Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Предисловие

Императора Петра Первого отличало в высшей степени практическое мышление. По его приказу в России были открыты первые дома призрения для всякого рода «отверженных детей»: подкидышей, незаконнорожденных, малолетних сирот и тому подобное. Движим император был не столько сердоболием, сколько представлением о государственной пользе: каждый ребенок мыслился им в роли потенциального солдата. А в солдатах Российское государство нуждалось. И сироты, с этой точки зрения, были вполне пригодным для использования человеческим материалом.

Петр Первый ошибся в расчетах: даже императорам свойственно ошибаться. Точнее, императорам свойственно ошибаться. Смертность среди осиротевших младенцев была чудовищно высокой – что не удивительно: в семнадцатом веке даже бутылочку с резиновой соской еще не придумали. Не говоря уже об отсутствии вакцин против детских инфекций и о низком уровне гигиены.

Но даже те маленькие сироты, что чудом выживали в «местах скопления», оказались негодными для военного дела, потому что, как правило, росли умственно отсталыми. И это тоже совершенно понятно – с точки зрения современной психологии.

После Петра Первого сиротами занялась императрица Екатерина Великая. Она была движима чувствами, соответствующими веку Просвещения. Императрицу потрясла статистика смертности среди детей, растущих в сиротских учреждениях. И Екатерина решила, что ситуацию надо в корне менять – немедленно реформировать систему воспитания сирот: надо отдавать детей на воспитание крестьянам. Крестьянину, взявшему в дом сироту, назначалось денежное пособие «на прокорм ребенка». А существование государственных домов призрения нужно было, по мысли Екатерины, свести к минимуму, если не упразднить совсем.

Крестьяне стали брать детей «на воспитание». И даже с охотой. Но очень скоро выяснилось, что деньгам, причитавшимся на содержание сироты, в крестьянском хозяйстве находится другое, более «правильное» применение. Что касается ребенка, его, совершенно бесправного, вынуждали работать не по силам и не по возрасту. Это явление получило в народе название «сиротский промысел» и считалось позорным. Однако нравственная оценка ситуации в корне ничего не меняла. И смертность среди сирот не уменьшилась.

Через какое – то время просветительскому эксперименту положили конец, все вернулось на круги своя: осиротевших детей опять стали растить в специальных государственных учреждениях.

С тех пор проблема сирот в нашей стране все ждет своего решения. Ждет и ждет – но так и не решается.

Конечно, цивилизационные достижения что – то изменили в деле воспитания детей, не имеющих родителей. И соски теперь существуют, и прививки младенцам делаются. И какие – то гигиенические навыки им прививают, и в школу они ходят.

Но поражает сам факт существования сирот, в первую очередь сирот социальных – то есть детей, живущих вне семьи при живых родителях: либо родители от них отказались, либо родителей лишили родительских прав, либо родители находятся в местах заключения. И количество социальных сирот год от года растет. По разным причинам.

Существование социальных сирот – своего рода лакмусовая бумажка, показатель состояния общества, его гражданской развитости: в зрелом обществе такого быть не может.

А у нас – есть. Значит, что – то не так устроено в нашем «королевстве». И нужны политическая воля и серьезные гражданские усилия, чтобы разорвать порочный круг, существующий с петровско – екатерининских времен.

Книга Ольги Бухиной не социальный анализ ситуации и не предложения по выходу из «сиротского кризиса». Это обзор произведений художественной литературы, в которых описаны дети – сироты, филологическое исследование трансформации образа сироты от античных времен до современности. Своеобразная энциклопедия литературного сиротства – и еще одно напоминание о существующей проблеме.

Возможно, кому – то (психологам, социальным работникам, волонтерам, работающим с детьми – сиротами) эта книга поможет найти произведение, необходимое в данный момент их жизни: чтение, как известно, может если не изменить, то по крайней мере облегчить чье – то существование. И детям – сиротам нужно читать! И родителям, думающим о приемном ребенке или воспитывающим приемных детей, нужна психологическая поддержка. А в книге Ольги Бухиной представлены произведения разных времен и разных взглядов на сиротство – от мифологического до сентиментального, от романтического до предельно жесткого и реалистического. Так что можно выбрать то, что нужно тебе в данный момент.

А выбранная для чтения книга часто обладает опережающей по отношению к реальности зрелостью и смещает взгляд с привычной точки зрения на неожиданную.

В этом и заключается развитие. В том числе и общественное.

Марина Аромштам

Введение
Книжное дерево^[1]

Представим себе, что история литературы есть некое цветущее древо.

Е. М. Мелетинский. Поэтика мифа

Одни книги – это корни, другие – новые побеги; есть узловатые ветки, не самые прекрасные, но без них не обойдешься, есть цветы, подчас красивые, но однодневки. Кое – какие ветви зеленеют круглый год, другие засыпают на время, а глядишь – через сто лет проснулись и снова живут. Древние верили, что у каждого дерева существует душа – дриада. Душа нашего книжного дерева собрана из множества историй, которые веками рассказывались, а потом записывались множеством людей. Как сказала американская поэтесса и общественная деятельница Мюриэл Рукейзер: «Вселенная состоит не из атомов, а из историй»^[2]. Многие из этих историй обращены к детям, причем с разными целями: научить, развлечь, утешить, а то и просто усыпить. Вот так и родились относительно недавно, всего пару веков назад, особые книги, написанные специально для детей. Сначала появились буквари и то, что мы теперь называем «учебными пособиями», потом записи народных сказок и их обработки для детей, и к девятнадцатому веку писатели открыли для себя нового бесценного читателя – ребенка.

Впрочем, не только писатели стали воспринимать детство как отдельную, самостоятельную часть жизни человека. Согласно Филиппу Арьесу, знаменитому французскому историку, автору работ по истории повседневности, семьи и детства, немногим ранее, в семнадцатом веке, в западном обществе происходит перелом в понимании того, что есть ребенок: «…Эти хрупкие существа воспринимаются по – новому, и за ними признается право быть чем – то особенным, право, в котором отказывали раньше»^[3]. А к особенному существу нужен и особенный подход. Ему необходимы свои собственные истории, не такие, как взрослым. Родоначальником детского книгоиздания считается Джон Ньюбери, в восемнадцатом столетии опубликовавший немало поучительных и обучающих книжек для детей^[4]. В начале девятнадцатого века братья Гримм собирают и обрабатывают народные сказки и бродячие европейские сюжеты. А вскоре сочиняет свои сказки и Ханс Кристиан Андерсен.

На середину девятнадцатого века приходится расцвет творчества британских авторов. Выходят на сцену реалистический роман, описывающий приключения ребенка, а за ним, начиная с «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла, и авторская сказка. Именно викторианская Англия породила феномен авторской сказки, опираясь на которую Джоан Ролинг на пороге двадцать первого века создала своего знаменитого Гарри Поттера. «Показательно не только появление в викторианской Англии детской литературы в современном смысле этого слова, но и то, что обязательным компонентом детской литературы становится ностальгия взрослых по утраченному миру детства»^[5]. Постепенно ребенок становится не только героем, но и читателем книги.

Конечно, не все книги, которые мы теперь считаем детскими и подростковыми, писались для детей; многие из них детям первоначально не предназначались. Например, «Хижина дяди Тома» была, безусловно, написана для взрослых и впервые напечатана во взрослом периодическом издании. Однако не прошло и столетия, как ее стали читать дети и подростки. Сходная судьба была уготована «Оливеру Твисту» и «Тому Сойеру» – написанные для взрослых книги о детях стали детскими.

Разнообразие сюжетов и героев детских книг никак не меньшее, а может быть, и большее, чем во взрослых романах. Кроме людей, взрослых и детей, героями книги могут стать звери, игрушки и прочие неодушевленные, на наш взрослый взгляд, предметы – например, умывальник или стол^[6], – не говоря уже о силах природы. Героев детских книг великое множество, и написать хочется обо всех. Но в таком случае этот текст окажется, как сказано в одном хорошем детском произведении, книгой, «которая объясняет все, что есть в природе»^[7]. Мы остановимся лишь на одном типе героев, но зато таком, который встречается в детской литературе чрезвычайно часто и необычайно важен для понимания того, как детская литература взаимодействует с глубинными структурами психики ребенка.

Итак, герой, о котором я хочу поговорить, – это ребенок – сирота. Книги о сиротах есть, вероятно, на всех языках и во всех культурах, потому что сироты, увы, существуют в жизни, существовали всегда и, к сожалению, будут существовать. Обычно ребенок – неотъемлемая часть семьи; сирота – это тот, кто лишился семьи, отторгнут от нее, пытается в нее вернуться либо старается найти новую. В обыденной реальности сироты чаще всего оказываются, так сказать, на обочине жизни^[8]. Но в книгах сирота очень часто главный герой, который принимает на себя чрезвычайно важные функции.

Посмотрим для начала, что же такое сирота в художественном произведении. Терри Уиндлинг определяет литературного сироту следующим образом: «Герой – сирота не просто часто встречающийся воображаемый образ, это мифологический архетип, возникающий уже в древнейших историях нашего мира. Этот архетип включает в себя не только тех героев, которые в буквальном смысле стали сиротами после смерти обоих родителей, но и тех детей, которые были потеряны, оставлены, изгнаны, лишены наследства злыми приемными родителями, воспитаны в волшебном плену или выращены дикими животными»^[9].

Сирота – образ и народных сказок, и древних легенд. От Ромула и Рема с их приемной матерью волчицей, от короля Артура и его сиротского детства, от рано осиротевшего Тристана, пытающегося избежать козней мачехи, тянется ниточка европейского рассказа о сироте. В дальнейшем мы увидим развитие этого образа как в европейской, так и в американской литературной традиции. Большинство примеров, которые я буду рассматривать, взяты из книг, доступных маленькому (и большому) читателю на русском языке – они либо написаны по – русски, либо существуют в русском переводе, однако в анализ будет включен и ряд важных произведений, которые еще не нашли своего переводчика (и издателя).

Корни книжного дерева детской литературы уходят в плодородную почву – миф. Поэтому давайте сначала посмотрим, что происходит с сиротами в мифах, взяв за основу определение мифа, предложенное Е. М. Мелетинским, филологом, историком культуры, основателем школы теоретической фольклористики: «При всей разноречивости в определении мифологии миф стал одним из центральных понятий социологии и теории культуры в XX в. При этом благодаря популярности психоанализа сама социология сильно “психологизировалась”. В юнгианской “аналитической психологии” миф в качестве “архетипа” стал синонимом коллективного подсознания»^[10].

Для меня, однако, в данном случае важнее не собственно миф и его функционирование, а то влияние, которое он оказал на возникновение волшебной сказки, а впоследствии и детской литературы. «Установление Юнгом известных аналогий между различными видами человеческой фантазии (включая миф, поэзию, бессознательное фантазирование во сне), его теория архетипов расширили возможности поисков ритуально – мифологических моделей в новейшей литературе»^[11]. Этот принцип может быть применен и к литературе детской, поскольку она, более чем какая – либо другая часть литературы, напрямую связана с фантазией, безбрежной детской фантазией. Вне зависимости от того, основано ли произведение на реалистическом сюжете или нет, успех обеспечен только той детской книге, чье воображение может сравниться по размаху с фантазией ребенка. В противном случае книга становится надоедливо назидательной и излишне сентиментальной.

Анализируя представление Юнга об архетипах, Меле– тинский замечает, что «мифологема дитяти» применяется Юнгом к понятию становления, соединению бессознательного и сознательного. Поэтому «мотивы невзрачности, покинутости мифологического дитяти» и те постоянные опасности, которым это дитя подвергается, отражают трудности достижения этого единства^[12]. Не углубляясь слишком в юнгианскую аналитическую психологию, замечу: сирота в сказке и в литературе принимает на себя многие функции архетипического «ребенка».

Различные мифологические архетипы были прослежены Джерри Грисуолдом на примере ряда произведений, которые будут обсуждаться ниже: «Приключения Тома Сойера», «Приключения Гекльберри Финна», «Принц и нищий», «Волшебник страны Оз», «Ребекка с фермы Солнечный Ручей», «Поллианна». Используя мифологический подход Отто Ранка и Джозефа Кэмпбелла, Грисуолд следующим образом суммировал то, что происходит с этими, как он их называет, дерзкими детьми:

«Родители ребенка поженились, несмотря на множество возражений. Какое – то время в семье все в порядке, семья, благородных кровей или нет, процветает. Но родители умирают, или ребенок больше не с ними и, по существу, становится сиротой. Беззащитный ребенок обречен на бедность и забвение; если он рожден в благородной семье, он теряет свое привилегированное положение. Герой путешествует, его усыновляет другая семья. В новой ситуации присматривающий за ним взрослый того же пола плохо обращается с ребенком, однако иногда помощь приходит от взрослого противоположного пола. В конце концов злодей посрамлен, и ребенок – герой торжествует»^[13].

Вот такой незамысловатой истории, только рассказанной на множество ладов, и посвящена эта книга^[14]. Я старалась собрать в ней коллекцию тех произведений, которые доступны читателю на русском языке. Эти книги окружают современного читателя, большинство из них он может достаточно легко найти, многие из них переиздаются. Тут и старые книги, и книги, написанные совсем недавно. Что касается переводов, то их приход к читателю в России весьма неравномерен. Переводы детских книг существовали и в дореволюционное время, в советский период тоже переводилось немало, хотя отбор подчас осуществлялся по идеологическому, а не по художественному признаку. В последние двадцать пять лет были переведены или переизданы многие забытые произведения, не говоря уже о тех книгах, которые никак не могли добраться до советского читателя. Современная литература часто переводится и издается почти без задержки. И во множестве этих произведений героем оказывается именно сирота. Кто же они, литературные сироты, и почему их так много?

Раздел I
Откуда все есть пошло

Глава 1
Психологическая подоплека

Когда я был маленьким, я часто «выбирал» себе богатых, красивых и добрых родителей и мечтал о том, как они меня усыновят и мы будем счастливо жить вместе, а я буду таким хорошим – хорошим и они будут мною гордиться и никогда не пожалеют, что меня взяли.

Екатерина Мурашова. Класс коррекции

Прежде чем обратиться к герою детской книги, давайте посмотрим на ее читателя. Ребенок как читатель очень отличается от читателя взрослого. Воображение ребенка будить не надо, оно и так уже работает вовсю. «Как будто», «понарошку», «представь себе, что» – самые естественные слова в лексиконе ребенка. Вот почему сказка стала такой важной частью детского чтения. По словам Дж. Р. Р. Толкина, «детям не чужда и художественная вера, если только умения сказочника достаточно, чтобы ее породить. Такая способность разума называется “волевым прекращением неверия”»^[15]. Для взрослых существует фантастика и фэнтези, однако это относительно малая часть читаемой взрослыми литературы. Все, что читает (или слушает) ребенок до определенного возраста, подпадает под определение фантастики, только эта фантастика называется сказкой. Итак, маленький читатель (слушатель) ожидает сказки, необычной истории, таинственных превращений и небывалых приключений.

Воображение – Страна Фантазия, так замечательно описанная Михаэлем Энде, – отчизна каждого ребенка, и детские книги – путеводители по этой стране, по ее многочисленным уголкам и районам. Как пишет Энде: «Есть люди, которые никогда не попадут в Фантазию… И есть люди, которые попадут, но останутся там навсегда. И есть немногие, которые могут бывать там и возвращаться обратно. Такие, как ты. Они – то и делают оба эти мира здоровыми»^[16]. Этот образ путешественника, который может вернуться, включает в себя и писателя, пишущего для детей, и ребенка, читающего книгу. Ребенок, читая (и слушая) книги, учится ориентироваться в Стране Фантазии с закрытыми глазами, однако нам, взрослым, исследующим эту державу, необходимы дополнительные карты и планы. Образ героя – сироты может стать путеводной нитью в понимании того, как литературный герой детской книги отражает те или иные тенденции, существующие в обществе, в котором книга создавалась.

Мне бы хотелось не только рассказать о героях – сиротах в литературе, но и понять, почему (и зачем) их такое множество. Эту особенность детской литературы подмечают и сами дети. Один мальчик спросил: «Почему в сказках так много сирот? У Золушки умерла мама, у Буратино ее вовсе не было, Гретель и Гензель – их предали родные, Серая Шейка – ее вообще вся стая покинула. Пеппи Длинныйчулок растет одна, мамы нет, отец далеко»^[17]. И он еще долго перечислял. А действительно, почему? Какую функцию выполняет сирота, отчего читатель – ребенок так охотно выбирает эти книги? Что видится маленькому читателю, когда он держит в руках книгу о сироте, читает и перечитывает грустную историю? Образ сироты может оказаться ценной лакмусовой бумажкой, выявляющей не только тайные мечты читателя (современника или потомка), но и ценности, характерные для того общества, в котором сирота живет. Сирота как литературный персонаж – это превосходная проекция разнообразных чаяний и страхов, присущих детям.

Сирота в книге – тот, кто достигает дна и вместе с тем часто поднимается на самый верх. Гадкий утенок становится лебедем, Золушка выходит замуж за принца, а вместе с ними маленький читатель обретает веру в себя, учится противостоять жизненным невзгодам и надеяться на победу. Сирота – олицетворение Добра, которое побеждает Зло. Слабый одерживает блистательную победу над сильным. Нет ничего притягательнее этого образа. «Победитель мал и слаб с виду – как мал Давид по сравнению с Голиафом. Но он побеждает, потому что не подвержен массовому гипнозу страха»^[18]. Тем не менее сирота побеждает совсем не во всех историях; мы увидим в дальнейшем, что сироте удается или не удается добиться победы в зависимости от культуры и эпохи.

Беззащитность маленького ребенка еще одна причина, по которой образ сироты обладает такой притягательностью. Кто может быть беззащитнее сироты? Потребность в защищенности, потребность в родителях, обеспечивающих стабильность мира маленького ребенка, является одной из базовых потребностей. Безопасность существования, комфорт, постоянство условий жизни, согласно психологу Абрахаму Маслоу, составляют суть того, что нам нужно от жизни^[19]. Лишенный родительской заботы сирота «открыт всем ветрам», и маленькому читателю, чьи страхи чаще всего воображаемые, этот образ как раз и помогает избавиться от переполняющей его тревоги.

Сирота – это то зеркало, в котором ребенок видит самого себя, свои проблемы и страхи; зеркало, способное вести с ребенком диалог. Эмоциональное воздействие книг о сиротах можно суммировать следующим упрощенным образом: у сироты получилось, получится и у меня. По словам другого знаменитого психолога, Бруно Беттельгейма, «когда история соответствует тому, что ребенок чувствует в самой глубине своего существа – как это часто происходит в случае нереалистического повествования, – она на уровне эмоций воспринимается ребенком как “сущая правда”»^[20]. Реальность, конечно, значительно сложнее, но детская книга – это тот полигон, на котором маленький человек отрабатывает свои взаимоотношения с миром.

«Дети олицетворяют собой тех, кто принадлежит семье, а сироты олицетворяют собой тех, кто исключен из этой социальной структуры»^[21]. Сироты выкинуты из системы самых существенных человеческих взаимоотношений и посему невероятно уязвимы. Оставшийся без родителей герой детской книги является отражением одной из важнейших потребностей маленького читателя – потребности в защите и покровительстве. Именно знакомое каждому ребенку чувство беззащитности приводит к тому, что читатель легко идентифицирует себя с маленьким сиротой в литературном произведении. Иначе говоря, этот образ в книге обращается непосредственно к «внутреннему ребенку», существующему, согласно психологу Эрику Берну, в психической реальности и детей, и взрослых^[22]. Именно благодаря сиротам в детских книгах мы можем немало узнать о самих себе.

Какой ребенок в детстве не мечтает о других родителях, лучше, умнее, богаче, успешнее? Какой ребенок не представляет себя сиротой, случайно попавшим в чужую семью, ожидающим, пока его отыщут настоящие родители? И если отношения с родителями, слишком увлеченными своей, непонятной, взрослой жизнью, не складываются, ужасно хочется оказаться сиротой. Книжные герои тоже могут оказаться в таком положении. Скажем, мать – партийный работник и полностью занята этой самой партийной работой, а не сыном. И даже калейдоскоп у него отобрала. «Опасная игрушка. Осколок попадет в глаз, и можно ослепнуть. Матери некогда со слепыми возиться». У литературного героя – ребенка в голове возникает странная, но психологически невероятно достоверная картинка: «В “Снежной королеве” Каю попала в глаз ледышка. Но он не ослеп, а просто всех перестал любить. Зато он был сирота и путешествовал. А если осколок цветной, из калейдоскопа, то вдруг наоборот – всех станешь любить? Всех, кого полагается любить: и маму, и папу, и великую родину. Или, еще лучше, можно осиротеть и убежать из дому»^[23].

Такое желание «осиротеть и убежать из дому» возникает даже у ребенка, живущего в полной и благополучной семье, трансформируясь во внутренней психологической реальности в фантазию о новых, по – настоящему любящих и заботливых родителях. «У меня самая злая мама в мире!.. Меня она вообще больше не любит. Ни капельки. Может, я ей не родной сын? Может, меня подбросили к ним под дверь в корзинке? А моя настоящая мама – какая – нибудь прекрасная принцесса? Она – то уж точно будет рада, если я к ней вернусь. А здесь я никому не нужен. Никомушеньки!»^[24] Вот так в книге.

А вот так в жизни: «Из – за того, что родители были очень хорошие и всегда вместе, мне приходилось внутренне отстаивать себя, свой мир, свое существование, свою значимость»^[25]. Это слова режиссера Павла Лунгина, выросшего в прекрасной семье с невероятно талантливыми родителями. Ребенку приходится бороться с родителями, даже если они самые замечательные. Даже если он с ними не борется, ему все равно необходимо «осиротеть», чтобы обрести право на самостоятельность, получить шанс оказаться в неожиданной, требующей всех его сил и умений ситуации. Сиротство становится метафорой свободы, возможностью справиться с трудностями самостоятельно, что совершенно необходимо ребенку, а особенно подростку.

Но при всей самостоятельности каждому нужен помощник – и им становится книжный герой – сирота. Психологическая реальность подпитывает реальность литературную, а та в свою очередь, закрепляя литературный канон, оказывает немаловажное влияние на психологическую потребность ребенка в идентификации себя с героем – сиротой.

Глава 2
От мифа к сказке

Это присказка, а вот —

Сказка чередом пойдет.

Петр Ершов. Конек – Горбунок

Бруно Беттельгейм подробно останавливается на различии между мифом и сказкой. Хотя между ними много общего, миф рассказывает о явлениях уникальных, которые могут произойти только с особым героем, а в сказке самое чудесное и необычное происходит с обычными людьми, такими как «ты, да я, да ближайший сосед, если мы отправляемся на прогулку в лес»^[26]. Это свойство сказки чрезвычайно важно для идентификации читателя с тем, что в этой сказке происходит. Другое важное отличие сказки от мифа, как подчеркивает Беттельгейм, заключается в том, что сказка оптимистична, тогда как миф – пессимистичен. Таким образом, сказка действительно может помочь ребенку в трудную минуту, о чем мы еще не раз поговорим. Ребенку, по словам Беттельгейма, необходима магия сказки, она позволяет ему верить и надеяться на то, что, несмотря на все трудности и все происки братьев и сестер, он, когда вырастет и повзрослеет, в один прекрасный день окажется победителем^[27].

Многочисленные мифы не обходят сирот своим вниманием, практически в каждой культуре есть легенды, в которых действуют сироты. Многие боги и герои были сиротами и добились успеха благодаря либо своему божественному происхождению, либо собственным дарованиям. Например, в самодийской мифологии наиболее архаичные черты мифа о боге – сироте «сохранились в мифологии нганасан. Культурный герой одинок, он сирота, воспитанный “бабушкой” (мать – земля). Он отправляется осваивать мир». В основе всего лежит «исходный вариант мифа о боге – сироте, покровителе народа и одновременно трикстере»^[28]. В ряде якутских и бурятских эпосов одинокий, не знающий родителей богатырь (сирота) является прародителем человеческого рода.

Более знакомые современному читателю примеры можно найти в Ветхом Завете. Это в первую очередь истории Моисея и Иосифа. Оба становятся фактическими сиротами, несмотря на то что их родители, или по крайней мере отцы, живы. В случае Моисея его мать сама «организует» временное сиротство и усыновление ребенка дочерью фараона, чем не только сохраняет ему жизнь, но и обеспечивает великое будущее. Благодаря влиянию возникающего в его жизни помощника, Рагуила – Иофора, священника Мадиамского, Моисей обретает свое истинное предназначение и подлинного отца – Бога Израилева^[29]. О роли помощников в истории сироты мы поговорим еще не раз.

Конечно, смешно сводить библейский рассказ о Моисее к его сиротству и воспитанию в чужой семье, даже если это не простая семья, а семья фараона. Это все – таки тот самый Моисей, роль которого вызывает бесконечные споры: одни почитают его великим пророком трех мировых религий, а другие отводят ему роль мифической фигуры или считают его просто – напросто одним из египтян^[30]. Однако младенец Моисей в тростниковой корзинке – всенепременный элемент всякой детской (я подчеркиваю, детской) Библии и посему может с полным правом считаться героем детской литературы и обсуждаться как таковой^[31].

Другой немаловажный библейский персонаж, Иосиф, рано лишившийся матери, по воле злых братьев теряет и отца. Однако и его сиротство временное и тоже имеет свое предназначение. Иосиф не может стать героем и спасителем своего народа, если не пройдет испытание сиротством и оставленностью. Как и Моисей, он обретает могущественного помощника в виночерпии фараона и нового «названного отца» в самом фараоне, которому он так убедительно толкует сны. Возвысившись, Иосиф снова воссоединяется и со своим настоящим отцом, Иаковом^[32]. Итак, для обоих, Моисея и Иосифа, фактическое сиротство (через добровольный отказ родителей или через насилие) является непременным условием исполнения жизненного предназначения.

Оставшиеся сиротами уже упомянутые Рем и Ромул находят помощников в виде вскормившей их волчицы и приносящих им пищу дятлов^[33]. В дальнейшем близнецов усыновляет пастух, и они долгое время не знают о своем благородном происхождении. Они тоже, конечно, не вполне сироты; в ряде вариантов мифа их мать жива, да и отец – бог Марс – не только жив, но и бессмертен. Хотя Марс и спасает детей от немедленной гибели, им приходится пройти немало испытаний, прежде чем они встречаются с родным дедом и их признают законными наследниками. Интересная деталь заключается в том, что они близнецы, и эта архетипическая конструкция, вероятно, более важна, чем собственно сиротство^[34]. Во исполнение законов другого мифа один из близнецов убивает брата. Сирота – победитель все равно присутствует, но победы добивается только один из двух сирот. Немного забегая вперед, хочется упомянуть Маугли Редьярда Киплинга, оторванного от родителей и совсем не случайно вскормленного именно волчицей. Писатели, сознательно или бессознательно, часто используют элементы древних мифов.

Среди всего разнообразия сказаний можно выделить особый миф сироты, преодолевающего все преграды, поставленные его «неудачным» рождением или потерей соответствующего статуса в раннем возрасте. Этот сирота становится, в зависимости от обстоятельств, богом, царем, правителем или успешным охотником. Описывая рождение героя, Джозеф Кэмпбелл отмечает, что тот часто еще в раннем детстве лишается родителей или надолго с ними разлучается. Рождение истинного героя всегда необычно, необычно и его детство. Кэрол Пирсон, продолжая разрабатывать теорию жизненных сценариев, предложенную уже упомянутым Эриком Берном, включает архетип сироты в длинный список архетипов, несущих ответственность за наши чувства и поступки. Согласно Пирсон, «архетип сироты в каждом из нас приводится в действие всеми теми жизненными ситуациями, когда ребенок внутри чувствует себя оставленным, преданным, обманутым, забытым или разочарованным»^[35].

При переходе из мифа в сказку напряжение заметно ослабевает. Кэмпбелл утверждает, что «герой волшебной сказки, как правило, добивается домашней, в пределах своего микрокосма победы, а герой мифа – всемирно – исторического, макрокосмического триумфа»^[36]. В дальнейшем в детской литературе победы станут еще более «домашними», еще более «персональными».

По мнению Мелетинского, десакрализация явилась важнейшим стимулом для превращения мифа в сказку. «Десакрализация неизбежно ослабляет веру в достоверность повествования. Она, разумеется, не приводит сразу к сознательной выдумке, к восприятию повествования как “небылицы”, но строгая достоверность уступает место нестрогой достоверности, что, в свою очередь, открывает путь для более свободной и разрешенной выдумки, хотя “свобода” эта также достаточно ограничена пределами жанра и мифологическим семантическим наследием»^[37]. Так рождается литература.

Мелетинский поясняет, что «в процессе демифологизации, по – видимому, сыграло свою роль взаимодействие традиции собственно мифологического повествования и всякого рода быличек, центральными персонажами которых с самого начала были обыкновенные люди, порой безвестные и даже безымянные. Демифологизация героя в сказке дополняется часто нарочитым выдвижением в качестве героя социально обездоленного, гонимого и униженного представителя семьи, рода, селения. Различные его признаки (например, “незнайка”, “неумойка”, пассивный безумец, “дурачок” и т. д.) обнаруживают глубокое значение на ритуально – мифологическом уровне, но сознательно маркируется именно его социальная обездоленность. Таковы многочисленные бедные сироты в фольклоре меланезийцев, горных тибето – бирманских племен, эскимосов, палеоазиатов, североамериканских индейцев и др. Их обижают жены дяди (Меланезия), сородичи и соседи (Северная Америка), а духи становятся на их защиту. Аналогичны запечники – младшие братья или Золушки – падчерицы в европейских сказках. Сказочный герой не имеет тех магических сил, которыми по самой своей природе обладает герой мифический. Эти силы он должен приобрести в результате инициации, шаманского искуса, особого покровительства духов. На более поздней стадии чудесные силы вообще как бы отрываются от героя и действуют в значительной мере вместо него»^[38].

Итак, эти «чудесные силы» теперь не внутри героя, для достижения успеха ему (ей) нужна, как мы уже видели на примере Моисея и Иосифа, помощь. В типичной сказке воплощением этих «чудесных сил» становится волшебный помощник, именно он и только он теперь обладает магией, необходимой для достижения успеха.

Глава 3
Сказочное царство

Взрослые – осторожный народ. Они прекрасно знают, что многие сказки кончаются печально.

Евгений Шварц. Тень

На первый взгляд кажется, что разнообразие сказочных сюжетов невероятно велико, все народы рассказывают свои сказки, такие различные и неповторимые. Но если присмотреться, оказывается, что в основе многих сказок лежит один и тот же сюжет, хотя каждый народ привносит в сказку множество деталей и подробностей. «Указатель сказочных сюжетов» был составлен в 1910 году финским ученым Антти Аарне и в 1970–х годах был дополнен американским ученым Ститом Томпсоном. Работа по классификации сюжетов постоянно продолжается. На русский язык «Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне» был переведен Н. П. Андреевым, который внес множество уточнений, касающихся русских народных сказок. И оказалось, что базовых сюжетов совсем не так много.

В сказках чрезвычайно важно само понятие семьи. Семья в народных сказках присутствует почти всегда. Она может быть царская, а может быть и крестьянская. Три крестьянских сына или три царевича, из которых младший, естественно, дурак и неудачник, живут обычно с отцом и матерью. Но семья отступает на задний план, когда герой уходит (или его выгоняют) из дома. Какой бы ни была цель – поиск пропавшей невесты или молодильных яблок – герой остается один, без семейной поддержки.

Собственно сироты (или полусироты) в сказках, конечно, тоже присутствуют. Многие сказки используют мотив сироты, потерявшего одного или обоих родителей или усыновленного приемными, часто непохожими на него родителями. Рассмотрим несколько примеров славянских сказок. Младший сын в сказке «Сивка – Бурка», переночевав вместо старших братьев на могиле отца, получает от него в наследство волшебного коня, благодаря которому добывает себе невесту – царевну. В некоторых пересказах старик – отец жив, а о матери ничего не известно. В сказке «Волшебное кольцо» герой – полусирота спасает собаку и кота, которые в свою очередь спасают его самого^[39]. Волшебным помощником может оказаться покойный отец или говорящее животное: конь, кошка, собака – но сирота без помощника не остается.

В сказках разных народов сироты – юноши тоже обретают богатство, жен и положение в обществе благодаря волшебной помощи^[40], хотя первоначальные жизненные обстоятельства ничего подобного не предвещали. Когда героями сказок становятся девочки или молодые женщины, возникает сюжет, в котором главная роль отведена падчерице. В сказке о Морозко волшебный помощник обеспечивает осиротевшей девушке приданое, она спасается от угнетающей ее мачехи. От всем знакомой «Крошечки – Хаврошечки» до существующей в многочисленных вариантах истории Золушки^[41] девушки – сироты находят свое счастье и/или своего суженого благодаря волшебным помощникам: Бабе – яге, Морозко, говорящей корове, фее.

В сказке герою или героине важно проявить добрые качества. Например, падчерице достаточно простой вежливости, позволяющей ей завоевать симпатию Морозко и получить богатые дары, тогда как родная дочь отвечает Морозко грубо, и это ничем хорошим не кончается.

Рассмотрим подробнее один из сюжетов, в котором главенствующую роль играет полусирота. Кто только не рассказывал и не писал о Золушках. «Золушка появляется в виде китайской девушки в девятом веке, и, как свидетельствуют антропологи, ее историю и сегодня рассказывают арабы Северной Африки и индейцы племени зуни в Новой Мексике – там роль феи – крестной отведена дикой индюшке»^[42].

Бруно Беттельгейм в книге «О пользе волшебных сказок» настаивает, что главное в истории Золушки – ревность и зависть сестер и что сказка эта далеко отошла от ее первоначального варианта, гораздо более жестокого и откровенного, чем привычные нам пересказы Шарля Перро и братьев Гримм. Сестринская (или, реже, братская) ревность – ядро сказочного сюжета, но «под этим явным содержанием скрыта мешанина сложного и по большей части бессознательного материала, на который подробности истории намекают в достаточной мере для того, чтобы запустить механизм бессознательных ассоциаций. Таким образом, достигается контраст между поверхностной простотой и глубинной сложностью, что и вызывает глубокий интерес к истории и объясняет ее привлекательность для миллионов людей в течение многих столетий»^[43].

В тех же случаях, когда в вариантах сказки о Золушке нет ни мачехи, ни злобных сестер, Беттельгейм предполагает, что «ее униженное состояние… является следствием запутанных эдиповых отношений отца и дочери»^[44]. Итак, существуют не только многочисленные варианты самой сказки и еще более многочисленные литературные переложения, но и множество подходов к ее содержанию, изучающих данный вопрос во всех подробностях и со всей точек зрения – фольклористической, литературоведческой, психоаналитической, семиотической, психологической.

Многие исследователи стремятся к более или менее сбалансированному подходу: «Конечно, у нас нет необходимости принимать всякую символическую интерпретацию за чистую монету и без малейшего сомнения и мы можем сохранять определенную долю здравого скептицизма, однако нам не следует отвергать без раздумья, с порога и все возможные прочтения, основанные на семиотическом подходе»^[45]. Мне же хочется остаться в простых рамках текста как такового, и в этом желании прочесть сказку как она есть я не одинока. Хотя, конечно, «может быть, это несколько старомодно представлять себе, что лес в народной сказке в первую очередь просто лес, волки – настоящие волки, веретено – просто веретено, мачеха – настоящая мачеха»^[46]. Впрочем, «старомодный» взгляд может иногда прояснить некоторые простые моменты, легко теряющиеся в сложном символическом анализе^[47].

Анализируя сказку, очень важно понимать ее структуру. Фольклорист и этнограф Владимир Яковлевич Пропп – наиболее известны его книги «Морфология волшебной сказки» (1928) и «Исторические корни волшебной сказки» (1946) – систематизировал повторяющиеся в сказках элементы, проводил параллели между сказкой и исторической реальностью, соотносил отдельные элементы сказочного повествования с древними обрядами разных народов, а также предложил типологию действующих лиц сказки^[48]. Так кто же такие «герой» и «помощник», эти два наиболее важных действующих лица? Как понимает роль помощника Владимир Пропп?

Помощник делает все за героя, появляясь в кульминационный момент сказки: «Между героем, вышедшим из дома и бредущим “куда глаза глядят”, и героем, выходящим от яги, – огромная разница. Герой теперь твердо идет к своей цели и знает, что он ее достигнет. Он даже склонен слегка прихвастнуть. Для его помощника его желания – “лишь службишка, не служба”. В дальнейшем герой играет чисто пассивную роль. Все делает за него его помощник, или волшебное средство. Помощник доставляет его в дальние края, похищает царевну, решает ее задачи, побивает змея или вражеское воинство, спасает его от погони. Тем не менее он все же герой. Помощник есть выражение его силы и способности»^[49]. Таким образом, главная задача героя – научиться принимать помощь.

Помощник в сказке и мифе может представать перед героем в различных формах, иногда весьма фантастических. Это силы природы, мифические существа, звери и птицы, волшебные предметы. «Предметы представляют собой лишь частный случай помощника. Помощники, живые существа и волшебные предметы, принципиально функционируют совершенно одинаково. <…> Нет, кажется, такого предмета, который не мог бы фигурировать как предмет волшебный»^[50]. Пропп выделяет среди помощников отдельную категорию «дарителей», которая, собственно говоря, и связывает между собой одушевленного помощника и помощника в виде предмета.

Позднее мы увидим, как преображается идея помощника в литературном произведении для детей. Начиная с девятнадцатого века помощником становится уже не говорящая корова или волшебная фея, а богатая и знатная дама, не Морозко, а добрый и бездетный дядюшка. Предметы также существенно меняются, осовремениваются, технологизируются, а сейчас уже и компьютеризируются. Однако это не меняет истинного назначения помощника и его основной функции – путеводительства^[51].

Я буду и далее использовать терминологию, предложенную Проппом, рассматривая многие литературные произведения с точки зрения взаимоотношения «героя» и его «помощника». Понятие помощника, волшебного или нет, – один из самых важных механизмов анализа различных литературных произведений, в которых действует герой – сирота. Как и судьба самого сироты, выбор помощника прекрасно отображает общество, в котором создавалось то или иное литературное произведение.

Другое важное действующее лицо сказки (а потом и литературного произведения) – антагонист – вредитель, весьма красочно описанный Проппом: «В сказку теперь вступает новое лицо, которое может быть названо антагонистом героя (вредителем). Его роль – нарушить покой счастливого семейства, вызвать какую – либо беду, нанести вред, ущерб… Итак, в ход действия вступил вредитель. Он пришел, подкрался, прилетел и пр. и начинает действовать»^[52]. Необходимо отметить, что «подобная систематизация возможна лишь на том материале, в котором существует достаточно очевидная повторяемость сюжетных ходов»^[53], что, на мой взгляд, безусловно, одно из отличительных свойств произведений о детях – сиротах.

Вслед за обработкой народных сказок с их весьма удачливыми сиротами появляется сказка литературная. Писатель порой привносит в сказку трагическую ноту, редко встречающуюся в сказках народных. Героиня «Девочки со спичками» (1845) Ханса Кристиана Андерсена замерзает в рождественскую ночь; ей никто не помогает. Сказки русского писателя Николая Вагнера, собранные в сборник под названием «Сказки Кота – Мурлыки» (1872), изобилуют трагическими историями, такими, например, как история двух сирот в сказке «Без света». Потерявшие родителей брат и его ослепшая сестра уходят из родной деревни в поисках лучшей жизни в большом городе, но и там им нет удачи: их судьба – сгинуть без следа. Дело в том, что это уже не устное творчество, постепенно записанное разными собирателями сказок – братьями Гримм, Шарлем Перро, Александром Афанасьевым и многими другими. Литературная сказка действует по своим собственным законам, и мы еще поговорим об этом подробнее.

И миф, и народная сказка важны не только сами по себе, они проторяют дорогу современным литературным произведениям, написанным специально для детей, и в этом смысле их можно назвать родоначальниками всей детской литературы, как реалистической, так и сказочно – фантазийной.

Глава 4
Англичане

Добродетель сама служит себе наградой.

Афоризм

Итак, детская литература! Английская занимает в ней невероятно почетное место; ни в одной стране не было написано столько книг, ставших знаменитыми во всем мире и оказавших огромное влияние на развитие литературы для детей в целом. «Алиса в Стране чудес», «Ветер в ивах», «Таинственный сад», «Питер Пэн», «Мэри Поппинс», «Хроники Нарнии», «Властелин колец» – это только самые высокие вершины огромной горной цепи британской детской литературы.

Еще прежде, чем проникнуть в детскую литературу, тема сирот пышно расцветает в английском классическом романе. Написанные для взрослых, эти произведения в двадцатом и двадцать первом веках стали читаться в основном детьми и подростками. Герой – сирота нередко появляется и в любимых детьми исторических романах – традиция, берущая начало от изгнанного отцом из дома полусироты Айвенго, героя одноименного романа Вальтера Скотта (1820), и Дика Шелби, героя «Черной стрелы» Роберта Льюиса Стивенсона (1888). У сестер Бронте и Чарльза Диккенса сиротство – частый элемент основной сюжетной линии. Но начало положено гораздо раньше. История сироты восходит по крайней мере к легендам о короле Артуре, еще в пятнадцатом веке записанным сэром Томасом Мэлори^[54]. Артур – сирота, который становится великим королем.

Конечно же, не обошлось без Шекспира (ибо история английской литературы не может обойтись без Барда). Главные герои «Двенадцатой ночи» – близнецы Виола и Себастьян, потерявшие родителей и чуть не потерявшие друг друга. Однако их потери с лихвой вознаграждаются: Виола выходит замуж за Герцога Орсино, Себастьян женится на красавице и богачке Оливии. Так создается и закрепляется литературный канон – сирота получает вознаграждение по заслугам, после того как пройдет «через огонь, воду и медные трубы». Артур с честью преодолевает все препятствия, и его волшебный помощник – Мерлин – всегда при нем. В случае Себастьяна и Виолы это вода кораблекрушения и огонь любви, а функцию волшебного помощника превосходно выполняет и опекающий Себастьяна капитан.

В восемнадцатом и девятнадцатом веках в Англии сиротство – реальная и нерешаемая проблема: никакие приюты и работные дома не могут вместить всех сирот, нуждающихся в крыше над головой и в тарелке супа. Естественно, литература не остается в стороне от этой темы: издаются многочисленные романы о сиротах, не только об их страданиях, но и о приключениях на море и на суше. Не вдаваясь в разбор этих примеров классической английской литературы (они в большинстве своем не переведены на русский язык и неизвестны в России), я отсылаю любопытного читателя к их подробному обзору, представленному Жаклин Банержи^[55].

Два произведения, в которых главный герой – сирота, хотя и были написаны для взрослых, стали непременным элементом детского или подросткового чтения и в Англии, и по всему миру. Это «Джейн Эйр» (1847) Шарлотты Бронте, опубликованная в середине девятнадцатого века, и «Приключения Оливера Твиста» (1837–1839) Чарльза Диккенса, написанные на десять лет ранее. Именно эти книги, достигшие невероятной популярности, – истинные родоначальники бесконечной плеяды «литературных сирот». Английский роман, безусловно, могучий ствол нашего книжного дерева, ствол, породивший множество веток и побегов^[56].

Изначально многие читаемые теперь в юном возрасте английские романы писались не для детей, ими в девятнадцатом веке зачитывались взрослые, которые плакали над судьбами бедных сироток и торжествовали вместе с ними, когда те наконец получали то, чего заслуживали с самого начала, – любящую семью и средства к существованию. Невинно страдающие дети оказывались образцами добродетели. «Взрослые в этих романах могли бы поучиться чуткости, доброте и человечности»^[57].

Но и современный читатель (взрослый и маленький) не так уж сильно отличается от романтически настроенного британца девятнадцатого века. Ему тоже нужна история с хорошим концом. Однако ничто не дается просто так: в британских книгах о сиротах благоприятная развязка не приходит сама по себе, ее еще надо заслужить. Сироте необходимо проявить себя с лучшей стороны, показать, каков он и на что способен. Если в начале книги поведение героя небезупречно, то к концу происходит полное изменение характера и превращение маленького сироты в истинного «рыцаря без страха и упрека».

Поговорим сначала о мальчиках. Начнем со всем известного диккенсовского Оливера Твиста и несколько менее известного героя книги Джеймса Гринвуда «Маленький оборвыш» (1866)^[58]. Нет нужды подробно описывать тяжелую жизнь Оливера, она хорошо знакома всем и каждому. (У Диккенса вообще нередок образ сироты или полусироты: Пип и Эстелла из романа «Большие надежды», Дэвид Копперфилд.) Написаны эти и подобные им произведения с ясной и неприкрытой целью – пробудить добрые чувства в читателе, научить его состраданию, сопереживанию. «Сострадание – это чувство, которое останавливает мысль перед всем значительным и постоянным в человеческих бедствиях и соединяет нас с терпящими бедствие»^[59]. О сироте как источнике жалости мы еще поговорим в дальнейшем, особенно когда речь пойдет о русской литературе конца девятнадцатого века.

До Гарри Поттера (о котором тоже позже) Оливер Твист был, вероятно, самым известным литературным сиротой. Само понятие сиротства нашло наконец свое полное литературное выражение в следующем диалоге:

«– Мальчик, – сказал джентльмен в высоком кресле, – слушай меня. – Полагаю, тебе известно, что ты сирота?

– Что это такое, сэр? – спросил бедный Оливер.

– Мальчик – дурак! Я так и думал, – сказал джентльмен в белом жилете.

– Тише! – сказал джентльмен, который говорил первым. – Тебе известно, что у тебя нет ни отца, ни матери и что тебя воспитал приход, не так ли?

– Да, сэр, – ответил Оливер, горько плача.

– О чем ты плачешь? – спросил джентльмен в белом жилете.

И в самом деле – очень странно! О чем мог плакать этот мальчик?»^[60]

Действительно, о чем? Если серьезно вчитаться в жизнь бедняги Оливера, становится по – настоящему страшно. Большинство взрослых и детей, вероятно, гораздо лучше помнит очаровательный фильм – мюзикл^[61], а не саму книгу. В книге жестокая реальность долгое время не оставляет никаких надежд на счастливый конец. На долю бедного Оливера выпадает немало страданий, побоев и оскорблений, не говоря уже о голоде и холоде. Но, несмотря на все препятствия и препоны, Оливер в конце концов обретает и истинное имя, и семью в виде тетушки Роз и усыновившего его мистера Браунлоу.

Диккенсу важнее всего показать отношение общества к несчастному сироте, ту жестокость, с которой оно обрушивается на голову слабого и беззащитного. Именно отношением к Оливеру определяется «положительность» или «отрицательность» остальных героев, и даже, как в случае с Нэнси, изменение этого отношения определяет переход из одной категории в другую. Если ты хорошо относишься к Оливеру – ты хороший, если плохо – плохой. Сирота становится маркером социальных проблем общества.

Самому Оливеру не приходится ничего особенного делать, только страдать, оставаться «хорошим» и не поддаваться злу и соблазнам, хотя это весьма нелегко в том окружении, в каком он постоянно оказывается. Его характер не претерпевает никакой трансформации, в нем нет особого психологического или эмоционального развития. Это хорошо видно в фильме Романа Полански «Оливер Твист» (2005), где Оливер – почти бессловесное страдающее существо с глазами загнанной лани. Однако даже в самых тяжелых ситуациях он всегда помнит проявленную к нему доброту, хотя подчас и не умеет отличить подлинную доброту от заботы Феджина, которому только и надо, что поставить мальчика на ноги поскорее, чтобы Сайкс мог от него избавиться^[62].

Однако в рамках той же парадигмы сиротства возможна и трансформация характера, и мы можем проследить ее на примере «Маленького оборвыша». Герой этой книги, Джим, в сущности, полусирота, живет с отцом и злой мачехой, которые совершенно о нем не заботятся. В начале книги он не особенно привлекательный мальчишка – убегает из дома, бросив маленькую сестренку, которую ему поручено нянчить, попадает в дурную компанию, становится воришкой, а потом и пособником более серьезных воров. Но в мальчике заложены добрые качества, совесть не позволяет ему незаслуженно нежиться в мягкой постели. Он решает раз и навсегда покончить с преступным прошлым.

Награда – честная трудовая жизнь – приходит вследствие полной моральной перемены, сознательного выбора между добродетелью и пороком. Джим не возвращается в семью, жизнь с пьяницей – отцом и выпивохой – мачехой не сулит ему ничего хорошего, он находит новых друзей, поддерживающих его новый жизненный выбор, включая ту семью, которую он спас от возможного ограбления. История кончается на оптимистической ноте – оборвыш становится достойным членом общества. Любопытно отметить, что в пересказе Корнея Чуковского, изданном в советское время, многое было изменено; сообразно социальному заказу эпохи Чуковский добавляет рабочую солидарность и взаимопомощь – жизненный успех сироты приписывается его принадлежности к рабочему классу!^[63]

Глава 5
Англичанки

Чувства добрые я лирой пробуждал.

Александр Пушкин. Памятник

Герой – сирота вызывает у читателя сочувствие, переходящее в сострадание, «в сироте благородство характера сочетается со способностью вызывать жалость»^[64]. Сирота всегда слаб, всегда нуждается в поддержке, но вместе с тем в детских книжках он (или она) благороден и потому достоин лучшей участи. Привязанность и восхищение, по словам Джо Сатлиффа Сэндерса, «отправная точка сочувствия, без них сочувствие превращается в жалость или даже отвращение»^[65]. Если сирота не вызывает у читателя добрых чувств, не улучшает его, задача книги, безусловно, не выполнена. По мнению Проппа, «сказка вообще не знает сострадания»^[66], однако в литературе девятнадцатого века, насквозь пронизанной сказочными мотивами, это одно из самых важных чувств. Впрочем, и герою волшебной сказки, согласно комментарию Мелетинского, необходимо проявить «доброту, сообразительность, вежливость», для того чтобы доказать «правильность поведения»^[67].

Повышенная доза сочувствия, сострадания, жалости, доброты, безусловно, присуща произведениями о девочках – сиротах. Как и мальчики, они вызывают желание им помочь; как и мальчики, они могут быть более или менее самостоятельны. Мир героинь – девочек замечательно описан Фрэнсис Бернетт, но родоначальницей образа девочки – сироты следует считать Шарлотту Бронте, создавшую Джейн Эйр, в которой воплотились все самые лучшие черты этого типажа. Рано лишившись матери, Шарлотта Бронте сама выросла в сиротском приюте и о том, что такое жизнь сироты, знала из первых рук. Ее героиня Джейн добра, решительна и не останавливается ни перед какими преградами. Она почти не нуждается в усовершенствовании. Хотя в повествовании от первого лица Джейн немного лукаво описывает саму себя как средоточие всех пороков, читатель видит это лукавство и сразу же начинает любить смелую и умную девушку.

При всем реализме этого романа (написанного, конечно, не для детей, но читаемого сейчас в весьма юном возрасте) он, как утверждает Микаэль Кларк, насквозь пропитан сказочными аллюзиями: «“Золушка” лишь одна из нескольких сказок, влияние которых присутствует в “Джейн Эйр”; аллюзии на “Красавицу и Чудовище” и на “Замок Синей Бороды” представляют Рочестера одновременно и добрым человеком в безобразном обличье, и мужем – чудовищем со множеством бывших жен, которых он держит взаперти в тайной комнате в замке»^[68].

В отличие от сказочных героинь, Джейн нельзя жалеть, ей можно только сочувствовать. Помощник ей, в сущности, не нужен, она прекрасно справляется со всем сама (и оттого легко отвергает предложение вступить в брак с кузеном – миссионером). Собственно говоря, ее первая неудача – несостоявшийся было брак с мистером Рочестером – вызвана именно тем, что она на какое – то время отказывается от независимости и начинает полагаться на мистера Рочестера. Их союз возможен только при условии, что он слеп и немощен, а Джейн сильна и решительна. Ее отношение к жизни выражено в романе весьма отчетливо: «Напрасно утверждают, что человек должен довольствоваться спокойной жизнью: ему необходима жизнь деятельная; и он создает ее, если она не дана ему судьбой»^[69]. Какие уж тут помощники!

Тем не менее такое сочетание активной жизненной позиции и прекрасного характера встречается не так уж часто. В двух произведениях Фрэнсис Бернетт, написанных почти через шестьдесят лет после «Джейн Эйр», активность и изначальная доброта достаются двум разным героиням: активность – Мэри Леннокс, а доброта – Саре Кру. По мнению многих исследователей, книги Бернетт черпают свою силу в «самых старинных мотивах народных сказок, пасторальных тропах и мифологических темах»^[70], реализм и фантазия переплетаются в них самым причудливым образом.

Главное действующее лицо «Таинственного сада» (1910), Мэри Леннокс, поначалу, как и Джим в «Маленьком оборвыше», показывает себя читателю не с лучшей стороны. Капризная, всем недовольная, невероятно избалованная, эгоцентричная девочка (следствие дурного воспитания) теперь по – настоящему несчастна – она в один день потеряла обоих родителей. Вместе с тем Мэри – решительное и храброе создание, и в этом смысле она прямая наследница Джейн Эйр, но ей еще предстоит немалая работа по улучшению душевных качеств. Попав в поместье опекуна, маленькая сиротка постепенно меняется, в ней пробуждаются совсем иные чувства. «Виной» тому проникающая в душу жалость – оказывается, кому – то другому еще тяжелее, чем ей. Сострадание, которое Мэри испытывает к больному кузену, провоцирует сострадание читателя, которое теперь уже распространяется на обоих героев: девочку – сироту и больного мальчика, лишившегося матери.

То, что творится в душе Мэри и как чувствует себя (физически и психологически) Колин, символически отражается в состоянии заброшенного и запертого сада. «Как Мэри, сад оказался полностью заброшен, потому что никому не был нужен – он тоже стал “сиротой”»^[71]. Расцветающая в душе девочки жалость приносит тройной плод: пробуждает к жизни заброшенный сад, обессиленные болезнью ноги двоюродного брата и очерствевшее сердце его отца. Излечившись от собственного эгоцентризма, Мэри может помочь и Колину: «Она заставляет его пересмотреть свои уже сложившиеся представления и вовлекает его в общение и игру, чтобы и он, в свою очередь, смог преодолеть свой эгоцентризм»^[72]. Счастливый конец заслужен тяжелым трудом. Мэри подходит к делу излечения кузена и возрождению запущенного сада серьезно и весьма организованно. Конечно, у нее есть и волшебный помощник, впрочем, не совсем волшебный, хотя и не вполне ординарный. Живущему неподалеку мальчику Дикену охотно, с радостью подчиняется вся живая природа.

Как пишет в своем блоге некий/некая RJ: «Ребенку – сироте нужен истинный помощник и образец нравственного поведения, непосредственно связанный с миром природы»^[73]. Мэри и Дикен проводят в саду множество часов, вскапывая, пропалывая, поливая, и сад отвечает им, расцветая неземной красотой^[74]. То же самое происходит и с Колином, чье замерзшее от недостатка любви сердце отогревается, как земля весной. Тяжелый труд вознагражден – дядюшка становится настоящим отцом своему сыну Колину, и в сердце его, похоже, отыщется теперь уголок и для племянницы Мэри.

В романах о девочках образ помощника гораздо более индивидуализирован, чем в книгах о мальчиках. У Бернетт это определенный человек, наделенный способностью не только советовать, но и впрямую изменять жизнь героини; у Мэри – Дикен; в судьбе Сары Кру, о которой мы будем говорить немного позже, принимает заботливое участие странный незнакомец. Антагониста в прямом смысле слова в романах о девочках нет, его заменяет сама судьба, оставившая их сиротами. Смерть родителей и в случае Джейн Эйр, и в случае Мэри Леннокс – следствие естественных событий; злая опекунша Джейн миссис Рид исчезает со страниц романа достаточно быстро. С трудностями жизни в Ловудском приюте сталкивается не только Джейн, это скорее общие проблемы сиротских приютов и отношения к их воспитанникам, следствие стремления «привить им выносливость, терпение и способность к самоотречению», как высокопарно выражается достопочтенный мистер Брокльхерст^[75].

Давайте еще раз вернемся к сказкам и посмотрим на тот их тип, где в центре внимания оказывается «невинно преследуемая героиня»^[76]. Этот тип включает в себя такие известные сказки, как «Рапунцель», «Спящая красавица», «Золушка» и «Белоснежка». Термин «невинно преследуемая героиня» прекрасно подходит к истории Сары Кру, героине «Маленькой принцессы» (1905) Бернетт. Сара Кру, как и Джейн Эйр, готова преодолеть все препятствия, хотя по активности жизненной позиции она решительно уступает и Джейн, и Мэри. «Маленькой принцессе» не нужно меняться, бесконечная доброта девочки и так поворачивает весь мир лицом к ней. В этом случае важно не приобретение новых моральных качеств, а способность сохранить уже имеющиеся под давлением изменившихся не в лучшую сторону обстоятельств. По словам Филлис Коппер, «подобно сказке о Золушке, истории Бернетт подчеркивают не изменения в главной героине, но скорее проявления истинной природы этой героини. <…> Сара – “принцесса”, даже если мир не признает ее таковой»^[77].

Сара потеряла отца и все богатство, не говоря уже о привилегированном положении в пансионе для девочек, который содержит пренеприятная особа, мисс Минчин (и я что – то не могу припомнить в английской литературе ни одного содержателя или содержательницы пансиона, наделенных хоть какими – то положительными качествами). Сравнивая историю Сары Кру с «Золушкой», Филлис Коппер отождествляет мисс Минчин со злой мачехой, а богатых, избалованных девочек в пансионе со злыми сводными сестрами классической сказки^[78]. Даже переехав из роскошной комнаты на чердак, Сара, заваленная непосильной работой, остается воплощением доброты и больше заботится о маленькой служанке Бекки, чем о самой себе. Защитой против жизненных невзгод девочке служит смех, который заменяет все и утоляет голод не хуже пирожков с мясом. Смех, а еще, по утверждению переводчицы книги Натальи Трауберг, стойкость, благородство, чувство собственного достоинства, а главное, способность жалеть кого – то другого^[79].

Как пишет Мелани Кимболл: «Девочки – сироты обычно преодолевают препятствия благодаря добродетельному поведению. Они “хорошие девочки”»^[80]. Все же, для того чтобы навсегда избавиться от жизненных невзгод, Саре, как и Мэри, нужна помощь. И снова, словно в традиционной народной сказке, в самый ответственный момент откуда ни возьмись появляется волшебный помощник, и с этого мгновения все идет как по маслу. Индийский джентльмен, друг отца, возникает рядом в тяжелую минуту – без его поддержки героине никак не справиться. Все заканчивается к всеобщему удовольствию, даже девочка – нищенка (тоже сирота), с которой Сара поделилась хлебом, обретает дом – ее берет к себе хозяйка булочной; Анна тоже «хорошая девочка» и не гнушается никакой работы. И словно такого счастливого конца недостаточно, американские экранизации «Маленькой принцессы» на этом не останавливаются. В старом фильме с Ширли Темпл (1939) Сара (не без помощи самой английской королевы – волшебный помощник высшего сорта) находит отца в госпитале для раненых, а в более современном фильме (1995) живущий в соседнем доме джентльмен оказывается потерявшим память отцом девочки и Сара вновь обретает не только богатство, но и семью. (Впрочем, американские экранизации всегда отличает пара лишних ложек сахара.)

Глава 6
На континенте: мальчики и девочки

С глупых лет брожу я сиротою.

Александр Пушкин. Уродился я, бедный недоносок…

По словам Филипа Нела, «литературные сироты позволяют заглянуть в замочную скважину и увидеть будущие радости и тревоги взрослой жизни вне родительского дома»^[81]. Вопрос только в том, когда именно начинается эта взрослая жизнь. Долгое детство нынешних детей не характерно для предыдущих исторических эпох, в которые, согласно Филиппу Арьесу, ребенок оказывался в мире взрослых, едва научившись ходить и говорить. По Арьесу, продолжительность детства определяется продолжительностью обучения (в первую очередь школьного, а не обучения ремеслу). Семья и школа, предполагает Арьес, защищают ребенка от слишком раннего вхождения во взрослую жизнь. Но кого заботит обучение и воспитание сироты? Ему не достается и того детства, которое отпущено в данной исторической эпохе ребенку, растущему в семье. Взросление сироты часто происходит весьма стремительно и преждевременно.

Потеряв не только отца, но и мать, Дэвид Копперфилд, герой в значительной степени автобиографического романа Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим» (1849), начинает работать в возрасте десяти лет, поскольку его отчим больше не желает платить за его обучение. То же самое происходит и по другую сторону Ла – Манша (он же Английский канал, в зависимости от того, с какой стороны мы на него смотрим). В романе французского писателя Гектора Мало «Без семьи» (1878) Реми покидает добрую кормилицу и в восьмилетнем возрасте начинает сам зарабатывать себе на жизнь. В целом сюжет романа ближе к истории Оливера Твиста: незаконный, но взрослый потенциальный наследник пытается избавиться от законного малолетнего наследника, чем обрекает его на жизнь подкидыша.

Младенцем Реми украли у родителей в Лондоне и оставили на улице в Париже. Лишившись впоследствии и семьи кормилицы, он переходит из рук в руки – попадает к бродячему музыканту и дрессировщику, потом надолго задерживается у доброго садовника. Однако ни одно из этих мест не становится постоянным пристанищем: очередное несчастье – смерть наставника или град, побивший все цветы, – заставляет мальчика двигаться дальше по жизненному пути сироты. Все происходит помимо его воли и помимо его стараний. Ему остается, как и Оливеру, всего лишь быть «хорошим мальчиком» и помнить благодеяния, оказанные ему другими. Награда (в виде родной и весьма богатой семьи) в конце концов найдет его сама. Впрочем, нет, от него ожидается и толика активной доброты – он помогает другому, еще более обездоленному мальчику Маттиа, покупает корову своей бывшей кормилице.

И Дэвида, и Оливера, и Реми, в терминологии Проппа, можно причислить к истинным героям; ближайшей аналогией их историй в мире волшебной сказки будет «добрая девочка» из дихотомии «добрые девочки – злые девочки»^[82]. В данном случае пол героя не так уж важен, дело скорее в принципиально пассивном отношении к миру. Объясняя этот тип сюжета, Виктория Сомофф пишет: «Злая девочка ожидает получения даров… Добрая девочка, наоборот, получает дары именно потому, что она к ним не стремится, и совершает свои поступки, не думая о том, что получит вознаграждение»^[83]. Как не вспомнить тут снова сказку «Морозко» и терпеливую падчерицу, стойко переносящую суровую русскую зиму.

Так, после того как он впервые попросил и не получил добавки овсянки, Оливер уже не ждет никакой помощи от мира, но помощь все равно приходит в виде коллективного волшебного помощника. В случае Оливера это – мистер Браунлоу, миссис Мэйли, ее племянница Роз и другие, менее важные герои, которым противопоставлены злые силы, подобные злым демонам волшебных сказок, – Монкс, Феджин, Сайкс. Джим, «маленький оборвыш», тоже оказывается центром притяжения злых и добрых сил, но, в отличие от Оливера, ему приходится «работать над собой», поскольку в какой – то момент ему нравится его «преступная» жизнь. В разговоре о героинях – англичанках мы уже обсуждали это стремление быть хорошей более подробно.

Каждому из помощников Реми противопоставлен антагонист – вредитель. Как и в волшебной сказке, «антагонист пытается обмануть свою жертву, чтобы овладеть ею или ее имуществом»^[84]. В данном случае идет речь об овладении имуществом в самом прямом смысле. Кормилица – помощник матушка Барбарен противопоставляется антагонисту – своему мужу, который фактически продает мальчика Реми в рабство. Другая пара – добрый Виталис и злой Гарафоли, которому все же не удается его коварный план. Однако главный антагонист, как и в истории Оливера Твиста, – ближайший родственник, который стремится отобрать у героя наследство (у Реми – дядя, у Оливера – старший брат). Но, как и в сказке, где «антагонист никогда не спасается безнаказанно»^[85], Джеймс Миллиган, дядя Реми, изгнан с позором из семьи, а Монкс вынужден покинуть Англию.

Конечно, во всех этих романах о мальчиках – сиротах есть и многое другое: социальные вопросы, бедность, страдание, воровство, проституция^[86], но главное, что привлекает ребенка, – победа слабого над сильными, маленького над большими. В сказках счастливый конец всегда чудесен, в каком – то смысле чудесен он и в романе девятнадцатого века. «Представление о чуде как о существенной структурной характеристике сказочного повествования… приводит к лучшему пониманию специфики развития сказочного жанра и с географической, и с временной точки зрения»^[87]. Это же утверждение, по моему мнению, применимо и к роману о сироте, выжившему, победившему, обретшему семью и/или новый, подобающий ему социальный статус воистину чудом.

Сказочность повествования заметнее в историях девочек, где реальный мир отступает еще дальше. Впрочем, в прозе Виктора Гюго реальность, хотя и романтизированная, присутствует всегда. Гюго писал свои романы не для детей; но в контексте «русского чтения» извлеченная из романа «Отверженные» (1862) история Козетты стала фактом детской литературы^[88]. Жан Вальжан, как хороший волшебный помощник, посвящает свою жизнь тому, чтобы воспитать сироту Козетту и оградить ее от вся– кого зла. Однако именно он, в сущности, герой этого произведения, а Козетта – невинно страдающее дитя – скорее просто статический фон, оттеняющий (вернее, осветляющий) динамическое развитие характера Жана Вальжана^[89]. Козетта становится главной героиней исключительно в детском варианте, который появился еще в советское время. «Бедная сирота, которую угнетает хозяйка (мачеха) и обижают мачехины дочки; появление доброго волшебного покровителя, утешающего бедняжку и наделяющего ее невозможными по щедрости дарами; счастливое преображение замарашки, связанное с переодеванием в новую одежду («многие не узнавали Козетту – на ней больше не было ее лохмотьев»), – разве не проступает через все это сюжет сказки про Золушку?»^[90]

И все же волшебный помощник не обязательно должен быть одушевленным существом даже в романе девятнадцатого века. Мы уже говорили о роли природы в эволюции характера Мэри Леннокс. Неразрывно связана с миром природы и героиня «Хайди» Йоханны Спири, произведения, появившегося на свет в 1880 году в Швейцарии. «Как и многие другие классические произведения для детей, которые ошибочно называются “реалистическими”, “Хайди” находится где – то посередине между реализмом и фантазией»^[91]. Оставшуюся без родителей девочку Хайди отправляют к дедушке, который живет высоко в Альпах. Идиллическая жизнь на природе ей по вкусу. Хайди нравится спать на свежем сене и пить парное молоко. В ее добром сердце находится место и для белых козочек, и для слепой бабушки. Одного Хайди вынести не может – большого города, с его дисциплиной и порядком. Ей там, в буквальном смысле слова, нечем дышать. Город, увы, жесток к сироте, даже если ей не надо заботиться о пропитании и крыше над головой.

Помогает одно – возвращение в горы. В альпийских лугах девочка вовсе не ощущает себя сиротой – с ней дедушка, Петер и его бабушка, козочки. Исцеляющую силу природы чувствует не только Хайди, но и городская девочка Клара, она приезжает погостить в горы, и к ней (вспомним Колина из «Таинственного сада») возвращается способность ходить. «Волшебную долину» и «Таинственный сад» объединяет романтический мотив исцеляющей природы, этого универсального помощника, избавляющего от всех бед, способного залечивать раны, физические и душевные.

Согласно Филлис Коппес, «ребенок часто помогает “спасти” кого – то другого благодаря тому, что становится центральным действующим лицом в семье»^[92], то есть из спасаемого превращается в спасителя. Коппес употребляет этот термин применительно к религиозному «спасению», но и Колин, и Клара в первую очередь обретают физическое исцеление. Тут важно отметить, что исцеление обоих, Клары и Колина, «зависит не только от веры, но и от очень сильной эмоциональной вовлеченности того, кто исцеляется»^[93]. Иначе говоря, для того чтобы исцелиться, надо этого очень сильно захотеть. Это вопрос мотивации, религиозной или какой – то другой. У Колина поначалу нет ни малейшего желания выздороветь. Он, конечно, страдает, но, с другой стороны, болезнь ему, безусловно, «выгодна». Энергии Мэри, ее мотивации хватает на двоих. Подобным образом Хайди постоянно «тянет» Клару вперед, заставляет ее выйти из болезненного, но в чем – то комфортного существования.

