленькие девочки в костюмах бабочек и колибри кружились и приплясывали под бой стальных барабанов, а взрослые, толкаясь локтями, снимали зрелище на мобильные телефоны. Десяток офицеров охраны растянулись в цепочку, образуя кордон; Саманта Коэн направляла фотографа Тима Рука, придерживая его за талию. Оператор Питер Уилкинсон, держась на расстоянии в пять шагов, снимал видео для сайта монархии (127) и для DVD на память королеве, чтобы она посмотрела, если заскучает по знакомым.

В пятый вечер визит завершился открытым приемом для шестидесяти пяти именитых граждан на вилле британского верховного комиссара, стоящей на холме с видом на Порт-оф-Спейн. Королева, находившаяся на ногах с середины утра, была исключительно бодра, методично беседуя с приглашенными, разбитыми на семь групп в зависимости от рода деятельности – например, принадлежности к спорту, культуре или охране окружающей среды. По графику на каждую группу отводилось четыре с половиной минуты (128), но Елизавета II и Филипп, не придерживаясь этих четких границ, все равно благополучно встретились, обойдя каждый свою половину, в середине террасы.

К каждому из собеседников Елизавета II наклонялась с улыбкой и подходящей репликой. Один молодой кениец пристал к королеве с вопросом, какая песня с айпода, подаренного в марте Бараком Обамой, понравилась ей больше всего. “У меня на него мало времени” (129), – вывернулась ее величество. Стояла жара, некоторые придворные сановники то и дело вытирали мокрый лоб, но у королевы, как обычно, даже макияж не поплыл.

Зайдя ненадолго внутрь дома (130) с Дженкинсоном и его женой Мойрой, королева выпила прохладительного и приготовилась к долгому перелету домой. Двигаясь к воротам в автомобиле с освещенным салоном, Елизавета II и Филипп махали на прощание гостям, выстроившимся вдоль подъездной дорожки. “Безупречно красивый финал” (131), – восхитился один из охранников.

В воскресенье утром Елизавета II со свитой приземлились в Хитроу, где их встречал лорд-гофмейстер Уилли Пил. После двухдневного отдыха королева вновь взялась за работу в полном объеме – церемония награждения, визиты в Веллингтон-колледж и музей Ашмола, обед на двадцать пять персон в Виндзорском замке. “По-моему, советники иногда забывают, что ей уже восемьдесят три, – говорит кузина королевы, Маргарет Роудз. – А может быть, она сама не хочет снижать темп” (132).

...

“Солнца, смеха и веселья хватало на всех”.

Королева Елизавета II и принц Филипп, с которым она прожила в браке шестьдесят три года, на свадьбе их внука принца Уильяма и Кэтрин Миддлтон в Вестминстерском аббатстве. Апрель 2011 года. Ian Jones Photograhy

Глава двадцать первая Долгих лет королеве!

Из всех суверенов британской монархии шестидесятилетие царствования довелось отметить, кроме Елизаветы II, только королеве Виктории. В 1897 году, следуя в шестимильной каретной процессии, ставшей кульминацией ее Бриллиантового юбилея, семидесятивосьмилетняя Виктория не могла сдержать слез, растроганная бурными проявлениями внимания. “Как они добры ко мне!” (1) – повторяла виновница торжества. Войти в собор Святого Павла ей не хватало сил, поэтому весь короткий благодарственный молебен она просидела в карете снаружи, в окружении духовенства и сановников, слушая “Te Deum” в исполнении хора, а затем необычное для архиепископа Кентерберийского воззвание: “Троекратное ура в честь королевы!” (2) Виктория скончалась в восемьдесят один год, 22 января 1901-го, продержавшись на престоле шестьдесят три года и двести шестнадцать дней – этот рубеж королеве Елизавете II предстоит преодолеть в сентябре 2015-го.

Организаторы Бриллиантового юбилея Елизаветы II учли, что ей уже восемьдесят шесть. На этот раз, в отличие от Золотого юбилея, никто не отправлял королеву преодолевать сорок тысяч миль зарубежных земель, однако турне по Англии, Шотландии, Уэльсу и Северной Ирландии, охватывающее десять областей, все же запланировали. Пятнадцать остальных подвластных ее величеству территорий распределили между прочими членами королевской семьи, которые выступят представителями Елизаветы II. Повторяющиеся из региона в регион элементы празднования – парады, концерты, торжественные обеды и ужины, открытые приемы, церковные службы, тематические мероприятия и фейерверки – должны были отразить народное восхищение и признательность, возросшие с прошлого юбилея. “Ее почитают сейчас так же, как в золотые годы, когда все выражали беззаветную преданность новоиспеченной королеве и даже Черчилль не уставал ею восхищаться” (3), – отмечает старший советник Маргарет Тэтчер Чарльз Пауэлл.

Турне по областям начнется в мае 2012 года, после Дня восшествия на престол 6 февраля, который королева отмечает без шума, как дань памяти отца. Пик торжеств придется на четыре дня в первые выходные июня, к которым добавятся государственные праздники в понедельник и вторник. Помогут продлить праздничную атмосферу и летние Олимпийские игры полтора месяца спустя, на которых у британских спортсменов появится дополнительный стимул для победы – не только побороться за честь страны, но и сделать подарок королеве.

Если не считать расходов на обеспечение безопасности и специального гранта от казначейства в один миллион фунтов на дополнительный персонал, финансированием юбилея занимались негосударственные источники, а организация концертов и прочих мероприятий подобного плана легла на телерадиовещательные корпорации и частные компании. Фонд Бриллиантового юбилея на Темзе собирал и спонсировал “самую большую речную флотилию современности” (4), которой предстояло пройти по реке в воскресенье 3 июня. Этот парад с участием по крайней мере тысячи судов, растянувшихся на семь с половиной миль, призван затмить своим великолепием процессию барок Серебряного юбилея, в которой насчитывалось всего сто сорок судов. Во главе флотилии пойдет баржа Елизаветы II и Филиппа, скопированная с королевской гребной галеры XVIII века, а на веслах, как пошутил мэр Лондона Борис Джонсон, будут сидеть “полуголые парламентарии в кандалах” (5).

В субботу королева отпразднует юбилей посещением Эпсомского дерби, а в понедельник состоится концерт, организованный BBC, на который соберется двенадцать тысяч зрителей, выигравших билеты, как и десять лет назад, в лотерею. Затем их пригласят на открытый прием в Букингемском дворце с музыкальной программой, где будет представлена как классика, так и современные композиции. Королева снова зажжет сигнальный огонь, вслед за которым запылают остальные во всех частях Соединенного Королевства и Содружества. Задником для концертной сцены послужит дворец, трибуны установят вокруг памятника Виктории и по всей Мэлл расставят большие видеоэкраны.

Во вторник Елизавету II будут чествовать на благодарственном молебне в соборе Святого Павла, а после службы каретная процессия проследует частичным маршрутом королевы Виктории. Все торжества будут умеренно скромными и умеренно пышными – отвечая пожеланию королевы минимизировать расход государственных средств.

Подготовка к юбилею началась в 2009-м, который дворец назвал “годом идей” (6). Как и в 2002 году, составляющие программы не рекламировались загодя, чтобы не провоцировать завышенные ожидания. В намерения советников королевы не входило лить воду на мельницу существенно поредевшей оппозиции монархии. “Республиканство в нынешней Британии не тянет даже на умозрительный политический статус, – писал ведущий колонки “The Times” Хьюго Рифкинд в 2009 году. – Это просто фикция” (7). Спустя сорок лет после первого опроса на тему симпатий к монархии в 1969 году доля одобряющих королеву составляет все те же благополучные восемьдесят процентов.

Убедительным доказательством интереса к монархии (не только среди британцев, но и в других странах) можно считать популярность оскароносного фильма “Король говорит”. Сюжет его – вдохновляющая история о том, как отец Елизаветы II Георг VI, повинуясь чувству долга, упорно преодолевал свой физический недостаток, заикание. Фильм не просто вызывал отклик в зрительской душе – он нес веру в такие незыблемые для монархии ценности, как ответственность, мужество и принципиальность. В одном кинотеатре за другим (8) зрители аплодировали после финальной сцены.

Заинтригованная отзывами на фильм, королева посмотрела его на закрытом показе. “В целом ей понравилось, – говорит Маргарет Роудз. – Я рада, что она решилась. Видеть своих родителей в чьем-то чужом изображении всегда нелегко, но я не могу сказать, что она безоговорочно отвергла или безоговорочно приняла этот фильм. Конечно, не обошлось без некоторых несоответствий, но она закрыла на них глаза” (9).

Не последнюю роль в успехе Елизаветы II как суверена играет конфиденциальность и стремление избегать конфронтации. Если не считать нескольких довольно несущественных замечаний, она ничем не выдавала своих политических взглядов, как бы “The Sunday Times” в свое время ни пыталась выставить ее умеренной тори в противовес жесткому курсу Маргарет Тэтчер. В какие-то моменты она казалась сторонницей прогрессизма – приветствуя принцип многосторонности Содружества и меры по борьбе с глобальным потеплением, говоря о необходимости “перераспределения экономического равновесия (10) между странами” в рождественской речи 1983 года и призывая богатые страны делиться современными технологиями с отстающими. Однако даже тогда ее публичные заявления не выходили за конституционные рамки и согласовывались с политикой правительства. И самое главное, все доводы против монархии как антидемократического и отсталого института разбивались о надежность и незыблемость королевы, которая, как образно выразился бывший лорд-гофмейстер Дэвид Эрли, “для народа вроде несокрушимого утеса, за который можно уцепиться в бурные времена” (11).

Во вторник 11 мая 2010 года Елизавета II приветствовала своего двенадцатого премьер-министра – консерватора Дэвида Камерона. Сорокатрехлетний политик стал самым молодым премьером после назначенного в 1812 году лорда Ливерпуля – он родился в пятнадцатый год царствования Елизаветы II и был на три года моложе принца Эдварда, младшего сына королевы. Будущего премьера она впервые увидела восьмилетним (12), когда тот вместе с Эдвардом выступал в школьной постановке “Ветра в ивах”. Дистанция, разделяющая Камерона и Черчилля, который родился в XIX веке и служил в армии при прапрабабушке Елизаветы II, казалась невероятной.

Традиционный визит во дворец Камерон нанес через пять дней после всеобщих выборов 6 мая, которые привели к образованию “подвешенного парламента” – впервые с 1974 года. Тори завоевали триста шесть мест, однако до необходимого законодательного перевеса им не хватало еще двадцати. Лейбористы получили двести пятьдесят восемь мест, и пятьдесят семь досталось меньшинству в лице либерал-демократов (партии, созданной в 1988 году после слияния либералов с социал-демократами). Теперь решающее слово принадлежало лидеру меньшинства – сорокатрехлетнему Нику Клеггу, рассматривающему предложения о коалиции от обоих соперников. Во многих отношениях либерал-демократам ближе были либералы, однако Камерон подсуетился быстрее Гордона Брауна, предложив более заманчивые условия, чем вторая сторона.

В какой-то момент главный переговорщик Брауна Питер Мандельсон обратился за советом во дворец к личному секретарю Кристоферу Гайдту, который ответил, что “конституция и долг обязывают” (13) бывшего премьера “оставаться в должности” до формирования нового правительства. Во время растянувшегося на выходные подвешенного состояния Гайдт регулярно наведывался на Даунинг-стрит, чтобы оставаться в курсе событий. “Гайдту важно было держаться на виду и демонстрировать, что он действует от лица королевы” (14), – вспоминает пиар-менеджер Брауна Саймон Льюис, знающий дворцовую кухню изнутри.

Во время последней встречи с Клеггом во вторник Браун заявил: “Я не могу заставлять ждать королеву. Определяйтесь, Ник” (15). В конце концов Клегг принял, как выразился позже Камерон, “безгранично щедрое предложение по формированию коалиционного правительства” (16), включающее назначение лидера либерал-демократов заместителем премьер-министра. Тем не менее договор о первом двухпартийном правительстве со времен Второй мировой должна была прежде ратифицировать партия Клегга. На аудиенции у королевы после отставки Брауна Камерон “сказал, что не знает наверняка, какое правительство ему предстоит сформировать, и что надеется на коалиционное, но, возможно, вернувшись утром, он будет вынужден сообщить о совершенно ином исходе” (17).

Камерон был первым избранным в премьер-министры выпускником Итона со времен Алека Дуглас-Хьюма, ушедшего в 1964 году. Новый премьер происходил из богатой семьи банкиров, имеющей родственные связи с аристократией – в частности, с 7-м графом Денби. Его отец Иэн, биржевой брокер, личным примером учил сына бороться с жизненными невзгодами. Родившись с серьезно деформированными ногами, Иэн играл в теннис и крикет, перенес многочисленные операции, а в конечном счете и ампутацию, но всегда держался стойко и не жаловался на судьбу. Отучившись с принцем Эдвардом в приготовительной школе Хетердаун, Дэвид поступил в Итон и с отличием окончил Оксфорд. В начале своей политической карьеры он долго выполнял роль закулисного стратега у консерваторов и семь лет оттачивал навыки внедрения своих идей на посту руководителя пиар-отдела в “Карлтон коммьюникейшенс”, одной из ведущих британских медиакомпаний.

После избрания в парламент в 2001 году Камерон всего за четыре года пробился в партийную верхушку и начал работать над модернизацией партии тори, выводя на первый план личную инициативу и социальную справедливость и одновременно борясь с правительственными злоупотреблениями. Симпатичный, обаятельный и расторопный, он соответствовал нужным ожиданиям, как в свое время Блэр в партии лейбористов. Вместе с женой Самантой, элегантной бизнес-леди и дочерью баронета, он воспитывал троих детей. Старший сын Иван, родившийся с церебральным параличом и тяжелой формой эпилепсии, не мог ни есть самостоятельно, ни говорить, ни ходить. Ему требовался круглосуточный уход (включающий двадцать шесть приемов лекарства в день), однако Камероны старались по максимуму включать его в жизнь семьи и знакомить с окружающим миром.

В 2009 году шестилетний Иван скончался от осложнений, связанных с его заболеванием. Гордон Браун, не понаслышке знающий, каково это – хоронить ребенка и выхаживать страдающего тяжелым хроническим заболеванием, отозвался о постигшей политического соперника трагедии с непривычным для него участием. Через три месяца после вступления мужа в должность премьера Саманта Камерон родила третью дочку, однако спустя две недели их радость омрачилась уходом из жизни Иэна Камерона, который скончался от инсульта на семьдесят восьмом году.

Неоспоримое мужество Дэвида Камерона, не склонного замалчивать свои жизненные невзгоды, гармонировало с врожденным стоицизмом королевы и эмоциональной открытостью, появившейся после смерти Дианы и воспринимаемой ею как знамение времени. Кроме школьных лет вблизи Виндзорского замка, у Камерона с восьмидесятичетырехлетней Елизаветой II нашлись и другие общие темы. Он вырос в сельской местности, в небольшом селении в Беркшире, где пристрастился к охоте. Его отец увлекался конным спортом и владел на паях несколькими чистокровными скакунами. Как и королева, премьер-министр отличался практическим складом ума и высказывался неожиданно прямо для политика. В общем и целом для дружеского общения на еженедельных аудиенциях в Букингемском дворце почва была самая благоприятная, а самокритичный юмор и обаяние Камерона еще больше разряжали атмосферу.

Первым делом коалиция Камерона принялась разгребать суровые последствия экономического кризиса, усугубленные доставшимся в наследство от лейбористов ростом правительственных расходов от 40% ВНП в 1997 году до почти половины ВНП к 2010 году. Новое правительство сократило их почти на 20% в рамках борьбы с раздутым дефицитом бюджета, а также повысило налоги и плату за университетское обучение. Студенты вышли протестовать на улицы, но в остальном британцы стойко перенесли необходимое стране хирургическое вмешательство, глядя, как трещат по швам от непосильных расходов экономики Греции, Ирландии и Португалии.

Королевский бюджет тоже не избежал пристального внимания и вмешательства, когда в 2010 году закончился десятилетий срок выплат по цивильному листу. За двадцать лет, прошедших с тех пор, как Маргарет Тэтчер определила королеве ежегодное довольствие в 7,9 миллиона фунтов на представительские расходы, эту сумму не повышали ни разу. Изначальная сумма – с учетом девятипроцентной инфляции того времени – закладывалась с запасом, поэтому, когда на протяжении 1990-х инфляция составляла скромных 3%, королевский казначей инвестировал излишек (18) в специальный фонд, созданный на черный день, и к концу десятилетия в нем накопилось 35,6 миллиона фунтов.

Когда в 2000 году кончился договор с Тэтчер, Тони Блэр оставил ту же фиксированную сумму еще на десять лет, полагая, что резервный фонд покроет растущие расходы на содержание королевского двора. К 2009 году ежегодные траты (19) по цивильному листу доросли – в первую очередь из-за инфляции – до четырнадцати с лишним миллионов, требуя от королевы 6,5 миллиона доплаты из резерва.

Представляя в июне 2010 года свой отчет по королевскому бюджету, министр финансов Джордж Осборн, похвалив двор за “рачительность и экономию” (20) в предыдущее десятилетие, сообщил, что довольствие по цивильному листу придется еще на два года оставить прежним, а значит, израсходовать оставшиеся 15,2 миллиона из резервного фонда. Кроме того, Елизавета II планировала потратить (21) почти 1,3 миллиона из своих тринадцати с лишним миллионов личного дохода от герцогства Ланкастерского на официальные издержки троих из своих детей и других родственников, трудящихся на “фирме”. (У Чарльза в 2009 году ушло (22) на “официальные обязанности и благотворительность” девять миллионов фунтов из 17,1 миллиона, поступивших от герцогства Корнуолльского.) Расходы на обеспечение безопасности и охраны всех членов семьи и резиденций полицией и военными держались в строжайшей тайне, но по приблизительным оценкам составляли свыше пятидесяти миллионов фунтов в год.

В октябре 2010 года министр финансов объявил, что королевский двор согласился к 2012 году урезать расходы на 14% в соответствии с правительственным курсом на экономию. Тогда же Осборн рассказал о радикальных изменениях в финансировании официальной деятельности монарха, разработанных совместно с придворными сановниками. Начиная с 2013 года упраздняется и цивильный лист, и различные правительственные дотации. По новой схеме королевскому двору будет выделяться единый грант финансовой поддержки суверена, составляющий 15% чистого дохода от обширного портфеля собственности и инвестиций короны, принадлежавших монарху с XI века. Доход королевы будет начисляться в соответствии с суммой прибыли двухлетней давности.

Осборн нашел великолепное решение, изящное и практичное одновременно, возвращая монарху долю прибылей с собственности короны, которые отдал государству в 1760 году король Георг III в обмен на довольствие по цивильному листу. Кроме того, снимается необходимость то и дело обсуждать план выплат с парламентом. “Моим преемникам не придется с такой частотой возвращаться к этому вопросу” (23), – пояснил Осборн. Капиталы короны стоимостью в 7,3 миллиарда должны принести в 2011–2012 годах около двухсот тридцати миллионов чистой прибыли, из которых порядка тридцати четырех миллионов будут выплачены в 2013-м королеве на официальные расходы и сто девяносто шесть миллионов поступят в государственную казну.

Новая схема позволит не бояться инфляции, но предусмотрит защитные меры на случай снижения прибылей и ограничения на случай резкого роста, чтобы доход не был “чрезмерно высоким” (24). Критики остались недовольны тем, что в таком случае монарх становится неподотчетным парламенту, однако на самом деле дворец уже дал согласие на ежегодные проверки со стороны Национального контрольно-ревизионного управления с передачей отчетов в парламент. Кроме того, по новой системе королевский двор сможет сам распределять финансы на свои нужды, не дожидаясь целевых выплат на содержание и поездки. Первоочередной задачей в этом случае станет ремонт ветшающих зданий: в Букингемском дворце отваливается лепнина с фасада (25), а в бальном зале протекает потолок.

Королева постепенно сокращает расходы по разным статьям, не трогая регулярных мероприятий вроде ежегодных открытых приемов, дипломатических раутов и торжественных обедов. Эра великих балов для друзей и родных давно в прошлом. Пятьдесят лет безупречной службы двух своих фрейлин (26), Сьюзан Хасси и Мэри Моррисон, королева отметила в июне 2010 года скромным камерным приемом в Букингемском дворце. Она регулярно отправляла на переработку свои наряды, а для государственного визита в Словению в октябре 2008 года попросила Анжелу Келли сшить вечернее платье для торжественного банкета из серебряной с золотом парчи, полученной в подарок во время поездки на Ближний Восток два десятилетия назад (во дворце эту меру назвали “кризисный кутюр” (27). Осенью 2010 года Елизавета II объявила, что отменяет ежегодный рождественский прием в Букингемском дворце, экономя таким образом около пятидесяти тысяч фунтов из 1,3 миллиона (28), выделенных на устройство и обслуживание развлекательных мероприятий. Заголовок в “Evening Standard” грустно резюмировал: “Все на мели… Даже королева”.

Отношения королевской семьи с прессой в первом десятилетии XXI века несколько стабилизировались – в первую очередь, из-за исчезновения “второго двора” во главе с Дианой, который подкидывал избранным таблоидам лакомые жареные кусочки. В то же время дворец выработал более трезвый подход к СМИ. “Пусть у нас нет специалистов по королевской истории, но в газетной кухне мы разбираемся” (29), – заявил один из старших сановников.

И хотя Филипп не понимал, “на кой черт читать столько газет”, благодаря этой привычке у Елизаветы II выработалось чутье на прессу. Она давно научилась отделять важное от наносного, отличать взгляды СМИ от взглядов публики. Пресс-служба дворца охватила еще более широкий срез “законодателей общественного мнения” вместе с местными изданиями и чаще устраивала брифинги. “Мы не пытаемся сорвать покров тайны с королевской семьи, – утверждает один из представителей дворца. – Просто рассказываем об их работе” (30).

Когда с распространением Интернета упали газетные тиражи, советники ее величества осознали, что теперь у них есть прямой выход на публику – особенно на “молодежный контингент” (31), как его называют во дворце, – в виде сайта монархии и канала на YouTube. В 2009 году дворец освоил и другую новинку, заведя для монарха твиттер, хотя записи в нем сводились в основном к бюллетеням о поездках членов королевской семьи. К началу 2011 года на твиттер монархии подписалось уже больше ста тысяч читателей. Созданная 7 ноября 2010 года страница королевы на Facebook всего за четыре месяца собрала более трехсот тысяч “лайков”.

Однако социальные сети лишь смягчили нападки британских федеральных газет, которые по-прежнему пользовались бо?льшим авторитетом, чем американские. В 2010-м и 2011-м их главной мишенью оказался принц Эндрю, особый представитель Британии по вопросам торговли и инвестиций с 2001 года, прозванный за постоянные перемещения “коллекционером летных миль”. Его склоняли на все лады за переговоры с диктаторствующими лидерами Казахстана и Азербайджана, не говоря уже об американском миллиардере Джеффри Эпстайне, отбывавшем срок за педофилию. Раз за разом ставилась под сомнение целесообразность неоплачиваемой должности принца Эндрю, обходившейся британскому правительству (32) почти в шестьсот тысяч фунтов ежегодно на перелеты, гостиницы и развлечения, – это не считая ежегодной дотации от королевы в двести сорок девять тысяч фунтов (33) на содержание персонального офиса.

Правительственные чиновники тем временем доказывали (34), что без помощи Эндрю британским компаниям не удалось бы заключить мультимиллиардные контракты на такие проекты, как дубайское метро и поставка самолетных двигателей для “Air Asia”. Успешнее всего Эндрю удавалось лоббировать интересы британской промышленности (35) в Азии и на Ближнем Востоке благодаря знакомству с государственными руководителями – например, королем Иордании Абдуллой II, с которым они охотились в Марокко и Танзании. “Королевская власть тут ни при чем, все дело в личных отношениях, – говорит Эндрю. – Надо уметь завязывать знакомства… Когда страна конкурирует с другими, логично иметь на руках побольше козырей. Вот я как раз такой козырь” (36). И все же сомнительные связи (37) и недальновидность Эндрю беспокоили королеву и советников, поэтому в июле 2011 года принц оставил должность, на которой прослужил десять лет. Он по-прежнему собирался продвигать британский бизнес, но уже неофициально, параллельно содействуя расширению возможностей стажировки для молодежи.

Репутацию Эндрю сильно подмочил поступок его бывшей жены, пойманной годом ранее на злоупотреблении положением супруга. Разразившийся скандал напомнил о неурядицах, преследовавших королевскую семью в конце прошлого века. После развода в 1996 году у Ферги осталось три миллиона фунтов долга, однако благодаря нескольким успешным коммерческим сделкам дела удалось поправить. Даже бывшая свекровь в знак одобрения пригласила Ферги (38) с Эндрю и дочерьми, Беатрис и Евгенией, в августе 2008 года на выходные в Балморал, где опальная герцогиня не бывала со времен своего позорного бегства в 1992-м.

Ферги, однако, оставалась такой же транжирой, держа, в частности, штат из одиннадцати проживающих и приходящих слуг (39) (Эндрю, для сравнения, обходился пятью). В 2009 году в ее финансах снова образовалась брешь – поскольку доходы сократились, долги выросли до двух с лишним миллионов. Весной 2010 года пятидесятилетняя герцогиня, будучи в отчаянном положении, попалась на удочку Мажера Махмуда – того самого корреспондента “News of the World”, который девять лет назад подловил Софию Уэссекскую, а теперь под личиной индийского бизнесмена склонил к махинациям Сару. Под прицелом скрытых камер, записывающих встречу в квартире в фешенебельном районе Мейфэр, Ферги продала выходы на своего бывшего мужа за пятьсот тысяч фунтов – сорок тысяч из них наличными, которые она вынесла в сумке для ноутбука. Ферги постоянно повторяла, что Эндрю “ни с кого не берет ни пенса”, а ей самой бы только “кусочек отщипнуть” (40).

В попытке исправить положение, когда разоблачительный ролик моментально стал сенсацией на YouTube, Ферги поспешно выступила с “искренними извинениями” (41), объясняя, что терпит “финансовое бедствие”, но “это не повод допускать подобные просчеты”. И Сара, и Эндрю заверили, что он ничего не знал о контактах бывшей жены с поддельным бизнесменом. Посовещавшись с королевой, Эндрю выплатил часть долгов экс-супруги и помог ей реструктурировать остаток. В июле Ферги уволила всех своих сотрудников и согласилась работать под надзором офиса Эндрю.

Месяц спустя королева и Филипп вместе с детьми и большинством внуков (Уильям и Гарри в это время находились на военной службе) отправились в ностальгический десятидневный круиз по Внешним Гебридам на “Хебридиан Принцесс”, празднуя шестидесятилетие Анны и пятидесятилетие Эндрю. В качестве почетного гостя (42) пригласили восьмидесятитрехлетнюю бывшую няню Мейбл Андерсон, которая проживала в одном из королевских домов Большого Виндзорского парка и не теряла связи с бывшими воспитанниками, особенно Чарльзом.

Впервые после списания королевской яхты в 1997 году семейство возродило День “Британии”, высадившись у замка Мэй, где Чарльз обычно жил первую неделю августа в заботливо сохраняемой голубой спальне бабушки. 2 августа 2010 года, взяв на себя роль хозяина (43), он повел родных на экскурсию по замку, хвастаясь сделанными под его руководством преобразованиями – новым информационным бюро для туристов и недавно отстроенной башней в юго-восточном углу огороженного стеной сада. Королева поинтересовалась у персонала количеством посетителей, расспросила о новой системе лучистого отопления на первом этаже замка и поднялась на башню, чтобы посмотреть в подзорную трубу на Оркнейские острова. После экскурсии гостей ждал традиционный обед, на котором точно так же, как и при королеве-матери, подавали ее любимые яйца “драмкилбо”.

На седьмом десятке лет принц Чарльз не только обрел семейное счастье с Камиллой, но и начал получать отдачу от разнообразной деятельности, которой оправдывал свой статус наследника престола. Принц Уэльский пропагандировал целый спектр начинаний, охватывающих такие области, как архитектура, охрана исторических памятников и окружающей среды, бережное ведение сельского хозяйства, сохранение дождевых лесов, здравоохранение, образование и профессиональная подготовка. Поначалу некоторые его взгляды высмеивались – в частности, ценность экологически чистых продуктов и необходимость соблюдать человеческий масштаб в строительстве новых жилых массивов, однако впоследствии они стали общим местом. Ежегодно принцу Чарльзу удается собрать более ста десяти миллионов фунтов (44) для своих персональных благотворительных фондов, деятельность которых распространяется теперь на Китай, Афганистан, Гайану и Ямайку.

Он освоился со своим положением и вкладывает всего себя в дело, которое, как он часто повторяет, “придумывал по ходу”. “Он наполнил жизнь заботами, – говорит Нэнси Рейган. – Чарльз трудится гораздо больше, чем любой предыдущий принц Уэльский” (45). Однако его деятельность в корне отличается от более регламентированного служения королевы. Елизавета II действует в основном по указке, тогда как ее первенец волен заниматься тем, к чему лежит душа. По утверждению одного из помощников принца, “Чарльз всегда в обойме, потому что не знает покоя. Он как вечный двигатель” (46).

Жизненный настрой у матери и сына тоже диаметрально противоположный. “Чарльз от природы скорее пессимист, а королева скорее оптимистка” (47), – утверждает кузина ее величества Маргарет Роудз. Елизавета II “не склонна обманываться насчет возможных перемен, – считает ее бывший пресс-секретарь Чарльз Энсон. – У нее редкая для западного человека способность безропотно принимать жизненный расклад, проистекающая отчасти из религиозной веры и отчасти из опыта” (48). Принц Чарльз более эмоциональный, ранимый и вспыльчивый, склонный к унынию и нуждающийся в поддержке. “Камилла умеет сглаживать острые углы и предвосхищает возможные сбои” (49), – говорит Анна Гленконнер.

Чарльз больше поддается внушению, чем мать, за свою жизнь он не раз подпадал под влияние гуру вроде Лоренса ван дер Поста и мистической поэтессы Кэтлин Райн. Однако, если королеву можно убедить аргументированными доводами, Чарльз не любит советов, которые идут вразрез с его мнением. Даже среди его близких друзей немногие отважатся спорить с ним, опасаясь упреков в черствости или предательстве. Его отец, наоборот, только приветствует здоровую полемику и, хотя способен при случае разделать оппонента под орех, всегда рад признать правоту того, кто владеет материалом.

Чарльз гораздо более уклончив, чем родители, от которых проще дождаться прямого ответа. “Видно, что он виляет, – говорит давняя знакомая Камиллы. – И собеседнику тоже приходится лавировать” (50). Чарльз больше королевы охоч до сплетен (хотя Елизавета II любит политические слухи) и всегда прикидывает, “против меня этот человек или за (51), в каком он лагере, – свидетельствует один из бывших советников ее величества. – Королева мыслит иначе, в направлении “что случилось и что предпринять”. Лагеря и стороны ее интересуют, только если они препятствуют необходимому решению”.

Королевский двор, несомненно, отличается роскошью, однако Чарльз больше матери склонен к расточительству. Елизавета II знает что почем и умеет экономить при необходимости. Если на рядовых приемах в Букингемском дворце гостей угощают вином, картофельными чипсами и орешками, то в Кларенс-Хаусе потчуют изысканными деликатесами, а на обедах зал украшает театральная подсветка и дорогие цветочные композиции. “Надо отдать ему должное, он не скупится, когда дело того стоит” (52), – говорит Патриция Брейберн. Собираясь на неделю в Сандрингем (53), Чарльз везет с собой грузовик овощей и мяса из Хайгроува, несмотря на имеющуюся в норфолкской резиденции ферму. На званых обедах он ест не то, что подают гостям (54), зачастую даже пользуясь персональными приборами.

В этом можно усмотреть снобизм, однако на самом деле Чарльз умеет проявлять участие, хотя при Диане эта его способность оставалась недооцененной. Он сходится с людьми “так же хорошо, если не лучше, чем королева, – утверждает бывший дворцовый служащий. – Природная теплота сочетается в нем с материнским чувством долга и отцовской способностью рассмешить любого” (55). У него больше развито воображение и интуиция, а о его отзывчивости ходят легенды. Когда у сестры Анны Гленконнер обнаружили рак (56), Чарльз написал ей письмо на семнадцати страницах об альтернативных методах лечения.

Если королева обходится четырьмя личными секретарями, то у Чарльза их одиннадцать (57) (девять штатных и двое по совместительству), не считая директоров двенадцати учрежденных им благотворительных организаций и коммерческого предприятия, производящего экологически чистые продукты под маркой “Duchy Originals”, от песочного печенья с сицилийским лимоном до шампуня с мандариновой цедрой и розовой геранью. Вся прибыль, составившая за два десятилетия более шести миллионов фунтов, поступает на благотворительные нужды.

Независимость придала Чарльзу храбрости в пропаганде своих начинаний посредством речей, публикаций и регулярных писем министрам. “Я безмерно уважаю его за энергичность, амбиции и энтузиазм, – говорит сэр Малкольм Росс, два года прослуживший у Чарльза дворцовым экономом, а до этого занимавший высокий пост в Букингемском дворце. – Он хочет спасти мир. Загвоздка в том, что мир он хочет спасать сегодня и ежедневно” (58). Только за последние годы Чарльз успел выступить агитатором за перестройку международной экономической системы, оспорить ценности потребительского общества, раскритиковать не верящих в глобальное потепление, призвать к “революции” в присущем Западу “механистическом подходе к науке” (59) и похвалить ислам за веру в “неотделимость человека от природы” (60). Он дважды расстраивал многомиллионные проекты одного из самых именитых архитекторов Британии, сэра Ричарда Роджерса, – к вящей радости жителей района, в застройку которого не вписывались эти проекты.

Из-за своих убеждений ему приходилось периодически конфликтовать с родными, особенно с отцом. Когда Чарльз в 1998 году впервые высказался против генно-модифицированных продуктов, угрожающих нарушить хрупкое природное равновесие, Филипп вступил с ним в отчаянный спор, доказывая, что без них не накормить население голодающих стран. В 2000 году, когда Чарльз усилил нападки на биоинженерию в сельском хозяйстве, против него открыто выступил не только отец, но и сестра, назвавшая его представления “донельзя упрощенными” (61). В интервью “The Times” Филипп заметил, что “генетическая модификация животных и растений ведется с тех самых пор, как человек освоил селекцию” (62).

Тони Блэр, поддерживавший производство генетически модифицированной сельхозпродукции, пожаловался королеве годом ранее на публичные выступления Чарльза и возмущался перед Алистером Кэмпбеллом, что принц “оперирует избитыми доводами в духе “если бы Господь хотел, чтобы человек летал, он дал бы ему крылья” (63). Через министра Питера Мандельсона Блэр передал Чарльзу, что его высказывания “вредны, антинаучны и безответственны, учитывая не решенную пока проблему голода в развивающихся странах” (64).

Королева по обыкновению оставалась в стороне от дебатов и избегала конфронтации с предполагаемым престолонаследником. “Она позволила принцу Чарльзу найти занятие по душе, преследовать собственные цели и интересы” (65), – говорит Малкольм Росс. В то же время многие его идеи казались ей сомнительными, и она высказывала советникам свои опасения, когда Чарльз ввязывался в публичные конфликты. “Их отношениям далеко до нежных, – признает Маргарет Роудз. – Они любят друг друга, но в этой семье не принято ласкаться” (66). В последние годы напряженность между королевой и наследником разрядилась, и они регулярно встречаются за совместными обедами.

Елизавета II постепенно перекладывает на Чарльза свои обязанности – проведение инвеститур, аудиенции с высокопоставленными лицами, знакомство с секретными документами, которые поступают к нему в персональных темно-зеленых ящиках. Согласно предположениям придворных сановников, если Филипп скончается прежде королевы, его нагрузка ляжет на Чарльза, который станет кем-то вроде генерального исполнительного директора при матери – председателе совета. “Это будет острый момент, – говорит один из бывших советников. – Принц Филипп – часть ее жизни и ее роли суверена” (67).

Советники, работающие и с Елизаветой II, и с Чарльзом, замечают разительные отличия и в подходе к возлагаемым на монарха обязанностям. У королевы инвеституры отработаны до мелочей, на каждого из сотни награждаемых во время часовой церемонии в бальном зале Букингемского дворца отводится ровно сорок секунд (68). По знаку адъютанта королева вручает награду, разглаживая ленту, “словно заботливая медсестра или няня” (69), как выразился однажды Сесил Битон. Затем с улыбкой, глядя в глаза награжденному (70), задает вопрос, выслушивает ответ и по звонку внутреннего будильника протягивает руку, прощаясь. Когда награждение проводит Чарльз, он может разговориться с кем-то надолго, иногда задерживая церемонию на добрых четверть часа.

Елизавета II и в других делах превосходит сына в организованности, методичности и дисциплине. Она никогда не оставляет неразобранными правительственные ящики, тогда как Чарльз частенько этим грешит, когда на него, по выражению одного из помощников, “находит”, и он начинает “лихорадочно строчить письма, править речи и читать бумаги” (71). Королева такое поведение считает блажью. (В 2009–2010 годах Чарльз лично написал 1869 писем (72). Принц Уэльский не читает газет (аллергия со времен Дианы), предпочитая получать ежедневные доклады от своих помощников и сводку текущих событий из журнала “The Week”. Королева опасается, что тем самым он сужает свой кругозор и лишается возможности выработать объективный взгляд на прессу.

Друзья и коллеги не раз слышали от Чарльза намеки на вероятное отречение матери от престола. В ноябре 1998 года королеве пришлось дать наследнику суровую отповедь, когда стараниями его пресс-секретаря Марка Болланда в газеты просочилась информация, что принц Уэльский будет “втайне рад” (73), если мать отречется. Чарльз принес королеве извинения и заверил, что таких слов не произносил. Елизавете II претит сама мысль об отречении, королева связана помазанием и принесенной на коронации клятвой. Когда в 2003 году Джордж Кэри пришел сообщить, что слагает с себя сан архиепископа Кентерберийского, королева сказала со вздохом: “Жаль, что мне так нельзя. Я должна держаться до конца” (74).

Единственное исключение, как объяснила королева своей кузине Маргарет Роудз, “если у меня случится инсульт или начнется болезнь Альцгеймера” (75). Но даже в этом случае, по словам Роудз, “она не отречется” (76). Если королева окажется недееспособной, принц Чарльз будет назначен регентом и станет действовать от ее имени согласно Закону о регентстве 1937 года.

По придворной традиции для королевы, ее мужа и старшего сына расписаны утвержденные ими самими сценарии похорон. Сценарий Филиппа носит название “Мост Форт” (в честь моста через шотландский залив Ферт-оф-Форт), “Менайский мост” Чарльза назван в честь подвесного моста, связывающего Уэльс с островом Англси, “Лондонский мост” королевы в пояснениях не нуждается. Все три сценария проходят по ведомству лорда-гофмейстера и охватывают девять дней от смерти до погребения, с похоронными процессиями, церемонией прощания и церковными службами. “Сами “виновники” в подробности не вникают, – говорит Малкольм Росс, участвовавший в разработке. – Кому захочется вплотную заниматься собственными похоронами? Мы шлем им общие отчеты, их интересует только основное” (77). По крайней мере раз в год старшие придворные советники обсуждают организацию и проводят кабинетные учения.

В отличие от Эдуарда VII, Георга V и Георга VI, отпевания которых проводились в виндзорской часовне Святого Георгия после прощания в Вестминстерском зале, поминальная служба королевы будет проходить в Вестминстерском аббатстве, где последним из монархов отпевали Георга II в 1760 году. Часовня Святого Георгия и аббатство находятся на особом положении, принадлежа суверену, а не епархии. Однако, согласно бывшему старшему придворному сановнику, королева считает аббатство “главной церковью для себя и для англиканства” (78). Погребение пройдет в Виндзоре, в часовне Святого Георгия, где покоятся тела родителей и сестры Елизаветы II.

В ноябре 2010 года диктор NBC Брайан Уильямс, бравший у Чарльза телевизионное интервью, спросил, что будет, когда скончается королева. Ответ дался принцу нелегко. “Об этом лучше не думать. Конечно, когда это случится, придется что-то делать. Мысли на эту тему периодически проскакивают, но их лучше гнать. Понимаете, то, что произойдет, оно ведь произойдет после смерти мамы, а об этом думать совершенно не хочется” (79).

В том же интервью принц Уэльский впервые коснулся еще одной щекотливой темы – статуса его жены после восхождения на трон. Когда в 2005 году он женился на Камилле Паркер-Боулз, придворные советники успокоили преданных поклонников Дианы сообщением, что Камилла согласна довольствоваться титулом “принцессы-консорта”. Однако, наблюдая, как ответственно ведет себя Камилла в роли жены, прежние недоброжелатели, ополчившиеся на нее за годы романа с Чарльзом, постепенно меняли гнев на милость. Чарльз упоминал в узком кругу, что хотел бы видеть жену королевой-консортом, как в свое время Елизавета-старшая при Георге VI. Любой другой статус подразумевал бы мезальянс и неприемлемый “морганатический брак”. “Согласно обычаю и установленным правилам, жена получает тот же ранг, что и муж, – утверждает королевский историк Кеннет Роуз. – По действующим законам, никаких препятствий к появлению королевы Камиллы нет” (80). На прямой вопрос диктора NBC Уильямса, станет ли Камилла королевой, Чарльз ответил: “Поживем – увидим. Все может быть” (81).

Если Чарльз переживет мать, то станет следующим главой страны. Воцарение Карла III (или Георга VII, если он выберет в качестве тронного другое свое имя, с более приятными ассоциациями) сопряжено с рядом вопросов, открывающих дорогу реформаторам-республиканцам. В начале XXI века и лейбористы, и консерваторы рассматривали возможность внести изменения как в Закон о престолонаследии 1701 года, так и в закон о праве первородства, представляющие собой два столпа наследственной монархии.

Закон XVIII века был нужен для того, чтобы обеспечить воцарение монарха-протестанта, исключить католиков из очереди наследования и не допустить браков с католиками. Сторонники изменения данного закона считают его дискриминационным, поскольку ничто не мешает наследнику престола вступить в брак с представителем иудейской, мусульманской или индуистской веры. Кроме того, закон, действующий не первое столетие, нисколько не препятствовал католикам жениться на членах королевской семьи. Так, кузен королевы принц Майкл Кентский отказался от своего эфемерного шанса вступить на престол ради женитьбы на католичке, а жена Питера Филлипса, наоборот, перешла в лоно Англиканской церкви, чтобы не лишать его одиннадцатого места в пресловутой очереди.

Прямой пересмотр Закона о престолонаследии может поставить под удар законность царствования Елизаветы II и остальных представителей династии Ганноверов, которую сделал правящей именно этот законодательный акт. (Сейчас в Германии проживают несколько потомков Стюартов, которые смогут в таком случае претендовать на престол.) Даже положение о католичестве трогать опасно, ведь тогда под вопросом окажется обязательная принадлежность монарха к Англиканской церкви, поскольку одна из главных заповедей католицизма – воспитывать детей в католической вере. Кроме того, дело усложняет Вестминстерский статут 1931 года, согласно которому любые изменения в данном законе должны утвердить, помимо британского парламента, пятнадцать стран Содружества, признающих королеву главой государства.

