Игорь Тальков. Стихи и песни

СОЦИАЛЬНЫЕ ПЕСНИ — КРИК МОЕЙ ДУШИ.
А ПЕСНИ О ЛЮБВИ — ТО СВЕТЛЫЕ ПЕЧАЛИ...

— Игорь, скажите, где можно достать ваши стихи или пластинки, когда и где будет ближайший ваш концерт, когда будет передача по телевидению с вашим участием?

— Мои стихи не издавались до сегодняшнего времени, но я получил предложение издать их.Но я не считаю... У меня песенные тексты в основном. Стихов как таковых очень мало, а много песенных текстов. Они будут издаваться в скором времени в журналах, выборочно. И я попросил, чтобы пометили, что это именно песенные тексты, а не стихи.

РОССИЯ

Листая старую тетрадь

Расстрелянного генерала,

Я тщетно силился понять,

Как ты смогла себя отдать

На растерзание вандалам.

Из мрачной глубины веков

Ты поднималась исполином,

Твой Петербург мирил врагов

Высокой доблестью полков

В век золотой Екатерины.

Россия...

Священной музыкой времен

Над златоглавою Москвою

Струился колокольный звон,

Но, даже самый тихий, он

Кому-то не давал покоя.

А золотые купола

Кому-то черный глаз слепили:

Ты раздражала силы зла

И, видно,так их доняла,

Что ослепить тебя решили.

Россия...

Разверзлись с треском небеса,

И с визгом ринулись оттуда,

Срубая головы церквям

И славя красного царя,

Навоявленные иуды.

Тебя связали кумачом

И опустили на колени,

Сверкнул топор над палачом,

А приговор тебе прочел

Кровавый царь — великий... гений.

Россия...

Листая старую тетрадь

Расстрелянного генерала,

Я тщетно силился понять,

Как ты смогла себя отдать

На растерзание вандалам.

О, генеральская тетрадь,

Забитой правды возрожденье,

Как тяжело тебя читать

Обманутому поколенью.

Россия!!!

27/III. 1989, Астрахань

«Товарищ Ленин, а как у Вас дела в аду?..»

Товарищ Ленин, а как у Вас дела в аду?

Вы там на сковородке иль на троне?

Готовитесь ли к Страшному суду

Или надеетесь, что дьявол выдаст бронь Вам?

Нет, брони Вам, товарищ, не видать.

Господь не допускает компромиссов.

И мы хотим успеть Вам все сказать,

Пока Ваш дух не воплотился в крысу.

Мы — подкидыши, стервы эпохи,

Чудом выжившие под забором,

Отсекавшим от Господа Бога

Вакханалию лжи и террора.

Скорбь великая, слезы и грусть,

Прозябание на коленях.

Что плохого Вам сделала Русь,

Уважаемый гений?

Ну не нравился Вам наш народ...

Так в Швейцарии бы и оставались

И кровавый свой переворот

Там, в Швейцарии, свершить бы пытались.

Ладно, хватит! Мы встали с колен

И расправили плечи.

Пусть вокруг запустенье и тлен,

Но еще и не вечер.

Не дано Вам, иудам, понять,

В чем секрет нашей силы;

И не вычислить и не разгадать

Тайной мощи России.

Просыпается русский народ,

Поднимаются веки,

А прозревший, он вас проклянет.

Проклянет Вас — навеки.

1989-1990

Мама очень хотела, чтобы я был похож на дедушку. Поэтому долгое время я не знал, что такое расческа.

«Ты когда-то учил меня петь и играть на баяне...»

(«Старший брат» - песня).

«Почему ты не девочка?!» — периодически восклицала мама. Я пошел ей навстречу.

ДЯДЯ

Мы родились в комендантский час

Под «колпаком», будто смеха ради,

А тот колпак искусно сшил для нас

Один веселый дядя.

Мы в колпаках и под «колпаком»

Ходили строем и слагали песни

О том, как мы хорошо живем

Под «колпаком» все вместе.

Треснул дядин колпак.

Треснул, только ветер подул,

И стало ясно:

Дядя был не дурак,

Дядя всех нас надул.

Раздался клич: залатать колпак,

Предпринимая необходимые меры,

Но стало ясно: нет таких затрат,

Чтоб залатать химеру.

А слуги дяди себе верны:

И колпаки охраняют спокойно,

И затевают на последние штаны

Большую пере-пере-кройку.

Когда безумствует океан,

Ломая мачты судам, как спички,

Не прав будет тот капитан,

Который скажет: «Ребята, все отлично».

Ну а когда ребятам все равно,

Они легко поверят капитану

И вместе с судном уйдут на дно

И станут жертвами обмана.

Треснул дядин колпак.

Треснул, только ветер подул,

И стало ясно:

Дядя был не дурак,

Дядя всех нас надул.

18. IX. 1989

Сын...

Мука...

Самое удобное кресло — мой папа.

ВРАГ НАРОДА

Он все кричал, что новый мир построит,

Он был ничем, но так хотел быть всем.

Мечта сбылась: он мир себе устроил,

А что до всех — он сделал всех ничем.

Он сделал все, чтоб жизнью наслаждаться

И наслажденье это охранять.

А кто на это вздумал покушаться,

Того стрелять, стрелять того, стрелять.

Гнила в тюрьме беззубая свобода,

А он ее с трибун превозносил

И так ушел от своего народа,

Как ни один монарх не уходил.

Да у монархов жизнь была, пожалуй, что похуже,

Одних восстаний — так не пересчитать.

А тут восстаний подавлять не нужно —

полное единодушие, — Не жизнь, а рай, ну просто благодать.

Ну а народ. Ведь с ним что хочешь делай.

Он, знай, кричит: «Да здравствует! Ура!»

Единство с ним очень выгодное дело:

Ведь кто твой враг, тот и всему народу враг.

Смотрите, какую хитрую штуку придумали:

«Народ и Партия — едины!»

Ну, в общем, так оно и есть,

Практически во всем едины,

Но только разное едим мы.

Так думал он в кремлевском кабинете,

Так думал он, всходя на мавзолей,

И с мавзолея призывал к победе

Толпу вконец затюканных людей.

Я с детских лет страдаю аллергией

На вид трибун и лозунги с «Ура!».

Я свой народ люблю, люблю Россию

И точно знаю, кто народу враг.

Вот так!

1988

Добро должно быть с кулаками.

Последнее фото с сыном.

ГОСПОДА-ДЕМОКРАТЫ

Господа-демократы минувшего века,

Нам бы очень хотелось вас всех воскресить,

Чтобы вы поглядели на наши успехи,

Ну а мы вас сумели отблагодарить.

Мы бы каждый, кто чем, выражал благодарность:

Молотилкой — колхозник, рабочий — ключом.

Враг народа — киркою, протезом — афганец,

Ну а я б кой-кому засветил кирпичом.

Вот так! Вот так!

Живут Америка с Европой.

Вот так! Вот так!

Ну а у нас все через ж...

Господа-демократы минувшего века,

И чего вы бесились, престолу грозя,

Ведь природа — не дура, и Бог — не калека,

Ну а вы его в шею — ну так же нельзя!

Может, вам и хотелось наладить все сразу,

Только спешка нужна при охоте на блох,

А природа не может творить по приказу,

И, совсем уж понятно, не может и Бог.

Вот так! Вот так!

Живут Америка с Европой.

Вот так! Вот так!

Ну а у нас все через ж...

Господа-демократы, вы знали примеры,

Когда ваши коллеги учинили террор:

Истребили цвет нации мечом Робеспьера,

И Париж по сей день отмывает позор.

Правдолюбец Радищев, после той мясорубки,

«Путешествие из Петербурга в Москву»

Чуть от досады не слопал, повредился рассудком

И, ругая масонов, погрузился в тоску.

Вот так! Вот так!

Живут Америка с Европой.

Вот так! Вот так!

Ну а у нас все через ж...

Господа-демократы, поспешите воскреснуть,

Выходите на суд одураченных масс:

Пусть ответят за все Чернышевский и Герцен,

И мечтатель Белинский, и мудрец Карла Маркс;

Пусть ответят и те, что пришли вслед за вами

Вышибать из народа и радость и грусть,

И свободных славян обратили рабами,

И в тюрьму превратили Великую Русь!

Вот так! Вот так!

Живут Америка с Европой.

Вот так! Вот так!

Ну а у нас через ж...

Через тернии к звездам!

1989

КРЕМЛЕВСКАЯ СТЕНА

Столько б горя страна не увидела

Ни в войну, ни перед войною

Из-за крупных и мелких вредителей,

Если 6 я был кремлевской стеною:

Я ронял бы, ронял бы кирпичики

На вредителей плоские лбы,

И, глядишь, не возник бы культ личности

И войны, может, не было бы.

Чем отважнее пресса вгрызается

В бестальковые годы застоя,

Тем сильнее жалею я, братцы мои,

Что не смог стать кремлевской стеною:

Я пулял бы, пулял бы каменьями

Прямо в лысины, у, твою мать,

Тем, кто вел страну к разорению

И народ заставлял голодать.

Не пришлось бы кастрировать хронику,

Если б я был кремлевской стеною,

Ведь другой бы была экономика

И культура была бы иною.

Я ронял бы, ронял бы кирпичики,

Помогая тем самым отстаивать

Справедливость, и, может быть, нынче

Ничего б не пришлось перестраивать!

5.IV.1988

Стоп! Думаю себе..

СТОП! ДУМАЮ СЕБЕ...

Вот и все — развенчан культ

Вождя-тирана,

И соратников его

Выявлена суть.

По реке кровавых слез

К берегам обмана

Невезучая страна

Держала путь.

Стоп!

Стоп, думаю себе,

Что-то тут не так,

Культ развенчан,

А тиран спит в земле святой,

И в святой стене лежат

Палачи и гады

Рядом с теми, кто раздавлен

Был под их пятой.

Что-то тут не так!

А затем схватил штурвал

Кукурузный гений

И давай махать с трибуны

Грязным башмаком,

Помахал и передал

Вскоре эстафету

Пятикратному герою — Кумиру дураков.

Тот герой, бесспорно, был

Страстным металлистом:

Облепился орденами

С головы до пят,

Грабил бедную страну

С бандою министров

И высокие награды

Вешал всем подряд.

Стоп!

Стоп! Думаю себе,

Что-то тут не так.

Все кричим: застой, застой -

И клянем судьбу,

А «застойщики»-то ездят

В «мерседесах-бенцах»

И официально заявляют,

Что видят нас в гробу.

Вот так!

Вот и вам и перестройка,

Вот так. Что-то тут не так!

Вот так.

Вот и вам и перестройка,

Вот так! Что-то тут не так!

Вот сверкнул надежды луч:

Дождалась Россия,

Уж отчаялась и ждать,

Что греха таить:

Мы теперь должны зажить

Честно и красиво,

Мы должны зажить счастливо,

Правильно зажить. Но...

Стоп! Думаю себе,

Тут опять загвоздка,

Кто вчера стоял у трона,

Тот и ныне там:

Перестроились, ублюдки,

Во мгновенье ока,

И пока они у трона,

Грош цена всем нам.

Перестроились, паскуды,

Во мгновенье ока,

И пока они у трона — Грош цена всем нам!

7. VII. 1989

«СОВКИ»

Они не думают, не чувствуют, не слышат,

Они не видят ни зги.

Они не любят, не страдают, не ищут,

Не напрягают мозги.

У них руки — лопаты, глаза — пятаки,

А вместо лиц — квадратные совки.

Совки, не отдадим мы вам страну!

Совки, мы объявляем вам войну!

У них — свои мессии, боги и кумиры

В лице Андреевых Нин.

У них — свое понятье равенства и мира

В виде нелепых доктрин.

«Чем хуже, тем лучше» — девиз дураков,

Вот цель этих штампованных совков.

Совки, не отдадим мы вам страну!

Совки, мы объявляем вам войну!

Они в создании своем не виноваты.

Их выпестовала власть,

Которой выгодно плодить дегенератов,

Чтоб ненароком не пасть.

И куда ж мы приплыли за 20 веков,

Если вся Россия стонет от совков.

Совки, не отдадим мы вам страну!

Совки, мы объявляем вам войну!

1988

БАЛ САТАНЫ

Кончен бал, погасли свечи,

Не успевшие поджечь

Всю планету, и не вечным

Оказался Красный меч,

Пропитавший кровью землю

Невиновной стороны,

Что бельмом сияла белым

В черном глазе сатаны. .

Сатана гулять устал,

Гаснут свечи, кончен бал.

И на площади на Красной,

На которой дьявол жил,

Перестанут поджигаться

Те, кого допек режим.

И слетит Шароголовый

С пьедестала прямо в ад,

И ему там черти новый

Мавзолей соорудят.

Сатана гулять устал,

Гаснут свечи, кончен бал.

Партработники перепугались

И наделали в штаны:

«Все, ребята, отплясались

На балу у сатаны».

У чертей на сковородках

Вы будете, как караси,

Ой, лихо вжаривать чечетку

За предательство Руси.

Сатана гулять устал,

Гаснут свечи, кончен бал.

Сатана гулять устал,

Гаснут свечи...

Кончен бал!

С Новой эрой Вас, господа!

23. VIII/1990

КПСС

Эй, кто там обнадежился по поводу того,

Что коммуняки покидают трон,

Сближаются с народом и каются

И верят в пе-ре-лом.

Не спешите, милые,

Не будьте так наивны,

Вращаются колесики,

И не заржавлен пресс,

Винтики на месте,

И работает машина

С дьявольским названием

КПСС.

КПСС - СС.

Эй, кто там ходит в церковь,

Не опасаясь, что

Его настигнет завтра

Толпы позорный свист:

Не обнадеживай себя,

Брат мой во Христе,

Лежит на Красной площади

Главный атеист.

Рекой течет к нему толпа рабов,

Не зная, что туда же

По ночам заходит бес,

Не дрогнут часовые,

И до первых петухов

Там планы обсуждаются

КПСС.

КПСС - СС.

Эй, кто там поднимает Русский флаг —

Наточен серп на кумаче,

И звезды караулят купола,

Спокойно управляя рукою палачей.

А те одели маски и, покаявшись в грехах,

Упорно занимаются

Перестановкой мест.

Страна не сможет встать с колен,

Покуда на плечах

Зверь восседает у нее —

КПСС!

КПСС - СС!

СС! СС! СС!

14. VII. 1990

ГЛОБУС

Покажите мне такую страну,

Где славят тирана,

Где победу в войне над собой

Отмечает народ.

Покажите мне такую страну,

Где каждый обманут,

Где назад означает вперед

И наоборот.

Не вращайте глобус,

Вы не найдете,

На планете Земля стран таких не отыскать,

Кроме той роковой,

В которой вы все не живете,

Не живете, потому что нельзя это жизнью назвать.

Покажите мне такую страну,

Где заколочены Храмы,

Где священник скрывает под рясой

КГБ-шный погон.

Покажите мне такую страну,

Где блаженствуют хамы,

Где правители грабят казну,

Попирая закон.

Не вращайте глобус,

Вы не найдете,

На планете Земля стран таких не отыскать,

Кроме той роковой,

В которой вы все не живете,

Не живете, потому что нельзя это жизнью назвать.

Покажите мне такую страну,

Где детей заражают,

Где солдат заставляют стрелять

В женщин и стариков.

Покажите мне такую страну,

Где святых унижают, »

Где герои — ветераны войны — Живут хуже рабов.

Не вращайте глобус,

Вы не найдете,

На планете Земля стран таких не отыскать,

Кроме той роковой,

В которой вы все не живете,

Не живете, потому что нельзя это жизнью назвать.

Нельзя.

Май 1991

ВЕК-МАМАЙ

20-й век, как хан Мамай,

Пронесся над землею,

Но больше всех досталось нам

От этого разбоя.

На мир, где правит капитал,

Он тоже покушался,

Но, получивши по зубам,

Затих и сразу сдался.

«Там — ад, тут - рай,

Там — ад, тут — рай», —

Внушали нам.

Где ад, где рай,

Рассудит только век-Мамай.

Ужасный варвар век-Мамай,

Разрушив храмы наши,

Свои настроил из дерьма

Казенные параши.

В миру, где правит капитал,

Он рушил храмы тоже,

Но капитал терпеть не стал

И дал ему по роже.

«Там — ад, тут — рай,

Там — ад,тут — рай», —

Внушали нам.

Где ад, где рай,

Рассудит только век-Мамай.

Ну почему же век-Мамай

На нас так ополчился?

И чем же наш несчастный край

Пред Богом провинился?

Да что тут думать и гадать?

Сия беда не нова.

Нам нужно срочно воскрешать...

Димитрия Донского.

Где ад, где рай,

Да что гадать?

Давно пора, пора, пора

Донское знамя поднимать.

8. IV. 1989

МЕТАМОРФОЗА-2

Обрядился в демократа

Брежневский «пират»,

Комсомольская бригада

Назвалась программой «Взгляд»,

Минздрав метнулся к Джуне,

Атеисты хвалят Глоб,

И бомбит жлобов с трибуны

Самый главный в мире жлоб.

Метаморфоза... Метаморфоза...

Перестроились комсорги —

В шоу-бизнес подались,

И один из них свой орган

Называет фирмой «ЛИС'С».

Резко стал капиталистом

Коммунист из Госкино:

Вместо фильмов о чекистах

Рекламирует «порно».

Метаморфоза... Метаморфоза...

Может, это и нормально,

Может, так и быть должно:

Все, что было аморально, стало не аморально.

Перестроиться не сложно,

Только вот ведь в чем беда:

Перестроить можно рожу,

Ну а душу — никогда.

Метаморфоза... Метаморфоза...

10. IV. 1991

ПОЛУ-ГЛАСНОСТЬ

ПОЛУ-Гласность,

ПОЛУ-так:

ПОЛУ-ясность — ПОЛУ-мрак,

То ли ПОЛУ-ПЕРЕ-стройка,

ПОЛУ- то ли ПЕРЕ-крах.

ПОЛУ-кругом голова.

ПОЛУ-говорит Москва.

ПОЛУ что-то показало,

ПЕРЕ-ПОЛУ-указало.

То ли где-то ПОЛУ-враг

ПЕРЕ-всем нам,

То ли друг,

ПОЛУ-ПЕРЕ-как-то так,

Так как ПЕРЕ-ПОЛУ-вдруг.

Иногда сквозь ПОЛУ-стены

Долетает до меня:

«Ну а что вся это в целом?»

В ЦЕЛОМ - ПОЛНАЯ...

19. X. 1988

СОБРАНИЕ В ЖЭКЕ

В нашем жэке № 5

Шло собрание опять —

Обсуждали перестройку

И куда ее внедрять.

На трибуну вышел Сам

И, прокашлявшись, сказал,

Что пока что мы хреново

Перестраиваемся.

А затем последний съезд

Процитировал нам весь,

Речи, прения, доклады

Зачитал как они есть.

Про бригадный про подряд

Все строчил, как автомат,

Про согласность, и про гласность,

И про все вообще подряд.

Он ревел, как самосвал,

И пыхтел, как самовар.

Объявив нам в заключение: —

Завтра будет семинар.

При себе иметь тетрадь —

Буду лично всех гонять

По вопросам «Перестройки»

И куда ее внедрять.

Тут монтер Петрович встал —

На лице его скандал

Откровенно был написан —

И спокойно так сказал:

— Перестрелка, перестройка —

Нас ничем не испугать,

Мы народ довольно стойкий,

Но до срока, вашу мать.

Ты вот выдал директиву,

В «Волгу» сел — и будь здоров,

А какая перспектива

Нам от этих громких слов?

Что, изменят нам зарплату?

Что, нам легче станет жить?

Есть икру, ходить в театр,

Отпуск в Ялте проводить?

Я всю жизнь свою ишачу,

А живу в такой норе,

Что порой к иной собачьей

Зависть прячу конуре.

Я на ваши семинары

Болт с резьбою положил,

Я ни много и ни мало —

Три режима пережил.

Поначалу тоже вроде

Верил в разные слова

О заботе, о народе —

Аж звенела голова!

Ну и где забота, где же?

Мне седьмой десяток лет,

Ну а я еще и не жил,

А уж впору на тот свет.

Вы мне рот не затыкайте,

Я вас слушал до конца,

И не надо, не пугайте

Выражением лица.

Вы про гласность нам умело

Толковали целый час,

Ну, а как дошло до дела,

Что, кишка тонка у вас?

Ладно, хватит. Напоследок

Я хочу сказать вам суть:

Для того, чтоб сделать дело,

Нужно людям дать вздохнуть.

На заезженной кобыле

Не уедешь далеко.

Вы о нас совсем забыли,

А кнутом хлестать легко.

Вы на деле докажите,

Что заботитесь о нас,

Ну а мы уж, извините,

Перестроимся без вас.

Кончил.

Дверью хлопнув, вышел,

Больше слова не сказав.

Мы все замерли, как мыши,

Зная, что Петрович прав.

РОДИНА МОЯ

Я пробираюсь по осколкам детских грез

В стране родной,

Где все как будто происходит не всерьез

Со мной.

Надо ж было так устать,

Дотянув до возраста Христа, Господи...

А вокруг, как на парад,

Вся страна шагает в ад

Широкой поступью.

Родина моя

Скорбна и нема...

Родина моя,

Ты сошла с ума.

В анабиозе добивает век Москва — дошла.

Над куполами Люциферова звезда взошла,

Наблюдая свысока, как идешь ты с молотка

за пятак,

Как над гордостью твоей смеется бывший твой

халдей с Запада.

Родина моя — Нищая сума.

Родина моя,

Ты сошла с ума.

Восьмой десяток лет омывают не дожди

твой крест,

То слезы льют твои великие сыны с небес,

Они взирают с облаков, как ты под игом дураков

клонишься,

То запиваешь и грустишь, то голодаешь и молчишь,

то молишься.

Родина моя

Скорбна и нема...

Родина моя,

Ты сошла с ума.

Родина моя — Нищая сума.

Родина моя,

Ты сошла с ума.

1989

БЫВШИЙ ПОДЪЕСАУЛ

Бывший подъесаул уходил воевать;

На проклятье отца и молчание брата

От ответил: «Так надо, но вам не понять», —

Тихо обнял жену и добавил: «Так надо!»

Он вскочил на коня, проскакал полверсты,

Но как вкопанный встал у речного затона,

И река приняла ордена и кресты,

И накрыла волна золотые погоны.

Ветер сильно подул, вздыбил водную гладь.

Зашумела листва, встрепенулась природа,

И услышал казак: «Ты идешь воевать

За народную власть со своим же народом!»

Он встряхнул головой и молитву прочел

И коню до костей шпоры врезал с досады,

Конь шарахнулся так, как от ладана черт,

От затона, где в ил оседали награды.

И носило его по родной стороне,

Где леса и поля превратились в плацдармы...

Бывший подъесаул преуспел в той войне

И закончил ее на посту командарма.

Природа мудра! и Всевышнего глаз

Видит каждый наш шаг на тернистой дороге.

Наступает момент, когда каждый из нас

У последней черты вспоминает о Боге!

Вспомнил и командарм о проклятье отца

И как Божий наказ у реки не послушал,

Когда щелкнул затвор... и девять граммов свинца

Отпустили на суд его грешную душу.

А затон все хранит в глубине ордена,

И вросли в берега золотые погоны

На года, на века, на все времена

Непорушенной памятью Тихого Дона.

На года, на века, на все времена

Непорушенной памятью Тихого Дона.

1989

БАЛЛАДА ОБ АФГАНЦЕ

Он сидел за столом на гостиничном жестком диване,

Наливая мне водку в единственный целый бокал,

И внезапно спросил, почему я не спел об Афгане.

Я ответил ему, потому что я там не бывал.

— Почему не бывал? Гм... с концертом не звали,

Ну, а так, без концерта, кому ж я там нужен такой?

Молодой ветеран улыбнулся с оттенком печали,

Прикурив сигарету единственной правой рукой.

Я попел ему песни, а он мне без всякого лака

Рассказал лучше книг и кино и про жизнь

и про смерть.

Так впервые почувствовал я, что такое атака

И что значит столкнуться со смертью и не умереть.

А потом его так понесло, что возникла опасность

На свободе нам с ним эту трудную жизнь не дожить.

Хоть у нас и была эта самая — как ее?. — гласность,

Но за Ленина и Горбачева могли посадить.

Молодой ветеран был душою смертельно изранен

И тяжелою ношей под сердцем обиду носил.

Он, прощаясь, сказал: «Хорошо, что ты не был

в Афгане».

Ну, а мне показалось, что я там все-таки был.

6.П.1991

ДЕД ЕГОР

Мечты, мечты! Где ваша сладость?

А. С. Пушкин

ЧАСТЬ I

1). Проследив за изменением формаций

И за бешеным скачком цивилизаций

К краю пропасти духовной деградации,

Дед Егор, устав, махнул на все рукой.

И, расставшись с сумасшедшею мечтою

Сделать мир единой братскою страною,

А людей великой, дружною семьею,

Он безудержно ударился в запой.

Пребывая в состоянии прострации,

Дед не верил больше средствам информации,

Демонстрации считал мистификацией,

А над лозунгами просто хохотал.

И порою, может, просто смеху ради, он

Передразнивал вещающих из радио.

И единственной душевною отрадою

Дед считал вином наполненный бокал.

2). Но однажды с ним случилась непредвиденность:

Бросив пить и перестав ругать действительность

И сменив былую мнительность на бдительность,

Дед Егор себя по-странному повел.

До того все это было удивительно,

До того все это было возмутительно,

Что друзья его подумали решительно,

Что Егорушка совсем с ума сошел.

Но никто не мог понять душою чистого,

В прошлом честного, но опального чекиста,

Альтруиста, коммуниста, гуманиста.

А вопрос был прост, как шляпка от гвоздя:

Из надежного канала информации

Дед узнал, что путь к другим цивилизациям

Ищут мощные космические станции,

Позывными черный космос бороздя.

И, подумав, дед решил: «Цивилизацию

От духовной, безнадежной деградации

И от общей, в общем, милитаризации

Можно все-таки избавить и спасти».

Выход найден. Только надо непременно,

Чтоб сигналы эти приняла Вселенная,

И на помощь устремилась к нам мгновенно,

И как можно раньше нас смогла найти.

«Прилетят инопланетные товарищи

И помогут всем нам сразу стать товарищами,

Ну, а тех, кто называл себя товарищами,

Ядовитые припрятав в сердце жалища,

Те товарищи сумеют наказать».

Так он думал, изучая небо звездное,

В ожидании товарищей из космоса,

И весной, и летом, и зимой морозною,

И спросонья, и когда ложился спать.

ЧАСТЬ II. СОН ДЕДА ЕГОРА

1). Три солнца медленно вставали над планетой,

Кипящим золотом струясь в вершинах гор.

В зеленом небе показалася ракета,

Внутри которой находился дед Егор.

Дрожа всем телом от внезапного волненья

И нажимая что есть мочи на штурвал,

Глядел на странную планету с изумленьем

И ровным счетом ничего не понимал:

«На первый, беглый взгляд планета как планета,

Но почему над ней три солнца и моря

Вишнево-красно-перламутрового цвета

И черно-белая свинцовая заря?»

А под крылом ракеты что-то копошилось.

И космонавту показалось, что скала

В туманном мареве враждебно притаилась

И недвусмысленно шипела и ждала,

2). Дед не ошибся — той скалой маскировался

На протяжении порядка сотни лет

И властью страшною своею упивался

Как черт прожорливый и хитрый людоед.