В обоих случаях и Хайди, и Мэри действуют как представители живоносной природы; исцеляют не они, а сама природа, но, как я уже говорила, совершенно необходимо хотеть исцелиться. Один ребенок становится «особым проводником живительной силы Природы»^[94] для другого. В современном мире обе эти книги остаются неизменно популярными не только и не столько из – за их христианских коннотаций, сколько из – за жизнеутверждающей темы победы слабого над силами зла, воплощенными в болезни.

Глава 7
Задорные американцы

There even are places where English completely disappears.

In America, they haven’t used it for years!

Мюзикл «My Fair Lady»^[95]

Как же разительно изменился литературный канон при переезде через Атлантику! Это не только другой литературный язык, это совершенно иная ментальность. Страдающий, «чудом» добивающийся успеха сирота, безусловно, не попал на отплывающий корабль и остался на берегах Старого Света. Однако и в предельно реалистических произведениях американской литературы девятнадцатого века не пропала внутренняя связь с волшебной сказкой. «Даже Марк Твен, законченный реалист, заимствует сказочный приключенческий сюжет для “Тома Сойера” и “Гекльберри Финна”, а потом резвится на свободе в сказочной фантазии, когда пишет “Янки при дворе короля Артура”, посылая главного героя в магическое путешествие во времени и пространстве»^[96].

Кристин Тейлор указывает на то, что с середины девятнадцатого века отношение к сиротам (да и к детям вообще) в Соединенных Штатах постепенно принимает более сентиментальную форму^[97]. Общество начинает беспокоить положение сирот, устраиваются приюты, в которые чаще всего попадают дети недавних иммигрантов. Сиротство было, несомненно, серьезнейшей проблемой в американских городах девятнадцатого века. В одном только Нью – Йорке в 1850–х годах обреталось, вероятно, око– ло тридцати тысяч, и американскими благотворительными организациями была начата обширная программа, которая получила название «Поезда сирот»^[98]. Городских бездомных детей стали посылать на Запад. Усыновляли их в основном фермеры, нуждающиеся в рабочей силе. Считается, что именно эта программа положила начало системе фостерных семей. Конечно, сироты обретали дом и некоторое подобие семьи, но еще совсем не скоро усыновление становится актом любви к детям, а не просто экономической необходимостью. К 1920–м годам практика перемещения детей – сирот на Запад прекращается.

Тема сиротства волновала американскую литературу со времен первых поселенцев – пуритан, «сирота появляется в том или ином виде – иногда это явное присутствие, иногда всего лишь тень – во всех типах текстов, литературных и нелитературных, религиозных и секулярных, поэтических и полемических. Но как бы ни был представлен сирота, этот образ всегда свидетельствует о формировании идентичности, не только индивидуальной, но и культурной»^[99]. “Литературный сирота” – одна из наиболее популярных фигур в литературе 1800–х годов»^[100], и эта популярность сохраняется в течение следующих двух веков.

Итак, посмотрим сначала на американских мальчишек – сирот. Герои «Тома Сойера» (1876) и «Гекльберри Финна» (1884) – классические сироты (или полусироты, как в случае с Геком, которому наличие отца – пьяницы скорее мешает, чем помогает). Марк Твен писал эти книги не для детей, и, когда они были впервые опубликованы, возникла немалая дискуссия о том, можно и должно ли их читать детям^[101]. Однако и в США, и в Советском Союзе обе книги постепенно стали неотъемлемой частью школьного классного или внеклассного чтения^[102]. Еще в 1930–е годы советский читатель получил широкий доступ к отредактированным Корнеем Чуковским переводам обеих книг^[103]. Благодаря им советские дети увидели реальный, обыденный образ американского мальчика, живущего в маленьком провинциальном городке; образ, разительно отличающийся от советской мифологемы «американца – врага»^[104]. Жизнь Тома и Гека изобилует приключениями, но это приключения обычных мальчишек (хотя, конечно, со сказочной удачливостью); кроме этого в них нет ничего особенно героического или экзотического, они просто дети, полные энергии и способные на всяческие проказы.

Несмотря на объединяющую их жажду приключений, характеры у этих двух мальчишек совершенно разные. Михаил Свердлов отмечает, что, если Том Сойер привносит дух игры во все свои занятия, то Гек Финн олицетворяет собой дух созерцательности и внутренней свободы^[105]. Том действует безо всяких рассуждений, он в первую очередь ищет приключений. Особенно это хорошо видно во второй книге, где Том превращает освобождение уже свободного негра Джима в игру, причем игру (безо всякой необходимости) опасную. В то же время Гек мучается моральными вопросами, потому что уверен, что творит ужас что неправильное и не богоугодное, помогая беглому негру. Да только его сердце не позволяет ему действовать иначе. В целом, там, где речь идет о Геке, автор позволяет себе множество рассуждений, описаний медленного движения плота по реке. Это хорошо сочетается с несколько меланхолической, склонной к интроверсии натурой Гека.

Том – другой. Всегда полон идей и планов, он четко ставит перед собой цель и ее добивается (будь то желание увильнуть от покраски забора или удовольствие от побега на необитаемый остров). Для достижения целей ему не нужен никакой помощник, ни волшебный, ни просто взрослый. Его жизненный принцип – «задумано – сделано». Гек, конечно, тоже не промах: в какую передрягу ни попади, всегда найдет выход, как и его дружок Том, сумевший не только не пропасть в страшной пещере, но и обнаружить спрятанное там сокровище. Таким мальчишкам жалость и помощь ни к чему. Именно эта уверенность в себе и в своей победе позволяет Тому выбраться из пещеры без посторонней помощи.

Понятно, что у сирот – мальчиков гораздо больше «степеней свободы», чем у сирот – девочек. Общество ожидает от них, что мальчики сами себе помогут, что они будут стараться, трудиться (не то чтобы Том и Гек были такими уж большими трудягами, но энергия хлещет у них через край). Девочкам, как мы скоро увидим, позволительно ждать помощи от окружающих. Романы о девочках – сиротах традиционно предполагают появление суженого, а вот мальчики – существа независимые, и сиротство Тома и Гека только усиливает эту черту, отрывает их от привычного окружения, заставляет стоять самим за себя. Они в каком – то смысле символы американского общества – молодого, оторванного от корней, не нуждающегося в родителях и воспитателях. Они отражают основной принцип американской морали: достичь можно всего и всегда и только своими силами. Воплощенная американская мечта, эти мальчишки начинают с нуля и добиваются всего, чего пожелают. Их истории относятся к такому типу книг, которые Екатерина Асонова определяет как «литература детской самостоятельности»^[106].

Редкое исключение из правила – Нэт из книги Луизы Мэй Олкотт «Маленькие мужчины» (1871). Он тоже сирота, но в нем совершенно отсутствует тот авантюрный дух, какой обуревает Тома и Гека. Нэт – примерный мальчик, единственный недостаток которого – редкая невинная ложь, но и с этим пороком он успешно борется. Недаром «папа Бэр», директор и учитель, «привязался к любящему и кроткому, как девочка, Нэту»^[107] и называет его своей «дочкой». Вследствие своего характера он скорее напоминает английских девочек и мальчиков, нежели своих бойких соотечественников. В Нэте куда больше от Оливера Твиста, чем от американских мальчишек – сирот. Еще один сирота, Дэн, несколько более авантюрного плана, но и он постепенно «приручается» в этой школе для примерных «маленьких мужчин».

Интересно, что уже в «Маленьких женщинах» (1868) Олкотт переворачивает гендерные роли. Самая живая и привлекательная из четырех сестер, Джо, всем, начиная с имени, скорее похожа на мальчика, чем на девочку. Именно она «приручает» и «воспитывает» сироту Лори, который живет с дедушкой в соседнем, куда более богатом доме. Потом, в следующей книге «Хорошие жены» (1869), Джо со своим мужем – профессором устраивает школу для мальчиков, бедных и богатых, сирот и просто заброшенных родителями. Это и есть школа, описанная в «Маленьких мужчинах», и именно успехи в «воспитании» Лори убеждают Джо, что она сможет заменить этим детям мать (сама писательница, кстати, воспитала племянника – сироту).

Но вернемся к куда более энергичным мальчикам – сиротам. Герой книги Горацио Алджера «Дик – оборванец» (1868) – этакий Гекльберри Финн, но только из северных штатов, сообразительный, но необразованный житель большого города. Он до всего доходит своим умом. Начав с чистки обуви на улицах Нью – Йорка, Дик постепенно продвигается по социальной лестнице – идеальная иллюстрация американских принципов протестантской этики. Самая капелька помощи – он и учится читать, и работу новую находит, и сам способен помочь другу. Однако он чаще склонен сам помогать другим, чем ожидать от кого – то помощи. Или, в крайнем случае, годится «бартер»: Дик учит Джонни, еще одного маленького чистильщика обуви, как заработать побольше денег, а Джонни учит Дика читать и писать. Вспомним, Том помогает Геку освободить Джима, Гек всегда готов в лепешку расшибиться, чтобы только помочь другу.

Том и Гек становятся символами стремления к победе, умения достичь желаемой цели. Та же воля к победе прекрасно выражена в «Дике – оборванце» при сравнении Дика и Джонни: «Нужно заметить, что в профессии уличного чистильщика обуви, так же как и в более возвышенных занятиях, действует известный принцип: активность и трудолюбие вознаграждаются, леность карается. В отличие от Джонни, Дик был энергичен и всегда начеку в том, что касалось работы, и в результате зарабатывал раза в три больше, чем его приятель»^[108]. В отличие от его английских предшественников, Дику не так важно найти семью, гораздо важнее найти работу^[109]. В конце концов он получает должность бухгалтера в респектабельной фирме, и в своей удаче Дик, конечно, отчасти опирается на счастливые случайности. Но главные его свойства, обеспечивающие ему успех, как постоянно подчеркивает автор, – это решимость, оптимизм и энергия. И Том, и Гек, и Дик становятся богачами, двое первых – найдя сокровище, третий – упорным трудом, снова и снова иллюстрируя собой понятия «протестантской трудовой этики» и «американской мечты». Так формируется американский образ сироты, которому всегда и во всем сопутствует удача. Недаром Джерри Грисуолд называет их «дерзкими американцами»^[110]. Такие не пропадут.

Глава 8
Задорные американки и их тетушки

Ведь это же несправедливо, несправедливо!

Шарлотта Бронте. Джейн Эйр

У американских «книжных» сирот с везеньем все в порядке: мальчикам помощь почти не нужна, да и девочкам, как мы сейчас увидим, для того чтобы выбраться из любой переделки, помощник нужен только «на минуточку», а дальше они сами справятся. Начну со знаменитой «Страны Оз» Фрэнка Баума^[111], опубликованной в 1900 году. Дороти – сирота, воспитываемая вполне любящими, но невероятно мрачными тетей и дядей в печальном и пустынном Канзасе. В переводе – пересказе, сделанном Александром Волковым, который раз и навсегда превратил «Волшебника Изумрудного города» в факт русской литературы, Дороти превратилась в Элли, а дядя с тетей – в папу с мамой^[112]. Но в любом случае ураган, перенесший девочку в волшебную страну, оставляет ее, хотя и ненадолго, полной сиротой.

Впрочем, нельзя смешивать Дороти с Элли. Факт сиротства Дороти очень важен для Баума, хотя слово «сирота» фактически упоминается только один раз, зато на самой первой странице. В «Стране Оз» Баум выразил свои взгляды на права детей и необходимость заботы о них^[113]. То, что не может быть достигнуто в реальности американской жизни того периода, возможно в волшебной стране. Канзас – воплощение печали, там нет ни смеха, ни улыбок, но в стране Оз все совсем иначе. Этот красочный, хотя и опасный мир распахивает героине свои объятия, и она, воистину «одной левой» расправившись с двумя злыми колдуньями, помогает множеству различных созданий. Однако «она считает себя слабой и бессильной, нуждающейся в помощи других»^[114]. Оттого и ей, чтобы вернуться домой, нужны преданные друзья и помощники – Разум, Любовь и Отвага. Покуда Страшила, Железный Дровосек и Лев рядом с ней на вымощенной желтым кирпичом дороге, она не сдается и не унывает. В каком – то смысле эти волшебные помощники просто выражение черт ее характера. «Психоаналитическая интерпретация сочтет их тремя проекциями ее внутренней сущности, нацеленной на поиск этих трех столь различных свойств – мозгов, сердца и смелости, которые сама Дороти постоянно проявляет во время путешествия; она умна, заботлива и храбра»^[115].

Сам Чародей страны Оз (или, как мне с детства привычней его называть, Волшебник Изумрудного города), который в классической сказке претендовал бы на роль волшебного помощника, оказывается хотя и милым, но явным обманщиком. Возникает впечатление, что сама волшебная страна становится приемной матерью девочки (отчасти в виде двух добрых волшебниц), и «метафорически выражаясь, путешествие Дороти по стране Оз является внутренним путешествием приемного ребенка на пути к достижению понимания самого себя»^[116]. В конце этого полного приключений путешествия – возвращения к реальным приемным родителям Дороти ждет все тот же скучный Канзас. Элли в пересказе Волкова еще сильнее стремится вернуться к родителям.

Это сказка, но и в реалистической американской литературе тоже есть замечательные образы девочек. Отступим немного назад, в середину девятнадцатого века. В американской литературе о девочках и для девочек того времени положительный герой, сирота или нет, непременно должен был преобразить мир вокруг себя, сделать окружающих лучше и чище. Джо Сандерс демонстрирует этот феномен на примере маленькой Евы из «Хижины дяди Тома» (1852) Гарриет Бичер – Стоу. Все герои, окружающие Еву, «любя ее, становятся похожими на эту маленькую девочку – послушными, добрыми и любящими»^[117].

Так, например, Топси, сиротка – негритянка, эпизодический персонаж «Хижины дяди Тома», добивается успеха за счет необычайной трансформации характера и благотворного влияния со стороны ее маленькой хозяйки Евы. Топси – полная сирота и понятия не имеет, кто ее родители. По словам самой Топси, она «нигде не родилась. Матери не было, отца не было… никого не было»^[118]. Озорничающая по поводу и без повода маленькая егоза, не верящая никакому доброму слову – у нее есть все основания не доверять белым людям, шрамы на спине говорят сами за себя, – меняется под воздействием примера Евы и под впечатлением от ее преждевременной смерти.

Ева наряду с самим главным героем, дядей Томом, оказывается той силой, что преображает все и всех вокруг. И Топси частично перенимает у нее эту функцию. Видя перемены в девочке, тетушка Евы, уроженка Севера и противница рабства мисс Офелия, обещает Топси: «Я тоже буду любить тебя, хоть мне и далеко до нашей бесценной Евы, – буду любить и помогу тебе стать хорошей девочкой»^[119]. Так преображается и сама мисс Офелия, поначалу сухая и неэмоциональная северянка. В результате у Топси возникает шанс стать благовоспитанной особой и обрести свободу.

Сандерс, обсуждая скучную, в отличие от «Хижины дяди Тома», книгу Сюзан Кулидж «Что делала Кейти» (1872), подчеркивает важность образа больного ребенка в сентиментальных историях девятнадцатого века, призванных учить детей сочувствию и пониманию. Кейти растет без матери, но с любящей, хоть и строгой тетушкой и всегда занятым отцом. Озорница – девочка падает с качелей и надолго остается прикованной к постели. С помощью больной кузины Элен она учится сочувствовать и вызывать сочувствие в окружающих. Кейти, в отличие от Евы, выздоравливает – но только через четыре года. Немалое наказание за невинное озорство.

Тема преображения окружающих занимает центральное место в романах Луизы Мэй Олкотт, особенно в романе «Роза и семеро братьев» (1875), где сразу две сироты – барышня, главная героиня, и служанка, девочка из приюта. Роза, как Белоснежка гномами, окружена семью двоюродными братьями, которые не знают, как ей угодить. По словам Сандерса, в этой книге «семеро кузенов все время рядом с девочкой – сиротой, и центральным в романе становится момент, когда она обнаруживает, что может положительно влиять на мальчиков»^[120]. Для этого, добавляет Сандерс, ей всего – навсего надо перестать печалиться. Слабенькая и болезненная, помогая мальчикам, она становится все сильнее. У Олкотт все сироты в конце концов счастливы, мальчики и девочки. Они окружены многочисленными родными, друзьями и воспитателями, как и надлежит в истинно сентиментальной литературе. Роза, к примеру, уже на второй странице забывает, что она сирота, и до конца книжки об этом не вспоминает.

А чтобы мы не позабыли о предшественницах Олкотт, давно уже никому не известных, в начале романа сама героиня, Роза, которая обожает читать книги о найденышах, отсылает нас к истории Арабеллы Монтгомери в повести «Дитя цыган»^[121]. Есть у Олкотт и куда более знаменитые предшественницы. Многие авторы подчеркивают сходство между книгами Олкотт и творчеством сестер Бронте, считая образ Розы одним из центральных изображений сироты во второй половине девятнадцатого века^[122].

Продолжают сентиментальное путешествие сироты романы Сесилии Джемисон «Леди Джейн» (1889) и «Приемыш черной Туанетты» (1894)^[123], написанные под немалым влиянием книги Гарриет Бичер – Стоу. Ребенок – сирота оказывается во власти злых людей – леди Джейн, например, попадает к отвратительной «тетушке» Полине. В конце концов все оканчивается благополучно: найдены друзья и защитники, появляется богатый дедушка. Воспитанный бедной мулаткой Туанеттой, сирота Филипп, потеряв любимую няню, в конце концов тоже обретает богатство и любящую бабушку. Оба, Джейн и Филипп, любимы всеми, кто вокруг них, кроме, конечно, плохих людей. Вернее, как в «Оливере Твисте», кто любит сироту, тот – хороший человек, а кто не любит – плохой.

Литература этого времени «часто предполагает, что сирота – чем бы он ни был примечателен, живостью или ласковостью, силой воображения или щедростью, – истинное благословение, и любой, находящийся в здравом уме взрослый должен быть только благодарен, что у него есть возможность заполучить такого сироту»^[124]. В этом и есть особая роль сироты – преобразить все вокруг, растопить жестокие сердца. В современной литературе такую роль все чаще и чаще занимает «особый ребенок», ребенок – инвалид^[125]. Именно ему отведена роль умиротворителя сердец. Такой ребенок заставляет взрослых и других детей в семье объединиться вокруг него, поскольку ему постоянно нужна помощь. Впрочем, и в литературе девятнадцатого века сиротство часто сочеталось с болезненностью, обездвиженностью, невозможностью самостоятельного существования.

Наиболее яркий пример тому – осиротевшая Поллианна из одноименной книги Элеонор Портер (1913), преодолевающая все препятствия исключительно благодаря решимости и силе духа. Поллианна попадает к сухой, неласковой тетушке Полли, которая совсем не рада такой обузе – живой и непосредственной девочке. Кто – то должен перемениться – или Поллианна, или ее тетушка.

В тех ситуациях, когда положено страдать, Поллианна живет, отрицая страдание. Это настолько поражает всех окружающих, что они постепенно включаются в ее игру в радость. В результате сама Поллианна оказывается объектом сострадания выучивших свой урок взрослых. Поллианна помогает всем и каждому в городке, а когда с ней самой случилось несчастье, приходит черед помочь ей. Нравственная сила Поллианны такова, что ею заражается целый город. Таким образом, целый город превращается в волшебного помощника. «Как это часто бывает в подобных случаях, многим друзьям Поллианны одновременно пришла в голову одна и та же мысль. Вот так и получилось, что Харрингтонское поместье, к великому изумлению хозяйки, превратилось в некое место паломничества»^[126]. Все эти бесчисленные посетители «уже получили помощь, и их приход к Поллианне вызван их желанием сделать что – нибудь для Поллианны»^[127].

Не забудем и о еще одном герое книги, тоже сироте. Это Джимми Бин, местный мальчик, и ему очень трудно найти дом, где бы его согласились принять. Но не в привычке Поллианны отступать перед трудностями – и усыновитель незамедлительно находится. Джимми, собственно говоря, не является самостоятельным характером и в основном помогает продемонстрировать способность Поллианны к устройству дел окружающих ее людей, включая давнюю любовную историю тетушки Полли. Этой тетушке приходится претерпеть немало изменений – безусловно, к лучшему^[128].

Термином «поллианнизм» часто обозначают абсурдный, ни на чем не основанный оптимизм, веру в то, что в этом прекрасном мире все обязательно изменится к лучшему. Несмотря на то что термин стал нарицательным (и чаще всего отрицательным) понятием в английском (американском) языке, несмотря на то что литературоведы критиковали и критикуют «Поллианну» вдоль и поперек^[129], эта книга продолжает читаться в Америке, не говоря уже о том, что она зажила новой жизнью в русском переводе.

Немного раньше «Поллианны» была опубликована книга Кейт Дуглас Уиггин «Ребекка с фермы Солнечный Ручей» (1903). Полусирота Ребекка – вторая из семи детей в семье. После смерти отца семейства девочку отправляют в дом тетушек, собравшихся наставить племянницу на путь истинный. В отличие от английских тетушек (о них немного позже), от которых ничего хорошего ждать не приходится, у американских тетушек всегда есть шанс измениться к лучшему. Тетушки поначалу могут быть почти такими же противными, как и заведующие приютами, но они способны к переменам, как мисс Полли, тетушка Поллианны, или другая тетя Полли, тетушка Тома Сойера, которая, оказывается, страшно его любит (что выясняется, стоит ему только пропасть и найтись)^[130].

Ребекка, по словам автора, полна пылкости и энергии, а по ее собственным словам, еще и решимости: «Ни за что я не пойду на попятный! Мне страшновато, это правда, но ведь стыдно бежать»^[131]. Как ни хочется ей удрать от теток, она все же мужественно остается, понимая, как расстроится мать. Она помогает тем, кому труднее, чем ей, и мало – помалу завоевывает если не любовь, то уважение теток. Однако важнее всего то, как меняется она сама, превращаясь из бойкого сорванца в весьма благовоспитанную и ответственную особу. И «прекрасный принц», притворяющийся поначалу не принцем, а помощником (в классической сказке эти две позиции смешиваются редко, другое дело роман для девочек), незамедлительно появляется на горизонте, хотя ему еще много лет придется ждать своей юной суженой.

Глава 9
И снова девочки

Я только девочка. Мой долг

До брачного венца…

Марина Цветаева. Только девочка

Да, до начала первой великой войны девочкам полагалось вести себя хорошо и готовиться к замужеству. Сироты не исключение. Однако их жизнь оказывалась немного поинтереснее; конечно, в конце концов будет и замужество, но до него возможны кое – какие приключения. Джеруша Эббот, героиня книги Джин Уэбстер «Длинноногий дядюшка» (1912), выросла в довольно – таки противном приюте, хотя, конечно, по противности ему далеко до тех, что были «воспеты» Диккенсом и Бронте. Но и сиротскими домами тоже управляют не слишком приятные заведующие типа миссис Липпет.

Правда, мы наблюдаем приютские трудности Джеруши (впрочем, она решительно переименовала себя в Джуди) на протяжении всего лишь нескольких страниц. Подробности жизни приюта мы узнаем скорее из второго романа – продолжения, «Милый недруг» (1915), в котором ее закадычная подруга по колледжу, Салли Мак – Брайд, становится преемницей миссис Липпет. Вот первые впечатления новой заведующей: «Я никогда не могла себе представить, что есть на свете такое безобразное место, как эта комната. А когда я увидела бледных, безучастных детей в клетчатых платьях, у меня замерло сердце»^[132]. Оказывается, что американские сиротские приюты все – таки ничем не лучше приютов английских, если только на сцену не выходит та, что хочет все изменить и исправить.

Интересно, что обе девушки – сирота Джуди и воспитанная в весьма привилегированной семье Салли – вместе составляют нечто вроде американского варианта Джейн Эйр, совмещая в себе ее основные черты – гордость, независимость, целеустремленность, жажду справедливости. Но вернемся к сиротскому положению Джеруши/Джуди. Волшебный помощник, один из попечителей приюта, выделяет ей стипендию на обучение в колледже. Из ее писем благотворителю явствует, что Джуди, безусловно, заслужила свою награду – она успешно справляется с учебой и со всеми остальными жизненными задачами.

Джуди способна выбиться в люди и получить образование не столько потому, что незнакомый доброжелатель дал денег на обучение, сколько потому, что никогда не бросает дела на полпути. Действительно, ее целеустремленности можно только позавидовать. Награда не заставляет себя ждать – благодетель, помогший девочке получить образование, оказывается вдобавок пылким возлюбленным и преданным мужем. И снова помощник оборачивается «прекрасным принцем».

Здесь уместна сказочная аналогия со сказкой «Царевна – лягушка», в которой трудно отделить образ помощника (вернее, помощницы) героя от его же суженой. Литературный вариант этого сказочного сюжета – пушкинская «Сказка о царе Салтане» (1832): царевна Лебедь, конечно же, волшебный помощник, но в конце концов оказывается еще и невестой. Как и Джуди, Гвидон деятелен, сам неплохо справляется с задачей поиска пропитания и, в сущности, сначала спасает своего будущего помощника – невесту, а уже потом принимает ее помощь. В обоих случаях получается интересный баланс женственности и мужественности. Женская роль не сводится к пассивности, а мужчина не всегда самый сильный.

Книги Джин Уэбстер и Кейт Дуглас Уиггин написаны в стране, культура которой пропитана идеей достижения успеха без посторонней помощи. Каждый должен в первую очередь рассчитывать на самого себя, отыскивать необходимые для борьбы качества в своем собственном сердце, добиваться всего своими руками. Как и в случае с мальчиками – сиротами, показателем успеха во многом служит материальное благополучие. И Джуди, и Ребекка (как Том, Гек и Дик) в конце концов достигают такого финансового статуса, на который никак не могли рассчитывать по рождению. Джуди выходит замуж за богача, теперь у нее достаточно денег, чтобы изменить к лучшему жизнь в приюте, где она воспитывалась. Ребекка получает в наследство дом и может обеспечить всю семью. О Поллианне позаботится ее состоятельная тетушка и новоприобретенный дядюшка – доктор. Даже Топси умудряется существенно изменить свое положение и начать безбедную жизнь на Севере. Но не надо забывать и о чувствах. «В классическом романе о сироте любовь между приемным ребенком и тем, кто его воспитывает, даже когда она приходит с большим трудом, всегда расцветает пышным цветом, как бы суров ни был взрослый и каким бы сложным ни оказался этот самый ребенок»^[133].

Той же философией пропитаны многочисленные книги канадской писательницы Люси Мод Монтгомери. Первая книга, «Энн в Грингейбле», вышла в 1908 году^[134]. За ней последовало множество продолжений. Сильный характер Энн Ширли открывает перед ней такие возможности, о которых несчастная рыжеволосая сиротка, появляющаяся перед нами в начале первой книги, и сама не подозревает. Живое, умное создание, которому совершенно необходим «простор для воображения», покоряет сердца окружающих, они раскрываются навстречу ее непосредственной, веселой душе. Главное, что она, «прожив такую тяжелую жизнь, не разучилась, однако, говорить правду»^[135]. Мэтью и Марилла, брат и сестра, с первого дня буквально очарованные (я бы даже сказала, зачарованные) девочкой, принимают ее в свой дом и в свои сердца. Это, пожалуй, одна из самых блистательных побед сироты в литературном мире. И, конечно же, головокружительный литературный успех, лучше всего отразившийся в знаменитой фразе Марка Твена, который назвал эту героиню «самым трогательным и очаровательным ребенком художественной литературы со времен бессмертной Алисы»^[136].

Многие исследователи предполагают, что обилие литературы о сиротах, печатавшейся в канадских журналах того времени, не могло не повлиять на Монтгомери. Но далеко не все сироты и не все книги о них были столь удачливы. Успех Энн определяется способностью Монтгомери «сплести вместе архетипического гадкого утенка и никому не нужного сироту с персонажем, который буквально оживает на страницах книги»^[137]. Интересно, что Монтгомери придала Энн Ширли внешность Эвелин Несбит, которая тоже была сиротой; ее отец умер, когда ей было восемь лет, и она рано столкнулась с необходимостью зарабатывать на жизнь. Несбит стала знаменитой моделью, позирующей для модных журналов, знаменитых фотографов и художников. Впрочем, ее жизнь, полная скандалов и трагедий, была совсем не так идиллична, как жизнь литературной героини, унаследовавшей ее удивительный и необычный облик^[138].

«Популярность “Энн в Грингейбле” часто приписывается именно неортодоксальности ее заглавной героини. Энн Ширли до смешного живая и деятельная, она склонна к нарциссизму, она бунтарка. Тем не менее к концу книги она превращается во что – то совершенно иное, и эту перемену невозможно отрицать»^[139]. Буфы на рукавах волнуют Энн не меньше, чем школьный пикник или веснушки, и отсутствие буфов сразу же напоминает ей о ее сиротском положении: «Станет Бог морочить себе голову платьями для какой – то сироты»^[140].

Но все не так просто. Уже в конце первой книги Энн сама превращается в помощницу и спасительницу – теперь настал черед заботиться о Марилле, которой грозит слепота. В бесчисленных продолжениях книги она – взрослая женщина, жена и мать, всегда готовая помочь тем, кто в ней нуждается. Ее дети становятся добрыми друзьями четверых соседских детей, героев книги «Аня и Долина Радуг» (1919). Эти четверо потеряли мать и живут с отцом, рассеянным пастором. Теперь уже они в свой черед спасают от голодной смерти другую сироту, приютскую девочку Мэри Ванс, помогают ей начать новую жизнь. У Монтгомери есть и еще одна героиня – сирота, Эмили из «Молодой Луны» (1923). Тетушки Эмили, тетя Элизабет и тетя Лаура, как и Марилла, и все остальные тетушки, принявшие в дом егозливых сироток Поллианну, Ребекку, Энн, Эмили, Мэри, меняются на глазах.

Как написала Кэтрин Слейтер, Энн – всего лишь «одна из многих литературных девочек – сирот» со сходными судьбами^[141]. Да, Энн – одна из многих, но, может быть, самая обаятельная. И, как другие героини, представшие перед нами, Энн помогает все новым поколениям девочек отождествлять себя с удачливой сиротой, преодолевающей все преграды.

Глава 10
Жестокий двадцатый век

…Приближался не календарный – настоящий двадцатый век.

Анна Ахматова. Поэма без героя

Многие произведения, упомянутые в двух предыдущих главах, были написаны, строго говоря, в двадцатом веке. Однако мне показалось правильным объединить их с книгами века девятнадцатого, поскольку они продолжают ту же литературную традицию. В первой трети двадцатого века в англоязычной (английской и американской) детской литературе идут как бы два параллельных процесса. Ряд книг, написанных между мировыми войнами, следует тенденциям, сходным с веком девятнадцатым. Но скоро появятся и другие книги, взрывающие и меняющие традицию, и в них сирота предстанет совсем по – иному, гораздо более драматично и несентиментально. По выражению Михаила Свердлова, «детская литература двадцатого века началась со слов Питера Пэна: “Смерть – это будет самое чудесное приключение”»^[142]. Слова эти были написаны на заре века, в 1904 году.

Связь с традицией девятнадцатого века еще отчетливо видна в книгах английской писательницы Ноэль Стритфилд, где действует множество маленьких сироток. Самая знаменитая, «Балетные туфельки» (1936)^[143], повествует о трех девочках, собранных под одной крышей чудаком, коллекционирующим ископаемые окаменелости. «Волшебный» помощник в этом случае просто привозит сирот в свой дом и тут же исчезает, оставляя их самостоятельно бороться за место под солнцем. Впрочем, другие взрослые, каждый в свой черед, приходят девочкам на помощь. Три названые сестры дают друг другу клятву прославить то имя, которое они, чужие по крови, носят. Конечно, не обходится без проблем, поскольку все, даже самые мелкие, дурные особенности характера должны быть искоренены, без этого достижение успеха невозможно. Девочкам приходится серьезно трудиться, они всего добиваются сами, и названый дедушка появляется в последнюю минуту, чтобы помочь с совсем уже неразрешимыми задачами.

Сорок лет спустя Стритфилд издает еще одну, весьма сходную по сюжету книгу «Балетные туфельки для Анны» (1976)^[144]. В ней два брата и сестра остаются сиротами после землетрясения, унесшего жизнь всех остальных членов семьи. Там тоже возникает и тут же исчезает помощник – профессор, а дети остаются на попечении довольно – таки противного дядюшки. Теперь двум братьям приходится бороться за то, чтобы сестра могла продолжать уроки балета. Дети, несмотря на все препятствия, умудряются достичь полного успеха; помощник – профессор, как и в первой книге, конечно же, появляется в самом конце только для того, чтобы все окончательно расставить по своим местам. И снова добрые взрослые готовы оказать посильную помощь, но главное делается самими детьми, которые к тому же преображают окружающих их взрослых.

Знакомая картина? Да, но немаловажное отличие в том, что в обеих книгах действует сразу группа сирот (связанных или не связанных кровным родством). Это «действия скопом»^[145], коллективистский подход – дети сами помогают друг другу. Сирота не одинок, у него есть родные (или названые) братья и сестры, а не только друзья и помощники. Но это, увы, уже последние попытки внести в безумие двадцатого века «rhyme and reason»^[146]. Дальше детской литературе приходится сражаться с ужасом двух мировых войн, и на какое – то время она, особенно в ее английском варианте, отходит от классического реалистического романа и выбирает путь, сходный с великой латиноамериканской литературой магического реализма. Это открывает перед ней совершенно новые горизонты, потому что «читатели произведений в жанре магического реализма должны смотреть глубже реалистических деталей и принимать дуальную онтологическую структуру текста, в котором естественное и сверхъестественное, объяснимое и чудесное сосуществуют рядом друг с другом в калейдоскопической реальности, чьи, очевидно, случайные повороты сознательно оставляются на усмотрение аудитории»^[147].

Одной из первых, если не первой детской книгой с героем – сиротой, которая использует существенные элементы магического реализма, стал роман Элизабет Гоудж «Тайна Лунной Долины» (1946)^[148]. Может показаться, что книга просто продолжает традицию книг Фрэнсис Бернетт. Поначалу Мария Мерривезер, как и Мэри Леннокс, тоже не слишком приятная особа. Попав в расположенный в таинственной долине дом дядюшки, девочка постепенно меняется и с каждой главой становится все лучше и лучше. И тут же оказывается, что у нее нет недостатка ни в волшебных, ни в куда более земных помощниках – от удивительной белой лошадки, кота Захарии, зайчихи Тишайки и собаки – льва Рольва до Старого Пастора и мальчика Робина, которому, как Дикену из «Таинственного сада», с радостью подчиняется живая природа.

По мнению Теи Розенберг, «в отличие от большинства животных в волшебных сказках, эти звери описаны вполне реалистично – они не разговаривают, не ходят на двух ногах и не носят одежды»^[149]. Однако каждый из них наделен какой – то магической чертой: белая лошадка оказывается единорогом, Захария умеет передавать сообщения при помощи начерченных в пепле камина знаков, а Рольв, по – видимому, прожил на свете уже несколько сотен лет. Именно участие чудесных помощников – зверей и придает этой книге фантастичность, во всем другом она достаточно реалистична. Интересно, что степень участия помощников в борьбе со злыми людьми из Темного леса, которую ведет Мария, зависит в первую очередь от ее собственного поведения, от способности преодолеть в себе родовое проклятие Мерривезеров – вспыльчивость и обидчивость. Если Мария обижается и злится, помощи ждать не приходится, но, если она добра и терпелива, помощь тут как тут. В конце концов «добро торжествует над злом, и даже злодеи обычно раскаиваются», а главное, «для Гоудж реальная жизнь полна магии»^[150].

Магический реализм «Тайны Лунной Долины» выражается в первую очередь в четко очерченном жизненном пространстве книги. То, что поначалу кажется сказкой, происходит в реальном Лондоне и в реальном Девоншире в совершенно определенный исторический период, даже с указанием конкретного года. Непротиворечивое сочетание вроде бы взаимоисключающих кодов – реального и магического – определяет принадлежность книги к жанру магического реализма^[151]. Да, конечно, до Гоудж были и «Питер Пэн» (1904) Джеймса Барри, и «Мэри Поппинс» (1934) Памелы Трэверс, но они, несмотря на то что действие часто происходит в реальном Лондоне, все же не выходят за рамки сказки. Дело в том, что зло в них сказочное, а у Гоудж куда более реальное; однако побеждается оно сказочными силами.

Добавлю, что присутствие магического прекрасно отражается в описаниях еды в книге: повар Мармадьюк Алли кажется почти волшебником, но вместе с тем каждое пирожное и бутерброд настолько реальны, что книгу просто нельзя читать на голодный желудок^[152]. Розенберг полагает, что обилие еды в книге – следствие рационирования еды в жизни, во время и сразу после войны^[153]. Мне кажется, что в романе существует не только магия природы с подробным описанием каждого дерева и каждого цветочка в саду, но и магия еды, с помощью которой, как и с помощью магии природы, побеждается зло.

Другие английские авторы, пишущие для детей, тоже стали включать в свои произведения элементы магического реализма: это Филиппа Пирс и ее книга «Том и полночный сад», вышедшая в 1958 году (о самой книге немного позже), и, к сожалению, еще не переведенная на русский язык серия романов для детей Люси Бостон. И у Пирс, и у Бостон главный герой не сирота, но вынужден надолго расстаться с родителями. В первой книге Бостон, «Дети усадьбы Зеленый Холм» (1954)^[154], мальчику Толли, попавшему в таинственный дом в английской глуши, довелось встретиться с духами трех детей, живших в доме триста лет тому назад. Похоже на сказку? Да, но от сказки эти книги отличает присущая именно магическому реализму затейливая смесь невероятно конкретного описания жизни в английском поместье и полностью вписанных в эту реальность магических элементов.

Я уже говорила о победе над злом в классической детской книжке и даже в послевоенном «магическом» романе для детей. Однако к середине двадцатого века оказалось, что зло совсем не так легко победить. Суровый опыт двадцатого столетия с его кровавыми войнами постепенно изменяет и детские книги. Самый драматичный пример такого изменения, конечно, «Маленький принц» Антуана де Сент – Экзюпери. Это книга написана в 1942 году, во время войны, когда Экзюпери был в Соединенных Штатах^[155]. Маленький принц – воплощенный сирота, взявшийся буквально ниоткуда, свалившийся с неба. У него, принца, нет и не может быть родителей. Ему вроде бы очень нужна помощь, он одинок, у него нет никого и ничего, он лишился даже розы, оставшейся на родном астероиде. Но как в таком случае расценивать концовку книги? Маленький принц – «невинное звездное дитя»^[156]. Что же это – смерть или воскресение? Кто кому помогает в этой истории? Ну уж не летчик принцу, скорее наоборот. В конце концов летчик находит свой утешительный ответ: «Я знаю, он возвратился на свою планетку, ведь, когда рассвело, я не нашел на песке его тела. Не такое уж оно было тяжелое»^[157].

Подобно Маленькому принцу, Анна свалилась на Финна тоже ниоткуда. В романе английского писателя, скрывающегося под псевдонимом Финн, «Мистер Бог, это Анна» (1974) нет даже попытки хорошего конца во что бы то ни стало. В маленькой Анне, как и во многих ее литературных предшественницах, есть что – то от ангела, залетевшего на нашу грешную землю (в этом смысле она родная сестра Маленькому принцу). Правда, ангела, выросшего на улице и знающего больше дурных слов, чем многие взрослые люди. Ангела, которому не нужны сказки. «Волшебные сказки отвергались. Жизнь была реальной, интересной и полной веселья»^[158]. Тем не менее само повествование соединяет волшебное – мистическую интуицию Анны – и реальное в неразрывное единство.

Девочке не суждена была долгая жизнь на этой земле, но ее слова и поступки оставили глубочайший след в жизни и душе героя и рассказчика Финна. На первый взгляд он волшебный помощник Анны; он подбирает ее на улице, кормит ее, обеспечивает дом и приют. Но именно она учит Финна самому глубокому знанию – любви, привносит смысл в его жизнь. Как говорит герой, благодаря Анне «здоровенный кусок меня самого вернулся домой. Я наконец стал таким, какой я есть»^[159]. Снова и снова сирота меняет сталкивающихся с ним (с ней) взрослых. Однако теперь ценой своей жизни.

Подходит к концу двадцатый век. Трагическая линия магического реализма продолжается в повести испанского писателя Карлоса Руиса Сафона «Владыка тумана» (1993). Обреченный на гибель со дня своего рождения ребенок разлучен с родителями в надежде, что это поможет ему остаться в живых. Все считают, что мальчик утонул. Сам главный герой, Роланд, полагает, что он сирота, усыновленный смотрителем маяка. Но от жестокого доктора Каина, истинного антагониста волшебной сказки, способного в один момент, по Проппу, нарушить покой счастливого семейства, не ускользнуть, и перемена имени не помогает. Спасая жизнь любимой им девушки, Роланд/Якоб погибает. Второй роман «Трилогии тумана» Карлоса Руиса Сафона, «Дворец полуночи» (1995), продолжает тему борьбы подростков – сирот с таинственным врагом. На этот раз борьбу ведет тайное сообщество, состоящее из шести мальчиков, обитателей сиротского приюта, и одной девочки, сестры главного героя, сироты, воспитанной бабушкой. В романе есть все – сироты – герои, разлученные близнецы и высокого мистического накала борьба абсолютного добра с абсолютным злом. Зло погибает, но торжества добра не происходит.

Раздел II
Родные и близкие

Глава 11
Сиротство по – русски

Меньше будет ей терпеть, легче будет умереть.

Александр Пушкин. Сказка о мертвой царевне

В английской истории о сироте все чаще всего оканчивается хорошо, в американской – не просто хорошо, а, не побоюсь этого слова, превосходно. Французы тоже довольно оптимистичны. В испанской и, как мы позже увидим, в польской литературе ничего хорошего ждать не приходится. В русских произведениях реалистического жанра, написанных в конце девятнадцатого века, до счастливого конца тоже весьма далеко. В Российской империи у сироты было немного шансов на успех, и в жизни, и в литературе^[160]. Реальность жизни не располагала к оптимистическим концовкам.

В классической литературе девятнадцатого века сироты совсем не редкость: это Соня в «Войне и мире» Толстого, Ася в одноименной повести Тургенева, Неточка Незванова у Достоевского, Настенька из его же «Белых ночей». Образ страдающего ребенка – сироты постепенно проникает и в детскую литературу (вернее, в литературу о детях, которая позднее становится детским чтением). И по – прежнему этот образ остается трагическим, сироту чаще всего подстерегают страдания, избавить от которых может только смерть, как в рассказе Достоевского «Мальчик у Христа на елке» (1876).

Бен Хеллман, автор объемной монографии, посвященной русской литературе «от Ромула до наших дней», а точнее с шестнадцатого века и до начала века двадцать первого, упоминает, вероятно, самую первую историю о сиротах, написанную для детей по – русски, пьесу Андрея Болотова «Несчастные сироты» (1781). Злодей – опекун, которого так и зовут, Злосердов, хочет украсть наследство, принадлежащее двум сиротам. С развитием детской литературы в России количество литературных сирот все возрастает; Владимир Львов, написавший «Красное яичко для детей» (1831), «Серый армяк, или Исполненное обещание» (1836) и другие произведения, оставался весьма популярным до конца девятнадцатого века^[161].

Ближе к концу девятнадцатого века сирот в книгах становится еще больше. В повести «Дети подземелья» (1885)^[162] Владимира Короленко даже сам рассказчик – сирота, оставшийся без матери; отец его так занят своим горем, что не обращает на мальчика никакого внимания. Живущие в страшной бедности Вася с Марусей тоже дети без матери. «Эта история странной дружбы обеспеченного мальчика, обойденного любовью отца, с бедными и обездоленными детьми развивает тему сострадания, но объектом этих чувств служит как богатый, но лишенный внимания и заботы мальчик, так и его новые друзья»^[163]. Маленькая Маруся умирает, но смерть девочки производит столь сильное впечатление на окружающих, что и они становятся лучше и чище, примиряются друг с другом. Итак, в русском варианте преображение окружающего мира тоже возможно, но, в отличие от случая, например, Поллианны, для него совершенно необходима жертвенная смерть героя/героини.

«Гуттаперчевый мальчик» (1883) Дмитрия Григоровича тоже оканчивается смертью Пети, маленького гимнаста, обреченного на гибель с рождения. Но как бы ни была тяжела и безысходна жизнь сироты, в любой детской книжке, в которой встречается осиротевший ребенок, находится и тот (та), кто хочет ему помочь. Всегда ли это удается – другой вопрос. Иногда остается только сочувственно рыдать; восьмилетняя Верочка, например, ничего, конечно, не может сделать для маленького циркача. Зло уже совершилось, его не предотвратить, не обернуть вспять. Но в людях глубоко заложено желание помочь беспомощному существу, и в детской литературе, к счастью, желание помочь «засчитывается» наравне с самой помощью. Другой ребенок – гимнаст, герой «Белого пуделя» (1903) Александра Куприна, немного счастливее. Хоть и ему живется трудно, все же что – то удается – хотя бы освободить собаку, отнятую по капризу богатого мальчика. Страдает и маленький герой рассказа Леонида Андреева «Петька на даче» (1899), невероятно страшна история сироты Вари в рассказе Антона Чехова «Спать хочется» (1888).

В русской дореволюционной литературе образ мальчика – сироты появляется все же не слишком часто, преобладают образы девочек, которых так много в овеянных сентиментальной грустью повестях Лидии Чарской. Чаще всего эти сиротки – воспитанницы казенных заведений, иногда они вынуждены жить в семьях богатых и недобрых родственников. Леночка в «Записках маленькой гимназистки» (1908) самоотверженно пытается завоевать любовь своей суровой родни. Малышка Катя в «Записках сиротки» (1907) попадает в цирк к недобрым людям. Ей, однако, удается избежать судьбы гуттаперчевого мальчика; Катю и ее сотоварища по несчастью Яшу берет к себе волшебный помощник – добрый дядюшка, а злой хозяин цирка не только наказан, но и прощен благородными детьми.

Целая плеяда девочек – сироток изображена в повести «Приютки» (1907). Дуня, Дорушка, Соня, Наташа – какое разнообразие темпераментов и характеров; кому – то, как Наташе, удается с помощью богатой дамы выбраться из серой приютской жизни, а остальных ждет нелегкая судьба молодых работниц или учительниц в таких же приютах. Трудно не вспомнить англичанку Джейн Эйр, но она – то не сдается, борется за свое счастье и в конце концов выходит замуж за любимого. Другая напрашивающаяся параллель – американка Поллианна, но, несмотря на немалое сходство, в сиротках Чарской, в отличие от американской девочки, совершенно нет предприимчивости, только тихая покорность судьбе и добровольное принятие страдания. Что прекрасно иллюстрирует разницу между отношением к жизни в обществе, опирающемся на ценности «протестантской этики», и в обществе, где принятие страдания как должного воспето таким мастером литературы, как Федор Михайлович Достоевский.

Нелегка жизнь этих сироток – их часто поджидает полная перемена судьбы. Нина, героиня книги «Княжна Джаваха» (1903), потеряла мать; теперь она к тому же вынуждена расстаться и с обожаемым отцом, и с обожаемой свободой. И она, и другие не только лишаются родителей, но и, как отмечает Марина Абашева, им часто приходится покидать «горячо, страстно, исступленно любимую родину». В учебном заведении, куда она попадает, героиня Чарской всегда «одна, “новенькая”, отличная от других, чужая», иначе выглядящая. Но и тут не обходится без помощницы: «в новом мире девочку всегда встречает мудрая наставница (чаще всего “maman”), директриса института, необыкновенной красоты и мудрости. Она гладит новенькую по голове, вводит в класс»^[164]. Бен Хеллман отмечает: «Книги Чарской, в которых используются повторяющиеся формулы, – прекрасный пример массовой литературы. Это развлекательное чтение, способное унести от каждодневных проблем в страну грез. При этом их нравственные нормы очень высоки, и вера в добро никогда не подводит. Все конфликты разрешаются, одиночество сменяется чувством принадлежности к группе, вера в будущее возрождается»^[165].

Сентиментальные произведения для девочек писала не только Чарская, но и другие ее современники, по преимуществу женщины^[166]. В повести Клавдии Лукашевич «Дядюшка – флейтист» (1898) живущая в семье дяди Наташа находит родственную душу, которая может утешить – пением и музыкой, – но помочь, казалось бы, не может. Пьющему дяде – флейтисту самому нужна помощь. Дело все равно оканчивается приютом, где таким робким душам, как Наташа, приходится нелегко. Только последние три страницы повести приносят девушке долгожданное счастье – хорошего жениха, но и оно омрачено скорбью: дядюшка умирает. Счастье Наташи все же его рук дело, ведь это он устроил ее в хороший дом, где в нее влюбился сын хозяйки. Помощник хоть и с большим опозданием, но выполняет свою функцию.

Повести Александры Анненской тоже полны сирот. Их жизнь тяжела, если они в приюте, как Анна в «Без роду, без племени» (1903), или живут по родственникам, как Павел в повести «Волчонок» (1889). И та и другой, попав к чужим людям, вынуждены работать с раннего детства. Сами дети угрюмы и необщительны, им трудно даже ответить лаской на ласку, но они в конце концов понимают, что необходимо быть упорным и трудолюбивым, и из них вырастают полезные члены общества – воспитательница в детском приюте – из Анны, сельский доктор – из «волчонка» Павла. Даже те взрослые, которые пытаются им помочь, например доктор, посылающий Павла в школу, по сути дела не испытывают к ним настоящей привязанности. Со страниц повестей Анненской веет невероятной мрачностью и безысходностью. Конечно, в отличие от героев книг Григоровича и Короленко, героини Чарской, Лукашевич и Анненской не умирают, но они как будто и не живут.

Интерес к сентиментальной литературе конца девятнадцатого – начала двадцатого веков привел в наши дни к переизданиям бесчисленных романов для детей того времени, редкий из которых обходится без сироты. Душещипательные, немного скучноватые произведения Чарской, Лукашевич и Анненской после долгих лет запрета – советское время не жаловало этих писательниц – снова вернулись к читателю.

Тяжелая доля приемыша описана и в повести Алексея Свирского «Рыжик: приключения маленького бродяги» (1901). Воспитанный в бедной семье Санька – Рыжик узнает, что он не родной, и в конце концов убегает из дома. Бродяги, воры, цирковой клоун, отставной солдат, с кем только не приходилось ему сталкиваться. Был он и шабес – гоем в еврейском местечке, и вором, и попрошайкой, обошел половину России, дошел до Петербурга и Москвы, потерял единственного (если не считать собаки) друга, который действительно о нем заботился. Жизнь другой сироты в книге, подружки Саньки, Дуни, принятой в богатую семью, складывается куда более благополучно, но повествование в каком – то смысле оборвано на полуслове, в книге ничего не говорится о ее дальнейшей судьбе. По словам Марины Балиной, «Рыжик» не столько произведение художественной литературы, сколько «восприятие дореволюционным ребенком из инородческих низов своих страданий по контрасту со “счастьем” дворянского детства»^[167].

Советские писатели тоже неплохо справлялись с задачей описания трудностей дореволюционного детства. Сказы Павла Бажова, включенные в сборник «Малахитовая шкатулка» (1939), созданы уже в советское время, но действие в них происходит тоже где – то на рубеже ХХ столетия. Перед читателем проходит целая вереница сирот. На этот раз их помощники – действительно волшебные. Их целый сонм: Даниле и Танюше помогает сама Хозяйка Медной горы, Даренке выпадает счастье увидеть Серебряное копытце, Илья сводит знакомство с Бабкой Синюшкой. Правда, помощь приходит только к трудолюбивым да умелым, волшебные помощники не любят жадных и ленивых. Здесь действие развивается по сюжету, сходному со сказкой «Морозко». Но, несмотря на постоянно присутствующий сказочный элемент, сказы Бажова, в сущности, не сказки, в них для этого слишком много мрачных и реалистичных деталей. Например, сирота Илья, герой сказа «Синюшкин колодец», хоть и находит богатство и суженую, но не особо радуется жизни – и жена скоро умерла, и «сам долго не зажился»^[168].

В советском государстве, под руководством партии и самого товарища Сталина, детство должно было быть замечательным, поэтому «к 1930–м стало трудно упоминать в печати ситуации, в которых дети в самом Советском Союзе могут быть несчастливы»^[169]. Зато необходимо было доказать, что до революции счастья у детей просто не могло быть. Еще до 1917 года эту тенденцию предвосхитил Максим Горький. Его «Детство» (1913) безрадостно и беспросветно.

Написанные в советское время детские книги, посвященные тяжелой жизни до революции, часто изображают безотцовщину. «Кухаркины дети», такие как героиня книги Дины Бродской «Марийкино детство» (1938) или герой «Серебряного герба» (1961) Корнея Чуковского, особенно страдают от своего полусиротства, поскольку отсутствие отца приводит к еще более низкому статусу ребенка, воспитываемого матерью – кухаркой или прачкой. Встречается и тема детей, оставшихся без матери, как в повести Валентина Катаева «Белеет парус одинокий» (1936), где мальчиков Петю и Павлика растит отец, а Гаврик, воспитываемый дедушкой – рыбаком, – круглый сирота.

Но даже если герои и не сироты, в дело идет игра в сирот. Так, Леля и Оська, герои «Кондуита и Швамбрании» Льва Кассиля (1928–1931), решают, что в их воображаемой стране они будут сиротами, усыновленными королем Бренабором Четвертым: «В то время почти во всех детских книжках были сироты. Положение приемыша было модным и трогательным»^[170].

Глава 12
Сиротство по – советски

Детям нужнее кислород, чем воспитание.

Джин Уэбстер. Милый недруг

И после 1917 года сироты, увы, не остались в прошлом, хотя теперь сюжеты послереволюционной литературы развивались совершенно иначе. Неизбежное обилие сирот в первые послереволюционные годы, естественно, привело к появлению в литературе этого времени героев – беспризорников и советских детских домов. Как отмечает Евгений Добренко, «детская литература 1920–х – начала 1930–х гг. была неразрывно связана с темой беспризорничества и потому прямо выходила на ряд пенитенциарных сюжетов (трудовой перековки, колоний, лагерей, чекистов – воспитателей и т. п.)»^[171]. Интересно, что отношение к воспитанию сирот и реорганизации приютов в первые годы советской власти удивительным образом совпадает с программным утверждением американки – героини «Милого недруга»: «Сиротские приюты вышли из моды. Я намерена создать школу – интернат для физического, нравственного и умственного развития тех, чьи родители не могут о них заботиться»^[172].

Если вспомнить, как развивалась в 1920–х отечественная педология, впоследствии запрещенная и осмеянная, а потом и педагогика и детская психология, некоторые американские корни советского подхода к воспитанию сирот окажутся более понятными^[173]. Воистину высказывания, заимствованные из «Милого недруга», созвучны педагогическим постулатам «Педагогической поэмы» Антона Макаренко (1931), а сам Макаренко отнюдь не скрывает американских веяний: «Скажешь: вот если бы это самое… как в Америке! Я недавно по этому случаю книжонку прочитал, – подсунули. Реформаторы… или как там, стой! Ага! Реформаториумы. Ну, так этого у нас еще нет…»^[174] Итак, практические задачи и здесь и там: одеть, обуть, накормить, поселить в сносных условиях, обеспечить свежий воздух, учебу и полезные занятия. Именно этому и посвящена книга Макаренко, где невероятно подробно описывается, как колония для несовершеннолетних преступников постепенно превращается в детскую трудовую колонию. Книгу эту трудно отнести к разряду художественной литературы, это по – своему правдивый рассказ о взаимоотношениях воспитателей и «воспитуемых» с точки зрения воспитателя.

Уже в первые годы советской власти «внесемейное» детство выделилось в своеобразный полигон «образовательно – воспитательных большевистских экспериментов», воплощением которых служило «советское “коллективное” воспитание – интернаты, приюты, детские коммуны, колонии»^[175]. «В детях воплотился огромный потенциал для нового идеологического эксперимента, в котором они оказались одновременно и подопытными, и необходимым человеческим “строительным материалом”. Легче всего было экспериментировать с бездомными детьми и подростками, которые бродили по улицам советских городоы в начале двадцатых годов»^[176]. Катриона Келли, а вслед за ней и Марина Балина характеризуют этих воспитанников государственных детских домов или коммун как «детей государства»^[177]. Катриона Келли подробно описывает ситуацию сирот и беспризорников в первые годы советской власти, когда «для беспризорников улица – со всеми ее опасностями – олицетворяла свободу, приключение и могущество, а сиротский приют – заключение»^[178].

Но вернемся к детским домам. Как отмечает Алла Сальникова, «к 1921 году в Советской России было создано уже более 5000 детских домов», и после революции 1917 года «как – то вдруг получилось так, что все дети – в представлении их взрослых партийных наставников и воспитателей – сразу и в одночасье стали “вполне советскими” детьми. А те немногие, кто находился в процессе перевоспитания “на советских основах”, демонстрировали исключительно быстрые и заранее предсказуемые результаты успешной “советской” адаптации. Даже дети с девиантным поведением – например, беспризорники – представали, в соответствии с этой концепцией, изначально идеологически лояльными советской власти»^[179]. Далее Сальникова цитирует Макаренко, утверждавшего, что детскому дому принадлежит советское педагогическое будущее. Посмотрим, как же это будущее воплощалось в жизни и в литературе.

Самое известное (и, вероятно, самое талантливое) произведение о «перековке» беспризорников в образцовых советских граждан и первое советское художественное произведение о детдомах – «Республика Шкид» (1927) Григория Белых и Леонида Пантелеева. В книге истории подростков, попавших в школу, подчас менее важны, чем темы социального подхода, создания сносных условий жизни и поддержки дисциплины. Тема дисциплины роднит «Республику Шкид» с «Педагогической поэмой»: «В колонии должна быть дисциплина. Если вам не нравится, расходитесь, кто куда хочет. А кто останется жить в колонии, тот будет соблюдать дисциплину»^[180]. В ШКИД все более «по – человечески», чем у Макаренко, но это, скорее всего, потому, что книга написана бывшими воспитанниками, а не бывшим воспитателем.

«Начинается книга с открытия нового государственного учреждения, где поначалу есть только горстка учащихся и учителей. В каждой новой главе появляются новые герои, сообщество непрерывно растет»^[181]. В школу приходят новые учителя, часть из которых остается навсегда, а другие бесследно исчезают, не выдержав трудностей общения с бывшими беспризорниками. Школьники постепенно налаживают быт, организовывают школьную газету и даже театр, хотя, конечно, не обходится дело и без «бузы», детского бунта против суровой воспитательной системы.

Не все герои книги – круглые сироты; иногда, как в случае с Гришкой – Янкелем, отчаявшаяся справиться с мальчиком мать отдает его в колонию, откуда он попадает в ШКИД. И как ни важно воспитать и обучить ребят, куда важнее их накормить и обогреть: «По сигналу Викниксора начиналось всеобщее сопение, пыхтение и чавканье, продолжавшееся, впрочем, очень недолго, так как порции супа и каши не соответствовали аппетиту шкидцев. В заключение, на сладкое, Викниксор произносил речь. Он говорил или о последних событиях за стенами школы, или о каких – нибудь своих новых планах и мероприятиях, или просто сообщал, на радость воспитанникам, что ему удалось выцарапать для школы несколько кубов дров»^[182].

Катриона Келли, описывая новые методы организации детских домов, отмечает, что «шансы детей на приемлемые условия содержания и обращения подкреплялись также и тем, что идеализация сироты была не просто литературным или пропагандистским приемом, но жизненной реальностью. Уличные дети могли вселять страх, но детей без родителей прежде всего жалели». Вместе с тем она отмечает, что к 1930–м годам «исчезли последние воспоминания о том романтическом ореоле, который еще окружал беспризорников в 1920–е годы: теперь в них видели исключительно возмутителей общественного спокойствия, подлежащих удалению с глаз публики как можно скорее». Литература не осталась в стороне. «Среди книг, которые исчезли с прилавков, оказалась и “Республика Шкид”, не переиздававшаяся вплоть до 1961 года»^[183]. Тем не менее тема трудовой коммуны продолжалась в кино – особенно популярным стал советский фильм «Путевка в жизнь» (1931), рассказывающий историю перевоспитания «трудных» подростков в трудовой коммуне^[184].

Однако писателей раннего советского периода подчас гораздо больше занимали не общественные эксперименты, а совсем другое. В статье, озаглавленной «Мне хорошо – я сирота!» и посвященной сиротам – беспризорникам, Балина отмечает, что, хотя в каждой книге беспризорники «перевоспитываются» и становятся частью коллектива, многих авторов в первую очередь привлекает не момент перевоспитания, который случается в самом конце, а приключения, смелость и авантюризм героев. Балина перечисляет немалое количество забытых теперь совершенно, но когда – то весьма популярных произведений^[185].

«Интересно отметить, что мотив “сироты” проникает и в приключенческую книгу: он служит крайне политизированной цели классовой борьбы и возмездия»^[186]. Герои этих произведений чаще всего мальчишки, так или иначе вовлеченные в события революции и Гражданской войны, но иногда появляются и девчонки, хотя и переодетые мальчиками, например Дуняша в «Красных дьяволятах» (дата написания – 1921, дата публикации – 1923–1926) Павла Бляхина. Бляхин старался написать книгу, которая по популярности могла бы сравниться с классикой западного приключенческого жанра. Его образцами, несомненно, были Жюль Верн, Майн Рид, Гюстав Эмар, Луи Буссенар и, конечно же, «Тарзан» Берроуза. В результате получилась советская сказка.

Митя и Дуняша растут в украинским селе. Их отец Иван становится красным агитатором, а потом уходит к партизанам и, по всей видимости, погибает. Брат Федя убит по приказанию батьки Махно. Дети решают отомстить за отца и брата и начинают охоту на Голубую Лисицу, как они называют батьку Махно. Брат и сестра попадают в отряд Буденного, и в конце концов молодым разведчикам удается захватить в плен самого Махно. К концу книги герои уже достаточно взрослые, и они обретают место в жизни и суженых. Близнецы Митя Следопыт и Дуняша Овод после множества невероятных и совершенно сказочных приключений крепко держат за руки своих невесту и жениха – спасенную ими девушку Катюшу и боевого товарища китайца Ю – ю. Как в «Золушке», сказка обязательно заканчивается свадьбой. Сходным образом Макар – следопыт из одноименной повести возвращается на родину со своей избранницей, Любочкой.

«Красным дьяволятам» не повезло, они не стали образцовым советским произведением. Бляхин был обвинен в подражании Чарской и неподобающей «красной романтике». «Странствия рабоче – крестьянских сироток» не вписывались в представления большевиков о подобающей рабоче – крестьянской детской литературе^[187]. И тут «на помощь» пришло кино. В 1966 году по мотивам повести был снят ставший невероятно популярным фильм «Неуловимые мстители»^[188]. Сюжет фильма в значительной степени отличается от сюжета книги, но главные герои по – прежнему сироты, поклявшиеся отомстить белогвардейцам за смерть отца.

У Аркадия Гайдара в книге «На графских развалинах» (1929) тон повествования уже другой. От романтики сиротства не осталось и следа. Один из героев повести, Дергач, еще мальчишка, беспризорник и бродяга, связавшийся с дурной компанией, совсем не рад свободе: «Ух, кабы тебе этакое счастье, завыл бы ты тогда, как перед волком корова! Нет, уж не приведись никому этакого счастья…»^[189] В конце концов и Дергач становится на правильный путь, помогает поймать злодея – графа и даже находит родителей. Однако, как подчеркивает Марина Балина, своим спасением он обязан не взрослым, «в этой истории помощь приходит только от самих детей»^[190].

Советское общество продолжало развиваться, и в литературе для детей все больше утверждалась идея, что главный друг ребенка – это коллектив, а не родители и семья. Крепкая связь с коллективом требовалась не только от сирот. Общество, школа и пионерская организация заняли главенствующую роль в воспитании всех детей^[191].

Глава 13
Арестованные отцы и пойманные шпионы

Он хоть и беспризорный, а хороший…

Аркадий Гайдар. На графских развалинах

Кончилась Гражданская война, началась, казалось, более стабильная жизнь. Сирот, безусловно, стало меньше, а из литературы они исчезли почти совсем. Благодаря захватившим все командные посты представлениям о счастливом детстве в замечательном советском государстве под руководством партии и самого товарища Сталина «к 1930–м стало трудно упоминать в печати ситуации, в которых дети в самом Советском Союзе могут быть несчастливы. Несчастные дети и взрослые становятся уделом других стран, где бедные по – прежнему находятся под гнетом капиталистов, и России до 1917 года»^[192]. Даже перепечатка «Республики Шкид» и других произведений 1920–х годов во время хрущевской оттепели и позже не изменила отношения к «счастливому детству» советских детей – это были книги, рассказывающие о печальном прошлом и о победе над ним.

Однако в конце тридцатых годов были написаны два произведения, очень разные по стилю и содержанию, в которых главные герои оказываются фактическими сиротами, предоставленными самим себе после смерти матери и ареста отца. Это «Судьба барабанщика» Аркадия Гайдара (1939) и «Два капитана» Вениамина Каверина (1938–1944)^[193]. В обоих случаях арест отца – нелепая случайность, не имеющая ничего общего с текущей политикой. У Гайдара отец Сережи, директор магазина, осужден за растрату. У Каверина отец Сани попадает в тюрьму по неспра– ведливому обвинению в убийстве, причем дело происходит еще в царской России. Интересно только, что об этих арестах рассказывается в книгах, появившихся в печати в самый разгар «большого террора», когда множество отцов было арестовано и появилось уже новое поколение сирот и полусирот.

Сюжет «Судьбы барабанщика» удивительным образом напоминает «Оливера Твиста»: мальчик, рано оставшийся без матери, лишается и отца. Не зная, что с собой делать, он то и дело попадает в лапы злодеев, сначала мелких, а потом и крупных – убийц и шпионов. Он «легко и бездумно “крутился” на поводу у заменивших ему родителей и вожатых преступников»^[194], которые заставляют его стать вором, используют его как наводчика, намереваются убить. Однако рано или поздно Сережа все – таки понимает, что происходит и куда он попал. Ему удается остановить шпионов и даже, рискуя жизнью, застрелить одного из них. Тут как в сказке – в жизни такое случалось редко – появляется досрочно освобожденный из заключения отец.

Книга полна характерной для того времени шпиономании, еще более явно выраженной в другом произведении того же времени, «Тайне двух океанов» Григория Адамова (1938), приключенческом романе с элементами научной фантастики. Главный герой, четырнадцатилетний Павлик, тоже надолго разлучается с отцом, возвращающимся на родину на пароходе советским дипломатом (при этом не вполне понятно, где мама Павлика). Мальчик попадает на советскую подводную лодку и помогает поймать шпиона, который, как и полагается шпионам в советских книгах, пытается втереться в доверие к юному пионеру. Все, от капитана подлодки до зоолога и старшины водолазов Скворешни, становятся спасителями и помощниками Павлика, с которым постоянно что – то случается в опасной подводной жизни. Но когда наступает время открытого сражения со шпионом, Павлик оказывается на высоте и платит добром за добро.

«Два капитана» – книга, безусловно, куда более интересная с художественной точки зрения. Вениамин Каверин возвращает читателя к индивидуализированному, психологически достоверному изображению героя – сироты и в то же время в гораздо большей степени следует традиционному канону сиротской истории. Саня и Саня (брат и сестра) рано остаются без отца, который сначала попадает в тюрьму, а потом и умирает. Скоро умирает и мать. В довершение всего мальчик Саня – немой. Буквально откуда ни возьмись, из темного леса, появляется волшебный помощник – доктор, который учит его говорить. Он проводит с детьми три дня и исчезает, чтобы снова появиться и выходить Саню, когда тот заболевает «испанкой» (то есть гриппом), а потом и менингитом. И позже, во второй части романа, когда герой в затруднении и срочно нуждается в дополнительной информации, он снова, еще через семь (магическое число) лет, находит доктора, у которого, конечно, есть все необходимые документы.