По праву первородства, основанному на неписаном законе времен Средневековья, фамильный титул и состояние наследует первенец мужского пола. Применительно к монархии это означает, что в линии наследования мужчина получает преимущество перед женщиной независимо от старшинства по возрасту. Поэтому после королевы престол должен занять Чарльз, старший из ее детей. Анну – вторую по старшинству – отодвинули на четвертое место Эндрю и Эдвард, а затем всех троих отодвинули еще дальше сыновья Чарльза.

После женитьбы принца Уильяма вновь начались разговоры о том, что корона должна передаваться старшему ребенку суверена независимо от пола. Несмотря на опасения вызвать одной поправкой целую цепную реакцию конституционных пересмотров, в октябре 2011 года на проводящейся раз в два года конференции глав Содружества в австралийском Перте Дэвид Камерон получил согласие пятнадцати остальных стран уравнять в правах престолонаследия представителей обоих полов. Кроме того, Камерон предложил пересмотреть пункт, запрещающий членам королевской семьи сочетаться браком с католиками.

Королева косвенно поддержала изменения в своей речи на открытии саммита Содружества, призвав пятьдесят четыре страны “искать способы дать женщинам раскрыться в полной мере” (82). Тем не менее официальной позиции она не занимала, поскольку камней преткновения достаточно много, а конституционные вопросы достаточно сложны. “Решать должно правительство, – говорит старший придворный сановник. – Монархия – это великий, древний и прочный институт. Его устои складывались веками. Кроме того, лично королеву это не затрагивает, ей, как и другим ее великим предшественницам, судьба и так дала возможность проявить себя в роли монарха” (83).

Чарльз мало распространяется о своем видении роли монарха в XXI веке, однако некоторые интригующие намеки от него поступают. В 1994 году он заявил, что предпочел бы стать не “защитником англиканской веры”, а просто “защитником веры” (84) – сложно осуществимое желание для короля, который клянется поддерживать Англиканскую церковь как официально признанную государственную религию. Шестнадцать лет спустя Чарльз пошел дальше, сообщив, что “намерен служить защитником природы. Именно этому я и посвящу остаток жизни” (85).

Он избегает рассуждений на тему, что сделает (и сделает ли) для модернизации монархии, обмолвившись лишь, что хотел бы сократить число работающих членов королевской семьи. Предполагают, что Чарльз оставит своей резиденцией Кларенс-Хаус, а Букингемский дворец будет рабочей территорией, где существенно снизится градус официальности. По мнению придворных, принц Уэльский может убрать ряд церемониальных элементов коронации, не затрагивая ее историческую и религиозную составляющую, или дополнить ее второй службой, охватывающей другие культуры и верования. Что касается его выстраданных благотворительных проектов, “конечно, мне бы хотелось передать часть из них своим сыновьям, – сообщил он в 2008 году, – но я не знаю. Все будет зависеть от их собственных интересов” (86).

В 2008 году, когда Чарльзу исполнилось шестьдесят, его биограф Джонатан Димблби записал, что принц хочет стать “активным” королем, имеющим возможность “высказываться по вопросам государственной и международной важности, что в данный момент немыслимо” (87). “Весь его опыт и накопленные знания, – добавлял Димблби, – пропадут втуне, если заковать их в смирительную рубашку ежегодных рождественских обращений и еженедельных аудиенций с премьер-министром”. Всполошившуюся прессу представители Кларенс-Хауса поспешно заверили, что Чарльз “полностью сознает: роль суверена существенно ограничит его право обсуждать близкие сердцу проблемы” (88).

Тем не менее Чарльз дает понять, что намерен действовать “иначе, чем мои предшественники <…> поскольку изменилась сама обстановка” (89). Он предполагает пользоваться своей “мобилизующей властью” – собирая важных людей для обсуждения серьезных вопросов и вдохновляя их на решение проблем. В интервью с Бобом Колачелло для “Vanity Fair” осенью 2010 года Чарльз заявил, подразумевая учебу в Гордонстоуне и Кембридже: “Иначе зачем меня отправляли в школу, которая воспитывала инициативу и характер? И в университет, ориентированный на интерес к злободневным проблемам. Как говорится, за что боролись…” (90)

Политические пристрастия Чарльза трудно классифицировать. Тони Блэр видел в нем “любопытную смесь традиционалиста и радикала (в одних аспектах он вылитый неолейборист, в других – категорически нет), королевской особы и неуверенного в себе человека” (91). О консерватизме свидетельствует его старомодная одежда и манеры, вера в традиционное гуманитарное образование, пиетет к классической архитектуре и “Книге общественного богослужения” XVII века. Однако склонность к мистицизму и выпады против научного прогресса, промышленного развития и глобализации придают его облику эксцентричность.

“Одна из главных задач монархии – объединять страну, а не сеять рознь” (92), – говорит Кеннет Роуз. Королева взошла на престол в двадцать пять лет, представляя собой, по сути, чистый лист, поэтому ей было неизмеримо легче соблюдать необходимый для поддержания единства нейтралитет. Времена были тише, она могла не торопясь вырабатывать стиль царствования. Однако и от нее потребовалось немало бдительности и самоконтроля, чтобы столько десятилетий скрывать свои личные взгляды.

За Чарльзом тянется внушительный шлейф резких и временами противоречивых публичных высказываний, не говоря уже о личной переписке с министрами, защищенной оговорками в Законе о свободе информации, но грозящей обернуться против него в случае обнародования. Так, в одном из просочившихся наружу писем, адресованном друзьям, Чарльз, рассказывая о своей поездке в Гонконг, называет руководителей страны “сборищем восковых фигур” (93).

Даже если в роли суверена Чарльз продолжит пропагандировать те же взгляды в более обтекаемой, как ему представляется, форме, риск настроить против себя определенную долю населения все равно остается. И если эта доля достигнет (а тем более превысит) 50%, пошатнется необходимое для существования монархии согласие. Кроме того, противоречие политике правительства чревато политизацией статуса монарха и конституционным кризисом.

Многие сторонники Чарльза надеются, что к моменту восхождения на престол (если не на седьмом, то на восьмом десятке, став в этом случае старейшим из монархов Нового времени и отобрав “первенство” у короля Вильгельма IV, сменившего на троне своего старшего брата Георга IV в 1830 году в возрасте шестидесяти четырех лет) он уже натешится резонерством и демонстрацией своих взглядов, поэтому сможет без ущерба для себя принять конституционные обязательства. “По счастью, он будет уже достаточно зрелым и не свернет на сомнительную дорожку” (94), – радуется Роберт Солсбери.

Заслуженные сановники надеются, что само восшествие на престол изменит убеждения Чарльза, заставив понять: он уже не принадлежит себе, он воплощает институт, представляющий страну. “Коронация меняет жизнь в мгновение ока” (95), – говорит Дэвид Эрли. Дипломат, работавший однажды с Чарльзом над правительственной речью, свидетельствует, что принц “не упрямится и не своевольничает” (96), когда нужно внять официальной рекомендации. “Он хоть и с неохотой, но прислушивается, когда что-то запрещается, – утверждает дипломат. – И когда мы вычеркивали какие-то куски, потому что такого произносить нельзя, это идет вразрез с правительственной политикой, он сердился, но соглашался”. Как принц Уэльский он может позволить себе не пожимать руку китайскому руководителю в отместку за нарушение прав человека, что он и сделал, отказавшись присутствовать на банкете, который давал председатель Цзян Цзэминь в честь королевы во время государственного визита в октябре 1999 года. Но в статусе короля “ему придется пожимать руку любого кровавого диктатора, если это в государственных интересах Британии” (97), – говорит историк Эндрю Робертс.

Многое будет зависеть от руководителей государств Содружества. После смерти королевы должность главы Содружества перейдет к Чарльзу не автоматически, а лишь по итогам голосования всех пятидесяти четырех стран-участниц, результаты которого непредсказуемы. Согласно данным опроса, опубликованным в марте 2010 года Королевским обществом Содружества, Чарльза хотят видеть главой организации менее 20% отвечавших, и многие выступают за ротационный характер этой должности. “Если участие королевы Елизаветы II в объединении и руководстве Содружеством вызывает у подавляющего большинства лишь восхищение, – писали авторы исследования, – то о передаче этой должности ее преемнику на троне ведутся серьезные споры. Многие выступают решительно против” (98).

Чарльз считает руководство Содружеством важной составляющей работы монарха, тем более что с момента провозглашения принцем Уэльским он успел посетить тридцать три из его стран, выстраивая собственные отношения с их руководителями. Однако проводящиеся раз в два года саммиты Содружества он посетил лишь дважды – последний раз в 2007 году в Уганде, выступив вместе с матерью на открытии. Глава политического департамента Содружества Амитав Банерджи в своем меморандуме, просочившемся в открытый доступ в ноябре 2010 года, указывал, что Чарльз “не пользуется авторитетом” (99), в отличие от своей матери, однако организация “старается исподволь привлекать его к более активному участию”.

Три самые крупные участницы Содружества могут к тому же выйти из-под власти короны, как только она перейдет к наследнику Елизаветы II. Первой, скорее всего, будет Австралия, где опросы уже давно показывают значительный уклон в сторону республики, а за ней, вполне вероятно, потянется и Новая Зеландия. В отличие от этих двух “антиподов” с собственными историческими традициями, непохожими на британские, Канада больше тяготеет к монархии, отмежевываясь заодно от своей влиятельной южной соседки. Однако и в Канаде сильны республиканские тенденции. Королева, умеющая смотреть на вещи реалистично, уже говорила, что каждая страна вольна делать выбор сама. Гораздо больше ее беспокоит, останутся ли эти государства в Содружестве, став республиками.

Рассуждая о восшествии Чарльза на престол, обычно принимают во внимание и то, что царствовать ему предстоит недолго, он окажется лишь переходным звеном между Елизаветой II и своим более популярным наследником принцем Уильямом. Говорят, что сильный правитель должен быть либо молодым и красивым, либо почтенным и мудрым. Королева за свое долгое царствование побывала в обеих ипостасях. Если Чарльз правильно разыграет карту почтенности, то добьется успеха. Однако именно Уильяму, согласно чаяниям монархистов, предстоит отвечать за престиж династии в наступившем тысячелетии. Придворные сановники сознают, что будущее монархии зависит не только от симпатий молодежи, но и от того, как проявит себя ее собственное молодое поколение.

Согласно последним общественным опросам (100), большинство предпочло бы после Елизаветы II видеть на троне Уильяма, а не Чарльза. Проведенное в конце 2010 года в Британии исследование выявило 64% голосов в поддержку Уильяма и лишь 19% – за принца Уэльского. В Австралии и Новой Зеландии, куда Уильям летал с визитом в январе 2010 года, массовый интерес оказался куда выше ожидаемого, и популярность монархии значительно выросла. Принц в демократичных рубашках без галстука и кедах, опускающийся на колени, чтобы пообщаться с малышами в детской больнице, покорял сердца. Если перед его визитом, согласно опросам (101), за республику в Австралии выступало 60% населения, то после, по итогам одного из исследований, эта доля упала до 44%.

Спустя всего год с небольшим Уильям снова наведался к “антиподам” – на этот раз поддержать жертв стихийного бедствия в обеих странах – и многих расположил к себе своей искренней отзывчивостью. “Бабушка сказала однажды, что горе – это плата за любовь, – поделился он с жителями новозеландского Крайстчерча, пережившими разрушительное землетрясение. – Вы подаете пример стойкости остальным” (102). “Пришел, увидел, покорил сердца” (103), – писала “Herald Sun” в австралийском Квинсленде.

Однако очередность престолонаследования строга и не терпит перескоков. Даже если Чарльз сразу по восшествии на трон отречется в пользу короля Вильгельма V, возникнут неизбежные осложнения. Британскому парламенту придется издать специальный закон, который должны будут утвердить законодательные собрания остальных пятнадцати членов Содружества, признающих главой британского монарха. Неизбежные дебаты могут подтолкнуть некоторые из этих стран к провозглашению республики, а республиканские силы в Британии – к агитации за президентскую власть взамен королевской. Если Уильям станет королем при живом отце, Чарльз все равно не получит обратно титулы принца Уэльского и герцога Корнуолльского, положенные старшим сыновьям суверена. Скорее всего, он потеряет и доходы (104) с герцогства Корнуолльского, которые будут поступать в казну короны до восемнадцатилетия первенца Уильяма. Трудности возникнут и с подбором титула для бывшего короля.

“Принц Уильям твердо знает, что следующим монархом будет только принц Уэльский, – утверждает старший королевский советник. – У него нет ни малейшего намерения нарушать очередность наследования” (105). Кроме того, Уильям “очень близок со своим отцом и гордится им как человеком и его деятельностью в статусе принца Уэльского. Оба они готовы положиться на судьбу”.

И все же противопоставление пожилого наследника престола и его энергичного молодого сына неизбежно создает почву для конкуренции, пусть и ненамеренной. Уильям просто в силу своего обаяния уже стал “народным принцем” и объектом пристального внимания прессы. Не стоит забывать и о том, что он наполовину Спенсер, представитель древнего английского рода, а его облику придает драматизм перенесенная в детстве трагедия, хотя жаловаться на жизнь принц не склонен.

Симпатичный и высокий, как мать (при росте метр восемьдесят восемь он возвышается над всеми остальными Виндзорами), Уильям унаследовал ее магическое обаяние, простоту, юмор без подхалимажа и ослепительную улыбку. Как и отец, он умеет смотреть людям в глаза, убеждать, вдохновлять и воздействовать словом. При этом он лишен Дианиных глубинных комплексов и жажды внимания, равно как и старомодной чопорности и неуклюжей манерности Чарльза. Он взял от матери проникновенный взгляд, а от отца – склонность к раннему облысению. Он завоевывает авторитет, не страдая заносчивостью, в нем видна целеустремленность, присущая обоим его родителям. “Мы можем с надеждой смотреть в будущее, – говорит Малкольм Росс. – Уильям замечательный человек, благоразумный, невероятно учтивый и очень, очень внимательный к людям” (106).

За годы, прошедшие после смерти матери, оба принца сблизились с Чарльзом, который показал себя любящим и заботливым отцом. “Мы очень хорошо ладим – Гарри, я и папа”, – говорил Уильям в двадцать два. – У нас сплоченная семья. Без разногласий, конечно, никуда, как и у всех, и если уж споры случаются, то по-крупному. Но когда у нас мир, то мы по-настоящему дружим” (107).

Уильям прошел подготовку в британских учреждениях и институтах, понимание которых необходимо будущему наследнику престола. Подготовка монарха, как в свое время у Елизаветы II и Чарльза, сводится в основном к тому, чтобы наблюдать и вырабатывать в себе инстинктивное чувство приемлемого для суверена. “Он учится на личном примере, – говорит один из старших советников его отца. – У нас сейчас не самая обычная ситуация, когда вокруг трона три поколения разом. Не всегда все гладко, но они достаточно близки, и взаимодействие между дворцами налажено лучше, чем в прежние времена” (108).

В конце 2008 года Уильям собирался оставить дворцовую кавалерию, чтобы в полном объеме посвятить себя “фирме”. Однако затем, с согласия отца, он вдруг решил на пять лет поступить на службу в ВВС и стать пилотом спасательного вертолета. Как и Гарри, которому лицензия пилота вертолета “апач” придала больше уверенности в себе, Уильям гордится своим профессиональным опытом. “Они не хотят быть гламурными принцами из глянцевых журналов” (109), – считает старший придворный советник.

Работа на острове Англси в захолустной части Северо-Западного Уэльса подарила Уильяму дополнительную возможность достаточно долго пожить обычной жизнью – в отличие от отца, которому такого шанса не выпало. После провозглашения принцем Уэльским в десятилетнем возрасте ему пришлось резко повзрослеть, взвалив на себя положенный груз протокольных обязанностей. Даже в Кембридже его звали “сэр”. “С Уильямом и Гарри мы не форсируем события, – объяснял советник Кларенс-Хауса в 2010 году. – Пока они принц Уильям и принц Гарри, а не “сэр” или “ваше королевское высочество”. Пока им этого не нужно. Может быть, после армии, но не сейчас” (110).

Военная служба не оставляет времени на полноценное исполнение королевских обязанностей, однако принцы делают что могут. В 2009 году они перечислили шестизначную сумму наследства от покойной матери в собственноручно созданный благотворительный фонд, председателем которого стал Робин Джанврин, заслуженный бывший помощник королевы. Сотрудничество двадцатисемилетнего Уильяма и двадцатипятилетнего Гарри свидетельствует не только о братской дружбе, но и о давней приверженности труду на благо общества. Они устроили себе отдельный офис в Сент-Джеймсcком дворце с личным помощником и пресс-секретарем.

О многом говорит и то, что королева сама наняла внукам (прежде всего Уильяму) в качестве наставника заслуженного дипломата (111) Дэвида Мэннинга. Известный своим благоразумием и остротой ума, а также дипломатическим опытом, накопленным в роли посла в Соединенных Штатах и в Израиле, Мэннинг по праву считается “надежным помощником”. “Он не только мудрый человек, – говорит Чарльз Энсон, – но и не ищет выгоды для себя, что высоко ценится при дворе” (112). В 2010 и 2011 годах Мэннинг сопровождал Уильяма в поездках в Австралию и Новую Зеландию, так что своим успехом принц во многом обязан его наставничеству.

Накануне Рождества 2009 года Уильям, по его собственным словам, “ночевал под открытым небом” (113) с бездомными подростками в переулке близ лондонского моста Блэкфрайерс. Ночевку организовывало благотворительное общество “Сентерпойнт”, покровителем которого Уильям стал после матери. В акции принц участвовал инкогнито, прибыв в толстовке с капюшоном и вязаной шапочке, и легко наладил контакт со своими менее благополучными сверстниками. Целью ночевки, как он объяснял после, было продемонстрировать, насколько проблема бездомности связана с такими факторами, как бедность, употребление наркотиков и психические заболевания. “Подобные мероприятия для меня гораздо больше значат, чем приемы и рауты” (114), – заявил Уильям.

Главная задача для Уильяма – научиться, как его бабушка и дед на заре своей жизни, соблюдать золотую середину: блистать, не заразившись звездной болезнью. Даже вдохновляя людей на хорошее, совершая благородные дела и познавая мир, августейшей особе не отвертеться от необходимых и зачастую скучных церемоний. Как первому наследнику престола, в котором воспитывали не исключительность, а, наоборот, умение смешиваться с толпой сверстников, Уильяму еще только предстоит освоить умение совмещать “обыкновенность” с подлинным королевским величием. Во время первой поездки в Австралию он переступил невидимую черту, выпалив в задушевной беседе с группой рэперов: “Меня за музыкальные вкусы просто зачморили!” (115)

Немало очков Уильяму добавляет Кейт Миддлтон, которая своей природной красотой и утонченным стилем напоминает Диану, но более скромную и серьезную, ближе к Жаклин Кеннеди. Роман Уильяма и Кейт завязался на выпускном курсе шотландского Университета Сент-Эндрюс. Недосягаемые для назойливых папарацци, влюбленные поселились вместе, деля на двоих повседневные хлопоты вроде походов за продуктами в супермаркет и мытья посуды. Кейт, что немаловажно, получила хорошее среднее образование в престижном колледже Мальборо и росла в полной, сплоченной, дружной семье с сестрой, братом и родителями. Майкл и Кэрол Миддлтон воплотили голубую мечту среднего класса: бывший авиадиспетчер и стюардесса создали процветающую компанию, занимающуюся доставкой по почте товаров для проведения различных праздников. Уильям очень сблизился с “заботливыми и любящими” (116), по его словам, родителями Кейт.

Восемь лет таблоиды строили предположения кто во что горазд, пока наконец 16 ноября 2010 года объявление о помолвке не появилось сперва в твиттере, затем на странице королевы на Facebook. Ослепительная двадцативосьмилетняя пара, представшая перед собравшимися в роскошном приемном зале Сент-Джеймсcкого дворца, светилась любовью. Тем разительнее был контраст со скомканным выходом Чарльза и Дианы по аналогичному случаю почти три десятилетия назад.

Елизавету II и Филиппа выбор Уильяма привел “в полный восторг” (117). Королева одобрила союз, но с Кэтрин, как сразу же начали называть невесту во дворце, почти не общалась. Они пересекались несколько раз, всегда в компании. Первая встреча состоялась на свадьбе сына принцессы Анны Питера Филлипса в виндзорской часовне Святого Георгия в мае 2008 года, когда королева подошла “перекинуться парой слов” (118). По свидетельству принца Чарльза, услышав о помолвке, Елизавета II обрадовалась и пошутила: “Что ж, практикуются они уже достаточно” (119). Дэвид Камерон, узнавший о помолвке на встрече кабинета министров, сообщил, что все присутствующие встретили известие “радостными возгласами” и “барабанной дробью по столу” (120).

В королевской семье и за ее пределами мнение складывалось единодушное: приличная девушка из крепкой британской семьи среднего класса, первая будущая королева с университетским дипломом, – это отличная партия для Виндзоров. После всех переживаний за личную жизнь детей в 1980-х и 1990-х королева гораздо спокойнее относилась к тенденции следующего поколения королевской семьи выбирать в супруги “простолюдинов” из среднего класса.

Дочь принцессы Анны, Зара Филлипс, учась в Гордонстоуне, в семнадцать лет сделала пирсинг в языке, а чуть позже влюбилась в йоркширца Майка Тиндалла, профессионального регбиста, “амбала и пивохлеба” (121) с восьмикратно переломанным носом. Королева ни слова не сказала на то, что пара пять лет жила вместе до объявления о помолвке, как не возразила и против совместного проживания брата Зары Питера с будущей женой Отэм Келли в течение двух лет до свадьбы. Канадка Келли работала консультантом по менеджменту (122), а до этого изучала китайскую и японскую историю в Университете Макгилла, подрабатывая барменом, чтобы платить за обучение. Когда в декабре 2010 года у Филлипсов родилась первая дочь Саванна, канадцы приветствовали новорожденную правнучку королевы как свою соотечественницу.

Однако теплый прием, оказанный в августейшем семействе Кейт Миддлтон, гораздо важнее, поскольку она выходит замуж за будущего короля. Благосклонность королевы к “простолюдинке” на корню рушит республиканские доводы о косности и снобизме монархии. Даже рабочее происхождение Кэрол Миддлтон, отец которой был шахтером в Дареме, лишний раз подтверждает: монархия демократизируется. “Из грязи в князи за три поколения!” (123) – прокомментировал заслуженный придворный советник Малкольм Росс.

В первых телевизионных интервью Уильям и его будущая супруга – самодостаточные, уверенные в себе, несомненно влюбленные, – показали, что за будущее монархии можно не бояться. Кэтрин, как и Уильям, продемонстрировала рассудительность и интеллигентность. “Мы оба самые обыкновенные, – сказал принц, – и часто друг друга донимаем” (124). Кэтрин отдала дань уважения Диане, назвав ее “вдохновляющей личностью, у которой есть чему поучиться”. Однако, в отличие от покойной принцессы, она инстинктивно ощущает, что в своем “сиятельном блеске” не должна затмевать мужа. “Уильям все эти годы по-настоящему заботился обо мне”, – говорит она, называя своего спутника жизни “замечательным и любящим” (125). Уильям, ласково поглаживая невесту по руке, подчеркнул, что от Кейт никто не требует становиться новой Дианой и что она сама распорядится своим “будущим и судьбой”.

Дату свадьбы Уильям и Кейт выбирали с учетом плотного королевского графика, расписанного на весну и лето. Кроме того, 29 апреля 2011 года достаточно далеко отстояло от двух провокационных годовщин – пятидесятилетия Дианы 1 июля и тридцатилетия свадьбы Дианы и Чарльза 29 июля.

Побывав на свадьбах двадцати своих друзей, Уильям и Кэтрин четко представляли, какой хотят видеть свою. Королева тоже активно участвовала в подготовке (126) – дегустировала угощение для приема, утверждала меню и цветочное оформление. Церемония должна была объединить традиции и новизну. Для венчания выбрали Вестминстерское аббатство, где проходила свадьба Елизаветы II и Филиппа, предпочтя его собору Святого Павла, где сочетались браком Чарльз с Дианой. Тысячу девятьсот приглашений в аббатство тоже готовила королева, не Чарльз, что выразилось в некоторой старомодности слога. Кроме того, Елизавета II пригласила шестьсот пятьдесят гостей на дневной прием в Букингемском дворце. На этот раз вместо традиционного свадебного завтрака было решено устроить фуршет с винтажным шампанским “Поль Роже” и канапе – холодными и горячими, – приготовленными двадцатью двумя дворцовыми поварами. Вместо свадебных подарков Уильям и Кэтрин, также в отступление от традиций, принимали пожертвования в пользу двадцати двух благотворительных фондов.

Жених с невестой отвечали за список гостей, в котором ощущался значительный перевес в пользу их сверстников и представителей благотворительных организаций Уильяма. Чтобы вместить всех, послов приглашали без супруг. Даже для гостей королевы и принца Филиппа выделили всего сорок мест (127) – в полном соответствии с тенденцией молодежных свадеб, куда знакомых бабушек-дедушек практически не зовут. Зато Елизавета II пригласила дальних родственников вроде Маргарет Роудз (которая в свое время была подружкой невесты на свадьбе самой королевы) и заказала у штатных швей Анжелы Келли (128) светло-голубое платье, пальто и шляпу для кузины.

За месяц до бракосочетания Уильяма и Кейт королева посетила частный прием в Сент-Джеймсcком дворце, который ее двоюродная сестра леди Элизабет Энсон устраивала в честь пятидесятилетия своей компании по организации праздников. Более полутора часов Елизавета II общалась с другими гостями (129) в смешанной толпе числом шесть сотен, где на равных были представлены аристократы, флористы и сотрудники кейтеринговых фирм. “Обычно, когда в комнате появляется кто-то из августейших особ, вокруг них образуется вакуум, – говорит одна из светских персон. – Однако сегодня все толпятся вокруг королевы” (130). Ее величество веселилась, сияла улыбкой и непринужденно беседовала со старыми друзьями и новыми знакомыми, не прибегая к помощи адъютантов и фрейлин. “Ну, давайте знакомьтесь!” (131) – энергично взмахнув руками, воскликнула королева, представляя кого-то друг другу на ходу. Позже она отметила, как приятно было общаться с такой разношерстной публикой. “Все отлично ко мне относились!” (132)

За восемь дней до великого события в жизни внука Елизавета II отметила восемьдесят пятый день рождения, совпавший с ежегодной раздачей милостыни на Страстной четверг, которая впервые за десять лет проводилась в Вестминстерском аббатстве. За полчаса красные и белые мешочки с деньгами (133) были вручены восьмидесяти пяти мужчинам и восьмидесяти пяти женщинам. Королева шла вдоль шеренги твердым шагом, по которому никто не догадался бы, что ее уже несколько месяцев беспокоит боль в колене. (Она даже отказалась на время от прогулок верхом, однако в апреле, перебравшись в Виндзор, возобновила любимое занятие (134).) Филипп в элегантной визитке внимательно наблюдал, как супруга одаривает кланяющихся и приседающих в реверансе подданных монаршей милостью. В середине службы он поднялся на кафедру и уверенным звонким голосом зачитал отрывок из Евангелия от Матфея. После окончания почти две тысячи собравшихся пропели громогласное “Боже, храни королеву!” под аккомпанемент военных фанфар и органа.

К следующей пятнице аббатство превратили в зеленую рощу, расставив вдоль всего нефа шестиметровые клены и грабы в кадках, утопающие у земли в пышной ландышевой пене. Кэтрин хотела создать под величественными готическими сводами иллюзию цветущего сада, по которому отец поведет ее к алтарю. Кроме этого смелого шага, они с Уильямом внесли в бракосочетание немало других примет современности. Помимо великолепной фотографии молодоженов, сделанной Марио Тестино, церемония венчания обогатилась благодарностями собравшимся за “доброту” и “тепло любви”, которая “тронула нас обоих до глубины души”.

Еще утром перед церемонией королева даровала Уильяму и Кэтрин титул герцога и герцогини Кембриджских. Однако молодые, в нарушение всех условностей, объявили, что оставят и прежние свои имена. “Их можно свободно звать принц Уильям и принцесса Кэтрин, – говорит Падди Харверсон, пресс-секретарь принца Чарльза (хотя формально титул “принцесса” присваивается по праву рождения), – и никто не будет возражать” (135).

Всем передавалась радость молодой пары, двух любящих и понимающих друг друга людей. При этом венчающиеся демонстрировали, как выразился архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс, “совершенно неподдельное” (136) почтение к тысячелетним традициям монархии. Стоя у алтаря в алой с золотом форме почетного полковника Ирландской гвардии, Уильям шепнул Кейт: “Ты прекрасна” (137). Она действительно была прекрасна в простом, но изысканном платье с кружевом ручной работы на лифе и рукавах, под невесомой вуалью с изящной бриллиантовой диадемой “Гало”, одолженной королевой. Выезжая из аббатства в Парадном ландо 1902 года, Кэтрин спросила: “Ты счастлив?” – “Да, – ответил Уильям. – Это просто чудо. Я горжусь, что ты стала моей женой” (138).

Королева тоже назвала венчание “чудесным” (139). В ярко-желтом пальто и шляпке в тон она одобрительно, однако сдержанно наблюдала за церемонией из переднего ряда, восседая вместе с принцем Филиппом на деревянных позолоченных креслах с алыми шелковыми подушками. Жених с невестой уверенно держались под прицелом сорока телекамер, передающих каждый их жест и слово двум-трем миллиардам зрителей в ста восьмидесяти странах мира. Это не считая четырехсот миллионов пользователей Интернета (140), оставляющих по двести тридцать семь сообщений в твиттере в секунду (141).

Свадебная церемония получилась абсолютно британской, англиканской, и наглядно продемонстрировала роль королевской семьи как хранительницы высоких патриотических чувств, давая стране возможность “сплотиться, забыв о розни и политических разногласиях” (142), – писала “The Times”. Вопреки экономическому кризису и пессимистичным настроениям “солнца, смеха и веселья хватало на всех”.

Если 2002 год стал поворотным для королевы, то 2011-й – для монархии. У института, “который помог сплотить страну” и “породил невероятных личностей”, появилась, как назвал молодую пару Дэвид Камерон, “команда будущего” (143). Прямых упоминаний о Диане в аббатстве не прозвучало, однако ее незримое присутствие все равно ощущалось – из-за церковного гимна, исполненного на ее похоронах в этих же стенах, из-за воспоминаний о том, как стойко держался в тот день Уильям. Четырнадцать лет спустя он обрел счастье и закрыл эту мучительную главу своего прошлого.

Королева тоже сияла, выйдя на шесть минут на балкон Букингемского дворца вместе с молодоженами, которые поцеловались два раза под ликующий гул толпы вокруг памятника Виктории. Елизавета II скромно держалась в тени, но, когда настало время уходить, именно она увела с балкона Виндзоров и Миддлтонов. Как и в аббатстве, в просторных парадных покоях атмосфера царила на удивление домашняя, далекая от помпезности, и даже во флористических композициях присутствовали простые шотландские нарциссы и лесные первоцветы (144). “Прием был роскошным, – свидетельствовал писатель Саймон Себаг-Монтефиоре, – однако непринужденностью, уютом и весельем он не уступал традиционной британской семейной свадьбе” (145).

Мало кто замечал, что королева только-только выздоравливает после простуды, которая одолела ее в начале недели. В числе знавших был Джон Ки, премьер-министр Новой Зеландии. Во время визита в Виндзорский замок (146) двумя днями ранее он подарил ее величеству банку новозеландского меда из мануки, известного своими лечебными свойствами. Об этой заботе королева рассказала (147) некоторым гостям на приеме. В Новой Зеландии популярность Уильяма и Кэтрин вызвала внушительную волну поддержки монархии. Свадебную церемонию посмотрело более половины взрослого населения страны (148), и лишь 33% новозеландцев, согласно новому опросу, выступали за смену режима – по сравнению с 58% в 2005 году.

На приеме королева публичных заявлений не делала, зато выступили с кафедры в Картинной галерее оба будущих короля. Чарльз, которому “посчастливилось обрести дочь, составляющую идеальную пару сыну” (149), поддразнил Уильяма насчет наследственной проплешины и выразил надежду, что тот позаботится о нем в старости. Хотя “столкнуть кресло-каталку с обрыва” (150) его старший тоже горазд, пошутил принц Уэльский. Уильям назвал “миссис Уэльскую” “замечательной женщиной”, от которой он “без ума”. Затем поблагодарил бабушку и деда за то, что “отдали на растерзание свой дом” (151), и отдельно бабушку, которая несколько недель перед свадьбой “выдерживала шквал телефонных звонков и дурацких вопросов” (152).

Ровно в половине четвертого, когда все гости собрались в саду, Кэтрин в свадебном платье и Уильям, переодевшийся в темно-синий форменный сюртук Ирландской гвардии, сели в предоставленный Чарльзом кабриолет “астон-мартин” 1970 года, украшенный воздушными шарами, лентами и номерным знаком JU5T WED – “Молодожены”. Через дворцовые ворота они выехали на Мэлл и покатили к Кларенс-Хаусу, а над ними летел один из вертолетов “си кинг” Уильяма с реющей позади растяжкой в виде британского флага. Толпа радостно приветствовала новобрачных. “Уильям и Кэтрин спустились в народ, – говорит Маргарет Роудз. – Как самые обычные молодожены, они ехали по улице в маленькой открытой машине” (153).

По всем меркам эта свадьба стала крупнейшей медиасенсацией начала XXI века – освещавшие ее шесть тысяч аккредитованных журналистов и около четырех тысяч неаккредитованных потрясли своей многочисленностью не только придворных сановников (154), но и королеву. Миллион зрителей приветствовали новобрачных на улицах Лондона, по телевизору церемонию посмотрели двадцать четыре миллиона британцев – почти 40% от шестидесятидвухмиллионного населения. 73% опрошенных (155) “The Sunday Times” считают, что Кэтрин вдохнет новую жизнь в королевскую семью.

После десятидневного медового месяца на Сейшелах Кэтрин приготовилась постепенно нагружать себя протокольными обязанностями вдобавок к шефству над некоторым количеством благотворительных организаций и официальным мероприятиям. На девять дней в июле 2011 года супруги запланировали свой первый совместный зарубежный визит в Канаду, самую крупную из подвластных королеве территорий. За ним последуют три дня в Соединенных Штатах – в Калифорнии, а не Вашингтоне или Нью-Йорке, еще одно свидетельство наметившихся перемен. По крайней мере два года молодожены намерены пожить на валлийской ферме близ авиабазы Уильяма, без положенного штата лакеев и горничных, периодически появляясь на светской сцене. Они сознательно избрали путь, который позволит им вести обычную семейную жизнь, не слишком приоткрывая завесу тайны, без которой немыслим образ монархии.

Через две недели после свадьбы внука Елизавета II совершила исторический поступок, отправившись с государственным визитом в Ирландию. Со времен ее деда, короля Георга V, который столетием ранее приезжал в Дублин, когда страна еще входила в Соединенное Королевство, британские монархи туда больше не наведывались. Четырехдневный визит Елизаветы II спустя тринадцать лет после подписания Белфастского соглашения изобиловал символическими жестами. В частности, королева возложила венок и молча склонила голову в мемориальном Саду поминовения, созданном в память о тех, кто боролся против Британии за независимость Ирландии. Кроме того, она почтила память почти пятидесяти тысяч ирландцев, погибших вместе со своими британскими однополчанами в Первой мировой войне, и семидесяти тысяч, ушедших добровольцами на фронт Второй мировой, несмотря на официальный нейтралитет Ирландии.

Елизавета II скромно и с достоинством перемещалась от одной достопримечательности к другой в условиях строжайшей безопасности, которую обеспечивали десять тысяч солдат и полицейских. Она не дрогнув посмотрела в глаза кровавому прошлому страны, посетив Кроук-Парк – стадион, где британские войска, открыв стрельбу по пяти тысячам зрителей футбольного матча в 1920 году, убили четырнадцать человек в отместку за четырнадцать британских агентов, уничтоженных в тот день ИРА. Королева посещала исторические памятники, предприятия, учебные заведения, научно-исследовательские институты и даже три легендарных конных завода в графстве Килдэр. Ее величество была в изумрудно-зеленом, реял британский флаг, ирландские оркестры впервые играли “Боже, храни королеву!”, и главы обеих стран подчеркивали необходимость примирения и взаимные выгоды англо-ирландских связей.

Выступление на торжественном банкете в Дублинском замке, столетиями служившем оплотом британской колониальной власти, королева начала с приветствия на идеальном гэльском – языке, запрещенном когда-то британцами. Президент Ирландии Мэри Макэлис восхищенно прошептала: “Ничего себе!” (156), – а собравшиеся высокопоставленные лица разразились аплодисментами. Отношения между двумя соседствующими странами “не всегда были гладкими, – сказала королева, – за столетия накопилось немало обид” (157). Она подчеркнула необходимость “примирения и отказа от вражды”, а также, как продемонстрировала в мемориальном саду она сама, предложила “склонить голову перед прошлым, но не падать перед ним ниц”.

Королева не обошла молчанием “тяжелое наследие”, “душевную боль, беспорядки, потери”, “события, которые многих из нас коснулись лично” (прямая отсылка к взрыву яхты Маунтбеттенов). “Всем, кто пострадал от нашего общего нелегкого прошлого, я выражаю искреннее и глубокое сочувствие, – сказала она. – Теперь, оглядываясь назад, мы понимаем, где следовало бы поступить по-другому, а чего не должно было бы случиться вообще”.

Эта сдержанная речь несла мощный эмоциональный заряд, и говорила Елизавета II прочувствованно. Однако главная ее сила была в моральном авторитете, завоеванном за долгое царствование. Ей не было нужды рассыпаться в извинениях, своими словами и поступками Елизавета II подводила ирландцев – и британцев – к очищению души. Она помогала “скинуть груз пережитого, почувствовать облегчение оттого, что все позади, проникнуться надеждой на светлое будущее” (158), – писала “The Irish Times”. Даже Джерри Адамс, президент политической фракции ИРА Шинн Фейн, отметил “искреннее участие” (159) королевы.

Ирландский визит назвали одним из самых значимых за весь период царствования. “Вряд ли кто-то еще смог бы добиться того же, – говорит Элейн Бирн, политолог дублинского Тринити-колледжа. – У нее получилось очень неподдельно и от души” (160). Ирландцы окружили гостью теплом и радушием, восхищаясь редкой для человека на девятом десятке выносливостью и радуясь, что ей тоже все нравится. Королева по-прежнему проводила много времени на ногах, ходила пешком и с удивительной легкостью преодолевала лестницы. На концерте в ее честь зрители устроили пятиминутную овацию, когда королева с благодарной улыбкой поднялась на сцену. Во время прощального проезда по городу Корк, служившему когда-то бастионом республиканской борьбы, Елизавета II устроила незапланированную прогулку и поприветствовала собравшихся горожан, радостно размахивающих в том числе британскими флагами. После визита королевы, по словам Бирн, “у нас впервые за долгое время отлегло от сердца” (161).

На следующей неделе, едва переведя дух после поездки, Елизавета II принимала в Букингемском дворце Барака и Мишель Обама, прибывших с государственным визитом – сто первым визитом такого ранга за время ее царствования. С Дэвидом Камероном у Обамы сложились более теплые отношения, чем с его предшественником, и британский премьер с радостью встречал американского президента, хотя союз двух стран оба руководителя предпочитали теперь называть не “особым”, а “существенным” (162). Как признал сам Обама, это был незабываемый момент “для внука кенийца, служившего поваром в британской армии” (163).

Соображения безопасности заставили королеву перенести официальную церемонию встречи с открытого Конногвардейского плаца в уединенные сады Букингемского дворца. На этот раз обошлись без белой беседки, украшенной флагами и государственной символикой, и даже без привычной шеренги высокопоставленных лиц в церемониальной форме. На Западной террасе, выходящей на газон, Обаму с супругой приветствовали только королева, принц Филипп, Чарльз и Камилла. Оркестр Шотландской гвардии сыграл “Звездное знамя”, в Грин-парке прогрохотал сорок один ружейный залп, и президент с принцем Филиппом осмотрели почетный караул.

В остальном супругов Обама – с которыми у королевской четы наладился неплохой контакт – ждал традиционно пышный прием: ланч с королевской семьей, знакомство с историческими документами в Картинной галерее, обмен подарками, торжественный банкет в бальном зале и две ночи в Бельгийских покоях в окружении полотен Каналетто и Гейнсборо. (Королева лично показала им апартаменты (164).) Единственным нетривиальным поворотом стало двадцатиминутное знакомство (165) четы Обама с Уильямом и Кэтрин (впервые после свадьбы участвующих в официальном мероприятии) в Гостиной 1844 года перед торжественной церемонией встречи. Знакомство стало событием дня и подчеркнуло особый статус молодой пары, которая, впрочем, не осталась ни на ланч, ни на банкет, чтобы не затмевать своим присутствием почетных гостей.

В июне Елизавета II отметила девяностолетие принца Филиппа – по-прежнему радующего прессу своей язвительностью и безапелляционностью, но в то же время все больше поражающего широтой интересов и размахом помощи ряду британских институтов и общественным начинаниям по всему миру. Уильям и Кэтрин присутствовали на частном праздновании юбилея, устроенном королевой для мужа в Виндзорском замке. Не прошло незамеченным и их участие в церемонии выноса знамени, где Уильям впервые выехал верхом в составе конного парада.

До Бриллиантового юбилея оставался еще целый год, но сыгранная в 2011-м королевская свадьба послужила отличной к нему прелюдией. Она расцветила яркими красками образ дома Виндзоров, в который семьдесят пять лет назад постучалась королевская судьба и возложила нелегкий груз на хрупкие плечи десятилетней принцессы. Елизавета II несла этот груз с честью, целеустремленно и добросовестно исполняя свой долг, пользуясь влиянием, но не узурпируя власть, сохраняя личную непритязательность при звездной популярности – а самое главное, и в хорошие и в мрачные времена неся людям свет счастья.

Благодарности

Весной 2008 года Джина Сентрелло, президент и главный редактор “Random House”, предложила мне написать книгу о королеве Елизавете II – к шестидесятилетию ее царствования, Бриллиантовому юбилею. Я согласилась не раздумывая.

Елизавета II постоянно на виду, и в то же время нет в мире женщины более закрытой, поэтому работа предстояла непростая. Мне нужно было показать и “человеческую” и “официальную” ипостаси королевы, изобразить ее в разном антураже, в окружении пестрого сонма связанных с ней фигур. С одной стороны, как американка я обладала преимуществом свежего взгляда, а с другой – за четверть века частых визитов в Британию обросла многочисленными знакомствами и семейными связями.

Эту книгу нельзя назвать авторизованной хроникой царствования – назначить официального биографа родные королевы смогут только после кончины ее величества. Однако персонал Букингемского дворца оказывал мне неоценимую помощь, делясь советами и информацией. Меня пропускали за закрытые двери, помогли увидеть королеву и принца Филиппа “в действии” – в зарубежных турне и поездках по Британии, а также на ключевых мероприятиях королевского календаря, включая инвеституру, государственный визит, открытый прием в саду Букингемского дворца и раздачу милостыни в Страстной четверг. Кроме того, я встретилась с Елизаветой II на открытом приеме в резиденции британского посла в Вашингтоне и на двух частных раутах в Сент-Джеймсcком дворце.

Королева принципиально не дает интервью, однако, на мое счастье, люди, знающие ее величество с разных сторон, – родные, близкие друзья, старшие советники, сановные священники, политики, дипломаты, государственные руководители, генералы, художники, тренеры лошадей, собаковладельцы и управляющие поместьями – с готовностью делились наблюдениями и воспоминаниями. Мне довелось побывать во всех английских и шотландских королевских резиденциях, а также на яхте “Британия”, мне устроили экскурсию по конному заводу в Сандрингеме и пригласили в гости с ночевкой в замок Мэй, принадлежавший королеве-матери.

