Федор Достоевский

Вступление

Образ гениальной творческой личности всегда обладает огромной притягательной силой как для современников, так и для потомков. Именно к таким личностям принадлежит Федор Михайлович Достоевский, которого ставят в один ряд с Н. Гоголем, Л. Толстым, Ч. Диккенсом, О. де Бальзаком. Достоевский был одним из величайших мастеров слова за всю мировую историю литературы. Никто не умел так раскрыть душу человека, используя все приемы художественного изображения.

Ф. М. Достоевский принадлежит столько же литературе, сколько и философии, хотя у него нет ни одного чисто философского сочинения. О чем бы ни писал он – о религии, этике, эстетике, истории, государстве или русском народе, – повсюду скрыт ключ к таинству: «что значит быть человеком?» Всю свою жизнь романист не оставлял попыток выявить сущность человека, «найти человека в человеке». Не случайно писатель, историк, академик РАЕН, президент Фонда Достоевского И. Волгин, много лет посвятивший изучению биографии и творчества Федора Михайловича, сказал о нем: «Достоевский – это мы. Но «мы» – не как отдельные эмпирические люди, а как люди вообще – в высшем своем проявлении. Гений всегда демонстрирует предельные возможности человеческого духа. Поэтому любое прикосновение к Достоевскому, к его биографии, творчеству – есть, помимо прочего, еще и акт самопознания. Человек – главный предмет Достоевского, а он, человек, как показывает опыт XX века, изменился довольно мало. Основные вопросы, которые волновали автора «Бесов», актуальны и в XXI столетии». С этим нельзя не согласиться. Весь двадцатый век прошел под знаком все возрастающей всемирной славы писателя. И сейчас интерес к нему не только не ослабевает, а, напротив, усиливается.

Сегодня люди с особой остротой почувствовали, как близок, как необходим им Достоевский, его произведения. Еще на рассвете прошлого столетия это предвидел писатель и философ Д. Мережковский, который сказал: «Достоевский в некоторые минуты ближе нам, чем… родные и друзья. Он – товарищ в болезни, сообщник не только в добре, но и во зле, а ничто так не сближает людей, как общие недостатки. Он знает самые сокровенные наши мысли, самые преступные желания нашего сердца. Нередко, когда читаешь его, чувствуешь страх от его всезнания. У него встречаешь тайные мысли, которых не решился бы высказать не только другу, но и самому себе. И когда такой человек, исповедавший наше сердце, все-таки прощает нас, когда он говорит: «верьте в добро, в Бога, в себя», – это больше, чем эстетический восторг перед красотой, больше, чем высокомерная проповедь чуждого пророка».

Есть писатели, творчество которых помогает разобраться в сложнейшем мире проблем и катаклизмов, окружающих современного человека. В этой иерархии имен Достоевский по праву занимает одно из ведущих мест. Нравственные ценности, проблемы человеческой личности как индивида, вера и неверие, национальная идея и общечеловеческая мораль – эти мировоззренческие проблемы, поставленные писателем, и сегодня являются теми ориентирами, которые определяют духовное существование людей. Достоевский – художник и мыслитель – интересен современному читателю своим провидческим даром, умением улавливать тончайшие оттенки чувств и переживаний человека, способностью предвидеть порой губительную роль идеи в обществе. Не случайно к его творчеству вновь и вновь обращаются ученые, политики, философы, публицисты, театральные и кинорежиссеры, актеры. И чем больше люди проникают в грандиозный художественный космос Достоевского, тем чаще задумываются о самом создателе гениальных произведений.

Мир знал и знает разного Достоевского. Молодой, талантливый петербургский литератор, автор миниатюрных повестей и сентиментальных новелл с незамысловатыми сюжетами – таким его знали на заре его писательской деятельности. Пройдут годы, и Достоевский предстанет совершенно другим человеком – трагическим художником, бывшим узником Петропавловской крепости, смертником, которого расстреливали, но не расстреляли, сибирским каторжником. Миру явится мрачный летописец каторжных нравов, рассказчик темных криминальных историй, аналитик преступных помыслов и бесовских искушений. Такого Достоевского знали его современники, но только его потомкам было суждено осознать, что он – гигантская фигура писателя мирового масштаба, гений-вестник, почти пророк, предугадавший многое из того, о чем его современники и не догадывались. Прошли долгие годы, прежде чем открылось, что художественные фантазии писателя, многим казавшиеся мрачными плодами его больного воображения, стали сбываться. А еще люди поняли, что собственная судьба Достоевского – это судьба-модель, подобно которой сложились судьбы миллионов его несчастных соотечественников, познавших несправедливость суда, тюремные застенки и ужасы каторги.

Этот странный и гениальный человек перенес и выстрадал многое: ранний литературный успех, смертный приговор и вывод на плац для расстрела, каторгу, солдатчину, нищету, нелегкий труд литературного поденщика, страшную «падучую» болезнь – эпилепсию, бешеные проигрыши в рулетку, журнальную борьбу, непонимание, новый небывалый успех у читателя. На его долю выпало все, что щедро отмеряла русским писателям судьба: от тюрьмы, цензуры и неподъемных долгов – до славы, владычества над умами и относительного материального благополучия. Не менее разнообразна была и его профессиональная деятельность – художественная литература, критика, публицистика, редактирование и издание журнала, ответственная должность в первом российском писательском фонде.

Как и его насыщенная событиями жизнь, Достоевский сам был клубком страстей и порывов. При жизни его не без оснований считали самым беспокойным, порывистым, изменчивым и страстным литератором. По словам Е. Соловьевой, «его резко очерченная индивидуальность, его болезненный психопатический гений, оригинальность его мышления и фантазии, не имеющая ничего подобного и равного в русской литературе», делали писателя совершенно особенным, ни на кого не похожим. В Достоевском ощущались огромная напряженность всех чувств и мыслей, борьба самых разных мнений, взлеты и падения, сила веры и отрицания. Во многом это объяснялось особенностями его личности – неустойчивой психикой, огромной требовательностью к себе и к другим, ревностным отношением к своему и чужому творчеству. Его противоречивый характер совмещал великое смирение и гордыню, природную застенчивость и непомерное самолюбие, страстную веру и вечные сомнения. Выраженная полярность, противоречивость свойств его натуры необычайно ярко отразилась и в его творчестве, и в его жизни.

Судьба, не скупясь на крутые повороты, никогда особенно не щадила великого писателя. Не случайно о жизни Федора Михайловича, полной драматических и трагических событий, И. Волгин однажды сказал, что она – «лучший его роман, поразительный и по сюжетным ходам, и по своему внутреннему напряжению».

Детские годы

Федор Михайлович Достоевский родился 11 ноября (по старому стилю – 30 октября) 1821 года в Москве. Его отец Михаил Андреевич был медиком. Едва закончив медико-хирургическую академию, он как военный врач участвовал в Отечественной войне 1812 года. Пройдя долгий путь армейской службы, в 1820 году уволился в звании полкового врача первого класса. В марте 1821 года демобилизованный штаб-лекарь Михаил Достоевский получил место врача в московской Мариинской больнице для бедных, основанной по указу вдовы Павла I, Марии Федоровны. Сюда же, в один из флигелей больницы, которая находилась на окраинной тогда улице Божедомке (ныне ул. Достоевского), он привез свою семью – жену Марию и первенца Михаила. В этой же больнице на свет появился второй сын Достоевских – Федор, которому суждено было прославить фамилию на весь мир.

Место, где родился будущий писатель, считалось чуть ли не самым печальным в старой Москве. Еще в начале XIX века на этой московской окраине располагалось кладбище, где хоронили отвергнутых обществом людей – самоубийц и преступников. Бедное кладбище называли «убогим домом», а его хранителей – «божедомами». Неподалеку от погоста находился приют для умалишенных. В 1806 году здесь по проекту архитектора Жилярди было выстроено великолепное здание, которое отвели под больницу для бедных. Казенная квартира Достоевских, располагавшаяся во флигеле, была мрачноватой и не слишком просторной – три небольших комнаты и кухня с русской печью, так что семье, со временем разросшейся до девяти человек, приходилось тесниться. Полутемную детскую занимали старшие братья – Михаил и Федор, младших поместили прямо в спальне родителей, отделенной дощатой перегородкой от зала – единственной вместительной и светлой комнаты в доме. Но все же Достоевские не бедствовали. Отец семейства имел частную практику и заботился о благосостоянии своей семьи. В доме прислуживали няня, горничная; были кухарка, кучер и лакей; а когда в семье появлялся новорожденный, ему нанимали кормилицу.

По одному из предположений, Федор Достоевский произошел по отцовской линии из пинской шляхты, чье родовое имение Достоево в XVI–XVII веках находилось в Пинском уезде Великого княжества Литовского (ныне Ивановский район Брестской области, Белоруссия). Это имение 6 октября 1506 года за заслуги получил во владение Данила Иванович Ртищев. С этого времени Ртищев и его наследники стали именоваться Достоевскими. Достоево – первое родовое гнездо Достоевских. Потом будут Клечковцы, Янушполь и Войтовцы, где родится отец писателя Михаил Андреевич. Мать Мария Федоровна (в девичестве Нечаева) происходила из старомосковского купеческого рода. У нее была зажиточная московская родня. Особенно богата была ее сестра, тетка писателя, Александра Федоровна Куманина. «Покойная тетка, – вспоминал Ф. Достоевский, – имела огромное значение в нашей жизни с детства до 16 лет, многому она способствовала в нашем развитии». Уже после смерти Марии Федоровны бездетные Куманины взяли опекунство над детьми Достоевских. Они помогли воспитать сестер Федора Михайловича, всех их выдали замуж, обеспечив достойным приданым. Сам же Федор Достоевский в 1844 году получил от своих родственников Куманиных долю наследства, которая помогла ему оставить службу и заняться писательством.

В большой семье Достоевских кроме двух старших сыновей росло еще пятеро детей – Варвара (1822–1893), Андрей, Вера (1829–1896), Николай (1831–1883) и Александра (1835–1889). Федор был особенно дружен со своим старшим братом-погодком Михаилом, с ним его всю жизнь связывали близкие, теплые отношения. Детей в семье Достоевских никогда не баловали, держали в строгости, приучая к такой жизни, «в которой исполнение обязанностей и отсутствие прихотей стоит на первом плане». Их никуда не пускали одних, заставляли уходить в школу и возвращаться строго по часам, никогда не давали ни копейки карманных денег. Кроме того, дети росли исключительно в кругу семьи, не имея друзей и не зная, что делается за больничными стенами. Все это впоследствии печальным образом отразится на «взрослой» жизни Достоевского, характер которого и без того был непростым. Недоверчивый, очень требовательный к себе и другим, до крайности обидчивый, раздражительный и самолюбивый, он был малопригоден для товарищества и дружбы.

Отец семейства Михаил Андреевич терпеть не мог детских шалостей и предпочитал, чтобы его дети постоянно занимались каким-нибудь полезным делом – читали книги, изучали иностранные языки, готовили уроки. Он был образованным человеком и неплохим семьянином, но обладал вспыльчивым характером, был мнительным, болезненно подозрительным, самолюбивым и властным. Семья жила в довольно суровой обстановке, над которой «постоянно витал угрюмый дух отца».

Любовь Достоевская, дочь писателя, в своих воспоминаниях характеризовала деда как «очень своеобразного человека». «Пятнадцати лет от роду он вступил в смертельную вражду со своим отцом и братьями и ушел из родительского дома», – писала она. Родители готовили его к духовному званию, но, бросив Каменец-Подольскую семинарию, Михаил Достоевский отправился в Москву изучать медицину. С тех пор он никогда не говорил о своей семье и никогда не упоминал о своем происхождении. И только уже в 50-летнем возрасте, как полагает внучка, он стал испытывать угрызения совести, что бросил отчий дом.

Своих детей Михаил Достоевский держал в «ежовых рукавицах», воспитывая их в страхе и повиновении. Вспышки его гнева были ужасающими и приводили в трепет всех домочадцев. Нетерпимо требовательный к окружающим, он установил дома строго определенный порядок и тщательно следил, чтобы его неукоснительно соблюдали. Возможно, поэтому Федор Достоевский всю жизнь тяготился воспоминаниями о своем детстве, и в его творчестве нет никаких следов светлых воспоминаний об отце. По словам С. Д. Яновского, Федор Михайлович говорил ему «о тяжелой и безрадостной обстановке его детства, хотя благоговейно отзывался всегда о матери, о сестрах и брате Михаиле Михайловиче». Об отце же «решительно не любил говорить и просил о нем не спрашивать». Сложное, двойственное отношение к отцу Достоевский сохранил на всю жизнь.

Мать писателя Мария Федоровна, в отличие от своего мужа, была мягкой и добросердечной. Она горячо любила своего супруга, но очень страдала от его деспотичного характера и беспочвенной ревности. Судя по трогательным письмам Марии Федоровны, в которых она пыталась успокоить подозрения мужа, это была кроткая, милая женщина. Она была ласкова с детьми, и те любили ее всей душой. Федор Достоевский всегда отзывался о матери с горячей любовью и, создавая кротких и обреченных героинь своего позднего творчества, вероятно, думал именно о ней. Глубоко верующая, Мария Федоровна ежегодно возила детей в Троице-Сергиеву лавру, учила их читать по книге «Сто четыре священные истории Ветхого и Нового Завета». С особым чувством Достоевский вспоминал в зрелые годы о знакомстве с Писанием: «Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства». Ярким детским впечатлением писателя стала также ветхозаветная «Книга Иова». Воспоминания об этой книге Достоевский включил в рассказ старца Зосимы о своем детстве в романе «Братья Карамазовы». Рано проснувшимся интересом к книгам Достоевский обязан и своей няне Алене Фроловне. Эта московская мещанка вынянчила всех детей Достоевских, которые с любовью называли ее «нянюшкою» и на ты. Именно от Алены Фроловны Федор Достоевский услышал первые сказки: о прекрасных царевнах и царевичах, о волшебной жар-птице и о подвигах русских богатырей. Он вспоминал свою няню с такой же нежностью, как Пушкин вспоминал Арину Родионовну: «Наша няня Алена Фроловна была характера ясного, веселого и всегда нам рассказывала такие славные сказки!..»

В семье Достоевских очень любили читать. В искусство романистики Достоевского ввела забытая ныне писательница XVIII века Анна Радклиф. Утвержденный ею в европейской литературе новый вид романа назывался «готическим» из-за влечения к рыцарским преданиям средневековья, запечатленным в скульптуре и витражах архитектурной готики. Из-за мрачности сюжета и траурного колорита его называли также «романом кошмаров и ужасов». Повествованиями А. Радклиф зачитывалась мать Достоевского. Долгими вечерами маленький Федор «за неумением грамоте» слушал, «замирая от восторга и ужаса», как родители его читали на сон грядущий многотомные эпопеи английской романистки. Достоевские выписывали также журнал «Библиотека для чтения», который давал возможность знакомиться с новейшей литературой. По вечерам в семейном кругу читали вслух «Историю государства Российского» H. М. Карамзина, произведения Г. Р. Державина, В. А. Жуковского и, конечно же, А. С. Пушкина. Младший брат Федора Михайловича Андрей Михайлович писал, что «брат Федя более читал сочинения исторические, серьезные, а также попадавшиеся романы. Брат же Михаил любил поэзию и сам пописывал стихи… Но на Пушкине они мирились, и оба, кажется, тогда чуть не всего знали наизусть…» Страстным почитателем таланта А. С. Пушкина Федор Достоевский оставался всю свою жизнь.

Несмотря на скудость средств, заставлявшую всю семью Достоевских тесниться в двух-трех комнатах, родители будущего писателя не жалели денег, чтобы дать детям по возможности хорошее воспитание и образование. В 1833 году 12-летний Федор был отдан в полупансион Н. И. Драшусова (Сушара); туда он и брат Михаил ездили «ежедневно по утрам и возвращались к обеду». Через год опять же вместе со старшим братом Федора определили в частный пансион Л. И. Чермака, один из лучших в Москве, где он проучился до 1837 года. В этом престижном учебном заведении преподавали известные московские ученые и лучшие педагоги – крупный русский математик Д. М. Перевощиков, впоследствии ректор Московского университета и академик; известный шеллингианец, доктор словесных наук И. И. Давыдов; магистр латинской словесности А. М. Кубарев, автор весьма примечательной «Теории русского стихосложения». Особое значение в пансионе придавали изучению литературы. Писатель Д. В. Григорович отмечал в своих воспоминаниях, что все воспитанники Чермака отличались выдающейся начитанностью в классической и современной поэзии. Уроки словесности и литературы увлекали и братьев Достоевских. О Федоре-пансионере рассказывал его соученик В. М. Каченовский: «…это был серьезный, задумчивый мальчик, белокурый, с бледным лицом. Его мало занимали игры: во время рекреаций он не оставлял почти книг, проводя остальную часть свободного времени в разговорах со старшими воспитанниками пансиона…» Атмосфера учебных заведений и оторванность от семьи вызывали у Достоевского болезненную реакцию, которую писатель впоследствии отразил в романе «Подросток», наделив главного героя, переживающего глубокие нравственные потрясения в «пансионе Тушара», автобиографическими чертами. Воспоминания о пансионе Л. И. Чермака также послужили материалом для многих произведений Федора Михайловича.

«Даровое – земля Достоевского»

В 1828 году Михаил Андреевич Достоевский получил звание потомственного дворянина. Три года спустя он приобрел небольшое село Даровое в Каширском уезде Тульской губернии, а через два года соседнюю с ним деревню Чермошню. С этого времени Федор Достоевский вместе с братьями и сестрами каждое лето проводил в Даровом. Младший брат писателя А. М. Достоевский так описывал любимые с детства места: «Местность в нашей деревне была очень приятная и живописная. Маленький плетневый, связанный глиною на манер южных построек, флигелек для нашего приезда состоял из трех небольших комнаток и был расположен в липовой роще, довольно большой и тенистой. Роща эта через небольшое поле примыкала к березовому леску, очень густому и с довольно мрачною и дикою местностью, изрытою оврагами. Лесок этот назывался Брыково. Лесок Брыково с самого начала очень полюбился брату Феде, так что впоследствии в семействе нашем он назывался Фединою рощею…» Через всю усадьбу Достоевских проходил глубокий овраг, часть которого превращена была в глубокий водоем, где поили скот, удили искусственно разведенную рыбу, купались.

В деревне, где семья нередко проводила время без строгого отца, дети пользовались большей свободой (только в 1837 году, уже после смерти жены, Михаил Достоевский вышел в отставку и навсегда переехал в Тульскую губернию, поселившись в своем имении вместе с младшими детьми). «В деревне, – рассказывал брат писателя Андрей Михайлович, – мы постоянно почти были на воздухе и, исключая игры, проводили целые дни на полях, присутствуя и приглядываясь к трудным полевым работам. Все крестьяне любили нас очень, в особенности брата Федора. Он, по своему живому характеру, брался за все: то попросит водить лошадей с бороной, то погоняет лошадь, идущую в сохе. Любил он также вступать в разговоры с крестьянами, которые охотно с ним говорили, но верхом его удовольствия было исполнить какое-либо поручение и быть чем-нибудь полезным. Я помню, что одна крестьянка, вышедшая на поле жать вместе с маленьким ребенком, пролила нечаянно жбанчик воды, и бедного ребенка нечем было напоить, – брат сейчас же взял жбанчик, сбегал в деревню и принес матери целый жбан воды…» В Даровом маленький Федор чувствовал себя гораздо лучше, чем в городе: не было ни строгого отцовского надзора, ни длинных утомительных уроков, ни постоянной необходимости следить за своим поведением. Он много времени проводил в играх с братьями, но чаще предпочитал вертеться возле крестьян, ходить за грибами, «слушать природу». Здесь мальчик впитывал в себя все: и тихое очарование этой земли, и крестьянский быт, и пешие походы на городскую почту, и богослужения в соседнем Моногарове, и даже названия деревень (так появится Чермошня в «Братьях Карамазовых»). Впоследствии многие произведения писателя будут основаны на лирических описаниях деревенских пейзажей, прообразе малой родины. Уже будучи на каторге, Достоевский любил возвращаться к впечатлениям своего раннего детства, к этому «святому и драгоценному, без чего не может и жить человек». Летом 1877 года по дороге из Москвы в Курскую губернию Федор Михайлович специально сделал небольшой крюк, чтобы увидеть вновь места своего детства и отрочества. В «Дневнике писателя» за этот же год он напишет: «Сорок лет я там не был и столько раз хотел туда съездить, но все никак не мог, несмотря на то, что это маленькое и незамечательное место оставило во мне самое глубокое и сильное впечатление на всю потом жизнь и где все полно для меня самыми дорогими воспоминаниями».

После смерти родителей Даровое принадлежало младшему брату Андрею Достоевскому, а затем его сестрам и их детям. Федор Михайлович отказался от своей доли наследства в Даровом в 1844 году, получив в виде возмещения 500 рублей серебром. В 20-е годы XX столетия дом в Даровом, в котором уже не осталось никого из членов семьи Достоевских, был превращен в сельскую библиотеку. Мемориальные вещи вывезли в Москву, на Божедомку, где создавался тогда первый музей писателя. В 1955 году в Даровом была создана «комната Достоевского», в которой экспонировались фотоматериалы, поступившие из московского музея. С 1974 года усадьба Даровое приобрела статус музея, а с августа 1990 года стала филиалом Зарайского историко-художественного музея. В наши дни в сохранившемся флигеле, принадлежавшем Достоевским, размещена экспозиция, представляющая период их пребывания в этих местах. Сохранились старые постройки в Даровом и Черемошне, липовая аллея, фруктовый сад и пруд. Рядом с музеем расположен небольшой лесной массив, который в память о писателе до наших дней так и называют Фединой рощей.