И в тот момент, когда корабль опустился,

Тиран раскрыл замаскированную пасть,

Повел ушами, разогнулся, распрямился

И не замедлил, гад, на дедушку напасть.

Тут завязался между ними бой неравный.

Тут разыгрался между ними страшный бой —

Священный бой — не ради денег или славы,

А ради жизни на планете, пусть чужой.

Тут пригодилась деду бывшая сноровка,

Натренированная в органах ЧК,

И без нагана, без тачанки и винтовки

Дед укокошил-таки лютого врага.

3). И тут же с гор ликующей толпою

Какие-то букашки вниз сползли

И сразу же на месте поля боя

Героя в короля произвели.

Разделавшись с угрозой всей планеты,

Немного отдохнув, набравшись сил

И разобрав и закопав ракету,

«Король», помедля, к делу приступил.

Путем усиленных и долгих тренировок

К заветной цели через тернии шагал

И всем наукам (даже трудной хатха-йоге)

Он тех букашек бестолковых обучал.

И, не давая ни себе ни им поблажек

Ночами долгими и в жарком пекле дней,

Из этих самых недоразвитых букашек

Он сделал в меру образованных людей.

4). Три солнца то вставали, то садились,

И пролетали над планетою года...

Крупнейшие заводы возводились

И строились большие города.

И не делилась, не дробилась та планета

На государства, на системы и миры,

И всем на ней хватало воздуха и света,

И всем на ней хватало мяса и икры.

И всем хватало мест в больших театрах,

И всем хватало комфортабельных квартир,

И всем хватало на сегодня и на завтра,

И всем хватало на большой и прочный мир.

И характерно, что без всякой агитации

И без надуманных искусственных систем,

Без демонстраций и других нелепых «акций»

Народ трудился там на совесть. Вместе с тем

Не подтасовывались нагло в прессе факты,

За слово правды не ссылались в рудники,

И не подписывались пакты и контракты,

Поскольку все друг другу были — земляки.

Сам дед Егор в великолепном был настрое:

Повеселел, помолодел, набрался сил...

Ну наконец-то он прекрасный мир построил,

Мечту заветную в реальность воплотил.

5). Вот над планетой пронеслись десятилетья,

И дед Егор все чаше в небо устремлял

Печальный взгляд и о родной своей планете

С глубокой грустью и любовью вспоминал.

Он вспоминал (а по лицу катились слезы)

Несчастной родины своей усталый лик,

Где проводами обожженные березы

Глядятся в муть плешивых рек. Но не до них

Живущим в праздной суете дегенератам —

Лжепокорителям природы и небес.

У них проблемы поважней — им очень надо

План выполнять и двигать атомный прогресс.

И успевать мешать друг другу развиваться

В духовном плане, и в стремленье оболгать

Систему чуждую, губить цивилизацию

И чьи-то глупые идеи утверждать,

Копить оружие, чтобы защищать законы,

Законы — выгодные кучке подлецов,

Что прикрываются идеей благородной

И подтасовывают мысли мудрецов...

Катились слезы по щекам Егора впалым,

Воображение влекло его туда,

Где безнадежно и покорно погибало

Его отечество. И, бросив все тогда,

Он откопал свою нехитрую ракету,

Заправил двигатель горючею водой и...

Долго таяла Счастливая планета

В иллюминаторе снежинкой золотой.

6). И вернулся. Приземлился. Разобрался.

Огляделся. Присмотрелся и... присел.

Разошелся, расходился, разругался,

Сел в ракету и обратно улетел.

7). На земле все шло без всяких изменений:

Две системы, как в глухую старину,

Несмотря на смену многих поколений,

Меж собой вели холодную войну.

И по-прежнему — коррупция и взятки,

И по-прежнему — обманутый народ,

И по-прежнему в газетах все в порядке,

Ну, а в жизни все совсем наоборот.

И так далее, и так далее, и так далее.

Вот причина, по которой дед Егор,

Нажимая что есть мочи на педали,

Улетал опять в космический простор.

ЧАСТЬ III. ПРОБУЖДЕНИЕ

Вдруг толчок (!) и пустота... Дед встрепенулся,

Издавая в тишине протяжный стон,

И тотчас же неожиданно проснулся,

Понимая: все увиденное — сон.

Посмотрел в окно и выругался матом,

Поискал в аптечке аспирин,

Зыркнул в небо безнадежным взглядом

И пошел за водкой в магазин.

1981

МИСТЕР «X»

Слышал я, что в космос посланы сигналы,

Дабы обнаружить «братьев по уму»,

И с тех пор на сердце как-то полегчало.

Что вас удивляет? Это как кому.

Всматриваюсь зорко ясными ночами

То в созвездье Ворон, то в созвездье Рак

И в Кассиопею все смотрю часами.

Что вас удивляет? Это кому как.

А быть может, в Энной солнечной системе

На планете Модуль-В-13-6 (сикс)

Ждет таких сигналов агрессивный малый,

Кровожадный, алчный некий мистер «X».

И свою планету, в сущности, угробив,

Истощив запасы нефти, газа, дров,

Упиваясь властью и террор устроив,

Стал небезопасным для других миров.

И давай представим, ради интереса,

Что сигналы наши примет эта мразь,

Вмиг запеленгует и, как злой агрессор,

С кровожадным войском бросится на нас.

Что вас так пугает? Дерзость моей мысли

Или агрессивность «братьев по уму»?

А меня все это возвращает к жизни.

Что вас удивляет? Это как кому.

Ну прилетят, ну сядут на Луну без спросу,

Наведут орудья и начнут бомбить...

Что вас так пугает? Это лучший способ

Всех нас наконец-то сблизить и сдружить.

Мигом упразднятся титулы и ранги,

Мелкие обиды и борьба систем,

Потому что в это время

Плохо станет всем. Всем!!!

И когда над нами страшною бедою,

Общею бедою вспыхнут небеса,

Вот тогда мы станем дружною семьею

И одной страною хоть на полчаса.

Что Земля — пылинка в мириадах звездных,

Что судьба планеты — злых стихий каприз,

Мы поймем, но поздно, поздно будет, поздно — В это время грозным будет мистер «X».

10.1 V. 1982

ПРИЗВАНИЕ

Застолье близилось к концу,

Когда, жуя селедку,

Сосед спросил в десятый раз,

Зачем не пью я водку?

«Ну был бы болен — хрен с тобой,

Но ведь здоровый малый...» —

И, еле двигая губой,

Он начинал сначала.

Про то, что истина в вине,

И говорил чуть тише

Про то, что мы живем в г...не

И что какой-то Миша

Не прав. И нет защиты нам...

А если б живы были

Высоцкий, Пушкин и Хайам —

Вот те бы защитили.

«Вот это были мужики,

Какие пели песни!!!

Не то что эти мудаки —

Вознесенский да Резник.

А почему? До потому,

Что мысль освобождает

От заключения во тьму,

Кто часто выпивает.

Да и вообще, возможно ли

Вкусить шальную радость

И ощутить тепло земли

И неги легкой сладость,

И освежить свою мечту

Порывом вдохновенья

Или сорваться в пустоту

В свободное паденье

И очутиться на лету

В четвертом измеренье...

Коснуться тайны бытия

И с горьким оптимизмом

Взглянуть, куда течет струя

Загробной нашей жизни...»

Он сделал паузу, допил

Из горлышка коньяк

И, крякнув, громко заключил:

«А ты не пьешь, дурак!»

Мне трудно было возразить —

Он прав во многом был.

Чтоб жить в г.. .не и бросить пить,

Немало нужно сил.

Я вспомнил прошлые года...

Сосед меня б простил,

Когда б узнал, что я тогда

Раз в 1000-у больше пил.

Всему свой срок, всему свой миг,

И каждому — свое.

Кто хоть чуть-чуть себя постиг —

Тот многое поймет.

Признанье — самый верный путь

К далекой истине

И к тайнам счастья, коих суть

Не отыскать в вине.

Признанье все способно дать:

И радость, и полет,

Но только важно отыскать

Призвание свое.

А ощущениям своим,

Когда бываешь пьян,

Опасно верить. И пойми:

Их суть — самообман.

1986

Дома.

Цензура.

«ДА» И «НЕТ»

Когда на сотню скромных «Да»

Увесистое «Нет» внезапно ухнет, как плита,

В решающий момент,

И так еще прихлопнет,

Что горемыки «Да»

И не успеют охнуть,

Как сгинут без следа.

Я ровным счетом ничего не понимаю

И говорю себе, что больше — никогда,

И убегаю, убегаю, убегаю...

В НИКУДА.

И пусть те «Да» правы всегда,

А «Нет» — конечно, нет,

У них беда, у этих «Да».

У «Нет» — авторитет,

Большие полномочия,

И связям счету нет,

И делает что хочет

Бессовестное «Нет».

Вот потому-то, ничего не понимая,

Я говорю себе, что больше — никогда,

И убегаю, убегаю, убегаю...

В НИКУДА.

Я убегаю в НИКУДА,

Чтоб отыскать ответ:

Ну почему бессильны «Да»

И всемогущи «Нет»?

А там одно и то же

Талдычат мне в ответ:

«Помочь ничем не можем.

Возможно, попозже...

Надо подождать... лет 40 — 45,

Ну максимум... 100 лет...

Ну, будь здоров! Привет».

1983; 1986

ХУДСОВЕТ

Знакомая картина:

Казенный кабинет,

Работает машина

С названьем — худсовет.

Сидят на стульях члены

Союзов всех мастей,

А самый главный член

В почете у властей.

Федя, наливай...

Знакомая картина —

Шедевр застойных лет...

Но кто вернет нам силы,

Что отнял худсовет?

Каким счастливым раем

Оправдан опыт проб —

Полжизни выживаем,

Полжизни смотрим в гроб.

Федя, наливай...

Знакомая картина —

Седая голова,

В ушах звенят слова:

«Не профессионально.

Расформировать.

Ваше образование? Нет?

До свиданья.

Спасибо за внимание!»

Федька, наливай...

4.Х. 1988

СЦЕНА

Сцена,

Я продирался к тебе сквозь дремучие джунгли закона,

Что на службе у тех, кто не верит ни

в черта, ни в Бога.

Завязались в узлы мои связки,

Стиснут лоб медицинской повязкой,

А в душе затаилась на долгие годы тоска.

Сцена,

А дорогу к тебе преграждала нечистая сила

И того, кто ей душу запродал, — превозносила.

Раздавая чины и награды

Тем бездарным, пронырливым гадам,

Настоящих и неподкупных сводила в могилу.

Сцена,

Я дошел до тебя. Вот стою и пою наконец-то

И уверен, что занял по праву свободное место.

Ну, а происки слуг преисподни

Не страшны нам с тобою сегодня

Наше время пришло!

Да поможет нам Сила Господня!

1987

ЭТОТ ПУТЬ

Он когда-то был гоним,

Мы на него молились.

Он такие песни пел,

Что в жилах стыла кровь.

А теперь он стал другим,

И песни изменились.

Видно, сдвинулся прицел,

Коль бьет не в глаз, а в бровь.

Этот путь не балует нас,

И он дарован нам не даром.

А успокоенный талант

Не стоит ни гроша.

Этот путь тебя не предаст,

Пока звенит твоя гитара,

Пока горит твоя свеча

И мечется душа.

Он что думал, то и пел

В подъездах и подвалах,

И, конечно, в Москонцерт

Его не звал никто.

А теперь он поумнел,

В больших играет залах,

Но — не тот, не тот прицел,

И он поет не то.

Этот путь не балует нас,

И он дарован нам не даром.

А успокоенный талант

Не стоит ни гроша.

Этот путь тебя не предаст,

Пока звенит твоя гитара,

Пока горит твоя свеча

И мечется душа.

Он дорогою удач

Ушел в другую фазу,

Приструнил свою струну,

Пригладил стиль пера.

И в одной из передач

Какой-то странной фразой

Взял и просто зачеркнул

Все, что писал вчера.

Этот путь не балует нас,

И он дарован нам не даром.

Этот путь тебя не предаст,

Пока горит твоя свеча.

1988

МЕТАМОРФОЗА-1

Мы зубами вгрызались в цепи,

Мы ногтями впивались в лед,

Прорывали стальные сети

И взлетали, нас били влет.

А теперь мы с тобой притихли,

Истощили нервный запас,

К неудачам давно привыкли,

А удачи пугают нас.

А теперь мы с тобой притихли,

Истощили нервный запас,

К неудачам давно привыкли,

А удачи пугают нас.

Троп проторенных не искали,

Не ходили на компромисс,

Мало ели и плохо спали,

За фортуною не гнались.

А теперь мы с тобой притихли,

Истощили нервный запас,

К неудачам давно привыкли,

А удачи пугают нас.

Ну что ж нам делать с метаморфозой,

Приключившейся с нами вдруг.

Превратилась в скупую прозу

Наша бурная жизнь, мой друг.

И ответил мне друг: «Да брось ты,

Успокойся, не унывай.

Мы с тобой на перекрестке

Просто сели не в свой трамвай».

И ответил мне друг: «Да брось ты!

Успокойся, не унывай.

Ну ты ж помнишь тот перекресток,

Где мы сели не в свой трамвай.

Давай!»

Метаморфоза... Метаморфоза... Метаморфоза..,

1988

ДРУЗЬЯ-ТОВАРИЩИ

Мне говорили то, что все мои стихи

От совершенства бесконечно далеки.

Мне говорили то, что мой вокальный дар

Действует на головы, как солнечный удар.

Ох уж эти мне друзья-товарищи,

Все, все, все, все знающие,

С камушком за пазухой

И с фигой за спиной

И с одной на всех извилиной.

Пусть говорят тебе «доброжелатели»,

Что все твои стремленья — нежелательны,

Ты их не слушай, успокойся и дерзай

И всех «доброжелателей» подальше посылай!

Ох уж эти мне «доброжелатели»,

Прорицатели, советодатели,

С камушком за пазухой

И с фигой за спиной

И с одной на всех извилиной.

Мне говорили то, что все мои стихи

От совершенства бесконечно далеки,

Мне говорили то, что я не то пишу,

А я стою — пою, пишу, играю и пляшу,

Мне говорили то, что я не так дышу,

А я стою — пою, дышу, играю и пляшу,

Мне говорили то, что я не то пишу

А я пою, пишу, дышу, играю и пляшу.

Вот так.

1988

УЕДУ!

Я столько грез посеял

И столько нервов сжег,

Пока к заветной цели

Сквозь все преграды шел,

И вот пришел отчасти

И посмотрел вокруг,

Но ожидаемого счастья

Не обнаружил вдруг.

Завтра уеду,

Махну на все рукой.

Завтра уеду

Искать покой.

Завтра уеду,

Лягу на грунт.

А те, кто знал меня,

Простят и все поймут.

Уеду!

И кто мог знать в ту пору,

Когда душа рвалась

Скорее взмыть на гору

С названием «Парнас»,

Что на вершине этой

С протянутой рукой

Мне суждено стоять и петь:

«Подайте на покой». Ой.

Завтра уеду,

Махну на все рукой.

Завтра уеду

Искать покой.

Завтра уеду,

Лягу на грунт.

А те, кто знал меня,

Простят и все поймут.

Уеду!

Уеду! Брошу все и уеду! Надоело! Достаточно!

Уеду!

1990

СПАСАТЕЛЬНЫЙ КРУГ

Штормит океан, накалившись от безумных страстей,

Гонит ветер тучи смутных вестей над головой,

над головой.

Со дна поднялась и на гребне волн отправилась

в путь

Океана потаенная суть плотной стеной, плотной

стеной.

Спасательный круг, на тебя одна надежда, мой друг,

Ты держи меня, не дай утонуть, океан грозит бедою.

Спасательный круг, ты молитвами моими упруг

И, сжимая осторожно мне грудь, поднимаешь

над волною.

Спасательный круг, я вдыхал в тебя труды

многих лет,

Говорят, что я крамольный поэт, пусть говорит,

Бог им судья.

Придут времена, и подует освежающий бриз,

и оценят наш сегодняшний риск

Наши друзья, наши друзья.

Спасательный круг, а пока что потрудись,

милый друг,

Ты держи меня, не дай утонуть, океан грозит

бедою.

Спасательный круг, ты молитвами моими упруг

И, сжимая осторожно мне грудь, поднимаешь

над волною.

Спасательный круг!!!

1989

«Природа объявила нам войну...»

Природа объявила нам войну,

Смотреть на наше варварство устала.

И первый залп был выпущен в страну,

Страну, что больше всех ее терзала.

Лживыми идеями пронырливых вождей,

Мнимым равенством ублюдков и людей.

Искажением истин, истреблением мудрецов,

Издевательством над верою отцов.

Природа объявила нам войну —

имеет право!

Природа объявила нам войну

Холодными кислотными дождями

И обратила осенью весну,

Отравленными окружив морями.

Дырами озонными разорванных небес,

Бешенством вулканов, взрывами АЭС,

Вирусами, спадами, бесплодностью полей,

Пожарами лесов и затоплением кораблей.

Природа объявила нам войну —

на то имея право.

Природа объявила нам войну

За то, что мы ее, не слыша стонов,

Держали, как заложницу, в плену

И жили против всех ее законов.

И вот мы спохватились, каясь и моля,

Когда над нами грянул гром и вздрогнула земля,

И вспомнили про Бога и Иисуса во Христе,

И вспомнили поэтов, что распяли на кресте.

Природа объявила нам войну,

Чтоб в нас проснулась совесть...

1989

ЭТОТ МИР

Мы живем, как на вулкане,

И всю жизнь играем в тир:

В этом тире каждый стал из нас мишенью.

И так часто называем грешным этот мир,

А своих не замечаем прегрешений.

Этот мир несовершенный

Состоит из всех из нас.

Он — прямое отраженье

Наших чувств и наших глаз.

Этот мир не станет лучше,

И не станет он добрей,

Если сами мы добрее не станем.

Мы грешим непониманьем

Наших близких и друзей,

И в страну Любви горят мосты за нами.

Опустошенные пожаром взвинченных страстей,

Мы разглядываем мир

Сквозь призму разочарований.

Этот мир несовершенный

Состоит из всех из нас.

Он — прямое отраженье

Наших чувств и наших глаз.

Этот мир не станет лучше,

И не станет он добрей,

Если сами мы добрее не станем.

13-14.UI.1990

ФАТАЛЬНАЯ КОЛЕСНИЦА

Глядя, как ты провожаешь разочарованьем

День уходящий и хмуро встречаешь зарю,

Думаю, что не улучшу твое состоянье,

Если нарушу молчанье и заговорю.

Катится, катится жизнь колесницей фатальной,

Мы — пассажиры на данном отрезке пути,

Кучер-судьба колесницею той управляет,

Кто не согласен с маршрутом, тот может сойти.

Видя, как ты постоянно уходишь в забвенье,

Ищешь спасенье в вине, я тебя не сужу,

Но думаю, что не улучшу твое настроенье,

Если свое впечатленье о жизни скажу.

Катится, катится жизнь колесницей фатальной,

Мы — пассажиры на данном отрезке пути,

Кучер-судьба колесницею той управляет,

Кто не согласен с маршрутом, тот может сойти.

Годы пройдут, погружая тебя в ожиданье

И в созерцанье пейзажей за хрупким окном

Этой, катящейся вдаль колесницы фатальной,

А за чертой горизонта с нее мы сойдем.

Катится, катится жизнь колесницей фатальной,

Мы — пассажиры на данном отрезке пути,

Кучер-судьба колесницею той управляет,

Кто не согласен с маршрутом, тот может сойти.

8. III. 1990

«Несвоевременно все в мире происходит...»

Несвоевременно все в мире происходит

По чьей-то злой, неведомой нам силе.

Такое впечатление, что водит

Судьба нас за нос в этом сложном мире.

Удачи нас находят слишком поздно,

Надежды оставляют слишком рано...

Да, в этом мире все ужасно сложно.

Да, в этом мире все предельно странно.

1982

Как я побывал в роли Князя Серебряного (с женой Татьяной).

Как я побывал в роли Князя Серебряного (с режиссером).

КОНКУРС

Конкурсу «Сочи-82» ,посвященному 60-летию образования СССР

Да, этот конкурс надсмеялся над искусством.

Да, этот конкурс — суть бездарностей парад.

Да, он плевал на все возвышенные чувства.

Да, этот конкурс далеко скакнул назад.

Но я на этот конкурс многое поставил,

К чертям забросил сон, и женщин, и пиры,

Но данный конкурс проходил вне всяких правил,

И я, естественно, остался вне игры.

«Ну что ты, дорогой?! С твоим ли пением, —

Мне говорили возмущенные друзья, —

Участвовать в подобном представлении?!

Его и конкурсом назвать, увы, нельзя.

Конкурс эстрадной песни.

Да и с твоим ли разрывающимся голосом

Петь под эстрадно-симфонический оркестр?

Ну а манера, борода, усы и волосы?

Да на таких, как ты, сегодня ставят крест!

Да и к тому же там все куплено заранее

И липкой лестью все зализано давно.

Поэтому, поверь, твое дерзание

Заведомо уже обречено!

А судьи кто! А судьи кто! А судьи кто?!!

Как некогда сказал один поэт:

«Сужденья черпают из забытых газет»,

И всем им по сто с лишним лет...»

Но я был несгибаемым в стремлении

Всем доказать, что честность и талант

Нельзя согнуть, поставить на колени,

Что и в дерьме сверкает бриллиант.

И я доказывал, доказывал, доказывал!

Хрипя и плача, не боясь совсем порвать

Остатки связок, душу выворачивал

И верил, что сумею доказать.

Я пер, как бык. Я воевал с «авторитетами»,

Чтоб доказать и защитить искусство чтоб.

Но их сердца, увы, остались незадетыми,

И я себе расшиб, конечно, лоб.

Да, я на этот конкурс многое поставил.

Мне не нужны были дипломы и дары.

Но он — продажный — проходил вне всяких

правил,

И я, естественно, остался вне игры.

2. XI. 1982. Сочи

Фильм «За последней чертой».

На премьере фильма «За последней чертой».

ПАРУСНЫЙ ФРЕГАТ ВО ВРЕМЯ ШТИЛЯ

Парусный фрегат в плену штиля,

Парусный фрегат...

Не бурлит вода под острым килем,

Паруса висят...

Не звенят струной, не гнутся реи,

На штурвале — пыль.

Словно навсегда застыло время,

Бесконечен штиль.

Ну, а где-то там — за горизонтом,

В призрачной дали

Мчатся корабли.

В твердых парусах сверкают брызги,

Ветер мачты гнет.

Где-то океан наполнен жизнью —

Океан зовет.

И не виноват парусный фрегат

В том, что не в силах идти ни вперед, ни назад.

И напрасно ты

Не сжигай мечты.

И со мной судьба сыграла шутку —

Погрузила в штиль...

1982

Как я побывал в роли Князя Серебряного.

Между съемками фильма «Князь Серебряный».

ГАРМОНИЯ

Он подсел ко мне случайно,

Сигарету предложил,

В старых выпуклых очках

И с длинным носом.

Я невольно растерялся

И не мог предположить,

Что со мною за столом сидит философ.

И как будто между прочим

Он меня разговорил,

А на самом деле в душу

Все пробраться норовил.

И в конце концов — пробрался,

Встал, протер свои очки

И сказал мне: «Не волнуйся!

Пустяки!

Напрасно унываешь.

Ты, видимо, не знаешь,

Что в мире существует

Гармония.

Гармония!!!

Напрасно унываешь.

Ты не подозреваешь,

Что для тебя чем хуже —

Тем лучше для тебя!»

Я с тех пор переродился,

Я спокойным стал, как пень.

И куда девалась прежняя нервозность?!!

В ожидании автобуса

Могу стоять хоть день

И при этом не боюсь к земле примерзнуть.

И с таксистами не ссорюсь,

Как бывало много раз,

Когда всем им вдруг приспичит

Ехать «в парк» и «на заказ»,

Я им вслед гляжу и даже

Кулаком им не грожу

И пешком хожу, хожу, хожу, хожу...

Да, я не унываю,

Теперь я понимаю,

Что в мире существует

Гармония, ГАРМОНИЯ!!!

Да, я не унываю.

Теперь я, к счастью, знаю,

Что для меня чем хуже —

Тем лучше для меня.

Не гнетут меня гримасы

Грубиянов-продавцов,

Неприветливость кассирш

Не унижает.

И когда они палят мне

Что-то дерзкое в лицо,

Я успехов по работе им желаю.

Со швейцарами я ласков

И с буфетчицами мил,

И из жэка дядю Васю.

Я давно уже простил

За прозрачные намеки

Мне квартиру затопить —

Как-то раз не захотел ему налить.

Но я не унываю,

Теперь я понимаю,

Что в мире существует

Гармония, ГАРМОНИЯ!!!

Да, я не унываю.

Теперь я, к счастью, знаю,

Что для меня чем хуже —

Тем лучше для меня.

Милый малый с длинным носом,

Как тебя благодарить?

Ты мне даже телефона не оставил.

Нам бы снова повстречаться

И немного уточнить кое-что из

Философских твоих правил.

Нет,все в порядке, все отлично,

Только вот один вопрос

Меня все-таки волнует

И тревожит иногда;

Про гармонию я понял,

Только вот забыл узнать:

А когда же будет лучше,

а? когда?

12. IV. 1985

ЛЮДИ С ЗАБИНТОВАННЫМИ ЛБАМИ

Мои друзья скупы на слово стали,

В глазах тоски неизгладимый след,

И ходят с забинтованными лбами

В расцвете лет, в расцвете лет.

Мои друзья не пишут, не читают,

И до общественных проблем им дела нет,

И ходят с забинтованными лбами

В расцвете лет, в расцвете лет.

Мои друзья забросили гитары,

Им все равно: что полночь, что рассвет,

И доживают с забинтованными лбами

В расцвете лет, в расцвете лет.

Мои друзья билеты заказали,

Билеты заказали на Тот свет

И доживают с забинтованными лбами

В расцвете лет, в расцвете лет.

— Простите, а когда Вы написали эту песню?

— Эту песню? В 80-м году. А что?

— Проснитесь! У нас сегодня 87-й. Перестройка.

Ваша песня неактуальна. Она отражает недостат-

ки прошлых лет. Сейчас совсем необязательно раз-

бивать себе лоб, и вообще...

— Но простите и Вы меня. Вы же не дослушали

песню до конца. Она еще не закончилась. Мы недавно

дописали еще один куплет. Кстати, в свете последних

изменений. И вот посмотрите, что из этого получи-

лось. Сейчас я допою.

Мои друзья щедры теперь на слово,

Да вот бинтов не думают снимать:

Слух прокатился, будто скоро снова

Придется лбы забинтовать.

1980; 1987

ПОЗДНО

Тот самый день начался обыкновенно

И не сулил особых перемен

В моем таком невеселом настроенье

По поводу сплошного невезенья.

Я перестал пересчитывать потери,

Передо мной захлопнулись все двери,

И дни текли без всякого намека

На поворот и новую дорогу.

И вот, когда на смену дня

Ночь крылья распахнула,

Удача вспомнила меня

И руку протянула.

Спасибо, милая судьба,

Спасибо за вниманье,

Но слишком долгим было ожиданье...

Поздно!

И с той поры я не мучаюсь, не маюсь,

Но с каждым днем все больше убеждаюсь,

Что этот мир устроен несерьезно

И все в нем происходит слишком поздно.