В процессе сбора материалов я провела в Великобритании полгода и, пользуясь случаем, хочу поблагодарить за гостеприимство моих дорогих друзей Берни и Джоан Карл, квартира которых на верхнем этаже их лондонского дома стала “писательским гнездышком”, приютившим меня еще во времена написания книги о Диане, принцессе Уэльской. Я бесконечно благодарна за неисчерпаемое радушие Джоан и Берни, а также Полин Тэплин и Тони Стивенсу, окружавшим меня заботой в эти долгие приезды.

Из двух сотен людей, с которыми я беседовала, около сорока пожелали остаться неизвестными, однако я в неоплатном долгу перед всеми, кто выкроил время из своего плотного графика, чтобы помочь мне в написании этой книги. Вот те, чьи имена я могу назвать:

Памела Бейли, Брюс Бент, Иэн Болдинг, Питер Браун, Барбара Тейлор Брэдфорд, Джордж Буш-старший, Джордж Буш-младший, Рут Бьюкенен, Бенедикт Валентайнер, Роберт Вустер, лорд Гатри, леди Анна Гленконнер, леди Аннабель Голдсмит, Диди Грэм, лорд и леди Дадли, леди Дартмут, вдовствующая герцогиня Девонширская, 12-й герцог Девонширский, Каролина Дивер, Джеки Дэвис, Фредди ван Зевенберген, Сьюзан Канлифф-Листер, леди Карнарвон, Уэсли Керр, Джеймс Кетчем, леди Мэри Клейтон, Мина Джонс Кокс, Марк Коллинз, покойная леди Кромер, леди Фрэнсис Кэмпбелл-Престон, лорд Кэри, леди Элизабет Лонгман, Джозефина Луис, Саймон Льюис, Анита Макбрайд, сэр Пол Маккартни, достопочтенный Брайан Малруни, Джонни Мартин-Смит, леди Маунтбеттен, Дэвид Меткалф, Пит и Энди Метцгер, Кэтрин Мердок, дама Хелен Миррен, Говард Морган, Питер Морган, Пол Мурхаус, Робин Нанн, Тимоти Натчбулл, Джон Джулиус Норвич (2-й виконт), Сэнди Нэрн, Коламбус О’Доннелл, леди Анжела Освальд, сэр Майкл Освальд (отдельное спасибо за экскурсию по Сандрингемскому конному заводу), Дебби Палмер, Джонатан Пауэлл, лорд и леди Пауэлл, почтенный Шон Планкет, Нэнси Рейган, леди Рейн, лорд Ренвик, Джон Ричардсон, Эндрю Робертс, Монти Робертс, почтенная Маргарет Роудз, Кеннет Роуз, подполковник сэр Малкольм Росс, Сельва “Лаки” Рузвельт, Тим Рук, Кевин Салливан, Ричард Самон, Марджори Сасмен, Джин Ситон, леди Солсбери, лорд Солсбери, леди Сомс, сэр Рой Стронг, Роберт Таттл, Дэвид Томас, Моника Тэнди, леди Уилсон, Эш Уиндем, Анна Уиндем, Дэвид Уинн-Морган, Саймон Уокер, Джордж “Фролик” Уэймот, Кэтрин Фентон, Нини Фергюсон, леди Фолкендер, Майкл Фосетт, покойный Люсьен Фрейд, Стивен Фрирс, Николас Хаслам, леди Памела Хикс, Мин Хогг, Эми Цанцингер, леди Чартерис, Камалеш и Бабли Шарма, Оливер Эверетт и Диана Джервис-Рид, леди Эйвон, почтенный Доминик Эллиот, каноник Джон Эндрю, Чарльз Энсон, леди Элизабет Энсон, лорд Эрли, Изабель Эрнст и Рейнальдо Эррера.

Во время визита королевы на Бермуды мне помогали: сэр Ричард Гозни (губернатор), Кеннет Баскомб, Грэм Фостер, Эд Харрис, Фиона и Марти Хэтфилд, а также доктор Дэвид Сол.

Во время визита королевы в Тринидад и Тобаго: Эрик Дженкинсон (верховный комиссар Британии), Мэтью Альберт, Ульрик Кросс, Джеймс Долан, Тора Данбелл, Розалинда Габриэль, Брайан Лара, Дэвид Милибенд, Лайл Полс, коммандер Эндрю Стейси, вице-маршал Дэвид Уокер (управляющий) и Дуайт Йорк.

Во время визита королевы в Гулль: Сьюзан Канлифф-Листер (лорд-наместник Восточного Йоркшира), Элейн Гарленд (лорд-мэр), Брайан Брэдли, Фил Браун, Алан Кук, Дорис Гейген и Мария Рейпер.

В Балморале – Мартин Лесли (отставной управляющий).

В Сандрингеме – Тони Парнелл (отставной смотритель).

В замке Мэй – Джеймс Марри (управляющий директор замка и садов Мэй), Кристина Марри, Ширли Фаркуар, Хелен Маркем, Нэнси Маккарти, Грант Нейпир и Джун Вебстер.

Кроме того, я хотела бы поблагодарить ее величество королеву за разрешение процитировать выдержки из личных бумаг в замке Мэй.

Отдельная благодарность пресс-службе Букингемского дворца, сотрудники которой терпеливо отвечали на мои многочисленные запросы и помогали организовывать встречи. Это Алиса Андерсон, Саманта Коэн, Заки Купер, Мерил Килинг, Ник Лохран, Эд Перкинс, Дэвид Погсон, Колетт Сондерс, Джен Стеббинг и Питер Уилкинсон, видеооператор королевы.

Также благодарю за помощь Падди Харверсона, пресс-секретаря принца Уэльского и герцогства Корнуолльского.

От всей души благодарю за поддержку, гостеприимство и вдохновение моих друзей и знакомых. Это Пирс Аллен, Сюзи Аллен, Филипп Астор, Боб Балабан и Линн Гроссман, Джеффри и Кэтрин Бейкер, Дарси Бейлис, Питер и Эми Бернстайн, Крис и Венди Борн, Джон Боуз-Лайон, Линда Бутби, Оливер Бэринг, Маргарет Вествуд и Жаклин Уильямс, Александр Гаудиери, Дуглас и Сью Гордон, Сара Гордон, Анна Гринсток, Джим и Сьюзан Даннинг, Энни Джонс, Бренда Джонсон, Стэнли и Дженни Джонсон, Джон и Джоди Истман, Виктор и Изабель Казалет, Грейдон и Анна Картер, Дэвид Кер, Генри Келер, Колин и Аманда Клайв, Каролина Клегг, Боб Колацелло, Джин Кокс, Пат и Билл Комптон, Мэри Коупленд, Анна Кример, Тони Лейк, Марк Ллойд, Уэйн Лосон, Шарон Лоренцо, Джефф и Элизабет Луис, сэр Кристофер и леди Майер, Грант Манхейм, Роз Маркштейн, Бетти Матти, Алин Мейси, Майк Миан, Анна Элизабет Моте, Майкл Джон Натчбулл, Пегги Нунан, Лиз Ньюман, достопочтенный Джеймс и леди Каролина Огилви, Джулия Орт, Морин Орт, Кристофер и Джинни Палмер-Томкинсон, Кристофер и Брина Пенн, Джастин Пикарди, Ольга Полицци, Пат Робертс, Мишель Роллинс, Берти Росс, Шарлотта Ротшильд, Ханна Ротшильд, Джим и Синди Роуботем, Марго Рузвельт и Джордж Гиртон, Уилл Свифт, Марта Смилгис, Джереми Сомс, Бобби Спенсер, Клэр Стейплтон, Надя Стэнфилд, Франческа Стэнфилл, Майнер Уорнер, Сэнди и Пэтси Уорнер, Хелен Фелпс, Памела Фиори, Брайан и Джейн Фицджеральд, Эйприл Фоли, Том Фоли, Кристофер “Кип” Форбс, Джоанна Франциско, Мэри Мел Френч, Дебби Хаддрел, Руперт и Робин Хамбро, Дэвид и Кэтлин Харви, лорд и леди Говард, Кэтрин Хэмилл, Роб и Кей Хеллер, Роберт Хигдон и Дэвид Декельбаум, Патрик и Энни Холкрофт, Брит и Ким Хьюм, Роберт Чартенер, Джейн Черчилль, Барбара Эванс-Батлер, Джейн Эллиот, Майкл Эсторик.

Отдельной благодарности заслуживает мой друг Дэвид Харви, который позволил воспользоваться удивительно живым отчетом под названием “Заметки о рождении принца Чарльза” от 14 ноября 1948 года, написанным его отцом, майором Томасом Харви, личным секретарем королевы-матери Елизаветы. Спасибо также Каролине Дивер, которая поделилась дневниковыми записями о поездке королевы в Калифорнию в 1983 году. И конечно, я безгранично признательна всем тем, кто дал мне прочесть личные письма от королевы.

Я в неоплатном долгу перед многочисленными биографами, историками и мемуаристами, развернувшими передо мной картину разных этапов царствования Елизаветы II. Особенно полезными оказались “Queen and Country” с сопутствующим документальным фильмом BBC Уильяма Шокросса, который написал также великолепную “Queen Elizabeth the Queen Mother: The Official Biography”; “Elizabeth” Сары Брэдфорд; “Philip and Elizabeth” Джайлза Брандрета; “The Prince of Wales” Джонатана Димблби; “Majesty and Monarch” Роберта Лейси; “Elizabeth R” Элизабет Лонгфорд; “The Queen” Энн Морроу; “The Queen: A Biography of Elizabeth II” Бена Пимлотта; “Elizabeth: The Woman and the Queen” Грэма Тернера, а также “Elizabeth the Queen Mother” Хьюго Викерса.

Уильяму Шокроссу я обязана, кроме того, мудрыми советами и поддержкой. Сара Брэдфорд, Роберт Лейси и Хьюго Викерс делились со мной материалами и подсказками, как и ряд других журналистов и коллег – Сара Бакстер, Анна де Курси, Роланд Фламини, Флора Фрейзер, Роберт Хардман, Рейчел Джонсон, Алан Джонс, Валентайн Лоу, Анна Макэлвой и Мартин Айвинс, Питер Маккей, Джон Мичем, Саймон Себаг-Монтефиоре, Чарльз Мур и Джастин Уэбб.

Из материалов, собранных в конце 1990-х для книги “Diana in Search of Herself”, мне пригодились интервью с Джейн Эткинсон, покойной Эльзой Боукер, покойным лордом Дидсом, Роберто Девориком, Джонатаном Димблби, Лусией Флеча де Лима, Эндрю Найтом, Эндрю Нилом и Барбарой Уолтерс.

Я безмерно благодарна Нэнси Рейган, которая не только поделилась со мной воспоминаниями за двумя восхитительными ланчами в Лос-Анджелесе, но и открыла эксклюзивный доступ к своей и президента Рейгана переписке с членами королевской семьи. За полезные рекомендации отдельное спасибо Фреду Райану, председателю попечительского совета Президентского фонда Рональда Рейгана, а Рену Пауэллу – за помощь в организации визита в Президентскую библиотеку Рейгана, где Джоанна Дрейк и Майк Дагган посодействовали в отборе нужной корреспонденции.

Уже в третий раз львиная доля работы по сбору материалов легла на неутомимого Майка Хилла. И снова он подбирал для меня книги и периодику и копался в президентских библиотеках, выискивая ценные крупицы информации. В Историческом обществе Вирджинии прочесывать дневники заслуженного посла США в Британии Дэвида Брюса ему помогал Нельсон Лэнкфорд. Не знаю, что бы я делала без Джека Бейлса, библиотекаря отдела справочной и гуманитарной литературы в Университете Мэри Вашингтон.

В Англии моими архивными изысканиями и работой с периодикой умело руководила Аннабель Дэвидсон, а Эдда Тасьемка выкапывала малоизвестные газетные вырезки из своей обширной коллекции.

Мне несказанно повезло с редактором Кейт Мединой, терпеливой, мудрой и креативной, обладающей великолепным, отточенным годами опыта чутьем, и я искренне благодарна ей за воодушевление, которым она прониклась к проекту с первого дня. Редактору Линдси Швери спасибо за полезные вопросы по рукописи и за то, что опытной рукой провела книгу через рифы издательского процесса. Спасибо помощнице Кейт Анне Питоняк за доброе слово и помощь, а литературному редактору Стиву Мессине – за руководство скрупулезной вычиткой текста, которой занимался Фред Чейз, и за разгребание лавины электронных писем.

Я восхищаюсь слаженной работой редакции Джины Сентрелло в Random House, творчески и изящно справившейся со всеми этапами подготовки “Елизаветы”. Отдельно хочу поблагодарить Тома Перри, исполнительного вице-президента и заместителя главного редактора; Салли Марвин, вице-президента и руководителя рекламного отдела за великолепные идеи по продвижению, а также специалистов по рекламе Бриджет Фицджеральд и Алекса Чернина. За внимательность спасибо Авиде Баширрад, Келли Гильдеа, Эрике Гребер, Дениз Кронин, Тоби Эрнсту, Джоэль Дью и Кену Уолробу. Благодарю Лору Голдин и Дебору Фоли, главного художника Паоло Пепе, дизайнера обложки Белину Хьюи и оформителя Сьюзан Тернер за красоту, которую они придали книге со всех сторон. Трудоемкую работу по подбору фотографий снова проделала изобретательная и, как всегда, упорная Кэрол Потикни. Не могу не выразить отдельную признательность дизайнеру моего интернет-сайта Шэннон Свенсон, а также Тони Худцу и Розалин Лэндор за безупречную аудиоверсию книги.

Для фотографии на обложку я снова обратилась к талантливому и обаятельному Максу Хершфилду, который вместе со своей женой Ниной, стилистом Ким Стил и помощником Майком Джонсом превратил фотосессию в незабываемую возможность почувствовать себя “королевой на час”.

Мой давний агент и еще более давняя подруга Аманда Урбан служила мне надежным плечом и источником бесценных советов.

В самом разгаре работы над книгой моя дочь Лиза сыграла свадьбу в лондонской Гвардейской часовне – в шаге от Букингемского дворца, выйдя замуж за отважного офицера британской армии Доминика Клайва. Собравшаяся на их свадьбу 4 июля пестрая и веселая толпа англичан и американцев расцветила проект новыми красками. Лиза и Дом, а также мои сыновья Кирк и Дэвид согревали меня своей любовью и заботой, особенно когда я почти на год погрузилась в биографию с головой.

Пережив за три десятка лет шесть таких погружений, мой любящий муж Стивен мог бы закономерно возмутиться подобным отрывом от жизни. Однако он, напротив, проявляет безграничное терпение даже во время моих долгих отлучек в Лондон на беседы и интервью. Именно он свел меня с английскими друзьями, которые помогли мне советами и дальнейшими знакомствами. Он поддерживал меня, когда опускались руки, поднимая мне настроение шуткой по крайней мере раз в день. Он разделял мой восторг от находок и предлагал интересные варианты композиции и увязывания фактов воедино. Он целых два раза редактировал рукопись, тратя на это выходные и вечера после долгого рабочего дня руководителя газетного издательства. Когда я мучительно придумывала заглавие, он за пять секунд подкинул изумительно лаконичный вариант – уже для четвертой моей книги. И что совсем для него нехарактерно, согласился выставить себя шутом в предисловии, где описывается, как он нарушил протокол при встрече с королевой. В знак моей любви и бесконечной благодарности “Королева Елизавета” посвящается ему.

Салли Беделл Смит,

Вашингтон,

июль 2011 года

Источники цитат

Предисловие

1 …она влюбилась с первой же встречи… – Wheeler-Bennett John W. King George VI: His Life and Reign. P. 749.

2 “Она больше ни на кого и не смотрела…” – Интервью с Маргарет Роудз.

3 “Люди еще не скоро осознают…” – Nicolson Nigel. Vita and Harold: Letters of Vita Sackville-West and Harold Nicolson. P. 414.

4 “В домашнем общении она оказалась…” – Интервью с Говардом Морганом.

5 “Она складывала грязные тарелки стопкой!” – Интервью с Джорджем “Фроликом” Уэймотом.

6 “…ее смех разносится по всему дому…” – Интервью с Тони Парнеллом.

7 “…размеренная и целеустремленная поступь…” – Shawcross William . Queen Elizabeth the Queen Mother: The Official Biography [QEQM]. P. 347.

8 “Королевское достоинство сочетается в ней…” – Интервью с Маргарет Роудз.

9 “…незаметно проскальзывающей в комнату…” – Turner Graham . Elizabeth: The Woman and the Queen. P. 58–59.

10 На праздновании девяностолетия ее кузины леди Мэри Клейтон… – Наблюдение автора.

11 “Покушаться на королевскую укладку…” – Интервью с Моникой Тэнди.

12 “…как бешеная летучая мышь…” – Интервью с Маргарет Роудз.

13 “своеобразие и индивидуальность”… – Longford Elizabeth. Elizabeth R: A Biography. P. 9.

14 “Когда человек так долго верен себе…” – Интервью с дамой Хелен Миррен.

15 “Это такая же привычка, как чистить зубы…” – Интервью с Джин Ситон, вспоминающей разговор между ее покойным мужем Беном Пимлоттом и королевой Елизаветой II.

16 “Он мало похож на дневник”. – Документальный фильм BBC “ E II R ”, 6 февраля 1992 года.

17 “Я не знала, что ей ответить”. – Интервью с Гвен, графиней Дартмутской.

18 “Проиграна великая битва”. – Gilbert Martin . Winston S. Churchill. Vol. 8. Never Despair. 1945–1964. P. 835.

19 “Она препятствует диктатуре”. – Интервью с Робертом Гаскойн-Сесилом, 7-м маркизом Солсбери.

20 “…правом советовать”. – Bagehot Walter . The English Constitution. P. 75.

21 “…символом согласия в беспокойном мире…” – Shawcross William . Queen and Country [Q and C]. P. 216.

22 “Когда она что-то говорит”. – Интервью с Гай Чартерис.

23 “В Шотландии растет сорняк”. – Интервью с леди Элизабет Энсон.

24 …“поддерживать королеву”… – Brandreth Gyles . Philip and Elizabeth: Portrait of a Royal Marriage. P. 228.

25 “Принц Филипп – единственный во всем мире…” – Там же. С. 347.

26 …“никогда не приходилось искать место для парковки”… – Интервью с Джоном Джулиусом Купером, 2-м виконтом Норвичем.

27 …“у нее два великих достоинства”. – Bradford Sarah . Elizabeth: A Biography of Britain’s Queen. P. 358–359; Turner . P. 195 цитирует Мартина Чартериса, утверждающего, что королева “вынослива как вол”.

28 …“находит усадьбу такой же”. – Интервью с Тони Парнеллом.

29 Я познакомилась с королевой Елизаветой II… – Наблюдения автора.

30 …собирая на порядок больше запросов… – Google Trends: www.google.com/trends

31 Наверное, знаменательно… – Наблюдения автора.

Глава первая Королевское воспитание

1 “Получается…” – Longford . Elizabeth R . P. 81.

2 …“ловлю дней”… – Интервью с Маргарет Роудз.

3 “… вдумчивость и повелительность”. – Shawcross . Q and C. P. 21–22.

4 “…аккуратность и методичность”. – Crawford Marion . The Little Princesses: The Story of the Queen’s Childhood by Her Nanny, Marion Crawford. P. 171.

5 “Она любила играть…” – Интервью с Мэри Клейтон.

6 “Я никогда этого не желал…” – Wheeler-Bennett . P. 294.

7 “На этих кадрах королеве лет одиннадцать-двенадцать…” – Интервью с Хелен Миррен.

8 “Мне кажется, в конечном счете…” – Документальный фильм “E II R”.

9 “В университеты шли только те…” – Интервью с Патрицией Натчбулл, 2-й графиней Маунтбеттен Бирманской (ее мужем был Джон Натчбулл, 7-й барон Брейберн, а ее, как правило, называли Патриция Маунтбеттен либо Патриция Брейберн).

10 …“с математикой у нее была беда”… – Интервью с Мэри Клейтон.

11 … “разборчивому письму”… – Crawford . P. 19.

12 …“как можно более полной мерой”. – Shawcross . QEQM. P. 535.

13 …“превосходно разбирается…” – Pimlott Ben . The Queen: A Biography of Elizabeth II. P. 69.

14 …“дальних уголках Британского Содружества и тамошних народах”… – Интервью с Марком Коллинзом.

15 …“сослужило хорошую службу…” – Lacey Robert . MONARCH : The Life and Reign of Elizabeth II. P. 406–407.

16 …“импульсивного, увлеченного, яркого преподавателя”… – Longford . Elizabeth R. P. 304.

17 …“совершенно освоилась”… – Crawford . P. 85.

18 “Не скрывайте ничего”… – Sir Lascelles Alan “Tommy”. King’s Counsellor: Abdication and War: The Diaries of Sir Alan Lascelles, edited by Duff Hart-Davis. P. 208.

19 …“несколько эклектичной конструкцией…” – Lacey . Monarch. P. 116.

20 …“совещательного и условного абсолютизма”… – Там же. С. 117.

21 …“ее готовили в спикеры…” – Там же. С. 118.

22 …“отшлифованным”… – Horbury David . “A Princess in Paris”, Royalty Digest: A Journal of Record 6. No. 3 (September 1996): 88.

23 …“рассмотреть вопрос с разных сторон…” – Longford . Elizabeth R. P. 116.

24 … “свежей, пышной, очень живой герцогиней”. – Time. April 29, 1929.

25 “Наша Дейм Перл…” – Shawcross . QEQM. P. 555.

26 “Во время папиной коронации…” – Roberts Jane . Queen Elizabeth: A Birthday Souvenir Album, факсимильная копия “The Coronation 12th May, 1937, To Mummy and Papa In Memory of Their coronation, From Lilibet, By Herself .

27 “Нет, никогда”. – The Queen, by Rolf, документальный фильм BBC, 1 января 2006 года.

28 …“умненькой и незаурядной”… – Isaaman Gerald. “A Forgotten Artist Who Had a Brush with Grandeur,” Camden New Journal . Jan. 15, 2004.

29 “Он из тех…” – The Queen, by Rolf, документальный фильм BBC.

30 Второй портрет Елизаветы… – Pimlott . P. 33.

31 “Это довольно приятно…” – The Queen, by Rolf, документальный фильм.

32 …“лошади – величайшие в мире уравнители”. – Интервью с Фроликом Уэймотом.

33 “…живая ковровая дорожка”… – Bedell Smith Sally . Diana in Search of Herself: Portrait of a Troubled Princess. P. 149.

34 “Они овчарки…” – The Queen, by Rolf, документальный фильм.

35 “Это очень мешало”… – Turner . P. 11.

36 “Так нельзя обращаться с королевскими особами!” – Интервью с Джеймсом Огилви.

37 …“отделяла тебя от окружающего мира…” – Crawford . P. 81.

38 …“настоящих людей”. – Там же. С. 31.

39 …“довольно жестким”… – Интервью с леди Памелой Маунтбеттен (Хикс в браке с дизайнером интерьеров Дэвидом Хиксом).

40 …“росла с убеждением…” – Интервью с Патрицией Брейберн.

41 “Если тебе скучен человек или занятие…” – Morrow Ann . The Queen. P. 16.

42 “Нельзя слишком спешить…” – Crawford . P. 89.

43 … “очень милыми и легкими в общении”… – Shawcross, QEQM. P. 465.

44 …“иногда не в силах сдержать слезы…” – Там же. С. 468.

45 …“почти непрерывно оставаться на арене”… – Там же. С. 478.

46 “Королева знает молитвенник назубок”… – Интервью с Джорджем Кэри, 103-м архиепископом Кентерберийским, впоследствии лордом Кэри Клифтоном.

47 “Она происходит из поколения…” – Там же.

48 …“держит осанку, не касаясь спинки стула”. – Интервью с Клариссой Иден, графиней Эйвон.

49 …“спина леди ни в коем случае…” – Shawcross . QEQM. P. 780.

50 “учила своих детей…” – Интервью с Мэри Клейтон.

51 …“ни в коем случае не кричать и не запугивать”… – Shawcross . QEQM. P. 336.

52 …“главное – держи себя в руках…” – Там же. С. 583.

53 “Ее растили строгие няни…” – Конфиденциальное интервью.

54 …“смекалистая и довольно категоричная кнопка”… – Dean John . H.R.H. Prince Philip Duke of Edinburgh: A Portrait by His Valet. P. 60.

55 “Королеве доставляло удовольствие…” – Интервью с Мэри Клейтон.

56 …аккуратно складывать и расставлять вещи … – Crawford . P. 172.

57 …“нервным мандражом”… – Интервью с Хелен Миррен.

58 …к ужину неизменно выходила в диадеме… – Devonshire Deborah . Home to Roost and Other Peckings. P. 62.

59 …“никогда не смотрит в лицо”. – Beaton Cecil . Self Portrait with Friends: The Selected Diaries of Cecil Beaton, edited by Richard Buckle. P. 264.

60 “Королева Мария носила диадемы, как шляпки…” – Devonshire . Home to Roost and Other Peckings. P. 62.

61 …королева Мария трогательно пожалела… – Longford . Elizabeth R. P. 196.

62 …“толпе людей, которая будет ждать…” – Там же. C. 73–74.

63 …“ не боялась новых веяний”. – Gilbert . P. 809.

64 …“детство сохранилось… счастливым”. – Crawford . P. 18.

65 …“чудесный способ тренировки памяти”. – Там же. C. 43.

66 Отцовское упорство… – Lacey Robert . Majesty: Elizabeth II and the House of Windsor. P. 92.

67 Полтора месяца спустя… – Crawford . P. 106.

68 Под руководством Крофи принцессы… – Там же. С. 108.

69 …“анабиоз”. – Lacey, Majesty . P. 105.

70 “Меня растили в мужском окружении”… – Longford . Elizabeth R. P. 122.

71 …“первое качество по-настоящему хорошего офицера…” – Crawford . P. 150.

72 …“довольно застенчивой барышни”… – Там же. С. 134.

73 …“ни на минуту не забывали, что идет война…” – Longford . Elizabeth R. P.122.

74 …“свисту и вою бомб”… – Shawcross . QEQM. P. 527.

75 “…стали совсем другими”… – Там же. С. 531.

76 “Они очень послушные и уравновешенные…” – Там же. С. 586.

77 …“появлялся аппетит и румянец”… – Там же. С. 542.

78 “Здесь все дышит свободой…” – Hibbert Christopher . Queen Victoria: A Personal History. P. 177.

79 …подстрелила своего первого оленя… – Интервью с Маргарет Роудз.

80 …поймала первого лосося… – Lascelles . P. 257.

81 Томми Ласселл сорвал голос… – Там же. С. 54.

82 …“барышень и кавалеров”… – Там же. С. 184.

83 …“лучшего танцора вальсов в мире”… – Campbell-Preston Frances . The Rich Spoils of Time, edited by Hugo Vickers. P. 221.

84 …“апломб и уверенность”… – Smith Horace . A Horseman Through Six Reigns: Reminiscences of a Royal Riding Master. P. 150.

85 “В какое жуткое время…” – Shawcross . QEQM. P. 576.

86 …“рассказывая вкратце…” – Crawford . P. 142.

87 …“самые счастливые воспоминания…” – Bradford . P. 86.

88 Скауты завоевывали значки… – Crawford . P. 148.

89 …объяснявшиеся на кокни… – Там же. С. 117 – 118.

90 “По-моему, я сломала кардан”… – Morgan Peter . The Queen: Cценарий. P. 65.

91 …она призналась лейбористке… – Castle Barbara . The Castle Diaries. 1964–1976. P. 213.

92 “Я никогда столько не вкалывала…” – Bradford . P. 108.

93 Вечером они с Маргарет Роуз… – Rhodes Margaret . The Final Curtsey. P. 66–67; Longford . Elizabeth R. P. 124, пересказ воспоминаний Тони де Беллэг.

94 …“накормила нас… сэндвичами”… – Longford . Elizabeth R. P. 124.

95 “Снова в народ…” – Rhodes . P. 69.

96 “…небывалый полет на крыльях свободы…” – Там же. С. 68.

97 …“прошли не одну милю”… – Там же. С. 69.

98 …“принцессы хотели бы остаться инкогнито…” – The Times. Aug. 8, 1945.

Глава вторая Рука и сердце

1 “Там был целый батальон…” – Интервью с леди Анной Гленконнер.

2 …прожигая собственную [жизнь] в Монте-Карло… – Vickers Hugo . Alice Princess Andrew of Greece. P. 210.

3 “Семья развалилась…” – Brandreth. P. 33 – 34.

4 “Он был из числа тех…” – Sir McDonald Trevor . The Duke: A Portrait of Prince Philip, Indigo Television for ITV. May 13, 2008.

5 …“прирожденным лидером”… – Wheeler-Bennett . P. 748.

6 …“остроту ума и характер”… – Brandreth . P. 39.

7 “Принц Филипп гораздо ранимее…” – Интервью с Патрицией Брейберн.

8 …“не сводила с него глаз”… – Crawford . P. 101.

9 …“влюблены уже полтора года…” – Bradford . P. 105.

10 …“умен, обладает чувством юмора…” – Shawcross . QEQM. P. 579.

11 …“простых семейных радостях…” – Там же. С. 578.

12 …сыну он оставил лишь… – Vickers . Alice. P. 321.

13 …“народные припевки”… – Shawcross . QEQM. P. 598.

14 …золотисто-розовой цветочной отделкой… – Longford . Elizabeth R. P. 126.

15 Одну из фрейлин, миссис Викари Гиббс… – Airlie Mabel . Thatched with Gold: The Memoir of Mabel, Countess of Airlie, edited by Jennifer Ellis. P. 223 – 224.

16 …“абсолютной непринужденностью…” – Campbell-Preston . P. 217.

17 …“перетанцевала все танцы”… – Там же. С. 219.

18 Филипп был частым гостем… – Crawford . P. 175 –1 77.

19 …“все то хорошее, что со мной происходит”… – Shawcross . QEQM. P. 625.

20 …“у Филиппа бьется полное любви сердце…” – Turner . P. 34.

21 …“нетрудно было влюбиться…” – Интервью с Патрицией Брейберн.

22 …в духе очарования “пин-ап”… – Dewar Michael . editor, All The Queen’s Horses: A Golden Jubilee Tribute to Her Majesty The Queen. P. 11.

23 …“сахарно-розовым”… – Beaton Cecil . The Strenuous Years, Diaries, 1948–1955. P. 143.

24 “Смех как будто переполняет…” – Интервью с Маргарет Роудз.

25 …“гналась за сестрой”… – Интервью с Анной Гленконнер.

26 …“один из самых обворожительных ее нарядов”… – Crawford . P. 165.

27 “Наверное, в этот момент все подумали: “Ага!” – Интервью с Патрицией Брейберн.

28 …“королевской фирме”… – Longford . Elizabeth R. P. 15, 140.

29 …“прагматик…” – Shawcross . QEQM. P. 602.

30 Первые несколько дней… – Gaumont British Newsreel (Reuters), “Royal Family on Board the HMS Vanguard ”.

31 Елизавета возила с собой фотографию… – Crawford . P. 185.

32 …Лилибет и Маргарет изумленно смотрели… – Gaumont British Newsreel (Reuters), 162. “Royal Welcome to Capetown”; “Royal Family Visits Ostrich Farm”; “Royal Visit to Durban and Zululand”; “Royal Family Tour the Kruger National Park”.

33 …“неловкость за то, что мы тут…” – Shawcross . QEQM. P. 612.

34 …“будто тебя выжали досуха”… – Там же. С. 619.

35 …как мать гасит его “вспышки”… – Там же. С. 618 – 619.

36 …“пережившей грозные годы…” – “21st birthday speech”. April 21, 1947, Official Website of the British Monarchy.

37 …Речь была написана… – Brandreth . P. 153.

38 …“победоносное звучание…” – Там же.

39 …когда прочла этот текст в первый раз. – Cathcart Helen . Her Majesty The Queen: The Story of Elizabeth II. P. 80.

40 …“двести миллионов людей плачут…” – Там же.

41 …“комок в горле…” – Thomas S. Evelyn . Princess Elizabeth: Wife and Mother: A Souvenir of the Birth of Prince Charles of Edinburgh. P. 47.

42 “Я, конечно, рыдала”… – Shawcross . QEQM. P. 621.

43 …“ответственным и располагающим”… – May 13, 1947, LASL 4/4/17, Sir Alan Lascells Papers, Churchill College, Cambridge University.

44 …“неожиданную заботу об удобстве других…” – Sir Alan Lascells to Lady Lascells. April 30, 1947, LASL 4/4/2/17, Lascelles Papers.

45 Король с королевой постарались заглянуть… – Gaumont British Newsreel (Reuters), “Royal Tour Reaches Pretoria and Johannesburg”; “Tribesmen Gather for Royal Visit”.

46 …выходить в ночных халатах… – Shawcross . QEQM. P. 615.

47 Взойдя в конце апреля на борт… – Gaumont British Newsreel (Reuters), “Capetown Bids Farewell to Royal Family”.

48 …увидел неплохие задатки… – Pimlott . P. 110.

49 “Там было много роскоши, солнца и веселья…” – Pimlott . P. 124, citing Jock Colville unpublished diary, end of Aug. 1947, Sept. 21 and 29, 1947.

50 В 1947 году имущество короны принесло… – Купер Заки , помощник пресс-секретаря королевы, электронное письмо, 17 июня 2010.

51 …“сенсационным вечером…” – Coward Noel . The Noel Coward Diaries. P. 96.

52 …“он раздавал их, как игральные карты”… – Интервью с леди Элизабет Лонгман.

53 …“без конца наполнять портсигары”. – Dean . P. 46.

54 …“резко и, судя по всему, легко”. – Там же.

55 …“отчаянным храбрецом или отчаянным глупцом”. – Интервью с Патрицией Брейберн.

56 “Ей никакие перемены не грозили…” – Там же.

57 …“светлым лучом…” – Gilbert . P. 359.

58 …“терпением, пониманием и выдержкой”. – British Pathe Newsreel, “The Princess Weds”. Nov. 20, 1947.

59 …“громогласное подтверждение..” – Там же.

60 …“молодая жена уютно устроилась…” – Cathcart . P. 92.

61 …ступившей на красную дорожку… – Там же.

62 …“атаманшей во главе вооруженного до зубов разбойничьего отряда”… – Rhodes. P. 35.

63 “Я лишь надеюсь, что смогу вырастить…” – Shawcross . QEQM. P. 630.

64 “Дорожить Лилибет?..” – Там же. С. 631.

Глава третья Судьба зовет

1 …“серьезные вопросы”… – Roosevelt Eleanor . This I Remember. P. 209.

2 …“социальными проблемами…” – Roosevelt Eleanor . The Autobiography of Eleanor Roosevelt. P. 230.

3 …“наворачивались слезы…” – Horbury . “A Princess in Paris,” Royalty Digest, Sept. 1996. P. 88.

4 …“опубликовали хорошие фотографии…” – Там же.

5 “…черное кружево, большой гребень…” – Channon Henry . Chips: The Diaries of Sir Henry Channon, edited by Robert Rhodes James. P. 425.

6 “Надо же, какой у нее чудесный цвет лица”. – Интервью с Патрицией Брейберн.

7 …была оборудована больничная палата. – Wright Alfred . Jr., “A Royal Birth”, Life . Nov. 8, 1948.

8 К девяти вечера старшие члены семьи… – Major Thomas Harvey, private secretary to Queen Elizabeth The Queen Mother, “Notes on the birth of Prince Charles”. Nov. 14, 1948.

9 “Я знал, что она не подведет!..” – Там же.

10 …“свободных пажей…” – Там же.

11 “Рад, что все позади…” – Там же.

12 “…никогда так не радовался…” – Там же.

13 “…лишь сморщенное личико…” – Там же.

14 “Я не представляла…” – Daily Telegraph. March 31, 2011.

15 …“длинные, изящные пальчики…” – Holden Antony . Charles Prince of Wales. P. 67.

16 “Когда кто-то жаловался…” – Bradford . P. 145.

17 “Филипп ужасно независим”… – Shawcross . QEQM. P. 630 –6 31.

18 …“ниспадающим с короны”… – Dean . P. 113.

19 “В Англии аристократам…” – Интервью с Памелой Хикс.

20 …“одно из величайших зол…” – Pimlott . P. 160.

21 …“предупреждали, что условия…” – Dean . P. 121.

22 Первое время она исполняла свои обязанности… – Gaumont British Newsreel (Reuters), “Princess Elizabeth Leaving for Malta”; “Princess Joins Duke in Malta”; “Princess Elizabeth Visits Mdina Cathedral in Malta”; “Princess Elizabeth Unveils War Memorial and Visits Maternity Hospital”.

23 “Мне кажется, счастливее всего…” – Интервью с Маргарет Роудз.

24 “…ей непривычно рассчитываться”. – Longford . Elizabeth R. P. 160.

25 …августейшая чета жила… – Интервью с Памелой Хикс.

26 …отпустила шофера… – Dean . P. 121–122.

27 …поздравляли младшую дочь… – Интервью с Памелой Хикс; Gaumont British Newsreel (Reuters), “Lady Pamela Mountbatten Wins Ladies Race”; “Princess Goes Dancing and Views U. S. Warship”.

28 …“ненавидела, потому что теряла связь…” – Интервью с Памелой Хикс.

29 …“очень скоростной, опасной…” – Там же.

30 “Не уговаривайте…” – McDonald . The Duke documentary.

31 …которого принцесса покорила”… – Интервью с Гай Чартерис.

32 …“вульгарные”… – Pimlott. P. 138.

33 …“восторженно обнимает себя за плечи”… – Shawcross . QEQM. P. 644 –6 45.

34 …помог жене восстановить форму… – Time. Feb. 18, 1952.

35 …впервые принимала парад… – Gaumont British Newsreel (Reuters), June 1951, “The Royal Family Watches Trooping the Colour Parade”.

36 …“самых счастливых морских днях”. – Dean . P. 130.

37 “Я думал, что смогу сделать карьеру на флоте…” – Brandreth . P. 178.

38 Cалон двухпалубного самолета… – Gaumont British Newsreel (Reuters). Oct. 1951, “The Royal Stratocruiser and Crew”.

39 …“один из самых масштабных военных парадов…” – Там же, “Royal Tour Reaches Quebec”. Oct. 1951.

40 В Торонто… – Там же, “Royal Tour Continues to Toronto and Niagara Falls”.

41 …“уют, комфорт и убежище”… – Конфиденциальное интервью.

42 “…скулы болят от улыбок”… – Pimlott . P. 171.

43 На родео в Калгари… – Gaumont British Newsreel (Reuters), “Royal Tourists in the Cowboy Country”.

44 …“хорошим вложением”… – Longford . Elizabeth R. P. 165.

45 …“бодрости и сил”. – Shawcross . QEQM. P. 650.

46 “Он раздражался…” – Brandreth . P. 208.

47 “Конец моей укладке!” – Gaumont British Newsreel (Reuters), “Royal Tour Continues to Toronto and Niagara Falls”.

48 …увидев очертания… – Там же, “Royal Tour Continues in Windsor and Winnipe.”

49 “…быстро идет на поправку”… – Там же, “Washington Hails the Princess.”

50 “…в вас невозможно не влюбиться”. – Там же.

51 …“прекрасной принцессой”… – Pimlott . P. 172.

52 …“свободные люди всего мира…” – Gaumont British Newsreel (Reuters), “Washington Hails the Princess.”

53 Позже она призналась Мартину Чартерису… – Beale Betty . Power at Play: A Memoir of Parties, Politicians and the Presidents in My Bedroom. P. 34.

54 “…c приема в отеле “Статлер”… – Gaumont British Newsreel (Reuters), “Washington Hails the Princess”.

55 …“украшение… и знак нашей дружбы”. – Там же, “Busy Days in Washington”.

56 …пощадила только Елизавету… – Dean . P. 140.

57 “Где твоя шпага?” – Gaumont British Newsreel (Reuters), “The Royal Couple Return to Buckingham Palace After Their Trip to Canada”.

58 “Предполагаемая престолонаследница Британии ставит долг превыше всего…” – Там же.

59 На торжественном обеде в честь возвращения… – Там же, “City Welcomes Princess and Duke”.

60 Фасад из красного кирпича… – Country Life . May 28, 2008.

61 …“громоздко-мещанском”… – Longford Elizabeth . The Queen Mother: A Biography . P. 157.

62 …“только лицо и голова”… – Devonshire Deborah and Leigh Fermor Patrick . In Tearing Haste: Letters Between Deborah Devonshire and Patrick Leigh Fermor, edited by Charlotte Mosley. P. 212.

63 Король чувствовал себя достаточно хорошо… – Shawcross . QEQM. P. 651.

64 Елизавета в брюках хаки… – Dean . P. 147.

65 “Смотри, Филипп, они розовые!” – Time. Feb. 18, 1952.

66 …провел день за охотой на зайцев… – Shawcross . QEQM. P. 652 – 653.

67 …“самым страшным ударом”… – Shawcross . Q and C. P. 16.

68 …“побледнела и встревожилась”. – Dean . P. 148.

69 “Спасибо. Мне так жаль…” – Интервью с Памелой Хикс.

70 …“обеими руками ухватив”… – Shawcross . Q and C. P. 17.

Глава четвертая “Готовы, девочки?”

1 “Как вы намерены именоваться?” – Longford . Elizabeth R. P. 176.

2 “Все случилось очень внезапно…” – E II R documentary.

3 …“кажется, она плакала”. – Dean . P. 149.

4 …“стойко, как Гибралтарская скала…” – Turner . P. 41.

5 “Лилибет, твой подол слишком короток…” – Dean . P. 149.

6 “После скоропостижной кончины…” – BBC, “On This Day”. Feb. 8, 1952, news.bbc.co.uk/onthisday.

7 “…в глазах ее стояли слезы”. – Morrow . P. 73; Bradford. P. 168.

8 …“с заботой и любовью”… – Longford . Elizabeth R. P. 180.

9 “Мне невыносимо думать о том…” – Shawcross . QEQM. P. 654 – 655.

10 …“пытался подбодрить его…” – Gilbert . P. 697.

11 …“отец очень быстро понял…” – Интервью с Мэри Сомс.

12 …“она его поражала…” – Brandreth. P. 217.

13 “…я больше не испытываю ни тревоги, ни беспокойства…” – Longford . Elizabeth R. P. 196.

14 …“светлой юной особой…” – Gilbert . P. 700.

15 “Если, как искренне надеются многие…” – Shawcross . Q and C. P. 121.

16 “Человеку нужно признание…” – E II R documentary.

17 …“мужество и полное презрение…” – “Investiture at Buckingham Palace” on Wednesday, 27th February 1952, at 11 o’clock a. m.: To be Decorated: Private William Speakman, The King’s Own Scottish Borderers. Buckingham Palace Press Office.

18 …“барышня”… – Dean . P. 60.

19 “Мне нравится, когда у комнат жилой вид”… – Morrow . P. 65.

20 …“мечтой чиновника…” – Turner . P. 46.

21 … “сугубо персональными посланиями…” – E II R documentary.

22 …“резюме объемом от трехсот до девятисот слов…” – Government chief whip to Mr. R. T. Armstrong. Feb. 22, 1975, National Archives, Kew.