Каверин не страдает шпиономанией, хотя злодеев и подхалимов, вроде Николая Антоновича и Ромашки, в романе полно, и они тоже в конце получают заслуженное наказание. Отличие (и привлекательность) «Двух капитанов» в сравнении с другими советскими «сиротскими» нарративами именно в том, что эта книга сохраняет хоть и неявную, но связь со сказкой. Недаром Каверин позже напишет свои собственные сказки, где обыденная жизнь аптеки и пекарни прекрасно сочетается с превращениями девочек в сорок, а снегурочек в девочек. Дженнилииза Салминен относит Каверина к числу тех писателей, которые в 1960–х и 1970–х годах включают фантазию в свои произведения^[195]. Неуловимый аромат фантазии чувствуется и в «Двух капитанах», особенно в начале книги. М. А. Литовская подчеркивает, что в романе «в изобилии присутствуют тайны и случайные совпадения, происки предприимчивых негодяев, опасности, которых удается избежать только в результате счастливого стечения обстоятельств, неожиданные препятствия, возникающие на пути героев»^[196]. Все это признаки авантюрного романа, но вместе с тем и сказки, где история – достаточно немотивированно, на одном упорстве – достигает благополучной развязки.

Тема сиротства переплетается в книге с темой побега из дома: сначала Саня хочет бежать от отчима, потом от «перспективы оказаться в детдоме»^[197]. Однако в конце концов он все же попадает в детдом, и снова, как в «Республике Шкид», детдом оказывается правильным местом для жизни, круглый сирота – детдомовец Саня счастливее, чем лишившаяся отца Катя, живущая в родном доме. Интересно, что внутри романа о сироте (вернее, о нескольких сиротах) есть вставная история с пьесой – трагедией «Час настал» – о приемыше, в которой он «благородный герой и положительный тип»^[198].

Популярность «Двух капитанов» выдержала, по всей видимости, проверку временем. Еще одно прочтение темы, на это раз более современное, предложено в мюзикле «Норд – Ост» (2001)^[199]. «Зрители “Норд – Оста”, поставленного по роману, волнуются не меньше, чем советские подростки: встретятся – не встретятся герои, разоблачат – не разоблачат злодея, найдут – не найдут полярную экспедицию. Такая “выносливость” текста не может не удивлять»^[200]. Однако в мюзикле сиротство Сани не играет такой уж значительной роли. И, говоря об этом мюзикле, невозможно не вспомнить о трагической реальности террористического акта на Дубровке, произошедшего во время спектакля «Норд – Ост», которая переплелась с трагическими событиями романа «Два капитана»^[201].

Глава 14
А завтра была война

Я – найденыш.

Гектор Мало. Без семьи

Как революция и Гражданская война, Отечественная война, конечно, привела к тому, что огромное число детей потеряли родителей – отцов на фронте, матерей в тылу – или просто потерялись в неразберихе бомбежек и эвакуации. Тема сиротства немедленно, в каких – то случаях прямо во время войны, возродилась в советской литературе. Одним из первых появился «Сын полка» Валентина Катаева (повесть была написана в 1944 году и издана уже в 1945–м). Герой «Сына полка» Ваня Солнцев, оставшись сиротой, попадает в батарею капитана Енакиева, потерявшего всю свою семью, и тот становится мальчику названым отцом. Но ненадолго: капитан погибает в бою, перед смертью успев распорядиться судьбой мальчика – Ваня попадает в военное училище. Как очевидно из последней сцены, теперь в его судьбе примет участие седой, заслуженный генерал. Сходным образом в рассказе Михаила Шолохова «Судьба человека» (1956–1957) шофер Андрей Соколов, тоже потерявший в войну всех родных, встречает мальчика – сироту Ваню и называется его отцом. Более примечательной, чем сам рассказ, стала его экранизация Сергеем Бондарчуком в 1959 году. Тема встречи двух осиротевших людей, когда, в сущности, не ясно, кто из них помог кому, – стержневая и для Катаева, и для Шолохова. Имя главного героя – Иван – выбрано ими не случайно, это самое типичное русское имя символизирует всех военных сирот^[202].

Я избавлю и себя, и читателей от обсуждения бесконечной плеяды других – удивительно бесталанных – советских романов, в которых фигурируют военные сироты, усыновляемые целым полком или половиной завода, коллективными «волшебными помощниками по – советски». Понятно, что две революции и три войны остро ставили проблему сиротства перед советским обществом, однако, как и во многих других случаях, советская литература и социалистический реализм в данном случае довольно слабо отражают действительность. Как уже было сказано, представление о том, что коллектив может легко заменить собой семью, просуществовало долго. В каком – то смысле любой подросток (реальный или герой детской книжки) становился в этих условиях «социальным сиротой» при живых родителях. Авторам этих книг было совершенно ясно, что государство сможет позаботиться о ребенке лучше любой семьи.

Бесплодное занятие – пытаться описать это море бездарной литературы; ограничусь лишь одним, наиболее известным, романом «Сирота» Николая Дубова (1955)^[203]. Его герой, Лешка, тоже относится к военному поколению сирот, отец погиб на фронте, мать умерла. В целом, если ранняя советская литература для детей героем своим избрала беспризорника, то «из послевоенной литературы беспризорники исчезли (хотя в послевоенные годы их было в стране ничуть не меньше, чем в эпоху нэпа), уступив место куда более симпатичному персонажу – сироте»^[204]. Лешка, сбежав от крайне неприятных и нечестных родственников, попадает в детдом, где все происходит в лучших традициях советского коллективного воспитания: школа, дружба, борьба с хулиганами, мечты о морях и океанах. Тяжеловесный социалистический реализм повествования растянут на триста с лишним страниц; и, как сказано в аннотации, роман полон «хороших советских людей».

Интересное исключение составляют книги Анны Кальмы, которым удается выйти за рамки социалистического канона. Отчасти это объясняется тем, что действие книг Кальмы нередко происходит вне Советского Союза – в Соединенных Штатах, во Франции. Да и изданы эти книги были позже, уже в хрущевскую эпоху. В романе «Книжная лавка на площади Этуаль» (1966) описаны события Второй мировой войны; действие постоянно перемещается из Полтавы (Украина) во Францию и обратно. Практически все герои книги – сироты. Лизины родители погибли в тридцать седьмом году, Данин отец пропал без вести, а мать умерла во время оккупации. Сестры Лавинь, Жермен и Николь, держащие книжную лавочку в Париже, тоже только что потеряли родителей. Лиза берет под свою опеку маленького Сашу, потерявшего мать при бомбежке, и только он один выживает, чтобы дождаться Даню и его отца, чудом встретившихся во французском Сопротивлении. Кроме этой Кальма написала две другие книги о сиротах. Роман «Вернейские грачи» (1957) посвящен дому сирот под Парижем, где воспитывались дети, потерявшие родителей во время войны. «Сироты квартала Бельвилль» (1974) – еще одна книга о послевоенной Франции.

Но и когда Вторая мировая война осталась далеко позади, тема сиротства не полностью ушла из советской литературы. «Лёлишна из третьего подъезда» (1963) Льва Давыдычева рассказывает о девочке, которую воспитывает дедушка, вернее, она воспитывает дедушку, а заодно местных хулиганов, лентяев и прочих дворовых мальчишек. В книге столько хороших людей, включая укротителя диких зверей из цирка, что сиротство девочки не воспринимается как трагедия. У другой героини повести, «злой девчонки» Сусанны Колокольчиковой нет недостатка ни в родителях, ни в бабушках. Но это ей никак не помогает.

В коротенькой забавной повести Льва Кассиля «Будьте готовы, Ваше высочество!» (1964) даже принц и тот оказывается сиротой. «Без отца, без матери… Тут уж и в хоромах не жизнь, будь ты хоть прынц, хоть кто…»^[205], – горюет сторожиха в колхозе, где трудятся пионеры, а среди них и принц. Марина Балина отмечает, что это некоторое застревание нарратива «тяжелого детства», оставшегося с еще дореволюционных времен, – принц изображен «заброшенным сиротой, живущим в роскоши королевского дворца»^[206]. Здесь этот нарратив включен в повествование о счастливом советском детстве, воплощенном в жизни в пионерском лагере на берегу теплого моря.

У Кассиля сирота не только принц. Девочка Тоня, ставшая самым закадычным его другом, тоже давно потеряла родителей и приехала в лагерь из детского дома. Отчаянная смелость Тони объясняется ее уверенностью, что она «не очень надобна» окружающим. Начальник лагеря немедленно проводит надлежащую воспитательную работу, напоминая девочке о коллективе, о друзьях и товарищах, которым она совершенно необходима. Да и принц тоже становится частью коллектива и теряет свои индивидуалистические, «буржуазные» замашки. И уже не важны достижения и победы того или иного сироты, все сироты разом оказываются победителями в «новом обществе». Что ж, дети доверчивы, и читателю положено верить в то, что победа социализма (хотя бы и на бумаге) обеспечит сиротам жизненный успех.

Глава 15
Советские Золушки

Сказки оканчивались благополучно. Судомойки становились принцессами, спящие красавицы просыпались, ведьмы гибли, мнимые сироты обретали родителей…

Лев Кассиль. Кондуит и Швамбрания

В реальной советской жизни множество детей воспитывалось без отцов. Однако среди книжных сирот советской литературы немало героинь, растущих без матери. Но прежде чем говорить о советских Золушках, вспомним, насколько вообще распространен этот образ в сказке и в литературе. Оговорюсь, что, строго говоря, Золушка не полная сирота: у нее есть отец, и отец любящий, даже если эта любовь не всегда так проста, как это кажется на первый взгляд. Как положено в сказках, на дороге к счастью и процветанию возникает на первый взгляд неодолимое препятствие в виде злой мачехи. Что происходит в сказке, все знают, поэтому интереснее посмотреть, что же творится в разнообразных литературных произведениях, использующих, в явном или неявном виде, этот сказочный сюжет. Итак, посмотрим на всем нам знакомые русскоязычные варианты истории Золушки, приобретшие несколько иную окраску, чем классическая европейская сказка.

Советская литература породила немало сказочных полусирот – Золушек, воспитываемых отцами. Тут и Ассоль в «Алых парусах» (1923) Александра Грина, и Золушка в одноименной пьесе Евгения Шварца (1945). Есть и полные сироты, вроде Падчерицы в сказке Самуила Маршака «Двенадцать месяцев» (1942–1943). Все они юные и замечательные, и уже с самых первых страниц видно, что они заслуживают всего самого лучшего в жизни, но доля их горька и трудна. Тем не менее они не жалуются и стараются не унывать.

Благородство души не остается незамеченным – помощь (обычно в виде принца, молодого и прекрасного капитана Грея или сказочного Апреля – месяца) приходит, когда ее уже неоткуда ждать. Тут важно не развитие характера, не смекалка, а сам по себе добродетельный нрав. У этих «хороших девочек» российской литературы, как у Сары Кру, все замечательные черты уже на месте, уже обеспечены их создателями в качестве изначального подарка – им не занимать терпения и кротости, умения горячо любить и прощать, сочетающегося, правда, с некоторой пассивностью.

«Алые паруса» – самое, наверное, известное произведение Грина. Тут налицо все составляющие «Золушки»: умершая мать, добрый, но не справляющийся с жизнью отец. В качестве собирательного образа мачехи выступает вся деревня Каперна, которую отец Ассоль, Лонгрен, ненавидит, но с которой, увы, неразрывно связан. Он ненавидит Каперну, но покинуть ее может только ненадолго, уйдя в плаванье. Дети Каперны относятся к Ассоль не лучше, чем сводные сестры к Золушке из классической сказки.

Сама эта повесть – сказка, и создается впечатление, что «истории Грина происходят в их собственном мире». Барри Шер отмечает, что Гринландия – сказочная страна, в которой случаются события не то чтобы невозможные, скорее маловероятные; «Гринландия как волшебная сказка – мир расширенных возможностей»^[207]. «Принцу» – капитану Грею – для спасения Золушки – Ассоль чудеса не нужны, достаточно покупки двух тысяч метров алого шелка за «цену, имеющую такое же отношение к настоящей, как клятва к простому “да”»^[208].

Читательскую популярность этого произведения и его роль в истории подростковой литературы советского периода невозможно переоценить. «Алые паруса» обеспечивали идентификацию девочкам – подросткам, растущим в среде, где чувствам и эмоциям (в лучшем советском стиле) отводилась второстепенная, служебная, если не негативная роль. Эта небольшая повесть, учащая чувствовать и мечтать, была сильнейшим противоядим советской системе. Во времена хрущевской оттепели «Алые паруса» стали символом возможности перемен, ими называли молодежные клубы, пионерские лагеря, кафе и даже газеты. Однако достаточно быстро книгу «экспроприировала» официальная идеология, и она идеально вписалась в советское представление о счастье и справедливости.

Младший современник Грина Евгений Шварц не менее романтичен, но вместе с тем и ироничен. Он написал пьесу – сценарий (которая так и называется «Золушка»), ставшую невероятно популярной благодаря чудесному фильму (1947), где главную роль исполнила Янина Жеймо. Как и во многих других пьесах – сказках Шварца, сюжет заимствован из классического источника^[209]. Расхождений с классическим сюжетом в «Золушке» немного, разве что чуть скрытый юмор да новый, очень украсивший историю персонаж – слегка влюбленный в Золушку мальчик – паж.

Оба, Грин и Шварц, оставались за рамками советского канона, не вписывались в жесткие ограничения социалистического реализма. Но все же их книги публиковались, и оба сумели избежать серьезных запретов со стороны советской цензуры. Секрет был в том, вероятно, что в каком – то смысле оба выдавали свои произведения не за то, чем они являлись. Грин писал о стране, которой нет на карте, и его романы, повести и рассказы читались как перевод с какого – то неизвестного никому иностранного языка вроде эсперанто. А переводы всегда судились менее строго, чем оригиналы. Пьесы Шварца почти всегда были переложениями (хотя часто весьма вольными) сказок Андерсена и других европейских сказочников. И то и другое как бы снимало с автора персональную ответственность за содержание текста. В случае Шварца помогал и ироничный тон сказок – очевидно, что цензоры не всегда понимали, над чем именно смеется автор.

В пьесе «Обыкновенное чудо» (1956) Шварц продолжает играть с теми же элементами сюжета: отец и дочь, умершая мать. На первый взгляд ничего похожего на Золушку: отец – король, принцессу никто не заставляет работать, и если она и переодевается, то только чтобы понизить свой статус, а не повысить. Принцесса, как и Золушка, обладает всеми вышеперечисленными добродетелями, хотя в силу своего привилегированного положения выказывает, пожалуй, немного более активную, чем у других, жизненную позицию – принцесса все – таки. Впрочем, активная жизненная позиция Золушкам не чужда, «одним из самых существенных достоинств “Золушки” является то, что, несмотря на всю волшебную помощь, которую Золушка получает, ребенок понимает, что ее собственные усилия – важнее. Именно благодаря своему характеру Золушка способна с таким блеском выйти из униженного положения, несмотря на все кажущиеся неодолимыми препятствия»^[210].

Что роднит «Обыкновенное чудо» с историей Золушки, это как раз изобилие препятствий на пути к счастью. Злая мачеха, мешающая быть счастливой, преображается в болезнь, а вернее, в саму Смерть, которая грозит принцессе. Смерть, как и мачеха в «Золушке», пытается встать между Принцессой и ее возлюбленным, Медведем. Он, между прочим, тоже сирота, это первое, что молодые люди узнают друг о друге. (Заметим, что в шварцевской «Золушке» у принца тоже нет матери.) Но вернемся к «Обыкновенному чуду». Король в своей слабости и эгоцентризме, как и отец Золушки, оставляет дочь фактически на произвол судьбы, подпуская Смерть к ней слишком близко, но, как положено в сказке, герой – избавитель пробивается сквозь все препоны и в самый последний момент спасает принцессу.

Другие сказки Шварца разыгрывают, по сути, тот же сюжет: девушка, потерявшая мать и живущая с отцом, встречает возлюбленного. Например, в «Голом короле» (1934), где основная сюжетная линия следует линии других классических сказок, «Нового платья короля» и «Принцессы на горошине», Принцесса влюбляется в Генриха – свинопаса и в конце концов выходит за него замуж. Более серьезные пьесы Шварца, «Тень» (1940) и «Дракон» (1943), используют тот же сценарий, в котором очень важны взаимоотношения дочери и отца. В обеих пьесах происходит повышение статуса героини. Скромная Аннунциата уходит из насквозь продажного и полного бывших людоедов королевства вместе с Ученым. Эльза выходит замуж за Ланцелота, странствующего рыцаря и победителя Дракона, и вместе с ним остается в родном городе, со всеми его горожанами, хорошими и плохими: «Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона»^[211]. Во всех этих пьесах, включая, пожалуй, и саму «Золушку», работает скорее механизм эдиповых отношений с отцом, на который указывает Беттельгейм, чем ревность и зависть мачехи и сестер.

Храбрая Герда в «Снежной королеве» (1939), своеобразном пересказе сказки Андерсена, олицетворяет собой иной, хотя и родственный сказочный сюжет: она должна вызволить суженого, в данном случае названого брата. Для того чтобы вызволить суженого, надо, как говорится в народных сказках, стоптать семь пар железных сапог^[212]. Герда – сирота, которую воспитывает бабушка, да и Кай, приглянувшийся Снежной королеве, – приемыш. Сильная и мужественная, Герда способна найти и освободить Кая, однако и ей для этого нужны различные помощники, включая отцовскую фигуру – Сказочника.

Помощников у нее много: от Маленькой разбойницы и Принцессы до Ворона и Вороны – но и врагов – антагонистов хватает. Однако, как говорит северный олень, доставивший девочку почти к дворцу Снежной королевы: «Если бы она была сильна, как двенадцать оленей… Но нет… Что может сделать ее сильней, чем она есть? Полмира обошла она, и ей служили и люди, и звери, и птицы. Не у нас занимать ей силу – сила в ее горячем сердце»^[213]. Горячее сердце способно растопить лед и согреть в холод. Кай отвергает возможность стать принцем – наследником Снежной королевы, Герда не становится принцессой, тем не менее по духу она – настоящая принцесса.

Падчерица в «Двенадцати месяцах» Маршака – настоящая Золушка со злой мачехой и противной сестрой. Сюжет сказки Маршак заимствовал из словацкой народной легенды. Падчерица тоже борется с холодом в новогоднюю ночь, и ее трудолюбие и истинная любовь ко всем лесным созданиям завоевывают ей право погреться у новогоднего костра, где один раз в году собираются все двенадцать месяцев. Ей позволено занять место в этом поистине королевском сборище, обручиться с Апрелем, очевидным принцем. Интересно, что и в «Снежной королеве», и в «Двенадцати месяцах» есть свои принцессы, и ни у той, ни у другой нет матери. В случае сказки Маршака это, собственно говоря, четырнадцатилетняя королева, то есть полная сирота. Они как бы запасные игроки, дублеры, удваивающие и подчеркивающие сиротское положение главной героини.

Наверное, превращение не имеющей ни отца ни матери Снегурочки в живую девочку Настеньку, которая умеет плакать горячими солеными слезами, тоже надо отнести к своеобразной форме превращения Золушки – сироты в принцессу. У Снегурочки в сказке Вениамина Каверина «Легкие шаги» (1962) нет мачехи и злых сестер. Зато принц налицо, только зовут его Петька и у него четыре неисправленных двойки, но, когда Настенька хлопает ресницами, у Петьки с размаху ухает сердце. И отец для Настеньки находится – Пекарь, знающий, что ничего нет важнее хорошо выпеченного хлеба. Еще один такой принц, на этот раз по имени Митя, герой подзабытой и недавно переизданной «Сказки среди бела дня» (1959) Виктора Витковича и Григория Ягдфельда, тоже лепит себе принцессу из снега. Леля превращается из маленькой снежной бабы с игрушечными часиками вместо сердца в девочку, которая в конце концов волшебным образом улетает на самолете в хрустальный дворец, то есть все – таки оказывается принцессой.

Глава 16
Постсоветское сиротство

Мне хорошо – я сирота.

Шолом – Алейхем. Мальчик Мотл

Последние два десятилетия российской действительности породили и новую реальность, и новую литературу. Произошедшие во время перестройки перемены – политические и особенно экономические – принесли детям немало трудностей, прежде всего тем, кого вихрь перемен выбросил на улицу. Современные детские авторы довольно быстро подобрались к этой теме. Две известные писательницы, пишущие для подростков, Дина Сабитова и Екатерина Мурашова, то и дело обращаются к теме сиротства^[214].

Дина Сабитова пишет о ситуациях, в которых сироты попадают в хороший детский дом или находят новых родителей и опекунов, и мы поговорим о ее произведениях несколько позже. У Екатерины Мурашовой полусироты живут дома в неполной семье в нечеловеческих условиях, сироты остаются на улице безо всякой помощи взрослых. В более поздних произведениях Мурашова использует жанр магического реализма, позволяющего находить чудесное решение возникающих у детей проблем, но в ранней, написанной еще в 1991 году повести Мурашовой «Обратно он не придет!»^[215] действие происходит в рамках одной реальности, и чуда не происходит. Эта история о двух детях, фактически сиротах при живых родителях: Васька – «лишенец», его мать лишили родительских прав, а Жека – «отказной», от него мать отказалась, когда ему и двух лет не было. Мальчишки бродяжничают; Васька, старший, кормит маленького Жеку, заботится о нем как о родном брате.

Вполне домашняя девочка Ольга (впрочем, у нее тоже неприятности – родители недавно развелись) совершенно случайно оказывается вовлеченной в жизнь Васьки и Жеки, обитающих в «полосе отчуждения» у железной дороги за Московским вокзалом в Санкт – Петербурге. В огромном городе, где жизнь идет своим чередом, ютятся двое бездомных детей. И никто не собирается им помогать, их сиротство никак не может обеспечить им победы.

Следующий роман Мурашовой, «Класс коррекции» (2004), тоже затрагивает тему сиротства, хотя она для него не центральная. Большинство детей, собранных в классе для отстающих и неуспевающих, – «социальные сироты», «дети алкоголиков, и больные, и запущенные, и изуродованные семейными ссорами»^[216]. Антон, от чьего лица ведется повествование, живет в крохотной комнатушке в коммуналке с вечно охающей и причитающей матерью. У многих его одноклассников ситуация еще хуже: у одного мать пропала, оставив на него и его подружку семимесячную дочку, отец другой, Стеши, отстаивал свои права отцовства с помощью пистолета. Один только новенький Юра из полной семьи, у него любящие папа и мама. Юра тяжело болен, с трудом передвигается, но он способен попадать в другой мир, где может ходить, бегать и скакать на лошади. Он не только попадает туда сам, но и становится проводником в новый мир для Антона и других одноклассников. И лишь в этом мире можно, хотя и ценой жизни Юры, спасти красавицу Стешу, попавшую в беду в мире реальном. Однако оставаться в этом мире нельзя. Как пишет Лариса Рудова, «на первый взгляд действительно может показаться, что возвращение героев “трагически двусмысленно”, но развязка повести Мурашовой проникнута оптимизмом и свидетельствует о другом: ее фантастический сюжет имеет терапевтический эффект для героев и ведет их к психическому, эмоциональному и социальному взрослению»^[217]. После смерти Юры и в память о нем его родители берут на себя заботу о маленькой сестренке одноклассника, оставшейся без матери. А что будет с остальными? Неизвестно.

В последнем романе Мурашовой «Одно чудо на всю жизнь» (2010) два мира – мир милых, «чистеньких» интеллигентных детей, решающих задачки по математике, играющих на скрипке и живущих с более или менее любящими родителями, и мир «уродов», беспризорников, бродяг и бандитов, но все равно, в сущности, таких же детей. Глава банды – бригады Генрих Лис уже почти взрослый и потому острее ощущает, что обретается в мрачном, безнадежно несправедливом мире. Но принадлежность к этому миру не его выбор и не его вина, он просто выброшен во «тьму кромешную». Пьянство отца обрекло его и двух младших братьев на болезнь и страдание, а после смерти родителей оказалось, что жестокость социальной системы отторгает слабых, больных, нуждающихся. Эти сироты ни у кого не вызывают жалости, им никто не хочет помогать – в них нет ничего привлекательного.

Увы, как мир относится к нам, так и мы относимся к миру. В результате, перечислив всех, кого Генка ненавидел, и «устав от перечисления, можно сказать, что Генка ненавидел почти весь мир»^[218], делая исключение только для братьев, Еськи и Вальки. Однако Еська смертельно болен, а Валька – умственно отсталый. Любовь, забота о ком – то, ответственность за кого – то другого… Мы привычно ассоциируем братскую любовь и заботу с «хорошими» детками, а тут получается, что эта самая забота сидит в сердце, на вид давно очерствевшем и озлобившемся. За эту любовь Генка и получает свое чудо – возможность исцеления младшего брата. Обеспечивают чудо неизвестно откуда взявшиеся пришельцы, брат и сестра Уи и Аи. Они попадают на Землю из – за неисправности космического аппарата, но, впрочем, и у них тоже нет родителей.

В этих двух романах Мурашова обращается к жанру магического реализма. Снова напомню определение магического реализма: «Естественное и сверхъестественное, объяснимое и чудесное сосуществуют рядом друг с другом». Еще точнее эту мысль выразила известная современная писательница Ольга Славникова: «Когда Ремедиос Прекрасная возносится на небо на простынях, которые она развешивает для просушки, это и есть самая суть магического реализма»^[219]. Итак, соединение несоединимого. Именно это и делает Мурашова в своих романах для подростков, соединяя вместе школьников из хороших семей и малолетних преступников, суровую постперестроечную действительность и таинственных пришельцев из космоса. В другом романе мрачная реальность класса для трудных подростков соединена с волшебным миром, царством целительной фантазии.

Зачем, собственно говоря, Мурашовой понадобился магический реализм? Дело в том, что темы ее книг настолько трудные, что в рамках критического реализма о них почти невозможно писать. «Чудесное» тут совершенно необходимо, потому что, если оставаться в рамках обыденного, роман на подобные темы для детской или даже подростковой аудитории совершенно невозможен. Как в волшебной сказке, необходимость «вторичного мира» для решения проблем основного, реального мира приводит к введению магических элементов в относительно реалистический нарратив. Понятие вторичного мира было предложено Толкином для объяснения двух параллельно существующих в романе нарративов. Салминен поясняет мысль Толкина: «Под вторичным миром я понимаю литературный хронотоп, который в каком – то виде проявляет себя в тексте и отличается от первичного мира текста. Первичный мир – это тот мир в тексте, который может быть определен как основной хронотоп»^[220].

В реалистической форме темы жизни, болезни и смерти совсем не просто «переварить»; ничего хорошего современным сиротам обыденное не сулит. Поэтому возникает иной, магический пласт повествования. «Одной из уникальных черт магического реализма является уверенность в том, что читатель вслед за рассказчиком сможет воспринять и реалистическую, и магическую перспективы реальности на одном и том же уровне»^[221]. Элементы магического реализма позволяют писательнице не только заглянуть гораздо глубже в детские и взрослые души, но и «обеспечить» необходимое чудо – возможность исцеления Еськи и спасения Стеши. Оба чуда происходят в мире, «может, параллельном… а может, и перпендикулярном»^[222], но их результаты видны и в обычной реальности.

Глава 17
Детский дом вчера и сегодня

А теперь нас держат в клетке.

Хорошо ли это, детки?

Борис Заходер. Обезьянки

В каком – то смысле детский дом – это тоже иной мир. Конечно, детский дом в сегодняшней Москве вряд ли стоит сравнивать с работным домом времен Оливера Твиста, да еще в Англии, или с приютом Джона Грайера в Америке. Мне, однако, хочется сравнить сегодняшний детский дом со знаменитым зоопарком в Сан – Диего на юге Калифорнии. В этом зоопарке есть белый медведь, которого спасли, когда он был маленьким медвежонком. Маму – медведицу убили браконьеры, и медвежонок непременно бы погиб, если бы его не забрали в зоопарк. Зверя поселили в более или менее просторной вольере, но медведю там очень неуютно. Дело в том, что в Сан – Диего довольно – таки жарко, это вам не Арктика. Возникает вопрос: если уж мы взялись помогать, так почему бы не построить закрытую, с холодным воздухом вольеру?

Тот же вопрос возникает, когда читаешь современные описания даже самых лучших детских домов. Вроде и неплохо, но… Как пишет в письме благотворителю (а по – нынешнему, спонсору) Джуди Эббот, героиня уже упомянутой ранее книги «Длинноногий дядюшка»: «Цель приюта – превратить девяносто семь сирот в девяносто семь близнецов (что Вы, несомненно, знаете и сердечно одобряете)»^[223].

Ее подруга Салли (которую я уже несколько раз цитировала, поскольку «Милый недруг» – это программное произведение, посвященное устройству идеального детского дома) описывает, конечно, ситуацию Америки начала двадцатого века. Однако невероятно похоже на Россию начала века двадцать первого: «Сиротки – это общий термин, многие из наших детей совсем и не сироты. У большинства есть один упорный и надоедливый родитель (или родительница), не желающий отказаться от своих прав, так что я не могу отдать их на усыновление. Но остальным жилось бы гораздо лучше в любящих приемных семьях, чем в самом образцовом заведении, какое я могла бы создать»^[224].

Понятно, что если даже не рассматривать самые тяжелые случаи, когда литературное произведение полностью основано на собственном (горчайшем) опыте автора, романы о детских домах – чтение нелегкое. А уж когда основано… Примером такой литературы является автобиография Рубена Гальего «Белое на черном» (2002). Гальего остался сиротой при живых родителях и попал в страшную систему советских детских домов и интернатов для инвалидов. Несмотря на невероятные трудности, ему удалось выжить, стать писателем и даже найти свою мать. Книга для детей не предназначалась, но интересно, что ее автор уже сам стал героем детской книги^[225], и в этой книге дети с тяжелыми травмами и ампутациями, лежащие в больнице, находят поддержку и утешение в автобиографии Гальего.

Еще один, тоже не детский автор, пишущий о своем детстве, это Александр Гезалов. «Соленое детство» (2002), в сущности, книга воспоминаний, которые читать жутко. Чего стоит только один такой штрих: «Собирались снимать кино о прошлом веке. Мы, практически все, подходили на роли детей бедняков. Режиссер так и говорил. И еще он говорил: “С глазами у детей все нормально, будем снимать”»^[226]. О современном подростке и для современного подростка написан роман Альберта Лиханова «Никто» (2000). Ужасны судьбы сирот, собранных в интернате, ужасно их прошлое, ужасно и будущее. Хоть они и «государственные дети», как зовет их «тетка из комиссии», но на самом деле государству до этих детей дела нет, как и им до государства. По словам специалиста по детской литературе Ирины Арзамасцевой, «писатель прав: ребенок, подросток в упор не видит государства, не рассчитывает на него»^[227].

В статье, опубликованной в 1995 году, исследователь детской литературы Мария Николаева писала: «Русские сироты, уличные мальчишки, жертвы войн, наркоманы и беременные девочки – подростки еще не обрели своего голоса в литературе для юношества»^[228]. Как мы видим, буквально за считанные годы эта ситуация коренным образом изменилась.

Стоит подробнее остановиться на самом необычном произведении последних лет о детском доме. Его адресаты – и взрослые, и подростки. Это большой, во всех смыслах этого слова, трехтомный роман Мариам Петросян «Дом, в котором…» (2009)^[229]. В этом Доме собраны те, кому ужасно трудно: дети, как пишут в историях болезни, «с нарушениями опорно – двигательной системы». Не все, кто живет в этом доме, сироты, но можно смело сказать, что ни у кого из этих детей нет семьи. Роман сразу же вызвал множество реакций и попыток символического истолкования. М.А. Черняк, например, считает, что «лишь постепенно становится понятным, что мир Дома – это развернутая метафора детства, расставание с которым неизбежно»^[230]. Ольга Лебедушкина сравнивает Дом с Хогвартсом Гарри Поттера, тем местом, где находит себе приют и семью «главный ребенок – подросток – сирота – помеченный увечьем (шрамом на лбу)», и отмечает, что «герой – ребенок и герой – подросток за минувшее десятилетие стал одним из главных в современной прозе»^[231]. Кроме символического прочтения, которое, безусловно, прямо вытекает из этого весьма сложного и многопланового текста романа, главное в нем – образы конкретных детей, страдающих и просто живущих.

Невозможно и не нужно пересказывать сюжет книги. У нее, в общем, нет явного сюжета – тут дело не в действии, а людях, подростках, населяющих Дом, их раненых душах и будто «склеенных из кусочков» телах. Каждый из обитателей Дома – отдельная история, каждый, наверное, заслуживает отдельной книги, каждый заперт в Доме и в собственном страдающем, изувеченном теле. А там, где – то вовне, – другая жизнь, именуемая Наружностью, та, у которой «неуловимый запах материнского тепла, утреннего какао, школьных завтраков, а может, даже собаки или велосипеда»^[232], равно притягательная и страшная.

Мы так и не знаем имен большинства героев книги, только прозвища – Курильщик, Лорд, Лэри, Стервятник, а то и Смерть. Прозвище дается новичку «крестным» и прилипает намертво. Подрастаешь, и у тебя появляется новое. Так беспечный и беззаботный Кузнечик вдруг становится загадочным, все и всех понимающим Сфинксом, а Смерть превращается в Рыжего, наводящего на всех ужас вожака Крыс. Только Слепой навсегда остается Слепым.

В доме живут Стаями, у каждой свой вожак, своя спальня и своя жизнь, а вместе получается Дом, вернее, улей, как говорит один из обитателей. «Стаи заменяют обитателям Дома семьи, которых они лишены. Для героев очевидно, что только в стае можно выжить. О прежней жизни и родителях никто из них и не вспоминает, так как только в Доме у ребят появляется настоящая семья, они чувствуют родственную связь не только друг с другом, но и с самими стенами дома»^[233]. Но даже эти семьи существуют только до окончания школы, дальше – выпуск, новая жизнь, которая воспринимается скорее как смерть, чем как жизнь. Всякий уход вовне воспринимается как умирание. «Знаете, как здесь говорят о тех, кто ушел из Дома? Как о покойниках»^[234], – замечает один из учеников. В этой другой жизни, за пределами Дома, они никому не нужны, и они, увы, прекрасно это понимают.

Глава 18
Новые мамы и папы

– Себя не узнаешь? – улыбнулся Фрэнк.

– Это прямо как Золушка, когда она превратилась в прекрасную принцессу, – покачал головой Дик.

Горацио Алджер. Дик – оборванец

Даже если в детский дом попадают вполне здоровые дети, читать об этом весьма нелегко. Однако во многих книгах детский дом оказывается лишь переходным периодом, в конце концов дети попадают в семью к приемным родителям.

К девятнадцатому веку в Европе возникло понимание того, что помощь сиротам – это проблема, которой должны заниматься общественные институты, а не отдельные люди. К концу века появились и постепенно стали улучшаться (в весьма относительном смысле этого слова) сиротские дома и приюты. В начале двадцатого века (по большей части в Западной Европе и в США) стало понятно, что детский дом совсем не лучшее решение вопроса. Возникло движение разукрупнения детских домов, появились так называемые фостерные (приемные) семьи, то есть маленькие семейные детские дома^[235], постепенно возросло количество усыновлений, появилась система патроната, к середине века вошли в практику международные усыновления. Приемные дети, часто даже отличающиеся от родителей по цвету кожи, перестали казаться чем – то из ряда вон выходящим. Как говорит еврейская пословица: «Воспитывающий чужого ребенка – все равно что родитель его»^[236].

Современные основы социальной защиты детей – сирот были во многом основаны на исследованиях английского психиатра Джона Боулби, который разработал в 1950–х годах теорию привязанности, подтвердившую, насколько важно для ребенка в самом раннем возрасте установить надежную связь с тем, кто его растит. Боулби показал, что в детском доме у ребенка такой надежной привязанности чаще всего не возникает^[237]. В Советском Союзе, где на протяжении десятилетий идея коллективного всячески поощрялась, детские дома всегда воспринимались как что – то вполне нормальное и приемлемое (да и сейчас находится немало тех, кто по – прежнему видит в детском доме – интернате и идеях Макаренко воспитательную панацею). Усыновление в большинстве случаев сводилось к усыновлению младенцев и хранилось в жесточайшей тайне (от самого ребенка и от окружающих).

Представление о том, что детский дом – решение всех проблем осиротевшего ребенка, оказалось удивительно стойким. Однако в современной России мысль о том, что семья лучше, чем любой, даже самый распрекрасный детский дом, постепенно находит своих сторонников. В результате возникает желание (и возможность) усыновлять не только самых маленьких детей, но даже и подростков, возникают первые семейные детские дома. В наши дни усыновление, конечно, изменилось и в каком – то смысле упростилось если не с моральной, то хотя бы с технической точки зрения^[238].

Во многих странах патронатные семьи уже стали распространенной практикой, хотя и они, конечно, не ответ на все вопросы. В России система патроната только – только формируется. Одним из первых признанных экспертов в этой области стала Мария Феликсовна Терновская, директор знаменитого детского дома № 19 и основательница фонда «Наш дом», где детям подбирают родителей, усыновителей и патронат. Об этом подробнее можно почитать в книге Татьяны Губиной «Кузя, Мишка, Верочка и другие ничейные дети» (2011). Еще одним экспертом по этим вопросам является психолог Людмила Петрановская, создавшая Институт развития семейного устройства (ИРСУ) и консультирующая по вопросам усыновления^[239].

Когда мы говорим об усыновлении и даже о патронате, чаще всего нам представляется совсем маленький ребенок, обретший семью. Однако немало детей попадают к приемным родителям уже довольно большими. Об этом в последние годы было написано несколько художественных книг. Усыновление (чаще, впрочем, удочерение) интересует писателей и само по себе, и как возможность показать путь становления личности ребенка в новых и непростых условиях.

Главный герой книги Светланы и Николая Пономаревых «Боишься ли ты темноты?» (2010) – мальчик, чудом уцелевший в автокатастрофе, но потерявший в ней родителей. Ярослав попадает в детский дом совсем уже немаленьким, и его шансы на усыновление равны нулю. Воспитателю детского дома Сергею не легче. Позади Чечня, развод, пьянство. Но жизнь сталкивает Ярослава и Сергея, и оказывается, что два одиночества вместе могут составить одну семью. Если очень постараться.

Совсем краешком затрагивает тему усыновленного ребенка и попытки «вписать» его в социум книга Марины Аромштам «Когда отдыхают ангелы» (2011). Талантливая учительница Марсем, чьи педагогические идеи питаются книгами великого польского педагога и гуманиста Януша Корчака, сталкивается с ситуацией, с которой нелегко справиться. В благополучный, в общем, класс попадает Леша Кравчик, который оказывается усыновленным и довольно – таки трудным (и для родителей, и для учительницы) ребенком. Только учительнице родители доверяют тайну усыновления, они верят, что она сумеет справиться. И не зря верят.

Тамара Михеева в повести «Легкие горы» (2012) описывает относительно легкий процесс удочерения. Но все равно с первой строчки становится ясно, что процесс вхождения в новую семью не легче восхождения на высокую гору. Интересная особенность этой повести заключается в том, что Дине привыкать приходится не только к новой маме (новый папа исчезает довольно быстро, хотя в самом конце проблескивает надежда, что он вернется обратно), но и к бабушке, дядям, тетям, двоюродным братьям и сестрам и даже племяннику, который гораздо старше ее. Не говоря уже о горах, корабельных соснах, соловьях, землянике. И к комарам тоже надо привыкать. Здесь главная задача – перестать чувствовать себя сиротой, понять не умом, а сердцем, что твоя принадлежность к семье никем не оспаривается, что ты стала своей гораздо раньше, чем ты сама это поняла.

В куда более суровой ситуации оказывается героиня книги Дины Сабитовой «Три твоих имени» (2012). Используя элементы магического реализма, Сабитова предлагает три разных варианта развития одного и того же сюжета: Ритка/Марго/Гошка проживает три жизни, одна страшнее другой, пока наконец не обретает новую семью, где она больше не чувствует себя чужой и одинокой. Первая ее жизнь – с папой и мамой, только радости от таких родителей мало, все больше слезы и синяки. Ритка привыкла к такой жизни и не хочет никакой другой. Но, оказывается, может быть еще хуже – вроде взяли в семью, а потом обратно в детдом отправили за ненадобностью. Как трудно теперь девочке поверить, что существуют какие – то иные отношения, особенно если ей уже четырнадцать и позади у нее пожар, смерть родителей и отказ от удочерения. Шансов у нее немного. «Но в жизни, мол, всегда есть чудо. Вдруг оно случится с Маргаритой Новак?»^[240] Случается.

«Магические элементы в этой истории в большой степени заменены технологическими. Гошка участвует в телевизионном шоу о сиротах, получает в подарок мобильник. Телевизионное шоу, возможность звонка в любую минуту становятся для Гошки волшебными орудиями, магическим образом связывающими ее с остальным миром и позволяющими обрести семью»^[241]. Риткой/Марго/Гошкой движет страстное желание найти не только и не столько родителей, сколько дом, пристанище, место, которое она может назвать своим. Для Татьяны Фроловой, подробно разбирающей тему уюта в этой и других книгах Дины Сабитовой, стремление девочки к чистоте и уюту (ибо именно так она маркирует «свою» территорию) кажется немного смешным. Не важно, кто твои родители. «Главное – общий дом и помощь по дому. В чьем доме живешь – те и мама с папой»^[242]. Однако абажур и шторы общего дома символизируют и для автора, и для героев принадлежность к единому целому, право считать этот дом своим. Сабитова знает об усыновлении не понаслышке, среди ее детей – удочеренная в четырнадцать лет девочка.

Тяга к поэтизированному восприятию коллективизированного детства, столь любимого советской литературой, стремительно исчезает – если не из современной жизни, то из современной литературы. Даже самые удачные примеры прошлого, такие как Школа имени Достоевского, описанная в «Республике Шкид», или «Дом сирот» Януша Корчака (об этом немного позже), уже не отвечают нынешним представлениям о жизни. Мы всё лучше понимаем, насколько важен для ребенка дом – его собственный. Никакой, даже самый лучший, интернат его не заменит; ребенку нужен дом, мама и хорошо бы еще папа, бабушки, дедушки, братья, сестры.

Раздел III
Жанры, темы и проблемы

Глава 19
Литературная сказка

В Швамбрании, в стране наполовину сказочной, все дела красил и венчал благополучный финал. И мы пришли к выводу, что люди бы жили гораздо веселее и счастливее, если бы, живя подобно нам, играли в сказку. Но оказалось, что сказки хорошо кончаются только в книжках.

Лев Кассиль. Кондуит и Швамбрания

Детская литература использует множество жанров, присущих литературе в целом. Это и роман для детей в разных его проявлениях: реалистический роман, исторический, приключенческий (или всевозможные их гибриды). Пишут для детей и школьные повести, и истории, случившиеся во время каникул. Особенно популярны такие жанры, как литературная сказка, фантастика и фэнтези. В последнее время появился и новый жанр литературы для детей – антиутопия, долгое время бывшая уделом только взрослой литературы. Некоторые произведения, рассказывающие о детских годах героя, трудно отличить от романа – воспоминания о детстве. Обо всех этих жанрах нам придется поговорить, поскольку ни один из них не обходится без героев – сирот.

Мы уже упоминали немало литературных сказок, но остановимся на них поподробнее. Они феномен относительно новый, по крайней мере по сравнению со сказками народными, и в достаточной мере от них отличаются. Тем не менее мы увидим множество параллелей и в сюжетах, и в способах обращения с реальностью. Литературная сказка сохранила немало архаических черт, свойственных сказке волшебной, в ней действуют те же персонажи: герой, помощник, даритель, антагонист, так подробно описанные Владимиром Проппом.

Остановимся на роли волшебных помощников в литературной сказке, где действуют сироты^[243]. Чем она ближе к сказке волшебной, тем больше у сироты чудесных в прямом смысле этого слова помощников, сходных с помощниками, характерными для народных сказок, – Серым Волком и Сивкой – Буркой русских сказок, Орлом и Койотом сказаний американских индейцев. Принц Каспиан в одноименной сказке Клайва Льюиса (1951) получает целый сонм помощников – четырех древних нарнийских королей и всех уцелевших со старых времен говорящих зверей – нарнийцев, не говоря уже о Великом Льве Аслане.

Тут остается непременное условие, знакомое нам по реалистической английской литературе конца девятнадцатого и начала двадцатого века: герой сам должен обладать соответствующими моральными качествами, в первую очередь сохранять верность выбранному пути, не входить в сделку с могущественными злыми силами, обещающими поддержку. Маугли Киплинга, персонаж «Книги джунглей» (1894–1895)^[244], украденный у родителей и усыновленный волчьей стаей, тоже окружен множеством зверей – помощников; пантера Багира, медведь Балу и горный удав Каа вместе с ним сражаются с заклятым врагом, тигром Шерханом. В «Маугли», в «Принце Каспиане» и, как мы уже видели раньше, в «Тайне Лунной Долины» и в «Стране Оз» животные и мифологические создания олицетворяют лучшие (а иногда и худшие) моральные качества героя.

По словам Мелетинского и его соавторов, «для классической волшебной сказки чрезвычайно характерно предварительное испытание героя, завершающееся получением помощника или чудесного средства, благодаря которым он с успехом выходит впоследствии из основного испытания… Предварительное испытание имеет характер не сурового ритуального искуса, а проверки некоторых качеств героя или знания им довольно элементарных норм поведения. Герой должен проявить доброту, скромность, сообразительность, вежливость, а чаще всего – знание своеобразных правил игры»^[245].

Сходные правила соблюдаются и в литературной сказке. Посмотрим несколько вариантов – французский, польский и русский. Особенно четко положение Мелетинского прослеживается на примере «Пчелки» (1883) Анатоля Франса. Это трогательная и забавная история, полная, как и все произведения Франса, иронии, недаром в самом ее начале он обращается к читателю с просьбой: «Я умоляю всех серьезных людей не читать меня ни в каком случае»^[246]. Взяв за структурную основу «Белоснежку», Франс вводит в свою сказку сразу двух сирот: круглого сироту графа Жоржа и его названую сестру полусироту Пчелку. В отличие от классической сказки, у Франса гномы одновременно и похитители, и спасители. Тем не менее и тут все подчиняется законам жанра. Пчелка – воплощение всех добродетелей, способная отказаться от своего блага ради любви. Ее не соблазняют земные сокровища и корона королевы гномов. Жорж – сказочный принц – должен пройти через серию серьезных испытаний, чтобы доказать, что он достоин Пчелки. Только при этом условии гномы становятся помощниками, а не противниками.

Другая история о гномах – сказка польской писательницы Марии Конопницкой «История о гномах и сиротке Марысе» (1898). Здесь нет никаких графов и графинь. Действие происходит в невероятно бедной польской деревне. Это, конечно, сказка, в которой действуют многочисленные гномы, но крестьяне там выписаны совершенно реалистично. У девочки – гусятницы нет родителей, и все давно позабыли даже, как их звали. «Да и сама она, когда кто – нибудь спрашивал, как зовут ее, отвечала: – Марыся – сиротка»^[247]. Ее жизнь и так нелегка, а тут еще гусей съела лиса. Гномы довольно – таки безуспешно пытаются помочь Марысе, и в конце концов ее, чуть живую, находит в лесу Петр, отец двух потерявших мать сыновей. И только когда они зажили одной семьей, все у них (не без помощи вездесущих гномов и пожалевшего сироток короля гномов Светлячка) стало получаться – и в хате чисто, и поле вспахано, и зерно на посев нашлось. Современному читателю нелегко продраться сквозь нескончаемый морализм Конопницкой, здесь нет ни юмора, ни легкости Анатоля Франса, но это и понятно: жизнь крестьянских сирот в Польше не сравнить с жизнью в волшебном герцогстве Кларидском. Но обе девочки, Пчелка и Марыся, одинаково заслуживают помощи, потому что они добрые, безотказные создания, заботящиеся о других, а не о себе.

В русской литературной сказке сюжет общения с волшебными подземными жителями использован Антонием Погорельским в повести «Черная курица, или Подземные жители» (1829), где герой Алеша не сирота, но оставлен родителями в пансионе на много лет и, как и сироты, невероятно страдает от одиночества. Алеша – хороший, в сущности, мальчик, вот он и получает, как в сказке народной, конопляное зернышко за доброту. Но он, увы, изменяет своему доброму нраву, потому что хочет незаслуженно стать первым учеником, и за это наказан и он, и подземные жители. Однако Алеша осознает свою вину, исправляется и снова становится «послушным, добрым, скромным и прилежным»^[248].

В сказке Пушкина «О мертвой царевне и семи богатырях» (1833) царевна, как настоящая Золушка, страдает от преследований злой мачехи. Но она, конечно, не только Золушка, она еще и Белоснежка, которая из царевны превращается в нечто вроде служанки у семи богатырей (в классическом варианте – у семи гномов). Они хорошо к ней относятся, и каждый из них не прочь на ней жениться, но это, тем не менее, для царевны существенное понижение статуса. Золушки же, напротив, статус обычно повышают, что и происходит с царевной, когда она в конце концов выходит замуж за царевича Елисея. Сказочные правила соблюдены.

Глава 20
Сказка двадцатого века

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

Марш авиаторов

В литературной сказке сироты незаменимы. «Герой – сирота имеет б?льшую степень свободы, чем другие дети. Для сказок это вообще характерно – оторвать ребенка от корней, от папы и мамы и ежедневного стакана теплого молока и дать ему немножко авантюрную судьбу»^[249]. Все же в знаменитых литературных сказках начала и середины двадцатого века сирот не так уж много, если не считать, конечно, Питера Пэна, о котором мы еще поговорим чуть позже.

Полусказочные – полуреалистические, «немножко авантюрные» сюжеты становятся особенно популярными во второй половине двадцатого века, однако стереотипы меняются. Так, англичанин Роальд Даль в первой же своей книге для детей «Джеймс и Чудо – Персик» (1961) смело переворачивает роли, и мальчик – сирота, которого воспитывают (вернее, мучают) две зловредные тетки (о эти английские тетки!), благодаря своей сообразительности становится спасителем и помощником множества беспомощных созданий. Помогая другим, он заодно и сам освобождается от тетушек и после разнообразнейших приключений попадает в Нью – Йорк, где становится всеобщим любимцем и знаменитостью. В другой книге Даля «БДВ, или Большой и Добрый Великан» (1982)^[250] сирота снова превращается в помощника и спасителя. Главная героиня девочка – сиротка Софи помогает ни много ни мало самой английской королеве. Ей удается придумать и воплотить в жизнь блестящий план по избавлению от злых великанов, поедающих маленьких мальчиков и девочек.

Матильда, героиня одноименной книги Даля, изданной в 1988 году, – сирота при живых родителях. Вот уж кто имеет все основания считать, что ее подкинули – настолько девочка не похожа на других членов семьи, включая брата. Такой вывод напрашивается, если учесть, как эти родители обращаются с девочкой. «На Матильду они смотрели как на буквально болячку. Уж такая болячка вещь: вам приходится с ней жить и ждать, когда же наконец можно будет ее сковырнуть и от нее избавиться»^[251]. Девочка, к счастью, способна постоять за себя – она не тушуется ни перед родителями, ни перед страшной миссис Транчбул, директором школы. Матильде удается спасти не только себя, но и других – любимую учительницу и одноклассников.

Собственно говоря, любимая учительница мисс Хани и есть настоящая сирота в книге, «Золушка», у которой отсутствует, вернее, умирает отец, так что она попадает на воспитание к злой «мачехе»^[252], вернее, тетке (все тетки у Даля злобные). В отличие от мисс Хани, Матильде удается заменить «плохую» биологическую мать на «добрую», которую она сама себе выбирает. «Победа над директрисой помогает Матильде не только продолжить обучение в школе, но и обрести в лице учительницы мисс Хани любящую маму»^[253].

Это «победа неудачников»: маленький ребенок оказывается сильнее огромного и жесткого взрослого, предвосхищая историю знаменитого сироты со шрамом во лбу. Все эти тетушки позднее «перевоплощаются» в тетю Петунию, пресловутую тетушку Гарри Поттера. Как семейная пара, тетя Петуния и дядя Вернон – вылитые родители Матильды, да и наличие обожаемого сыночка только подчеркивает сходство семейной ситуации. Воистину Матильда, как и Гарри Поттер, не принадлежит своему семейству, в частности и из – за того, что обладает магическими свойствами, особенно сильно проявляющимися тогда, когда она злится. Первое волшебство Гарри тоже совершает именно тогда, когда он страшно зол на своего кузена. И в целом трудно отрицать огромное влияние книг Роальда Даля на развитие событий в «Гарри Поттере» Ролинг.

В Германии, стране волшебных сказок, Джеймс Крюс превращает «Тима Талера, или Проданный смех» (1962)^[254] в нравоучительную историю, несмотря на множество приключений, путешествий и экзотических стран. Плохие люди (впрочем, не столько люди, сколько сам Черт – барон Треч) охотятся за тем немногим, что осталось у сироты Тима после смерти родителей, – веселым смехом. Зато все хорошие люди – директор пароходства, рулевой, стюард и многие другие – стараются помочь сироте снова обрести то, что он потерял. Но и Тим всегда платит за добро добром и стремится помочь всем, кого обездолил злодей Треч.

Традицию полусказок – полупритч продолжает американская писательница Кейт ДиКамилло. В ее книге «Как слониха упала с неба» (2009) действие происходит в вымышленном городе. Главный герой, маленький сирота Питер, взятый на воспитание старым солдатом, никак не может отделаться от мысли, что где – то у него есть маленькая сестренка Адель, такая же сирота, как и он. Обещанная гадалкой неизвестно откуда взявшаяся слониха соединяет брата с сестрой, но только потому, что мальчик без устали ищет ответ на вопрос, как же найти пропавшую сестренку. И в конце книги обоих детей усыновляют сосед – полицейский и его жена, ибо «разве можно не полюбить такого отважного, такого преданного мальчика»^[255]. Снова сирота вознагражден за свои усилия, хотя, конечно, не без помощи магии. Весьма реалистическое описание городка с бедняками и просто – таки нищими, с богатеями, которые могут себе позволить все что угодно, даже слониху во дворце, прекрасно сочетается в книге с волшебством фокусника, совершившего магическое действие и нарушившего порядок вещей.

В современной российской детской литературе тоже не обходится без литературной сказки с магией и принцессой – сиротой. Лиза, рыжеволосая маленькая скрипачка, героиня книги Александры Егорушкиной «Настоящая принцесса и Бродячий Мостик» (2002)^[256], живет с бабушкой в Санкт – Петербурге. Родители, как ей сказали, погибли в горах, когда она была совсем маленькой. В одно прекрасное полнолуние, когда оживает все, даже каменные львы на спуске у Адмиралтейства и верблюд у подножия памятника Пржевальскому, Лиза попадает в таинственную страну, откуда она, оказывается, родом и где у нее есть брат, тоже сирота и будущий король, которому срочно понадобилась помощь. Лиза прекрасно справляется с волшебной задачей, и для этого у нее есть замечательные помощники: учитель музыки, он же волшебник Филин, школьные приятели – Лева, потомок гномов, и Костя, сын дракона и сам дракон, не говоря уже о котах, гномах и многих других волшебных существах.

Автор, несомненно, прав, утверждая, что «Настоящей принцессе» «захотелось сочиниться, прорасти в моей набитой чужими сказками голове»^[257]. В основе этой сказки, конечно, не столько местная, российская, сколько западноевропейская традиция. В ней замечательно переработан сюжет «Серебряного кресла» (1953) Клайва Льюиса, где заколдованного принца – сироту, к которому его истинная сущность возвращается только по ночам, необходимо вызволить из магической неволи. Юстэс и Джил, и не одни, а с помощью квакля – бродякля Хмура и, конечно же, самого Льва Аслана освобождают принца. Подобно им, Лиза со своими волшебными помощниками выходит победительницей из всех испытаний и освобождает брата – принца.

Глава 21
Исторический роман

Исторический роман сочинял я понемногу…

Булат Окуджава. Я пишу исторический роман

Исторический (или псевдоисторический) роман – еще одно благодатное поле действия для сирот. Со времен «Черной стрелы» Роберта Луиса Стивенсона сироты сражаются за правое дело и, конечно же, побеждают. Более того, сироты способны помочь друг другу, особенно если их соединяет горячая любовь. Оба героя Стивенсона, Дик Шелтон и Джоанна Седли – воспитанники благородных лордов, которые пытаются извлечь как можно больше выгоды из женитьбы каждого из своих подопечных.

Фактически именно эта любовь, которая разгорается из поначалу весьма забавных взаимоотношений Дика с переодетой мальчиком Джоанной, и становится волшебным помощником героев. Дик считает Джона – Джоанну недотепой и слабаком, но возможность удвоить усилия даже раньше, чем они осознают взаимную любовь и горячую привязанность, позволяет им («спина к спине») противостоять всем жизненным невзгодам и испытаниям. И конечно же, помощь Дэкуота (так похожего на Робина Гуда) и будущего короля Ричарда Глостера, проникшегося благоволением к юному тезке, тоже не мешают.

Исторический роман, как никакой другой жанр, показывает, что сирота способен взять судьбу в свои руки. В последнее время были опубликованы сразу несколько сходных по тематике книг, переводных и написанных по – русски, где соединяются рыцарство и сиротство. В книге английской писательницы девятнадцатого века Шарлотты Мэри Янг «Маленький герцог Ришар Бесстрашный» (1854) главный герой, которому еще и девяти не исполнилось, осиротев, становится герцогом Нормандским. Но правление Ришара длится не слишком долго, он попадает в заложники к французскому королю. Ришару еще предстоит научиться истинно рыцарским добродетелям, и как ни хочется мальчику отомстить за коварно убитого отца, он помнит отцовский завет прощать врагов.

Интересна динамика взаимоотношений маленького герцога с теми, кто из любви к нему и по долгу службы помогает Ришару получить обратно его престол. В помощниках нет ничего «волшебного», это суровые воины, которым трудно принимать всерьез маленького мальчика, даже если он – их герцог. Поначалу он не может разобраться, кто ему друг, а кто враг. Сладкие речи французского короля ему ближе, чем суровая правда присягавших на верность его отцу баронов. Но постепенно Ришар учится разбираться и в людях, и в ситуациях – именно это определяет взросление.

Герой книги английской писательницы Розмэри Сат– клиф «Песнь меча» (опубликованной посмертно в 1997 го– ду) не герцог и не рыцарь, он просто воин, вынужденный продавать свою службу любому, кому нужен верный меч. Изгнанный из родного селения за случайное убийство, Бьярни бродит по свету вместе со своей собакой, и со всех сторон грозят им бесчисленные опасности. Из всей семьи остался у него только старший брат, но у того уже своя семья и свои заботы. Пять лет скитается молодой воин в чужой земле, пока наконец не возвращается на родину, чтобы построить там дом для молодой жены. В этой, по сути дела, не самой интересной истории снова отражается невероятно важная тема романа о сироте – долгий путь, который надо пройти, чтобы понять, кто ты такой, какому миру принадлежишь, – ибо сироте это знание автоматически не дается.

С историями Ришара и Бьярни перекликается относительно новый роман французского писателя Жана – Клода Мурлева «Горе мертвого короля» (2009), где действие которого происходит несколько веков назад на маленьком островке, на большом острове и на континенте, но когда именно и где именно, точно неизвестно. Это история двух братьев, которые, оказывается, вовсе не братья. Один из них, Бриско, сирота, но не простой: он сын и внук короля маленького острова. Мать его умирает родами, первые десять лет жизни он воспитывается в семье столяра, а потом попадает к дяде, из – за которого и погибли его родители. Только много лет спустя узнает он о том, кто его истинные родители, но столько всего успевает случиться, что изменить уже ничего нельзя. Обретение себя возможно только через поиск, и у Мурлева, писателя отнюдь не сентиментального, герой этот поиск, в общем и целом, проваливает.

Трагическая линия продолжается и в современном романе – сказке Антона Дубинина «История моей смерти» (2011). Его герой не мальчик, а молодой человек. Он хоть и рыцарского рода, но младший сын и отправляется в университет набраться ума – разума. Там можно и поучиться, и вволю повеселиться. Но рано или поздно все равно приходит время сражений, потому что враги хотят захватить замок, который Эрику и его брату оставил в наследство отец. Снова та же дилемма: как понять, кто твои враги, а кто истинные друзья? Внешность обманчива, и нелегко Эрику разобраться, что к чему. Счастливого конца в общепринятом смысле этого слова у сказки нет, герой умирает, но только после того, как помогает всем понять, как им жить дальше, после его смерти. Что, собственно, как мы видели раньше на примере Диккенса и многих других, и есть истинное предназначение сироты – открыть глаза другим людям, героям и читателям, на их предназначение в жизни и пробудить в них лучшие чувства.

Другому сироте только предстоит стать лордом. Его изберут лорд – мэром самого города Лондона, независимого от короля и баронов. Но начинается эта классическая история, по-новому пересказанная Мариной Аромштам в книге «Кот Ланcелот и золотой город» (2014), с того, что бедный виллан Дик Виттингтон, оставшись круглым сиротой, уходит в Лондон, где, как он думает, все покрыто золотом. Его мучает холод, ему грозит голод, его грабят, он попадает в тюрьму, и некому ему помочь. Впрочем, когда до смерти уже совсем близко, помощник – богатый лондонский купец – всё – таки же находится. У Дика ничего нет, только заветная монетка, которую дала ему сестра перед смертью, и умение разбирать голоса колоколов. А те обещают ему, что он рано или поздно станет лорд – мэром. За эту монетку Дик получает кота, который – в обмен на любовь и ласку – приносит ему удачу и благосостояние. И зовут кота как настоящего рыцаря – Ланcелотом.

Глава 22
Царственные особы

Будь же, князь, ты комаром.

Александр Пушкин. Сказка о царе Салтане

Подобно воинам, рыцарям и герцогам, принцы и короли тоже часто оказываются сиротами. Мы уже говорили о Маленьком принце и его судьбе. Посмотрим же, как обстоит дело с другими особами голубых кровей. Князь Гвидон в пушкинской «Сказке о царе Салтане», конечно, не сирота в буквальном смысле слова, однако он разлучен с отцом, и, как сначала кажется, навсегда. Его судьба меняется не раз: Гвидон рождается царским наследником, чуть не погибает, чудесным образом спасается, становится правителем своего собственного острова, женится на прекрасной царевне и воссоединяется с отцом – царем. Это, в сжатой форме, парадигма судьбы литературных царственных сирот, на долю которых достается немало приключений, связанных с потерей, иногда временной, одного или обоих родителей, а вместе с ними и своего благородного статуса. «Черные полосы» судьбы, однако, могут длиться куда дольше, чем в случае счастливчика Гвидона.

Внезапные перемены – вчера ты король, а сегодня бродяга без крова и приюта – подстерегают принцев не только в «царстве славного Салтана». Действие «Принца и нищего» Марка Твена (1881) происходит в Англии шестнадцатого века в правление жестокого Генриха VIII. Наследный принц Эдуард – в начале книги сирота наполовину, а к концу уже полный сирота – случайно меняется местами с несчастным бедняком. Заметим, что в «Короле Матиуше», о котором ниже, события развиваются по той же канве: что будет, если король очутится в шкуре самого ничтожного из своих подданных? Но для принца Эдуарда, в отличие от короля Матиуша, все заканчивается вполне благополучно (для Матиуша жизнь рабочего на фабрике оказалась роковой). В самую тяжелую минуту откуда ни возьмись появляются помощники; главного из них, Майлса Гендона, в конце концов вознаграждает по заслугам вернувшийся на свое законное место король. Все хорошо кончается и для принца поневоле, Тома Кенти. Именно его милосердным решениям будущий король обязан переменой государственной политики – наступившему наконец окончанию кровавого царства Генриха VIII. Король умер – да здравствует король!

А что, если ты понятия не имел о своем царском происхождении? Ребенок – сирота, выросший в нищете или в скуке обыденной жизни, обнаруживает, что его отец – король замечательного волшебного царства. Этот прием использован двумя авторами в книгах, написанных в один и тот же год: Клайвом Льюисом в книге «Конь и его мальчик» (1954) и Линдгрен в повести «Мио, мой Мио!» (1954). У Льюиса маленький сирота Шаста бежит из рабства и после разнообразных приключений попадает в Орландию, где выясняется, что он давным – давно потерянный старший сын короля и его настоящее имя – Кор. Буссе (будущий Мио) живет у противных приемных родителей, но в один прекрасный день воссоединяется с отцом и превращается в наследного принца.

Обоим уготованы судьбы спасителей королевства. Кора оттого и похищают, что предсказано: однажды он спасет Орландию. Заметьте, что у обоих мальчиков нет матери, мать Кора давно умерла, мать Мио умерла, едва он родился. Единственная разница между двумя историями в том, что Мио совершает свои подвиги и побеждает страшного Рыцаря Като уже после того, как становится принцем, а Шаста – Кор спасает свою страну, еще не ведая, что он – наследный принц.

У героя «Маленького лорда Фаунтлероя» Фрэнсис Бернетт (1886), конечно, королей в родне нет, но он держится так, как будто именно он – наследный принц. Маленький американец, однако, не знает, что он действительно благородных кровей. Его мать, сама сирота, вырастила его истинным янки, и ему совсем не хочется становиться графом. Когда он попадает в свое родовое поместье, ему кажется, что он очутился в королевском замке. «Если замок походил на дворец из волшебной сказки, то надо признать, что маленький лорд Фаунтлерой, сам того не подозревая, весьма походил на крошечного, хотя и крепенького, сказочного принца»^[258]. Совершенно очевидно, что «его благородство бросается в глаза в любом окружении, в крошечной бакалейной лавчонке и в огромном банкетном зале»^[259].

Полусирота Седрик, внезапно сделавшийся лордом, столь же внезапно теряет это положение, когда появляется другой претендент на наследство деда. Но благородный мальчик как будто и не замечает потери, главное для него – не потерять любви недавно обретенного дедушки. Все кончается хорошо, маленький лорд будет – таки графом и наследником несметного богатства, еще раз продемонстрировав нам, что его – американца по воспитанию и англичанина по наследству – не смутить колебаниями судьбы.

Глава 23
Сирота и смерть

Смерти нет, это всем известно…

Анна Ахматова. Поэма без героя

Увы, не всем сиротам так везет. Пожалуй, самым трагическим образом сироты в литературе остается уже упомянутая августейшая особа – король Матиуш Первый, герой вышедшей в 1923 году одноименной книги польского писателя Януша Корчака. Конечно, теперь трудно читать эту книгу, не думая о том, что случилось с автором и его Домом сирот. Как отмечает Хамида Босмаджан, книга эта удивительно автобиографична^[260] и в каком – то смысле «предсказывает» судьбу самого Корчака. Автор американской биографии Януша Корчака «Король детей» Бетти Джин Лифтон рассказывает, что Корчак читал главы книги о Матиуше по мере их написания детям, которые жили в созданном им Доме сирот, а потом «возвращался в свою мансарду, чтобы внести исправления в местах, которые не вызвали у них интереса»^[261].

Кроме книги о Матиуше Корчак задумал еще один проект – рассказ о детях Библии: Давиде, Соломоне, Христе. Начал он с того, кто, как я уже говорила, тоже в каком – то смысле был сиротой, – Моисея. Корчак пытался понять, что чувствовали родители Моисея, добровольно отказываясь от своего ребенка. «Корчак писал о маленьком Моисее как о ребенке, живущем в ужасное время, когда ему был вынесен смертный приговор»^[262]. Легкой или тяжелой была жизнь Моисея у приемной матери – дочери фараона? «Досаждали ли дети из дворца фараона Моисею – как чужаку, крича на него: “Еврей”? Смеялись ли над ним: “Сын глиномесов и пастухов” или презирали его: “Вытянутый из воды, заика, глупец, простолюдин”, а может, дразнили его “найденыш”?»^[263] Корчак хорошо знал, что испытывает ребенок, оставшийся без родителей.