Скажи, зачем исполняются желанья,

Непонимание сменяется признаньем,

И жизнь зовет, распахивая двери,

Когда в самих себя почти не верим.

С веселым шумом листопад проносится по саду,

Зовет куда-то чей-то взгляд, но мне туда не надо,

И круг врагов безмерно мал, а круг друзей все шире,

Но все приходит поздно в этом мире.

Поздно!

VI. 1982

СЧАСТЬЕ

Мы заблуждаемся отчасти,

Когда форсируем дела

В погоне за счастьем —

Неуловимым, как стрела.

Мы делим дни и даже годы

На те, что в счет или не в счет,

И говорим друг другу:

Время, мол, не ждет.

Спешим во всем принять участье

Не для того ли, чтобы знать,

Что значит счастье

И где и как его искать?

И вот бежим и суетимся,

Чтобы в конце концов найти

Его на пройденном, на пройденном пути.

Все, что было с нами,

И добро и зло,

Часто вспоминаем

С трепетным теплом.

Все, что было с нами, —

В счет или не в счет —

Безвозвратным счастьем в памяти живет.

Мы часто время подгоняем,

Когда хоть в чем-то не везет.

А в ожидании

Минута длится целый год.

Но стоит только оглянуться

В любой момент, в любой момент,

Чтоб ощутить всю быстротечность

Наших лет.

На эту сложную загадку

У жизни есть ответ простой:

Выходит, что в прятки

Играем с собственной мечтой.

И так, бывает, увлечемся

Игрою этой затяжной,

Что свое счастье оставляем

За спиной.

И кто играет, тот рискует

Сегодня счастье не найти

И разглядеть его на пройденном пути.

И не надо спорить,

Надо жить — сейчас.

В радости и в горе

Счастье возле нас...

1984

ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ

Бывают часы,

Встречаются дни и даже года,

Когда не везет, никак не везет,

Ну просто — беда.

Нигде и ни в чем,

Ни ночью, ни днем —

Хоть смейся, хоть плачь.

И крутимся мы,

И вертимся мы в плену неудач.

Но мы забываем,

Когда изнываем

От бед и забот,

Что всему свое время,

Всему свое время,

Всему свой черед.

Немного терпенья,

Исчезнут сомненья —

И снова на взлет,

Всему свое время,

Всему свой черед!

И если с тобой играет судьба,

Не надо грустить.

Ведь жизнь нам дана

Всего лишь одна —

Так надо же жить?!!

Над каждым горит

И тайну хранит

Святая звезда

И знает, когда

Твой путь озарить —

Знает когда.

А мы забываем,

Когда изнываем

От бед и забот,

Что всему свое время

Всему свое время,

Всему свой черед.

Немного терпенья,

Исчезнут сомненья —

И снова на взлет,

Всему свое время,

Всему свой черед.

1982

ПРАВО ВСЕМ ДАНО

Кто-то мне сказал, что очень сложно

Быть сегодня с жизнью на «ты»

И почти совсем невозможно

Убежать от бесконечной, бесконечной,

бесконечной суеты.

Был отчасти прав этот кто-то:

Жизнь прожить — не поле перейти.

Но прежде чем винить во всем кого-то (или что-то),

Не мешало б для начала в этой жизни самого

себя найти.

Можно, можно, можно, в общем, можно

Плавать только по теченью,

Огибая приключенья.

Можно, можно, можно, в общем, можно

Просидеть всю жизнь на месте,

В теплом доме, в мягком кресле,

И твердить, что жизнь неинтересна.

Но всем всегда дано право выбирать —

Жить или прозябать.

Тлеть, гореть, тонуть или взлетать —

Право всем дано.

В дом не постучится удача,

Если дом закрыт на замок,

И вода под камень лежачий

Никогда не просочится, даже если

и стремителен поток,

Тот, кто ищет, тот и находит,

А находят только в пути.

Легче все списать на кого-то (и на что-то),

Но значительно труднее в этой жизни самого

себя найти.

Можно, можно, можно, в общем, можно

Плавать только по теченью,

Огибая приключенья.

Можно, можно, можно, в общем, можно

Просидеть всю жизнь на месте,

В теплом доме, в мягком кресле,

И твердить, что жизнь неинтересна.

Но всем всегда дано право выбирать —

Жить или прозябать.

Тлеть, гореть, тонуть или взлетать —

Право всем дано.

1982

ЧУДАК

Посреди долины где-то,

Озаренной солнцем ранним,

Он искал зачем-то света —

Обреченный на скитанья.

А в широком чистом поле

Так и не обрел покоя

И искал его у моря

В тихом шелесте прибоя.

Он метался, разрывался,

Убегал то в лес, то в горы,

Но, увы, как ни старался,

Все не мог найти простора.

И поэтому, наверно,

Чудаком прослыл он скоро:

«Кто ж под солнцем ищет света

И простора на просторе?»

А в кругу друзей «примерных»

Он найти пытался друга

И, отчаявшись, наверно,

Предпочел уйти из круга.

Он испил любовь из чаши,

Упоенный сладкой новью,

Но лежат в пыли осколки

С недопитою любовью.

Он был чудаком, наверно,

Или просто притворялся,

Раз в кругу друзей примерных

Одиноким оставался.

Он был чудаком, конечно,

Что бы там ни говорили...

Ну кто же ищет бесконечно то,

Что имеет в изобилии?

Одинокими ночами,

Когда дождь стучит по крыше,

Чувствую его дыханье

И шаги за дверью слышу.

И пустыми вечерами

Пораженный, как недугом,

Я все больше понимаю,

Что он смог бы стать мне другом.

7.VIII. 1981

СТРАНА ДЕТСТВА

Пухом выстлана земля

У истоков наших лет,

И не скошены поля,

И безоблачен рассвет

У истоков наших лет.

У истоков наших лет...

Зимней сказкой пахнет снег,

Дождь струится золотой

В босоногой той стране,

Всем нам милой и родной.

В босоногой той стране

Дождь струится золотой...

И все вокруг красиво, красиво, красиво,

Как в волшебном сне,

В той, всегда счастливой, счастливой,

счастливой — Сказочной стране.

Там добрые улыбки, теплые улыбки,

Открытые сердца,

Там беззаветной дружбе нет конца.

И все вокруг красиво, красиво, красиво,

Как в волшебном сне,

В той, всегда счастливой, счастливой,

счастливой — Сказочной стране.

Там теплые метели,

Крылатые качели,

Цветущие сады...

Там каждый день рождаются мечты.

Мы взрослеем и уходим кто куда,

Расставаясь с этой сказочной страной,

Наши самые счастливые года

Оставляя за спиной,

И окружают нас заботы и дела

В реальном мире из бетона и стекла.

Но важно помнить в череде бегущих лет

О тех, кто в сказочной стране живет сейчас,

И сохранить для них безоблачный рассвет,

И веру в дружбу, и улыбку добрых глаз,

Возможность видеть удивительные сны

Под мирным небом этой сказочной страны.

И пусть они красивым, красивым, красивым,

Как когда-то мы,

И таким счастливым, счастливым, счастливым

Видят этот мир,

Где теплые метели

Крылатые качели,

Цветущие сады,

Где каждый день рождаются мечты.

IX. 1981

РЫЖИЙ

В предпоследней стадии отчаянья,

Озабоченный всерьез,

Я сидел у зеркала печально

И бубнил себе под нос:

«Ох уж эта мне капуста,

Ох уж эта мне капуста»,

Имелась в виду капуста,

В которой нашли меня.

Среди всех мальчишек и девчонок

Выделялся я всегда:

Самые большие уши в мире

Были у меня тогда,

Да еще и конопатый,

Рыжий, маленький, носатый,

Ох уж эта мне капуста,

В которой нашли меня.

«Рыжий», — только и слышал

Я со всех сторон

И очень был обижен.

«Рыжий» — ни много ни мало,

Это слово меня возмущало

И жить не давало.

Как назло, в то время модной стала

Песенка про рыжий гриб,

Каждый день по радио звучало:

Руды, руды, ры...

Я писал письмо в газету

С критикой на песню эту

И с досады под машинку

Голову остриг.

Если же в кого-нибудь влюбиться

Мне случалось, то тогда

Я не мог взаимности добиться

В этом деле никогда,

И говорили мне девчата:

«Ну ты же очень конопатый,

И уши у тебя какие-то, прям,

Ну, просто, прям, беда!»

«Рыжий», — только и слышал

Я со всех сторон

И очень был обижен,

«Рыжий» — ни много ни мало,

Это слово меня возмущало

И жить не давало.

Думал, думал, что мне делать,

Чтоб беду преодолеть,

И купил гитару и гантели,

Стал стихи писать и петь.

Регулярно распевался,

Физзарядкой занимался

И в зеркала на себя решил не смотреть.

Ну что в них смотреть?!

Самым-самым популярным

Стал в своем дворе,

Стали мне завидовать ребята

И девчонки — вслед смотреть.

Солнце в небе — улыбалось,

Жизнь прекрасною казалась,

Ну все-таки как хорошо иногда

Уметь петь.

«Рыжий», — больше не слышал

Я со всех сторон,

И жить мне легче стало,

«Рыжий» — ни много ни мало

Это слово меня не смущало

И жить не мешало.

Вот и вся история, в общем-то.

«Подождите, подождите, неужели вся?

И что, вас так ни разу больше и не называли

рыжим?!»

Ну почему же не называли, называли,

Но мне это было очень приятно.

Подождите минуточку, сейчас я передохну

и доскажу

Вам эту историю до конца.

Годы как безумные несутся

В пестрой суете сует,

И в тот мир далекий не вернуться

С высоты минувших лет,

И теперь тот конопатый, рыжий, маленький

и носатый

В самых счастливых снах приходит ко мне.

«Рыжий», — снова я слышу

И во сне его зову и часто вижу.

«Рыжий, — слышу я снова,

Но теперь для меня это слово —

Волшебное слово.

«Рыжий», — слышу я снова,

Но теперь для меня это слово —

Волшебное слово.

9. V. 1985

Гость фестиваля «Ступень к Парнасу» (1990 г.).

ПРИЗВАНИЕ

Наивным мальчишкой

С тетрадкой и книжкой

Я часто ходил на причал.

Туманные дали

Меня увлекали,

И я к ним в мечтах улетал.

И вот как-то ветер

Пригнал на рассвете

Под парусом маленький бот.

Увидев название

На боте «Призвание»,

Я смело запрыгнул на борт.

О, как обманчива даль,

Когда стоишь на причале,

Ощущая материк за спиной.

И как коварна вода,

Та, что причал омывает

Якобы безобидной волной.

Волна подхватила

Мой бот с такой силой,

Что парус по швам затрещал,

И так захлестала,

Что тошно мне стало,

А где-то растаял причал.

Желанные дали

Из тьмы выползали

Буграми чернеющих скал.

Я понял: «Призвание» —

Мое наказание,

Но только за что, я не знал.

В обломках «Призвания»

Я, как изваяние,

Сижу и смотрю в пустоту

На острове голом

В компании волон,

Разбив себе лоб о мечту.

1986

МАЛЕНЬКИЙ ГОРОД

Вот поезд тронулся, и позади

Остался маленький город.

Смешно, конечно, но только в пути

Я пойму, как он мне был дорог.

Ну, а пока, скорость набрав,

Мой поезд весело мчится.

Это потом я сорву стоп-кран

И сойду, чтоб к нему возвратиться.

Маленький город, маленький город

С улицами в три дома,

С шепотом тополей за окном,

До боли родной и знакомый.

Маленький город, маленький город,

Ты обо мне скучаешь

И в колыбели ласковых снов

Детство мое качаешь.

В шуме и гаме больших городов

Я долго буду скитаться,

И ты мне поможешь, как истинный друг,

Не споткнуться, не потеряться.

И под небом далеких стран

Долго мне будешь сниться,

Ну, а потом я сорву стоп-кран

И сойду, чтоб к тебе возвратиться.

Да, я, конечно, сорву стоп-кран

И сойду, чтоб к тебе возвратиться!

Февраль 1986

МОЙ БРАТ

Ты когда-то учил меня петь и играть на гитаре,

Ты был строен, красив и всесилен, как бог Саваоф.

Ты говорил мне, что жизнь так сложна

И что в ней выдержка очень важна

И что в жизни везет

Только тем, кто идет вперед.

Ты когда-то учил меня жить и служил мне

примером.

И, внимая советам твоим, я старался как мог.

Ты шутил и смеялся от сердца

Над моею наивностью детской

И, открыв мне глаза,

Разобраться во многом помог.

Мой старший брат, мой брат,

Ну почему же ты теперь не рад

И в глазах твоих нет ни участья,

Ни любви, ни печали, ни счастья?

Мой старший брат, мой брат,

Ну встряхнись, ну оглянись назад.

Ведь ты же много и знал и умел,

Ну когда ж ты успел все растерять?

Развела нас с тобою судьба по разным дорогам,

И не раз я сбивался с пути и блуждал в темноте.

А то, что ты называешь везеньем,

Мне давалось трудом и терпеньем

И стремленьем к своей,

Путеводной своей звезде.

Вот сидим мы напротив друг друга — глядим

осторожно.

Я искал этой встречи, а встретив тебя — не узнал.

Ну скажи перед тем, как проститься,

Ты скажи, как могло так случиться,

То, что я себя в жизни нашел,

А ты — потерял?

Ведь ты когда-то учил меня жить и играть

на гитаре,

Ты был строен, красив и всесилен, как бог Саваоф,

Говорил мне, что жизнь так сложна.

Июнь 1985

ПРИМЕРНЫЙ МАЛЬЧИК

Я в детстве был примерный мальчик,

По всем предметам успевал,

Решал безумные задачи

И все как надо понимал.

Читал я правильные книги,

Как образцовый пионер,

Учителя меня любили

И приводили всем в пример.

Ну как же всем им плохо стало,

А завуч просто занемог,

Когда я в руки взял гитару

И начал шпарить в стиле рок.

Читать неправильные книги

Я стал тайком по вечерам,

На дискотеках лихо прыгать

И посещать на Пасху храм.

«Ну что случилось, что такое,

Вселился в парня сатана». — «Да», —

Кричали хором педагоги,

А завуч плакал у окна.

«Ведь был такой хороший мальчик,

На скрипке полечку играл,

Решал безумные задачи

И все как надо понимал».

Но они не понимали

То, что понять я сразу смог,

На разрисованной гитаре

Играя запрещенный рок,

Читая книги не такие

Тайком от всех по вечерам,

На дискотеках лихо прыгая

И посещая Божий храм.

Когда над миром солнце всходит

И пробуждается рассвет,

Я наблюдаю за природой

И только в ней ищу ответ.

Иду себе своей дорогой

И, как за флаг, держусь за мысль,

Что нет мудрее педагога,

Чем наша собственная жизнь.

С САМИМ СОБОЙ НАЕДИНЕ

С самим собой наедине

Побыть неплохо, если знаешь,

Что сам себе не помешаешь

Побыть с собой наедине.

Поговорить без суеты,

Поспорить, но без раздраженья,

И перейти без разрешенья

В любой момент с собой на «ты».

Не думать, как и что сказать

В момент душевного волненья,

И без малейшего стесненья

Поплакать и похохотать.

А если хочется молчать —

Молчи, коли молчать приятно,

Поскольку некому превратно

Твое молчание понять.

1983

ГОЛОС ЛЮБВИ

Голос любви моей...

ласковый, нежный...

Вдруг окликнул, заставил

на миг, хоть на миг замереть.

Зазвучал он в тишине

недопетою песней...

Голос любви моей,

как ты мог уцелеть?..

Память развеяли случайные встречи,

Монотонность чужих голосов

В суете долгих дней и ночей.

А сегодня, в этот час,

Столько счастья на плечи —

Голос любви моей,

Тайной грусти моей.

Голос любви моей... поздний, напрасный,

Ты звучишь, как последний аккорд,

Без надежды мне сердце согреть.

Пусть мне грустно в этот час,

Но я все-таки счастлив,

Голос любви моей, что ты

Смог уцелеть.

«Я в жизни так не ждал письма...»

Я в жизни так не ждал письма

Ни от кого и ниоткуда...

Так в жизни ждут несбыточного чуда,

Но твердо верят, что произойдет —

Взойдет Звезда, она взойдет

Над бременем страданий и скитаний,

Над бременем ошибок и незнаний...

Я верил в ту Звезду.

Я ждал письма.

Но ты,

наперекор всем грезам,

Наперекор ночам, к несчастью, — слезным,

Наперекор судьбе, борьбе с собою,

В жестоких спорах с собственной судьбою —

Ты — не писала мне.

А я все ждал письма.

Так где же смысл в событиях текущих?

Так где же мысль? — В объятиях бездушных

Погрязла, утонула в скучном сне,

Какие там уж мысли обо мне...

Какая там Звезда? Какие грезы?

Какие, к черту, искренние слезы,

Коли, себя не расхлебав до дна,

Ты ищешь утешенья в этом мире

В каком-то затаившемся вампире,

Которому ты вовсе не нужна...

Прости... Я, может быть, жесток немного,

Но я, увы, совсем не недотрога,

Который лицемерит каждый час

В порыве страстных чувств, увидев вас.

С тобою я пожил...

И мне хватило,

Чтобы не захлебнуться в силах,

Пытавшихся нас разлучить...

Пройдут года...

И, может, ты встретишь парня,

На меня похожий он будет чем-то...

Но в нем ты не узнаешь того мальчишку,

Кто тебе был дорог,

Того ребенка, кто твой полог

целовал...

Он был дурак,

Он был простым ребенком,

И телом и душой он был настолько тонким,

Что ты его не можешь позабыть,

Хотя и потеряла нить,

Связавшую его с тобою,

Его судьбу с твоей судьбою,

Которой ты не угадала смысл, —

И мысли и дела твои — все вниз

Упали камнем безвозвратным,

Но ты меня не понимай превратно...

Я просто ждал письма.

Что значит «ждал»?

Я жду его сегодня,

И я еще надеюсь, что с любовью

Играть нельзя...

И потому сама, наверное,

Ты ждешь письма,

Написанного искренней рукою,

В котором захлебнутся жгучей болью

Все беды иссякающего дня,

В котором, я надеюсь, ты поймешь меня.

Сочи, «Жемчужина», 1979

«Давно в душе моей утихли бури...»

Давно в душе моей утихли бури,

И мысль не мечется, и чувства не бурлят.

Остыла голова — избавилась от дури,

И стал спокойнее тяжелый взгляд.

Мне 25-й год!!! Неудержимо время...

И до 17-ти добраться тяжело

Сквозь толщу встреч, сквозь сутолоки бремя

И ощутить далеких губ тепло...

Любил ли я тебя? По-своему — конечно.

И иногда приятно вспоминать

Твоих наивных глаз глубокую сердечность,

Которую, со временем, беспечность

К судьбе своей — попробует отнять.

Старайся не отдать.

Не каждого природа награждает

Такою добротой и верностью такой

Своею скрупулезною рукой.

Ты замужем. Возможно, скоро дети

Вольются в вашу дружную семью.

А я свободен, как свободен ветер,

И песню я свою еще спою.

У нас с тобою разные дороги,

У нас с тобою разные мечты,

Но я хочу, чтоб беды и тревоги

Не искажали никогда твои черты.

И если, не дай Бог, придется круто,

Ты постучи, не бойся, в дверь мою,

И я тебе в любое время отворю

И помогу в тяжелую минуту.

Не к кому-то!!!

А ко мне, слышишь?!!

Не важно, что теперь я не люблю тебя...

Но другом ты была мне, есть и будешь.

И тот не прав, кто думает иначе —

Безжизненное тело не разбудишь,

А чувство прогоревшее — тем паче!

Пусть память досаждает тихим звоном,

А иногда и с грохотом взорвется.

У памяти, увы, свои законы,

С которыми смирится нам придется.

...Мне 25-й год!!! Неудержимо время...

И до 17-ти добраться тяжело

Сквозь толщу встреч, сквозь сутолоки бремя...

То время навсегда ушло.

7.1.1981. Ночь

ПОЧЕМУ МЫ СТАЛИ ЧУЖИМИ!

Тот же город. Тот же час.

Тот же замерший сад.

Тот же одинокой луны затаившийся взгляд.

Тот же первый снег, и те же

Золотые капельки звезд

Весело мигают и резвятся, как живые...

Тот же город. Тот же сад.

И луны такой же взгляд.

Только мы вот с тобой,

Мы вот с тобой — другие.

Точно так же, точно так кто-то смотрит нам вслед.

И, наверно, думает, что нас счастливее нет.

И никто сейчас не знает,

Что теперь мы так далеки

И что в этот вечер распрощаться мы решили,

Ну и что, что тот же сад

И такой же снегопад,

Если стали мы вдруг,

Стали вдруг чужими.

Тот же город. Тот же час. Тот же замерший сад.

Тот же одинокой луны затаившийся взгляд.

Мир совсем не изменился

И не повернулся вспять,

Не погасли звезды и снежинки не застыли.

Не могу никак понять —

Ну когда успели стать

Мы чужими совсем,

Чужими, совсем чужими.

КОГДА ЗАСЫПАЕТ ГОРОД

Встреча... Первая встреча...

Искорка хрупкой надежды...

Слова невпопад...

Вечер... зажженные свечи...

Твой чуть растерянный взгляд...

За окном — листопад...

Память непрошеным гостем

Входит в мой дом,

Только город уснет,

И разрешенья не спросит —

Тихо свечи зажжет...

За окном — гололед...

И старый дом станет словно моложе

В ласковом свете зажженых свечей...

С нежною грустью вспомнит он тоже

Радость тех дней и ночей.

Пусть на стене стиснут рамкой багета

Твой дорогой, чуть растерянный взгляд,

Будем с тобой опять до рассвета,

И за окном — листопад...

Ну, а когда звезды станут бледнее,

Снег за окном обнаружит рассвет...

Дом опустеет, он постареет на тысячу лет...

На стене твой портрет, а тебя уже нет.

НАШ ДОМ

Я пробираюсь по осколкам наших грез

В тумане ночном...

Как долог путь... И как найти наш дом —

Не знаю...

Последний вальс свой кружит листопад,

И дремлет старый сад...

С немым участьем провожает меня

Луны прощальный взгляд.

Я пробираюсь по осколкам наших грез

В тумане ночном...

Как долог путь... И как найти наш дом —

Не знаю...

Он ждет, я знаю, он тоскует, дом,

В плену осенних дней,

В холодном сне пустых ночей...

Наш дом — теперь ничей.

Наш дом, наш дом, наш дом...

Гонимый вихрем запоздалых чувств,

Спешу я догнать

То, что совсем недавно так хотел

Забыть, отдать...

И вот теперь, прозревший и пустой,

Как выжженный костер,

Чтобы вернуться в дом родной,

Готов отдать я все.

Гонимый вихрем запоздалых чувств,

Спешу я в наш дом...

А под ногами грез разбитых хруст

До боли об одном:

«Зачем спешить туда и что искать

В золе сгоревших дней,

В холодном трепете чужих ночей.

Ваш дом — уже ничей...»

Наш дом, наш дом, наш дом...

Ноябрь 1981, Москва

«Я хочу вам рассказать...»

Я хочу вам рассказать одну историю. На первый взгляд она может показаться совершенно обычной, похожей на множество других, основу сюжета которых определяет любовь.

Счастливая и несчастливая. Взаимная и неразделенная.

Ну, а в сущности история эта необычна, и необычность эта объясняется ее незавершенностью, отсутствием какого-либо определенного конца.

Начавшись однажды, она продолжается по сей день и, видимо, так и останется бесконечной.

1. ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ

Тот самый день начинался, как обычно,

И протекал без всякого намека

На неожиданность и символичность,

На поворот и новую дорогу.

День истекал лениво и беспечно,

Струясь в лучах багрового заката,

И неба голубого бесконечность

Уже в который раз звала куда-то...

И вдруг из засыпающего дня —

Ты вышла в затуманившийся вечер,

Чтоб встретить одинокого меня

И опустить ладони мне на плечи.

Чтоб заглянуть в усталые глаза,

В причине моей грусти разобраться,

И что-то очень важное сказать,

И в сердце навсегда моем остаться.

Природа ожидала этой встречи:

В твоей улыбке — звезды отразились,

В твоих глазах растаял тихий вечер,

В твое дыханье ночи превратились.

И понял я, что неба бесконечность

Меня звала к тебе, а не куда-то,

И долгих дней ленивая беспечность

Оборвалась тем сказочным закатом, —

Закатом засыпающего дня,

Который подарил нам тихий вечер,

В котором ты смогла найти меня

И опустить ладони мне на плечи,

И заглянуть в усталые глаза,

В причине моей грусти разобраться,

И что-то очень важное сказать,

И в сердце навсегда моем остаться.

15. II 1.1981

Память все чаще и чаще возвращает меня в один весенний вечер.

Тогда нас разделял только город. Намокший под дождем и притихший.

Комната. Окно. Теплый дождь — этот необычный почтальон — приносит нам известие друг о друге. И только мы с тобой понимаем его в тот вечер.

2. ДОЖДЬ И ТЫ

Дождь идет...

Я в этот вечер снова у окна

С волненьем вспоминаю,

Как смотрела ты совсем недавно

На такой же дождик, дорогая.

Дождь и ты заговорили вместе,

Расплескав задумчивость тумана.

Дождь привес о тебе известье,

Чтоб меня порадовать нежданно.

Все, что ты сказала мне, слово в слово,

Повторили капли дождевые.

Имя мне твое теперь так ново,

Словно произнес его впервые.

Дождь и ты — прекрасное мгновенье...

Настает пора ночная.

Дождь идет... Какое наслажденье

Думать о тебе, дождю внимая.

1981

Человек рождается ребенком и умирает ребенком, а в промежутке он становится взрослым.

Любовь тоже рождается ребенком и умирает ребенком, так и не став взрослой. Большинство примеров — яркое тому подтверждение.

В чем искать причину и кого винить в том, что так случается?

Время? Обстоятельства?

Или нашу несостоятельность в способности сохранить жизнь любви, преждевременно уходящей от нас...

3. МНЕ НЕМНОГО ЖАЛЬ

Ночь прошла, как тень,

День — как ночь.

Серый дождь идет с утра,

Расплескивая лужи...

Шепчут тополя,

Что ты мне не нужна

И я тебе не нужен.

Пролетит январь,

Пролетит февраль,

И опять тебя весна

В радости закружит,

И поймешь сама,

Что ты мне не нужна

И я тебе не нужен.

Нет моей вины

В том, что не нужны

Стали мы друг другу.

Твоей вины нет тоже...

Не разжечь сегодня

Пламени костра,

Если он погас еще вчера,

И никто разжечь его не сможет.

То ли не хотели,

То ли не сумели

Мы с тобой друг друга

Вывести из круга

Встреч и расставаний,

Слез и обещаний...

Мы не поняли, не поняли,

Не поняли друг друга.

Знаешь, а не зря

Венчала нас заря, — Ты была нежна,

Тепло нам было в стужу...

И немного жаль,

Что ты мне не нужна

И я тебе не нужен...

4. ПАМЯТЬ НЕПРОШЕНЫМ ГОСТЕМ ВХОДИТ В МОЙ ДОМ...

КОГДА ЗАСЫПАЕТ ГОРОД

Своей любви перебираю даты

И не могу никак себя простить

За то, что потерял тебя когда-то,

За то, что оборвал святую нить...