23 …“невысокого накала”… Mr. Bernard Weatherill, His Humble Duty [to HMTQ], Parliamentary Proceedings from Monday 14th February to Friday 18th February, 1972, National Archives, Kew.

24 …“будет осведомлена…” – Morrow . P. 158.

25 Майкл Адин подсчитал… – Pimlott . P. 401.

26 “Если пропущу…” – Конфиденциальное интервью.

27 …“мой способ встречаться с людьми…” – E II R documentary.

28 …вспоминая детство… – Morrow . P. 92.

29 “Она непривередлива в еде…” – Конфиденциальное интервью.

30 Первым шагом к модернизации… – Dimbleby Jonathan . The Prince of Wales: A Biography. P. 22.

31 …“вечернюю возню”… – Dean . P. 172.

32 “Почему мама…” – Там же. С. 173.

33 “ Для военного это очень нелегко”… – McDonald . The Duke documentary.

34 “…безграничное влияние на королеву”… – G. Lytton Stratchey . Queen Victoria. P. 93.

35 “Монархия изменилась…” – Brandreth . P. 215.

36 “Супруг-отщепенец”… – Там же. С. 147.

37 “Филиппа постоянно отфутболивали…” – Там же. С. 218.

38 “Моего отца считали “розовым”… – Интервью с Патрицией Брейберн.

39 “…воцарится династия Маунтбеттенов”. – Vickers Hugo . Elizabeth The Queen Mother. P. 311.

40 “Она была совсем молодая…” – Интервью с Патрицией Брейберн.

41 “Я единственный мужчина…” – Pimlott . P. 185.

42 “…Я просто жалкая амеба”. – Massingberd Hugh. Daydream Believer: Confessions of a Hero-Worshipper . P. 148.

43 …“старого пропойцу Черчилля”… – Там же.

44 “Черчилль не простил моему отцу…” – Интервью с Патрицией Брейберн.

45 …“чтобы избавить жену от лишних хлопот”. – McDonald . The Duke documentary.

46 …безоговорочно слушалась… – Dimbleby . P. 59.

47 “…не столько равнодушной, сколько далекой от участия”. – Там же.

48 …“старание быть достойной главой государства…” – Интервью с Уильямом Дидсом (20 января 1998 года).

49 “В первые пять лет…” – Конфиденциальное интервью.

50 …явиться на бал в резиденции… – N. Y. Timesr. Feb. 8, 1996.

51 “На молодую королеву куда приятнее смотреть …” – Mitford Nancy. Love from Nancy: The Letters of Nancy Mitford, edited by Charlotte Mosley. P. 291.

52 …“выглядит довольно-таки тусклым”. – Bradford . P. 169.

53 …“вокруг сгустились темные тучи…” – Glendinning Victoria . Edith Sitwell: A Unicorn Among Lions. P. 299.

54 …небольшой полуразрушенный замок… – Наблюдения автора и экскурсия, проведенная Нэнси Маккарти.

55 “Он такой понурый…” – Aberdeen Press and Journal. Jan. 9, 2009.

56 …“время от времени скрываться там…” – Shawcross . QEQM. P. 670.

57 …“смысл человеческой жизни…” – Там же. С. 769.

58 “…воплощением материнской любви…” – Beaton . Strenuous Years. P. 147.

59 …“великой опереточной актрисы…” – Интервью с Роем Стронгом.

60 …“розовым воздушным облаком”… – Cecil Beaton . The Unexpurgated Beaton: The Cecil Beaton Diaries as He Wrote Them, introduction by Hugo Vickers. P. 52.

61 “Они делились всем…” – Интервью с дамой Фрэнсис Кэмпбелл-Престон.

62 …“эдвардианской дамой…” – Там же.

63 “Свое безмерное уважение…” – Конфиденциальное интервью.

64 “Без королевы-матери не обходилось…” – Конфиденциальное интервью.

65 …обе окружали друг друга почтением… – Интервью с Маргарет Роудз.

66 … “как истинный монарх…” – Nicolson . Vita and Harold. P. 405.

67 …“миллионы людей за пределами Вестминстерского аббатства…” – Первое рождественское обращение королевы, 25 декабря 1952 года, официальный сайт британской монархии.

68 …“отныне ранг принца Филиппа будет соразмерен…” – Longford . Elizabeth R. P. 194.

69 …“не замученный и не затравленный”… – Beaton . Strenuous Years. P. 120.

70 “Само собой разумелось, что она будет одна…” – Интервью с Гай Чартерис.

71 …“для отрекшегося короля…” – Bradford . P. 184, citing 98th and 99th Conclusions. 18 and 20 Nov. 1952, National Archives, Kew.

72 “Спеси моим родственничкам…” – Bloch Michael . The Secret File of the Duke of Windsor. P. 279.

73 “Словно возрождающийся феникс…” – Pimlott . P. 193.

74 …“государственного символа…” – Washington Post . June 3, 1953.

75 Несколько раз она встречалась… – Интервью с каноником Джоном Эндрю.

76 “Я выдержу…” – Longford . Elizabeth R. P. 199.

77 …“все свергнутые монархи…” – Mini Rhea, with Frances Spatz Leighton, I Was Jacqueline Kennedy’s Dressmaker. P. 162.

78 …“это дело не быстрое”. – Heller Deane and Heller David. Jacqueline Kennedy. P. 81.

79 …“обаянием и широтой натуры”… – Beaton . The Strenuous Years. P. 143.

80 …“закутанная в пурпурный шелк…” – Baltimore Sun. June 3, 1953.

81 “…совершенно не волновалась…” – Интервью с Анной Гленконнер.

82 “Вы, должно быть, нервничаете, мэм?” – Shawcross . Q and C. P. 182.

83 “Готовы, девочки?” – Интервью с Анной Гленконнер.

84 … “выхваченные без разбора…” – Baltimore Sun. June 3, 1953.

85 …“в мерном завораживающем ритме”… – Beaton . The Strenuous Years. P. 144.

86 …слегка склоняла голову… – British Pathe Coronation newsreel. Part 1. June 3, 1953.

87 “…облачение застегивал лорд Чамли…” – Интервью с Анной Гленконнер.

88 “…самый волнующий момент..” – Там же.

89 …“некоторый ажиотаж”… – Baltimore Sun. June 3, 1953.

90 “Подлинный смысл коронации…” – Интервью с Джоном Эндрю.

91 …“мягкой была длань…” – British Pathe Coronation newsreel. Part 2. June 3, 1953.

92 …“напряженном ожидании”… – Beaton . The Strenuous Years. P. 144.

93 “Смотри, там мама!” – Associated Press. June 2, 1953.

94 …“смешанную с гордостью печаль”… – Beaton . The Strenuous Years. P. 143.

95 “Она не раз говорила…” – Интервью с Фрэнсис Кэмпбелл-Престон.

96 …“не сводила глаз…” – Associated Press. June 2, 1953.

97 “Мэм, вы так печалитесь”… – Интервью с Анной Гленконнер.

98 …“как простая прихожанка”… – Beaton . The Strenuous Years. P. 145.

99 Перед тем как покинуть часовню… – Интервью с Анной Гленконнер.

100 “Мы ринулись по коридору…” – Там же.

101 …“ухватив обоих шалунов за руки…” – Beaton . The Strenuous Years. P. 147.

102 “Елизаветинские первопроходцы”… – Manchester William . Baltimore Sun. June 3, 1952.

103 …“коронация ощутимо сплотила…” – Граф Уоррен, губернатор Калифорнии, Дуайту Эйзенхауэру, доклад о коронации, 30 июня 1953 года, Президентская библиотека и музей Дуайта Эйзенхауэра.

104 Будущий премьер-министр Джон Мейджор… – Shawcross . Queen and Country. BBC Four-Part Documentary Series, 2002.

105 “…Она была такая ослепительная…” – Интервью с сэром Полом Маккартни.

106 …“он не был помазан…” – Paxman Jeremy . On Royalty: A Very Polite Inquiry into Some Strangely Related Families. P. 125.

107 …“телевизионный ланч”… – Baltimore Sun. June 3, 1953; Johnson Paul. Brief Lives: An Intimate and Very Personal Portrait of the Twentieth Century. P. 111.

Глава пятая Государственные дела

1 “У нее энциклопедические знания…” – Интервью с Джин, графиней Карнарвон.

2 …сделали круг по ипподрому… – Universal International Newsreel. June 6, 1953.

3 …“не меньше его самого довольна…” – BBC Sport. June 2, 2003.

4 …“замечательным человеком”… – Longford . Elizabeth R. P. 239.

5 “Конечно, с Уинстоном…” – Там же. C. 214.

6 “…ответил: “Скачки”… – Shawcross . Q and C. P. 70.

7 …“бо?льшую часть встреч…” – Интервью с Мэри Сомс.

8 “Я не слышал, о чем они беседуют…” – Lascelles . P. 430.

9 …“с непревзойденной легкостью сочетал…” – Lytton Strachey . P. 33.

10 “Нисколько…” – Nicolson . Vita and Harold. P. 405.

11 “Что вы думаете насчет…” – Longford . Elizabeth R. P. 213.

12 …“клокоча от ярости”. – Там же.

13 “Если он и учил ее…” – Интервью с Мэри Сомс.

14 …“слишком резко отзывается там о поляках”… – Gilbert . P. 810.

15 …дополнительная нагрузка… – Winston and Clementine Churchill, Winston and Clementine: The Personal Letters of the Churchills, edited by Mary Soames. P. 569.

16 …“усталость”… – Там же. С. 570.

17 … написала ему непринужденное письмо… – Gilbert . P. 852.

18 “Они хотят вас видеть”. – Там же. С. 884.

19 …“мариновал их почти два года”. – Eden Clarissa . Clarissa Eden: A Memoir from Churchill to Eden. P. 142.

20 …“из рук вон плохим адъютантом…” – Lascelles. P. 211.

21 “Вам это не пригодится”. – Longford . Elizabeth R. P. 119.

22 “Она никогда не слушалась…” – Интервью с Мэри Клейтон.

23 “Маргарет была ужасной задирой…” – Там же.

24 “Королева никогда не рисуется…” – Интервью с Кеннетом Роузом.

25 …“необычной, броской красотой”. – Rose Kenneth. Intimate Portraits of Kings, Queens and Courtiers. P. 273.

26 …“провалилась в черную дыру”. – Pimlott . P. 199.

27 …“беззаветно влюблены”… – Lascelles . P. 398.

28 …“непреодолимые препятствия”… – Там же.

29 …“пылинку с лацкана”… – BBC, “On This Day”. October 31, 1955, news.bbc.co.uk/onthisday.

30 “Что может быть важнее!..” – Lascelles . P. 399.

31 …“назначение за границу, и как можно скорее…” – Там же.

32 …предпочитала оставаться в стороне… – Obituary of Peter Townsend. The Independent. June 21, 1995.

33 …“королева, переговорив с принцессой…” – Lascelles . P. 400.

34 …предстояло уйти в отставку… – Там же. С. 405.

35 “Она искренне считала, что развод заразен…” – Интервью с Элизабет Энсон.

36 По некоторым подсчетам… – Longford . Elizabeth R. P. 206.

37 “Она считает себя спаянной навеки…” – Интервью с Брайаном Малруни.

38 Сэр Филипп Мур, личный секретарь… – Интервью с Оливером Эвереттом.

39 “Превращение короны…” – Речь королевы на торжественном обеде в ратуше по случаю Серебряного юбилея, 7 июня 1977 года, пресс-служба Букингемского дворца.

40 …гардероб королевы пополнился… – Daily Telegraph. June 23, 2009.

41 …“очень юной, хрупкой, но целеустремленной”… – Coward . P. 222.

42 …“направленные на благо мира”… – Gilbert . P. 942.

43 В свободное время королева наблюдала… – Gaumont British Newsreel (Reuters). “Fiji Hails The Queen ”.

44 “Ну не прелесть ли?” – Интервью с Памелой Хикс.

45 “Королеве пришлось нелегко…” – Там же.

46 …“корона не просто абстрактный символ…” – Рождественское обращение королевы Елизаветы II, 25 декабря 1953 года, официальный сайт британской монархии.

47 Внимательнее всех это обращение слушали… – Vickers . Elizabeth The Queen Mother. P. 329.

48 “Он очень ласковый…” – Shawcross . QEQM. P. 692.

49 …около трех четвертей населения… – Shawcross . Q and C. P. 59.

50 …“любимицей всего мира”… – Pimlott . P. 222.

51 “…как нас превозносили…” – Brandreth . P. 181.

52 “Как трогательно и скромно…” – Shawcross . QEQM. P. 691.

53 “Я помню, как она жаловалась…” – Интервью с Памелой Хикс.

54 …“ни одного лишнего движения”… – Beaton . The Strenuous Years. P. 144.

55 …“у нее нет промежуточного выражения…” – Pimlott . P. 250.

56 “Беда в том, что, в отличие от матери…” – Daily Mail. Sept. 16, 2008, excerpt from Killing My Own Snakes, by Ann Leslie.

57 “Не грусти, колбаска”… – Longford . Elizabeth R. P. 209–210.

58 “А что это за блеянье?..” – Morrow . P. 44.

59 “Нужно поставить ноги вот так…” – Crosland Susan . Tony Crosland. P. 346.

60 “Там типичный дамский реквизит…” – Интервью с Филом Брауном.

61 …“человек земной и практичный”… – Конфиденциальное интервью.

62 “Я видел, как королева вытащила из сумочки…” – Конфиденциальное интервью.

63 “…восхищали их сандалии…” – Morrow . P. 92.

64 …“разгоняла скуку…” – Turner . P. 63.

65 “…все равно бездельничаешь…” – Интервью с Памелой Хикс.

66 …на конференции… – HRH the Prince Philip Duke of Edinburgh. Selected Speeches . 1948–1955. P. 82.

67 Фрейлины замечали… – Интервью с Памелой Хикс.

68 “Мы все обливались потом…” – Интервью с Дебби Палмер.

69 “Есть люди, которых легко бросает в пот…” – Интервью с Памелой Хикс.

70 …новую 412-футовую королевскую яхту… – Наблюдения автора; The Royal Yacht Britannia Official Guidebook.

71 …“загородным домом на море”… – The Royal Yacht Britannia Official Guidebook. P. 17.

72 …“по-настоящему расслабиться”… – Там же. С. 14.

73 “Увидишь, как Чарльз вырос…” – Shawcross . QEQM. P. 692.

74 “Нет, дорогой, сперва они”… – Holden . Charles Prince of Wales. P. 88.

75 Однако наедине можно было не скрывать… – Интервью с Памелой Хикс.

76 …“очаровательными”… – Shawcross . QEQM. P. 692.

77 “Нет, дорогой, сперва они”. – Holder Anthony . Charles: A Biography. P. 15.

78 “…грязная промышленная река”… – Gilbert . P. 976, citing Queen Elizabeth II reflections in Queen and Commonwealthy , television documentary produced by Peter Tiffin. April 22, 1986.

79 “…уже настраивается на уход”. – Eden . P. 168.

80 …“все удлинялись и удлинялись…” – Gilbert. P. 1124.

81 …королева терпеливо сообщила… – Там же. С. 1115.

82 …“глубоко и искренне сожалеет”… – Там же. С. 1117.

83 … “блестящую молодую поборницу…” – Там же. С. 1121.

84 … “не разлучаться с Америкой”. – Там же. С. 1123.

85 … “желает умереть в палате общин”. – Там же. С. 1124.

86 … “никогда не займет место…” – Там же. С. 1127.

87 … “дать ее величеству полное представление…” – Там же.

88 … “в таком случае позовет Энтони Идена”. – Там же. С. 1125.

89 “Ну что, мэм?” – Eden . P. 190.

90 …“самым элегантным политиком…” – Там же. С. 122.

91 …“с взрывным характером”… – Gladwyn Cynthia . The Diaries of Cynthia Gladwyn, edited by Miles Jebb. P. 198.

92 “Энтони пересказывал ей…” – Eden . P. 215.

93 “Они болтали и заливисто смеялись…” – Интервью с Клариссой Иден.

94 “Мне кажется, только увидев его…” – Daily Telegraph. Nov. 7, 2009.

95 “Ну же, Маргарет!” – Warwick Christophe . Princess Margaret: A Life of Contrasts . P. 197.

96 В начале октября Идены прибыли… – Eden . P. 219.

97 …высокий статус… – The Times. Oct. 24, 1955.

98 В печальном заявлении… – BBC, “On This Day”. Oct. 31, 1955, news.bbc.co.uk/onthisday.

99 …“в лачуге…” – Rose . P. 189.

100 …“эгоистичной, неуступчивой и своевольной”. – Bradford . P. 287.

101 …писал портрет королевы в течение семи сеансов… – “1954 Sir William Dargie: Her Majesty Queen Elizabeth II”, artistsfootsteps.com.

102 …“идеальной осанкой…” – Там же.

103 …“милый и располагающий”… – Breen Laura , “Dargie’s Wattle Queen.” recollections: A Journal of Museums and Collections , Nma. gov.au.

104 Кроме этой работы… – The Queen, by Rolf documentary.

105 …“доброй, естественной и совершенно не заносчивой”… – Annigoni Pietro. An Artist’s Life: An Autobiography. P. 84.

106 …“смотрела на прохожих и машины…” – Там же. С. 82.

107 …“далекой и отстраненной”.. – Там же. С. 83.

108 … “Маргарет отметила… – Там же. С. 86.

109 …сама отсидела у Аннигони тридцать три сеанса… – Там же. С. 96.

110 “Мой красивее!” – Интервью с Фроликом Уэймотом.

111 …посетила лепрозорий… – Gaumont British Newsreels (Reuters), “Royal Tour of Nigeria 1956”.

112 “…воплощенное милосердие…” – Ward Barbara . The Woman Who Must Be a Symbo. N. Y. Times Magazine. Oct. 13, 1957.

113 11 мая 1956 года… – Duncan Andrew . The Queen’s Year: The Reality of Monarchy: An Intimate Report on Twelve Months with the Royal Family. P. 152.

114 …ничего общего друг с другом… – Morrow . P. 91.

115 …одна из корги сделала лужу… – Интервью с Оливером Эвереттом.

116 … “щеголяя новыми черными костюмами”… – Eden . P. 230.

117 “Одета она была очень просто…” – Хрущев Н. С . Время, люди, власть: Воспоминания. Кн. 2, ч. 4.

118 “Королева сказала мне…” – Eden . P. 231.

119 “От нее ничто не скрывалось…” – Pimlott . P. 253.

120 … “она прекрасно понимала…” – Lacey . Majesty . P. 212.

121 Он начал принимать бензедрин… – Gladwyn . P. 198.

122 … “дерганым”… – Pimlott . P. 255.

123 “…думала, что Иден помешался”… – Там же.

124 “Вы уверены, что поступаете правильно?” – Там же.

125 … “но и просуэцкой ее позицию я бы не назвал”. – Lacey . Majesty. P. 212.

126 “Я не думаю, что она выступала за…” – Интервью с Гай Чартерис.

127 … “до бессвязности…” – Gladwyn . P. 198.

128 Черчилль, критиковавший Идена… – Gilbert . P. 1222.

129 “…настоящий враг”… – Там же.

130 “Крайне интересно узнать…” – Там же. C. 1223.

131 … “неоценимое руководство”… – Shawcross . Q and C. P. 74.

132 … “мудрую и беспристрастную реакцию…” – Pimlott . P. 273.

133 … “выбирать того, кто старше”. – Lacey . Majesty. P. 215.

Глава шестая Выход на телеэкраны

1 …“было бы гораздо проще…” – HRH Prince Philip Duke of Edinburgh, Prince Philip Speaks: Selected Speeches by His Royal Highness the Prince Philip, Duke of Edinburgh, K. G., 1956–1959 , edited by Richard Ollard. P. 38.

2 …“отдаленных, но преданных…” – McDonald . The Duke documentary.

3 “моряком по специальности”. – Prince Philip . Selected Speeches, 1948–1955. P. 105.

4 “…великому братству – морскому”. – Там же. C. 148.

5 Увлеченный романтикой первопроходцев… – Там же. С. 137.

6 …“полный комплект”… – British Pathe newsreel, “The Duke Visits the Outposts”.

7 Из ностальгических чувств… – Интервью с Памелой Хикс; McDonald. The Duke documentary.

8 …“блажью Филиппа”… – Longford . Elizabeth R. P. 225.

9 …несмотря на присланные королеве белые розы… – Там же.

10 …“служить другим…” – Prince Philip . Selected Speeches, 1956–1959. P. 38.

11 “Он из тех, кому среди множества дверей…” – Конфиденциальное интервью.

12 …“цельной натуры”… – Prince Philip . Selected Speeches, 1956–1959. P. 131.

13 …“не плодить хиляков”. – Там же. C. 95.

14 История с “девицей легкого поведения”… – Brandreth . P. 254.

15 …“до глубины души уязвлен и взбешен”… – Pimlott . P. 271, citing Brook Productions, The Windsors, interview transcript.

16 “Никакого разлада…” – Irish Times . Feb. 12, 1957.

17 …“по вполне очевидной причине”… – Prince Philip . Selected Speeches , 1956–1959 . P. 43.

18 Идею подал… – Pimlott . P. 272.

19 “Большинство наших граждан…” – Horne Alistair . Harold Macmillan . Vol. 2. 1957–1986. P. 64.

20 …королеву раздражали… – Williams Charles . Harold Macmillan. P. 293, 319.

21 …“врожденный пиетет”. – Horne . P. 169.

22 “Мы все знали о романе”… – Wyatt Woodrow . The Journals of Woodrow Wyatt. Vol. 2. P 546.

23 …“маску непробиваемого равнодушия”. – Williams . P. 474.

24 …“викторианской вялостью”… – Horne . P. 308.

25 …поразившим его с самого начала… – Tам же. C. 14.

26 …“своей большой опорой…” – Tам же. С. 168.

27 “Она никогда не реагировала бурно…” – Lacey. Majesty. P. 217.

28 …“чаще видеть ее улыбку”… – Tам же. C. 218.

29 …“ей всегда казалось…” – Tам же.

30 Дики Маунтбеттен списывал большой перерыв… – Massingberd . P. 148.

31 …“совершенно спокойной и собранной…” – Roosevelt Eleanor . My Day: The Best of Eleanor Roosevelt’s Acclaimed Newspaper Columns, 1936–1962. P. 247.

32 …“надежное крыло”… – Dimbleby . P. 40.

33 “Она предоставила детей самим себе…” – Интервью с Гай Чартерис.

34 Шестилетний Чарльз плюхнулся… – Eden . P. 201.

35 Избалованность принца Клариссу Иден позабавила… – Интервью с Клариссой Иден.

36 “ В принадлежащей ему по праву”… – McDonald . The Duke documentary, quoting Pamela Hicks.

37 …заправлял постель… – Lacey . Majesty. P. 235.

38 … “очень ласковым, добросердечным мальчиком”. – Bradford . P. 329.

39 … “не сосуд, который нужно наполнить…” – Hill House International Junior School Website.

40 … оказаться в одном классе с другими мальчишками… – Dimbleby . P. 32–33.

41 … принцип “целостного” обучения… – Cheam School Website.

42 “Дома детей можно баловать…” – Dimbleby . P. 43.

43 “Я всегда предпочитал общаться с самим собой…” – Там же. C. 44.

44 Ни о чем таком не подозревая… – Там же. C. 49.

45 …записала в дневнике, как сыну страшно… – Queen Elizabeth II to Anthony Eden. Jan. 16, 1958, Lord Avon Papers.

46 …“не подходят для государственной службы”. – Time. April 8, 1957.

47 …“тесной кликой”… – “The Monarch Today”. National and English Review. Aug. 1957. P. 61–67.

48 …“хорошими специалистами по связям с общественностью”… – New Statesman. Oct. 22, 1955.

49 …“со своим крохотным зашоренным умишком…” – Pimlott . P. 281.

50 … “просто глупцом”. – Time. Aug. 19, 1957.

51 …“девяносто пять процентов населения…” – Там же. В 1963 году, когда парламент издаст закон, позволяющий пэрам отказываться от титула, Олтрингем воспользуется этой возможностью и станет именоваться просто Джоном Григгом.

52 …“знаковым событием…” – Strong Roy . The Roy Strong Diaries, 1967–1987. P. 430.

53 По некоторым данным, принц Филипп… – Sunday Graphic. Nov. 17, 1957.

54 …под руководством мужа… – Sunday Times. Dec. 22, 1957.

55 …покончила с традицией балов… – MacCarthy Fiona . Last Curtsey: The End of the Debutantes. P. 1, 17–18.

56 “Как раз те, кто общается с королевской семьей…” – Muggeridge Malcolm . Does England Really Need a Queen? Saturday Evening Post. Oct. 19, 1957.

57 …задали еще более суровую трепку… – Longford . Elizabeth R. P. 229.

58 … в первый раз воспользовалась телесуфлером… – Washington Post. Oct. 14, 1957.

59 …“застенчивой, немного робкой…” – N. Y. Times . Oct. 14, 1957.

60 “Я хочу поговорить с вами…” – Washington Post. Oct. 14, 1957.

61 …“причастность к знаковому событию…” – N. Y. Times. Oct. 15, 1957.

62 …“Между нами и США намечается явное сближение…” – Queen Elizabeth II to Anthony Eden. Oct. 11, 1957, Lord Avon Papers, Birmingham University.

63 …“преданной дружбой”… – The Papers of Dwight David Eisenhower: NATO and the Campaign of 1952. Vol. 13, letter to Queen Elizabeth The Queen Mother. Feb. 7, 1952. P. 947.

64 …любил вспоминать… – “Suggested Remarks: Welcome for Prince Charles and Princess Anne,” July 15, 1970, Richard Nixon Presidential Library and Museum.

65 “Мы дружно нырнули под стол…” – Daily Mail. Jan. 15, 2011, citing unused footage from the 1969 documentary Royal Family.

66 “Если бы они подняли глаза…” – Rhodes . P. 57.

67 …“был просто ошеломлен…” – Daily Mail. Jan. 15, 2011.

68 “…приветствовала десятитысячная толпа”. – Illustra ted L. News. Oct. 26, 1957.

69 …“просвещенным и мудрым государственным деятелям”… – Washington Post. Oct. 17, 1957.

70 В ожидании взлета… – Buchanan Wiley T. Jr., with Arthur Gordon, Red Carpet at the White House: Four Years as Chief of Protocol in the Eisenhower Administration. P. 130.

71 “ Его озадачили…” – Интервью с Рут Бьюкенен.

72 …“миниатюрной британской монархиней”. – Washington Post. Oct. 18, 1957.

73 …“вполне уверена в себе…” – Интервью с Рут Бьюкенен.

74 …“баснословная сумма”… – N. Y. Times. Oct. 19, 1957.

75 …“интересными идеями”… – Richard Nixon to Queen Elizabeth II. Oct. 19, 1957, Nixon Library.

76 …на “встрече”, как она выразилась… – Washington Post. Oct. 19, 1957.

77 “…как закупают продукты американские домохозяйки” . – N. Y. Times. Oct. 20, 1957.

78 …в норковой шубе за пятнадцать тысяч долларов… – Buchanan . P. 132.

79 …“нервничала”… – Washington Post. Oct. 20, 1957.

80 …“парад отраслей”… – N. Y. Times. Oct. 20, 1957.

81 “Как замечательно, что можно брать с собой детей”… – Washington Post. Oct. 20, 1957.

82 “Мышиная радость!” – Там же.

83 … “сильно перенервничал”… – Там же.

84 В последний день пребывания… – Там же. Oct. 21, 1957.

85 …“как на него и подобает смотреть”. – N. Y. Times. Oct. 22, 1957.

86 “Ух ты!” – N. Y. Daily News. Oct. 21, 1957.

87 …“россыпь драгоценных камней”. – Cooke Alistair . Manchester Guardian. Oct. 22, 1957.

88 “Привет, Лиз!” – Washington Post. Oct. 22, 1957.

89 “Я и подумать не могла…” – N. Y. Daily News. Oct. 21, 1957.

90 …“для затравки”… – N. Y. Times. Oct. 22, 1957.

91 …“громом бурных аплодисментов”. – Washington Post. Oct. 22, 1957.

92 …“не падает”… – Там же.

93 …“потрясающим видом”… – N. Y. Times. Oct. 22, 1957.

94 …“лиловеет вечернее небо…” – Manchester Guardian. Oct. 22, 1957.

95 … угощаясь полосатым окунем”… – Pimlott Baker Anne . The Pilgrims of the United States: A Centennial History. P. 128–129.

96 Гости могли убедиться… – N. Y. Times. Oct. 22, 1957.

97 “…лишь во время произнесения речи…” – Там же.

98 …“прямая как штык…” – Buchanan . P. 149.

99 “…посмотри, сколько народу в пижамах”. – Там же. С. 149–150.

100 “Вы оба покорили…” – Dwight D. Eisenhower to Queen Elizabeth II. Oct. 20, 1957, Eisenhower Library.

101 …“невероятным успехом”… – N. Y. Times. Oct. 22, 1957.

102 …“похоронила память о Георге III…” – Horne . P. 55.

103 “Почему ее величество ожила только по ту сторону…” – Washington Post. Oct. 27, 1957.

104 …“вышли за рамки…” – Prince Philip . Selected Speeches, 1948–1955. P. 55.

105 “Хуже всего телевидение…” – Queen Elizabeth II to Anthony Eden. Oct. 11, 1957, Lord Avon Papers.

106 …Филипп, который и уговорил королеву испытать… – Sunday Dispatch. Oct. 6, 1957.

107 …речь зазвучала… – Daily Mirror. Oct. 11, 1957.

108 …Филипп принимал особенно активное участие… – Sunday Times. Dec. 22, 1957.

109 …королева не только тренировалась … – Sunday Graphic. Dec. 22, 1957.

110 “Мой муж, кажется, открыл секрет…” – Daily Express. Dec. 27, 1957.

111 За несколько дней до передачи… – News Chronicle. Dec. 27, 1957.

112 Ее величество говорила семь минут… – Queen Elizabeth II Christmas Broadcast. Dec. 25, 1957, Official Website of the British Monarchy.

113 …на мужа, стоящего за одной из камер… – News Chronicle. Dec. 27, 1957.

114 …“постолтрингемской королевской речью”. – Daily Express. Dec. 27, 1957.

115 …“естественно и свободно”. – News Chronicle. Dec. 27, 1957.

116 “…все свое обаяние…” – Daily Express . Dec. 27, 1957.

117 …назвал милым замечание… – News Chronicle. Dec. 27, 1957.

118 “Окончательный вариант на самом деле…” – Pimlott. P. 291.

119 …дворецкий увидел… – Burrell Paul . A Royal Duty. P. 19.

120 …“рабочей экипировкой”… – Интервью с Дэвидом Томасом.

121 “Главное – запомнить одно…” – Там же.

122 “…словно обвиняемые на суде”… – Diaries of David Bruce. Nov. 3, 1964, Richmond Historical Society.

123 “…произнесла скучнейшую и зануднейшую речь…” – Annigoni . P. 181.

124 …“шея по-прежнему не гнется”… – Там же.

125 …многим миллионам моих подданных…” – The Queen’s Speech. Oct. 28, 1958.

126 …“почти не расставались”… – Lacey . Monarch. P. 214.

127 “У меня будет ребенок…” – Pimlott . P. 305.

128 Мэр Ричард Дейли… – Chicago Tribune. July 17, 2005.

129 “Чикаго ваш!” – Longford . Elizabeth R. P. 311.

130 …“никогда не видел подобного воодушевления…” – Dwight D. Eisenhower to Queen Elizabeth II. July 7, 1959, Eisenhower Library.

131 …“королева глубоко оскорбится”… – Horne . P. 147.

132 …среди которых был граф Уэстморлендский… – Eisenhower Archives, guest list. Aug. 21, 1959, Eisenhower Library.

133 “Королева отлично ладила с Эйзенхауэром…” – Интервью с Домиником Эллиотом.

134 “Когда едоков меньше…” – Queen Elizabeth II to Dwight D. Eisenhower. Jan. 24, 1960, Eisenhower Library.

135 …“во всех отношениях идеальный”… – Dwight D. Eisenhower to Queen Elizabeth II. Aug. 30, 1959, Eisenhower Library.

136 Филипп произнес за шесть дней восемь речей … – Prince Philip. Selected Speeches, 1956–1959. P. 32–34.

137 …“великому национальному пробуждению”… – Там же. С. 33.

138 “Королева попросту хочет…” – Williams . P. 357.

139 …“твердо намерена”… – Howard Anthony . Rab: The Life of R. A. Butler. P. 276.

140 …“была в слезах”. – Bradford . P. 286.

141 … “некоролевские потомки”… – Macmillan Harold . Pointing the Way, 1959–1961 . P. 161.

142 …по наущению Дики и принца Чарльза… – Dimbleby . P. 234; Massingberd. P. 148.

143 …“как гора с плеч”. – Bradford . P. 286.

144 …“на королеву это долго давило…” – Longford . Elizabeth R. P. 251.

Глава седьмая Новые начинания

1 “…превыше всего, решительно всего…” – Turner . P. 46–47.

2 …“Пигмейка-пальцы-наружу”. – The Mitfords: Letters Between Six Sisters, edited by Charlotte Mosley. P. 287.

3 …“манерным мурлыканьем”… – Strong. P. 158.

4 “Только попробуйте пропустить…” – Конфиденциальное интервью.

5 “Я не измеряю глубину реверансов…” – Morgan Peter . The Queen. P. 5.

6 “Не волнуйся…” – Shawcross . QEQM. P. 847.

7 “…сестра совершенно не считается с королевой…” – Интервью с Патрицией Брейберн.

8 …“дышало роскошью и помпезностью”. – Coward. P. 437.

9 …“бесконечная цветущая изгородь…” – Там же. C. 438.

10 … “бледный и слегка дрожащий”… – Там же.

11 …“хмурая гримаса”… – Там же.

12 “Когда она чем-то сильно взволнована…” – Crossman Richard . The Diaries of a Cabinet Minister. Vol. 2, Lord President of the Council and Leader of the House of Commons, 1966–1968. Sept. 20, 1966. P. 44.

13 “…расходы в размере двадцати шести тысяч фунтов…” – Bradford . P. 292.

14 …легла на правительство Макмиллана… – Lacey. Monarch. P. 216.

15 Ремонт обошелся… – Bradford . P. 402.

16 …пятьдесят тысяч из которых предоставило… – Courcy Anne de. Snowdon: The Biography. P. 105.

17 …“помогающую ее величеству обдумать и сформулировать возможные вопросы”… – Horne. P. 169.

18 …“прилежание, с которым она обрабатывает…” – Там же.

19 “…дует ветер перемен…” – Macmillan . Pointing the Way. P. 156.

20 “Официальный текст слаб…” – Horne. P. 205.

21 “…потрафить тщеславию…” – Там же. C. 223.

22 …“эрудированной…” – Gaulle Charles de . Memoirs of Hope: Renewal and Endeavor. P. 235.

23 “Только Роза Кеннеди зашла к ним…” – Mulroney Brian . Memoirs. P. 326.

24 …“въелось в душу”… – Iasaiah Berlin Oral History, John F. Kennedy Presidential Library and Museum.

25 …“величайшим человеком на своем жизненном пути”. – Там же.

26 …“молодым наглым ирландцем”… – Horne . P. 288.

27 …“темной лошадкой”… – Там же. С. 281–282.

28 “Нам удалось побеседовать…” – Harold Macmillan to Jacqueline Bouvier Kennedy. Feb. 18, 1964, Harold Macmillan Archive, Bodleian Library, Oxford University.

29 …“окружил себя высокообразованными людьми”. – Macmillan. Pointing the Way. P. 352.

30 …“особые отношения в рамках особых отношений”. – Henry Brandon Oral History, Kennedy Library.

31 …“профессионального функционера”… – Seitz Raymond . Over Here. P. 41.

32 “…совершенно ошарашен…” – Horne. P. 303.

33 …устроили роскошный прием…” – Diaries of David Bruce. June 2, 1961.

34 …“довольно замкнутой”. – Vidal Gore. Palimpsest: A Memoir. P. 372.

35 “…невероятно добры и милы”. – Beaton Cecil . Self Portrait with Friends. P. 341.

36 …“королева оттаяла только раз”… – Vidal . P. 372.

37 Его жена-египтянка… – E. Lilienthal David E . The Journals of David E. Lilienthal. Vol. 4, The Road to Change, 1955–1959. P. 338.

38 …“тиранию и коррупцию”… – Gilbert. P. 1331.

39 …“растущем беспокойстве за безопасность…” – Там же. C. 1330.

40 …“королева желает ехать…” – Там же. C. 1331.

41 …“малодушных депутатов и прессы”. – Horne. P. 399.

42 “Как я буду выглядеть…” – Longford . Elizabeth R. P. 320.

43 …“величайшим в мире социалистическим монархом”. – Horne . P. 399.

44 …“полюбил ее всем сердцем…” – Longford. Elizabeth R. P. 321.

45 …“насколько запутанны его представления об остальном мире…” – Pimlott. P. 308, пересказ письма от королевы Елизаветы II Генри Порчестеру, 24 ноября 1961 года.

46 “ Я рисковал своей королевой…” – Horne. P. 399.

47 …“храбростью на храбрость”… – Там же.

48 …“устроила для сестер-американок”… – Diaries of David Bruce. March 28, 1962.

49 “ Было очень приятно…” – Queen Elizabeth II to John F. Kennedy. May 20, 1962, Kennedy Library.

50 …“понять, из какого теста он сделан…” – Prince Philip. Selected Speeches, 1956–1959. P. 134–135.

51 …“тюремный срок”… – Dimbleby. P. 69.

52 “…просто ад, особенно по ночам”… – Там же. C. 78.

53 “…ходил мрачнее тучи…” – Интервью с Дэвидом Огилви, 13-м графом Эрли.

54 “ Oна любит свои обязанности…” – Macmillan. Pointing the Way. P. 472.

55 …“известной в Лондоне девушкой по вызову ”… – John F. Kennedy and Arthur Schlesinger, telephone recording transcript. March 22, 1963, Presidential Papers, Office Files, Presidential Recordings, Kennedy Library.

56 …“политической дискредитации”… – Schlesinger to John F. Kennedy, “The British Political Situation”. March 25, 1963. W. Averell Harriman Papers, Library of Congress.

57 …“отвратительного обмана”… – Diaries of David Bruce. June 17, 1963.

58 …“прискорбным и крайне тревожным…” – Horne . P. 483, цитата телеграммы Брюса Дину Раску, 18 июня 1963 года.

59 “…катастрофически подорвано”. – Diaries of David Bruce. June 15, 1963.

60 …“глубочайшее сожаление по поводу недавних событий”… – Macmillan Harold . At the End of the Day, 1961–1963. P. 445; Horne, P. 485.

61 …“трогательными утешениями…” – Horne. P. 486.

62 Дворец одобрил… – Интервью с Чарльзом Пауэллом, бароном Пауэллом Бейсуотером.

63 …“оживленную беседу”… – Там же.

64 …“твердый шаг и решительный блеск прекрасных глаз”. – Macmillan. At the End of the Day. P. 515.

65 …“на самом деле в глазах ее величества стояли слезы”. – Horne. P. 565.

66 …“растроганная”… – Macmillan. At the End of the Day. P. 515.

67 “…попросила совета в выборе”… – Там же.

68 …“пройти выдвижение”… – Там же. C. 516.

69 …“ влиятельный круг”… – Pimlott. P. 334.

70 …“ слишком чужим”… – Там же. C. 332.

71 …“умопомрачительно комичным”. – Diaries of David Bruce. July 20, 1961.

72 …“принять в лоно парламента женщин…” – “The Life Peerages Act 1958: The passage of the Act”, lifepeeragesact.parliament.uk.

73 …“доброжелательного директора школы…” – Lacey. Majesty. P. 260.

74 …“проводником и опорой…” – Macmillan . At the End of the Day. P. 519.

75 …“продолжать участие в общественной жизни…” – Там же.

76 “ Просто невероятно…” – Diaries of David Bruce. Nov. 12, 1963.

77 “На наш народ обрушилось глубочайшее горе”… – Queen Elizabeth II speech at Runnymede. May 14, 1965, itnsource.com (Reuters TV).

78 …решила устроить собственную службу… – Diaries of David Bruce. Nov. 26, 1963. Nov. 28, 1963.

79 …“чуткостью и пониманием”… – Там же, 14 мая 1965 года.

80 …“тягостные предвоенные годы”… – Queen Elizabeth II speech at Runnymede. May 14, 1965, itnsource.com (Reuters TV).

81 …“остроумии и изяществе”… – Diaries of David Bruce. May 14, 1965.

82 …“разделяющему горе… ” – Там же.

83 …“неоценимых сведений”… – Wyatt Woodrow . The Journals of Woodrow Wyatt. Vol. 1, edited by Sarah Curtis. P. 249.

84 “Королева в течение многих лет знала…” – Там же.

85 “…часто стараюсь выкинуть из головы…” – Turner. P. 57.

86 “…мозг устроен как шкатулка…” – Интервью с Маргарет Роудз.

87 “ Она говорила обо всем…” – Diaries of David Bruce. April 28, 1964.

88 “ Виндзор для нее как дом.” – Longford . Elizabeth R. P. 303.

89 “…чище, чем в лондонских химчистках ”… – Конфиденциальное интервью.

90 “…когда вокруг тебя так хлопочут”. – Strong . P. 220.

91 “ Очень забавно, когда собаки не слушаются …” – Конфиденциальное интервью.

92 …“виндзорской формы”… – Robinson John Martin . Windsor Castle: The Official Illustrated History. P. 81.

93 “С салфетками есть одна хитрость…” – Paxman . P. 121.

94 “ Королева говорит, что так можно”. – Интервью с Изабель Эрнст.

95 “ Она и бровью не повела…” – Интервью с Джин, графиней Карнарвон.

96 “ Подборка скорее развлекательная… ” – Интервью с Оливером Эвереттом.

97 “…у гостей появляются темы для разговора … ” – Интервью с Джин Ситон.

98 “Пейзажи, по-моему, очень симпатичны”. – The Queen, by Rolf documentary.

99 …“он всячески экспериментировал…” – Там же.

100 “…ловко уводили от незаправленной кровати…” – The Mitfords: Letters Between Six Sisters. P. 798.

101 “Ее отзывы очень искренни…” – Bradford. P. 500.

102 “Она не искусствовед…” – Интервью с Оливером Эвереттом.

103 …“красота природы…” – Pimlott . P. 544.

104 …“воздержаться от денежного вознаграждения…” – Diaries of David Bruce. April 29, 1964.

105 “ Меня поразило…” – Strong. P. 219.

106 …“ лорд-гофмейстер именем ее величества”… – Приглашение автора на 7 июля 2009 года.

107 “…в три часа дня отворяются двери…” – Наблюдения автора.

108 …“взяв чашку с чаем…” – Конфиденциальное интервью.

109 … “беседует неспешно…” – Beaton. The Unexpurgated Beaton. P. 259.

110 “Мистер Вильсон, если вдуматься…” – Wilson Harold. Wikipedia.

111 “ Ответом мне был мрачный взгляд”… – Интервью с сэром Майклом Освальдом.

112 …“вовремя читать телеграммы…” – Lacey. Majesty. P. 260.

113 “ Над ним придется потрудиться”… – Конфиденциальное интервью.

114 …“несколько обидчивым…” – Wyatt Woodrow. The Journals of Woodrow Wyatt. Vol. 3, edited by Sarah Curtis. P. 505.