Об остальных детях Библии Януш Корчак так и не рассказал, он сам и другие обитатели еврейского Дома сирот (воспитатели и около двухсот детей) были убиты в нацистском лагере Треблинка. А предисловие к первому американскому, 1968 года, изданию «Короля Матиуша» написал уже не раз мною упомянутый знаменитый психолог Бруно Беттельгейм, которому удалось выжить в нацистском лагере^[264]. Автор предисловия к следующему американскому изданию книги Эсме Раджи Коделл пишет о том, что судьба короля Матиуша неотделима от судьбы автора и что история короля Матиуша – его великое наследие. «Эта книга – рассказ о том, как ребенок пытается отдать лучшие свои дары всему миру»^[265].

Но не надо забывать о том, что это в первую очередь история сироты. Матиушу, слишком рано ставшему королем, очень трудно. Он один против всего мира. Он хочет справедливости для всех, и особенно для детей, но, увы, взрослые – министры и генералы – заняты своими дрязгами и интригами. Впрочем, дети немногим лучше, они только ссорятся и дерутся в организованном королем – ребенком детском парламенте. Он, маленький мальчик, мечтает за один год сделать столько, сколько другие делают за двадцать лет. Его попытка изменить обыденное течение жизни – взрослые командуют, дети подчиняются – проваливается, у него ничего не получается, хотя в помощниках (включая довольно экзотических, таких как африканский король и его дочь Клю – Клю) на первый взгляд недостатка нет. Матиуш старается как может, хотя он еще совсем маленький мальчик. «Вздохнул, но не заплакал – сдержался. Не пристало королю сидеть на троне с заплаканными глазами»^[266].

Дело между тем обречено на провал с самого начала, надежды никакой, даже самые близкие друзья оказываются предателями, бывшего маленького короля ждут тюрьма и ссылка, не за горами и смерть от руки лучшего друга. Как тут не позавидовать удачливости английских и американских сирот – с ними ничего подобного не случается и случиться не может.

Книга эта, написанная в Польше, только – только обретшей независимость после Первой мировой войны, предсказала не только судьбу своего автора, погибшего в концлагере, но и судьбу самой Польши, через пятнадцать лет разорванной пополам пактом Молотова – Риббентропа. А «Матиуш» обрел невероятную популярность в Советском Союзе. Первый перевод был сделан еще в 1924 году, но настоящую известность книге принесло издание в 1958 году перевода Музы Павловой. Несмотря на, можно даже сказать, культовость книги, ее трагический аспект, в общем, не обсуждался. Как не обсуждался он применительно к другой культовой книге шестидесятых, «Маленькому принцу» (интересно, что советским школьникам все – таки разрешалось читать о принце и короле). Сам Корчак стал одной из «икон» советской педагогики. Об этом много в книге Марины Аромштам «Когда отдыхают ангелы»: «Они думают, я повесила портрет Корчака над столом, чтобы быть на него похожей. Упаси Господи! Для этого нужно по меньшей мере совершить подвиг, погибнуть в газовой камере»^[267].

Тема сиротства и смерти ребенка, на этот раз не короля, а простого подкидыша – центральная в книге «Марселино, Хлеб – и–Вино» (1952), которую написал испанский писатель Хосе Мария Санчес – Сильва. Усыновленный монахами Марселино пытается найти ответ на вопрос, где его мама, и объяснение «на небе» его не никак устраивает – ведь «взрослые иногда ошибаются. Почему бы им не ошибиться и в этом деле – про маму и про небо»^[268]. Автор, сам оставшийся сиротой в десять лет, очень остро чувствует одиночество Марселино. Конечно, мальчик окружен любящими и непрестанно заботящимися о нем монахами, но это все – таки не совсем то.

От одиночества Марселино придумывает себе невидимого друга, Мануэля, и с ним и с верным котом Муром отправляется на чердак на поиски приключений. Там он встречается с самим Господом, и тот становится его лучшим другом. И когда Господь забирает его к себе, чтобы мальчик снова встретился со своей матерью, история заканчивается. И дальше уже самому читателю приходится решать, счастливый ли это конец. У истории, правда, есть продолжение, вторая книга, «Большое путешествие Марселино», но в ней значительно больше воспоминаний о том, что происходило в прошлом, чем собственно самого действия и событий «загробной жизни» Марселино. Кончается эта книга встречей Марселино с матерью – в Раю.

Джессами Харви отмечает, что нерасторжимость связи между матерью и сыном – центральная тема книги, однако этого исследователя более всего занимает интерпретация такой связи как отражения эдипова комплекса. Исследуя «феномен Марселино» и его чрезвычайную популярность (несколько игровых и мультипликационных фильмов были сняты в разных странах), Харви подчеркивает, что изображение сиротства отражает представления о семье и ее возможных альтернативах в те или иные периоды. Харви подробно описывает разные трактовки образа Марселино и того, какую роль в различных киноверсиях играет религиозная составляющая этой истории. Однако смерть мальчика присутствует во всех вариантах сюжета^[269].

В сказочной форме, но предельно открыто говорит о братской любви, смерти и посмертии роман Астрид Линдгрен «Братья Львиное Сердце» (1973). Как во многих детских книгах, обсуждающих «недетские» вопросы, вторичный мир появляется в романе почти сразу же. Братья Юнатан и Карл – полусироты. Старший, Юнатан, утешая смертельно больного младшего, Карла – Сухарика, обещает ему, что они встретятся в таинственной стране Нангияле. Не раз старший брат жертвует своей жизнью, чтобы спасти младшего, которому грозит гибель не только в нашем мире, но и в фантастической Нангияле. Нангияла – это почти идеальный «иной мир», внутри которого таятся и другие миры, вторичные по отношению к нему. Как отмечает Мария Николаева, Линдгрен смело нарушает сложившуюся традицию «путешествия туда и обратно» – одинокий мальчик спасен в мире фантазии, но в обыденном мире он умирает^[270]. Впрочем, этот роман во многом выпадает из традиции фантастического приключения, попытки спастись и спасти. Именно от смерти старший брат одновременно может и не может уберечь младшего.

Глава 24
Приключение? Приключение!

И образ мира, в слове явленный…

Борис Пастернак. Август

Все же в большинстве детских книг сироту ожидают не смерть, а приключения – веселые или грустные. «Неотъемлемой составляющей детства является авантюрное начало. Детские выдумки и фантазии, безудержный полет воображения, парадоксальность ситуаций, веселые проказы и тяга к приключениям, занимательность сюжетов – все это важнейшие компоненты детской психологии и детского поведения»^[271]. Традиционная приключенческая литература не привязана жестко к определенной исторической эпохе и «богата» сиротами. Начиная с романов французских авторов Жюля Верна и Луи Буссенара сирота – большой охотник до приключений. Конечно, многие книги приключенческого жанра вначале писались не для детей, они стали детскими спустя достаточно продолжительное время.

Тон задается уже в романе «Дети капитана Гранта» (1867–1868): Роберт и Мэри превратятся в полных сирот, если капитан Грант не найдется. Лорд Гленарван и его жена Элен жалеют бедных детей, и в этом своем почти сиротском качестве брат и сестра получают возможность отправиться в небывалое путешествие – приключение. Дик Сэнд, герой другого романа Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан» (1878), – подкидыш, пример редкостной смекалки и храбрости. Ему удается оказаться в самом центре событий и неожиданно стать капитаном. Впрочем, Роберт Грант, хоть и совсем мал, не многим уступает Дику в смелости и ловкости, не говоря уже о верности и преданности, и, как мы узнаем позже из романа «Таинственный остров» (1874), тоже становится капитаном.

В «Таинственном острове» есть свой сирота: мальчик Герберт, воспитанник моряка Пенкрофа, становится фактически приемным сыном всех четырех колонистов, очутившихся на необитаемом острове. Ученый Сайрес Смит и журналист Гедеон Спилет учат мальчика всему, что знают сами, а он оказывается одаренным и благодарным учеником. Пенкроф служит ему примером смелости и решительности, а Наб – верности. И если этих помощников недостаточно, сам капитан Немо, потерявший всю свою семью, приходит на помощь в совершенно безвыходной ситуации, например, подбрасывает хинин, без которого Роберту грозит смерть от лихорадки. И снова, если этого действительно волшебного помощника недостаточно, «еще “бог из машины” – один из детей капитана Гранта, Роберт…, во главе яхты “Дункан” спешит на помощь поселенцам»^[272].

Трое мальчиков, Роберт, Дик и Герберт, удивительно похожи благородством души и умением быть благодарным тем, кто им помогает. В каком – то смысле это один и тот же персонаж. Старания вознаграждаются сторицей, Роберт и его сестра Мэри воссоединяются с отцом, Дика усыновляет спасенная им семья, Герберт и по возвращении в Америку остается частью семьи колонистов и получает возможность продолжить учебу.

Герои романа «Капитан Сорви – голова» Луи Буссенара (1901) представляют собой целую группу сирот или полусирот. Сам Жан Грандье, он же капитан Сорви – голова, – круглый сирота, у его верного адъютанта Фанфана – Тюльпана отец – пьяница, а мать умерла, отец юного бура Поля Поттера расстрелян в первой же главе книги. Остальные «молокососы» тоже бродяги, «перекати – поле»; иногда, как бедные французские эмигранты, завербованные Жаном на корабле, они оторваны от семьи не смертью, а жесточайшей нуждой.

Французский роман остается в своей основе реалистическим (не считая, конечно, подводной лодки капитана Немо), однако для него характерен особый, замкнутый мир. У Жюля Верна это мир корабля, необитаемого острова или воздушного шара, у Буссенара – далекая Южная Африка. Такие книги изобилуют деталями, часть которых важна для сюжета, часть – не очень, однако все эти детали создают ощущение «другой реальности». В таких книгах часто есть отдельная страница с картой местности – например, карта острова Линкольна, которую составляют колонисты, постепенно осваивая свой новый мир, – и подробное описание пространства, в котором развивается действие, например никому ранее не известного клочка суши в океане. У американских и канадских авторов того времени таким иным миром служат прерии или горы, где живут столь любимые многими детьми индейцы.

Когда они писались, книги об индейцах, вероятно, воспринимались куда более реалистично, но прошло немало лет – и они стали приключенческой фантазией. В романах из жизни индейцев, как ни странно, сравнительно мало сирот, в первую очередь потому, что большинство их героев если не вполне взрослые, то по крайней мере не дети. Это и понятно, классические книги об индейцах писались не для детей. В «Последнем из могикан» (1826) Фенимора Купера у Ункаса, весьма еще молодого человека, нет матери, но в конце концов умирает он, а не его отец. И, как положено, умирает, жертвуя собой ради тех, кого любит.

Яркое исключение – романы Джеймса Уилларда Шульца; практически во всех его повестях главными героями являются дети. Пожалуй, наиболее полно тема сирот отражена в повести «Сын племени навахо» (1927), действие которой происходит в одном из пуэбло Нью – Мексико, небольшом поселении индейцев тева. Двое братьев из другого племени, навахо, остаются сиротами; их родители убиты в сражении с тева. Уампус (что означает «У подножия») и его младший брат Одинокий Утес усыновлены бездетной парой из племени победителей. Что же происходит с идентичностью усыновленного ребенка, кем он окажется в новом конфликте между двумя племенами, кто он – тева или навахо? Очутившиеся между двумя лагерями – двумя племенами – братья мечтают положить конец старинной вражде. Как у Купера, один из мальчиков погибает, спасая усыновившее его племя. Другому – в утверждении своей дуальной идентичности – удается остановить конфликт между навахо и тева. Он доживает до глубокой старости и становится всеми уважаемым вождем. Это, безусловно, пример «завершенного мира», индейский быт описан с необычайными подробностями^[273].

В другой повести Шульца «С индейцами в Скалистых горах» (1912) два мальчика, сын белого траппера и юный индеец, становятся временными сиротами. Впрочем, Том, белый мальчик, и так уже сирота: его родители умерли, и его воспитывают дядя и жена дяди – женщина из племени черноногих. С первого мгновения мальчик проникается к ней доверием, а она обещает заменить ему мать. Она крепко привязывается к мальчику, балует его, шьет ему красивую одежду. Скоро он знакомится с ее племянником Питамаканом, чье имя на языке черноногих означает Бегущий Орел.

Сиротство Тома и Питамакана длится целую зиму; они, отрезанные от родного дома, пытаются выжить в покрытых снегом горах. Надеяться на помощь не приходится, но юный индеец знает то, о чем понятия не имеет белый мальчик: как разжечь огонь, смастерить лук, поставить ловушку. Они не просто выживают, они охотятся, добывают ценные бобровые шкурки и с началом весны возвращаются в форт, где взрослые давно уже отчаялись увидеть их в живых.

Из недавно вошедших в круг чтения на русском языке книг об индейцах следует упомянуть «Остров голубых дельфинов» (1960) американского писателя Скотта О’Делла. Главная и в каком – то смысле единственная героиня книги остается одна на необитаемом острове – ни родителей, ни друзей, никого вокруг нет. Подобно знаменитому литературному предшественнику, Робинзону Крузо, Карана обустраивает свою жизнь, обеспечивая себя пропитанием и надежным убежищем. Это снова закрытый и самодостаточный мир, внутри которого происходит все действие. Как и в случае с Робинзоном, почти ничего, кроме врагов, не попадает на остров извне, все – пропитание, ежедневные занятия – описано с предельной четкостью и множеством деталей, поскольку ничего, кроме острова, как бы не существует. Каране приходится пережить немало опасных приключений, землетрясение, голод, нападение бродячих собак, но страшнее всего просто одиночество. Каждый день готовит ей что – то неожиданное, новые трудности и новые победы.

Карана выживает благодаря тому, что, как всякая девочка ее племени, умеет заботиться о насущных нуждах, обладает незаурядным мужеством, отвагой, сообразительностью и решимостью. А еще ей помогают другие, не менее важные качества – терпение и способность не отчаиваться, а главное, жалеть: раненую собаку, подбитого охотниками детеныша морской выдры. Для Караны «звери и птицы – те же люди, только со своим языком и своей манерой поведения. Без них жизнь на белом свете была бы очень тоскливой»^[274]. Девочка постепенно находит друзей среди животных, населяющих остров, и они, хотя бы отчасти, заменяют ей тех, кого она потеряла. Звери становятся ее племенем, ее помощниками и спасителями. У этого приключения – счастливый конец, по крайней мере для героини.

Глава 25
Пора взросления

Когда пишешь роман о взрослых, точно знаешь, где остановиться, – на свадьбе; но когда пишешь о детях, приходится ставить последнюю точку там, где тебе удобнее.

Марк Твен. Приключения Тома Сойера

Иногда герою нужно просто вырваться из дома (родного или детского), оторваться от родителей, если они есть, ощутить свое одиночество в этом мире, чувство, которое сироте известно с раннего детства. Coming of age – взросление – непременный атрибут подросткового романа, и начало этому жанру в современной ипостаси было положено, вероятно, Сэлинджером в его бессмертном произведении «Над пропастью во ржи» (1851). Но Холден Колфилд формально не сирота (правда, легче ему от этого не становится), поэтому речь сейчас не о нем.

Нелегко стать взрослым, еще труднее провести четкую грань между подростковой и взрослой литературой; подросток может читать любой взрослый роман. Однако есть произведения, которые подростку совершенно необходимы, потому что они протягивают ниточку между детством и взрослостью и в буквальном смысле вытаскивают подростка во взрослый мир. В какой – то момент всякий взрослый становится сиротой. Вернее сказать, чтобы стать взрослым, надо немножко ощутить себя сиротой.

Итак, какой стороной обращается к ребенку мир, если его детство было сиротским? Когда подростковый (хотя это явно условное название) роман не останавливается на «детстве и отрочестве» героя, сирота успевает вырасти. Герой тоненькой книжечки молодого французского писателя Акселя Сандра «А теперь любите меня» (2008) воспитывается то в одной, то в другой фостерной семье, и это самым коренным образом сказывается на его дальнейшей судьбе. Он очень хорошо знает, какие бывают семьи, и предлагает их подробную классификацию: «Есть три категории приемных семей: те, что желают вам лучшего, те, что желают бабла, и те, что желают вам зла»^[275]. И он навидался всяких.

Этот сирота мечтает научиться летать как Супермен или, на худой конец, в мыслях. Как многие другие дети в подобной ситуации, он придумывает себе воображаемого друга, Тома, – чтобы было кому получать за него тычки и зуботычины. Читатель буквально до последней страницы не уверен, реален Том или нет. А еще читатель так никогда и не узнает имени главного героя. А тому нужно только одно – чтобы его любили. Кого же любят люди? Тех, кому улыбается удача? Нет, им завидуют. Несчастных? Нет, их просто жалеют. Так как же сделать, чтобы тебя полюбили? Оказывается, «настоящая любовь не заслуживается, она отдается и получается. Как подарок»^[276]. Ну вот, сирота вырос и стал не сиротой, а просто человеком.

В последние годы ребенок (подросток), и часто именно ребенок – сирота, занял прочное место и в литературе, которая пока считается взрослой, – впрочем, со временем эти книги тоже, скорее всего, перейдут на полку подросткового чтения. «Критики давно фиксируют резкое “омоложение” героя современной прозы, произошедшее в минувшее десятилетие. Связано это с возрастающим вниманием к теме детства и отрочества как определенным экзистенциальным темам»^[277]. Это происходит в литературе многих стран, в частности в российской и американской. В таких произведениях, как «Тайная жизнь пчел» Сью Монк Кид (2002)^[278] и «Книжный вор» Маркуса Зузака (2006)^[279], ребенок действительно становится главным героем. Его (вернее, ее) сиротство – полусиротство позволяет авторам гораздо глубже заглянуть в социальные проблемы – американского расового неравенства в одном случае и антисемитизма нацистской Германии в другом. В обеих этих книгах ребенок становится зеркалом существующих проблем общества.

Недавно же вышли и две других книги для взрослых, населенные героями – сиротами, которым обязательно надо повзрослеть, чтобы выжить. Художественные достоинства «Луны с неба» (2010) Грегори Хьюза и «Щегла» Донны Тартт (2013), а также их переводов на русский язык можно обсуждать особо, но такое пристальное внимание к нашему герою – сироте заслуживает нескольких слов. Взрослые не меньше детей нуждаются в нашем герое. Хотя эти романы полны жестокости и трагических событий, они, по словам Алексея Цветкова, воскрешают «так называемый воспитательный роман, вернее, его сплав с авантюрным. <…> Никто никого здесь не воспитывает, герой скорее служит линзой, через которую мы видим его меняющееся с годами окружение и точнее понимаем его собственную эволюцию»^[280].

Еще один недавно написанный и недавно же переведенный роман тоже «притворяется» произведением для взрослых. Книга Энтони Дорра «Весь невидимый нам свет» (2014) рассказывает сразу о нескольких сиротах и полусиротах и их взрослении в двух враждующих государствах – Германии и Франции. Вторая мировая война неуклонно приближается. Слепая девочка Мари – Лора живет в Париже с отцом, и он прилежно учит ее, как ориентироваться в мире зрячих, недоступном слепым. Перипетии войны отнимают у нее любимого отца, и она остается на попечении двоюродного деда в маленьком городке на юге Франции.

Вернер и его младшая сестра Ютта растут в сиротском доме в немецком городке. Оба учат французский и находят немалое утешение во французских радиопрограммах обо всем на свете, которые они тайно слушают по вечерам (читатель довольно быстро догадывается, что ведущий радиопрограмм – тот самый двоюродный дед Мари – Лоры). Вернер совершенно не подходит на роль солдата, но у него, увы, нет выбора. Мари – Лора и Вернер живут параллельными жизнями и ничего не знают друг о друге, но их неожиданно сталкивает война. Они проводят вместе один день – им уготована краткая встреча и вечная разлука. Много лет спустя Ютта находит Мари – Лору и рассказывает ей о судьбе брата. Все три героя книги взрослеют гораздо раньше, чем становятся взрослыми.

В таких романах совершенно необходим сирота – он снова, как зеркало, помогает нам увидеть себя и собственную эволюцию как бы со стороны. Век девятнадцатый читал «Оливера Твиста» и «Джейн Эйр», и мы совсем не так уж сильно изменились – век двадцать первый зачитывается сиротским романом, ибо «благодаря Гарри Поттеру, Джейн Эйр и Золушке мы узнаем сироту в самих себе»^[281].

Очень важно понимать, что в современном мире многие проблемы, обсуждаемые в книгах с героями – сиротами, уже не слишком сильно зависят от той страны, где написана книга, и от того языка, на котором она написана. Мир становится все более глобальным, и все больше универсальных книг пишется по – русски, и переводится на русский язык и попадает в круг чтения русскоязычного читателя (ребенка и взрослого).

Глава 26
Куда девать сестер и братьев?

Мы спина к спине у мачты против тысячи вдвоем.

Джек Лондон. Сердца трех

Мы уже видели ситуации, когда сирота не один, когда у него есть брат или сестра. Подобная история вряд ли специфична для какой – то определенной страны – она относится к разряду универсальных ситуаций. Посмотрим на две книги – русскую и французскую. В лучшей, на мой взгляд, повести Дины Сабитовой «Где нет зимы» (2011) читатель сталкивается именно с такой ситуацией: брат категорически не хочет разлучаться с сестрой. В этой книге привлечение магического реализма тоже оказывается совершенно необходимым. Еще раз напомню, что именно сочетание сугубой реальности места и времени с наличием магического элемента, не вступающего в прямое противоречие с логикой художественного произведения, определяет принадлежность этого произведения не к сказке или фантастике, а к жанру магического реализма. Этот прием до недавнего времени редко использовался в детской литературе, особенно написанной по – русски. Теперь смешение реального и фантастического все чаще и чаще появляется в книгах для детей предподросткового возраста.

Основной фантастический элемент, использованный в этой книге, уже немного знаком нам по пьесе Евгения Шварца «Повесть о молодых супругах» (1957). И там и там наблюдателями и комментаторами событий выступают куклы. Однако в отличие от неживых, в сущности, хотя и наделенных голосом и разумом кукол у Шварца кукла Лялька – существо совершенно иного плана. Она не только комментирует происходящее и рассказывает читателю то, о чем ему не могут поведать остальные герои (повествование всегда ведется от первого лица, только лица эти разные). Лялька способна вмешиваться в ход событий (хотя только в самые критические минуты). Бабушка, сшившая куклу, наделила ее способностью охранять внучку. Но об этом позже, в главе об игрушках.

Брат с сестрой, Паша и Гуль, остаются одни после смерти сначала бабушки, а потом и матери. Но одним детям долго не прожить, и за дело берутся сотрудники опеки. Временный детский приют, куда помещают брата с сестрой, перед тем как послать их в разные детские дома, вполне неплох, директор полон сочувствия, но это все равно не настоящая жизнь. Главное для Паши – не потерять сестру, не дать никому их разлучить. Отцы у них разные, и Пашин готов забрать его, но только его одного. Мира – мама одноклассника и приятеля Гуль – хочет взять девочку. А подросток в придачу ее поначалу ужасно пугает.

Создание новой семьи – процесс медленный и подчас мучительный. Как называть новую приемную маму, на «ты» или на «вы»? Ясно дело, не мамой, но тогда как – тетей Мирой или Мирой Александровной? Младшая сестренка Гуль ломает голову, а мудрый, начитанный Паша советует ей: «Не умножай сущности сверх необходимости»^[282]. Гуль в больнице объясняет хирургу, что мамы у нее нет, но, когда несколько дней спустя другой доктор снова принимает проведшую все эти дни у постели девочки Миру за маму, Гуль доктора уже не поправляет.

И кукла Лялька, и домовой Аристарх Модестович (в настоящем доме никак нельзя без домового) играют роль символических, а иногда и магически – реальных помощников. Они стражи – хранители (или точнее, ангелы – хранители) и как бы остаются за сценой. Узнав уже в детдоме о смерти матери, Гуль полностью замыкается в себе, и только воссоединение с забытой дома Лялькой способно вывести ее из мрака депрессии. Когда Гуль снова тяжело заболевает, понуждаемый Лялькой домовой Аристарх бежит за помощью к Мире – ее надо поскорей привести домой, к Гуль. Мира, естественно, не видит его и не слышит, ей просто почему – то кажется, что необходимо срочно сбегать домой, проведать девочку.

Волшебство помогает, соединяя несоединимое, исправляя то, что, как кажется, нельзя исправить. Детям удается остаться вместе, Мира и ее сын становятся их новой семьей, новым домом, где «на одном окне уже висит новая штора – цвета густого прозрачного меда и апельсиновых корок, цвета старого кирпича и огня в печи»^[283]. Снова незаменимые шторы и абажур – символы домашнего уюта.

А вот и другие сироты, которые тоже не хотят разлучаться. В книге французской писательницы Мари – Од Мюрай «Оh, boy!» (2000) брат и сестры Морлеван, Симеон, Моргана и Венеция, поклялись навсегда остаться вместе. Но это непростая задача. После того как отец пропал, а мать покончила жизнь самоубийством, оказалось, что у детей только двое родственников – сводный брат и сводная сестра сводного брата. Все они носят фамилию Морлеван, и все они сироты хотя бы наполовину.

Бартельми, сводный брат, родился уже после того, как отец бросил семью: его мать и свою приемную дочку Жозиану. Взрослые сироты, Бартельми и Жозиана, поначалу сами того не желая, постепенно начинают помогать трем младшим Морлеванам. И Бартельми, и Жозиана совершенно не готовы взять на себя заботу о каких – то дотоле им неведомых брате и сестрах, но постепенно эта жажда Симеона, Морганы и Венеции не разлучаться оказывается сильнее всего остального. Как Паша и Гуль в повести Сабитовой, Симеон, Моргана и Венеция составляют неделимое целое. И это настолько очевидно, что у взрослых просто не хватает духа разлучить детей. И хотя формально девочек удочеряет Жозефина, а мальчик остается с Бартельми, ясно, что дети победили: они все равно остались вместе. Просто они соединили взрослых, вернули им родственные отношения. Сходным образом Павел помогает Мире, своей приемной матери, вернуть уверенность в себе, повзрослеть, стать настоящей матерью.

Оставшимся без родителей героям книги немецкой писательницы Корнелии Функе «Король воров» (2000) пришлось бежать из Гамбурга аж в Венецию. Иначе их разлучат: младшего хочет усыновить противная тетушка (всем нравятся кудрявые и белокурые маленькие мальчики), а вот старший ей ни к чему, его можно за ненадобностью отправить в сиротский приют. Старший, Просперо, затевает побег, для того чтобы у него не отняли младшего братишку Бонифация, или попросту Бо. В Венеции они прибиваются к компании таких же сирот и беспризорников, которые под предводительством Короля воров Сципио (который, впрочем, только притворяется, что у него нет родителей) помогают братьям остаться вместе. Это наполовину сказка, наполовину приключенческая книжка, и поэтому все оканчивается хорошо, и даже те взрослые, которые, казалось бы, должны были быть на стороне тетушки и порядка, постепенно проникаются сочувствием к бездомным и одиноким ребятишкам и становятся их ярыми защитниками.

Глава 27
О серьезном – для маленьких

Бедному и сироте; угнетенному и нищему оказывайте справедливость.

Псалом 81:3

Вышеупомянутые истории о младших братьях и сестрах рассчитаны скорее на читателя в возрасте старших братьев. А вот писать о сиротах для совсем маленьких детей – занятие нелегкое, и тут на помощь часто приходят симпатичные зверушки и забавные куклы. И всё же книжки для самых маленьких не избегают важных тем, таких как смерть, болезнь, детский дом и усыновление, хотя дети – сироты иногда скрываются в них под личинами маленьких слонят, медвежат или котят. И даже если главные герои – люди, вокруг обязательно присутствуют любимые звери.

В безбрежном море современной детской литературы книги, в которых действуют герои – сироты, – остров немалого размера. Другой островок в этом море – произведения, написанные специально в помощь родителям, усыновившим детей. Сейчас дети узнают о своем усыновлении все раньше и раньше. От строгого хранения семейной тайны многие родители перешли к полной откровенности в этом вопросе. Ребенку объясняют реальное положение дел в весьма нежном возрасте. Начать откровенный разговор с совсем маленьким ребенком и признаться ему, что он не родной, нелегко. Хорошая книжка, безусловно, может помочь. Предназначение этих книг – чтение вслух в семье с усыновленным ребенком.

Литература этого типа, как, например, «Лучшая семья в мире» Сусанны Лопес (2008), только – только начинает проникать к российскому читателю. Но тема усыновления в России обсуждается все чаще и чаще, и, как только появляется тема, появляется и книжный ответ. Книжка Дины Сабитовой «Сказки про Марту» (2011)^[284] – первый опыт такой книги на русском языке. По словам самой Сабитовой, книга «писалась под заказ. Передо мной была поставлена конкретная задача. На Западе существует такой тип литературы для приемных детей, который позволяет детям осознать себя через идентификацию с героем книги. Но историй о том, как ребенок попадает в семью, как он в ней адаптируется, – нет. А приемным семьям такие истории нужны. Ведь если ребенок маленький и родители хотят с ним говорить на эти темы, ничего лучше, чем сказка, не придумаешь»^[285]. И эта книжка – действительно прекрасное пособие для родителей с приемными детьми и просто чудесная сказка.

Замечательно иллюстрированная книжка – картинка Дины Сабитовой, строго говоря, не про людей, а про кошек, вернее, про котенка Марту, которую родители взяли из Дома котят. Однако здесь аллегория слишком прозрачна, и котенок Марта не воспринимается, в сущности, как котенок, она просто маленькая шаловливая девочка. Приемные родители так любят Марту, что она с полным правом утверждает, что она не потерялась, а нашлась. И когда возникают проблемы, Марта совершенно уверена: «Мама и папа потерялись, но они обязательно найдутся. А я их буду тут ждать. Они непременно найдутся, потому что они один раз уже нашлись!»^[286]

Но книги о сиротах читаются и должны читаться детям не только в тех случаях, когда их усыновили. «Цирк в шкатулке» Дины Сабитовой (2011) – еще один прекрасный пример книги о сироте. Это тоже сказка, но уже про людей. Впрочем, нет, не только про людей – еще про лошадей, ослика и собачек. Главный ее герой – сирота и математический гений Марик, сбежавший из приюта прямо в цирк. Сбылась его мечта, «и вот теперь Марик был сыт, и кругом был цирк, а не опостылевший приют»^[287]. Правда, приют тоже был не совсем обычный – маленький, как семья, где у каждого ребенка своя комната и даже с занавесками. Но и в таком приюте не хватает самого главного – любви и колыбельной на ночь. Вот и принцесса Карамелька, у которой есть и папа – король, и мама – королева, страдает от того же: работающая министром финансов мама забыла, что ребенка надо не только воспитывать, но и любить, а папа настолько загружен государственными делами, что не удосужился проверить, поет ли мама на ночь колыбельные дочке.

Эта книжка о том, кто и как может прийти на помощь одинокому ребенку. В сказке «волшебным помощником» сироты Марика становится целый цирк во главе с самим директором. Ибо по законам этой немного сказочной страны «любая организация, будь то фабрика, спортивная команда, театр или цирк, может взять шефство над детьми, оставшимися без попечения родителей»^[288]. И сирота, обретя силу и поддержку, теперь сам может, хотя бы отчасти, помочь принцессе. Все кончается хорошо, потому что в помощниках, волшебных и обыкновенных, в этой истории у детей недостатка нет.

В удивительном рассказе о другом сироте, маленьком итальянце Пепино, тоже не обходится без зверей. В книге «Ослиное чудо» (1951) американского писателя Пола Гэллико ослица Виолетта – единственный друг Пепино. Но она тяжело больна. Пепино один на свете, и «Виолетта – и мать ему, и сестра, и подружка, и помощница»^[289]. Только святой Франциск, покровитель всех божьих тварей, может спасти Виолетту. Но чтобы добраться до гробницы святого, надо сначала добраться до Папы – чудом. И чудо происходит.

Иногда в книге темы сиротства впрямую нет (хотя она, как говорится, «висит в воздухе»), а вот в фильме по книге сиротство героя вдруг выступает на первый план. Подобная перемена обеспечивает фильму гораздо больше степеней свободы, позволяет большую авантюрность сюжета. Так получилось с историями о Мадлен. В парижской школе – пансионе живут двенадцать маленьких девочек, и из них самая озорная – Мадлен. Первая книжка вышла в 1939 году. Ее автор Людвиг Бемельманс написал замечательные стихи и нарисовал чудесные иллюстрации с многочисленными видами Парижа. Книжка полна забавных приключений этой маленькой проказницы. С Мадлен все время что – то случается: то у нее приступ аппендицита, то она в речку упадет, то поссорится – задружится с соседским мальчиком, сыном испанского посла. Из семи книг серии в России пока вышли три: «Мадлен», «Мадлен и собака» (1953) и «Мадлен в Лондоне» (1961).

Книги эти стали настолько популярны, что по ним сняты кинофильм, серия телепередач, несколько мультфильмов, ставятся спектакли. В самом известном фильме «Мадлен» (1998) ясно говорится, что у девочки родителей нет, они умерли. Школа становится ее семьей и домом: директор пансиона, мадмуазель Клавель, заменяет ей мать. Но школу должны закрыть, всех девочек заберут родители, и только Мадлен некуда идти. Впрочем, школу удается отстоять, и у Мадлен снова есть надежный дом.

Подобная история приключилась и с «Отважным мышонком Стюартом Литтлом» (1945) Э. Б. Уайта. Стюарт – мышонок, живущий в человеческой семье; в книге он родной сын, хотя совсем не похожий на родителей, в отличие от старшего сына Джорджа, мальчика обычного размера. Он, конечно, не сирота, но в конце концов уходит из дома на поиски приключений. А вот в фильме (1999) Стюарт – приемыш. Джорджу очень хочется заполучить братишку, вот родители и берут из приюта маленького мышонка. Сначала Джордж не вполне доволен младшим братом, но потом выясняется, что у того множество неоценимых достоинств. Все бы хорошо, но на свете есть кошки, и их немало.

Глава 28
«Еврейское счастье»

Sometimes I feel like a motherless child…

Спиричуэл^[290]

Давайте опять ненадолго вернемся в прошлое. Ситуация еврейских сирот была особенно тяжела из – за тяжелого положения евреев в Европе в разные периоды истории. Это и антисемитизм, и гонения на евреев в царской России, и Холокост. Положение еврейских сирот и их полная зависимость от благотворителей в дореволюционной России нашли свое выражение в одной из книг трилогии Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль…» (1956–1961)^[291]. Автор вкладывает следующие слова в уста злого и жадного богача, отказывающегося подавать на благотворительность: «Подумаешь! Что, от моего полтинника у ваших сирот вырастут новые папы и мамы?»^[292]

У самой Бруштейн тема сиротства вообще и еврейского сиротства в черте оседлости затрагивается мельком. Это книга о счастливом семейном детстве. Но и в ней есть сироты: хотя приехавший в город учиться мальчик Пиня, которого семь чужих семей кормят обедом по очереди, скорее всего, временный сирота, его родители остались где – то там в местечке. Без настоящих сирот тоже не обходится, хотя каждый из них находит семью. Леня и Тамара усыновлены доктором Иваном Константиновичем Роговым, потерявшая отца соученица Катя Кандаурова тут же попадает в любящую семью Фейгель. Есть и полусироты, как бедная девочка Юлька, воспитываемая матерью – одиночкой, но и у нее скоро появляется любящий отчим. Многие подруги главной героини Сашеньки растут в неполных семьях, но и в этих семьях матери (бабушки) и дочери связаны крепкой любовью^[293].

А вот у Шолом – Алейхема сиротство становится центральным мотивом его, может быть, наиболее известного произведения «Мальчик Мотл» (1916). Здесь сиротство веселое, задорное, неунывающее, хотя и отягощенное ужасающей бедностью. Впрочем, Мотл – не вполне сирота, после смерти отца у него остается мать и заботливый, хотя и не скупящийся на подзатыльники старший брат – он не один на белом свете. К тому же еврейская община его жалеет, никто не ругает мальчика ни за кражу яблок, ни за другие многочисленные проделки – сироту ругать нельзя. Сиротство приносит Мотлу желаемую свободу, теперь не нужно ходить в хедер, и «начало повести, несмотря на все сложности, с которыми сталкивается Мотл, идиллично»^[294]. Община играет важнейшую роль во взаимоотношениях сироты с окружающим миром; даже если бедняки – соседи и не в силах помочь делом, в сочувствии недостатка нет. В результате Мотл гордится своим сиротством, словно отличием каким – то, чуть ли не наградой.

«Мальчик Мотл», однако, скорее книга о детстве, чем книга для детей. У Михаила Штительмана в «Повести о детстве» (1938) главный герой Сема по прозвищу Старый Нос живет хоть и без родителей (его отец в тюрьме за революционную деятельность), но с бабушкой и дедушкой, его любят, о нем заботятся родные люди. И в развитии сюжета акцент постепенно переходит с мотива отсутствия родителей на главные темы книги: отход от еврейства^[295] и притяжение революции, той самой, которая, как мы уже видели, оставила после себя немало сирот, но при этом позволила многочисленному еврейскому населению России избавиться от местечковой жизни. Тема еврейских сирот и ухода из местечка в революцию – одна из главных в рассказах Самуила Годинера, погибшего на войне советского писателя, писавшего в 1920–1930–х годах на идише.

Однако главный удар был еще впереди. Вторая мировая война началась с оккупации Германией Польши с ее многочисленным еврейским населением. Множество евреев были убиты нацистами и не только ими, другие отправлены в гетто. Многие еврейские дети потеряли родителей и если сами спаслись, то почти чудом, как Давид/Юрек – герой книги Ури Орлева «Беги, мальчик, беги» (2001). Страшные «приключения» маленького сироты, скитающегося по польским деревням, потерявшего руку, почти забывшего о своем еврействе, – только одна из многочисленных часто биографических книг Ури Орлева на тему Холокоста. Сам писатель тоже остался сиротой во время войны, сумел выжить в Варшавском гетто и в концентрационном лагере.

Исторические бури разорвали многие семейные связи. Ураган Холокоста, пронесшийся по еврейским общинам Европы, оставил после себя великое множество детей без родителей. Некоторые пережили войну только благодаря тому, что их удалось отправить в безопасные места прежде, чем нацистская Германия приступила к тотальному уничтожению евреев. Эти дети, конечно же, надеялись когда – нибудь снова встретиться с родителями. Тетралогия шведской писательницы Анники Тор: «Остров в море» (1996), «Пруд Белых Лилий» (1997), «Глубина моря» (1998) и «Открытое море» (1999) – рассказывает историю двух сестер, увезенных из Австрии в далекую северную страну. Маленький затерянный в море шведский остров оказывается местом спасения и исцеления. В то же время всё, буквально всё в жизни девочек меняется. Они попадают в две разные семьи, но стараются не забывать, что они сестры. «Избегая упоминания об ужасах войны и концентрационных лагерей, эти романы парадоксальным образом только подчеркивают их присутствие»^[296].

Эти четыре небольших романа остро ставят проблему усыновления (удочерения), проблему потери своей, в данном случае национальной и религиозной идентичности в обмен на возможность безопасной и даже достаточно комфортабельной жизни. Как мы уже говорили, международное усыновление стало реальностью во второй половине двадцатого века. И началось оно именно с усыновления детей из «горячих точек» и из стран с таким уровнем бедности, что у детей не было никаких шансов там выжить. Существует множество разных подходов: от полной адаптации и растворения в новой культуре до попыток приемных родителей выучить язык и понять культуру той страны или этнической группы, в которой родился усыновленный ими ребенок. Однозначного, «правильного» ответа, что лучше, нет и, видимо, быть не может.

Тема еврейских сирот весьма популярна в мировой, в частности в американской детской литературе и вне истории Холокоста. Так, например, среди множества исторических романов для детей Элизабет Джордж Спир есть один о еврейском сироте в Палестине времен Иисуса Христа. Родителей Даниила, героя «Медного лука» (1961), убили римляне. Мальчик убегает из дому и живет в горах с повстанцами, борющимися против римлян. Казалось бы, избавление от невзгод придет от их легендарного вожака Роша, и именно бок о бок с ним Даниил хочет сражаться. Какое знакомое желание избавиться от жизни в местечке, все оставить ради борьбы за светлое будущее.

Но в деревне внизу у Даниила – старая бабушка и малолетняя больная сестренка Лия. Скоро ему придется взять на себя ответственность за сестру – такую же сироту, как и он сам. Немало приходится Даниилу сражаться со своей злосчастной судьбой, но он не один, с ним верные друзья – Иоиль, сын книжника, и его сестра – близнец Мальтака. Но не только с жестокими обстоятельствами борется юноша. Ему надо победить в себе ненависть и жажду мщения. Победа над злом достигается благодаря победе над самим собой и своим отношением к миру и к людям, и в этой борьбе его поддерживает не Рош, не друзья, а сам Иисус, исцеляющий тяжелобольную Лию.

Действие книги Жаклин Грин «Из вод многих» (1988)^[297] происходит в семнадцатом веке, когда евреев изгоняли из Испании и Португалии. Две еврейские девочки разлучены с родителями (читатель не знает, живы ли те или нет, но девочки надеются их найти) и увезены из Португалии в Бразилию. Сестры отданы на воспитание в монастырь. Скоро евреям приходится бежать и из Бразилии. Младшая из сестер, Изабелла, оказывается на корабле, плывущем из Бразилии в Амстердам, но после множества приключений на суше и на море девочка вместе с несколькими еврейскими семьями попадает в Новый Амстердам – будущий Нью – Йорк. Так там появляется первая еврейская община, которая фактически становится коллективной приемной матерью Изабеллы. Интерес американских авторов к историческому прошлому еврейских общин в разных частях света понятен; он служит исторической прелюдией к многочисленным произведениям, посвященным Холокосту^[298].

Глава 29
Недавнее прошлое

Значит, нужные книги ты в детстве читал.

Владимир Высоцкий. Баллада о борьбе

Переосмысление истории – обычно удел книг для взрослых. Но в последнее время попытка разобраться в исторической правде делается и в детских книгах о недавнем трагическом прошлом. Такие произведения не назовешь традиционными историческими романами, в них нет ни рыцарей, ни мушкетеров, ни особенных побед. Ребенок там, как в реальной жизни, скорее жертва обстоятельств, чем победитель. Эти книги необходимо читать вместе с ребенком, одному ему с жестокой реальностью подчас не справиться.

Написанная по – английски книга писателя – эмигранта из России Евгения Ельчина «Сталинский нос» (2010) стала первым произведением о сиротах сталинского времени, созданным специально для детей. В книге множество иллюстраций самого автора. Главного героя зовут Саша Зайчик, он сын чекиста и верного сталинца. Саша свято верит в «товарища Сталина». Мамы у Саши нет, и читатель с ужасом понимает, что она была арестована по доносу собственного мужа – чекиста. Папа домой возвращается поздно, очень занят тем, что ловит «шпионов» и «врагов народа». Но вот арестовали и его, теперь он сам – «враг народа».

Саша остался один на всем белом свете, даже родная тетя от него отказалась – испугалась за себя и свою семью. И в школе он теперь не первый ученик и любимец учительницы, а, как и два других его одноклассника, у которых арестованы родители, изгой. В довершение совершено страшное «преступление» – Саша случайно отбивает нос у бюста вождя. Огромный нос Сталина, курящий трубку, является напуганному мальчику в полусне – полубреду. Включение элементов магического реализма в повествование помогает читателю понять, в какой страшной атмосфере живет не только Саша, но и вся страна.

Саша медленно, с трудом расстается с вбитыми ему в голову идеалами. Он все еще надеется, что отец жив и они увидятся. Надо только достояться в очереди на свидание на Лубянке. И там, в этой огромной очереди, находится самый неожиданный помощник – незнакомая женщина, готовая приютить мальчика. Счастливый конец? Увы, нет. Зато за эти три дня Саша полностью изменяется, он больше не ходульный пионер, он живой, страдающий ребенок. Он больше не часть коллектива, он – сирота, потерявший самое дорогое – семью.

Автобиографический рассказ Стеллы Нудольской, записанный с ее слов и литературно обработанный Ольгой Громовой в книге «Сахарный ребенок» (2014), начинается с описания чудесной семьи, где растет единственный, любимый ребенок. Его воспитывают замечательные папа с мамой, учат всему: французскому и немецкому, географии и мифам народов мира, поэзии и сказкам, учат ненавязчиво, с любовью. Есть и добрая, хоть и ворчливая, няня, а хорошим манерам ребенка обучают, играя по воскресеньям за обедом в рыцарей Круглого стола: ведь рыцари же не могут чавкать во время еды! Но сталинские репрессии лишают девочку любящей семьи. Арестован ее отец, а мама с дочкой отправляются в ссылку в Киргизию.

Стелла (Эля) и ее мама выживают только благодаря помощи добрых людей – ссыльных украинцев, столыпинских переселенцев, местных киргизов. Именно киргизы дают Эле прозвище «сахарный ребенок» – «Кант Бала», за белую кожу и светлые волосы. Войну они переживают там же, в Киргизии, и вокруг них все больше и больше сирот – из семей ссыльных поволжских немцев и эвакуированных из Беларуси и Украины евреев. Благодаря другим добрым людям Эля с мамой в конце концов попадают обратно в Москву, а вот отец из лагеря так и не возвращается.

Героиня почти документальной повести Марии Марти– росовой «Фотографии на память» (2007) в конце концов оказывается дважды сиротой. Девочка растет в любящей семье и совершенно не подозревает, что ее удочерили, когда она была совсем маленькой. Марго узнает правду только тогда, когда ее приемных родителей уже нет в живых. Отец – армянин убит в Баку во время антиармянских погромов конца 1980–х годов, мать вскорости умирает от болезни сердца, не пережив смерти мужа. Девочку снова удочеряет друг родителей и увозит подальше от страшных воспоминаний – в Америку. Ужас происшедшего в Баку навсегда оставил след в душе и лишил ее не только родителей, но и родины и счастливого детства. Она никогда не сможет забыть того, что случилось в ее жизни, – и хорошего, и плохого. Символом памяти становятся фотокарточки, сделанные новым приемным отцом Марго еще в школьные годы. «Фотография запечатлевает что – то навсегда. И хорошее, и плохое. Запечатлевает и не дает забыть. Если человек помнит о чем – то хорошем, ему обязательно захочется это хорошее сделать снова. А если плохое не забыл, то, значит, никогда его и не повторит»^[299].

Но вернемся к военным сиротам. Совсем неожиданно эта тема звучит в современной детской книге о войне, которая использует форму советского рассказа о «пионере – герое», но незаметно переставляет все акценты. Получается совершенно новый взгляд на участие детей и подростков в партизанском движении. «Облачный полк» Эдуарда Веркина (2012), собственно говоря, не о сиротах, но рассказывая военную историю, сиротской темы не избежать. В отряде, куда попадает после контузии Митька, от лица которого ведется повествование, он не единственный сирота (впрочем, ни читатель, ни герой точно не знают, что случилось с его родителями). Другой сирота, Шурка по прозвищу Щурый, – в некотором роде сын полка, только партизанского. Но эти сироты и главный герой повести Саныч совершенно не похожи на ходульных персонажей советской военной прозы для детей. В них героизм намертво соединен с подлинным страданием. У Саныча есть реальный прототип – знаменитый в свое время пионер – герой Леня Голиков^[300]. В повести Веркина у него жива мать, которую он даже навещает во время одного из партизанских заданий. Но это никак не отменяет пронзительно – сиротского житья в партизанской землянке, смертельного столкновения подростка, почти еще ребенка, с суровой и кровавой военной действительностью.

Не менее противоречивым, чем советское прошлое в России, оказывается для современников и испанское военное прошлое. В романе Фернандо Мариаса «Где кончается небо» (2005) все очень сложно. Дело в том, что в этой книге история Гражданской войны в Испании (1936–1939) непривычно рассказывается, в каком – то смысле со стороны победителей – франкистов. Однако на чьей стороне окажется герой – дело довольно – таки непредсказуемое. Начнем с того, что Хоакин Дечен, воспитанный монахинями в сиротском приюте, не только совершенно случайно получает свое имя, но и не менее случайно попадает в казармы фалангистов. Им движет мечта о полетах, ибо это единственная мечта, которая у него есть. Он ничего не знает о мире, кроме того, что в нем существуют замечательные самолеты и смелые летчики, которые, рискуя своей жизнью, перелетают через океан. Он ничего не знает о том, что происходит вокруг него, о том, что страна разделена на два враждующих лагеря.

Повстречав первого в своей жизни летчика, он готов отдать за него жизнь. И тут выясняется, что поплатиться жизнью придется и многим другим людям. Как же разобраться, какая сторона правильная? И вообще – то есть ли в мире правильная или неправильная стороны? В каком – то смысле именно сиротство Хоакина и заставляет его без всяких раздумий стать верным помощником капитана Кортеса. Даже когда он понимает, что моральная правота не на стороне капитана, он не может предать своего названого отца. И предает других – тех, кого любит не меньше.

У сироты нет своего имени, оно ему дается «наобум», его легко сменить на любое другое. А фамилию в том приюте, где Хоакин воспитывался, можно было выбрать любую, хоть самую звучную. Хоакин и еще один мальчик из приюта обмениваются именами и одеждой, а вместе с ними и судьбами – кому суждено стать священником, а кому летчиком. Сирота – это тот, у кого нет прошлого, нет даже семейных фотографий, «как будто детские фотографии – доказательство того, что человек существовал»^[301].

Хоакин обречен на одиночество, как ни пытается он соединить свою жизнь с жизнью других людей. Одиночество – расплата за невольное предательство. Однако со стороны его жизнь выглядит вполне неплохо. «Приятно, наверно, когда сироты и подкидыши становятся счастливыми. Ну, или кажутся такими». И только после его смерти все становится на свои места – и счастье обретает внучка той женщины, которую он любил… и предал. Она, сирота и дочь сироты, воспитанной в том же приюте, станет пилотом и «взлетит высоко – высоко – наконец – то свободная, наконец – то хозяйка своей судьбы»^[302].

Не менее сложна и страшна история сироты, растущего в Австрии, которую фашисты уже включили в состав Германии. Герой книги Джона Бойна «Мальчик на вершине горы» (2015) Пьеро, скоро превратившийся в Петера, ничего не понимает и понимать не хочет. Впрочем, и не может. Он попадает в такую ситуацию, в которой никто ему ничего не объясняет, и проще верить тому, что лежит на поверхности, и много не размышлять. Отец мальчика – немец, мать – француженка, растет он в Париже, а когда родители умирают, попадает к тетке, сестре отца, которая работает экономкой в замке на вершине горы. Хозяин замка – не кто иной, как Адольф Гитлер. Фюрер притягивает и одновременно пугает мальчика, но это же так лестно – стать любимчиком того, кого все боятся. Это книга о том, как легко развратить невинную душу ребенка, превратить его в убежденного фашиста, готового предать тех, кто, как казалось, был ему близок и дорог. Да только все не так просто…

Глава 30
Еда – как же без еды?

Люблю пиры. Обеденных меню размах понятен мне.

Юрий Левитанский. Глубина

Без чего не бывает детских книжек? Детских книжек не бывает без еды. В своей статье «Значение еды в детской литературе» Кара Килинг напоминает нам, что «еда – это не просто обеспечение горючим биологических механизмов роста и развития»; важнее другое: «вокруг еды развивается сложное социальное поведение»^[303]. В первую очередь еда обеспечивает ребенку (и герою литературного произведения) немало приятных минут – вспомним страсть Винни – Пуха к меду и сгущенному молоку или ту сосредоточенность, с которой поросенок Уилбур, герой «Паутинки Шарлотты», поглощает все, что ему предлагается, очевидно «предпочитая еду приключениям»^[304].

Многие дети любят поесть, но в жизни сироты еда – не просто необходимость, она индикатор благополучия. Самое страшное в сиротском состоянии – это голод и холод; достаточно вспомнить существующее во множестве вариантов старинное стихотворение (у которого, естественно, есть автор, о чем многие даже не подозревают): «Боже, – говорит малютка. – / Я прозяб и есть хочу. / Боже добрый, кто ж согреет / И накормит сироту?»^[305]

Начиная с добавки овсянки, о которой так трогательно молит (особенно в фильме – мюзикле) Оливер Твист, тема еды – ее недостатка и ее изобилия – то и дело появляется на страницах детских книг. Но для начала снова вернемся в миф. Владимир Топоров следующим образом определяет понятие еды в мифах: «Еда в мифах связана со всеми тремя элементами комплекса смерть – плодородие – жизнь и жертвоприношением, в котором мистерия смерти, гибели путем расчленения, разъятия частей, размельчения должна вызвать состояние плодоносящего изобилия и жизненного цветения. Не случайно еда выступает как отмеченная на рубеже любых двух временных циклов, т. e. на пороге нового неизвестного состояния»^[306].

Детство – само по себе переход, порог нового состояния, и каждый новый рубеж в детстве отмечается переходом к новому типу еды – от молока к каше, потом к твердой пище, которая с возрастом становится все разнообразнее. Маленькие дети нередко весьма и весьма консервативны в своих пищевых пристрастиях и готовы, как героиня одноименной книжки шпионка Гарриет, носить «бутерброды с помидором в школу каждый день, вот уже пять лет»^[307].

Как всегда, начнем с Англии. Еда – такое английское занятие! Ничто не может повлиять на аппетит, ничто не может отвлечь от регулярного приема пищи. Вот, например, Миссис Бобриха в книге Льюиса «Лев, Колдунья и Платяной Шкаф». Надо бежать, спасаться от Белой Колдуньи, а она неторопливо складывает припасы, которые потом ох как пригодятся. Стоит только устроиться на привал, как появляется Дед Мороз, и дети получают на Рождество торжественные и серьезные королевские подарки: Питер – меч, Сьюзен – лук, Люси – исцеляющую все раны и болезни волшебную жидкость в маленькой бутылочке. А следом из мешка Деда Мороза – «большой поднос, на котором стояли пять чашек с блюдцами, вазочка с сахаром, сливочник со сливками и большущий чайник с крутым кипятком: чайник шипел и плевался во все стороны»^[308]. Перевернем еще несколько страниц; страшная битва только – только успела закончиться, а все уже расселись на траве пить положенный пятичасовой чай.

Джил и Юстэс, главные действующие лица еще одной книжки из нарнийского цикла, «Серебряное кресло», оказываются в замке злых великанов, прикидывающихся лучшими друзьями детей. К счастью, героям на глаза попадается «Поваренная книга», в которой содержится следующий рецепт: «ЧЕЛОВЕК. Это изящное небольшое двуногое, которое издавна считается деликатесом, является традиционным блюдом на осеннем пиру, где подается между рыбой и мясным». И сразу становится понятным, кто добрый и кто злой. Впрочем, могли бы и раньше догадаться – великаны с удовольствием едят говорящего оленя да еще обсуждают, что «тот олень просто врал… Когда его поймали, он сказал, не убивайте меня, я жесткотелый; я буду вам не по вкусу»^[309]. Содержимое тарелки приобретает символическое значение, передающее важнейшие нравственные оттенки.

И когда все хорошо кончается, когда все задачи выполнены и принц Рилиан спасен, герои сразу же удостаиваются истинно нарнийского вознаграждения. Их ждет замечательный ужин, в котором непременно должны присутствовать сосиски, «настоящие, сочные, румяные». И, как вспоминает Люси, «жареную картошку она ела, и каленые орехи, и печеные яблоки, набитые изюмом, и мороженое, а пила шоколад». Нельзя не процитировать и описание завтрака кентавров: «У кентавров два желудка, человеческий и лошадиный. И оба требуют еды. Так что они едят кашу, почки, омлет с грудинкой, бутерброды с ветчиной, мармелад, пьют кофе и пиво, потом часок пасутся и снова едят – теплые отруби, овес, а под конец мешок сахару»^[310]. Не надо забывать, конечно, что нарнийский цикл был начат Льюисом во время войны и пищевых рационов.

Правильная еда – это не только награда, но и доказательство того, что ребенок не одинок, что ребенка ждут друзья и любящие взрослые, которые и обогреют, и накормят. Уже изданы по крайней мере две книги нарнийских рецептов (конечно, приготовление человечины в них не вошло), в одной из них – более семидесяти рецептов, в другой – сто пятьдесят, от рахат – лукума (правда, вряд ли волшебного) до угрей, обожаемых кваклями – бродяклями^[311].

В «Тайне Лунной Долины» Элизабет Гоудж (любимой книге, как она сама утверждает, Джоан Ролинг, автора «Гарри Поттера») еда, в истинно английских традициях, занимает не меньшее место, чем в нарнийских историях. Завтраки, обеды и ужины, а также вкусовые предпочтения каждого из героев, людей и зверей, описаны с невероятными подробностями. Не говоря уже о том, что один из героев – повар, и часто действие разворачивается на кухне. В результате усилий повара Мармадьюка Алли героям достается такой обильный завтрак: «Но на завтрак были не только колбаски. Еще Дигвид принес огромный кусок окорока домашнего копчения, сваренные вкрутую яйца, кофе, чай, свежеиспеченный хлеб, мед, сливки с толстым слоем жира сверху, свежесбитое масло и парное молоко, еще теплое и пенящееся. Выбор был такой широкий и прекрасный, что у Марии проснулся небывалый аппетит, не говоря уже о Виггинсе, чья зеленая мисочка была уже распакована и стояла прямо перед ним, наполненная колбасками щедрой рукой самого сэра Бенджамина. Рольв, как оказалось, всегда завтракал на кухне, потому что он предпочитал сырое мясо и не был самым приятным компаньоном во время еды. Даже мисс Гелиотроп, ободренная свободной от кошмаров ночью, рискнула скушать крутое яичко. Что до сэра Бенджамина, невозможно описать, сколько он съел, и зрелище семейного аппетита, соединенное с обхватом его талии, заставило Марию поразмышлять минутку, что предпочесть, колбаску или яйцо^[312]».

Все это великолепие нужно для того, чтобы показать, что главная героиня книги, сирота Мария, нашла свою семью, стала частью прекрасной Лунной Долины и чудесного поместья сэра Бенджамина. Ароматные колбаски приобщают Марию к духу места. Получив право сидеть за обеденным столом, она утверждается в праве наследования: хороший аппетит доказывает, что она – истинная Мерривезер.

Да, самой Марии аппетит никогда не отказывает; кроме того, она отлично понимает, насколько важен ломящийся яствами стол в деле примирения враждующих сторон. Намереваясь собрать вместе участников давнишней распри, чтобы помочь им избавиться наконец от всех разногласий, она просит повара Мармадьюка Алли получше к этому подготовиться. «Великое событие нужно хорошенько отпраздновать», – заявляет повар, предлагая следующее меню: «Сливовый пирог. Шафрановый пирог. Вишневый пирог. Пирог с воздушной глазурью. Эклеры. Имбирные пряники. Меренги. Сладкий крем. Миндальные пирожные. Песочные пирожные. Шоколадное суфле. Овсяное печенье. Рожки с кремом. Девонширские булочки. Корнуоллский пирог. Бутерброды с вареньем. Бутерброды со сладким творогом. Тосты с корицей. Медовые тосты…»^[313]

Еда компенсирует недостаток всего, чего не хватает ребенку. Она утешает и развлекает. В книге Филиппы Пирс «Том и полночный сад» тетушка Тома, не зная, как отвлечь его от грустных мыслей о доме и о брате, день – деньской пичкает его всякими вкусностями, да так, что у мальчика от несварения желудка начинается бессонница. И насколько Том недоволен всем остальным, что происходит в тетушкином доме, ее стряпня им вполне оценена: чай по – девонширски, к которому полагаются «крутые яйца, свежеиспеченные домашние булочки и домашнего же приготовления клубничное варенье со сбитыми сливками», вызывает у мальчика полное одобрение. В общем, как пишет Том в письме к брату: «Кормят вкусно»^[314].

Особенно важна еда, когда совсем плохо. Трейси Бикер, героиня книги Жаклин Уилсон, норовит пойти «потрошить холодильник» и устроить себе «полночный пир». «Ясно, почему я не могу уснуть. Это желудок бунтует. Когда я плачу, мне всегда хочется есть»^[315]. Душевная боль ребенка успокаивается шоколадом, а если шоколада не нашлось, то хотя бы хлопьями и маслом с сахаром.

Вафли в книге современной норвежской писательницы Марии Парр «Вафельное сердце» оказываются лучшим лекарством от всех возможных неприятностей, даже от смерти. Аромат вафель, которые печет баба – тетя – родная сестра дедушки главного героя и рассказчика Трилле, – умиротворяет «враждующие» (хотя бы понарошку) стороны. Вафлям удается даже смягчить сердечную боль разлуки с умершей бабой – тетей, о которой тоскуют и брат, и внук, и соседская девочка. И в конце книги, конечно же, есть рецепт изготовления настоящих вафель.

Невозможно забыть плюшки с корицей и мясные тефтельки, обожаемые Карлсоном, а уж из рецептов Муми – мамы в книгах Туве Янссон о Муми – тролле можно легко составить целую книгу, что и сделал финский писатель Сами Малила в «Поваренной книге Муми – мамы»^[316]. Для великого августовского пира Муми – мама подвозит целую тележку блинов, а Муми – папа готовит пунш сразу в нескольких бочках. Вокруг семейства Муми – троллей собирается множество бесприютных созданий, которых родители Муми – тролля как бы усыновляют. И даже опасному волшебнику сразу же подносятся блины с вареньем, и аппетит, с которым он их ест, немедленно всех успокаивает. «Тот, кто ест блины с вареньем, не может быть так уж жутко опасен»^[317].

В робинзонадах наподобие «Острова голубых дельфинов» Скотта О’Делла от возможности найти еду зависит сама жизнь героини. Карана добывает пропитание – морских ракушек и рыбу, а немного пообжившись, учится варить злаки и коренья. Еда, а главное, вода – без нее никак не обойтись. Когда у Кораны появляется ее Пятница – бывший враг, а теперь единственный друг пес Ронту, едой приходится запасаться на двоих. Одинокая девочка не прочь подумать не только о том, чтобы поесть, но и о том, чтобы поесть вкусно. Она немало времени проводит, пытаясь поймать спрута, потому что «спрут – самое большое лакомство из всех даров моря. Мясо у него белое, нежное и совершенно изумительное на вкус»^[318].

И родители, и воспитатели прекрасно понимают важность еды для ребенка. В детском доме семейного типа, в котором томится Марик, герой книги Дины Сабитовой «Цирк в шкатулке», учат, как «делать бутерброды с соленым огурцом и вареной колбасой» на уроках «подготовки к самостоятельной жизни»^[319].

Забегая немного вперед, скажу о еде в книгах о Гарри Поттере. Как отмечает Кара Килинг, дружба Гарри и Рона начинается с того, что Гарри угощает его сластями, купленными в Хогвартском экспрессе^[320]. Другая исследовательница подчеркивает, что Гарри, который никогда не ел досыта у Дурслей, никак не может наесться, когда попадает в школу. По ее словам, «для многих людей, во многих культурах еда – знак любви. Для Гарри Поттера еда также ассоциируется с комфортом и теплом»^[321]. Во время хогвартских пиров Гарри окружен друзьями и наверняка в безопасности.

Ролинг умело творит свою параллельную вселенную, Хогвартскую школу. Здесь есть все, чего ни пожелаешь: полное описание места действия, событий, происходящих день ото дня, расписание занятий, еда, включая грандиозные пиры каждого сезона, подолгу длящиеся и в самих книгах, и в экранизациях, начиная с самой первой (2001), где столы просто ломятся от всякой всячины.

Еда действительно очень важна для придания реальности литературной вселенной. Когда читаешь описание хогвартских пиршеств, слюна так и капает, и воображаемые яства еще сильнее затягивают в реальность мира, умело нарисованного Ролинг. И даже в последнем фильме, где уже не до пиров, полная победа обозначена если не едой, то питьем – каждый выживший после страшной битвы с Волан – де – Мортом и его приспешниками сторонник Гарри сразу же получает кружку чего – то явно вкусного и горячего.

Раздел IV
Герои и героические деяния

Глава 31
Утята и зверята

Увы! К чему оставлена я от вас обоих в таком малолетстве и совершенном сиротстве! Не была бы я, конечно, в таких смутных обстоятельствах, когда б оба вы были еще вживе.

Андрей Болотов. Несчастные сироты

В детской литературе для самых маленьких мир животных представлен весьма разнообразно. Тема зверей – сирот заслуживает отдельного рассмотрения. Тот факт, что героем – протагонистом выступает одушевленный и часто говорящий зверь, ведущий себя почти как человек, ничего принципиально не меняет. Начало, конечно, положено Гадким утенком (1843)^[322] Ханса Кристиана Андерсена, очевидно, оставшимся сиротой и «усыновленным» утиной семьей.

Сколько бы шишек на него ни валилось, он до самого конца остается все тем же незлобивым созданием, совершенно уверенным в своей собственной никчемности и безобразности. Поначалу приемная мать его защищает, но и она постепенно от него отворачивается. Волшебным помощником Гадкого утенка становится сама Природа, которая в свое время позаботится о том, чтобы он превратился в прекрасного лебедя. Ему, в сущности, ничего для этого делать не надо. Бесчисленные обиды и несчастья не изменяют добросердечия его натуры, поэтому, превратившись в лебедя, «он был счастлив, но ничуть не возгордился. Ведь доброму сердцу чуждо высокомерие. Он помнил то время, когда все его презирали и преследовали»^[323].

Другой классический пример – «Бемби» Феликса Зальтена (1923). Поначалу робкий, хотя совсем не так уж рано оставшийся без матери олененок после многих страшных приключений превращается в могучего красавца – оленя, лесного царя. Но пока Бемби еще малыш, мать часто оставляет его, учит его обходиться без ее помощи, поэтому еще гораздо раньше ее гибели создается впечатление, что он сирота. Бемби часто оказывается один и должен научиться сам справляться с одиночеством и страхом – именно в этом его сиротство и заключается. Страхи маленького олененка передаются маленькому читателю, он тоже чувствует себя всеми покинутым сиротой и должен научиться тому же самому – не бояться. Кроме матери у Бемби, конечно, тоже есть помощник – наставник, не раз спасающий беспомощного олененка. Это один из отцов, главный вожак, который обращается к Бемби «сын мой». В розовом свете диснеевского мультфильма история олененка сделалась куда более простой и сентиментальной, и популярный мультфильм (1942) Диснея практически вытеснил книжный образ Бемби.

В «Рассказах о животных»^[324] канадского писателя Эрнста Сетон – Томпсона сказка и антропоморфизм отступают, жестокость реальной жизни выходит на первый план, тут уже, увы, нет места помощникам: осиротевшему медвежонку Уэбу приходится рассчитывать только на самого себя и на свою смекалку в нескончаемой войне с охотниками, их ружьями и капканами. Другой канадец, Серая Сова (Вэша – Куоннэзин), в своей книге «Саджо и ее бобры» (1935) рассказывает историю двух осиротевших бобрят Чикени и Чилеви. Родителей бобрятам заменяют индейская девочка Саджо и ее старший брат, сами полусироты. Они стали семьей и защитниками крошечных беспомощных созданий, а папа – индеец по мере сил заботится и о своих детях, и об усыновленных бобрятах. Хотя у него не всегда это получается. Один из бобров продан в городской зоопарк. Жизнь – жестокая штука; чтобы спасти бобренка, детям приходится отправиться в далекое путешествие. Тяготы и невзгоды, с которыми сталкиваются и дети, и бобрята, вполне реалистичны, но дети не сдаются, как бы ни было трудно. В конце концов с помощью множества добрых людей маленький бобренок спасен.

В произведениях для самых маленьких без сказки все же не обойтись, особенно в знаменитой французской серии об осиротевшем слоненке Бабаре^[325], начатой в 1931 году Жаном де Брюноффом и продолженной его сыном Лораном де Брюноффом. Маму Бабара убили охотники, и малыш едва – едва уцелел. Он попадает в большой город, одинокий и беззащитный сирота. В роли помощницы выступает богатая старая дама, которая дает слоненку свой кошелек, покупает костюм, приглашает домой и даже платит за его обучение. Бабар возвращается в джунгли и становится королем слонов. Он заботится о своих подданных, прививает им цивилизованные привычки, учит их носить элегантную европейскую одежду. Вместе с женой Селестой он путешествует по свету, у них рождаются дети. В одной из книг Король Бабар вынужден защищать свое королевство от воинственных носорогов. Но все кончается хорошо, и старая дама счастливо живет в королевстве на правах почетной советницы.