Память непрошеным гостем входит в мой дом,

Когда зажигаются звезды в небе ночном.

Тихо войдет... Свечи зажжет...

И о разбитой надежде беседу начнет.

В бликах портрета твои оживают глаза,

В них, как и прежде, невольно таится слеза,

Что-то хотят мне рассказать —

Рамка багета на них наложила печать.

Я приглашу на танец память,

И мы закружимся вдвоем,

И вместе с нами, вместе с нами

Помолодеет старый дом.

Ну, а когда погаснут свечи

И за окном рассвет вздохнет,

Произнесет: «До скорой встречи», —

Мне тихо память и уйдет.

Память непрошеным гостем входит в мой дом,

Когда зажигаются звезды на небе ночном.

Кружатся даты, свечи горят...

В рамке опять оживает твой взгляд.

Так продолжается каждую новую ночь.

Ты далеко от меня и не можешь помочь.

Ты разделяешь остаток надежды с другим,

Ты далека от меня и несчастлива с ним.

Своей любви перебираю даты

И не могу никак себя простить.

Они летят во времени куда-то,

Их не догнать, их не вернуть,

не воскресить.

Весна 1981

МЕЧТА

Я скажу вам по секрету о мечте своей,

Что осталась недопетой в юности моей.

От нее зима теплее и светлее ночь,

И печали и сомненья улетают прочь.

Без мечты нет в мире счастья —

Это все, наверно, знают,

Как нет горя без ненастья

И как нет цветов без мая.

Вот и я мечтаю встретить

На своей дороге вновь

Задержавшуюся где-то

Запоздавшую любовь.

В череде сплошных недугов,

Видно, неспроста

Самой преданной подругой

Стала мне мечта.

И порою так случалось,

Что в тревожном сне

Надо мной она склонялась

И шептала мне:

«Без любви нет в мире счастья,

Ты же знаешь, знаешь это,

Как нет горя без ненастья

И как нет цветов без света.

И к тебе придет, конечно,

Ты поверь мне, вновь

Оправданием надежды

Долгожданная любовь».

Пусть наводит на сомненья

Лист календаря,

И пускай твердит мне время,

Что все это зря.

Пусть проносятся недели

И за годом год...

Тот, кто ищет, тот, кто верит, —

Тот всегда найдет.

Без мечты нет в мире счастья —

Это все, наверно, знают,

Как нет горя без ненастья

И как нет цветов без мая.

Вот и я мечтаю встретить

На своей дороге вновь

Задержавшуюся где-то

Запоздавшую любовь.

20.XII.1981, Москва

ЧАС ДО РАССВЕТА

На стекле мороз-волшебник

Что-то сказочное пишет...

По серебряной дорожке

Заструился лунный свет...

Нас с тобой никто не видит,

Нас с тобой никто не слышит,

И для нас милее этой ночи

Ничего на свете нет.

Где найти слова и кому их сказать,

Чтобы эту ночь попросить подождать

И оставить нас в объятьях

лунного света?

Тикают часы и упрямо спешат.

Старые часы нас понять не хотят,

Оставляя нам всего лишь час

до рассвета.

Прилетит нежданно утро,

Принесет нам расставанье,

Разлучит на расстоянье,

Может, в сотни тысяч лет...

Что нас завтра ожидает,

Мы не можем знать заранее.

А пока милее этой ночи

Ничего на свете нет.

Где найти слова и кому их сказать,

Чтобы эту ночь попросить подождать

И оставить нас в объятьях

лунного света?

Тикают часы и упрямо спешат.

Старые часы нас понять не хотят,

Оставляя нам всего лишь час

до рассвета.

На стекле мороз-волшебник

Дописал свою картину...

По серебряной дорожке

Убегает лунный свет...

Вот и все. Погасли искры

В остывающем камине,

Неизбежным расставаньем

Заглянул в окно рассвет...

Где найти слова и кому их сказать,

Чтобы эту ночь попросить подождать

И оставить нас в объятьях

лунного света?

Тикают часы и упрямо спешат.

Старые часы нас понять не хотят,

Оставляя нам всего лишь час

до рассвета.

30.XI.1982, Сочи

РАЗНОЕ О РАЗНОМ

Я просыпаюсь — чуждый миру,

Ловлю себя на том, что день —

Подобный жадному вампиру —

Опять вопьется в чью-то лиру,

Хотя за окнами — сирень.

Хотя за окнами бушует

Весенний яркий карнавал,

Под звон ручьев за жизнь ратует

Счастливых птиц глумной хорал.

Я просыпаюсь — чуждый счастью,

Мне день — не день,

И ночь — не ночь,

Я вижу за окном ненастье,

В котором некому помочь...

Март. 1980, Архангельск

«Я не могу понять, за что...»

Я не могу понять, за что

Приподнесла судьба сюрприз

Такой нежданный мне?..

Втолкнула в круг противоречий и сомнений,

Скрывая тысячи догадок

В каждом новом дне...

Приподнесла и притаилась,

Выжидая, наблюдая

Тихо в стороне,

Меня оставив одного

С необъяснимостью случайной наедине...

Я не хочу любить тебя,

Закружена ты в суете нелепых,

Смутных встреч...

И у меня не хватит сил

Остановить тебя

И для себя сберечь...

Май 1980

ТЫ С ЖИЗНЬЮ НА «ТЫ»

Я рассыпаю всем сегодня комплименты,

Вокруг меня улыбки и аплодисменты,

Кому-то что-то говорю,

Кого-то в ком-то узнаю

И вот уже в который раз

Танцую с кем-то.

И, растворившись в этом звонком окруженья,

Ищу спасения в шальном головокруженьи...

Но все ясней рисует — снег

И от тебя в ночи побег —

Мое нежданное, увы,

Воображение.

Ты — с жизнью на «ты».

И тебя не переделать.

А хоронить свои мечты

В углах твоей душевной пустоты

Мне смертельно надоело.

Я не хочу любить тебя,

И я устал от наших встреч,

И у меня не хватит сил

Остановить тебя, любя,

И для себя сберечь.

Но все беднее рассыпаю комплименты,

И все беднее мне звучат аплодисменты...

И вот уже я не пою,

И никого не узнаю,

И не танцую,

Не танцую даже с кем-то.

И как предательский удар наносят в спину,

Воображение рисует мне картину:

Немая ночь... холодный снег...

И от тебя в рассвет побег

Сквозь паутину наших чувств,

Сквозь паутину.

Ты — с жизнью на «ты».

И тебя не переделать.

А хоронить свои мечты

В углах твоей душевной пустоты

Мне смертельно надоело.

Я не хочу любить тебя,

И я устал от наших встреч,

И у меня не хватит сил

Остановить тебя, любя,

И для себя сберечь.

Пустая комната внезапно притаилась...

Мне эта ночь как будто бы приснилась?..

Уносит слабый свет

Мои мечты в рассвет...

В рассвет, в который ты

Не возвратилась.

Любимая, позволь в последний раз

Мне так тебя назвать,

Любимая,

Ты своего добилась.

2-~3.XII.1980, Сыктывкар

РАЗГОВОРЫ НИ О ЧЕМ

Разговоры ни о чем

Пресным бьют в тебе ключом

И беспомощно пытаются пробиться

В мои мысли.

Ну а мысли за окном

Тихо шепчутся с дождем

И купаются в слезинках мокрых листьев,

Мои мысли...

Я беседу поддержу

И с тобою посижу,

Понимающе кивая головою.

Здесь есть ты,

Меня — нет,

Между нами сотни лет,

Этот сказочный рассвет

И дождь с листвою.

Разговоры ни о чем...

Ну а как назвать еще

Эти скучные вопросы и ответы .

О погоде и цветах,

И несбывшихся мечтах,

И о том, какое пасмурное лето.

Вопросы и ответы...

Но я беседу поддержу

И с тобою посижу,

Понимающе кивая головою.

Здесь есть ты,

Меня — нет,

Между нами сотни лет,

Этот сказочный рассвет

И дождь с листвою.

Разговоры ни о чем...

Только я здесь ни при чем,

Я давно ушел в глубокое молчанье,

За собой захлопнул дверь,

И никто меня теперь,

Никто

Не обременит больным воспоминаньем.

Я беседу поддержу

И с тобою посижу,

Понимающе кивая головою.

Здесь есть ты,

Меня — нет,

Между нами сотни лет,

Этот сказочный рассвет

И дождь с листвою.

И отрадно сознавать,

Как беспомощна кровать

В возбуждении живого интереса

К разговору ни о чем,

И на голое плечо

Я смотрю, как на прочитанную прессу...

Никакого интереса.

Я беседу поддержу

И с тобою посижу,

Понимающе кивая головою.

Здесь есть ты,

Меня — нет,

Между нами сотни лет,

Этот сказочный рассвет

И дождь с листвою.

И свободно так дышать,

И не хочется бежать

От тебя и от себя, как было прежде.

Отгораживает дверь

От бесчисленных потерь

И от страха потерять

Свою надежду.

«Нравится, видимо, нравится гостье ночной...»

Нравится, видимо, нравится гостье ночной

В прошлое наше играться с тобой и со мной.

Только вот долго тянется эта игра,

И прекратить ее, в общем, давно уже пора.

Я приглашу на танец память

В последний раз, в последний раз.

И попрошу ее оставить

В покое нас, в покое нас.

Ну а потом задую свечи

И до порога провожу

И на ее: «До скорой встречи»

В ответ «прощай» скажу.

Я приглашу на танец утро

Под звон капели за окном,

И пусть сверкает перламутром

В лучах рассвета старый дом.

Я провожу печаль с улыбкой

И распахну окно в рассвет,

И спрячу грустную пластинку,

И со стены сниму портрет.

1986

«Никогда не надо лгать...»

Никогда не надо лгать,

Даже если очень трудно,

Даже если очень нудно

Никогда не надо лгать.

Если даже встанут вспять

Твои помыслы и планы,

Не спасайся под обманом,

Не пытайся себе лгать.

Если жизнь твоя, как дым,

Бесполезно проплывает

И надежды тихо тают, —

Ты не лги, не лги другим.

Если стиснули долги

Перед совестью и волей,

Не пытайся сгладить боли —

Ни за что не лги...

И тогда поймешь, что можно

Брать от жизни с полной силой

Все, что не прикрыто ложью,

Что в себе земля носила.

Ты поймешь, что быть счастливой

Можно только в честном споре,

В честной жизни,

В честном слове,

В честном взгляде,

В честной мысли,

Даже если и повисли

Твои мысли на заборе

Огорчений и лишений,

Унижений и мучений, —

Будь счастливой в честной ссоре

И к себе без предпочтений

Отнесись в беде и горе.

Ложь — железное бревно,

Если тонешь в океане,

Как в обмане, и оно

Увлечет тебя на дно.

Это ржавое бревно

Церемониться не станет.

И тогда только поймешь,

К сожаленью, с опозданьем,

Что всему причина — ложь,

Оправданья не найдешь —

Бесполезны оправданья...

1986

«Нужно бороться с собой...»

Нужно бороться с собой.

Борясь — побеждать.

Победа — самоутверждение.

Самоутверждение — сила,

Помогающая отыскать единственно

Верный путь к своему счастью.

1986

БЕСЕДА

Сидим на краешке земли

И понемногу рассуждаем,

А волны катятся вдали,

Плывут куда-то корабли,

А мы сидим и рассуждаем.

Вы мне стремитесь доказать,

Что все мои переживанья

Не стоят даже одного

Яйца невыеденного, но

Напрасны Ваши все старанья.

Вы мне твердите в сотый раз,

Что время все обиды лечит,

Что нужно только подождать,

Не падать духом, не стонать,

Но мне от этого не легче.

Простите, Бога ради, но

Я Вам не верю, да — не верю,

И Вам меня не убедить

В том, что по жизни нужно плыть

Как можно тише и ровнее.

Вам не дано, дружок, понять

Смятенье чувств, свободу мысли.

Ведь Вы не можете страдать,

Взрываться, падать и взлетать,

Поскольку Вы все время кисли.

Позвольте лучше прикурить...

Ох, я забыл, что мы не курим.

Тогда позвольте Вас спросить,

Вы не могли бы объяснить,

Кого сейчас мы с Вами дурим?

Вы мне твердите про одно,

А я Вам, в общем, про другое.

Не лучше ль просто помолчать

И, чтобы нервы не мотать,

Оставить Вам меня в покое?

Меня тошнит давно от Вас,

Но я не в силах отвязаться

От Ваших мыслей, вот беда,

Поскольку Вы при мне всегда

И невозможно нам расстаться.

Не удивляйтесь, дело в том,

Что вот уже как четверть века

Во мне с рождения живут

И мне покоя не дают

Два очень разных человека.

...Внезапно ветер налетел,

И волны бросились гурьбою

На этот краешек земли,

Где я сижу от всех вдали

И рассуждаю сам с собою.

1.XI. 1982

БРАВЫЙ ПАРЕНЬ

Луна не вздумала садиться,

А солнце вздумало не вставать.

И ночь голодною волчицей

Ко мне залазеет в кровать.

Холодным потом проступает

На окнах призрачный туман,

Как будто тоже понимает,

Что все — обман.

Но я не унываю,

Что жизнь проходит мимо

И я в ней сиротливо

Влачу ненужный след.

Но я не унываю,

Хотя меня уж нет.

Зажатый в лапах чьей-то воли,

Скупой, холодной, как отлив,

Я почему-то стал крамольным,

Хотя был чист и справедлив.

Система — враг бессмертных истин,

Стремленье к истине — порок, —

Вот, что я понял в этой жизни,

Но объяснить, увы, не смог.

Не оправдав друзей надежды,

Я догорел, не разгорясь,

Прослыв беспомощным невеждой,

Зачем-то гением родясь.

Беззвучно клацает зубами,

Бельмом луны меня сверля,

Ночная хмарь и поджидает,

Когда же черт возьмет меня.

А тот не очень-то желает

Меня в бессмертье пригласить.

Все не спешит, все выжидает,

И мне сдается, что хитрит.

Не нужен я и там, конечно, —

Искатель истины святой —

И мне, наверно, бесконечно

Летать меж небом и землей.

Чу! Петушок прокукарекал,

Мгновенно бодрость в душу влив,

На стройку новой пятилетки

Бесцеремонно пригласив.

И вот, удила закусив,

Я мчусь достраивать массив,

Что было сил, что было сил...

Я парень бравый! И что я, право,

Всю ночь чего-то моросил?..

1981

РАБОЧИЙ ДЕНЬ

Сон. Будильник. Холодильник.

Бутерброд. Трамвай. Завод.

Молоток. Тиски. Напильник.

Кипятильник. Бутерброд.

Сон. Начальник. Пробужденье.

Мат. Напильник. Молоток.

Водка. Повод. День рожденья.

Сквер. Милиция. Свисток.

Маскировка подкачала.

А наутро все сначала.

1980

ЛЕНИНГРАД

Жизнь устроена так, что без лишних вопросов

Нас бросает судьба то туда, то сюда.

Мы все время в пути, мы всегда на колесах,

В бесконечную даль нас зовут поезда.

Но в горячих степях и в сибирских буранах,

И под ласковым солнцем, и в дождик, и в град,

Несмотря ни на что, мы храним постоянно

Мысль о том, что вернемся в родной Ленинград.

Кто-то может сказать: «Право, что за охота

В постоянной разлуке с любимыми жить?»

Что поделать, друзья, что поделать — работа.

Нам без этой работы никак не прожить.

Но в горячих степях и в сибирских буранах,

И под ласковым солнцем, и в дождик, и в град,

Несмотря ни на что, мы храним постоянно

Мысль о том, что вернемся в родной Ленинград.

Пристегнулись ремни и взревели моторы.

Под крылом замерцали огни площадей.

До свиданья, родной! До свидания, город

Самых светлых надежд и любимых людей.

И в горячих степях и в сибирских буранах,

И под ласковым солнцем, и в дождик, и в град,

Несмотря ни на что, сохраним постоянно

Мысль о том, что вернемся в родной Ленинград.

Ноябрь, 1982, Сочи

СТУДЕНЧЕСКАЯ

Пять холодных зим, четыре лета

Пролетели как-то незаметно.

Завтра разлетаемся по свету

К новым делам.

Позади контрольные работы,

Позади экзамены, зачеты.

И теперь студенческие годы

Будут сниться нам.

Пролег нам в далекие дали маршрут

Нести свои знания людям,

Ты нас вспоминай, родной институт,

А мы-то тебя не забудем.

Если встанут на пути преграды,

Вспомни нашу дружбу в стройотряде.

Нам сегодня много сделать надо

И много успеть.

Жизнь задаст нам новые задачи,

Будут неудачи и удачи.

Главное, прожить ее с отдачей

И сердцем не стареть.

Пролег нам в далекие дали маршрут

Нести свои знания людям,

Ты нас вспоминай, родной институт,

А мы-то тебя не забудем.

1982

«Голова объявила протест...»

Лекция в ЛГИКе по истории КПСС

в актовом зале.

Голова объявила протест

Против изнасилования «Историей КПСС».

Душа впала в стресс,

Спастись пытаясь от «Истории КПСС».

А сердце — за ним вслед —

Колотит, как сумасшедшее, в грудь,

Просится выкарабкаться как-нибудь

Из актового зала

И выстукивает «Достала!!!

КПСС достала!!!

КПСС ДОСТАЛА!!!»

1985, Ленинград

ПРАВДА

Коллеге-калеке

Он так привык бояться

Написанного слова.

А мне-то что пугаться —

Я самообразован.

Ему пять лет внушали,

Что можно, что не можно,

И голову сношали

Благопристойной ложью.

Ему пять лет долбили

Про «надо» и «не надо»,

Одно лишь обходили,

Что есть на свете правда.

Не та, конечно, правда,

Что в «можно» надо втиснуть,

А та — святая правда

Без лжи и компромиссов.

И пусть твердят ублюдки,

Что истина опасна, —

Она не проститутка,

Чтоб быть все время разной.

1985

ПРЕДАННАЯ ПОДРУГА

Если вам скажут, что я одинок,

Вы не спешите верить.

Так получилось — случай помог,

Распахнув вовремя двери.

Есть у меня один секрет,

И вам я его открою —

Лучше подруги на свете нет

Той, что всегда со мною.

И когда в жизни идет все кругом,

Рядом со мною она всегда —

Преданная подруга.

Нас не поссорить и не разлучить

Ни под каким предлогом —

Слишком прочна та незримая нить,

Что ведет нас одной дорогой.

А на дороге на этой подчас

Всякие были встречи...

Были друзья, что клялись мне не раз

В дружбе большой и вечной.

Но когда жизнь загоняла в угол,

То оставалась со мною она —

Преданная подруга.

Вы, безусловно, хотите понять,

Кто же она такая,

Может быть, даже случалось встречать,

Но узнать ее не узнали?

В бурном потоке несущихся лет

Встреча с ней неизбежна.

И никакого секрета тут нет, —

Имя ее — надежда.

И когда в жизни идет все кругом,

Рядом со мною она всегда —

Преданная подруга.

И когда в жизни идет все кругом,

Знаю, что будет со мною всегда

Преданная подруга.

1984

ПРАЗДНИК

Милая, сегодня праздник:

День открытых дверей в забытом доме.

Милая, невероятно то, что нам так повезло:

Я ощущаю тепло твоей ладони.

День, день и ночь, ночь и день ожидал,

Я всегда ожидал эту встречу.

Тихо скользили года, угасая вдали без следа,

А я ждал этот вечер.

Пусть между нами — стена:

У тебя я — один, у меня ты — одна, даже пусть

за стеною,

И не наша вина в том, что жизнь так сложна

И-что я — не с тобою и ты — не со мною.

Милая, но мы не будем

Дом возводить из песка и улетать в облака

с тобой не будем.

Милая, но сегодня — праздник:

Завтра закружат тебя, нежность твою губя, скупые

будни.

Будни.

День, день и ночь, ночь и день ожидал,

Я всегда ожидал эту встречу.

Тихо скользили года, угасая вдали без следа,

А я ждал этот вечер.

Пусть между нами — стена:

У тебя я — один, у меня ты — одна, даже пусть

за стеною,

И не наша вина в том, что жизнь так сложна

И что я — не с тобою и ты — не со мною,

милая.

1983

Праздник

Л. С.

Счастье видеть ее, слышать ее голос, ощущать тепло ее дыхания сменилось несчастьем даже слышать о ней. Трепетное блаженство при прикосновении ее руки — брезгливым отвращением. «От любви до ненависти — один шаг».

И при всем при том нам приходилось общаться, улыбаться и вообще делать вид, будто ничего не случилось.

3. VII. 1984, Кисловодск

БУБЕН-ТАМБУРИН

Л. С.

Гордо катится по сцене

Пестрый, важный, как павлин,

Начиная представленье,

Желтый бубен-тамбурин.

«До чего ж хорош, чертяка!

С бахромой и весь блестит!

Да, не всякий, ох, не всякий

Сможет так себя нести!»

То затихнет, то вдруг сразу

Затрещит то здесь, то там.

И в порыве, и в экстазе:

Трум-тум-тум, а трам-там-там!

Ну а публика — на славу!

И, восторгов не тая,

Все кричит то «бис!», то «браво!» —

Забубённая, своя.

А в углу огромной сцены

Скромно-скромно, еле-еле,

Тихо, но самозабвенно,

Очень мило арфы пели.

За спиною шепот слышу:

— Ну, а арфы тут к чему?

— Арфы? Вот балбес!

Они ж аккомпанируют ему.

Я попал сюда случайно.

Я не хлопал, не кричал.

Я улавливал звучанье

Чудных арф. Но как печально

То, что бубен им мешал.

Сочи, 1984 г.

ПРОЩЕНИЕ

Л. С.

«Да ты с ума сошел, — кричали и трясли

Меня за плечи возмущенные друзья, —

Еще вчера тебя тянули из петли,

А ты сегодня все простил. Ну так нельзя».

Я понимал их и почти не осуждал,

Кто был не прав из нас — видней со стороны,

Но ты мне руку протянула — я пожал

И точно знал — мы виноваты без вины.

Да, пусть нам в дружбе нашей так не повезло,

И пусть не склеить нам разбитое стекло, —

Я зла не помню и обиды не держу

И нашей дружбой, пусть недолгой, дорожу.

Как ледокол сквозь громоздящиеся льды,

Судьба тянула нас неведомо куда,

А мы все прыгали по лезвию беды

И нервы рвали, как сухие провода.

Но оглушала на мгновенье тишина,

И было слышно, как тревожно дышит ночь

И как пытается усталая луна

В объятьях сонного тумана изнемочь.

И пусть с любовью тоже нам не повезло,

И пусть не склеить нам разбитое стекло, —

Я зла не помню и обиды не держу

И той мгновенного любовью дорожу.

А время, лакмусом в бумаге растворясь

С перечислением ошибок и обид,

Вновь воскресит непогрешимо чистых нас

Друг перед другом и за все простит.

И пусть нам в дружбе и любви не повезло,

И пусть не клеится разбитое стекло, —

Я зла не помню и обиды не держу

И всем, что было между нами, дорожу.

5. XII. 1985 г.

Мой Бог — работа.

В ОКЕАНЕ НЕПОНИМАНИЯ

Не смотри на меня в ожидании

И не думай, что я умней, —

В океане непонимания

Я давно плыву на бревне.

И советы мои вчерашние,

Если можешь забыть, — забудь.

Разлетелись песочные башни,

Только ветер успел подуть.

Понимаешь, ну не знаешь,

Где найдешь, где потеряешь,

И не лезь ты в дебри,

Душу не трави.

Нет, не знаешь, ох, не знаешь,

Где найдешь, где потеряешь.

Слушай лучше сердце,

Сердцем и живи.

Не смотри на меня с изумлением,

Я давно уже стал другим,

И вчерашние размышления

Взяли и обратились в дым.

Этот дым, невесомым облачком

Проплывая в небе большом,

То смеется лучами солнечными,

То грустит проливным дождем.

Да не смотри ты на меня с сожалением!

Видишь, я улыбаться стал.

Ну, а вспомни мое настроение

В тот момент, когда я «все знал».

И не так уж, поверь, досадно

В океане и на бревне.

Лучше сядь-ка со мною рядом —

Будет нам веселей вдвойне.

20. IV. 1985

У ТВОЕГО ОКНА

м. т.

Я жал на все педали,

В висках стучала кровь,

Я так боялся опоздать в страну

С названием «Любовь».

Я все боялся опоздать в страну

С название «Любовь».

Мне цель казалась ясной,

Я так был юн и смел

И столько слов напрасных

Наговорить успел.

Ах, если б знать в ту пору,

Что где-то ты — одна...

Мне нравится смотреть на город

Из твоего окна.

Мне нравится смотреть на город

Из твоего окна.

Исписанных тетрадей

В столе не перечесть,

В них — пылкими стихами

Я выплакался весь.

Под солнцем в абажуре

Отцвел бумажный куст,

И отшумели бури

В стакане мнимых чувств.

Ах, если б знать в ту пору,

Что где-то ты — одна...

Мне нравится смотреть на город

Из твоего окна.

Мне нравится смотреть на город

Из твоего окна.

Вот потому, родная,

Немногословен я,

Когда плывут под нами

И небо и земля,

Когда стихают споры,

И замирает дом,

И расцветает город

За твоим окном.

Когда стихают споры,

И замирает дом,

И расцветает город

За твоим окном...

1985

ТРИ ДОМА

Я в одиночестве бездонном

В каком-то доме у окна

Стою и слышу, как крадется тишина.

Тяжелой ношею на плечи

Ложится хмурый летний вечер,

С немым участьем в то окно глядит луна.

И вот опять воображенье

Рисует без предупрежденья

Три разных дома на стекле —

Там ждут меня...

Я в те дома вхожу без стука,

Там мне протягивают руку

И предлагают обогреться у огня.

Первый дом — родной мой дом —

Окутан светом и теплом,

В нем живет мое детство.

Дом второй, тоже мой,

Такой же близкий и родной,

В нем живет мое сердце.

Третий дом — дом родной,

Родной до боли, но не мой,

В этот дом вхожу я не дыша...

В нем живет моя душа.

В каком-то странном исступленье,

Меняя краски без труда,

Воображение творит как никогда:

Я вижу маму в доме первом,

Она надеется, наверно,

Что я вернусь к ней и останусь навсегда.

Но вот сместилось расстоянье

И воплощенным ожиданьем

В притихшей комнате ребенок сладко спит.

И наконец, я в третьем доме:

Словно сошедшая с иконы

В нем тихо женщина прекрасная грустит.

Первый дом — родной мой дом —

Окутан светом и теплом,

В нем живет мое детство.

Дом второй, тоже мой,

Такой же близкий и родной,

В нем живет мое сердце.

Третий дом — дом родной,

Родной до боли, но не мой,

В этот дом вхожу я не дыша...

В нем живет моя душа.

Я в одиночестве бездонном

Стою один на всей земле,

Слежу, как тают все три дома

На остывающем стекле...

Май 1985

«С тобой — не хватает ее...»

С тобой — не хватает ее,

С нею — тебя.

С тобою — снится она,

С нею — ты.

На всем белом свете

Мне мучительно не хватает вас.

Вы есть у меня,

И вас нет у меня.

Люблю вас обеих.

Так не бывает — скажешь.

Значит, бывает,

Коли так есть.

Три наших «Т» связались в треугольник,

В котором медианою — судьба.