115 …“укротила”… – Vickers. Elizabeth The Queen Mother. P. 409.

116 “ Гарольд никогда не был республиканцем…” – Интервью с Марсией Уильямс, баронессой Фолкендер.

117 … “дворцовыми церемониями”… – Shawcross . Q and C. P. 99.

118 “ Она начинала с Уинстоном Черчиллем…” – Интервью с Мэри Вильсон, леди Вильсон Риво.

119 “Он совершенно не ожидал, что она может сидеть вот так…” – Интервью с Марсией Фолкендер.

Глава восьмая Спасение в привычном

1 …“Операция не дай бог”… – Pearson John. The Private Lives of Winston Churchill. P. 400.

2 “…это исключительная заслуга королевы…” – Интервью с Мэри Сомс.

3 “…президент Линдон Джонсон…” – Diaries of David Bruce. Jan. 25, 1965.

4 …“живым организмом…” – Independent Television from L., “The State Funeral of Sir Winston Churchill”, narrated by Sir Laurence Olivier, Paul Scofield, and Joseph C. Harsch.

5 … Джонсон отчаянно пытался… – Diaries of David Bruce. Jan. 27, 1965.

6 Назначенный заместителем… – Там же.

7 …“великого исторического деятеля”… – Dwight D. Eisenhower remarks. Jan. 30, 1965, Winstonchurchill.org.

8 …“отдающее дань признательности…” – Gilbert. P. 1361.

9 …укомплектованном одеялами… – Longford . Elizabeth R. P. 282.

10 “Вопреки всем обычаям и протоколу…” – Gilbert . P. 1362.

11 …“не тратить время на реверансы…” – Интервью с Мэри Сомс.

12 …“вкладывали в этот гимн душу”. – Diaries of David Bruce. Jan. 30, 1965.

13 “…облачка пара”. – Beaton Cecil. Beaton in the Sixties: More Unexpurgated Diaries, introduction by Hugo Vickers. P. 17.

14 “ Прием был сбалансирован идеально…” – Diaries of David Bruce. Jan. 30, 1965.

15 …“ею награждает только королева”. – Gilbert . P. 823.

16 …“знаком королевской благосклонности”… – Официальный сайт британской монархии.

17 …регулярно принимала Елизавету II… – Balding Ian . Making the Running: A Racing Life. P. 99, 103–4.

18 “ Вот она, – сказала Елизавета II…” – Интервью с Мэри Сомс.

19 “Придумавший эти мантии…” – The Queen Off Duty, YouTube video.

20 …“она старается не затягивать…” – The Mitfords: Letters Between Six Sisters. P. 765.

21 …“неторопливому едоку…” – Devonshire Deborah . Wait for Me!: Memoirs of the Youngest Mitford Stister. P. 314.

22 После ланча… – Наблюдения автора, 15 июня 2009 года.

23 “ Королева всегда заботится…” – Интервью с подполковником сэром Малкольмом Россом.

24 “Каждый раз радуюсь…” – The Queen Off Duty, YouTube video.

25 …“шляпы долой…” – The Mitfords: Letters Between Six Sisters. P. 766.

26 “У нее был очень правильный подход …” – Интервью с Марсией Фолкендер.

27 …“аргументировать свои предложения…” – Shawcross . Q and C. P. 99.

28 …“ограничительное воздействие”. – Horne. P. 171.

29 “ Ее величество воспринимает все…” – Интервью с Марсией Фолкендер.

30 “…делился с ней своими тревогами…” – Интервью с Кеннетом Роузом.

31 …“необузданным бисексуалом-переростком”. – Wilson A. N. Our Times: The Age of Elizabeth II. P. 150.

32 …“ужасно отсталую”… – Tony Benn Tony . Out of the Wilderness: Diaries, 1963–1967. P. 168.

33 …“самым незаметным поклоном…” – Там же. C. 169.

34 …“приятный смех”… – Crossman. The Diaries of a Cabinet Minister. Vol. 2. P. 44.

35 “Ах, эта!..” – Daily Telegraph. Dec. 29, 2007.

36 …“природным обаянием”… – Shawcross. Q and C. P. 100.

37 “ Мы с тобой ни за что бы…” – Castle . P. 25.

38 …“благодаря чему беседа держится…” – Bradford . P. 321.

39 Она терпеливо выслушала его предложение… – Benn . P. 230 –2 32.

40 “Она оставила его в дураках…” – Интервью с Кеннетом Роузом.

41 “Наверное, будете скучать по своим маркам”. – Benn . P. 446.

42 “…разбирается только в конских крупах”. – Diaries of David Bruce. April 23, 1968.

43 …“ходячими больными”. – Интервью с Майклом Освальдом.

44 Королевский конный завод в Сандрингеме… – Наблюдения автора.

45 …“хорошие плечи…” – Longford . Elizabeth R. P. 249.

46 “Она много читает…” – Интервью с Майклом Освальдом.

47 …“всегда остается за королевой”… – FitzGerald Arthur . Thoroughbreds of the Crown: The History and Worldwide Influence of the Royal Studs. P. 136.

48 …“Центром планирования семьи и брачным агентством для лошадей”. – Интервью с Майклом Освальдом.

49 “ Она спокойно относится…” – Там же.

50 …жеребята пустились вскачь по кругу… – Интервью с Иэном Болдингом.

51 “ Да, было страшно”… – Там же.

52 “В момент стресса она успокаивается…” – Интервью с Монти Робертсом.

53 …“общаться с ней – это почти как…” – Turner . P. 75.

54 “Будь она обычным человеком…” – Интервью с Иэном Болдингом.

55 “Тренер может с одной лошадью сработаться лучше…” – Turner . P. 75.

56 “Она следит за движениями коня…” – Balding . P. 115.

57 Повторно королева навещает… – Интервью с Иэном Болдингом.

58 “ Мне показалось, что там невероятно пыльно…” – Там же.

59 …“просто бесился…” – Интервью с Джин Карнарвон.

60 “Уж кому-кому…” – Интервью с Иэном Болдингом.

61 “А я не надеваю…” – Там же.

62 …“стремился к победе любой ценой”… – Dewar, ed. P. 62.

63 “Он пытается обращаться с конем…” – Интервью с Монти Робертсом.

64 “Она умеет не просто настроить лошадь…” – Pimlott . P. 107.

65 “Она прислушивается к лошади…” – Интервью с Монти Робертсом.

66 …“Аскотским бдением”… – Vickers . Elizabeth The Queen Mother. P. 409.

67 Все красуются в лучших нарядах… – Diaries of David Bruce. June 20, 1962.

68 “В скачках для нее самое замечательное …” – Интервью с Майклом Освальдом.

69 “Он бежит не с той ноги…” – E II R documentary.

70 “…Эта явно не выйдет…” – Longford . Elizabeth R. P. 249.

71 “Как и любому человеку…” – E II R documentary.

72 1950-е принесли Елизавете II… – Dewar, ed. P. 29–30.

73 “Скачки здесь – это что-то…” – Shawcross . QEQM. P. 691.

74 “Королева-мать с благодарностью согласилась…” – Там же. C. 790.

75 …“большим гурманом”… – Diaries of David Bruce. March 4, 1969.

76 В декабре 1966 года… – Shawcross . QEQM. P. 816–17.

77 “Ой, тортик!” – The Mitfords: Letters Between Six Sisters. P. 308.

78 “Она превосходна…” – Там же. C. 433.

79 …даже училась отплясывать … – Diaries of David Bruce. June 4, 1962.

80 …“япошкам”… – Beaton. The Unexpurgated Beaton. P. 52.

81 …“такие милые, но ведь проходимцы…” – Shawcross. QEQM. P. 348.

82 “Они были голые…” – Конфиденциальное интервью.

83 “ Дорогуша, попроси их закрыть…” – Интервью с Джейн Фицджеральд.

84 “Ну вот, мы же самые обычные…” – Wyatt. Vol. 2. P. 311.

85 Семнадцатилетняя принцесса Анна в 1967 году… – Shawcross . Q and C . P. 102.

86 …“крупным просчетом со стороны премьер-министра…” – Coward . P. 601–602.

87 “Завтра вечером, мэм”… – Интервью с Полом Маккартни.

88 “…отнеслась к нам по-матерински”. – Там же.

89 …“отряда шотландских волынщиков”… – Seitz. P. 316.

90 …“мелким мерзавцем”… – Там же.

91 …“королева достаточно долго распространялась на тему силовых методов…” – Diaries of David Bruce. Aug. 2, 1968.

92 “…ей показалось, что это уж чересчур…” – Longford . Eliza beth R. P. 328.

93 “ Королева Анна при смерти…” – Там же.

94 …движимый желанием помочь… – Courcy de. P. 148.

95 “Я оттяну внимание на себя…” – Lacey . Monarch. P. 223.

96 “Я тоже мать…” – Sunday Times. Oct. 30, 1966.

97 “…приятно бывает устроить себе передышку”… – E II R documentary.

98 Долгая подъездная дорога… – Наблюдения автора.

99 … грузовики с чемоданами одежды… – Интервью с Мартином Лесли.

100 “Есть своя прелесть…” – E II R documentary.

101 “Мебель почти вся на прежних местах…” – Интервью с Маргарет Роудз.

102 “Стоит ничего не подозревающему новичку…” – Интервью с Джин Карнарвон.

103 …“ее величество всегда в курсе …” – Интервью с Мартином Лесли.

104 …“Ура!”… – Конфиденциальное интервью.

105 …“сумрачной круче”… – Dimbleby. P. 35.

106 “В Балморале ей знаком каждый дюйм…” – Интервью с Малкольмом Россом.

107 “Всегда очень забавно было наблюдать за ловчим-новичком …” – Интервью с Маргарет Роудз.

108 Последнего своего оленя… – Конфиденциальное интервью.

109 …прозванных “пылесосами”… – Turner. P. 73.

110 “Если бы я знала, что вы все смотрите…” – Там же.

111 “Она сама провожает всех…” – Конфиденциальное интервью.

112 …“будто переключатель срабатывает…” – Интервью с Малкольмом Россом.

113 “Она беседует с нами за пасьянсом…” – Конфиденциальное интервью.

114 …“старается, чтобы все было по правилам ”… – Интервью с Анной Гленконнер.

115 “Мы закруглились с ланчем…” – Конфиденциальное интервью.

116 “Горе вам, если перепутаете…” – Конфиденциальное интервью.

117 “В Балморале она ни на миг не забывает…” – Конфиденциальное интервью.

118 …“захваченная страданиями Свaнa…” – Беннет Алан . Непростой читатель / Пер. В. Кулагиной-Ярцевой.

119 Год за годом она полагается в своем выборе… – Интервью с Оливером Эвереттом.

120 “Можно пройти не одну милю…” – E II R documentary.

Глава девятая Пролить свет на таинство

1 “Какая, оказывается, радость…” – Bradford . P. 325.

2 …“всегда торопилась к купанию детей”. – Интервью с Мэри Вильсон.

3 Недовольный слишком суровым обращением… – Dimbleby . P. 39.

4 Елизавета II не робела перед ней… – Там же. C. 40.

5 …“работе, долгу и обязанностям”. – The Queen at 80. Sky News. 2006.

6 …“слышал, как буянят в соседней комнате…” – Интервью с Мин Хогг.

7 …гоняли на педальных машинках… – The Queen at 80. Sky News, 2006.

8 …“поднимала нас и говорила…” – Там же.

9 …“едкой щелочью”… – Longford. Elizabeth R. P. 273.

10 …“умение поставить себя…” – Bradford . P. 338.

11 …“ощущение полной свободы…” – Longford . Elizabeth R. P. 273.

12 …ее впервые усадили на коня… – Princess Anne the Princess Royal, with Ivor Herbert. Riding Through My Life. P. 2.

13 …“изысканнейшей дичью”. – Dimbleby. P. 135.

14 …“на равных, по-взрослому”… – Daily Mirror. Feb. 28, 1968.

15 “Я помню, как сдержан…” – Интервью с Мэри Вильсон.

16 …“обаятельный… услужливый…” – Gladwyn . P. 343.

17 “ С самого начала им чересчур многое позволялось”… – Turner . P. 118.

18 …“просто уму непостижимо”… – Brandreth . P. 301.

19 …“разительным несходством”… – Там же. С. 296.

20 …Чарльз никогда бы в этом не признался… – Dimbleby . P. 189.

21 …это “не только убежище…” – E II R documentary.

22 …“чистую роскошь… по “скошенным полям…” – Princess Anne. P. 2.

23 “…рощ в осеннем уборе…” – Там же. C. 16.

24 …один из немногих поводов… – Интервью с Маргарет Роудз.

25 … уже несколько недель готовилась королева-мать … – Интервью с Хелен Маркем.

26 “Катастрофическая нехватка лимонов…” – Display at Castle of May; copyright HM The Queen .

27 “Отдохнули на славу…” – Castle of May Visitors Book. Aug. 15, 1991; copyright HM The Queen .

28 …различимая разве что в бинокль… – Интервью с Нэнси Маккарти.

29 “Ей не приходилось заботиться…” – Vickers. Alice Princess Andrew of Greece. P. 335.

30 …“Карапуз”… – Там же. C. 382.

31 …“яйа”… – Там же. C. 360.

32 “А я думала, вы что-то интересное говорите”… – Там же. C. 351– 352.

33 …“доброй уютной бабушкой”… – Там же. C. 361.

34 …“по отсекам”. – Там же.

35 …Эндрю и Эдвард часто наведывались… – Lacey. Monarch. P. 232.

36 …и даже смотрела вместе с престарелой принцессой… – Annigoni. P. 173.

37 …“они не ссорились…” – Vickers. Alice Princess Andrew of Greece. P. 391.

38 Наследство она оставила еще более мизерное… – Там же. C. 394. Позже, согласно распоряжениям принцессы Алисы, ее останки были перевезены для погребения в Иерусалим. В апреле 1993 года ее имя было увековечено на Мемориале холокоста в Иерусалиме за подвиг укрывания еврейской семьи от нацистов в Греции во время Второй мировой.

39 “Мы не пресс-агенты…” – Time. April 11, 1949.

40 …он вел десятилетие спустя… – McDonald. The Duke documentary.

41 “Я рассуждал совсем иначе…” – Shawcross. Q and C. P. 151.

42 “По-моему, в корне неправильно…” – The Times. Nov. 10, 1969.

43 “Хорошо, давайте…” – Pimlott. P. 379.

44 …“привыкла подчиняться необходимости”. – Интервью с Гай Чартерис.

45 “Она вдруг обнаружила…” – Pimlott. P. 381.

46 “Нельзя ли убрать здесь тень?..” – Morrow. P. 89.

47 “…Она всегда отдает должное церемониям”. – Конфиденциальное интервью.

48 …что речь идет о злосчастном Анненберге… – Diaries of David Bruce. Nov. 27, 1968.

49 …“более чем достойно и произвело хорошее впечатление”. – Walter Annenberg to Richard Nixon, May 1, 1969, Nixon Library.

50 …“окосевшим посланником … красноречием не уступает…” – Ogden Christopher . Legacy: A Biography of Moses and Walter Annenberg. P. 429.

51 В ходе логопедических занятий… – Там же. С. 430.

52 “…еще при отсмотре рабочих материалов…” – Там же. С. 432.

53 …“она получилась в фильме очень цельной…” – Beaton . Beaton in the Sixties. P. 342.

54 “Мы не должны проливать свет на таинство”. – Bagehot . P. 59.

55 … как “семейство среднего класса…” – Evening Standard. June 26, 1969.

56 …“опирающийся на мистику…” – Bradford . P. 353.

57 …“дурацкой идеей”… – Shawcross William . Queen and Country documentary.

58 “…язык и культура Уэльса”… – Dimbleby. P. 149.

59 …“простоту и величие”… – Интервью “Новостей Би-би-си” с лордом Сноудоном, 29 июня 2009 года.

60 “Я не хотел красных ковровых дорожек …” – BBC Colour TV coverage. July 1, 1969, YouTube.

61 …главная героиня она, а не он”. – Gladwyn . P. 346.

62 “Наверное, самый волнующий и значимый для меня миг…” – Dimbleby. P. 163.

63 …“она тут же развеяла…” – Coward . P. 678.

Глава десятая Заговор молчания

1 “ Она будто сжалась…” – Annigoni . P. 172.

2 На каждом сеансе… – Там же. C. 174.

3 “ Ваше величество обречены на одиночество …” – Там же. C. 176– 177.

4 …покорили сердце королевы… – Diaries of David Bruce. April 22, 1969.

5 …“и американскому народу…” – Queen Elizabeth II message to Richard Nixon, Department of State telegram. July 1969, Nixon Library.

6 …“при всем восторге и восхищении…” – Annigoni . P. 184.

7 …“он был так пьян…” – Там же. C. 185.

8 “ Вы, наверное, опустошили…” – Интервью с Шоном Планкетом.

9 …“люди, которые прежде никогда бы туда не попали”… – Конфиденциальное интервью.

10 “Он знал всех и вся…” – Интервью с Маргарет Роудз.

11 “ Она быстро поняла, что на Патрика можно положиться…” – Интервью с Шоном Планкетом.

12 …“часто смягчая свои слова улыбкой…” – Там же.

13 …“великим защитником”. – Goldsmith Annabel . No Invitatin Required: The Pelham Cottage Years. P. 87.

14 “ Мэм, мне сворачивать…” – Интервью с Шоном Планкетом.

15 После мероприятий он развлекал… – Интервью с Аннабель Голдсмит.

16 … Филипп радовался… – Интервью с Шоном Планкетом.

17 …нашел единомышленника… – Интервью с Гай Чартерис.

18 …“Мартину можно довериться”. – Там же.

19 …“повышать … было бы уже поздно”… – Там же.

20 “Что приятно поражает при королевском дворе…” – Diaries of David Bruce. Feb. 4, 1969.

21 “Никаких сценариев…” – Конфиденциальное интервью.

22 “Она всегда спрашивает: “Справитесь?..” – Конфиденциальное интервью.

23 …“грозный взгляд”. – Интервью с Анной Гленконнер.

24 …“жарким шепотом”… – Johnson . P. 105.

25 “Болтливая фрейлина – это ужасный ужас…” – Интервью с Эсме, вдовствующей графиней Кромер.

26 …“пристраститься к роскоши”… – Campbell-Preston . P. 270.

27 “Мы никогда не обсуждали…” – Интервью с Эсме Кромер.

28 Она спала в одной комнате с принцессой… – Crawford. P. 121.

29 “ Бобо может не выбирать выражений…” – Интервью с Маргарет Роудз.

30 “ Весь пол был устелен эскизами…” – Интервью с Валери Раус, Hardyaimes.com

31 “Бобо меня за это убьет”. – Daily Mail. Nov. 11, 1997.

32 “ Она знала о королеве все…” – Конфиденциальное интервью.

33 …“оттаяв, она становилась…” – Dean. P. 60.

34 …Бобо заблудилась… – Интервью с Джин Карнарвон.

35 …“разумным, человечным и мудрым ”… – Интервью с Патрицией Брейберн.

36 …“заговор молчания”… – Turner . P. 188, цитируя бывшего кабинетного министра, оставшегося анонимным.

37 “ Те, кто знаком с ней накоротке …” – Конфиденциальное интервью.

38 “ Она не из тех, кто раскрывает душу…” – Конфиденциальное интервью.

39 “ Одно из величайших достоинств…” – Интервью с Робертом Солсбери.

40 …“Полковник”. – Shawcross. QEQM. P. 626.

41 “ Снобизм ей совершенно не присущ…” – Интервью с Патрицией Брейберн.

42 “ Я чуть не умерла от страха…” – Интервью с Джин Карнарвон.

43 Хозяйка обычно присылает список гостей… – Интервью с Эсме Кромер.

44 …“веселой, беззаботной…” – Coward. P. 634.

45 Два года спустя… – Интервью с Коламбусом О’Доннеллом.

46 …показалась на свадьбе дочери… – Duncan. P. 188.

47 “Вас донимают москиты…” – Daily Mail. Sept. 16, 2008.

48 “ Я получаю по зубам…” – Речь принца Филиппа в Эдинбургском университете, 23 мая 1969 года.

49 …“монархия дееспособна…” – Интервью принца Филиппа на Grampian Television, 21 февраля 1969 года.

50 “ Ответ на этот вопрос…” – Duncan . P. 65.

51 … успел на спор прыгнуть в плавательный бассейн… – Lacey . Majesty. P. 257.

52 Три года спустя… – Ужин в Белом доме, список гостей на вторник, 4 ноября 1969 года, в 8 вечера, Библиотека Никсона.

53 “Я и не подозревала, что президент…” – Walters Barbara . Audition: A Memoir P. 177–178.

54 “Может ли королева…” – Там же.

55 …“вызвать такую впечатляющую демонстрацию…” – Там же.

56 …“весьма очаровательной и эрудированной”. – Принц Филипп Ричарду Никсону, 7 ноября 1969 года, Библиотека Никсона.

57 …“словесную дуэль…” – Time. Nov. 7, 1969.

58 “…мы окажемся в минусе…” – Meet the Press. Nov. 9, 1969.

59 …потребительские цены выросли на 74%… – Lacey. Majesty. P. 275.

Глава одиннадцатая “Черта с два!”

1 Оформлением бала занимался Патрик Планкет… – Beaton. The Unexpurgated Beaton. P. 71–73.

2 “Мы настраивались еще пять лет мириться с Вильсоном…” – Там же. C. 75.

3 “ Мне говорили, что он покраснел…” – Там же.

4 …“монахом”… – Ziegler Philip . Edward Heath: The Authorised Biography. P. 230.

5 …“холодного и бесчувственного”. – Там же. C. 231.

6 … Королева терпеливо выслушивала… – Marr Andrew . An Inti mate Portrait of The Queen at 80, BBC, 2006.

7 …“далеко за рамки”… – Longford . Elizabeth R. P. 346.

8 “Многолетний опыт ее величества…” – Там же.

9 Несомненную пользу… – Ziegler. P. 319.

10 …“глубоко огорчало…” – Campbell John. Edward Heath: A Biography. P. 494.

11 “ Она для всех вроде доброй няни…” – Lacey. Monarch. P. 260–61.

12 …“активно содействовал их разрыву”. – Ziegler . P. 374.

13 …их первая поездка в Америку… – Suggested Remarks: Welcome for Prince Charles and Princess Anne. July 15, 1970, Nixon Library.

14 “Я просто обезьянничал…” – Longford. Elizabeth R. P. 279.

15 “В девятнадцать лет вдруг оказаться…” – Shawcross . Queen and Country documentary.

16 Программу двухдневного пребывания… – Department of State, Office of the Chief of Protocol, “Administrative Arrangements for the Visit to Washington, D.C.: His Royal Highness the Prince of Wales, K.G. and Her Royal Highness the Princess Anne”, Nixon Library.

17 Три с лишним десятилетия спустя… – Конфиденциальное интервью.

18 …“чем живет и дышит…” – Henry Kissinger to Richard Nixon, July 17, 1970, Nixon Library.

19 …слишком часто выступать резонером… – Dimbleby . P. 180.

20 Королева, находившаяся в отпуске… – Ziegler. P. 375.

21 …“в короткие сроки организовать большой прием”. – Michael Adeane to Charles Morris, M. P. Nov. 18, 1970, National Archives, Kew.

22 …не посягать на плотный четырехчасовой график… – Robert T. Armstrong to Michael Adeane. Nov. 18, 1970, National Archives, Kew.

23 …“беспримерную любезность”… – Richard Nixon to Queen Elizabeth II, Oct. 7, 1970, Nixon Library.

24 “Проявлять живое участие…” – Appendices to the Minutes of Evidence Taken Before the Select Committee on the Civil List, 1971. P. 111.

25 …“дорогой содержанкой”. – Pimlott. P. 404.

26 “Мартин получил свой шанс…” – Интервью с Гай Чартерис.

27 “…нести людям свет счастья”. – Там же.

28 “Нелепая болезнь”… – Queen Elizabeth II to Edward Heath. Nov. 28, 1971, National Archives, Kew.

29 записку с “сочувствием”… – Edward Heath to Queen Elizabeth II. Nov. 23, 1971, National Archives, Kew.

30 “…с вирусом шутки плохи”… – Queen Elizabeth II to Edward Heath. Nov. 28, 1971, National Archives, Kew.

31 …на четвертом и пятом десятке лет… – Evening Standard. April 28, 1971.

32 “ У нее теория, что нужно работать …” – Конфиденциальное интервью.

33 …“как неловко видеть королеву в спальне…” – Интервью с Мин Хогг.

34 …“вреда они не принесут…” – Wyatt . Vol. 3. P. 423.

35 Среди самых экзотических ее назначений… – Morrow. P. 55.

36 …“прибегали на каждый чих…” – Интервью с Мин Хогг.

37 …протянула оливковую ветвь мира… – Diaries of David Bruce. March 28, 1965.

38 Однако в 1968 году… – Bradford. P. 347–348.

39 “ Если герцог Виндзорский скончается…” – Конфиденциальная телеграмма Кристофера Сомса, 10 мая 1972 года, Государственный архив, Кью.

40 В сопровождении свиты из тридцати шести человек… – State Visit of The Queen and the Duke of Edinburgh to France, Monday 15th – Friday 19th May, 1972, List of Party, National Archives, Kew.

41 “Даже если руль в наших машинах с разных сторон…” – Time. May 29, 1972.

42 …королева доехала на автомобиле до Руана… – The Times. May 23, 1972.

43 “…поднялась на борт “Британии”… – Интервью с Мэри Сомс.

44 …“явное потепление…” – The Observer. May 21, 1972.

45 …“покорила и очаровала…” – Там же.

46 “После визита королевы…” – Time. May 29, 1972.

47 …“трещала без умолку”… – Dimbleby . P. 217.

48 “Он отказался от всего…” – Там же. C. 218.

49 …“с материнским участием и заботой…” – Beaton . The Unexpurgated Beaton. P. 256.

50 “Новые связи не заменят…” – Queen Elizabeth II Christmas Broadcast. Dec. 25, 1972, Official Website of the British Monarchy.

51 …“ломая голову …” – Prince Philip on Meet the Press . Nov. 9, 1969.

52 …“пирамиды снобизма”. – Интервью с Эндрю Найтом (7 мая 1998 года).

53 …“крутой боец”. – Dimbleby . P. 221.

54 …“соблазнительный чарующий голос”… – Конфиденциальное интервью.

55 …“почувствовал пустоту…” – Dimbleby . P. 232.

56 …“изумлению и ужасу”… – Там же.

57 “Мы сами даже не вспомнили…” – “Princess Anne and Her Fiance, Captain Mark Phillips, Talk About Marriage”, BBC. Nov. 10, 1973.

58 …“корыстная и жестокая любовь”… – Dimbleby . P. 233.

59 …“несколько слов”… – The Times. Jan. 1, 2004.

60 …не испугавшись его цензуры… – Там же.

61 “Королеве оставалось только дожидаться…” – The Guardian. Feb. 14, 2010.

62 “…непринужденное сотрудничество”. – Pimlott. P. 419.

63 …“королева… дала понять…” – Beaton. The Unexpurgated Beaton. P. 370.

64 “Черта с два!” – “The Princess Royal at 60”, BBC Inside Sport special. Aug. 12, 2010.

65 …“как о самом обычном своем дне…” – Dimbleby. P. 254.

66 “Что толку мусолить…” “Heavy Security as Princess Anne Visits Her Husband’s Home Village: Princess Describes Her Reaction to Attempt to Kidnap Her”, ITV Reuters. March 22, 1974.

67 …в память о котором она посадила… – FitzGerald . P. 146.

68 “Генри был ближайшим другом…” – Интервью с Иэном Болдингом.

69 Помимо собственных кобыл королевы эти производители покрывали… – FitzGerald . P. 135–136.

70 …“для прилива новой крови”. – Интервью с Майклом Освальдом.

71 Порчестер посоветовал королеве… – FitzGerald . P. 136.

72 …“легконогая кобылка”… – Dewar. Ed. P. 30.

73 …Валери Жискар д’Эстен прислал большую корзину… – FitzGerald . P. 137.

74 …“в боевом настроении”. – Там же. C. 138.

75 “Я очень несдержанно себя веду…” – N. Y. Times. Oct. 5, 1984.

76 “Vive la Reine!” – FitzGerald. P. 138.

77 “Ко мне приставили лакея…” – Конфиденциальное интервью.

78 “Мне нужно переодеться во фрак и прицепить награды ”. – Интервью с Шоном Планкетом.

79 “Патрик, я безмерно благодарна…” – Там же.

80 …“глубочайшую скорбь в ее глазах”. – Goldsmith Annabel . Annabel: An Unconventional Life: The Memoirs of Lady Annabel Annabel Goldsmith. P. 125.

81 “ Она определенно приложила руку…” – Интервью с Шоном Планкетом.

82 Его братья преподнесли картину… – Там же.

83 “Я ведь точно говорила садовнику…” – Там же.

84 Некоторые полагают даже… – Интервью с Аннабель Голдсмит.

85 “Вы не думали, кем заменить…” – Интервью с Шоном Планкетом.

Глава двенадцатая Тепло любви

1 …“глубочайшей религиозности”… – Конфиденциальное интервью.

2 …“считала королевский сан священным”… – Интервью с Джорджем Кэри.

3 …“не в смысле бремени…” – Carey George. Know the Truth: A Memoir. P. 401.

4 “У нее ровные отношения с Господом…” – Интервью с Джорджем Кэри.

5 “…не кичится своей религиозностью”… – Интервью с Джоном Эндрю.

6 …“таков старинный англиканский уклад…” – Там же.

7 “Королева дорожит англиканством…” – Интервью с Джорджем Кэри.

8 …“шедевром английской прозы”. – Queen Elizabeth II Christmas Broadcast. Dec. 25, 2010, Official Website of the British Monarchy.

9 “Королевская семья не закрывается…” – Конфиденциальное интервью.

10 …назвала принцессу Маргарет дурехой … – Интервью с Джорджем Кэри.

11 “…за яства, которые мы сейчас вкусим…” – Daily Mail. Nov. 11, 1997.

12 Восторгаясь его проповедями… – Diaries of David Bruce. June 17, 1966.

13 …“выполняет роль семейного духовника”… – Интервью с Маргарет Роудз.

14 Обставлена церемония очень торжественно… – Наблюдения автора, Страстной четверг, Вестминстерское аббатство, 21 апреля 2011 года.

15 “Это очень тонкий способ…” – Интервью с Кеннетом Роузом.

16 “Духовные дела он считал оазисом покоя…” – Longford. Elizabeth R. P . 347.

17 “Нас привезли на машине из Абердина…” – Интервью с Мэри Вильсон.

18 Во время сентябрьского приезда … – Там же.

19 …“вновь перебравшись на Даунинг-стрит…” – Интервью с Марсией Фолкендер.

20 Вильсон потом не расставался с этим снимком… – Интервью с Мэри Вильсон.

21 …“высоченной” и “несуразной”… – Mitchell Susan . Margaret Whitlam: A Biography. P. 213.

22 … “Мардж-каланча”. – Turner. P. 13.

23 …поселив в покоях с видом… – Whitlam Margaret . My Day. P. 41.

24 “…кремовый ковер из овчины”… – Mitchell. P. 213.

25 “В тот вечер она твердо решила…” – Turner . P. 13.

26 …“все было очень душевно”. – Whitlam . P. 130.

27 …Тони пользовался все большим успехом… – Courcy de. P. 102, 112.

28 “Утром я получила письмо от Питера…” – “Margaret: Unlucky in Love,” BBC News. Feb. 9, 2002.

29 Тони желал свободы передвижений… – Courcy de. P. 130.

30 …“твоих самых отвратительных недостатков ”… – Там же. C. 177.

31 В число пассий Тони… – Там же. C. 194.

32 Маргарет крутила роман… – Там же. C. 142.

33 …“юной леди”… – Интервью с Джеймсом Кетчумом.

34 “Во-первых, пусть она думает…” – “Princess Goes to Washington: Princess Margaret and Lord Snowdon Visit Washington”. Nov. 21, 1965, British Pathe, WPA Film Library.

35 “Моя дочь не так воспитана…” – Конфиденциальное интервью.

36 “Он прикидывался перед ними…” – Интервью с Анной Гленконнер.

37 …грубит матери, вымещая злость… – Конфиденциальное интервью.

38 “Понимаю…” – Интервью с Памелой Хикс.

39 “Как там Маргарет…” – Конфиденциальное интервью.

40 …“обстановка невыносима..” – Courcy de. P. 234–35.

41 …“сокрушительным ударом”… – Там же.

42 …объявить лишь о “разъезде”… – Там же. C. 243.

43 “Елизавета II и королева-мать не принимали сторону…” – Конфиденциальное интервью.

44 “Она не жарится на солнце…” – Конфиденциальное интервью.

45 …ухаживал постоянный парикмахер… – Morrow. P. 60–61.

46 Для лица выбираются средства… – Там же.

47 … мастерски организовала публичную демонстрацию… – Henderson Nicholas. Mandarin: The Diaries of an Ambassador, 1969–1982. P. 120– 121.

48 …“ее величество отлично разбирается…” – Там же.

49 …“осторожного согласования”. – Robert T. Armstrong to Martin Charteris. Feb. 6, 1973, National Archives, Kew.

50 “Нужно хорошенько подумать”… – Там же.

51 “Четвертое июля было бы чересчур…” – N. Y. Times. June 13, 1976.

52 …“образец жизнерадостности и достоинства”… – Beaton. The Unexpurgated Beaton. P. 334.

53 …“выбрать кого-то более сведущего”. – Конфиденциальное интервью.

54 …не отказывала себе в удовольствии… – Конфиденциальное интервью.

55 …попала в девятибалльный шторм. – Crosland . P. 344.

56 …“философски спокойной…” – Там же. C. 345.

57 “Ууух!” – Там же. C. 345–46.

58 “…королева будет с такой готовностью…” – N. Y. Times. July 8. 1976.

59 “Я обращаюсь к вам как прямой потомок…” – Там же. 7 июля 1976.

60 “Рядом со мной Аттила…” – Time. Oct. 24, 1977.

61 …обмениваться рукопожатиями… – Crosland . P. 347.

62 “Какой молодец!” – Bradford. P. 374.

63 …“вышагивала под безжалостно палящим солнцем…” – Crosland. P. 348.

64 Жена Генри Киссинджера, Нэнси… – Там же.

65 “Принц Филипп отрекается…” – Там же.

66 …“эффектно обставив свое появление”… – Edinburgh Evening News. June 19, 2003.

67 …“не справлялась с таким напором”… – Shawcross . Q and C. P. 173.

68 “К счастью, зной на меня не действует”… – N. Y. Times. July 10, 1976.

69 “…Это же Джон Эндрю!” – Интервью с Джоном Эндрю.

70 “…неужели здесь действительно носят такие…” – N. Y. Times. July 10, 1976.

71 …на “английский загородный особняк…” – Там же. 9 июля 1976.

72 “У нас бывают феерические вечеринки …” – Интервью с Гай Чартерис.

73 “ Вы так смешно смотрелись…” – Интервью с Джоном Эндрю.

74 …“осмотром череды памятников…” – N. Y. Times. July 12, 1976.

75 “Мне напомнили, как замечательно…” – Queen Elizabeth II Christmas Broadcast, December 25, 1976, Official Website of the British Monarchy.

76 “…стойкостью не уступающая матери…” – “The Princess Royal at 60”, BBC Inside Sport special . Aug. 12, 2010.

77 “Мы весь день на ногах…” – Конфиденциальное интервью.

78 …“подхватывает ритм, покачивая в такт головой”. – Morrow . P. 41.

79 …услышал… горестный всхлип… – Интервью с Джоном Джулиусом Норвичем.

80 “Наступающий год особенно значим для меня…” – Queen Elizabeth II Christmas Broadcast. December 25, 1976, Official Website of the British Monarchy.

81 …Елизавета II особо подчеркнула… – Daily Telegraph. Dec. 29, 2007.

82 …“юбилейные планы чахнут на корню”. – The Guardian . Feb. 6, 1977.

83 “На причалах яблоку негде было упасть”… – Shawcross. Q and C. P. 114.

84 …“воспользовалась моментом…” – Morrow. P. 59.

85 …“одним из самых значимых шагов…” – The Queen’s Reply, Westminster Hall. May 4, 1977.

86 “ Очень важное замечание…” – Интервью с Саймоном Уокером.

87 “Ваше величество, все идет кувырком”… – The Times. Sept. 13, 2008. Майор сэр Майкл Паркер – англичанин, работавший на многочисленных королевских мероприятиях, не путать с лейтенантом Майклом Паркером, австралийским морским офицером, который служил у принца Филиппа.

88 “Я и забыла, какая она неудобная”… – Burrell. P. 30.

89 …“образцом неустанного служения…” – BBC, “On This Day”. June 7, 1977, news.bbc.co.uk/onthisday.

90 …“в зеленой юности…” – Там же.

91 …тонул в реве толпы… – Shawcross . Q and C. P. 115.

92 “Они вправду вас любят!” – Strong. P. 194.

93 “ В основном британский средний класс…” – Там же. C. 193.

94 … “вытолкнула их туда чуть ли не силой…” – Там же. C. 194.

95 “ Королева приняла меня…” – Shawcross . Q and C. P. 108–109.

96 …“горестные события в Северной Ирландии”… – Queen Elizabeth II Christmas Broadcast, December 25, 1972, Official Website of the British Monarchy.

97 “Мартин, мы ведь сказали, что едем…” – Bradford. P. 377.

98 …“самым надежным для транспортировки…” – BBC, “On This Day”. Aug. 10, 1977, news.bbc.co.uk/onthisday.

99 …“отчаяннее всего в примирении нуждаются…” – Queen Elizabeth II Christmas Broadcast. December 25, 1977, Official Website of the British Monarchy

100 Впервые за пять сотен лет… – The Guardian. Nov. 16, 1977.

101 “ Королева знала, что Мартин прослезится…” – Интервью с Гай Чартерис.

102 …“он по-прежнему рядом…” – Shawcross . QEQM. P. 895.

103 “Мартин, моя благодарность не знает границ”… – Интервью с Гай Чартерис.

Глава тринадцатая “Железная леди” и “английская роза”

1 …“беседа течет легко…” – Sunday Times. Feb. 7, 1982.

2 …остаток часа Каллаган с королевой могли проговорить… – Longford. Elizabeth R. P. 350.

3 …“оценивает” затруднения … – Там же. С. 349.

4 Однажды королева пригласила его на прогулку… – Shawcross . Q and C. P. 112.

5 “ Мы получаем дружеское расположение…” – Longford . Eliza beth R. P. 348.

6 “Бедному старине Джиму” – Wyatt . Vol. 2. P. 36.

7 …последние крупицы предвзятого отношения… – Shawcross . Q and C. P. 121.

8 “Что вы думаете насчет… Маргарет Тэтчер?” – Интервью с Иэном Болдингом.

9 …“вечной студенткой-стипендиаткой…” – Johnson. P. 263.

10 “Королеву это раздражало”… – Конфиденциальный источник.

11 “Повестка дня включала основные злободневные события ”… – Интервью с Чарльзом Пауэллом.

12 “ Она беседовала с нами…” – Конфиденциальное интервью.

13 “Она приезжала в хорошем настроении…” – Интервью с Чарльзом Пауэллом.

14 Единственным исключением стала аудиенция… – Morrow. P. 167.

15 “Миссис Тэтчер считала немыслимым…” – Pimlott . P. 460–461.

16 Когда Тэтчеры приезжали в Виндзор… – Экскурсия с Моникой Тэнди по Виндзорскому замку; Longford. Elizabeth R. P. 376.

17 …“оставалась сдержанной…” – Turner . P. 48–49.

18 “Что будете заказывать, сэр?..” – Spitting Image, YouTube.

19 “Королева – это мать народа…” – Lees-Milne James. Diaries: 1984– 1997, abridged and introduced by Michael Bloch. P. 141.

20 “Никто не приседал в реверансе глубже…” – Интервью с Чарльзом Пауэллом.

21 “учредила бы… наследственную монархию…” – Longford. Elizabeth R. P. 358.

22 …“из преданности”… – Интервью с Чарльзом Пауэллом.

23 “…Каким холмам? Она с аллеи и шагу не сделает!” – Конфиденциальное интервью.

24 “Королева постаралась сгладить…” – Там же.

25 …забыв о манерах, даже позволила себе… – Morrow . P. 147–48.

26 … “перемещаясь по залу и беседуя…” – Paxman . P. 315.

27 …“сыграла огромную роль в подготовке…” – Shawcross . Q and C. P. 123.

28 …“разговаривала с миссис Тэтчер и с Каундой…” – Pimlott. P. 468.

29 …Когда они с Филиппом обедают вместе… – Конфиденциальное интервью.

30 …“своим самым близким другом…” – Dimbleby . P. 213.

31 …“безмерно любил меня…” – Там же. C. 324.

32 Елизавета II позвонила в больницу… – Knutchbull Timothy. From a Clear Blue Sky: Surviving the Mountbatten Bomb. P. 115.

33 “ Такие закрытые люди…” – Интервью с Памелой Хикс.

34 “Пережить утрату собаки легче…” – Там же.

35 “ Прошу тебя, расскажи мне…” – Там же.

36 “Мэм, может быть, вы хотите подняться…” – Интервью с Тимоти Натчбуллом.

37 “…которая шагала по коридору…” – Knutchbull. P. 176.

38 “Она окружила нас неиссякаемой материнской заботой…” – Там же.

39 “Она была участливой и чуткой”… – Интервью с Тимоти Натчбуллом.

40 “Вряд ли я смогу простить…” – Dimbleby . P. 324.

41 …назвала ирландцев свиньями. – Wilson. P. 259.

42 “ Она испытывала такую же горечь и боль…” – Интервью с Тимоти Натчбуллом.

43 Неожиданным источником утешения… – Smith . P. 87.

44 …“в немецкую семью”. – Sunday Times. Jan. 31, 2010.

45 “Когда мы добрались до Австралии…” – Интервью с Памелой Хикс.

46 … “подходящим возрастом для женитьбы”. – Woman’s Own. Feb. 1975.

47 …“легким и открытым нравом”… – Dimbleby. P. 338.

48 …“леди Ди – новая претендентка”. – The Sun. Sept. 8, 1980.

49 …девушка “полюбила скорее образ…” – Dimbleby . P. 341.

50 …“Принц Филипп и королева чувствовали ответственность…” – Интервью с Памелой Хикс.

51 “ Одно дело – соседствовать…” – Конфиденциальное интервью.

52 “Вряд ли я переубедила бы Чарльза…” – Dimbleby . P. 340.

53 …“попытку напугать”… – Morrow . P. 131.

54 …в соседнее кресло влетает лихо закрученный мяч… – Интервью с Джин Карнарвон.

55 “Я ни разу не видел ее испуганной”… – Turner. P. 46.

56 “Вы ведь знаете, зачем вас ко мне приставили?” – Интервью с Малкольмом Россом.

57 “Левую ногу выпрямить!” – Там же.

58 “В каждом пабе…” – Dewar . Ed. P. 17.

59 По данным июльского опроса… – Longford . Elizabeth R. P. 357.

60 Первая леди познакомилась с Чарльзом… – Prince Charles to Nancy Reagan. June 6, 2004, The Ronald Reagan Presidential Foundation and Library.

61 …Нэнси завоевала симпатии… – Henderson. P. 395–397.

62 “Я просто влюбился в миссис Рейган…” – Mary Henderson to Nancy Reagan. May 3, 1981, Reagan Library.