Юность. Первые жизненные испытания

1837 год, принесший Достоевскому серьезные испытания, потери и перемены, стал важным и сложным периодом в его жизни. Зимой этого года от чахотки умерла любимая и любящая мать, скончался А. С. Пушкин, гибель которого юный Федя воспринял как личное горе. Андрей Михайлович Достоевский писал: «Брат Федя в разговорах со старшим братом несколько раз повторял, что ежели бы у нас не было семейного траура, то он просил бы позволения отца носить траур по Пушкину». В этом же, 1837-м году отец отвез старших сыновей Михаила и Федора в Санкт-Петербург, где оба брата приступили к учебе в подготовительном пансионе военного инженера К. Ф. Костомарова.

Так закончились годы детства и отрочества Федора Достоевского, самыми светлыми воспоминаниями из которых были мать, «брат Миша», Пушкин, милая деревня Даровое, нянины сказки, любимые книги и первые поэтические замыслы… Впереди будущего писателя ожидали годы учебы и тревожная юность.

По окончании пансиона К. Ф. Костомарова по настоянию отца братья Достоевские должны были поступить в одно из лучших заведений Петербурга – Главное Инженерное училище. Вместе с отцом Михаил и Федор, в нетерпеливом ожидании «взрослой, самостоятельной» жизни, отправились в столицу. «Был май месяц, – вспоминал Федор Михайлович эту поездку годы спустя, – мы ехали на долгих почти шагом и стояли на станциях часа по два, по три. Помню, как надоело нам, наконец, это путешествие, продолжавшееся почти неделю. Мы с братом стремились тогда в новую жизнь, мечтали о чем-то ужасно, обо всем «прекрасном и высоком». Тогда это словечко было светло и выговаривалось без иронии. И сколько тогда было и ходило таких словечек! Мы верили чему-то страстно, и хотя мы оба знали прекрасно все, что требовалось к экзамену из математики, но мечтали мы только о поэзии и о поэтах. Брат писал стихи, каждый день стихотворения по три, – даже дорогой, а я беспрерывно в уме сочинял роман из венецианской жизни».

Однако в Петербурге старший Михаил не прошел медицинскую комиссию и вынужден был поступить в инженерные юнкера и уехать в Ревель, чтобы продолжить службу и учебу там. Эта первая неудача тяжело подействовала на Федора: ему не только пришлось расстаться с любимым, единственным в жизни другом, но и провести в одиночестве целые годы.

В Главном Инженерном училище Ф. Достоевский начал обучение в январе 1838 года. Это учебное заведение располагалось в самом центре столицы, у Марсова поля, в Михайловском замке. Именно в этом замке в ночь с 11 на 12 марта 1801 года был убит Павел I. Через много лет схему его убийства, совершенного с молчаливого согласия сына, Достоевский воспроизведет в своем романе «Братья Карамазовы».

Никакого призвания к военному строительству будущий писатель не чувствовал совершенно. Ему бы учиться в Московском университете, рядом с Островским, Писемским, Аполлоном Григорьевым – его будущими товарищами по литературе.

Но с творческими склонностями своих сыновей Михаил Достоевский не считался. «Стихокропание» его сердило как «совершенно пустое дело». По его разумению, он выбрал для сыновей блестящую карьеру – деятельность военных инженеров, которая считалась в то время самым выгодным поприщем. Определив старших сыновей на учебу, а дочерей отдав на попечение родственникам покойной жены Куманиным, сам Михаил Андреевич прожил недолго. Он скончался в 1839 году при до конца не выясненных обстоятельствах (по официальным сведениям, умер от апоплексического удара, но по воспоминаниям родственников и устным семейным преданиям – был убит крестьянами своего имения). В конце своей жизни М. А. Достоевский, окончательно уединившись с младшими детьми в Даровом, опустился и крайне ожесточился, все чаще находя утешение на дне бутылки. Младший брат писателя Андрей, который жил в ту пору вместе с отцом, вспоминал об этом позднее: «Пристрастие его к спиртным напиткам, видимо, усиливалось, и он почти постоянно пребывал в ненормальном состоянии». Хотя отношение Федора к отцу оставалось непростым, он очень тяжело пережил его смерть. Это известие так потрясло его, что спровоцировало тяжелейший нервный припадок – предвестие будущей эпилепсии, которая преследовала Федора Михайловича до конца жизни.

Живя в Инженерном училище строго по расписанию, в условиях суровой воинской дисциплины, будущий писатель только и мечтал о том, как бы поскорее закончить учебу. Обычный свой день здесь он описывал так: «…с раннего утра до вечера мы в классах едва успеваем следить за лекциями. Вечером мы не только не имеем свободного времени, но даже ни минутки… Нас посылают на фрунтовое ученье, нам дают уроки фехтованья, танцев, пенья, в которых никто не смеет не участвовать… ставят в караул, и в этом проходит все время…» Неудивительно, что склонный к лирическим фантазиям, начитанный молодой человек страдал от чуждых его интересам дисциплин и от одиночества, его угнетали военная атмосфера и муштра. Художник К. А. Трутовский, который учился вместе с Федором и был с ним дружен, вспоминал: «Во всем училище не было воспитанника, который бы так мало подходил к военной выправке, как Ф. М. Достоевский. Движения его были какие-то угловатые и вместе с тем порывистые. Мундир сидел неловко, а ранец, кивер, ружье – все это на нем казалось какими-то веригами, которые временно он был обязан носить и которые его тяготили. Нравственно он также резко отличался от всех своих более или менее легкомысленных товарищей. Всегда сосредоточенный в себе, он в свободное время постоянно задумчиво ходил взад и вперед где-нибудь в стороне, не видя и не слыша, что происходило вокруг него».

Тяжелое впечатление о «каторжных годах» учения Достоевскому скрашивали его приятельские отношения с В. Григоровичем, врачом А. Е. Ризенкампфом, дежурным офицером А. И. Савельевым, художником К. А. Трутовским. Одним из счастливых моментов в первые годы жизни и учебы Достоевского в Петербурге стало его общение с поэтом-романтиком И. Н. Шидловским. Вот что писал он об этом брату Михаилу: «…О, какая откровенная, чистая душа!.. О, ежели бы ты знал те стихотворения, которые написал он прошлою весною…» Беседы с Шидловским, прогулки с ним по Петербургу и его окрестностям, совместные чтения любимых авторов, журналы и стихи, монологи и философские споры – все это было настоящей «романтической школой», противопоставленной самою жизнью «дрянной, ничтожной кондукторской службе!..».

С товарищами же по учебе Достоевский особенно не сближался. Его любимым развлечением были прогулки в одиночестве. «Он и в юности был по виду таким же стариком, каким он был в зрелом возрасте. И в юности он не мог мириться с обычаями, привычками и взглядами своих сверстников-товарищей. Он не мог найти в их сотне несколько человек, искренно ему сочувствовавших, его понятиям и взглядам… Он очень далеко держал себя от начальства и старших товарищей… – вспоминал А. И. Савельев. – Его можно было видеть и в бытность его в старшем классе большею частью одного – или сидящим за своим столиком, занимающимся, или гуляющим по комнатам, всегда с понуренною головою и сложенными назад руками! Нравы инженерного училища, допускающие господство старших товарищей над младшими, драки, кутежи, – совсем ему не нравились». А вот что писал Д. В. Григорович: «Федор Михайлович уже тогда выказывал черты необщительности, сторонился, не принимал участие в играх, сидел, углубившись в книгу, и искал уединенного места… В рекреационное время его всегда можно было… найти… с книгой». Об этом же свидетельствовал и К. А. Трутовский: «Достоевский держался замкнуто, несколько отстраненно, однако поражал товарищей начитанностью, вокруг него сложился литературный кружок».

Действительно, начитанность Достоевского создала ему определенный авторитет среди друзей и соучеников. Он читал приятелям «Египетские ночи» Пушкина и «Смальгольмского барона» Жуковского, «Астролога» Вальтера Скотта и «Кота Мура» Гофмана. «Литературное влияние Достоевского не ограничилось мной, – вспоминал об этом Григорович, – им увлеклись еще три товарища: Бекетов, Витковский и Бережецкий – образовался таким образом кружок, который держался особо и сходился, как только выпадала свободная минута».

В училище оформились и первые собственные литературные замыслы будущего писателя. В 1841 году на вечере, устроенном братом Михаилом, Достоевский читал отрывки из своих ранних драматических произведений, которые не дошли до нас и известны только по названиям – «Мария Стюарт» и «Борис Годунов». Эти романтические драмы рождают ассоциации с именами Ф. Шиллера и А. С. Пушкина, самыми глубокими литературными увлечениями молодого Достоевского. В юности он читал горячо, с увлечением, не дававшим ему уснуть ночами, «Историю» Карамзина знал почти наизусть, зачитывался У Шекспиром, В. Гюго, страстно любил романы Жорж Санд. Он столь серьезно увлекся произведениями французской писательницы, что и много лет спустя после знакомства с ее первым романом писал о ней: «Появление Жорж-Занда в литературе совпадает с годами моей первой юности, и я очень рад теперь (1876 г.), что это так уже давно было, потому что теперь, с лишком тридцать лет спустя, можно говорить почти вполне откровенно. Надо заметить, что тогда только это и было позволено, – т. е. романы; остальное все, чуть не всякая мысль, особенно из Франции, было строжайше запрещено… Жорж-Занд не мыслитель, но одна из самых ясновидящих предчувственниц (если только позволено выразиться такой кудрявой фразой) более счастливого будущего, ожидающего человечество, в достижение идеалов которого она бодро и великодушно верила всю жизнь и именно потому, что сама, в душе своей, способна была воздвигнуть идеал. Сохранение этой веры до конца обыкновенно составляет удел всех высоких душ, всех истинных человеколюбцев… Она основывала свои убеждения, надежды и идеалы на нравственном чувстве человека, на духовной жажде человечества, на стремлении его к совершенству и к чистоте, а не муравьиной необходимости. Она верила в личность человеческую безусловно (даже до бессмертия ее), возвышала и раздвигала представление о ней всю жизнь свою – в каждом своем произведении, и тем признавала ее свободу…»

В литературных увлечениях главным товарищем Достоевского был его брат Михаил, и на этой общности умственных интересов и выросла их дружба. Известно, что в юные годы Достоевский был очень увлечен произведениями Н. Гоголя. Великий сатирик стал целой эпохой в становлении и росте начинающего писателя. Задолго до своих первых выступлений в печати Достоевский уже знал в основном «всего» Гоголя – и его украинские рассказы, и «Петербургские повести», и «Ревизор», и «Мертвые души».

Страстно увлеченный литературой, Достоевский продолжал учиться на военного инженера, впрочем, без какого-либо энтузиазма. В феврале 1841 года он сдал экзамен на чин прапорщика полевых инженеров, а 5 августа того же года последовал приказ о производстве Достоевского в нижний офицерский чин – полевые инженеры-прапорщики. После нескольких лет казарменной жизни это был хоть какой-то проблеск свободы, поскольку прапорщики-офицеры могли жить уже не в стенах Инженерного замка, а на частных квартирах. Но даже проживание в отдельной квартире не давало Федору Михайловичу той полной свободы, которой он хотел. Возможности заниматься только лишь литературным трудом не было, и в письмах к брату он все чаще жаловался на тяготы службы. 12 августа 1843 года Ф. Достоевский окончил полный курс наук в верхнем офицерском классе. Увлеченный своими творческими замыслами, он закончил училище далеко не первым и был зачислен на скромнейший пост при Петербургской инженерной команде «с употреблением при чертежной инженерного департамента». Начальство доверяло новоиспеченному инженеру лишь в узких кабинетных масштабах начертательной геометрии и полевой картографии. «Нередко его чертежи (планы и фасады зданий, караульни с их платформами и пр.), составленные им неправильно, без масштаба, возвращались обратно в инженерную команду с выговором или с саркастической заметкой… их автору, – писал об этом А. И. Соловьев. – Все это тревожило молодого инженера и охлаждало его к военной службе…» Она не отвечала запросам Федора Михайловича: он чувствовал себя «поэтом, а не инженером», как вспоминал в 1877 году. Прослужив меньше года в Петербургской инженерной команде, летом 1844 года молодой Достоевский уволился со службы, решив полностью отдаться литературному творчеству и «адски работать».

Начало литературного пути. Триумфальный дебют

Добившись увольнения от военной службы, Федор Достоевский вместе с Д. В. Григоровичем, уже получившим первую известность писателем, снял квартиру. Жизнь его была полна страстного интереса к литературе, на свои литературные начинания он возлагал большие надежды. Но в материальном плане пока все складывалось не очень удачно. Нельзя сказать, что Достоевский был полностью лишен средств к существованию. Вместе с казенным жалованьем и помощью опекунов он получал до 5 тысяч ассигнациями в год. Но Федор Михайлович оказался крайне непрактичным в житейском отношении и не отличался бережливостью. Деньги уходили от него с неимоверной быстротой, и почти все его расходы были тратами капризного и неосмотрительного человека: кофейни, рестораны, игра в бильярд. В зрелом возрасте его страсть к игре в рулетку выльется в настоящую драму, ярко отразившуюся в повести 1866 года «Игрок». Увлечение, граничащее с болезнью, доходов не приносило, Достоевский почти всегда проигрывал. К тому же, не унаследовавший скупости своего отца, он всегда был готов поделиться последним, никогда не отказывая просителю. Постоянное безденежье мучило Федора Михайловича, но справиться с собой он и не хотел, и не умел. «Вы едва почувствовали на плечах эполеты, – упрекал его опекун семьи П. А. Карепин, – как довольно часто в письмах своих упоминали два слова: наследство и свои долги»… Ну а после того, как Достоевский оставил службу, он почти всегда находился в стесненных обстоятельствах, нищета надолго стала спутником его жизни.

Однако в крохотной петербургской квартирке мелкий, да еще отставной чиновник, окруженный беднотой, не оставлял честолюбивых мечтаний. 23-летний Достоевский грезил о том, как однажды написанный роман сделает его знаменитым. И литературный успех действительно пришел к начинающему писателю, правда, не сразу. На первых порах Федору Михайловичу пришлось работать с чужими произведениями. Среди его литературных пристрастий той поры был О. де Бальзак. Переводом его повести «Евгения Гранде» (без указания имени переводчика) в 1844 году писатель и вступил на литературное поприще. Роман Бальзака был напечатан в июньской и июльской книжках журнала «Репертуар и Пантеон». Одновременно Достоевский работал над переводом романов Эжена Сю и Жорж Санд, но в печати они так и не появились.

Зимой 1844 года Федор Михайлович задумал написать собственный роман «Бедные люди», работу над которым он начал, по его словам, «вдруг», неожиданно, но отдался ей безраздельно. Несмотря на воодушевление, с которым это произведение создавалось, автору пришлось его несколько раз переделывать. «Кончил я его, – писал Достоевский брату в 1845 году, – совершенно чуть ли еще не в ноябре месяце, но в декабре вздумал весь переделать: переделал и переписал, но в феврале начал опять обчищать, обглаживать, вставлять и выпускать. Около половины марта я был готов и доволен». Создавая свой первый роман, Достоевский не хотел торопиться. «Я, – снова писал он брату, – дал клятву, что коль и до зарезу доходить будет, крепиться и не писать наскоро, на заказ. Заказ задавит, загубит все. Я хочу, чтобы произведение мое было отчетливо, хорошо. Взгляни на Пушкина, на Гоголя. Написали немного, а оба ждут монументов». И вот после многочисленных переделок в мае 1845 года роман был закончен. Со всей точностью воссоздается в нем бытовая и социальная обстановка, в которой разыгрывается безысходная душевная драма героев. В духе натуральной школы изображается николаевский Петербург – серые мрачные улицы, черные, закоптелые дома, скользкая набережная Фонтанки.

Первым роман прочел друг Достоевского Д. В. Григорович. Уже вступивший в литературу своим очерком «Петербургские шарманщики», он был в курсе текущих издательских дел. Зная, что Н. А. Некрасов собирает материал для альманаха, Григорович принес рукопись, и они вместе, не отрываясь, всю ночь напролет читали «Бедных людей». Роман произвел на них ошеломляющее впечатление. Едва дождавшись утра, Григорович и Некрасов пришли к Достоевскому, чтобы выразить ему свое восхищение. О том времени, когда в тревогах и сомнениях молодой писатель ждал вердикта на свое первое произведение, сам он вспоминал так: «Вечером того же дня, как я отдал рукопись, я пошел куда-то далеко к одному из прежних товарищей; мы всю ночь проговорили с ним о «Мертвых душах» и читали их, в который раз – не помню. Воротился я домой уже в четыре часа, в белую, светлую, как днем, петербургскую ночь. Стояло прекрасное теплое время и, войдя к себе в квартиру, я спать не лег, отворил окно и сел у окна. Вдруг звонок, чрезвычайно меня удививший, и вот Григорович и Некрасов бросаются обнимать меня, в совершенном восторге, и оба чуть сами не плачут… Они пробыли у меня тогда с полчаса, в полчаса мы Бог знает сколько переговорили, с полслова понимая друг друга, с восклицаниями, торопясь, говорили о поэзии и о правде, и о «тогдашнем положении», разумеется, и о Гоголе, цитируя из «Ревизора» и из «Мертвых душ», но, главное, о Белинском. «Я ему сегодня же снесу вашу повесть, и вы увидите, – да ведь человек-то, человек-то какой! Вот вы познакомитесь, увидите, какая это душа! – восторженно говорил Некрасов, тряся меня за плечи обеими руками. – Ну, теперь спите, спите, мы уходим, а завтра к нам!» Точно я мог заснуть после них! Какой восторг, какой успех, а главное – чувство было дорого. Помню ясно: «У иного успех: ну, хвалят, встречают, поздравляют, а ведь эти прибежали со слезами, в четыре часа, разбудить, потому что это выше сна… Ах, хорошо!» Вот что я думал, какой тут сон!»

Некрасов свое обещание сдержал, со словами: «Новый Гоголь явился!» он передал рукопись В. Г. Белинскому. Прочитав роман, тот пригласил к себе автора и сказал ему: «Да вы понимаете ль сами-то, что вы такое написали? Вы только непосредственным чувством, как художник, это могли описать. Но осмыслили ли вы сами-то всю эту страшную правду, на которую вы нам указали! Не может быть, чтобы вы в 20 лет уж это понимали. Да ведь этот ваш несчастный чиновник, ведь он до того заслужился и до того довел себя уж сам, что даже и несчастным-то себя не смеет почесть от приниженности, и почти за вольнодумство считает малейшую жалобу… Ведь это ужас! Это трагедия! Вы до самой сути дела дотронулись, самое главное разом указали!.. Цените же ваш дар и оставайтесь верным ему, и будете великим писателем…» П. В. Анненкову Белинский о «Бедных людях» Достоевского сказал: «…роман открывает такие тайны жизни и характеров на Руси, которые до него и не снились никому». Восторженный прием произведения Белинским, знакомство с которым Достоевский назвал «самой восхитительною минутой» всей своей жизни, стал самым счастливым моментом в молодости писателя. Впоследствии он часто вспоминал об этом на каторге, что прибавляло ему силы. Роман «Бедные люди» был напечатан в 1846 году в «Петербургском сборнике» Н. А. Некрасова, вызвав шумные споры. Рецензенты, хоть и отмечали отдельные просчеты писателя, почувствовали его громадное дарование, предрекая Достоевскому великое будущее.

Литературный круг Достоевского. Цена успеха

Начиная с 1845 года Федор Достоевский часто общался с В. Белинским и в скором времени начал посещать его литературно-философский кружок. Там он познакомился с И. С. Тургеневым, В. Ф. Одоевским, И. И. Панаевым. Совсем еще молодой писатель попал в избранный литературный круг, собравший действительно лучших людей того времени. Но, увы, пребывание его там было недолгим…

Войдя в кружок Белинского, Достоевский, по его позднейшему признанию, «страстно принял все учение» критика, включая его социалистические идеи. В конце 1845 года на вечере у Белинского молодой писатель читал главы повести «Двойник» (1846), над которой в тот момент работал. «Бедные люди» были восторженно отрецензированы Белинским и другими критиками. Они справедливо заметили генетическую связь «Бедных людей» с гоголевской «Шинелью», имея в виду и образ главного героя полунищего чиновника Макара Девушкина, восходивший к героям Гоголя, и широкое воздействие гоголевской поэтики на Достоевского. Сам писатель подчеркивал, что в романе сказалось и влияние пушкинского «Станционного смотрителя». Тема «маленького человека» и его трагедии нашла у Достоевского новые повороты, позволяющие уже в первом романе обнаружить важнейшие черты его творческой манеры: сосредоточенность на внутреннем мире героя, способность передавать неуловимые нюансы состояния действующих лиц, принцип исповедального самораскрытия характеров (не случайно для своего произведения писатель избрал форму «романа в письмах»). Разошедшийся сначала небольшим тиражом роман «Бедные люди» читающая петербургская публика приняла с восторгом.