6. V. 1985

«Ценою самоотреченья...»

Ценою самоотреченья

И сердца — стертого до дна —

Дущи святое очищенье

Дается нам.

Ценою мук непроходящих,

Глухой тоски, ночей без сна —

Любви мгновенья настоящей

Даются нам.

За череду сплошных ненастий

И за печаль, что так длинна,

Крупица истинного счастья — Награда нам.

Того, кто сил нашел ДЕРЖАТЬСЯ

И возрождаться вновь и вновь,

Найдет и истинное счастье,

И настоящая любовь.

Ничто так просто не дается

Нам в этой жизни —

Закон таков!

За счастье надобно бороться,

И за мечту,

И за любовь.

3. V. 1985

В ВЕЧНОСТЬ

Спасибо, дорогая, за ту заботу,

Которой ты меня оберегаешь, —

И от разочарования в безжалостной работе,

И от того, чего сама не знаешь...

Спасибо, дорогая, за твое терпение,

Которое не властвует над разумом,

За то, что за мое сплошное невезение

Не упрекнула ты меня ни разу!

Спасибо, дорогая, за смех сквозь слезы

И за улыбку вместо упрека,

За то, что отогрела ты звенящие морозы

В моей душе — смертельно одинокой.

Спасибо, дорогая, за веру в мои силы,

В мою звезду, что не взойти, возможно, может,

За то, что ты сумела стать любимой

И самой, самой близкой и хорошей.

Спасибо и за то, что ты живешь на свете,

За преданность, за верность и... за сына,

Да и за то, что плюешь на злые сплетни,

Оплетшие тебя, как паутина...

Спасибо, Танечка, спасибо, милая, спасибо..

ЗАМКНУТЫЙ КРУГ

Часовыми поясами разделенные,

Между нами — связь скупая телефонная,

И почти что полпланеты

С сотнями воздушных трасс,

Невозможность созвониться

Ну хотя бы в месяц раз

Нас не спасает от разговоров ни о чем,

И расстоянья тут ни при чем.

А когда я сяду рядом,

Загляну в твои глаза,

Снова встанут между нами

Часовые пояса,

И все те же полпланеты

С сотнями воздушных трасс,

Ожидание рассвета

И обрывки скучных фраз

Нас разделяют,

И одиночества недуг

Нас замыкает в тесный свой круг.

Мы с тобой никак не можем

Разобраться, что к чему,

И никто нам не поможет

И не скажет, почему,

Почему нам вместе трудно

И еще труднее — врозь,

Что-то случилось,

Что-то стряслось.

Что-то случилось,

Что-то стряслось.

И давно пора, пожалуй,

Разомкнуть нам этот круг,

Только вот преградой стала

Память губ и память рук,

Понимать не хочет память,

И не хочет память знать

Тех проблем, что между нами

Успевают возникать,

Оберегает

И не считается ни с чем,

Но не решает наших проблем.

Мы с тобой никак не можем

Разобраться, что к чему,

И никто нам не поможет

И не скажет, почему,

Почему нам вместе трудно

И еще труднее — врозь,

Что-то случилось, что-то стряслось.

Что-то случилось...

3. V. 1985

РЯДОМ

Я лечу на север,

Ты летишь на юг, —

К самым разным целям

Мы спешим, мой друг.

Мчится вслед за нами

Миллион проблем,

И на расстоянии

Не решить их все.

«Такова планида,

Видимо, у нас, —

Ты мне скажешь тихо

В сто двадцатый раз. —

Подожди немного

И не спорь со мной,

Наши две дороги

Приведут к одной.

Рядом —

мы с тобой и так,

Рядом —

в мыслях и мечтах,

Рядом —

в разных поездах,

Рядом —

рядом мы всегда».

Нашим точкам зренья,

Видно, не совпасть,

Пусть рассудит время

Разногласных нас.

И играют с нами

И между собой

Разные призванья

И одна любовь.

1985

«А кто сказал, что расстояния сближают...»

...А кто сказал, что расстояния сближают,

Тот, вероятно, далеко не уезжал.

А кто сказал: «Разлука чувство укрепляет», —

Тот, вероятно, разлучиться был не прочь.

А кто сказал, что время самый лучший лекарь, —

По-настоящему, наверно, не болел.

Ну, а за шаг, что разделяет очень зыбко

Любовь и ненависть, сказавшему — хвала!

«Не завидуйте женам артистов...»

Не завидуйте женам артистов,

Не вводите себя в заблужденье;

Их судьба — как береза без листьев

В апогее природы цветенья...

Нелегко быть женою артиста,

Уезжающего постоянно,

С расставаниями мириться

И всегда оставаться желанной.

Нелегко иногда быть веселой,

Когда спутницей стала разлука

И печали прощания с другом

К тебе в гости заходят без стука.

Нелегко ожидать и мириться

С одиночеством тоже не сладко,

И уснуть, когда вовсе не спится,

Отдаваясь судьбе без остатка...

И убежден, что занял по праву свободное место...

ВРЕМЕНИ НЕТ

Времени нужно много,

Чтоб до конца пройти

Дарованную дорогу

И не сбиться с пути.

Годы толкают в спину,

Годы толкают в грудь,

А между ними клином

Втиснут этот путь.

Времени нет

на рассуждения,

Времени нет

на решение проблем,

Времени нет

и на общение,

Времени нет

и на то, чтобы понять зачем.

Годы толкают в спину

И не дают успеть

Тем дописать картину,

Этим просто допеть.

Кто-то несется пулей,

Кто-то лежит, устав,

А кто этот кросс придумал,

Был, наверно, не прав.

1985

РАЗВЕ НЕ ТАК?

Ты искал своей надежды остров,

Но найти его не так-то просто.

Часто пламя всех надежд на свете

Задувает беспощадный ветер.

Разе не так?

Ты искал своей любви приюта —

Не нашел и подарил кому-то

И, устав, махнул на все рукою...

Только счастье не найти в покое.

Разве не так?

Ты запомни, что в преодоленье

Есть всегда надежда на спасенье.

И когда устанет ветер злиться,

Пламя с новой силой разгорится.

Разве не так?

1985

ЗНАЛИ

Шум за окном затихал постепенно...

Дым сигарет лунный свет пеленал...

Нас захватило врасплох отчужденье,

Ты это знала, и я это знал.

Знали, но, боясь сказать,

Ждали — так хотелось ждать.

Знали, что в последний раз

С нами, только не для нас

Что-то поет струна,

Смотрит в окно луна,

А за окном зима город замела,

замела...

Дом наш скрипел и вздыхал безнадежно,

Он вместе с нами молчал и грустил.

В мире друг друга найти очень сложно,

Ну, а расстаться трудней, чем найти.

Январь 1987

ДОМ НА СЛОМ

Грустный вечер осенний

Мокрой веткой в окно стучал,

За окном новоселье

Новый дом отмечал,

И гостей дом встречал,

Веселил и угощал.

Все друг друга поздравляли в тот день.

Я устал от веселья:

Плотно дверь за собой прикрыл

И сбежал с новоселья

И гостей удивил.

Я бежал в дом пустой,

Что за городской чертой

Ждал покорно приговора: «На слом».

Дом на слом, друг мой верный,

Ты меня ждал, наверно,

И в разгар новоселья

Ты прощался со мной.

Ветер дул в твое сердце,

Где жило мое детство,

За волшебной стеной.

А когда солнце встало,

Одарив новый дом теплом,

Где-то в шуме металла

Старый дом шел на слом.

И была снесена

Та волшебная стена.

За которой мое детство жило.

Дом на слом, друг мой верный,

Ты меня звал, наверно,

И в часы своей смерти

Ты прощался со мной.

Ветер дул в твое сердце,

Где жило мое детство,

Где жило мое детство

За волшебной стеной.

12. II. 1987

СТРАННИЦА В НОЧИ

Как только вечер

Скроет остатки дня

И обратится в ночь,

Ты овеваешь

Туманным сном меня

И улетаешь прочь.

Странница в ночи,

Спутница безмолвья,

Расскажи, куда ты держишь путь?

Только не молчи,

Тайну приоткрой мне

И ответь хотя бы что-нибудь.

Твоих далеких странствий

Свободен путь,

И время и пространство

Бессильны тут,

Бессильны все соблазны

Земных сует,

Ты знаешь все прекрасно

И видишь свет.

«Кто ты? Откуда?» —

Часто ее во сне

Спрашивал я, не дыша.

И вот однажды

Голос ответил мне:

«Это твоя душа».

Странница в ночи,

Спутница безмолвья,

А во сне ты входишь с ней в контакт.

Слушай и молчи

И одно запомни —

Все в туманных снах не просто так.

Ее далеких странствий

Свободен путь,

И время и пространство

Бессильны тут,

Бессильны все соблазны

Земных сует,

Ты знаешь все прекрасно

И видишь свет.

Во тьме законов ложных,

В плену сует

Ты верь ей и, возможно,

Увидишь свет.

28. XII. 1985

УСНУВШИЙ МИР

Голубой струится луч

Между небом и землей —

Это бархатная ночь

Охраняет свой покой.

Там за кромкою луча

Притаилась пустота.

Там за кромкою луча

Притаилась суета.

Уснувший мир

Надежно скрыт

От всех забот,

От всех обид.

Уснувший мир

Спокойно спит.

Уснувший мир.

Из синих звезд

Сложив постель,

Качает ночь,

Как колыбель,

Уснувший мир.

Не спеши,

Шумный ветер,

Луч рассеять голубой,

Что дрожит до рассвета

Между небом и землей.

Этот луч

Охраняет

Спящий мир от суеты.

Этот луч

Отделяет

Звездный мир от пустоты.

Октябрь 1986

ДОЖДЬ

В пластилиновые мысли погружусь

И лежу весь день,

В состоянии скульптуры нахожусь —

Шевелиться лень.

Мерно плавится на солнце тут и там

Город за окном,

Запыленный, тоже бредит по ночам

Проливным дождем.

И обидно до слез,

Что погоду без осадков

Каждый день сулит прогноз,

Ну, а дождь играет в прятки.

А друзья все обрывают телефон

И зовут гулять,

Ну, а мне нырнуть бы в ванную со льдом

И не вылезать.

Льет из крана целый день кипяток,

Как тут ни крути,

Ну, ft, в общем, это подходящий срок,

Чтоб с ума сойти.

Если завтра солнце будет так палить,

Уезжать пора

В те края, где бесконечно льют дожди

С ночи до утра.

От расплавленных иллюзий отвяжусь

И развею грусть,

А когда встряхнусь и снова возрожусь,

Может быть, вернусь.

И пускай себе прогноз

Объявляет сколько хочет, — Без осадков, как без слез,

Жить на свете душно очень.

Дождь...

я к тебе приду.

Дождь...

и в слезинках твоих свою душу умою,

Дождь...

я тебя найду.

Дождь...

и по лужам босым буду бегать с тобою.

1986

ОКЕАН ПЕЧАЛИ

Катится день,

греясь в лучах,

Катится день,

плача в дождях.

Катится день,

в белых снегах скучая.

Катится день

сквозь океан

Глупых затей, смех и обман,

Катится день

сквозь океан печали.

Мириады маленьких дел

Пьют по капле гаснущий день,

А дела большие сушит жажда.

Оставляя все на «потом»,

Прозреваем задним числом,

Только день не повторится дважды.

Катится год,

греясь в лучах,

Катится год,

плача в дождях.

Катится год,

в белых снегах скучая.

Катится год

сквозь океан

Глупых затей, смех и обман,

Катится год

сквозь океан печали.

Мириады мелких забот

Пьют по капле гаснущий год,

А дела большие сушит жажда.

Оставляя все на «потом»,

Прозреваем задним числом,

Ну, и год не повторится дважды.

Катится век,

греясь в лучах,

Катится век,

плача в дождях.

Катится век,

в белых снегах скучая.

Катится век

сквозь океан

Глупых затей, смех и обман,

Катится век

сквозь океан печали.

Август 1986

После тренировки.

СПОРТ

Проснувшись как-то на рассвете,

В осколок зеркала свой кинул взгляд

И с сожалением отметил,

Что видеть самого себя не рад:

В глазах тоска, а под глазами

Мешки от курева и крепких вин.

Я встал с постели и заставил

Пойти себя в спортивный магазин.

С тех пор я не хожу к врачу.

На двадцать лет моложе стал.

Играю, прыгаю, скачу

И по утрам не бью зеркал.

Смеются надо мной соседи

И молча крутят у виска,

Когда я на велосипеде

Вдруг уезжаю в отпуск на юга.

А мне-то что? Судите сами:

Я стал вынослив, как индийский йог, —

На голове стою часами

И зайцем прыгаю под потолок.

Хоккей, футбол,

Спидвей, гандбол —

Мне не прожить без вас и дня.

Бобслей, слалом —

Спасибо вам

За то, что вы спасли меня.

(От смерти).

Июль 1986

«Кто любит длинную беседу...»

Кто любит длинную беседу —

Тот мало делать норовит.

Кто рано празднует победу,

Тот никогда не победит.

1986

ТРИ ПИСЬМА

Почтальон вручил мне три письма,

Он для этой цели выбрал поздний вечер

(почему-то).

Произнес: «Прошу прощенья,

Распишитесь в полученьи, —

Поклонился и добавил, уходя, —

До встречи!»

Если б подарили мне слона,

Удивилась бы не меньше я, поверьте.

Там, где пишут адреса,

Кто-то просто написал

По одной латинской букве на конверте

(А, В, С).

Что еще за шутки в час такой?!

Стала я невольно волноваться.

И, чтобы обрести покой,

Вы решили тут же разобраться:

Что это за шутки?!!

«В ночь, когда наступит Новый год,

И часы пробьют двенадцать раз,

Ваши сны начнут сбываться,

И не стоит удивляться, —

Ваше счастье в эту ночь отыщет Вас».

Я гляжу в письмо из пункта «А»

И невольно говорю сама с собой,

Ничего не понимая,

И в конце письма читаю

Подпись, прямо скажем, странную:

«Любовь»!

Что еще за шутки в час такой?!!

Не на шутку стала я сердиться.

И, тотчас же вскрыв конверт другой,

Вы решили в чтенье углубиться.

Что еще за шутки?!!

«В ночь, когда наступит Новый год...

И часы пробьют двенадцать раз» —

Ну, что такое?

Опять то же самое?

Ну и дела!

Прочитав послание из пункта «В»,

Попыталась разорвать конверт на части.

Те же самые слова,

Что в письме из пункта «А»,

Только что в конце стояла подпись:

«Счастье»!

Ну, а автор третьего письма

Пожелал остаться неизвестным

И письма не подписал,

Но прийти пообещал

В праздничную ночь ко мне со всеми вместе.

Три письма лежат в столе моем

В маленькой коробке из картона.

Мы теперь читаем их вдвоем...

С этим почтальоном.

1986

САКВОЯЖ

Я рояль закрою, свечи погашу,

Прежде чем присяду у порога.

Году уходящему рукою помашу

И шагну на новую дорогу.

А возьму я с собой в дорогу

Незатейливый багаж:

Года старого уроки

Упакую в саквояж.

Неудачи и удачи,

Радость, грусть, печаль и смех,

В потайной кармашек спрячу

Я надежду и успех.

Вы не огорчайтесь, если старый год

Скуп был в исполнении желаний,

Новая дорога ждет вас у порога,

Не обманет ваших ожиданий.

Вы возьмите с собой в дорогу

Незатейливый багаж:

Года старого уроки

Упакуйте в саквояж.

Неудачи и удачи,

Радость, грусть, печаль и смех,

В потайной кармашек спрячьте

Вы надежду и успех.

ЗВЕЗДА

Ты восходила в небе унылом,

Грустившем осенним дождем,

И ночь удивилась, когда озарилась

Твоим необычным огнем,

И все ожило, и все заиграло,

Как будто настала весна,

И небо свой цвет, прежний цвет обретало,

Очнувшись от долгого сна.

Светила тогда ты всем заблудшим,

Теплом согревая остывшие души,

Звезда.

Звездочки те, что не проснулись,

Даже во сне к тебе тянулись,

Звезда.

Но вот пролетели быстрые годы,

Успевшие все изменить.

И ты так внезапно ушла с небосвода,

Как будто устала светить.

Чем дальше, тем меньше твой свет проникает

В сердца полюбивших тебя:

Они понимают — не понимая

И любят тебя — не любя.

Ты светишь себе, себе — и только,

Холодный твой свет не греет нисколько,

Звезда.

А свет новых звезд куда вернее,

Все ярче они, а ты бледнее,

Звезда.

Звезда... Звезда...

1990

* * *

Только любовь открывает полностью заложенный в человеке талант.

* * *

Любовь — это как слава при жизни. Мало родиться способным любить, необходимо еще благоволение судьбы, чтобы встретить ту единственную, тебе предназначенную Богом.

* * *

Я много посвятил песен женщинам, в которых был влюблен... но недавно понял, что все они — песни — написаны для одной женщины, образ которой я вселял в тех, в кого был просто влюблен.

Влюбленность проходила, и образ покидал тело и ждал новой влюбленности. И так до тех пор, пока однаединственная — та, что предназначена мне судьбой...

* * *

Любовь, как ослепительная вспышка, озаряет души влюбленных, она высочайшее напряжение духовных и физических сил и поэтому вечно продолжаться не может. Зачастую ее финал приводит к гибели одного из героев, но если жизнь продолжается, до конца дней она озарена великим чувством.

ТАНЯ

Та-та-та... Таня,

Потанцуй со мной.

Я совсем забыл о танцах, Таня,

С этою гражданскою войной.

Изучая корни революций,

Я забыл, как надо отдыхать.

Ну, а годы быстро так несутся,

И мне уже давно не 25.

Па-па-па... потанцуй ты со мной,

Я когда-то тоже был заводной,

Но сегодня я отброшу все дела,

Потому что ты меня завела.

Та-та-та... Таня,

Может быть, я в танцах не толков...

Я не Майкл Джексон и не Лайма,

И, уж конечно, не Владимир Пресняков.

Понимаешь ли, то то (Ленин), то это (Гитлер) —

Сумасшедший дом.

Мне, пойми, было не до пируэтов,

Потому что я играл с огнем.

Па-па-па... потанцуй ты со мной,

Я когда-то тоже был заводной,

Но сегодня я отброшу все дела,

Потому что ты меня завела.

Марксисты, коммунисты, сталинисты, экстремисты,

Уклонисты, утописты, онанисты, перестройка (все).

Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Брежнев, Хрущев,

Горбачев.

КПСС, ВЧК, ВКП(б), ВЛКСМ, КГБ, НКВД,

АБВГДЕЁ-моё

Все...

Я устал и имею право

Отдохнуть душой.

Я сейчас с тобой самый правый,

Мне с тобою очень хорошо.

Па-па-па... потанцуй ты со мной,

Я когда-то тоже был заводной,

Но сегодня я отброшу все дела,

Потому что ты меня завела.

9. II. 1991

ПАМЯТЬ

Когда зажигаются звезды в небе ночном,

Память непрошеным гостем входит в мой дом:

Тихо войдет, свечи зажжет, музыку включит

И беседу начнет.

В эту минуту твои оживают глаза,

В них, как и прежде, невольно таится слеза,

Смотрят с надеждой, смотрят любя:

Вот и опять я с тобою и — без тебя.

Я приглашу на танец Память,

И мы закружимся вдвоем,

И вместе с нами, вместе с нами

Помолодеет старый дом.

Ну, а когда погаснут свечи

И за окном рассвет вздохнет,

Произнесет: «До скорой встречи», —

Мне тихо Память и уйдет.

Когда зажигаются звезды в небе ночном,

Память непрошеным гостем входит в мой дом:

Кружатся даты, свечи горят,

В рамке багетной опять оживает твой взгляд.

Так продолжается каждую, каждую ночь,

Ты далеко от меня и не можешь помочь,

Ты так стремишься найти свое счастье с другим,

Ты далека от меня и несчастлива с ним.

Я приглашу на танец Память,

И мы закружимся вдвоем,

И вместе с нами, вместе с нами

Помолодеет старый дом,

Ну, а когда погаснут свечи

И за окном рассвет вздохнет,

Произнесет: «До скорой встречи», —

Мне тихо Память. И уйдет.

Я приглашу на танец Память...

МОЯ ЛЮБОВЬ

Все как будто шло своим путем,

Медленно и верно:

Успех в делах, семья и дом

Лечили раненые нервы,

Не будили звездные дожди

Моего воображенья,

И превратились виражи

В плавное скольженье.

Скажи, откуда ты взялась,

Моя нечаянная радость,

Несвоевременная страсть,

Горькая, а сладость?

Нарушив мой земной покой,

Ты от какой отбилась стаи?

И что мне делать с тобой такой,

Я не знаю.

Вздрогнул, как от выстрела, мой дом,

Стены закачало,

Когда в окно твоим крылом

Счастье постучало.

Понимал ли дом, что он теперь

Для меня стал тесен,

Оставив незакрытой дверь

И окон не завесив.

Скажи, откуда ты взялась

И опоздать не испугалась,

Моя неведомая страсть,

Моя нечаянная радость?

Нарушив мой земной покой,

Ты от какой отбилась стаи?

И что мне делать с тобой такой,

Я не знаю.

Мой уютный замок из песка

Стал как будто ниже,

И заменили облака

Рухнувшую крышу.

Ты смотрела, как под крышей той

Разгорались страсти,

Сказав, что на беде чужой

Мы не построим счастья.

Да я бы мог, конечно, отпустить

Тебя, но это не поможет

Чужому горю, ведь простить

Меня мой дом уже не сможет,

Расстаться можно и любя,

Боль рассосется понемногу,

Но только, обманув себя,

Мы обмануть не сможет Бога.

Скажи, откуда ты взялась?!!

Нарушив мой земной покой,

Ты от какой отбилась стаи,

И что мне делать с тобой такой?..

Не знаю!

30. VII. 1989

ТЫ ОПОЗДАЛА

Не смотри на меня с грустью,

Все пройдет, пустяки.

Просто нас занесло в устье

Фатальной реки.

Опьяненные нашей встречей,

Мы забыли с тобой,

Что день караулит вечер,

А отливы — прибой.

Все, все происходит в мире не так,

По чьей-то, неведомой нам, воле.

А так, как должно быть, —

только в мечтах,

В наших мечтах, но не более.

Не смотри на меня с печалью:

Час прощанья пробит.

Мы же знали про все вначале,

Только делали вид,

Что не чувствуем чужой боли

И что Бог нас простит

За классический треугольник

И за слезы обид.

Но ты опоздала, а не она,

Та, что пришла до тебя.

А жизнь нам осталась что-то должна,

Коль мы расстаемся любя.

Все, все происходит в мире не так,

По чьей-то, неведомой нам, воле.

А так, как должно быть, —

только в мечтах,

В наших мечтах, но не более.

Да, ты опоздала, а не она,

Та, что пришла до тебя.

А жизнь нам осталась что-то должна,

Коль мы расстаемся любя.

16. XI. 1989

САМЫЙ ЛУЧШИЙ ДЕНЬ

День воспоминаний лентой голубой

Опоясал теплый вечер.

Все, что было с нами, можешь взять собой

И хранить до первой встречи.

Ну, а я скажу тебе: самый лучший день,

Самый лучший день у нас сегодня был,

И очень хорошо, что он уже прошел

И от последних слов меня освободил.

Ты не огорчайся, что твои слова

Я всерьез не принимаю.

Память очень часто бывает не права,

То, что было, украшая.

Так что я скажу тебе: самый лучший день,

Самый лучший день у нас сегодня был,

И очень хорошо, что он уже прошел.

И от последних слов меня освободил.

Ну, а капля счастья в океане слез

Растворилась безвозвратно,

И не в нашей власти сладость первых грез

Оживить воспоминаньем.

Так что я скажу тебе: самый лучший день,

Самый лучший день у нас сегодня был,

И очень хорошо, что он уже прошел

И от последних слов меня освободил.

Самый лучший день у нас сегодня был...

ЛЕТНИЙ ДОЖДЬ

Память уже не жалит,

Мысли не бьют по рукам,

Я тебя провожаю

К другим берегам.

Ты — перелетная птица,

Счастье ищешь в пути,

Приходишь, чтобы проститься

И снова уйти.

Лети.

Летний дождь, летний дождь

Начался сегодня рано.

Летний дождь, летний дождь

Моей души омоет рану.

Мы погрустим с ним вдвоем

У слепого окна.

Летний дождь, летний дождь

Шепчет мне легко и просто,

Что придешь, ты придешь,

Ты придешь, но будет поздно.

Несвоевременность — вечная драма,

Где есть ОН и ОНА.

Ты перестанешь мне сниться

Скоро совсем, а потом

Новой мечтой загорится остывший

мой дом.

Что от любви любви не ищут,

Ты с годами поймешь,

Ну, а сейчас ты не слышишь

и тебя не вернешь.

Летний дождь, летний дождь

Начался сегодня рано.

Летний дождь, летний дождь

Моей души омоет рану.

Мы погрустим с ним вдвоем

У слепого окна.

Летний дождь, летний дождь

Шепчет мне легко и просто,

Что придешь, ты придешь,

Ты придешь, но будет поздно.

Несвоевременность — вечная драма,

Где есть ОН и ОНА.

2. VII. 1990

Группа «Спасательный круг».

«Облекает в торжественный траур...»

Облекает в торжественный траур

Обреченно судьба нас с тобой,

И свеча зажигается в храме

Не за здравие — за упокой.

А за окнами храма — шум бала —

Отмечают победу все те,

Кому наша любовь так мешала

Закружить нас в мирской суете.

И по разным, по разным дорогам

Уведут нас из храма с тобой —

Побежденных неведомым роком,

Покоренных нелепой судьбой.

Мы уйдем, оставляя надежду,

Что когда-нибудь в жизни иной

Все у нас с тобой будет, как прежде,

Все, как прежде при жизни земной.

И счастливые редкие встречи

И томление сладких разлук,

Беззаботные милые речи

И тепло прикоснувшихся рук.

А пока что в торжественный траур

Облекает судьба нас с тобой,

И свеча догорает в храме —

Не за здравие — за упокой.

25. V. 1990

«Я становлюсь самим собой...»

Я становлюсь самим собой

с тобой.

Ты охраняешь от огня

меня.

В твоих глазах печаль добра,

В них спят усталые ветра,

Что дуть в твои устали паруса.

Твои пути в сплошную нить

не свить.

Они, как признаки весны,

верны.

А в параллели шли мои,

Пройдя такие же бои,

И чудом два из них пересеклись.

Куда идти? Ведь твой и мой

Переплелись одной судьбой.

Порвется нить, и станет очень больно.

И нитей нервные концы

Не донесут до нас гонцы —

Начало помешает им невольно.

Давай немного отдохнем

вдвоем.

Замрем, чтобы не сделать шаг

не так.

И он наступит, этот час,

Когда судьба отпустит нас

На все четыре вольных стороны.

И если выбор будет дан,

как дань,

А мы не сможем развести

пути,

То я поверю в чудеса,

Не веря собственным глазам,

Что вижу не в последний раз тебя.

23. VII. 1990, Витебск

«Я подружился со всеми...»

Я подружился со всеми,

Смотря на мир сквозь дно бокала.

Тянулось медленно время,

И эта дружба его подгоняла.

Я целовал и дарил комплименты,

Смеялся и пел под аплодисменты,

И все удивлялись, не зная, что...