63 …“разоделись, как на бал”. – Интервью с Джозефиной Луис.

64 “Королева была само радушие…” – Там же.

65 …“маленький домик в Большом Виндзорском парке”. – Queen Elizabeth The Queen Mother to Nancy Reagan. July 28, 1981, Reagan Library.

66 Праздничная атмосфера царила на улицах… – BBC, “On This Day”. July 29, 1981, news.bbc.co.uk/onthisday.

67 …“стерпится, слюбится”. – Daily Mail. Sept. 10, 1996.

68 Все веселились… – Интервью с Джозефиной Луис, Николасом Хасламом, конфиденциальное интервью.

69 “Ой, Филипп, взгляни!” – Morrow . P. 7.

70 “ Я бы с радостью осталась…” – Там же.

71 “ Королева сердилась на Филиппа…” – Интервью с Джозефиной Луис.

72 …она быстро теряла вес… – Morton Andrew. Diana: Her True Story – In Her Own Words. P. 56.

73 …исхудав до пятидесяти… – Smith . P. 145.

74 “ Это было нечто…” – Paxman. P. 274.

75 …“обратной стороной” той “веселой девушки”… – Dimbleby. P. 345.

76 …Чарльз отправил Диану в Лондон… – Smith . P. 151.

77 …“королева думает о себе в последнюю очередь…” – Конфиденциальное интервью.

78 “Как бы ни грубила ей Маргарет…” – Конфиденциальное интервью.

79 “Королева всегда была добра…” – Интервью с Лусией Флеча де Лима (10 ноября 1997 года).

80 …по-прежнему ее боялась … – Daily Mail. Sept. 10, 1996.

81 …“самого четкого и глубокого реверанса”… – Morrow. P. 40.

82 Несмотря на благодарственные письма… – Интервью с Джонатаном Димблби (10 декабря 1997 года).

83 “Она очень милая, мягкая и веселая…” – Конфиденциальное интервью.

84 … “оплеванной” … – Конфиденциальное интервью.

85 …они окончательно допекли Диану… – Smith . P. 155.

86 “ Большей снобистской ереси…” – Longford . Elizabeth R. P. 409.

Глава четырнадцатая Особые отношения

1 …“как на ладони показало..” – The Queen at 80, Sky News, 2006.

2 “Я отправился туда мальчишкой…” – Daily Telegraph. Feb. 13, 2010.

3 “Мы больше не отсиживаемся в тылу…” – Margaret Thatcher, speech to Conservative rally at Cheltenham. July 3, 1982, Margaret Thatcher Foundation Website.

4 …“два спокойных дня…” – N. Y. Times. June 7, 1982.

5 …загораются глаза… – Henderson . P. 434.

6 …первого для него зарубежного турне… – Джимми Картер, по прибытии в аэропорт Хитроу 5 мая 1977 года.

7 “Я резко отпрянула…” – Shawcross . QEQM. P. 900.

8 Королева позаботилась о прямой телефонной связи… – N. Y. Times. June 8, 1982.

9 …“без него президент не обойдется”. – Интервью с Майклом Фосеттом.

10 “Мы ощущали себя словно на семейном обеде…” – Интервью с Каролиной Дивер.

11 “ Все было очень по-домашнему…” – Интервью с Нэнси Рейган.

12 …“подпрыгивая где не надо”. – Daily Mirror. June 9, 1982.

13 “ У вас хороший конь?” – Associated Press. June 8, 1982.

14 …посвящал первую леди в тонкости… – Интервью с Нэнси Рейган.

15 …“очаровательной и простой”… – Daily Telegraph. Aug. 17, 1982.

16 …первым из американских президентов… – Reagan Ronal . The Reagan Diaries. P. 88.

17 “ Не скучаете?” – Интервью с Каролиной Дивер.

18 …“как Рейган управлялся…” – United Press International. June 8, 1982.

19 “Конфликт на Фолклендах…” – Daily Mirror. June 9, 1982.

20 “И вдруг я увидел, что моя миниатюрная спутница…” – Daily Telegraph. Aug. 17, 1982.

21 “Я испытала большую радость…” – Интервью Мартина Башира с Дианой, принцессой Уэльской, “Panorama”, Би-би-си, 20 ноября 1995 года.

22 Королева в числе первых… – Morrow. P. 238.

23 “Выметайтесь немедленно!” – Там же. C. 232.

24 “Что у вас стряслось?” – Shawcross . QEQM. P. 533.

25 …“привыкла заговаривать с людьми…” – Конфиденциальное интервью.

26 “Батюшки, мэм…” – Morrow. P. 232.

27 “ Да шевелитесь же вы!” – Там же. C. 233.

28 “…Так все это было абсурдно…” – Burgess Colin . Behind Palace Doors: My Service as The Queen Mother’s Equerry. P. 156.

29 …“испытала не испуг, а скорее замешательство…” – Конфиденциальное интервью.

30 …“мрачными временами”. – Morton . P. 61.

31 …курс терапии под руководством двух независимых специалистов… – Там же. С. 140–141.

32 “Это было очень трогательно…” – The Queen at 80. Sky News, 2006.

33 …“чтобы не нарушать график и протокол ”. – Newsweek. Oct. 21, 1957.

34 Елизавета II рассказывала о своем желании… – Henderson . P. 273.

35 “ Надо пользоваться моментом…” – Time. March 14, 1983.

36 Она сразу поинтересовалась… – Henderson . P. 485.

37 Принцесса Маргарет даже позвонила как-то раз… – Интервью с Сельвой “Лаки” Рузвельт.

38 “ Она ведь никогда в жизни…” – Интервью с Питером Маккеем.

39 “ Они устроились на передних сиденьях…” – Интервью с Лаки Рузвельт.

40 “Королева хмурилась…” – Time. March 14, 1983.

41 Филиппу тоже досталось… – Интервью с Джозефиной Луис.

42 “Неприятностей ждете?” – Интервью с Питом Метцгером.

43 “ Неужели никого из мужчин не прислали?” – Time. March 14, 1983.

44 “Вот еще!..” – Интервью с Лаки Рузвельт.

45 “У Анненбергов фарфор лучше…” – Дневник Каролины Дивер. 1983. 27 февраля.

46 Они помчали прикрывающихся зонтами гостей… – Там же.

47 “Начались споры, стоит ли подниматься…” – Интервью с Лаки Рузвельт.

48 “Если можно проехать, давайте попробуем”… – Shawcross . Queen 48 Country documentary.

49 “Не знаю, каково ей было…” – Интервью с Джозефиной Луис.

50 Даже в ясную погоду… – Наблюдения автора.

51 Елизавета II, хоть и не проронила почти ни слова… – Интервью с Джозефиной Луис.

52 “ Ну что вы!..” – Интервью с Нэнси Рейган.

53 “Все было очень вкусно…” – Интервью с Памелой Бейли.

54 “Вот досада!..” – Time. March 14, 1983.

55 “Мы никак не могли наговориться…” – Интервью с Нэнси Рейган.

56 Снижаясь, самолет пролетел… – Интервью с Питом Метцгером, интервью с Каролиной Дивер.

57 …Тед Грабер на скорую руку украсил… – Интервью с Нэнси Рейган.

58 “… я увидела, что она к нему прислушивается…” – Интервью с Каролиной Дивер.

59 …разломила свое печенье… – Там же.

60 “ Чтобы королева успела украсить диадему”. – Там же.

61 …специальный набор инструментов… – Там же, интервью с Дэвидом Томасом.

62 …“пышными рукавами в рюшах…” – Hardy Amies, Still Here: An Autobiography. P. 119.

63 “ Я знала еще до приезда сюда…” – Time. March 14, 1983.

64 “ Я помню, что многое обещал Нэнси…” – Интервью с Нэнси Рейган.

65 В знак признательности… – Time. March 14, 1983.

66 Сразу по возвращении королева установила подарок… – Интервью с Майклом Освальдом; Associated Press. Oct. 11, 1984.

67 …“незабываемый вечер”… – Princess Margaret to Ronald and Nancy Reagan. Oct. 6, 1983, Reagan Library.

68 “Забавно, что как раз беспутной Маргарет…” – Конфиденциальное интервью.

69 …не “пререкаться о прошлом”… – Margaret Thatcher radio interview with David Spanier of IRN (New Delhi Commonwealth Conference). Nov. 29, 1983, Margaret Thatcher Foundation Website.

70 Hа торжественном обеде… – Reagan. The Reagan Diaries. P. 246.

71 В последние выходные прошлогоднего путешествия… – Time. March 14, 1983.

72 Филипп уже гостил у них… – Интервью с Джин Карнарвон.

73 Чтобы извлечь максимальную пользу… – N. Y. Times. Oct. 9, 1984.

74 Каждый год он предоставлял… – FitzGerald P. 140.

75 Елизавета II высадилась… – Интервью с Кэтрин Мердок.

76 немедленно переобулась в броги… – Интервью с леди Анжелой Освальд.

77 “ Официоз как рукой сняло…” – Интервью с Кэтрин Мердок.

78 …директора “Кинленда” инсценировали аукцион… – Там же.

79 Каждый вечер Фэриши устраивали ужин… – Там же.

80 “Она чувствовала себя в Кентукки как дома…” – Конфиденциальное интервью.

81 …“все попытки террористов уничтожить демократию…” – Margaret Thatcher speech to Conservative Party conference. Oct. 12, 1984, Margaret Thatcher Foundation Website.

82 …“выражением глубокого соболезнования”… – Associated Press. Oct. 12, 1984.

83 “Как вам там, нравится?” – Интервью с Джин Карнарвон.

84 … “подняла наш боевой дух”. – Shawcross. Q and C. P. 128.

85 …“искреннее сочувствие”… – United Press International. Oct. 15, 1984.

86 Недовольство вызывали только… – Интервью с Джин Карнарвон.

87 …королеве удалось прогуляться… – Там же; Bartimus Tad. Queen Elizabeth Visits Wyoming// American West. March/April 1985.

88 На стол подавали простую американскую еду… – Time. Oct. 22, 1984.

89 “Квин-сайз будет логичнее…” – Интервью с Кэтрин Мердок.

90 …“потому что никогда такого не пробовала”. – Bartimus. Queen Elizabeth Visits Wyoming// American West. March/April 1985.

91 “Каким соусом заправить салат?..” – Интервью с Кэтрин Мердок.

92 …раздала подарки… – Там же.

93 …“полюбоваться прекрасными чистокровными скакунами”… – Queen Elizabeth II to Ronald Reagan. Oct. 14, 1984, Reagan Library.

94 …“отгородилась” от мужа”… – Morton . P. 51.

95 …“чудовищный нарыв…” – Dimbleby. P. 384.

96 …“бомбой замедленного действия”… – Strong. P. 361.

97 “ Королева вполне довольна…” – The Sun. April 12, 1984.

98 …не ожидал от нее подобных колкостей … – Интервью с Эндрю Нилом (6 мая 1998 года).

99 …танцуя с Джоном Траволтой… – Prince Charles to Ronald Reagan. Nov. 11, 1985, Reagan Library.

100 …“заботливо предоставила лучшие места…” – The Mitfords: Letters Between Six Sisters . P. 712.

101 … “оплакивая печальную судьбу…” – Lees-Milne. Diaries, 1984–1997. P. 93.

102 Большинство кентуккийских заводчиков… – Washington Post. May 29, 1989.

103 “Внезапно из кустов…” – Интервью с Анной Гленконнер.

104 …“чувствовала себя обласканной…” – Sara, the Duchess of York, with Jeff Coplon, My Story. P. 108.

105 “ …Я была спортивной, веселой…” – Там же. C. 107.

106 “Она очень пронырливая…” – Wyatt . Vol. 3. P. 410.

Глава пятнадцатая Семейные расколы

1 Королева якобы не одобряла… – Sunday Times. July 20, 1986.

2 …“непримиримого политического диверсанта…” – Там же.

3 “Напоминало эпизод из Троллопа…” – Конфиденциальное интервью.

4 “Маргарет Тэтчер очень переживала…” – Интервью с Чарльзом Пауэллом.

5 …“простые люди”… – Shawcross. Q and C. P. 133.

6 …“поплакались друг другу”. – Turner. P. 181.

7 Глядя, как он убивается… – Конфиденциальное интервью.

8 …к удивлению всех, кто знал… – The Times. Oct. 20, 2009.

9 В предыдущие недели в прессе… – Wyatt . Vol. 1. P. 167.

10 С подачи королевы канадский премьер-министр… – Интервью с Брайаном Малруни.

11 …“моральную необходимость”… – Там же.

12 Тэтчер в конце концов пошла на компромисс… – Mulroney. P. 404.

13 “Она никогда не распространялась…” – Конфиденциальное интервью.

14 Прикрывая осведомителя… – The Times. Oct. 20, 2009.

15 …“извратили” его данные… – Daily Telegraph. Oct. 19, 2009.

16 …“ключевые фрагменты”… – The Times. Oct. 20, 2009.

17 Коллеги пресс-секретаря… – Конфиденциальные интервью.

18 “По-моему, у него мегаломания”. – Wyatt. Vol. 1. P. 173.

19 “Он сам недолюбливал Маргарет Тэтчер…” – Интервью с Анжелой Освальд.

20 “Ничего страшного”. – Pimlott . P. 514, приводится интервью с сэром Джоном Ридделлом.

21 “Это не в моих силах…” – Wyatt . Vol. 1. P. 178.

22 …“намеренной попыткой королевы…” – Shawcross. Q and C. P. 133– 134.

23 “А теперь, Кеннет…” – Интервью с Брайаном Малруни.

24 “Как тут наш буян?” – Mulroney. P. 466.

25 “Ее величество, вне всякого сомнения…” – Интервью с Брайаном Малруни.

26 “По-моему, надо сказать мистеру Дэну…” – Shawcross. Q and C. P. 176.

27 …“и бровью не повела”… – Shawcross . Queen and Country documentary.

28 “Британская пресса взорвалась…” – Конфиденциальное интервью.

29 …пытался разрядить атмосферу… – McDonald. The Duke documentary.

30 “…откуда у него этот дар попадать впросак…” – Конфиденциальное интервью.

31 “Я фанат передовых технологий…” – Austin American-Statesman. May 21, 1991.

32 …в золотом браслете… – Daily Telegraph. Jan. 12, 2011.

33 В 1982 году Филипп начал ездить… – McDonald . The Duke documentary.

34 …“для сбережения энергии”… – Там же.

35 “ Бывает, приходишь к королеве…” – Конфиденциальное интервью.

36 На одной из своих любимых фотографий… – Интервью с Дэвидом Эрли.

37 “Вы действительно желаете…” – Конфиденциальное интервью.

38 “…практичность” и “деловую хватку”. – Интервью BBC с Дэвидом Эрли – расшифровка, 21 февраля 1994 года.

39 …“переварить мысль”. – Там же.

40 “ Она шагает не спеша…” – Там же.

41 После полугода наблюдений… – Интервью с Дэвидом Эрли.

42 …пресса сообщила, что отец… – The Guardian. Jan. 8, 2010.

43 “Его вечно пытаются выставить деспотом…” – Wyatt . Vol. 1. P. 309.

44 “Это катастрофа…” – Там же. C. 492.

45 …“холодным, разорительным и полным сквозняков”. – Интервью с Джеймсом Марри.

46 Две королевы прогуливались… – Интервью с Джун Вебстер, интервью с Хелен Маркем.

47 После ужина он играл… – Конфиденциальное интервью.

48 …“слишком обнажилось”… – Strong . P. 430.

49 В 1985 году Диана закрутила роман… – Smith . P. 197.

50 … в ноябре следующего года… – Там же. C. 212.

51 … “теплоту, понимание и постоянство”. – Dimbleby. P. 481.

52 …неприязнь настолько бросалась в глаза… – Sunday Times. Sept. 24, 1988.

53 …“разграничили сферы”… – Thornton Penny. With Love From Diana. P. 52.

54 …“новой Дианы”… – Smith . P. 234.

55 …весь ее доход составляли… – Там же. C. 239.

56 …“паршивой овцой”… – Sarah, the Duchess of York. P. 148.

57 “…бестактной хамкой, полностью лишенной достоинства”. – Там же. C. 155

58 …уже давно поговаривали… – People. April 24, 1989.

59 Анне приписывали… – Там же.

60 …а также супруга Камиллы… – Daily Mail. June 22, 2007.

61 …“дорогая”, и написаны они были “с любовью”… – People. April 24, 1989.

62 В конце 1988 года она прочитала… – Интервью с Монти Робертсом.

63 …“основанный на сближении-удалении”… – Roberts Monty. The Man Who Listens to Horses: The Story of a Real-Life Horse Whisperer. P. xxxi.

64 Королева отправила… – Интервью с Монти Робертсом.

65 Елизавета II позвала около двух сотен гостей… – Описание демонстрации, проведенной Робертсом в Виндзорском замке, и реакция членов королевской семьи взяты из интервью автора с Робертсом и его автобиографии.

66 “На моих глазах происходил прорыв…” – Интервью с Монти Робертсом.

67 …“понимает каждый прием …” – Там же.

68 …как лучше донести свою концепцию… – Там же.

69 В 2011 году она удостоила… – The Mirror. June 11, 2011.

70 Он предложил за лошадь… – FitzGerald. P. 149.

71 Теперь все возмущавшиеся Карнарвоном… – Daily Telegraph. May 23, 2002.

72 “Если я не пристрою куда-нибудь Дика Херна…” – Phil Dampier and Ashley Walton, What’s in The Queen ’s Handbag and Other Royal Sectrets. P. 107; интервью с Иэном Болдингом.

73 …“бурными и продолжительными аплодисментами”… – Daily Telegraph. May 23, 2002.

74 “Королева совершила… невозможное…” – Wyatt. Vol. 2. P. 81.

75 К тому времени она уже поняла… – Daily Telegraph. May 23, 2002.

76 “Санни Рамфал заседал в Лондоне…” – Интервью с Брайаном Малруни.

77 …“хозяева собственной судьбы”. – Интервью с Дэвидом Эрли.

78 …“придаст короне достоинства и стабильности”… – Заявление Маргарет Тэтчер в палате общин по вопросу цивильного листа, 24 июля 1990 года.

79 …прилетела в Лондон из Парижа… – Интервью с Чарльзом Пауэллом.

80 “Королева очень понимающий человек…” – Shawcross. Q and C. P. 138.

81 “ Ордена Подвязки удостаиваются…” – Интервью с Чарльзом Пауэллом.

82 …“большой патриоткой”… – Wyatt. Vol. 2. P. 403.

Глава шестнадцатая Annus Horribilis

1 “ Я не видел никакой разницы”… – Конфиденциальное интервью.

2 …“которых многое объединяет”… – Seitz . P. 320.

3 “Королева держится довольно официально…” – Интервью с Джорджем Бушем-старшим по электронной почте, 25 августа 2009 года.

4 …“друзей свободы”… – Boston Globe. May 15, 1991.

5 …“все от души посмеялись”… – Интервью с Джорджем Бушем-старшим.

6 “Лукавая искорка в ее взгляде подсказывала…” – Интервью с Джорджем Бушем-старшим по электронной почте, 18 января 2011 года.

7 “Нет, мэм. На этих “Боже, храни королеву!” – Там же, 19 января 2011 года.

8 “Я не удержался и поддел…” – Интервью с Джорджем Бушем-старшим.

9 “…запыхались даже агенты спецслужб…” – N. Y. Times. May 15, 1991.

10 “Неудивительно, что я чувствую себя здесь как дома…” – Washington Post. May 15, 1991.

11 “Надеюсь, сегодня меня всем видно”… – Dallas Morning News. May 17, 1991.

12 “Как поживаете?” – Washington Post. May 16, 1991.

13 “Американское радушие…” – United Press International. May 15, 1991.

14 “Не берегут…” – Интервью с Бенедиктом Валентайнером.

15 “Она застыла…” – Там же.

16 …“мирно пасущейся”… – Queen Elizabeth II to Ronald Reagan. July 15, 1990, Reagan Library.

17 “Если две трети бюджета…” – E II R documentary.

18 “Я невероятный человек!” – Houston Chronicle. May 23, 1991.

19 …вдоволь пообщалась с восхищавшими ее астронавтами… – Там же.

20 …Сара Фэриш встретила ее поцелуем в щеку… – Daily Express. May 24, 1991.

21 …“унижение для Дианы…” – The Sun. May 20, 1991.

22 Эндрю и Ферги куролесили… – People. March 11, 1991.

23 …резонансную критическую передовицу… – Sunday Times . Feb. 10, 1991.

24 “Мне еще не доводилось…” – Интервью с Гай Чартерис.

25 …ездил на работу на велосипеде… – Smith. P. 276.

26 …“отъявленным либералом”… – Daily Telegraph. Nov. 14, 2008.

27 …“выставлять всю кухню монархии…” – Конфиденциальное интервью.

28 …согласилась собрать рабочую группу… – Интервью с Дэвидом Эрли.

29 “Ее не беспокоила сумма налогов…” – Конфиденциальное интервью.

30 Разъяренный Эндрю обратился к адвокатам… – Wyatt . Vol. 2. P. 651.

31 Не интервью как таковое… – Конфиденциальное интервью.

32 “Большинство людей ходит на работу…” – E II R documentary.

33 …“динамичной сексуальности…” – Today. May 18, 1991.

34 …“брак действительно на грани развала”… – Dimbleby . P. 592.

35 7 июня… – Sunday Times. June 7, 1992.

36 Несмотря на упорные слухи… – Smith . P. 276.

37 Феллоуза, как человека принципиального… – Там же. C. 277.

38 “Я ни разу не видел даже намека на раздражение …” – Интервью с Чарльзом Энсоном.

39 На совещаниях с Феллоузом… – Smith. P. 278.

40 Разговаривали на повышенных тонах… – Burrell. P. 159.

41 …“научиться уступать…” – Там же.

42 “Mama огорчалась все больше…” – Там же. С. 158.

43 …“в дружеской попытке разрешить ряд семейных проблем”… – Протокол слушания по делу о смерти Дианы, принцессы Уэльской, 13 декабря 2007 года, цитата из заявления, сделанного принцем Филиппом 23 ноября 2002 года.

44 …“заключается не только в том…” – Burrell. P. 280.

45 …“обидными”, “резкими” и “гневными”… – Smith . P. 280.

46 “…ни единого уничижительного слова”. – Показания бригадного генерала сэра Майлза Хант-Дэвиса, протокол слушания, 13 декабря 2007 года.

47 …“дорогой Па” и последующие цитаты из писем. – Там же.

48 …“сердце Дианы оставалось к ним глухо…” – Smith . P. 280.

49 До выхода книги Мортона… – Dimbleby . P. 588.

50 “Мне кажется, он долго приходил к осознанию…” – Интервью с Патрицией Брейберн.

51 …“ангельское терпение”… – Bradford . P. 475.

52 …“сохранять лицо”. – Конфиденциальное интервью.

53 “Представляете, каково это…” – Интервью с Патрицией Брейберн.

54 “Если мне нужно было разобраться…” – Интервью с Джорджем Кэри.

55 “Они чересчур разные по характеру…” – Там же.

56 …“превратились в сеансы взаимовыручки…” – Shawcross . Q and C. P. 201.

57 “ Люди представления не имеют…” – Shawcross . Queen and Country documentary.

58 …“в подготовительной работе по конституционным вопросам”… – Carey. P. 402.

59 “ Мой долг священника…” – Там же. C. 405.

60 В четверг 20 августа… – Daily Mirror. Aug. 20, 1992.

61 “Овсянка давно остыла…” – Sarah, the Duchess of York. P. 21.

62 “…Меня пропесочили по полной…” – Там же. C. 19.

63 …“негодовала”. – Там же. C. 23.

64 “Я не вижусь с ней…” – Brandreth. P. 329.

65 “Королева любила свою невестку…” – Конфиденциальное интервью.

66 Через четыре дня после подборки “Mirror”… – The Sun. Aug. 24, 1992.

67 послужит хорошим лекарством. – Shawcross . QEQM. P. 892.

68 …“попеременно впадала в отчаяние…” – Jephson P. D . Shadows of a Princess: An Intimate Account by Her Private Secretary. P. 307.

69 Королеве снова пришлось вмешаться… – Burrell . P. 165.

70 В начале сентября от правительства… – Wyatt . Vol. 3. P. 94.

71 …“не спеша, подобраться окольными путями…” – Конфиденциальное интервью.

72 Королева собиралась на предполуденную аудиенцию… – The Queen at 80, Sky News.

73 “Такой убитой я ее видел впервые…” – Конфиденциальное интервью.

74 “Только благодаря тебе я не сошла с ума…” – Shawcross . QEQM. P. 892.

75 “…слишком резко лишится своей завесы загадочности…” – Конфиденциальное интервью.

76 …“она понимала, что тем самым монархия…” – Конфиденциальное интервью.

77 …как и в 1977 году… – Lees-Milne James. Diaries. 1971–1983. P. 234.

78 …“пошла на поводу у Мейджора”… – Wyatt . Vol. 3. P. 133.

79 …“не свойственной британскому духу подлостью…” – Shawcross . Queen and Country documentary.

80 …“числится среди ключевых перемен…” – Конфиденциальное интервью.

81 Королеву мучила простуда… – Shawcross . QEQM. P. 893.

82 “Вряд ли мне будет приятно вспоминать 1992 год…” – Annus Horribilis speech. Nov. 24, 1992, Official Website of the British Monarchy.

83 …“вдумчивую и многогранную речь”… – Daily Mail. Nov. 25, 1992.

84 …“пугающий”. – Shawcross . Queen and Country documentary.

85 …“терзали отчаяние, тошнота и слезы”. – Dimbleby. P. 593.

86 …“нытиками”. – Smith. P. 284.

87 …“не оставалось ничего другого…” – Dimbleby . P. 595.

88 “Развода не предполагается…” – Там же.

89 “Оглядываясь назад, мы понимаем…” – Shawcross. Q and C. P. 204.

90 Приготовления велись в такой спешке… – Shawcross. QEQM. P. 894.

91 …“молитвы, понимание и сочувствие”… – Christmas Broadcast. Dec. 25, 1992, Official Website of the British Monarchy.

92 …“с надеждой смотрела в 1993-й”. – Там же.

Глава семнадцатая Трагедия и традиции

1 “Ну ты же умный…” – Sunday Mirror. Jan. 17, 1993.

2 Согласно опросу, опубликованному в таблоиде… – Smith . P. 284.

3 …“объяснить СМИ…” – Интервью BBC с Дэвидом Эрли, расшифровка 21 февраля 1994 года.

4 …“придворных не должно быть ни видно, ни слышно”. – Там же.

5 “Нет, не такая!” – Интервью с Дэвидом Эрли.

6 …скончалась в своих покоях… – Los Angeles Times. Sept. 25, 1993.

7 …которая наняла двух сиделок … – The Scotsman. Nov. 12, 2002.

8 Ее величество прибыла из Шотландии… – Интервью с Маргарет Роудз.

9 Она просто перестала звонить… – Daily Express. Sept. 3, 1998.

10 Роман был бурным… – Smith. P. 317.

11 …“свобода и время”… – Today. Dec. 4, 1993.

12 Королева и принц Филипп советовали ей… – Smith . P. 310.

13 … в этой накаленной обстановке… – Bradford . P. 487.

14 “Я позволила себе отвлечься!” – Elizabeth II to Ronald Reagan. Feb. 13, 1994, Reagan Library.

15 “…не важен цвет кожи…” – Интервью с Уэсли Керром.

16 “ Виделись с отцом?..” – Там же.

17 …“хитроумная манера обсуждать злободневные вопросы…” – Clinton Bill. My Life. P. 599.

18 …“кивает и смеется…” – Rodham Clinton Hillary. Living History. P. 238.

19 …“светилась от радости…” – Shawcross. Q and C. P. 229.

20 …но все они меркли… – Dimbleby Jonathan . Prince Charles: The Private Man, the Public Role, ITV. June 29, 1994.

21 …“развеять миф…” – Sunday Telegraph. July 3, 1994.

22 Обеспокоенный Джон Мейджор”… – Wyatt . Vol. 3. P. 403.

23 “Все этот Джонатан Димблби!” – Там же. C. 453.

24 Как ни парадоксально, КПСС… – The Independent. Oct. 16, 1994.

25 “Монархия несокрушима…” – Там же.

26 “…при попытке выведать ее мнение…” – Shawcross. Q and C. P. 177.

27 “Кажется, с драгоценностями вышел перебор”… – Интервью с Дэвидом Томасом.

28 …“королева пробудила ностальгические чувства”… – Shawcross . Q and C . P. 207.

29 …“очень самонадеянно с моей стороны”. – Wyatt. Vol. 3. P. 466.

30 …“невыносимо вульгарная”… – Daily Mail. Jan. 6, 1995.

31 “Обычно у него хватает мудрости…” – Wyatt . Vol. 3. P. 504.

32 …“один из самых волнующих моментов в жизни”… – Shawcross. Queen and Country documentary.

33 …он и президент Замбии Кеннет Каунда… – Интервью с Робино Ренвиком, бароном Ренвиком Клифтонским.

34 “Конечно, давайте пригласим…” – Turner. P. 193.

35 “…получили огромный эмоциональный заряд”… – Shawcross . Queen and Country documentary.

36 …о намерении вернуться к благотворительной деятельности… – Smith. P. 339.

37 “Ее беспокоило, что рушится репутация монархии…” – Интервью с Робертом Солсбери.

38 “Глаза королевы блестели от слез…” – Pimlott . P. 575.

39 …“разыгранным как по нотам”… – Интервью с Барбарой Уолтерс.

40 Принцесса без утайки рассказывала… – Интервью Башира, “Panorama”.

41 …“Диана развернулась во всю мощь”. – Sunday Telegraph. Sept. 7, 1997.

42 …“запущенную стадию паранойи”. – The Guardian. Nov. 21, 1995.

43 …опрос общественного мнения… – Daily Telegraph. Nov. 27, 1995.

44 …“очень опасной”… – Wyatt . Vol. 3. P. 577.

45 …“ошеломив BBC”… – Конфиденциальное интервью.

46 …“в интересах страны договориться о разводе пораньше”. – Daily Telegraph. Dec. 21, 1995.

47 …“с любовью, mama”. – Burrell . P. 222.

48 Елизавета II, сохраняя предсказуемую невозмутимость… – Интервью с Джейн Аткинсон (3 декабря 1998 года).

49 …“чуткость и доброту”. – Burrell. P. 229.

50 И снова она явила себя во всей красе… – Интервью с Джейн Аткинсон.

51 “Решение отказаться от титула…” – Daily Mail. March 1, 1996.

52 В воспитании дочерей оба принимали участие… – Интервью Мередит Виейры с принцем Эндрю. Today. 2008. 29 января.

53 …“счастливейшую разведенную пару”. – Интервью Сары Фергюсон для “Скай ньюс”, 24 февраля 2010.

54 …“по-прежнему будет считаться членом королевской семьи”… – “Статус и роль принцессы Уэльской”, заявление Букингемского дворца, 12 июля 1996 года.

55 …“занимающей особое место в моем сердце…” – ITN Reuters Television, July 10, 1996.

56 …“забыть старые счеты”. – N. Y. Times. July 13, 1996.

57 “Мне станцевать?” – Интервью с Робином Ренвиком.

58 “ Ко всеобщему удивлению…” – Там же.

59 …“нечасто увидишь буги…” – N. Y. Times. July 13, 1996.

60 В начале нового года они пересекались… – Tony Blair, A Journey: My Political Life. P. 135.

61 …“в довольно циничных и расчетливых выражениях…” – Campbell Alastair . The Blair Years: Extracts from the Alastair Campbell Diaries. P. 152.

62 …“яркое сочетание…” – Tony Blair Tony. P. 135.

63 …“непредсказуемым метеором”… – Там же. C. 136.

64 … “идеально впишется”… – Там же. C. 134.

65 “Мы с ней были манипуляторами… ” – Там же. C. 140.

66 …“зубами сверкает, но не кусает”… – Burgess . P. 76.

67 “Вежливее его я не встречал премьер-министра.” – Johnson . P. 37.

68 …обвинил Блэра в предательстве”, Блэр дал понять… – The Mirror. Sept. 4, 2010.

69 …он споткнулся о край ковра… – Cherie Blair, Speaking for Myself: My Life from Liverpool to Downing Street. P. 186.

70 “Первым был Уинстон…” – Blair Tony . P. 16.

71 “Я чувствовал себя мелкой сошкой…” – The Times. May 22, 2002.

72 …“общих разглагольствований”… – Blair Tony . P. 16.

73 “Вроде бы я не избегала реверанса целенаправленно…” – Blair Cherie. P. 180.

74 …“сочувственно цокала языком”. – Tony Blair. P. 16.

75 …“жарким весенним солнцем”… – Queen Elizabeth II to Nancy Reagan. April 24, 1997, Ronald Reagan Library.

76 …“пропуском в огромный мир знаний…” – Royal Digest No. 70. April 1997. P. 316.

77 …“в королеве всегда остается что-то незыблемое”… – Marr . The Queen at 80, BBC.

78 “Многие тем не менее считали…” – Конфиденциальное интервью.

79 …“Морским дням” для бизнесменов”… – The Royal Yacht Britannia Official Guidebook. P. 56.

80 “Наше достояние!” – Campbell Alastair . P. 218.

81 …расписались “Лилибет” и “Филипп”… – Книга посетителей замка Мэй, 16 августа 1997 года.

82 …“был овеян печалью”… – Shawcross . QEQM. P. 909.

83 …дважды пропыхтела вдоль берега… – Интервью с Джун Вебстер.

84 “Приняв на борт воспоминаний сладких груз …” – Книга посетителей замка Мэй, 16 августа 1997 года, копирайт ее величества королевы.

85 “Расчудесный дивный день…” – Там же.

86 …“представление о человеческих чувствах…” – Интервью Башира, “Panorama”.

87 В то же время она чересчур перегружала их… – Интервью с Роберто Девориком (10 марта 1998 года), интервью с Эльзой Боукер (12 декабря 1997 года).

88 “…завоевал ее расположение, укрепляя в мысли…” – Интервью с Эндрю Нилом (6 мая 1998 года).

89 “…стыдились эксгибиционизма…” – Lacey . Monarch. P. 358.

90 …матери Елизавета II велела передать записку… – Shawcross . QEQM. P. 910.

91 …“беспрецедентной катастрофой”… – Tony Blair Tony . P. 138.

92 “Королева и принц Уэльский глубоко потрясены…” – Daily Mail. Sept. 4, 1997.

93 …“философский подход, заботу о мальчиках…” – Tony Blair Tony . P. 140.

94 …“народной принцессой”… – Там же. C. 141.

95 …“как тяжело ей приходилось временами”… – Lacey. Monarch. P. 360.

96 Но в глазах королевской семьи… – Campbell Alastair. P. 246.

97 …“сотворит из Дианы мученицу…” – Carey. P. 407.

98 …“не молятся за души усопших…” – Конфиденциальное интервью.

99 …назвала действия королевы страусиной политикой. – Diana: The Week She Died, ITV documentary, 2006.

100 …церковное утешение пришлось как нельзя кстати. – Daily Telegraph. Sept. 27, 2009.

101 …“поговорить с мамой”. – Lacey. Monarch. P. 358.

102 “…чтобы они слонялись без дела по Букингемскому дворцу…” – Интервью с Маргарет Роудз.

103 “Заготовок нет…” – Интервью с Дэвидом Эрли.

104 “Мы хотели собрать простых людей…” – Там же.

105 “Ей очень понравилась идея с работниками благотворительных организаций…” – Интервью с Малкольмом Россом.

106 …“уникальные проводы уникального человека”… – N. Y. Times. Sept. 2, 1997.

107 …“народных похорон”… – Campbell Alastair. P. 236.

108 “ Ей удобнее, когда все представлено на бумаге…” – Интервью с Малкольмом Россом.

109 …“проницательность и предусмотрительность”. – Tony Blair Tony . P. 144.

110 …“четко просчитывал последствия”.. – Там же.

111 …“склонность к нестандартному мышлению…” – Lacey. Monarch. P. 367.

112 …“около шести тысяч человек в час”… – Wilson . P. 326.

113 …Они завалили ограды Букингемского и Кенсингтонского дворцов цветами… – Наблюдения автора.

114 К вечеру среды… – Daily Mail. Sept. 4, 1997.

115 …“от сердца, а не от головы”… – Интервью Башира, “Panorama”.

116 “Я всегда знал, что журналисты когда-нибудь сведут ее в могилу” – N. Y. Times. Sept. 1, 1997.

117 “Ну что, довольны?” – Там же.

118 “Если бы только августейшие особы могли плакать вместе с народом”… – N. Y. Times. Sept. 4, 1997.

119 “СМИ выискивали…” – Конфиденциальное интервью.

120 “Им нужно было переложить вину на другого…” – Blair Tony . P. 144.

121 “Больше всего, кажется, меня поразила…” – Shawcross . Queen and Country documentary.

122 “Описывать ей настроения…” – Интервью с Малкольмом Россом.

123 …“вся королевская семья…” – N. Y. Times. Sept. 4, 1997.

124 …“моя речь лишь подчеркивала молчание Елизаветы II”. – Blair Tony. P. 148.

125 …“соваться”… – Там же. C. 149.

126 …“с указаниями”… – Там же. C. 148.

127 …“отсиживаться в тиши”… – Там же. C. 149.

128 “Прибудь она в Лондон…” – Diana: The Week She Died documentary.

129 В четверг утром таблоиды… – Washington Post. Sept. 5, 1997.

130 Согласно опросу MORI… – Интервью с Робертом Вустером.

131 …“опасный и неприятный”… – Campbell Alistair. P. 240.

132 “Робин Джанврин сообщил…” – Интервью с Джорджем Кэри.

133 …гораздо сильнее подействовали уговоры советников … – Интервью с Малкольмом Россом.

134 “То, что царило за стенами дворца…” – The Guardian. Feb. 13, 2010.

135 “Я впервые слушал…” – The Guardian. Jan. 16, 2011, excerpt from Alastair Campbell Diaries. Vol. 2, Power and the People .

136 …“вняла доводам и настроилась…” – Blair Tony . P. 149.

137 “Королевскую семью больно ранят упреки…” – Washington Post. Sept. 7, 1997.

138 …“умело наладила жизнь…” – Shawcross . QEQM. P. 911.

139 Филипп предложил перед отбытием… – Campbell Alastair . P. 241.

140 “…настроение царило воинственное”… – Marr. The Queen at 80 documentary.

141 “Недовольство еще не ушло…” – Там же.

142 “Хочешь, чтобы я их положила к ограде?” – Lacey . Monarch. P. 378– 379.

143 …долго ли они уже стоят. – Marr . The Queen at 80 documentary.

144 “Я просто сказала, как мне жаль…” – Shawcross . Queen and Country documentary.

145 …“долго обсуждали сложившуюся обстановку…” – Marr . The Queen at 80 documentary.

146 “Она знала, что это необходимо…” – Конфиденциальное интервью.

147 …не только как королева, но и как бабушка . – Campbell, Alastair. P. 243.

148 “Местами там еще кое-что обсудили и подкорректировали…” – Blair Tony . P. 149.

149 “Последний прогон”… – Интервью с Уэсли Керром.

150 …“стала для нас огромным горем …” – Речь королевы Елизаветы II на смерть Дианы, принцессы Уэльской, 5 сентября 1997 года. Официальный сайт британской монархии.

151 …“одним из лучших выступлений”… – Shawcross . Queen and Country documentary.

152 …“в ней отразилось сочувствие и понимание…” – Carey. P. 409.

153 …“близким к идеалу…” – Blair Tony . P. 149.

154 …“неубедительным”… – Bennett Alan . Untold Stories. P. 214–15. Sept. 5, 1997, diary entry.

155 “…примеряя чужие маски…” – Интервью с Саймоном Уокером.

156 …“горячей ненависти к журналистам”… – The Guardian. Jan. 16. 2011, excerpt from Campbell Diaries. Vol. 2.

157 “А вдруг ты потом пожалеешь…” – Daily Mail. Oct. 17, 2009, quoting Gyles Brandreth diary. Sept. 6, 1997.

158 Солнечное субботнее утро… – Наблюдения автора.

159 “Это вышло совершенно неожиданно…” – Marr . The Queen at 80 documentary.

160 …“королева наглядно продемонстрировала…” – Shawcross . Queen and Country documentary.

161 …“вызывающе популистской…” – Carey . P. 410.

162 …“ваша родная семья…” – “Diana, Princess of Wales”, BBC recording of the funeral service, BBC Worldwide Music. Sept. 6, 1997.

163 “ неуместные”, как позже назвал их Кэрри, слова… – Carey . P. 411.

164 “Похоже было на шелест листвы”… – Интервью с Чарльзом Муром.

165 …“были очень добры”… – Blair Cherie . P. 207.

166 “В голове не укладывается…” – Там же.

167 …“полузадушенный вопль”… – Blair Tony. P. 151.

168 …“королева замкнулась в ответ”. – Там же. C. 152.

169 …“борьбу за перемены”… – Там же. C. 143.

170 … “уберечь монархию”. – Там же. C. 145.

Глава восемнадцатая Любовь и утрата

1 Филипп возглавлял совещательную комиссию… – Nicolson Adam . Restoration: The Rebuildig of Windsor Castle. P. 74–75.

2 Взамен уничтоженной огнем домовой часовни… – Там же. C. 231– 240.

3 Эскизы Филиппа вдохновили… – Там же. C. 264–265.

4 Когда Филипп отверг планы… – Там же. C. 240.

5 …“современным переосмыслением”… – BBC News. Nov. 17, 1997.

6 “Ваше величество, ваше величество…” – Конфиденциальное интервью.

7 …“терпение и снисходительность…” – BBC News. Nov. 19, 1997.

8 …“встал комок в горле”… – Carey . P. 412.

9 …“народный банкет”… – Associated Press. Nov. 20, 1997.

10 Соседями королевы оказались… – BBC News. Nov. 19, 1997.

11 …“ужасного испытания”… – Shawcross . Q and C. P. 216.

12 В своем ответном выступлении… – Golden Wedding Speech. Nov. 20, 1997, Official Website of the British Monarchy.

13 …“этому прочному, проникнутому любовью союзу…” – Bradford . P. 401.

14 “ Я не знаю ни одной женщины…” – Daily Mail. Nov. 11, 1997.

15 “Они дружат…” – Интервью с Патрицией Брейберн.

16 …“категорически отрицала”… – Там же.

17 “Он ни за что бы себе такого не позволил…” – Там же.

18 …“захватывающие беседы”… – Brandreth . P. 281.

19 …“ничего не имеет против флирта…” – Интервью с Памелой Хикс.

20 “Положа руку на сердце…” – The Times. April 18, 2009.

21 “Было очень горько…” – Конфиденциальное интервью.

22 “Это не просто корабль…” – Конфиденциальное интервью.

23 …“олицетворяла для нее свободу”. – Конфиденциальное интервью.

24 Взлет республиканских настроений… – Интервью с Робертом Вустером.

25 …привела заместителя личного секретаря королевы… – Там же.

26 … “слишком зашоренной и недальновидной”. – Конфиденциальное интервью.

27 Однако исследование… – Интервью с Робертом Вустером.

28 “ Люди начинают задумываться о будущем …” – Там же.

29 “В первую очередь, меня поразила…” – Интервью с Саймоном Льюисом.

30 “Это не значит, что нужно целоваться с каждым встречным …” – Конфиденциальное интервью.

31 …“невидимая эволюция”… – Интервью с Саймоном Уокером.