«Ошеломленный неожиданным, блистательным первым своим шагом на литературном поприще и засыпанный похвалами компетентных людей в литературе», впечатлительный Достоевский сложно перенес свой триумф. Он очень гордился успехом первого романа и не считал нужным скрывать этого в обществе. А. Панаева в своих литературных воспоминаниях об этом периоде жизни Федора Михайловича писала: «…он не мог скрыть своей гордости перед другими молодыми литераторами, которые скромно вступали на это поприще со своими произведениями. С появлением молодых литераторов в кружке беда была попасть им на зубок, а Достоевский, как нарочно, давал к этому повод, показывая своей раздражительностью и высокомерным тоном, что он несравненно выше их по своему таланту. И пошли перемывать ему косточки, раздражать его самолюбие уколами в разговорах; особенно на это был мастер Тургенев – он нарочно втягивал в спор Достоевского и доводил его до высшей степени раздражения. Тот лез на стену и защищал с азартом иногда нелепые взгляды на вещи, которые сболтнул в горячности, а Тургенев их подхватывал и потешался…Достоевский заподозрил всех в зависти к его таланту и почти в каждом слове, сказанном без всякого умысла, находил, что желают умалить его произведение, нанести ему обиду; он приходил уже к нам с накипевшей злобой, придирался к словам, чтобы излить на завистников всю желчь, душившую его. Вместо того чтобы снисходительно смотреть на больного нервного человека, его еще сильнее раздражали насмешками. Достоевский претендовал и на Белинского за то, что он играет в преферанс, а не говорит с ним о его “Бедных людях”».

Молодой тщеславный писатель не только постоянно и где только можно говорил об успехе своего первого произведения, но даже и преувеличивал его. «Никогда, я думаю, слава моя не дойдет до такой апогеи, как теперь, – писал он брату Михаилу 1 февраля 1846 года. – Представь себе, что наши все и даже Белинский нашли, что я даже далеко ушел от Гоголя… Во мне находят новую оригинальную струю, состоящую в том, что я действую Анализом, а не Синтезом, т. е. иду в глубину и, разбирая по атомам, отыскиваю целое, Гоголь же берет прямо целое и оттого не так глубок, как я… У меня будущность преблистательная…» В том же году в еще одном письме брату Достоевский снова писал: «Всюду почтение неимоверное, любопытство насчет меня страшное. Я познакомился с бездною народа, самого порядочного. Князь Одоевский просит меня осчастливить своим посещением, а граф Соллогуб рвет на себе от отчаяния волосы. Панаев объявил ему, что есть талант, который их всех в грязь втопчет. Соллогуб обежал всех и, зашедши к Краевскому, вдруг спросил его: «Кто этот Достоевский? Где мне достать Достоевского?» Краевский, который никому в ус не дует и режет всех напропалую, отвечает ему, что «Достоевский не захочет вам сделать чести и осчастливить своим посещением…» Все меня принимают как чудо. Я не могу даже раскрыть рта, чтобы во всех углах не повторяли: Достоевский то-то хочет сделать. Белинский любит меня как нельзя более. Тургенев влюблен в меня…»

Но ажиотаж вокруг литературного дарования Достоевского продолжался недолго. Второй роман молодого писателя «Двойник», который вышел в том же году, что и «Бедные люди», встретил гораздо более прохладный прием. Произведение, сначала заинтересовавшее В. Белинского, в итоге его разочаровало. Отношения Достоевского с Белинским охладились, и на то были свои причины. Состояние высокого подъема, счастья и озарения нередко сочеталось в Достоевском с периодами, когда он становился, по свидетельству Белинского, «в общении с людьми трудным до невозможности, считающим, что весь мир завидует ему и преследует его». «С ним нельзя быть в нормальных отношениях», – говорил критик. Когда Белинскому передавали, что Достоевский считает себя уже гением, то он пожимал плечами и с грустью отвечал: «Что за несчастье, ведь несомненный у Достоевского талант, а если он, вместо того, чтобы разработать его, вообразит уже себя гением, то ведь не пойдет вперед. Ему непременно надо лечиться, все это происходит от страшного раздражения нервов. Должно быть, потрепала его, бедного, жизнь! Тяжелое настало время, надо иметь воловьи нервы, чтобы они выдержали все условия нынешней жизни».

В 1846 году Белинский осудил «манерность» и «вычурность» рассказа Достоевского «Господин Прохарчин», позже резко отозвался о его повести «Хозяйка». Молодого, болезненно самолюбивого писателя очень обижали нелестные отзывы о его произведениях, которые критик называл «нервической чепухой». Мимолетная дружба и теплые отношения между Достоевским и Белинским окончательно сменились разладом и даже некоторой враждой. К этому моменту писатель окончательно испортил отношения и прекратил общение и с Некрасовым, и с Тургеневым, которым не смог простить насмешек и уколов. Мнительный, впечатлительный и тщеславный Достоевский тяжело переживал сложившуюся ситуацию. Сам он объяснял свой разрыв с В. Белинским и его кружком исключительно различиями в убеждениях.

Примерно в это же непростое для писателя время к нему пришла первая мучительная влюбленность. У литератора И. Панаева он познакомился с его женой, Авдотьей Яковлевной, в которую влюбился со всем юношеским порывом. Темноволосая смуглянка с черными огромными глазами, Авдотья Панаева считалась одной из первых красавиц столицы. Через три месяца после знакомства с ней Достоевский писал брату: «Я влюблен не на шутку в Панаеву… Болен нервами и боюсь горячки или лихорадки нервической». Но 22-летняя красавица не обратила никакого внимания на худощавого нервного юношу, отдав предпочтение более настойчивому Н. Некрасову (впоследствии она стала его гражданской женой). В своих воспоминаниях А. Панаева напишет: «С первого взгляда на Достоевского видно было, что это страшно нервный и впечатлительный молодой человек. Он был худенький, маленький, белокурый, с болезненным цветом лица; небольшие серые глаза его как-то тревожно переходили с предмета на предмет, а бледные губы нервно передергивались». Первая болезненная влюбленность закончилась для молодого писателя неудачно и в некоторой степени унизительно. Неудивительно, что 7 октября 1846 года Достоевский напишет брату: «Петербург – ад для меня. Так тяжело, так тяжело жить здесь!» Примерно в это время, согласно свидетельству доктора С. Д. Яновского, у Федора Достоевского появились первые симптомы эпилепсии.

Но, какой бы мрачной ни казалась Достоевскому окружающая его действительность, в его судьбе случилось то, к чему он так стремился, – его узнали и признали как писателя. Один тот факт, что ему в те годы удавалось публиковать свою художественную прозу, ясно свидетельствует, что он завоевал определенное место в русской литературе. Что бы ни думали его литературные собратья о нем самом и о его творчестве, они все же печатали его в ведущих журналах той поры и писали рецензии на его произведения. И как бы горько ни сетовал Достоевский на большие долги и на то, что писать быстро значит писать в ущерб качеству, денежные авансы давали ему возможность – едва ли не единственному в то время – жить литературным трудом. Однако определение, которое Достоевский применял по отношению к себе в то время – «поденщик», – мало соответствовало его честолюбивым мечтам. За малую плату ему приходилось работать для журнала «Отечественные записки», браться за заказы, имеющие только отдаленное отношение к литературе, например, редактировать статьи для «Справочного энциклопедического словаря». «Беда работать поденщиком! – пишет он брату. – Погубишь все, и талант, и юность, и надежды, омерзеет работа и сделаешься наконец пачкуном, а не писателем» или: «Ты не поверишь. Вот уже третий год моего литературного поприща, и я как в чаду. Не вижу жизни, некогда опомниться; наука уходит за невременьем. Хочется остановиться. Сделали они мне известность сомнительную, и я не знаю, до которых пор пойдет этот ад… Тут бедность, срочная работа, – кабы покой!..» Безденежье и литературные неудачи постоянно навевали молодому автору тяжелые мысли. «Про себя скажу, что я решительно не знаю, что еще со мной будет. Денег у меня нет ни копейки… Я пишу и не вижу конца работе… Скука, грусть, апатия…» – снова жаловался Достоевский брату Михаилу.

Ранний горестный опыт внезапного успеха и быстрого развенчания навсегда останется в памяти писателя. Позднее он скажет об этом в «Неточке Незвановой» словами своего литературного героя, выдающегося скрипача: «Таланту нужно сочувствие, ему нужно, чтоб его понимали; а ты увидишь, какие лица обступят тебя, когда ты хоть немного достигнешь цели. Они будут ставить ни во что и с презрением смотреть на то, что в тебе выработалось тяжким трудом, лишениями, голодом, бессонными ночами… Ты будешь один, а их много; они тебя истерзают булавками».

Достоевский и кружок Петрашевского

В 1846 году после разрыва отношений с Белинским и его соратниками Достоевский вошел в философско-литературный кружок братьев Бекетовых, членами которого были друзья Достоевского – А. Н. Плещеев, А. Н. и В. Н. Майковы, Д. В. Григорович. Весной 1847 года Достоевский познакомился с социалистом-утопистом М. В. Буташевичем-Петрашевским. Сторонник утопического социализма Фурье, организатор первого социалистического кружка в России, замечательный оратор, ученый-пропагандист, поражавший своей эрудицией в социальных вопросах, Петрашевский быстро завоевал симпатию Достоевского. Сверстник писателя, он после окончания Петербургского «бывшего Царскосельского лицея» служил в МИД, имел библиотеку из запрещенных книг, которыми охотно делился с друзьями. Брал книги у Петрашевского и Федор Михайлович. Главным образом это были труды о так называемом христианском социализме и о коммунизме. Вскоре молодой писатель начал посещать «пятницы» Петрашевского, а зимой 1848/49 года – кружок поэта С. Ф. Дурова, состоявший также в основном из петрашевцев (так, по имени организатора кружка, называли себя члены общества, которое в Петербурге 40-х гг. XIX века было одним из известных).

Члены кружка читали на своих собраниях труды социалистов-утопистов (особенно Ш. Фурье), статьи А. И. Герцена, обсуждали идеи социализма и критиковали существующий в российском государстве строй. Главными темами обсуждений были в то время крепостное право, реформы суда и печати.

Общество Петрашевского наследовало идеи декабристов. Но состояло оно уже не только из дворян, но и из разночинцев. Какое же место занимал среди них Достоевский? Русский географ и ботаник П. П. Семенов-Тян-Шанский писал, что «революционером Достоевский никогда не был и не мог быть». Слишком мало общего было у писателя с петрашевцами. Не исключено, как предполагают некоторые исследователи, что, если бы не арест, писатель со временем отошел от петрашевцев, как он отошел от Белинского. Он был сторонником отмены крепостного права и отмены цензуры над литературой, но, в отличие от остальных петрашевцев, являлся ярым противником насильственного свержения существующей власти. Уже после ареста, на допросе в Следственной комиссии по делу петрашевцев, Достоевский об учении социалиста-утописта Ш. Фурье сказал так: «Фурьеризм – система мирная: она очаровывает душу своей изящностью… Привлекает к себе она не желчными нападками, а воодушевляя любовью к человечеству. В системе этой нет ненавистей… Реформы политической фурьеризм не полагает: его реформа – экономическая. Она не посягает ни на правительство, ни на собственность…» Тем не менее, в 1848 году Достоевский вошел в особое тайное общество, организованное наиболее радикальным петрашевцем Н. А. Спешневым, «имевшим уклон к коммунизму». Среди членов кружка он был одним из самых выдающихся. Поэт Плещеев признавал его «самой замечательной личностью из всех наших». Революционная программа спешневской организации включала в себя создание распорядительного комитета из самых влиятельных членов кружка и организацию тайной типографии.

Арест. Достоевский под следствием

В апреле 1849 года на одной из «пятниц» Петрашевского Достоевский зачитал запрещенное тогда знаменитое письмо В. Г. Белинского к Н. В. Гоголю. Чтение этого «преступного» письма впоследствии стало одним из главных пунктов обвинения писателя. 22 апреля 1849 года, в день, когда состоялось последнее собрание тайного общества, было завизировано секретное предписание III Отделения Собственной его императорского величества канцелярии об аресте Достоевского. А ранним утром следующего дня в числе других петрашевцев он был арестован и заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Началось следствие по делу петрашевцев. На первом же допросе Достоевский заявил: «Я вольнодумец в том же смысле, в котором может быть назван вольнодумцем и каждый человек, который в глубине сердца своего чувствует себя вправе быть гражданином, чувствует себя вправе желать добра своему отечеству, потому что находит в сердце своем и любовь к отечеству и сознание, что никогда ничем не повредил ему».

Арест и заточение в тюрьму, где содержались важнейшие государственные преступники, не сломили волю писателя: «Вижу, что жизненности во мне столько запасено, что и не вычерпаешь», – писал он в крепости в одном из посланий к брату.

За девять месяцев, проведенных в ожидании суда, Федор Михайлович интересовался всем тем, что происходило на свободе. Больше всего заботился он, по-видимому, не о своей собственной судьбе, а о судьбе брата Михаила, человека уже семейного и по ошибке арестованного вместе с ним. Вот что писал Достоевский ему из крепости: «Я несказанно обрадовался, любезный брат, письму твоему. Получил я его 11 июня. Наконец-то ты на свободе, и, воображаю, какое счастье было для тебя увидеться с семьей. То-то они, думаю, ждали тебя! Вижу, что ты уже начинаешь устраиваться по-новому. Чем-то ты теперь занят и, главное, чем ты живешь? Есть ли работа и что именно ты работаешь? Лето в городе тяжело! Да к тому же ты говоришь, что взял другую квартиру и уже, вероятно, теснее!..» Сам Достоевский «не унывает». «Конечно, – пишет он, – скучно и тошно, да что же делать? Впрочем, не всегда и скучно. Вообще, мое время идет чрезвычайно неровно, – то слишком скоро, то тянется. Другой раз даже чувствуешь, что как будто уже привык к такой жизни и что все равно. Я, конечно, гоню все соблазны от воображения, но другой раз с ними не справишься, а прежняя жизнь так и ломится в душу с прежними впечатлениями, и прошлое переживается снова. Да, впрочем, это в порядке вещей. Теперь большей частью ясные дни и немного веселее стало. Но ненастные дни невыносимее. Каземат смотрит суровее… Времени даром я не терял: выдумал три повести и два романа; один из них пишу теперь, но боюсь работать много!.. Сплю я часов 5 в сутки и раза по четыре в ночь просыпаюсь. Всего тяжелее время, когда смеркается, а в 9 часов у нас темно… Как бы я желал хоть один день пробыть с вами! Вот уж скоро три месяца нашего заключения; что-то дальше будет. Я только и желаю, чтобы быть здоровым, а скука – дело переходное, да и хорошее расположение духа зависит от меня одного. В человеке бездна тягучести и жизненности, и я, право, не думал, чтобы было столько, а теперь узнал по опыту…»

Первое время своего заточения Достоевский довольно бодро смотрел в будущее, его не оставляла надежда на возможность возвращения к жизни, оставленной за стенами крепости. Он много читал, просил брата присылать ему больше книг и написал рассказ «Маленький герой» (напечатан в 1857 году).

Во время следствия писатель отрицал все предъявленные ему обвинения. Он не выдал никого из своих товарищей, ссылаясь на свою неосведомленность, стремился по возможности смягчить их вину, скрывал многие факты.

С 30 сентября по 16 ноября прошел Военный суд над петрашевцами. По его решению Достоевский и девять других членов кружка были лишены дворянского титула и чинов. Суд признал писателя «одним из важнейших преступников» и, обвинив его в «умысле на ниспровержение существующих отечественных законов и государственного порядка», приговорил к смертной казни. 22 декабря 1849 года на Семеновском плацу петрашевцам объявили этот страшный приговор. Хотя его не собирались приводить в исполнение, заменив смертную казнь каторжными работами, император Николай I лично приказал: «Объявить о помиловании лишь в ту минуту, когда все будет готово к исполнению казни». Позднее Достоевский вспоминал: «Приговор смертной казни расстрелянием, прочитанный нам всем предварительно, прочтен был вовсе не в шутку; почти все приговоренные были уверены, что он будет исполнен, и вынесли, по крайней мере, десять ужасных, безмерно страшных минут ожидания смерти. В эти последние минуты некоторые из нас… может быть, и раскаивались в иных тяжелых делах своих… но то дело, за которое нас осудили, те мысли, те понятия, которые владели нашим духом, представлялись очищающим мученичеством, за которое нам многое простится!»

Обряд смертной казни был инсценирован публично: осужденных взвели на эшафот, проделали обряд лишения дворянства (преломление шпаги), переодели в саваны, караул взял ружья на прицел… И только тогда была объявлена «царская милость» о замене смертной казни 4-летней каторгой.

Переживаниям перед лицом, казалось, неминуемой смерти Достоевский посвятил впоследствии гениальные страницы в своем романе «Идиот», а также в «Дневнике писателя» (1873 г.). «Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, – какая бесконечность! И все это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил…» – так расскажет потом об этом страшном дне Достоевский в романе устами князя Мышкина. «Что же с душой в эту минуту делается, до каких судорог ее доводят?.. Подумайте, если, например, пытка; при этом страдания и раны, мука телесная, и, стало быть, все это от душевного страдания отвлекает… А ведь главная, самая сильная боль может быть не в ранах, а вот что знаешь наверно, что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас – душа из тела вылетит, и что человеком уж больше не будешь, и что это уж наверно; главное то, что наверно… тут всю эту последнюю надежду… отнимают наверно: тут приговор… и сильнее этой муки нет на свете… Кто сказал, что человеческая природа в состоянии вынести это без сумасшествия…»

А через два дня после этого страшного испытания, 24 декабря 1849 года, Достоевского, приговоренного к четырем годам каторги с лишением «всех прав состояния» и последующей сдаче в солдаты, заковали в кандалы и отправили в Омский острог.

В ожидании отправки на каторгу в Омск, Достоевский несколько дней провел в Тобольске, в остроге. Там состоялось тайное свидание писателя и других заключенных с женами декабристов. «Когда мы в Тобольске уже, в ожидании дальнейшей участи сидели в остроге на пересыльном дворе, жены декабристов умолили смотрителя и устроили на квартире его свидание с нами, – вспоминал об этом эпизоде своей жизни писатель. – Они благословили нас в новый путь, перекрестили и каждого наделили Евангелием – единственная книга, позволенная в остроге». Это Евангелие Федор Достоевский сберег, пребывая на каторге и впоследствии хранил его всю жизнь.

Каторга

Последующие четыре года были одними из тяжелейших в жизни Ф. М. Достоевского. «Это было страдание невыразимое, бесконечное… всякая минута тяготела как камень у меня на душе», – вспоминал позднее писатель. Дворянин по происхождению, он очутился среди убийц и воров, которые сразу невзлюбили «политического». Льгот и послаблений ему никаких не полагалось. Он носил те же кандалы, что и обыкновенные каторжники, ел ту же пищу, ходил в той же одежде и выполнял такую же работу. Но ему, не привыкшему к физическому труду, слабому здоровьем, все это давалось гораздо тяжелее, чем другим заключенным. «Как человек интеллигентный, он чувствовал ежеминутно такие лишения, которых не приходилось испытывать ни одному из его товарищей. Пришлось оставить привычку читать, так как книг в каторге читать не полагалось, допускали только Евангелие и Библию, которую у Достоевского украли», – писал один из его биографов.

«…Всякий из новоприбывающих в остроге через два часа по прибытии становится таким, как и все другие, – вспоминал сам Федор Михайлович. – Не то с благородным, с дворянином. Как ни будь он справедлив, добр, умен, его целые годы будут ненавидеть и презирать все, целой массой». «Жили мы в куче, все вместе в одной казарме… Нас как сельдей в бочонке… Спали мы на голых нарах, позволялась одна подушка. Укрывались коротенькими полушубками… Всю ночь дрогнешь… Я часто лежал больной в госпитале. От расстройства нервов у меня случилась падучая… И на каторге между разбойниками я, в четыре года, отличил наконец людей… Что за чудный народ. Вообще время для меня не потеряно. Если я узнал не Россию, так народ русский хорошо, и так хорошо, как, может быть, не многие знают его».

Но Федор Достоевский на каторге не сломался. Хотя, конечно, и инсценировка смертной казни, и долгие годы наблюдения человеческих страданий и издевательств начальства над «униженными и оскорбленными» людьми на каторге и на военной службе наложили неизгладимый след на чувствительную, болезненно-восприимчивую натуру писателя. «Уже одно то, что Достоевский, пловец страшных человеческих глубин, провидец тьмы, рудокоп души, пережил психологию смертной казни, невероятный ужас ее ожидания, – одно это делает его существом инфернальным, как бы вышедшим из могилы и в саване блуждающим среди людей живых…» – писал Ю. И. Айхенвальд.

О том, как повлияли годы каторги на характер, мировоззрение и творчество писателя, исследователи много спорили и спорят по сей день. О. Миллер полагал, что жизнь на каторге была «уроком народной правды для Достоевского». Майков решительно утверждал, что каторга принесла Достоевскому только пользу. Ястжемский – что она развила литературный талант, а Н. К. Михайловский приписывал каторге «влияние безусловно вредное, чисто отрицательное». Мнения же самого Достоевского на этот счет противоречили одно другому. Писатель «то проклинал каторжную жизнь, то как будто благословлял ее».

Несмотря на различность суждений исследователей жизни и творчества писателя, большинство из них все же убеждены в том, что жизненная катастрофа, связанная с арестом, инсценированным расстрелом и каторгой, изменила не только судьбу Достоевского, но и направленность его творчества. Каторга стала для писателя местом, где родились те его мысли, умонастроения, которые никогда не смогли бы родиться в других местах. Л. Шестов утверждал, что послекаторжного Достоевского почти перестали занимать бедные, униженные чиновники. Его творческое сознание оказалось властно захвачено темой преступления. Впоследствии данная тематика станет доминирующей в его творчестве.