Что я коротал время без тебя

И ни на секунду не расставался с тобой.

Секунда дробилась на миг,

Миг дробился на шок,

А шок умножался на боль.

Такая формула...

А ты, ты не со мной была.

«Человек не может жить без мечты...»

Человек не может жить без мечты.

Мечта вернуть тебя.

Разве это не прекрасно?

«Какое счастье...»

Какое счастье — любить тебя

И страдать.

«Я рыба на берегу...»

Я рыба на берегу,

Ты — волна.

Окатишь меня — я живу и дышу.

Откатываешь — я задыхаюсь.

«Любовь к тебе открыла мне глаза...»

Любовь к тебе открыла мне глаза,

И я увидел мир.

Я узнал его вкус, его цвет.

Она разбудила мой слух,

И я услышал, как вздыхают цветы.

Любовь изменила мои черты,

Мой голос и взгляд.

Когда ты уйдешь, я не стану прежним -

Я умру.

Июль 1990

Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ

Она танцует в Сан-Франциско,

Я пою в Москве.

Вся наша жизнь похожа

На пари.

Я знаю лишь три слова

На английском языке,

Она на русском знает

Только три:

Love you!

I love you!

Я ей говорю.

Love you!

I love you!

Что означает: «Я тебя люблю!»

А между нами океан,

Борьба систем,

На страже часовые пояса.

Но разрывает телефон

Пространство без проблем,

И слышит космос только наши голоса:

Love you!

I love you!

Я ей говорю.

Love you!

I love you!

Она мне отвечает: «Я тебя люблю!»

Друзья меня не понимают,

Крутят пальцем у виска

И говорят, что я сошел с ума,

возможно...

Но иногда мне кажется,

Что у всех у них — тоска

По сумасшествию такому,

тоска.

Love you!

I love you!

Я ей говорю.

Love you!

I love you!

«Я тебя люблю!»

Она танцует в Сан-Франциско...

1991

«Алло? Привет... Да нормально...»

Алло? Привет... Да нормально.

Чем занимаюсь? Как тебе сказать?

Курю... Смотрю в окно... Не понимаю...

Я в трансе? Что ты? Я привык терять...

Ты можешь говорить немного тише,

Потери, знаешь, обостряют слух...

Вот так — отлично... Слышу, слышу...

Благодарю, ты — настоящий друг.

Но у меня сегодня ничего не выйдет...

Да не до них мне, ты пойми, сейчас.

Ну, говори, конечно, не обидит...

Что? Листопад кружит последний вальс?

Какой, прости?.. А, мой? — Возможно.

Как реквием надеждам и мечтам.

Да ты — поэт... Понять не сложно.

Я это все прекрасно знаю сам.

Ты позвони мне через две недели,

А хочешь, через месяц или год...

Не знаю... Никому не верю.

Спасибо... Я надеюсь, что пройдет.

Ну, ладно. Все. Пока. Спокойной ночи.

Да мне зачем? Я все равно не сплю.

Послушай, Геш... Ты передай ей так,

между прочим,

Что я ее... больше не люблю.

Сентябрь, 1991

СОЛНЦЕ УХОДИТ НА ЗАПАД

Она уедет в США, он уедет в Бонн,

Я попрощаюсь с ними молча, навсегда.

Все бегут на Запад — выездной сезон,

И даже солнце каждый день спешит туда.

Солнце уходит на Запад,

И убегают за ним

Те, кто не знают,

Что все в этой жизни

Имеет исток.

Солнце уходит на Запад,

Но, чтобы снова родиться,

Спешит на Восток,

На Восток.

Стирает каждый новый день

В старой книжке записной

Моих друзей московских

Адреса.

И в Новый год не смеется телефон

Компанией ночной.

А в трубке слышу я чужие

Голоса.

Солнце уходит на Запад,

И убегают за ним

Те, кто не знают,

Что все в этой жизни

Имеет исток.

Солнце уходит на Запад,

Но, чтобы снова родиться,

Спешит на Восток,

На Восток.

Она сломалась в США,

из Бонна он исчез...

Я это знал, прощаясь с ними навсегда.

У эмигрантов — грустная судьба,

А тот, кто останется здесь,

Увидит, как солнце встает

И рождается Новый век,

Кто выдержит здесь, тот поймет,

Что он — Человек.

Солнце уходит на Запад,

И убегают за ним

Те, кто не знают,

Что все в этой жизни

Имеет исток.

Солнце уходит на Запад,

Но, чтобы снова родиться,

Спешит на Восток,

На Восток.

1991

Красная площадь. 26 августа 1991 г.

РОДИНА

Ты — чужая и своя,

Ты — моя и не моя,

Ты — не мачеха, не мать,

И не знаю, как назвать.

Как мне звать тебя, скажи,

Онемевшая от лжи,

Едва живая от угроз

И ослепшая от слез.

Обрядили тебя негодяи в наряд Арлекино

И на место короны напялили красный колпак.

И стоишь ты на паперти нищей

И просишь подаяния у мира.

Разве не так?

Родина моя (или не моя)

Скорбна и нема.

А великие сыны,

Что тобою рождены,

Молча смотрят с облаков

На державу дураков.

Так зовут теперь тебя

Зарубежные друзья,

Процветая с каждым днем,

Но на золоте твоем.

А тебя, победив, обрядили в наряд Арлекино

И на место короны напялили красный колпак,

И свое же добро

Подаянием просишь у мира,

Ты прости меня,

Разве не так?

Родина моя,

Нищая сума.

Мое имя — изгой.

По земле родной

Я хожу, как гость.

Мне бросают кость

Паразиты и дельцы,

Проститутки и купцы,

Тянут жилы, соки пьют

И за мой же счет живут.

Я такой же для них Арлекино, как ты, дорогая,

Только дай мне Господь не сойти

ненароком с ума.

Полыхает пожаром земля,

И поэты сгорают,

А тебя окружает зима.

Родина моя...

10. IV. 1991

ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ

Господин президент, назревает инцидент:

Мы устали от вранья, в небе — тучи воронья.

Хватит!

Господин президент, почему Ваш оппонент —

Преступник Горбачев — от Вас по левое плечо

на съезде?!

Хватит!

Старый волк КПСС в овечью шкуру влез,

Чтоб вписаться в поворот, подсуетился,

Поменяв «СС на «Р», овца ДПКР

Волчьей пастью попытается вцепиться в трон.

Хватит!

Господин президент, разгоните свой конвент.

Не тошнит от речей в прошлом явных стукачей?

Хватит!

— Послушай, Геш, а как тебе путч:

Подставили дебилов и — в тень, а Горбачев-то

чист...

— Да уж!

— Ну этот — не дурак...

— Да...

— А звезды на Кремле торчат?

~ Да.

— А лысый?

— Лысый? В мавзолее.

— А что же изменилось, Геш?

— Как что?!

— Идея, что ли?

— ИДЕ Я?

Хватит!!!

Господин президент, назревает инцидент:

Мы устали от вранья, в небе — тучи воронья.

Мы хотим Вас попросить поскорее заменить

На отечественный герб ненавистный людям сери

и молот.

Хватит!

Верит в Вас, как в Бога,

Изможденная страна,

Коммунизмом пораженная,

Очнувшаяся от сна.

Оправдайте веру в Вас — Настал момент.

Оправдайте веру,

Господин президент!

5. IX. 1991

За кулисами.

ПАМЯТИ ВИКТОРА ЦОЯ

Поэты не рождаются случайно,

Они летят на землю с высоты,

Их жизнь окружена глубокой тайной,

Хотя они открыты и просты.

Глаза таких божественных посланцев

Всегда печальны и верны мечте,

И в хаосе проблем их души вечно светят

Мирам, что заблудились в темноте.

Они уходят, выполнив заданье,

Их отзывают Высшие Миры,

Неведомые нашему сознанью,

По правилам космической игры.

Они уходят, не допев куплета,

Когда в их честь оркестр играет туш:

Актеры, музыканты и поэты —

Целители уставших наших душ.

В лесах их песни птицы допевают,

В полях для них цветы венки совьют,

Они уходят вдаль, но никогда не умирают

И в песнях и в стихах своих живут.

А может быть, сегодня или завтра

Уйду и я таинственным гонцом

Туда, куда ушел, ушел от нас внезапно

Поэт и композитор Викторй Цой.

Август 1990

Я ВЕРНУСЬ

Я мечтаю вернуться с войны,

На которой родился и рос,

На руинах нищей страны

Под дождями из слез.

Но не предан земле тиран,

Объявивший войну стране,

И не видно конца и края

Этой войне.

Я пророчить не берусь,

Но точно знаю, что вернусь,

Пусть даже через сто веков,

В страну не дураков, а гениев,

И, поверженный в бою,

Я воскресну и спою

На первом дне рождения страны,

вернувшейся с войны.

А когда затихают бои,

На привале, а не в строю

Я о мире и о любви

Сочиняю и пою.

Облегченно вздыхают враги,

А друзья говорят: «Устал...»

Ошибаются те и другие:

Это — привал.

Привал.

Я завтра снова в бой сорвусь,

Но точно знаю, что вернусь,

Пусть даже через сто веков,

В страну не дураков, а гениев.

И, поверженный в бою,

Я воскресну и спою

На первом дне рождения страны,

вернувшейся с войны.

С войны - вернусь.

Вернусь.

Август 1990

«Мне показалось, что я все написал...»

Мне показалось, что я все написал,

Что волновало меня в этом мире.

Но внезапно скатилась слеза

И неожиданно все изменила.

Слеза — омовенье души,

Слеза — это путь к раскаянью,

К просветленью, к спасенью от лжи.

Слеза — символ призвания.

Преступления во имя любви

Бог простит тем,

Кто искренне верит в потери

И в то, что для лжи

В мир любви закрыты все двери.

Слеза, их спасает слеза.

1991

ПАРУС

Белеет парус в тишине.

Белеет, на волнах качаясь.

Он подарил надежду мне,

Надежда — этот белый парус.

Из плена вечной суеты

Моя мечта к нему стремится,

Чтоб в свете утренней звезды

С рассветом в небе раствориться.

1991

«Не спеши проклинать этот мир...»

Не спеши проклинать этот мир —

Он не так уж и плох,

Если утром ты видишь цветы у себя на окне.

А за окнами светится храм,

А во храме есть Бог.

Но а если он есть —

То землей не владеть сатане!

1991

С САМИМ СОБОЙ НАЕДИНЕ...

ПО СТРАНИЦАМ ДНЕВНИКА

* * *

12 апреля 82 г.

Сегодняшнее пробуждение, как, впрочем, и тысячи предыдущих, не сулило мне ни радости, ни счастья.

Как обычно, не хочется, просто мучительно не хочется выходить из радостного, наполненного какими-то интересными ситуациями и приключениями, насыщенного живыми, яркими красками сна.

Во сне я живу.

Там я радуюсь, действую, переживаю, играю, зажигаюсь. Там у меня бывает почти всегда приподнятое, хорошее настроение...

А наяву, увы, все наоборот.

Одиноко, мрачно, обыденно, скучно.

И все время что-то давит, какая-то непонятная душевная тяжесть...

Может быть, это признак усталости, может быть, это результат разнообразных и многочисленных неудач, а может быть, болезнь, выражаемая в депрессии и меланхолии...

Все это, естественно, отражается на близких.

Сколько раз пытался обуздать свою раздражительность и недовольство всем, но, увы, не всегда и не все далеко попытки смогли увенчаться успехом.

* * *

20 апреля 82 г.

Бездеятельность убивает.

Никого не хочу и никуда не хочу.

Читать, читать, читать. Единственное желание.

Да нет, это все не значит, что у меня вообще нет никаких желаний, кроме желания читать. Их миллион. Только все они — самые разнообразные — томятся под замком, в плену, в плотном, непробиваемом кольце моих неудач в плане творческой работы.

Такое ощущение, что заточили меня в какой-то скучный, тусклый и однообразный ящик с маленьким окошком; и вот смотрю я в это окошко — там жизнь, люди, музыка, радость, а в ящике мучительно одиноко и скучно. И бывают минуты, когда я теряю всякую надежду на освобождение.

Жизнь проходит. Молодость проходит. Время летит...

Если бы у человека было две жизни, я расстался бы с этой не задумываясь.

Родные и близкие?

А что толку, что они видят меня живого и невредимого? Что толку?

...Тяжело жить без любви, без радости, не имея реальной возможности стать тем, кем ты имеешь право стать.

Эх, сбить бы замок! Только один сильный толчок! И все!!! Бурлящим, стремительным потоком хлынула бы жизнь из всех пор, захлестнула, закружила бы все, окружающее меня...

...И мир стал бы совсем другим — ярким, интересным, как во сне.

Сегодня ночью я опять жил полной жизнью, но только это было во сне.

Читая Куприна

30 апреля 82 г. (ночь)

Как метко, как глубоко и ясно характеризует великий классик простонародье...

...Куприн — гуманист.

Он страдает и переживает, наблюдая бедность, нищету, будничность существования простого русского мужика.

Но он смотрит на все это через призму своих собственных жизненных принципов, через призму собственного мироощущения.

Он говорит, что народу чуждо понимание высокой поэзии, тонкой живописи, что наука ему недоступна и непонятна, а философские проблемы — и вовсе темный лес.

А что же не чуждо простому мужику? Сено? Хлев? Поле? Поле, которое он так «мудро, терпеливо и просто оплодотворяет»?

А может быть, для полного счастья ему не хватает лишних нескольких га поля да пары справных лошаденок?

Ведь у каждого свое понятие о счастье...

...Последнее время я все больше понимаю, что равенство людей — это миф, утопия, блеф.

Природа не терпит штампов. Она весьма разнообразна во всем...

...Так почему же мы стремимся к равенству между всеми людьми?

Это невозможно.

И Македонский был гораздо честнее или, может быть, объективнее Ленина. «Равенство по уму» — вот единственное возможное истинное равенство между людьми.

А все эти воззвания и обещания Ленина не что иное, как просто либо заблуждение, либо, что гораздо хуже, обман.

* * *

Настроение — голос, голос — настроение.

* * *

2 мая 82 г.

«Богом, правдою и совестью оставленная Россия, — куда идешь ты в сопутствии твоих воров,

грабителей, негодяев, скотов и бездельников» (Ал. Сухово-Кобылин, 1855 г. Из дневника).

Прошло 127 лет с момента написания этих строк.

И что изменилось?

Произошла революция. Ну и что?

Все так же, только поменялись воры, грабители, негодяи, скоты и бездельники.

Куда же ты теперь идешь, Россия?

К коммунизму? Само название которого давно уже дискредитировали сами коммунисты. К социализму, при одном упоминании о котором людей начинает тошнить?

Куда идти? В кого верить? Во что верить?

Раньше хоть люди верили в Бога.

А сейчас ни во что не верят.

Культура, литература, искусство — деградируют. Люди стали хитрыми, злыми (в душе), эгоистичными, замкнутыми, циничными.

И порою кажется, что планету окружает кокон общей обреченности, безысходности, духовной пустоты.

* * *

7 мая 82 г.

Вчера был поневоле на концерте во ДС «Динамо». Такая тоска! Уныние. Организация концерта сквернейшая. Артисты работают скучно, плохо.

Программа неинтересная.

Глядя на ансамбль «Лейся, песня», у меня сложилось такое впечатление, что «она» упорно хочет быть похожа на ансамбль «Круиз» (впрочем, такой же ординарный, как и «Лейся, песня»). А «Круиз» на «Землян», а «Земляне» — еще на кого-то. Ну никак не хотят эстрадные ансамбли искать свое лицо.

Никак не хотят глубоко, творчески, напряженно работать. Они хотят «торчать».

Пошло и скучно.

Еще чуть-чуть, и это все надоест нашей непретенциозной публике.

Билеты дорогие. Концерты плохие. Артисты бесталанные.

Что же делать? Куда податься?

Не знаю.

Строй порождает все это.

Соц. строй ССР — порождение бездарей и прихлебателей, порождение паразитического, лицемерного искусства и литературы, кормушка для бесталанных, пустых, беспринципных, но «пробивных», умеющих устроиться в жизни людей.

* * *

8 мая 82 г.

...Больно смотреть, как довольны бездарности своей благоприятно сложившейся судьбой — сытые, безмозглые подражатели, слепые попугаи западных групп.

В глазах полная отчужденность.

Какова цель таких выступлений?

Ведь публика не понимает ни одного слова и совершенно не въезжает в смысл песен, хотя, конечно, многие из этих песен зачастую абсолютно лишены всякого смысла.

Не хочу больше. Эстраду превратили во что-то холодное, грязное, коммерческое — антиискусство, одним словом.

Будьте прокляты все те, кто уводит этот интересный и полезный жанр в сторону от настоящего искусства, погружая его в болото, из которого выбраться в дальнейшем будет очень тяжело.

Менять систему — вот единственный выход из тупика.

Да здравствует безработица!

Да здравствует настоящая демократия!

Долой власть бескультурных, самолюбивых, тут1ых сморчков.

Долой! Долой! Долой!

* * *

12 мая 82 г.

Сплю много. Снится детство. Подолгу наслаждаюсь (не без глубокой печали, конечно) воспоминаниями о детстве. Что-то случилось. Какая-то усталость, старость что ли. В 25 лет? Да нет, телом я молод, строен, гибок, по-мальчишески поджар, но душа...

Такое чувство иногда возникает где-то в глу-

бине сознания, что мне, т. е. моей душе уже лет 150.

Хочу работать. Хочу писать, но не просто так, не «в стол», как это делают некоторые поэты, а так, чтобы это все имело выход на сцены, чтобы это слышали, задумывались, понимали. Хочу работать.

Я знаю, что я хочу в жизни.

Но я не знаю, как к этому подступиться. Не за что даже ухватиться.

* * *

14 мая 82 г.

Умираю! Хочу работать!

Просто медленно схожу с ума.

Ну что же делать?

В Москве устроиться не могу.

В ВИА работать не смогу.

А рок-группы не испытывают нужды в солистах.

Свою группу собрать не могу по причине полного безденежья.

Видимо, придется ехать в Сыктывкар.

* * *

18 мая 82 г.

Мой маленький заболел. Т° — 38 и 2.

Такой хороший мальчишка!

Я пишу стихи, а он лежит в своей кроватке тихо-тихо и о чем-то думает. Не мешает. Такая умница!

Таня уехала в библиотеку сдавать книги. Хорошая она у меня.

И Таня и Лысенький у меня замечательные.

* * *

21 мая 82 г.

Есть у меня на этом свете три самых верных друга. Эти люди всегда поймут, поддержат и подадут руку в самую трудную минуту. Это моя мама, Володя — брат и Таня — жена.

Они никогда не предадут.

* * *

11 июня 1982 г.

9-го июня прилетел в Сочи. Меня не ждали. Скучно.

Город чужой, холодный, несмотря на всю прелесть природы.

Очень соскучился по Тане и Игорьку, по дому, по маме.

Артист варьете из меня, видимо, не получится: слишком серьезные пою песни, слишком принципиален к творческой стороне работы.

Да и вообще, не вписываюсь я как-то во все это...

Уеду я, наверное.

Не лежит душа.

Нужно собирать свой коллектив.

Но как это сделать? Как???

Единственный для меня выход из болота, в которое я влез (но юношеской глупости) по уши, — делать свой коллектив. Либо рвать с кровью, рубить канаты и уходить в таксисты.

* * *

4 июля 82 г.

Ненавижу эту проклятую работу.

Работу... И работой-то ее назвать нельзя. Петь одну и ту же песню в программе мне не доставляет никакого удовольствия. Обстановка в коллективе мерзкая, напряженная. Народу много, а толку никакого. Программа неинтересная, безвкусная, скучная... Музыканты, как зажравшиеся, сытые коты на лежанке.

С ними каши не сваришь.

А шевелить, уговаривать и доказывать им что-либо так же бесполезно, как разжигать костер в болоте.

Эх! Если бы удалось попасть на конкурс, и не подвела бы при этом капризная глотка моя.

Как много можно было бы сделать потом. Сколько написать стихов, несен, композиций!..

Еще это проклятое образование музыкальное.

Бюрократы проклятые, бумажники.

Более бюрократической системы, чем наша, не найти на всем земном шаре.

* * *

Читая М. Булгакова

«МАСТЕР И МАРГАРИТА» -- есть великая сила, которая движет и правит всем... по своим — недоступным человечеству — законам и принципам. Чистая, сильная, самозабвенная любовь рано или поздно вознаграждается — пусть даже необъяснимым для людей способом.

Любовь и гений — бессмертны.

Ограниченность, самоуверенность, корысть и подлость — рано или поздно наказуемы, пусть даже неземными силами, не по земным законам...

Есть сила. Есть другое измерение. Есть другая форма жизни...

* * *

2. XI. 82 г.

Ничего не буду писать о конкурсе.

Достаточно красноречиво и подробно все сказано в стихотворении «Конкурс», которое я написал сегодня и посвятил этому проклятому и никому не нужному «конкурсу».

* * *

3. XII. 82 г.

Через неделю покидаю Сочи.

Что дала мне работа в этом городе?

В большом смысле, конечно, ничего.

Ну что может дать работа в ресторане?..

Вот опять написал песню. Зачем? Для чего? Самому ее петь нет возможности. Других надо искать, растолковывать им, объяснять. Скучно все это.

Сколько уже моих песен лежит мертвым грузом. А композиции? Сколько сил было отдано «С океаном наедине». И тема актуальна, и музыка, по мнению других, интересная, и стихи хорошие. А что толку? Лежит она, милая, вот уже скоро шестой год дома, пылится. И время ее постепенно проходит. Да разве только она одна. А сколько тем интересных намечено. Руки не лежат за все это браться. Знаю, что все это заведомо обречено. Эх, эх! Идиотская страна. Ну, хватит ныть!

Поживем - увидим.

* * *

Зачем манипулировать правдой и красотой?

Правда и красота — понятия неизменные и постоянные.

Нельзя их подмазывать и подкрашивать, нельзя их подстраивать под обстоятельства и время.

Нельзя!

* * *

4. X. 84 г.

Эстрада — большая помойная яма.

Как большая помойная яма вмещает в себя кучи грязных отбросов, так наша эстрада вмещает в себя кучи бездарных исполнителей и сочинителей.

Одаренные, не залезайте в эту яму, не пачкайте себя.

* * *

7. VII. 86 г.

Тухманов. Вступаю в следующий этап своей творческой жизнедеятельности. Что даст мне этот альянс? Трудно предположить...

Отрадно то, что занимаюсь любимым делом — пою, и пою сравнительно немало. Это очень хорошо. Конечно, было бы лучше петь свои песни, но... значит, еще не пришло время. Главное — терпение. Не надо спешить и дергаться. Работа и терпение.

* * *

13. IX. 86 г.

Работа с Тухмановым.

Репетиции, записи, поездки.

Очень огорчает тот факт, что музыканты все без исключения из рук вон плохо справляются со своими обязанностями. Музыкант, работающий без удовольствия, приспособившийся к «легкому» заработку, относящийся к своей работе как к ремеслу, — опаснее диверсанта, ибо наносит вред как тем, кто вынужден терпеть его несостоятельность, в частности, так и всему искусству в целом. Только в этой стране люди могут «успешно» оканчивать высшие музыкальные учебные заведения и оставаться при этом людьми, абсолютно не имеющими никакого отношения к музыке и к искусству.

Бездушные теоретики, холодные исполнители, ленивые болтуны и приспособленцы...

* * *

4. IV. 87 г. Ленинград

Моя душа после долгого и тревожного сна в весеннем Ленинграде вдруг проснулась, встрепенулась и улыбнулась.

* * *

29. II. 88 г. Липецк

Два концерта. Настроение отвратительное.

Толпа хочет только развлекаться, тексты не слушает и не воспринимает...

«Бригада С» и Крылов «проходят» лучше меня...

Да еще эти связки опять начинают доставать. Не было печали. Видимо, необходим основательный пассивный отдых.

Не принимать « Врага народа» ?

Полный дебилизм.

P. S. В следующий приезд Липецк извинился.

* * *

В душу России вселился дьявол (1917 г., октябрь) и почти сожрал ее.

* * *

26. X. 89 г.

Съезд «народных депутатов» (25 мая 89 г.), которого все так ждали, - профанация. Хорошо отрепетированный спектакль. Роли заранее распределены, финал известен.

Горбачев — негодяй.

Ельцин — предатель, предатель надежд и веры в него десятков миллионов людей.

* * *

25. X. 89 г.

Высота человеческой личности определяется числом приобретенных достоинств.

* * *

Концерты,

на которые мне дорога была заказана в период гласности и демократии:

1. «Взгляд» представляет — в Лужниках.

2. Концерты в Д/С «Динамо» (конфликт с Топоровским).

3. Встреча молодежи г. Москвы с Горбачевым (комсомольцы: «Не хотим класть партбилеты на стол»).

4. Сложности по поводу репертуара:

1) Вопросы в Свердловске.

2) Милиция в Ташкенте.

3) Сочинский Горисполком.

4) Партком в Челябинске.

5) Днепропетровск (представитель власти)

(просьба не петь резких песен).

5. Самый первый концерт в Д/С «Динамо». Суета и страх комсомольцев. Запрещение петь «Врага народа» без «лит»а.

6. «Орленок» — концерт.

Все те же паршивые комсомольцы.

7. Концерты в Свердловске, обком, горком...

8. Строгий выговор по партийной линии директору Укрконцерта в г. Киеве за концерты в Кр. зале.

9. Днепропетровск. КГБ. Горком.

10. Ср...ый «Московский комсомолец».

11. Сольные концерты в «Динамо». МГК КПСС. «М.К.» ...

12. Закрытие Недели совести в МИМО

13. «До и после полуночи», Молчанов, Аксенов... апрель 89 г.

14. Интерпопшоу.

* * *

29. VI. 91 г.

...Все опять пришлось начинать сначала. Остался один. Ни группы, ни администрации... только верная и замечательная Татьяна и на этот раз помогла зализать мне раны и прийти в себя.

Собираю группу. Возвращаю всех ушедших и уволенных мною. Делаю большой состав, с живыми барабанами, с медью. Аранжировки, упорные долгие репетиции... Программа готова почти. Все сидим без денег. Дорабатывать программу решаем попутно на гастролях.

Симферополь, Архангельск, Лужники, Театр эстрады, «Россия»... везде грандиозный успех с «Судом». Но... Аппаратуры нет, аранжировщика-репетитора на живой состав нет, а сам я отравлен на всю жизнь этой работой. Распускаю группу. Оставляю секвенсор, Гешу, Кузю, саксофон и клавишу. Все возвращается на круги своя.

* * *

Живу задом наперед. Ночь работал. 9.30 завтрак. Бодрость. Большое желание пойти на озеро позаниматься.

Преодолеваю в целях экономии времени на сон. До концерта — 7,5 часов. Сейчас пойду ложиться спать.

5. IX. 91 г. 11.00х

* * *

19 августа 1991 г. Переворот

Утро. Курган. Концерты позади. Владик, как всегда, разминает меня и помогает собраться в дорогу. Входят Валера-администратор, Лена и Сережа и объявляют: «Государственный переворот». Владик волнуется. Предполагает, что нас могут повязать прямо в Кургане. Обедаем в ресторане. Во время обеда заглядывает Лена и просит поторопиться, поскольку местный администратор предлагает ехать всем вместе. Это настораживает. Приезжаем в аэропорт. Я специально много смеюсь, шучу, делаю вид, что ничего страшного не произошло.