32 “Она очень хорошо чувствует…” – Интервью с Саймоном Льюисом.

33 “Время мне не указ…” – Shawcross. QEQM. P. 903.

34 …в девяносто семь лет она вернулась к светской жизни… – Там же. C. 912.

35 …ее одолевали самые разные недуги… – BBC News. Feb. 9, 2002.

36 …всегда первым делом звонила Елизавете II . – Интервью с Джозефиной Луис.

37 …“чувствовала себя бедной родственницей…” – Конфиденциальное интервью.

38 “Иногда Маргарет становилось очень одиноко”… – Интервью с Джейн Рейн.

39 “Кроме Тони и Родди…” – Конфиденциальное интервью.

40 С начала 1980-х… – Annabel Whitehead to Nancy Reagan. Aug. 24, 1999, Reagan Library.

41 Уже в мае 1999 года… – Queen Elizabeth II to Nancy Reagan. May 6, 1999, Reagan Library.

42 “Я бы с радостью прокричала с любой крыши…” – News of the World . April 1, 2001.

43 …по максимуму организованное их собственными силами… – Там же.

44 “Они сразу же принялись обсуждать злободневные вопросы…” – Интервью с Гай Чартерис.

45 “Я уверена, будь Мартин жив…” – Там же.

46 …“величайшее шоу на свете”. – N. Y. Times. Dec. 31, 1999.

47 …“откровенно злились”. – Campbell Alastair . P. 513.

48 “Было видно, что они бы предпочли…” – Там же.

49 …ужасным. – Tony Blair Tony. P. 261.

50 “Королеве принадлежала ключевая роль…” – Интервью с Саймоном Льюисом.

51 “Королевство по-прежнему остается единым…” – Queen Elizabeth II Christmas Broadcast. Dec. 25, 1997, Official Website of the British Monarchy.

52 “Все, Блэр, хватит этой белиберды…” – The Guardian. Jan. 16, 2011, excerpt from Campbell Diaries. Vol. 2.

53 …“за умение правильно оценивать людей…” – Интервью с Джонатаном Пауэллом.

54 …“постоянно держит руку на пульсе страны…” – The Times. May 22, 2002.

55 Не просто факты… – Marr. The Queen at 80 documentary.

56 “Он загружал себя по полной…” – Конфиденциальное интервью.

57 …“не ходит вокруг да около…” – The Times. May 22, 2002.

58 Больше всего Шери поразило… – Blair Cherie. P. 304.

59 “По-моему, он вступил не в ту партию…” – Конфиденциальное интервью.

60 …“не какой-нибудь Блэр…” – Brandreth. P. 225.

61 …“первое, о чем они заговорили…” – Интервью с Гай Чартерис.

62 …“считала себя своей…” – Queen Elizabeth II Sydney Opera House speech. March 30, 2000, Official Website of the British Monarchy.

63 “Она постоянно волновалась…” – Интервью с Памелой Хикс.

64 Список из восьми с лишним сотен гостей… – Программа: прием и бал в честь десятилетия юбилеев королевы-матери Елизаветы, принцессы Маргарет, графини Сноудон и герцога Йоркского. Парадные покои, Виндзорский замок, среда 21 июня 2000 года.

65 …в прессе поднялся недовольный ропот… – Shawcross . QEQM. P. 907–908.

66 …выплат шестисот сорока трех тысяч фунтов… – Civil List Annual Report 2009. P. 60.

67 …тысячи актеров в театрализованном шествии… – Shawcross . QEQM. P. 1 – 2, 922.

68 “Прошло всего три года со смерти принцессы Уэльской…” – Интервью с Саймоном Льюисом.

69 “Только один человек может решить…” – Конфиденциальное интервью.

70 Во время беседы одна из корги… – Интервью с Саймоном Уокером.

71 “…чувствовалась своя тонкость”… – Там же.

72 …“меньше обещаний – больше дела”… – Саймон Уокер, выступление на Конференции недели пиара, март 2002 года.

73 …предполагалось отразить мультикультурные изменения… – Интервью с Саймоном Уокером.

74 Идея портрета исходила от Роберта Феллоуза… – BBC News. Dec. 20, 2001.

75 …“внутренний мир, скрытый за узнаваемым всеми лицом”… – Roberts Jane . Royal Treasures: A Golden Jubilee Celebration, catalogue entry 36. P. 110.

76 “…достичь Северного полюса”. – Там же.

77 …пришлось ограничиться всего пятнадцатью сеансами … – Интервью с Оливером Эвереттом.

78 …поскольку они отвлекали художника… – Интервью с Ричардом Салмоном; электронное письмо от 25 января 2011 от Сары Хаугейт, куратора полотна Люсьена Фрейда в Национальной портретной галерее.

79 Она рассказала Фрейду… – Интервью с Люсьеном Фрейдом и Николасом Хасламом.

80 “После такого близкого знакомства”… – Там же.

81 Лошади восхищали его с детства… – Daily Telegraph. March 13, 2004.

82 “Люсьен получал безмерное удовольствие…” – Интервью с Клариссой Иден.

83 На самом деле ничего подобного она не произносила… – News of the World. April 8, 2001.

84 …“президент Блэр…” – Там же.

85 “Меня доводят до слез…” – Там же. 1 апреля 2001.

86 “София в первую очередь чтит Елизавету II как королеву…” – Интервью с Элизабет Энсон.

87 Когда сорок третий президент вместе с герцогом Эдинбургским … – The Times. July 20, 2001.

88 …“естественной симпатией”… – Интервью с Джорджем Бушем.

89 …“потрясена до глубины души…” – The Guardian. Aug. 18, 2002.

90 …позвонил Малкольм Росс… – Интервью с Малкольмом Россом.

91 …королева позволила приспустить флаг… – Интервью с Саймоном Уокером.

92 …Росс предложил при следующей смене караула… – Интервью с Малкольмом Россом.

93 “Позвонишь королеве?” – Интервью с Джин Карнарвон.

94 “Королева была убита горем…” – Там же.

95 “Когда играли государственный гимн…” – Интервью с Джеки Дэвис.

96 … назвал “бьющей прямо в сердце”… – Shawcross . Q and C. P. 233.

97 “Горе – это цена, которую мы платим за любовь”. – Meyer Christopher. DC Confidential: The Controversial Memoirs of Britain’s Ambassador to the U.S. at the Time of 9/11 and the Iraq War. P. 199.

98 Эти точные, проникновенные слова… – Там же. С. 201.

99 “В центре внимания оказались арабские страны…” – The Times. May 22, 2002.

100 …“абсолютно нелестным”… – BBC News. Dec. 21, 2001.

101 “Вы смотрите на эту картину добрых полминуты …” – Интервью с Клариссой Иден.

102 “На этом портрете изображен жизненный опыт”… – BBC News. Dec. 21, 2001.

103 “Десять лет назад мы бы…” – Интервью с Сэнди Нэрном.

104 …поглядывала на мольберт… – Интервью с Люсьеном Фрейдом.

105 …“выдающейся работой”. – The Scotsman. Dec. 21, 2001.

106 …“выглядит земным, настоящим…” – Scott Jennifer . The Royal Portrait: Image and Impact. P. 185.

107 “Отличная мысль!” – Интервью с Анной Гленконнер.

108 …“состояние ее было плачевным”… – BBC News. Feb. 9, 2002.

109 …“по семейной традиции…” – Shawcross . QEQM. P 929.

110 Однако по случаю пятидесятилетнего юбилея … – BBC News. Feb. 6, 2002.

111 …“послужила дочери милосердным избавлением…” – Shawcross. QEQM. P. 930.

112 …“обойтись без лишней суеты”… – Carey. P. 415.

113 …“прочную и убежденную”… – Там же. C. 413.

114 “Такой печальной я не видел ее никогда”… – Интервью с Рейнальдо Эррерой.

115 …взяла себя в руки… – Конфиденциальное интервью.

116 “Она выехала точно по графику…” – конфиденциальное интервью.

117 …“миссис королева”… – BBC News. Feb. 19, 2002.

118 “Большинство австралийцев предпочли бы…” – Reuters. Feb. 26, 2002.

119 “… моей матери всего сто один!” – Daily Telegraph. March 4, 2002.

120 …“непрестанно”… – Там же.

121 …пребывала в достаточно ясном уме… – Shawcross. QEQM. P. 931.

122 Утром 30 марта… – Там же. C. 932.

123 Они обменялись несколькими словами наедине… – Интервью с Маргарет Роудз.

124 В четверть четвертого пополудни… – Там же.

125 …“горюющей, но собранной”… – Campbell Alastair. P. 611.

126 …“омолаживающим эликсиром”. – Shawcross. QEQM. P. 611.

127 Поначалу королева с советниками беспокоились… – Campbell Alastair . P. 610.

128 “Вялое прощание свидетельствует…” – BBC News. April 9, 2002.

129 “ Это очень ее тронуло…” – Конфиденциальное интервью.

130 …“самых трогательных в ее жизни”. – Shawcross, QEQM. P. 935.

131 …“любимой маме”. – BBC News. April 9, 2002.

132 …“волшебнейшей из бабушек”… – The Guardian. April 2, 2002.

133 София Уэссекская и принцесса Анна… – Там же. 2002. 9 апреля.

134 “Непосредственно перед телевыступлением” … – BBC News. April 7, 2002.

135 … как она учила их столетнюю прабабушку… – The Observer. April 7, 2002.

136 “Дорогая, обед был просто супер…” – Там же.

137 …королевский ювелир Дэвид Томас… – Интервью с Дэвидом Томасом.

138 …“подобно солнцу, согревала…” – Carey . P. 417.

139 …“пожилым августейшим лицом”. – Интервью с Маргарет Роудз.

140 …“сильно подкосила”… – Там же.

141 “Утрата была огромной…” – Интервью с Элизабет Энсон.

Глава девятнадцатая Кадр за кадром

1 “Британцы разучились веселиться от души…” – The Independent. Jan. 27, 2002.

2 …под лозунгом “потихоньку-полегоньку”… – Интервью с Саймоном Уокером.

3 …судовладелец Джеффри Стерлинг… – The Times. March 14, 2002; Aug. 5, 2002.

4 Немаловажную роль в подготовке… – Интервью с Саймоном Уокером.

5 …замеряли опросами с участием фокусных групп… – Интервью с Робертом Вустером.

6 Дворец намеренно поставил первыми пунктами… – Интервью с Саймоном Уокером.

7 “ Жалкое зрелище являли собой…” – Campbell Alastair. P. 618.

8 Когда Саймон Уокер предложил… – Интервью с Саймоном Уокером.

9 “Какое счастье!” – Blair Cherie. P. 270.

10 …“когда она вела вынужденную светскую беседу”… – Campbell Alastair. P. 619.

11 “ Перемены стали неотъемлемой частью…” – Daily Telegraph. May 1, 2002.

12 Несколькими днями ранее было объявлено… – The Guardian. April 24, 2002.

13 …“историческую возможность…” – Queen Elizabeth II speech during visit to Parliament buildings on Tuesday. May 14, 2002, Northern Ireland Assembly Website.

14 “…заинтересовать юбилеем молодежь ”… – Интервью с Саймоном Уокером.

15 Когда появилась Елизавета II… – The Guardian. June 4, 2002.

16 …заткнув уши желтыми берушами… – Там же.

17 …“пятьдесят выдающихся лет”… – The Independent. June 4, 2002.

18 “Почет можно унаследовать…” – Там же. 5 июня 2002.

19 Пятьдесят человек, в детстве побывавшие пажами … – Конфиденциальные интервью.

20 “Королева в “Уайтсе” … – Конфиденциальные интервью.

21 “ Люди неожиданно осознали…” – Интервью с Чарльзом Энсоном.

22 …“убедительно доказали”… – BBC News. June 5, 2002.

23 “Народ почувствовал внимание королевы…” – Интервью с Робертом Вустером.

24 Полтора часа кряду он говорил… – Burrell . P. 321.

25 …сообщил, что мать Дианы… – Там же.

26 …“забрал часть бумаг принцессы на хранение”… – Buckingham Palace chronology of The Queen ’s involvement in the Paul Burrell Case. Nov. 12, 2002, Official Website of the British Monarchy.

27 …упомянул он об этом… – Burrell . P. 318–22; Report to His Royal Highness the Prince of Wales by Sir Michael Peat and Edmund Lawson QC. March 13, 2002 (Peat Report). P. 75.

28 Три года спустя… – Burrell . P. 340, 342–43.

29 …королева несколько раз беседовала с Робином Джанврином… – Buckingham Palace chronology; Peat Report. P. 76.

30 …не сочла обмолвку… – Peat Report. P. 74.

31 …“личным разговором”. – Там же. C. 76.

32 …Филипп с Чарльзом обсуждали… – Buckingham Palace chronology, Peat Report. P. 74.

33 …“строящееся на ложном допущении…” – N. Y. Times. Nov. 1, 2002.

34 “…женщина уже пожилая и рассеянная…” – The Independent. Nov. 3, 2002.

35 “Она раскладывала пасьянс…” – Конфиденциальное интервью.

36 …“нарушений и упущений”… – Peat Report. P. 77.

37 В ноябре предыдущего года… – The Times. Nov. 8, 2002.

38 “Она подъезжала на своем “рейнджровере”…” – Интервью с Нини Фергюсон.

39 Травма потребовала хирургического вмешательства… – Buckingham Palace announcements. Jan. 13, 2003, Jan. 14, 2003, Official Website of the British Monarchy.

40 …“томиться в четырех стенах”… – Queen Elizabeth II to Monty Roberts. Jan. 19, 2003.

41 “перенесла аналогичную операцию на втором мениске…” – Buckingham Palace announcements. Dec. 9, 2003, Dec. 12, 2003, Official Website of the British Monarchy.

42 “Они около четырнадцати ладоней в холке…” – Интервью с Майклом Освальдом.

43 Теперь вместо этого она отправляется… – Интервью с Маргарет Роудз.

44 …живет в коттедже в глубине Большого Виндзорского парка. – Наблюдения автора.

45 “Ты не против переехать в предместья?” – Интервью с Маргарет Роудз.

46 Каждое воскресенье королева садится за руль… – Там же.

47 “Как ни кощунственно звучит…” – Интервью с Робертом Солсбери.

48 “…интересуется чудесами природы”. – Интервью с Монти Робертсом.

49 …красивом высоком зале… – Наблюдения автора.

50 “ Передайте Малкольму, чтобы не валял дурака”. – Интервью с Малкольмом Россом.

51 “Первый раз видела такое бурное веселье …” – Интервью с Аннабель Голдсмит.

52 “…Вчера мы с Робертом гуляли…” – Интервью с Робертом Солсбери.

53 Младше королевы на двадцать пять лет… – Daily Mail. April 11, 2006.

54 …“вокруг царит веселье”… – Интервью с Анной Гленконнер.

55 “Она заполнила пустоту…” – Конфиденциальное интервью.

56 “ Анжела понимает…” – Конфиденциальное интервью.

57 “Я слышала, Дэмьен Херст…” – Интервью с Пирсом Алленом.

58 “Анжела выкапывает самые неожиданные подробности…” – Конфиденциальное интервью.

59 “Перед приездом Буша мы раскрываем крупнейший скандал…” – The Mirror. Nov. 19, 2003.

60 Далее шли четырнадцать страниц… – Там же.

61 …“которой явно недостает королевского высокомерия”… – Sunday Times. Nov. 23, 2003.

62 …выпустив вторую серию, “виндзорскую”… – The Mirror. Nov. 20, 2003.

63 …“злонамеренном вторжении…” – Daily Express. Nov. 25, 2003.

64 …подгадал с публикацией… – The Guardian. Nov. 21, 2003.

65 …получилось несколько надуманно и скомканно … – Там же. 29 ноября 2003.

66 “Ее не пугали массовые протесты…” – Интервью с Джорджем Бушем.

67 “Напоминало встречу старых друзей…” – Интервью с Кэтрин Фентон.

68 “Зачем вы вообще это начали?” – Blair Tony. P. 305.

69 Дебаты по поводу запрета растянулись… – The Spectator. Sept. 11, 2010.

70 …“абсурден”. – Blair Tony. P. 306.

71 …не “ввязываться в политические игры”. – The Guardian, July 2, 2011, excerpting Power and Responsibility: The Alastair Campbell Diaries. Vol. 3, 1999–2001, by Alastair Campbell.

72 “Охота на лис – это всего лишь отстрел вредителей…” – News of the World. April 8, 2001.

73 Позже премьер признал ее правоту… – Blair Tony . P. 305.

74 …“она в душе сельская жительница…” – Интервью с Маргарет Роудз.

75 … несколько лет потихоньку обрабатывала Блэра… – Конфиденциальное интервью.

76 …“считает этот запрет…” – Blair Tony . P. 304.

77 “…встречное компромиссное решение…” – The Spectator. Sept. 11, 2010.

78 …на двух концертах по случаю Золотого юбилея … – People. June 17, 2002.

79 “ Камилла никогда не жалуется…” – Конфиденциальное интервью.

80 “Подумаешь, событие…” – The Times. April 9, 2005, April 10, 2005.

81 “Ее отсутствие было продиктовано…” – Там же. 8 апреля 2005.

82 “У меня два важных объявления…” – Sunday Times. April 10, 2005.

83 “Раздался дружный гул одобрения…” – Там же.

84 …“драгоценную Камиллу”… – The Times. April 11, 2005.

85 “Сегодня вечером я выступаю у Ларри Кинга…” – Конфиденциальное интервью.

86 Принцы Уильям и Гарри тоже поцеловали новоиспеченную мачеху… – Daily Telegraph. April 11, 2005.

87 …“усваивая, как функционируют и взаимодействуют…” – Clarence House press release. Nov. 26, 2005.

88 …поступать наперекор, если на него давили… – Интервью BBC с принцем Уильямом, 19 ноября 2004 года.

89 “Хочу выразить восхищение лондонцами…” – Marr. The Queen at 80 documentary.

90 “ Там, в арке, стояла королева…” – Конфиденциальное интервью.

91 “Ничего, если я до нее дотронусь?” – Конфиденциальное интервью.

92 “Очень непривычное зрелище для британцев…” – Интервью с Чарльзом Пауэллом.

93 …“дорогой mama”… – The Times. April 21, 2006.

94 “Значит, вы считаете сбор против пробок налогом?” – Интервью с Робертом Таттлом.

95 Повинуясь духу всеобщего братства… – Daily Express. March 17, 2006.

96 …“просто улыбнулась в ответ”… – Daily Telegraph. March 31, 2006.

97 “ У принца Филиппа большой опыт…” – Интервью с Перегрином Кавендишем, 12-м герцогом Девонширским.

98 “Больше всего королеву интересовал грунт…” – Там же.

99 На поступившее от BBC предложение… – Interview with Rolf Harris. January 2006, Royal Insight, Official Website of the British Monarchy.

100 “Мы сделали из королевы голливудскую звезду”… – Интервью с Стивеном Фрирсом.

101 …с убежденной республиканкой Хелен Миррен … – Интервью с Хелен Миррен.

102 “Самое замечательное, что этот фильм обладает мифологическими качествами…” – Интервью с Фрэнсис Кэмпбелл-Престон.

103 “ Как я понимаю, вышел новый фильм…” – Интервью Грейдона Картера с Тони Блэром, 24 июня 2009 года, VF.com

104 “Он объясняет, почему ты не смогла приехать в Лондон…” – Конфиденциальное интервью.

105 Кто-то из знакомых мягко поддразнил Елизавету II… – Конфиденциальное интервью.

106 “Это кому как”… – Интервью с Монти Робертсом.

107 … “правдоподобным”… – Интервью с Нэнси Рейган.

108 Придворные сановники радовались… – Конфиденциальное интервью.

109 “Вот уже пятьдесят с лишним лет…” – Речь Хелен Миррен на церемонии вручения “Оскара”, 25 февраля 2007 года.

Глава двадцатая Честь мундира

1 Лейбовиц несказанно удивилась… – Leibovitz Annie. At Work. P. 189.

2 “Она добиралась сюда сама, без помощников!” – Там же. C. 186–187.

3 “У меня мало времени”… – Там же. C. 189.

4 “Пафосным! Это еще что?” – Там же.

5 …“показала характер”… – Там же.

6 …“соответствующее данному жизненному этапу настроение”. – Там же. C. 184.

7 “Королева внимательно их осмотрела…” – Washington Post. April 5, 2007.

8 “Вы тоже футболист?” – Интервью с Кевином Салливаном.

9 “Вам бы надо обзавестись!” – Daily Telegraph. May 5, 2007.

10 Новый советник по племенной работе… – Интервью с Майклом Освальдом.

11 “Никто не слушает бабушку!” – Конфиденциальное интервью.

12 Предвосхищая интерес гостьи… – Интервью с Эми Цанцингер.

13 “Она посмотрела на меня, как мать на неразумного сына”. – CBS News. March 31, 2009.

14 “Очень мешали эти строгие меры безопасности…” – Конфиденциальное интервью.

15 “Так рада вас видеть…” – интервью с Фроликом Уэймотом.

16 …“милую оплошность”… – Bush Laura . Spoken from the Heart. P. 390.

17 …“жизненно важном альянсе”… – Стенограмма пресс-службы Белого дома реплик президента Буша и королевы Елизаветы II на торжественном обеде в Белом доме 7 мая 2007 года.

18 “Это был отличный ответ”… – Интервью с Джорджем Бушем.

19 …“лакуной…” – Blair Tony . P. 608.

20 … “хорошими новостями…” – Hardman Rober . Monarchy: The Royal Family at Work. P. 170.

21 …“проявлял огромное уважение к королевской семье”… – Интервью с Саймоном Льюисом.

22 …“отличать годное от негодного…” – Hardman . P. 170.

23 …“подметить что-то смешное…” – Там же.

24 “В кругу друзей королева нередко передразнивала…” – Интервью с Анной Гленконнер.

25 …“в воздухе повисало напряжение”… – Интервью с Маргарет Роудз.

26 “После ухода матери и сестры…” – Конфиденциальное интервью.

27 Отлучаясь в Сандрингем на выходные… – Интервью с Маргарет Роудз.

28 “Они не демонстрируют близость…” – Конфиденциальное интервью.

29 “ Он больше, чем королева, склонен к метаниям…” – Интервью с Джорджем Кэри.

30 “…вообразить этакими милыми голубками…” – McDonald . The Duke documentary.

31 “Я не читаю таблоиды!..” – Paxman. P. 237.

32 После очередного, ставшего последней каплей падения… – Daily Express. May 2, 2010.

33 …“по настоянию ее величества нам пришлось подбирать колер…” – Интервью с Тони Парнеллом.

34 …“редкостными тупицами”… – McDonald . The Duke documentary.

35 “Она довольно скромна…” – Интервью с Тони Парнеллом.

36 “Он был в шоферской фуражке…” – Интервью с Фроликом Уэймотом.

37 “Тарабарщина какая-то”. – Mullin Chris. A View from the Foothills: The Diaries of Chris Mullin. P. 429.

38 …надела ту же двойную нитку жемчуга… – Daily Mail. Nov. 19, 2007.

39 “Будем любить друг друга…” – BBC News. Nov. 19, 2007.

40 “В многоголосье регламентов…” – Daily Telegraph. Nov. 20, 2007.

41 Как и старшую дочь… – Daily Mail. April 21, 2008.

42 С момента ввода войск … – Интервью с генералом Чарльзом Гатри.

43 “Королевская семья гордится нашей армией…” – Там же.

44 Однажды она с готовностью выслала… – Там же.

45 “ У Валлийской гвардии новая форма?…” – Интервью с Джонни Мартин-Смитом.

46 “У королевы орлиное зрение…” – Конфиденциальное интервью.

47 …“не станет читать трехтомник…” – Интервью с Чарльзом Гатри.

48 “С ней можно делиться соображениями…” – Там же.

49 “Она знала, что с полками у нас перебор…” – Интервью с Джонатаном Пауэллом.

50 “…разговаривая с одним из высших армейских чинов…” – Конфиденциальное интервью.

51 “Это традиция…” – Интервью с Чарльзом Гатри.

52 …документальные подтверждения того факта… – Smith. P. 212.

53 Он был решительно настроен… – Daily Telegraph. Feb. 28, 2008.

54 …командующий армией сэр Ричард Даннатт отменил приказ… – Prince Harry deployment update, Prince of Wales.gov.uk. May 15, 2007.

55 …“не унывать и делать свое дело”. – BBC News interview with Prince Harry. Feb. 28, 2008.

56 Было принято решение отправить Гарри на условиях договоренности … – Sky News. Feb. 28, 2008.

57 “Думаю, она рада…” – Интервью BBC с принцем Гарри, 28 февраля 2008 года.

58 …“драил сортиры” наравне с остальными – Daily Telegraph. Feb. 29, 2008.

59 “Все мои мечты сбылись…” – Там же.

60 “ Приятно хоть иногда побыть обычным человеком”. – Интервью BBC с принцем Гарри, 28 февраля 2008 года.

61 …наверстывая упущенное… – Беннетт Алан . Непростой читатель /Пер. В. С. Кулагиной-Ярцевой.

62 …“та родилась под более счастливой звездой”. – Там же.

63 …“используя анализ и размышления ”. – Там же.

64 “Ну давай, не тяни!” – Там же.

65 …“эта книга подарила нам еще один повод проникнуться симпатией…” – N. Y. Times Book Review. Sept. 30, 2007.

66 “Чтение анонимно, его можно разделить с другими…” – Беннетт Алан. Непростой читатель.

67 “Все очень по-домашнему…” – Интервью с Марком Коллинзом.

68 По приглашению охотничьего общества… – Конфиденциальные интервью.

69 В июле она присутствовала… – BBC News. July 20, 2009.

70 …королева стала ездить из Кингс-Линна… – Daily Mail. Dec. 17, 2009; Daily Telegraph. Feb. 8, 2010.

71 “Но мы их почти не видим…” – Конфиденциальное интервью.

72 Дети давних друзей обнаружили… – Конфиденциальное интервью.

73 На восьмидесятилетие одной из своих “подружек невесты ”… – Интервью с Элизабет Лонгман, интервью с Фредди ван Зевенбергеном.

74 …“стену”… – Daily Telegraph. June 21, 2008.

75 “Получилось!” – Там же. 19 июня 2008 года; интервью с Иэном Болдингом.

76 “Меня бы ни за что не пригласили…” – Интервью с Хелен Миррен.

77 “Наверное, вам привычнее было бы…” – The Guardian. Nov. 24, 2006.

78 “Для меня и принца Филиппа…” – BBC News. Nov. 12, 2008.

79 “Все церемонии устроены с большим умом…” – Интервью с Малкольмом Россом.

80 …“она тут же замечает…” – Конфиденциальное интервью.

81 “Почему никто не спохватился раньше?” – The Guardian. Nov. 18, 2008.

82 “Она кажется более человечной…” – Конфиденциальное интервью.

83 Герцог начал писать письма на компьютере… – Daily Mail. April 17, 2009.

84 …Елизавета II предпочла посылать СМС-сообщения… – The Times. Oct. 17, 2008.

85 С подачи принца Эндрю… – Daily Telegraph. April 1, 2009.

86 …“великий гуглер…” – Конфиденциальное интервью.

87 “Только что с пробежки?” – Daily Mail. Oct. 17, 2008.

88 “Прелесть, да?..” – The Times. Oct. 17, 2008.

89 …Во время охотничьих выходных… – Конфиденциальное интервью.

90 “Теперь они вместе навек”… – Windham Ashe. “A Fitting Memorial to Queen Elizabeth”, Friends of the Castle of Mey Newsletter. April 2009. P. 5.

91 По задумке Елизавета II должна была лишь на минутку заглянуть… – Интервью с Элизабет Энсон.

92 “Она знает в Британии каждый дюйм…” – Интервью с Чарльзом Пауэллом.

93 …“немногих оплотов непримиримого республиканства”. – The Times. April 29, 2011.

94 “Я несказанно рада посетить…” – David Pogson, senior press officer, Buckingham Palace Press Office.

95 В былые времена королева выдерживала… – Конфиденциальное интервью.

96 В помощь ее величеству… – Интервью с Сьюзан Канлифф-Листер.

97 Вышедших из поезда в Гулле… – Наблюдения автора.

98 “У нее удивительная способность просканировать тебя в два счета …” – Интервью с Филом Брауном.

99 Елизавета II беседовала и с сидящей напротив регулировщицей… – Наблюдения автора.

100 …“она все время отщипывала по кусочку…” – Интервью с Марией Рейпер.

101 “Она оживит кого угодно”. – Hull Daily Mail. March 6, 2009.

102 …“как символ нерушимых трансатлантических уз ”… – Daily Telegraph. Feb. 16, 2009.

103 Первая леди даже призналась одному из придворных… – Конфиденциальное интервью.

104 “ Королева даже среди других государственных руководителей…” – Интервью с Брайаном Малруни.

105 …“до колик забавной”. – Конфиденциальное интервью.

106 Через десять секунд королева руку отпустила… – Подборка фотографий с хронометражем Daily Mail. 3 апреля 2009 года.

107 “Все вышло само собой…” – Интервью с Питером Уилкинсоном.

108 …“невиданного”… – The Guardian. April 2, 2009.

109 …“спонтанном проявлении взаимной симпатии…” – Конфиденциальное интервью.

110 …Филипп неизменно кричал на прощание… – Конфиденциальное интервью.

111 Елизавета II, сияя улыбкой, общалась с гостями… – Наблюдения автора.

112 …“она совершенно не подает признаков усталости…” – Интервью с сэром Ричардом Гозни.

113 …четырехчасовой перерыв… – Конфиденциальное интервью.

114 …“чтобы в меня верили, я должна быть на виду ”. – Longford . Elizabeth R. P. 5.

115 На следующий день на борт… – Наблюдения автора.

116 В былые годы”… – Duncan . P. 19; Morrow . P. 111, 118.

117 “Каждое ее слово – на вес золота”… – Интервью с Камалешем Шармой.

118 “ Содружество – это во многом ее наследие…” – Интервью с Брайаном Малруни.

119 …“многие из нас вышли бы из организации”… – Shawcross. Q and C. P. 48.

120 …от прав на выпас скота” – Bradford , P. 229.

121 “до любимых рыбных мест… – Shawcross . Q and C. P. 201.

122 …церковных гимнов… – Интервью с Маргарет Роудз.

123 …“психотерапевтом Содружества”. – The Times. April 16, 1986.

124 …“не смотрит в камеру…” – Интервью с Робином Нанном.

125 Елизавета II хотела как можно ближе познакомиться… – Интервью с Эриком Дженкинсоном.

126 Королеву совершенно не смущали… – Наблюдения автора.

127 …снимал видео для сайта монархии… – Интервью с Питером Уилкинсоном.

128 … на каждую группу отводилось четыре с половиной минуты… – Интервью с Эриком Дженкинсоном.

129 “У меня на него мало времени”… – Наблюдения автора.

130 Зайдя ненадолго внутрь дома… – Интервью с Эриком Дженкинсоном.

131 “Безупречно красивый финал”… – Конфиденциальное интервью.

132 “По-моему, советники иногда забывают…” – Интервью с Маргарет Роудз.

Глава двадцать первая Долгих лет королеве!

1 “Как они добры ко мне!” – Lytton Strachey . P. 156.

2 “ Троекратное ура в честь королевы!” – Lacey. Monarch. P. 40.

3 “Ее почитают сейчас так же…” – Интервью с Чарльзом Пауэллом.

4 …“самую большую речную флотилию современности”… – Заявление Фонда Бриллиантового юбилея, 5 апреля 2011 года.

5 …“полуголые парламентарии в кандалах”. – The Guardian. April 5, 2011.

6 …“годом идей”. – Конфиденциальное интервью.

7 “Республиканство в нынешней Британии не тянет…” – The Times. Nov. 13, 2009.

8 В одном кинотеатре за другим… – The Guardian. Nov. 12, 2011.

9 “В целом ей понравилось…” – Интервью с Маргарет Роудз.

10 …“перераспределения экономического равновесия…” – Queen Elizabeth II Christmas Broadcast. Dec. 25, 1983, Official Website of the British Monarchy.

11 …“для народа вроде несокрушимого утеса…” – Интервью с Дэвидом Эрли.

12 Будущего премьера она впервые увидела восьмилетним… – Daily Mail. May 10, 2010.

13 …“конституция и долг обязывают”… – Там же. 29 июля 2010.

14 “Гайдту важно было держаться на виду…” – Интервью с Саймоном Льюисом.

15 “Я не могу заставлять ждать королеву…” – Там же.

16 …“безгранично щедрое предложение… ” – Daily Mail. July 29, 2010.

17 …“сказал, что не знает наверняка…” – Там же.

18 …королевский казначей инвестировал излишек… – Civil List Act of 1972, Report of the Royal Trustees. June 22, 2010 (Treasury Report), “Background Information and Review of Performance”. P. 6.

19 К 2009 году ежегодные траты… – Treasury Report. P. 33.

20 …“рачительность и экономию”… – HM Treasury, Budget Announcement on the Civil List for 2011. June 22, 2010.

21 …Елизавета II планировала потратить… – Treasury Report. P. 61.

22 У Чарльза в 2009 году ушло… – The Prince of Wales and the Duchess of Cornwall Annual Review 2010 (PoW Annual Review). P. 40.

23 “Моим преемникам не придется…” – The Independent. Oct. 21, 2010.

24 …“чрезмерно высоким”. – The Mail . Oct. 24, 2010.

25 …в Букингемском дворце отваливается лепнина с фасада … – The Mail . July 5, 2010.

26 Пятьдесят лет безупречной службы двух своих фрейлин… – Конфиденциальное интервью.

27 …“кризисный кутюр”. – The Times. Oct. 22, 2009.

28 …экономя таким образом около пятидесяти тысяч фунтов из 1,3 миллиона… – Treasury Report. P. 33.

29 “ Пусть у нас нет специалистов по королевской истории…” – Конфиденциальное интервью.

30 “Мы не пытаемся сорвать покров тайны…” – Там же.

31 …“молодежный контингент”… – Там же.

32 …обходившейся британскому правительству … – Daily Telegraph. May 30, 2010.

33 …двести сорок девять тысяч фунтов… – Daily Mail. July 12, 2010.

34 Правительственные чиновники тем временем доказывали … – Financial Times . May 23, 2010.

35 …лоббировать интересы британской промышленности… – The Guardian. Nov. 29, 2010.

36 “Королевская власть тут ни при чем…” – Daily Telegraph. Oct. 24, 2009.

37 …сомнительные связи… Эндрю…” – Buckingham Palace statement. July 21, 2011; BBC News, July 21, 2011.

38 Даже бывшая свекровь в знак одобрения пригласила Ферги… – Daily Telegraph. Aug. 9, 2010.

39 …штат из одиннадцати проживающих и приходящих слуг… – Daily Mail . May 29, 2010; Financial Times. May 23, 2010.

40 …“ни с кого не берет ни пенса”, а ей самой бы только “кусочек отщипнуть”… – Sunday Times. May 23, 2010.

41 …“искренними извинениями”… – The Independent. May 24, 2010.

42 В качестве почетного гостя… – Daily Telegraph . Aug. 1, 2010.

43 2 августа 2010 года, взяв на себя роль хозяина… – Интервью с Эшем Уиндемом.

44 …удается собрать более ста десяти миллионов фунтов… – PoW Annual Review. P. 24.

45 “Он наполнил жизнь заботами…” – Интервью с Нэнси Рейган.

46 …“Чарльз всегда в обойме…” – Конфиденциальное интервью.

47 “Чарльз от природы скорее пессимист…” – Интервью с Маргарет Роудз.

48 …“не склонна обманываться…” – Интервью с Чарльзом Энсоном.

49 “Камилла умеет сглаживать острые углы…” – Интервью с Анной Гленконнер.

50 “Видно, что он виляет…” – Конфиденциальное интервью.

51 … “против меня этот человек или за…” – Конфиденциальное интервью.

52 “Надо отдать ему должное, он не скупится …” – Интервью с Патрицией Брейберн.

53 Собираясь на неделю в Сандрингем … – Конфиденциальное интервью.

54 На званых обедах он ест не то, что подают гостям… – Интервью с Роем Стронгом и конфиденциальное интервью.

55 …“так же хорошо, если не лучше…” – Конфиденциальное интервью.

56 “ Когда у сестры Анны Гленконнер обнаружили рак…” – Интервью с Анной Гленконнер.

57 …у Чарльза их одиннадцать… – PoW Annual Review. P. 54–56.

58 “Я безмерно уважаю его за энергичность…” – Интервью с Малкольмом Россом.

59 …“механистическом подходе к науке”… – Daily Mail. Dec. 18, 2010.

60 …“неотделимость человека от природы”. – Wall Street Journal. June 15, 2010.

61 …“донельзя упрощенными”. – BBC News. June 6, 2000.

62 …“генетическая модификация животных и растений ведется с тех самых пор…” – Там же.

63 …“оперирует избитыми доводами…” – The Guardia. July 2, 2011, excerpt from Vol. 3. The Alastair Campbell Diaries.

64 …“вредны, антинаучны и безответственны…” – Daily Mail. July 18, 2010.

65 “ Она позволила принцу Чарльзу найти занятие по душе…” – Интервью с Малкольмом Россом.

66 “Их отношениям далеко до нежных…” – Интервью с Маргарет Роудз.

67 “ Это будет острый момент…” – Конфиденциальное интервью.

68 …отводится ровно сорок секунд. – Интервью с Малкольмом Россом.

69 …“словно заботливая медсестра или няня”… – Beaton . The Unexpurgated Beaton. P. 231.

70 …глядя в глаза награжденному… – Наблюдения автора, Strong. P. 313, 317.

71 …“лихорадочно строчить письма…” – Конфиденциальное интервью.

72 В 2009–2010 годах Чарльз лично написал 1869 писем … – PoW Annual Review. P. 45.

73 …“втайне рад”… – Lacey . Monarch. P. 391.

74 “Жаль, что мне так нельзя…” – Интервью с Джорджем Кэри.

75 …“если у меня случится инсульт…” – Интервью с Маргарет Роудз.

76 … “она не отречется”. – Там же.

77 “Сами “виновники” в подробности не вникают…” – Интервью с Малкольмом Россом.

78 …“главной церковью…” – Конфиденциальное интервью.

79 “Об этом лучше не думать…” – Bloomberg News. Nov. 19, 2010.

80 “Согласно обычаю и установленным правилам …” – Интервью с Кеннетом Роузом.

81 “Поживем – увидим…” – Daily Mail. Nov. 19, 2010.

82 …“искать способы дать женщинам раскрыться в полной мере”. – Выступление на открытии встречи глав Содружества, 28 октября 2011, официальный сайт британской монархии.

83 “Решать должно правительство…” – Конфиденциальное интервью.

84 …“защитником веры”… – Sunday Times. Nov. 16, 2008. Джонатан Димблби писал: “Принц Чарльз сообщил мне в 1994 году, что, взойдя на престол, он хотел бы стать “защитником веры”. Это не значит, что он видит какие-то препятствия клятве выступить “защитником англиканской веры”. Он не видит ни конституционного, ни духовного противоречия в том, чтобы выступать и тем и другим”.

85 …“намерен служить защитником природы…” – Vanity Fair. Nov. 2010.

86 …“конечно, мне бы хотелось передать часть из них своим сыновьям…” – Daily Telegraph. Nov. 13, 2008.

87 …“активным” королем, имеющим возможность “высказываться”… – Sunday Times. Nov. 16, 2008.

88 …“полностью сознает…” – Daily Mail. Nov. 17, 2008.

89 …“иначе, чем мои предшественники …” – Vanity Fair. Nov. 2010.

90 “Иначе зачем они отправляли меня в школу…” – Там же.

91 …“любопытную смесь традиционалиста и радикал…” – Blair Tony . P. 146.

92 “Одна из главных задач монархии…” – Интервью с Кеннетом Роузом.

93 …“сборищем восковых фигур”. – Paxman . P. 181.

94 “По счастью, он будет уже достаточно зрелым …” – Интервью с Робертом Солсбери.

95 “ Коронация меняет жизнь в мгновение ока ”… – Интервью с Дэвидом Эрли.

96 …“не упрямится и не своевольничает”… – Конфиденциальное интервью.

97 …“ему придется пожимать руку любого кровавого диктатора…” – Интервью с Эндрю Робертсом.

98 “ Если участие королевы Елизаветы II…” – Daily Telegraph. March 8, 2010.

99 …“ не пользуется авторитетом”… – Daily Mail. Nov. 30, 2010.

100 Согласно последним общественным опросам… – Time. Nov. 22, 2010.

101 Если перед его визитом, согласно опросам… – The Mail , on Sunday. Jan. 24, 2010.

102 “ Бабушка сказала однажды…” – New Zealand Herald. March 19, 2011.

103 “Пришел, увидел, покорил сердца”… – Herald Sun. March 20, 2011.

104 …потеряет и доходы… – по Биллю о довольствии суверена, изданному парламентом в октябре 2011 года с целью изменения финансирования королевской семьи, доходы от герцогства Корнуолльского поступят наследнику престола, не являющемуся герцогом Корнуолльским, тем самым впервые давая возможность первенцу женского пола получить существенное обеспечение.

105 “Принц Уильям твердо знает…” – Sunday Telegraph. Nov. 27, 2010.

106 “Мы можем с надеждой смотреть в будущее…” – Интервью с Малкольмом Россом.

107 “Мы очень хорошо ладим…” – Интервью BBC, 19 ноября 2004 года.

108 “ Он учится на личном примере…” – Конфиденциальное интервью.

109 “ Они не хотят быть гламурными принцами из глянцевых журналов…” – Конфиденциальное интервью.

110 “С Уильямом и Гарри мы не форсируем события…” – Конфиденциальное интервью.

111 …в качестве наставника заслуженного дипломата… – Конфиденциальное интервью.

112 “Он не только мудрый человек..” – Интервью с Чарльзом Энсоном.

113 …“ночевал под открытым небом ”… – Associated Press. Dec. 22, 2009.

114 “Подобные мероприятия для меня гораздо больше значат…” – Sunday Times. Dec. 27, 2009.

115 “Меня за музыкальные вкусы просто зачморили!” – Sunday Telegraph. Jan. 24, 2010.

116 …“заботливыми и любящими”… – Интервью Тома Брэдби с принцем Уильямом и Кэтрин Миддлтон. Ай-ти-ви, 16 ноября 2010 года.

117 …“в полный восторг”. – Конфиденциальное интервью.

118 …“перекинуться парой слов”. – Интервью Брэдби, Ай-ти-ви, 16 ноября 2010 года.

119 “Что ж, практикуются они уже достаточно”. – BBC News. Nov. 16, 2010.

120 …“радостными возгласами” и “барабанной дробью по столу”. – Daily Telegraph. Nov. 16, 2010.

121 …“амбала и пивохлеба”… – Там же. 26 декабря 2010.

122 “Канадка Келли работала консультантом по менеджменту …” – CTV. Dec. 30, 2010.

123 “Из грязи в князи за три поколения!” – Интервью с Малкольмом Россом.

124 “Мы оба самые обыкновенные…” – Интервью с принцем Уильямом и Кэтрин Миддлтон на фотосессии в Сент-Джеймсcком дворце, 16 ноября 2010 года.

125 …“замечательным и любящим”. – Интервью Брэдби, Ай-ти-ви, 15 ноября 2010 года.

126 Королева тоже активно участвовала в подготовке… – Конфиденциальное интервью.

127 Даже для гостей королевы и принца Филиппа выделили всего сорок мест… – Там же.