Именно на каторге к Достоевскому пришли знание жизни, людских характеров, понимание того, что в человеке могут сочетаться добро и зло, правда и ложь. И самое главное – пришла глубокая вера в Бога, а за ней – уверенность в том, что за преступлением всегда следует Божье наказание. По признанию самого писателя, в Сибири его «убеждения» изменились «постепенно и после очень-очень долгого времени». Суть этих перемен Достоевский в самой общей форме сформулировал как «возврат к народному корню, к узнанию русской души, к признанию духа народного».

Дочь Достоевского Любовь Федоровна писала в книге своих воспоминаний об отце: «Когда человека внезапно вырывают из его среды и вынуждают годами жить в окружении, совершенно ему не свойственном, с людьми, способными по низости своей и недостатку воспитания навредить ему и причинить страдания, ему приходится сразу же изыскивать средство парировать, по крайней мере, самые тяжелые удары, намечать для себя план поведения и выбирать позу Одни презрительно замыкаются в себе, надеясь, что их оставят с миром; другие начинают заискивать и пытаются купить покой с помощью самого низкого лакейства. Достоевский, вынужденный жить среди страшных преступников, избрал другой путь; он взял тон христианского братства. Такое поведение не было ново для него; он уже упражнялся в нем, когда еще совсем маленький потихоньку пробирался к решетке отцовского сада, чтобы побеседовать с пациентами Мариинской больницы для бедных, и бывал за это наказан; или же в деревне, когда он разговаривал с крепостными в Даровом и внушал к себе симпатию, помогая крестьянкам, работающим на поле. Потом он так же братски будет относиться к бедным людям Петербурга, которых он встречал в чайных и трактирах столицы, с которыми играл в биллиард и которых угощал, изучая их, пытаясь проникнуть в тайники их сердец».

Пережитые душевные потрясения, тоска и одиночество, «суд над собой», «строгий пересмотр прежней жизни», сложная гамма чувств от отчаяния до веры в скорое осуществление высокого призвания – весь этот душевный опыт острожных лет стал биографической основой «Записок из Мертвого дома» (1860–1862 гг.), трагической исповедальной книги, поразившей современников мужеством и силой духа писателя. Свою знаменитую книгу воспоминаний о каторжной жизни Достоевский называл «заметками о погибшем народе». «Сколько я вынес из каторги народных типов и характеров. Сколько историй бродяг и разбойников и вообще всего черного, горемычного быта! На целые томы достанет!» – писал он брату сразу после освобождения. Отдельной темой «Записок» оказался глубокий сословный разрыв дворянина с простым народом. Аполлон Григорьев писал, что Достоевский «достиг страдательным психологическим процессом до того, что в «Мертвом доме» слился совсем с народом». В «Записках» отражен наметившийся на каторге переворот в сознании писателя, который он характеризовал позднее как «возврат к народному корню, к узнанию русской души, к признанию духа народного». В то же время, пребывая на каторге, Достоевский ясно осознал и утопичность революционных идей, с которыми он в дальнейшем остро полемизировал.

Тяжелые годы каторжных испытаний для Достоевского закончились в январе 1854 года. «С каким нетерпением, – вспоминал он, – я ждал зимы, с каким наслаждением смотрел в конце лета, как вянет лист на дереве и блекнет трава в степи… Настала наконец эта зима, давно ожидаемая… Но странное дело: чем ближе подходил срок, тем терпеливее и терпеливее я становился… Замечу здесь мимоходом, что вследствие мечтательности и долгой отвычки свобода казалась у нас в остроге как-то свободнее настоящей свободы, т. е. той, которая есть на самом деле, в действительности… Накануне самого последнего дня я обошел в последний раз около паль весь наш острог… Здесь, здесь за казармами скитался я в первый год моей каторги один, сиротливый, убитый. Помню, как я считал тогда, сколько тысяч дней мне остается… На другое утро рано, еще перед выходом на работу, когда только еще начинало светать, обошел я все казармы, чтобы попрощаться со всеми арестантами. Много мозолистых, сильных рук протянулось ко мне приветливо. Иные жали их совсем по-товарищески, но таких было немного. Другие уже очень хорошо понимали, что я сейчас стану совсем другой человек, чем они… и прощались со мной хоть и приветливо, хоть и ласково, но далеко не как с товарищем, а будто с барином. Иные отвертывались от меня и сурово не отвечали на мое прощание. Некоторые посмотрели даже с какой-то ненавистью». Наконец долгожданная минута наступила, Достоевский получил столь желанную свободу. «Да, с Богом! – воскликнул сам себе бывший каторжанин. – Свобода, новая жизнь, воскресение из мертвых… Экая славная минута!»

Первая большая любовь. Первый брак

Выйдя из каторжной тюрьмы, Достоевский почти месяц прожил в семье дочери декабриста И. И. Анненкова О. И. Ивановой. В самом конце зимы он был доставлен по этапу в Семипалатинск и зачислен рядовым в 1-ю роту Сибирского 7-го линейного батальона. Тяготы службы угнетали Достоевского, много времени отнимали муштра и смотры. Но он и в ссылке пытается писать. Именно в Сибири писатель начал работу над повестями «Дядюшкин сон» и «Село Степанчиково и его обитатели». Будучи уже достаточно известным литератором, он завоевал расположение и стал другом областного прокурора, барона А. Е. Врангеля, который присутствовал на расстреле петрашевцев зимой 1849 года. Благодаря этому знакомству в ноябре 1855 года рядовой Достоевский был произведен в унтер-офицеры, а затем, после долгих хлопот того же Врангеля и других сибирских и петербургских знакомых (в том числе Э. И. Тотлебена) – в прапорщики. Весной 1857 года писателю было возвращено потомственное дворянство и право печататься.

Дружеское общение с бароном Врангелем разбавляло безрадостные дни сибирской ссылки минутами светлой радости. Но, самое главное, что наполнило жизнь и душу Достоевского новым содержанием, в котором даже страдание осмысливалось как большое счастье, стало знакомство с Марией Дмитриевной Исаевой. Встреча с этой женщиной, женой бывшего чиновника по особым поручениям, а к моменту знакомства с писателем – пьющего безработного, положила начало истории первой большой любви Достоевского. Если бы не Мария Дмитриевна, жизнь его в затерянном в азиатских степях Семипалатинске оставалась бы пустой и бессмысленной. После четырех лет заточения больше всего он нуждался в тепле, женской нежности и ласке. Мария Дмитриевна протянула ему руку, и он этот дар, казавшийся в те годы бесценным, принял с благодарностью. Нужно сказать, что и для Исаевой появление в ее жизни Достоевского стало настоящей отдушиной. Ведь она давно чувствовала себя одиноко и заброшенно, муж не обращал на нее никакого внимания, беспробудно пил, дерзил начальству, вследствие чего постоянно терял работу, влез в долги и, в конце концов, привел семью к беспросветной нужде.

Познакомившись с Исаевой, Федор Михайлович пришел от нее в восторг: «Эта дама еще молодая, 28 лет, хорошенькая, очень образованная, очень умная, добра, мила, грациозна, с превосходным, великодушным сердцем… Характер ее… веселый и резвый. Я почти не выходил из их дома. Что за счастливые вечера проводил я в ее обществе! Я редко встречал такую женщину». П. П. Семенов-Тян-Шанский, находившийся в приятельских отношениях с писателем, впоследствии писал о Марии Дмитриевне: «Она была хороший человек в самом высоком значении этого слова… В своем браке (с Исаевым) она была несчастлива. Муж ее был недурной человек, но неисправимый алкоголик с самыми грубыми инстинктами и проявлениями во время своей невменяемости… Только заботы о своем ребенке… поддерживали ее. И вдруг явился на ее горизонте человек с такими высокими качествами души и с такими тонкими чувствами, как Ф. М. Достоевский. Понятно, как скоро они поняли друг друга и сошлись, какое теплое участие она приняла в нем…»

Мария Исаева происходила из семьи потомков французских эмигрантов, ее отец Д. С. Констант был директором Астраханского карантинного дома. Мария родилась в Таганроге в 1824 году, получила хорошее домашнее воспитание, училась в женском пансионе, а затем в Астраханском институте благородных девиц. В 1846 году в возрасте 22 лет она вышла замуж за чиновника особых поручений при Астраханском комитете по перевозке казенного провианта А. И. Исаева, выходца из потомственных дворян. У них родился сын Паша. Но семейная жизнь Исаевых оказалась несчастливой.

Когда Мария Дмитриевна ответила на страстное чувство Ф. Достоевского, разразилась настоящая катастрофа – ее муж Александр Исаев неожиданно получил назначение в Кузнецк (ныне Новокузнецк). Это забытое Богом местечко находилось в 500 верстах от Семипалатинска. Расставание могло превратиться для Федора Достоевского и Марии Исаевой в долгую разлуку, и они не хотели с этим мириться. Но изменить ничего было нельзя, и в июне 1855 года Исаевы переехали в Кузнецк. После отъезда Марии Дмитриевны Достоевский затосковал, впал в уныние и хандру. Некоторые знакомые, знавшие о его любви, решили ему помочь и устроить тайное свидание с Марией Исаевой в каком-нибудь городишке между Семипалатинском и Кузнецком. Прошел год с тех пор, как Достоевского произвели в унтер-офицеры, но полицейский надзор снят не был, и поэтому он не мог без разрешения начальства покидать город. Писатель сильно рисковал, мчась на лошадях в Змиев, расположенный в 160 верстах от Семипалатинска. Начальству Федор Достоевский сказался больным, знакомый доктор удостоверил болезнь, но обман мог раскрыться, и тогда последствия были бы непредсказуемы. Но удача сопутствовала ему – об обмане никто не узнал, однако в Змиеве его постигло ужасное разочарование – вместо Марии Дмитриевны он нашел коротенькую записку, в которой она извещала его, что «ввиду изменившихся обстоятельств выехать из Кузнецка она не может». Вскоре «изменившиеся обстоятельства» разъяснились – Мария Дмитриевна написала, что не могла оставить тяжело заболевшего мужа, состояние которого становилось все хуже и безнадежней. 4 августа 1855 года А. И. Исаев скончался. Теперь Мария была вдовой, и в скором времени Достоевский, мечтавший о своем семейном угле, тихой пристани, где бы он мог спокойно жить и работать, сделал любимой женщине предложение. Он продолжал писать Марии Дмитриевне нежные письма, но неожиданно она перестала отвечать. Почувствовав неладное, Достоевский выбил из начальства поручение отвезти в Барнаул фургон с хозяйственной кладью. Исполнив поручение, из Барнаула он прямиком отправился в Кузнецк, где после смерти мужа продолжала жить Мария Исаева. Достоевский не ошибся в своих предчувствиях – Мария Дмитриевна влюбилась в местного учителя, молодого красавца Николая Вергунова. Для писателя это был сильный и жестокий удар. Душа его мучительно болела, он даже помышлял о самоубийстве. «Она по-прежнему всё в моей жизни, люблю ее до безумия, разлука с ней довела бы меня до самоубийства… Я несчастный сумасшедший. Любовь в таком виде есть болезнь», – писал Достоевский в 1856 году. Из Кузнецка в Семипалатинск он уехал разбитым, подавленным и уязвленным. Но, несмотря на новую привязанность Марии Дмитриевны, отношения их не прервались, они продолжали писать друг другу. Достоевский даже помогал Исаевой деньгами, в которых она крайне нуждалась. Вскоре совершенно неожиданно для него Мария Дмитриевна написала ему, что в своем новом избраннике Вергунове она разочаровалась и ее любовь к нему была ошибкой и заблуждением.

Федор Достоевский вновь предложил любимой женщине выйти за него замуж, и та ответила согласием. Получив двухнедельный отпуск, Достоевский выехал в Кузнецк. 6 февраля 1857 года Федора Михайловича Достоевского и Марию Дмитриевну Исаеву обвенчали в Кузнецкой Одигитриевской церкви. Через несколько дней после венчания молодожены навсегда покинули Кузнецк. Достоевский не жаловал это место, но пройдут годы, и в своих мыслях и в разговорах с женой он будет неоднократно возвращаться в тихий сибирский городок, где был так счастлив.

Семипалатинск – Тверь – Петербург

В Семипалатинске, куда молодожены вернулись после Кузнецка, они прожили недолго. В марте 1859 года вышел Указ об увольнении Федора Достоевского в отставку по болезни. Наконец-то писатель смог оставить военную службу, которая так тяготила его. Вместе с женой он покинул Сибирь и переехал в Тверь, где ему было разрешено поселиться (в столице Достоевскому жить запрещалось). Секретный надзор, учрежденный за писателем, все еще не был снят. В материалах о Достоевском первое упоминание о Твери, послужившей впоследствии «прототипом» провинциального города в романе «Бесы», находится в письме бывшего петрашевца, поэта А. Н. Плещеева, который еще 10 февраля 1859 года, то есть за месяц до решения вопроса об отставке Достоевского, писал ему из Петербурга: «Вероятно, вы поселитесь в Твери».

По пути из Семипалатинска в Тверь Достоевские заехали в Омск, где в кадетском корпусе учился 12-летний пасынок Федора Михайловича Паша Исаев, которого они забрали с собой. В Твери супруги поселились в трехкомнатной квартире первого этажа «дома Гальянова, близ почтамта». В течение первого месяца писатель ни с кем не общался, все свои силы и время отдавая писательству. В Твери он переработал повесть «Двойник», правил «Село Степанчиково», работал над «Записками из Мертвого дома», написал первые главы романа «Униженные и оскорбленные». Здесь он, как и в Кузнецке, по собственному признанию, испытывал «томление», отрицательно отзываясь о тверском быте. Иногда Достоевскому удавалось вырваться в Москву к родственникам. Вернувшись, он с воодушевлением рассказывал жене о своих впечатлениях. Один из тверских исследователей биографии Достоевского объяснял «крайнее беспокойство» Достоевского тем, что Федор Михайлович «находился в вынужденной или невольной изоляции от тверской передовой интеллигенции». Но, наверное, дело еще и в том, что Достоевский настойчиво стремился в Петербург, чтобы поскорее вжиться в литературную, родственную ему среду. Кроме того ему очень хотелось доказать жене и себе самому, что он не больной эпилептик, а признанный литератор. И когда в декабре 1859 года супруги покинули «тошную» (по выражению самого Достоевского) Тверь и переехали в Петербург, Мария Дмитриевна в действительности смогла убедиться, как быстро ее муж сумел вернуть себе авторитет и признание в литературном мире северной столицы.

В Петербурге Достоевские сняли квартиру в угловом доме. Такая привычка – снимать жилье в домах, располагающихся на пересечении улиц, сохранится у Федора Михайловича на долгие годы. В общей сложности он прожил в Петербурге 28 лет. И при этом у него никогда не было своей квартиры, а только съемные. За время жизни в Петербурге писатель поменял 20 адресов и никогда не жил ни в одном доме более трех лет. Помимо этих мемориальных зданий, многие дома в Петербурге связаны с Достоевским особым образом: он поселял в них своих героев. Это были типичные для Петербурга доходные дома, в которых сдавались все помещения, даже подвалы и чердаки. В своих произведениях Ф. М. Достоевский со всей яркостью изобразил обитателей этих домов, показав «своеобразную физиологию города». Его художественная проза насчитывает чуть больше 30-ти названий, в 20-ти из которых Петербург присутствует как неотъемлемая часть существования героев. Как настоящий бытописатель этого города, Достоевский изобразил на страницах своих романов его убогие грязные квартиры, нищету, мрачные переулки и жуткие городские окраины. Собственная жизнь писателя и жизнь его персонажей часто оказывались тесно переплетенными. Действие его произведений обычно разворачивается в окрестностях того дома, где он жил во время работы над очередным произведением.

Знакомые писателя, бывавшие у него дома в разные годы, отмечали аскетичность обстановки, простоту и сдержанность интерьеров. Главной комнатой в квартире Достоевского всегда был кабинет. Основное место в нем занимал стол, часто поставленный в середине комнаты: «Кабинет Федора Михайловича представлял собою большую комнату в два окна… В глубине комнаты стоял мягкий диван, крытый коричневой, довольно подержанной материей; перед ним круглый стол с красной суконной салфеткой. На столе лампа и два-три альбома; кругом мягкие стулья и кресла… Окна украшались двумя большими китайскими вазами прекрасной формы. Вдоль стены стоял большой диван зеленого сафьяна и около него столик с графином воды. Напротив, поперек комнаты, был выдвинут письменный стол…» – так описывала Анна Достоевская, вторая жена писателя, кабинет в квартире, где Ф. М. Достоевский создавал роман «Преступление и наказание».

Кабинет в квартире на Греческом проспекте воспроизведен в воспоминаниях М. Александрова: «Особенною простотою отличался кабинет Федора Михайловича. В нем и намека не было на современное шаблонное устройство кабинетов, глядя на которые обыкновенно нельзя определить – человеку какой профессии принадлежит данный кабинет… Кабинет Федора Михайловича в описываемое мною время (1876 г.) была просто его комната, студия, келия… В этой комнате он проводил большую часть времени своего пребывания дома, принимал коротко знакомых ему людей, работал и спал в ней. Площадь комнаты имела около трех квадратных сажен. В ней стояли: небольшой турецкий диван, обтянутый клеенкою, служивший Федору Михайловичу вместе и кроватью; два простых стола, какие можно видеть в казенных присутственных местах, из коих один, поменьше, весь был занят книгами, журналами и газетами, лежавшими в порядке по всему столу; на другом, большом, находились чернильница с пером, записная книжка, довольно толстая, в формате четвертки писчей бумаги, в которую Федор Михайлович записывал отдельные мысли и факты для своих будущих сочинений, пачка почтовой бумаги малого формата, ящик с табаком да коробка с гильзами. Перед столом стояло кресло, старое же, как и остальная мебель, без мягкого сиденья. В углу стоял небольшой шкаф с книгами. На окнах висели простые гладкие шторы…»

Переезд из Твери в Петербург коренным образом изменил судьбу писателя, но не сделал счастливее его семейную жизнь. Первый брак Ф. М. Достоевского критики часто называют неудачным. В немалой степени печальным этот союз стал из-за нездоровья супругов – с каждым годом Достоевский все больше страдал от приступов эпилепсии, а Мария Дмитриевна еще в Твери заболела чахоткой. Их любовь была страдальческой любовью двух болезненных натур, полной тяжких переживаний. 31 марта 1865 года, уже после смерти жены, Достоевский писал барону Врангелю: «О, друг мой, она любила меня беспредельно, я люблю ее тоже без меры, но мы не жили с ней счастливо. Все расскажу Вам при свидании, – теперь же скажу только то, что мы были с ней положительно несчастны вместе (по ее странному, мнительному и болезненно-фантастическому характеру), мы не могли перестать любить друг друга; даже чем несчастнее были, тем более привязывались друг к другу. Как ни странно, но это было так».

В сыром Петербурге состояние здоровья Марии ухудшилось настолько, что она оказалась прикованной к постели. Достоевский трогательно заботился о жене, следил за состоянием ее здоровья, ходатайствовал об устройстве Паши Исаева в учебное заведение. Между тем здоровье Марии Дмитриевны ухудшалось катастрофически. Прогрессирующая чахотка сказывалась уже не только на ее физическом состоянии, но и на психике, что придало «особенную мучительность их отношениям» в последние два года совместной жизни. По словам А. Майкова, супруги в то время представляли очень грустную картину: «она в чахотке, просто смерть на лице, а с ним припадки падучей. Достоевскому, видимо, остро требовались передышки». В такой ситуации отдушиной для писателя могли стать новые любовные отношения, и они в жизни Достоевского появились. Он завел роковой роман с молодой нигилисткой Аполлинарией Сусловой. Впоследствии эта женщина сильно исковеркала жизнь еще одному русскому гению – В. В. Розанову.

15 апреля 1864 года Мария Дмитриевна скончалась. Семейные отношения Достоевских были очень далеки от идиллии, а конец их союза был печальным. Тем не менее, и по прошествии времени после смерти жены писатель говорил о Марии Дмитриевне только с теплом и любовью. «Дорогое существо, любившее меня, и которое я любил без меры, жена моя, умерла в Москве, куда переехала за год до смерти своей от чахотки, – писал он в 1865 году в письме к Врангелю. – Я переехал вслед за нею, не отходил от ее постели всю зиму 1864 г., и 15 апреля прошлого года она скончалась, в полной памяти, прощаясь, вспоминала всех, кому хотела в последний раз от себя поклониться, вспомнила и об вас. Помяните ее хорошим, добрым воспоминанием… Это была самая честнейшая, самая благороднейшая и великодушнейшая женщина из всех, которых я знал во всю жизнь. Когда она умерла, – я хоть мучился, видя (весь год), как она умирает, хоть я ценил и мучительно чувствовал, что я хороню с нею, – но никак не мог вообразить, до какой степени стало больно и пусто в моей жизни, когда ее засыпали землею. И вот уж год, и чувство все то же, не уменьшается».

Он до конца своих дней не мог забыть своей первой любви и тяжело переживал эту утрату. Встретившись много лет спустя с Врангелем за границей, в Копенгагене, он говорил о ней: «Будем всегда глубоко благодарны за те дни и часы счастья и ласки, которые дала нам любимая нами женщина. Не следует от нее требовать вечно жить и только думать о Вас, это недостойный эгоизм, который надо уметь побороть». В память о Марии Дмитриевне Федор Михайлович до конца своих дней заботился о сыне жены Паше Исаеве.

Мария Исаева стала прототипом героини романа Федора Достоевского «Преступление и наказание» Катерины Ивановны – бедной, несчастной, больной чахоткой женщины с маленькими детьми и мужем-пьяницей.