Книги о Бабаре невероятно знамениты во Франции и многих других странах. А литературоведы ведут жестокий спор о том, не транслирует ли «Бабар» идеи неоколониализма, патерналистского подхода европейцев к тем, кого они считают ниже себя по уровню развития. Что это – очередная история о превосходстве европейской цивилизации над жизнью дикарей? В таком случае надо ли его читать современным детям? Раздаются даже призывы «сжечь» вредные книги. Известный американский литературный критик Адам Горник пишет: «Те, кто хотят сжечь “Бабара”, не замечают настоящего содержания этих книг. Созданная Брюноффами сага – не подсознательное выражение французского колониализма, а вполне осознанная комедия о том, чем себя воображает французский колониализм»^[326].

Другое существо из джунглей, медвежонок Паддинг– тон (1958) Майкла Бонда, незамедлительно обретает семью, когда мистер и миссис Браун подбирают его на Паддингтонском вокзале в Лондоне (отсюда и его имя). Медвежонок прибыл (нелегально) из Дремучего Перу, где он, очевидно оставшись сиротой, жил с престарелой тетушкой. Мария Николаева характеризует медвежонка Паддингтона как «архетипического найденыша»^[327] со счастливой судьбой. Все, включая двух детей и миссис Берд, которая ведет в семье хозяйство, балуют его по мере сил и возможностей. А он платит приемной семье благодарностью и заботой, хотя забота часто превращается в очередную проказу. Эта книга продолжает «колониальную» тематику: в Паддингтоне есть что – то от дикаря, он попал в город из дикой природы, и его надо «очеловечить», всему научить – и это обязанность его приемных родителей, своего рода «бремя белого человека». Но вместе с тем это просто очаровательная сказка.

Поросенок Уилбур, герой «Паутинки Шарлотты» Э. Б. Уайта (1952), тоже в некотором роде сирота. Однако и ему везет на приемных мам. Сначала это девочка Ферт; она спасла родившегося совсем маленьким поросенка от неминуемой гибели и выкормила его молоком из бутылочки. Потом его как бы усыновляет паучиха Шарлотта. Она становится верным другом маленькому поросенку, томящемуся в одиночестве, и спасает его от неминуемой гибели. Она даже, как настоящая мама, поет ему колыбельную песенку. И после ее смерти остаются детки, маленькие паучки, новые сестры названого брата – поросенка.

Одиночество сироты – очень важная тема. Герои «Дженни» (1950) Пола Гэллико – кошка и мальчик, превратившийся в кошку, каждый замкнут в своем одиночестве. Оба они – фактические сироты, Дженни разлучили не только с мамой – кошкой, но еще и с девочкой, у которой она счастливо прожила три года, и она возненавидела людей. У Питера нет никакой возможности вернуться к папе с мамой, ведь теперь он не мальчик, а кот. Вот и остались они вдвоем и научились помогать друг другу, защищать друг друга, вылизывать друг друга, выполняя главное правило кошачьей жизни: «Когда тебе трудно – мойся»^[328]. Кошка Дженни учит Питера, ставшего котом, всем кошачьим премудростям, и конец у этой истории, в общем и целом, счастливый: Дженни находит свою прежнюю хозяйку, а Питер снова становится мальчиком.

Продолжим кошачью тему всем известным произведением советской литературы. В сказке – пьесе Самуила Маршака «Кошкин дом» (1922) котята – сироты никак не могут рассчитывать на помощь богатой и противной тети – кошки, однако после пожара в ее доме роли почти мгновенно переворачиваются, и котята становятся помощниками и спасителями жестокой тетушки, которая теперь готова на все: «Я буду вам вторая мать. Умею сливки я снимать. Мышей ловить я буду. Мыть языком посуду»^[329]. Так что котята, по доброте душевной пустившие к себе погорельцев, все – таки обретут новую родительницу и даже кого – то вроде папы в виде Кота Василия.

Еще одно создание без отца и без матери – это Чебурашка, герой книги Эдуарда Успенского «Крокодил Гена и его друзья» (1966)^[330]. Ему семью заменяют новые друзья, Крокодил и Галя. Чебурашка одновременно и игрушка (вернее, может работать игрушкой, как Крокодил Гена может работать крокодилом), и живая зверушка неизвестного происхождения; находят его в ящике с апельсинами. Но из всеми забытого одиночки Чебурашка постепенно превращается в достойного члена общества – у него появляется «ответственная работа», он обретает новых друзей. Мы уже говорили о роли коллектива в жизни советского ребенка: воспитательная роль коллектива гораздо важнее роли родителей, даже когда речь идет о непонятных зверушках.

Глава 32
Игрушки – родители и дети

Подумай только, эти дети не умеют играть.

Джин Уэбстер. Милый недруг

Отправимся дальше в путешествие по миру зверушек и игрушек. В детской литературе человекоподобные звери, оживающие плюшевые игрушки и куклы, миниатюрные и мифические создания очень популярны. «Использование таких героев наделяет читателя особой силой, поскольку ребенок обычно больше и сильнее, чем игрушка, лилипут или мышь. Если такая игрушка или зверь действуют в истории вместе с ребенком, тот ведет себя как более мудрый и заботливый взрослый»^[331].

Именно так Кристофер Робин заботится об игрушечном медвежонке. В сказке Алана Александра Милна «Винни – Пух и все – все – все» (1926, 1928)^[332] ничего не говорится о родителях Винни – Пуха и других любимых игрушек мальчика, Пятачка и Тигры. Кристофер Робин, хотя сам еще мальчик, наделен взрослой мудростью, особенно по сравнению с глуповатым Винни – Пухом. И Винни – Пух, и Пятачок – очевидные дети. Другие герои – Сова, Кролик, Иа – Иа – воспринимаются как взрослые. Мама есть только у Крошки Ру, и все ему немножко завидуют. Однако все лесное сообщество живет в каком – то смысле, одной дружной семьей, что вполне компенсирует отсутствие родителей. Можно постоянно ходить друг к другу в гости: «Каждый вторник Крошка Ру отправлялся на целый день в гости к своему новому другу – Кролику, а Кенга проводила весь день со своим новым другом – Пухом, обучая его прыгать, а Пятачок в эти дни гостил у своего старого друга Кристофера Робина. И всем было ужасно весело!»^[333]

«За игрушками – животными сохранилась сакральная функция оберега, который очень дорог ребенку… Зооморфные игрушки в литературе обладают свойством связывать человека с близкими, родным пространством дома, его охранительной энергией»^[334]. Такой же силой обладают и куклы, нередко упоминаемые в сказках. В своей книге «Игрушка в детской литературе» Марина Костюхина показывает, как происходит процесс изготовления, вернее, рождения игрушки. «Бабушки и няни – лучшие мастерицы – кукольницы. И дело не только в том, что они ловко владеют ножницами и иголкой, – мудрые и опытные, они понимают, что открывают маленьким девочкам нечто жизненно важное»^[335].

Передача куклы от бабушки или матери к внучке или дочери – древняя традиция; очень раннее ее упоминание мы находим в сказке о Василисе Прекрасной. Василиса – сирота, которой мать перед смертью дает куклу – помощницу. Кукла (если ее покормить) охраняет девочку от всякого зла, спасает от притеснений мачехи и сводных сестер, она – «материнское благословение», материнская мудрость. В каком – то смысле кукла становится девочке приемной матерью, они выполняет за Василису заданные мачехой или Бабой – ягой уроки. Подросшая Василиса не лентяйка и сама без дела не сидит: ткет полотно и шьет из него сорочки – залог встречи с царем и выгодного замужества. Присутствует мотив охранительных куколок и в сказке о другой Василисе, Василисе Премудрой, но там их изготавливает она сама.

В уже упомянутой повести Дины Сабитовой «Где нет зимы» кукла тоже заменяет девочке умерших мать и бабушку. Кукла Лялька, весьма важная для повествования героиня, была сделана именно бабушкой для внучки Гуль и именно затем, чтобы Лялька девочку охраняла, когда та останется сиротой. Лялька – какой – то зверь, но никто не знает какой, потому что уши ее спрятаны под шляпой, а шляпу бабушка пришила крепко – накрепко. После смерти сначала бабушки, а потом и матери Гуль Лялька помогает своей маленькой хозяйке возродиться к жизни, она – то связующее звено между поколениями, в котором запечатлена бабушкина мудрость. Не говоря уже о том, что в повести она как бы авторский голос и часть повествования ведется от ее, куклиного, лица. Она воистину волшебный помощник, хотя, будучи просто куклой, она не может сама двигаться и только подсказывает другим, когда надо сделать что – то хорошее.

Кукла даже может заменить сироте сестру, как в повести Юрия Олеши «Три толстяка» (1924)^[336]. Разлучив близнецов Суок и Тутти, девочку подменяют волшебной механической куклой, которая растет вместе с мальчиком. Сирота Тутти просто жить не может без своей куклы. Потом, конечно, происходит обратная подмена – испорченную куклу подменяют живой девочкой – и брат с сестрой снова вместе. Оба героя фактически сироты, похищенные у родителей^[337]. Дженнилииза Салминен разбирает это произведение с точки зрения его советской, классовой сущности, объясняя, что «все четыре главных героя представляют четыре группы населения: Доктор Арнери представляет ученых – интеллектуалов, канатоходец Тибул – художественный мир, кузнец Просперо представляет рабочий класс и маленькая девочка Суок – детей»^[338]. Добавлю: не просто детей – обездоленных детей – сирот. Но не надо забывать, что книга эта в первую очередь сказка, и действие в ней развивается по сказочным законам. Суок бесстрашно сражается на стороне добра, и победа ей обеспечена.

Суок и Тутти совершенно по – разному реагируют на свое сиротство. Он, которому полагалась бы активная роль – мальчик все – таки, – печален и пассивен. Она – девочка – решительна и полна жизни. В сказке явно просматриваются шекспировские мотивы перепутанных близнецов (это и «Двенадцатая ночь», и «Комедия ошибок») и перепутанных в каком – то смысле гендерных ролей («Как вам это понравится»).

У Тутти – наследника трех толстяков – как бы три отца, но на самом деле ни одного. У Суок, проданной за ненадобностью в цирк, в родителях весь цирк, а в особенности – канатоходец Тибул, которого девочка боготворит. Тибул, по всей видимости, весьма удачно заменяет ей отца, что позволяет Суок обрести уверенность и занять активную позицию, которая совершенно недоступна Тутти. Но и он – покорная судьбе жертва – по законам сказочного жанра получает награду, потому что не желает никому зла, хотя и убежден, что не способен на добрые поступки – у него железное сердце. Взамен единственного близкого существа – хоть и сложно устроенной, но все же куклы – он обретает настоящую родную сестру.

Сиротка Козетта у Виктора Гюго мечтает о прекрасной кукле, выставленной в витрине магазина. У Козетты, не знавшей никаких родных, потребность в кукле – это в первую очередь потребность в связи с близким существом. «Даже выйти замуж за принца – перспектива не столь привлекательная, как получить в подарок желанную игрушку. Это и есть тот “бал”, на который по волшебству попадает сирота»^[339]. Получив куклу и избавившись от жестоких опекунов, Козетта меняется. «Ничего не пытаясь уяснить себе, Козетта была невыразимо счастлива подле этой куклы и подле этого человека»^[340]. Незнакомец заменяет ей отца, кукла – мать.

Но чаще игрушки – это не защитники и помощники, а дети, сами нуждающиеся в любви и защите. «В роли любящей матери – дитя, в роли ребенка – кукла. Причем любая. От нее не требуется ангельской красоты и светских нарядов, характерных для фарфоровой куклы»^[341]. Привязанность ребенка – хозяйки игрушки бесконечна, и в детской книжке кукла отвечает ей полной взаимностью.

Кукла порой чувствует себя осиротевшей, расставаясь с хозяйкой – мамой. В книге Дика Кинг – Смита «Леди Дейзи» (1992) говорящая кукла (конечно, ее слышат только дети) после расставания со своей первой хозяйкой, девочкой Викторией, жившей в эпоху королевы Виктории, впадает в длительный сон. Когда ее обнаруживает мальчик Нэд (Виктория, предыдущая владелица куклы, приходится ему пратетушкой), он становится кукле отцом, ухаживает за ней, укладывает ее спать – в общем, ведет себя так, как будто у него появился ребенок. Так осиротевшая кукла обретает родителя.

Да, девочки (а иногда и мальчики) невероятно привязаны к куклам, а куклы – к ним. Однако среди кукол есть и такие заносчивые, как кролик Эдвард, герой сказки Кейт ДиКамилло «Удивительное путешествие кролика Эдварда» (2009). Не испытывающий никаких особенных теплых чувств к Абилин Тюлейн, своей маленькой хозяйке, фарфоровый кролик, оставшись один, все же чувствует себя сиротой. Переходя из рук в руки, Эдвард учится любить тех, кто о нем заботится; но каждый раз что – то случается – и снова он, одинокий сирота, всеми покинут. Сначала он попадает к старикам, тоскующим об умершем младенце, потом путешествует в обществе бродяги и его пса, потом оказывается у двух детей – полусирот. У них нет матери – только жестокий, никого не любящий отец. Сам сирота, кролик скрашивает последние месяцы жизни умирающей девочке – сироте. Наконец, много лет спустя, он воссоединяется со своей хозяйкой, теперь уже молодой матерью. И начинается его дружба с ее маленькой дочкой – полностью изменившийся Эдвард обретает любящее сердце^[342].

У некоторых игрушек есть настоящие, взрослые родители. Герои «Приключений Пиноккио» (1883) Карло Коллоди и «Золотого ключика» (1936) Алексея Толстого созданы «отцами» из деревянного полена. Взаимоотношения Пиноккио (а позднее и его русского варианта – Буратино) с Джеппетто (Папой Карло у Толстого) мало отличаются от взаимоотношений отца с сыном. Деревянная игрушка, как настоящий подросток, бунтует против отца и все делает ему наперекор. И, конечно же, попадает в беду. А Папа Карло, как настоящий отец, всегда приходит на помощь. «В начале Карло спасает своего сына из зубов крысы, а затем, в конце истории, Карло появляется как deus ex machine и избавляет кукол – марионеток от Карабаса – Барабаса»^[343].

Подчеркнем важное различие между Пиноккио и Буратино. «В “Пиноккио” центральной темой становится мечта деревянной куклы превратиться в человека, в “Буратино” Толстого об этом ничего нет. Там, где в “Пиноккио” важнее всего индивидуальное развитие ребенка, в “Золотом ключике” подчеркивается важность всеобщего счастья»^[344], что типично для советской детской литературы – коллектив превыше семьи.

Еще один деревянный человечек – Жоан Представь Себе, «брат Буратино», грубо выструганный из «говорящего» полена кухаркой, тетушкой Настасьей. Здесь сознательно повторена история Пиноккио (в оригинале) и Буратино (в русском переводе), но, как мы видим, не только плотники выстругивают деревянных человечков. Впрочем, в «Ордене Желтого Дятла»^[345] знаменитого бразильского писателя, родоначальника бразильской детской литературы Монтейру Лобату, Жоан не единственный сирота. Главная героиня книги девочка Лусия по прозвищу Носишка живет с бабушкой; где ее родители и что с ними случилось, не вполне понятно. Никакого намека на трагедию в книге нет, возможно, это временное, «летнее» сиротство. Да и у Носишкиной говорящей куклы Эмилии, сшитой из тряпок той же тетушкой Настасьей, родственники представлены «разными камушками, обломками черепиц и комочками хлеба»^[346].

Глава 33
Совсем пропащие: тридцать три несчастья

Больше никто меня искать не станет.

Марк Твен. Приключения Гекльберри Финна

Подчас у героев – детей нет никакой родни. Именно им и грозят всяческие опасности, от которых постоянно приходится убегать. Тринадцать книг Лемони Сникета (псевдоним Дэниела Хэндлера) из серии «Тридцать три несчастья» «нарушают» все каноны жанра – в них целых три сироты, а помогать им практически некому. С первой же книги «Скверное начало» (1999) страшные злодеи охотятся за доставшимся детям наследством, а банковский чиновник мистер По, который по идее должен детям во всем содействовать, хоть и появляется иногда, в самый последний момент, особо ничего сделать не может.

Эти тринадцать книг в значительной степени выпадают из канона произведений о сиротах, и благодаря этому они вызвали немалую дискуссию в кругах исследователей. Так, Ким Нгуен отмечает некоторое однообразие бесконечного повторения несчастий, обрушивающихся на головы трех сирот: «Как указывает само название серии книг Хэндлера, повторение – опекун за опекуном, несчастье за несчастьем – легко “предсказуемо” и ожидаемо». Исследовательница даже связывает нарастание мрачности серии с событиями 11 сентября 2001 года в Нью– Йорке. Она утверждает, что, завершая повествование ситуацией, в которой сироты оказываются сами по себе и постоянно находятся в переходном состоянии, «Тридцать три несчастья» бросают вызов устоявшимся ценностям. На основании этих ценностей читатель мог бы ожидать счастливого конца, традиционного для детской литературы, ведь задача семьи и социальная роль опекунства состоят именно в обеспечении безопасности, помогающей оправиться после потери^[347].

Обсуждая «повторяемость» событий в книгах серии, еще одна исследовательница, Джулия Бартон, вместе со многими другими отмечает, что эта «повторяемость» и «предсказуемость» присуща в большей степени первым пяти книгам серии. «Однако, когда серия продолжается и Хэндлер приобретает большую уверенность в себе как в авторе детских книг, “Тридцать три несчастья” превращаются из упрощенного в значительно более сложный и постмодернистский текст детской литературы, будоражащий и открывающий перед читателем новые возможности»^[348].

Невероятная популярность серии объясняется тем, что именно в ситуации полного отсутствия шансов на помощь сироты Бодлер – Вайолет, Клаус и Солнышко – научились справляться, хотя и с большим трудом, с настигающими их бедами. Тем не менее им страшно хочется найти хоть каких – нибудь помощников, с чего начинается, например, восьмая книга серии, «Кошмарная клиника» (2001): трое сирот оказываются перед лавочкой под названием «Последний шанс» и пытаются послать кому – нибудь телеграмму, вопиющую о помощи. Но когда помощь не приходит, они, как всегда, берутся за дело сами.

Да, сиротам Бодлер приходится рассчитывать только на самих себя. Их весьма обширные знания и умения – у каждого свои – позволяют им расшифровывать коды, сооружать необходимые механические приспособления, даже вполне успешно вскармливать младенцев. Описывая их жажду знаний, Бартон употребляет знакомую формулу: «Знание – сила»^[349]. Знание часто выражается в начитанности, а принадлежность к тем, кто много знает и много читает, указывает на то, что этот человек скорее друг, нежели враг. Хотя, конечно, уверенности нет никакой, как признается один из героев десятой книги: «Я понимаю – обширный словарный запас еще не гарантирует того, что я хороший человек»^[350].

По утверждению еще одной исследовательницы, «детские романы часто посвящены адаптации к жизни (или смерти – особенно смерти родителя)… Детские истории часто также говорят об адаптации к новому миру»^[351]. Практически в каждом романе сиротам Бодлер приходится адаптироваться к новой ситуации и новому месту жительства, а в последнем романе – даже к жизни на необитаемом острове. К тому же процесс адаптации к жизни (после смерти обоих родителей) у троих детей сильно затруднен постоянным присутствием Графа Олафа, опекуна, который только и мечтает, как заграбастать их немалое наследство. До самой последней книги сиротам не удается от него отделаться, хотя они уже готовы вытолкнуть его из лодки посреди открытого моря. Моральные сомнения их почти оставили. Но все – таки трем сиротам не приходится совершать никаких преступлений.

Впрочем, количество сирот умножается к концу серии. В последней книге с выразительным названием «Конец!» (2006) у сирот Бодлер появляется своя собственная подопечная, новорожденная девочка, которая получает имя их матери. Она тоже сирота, и теперь они ее воспитывают, тем самым обеспечивая возможность дальнейших повторений если не их, то ее истории.

«“Конец!” пародирует многие приемы готической литературы, характерные для популярных «детских» произведений викторианского периода. Мрачное окружение, чрезвычайная эмоциональная насыщенность характеров – и героев и злодеев, – это как раз те элементы готического стиля, которые Сникет высмеивает»^[352]. Несмотря на всю нетрадиционность серии романов, исследователи продолжают называть произведения Лемони Сникета в ряду других, куда более привычных книг о сиротах. «С литературной точки зрения сентиментальность постоянно присутствует в изображениях сирот в литературе, написанной после “Страны Оз”, как например, в комиксах Гарольда Грея “Маленькая сиротка Энни”^[353], в книгах о Гарри Поттере Дж. К. Ролинг или о брате и сестрах Бодлер из серии “Тридцать три несчастья” Лемони Сникета; в каждом из этих произведений внимание заостряется на нуждах ребенка – главного персонажа»^[354].

Как ни пытается Лемони Сникет, он же Дэниел Хэндлер, накручивать ужасы и несчастья, чтобы читатель уже к ним «попривык», этому читателю все равно «до слез» жалко детей – сироток, особенно когда злодей Граф Олаф торжественно возглашает в фильме «Лемони Сникет» (2004): «Детей никто никогда не слушает»^[355].

Глава 34
Временное сиротство

На то она и сирота, чтоб плакала.

Алексей Свирский. Рыжик

У «классических» сирот пам и мам нет. А что, если папа с мамой просто уехали? Это ли не мечта любого ребенка? Остаться одному хотя бы ненадолго. Люсинде, героине книги «Роликовые коньки» (1937)^[356] Рут Сойер, выпадает такое счастье. Ее обуревают мечты о том, как она будет весело проводить время. Но тут девочка оказывается одна в кэбе. «Вдруг Люсинда почувствовала себя совсем одиноко. Еще недавно она жила в доме, который напоминал ей полный стручок. Там были папа с мамой, и четверо братьев, и гувернантка – француженка, и кухарка Джо, и Джоанна, и разнорабочий Коннелли. А сейчас стручок будто лопнул, и Люсинда выпала из него и, как забытая всеми горошина, закатилась в кэб»^[357]. Впрочем, Люсинда довольно быстро перестает печалиться и прекрасно проводит время без всяких родителей.

Еще одна девочка тоже, похоже, наслаждается свободой. Героиня книги «Пеппи Длинныйчулок» (1945) Астрид Линдгрен живет одна – «маленькая девочка, у которой мама – ангел на небе, а папа – негритянский король на острове в океане»^[358], безусловно, ощущает себя если не сиротой, то полусиротой. В то же время ее ситуация – «мечта каждого ребенка о том, чтобы жить одному в доме без всякого контроля со стороны родителей»^[359]. Ее физическая сила и способность с легкостью справляться со сложнейшими проблемами делают Пеппи идеально привлекательной моделью сироты – победительницы. Однако читатель предполагает, что у нее есть отец и сиротство ее условно и когда – то закончится. А главное, она сама в это верит, и именно эта вера и придает ей силы и уверенности в себе.

Часть внутренней силы девочки – как раз в этой уверенности, что с отцом, которого смыло волной с палубы корабля (то есть судьба его абсолютно неизвестна), все в порядке. С другой стороны, Пеппи постоянно врет, вернее, фантазирует. «Астрид Линдгрен наделила Пеппи Длинныйчулок невероятной способностью к вранью. Пеппи придумывает совершенно невозможные истории, которые служат одновременно и развлечению, и обучению»^[360]. Полностью доверять ее фантазиям и рассказам о себе никак нельзя.

Мотив временного сиротства – важная составляющая нарнийских историй. Четверо Пэвэнси в книге «Лев, Колдунья и Платяной Шкаф» (1950) оказываются фактическими сиротами, когда их во время войны отправляют в дом профессора Дигори Керка. В экранизации книги (2005) потенциальная сиротская линия усилена еще и тем, что отец детей на фронте, и они, а особенно Эдмунд, по нему отчаянно скучают^[361]. Что в рамках фильма оказывается некоторым объяснением, если не извинением дальнейшего предательского поведения Эдмунда. В самой книге поступок Эдмунда объясняется немного иначе. «В отличие от ложного героя волшебной сказки, в этом повествовании зло не является функцией Эдмунда. Он наделен определенными психологическими чертами, и рассказчик даже защищает его позорное поведение, объясняя, что он попал в плохую школу»^[362].

В каком – то смысле «Покоритель зари» Льюиса (1952)^[363] тоже укладывается в схему временного сиротства. Счастливые старшие дети уехали с родителями в Америку, а младшие, Эдмунд и Люси, оставлены на попечение тети и обречены на компанию противного кузена Юстэса, который чувствует свою безнаказанность, кичится своим превосходством и ведет себя почти так же безобразно, как кузен Рид в «Джейн Эйр».

Младшие Пэвэнси, оказавшись без родительской защиты, особенно остро нуждаются в помощи магических нарнийских сил. Нечто подобное позже происходит с самим Юстэсом и его одноклассницей Джил в следующей книге нарнийского цикла, «Серебряном кресле». После того как он побывал в Нарнии и совершенно переменился, Юстэс снова оказывается в школе – интернате – и на этот раз сам остается без всякой поддержки, родительской или какой – либо другой. К тому же еще в такой школе, где, по словам автора, «все мелкие и крупные пакости, которые в обычной школе можно обнаружить и пресечь за месяц, здесь процветали постоянно»^[364].

Еще хуже, если родители (а особенно мама) больны; тогда невольное сиротство ребенку, конечно, не в радость. Дигори, герой «Племянника чародея» Клайва Льюиса (1955), отец которого уехал, а мать тяжело больна, переживает свое временное сиротство как самую настоящую трагедию, но именно благодаря столь сильным чувствам он оказывается способен думать о других, а не только о самом себе и своих страданиях.

Вышедшее несколько позже книг нарнийского цикла произведение английской писательницы Филиппы Пирс «Том и полночный сад» в свое время стало поистине сенсацией. Сейчас оно немного подзабыто, но несколько лет назад, когда Филип Пулман получил юбилейную премию Карнеги, на церемонии, состоявшейся в Лондоне, он заявил, что, по его мнению, премию следовало бы присудить Филиппе Пирс. Философская проблема времени в книге задана очень серьезно, хотя по форме эта книга – фантазия достаточно проста. На время болезни брата Тома отправляют к прескучнейшим дяде и тете (о, эти английские тетушки!), и, оставшись «временным сиротой», он открывает другое временное измерение в доме, в котором поселился. По ночам мальчик попадает в прошлое, в прекрасный сад, которого не существует в настоящем. Как мы уже говорили, магический реализм позволяет повествованию выйти за рамки обыденного, в то же время оставаясь в этих рамках, являя собой, по словам Салмана Рушди, «густую смесь невероятного и приземленного»^[365].

Здесь снова хочется вернуться к взаимоотношениям героя с его волшебным помощником. Волшебный помощник Тома – само Время, оно спасает его и от скуки, и от тоски по дому. Но оно же и антагонист – или, по крайней мере, так думает герой, считая Время своим врагом, которого необходимо победить. Вслед за Клайвом Льюисом и Толкином Филиппа Пирс включает сложнейшие темы, связанные с духовной жизнью, в книгу о ребенке и его переживаниях. Как отмечает Кэтрин Поуси, в послевоенной Англии с ее новым расцветом детской литературы создавались тексты для детей, выражающие глубокие духовные проблемы «через фантастические ландшафты и часто через особое отношение ко времени»^[366].

Другой волшебный помощник героя – сам сад. Он утешает, вселяет надежду, позволяет Тому найти друга, девочку Хетти. По словам той же Кэтрин Поуси, «в саду у Тома возникают взаимоотношения, которые спасают его от депрессии и одиночества в будущем и помогают пережить разлуку с братом Питером»^[367]. Помогает сад и настоящей сироте, Хетти, хотя ее сиротство, как и все остальное, связанное с девочкой из прошлого, немножко туманное. Только почти в самом конце книги Том, а вместе с ним и читатель, узнает, что случилось с родителями Хетти, и понимает, что у девочки нет ни отца, ни матери. Ее сиротство – уже не временное.

Джон Моргенстерн в исследовании «Играя с книгами: читатель как ребенок» отмечает сюжетное и не только сходство между «Таинственным садом» Бернетт и книгой Филиппы Пирс. Том, как и Мэри, сначала совсем не идеальный ребенок, он сердится на родителей и на весь свет – его разлучили с братом и любимым садом. Только постепенно его отношение к происходящему меняется – волшебный сад и подружка Хетти, которая нуждается в его помощи не меньше, чем Колин в помощи Мэри, изменяют его отношение к миру. Моргенстерн подчеркивает важность игры – игра помогает решить все проблемы. «В “Таинственном саду” “плохие” или несчастные дети должны научиться играть для того, чтобы решить свои проблемы». Том обретает душевное равновесие через игру в полночном саду^[368]. Так сама игра становится волшебным помощником.

Английский загородный дом – «идеальное» место для временного сиротства. Героиню книги Мэри Стюарт «Маленькая метла» (1971) отправляют в деревню к двоюродной бабушке Шарлотте. Конечно, это не настоящее сиротство, но в тот момент героиня книги Мэри воспринимает свою ситуацию именно так. Родители в Америке, брат с сестрой на ферме – всем хорошо, только она, Мэри, одинока и всеми покинута. И тоже, естественно, сердита на весь мир. Двоюродная бабушка Шарлотта не желает девочке зла, просто в ее доме царит беспросветная скука. От скуки спасает волшебный кот, и Мэри оказывается в самом центре разнообразных приключений, в результате которых находит не только второго кота, но и нового друга – соседского мальчика.

В этих случаях роль волшебного помощника, опекающего героя, достается самому волшебству, обеспечивающему полет на метле прямо в школу для ведьм и победу в борьбе со злодеями – директрисой мадам Мамблхук и Доктором Ди, специалистом по самым страшным заклинаниям. Знакомая картина? Эта небольшая книжка английской писательницы, гораздо более известной ее уже упомянутыми книгами о короле Артуре и Мерлине, – во многом прообраз историй о Гарри Поттере и Хогвартсе, школе, где обучаются юные маги.

Но довольно о волшебстве. Книга знаменитой американской писательницы Кэтрин Патерсон «Странствие Парка» (1988), безусловно, не волшебная сказка, хотя ее герой зачитывается историями о Камелоте и Круглом столе короля Артура. Отец Парка погиб во Вьетнаме, одной мамы не хватает, чтобы залатать дыру сиротства. Парку, маленькому любителю историй о другом мальчике – сироте – короле Артуре, – приходится временно расстаться и с мамой: он отправляется в далекий путь для того чтобы узнать, кем же был его отец. Это знание помогает смягчить боль сиротства и найти новую родню – деда, дядю, сводную сестру. Здесь, как и во многих других книгах, «временное сиротство» приводит к истинной близости со своими родными.

Глава 35
Маленькие беглецы

Пять минут назад в мире стало одной сиротой больше. Эта сирота – я!

Рут Сойер. Роликовые коньки

Мотив бегства из дома всегда был популярен в детской литературе. Такое бегство – чаще всего поиск приключений, но нередко оно спровоцировано обидой на родителей, ссорой с ними. А иногда ребенку приходится уходить просто потому, что он больше не соответствует своей семье – изменился он или изменилась семья.

Ребенок остается один, ему становится страшно. Вместе с тем это момент обретения свободы, открывающий новые пути, новые горизонты. Так, герой знаменитой сказки Сельмы Лагерлеф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» (1906–1907) надолго расстается с родным домом и с родителями. Нильс не столько беглец, ищущий свободу, сколько изгнанник поневоле. Его, превращенного в маленького человечка, родители просто не узнают. Зато у него теперь есть такие возможности, каких ни у кого никогда не было. Облететь всю Швецию на шее у гуся – как этому не позавидовать. Но Нильсу порой становится неуютно, он чувствует себя совершенно беззащитным – ведь родители, естественные защитники ребенка, далеко. Правда, в дороге у него появляются новые, названые родители: старая гусыня Акка, гусь Мартин, который ухаживает за мальчиком, когда тот заболевает, да и многие другие звери и птицы.

Гадкий утенок, давший название этой книге, герой сказки Андерсена, убегает со двора, поскольку совершенно не подходит усыновившим его родителям, уткам. В «Карлике Носе» (1827) Гауфа заколдованному Якобу нет больше места в семье – мало того что старуха – волшебница держала его в плену семь лет, так еще и по возвращении домой родители не признали сына и прогнали его с порога.

Питер Пэн «удрал из дому в тот самый день, как родился», испугавшись перспективы стать взрослым. У троих детей семейства Дарлинг, конечно, есть родители, но не надо забывать, что, когда старшая дочь Венди «появилась на свет, родители долго совещались, как им быть – то ли оставить ее, то ли кому – нибудь отдать, потому что ведь прокормить ребенка не такая уж дешевая вещь». Этот момент удивительно точно подмечает страх ребенка: а что, если родители захотят от него избавиться, потеряют его, исчезнут из его жизни? Вместе с тем дальнейшее развитие событий в этой истории ясно показывает, насколько ребенок мечтает о независимом от родителей, «сиротском» состоянии.

Соблазненные Питером Пэном Венди, Майкл и Джон убегают (вернее, улетают) из дома, и их побег превращается в длинное (длиною в одну ночь, а может быть, в целую вечность) приключение. Младшие братья Венди даже умудряются забыть, как выглядят папа и мама, и ей приходится задавать им сочинения на темы: «Сравните папин и мамин характер» или «Опишите мамин смех»^[369]. Тема сиротства остро стоит в книге. Элисон Лурье отмечает, что все – Питер Пэн, потерянные мальчики и даже капитан Хук и пираты – нуждаются в Венди как в матери^[370]. Так сама «осиротевшая» Венди становится матерью целой толпы мальчишек, обитающих на острове Нетинебудет. Это невероятно важное место в жизни ребенка, ведь «в мыслях у каждого ребенка есть его собственная страна Нетинебудет, и чаще всего это остров, очень яркий и цветной, с коралловыми рифами, с быстроходным кораблем на горизонте, с дикарями и гномами»^[371].

Побеги бывают разными; некоторые из них – явно в воображении. Книга – картинка Мориса Сендака «Там, где живут чудовища» (1963) – одна из самых знаменитых в американской детской литературе^[372]. Поссорившись с мамой, Макс убегает из дома, попадает на остров, населенный странными чудовищами, и становится их королем. Это как раз и есть его собственный остров Нетинебудет. В конце концов Максу приходится вернуться обратно, и не важно, что за время его отсутствия ужин даже не успевает остыть. Конечно, побег Макса не выходит за рамки его дома и, как отмечает Энн Моусли, даже за рамки детской. Согласно Моусли, «вовне» и «внутри» в этой истории неотделимы друг от друга^[373]. Исследовательница Дженнифер Шэддок помещает эту книгу в контекст классической литературы, полагая, что «структура повествования в “Чудовищах” исторически и культурологически заимствована из приключенческого повествования и повествования о путешествиях XIX века»^[374]. Это побег от матери, символизирующей все домашнее, в мужской, «дикий» мир, и жизнь на острове чудовищ странным образом напоминает жизнь мальчишек на острове Нетинебудет.

В книгах более реалистического жанра детям тоже то и дело приходится убегать от родителей. Дилл – один из героев «Убить пересмешника» Харпер Ли – убегает от матери и нового отчима просто потому что, как он говорит, «им не до меня» и «я им совсем не нужен»^[375]. В книге другой американки Джинн Бердселл «Пендервики. Летняя история про четырех сестер, двух кроликов и одного мальчика, с которым было не скучно» (2005) Джеффри, новому другу четырех сестричек Пендервик, приходится бежать из дома, чтобы не попасть в военную школу. А ему хочется учиться музыке. Правда, бежит он совсем недалеко, в соседний коттедж, где живет семейство Пендервик. Но и это помогает – теперь в военную школу мальчика не отдадут. Побег – вполне действенное средство, с помощью которого ребенок (по крайней мере в книге) может добиться немалого успеха. Прощение почти всегда даруется, ведь для матери главное, что ребенок жив и с ним все в порядке.

Самый картинный побег из дома описан в книге еще одной американской писательницы Э. Л. Конигсбург «Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире» (1967). Вот как главная героиня Эмма готовится к побегу: «Эмма точно знала: классический побег из дома – не для нее. Классический – это когда разозлишься на родителей, схватишь что попало, запихнешь в рюкзак и бежишь куда глаза глядят. Эмма же любила комфорт и уют. А вот пикники, например, терпеть не могла: трава колется, солнце печет, глазурь с булочек капает на платье, да еще эта мошкара! Поэтому, решила Эмма, побег из дома должен быть не просто побегом. Убежать – это полдела. Важно, куда прибежишь. И это “куда” должно быть удобным, просторным, теплым, а главное – красивым. Потому – то она и выбрала Метрополитен. Тот самый, знаменитый музей изобразительных искусств Метрополитен в Нью – Йорке.

К подготовке побега Эмма подошла очень серьезно. Во – первых, нужно было накопить денег. Во – вторых – выбрать себе спутника^[376]».

При этом «Эмма почти забыла, почему она решила убежать из дома»^[377]. Побег здесь – самоцель, а не средство достижения какой – то другой цели. Может быть, поэтому этот побег удался, и «временно осиротевшие» дети нашли себе не только уютное место обитания в музее и даже прекрасную музейную кровать, но и новую «бабушку», миссис Франквайлер. Кэрол Биллман сравнивает героиню Конигсбург с главным героем книги «Том и полночный сад», который, пока разлучен с родителями, тоже находит себе «бабушку», миссис Бартоломью, оказавшуюся подружкой его детства, Хетти, с которой он познакомился в другом, параллельном времени^[378]. Обе эти «бабушки» успешно заменяют родителей «временным сиротам».

Эрик Трибунелла сравнивает мотив побега из дома – но не в лес и дикие места, а в огромный город – с прогулками фланеров в понимании Шарля Бодлера и Уолтера Беньямина^[379]. Это побег из пригорода в город – где еще можно спрятаться в современной жизни? В городе тебя никто не заметит, никто не обратит на тебя внимания. В музей каждый день приходит множество детей, и Эмма с братом – только маленькая частичка этого потока. Город «элегантен, внушителен и многолюден. Лучшее место в мире для человека, который хочет спрятаться и затеряться». Эмме не нужны приключения на природе, для этого она слишком любит принимать ванны. «Уют, тепло, ванна – вот что ей надо»^[380].

Но это всё веселые побеги, приключения благополучных в общем и целом детишек. Совсем другие истории предлагает русская и особенно советская литература 1920–1930–х годов, когда целью побега из дома (родного, а чаще детского дома) была мечта пробраться в те края (нередко воображаемые), где нет холода и голода. Я не буду останавливаться на этих побегах, их подробно разбирает в своей статье Александра Веселова, приводя бесчисленные примеры из книг Каверина, Гайдара, Алексея Толстого, Николая Дубова и других гораздо менее известных авторов^[381].

Однако в литературе более позднего советского времени есть и «веселый» побег. Довольно странно, конечно, причислять к сиротам, даже временным, убежавшего из дома мальчика Федю, хорошо известного по книге «Дядя Федор, пес и кот» Эдуарда Успенского (1973) и по мультфильму «Трое из Простоквашино» (1978)^[382]. У Феди, безусловно, любящие и заботливые папа и мама. Да вот только мальчику приходится от них уйти. Он поставлен перед тяжелым выбором: либо родители, либо кот. И дядя Федор выбирает кота Матроскина. «Сиротство» мальчика – добровольное, я бы даже сказала «летнее», осенью настает пора возвращаться домой и снова ходить в школу, но тем не менее все три героя, дядя Федор, Матроскин и пес Шарик, прекрасно живут без всяких взрослых за счет того, что поддерживают друг друга. Никакой внешней помощи у них, в общем, нет, если не считать добрых ученых, пославших им трактор по имени Митя Продуктовый. Дядя Федор возвращается домой, но ни у кота, ни у собаки точно нет никаких родителей, к которым можно вернуться. Кот Матроскин и пес Шарик становятся друг для друга семьей, а «беглец» Федя ездит в Простоквашино на каникулы.

Глава 36
Вредные сироты

Так не бывает, чтобы чистенькие, прилично одетые мальчики были никому не нужны.

Дина Сабитова. Цирк в шкатулке

Злоключения брата и сестер Бодлер в конце концов прекращаются. Временное сиротство на то и временное, что рано или поздно заканчивается. Веселым бродягам, убежавшим из дома в поисках легких и приятных приключений, тоже есть куда вернуться. А каково тем, кто убегает из детского приюта или бесконечно меняет патронатных родителей, кого никто не любит, потому что от них нет никакой «пользы», а одни только неприятности?

Понятно, что проблемы с детскими приютами, процедурой усыновления и качеством патронатных семей существуют во всем мире, правда, в очень разной степени. Расмус, маленький герой книги Астрид Линдгрен «Расмус – бродяга» (1956), например, живет в шведском приюте, к тому же деревенском, а это значит, что ему приходится день за днем окучивать картошку. А с картошкой Расмус предпочитает иметь дело в вареном виде. И все шишки на тебя валятся, потому что «птиц на деревьях так трудно разглядеть оттого, что Бог дал им защитную окраску. Но приютским мальчишкам Господь не дал защитной окраски»^[383]. И все хотят забрать с собой кудрявую девочку, а не мальчика с прямыми волосами. Вот и приходится бродить по свету в поисках родителей, которым ты придешься по вкусу.

Но даже если у ребенка где – то там, далеко, есть мама, это не избавляет от жизни у разных противных приемных родителей. А матери, увы, не спешат вернуться к брошенным дочерям, как бы страстно те ни мечтали их отыскать. У Галадриэль, героини романа Кэтрин Патерсон «Великолепная Гилли Хопкинс» (1978), немало времени уходит на то, чтобы понять – она наконец попала к тем людям, с которыми сможет ужиться. Всю свою маленькую жизнь Гилли старается вести себя так, чтобы ее наверняка запомнили – и побоялись связываться в другой раз. Но в этой новой «семье» вдруг оказывается, что притворяться плохой вовсе не обязательно. Спасителями становятся совсем не похожие на помощников герои – толстуха Мэйм Троттер, у которой живет Гилли, старый негр – сосед, маленький мальчик Уильям Эрнст, сперва просто – напросто дрожащий от страха при виде грозной Гилли. Они, сами того не зная, учат девочку любить, заботиться о других и получать удовольствие от заботы о другом человеке.

Как и у Гилли, у Трейси Бикер, героини книги Жаклин Уилсон «Дневник Трейси Бикер» (1991), есть мама, но только ей дочка совершенно не нужна. Как и Гилли, Трейси снова и снова попадает к разным приемным родителям, но ничего хорошего из этого не выходит. И она возвращается в детский дом. Слова Трейси звучат истинным манифестом любого ребенка, оказавшегося в государственном учреждении для детей: «У меня нет дома. Ну, во всяком случае, до недавнего времени не было. Если не считать детского дома. Если место, где ты живешь, так называется, ты можешь точно быть уверен, что это не настоящий дом, а просто мусорная свалка для ненужных детей. Некрасивых, дурных и трудных детей. Тех детей, которых не хотят усыновлять. Детей с истекшим сроком годности, как продукты, которые уценивают, а потом выбрасывают на свалку»^[384]. Горько, да, зато правдиво.

Как мы видели в предыдущих главах, сироты в детских книжках, особенно в книжках девятнадцатого и начала двадцатого века, традиционно очень «полезны». Они символ невинного страдания, очищающего тех, кто вокруг, чуть ли не святые. Рядом с ними мир преображается. Во всяком случае уж сами – то они изменяются точно. Но в конце двадцатого и в начале двадцать первого века в литературе появились совсем иные сироты – «вредные». В них нет ничего ангельского, им совершенно не хочется помогать. От Гилли одни неприятности, а сменившая несколько детских домов и приемных родителей Трейси, ни на минуту не задумываясь, готова расквасить чей – то нос, утащить чужое нарядное платье или натворить «на слабо» что – нибудь опасное.

Современной детской литературе совсем не обязательно изображать ангельских детей. Куда важнее развитие характера, способность к изменению, способность взглянуть на окружающий мир без обиды и без ненависти. Родившаяся первого апреля Эйприл, «девочка со свалки», – героиня еще одной книги Жаклин Уилсон «Девочка – находка» (2001). Ее, одного дня от роду, и вправду нашли в помойном ящике. С тех пор она перебывала у разных приемных матерей, но понятия не имеет, кто ее родная мать. Горечь сиротского существования отравляет девочке жизнь, несмотря на то что она в конце концов попадает к доброй и хорошей опекунше. Особенно тяжело в день рождения, вернее, в тот день, когда ее нашли. И тот, кто ее спас однажды, спасает ее снова – рассказав ей о том самом первом дне ее жизни. «Как я выглядела, как плакала, как сжимала его палец крохотным кулачком. Он дарит мне осознание себя. Кусочек истории. Мое начало»^[385]. И это драгоценное знание, помогающее Эйприл принять и саму себя, и окружающий ее мир такими, какими они есть.

Такой же «вредной» и поначалу крайне неприятной сиротой оказывается Энджи, одна из героинь недавно вышедшей книги российского автора Юлии Кузнецовой «Помощница ангела» (2012). Ее воспитывает бабушка, и никакой благодарности к ней Энджи (так переделавшая свое «деревенское» имя Ангелина) не испытывает. И вообще жизнь у нее пропащая, всем вокруг куда лучше живется, и даже в школу хорошую ее не берут. Энджи только и знает, что подглядывать и устраивать мелкие пакости, но в один прекрасный (вернее, ужасный) день все меняется. Когда случается несчастье, выясняется, что она, Энджи, совсем не так одинока, что у нее, оказывается, немало настоящих друзей и есть вещи поважнее, чем мечты о дурацкой школе для «богатых детей». Энджи, которая только и мечтала, как остаться одной, без бабушки, когда та попадает в больницу, вдруг понимает, что в одиночестве даже еда становится горькой.

Глава 37
Выход всегда найдется

6. Разве Он не нашел тебя сиротой и не дал тебе приют?

7. Он нашел тебя заблудшим и повел прямым путем.

8. Он нашел тебя бедным и обогатил.

9. Посему не притесняй сироту!

10. И не гони просящего!

Коран. Сура ад – Духа (Утро)

Тема усыновления звучала уже не раз. В литературе, как и в жизни, множество усыновленных детей. И усыновителей огромное количество. Они весьма разнообразны, от вполне благообразных тетушек и дядюшек до страннейших созданий – можно вспомнить Маугли, усыновленного волками, и Тарзана, приемного сына обезьяны. Кстати, об обезьянах. Горилла в качестве новой мамы, удочерившей маленькую девочку из приюта, – это уже слишком, да еще если она носит одни только старые панталоны и работает на свалке. Именно об этом книжка шведской писательницы Фриды Нельсон «Меня удочерила Горилла» (2005). Сначала Юнне такая новая мама ужасно не нравится, но в приюте еще хуже – там надо постоянно мыться и все время работать, а у мамы Гориллы зубы чистить не обязательно, и дырки на коленках ее совершенно не волнуют. А еще у нее такие мягкие и теплые объятия, что в них забываешь обо всех невзгодах и обидах. Так что возвращение в приют Юнну совершенно не радует. К счастью, девочка и ее приемная мама расстаются ненадолго.

Другая новая мама хотя и не так необычна, как Горилла, но все же не сразу завоевывает любовь новой дочки. В книге «Воскресный ребенок» (1983) немецкой писательницы Гудрун Мебс маленькая героиня каждое воскресенье надеется, что за ней тоже придет новая и прекрасная мама – ведь других детей всегда забирают хотя бы на выходные. Но мама Улла совсем не идеальная, и на кухне у нее беспорядок, и шапка с помпоном смешная, и даже машины нет. Проходит немало времени, пока обе – Улла и ее воскресный ребенок – начинают понимать, что им друг без друга никуда и просто воскресений им совершенно не хватает. Можно уже подумать об удочерении, ведь «удочерение – это самое-самое-самое лучшее, что только может быть на свете!»^[386] Тем более что молодой человек Уллы, Кристиан, тоже, оказывается, совсем не возражает против ребенка – так что теперь у маленькой девочки, у которой ничего, кроме игрушечного зайца, не было, появляются папа, мама и воскресный брат – «дурачок» Карли, которого никто раньше не брал даже на воскресенье.

Дети без родителей мечтают о том, чтобы найти семью. А родные дети иногда только и мечтают оказаться приемными – вдруг их настоящие родители гораздо лучше, и ругаться не будут, и все будут разрешать. Таких примеров в литературе тоже немало: «Я вспомнила, как в детстве, когда ссорилась с родителями, мчалась к ним в спальню, рывком открывала тот ящик тумбочки, где хранились документы, и начинала их перерывать. Искала справку или что там дают в детдоме, о том, что я им не родная»^[387]. Это так по – человечески – хотеть того, чего у тебя нет.

Глава 38
С папой, но без мамы

А кстати говоря – для чего человеку вообще папа?

Мария Парр. Вафельное сердце

«Мамы разные нужны, мамы всякие важны»^[388]. А папы? Вениамин Каверин в сказке «Много хороших людей и один завистник» напоминает нам, что «папа, даже и лопнувший от зависти, все – таки остается папой»^[389] и дочка, если она, конечно, хорошая девочка, все равно его любит. А вот герой Марии Парр утверждает, что папы непременно нужны, «папы – они едят вареную капусту»^[390]. Есть и другое мнение: «Папы нужны для черной работы. Таскать тяжести, чинить газонокосилку, сколачивать полки. Папы умеют латать дыры на велосипедных камерах и управляться с инструментами. Умеют рубить деревья, но не умеют сажать редиску, задавать вопросы и утешать»^[391].

Мы уже говорили о Золушках, оставшихся без матери и воспитываемых отцом. Почему же они все – таки сироты при наличии горячо любящего родителя? Дело тут именно в том, что отец Золушки (в любом варианте сказки) слаб и безволен, он оставляет свою любимую дочку на произвол судьбы – мачехи. Однако потеря одного родителя совсем не всегда означает горькое сиротство. Многие отцы способны, что называется, «работать за двоих».

Впрочем, роль родителя не всегда может достаться биологическому отцу или биологической матери. По словам шведской писательницы Анники Тор, «обычно рядом с ребенком находится кто – то из взрослых, кто пытается взять на себя эту роль: учитель или кто – то из взрослых или друзей… Не количество родителей влияет на самочувствие ребенка, а качество родительства, то есть насколько родители могут выполнять свои родительские функции»^[392].

Американская литература предлагает нам один из самых замечательных образов отца, воспитывающего детей после смерти матери. Это Аттикус, отец главной героини книги Харпер Ли «Убить пересмешника» (1960). Он в буквальном смысле работает за двоих, стараясь в одиночку возместить детям их потерю. Впрочем, нет, не вполне в одиночку – ему помогает нянька детей, старая негритянка Кэлпурния. И ни у кого, включая и читателя, не повернется язык назвать Джима и Глазастик плохо воспитанными или заброшенными детьми, ни у кого, кроме злоречивой соседки, миссис Кроуфорд. Книга эта уже пятьдесят с лишним лет не теряет популярности, и удивительно точная экранизация тоже сыграла в этом немалую роль (1962)^[393]. Харпер Ли каждый год принимала участие в жюри конкурса на лучшее школьное сочинение о ее знаменитом романе. Она дожила почти до девяноста лет и считалась автором одной – единственной книги. Вторая вышла за год до ее смерти.

У другой американской знаменитости – сыщицы Нэнси Дру прекрасные отношения с отцом, известным адвокатом. Дочка иногда даже помогает ему распутывать сложные случаи. Я не буду вдаваться в детальный разбор бесконечных книжек о Нэнси Дру; замечу только, что у Нэнси, потерявшей мать в раннем возрасте, есть, как у Джима и Глазастик, заботливая экономка Ханна, которая в какой – то степени заменяет ей мать. Интересно, что самое первое дело, которым занимается Нэнси в первом произведении Кэролайн Кин «Тайна старых часов» (1930)^[394], – это помощь девочке – сироте, лишенной наследства жульническим путем.

Гораздо труднее другому отцу, герою «Томасины» Пола Гэллико (1957). Отец Мэри – Руа, Эндрю Макдьюи, ветеринар, который мечтал стать врачом, не может заменить дочке маму в основном потому, что его гложет тоска: жизнь не задалась, работу он ненавидит, животных, которых лечит, не любит. Впрочем, он никого не любит, кроме дочки, но совершенно не знает, как эту любовь выразить. Но когда к нему приходит новое чувство, когда он понимает, что нашел дочке новую маму, все меняется, и дочь с отцом снова части единого целого.

Герой книги Розмари Уэллс «На синей комете» (2010) мальчик Оскар тоже живет с папой и без мамы. Оба обожают возиться с моделями поездов и даже построили в подвале дома игрушечную железную дорогу – с вокзалами, рельсами, семафорами и поездами дальнего следования. Какой мальчишка не мечтает о такой игрушке! Но, увы, простой и незамысловатой жизни отца и сына приходит конец – в США наступает экономический спад, Великая депрессия 1930–х годов, отец теряет работу, у них больше нет ни дома, ни игрушечной железной дороги.

Оскара ожидают разнообразные приключения – он таинственным образом оказывается в вагончике той самой игрушечной железной дороги и отправляется в долгое путешествие по разным городам Америки. Мальчик попадает в Чикаго, Лос – Анджелес, Нью – Йорк и не только – он умудряется побывать в другом времени, перенестись в будущее, правда, не в очень далекое, всего на десять лет вперед, а потом и в такое же недалекое прошлое. И помощники находятся: знаменитый голливудский актер и известный режиссер (между прочим, реальные лица – Рональд Рейган и Альфред Хичкок). Но для Оскара важнее всего воссоединиться с отцом, помочь ему справиться с тяжелыми временами.

Что все – таки делать, если отец как бы есть, но почти не присутствует в жизни ребенка? Сара, героиня книги Бетси Байерс «Лебединое лето» (1970), потерявшая мать, не может простить отцу того, что он так редко появляется и практически не участвует в жизни детей, оставленных на попечение тети. И даже колоссальное облегчение – потерявшийся братишка нашелся – не изменяет ее отношения к отцу, который, хотя и волнуется за пропавшего сына, не прилагает никаких усилий для того, чтобы поскорее повидаться с детьми.

Куда более простые и радостные взаимоотношения отца с детьми – в книгах американки Джинн Бердселл «Пендервики. Летняя история про четырех сестер, двух кроликов и одного мальчика, с которым было не скучно» и продолжения под названием «Пендервики на улице Гардем» (2008). Это чудесные истории о семействе, состоящем из отца и четырех дочерей. Отец – ученый и постоянно занят своими научными изысканиями, но при этом, когда он нужен детям, то сразу же бросает все свои дела. А главное – он всегда на их стороне, что бы ни происходило.

Интересно, что первая книга «Пендервиков», в которой описаны летние каникулы этого семейства, во многом повторяет структуру знаменитой «На острове Сальткрока» Астрид Линдгрен (1964). Там тоже рассеянный, не очень приспособленный к жизни отец (не ученый – ботаник, а писатель), тоже четверо детей. Старшая дочь, Малин, заменяет младшим братьям мать. Она верная, бескорыстная помощница отца, и ее любовные перипетии, как и любовные страдания Розалинды, старшей дочери семейства Пендервиков, занимают немалое место в книге.

Двадцатый век коренным образом изменил представления многих народов о семье, и литература не отстает от жизни. Теперь в детских книгах все больше не просто сирот, но сложных семейных отношений, детей, как мы уже видели, воспитываемых отцами – одиночками, детей, часть времени живущих с отцом, а часть – с матерью.

В книге «Тоня Глиммердал» Марии Парр (2009), писательницы, которую критики называют новой Астрид Линдгрен, сирот, строго говоря, нет, но вопрос отцов и детей (вернее, отцов и дочерей) стоит весьма остро. У самой Тони отношения с отцом просто замечательные: он живет на хуторе и воспитывает дочку, пока тоже весьма замечательная, но часто отсутствующая мама изучает экологию где – то в районе Гренландии. О Тоне заботится и ее крестный Гунвальд, старик, живущий неподалеку. Однако оказывается, что и у самого Гунвальда тоже есть дочь, которую он в одиночку воспитывал до двенадцати лет, пока мать, знаменитая скрипачка, не забрала ее к себе. Тогда – то родители Тони и попросили Гунвальда стать крестным их дочери, и вся его отцовская любовь сосредоточилась на ней. Отношения между ним и родной дочерью полностью прекратились, и теперь, когда они встретились вновь, им так сложно понять и простить друг друга. Старику нелегко наладить контакт со своей собственной дочерью, а ей очень трудно примириться с отцом, который, как ей кажется, ее совершенно забыл, читай предал.

Глава 39
Возвращение к отцу

Видеть я б хотел отца…

Александр Пушкин. Сказка о царе Салтане

Бывает так, что отца еще надо найти. Часто целью книжного приключения является именно поиск родителей, и в особенности отца, смытого за борт корабля или правящего в далекой и недоступной стране. Иногда отец – некий недосягаемый идеал: не отец, а скорее мечта об отце. В «Детях капитана Гранта» Жюля Верна, для того чтобы воссоединиться с отцом, заслужить право на отцовскую любовь, сыну Роберту надо стать самым храбрым и верным, а дочке Мэри – поистине заботливой и самоотверженной.

Все, что делает Ханс Бринкер, герой «Серебряных коньков» Мери Мейп Додж (1865), он делает ради того, чтобы отец – когда сможет очнуться от держащей его в плену болезни – одобрил и похвалил сына. Ханс старается изо всех сил, хотя и не уверен, что отец сможет оценить его старания. Когда отец выздоравливает, для мальчика нет большей радости, чем скупая похвала отца. А дочка Гретель? Она, заботливая и самоотверженная, безмерно счастлива, что у нее снова есть папа.

И капитан Грант, и Рафф Бринкер воссоединяются с детьми в романах если и приключенческих, то все же достаточно реалистических. В волшебной же сказке, в том числе и авторской, поиск отца – рыцарский «квест» – еще более распространенная тема.

Воссоединение с отцом не всегда происходит после физической разлуки. Иногда можно жить бок о бок и тем не менее порознь, как живут отец с сыном в «Бесконечной книге» Михаэля Энде (1979). По словам исследовательницы Гили Бар – Хиллель, главный герой книги, Бастиан, «удален из сферы родительского влияния»^[395]. Другая исследовательница, Хамида Босмаджан, подчеркивает, что мальчику приходится переживать смерть матери в одиночку, без всякой поддержки или возможности поговорить с отцом о своих чувствах, и только в путешествии по Стране Фантазии Бастиан встречает тех персонажей, которые призваны хотя бы на время «заменить» ему родителей^[396].

В начале книги у Бастиана нет никаких взаимоотношений с отцом – он, если юридически и не сирота, оказывается сиротой фактически. Как признается сам герой после смерти матери: «Отец ничего не говорит. Он никогда ничего не говорит. Ему все безразлично». Но мальчику отец не безразличен, он мечтает принести отцу живой воды из Страны Фантазии. Для того чтобы обрести отца, надо от него уйти, отправиться на поиски приключений, где наградой за победу становится воссоединение с отцом. Так и происходит. Страх за пропавшего сына пробуждает уснувшую было отцовскую любовь, и Бастиан понимает, «что все – таки донес до отца Живую Воду»^[397].

Другой герой книги, Атрей, тоже сирота: его родителей растоптал буйвол, и он воспитан всем племенем, всеми его мужчинами и женщинами. Само его имя, Атрей, означает «сын всех». Патриция Уинолсен полагает, что Атрей являет собой одно из «воплощений Бастиана», он его «идеальная, лучшая половина»^[398]. Благодаря этому Бастиан может стать настоящим героем, по – новому пережить смерть матери, пройти через разнообразные врата смерти и преодолеть ее.

Но что делать, если нашедшийся после двенадцати лет разлуки отец оказывается врагом, которому дочь нужна только для исполнения своих коварно – волшебных планов по захвату власти? Остается только уповать на помощь множества волшебных и полуволшебных созданий. Проблема, как всегда, в том, что очень трудно разобраться, кто тебе враг, а кто друг в новом и совершенно незнакомом мире. К тому же выясняется (мы еще поговорим поподробнее о сюжете сироты – спасителя мира), что именно от нее, Василисы, героини трилогии Натальи Щербы «Часодеи», зависит некое магическое действие, смысла которого она, в общем, не понимает. В первой части трилогии под названием «Часовой ключ» (2011) девочка попадает в волшебный мир, который оказывается ее родиной. И отец – волшебник совершенно не рад видеть дочь. Не будем углубляться в перипетии этого романа в жанре фэнтези; важно, что воссоединение сироты с отцом совсем не всегда кончается добром.

Однако наиболее странная и трагическая, по всей видимости, история, в которой герой – сирота находит своего отца в самом близком ему, но при этом в самом невероятном для отцовства человеке, – «Овод»^[399] Этель Лилиан Войнич (1897). Но это не волшебная сказка, и примирение с отцом оказывается принципиально невозможным.

Глава 40
Книги как герои

Мой опыт подсказывает, что начитанные люди реже бывают злодеями.

Лемони Сникет. Скользкий склон

Многие взрослые, даже те, у которых нет детей, любят детские книги. Или помнят о том, как они их любили в детстве. Взрослые с нежностью вспоминают те книжки, которые были прочитаны в подростковом возрасте, соотносят с ними свой жизненный опыт. Недавно проведенный в «Фейсбуке» опрос показал, что почти абсолютное большинство называет детские или подростковые книги в числе тех, которые повлияли на них сильнее всего. Что не удивительно^[400]. Как выразился один современный американский писатель: «В какой – то степени я понял, кто я такой, только благодаря прочитанным книгам… Каждая книга было той местностью, по которой я мог бродить, где мне заблагорассудится»^[401]. Или вот так: «Книги, которые мы читаем в детстве, во многом могут определять нашу будущую жизнь. Здесь много случайностей»^[402]. Да, заранее предсказать, какая именно книга окажется самой важной, очень трудно.

Книги входят в жизнь литературных героев так же, как они входят в нашу жизнь. Матильда Роальда Даля – необыкновенный ребенок и к пяти годам прочла множество детских и взрослых книг. Некоторые из них мы упоминали на этих страницах – от «Таинственного сада» и «Джейн Эйр» до самого любимого автора девочки – Диккенса. Бастиан, герой «Бесконечной книги» Михаэля Энде, так обожает читать, что даже крадет книжку из антикварной лавки. «Он глядел на заглавие книги, и его бросало то в жар, то в холод. Вот оно, о чем он всегда мечтал: книга, которая никогда не кончается! Он должен заполучить ее во что бы то ни стало! <…> Хотел бы я знать, – сказал он сам себе, – что, собственно, такое книга? Напечатанные буквы? Но когда раскрываешь ее, вдруг появляются люди, которых прежде не знал, и начинаются приключения, битвы и шторма, или оказываешься в чужих странах и городах, и все это – из – за книги. Конечно, ее для этого нужно прочитать»^[403]. В этом сама суть чтения. Крадет книги, которые для нее дороже хлеба насущного, и книжная воровка Маркуса Зузака.

«Чернильное сердце» (2003) Корнелии Функе насквозь пронизано литературными цитатами и аллюзиями. Растущая без матери Мегги соразмеряет свою судьбу с судьбой многочисленных литературных сирот в своих любимых книжках: «Когда Мегги была маленькой, она пыталась найти подходящую мать в книгах, но в ее любимых историях такого персонажа не было. Том Сойер? Сирота. Гек Финн? Нет матери. Джим Пуговка и Питер Пэн с потерянными мальчишками? То же самое… Список можно было продолжать. А в сказках встречались либо злые мачехи, либо матери, которые не знали сострадания. Это часто утешало Мегги: казалось, нет ничего необычного в том, чтобы не иметь матери. По крайней мере, так было для героев ее любимых книг»^[404].

Многие классические книги о сиротах сами стали «героями» других литературных произведений или, по крайней мере, занимают почетное место на книжной полке и в душе героя или героини книги. Подчас эти произведения написаны не для детей, а для взрослых. Книги о книгах (как и кино о кино) – жанр исключительно благодатный. В книге «Сироты, реальные и воображаемые»^[405] Эйлин Симпсон описывает свое собственное сиротское детство и соотносит его с любимыми литературными произведениями о сиротах и их героями – Оливером Твистом, Джейн Эйр, Гекльберри Финном.

Даже вырастая из детства, мы не расстаемся с образом сироты, поскольку в нем так удачно воплощаются наши мечты и чаянья. Вот и в популярном «любовном романе» американской писательницы Марисы де лос Сантос «Когда приходит любовь» (2005)^[406] тема книг о сиротах оказалась одной из центральных. Обе главные героини, и молодая женщина по имени Корнелия, и случайно подружившаяся с ней девочка Клэр, обожают романы о сиротах. У Клэр весьма сложные отношения с родителями – они в разводе, у отца нет ни времени, ни желания общаться с дочерью, у матери развивается психическое заболевание. В результате девочка остается предоставленной самой себе. И тут ей на помощь приходят любимые книги.

Клэр обожает составлять списки, и, сидя на скучном уроке, она выписывает имена своих любимых героинь: Энн Ширли, Сара Кру, Мэри Леннокс. Это три самых любимых, и Энн – самая – самая разлюбимая. Дальше в списке множество имен, тоже уже не раз упомянутых: Хайди, Джеймс и Софи из книг Роальда Даля, Пеппи Длинныйчулок («Клэр верила, что отец Пеппи утонул и вовсе не был королем людоедов»^[407]), Том и Гек, Дэвид, Пип, Эстелла, Оливер и непременно Джейн Эйр. Ну и более современные Гарри Поттер, брат и сестры Бодлер и даже Нэнси Дру. Есть, конечно, в списке и другие имена, сироты и полусироты из сегодняшних книжек – бестселлеров.

Клэр подходит к делу весьма методично и вырабатывает целую классификацию сирот, выделяя особые категории: полусироты (чаще всего потерявшие матерей) и сироты, живущие с добрыми опекунами. «Клэр группировала сирот по возрасту, полу, цвету волос, по стране, откуда они родом, социальному статусу», отмечала, кто из них в конце концов разбогател. Познакомившись с Корнелией, Клэр первым делом начинает воображать ее сиротой, выбирая между Энн, Сарой и Мэри. В итоге, когда выясняется, что отец Клэр погиб, а мать неизвестно где, девочка сама оказывается в ситуации горячо обожаемых ею литературных героев. Ее первый вопрос: «Корнелия, я теперь сирота, Корнелия? Я сирота?^»[408]

Невеликих, в общем, литературных достоинств произведение, книга Марисы де лос Сантос тем не менее удивительно точно отображает то, что так «зацепляет» детей в книгах о сиротах, что именно они из них вычитывают. В трудной ситуации, в которую попадает Клэр, она черпает силы в историях своих любимых сирот, воображая, что бы они сделали на ее месте. Ее уверенность в завтрашнем дне в большой степени обеспечивается жизненным (хоть и литературным) успехом тех английских и американских сирот, о которых она читала в книгах. Я так подробно останавливаюсь на этом достаточно тривиальном романе именно потому, что в нем неожиданно верно подмечен механизм идентификации с книжным героем – сиротой.

Еще одна взрослая героиня книги, выбирая книги для племянницы, только что потерявшей мать, отмечает, что почти невозможно найти книгу для самых маленьких, где не было бы мамы. Мамы есть даже у зверушек. А вот в книгах для детей постарше главный герой почти всегда сирота. «С сиротой почти всегда плохо обращаются, его обижают на диккенсовский манер, пока наконец не появляется некий суперважный, а то и сверхъестественный персонаж – иногда настоящий великан, а иногда учительница или другой какой взрослый, наделенный невероятной способностью любить и понимать. Он спасает ребенка, а главное, догадывается, какими магическими способностями тот обладает»^[409]. Очевидно, что тетушка купила пару – тройку романов Роальда Даля.