128 …заказала у штатных швей Анжелы Келли… – Интервью с Маргарет Роудз.

129 Более полутора часов Елизавета II общалась с другими гостями … – Наблюдения автора.

130 Обычно, когда в комнате появляется кто-то из августейших особ… – Конфиденциальное интервью.

131 “Ну, давайте знакомьтесь!” – Наблюдения автора.

132 “Все отлично ко мне относились!” – Конфиденциальное интервью.

133 За полчаса красные и белые мешочки с деньгами… – Наблюдения автора.

134 …возобновила любимое занятие… – Конфиденциальное интервью.

135 “Их можно свободно звать…” – Daily Telegraph. May 1, 2011.

136 …“совершенно неподдельное”… – BBC News. April 21, 2011.

137 “Ты прекрасна”. – Daily Mail. April 30, 2011.

138 “Ты счастлив?” – The Mail, on Sunday. May 1, 2011.

139 …“чудесным”. – Daily Mail. April 30, 2011.

140 Это не считая четырехсот миллионов… – The Times. April 30, 2011.

141 …“ двести тридцать семь сообщений в твиттере ”… – The Independent. May 1, 2011.

142 …“сплотиться, забыв о розни и политических разногласиях ”… – The Times. April 30, 2011.

143 …“команда будущего”. – Daily Mail. April 29, 2011.

144 …шотландские нарциссы… – Конфиденциальное интервью.

145 “Прием был роскошным…” – Sunday Telegraph. May 1, 2011.

146 Во время визита в Виндзорский замок … – New Zealand Herald. April 27, 2011.

147 Об этой заботе королева рассказала… – Конфиденциальное интервью.

148 …более половины взрослого населения страны… – Daily Telegraph. May 4, 2011.

149 …“посчастливилось обрести дочь…” – The Times. April 30, 2011.

150 …“столкнуть кресло-каталку с обрыва”… – Sunday Times. May 1, 2011.

151 …“отдали на растерзание свой дом”… – Конфиденциальное интервью.

152 …“выдерживала шквал телефонных звонков…” – Sunday Times. May 1, 2011.

153 “Уильям и Кэтрин спустились в народ…” – Интервью с Маргарет Роудз.

154 …потрясли своей многочисленностью не только придворных сановников… – Конфиденциальное интервью.

155 73% опрошенных… – Sunday Times. May 1, 2011.

156 “ Ничего себе!” – BBC News. May 20, 2011.

157 …“не всегда были гладкими…” – Reuters. May 18, 2011.

158 …“скинуть груз пережитого…” – Irish Times. May 21, 2011.

159 …“искреннее участие”… – Daily Telegraph. May 20, 2011.

160 “Вряд ли кто-то еще смог бы добиться того же …” – Financial Times. May 20, 2011.

161 …“у нас впервые за долгое время отлегло от сердца”. – Там же.

162 …“существенным”. – The Economist. May 26, 2011.

163 …“для внука кенийца…” – The Guardian. May 25, 2011.

164 Королева лично показала им апартаменты… – N. Y. Times. May 24, 2011.

165 …двадцатиминутное знакомство… – Daily Mail. May 26, 2011.

Библиография

Книги

Airlie, Mabel . Countess of. Thatched with Gold: The Memoir of Mabel, Countess of Airlie. Edited by Jennifer Ellis. L.: Hutchinson, 1962.

Amies, Hardy . Still Here: An Autobiography. L.: Weidenfeld and Nicolson, 1984.

Princess Anne the Princess Royal, with Ivor Herbert. Riding Through My Life. L.: Pelham, 1991.

Annigoni, Pietro . An Artist’s Life: An Autobiography. L.: W. H. Allen, 1977.

Bagehot, Walter . The English Constitution. N. Y.: Cosimo Classics, 2007.

Baker, Anne Pimlott. The Pilgrims of the United States: A Centennial History. L.: Profile, 2003.

Balding, Ian . Making the Running: A Racing Life. L.: Headline, 2005.

Beale, Betty . Power at Play: A Memoir of Parties, Politicians and the Presidents in My Bedroom. Washington, D.C.: Regnery Gateway, 1993.

Beaton, Cecil. Beaton in the Sixties: More Unexpurgated Diaries . Introduction by Hugo Vickers. L.: Weidenfeld and Nicolson, 2003.

– . Self Portrait with Friends: The Selected Diaries of Cecil Beaton. Edited by Richard Buckle. L.: Pimlico, 1991.

– . The Strenuous Years: Diaries, 1948–1955. L.: Weidenfeld and Nicolson, 1973.

– . The Unexpurgated Beaton: The Cecil Beaton Diaries as He Wrote Them. Introduction by Hugo Vickers. L.: Weidenfeld and Nicolson, 2002.

Benn, Tony. Out of the Wilderness: Diaries, 1963–1967. L.: Arrow, 1988.

Bennett, Alan . Plays Two. L.: Faber and Faber, 1998.

– . The Uncommon Reader. N. Y.: Farrar, Straus and Giroux, 2007.

– . Untold Stories. N. Y.: Farrar, Straus and Giroux, 2006.

Blair, Cherie. Speaking for Myself: My Life from Liverpool to Downing Street. N. Y.: Little, Brown, 2008.

Blair, Tony. A Journey: My Political Life. N. Y.: Alfred A. Knopf, 2010.

Bloch, Michael . The Secret File of the Duke of Windsor. N. Y.: Bantam, 1988.

Boothroyd, Basil. Prince Philip: An Informal Biography. N. Y.: McCall, 1971.

Bradford, Sarah . Elizabeth: A Biography of Britain’s Queen. N. Y.: Riverhead, 1997.

Brandreth, Gyles. Philip and Elizabeth: Portrait of a Royal Marriage. N. Y.: W. W. Norton, 2005.

Buchanan Jr., Wiley T., with Arthur Gordon. Red Carpet at the White House: Four Years as Chief of Protocol in the Eisenhower Administration. N. Y.: E. P. Dutton, 1964.

Burgess, Colin. Behind Palace Doors: My Service as The Queen Mother’s Equerry. L.: John Blake, 2007.

Burrell, Paul . A Royal Duty. N. Y.: G. P. Putnam’s Sons, 2003.

Bush, Laura. Spoken from the Heart. N. Y.: Scribner, 2010.

Campbell, Alastair. The Blair Years: Extracts from the Alastair Campbell Diaries. N. Y.: Alfred A. Knopf, 2007.

Campbell, John. Edward Heath: A Biography. L.: Jonathan Cape, 1993.

Campbell-Preston, Frances. The Rich Spoils of Time. Edited by Hugo Vickers. L.: Dovecote, 2006.

Carey, George. Know the Truth: A Memoir. L.: Harper Perennial, 2005.

Castle, Barbara. The Castle Diaries, 1964–1976. L.: Papermac/Macmillan, 1990.

Cathcart, Helen. Her Majesty The Queen: The Story of Elizabeth II. N. Y.: Dodd, Mead, 1965.

Channon, Henry. Chips: The Diaries of Sir Henry Channon. Edited by Robert Rhodes James. L.: Weidenfeld and Nicolson, 1967.

Churchill, Winston and Clementine. Winston and Clementine: The Personal Letters of the Churchills. Edited by their daughter Mary Soames. Boston: Houghton Mifflin, 1999.

Clinton, Bill. My Life. N. Y.: Alfred A. Knopf, 2004.

Clinton, Hillary Rodham. Living History. N. Y.: Simon & Schuster, 2003.

Coward, Noel. The Noel Coward Diaries. Edited by Graham Payn and Sheridan Morley. L.: Papermac/Macmillan, 1983.

Crawford, Marion. The Little Princesses: The Story of The Queen’s Childhood by Her Nanny, Marion Crawford. N. Y.: St. Martin’s, 2003.

Crosland, Susan. Tony Crosland. L.: Coronet/Hodder & Stoughton, 1983.

Crossman, Richard . The Diaries of a Cabinet Minister. Vol. 1, 1964–1966. N. Y.: Holt, Rinehart & Winston, 1976.

– . The Diaries of a Cabinet Minister. Vol. 2; Lord President of the Council and Leader of the House of Commons, 1966–1968. L.: Hamish Hamilton and Jonathan Cape, 1976.

– . The Diaries of a Cabinet Minister. Vol. 3. Secretary of State for Social Services, 1968–1970. L.: Hamish Hamilton and Jonathan Cape, 1977.

Dampier, Phil, and Ashley Walton. What’s in The Queen’s Handbag and Other Royal Secrets. Sussex, England: Book Guild Publishing, 2007.

Dean, John. H.R.H. Prince Philip Duke of Edinburgh: A Portrait by His Valet. L.: Robert Hale, 1954.

de Courcy, Anne. Snowdon: The Biography. L.: Weidenfeld & Nicolson, 2008.

Devonshire, Deborah. Wait for Me!: Memoirs of the Youngest Mitfort Sister. L.: John Murray, 2010.

Devonshire, Deborah the Dowager Duchess of Devonshire. Home to Roost and Other Peckings. L.: John Murray, 2009.

Devonshire, Deborah, and Patrick Leigh Fermor. In Tearing Haste: Letters Between Deborah Devonshire and Patrick Leigh Fermor. Edited by Charlotte Mosley. L.: John Murray, 2008.

Dewar, Michael, editor. All The Queen’s Horses: A Golden Jubilee Tribute to Her Majesty The Queen. L.: MDA, 2002.

Dimbleby, Jonathan. The Prince of Wales: A Biography. N. Y.: Warner, 1995.

Duncan, Andrew . The Queen’s Year: The Reality of Monarchy: An Intimate Report on Twelve Months with the Royal Family. Garden City, N.Y.: Doubleday, 1970.

Eden, Clarissa. Clarissa Eden: A Memoir from Churchill to Eden. L.: Phoenix, 2008.

Eisenhower, Dwight David. The Papers of Dwight David Eisenhower: NATO and the Campaign of 1952. Vol. 13. Edited by Louis Galambos. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 1970.

FitzGerald, Arthur. Thoroughbreds of the Crown: The History and Worldwide Influence of the Royal Studs. Guildford, U.K.: Genesis Publications, 1999.

de Gaulle, Charles. Memoirs of Hope: Renewal and Endeavor. N. Y.: Simon and Schuster, 1971.

Gilbert, Martin. Winston S. Churchill. Vol. 8, “Never Despair,” 1945– 1964. Boston: Houghton Mifflin, 1988.

Gladwyn, Cynthia. The Diaries of Cynthia Gladwyn. Edited by Miles Jebb. L.: Constable, 1995.

Glendinning, Victoria . Edith Sitwell: A Unicorn Among Lions. N. Y.: Alfred A. Knopf, 1981.

Goldsmith, Annabel. Annabel: An Unconventional Life: The Memoirs of Lady Annabel Goldsmith. L.: Weidenfeld & Nicolson, 2004.

– . No Invitation Required: The Pelham Cottage Years. L.: Weidenfeld and Nicolson, 2009.

Hardman, Robert. Monarchy: The Royal Family at Work. L.: Ebury, 2007.

Heller, Deane and David Heller. Jacqueline Kennedy. Derby, Conn.: Monarch, 1963.

Henderson, Nicholas. Mandarin: The Diaries of an Ambassador, 1969– 1982 . L.: Weidenfeld & Nicolson, 1994.

Hibbert, Christopher. Queen Victoria: A Personal History. Cambridge, Mass.: Da Capo, 2001.

Holden, Anthony. Charles: A Biography. L.: Bantam, 1998.

– . Charles Prince of Wales. L.: Pan, 1980.

Horne, Alistair . Harold Macmillan. Vol. 2, 1957–1986 . N. Y.: Viking Penguin, 1989.

Howard, Anthony. Rab: The Life of R. A. Butler . L.: Jonathan Cape, 1987.

Jay, Antony. Elizabeth R: The Role of the Monarchy Today. L.: BBC Books, 1992.

Jephson, P. D. Shadows of a Princess: An Intimate Account by Her Private Secretary. N. Y.: HarperCollins, 2000.

Johnson, Paul. Brief Lives: An Intimate and Very Personal Portrait of the Twentieth Century. L.: Hutchinson, 2010.

Junor, Penny. The Firm: The Troubled Life of the House of Windsor. N. Y.: Thomas Dunne Books/St. Martin’s Griffin, 2008.

Khrushchev, Nikita. Khrushchev Remembers. Translated and edited by Strobe Talbott. Boston: Little, Brown, 1970.

Knatchbull, Timothy . From a Clear Blue Sky: Surviving the Mountbatten Bomb. L.: Hutchinson, 2009.

Lacey, Robert. Majesty: Elizabeth II and the House of Windsor. N. Y.: Harcourt Brace Jovanovich, 1977.

– . Monarch: The Life and Reign of Elizabeth II. N. Y.: Free Press, 2002.

Lascelles, Sir Alan “Tommy”. King’s Counsellor: Abdication and War: The Diaries of Sir Alan Lascelles. Edited by Duff Hart-Davis. L.: Weidenfeld & Nicolson, 2006.

Lees-Milne, James . Diaries, 1971–1983. Abridged and introduced by Michael Bloch. L.: John Murray, 2007.

– . Diaries, 1984–1997. Abridged and introduced by Michael Bloch. L.: John Murray, 2008.

Leibovitz, Annie. At Work. N. Y.: Random House, 2008.

Lilienthal, David E. The Journals of David E. Lilienthal. Vol. 4. The Road to Change, 1955–1959. N. Y.: Harper & Row, 1969.

Longford, Elizabeth . Elizabeth R: A Biography. L.: Coronet/Hodder & Stoughton, 1984.

– . The Queen Mother: A Biography. L.: Granada, 1981.

Lytton Strachey, G. Queen Victoria. Teddington, Middlesex: Echo Library, 2006.

MacCarthy, Fiona. Last Curtsey: The End of the Debutantes. L.: Faber & Faber, 2007.

Macmillan, Harold. At the End of the Day, 1961–1963. L.: Macmillan, 1973.

– . Pointing the Way, 1959–1961. L.: Macmillan, 1999.

Massingberd, Hugh. Daydream Believer: Confessions of a Hero-Worshipper. L.: Pan, 2002.

Mellon, Paul with John Baskett. Reflections in a Silver Spoon: A Memoir. N. Y.: William Morrow, 1992.

Meyer, Christopher. DC Confidential: The Controversial Memoirs of Britain’s Ambassador to the U.S. at the Time of 9/11 and the Iraq War. L.: Weidenfeld & Nicolson, 2005.

Mitchell, Susan. Margaret Whitlam: A Biography. Sydney: Random House Australia, 2006.

Mitford, Nancy. Love from Nancy: The Letters of Nancy Mitford. Edited by Charlotte Mosley. Boston: Houghton Mifflin, 1993.

The Mitfords: Letters Between Six Sisters. Edited by Charlotte Mosley. L.: Harper Perennial, 2008.

Morrow, Ann. The Queen. L.: Granada, 1983.

Morton, Andrew. Diana: Her True Story – in Her Own Words. N. Y.: Simon & Schuster, 1997.

Mullin, Chris . A View from the Foothills: The Diaries of Chris Mullin. L.: Profile, 2010.

Mulroney, Brian. Memoirs. Toronto: A Douglas Gibson Book/McClelland & Stewart, 2007.

Nicolson, Adam. Restoration: The Rebuilding of Windsor Castle. L.: Michael Joseph in association with the Royal Collection, 1997.

Nicolson, Nigel. Vita and Harold: Letters of Vita Sackville-West and Harold Nicolson. N. Y.: G. P. Putnam’s Sons, 1992.

Ogden, Christopher. Legacy: A Biography of Moses and Walter Annenberg. Boston: Little, Brown, 1999.

Paxman, Jeremy . On Royalty: A Very Polite Inquiry into Some Strangely Related Families. N. Y.: PublicAffairs, 2007.

Pearson, John. The Private Lives of Winston Churchill. N. Y.: Simon & Schuster, 1991.

HRH the Prince Philip, Duke of Edinburgh. Selected Speeches, 1948– 1955, by His Royal Highness the Prince Philip Duke of Edinburgh. L.: Oxford University Press, 1957.

– . Prince Philip Speaks: Selected Speeches by His Royal Highness the Prince Philip Duke of Edinburgh, K. G., 1956–1959. Edited by Richard Ollard. L.: Collins, 1960.

Pimlott, Ben. The Queen: A Biography of Elizabeth II. N. Y.: John Wiley & Sons, 1997.

Powell, Anthony. Journals, 1987–1989. L.: Heinemann, 1996.

Prochaska, Frank. The Eagle and the Crown: Americans and the British Monarchy. New Haven: Yale University Press, 2008.

– . Royal Bounty: The Making of a Welfare Monarchy. New Haven: Yale University Press, 1995.

Reagan, Ronald. The Reagan Diaries. N. Y.: HarperCollins, 2007.

– . Ronald Reagan: An American Life. N. Y.: Simon & Schuster, 1990.

Rhea, Mini, with Frances Spatz Leighton. I Was Jacqueline Kennedy’s Dressmaker. N. Y.: Fleet Publishing, 1962.

Rhodes, Margaret. The Final Curtsey. L.: Umbria, 2011.

Roberts, Jane. Queen Elizabeth: A Birthday Souvenir Album. L.: Royal Collection Enterprises, 2006.

– . Royal Treasures: A Golden Jubilee Celebration. L.: Royal Collection Enterprises, 2002.

Roberts, Monty. The Man Who Listens to Horses: The Story of a Real-Life Horse Whisperer. N. Y.: Random House, 1997.

Robinson, John Martin. Windsor Castle: The Official Illustrated History. L.: Royal Collection Publications, 2004.

Roosevelt, Eleanor. The Autobiography of Eleanor Roosevelt. L.: Hutchinson, 1962.

– . My Day: The Best of Eleanor Roosevelt’s Acclaimed Newspaper Columns, 1936–1962. Cambridge, Mass.: Da Capo, 2001.

– . This I Remember. L.: Hutchinson, 1950.

Rose, Kenneth. Intimate Portraits of Kings, Queens and Courtiers. L.: Spring, 1989.

Sarah, the Duchess of York, with Jeff Coplon. My Story. N. Y.: Simon & Schuster, 1996.

Scott, Jennifer. The Royal Portrait: Image and Impact. L.: Royal Collection Publications, 2010.

Seitz, Raymond . Over Here. L.: Weidenfeld & Nicolson, 1998.

Shawcross, William . Queen and Country. Toronto: McClelland & Stewart, 2002.

– . Queen Elizabeth The Queen Mother: The Official Biography. L.: Macmillan, 2009.

Smith, Horace. A Horseman Through Six Reigns: Reminiscences of a Royal Riding Master. L.: Odhams, 1955.

Smith, Sally Bedell . Diana in Search of Herself: Portrait of a Troubled Princess. N. Y.: Signet: New American Library, 2000.

Strong, Roy. The Roy Strong Diaries, 1967–1987. L.: Phoenix, 1998.

Thomas, S. Evelyn. Princess Elizabeth: Wife and Mother: A Souvenir of the Birth of Prince Charles of Edinburgh. L.: S. Evelyn Thomas Publication, 1949.

Thornton, Penny. With Love from Diana. N. Y.: Pocket Books, 1995.

Turner, Graham. Elizabeth: The Woman and The Queen. L.: Macmillan/ The Daily Telegraph, 2002.

Vickers, Hugo. Alice Princess Andrew of Greece. N. Y.: St. Martin’s, 2002.

– . Elizabeth The Queen Mother. L.: Arrow, 2006.

Vidal, Gore. Palimpsest: A Memoir. N. Y.: Penguin, 1995.

Walters, Barbara . Audition: A Memoir. N. Y.: Alfred A. Knopf, 2008.

Warwick, Christopher. Princess Margaret: A Life of Contrasts. L.: Andre Deutsch, 2000.

Wheeler-Bennett, John W. King George VI: His Life and Reign. N. Y.: St. Martin’s, 1958.

Whitlam, Margaret. My Day. Sydney: William Collins, 1974.

Williams, Charles. Harold Macmillan. L.: Weidenfeld & Nicolson, 2009.

Wilson, A. N. Our Times: The Age of Elizabeth II. L.: Hutchinson, 2008.

Wilson, Mary. New Poems. L.: Hutchinson, 1979.

Wyatt, Woodrow. The Journals of Woodrow Wyatt. Vol. 1. Edited by Sarah Curtis. L.: Pan, 1992.

– . The Journals of Woodrow Wyatt. Vol. 2. Edited by Sarah Curtis. L.: Macmillan, 2000.

– . The Journals of Woodrow Wyatt. Vol. 3. Edited by Sarah Curtis. L.: Macmillan, 2000.

Ziegler, Philip . Edward Heath: The Authorised Biography. L.: Harper-Press, 2010.

Путеводители

Balmoral : Highland retreat of the Royal Family Since 1852: Guide to the Castle and Estate . Heritage House Group, 2007.

Buckingham Palace: Official Souvenir Guide . Royal Collection Publications, 2008.

The Castle and Gardens of Mey . The Queen Elizabeth Castle of Mey Trust.

The Crown Jewels: Official Guidebook. Historic Royal Palaces, 2002.

The Royal Yacht Britannia Official Guidebook . Someone Publishing Ltd.

Sandringham, by His Royal Highness the Duke of Edinburgh. Jarrold Publishing.

Телевизионные программы

Diana: The Week She Died . ITV, 2006.

The Duke: A Portrait of Prince Philip . Sir Trevor McDonald. Indigo Television for ITV. May 13, 2009.

E II R . BBC. Feb. 6, 1992.

An Intimate Portrait of The Queen at 80 . Andrew Marr. BBC, 2006.

Panorama . Martin Bashir interview with Diana, Princess of Wales. BBC. Nov. 20, 1995.

Prince Charles: The Private Man, the Public Role . Jonathan Dimbleby. ITV. June 29, 1994.

Queen and Country . William Shawcross. BBC four-part documentary series, 2002.

The Queen at 80 . Sky News, 2006.

The Queen, by Rolf . BBC. Jan. 1, 2006.

Неопубликованные документы

Lord Avon Papers, Birmingham University.

The Diaries of David Bruce, Richmond Historical Society.

Dwight D. Eisenhower Presidential Library and Museum.

W. Averell Harriman Papers, Library of Congress.

John F. Kennedy Presidential Library and Museum.

Sir Alan Lascelles Papers, Churchill College, Cambridge University.

Harold Macmillan Archive, Bodleian Library, Oxford University.

Paul Mellon Collection, Yale Center for British Art.

Morgan, Peter. The Queen screenplay. Courtesy of Peter Morgan.

The National Archives, Kew.

Richard Nixon Presidential Library and Museum.

The Ronald Reagan Presidential Foundation & Library.

Фотографии

...

“Дорожить Лилибет? Сомневаюсь, что это слово способно передать все мои чувства”.

Принцесса Елизавета и принц Филипп в Букингемском дворце в день свадьбы. 20 ноября 1947 года. © TopFoto/The Image Works

...

Елизавета II ощутила всю тяжесть (одеяние, корона и скипетры вместе весили около двадцати с половиной килограммов) королевского бремени на своих хрупких плечах.

Королева в двухкилограммовой короне святого Эдуарда и золотой коронационной мантии после увенчания короной архиепископом Кентерберийским. 2 июня 1953 года. Hulton Archive/Getty Images

...

Под проливным дождем королева в продуваемой насквозь карете продрогла до костей.

Королева Елизавета II и принц Филипп едут в Букингемский дворец после коронации в семиметровой Золотой парадной карете XVIII века. 2 июня 1953 года. Reginald Davis MBE (London)

...

Королева, если верить книге, обрекла сына на несчастное детство, не участвуя в его воспитании, а отец выглядел бездушным деспотом.

Елизавета II и принц Филипп в саду Букингемского дворца смотрят на принца Чарльза и принцессу Анну. 1957 год. Photograph by Snowdon, Camera Press London

...

Накануне церемонии открытия парламента королева обычно садится за свой рабочий стол в этом подбитом фиолетовым бархатом венце, сверкающем тремя тысячами бриллиантов.

Королева зачитывает речь на торжественном открытии парламента. По левую руку от нее восседает принц Филипп, по правую – фрейлины. Октябрь 1958 года. EMPICS Archive/Press Association Images

...

По-прежнему не склонная к поцелуям и объятиям, с Эндрю и Эдвардом она все же раскрепощалась и больше играла с ними.

Королева с трехмесячным принцем Эдвардом машет толпе вместе с принцем Филиппом и четырехлетним принцем Эндрю с балкона Букингемского дворца после церемонии выноса знамени. 13 июня 1964 года. Fox Photos/Getty Images

...

“При наших постоянных разъездах очень приятно бывает устроить себе передышку”.

Елизавета II на верховой прогулке по холмам в окрестностях шотландского замка Балморал в компании своих корги. 1965 год. Photograph by Godfrey Argent, Camera Press London

...

Родители и дети проявляли единодушное уважение к сельским обычаям и обрядам – например, намазыванию щек кровью после добычи первого своего оленя.

Королева и принц Филипп с детьми (слева направо): принцессой Анной, принцем Чарльзом, принцем Эдвардом и принцем Эндрю – во время ежегодного семейного отпуска в Балморале. 22 августа 1972 года. Lichfield / Getty Images

...

“Тот, кто придумал эти мантии, совсем не заботился об удобстве. Даже если в его время они были более привычны”.

Елизавета II и принц Филипп шествуют к часовне Святого Георгия на ежегодный благодарственный молебен в честь рыцарей ордена Подвязки, самого престижного среди королевских наград. Июнь 1975 года. Reginald Davis MBE (London)

...

“Как и любому человеку, нам свойственна надежда. И азарт, заставляющий верить, что наша лошадь обойдет соперников, поэтому мы этим и занимаемся”.

Королева и принц Филипп в ландо во время традиционного проезда по травянистой прямой миле ипподромного трека в Аскоте. Июнь 1980 года. Reginald Davis MBE (London)

...

Публика впервые увидела непоколебимую храбрость и уравновешенность королевы, которые друзья и придворные не раз наблюдали в “домашнем кругу”.

Елизавета II в боковом седле и принц Филипп на церемонии выноса знамени вскоре после прозвучавших из толпы шести холостых выстрелов. 13 июня 1981 года. Reginald Davis MBE (London)

...

Диана держалась молодцом, хотя на самом деле уже тогда впала в послеродовую депрессию, которую позже называла “мрачными временами”.

Королева, принц Филипп, королева-мать, Чарльз и Диана с принцем Уильямом на руках после крещения в Букингемском дворце. 4 августа 1982 года. Kent Gavin, Royal Photographer

...

“Я знала еще до приезда сюда, что на Американский континент перекочевали многие британские традиции, однако не догадывалась, что погода тоже в их числе”.

Рональд Рейган хохочет над замечанием Елизаветы II о шести днях проливных дождей во время ее визита с принцем Филиппом в Калифорнию. 3 марта 1983 года. Diana Walker/Time Life Pictures/Getty Images

...

Ферги регулярно выезжала с королевой верхом и “чувствовала себя обласканной <…> Я была спортивной, веселой и не задирала нос”.

Герцог и герцогиня Йоркские – принц Эндрю с женой, бывшей Сарой “Ферги” Фергюсон, едут в ландо к Букингемскому дворцу после церемонии венчания. 23 июля 1986 года. Tim Graham/Getty Images

...

“Она чувствовала себя в Кентукки как дома. Там царили невиданные для Англии непринужденность и веселье”.

Елизавета II во время своего четвертого частного визита на конный завод в Лексингтоне, штат Кентукки, с пригласившими ее Уиллом Фэришем (слева) и его женой Сарой (крайняя справа), а также скаковым управляющим королевы, Генри Порчестером, 7-м графом Карнарвоном (второй справа). Май 1991 года. David Perry/Lexington Herald-Leader

...

Из всех государственных руководителей только Мандела и президент Замбии Кеннет Каунда могли звать королеву по имени.

Королева с президентом ЮАР Нельсоном Манделой, прибывшим с государственным визитом, следуют в карете к Букингемскому дворцу. 9 июля 1996 года. Tim Graham/Getty Images

...

“Это не просто корабль. Яхта была их плавучим домом”.

Елизавета II смахивает слезу, вместе с принцем Филиппом и принцем Чарльзом провожая в Портсмуте на списание королевскую яхту “Британия”, служившую им сорок три года. 11 декабря 1997 года. Tim Graham/Getty Images

...

“София, в первую очередь, чтит Елизавету II как королеву, затем как свекровь, но главное – видит в ней человека и относится соответствующе”.

Принц Эдвард с женой Софией Рис-Джонс – граф и графиня Уэссекские – в каретной процессии после венчания в часовне Святого Георгия в Виндзорском замке. 19 июня 1999 года. Tim Graham/Getty Images

...

“Люсьен получал безмерное удовольствие от общения с королевой. Они говорили о скачках и лошадях”.

Елизавета II позирует для портрета Люсьену Фрейду в студии Монастырского двора Сент-Джеймсского дворца. 2001 год. David Dawson, courtesy of Hazlitt Holland-Hibbert

...

“Счастливые молодожены гордо вступают в круг почета победителей”, – объявила королева.

Принц Чарльз в день женитьбы на Камилле Паркер-Боулз, герцогине Корнуолльской, с королевой на выходе из часовни Святого Георгия. Виндзор, 9 апреля 2005 года. Bob Collier/Press Association Images

...

“Она посмотрела на меня, как мать на неразумного сына”.

Президент Джордж Буш-младший подмигивает королеве Елизавете II на церемонии встречи перед Белым домом 7 мая 2007 года, когда он, оговорившись, сообщил, что прошлый визит ее величества состоялся в 1776-м, а не в 1976 году. Anwar Hussein/EMPICS/Press Association Images

...

Всем передавалась радость молодой пары, двух любящих и понимающих друг друга людей.

Свадьба принца Уильяма и Кэтрин Миддлтон, ныне герцога и герцогини Кембриджских, в Вестминстерском аббатстве. 29 апреля 2011 года. Ian Jones Photography

...

Королева выразила благосклонность едва заметным кивком.

Молодожены свидетельствуют почтение королеве Елизавете II поклоном и реверансом после церемонии венчания. Kirsty Wigglesworth/Press Association Images

...

“Значит, тебе придется стать королевой?” “Да, когда-нибудь”, – ответила Елизавета. “Бедная”, – посочувствовала Маргарет.

Только что коронованный король Георг VI и королева Елизавета на балконе Букингемского дворца с матерью короля, королевой Марией (в центре), предполагаемой престолонаследницей принцессой Елизаветой (слева) и ее сестрой принцессой Маргарет (справа). 12 мая 1937 года. Fox Photos/Getty Images

...

Она училась водить трехтонку в плотном лондонском потоке, менять колеса и свечи, разбираться в работе системы зажигания, прокачивать тормоза и перебирать двигатель.

Предполагаемая престолонаследница второй субалтерн-офицер Елизавета Александра Мария Виндзор на курсах автомехаников при Вспомогательной территориальной службе. 1945 год. Photograph by the Imperial War Museum, Camera Press London

...

“Я заявляю во всеуслышание, что вся моя жизнь, сколько мне ее отмерено, будет посвящена служению вам”.

Принцесса Елизавета в день своего совершеннолетия произносит речь в Кейптауне, Южная Африка. 21 апреля 1947 года. Associated Press

...

“Я молю Бога о помощи в этом нелегком бремени, которое оказалось возложено на меня в столь юном возрасте”.

Королева Елизавета II (слева) через девять дней после восшествия на трон, со своей бабушкой королевой Марией (в центре) и матерью королевой Елизаветой (королевой-матерью) на похоронах короля Георга VI в часовне Святого Георгия в Виндзоре. 15 февраля 1952 года. Ron Case/Getty Images

...

Принцесса Маргарет смотрела слегка застывшим взглядом и во время инвеституры “не сводила глаз со спокойного лица сестры”.

Королева-мать Елизавета (слева) с принцем Чарльзом и принцессой Маргарет в королевской ложе в Вестминстерском аббатстве во время коронационной церемонии. 2 июня 1953 года. Topical Press Agency/Getty Images

...

Таунсенда поражала “невероятно выразительная мимика” принцессы, “у которой томная, меланхоличная грусть в мгновение ока могла смениться безудержной буйной радостью”.

Маргарет (слева) и Елизавета (в центре) с полковником авиации Питером Таунсендом в королевской ложе в Аскоте 13 июня 1951 года, за четыре года до того, как Маргарет и Таунсенд объявили о своем наме рении сочетаться браком. Keystone/Getty Images

...

Ее величество с интересом рассматривала замороженные пироги с курицей, а герцог, попробовав крекеры с сыром, пошутил: “Мышиная радость!”

Елизавета II во время незапланированного визита в супермаркет в Вест-Хайяттсвилле, Мэриленд, после посещения футбольного матча между командами Мэрилендского и Северокаролинского университетов. 19 октября 1957 года. Associated Press

...

Как-то раз в гостях у близких друзей королева сообщила: “Нужно заняться ящиками. Если пропущу, потом ни за что не наверстаю”.

Королева за письменным столом в Букингемском дворце просматривает конфиденциальные документы из кожаных красных правительственных ящиков. 25 января 1959 года. ©TopFoto/The Image Works

...

Влюбленность Маргарет в Тони Армстронг-Джонса королева восприняла с облегчением, поскольку желала сестре прежде всего счастья.

Принцесса Маргарет с мужем, Энтони Армстронг-Джонсом (впоследствии 1-м графом Сноудоном), выказывают почтение королеве Елизавете II поклоном и реверансом после церемонии бракосочетания в Вестминстерском аббатстве 6 мая 1960 года. ©Bettmann/CORBIS

...

Джеки пожаловалась на тяготы и напряжение канадского визита, а Елизавета II подмигнула ей заговорщицки и утешила загадочной фразой: “Со временем приноравливаешься, и становится легче”.

Королевская чета принимает президента Джона Кеннеди с супругой Жаклин на банкете в Букингемском дворце. 15 июня 1961 года. Popperfoto/Getty Images

...

Семидесятипятилетнюю герцогиню накачали успокоительными, и королева “с материнским участием и заботой постоянно поглаживала ее руку и поддерживала под локоть”.

Королева с герцогиней Виндзорской после похорон герцога Виндзорского, бывшего короля Эдуарда VIII, в часовне Святого Георгия в Виндзоре. 5 июня 1972 года. Reg Burkett/Getty Images

...

Под аккомпанемент военного оркестра королева с родными кружатся в замысловатых рилах и велетах с егерями, ловчими, лакеями и горничными, вызывая в памяти образы и мелодии минувшего века.

Елизавета II и Филипп танцуют на ежегодном Балу гилли в Балморале. 1972 год. Lichfield/Getty Images

...

Толпа зрителей скандировала: “Vive la Reine!”, и, когда Елизавета II стала спускаться к Хайклер, ее чуть не задавили – уцелеть помогли Порчестер, Освальд и несколько жандармов.

Королева с молитвенно сложенными руками, скаковой управляющий Генри Порчестер (слева) и управляющий конным заводом сэр Майкл Освальд (справа) радуются победе кобылы Хайклер на скачках на приз Дианы в Шантийи. Июнь 1974 года. Private collection of Sir Michael Oswald

...

После мероприятий он развлекал ее забавными историями – например, о найденной булочке с глазурью, в которой целиком осталась вставная челюсть.

Патрик Планкет, 7-й барон Планкет, друг детства и советник Елизаветы II, организатор общественных мероприятий с ее участием с начала царствования до самой своей смерти в возрасте пятидесяти одного года в 1975-м. Private collection of Shaun Plunket

...

Вильсон знал, что ее величеству можно довериться, и делился с ней своими тревогами насчет министров, ставящих палки в колеса.

Королева с Гарольдом Вильсоном в Балморале в сентябре 1975 года после конфиденциального сообщения о его намерении приурочить уход с поста премьера к своему шестидесятилетнему юбилею в марте. Private collection of Lady Wilson

...

Елизавета II вышла из машины с красными от слез глазами. “Мэм, может быть, вы хотите подняться наверх?” “Да, пожалуй”, – ответила королева.

Королевская семья в Вестминстерском аббатстве на поминальной службе по Луису Маунтбеттену, 1-му графу Маунтбеттену Бирманскому. Слева направо: принцесса Анна, королева-мать, капитан Марк Филиппс, королева Елизавета II, принц Чарльз, принц Эндрю, принц Филипп, принц Эдвард. 5 сентября 1979 года. Associated Press/TopFoto/The Image Works

...

Шотландское высокогорье дает королеве возможность пожить максимально возможной для нее обычной жизнью и дарит ощущение свободы.

Елизавета II на Бремарских играх близ замка Балморал вместе с королевой-матерью, Дианой и Чарльзом. Сентябрь 1982 года. ©Mirrorpix

...

“Покажите мне эту вашу львиную клетку, – попросила Елизавета II. – Хлыст и табурет понадобятся?”

Королева в крытом манеже школы верховой езды при Виндзорском замке с Монти Робертсом, “укротителем лошадей” из Калифорнии, перед демонстрацией его методики заездки. 10 апреля 1989 года. Photograph by Pat Roberts

...

“Американское радушие, – оправдывалась потом Фрейзер. – Не могла сдержаться”.

Королева в объятиях шестидесятисемилетней Элис Фрейзер во время визита в квартиру Фрейзеров в Вашингтоне. 15 мая 1991 года. Associated Press

...

У принца Уильяма нет ни малейшего намерения нарушать очередность наследования.

Принц Чарльз с сыновьями Уильямом и Гарри, вторым и третьим в очередности наследования престола, после выпускной церемонии Гарри в Королевской военной академии в Сандхерсте, где учился и Уильям. 12 апреля 2006 года. Ian Jones Photography

...

Будущего премьера она впервые увидела восьмилетним, когда тот вместе с Эдвардом выступал в школьной постановке “Ветра в ивах”.

Восьмидесятичетырехлетняя королева приветствует своего двенадцатого премьер-министра, сорокатрехлетнего Дэвида Камерона, прибывшего “целовать руки” в Букингемский дворец. 11 мая 2010 года. Ian Jones Photography

...

“Всем, кто пострадал от нашего общего нелегкого прошлого, я выражаю искреннее и глубокое сочувствие”.

Королева Елизавета II после возложения венка в дублинском мемориальном Саду поминовения 17 мая 2011 года во время четырехдневного визита в Ирландию – первого со времен приезда в Дублин ее деда, короля Георга V, столетием ранее. Arthur Edwards/AFP/Getty Images

...

Дэвид Камерон назвал Уильяма и Кэтрин “командой будущего”.

Герцог и герцогиня Кембриджские на Эпсомском дерби. 4 июня 2011 года. Ian Jones Photography

...

“Ее почитают сейчас так же, как в золотые годы, когда все выражали беззаветную преданность новоиспеченной королеве и даже Черчилль не уставал ею восхищаться”.

Королевская семья на балконе Букингемского дворца после Церемонии выноса знамени в честь восемьдесят пятого дня рождения королевы. 11 июня 2011 года. Ian Jones Photography

Примечания

Перевод А. Круглова.

Здесь и далее см. раздел “Источники цитат” на с. 569.

4 июля – День независимости США от Королевства Великобритании. (Здесь и далее прим. перев.)

“Детская газета” ( англ. ).

Очень естественная ( фр. ).

Жизнерадостность ( фр. ).

“Сардинки” – разновидность пряток: один человек прячется, а остальные, найдя его, должны вставать рядом, тем самым все больше выдавая укрытие другим. Последний обнаруживший укрытие прячется следующим.

Филе морского языка “Маунтбеттен”, тушеные куропатки и мороженое “Принцесса Елизавета” (фр.).

Под псевдонимом Спай (Шпион) публиковались в журнале “Vanity Fair” карикатуры британского портретиста и шаржиста Лесли Мэтью Уорда.

Мото-Сити – одно из прозвищ города Детройт.

Пост граф-маршала – обер-церемониймейстера и главы геральдической палаты – наследственный в роду герцогов Норфолкских, и, поскольку они придерживаются католической веры, до парламентского акта 1824 года в коронации принимал участие протестант – заместитель обер-церемониймейстера.

“Да здравствует королева Елизавета! Да здравствует! Да здравствует!” ( лат. )

“Lost Marbles” напоминает об “Elgin Marbles”, “мраморах Элгина” – коллекции древнегреческой скульптуры, в начале XIX века вывезенной из Греции лордом Элгином, британским послом в Константинополе, и ныне хранящейся в Британском музее. Эти “мраморы”, как и сам лорд Элгин, стали у современников притчей во языцех.

Она сегодня очень красива (фр.).

1 Цар. 15: 4.

Айк – прозвище Дуайта Дэвида Эйзенхауэра, 34-го президента США.

Лондонский блиц – бомбардировка Великобритании осенью 1940 – весной 1941 года, начавшаяся с бомбардировки Лондона, часть Битвы за Британию.

Уильям Кавендиш, маркиз Хартингтонский, пал в бою в 1944 году, вскоре после женитьбы на Кэтлин Кеннеди, которая погибла в авиакатастрофе в 1948 году.

“Частный детектив” ( англ. ).

“Такой была прошедшая неделя” ( англ. ).

“Старое доброе время” – шотландская песня на стихи Роберта Бернса, написанная в 1788 году. Традиционно поется на встрече Нового года.

P – первая буква имени Филиппа в английском написании (Philip).

В гербе Боуз-Лайонов отражена игра слов – составные части фамилии созвучны словам “bows” (луки) и “lion” (лев).

Большой национальный стипль-чез проводится на ливерпульском ипподроме Эйнтри с 1839 года.

Салли Беделл СмитКоролева

...

Предисловие

...

Глава первая Королевское воспитание

...

Глава вторая Рука и сердце

...

Глава третья Судьба зовет

...

Глава четвертая “Готовы, девочки?”

...

Глава пятая Государственные дела

...

Глава шестая Выход на телеэкраны

...

Глава седьмая Новые начинания

...

Глава восьмая Спасение в привычном

...

Глава девятая Пролить свет на таинство

...

Глава десятая Заговор молчания

...

Глава одиннадцатая “Черта с два!”

...

Глава двенадцатая Тепло любви

...

Глава тринадцатая “Железная леди” и “английская роза”

Глава четырнадцатая Особые отношения

...

Глава пятнадцатая Семейные расколы

...

Глава шестнадцатая Annus Horribilis

...

Глава семнадцатая Трагедия и традиции

...

Глава восемнадцатая Любовь и утрата

...

Глава девятнадцатая Кадр за кадром

...

Глава двадцатая Честь мундира

...

Глава двадцать первая Долгих лет королеве!

Благодарности

Источники цитат

Предисловие

Глава первая Королевское воспитание

Глава вторая Рука и сердце

Глава третья Судьба зовет

Глава четвертая “Готовы, девочки?”

Глава пятая Государственные дела

Глава шестая Выход на телеэкраны

Глава седьмая Новые начинания

Глава восьмая Спасение в привычном

Глава девятая Пролить свет на таинство

Глава десятая Заговор молчания

Глава одиннадцатая “Черта с два!”

Глава двенадцатая Тепло любви

Глава тринадцатая “Железная леди” и “английская роза”

Глава четырнадцатая Особые отношения

Глава пятнадцатая Семейные расколы

Глава шестнадцатая Annus Horribilis

Глава семнадцатая Трагедия и традиции

Глава восемнадцатая Любовь и утрата

Глава девятнадцатая Кадр за кадром

Глава двадцатая Честь мундира

Глава двадцать первая Долгих лет королеве!

Библиография

Книги

Путеводители

Телевизионные программы

Неопубликованные документы

Фотографии

...

...

...

...

...

...

Салли Беделл Смит
Королева