Возвращение Достоевского в литературу

В конце декабря 1859 года, ровно через 10 лет после отправки на каторгу, Достоевский вернулся в Петербург. Десятилетний период в мире литературы – это немалый срок. Как все изменилось с 40-х годов! Автор нашумевших когда-то «Бедных людей» попал в совершенно новый для себя мир, в котором за время его отсутствия появились новые писательские имена, новые произведения. Понимая это, Федор Достоевский решил реабилитировать свое литературное имя и принять самое деятельное участие в литературной жизни. Нужно было начинать все сначала, но узкий писательский круг Петербурга весьма настороженно встретил вернувшегося из ссылки романиста. Едва ли не первым «приветствием» освободившемуся Достоевскому стал злобный и ядовитый памфлет о молодом тщеславном писателе, в котором Достоевскому было нетрудно узнать себя. Автором памфлета был Панаев, издававший в те годы «Современник» вместе с Н. Некрасовым.

Как уже упоминалось, еще в Сибири Достоевский начал работу над повестями «Дядюшкин сон» и «Село Степанчиково и его обитатели». Но первые художественные произведения писателя, созданные им после ссылки и столь важные для его профессионального роста, были так же плохо приняты критикой и издателями, как и последние его сочинения, написанные до ареста. Повесть «Дядюшкин сон» была отвергнута журналом «Отечественные записки», а от «Села Степанчикова» отказался «Русский вестник». В конце концов обе повести были напечатаны в 1859 году: «Дядюшкин сон» появился в мартовской книжке журнала «Русское слово», а в ноябрьском и декабрьском номерах «Отечественных записок» было опубликовано «Село Степанчиково и его обитатели».

После переезда в Петербург Федор Достоевский и его брат Михаил стали постоянными посетителями литературных «вторников» у А. П. Милюкова, где часто бывали А. Н. Майков, Вс. Крестовский, Д. Д. Минаев, H. Н. Страхов. Весной 1860 года в жизни писателя произошло значительное событие – в свет вышли «Сочинения Ф. М. Достоевского» в 2-х томах. С этого времени, с начала 1860-х годов, происходит как бы второе рождение писателя. Впереди оставалась всего треть его жизненного пути, но именно за этот срок ему суждено будет создать больше 90 процентов своего творческого наследия (в академическом 30-томном Полном собрании сочинений Ф. М. Достоевского произведения докаторжного периода занимают всего 2 тома). В сентябре 1860 года в газете «Русский мир» началась публикация «Записок из Мертвого дома» – воспоминаний о годах каторги.

Начиная с 1859 года власти стали разрешать организовывать неполитические благотворительные общества, которые с 1848 года в России были запрещены. В 1859 году по инициативе И. Тургенева был создан Литературный фонд, который объединил большинство писателей, критиков и издателей 1840—1860-х годов. В декабре того же года в общество вступили Федор и Михаил Достоевские. Материалы Литературного фонда свидетельствуют, что Ф. М. Достоевский неизменно выступал за предоставление материальной помощи творческим людям, не ладившим с властями; как бывший политзаключенный, он прекрасно понимал всю тяжесть их положения. В феврале 1863 года Федор Достоевский был избран секретарем Литературного фонда и членом его Комитета и занимал эти посты до тех пор, пока ему не пришлось сложить с себя полномочия, чтобы самому обратиться в фонд с просьбой о займе в 1865 году. Он составлял письма от имени фонда, разбирал просьбы о помощи, лично навещал бедствующих литераторов на дому и в больницах. Столь ответственная административная деятельность явно не вяжется с расхожим представлением о Достоевском как о человеке непрактичном, зато вполне согласуется с обычаями русской интеллигенции. Федор Михайлович всю свою жизнь подавал милостыню, даже если подавать ему было почти нечего, и тема благотворительности занимает особое место в его произведениях – от «Бедных людей» до «Братьев Карамазовых». Средства Литературного фонда складывались из пожертвований, добровольных отчислений из писательских гонораров и из доходов от публичных выступлений. В этом смысле Достоевский тоже не остался в стороне: в апреле 1860 года состоялась знаменитая постановка гоголевского «Ревизора», в которой Федор Михайлович сыграл роль почтмейстера Шпекина – вот когда пригодился его недооцененный комический дар! Всю свою жизнь он поддерживал Литературный фонд и другие благотворительные инициативы (воскресные школы, высшее образование для женщин), участвуя в литературных вечерах и концертах; его воодушевленное чтение собственных и чужих произведений приковывало к себе внимание аудитории. Даже в последние два года жизни, больной и переутомленный, он постоянно выступал перед слушателями – вплоть до того, что его жене приходилось вести расписание таких выступлений.

Стараясь поскорее влиться в литературный круг Петербурга, Достоевский не переставал удивляться произошедшим в писательском мире переменам. По-прежнему существовал все тот же полицейский надзор, но при этом эпоха разгула цензуры миновала, близились «великие реформы», которым предстояло преобразить государственный уклад Российской империи. Цензурные послабления и неведомая прежде терпимость к политическим обзорам в прессе способствовали развитию журналистики: с 1855 по 1860 год в России появилось 150 новых газет и журналов. Большинство творческих людей того времени стремились к изданию собственных газет и журналов, в которых они могли освещать актуальные проблемы общества. Не стал исключением и Достоевский. Журналистикой он увлекался еще в молодые годы, но никогда прежде не издавал свои ранние фельетоны.

В 1860 году Федор Михайлович составил программное объявление об издании журнала «Время». На страницах этого журнала будут опубликованы новые произведения уже почти позабытого автора «Бедных людей», которые не только возродят его славу, но и увеличат ее – «Униженные и оскорбленные» (1861) и «Записки из Мертвого дома» (1862), которые И. С. Тургенев сравнил с Дантовым «Адом». Впереди у Достоевского было много работы над художественными произведениями, к ней прибавилась еще и насыщенная журнальная и редакторская деятельность.

Достоевский – редактор и издатель. Журналы «Время» и «Эпоха»

Достоевский довольно быстро устроился в Петербурге – он нашел старых друзей и обзавелся новыми, приступил к писательству и начал заниматься издательской деятельностью. В 1861 году вместе с братом Михаилом, который к тому времени был уже довольно известным критиком и беллетристом, Федор Михайлович начал издавать литературно-художественный журнал «Время» (1861–1863), а чуть позже – «Эпоху» (1864–1865). Прямым редактором журнала был М. М. Достоевский, поскольку Федор Достоевский все еще находился под надзором полиции. На самом же деле Михаил Михайлович занимался больше финансовыми вопросами журнала, а Федор Михайлович осуществлял литературное руководство, сочетая огромную редакторскую работу с авторской. Он писал публицистические и литературнокритические статьи, полемические заметки, художественные произведения. «Дух и направление этих журналов составляют совершенно особую полосу в петербургской журналистике, отличающейся, как известно, большой однородностью в своих стремлениях, вероятно, вследствие однородности тех условий, среди которых она развивается. Деятельность Федора Михайловича шла вразрез с этим общим петербургским настроением, и преимущественно он, силою таланта и жаром проповеди, дал значительный успех другому настроению, более широкому, – русскому, а не петербургскому», – писал H. Н. Страхов, работавший в редакции вместе с братьями Достоевскими. За короткое время журнал «Время» стал одним из самых популярных периодических литературных изданий. «Толстый журнал» быстро превратился в средоточие литературной и интеллектуальной жизни Петербурга. Братья привлекли к сотрудничеству в своем издании ведущих писателей и журналистов того времени. Теперь и начинающие литераторы могли рассчитывать на то, что их статьи, фельетоны и рассказы появятся на страницах журнала, чередуясь с более внушительными публикациями – романами с продолжением, мемуарами, научными трудами. Так, на страницах «Времени» были опубликованы «Житейские сцены» Плещеева, «Мое детство» Воронова. Издательская политика того периода была такова, что новые художественные произведения, даже вышедшие из-под пера самых известных и прославленных авторов, вначале появлялись в «толстых» журналах. Журналы завлекали подписчиков, обещая им, что за год подписки они прочтут до конца роман того или иного писателя, а интерес к новому роману подогревался журнальными рецензиями, которые появлялись еще до завершения публикации полного текста.

Журнал «Время» был разнообразным и интересным для публики и собирал немало подписчиков (по свидетельству Н. Страхова, в 1861 году у него было 2300 подписчиков, во второй год – 4302). Причина такого успеха, конечно же, – имя и деятельность Достоевского, который к этому времени был уже очень известен. В свете Федор Михайлович был неуклюж, раздражителен и угрюм, но как журналист он умел привлекать к себе внимание читателей, особенно молодых. Кроме того, репутация бывшего «политического» делала его притягательной и героической фигурой в глазах интеллигенции – особенно после «Записок из Мертвого дома», где он первым решился заговорить о жестокости российской пенитенциарной системы.

Интенсивная издательская деятельность Ф. М. Достоевского сочетала в себе редакторскую работу над «чужими» рукописями с публикацией собственных статей, полемических заметок. Писатель вел в журнале критический отдел, который был открыт его работой «Ряд статей о русской литературе». Братья Достоевские и главные их сотрудники, Николай Страхов и Аполлон Григорьев, довольно скоро определили направление нового издания – «почвенничество». Журнал заполнил идеологическую нишу между славянофилами и западниками и сосредоточился скорее на культурных, чем на экономических сторонах жизни. Представители «почвенничества» стремились примирить национальную самобытность России с лучшими проявлениями западной цивилизации и достижениями европейской культуры.

Ф. М. Достоевский считал возвращение к «почве», народу, основам русского национального духа необходимым шагом для позитивного исторического развития России. Основой для разрешения противоречий он считал синтетическую силу русского духа, его универсальные возможности. Почвенничество понималось Достоевским как религиозная и социальная доктрина, способная переустроить жизнь на христианских началах братства и единения. Западному индивидуализму противопоставлялись национальные формы социального устройства – община и земство, а идея русской «всечеловечности» призвана была соединять мировые культурные ценности и народные идеалы. «Мы убедились, наконец, что мы тоже отдельная национальность, в высшей степени самобытная и что наша задача – создать свою новую форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей, взятую из народного духа и из народных начал», – писал Ф. Достоевский в объявлении о начале издания «Времени». Это и была программа «почвенничества». Сутью этого направления было утверждение национальной самобытности и критическое отношение к западнической ориентации интеллигенции. Такая программа способна была привлечь непредвзятых читателей самых разных убеждений. И действительно, «Время» стало одним из самых популярных журналов начала 1860-х годов.

Журнал развивал идеи почвенничества в противовес западничеству, умозрительному западноевропейскому утопическому социализму. По признанию Достоевского, его «убеждения изменились постепенно и после очень-очень долгого времени» в Сибири. Суть этих перемен Достоевский в общей форме сформулировал как «возврат к народному корню, к узнанию русской души, к признанию духа народного». «Почвенничество» было скорее попыткой очертить контуры «общей идеи», найти платформу, которая примирила бы западников и славянофилов, «цивилизацию» и народное начало. Скептически относясь к революционным путям преобразования России и Европы, Достоевский высказывал эти сомнения в художественных произведениях, статьях и объявлениях «Времени» и в резкой полемике с публикациями «Современника», который братья Достоевские обвиняли в беспочвенности и в стремлении привить русскому народу «западноевропейские болезни». Суть возражений Достоевского состояла в том, что он был убежден в возможности сближения после реформы правительства и интеллигенции с народом, их мирного сотрудничества. Эту полемику Достоевский продолжил в повести «Записки из подполья», которая была напечатана в «Эпохе» в 1864 году. Достоевский писал: «Я горжусь, что впервые вывел настоящего человека русского большинства и впервые разоблачил его уродливую и трагическую сторону. Трагизм состоит в сознании уродливости. Только я один вывел трагизм подполья, состоящий в страдании, в самоказни, в сознании лучшего и в невозможности достичь его и, главное, в ярком убеждении этих несчастных, что и все таковы, а стало быть, не стоит и исправляться!» Можно сказать, что под влиянием суровых жизненных испытаний идеалы молодости сменились смирением, и из приверженца фурьеризма Федор Достоевский превратился в славянофила-почвенника, доверяющего только уму и совести народа в его массе.

В 1862 году Ф. М. Достоевский совершил свою первую поездку за границу, посетил Францию, Англию, Италию. В Лондоне он встретился с А. И. Герценом и познакомился с М. А. Бакуниным. В письме к Н. П. Огареву Герцен сообщал о встрече с писателем: «Вчера был Достоевский, он наивный, не совсем ясный, но очень милый человек. Верит с энтузиазмом в русский народ». По возвращении из-за границы Федор Достоевский поместил в своем журнале «Зимние заметки о летних впечатлениях», в которых подверг едкой критике буржуазные порядки и нравы Западной Европы. Этот критический очерк современной жизни Франции и Англии стал первым антизападническим выступлением Достоевского.

В мае 1863 года журнал «Время» был закрыт. Запретить его издание распорядился император по просьбе министра внутренних дел. Причиной тому послужила статья друга Достоевского (впоследствии и биографа писателя), молодого философа и критика H. Н. Страхова «Роковой вопрос», посвященная польскому восстанию. В 1863 году в Польше вспыхнуло восстание, быстро и жестоко подавленное введенными частями российской регулярной армии. Все крупные имперские газеты и журналы откликнулись волной дружного одобрения решительных действий правительства по предотвращению раскола страны. Федор Достоевский тоже не остался в стороне и опубликовал статью Николая Страхова, в которой тот анализировал исторические аспекты возникших событий. Статью, по утверждению Ф. Достоевского, ошибочно расценили как оправдание польского восстания. «…Растолковали ее так: что мы сами, от себя, уверяем, будто поляки до того выше нас цивилизацией, а мы ниже их, что, естественно, они правы, а мы виноваты», – писал он И. С. Тургеневу. Так или иначе, но император, сославшись в качестве оснований не только на статью Страхова, но и на «вредное направление» журнала «Время», издание запретил.

Основанный через некоторое время на пепелище «Времени» новый журнал братьев Достоевских «Эпоха» уже не имел такого читательского и, соответственно, финансового успеха. Выход первого номера планировался на начало 1864 года. Но тут в жизни писателя последовала целая полоса смертей: Федор Михайлович потерял племянницу (февраль 1864 г.), жену (апрель 1864 г.) и брата Михаила (июль 1864 г.). Эти утраты не могли не сказаться на его работоспособности. Приняв на себя после внезапной смерти брата все долги, связанные не только с журналом, но и с затеянной им новой типографией, Достоевский через год был вынужден прекратить выпуск «Эпохи». Тем более, что на журнал подписались всего лишь 1300 человек, что не могло покрыть расходов.

1864–1865-е годы стали одним из самых мрачных периодов в жизни Федора Достоевского: вслед за тем, как один за другим ушли из жизни его родные и близкие люди, умер его друг и соратник по литературе поэт А. Григорьев. Потерпела крах его журнальная деятельность; он попал в жесточайшую и многолетнюю кабалу к кредиторам. Весть о банкротстве «Эпохи» напугала издателей, и они опасались вкладывать деньги в публикацию произведений Федора Достоевского. Несчастья и беды писателя довершило то, что его отношения с женщиной, которую он страстно любил, – А. Сусловой, стали в этот период особенно болезненными и мучительными.

И все же в тяжелом для себя 1865 году Ф. М. Достоевский начинает работу над одним из значительнейших своих произведений – романом «Преступление и наказание», который был напечатан годом позже в журнале «Русский вестник» М. Н. Каткова (в дальнейшем все наиболее значительные романы Достоевского печатались в этом журнале). Именно М. Каткову автор назвал тему своей новой книги – «психологический отчет одного преступления». Круг основных идей этого произведения Федор Достоевский вынашивал долгое время, возможно, еще с каторги. В основе романа «Преступление и наказание» лежит не осуждение человека и творческое оправдание его преступления, а совсем другая идея. Сам автор ясно говорил о ней: «Основная мысль всего искусства девятнадцатого столетия… мысль христианская и высоконравственная; формула ее – восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков. Эта мысль – оправдание униженных и всеми отринутых парий общества». А это, в сущности, великий завет не только Достоевского, но и всей русской классической литературы от Пушкина до Чехова – «при полном реализме найти в человеке человека». Обыденную жизнь своих героев Достоевский поместил в обстановку символических совпадений, мучительных исповедей и напряженных философских размышлений, превращая нарисованный с топографической точностью Петербург в символический образ призрачного города. Обилие персонажей, система героев-двойников, широкий охват событий, чередование гротесковых сцен с трагическими, поглощенность героев идеей – все эти особенности романа «Преступление и наказание», традиционно считающегося лучшим произведением Достоевского, стали основными чертами творчества зрелого писателя. Хотя радикальная критика истолковала «Преступление и наказание» Достоевского как произведение тенденциозное, роман имел огромный успех.

Большинство исследователей считают, что именно это произведение Ф. М. Достоевского вывело его творчество на новый, более высокий уровень. И. Ф. Анненский писал: «…есть и в творчестве этого романиста поворот; только это не каторга, а 1866 год, когда вышло в свет «Преступление и наказание». Как раз в этом романе впервые мысль Достоевского расправила крылья. Из толчеи униженных и оскорбленных, от слабых сердец и прохарчинских бунтов, от конур очной мечты и подпольной злобы писатель выходит в сферу – или, может быть, тоже толчею? – высших нравственных проблем…Ни раньше, ни позже 1866 года Достоевский не был и тем чистым идеологом художественности, который создал “Преступление и наказание”».

«Роковой» роман с Полиной Сусловой

Встреча зимой 1862/63 года с рыжеволосой эмансипированной Аполлинарией Сусловой, которая была на 20 лет моложе писателя, обернулась для него нечаянно нагрянувшей любовью, страстным романом, принесшим писателю больше мучений и страданий, чем счастья. Юная студентка Аполлинария Суслова – Полина, как называл девушку Достоевский, ворвалась в его жизнь стремительно, подобно комете. Она подошла к писателю на одном из его выступлений, потом написала ему письмо, в котором смело призналась в любви своему кумиру (автор нашумевших «Записок из Мертвого дома» был очень популярен у тогдашней молодежи). Достоевский, которого тронула искренность признания, на послание откликнулся. Так завязалось это знакомство.

Аполлинария пробовала себя в литературном творчестве, и Достоевский, который к этому времени занимал должность редактора журнала «Время», напечатал в нем ее повесть «Покуда». Хотя первое произведение Полины Сусловой было откровенно слабым и претенциозным, чувства к этой девушке заставили Достоевского на время забыть о своих редакторских убеждениях. Постепенно встречи с Полиной переросли для Федора Достоевского в насущную потребность, без них он уже не мог обходиться.

Аполлинария Суслова – крестьянка по происхождению, до 15 лет росла в деревне, а затем вместе с младшей сестрой Надеждой воспитывалась в частном пансионате в Москве, куда дочерей определил отец – Прокофий Суслов, человек незаурядный, начитанный, бывший крепостной графа Шереметева. Сложно представить более неподходящих друг другу людей, чем Достоевский и Суслова. Она была феминисткой, он же всегда придерживалея домостроевских устоев. Она интересовалась революционными идеями, он к моменту их встречи был консерватором и приверженцем монархии. Полине было всего 22, а Достоевскому уже перевалило за 40, но с этой девушкой писатель не чувствовал своих лет и не ощущал разницы в возрасте. Высокая, стройная, Полина Суслова была очень хороша собой. По воспоминаниям ее современников, за сдержанностью манер девушки угадывалась страстная эмоциональная натура. К ней применимы все эпитеты – яркая, незабываемая, талантливая, пустая, надменная, скандальная… Может быть, именно за это «сопряжение несопряжимого» и полюбил Аполлинарию Суслову Федор Достоевский?

Любопытен портрет Сусловой той поры, описанный в воспоминаниях дочери писателя – Любови Федоровны Достоевской: «Полина приехала из русской провинции, где у нее были богатые родственники, посылавшие ей достаточно денег для того, чтобы удобно жить в Петербурге. Каждую осень она записывалась студенткой в университет, но никогда не занималась и не сдавала экзамены. Однако она усердно ходила на лекции, флиртовала со студентами, ходила к ним домой, мешая им работать, подстрекала их к выступлениям, заставляла подписывать протесты, принимала участие во всех политических манифестациях, шагала во главе студентов, неся красное знамя, пела Марсельезу, ругала казаков и вела себя вызывающе… Полина присутствовала на всех балах, всех литературных вечерах студенчества, танцевала с ними, аплодировала, разделяла все новые идеи, волновавшие молодежь… Она вертелась вокруг Достоевского и всячески угождала ему. Достоевский не замечал этого. Тогда она написала ему письмо с объяснением в любви. Это письмо было найдено в бумагах отца, оно было простым, наивным и поэтичным. Можно было предположить, что писала его робкая молодая девушка, ослепленная гением великого писателя. Достоевский, растроганный, читал письмо Полины…»

Встречаясь с молодой студенткой, Федор Достоевский не ощущал разницы в возрасте совершенно, а вот из-за своей внешности переживал. Он знал, что его болезненно-бледное, подергивающееся лицо с разного цвета глазами порой производило на людей отталкивающее впечатление. По многим воспоминаниям современников можно увидеть, что первое впечатление при встрече с Достоевским порой почти разочаровывало окружающих: внешность неброская, не аристократичная, и ко всему в лице писателя было что-то болезненное – эта особенность отмечена почти всеми мемуаристами.