Поколения читателей выросли, зачитываясь известным романом Шарлотты Бронте. В результате образ сироты– гувернантки, навеянный бессмертной Джейн Эйр, кочует из од– ного современного романа и фильма в другой. Мэри Стюарт, автор трилогии о сироте короле Артуре и сказочной повести «Маленькая метла», использует этот образ в «женском» романе – детективе «И девять ждут тебя карет»^[410]. Джейн Эйр здесь не просто присутствует незримо – она не раз названа прямо по имени. И сирота – гувернантка Линда Мартин, и ее «хозяин» то и дело вспоминают знаменитую книгу. Джейн Эйр – гувернантка сироты (вернее, почти сироты, которую бросила мать и не признает отец), и хотя ее воспитанница Адель – сугубо второстепенный персонаж в романе, Джейн Эйр говорит о девочке со всей присущей ей страстностью натуры: «Неужели я могла бы предпочесть какого – нибудь избалованного ребенка из богатой семьи, ненавидящего свою гувернантку, маленькой одинокой сиротке, которая относится ко мне, как к другу?»^[411]

Воспитанник Линды, девятилетний Филипп, граф де Валь– ми, тоже сирота. В отличие от безродной Адели, он владелец замка и наследник огромного состояния. Действие развивается по обычному сценарию и не обходится без любовной линии – гувернантке суждено завоевать любовь если не хозяина, который оказывается в некотором смысле злодеем, то по крайней мере его сына и тем полностью повторить путь, проложенный классическим книжным образцом.

Книгам о сиротах отводится особая роль и в кино. Главная героиня блестящего фильма Уэса Андерсона «Королевство полной луны» (2012) Сюзи Бишоп тоже обожает читать книги о сиротах, которые всегда выходят победительницами из любых ситуаций. (Интересно, что Андерсон не стал использовать в фильме уже существующие книги; обложки романов и кусочки текста, которые вслух читает Сюзи, были созданы им самим специально для фильма.)

Сюзи, весьма необычное существо, живущее в семье, где никто понятия не имеет, что делать с таким ребенком, признается герою, Сэму Шикаски: «Я всегда хотела быть сиротой. Большинство моих любимых персонажей в книгах – сироты». На что Сэм, круглый сирота, поменявший множество патронатных семей и не ужившийся ни с одной, отвечает: «Я тебя люблю, но ты просто понятия не имеешь, о чем говоришь».

Сэм тоже поначалу предоставлен самому себе, остальные подростки в скаутском лагере его травят и ненавидят, но в какой – то момент ситуация вынуждает их задуматься и спросить самих себя: «Как бы мы действовали, если были бы сиротами в таком неблагополучном положении?» И бывшие враги становятся друзьями и помощниками и даже с удовольствием слушают, как Сюзи читает им вслух свои любимые книги о сиротах. Такое вторичное использование книжного мотива героя – сироты еще раз подчеркивает его необычайную важность в целостной картине детской и не только детской литературы.

Глава 41
Мир, нуждающийся в спасении

Всякая разрешенная проблема немедленно выдвигает новые проблемы.

Владимир Пропп. Исторические корни волшебной сказки

В девятнадцатом веке образ страдающего сироты кочевал из книги в книгу. Двадцатый век познакомил читателя с сиротами решительными и активными, которых уже не надо спасать, они сами спасают и себя, и тех, кто вокруг них. Современная литература пошла еще дальше – теперь книжным сиротам подчас приходится спасать целые миры. Образ сироты – спасителя прямо связан с хорошо знакомым нам по мифам образом культурного героя, который оказывается тем единственным, от кого зависит благополучие и просто само существование мира.

Сирота – спаситель мира чаще всего встречается в двух жанрах: фэнтези и детской утопии/антиутопии. «Фэнтези унаследовало множество поверхностных черт волшебной сказки: тут и волшебники, и ведьмы, джинны, драконы, говорящие звери, крылатые кони и ковры – самолеты, плащи – невидимки, волшебные палочки, мечи, лампы, волшебные яства и пития. Однако воображение писателей позволяет им модернизировать и трансформировать эти элементы: джинну ничего не стоит появиться из банки с пивом, а не из запечатанной бутылки, летать можно не только на ковре – самолете, но и в летающем кресле – качалке»^[412]. Но фэнтези далеко оторвалось от сказки, и важнее, чем его связь со сказкой, непосредственное обращение фэнтези к мифу. «Миф основан на веровании: события мифа правдивы и для рассказчика, и для читателя (или слушателя). В волшебной сказке (или в фольклоре) не предполагается, что читатель верит в правдивость истории. В случае с фэнтези у читателя есть выбор. Читатель – без необходимости искренне верить в то, что история “правдива” в онтологическом смысле, – может верить в то, что магические события правдивы в рамках данного литературного произведения. У читателя, кроме того, есть возможность рационального объяснения событий: например, они могут быть сном, галлюцинацией или игрой воображения. Часто в тексте, написанном в жанре фэнтези, присутствуют обе интерпретации»^[413].

Строгой разделительной черты между литературной сказкой и фэнтези, по всей видимости, не существует. Дискуссия об этом ведется на бесчисленном количестве сайтов любителей фэнтези и научной фантастики^[414]. Для многих главным авторитетом выступает знаменитый фантаст Станислав Лем: «Фэнтези онтологически несколько ближе к реальности, чем сказка… Принципы сказки, мифа, фэнтези и научной фантастики одинаковы и в том, что мир, который они конструируют, имеет общий знаменатель – однородность как гомогенность фундаментальной гармонии»^[415]. Но фэнтези без мифа существовать не может: он есть его основа, так как фэнтези стремится хаос превратить в космос, а сказка пребывает в космосе – литературная детская сказка не несет никуда кольца и не сталкивает миры, не решает космических задач^[416]. И фэнтези, и литературная сказка выстраивают целостный, законченный мир: например, Нарния Клайва Льюиса или Страна Оз Фрэнка Баума, – внутри которого развивается действие. Такой волшебный мир, как ядро ореха, находится внутри нашего реального мира. Мир реальный и мир волшебный, в котором животные и неживые объекты думают, чувствуют и разговаривают, могут причудливым образом переплетаться.

В таком мире все продумано, в нем есть своя география и история (Льюис, Толкин, отчасти Ролинг), а иногда и своя физика и астрономия (Филип Пулман). Он может быть вторичным по отношению к миру реальному (Льюис, Ролинг и в некоторой степени Пулман) или единственным (Толкин). Как в приключенческом романе, где действие происходит в далеких странах, в книге всегда есть карта местности, без которой в нем трудно ориентироваться, а иногда и указатель – эльфийских имен и названий, например.

В таких книгах можно жить. Сказочник, он же писатель, «созидает Вторичный Мир, в который мы, слушатели, мысленно можем войти. И все, что там происходит, – истина для этого мира, ибо все его законы и правила сотворены в согласии с ним самим»^[417]. Это параллельная вселенная, абсолютно реальная в своей внутренней логике, что необычайно усиливает действие механизма идентификации и обеспечивает читателю тот психологический комфорт, который ему так нужен. Комфорт этот возникает за счет того, что воображаемая реальность становится более понятной и знакомой, чем реальный мир. Эту реальность можно изучить, ею можно овладеть. Мы можем узнать о ней все до последней детали. В данном случае «всё» и означает всё. Когда дело доходит до нашего воображения, ему подвластно абсолютно все. В этой реальности мы вправе быть всем, чем только захотим. Мы, читатели, ее законные хозяева и сотворцы^[418].

Опираясь на миф, фэнтези создает «завершенный», самодостаточный, но выдуманный мир, который прекрасно подходит для хорошего приключения. Что может быть лучшим приключением, чем спасение мира? Квинтэссенцией такого непременно нуждающегося в спасении и при этом полностью выдуманного мира стал, конечно, мир Толкина, вобравший в себя множество мифологических атрибутов. Но и в этом мире все по – прежнему привычно вертится вокруг главного героя – сироты. При всей сложности этой эпопеи борьбы добра и зла трилогия «Властелин колец» (1954–1955) начинается с рассказа о приключениях хоббита Фродо, сироты, воспитанного добрым дядюшкой Бильбо. И заканчивается тем, что сирота, как и ожидалось, выполняет свое предназначение и становится спасителем мира.

В трилогии «Темные начала», особенно в первой ее части «Северное сияние» (1995), Филип Пулман, как и Толкин, продолжает классическую английскую литературную традицию. «К непосредственным предшественникам Пулмана в мире фэнтези относятся Клайв Льюис и Джоан Эйкен, но он также видит самого себя продолжателем гораздо более давней традиции английского радикализма, которая восходит к Милтону и Блейку»^[419]. Творчество Пулмана прежде всего рассчитано как на подростковую, так и на более взрослую аудиторию (что, впрочем, характерно для многих английских произведений для детей). Как сказал в интервью сам Филип Пулман: «Я знаю, кто мои читатели, и некоторые из них – взрослые»^[420]. Впрочем, и Толкина читают (и играют в него) не только дети.

Пулман создает собственный мир, как бы параллельную вселенную, в которой свои законы, свой Оксфорд, свое Северное сияние, своя Церковь, которая правит миром. Однако и у Пулмана можно проследить тот же стержневой сюжет: в начале романа главная героиня Лира считает себя сиротой, но, в конце концов выясняется, что она прекрасно знает своих родителей, и отца, и мать. Беда в том, что мать, по сути, оказывается мачехой, использует дочь в своих целях и отнюдь не желает ей добра. Да и отец, притворяющийся дядей, тоже не помощник в той борьбе, в которую вовлечена Лира. Мир Пулмана настолько сложен, что очень трудно разобраться, кто твой друг, а кто – враг.

Как отмечает Мария Николаева, уникальность Лиры приводит к тому, что читатель смотрит на мир ее глазами и воспринимает ее как положительную героиню. «Не удивительно, что Лире отведена особая роль: она единственная, кто может разобраться в показаниях алетиометра, магического прибора, открывающего правду»^[421]. У нее есть определенная функция в этом мире, которой она удостоилась именно потому, что она – сирота, способная спасти мир. Во второй и третьей частях трилогии «Чудесный нож» (1997) и «Янтарный телескоп» (2000) тема спасения мира продолжает свое развитие, и в истории читатель встречает еще немало сирот и полусирот (например, не знающего своего отца Уилла Парри, который принадлежит нашему, обыденному миру).

Четыре романа о Салли Локхард, начинающиеся книгой «Рубин во мгле» (1985), тоже изобилуют сиротами. И даже в куда более простой сказочной повести Филипа Пулмана «Чучело и его слуга» (2004) фигурирует сирота, слуга Чучела, мальчик Джек. Чучело и Джек спасают не целый мир, а всего – навсего маленький мирок Долины Ручьев и чем – то неуловимо напоминают Дон Кихота и его верного Санчо Пансу.

Толкин и вслед за ним Пулман используют образ сироты – спасителя, пришедший из глубины веков, о котором мы уже говорили ранее. И конечно же, Джоан Ролинг доводит этот образ до логического совершенства в истории Гарри Поттера – но об этом позже.

Тему спасения мира подхватывает другой американский роман для подростков. У Рика Риордана в его серии о Перси Джексоне, открывающейся романом «Перси Джексон и похититель молний» (2005)^[422], герой, считающий, что у него нет отца, оказывается сыном бога Посейдона. Однако его отец являет себя совсем не сразу, и Перси (вернее, Персей), сражаясь с богами и полубогами, снова и снова становится надеждой и спасителем мира. Прелесть этой истории в том, что «олимпийские боги на самом деле живут в современной Америке, их судьба – жить, пока живет западная цивилизация, и причем там, где ее пламя горит особенно ярко. <…> Таким образом, Олимп оказывается на вершине Эмпайр – стейт – билдинг»^[423].

Полуфантастическое, полуантиутопическое произведение Трентона Ли Стюарта «Тайное общество мистера Бенедикта» (2007) – еще одна вариация на тему того, как дети призваны спасти мир и избавить его от страшного злодея. Для этой цели таинственный мистер Бенедикт набирает команду помощников, состоящую из трех сирот и одного мальчика, сбежавшего из дома. Рейни, Кейт, Стики и Констанс – только такая команда способна справиться с невероятно сложной задачей: им предстоит проникнуть в стан врага и разрушить его империю изнутри. Задача выполнена, и обе девочки к тому же обретают отцов. Кейт узнает, кто на самом деле ее отец, а Констанс удочеряет сам мистер Бенедикт. Собственно говоря, она уже третья сирота, удочеренная мистером Бенедиктом. И во второй книге «Спецкоманда мистера Бенедикта» (2008) детям приходится спасать самого мистера Бенедикта, похищенного коварным братом – близнецом.

Фэнтези как жанр, безусловно, располагает к использованию сирот в качестве спасителей – если не мира, то по крайней мере небольшого мирка, придуманного автором. Приведу еще один пример. В книге «Изумрудный атлас» (2011) Джон Стивенс с первой страницы лишает Кейт, Майкла и Эмму родителей и отправляет трех сирот в долгое путешествие по детским домам. В конце концов они оказываются в «Приюте для безнадежных и закоренелых сирот имени Эдгара Аллана По» (изумительное название), но и там им долго не удержаться. Оттуда одна дорога – к таинственному Кембриджскому водопаду, где детей ждут невероятные приключения и путешествия во времени, встречи с гномами, колдунами и злыми ведьмами. Их задача – ни много ни мало изменить будущее, чтобы спасти жителей маленького городка. Может быть, таким образом им удастся узнать что – нибудь о своей семье или даже отыскать родителей, которых они не видели десять лет. Но об этом – уже в одном из продолжений книги.

Глава 42
Светлое будущее?

Детство было единственной реальностью, которой я доверял.

Манук Жажоян. Парижский сплин

Утопический роман, появившийся в шестнадцатом веке, к веку двадцатому приобрел явную форму антиутопии. Этот жанр долго считался неподходящим для детей – слишком уж мрачно получается. Но одному роману удалось пробить брешь в этой стене, и в наши дни антиутопия для детей и подростков превратилась в весьма популярный жанр, который к тому же легко экранизируется.

Начнем с этого первого романа, принесшего его создательнице Лоис Лоури всемирную известность. В романе – антиутопии для детей «Дающий» (1993)^[424] весьма серьезно разрабатывается тема спасения мира. Этот роман – первая и наиболее популярная часть ее тетралогии и, вероятно, самый яркий пример того, как ребенку в одиночку предстоит спасти мир. Конец этой истории, однако, неоднозначен, читатель не знает наверняка, удалось спасение мира или не удалось. Главный герой книги мальчик Джонас воспитывается в семье – с папой, мамой и сестрой. Но в этом сообществе все семьи приемные: детей рожают особо предназначенные к этому женщины. К тому же Джонас не такой, как все. Уже в двенадцать лет он отделен от своих сверстников – он никогда не будет таким, как они. Джонасу приходится бороться в одиночку^[425].

Как и все остальное в стерильном, стерилизованном и в прямом смысле лишенном красок мире, семья Джонаса больше смахивает на маленький сиротский приют: здесь все правильно и размеренно, но никакого тепла. Джонас становится учеником Дающего, того, кто хранит память о прошлом. Образ семьи, сидящей у камина в рождественский вечер, – настоящей семьи – один из первых, переданных Джонасу (ибо в этом и состоит спасение мира – превратить туманные воспоминания о прошлом в реальность настоящего и будущего). То общество, в котором живет Джонас, по сути, лишено и детства, и взрослости; между ними нет больше четкой границы, в результате чего возникает состояние почти детской «невинности», отсутствия выбора и ощущение безопасности, которое и предстоит «взорвать» Джонасу^[426].

Вторая часть тетралогии, «В поисках синего» (2000)^[427] , рассказывает о том же мире, выживающем после экологической и военной катастрофы. Но сообщество тех, кто выжил в этой части планеты, совсем иное, чем в «Дающем». Это не упорядоченный, холодный, лишенный красок мир: наоборот, в деревне, где живет хромоножка Кира, царят самые худшие страсти. «Детей сызмальства учат драться и отбирать чужое. Ведь только так человек может получить то, что ему нужно»^[428]. Кира – совсем другая, и не только потому, что она родилась с увечьем и драться не умеет. Дело в том, что мама научила ее создавать прекрасные вышивки всех цветов – у девочки настоящий дар, талант художницы. Она учится красить нити в разные цвета, но только синий ей пока не дается.

Потерявшая отца еще до рождения, Кира в самом начале повествования теряет и мать – она внезапно умирает от непонятной болезни. Девочка оказывается на попечении Хранителей – властителей этой полуголодной и жестокой деревни. Хранители поселяют Киру в теплом и удобном доме, где она может работать без помех. Там же она находит двух других сирот, мальчика Томаса – искусного резчика по дереву и совсем маленькую Джо – талантливую певицу. Неужели в этом жестоком мире кто – то решил позаботиться о детях? Нет, Хранителей привлекает их талант, который они хотят украсть у детей. Маленькая Джо почти все время плачет: она только что потеряла мать, а ее снова и снова заставляют учить наизусть новые песни.

Выясняется, что отец Киры не погиб, он был тяжело ранен и ослеп, но его выходили в другой деревне, совершенно не похожей на ту, где живет Кира. Там «нет споров. Люди привыкли делиться тем, что у них есть, и помогать друг другу. Дети редко плачут. О них заботятся»^[429]. В конце концов Кира решает остаться в своей деревне – только они, дети – художники, могут изменить будущее и спасти ее обитателей, даже тех, кто так жестоко с ними обращается.

Французская литература тоже не обходит тему сирот – спасителей мира. «Зимняя битва» Жана – Клода Мурлева (2006)^[430] – еще одна попытка создания антиутопического романа для юного читателя. Это страшная история страны, захваченной фалангистами. Родители, участники Сопротивления, убиты, а дети – сироты согнаны в нечто среднее между тюрьмой и интернатом, где всякая память о родителях подлежит искоренению. Но именно они, эти дети – сироты – певица Милена Бах и ее друзья Хелен, Бартоломео и Милош – становятся новым ядром сопротивления, именно им удается сломать жестокий мир, заставляющий детей страдать, мир, подсовывающий людям битвы гладиаторов вместо прекрасного пения любимой певицы. Спасает этот мир умение любить и готовность жертвовать собой. Тема сиротства исключительно важна для романа: поначалу этими мальчиками и девочками движет именно желание найти дружеское тепло в жизни, лишенной тепла родительского.

В двадцать первом веке американские писатели снова обратились к постапокалиптической антиутопии. «Голод– ные игры» (2008)^[431], первый роман одноименной трилогии Сьюзен Коллинз, снова выводит на сцену девочку – спасительницу – если не мира, то по крайней мере своей собственной семьи и символической идеи индивидуальной свободы. Отец Китнисс погиб во время аварии на шахте, а мать вряд ли чем – то может помочь девочке – после смерти мужа она впала в полнейшую апатию. Китнисс заботится о пропитании матери и младшей сестры, вызывается вместо последней участвовать в смертельно опасных Голодных играх.

Китнисс фактически принесена в жертву; в том мире, в котором она живет, детства больше нет. И детство, и ребенок становятся частью жертвоприношения – как все жертвоприношения, призванного обеспечивать стабильность мира. «Голодные игры» непосредственно связаны с реальной американской историей: «…Трилогия, вероятно, может быть понята как американский ответ “Гарри Поттеру”. Точно так же как “Гарри Поттер” использует традиционные британские структуры, для того чтобы создать свой мир, трилогия “Голодные игры” использует сугубо американские традиции, для того чтобы вообразить возможное будущее»^[432]. Добавлю: очень печальное будущее.

Однако Китнисс побеждает там, где победить невозможно, выживает в кровавых Голодных играх. Впрочем, две другие части трилогии, которые продолжают повествование, не подтверждают победы, и лишь в самом конце проблескивает лучик надежды. И «Голодные игры», и «Гарри Поттер» схожи именно тем, что «каждое из них использует культурально – специфическое повествование, для того чтобы представить себе, как дети могут “исправить” будущее»^[433]. Хочется подчеркнуть этот момент. Очень символично, что будущее исправляют именно дети, так же как именно они обеспечивают победу над Волан – де – Мортом. Но я снова забегаю вперед, о «Гарри Поттере» мы еще поговорим.

В современной русскоязычной литературе естественным образом сочетаются приключенческая и антиутопическая составляющие. В подростковой антиутопии Сергея Кузнецова «Живые и взрослые» (2011) «советскообразному» миру живых противостоит «западный» мир мертвых. Постоянно чувствуется напряженность конфликта между мирами – они и сражаются, и торгуют, и ненавидят друг друга, и друг другу завидуют. В одном мире множество красивой одежды и новомодных «гаджетов», в другом – живые человеческие эмоции. Школьная компания – веселая и заводная Марина, умный (очень умный) Лева, сильный и спортивный Гоша и сирота Ника, чьи родители уже в царстве мертвых, – сражается за то, чтобы и Гоша тоже не стал сиротой. Именно появление Ники цементирует четверку друзей. Как не вспомнить другую четверку друзей, трех мушкетеров и ставшего их верным товарищем д’Артаньяна. Словно мушкетеры, четверка школьников призвана «исправить» мир или хотя бы, как и Китнисс, немножко расшатать его устои. Дети пытаются разрушить границу между мирами и объединить их, поскольку только это может спасти будущее. «Быть может, если совершать подвиги в детстве, потом, во взрослой жизни, ни от кого не потребуется задыхаться. Не потребуется подвигов, которые будут признаны после смерти…»^[434]

Глава 43
Гадкий утенок по имени Гарри Поттер

Я не волшебник, я только еще учусь.

Евгений Шварц. Золушка

Ну вот наконец мы и добрались до оставленного «на сладкое» «Гарри Поттера» (1997, 1998, 1999, 2000, 2003, 2005, 2007, 2016). Да, этот персонаж как по мановению волшебной палочки завоевал всемирное признание. Но он не возник ниоткуда. О его британских прародителях – мальчиках и девочках – мы уже немало говорили. Прежде чем приступить к подробному обсуждению всем знакомого сироты с меткой во лбу, давайте посмотрим и на других его предшественников.

Сравнение Гарри Поттера с киплинговским Маугли напрашивается само собой. «Фабулы романов о Гарри Поттере и новелл о Маугли зеркально отражают друг друга: оба героя лишаются родителей в годовалом возрасте и чудом выживают сами, оба попадают в чуждое окружение»^[435]. Оба, Маугли и Гарри, становятся «вождями» своих «кланов», ведут за собой остальных (волчью стаю или группку одноклассников) и таким образом вырастают и взрослеют. Здесь же уместно упомянуть и американскую версию Маугли – «Тарзана – приемыша обезьяны» (1912)^[436] Эдгара Райса Берроуза. Приемная мать Тарзана обезьяна Кала проявляет чудеса любви и заботы, выхаживая не приспособленного к жизни в джунглях ребенка, но стоит ему немножко подрасти, как он превращается в могучего воина, который к тому же овладевает многими знаниями людей – грамотой, обращением с оружием и орудиями, оставшимися от его настоящих родителей. И, конечно же, становится вождем обезьяньего племени. Тарзан, «белая обезьяна», воспитанная в джунглях, неизменно приходит на помощь всем хорошим людям, которые в нем нуждаются.

Другие американские источники Гарри Поттера уже не литературные, а кинематографические. Это знаменитые фильмы из цикла «Звездные войны»^[437], созданные Джорджем Лукасом. Один из главных персонажей фильмов Люк Скайуокер – тоже могущественный сирота, обеспечивший победу в еще одной вселенской борьбе со злом. Не входя в подробности истории Люка Скайуокера, остановимся только на одной черте героя, очень точно подмеченной автором статьи «Сирота наносит ответный удар»: двойственности его образа, сочетанию в нем добра и зла, постоянной борьбе этих полюсов^[438]. Не только посторонние силы зла, но и несомые в самом себе гнев, ненависть и обида служат главными препятствиями на пути к достижению цели. Герой борется и с самим собой, и с всесильным злом. К счастью, без помощников дело не обходится: благородный рыцарь – джедай Оби – Ван Кеноби и мудрейший магистр Йода тут как тут.

Другой сирота, отец Люка Энакин Скайуокер в этой борьбе терпит поражение и переходит на Темную сторону Силы, превращаясь во вселенского злодея Дарта Вейдера. Теснейшая связь отца и сына и постоянные битвы между ними позже отзовутся во взаимоотношениях Волан – де – Морта и Гарри. Но в отличие от Того – Кого – Нельзя – Называть – убийцы родителей Гарри, – Дарт Вейдер, движимый отцовской любовью, оказывается способен на раскаяние в самый последний момент.

Еще один важный «прародитель» Гарри Поттера – это Супермен^[439], история которого началась с комиксов и разрослась в огромную индустрию фильмов, мультфильмов, радиопрограмм, видеоигр и обязательно присутствующих на каждом праздновании Хэллоуина карнавальных костюмов. Супермен стал почти таким же символом Соединенных Штатов, как звездно – полосатый флаг или дядюшка Сэм. Супермен – тоже сирота: родители отправили младенца – сына на Землю за несколько секунд до гибели их родной планеты – Криптона. Его воспитали земные родители, плохо разбиравшиеся в магических (криптонских) возможностях мальчика. Правда, приемные родители Кларка Кента – ибо в своей несуперменской ипостаси он действует именно под этим именем, заимствованном у двух знаменитых американских киноактеров, Кларка Гейбла и Кента Тейлора^[440], – куда приятнее дядюшки и тетушки Гарри Поттера. А вот умершие криптонские родители, как и в случае с Гарри Поттером, мистическим образом приходят на помощь в самых сложных ситуациях. Супермен снова и снова становится спасителем мира, не говоря уже о борьбе за «правду, справедливость и американский образ жизни».

В «Звездных войнах», в историях о Супермене, в «Гарри Поттере» все идет всерьез, битва добра и зла – в жизни и в душе героя – настоящая, и в волшебных помощниках недостатка нет. Да и характер самого героя претерпевает немалые изменения, когда ему лицом к лицу приходится столкнуться с самым важным выбором. Можно ли хоть на минуту дать слабину, позволить злу взять верх над добром, и не где – нибудь, а в собственном сердце? От книги к книге все труднее Гарри быть просто хорошим мальчиком, которому так и хочется помочь. Жизнь его заполняют – одна за другой – страшные битвы со злом в окружающем мире и в своей душе. Мы уже видели в льюисовском «Принце Каспиане» и других произведениях, что победа героя – сироты зависит в первую очередь от верности светлым силам, способности не покупаться на обещания темной стороны.

Однако сирота предельно уязвим, и ему нелегко бороться с соблазнами. О чем сильнее всего мечтает сирота? О настоящих родителях или, по крайней мере, об их полноценной замене. Беззащитный ребенок внутри читателя, ощущающий себя круглым сиротой, стремится к тому же. Защитник, помощник, родитель равно нужен любому – взрослому или ребенку, мальчику или девочке, мужчине или женщине. Все, от преуспевающего американского бизнесмена до скучающей российской домашней хозяйки, от ненавидящего читать американского школьника до примерной российской ученицы, в равной мере носят в себе этого беззащитного ребенка. В результате каждый попадает на крючок, умело заброшенный Гарри Поттером, сиротой, предлагающим образ, невероятно привлекательный в своей универсальной проекции внутренних психологических проблем практически любого читателя.

Сирота не просто беззащитен. Сирота, как мы уже видели на множестве примеров, – особенный, отличающийся от всех, другой, может быть, даже лучший. Как в сказке – украденный сын или потерянная дочь короля, князя, богатого и знатного человека. Рано или поздно пропавший находится и занимает положенное ему место. Это и есть наш беззащитный ребенок, мечтающий отыскать родителей – защитников. Достигается цель, как мы уже говорили, с помощью особого сказочного помощника – волшебника, феи, серого волка или уже упомянутых богатого дядюшки и доброй тетушки. Во внутренней психологической реальности подобное желание трансформируется у ребенка, который совсем не сирота, в необходимость найти иных родителей, способных полюбить его по – настоящему.

К тому же Гарри Поттер не просто дитя, слабое и несчастное создание, потерявшее родителей – волшебников. Постепенно, от одного тома к другому, бедный сирота превращается в существо, способное и за себя постоять, и других защитить. Тот, кто нуждался в защите, вдруг сам становится защитником – удивительное превращение беззащитного ребенка в храброго воителя и героя, превосходный способ борьбы со своими собственным страхами. Гарри оказывается способен всерьез противостоять злу (включая главного злодея, чье имя никто не решается даже произнести). Тот, с которым всегда поступали несправедливо, становится борцом за справедливость, всеобщим спасителем. Он узнает, какие замечательные у него были родители, обретает дядюшку – покровителя (хоть и сидящего в тюрьме); рядом с ним теперь директор школы, могущественный маг, всегда готовый защитить и поддержать. Рядом с ним верные друзья.

Его верные друзья, Гермиона и Рон, как бы дополняют самого Гарри, обеспечивают его двумя свойствами, которых в нем самом нет, – рациональностью и простодушием. Кроме того, они – целиком и полностью положительные персонажи, тогда как Гарри «гораздо более, чем это обычно встречается у всех нас, присуща моральная двойственность, неразделимое соединение добродетели и порока, а не преобладание одного из этих качеств»^[441]. Это довольно редкое свойство в сироте.

«Мотив сиротства и раньше присутствовал в современной прозе как символ культурного разрыва, отсутствия культурной преемственности»^[442]. Но для Гарри два мира, в которых он живет, абсолютно не связаны меж– ду собой. Они перпендикулярны. Его «наследство» – в мире магическом, а он жестоко выброшен в мир обыденный. «Когда Гарри из дома Дурслей попадает в волшебный мир, то школа магов в вымышленном Хогвартсе вдруг, вопреки обычной логике сказки, становится для него не вне, а настоящим родным домом. Сирота Гарри находит близких ему людей в домах друзей, среди учителей, старшие друзья – волшебники тоже очень скоро становятся для него родными. Вскоре он обнаруживает, что может видеть своих погибших родителей сквозь волшебное зеркало, на фотографиях, получает их помощь и защиту в трудных ситуациях – и в этом важное отличие книги от подобных ей. Во всех книгах о Гарри Поттере семья играет чрезвычайно значимую роль, все приключения происходят вместе с семьей, а не вне ее. Это необычно для детской литературы. Даже в школьных приключениях, где, казалось бы, он действует только с друзьями, ему незримо помогают родители»^[443].

Как признавался создатель Люка Скайуокера из «Звездных войн», этот образ вдохновлен представлениями о роли героя и принципами структурной организации мифа, предложенными Джозефом Кэмпбеллом. Люк проходит все стадии, положенные герою^[444]. То же самое делает и Гарри. Исследователи отмечают, что Гарри Поттер – истинный герой в мифологическом понимании этого термина, образ, глубоко связанный с архетипическими глубинами. «Повторяя архетипическую формулу, нарратив Ролинг черпает свою силу в традиции предшествующих ему культурных нарративов», таких как книги Толкина и даже «Одиссея» Гомера^[445].

Глубина уровня архетипического повествования связана и с тем, что Гарри не просто герой, но герой – сирота. И, как указывает Бруно Беттельгейм, ребенку необходимо выйти победителем из перипетий детства^[446]. Гарри Поттер как никто помогает в этом каждому маленькому читателю, который взрослеет и набирается сил вместе с главным героем.

Глава 44
Еще немножко о Гарри

Я дитя, и это мой дом. Значит, это и есть детский дом.

Астрид Линдгрен. Пеппи Длинныйчулок

Главное в Гарри – как и во многих сиротах, о которых мы уже говорили, – это способность к трансформации, внутреннему развитию. Но Гарри не единственный сирота в книге. Невилл Долгопупс воспитывается бабушкой, Полумна Лавгуд – отцом. Они оба играют немалую роль в победе над злом. Да и сам страшный злодей с непроизносимым именем тоже когда – то был таким же беззащитным и всеми заброшенным сиротой. Том Реддл, ставший впоследствии Волан – де – Мортом, – другой, редко встречающийся в детских книгах сюжетный поворот рассказа о сироте: если ему никто не помогает, он, предоставленный самому себе, избирает зло^[447]. Искушений множество, а Реддла, в отличие от Гарри, не защищают любящие тени родителей. Мама Гарри умерла, спасая сына, а мать Тома «Меропа Реддл предпочла смерть, несмотря на то что была нужна своему сыну»^[448].

По словам Джеймса Вошика, именно взросление Тома Реддла, а не Гарри, повторяет судьбу другого знаменитого сироты, с которым часто сравнивают именно Гарри. Оливер Твист, как и Том Реддл, родился в приюте, у обоих сразу же умерли матери, оба долгое время были предоставлены самим себе. Вошик подмечает немалое сходство деталей в их историях, включая главное – отсутствие двойственности характера: один, Оливер, – воплощенная добродетель; другой, Том, – воплощенное зло^[449]. Гарри, как мы уже видели, – конгломерат противоречивых тенденций, в котором добро и зло ведут неустанную борьбу.

Может быть, суть различия судеб Гарри и Тома – в следующем объяснении Дамблдора:

«– Он поверил гораздо быстрее, чем я, – ну, когда вы сказали ему, что он волшебник. Я сначала не поверил Хагриду.

– Да, Реддл был вполне готов поверить, что он, как он выразился, “особенный”, – сказал Дамблдор».

И самое главное:

«– Ему не требовалась помощь, не нужен был спутник для путешествия в Косой переулок. Он предпочитал действовать в одиночку^[450]».

В этом его главное отличие от «классического» сироты с весьма низкой самооценкой, сироты, в том или ином виде всегда сопровождаемого помощником. У Гарри Поттера, как мы уже видели, таких множество; из них, конечно, именно профессор Дамблдор самый главный и могущественный. Как и положено сироте, Гарри изменяет окружающих; «Дамблдор, который в конце пятого тома помогает Гарри переписать/трансформировать линию его жизни, сам меняется на протяжении страниц этой книги»^[451].

Одним из «помощников» Гарри является сама школа, Хогвартс, ставшая ему, в отличие от Тома Реддла, родным домом. Мир магов в Хогвартсе «полностью отличается от нашего и в тоже время невероятно на него похож». Ролинг обладает «удивительной способностью комбинировать фантастические элементы, но при этом она, вместо того чтобы изображать мир волшебства совершенно чужим, помещает его в рамки знакомых литературных моделей и нашего обыденного мира… одновременно экзотического и уютно – знакомого»^[452].

Школьная тема вообще немало поспособствовала успеху этих книг. Опять – таки, эта тема работает и для взрослых, и для детей. Если ты школьник, это помогает идентифицироваться с главным персонажем. Если ты взрослый, то все равно помнишь школьные дни. И не важно, любил ты школу или ненавидел: наше детское «я», которое всегда внутри нас, все равно наслаждается возвращением в детство, хотя бы и на мгновенье. Как ни самодостаточен мир Хогвартса, как ни наполнен магией, он удивительно реален. В нем царят знакомые школьные взаимоотношения, о которых каждый из нас знает по собственному опыту^[453]. Ролинг обеспечивает нас всем необходимым – набором учителей и соучеников, друзей и врагов, а также разнообразными занятиями, да еще с весьма жестким расписанием на каждый день.

Школа – поистине герой этого произведения, в котором есть все: любимый учитель и ненавистный учитель – мучитель, школьная банда и учительские любимчики. Хотя это и звучит несколько парадоксально, но именно мелкие реалистические детали и подробности помогают творить фантастическую параллельную реальность. Эта реальность совсем как наша и в то же время полна магии и волшебства. В книгах о Гарри Поттере есть все необходимое, включая, конечно, центральный момент – борьбу Добра и Зла. Ролинг следует славной традиции, которая требует, чтобы «в конце почти каждого романа случалась грандиозная битва, где на одной стороне собирались все силы Добра, а на другой – силы Зла»^[454].

Ничего нового в этом, конечно, нет. Добро и Зло испокон века неистово бьются на страницах детских книг, и, что более важно, Добро всегда (почти всегда) побеждает. Это очень важный моральный постулат книг о Гарри Поттере: Добро всегда побеждает. Эти книги привлекательны еще и тем, что они несут ясный моральный заряд, который легко усваивается детьми (да и взрослыми тоже). Добро всегда добро, Зло всегда зло. Ребенок, самый беспомощный, самый маленький из всех, внезапно оказывается наравне с могущественными силами Добра и Зла. Или, как об этом сказала Наталья Трауберг, «так и остался “Гарри Поттер” в контексте очень старой и очень доброй Англии»^[455]. В контексте детской литературы и «Англия – несуществующая страна. Она сама – вымышленный мир. И книги о Гарри Поттере – очень английская литература»^[456].

Мы словно снова читаем «Оливера Твиста», и пешка становится самой важной фигурой на шахматной доске, пешка выходит в ферзи и с новой мощью сталкивается лицом к лицу с самыми злодейскими злодеями. Беззащитное дитя больше не беззащитно. Оно сильно и прекрасно вооружено – кому не захочется оказаться на его месте? Все наши желания и мечты вдруг сбываются. Мы можем мечтать о чем хотим. Мы можем проецировать на этот текст все, что нам угодно, начиная от тайной жажды славы до жажды любви и безопасности.

Но самому Гарри до безопасности еще надо добраться, так что он, как и остальные сироты – спасители мира, поставлен перед суровым выбором. И, как правильно предсказал Юрий Амосов, читая пятый том еще не дописанного семитомника, «последним выбором, который сделает носитель шрама, будет выбор между собственными жизнью и смертью ради спасения своего мира и своей живой души»^[457].

Гарри, как мы теперь знаем, свой выбор делает. Делаем его и мы, читатели, однако нам всегда хочется, чтобы все наши желания сбылись как можно быстрее, прямо сейчас, по мановению волшебной палочки, и Ролинг обеспечивает нас всем необходимым для этого магическим оборудованием. Но колдовство и магия важны не сами по себе, они только инструменты. Дружба и любовь могущественнее магии. Мама Гарри защищает его от Волан – де – Морта не магией, а силой материнской любви. Рон играет в магические шахматы силой дружбы, а не магии, и победа достигается именно благодаря самопожертвованию Рона во имя дружбы (это одна из лучших сцен в первом из восьми фильмов). Разум и знание тоже могут помочь. Гермиона использует все свои знания, чтобы помочь Гарри победить. В итоге Ролинг преподает нам превосходный моральный урок, спрятанный в магическом заклинании.

Благодаря этой счастливой комбинации мифологических и литературных источников, могущественных психологических сил и важнейших морально – этических тем Ролинг и ее книги были обречены на успех. Взрослые и дети покорно и охотно снова и снова заглатывают чудную наживку. Гарри Поттеру суждено выиграть все матчи в квиддич.

Глава 45 и последняя
Всем героям герой

Крутится, вертится шар голубой…

Песня

Мотив сироты, преодолевающего все возможные и невозможные препятствия, не исчерпался семью томами приключений Гарри Поттера. Стоило французскому писателю Тимоте де Фомбелю обратиться к прекрасной традиции приключенческой литературы, как в его книге «Ванго. Между небом и землей» (2010), конечно же, появился герой – сирота. Захватывающие приключения в этой книге можно сравнить разве только с «Тремя мушкетерами» Александра Дюма. Временем действия стал двадцатый век, местом действия – Италия, Франция, Шотландия, Германия, Россия и Америка.

Главный герой понятия не имеет, кто он такой. Ванго младенцем очутился на итальянском островке, его воспитывает таинственная Мадемуазель, которая изумительно готовит, но то ли не может, то ли не хочет рассказать ему, откуда он родом и кто его родители. И вот совсем еще мальчишкой он вырывается наконец в широкий мир, где ему надо найти свое место и свое призвание. Тут – то и выясняется, что Ванго кому – то явно мешает, и ему приходится постоянно убегать и скрываться. На первой же странице первая же выпущенная пуля чуть не убивает нашего героя.

Но от него не так – то легко избавиться – он смел, умен и ловок. К тому же ему на помощь (сироте необходима помощь) приходят разные хорошие люди: Зефиро, монах тайного монастыря, устроенного на необитаемом, казалось бы, острове; Этель, несчастная и взбалмошная шотландская аристократка, носящаяся по Европе в спортивном автомобильчике; Кротиха, еще одна любительница острых ощущений, забирающаяся по ночам на Эйфелеву башню и знающая каждую крышу Парижа. Этель и ее брат – тоже сироты, и именно это поначалу служит основным связующим звеном между девушкой и Ванго.

Страшные события назревают не только в жизни Ванго, но и во всем мире. Дело происходит в десятилетия между войнами, и в Европе пока еще царит мир, но уже ясно, что это ненадолго. Гитлер набирает силу, и везде неспокойно. И лишь горстка людей, поклявшихся друг другу не становиться врагами, что бы ни случилось, пытается противостоять будущему военному безумию. Важнейшие моменты истории Европы двадцатого столетия нашли в книге свое отражение.

Действие движется стремительно, не останавливаясь ни на секунду, – от сталинской России до нацистской Германии, от собора Парижской Богоматери до шотландского замка, от трактира в глухой сицилийской деревушке до шикарного отеля в Нью – Йорке. Есть, конечно же, в книге и загадочный русский след: опасные русские бандиты, вмешавшийся не в свое дело русский музыкант и маленькая дочка Сталина Светлана, которая еще не знает, кто такой Ванго, но, только услышав о нем, уже слегка заочно влюбляется.

Действие разворачивается во всех возможных средах – и на суше, и на море, и в воздухе. Гигантский цеппелин проплывает над Парижем, и вспоминаются романы Жюля Верна. О графе Монте – Кристо напоминают и уединенный остров в море, убежище изгнанников, и спрятанные таинственные сокровища. И, конечно же, собор Парижской Богоматери и его звонарь сразу же заставляют вспомнить еще одного французского писателя, которому тоже не чужды были захватывающие дух приключения.

Сирота Ванго пытается понять, кем были его родители; он одинок, но вместе с тем, как положено литературному сироте, притягивает к себе всех, кто с ним встречается. Он не столько спасает мир, сколько вынужден сам постоянно спасаться. Жизнь его полна тайн, но они раскрываются только во втором томе книги, «Ванго. Принц без королевства» (2011) ^[458].

Заключение
Бесчисленное, увы, множество

Любой человек чести скорее отгрызет свою собственную ногу, чем причинит вред ребенку.

Филип Пулман. Чучело и его слуга

В Синих горах в двух часах езды от Сиднея (Австралия) стоит одинокий камень, огромная скала, отрезанная от основного горного массива. Называется эта скала, естественно, Сирота. Неподалеку есть другие подобные скалы, но их три, и они вместе. Их имя – Три Сестры, и даже легенда есть соответствующая: о трех дочерях, превращенных отцом – шаманом в скалы, чтобы над ними не надругались воины враждебного племени. Спасти – то он их спас, но расколдовать не успел – убили его. Но они по – прежнему вместе, а скала – сирота – отдельно от всех. Эти скалы символизируют то семантическое пространство взаимоотношений семейных связей и сиротства, которые мы уже видели на примере великого множества книг.

В наши дни, когда, по словам Аллы Сальниковой, «история детства формируется и как особая дисциплина, и одновременно как особый подход в системе современного исторического познания», мы сможем применить наше «книжное знание» – знание, полученное из художественной литературы, – к пониманию того, как жили и живут дети в разные эпохи и в разных странах. «История детства – это не только история самих детей, но, скорее, история взаимоотношения детей с окружающей их средой, их сверстниками, их семьей и родными, с другими взрослыми, с окружающим их Большим миром»^[459]. Где, как не в детской литературе, искать ее отражение и правдивое отображение? Что, как не детская книга, может послужить надежным источником информации о детстве, а главное, о том, как ребенок воспринимает мир и что он о нем в конечном итоге знает?

Книжное древо детской литературы невероятно разрослось за последнее столетие. Все его многообразие прекрасно описывается одним из героев Вениамина Каверина, заядлым читателем Петькой: «Некоторые книги… были холодные, точно на каждой странице лежала тонкая ледяная корка. Зато другие… О, от других невозможно было оторваться!»^[460] Именно на примере последних я и попыталась продемонстрировать роль образа сироты в детской литературе, поговорить о роли родителей – присутствующих и отсутствующих, о месте и значении всевозможных помощников – магических и вполне земных.

Если воспользоваться аналогией с анализом сновидений, предложенным Зигмундом Фрейдом, – предмет, который мы видим во сне, означает не самого себя, а символизирует что – то, глубоко скрытое в нашем подсознании^[461]; сирота в литературе, как мы уже видели, не просто сирота. Он отражает глубинные процессы, происходящие в обществе, те мощные «сломы» и «перестройки», которые изменяют общество и приводят к переоценке отношения к слабому и беспомощному. Однако не надо ставить знак равенства между литературным сиротой и сиротой в жизни. Литературный сирота – это символ, напоминание.

На глубинном психологическом уровне сирота – это тот, кто совершенно одинок, абсолютно беззащитен и полностью уязвим. По словам Мелани Кимболл, «до того дня, когда никто больше не будет страдать от одиночества, герои – сироты будут по – прежнему символизировать для нас это одиночество»^[462]. В психологической теории трансактного анализа Эрика Берна наше внутреннее «я» можно представить как состоящее из трех компонентов: «Родителя», «Взрослого» и «Ребенка» – и наш «внутренний ребенок» видит себя, как в магическом зеркале, в образе беззащитного сироты, жаждущего иметь родителей и помощников. Взаимоотношения жизненного сценария и любимой сказки детства подробно освещены в книге Берна, вслед за Фрейдом и Юнгом утверждавшего, что «человеческая жизнь порой следует образцам, которые мы находим в мифах, легендах и волшебных сказках»^[463]. Добавлю: и в любых других произведениях детской литературы.

Хотелось бы, чтобы родители всегда были рядом с маленьким ребенком; без них ребенок – как орех без скорлупы, глотай не хочу^[464]. Ребенок воспринимает присутствие родителей как данность, практически не задумываясь: а что бы было, если бы родителей не было? Вместе с тем каждому ребенку хочется иногда почувствовать себя сиротой, влезть в совсем чужую шкуру, попробовать на себе не только чувство одиночества, но и ощущение каких – то неясных, неопределенных, новых возможностей, авантюрной судьбы. Ребенка не оставляет тайная мечта о новых, «лучших» родителях, которые могут оказаться королями или просто богачами (или хотя бы не заставляют каждый день делать домашние задания). В литературе такая удача вполне возможна.

Сирота в детской книге всегда претерпевает некоторую трансформацию, которая служит моделью превращения, ожидающей каждого ребенка. Это может быть преображение характера или жизненных обстоятельств, но детская книга всегда напоминает ребенку – читателю: перемена возможна. История книжного сироты помогает реальному ребенку преодолеть препятствия, которые ожидают его на пути взросления. История о сироте и поиске своей идентичности, куда более гибкой, чем это возможно в реальной жизни, не так жестко заданной изначально семейными или иными социальными параметрами, помогает ребенку в поисках его собственной идентичности.

Разбирая отдельные произведения, мы видели сонм магических помощников, от волшебников, фей и гномов до космических пришельцев. Не меньше у книжных сирот и помощников куда более реалистических: дедушек, усыновителей, педагогов, просто старших, а иногда и ровесников – братьев, сестер, друзей.

Какая же картинка складывается в голове у читающего эти книги о сиротах, да еще по – русски^[465]? Какой общий знаменатель у этих рассказов о сиротах в разные исторические периоды и в разных странах? У сирот в детских книжках есть немало обязанностей – учительная и воспитательная, обязанность пробуждать жалость и симпатию к слабому и зависимому. При всем различии психологических типов литературных характеров проступает одно глубинное сходство: сирота – это тот, кого не любят дурные люди и кто у хороших людей вызывает сочувствие и желание помочь. Образ сироты идеально впитывает в себя жизненные ценности и представления о добре и зле. Легко убедиться, насколько неодинаково восприятие сироты в разных странах, в первую очередь в плане активности или пассивности жизненной позиции, необходимости нравственной перемены. Не менее разительно отличаются и ожидания социума, сулящие «гадкому утенку» торжественную победу или горькое поражение.

Процитирую еще раз Филипа Нела: «Ребенок подчинен силе людей, которые гораздо могущественнее его самого, и жизнь сироты еще явственнее показывает беспомощность детства. Но вместе с тем многие литературные сироты обладают неунывающим характером и, невзирая на относительное отсутствие силы, находят эмоциональные ресурсы, позволяющие им, несмотря ни на что, добиться успеха и занять подобающее место в мире»^[466].

Дети всегда, читая книги, отождествляют себя с их героями. Как пишет одна американская исследовательница в статье о «Энн в Грингейбле», «я не просто узнавала самое себя в Энн, я, кроме того, использовала события жизни Энн в качестве моделей для своей собственной жизни. Я хотела как можно сильнее походить на Энн Ширли»^[467]. Мы уже видели, что Гарри Поттер завоевал такую популярность именно потому, что оказался почти универсальным материалом, вызывающим к жизни механизмы проекции не хуже знаменитого теста Роршаха.

В магическом зеркале, спрятанном в одной из тайных комнат Хогвартса, Гарри видит себя рядом с умершими родителями, а для читателя он сам – такое магическое зеркало, которое, подобно «стадии зеркала» Жака Лакана, служит ребенку источником идентификации с образом сироты^[468]. Этот зеркальный образ наполняет ребенка – читателя не только ликованием, но и силой. Можно предположить, что Гарри Поттер, аккумулируя в себе множество сказочных и литературных персонажей, от Золушки и Гадкого утенка до Гекльберри Финна и Мэри Леннокс, возвращает читателя, маленького или большого, к любимейшим сказкам раннего детства и через механизм идентификации обещает самый привлекательный сценарий – сценарий вечного победителя. Таким образом, возникает, по крайней мере в воображении, возможность изменить самого себя и заново «проиграть» свой жизненный путь «без потерь».

Кроме всего прочего, сирота – живой и обыкновенный ребенок; и, как отмечает психолог и специалист по усыновлению Татьяна Губина, важно, что «в наши дни общество отходит от стереотипа, что сиротка – особый человек. Все больше становится популярной и общественно признаваемой мысль, что, в сущности, нет такой породы – “ребенок – сирота”»^[469]. Как любой другой ребенок, сирота может быть хорошим и плохим, удачливым и не очень, но главное, что с ним всегда что – то случается – хорошее и плохое, и поэтому про него интересно читать. Йелла Лепман в своей автобиографии «Мост детских книг» цитирует ответ одной маленькой слепой девочки на вопрос о том, что она любит читать: «Только не про святых и хороших деток». Книги о сиротах представляют собой очень существенную часть «моста детских книг» и верно служат делу «международного взаимопонимания через детские книги», к которому призывала Лепман в своей работе по организации переводов и изданий детских книг и созданию детских библиотек в послевоенной Германии^[470]. При всех возможных различиях между сиротами в разных книгах, написанных на разных языках, глубинные проблемы, затрагиваемые этими книгами, общие и общепонятные.

Мы уже говорили об образе зеркала; не только сирота является таким зеркалом – вся детская литература, как в зеркале, отражает сложности и проблемы человеческого сообщества, и к тому же выражает их достаточно понятным и простым языком. И не просто выражает, но и изменяет. Трудно не согласиться со словами испанского писателя Хозе Мария Санчес Сильвы: «Я не нашел в жизни более важного и достойного занятия, чем образование, воспитание и поэтическое развитие детей. Я уверен, что известное выражение “сherchez la femme” не является более ключом к пониманию трудностей человеческой жизни. Отныне таким выражением должно стать “сherchez l’enfant” – “ищите ребенка”. Поэтический язык, рожденный любовью, проложит путь универсальному языку, и тогда каждый, невзирая на национальные и расовые преграды, поймет, что необходимо уничтожить хотя бы рукотворное зло, тяготеющее над человечеством»^[471].

Хотелось бы верить, что в современном мире «благополучие ребенка важнее желаний взрослых»^[472]. Детская литература постоянно продолжает эту борьбу. Детская книга стремится уничтожить зло, в ней терпение вознаграждается, любовь поддерживается и одобряется – в этом смысл и сказки, и всякой истории, даже самой мрачной фантазии, дистопии или антиутопии, которые детям тоже совершенно необходимы. Так растет книжное дерево, так возникает и развивается детская литература:

«Началась она с листа, трепещущего на ветру, – но за листом явилось дерево и начало расти, раскидывая бесчисленные ветви и цепляясь за землю все новыми корнями самой фантастической формы. Прилетали и садились на сучья странные птицы – ими тоже следовало заняться. А потом вокруг Дерева и позади него, в просветах листьев и ветвей, начал разворачиваться целый пейзаж. Окрестности поросли лесом, а вдали виднелись горы, тронутые снегом»^[473].

Сироты встречались нам на многих ветвях литературного дерева – число героев – сирот в детских книгах, как мы уже видели, почти бесконечно. Хотелось бы, чтобы их, по крайней мере, было поменьше в реальной жизни. Это еще одна цель детской книги – указывать на проблему и помогать ее разрешению.

В этой книге мне хотелось дать как можно более полный обзор типов и вариантов развития сюжета о сироте в литературных произведениях для детей. И когда книга была почти закончена, я познакомилась с Литературным Манифестом объединения поэтов «Черная курица», созданного в 1990 году. Один из пунктов гласил: «ПУСТЬ БУДУТ жалость, печаль, грусть, извечный сюжет о сироте, Том Сойер, Оливер Твист, “Судьба барабанщика”, рождественские истории и еще десятки, сотни примеров – совершенно несопоставимых»^[474]. Вот это несопоставимое я и пытаюсь сопоставить, потому что иначе нельзя понять, откуда берутся многочисленные истории сирот и почему они так важны и для читателя, и для писателя.

Я уже с трудом поспеваю за потоком новых произведений: двадцать первое столетие принесло немало новых детских книг, написанных по – русски, и еще больше современных и старых книг каждый год переводится на русский язык. И во многих из них сироты играют весьма важную роль. «Сегодня, например, уж, кажется, последний? А завтра – опять последний!.. Так ведь никогда – не – кончить можно»^[475]. Посему лучше остановиться здесь, не пытаясь охватить все без исключения книжные новинки. Иначе это произведение и впрямь превратится в бесконечную книгу.

Энциклопедия сирот. Именной указатель

Говорил термит термиту:

Ел я все по алфавиту…

Борис Заходер. Диета термита

Понятно, что это всего лишь «малая» энциклопедия, и список далеко не полон. Невероятно трудно составить полный перечень литературных сирот, даже если ограничиться литературой одной страны. В него вошли литературные сироты, герои упомянутых в книге произведений. Чтобы как-то упорядочить этот длинный список, я разбила его на следующие рубрики:

• Круглые сироты;

• Усыновленные – в тех случаях, когда история сразу же начинается с усыновления или усыновление – главная тема книги;

• Полусироты: отец умер или отсутствует, воспитываются матерью;

• Полусироты: мать умерла или отсутствует, воспитываются отцом;

• Воспитываются бабушкой, дедушкой, тетей или дядей;

• Временные сироты: оба родителя временно отсутствуют – в этой группе и те, кто не знает, живы ли их родители, как дети капитана Гранта, и те, кто остался без родителей на короткое время, как Дядя Федор;

• Считают себя сиротами – хотя к концу книги находятся один или оба родителя;

• Родителей нет, неизвестно откуда взялись (очень малочисленная категория);

• Воспитываются родителями, но ощущают себя сиротами (еще одна совсем малочисленная категория);

• Куклы и звери – это совсем особая категория.

Конечно, все категории в большой степени субъективны и могу быть укрупнены или разбиты на более мелкие подгруппы.

В случае книг, посвященных детским домам, таких как «Республика ШКИД» или «Дом, в котором?», указываются лишь два-три имени главных (или относительно главных) героев. В случае книг-серий часто дается название только первой книги серии. В данный список включены только имена героев произведений, переведенных на русский язык.

Круглые сироты

Адель (ДиКамилло К. Как слониха упала с неба) 4, 142

Анна (Анненская А. Без роду, без племени) 92

Анна (Стритфилд Н. Балетные туфельки) 80

Анна (Финн. Мистер Бог, это Анна) 85

Артур / Король (Стюарт М. Сага о короле Артуре) 37-38, 218, 243

Артур / Король (Уайт Т. Х. Король Артур) 38

Атрей (Энде М. Бесконечная книга) 237

Бартоломео (Мурлева Ж.-К. Зимняя битва) 254

Бен (Сафон К. Р. Дворец полуночи) 86

Боб де Билье (Хьюз Г. Луна с неба) 164

Бонифаций / Бо (Функе К. Король воров) 169

Бриско (Мурлева Ж.-К. Горе мертвого короля) 146

Бьярни (Сатклиф Р. Песнь меча) 146

Вайолет Бодлер (Сникет, Лемони. Скверное начало) 209

Валька Лис (Мурашова Е. Одно чудо на всю жизнь) 121

Ванго (Де Фомбель Т. Ванго. Между небом и землей) 269, 270, 271

Ваня (Шолохов М. Судьба человека) 108

Ваня Солнцев (Катаев В. Сын полка) 107

Васька (Мурашова Е. Обратно он не придет!) 119

Венеция Морлеван (Мюрай М.-О. Оh, boy!) 168, 169

Вернер Пфенниг (Дорр Э. Весь невидимый нам свет) 164-165

Гаврик (Катаев В. Белеет парус одинокий) 94

Гарри Поттер (Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и философский камень) 12, 40, 79, 127, 141-142, 165, 189, 193, 211, 218,241, 250, 255–269, 276-277

Гекльберри Финн (Твен М. Приключения Тома Сойера) 15, 58-60, 63, 208, 240, 277

Генка Лис (Мурашова Е. Одно чудо на всю жизнь) 121

Гилли / Галадриэль Хопкинс (Патерсон К. Великолепная Гилли Хопкинс) 226-227

Гришка Черных / Янкель (Пантелеев Л., Белых Г. Республика ШКИД) 97-98

Гуль (Сабитова Д. Где нет зимы) 167-169, 203

Давид / Юрек (Орлев У. Беги, мальчик, беги) 177

Даня (Кальма А. И. Книжная лавка на площади Этуаль) 109

Девочка со спичками (Андерсен Х. К. Девочка со спичками) 36

Джейми (Портер Э. Поллианна вырастает) 71

Джеймс (Даль Р. Джеймс и Чудо-Персик) 140, 241

Джейн Эйр (Бронте Ш. Джейн Эйр) 39, 44-46, 48, 64, 74, 90, 165, 214, 239-241, 243

Джейн / Леди (Джемисон С. Леди Джейн) 69

Джек (Пулман Ф. Чучело и его слуга) 249

Джеруша / Джуди Эббот (Уэбстер Дж. Длинноногий дядюшка) 73-74

Джо (Лоури Л. В поисках синего) 253-254

Джоанна Сэдли (Стивенсон Р. Л. Черная стрела) 144

Джонни (Алджер Г. Дик-оборванец) 63-64

Дик (Алджер Г. Дик-оборванец) 63-64, 128

Дик / Ричард Виттингтон (Аромштам М. Кот Ланселот и золотой город) 147-148

Дик Сэнд (Верн Ж. Пятнадцатилетний капитан) 157

Дик Шелтон (Стивенсон Р. Л. Черная стрела) 144-145

Дорушка (Чарская Л. Приютки) 90

Дуня (Чарская Л. Приютки) 90

Дэвид Копперфилд (Диккенс Ч. Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим) 40, 51-52, 241

Дэлихьяр Сурамбук / Принц (Кассиль Л. Будьте готовы, Вашевысочество!) 110-111

Еська Лис (Мурашова Е. Одно чудо на всю жизнь) 121, 123

Жека (Мурашова Е. Обратно он не придет!) 119

Жермен (Кальма А. И. Книжная лавка на площади Этуаль) 109

Каспиан / Принц (Льюис К. С. Принц Каспиан) 136, 260

Карана (О’Делл С. Остров голубых дельфинов) 160-161, 192

Катя (Чарская Л. Записки сиротки) 89

Кейт (Стюарт Т. Л. Тайное общество мистера Бенедикта) 250

Кейт (Стивенс Дж. Изумрудный атлас) 251

Кира (Лоури Л. В поисках синего) 253-254

Клаус Бодлер (Сникет Л. Скверное начало) 209–211, 225, 241

Клэр (Сантос М. де лос. Когда приходит любовь) 241-242

Коля Топоров / Никто (Лиханов А. Никто) 125

Констанс (Стюарт Т. Л. Тайное общество мистера Бенедикта). 250

Крыса / Мари-Клэр де Билье (Хьюз Г. Луна с неба).

Курильщик (Петросян М. Дом, в котором?) 127

Леночка (Чарская Л. Записки маленькой гимназистки). 89

Ленька Пантелеев (Пантелеев Л., Белых Г. Республика Шкид) 97

Лешка (Дубов Н. Сирота) 109

Лиза (Кальма А. И. Книжная лавка на площади Этуаль). 109

Лизель Мемингер (Зазак М. Книжный вор) 240

Мадлен (Бемельманс Л. Мадлен). 173-174

Майкл (Стивенс Дж. Изумрудный атлас) 251

Мари-Лора Леблан (Дорр Э. Весь невидимый нам свет) 164-165

Марик (Сабитова Д. Цирк в шкатулке) 172, 193

Мария Мерривезер (Гоудж Э. Тайна Лунной Долины) 81, 190

Марк (Алджер Г. Марк, продавец спичек)

Марселино (Санчес-Сильва Х. М. Марселино, Хлеб-и-Вино) 154-155

Марыся (Конопницкая М. История о гномах и сиротке Марысе) 138

Матиуш / Король (Корчак Я. Король Матиуш Первый) 149, 151, 153

Маттиа (Мало Г. Без семьи) 52

Медведь (Шварц Е. Обыкновенное чудо) 115-116

Милена Бах (Мурлева Ж.-К. Зимняя битва) 254

Милош (Мурлева Ж.-К. Зимняя битва) 254

Митька (Веркин Э. Облачный полк) 183

Моргана Морлеван (Мюрай М.-О. Оh, boy!) 168-169

Моска (Функе К. Король воров) 169

Мэри Леннокс (Бернетт Ф. Таинственный сад) 46-48, 55, 81, 241, 277

Наташа (Лукашевич К. Дядюшка-флейтист) 91

Наташа (Чарская Л. Приютки) 90

Ника (Кузнецов С. Живые и взрослые) 256

Николь (Кальма А. И. Книжная лавка на площади Этуаль) 109

Нэт (Олкотт Л. М. Маленькие мужчины) 62

Огастес / Гасси (Стритфилд Н. Балетные туфельки) 79-80

Оливер Твист (Диккенс Ч. Приключения Оливера Твиста) 40, 42, 55, 186, 264, 279

Оса / Катарина (Функе К. Король воров) 169

Павел (Анненская А. Волчонок) 92

Павел (Сабитова Д. Где нет зимы) 167, 169

Падчерица (Маршак С. Двенадцать месяцев) 112, 117

Пепино (Гэллико П. Ослиное чудо) 172-173

Петя (Григорович Д. Гуттаперчевый мальчик) 89

Питер (ДиКамилло К. Как слониха упала с неба) 142

Просперо (Функе, Корнелия. Король воров) 169

Расмус (Линдгрен А. Расмус-бродяга) 225

Рейни (Стюарт Т. Л. Тайное общество мистера Бенедикта) 250

Риччио (Функе К. Король воров) 169

Ришар Бесстрашный (Янг Ш. М. Маленький герцог

Ришар Бесстрашный) 145-146

Роза (Олкотт Л. М. Роза и семеро братьев) 68

Роланд / Якоб (Сафон К. Р. Владыка Тумана) 86

Рыжик (Свирский А. Рыжик: приключения маленького бродяги) 92-93, 212

Саня Григорьев (Каверин В. Два капитана) 105-106

Саня Григорьева (Каверин В. Два капитана) 105-106

Сара Кру (Бернетт Ф. Маленькая принцесса) 48–50, 241

Сергей (Куприн А. Белый пудель) 89

Симеон Морлеван (Мюрай М.-О. Оh, boy!) 168

Слепой (Петросян М. Дом, в котором?) 128

Солнышко Бодлер (Сникет Л. Скверное начало) 209

Соня (Чарская Л. Приютки) 90

Сорви-голова / Капитан / Жан Грандье (Буссенар Л. Капитан Сорви-голова) 158

Софи (Даль Р. БДВ, или Большой и Добрый Великан) 140, 241

Стики (Стюарт Т. Л. Тайное общество мистера Бенедикта) 250

Суок (Олеша Ю. Три толстяка) 203-204

Сфинкс / Кузнечик (Петросян М. Дом, в котором?) 127

Тим Талер (Крюс Дж. Тим Талер, или Проданный смех) 142

Том (Кингсли Ч. Дети вод) 39

Том Джонс (Филдинг Г. История Тома Джонса, найденыша). 39

Том Реддл / Волан-де-Морт (Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и Тайная комната) 264-265

Том Сойер (Твен М. Приключения Тома Сойера) 60, 240, 279

Томас (Лоури Л. В поисках синего) 179

Тоня (Кассиль Л. Будьте готовы, Ваше высочество!) 111

Топси (Бичер-Стоу Г. Хижина дяди Тома) 67

Трейси Бикер (Уилсон Ж. Дневник Трейси Бикер) 191, 226-227

Тутти (Олеша Ю. Три толстяка) 203-204

Уна (Егорушкина А. Настоящая принцесса и Наследство Колдуна) 143

Урфин Джюс (Волков А. Урфин Джюс и его деревянные солдаты) 264

Филипп (Джемисон С. Приемыш черной Туанетты) 69

Фосдик (Алджер Г. Марк, продавец спичек)

Франческо (Стритфилд Н. Балетные туфельки) 79-80

Фродо (Толкин Дж. Р. Р. Властелин колец. Трилогия) 248

Хани / Мисс (Даль Р. Матильда) 141

Хелен (Мурлева Ж.-К. Зимняя битва) 254

Хетти (Пирс Ф. Том и полночный сад) 216-217, 223

Хоакин (Мариас Ф. Где кончается небо) 183-184

Шурка / Щурый (Веркин,Э. Облачный полк) 183

Эдуард / Принц (Твен М. Принц и нищий) 15

Эйприл (Уилсон Ж. Девочка-находка) 227-228

Эмили (Монтгомери Л. М. Эмили из «Молодой Луны») 78

Эмма (Стивенс Дж. Изумрудный атлас) 251

Эрик (Дубинин, Антон. История моей смерти) 147

Этель (Де Фомбель Т. Ванго. Между небом и землей) 269-270

Ютта Пфенниг (Дорр Э. Весь невидимый нам свет) 165

Ярослав (Пономарева С., Пономарев Н. Боишься ли ты темноты?) 131

Яша (Чарская Л. Записки сиротки) 89

Усыновленные

Воскресный ребенок (Мебс Г. Воскресный ребенок) 229

Герберт (Верн Ж. Таинственный остров) 157-158

Дина (Михеева Т. Легкие горы) 132

Дороти (Баум Л. Ф. Великий чародей страны Оз) 64-66

Жорж Кларидский (Франс А. Пчелка) 137

Катя Кандаурова (Бруштейн А. В рассветный час) 175

Козетта (Гюго В. Козетта) 54-55, 205

Леня Хованский (Бруштейн А. В рассветный час) 175

Леша Кравчик (Аромштам М. Когда отдыхают ангелы) 132

Марго / Маргарет Манукян (Мартиросова М. Фотографии на память) 182

Маугли (Киплинг Р. Маугли) 27, 136, 229, 257

Нелли Штайнер (Тор А. Остров в море) 177

Одинокий Утес (Шульц Дж. У. Сын племени навахо) 159

Поллианна (Портер Э. Поллианна) 70-71, 75, 78, 89-90

Ритка / Марго/ Гошка (Сабитова Д. Три твоих имени) 132-133

Стефания Штайнер/Штеффи (Тор А. Остров в море) 177

Тамара Хованская (Бруштейн А. В рассветный час) 175

Тарзан (Берроуз, Эдгар Райс. Тарзан – приемыш обезьяны) 229, 258

Томас Фокс/Том (Шульц Дж. У. С индейцами в Скалистых горах) 160

Уампус (Шульц Дж. У. Сын племени навахо) 159

Энн Ширли (Монтгомери Л. М. Энн в Грингейбле) 241, 276

Юнна (Нельсон Ф. Меня удочерила Горилла) 229

Полусироты: отец умер или отсутствует, воспитываются матерью

Антон (Мурашова Е. Класс коррекции) 120

Артур / Овод (Войнич Э. Л. Овод) 238

Гвидон (Пушкин А. Сказка о царе Салтане) 74, 148

Джеффри (Бердселл Дж. Пендервики) 221

Карл / Сухарик Львиное Сердце (Линдгрен А. Братья Львиное Сердце) 155

Катя Татаринова (Каверин В. Два капитана) 106

Китнисс (Коллинз С. Голодные игры) 255-256

Коля Корнейчуков (Чуковский К. Серебряный герб) 94

Марийка (Бродская Д. Марийкино детство) 94

Мотл (Шолом-Алейхем. Мальчик Мотл) 118, 175-176

Парк (Патерсон К. Странствие Парка) 218

Перси Джексон (Риордан Р. Перси Джексон и похититель молний) 250

Пчелка Кларидская (Франс А. Пчелка) 137-138

Седрик (Бернетт Ф. Маленький лорд Фаунтлерой) 150

Эля / Стелла (Громова О. Сахарный ребенок) 181

Юлька (Бруштейн А. Дорога уходит в даль?) 175

Юнатан / Львиное Сердце (Линдгрен А. Братья Львиное Сердце) 155

Полусироты: мать умерла или отсутствует, воспитываются отцом

Аннунциата (Шварц Е. Тень) 116

Аравита / Тархина (Льюис К. С. Конь и его мальчик) 149

Ассоль (Грин А. Алые паруса) 112-113

Бастиан (Энде М. Бесконечная книга) 236-237, 239

Бетти (Бердселл Дж. Пендервики) 221

Валек (Короленко В. Дети подземелья) 88

Вася (Короленко В. Дети подземелья). 88

Глазастик / Джин Луиза Финч (Ли Х. Убить пересмешника) 231-232

Джейн (Бердселл Дж. Пендервики) 221

Джим Финч (Ли Х. Убить пересмешника) 232

Золушка (Шварц Е. Золушка) 20, 31, 45, 48, 112, 114-115, 117, 128, 139

Кейти (Кулидж С. Что делала Кейти) 67-68

Лили Оуэнс (Монк С. К. Тайная жизнь пчел) 163

Малин (Линдгрен А. На острове Сальткрока) 234

Маруся (Короленко В. Дети подземелья) 88

Мегги Фольхарт (Функе К. Чернильное сердце) 240

Мэри-Руа (Гэллико П. Томасина) 232

Никлас (Линдгрен А. На острове Сальткрока) 234

Нина Джаваха / Княжна (Чарская Л. Княжна Джаваха) 90

Нэнси Дру (Кин К. Тайна старых часов) 232, 241

Оскар (Уэллс Р. На синей комете) 233

Павлик (Катаев В. Белеет парус одинокий) 94

Пелле (Линдгрен А. На острове Сальткрока) 234

Петя (Катаев В. Белеет парус одинокий) 94

Принцесса (Шварц Е. Голый король) 116

Принцесса (Шварц Е. Обыкновенное чудо) 115

Принцесса (Шварц Е. Снежная королева) 117

Розалинда (Бердселл Дж. Пендервики) 221

Саджо (Серая Сова (Вэша Куоннэзин). Саджо и ее бобры) 197

Саша Зайчик (Ельчин Е. Сталинский нос) 180-181

Скай (Бердселл Дж. Пендервики) 221

Ункас (Купер Дж. Ф. Последний из могикан) 159

Царевна (Пушкин А. Сказка о мертвой царевне и семи богатырях) 87, 139

Шепиэн (Серая Сова (Вэша Куоннэзин). Саджо и ее бобры) 197

Эльза (Шварц Е. Дракон) 116

Юхан (Линдгрен А. На острове Сальткрока) 234

Воспитываются бабушкой, дедушкой, тетей или дядей

Алеша Пешков (Горький М. Детство) 94

Герда (Шварц Е. Снежная королева) 116-117

Даниил (Спир Э. Дж. Медный лук) 178

Кай (Шварц Е. Снежная королева) 117

Лёлишна / Леля Охлопкова (Давыдычев Л. Лелишна из третьего подъезда) 110

Лиза / Лиллибет (Егорушкина А. Настоящая принцесса и Бродячий Мостик) 143

Лия (Спир Э. Дж. Медный лук) 178

Лори (Олкотт Л. М. Маленькие женщины) 62

Мальчик (Даль Р. Ведьмы) 140

Носишка (Лобату М. Орден Желтого Дятла) 207

Петер / Пьеро (Бойн Д. Мальчик на вершине горы) 185

Сема / Старый Нос (Штительман М. Повесть о детстве) 176

Хайди (Спири Й. Волшебная долина) 55-57, 241

Шири (Сафон К. Р. Дворец полуночи) 86, 216

Энджи (Кузнецова Ю. Помощница ангела) 228

Юлико (Чарская Л. Княжна Джаваха) 90

Временные сироты: оба родителя временно отсутствуют

Алеша (Погорельский А. Черная курица, или Подземные жители) 138-139

Василиса (Щерба Н. Часодеи) 202-203

Венди Дарлинг (Барри Дж. Питер Пэн) 219-220

Джил (Льюис К. С. Серебряное кресло) 144

Джим (Гринвуд Дж. Маленький оборвыш) 42-43

Джимми (Конигсбург Э. Л. Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире) 222

Джон Дарлинг (Барри Дж. Питер Пэн) 220

Дигори (Льюис К. С. Племянник чародея) 214

Дилл (Ли Х. Убить пересмешника) 221

Дуняша / Овод (Бляхин П. Красные дьяволята) 100

Колин (Бернетт Ф. Таинственный сад) 46–48, 56, 217

Люси Пэвэнси (Льюис К. С. Лев, Колдуньяи Платяной Шкаф) 187-188, 213-214

Люсинда (Сойер Р. Роликовые коньки) 212

Майкл Дарлинг (Барри Дж. Питер Пэн) 220

Мишка / Следопыт (Бляхин П. Красные дьяволята) 101

Мэри Грант (Верн Ж. Дети капитана Гранта) 157

Мэри Смит (Стюарт М. Маленькая метла) 217, 243

Нильс (Лагерлеф С. Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями) 219

Павлик (Адамов Г. Тайна двух океанов) 104

Пеппи Длинныйчулок (Линдгрен А. Пеппи Длинныйчулок) 213, 241, 264

Питер (Гэллико П. Дженни) 199

Питер Пэвэнси (Льюис К. С. Лев, Колдунья и Платяной Шкаф) 213-214, 187

Ребекка (Уиггин К. Д. Ребекка с фермы Солнечный Ручей) 15, 72

Роберт Грант (Верн Ж. Дети капитана Гранта) 157

Сара (Байерс Б. Лебединое лето) 233

Сережа (Гайдар А. Судьба барабанщика) 104

Сьюзен Пэвэнси (Льюис К. С. Лев, Колдунья и Платяной Шкаф) 187-188, 213-214

Том (Пирс Ф. Том и полночный сад) 191

Том Кенти (Твен М. Принц и нищий) 15

Уилл Парри (Пулман Ф. Чудесный нож) 249

Федя / Дядя Федор (Успенский Э. Дядя Федор, пес и кот) 224

Чарли (Байерс Б. Лебединое лето) 233

Эдмунд Пэвэнси (Льюис К. С. Лев, Колдунья и Платяной Шкаф). 214

Эмма (Конигсбург Э. Л. Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире) 222-223

Юстэс (Льюис К. С. Серебряное кресло) 144, 188, 215

Якоб (Гауф В. Карлик Нос) 219

Считают себя сиротами

Буссе / Бу Вильхельм Ульсон / Мио (Линдгрен А. Мио, мой Мио!) 149

Дергач (Гайдар А. На графских развалинах) 101

Инго (Егорушкина А. Настоящая принцесса и Бродячий Мостик) 143

Лира Белаква / Сирин (Пулман Ф. Северное сияние) 248

Реми (Мало Г. Без семьи) 51-52

Рубен (Гальего Р. Д. Г. Белое на черном) 125

Шаста / Кор (Льюис К. С. Конь и его мальчик) 149-150

Родителей нет, неизвестно откуда взялись

Маленький принц (Сент-Экзюпери А. де.