Прилетаем в Москву.

На выходе сталкиваюсь с актером Женей Сидихиным. Привет — привет. Куда — откуда?

Запись наутро после ночи работы над песней «Господин президент».

Женя с ужасом в глазах рассказывает о том, что он видел по дороге в аэропорт.

Танки, раскуроченные машины и т. д.

Татьяна не встречает. Едем на такси. Подъезжая к дому, Владик предлагает сначала позвонить из автомата ко мне, вдруг там меня уже ждут с наручниками. Я отказываюсь от такого предложения.

У дома нет машины. Что еще больше меня настораживает. Если Татьяна поехала нас встречать, то почему не встретила? — пульсирует мысль, и сразу вспоминается множество танков, виденных по дороге домой из аэропорта.

Звоню. Открывает мама. Все в порядке. Через несколько минут приезжает Таня. Мы просто разминулись. Слушаю по радио дрожащий голос диктора, в очередной раз увещевающий народ в том, что теперь будет хорошо, а вчера было плохо. Обедаем, ополаскиваемся и едем на ж/д вокзал. По дороге опять видим танки. Садимся в поезд. Едем в Киров. Весь вечер ломаем голову над тем, чтобы нам в лучшем случае не запретили работать, в худшем — не посадили. К полуночи вроде бы как придумали. Утром 20-го приехали в Киров.

* * *

Талантливых людей необходимо хвалить каждый день и как можно чаще, ибо они постоянно сомневаются в себе, постоянно не уверены в себе, а от этого происходят всевозможные нервные расстройства, болезни, депрессии, наступает преждевременная старость и смерть...

* * *

Крылатые, летайте себе, не опускайтесь на землю, какой бы подчас приветливой и доброй она вам ни казалась. Сначала вас бескрылые будут прощупывать, трогать ваши крылья, удивляться, восхищаться, ну а в глубинах своих черных душ завидовать черной завистью и тайно ненавидеть.

Когда они вам выщиплют ваши крылья, будет поздно.

Не опускайтесь на землю, летайте себе лучше.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

СМЕРТИ Я НЕ БОЮСЬ, Я БОЮСЬ МУЧИТЕЛЬНОЙ СМЕРТИ

ХРОНИКА ТРАГИЧЕСКОГО ДНЯ.

ПОЧЕМУ УБИЙЦА ТАЛЬКОВА ТАК И НЕ ПРЕДАН СУДУ

Журналист: Максимилиан Волошин в стихотворении, написанном после смерти Николая Гумилева и Александра Блока, сказал:

Темен жребий русского поэта:

Неисповедимый рок ведет

Пушкина под дуло пистолета,

Достоевского на эшафот...

Находите ли Вы, что жребий русского поэта столь темен? Или же это некая закономерность?

И.Тальков: Мне кажется, что это некая закономерность. Проследив историю культуры, можно сделать такой вывод.

— Можно ли что-то в этом изменить? Прервется ли эта роковая цепочка?

— Если изменится общество, то цепочка прервется. Все к этому шло. Не было бы революции, этого переворота, мы бы уже к этому пришли.

Фрагмент интервью, 1990 г

Поначалу Игорь не собирался выступать в Питере. График его концертов и без того был напряженным, перегруженным. 6 октября он должен был лететь в Сочи, на закрытие сезона в концертном зале «Фестивальный», дня на три-четыре. В ноябре предстояли сольные концерты в «Олимпийском», а это 30 тысяч зрителей, и для выступлений на таких площадках необходима была соответствующая аппаратура. На тот момент единственной фирмой, располагавшей качественной техникой, была фирма ЛИС'С; они ставили свет, звук и т.д. Я знала, что на поклон к Лисовскому Игорь никогда не пойдет, видела, как он переживает, ища выход. А тут получилось так, что его очень настойчиво стали приглашать выступить на гала-концерте, который фирма устраивала в связи с открытием в Питере своего филиала. То есть там на административном уровне мог быть положительно решен вопрос об аппаратуре.

К тому же Петербург — самый любимый город Игоря, и ему не хотелось упускать возможность побывать там, посетить дорогие его сердцу места, где все просто напоено историей, дышит «веком золотым Екатерины»... Игорь боготворил Петербург, одно время даже уговаривал меня переехать туда жить; нашу «трущобу» — хрущевку меняли на очень приличную квартиру в центре города. Но так как все-таки центр музыкальной жизни — в Москве, этот переезд не состоялся. А тогда, в октябре 91 г., погода там была просто замечательная: тепло, солнечно, осень — любимое время года Игоря — золото куполов, золотая листва... Коллектив был обновленный, и Игорю очень хотелось погулять между концертами, показать ребятам «свой» Петербург (в тот день предполагалось проведение двух — дневного и вечернего — концертов; трагедия произошла на первом, так что этот момент имеет довольно существенное значение). И вообще Игорь с уважением относился к питерской публике, ценя ее вкус и взыскательность.

...За несколько дней до гибели Игорь вдруг произнес, что и жить-то ему осталось всего ничего, вернее, он даже конкретизировал оставшийся ему жизненный срок: то ли две недели, то ли два месяца. Я всегда старалась оградить его от всяких «экстрасенсов»-предсказателей, зная его впечатлительность. Но ведь были и есть люди, занимающиеся этой сферой, так сказать, профессионально, делающие какие-то публикации. Например, совершенно случайно недавно я встретила человека, который сказал, что подходил к Игорю после концерта у Белого дома в августе 91 г. Дело в том, говорил он, что есть такое понятие, как «маска смерти» у человека: «Я не могу объяснить, но я это вижу». Так вот тогда он увидел ее у Игоря, попытался было сказать ему, но Игорь отмахнулся, не стал слушать. Возможно, именно это он имел в виду, говоря о близости конца, возможно, что-то еще, я не знаю, а может, просто предчувствовал. Я несколько напряглась, не придав этому особого значения. Мы ведь не хотим верить дурным предсказаниям, пока что-то не случилось... Это уже потом, вспоминая в мельчайших деталях обстоятельства последних дней --недель, я с некоторым мистическим трепетом осознала, что многое носило не совсем обычный, будничный характер.

Так, поздним вечером 4 октября Игорь приехал с очередного выступления; ужин, чай. А потом почти всю ночь, до рассвета мы с ним просто беседовали, лежали и говорили. Удивительно... Такое впечатление, что он тогда действительно прощался. Он вспомнил всех — родных, про каждого что-то сказал, вспомнил всех из группы, давая какие-то характеристики, комментируя. Напутствовал меня, о сыне говорил, даже любимого кота не забыл. Как завещание оставил, с чего бы?.. И при этом очень переживал, все говорилось с болью, с сожалением. Причем говорил как-то отстраненно, как о том будущем, в котором его уже не будет рядом («тебя такие-то съедят»). Но тогда это воспринималось нормально; мы ведь часто разговаривали, какие-то откровения у него бывали...

Встал он не поздно, хотя заснули фактически под утро. В тот день, 5-го числа, у Игоря было два выездных выступления: одно — по приглашению гаишников, где-то за городом, в военной части; а потом он съездил в Гжель на юбилейный вечер художественно-промышленного техникума. Работал он там один, без группы, пел под гитару, на которой, кстати, оборвалась струна... Получилось так, что это был его последний выход на сцену.

В отсутствие Игоря в доме раздался телефонный звонок. Незнакомый мужской голос, человек назвал себя и попросил передать мужу, что вопрос решен положительно, дано добро. «Он поймет». Как выяснилось, незадолго до этого Игорь обращался в органы (то ли в МВД, то ли в КГБ) с просьбой предоставить ему профессионального охранника с правом ношения огнестрельного оружия, чтобы он постоянно был при группе. У нас с мужем были очень доверительные отношения, но, не желая меня волновать, конечно же, он не рассказывал о тех конфликтных ситуациях, что порой возникали в гастрольных поездках и участились с появлением нового директора коллектива Валерия Шляфмана (в июне 91 г., первая поездка с ним состоялась в июле). Конфликты вспыхивали то и дело, Шляфман провоцировал ребят, и Игорь невольно оказывался вовлеченным в разрешение подобных ситуаций, потому что он не из тех, кто будет отсиживаться и делать вид, что ничего не видит. Хотя в принципе каждый должен заниматься своим делом, и работа охранников как раз и заключалась в том, чтобы обеспечивать спокойствие коллектива во время гастрольного тура. Задиристость Шляфмана несколько настораживала: то ли в силу характера, то ли из желания подчеркнуть свою значительность, вызвать к себе уважение ребят, он, бывало, раззадорит всех и, как моська, спрячется за спину хозяина. А может, и не в характере было дело; возможно, и это скорее всего, он специально с этой целью и был внедрен в коллектив...

Опять же незадолго до трагедии Игорь уволил из группы человека, который одно время работал у нас водителем, был на подхвате, не чурался и работы носильщика (переносил аппаратуру), потом как-то стал быстро перемещаться на административную работу, со Шлифманом. Но, как в известной сказке, запросы его непомерно росли, и он стал претендовать на должностные полномочия, которым не соответствовал ни профессионально, ни по человеческим, моральным качествам. Произошел разрыв, он был отстранен от работы в коллективе, что привело к угрозам с его стороны. Где-то числа 3 — 4 октября состоялся короткий телефонный разговор, во время которого Игорь был очень немногословен, тем не менее прозвучало принципиальное: «Вы мне угрожаете? Хорошо. Объявляете войну? Я принимаю ее. Посмотрим, кто выйдет победителем».

Все это вселяло определенное беспокойство. Вообще же время было очень не простое. Что и говорить... Атмосфера в стране была очень напряженная, накаленная; общественно-политическую жизнь лихорадило; постоянные волнения в разных точках, переворот, танки на улицах Москвы — это не предвещало ничего хорошего, неизвестно было, кто завтра станет у власти в то смутное время...

Еще зимой, по случаю, был приобретен газовый пистолет. Уезжая, Игорь никогда его с собой не брал, но настаивал, чтобы он был при мне, особенно когда я выходила по вечерам с Игорьком [С сыном (примеч. сост.).]. Он всерьез наставлял меня, чтобы я снимала его с предохранителя, входя в подъезд, держала бы руку в кармане наготове. Я относилась к этому с улыбкой. Но Игорь говорил, что если захотят сделать ему больно, то действовать будут именно через близких людей. Он приобрел пульки: желтые и синие, какие-то слезоточивые, какие-то паралитические. Но, наверное, они уже тогда были просроченные, негодные.

Я представляю реакцию Игоря (я просто вижу это зрительно), когда в тот роковой день он выстрелил и у него, по словам Сани Барковского (телохранителя), в те несколько секунд на лице появилось выражение крайнего недоумения: действия, реакции никакой не последовало. Он-то наивно полагал, что после выстрела распылится волна и все присутствующие будут «отключены», а разобраться можно будет и потом.

Кстати, стрелять он не умел. Когда порой, гуляя, мы заходили в тир — раньше ведь они были везде, на каждой набережной, — у меня это получалось. А он всегда мазал и злился, как ребенок: ну как это у меня, у женщины, получается, а у него... Потом он выяснил, что, прицеливаясь, зажмуривал не тот глаз и, естественно, происходило смещение. Но даже когда он это понял, все равно ему не удавалось. Ну, не стрелок он был! Бывает же, что человеку что-то не свойственно; агрессии в нем не было... Нормы ГТО он бы никогда в жизни не сдал.

Поведение Игоря вечером накануне отъезда было не совсем обычным: никакой спешки при сборах, никаких поцелуев на бегу. Он стал раньше собираться, вдруг спросил, не хочу ли я поехать с ним, долго говорил с Игорьком, наказав, чтобы тот хорошо себя вел, слушался маму. Попрощался с сыном, как со взрослым, за руку. Не забыл и с котом попрощаться. Как правило, я сама отвозила Игоря на вокзал или в аэропорт, но на этот раз за ним заехал Шлифман. По лестнице Игорь всегда сбегал. А тут — спускается, рука на перилах, и долго смотрит на наш этаж, пролет этот маленький. Такое ощущение, будто запоминал. Вышла я на балкон, посмотрела вниз — все махал рукой. Это было так нехарактерно для Игоря. Если б знать, остановить бы... Но тогда я этому не придала значения, и только на следующий день это пронзительно вспомнилось...

г. Гжель. 5.10.1991 г. (накануне гибели).

На вокзал приехал минут за двадцать до отхода поезда. Все музыканты, которые когда-либо работали с Игорем, встречались с ним, знали, что он опаздывает всегда и везде. Поэтому тут просто овация была устроена, кто-то хохотал: «Игорь, этого не может быть! Как это Тальков спокойно идет по перрону!»

Билеты оказались в 13-й вагон, который перед Питером почему-то отцепляется от состава. Поезд задерживается, но... ненадолго. Технические неполадки устранены, и Игорь продолжает свой путь навстречу неотвратимому.

Я столько раз мысленно проживала вместе с самым дорогим мне человеком этот роковой день, собирая его по крупицам и деталям, выстраивая по часам и минутам вереницу событий, приведших к трагической развязке...

Раннее утро. На перроне Игоря встречает с камерой питерское телевидение:

— Мы рады приветствовать вас в Санкт-Петербурге, дорогой Игорь. А как вы, рады?

— Очень рад. Я почти что всю жизнь, наверное, ждал этой минуты, когда я выйду из поезда и окажусь не в Ленинграде, а в Санкт-Петербурге.

Потом пошли слухи, что, дескать, знали заранее и решили заснять. Но это вряд ли. Просто к тому времени он уже достиг определенных высот и интерес к нему был повышенный, а в Питере он был не такой уж частый гость. Его выступление в дни августовского путча на Дворцовой площади произвело сильное впечатление, хотя публика по-разному воспринимала его социальный блок, кто-то кричал, свистел. Вообще его или любили или ненавидели — среднего не было. Он это чувствовал и знал. На питерском телевидении решили сделать о нем передачу, как оказалось — последнюю. Шел он по перрону, смущаясь, сонный (вся группа такая была), потому что часов до 4 — 5 утра просидели в купе, обсуждая планы на будущее.

г. Гжель. 5.10.1991 г.

Потом их поселили на дебаркадере «Алексей Сурков» — симпатичной гостинице на воде, вместе со всеми московскими музыкантами. Там же продолжились и телевизионные съемки. Беседуя с Игорем, журналистка, как и все ее коллеги в последние месяцы, не преминула задать вопрос и о всей этой шумихе — о связях Игоря с обществом «Память». Пытаясь скрыть за улыбкой досаду от необходимости давать какие-то объяснения, отстаивая свою очевидную непричастность к каким-либо организациям и принципиальную позицию свободного художника (вот уж поистине «отравлены его последние мгновенья»), Игорь обращается к наиболее весомому, как ему кажется, аргументу — тому, что сидящий рядом с ним директор группы «Спасательный круг» Валерий Шляфман — еврей, что не мешает им понимать друг друга и работать вместе. Тут же, в некотором запале, называет Шляфмана своим «очень хорошим другом», что, конечно же, надо воспринимать в контексте ситуации. Вообще Игорь постоянно испытывал острую потребность в настоящем друге (достаточно послушать его песню «Чудак») и великодушно наделял этим определением, увы, не всегда достойных людей.

К началу дневного концерта Игорь уже был на площадке Дворца спорта «Юбилейный». Ребята с телевидения предложили ему съездить отсмотреть снятое в августе уже упоминавшееся выступление на Дворцовой. Вернулся он к 4 часам. Выход его планировался около 16.20; кстати, порядковый номер тоже оказался 13.

А там, еще в его отсутствие, стал зарождаться конфликт.

Концерт уже начался, кто-то выступал. Малахов в начале концерта подошел к ведущему и сказал, что будет перестановка, надо поменять местами Талькова и Азизу, так как она якобы не успевает подготовиться к выходу. Хотя на тот момент Азиза уже была на площадке, сидела в кафе вместе с другими артистами, а Талькова действительно еще не было. Ведущий ответил, что просьба Малахова вне его компетенции и необходимо обсудить этот вопрос с устроителями концерта. Через какое-то время Малахов вновь подошел и стал говорить более настойчиво и угрожающе (дескать, «я тебе говорю, значит...»). А дело в том, что в связи с телевизионной съемкой концерт был не «живой», а под фонограмму, и в аппаратной все фонограммы уже были заряжены в соответствии с очередностью выступлений. Ведущий стал объяснять Малахову, что это целый процесс и только организаторы концерта вправе решать такие вопросы, не говоря уже о том, что и с самим артистом надо договориться. Тем не менее под напором Малахова ведущий передал администратору его требование и попросил выяснить, есть ли договоренность с Тальковым, чтобы не было неразберихи. Девушка-администратор зашла в гримерную Игоря, в которой уже находились несколько человек из коллектива, и сказала костюмерше Маше Берковой: «Поторопитесь, там вас местами меняют, вам раньше выходить». Вскоре приехал с телевидения и сам Игорь, в очень хорошем расположении духа, сразу же стал рассказывать, какая замечательная съемка, как ему понравилось. Маша его поторопила, объяснив ситуацию. Он совершенно спокойно это воспринял. Быстро стал одеваться, сказав между прочим: «Рубашку не будем, дай мне черную майку». Почему-то в этот день он оделся во все черное. В принципе он был готов, надо было только куртку надеть и причесаться.

Периодически заглядывала девушка-администратор: «Ну как, все нормально?»

Азиза, якобы не успевающая загримироваться и переодеться, все еще продолжала сидеть в кафе. Кстати, она и приехала уже в макияже, ей оставалось только платье надеть. И ее уже почти уговорили идти своим номером. Администратор даже подошла к ведущему и сказала, что если вдруг пойдет фонограмма Азизы, а она не успеет, будет артачиться, выйди и скажи, что Азиза на гастроли в Америку уехала.

Шляфман же, вернувшись с телевидения, решил сам узнать, кто выступает, сколько времени до выхода Игоря. И в этот момент ему кто-то сказал, что «вас поменяли местами».

— Как это? Кто это?

— Друг Азизы, представился ее администратором.

И тут, казалось бы, уже отрегулированная ситуация с заменой очередности вновь возникает как повод для амбициозных разборок Шляфмана с Малаховым, возникает уже на более «взрывоопасном» уровне. Малахов в третий раз подходит к ведущему, угрозы его приобретают вполне конкретный характер: «Меняй местами, иначе пожалеешь!»

Шляфман тем временем возвращается в гримерку, где Игорь был уже практически готов к выходу на сцену.

— Там какой-то Малахов тебя местами меняет. То есть сама подача информации была рассчитана на соответствующую реакцию Игоря:

— Да, а почему это? Иди выясни.

Шляфман отправляется на переговоры с Малаховым. Возвратившись через несколько минут (все ведь очень быстро произошло), говорит, что Малахов называл его «Васьком», угрожал, представившись «дельцом теневой экономики», да и самого Талькова тоже «опустил» и т.д.

— Ну тогда иди и скажи, что я либо своим номером буду выступать, либо вообще не выйду.

Таким образом, конфликт стал приобретать откровенно принципиальный характер, и все разговоры о том, что Тальков якобы не захотел уступить свое близкое к финалу и, стало быть, по неписаным законам шоу-бизнеса, более «престижное» место в концерте, — все это абсурд. Так называемая «демократическая» пресса («Аргументы и факты», «Московский комсомолец», «Огонек» и иже с ними) в первые же дни после трагедии тщилась представить произошедшее как «мужскую заваруху», «пьяную драку», столкновение амбиций двух «звезд», не поделивших место в концерте. Не говоря уже о том, что попиралась элементарная этическая норма, принятая человечеством издревле: «De mortuis aut bene, aut nihil» [«О мертвых или хорошо или ничего» (лат.)], преднамеренно производилась подтасовка фактов, манипулирование ими. Благо, проведенная судмедэкспертиза неопровержимо доказала, что Тальков в день гибели был абсолютно трезв (в крови не было обнаружено ни грамма алкоголя). Что же касается мнимой мотивации произошедшего, то происходила очевидная подмена понятий, повода и причины, то есть поверхностного и глубинного течений.

Для Игоря не имело никакого значения, когда выступать — в начале или в конце концерта. Он выходил с такой программой, которая разом концентрировала на нем внимание зрителей; и в определенном смысле для более полноценного восприятия аудиторией глубокого содержания его песен-пророчеств, песен-баллад он был заинтересован в выходе на сцену до того момента, когда зал настраивался на сугубо танцевальный лад. Игорь не претендовал на закрытие того концерта. Тем более что, как уже упоминалось, он очень хотел погулять по городу, и чем раньше он отработал бы свое первое выступление, тем больше времени осталось бы до его выхода в вечернем концерте.

Действия Шляфмана носили такой провокационный характер, что поверить в их непреднамеренность очень сложно, почти невозможно. Как типичный провокатор, он бегал от одного участника назревающего конфликта к другому, передавая, возможно, и в несколько утрированном виде, некие нелицеприятные выражения, разжигая и нагнетая ситуацию, в общем-то, на пустом месте.

Наконец Игорь сказал: «Зови сюда этого «дельца», поговорим». В сущности, Талькову был брошен публичный вызов — наглый, дерзкий, хамский, возмутительный. Будучи человеком чести, с обостренным чувством собственного достоинства, он просто не мог его не принять. В известном смысле, пусть это не покажется нескромным, мотивация поведения Игоря в тот роковой для него день четко вписывается в лермонтовскую формулу: «Погиб поэт, невольник чести...»

Кстати, Малахов первоначально отказывался идти в гримерку, но Шляфман настоял.

16.15. Малахов в сопровождении Шляфмана заходит в гримерную, начинает разговор в оскорбительных тонах, ведет себя вызывающе. Игорь, естественно, не мог остаться хладнокровным в такой ситуации, стал, что называется, «заводиться». А это выражалось в том, что он начинал тише говорить, то есть это было состояние внутреннего накопления отрицательной энергии и выплеск мог произойти совершенно неожиданно.

Ребята это знали и, пытаясь «погасить» ситуацию, стали выводить Малахова из гримерки. И в коридоре через несколько мгновений конфликт был практически исчерпан. Но тут опять же появляется Шляфман и бросает Малахову: «Ну что, обосрался драться?!»

Стоп! Получается, что он привел раздраженного, разгоряченного Малахова в гримерку Талькова, заведомо зная, что там конфликт может принять крайние формы, а именно — может произойти драка (а это, как минимум, компрометация Талькова)? Это он-то, администратор, который по долгу службы обязан был утрясать все подобные вопросы на своем уровне и ни в коем случае не выводить их решение на уровень «разборок» с артистом, да еще за несколько минут до выхода на сцену. Когда идет невидимый постороннему глазу процесс внутреннего сосредоточения и настроенности на предстоящее выступление. Это равносильно тому, как если бы пришли к актеру перед спектаклем и сказали: «Вы знаете, у вас только что мама умерла». Игорь продумывал каждое выступление от и до. Даже как выйти и что произнести: «Здравствуйте» или «Добрый вечер», вплоть до того, где сделать паузу, что между песнями сказать. Кстати, в тот день он хотел поздравить питерцев с возвращением городу его исторического названия (которое произошло буквально за месяц, 6 сентября)...

Если бы Малахов попытался один, без Шляфмана, пройти в гримерку, его бы никто не пропустил, для этого у двери стояли два охранника, которые пропускали только своих и администрацию.

16.17. Итак, роковая фраза произнесена. Малахов достает пистолет. Как бы ожидавший именно этого момента, Шляфман вбегает в гримерку: «Игорь, дай что-нибудь, он достал «пушку» [«Пушка» — револьвер системы «наган», заряженный, как позже выяснилось, тремя боевыми патронами], — прекрасно зная, что на этот раз Игорь захватил с собой (впервые!) свой газовый пистолет. С какой стати он вдруг взял его в эту поездку? Возможно, именно Шляфман и науськивал его, утверждая, что так будет безопаснее. Я даже говорила, ну зачем ты его берешь, сейчас-то вы едете на поезде, а оттуда в Сочи уж наверняка полетите самолетом. «Не переживай, что-нибудь придумаем». Такое впечатление, что он ехал в один конец...

Невозможно представить себе, чтобы Игорь отдал Шляфману пистолет, а сам стал бы отсиживаться в гримерке, когда его ребята подвергаются опасности. «На его «пушку» у нас своя найдется», — говорит Игорь и спокойно, не резко берет сумку, извлекает оттуда пистолет, передергивает затвор, распахивает дверь и тут же стреляет два-три раза. Как уже упоминалось, должного эффекта от выстрелов не последовало. Малахов к тому времени уже стал убирать свой револьвер, но тут снова выхватил его. Телохранитель Саня Барковский навалился на него сзади; поспевают еще двое ребят, стараясь вырвать пистолет, выкручивают ему руки. Чтобы как-то «обезвредить» Малахова, Игорь подбегает вплотную и пытается ударить его по голове рукояткой газового пистолета. Раздаются выстрелы уже из боевого оружия (позже были извлечены пули: одна из ящика из-под аппаратуры, другая ушла в пол). Показательно, что в этот момент не оказалось рядом никого из милицейской охраны Дворца спорта, а она в тот день была весьма многочисленная (что явствует и из видеоматериала, отснятого уже после рокового выстрела). Раздается еще один, последний — третий выстрел. Пистолет у Малахова выбит. Игорь, выронив свой, пятится назад, прижав руки к груди, произносит: «Как больно!» — проходит в состоянии шока несколько шагов по подиуму по направлению к сцене и падает навзничь у большого зеркала...

г. Гжель. 5.10.1991 г.

Прощание. Дворец молодежи. 9.10.1991 г.

Оружие оказывается у Шляфмана, который прячет его в бачок в туалетной комнате. Далее по цепочке: Эля Касимати (помощница Азизы), Азиза и... наган возвращается к его владельцу. Малахов, никем не замеченный, проходит через зрительный зал, сквозь ряды, оказавшись на улице, садится в машину и уезжает. Потом, с его слов, разбирает револьвер и выбрасывает его частями в воды Фонтанки и Мойки.

16.37. Зафиксировано первое обращение в «Скорую помощь».

Вызывающий: Алло, «Скорая». Дворец спорта «Юбилейный», здесь в человека стреляли. Служебный вход.

Диспетчер: Какой район?

Вызывающий: Петроградский.

Диспетчер: Адрес?

Вызывающий: Добролюбова, 18.

Диспетчер: Добролюбова, 18. Что это такое?

Вызывающий: Это Дворец спорта «Юбилейный».

Диспетчер: Дворец спорта «Юбилейный».

Вызывающий: Только быстрее, пожалуйста!

Диспетчер: Мужчина? Женщина?

Вызывающий: Мужчина там или женщина?!

Диспетчер: Вы кто?

Вызывающий: В Талькова! В Талькова, в Талькова!

Диспетчер: Телефон какой у вас? 238...

Вызывающий: ...40-09. Побыстрее, пожалуйста.

Диспетчер: Да не кричите. Добролюбова, 18?

Вызывающий: Да, служебный вход.

Диспетчер: Ждите врача.

Директор программы посылает ведущего остановить концерт. Тот срывающимся голосом сообщает о случившемся и просит пройти за кулисы врачей, если такие есть в зале. Начальник медпункта «Юбилейного» врач Игорь Петушин был на концерте и, услышав объявление, поспешил за кулисы, где уже была медсестра. Еще до приезда «скорой» они делают две инъекции: раствор кардиамина и кровоостанавливающее.

16.39. К месту происшествия выехали две машины: «штурмовая» (реанимационно-хирургическая) и вторая (с бригадой интенсивной терапии) - с 1-й станции «Скорой помощи».

В течение 4 — 5 минут последовало еще шесть обращений из «Юбилейного». Учитывая повторные запросы, диспетчер станции связался в 16.51 с выехавшими машинами, чтобы выяснить их местонахождение. Машина с первой станции уже была на месте. Диспетчеру ответил водитель: «Врач у больного».

16.53. Игоря вносят в машину. В истории болезни на этот момент записано: «Сердцебиение, дыхание, пульс отсутствуют. Зрачки максимально расширены». «Скорой помощи» запрещается брать мертвых, но врач, видя возбужденную толпу, плачущих ребят из группы и учитывая полный зал фанатов, решает отвезти раненого с диагнозом «клиническая смерть» в ближайшую больницу (на самом деле была уже биологическая смерть).

17.00. В больнице «Скорой помощи» № 10 врачи подняли умершего в реанимацию, опять же по деонтологическим соображениям: чтобы отделить сопровождающих. Жизнь органов тела поддерживалась искусственным дыханием.

У Игоря оказалось огнестрельное пулевое слепое проникающее ранение грудной клетки с повреждением сердца, легкого, органов средостения, массивная, запредельная, острая крово-потеря. «С таким ранением не живут, несколько шагов и все...» — сказали врачи. Он и сделал эти шаги — к сцене... «Если бы даже на месте был развернут операционный стол и была бы готова бригада в ожидании такого ранения, и то шансы были бы практически нулевые. По сути, Тальков был убит на месте...»

Спустя годы, в августе 1999 г., был опубликован материал, подготовленный по горячим следам сразу же после гибели Игоря, но тогда в печать он не пошел. По словам журналиста, у него «поневоле сложилось тогда впечатление, будто кто-то таинственный, «негласный и властный», молниеносно «отреагировал» и наложил на эту весьма скользкую по тем временам тему непререкаемое табу» [Калашников А. Тайна гибели Талькова. — «Секретные материалы 20 века», № 10, август 1999 г.].

Позволю себе процитировать фрагмент этой публикации, в котором приводится мнение врача «Скорой», прибывшей по вызову в «Юбилейный»:

«Игорь Тальков был мертв, необратимо мертв еще задолго до нашего прибытия в «Юбилейный». Даже если бы мы непосредственно по прибытии развернули на месте его гибели полномасштабный реанимационный комплекс из института Склифософского, ничего поделать было бы уже нельзя, травма, несовместимая с жизнью, — медицинское понятие, не оставляющее никакой надежды ни реаниматорам, ни тем более пациенту...

— Откуда у вас такая уверенность?

— Из моей более чем солидной практики, обследования пострадавшего на месте, безуспешных попыток реанимирования, заключения судебно-медицинской экспертизы о причинах смерти.

— Значит, вы все-таки пробовали реанимировать его?

— Как только мы прибыли в «Юбилейный» и осмотрели Талькова, я поняла, что для него все кончено. Но вокруг бесновалась толпа, люди словно озверели, тыкали в нас кулаками и кричали: «Оживляй! Оживляй!» Скажи я им в ту минуту, что Игорь Тальков мертв, и нас, наверное, разорвали бы в клочья...

— А что вы можете сказать о характере ранения?

— Никогда и нигде не стану утверждать ничего подобного, но сейчас скажу: на «случайный» выстрел это мало похоже, так... по-моему, могут стрелять только профессионалы. Можно выжить с пулей в сердце, но с пулей, перебившей важнейшие коронарные сосуды, питающие сердце, и вызвавшей обширное внутреннее кровотечение с разрушением жизненно важных органов, — никогда.

— Вы хотите сказать...

— Я ничего не хочу сказать, кроме того, что стрелявший в Талькова случайно или не случайно с первого выстрела поразил его наповал, не оставив ни малейшего шанса! И еще: до прибытия нашей бригады на призывы о помощи из зрительного зала к Талькову вышли двое молодых людей, представившихся врачами, и попытались сделать ему искусственное дыхание. Каждый первокурсник знает, что при открытой ране сердца категорически запрещается делать искусственное дыхание ритмичным массированием грудной клетки — из сердца выдавливается последняя кровь и оно перестает функционировать... Ну так вот, как только мы протиснулись сквозь толпу к Талькову, я склонилась над ним и сразу поняла, что у него довольно сильно повреждена грудная клетка, хотя молодые люди делали искусственное дыхание методом «рот в рот».

— То есть, выходит, эти неизвестные молодые люди незаметно сделали что-то вроде «контрольного выстрела», чтобы убедиться в смерти Талькова наверняка?

— Делать выводы — это ваше дело, я же излагаю голые факты.

Итак, якобы «случайным» выстрелом у певца был поражен и разрушен именно тот участок сердца, который восстановлению на живом организме практически не поддается. Смерть Талькова наступила сразу, однако добровольные «помощники», поднявшиеся из зала на крики о помощи, умудрились продавить Талькову грудную клетку, выдавив из сердца всю кровь, после чего бесследно исчезли в толпе... ясно только одно: кто бы ни были убийцы, кто бы ни всадил пулю в известного и талантливого певца России в том далеком девяносто первом, — это была первая хорошо продуманная и организованная акция нарождающегося российского беспредела, первая «честно отработанная» заказуха в полном смысле этого слова».

Мучительно хочу узнать, кто же в действительности стоял тогда за всем произошедшим; кем был написан сценарий и срежиссирована та трагедия, что стала личным горем не только для родных и близких Игоря, но и для многих тысяч его почитателей. То, что Азиза — подставная фигура, не вызывает никаких сомнений. Что же касается Малахова и Шляфмана, то создается впечатление, что они просто уже репетировали эту ситуацию. Иногда приходится слышать, что у заказных убийств, за которыми стоят спецслужбы, другой «почерк», что они не совершаются так прилюдно. Но ведь здесь, скорее всего, стояла задача не просто «убрать» неугодного человека, но и публично дискредитировать его, как бы развенчать его в общественном сознании: дескать, вы считаете Талькова таким святым, белая рубашка, крест, образ, воплощающий Русь на сцене, и — вот он, ваш кумир, недостойное поведение, драка на бытовой почве...

Но и тут Игорь оказался гораздо прозорливее; в одном интервью последнего года он говорит о времени конца 80-х: «Тогда со мной могли сделать все, что угодно. Сейчас вряд ли, потому что страна меня знает. И если со мною что-то сделают, это будет то же самое, что с Цоем. Зачем им нужно еще одного аполитичного автора поднимать на пьедестал? А смерть, убийство всегда поднимают человека на такую высоту. Его так долго помнят потом».

Прощание. Дворец молодежи. 9.10.1991 г.

Чем больше времени проходит, тем больше я не верю в случайность: никого не задело, а Игоря убило наповал. Я понимаю, что пуля — дура, но все равно такое стечение обстоятельств поражает. Малахов на суде сказал Маше Берковой: «Если б вы знали, какая мразь этот Шляфман!» С какой стати, если он не знал его совсем? Почему Шляфман отдал пистолет, самую главную улику, по которой можно было бы сделать баллистическую экспертизу? испугался отпечатков пальцев? так быстро сообразил? Если человек не виноват, то, когда он видит смерть, я уверена, он не станет думать о таких вещах. Почему Малахова сразу же отпустили, поверив в его невиновность; почему Шляфмана просто подталкивали к отъезду в Израиль, чтобы завести дело в такой тупик? Мне говорил тогда же, по горячим следам, компетентный человек, что если бы обоих — и Малахова, и Шляфмана допросили бы на Петровке как следует, «поверь мне, и не такие раскалывались, просто это не надо было никому». Ни до чего не «докапывались»: были ли приобретены билеты на самолет в Сочи, были ли они на руках у Шляфмана, если человек должен был улететь? Или они ехали в один конец? Это вопросы, которые не дают мне покоя, и ответы на которые я никогда не получу, наверное...

Я не верю результатам вскрытия, не понимаю, почему при слепом ранении в грудь так много крови было под Игорем, со стороны спины. Я не исключаю и того, что выстрел был произведен кем-то третьим, что ранение носило другой характер, с более дальнего расстояния. По свидетельству очевидцев, кто-то постоянно мелькал у решеток (там ведь множество лестничных пролетов и дверей). Шляфман в тот момент, когда все вызывали «скорую», набрал какой-то номер и произнес два слова: «Тальков убит». Кому он звонил, зачем, перед кем как бы отчитывался о проделанной работе?

Какое доверие могут вызывать результаты этой хваленой комплексной экспертизы, если в основу исчислений положены неверные исходные данные. Так, на пресс-конференции в Санкт-Петербурге весной 1992 г. следователь В.Зубарев, ведущий дело, отметил, что убийца был «примерно одного роста с Тальковым». Это при том, что рост Игоря 1 м 82 см, а рост Шляфмана - не выше 1м 65 см. Комментарии, как говорится, излишни (существующая аудиозапись этой пресс-конференции не оставляет никаких сомнений в достоверности приведенной цитаты).

Я допускаю, что меня не должны были пустить в морг до вскрытия; но мне ведь и с делом не дают ознакомиться. Если в начале 90-х Петербургская прокуратура дала согласие на то, чтобы я ознакомилась с частью дела, то из Москвы пришел категорический отказ. Не так давно предприняла еще одну попытку получить разрешение, но говорят: «Перезвоните, конечно, постараемся, но...» Пока дело «приостановлено» (очень удобная формулировка!), даже потерпевшая сторона не имеет права ознакомления с ним. Но ведь в таком состоянии оно может находиться сколь угодно долго. Видимо, в этом заинтересованы какие-то очень высокие сферы. Игорь был настолько яркой, сильной, бескомпромиссной личностью, с такой четкой и активно заявленной гражданской позицией, что он мог многим мешать, причем на самом серьезном уровне. Приостановлено — до особых распоряжений? Может быть, власть в стране должна измениться, может, законодательство. Если в деле все так чисто и просто, почему не дать с ним ознакомиться? В том-то и суть, что все не так однозначно.

Надежда только на независимое журналистское расследование.

«Информация к размышлению»

По результатам комплексной (судебно-медицинской, баллистической, ситуационной) экспертизы, проведенной с 29/1 по 7/IV-92 г., прокуратура Санкт-Петербурга пришла к выводу, что роковой выстрел мог быть произведен только Валерием Шляфманом. Заочно ему было предъявлено обвинение по статье № 106 УК РФ — убийство по неосторожности. Еще в феврале 1992 г. он получил израильское гражданство и выехал на постоянное местожительство в Израиль. В связи с чем 6/V1-92 г. прокуратурой Санкт-Петербурга дело было приостановлено по статье № 195 часть 1 (подозреваемый скрылся от следственных органов).

Было бы по меньшей мере наивным полагать, что наша Генпрокуратура некомпетентна в вопросах международного права. Почему же, в таком случае, зная, что законодательство Израиля исключает возможность выдачи своих граждан правоохранительным органам других государств, Генпрокуратура РФ избрала наименее продуктивный и результативный путь во взаимоотношениях с израильской стороной в данном конкретном деле? Так, в сентябре 1992 г. состоялась поездка начальника следственной части прокуратуры

Санкт-Петербурга О.Блинова в Израиль с целью допросить Шляфмана в качестве подозреваемого в убийстве Игоря Талькова, поездка, не согласованная с правоохранительными органами Израиля и поэтому изначально обреченная на неуспех.

«Через сутки после того, как Блинов прибыл в Тель-Авив, заместитель Генерального прокурора России Евгений Лисов факсом направил в посольство России в Израиле письмо для министерства юстиции, в котором просил помочь Блинову провести следственные действия.

Нетрудно предположить, что, получив такое послание, в Минюсте Израиля испытали легкий шок. Было похоже, что российская сторона принимала Израиль по меньшей мере за государство, входящее в состав СНГ. Россия направляла ответственного сотрудника прокуратуры для допроса гражданина Израиля, словно речь шла всего-навсего о журналистском интервью. С точки зрения норм международного общения визит начальника следственной части без предварительной договоренности выглядел беспомощно и вызывающе.

Начальник отдела израильской полиции в Тель-Авиве и местный юрист объяснили представителю Генеральной прокуратуры, что израильское государство запрещает работникам правоохранительных органов других стран проводить какие-либо следственные действия на территории Израиля в отношении его граждан. Впрочем, точно такое же положение существует и в российском законодательстве; никто, кроме российских правоохранительных органов, не имеет права на территории России проводить следственные действия в отношении граждан России.

Полицейский и адвокат подобрали для Блинова статьи из местного законодательства о порядке получения разрешения на проведение следственных действий в Израиле (стало быть, это в принципе возможно. — Т.Т.).

Блинов оказался в унизительном положении школяра. Этого можно было избежать, если бы, прежде чем отправлять человека за рубеж со столь ответственным поручением, в Генеральной прокуратуре поинтересовались законодательством Израиля.

19 дней, которые Блинов провел в Тель-Авиве, вылетели впустую. Хотя, впрочем, один положительный результат у спецмиссии все-таки был: Блинов привез выписки из Сборника законов Израиля.

Казалось бы, теперь, обладая некоторыми знаниями в области израильского законодательства, Генеральная прокуратура станет действовать более грамотно. Но этого почему-то не произошло. Спустя полгода после поездки Блинова в Тель-Авив тогдашний Генеральный прокурор Валентин Степанков через МИД России направляет в минюст Израиля письмо, в котором просит уже не допросить Шляфмана и его родственников, а арестовать Шляфмана и выдать России для привлечения к уголовной ответственности.

Зная о том, что между нашими государствами не существует договора о взаимной выдаче преступников, Генеральный прокурор тем не менее настаивает на выдаче гражданина Израиля. Говоря другими словами, предлагает зарубежным коллегам преступить законы своей страны.

Ладно, допустим, Генеральный прокурор, желая непременно наказать зло, запамятовал, что при этом зло должно быть наказано в строгом соответствии с законом. Но чтобы убедить другое государство в том, что его гражданин совершил преступление, он обязан был приложить к письму доказательства вины Шляфмана. Протоколы допросов, акты экспертиз... Однако Степанков приложил к письму только два постановления: о привлечении Шляфмана в качестве обвиняемого и о заключении его под стражу. Думаю, получив такое письмо, израильтяне в очередной раз должны были испытать шок.

В ответ посольство Израиля в России вежливо сообщило Генеральной прокуратуре, что обращение об оказании правовой помощи передано в государственную прокуратуру, где этот запрос рассматривается. Разумеется, рассмотреть его в пользу России исходя из законов Израиля невозможно. А писать в ответе об очевидном коллеги, видимо, сочли нетактичным.

В мае 1995 года уже и.о. Генерального прокурора Алексей Ильюшенко направляет письма государственному прокурору Израиля госпоже Дорис Бейниш с напоминанием: мол, хотелось бы получить официальный ответ. Но госпожа Дорис Бейниш вежливо промолчала.

За все время общения Генеральной прокуратуры с правоохранительными органами Израиля российская сторона получила только один официальный ответ: о том, что просьба об оказании правовой помощи передана в государственную прокуратуру. Второй ответ передан устно в посольстве России. Представитель Минюста сообщил, что, поскольку договора между Россией и Израилем о выдаче преступников нет, Шляфман не может быть выдан. Но подчеркнул, что Шляфман может быть предан суду в Израиле. Разумеется, при условии, если российская сторона представит доказательства его виновности и оплатит основную часть судебных издержек.

Ваганьковское кладбище.

Зная и законодательство Израиля в отношении выдачи преступников, и точку зрения израильской стороны на возникшую проблему, российская сторона тем не менее продолжала действовать в избранном ею направлении с упорством робота, в котором забыли поменять программу. 18 мая 1995 года Генеральная прокуратура направила письма в три адреса: премьер-министру В.Черномырдину, председателю Совета Федерации В. Шумейко и спикеру Государственной думы И.Рыбкину. В каждом из них высказывалась просьба как-то воздейвовать на своих коллег в Израиле. В письме В.Черномырдину приложили проект письма за его подписью премьер-министру Израиля Ицхаку Рабину. Предполагалось, что на этом уровне все же удастся обойти израильские законы...

Генеральная прокуратура при четырех генеральных прокурорах завела себя в тупик, выйти из которого, сохранив лицо, увы, непросто. Став заложницей своих прежних решений, Генеральная прокуратура вынуждена следовать их логике. Понимая, что ей никогда не заполучить Шляфмана, она пустыми и бесполезными письмами во всевозможные инстанции поддерживает видимость своей активности...

Затянувшуюся проблему с преданием правосудию Шляфмана в Генеральной прокуратуре склонны объяснять главным образом тем, что между Израилем и Россией нет соглашения о взаимной правовой помощи. Это действительно серьезное препятствие для нормальной работы. Но все же оно не способно настолько затормозить расследование. Это становится очевидно, если сравнить дело об убийстве Талькова с нашумевшим делом Якубовского...

Сотрудники Генеральной прокуратуры отмечают, что по многим другим делам израильская сторона аккуратно выполняет просьбы российских правоохранительных органов. Вот только дело Талькова оказалось каким-то заколдованным» [Корольков И. Почему убийца Талькова так и не предан суду. — «Известия», 25.1.1996 г.].

Между тем в мае 1997 года в Израиле состоялось подписание межправительственного соглашения о совместной борьбе правоохранительных органов России и Израиля с организованной преступностью, которое, в частности, впервые предоставляло правовую основу для постановки вопроса о взаимной выдаче преступников [«Иностранец» (газ.), № 19 от 28.V-1997 г.].

В связи с этим Музей Игоря Талькова обратился с официальным письмом к полицейскому атташе Израиля в России господину Арону Талю с целью узнать, какие новые перспективы открывает подписание указанного соглашения в интересующем нас деле (письмо от 23/ IV-97 г.). Очень оперативно, уже 25/VI-97 г. был получен официальный ответ из Министерства юстиции Израиля за подписью директора департамента международного отдела госпожи Ирит Коган (копия письма отправлена главе департамента по правовым проблемам Министерства иностранных дел Израиля господину Эгуду Тинану), из которого следует, что Министерство юстиции Израиля готово сотрудничать с российскими правоохранительными органами в расследовании дела об убийстве Игоря Талькова и начать следственные действия в отношении В.Шляфмана в случае получения, в соответствии с международными правовыми нормами, так называемого следственного поручения. Как было уточнено в телефонном разговоре с генералом Ароном Талем, в таких случаях предусмотрен и конкретный срок начала подобных действий (1 — 1,5 месяца), в которых, кстати, допускалось и участие представителя российской Генпрокуратуры. Но при этом было отмечено, что вся информация, присылаемая российской стороной по данному делу, носит преимущественно «беллетристический» характер: «Нам пишут о какой-то певице, которая хотела выступать, не хотела выступать, — нас это не интересует. Нам нужны неопровержимые доказательства вины Шляфмана». Итак, согласно полученному ответу, за все годы, прошедшие с момента трагедии, подобного документа Министерство юстиции Израиля от Генеральной прокуратуры РФ не получало.

«МИД России рекомендовал Генеральной прокуратуре рассмотреть возможность предать Шляфмана израильскому суду. Это был бы единственно приемлемый правовой путь завершения громкого и чрезмерно затянувшегося дела. Но Генеральная прокуратура не решилась на этот здравый шаг. Почему?

Возможно, потому, что закон предусматривает наказание человека по месту совершенного им преступления. Но специалисты убеждены, что это не может стать препятствием для завершения расследования и наказания преступника в суде Израиля. Была бы лишь заинтересованность российской стороны.

Вероятнее всего, истинная причина в другом. По мнению одного из бывших руководителей Генеральной прокуратуры, дело, если оно будет рассматриваться в израильском суде, может развалиться. Ведь револьвера, из которого якобы Шляфман выстрелил в Талькова, нет. Провести экспертизу на предмет самопроизвольного выстрела невозможно. Акты же остальных экспертиз могут не убедить израильский суд в виновности Шляфмана» [Корольков И. Почему убийца Талькова так и не предан суду].

Наконец в 1997 году материалы комплексной экспертизы были переведены на английский язык и отправлены по официальным каналам в минюст Израиля. «Если там сочтут предоставленные доказательства достаточно убедительными, Шляфмана будут судить в Израиле», — разъяснил тогдашний Генеральный прокурор Ю. Скуратов [И все-таки: кто убил Талькова? — «Труд». 13.9.97 г.].

Таким образом, на этом наша Генпрокуратура сочла свою задачу выполненной окончательно и не проследила за дальнейшим ходом отосланных материалов и не поинтересовалась хотя бы, приняло ли Министерство юстиции Израиля их к официальному рассмотрению, и если нет, что еще для этого необходимо.

«Нарочитая беспомощность Генеральной прокуратуры в попытке провести следственные действия со Шляфманом породила среди прочих версию, что Малахов — ценный агент МВД. Именно поэтому так странно исчез с места преступления револьвер, именно по этой причине, когда все подозрения в убийстве падали на Малахова и версия о причастности Шляфмана еще не возникала, его тем не менее выпустили из-под стражи. За незаконное приобретение и ношение огнестрельного оружия и боеприпасов суд приговорил Малахова к двум с половиной годам лишения свободы условно. И это тоже трактуется однозначно: в аналогичной ситуации (оружие Малаховым все-таки применялось!) другого кого-нибудь наказали бы куда более строго» [Корольков И. Почему убийца Талькова так и не предан суду].

И последнее: если абстрагироваться от всей этой многолетней волокиты, связанной с отъездом Шляфмана, по инкриминируемой ему статье — непредумышленное убийство — в соответствии с российским законодательством предусмотрено максимальное наказание — лишение свободы сроком до трех лет или год исправительных работ...

Однажды в 1983 году, когда Игорь с другими музыкантами летел в самолете на очередные гастроли, кто-то из ребят с испугом говорил об авиакатастрофах. На что Игорь произнес: «Не бойтесь со мной летать. В авиакатастрофе я никогда не погибну. Меня убьют чуть позже, при большом стечении народа, и убийцу не найдут».

Напророчил... Ушел «таинственным гонцом», унеся с собой и тайну своего ухода. Существует мнение, что мы умираем той смертью, которую сами себе выбрали. Говорят также, что Талькова погубила «мыслеформа»: столько людей, знакомых и незнакомых, поражаясь его смелости, предрекало, что его убьют, не дадут долго петь... Знаю, что на высшем, Божественном уровне все закономерно, но... Господь не часто посылает на нашу грешную землю таких гениев, как Игорь. И, наверное, мы так погрязли в дебрях бездуховности, что его светлая душа была отозвана в «высшие миры» до срока, пронзительно рано, на самом взлете. Думаю, что миссия Игоря, как и большинства русских поэтов, осталась недовыполненной. И все же

Они не умирают, а уходят,

На память нам оставив жизнь свою...

Вечная память тебе, ИГОРЬ...

Т. Талькова

МНЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ ОСТАТЬСЯ НЕ ТОЛЬКО В ПЕСНЯХ...

— Первый вопрос, который я себе задал, это было очень давно, лет в 13: кто я? почему я родился на этой земле? что такое смерть? Почему, если мы умираем навсегда и никогда больше не будем жить, к чему тогда эта жизнь? Почему нас учат добру и делать только добро, когда все равно мы превращается в прах? И то, что нам пишут в книгах, что человек продолжает жить в своих детях, человек продолжает жить в своих красивых делах, все это блеф. Человек в это не может поверить, потому что он так устроен, он хочет жить..

— Вам чуточку повезло. Вы можете оставить себя в песнях.

— Да, но мне хотелось бы остаться не только в песнях...

А... ЖИТЬ...

Фрагмент интервью Сочинскому телевидению,

июль 1991 г.

СОЦИАЛЬНЫЕ ПЕСНИ — КРИК МОЕЙ ДУШИ. А ПЕСНИ О ЛЮБВИ — ТО СВЕТЛЫЕ ПЕЧАЛИ...

РОССИЯ

«Товарищ Ленин, а как у Вас дела в аду?..»

Мама очень хотела, чтобы я был похож на дедушку. Поэтому долгое время я не знал, что такое расческа.

«Ты когда-то учил меня петь и играть на баяне...»

(«Старший брат» - песня).

«Почему ты не девочка?!» — периодически восклицала мама. Я пошел ей навстречу.

ДЯДЯ

Сын...

Мука...

Самое удобное кресло — мой папа.

ВРАГ НАРОДА

Добро должно быть с кулаками.

Последнее фото с сыном.

ГОСПОДА-ДЕМОКРАТЫ

КРЕМЛЕВСКАЯ СТЕНА

Стоп! Думаю себе..

СТОП! ДУМАЮ СЕБЕ...

«СОВКИ»

БАЛ САТАНЫ

КПСС

ГЛОБУС

ВЕК-МАМАЙ

МЕТАМОРФОЗА-2

ПОЛУ-ГЛАСНОСТЬ

СОБРАНИЕ В ЖЭКЕ

РОДИНА МОЯ

БЫВШИЙ ПОДЪЕСАУЛ

БАЛЛАДА ОБ АФГАНЦЕ

ДЕД ЕГОР

ЧАСТЬ I

ЧАСТЬ II. СОН ДЕДА ЕГОРА

ЧАСТЬ III. ПРОБУЖДЕНИЕ

МИСТЕР «X»

ПРИЗВАНИЕ

Дома.

Цензура.

«ДА» И «НЕТ»

ХУДСОВЕТ

СЦЕНА

ЭТОТ ПУТЬ

МЕТАМОРФОЗА-1

ДРУЗЬЯ-ТОВАРИЩИ

УЕДУ!

СПАСАТЕЛЬНЫЙ КРУГ

«Природа объявила нам войну...»

ЭТОТ МИР

ФАТАЛЬНАЯ КОЛЕСНИЦА

«Несвоевременно все в мире происходит...»

Как я побывал в роли Князя Серебряного (с женой Татьяной).

Как я побывал в роли Князя Серебряного (с режиссером).

КОНКУРС

Фильм «За последней чертой».

На премьере фильма «За последней чертой».

ПАРУСНЫЙ ФРЕГАТ ВО ВРЕМЯ ШТИЛЯ

Как я побывал в роли Князя Серебряного.

Между съемками фильма «Князь Серебряный».

ГАРМОНИЯ

ЛЮДИ С ЗАБИНТОВАННЫМИ ЛБАМИ

ПОЗДНО

СЧАСТЬЕ

ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ

ПРАВО ВСЕМ ДАНО

ЧУДАК

СТРАНА ДЕТСТВА

РЫЖИЙ

Гость фестиваля «Ступень к Парнасу» (1990 г.).

ПРИЗВАНИЕ

МАЛЕНЬКИЙ ГОРОД

МОЙ БРАТ

ПРИМЕРНЫЙ МАЛЬЧИК

С САМИМ СОБОЙ НАЕДИНЕ

ГОЛОС ЛЮБВИ

«Я в жизни так не ждал письма...»

«Давно в душе моей утихли бури...»

ПОЧЕМУ МЫ СТАЛИ ЧУЖИМИ!

КОГДА ЗАСЫПАЕТ ГОРОД

НАШ ДОМ

«Я хочу вам рассказать...»

1. ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ

СОЦИАЛЬНЫЕ ПЕСНИ — КРИК МОЕЙ ДУШИ.
А ПЕСНИ О ЛЮБВИ — ТО СВЕТЛЫЕ ПЕЧАЛИ...