Однако, по тем же воспоминаниям, это первое впечатление от внешнего облика Федора Достоевского у его собеседников пропадало, как только они от первого знакомства переходили к более глубокому общению. Тогда открывалась внутренняя значительность, уникальность личности Достоевского, совершенно в новом свете воспринимался и его внешний облик. Противоречие между внешней «обыкновенностью» и глубокой одухотворенностью облика Федора Достоевского подчеркнуто в воспоминаниях Вс. Соловьева: «Передо мною был человек небольшого роста, худощавый, но довольно широкоплечий, казавшийся гораздо моложе своих пятидесяти двух лет, с негустой русою бородою, высоким лбом, у которого поредели, но не поседели мягкие, тонкие волосы, с маленькими, светлыми карими глазами, с некрасивым и на первый взгляд простым лицом. Но это было только первое и мгновенное впечатление – это лицо сразу и навсегда запечатлевалось в памяти, оно носило на себе отпечаток исключительной, духовной жизни». А вот какое любопытное сравнение сделал С. Д. Яновский, один из самых преданных друзей юности Достоевского: «Его обширный, сравнительно с величиною всей головы, лоб, резко выделявшиеся лобные пазухи и далеко выдавшиеся окраины глазниц, при совершенном отсутствии возвышений в нижней части затылочной кости, делали голову Федора Михайловича похожей на Сократову».

Но ни внешняя некрасивость, ни возраст, ни измученность жизнью Федора Достоевского не только не оттолкнули юную Полину Суслову, но и не помешали ей увлечься этим человеком. Поначалу она заинтересовалась Достоевским как известным редактором и писателем, который к тому же был на каторге, в ссылке, а значит, является жертвой так ненавистного ей режима! Потом девушка влюбилась – всерьез, по-настоящему. Чувство к этому некрасивому, уже немолодому, болезненному и нервному человеку захлестнуло ее. Достоевского же притягивали в Полине Сусловой не только ее молодость и непосредственность, но и родственная натура, в которой удивительным образом сочетались черты мучителя и жертвы, и тот психологический надлом, который присутствовал в нем самом.

Однако, несмотря на силу, искренность и взаимность чувств, ни Полина Суслова, ни Федор Достоевский не смогли сохранить свои отношения. Слишком много времени Федор Михайлович уделял творчеству, редакторской работе, семье. Ночами он по своему обыкновению писал, днями хлопотал в редакции, затем долгими часами просиживал у постели таявшей на глазах от чахотки жены. Аполлинарии он говорил, что к Марии Дмитриевной давно уже не испытывает любви и что его удерживает рядом с ней лишь чувство долга перед умирающей. Полина не верила этому, очень ревновала, ее самолюбие страдало. Все чаще Федор Михайлович слышал от нее упреки, требования развестись со «своей чахоточной женой». Потом Достоевский напишет: «Аполлинария – больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважении других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям».

Со временем любовные отношения Сусловой и Достоевского превратились в настоящую борьбу. В начале лета 1863 года после очередной ссоры вместо запланированной совместной поездки в Европу Аполлинария Суслова уехала в Париж одна. А Достоевский, по рекомендации врачей перевезя Марию Дмитриевну из вечно сырого Петербурга во Владимир, вернулся в столицу. Ему было необходимо наладить дела в редакции – именно в этот период по распоряжению Цензурного комитета журнал «Время» был закрыт.

Все лето Достоевский мучился в разлуке от одиночества. Но приходилось терпеть – в Париж, вслед за любимой, он уехать не мог, слишком много дел было у него в Петербурге. Нужно было отдавать долги кредиторам, возвращать деньги подписчикам, находить средства на лечение и содержание Марии Дмитриевны, содержать себя самого и приемного сына Пашу. Денег катастрофически не хватало, Достоевский влезал в новые долги, не отдав старые, он начал брать авансы под будущие романы, давать кредиторам невыгодные расписки. Однажды ему захотелось забросить все дела, забыть все и уехать за границу, в Париж, к Полине. Она, позабыв про обиды, писала ему письма, в которых звала, убеждала, что в Европе все образуется. В конце концов Достоевский, раздобыв денег на поездку, отправился во Францию. По дороге в Париж он, оправдывая себя нехваткой средств, остановился в Висбадене, чтобы попытать счастья в рулетке. Там он играл несколько дней, почти позабыв о Полине. «С той самой минуты, как я дотронулся до игорного стола и стал загребать пачки денег, – моя любовь отступила как бы на второй план», – кается он в «Игроке» устами главного персонажа Алексея Ивановича.

Достоевский как всегда играл страстно, с упоением. Все, что ему удавалось одолжить или заработать за письменным столом, он немедленно относил на рулеточный. 15 августа 1865 года он писал Ивану Тургеневу: «Пять дней как я уже в Висбадене, и все проиграл, все дотла, и часы, и даже в отеле должен. Мне гадко и стыдно беспокоить Вас собою. Обращаюсь к Вам как человек к человеку и прошу у вас 100 талеров». Тургенев выслал половину этой суммы, но Достоевский проиграл ее, а долг отдал… спустя 11 лет!

Но наконец судьба улыбнулась Федору Михайловичу, и вопреки обыкновению он не проиграл, а выиграл, сумел удержать себя от соблазна снова сесть за игорный стол и бежал с деньгами из «Рулетенбурга» в Париж. Однако Аполлинария уже не ждала его; у нее появился новый возлюбленный – молодой студент, то ли француз, то ли испанец, бездельник и прожигатель жизни. Полина встретила Достоевского холодно и равнодушно, еще в письме она рассказала ему все обо всем, прекрасно сознавая, что причиняет нестерпимую боль: «Ты едешь немножко поздно… Еще очень недавно я мечтала ехать с тобой в Италию и даже начала учиться итальянскому языку, все изменилось в несколько дней. Ты как-то говорил, что я не скоро могу отдать свое сердце. Я его отдала в неделю по первому призыву, без борьбы, без уверенности, почти без надежды, что меня любят. Я была права, сердясь на тебя, когда ты начинал мной восхищаться. Не подумай, что я порицаю себя, но хочу только сказать, что ты меня не знал, да и я сама себя не знала. Прощай, милый!»

Подавленный, униженный и растерянный, в неуютном гостиничном номере, Достоевский впал в отчаяние. Он лихорадочно искал выход из создавшегося тупика, чувство вины перед умиравшей женой пронизало его, надо было что-то предпринимать, но развязка наступила неожиданно и нежданно, сама собой. Вот как вспоминает Любовь Федоровна Достоевская о дальнейшем развитии событий: «Весной Полина написала отцу из Парижа и сообщила о неудачном окончании ее романа. Французский возлюбленный обманул, но у нее не хватало сил покинуть его, и она заклинала отца приехать к ней в Париж. Так как Достоевский медлил с приездом, Полина грозилась покончить с собой – излюбленная угроза русских женщин. Напуганный отец наконец поехал во Францию и сделал все возможное, чтобы образумить безутешную красавицу. Но так как Полина нашла Достоевского слишком холодным, то прибегла к крайним средствам. В один прекрасный день она явилась к моему отцу в 7 часов утра, разбудила его и, вытащив огромный нож, заявила, что ее возлюбленный – подлец, она хочет вонзить ему этот нож в глотку и сейчас направляется к нему, но сначала хотела еще раз увидеть моего отца… Я не знаю, позволил ли Федор Михайлович себя одурачить этой вульгарной комедией, во всяком случае, он посоветовал Полине оставить свой нож в Париже и сопровождать его в Германию. Полина согласилась, это было именно то, чего она хотела».

Достоевский и Полина выехали в Баден-Баден. Затем были Рим, Тунис, Генуя и Неаполь, опять Турин и Берлин. В дороге Суслова успокоилась, пришла в себя и вновь из жертвы превратилась в мучительницу Они снова начали ссориться и недовольные друг другом в конце сентября 1865 года расстались. Полина уехала из Берлина в Париж, Федору Михайловичу надо было возвращаться в Россию, во Владимир, где умирала тяжело больная Мария Дмитриевна… Постепенно нервные, мучительные отношения Сусловой и Достоевского еще более осложнились, а вскоре и вовсе стали затруднять им жизнь. Оба понимали, что разрыв неизбежен. Но после расставания их болезненные чувства друг к другу угасли не сразу. «Я люблю ее еще до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить ее. Она не стоит такой любви. Мне жаль ее, потому что, предвижу, она вечно будет несчастна. Она никогда не найдет себе друга и счастье. Кто требует от другого всего, а сам избавляет себя от всех обязанностей, тот никогда не найдет счастья», – говорил писатель сестре Сусловой после окончательного разрыва с Полиной. В течение всей своей последующей жизни писатель называл Аполлинарию «подругой вечной», вздрагивал, когда при нем произносили ее имя, описывал в своих произведениях, скрывая свои болезненные чувства к этой женщине от своей второй жены, которую, впрочем, тоже очень любил.

А вот Полина Суслова, скорее всего, так и не сумела понять ни значительности личности Федора Достоевского, ни глубины его чувств. Болезненная драма их отношений, впоследствии гениально описанная писателем в романе «Игрок», в ее устах имела до обидного простое объяснение. Об этом свидетельствует диалог между Полиной Сусловой и Василием Розановым. Надо сказать, что через много лет спустя после разлуки с Достоевским Суслова стала женой писателя и философа В. Розанова, преданного почитателя Достоевского. Недоброжелатели с сарказмом говорили, что он женился не на Аполлинарии, которая была гораздо старше его, а на Достоевском. «“Почему же вы разошлись?” – спросил Розанов у Полины. – «Потому что он не хотел развестись со своей женой, чахоточной, так как она умирает». – «Так ведь она умирала?» – «Да. Умирала. Через полгода умерла. Но я уже его разлюбила». – «Почему «разлюбили»?» – “Потому, что он не хотел развестись… Я же ему отдалась любя, не спрашивая, не рассчитывая. И он должен был так же поступить. Он не поступил, и я его кинула”».

После окончания романа с Федором Достоевским Аполлинария Суслова сожгла многие компрометирующие ее бумаги, в том числе и письма к ней писателя. Тайны их бурных и необычных отношений так и канули в историю, оставив исследователям только догадки и предположения. На момент разрыва с Достоевским Сусловой было 27 лет. Как и предвидел писатель, жизнь у нее не сложилась. Бывшая любовница знаменитого писателя вынужденно уехала на жительство в провинцию, была под надзором полиции. Своему мужу Василию Розанову «роковая искусительница» принесла только мучения и страдания. Остаток своей жизни Аполлинария Суслова провела в одиночестве. Она умерла в Севастополе в 1918 году в возрасте 78 лет. С ее властной и увлекающейся натуры великим Достоевским написаны блистательные женские образы в бессмертных романах классика – Полины в «Игроке», Настасьи Филипповны в «Идиоте», Грушеньки и Катерины в «Братьях Карамазовых»… После расставания с Полиной Сусловой Достоевский вновь остался один, взвалив на себя все хлопоты и расходы по воспитанию пасынка Паши, делая неоднократные и всегда неудачные попытки по устройству своей семейной жизни. Он уже полагал, что всю последующую жизнь проведет в одиночестве, без семейного тепла, жены и собственных детей, как вдруг совершено случайно в его жизнь вошла Анна Григорьевна Сниткина.

Анна Сниткина. Ангел-хранитель Достоевского

После разрыва с Полиной Сусловой и смерти Марии Дмитриевны Федора Достоевского могла спасти только работа. Тем более, что ее в тот период было очень много – поджимали сроки контракта с издателем Федором Стелловским. Условия его были жесткими: в случае непредоставления нового романа к 1 ноября 1866 года Достоевский терял авторские права на три тома собрания сочинений в течение восьми лет. Писатель торопился закончить написание рукописи своего нового романа «Игрок» к назначенному сроку, но все равно не успевал, и тогда он решил прибегнуть к услугам стенографистки. Достоевский обратился за помощью к знакомому профессору Ольхину, и тот рекомендовал ему свою лучшую ученицу 20-летнюю Анну Сниткину. Поначалу писатель и подумать не мог, что эта невысокая молодая худощавая девушка с овальным лицом и выразительными серыми глазами станет его женой. Но как же быстро все изменилось! В жизни, отмеченной нездоровьем, бедностью и несчастьями, встреча с этой девушкой оказалась для Достоевского самым счастливым стечением обстоятельств.

10 ноября 1866 года, в канун своего 45-летия, Федор Достоевский закончил диктовать стенографистке Анне Сниткиной роман «Игрок», начатый в середине октября, а уже 20-го ноября сделал Анне предложение! С трудом подбирая необходимые слова, безумно боясь отказа, он признался в любви и предложил девушке стать его женой. Анна, не задумываясь, ответила согласием. Ведь с того самого дня, как она, волнуясь, впервые переступила порог квартиры писателя Достоевского, этот человек стал ее судьбой и смыслом жизни.

А в первые минуты знакомства с писателем юной Анне Сниткиной Достоевский показался старым больным человеком. По ее собственным воспоминаниям, он тут же подтвердил это впечатление, сообщив ей о том, что страдает эпилепсией и что недавно перенес припадок. Ко всему прочему он был рассеян, несколько раз переспрашивал свою будущую помощницу, как ее зовут. «Я вышла от Достоевского в очень печальном настроении. Он мне не понравился и оставил тяжелое впечатление», – вспоминала Анна Григорьевна много лет спустя о знакомстве со своим будущим мужем.

Но первое гнетущее впечатление от встречи с писателем очень быстро сменилось глубоким сочувствием и пониманием его исстрадавшейся, доброй и чуткой натуры, долгие годы обреченной на внутреннее одиночество. С тех пор все, что создавалось Достоевским, стенографировала Анна Сниткина. Отныне она будет другом, первым читателем и критиком писателя, его советчиком и ангелом-хранителем на всю жизнь. Казалось, Анна Сниткина была послана-подарена Достоевскому самой судьбой за все его прежние и еще грядущие горести, лишения, испытания, болезни и страдания. Благодаря этой женщине свои последние и самые плодотворные четырнадцать лет жизни Достоевский прожил по-человечески счастливо – любовь, ласка, внимание, забота, терпение и понимание со стороны молодой супруги компенсировали вечному страдальцу и больному гению все тяготы бытия. Недаром Л. Н. Толстой сказал однажды не без оттенка зависти: «Многие русские писатели чувствовали бы себя лучше, если бы у них были такие жены, как у Достоевского…» Сам Федор Михайлович говорил, что полюбить кого-нибудь – это значит принять его душу в свою душу, полюбить его самого, его природу, его лик, преобразиться в него до конца. Ведь истинная любовь соединяет сердце с сердцем, волю с волей. Именно так, безгранично и искренне, растворившись в нем без остатка, полюбила его Анна Сниткина.

В Анне теперь было все его будущее – его надежда, счастье и спасение… Достоевский спешил венчаться, но как всегда не хватало денег. Наконец деньги на свадьбу были найдены, арендована квартира, куплено свадебное платье для невесты. 15 февраля 1867 года священник Измайловского собора объявил Федора Достоевского и Анну Сниткину мужем и женой.

Этот союз, которому упорно противилась вся родня писателя, позволил Достоевскому наконец в полной мере вкусить спокойной, счастливой, наполненной ежедневной заботой и любовью семейной жизни. Совершенно не обладающий житейской практичностью, доверчивый и безотказный, Федор Михайлович поручил все имущественные и бытовые хлопоты Анне Григорьевне. Вернее, она сама самоотверженно взвалила на себя эту ношу лишь затем, чтобы мысли гениального писателя могли всецело принадлежать его творчеству. Благодаря практичности и волевому характеру Анне Григорьевне впервые за всю жизнь великого писателя даже удалось создать вокруг него некоторое материальное благополучие. Несмотря на молодость, в семейной жизни она проявила недюжинный характер. Анна терпела довольно непростой нрав больного мужа и сцены ревности, какие он порой ей устраивал (впрочем, она и сама его ревновала к той же Аполлинарии Сусловой), мужественно и терпеливо помогала переносить мужу изматывающие припадки эпилепсии, упорно пыталась поправить его здоровье, подорванное годами пребывания в Омском каторжном остроге; терпела его ужасающие «запойные» поездки в очередной «Рулетенбург», когда он проигрывал даже обручальные кольца. В конце концов вместе они смогли преодолеть его, доселе неудержимую, болезненную тягу к игре в рулетку. Не зря Аню Сниткину еще в юности ее домашние прозвали «Неточкой Незвановой».

Анна Григорьевна родилась 11 сентября 1846 года в Санкт-Петербурге в семье мелкого петербургского чиновника Григория Ивановича Сниткина и его супруги Анны Николаевны Мильтопеус, шведки финского происхождения. Отец и мать Анны-младшей были полными противоположностями друг другу – он был очень спокойным и безынициативным, она – бойкой, предприимчивой и энергичной. Но что их, безусловно, связывало – это творчество Федора Михайловича Достоевского, чьими горячими поклонниками они являлись. Эту любовь они привили и дочери, которая зачитывалась романами писателя. Но Анна и подумать не могла, что спустя 20 лет после рождения судьба сведет ее с кумиром детства. Она очень рано начала читать и уже в юном возрасте открыла для себя произведения Ф. М. Достоевского, а один из его ранних романов – «Неточка Незванова», на всю жизнь стал любимой книгой Анны Григорьевны. Еще до личного знакомства, с упоением читая Достоевского, она предчувствовала всю исключительность, глубину его литературного и духовного дара. Впоследствии, давая свое согласие стать его женой, она, несмотря на свойственную молодости восторженность и житейскую неопытность, все же понимала, что прежде всего выходит замуж за гения и все им созданное должно будет стать достоянием вечности. Понимала она также, что брак этот будет тяжелым испытанием для нее. В основе ее любви лежало глубокое сострадание, желание помочь и защитить. Ведь «любить по Достоевскому» – это уметь жертвовать собой, всем сердцем откликаться на страдания любимого человека, даже если для этого приходится терзаться и мучиться самому. Именно этому самозабвенно посвятила Анна всю свою жизнь, этим была она горда и этим была счастлива.

Через месяц после венчания Федор и Анна Достоевские уехали в Москву, а затем, скрываясь от кредиторов, в Германию. Поначалу они остановились в Дрездене, где сняли квартиру. Намереваясь прожить вне России не более трех месяцев, они прожили за границей четыре года. После Германии отправились в Швейцарию, Австрию, Италию. Анна Григорьевна была в Европе впервые, все ей было в новинку и в радость, многое вызывало удивление и пытливый интерес. Федор Михайлович же ругал все и всех – немцев («тупы и невежественны»), швейцарцев («грубы и неотесанны»), альпийские пейзажи («в России ничем не хуже»), климат («все скверно, то дождь, то солнце, то снег»). Особенно доставалось европейской действительности – «везде тоска и скука». Достоевского тянуло домой, на родину. Но в России их никто не ждал, а здесь вдруг работа пошла легко и в удовольствие – он принялся писать роман «Идиот». К тому же за границей Достоевского прочно держала рулетка. Долго без игры он прожить не мог. Это было сродни болезни. Какая-то неведомая сила снова и снова притягивала его к игорному столу. Федор Михайлович играл страстно, вдохновенно, с никогда не оставлявшей его идеей выигрыша. И почти всегда проигрывал – много и крупно, и тогда нес в заклад все – не только ценные вещи и драгоценности, но даже свой гардероб и платья жены.

24 мая 1867 года Достоевский писал из Гамбурга своей жене: «…Аня, милая, друг мой, жена моя, прости меня, не называй меня подлецом! Я сделал преступление, я все проиграл, что ты мне прислала, все, все до последнего крейцера, вчера же получил и вчера проиграл! Аня, как я буду теперь глядеть на тебя, что скажешь ты про меня теперь! Одно, и только одно ужасает меня: что ты скажешь, что подумаешь обо мне? Один твой суд мне и страшен! Можешь ли, будешь ли ты теперь меня уважать! А что и любовь без уважения! Ведь этим весь наш брак поколебался. О, друг мой, не вини меня окончательно!.. При наших и без того скверных обстоятельствах я извел на эту поездку в Гамбург и проиграл с лишком 1000 франков, до 350 руб.! Это преступление!.. Да что теперь оправдываться. Теперь поскорей к тебе. Присылай скорей, сию минуту денег на выезд, – хотя бы были последние. Не могу я здесь больше оставаться, не хочу здесь сидеть. К тебе, к тебе скорее, обнять тебя…» На Достоевского-игрока не действовало ничего – ни мольбы жены, ни ее уговоры и убеждения. Он играл в Гамбурге, Баден-Бадене, Саксон ле Бене и везде проигрывал все до последнего талера.

«Достоевский был игроманом, – утверждает заместитель директора одного из казино Баден-Бадена Курт Риллинг. – Сколько денег у него было – столько он и проигрывал. Появились деньги – проиграл. Таких игроков сегодня нет. То есть, конечно, есть люди, которые зависимы от игры, но они это тщательно скрывают. А Достоевский в свое время не делал из этого секрета, и о нем все знали, что он зависим».

Это действительно была болезнь, от которой не было лекарств, и когда Анна Григорьевна это поняла – она смирилась. Как смирилась с тяжелым, неуживчивым характером Достоевского, его подозрительной натурой и мелочными придирками. Она перестала пугаться его эпилептических обмороков и даже сумела победить в себе ревность к «роковой искусительнице» Аполлинарии, которую Достоевский некогда так любил, что даже оставил тяжело болевшую первую жену.

В 1867 году Достоевский с Анной Григорьевной переехал из Дрездена в Баден-Баден, место паломничества представителей высшего русского света, интеллигенции, писателей и просто искателей приключений. Создавая игорную славу Баден-Бадену, здесь в пух проигрывался не только Достоевский, но и Толстой, Гончаров и многие русские аристократы, не отметившиеся на литературном поприще.