Маленький принц) 84-85

Момо (Энде М. Момо) 237

Настенька / Снегурочка (Каверин В. Легкие шаги) 118

Питер Пэн (Барри Дж. Питер Пэн) 37, 83, 219-220, 240

Воспитываются родителями, но ощущают себя сиротами

Джонас (Лоури Л. Дающий) 252

Матильда (Даль Р. Матильда) 140-141

Куклы и звери

Бабар / Слоненок (Де Брюнофф Ж. и Л. История Бабара) 197-198

Буратино (Толстой А. Золотой ключик, или приключения Буратино) 19, 206-207

Гадкий утенок (Андерсен Х. К. Гадкий утенок) 20, 196, 219, 257

Дженни / Кошка (Гэллико П. Дженни) 199

Жоан Представь Себе /Деревянный человечек (Лобату М. Орден Желтого Дятла). 207

Котята (Маршак С. Кошкин дом) 200

Марта / Котенок (Сабитова Д. Сказки про Марту) 171

Матроскин / Кот (Успенский Э. Дядя Федор, пес и кот) 224

Паддингтон / Медвежонок (Бонд М. Все о Медвежонке Паддингтоне) 198-199

Пиноккио (Коллоди К. Приключения Пиноккио) 206-207

Стюарт Литтл / Мышонок (Уайт Э. Б. Отважный мышонок Стюарт Литтл) 174

Уилбур / Поросенок (Уайт Э. Б. Паутинка Шарлотты) 186, 199

Уэб / Медвежонок (Сетон-Томпсон Э. Рассказы о животных) 196

Чебурашка (Успенский Э. Крокодил Гена и его друзья) 200

Чикени / Бобр (Серая Сова (Вэша Куоннэзин).

Саджо и ее бобры) 197

Чилеви / Бобр (Серая Сова (Вэша Куоннэзин).

Саджо и ее бобры) 197

Шарик / Пес (Успенский Э. Дядя Федор, пес и кот) 224

Эмилия / Кукла (Лобату М. Орден Желтого Дятла) 208

Указатель книг и кинофильмов

К детской литературе, если она честная, здоровая, динамичная, вдохновляющая, нельзя относиться как к сироте, к бедному родственнику большой литературы. Она заслуживает места в первом ряду мировой литературы.

Рене Гийо. Речь при вручении премии имени Х. К. Андерсена

Книги

Адамов, Григорий. Тайна двух океанов. М.: Эксмо, 2007. 104

Алджер, Горацио. Дик-оборванец / Пер. с англ. М. Батищевой // Все истории Дика Хантера, оборванца и богача. М.: АСТ, 2011. 63, 128

Алджер, Горацио. Марк, продавец спичек / Пер. с англ. М. Батищевой // Все истории Дика Хантера, оборванца и богача. М.: АСТ, 2011.

Алджер, Горацио. Слава и богатство / Пер. с англ. М. Батищевой // Все истории Дика Хантера, оборванца и богача. М.: АСТ, 2011. 63

Андерсен, Ханс Кристиан. Гадкий утенок / Пер. с датского А. и П. Ганзен. М.: Нигма, 2012. 195–196, 219

Андерсен, Ханс Кристиан. Девочка со спичками / Пер. с датского Ю. Яхниной. М.: Азбука, 2009. 36

Анненская, Александра. Без роду, без племени. М.: Энас-книга, 2011. 92

Анненская, Александра. Волчонок. М.: Энас-книга, 2010. 92

Аромштам, Марина. Когда отдыхают ангелы. М.: КомпасГид, 2011. 131, 154, 257

Аромштам, Марина. Кот Ланселот и золотой город. М.: КомпасГид, 2014. 147-148

Бажов, Павел. Сказы. М.: Эксмо, 2013. 93-94

Байерс, Бетси. Лебединое лето / Пер. с англ. А. Дубининой. М.: Центр «Нарния», 2007. 233

Барри, Джеймс. Питер Пэн / Пер. с англ. И. Токмаковой. М.: Планета детства, 2011. 37, 83, 220

Баум, Лаймен Фрэнк. Великий чародей страны Оз / Пер. с англ. Д. Турцева, Т. Тульчинской, О. Варшавер. М.: Розовый жираф, 2012. 64

Бемельманс, Людвиг. Мадлен / Пер. с англ. М. Бородицкой. М.: Розовый жираф, 2008.173

Бемельманс, Людвиг. Мадлен в Лондоне / Пер. с англ. М. Бородицкой. М.: Розовый жираф, 2011. 173

Бемельманс, Людвиг. Мадлен и собака / Пер. с англ. М. Бородицкой. М.: Розовый жираф, 2011. 173

Бердселл, Джинн. Пендервики / Пер. с англ. Н. Калошиной. М.: Розовый жираф, 2011. 234

Бердселл, Джинн. Пендервики на улице Гардем / Пер. с англ. Н. Калошиной. М.: Розовый жираф, 2012. 234

Бернетт, Фрэнсис (Франсис Элиза). Маленькая принцесса / Пер. с англ. под ред. Н. Трауберг. М.: Дом Надежды, 2008. 46

Бернетт, Фрэнсис. Маленький лорд Фаунтлерой / Пер. с англ. Н. Демуровой. М.: ТриМаг, 2012. 150

Бернетт, Фрэнсис. Таинственный сад / Пер. с англ. А. Иванова, А. Устиновой. М.: Глобулус ООО, 2006. 37, 56

Берроуз, Эдгар Райс. Тарзан – приемыш обезьяны. Возвращение Тарзана в джунгли / Пер. с англ. А. Мартьяновой, С. Эмдена. М.: АСТ, 2014. 10, 258

Бичер-Стоу, Гарриет. Хижина дяди Тома / Пер. с англ. Н. Волжиной. М.: Мир книги: Литература, 2008. 12, 67

Блум, Джуди. Питер обыкновенный, или Младших братьев не выбирают / Пер. с англ. Д. Крупской. М.: Розовый жираф, 2013. 23

Бляхин, Павел. Красные дьяволята // Бляхин, Павел, Козачинский, Александр. Красные дьяволята. Зеленый фургон. М.: Эксмо, 2012. 101

Бойн, Джон. Мальчик на вершине горы / Пер. с англ. М. Спивак. М.: Фантом-Пресс, 2016.

Бонд, Майкл. Все о Медвежонке Паддингтоне / Пер. с англ. А. Глебовской, К. Сиверцевой. СПб.: Азбука-классика, 2008. 185

Бродская, Дина. Марийкино детство. М.: Издательство детской литературы, 1956. 94

Бронте, Шарлотта. Джейн Эйр / Пер. с англ. В. Станевич // Бронте, Шарлотта, Бронте, Эмилия. Джейн Эйр. Грозовой перевал. Лучшие романы сестер Бронте в одном томе. М.: Эксмо, 2013. 214, 243

Бруштейн, Александра. В рассветный час. М.: АСТ, 2008. 80, 175

Бруштейн, Александра. Весна. М.: АСТ, 2009. 175

Бруштейн, Александра. Дорога уходит в даль? М.: АСТ, 2009. 175

Брюнофф де, Жан, Брюнофф де Лоран. История Бабара / Пер. с франц. М. Кузина. М.: Рудомино, 1993. 197

Буссенар, Луи. Капитан Сорви-голова / Пер. с франц. К. Полевого. М.: Астрель, Полиграфиздат, 2012. 156, 158

Вагнер, Николай. Сказки Кота-Мурлыки. В двух томах. М.: Книговек, 2014. 36

Веркин, Эдуард. Облачный полк. М.: КомпасГид, 2012. 182

Верн, Жюль. Двадцать тысяч лье под водой / Пер. с франц. Е. Корша, Н. Яковлевой. М.: Нигма, 2014. 158

Верн, Жюль. Дети капитана Гранта / Пер. с франц. А. Бекетовой. М.: Альфа-книга, 2012. 157, 235

Верн, Жюль. Пятнадцатилетний капитан / Пер. с франц. И. Петрова. М.: Альфа-книга, 2013. 157

Верн, Жюль. Таинственный остров / Пер. с франц. Н. Немчиновой, А. Худадовой. М.: Альфа-книга, 2013. 157

Виткович, Виктор, Ягдфельд, Григорий. Сказки среди бела дня. М.: Теревинф, 2012. 118, 203

Войнич, Этель Лилиан. Овод / Пер. с англ. Н. Волжиной // Войнич, Этель Лилиан. Овод. Прерванная дружба. М.: Астрель, 2012. 238

Волков, Александр. Волшебник Изумрудного города. М.: АСТ, Астрель, 2008. 65

Волков, Александр. Урфин Джюс и его деревянные солдаты. М.: Махаон, 2015. 264

Гайдар, Аркадий. На графских развалинах // Тимур и его команда. М.: АСТ, 2013. 101

Гайдар, Аркадий. Судьба барабанщика. М.: Детская литература, 2007. 103, 279

Гальего, Рубен Давид Гонсалес. Белое на черном. СПб.: Лимбус Пресс, Издательство К. Тублина, 2009. 125

Гауф, Вильгельм. Карлик Нос / Пер. с нем. М. Салье. М.: Росмэн-Пресс, 2013. 219

Гезалов, Александр. Соленое детство. М.: Благо, 2005. 125

Годинер, Самуил. Повести и рассказы / Пер. с евр. М. Тейфа. М.: Советский писатель, 1961. 176

Горький, Максим. Детство. М.: Детская литература, 2013. 94

Гоудж, Элизабет. Тайна Лунной Долины / Пер. с англ. О. Бухиной. М.: Захаров, 2009. 81, 190

Гофман, Эрнст Теодор Амадей. Щелкунчик и мышиный король / Пер. с нем. И. Татариновой. М.: Нигма, 2013.

Григорович, Дмитрий. Гуттаперчевый мальчик. М.: Эксмо, 2007. 89

Грин, Александр. Алые паруса. М.: Эксмо, 2013. 112-113

Гринвуд, Джеймс. Маленький оборвыш / В пересказе К. Чуковского. М.: Эксмо, 2007. 40

Гринвуд, Джеймс. Маленький оборвыш / Пер. с англ. А. Анненской. М.: Энас-книга, 2011. 40

Громова, Ольга. Сахарный ребенок. История девочки из прошлого века, рассказанная Стеллой Нудольской М.: КомпасГид, 2014. 181

Грэм, Кеннет. Ветер в ивах / Пер. с англ. И. Токмаковой, М.: Эксмо, 2010. 37

Губина, Татьяна. Кузя, Мишка, Верочка и другие ничейные дети. М.: КомпасГид, 2013. 131

Гэллико, Пол. Дженни / Пер. с англ. Н. Трауберг. М.: Розовый жираф, 2012. 199

Гэллико, Пол. Ослиное чудо / Пер. с англ. Н. Трауберг // Дженни. Томасина. Ослиное чудо. М.: Семья и школа, 1995. 173

Гэллико, Пол. Томасина / Пер. с англ. Н. Трауберг. М.: Захаров, 2010. 173, 232

Гюго, Виктор. Козетта / Пер. с франц. Н. Шер. М.: Дрофа Плюс, 2012. 54, 205

Гюго, Виктор. Отверженные / Пер. с франц. Д. Лифшиц, Н. Коган, К. Локса, Н. Эфрос, М. Вахтеревой, В. Левика. СПб.: Азбука, 2013. 54–55, 205

Давыдычев, Лев. Лелишна из третьего подъезда // Жизнь Ивана Семенова, второклассника и второгодника: Повести. М.: АСТ, 2009. 110

Даль, Роальд. БДВ, или Большой и Добрый Великан / Пер. с англ. И. Шишковой. М.: Росмэн-Пресс, 2005. 140, 241

Даль, Роальд. Ведьмы / Пер. с англ. Е. Суриц. М.: Самокат, 2014. 140

Даль, Роальд. Джеймс и Чудо-Персик / Пер. с англ. Е. Суриц, М.: Самокат, 2013. 140

Даль, Роальд. Матильда / Пер. с англ. Е. Суриц, М.: Самокат, 2013. 141

Джемисон, Сесилия. Леди Джейн / Пер. с англ. Н. Маныч. М.: Энс-книга, 2007. 69

Джемисон, Сесилия. Приемыш черной Туанетты / Пер. с англ. А. Займовской. М.: Энс-книга, 2013. 69

ДиКамилло, Кейт. Как слониха упала с неба / Пер. с англ. О. Варшавер. М.: Махаон, 2010. 142

ДиКамилло, Кейт. Удивительное путешествие кролика Эдварда / Пер. с англ. О. Варшавер. М.: Махаон, 2010. 206

Диккенс, Чарльз. Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим / Пер. с англ. А. Кривцовой, Е. Ланна. М.: Азбука. Азбука-Аттикус, 2012. 51

Диккенс, Чарльз. Приключения Оливера Твиста / Пер. с англ. А. Кривцовой. М.: АСТ, Астрель, 2010. 41, 165, 267

Додж, Мери Мейп. Серебряные коньки / Пер. с англ. М. Клягиной-Кондратьевой. М.: Детская литература, 2012. 236

Дорр, Энтони. Весь невидимый нам свет / Пер. с англ. Е. До-брохотовой-Майковой. М.: Азбука-Аттикус, 2015. 164

Достоевский, Федор. Мальчик у Христа на елке / Рождественские рассказы русских писателей. М.: Никея, 2014. 87

Дубинин, Антон. История моей смерти. М.: Центр «Нарния», 2011. 147

Дубов, Николай. Сирота // Сирота. Огни на реке. Мальчик у моря. М.: Детская литература, 1968. 109

Егорушкина, Александра. Настоящая принцесса и Бродячий Мостик. СПб.: Прайм-Еврознак, 2004. 144

Егорушкина, Александра. Настоящая принцесса и Летучий Корабль. М.: Wexler, 2012. 143

Егорушкина, Александра. Настоящая принцесса и Наследство Колдуна. М.: Wexler, 2012. 143

Егорушкина, Александра. Настоящая принцесса и Снежная Осень. М.: Wexler, 2013. 143

Ельчин, Евгений. Сталинский нос / Пер. с англ. О. Бухиной,

Е. Ельчина. М.: Розовый жираф, 2013. 20, 180

Зальтен, Феликс. Бемби / Пер. с нем. Ю. Нагибина. М.: АСТ, Астрель. 2004. 196

Зузак, Маркус. Книжный вор / Пер. с нем. Н. Мезина. М.: Эксмо, 2007. 163

Каверин, Вениамин. Два капитана. М.: АСТ, 2013. 106

Каверин, Вениамин. Легкие шаги // Три сказки и еще одна. М.: АСТ, Астрель, 2007. 118

Каверин, Вениамин. Много хороших людей и один завистник // Летающий мальчик. М.: РАГС, 2009. С. 88. 230, 273

Кальма А.И. Вернейские грачи. М.: Молодая гвардия, 1964. 110

Кальма А.И. Сироты квартала Бельвилль. М.: Детская литература, 1974. 110

Кальма, А.И. Книжная лавка на площади Этуаль. М.: Детская литература, 1966. 109

Кассиль, Лев. Будьте готовы, Ваше высочество! // Собрание сочинений. Т. 3. М.: Терра – Книжный клуб, 2009. С. 347. 110

Кассиль, Лев. Кондуит и Швамбрания. М.: Детская литература, 2013. 94

Катаев, Валентин. Белеет парус одинокий. М.: АСТ, Астрель, Оникс, 2010. 94

Катаев, Валентин. Сын полка. М.: Астрель, 2013. 107

Кин, Кэролайн. Тайна старых часов / Пер. с англ. В. Исаковича // Тайна лестницы призрака. Тайна старых часов. М.: Коллекция «Совершенно секретно», 1998. 232

Кинг-Смит, Дик. Леди Дейзи / Пер. с англ. М. Арсеньева. М.: Махаон, 2011. 205

Кингсли, Чарльз. Дети вод / Пер. с англ. Е. Мокрой, М. Левады. Киев: А. С. К., 1993. 39

Киплинг, Редьярд. Маугли / Пер. с англ. Н. Дарузес. М.: Махаон, 2008. 136

Коллинз, Сьюзен. Голодные игры; И вспыхнет пламя; Сойка-пересмешница) / Пер. с англ. А. Шипулиной // Голодные игры. М.: АСТ, 2013. 255

Коллоди, Карл. Приключения Пиноккио / Пер. с итал. Д. Селиверстовой. М.: Эксмо, 2011. 206

Конигсбург, Э.Л. Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире / Пер. с англ. Е. Канищевой. М.: Розовый жираф, 2010. 222

Конопницкая, Мария. История о гномах и сиротке Марысе // О гномах и сиротке Марысе. Пер. с польского Н. Лойко. М. Эксмо-Пресс, 2002. 138

Короленко, Владимир. Дети подземелья. М.: Детская литература, 2009. 88

Корольков, Ю. М. Леня Голиков. М.: Малыш, 1988. 183

Корчак, Януш. Король Матиуш Первый. Король Матиуш на необитаемом острове / Пер. с польского Н. Подольской. М.: АСТ, 2010. 153

Крюс, Джеймс. Тим Талер, или Проданный смех / Пер.

с нем. А. Исаевой. М.: КомпасГид, 2014. 142

Кузнецов, Сергей. Живые и взрослые. М.: АСТ, Астрель, 2011. 257

Кузнецова, Юлия. Первая работа. М.: КомпасГид, 2016. 230

Кузнецова, Юлия. Помощница ангела. М.: Центр «Нарния», 2012. 228

Кулидж, Сюзан. Что делала Кейти / Пер. с англ. Л. Истковского. М.: Энас-книга, 2012. 68

Купер, Джеймс Фенимор. Последний из могикан / Пер.

с англ. Е. Чистяковой-Вер, А. Репиной. М.: АСТ. Астрель, Полиграфиздат, 2011. 159

Куприн, Александр. Белый пудель. М.: Глобулус, НЦ Энас, 2006. 89

Лагерлеф, Сельма. Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями / Пер. со шведского З. Задунайской, А. Любарской. М.: Махаон, 2011. 219

Ли, Харпер. Убить пересмешника / Пер. с англ. Н. Галь, Р. Облонской. М.: АСТ, Астрель, Полиграфиздат, 2011. 221, 231

Линдгрен, Астрид. Братья Львиное Сердце / Пер. со шведского Л. Брауде. М.: АСТ, 2009. 155

Линдгрен, Астрид. Малыш и Карлсон, который живет на крыше / Пер. со шведского Л. Лунгиной. М.: Астрель, 2008.

Линдгрен, Астрид. Мио, мой Мио! / Пер. со шведского И. Токмаковой. М.: АСТ, 2010. 149

Линдгрен, Астрид. На острове Сальткрока / Пер. со шведского О. Мяэотс. М.: АСТ, Астрель, 2009. 234

Линдгрен, Астрид. Пеппи Длинныйчулок / Пер. со шведского Л. Лунгиной. М.: АСТ, 2013. 213

Линдгрен, Астрид. Расмус-бродяга / Пер. со шведского Н. Беляковой. М.: АСТ, 2009. 225

Лиханов, Альберт. Никто. М.: Детство. Отрочество. Юность, 2012. 125

Лобату, Монтейру. Орден Желтого Дятла / Пер. с порт. И. Тыняновой. М.: Эксмо, 2012. 208

Лопес, Сусанна. Лучшая семья в мире / Пер. с исп. М. Кадетовой. М.: КомпасГид, 2010. 170

Лоури, Лоис. Дающий / Пер. с англ. А. Шур. М.: Розовый жираф, 2011. 252

Лоури, Лоис. В поисках синего / Пер. с англ. С. Петрова. М.: Розовый жираф, 2015. 253

Лукашевич, Клавдия. Дядюшка-флейтист. М.: Энас-книга, 2011. 91

Льюис, Клайв Стейплз. Конь и его мальчик / Пер. с англ.

Н. Трауберг // Собрание сочинений в 8 томах. Т. 5. М.: Фонд имени Александра Меня. Дом Надежды, 2000. 149

Льюис, Клайв Стейплз. Лев, Колдунья и Платяной Шкаф / Пер. с англ. Г. Островской // Собрание сочинений в 8 томах. Т. 5. М.: Фонд имени Александра Меня. Дом Надежды, 2000. 188

Льюис, Клайв Стейплз. Племянник чародея / Пер. с англ. Н. Трауберг // Собрание сочинений в 8 томах. Т. 6. М.: Фонд имени Александра Меня. Дом Надежды, 2000. 215

Льюис, Клайв Стейплз. Покоритель зари / Пер. с англ. Т. Шапошникова, Н. Трауберг // Собрание сочинений в 8 томах. Т. 5. М.: Фонд имени Александра Меня. Дом Надежды, 2000. 214

Льюис, Клайв Стейплз. Принц Каспиан / Пер. с англ. О. Бухиной // Хроники Нарнии. М.: Космополис, 1991. 136

Льюис, Клайв Стейплз. Серебряное кресло / Пер. с англ. Т. Шапошниковой под ред. Н. Трауберг // Собрание сочиненийв 8 томах. Т. 6. М.: Фонд имени Александра Меня. Дом Надежды, 2000. 188, 215

Макаренко, Антон. Педагогическая поэма. СПб.: Азбука-классика, 2012. 96, 98

Малила, Сами. Поваренная книга Муми-мамы / Пер. с финского А. Васильевой. СПб.: Амфора, 2010. 192

Мало, Гектор. Без семьи / Пер. с франц. И. Толстой. М.: Эксмо, 2008. 51

Мариас, Фернандо. Где кончается небо / Пер. с исп. И. Беньковской. М.: Самокат, 2012. 183, 185

Мартиросова, Мария. Фотографии на память. М.: КомпасГид, 2012. 182

Маршак, Самуил. Двенадцать месяцев // Все самое лучшее. М.: Планета детства, Астрель, АСТ, 2008. 112

Маршак, Самуил. Кошкин дом. М.: Аст, 2012. 200

Мебс, Гудрун. Воскресный ребенок / Пер. с нем. В. Комаровой. М.: Самокат, 2015. 229

Милн, Алан А. Винни-Пух и все-все-все / Пер. с англ. Б. Заходера. М.: АСТ, Астрель, ВКТ, 2011. 202

Михеева, Тамара. Легкие горы. М.: Издательский Дом Мещерякова, 2012. 132

Монк, Сью Кид. Тайная жизнь пчел / Пер. с англ. М. Шерман. М.: Амфора, 2005. 163

Монтгомери, Люси Мод. Аня и Долина Радуг / Пер. с англ. М. Батищевой. М.: Захаров, 2010. 78

Монтгомери, Люси Мод. Энн в Грингейбле / Пер. с англ. Р. Бобровой // История Энн Ширли. Книга первая. М.: Терра – Книжный клуб, 2000. 76-77

Монтгомери, Люси Мод. Эмили из «Молодой Луны» / Пер. с англ. А. Шараповой. М.: Энас-книга, 2012. 78

Морозко / Ред. А. Афанасьев, А. Толстой. М.: Детская литература, 1984. 31, 52, 93,

Мурашова, Екатерина. Класс коррекции. М.: Самокат. 2004. 123

Мурашова, Екатерина. Обратно он не придет! // Барабашка – это я. М.: Детская литература, 1998. 119

Мурашова, Екатерина. Одно чудо на всю жизнь. М.: Центр «Нарния». 2010. 267

Мурлева, Жан-Клод. Горе мертвого короля / Пер. с франц.

Н. Шаховской. М.: Самокат, 2012. 146

Мурлева, Жан-Клод. Зимняя битва / Пер. с франц. Н. Шаховской. М.: Самокат, 2007. 254

Мэлори, Томас. Смерть Артура / Пер. с англ. И. Бернштейн. М.: Художественная литература, 1991. 37

Мюрай, Мари-Од. Оh, boy! / Пер. с франц. Н. Шаховской. М.: Самокат, 2016. 168

Нельсон, Фрида. Меня удочерила Горилла / Пер. со швед.

К. Коваленко. М.: Самокат, 2015. 229

О’Делл, Скотт. Остров голубых дельфинов / Пер. с англ.

Т. Доброницкой. М.: Центр «Нарния», 2012. 160–161, 193

Олеша, Юрий. Три Толстяка. М.: Эксмо, 2013. 203

Олкотт, Луиза Мэй. Маленькие женщины / Пер. с англ. А Иванова, А. Устиновой. М.: Энас-книга, 2013. 62

Олкотт, Луиза Мэй. Хорошие жены / Пер. с англ. М. Батищевой // Маленькие женщины. Хорошие жены. М.: АСТ, 2011. 62

Олкотт, Луиза Мэй. Маленькие мужчины / Пер. с англ. А. Рождественской. М.: Энас-книга, 2013. 62

Олкотт, Луиза Мэй. Роза и семь братьев / Пер. с англ. О. Бутеневой. М.: Энас-книга, 2013. 68

Орлев, Ури. Беги, мальчик, беги / Пер. с иврита Р. Нудельмана, А. Фурман. М.: Текст, 2012. 177

Пантелеев, Леонид, Белых, Григорий. Республика Шкид. М.: Астрель, 2012. 99

Парр, Мария. Вафельное сердце / Пер. с норв. О. Дробот. М.: Самокат, 2008. 230

Парр, Мария. Тоня Глимердал / Пер. с норв. О. Дробот. М.: Самокат, 2011. 234

Патерсон, Кэтрин. Великолепная Гилли Хопкинс / Пер. с англ. Ф. Лурье. М.: Центр «Нарния», 2007. 226

Патерсон, Кэтрин. Странствие Парка / Пер. с англ. О. Антоновой. М.: Центр «Нарния», 2008. 218

Петросян, Мариам. Дом, в котором? М.: Гаятри/Livebook, 2013. 126

Пирс, Филиппа. Том и полночный сад / Пер. с англ. О. Бухиной, Г. Гимон. М.: Самокат, 2011. 191

Платонов А. Волшебное кольцо. М.: Махаон, 2015. 31

Погорельский, Антоний. Черная курица, или Подземные жители. СПб.: Азбука, 2012. 139

Пономарева, Светлана, Пономарев, Николай. Боишься ли ты темноты? М.: Центр «Нарния», 2010. 131

Портер, Элинор. Поллианна / Пер. с англ. А. Иванова, А. Устиновой. М.: Энас-книга, 2013. 71

Портер, Элинор. Поллианна вырастает / Пер. с англ. М. Батищевой. М.: Эксмо, 2014 71

Пулман, Филип. Рубин во мгле / Пер. с англ. Г. Кружкова. М.: Росмэн-Пресс, 2004. 249

Пулман, Филип. Северное сияние / Пер. с англ. В. Голышева. М.: Росмэн-Пресс, 2007. 248

Пулман, Филип. Чудесный нож / Пер. с англ. В. Голышева,

В. Бобкова. М.: Росмэн-Пресс, 2009. 249

Пулман, Филип. Чучело и его слуга / Пер. с англ. М. Мельниченко. М.: Росмэн-Пресс, 2005. 249

Пулман, Филип. Янтарный телескоп / Пер. с англ. В. Голышева, В. Бобкова. М.: Росмэн-Пресс, 2009. 249

Пушкин, Александр. Сказка о мертвой царевне и семи богатырях. СПб.: Акварель, Команда А, 2013. 139

Пушкин, Александр. Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди. М.: Клевер-Медиа-Групп, 2013. 74

Риордан, Рик. Перси Джексон и похититель молний / Пер. с англ. В. Симонова. М.: Эксмо, Домино, 2010. 250

Рихтер, Ютта. Щучье лето / Пер. нем. С. Городецкого. М.: КомпасГид, 2013. 231

Ролинг, Дж. К. Гарри Поттер и Дары Смерти / Пер. с англ.

С. Ильина, М. Лахути, М. Сокольской. М.: Росмэн-Пресс, 2007.

Ролинг, Дж. К. Гарри Поттер и Кубок огня / Пер. с англ. М. Литвиновой, Н. Литвиновой, А. Ляха. М.: Росмэн-Пресс, 2002.

Ролинг, Дж. К. Гарри Поттер и Орден Феникса / Пер. с англ. В. Бабкова, В. Голышева, Л. Мотылева. М.: Росмэн-Пресс, 2004. 266

Ролинг, Дж. К. Гарри Поттер и Принц-полукровка / Пер. с англ. М. Лахути, С. Ильина. М.: Росмэн-Пресс, 2005. 264, 265

Ролинг, Дж. К. Гарри Поттер и Тайная комната / Пер. с англ. М. Литвиновой. М.: Росмэн-Пресс, 2001. 264

Ролинг, Дж. К. Гарри Поттер и Узник Азкабана / Пер. с англ. М. Литвиновой. М.: Росмэн-Пресс, 2001.

Ролинг, Дж. К. Гарри Поттер и Философский камень / Пер. с англ. И. Оранского. М.: Росмэн-Пресс, 2000.

Сабитова, Дина. Где нет зимы. М.: Самокат, 2011. 167

Сабитова, Дина. Сказки про Марту. М.: Мир Детства Медиа, 2011. 171

Сабитова, Дина. Три твоих имени. М.: Розовый жираф. 2012. 132

Сабитова, Дина. Цирк в шкатулке. М.: Самокат, 2011. 172

Сандр, Аксель. А теперь любите меня / Пер. с франц. М. Кадетовой. М.: КомпасГид, 2012. 184

Сантос, Мариса де лос. Когда приходит любовь / Пер. с англ. Т. Матц. М.: АСТ, 2009. 241

Санчес-Сильва, Хосе Мария. Марселино, Хлеб-и-Вино. Большое путешествие Марселино / Пер. с исп. А. Розенблюм. М.: Центр «Нарния», 2009. 154

Сатклиф, Розмэри. Песнь меча / Пер. с англ. М. Чомахидзе-Дорониной. М.: Центр «Нарния», 2009. 146

Сафон, Карлос Руис. Владыка Тумана / Пер. с исп. Е. Антроповой. М.: АСТ: Полиграфиздат: Астрель. 2011. 85

Сафон, Карлос Руис. Дворец полуночи / Пер. с исп. Е. Антроповой. М.: АСТ: Полиграфиздат: Астрель. 2012. 86

Свирский, Алексей. Рыжик: приключения маленького бродяги. М.: Советская Россия, 1990. 92

Сендак, Морис. Там, где живут чудовища / Пер. с англ. Е. Канищевой. М.: Розовый жираф, 2014. 220

Сент-Экзюпери, Антуан де. Маленький принц / Пер. с франц. Н. Галь. М: Эксмо, 2013. 84-85

Серая Сова (Вэша Куоннэзин). Саджо и ее бобры / Пер. с англ. А. Макаровой. СПб.: Амфора, 2010. 197

Сетон-Томпсон, Эрнст. Рассказы о животных / Пер. с англ. Н. Чуковского. М.: Эксмо, 2007. 196

Сивка-Бурка / Обработка М. Булатова. М.: Речь, 2015. 30

Скотт, Вальтер. Айвенго / Пер. с англ. Е. Бекетовой. М.: АСТ, 2009. 37

Сникет, Лемони. Гадкий городишко / Пер. с англ. Н. Рахмановой. СПб.: Азбука-классика, 2004. 208

Сникет, Лемони. Зловещая лесопилка / Пер. с англ. Н. Тихонова. СПб.: Азбука-классика, 2004. 208

Сникет, Лемони. Змеиный зал / Пер. с англ. М. Беломлинского. СПб.: Азбука-классика, 2004. 208, 212

Сникет, Лемони. Изуверский интернат / Пер. с англ. Н. Рахмановой. СПб.: Азбука-классика, 2004. 208

Сникет, Лемони. Конец! / Пер. с англ. Н. Рахмановой. СПб.: Азбука-классика, 2007. 208, 211

Сникет, Лемони. Кошмарная клиника / Пер. с англ. Н. Рахмановой. СПб.: Азбука-классика, 2005. 208, 209

Сникет, Лемони. Кровожадный карнавал / Пер. с англ. Н. Рахмановой. СПб.: Азбука-классика, 2007. 208

Сникет, Лемони. Липовый лифт / Пер. с англ. М. Беломлинского. СПб.: Азбука-классика, 2004. 208

Сникет, Лемони. Огромное окно / Пер. с англ. Н. Рахмановой. СПб.: Азбука-классика, 2003. 208, 212

Сникет, Лемони. Предпоследняя передряга / Пер. с англ. А. Бродоцкой. СПб.: Азбука-классика, 2007. 208

Сникет, Лемони. Скверное начало / Пер. с англ. Н. Рахмановой. СПб.: Азбука-классика, 2005. 208, 212

Сникет, Лемони. Скользкий склон / Пер. с англ. А. Ставиской, А. Бродоцкой. СПб.: Азбука-классика, 2005. 208, 210

Сникет, Лемони. Угрюмый грот / Пер. с англ. Н. Рахмановой. СПб.: Азбука-классика, 2006. 208

Сойер, Рут. Роликовые коньки / Пер. с англ. А. Иванова и А. Устиновой. М.: АСТ, 2004. 212

Спир, Элизабет Джордж. Медный лук / Пер. с англ. О. Бухиной. М: Центр «Нарния», 2007. 178

Спири, Йоханна. Волшебная долина / Пер. с нем. Е. Вильям-Вильмонт. М.: Астрель. АСТ, 2003. 55

Стивенс, Джон. Изумрудный атлас / Пер. с англ. В. Максимовой. М.: АСТ, 2013. 251

Стивенсон, Роберт Луис. Черная стрела. Повесть из времен войны Алой и Белой розы / Пер. с англ. Н. Чуковского, М. Чуковской. М.: Эксмо, 2012. 144

Стритфилд, Ноэль. Балетные туфельки / Пер. с англ. Е. Гуминской. М.: Глобулус, НЦ Энас, 2004. 79

Стюарт, Мэри. И девять ждут тебя карет / Пер. с англ. Р. Шидфара. М.: Эксмо, 2012. 243

Стюарт, Мэри. Маленькая метла / Пер. с англ. О. Бухиной. Одесса: Два слона, 1996. 217, 243

Стюарт, Мэри. Сага о короле Артуре / Пер. с англ. А. Хро-мовой, И. Бернштейн, С. Лихачевой, С. Таскаевой. М.: Эксмо, 2009. 38

Стюарт, Трентон Ли. Спецкоманда мистера Бенедикта / Пер. с англ. Ю. Хазанова. М.: ACT, 2009. 250

Стюарт, Трентон Ли. Тайное общество мистера Бенедикта / Пер. с англ. Ю. Хазанова. М.: ACT, 2008. 250

Сэлинджер, Джером Д. Над пропастью во ржи / Пер. с англ. Р. Райт-Ковалевой. М.: Эксмо-Пресс, 2013. 162

Тартт, Донна. Щегол / Пер. с англ. А. Завозовой. М.: Corpus, 2015. 164

Твен, Марк. Приключения Тома Сойера / Под ред. К. Чуковского. М.: Молодая гвардия, 1933. 15, 60

Твен, Марк. Приключения Гекльберри Финна / Под ред. К. Чуковского. М.: Молодая гвардия, 1933. 15, 58, 59

Твен, Марк. Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна / Пер. с англ. Н. Дарузес, Н. Волжиной, А. Старцева. М.: Эксмо, 2008. 12, 15, 58, 59, 60, 161

Твен, Марк. Принц и нищий / Пер. с англ. К. и Н. Чуковских, М.: АСТ, Астрель, Харвест, 2010. 15, 148

Толкин, Джон Рональд Руэл. Властелин колец. Трилогия / Пер. с англ. В. Муравьева, А. Кистяковского. М.: АСТ, Астрель, Полиграфиздат, 2010. 248

Толстой, Алексей. Золотой ключик, или приключения Буратино. М.: Эксмо, 2013. 207

Тор, Анника. Глубина моря / Пер. со шведского М. Конобеевой. М.: Самокат, 2009. 177

Тор, Анника. Остров в море / Пер. со шведского М. Конобеевой. М.: Самокат, 2006. 177

Тор, Анника. Открытое море / Пер. со шведского М. Конобеевой. М.: Самокат, 2010. 177

Тор, Анника. Пруд белых лилий / Пер. со шведского М. Конобеевой. М.: Самокат, 2008. 177

Трэверс, Памела. Все о Мэри Поппинс / Пер. с англ. Б. Заходера, Л. Яхнина, А. Борисенко, И. Токмаковой. М.: Росмэн-Пресс, 2008. 83

Уайт, Теренс Хэнбери. Король Артур / Пер. с англ. С. Ильина. Псков: Гелиос, 2004. 38

Уайт, Элвин Брукс. Отважный мышонок Стюарт Литтл / Пер. с англ. И. Родина. М.: АСТ, Астрель, ВКТ, 2010. 174

Уайт, Элвин Брукс. Паутинка Шарлотты / Пер. с англ. И. Родина. М.: АСТ, Астрель, ВКТ, 2010. 199

Уиггин, Кейт Дуглас. Ребекка с фермы Солнечный Ручей / Пер. с англ. А. Шараповой. М.: Глобулус, НЦ Энас, 2008. 72

Уилсон, Жаклин. Девочка-находка / Пер. с англ. И. Изотовой. М.: Росмэн-Пресс, 2006. 277

Уилсон, Жаклин. Дневник Трейси Бикер / Пер. с англ. И. Изотовой, И. Шишковой. М.: Росмэн-Пресс, 2006. 226

Успенский, Эдуард. Дядя Федор, пес и кот. М.: Малыш, 2010. 224

Успенский, Эдуард. Крокодил Гена и его друзья. М.: Планета детства, 2011. 200

Уэбстер, Джин. Длинноногий дядюшка / Пер. с англ. Н. Трауберг // Длинноногий дядюшка. Милый недруг. М.: Энас-книга, 2011. 125

Уэбстер, Джин. Милый недруг / Пер. с англ. Н. Трауберг // Длинноногий дядюшка. Милый недруг. М.: Энас-книга, 2011. 126

Уэллс, Розмари. На синей комете / Пер. с англ. О. Варшавер. М.: РИПОЛ Классик, 2012. 233

Филдинг, Генри. История Тома Джонса, найденыша / Пер.

с англ. А. Франковского. М.: АСТ, Астрель, Харвест, 2011. 39

Финн. Мистер Бог, это Анна / Пер с англ. О. Бухиной. Одесса: Два слона, 1997. 85

Фитцхью, Луис. Шпионка Гарриет / Пер. с англ. О. Бухиной. М.: Центр «Нарния», 2008. 187

Фомбель де, Тимоте. Ванго. Между небом и землей / Пер.

с франц. И. Волевич, Ю. Рац. М.: КомпасГид-Самокат, 2014. 269

Франс, Анатоль. Пчелка / Пер. с франц. С. Боброва. М.: Издательский дом Мещерякова, 2012. 137

Функе, Корнелия. Король воров / Пер. с нем. М. Рудницкого. М.: Махаон, 2012. 169

Функе, Корнелия. Чернильное сердце / Пер. с нем.

А. Кряжимской, Н. Кушнир, Н. Хакимова. М.: Махаон, 2012. 240

Хьюз, Грегори. Луна с неба / Пер. с англ. Е. Алексеевой. М.: РИПОЛ Классик, 2014. 164

Царевна-лягушка. М.: НИГМА, 2012. 74

Чарская, Лидия. Записки маленькой гимназистки. М.: Оникс, 2009. 89

Чарская, Лидия. Записки сиротки // Записки сиротки. Приютки. Лишний рот. Генеральская дочка. М.: Эксмо, 2008. 89

Чарская, Лидия. Княжна Джаваха. М.: Эксмо, 2010. 90

Чарская, Лидия. Приютки // Записки сиротки. Приютки. Лишний рот. Генеральская дочка. М.: Эксмо, 2008. 90

Чуковский, Корней. Серебряный герб. М.: Энас-книга, 2013. 94

Шварц, Евгений. Голый король // Обыкновенное чудо. Пьесы. Сказки. М.: Эксмо, 2011. 116

Шварц, Евгений. Дракон // Обыкновенное чудо. Пьесы. Сказки. М.: Эксмо, 2011. 116

Шварц, Евгений. Золушка // Пьесы. Том 1, М.: Флюид/ Free Fly, 2008. 112

Шварц, Евгений. Обыкновенное чудо // Обыкновенное чудо. Пьесы. Сказки. М.: Эксмо, 2011. 115

Шварц, Евгений. Повесть о молодых супругах // Пьесы. Том 2, М.: Флюид/ Free Fly, 2008. 166

Шварц, Евгений. Снежная королева // Обыкновенное чудо. Пьесы. Сказки. М.: Эксмо, 2011. 117

Шварц, Евгений. Тень // Обыкновенное чудо. Пьесы. Сказки. М.: Эксмо, 2011. 116

Шекспир, Уильям. Двенадцатая ночь, или Что угодно / Пер.

с англ. Э. Линецкой. СПб.: Азбука, 2012. 204

Шолом-Алейхем. Мальчик Мотл / Пер. с евр. П.-М. Шамбадала. М.: Теривинф, 2007. 175

Шолохов, Михаил. Судьба человека. М.: АСТ, Астрель, Харвест, 2012. 108

Штительман, Михаил. Повесть о детстве. М.: Детская литература, 1974. 176

Шульц, Джеймс Уиллард. С индейцами в Скалистых горах / Пер. с англ. А. Кривцовой // Ловец орлов. М.: Росмэн-Пресс, 2001. 160

Шульц, Джеймс Уиллард. Сын племени Навахо / Пер. с англ. А. Кривцовой // Ловец орлов. М.: Росмэн-Пресс, 2001. 159

Щерба, Наталья. Часодеи. Часовой ключ. М.: Росмэн-Пресс, 2011. 238

Энде, Михаэль. Бесконечная книга / Пересказ с нем.

Т. Набатниковой. М.: Знаменитая книга, 1992. 19, 239

Энде, Михаэль. Момо / Пер. с нем. Ю. Коринца. СПб.: Амфора, 2009. 237

Янг, Шарлотта Мэри. Маленький герцог Ришар Бесстрашный / Пер. с англ. Л. Сумм. М.: Самокат, 2012. 145

Ясина, Ирина. Человек с человеческими возможностями. М.: Эксмо, 2010. 125

Boston, Lucy M. The Children of Green Knowe. San Anselmo: Sandpiper, 2002. 83

Cassedy, Sylvia. Behind the Attic Wall. New York: Ty Crowell Co,1983. 206

Field, Rachel Lyman. Hitty: Her First Hundred Years. New York: Aladdin, 1998. 206

Greene, Jacqueline Dembar. Out of Many Waters. New York: Walker Books for Young Readers, 1993. 179

Lowry, Lois. Messenger. New York, Houghton Mifflin, 2004. 253

Lowry, Lois. Number the Stars. Boston: HMH Books for Young Readers, 2011. 179

Lowry, Lois. Son. New York: Houghton Mifflin, 2012. 253

Pearce P. The Little Gentleman. New York: Greenwillow Books, 2004 13

Streatfield, Noel. Ballet Shoes. New York: Yearling, 1993. 79

Yolen, Jane. Briar Rose. New York: Tor Teen, 2002. 179

Yolen, Jane. Devil’s Arithmetic. New York: Puffin, 2004. 179

Фильмы и мультфильмы

Бемби. Режиссер Уолт Дисней, 1942. 196

Бесконечная история. Режиссер Вольфганг Петерсен, 1984. 237

Винни-Пух. Режиссер Федор Хитрук,1969. 201

Винни-Пух идет в гости. Режиссер Федор Хитрук, 1971. 201

Винни-Пух и день забот. Режиссер Федор Хитрук, 1972. 201

Возвращение в таинственный сад. Режиссер Майкл Тачнер, 2001. 47

Волшебник страны Оз. Режиссер Виктор Флеминг, 1939. 64

Воровка книг. Режиссер Брайан Персивал, 2013. 163

Гадкий утенок. Режиссер Гарри Бардин, 2010. 195

Гарри Поттер и Дары смерти, часть 1. Режиссер Дэвид Йейтс, 2010.

Гарри Поттер и Дары смерти, часть 2. Режиссер Дэвид Йейтс, 2011.

Гарри Поттер и Кубок огня. Режиссер Майк Ньюэлл, 2005.

Гарри Поттер и Орден Феникса. Режиссер Дэвид Йейтс, 2007. 266

Гарри Поттер и Принц-полукровка. Режиссер Дэвид Йейтс, 2009. 264-265

Гарри Поттер и Тайная комната. Режиссер Крис Коламбус, 2002. 264

Гарри Поттер и Узник Азкабана. Режиссер Крис Коламбус, 2004.

Гарри Поттер и Философский камень. Режиссер Крис Коламбус, 2001.

Голодные игры. Режиссер Гэри Росс, 2012. 255

Голодные игры: И вспыхнет пламя. Режиссер Френсис Лоуренс, 2013. 255

Голодные игры: Сойка-пересмешница. Часть I. Режиссер Френсис Лоуренс, 2014. 255

Голодные игры: Сойка-пересмешница. Часть II. Режиссер Френсис Лоуренс, 2015. 255

Два капитана. Режиссер Владимир Венгеров, 1955. 103

Два капитана. Режиссер Евгений Карелов, 1976. 103

Звездные войны. Эпизод IV: Новая надежда. Режиссер Джордж Лукас, 1977. 258

Звездные войны. Эпизод V: Империя наносит ответный удар. Режиссер Ирвин Кершнер, 1980. 258

Звездные войны. Эпизод VI: Возвращение джедая. Режиссер Ричард Маркуанд, 1983. 258

Звуки музыки. Режиссер Роберт Уайз, 1965. 243

Зима в Простоквашино. Режиссер Владимир Попов, 1984. 224

Золушка. Режиссеры Надежда Кошеверова и Михаил Шапиро, 1947. 114

Иваново детство. Режиссер Андрей Тарковский, 1962. 108

Каникулы в Простоквашино. Режиссер Владимир Попов, 1980. 224

Королевство полной луны. Режиссер Уэс Андерсон, 2012. 243

Красные дьяволята (немой). Режиссер Иван Перестиани, 1923. 101

Крокодил Гена. Режиссер Роман Качанов, 1968. 200

Лев, колдунья и платяной шкаф. Режиссер Эндрю Адамсон, 2005. 214

Лемони Сникет: 33 несчастья. Режиссер Брэд Силберлинг, 2004. 212

Мадлен. Режиссер Дэйзи фон Шерлер Майер, 1998. 173

Маленькая принцесса. Режиссер Альфонсо Куарон, 1995 50

Маленькая принцесса. Режиссер Уолтер Лэнг, 1939. 50

Марселино, хлеб и вино. Режиссер Ладислао Вайда (1955). 155

Неуловимые мстители. Режиссер Эдмонд Кеосаян, 1966. 101

Оливер Твист. Режиссер Роман Полански, 2005. 42

Оливер! Режиссер Кэрол Рид, 1968. 41

Отверженные. Режиссер Том Хупер, 2012. 55

Перси Джексон и Море чудовищ. Режиссер Тор Фройденталь, 2013. 250

Перси Джексон и Олимпийцы: Похититель молний. Режиссер Крис Коламбус, 2010. 250

Посвященный. Режиссер Филлип Нойс, 2014. 252

Приключения Паддингтона. Режиссер Пол Кинг, 2014. 198

Проданный смех. Режиссер Леонид Нечаев, 1981. 142

Путевка в жизнь. Режиссер Николай Экк, 1931. 99

Стюарт Литтл. Режиссер Роб Минкофф, 1999. 174

Супермен. Режиссер Ричард Доннер, 1978. 259

Таинственный сад. Режиссер Агнешка Холланд, 1993. 47

Тайная жизнь пчел. Режиссер Джина Прайс Байтвуд, 2008. 163

Там, где живут чудовища. Режиссер Спайк Джонз, 2009. 220

Трое из Простоквашино. Режиссер Владимир Попов, 1978. 224

Убить пересмешника. Режиссер Роберт Маллиган, 1962. 232

Чернильное сердце. Режиссер Иэн Софтли, 2003. 240

Энни. Режиссер Джон Хьюстон, 1982. 211

Примечания

1

Приношу огромную благодарность первым читателям этой книги: Екатерине Асоновой – за вдумчивые, точные замечания и множество новых идей, Анне Годинер – за долгие годы обсуждения этой темы, Галине Гимон – за постоянную критическую (и не только) помощь, без которой этот текст никогда бы не появился на свет. Особая благодарность прекрасному редактору книги Анне Красниковой.

(обратно)

2

Rukeyser M. The Speed of Darkness // The Collected Poems of Muriel Rukeyser. University of Pittsburgh Press, 2006. P. 465–470. Эта цитата из ее стихотворения выбита на одной из 96 бронзовых плит с цитатами и иллюстрациями к различным произведениям мировой литературы в Библиотечной аллее, ведущей к главному зданию Публичной библиотеки города Нью – Йорка. При ссылках на иностранные источники, если имя переводчика не указано особо, текст дается в моем переводе – О. Б.

(обратно)

3

Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке / Пер. с франц. В. Бабинцева и Я. Старцева. Екатеринбург: Изд – во Урал. ун – та, 1999. С. 53. Развитие концепции детства в России подробно описано в статье Катрионы Келли (Келли К. Влияние новой идентичности на культуру: «открытие детства» в позднеимперской России // Малолетние подданные большой империи. Филипп Арьес и история детства в России (XIII – начало XX века). М.: РГГУ, 2012. С. 89–116).

(обратно)

4

Некоторые считают, что первой детской книжкой была изданная в 1744 году книга Джона Ньюбери «Маленькая хорошенькая карманная книжка» (John Newbery, «A Little Pretty Pocket – Book»). В честь него названа Медаль Ньюбери, ежегодно вручаемая Американской библиотечной ассоциацией за лучшие детские книги.

(обратно)

5

Димке Д. Ребенок – ангел vs ребенок – герой: некоторые замечания по антропологии педагогики // Детские чтения. 2013. Т. 3. № 001. С. 80.

(обратно)

6

От Умывальника в знаменитом «Мойдодыре» Корнея Чуковского до старинного круглого стола на одной ноге в недавно изданной книжке – картинке Анастасии Коваленковой «Тапки» одушевленные (говорящие и двигающиеся) предметы являются частыми героями детской книги.

(обратно)

7

Pearce P. The Little Gentleman. New York: Greenwillow Books, 2004. P. 51.

(обратно)

8

А иногда и оказываются предметом политической игры, как, например, в результате законодательных инициатив российской Государственной думы в конце 2012 года.

(обратно)

9

Windling T. Lost and Found: The Orphaned Hero in Myth, Folklore, and Fantasy (www.endicott – studio.com).

(обратно)

10

Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М.: Академический проект, 2012. С. 23.

(обратно)

11

Лотман Ю. М., Мелетинский Е. М., Минц З. Г. Литература и мифы // Мифы народов мира: Энциклопедия. М.: 1980. Т. 1. С. 225.

(обратно)

12

Мелетинский. Поэтика мифа. С. 57, 58.

(обратно)

13

Griswold J. Audacious Kids: Coming of Age in America’s Classic Children’s Books. New York; Oxford: Oxford University Press, 1992. P. 4.

(обратно)

14

Первый вариант этой работы появился в моей статье: Бухина О. Чего может добиться гадкий утенок: психологический портрет сироты в детской литературе // Конструируя детское. Филология, история, антропология / Под ред. М. Р. Балиной, В. Г. Безрогова, С. Г. Маслинской. М.: СПб.: Азимут, Нестор – История, 2011. С. 374–397.

(обратно)

15

Толкин Дж. Р. Р. О волшебных историях / Пер. с англ. Н. Прохоровой // Дж. Р. Р. Толкин. Дерево и лист. М.: Гнозис, 1991. С. 49.

(обратно)

16

Энде М. Бесконечная книга. М.: Знаменитая книга, 1992. С. 350.

(обратно)

17

Благодарю за это сообщение Жанар Кусаинову.

(обратно)

18

Вигдорова Е. И. «Сталинский нос»: право знать // Литература. Журнал для учителей словесности. 2013. № 11 (808). С. 34.

(обратно)

19

Маслоу А. Г. Мотивация и личность. СПб.: Евразия, 1999.

(обратно)

20

Bettelheim B. The Uses of Enchantment: The Meaning and Importance of Fairy Tales. New York: Vintage Books, 2010. P. 237.

(обратно)

21

Harvey J. Death and the adorable child: Marcelino pan y vino (1954/1991, 2000) // Journal of Romance Studies, Vol. 4, № 1, 2004. P. 64.

(обратно)

22

Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры / Пер. с англ. под ред. М. Маковецкого. М.: Прогресс, 1988.

(обратно)

23

Червинская Н. Сын товарища Поликарповой // Поправка Джексона. М.: Время, 2013. С. 458. О роли книги в книге мы еще поговорим подробнее.

(обратно)

24

Блум Д. Питер обыкновенный, или Младших братьев не выбирают / Пер. с англ. Д. Крупской. М.: Розовый жираф, 2013. С. 52.

(обратно)

25

Ищенко М. Интервью с Павлом Лунгиным. Взрослые о детстве: Павел Лунгин // Большой город. 24 октября 2012. (bg.ru/kids/vzroslye_o_detstve_pavel_lungin–15356).

(обратно)

26

Bettelheim. The Uses of Enchantment. P. 37.

(обратно)

27

Ibid. P. 37, 52.

(обратно)

28

Брагинская Н. В. Самодийская мифология // Энциклопедия мифологии (dic.academic.ru/dic.nsf/enc_myphology).

(обратно)

29

Книга Исхода, 2:1–10 и 3:1–15.

(обратно)

30

См.: Фрейд З. Человек Моисей / Пер. с нем. А. Боковикова. М.: Академический проект, 2007.

(обратно)

31

Подробнее о связи Библии и детской литературы в моей статье: Бухина О. Дети в Библии и Библия в детской книге // Христианос, XXI. Рига, 2009. С. 356–362.

(обратно)

32

Книга Бытия, главы 37–46.

(обратно)

33

Нейхардт А. А. Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима. М.: Правда, 1988.

(обратно)

34

Иванов В. В. Близнечные Мифы // Мифы народов мира: Энциклопедия. М.: Советская Энциклопедия, 1980. Т. 1. С. 174–176. Подробнее о роли дуальной организации мира и близнечных мифов см.: Абрамян Л. А. Первобытный праздник и мифология. Ереван: Издат. АН Армянской ССР, 1983.

(обратно)

35

Pearson C. S. Awakening the Heroes Within. Twelve Archetypes to Help Us Find Ourselves and Transform Our World. New York: HarperOne, 1991. P. 83.

(обратно)

36

Campbell J. The Hero with a Thousand Faces. Novalito, CA: New World Library, 2008. P. 30. Существует русский перевод книги: Кэмпбелл Д. Тысячеликий герой / Пер. с англ. А. Хомика. Киев: Рефл – бук; АСТ; Ваклер, 1997.

(обратно)

37

Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М.: Академический проект, 2012. С. 233–234.

(обратно)

38

Там же. С. 235.

(обратно)

39

Интересный вариант сказки предлагает Андрей Платонов: герой, отвергнув в конце концов царевну, собирается жениться на деревенской сироте.

(обратно)

40

Например, грузинская сказка о сироте Чакуче (lazare.ru/gruzia/literatura/mify – i–skazki/1913–sirota – chakucha.html).

(обратно)

41

Вот несколько интересных вариантов сюжета о Золушке: грузинская сказка «Оборвашка» (ее можно прочитать на сайте www.lazare.ru); осетинская сказка «Девушка – сирота» (см. www.thetales.ru).

(обратно)

42

Lurie A. Don’t Tell the Grown – Ups: The Subversive Power of Children’s Literature. Boston: Little Brown & Co., 1990. P. 25.

(обратно)

43

Bettelheim. The Uses of Enchantment. P. 239.

(обратно)

44

Ibid. P. 245.

(обратно)

45

Jones S. S. The Innocent Persecuted Heroine Genre // Western Folklore. Vol. 52. № 1. January 1993. Special Issue: Perspectives on the Innocent Persecuted Heroine in Fairy Tales. P. 22.

(обратно)

46

Nicolaisen W. F. H. Why Tell Stories about Innocent, Persecuted Heroines? // Western Folklore. Vol. 52. № 1. January 1993. Special Issue: Perspectives on the Innocent Persecuted Heroine in Fairy Tales. P. 63.

(обратно)

47

Иногда сигара – это просто сигара, как, по преданию, говаривал Зигмунд Фрейд.

(обратно)

48

Пропп В.Я. Морфология. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1998.

(обратно)

49

Там же. С. 252–253.

(обратно)

50

Там же. С. 276.

(обратно)

51

Там же. С. 59.

(обратно)

52

Там же. С. 24.

(обратно)

53

Рафаева А. В., Рахимова Э. Г., Архипова А. С. Еще раз о структурно – семиотическом изучении сказки // Структура волшебной сказки. М.: РГГУ, 2001. С. 199–233. В этой статье можно подробнее ознакомиться с примерами использования методологии Проппа.

(обратно)

54

Мэлори Т. Смерть Артура / Пер. с англ. И. Бернштейн. М.: Художественная литература, 1991. Есть и более современные литературные переложения легенд о короле Артуре. Одной из лучших является пенталогия «Сага о короле Артуре» английской писательницы Мэри Стюарт; детство Артура описано в первом романе «Хрустальный грот». Еще одно превосходное использование классического сюжета – тетралогия «Король Артур» Теренса Уайта. Первая и самая знаменитая книга серии – «Меч в камне». Пятый том серии был издан уже после смерти писателя.

(обратно)

55

Banerjee J. Ideas of Childhood in Victorian Children’s Fiction: Orphans, Outcasts and Rebels. (www.victorianweb.org)

(обратно)

56

Я не буду здесь обсуждать «Историю Тома Джонса, найденыша» (1749) Генри Филдинга, написанную за сто лет до Диккенса и Бронте, поскольку эта книга не стала фактом детской литературы. Еще один английский сирота – маленький трубочист Том, герой нравоучительной повести – сказки Чарльза Кингсли «Дети вод» (1853). Первый перевод этой книги на русский язык вышел в 1874 году под названием «Приключения Фомушки – трубочиста на земле и под водой» и без имени автора.

(обратно)

57

Димке. Ребенок – ангел vs ребенок – герой. С. 79.

(обратно)

58

Изданная в Англии всего два раза и хорошенько забытая, эта книга в России выдержала сорок изданий с 1866 года. Первый перевод книги на русский язык, выполненный современницей автора, русской писательницей Александрой Анненской, которая и сама написала немало книг о сиротах, был опубликован в 1876 году и недавно переиздан (М.: Энас – книга, 2011).

(обратно)

59

Джойс Д. Портрет художника в юности / Пер. с англ. М. Богословской – Бобровой. М.: АСТ, 2011. С. 229.

(обратно)

60

Диккенс Ч. Приключения Оливера Твиста. М.: АСТ; Астрель, 2010. С. 19–20.

(обратно)

61

Экранизация мюзикла Лайонела Барта «Оливер!» (1968)

(обратно)

62

В фильме, естественно, опущены многие повороты сюжета, и Оливера после ранения выхаживает Феджин, а не две ласковые леди.

(обратно)

63

В переводе Анненской, как и в оригинале, никакого рабочего класса, конечно, нет и в помине. Герой исправляется и уезжает в Австралию, где ему удается разбогатеть честным трудом. Теперь он сам может помогать всем маленьким оборвышам.

(обратно)

64

Kimball M. A., Leoustakas D. Assembling Orphan Tales: From Folktale to Fiction to Fact // The International Board on Books for Young People’s Biennial Conference. Cape Town, South Africa. September 2004 (www.sacbf.org.za).

(обратно)

65

Sanders J. S. Spinning Sympathy: Orphan Girl Novels and the Sentimental Tradition // Children’s Literature Association Quarterly. Vol. 33. № 1. Spring 2008. P. 44.

(обратно)

66

Пропп. Морфология. С. 242.

(обратно)

67

Мелетинский Е. М. Структурно – топологическое изучение сказки // Пропп. Морфология. С. 460.

(обратно)

68

Clarke M. M. Bront?’s Jane Eyre and the Grimms’ Cinderella // Studies in English Literature 1500–1900. Vol. 40. № 4. 2000. P. 695–696.

(обратно)

69

Бронте Ш. Джейн Эйр // Бронте Ш., Бронте Э. Джейн Эйр. Грозовой перевал. М.: Эксмо, 2013. С. 113.

(обратно)

70

Koppes P. B. Tradition and the Individual Talent of Frances Hodgson Burnett: A Generic Analysis of Little Lord Fauntleroy, A Little Princess, and The Secret Garden // Children’s Literature. Vol. 7. 1978. P. 204.

(обратно)

71

Koppes. Tradition and the Individual Talent of Frances Hodgson Burnett. P. 203.