Однако игорная «лихорадка» не мешала Достоевскому большую часть своих сил и времени отдавать литературному труду. На чужбине писатель создал один из своих самых любимых романов «Идиот». Он начал писать его в сентябре 1867 года, но в ноябре уничтожил первую редакцию романа, затем упорно работал и завершил его в январе 1869 года. Всего текст претерпел восемь (!) редакций автора. «Идея романа – моя старинная и любимая, но до того трудная, что я долго не смел браться за нее, – писал Достоевский. – Главная мысль романа – изобразить положительно прекрасного человека. Труднее этого нет ничего на свете, а особенно теперь…» За границей же Федор Михайлович написал также повесть «Вечный муж», начал работу над романом «Бесы».

6 марта 1868 года у Федора и Анны Достоевских родилась первая дочь Софья; но в возрасте трех месяцев, к неописуемому отчаянию родителей, ребенок умер. В 1869 году в Дрездене в семье писателя родилась дочь Люба. За четыре года, проведенные за границей, на долю Федора Михайловича и Анны Григорьевны выпало множество испытаний. Кроме рождения и смерти старшей дочери, их преследовали постоянное безденежье, необеспеченность работой, проигрыши на рулетке, прогрессирующая болезнь. Но все несчастья и страдания, что были пережиты вместе, сблизили супругов, заставили их ценить и лучше понимать друг друга. Они стали единым целым, прочной и нерасторжимой семьей, и это помогло им в дальнейшей жизни.

В апреле 1871 года Достоевский раз и навсегда покончил со страстью к рулетке. Это произошло при следующих обстоятельствах. «Бесы», над которыми писатель работал в то время, создавались тяжело. Федор Михайлович впал в уныние, часто говорил о гибели своего таланта и отчаянно переживал, что ему нечем будет прокормить семью. И тогда, чтобы развеять его мрачные мысли и унять тревожное состояние, Анна Григорьевна сама предложила ему попытать счастья в рулетке. Конечно, она не рассчитывала на выигрыш, внутренне смирившись с потерей 100 талеров, которые можно было выделить из семейного бюджета. Главным для нее было вывести мужа из того ужасного душевного состояния, в котором он пребывал. Она уже хорошо знала – чтобы продолжить работу, ему нужно было пережить ощущение игры, риска. Достоевский согласился с доводами жены, взял деньги и уехал в Висбаден, где за неделю проиграл все. Испытывая жестокие душевные муки, кляня и укоряя себя, что отнял деньги от семьи, он решил, что больше никогда в жизни не будет играть. 16 апреля Достоевский писал жене: «Надо мной великое дело свершилось, исчезла гнусная фантазия, мучившая меня почти десять лет (или, лучше, с смерти брата, когда я был вдруг подавлен долгами), я все мечтал выиграть. Мечтал серьезно, страстно. Теперь же все кончено! Это был вполне последний раз!» И действительно – на этот раз Достоевский сдержал слово. Ни в одну из своих последующих поездок за границу он ни разу не приблизился к «чертову колесу», которое мучило его долгих десять лет.

Из Висбадена он вернулся бодрый, успокоившийся, с сильным желанием работать. Страстно и вдохновенно принялся он за продолжение «Бесов». Работа пошла совсем по-другому, она стала приносить удовольствие и удовлетворение. Летом 1871 года Достоевские решили вернуться домой, в Россию. 8 июля они прибыли в Петербург, а через неделю праздновали рождение сына, которого назвали в честь отца – Федором. В 1875 году в семье появился на свет еще один ребенок – сын Алексей. Забот прибавилось, чего никак нельзя было сказать о средствах существования. Однако это был самый светлый период в жизни Федора Достоевского, когда он жил в горячо любимой семье, с доброй и заботливой женой. Анна Достоевская взяла в свои руки все экономические вопросы деятельности мужа (денежные и издательские дела) и довольно скоро освободила его от долгов. Хрупкая, не отличавшаяся особым здоровьем, но решительная и смелая, она весьма успешно вела дела с издателями и типографиями, сама издавала сочинения Достоевского, став одной из первых российских женщин своего времени в сфере предпринимательства. В ее архиве сохранился так называемый «Альбом признаний» конца 1880-х годов, где Анна Григорьевна называет распространение произведений мужа целью своей жизни. Но распространение произведений – лишь малая толика сделанного ею для сохранения наследия Федора Михайловича. Она вела стенографический дневник их жизни за границей, написала ценнейшие мемуары и подготовила к изданию письма Достоевского. Для биографов ценен каждый из этих источников. На плоды добросовестного и скрупулезного труда Анны Григорьевны опираются современные библиографические указатели, архивы, литературные музеи. Сохранившиеся в ее записных книжках перечни подписчиков изданий Достоевского и сведения о гонорарах, выплаченных за произведения, – подлинная сокровищница, которой современным исследователям еще предстоит воспользоваться в полной мере.

Интересно также, что Анна Григорьевна Достоевская стала одной из первых известных женщин России, увлекавшихся филателией. Начало ее коллекции было положено в 1867 году в Дрездене. Поводом для этого послужил спор между Анной Григорьевной и Федором Михайловичем о женском характере. «Очень меня возмущало в моем муже то, что он отвергал в женщинах моего поколения какую-либо выдержку характера, какое-нибудь упорное и продолжительное стремление к достижению намеченной цели, – рассказывала об этом Анна Достоевская годы спустя на страницах книги «Воспоминания». – Этот спор меня почему-то раззадорил, и я объявила мужу, что на своем личном примере докажу ему, что женщина годами может преследовать привлекшую ее внимание идею. А так как в настоящую минуту никакой большой задачи я пред собой не вижу, то начну хоть с занятия, только что тобою указанного, и с сегодняшнего дня стану собирать марки. Сказано – сделано. Я затащила Федора Михайловича в первый попавшийся магазин письменных принадлежностей и купила («на свои деньги») дешевенький альбом для наклеивания марок. Дома я тотчас слепила марки с полученных трех-четырех писем из России и тем положила начало коллекции. Наша хозяйка, узнав о моем намерении, порылась между письмами и дала мне несколько старинных марок Турн-Таксис и Саксонского Королевства. Так началось мое собирание почтовых марок, и оно продолжается уже сорок девять лет… От времени до времени я хвалилась перед мужем количеством прибавлявшихся марок, и он иногда посмеивался над этой моей слабостью». Свою коллекцию почтовых марок Анна Григорьевна пополняла всю жизнь. К сожалению, дальнейшая судьба этой коллекции не известна.

Со своим ангелом-хранителем Федор Достоевский прожил до конца своей жизни в мире и согласии, счастливой семейной жизнью, которая лишь однажды была омрачена кончиной сына Алексея (он умер в возрасте трех лет). За эти годы Анна Григорьевна окончательно привела в порядок все его имущественные дела, стала издателем его сочинений, превратив их в источник постоянного семейного дохода.

В год смерти Достоевского (1881) Анне Григорьевне исполнилось 35 лет. Говорят, на настойчивые вопросы, почему она снова не выйдет замуж, она шутливо отвечала: а за кого же после Федора Михайловича можно выйти, если у Льва Толстого жена уже есть? Вторично замуж она так и не вышла. После смерти писателя Анна Достоевская собирала его рукописи, письма, документы, фотографии. В 1906 году она организовала комнату, посвященную Федору Михайловичу, в Историческом музее в Москве, составила и издала «Библиографический указатель сочинений и произведений искусств, относящихся к жизни и деятельности Ф. М. Достоевского» и каталог «Музей памяти Ф. М. Достоевского в императорском Российском историческом музее имени Александра III в Москве, 1846–1903». Ее книги «Дневник А. Г. Достоевской» (опубликована в 1923 году) и «Воспоминания А. Г. Достоевской» (опубликована в 1925 году) являются важнейшим источником сведений о жизни писателя.

Умерла Анна Григорьевна Достоевская в Ялте в голодном военном 1918 году. Через 50 лет, в 1968 году, ее прах был перенесен в Александро-Невскую лавру и захоронен рядом с могилой мужа – как она и мечтала.

На первой странице своего самого великого романа-завещания «Братья Карамазовы» Достоевский кратко написал: «Посвящается Анне Григорьевне Достоевской». За полтора года до смерти, 6 января 1917 года, А. Г. Достоевская записала в альбом композитора С. С. Прокофьева (автора оперы «Игрок») не менее кратко и также глубинно многозначно: «Солнце моей жизни – Федор Достоевский».

От «Гражданина» до «Дневника писателя»

После окончания начатого за границей романа «Бесы» Достоевский в начале 1873 года вернулся к журнальной деятельности, приняв на себя редактирование газеты-журнала «Гражданин» (1873–1874), которую издавал публицист-консерватор, монархист князь В. П. Мещерский. В либеральной печати его иронично называли «князем Точкой» за то, что он призывал «поставить точку» ко всем реформам в России, требовал сохранения телесных наказаний, отдачи в солдаты студентов, участвовавших в забастовках. В силу противоречивости своего мировоззрения Достоевский долго симпатизировал изданию Мещерского. По свидетельству Н. Страхова, Федор Михайлович много сил и труда вложил в его журнал. Он пишет в своих воспоминаниях: «Читатели, которые вздумают перечесть «Гражданин» за этот год, тотчас увидят, как много старания и труда положено было на журнал его редактором. Заботливость была величайшая». М. А. Александров писал: «Федор Михайлович с усиливавшимся упорством преследовал принятое им на себя трудное дело приведения «Гражданина» к общепринятым литературным формам, которые этот журнал до него игнорировал, – и в этой нивелировке я принимал косвенно, конечно, и невольно, но, тем не менее, деятельное участие». Это касалось и внешнего вида, и регулярности журнала, и его содержания.

На страницах журнала Достоевский напечатал первые главы «Дневника писателя», а в 1874 году, отказавшись от редактирования «Гражданина», основал и начал единолично выпускать отдельное издание по типу ежемесячного журнала под таким названием. Заданные рамки еженедельника и зависимость от издателя давно ограничивали возможности Достоевского, который стремился к большей свободе в освещении «бездны тем», волновавших его, к прямой беседе с читателями, не прибегая к услугам редакционных и издательских посредников. «Дневник писателя» имел необыкновенный успех у читателей, тираж его рос, умножая славу Достоевского – писателя и публициста. «Журнал одного автора» позволил писателю вступить в прямой диалог с читателями. На его страницах печатались публицистические статьи, очерки, фельетоны, мемуары и художественные произведения. Н. Страхов в своих воспоминаниях о «Дневнике писателя» писал: «Тон фельетонов Достоевского был необыкновенно живой и горячий, но под их волнением слышалась полная твердость убеждений и взглядов. Федор Михайлович говорил здесь с авторитетом, и его речи иногда достигали удивительного мастерства, соединяя серьезность с шутливостью, важность мысли с простотою и легкостию болтовни. Нигде, мне кажется, душевная бодрость и энергия Достоевского не выражается так ясно, как в “Дневнике”».

«Дневнику писателя» Достоевский посвятил в последние годы много сил, превратив его в отчет о впечатлениях от важнейших явлений общественной и политической жизни и изложив на его страницах свои политические, религиозные и эстетические убеждения. Сам автор так определял характер издания: «Это будет дневник в буквальном смысле слова, отчет о действительно выжитых в каждый месяц впечатлениях, отчет о виденном, слышанном и прочитанном». «Дневник писателя» будет похож на фельетон, но с тою разницею, что фельетон за месяц естественно не может быть похож на фельетон за неделю. Я не летописец: это, напротив, совершенный дневник в полном смысле слова, то есть отчет о том, что наиболее меня заинтересовало лично». Внимание писателя привлекало все: железнодорожные катастрофы, судебные процессы, увлечение интеллигенции спиритизмом, распространение самоубийств среди молодежи. Его беспокоил распад семейных связей, разрыв между различными сословиями, торжество «золотого мешка», эпидемия пьянства, искажение русского языка и многие другие насущные вопросы. Перед читателем открылась широчайшая историческая панорама пореформенной России: именитые сановники и неукорененные мещане, разорившиеся помещики и преуспевающие юристы, консерваторы и либералы, бывшие петрашевцы и народившиеся анархисты, смиренные крестьяне и самодовольные буржуа. Читатель знакомился и с необычными суждениями автора о личности и творчестве Пушкина, Некрасова, Толстого… Вот названия некоторых статей Достоевского: «Кое-что о молодежи», «Словцо об отчете ученой комиссии о спиритических явлениях», «Восточный вопрос», «Опять о женщинах», «Постыдно ли быть идеалистом», «Смерть Некрасова. О том, что было сказано на его могиле»… Большое место в «Дневнике» занимали попытки писателя увидеть в современном мире контуры «нового создания», основы «складывающейся» жизни, предугадать облик «наступающей будущей России честных людей, которым нужна лишь одна правда». Критика буржуазной Европы, глубокий анализ состояния пореформенной России парадоксальным образом сочетались в «Дневнике» с полемикой против различных течений социальной мысли 1870-х годов, от консервативных утопий – до народнических и социалистических идей.

Дух и направление журнала Достоевского составляют совершенно особую страницу в петербургской журналистике. Писатель органично соединял различные стили и жанры, строгую логику и художественные образы, что позволяло передать всю сложность рассматриваемой проблематики. В самой же проблематике он стремился определить ее этическую сущность, а также «отыскать и указать, по возможности, нашу национальную и народную точку зрения». H. Н. Страхов писал в своих воспоминаниях: «Журнальная деятельность Федора Михайловича Достоевского, если взять все вместе, имеет очень значительный объем. Он питал к этого рода деятельности величайшее расположение, и последние строки, им написанные, были статьи последнего номера его “Дневника”»…

До 1881 года Достоевский ежемесячно выпускал «Дневник писателя» (с двухлетним перерывом, занятым написанием «Братьев Карамазовых»). Работа, кажущаяся непосильной в наше время и целой редакции, полностью захватывала Достоевского и требовала от него огромного напряжения физических и духовных сил. Ведь ему одному необходимо было собирать материал, тщательно готовить его, составлять, уточнять, успеть издать его в срок, уложившись в заданный объем. Чрезвычайная добросовестность заставляла Федора Михайловича по нескольку раз переписывать черновики, самому рассчитывать количество печатных строк и страниц. Боясь за судьбу рукописей, он сдавал их в типографию лично. После каждого выпуска Достоевский, по свидетельству очевидца, «несколько дней отдыхал душою и телом… наслаждаясь успехом…». А успех действительно был огромным. К голосу автора «Преступления и наказания», «Идиота», «Бесов», авторитетного писателя, находившегося в расцвете своей духовной мощи и таланта, прислушивались представители разных слоев мыслящего русского общества. Интерес читающей публики к столь оригинальному изданию с каждым выпуском все возрастал. В адрес Достоевского стали приходить многочисленные письма от читателей. «К концу первого года издания «Дневника», – вспоминал работавший у Достоевского наборщик М. А. Александров, – между Федором Михайловичем и его читателями возникло, а во втором году достигло больших размеров общение, беспримерное у нас на Руси: его засыпали письмами и визитами с изъявлениями благодарности за доставление прекрасной моральной пищи в виде «Дневника писателя». Некоторые говорили, что они читают его «Дневник» с благоговением, как Священное Писание; на него смотрели одни как на духовного наставника, другие как на оракула и просили его разрешить их сомнения насчет некоторых жгучих вопросов времени».

Чрезвычайным был и коммерческий успех «Дневника». Журнал в 1876 году имел 1982 подписчика, а в розничной продаже каждый его номер расходился в 2000–2500 экземплярах. Некоторые номера потребовали 2-го и даже 3-го издания. В 1877 году было уже около 3000 подписчиков и столько же расходилось в розничной продаже, а в 1881 году журнал печатался уже в 8000 экземплярах. Один номер, выпущенный в августе 1880 года и содержавший «Речь о Пушкине», был напечатан в 4000 экземплярах и разошелся всего за несколько дней. Потребовалось даже дополнительное его издание.

Редакторская деятельность требовала от Достоевского непосредственного знакомства с «живой жизнью». Он посетил колонии малолетних преступников (1875) и Воспитательный дом (1876). В 1878 году после смерти любимого сына Алеши совершил поездку в Оптину пустынь, где побеседовал со старцем Амвросием. В марте 1878 года Достоевский присутствовал на процессе Веры Засулич в зале Петербургского окружного суда, а в феврале 1880 года – на казни И. О. Млодецкого, стрелявшего в М. Т. Лорис-Меликова. Такие интенсивные, разнообразные контакты с окружающей действительностью, активная публицистическая и общественная деятельность служили хорошей подготовкой к новому этапу творчества Федора Михайловича. В «Дневнике писателя» вызревали и опробовались идеи и сюжет его последнего романа. В конце 1877 года Достоевский объявил о прекращении выпуска «Дневника» в связи с намерением заняться «одной художнической работой, сложившейся… в эти два года издания «Дневника» неприметно и невольно». Речь шла о самом масштабном, самом многоплановом произведении писателя – романе «Братья Карамазовы».

Расцвет творчества

В последнее десятилетие своей жизни (1870-е годы) Федор Достоевский находился на пике своего таланта. Он стал признанным и широко известным писателем, достиг небывалого влияния и всенародной славы. Его часто приглашали на различные литературно-музыкальные вечера и собрания, где он читал отрывки из своих произведений и стихотворения А. С. Пушкина, которого по-прежнему ценил выше других поэтов. В феврале 1873 года Ф. М. Достоевского избрали членом Славянского благотворительного комитета. В 1877 году он стал членом-корреспондентом Императорской Академии наук по отделению русского языка и словесности. В начале лета 1879 года писатель получил приглашение на Международный литературный конгресс в Лондон, на сессии которого он был избран членом почетного комитета Международной литературной ассоциации, почетным президентом которой являлся Виктор Гюго.

1870-е годы были невероятно плодотворными для Федора Достоевского. Не прекращая редакторской деятельности и активно ею занимаясь, он много писал. В 1870–1871 годах писатель интенсивно работал над романом «Бесы», начатым еще за границей. Непосредственным толчком к созданию этого произведения послужило «нечаевское дело». Деятельность тайного общества «Народная расправа», убийство пятью членами организации слушателя Петровской земледельческой академии И. И. Иванова – вот события, легшие в основу «Бесов» и получившие в романе философско-психологическую интерпретацию. Внимание писателя привлекли обстоятельства убийства, идеологические и организационные принципы террористов («Катехизис революционера»), фигуры соучастников преступления, личность руководителя общества С. Г. Нечаева. В процессе работы над романом замысел многократно видоизменялся. Первоначально это был непосредственный отклик на события. Рамки памфлета в дальнейшем значительно расширились, не только нечаевцы, но и деятели 1860-х, либералы 1840-х годов, петрашевцы, В. Г. Белинский, А. И. Герцен, даже декабристы и П. Я. Чаадаев попали в гротескно-трагическое пространство романа. Постепенно роман перерос в критическое изображение общей «болезни», переживаемой Россией и Европой, ярким симптомом которой является «бесовство» Нечаева и нечаевцев.

Из писем Достоевского к друзьям видно, что за первое полугодие работы над «Бесами» он не менее десяти раз менял план их написания. Иногда сложность задуманного романа заставляла его по-настоящему отчаиваться. «…Никогда никакая вещь не стоила мне большего труда, – писал Достоевский H. Н. Страхову 9 октября 1870 года. – Боюсь, что не по силам взял тему. Но серьезно боюсь, мучительно!» В таком состоянии он выносил себе, как писателю, суровые приговоры. «…Будучи больше поэтом, чем художником, я вечно брал темы не по силам себе», – писал он в 1870 году А. Н. Майкову. «Я, не спросясь со средствами своими и увлекаясь поэтическим порывом, берусь выразить художественную идею не по силам», – снова признавался писатель Страхову в 1871 году. Понимая особенность таланта Достоевского – «брать темы сразу, приступом, одним размахом рисовать самые сложные свои типы», – Н. Страхов писал Федору Михайловичу: «Ловкий француз или немец, имей он десятую долю вашего содержания, прославился бы на оба полушария и вошел бы первостепенным светилом в историю всемирной литературы. И весь секрет, мне кажется, в том, чтобы ослабить творчество, понизить тонкость анализа, вместо двадцати образов и сотни сцен остановиться на одном образе и десятке сцен». Возможно, в этих словах присутствует доля справедливости, но, поступи так Достоевский, и из-под его пера вышли бы совсем другие произведения. Это был бы совсем иной Достоевский. Великий мастер психологического анализа, разве мог он «понизить его тонкость»?

Всю же необоснованность тревог и сомнений самого писателя подтверждало каждое новое творческое его достижение. Вслед за «Бесами», опубликованными в 1871 году, были созданы роман «Подросток» (1874), рассказы «Кроткая» (1876), «Сон смешного человека» (1877) и, наконец, самое масштабное произведение мастера «Братья Карамазовы» (1879).

В середине 1870-х годов возобновились отношения Достоевского с Салтыковым-Щедриным, прервавшиеся в разгар полемики между «Эпохой» и «Современником», и с Некрасовым, по предложению которого в 1874 году писатель опубликовал в «Отечественных записках» свой новый роман «Подросток». Этот шаг Достоевского наверняка был воспринят многими его старыми друзьями как предательство прежних убеждений, ведь он согласился отдать свой новый роман в либеральный журнал, издателем которого был его давнишний противник Некрасов. Конечно, определенную роль тут сыграло и то, что Некрасов предложил Федору Михайловичу солидный аванс и гонорар – 250 рублей за лист – в момент, когда авторское самолюбие Достоевского было сильно уязвлено баснословным гонораром, который незадолго до этого заплатили Л. Толстому за «Анну Каренину» в «Русском вестнике» – 500 рублей за лист.

За все годы своего литературного труда Достоевский испытал немало унижений, самолюбивых мук и ревности к другим, более успешным авторам! Ему всегда приходилось выпрашивать и вымаливать авансы, выслушивать упреки за несвоевременное предоставление работы в издательство и писать, несмотря на усталость, невзгоды и прогрессирующую эпилепсию. Но вместе с тем Федор Михайлович страстно любил литературу и вне ее никогда не искал ни заработков, ни занятий. Он с гордостью называл себя литератором, хотя и «нищим литератором», и даже обижался, когда ему предлагали какую-либо казенную должность.

С 1872 года Федор и Анна Достоевские каждое лето проводили в Старой Руссе, древнем городке Новгородской губернии. Они очень полюбили это тихое и уединенное место, в котором отдыхали от суетливой петербургской жизни. Жили обычно на окраине города в просторной усадьбе на берегу реки. Когда весной 1874 года Некрасов предложил Достоевскому написать роман для «Отечественных записок», Федор Михайлович поселился в Старой Руссе на целый год. Здесь и был создан «Подросток» (1876). Сюда же удалился писатель в мае 1880 года, чтобы работать над «Речью о Пушкине». Старую Руссу с ее узкими улочками и переулками Достоевский впоследствии изобразит под названием Скотопригоньевск в своем последнем романе «Братья Карамазовы». Старорусские впечатления отразились и в других произведениях автора – «Бесах», «Подростке».

В работу над «Братьями Карамазовыми» Федор Достоевский погрузился в 1878 году, положив в основу его сюжета историю одного из своих товарищей по Омскому острогу, отставного подпоручика Ильинского, который служил ранее в тобольском линейном батальоне, был осужден за отцеубийство и приговорен к двадцати годам каторжных работ. Но после внезапной смерти трехлетнего сына Достоевского Алеши 16 мая 1878 года работа над произведением была приостановлена. Однако к середине лета писатель нашел в себе силы вернуться к написанию романа, которому суждено было стать его последним, его итоговым произведением.

Задумав этот роман как произведение глобального масштаба, он вложил в него самые дорогие для себя мысли о судьбах молодого поколения, о прошлом, настоящем и будущем России. «Никогда ни на какое сочинение мое не смотрел я серьезнее, чем на это», – писал Достоевский в одном из писем по поводу «Братьев Карамазовых». История Карамазовых, как считал автор, – это не просто семейная хроника, а обобщенное «изображение нашей современной действительности, нашей современной интеллигентской России». Философия и психология «преступления и наказания», дилемма «социализма и христианства», извечная борьба «божьего» и «дьявольского» в душах людей, традиционная для классической русской литературы тема «отцов и детей» – такова проблематика романа.

Самый яркий и в то же время самый сложный и многоплановый роман Федора Достоевского «Братья Карамазовы» выражает надежды и противоречия своего времени, вечные, непреходящие ценности, заключенные в христианской традиции, религиозные и этические поиски самого писателя. «Много в нем легло меня моего», – сказал автор о своем творении в письме к И. Аксакову. Начиная с января 1879 года «Братья Карамазовы» начали печататься в «Русском вестнике» и продолжали публиковаться на его страницах на протяжении всего 1880 года. У читателя роман имел огромный успех.

Последние годы жизни

После опубликования романа «Братья Карамазовы» авторитет Достоевского в России стал неоспорим, в обществе писателя воспринимали как учителя и проповедника. Это признала и власть, которая много лет назад отправила романиста на эшафот Семеновского плаца. В 1878 году император Александр II пригласил к себе Федора Михайловича, чтобы представить его своей семье. Император пожелал также, чтобы известный писатель включился в процесс воспитания его сыновей. Достоевский принял приглашение августейшей особы и провел немало часов в обществе великих князей в роли педагога. В 1880 году он лично преподнес великому князю Александру экземпляр «Братьев Карамазовых».

Последним крупным событием в жизни и творчестве Достоевского стало его знаменитое выступление на открытии памятника А. С. Пушкину в Москве, которое произошло 8 июня 1880 года. 45-минутная речь писателя, проникновенная и искренняя, произвела настоящий фурор. Боготворивший Пушкина, еще за три года до этого события он высказал мысль о том, что «не было бы Пушкина, не было бы и последовавших за ним талантов». А на открытии памятника поэту сказал: «Пушкин как раз приходит в самом начале правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в обществе нашем после целого столетия с петровской реформы, и появление его сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом. В этом смысле Пушкин есть пророчество и указание». Речь эта произвела огромное впечатление. По словам Г. И. Успенского, писатель «удостоился не то чтоб овации, а прямо идолопоклонения…» По рассказам очевидцев, один молодой человек, пожавший руку Достоевскому после его выступления, даже упал в обморок. Общество любителей российской словесности единогласно избрало Достоевского своим почетным членом, он был увенчан огромным лавровым венком. После своего выступления, уже ночью, Федор Михайлович поехал к только что открытому памятнику своего кумира, положил к его подножию свой венок и поклонился до земли своему учителю.

Выступление писателя на открытии памятника А. С. Пушкину перевернуло общественное сознание в России. Эта речь, в которой Достоевский говорил о «всечеловечности» как высшем выражении русского идеала, о «русском скитальце», которому необходимо «всемирное счастье», стала апогеем его прижизненной славы. «Речь о Пушкине» Достоевского тоже стала русской классикой, не меньшей по мощи и красоте, чем его лучшие романы.

Год окончания «Братьев Карамазовых» и создания «Речи о Пушкине» возвел Достоевского в ранг одного из величайших русских мыслителей. Это был настоящий триумф, о котором Достоевский так мечтал!

Несмотря на почести и славу, писатель продолжал много и упорно работать, хотя и без того слабое здоровье его ухудшалось с каждым днем. «…Если есть человек в каторжной работе, то это я, – писал Достоевский П. Е. Гусевой в октябре 1880 года. – Я был в каторге в Сибири 4 года, но там работа и жизнь были сноснее моей теперешней. С 15-го июня по 1-е октября я написал до 20 печатных листов романа и издал «Дневник писателя» в 3 печатных листа. И, однако, я не могу писать сплеча, я должен писать художественно. Я обязан тем Богу, поэзии, успеху написанного и буквально всей читающей России, ждущей окончания моего труда. А потому сидел и писал буквально дни и ночи… А здоровье так худо, как Вы и представить не можете».

Не желая почивать на лаврах, Достоевский по-прежнему был охвачен великими замыслами, творческими планами. Он собирался издавать «Дневник писателя», писать продолжение романа «Братья Карамазовы». Но, как и его любимейший поэт, о котором с такой восторженной любовью он говорил 8 июня 1880 года, своих замыслов осуществить писатель не успел. «Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров, чем видим теперь. Но Бог судил иначе. Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем», – сказал о своем кумире Достоевский. Сам он тоже унес с собой тайну грандиозно задуманного продолжения романа «Братья Карамазовы». Прошло всего лишь несколько месяцев после окончания первого тома великой эпопеи, как Федора Достоевского не стало.

Смерть писателя

В четверг 29 января 1881 года в Петербурге устраивался традиционный вечер памяти А. С. Пушкина. Исполнялось 44 года со дня его гибели. Организаторы вечера были уверены, что зал будет переполнен, так как заранее уведомили в афишах, что в нем примет участие Ф. М. Достоевский, слава которого к тому времени, как уже упоминалось, достигла в России своего пика. Имя Достоевского не сходит с газетных полос, писатель получает сотни писем от своих читателей… Он полон сил и творческих замыслов, с воодушевлением работает над первым выпуском возобновленного «Дневника писателя», разучивает роль схимника в «Смерти Иоанна Грозного» А. К. Толстого для домашнего спектакля в салоне С. А. Толстой, принимает решение «непременно участвовать в пушкинском вечере» 29 января 1881 года…

Но, увы, накануне пушкинского траурного вечера, в среду 28 января, Федор Достоевский скончался. Он сгорел за несколько дней от обострения своей хронической болезни – эмфиземы легких. Писатель страдал этим заболеванием последние восемь лет своей жизни. В конце января 1881 года болезнь сильно обострилась, начались горловые кровотечения. Доктора, успокоив больного, сообщили его жене, что болезнь в ее теперешнем состоянии может угрожать жизни – сосуды легких стали такими тонкими и хрупкими, что от физического усилия или душевного волнения может произойти их разрыв. Организм ослабляли и регулярно повторяющиеся эпилептические припадки, доставлявшие немало физических и душевных страданий Федору Михайловичу. Еще летом 1879 года Достоевский писал из курортного немецкого городка Бад-Эмса, где неоднократно проходил лечение: «Я здесь лежу и беспрерывно думаю о том, что уже, разумеется, я скоро умру, ну, через год или через два, и что же станется с тремя золотыми для меня головками после меня…»

Утром 28 января 1881 года жена Достоевского Анна Григорьевна поинтересовалась самочувствием мужа и услышала: «Знаешь, Аня, я уже часа три как не сплю и все думаю, и только теперь сознал ясно, что я сегодня умру. Я должен сегодня умереть. Зажги свечу, Аня, и дай мне Евангелие». «Это Евангелие, – вспоминала А. Г. Достоевская, – было подарено Федору Михайловичу в Тобольске (когда он ехал на каторгу) женами декабристов… Федор Михайлович не расставался с этою святою книгою во все четыре года пребывания в каторжных работах. Впоследствии… он часто, задумав или сомневаясь в чем-либо, открывал наудачу это Евангелие и прочитывал то, что стояло на первой странице (левой от читавшего). И теперь Федор Михайлович пожелал проверить свои сомнения по Евангелию. Он сам открыл святую книгу и просил прочесть. Открылось Евангелие от Матфея. Гл. III, ст. II: «Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно креститься от тебя, и ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду». – Ты слышишь – «не удерживай», – значит, я умру, – сказал муж и закрыл книгу. Я не могла удержаться от слез. Федор Михайлович стал меня утешать, говорил мне милые ласковые слова, благодарил за счастливую жизнь, которую он прожил со мной. Поручал мне детей, говорил, что верит мне и надеется, что я буду их всегда любить и беречь. Затем сказал мне слова, которые редкий из мужей мог бы сказать своей жене после четырнадцати лет брачной жизни: «Помни, Аня, я тебя всегда горячо любил и не изменял тебе никогда, даже мысленно!» Я была до глубины души растрогана его задушевными словами, но и страшно встревожена, опасаясь, как бы волнение не принесло ему вреда. Я умоляла его не думать о смерти, не огорчать всех нас своими сомнениями, просила отдохнуть, уснуть. Муж послушался меня, перестал говорить, но по умиротворенному лицу было ясно видно, что мысль о смерти не покидает его и что переход в иной мир ему не страшен. В восемь часов двадцать восемь минут вечера Федор Михайлович отошел в вечность».

Хотя Достоевский перед смертью был очень слаб физически, но он был полон душевных сил и мыслей. Как уже упоминалось, он собирался 1881 год всецело посвятить «Дневнику писателя» и мечтал засесть за написание второй части «Братьев Карамазовых», где появились бы почти все прежние герои…. «Главный роман второй, – сообщал своему читателю Достоевский, – это деятельность моего героя уже в наше время, именно в наш теперешний текущий момент, то есть на рубеже 70-х и 80-х годов. Первый же роман произошел еще тринадцать лет назад и есть почти даже не роман, а лишь один момент из первой юности моего героя. Обойтись мне без этого первого романа невозможно, потому что многое во втором романе стало бы непонятным». Но этим замыслам не суждено было сбыться, Достоевский умер менее чем через 4 месяца после завершения публикования «Братьев Карамазовых».

В 1916 году в своих воспоминаниях А. Г. Достоевская напишет о муже: «Смерть унесла его действительно полного замыслов». Известие о смерти Ф. М. Достоевского буквально потрясло Россию. Многие мемуаристы сообщают о невиданных дотоле проявлениях народной скорби на похоронах писателя, когда гроб с его телом несли от дома в церковь, а затем на кладбище. Немалую часть шедших за гробом и приславших венки составляли студенты и учащиеся школ. А. П. Милюков писал: «На вынос тела Достоевского стеклись десятки тысяч народа: его провожали с венками представители разных корпораций, ученых и учебных заведений, депутаты от городских обществ обеих столиц… Его хоронили не родные, не друзья – его хоронило русское общество. Все эти овации не были придуманы каким-нибудь кружком, а сложились под влиянием одного общего чувства утраты, с одной общей мыслью почтить память любимого писателя и гражданина».

Первый некролог опубликовала газета «Новое время»: «Умер не только писатель, умер учитель, умер благородный человек». Тридцать первого января 1881 года, когда останки писателя были погребены на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге, Россия поняла, кого она потеряла. На его могиле с речами выступили Вл. С. Соловьев, А. И. Пальм, А. Н. Майков, О. Ф. Миллер и др. В своем выступлении Соловьев сказал, что Достоевский любил «прежде всего живую человеческую душу во всем и везде… верил в бесконечную Божественную силу человеческой души, торжествующую над всяким насилием и над всяким внутренним падением… И мы, собравшиеся на могиле, чем лучшим можем выразить свою любовь к нему, чем лучшим помянуть его, как если согласимся и провозгласим, что любовь Достоевского есть наша любовь и вера Достоевского – наша вера. Соединенные любовью к нему, постараемся, чтобы такая любовь соединила нас друг с другом. Тогда только воздадим мы достойно духовному вождю русского народа за его великие труды и великие страдания». В этот день практически все петербургские, а также московские и провинциальные газеты поместили материалы, посвященные смерти и похоронам Достоевского. Вдове и детям по Высочайшему повелению была назначена пенсия в 2000 руб. в год. Достоевский первым из писателей, не находившихся на государственной службе в момент смерти, удостоился таких почестей.

В начале февраля 1881 года Л. Толстой писал Н. Страхову: «Я никогда не видал этого человека и никогда не имел прямых отношений с ним, и вдруг, когда он умер, я понял, что он был самый, самый близкий, дорогой, нужный мне человек… Опора какая-то отскочила от меня. Я растерялся, а потом стало ясно, как он мне дорог, и я плакал, и теперь плачу».

Несмотря на ту известность, которую Достоевский получил в конце своей жизни, поистине непреходящая, всемирная слава пришла к нему после смерти. В частности, даже Ф. Ницше признавал, что Достоевский единственный, кто сумел ему объяснить, что такое человеческая психология. М. Горький, неоднократно выступавший против политики Достоевского, сказал: «Должен был явиться человек, который воплотил бы в своей душе память о всех этих муках людских и отразил эту страшную память, – этот человек Достоевский».

Достоевский и современность

Прожил Федор Достоевский 59 лет и неполных 3 месяца, и вот уже более ста лет продолжает активно жить среди нас своими гениальными произведениями. Писатель необычайно чутко, во многом пророчески, выразил выросшую уже в его время и еще больше возросшую сегодня роль идей в общественной жизни.

Одной из главных проблем, мучавших Достоевского, была идея воссоединения народа, общества, человечества, и вместе с тем он мечтал об обретении каждым человеком внутреннего единства и гармонии. Он мучительно осознавал, что в мире, в котором он жил, необходимые людям единство и гармония нарушены – и во взаимоотношениях людей с природой, и во взаимоотношениях внутри общественного и государственного целого, и в каждом человеке отдельно. Эти вопросы, занимавшие центральное место в кругу размышлений Достоевского-художника и мыслителя, особенно значимы сегодня.

По данным ЮНЕСКО, Достоевский сегодня – один из самых читаемых писателей в мире. Именно благодаря ему русская литература в глазах всего мира поднялась на недосягаемую высоту. А. Успенский писал: «Черчилль сказал о России, что она есть окутанная тайной загадка внутри чего-то непостижимого. Можно предполагать, что в самом центре этих тайн и загадок, наподобие иголки Кащея Бессмертного, находится русская душа, а где-то рядом ее исследователи: Гоголь и Достоевский. В свете наблюдения Черчилля все три объекта: русская душа, Гоголь и Достоевский – таинственны, загадочны и слабопостижимы… Существенная разница между Гоголем и Достоевским состоит в том, что Гоголь не переводим на другие языки. Достоевский переводим, и именно поэтому для западного читателя он – главный толкователь загадочной русской души, ее полпред и пропагандист… Известно, что основным мотивом, побуждающим американских студентов изучать русский язык, является желание читать Достоевского в подлиннике… Не будем также забывать, что единственный памятник, поставленный у Российской государственной (бывшей Ленинской) библиотеки, – это памятник Достоевскому. Тем самым Достоевский как бы объявляется лицом русской литературы. Полномочный представитель загадочной русской души не может сам не быть загадочным, и переводимость Достоевского не лишает его фактора загадочности…»

Никем так не восхищался Запад, как Достоевским, ни о ком там не отзывались столь же благоговейно. Писатели, подобные Тургеневу, Чехову, даже Льву Толстому, на Западе имелись – Достоевский ни на кого не был похож, был уникален. Немало западных писателей посвятили творчеству Достоевского свои эссе, статьи, книги. Среди них Стефан Цвейг, Андре Жид, Андре Моруа, Анри Труайя. На Западе уже много лет выходит журнал «Dostoevsky Studies», специально посвященный русскому писателю и его творчеству. Международное общество Достоевского каждые три года проводит свои симпозиумы в разных городах мира, куда собираются десятки ученых из разных стран, от Мексики до Новой Зеландии. И это несмотря на то, что сам Достоевский о Западе всегда писал с презрением, осуждал И. Тургенева за то, что тот преклонялся перед Европой, на весь Запад смотрел как на окраину своего огромного отечества.

Герои Достоевского вошли в западную литературу и живут в ней по сей день. С. Л. Франк в своей статье, приуроченной к 50-летию со дня смерти Достоевского, писал: «Можно без всякого преувеличения сказать, что Достоевский на Западе теперь – бесспорно самый популярный, любимый и ценимый русский писатель. И притом эта популярность Достоевского лишь в очень малой мере определена чисто художественными достоинствами его произведений. Достоевского ценят на Западе – и, надо сказать, в данном случае (в отличие от аналогичной совершенно неправильной западноевропейской оценки Толстого) вполне справедливо – в первую очередь как религиозного мыслителя, как наставника жизни, как гения, принесшего какие-то драгоценные откровения в области человеческого духа».

И сегодня, когда прошло 130 лет со дня смерти великого романиста, в этом отношении мало что изменилось – его произведения по-прежнему завораживают и волнуют читателей, и не только западных. Романы Достоевского, как сказал когда-то Лев Шестов, «притягивают к себе всех тех, кому нужно выпытывать от жизни ее тайны». Классик русской литературы XIX века и в XXI-м остается одним из самых читаемых во всем мире писателей: современный читатель продолжает открывать для себя все новые грани его гения.

Музей Ф. М. Достоевского в Санкт-Петербурге

В 1971 году в честь 150-летнего юбилея Ф. М. Достоевского в Санкт-Петербурге в Кузнечном переулке был открыт его Литературно-мемориальный музей.

В этом доме Достоевский дважды снимал квартиру: в течение очень короткого времени в 1846 году и с октября 1878 года до дня своей смерти – 28 января 1881 года. Начало и конец творческого пути гениального мастера пересеклись в одной точке. В этом доме Достоевского посещали многие его современники. Простой, внешне обычный петербургский дом, не отличающийся особыми архитектурными достоинствами, стал одной из наиболее привлекательных достопримечательностей Петербурга.

В квартире, где сейчас располагается музей, Достоевским были написаны многие его произведения, в том числе роман «Братья Карамазовы». Во времена советской власти дом в Кузнечном переулке был перестроен под коммунальные квартиры, и о том, что некогда здесь жил великий писатель, на какое-то время забыли. Мемориальная доска Ф. М. Достоевскому на стене этого дома появилась только в 1956 году. Еще через двенадцать лет провели капитальный ремонт дома и, руководствуясь архивными планами и воспоминаниями современников писателя, восстановили квартиру Достоевского. Кабинет писателя был полностью реконструирован по фотографиям, сделанным после его смерти. Книги из личной библиотеки Достоевского кропотливо собирались по спискам, написанным его женой Анной Григорьевной. В комнатах музея-квартиры, особенно в детской, можно ощутить атмосферу семейного счастья, которым судьба одарила Достоевского на самом закате его страдальческой жизни. Здесь Федор Михайлович, готовя детей к поступлению в школу, занимался с ними русским языком, историей и географией. Сюда же он приходил каждый вечер, чтобы почитать маленьким Феде и Любе что-нибудь из Пушкина, Диккенса или Вольтера.

Кроме мемориальной квартиры в музее Достоевского располагается литературная экспозиция, одна часть которой посвящена биографии писателя, другая – его основным произведениям и творческой деятельности. Там есть очень интересный экспонат – карта «Петербург Достоевского», на которой помечены адреса героев его романов и адреса квартир, в которых жил сам писатель на протяжении своей жизни. В одном из залов литературной экспозиции воссоздается атмосфера каждого из пяти главных романов великого писателя – «Идиот», «Преступление и наказание», «Подросток», «Бесы» и «Братья Карамазовы». Здесь выставлены сами книги, фотографии мест, в которых происходит действие романов, различные предметы, о которых упоминается в текстах, портреты современников писателя, которые стали прототипами для главных героев его романов. В основу собрания музея легла коллекция, собранная внуком Достоевского, Андреем Федоровичем, и реликвии семьи Достоевских, которые долгое время хранила внучатая племянница писателя. За годы своего существования музей стал научным и культурным центром. Здесь проводятся ежегодные международные чтения «Достоевский и мировая культура». В выставочных залах регулярно открываются выставки современных художников; в кинозале демонстрируются фильмы, снятые по произведениям Достоевского; проводятся литературные и музыкальные вечера.