(обратно)

72

Коатс К., Трайтс Р. С. Теоретические подходы к изучению детской литературы / Пер. с англ. А. Чайкиной и Ф. Вагизовой // Конструируя детское. С. 69.

(обратно)

73

RJ. The Orphan Perspective: A Critique of Society and Education // RJ’s Blog. March 8. 2008 (informaledcommunity.atom5.com).

(обратно)

74

Кинематограф не оставляет без внимания эту знаменитую историю, она не раз была экранизирована и, более того, продолжена. В 1993 году был снят английский фильм (режиссер Агнешка Холланд), а в 2001–м – сиквел (режиссер Майкл Тачнер). В этом фильме новая сирота, американская девочка Лиззи, с помощью остальных сирот, воспитывающихся в поместье, где происходило действие книги Бернетт, снова пробуждает к жизни заброшенный сад. Как говорит теперь уже взрослая и вышедшая замуж за Колина Мэри, для возрождения сада снова понадобилась «девочка, приехавшая из – за моря».

(обратно)

75

Бронте. Джейн Эйр. С. 64.

(обратно)

76

Подробно о происхождении этого термина и его коннотациях см.: Bacchilega C. An Introduction to the «Innocent Persecuted Heroine» Fairy Tale // Western Folklore. Vol. 52. № 1. January 1993. Special Issue: Perspectives on the Innocent Persecuted Heroine in Fairy Tales. P. 1–12.

(обратно)

77

Koppes. Tradition and the Individual Talent of Frances Hodgson Burnett. P. 193.

(обратно)

78

Ibid.

(обратно)

79

Трауберг Н. Крепче меди. Человек Благородный // Невидимая кошка. М.: Летний сад, 2006. С. 62–70.

(обратно)

80

Kimball. Assembling Orphan Tales.

(обратно)

81

Цит. по: Donahue D. Orphans in Literature Empower Children // USA Today. July 2, 2003. (www.usatoday.com)

(обратно)

82

Аарне – Томпсон 480. Ссылки на нумерацию по классификации Аарне – Томпсона даются по изданию: Thompson S. The Types of the Folktale. Helsinki: Suomalainen tiedeakatemia, 1973.

(обратно)

83

Somoff V. On the Metahistorical Roots of the Fairytale // Western Folklore. Vol. 61. № 3/4. Autumn 2002. P. 289.

(обратно)

84

Пропп. Морфология. С. 25.

(обратно)

85

Там же. С. 106.

(обратно)

86

Wolff L. «The Boys are Pickpockets, and the Girl is a Prostitute»: Gender and Juvenile Criminality in Early Victorian England from Oliver Twist to London Labour // New Literary History. V. 27. № 2. 1996. P. 227–249. Современный исследователь готов вычитывать в Диккенсе все что угодно, включая педерастию, как со стороны «отрицательных», так и со стороны «положительных» героев.

(обратно)

87

Somoff. On the Metahistorical Roots of the Fairytale. P. 290.

(обратно)

88

Существуют отдельные издания «Козетты», см., например: Гюго В. Козетта. М.: Дрофа Плюс, 2012.

(обратно)

89

«Отверженные», как и «Оливер Твист», превратились в бродвейский мюзикл, а недавно и в фильм (2012). Американцы любовно сокращают это бессмертное, но скучноватое произведение до «Les Mis» (от фр. «Les Miserables») – что сразу превращает львиную громаду повествования Гюго в домашнего котенка. Так оно и вправду легче переваривается.

(обратно)

90

Аромштам М. Жизнь Козетты вчера и сегодня // Папмамбук (интернет – сайт). 12 октября 2012. (www.papmambook.ru)

(обратно)

91

Koppes P. B. Spyri’s Mountain Miracles: Exemplum and Romance in Heidi // The Lion and the Unicorn. Vol. 3, № 1. 1979. P. 63.

(обратно)

92

Ibid. P. 65.

(обратно)

93

Tedesco L. Book Review. Take Up Thy Bed & Walk: Death, Disability, and Cure in Classic Fiction for Girls // The Lion and the Unicorn. 2002. Vol. 26. № 3. P. 396.

(обратно)

94

Koppes. Spyri’s Mountain Miracles: Exemplum and Romance in Heidi. P. 67.

(обратно)

95

«Есть места, где английского совершенно нет. Американцы им не пользуются уже много лет». Мюзикл «Моя прекрасная леди».

(обратно)

96

Jones S. S. The Fairy Tale: The Magic Mirror of the Imagination. London: Routledge, 2002. P. 42.

(обратно)

97

Taylor K. Home to Aunt Em: Sentimental Adoption in L. Frank Baum’s The Wonderful Wizard of Oz // Children’s Literature Association Quarterly. Winter 2009. Vol. 34. № 4. P. 382.

(обратно)

98

Подробный рассказ об этом есть на сайте www.childrensaidsociety.org. Эта программа существовала на протяжении трех четвертей века.

(обратно)

99

Pazicky D. L. Cultural orphans in America. Jackson: University Press of Mississippi, 1998. P. XI.

(обратно)

100

Holt M. I. The Orphan Trains: Placing Out in America. Lincoln: University of Nebraska Press, 1992. P. 9.

(обратно)

101

Clark B. L. Kiddie Lit: The Cultural Construction of Children’s Literature in America. Baltimore; London: Johns Hopkins University Press, 2003. P. 87–88.

(обратно)

102

В последние десятилетия с книгами Марка Твена снова возникли проблемы. Дело в том, что их язык не соответствует стандартам современного словоупотребления. В связи с этим была даже сделана попытка «отредактированного» переиздания «Гекльберри Финна». Слово «негр» в характерной для XIX века форме (nigger), которая позже была справедливо признана уничижительной и недопустимой в литературном языке, было заменено на слово «раб». См.: Schultz M. Upcoming New South «Huck Finn» Eliminates the «N» Word. January 3. 2011 (www.publishersweekly.com). Я не вполне уверена, которое из этих двух слов звучит более оскорбительно. Весьма странная и, к счастью, не прижившаяся замена.

(обратно)

103

Твен М. Приключения Тома Сойера / Под ред. К. Чуковского. М.: Молодая гвардия, 1933; Твен М. Приключения Гекльберри Финна / Под ред. К. Чуковского. М.: Молодая гвардия, 1933.

(обратно)

104

Подробнее об этом в моей статье: Бухина О. Маленький американец: портрет в переводе // Детство в научных, образовательных и художественных текстах: Опыт прочтения и интерпретации. Казань: Казан. ун – т, 2011. С. 104–108.

(обратно)

105

Свердлов М. И. Том Сойер, Гек Финн и Марк Твен // Литература. 16–22 мая 2002. № 19. С. 2–3.

(обратно)

106

Асонова Е. Новые ценности в детско – родительских отношениях // Pro et Contra. Январь – апрель 2010. Т. 14. № 1–2. С. 90.

(обратно)

107

Олкотт Л. М. Маленькие мужчины. М.: Энас – книга, 2013. С. 54.

(обратно)

108

Олкотт. Маленькие мужчины. С. 32.

(обратно)

109

Nelson C. Drying the Orphan’s Tear: Changing Representations of the Dependent Child in America, 1870–1930 // Children’s Literature. 2001. Vol. 29. P. 56.

(обратно)

110

Griswold J. Audacious Kids: Coming of Age in America’s Classic Children’s Books. New York; Oxford: Oxford University Press, 1992.

(обратно)

111

См., например: Баум Л. Ф. Великий Чародей страны Оз / Пер. с англ. Д. Псурцева, Т. Тульчинской, О. Варшавер. М.: Розовый жираф, 2012. Это совсем свежий перевод; ранее несколько раз переиздавался перевод Т. Венедиктовой. Однако русский читатель познакомился с этой книгой в пересказе А. М. Волкова задолго до появления переводов. В американской традиции не меньшее, а может быть, и большее значение, чем сама книга, приобрел знаменитый фильм (1939) и его жизнеутверждающие песенки.

(обратно)

112

Финская исследовательница Дженнилииза Салминен уточняет, что в перво– начальном пересказе Волкова Элли была сиротой, однако «в издании 1959 года и последующих у Элли есть родители», к которым она стремится вернуться. См.: Salminen J. Fantastic in Form, Ambiguous in Content: Secondary Worlds in Soviet Children’s Fantasy Fiction. Turku: Turun Yliopisto, 2009. P. 112. Ну и, конечно же, Тотошка заговорил.

(обратно)

113

Taylor. Home to Aunt Em. P. 381–385.

(обратно)

114

Nikolajeva M. The development of children’s fantasy // The Cambridge Companion to Fantasy Literature / Edited by E. James and F. Mendlesohn. Cambridge: Cambridge University Press, 2012. P. 52.

(обратно)

115

Ibid.

(обратно)

116

Taylor. Home to Aunt Em. P. 386.

(обратно)

117

Sanders. Spinning Sympathy. P. 48.

(обратно)

118

Бичер – Стоу Г. Хижина дяди Тома. М.: Мир книги, 2008. С. 239.

(обратно)

119

Там же. С. 295.

(обратно)

120

Sanders. Spinning Sympathy. P. 53.

(обратно)

121

Gypsy’s Child. Что это за произведение, мне, к сожалению, выяснить не удалось.

(обратно)

122

Более подробно об этой и других американских книгах о сиротах см.: Mills C. Choosing a Way of Life: Eight Cousins and Six to Sixteen // Children’s Literature Association Quarterly. Summer 1989. Vol. 14. № 2. P. 71–75; Mills C. «The Canary and the Nightingale». Performance and Virtue in Eight Cousins and Rose in Bloom // Children’s Literature. 2006. Vol. 34. P. 109–138; Sanders J. S. Disciplining Girls: Understanding the Origins of the Classic Orphan Girl Story. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2011.

(обратно)

123

Обе эти книги были переведены на русский язык сразу же после их издания Екатериной Сысоевой. Она же была первой переводчицей «Маленького лорда Фаунтлероя» и сама написала книгу о ребенке, рано потерявшем мать, «История маленькой девочки» (1875–1876). Подробнее об этом см.: Хеллман Б. Сказка и быль. История руской детской литературы. М.: Новое литературное обозрение, 2016. С. 104, 230.

(обратно)

124

Nelson C. Little Strangers: Portrayals of Adoption and Foster Care in America, 1850–1929. Bloomington: Indiana University Press, 2003. P. 91.

(обратно)

125

Особо благодарю за эту мысль Екатерину Асонову. Вот примеры такой литературы: Дрейпер Ш. Привет, давай поговорим / Пер. с англ. О. Москаленко. М.: Розовый жираф, 2013; Паласио Р. Дж. Чудо / Пер. с англ. А. Красниковой. М.: Розовый жираф, 2013.

(обратно)

126

Портер Э. Поллианна / Пер. с англ. А. Иванова, А. Устиновой. М.: Энас – книга, 2013. С. 189.

(обратно)

127

Sanders. Spinning Sympathy. P. 51.

(обратно)

128

Есть у «Поллианны» и продолжение, «Поллианна вырастает». Там один из героев тоже сирота – мальчик – калека Джейми.

(обратно)

129

Mills A. Pollyanna and the Not So Glad Game // Children’s Literature. 1999. Vol. 27. 1999. P. 87–104.

(обратно)

130

Интересный разбор роли тетушек в воспитании сирот предложен в уже упомянутой статье: RJ. The Orphan Perspective: A Critique of Society and Education.

(обратно)

131

Уиггин К. Д. Ребекка с фермы Солнечный Ручей. М.: Глобулус; НЦ «Энас», 2008. С. 21.

(обратно)

132

Уэбстер Д. Милый недруг // Длинноногий дядюшка. Милый недруг. М.: Энас – книга, 2011. С. 116.

(обратно)

133

Nelson. Drying the Orphan’s Tear. P. 67.

(обратно)

134

За последние годы книги Л. М. Монтгомери вышли по – русски сразу в нескольких переводах, в которых главная героиня становится то Энн у Раисы Бобровой (Монтгомери Л. М. Энн в Грингейбле // История Энн Ширли. Книга первая. М.: Терра – Книжный клуб, 2000), то Аней у Марины Батищевой (Монтгомери Л. М. Аня из Зеленых мезонинов. М.: Захаров, 2008) и Натальи Мельник – Чернышовой (Монтгомери Л. М. Аня с фермы «Зеленые крыши». М.: Энас – книга, 2010).

(обратно)

135

Монтгомери. Энн в Грингейбле. С. 79.

(обратно)

136

Из письма к Фрэнсису Уилсону. Цитируется по аннотации к изданиям книги в переводе М. Батищевой.

(обратно)

137

Gerson C. Seven Milestones: How Anne of Green Gable Became a Canadian Icon // Gerson C. Benjamin Lefebvre, Anne’s World: A New Century of Anne of Green Gables. Toronto: University of Toronto Press, 2010. P. 17–19.

(обратно)

138

Gammel I. Looking for Anne of Green Gables: The Story of L. M. Montgomery and Her Literary Classic. New York: St. Martin’s Griffin, 2009. P. 32–34.

(обратно)

139

Slater K. «The Other Was Whole»: Anne of Green Gables, Trauma and Mirroring // The Lion and the Unicorn. April 2010. Vol. 34. № 2. P. 167. Кэтрин Слейтер приводит в свое статье подробный разбор перемен, произошедших с Энн, анализируя их в духе теорий Лакана.

(обратно)

140

Монтгомери. Энн в Грингейбле. С. 76.

(обратно)

141

Slater. «The Other Was Whole». P. 179.

(обратно)

142

Свердлов М. Предисловие к статье Игоря Ратке «Гарри Поттер и расколдовывание мира» // Вопросы литературы. 2005. № 4. С. 148–149.

(обратно)

143

Streatfield N. Ballet Shoes. New York: Yearling, 1993. Одна из девочек русская, со странным именем (не фамилией) Петрова. Эта книга – часть серии книг под названием «The Shoes Books» («Обувные книжки»), в каждой из которых действуют разные группки сирот. Ни одна из этих книг на русский пока не переведена.

(обратно)

144

В русском переводе книга издана под названием «Балетные туфельки»: Стритфилд Н. Балетные туфельки. М.: Глобулус; НЦ «Энас», 2004.

(обратно)

145

Выражение заимствовано из повести Александры Бруштейн «В рассветный час».

(обратно)

146

Shakespeare W. The Comedy of Errors. Act 2, scene 2. В русском переводе «Комедии ошибок» «rhyme and reason» (дословно «рифма и смысл») стали «складом и ладом» («В таких “за что” и “почему” ни складу нет, ни ладу». Пер. с англ. А. Некора).

(обратно)

147

Arva E.L. Writing the Vanishing Real: Hyperreality and Magical Realism // Journal of Narrative Theory. Winter 2008. Vol. 38. № 1. P. 60. Разные исследователи определяют магический реализм по – разному. Для меня основным его значением является то, которое применимо к произведениям классиков латиноамериканской литературы – Хорхе Луиса Борхеса, Габриеля Гарсии Маркеса и Хулио Кортасара.

(обратно)

148

В первом издании перевода на русский язык книга вышла под названием «Белая лошадка» (Одесса: Два слона, 1995).

(обратно)

149

Rosenberg T. Genre and Ideology in Elizabeth Goudge’s The Little White Horse // Children’s Literature Association Quarterly. Summer 2002. Vol. 27. № 2. P. 80.

(обратно)

150

Isaac M. L. Misplaced: The Fantasies and Fortunes of Elizabeth Goudge // The Lion and the Unicorn. 1997. Vol. 21. № 1. P. 106, 86.

(обратно)

151

Rosenberg. Genre and Ideology. P. 78–80.

(обратно)

152

О роли еды в этой и других детских книгах см.: Бухина О. Каравай, каравай, кого хочешь выбирай // Психология для жизни. 2008. № 3. С. 41–45; а также главу «Еда – как же без еды?» этой книги.

(обратно)

153

Rosenberg. Genre and Ideology. P. 82.

(обратно)

154

Boston L. M. The Children of Green Knowe. San Anselmo: Sandpiper, 2002.

(обратно)

155

Перевод Норы Галь на русский язык вышел в 1958 году, и книга сразу стала культовой.

(обратно)

156

Gagnon L. Webs of Concern: The Little Prince and Charlotte’s Web // Children’s Literature. 1973. Vol. 2. P. 63.

(обратно)

157

Сент – Экзюпери А. де. Маленький принц. М.: Эксмо, 2013. С. 98.

(обратно)

158

Финн. Мистер Бог, это Анна. Одесса: Два слона, 1997. С. 39.

(обратно)

159

Там же. С. 241.

(обратно)

160

Подробно ситуация сирот и состояние сиротских приютов в конце XIX – начале XX века описано в книге Катрионы Келли: Kelly C. Children’s World. Growing Up in Russia, 1890–1991. New Haven; London: Yale University Press, 2007. Глава «The Kindness of Strangers, 1890–1917».

(обратно)

161

Хеллман. Сказка и быль. С. 14, 47–48.

(обратно)

162

Эта детская книга – сокращенный вариант книги «В дурном обществе», написанной для взрослых. Сокращенный вариант для детей стал печататься в таком виде с конца XIX века.

(обратно)

163

Балина М. Литературная репрезентация детства в советской и постсоветской России // Детские чтения. 2012. № 1 (001). С. 49.

(обратно)

164

Абашева М. П. Семиотика девичьей инициации // «Убить Чарскую…»: парадоксы советской литературы для детей (1920–1930–е гг.) / Ред. М. Р. Балина, В. Ю. Вьюгин. СПб.: Алетейя, 2013. С. 79–80.

(обратно)

165

Хеллман. Сказка и быль. С. 174.

(обратно)

166

Мы будем говорить только о некоторых из тех произведений, которые были недавно переизданы. И Чарская, и Лукашевич, и Анненская написали по десятку – другому повестей. Были у них и предшественницы, и современницы, писавшие о сиротах: например, Ирина Гордеева – Щербинская, Екатерина Сысоева, Ольга Шмидт (Рогова), Василий Немирович – Данченко, Анна Хвольсон, Мария Лялина, Татьяна Щепкина – Куперник. Но они счастливо остались в XIX веке. Подробнее о них можно почитать в уже упомянутой книге Бена Хеллмана.

(обратно)

167

Балина. Литературная репрезентация детства. С. 50.

(обратно)

168

Бажов П. Сказы. М.: Эксмо, 2013. С. 51.

(обратно)

169

Kelly. Children’s World. P. 7.

(обратно)

170

Кассиль Л. Кондуит и Швамбрания. М.: Детская литература, 2013. С. 182.

(обратно)

171

Добренко Е. А. «…Весь реальный детский мир» (школьная повесть и «наше счастливое детство») // «Убить Чарскую…» С. 201.

(обратно)

172

Уэбстер. Милый недруг. С. 141.

(обратно)

173

Струкчинская Е. М. Л. С. Выготский о педологии и смежных с нею науках // София. Рукописный журнал Общества ревнителей русской философии. 2002. Вып. 5. (virlib.eunnet.net)

(обратно)

174

Макаренко А. Педагогическая поэма. СПб.: Азбука – классика, 2012. С. 30.

(обратно)

175

Сальникова А. Российское детство в XX веке: история, теория и практика исследования. Казань: Казанский гос. ун – т, 2007. С. 27.

(обратно)

176

Balina M. «It’s Grand to Be an Orphan!» Crafting Happy Citizens in Soviet Children’s Literature of the 1920s // Petrified Utopia: Happiness Soviet Style / Ed. by M. Balina, E. Dobrenko. London: Anthem Press, 2009. P. 101.

(обратно)

177

Kelly. Children’s World. Главы «Orphan Heroes, 1917–1935» и «Children of the State, 1935–1953».

(обратно)

178

Ibid. P. 206.

(обратно)

179

Сальникова. Российское детство в XX веке. С. 25–26.

(обратно)

180

Макаренко А. Педагогическая поэма. СПб.: Азбука – классика, 2012. С. 30.

(обратно)

181

Бухина О., Лану А. Герои – сироты в детской литературе: отражение социального кризиса начала и конца советской эпохи // Детские чтения. 2015. № 1 (007), 2015. С. 39.

(обратно)

182

Пантелеев, Белых. Республика Шкид. С. 49.

(обратно)

183

Келли К. Дети государства, 1935–1953 / Пер. с англ. Андрея Захарова // Неприкосновенный запас. 2008.№ 2(58) (magazines.russ.ru).

(обратно)

184

Подробнее о роли этого фильма в книге: Gender and National Identity in Twentieth – Century Russian Culture / Ed. Helena Goscilo and Andrea Lanoux. De Kalb, IL: Northern Illinois University Press, 2006. P. 146–175 и у Марины Балиной в уже упоминавшейся статье «It’s Grand to Be an Orphan!» (с. 113).

(обратно)

185

Это и «Макар – следопыт» Льва Остроумова (1925), и «Дни боевые» Сергея Ауслендера (1925), и «Плен» Льва Гумилевского (1926), и «Приключения Сеньки – Жох» Ивана Саркизова – Серазини (1927).

(обратно)

186

Balina. «It’s Grand to Be an Orphan!» P. 105.

(обратно)

187

Маслинская (Леонтьева) С. Г. Пионерская беллетристика vs. большая детская литература // «Убить Чарскую…» С. 241–242.

(обратно)

188

Кроме того, еще в 1923 году был снят немой фильм «Красные дьяволята», где вместо китайца Ю – ю боевым товарищем героев был чернокожий уличный акробат Том Джексон.

(обратно)

189

Гайдар А. На графских развалинах // Тимур и его команда. М.: АСТ, 2013. С. 253.

(обратно)

190

Balina. «It’s Grand to Be an Orphan!» P. 108.

(обратно)

191

Мид М., Галас Е. Идеалы воспитания детей в послереволюционном обществе: Советская Россия / Пер. с англ. А. Рязановой // «Гуляй там, где все». История советского детства: опыт и перспективы исследования. М.: РГГУ, 2013. С. 11–41.

(обратно)

192

Kelly C. A Joyfull Soviet Childhood: Licensed Happiness for Little Ones // Petrified Utopia. P. 7. Подробнее об этом также в статье Марины Балиной (Балина М. «Все флаги в гости будут к нам»: эволюция образа ребенка – иностранца в советской детской литературе // «Гуляй там, где все». С. 156–165).

(обратно)

193

По книге было снято два фильма: первый – в 1955 году режиссером Владимиром Венгеровым, а второй, шестисерийный – в 1976 году режиссером Евгением Кареловым.

(обратно)

194

Литовская М. А. Хорошие книги о хороших людях (о феномене детской литературы) // Филологический класс. 2004. № 11. С. 80.

(обратно)

195

Salminen. Fantastic in Form. P. 15.

(обратно)

196

Литовская М. А. Успешная литература для «новых» читателей: «Два капитана» В. Каверина // Конструируя детское. С. 39.

(обратно)

197

Веселова А. Ю. Сюжет побега из дома в советской детской литературе // Детский сборник. Статьи по детской литературе и антропологии детства / Составители Е. Кулешов, И. Антипова. М.: ОГИ, 2003.

(обратно)

198

Каверин В. Два капитана. М.: АСТ, 2013. С. 88.

(обратно)

199

Авторы либретто и музыки, продюсеры – Алексей Иващенко и Григорий Васильев.

(обратно)

200

Литовская. Хорошие книги о хороших людях. С. 74. Не так давно в самолете, летящем из Петербурга в Париж, я обнаружила, что сидящий рядом подросток читает «Двух капитанов». В разговоре выяснилось, что «Трех мушкетеров», к примеру, он не читал.

(обратно)

201

Благодарю за эту мысль Марину Балину.

(обратно)

202

Позже это имя снова проявляется в замечательном фильме Андрея Тарковского «Иваново детство» (1962). Действие фильма также происходит во время войны. Однако, в отличие от других сиротских историй, у Тарковского нет ни намека на счастливый конец. Сценарий фильма написан на основе повести Владимира Богомолова «Иван» («Знамя», 1957).

(обратно)

203

Подробный разбор творчества Дубова и его современников см.: Хеллман. Сказка и быль. С. 463.

(обратно)

204

Добренко Е. А. «…Весь реальный детский мир» (школьная повесть и «наше счастливое детство») // «Убить Чарскую…» С. 201.

(обратно)

205

Кассиль Л. Будьте готовы, Ваше высочество! // Собрание сочинений. Т. 3. М.: Терра – Книжный клуб, 2009. С. 347.

(обратно)

206

Балина. «Все флаги в гости будут к нам». С. 160–161.

(обратно)

207

Scherr B. Aleksandr Grin’s «Scarlet Sails» and the Fairy Tale // The Slavic and East European Journal. 1976. Vol. 20. № 4, Pp. 388, 389. Название выдуманной Грином страны было предложено Корнелием Зелинским (Зелинский К. Жизнь и творчество А. С. Грина // Грин А. С. Фантастические новеллы. М.: 1934. С. 3–35).

(обратно)

208

Грин А. Алые паруса. М.: Эксмо, 2013. С. 98.

(обратно)

209

Corten I. H. Evgenii Shvarts as an Adapter of Hans Christian and Charles Perrault // Russian Review. January 1978. Vol.37. № 1. P. 51–67.

(обратно)

210

Bettelheim. The Uses of Enchantment. P. 243.

(обратно)

211

Шварц Е. Дракон // Обыкновенное чудо. Пьесы. Сказки. М.: Эксмо, 2011. С. 488.

(обратно)

212

Как, например, в русской народной сказке «Финист – ясный сокол».

(обратно)

213

Шварц Е. Снежная королева // Обыкновенное чудо. Пьесы. Сказки. М.: Эксмо, 2011. С. 289.

(обратно)

214

Как написала в «Фейсбуке» Дина Сабитова: «Теперь же сирот стало меньше, писать про них так же модно (писательница С., например, из пяти книжек четыре написала про сироток и только одну про мышь)». Запись от 7 января 2014 года.

(обратно)

215

Другое название этой повести – «Полоса отчуждения».

(обратно)

216

Черняк М. А. Дети и детство как социокультурный феномен: опыт прочтения новейшей прозы XXI века // Конструируя детское. С. 56.

(обратно)

217

Рудова Л. Дети – аутсайдеры и параллельные миры: реальное и фантастическое в повести Екатерины Мурашовой «Класс коррекции» // Детские чтения. 2014. Т. 5. № 1. С. 210.

(обратно)

218

Мурашова Е. Одно чудо на всю жизнь. М.: Центр «Нарния», 2010. С. 63.

(обратно)

219

Это определение было дано Ольгой Славниковой на ее выступлении во время круглого стола в Нью – Йоркской публичной библиотеке в мае 2012 года (в рамках Года России на Международной книжной ярмарке в Нью – Йорке). Ремедиос Прекрасная – героиня знаменитого романа «Сто лет одиночества» одного из зачинателей магического реализма, колумбийского писателя Габриэля Гарсии Маркеса.

(обратно)

220

Salminen. Fantastic in Form. P. 4–5. Подробнее о вторичных мирах см. эссе Дж. Р. Р. Толкина «О волшебных историях».

(обратно)

221

Bowers M. A. Magic(al) Realism. London; New York: Routledge, 2004. P. 3.

(обратно)

222

Мурашова Е. Класс коррекции. М.: Самокат, 2004. С. 53.

(обратно)

223

Уэбстер Д. Длинноногий дядюшка // Длинноногий дядюшка. Милый недруг. М.: Энас – книга, 2011. С. 18.

(обратно)

224

Уэбстер. Милый недруг. С. 141.

(обратно)

225

Ясина И. Человек с человеческими возможностями. М.: Эксмо, 2010.

(обратно)

226

Гезалов А. Соленое детство (gezalov.net). Книга была издана в издательстве «Благо» в 2005 году. Еще одно произведение на ту же тему – выживание в советском доме ребенка – рассказывает историю мальчика Вани Пастухова (Филпс А., Лагутски Д. Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка / Пер. с англ. Л. Володарской. М.: КоЛибри, 2012).

(обратно)

227

Дубровская Н. Интервью о детской литературе. Ирина Арзамасцева (kurlymurly.org).

(обратно)

228

Nikolajeva M. Russian Children’s Literature Before and After Perestroika // Children’s Literature Association Quarterly. Fall 1995. Vol. 20. № 3. P. 109.

(обратно)

229

Почти сразу же после издания романа появилась и «ролевая игра» по типу толкиновских ролевых игр, где игроки (по преимуществу достаточно взрослые) используют настоящие костыли и кресла – каталки.

(обратно)

230

Черняк. Дети и детство как социокультурный феномен. С. 58.

(обратно)

231

Лебедушкина О. Петросян, которую «не ждали». «Дом, в котором…» как итоговый текст десятилетия // Дружба Народов. 2010. № 8. (magazines.russ.ru)

(обратно)

232

Петросян, М. Дом, в котором… М.: Гаятри/Livebook, 2013. С. 138.

(обратно)

233

Черняк. Дети и детство как социокультурный феномен. С. 57.

(обратно)

234

Петросян. Дом, в котором… С. 207.

(обратно)

235

Подробнее об истории вопроса см., например, в статье: Бессчетнова О. Б. Фостерная семья как способ устройства детей, оставшихся без попечения родителей, в Соединенных Штатах Америки // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2009. № 5; и в первой главе книги: Манжула Е. В. Гражданско – правовое регулирование деятельности семейных воспитательных групп. М.: Академия естествознания, 2010.

(обратно)

236

Талмуд (Мегила, 13а; Сангедрин, 196).

(обратно)

237

На русский язык переведены две книги Боулби: Боулби Д. Привязанность / Пер. с англ. Н. Григорьевой, Г. Бурменской. М.: Гардарики, 2003; Боулби Д. Создание и разрушение эмоциональных связей / Пер. с англ. В. Старовойтова. М.: Канон+, 2014. Осознать воздействие разлуки с родителями на ребенка помог и фильм «Джон» (1969).

(обратно)

238

Бессмысленный запрет на усыновление российских детей гражданами США, одобренный российской Государственной думой в декабре 2012 года, к сожалению, снова усложнил только – только начавшую налаживаться в России систему усыновления.

(обратно)

239

О Петрановской см. ее записи в «Живом Журнале»: ludmilapsyholog.livejournal.com. О первых конкретных опытах семейных детских домов в России: Астахов А. Родители по найму // Итоги. № 15/253. 17.04.01 (www.itogi.ru); Климашкина М. Фостерная семья – альтернатива детскому дому // РИА новости. 15.06.2013 (ria.ru).

(обратно)

240

Сабитова Д. Три твоих имени. М.: Розовый жираф. 2012. С. 153.

(обратно)

241

Бухина, Лану. Герои – сироты в детской литературе. С. 41.

(обратно)

242

Фролова Т. «Дом, милый дом», или Бог Уют: Дина Сабитова «Три твоих имени» // Переплет. 2012. № 2. С. 62.

(обратно)

243

Напоминаю, что подробный анализ роли помощников в волшебной сказке описан в «Морфологии» В. Я. Проппа.

(обратно)

244

«Маугли» как детская книжка – часть куда более обширной «Книги джунглей».

(обратно)

245

Мелетинский Е. М., Неклюдов С. Ю. и др. Проблемы структурного описания волшебной сказки // Структура волшебной сказки. М.: РГГУ, 2001. С. 16–17.

(обратно)

246

Франс А. Пчелка / Пер. с фр. С. Боброва. М.: Издательский дом Мещерякова, 2012. С. 10.

(обратно)

247

Конопницкая М. История о гномах и сиротке Марысе // О гномах и сиротке Марысе / Пер. с польского Н. Лойко. М.: Эксмо – Пресс, 2002. С. 113.

(обратно)

248

Погорельский А. Черная курица, или Подземные жители. СПб.: Азбука, 2012. С. 63.

(обратно)

249

Максимова Н. Интервью с Диной Сабитовой. Как читателю мне не хватало этих пяти книг. И я их написала // Папмамбук (интернет – сайт). 13 фев– раля 2014. (www.papmambook.ru)

(обратно)

250

Британские дети, похоже, постоянно в опасности. Герой еще одной книжки Даля «Ведьмы» тоже сирота, на этот раз живущий у бабушки. Он весьма успешно избавляется разом от всех британских ведьм числом 84, несмотря на то что им все – таки удается превратить его в мышонка. Зато план превратить в мышат всех британских детей успешно предотвращен.

(обратно)

251

Даль Р. Матильда. М.: Самокат, 2013. С. 10.

(обратно)

252

Guest K. The Good, the Bad, and the Ugly: Resistance and Complicity in Matilda // Children’s Literature Association Quarterly. Fall 2008. Vol. 33. № 3. P. 248.

(обратно)

253

Караваева Н. А. Мир детства в произведениях Роальда Даля // Детство в научных, образовательных и художественных текстах: Опыт прочтения и интерпретации: сборник научных статей и сообщений. Казань: Казан. ун – т, 2011. С. 115.

(обратно)

254

Есть и знаменитый советский музыкальный фильм «Проданный смех» (1981).

(обратно)

255

ДиКамилло К. Как слониха упала с неба. М.: Махаон, 2010. С. 106.

(обратно)

256

Александра Егорушкина – это псевдоним двух молодых авторов и переводчиков Анастасии Бродоцкой и Веры Полищук. Есть у книги, конечно, и продолжения: «Настоящая принцесса и Летучий Корабль» (2007); «Настоящая принцесса и Снежная Осень» (2007); «Настоящая принцесса и Наследство Колдуна» (2012). В последней книге родители все – таки находятся.

(обратно)

257

Егорушкина А. Настоящая принцесса и Бродячий Мостик. СПб.: Прайм – Еврознак, 2004. С. 476.

(обратно)

258

Бернетт Ф. Маленький лорд Фаунтлерой / Пер. с англ. Н. Демуровой. М.: ТриМаг, 2012. С. 58.

(обратно)

259

Koppes. Tradition and the Individual Talent of Frances Hodgson Burnett. P. 195.

(обратно)

260

Bosmajian H. The Orphaned Self: The Work and Life of Janusz Korczak // The Lion and the Unicorn. December 1990. Vol. 14. № 2. P. 104.

(обратно)

261

Лифтон Б. Д. Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака / Пер. с англ. И. Гуровой и В. Генкина. М.: Рудомино, 2004. С. 130.

(обратно)

262

Там же. С. 256.

(обратно)

263

Корчак Я. Дети Библии – Моисей / Пер. с польского В. Булгакова. ХХVII, 6. (www.modernlib.ru)

(обратно)

264

Korczak J. King Matt the First / Transl. from Polish into English by Richard Lourie, introduction by Bruno Bettelheim. New York: Farrar, Straus and Giroux, 1986.

(обратно)

265

Korczak J. King Matt the First / Transl. from Polish into English by Richard Lourie, introduction by Esm? Raji Codell. Chapel Hill: Algonquin Books, 2004. P. xi.

(обратно)

266

Корчак Я. Король Матиуш Первый // Король Матиуш Первый. Король Матиуш на необитаемом острове. М.: АСТ, 2010. С. 258.

(обратно)

267

Аромштам М. Когда отдыхают ангелы. М.: КомпасГид, 2011. С. 55.

(обратно)

268

Санчес – Сильва Х. М. Марселино, Хлеб – и–Вино. Большое путешествие Марселино. М.: Центр «Нарния», 2009. С. 26.

(обратно)

269

Harvey. Death and the adorable child. P. 63–77. Самая известная киноверсия – фильм Ладислао Вайды (1955).

(обратно)

270

Nikolajeva. The development of children’s fantasy. P. 58.

(обратно)

271

Кондаков И. В. «Сила случая»: авантюрно – приключенческие жанры в литературной культуре детства // Гуляй там, где все. С. 89.

(обратно)

272

Кондаков. «Сила случая». С. 106.

(обратно)

273

Много – много лет спустя, путешествуя по штату Нью – Мексико и попав в пуэбло Таос, принадлежащее тому же племени, что и пуэбло Сан – Ильдефонсе, описанное в книге, я не могла поверить своим глазам – мне все было знакомо, все было как в этой до дыр зачитанной в детстве книжке. Вот «площадь северного народа», вот «священная кива», место собраний старейшин, вот двухэтажные глинобитные домики с длинными лестницами, словно уходящими в небо. Американцами книги Шульца давно забыты, но в России их по – прежнему переиздают и читают.

(обратно)

274

О’Делл С. Остров голубых дельфинов. М.: Центр «Нарния», 2012. С. 189.

(обратно)

275

Сандр А. А теперь любите меня. М.: КомпасГид, 2012. С. 4.

(обратно)

276

Там же. С. 95.

(обратно)

277

Черняк. Дети и детство как социокультурный феномен. С. 54.

(обратно)

278

Есть и прекрасный одноименный фильм, снятый в 2008 году.

(обратно)

279

В 2013 году вышел и фильм (в российском прокате – «Воровка книг»).

(обратно)

280

Цветков А. И вброд, и вплавь. Алексей Цветков о книге года по версии Amazon – «Щегле» Донны Тартт. (www.colta.ru)

(обратно)

281

Windling. Lost and Found.

(обратно)

282

Сабитова Д. Где нет зимы. М.: Самокат, 2011. С. 130.

(обратно)

283

Там же. С. 174.

(обратно)

284

Здесь надо особо отметить прекрасные иллюстрации Дарьи Герасимовой.

(обратно)

285

Орлова А. Дина Сабитова и три ее «детдомовских» книги // Татьянин День (интернет – сайт). 29 сентября 2011. (www.taday.ru)

(обратно)

286

Сабитова Д. Сказки про Марту. М.: Мир Детства Медиа, 2011. С. 31.

(обратно)

287

Сабитова Д. Цирк в шкатулке. М.: Самокат, 2011. С. 53.

(обратно)

288

Там же. С. 268. До чего же хороший и полезный закон.

(обратно)

289

Гэллико П. Ослиное чудо // Гэллико П. Дженни. Томасина. Ослиное чудо. М.: Семья и школа, 1995. С. 243.

(обратно)

290

«Иногда мне кажется, что я сирота». Это один из самых известных спиричуэлс – духовных песен афроамериканцев, зародившихся в период рабства в США. Эти мелодии сильно повлияли на развитие джаза.

(обратно)

291

Все книги трилогии: «Дорога уходит в даль…», «В рассветный час», «Весна».

(обратно)

292

Бруштейн А. В рассветный час. М.: АСТ, 2008. С. 185.

(обратно)

293

Как отмечает М. П. Абашева, «от появляющейся в тексте уже взрослой повествовательницы мы узнаем, что ее родителей, хоть и позже, уничтожили фашисты, так что во время повествования она тоже сирота» (Абашева. Семиотика девичьей инициации. С. 84.).

(обратно)

294

Черный Б. Вопрос о детстве в русско – еврейской литературе 1920–1930–х гг. // «Убить Чарскую…» С. 173.

(обратно)

295

Там же. С. 183–184.

(обратно)

296

Ekselius E. Bonds with a Vanished Past: Contemporary Jewish Writing in Scandinavia // Liska, Vivian, Nolden, Thomas. Contemporary Jewish Writing in Europe: A Guide. Bloomington: Indiana University Press, 2008. P. 72.

(обратно)

297

Greene J. D. Out of Many Waters. New York: Walker Books for Young Readers, 1993. Эта книга, к сожалению, еще не переведена на русский язык.

(обратно)

298

Например, книги Лоис Лоури (Lowry L. Number the Stars. Boston: HMH Books for Young Readers, 2011) и Джейн Йолен (Yolen J. Devil’s Arithmetic. New York: Puffin, 2004; Yolen, Jane. Briar Rose. New York: Tor Teen, 2002).

(обратно)

299

Мартиросова М. Фотографии на память. М.: КомпасГид, 2012. С. 70.

(обратно)

300

Есть, конечно, и советская повесть о Лене Голикове: Корольков Ю. М. Леня Голиков. М.: Малыш, 1988.

(обратно)

301

Сандр. А теперь любите меня. С. 27.

(обратно)

302

Мариас Ф. Где кончается небо. М.: Самокат, 2012. С. 184, 215.

(обратно)

303

Keeling K. The Meaning of Food in Children’s Literature // Five Owls. 2005. Vol. XVIII. № 2. P. 29.

(обратно)

304

Ibid. P. 30.

(обратно)

305

Петерсон К. А. Сиротка // Русская поэзия детям: В 2 т. Т. 1. СПб.: Академический проект, 1997. С.148–149.

(обратно)

306

Топоров В. Н. Еда // Мифы народов мира: Энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1980. Т. 1. С. 428.

(обратно)

307

Фитцхью Л. Шпионка Гарриет. М.: Центр «Нарния», 2008. С. 31.

(обратно)

308

Льюис К. С. Лев, Колдунья и Платяной Шкаф // Собр. соч.: в 8 т. Т. 5. М.: Фонд им. Александра Меня, 2000. С. 71.

(обратно)

309

Льюис К. С. Серебряное кресло // Собр. соч.: в 8 т. Т. 6. М.: Фонд им. Александра Меня, 2000. С. 69–70.

(обратно)

310

Там же. С. 116–117.

(обратно)

311

Gresham D. The Narnia Cookbook. New York: HarperCollins, 1998; Bucholz D. The Unofficial Narnia Cookbook. Naperville, IL: Sourcebooks Jabberwocky, 2012. Не говоря уже об организованном в Голливуде фестивале нарнийской еды, вина и фильмов (см. на сайте: trilogyfilmfest.mymiddleearth.com).

(обратно)

312

Гоудж Э. Тайна Лунной Долины. М.: Захаров, 2009. С. 53–54.

(обратно)

313

Там же. С. 264. И приятного аппетита!

(обратно)

314

Пирс Ф. Том и полночный сад. М.: Самокат, 2011. С. 13.

(обратно)

315

Уилсон Ж. Дневник Трейси Бикер. М.: Росмэн – Пресс, 2006. С. 47.

(обратно)

316

Малила С. Поваренная книга Муми – мамы / Пер. с финского А. Васильевой. СПб.: Амфора, 2010. Кроме того, в Рунете есть несколько страничек, посвященных рецептам Муми – мамы, см. на сайтах: moomi – troll.ru; www.povarenok.ru.

(обратно)

317

Янссон Т. Шляпа волшебника // Все о муми – троллях. СПб.: Азбука, 2013. С. 239.

(обратно)

318

О’Делл. Остров голубых дельфинов. С. 129.

(обратно)

319

Сабитова. Цирк в шкатулке. С. 51.

(обратно)

320

Keeling. The Meaning of Food in Children’s Literature. P. 32.

(обратно)

321

Bigham J. The Joy of Food in the Harry Potter Series and Charlie and the Chocolate Factory // Five Owls. 2005. Vol. XVIII. № 2. P. 37.

(обратно)

322

Более современная трактовка этого классического сюжета подчеркивает в первую очередь то, как окружающие не принимают Утенка, не считают его своим, достойным войти в их «избранный» круг птичьего двора. Об этом мультфильм Гарри Бардина «Гадкий утенок» (2010), где все, кроме Утенка, ходят строем и поют хором, а он – сирота в родном дворе – никому не нужен, потому что, как он сам о себе говорит: «И хожу не так, и пою не в лад».

(обратно)

323

Андерсен Х. К. Гадкий утенок. М.: Нигма, 2012. С. 27.

(обратно)

324

В сборниках русских переводов Сетон – Томпсона собраны рассказы, написанные в разные годы. Сетон – Томпсон прожил восемьдесят шесть лет и продолжал писать до самой смерти в 1946 году.

(обратно)

325

Первое русское издание: Брюнофф Ж. де, Брюнофф Л. де. История Бабара / Пер. с франц. М. Кузина. М.: Рудомино, 1993. Есть и совсем свежее издание этой знаменитой книжки: Брюнофф Ж. де. История Бабара, маленького слоненка / Пер. с франц. Ю. Шипкова. М.: Гиппо, 2012. Продолжения книг о Бабаре на русском языке еще не выходили.

(обратно)

326

Gornik A. Freeing the Elephant // New Yorker. September 22. 2008. (www.newyorker.com)

(обратно)

327

Nikolajeva. The development of children’s fantasy. P. 55.

(обратно)

328

Гэллико П. Дженни. М.: Розовый жираф, 2012. С. 23.

(обратно)

329

Маршак С. Кошкин дом. М.: АСТ, 2012. С. 41.

(обратно)

330

Конечно, популярности героя немало способствовал знаменитый мультфильм, вышедший в 1968 году.

(обратно)

331

Nikolajeva. The development of children’s fantasy. P. 55.

(обратно)

332

Классический перевод (а вернее, пересказ) Бориса Заходера состоит из двух книг о Винни – Пухе. Говоря о Винни – Пухе, нельзя не упомянуть и популярную серию из трех мультфильмов Федора Хитрука (1969, 1971, 1972), в которых медвежонка озвучивал Евгений Леонов. Что же касается настоящих игрушек Кристофера Робина Милна, то он их подарил Нью – Йоркской публичной библиотеке, и теперь они хранятся там в детском зале, доступные для всеобщего обозрения.

(обратно)

333

Милн А. А. Винни – Пух и все – все – все. М.: АСТ, Астрель, ВКТ, 2011. С. 129–130.

(обратно)

334

Миронов А. Жизнь замечательных игрушек. Трансформация образов животных – игрушек в российской литературе // Детские чтения. 2013. Т. 3. № 1. С. 261.

(обратно)

335

Костюхина М. Игрушка в детской литературе. СПб.: Алетейя, 2008. С. 108.

(обратно)

336

Превращение девочек в кукол и кукол в девочек явно занимало советских писателей – об этом целая повесть В. Витковича и Г. Ягдфельда «Кукольная комедия» (1961), недавно переизданная в их сборнике «Сказки среди бела дня».

(обратно)

337

В этой истории так и не объясняется, что стало с их родителями; вероятнее всего, три толстяка их в живых не оставили.

(обратно)

338

Salminen. Fantastic in Form. P. 83.

(обратно)

339

Аромштам. Жизнь Козетты вчера и сегодня.

(обратно)

340

Гюго В. Отверженные. СПб.: Азбука, 2013. С. 388.

(обратно)

341

Костюхина. Игрушка в детской литературе. С. 54.

(обратно)

342

В американской литературе такая история осиротевшей куклы, переходящей от владельца к владельцу, совсем не редкость, как например: Field R. L. Hitty: Her First Hundred Years. New York: Aladdin, 1998 (первое издание, 1929); Cassedy S. Behind the Attic Wall. New York: Ty Crowell Co, 1983.

(обратно)

343

Salminen. Fantastic in Form. P. 112.

(обратно)

344

Ibid. P. 14.

(обратно)

345

Первая книжка из серии о Носишке и ее друзьях появилась в 1920 году. Употребление имени Буратино в переводе 1958 года – не только русификация, но и анахронизм.

(обратно)

346

Лобату М. Орден Желтого Дятла. М.: Эксмо, 2012. С. 55.

(обратно)

347

Nguyen K. H. Mourning A Series of Unfortunate Events // Children’s Literature Association Quarterly. 2012. Vol. 37. № 3. P. 274, 269.

(обратно)

348

Barton J. A. Power Play: Intertextuality in A Series of Unfortunate Events // Crossing Textual Boundaries in International Children’s Literature. P. 325.

(обратно)

349

Barton, J. A. Power Play. P. 339.

(обратно)

350

Сникет Л. Скользкий склон. СПб.: Азбука – классика, 2005. С. 126.

(обратно)

351

Hutcheon L. Harry Potter and the Novice’s Confession // The Lion and the Unicorn. 2008. Vol. 32. № 2. P. 172.

(обратно)

352

Austin S. Performative Metafiction: Lemony Snicket, Daniel Handler and The End of A Series of Unfortunate Events // The Looking Glass: New Perspectives on Children’s Literature. 2013. Vol. 17. № 1. (www.lib.latrobe.edu.au)

(обратно)

353

Эти комиксы были предназначены для взрослых и в наши дни лучше известны по бродвейскому мюзиклу «Энни» (1977) и голливудскому фильму с рыжеволосой Эйлин Куинн в главной роли (1982).

(обратно)

354

Taylor. Home to Aunt Em. P. 391.

(обратно)

355

Сценарий фильма «Лемони Сникет: 33 несчастья» написан на основе трех первых книг («Скверное начало», «Змеиный зал» и «Огромное окно»).

(обратно)

356

Сойер Р. Роликовые коньки. М.: АСТ, 2004. В других изданиях книга выходила под названием «Одна в Нью – Йорке».

(обратно)

357

Сойер. Роликовые коньки. С. 13.

(обратно)

358

Линдгрен А. Пеппи Длинныйчулок. М.: АСТ, 2013. С. 12.

(обратно)

359

LaBounty D. The Wonderful Lies of Astrid Lindgren // The Five Owls. 2003. Vol. XVII. № 1. P. 14.

(обратно)

360

LaBounty D. «Liar! Liar! Pants on Fire!» The Liar as Educator in Children’s Literature // The Looking Glass: New Perspectives on Children’s Literature. 2004. Vol. 8. № 1. (www.lib.latrobe.edu.au/ojs/index.php)

(обратно)

361

Интересно, что среди вариантов и продолжений «Нарнии», которые сочиняют фанаты саги, существует и такой фанфик: дети Пэвенси остаются полными сиротами, попадают в детский дом, и в конце концов их усыновляет друг отца. См.: forum.narnia.su.

(обратно)

362

Nikolajeva M. Fairy Tale and Fantasy: From Archaic to Postmodern // Marvels & Tales. 2003. Vol. 17. № 1. P. 146.

(обратно)

363

Льюис К. С. Покоритель зари // Собр. соч.: в 8 т. Т. 5. М.: Фонд им. Александра Меня, 2000.

(обратно)

364

Льюис. Серебряное кресло. С. 10.

(обратно)

365

Рушди, С. Дети полуночи / Пер. с англ. А. Миролюбовой. СПб.: Лимбус Пресс, 2006. С. 4.

(обратно)

366

Posey C. Spiritual Connections: Exploring the Psychological Landscapes in Tom’s Midnight Garden (1958) and Marianne Dreams (1958) // Crossing Textual Boundaries in International Children’s Literature. P. 490.

(обратно)

367

Там же. С. 494.

(обратно)

368

Morgenstern J. Playing with Books. A Study of the Reader as Child. Jefferson, NC; London: McFarland & Company, 2009. P. 182–189.

(обратно)

369

Барри Д. Питер Пэн. М.: Планета детства, 2011. С. 7, 41, 109–110.

(обратно)

370

Lurie. Don’t Tell the Grown – Ups. P. 130.

(обратно)

371

Барри. Питер Пэн. С. 10.

(обратно)

372

У нас книга известна в основном по одноименному фильму (2009).

(обратно)

373

Moseley A. The Journey Through the «Space in the Text» to Where the Wild Things Are // Children’s Literature Association Quarterly. 1986. P. 97..

(обратно)

374

Shaddock J. Where the Wild Things Are: Sendak’s Journey into the Heart of Darkness // Children’s Literature Association Quarterly. Winter 1997. Vol. 22. № 4. P. 155.

(обратно)

375

Ли Х. Убить пересмешника. М.: АСТ, Астрель, Полиграфиздат, 2011. С. 200.

(обратно)

376

Конигсбург Э. Л. Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире. М.: Розовый жираф, 2010. С. 9.

(обратно)

377

Там же. С. 11.

(обратно)

378

Billman C. Young and Old Alike: The Place of Old Women in Two Recent Novels for Children // Children’s Literature Association Quarterly. Spring 1983. Vol. 8. № 1. P. 7.

(обратно)

379

Tribunella E. L. Children’s Literature and the Child Fl?neur // Children’s Literature. 2010. Vol. 38, 2010. P. 79–83.

(обратно)

380

Конигсбург. Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер. С. 13, 192.

(обратно)

381

Веселова А.Ю. Сюжет побега из дома в советской детской литературе.

(обратно)

382

Есть и два продолжения: «Каникулы в Простоквашино» (1980) и «Зима в Простоквашино» (1984).

(обратно)

383

Линдгрен А. Расмус – бродяга. М.: АСТ, 2009. С. 7.

(обратно)

384

Уилсон Ж. Дневник Трейси Бикер. М.: Росмэн – Пресс, 2006. С. 147.

(обратно)

385

Уилсон Ж. Девочка – находка. М.: Росмэн – Пресс, 2006. С. 175.

(обратно)

386

Мебс Г. Воскресный ребенок. М.: Самокат, 2015. С. 134.

(обратно)

387

Кузнецова Ю. Первая работа. М.: КомпасГид, 2016. С. 151.

(обратно)

388

Из стихотворения Сергея Михалкова «А что у вас?».

(обратно)

389

Каверин В. Много хороших людей и один завистник // Летающий мальчик. М.: Издательство РАГС, 2009. С. 88.

(обратно)

390

Парр М. Вафельное сердце. М.: Самокат, 2008. С. 48.

(обратно)

391

Рихтер Ю. Щучье лето. М.: КомпасГид, 2013. С. 34.

(обратно)

392

Тор А. В конце всегда есть свет. Встреча с издательством «Самокат» // Переплет. 2012. № 2. С. 52.

(обратно)

393

Аттикуса в фильме сыграл Грегори Пек, который перед съемками специально ездил знакомиться с отцом Харпер Ли. В 2006 году фильм занял второе место в рейтинге «наиболее выдающихся фильмов всех времен» Американского киноинститута.

(обратно)

394

Кэролайн Кин – это коллективный псевдоним группы авторов, писавших для серии книг о Нэнси Дру.

(обратно)

395

Bar – Hillel G. On Moving Castles and Flying Houses // Crossing Textual Boundaries in International Children’s Literature / Edited by Lance Weldy. Cambridge Scholars Publishing, 2011. P. 385.

(обратно)

396

Bosmajian H. Grief and Its Displacement through Fantasy in Michael Ende’s The Neverending Story // Children’s Literature Association Quarterly. 1986. Proceedings. P. 120–123.

(обратно)

397

Энде. Бесконечная книга. С. 10, 346. По мотивам книги снят фильм «Бесконечная история» (1984), один из незабываемых героев которого – белоснежный пушистый дракон. У Энде есть еще одна героиня без родителей, хотя назвать сиротой ее трудно (Энде М. Момо. СПб.: Амфора, 2009).

(обратно)

398

Weenolsen P. The Influence of Parental Death on Identity Formation // Children’s Literature Association Quarterly. 1986. Proceedings. P. 125.

(обратно)

399

Интересно, что на русский язык роман был переведен уже через год после его издания по – английски. О его популярности у юного советского читателя и о его влиянии на русскую литературу нужно говорить отдельно.

(обратно)

400

Dreyfuss B. Almost All the Books People Say Influenced Them Were Written for Children. (www.motherjones.com)

(обратно)

401

Mayers C. Where Are the People of Color in Children’s Books? // The New York Times. Sunday, March 16, 2014.

(обратно)

402

Худицкий В. Интервью с Людмилой Улицкой // ZN.ua. 12 сентября 2014. (gazeta.zn.ua)

(обратно)

403

Энде. Бесконечная книга. С. 12, 16.

(обратно)

404

Функе К. Чернильное сердце. М.: Махаон, 2012. С. 278.

(обратно)

405

Simpson E. Orphans: Real and Imaginary. London: Weidenfeld & Nicolson, 1987.

(обратно)

406

Сантос М. де лос. Когда приходит любовь. М.: АСТ, 2009.

(обратно)

407

Там же. С. 22.

(обратно)

408

Там же. С. 23, 211.

(обратно)

409

Horn D. A Guide for the Perplexed. New York; London: W.W. Norton & Company, 2013. P. 223.

(обратно)

410

Этот образ используается еще в целой веренице подобных романов. И плеяде фильмов о гувернантках, во главе со знаменитыми «Звуками музыки» (бродвейским мюзиклом Роджерса и Хаммерстайна 1959 года и фильмом, снятым в 1965 году Робертом Уайзом), где образ Джейн Эйр просто витает в воздухе.

(обратно)

411

Бронте. Джейн Эйр. С. 151.

(обратно)

412

Nikolajeva. Fairy Tale and Fantasy. P. 140.

(обратно)

413

Salminen. Fantastic in Form. P. 28.

(обратно)

414

Два примера таких дискуссий можно наблюдать на сайтах: «Лаборатория фантастики» (fantlab.ru); «Форум Tolkien.SU». (tolkien.su).

(обратно)

415

Лем С. Фантастика и футорология. Книга 1 / Пер. с польского В. И. Борисова, С. Н. Макарцева. М.: АСТ, 2008. Цит. по: www.gramotey.com.

(обратно)

416

Благодарю за эту мысль Екатерину Асонову.

(обратно)

417

Толкин Д. Р.Р. О волшебных историях. С. 49.

(обратно)

418

Как выразилась одна маленькая девочка, «рассказывать надо про все, от дуршлага на кухне до батареи в спальне». Подобные книги вызывают невероятный всплеск ролевых игр, от всем известных хоббитских игрищ толкинистов до все еще популярной игры в индейцев.

(обратно)

419

Butler C. Modern children’s fantasy // The Cambridge Companion to Fantasy Literature / Edited by E. James and F. Mendlesohn. Cambridge University Press, 2012. P. 231.

(обратно)

420

Parsons W., Nicholson C., Pullman P. Talking to Philip Pullman: An Interview // The Lion and the Unicorn. January 1999. Vol. 23. № 1. P. 122.

(обратно)

421

Nikolajeva. Fairy Tale and Fantasy: From Archaic to Postmodern. P. 146.

(обратно)

422

Дошел до российского зрителя и одноименный американский фильм (2010).

(обратно)

423

Murnaghan S. Classics for Cool Kids: Popular and Unpopular Versions of Antiquity for Children // Classical World. Spring 2011. Vol. 104. № 3. P. 348. Эмпайр – стейт – билдинг – на тот момент самое высокое здание Нью – Йорка.

(обратно)

424

По роману «Дающий» поставлен фильм – в российском прокате он называется «Посвященный» (2014).

(обратно)

425

Hintz C. Monica Hughes, Lois Lowry, and Young Adult Dystopias // The Lion and the Unicorn. April 2002. Vol. 26. № 2. P. 254–264.

(обратно)

426

Latham D. Childhood Under Siege: Lois Lowry’s Number the Stars and The Giver // The Lion and the Unicorn. January 2002. Vol. 26. № 1. P. 1–15.

(обратно)

427

Лоури Л. В поисках синего. М.: Розовый жираф, 2015. Последние два романа еще не изданы по – русски (Lowry L. Messenger. New York Houghton Mifflin, 2004; Lowry L. Son. New York: Houghton Mifflin, 2012), но в них тоже немало сирот.

(обратно)

428

Там же. С. 199.

(обратно)

429

С. 202.

(обратно)

430

Мурлева Ж.—К. Зимняя битва / Пер. с франц. Н. Шаховской. М.: Самокат, 2007.

(обратно)

431

Коллинз С. Голодные игры / Пер. с англ. А. Шипулиной // Коллинз С. Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка – пересмешница. М.: АСТ, 2013. По первой и второй книгам уже сняты отдельные фильмы режиссерами Гэри Россом (2012) и Френсисом Лоуренсом (2013), а по третьей книге Френсис Лоуренс снял даже два: «Сойка – пересмешница. Часть I» (2014) и «Сойка – пересмешница. Часть II» (2015). Тему спасения мира девочкой – подростком продолжает и роман – трилогия Вероники Рот «Дивергент» («Дивергент», 2011; «Инсургент», 2012; «Эллигент», 2013).

(обратно)

432

Tan S.S.M. Burn with Us: Sacrificing Childhood in The Hunger Games // The Lion and the Unicorn. January 2013. Vol. 37. № 1. P. 70.

(обратно)

433

Там же. С. 70–71.

(обратно)

434

Аромштам. Когда отдыхают ангелы. С. 57.

(обратно)

435

Сергиенко (Антипова) И. А. «Киплинговский след» в цикле романов Дж. К. Ролинг о Гарри Поттере // Конструируя детское. С. 106.

(обратно)

436

За этой книгой последовало 23 продолжения, многочисленные истории, написанные другими авторами, кинофильмы, телефильмы и мультфильмы (88 по данным IMDB, интернет – базы кинофильмов), радиопостановки и комиксы.

(обратно)

437

Эпизоды IV–VI. Режиссеры Джордж Лукас, 1977; Ирвин Кершнер, 1980; Ричард Маркуанд, 1983.

(обратно)

438

Reihla. The Orphan Strikes Back: The Significance of Luke Skywalker’s Orphan Origin // The Saga Journal. June 2008. Vol. 4. Issue 6. (www.sagajournal.com)

(обратно)

439

Первый вариант Супермена был придуман писателем Джерри Сигелом и художником Джо Шустером еще в 1930–х годах. Первый полнометражный фильм о Супермене вышел в 1978 году (режиссер Ричард Доннер, в главной роли Кристофер Рив).

(обратно)

440

Mietkiewicz H. Great Krypton! Superman was the Star’s Ace Reporter (Joe Shuster’s final interview) // The Toronto Star. April 26, 1992 (joeshusterawards.com).

(обратно)

441

Washick J. Oliver Twisted: The Origins of Lord Voldemort in the Dickensian Orphan // The Looking Glass: New Perspectives on Children’s Literature. 2009. Vol. 13. № 3. (www.lib.latrobe.edu.au)

(обратно)

442

Лебедушкина. Петросян, которую «не ждали».

(обратно)

443

Николаева А. Гарри Поттер и все – все – все // Наука и жизнь. 2004. № 7. (www.old.nkj.ru)

(обратно)

444

Mann D. Understanding Society. Toronto: Oxford University Press, 2008. В главе «The Hero with a Thousand Faces and its Application to Star Wars» подробно разобран путь героя, роль учителя (помощника), злодея, трикстера и других, а главное, самой магической силы.

(обратно)

445

Saxena V. The Subversive Harry Potter: Adolescent Rebellion and Containment in the J.K. Rowling Novels. Jefferson and London: McFarland, 2012. P. 36.

(обратно)

446

Bettelheim. The Uses of Enchantment. P. 52.

(обратно)

447

Есть еще один пример сироты, ставшего злодеем сходным образом. Это Урфин Джюс в книге Александра Волкова «Урфин Джюс и его деревянные солдаты».

(обратно)

448

Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и Принц – полукровка. М.: Росмэн – Пресс, 2005. С. 270.

(обратно)

449

Washick. Oliver Twisted:

(обратно)

450

Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и Принц – полукровка. С. 284, 286.

(обратно)

451

Behr K. «Same – as – Difference»: Narrative Transformations and Intersecting Cultures in Harry Potter // Journal of Narrative Theory. 2005. Vol. 35. № 1. P. 118.

(обратно)

452

Butler. Modern children’s fantasy. P. 233–234.

(обратно)

453

Особенно узнаваемо школьная тема представлена в пятом фильме, «Гарри Поттер и Орден Феникса» (2007), когда в Хогвартсе временно воцаряется обожающая правила Долорес Амбридж.

(обратно)

454

Мурашова Е. Одно чудо на всю жизнь. С. 324–325.

(обратно)

455

Трауберг. Невидимая кошка. С. 79.

(обратно)

456

Еремеева С. О множественности миров («Гарри Поттер и узники философской комнаты: порядок фантастического в современной российской культуре», РГГУ, Москва, 17–18 октября 2003) // Новое литературное обозрение. 2003. № 64. (magazines.russ.ru)

(обратно)

457

Амосов Ю. Поттер must die. Детская книга была эпосом, а эпос обернулся трагедией // Вопросы литературы. 2005. № 4 (magazines.russ.ru).

(обратно)

458

Второй том приключений Ванго уже появился на русском языке, а вместе с ним немало других прекрасных произведений о сиротах, которые, к сожалению, не успели попасть в эту книгу.

(обратно)

459

Сальникова. Российское детство в XX веке. С. 228–229.

(обратно)

460

Каверин. Много хороших людей и один завистник. С. 45.

(обратно)

461

См., например: Фрейд З. Толкование сновидений / Пер. с нем. Я. Когана. М.: Азбука – Классика, 2012.

(обратно)

462

Kimball M.A. Assembling Orphan Tales.

(обратно)

463

Берн Э. Игры, в которые играют люди. С. 192.

(обратно)

464

Согласно статистическим данным по всему миру на 2009 год, 153 000 000 детей в возрасте от 0 до 17 лет потеряли одного или обоих родителей, см. www.childinfo.org. Между прочим, в этой статистике данные по Российской Федерации не учтены.

(обратно)

465

При наличии русских переводов я анализировала именно их, отмечая, если это было необходимо, существенные расхождения перевода и оригинала.

(обратно)

466

Цит. по: Donahue. Orphans in Literature Empower Children.

(обратно)

467

Berg T. F. Anne of Green Gables: A Girl’s Reading // Children’s Literature Association Quarterly. Fall 1988. Vol. 13. № 3. P. 124.

(обратно)

468

См.: Мазин В. А. Введение в Лакана. М.: Фонд научных исследований «Прагматика культуры», 2004; Лакан Ж. Стадия зеркала. (www.gumer.info)

(обратно)

469

Ханина А. Интервью с Татьяной Губиной. Усыновление: о чем стоит знать // Летидор (интернет – сайт). 2 июля 2013 (letidor.ru).

(обратно)

470

Lepman J. A Bridge of Children’s Books. Dublin: The O’Brian Press, 2002. P. 117. Йелла Лепман основала в 1946 году Международную юношескую библиотеку (International Youth Library) и в 1951 году – Международный совет по детской книге (International Board on Books for Young People, IBBY), организацию, которая, кроме всего прочего, присуждает премию имени Ханса Кристиана Андерсена – ее получили многие упомянутые в этой книге писатели.

(обратно)

471

Из речи при вручении премии Х. К. Андерсена / Пер. О. Мяэотс. (deti.libfl.ru)

(обратно)

472

Taylor. Home to Aunt Em. P. 391.

(обратно)

473

Толкин Д. Р. Р. Лист работы Мелкина / Пер. с англ. С. Кошелева // Дерево и лист. М.: Гнозис, 1991. С. 114.

(обратно)

474

«Черная курица». Литературный Манифест. (lib.1september.ru)

(обратно)

475

Цветаева М. Дом у старого Пимена // Марина Цветаева. Малое собрание сочинений. СПб.: Азбука, 2012. С. 376.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Введение Книжное дерево[1]

Раздел I Откуда все есть пошло

  Глава 1 Психологическая подоплека

  Глава 2 От мифа к сказке

  Глава 3 Сказочное царство

  Глава 4 Англичане

  Глава 5 Англичанки

  Глава 6 На континенте: мальчики и девочки

  Глава 7 Задорные американцы

  Глава 8 Задорные американки и их тетушки

  Глава 9 И снова девочки

  Глава 10 Жестокий двадцатый век

Раздел II Родные и близкие

  Глава 11 Сиротство по – русски

  Глава 12 Сиротство по – советски

  Глава 13 Арестованные отцы и пойманные шпионы

  Глава 14 А завтра была война

  Глава 15 Советские Золушки

  Глава 16 Постсоветское сиротство

  Глава 17 Детский дом вчера и сегодня

  Глава 18 Новые мамы и папы

Раздел III Жанры, темы и проблемы

  Глава 19 Литературная сказка

  Глава 20 Сказка двадцатого века

  Глава 21 Исторический роман

  Глава 22 Царственные особы

  Глава 23 Сирота и смерть

  Глава 24 Приключение? Приключение!

  Глава 25 Пора взросления

  Глава 26 Куда девать сестер и братьев?

  Глава 27 О серьезном – для маленьких

  Глава 28 «Еврейское счастье»

  Глава 29 Недавнее прошлое

  Глава 30 Еда – как же без еды?

Раздел IV Герои и героические деяния

  Глава 31 Утята и зверята

  Глава 32 Игрушки – родители и дети

  Глава 33 Совсем пропащие: тридцать три несчастья

  Глава 34 Временное сиротство

  Глава 35 Маленькие беглецы

  Глава 36 Вредные сироты

  Глава 37 Выход всегда найдется

  Глава 38 С папой, но без мамы

  Глава 39 Возвращение к отцу

  Глава 40 Книги как герои

  Глава 41 Мир, нуждающийся в спасении

  Глава 42 Светлое будущее?

  Глава 43 Гадкий утенок по имени Гарри Поттер

  Глава 44 Еще немножко о Гарри

  Глава 45 и последняя Всем героям герой

Заключение Бесчисленное, увы, множество

Энциклопедия сирот. Именной указатель

Указатель книг и кинофильмов

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно